Услышав ржание коня и человеческий крик, Али молниеносно соскочил с лошади и рванул к краю ущелья. Евгений Викторович висел над крутым обрывом, ухватившись за какой-то выступ, оплетенный корнями кустарника. В тот же момент послышался мощный всплеск. «Жаль Балкана», — подумал Али. Но горевать было некогда, в его помощи нуждался Труваров. Али подвел своего коня к месту происшествия и бросил вниз поводья: «Хватайся и ничего не бойся!» Послушный четвероногий друг через мгновение вытянул не успевшего что-либо понять Евгения Викторовича на спасительную твердь горной дороги. Он сидел на камне и тупо смотрел перед собой.

— Дальше ехать опасно. Темнеет. Переночуем здесь. Неподалеку есть грот. — Али помог Труварову подняться, усадил его в седло, а сам, взяв коня под уздцы, спокойным шагом направился в сторону предполагаемого убежища. Там он быстро развел костер, расстелил бурку, усадил на нее Евгения Викторовича, достал из дорожной сумки лаваш, сыр, вареное мясо, зелень и красивый кожаный мешочек, который привлек внимание Труварова.

— А что у вас там? — поинтересовался Евгений Викторович.

— Здесь я храню толокно, которое мы, цахурцы, называем «кьавут». Готовится оно очень просто: ячменные зерна обжаривают, после этого топчут, чтобы снять шелуху. Затем мелют и получают толокно. Его едят с кислым молоком, сыром, медом, вареньем. — Али высыпал в протянутую ладонь Труварова немного ячменной муки. Тот поднес ее ко рту и попробовал на язык: «Вкусно!»

— И удобно. Запас еды на неделю занимает совсем немного места. Это было одной из причин высокой мобильности армии Шамиля. — Али, увидев, что Труваров поперхнулся толокном, снял с пояса солдатскую фляжку и, плеснув немного содержимого в крышку, протянул ему: «Выпейте! Это поможет». Уже через десять минут Евгений Викторович пришел в себя, отдышался, огляделся, как бы пытаясь понять, где он находится и почему, после чего выпалил первое, что пришло в голову:

— А мы опять перешли на вы?

Али улыбнулся, вспомнив, как бесцеремонно отдавал команды этому иностранцу:

— Балкан чего-то испугался: либо сурок выскочил ему под ноги, либо птица какая-то резко взмахнула крылом перед мордой, а поскольку поводьев не чувствовал, неудачно рванулся и упал в пропасть. Вам повезло, не знаю как. Наверное, ваша неопытность помогла, горец никогда бы не выпустил поводья, да к тому же вы умудрились за что-то зацепиться. — Али острым ножом нарезал сыр и мясо, разломил хлеб и жестом пригласил Труварова к трапезе.

— Может показаться смешным, но на самом деле — это кольцо помогло, — в отблесках костра Али разглядел на безымянном пальце левой руки своего теперь уже товарища перстень необычной формы. — Когда я падал, оно зацепилось за какой-то корешок, и я инстинктивно ухватился за выступ. А тут и вы подоспели. Спасибо вам.

— Меня благодарить не за что. Это все — промысел Всевышнего. Аллах Акбар!

«Воистину Акбар!» — неожиданно для самого себя подумал Труваров и трижды перекрестился, что не ускользнуло от наблюдательного гида.

— Вижу, вы тоже верите. Это хорошо. Хорошо, когда человек верит. Неважно, как он при этом называет то, во что верит. Главное, чтобы это совпадало с такими понятиями, как честность, порядочность, верность данному слову, храбрость и щедрость души.

— Да вы, как я погляжу, философ, — вполне серьезно заметил Труваров.

— У нас в горах все философы. Близость к небу помогает видеть то, что другим в суете мирской не заметно. А что это за кольцо?

Труварову не очень хотелось в очередной раз пересказывать историю семейной реликвии, и он, желая сменить тему разговора, сказал: «Говорят, оно волшебное, досталось мне от предков. А почему я не увидел на вашем подворье детей?» Труваров сразу понял, что его вопрос задел Али за живое.

— Сыновья, Шахин и Юсуф, ушли на войну. В Аварию. В Дагестане много народов живет. И каждый говорит на своем языке. Бывает, что жители соседних сел друг друга не понимают. Но если на нас нападает враг, мы объединяемся. Так всегда бывало — и в XVIII веке, когда войско Надир-шаха было уничтожено в Пакистане, и при великом имаме Шамиле, и в 1999 году, когда войска Басаева и Хаттаба пытались подчинить своей воле ботлихцев, андийцев и цезов. Так происходит и сейчас, когда наши братья-аварцы сопротивляются расширению Кавказского халифата. Туда не только мои сыновья ушли. В наших селах практически не осталось молодых мужчин. Да и не только цахурцы помогают. На Север ушли и рутульцы, и агульцы, и лакцы, и даргинцы, и табасаранцы, и лезгины, и кумыки. Безразличных нет. — Али говорил медленно и очень убедительно.

— Вы назвали Шамиля великим. Но ведь он боролся против России, против русских…

— Он боролся не против русских, — мягко перебил Труварова Али, — а против угнетения и рабства, за свободу, что для горца — самое главное. Не шашлык, вино и прочие прелести жизни, которые никакого отношения к горцам не имеют. Пища здесь, как вы уже, наверное, заметили, весьма и весьма скромная. В основном хлеб, масло и сыр. Мясо — редкий гость на нашем столе. Его как в старые времена, так и сегодня едят не каждый день. Двести лет тому назад мы не знали даже чая, а еду запивали родниковой водой. Суровые условия жизни предполагают наличие определенных черт характера: мужчины у нас немногословны, вежливы и очень самолюбивы. Женщины, даже в тех районах, где господствует ислам, свободолюбивы, воинственны и самостоятельны. Это может показаться удивительным, но они никогда не носили чадру, несмотря на строгий завет Пророка (да благословит его Аллах и приветствует!). Суровый быт, аскетическое питание, сдержанные нравы. Какой бы достаток человек ни имел, он всегда оставался человеком. И если на горной тропе встречались бек и простолюдин, один стремился уступить дорогу другому, так как наличие коня и острого кинжала всех уравнивало, воспитывало уважение к человеку как таковому. У нас нет традиций пиров. Да и откуда им взяться? У нас раньше не пили вина, только воду. Дом богатого человека мало чем отличался от сакли простого джигита, да и видимых социальных различий никогда не существовало. Все это отразилось на нашем характере: гордость и смелость, открытость и храбрость, честность и доброта — вот основные черты любителей простого хлеба и чистой воды. У нас не было рабства, крепостного права, мы никогда прежде никому не подчинялись. Каждый мужчина, богатый или бедный, был всегда вооружен и готов дать отпор любому, кто посягал на его честь и честь его семьи. А Ермолов именно так начал войну с кавказцами — хотел их подчинить. И ничего из этого не вышло, только людей много погубил. Потом, после двадцати пяти лет кровавой и жестокой войны Россия все же признала наши адаты, традиции, обычаи, Шамиля царь встретил с почестями. Мудрый он был, Александр Освободитель. Убили, жалко. В русских мы увидели старшего брата, потому и вошли в империю.

— Значит, у вас нет никакого предубеждения против России?

— Нет. Хотя мой народ пострадал более других. Дед моего прадеда Рамазан — настоящий мужчина и воин, не раз доказывал свою храбрость в бою, за что был отмечен самим Шамилем, приближен к нему, а затем и назначен его наибом. Но старики рассказывают, что даже он, чего только не повидавший на войне, не мог сдержать слез при виде уничтоженных сел Горного Магала. Так называется наша земля. Пятнадцать высокогорных селений Цахурского (Илисуйского) султанства были сожжены дотла карательным отрядом русской армии. Там, где мы с вами сегодня были, осталось лишь пепелище. Таким образом царское правительство отомстило султану Даниялу за его переход на сторону имама Дагестана и Чечни. Значительная часть цахурцев — этот древний народ составлял основу когда-то могучей Кавказской Албании, сумевшей остановить продвижение римских войск на Кавказ, — была уничтожена. Рамазан и его верные нукеры не успели прийти на помощь. Да и что бы он смог сделать со своим небольшим отрядом, вооруженным старыми ружьями и шашками, против подразделения регулярной армии, оснащенной самым современным оружием? Нет, он, скорее всего, понимал, что война проиграна. В низменных районах бороться с огромной империей было невозможно, и последним оплотом их свободы стали горы. Но враг пришел и туда. Что же оставалось? Только месть и партизанская война. Его отряд, не обремененный обозами и походным снаряжением, был неуловим. Каждый джигит стал автономной боевой единицей. У каждого воина был с собой запас еды на 10–15 дней. Рамазан готовился к длительному переходу в Алазанскую долину, чтобы возглавить восстание против русских. Он долго воевал, потерял на войне четырех сыновей. Род выжил только благодаря тому, что самый старший, Али, в честь которого меня и назвали, выжил. Сам Рамазан был после войны амнистирован, а его внук стал надежным союзником царской администрации. Мой дед утонул в Самуре, спасая колхозный обоз с хлебом. Так что старые обиды давно забыты.

Знаете, как замечательно высказался по этому поводу наш великий поэт Расул Гамзатов? «Дагестан в состав России добровольно никогда не входил. И никогда добровольно из ее состава не выйдет». Да нет, мы действительно хорошо жили. Края у нас, сами видите, суровые, но дороги проложили, электричество и газ провели, школы в каждом селении были образование людям дали, города отстроили. Мой отец, бедный чабан, после войны в чарыках (по-вашему, в лаптях) и папахе, с одной тряпичной сумкой за плечами спустился с гор, пришел в Баку, нашел институт, где его принял ректор, экзамены для него специально устроил, чтобы не отправлять парня обратно в горы, все-таки уже сентябрь был, зачислил его, дал стипендию и общежитие. Нет, и тогда были проблемы, конечно, но не такие, как сейчас. После распада Союза путь в Азербайджан нам был заказан, а после развала России вообще все пошло прахом. Я же учителем работал! Школа у нас своя была. А теперь все закрыто. Вымрет народ. Раньше у него было будущее, а сейчас — нет, — говорил Али с плохо скрываемой горечью.

— Неужели все так безнадежно? Дин что-то говорил о Лезгистане, о вхождении в состав Азербайджана…

— Есть такие разговоры. Но они, скорее, от отчаяния. Дело в том, что много дагестанцев проживает в приграничных районах Азербайджана, где их традиционно называют лезгинами, хотя на самом деле это разные народы. Например, нас, цахурцев, там больше, чем в Дагестане. Но не это главное. Во времена царской империи мы все жили спокойно: летом — в горах, зимой — в Алазанской долине. Даже села назывались одинаково, так как переезжали вслед за отарами, практически, целыми селениями. Переход с одних пастбищ на другие занимал не более трех дней. Природные условия райские, для барашков раздолье, трава сочная, урожаи обильные, промыслы богатые. Потом при Советском Союзе создали Азербайджанскую республику и границу с Дагестаном провели не по линии естественного проживания, а по горному хребту, разделили народ на две части. Но в едином государстве — это было полбеды. Настоящий кошмар начался после развала Союза, когда мне для того, чтобы навестить брата, надо было доехать до Дербента, оттуда до границы, потом через Баку в Мамрух — вместо привычных тридцати километров преодолеть тысячу! Разница, согласитесь, весьма ощутимая. Теперь России не стало, на севере Дагестана идет война, которая неизвестно, чем закончится. Горячие головы на юге предлагают войти в состав Азербайджана, воссоединиться с теми, кто проживает там, и воссоздать, таким образом, Лезгистан, который мог бы на правах автономии войти в Азербайджан.

— Ну, и что в этом плохого? — Труваров задал явно провокационный вопрос, но ему важно было понять, что думают простые люди о том, что произошло и происходит.

— Надо знать тюрков. Они ребята хорошие, умные, цивилизованные, но жуткие националисты. На территории тюркского государства можно быть либо тюрком, либо никем. После Кавказской войны многие бежали в Турцию, иногда целые народы туда уходили, например убыхи, коренные жители северо-западного Кавказа, той же Абхазии, которая тоже сейчас попала в клещи: либо халифат, либо Грузия. Им всем обещали права, сохранение языка и прочее. И что? На сегодняшний день не осталось ни одного убыха, а в Турцию их уехало больше миллиона. То же и с нами произойдет. Через сотню лет родного языка знать не будем.

— Ассимиляция — это закономерный результат общественного развития. Вы же образованный человек. Нельзя повернуть исторические процессы вспять.

— Если нельзя, но очень хочется, то можно. Так говорят. Мой народ живет в этих местах тысячи лет. Я благодарен своим предкам за то, что они заселили эти места. Вы еще Алазанской долины не видели: мягкий субтропический климат, роскошные леса, жирная земля, никаких комаров или гнуса — рай! Говорят, когда Помпей увидел эту землю, он воздел руки к небу, благодаря богов за то, что позволили ему увидеть эту неземную красоту.

— Здесь и Помпей бывал?

— Он пришел сюда с большим войском после разгрома Армянского царства в надежде, что местные племена ему покорятся. Но первый же бой сбил спесь с великого полководца: когда его солдаты стали собирать на поле брани тела своих соратников, они к своему ужасу увидели, что убитые вражеские воины — сплошь женщины. Если здесь так воюют женщины, то что будет, когда за дело возьмутся мужчины? И Помпей ретировался. Правда, согласно легенде, свой след все же оставил.

— И какой же?

— Это, скорее всего, красивая легенда. Во время той битвы, первой и последней, в плен к римлянам попала одна из амазонок, которую звали Меседей. Помпей был сражен ее дикой красотой, пленительной грацией, утонченностью повадок, незаурядным умом, изысканностью манер, пугающей гордостью. Старый полководец, много повидавший на своем веку, без памяти влюбился и оставил ее при себе. Человек он был незаурядный, просвещенный. Великолепный собеседник и рассказчик, он со временем пленил сердце юной красавицы, которая ответила ему взаимностью. Они были вместе до тех пор, пока не пришло время возвращаться в Рим. Меседей прекрасно понимала, что там она будет для всех чужой, да и любовь к своей Родине, наверное, была сильнее привязанности к Помпею. Она вернулась в Мамрух. Да, да, именно так называлось ее родное поселение, уж не знаю, город это был тогда или нет. Через какое-то время у нее родился сын, которого она назвала Мишлеем. От него и пошел наш род, впоследствии давший имя нашему родовому селению Мишлеш. А в подтверждение этой легенды приводят тот факт, что в самом Мамрухе до сих пор есть площадь Помпея и дворик Помпея, которые были так названы, потому что там и стоял дом Меседей. Там она воспитывала потомка гордого римлянина, что, однако, самому ему симпатий со стороны местных жителей не прибавило. До сих пор злым собакам в Мамрухе дают кличку «Помпей». Так что, уважаемый гость, нам очень не хочется ассимилироваться с тюрками, и мы, а за свой род я отвечаю, готовы пойти на любые жертвы, лишь бы Россия опять восстала из пепла и разрешила наши неразрешимые проблемы. Мы поэтому и с Московией окончательно не разрываем связи, так как не хотим перерезать последнюю пуповину, связывающую нас с русскими. Но вы уклонились от моего вопроса по поводу кольца, — Али пристально посмотрел на Труварова, и тому ничего не оставалось, как рассказать о древнем предании.

— А можно его поближе рассмотреть? Нет, снимать не надо. Этого лучше не делать. Я и так все увижу.

Труваров протянул ему руку, безымянный палец которой украшал массивный старинный перстень.

— Здесь не хватает одного камня, — указал Али на дефект.

— Да, но именно в таком виде кольцо было передано нашему роду. Куда и при каких обстоятельствах подевался недостающий камень и что это был за минерал — я не знаю.

— Зато я, по-моему, знаю. — Али, расстегнув ворот рубахи, снял с шеи неказистый кожаный мешочек, извлек на свет темный, неправильной формы камень и протянул его изумленному Труварову. — Попробуйте, может, подойдет.