За два часа до этого Дин внимательно слушал Серегу.

— Ты понимаешь, — чувствовалось, что Серега по-настоящему рад удаче, — года четыре тому назад Артемьев купил себе телефон, с которого тогда же был сделан звонок на городской номер. Я его пробил. Готов записать адрес? — Дин спокойно выслушал сообщение, записал продиктованные координаты и позвонил Лане.

— Зая, извини, что беспокою. Но у меня тут есть одно деликатное дело, с которым ты, как женщина, притом красивая, — Лана зарделась от удовольствия, — справишься без проблем. Нужно подъехать на Малую Ордынку, там посетить одну квартиру и выяснить все, что они знают о человеке, чью фотографию я тебе сейчас сброшу на телефон. — Дин говорил уверенным, не терпящим возражения голосом.

— Хорошо. Я только домой забегу переодеться. А как я им представлюсь?

— Тебя представит участковый. Поэтому сначала зайди в местное отделение, скажи, что ты от Петра Адольфовича, это начальник милицейского главка, я ему уже звонил и просил о помощи. Он пообещал дать соответствующие указания…

Кузьмич уставился на роскошную женщину и не мог взять в толк, что такая красавица делает у него в конторе.

— Вот это встреча! — Лана не могла скрыть своего удивления и искренней радости, так как узнала в пожилом хмуром милиционере того самого человека, который спас ее когда-то от притязаний нахальных ментов и помог с работой в ЖЭКе. Кузьмич же долго не мог понять, чему она так радуется, так как не узнавал в этой модно одетой и уверенной шатенке ту зареванную девчушку, которую его молодые «соратники» уже собирались использовать по полной программе, с привлечением всего персонала отделения.

Лана схватила Кузьмича за руку и долго трясла ее, пытаясь скрыть волнение. Они немного поговорили о жизни, она поведала ему о своих приключениях. Кузьмич был доволен: на фоне всего дурного, что он совершил, давнее заступничество хоть как-то оправдывало его в собственных глазах.

— Ну, и каким ветром вас, то есть тебя, блин, сюда занесло?

— Я ищу одного человека, вот его фотография. — Лана высветила на мобильнике присланное Дином фото и замерла от удивления, что не осталось незамеченным Кузьмичом.

— Что-то не так?

— Да нет. Все нормально. Просто показалось… Ну, да ладно. Мне необходимо узнать, где сейчас находится этот человек. Вы его здесь когда-нибудь видели?

— Нет, у меня память на лица хорошая, точно, не видел.

— Дело в том, что года четыре тому назад он звонил со своего телефона по этому адресу. — Лана протянула Кузьмичу листок с адресом.

— Ну, эту квартиру я знаю. Одна из немногих коммуналок, которую так и не удалось расселить. Когда первые этажи пользовались спросом, жильцы выдвинули такие условия, что на эти деньги дешевле было купить особняк где-нибудь в Америке. Ажиотаж быстро спал, вот они и маются там до сих пор. А скоро их снесут и выкинут в какую-нибудь халупу на окраине.

— Давайте сходим туда и расспросим все на месте.

— Так они ничего не расскажут.

— А вы представьте меня, как работника социальной службы, занимающейся расселением коммунальных квартир в центре Москвы. Вам-то они поверят?!

— Лады. — Они вышли на улицу и направились по адресу, продиктованному Дином.

Лана уже отвыкла от вида старых обшарпанных многоэтажек с разбитыми входными дверьми, окрашенными жуткой краской стенами, облупившимся крыльцом и неистребимым запахом кислых щей, протухших тряпок и мочи, который буквально заполнял все пространство подъезда. Им открыли сразу, так как участковый не раз разнимал их коммунальные склоки. Лану приняли хорошо, а одинокая старушка, живущая, впрочем, в самой большой комнате, пригласила ее даже испить чаю. Так и сказала «испить». Видимо, была еще из тех, прежних хозяев страны, которых когда-то всего лишили.

Комната была обставлена старинной красивой мебелью, немного тяжеловатой для столь маленького пространства, но сделанной настоящим мастером. Чай они пили из тонких фарфоровых чашек, что никак, правда, не отражалось на качестве самого напитка, который был совершенно безвкусным. Видно, старушка забыла положить в чайник заварку, а может, ее вовсе не было в этом нищем пристанище старости. Старушка долго рассказывала Лане о своей жизни, о том, что в свое время весь этот дом принадлежал семье Труваровых, известному дворянскому роду, ведущему свою родословную от родного брата легендарного Рюрика — Трувора. Она, конечно, бывших хозяев не знала, так как родилась уже в тридцатые годы, а вот мать ей много чего интересного про них рассказывала. Когда бывшие хозяева уезжали в Париж, они попросили ее сохранить эту мебель и некоторые предметы, среди которых есть одна весьма забавная вещица — ларец с секретом, который может быть открыт только специальным ключом, перстнем с печаткой. За ним якобы в свое время придет представитель их семьи. Свидетельством, подтверждающим его личность, будет тот самый перстень. Лана не была специалистом в области психиатрии, но поняла, что старушка слегка тронулась от нужды и возраста, если рассказывает ей, постороннему человеку, такие секреты. Кузьмич же, в свою очередь, подумал: «И как же это вам от НКВД спрятаться удалось?»

— Вот я и жду, потому что маменька, умирая, завещала мне обязательно Его дождаться. По условиям договора, мы не должны были менять место жительства, но могли продавать вещи, чтобы ни в чем не нуждаться. Но в конце двадцатых нас уплотнили и сделали из квартиры коммуналку. Хорошо, что хоть эта комната осталась! Некоторых просто повыбрасывали на улицу или сгнобили в лагерях. А вещи помогли выжить. Правда, сегодня ими уже мало кто интересуется, оттого и жить стало труднее.

Лана все никак не могла перейти к главной теме разговора. Но, услышав, что бабуля опять заговорила о квартире, умело направила разговор в нужное русло.

— Да нет, мы здесь живем уже, как пещерные люди. Все о нас забыли. Удивительно. Вроде русские, вроде православные, а никто не помогает. Да, а вот таджикам повезло.

— Каким таджикам? — Лана почувствовала, что нащупала верный след.

— Да снимала здесь комнатку, каморку без окна, одна таджичка с пацаненком. Он ей даже не сыном был, а внуком. Его родителей сожгли в какой-то заварухе, и Хадиша, так ее звали, сбежала с внуком сюда в Москву, здесь у нее средний сын вроде как работал. Но как в таких случаях и бывает, сына она не нашла. Но женщина была замечательная: красивая, работящая, аккуратная, готовила хорошо. В общем, устроилась она на работу, стала здесь конуру снимать, вроде понемногу жизнь налаживалась. А тут началась эта кампания под лозунгом «Очистим Москву от мусора», и всех кавказцев и азиатов стали преследовать, избивать, даже убивать. Как-то и на Хакима напали, избили сильно, а он совсем маленький был. И представляете, его спас какой-то русский молодой человек! Разогнал шпану, отбил у них мальчугана, принес сюда, а потом стал о них заботиться и где-то через полгода купил им квартиру, сделал там ремонт. В общем, повезло им.

— А имя этого человека вы, случайно, не знаете? — Лана поняла: это именно то, что она искала.

— Нет, имени я его не помню.

— Это был он? — Лана показала старушке экран телефона с фотографией Артемьева.

— Память у меня не очень, да и времени много прошло. Но похож! Очень похож! Да вы спросите у самой Хадиши. Она, добрая душа, единственная, кто меня не забывает: то чебуреков нажарит и принесет, то пловом угостит, то лепешек напечет и Хакимчика пришлет. Живут они на Енисейской улице, недалеко от метро «Бабушкинская». Вот ее телефон. Позвоните, если хотите. — Старушка не скрывала своего любопытства: зачем это работнику социальной службы узнавать про какого-то молодого человека?

Лана, поняв, что новоявленная мисс Марпл ее раскусила, поблагодарила ту за чай, положила рядом с зеркалом так, чтобы хозяйка видела, 500 евро и вышла на улицу. Она оставила Кузьмичу номер своего телефона, обещала как-нибудь его навестить, в ответ он скептически кивал головой, понимая, что вряд ли их пути еще когда-нибудь пересекутся. Ему и так было хорошо, и впервые за многие годы радостно на душе. Все-таки не зря он, наверное, живет на белом свете: ведь если бы не помог ей тогда, кто знает, что стало бы с этой хорошей женщиной? На радостях он решил выпить и побрел к себе в отделение, где его дожидалась заначенная с утра бутылка французского коньяка (подношение, мать его!).