Ночная встреча ничего хорошего не сулила, и Дин это сразу понял. Будь он один, особых проблем не возникло бы. Раскидать пару-тройку обкуренных парней не составляло труда. Правда, он при малейшей возможности избегал силовых вариантов разрешения конфликтов, пытаясь до последнего момента решить дело миром, и иногда это удавалось. Однажды в Москве, возвращаясь поздно вечером домой, он увидел трех подвыпивших ребят, которые явно искали приключений. Их бесшабашный вид не оставлял сомнений в агрессивных намерениях, а численное преимущество и спортивные фигуры не оставляли никаких надежд на победу в случае столкновения.

— Ну, ты, х…! Дай закурить! — сама форма обращения не оставляла никакой возможности перевести назревающий конфликт в мирное русло, но Дин открыто улыбнулся в ответ на их «приветствие» и замахал руками, как это делают глухонемые, показывая жестами, что сигарет у него нет.

— Да он глухонемой, мать его…! Ну его в ж…! И так Богом обиженный, — с этими словами они уступили ему дорогу и пошли дальше, а Дин еще какое-то время продолжал мычать, демонстрируя свое желание пообщаться. Но тогда рядом не было Ланы, не готовой к такому спектаклю. Пока он размышлял, как поступить, ситуация разрешилась совершенно неожиданным образом. Когда один из парней протянул руку, чтобы выхватить у Ланы сумку, она резким движением ноги нанесла ему удар в голень. Тот, не ожидая такой реакции, согнулся от дикой боли. И совершенно зря, так как сразу же получил сильнейший удар коленом в челюсть, после чего рухнул навзничь и затих. Лана же, резко отведя локоть назад, встретила второго нападавшего, тут же, с разворота, нанесла ему удар голенью в бедро, после чего добила его кулаком. Третий, не дожидаясь своей очереди, пустился наутек. Все произошло в какие-то доли секунд, после чего Лана, как ни в чем не бывало, взяла Дина под руку и сказала: «Путь свободен, мой господин!»

Дин был так удивлен, что даже не попытался ей подыграть. Нет, если бы она картинно махала ногами, выкрикивая традиционное «и-и-и-я-я-я!» в подражание героям голливудских боевиков, то он бы не был столь озадачен. Подобные приемы нельзя было усвоить в любительской секции по единоборствам. Каждый ее удар был отработан до автоматизма и нацелен лишь на одно — вывести противника из строя сразу и надолго. Так дерутся только профессионалы, те, кому это необходимо в силу, так сказать, служебных обязанностей. Ему стало не по себе. Он ответил что-то, типа, «ну, ты, мать даешь!», и всю дорогу до гостиницы молчал, пытаясь разобраться в своих ощущениях.

— И где ты этому научилась? — спросил Дин, когда они уже собирались ложиться спать.

— Ты о чем?

— Не притворяйся, будто не понимаешь. Где ты этому научилась? — Он пристально смотрел ей в глаза, пытаясь уловить малейший намек на неискренность.

— Этот разговор нельзя отложить до завтра? — Она явно пыталась выиграть время, чтобы придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение.

— До завтра это подождать не может. У меня на твой счет возникли подозрения, которые негативно сказываются на степени моего к тебе доверия. — Он заговорил вычурно, потому что волновался, догадываясь, каким будет ответ.

— Этому меня научили на укосовских курсах в Балашихе. — Она стояла с безвольно опущенными вдоль тела руками, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень сожаления.

— Понятно. Кто инструктором был? Прокопьев, небось?

— Да, Василий Викторович…

— Сразу видно. И на кого же ты работаешь?

— На Лазуренко.

— Известная личность.

— Да уж.

— И давно?

— Давно!

— Значит, со мной — это задание?

— Нет, с тобой — все взаправду, и если ты наберешься терпения и выслушаешь меня, я постараюсь все объяснить. — Дин не почувствовал фальши в ее словах, только горечь.

— Ну, что ж! Валяй! — он подошел к мини-бару, налил в стакан водку и пиво, сел в кресло и зажег сигарету.

— Я рассказывала тебе, когда и как попала в Москву, чем занималась, чтобы выжить. Я уже три года проработала в шоу, когда однажды ко мне после выступления подошел мужчина лет сорока и попросил уделить ему время. Он был явно не из завсегдатаев нашего заведения и не из тех, кто хочет поразвлечься с доступной, за хорошие, правда, деньги, девушкой. Но от него исходила какая-то мощная энергетика, уверенность в себе и в том, что я не откажу. Так оно и вышло. Мы сели в мою машину, где он представился полковником ФСБ и сказал, что они заинтересованы в сотрудничестве со мной. Тогда они вели наблюдение за одним весьма влиятельным в Москве человеком, который часто бывал в нашем заведении и проявлял ко мне интерес. В мою задачу входило войти с ним в контакт, узнать его привычки, проследить связи, что я с успехом и сделала. Через полгода Гондалев…

— Борис Иванович? — перебил ее Дин, подлив себе еще пива и закурив очередную сигарету.

— Борис Иванович дал мне другое задание. Я бы ни за что не согласилась с ними сотрудничать, если бы почувствовала, что меня просто используют, как живца на рыбалке. Все было по-другому. У нас сразу сложились такие отношения, будто я для него — очень важный человек…

— Ну, Борька — известный агентурщик! — заметил Дин.

— Разрабатывая очередную операцию, — продолжала Лана, — он не только посвящал меня в ее замысел, хотя может, и лукавил при этом, не знаю, но и тщательно обсуждал со мной все детали предстоящего дела. Да, да, именно дела. Потому что то, чем мы занимались, было важно не столько даже для него…

— Сколько для судеб нашей многострадальной Родины, — насмешливо закончил фразу Дин.

— Не ерничай! Именно так. И хорошо, что ты это сказал — я не умею говорить красиво, от высокопарных слов меня просто тошнит. Но дело не в этом. Мы разрабатывали тех представителей тогдашней российской элиты, которые целенаправленно тащили страну в болото, прикрываясь красивыми словами о светлом будущем. А я с детства этих горлопанов терпеть не могла. В общем, со временем Гондалев стал привлекать меня к более серьезным операциям, связанным, скажем так, с устранением особо одиозных персонажей. Видимо, я прошла испытательный срок, и он мне предложил учиться, то есть стать профессионалом, работающим под прикрытием. Я согласилась. К тому времени мне настолько обрыдли все эти сытые рожи, которые я наблюдала каждый вечер, что придание осмысленности моей жизни было настоящей палочкой-выручалочкой.

— То есть моя рожа тоже обрыдла, — с ноткой обиды в голосе даже не спросил, а как бы подытожил ее слова Дин.

— Твоя — нет! Ты никогда не хамил, всегда корректно вел себя с девчонками, был щедрым и добрым, ты вообще был всеобщим любимчиком, — при этих словах Дин невольно расплылся в улыбке.

— Не улыбайся, как чеширский кот! Я, конечно, форменная дура, что тебе об этом говорю, но многие девчонки были в тебя влюблены: такой представительный, богатый, независимый, не склонный к самолюбованию, в общем, настоящий мужчина.

— Я сейчас воспарю.

— Не воспаришь. И не думай, что я тебе позволю и впредь шататься по барам. Хватит, нагулялся! — Раньше она никогда так с ним не разговаривала, но ему это понравилось.

— Итак? — вернул ее Дин в прежнее русло.

— Что — итак? А да, извини. Итак, я закончила курсы, получила звание, стала штатным оперативником, ответственным за реализацию задач повышенной сложности.

— То есть ты занималась проблемами, скажем так, устранения лиц, которые совершили действия, нанесшие урон государству, — подытожил Дин.

— Ты всегда умел точно формулировать.

— Ну, работа у нас, у писателей, такая.

— Ну, вот и все. — Лана смотрела на Дина глазами незаслуженно наказанного ребенка, ждущего, что родители признают его правоту.

— Нет, не все. Когда вы решили подцепить меня?

— Господи, какой же ты дурак! Ты что, действительно решил, что я на тебя вышла, выполняя служебное задание?

— А что, нет?

— Да, конечно же, нет! К тебе в конторе вообще все хорошо относятся. Ты же никогда сволочью не был, своих не сдавал, ребятам, чем мог, помогал, на работу многих устроил. Ну, ты даешь! — Лана не скрывала своего негодования.

— А что я должен, по-твоему, думать? Хочешь сказать, что и тот случай с чеченцами не был подстроен?

— Разумеется, нет! Все произошло так, как произошло. Я бы, конечно, и сама с ними потом справилась. Но то, что сделал ты — это было просто замечательно. Меня никогда раньше ни один мужчина не защищал. У меня даже отца никогда не было! Кстати, я его потом нашла, но, к сожалению, поздно. Сердце у него было больное.

— Почему ты никогда об этом ничего не рассказывала? — уже примирительным тоном спросил Дин.

— Да ты никогда и не спрашивал. А что? Встречались и встречались. Это же я в тебя после того случая влюбилась, как кошка. Ты всегда жил сам по себе, предпочитал свободу и уединение. Зачем я буду тебе навязываться? — Лана явно устала от этого разговора.

— Ну, хорошо. И кто же твой отец?

— Моим отцом был Александр Николаевич Тауберг. Был, потому что умер. Давай спать, а? Завтра я тебе все-все расскажу. А теперь не мучай ты меня. Я и так наговорила больше, чем следовало. — Она подошла к креслу, на котором все еще восседал грозный дознаватель, опустилась на пол и положила голову к нему на колени. — Я люблю тебя и ничего не сделаю тебе во вред.

Дин погладил ее по волосам, потом поднялся вместе с ней, нежно поцеловал и сказал: «Все. Спим. Но завтра…» Закончить фразу ему не дали нежные Ланины губы.

В Вероне было позднее утро, за окном уютного гостиничного номера моросил мелкий дождь, и не было никакого желания осматривать достопримечательности в такую промозглую погоду. Дин уже полчаса торчал в ванне, приводя себя в порядок: вчера он немного перебрал, что для него было совершенно нехарактерно, да и ночью, судя по всему, спал плохо, так как постоянно ворочался. Но это как раз понятно: какому охотнику понравится быть дичью, а ведь именно ею он и был в последние дни. В общем, на душе у Ланы было муторно, хотя на самом деле вчерашний инцидент сыграл ей на руку. Рано или поздно Дин все равно бы узнал правду, и хорошо, что это произошло здесь и сейчас, в Вероне. Подобный вариант развития событий предусматривался, и во время последней встречи с Гондалевым ей было разрешено сообщить Дину правду о ее прошлом и настоящем. Всего она, конечно, не рассказала, хотя Дин, человек, безусловно, умный и опытный, сразу догадался о том, какую именно часть задания она брала на себя во время проведения операций.

Ну, что ж. Да, она — палач и не стыдилась того, чем занималась. Испокон веков спецслужбы, призванные «блюсти государевы интересы», занимались, в том числе, и этим — физическим устранением людей, которые скрывались от правосудия где-нибудь за границей. Методы и способы были разными: в мае 1960 года в Аргентине агентами израильской разведки МОССАД был похищен и тайно вывезен в Израиль Адольф Эйхман, который был главным (после Гиммлера) организатором Холокоста. Его судили, приговорили к смертной казни и повесили около полуночи 31 мая 1962 года в тюрьме Рамла, после чего тело сожгли, а пепел развеяли над морем. В начале нынешнего века турецкими спецслужбами был арестован Оджалан, предводитель Курдской рабочей партии, ответственной за теракты. После суда он отбывает пожизненное заключение на уединенном острове. ЦРУ не раз проводило спецоперации для устранения противников «демократии», в результате были убиты Патрис Лумумба и Эрнесто Че Гевара, вывезен в США генерал Норьега и уничтожено законное правительство Гранады. И Россия, как и ее предшественник СССР, не была исключением: убийство Троцкого, ликвидация Джохара Дудаева и других лидеров чеченского сопротивления — за всем этим стояли интересы государства и тех сил, которые находились у его руля. Лана только потому и согласилась на сотрудничество со спецслужбами, что была абсолютно уверена в справедливости и безальтернативности выносимых приговоров.

Ну, нельзя было похитить и вывезти за пределы Московии Курзанова, тщательно опекаемого местной элитой, потому что именно он по ее указаниям убирал честных и порядочных людей, истинных патриотов России, стремящихся к возрождению страны! И что оставалось делать? Она лично пристрелила этого гада! И нисколько об этом не жалеет. Да и никто другой так чисто не сработал бы. Вели его давно, ей было известно почти все о его привычках, передвижениях, симпатиях и антипатиях. В свое время она познакомилась с Женей, благо опыт ее прошлой работы позволил быстро войти в контакт с этой элитной проституткой, которую, на свою беду, Курзанов предпочитал всем другим. Это пригодилось: получив приказ на его ликвидацию, Лане просто оставалось перехватить звонок с заказом для Виталия Николаевича, загримироваться под Женю, проникнуть в офис, выполнить задание, а затем, когда началась паника, смешаться с эвакуируемой толпой и спокойно покинуть здание.

Но ей явно не хватало помощника, опытного, расчетливого, смелого и хладнокровного, но не холодного, каким был, например, Глоб, и которого именно поэтому не стали разрабатывать. А вот Артемьев — совсем другое дело: у него был свой счет ко всей этой безнравственной своре, выкинувшей великую державу на панель мироздания, но он сумел сохранить человечность и способность сострадать обездоленным. А это дорогого стоило, так что выбор его кандидатуры на роль палача произошел отнюдь не случайно. Она в свое время тщательно проработала все детали выхода на Артемьева и его использования в качестве исполнителя приговоров. Случай подвернулся сам собой, и вовремя! В Питере Артемьев по заданию Курзанова должен был устранить главного идеолога Уральской республики Тауберга Александра Николаевича, который находился там в командировке. Лана уже к тому времени выяснила, что это и есть ее отец, которого она, впрочем, никогда не знала. Она выехала в столицу Ингерманландии и встретилась с Таубергом, который сразу же признал в ней свою дочь, так как Лана удивительно походила на свою мать. Для Ланы это был один из самых счастливых дней в жизни: приобрести отца, да еще такого! У нее будто крылья за спиной выросли. И после этого отдать его Курзанову? Ну, уж нет!

Она организовала перехват Артемьева, за которым давно велось наблюдение, и перенацелила его на устранение человека, которому международный трибунал в Екатеринбурге уже давно вынес смертный приговор: за то, что обворовал страну, за то, что вошел во власть через кровь, за то, что был бессовестным делягой, продажной тварью и предателем. Правда, сам Артемьев об этом не догадывался, впрочем, как и о том, что она решила спасти отца с его помощью, отправив их в Москву в одном купе. К сожалению, отец скончался от инфаркта прямо на перроне, а Артемьев бесследно исчез. И хорошо, что его быстро удалось найти, и снова благодаря ее отцу, успевшему передать ему перед смертью важные документы, которые тот пообещал вручить адресату, и свое слово сдержал, что опять-таки говорило в пользу их с Гондалевым выбора.

Теперь у них был надежный и грамотный исполнитель, которому, однако, угрожала смертельная опасность в лице Дина. Она чуть дара речи не лишилась, когда увидела фото Артемьева на экране своего мобильника! Нет, она, конечно же, знала, что Дин — в прошлом офицер разведки: в свое время он служил вместе с Гондалевым, а Лазуренко отзывался о нем как об одном из самых блестящих профессионалов. Но никто из них и представить себе не мог, что Дин — «мусорщик», которому Курзанов поручил ликвидацию Артемьева! И ей ничего не оставалось, как напроситься с Дином в эту поездку. Судя по всему, он уже вышел на след Артемьева, и надо было любым способом помешать ему выполнить заказ. Ситуация усугублялась еще и тем, что она действительно любила Дина и ничего с этим не могла поделать, о чем прямо и сообщила своему шефу, который, впрочем, нисколько против такого оборота дела не возражал, а наоборот, посоветовал использовать этот фактор для того, чтобы постараться привлечь Дина к сотрудничеству со службой безопасности Уральской республики. Но если Дин еще узнает и про Артемьева?! Господи, что же делать?

— Ты все еще лежишь? Ах да, ванна же была занята. Извини. Можешь идти, я закончил. — Он смотрел на нее своими большими грустными глазами, в которых можно было увидеть все, что угодно, только не безразличие.

— А мы куда-то спешим? Может, понежимся еще немного?

— Я же говорил тебе вчера, что у нас мало времени. Уже 12 часов. А нам бы с тобой в одно замечательное место еще успеть!

— А вечером?

— А вечером, и это я тоже тебе говорил, у меня важная встреча! — Дин потихонечку начал закипать.

— С Луиджи Бенетти, по поводу Артемьева? — Лана и сама не понимала, зачем это спросила. Да и некогда было раздумывать, в подобной ситуации годились только нестандартные ходы.

— Да, мать, слишком много сюрпризов! Но я уже ничему не удивляюсь. Откуда знаешь про Артемьева? Ах да. Я же сам привлек тебя к его поискам в Москве. Понятно. Значит, вы поставили меня на прослушку, и все это время вели, благо, я от тебя и не скрывался. — Дин устало опустился в кресло и закурил.

— Тебя, между прочим, представили к ордену «Доблести» Уральской республики за организацию спасения Труварова.

— Лучше бы денег дали, — саркастически отреагировал Дин.

— Зачем ты все время притворяешься? Ты же не настолько циничен, как хочешь казаться! — После того как она окончательно себя раскрыла, ей стало намного легче с ним общаться.

— И об Артемьеве вы все знаете, и о Бенетти вам все известно. Что еще? — Дин был явно обескуражен. Он прокололся, чего с ним раньше никогда не случалось. Но это было закономерно: настоящий профессионал не должен ни к кому привязываться. Как только это произошло — ему конец.

— И вовсе нет, — Лана догадалась, о чем он в этот момент думал, и это ей категорически не понравилось, — ты не имеешь права так думать! — запальчиво сказала она.

— А ты знаешь, о чем я думаю? Ты не перестаешь меня удивлять!

— Да, знаю, вернее, не знаю, но догадываюсь. Ты не совершил ни одной ошибки. Это я тебе как коллега коллеге говорю. И на самом деле, все замечательно. Ты же все равно не убрал бы Артемьева? — Лана спросила это на всякий случай, так как не имела точного представления о его планах.

— Сейчас-то какая разница? Все равно уже ничего не выйдет, только Луиджи зря дернул.

— И совершенно не зря! Нам необходима твоя помощь, и Бенетти тоже, если ты его, конечно, об этом попросишь.

— Это уже становится интересным. Сам того не ведая, я уже оказал один раз содействие твоему ведомству, вытащив Труварова из задницы. Кстати, как он там?

— Добрался благополучно, с Тимофеевым встретился сразу же после прилета…

— Это с Президентом вашим, что ли? — не без ехидства спросил Дин.

— Что ли, что ли! Кончай паясничать! Давай лучше о деле. Итак, Артемьев согласился сотрудничать с нами в деликатных вопросах исполнения наказаний. Но вот в чем проблема: несколько лет тому назад он по заказу «Криптоса» здесь, в Милане, якобы, совершил убийство одного весьма уважаемого человека. Не столько сами спецслужбы, сколько дочь убитого, которая все это время активно занималась выяснением обстоятельств убийства, вышла на след некоего русского гражданина, явно принимавшего участие в этом деле. Как ты уже догадался, этот гражданин — Артемьев. Вдруг, как по заказу, он объявляется в Венеции. Дальше уже идет сплошной Фрейд, потому как нормальной логикой все это не объяснить: она вступает с ним, то есть с Артемьевым, в связь, которая перерастает в роман! — Лана действительно многого не понимала, так как была весьма далека от психологии, чего не скажешь о Дине, которого вся эта история сразу же заинтересовала.

— Что будет дальше — я тебе расскажу. Она сдаст его властям. В этом можешь даже не сомневаться. Выполнит, так сказать, свой дочерний долг, но при этом полюбит его еще сильнее. Сама того не осознавая, она хочет его казни, лучше через отсечение головы, с тем чтобы потом повторить «подвиг» королевы Марго и известной, наверное, тебе по роману Стендаля Матильды де Ла-Моль. Эти дамы выкупили у палачей головы своих возлюбленных, облобызали их, оросили слезами, после чего торжественно захоронили, — Дин снова почувствовал себя на коне, увидев во взгляде Ланы недоумение и ужас.

— Ты это серьезно?

— Конечно! Классику надо читать!

— Я прочту, но потом, ладно? Все-таки я училась уже в новое время, когда мы мало что читали, — пыталась оправдаться Лана.

— Оно и видно, — заметил Дин и тут же об этом пожалел. Подушка, брошенная рассерженной Ланой, врезалась в его наглую физиономию, что окончательно, впрочем, разрушило возникшее было между ними отчуждение. Через полчаса, именно столько длилось бурное примирение, уже лежа в постели, она, положив голову ему на грудь, продолжила:

— Артемьеву самому из этой истории не выпутаться. Если он останется в Италии, его обязательно возьмут, а нам бы этого не хотелось.

— А что мешает ему уехать?

— Мы не знаем точно, пасут его сейчас или нет. И нам бы не хотелось рисковать. В общем, попроси Бенетти прикрыть Артемьева, пока мы не придумаем, как вывести его из-под удара.

— Если Артемьев убил того итальянца, то Бенетти ему не поможет.

— Вот! И это главное! Артемьев никого не убивал!!! Его ружье было не заряжено.