1

– Алло… Костя… Ты мне нужен!..

Пауза.

– Пожалуйста, не молчи… Мне очень страшно…

Пауза.

– Прости меня!.. Скажи что-нибудь…

– Я тебя услышал.

– Ты сможешь приехать ко мне?

Пауза.

– Ты сейчас в Малиновке или на работе?

– На работе. У меня вторая смена.

– Это хорошо.

– Что хорошо?

– Что ты в Серебрянке. Ты же сможешь ко мне приехать после смены?

– Ты хорошо подумала?

– Ты мне нужен, Костя!..

– Месяц назад ты говорила обратное.

– Я помню. Я была не права…

– А сейчас что изменилось?

– Сейчас ты мне нужен!

– На сколько?

– Навсегда.

– Что-то случилось?

– Мне страшно. Не по телефону, Костя… Я буду тебя ждать… Ты ведь приедешь?…

Пауза.

– Я боюсь выйти из дома без тебя…

– Я приеду. Но только после работы.

– Я поняла.

Пауза.

– Костян!.. Харэ базарить! Штабелер долго будет простаивать?…

– Иду я! Иду!..

Пауза.

– Костя, ты здесь?

– Я не могу сейчас разговаривать. Фура пришла, я на штабелере.

– Я жду тебя после работы, Костя! Мы с Пашей ждем тебя…

– Я приду, Саша. Пока.

Пауза.

– Костян! Долго тебя ждать?…

– Да я уже…

– Уже он…

 

2

Саша положила телефон рядом с собой, подобрала ноги, обняла их руками, прислонясь спиной к стене. Она сидела на тахте, застеленной цветастым покрывалом, в съемной двухкомнатной квартире по проспекту Рокоссовского. Ее шестилетний сынишка на той же тахте играл в Бэтмена на ноутбуке. По телевизору шли мультики про черепашек-ниндзя. В глазах Саши сынок был героем. Защищал от Тютрина!..

Тот забрал Пашку из детского сада без ее ведома. Какой же идиоткой, верно, Саша казалась воспитательнице, когда пришла за Пашкой.

– А вашего мальчика уже забрали, – сказала ей воспитательница, молодая, наглая, с красными волосами.

– Как забрали?! – не смогла сдержать удивления Саша. – Кто?! Когда?!

– Молодой человек, – продолжала говорить воспитательница, в голосе которой вдруг послышались нотки неуверенности и вины, – с полчаса назад. Он представился вашим другом, сказал, что вы задерживаетесь и не сможете сегодня прийти за Пашей, что вы попросили его сами. Да и мальчик к нему сразу побежал и подтвердил, что пришедший за ним человек его друг.

– Вы должны были мне позвонить! – нервно кусая губы, произнесла Саша.

– Я и хотела сначала, – оправдывалась воспитательница, – но молодой человек был таким убедительным…

– Никогда… слышите, никогда не смейте отдавать моего ребенка никому, кроме меня и его папы, – процедила Саша, – если я предварительно сама не сообщу, что Пашу может забрать кто-то другой.

– Я поняла, Александра Владимировна, – переминаясь с ноги на ногу, виновато потупив глаза, проговорила воспитательница. – Подобного больше не повторится.

– И еще: я этого просто так не оставлю, – заявила Саша в сердцах.

– Это ваше право, – покорно согласилась воспитательница.

– Прощайте! – бросила ей Саша и стремительной походкой покинула территорию детского сада. Она набрала Тютрина. Тот неожиданно быстро ответил:

– Слушаю, любимая!

– Пашка с тобой? – резко спросила Саша.

– Да, мы во дворе около твоего дома, – признался Тютрин.

– Ты вообще охренел?! – закричала девушка в трубку.

– Не кипешуй, малая! – прозвучало в ответ. – Тепло же, весна в самом разгаре. Пускай ребенок насладится природой…

– Это не твой ребенок!..

Саша прекратила разговор, ускорила шаг. Вечернее солнце слепило глаза.

Когда она оказалась рядом с домом, Пашка, худощавый, белобрысый мальчишка, ковырявшийся палкой в песочнице на безлюдной детской площадке, бросился ей навстречу. Тютрин, сидевший на скамейке неподалеку, словно надзиратель, резво поймал его за воротник куртки. Мальчик закашлялся. Видимо, ему сдавило горло.

– Отпусти его, урод! – накинулась Саша на Тютрина, высокого, спортивного телосложения, чуть ли не на лысо постриженного блондина, с кулаками. Тот, однако, встретил ее ударом в живот. Девушка согнулась пополам, глухо охнув, и рухнула Тютрину под ноги.

– Мама! Мама! – завопил Пашка, вырываясь из рук Тютрина. – Отпусти меня! Я все Косте расскажу! Он тебя убьет!..

– Очень сильно сомневаюсь, – криво ухмыльнулся Тютрин. – Скорее я его инвалидом сделаю, – почесал он перебитый нос и велел Саше: – Поднимайся, дело есть.

– Нет у нас с тобой больше никаких дел, – простонала Саша, с трудом вставая на ноги.

– Ошибаешься, – возразил Тютрин. – Ты – моя, запомни это! Никакой Костя тебе не поможет! Если он вдруг появится где-нибудь на горизонте, пожалеет на всю оставшуюся жизнь. Телефон давай!

Не дожидаясь Сашиного согласия, он вытащил мобильный, торчавший из заднего кармана ее джинсов.

– Не пожалеет! – выкрикнул Пашка. – Это ты пожалеешь! Я думал, ты – мой друг, а ты не друг! А Костя – мой самый лучший друг!

– Короче, пошли! – схватил Тютрин Сашу за руку и потащил ее и ее сына к подъезду. – Открывай! – приказал девушке у подъездной двери.

К сожалению, никого, кто бы мог помочь Саше, рядом в это время не оказалось, а случайные прохожие проходили мимо, отворачиваясь или опуская глаза. По крайне мере, девушка так думала. Все произошло очень быстро.

Поднявшись лифтом на шестой этаж, Тютрин втолкнул Сашу с ребенком в квартиру, зашел следом и захлопнул дверь. Мэри, миниатюрная кошечка двух лет, встречала хозяев. Когда Тютрин проятнул руку к ней, чтобы погладить, кошка цапнула его за палец, отпрыгнула и шмыгнула под тахту в зале.

– Вот мерзкое животное! – произнес Тютрин, облизывая поцарапанный до крови палец.

– Мэри хорошая! – воскликнул Пашка.

– Что тебе надо? – спросила незваного гостя Саша. Они оба оставались в прихожей. Девушка, скрестив руки на груди, прислонилась спиной к стенному шкафу. Тютрин стоял напротив. Спиной к дверям.

– Откуда столько ненависти? – поинтересовался он.

– Ненависти?! Ха! – возразила Саша. – Много чести! Ты мне омерзителен, но я тебя не ненавижу. Я отношусь к тебе никак, как к пустому месту. Ты сам все изгадил.

– Ты говорила, что любишь меня, что хочешь дочку от меня родить…

– Я любила тебя, Женя! Я этого не отрицаю. Но сейчас я хочу, чтобы ты оставил нас в покое!

– Кого это нас? Тебя и задрота этого очкастого?

– Меня и Пашу.

– Ты – моя, не забывай этого!

– Я – своя, и я не вещь!

– Послушай, если я увижу тебя с другим, я не знаю, что с вами обоими сделаю!..

– Твои угрозы тебе не помогут. Ты сам все испортил. Я давала тебе шанс. Обидела Костю и оттолкнула от себя ради того, чтобы быть с тобой. Ты этого не оценил. Ты только оскорблял меня, унижал и бил. Уходи, или я вызову милицию. Ты мне никто, Женя, и я тебя не боюсь…

– Не боишься?… – перебил Сашу Тютрин, широко улыбаясь.

В следующую секунду его рука метнулась к горлу девушки и сдавила его тисками, впечатав Сашу в шкаф. Она захрипела, инстинктивно вцепившись обеими руками в руку, сжимашую ей шею. Воздуха катастрофически не хватало и почему-то дико захотелось в туалет. Только бы не описаться у него на глазах, таких страшных и пьяных. Он никогда трезвым не появлялся с тех пор, как понял, что обрел власть над ней. Да, ей нравились его грубость и брутальность, криминальное прошлое, которым Тютрин кичился, даже побои поначалу нравились, которые воспринимались как игра, прелюдия к сексу. Дальше стало только хуже. Тютрин не воспринимал ее как личность, лишь как собственность, растаптывал ее и смешивал с грязью. Когда Саша поняла это, чуть не сошла с ума. Променяла Костю на этого подонка! Но тем не менее зависела от него, как наркоманка. Даже сейчас… Дура!.. Дура!.. Дура!..

– Отпусти маму! – в прихожую вбежал Пашка. Он укусил Тютрина за ногу. Тот отшвырнул мальчишку, как котенка, на мгоновение ослабив хватку. Этого хватило Саше, чтобы вдохнуть воздуха и заехать коленом Тютрину между ног. Тот охнул, отпустив девушку, и закрутился волчком на одном месте, часто дыша, превозмогая боль. Саша выхватила свой телефон и юркнула в туалет, заперлась в нем, посчитав наиболее безопасным местом. Пыталась набрать трясущимися руками номер службы спасения.

Тютрин одним рывком распахнул дверь туалета, вырвав замок «с мясом». Ударил по Сашиной руке с телефоном. Она его не удержала. Телефон куда-то отлелел. Тютрин выволок Сашу за волосы в прихожую, двинул ее головой о дверь стенного шкафа. Пашку запер в детской. Мальчик плакал, кричал, требуя не трогать маму, и царапал ногтями дверь, пытаясь ее открыть.

– Сука! – пнул Тютрин лежавшую на полу девушку. – Успела, сука, мусорам настучать или нет? Отвечай!

– Успела, – прохрипела Саша. – Еще как успела! А ты и обосрался от страха, мудак?…

– Не дождешься, – ответил Тютрин. – Хотел же по-хорошему. Это ты виновата!.. – проорал он. – Ладно, я уйду, но обязательно вернусь, слышишь меня? Бабки где твои?

– Не твое дело, – прозвучал ответ.

– Без тебя найду, – буркнул Тютрин.

Он взял ее сумочку, достал кошелек.

– Не смей! – Саша поднялась на ноги, держась за стену.

– А то что? – усмехнулся Тютрин. Он раскрыл кошелек и выгреб все его содержимое.

– Это все, что у меня есть, – заплакала Саша.

– Не сдохнешь, – спрятал деньги Тютрин в карман джинсов. – А пока отдохни.

Он саданул ей в челюсть кулаком. Голова Саши мотнулась и ударилась о стенной шкаф. Тютрин удержал девушку от падения и бережно уложил на полу. Посмотрев в зеркло трюмо, он сам себе улыбнулся, подмигнул, вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь.

– Мразь… – проскулила Саша, не сдерживая слез. Но она действительно сама была во всем виновата.

Поверила, снова поверила человеку, предавшему однажды…

 

3

Костя с Сашей познакомились восемь лет назад. Осенью. На чьем-то дне рождения. Из первокурсниц. Она только поступила учиться в кулек, он оканчивал пятый курс.

Нет, сердце его не екнуло и не забухало, пытаясь вырваться наружу. Оно вообще никак не прореагировало. Еще бы, кроме Саши праздничную комнату украшала чертова дюжина первокурсниц, самых разных и на любой вкус. Глаза разбегались, не в силах сосредоточиться ни на одной из них. Рукам повезло больше. Они опустились как раз на Сашину грудь, когда хозяйка вечера решила увековечить момент фотографированием и попросила присутствующих плотнее скучковаться, чтобы всем попасть в объектив камеры. Саша оглянулась, с любопытством посмотрела на Костю снизу вверх в силу маленького роста, но рук его не убрала. Костя бодро ей улыбнулся и подмигнул, мол, все нормально, только в тот момент поняв, где находились его руки. Морально подготовился к возмущению, скандалу и к подаче маленького кулачка в нос. Однако пронесло. Девушка повернулась лицом к камере. На несколько секунд ослепила вспышка.

А потом ничего. Ничего интересного, потому что Костя забыл о ней.

До того момента, пока не пошел дождь. Не тогда, а после, через некоторое время. Он стоял под зонтом. Она – без. Они почти одновременно вышли из общежития на улицу. Саша спешила к метро. Косте было в другую сторону. Но ливень лил безжалостно. Костя не узнал девушку, но что-то ему подсказало, что он обязан ей помочь. Она же промокнет до нитки за считанные секунды.

Скорее всего, она узнала его сразу. Однако не подошла и не попросила провести, поделиться зонтиком, под которым Костя невозмутимо курил. Он всегда курил, стоя на месте, и никогда – на ходу. Вогнув голову в плечи, девушка засеменила по дороге к метро.

Костя смотрел ей вслед. Докурил. Потом побежал за ней. Она успела сделать одиннадцать шагов. Спрятал ее под зонтик, взяв за руку.

– Ой, спасибо большое! – подняла она глаза на него. Цвета светлого чая.

И его словно обожгло. Тепло разлилось по всему телу, в особенности тогда, когда рука девушки оплела его руку и осталась на ней лежать, доверчиво и спокойно.

– Ничего, что я так? – улыбнулась Саша, имея в виду руку на руке.

А улыбкой одарила удивительной! Именно ею девушка и очаровывала всех вокруг. И фигурой она обладала такой же удивительной, как и улыбка. С ростом, правда, не повезло слегка. Она еле доставала Косте до плеча, это на каблуках. Хотя, кто знает, возможно, девушка и должна быть такой, как Саша, ангелоподобной, миниатюрной, блондинистой…

Как же не хотелось, чтобы эта случайная прогулка закончилась! А метро неизбежно приближалось. К нему идти-то всего две минуты, максимум, три от общежития.

– Костя, – почему-то назвал он ей свое имя. Скорее всего, по той причине, что ее имени не помнил и надеялся услышать его в ответ.

– Я знаю, – улыбнулась Саша все так же сногсшибательно. По-другому улыбаться она просто не умела. – Мы знакомились, помнишь, на дне рождения?…

– Конечно! – подтвердил Костя, а куда деваться. Он помнил все, что происходило на том дне рождения, а имя Сашино забыл как назло. – А давай познакомимся заново, – вдруг предложил и продолжал говорить дальше, чтобы не упустить момент и чтобы не разочаровать девушку в самом начале своей плохой памятью, что не свойственно в общем-то для режиссера, на которого учился: – Мы сейчас под этим зонтиком и под этим дождем, как Адам и Ева на райском острове. – Куда его несло? Но остановиться он не мог. – Однако мы с тобой не Адам и Ева, согласись. Поэтому, прошу, просто представь, что зонтик – это остров, на который или под который прибило только нас двоих, а кругом и повсюду – вода. Нам же надо как-то обращаться друг к другу, чтобы позвать на помощь, когда кто-кто из нас вдруг станет тонуть…

– Александра, – прервала его девушка, назвав свое имя, и мягко добавила: – Саша.

Точно, Саша! Он вспомнил! А как мог забыть?…

Метро приближалось как данность. И ничего нельзя было с этим сделать. Пока Костя вещал про остров, они почти пришли. Спустившись в переход, Костя сложил зонтик, придержал входные двери в метро, пропуская Сашу вперед. Она купила жетон, направилась к турникету, рядом с которым стоял Костя. Он взял ее за руку и поцеловал по-детски маленькую ладонь. Она улыбнулась, застеснявшись.

– Надеюсь, мы еще увидимся?

– Конечно, – не отказывала девушка. – В одном же общежитии живем. Заходи в гости, буду рада.

Саша деликатно освободила руку, помахала на прощание ею и побежала на платформу, к которой подходил поезд. Костя стоял, как столб, и смотрел ей вслед, забыв на то, куда направлялся, когда вышел из общежития, и зачем. Он завидовал в ту минуту больше всего Коле Драничу, соседу по комнате, который учился на одном библиотечно-филологическом факультете с Сашей и даже в одной с ней группе занимался.

В гости к Саше Костя очень стремился. Чуть ли не каждый вечер поднимался на девятый этаж общежития, что на Рабкоровской, приближался к блочной двери, за которой в правой комнате жила Саша, тупо топтался на месте, не решаясь ни постучать в дверь, ни толкнуть ее. Как пацан, волновался и краснел, ноги подкашивались. И ни разу дверь не открылась сама па себе, никто за ней не почувствовал, что творится в коридоре. Мало того, никто не спешил в блок по-соседски, когда Костя там стоял неподвижно с занесенной перед дверью рукой, чтобы постучаться.

Саша, точнее, ее улыбка не выходила из головы. Однако он не искал с девушкой встречи. И все равно расспрашивал Колю Дранича о ней. Но тот так нудно и неохотно рассказывал, она его не интересовала, одним-двумя словами, а как-то вобще огорошил, сказав, что у Саши есть парень…

Ну конечно, у нее должен быть кто-то. При такой внешности и одна – нонсенс. А он раскатал губу… Вроде она знает, вроде догадаться должна, что нравится ему. Да и старый он для нее. Она после школы только, а Косте скоро тридцатник…

И как он себя ни успокаивал, ни втолковывал, что ничего у них с Сашей не получится, не думать о ней не мог. Она начала ему сниться, ее имя он выводил пальцем на оконных стеклах троллейбусов, в которых ездил в театр на репетиции и обратно. А преодолеть себя и хотя бы постучаться в блочную дверь на девятом этаже так и не осмелился.

Как-то в кафе «Березка», что напротив станции метро «Площадь Победы», Костя после репетиции отдыхал с инвесторами его спектакля, которые, кстати, и угощали. Водка лилась рекой, стол от закуси аж ломался, было весело, пьяно и красиво. А потом один из инвесторов заказал девчонкам, занятым в проекте, мороженое, которое принесли в специальной посуде вроде бокалов. И Косте захотелась вдруг взять это мороженое, свалить из кафе и принести его Саше. В то, что снова не решится постучать в дверь, не верилось. Но как вынести мороженое в посуде? Увидят же! Не разрешат. А так хотелось сделать что-то приятное Саше, удивить ее своим вниманием, чтобы она поняла, что небезразлична Косте…

Он вкратце рассказал инвесторам о Саше и о том, что хотел бы угостить ее мороженым именно из этого кафе и именно тем, что стояло сейчас на столе. Инвесторы, как ни странно, Костю поддержали. Среди них выделялась одна женщина, которая даже растрогалась, таким романтичным показалось ей то, что собирался сделать Костя.

Он вылетел на улицу пулей, бегом спустился в метро, забежал в последний вагон поезда, прильнул к стене, осторожно и нежно держа «бокал» с мороженым. Пассажиры во все глаза смотрели на чудака. Дорогу к общежитию преодолел сам не зная как. Поднялся на девятый этаж, даже не задержался ни на секунду около блочной двери, толкнул ее от себя, вошел в блок и смело постучал в дверь правой комнаты. Костя не знал точно, что должен сказать Саше…

Однако Саши не было. Дверь открыла ее соседка. Он почти не удивился: с его-то везением.

– Я ей передам, не волнуйся, – сказала соседка, беря мороженое. – Поставлю пока в холодильник. Ей будет приятно.

Костя кивнул на прощание и вышел в коридор.

Возникло нестерпимое желание кому-нибудь съездить по фейсу, хотя тот кто-нибудь ни в чем и не виноват. Злость давила веревкой, удавкой сжимая горло. Чтобы не задохнуться, Костя трижды вмазал кулаком по стене, обуздывая злость. Хорошо, что руки были в перчатках, не раскровянил костяшек. А чего он ждал? Чего навыдумывал? Кто он Саше такой? Они виделись всего два раза, и то, как обычные знакомые, даже не близкие. Станет она сидеть и высматривать его, как же: где же это Костя подевался? Чего это он топчется в коридоре, как маленький, и никак не решится зайти?… Все очевидно: пока Костя болтался, как тот дундук, под дверью, его и опередили. В дальнейшем будет наука.

Он не знал, почему относился к Саше иначе, чем к остальным, с которыми очень быстро находил взаимопонимание и чувствовал себя раскрепощенно. С ними, другими, было легко и просто, и Костя не загонялся, если девушка нравилась, брал ее и все. Обе стороны, как говорят, оставались довольными. Тут же немел, «заикался и бледнел», словно в той песне про капитана. А впрочем, все они одинаковые. Гуляет где-то сейчас Саша со своим парнем и знать-не знает… Да и почему она должна знать что-то такое о Косте или догадываться? Она никому ничего не должна.

Не могла же Саша в самом деле читать чужие мысли, причем на расстоянии, и таким образом узнать, что по ней сохнет какой-то там Константин Островский. Не могла. И это факт.

Понурив голову, Костя поплелся на свой седьмой этаж.

Соседушки-первокурсники где-то разбрелись по своим девчонкам или по сферам интересов. Они в последнее время редко ночевали дома, если домом можно назвать общагу. Тем лучше, спокойнее и тише будет.

Костя разделся, включил телевизор и растянулся на полуторной кровати, принадлежавшей ему, как старшему. Двухэтажные нары из сеток портили вид, но Костя привык за пять лет не обращать на них внимания.

Шел какой-то фильм, такой интересный, что он начал похрапывать. Даже свет выключил, чтобы уже уснуть, если что, и не вставать. А потом в дверь постучали (блочная никогда не закрывалась, так что стучали в его комнату), и так настойчиво, не останавливаясь, что Костя аж подпрыгнул спросонья. Включил свет, глянул на часы. Почти полночь без пятнадцати минут. Кого это принесло так поздно?… Соседи бы не стучали, у каждого есть ключ…

Он открыл дверь. На пороге стояла… Саша. Пустой «бокал» из-под мороженого держала в руке. И радостно улыбалась своей невероятной улыбкой.

– Спишь? – не спрашивая разрешения, прошла в комнату, плюхнулась на кровать.

Костя остался стоять на пороге, лицом к девушке. Он смотрел на нее и, что скрывать, раздевал глазами. Она, видимо, почувствовав, покраснела и плотнее прижала к горлу ворот красного махерового свитера. Ответить он не успел. Саша его опередила.

– А я вот, – сказала, – пришла похвастаться, что съела твое мороженое, очень вкусное, кстати. – Голос ее был звонкий и чистый, как родник. – И лично поблагодарить тебя за такой неожиданный сюрприз. Давно меня никто так не впечатлял.

– Не за что, – наконец выговорил Костя. Он не мог поверить, что Саша у него, что она сидит на его кровати и разговаривает с ним.

– И ты садись, – пригласила она сесть рядом, – будь как дома. А то мне неудобно смотреть на тебя снизу вверх. Всегда голову задирать, знаешь, как неудобно! Ты же высокий, а я маленькая, поэтому давай уменьшай себя скорей.

Костя с удовольствием сел рядом с Сашей, не зная, однако, куда девать руки. То складывал их на груди, то уже через несколько секунд зажимал их между коленями, то вдавливал их в кровать, опираясь поочередно то на одну, то на другую, то чесал затылок, то бороду…

– Все нормально? – спрашивала Саша. – Ты хотя бы рад мне?

– Конечно!

– Я тоже рада, что зашла к тебе, – призналась Саша и тут же укорила: – А ты так и не пришел.

– Не пришел, – вздохнул Костя, вынужденно соглашаясь.

– Ну, теперь уже точно будем ходить в гости друг к другу, да? – заглянула в глаза.

– Саша, я…

Волнуясь от Сашиной близости (вот же взрослый идиот), тем не менее Костя жаждал признаться девушке в своих чувствах к ней. Догадавшись, скрее всего, что вот-вот могло соскочить с его губ, вылиться на ее узкие худенькие плечи, Саша приложила палец к его губам и прошептала:

– Тс-с! Никаких слов!

Она поднялась с кровати. Но он не хотел, чтобы девушка уходила. Подумал, что пролетел. Опять вспомнил, что она никому ничего не должна и ему – никто. Стало так грустно от понимания того, что надежды, на которые рассчитывал, никогда не сбудутся. Его даже выслушать не захотели…

– Я пойду, Костя, – сказала Саша. – Спасибо еще раз за мороженое. – Поболтала пустым «бокалом» перед собой. – А это, – имела в виду «бокал», – можно останется у меня?

Костя кивнул, соглашаясь.

– Спокойной ночи! – пожелала Саша и решительно направилась к двери.

– Я провожу… – не менее решительно предложил вдруг свои услуги Костя.

– Ну, проводи, если хочешь, – умопомрачительно улыбнулась Саша, блеснув глазами. Хилая надежда начала оживать в его сердце.

Костя вошел в блок на девятом этаже вместе с Сашей, не обращая внимания на то, что, возможно, его не приглашали. И точно не приглашали. Было уже поздно. Саша незаметно зевнула, когда они поднимались на ее этаж, однако Костя заметил, как она прикрывала рот махеровым рукавом. Соседки ее уже спали.

Неуклюже, будто медведь, он обхватил Сашу руками, придавил к себе и ткнулся губами в ее губы. Она не сопротивлялась, и это его остановило, руки повисли культями. Виноватый взгляд опустился на носки туфель.

– И чего мы застеснялись? – зашептала вдруг Саша. Она взяла его руки и положила их себе на талию. – Не вынуждай меня разочаровываться в тебе.

Девушка приподнялась на цыпочки, чтобы удобнее было обвить руками его шею, и первою поцеловала в засос.

 

4

– Костян, ты чё, уснул?! Тормоз?!

Это Мишаткин – высокий, широкоплечий, скуластый грузчик лет сорока пяти. Он стоял на фуре, перемещая рохлей – ручной гидравлической тележкой-с подъемными вилами – к краю кузова поддоны с ящиками, которые Костя должен был снять при помощи штабелера. Штабелер – грузоподъемник с вилами ручной серии SYC – на складе был один, значит, и работал с ним один человек, а для того, чтобы поднять вилы на нужную высоту после очередного спуска поддона с фуры вниз, требовалось время. В случае с Костей образовался вынужденный стопор. Смена из пяти человек ждала одного его, поскольку работа с ножной педалью производилась им недостаточно быстро. Другими словами, он не успевал за остальными. К тому же тем, кто оказались на фуре, – Мишаткину и Максу, – повезло, что весь груз изначально стоял на поддонах. Обычно приходящие фуры забиты до отказа ящиками вразброс, и их приходилось самим складывать на поддоны, что увеличивало объем и сроки работы. В сложившейся ситуации основная тяжесть труда ложилась на плечи Кости, вернее, на ноги. Процесс работы в основном зависел от него. Двое на фуре всего лишь перемещали груз по фуре, двое внизу отвозили снятый штабелером груз на склад и распределяли его по складу. Косте требовалось поднять вилы до уровня высоты кузова фуры, подвести штабелер к фуре, просунуть вилы под поддон, оттянуть штабелер на себя, чтобы снять поддон с фуры и опустить его на землю. Потом откатить штабелер в сторону, чтобы спущенный поддон могли подцепить рохлей и увезти, и снова поднимать вилы, качая гидравлику ножной педалью.

Учитывая Костино состояние после Сашиного телефонного звонка, легко представить, что ему было не до работы. Хотя именно из-за Саши и ради Саши он оказался в грузчиках. Точнее, обстоятельства так сложились.

Бросив все, работу, дела, друзей, благополучие и комфорт в Борисове, где Костя жил последнее время, он приехал в Минск, сам не зная, на что расчитывая. Его вела любовь к Саше, которую он больше не мог потерять. Слепая любовь, вынесшая ему мозг и превратившая в того, кем он никогда не являлся. Она изменила его до неузнаваемости, отобрав достоинство и веру в дело, которому он служил. Его ничто не остановливало: ни отсутсвие жилья и работы в Минске, ни замужество Саши, ни ее ребенок. Первое – трудность временная и легко поправимая, второе вообще не принималось всерьез, а ребенок Костю обязательно полюбит. Он в этом не сомневался.

К счастью или так карта легла, но когда Костя собирал вещи в Борисове, запихивая их в сумку, ему позвонила сестра и предложила снимать квартиру в Минске вместе. Они никогда особо не общались. Юлька, моложе Кости на пять лет, как выскочила замуж почти сразу же после школы, так и пропала из поля его зрения. Разумеется, предложение сестренки Костю обрадовало, поскольку один он квартиру не потянул бы, а комната – не вариант, разве что на самый крайний случай. Не хозяин сам себе, по опыту знал, не понаслышке. Причины, побудившие Юльку к такому предложению, Костю мало занимали, но из вежливости он спросил, в чем дело. Оказалось, после девяти лет семейной жизни сестра развелась, детей у нее не было, да и не телефонный это разговор. Они договорились встретиться на ж/д вокзале. Юлька обещала ждать брата на платформе, куда прибудет электричка с ним из Борисова.

Они не виделись со дня ее свадьбы, созванивались, конечно, но не более того. Костя, тем не менее, сразу узнал сестру, Юлька почти не изменилась. В кожаном теплом приталенном полупальто с меховыми воротником и рукавами, в обтягивающих джинсах и в кожаных шнурованных полусапожках на каблуках, девушка пританцовывала, согреваясь от январского холода. Ее длинные светлые волосы свободно лежали на плечах, глаза щурились то ли от полуденного морозного солнца, то ли от напряженного поиска брата в несущейся на нее толпе.

– Привет, сестренка! – остановился рядом с девушкой выше нее на голову мужчина в ветровке, в теплом свитере под горло, с черной дорожной сумкой через плечо. Черные с проседью волосы зачесаны назад. Очки. Бородатое лицо дружелюбно улыбалось.

– Костя?! – она явно его не узнала.

– Ну, – подтвердил он. – Обнимемся, что ли?

– Давай, – тут же согласилась Юлька и первою бросилась на шею брату. Костя сжал ее в объятиях и поцеловал в щеку. – Седой, – провела по его волосам.

– Ну так не молодеем, – сказал Костя. – Зато ты цветешь и пахнешь, – добавил.

– Спасибо на добром слове, – зарделась Юлька, высвободилась из объятий брата и взяла его под руку. – Ладно, пойдем на троллейбус.

– Куда поедем?

– Квартиру обживать.

– Ты уже сняла?

– Да, вчера вечером. Так что ты мне должен половину суммы.

– Оперативно ты. Нормальная?

– Тебе понравится. Во всяком случае, надеюсь.

– У меня есть выбор?

– Выбор есть всегда, – ответила Юлька.

Они сели на 64-й троллейбус, чтобы ехать до конечной. По дороге Юлька призналась, что еще не развелась с мужем, но жить с ним, с его родителями и сестрами больше не может, к тому же у нее есть другой. Процесс развода запущен, так что она на стадии ожидания. Работала Юлька в «Альфа-банке» оператором колл-центра, на профессиональном жаргоне, «розеткой». Отвечала на телефонные звонки, консультировала клиентов банка по разным вопросам. Параллельно училась в БГУ на факультете социологии заочного отделения. Муж ее слесарил на моторном заводе, а по вечерам пропадал в гараже, вылизывал свою машину. Машина он ценил выше жены. Внимания, как такого, Юлька не получала даже в начале, как не получала и удовольствия от секса, поэтому появление мужчин, внимательных и заботливых, – следствие поступков мужа. Она не считала себя ни виноватой, ни жертвой. Она – женщина, и хотела ощущать себя женщиной, а не домработницей. Костя ее понимал. Да и как иначе, даже если она была бы тысячу раз не права. Они брат и сестра все-таки, родная кровь… Хотя внешне абсолютно не похожи. Юлька скорее в отца пошла, и характером тоже. Костя – копия матери: тихий книжник, спокойный, добрый, по крайней мере, таким Юлька его помнила.

Они ничего друг о друге не знали, несмотря на родство, исключая лишь то, что помнили из детства. Юлька понятия не имела, что за человек ее брат, так же, как и он не представлял, в кого выросла сестренка. Обстоятельства сложились таким образом, что они оказались вместе, а может, закономероность. В случайности ни Костя, ни Юлька не верили.

Они вышли на конечной, перешли дорогу, немного вернулись назад и повернули направо. Дом по улице Есенина, в котором им предстояло жить, одноподъездный столбик с длинными глубокими тамбурами на каждом этаже, встретил глухонемой настороженностью в виде четырех человек, общающихся между собой языком жестов. Юлька поздоровалась с ними, Костя кивнул, те заулыбались.

Квартира выглядела просторной, несмотря на обилие мебели: шкаф у стены слева, два дивана, один побольше, другой поменьше, обитые плюшем, над тем диваном, что побольше – книжные полки без книг; у окна справа – телевизор на тумбочке, дальше раздвижной стол, компьютерный стол, стул, кресло, обитое плюшем; пол паркетный. В прихожей тоже имелся шкаф и антресоли. Кухня была хоть и маленькой, за счет балкона, но с недавним ремонтом, новой мебелью и подвесным потолком.

– Располагайся, – сказала Юлька Косте, – пока. Я, думаю, к вечеру переберусь.

Костя развалился на диване, вытянув ноги.

– А сейчас куда? – спросил он.

– К мужу, – ответила сестренка, – за вещами.

Она ушла, и Костя остался один. Он позвонил Саше, сообщил, что приехал в Минск и уже снял квартиру. Саша пообещала, что обязательно заедет к нему в гости, и посоветовала, не откладывая, искать работу.

Он и не откладывал. Еще в Борисове решил, что придется податься в грузчики. Времени ходить по столичным театрам и показывать себя не будет, хотя нереализованные амбиции рвались наружу, как загнанные волки, почуяв столичный дух и море возможностей. Успеется. В сложившейся ситуации приоритет отдавался, к сожалению, быстрому и действенному способу зарабатывания денег. Помимо оплаты квартиры требовались средства на прожитье, не считая сумм, которые обязательно должны быть на кармане при встречах с Сашей. Работа грузчиком, по мнению Кости, подходила как никакая другая, разумеется, временно, пока все не устаканится. Он не стыдился своего выбора. Отец всю жизнь проработал грузчиком, и его многие уважали. Саша тоже поддержала Костю. Поэтому он ни секунды не раздумывал, когда набирал номер, оставленный для связи на одном из сайтов по поиску работы, компании «Биарком». Костя просто тыкнул пальцем, как в небо, закрыв глаза, в список предложений работодателей, положившись на удачу.

Ему повезло. Приятный женский голос сообщил, что Костя может приходить прямо сейчас на склад по Второму велосипедному переулку и приступать к работе немедленно, если его устроят условия труда и оплата. Естественно, Костя не мешкал. 64-м троллейбусом он доехал до Дружной, а там 127-м автобусом домчался до проспекта Рокоссовского и вышел напротив Гиппо. Склад находился в трех минутах от супермаркета.

Частное предприятие «Биарком» являлось поставщиком товаров народного потребления. Продукция, предлагаемая компанией, производилась в разных странах мира, как в близлежащих, так и в странах дальнего зарубежья, имела высокое качество благодаря многолетним совершенствующимся технологиям партнеров компании. Покупателю предлагагался широчайший ассортимент продукции, состоящий из более чем четырехсот наименований продукции чайно-кофейной группы, кондитерских изделий, продуктов быстрого приготовления известных торговых марок, презервативов, зажигалок. Также компания предлагала быструю доставку до конечного потребителя и индивидуальный подход к каждому клиенту.

Помимо погрузочно-разгрузочных работ в обязанности Кости и остальных грузчиков входило комплектование товара согласно заявкам. График работы предоставлялся посменный, пятидневный: первая неделя – с восьми утра до четырех дня, вторая неделя – с четырех дня до двенадцати ночи. Во время второй смены зачастую случались переработки до двух-трех часов ночи, иногда до восьми утра. Если была необходимость выйти в выходной день – смена оплачивалась в двойном размере. Каждая смена состояла из пяти человек, включая бригадира смены.

Костя поначалу оробел, оказавшись на складе, увидев, куда он попал. Мысли его и ноги криком кричали: беги отсюда. Бетон пола, стен и высокого потолка в обнимку с пылью обрушились прессом на мозг и вдавили серое вещество в черепную коробку, даже не расплескав ни капли, намертво. Костя задыхался, как астматик, скорее на улицу, прочь из этих стен, заставленных штабелями различных по виду и по размеру коробок, глотнуть свежего воздуха… Проходившие мимо занятые грузчики толкали его, насмешливо ухмыляясь. И было понятно, почему. Что забыл здесь этот интеллигентного вида очкарик?

– Курышь? – взяв за плечо, Костю отвел в сторону Заза – кладовщик, сорокалетний худощавый грузин с почти лысой головой и трехдневной щетиной. Это он объяснял ему несколько минут назад принцип и условия работы на складе в комнатке-офисе, расположенной неподалеку от входа на склад, где кладовщики переодевались, где имелись компьютерный стол непосредственно с компьютером и принтером, микроволновка, электрочайник.

– Что, простите? – не понял Костя, все еще находясь под впечатлением от увиденного.

– Курышь? – повторил вопрос Заза, доставая сигареты. Видимо, он почувствовал интуитивно или инстиктивно состояние нового соискателя и пришел на помощь.

– Пожалуй, – кивнул Костя.

– Ну, пошли тогда, – увлек Костю Заза за собой.

Они вышли на улицу. Свежий воздух едва не сшиб Костю с ног апперкотом. Он часто-часто открывал рот, как выброшенная на берег рыба, хватая кислород, словно жаба, охотящаяся на комаров.

– Дышы, дышы, – поддержал его Заза. – Нэ ты пэрвый.

Костя достал сигарету, прикурил, вроде полегчало после нескольких затяжек.

– Я нэ спрашываю тебя, зачэм тебе это надо, – продолжал Заза, – но если останешься, вэлком.

– Останусь, – твердо произнес Костя.

– Ну, тогда заутра прыходи к восьми утра.

– Приду.

– У нас ничего сложного нэт. Нагрузка, в основном, на ноги. Побегать прыдется по складу, собирая заяуки.

– Я приду.

И он пришел, и работал уже пятый месяц, когда позвонила Саша…

 

5

– Костя работает мэдленно, но вэрно, – произнес Заза, не обращаясь ни к кому и ко всем одновременно. – Видимо, ему никуда нэ надо, – продолжил он развивать свою мысль. – Куда Косте торопиться? Детэй у него нэт. Никто его не ждет дома. Наверняка он хочет задержаться на складе до утра.

– Костян! – снова Мишаткин. Ему задерживаться на работе очень не хотелось, да и никому в общем. Он был отцом четырех девочек мал-мала меньше: поздно женился, молодость потратив на развлечения и наркотики в Голландии, куда уехал в начале девяностых, а вернулся в 2001 году. Собственную двухкомнатную квартиру на Энгельса в доме, где жили Короткевич и Глебка, окнами на резиденцию президента, он сдавал иностранцам, для себя и семьи снимал дом под Боровлянами. – Ускорься уже! Одного тебя ждем!

– Покурыте, хлопцы, – предложил Заза, закуривая первым. – Повезло, что заявок покуда нэту.

Закурили Мишаткин, Гена и Серега. Макс не курил.

Костя с Геной на «Биарком» пришли в один день и как-то сразу нашли общий язык, хотя Гена был старше лет на десять, однако выглядел гораздо моложе своих лет. Ниже среднего роста, подтянутый, ловкий, Гена быстро освоился на складе, но штабелер не любил, как, в общем-то, и все остальные, исключая разве что Костю. Гена жил неподалеку от склада, на Плеханова, недавно развелся с женой, с которой осталась взрослая дочь, отсидел три года за мошенничество, будучи экспедитором. В свободное от работы время читал книжки.

Высокий длиннорукий Серега тоже жил рядом со складом, напротив Гиппо. Раньше он работал на другом складе, принадлежавшем фирме, специализировавшейся на парфюмерии и бытовой технике. Ушел он оттуда потому, что хозяин фирмы начал наглеть: зарплату платил не вовремя и меньше, чем обещал, к тому же каждый день получался ненормированным. С той фирмы постоянно грузчики уходили. Бывало, что Серега вообще оставался один и работал за всех, а никакой прибавкой и не пахло. Он посоветовался с женой, она у него преподавала в университете, и та согласилась, что ему нужна другая работа. Возможно, Заза в недалеком будущем назначит его бригадиром. Серегин опыт, авторитет, то, как он руководил процессом работы, нравились Зазе, хотя Серега появился на складе сравнительно недавно.

Макс был самым младшим в смене и бригадиром, но очень мягким для бригадира человеком. Его воспитала тетка, умершая от лейкемии, когда Макс оканчивал школу. Дальше учиться парень не захотел, да и смысла особого в учебе не видел. Пошел в грузчики, путешествуя по складам столицы, как по городам и весям.

– Аллилуйя! – воскликнул Мишаткин, увидев, что Костя, наконец, справился с поднятием вил.

Костя толкнул штабелер от себя и подкатил к фуре, приподнял вилы еще немного, просунул их под крайний поддон, подцепил его и потянул штабелер на себя, после чего опустил поддон на землю, откатил штабелер в сторону и снова принялся нажимать ногой на педаль. Гена, натянув спущенный поддон на рохлю, повез его на склад.

– Нэт, так дело не пойдет, – покачал головой Заза и обратился к Максу: – Замени его покуда.

Макс отлепился от стены, в которую упирался спиной, и подошел к штабелеру.

– Иди, Костя, отдохни, – сказал.

Костя молча отошел от штабелера и закурил.

– Что-то случылось? – спросил его Заза.

– Что-то случилось, – подтвердил Костя. – Не знаю теперь, радоваться или…

– Поменьше беры в голову, если ты на работе, – посоветовал Заза. – Мешает умственный процесс физической работе, понимаешь? Покуры, подумай, и за работу. Сейчас Кашкан приедет, заяуки начнем собирать. Вы с Мишаткиным останетесь на фуре. Справитесь и удвоем. Там нэ так много. Это нэ вразброс. Все упаковано. Если что, меняйтесь. Он на штабелер, ты на фуру и обратно. Понятно?

Костя кивнул, соглашаясь.

Они работали молча, как и советовал Заза, меняясь. На фуре, конечно же, было легче. Проще простого передвигать поддоны рохлей с одного края в другой. Костя успевал покурить всякий раз в перерывах между снятием поддона с фуры и поднятием вил на штабелере Мишаткиным, который работал не намного быстрее Кости. К тому же Костя еще и отвозил поддоны на склад.

Скоро стемнело и пошел дождь.

Около девяти вечера фуру, наконец, опустошили.

Мишаткин направился в «офис» перекусить, Костя зашился подальше от всех, в темный закуток склада, достал телефон. Он позвонил сестре. Как ни странно, они сильно сблизились и доверяли друг другу самые сокровенные тайны и мысли, терзавшие их. Видимо, родная кровь уничтожила возникшее было недоверие и настороженность первых дней совместной жизни.

– Слушаю, – отозвалась Юлька после третьего гудка.

– Привет, ты дома? – спросил Костя.

– Да, котлеты варганю, ты когда нарисуешься?

– Не знаю. Тут кое-что случилось. Не до котлет.

– Надо же! – воскликнула Юлька. – И что же такого особенного произошло, что такого проглота как ты отвернуло от моих котлет? – Девушка намекала на аппетит брата и без того зверский после каждой смены, который еще более увеличился, когда Костя, пусть и не по своей воле, перестал общаться с Сашей.

– Звонила Саша, – ответил Костя. – Сегодня.

– И чего хотела эта неврастеничка? – язвительно поинтересовалась Юлька, относившаяся к ней с неприязнью. У обеих это чувство было взаимным, хоть и пересеклись они однажды и то мельком. Юлька тогда пришла с работы, а Саша как раз уходила, и Костя ее провожал. Они столкнулись в прихожей, смерили друг друга оценивающими взглядами и дико не понравились одна другой. Костя их познакомил, но на этом знакомство, как таковое, и закончилось. Однако Юлька знала много чего про Сашу со слов брата, который, после каждой встречи с ней, приходил взвинченный и растроенный чаще, чем веселый. И она ему верила, потому что с первого взгляда разглядела в Саше ту еще стерву и эгоистичную тварь, в чувства которой, наоборот, не верила. Ей сразу показалось, что в Саше много скрытой злобы, что она хочет повелевать кем-то, а не любить, и это ее насупленное лицо и презрительный взгляд на Костю, когда тот с щенячьей преданностью застегивал ей молнию на сапожке…

– Она попросила прийти, боится, – тоскливо произнес Костя.

– И ты, конечно же, поджав хвост, побежишь к ней, как собачка, – безапеляционно констатировала факт Юлька.

– Зачем ты так?

– А как? Ты же уже завтра будешь плакаться мне о ее несправедливом к тебе отношении! Ты же мужчина в конце концов! Она тебя бросила, променяла на какого-то упыря, трахалась с ним…

– Перестань… – то ли простонал, то ли попросил Костя. Он и без сестры прекрасно понимал ситуацию, но закрывал глаза на очевидное. – Я люблю ее.

– Это не любовь, Костя! Это укус скорпиона. Любовь приносит наслаждение и радость. А ты теряешь рядом с этой сукой всяческое уважение к самому себе и достоинство. Почему ты не хочешь заниматься режиссурой? Тебе же предлагали уже место на киностудии. Сашенька не одобрила, да? Разумеется, ей выгодно, чтобы ты оттенял ее собственное ничтожество своим низким социальным статусом…

– Юль, ну хватит…

– А чего ты хотел? Зачем ты мне позвонил? Чтобы я тебя остановила? Отговорила как-то? От чего? Твой враг – ты сам. Пока лично ты не поймешь, в какое говно вляпался, ничего не поменяется. Будешь таскаться за ней хвостиком, а она вытирать об тебя ноги. Ты же был другим, я помню это.

– В общем, – вздохнул Костя то ли обреченно, то ли приняв единственно правильное решение, – я пойду к ней после работы. Может, ей действительно нужна моя помощь.

– Твое дело, – сказала Юлька. – Позвони потом: ждать тебя или нет.

– Позвоню, – произнес Костя.

Он отключил телефон и вышел на свет. Смена налаженно занималась сбором товаров по заявкам.

– Костя, – обратился к нему Заза, держа в руке лист с очередной заявкой, – тебе по блату двадцать пять ящиков вермишели.

– Понял, – кивнул тот, взял свободную рохлю, кинул на нее поддон и направился к тому месту на складе, где хранился запас вермишели быстрого приготовления. Беря зараз по пять ящиков, он в пять заходов нагрузил поддон и покатил его к машине, стоявшей у главного входа склада с открытым настежь бортом. Около машины Костя остался помогать водителю-экспедитору в погрузке собранного товара и проверке наличия товара по заявкам.

В десять вечера смена закончилась, что бывало не часто, учитывая последний рабочий день недели. Обычно по пятницам работа затягивалась надолго.

Дождь кончился. В свете уличных фонарей глянцевито блестели лужи. Стало очень тепло, если не сказать душно.

Выходя со склада, Костя набрал Сашин номер.

– Привет, – сказал он в трубку. – Предложение еще в силе?

– Ты придешь? – прошептала Саша.

– Да.

– Когда тебя ждать?

– Я уже выхожу. Минут через двадцать буду.

– Ты голодный? Ой, что я спрашиваю, дура, конечно, голодный после работы. Я что-нибудь приготовлю, а ты, может, пивка возьмешь?

– Хорошо.

– Ну тогда до встречи?

– До встречи.

Костя улыбнулся, пряча телефон в карман куртки.

– Чё веселый такой? – догнал его Гена. – По пивасу или чего покрепче? – не дожидаясь ответа, предложил.

– Я пас сегодня, – отказался Костя.

– Ну как знаешь. Я угощаю.

– В другой раз.

Гена пожал плечами, мол, дело твое. Он, Макс и Серега подались в ближайший магазин, в двух шагах от склада, отвести душу перед выходными. Костя пошел в Гиппо, где купил сигарет и двухлитровую бутылку «Оболони светлой». Он ни о чем не думал и не хотел думать, вспоминать, анализировать, сопоставлять очевидное с догадками, домыслами, предположениями. Костя хотел увидеть Сашу, обнять ее, поцеловать, он хотел к ней и ее, и больше его ничего не интересовало, не волновало и не тревожило. Слишком устал он от разных мыслей и быть вдали от нее. И плевал он на Тютрина, на ее бывшего мужа и иже с ними. Сейчас именно он был нужен ей.

Костя сел на 20-й троллейбус и доехал до остановки Малинина. Пройдя через арку, остановился у второго подъезда, закурил. Домофона в Сашиной квартире не было, поэтому Костя позвонил ей на телефон.

– Я у подъезда, – сказал.

– Бегу, – выдохнула Саша в трубку.

Через пару минут подъездная дверь распахнулась, и в ней появилась Саша. В кремового цвета шелковом халатике, подаренном Костей. В мохнатых тапках не поразмеру: ее 35-й днем с огнем не отыскать. С распущенными по плечам золотистыми волосами, с которыми тут же заиграл ветерок, метнувшийся внутрь, как котенок. С обезоруживающей сногсшибательной улыбкой, свойственной только ей.

Глядя на девушку, Костя застыл на месте, как парализованный. Ее ангельская красота поражала мозг и дыхательные пути. Воздуха ему тоже не хватало.

– Привет, – продолжала улыбаться Саша, довольная произведенным эффектом, – Костя. Ты пришел. Заходи.

Она развернулась и ланью устремилась вверх по лестнице к лифту. Костя, преодолевая ступор, последовал за ней.

Они стояли в лифте, пока он поднимался на шестой этаж, друг напротив друга, не отводя глаз. В глазах девушки плясали чертики. Костя не мог больше сдерживаться. Пиво выпало из его рук и глухо стукнулось об пол. Саша скрестила руки на груди. Костя обхватил ее за плечи и прижал к себе, склоняясь к изгибу шеи девушки. Запах ее тела, вся она сводили его с ума. Он погрузил свои губы в ее кожу, словно нежный вампир, прижимая к себе все сильнее и сильнее…

– Тише, тише, тише, тише… – торопливый Сашин шепот опьянил еще больше, но и остановил наваждение.

– Прости, – выдохнул Костя, отпуская ее.

Лифт остановился в тот же момент.

– Никогда не извиняйся, Костя, в подобных случаях, – посоветовала девушка и вышла из лифта, поправляя съехавший с плеча халат.

– Не буду, – буркнул Костя, поднимая пиво.

Когда он вошел в квартиру и остановился в прихожей, чтобы снять обувь и куртку, к нему на шею бросился Пашка.

– Костя! – радости мальчишки не было предела. – Как хорошо, что ты пришел! Я так по тебе скучал! Ты раздевайся и проходи и больше не уходи, ладно?

– Он никуда не уйдет, Пашенька, – сказала Саша, обнимая сына, – по крайней мере, сегодня, – взглянула на Костю, – правда ведь?

– Что произошло? – снял куртку Костя и переобулся в тапки. Мэри, запрыгнув на столик с домашним телефоном и вазой с искусственными цветами, замурлыкала, подбираясь к гостю. Она вскочила ему на плечо и потерлась мордашкой о Костино лицо.

– Смотри, мама, как Мэри соскучилась по Косте! – заметил Пашка.

– Я тоже, – провела Саша рукой по Костиным волосам, взяла пиво и пошла на кухню.

– Ты же защитишь нас от Жени? – спросил Пашка, снизу вверх вглядываясь в Костины глаза. – А то он маму бьет и деньги все наши забрал…

– Разберемся, – ответил Костя, придерживая Мэри, которая улеглась шарфиком на его плечах.

– Ты уж разберись, пожалуйста, – продолжал Пашка.

– Обещаю.

– Ну тогда проходи, не стесняйся, – потащил Пашка Костю за руку в зал, – будь как дома, помогай мне в Бэтмена играть…

Он усадил Костю на тахту с открытым ноутбуком и примостился рядом. Мэри спрыгнула на подушку и тоже расположилась около ноутбука со стороны куллера.

– Смотри, Костя, как я умею бесшумно убивать врагов, – прихвастнул Пашка, управляя компьютерным персонажем.

– Молодец, – похвалил его Костя, глядя в монитор ноутбука, где Бэтмен, плавно спланировав с гаргульи, ловко обезвредил двоих прихвостней Джокера.

Неслышно вошла Саша и увела Костю с собой на кухню, сказав сыну, что ему осталось играть полчасика, а потом спать, Костя ему почитает перед сном. Пашка, не отрывая взгляда от ноутбука, милостиво согласился с мамиными словами.

– Я тебе разогрела котлеты и пюре, – проговорила Саша, ведя Костю на кухню, где на столе дымилась горячая картошка, на отдельной тарелке лежали котлеты и порезанные помидоры, стояло разлитое по кружкам пиво.

Они сели друг напротив друга. Саша подняла кружку с пивом.

– За встречу! – произнесла.

Костя согласно кивнул, сделал несколько больших глотков, принялся за пюре и котлеты. Ел он жадно и быстро, то и дело бросая осторожные взгляды на Сашу, на синяки на ее обнаженных руках и ногах, на едва заметную шишку на лбу, на тщательно замаскированный кровоподтек на подбородке, невольно сжимая кулак. Девушка тоже смотрела на Костю, наблюдала за тем, как он ест, размышляла, не совершила ли ошибку, позвав его. Простит ли Костя ее, простил ли уже? Саша была уверена в положительном ответе. Она знала наверняка, что Костя любит ее, и чтобы она ни натворила, как бы его ни обидела, он никогда не отвернется от нее. Это и пугало. Но еще хуже было остаться сейчас одной со всеми своими страхами и вздрагивать от каждого шороха и звонка или стука в дверь. То, что Женя не оставит ее в покое, вполне очевидно. Тот тоже ее любил. Однако любовь Тютрина приносила лишь разрушение и боль. Он пересек черту доверия, уничтожив в секунду все хорошее, что Саша к нему испытывала, хотя изначально знала, что он мерзавец и подонок. Но именно к таким ее и тянуло всегда. Костя был другим. Единственным в ее жизни другим. Добрым, внимательным, заботливым, души в ней не чаявшим, но… скучным. Однако как его любил Пашка!..

– Очень вкусно, спасибо! – отвлек Сашу от мыслей Костин голос.

– На здоровье, – произнесла она. – Покурим? – предложила. Саша знала, что Костя всегда курил после еды. Она тоже покуривала, сигареты три в день, но под пиво была не прочь и почаще.

Они вернулись в зал, вышли на балкон. Костя прикурил ей, затем себе.

– Рассказывай, – затянувшись, выдохнул.

Саша села на единственный здесь стул, подобрав под себя ноги, откинулась на спинку, сделала затяжку, долгим пристальным взглядом окинула Костю, как бы взвешивая в уме все за и против, стоит ли тратить время на него.

– Хотя можешь ничего не говорить, – продолжал Костя, – Пашка уже просветил. Да и я не слепой, – провел он рукой по синякам на Сашиных ногах и руках.

– И что ты сделаешь? – лукаво спросила девушка.

Костя в ответ пожал плечами.

– Я так и думала, – усмехнулась Саша. – Что ты вообще можешь?

– Так, значит, – неуверенно проговорил Костя, – мне уйти?

– Давай, вали! Сбегать у тебя получается лучше всего! – воскликнула Саша.

– Прости.

Костя стянул Сашу со стула и крепко прижал к себе.

– Я боюсь, Костя, – подняла она глаза на него, – очень боюсь, понимаешь, за Пашку? Женя сегодня забрал его из детского сада, ничего не сказав мне, а потом такое началось… Он не оставит нас в покое. Я знаю.

– Я разберусь, – пообещал Костя, гладя Сашу по голове, как котенка.

– Разберись, пожалуйста, – попросила она. – А главное, будь с нами. Ты нам очень нужен, Костя! – призналась.

Они докурили и вернулись на кухню.

– Как работа? – поинтересовалась Саша, разливая еще по кружке пива.

– Нормально, – ответил Костя.

– Не тяжело?

– Иногда бывает.

– А Юля как?

– У нее все отлично.

– Я рада.

Поставив бутылку с пивом в угол стола, Саша неожиданно для Кости села ему на колени лицом к лицу. Костя тут же обнял ее, словно ждал этого момента всю жизнь. Саша тоже льнула к нему всем телом. Ее губы жадно пленили его. Горячее дыхание пьянило больше, чем пиво. Изящные тонкие пальчики Саши хаотично взъерошивали Костины волосы.

– Скажи мне, – обдавая приятным теплом, зашептала Саша на ухо Кости, – ты меня еще любишь?

– Люблю, – выдохнул тот.

– Сильно-сильно?

– Больше жизни.

– Это всего лишь слова.

– Зачем тогда спрашиваешь?

– Чтобы услышать их. Так приятно, когда ты говоришь, что любишь. Я очень по тебе скучала.

– И я по тебе.

– Верю.

– А я нет.

– Что? – вскрикнула Саша и залепила Косте легкую пощечину.

– Ты что творишь? – ошарашенно вылупился тот на нее.

– Ой, прости-прости-прости, – подула на пострадавшую щеку Кости девушка и поцеловала ее затем. – Ты не имеешь права мне не верить, – снова зашептала, сводя этим шепотом Костю с ума. – Ты ведь хочешь меня?

– Хочу, – поцеловал он ее в шею.

– Скажи тогда, что веришь мне.

– Верю.

– А что ты со мной будешь делать?

– Все, что захочу.

– Правильный ответ. Тогда, – отстранилась Саша от Кости и пересела на табуретку, взяв пиво, – нужно побыстрее укладывать Пашку, чтобы ты успел еще в душ. – Она поднесла кружку с пивом к губам и одним махом ополовинила ее. – Я на балкон, а ты Пашкой займись, – сказала как отрезала.

 

6

Сашин отец погиб, когда ей было десять лет. Сгорел при пожаре, спасая ребят из детского приюта. В тридцать три года. Мало кто знал, что он писал стихи. Саша случайно нашла среди вещей на чердаке пожелтевший, обтрепанный блокнотик, почти целиком исписанный папиным почерком. Но только для нее этот блокнотик со стихами имел какую-то ценность. Может быть, из-за папиных стихов, которые Саша выучила наизусть, возникла и любовь к книгам, к слову, она даже пыталась писать, но редко с кем делилась написанным; может быть, поэтому и выбор при поступлении после школы оказался закономерен.

Мать вырастила Сашу одна – единственное, что оставил ей муж в наследство.

В тринадцатилетнем возрасте Сашу изнасиловали. Однажды зимним вечером лучший папин друг подкараулил ее после школы и овладел в снежном сугробе за сараем. Он долго потом извинялся, что не смог сдержаться, но обвинял во всем Сашу, ее необыкновенную красоту, мимо которой просто так пройти и не заметить – преступление. Она не сдала его. Никто об изнасиловании не узнал. Сам того не желая, папин друг завел, пусть и не через парадный вход, а черным ходом, что еще лучше, в замок большого секса. Однако девушка четко и ясно отличала секс от любви. Секс для нее ничего не значил, помимо средства наслаждения, и то на несколько минут. Это же не серьезно. Любовь – другое дело. Поэтому она и потянулась к Косте, как к спасательному острову, почувствовала в нем родственную душу, своего человека, с которым ощущала себя как дома, отдыхала, можно сказать, и накапливала новые силы, чтобы жить и двигаться дальше. То, что Саша испытывала к Косте, те чувства, любовью трудно назвать, они нечто большее, чем любовь, другого, более высокого уровня, хоть и с горечью, если попробовать на вкус. Но горечь сладкую.

Безусловно, когда Костя пропал после распределения, девушка тосковала. Возникали такие моменты, когда не было куда деться от страшной беспросветности, и она выходила из общежития на улицу. Гуляла допоздна по городу, частяком останавливалась в Троицком предместье. Припозднившись, шла коротать ночь на железнодорожный вокзал, поскольку после двенадцати в общежитие не пускали. Там знакомилась с удивительными людьми, они ей помогали обрести вновь равновесие и покой, а главное, забыть Костю, который врос в ее сердце и вцепился, как клещ, что никак не избавиться, но и не простить, пусть вынужденного, но побега, а значит, измены. «Он просто зассал!» – так думала она о нем, поэтому и не отвечала на его телефонные звонки или выключала телефон. Оттого, что было нестерпимо плохо, Саша умышленно искала приключений на свою попу, конечно же, сексуальных. Пока не наткнулась на чистого домашнего мальчика, девственного по своей природе. Он восхищался ею, что не удивительно. Ангельская внешность постоянно вызывала у окружающих Сашу людей искреннюю и неискреннюю приязнь. Тот мальчик красиво ухаживал за Сашей, а просить ее руки и сердца приехал к общежитию на белом лимузине с огромным букетом роз из ста цветков. Саша думала, что будет счастлива, тем более что в день свадьбы узнала, что ждет ребенка. Через неделю совместной жизни она поняла, что ошиблась. Ее муж оказался духовно скупым и абсолютно не интересовался тем, что интересовало ее. Искусство? Он вообще не знал такого слова. Книги? Он и книги – несовместимые вещи. Он восхищался только машинами, футболом по телевизору с пивом и чипсами и рыбалкой. Еще через неделю Саша узнала, что лимузин, розы и красивые ухаживания взяты в кредит, который должен был кто-то оплачивать. Этим кем-то пришлось стать ее маме. Она же платила каждый месяц и за квартиру, которую молодожены снимали. Родители мужа не приняли сноху и не разрешили им жить в их квартире. Свекровь якобы сразу рассмотрела порочность в ангельском облике. Хорошо хоть, что прописали. Без минской прописки было бы тяжело. Сына Сашиного новые родственники тоже не хотели признавать. Говорили, что еще неизвестно чей он, но отказывались от экспертизы ДНК. Вдобавок ко всему муж как-то признался, что женился на ней, чтобы не загреметь в армию. И кому пожаловаться, у кого просить помощи?… А Кости нет и не будет…

Саша закрывалась в ванной и буквально выла от отчаяния, включив воду, чтобы не было слышно. Слезы сползали по щекам черными шрамами, размазывали туш, плечи вздрагивали при каждом всхлипе. Жалея саму себя, все равно никто не видел, ревела навзрыд. Потом успокаивалась, умывала лицо, набирала ртом побольше воздуха, глядя в зеркало, выдыхала, улыбалась своему отражению, последний раз, «предсмертный», всхлипывала и выходила к мужу и сыну, как «огурец».

Терпела она, пока могла. Хорошо, что муж целый день пропадал на работе. Слава, так его звали, устроился на Тракторный завод, кем, Саша не знала и даже не интересовалась, так ей было все равно. Находясь в декрете, одна занимаясь ребенком, в свободные минутки девушка читала романы Гавальды и думала, думала, думала, что делать дальше. Согласилась с тем, что уйдет от мужа. Ей не нужен ни он, ни Минск, если в жизни нет ни гармонии, ни взаимопонимания и уважения. Она вернулась в свой родной небольшой городок, к маме. Но та не приняла дочку. Посоветовала возвращаться к мужу и налаживать семейное благополучие, растить ребенка, он же не виноват. Сколько Саша ни просила, ни умоляла, даже на колени падала, чтобы мама не отворачивалась от нее, та не сдавалась, настаивала на своем.

Не зная, что делать, с маленьким сыночком на руках, Саша поплелась в сторону вокзала. Тогда появился Тютрин. Он остановил черный «мерин», за рулем которого сидел, открыл дверцы и пригласил в салон машины. Когда она села, спросил, куда отвезти. Саша пожала плечами, потому что не знала сама. Она узнала Женю, поэтому не удивилась, что он предложил помощь. Они учились в одной школе. Женя был на два года старше. На школьных дискотеках всегда танцевал с ней, в шутку обещал жениться, когда подрастет. Он отвез девушку к ее бабушке, папиной матери. Бабушка без лишних слов согласилась дать внучке приют, а на мать посоветовала не злиться. Она же тоже женщина и хочет устроить личную жизнь, хорошего мужчину себе нашла, бизнесмена. Бесспорно, Саша только мешать им будет. А бабушка наоборот присмотрит и за ней и за ребенком.

Саша прожила у бабушки два года, пока не вышла из декрета. За это время много чего произошло. С мамой Саша, конечно, помирилась сразу, как только та приехала в гости. Помогала она очень, все-таки мать. А никакая мать не бросит своих детей в беде. Муж звонил изредка, однако ни разу не приехал. Видимо, радовался, что избавился от вечно недовольной и капризной жены. Зато Женя приезжал каждый день. Саша в него влюбилась. Ей не жаль было денег, которые он просил у нее, выдумывая каждый раз новую причину необходимости в них. Ее не смущало то, что он часто пил и приезжал пьяный, забирал ее и привозил в клуб, где она тоже пила, а после сгорала в бешеной ночи на скомканных простынях в его квартире. Ее не обижали ни его грубость, ни злые слова, летевшие в нее пулями. Она же любила, поэтому все прощала. И он ведь ее «любил». Чаще всего называл Сашу «шлюхой дешевой». Она проглатывала оскорбления, а он пользовался этим, наглел. Однако никому другому не позволял обижать девушку. До двух не считал, сразу бил в рыло. И мужу Сашиному перепало от него. Тот приехал как-то все же забрать жену в Минск, но не просил, а требовал, не стесняясь в выражениях. Женя находился неподалеку и все слышал. Одним ударом он вынес Славе челюсть. Почти два месяца потом ему пришлось ходить загипсованным.

А потом Женя предал ее. Даже не предупредил, вообще ничего не сказал, женился и на свадьбу не позвал. С течением времени жена родила ему двух сыновей-близняшек.

Как побитая сучка, возвращалась Саша к мужу в Минск. Ее уговорили вернуться. И мама, и даже родители Славы просили за сына, говорили, что он пропадет без нее, что хватит выдурняться, потихоньку все наладится, Пашку им надо растить вдвоем… Саше помогли и на работу устроиться в одну из детских библиотек столицы, где она проработала ровно год, а потом ушла, не сработавшись с директоршей. Новую работу искала долго. Бесконечные собеседования, не нужные ни ей, ни работадателям изматывали так, будто две смены отработала на каком-нибудь заводе. С мужем взаимопонимания как не было, так и не появилось. Их отношения день ото дня ухудшались. Слава мог в любое время оскорбить Сашу нецензурными словами, укорить и напомнить, что она гулящая. Как-то даже руку ей сломал на Новый Год, случайно, правда, но сломал же, не рассчитав сил в очередной ссоре… Хрустнула кость в запястье. И никакой помощи после от него не дождалась. Со сломанной рукой сама управлялась по дому, готовила, выносила мусор. Муж только посматривал и посмеивался, не забывая напоминать, чтобы работу быстрей искала. Случайно на улице Саша встретила бывшую однокурсницу, с которой даже жила в одной комнате. Разговорились. Та позвала Сашу, вернее, посоветовала обратиться в какой-нибудь отдел Национальной библиотеки, где работала сама. Там все время людей не хватало. Саша послушалась подругу и не прогадала. Ее взяли контент-менеджером на новостной интернет-портал. Пригодилось филологическое образование, поскольку новости размещались на трех языках: русском, белорусском и английском. В Сашины обязанности входило переводить новости с русского языка на белорусский и наоборот, проверять их на грамотность и вовремя размещать в Интернете. Престижная работа, хоть и малооплачиваемая. Зато отдельный большой кабинет, уважение коллег. А главное, ей нравилось работать в этом здании на проспекте Независимости.

 

7

Ночь завывала за окном хриплым баритоном и женским недосопрано: «О боже, какой мужчина! Я хочу от него сына! И я хочу от него дочку! И точка, и точка!» Пятница плавно нырнула в субботу, как алкоголь внутрь организма фальшиво исполняющих это «произведение» певцов, которые, допев песню до конца, дружно засмеялись, выпили и затянули ее заново.

Юлька не спала. Но не из-за «концерта» за окном. Смотрела скачанные днем новые серии «Дневников вампира». В очередном сезоне фантазия сценаристов аж зашкаливала. По их мнению вампиры и оборотни являлись свергнутыми вместе с Люцифером с небес ангелами, написавшими Библию, чтобы контролировать людей. Бред, конечно, но разыгрывающееся на экране компьютера действо захватывало, особенно игра Йена Сомерхолдера – Дэймона в фильме. Собственно, ради него Юлька и смотрела сериал. Отрицательное обаяние персонажа ее безумно привлекало.

Брат так и не объявился. Юльку это не удивило. Она поняла по первому его слову по телефону, что он останется у Саши. Зря столько котлет нажарила. Они же будут не свежие, когда Костя вернется. Он разогреет котлеты в микроволновке, но они уже утратят тот вкус, когда с пылу, с жару, да и вообще… Юлька была уверена, что Саша лишь использует брата в своих целях, держит его на коротком поводке, как запасной вариант, на всякий случай. Чувствами с ее стороны и не пахло, во всяком случае такими, какими они должны быть в идеале. Разумеется, Саша искренна, но только сама с собой. Она знает, чего хочет, по крайней мере, от Кости и разрешает ему лишь то, что считает необходимым, искусно дозируя наркотик имени себя. Костя и впрямь смахивал на наркомана по отношению к Саше. Юлька хорошо помнила, как его ломало в первую неделю расставания с любимой. Костя отдал Юльке телефон и запретил строго-настрого ему его отдавать, чтобы не звонить Саше, зная себя, что не сдержится, обязательно захочет услышать любимый голос, пусть даже и недовольный. Брат пообещал Саше не беспокоить ее, пока она сама не позвонит ему. Юлька завезла его телефон на работу, от греха подальше, лишь несколько дней прошло, как вернула. Костя ни разу, что странно, у нее телефон не попросил. Его спасала работа. Физические нагрузки блокируют мозг, ему некогда думать. А дома Костя жестоким образом, до изнеможения, качал пресс и отжимался от пола на кулаках, сдерживая вопли отчаяния, и слезы катились по его щекам, оставляя прозрачные борозды. Юлька не в силах была ему помочь и, глядя на страдающего брата, плакала сама, но так, чтобы он не видел. Она закрывалась в ванной, поднимала глаза к потолку и молилась за него. О себе Юлька в такие моменты забывала, хотя у нее тоже не особо клеились отношения с Русланом. Она развелась с мужем через месяц после того, как переехала в съемную квартиру. Руслан настаивал на этом решении. А когда развод случился, встречи с ним стали реже. Они познакомились на сайте знакомств, и на первом же свидании Юлька разрешила ему все. Изменять – так по полной! Однако по большому счету свой поступок изменой девушка не считала, поскольку сексуальной жизнью с мужем похвастаться не могла. Однажды он вообще заявил, что его не привлекает ее тело, что не испытывает влечения к ней. Спустя восемь лет после свадьбы услышать подобное!.. В сердцах Юлька тыкнула в первую попавшуюся физиономию на «ЛавПланет»… Договорились встретиться в пиццерии «Лондон» на Партизанском проспекте. Она вошла в тускло освещенное помещение с громкой музыкой не раздумывая, плюхнулась на мягкое кресло за одним из столиков у окна, окинула все вокруг взглядом, не задерживаясь ни на чем и ни на ком. Молоденькая официантка вежливо предложила меню. Юлька поблагодарила и уткнулась носом в изображения аппетитно выглядевших блюд.

– Юлия, если не ошибаюсь? – услышала вдруг слева от себя приятный мужской голос.

Девушка обернулась.

Перед ней стоял невероятно красивый коренастый армянин в милицейской форме, очень похожий на молодого Джигарханяна. Сейчас Юлька это понимала, вспоминая, но тогда ее разобрал безудержный смех. Согласитесь, нелепо на первом свидании встретиться в Беларуси с ментом, да еще армянином. Анкету-то его на сайте не удосужилась прочитать, да и на фото особо не заглядывалась.

– А я Руслан, – улыбнулся милиционер, располагаясь напротив. – И очень рад, что мое появление вызвало у вас такое веселое настроение.

– Простите, – пыталась справится с собой Юлька, но у нее ничего не получалось, и она снова рассмеялась.

Руслан тут же поддержал ее, рассмеявшись в ответ, и они оба хохотали еще минут пять. Потом Руслан спросил:

– Вы же та Юлия?

– Надеюсь, – сквозь смех ответила девушка.

– О, звучит многообещающе! – воскликнул Руслан. Раговаривал, кстати, он безо всякого акцента.

– Ага, только на многое не расчитывайте, – охладила его пыл Юлька, – а то потом пресыщение появится. Вы на работу, – вдруг озадачила, – при параде или с работы?

– Вы о форме? – догадался Руслан. – Самому неловко, – признался. – Я со смены, да. Далеко до дома было ехать переодеваться, боялся, что не успею к вам, – он расстегнул бущлат и из-под бушлата достал букет красных роз, протянул Юльке. – Вот.

– Спасибо! – скромно поблагодарила девушка, принимая цветы. Уже не безнадежное начало.

Она особо не помнила, о чем они тогда говорили. Говорили много. Каждый хотел казаться лучше, чем являлся на самом деле, показывая себя, приоткрывая, точно маленькую дверцу в стенке домика Алисы из страны чудес, только хорошее, чаще всего присочиняя. Юлька отпустила себя в «свободное плавание», как, бывает, отпускают дети в небо воздушные шарики, налегая на пиво, которое Руслан заказывал по первому ее требованию. Она, в принципе, не пила, не злоупотребляла алкоголем вообще, но почему-то вдруг ей так захотелось напиться и было абсолютно все равно, что о ней подумают. А Руслан этот и рад стараться, хотя не отставал, даже перегонял в потреблении хмеля. Потом он вызвал такси, и она согласилась поехать с ним к нему домой в район Зеленого луга. В трехкомнатной квартире на Калиновского, в которой Руслан жил с мамой, к своему удивлению, Юлька не обнаружила ни одного зеркала. «Это потому, – объяснил вполне серьезно Руслан, без намека на улыбку, – что мы вампиры. В зеркалах не отражаемся». Юлька засмеялась, но слова Руслана застряли в голове занозой и поселили страх, маленький такой страшочек. Кто его знает, по нынешним временам все возможно.

Мамину комнату Руслан не показал, только стукнул плашмя ладонью по закрытой двери. В зал они только заглянули. Он служил чаще всего гостиной. Комната Руслана поражала метрами и сочетала в себе кинотеатр и фитнесклуб. Большуший плазменный телевизор занимал всю стену напротив такой же большой кровати, с обеих сторон которой находились спортивные тренажеры, включающие в себя, помимо прочего, гантели, гири, штанги. Окна скрывали жалюзи. На полу, как живые, распластались шкуры белых медведей с выпуклыми головами. Их застывшие глаза, казалось, смотрели на тебя, где бы ты не остановился, и буквально сверлили в тебе дыру, словно дрелью, своей мертвенностью. Пробирало до дрожи.

Не дав Юльке опомниться от увиденного, пользуясь произведенным на нее эффектом, Руслан включил романтическую музыку и весьма ловко, за считанные секунды, раздел ее и швырнул на кровать, приковав наручниками к спинке кровати, после чего завязал глаза ей шелковым шарфиком. Девушка даже не успела понять, как это произошло. Холодная атласная черная скользкая простыня на миг охладила ее мозг. Она в панике задергалась, пытаясь освободить руки, но не издала ни звука, хоть рот открылся сам по себе. С ужасом Юлька осознала, что ей нравится все, что с ней происходило. Она с нетерпением и тревогой ждала жесткого проникновения в себя, но его не последовало. Вместо этого Юлька почувствовала, как по ее животу растеклась приятная прохлада, щекоча до истомы. Руслан осторожно водил по телу девушки сверху вниз и обратно кубики льда, одновременно с этим дразня ее рот сочной отборной клубникой, дозируя каждый кусочек.

Юлька испытывала необыкновенное возбуждение, учащенно и шумно дышала, облизывая языком губы.

– Ты хочешь меня? – громко спросил ее Руслан.

– Да, – выдохнула она без промедления. Ее дыхание участилось еще больше.

– Не слышу. Громче!

– Да, – произнесла вслух девушка.

– Не верю.

«Да что он, издевается надо мной? – пронеслось в Юлькиной голове бегущей строкой.

– Да! Да! Да! – закричала она что было сил.

…И воцарилось блаженство.

О каком муже могла идти речь после подобного! Ее мужчина – Руслан, сын известного академика и преподавательницы философии в БГУ. Она восхищалась им, его атлетическим телом, его неисчерпаемой фантазией в ролевых играх. Ей было все равно, кто он. Хотя Руслан рассказывал страшные вещи из своей биографии. Юлька не запоминала их, не хотела знать, не слушала и не слышала, когда он что-то говорил о себе. Она дышала им и не могла надышаться, задыхалась, если он вдруг не звонил несколько часов подряд. Он подшучивал над ее мужем и требовал развода с ним. Юлька развелась, и в миг почувствовала охлаждение со стороны Руслана. Он реже стал звонить, а она вопила в трубку, царапала ногтями стены в отчаянном понимании того, что что-то произошло нехорошее, что она теряет человека, в котором заключался весь смысл ее жизни. Мир рушился, как хлипкий конструктор, земля уходила из-под ног, словно стремительный реактивный самолет, терпящий крушение в небе. Юлька пыталась ухватить ускользающее, но оказывалось, что бежала на месте, будто на беговом тренажере.

Костя не замечал мучений Юльки. Она скрывала от него свое личное, потому что он и без того выглядел как открытая рана, да еще и ковырялся в ней. И тут возникла Людочка, подружка по вузу, единственная дочка одного из влиятельнейших людей страны. Она, правда, жила с мамой, которая находилась с ее отцом в разводе, однако не бедствавала. На первый взгляд, глупая красивая кукла, Людочка своими «страданиями», будто спасательным кругом, вытащила Юльку из океана безнадеги на солнечный берег. Сначала она позвонила, напросилась в гости, а приехала за часов пять до Костиного звонка.

– А знаешь, миленько! – обошла Людочка несколько раз квартиру, заглянув за занавеску и посидев на обоих диванах. – Не жалеешь? – спросила, доставая из фирменной матерчатой сумки гиппермаркета бутылку вина «Барон Дариньяк» и две плитки горького шоколада.

– Нет, – твердо ответила Юлька, принимая угощение. – Пойдем на кухню, – пригласила. Там откупорила вино, поставила на стол бокалы.

Людочка развернула шоколад, села, закинув ногу за ногу на табуретку, что стояла ближе к двери, прислонилась к стене.

– А я бы все отдала, чтобы оказаться замужем, – мечтательно произнесла.

– И в чем проблема? – спросила Юлька, чтобы спросить, потому что прекрасно знала, что проблема в самой Людочке. Разлив вино по бокалам, один протянула гостье и села напротив нее.

– Про-бле-ма, – растягивая слово по слогам, Людочка подняла бокал. – За прекрасных дам! – озвучила тост и чокнулась с Юлькой. Ее платинового цвета волосы были собраны в хвост, огромные выразительные глаза, не выражающие однако ничего, кроме пустоты, четко подкрашены. Помаду с губ Людочка вытерла салфеткой, выпив вина, затем сняла обтягивающую грудь короткую джинсовую курточку, оставшись в приталенном белом в красный горох платье с узкими рукавами, и положила себе на колени. Брюк Людочка не носила принципиально, ошибочно считая, что у нее толстые ноги. Предпочитала платья, обязательно яркие и в горох.

Юлька, разумеется, тост поддержала.

– А я с таким парнем познакомилась! – выпалила вдруг Людочка. Хотя не вдруг. Она и пришла к Юльке ради этого. Каждый раз одно и то же. – Только он скрывается от меня сейчас, – продолжила. – Почему? – спросила у Юльки.

– Я-то откуда знаю, – пожала та плечами.

– Я же хорошая, красивая, – говорила Людочка. – Разве нельзя мне было купить колготки, когда я этого захотела, тем более мы мимо такого интересного бутика проходили, и я его попросила купить мне эти колготки…

– На первом свидании? – уточнила Юлька.

– Ну да. Чего тянуть-то? – ответила Людочка, отламывая кусочек шоколада.

– Купил?

– Купить-то купил, но лучше б не покупал, – сказала Людочка. – Такие гавняные оказались, а еще брендовые называются. – Она сделала очередные пару глотков вина. – Так вот, – продолжала, – потом мы оказались у него дома. Серенькая такая квартирка, скажу тебе, ничего интересного, в совдеповском стиле. Стенка шведская, тахта, стол с компьютером, кстати, не новым, телевизор старенький, маленький такой, плафоны на потолке, вымпелы какие-то на стенах, фотообои-прошлый век. И, представляешь, – вылупила на Юльку и без того огромные глазища, даже подалась вперед, – не подготовился к моему приходу. Ни накрытого стола, ни шампанского, ни тортика, ни цветов в вазоне… Ну да ладно, я бы прсотила ему это, если б тахта была расстелена. Так нет же!

– Да ты что! – разыграла удивление Юлька. Она представила картину. Людочка слишком высоко себя несла, горделиво, с некоторым пренебрежением разговаривала, даже не разговаривала, а фыркала.

– Да! – подтвердила Людочка. – Я отправила его за тортом, шампанским и цветами!

– И он пошел?

– Конечно! Побежал как миленький!

– Оставив тебя одну?

– А что такого? Я девушка приличная, между прочим.

– Нет, ничего. И что было дальше?

– Он купил не тот торт. Я такой, какой купил он, не люблю. Да и шампанское тоже было не в моем вкусе.

– Надо же! – всплеснула руками Юлька.

– Я отправила его опять. За тортом и цветами. Представляешь, он цветы забыл купить.

– И?…

– После того мы больше не виделись, – призналась Людочка. – И на телефон он не отвечает. А я не знаю, что мне делать. Как мне его вернуть, Юль, а?

– Никак, – ответила Юлька. – Потому что ты дура. Мне б твою внешность…

– Да, тебе не помешало бы… – согласилась Людочка. Она даже не обиделась на Юльку, поскольку не считала слова подруги в свой адрес оскорблением. – А параллельно у меня еще был один, – глотнув немного вина, не унималась гостья. – И вроде бы из хорошей семьи, и порядочный, и обеспеченный… Но… понимаешь… Все меня устраивало в нем, кроме одного… – почему-то задумалась Людочка.

– И чего же? – подтолкнула ее Юлька.

– У него член кривой, представляешь? – посетовала Людочка.

Юлька больше не сдерживала себя и громко рассмеялась.

– А что смешного? – возмущалась Людочка. – Он неудобный, неэстетичный. Мне даже было противно его в руки брать!

– Ты, надеюсь, вслух этого не сказала? – сквозь смех поинтересовалась Юлька.

– Да сказала, – махнула рукой Людочка, – даже объяснила, что такой красавице как я и член нужен красивый.

– И что в ответ?

– Выставил за дверь, козел. А у него, правда, член, как крюк. Я и давай уносить ноги, чтобы не передумал, еще продырявил бы меня везде насквозь…

Подружки дружно рассмеялись и в очередной раз выпили вина.

Людочка отломала еще один кусочек шоколада, но до рта его не донесла. Ее взгляд вдруг снова приобрел задумчивый вид, лобик наморщился от работы мозга, в котором, видимо, как в заводном механизме, произошел сбой. Юлька даже испугалась за гостью. Ведь подобный труд мог ненароком до неузнаваемости изменить Людочку. Но все обошлось.

– Я тут вспомнила кое-что, – произнесла она, объяснив тем самым причину своей задумчивости, и откусила кусочек шоколада от отломанного кусочка. – Ты же с братом живешь, так? А где он? Почему я его не вижу? Или он прячется от нас?

– У него свои дела, – вздохнула Юлька, тоже угощаясь шоколадом.

– А ты бы не хотела познакомить меня с ним? – запросто предложила Людочка.

Юлька даже опешила поначалу.

– Зачем? – тупо спросила она.

– Юль, ну что ты как маленькая! – упрекнула ее Людочка.

– Я, если честно, не думала никогда, – проговорила Юлька, – да и смысла в этом не видела, к тому же он занят, а ты вряд ли на него западешь…

– Ну, с собой я договорюсь, – парировала Людочка, – как-нибудь…

– Не прокатит, – покачала головой Юлька. – У него любовь всей жизни.

– Но попробовать-то можно, – не сдавалась Людочка.

– Ты же его не видела никогда, – возражала Юлька.

– Ну так покажи… Есть фотки с ним?

– Хорошо, – согласилась Юлька. – Зайди в «контакт» на мою страницу, там в графе братья-сестры будет его имя.

– Ок, – кинула Людочка, достала телефон с сенсорным экраном, принялась водить пальцем по нему с сосредоточенным выражением на лице. – Ну, ничего у тебя братик, – сказала спустя несколько минут, – симпотный, интеллигентный, а то, что в очках… так я тоже в очках могу ходить… будем два очкарика… а так я в линзах хожу. Кем он работает?

– Грузчиком, – прозвучал ответ, который будто пришиб на какое-то время Людочку.

– Да? – снова задумалась она, что было несвойственно ей в принципе, как и унывать, находя выход из любой ситуации. – А по образованию он кто?

– Режиссер, – ответила Юлька. – Театра и кино, – добавила.

– Вот. С этого и нужно было начинать! – воскликнула Людочка, и глаза ее озарились. – А член у него какой, нормальный? – неожиданно огорошила.

– Откуда мне знать? – возмущенно зашипела Юлька.

– Ладно, не фыркай, – улыбнулась Людочка. – Но ты же сестра?

– И что? Если тебе интересно, задайся целью и проверь сама! – заявила Юлька.

– И проверю, – не спасовала Людочка. – Даже не сомневайся!

За это и выпили.

А Костя завис у Саши. Юлька хотела за ужином рассказать ему в полунамеках о Людочке, но, судя по всему, ничего не получится. Ни у нее, ни у Людочки. Да и зачем вообще?…

 

8

Пробуждение щекотало кожу поцелуями, скачущими, будто солнечные зайчики, по шее и обнаженным плечам Саши. Она лежала на боку лицом к стене. Мягкое прикосновение Костиных губ вызвало на ее заспанной мордашке блаженную улыбку. Саша перевернулась на спину, все еще с закрытыми глазами потянулась, выпрастываясь и дрожа всем телом, затем сладко зевнула, широко открыв при этом рот. Словно опомнившись, засмущалась, прикрыла рот ладонью и распахнула глаза.

– Доброе утро, соня! – склонилось над ней скалой улыбающееся лицо Кости.

– Доброе утро! – прошептала Саша. – Только я не Соня, а Саша, на минуточку, – пошутила и засмеялась.

– Как скажешь, – произнес Костя и поставил рядом с ней поднос с кофе и бутербродом.

– Как мило! – искренне обрадовалась Саша проявленному к ней вниманию. – А который час? – тут же заволновалась, поскольку нужно было кормить Пашку.

Точно прочитав ее мысли, Костя ответил:

– Не беспокойся, мы с Пашей уже позавтракали. Я сварил ему сосисок и напоил чаем.

– Какой ты у меня умница! – похвалила его Саша. – И все-таки, я долго спала? – хотела она знать.

– Сейчас двенадцатый час, – сказал Костя.

– Отлично, – кивнула Саша и взяла чашку с кофе. – Но это ты виноват, – проговорила, отхлебнув, – в расстраченных мною силах. Поэтому я еще чуть-чуть полежу. Разбуди меня где-то через часик-полтора. В конце концов, это в твоих интересах. А Пашка где?

– В своей комнате. С ноутбуком.

– Поняла. Спасибо за кофе. И… – Саша снова легла, – не беспокойте меня, пожалуйста, ладно!

Она закрутилась в одеяло, как в кокон, и свернулась калачиком, отвернувшись к стенке.

Вчерашним вечером Саша осталась довольна. Пока она курила на балконе, а потом разговаривала по телефону с мамой, Костя уложил Пашку и прочитал ему сказку – несколько страниц из «Волшебника изумрудного города». Пашке очень нравились Элли, Тотошка и Железный дровосек, особенно Железный дровосек, он им буквально восхищался. Когда Саша освободилась, Костя заканчивал принимать душ. Она тихонько постучалась в дверь ванной, точнее, царапнула по ней ногтями. Он должен был услышать, потому что воду уже к тому времени выключил. Однако дверь оставалась запертой.

– Не поняла, – сказала Саша самой себе и постучалась снова, но уже требовательно. Тот же результат. – Ничего себе, – пробормотала она, – в собственную ванную не попасть. Ты там не утонул? – на всякий случай спросила в малюсенькую щелку между дверью и косяком.

Щелкнул шпингалет, и дверь приоткрылась. Из нее метнулась, как змея, рука, схватила Сашу за вортник кофты и рывком втянула в ванную. Снова щелкнул шпингалет, заперевший дверь.

Костя, обнаженный, худой, но жилистый, с зачесанными назад мокрыми волосами, не давая Саше опомниться, сорвал с нее кофту и бросил под ноги. Он прижал ее к себе, развернув лицом к запотевшему зеркалу, больно, но сладко сдавил грудь, после чего наклонил вперед, не оставляя выбора. Саша уперлась руками в стиралку под зеркалом, когда Костя стянул с нее трусы и овладел ею сзади. Она задыхалась и в без того душной комнатушке от горячего пара, теряла на секунду сознание и снова возвращалась. Костя включил воду, чтобы не разбудить Пашку, когда она стала кричать от удовольствия, не в силах себя сдерживать.

Потом на руках он занес Сашу на тахту, где они продолжили неистовый танец чувственности и наслаждения, превратив простыню и одеяло под собой в площадку для танца.

На руках Костя вынес Сашу и на балкон после всего покурить. Она держалась за него, чтобы не упасть, поскольку ноги больше не держали ее. Ни с кем, ни до Кости, ни после него, Саша не испытывала подобного взрыва внутри себя. И это ее злило. Она боялась сексуально зависеть от Кости.

Саша заснула у него на груди, слушая биение его сердца и нежные нашептывания. Костя обнимал и гладил ее рукой. Под воздействием объятий, поглаживания, шепота и стука сердца у Саши бегали мурашки по спине и щекотало под ложечкой. Ей было так хорошо, как никогда и ни с кем. Но она ни о чем не жалела. И Тютрин, и Костя появились в ее жизни почти одновременно и оба во второй раз. Значит, не случайно.

Костя нашел ее «В контакте», попросился в друзья, написав в сообщении, что не забывал ее никогда, красиво извинялся за все. Саша, немного подумав, добавила его в друзья. Она давно его простила и была рада его появлению в своей жизни снова.

«Ты не представляешь, НАСКОЛЬКО вовремя ты появился. Ничего конкретно не спрашивай. Обо всем по ходу, постепенно. Только никакой конкретики, – написала Саша ему. – Не пугайся, ничему не удивляйся. Просто я такая стала… Спасибо за то, что вспомнил. НО! Я пока на работе, так что убегаю. Как только, так сразу сама напишу».

И написала:

А теперь представь картину: офис, запары, метусня, шухер, всевозможные варианты бурной имитации активной трудовой деятельности – короче, полный армагеддец, – и сидит вот в этой красоте блаженная Саша… откровенно забивает… ооочень откровенно… более чем… откровенно ловит кайф…ни-здесь-ни-там-ни-нам-ни-вам…

Час сидит, второй… Встала…походила…

Третий, четвертый…выпила кофе…

…Оттолкнулась, улетела… полетала-полетала – долеталась – шлепнулась, приклеилась, застыла, окаменела, замумифицировалась…

Понимаешь? Вот как это происходило…

Меня колбасило, выворачивало, плющило, комкало, тащило, размазывало!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Ты то гладил меня по голове, то швырял в зареванное лицо красивенькие фигурные рамки с какими-то фотками, где я улыбаюсь, и они разлетались о мою аккуратно упакованную голову, потом ты заставлял меня жрать эти осколки, а я была так рада, как я была РА-ДА, Костя, если бы ты знал! Слезы, сопли, бред, вопль, вой, трехэтажный мат и полная гармония меня со мной!!!!!!!!!!!!

УРА!!!!!!!! УРА!!!!!!!!!!!! УРА!!!!!!!!!!!

Идеальный вариант психоневротического припадка с элементами маниакально-депрессивного синдрома… поздравь меня… я сошла с ума…

Но ведь никто не знает, что безумницы всех умней.

И ты тоже хорош, предупреждать надо.

К о с т я: Но я же не знал, где тебя еще искать, кроме соцсетей. Поверь, у меня схожие ощущения. Из всего, что было в моей жизни, ты – самое светлое. Да ты и не можешь быть другой, сколько и каких бы тараканов не держала твоя голова в себе. Это безо всяких намеков. Кстати, фотка твоя, сделанная по моей просьбе Колей Драничем, где ты сидишь на моей кровати в общаге с сигаретой, поджав под себя ноги, стоит на моем рабочем столе, настоящая фотка, я тогда вообще не знал, что такое комп и с какой стороны к нему подойти… В общем, иногда она или ты на фото, скорее всего вы вдвоем иногда вдохновляете. И тогда появляются женские образы в моих постановках, напоминающие тебя.

С а ш а: У тебя обязательно должны быть маленькая черная шапочка с большой буквой М посередине и Маргарита как минимум одна, желательно две или… чем больше, тем лучше, все равно долго не задержутся.

Оххх… я не знаю, как это можно было бы передать… какой-то ступор… Костя!!!!! В какое дерьмо я вляпалась…

Как-то разговаривала с тобой… недавно… Ну, ты помнишь, да? Ты что-то спросил, а я сказала, что нужно бы тебе подбирать слова, ведь перед тобой Дама почтенного возраста. Ты рассмеялся. Но потом решил уточнить, как это и с чего вдруг такой расклад. Ну, я и сказала все как есть:

«Мне 726 лет, что, разве не видно тебе?! Оставь уже меня в покое, я оооочень больна, мой друг… уйди…»

Ты присел рядом… серьезно так посмотрел, но не в глаза, будто сквозь глаза, стало даже жутко… И до сих пор стоит в ушах твое: «Девочка моя, 726 – еще совсем не возраст, все пройдет, все успокоится…»

И, к слову, то морожко, стыренное вместе с вазочкой не-знаю-откуда-там, НО!!!! Стыренное ТОБОЙ!!! самое вообщеее… вкуснее не бывает) мммммм…

О холодненьком. Я тут буквально вчера заболела, чуть отбилась от этих врачуганов. Где-то, видимо, был сквозняк, а я и не заметила. Даааа… в такие холода уже не мерзнет тело…

Костя… почему я не могла не лохануться?…

К о с т я: Спасибо, конечно, за Мастера, неожиданно. Но приятно. Однако, скорее, я простой завалявшийся гений, ненужный своей ненужностью. У меня нет Маргарит, да и особых охотниц, чтобы ими становиться, тоже не наблюдается. Зато у меня есть дети, не мои и мои одновременно. Те, с кем вместе пытаемся родить чудо на сцене.

Твое напоминание про мороженое тоскливо щемануло сердце. Ведь было же время-то, когда ни о чем другом, кроме как сделать приятное девушке, которая нравилась, не думал вообще. А не лохануться ты не могла, впрочем, как и я, и как любой другой, поскольку каждый должен налажать столько, сколько сможет вынести его мозг.

И что еще я знаю о тебе, кроме того, что ты есть?… Может, ты та самая Маргарита?… Но я не Мастер, я другой. Хотя в этой фразе должно стоять слово Байрон. Это Пушкин говорил кому-то.

С а ш а: аааааа…

Как ты живешь вообще… видя все и зная все изначально…

Меня всегда поражала эта способность отделяться, отстраняться и… тут уж нет предела полету души…

Откуда берутся твоя воля, сила, смелость… снова и снова?…

Я не могу пока больше тебя смотреть…

Шибануло таааак, что… аж до дрожи…

Болею жутко, температура пока все держится, а от компьютера глаза болят еще больше. А я же себя люблю и жалею – кто, как не я…

Голубая фланелевая рубашка. Очень рада узнавать тебя заново.

К о с т я: Береги себя! Выздоравливай!.. И спасибо за то, что ты есть.

С а ш а: Ты меня понял… и даже не коснувшись моих рук…

…невыносимо…

К ос т я: Все еще будет. Просто закрой глаза. Представь, что ты в другом измерении и в другом времени. Где нет ни стран, ни болезней. Есть только жизнь. А что такое жизнь, как не любовь? Протяни свою душу, как руку, к этой жизни, и все пройдет. Ты же умная, добрая, хорошая, красивая. Невыносимость станет невесомой… и, возможно, полегчает, а болезнь с температурой испугаются и сбегут в лес, поджав хвосты, как посрамленные волки.

С а ш а: Вот ты один из всех вообще умеешь делать ЭТО со мной ТАААК…

и не нужно ничего…

подобно реке…

подобно мечте…

топ…

топ…

топ…

К о с т я: Главное, чтобы твоя простуда прошла! И мечта сама собой осуществится. Если она самая заветная, конечно. Я же не волшебник, а только учусь. Так что подбери сопельки, вытри глазки, улыбнись и топ… топ… топ… по реке к мечте… даже мысленно. А поводырем возьми себе песню Билана «Мы с тобой мечтатели». И вот увидишь тогда, что произойдет…

С а ш а:)))))))))))))))))))))))))))) /улыбается как идиотка/…

спустя минуту:

аааааааааа… хочу на ручкииииииии!

Если серьёзно – сейчас разревусь…

К о с т я: Что с тобой, Саша? Неужели все так плохо? Ты – красивая, молодая, умная, блондинистая, глазастенькая, фигуристая, настоящая женщина и мама! Что случилось? Кто тебя обидел или что?

С а ш а: У меня дырка вместо души… Одна сплошная пустота…

К о с т я: И откуда она у тебя взялась? Тьма поглотила, как в фильме ужасов? Или пустота, как чистящая программа в компе, память стерла?…

С а ш а: Да неееет, не стоит, чего уж там… не беспокойся, что за бред еще! Давай лучше постебемся вместе. Я ж глазастенькая, фигуристая, блондинистая, а что еще для счастья надо, так, Костя? Ты меня с такой ассоциируешь?!!! Ну, спасибо, примем к сведению (но не к сердцу) Чтоб я тебе еще хоть слово сказала… Хорошо все у меня, для тебя раз и навсегда хорошо!

К о с т я: Зря ты так. Ты для меня настоящая. Оправдания выглядят всегда глупо. Мне жаль, что я тебе никак не могу помочь, к сожалению…

С а ш а: Можешь помочь.

Для начала, запомни, пожалуйста, будь так добр, один очень важный момент: меня обижать не надо, у меня разгон от милой зайки до жуткой стервы 1,5 секунды. И это непроизвольно. И это не приколы. Совсем не могу себя в последнее время контролировать. Вот сегодня опять глаза на мокром месте… Ой, что-то я куда-то не туда-то, у меня же все хорошо…

Знаешь, Костя, ты не обращай особо внимания. Это я стала тяжелая на подъем, да и вообще тяжелая, мнительная, неотходчивая – короче, стремная – жуть, и слишком умная, это реааально мешает.

Я еще повыкабениваюсь немного, но потом все пройдет, ты уж мне поверь, я себя знаю.

Сегодня вспомнила, как суп в общаге варили, т. е. варила, а ваш драгоценный блок «дежурил» в этот день по кухне, так мне пришлось еще и плиты за вас драить. От я уже отвела тогда душу, но супом все равно поделилась.

К о с т я: Суп помню. С колбасой. Накормила от души. Было очень вкусно. До сих пор послевкусие осталось. В хорошем смысле.

Тебя сильно обидели. Это печально. И это жизнь. Это удел всех умных людей – получать тычки от быдла. Но я у тебя луны не крал и кислород не перекрывал, тем более не хотел обидеть.

С а ш а: Я тебе никогда не говорила… но, думаю, ты и так знаешь, ты дорог мне, по-человечески, очень дорог.

К о с т я: Спасибо! Я думаю, ты тоже знаешь, как к тебе отношусь я. Такого трепета я не испытывал ни к кому. Вот что удивительно.

С а ш а: Вот просто вижу, как ты это говоришь. Такое твое выражение лица чаще всего и вспоминаю.

Слушай, ты реально человек, живешь, ходишь, дышишь, спишь, кушаешь и т. д.??? Не верится. Как может человек иметь такоооое влияние над другим человеком???????????????? Даже скорее не влияние – власть… Не знаю… Страшновато как-то… Прочувствуй, пожалуйста, эту мою мысль и все, что к ней прилагается, это важно. Абсолютно как есть, без всякого пафоса.

К о с т я: Если есть подобное влияние, мне страшно самому. Однако я счастлив, что ты реальна сама, что общаешься со мной, помнишь меня.

К о с т я: Тук-тук-тук…

К о с т я: Куда пропала? Как ты? Как с работой? Как в личной жизни?

С а ш а: Работа класс!! Тьфу-тьфу-тьфу! Получаю удовольствие, честно. А с жизнью личной все как всегда – душа в душу. То он мне – в душу, то я ему – в душу… Ниче-ниче, повоюем пока!

К о с т я: Что за работа такая, от которой получают удовольствие?

С а ш а: Так и знала, что не поверишь. Сама сначала не верила, все ждала подвоха, да и сейчас жду, по инерции.

Работа творческая, приятная. С белорусским языком. И с русским. Поиск информации, перевод новостей, редактура, выставление новостей на бел. и рус. версии интернет-портала НББ, тут и элементы программирования присутствуют, в общем, самое мое! Как оказалось.

Меня тут вчера замуж звали, я предложила «женишку» записаться в очередь, сказала, следующий – ты. Я правильно сделала?

К о с т я: Правильно! Пускай помучается, повздыхает, стихи попишет, попосвящает тебе, покараулит после работы. А то захотел просто так сразу в рай. И не давай им всем спуску. «Женишкам»!

А с работой поздравляю! Если это самое твое, то я только рад за тебя. Далеко не каждому удается идти на работу, как на праздник.

С а ш а: В рай? Какое откровенное издевательство… Ад! Костя! АД!!!

Спасибо за то, что рад. Я тоже рада, что ты рад, искренне.

…

В эту сб стала крестной мамой… в первый раз… странно это как-то…

Зато у меня теперь есть кум, о!

К о с т я: Странно, что ты свою душу или себя с Адом ассоциируешь. Или я что-то неправильно понял. Или ты играешь какую-то роль со своими воздыхателями.

Крестной быть нелегко, если следовать всем неписаным законам, по которым она должна следовать, но и в радость, если она искренне любит своего крестника. Мне со своей не повезло. Та еще бабища! Причем родная сестра отца! Она даже не вспомнила ни разу после крестин, что крестная. О как бывает.

С а ш а: Лицемерку во мне увидел… что ж, наверное, есть тому причина… Ты знаешь, ЧТО для меня твое слово… я подумаю, я очень подумаю. Спасибо.

К о с т я: Лицемерку я в тебе не увидел. Так что притормози свое воображение. Я просто не могу понять, зачем ты Адом назвала отношения?

С а ш а: А у моего сына крестная – вторая МАМА. Благодарю за это Бога. Я реально вижу и чувствую ее благословение и любовь к Пашке, сердцем вижу… Он ее и называет так искренне и точно, как может только ребенок. Знаешь, как? Мама Батуля. Угадай, кто? Правильно, Батура!

Мальчик мой… Я боюсь смотреть ему в глаза… Там столько веры в меня, столько искренности, любви и силы… и все для меня…

А я и не знаю, как на это реагировать… Давно от всего этого отвыкла, пугаюсь просто… Только гляну – и сразу глаза отвожу, что мне делать с ними, с этими моими глазами, и со всем остальным что делать… и есть ли вообще с ЧЕМ что-то делать… ааа…

К о с т я: Так ценить это все нужно и соответствовать доверию. Если ты кому-то нужна, значит, этот кто-то в тебе нуждается просто за то, что ты есть, безо всяких задних мыслей.

С а ш а: Хорошо, приторможу. А насколько «приторможу» тебя устроит? Скрыться и не пудрить тебе мозги? Или приспуститься немножко, ну где-то ближе к плинтусу?… Я тоже хочу что-то понять, я не гну свою линию. Я размышляю. Нельзя? Не понравилось? Хорошо, приторможу. Я не знала, что тебе неприятно. Извини.

К о с т я: Да все мне приятно. Мне даже нравится твоя агрессия. Хоть кто-то не притворяется, то есть ты не притворяешься. Это дорогого стоит. Но если ты думаешь, что я обиделся, то нет. Ты и нравшься мне за то, что ты такая.

С а ш а: Про хоть кто-то понравилась…

Я не знаю, что можно было бы ответить… Все мои слова остались где-то вчера…

Скажи, Костя, ЧТО я тебе сделала? Ну давай начистоту. Ты зол за что-то или ты разочаровался во мне, или затаил обиду, или ЧТО? А?

На хера этот тон и вот это отношение такое как к мелюзге какой-то пузатой? Я что-то сделала настолько ужасное, за что теперь раплачиваюсь твоим пренебрежением?

Так ведь можно спокойно опять разбежаться, ты понимаешь? Ты хочешь разбежаться? Я – нет. Давай как есть. Для меня это важно!

К о с т я: Ничего ты мне не сделала. Мне наоборот общение с тобой в радость. Ты что-то там придумала непроизвольно, видимо, в своей голове. Мне бы и не подумалось никогда злиться на тебя и разочаровываться в тебе, тем более считать и относиться как к мелюзге, поскольку ты – самое светлое из всего моего прошлого. И только благодаря тебе я не хочу это прошлое забывать.

С а ш а: Ну если так – ок, давай спишем на мое нездоровое воображение.

…Притягиваю к себе только всякое дерьмо…

Не могу я удержаться, сейчас тебе расскажу все.

Вчера выхожу из библиотеки, топаю себе спокойненько через парк на Филимонова на остановочку домой ехать, вся в себе, как обычно. Тут откуда ни возьмись выпрыгивает этот недоделок, я опомниться не успела, ничего не поняла и вообще слов таких не знаю, чтоб передать…

Этот козел захватывает одной своей граблей меня в охапку (я ж маленькая совсем), а второй начинает жмякать везде, где только ему хочется, урод, ногти длинные острые, щипает меня, царапает, больно, мразь. Я скумекала секунды через три, ах ты мудила, ору и все такое, а вырваться не могу, здоровый, падла!

Костя! БЕЛЫЙ ДЕНЬ! 17.30! Парк под завязочку! Хоть бы одна морда!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! НИКОГО!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Быстренько как-то пусто стало! Короче, делал он там, что хотел. Сегодня и синяки и царапины, и мерзко очень. Спасли меня мои каблуки. Было очень страшно, могла бы быть жесткая отдача, но не до того, как саданула я ему в ногу, спасибо каблучкам, свалил наконец, только пообещал, что мы еще встретимся.

У меня паника, истерика, жуть жуткая, внутри дыра стала еще больше и чернее, а ты говоришь, не Ад. Там такие сквозняки и тьма насквозь сплошь и рядом.

Сколько можно уже реветь мне, я не знаю… не пойду я ни к каким ментам… достали все…

Ну что за уроды! Хоть бы одна морда!!!!!!!!!!!!! На человека напали!!!!!! Помогите человеку, люди!!!!!!!!!! Я ж там и остаться могла!

Я же орала, меня нельзя было не услышать! Почему ни одна тварь не подошла?…

Я не знаю, я в отчаянии и в анабиозе.

Что происходит?…

К о с т я: Происходит то, что мужчин, настоящих мужчин почти не осталось. Поэтому никто и не вступился за тебя. Мразей все больше. К ментам, ты права, соваться нет смысла. Они только с такими, как ты, смелые, к сожалению. Жаль, что меня там не было. Но ты не отчаивайся…

А ты смелая! И храбрая!

С а ш а: Спасибо за поддержку, для меня это важно… ну… ты знаешь сам…

Кстати! Я тут грудь свою любимую лечу, она больше всего пострадала (любимая – это левая, у каждой девушки есть любимая грудь, рука, нога, ухо, глаз, так что я нормальная), этот урод, когда вцепился, попал прямо в родинку (тоже любимую, это серьезно, я не шучу), и теперь очень больно, сегодня совсем нереально… Вот к врачу пойду после обеда, уже и заявление написала. Скажу, что кошка поцарапала… Дебил этот, я б ему… Только место такое… Врач не поймет, че это я без лифчика с кошкой там делала… А вот что хотела, то и делала, скажу, не завидуйте.

…Я тебе открою тайну… Если Саша начинает прикалываться, ржать, юморить, острить, стебаться или просто нести невесть что – к гадалке не ходи, дело плохо. Либо ей очень хреново, либо ей хреново очень.

Черт его знает, что происходит. После того случая сама не своя, камень на сердце, тревога, страх, жуть. Перекосило меня конкретно. У Фрейда: «Предчувствие сродни паранойе». Может, реально параноиком стану скоро. Все не на месте, сама себе чужая. Брррррр!..

Понравилась реакция моего начальника на все это (на фото с коллективом мы сидим рядом). Ну-ка, говорит, быстренько записала мой номер, и если хоть один козел – звони не раздумывая! Держись, Александра Владимировна! Я даже посмеялась, молодец он, приятно.

К о с т я: Правильный твой начальник. Такие сейчас редкость. А что касается паранойи… Лучше быть параноиком, чем трезво смотреть на то, что вокруг происходит.

Фотка красивая, где ты в лосинах на корточках сидишь. Мне нравится.

С а ш а: Он меня на год старше. Почти дружим.

Если нравится – можешь забирать! Дарю тебе меня в лосинах на корточках! Пользуйтесь, дорогой Константин Михайлович!

К о с т я: Уже забрал.

С а ш а: Костя, ты смотрел фильм «Мгла»? Я смотрела. Вчера. Зря я это сделала.

Вот теперь не могу дома сидеть и вообще не могу ничего. Посмотри. Мне нужно, чтобы ты меня успокоил. Пока не посмотришь, так и буду мучаться. Время пошло.

Посмотришь, потом и поговорим. Ухожу. Буду скучать.

К о с т я: «Мглу» смотрел. Ничего страшного там не увидел. Что тебя могло так?…

С а ш а: У него оставалось четыре пули! Их было пятеро. Пожилая пара. Он. Она. Мальчик. Мальчик! Такой хороший мальчик, которому было очень страшно и он очень хотел домой к мамочке. Он очень верил папе и он очень хотел жить, и он не ожидал, что папа убьет его. А папа убил его. Выстрелил и всадил пулю прямо в маленькое преданное сердечко – и все, мальчик умер. Мальчик умер! Мальчик!!! Умер!!! Его убил папа. А что папе было делать? Выхода ведь не было.

Но меня не волнуют никакие обстоятельства!!! Я ничего не хочу знать!!! Это ненормально!!! Значит, давайте все поубиваем своих детей!!!! Ведь все равно они когда-нибудь помрут, и их закопают, и их сожрут червяки!!! В любом случае!!! Неизбежно!!! Зачем тогда резину зря тянуть!!! А потом будем это по телеку показывать. Вот мы такие молодцы, что прибили своего ребенка, придушили его сами, собственными руками, спасли от этой жестокой жизни, от этих мучений, оберегли от всякого дерьма, молодцы мы, хорошие родители, ура нам, таким заботливым!!!!!!

И я не думаю, что тот папаша сделал все возможное, чтобы спасти своего малыша и сохранить ему жизнь, за что и поплатился, ведь мгла рассеялась. И мне все равно, что это просто фильм. Мальчик плакал, просил папу спасти его, помочь ему!!!! И папа помог. Чем мог.

Так ведь можно сойти с ума. Не могу забыть об этом. До сих пор. И мне страшно. И я себя не контролирую. И я сломалась. И я хочу на ручки. Мы все в этой мгле, это понятно, но детей убивать нельзя!!!!!!!!!!!!!!!!! За что???????!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

К о с т я: В этом фильме не было русского. Он бы не только ребенка спас, но и всех остальных. У американцев, видимо, по-другому.

С а ш а: Ну, как вариант.

Ты не обижен, что я вчера ушла так резко?

К о с т я: Нет, конечно. У каждого человека свои дела ведь есть, помимо Интернета.

С а ш а: Костя! Береги меня. Я одна такая на всем шарике. Не найти даже капельку похожей. Так что береги.

К о с т я: Я знаю это. Поэтому с тобой ничего не случится.

С а ш а: Ну, я опять ухожу. Пусть все будет хорошо.

К о с т я: Так и будет.

С а ш а: Обещаешь?

Не упускай это ощущение… непонятно-приятное… наслаждайся им, дорожи им, береги его, подогревай его…

А я…

Уже давно…

Посмотри на это пьяное чудо…

К о с т я: Не упущу. Оно ведь мне жить и чувствовать помогает.

Чудо, оно и есть чудо, даже пьяное, оно все равно чудо.

С а ш а: А ты, оказывается, умеешь как никто другой оригинально делать комплименты. Это я имею в виду ответ про чудо. Даже сразу и не поймешь, похулил или похвалил. Заставляет задуматься. И все-таки, спасибо в любом случае. За внимание.

К о с т я: Тебе спасибо. Стараюсь. К тому же, кроме тебя я никого чудом никогда не назову.

С а ш а: Ух ты… сердце замерло…

К о с т я: Таких как ты я никогда и нигде не встречал. Возможно, это банально. Ты – единственная в своем роде в самом хорошем смысле. Возможно, я невольно сравнивал кого-то с тобой. Поэтому, может быть, до сих пор в поиске. Но чуда не будет. Потому что – чудо ты.

С а ш а: Что ты делаешь… Костя… я знаю, я все знаю… я скучаю…

К о с т я: Я тоже. Ты была единственным светом, поскольку сама нереально светлая.

С а ш а: Я шла утром на работу и присела на лавочку покурить. Ко мне подошла странная бабушка. Похожа на монахиню. Попросила сигарету. Села рядом. Потом еще ближе придвинулась. Посмотрела на меня внимательным таким ненормальным взглядом. Это все молча. Посидела секунд двадцать, впритык на меня смотря, сказала:

– Поторопись, девочка!

И ушла. Сигарету забыла.

Чертовщина какая-то…

К о с т я: Бывает. Странные случаи и странные встречи все-таки будоражат кровь и вносят какое-то разнообразие в мысли и в жизнь.

С а ш а: Иногда бывало плохо… там, в общаге… я забиралась под одеяло и как дурак тараторила только одно…

Костя, приди, почувствуй, что со мной беда!

Ты никогда не приходил.

Тогда я собирала себя в кучу и шла к тебе сама.

Но тебя никогда не было…

Да и сейчас ты можешь исчезнуть в любую секунду.

Ну и ладно, ничего страшного, если так.

Я опять приду сама. Тебе никуда не деться.

Теперь.

К о с т я: Однако…

Даже не знаю, как и реагировать на твой такой поток сознания…

Если это угроза, то угроза очень приятная…

Я чувствую себя виноватым. Это плохо.

Но то же самое я могу сейчас сказать и тебе.

Ты всегда находилась в окружении каких-то парней. Я чувствовал себя старым и лишним.

Но когда ты ко мне приходила, я был самым счастливым человеком на свете.

Жалею, что в одну прекрасную ночь, когда ты осталась у меня, я поддался твоему шепоту и остановился. Возможно, сейчас мы бы не переписывались в соцсети, а жили вместе.

С а ш а: Как интересно ты воспринимаешь мои мысли и чувства…

«твой такой поток сознания…»

Все не так понял…

Видишь ли, в том-то все и дело, что СОЗНАНИЕ здесь занимает последнее место… Я тебе больше скажу…

…СОЗНАНИЕ не имеет никакого отношения к тому, что я тебе пишу… потому что с тобой я вообще не на этом свете, не на этой земле, не в этой жизни…

И пусть так и будет…

Не надо нам с тобой никакого сознания, ладно?

И, наверное, мне все-таки стоит договорить, уточнить немножко мою мысль.

Нет, это не угроза, конечно, даже не мечтай. Такие вкусные угрозы заслужить очень сложно. Характер у меня тот еще, уж поверь.

Мне просто кажется, что вот-вот, в любую секунду Костю опять ветром сдует, или он возьмет свое и благополучненько слиняет. И что тогда? Все. Опять все. Опять разные «никогдаааа», «навсегдааа»… И не факт, что «никогда» не окажется тем самым «никогда», когда правда никогда!

Я помню – никаких задних мыслей и пр. Но мы, параноики, такие люди…

Ты сам решай, как расценивать мои слова да и меня, собственно говоря, тоже.

Я не упрекаю, не намекаю, ничего подобного.

Я разрешаю и позволяю тебе решать меня.

И как решишь, так и будет…так и есть…

Дураааааааааааак!!!!!!!!!!!

Побить готова!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Как ты можешь так говорить о себе!!!!!!!!!!!!!!!!!

Это я могу рассказать тебе, кто ты и какой ты!!!!!!!!!!!!!!! Я! Понимаешь?

Спроси у меня!!! Я расскажу! Я имею на это право, потому что я знаю правду о тебе, я знаю, знаю, знаю!!!!!!!!!!!!!

Больше ни одного подобного слова, прошу тебя…

…Да… был… все два раза, когда я заставала тебя дома, да?

К о с т я: Поток сознания – это не СОЗНАНИЕ, это ЧУВСТВА и ЭМОЦИИ. Я в этом смысле хотел сказать. Поскольку наши с тобой поступки и отношения не поддаются никакой логике.

И я у тебя спрашиваю, поскольку ты разрешила спросить, какой я? Может, тогда я пойму себя и тебя в себе тоже.

А для себя я решил, кто ты и что ты для меня.

С а ш а: ааааааааааааааа… Костя…

…нельзя было этого говорить…

может, мне лучше убраться, пока не поздно?…

К о с т я: Разве я был такой не домоседливый? Сейчас в это верится с трудом. Поскольку я успокоился и никуда не спешу.

Куда? Я тебя никуда не отпущу.

С а ш а: Я могу говорить бесконечно…

Это займет не один день, и не одну ночь…

Приходи вечером.

К о с т я: Вечером не могу. Но есть другой вариант. Я хочу слышать тебя. Ты можешь написать телефон. Я тебе позвоню.

С а ш а: Я имею в виду в Интернет.

Хотя можешь не приходить. Или приходить. Или не приходить. Или все-таки приходить. Это как раз-таки не важно. Твое присутствие сосем не обязательно, чтобы ты был со мной. Еще рано…

или поздно…

не знаю…

К о с т я: Я про Интернет и говорю. Вечером другие дела и все такое. А позвонить вечером я бы мог.

С а ш а: Я дома в 18.30. Позже звонить нельзя. Работаю до 17.30.

Номер на страничке.

аааааааааааа! мой траффик!!!!!!!!!!!!

У меня полная запара с переводами. Очень много работы. Такого темпа у меня еще никогда не было. Жесть… Времени нет совершенно. Следующая неделя обещает быть еще более напряжной. Это все проект «Купала-Колас», сроки поджимают капитально.

В наших рабочих компах траффик очень маленький, да и vk заблокирован. Халявные компы находятся далековато от моего рабочего места, поэтому я не знаю, сколько времени, но пока не разгребусь, сюда приходить не смогу.

Все-все-все, убегаю!!!!!

Он позвонил. Она не ответила. Не смогла.

С а ш а: Тук-тук-тук!!! Здравствуйте, Костя дома?

К о с т я: Здравствуй, Саша! Костя дома.

С а ш а: Тогда передайте ему пожалуйсто, что я вроде как немного разгреблась с этим проектом и теперь снова буду ему надоедать.

К о с т я: Очень этим обяжете его. А то он как-то загрустил без вас.

С а ш а: Ну, вот и я!

Как прошла неделя без меня? Ужасно, наверное, да? Понимаю-понимаю… тяжеловато тебе пришлось…Но ты же знаешь, что это временно. Я в любом случае рядом.

Как ты? Все в порядке? Ты не подумал ничего плохого? Ты не обижаешься? Ты не злишься? Ты меня не потерял? Ты скучал? Я скучала. ОООООООЧЕНЬ!!!!

Я и подумать не могла, что ТААААК соскучусь.

Ой, как хорошо, что ты все-таки оказался дома!

Ты слышал о знаменитой переписке Коласа и Кетлер?

Одиннадцать лет!!! Живя в одном городе!!! Они вели переписку!!! Он был старше ее на тридцать лет!!!!!!!!! У нее была семья. Муж, дочь.

Понимаешь, я столько всего узнала с этим проектом!!!!! Я, наверное, не буду Пашку в школу отдавать. Сама с ним заниматься буду. Какую чухню там детям несут! А потом переживают, бедненькие. Ооой, никто не читает белорусскую литературу! Какие все тупые и бессовестные!

Я столько перевела!!! Листов 70–80 А4! И из всего этого объема максимум стр на 2 наберется того, что я узнала о Коласе за время школы и универа. Какой шикарный он был мужик!!!! Какой золотой человек!!!!! Какой уникальный педагог!!!!!!! Как он любил!!!!!! Как горел!!!!!! Обидно… зачем с ним так некрасиво поступает наша «система образования»…

К о с т я: Я очень тебе рад! И ты права, без тебя – очень скучно и серо кругом. Когда же появляешься ты – все озаряется светом. И мне хочется улыбаться и хочется делать что-то хорошее. Только ты даришь мне это чувство. А еще говорят, чудес не бывает. Но это неправда, поскольку ты самое чудесное чудо из всех чудес. Возможно, я повторяюсь, но мне приятно повторяться в тех словах, которые олицетворяют тебя.

Со мной все замечательно. У меня всегда все хорошо и лучше всех, потому что у меня есть ты. И куда ты можешь потеряться? Чудо не теряется. Оно потому и приходит, чтобы остаться.

Я тоже рад, что дома теперь. И что ты зашла в гости. Хотя, какие гости? Ты давно уже поселилась во мне, моя маленькая волшебница.

Респект Коласу!

С а ш а: Костя… это нереально…

я не могу печатать…

земля уходит из-под ног…

и экран расплывается…

и полное отсутствие присутствия…

…это нормально, как ты думаешь?

Я тут пропала на минутку. Из милиции звонили, спрашивали про мол чела, помнишь, я никак от него отвязаться не могла, еще у тебя спрашивала?

Так вот все, отвязалась, разбился он на машинке, ехал пьяный и не доехал…

К о с т я: Бывает. Как ощущения? Надеюсь, виноватой себя не чувствуешь?

С а ш а: Я ж не думала, что он реально поедет. Ну, звонил… в дым совершенно… угрожал… пугал… плакал… умолял…

Я старалась не провоцировать, не накалять. Видела, что неадекватный.

А в мобилке вызов последний его был на мой номер.

Как-то жутко…

и словила я себя на мысли, кстати, что очень хорошо, что ты сейчас рядом…

К о с т я: Мне его не жаль. Мужчина, который угрожает, пугает и т. д., женщину этим обижает. Это низко по большому счету. И недостойно.

С а ш а: Иногда… ну, когда мы вот вместе… в реальном времени… как сейчас, например… мне кажется, что я становлюсь счастливой… хотя бы на эти короткие минутки…

Последний раз я ощущала что-то подобное, когда папа катал меня на велике…

Мне лучше не думать об этом… он никем мне не был… и ничего не значил для меня.

Все, я постараюсь забыть.

Ухожу, уже и так опаздываю.

Обнимаю.

С а ш а:…Я виновата во многом… Я не должна была хуйней всякой заниматься… Я должна была быть с тобой…

К о с т я: Ты и была со мной. Только ты была еще маленькой.

В субботу я в Минске буду. Можем встретиться. Можно во вторник.

С а ш а: Да, во вторник удобнее. В библиотеке. Или возле.

Опишу реальную картину.

Система у нас пропускная. Меры драконовские. Выйти могу только в обед ненадолго. Или после работы, там уже могу до упора. Но это поздно. Ты случайно сюда не записывался когда-нибудь? Билета читательского нет? Если записывался или отважишься записаться – тогда проще простого – зайдешь в библиотеку, я тебя встречу и проведу по всяким коридорчикам потайным. Ты же любишь потайные коридорчики?

Я помню время, когда мы только познакомились. Не знаю, в какой вечер (вроде в один из первых после знакомства) и забыла уже куда, к кому, зачем и почему, но надо было мне срочно уезжать. А погода была жутко ужасная. Мы же познакомились то ли зимой, то ли что-то типа того. Скорее «типа того», потому что ты был в своей кожаной куртке. И вот короче дождь, снег, ветер порывистый. И ты говоришь: давай провожу. А я такая – не надо, я сама. Меня, кажется, могли встречать возле метро. Ну, все, быстренько ушла. Зонтика у меня, конечно не было. Зато он неизвестно откуда оказался у неизвестно откуда появившегося на моем пути тебя. И ты довел меня до метро. Все тогда было хорошо. Я еще сказала, что ты, когда рождался, временем чуть-чуть ошибся… Ты всегда в моих глазах был похож на мушкетера. Я видела тебя таким благородным, взрослым, мудрым, важным, что ли… Даже немножко побаивалась ляпнуть чего не того, представляешь?

А еще я старалась быть с тобой поосторожнее всегда. Видела, что ты можешь меня приручить. Чувствовала это. И всегда держала себя в руках. И ты бы не был никогда для меня тем, кто ты есть, если бы мы с тобой переспали в то время. Дело в том, что тогда у меня был период, этап такой – к этому делу я относилась исключительно как к развлечению. Исключительно. Я не помню ни одного лица, ни одного имени. Это неважно было. Какие формальности! А с тобой, у тебя, в твоей комнате для меня был своеобразный «Приют грез» (Ремарк, думаю, ты читал), там я отдыхала душой.

Ну, а потом, когда ты уехал, со мной происходили странные, даже дикие вещи. Если хочешь, чтобы я тебе рассказала – будь готов услышать много не очень для тебя приятного. Ведь большая часть меня тогда состояла из мальчиков, парней, мужчин, дядечек; девочек, девушек, женщин, тетечек.

Пока не встретила этого, мужа своего.

Они встретились во вторник, как и договаривались, в ее обеденный перерыв.

Саша проворно спустилась вниз по лестнице в фойе, застыла в ожидании у стеклянных входных дверей. На ней были атласная черная блузка, белые джинсы, черные кожаные полусапожки. Волосы, собранные сзади, крабиком крепились на затылке.

Она по прежнему оставалась той же маленькой девочкой с лицом ангела, что и восемь лет назад. Правда, исчезла подростковая угловатость.

Саша стояла спиной к Косте, который пришел раньше назначенного времени, устроился на кожаном диване в левом углу фойе, достал трехтомник Дос Пассоса в суперобложке, приобретенный на книжной ярмарке, полистал, пока ждал девушку. Нервничал ужасно, поэтому и занял себя книгами, каждую минуту посматривая на часы в мобильнике. Руки дрожали, ноги тоже.

Не застав Костю на условленном месте, Саша растерялась и не знала, что делать: звонить ли ему или сразу заплакать, обманувшись в очередной раз. Но вдруг услышала позади себя свое имя.

Она оглянулась. Глаза ее засверкали. Саша бросилась Косте на шею, прильнула. Он обхватил ее за талию, не надеясь на такой теплый прием.

– Костя! – шептала Саша. – Ты приехал! Ты настоящий! – И начала осыпать его поцелуями, боясь, видимо, не успеть, вдруг он только ей грезился. После ухватила за руку и потянула в правый угол к креслам, чтобы хоть сорок минут побыть с глазу на глаз.

А он стушевался. Стушевался потому, что Саша как-то просто своей искренней увлеченностью им упразднила все те годы, что миновали, будто их и не существовало. Она сумела своим отношением к нему обмануть время, создав иллюзию того, что встреча эта произошла не через восемь лет, а максимум спустя несколько дней после их последнего свидания.

Она никого и ничего не видела, кроме него. Сидя на его коленях и обнимая его за шею, рассказывала о своей жизни без него. Он внимательно слушал, сжимал Сашу в объятиях и завидовал самому себе.

 

9

Смена в понедельник началась с рассказа Гены о том, как он провел выходные. Его единственную дочь, проживающую с матерью в районе Комаровского рынка, сватали, поэтому семья жениха пригласила ее и ее родителей на торжественный ужин в честь помолвки в ресторан «Крыница», расположенный в самом центре столицы. Жених и невеста учились вместе на юрфаке, оканчивали последний курс. Однако Оксана, дочка Гены, его не любила или любила, но недостаточно сильно, точнее, разлюбила и согласилась на помолвку из вредности, чтобы насолить самой же себе. Она, будто больная, втрескалась по уши в заключенного, с которым познакомилась, даже не познакомилась, а написала ему в тюрьму, выбрав из десятка объявлений «познакомлюсь» в какой-то газете его объявление, и тот ответил, ухватился за нее, как клещ. Оксана даже несколько раз ездила в «зону» и, надо признать, возвращалась домой окрыленная, после чего собирала «любимому» посылки и некоторые суммы денег. Сколько Гена ни объяснял дочери, ни втолковывал, что ее всего лишь используют, красиво выражаясь, чтобы полегче срок мотать, что таких, как она, у большинства заключенных не одна и не две, – без толку. Гена же не с потолка это выдумал, три года провел в Могилевском ИТК, насмотрелся и знал, как и кто пишет жалостливые, полные искреннего раскаяния и мечтаний о новой лучшей жизни, письма. И потом мрази эти читают всем отрядом полученные ответы и смеются над бедными женщинами, которые в свои строки вкладывают душу и надежду. «Ты же юрист! – говорил Гена дочери. – Должна понимать, что ничем хорошим твоя связь с зэком не закончится. Во-первых, он тебя предаст, когда освободится, при первой возможности. А во-вторых, вся твоя учеба и карьера – псу под хвост. И так, и так – труба. Есть же у тебя приличный мальчик, обеспеченный, успешный, перспективный, не урод. Тебе же он нравился. И нам с матерью нравился. Вежливый, обходительный, одно слово, воспитанный. Я же помню, как ты его знакомила со мной…»

«Он скучный, папа, – возражала Оксана, – и зануда, к тому же».

«А зэк твой принц, что ли?» – бесился Гена.

Бесполезно. Переубедить Оксану не выходило ни у Гены, ни у ее матери. А парень тот, однокурсник ее, уже неоднократно делал ей предложение. И тут освобождается избранник Оксаны и направляется прямиком к ней. Даже поселяется в квартире, намекает на прописку, но нигде работать не хочет. Вернее, говорит, что не может найти, не выходя из дома. Обычная история, банальнее некуда. Гена не вмешивался, потому что его не беспокоили. Жена бывшая по телефону жаловалась, правда, но и только. А потом стали пропадать деньги вместе с «квартирантом», который, понятное дело, возвращался, пьяный и смелый, но без денег, и гонял обеих женщин по всей жилплощади, стегая ремнем. Сначала Гену это веселило, мол, сами захотели, сами расхлебывайте. Пока Оксана лично не пришла к папе и не попросила вмешаться.

«А как же любовь?» – с издевкой вопросил Гена дочку.

«Пап, не начинай», – морщилась девка, как от боли в боку.

Ну, Гена до двух не считал. Приехал к бывшей жене, спросил, где «зятек». Та махнула на балкон, он там курил, развалившись в кресле-качалке. Вышел Гена на балкон – и сразу ногой в пятак. Тот кровью и умылся. Гена схватил его за шиворот, саданул для профилактики лбом о перила и пинками вытолкал из квартиры, швырнув в спину нехитрые пожитки бедолаги.

Увидев окровавленного «кавалера», Оксана бросилась было ему на помощь. Слава богу, матери хватило ума перехватить ее. Ничего, полдня порыдала, а потом согласилась на помолвку с однокурсником.

Посидели культурно. Супруга бывшая облачила Гену в костюм-тройку, галстук повязала, причесала и потом не могла налюбоваться им, жалела, что развелась. Но это умопомрачение ее быстро прошло, когда он заговорил. А разговаривал Гена с ней грубо, пренебрежительно, потому что не любил, да и без мозгов она была. Одни тряпки, да цацки, да бабки и гладиолусы в голове. Ни одной книжки не прочитала за все годы совместной жизни, в отличие от Гены, который любил читать и шагал в ногу с последними литературными новинками. Дочка в него пошла, ушлая до книг, но материны гены в житейских вопросах брали верх.

По большому счету, ужин прошел солидно, спокойно, степенно, поговорили нормально, составили устную смету по свадьбе, кто за что платит. Молодые все больше молчали, трогали друг друга за руки под столом, как дошколята…

«И тут урод этот заявился с огромным букетом красных роз (где взял только?) и бух перед Оксаной на колени. Прости, говорит, дурака, люблю тебя и точка. И на меня косится. Еле сдержался, чтобы не сломать ему челюсть. Жених с родителями застыли, как льдины в Антарктиде. Глазами лыпают и только».

Оксанина мать два бокала шампанского залпом в себя влила то ли от стыда, то ли от волнения. Дочка приняла цветы, улыбнулась возлюбленному. Тот встал с колен, протянул ей руку. Она вышла из-за стола, поцеловала Гену в затылок, «Прости, папа», – сказала и все. Взявши за руку Оксану, этот рыцарь доморощенный увел девочку.

Гена налил водки в бокал для шампанского до краев и с удовольствием выпил, потом еще один, и еще один…

Он замолчал, сплюнул под ноги и, затянувшись сигаретой, шумно выдохнул дым.

– А потом что? – нетерпеливо спросил Макс.

– Потом, – задумчиво произнес Гена, – суп с котом. Мы извинились и ушли. Несостоявшиеся родственники остались. А Оксана трубку не берет. Такие вот пироги с капустой.

– Да ладно тебе, все нормально будет, – сказал Мишаткин. – Сами разберутся, не маленькие.

– Да я не парюсь особо, – пожал плечами Гена. – Мать переживает. Накатить бы…

– В восемь утра? – строго глянул на него Серега.

Гена не успел ответить. К грузчикам вышел Заза с кипой заявок в руках, таких, однако, каких одно удовольствие собирать – ящиками.

Косте достались подарочные упаковки чая «Гринфилд» с кружками внутри. Получив задание, он направился на их поиски по складу, бросив на рохлю пустой поддон и толкая ее впереди себя. Коробки с чаем находились в конце склада по обе его стороны. Они стояли рядами, будто книжные стеллажи в библиотеках, от пола до потолка. Обнаружив искомое, Костя не спеша, но довольно быстро принялся нагружать поддон, вспоминая свои выходные.

В субботу, пока Саша отдыхала, он вместе с Пашкой вышел во двор погонять мяч. Погода стояла чуть ли не летняя. Солнце светило во всю силу своих легких, так что через полчаса Костя снял куртку, вспотев и от бега, и от тепла. Пашка тоже последовал его примеру, к тому же устал больше Кости. Это неудивительно, поскольку гулять на свежем воздухе не особо любил. Он был мальчиком замкнутым и предпочтение отдавал компьютерным играм. Ноутбук для него представлял средоточие и смысл жизни. К нему он и устремлялся, приходя из детского сада, говорил ему: «Привет, мой ноутбучек!», спрашивал, как у того дела, и делился с машиной тем, во что будет играть. Саша, конечно, ограничивала общение ребенка с компьютером, но когда разрешала, Пашка проводил все время с ним. Заставить выйти его на улицу удавалось редко, во всяком случае, раньше. Они же не виделись почти два месяца, возможно, многое изменилось. Иначе как объяснить тот факт, что Пашка тут же согласился на предложение Кости поиграть в футбол. Как-то они вместе пинали мяч в квартире и мальчику понравилось, что Костя комментировал каждый удар, свой и Пашкин, сравнивая себя и мальчишку с известными и великими футболистами мира. В субботу Пашка тоже попросил называть именами спортсменов друг друга. Заливался задорным радостным смехом, когда пробивал Костину защиту, и подпрыгивал на одной ноге от удовольствия. Однако и мухлевал. Если пропускал мяч, неоднократно заявлял, что этот удар не считается, потому что он отвлекся на пробегавшую мимо кошку, которую пожалел и отогнал подальше, чтобы в нее не попало, либо придумывал какую-нибудь другую невероятную причину, и приходилось соглашаться с ним. Если соскальзывала нога или бил по мячу недостаточно сильно, Пашка догонял мяч и с того же места, где догнал, продолжал игру, объясняя неудачную подачу маленькой неожиданной тренировкой. Проигрывать он не любил и сильно злился, когда это случалось, поэтому Костя, конечно же, поддавался ему. С компьютерными играми поначалу вообще случались слезные трагедии. Если у Пашки что-то не получалось, его персонаж погибал чуть ли не в начале игры, мальчик психовал, раздражался, закатывал истерики, пока по Костиному совету не стал смотреть прохождение игр в Интернете, прежде чем начать играть самому. Вроде сработало. Надо сказать, что детские игры Пашку не привлекали в принципе, он считал их глупыми и примитивными, предпочтение отдавая Бэтмену (собрал целую коллекцию), Росомахе, зомби-войнам, снайперским заданиям. Последним, пожалуй, Пашка увлекся сильнее всего и уничтожал фашистов без жалости и с огромным удовольствием, потрясая кулаками при каждом удачном выстреле.

О Тютрине Костя не думал, точнее, старался не думать, хотя, разумеется, само существование соперника, с которым Саша проводила время, пока его не было, не особо веселило. У нее возникла необходимостьть разобраться в себе, как она говорила, прося дать ей пару месяцев для размышлений, чтобы разочароваться, видимо, в одном и вернуться к прежнему. Его подташнивало, когда он представлял их вместе, глаза наливались кровью, и Костя готов был убить Тютрина в такие моменты. Но того никогда не оказывалось рядом, и Косте казалось, что Тютрин, скорее всего, мифическое существо, что Саша его выдумала специально. Зачем только? Однако Тютрин был и являлся угрозой, не понятно лишь на сколько серьезной. Саша говорила, что он сидел и часто угрожал непосредственно Косте, значит, встреча их неминуема. Вопрос: насколько они оба будут подготовлены к ней?… Нет, Костя не боялся. Не страх он испытывал, ненависть. Опасался самого себя, поскольку ненависть к кому-либо – очень сильная штука. Не исключено, что Тютрин испытывал по отношению к нему то же самое, даже наверняка. Тогда коса найдет на камень, не иначе.

Костя отогнал мысли о Тютрине (нашел, о ком думать), как собак, заметив, что в том ряду, откуда брал коробки с нужным ему чаем, больше нечего брать, а для необходимого количества по заявке не хватало еще шести коробок. Пришлось искать по другим рядам, даже перейти на противоположную сторону, где в дальнем углу одного из рядов запрятался-таки целый полет в пять ярусов подарочного «Гринфилда», покрытый целлофановой пленкой, девственно-нетронутой. Костя полоснул сверху вниз по углу пленки ножом, потянул ее на себя, но полностью снимать не стал. Отсчитал шесть коробок, вытащил их из полета и отнес на поддон.

Зазвонил телефон.

Это Юлька спешила сообщить, что едет в поликлинику, отработав смену. На весь май ей выпало работать в ночную – ночь через двое суток. В субботу Костя с ней созванивался, когда Пашка приустал футболить мяч. Сестра сообщила, что с ней связалась терапевт по поводу флюрографии. Не так давно Юлька перенесла воспаление легких. Болезнь миновала, а результаты анализов, видимо, только пришли, что не удивительно. Относиться спустя рукава к своим профессиональным обязанностям становилось модной тенденцией во всех сферах обслуживания человеком человека. Костя посоветовал ей, в любом случае, не пренебрегать собственным здоровьем и обязательно сходить к терапевту, хоть она это прекрасно знала и без него. Решила, что займется здоровьем с понедельника, и поинтересовалась, как у брата дела. Он вкратце рассказал, что все хорошо. Юлька сделала вывод, что Костя останется у Саши на все выходные, и пожелала ему удачи. Костя попросил ее позвонить, когда она будет ехать в поликлинику, просто для того, чтобы он знал. К тому же приписана Юлька была к поликлинике в Серебрянке, а значит, они могли бы пересечься или Юлька могла бы зайти на склад после приема у врача рассказать, что да как. Если не получится, что ж, тогда увидятся дома. Он после работы планировал ехать в Малиновку.

Поговорив с сестрой, Костя отправился с собранной заявкой к Зазе, чтобы получить новую.

Ему нравилось работать на складе, что странно само по себе. Он никогда не думал, что окажется в грузчиках. Будучи студентом, не сомневался, что его ждет блестящее будущее, поскольку талантлив и амбициозен, вдобавок единственный такой на свете и равных ему нет. Не в этой стране, к сожалению. Состояться, конечно, можно было, но для этого возникала необходимость пресмыкательства, лизоблюдства, подхалимства, угодничанья, чего Костя не терпел и позволить себе не мог. К тому же тебя постоянно ограничивали тотальным контролем и указаниями, намекая не забывать свое место. А искусство нельзя заковать в кандалы, скрутить смирительной рубашкой и заставить существовать по приказу, по крайней мере, Костя так считал. Оказывается, можно. Можно все примитивное, пресное, бесцветное, дегенеративное паскудство выдавать за искусство на ура, называя подделку шедевром и наоборот. Оознав это, Костя ужаснулся: как могли люди быть такими слепыми?! Однако в слепоте, глухоте и пачкотне обвинили его, сочли профнепригодным, когда он открыто отказался делать то, что ему пытались навязать, и отказали в трудоустройстве в столице, отправив по распределению куда подальше. Костя утратил последние иллюзии, вследствие чего потерял и Сашу. Время, однако, вернуло ему ее.

Она по-прежнему спала, замотавшись в одеяло, лишь волосы торчали, когда Костя с Пашкой вернулись домой. Они не стали ее будить. Пашка прыгнул к ноутбуку, принеся его на кухню, чтобы быть рядом с Костей, который хозяйничал у плиты. Ребенка ж нужно было накормить. Он сварил макароны с яйцом, предварительно посоветовавшись с Пашкой, что тот будет на обед, заварил чай, потом починил на двери туалета замок, сломанный Тютриным. Пообедав, вышел на балкон покурить.

Саша набросилась на него разъяренной фурией, когда он, покурив, закрывал балкон. Всклокоченные волосы ее торчали во все стороны и на миг показались Косте шипящими змеями.

– Ты вообще охренел! – орала Саша. – Кто разрешал тебе здесь курить? Расположился как у себя дома! Запомни: ты не у себя! Ты у меня дома! И курят здесь, когда я этого захочу или разрешу!

Странно, но Костю не обидели выпады Саши против него. Он рассмеялся. Кутающаяся в одеяло, Саша выглядела так нелепо в гневе. Она тыкала в него пальцем одной руки, а второй пыталась удержать сползающее с плеч одеяло. Несмытая на ночь косметика, точно сажа, распозлась по лицу черными пятнами.

Пашка ворвался в комнату, чтобы защитить Костю от мамы, несправедливо обвинявшей того во всех грехах, но посмотрев на нее, рассмеялся тоже.

Саша остолбенела на мгновение, уставившись непонимающим взглядом на смеющихся.

– Хватит ржать! – рявкнула и метнулась к зеркалу в прихожей. Костя с Пашкой – следом за ней.

Саше пришлось невольно улыбнуться, увидев себя в отражении, потом засмеяться тихонько, потом громче и громче, чтобы после уткнуться лицом в грудь Кости и затрястись всем телом, перемежая смех со слезами, как сладкое с горьким.

– Прости! – зашептала она, поднимаясь на цыпочки, чтобы достать поцелуем Костиных губ. – Прости! Прости! Прости! Прости!.. – зачастила, будто в бреду, покрывая его лицо поцелуями.

– Не плачь, мама, – тормошнул ее Пашка, – Костя на тебя не обижается. Он же мужчина!

 

10

Саша не спала, когда Костя с Пашкой вернулись. Она спала до того, как позвонил Тютрин. Машинально потянулась за телефоном под подушкой, зевнув, приложила к уху.

– Привет, любимая! – вкрадчиво вполз в нее шепот Тютрина.

– Что тебе надо? – простонала Саша, пожалев, что ответила, но и не прекратила разговор. Сладкий шепот обволакивал ее невидимой дымкой.

– Прости меня, – каялся Тютрин. – Я знаю, что не идеален, накосячил, виноват. Готов искупить…

– Я на тебя не обижалась, Женя, – вспомнив Костины ласки, Саша боролась с собой, поскольку ласки Тютрина вспоминались тоже, они чередовались в голове молниеносными клипами. Она впивалась ногтями в одеяло, сжимая его в руке… но этот шепот, такой родной, такой устойчивый, сводил с ума. Ей хотелось, чтобы Женя не только шептал, но и ласкал ее тело прямо сейчас, такое истомившееся, такое податливое, такое тянувшееся к нему, как росток к свету, несмотря на неостывшее еще в постели присутствие Кости. «Я еще та сучка!» – мысленно поругала себя Саша, но не зло, а с какой-то даже нежностью к себе, нехотя сопротивляясь действительности.

– Так, может, я приеду? – оживился Тютрин, из шепота прыгнув в игривую интонацию голоса.

– Зачем? – Его вопрос словно отрезвил Сашин разум, опьяненный обманчивыми парами шепота. Однако она произнесла это слово спокойно, на выдохе, будто устав, а не выкрикнула и не упрекнула.

Повисла неловкая пауза. Видимо, Тютрин думал, что и как ответить, поскольку не ожидал услышать того, что услышал. Наконец выдал:

– К тебе… – и замолчал.

– Что ко мне? – так же устало спросила Саша. – Ты хоть помнишь, что вчера натворил? – напомнила непроизвольно. Обида просыпалась из груди и опускалась ниже. Саша больше не испытывала блаженной истомы, возникшей поначалу.

– А что? – получила в ответ.

– Что?! – Саша аж вскочила от подобной наглости. – Ты избил меня и забрал все деньги! – заорала в трубку. – Мои деньги, ублюдок!

– Да ладно, – послышался смешок Тютрина, – еще заработаешь. А на счет побоев… тебе ж нравится…

– Ты избил меня на глазах у моего ребенка!

– Правильно. Пускай знает, кто в доме главный.

– В каком доме, Женя? Что ты несешь?

– В нашем доме. В нашем.

– У нас нет никакого дома и никогда не будет!

– Это ты так считаешь.

– Я не люблю тебя, Женя, – просто сказала Саша. Чувства ее притихли, как и голос, словно их выключили. Она опять легла и закуталась в одеяло. – Отвали, а.

– Ты заблуждаешься, – не сдавался Тютрин. – Любишь ты только меня и всегда будешь любить, потому что я – единственный твой мужчина. Можно сказать, судьба.

– Знаешь сколько таких единственных было до тебя? – возразила Саша. – А сколько будет после? – добавила.

– Ни одного после меня у тебя не будет, – зарычал Тютрин. – Всех завалю и тебя заодно!

– Женя, будешь мне угрожать и преследовать, я обращусь в милицию, – попробовала напугать его Саша, прекрасно понимая, что попытка оказалась жалкой.

– Очень страшно, – Тютрин засмеялся. – Не парься, не приеду сегодня. Заказ у нас на одном объекте. Важный. Дорогой. Так что верну я тебе твои копейки. Как сама?

– Твоими молитвами.

– С очкариком этим увижу вместе, башку откручу!

– Да пошел ты! Указывать он мне будет…

– Пошла ты сама, овца тупая!

– Вот и вся любовь, да, Женя? Я не твоя собственность! – в который раз бунтовала Саша против Тютрина. Она прошептала эти слова, выключила телефон и заплакала. Потому что по-настоящему боялась Тютрина, боялась, что он может навредить Пашке, Косте. Он обладал какой-то страшной властью над ней. В его присутствии она цепенела.

Саша позвала Костю, затем Пашку, но никто из них не отозвался. «Странно, – подумала она, прислушиваясь к тишине, которую нарушила лишь Мэри, мяукнув у тахты. – Сон мой блюдут что ли, раз так притихли?» Обычно Пашку слышно даже за закрытой дверью в его комнате, когда он играл. Саша поискала взглядом ноутбук – не нашла. Он должен был лежать на кресле. Если ноутбука нет в зале, значит, он у Пашки. Саша еще раз позвала сына, прислушалась, но ничего не изменилось. Тишина будто издевалась над ней.

– Это не смешно! – запустила Саша в тишину криком, словно камнем.

Ей пришлось встать с тахты, заглянуть в комнату сына, на кухню, в туалет и ванную, чтобы убедиться в том, что она одна и разговаривала сама с собой. Однако Саша не испугалась за Пашку, хотя первой промелькнула мысль о том, что Тютрин заговаривал ей зубы по телефону, а сам похищал ее ребенка. Бред конечно. Пашка был с Костей. Она увидела их в окно на кухне. Сначала подумала, что показалось. Присмотревшись, убедилась в собственной правоте. Они гоняли мяч во дворе. Саша даже залюбовалась. Она знала и видела, что Пашка очень любил Костю. Ее ребенок как-то сразу потянулся к нему. Может быть, из-за нехватки мужского внимания, поскольку Пашкин папа особо не заморачивался на воспитании сына. Может быть, из-за Костиных глаз, излучающих доброту. Может быть, из-за отношения Костиного к Пашке как к равному. Костя разговаривал с шестилетним ребенком, точно со своим сверстником, как с взрослым человеком, что поначалу Саше не нравилось и подобный подход она воспринимала в штыки, ее бесило это. Однако хуже не стало. Пашка тянулся к Косте. Если бы не появление Тютрина, второе его пришествие, кто знает, возможно, Костя стал бы и Пашкиным папой. Сама виновата, погналась за плотскими утехами, упустив интересы сына. Ведь ничего кроме секса Женя ей не давал, и если сравнивать секс с Женей и секс с Костей, то минусов будет больше, чем плюсов. В пользу Кости.

Вновь испытывая возбуждение от перекрестных воспоминаний постельных сцен, Саша вернулась на тахту, успокаивая свою плоть ласковыми словами, будто младенца. Завернулась в одеяло, но, как ни старалась, заснуть не смогла. Перед глазами мелькали то Женя, то Костя, то голые, то одетые. В Тютрине ей нравилась животная сила. Он не сюсюкал с ней, брал грубо, вертел и швырял, относясь, как к шлюхе. Костя же все делал с нежностью. Он жалел ее и осторожничал, бесподобно, однако, делая куннилингус и доводя до множественного оргазма.

В идеале Сашу устроил бы симбиоз двух этих мужчин. Вот тогда бы она стала счастливой женщиной во всех смыслах. Но чудес не бывает. Поэтому она так рьяно налетела на Костю, в отместку за то, что тот такой нерешительный и не мог быть волшебником, что его не оказалось рядом, когда звонил Тютрин, что ему не хватало смелости затащить ее в ванную прямо сейчас, стянуть с нее трусы и сделать приятно, она же так этого хотела, хоть и говорила, что устала, и испугалась. Потому что Костя засмеялся. Почему он смеялся? Он же не считал ее дурой. Или все же считал и тщательно скрывал от нее…

Когда засмеялся Пашка, Саша поняла, что причина смеха в ее внешнем виде. Она заплакала в Костину грудь от жалости к себе. Тот гладил Сашу по головке, как маленькую, и ей в самом деле захотелось стать маленькой девочкой и запрыгнуть к нему на ручки, чтобы ни о чем не думать, забыв все прелести и гадости жизни.

Пашка, обрадовавшись, что взрослые мило обнимаются, со спокойствием удовлетворенного провернутым делом человека потер ладонью о ладонь и шмыгнул в кухню. Оттуда вылетел вместе с ноутбуком, словно пуля, в зал и плюхнулся на тахту. Ни Костя, ни Саша больше для него не существовали. Он стал Бэтменом – ночным рыцарем. Мэри тоже расположилась рядом с ноутбуком. Видимо, и она любила компьютерные игры. Саша же терпеть их не могла. Особенно раздражало ее, когда бывший муж подсел на этот наркотик.

Костя не такой, хотя поначалу помогал Пашке и в установке игр, и в самом процессе, в отличие от папы. Тот купит сыну игру, а установить не может, игроман называется, поэтому приходилось ждать и просить Костю.

А что это с Костей? Какие-то странные телодвижения. Клацнул выключатель, и Саша с Костей очутились в ванной. Костя включил воду, закрыл дверь на шпингалет и рухнул к ее ногам.

– Что ты делаешь? – притворно запротестовала Саша, когда Костя впился губами в ее живот и пополз ниже. – Не надо, прошу тебя! – умоляюще простонала, раздвигая, однако, ноги.

Саша обожала оральный секс, поэтому не сопротивлялась зову плоти и отдалась целиком его власти.

Потом они покурили на балконе. Саша благосклонно разрешила Косте покурить с ней вместе, хоть он и курил совсем недавно. День обещал быть теплым и солнечным. Саша подумала, что надо бы куда-нибудь сходить, то есть культурно провести время. Подумала-подумала и передумала. Лучше в воскресенье, к примеру, на шоу динозавров. Она читала недавно в Интернете, что в Минске такое есть, следует лишь уточнить точный адрес. А пока стоило уединиться в ванной.

– Что ж, – произнесла Саша, оказавшись тет-а-тет с собой, отражению в зеркале, – я тебя не знаю, но я тебя накрашу. Нет, стоп. Сначала умою. Да? – подмигнула самой себе. – Что ни говори, а приятно быть женщиной, – продолжила разговор. – В одном этом слове целый мир заключен. Нет, не заключен, это как-то по-арестантски. Женщина – не тюрьма для мира, а храм. В ней есть нечто божественное, неописуемое, неподвластное примитивному мышлению мужчин, которые, кстати сказать, и сами по себе примитивны, к тому же не могут родить ребенка. Их можно только пожалеть и наблюдать свысока, как они копошатся, будто муравьи, чего-то ищут, что-то доказывают, воюют друг с другом, решая какие-то свои примитивные проблемы, называя их, однако, глобальными. Что может быть прекраснее рождения новой жизни? Да ничего. Мужчинам этого не понять, потому что они отнимают друг у друга жизни, они разрушители, сосредоточие хаоса. А женщина – это жизнь и гармония, и красота, конечно. Куда же без нее… – Саша очаровательно улыбнулась собственной мордашке и принялась смывать тушь, растекшуюся по всему лицу перекрестными линиями.

 

11

Женщина-терапевт, лет тридцати с хвостиком, довольно стройная и миловидная шатенка с короткой стрижкой и симпатичным колечком на безымянном пальце, взволнованно захлопала ресницами, разглядывая снимок Юлькиных легких.

– Что-то не так? – спросила ее Юлька, подозревая неладное.

Врач попросила Юльку присесть пока, кому-то позвонила, попросила зайти к ней. Через несколько минут вошла женщина в белом халате постарше и пошире. Они обе изучали ее снимок, не издав ни звука, переговаривались глазами. Юлька поняла, что с ней точно что-то не так.

Та, что постарше, вышла. Хозяйка кабинета кусала губы, сев за рабочий стол. Видимо, она собиралась с мыслями, чтобы сказать Юльке что?…

Юлька, в свою очередь, молчала тоже, никак не помогая врачу. Предчувствуя беду, отсрочивала вердикт.

– Вы такая молодая, – наконец заговорила терапевт, прокашливаясь, будто ей наступили на горло, – но дело в том, – нервно забарабанила пальцами по столу, – что болезням плевать на возраст…

Юлька застыла, напрягая слух, чтобы не пропустить ни одного слова врача.

– У вас пятно, – продолжала, безжалостно продолжала говорить терапевт, – хорошее такое пятно на правом легком, отчетливо зримое. Ошибки быть не может, поскольку мы продублировали и результаты оказались идентичны.

Она замолчала, опустив глаза в пол, скрестила пальцы в замок.

– Я… умру? – прошептала Юлька, ужаснувшись этим словам, но не сдалась, не заплакала, не выказала слабость. Только не здесь.

– Я не знаю, – развела руками терапевт. – Честно не знаю. У вас либо рак, либо туберкулез. Выбирайте сами, что больше нравится.

– Очень утешительно, – выдохнула Юлька. В глазах ее потемнело, заскакали разноцветные зайчики, не хватало воздуха и подташнивало. Она рванула воротник блузки, застегнутый наглухо, посыпались пуговицы на пол. Медсестра бросилась их подбирать. Стало полегче.

– Мы готовы выписать вам направление в тубдиспансер… – засуетила бумагами терапевт.

– Не надо, – резко тормознула инициативу Юлька.

– Если вы не хотите госпитолизироваться, вы вправе, разумеется, отказаться, но мы обязаны отправить туда ваши снимки…

– Отправляйте, – не возражала Юлька. Она встала с кушетки, направилась к выходу из кабинета. В дверях остановилась, ухватившись за ручку. – А как-то помягче, – обернулась к врачу, – нельзя было?…

Терапевт пожала плечами. Вполне возможно, ей впервые приходилось говорить в глаза человеку о его неизличимой болезни.

– А если бы у меня было сердце слабое? – посетовала Юлька. – Если бы я окочурилась от новости прямо тут?

– Извините, – произнесла терапевт. Что еще она могла сделать или сказать в сложившейся ситуации.

– Прощайте, – произнесла Юлька, открыла дверь и вышла в вестибюль, едва не сбив молодого человека в дверях, дожидавшегося своей очереди. Она не извинилась, как и он. Она вообще его не видела, не видела никого, будто ослепла.

Какой-то сердобольный дедок (Юлька определила возраст по голосу – надтреснотому и шамкающему, отдающему неприятным запахом старости), темное пятно, расплывчатый силуэт, спросил, может ли он ей чем-нибудь помочь. Юлька ответила бы в другой ситуации шуткой, но не сейчас. Ее подташнивало, быстрее хотелось на свежий воздух, вдохнуть его, оперевшись о что-нибудь устойчивое и прочное, потому что ноги слабели и гнулись, как мачты при крушении корабля. Нехватка кислорода была сродни шторму в океане. Преодолевая слабость, борясь с ней, будто антивирусная программа с червем, Юлька, наконец, оказалась на крыльце поликлиники, прислонилась к стене, пригвожденная потоком солнечного света и дуновением ветерка. Она дышала открытым ртом во всю силу легких, тем, что осталось от них, если верить медзаключению, пока не полегчало. Во всяком случае, тошнота прошла и вернулось зрение. Глаза тут же резануло солнцем, как мечом.

– Пиздец, – первый раз в жизни выругалась Юлька, подойдя к скамейке под молодым жалким чахлым деревцем с тонкими голыми больными ветками. Она села на скамейку, закинув ногу за ногу, и ей захотелось закурить. Но Юлька никогда не курила и сигарет у нее не водилось, а «стрелять» у прохожих желания не возникло. – Пиздец, – грустно улыбнулась девушка, – умру от болезни курящих, не выкурив ни одной сигареты. Даже обидно.

Она громко горько засмеялась.

А погода шептала, вернее, щебетала воробьиными тушками. Скоро станет совсем тепло. Жизнь продолжится. Без нее. Юльке вдруг стало так себя жалко, что она заплакала, но не навзрыд, молча, одними глазами, кусая губы. Слезы текли по щекам, притормаживая на губах. Юлька слизывала языком их солоноватую сущность.

Она достала телефон. Ей нужно было кому-нибудь позвонить. Но кому она могла рассказать о своей беде? Всем плевать на чужое горе. «Это не со мной», – облегченно вздохнут. Руслан? Этот эгоистичный самец никого не любил, иначе не работал бы в органах. В милиции сотрудников первым делом учили холодности и равнодушию. Секс и кино – все, что его интересовало. Юлька думала, что между ними то самое, после чего люди создают семьи и живут душа в душу. Ошибалась. Она у него не единственная. Руслан трахал, именно трахал одновременно с ней еще двоих, всегда спешил, поглядывая на часы. Юлька с одной из них застала его. Пришла раньше времени. Сама виновата. Счатье в неведении. Знание – еще та сила, разрушительная. Ладно бы молодая, Юлька поняла бы, хотя сама еще не перешагнула двадцатипятилетний рубеж. А этой Алине точно под сорок! Высокая, тощая, с лошадиным лицом, но главное, старая, с морщинами, с редкими крашенными-перекрашенными волосами и дряблой шеей. Он не оправдывался. Как же, какой мент станет оправдываться в своих действиях. Он всегда прав. Хозяин жизни, блин!.. Сказал, что ей ничего не обещал. Не нравится, до свидания! Юльке бы развернуться и уйти и никогда не возвращаться, но она любила его. И эта любовь превратила ее в рабыню. Руслан делал с ней все, что хотел, прекрасно зная, что Юлька в его власти. Занимаясь с ней сексом, нет, трахая ее, Руслан будто мстил Юльке за ее несвоевременный приход и последствия этого. Потом он сказал, что скорее женится на Алине, чем на ней. Его мама заинтересована в этом браке. Алина – подруга детства и первая женщина Руслана, его госпожа в буквальном смысле. В сексе с ним она доминировала. С Юлькой и другими девушками Руслан компенсировал свое унижение. Больной ублюдок.

Юлька удалила его номер из своего телефона и облегченно вздохнула. Она набрала Людочку – единственного человека, с кем было легко. Людочка и сама была легкая, как бабочка.

– Алло, – жизнерадостно отозвался голос подружки в трубке.

– Привет, – улыбнулась сквозь слезы и Юлька. – Ты где? – Она очень хотела встретиться с ней, зарядиться, как телефон, от нее верой в жизнь. Эгоистично, конечно, но от Людочки не убудет. Она никогда не унывала, не отчаивалась, всегда оставалась позитивной и в хорошем настроении, что бы с ней не приключалось.

– Привет, Юля! – растягивая слова, произнесла Людочка. – Ты не поверишь, где я! А я на работе. Нет, не устроилась, если ты подумала. Маму заменяю в ее киоске на Плеханова, представляешь?

– А что с мамой? – напряглась Юлька, предчувствуя страшное. Все-таки Людочкина мама была уже в возрасте, мало ли что с ней могло случиться.

– Да любовь у нее случилась! Представляешь, Юль, моя маман, как девочка, собрала шмотки и укатила к любимому в какие-то Столбцы. Еще вчера. Познакомилась с ним в «Одноклассниках». А меня попросила заменить ее, пока не вернется.

– А если не вернется? – задумалась Юлька.

– Это как? – не поняла Людочка.

– Ну, останется в Столбцах, выйдет замуж…

– Да? – на несколько секунд Людочка замолчала, а потом выдала: – Я стану завидной невестой, с квартирой, между прочим, трехкомнатной. Пускай не возвращается…

– Дура ты, Людочка! – рассмеялась Юлька, и этот смех унес с собой ее угнетенное состояние.

– Нет, подожди, я что, не права? – Людочка осознала и застолбила выгодные для себя позиции в отсутствии матери и не желала от них отказываться.

– Ладно, – пошла Юлька на попятный, – может быть. К тебе можно? – спросила.

– Можно, – охотно согласилась Людочка. – Но пока ты приедешь со своей Малиновки, я со скуки сдохну, – посетовала.

– Не успеешь, – приятно разочаровала ее Юлька, – я в двух остановках от тебя.

– Ты в Серебрянке? И что ты тут делаешь? Надеюсь, не с бывшим мужем спариваешься?

– Людочка, я сейчас брошу трубку за такие твои инсинуации! – деланно обиделась Юлька.

– Бросай и двигай быстрее ко мне, – опередила ее Людочка, заканчивая разговор.

Юлька встала со скамейки, вышла за ворота поликлиники, перешла дорогу, но направилась не к трамвайной остановке, а к той, где останавливались автобусы и троллейбусы. Практически все они поворачивали налево, приближаясь к перекрестку, к остановке Плеханова, куда ей и нужно было, трамваи же ходили по прямой. Юлька и на трамвае бы могла доехать, спуститься в переход и подняться на Плеханова, но зачем лишние телодвижения?…

Она считала, что ей повезло: встреча с Людочкой произойдет на нейтральной территории. Юлька не хотела бы ехать к ней на Якубова, в дом, в котором прожила так долго с бывшим мужем. Она ненавидела и дом, и подъезд, и двор, и не хотела вспоминать ничего, что было с ними связано. Людочка жила в первом подъезде, Юлька в свое время в предпоследнем. Они друг друга не знали, пока обе не оказались студентками вуза, на факультете которого учились в одной группе. Ох и посмеялись девушки, когда обнаружили, что они соседки не только по студенческой скамье. Их сразу потянуло друг к другу. Они даже, смешно сказать, переспали. Но это произошло только однажды и больше не повторилось. Обе любили мужиков. А тогда отмечали день ее рождения, Людочкин, точнее, вечер. Мама ее уехала на дачу, кстати, под Столбцами, в Акинчицы, кажется, так что не случайно ее кавалер оказался из тех именно мест. Гости разошлись. Людочка не отпускала Юльку, не желая оставаться одна, да и Юлька не особо торопилась домой. К тому же вина невипитого, даже неоткупоренного было завались. Они напились, а потом их губы и руки потянулись друг к другу. Проснулась Юлька, голая, в объятиях Людочки в ее постели, вскочила и закричала от ужаса.

– Не такая я и страшная, – отозвалась на ее крик подружка. – Теперь, как благородный человек, ты обязана на мне жениться, – пошутила.

– Дура, – прошептала Юлька и бухнулась назад в кровать, обняла Людочку, прижавшись к ней всем телом. – Мне с тобой так хорошо, – призналась, – как никогда ни с кем.

– Это предложение руки и сердца? – поцеловала Людочка ее в губы.

– Дура что ли? – засмеялась Юлька. Людочка засмеялась тоже.

– А я бы вышла за тебя замуж, – вполне серьезно произнесла глаза в глаза именинница.

– Чего? – не поняла Юлька, отстраняясь.

– Да шучу я, – снова засмеялась Людочка.

До сих пор Юлька не могла понять, всерьез Людочка сказала тогда о лесбийском браке или пошутила. Однако тема эта больше никогда не всплывала в разговорах с нею. Людочка влюблялась мгновенно в того либо другого мужчину, бежала за ним и сразу признавалась в своих чувствах к нему. Естественно, реакция была соответственной. Ее принимали за сумасшедшую, и никто не желал понимать, что девушка просто хотела любви и замуж, в чем ей катастрофически не везло, как, впрочем, и ее маме. Они в этом плане не отличались.

Юлька села на 127-й автобус и вышла на следующей остановке, подошла к киоску «Союзпечати», заглянула в окошко. Людочка взмахом руки дала понять, чтобы подружка зашла к ней со стороны двери. Юлька кивнула и проследовала по указанному направлению. Дверь оказалась распахнутой настежь, будто ждала. Она закрылась на защелку, как только Юлька очутилась внутри. Девушки обнялись, поцеловались. Людочка предложила гостье единственный стул, сама оперлась на прилавок с журналами.

– Рада тебя видеть! – проговорила.

Как всегда, заметила Юлька, Людочка выглядела эффектно. Золотистые волосы собраны в два хвостика, перетянутых розовыми резиночками, строгий, но изумительный макияж (в чем, в чем, а в косметике девушка знала толк), джинсовое платье с юбкой средней длины, черное болеро, телесного цвета колготки, ботиночки. Она никогда не носила брюк, считала, что они убивают женственность и, соответственно, тайну в женщине, загадку. Платья и юбки были ее страстью, они выгодно оттеняли прелести фигуры. Если бы Юльке повезло с талией, как у Людочки, и с ногами, она тоже не носила бы штаны.

– Слушай, что расскажу! – Людочка не менялась и напоминала Юльке ходячий «Декамерон», полный бесконечных историй из собственной жизни. На мгновение Юлька подумала, что подружка рада ей для того только, чтобы поведать очередную байку. Она сделала заинтересованный вид: все равно придется слушать, хочешь или не хочешь. – Вчера устраивалась на работу в казино, – Людочка выдержала паузу, мол, оцени, подруга, куда занесло. – Причем, мне позвонили, – продолжила. – Конечно, не без помощи моего резюме. Я их веером рассылаю повсюду от нечего делать. Так вот, в то казино требовались крупье. Я пришла, взмахнула ресницами на дядечку, проводившего собеседование. Он глядел то на меня, то на мое резюме и чесал затылок озабоченно. Я подумала, что подхожу, что он соображает, куда и как меня пристроить. И при этом, заметь, ни звука. Потом спрашивает, сколько мне лет. Вдруг. Ни стого, ни с сего. Я могла бы обидеться. И обиделась бы. Будь я не на моем месте. Работа-то нужна, хоть и не нужна, ну, ты сама понимаешь. Из чувства собственного достоинства все-таки сказала, что девушке неприлично задавать подобные вопросы. Он опешил! Ты бы видела его ошпаренное лицо! Неизвестно кто делает ему замечания. Какая-то Анка с Молдаванки. Он даже моего имени не запомнил, хоть и пялился в резюме. Или делал вид, не знаю. Или на меня пялился больше, чем на резюме?

– Это вопрос? – уточнила Юлька. – В чем ты была?

– В платье без лифона, с таким декольте впереди, – показала Людочка на себе.

– Ты в таком виде приходишь на собеседование и удивляешься, куда пялится работодатель? – удивилась Юлька, впрочем, лишь на секунду. Это же Людочка. – Ну, дальше что?

– Дальше он сказал, что не может взять меня в крупье.

– Кто бы сомневался.

– Но он предложил альтернативу, – Людочка снова выдержала паузу, загадочно улыбаясь и покручивая хвостик, как гусар свой ус. – «А вы не хотели бы поработать у нас горничной?» – имитируя голос работодателя, продолжила она. – Я, конечно, разволновалась вся, разгневалась, мол, что вы мне предлагаете! Я вам не проститутка! Пришла устраиваться в приличное заведение, из которого, между прочим, мне позвонили сами, а не я набивалась к ним. Он стал меня успокаивать, объяснять, что профессия горничной – вовсе не то, что я подумала, к тому же высокооплачиваемая.

Людочка замолчала, видимо, задумавшись, потому что взгляд ее застыл, как у выключенного терминатора из сериала про Сару Коннор, в котором девушка-терминатор защищала ее сына.

– И что ты ответила? – заинтересованно спросила Юлька. Эта история заинтриговала ее.

– Я… согласилась, Юль. Сначала, конечно, поломалась для приличия, но согласилась, когда он написал на салфетке сумму в долларах, которую я буду получать.

– Ты взрослая девочка, – вздохнула Юлька. – Если хочешь моего совета…

– Не хочу, – перебила ее Людочка. – . С папой у нас фамилии разные, так что я здесь сама по себе. К тому же считаю, что мне повезло.

– Ну да, – кивнула Юлька, – удачно выйдешь замуж. Главное, вовремя расставить приоритеты.

– Мужа я уже выбрала, – парировала Людочка. – И он не из клиентов этого казино и гостиницы, в которой казино расположено.

– И кто он, стесняюсь спросить? – проговорила Юлька, заранее зная, что ответ подруги мало что прояснит. Она выходила замуж по несколько раз в неделю.

– Девушка, будьте добры, – в окно киоска просунулась волосатая мужская рука с мозолистыми пальцами, бросив на прилавок несколько скомканных купюр, – дайте пачку «Короны» желтой.

– Не дам, – неожиданно ответила Людочка.

– Не понял, – в окно просунулась голова небритого мужчины под сорок в кепке.

– Курить вредно! – заявила Людочка.

– Ты что творишь? – зашипела на нее Юлька. – Это же клиент! Распугаешь всех покупателей!

– Это что, шутка? – недоумевал мужчина.

– Какие шутки! – не отступала Людочка. – О вашем же здоровье забочусь, между прочим! Лучше конфет купите жене.

– Каких конфет? Я курить хочу! И плачу за это деньги!

– Вот именно! Губите свое здоровье за собственные деньги. Сигарет не дам! И вообще, мы закрыты!

Людочка подождала, пока мужчина заберет свои деньги, не стесняясь в выражениях в ее адрес, и закрыла окно, просунув под стекло дощечку с надписью «Обед» и приспустив жалюзи. Она скрестила на груди руки и обернулась к Юльке. Та недоуменно и в то же время восторженно смотрела на подругу. Что-то происходило с ней такое, меняющее и открывающее ее с другой стороны, взрослела что ли?…

– Ну ты прям жжешь… – пролепетала Юлька.

– Курение убивает! – строго заметила Людочка. – Кстати, – прищурилась она, – твой брат курит?

Юлька утвердительно кивнула, теряясь в догадках, зачем Людочке знать, курит ли Костя.

– Я выйду замуж за твоего брата, – тут же рассеяла все сомнения Людочка, записав что-то в блокнот под выведенным большими буквами Костиным именем.

– Что ты сделаешь?! – не скрывала удивления Юлька.

– Ты спросила про моего будущего мужа, – пояснила Людочка, – я тебе его назвала.

– У тебя ничего не получится, я тебя уже предупреждала.

– Ты так говоришь, как будто не хочешь, чтобы мы с твоим братом были вместе.

– Да мне все равно! – возразила Юлька. – Тебя просто жалко. Твоя затея бессмысленна.

– Посмотрим, – не сдавалась Людочка.

В конце концов это ее дело – разочаровываться. Хотя разочарованной Юлька никогда Людочку не видела. Пускай попробует. Может, у нее и получится что-то изменить в Костиной жизни, а то зациклился на одной, а та из него веревки вьет. Никакой гордости не осталось. Разве так можно? Интересно, что Людочка на самом деле чувствует по отношению к Косте, с которым даже незнакома. Нормально ли это? Да и Костю женили, не спросив его согласия. Может, он пошлет Людочку куда подальше при первом взгляде на нее. Хотя не должен. Девушка она симпатичная, привлекательная, шальная только, глупая. Сможет ли она отвлечь его от Саши? Нужно ли ему спасение в лице Людочки? Нужно ли вообще ему спасение?

– Не пойму, – сказала Юлька, решив для себя выяснить мотивы подруги, чтобы понять, помогать ей в ее затее или нет, – зачем тебе Костя? Ты с ним не знакома, никогда не пересекалась и не общалась с ним. С чего ты взяла, что он обратит на тебя внимание? Я же говорила, что он занят, и там все серьезно.

– У меня тоже серьезно, – ответила Людочка.

– Да ладно, – деланно засмеялась Юлька. – Как и со всеми остальными, на которых ты бросаешься сломя голову при первой встрече?…

– Можешь мне не верить, – Людочка была как никогда серьезна. Юлька даже испугалась, глядя на нее. – Что скажешь про любовь с первого взгляда? – спросила вдруг.

– Это миф, – пожала плечами Юлька.

– Я так не думаю, – возразила Людочка. – Я почувствовала что-то такое к твоему брату, чего не объяснишь словами, да, ни разу не увидев его воочию, – призналась. – Но при каждом упоминании его имени, у меня щекочет в нёбе и соски, как пики, торчком толкаются в лифчик, откликаясь на имя, как на зов. Поверь, у меня такое впервые. Я сама в шоке. Когда я смотрела его фотки «В контакте», губы, независимо от меня, ползли к монитору, готовые к поцелую. Я знаю себя, Юля! Костя – мой мужчина, и я буду за него бороться! Эта Саша недостойна его. Я заходила на ее страницу – ничего особенного. На каждой ее фотке – недовольное выражение лица, как у бульдога. Она обычная мещанка с ограниченными потребностями, унижающими твоего брата. Она уподобляет его себе, подавляет в нем все высокое, к чему он стремился. Он же творческий человек, ты сама говорила, а гробит себя и изнуряет на работе, которая убивает его. Ради чего? Ради кого? К тому же у нее ребенок, заметь, не его ребенок! А я ему рожу своего… Стану вдохновлять на что-то стоящее. Ему не место в грузчиках. Твой Костя талантливый человек, это видно по глазам. Грустно, что Саша этого не видит. Впрочем, она ничего не видит, видимо, дальше собственного эго. Я хочу, чтобы ты мне помогла, Юля.

Людочка бухнулась перед Юлькой на колени. Та тут же потребовала, чтобы подружка немедленно поднялась на ноги и не устраивала цирк. Людочкины слова тронули Юльку чуть ли не до слез, а она считала ее глупенькой.

– Хорошо, – согласилась она помочь, – записывай. Для начала тебе Костю нужно соблазнить.

– Эта задача стоит у меня первым пунктом, – взяла в руки блокнот Людочка.

– Ему нравится шелк, – продолжала Юлька.

– В каком смысле? – записывала Людочка.

– Я как-то залезла в ноутбук брата, и там в отдельной папке обнаружила кучу фотографий с женщинами в шелковой одежде. Значит, ему это нравится.

– Правда?

– Мужчины – такие тряпочники, похлеще нас.

– Я поняла, – застрочила что-то Людочка в блокноте, – мне нужно соотвественно одеться.

– По крайней мере, – согласилась Юлька, – ты привлечешь его внимание.

Она ни словом не обмолвилась о своей беде, хотя собиралась. Зачем все усложнять? Лучше, уходя, оставить кого-нибудь счастливым. В данном случае, Людочку с Костей. В душе Юльки не было ни обиды, ни зла. Она обрела умиротворение.

 

12

Тютрин подъехал к Национальной библиотеке на «мерине» за сорок минут до окнчания Сашиного рабочего дня, припарковался неподалеку от служебного входа, вышел из салона и закурил. Звонить он ей не стал, чтобы не испортить сюрприза в собственном лице. Справившись в отделе кадров, в каком кабинете и на каком этаже сидит Саша, Тютрин отправился к главному входу в библиотеку. Он так обаял девиц из отдела кадров, что они выложили ему даже больше, чем он расчитывал услышать. В знак благодарности Тютрин угостил их по плитке шоколада «Аленка».

Никогда раньше он не заходил внутрь. Его мало интересовала библиотека и все, что с ней связано. Случалось, встречал Сашу на выходе. Сейчас был другой случай. Он выписал разовый пропуск и прошел через блокпост.

Саша подпрыгнула на стуле, перепугавшись, как маленькая девочка, когда дверь ее кабинета распахнулась и появился Тютрин, провозгласив на пороге:

– Ну здравствуй, любовь моя!

Вслед за чем захлопнул дверь, подошел к девушке сзади, обнял ее и поцеловал в затылок.

– К-как… как ты попал сюда? – пролепетала Саша. На ней были белая в серую полоску приталенная блузка, черная, в обтяжку, юбка до колен, полусапожки, на шее повязан розовый галстук, в который она вцепилась обеими руками, словно он мог защитить ее, уклонилась от вездесущих рук Тютрина, вскочила со стула и попятилась к двери. – Я буду кричать, – предупредила.

– Да ней бойся ты, – улыбнулся Тютрин, выглядевший, кстати, и одетый прилично. Кожаное полупальто на манер кителя, черные джинсы, блестящие туфли, свежевыбритое лицо, излучающие небо, теплые глаза.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Саша, успокаиваясь, но с заметной дрожью. Ее удивило и поразило появление Тютрина в ее кабинете, однако она осталась довольна его поступком. Костя на подобное вряд ли способен. Саша пожалела, но лишь на секунду, что на месте Тютрина не Костя.

– Соскучился, – просто ответил Тютрин.

– А как попал сюда? Вход разрешен только для персонала.

– Через отдел кадров, а потом подождал, пока откроется дверь в коридор, ведущий к тебе. Все просто.

– Тебя же видели…

– Да кому я нужен.

– В любом случае мне нужно работать, а ты мне мешаешь, – почти справившись со страхом, заявила Саша, поняв, что Тютрин здесь не затем, чтобы ей навредить, он ведь любил ее.

– Работай, конечно, – отошел Тютрин к столику с электрочайником и кружками, находящийся возле окна, которое выходило во внутренний двор библиотеки. – Я пока чай попью.

Он включил чайник, достал с полки под крышкой стола упаковку черного чая «Лисма» в одноразовых пакетиках, в которой, однако, оказался зеленый чай. Его иногда пила Саша, предпочтение отдавая кофе. За неимением лучшего, Тютрин бросил в одну из кружек пакетик с зеленым чаем, который терпеть не мог. Саша вернулась за рабочий стол, уткнулась носом в экран компьютера, однако сосредоточиться на работе не могла. Тело ее было напряжено, так как сидела Саша спиной к Тютрину, и не знала, чего еще от него ожидать. Она делала ошибки, злилась на себя и на Тютрина, а также на Костю, потому что Кости не оказалось рядом. То, что он работал далеко отсюда, она не принимала в расчет. Раз Тютрин нашел время для нее, значит, и Костя мог пошевелиться. Снова и в который раз он разочаровывал девушку, ни сном, ни духом не ведая о том. Саша считала, что Костя, как влюбленный в нее мужчина, не имел права на ошибки, что он должен был читать ее мысли на расстоянии, чувствовать ее и понимать. Почему он все делал не так, как она хотела? Да, утром Костя проводил ее до остановки и отвел в сад Пашку. Да, он не трогал ее ночью, чтобы она отдохнула и выспалась перед рабочей неделей. Но это она его попросила! Саша все время его о чем-то просила, направляла, советовала. Сам он не проявлял инициативы, в отличие от Тютрина. Этот всегда ее удивлял, не каждый раз приятно, но с ним не было скучно и предсказуемо, хоть и не надежно.

Тютрин засербал горячий чай, морщась от ненавистного вкуса. Саша обернулась на него, смерив испепеляющим взглядом.

– Я ж молчу, – встретился с ее взглядом Тютрин.

– Я слышу, – отвернулась Саша.

Что ей делать?

Саше нравились поступки, а не слова. Тютрин несомненно человек действия, а Костя…

– Ты скоро? – спросил Сашу Тютрин, на всякий случай глянув на часы. До конца ее работы оставалось пятнадцать минут.

– Скоро, – не оборачиваясь, ответила Саша. – А что?

– Я на машине, – прихвастнул Тютрин.

У Кости машины не было и никогда не будет. Саше нравился «мерин» Тютрина. С ним связано столько прекрасных моментов!..

– Подойди ко мне, – попросила Тютрина Саша.

Тот не спеша приблизился к девушке. Она подняла на него глаза, обернувшись.

– Я плохая? – уставилась на него цепким взгядом.

– Кто сказал? – не понял вопроса Тютрин. – Очкарик?

– Нет, я спрашиваю тебя: я плохая?

Вместо ответа Тютрин склонился над Сашей, взял руками ее подбородок и привлек губы девушки к своим. Она обвила его шею руками, целуясь в засос.

– Правильный ответ, – прошептала после.

Он возник из ниоткуда, как разряд молнии. Через несколько недель после того, как Саша начала встречаться с Костей, скрывая, правда, свою связь от мужа, с которым, впрочем, через месяц после этого развелась. Точнее, они поговорили, Саша призналась, что любит другого мужчину, что брак их трещал по швам с самого начала, что она не считает себя виноватой и что Слава должен уйти. Он ушел, через три месяца их официально развели и в съемной квартире на Роккосовского, оплачиваемой отчимом Саши, поселился Тютрин на некоторое время, с того момента, как Саша сказала Косте, что она не его девушка. Но до этого Тютрин названивал ей, всегда с разных телефонов, умоляя простить его, рассказывал, как ему тяжело жилось без нее, как она снилась ему каждую ночь, как, забываясь, называл жену ее именем, что, в конце концов, и привело к их разрыву. Саша сначала выключала телефон, едва услыхав в трубке голос Тютрина. Он был ей неприятен и ничего, кроме чувства гадливости, не вызывал. Прописную истину, что предавший однажды предаст снова, она знала наизусть. К тому же рядом был Костя, который каждый день таскал ей на работу букеты белых роз. То, что Саше не нравились розы в принципе (она любила орхидеи), он не знал, но и она ему не говорила, потому что ей приятно было его внимание и внимание окружающих к ней с цветами. Костя встречал ее с работы и провожал до дома, если работал в первую смену, во вторую – приезжал с утра в библиотеку, они вместе обедали, потом он ехал на склад.

И ничего больше. Он красиво говорил, читал Саше стихи, держал ее за руку, несколько раз сводил в пиццерию. Ей становилось с ним скучно, он повторялся, как реклама. Общих интересов у них не возникло. Все, что нравилось Косте, Саша не считала достойным внимания, а все, чем увлекалась она, соответственно, не нравилось ему. Они часто ссорились по пустякам. Сашу раздражал один только Костин голос, монотонный и скучный, как и его носитель. То, что Костя мог уставать на работе, она не принимала в расчет, она ведь тоже работала, оставаясь при этом бодра и весела. Саша считала, что достойна лучшего к себе отношения, чем просто любовь, она рассматривала свою жизнь как что-то яркое и незабываемое, полное фейерверков и балов-маскарадов, без уныния в лице своего партнера. Костя ей мешал, казался назойливым, занудным и старым. Она по-другому, нежели то, что происходило на самом деле, представляла общее будущее с ним. Большой город сломал его, выжал все соки, будто апельсин в соковыжималке, превратив в заурядного неудачника. Он же режиссер, а корячился в грузчиках! Саша думала, ну потаскает Костя тяжести недельки три, чтобы ощутить почву под ногами, а там слава свалится на его голову, как манна небесная. Однако он, оказывается, даже и не помышлял возвращаться в профессию, решив оставаться дном. А зачем ей грузчик? Зачем он вообще приперся в Минск в таком случае, если у него кишка оказалась тонка что-то делать, как-то шевелиться, прогрызая себе место под Луной? Бесхарактерная амеба. И это существо Саша любила? Хотя не любила, скорее была увлечена, как школьница учителем. Он же в универе таким мачо казался! Видимо, казался.

В какой-то момент постоянно преследующих мыслей о Косте, о его несостоятельности и никчемности, Саша и ответила на звонок Тютрина. Ей нужен был кто-то сильный. Она была свободна, красива, умна и хотела быть слабой. Костя не смог стать той стеной, тем замком, о который стоило бы разбиться в лепешку, чувствуя монолит надежности и опоры.

Не сразу Саша подпустила к себе Тютрина. Сначала дерзко и резко отвечала ему отказами, не верила ни единому его слову и не стеснялась говорить об этом. Называла Тютрина мразью и подонком, что, в сущности, недалеко от правды, раз он бросил детей, своих детей, черт с ней, женой. Дети – святое. Похоже, он действительно любил Сашу. Она простила его. Простила потому, что любила сама. А он ей снова насрал в душу. Избивал, унижал, отбирал деньги, позорил на людях, издевался на глазах у ее сына. Секс, конечно, не в счет. Он мало что мог в пьяном виде, а пил каждый день. И Саша пожалела, что сказала, нет, выкрикнула в лицо Косте как-то вечером, когда он провожал ее домой, что она не его девушка, а он…

– Мы едем или как? – вопрос Тютрина едва не сбил ее с ног, будто кеглю. Саша не заметила, как оказалась возле его машины. Мало того, она не помнила, как они вышли на улицу, и беспомощно оглянулась вокруг. – Все нормально? – открыл ей переднюю дверь со стороны пассажира Тютрин.

– Я все закрыла? – спросила она его.

– Конечно, – не заставил себя ждать ответ.

– А ключ сдала? – инстинктивно пошарила по карманам красного осеннего плаща Саша.

– Разумеется. Еще и автограф оставила. Я не пойму, что-то не так?

– Все так, – облегченно вздохнула Саша, садясь в машину. Она все вспомнила и ничего не забыла. Кроме одного, но самого главного: Пашка в детском саду. Его нужно забрать, накормить, окружить заботой и теплом, как минимум. Выхода нет, как бы не хотелось ей остаться с Женей, с человеком, который причинил ей и ее ребенку столько вреда! Да в своем ли она уме, допуская выбор между маленьким сыном и любовником?… – Я не могу, – выдохнула Саша, нервно дернув ручку двери, но та не подалась. Тютрин заблокировал выход.

– Почему? – криво ухмельнулся он.

– Пашка! – машинально дергала ручку Саша.

– Пашка? Точно, блин! – хлопнул обеими руками Тютрин по рулю.

– Блин?! Это мой сын! – возмутилась Саша, забываясь.

– Это проблема? – ехидно спросил Тютрин.

– Как ты смеешь?…

– Смею, уж поверь, – он так глянул на девушку, что Саша втянула голову в плечи, ожидая удара, ища спасения в двери, к которой прижалась, как к последней надежде. Тютрин не хотел никого обижать. В его планы не входили подобные сцены. Ему вообще не нравилось, когда Саша его боялась. Он же так старался, признал свою вину, снял номер в крутой гостинице (Саша как-то намекала, что мечтает провести вечер вдвоем именно в хорошей гостинице), заказал ужин с креветками и вином, думал, получится романтично и красиво, как в фильмах. Единственная его вина в том, что не предупредил Сашу заранее, но тогда не получилось бы сюрприза. Про Пашку он не вспомнил. Но не со зла. Необъяснимое влечение к Саше доводило Тютрина до безумства и он забывал обо всем другом напрочь.

– Как ты мог забыть? – съежившаяся, нервно колотящаяся девушка смело выстрелила в Тютрина упреком. – Как ты мог забыть о моем сыне? Куда я без него? А он без меня? Он же маленький совсем.

– Прости, – склонил повинно голову Тютрин. – Всегда можно что-нибудь придумать, – неумело подбадривал. – Из любой, самой невозможной ситуации, есть выход.

– Например? – сверкнула глазами, полными слез и непритворной боли, Саша.

– Пускай Пашку заберет его папашка, – предложил Тютрин, – проведет время с сыном. Он же отец все-таки.

– Умнее ничего не мог придумать?

– Он же отец ему, – вкрадчиво повторил Тютрин.

– Угу. Такой же как ты своим.

– Тогда очкарика попроси, – проглотил обиду Тютрин не поморщившись. В принципе-то, она права. – Пашка с ним в корешах, не правда ли? – заговорщитски подмигнул.

– Не называй Костю очкариком, – попросила его Саша.

– Как скажешь, если он займется ребенком, – согласился Тютрин.

– Ты снял номер в гостинице? – резко соскочила с темы Саша, решив уточнить, не врет ли Тютрин. В ее голове с первых слов о гостинице закружил метеор всяческих мыслей о том, как быть с Пашкой. Идея с Костей, предложенная Тютриным, ей тоже нравилась. Она пришла самой первой к финишу марафона раздумий, но занять по праву заслуженный пьедестал победителя не могла по той простой причине, что являлась, по сути, аморальной. Уподобившись Тютрину, Саша снова предаст Костю. Угрызения совести ее не мучили по этому поводу. Она переживала больше о Пашке. С Костей оставить ребенка было надежней, чем с кем-либо другим. В данном случае, приоритет оставался за ребенком. В конце концов Костя благодарить ее должен за оказанное доверие. Не Сашина вина в том, что Тютрин осуществлял ее мечты. На его месте мог быть Костя, но не оказался. И это его вина и его проблема, с которой сам пускай и разбирается. Саша никому ничего не должна.

– Конечно! – не разочаровал Тютрин.

– В хорошей?

– В самой лучшей. В самом центре. «Кроун Плаза».

– Круто! – похвалила Саша.

– Но надо торопиться.

– Я поняла.

– Так мы едем?

– Едем.

– А с пацаном что?

– Я попрошу Костю.

– Уверена? – засомневался Тютрин.

Саша приосанилась, придвинулась к Тютрину поближе и, накрыв ладонью его защищенный джинсою пах, произнесла:

– Уверена.

– Да ты прям истекающая соком сука! – не удержался Тютрин.

– Что? – пальцы ее ладони медленно сжимали плотную ткань Тютриного паха. Саша приблизилась еще на дюйм, положив вторую руку на плечо Тютрина, вползая языком, как змея, в его ухо. – Повтори! – влажно прошептала.

– Истекающая. Соком. Сука, – не заставил тот себя упрашивать.

– Истекающая, – закрыв глаза, жарко зашептала Саша, – соком. Сука. – Открыв глаза, она чмокнула ухо Тютрина, отодвинулась от него и откинулась на спинку сиденья. – Расслабься пока, – многообещающе улыбнулась.

– Умеешь ты, – выдохнул Тютрин, потому что почти не дышал, замерев, будто загипнотизированный Сашиными действиями.

Девушка достала телефон, набрала Костю. Прижав палец к губам, дала понять Тютрину, что ей необходима тишина. Тот кивнул, что понял.

Костя ответил не сразу, но все же ответил. А куда он делся бы? Он же уверен, что у него с Сашей все замечательно. Значит, разубеждать его не нужно, а добавить ответственности на плечи. У него не будет выбора, справиться с просьбой любимой он будет обязан.

– Весь внимание, – отозвался Костя. По его напряженному голосу и частому дыханию Саша поняла, что она невовремя. Саша отчетливо расслышала, как Костю поторапливали. Тем лучше, она тоже не располагала временем на прелюдии.

– Костя, – сказала она, – мне нужна твоя помощь.

– Какая?

– Забери, пожалуйста, Пашку из сада. Боюсь, я не успею. В его внутреннем кармашке куртки найдешь запасной комплект ключей от квартиры. На всякий случай я подстраховываюсь, сам понимаешь. Вот этот случай и настал. Покорми его тем, что он захочет, и особо меня не жди, поешь сам. Скорее всего я буду поздно. Спасибо! Целую тебя! Пока.

Саша резко закончила разговор, чтобы Костя не успел ничего возразить или спросить. Теперь он точно никуда не денется и Пашка будет под присмотром. Она это сделала и гордилась собой, а разным угрызениям совести нет больше места в ее душе.

Саша небрежно бросила телефон в сумочку и с триумфальным видом скомандовала Тютрину:

– Поехали!

– Ну ты и шлюха! – восхищенно воскликнул тот.

– Надеюсь, это комплимент? – не растерялась девушка. Ей нравилось, когда ее называли похабными словами. Она испытывала от них эстетическое удовольствие.

Тютрин врубил «Лесоповал» и нажал педаль газа. Обогнув алмаз знаний, он выехал на проспект Независимости. Ловко лавируя в несущейся вперед-назад груде металла, Тютрин ощущал себя Богом. Саша его ощущений не резделяла, безотрывно глядя в окно, за которым проплывали Национальная киностудия, парк Челюскинцев, Ботанический сад, площадь Калинина с памятником ему же, академия искусств, академия наук, Дом печати, кинотеатр «Октябрь», технологический универ, ЦУМ, площадь Я. Коласа с памятником классику, площадь Победы, Купаловский парк, парк Горького, цирк, Дом офицеров, Дворец профсоюзов, Дворец Республики, Купаловский театр, ГУМ, Центральный книжный магазин, кинотеатр «Центральный». Возле Главпочтамта Тютрин свернул налево, проехал немного вперед и припарковался напротив «Кроун Плаза».

– Приехали, – сказал сам себе Тютрин, вышел из машины, открыл дверь Саше и протянул ей руку. Та с готовностью приняла помощь.

У входа в гостиницу, перед открытой швейцаром дверью Тютрин завязал Саше глаза черным шелковым шарфиком, выуденным из внутреннего кармана пальто. Саша была в восторге от затеи с шарфиком, ей показалось это очень романтичным, и она с нетерпением предвкушала дальнейшее развитие событий. Особенно ей понравилось то, что Тютрин не спрашивал, хочет ли она, чтобы он завязал ей глаза. Молча, как и подобает решительному мужчине, сделал так, как посчитал нужным. Костя бы спросил сначала, чего она хочет, прежде чем сподобиться на поступок. Единственный раз, когда он ничего у нее не спрашивал, произошел в первый Сашин приезд к нему на съемную квартиру в Малиновке. Тогда он подготовился и, ни секунды не раздумывая, раздел Сашу (она ему ни капельки не помогала) удивительно быстро, разделся сам и швырнул ее на заранее приготовленное ложе с видом покорителя Европы, как минимум. Он тоже завязывал ей глаза, не спрашивая, и все бы хорошо, если бы на ее вопрос ответил правильно. Она спросила, вернее, упрекнула в несколько игривой форме, что он относится к ней как к шлюхе; зная наверняка, что она раздвинет ножки, и постель разобрал заранее. Ему бы отшутиться или согласиться с Сашиным определением себя, но Костя очень серьезно воспринял ее слова и стал оправдываться, что Саше дико не понравилось. Вскоре она поняла, что Костины намерения в отношении нее и поведение сугубо серьезны, что, в общем-то, напрягало. Саша расчитывала беззаботно проводить с Костей время, не более того, обретя, как она ошибочно полагала, отдушину в его лице, чтобы хоть на короткое время забыть о ненавистном муже и серости будней. Ей хотелось легкости в отношениях, веселья, непринужденности, развлечений и ни о чем не думать самой. Костины чувства к ней накрыли Сашу, как плита Портоса. Она была замужем и не могла разорваться на три части, чтобы уделять время всем сразу: мужу, сыну, любвнику. Каждый из них тянул одеяло на себя. А она же хрупкая маленькая женщина. Потом еще и Тютрин объявился, превратив ее жизнь в сплошной вынос мозга. Решение пришло быстро. Саша не слепая и лучше знает, что ей нужно, поэтому, успокоившись и сосредоточившись на себе любимой, она в один момент избавилась от того, что ее тяготило, а именно от мужа и Кости. Первый благополучно отвалил к папе с мамой на Ангарскую, второго ей стало жалко, и она позволяла ему себя любить, пока не разочаровалась в нем окончательно, впрочем, как и в Тютрине, в пользу которого решила. Теперь они оба снова преследовали ее. Точнее, Саша запуталась.

…Яркий солнечный свет взорвал глаза ослепительным фейерверком, когда Тютрин снял повязку.

– Вау! – воскликнула Саша, оглядываясь кругом. Ей нравился номер.

Саше понравился бы любой в осуществлении идеи-фикс. Этот был безупречен.

Большая кровать. У изголовья по бокам резные тумбочки с телефоном и лампами под абажуром. Справа в нише – небольшой стеллажик, ближе к окну – что-то вроде комода, такого же резного, как и тумбочки. У окна стол и два шикарных кожаных кресла. Слева телевизор на полстены. На полу – казахстанские ковры.

Постель на кровати, Саша заметила сразу, из черного сатина, что очень бы понравилось Косте. Но его здесь не было. Он был с ее сыном.

Образ Пашки, вдруг возникший перед Сашиными глазами, едва все не испортил Тютрину. Он заткнул ее рот поцелуем, когда Саша попыталась стать хорошей девочкой, и она приняла этот кляп с благодарностью. Больше никаких угрызений совести не повторилось.

Примечателен тот факт, что лежа лицом в подушку (Тютрин всегда овладевал Сашей сзади), она, испытывая сладостные спазмочки, представляла себя с Костей, который, коленопреклоненный, целовал ее ножки, каждый пальчик на ее маленьких стройных ножках, и называл госпожой и по имени-отчеству. Да! Да! Да! Саша хотела повелевать Костей с такой же безумной силой, с какой подчинялась Тютрину. Говорить ему безнаказанно гадости, унижать, дразнить… Он же любит ее, значит, будет терпеть. А нет, так… Не велика потеря.

 

13

День медленно, точно червяк, вползал в вечер, который, словно маляр, закрашивал солнечные блики серой краской. Будто нехотя, зажигались уличные фонари и методом тыка окна домов. Воздух висел тяжелый и спертый, как перед дождем, видимо, в связи с отсутствием ветра, запропастившегося с самого утра.

Даже курить не хотелось так, как обычно. Костя стоял на балконе Сашиной квартиры и через не могу, делая большие интервалы, втягивал в себя сигаретный дым и с шумом выдыхал его, не испытывая никакого удовольствия от курения. Зачем он курил в таком случае? Ведь мог же не курить, раз не лезет. Ему нравился сам процесс: доставать из кармана пачку, открывать ее, выуживать двумя пальцами за фильтр очередную «убийцу-невесту», зажать ее между губ, пстрыкнуть зажигалкой и наблюдать, как она агонизирует при каждой затяжке, превращаясь в пепел, в который раз думая, что обманул смерть, вернее, дал ей щелбан по носу. Курение у Кости ассоциировалось с игрой со смертью. Сигареты являлись ее представительницами, и он их уничтожал, несмотря на убийственные раны, оставляемые ими.

Пашка, поглощенный Бэтменом, почти не обращал на Костю внимания. Жизнь и приключения героя игры занимали его больше, чем собственная либо жизнь его мамы. Он только два раза спросил о ней Костю, когда тот пришел за ним в сад: где мама и когда придет? Увидев Костю (дети играли на улице), Пашка радостной прытью бросился к нему, смешно перебирая ногами и расставив руки в стороны, чтобы обхватить Костю на весь замах при столкновении с ним.

Как всегда, погулять Пашка отказался, дома его ждал ноутбук, за который он и засел сразу по прибытию домой. Костя сварил пельмени, заварил чай. Они поужинали. Несколько раз Костя набирал номер Саши, но телефон ее оказывался выключенным. Больше он ей не звонил. Однако думать о том, где она могла бы быть, не переставал. Догадаться, что Саша с Тютриным, Косте бы ума не хватило. Да и кому бы пришла в голову подобная чушь? Скорее всего что-то по работе, а если нет, с подружками где-то, которых нет?… По крайней мере, Костя о них не знал. Он отлично помнил, как Саша умела красиво врать. Она врала своему мужу, будучи замужем, когда приезжала к Косте. Сочиняла целые пьесы и разыгрывала их одна в лицах, причем по телефону. Вот бы кому романы писать…

В тот вечер он отмечал день своего рождения. Саша не могла не приехать (это было второе ее посещение Костиного жилья), а муж названивал не переставая, пока она не показала ему театр одного актера, точнее, актрисы, чтобы благоверный успокоился, изображая в лицах и искажая голос уйму гостей, шум, визг, веселье, лопающиеся воздушные шарики, тосты, звон бокалов и т. д.

Саша оказалась единственной Костиной приглашенной гостьей. Она это знала, она это оценила и постаралась, чтобы он надолго запомнил этот день рождения и ее в день его рождения.

Следует заметить, что Саша приехала на такси, поскольку дорога на общественном транспорте от Серебрянки до Малиновки занимала очень много времени, которого и без того не хватало.

Костя встретил ее у подъезда, помог выйти из машины, и они поднялись в квартиру. Шел второй месяц зимы и снег, прилично намело сугробы, а ветер гулял по городу с гусарской удалью, поэтому Саша, на первый взгляд, оделась тепло. На ней были замшевые ботфорты на устойчивом каблуке, зимняя кожаная куртка с капюшоном, с ремнем на поясе и кружевными манжетами на рукавах, телесного цвета колготки. Но под курткой – легкое воздушное шелковое красное платье, больше похожее на комбинацию, при виде которого, точнее, увидев Сашу в этом платье, Костя застыл в восхищении. Саша, как мартышка, для пущего эффекта, еще и повертелась перед ним, добивая сногсшибательной красотой. Ее волосы, свободно лежавшие на плечах и струившиеся по спине, отливали золотом, глаза блестели и искрились от удовольствия произведенным эффектом на Костю, выразительно очерченный рот манил малиновыми губами, обещая рай, грудь, с просвечивающимися очертаниями сосков сквозь тонкую ткань, сводила с ума. Саша никогда не дарила дешевых бесполезных символических подарков, она считала подарком себя, самым лучшим подарком в любой день рождения любого мужчины.

Повесив куртку девушки на крючок в прихожей, Костя пригласил ее к столу, накрытому в комнате. Без особых изысков, он все же понравился Саше. Две откупоренные бутылки портвейна «777» возвышались в центре стола, словно король с королевой, а порезанная закуска в виде ветчины, балыка, колбасы трех сортов, крабового мяса и фруктов вкупе с тарелками салата «Оливье» и вареного картофеля представляли собой окружающих их придворных.

В квартире было тепло, даже жарко, поэтому Саша не пожалела, что так нарядилась, к тому же Костя просто пожирал ее глазами. Она знала его маленькую слабость, поэтому так оделась (вот и пригодилось купленное по случаю платье). Костя признался ей по большому секрету в первую их совместную ночь откровений, что его возбуждает шелк. Саша уже тогда вспомнила про платье и решила, когда наденет его. Ей нравилось нравиться Косте, удивлять, тем более в его день рождения.

Костя включил телевизор, нашел, переключая каналы, музыкальный канал, оставил его и разлил портвейн по одноразовым стаканчикам.

– За тебя! – подняла она свой.

Костя тоже поднял стаканчик. Они чокнулись, выпили, закусили. Потом Костя, будто пес, сорвавшийся с цепи, набросился на Сашу, повалил на пол и подмял под себя, беря ртом в плен ее шею. Она не сопротивлялась, она же подарок. Спустя несколько секунд Костя помог Саше подняться на ноги, а сам опустился перед ней на колени, лицом зарываясь в подол ее платья.

– Как все у тебя запущено, – произнесла Саша, простояв несколько минут без движения. Она погладила Костю по голове, потом больно дернула за волосы на себя, чтобы он смотрел на нее, а не душился тканью. – Может, хватит? – строго глянула сверху вниз. – Я все понимаю, у тебя день рождения и все такое, но… – впрочем, поймала себя на мысли, что ей приятно Костино коленопреклонение. Он был первый, кто стоял перед ней на коленях и поклонялся ей, как богине. Чувство превосходства переполняло Сашу, и с того дня она начала склоняться к тому мнению, что сильнее Кости в моральном плане, что она может подавить его, поработить даже, а ей слабый мужчина ни к чему.

– Извини, – поднялся Костя с колен. По Сашиным глазам он понял, что совершил нечто непоправимое, что-то утратил, но не пожалел о своем поступке, если его вообще можно назвать поступком.

Между тем Саше становилось скучно. Костя заметил это по ее ленивым ответам на его вопросы, по вялым поцелуям и по участившимся тостам. Раз за разом Саша выпивала налитое до дна, но веселье не приходило. Она предложила приниять вместе ванну. Продолжить пить вино в более интимном месте.

Они разделись, забрались в наполненную горячей водой ванну, сели друг напротив друга, выпили. Разговор не клеился. Костя никак себя не проявлял, будто впал в ступор, и ругал собственное бездействие в душе матерными словами. День рождения удался, мать его!

– Ну ты тормоз! – встала во весь рост Саша, возвышаясь над Костей, голая, мокрая, со стекающей вниз водой – Что с тобой стало? Ты не мой Костя! Тебя будто подменили! – сыпанула упреками, как песком в глаза, перелезла на плиточный пол, закрутилась в полотенце и выбежала из ванной.

Костя последовал за Сашей через несколько минут.

Она тщательно вытирала полотенцем свое тело, когда он подошел к ней сзади и обнял.

– Отвали от меня! – зарычала на него Саша.

Костя отступил к столу, налил портвейна, выпил.

– И мне налей! – приказала Саша.

Костя налил девушке и себе.

Он сам не понимал, что с ним. Не узнавал себя рядом с ней. Похоже, просто не мог поверить до сих пор, что Саша – его. Костя знал, что ему несказанно повезло с Сашей, что она наверняка любит его. Он ее обожал, даже обожествлял, чего, видимо, не стоило показывать и признаваться себе в первую очередь. Такие девушки, как Саша, по мнению Кости, чудом оказавшиеся выброшенными в обычную жизнь, словно с другой планеты, являлись недосигаемым идеалом для простых смертных, которые должны были молить Бога за то, что обладали их телами и душами. С кукольной внешностью и незаурядным умом Саша могла бы блистать на обложках глянцевых журналов, сводить с ума публику на подиумах мира и радовать глаз с экранов кинотеатров, а она работала каким-то библиотекарем в захудалом городе захудалого государства. Не исключено, что Костя лишь идеализировал образ Саши, созданный творческой работой мозга, и на самом деле ничем особенным она не выделялась, однако, вспоминая других женщин, до нее, с которыми всегда ладил легко и просто, не испытывая волнений сердца, убеждался в обратном. Саша была действительно необыкновенным существом, можно сказать, волшебным, из какого-то особого мира, наделяющего своих подопечных безупречной красотой. И переубедить Костю думать как-то иначе о ней вряд ли кто-нибудь сумел бы. Юлька пыталась, но все ее попытки открыть брату глаза на земное происхождение Саши разбивались, как зеркала от ударов кулаков превосходства мысли над зримым.

– Я обычная девушка, Костя, – будто прочитав в его сердце, произнесла Саша, выпив половину содержимого стаканчика, протянутого ей Костей. – Мне нужно внимание, твое внимание. Мне нужно, чтобы ты трогал меня и говорил, как тебе нравится то, что ты трогаешь, а не поедание меня глазами. Я не картина и не произведение искусства. Я из плоти и крови, я живая. Я хочу любви, хочу секса, хочу, чтобы ты трахал меня, не жалея, понимаешь? Мне не нужно твое созерцание меня. Ты свой собственный день рождения умудрился испортить на раз, несмотря на подарок тебе в моем облике. Бери и пользуйся… Я не так представляла себе этот вечер. Ты, как всегда, все изгадил.

– Значит, – выпил свою порцию Костю и аккуратно поставил стаканчик на стол, – ты хочешь, чтобы мы как животные…

– Да, хочу, – перебила его Саша, – хочу, как животные, потому что мы и есть животные…

– Это не ты, – вырвалось у Кости, – не ты говоришь.

– А кто? Кого ты еще видишь рядом? Я человек, Костя, женщина, в конце концов! Будь мужиком и трахни уже меня как мужик, а сентиментальные сопли и романтические бредни оставь для пятнадцатилетних лохушек, которые, впрочем, знают не меньше моего, чего хотят! Или я уйду прямо сейчас.

Костя нервно кусал губы. Разве он не хотел ее? Хотел, но не так. Не так приземленно. Костя мечтал создать для Саши сказку и посадить ее на трон королевой, чтобы вместе править державой их любви и обоюдных чувств. Глядя прямо в глаза девушки, в которых тускнел тот блеск, с которым она пришла к нему, Костя понял, что необходимо подчинитьтся обстоятельствам, иначе можно потерять все. Он сделал громче звук в телевизоре, резко схватил Сашу за руку. Полотенце, которым было прикрыто ее тело, распахнулось и скользнуло под ноги. С бесстыдством Евы Саша выпятила грудь и расставила ноги на ширине плеч, взмахнула головой, откидывая назад волосы.

Костя привлек ее к себе. Она уткнулась носом ему в кадык. В следующий миг Костя резко приподнял девушку за ягодицы, усадил ее на себя, как в седло. Саша обвила его ногами и руками, превратив их тела в клубок змей, и они закружились в диком танце страсти. То и дело натыкаясь на шкаф, стол или дверь, они взрывались разрывными снарядами безудержных криков и несдерживаемых спазмов, пока, обессиленные, не рухнули на диван. Костя откинулся спиной на спинку дивана, Саша застыла, словно приклеенная к его телу, часто и с хрипами дыша, не открывая глаз, положив голову на плечо Кости.

Щелкнул дверной звонок. Входная дверь открылась, и вошла Юлька. Саша открыла глаза, напоровшись, как на шпагу, на пристальный взгляд Костиной сестры. Они долго оценивающе разглядывали друг друга. Саша с некоторым высокомерием. Они обе не понравились одна другой и не скрывали этого.

Саше пришлось уйти, но не потому, что пришла Юлька. Было действительно поздно. Юлька появилась вовремя, как и договаривалась с братом. Пока Саша одевалась, она сидела на кухне. Костя проводил гостью, вызвав такси.

– Не звони мне, – сказала ему Саша, садясь в машину, – я сама тебя наберу. Еще раз с днем рождения!

А Юлька посоветовала Косте держаться подальше от Саши, во всяком случае, не относиться слишком серьезно к тому, что между ними происходит.

– Она сука, Костя, – пояснила, – похотливая, расчетливая. По большому счету, ты ей не нужен.

– А что ей нужно? – не согласился Костя. – У меня ничего нет.

– Потом поймешь, – неопределенно ответила Юлька.

– Она тебе не понравилась? – догадался Костя.

– Думаю, это взаимно. Поверь, Костя, мне все равно, кого ты любишь и с кем спишь, – поспешила заверить сестренка, – но она не тот человек, за которого себя выдает именно тебе.

– Я люблю ее.

– К сожалению, Костя, – грустно сказала Юлька и добавила: – Любовь зла.

Почему она так сказала?… Что увидела в Саше?…

 

14

– Я увидела то, – ответила Юлька Косте по телефону, – чего ты никогда не увидишь, – и замолчала.

Она не хотела расстраивать брата. Ему и так не позавидуешь. Он позвонил ей, чтобы сообщить, что снова останется у Саши, которая где-то задерживается после работы. Костя уже уложил Пашку спать, почитав ему на ночь сказку, а потом они обсуждали модели автоматического оружия. Пашка так увлекся автоматами и пистолетами, что в свои шесть лет разбирался в них больше, чем Костя в тридцать пять. Вышло так, что не Костя рассказывал мальчику о пистолетах Макарова, ТТ, Стечкина, револьвере, браунинге, вальтере, маузере, а Пашка просвещал взрослого мужчину о достоинствах и недостатках каждого из них. Косте оставалось лишь похвалить ребенка за познавательную информацию и пожелать спокойной ночи. Он посмотрел на часы в телефоне: начало одиннадцатого.

Юлька ничего не стала говорить Косте, пускай спокойно дожидается Сашу. К тому же она могла обознаться, в чем поначалу была уверена, но услышав от брата, что Саша до сих пор не вернулась домой, засомневалась. Юлька видела Сашу с другим мужчиной. Они вышли из машины, задержались у входа в «Кроун Плазу» и скрылись за дверями, причем мужчина завязал перед этим Саше глаза. Она сплавила ребенка Косте, не оставив выбора ни ему, ни сыну, умно придумав оставить их вместе, будучи уверена в ответственности и порядочности первого, чтобы спокойно предаваться чему– или кому-либо. Вряд ли Саша могла заметить Юльку, да и сама она до последнего надеялась, что обозналась. Однако, видимо, нет. Жалко Костю. Он по-настоящему любил, да любовь его оказалась недостаточной силой, если предмет обожания, словно червивое яблоко, выскальзывал из рук.

Юлька бы не обратила внимания на Сашу, но уж больно крикливой красотой, бросающейся в глаза, как яркая обертка, обладала девушка. Такую раз увидишь, запомнишь навсегда, независимо от желания. С первого взгляда, брошенного на нее в Малиновке, Юлька поняла, что Саша не любила Костю. Возможно, ей было приятно проводить время с ним, возможно, он удовлетворял ее потребности в сексе, возможно, она использовала Костю в целях какого-то плана, теперь ясно какого. А возможно, что Юлька ошибалась на счет нее. Однако знала точно, что Саша не любовь испытывала к Косте, а нечто иное.

Какой все-таки выпал неслучайный случай, если верить кому-то из великих, провозгласивших, что случайностей не бывает, приведший в одно и то же время и в одно и то же место Сашу и Юльку. Хорошо, что не столкнул лбами, а стоило бы. Как бы повела себя Саша, оказавшись лицом к лицу Юльки? Впрочем, вопрос риторический. В тот момент Юлька подумала, что обозналась. Она сидела на скамейке в сквере напротив гостиницы, ожидая Людочку. Ту вдруг осенило, не теряя времени, устроиться все-таки горничной в «Кроун Плаза». Какими мотивами она руководствовалась, не распространялась, предложила лишь и Юльке за компанию попытать счастья. Она закрыла киоск посреди рабочего дня, уговорив все же Юльку поехать с ней, но в гостиницу Юлька категорически входить отказалась, сказала, что подождет подружку на улице.

Юльку не удивило поведение Людочки. Вполне в ее стиле. Вот только маму подставила. Может получить выговор, если не что-нибудь похуже. Хотя у той, возможно, наладится личная жизнь и неприятности на работе она воспримет адекватно.

Довольно долго Людочка не выходила. Юлька успела заскучать. Мимо туда-сюда сновали прохожие, в основном студенты. Кто с пивом, кто с мороженым, кто с сигаретой, кто в обнимку. Уже началась зачетная сессия у очников, скоро начнется учеба у заочников, то есть у Юльки с Людочкой. Если, конечно, Юлька доживет. Она непроизвольно всхлипнула, вспомнив о диагнозе. А солнышко сверху так приятно щекотало кожу. Неужели его больше не будет и она никогда не ощутит солнечных нежных прикосновений к своему лицу, погребенная и засыпанная землей, изъеденная червями?… Юлька живо представила картину того, как ее пожирали черви, высасывали глаза, обгладывали нос, копошились во рту. Ее чуть не стошнило. Она вскочила со скамейки, судорожно стряхивая с себя воображаемых гадких насекомых. Брезгливо поморщившись, Юлька застыла на месте, заметив на себе пристальные взгляды прохожих и отдыхающих на соседних скамейках. Она невинно улыбнулась, сделав круг вокруг себя, пожала плечами и снова села на скамейку, будто ни в чем не бывало.

«Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша», – прошептала Юлька самой себе.

Прямо напротив нее появилась парочка. Парень с девушкой сели на скамейку и не таясь принялись целоваться. Юлька тоже хотела, чтобы ее целовали. Она не хотела умирать, хотела любить и быть любимой. За что ей подобная несправедливость? Кому она сделала плохо?…

Невольные слезы побежали по щекам, как муравьи, нагло забираясь в рот и солоня губы. Юльке стало себя жаль, и слезы она не вытирала. Даже если бы и захотела, прекратить их неистовый бег ей бы не удалось. Нужно было выплакаться, чтобы полегчало, чтобы появились силы жить дальше столько, сколько осталось. И никто не подошел, не поинтересовался участливо, почему плачет одинокая девушка на одинокой скамейке (Юльку, как ни странно, не потеснили, хотя желающих, она видела, имелось предостаточно). Может быть, на ее лице уже возникла печать смерти, которая бросалась в глаза?… И Людочка долго не возвращалась. Может быть, стоило пойти с ней? Все не так одиноко. Юлька находилась среди людей, но этим людям до нее не было никакого дела. Человек человеку волк по нынешним временам, а не человеку нужен человек, как раньше.

Рука сама по себе потянулась за телефоном. Юлька думала набрать Людочку, но передумала, натолкнувшись взглядом на номер Руслана. Она могла невовремя напомнить о себе подружке, а Руслану захотелось позвонить, потому что он все-таки был ее Русланом, пускай и не таким, как мечталось. Юлька готова была забыть Алину и простить ее ему, только бы он ответил, поговорил с ней, успокоил…

– У аппарата, – через семь гудков прозвучал его голос в телефоне.

– Здравствуй, Руслан! – стараясь сдерживать слезы и всхлипы (неудачная затея), проговорила Юлька.

– Привет, пропажа! – жизнерадостно воскликнул Руслан. – Куда пропала?

– Да я… тут…

– Ты что, плачешь? Обидел кто-то?

– Да нет… – хотя нужно было сказать, что он.

– Где ты?

– На улице, в сквере напротив стадиона «Динамо».

– И что ты там делаешь?

– Сама не знаю. Ноги привели.

– Для того, чтобы поплакать?

– Надо полагать. Ты мог бы приехать за мной?

Пауза.

– Мог бы?

– Прости, Юль, я на работе. Давай завтра вечером приезжай ко мне, поговорим о том, что у тебя стряслось. Сегодня, честно, не могу.

– Я поняла.

– Русланчик, ну ты скоро? Твоя киска замерзает без ласки…

– Твою мать! Дура я тупая! Чтобы еще раз связалась с тобой!.. Да лучше сдохнуть в самом деле!..

– Юль, ты не так все поняла…

– Да пошел ты!..

В глазах вдруг потемнело, словно выключили свет.

Юлька не помнила, но потом ей рассказали, как она рухнула со скамейки на землю и распласталась, раскинув руки. Сначала никто ничего не понял. Потом к ней бросилась парочка, что целовалась напротив. Девушка училась в мединституте. Она проверила пульс, потрогала Юлькин лоб, тормошнула слегка. Начали сбегаться остальные обитатели скамеек, образовав полукруг вокруг нее. «Скорую» вызвать не успели, хоть ее первым делом нужно было вызывать. Людочка отговорила. Она появилась в последний момент и тут же взялась руководить процессом по приведению подруги в чувство. Первым делом попросила парней поднять Юльку с земли и положить ее на скамейку, головой на Людочкины колени. К тому времени Людочка устойчиво расположилась на скамейке. Потом поинтересовалась, есть ли у кого нашатырь. Ко всеобщему удивлению, нашатырь оказался у парня студентки мединститута. Даже ватка нашлась, которую Людочка смочила раствором и несколько раз поднесла к Юлькиному носу. Та жутко поморщилась и чихнула, потом открыла глаза, взволнованно захлопав ресницами из-за нависших над нею, как гроздья винограда, пытливых лиц. Встретившись взглядом с Людочкой, Юлька кое-как успокоилась, даже улыбнулась ей как смогла. Лица над ней тоже заулыбались, довольные хеппи-эндом.

Людочка поблагодарила собравшихся за помощь и сочувствие, и те потихоньку разошлись по своим делам и скамейкам, то и дело оглядываясь все же на потерпевшую.

Юлька облегченно вздохнула, и слезы снова хлынули потоком из ее глаз. Людочка, как маленькую, успокаивала подружку ласковыми словами и прикосновением рук к ее голове, щекам и лбу. Юльке было стыдно за свою слабость, но винить ее за это не стоило. По-хорошему, на месте Людочки должен был находиться Костя, но у Кости у самого столько накопилось всего, что лучше было его не трогать. Руслан – мразь, а Людочка – единственное светлое создание и олицетворение настоящей женской дружбы, как оказалось, крепче хваленой мужской, размусоленной в лучших книгах и фильмах.

– Все, – приподнялась Юлька и села на скамейке, – все, спасибо, – поблагодарила Людочку.

– Ты в порядке? – спросила та.

– Да, наверное, – неуверенно ответила Юлька.

– Держи, – протянула ей Людочка платочек.

Юлька вытерла глаза и лицо.

– Взяли тебя? – поинтересовалась.

– Да, – кивнула Людочка, – завтра на работу.

– Поздравляю.

– Предлагаю это дело отметить, чтобы работалось. К тому же одну я тебя не оставлю в таком состоянии.

– В каком?

– В плаксивом. Еще сиганешь из окна от неразделенной любви…

– Людочка!.. – возмущенно протянула Юлька. – Я не такая! – строго добавила.

– Мы все не такие, – ввернула Людочка, доставая телефон. – Вызову такси, – сказала и набрала 7788.

Через восемь минут за ними приехала серебристая «Ауди», спустя какое-то время высадившая девушек на Есенина, у самого подъезда. По дороге Людочка заскочила в магазин за вином.

Они расположились на кухне, порезали помидоры и колбасу на дольки, бананы и апельсин, а также распечатали большую плитку шоколада «Аленка». Людочка открыла пакет «Монастырской избы», красного, полусладкого.

Выпили молча, закусили. Юлька угостилась шоколадкой, Людочка съела ломтик колбасы и кусочек банана, снова налила вина. И снова выпили молча.

Юлька опять разревелась. Сначала потекли слезы. Она пыталась часто-часто моргать, чтобы остановить их, потом вытирала тыльной стороной ладони глаза, а потом заплакала навзрыд.

– Да ладно, забей ты на этого своего! – прикрикнула на нее Людочка. – Один бросил, другой поднимет, такова жизнь, детка! Еще убиваться из-за какого-то мудака!

– Людочка, ты себя слышишь? – сквозь слезы спросила Юлька. – Это ты мне говоришь?

– Обеим, – пожала плечами Людочка. – В каком-то сериале видела, как одна подруга утешала другую.

– В сериале? – у Юльки начиналась истерика. Она то рыдала, то смеялась. – Жизнь – не сериал, – выдала.

– А то я не знаю, – согласилась Людочка, разливая вино в очередной раз.

– А у меня рак, – на удивление спокойно произнесла Юлька, подняв стаканчик. Выпив, продолжила: – И, значит, я умру.

– Волосы уже лезут? – уточнила Людочка.

– Дура, что ли? Волосы выпадают после химиотерапии, – просветила подружку Юлька.

– Серьезно? – задумчиво протянула Людочка. – Тогда не парься, – посоветовала. – По крайней мере, пока волосы не выпали, – добавила через секунду.

– Людочка, – расквасилось Юлькино лицо плачем, – я жить хочу! Я еще маленькая…

– Так живи. Кто тебе мешает? С чего ты вообще взяла, что у тебя рак?

– Сегодня сказали. В поликлинике.

– Что, прям так и сказали?

– Не так.

– А как?

– Либо рак, либо тубик, выбирай, мол, сама, что больше нравится.

– Значит, они сами не уверены?

– Значит.

– Ну вот, а ты боялась! У тебя все еще неопределенно, а ты уже хоронишь себя.

– Правда, и что это я разнюнилась? – упрекнула себя Юлька, прислушавшись к Людочкиным словам, которая, как никогда, оказалась права, если разобраться.

– Вот, – поддержала Людочка. – А я думала, ты из-за мужика впала в кому.

– Из-за него тоже. Представляешь… ай, не стоит вспоминать, лучше похоронить.

– Поддерживаю.

Девушки выпили.

Людочка осталась у Юльки ночевать. Они разложили Костин диван и улеглись, включив телевизор. Шел какой-то сериал из разряда блатных и нищих, но подружки не стали переключать каналы, чтобы найти что-нибудь получше. Им было все равно, что смотреть, особенно Юльке. Она уткнулась в Людочкину шею и принялась ее целовать. Людочке, конечно, было приятно, и она понимала Юлькино состояние, но не хотела ничего такого. Она давно уже, как расположилась на диване, не сводила глаз с джинсовой мужской рубашки, висевшей на спинке стула у компьютерного стола. Со стопроцентной вероятностью Людочка могла утверждать, что рубашка принадлежала Косте. Поэтому девушка хотела эту рубашку. Не просто примерить и поносить, пока позволяли обстоятельства, а забрать насовсем и спать в ней дома вместо ночнушки. Юлька прижималась к Людочке всем телом, расстегивала лифчик и проникала в рот языком, требуя к себе внимания, однако своими действиями только раздражала. Людочке становилось противно, она хотела Костю, а не его сестру, и в какой-то момент грубо оттолкнула Юльку. Та с тихим стоном скатилась на пол и затихла. Людочка испугалась и бросилась к подруге. Но с той ничего плохого не случилась. Юлька спала. Людочка затянула ее на диван, уложила на подушку и укрыла одеялом. Потом подошла к стулу, сбросила с себя все лишнее и облачилась в рубашку Кости. Она сползла по ней до колен, рукава болтались, как у Пьеро. Но никогда еще Людочка не испытывала подобного блаженства от одежды на себе, как от мужской рубашки человека, с которым даже не была знакома, но любила его безумно. Во всяком случае в этом она себя убедила.

Получив желаемое, Людочка подумала, что достойна большего, хотя бы фотки какой-нибудь Костиной, но не цифровой, а обычной, бумажной, чтобы ее можно было хранить в кармане и любоваться ею в любое время. Девушка приняла позу следопыта и отправилась на поиски сокровища. Она перерыла все шкафы и шкафчики, шуфлядки и полки (странно, но больше ни одна вещь из Костиной одежды ей не приглянулась, возможно, рубашка, надетая на ней, обуздала оккупацию собственности) и, в конце концов, обнаружила искомое. Фотоальбом, содержащий застывшие моменты Костиной жизни от самого рождения до сегодняшнего дня. Людочка внимательно и с большим интересом просмотрела его целиком, поулыбалась, умилилась даже, выбрала одну, где Костя, на ее взгляд, получился особенно удачно, аккуратно извлекла из альбома, поцеловала и спрятала в нагрудный карман рубашки. А завтра она напишет ему.

С этой мыслью Людочка юркнула под одеяло к Юльке, обняла ее, чмокнула в щечку. Юлька что-то пролепетала сквозь сон.

 

15

Ночной мрак тишины спящего двора нарушил шуршащий звук колес по асфальту и тут же, не дав ему опомниться, ослепили, будто застрелили, фары машины Тютрина, подъехавшей к Сашиному подъезду.

– Повторим? – спросил Тютрин Сашу, имея в виду сегодняшнее приключение.

– Я подумаю, – жеманно ответила Саша, открывая дверцу машины.

– Справишься? – намекнул Тютрин на неминуемый разговор Саши с Костей.

– Обижаешь, – одарила его презрительной усмешкой девушка. – Удовлетворенная женщина невозмутима и непобедима, – изрекла, прощаясь. Она поднялась на крыльцо подъезда, обернулась, помахала рукой Тютрину. Тот мигнул фарами машины, пятясь для разворота.

Саша приставила таблетку к подъездному замку, скрылась за дверью. Лифт, словно ожидая ее, раскрыл объятия, не успела она нажать кнопку вызова. Глядя на себя в зеркало, пока лифт поднимался на шестой этаж, Саша улыбалась отражению, гримасничая, как нашкодивший ребенок.

Она не знала, что скажет Косте, надеясь на интуицию. Будет действовать по обстоятельствам. В конце концов она свободная женщина, а с Кости не убудет побыть с ее ребенком, к тому же Пашка считал его своим другом. Друзья должны помогать друг другу в беде.

Провернув два раза ключ в замке, Саша открыла дверь и вошла в прихожую. Сквозь прикрытую дверь в зал сочился электрический свет. Она сняла обувь и плащ, решительно толкнула дверь в зал и оказалась в центре света. Костя, скрестив руки на груди, стоял к ней спиной возле балкона.

– Привет! – сказала Саша.

– Привет, – не оборачиваясь, ответил Костя.

– Как Пашка? Все хорошо?

– Хорошо. Спит.

– Я тоже лягу. Устала. А ты… ты можешь идти, если хочешь.

Костя резко обернулся. Его лицо исказила гримаса боли и отчаяния. Он не понимал, как так можно вести себя, как вела себя Саша. Догадывался, с кем могла быть Саша, используя его в качестве няньки, и сломал весь свой мозг, размышляя, зачем она так с ним поступила.

Кроме жалости, Саша ничего не почувствовала. Но не ей было его жалко, а он выглядел жалким с этим его грустным щенячьим взглядом.

– И это все… что ты можешь мне сказать? – выдавил из себя по капле, как кровь из пальца, Костя.

– А что еще? – пожала плечами Саша. Она действительно устала и хотела спать, а Костя ее раздражал и нервировал. Шел бы он уже быстрее.

– Где ты была? – подошел Костя на опасно близкое расстояние к девушке. Его трясло от сдерживаемого бешенства, которое, Саша знала наверняка, он подавит в себе из ненужного благородства.

– Не твое дело, – дерзко ответила она и в ту же секунду отлетела к тахте от размашистой оплеухи. Не удержавшись на ногах, растянулась на полу, прижав ладонь к горящей щеке.

Саша не ожидала подобного поворота. Поступок Кости удивил ее и напугал, но ненадолго, в чем Костя сам был виноват. Ему бы высказать все, что он о ней думал, и приложить еще пару раз, научая уму-разуму, а потом уйти, хлопнув дверью. Саша бы бросилась за ним, как собака, умоляя остаться, валяясь в ногах… Но Костя испугался того, что сделал, больше, чем она. Он поспешил на помощь, шепча извинения, поднял ее за руки, целуя в огнедышащую щеку. Слабак.

Она ударила его коленом между ног. Костя с глухим стоном рухнул к ее ногам. Саша схватила Костю за волосы, задрала вверх его голову, чтобы он смотрел на нее, слегка склонилась над ним и зашипела, точно кобра, брызгая слюной:

– Запомни раз и навсегда: ты здесь никто, чтобы задавать вопросы и размахивать кулаками, как Тютрин. Это моя квартира, я здесь живу. Ты – на моей территории, поэтому будешь делать то, что я скажу или пошел вон! Что ты вообще о себе возомнил? Ты кто такой? Обычный вонючий грузчик, иначе, дебелоид-деградант, не сумевший ничего достигнуть в жизни, которую просрал, несмотря на талант, якобы имевшийся, в чем я сильно сомневаюсь. Кому ты нужен, кроме меня? Впрочем, и мне не особо. Так что благодари Бога, что тебе оказана честь просто быть с нами или вали отсюда и сдохни один! Повторяю для особо одаренных: хочешь быть со мной – подчиняйся правилам, установленными мной. Я никого не держу! Если остаешься, отныне будешь называть меня по имени-отчеству и исключительно на «вы». По моей квартире перемещаться, если я вообще когда-нибудь разрешу тебе появиться здесь, только на коленях. Про секс со мной и не мечтай, пока не заслужишь…

– Ты – больная? – вырвалось из горла Кости, по щекам поползли слезы.

– Поплачь, – отпустила его Саша, – раз ты баба. Я больше мужик, чем ты!

Она села в кресло с ногами, наблюдая за Костей. Ей было интересно, что он сделает, как поступит после ее слов. Кем он там был в прошлой жизни? Актером-режиссером? Настал, можно сказать, его звездный час. Саша предложила ему, безвозмездно причем, предлагаемые обстоятельства. Пускай выкручивается как может, создавая какой-нибудь образ, если получится, а она, словно зритель в театре, посмотрит его моноспектакль.

Костя встал с колен, прислонился к стене возле телевизора.

– Зачем ты так? – прошептал.

– Как? – сделала вид, что не поняла вопроса, Саша.

– Я же люблю тебя.

– Слова.

Он замолчал, не зная, что возразить на ее последнюю реплику. Да и стоило ли, если девушка так отреагировала на его признание?

– Слушай, – надоела Саше пауза в никчемном разговоре, как и, собственно, Костя, который с невообразимой скоростью терял в ее глазах все те бонусы, что она ему предоставила, – ты меня утомляешь и наводишь тоску. Я устала и хочу спать. Уже поздно, а завтра рано вставать.

– Мне тоже, – возразил Костя.

– Что? – презрительно прищурилась Саша. – Не сравнивай меня с собой. Мы в разных весовых категориях. Ты можешь вообще не спать, мне плевать.

– Тютрин – твой потолок, – решился тогда сказать Костя. Его душила петля обиды и несправедливости. Вспомнились Юлькины неоднократные предупреждения в адрес Саши.

– Ну-ну, интересно, – подалась та вперед, – вещай, я внимательно слушаю.

– Ты не ценишь хорошего отношения к себе и не помнишь…

– Не строй из себя жертву, – перебила Саша, – передо мной. Самому не противно? Кем ты себя возомнил? Принцем? Ты мизинца Тютрина не стоишь!

– Зачем тогда?…

– Погорячилась. Испугалась. Ты сам все испортил. Вини во всем себя и ищи причину только в себе, а не малюй из меня монстра. Да как у тебя язык вообще повернулся!.. Я – женщина, существо слабое априори, оказалась сильнее тебя. Ты мне омерзителен, Костя. Я ничего не хочу больше о тебе знать. Не хочу видеть тебя и слышать, если ты такой тупой и жалкий. Не задерживай меня, а лучше уходи.

– Нет, – отрицательно мотнул головой Костя. Он медленно, с сосредоточенным на Саше взгляде, двинулся к ней.

– Я закричу, сделаешь еще шаг, – предупредила она. – Проснется Пашка, проснутся соседи. Ты делаешь только хуже своим упрямством, которое, как известно, достоинство ослов. Не уйдешь по-хорошему, я вызову милицию!

– Зачем ты так?

– Ты повторяешься. Пошел вон!

Саша встала с кресла, прошла в прихожую.

– Я даже тебя провожу и открою дверь, – обернулась.

Костя обреченно последовал за ней, обулся, накинул куртку. Саша открыла дверь нараспашку, выпроваживая его. Он прошел в тамбур, не попрощавшись, не оглянувшись. Когда дверь за ним закрылась, бросился на нее, как на амбразуру. Ключ два раза провернулся в замке. Костя сполз по двери на пол, закрыл лицо руками. Неужели у него совсем не осталось гордости? Зачем он так унижался? Не Саша больна, а болен он. Лез туда, откуда гнали, и чем больше гнали, тем сильнее лез. Юлька в самом начале говорила, что Костины отношения с Сашей обречены. Он не верил, считал, что она так со зла, хотя с чего ей было злиться? Возможно, женщины друг друга распознают с первого взгляда, сразу определяя, кто на что способна. Мужчины же слепы, не видят дальше собственного носа. Переспали один раз, и делай с ними, что хочешь, только и успевай наматывать узлы желаний за сомнительные радости.

Костя заставил себя подняться и выйти к лифту, то и дело оглядываясь на запертую дверь, возле которой только что сидел, как будто та могла открыться. Надежда умирала последней. Пришел лифт, как старый закадычный друг, вот-вот ободряюще похлопает по плечу, держись, мол, брат, не раскисай, свет клином не сошелся на одной суке, вон сколько их по всему миру разбросано. Только Косте не нужны были другие. Действительно, болен.

Выйдя из подъезда, Костя закурил. Осветил акулью пасть ночи, пытавшуюся его проглотить. Горестно вздохнул, спускаясь на тротуар. Занятый мыслями о Саше, жалея себя, Костя не услышал подкравшейся беды в лице Тютрина. Он возник из ниоткуда, оскалился в желтозубой улыбке и нанес Косте пару серьезных ударов по корпусу. Сигарета выпала, продолжая тлеть на затягивающемся ее жизнью асфальте. От полученных ударов Костю согнуло пополам. Он хватал воздух широко открытым ртом, потому что дышать стало нечем. Потом его подкосило, как серпом. Тютрин сбил Костю с ног и слегка попинал. Он не испытывал удовольствия от наносимых ударов, поскольку Костя даже не попытался от них прикрыться, будто ему было все равно.

Тютрин сел на корточки рядом с Костиной головой.

– В курсе, за что? – спросил.

Костя глазами ответил, что понимает.

– Но я не мразь, как ты, наверное, считаешь, – продолжал Тютрин, – и отвезу тебя домой. Где ты живешь? Да не мямли ты. По зубам я не бил.

Костя назвал адрес. Тютрин помог подняться ему и дойти до машины. Он не уехал, чтобы насладиться безоговорочной победой, поджидая Костю, уверенный, что ждать придеться недолго, и, как победитель, проявил великодушие, что случалось с ним редко.

Костя откинулся на спинку сиденья, горько улыбнулся.

Тютрин заметил его улыбку, выруливая на проспект.

– Поговорим? – предложил он.

– О чем? – нехотя ответил Костя.

– О ком, – поправил его Тютрин.

– Оно тебе надо? Ты же победил.

– Сомневаюсь, что ты просто так откажешься.

– Не сомневайся.

– Слабо стало?

– На слабо меня не лови. Я не живу по понятиям.

– Так просто отступишься?

– Ты же этого хотел?

– Ну да. Но, сдается мне, темнишь ты что-то, – предположил Тютрин. – Ты же любишь ее!

– Видимо, не ее, – задумчиво произнес Костя, – а свою любовь к ней.

– Я ж говорю, что темнишь, – подловил Тютрин.

– А ты любишь? – в свою очередь, поинтересовался Костя у него.

– Больше жизни! – последовал ответ.

– Незаметно, – усмехнулся Костя.

– Что смешного? – не понравилась Тютрину реакция Кости на его слова. – Это у тебя сложные схемы взаимоотношений, поэтому и проблемы с Сашей. У меня все просто. Я – мужчина, я решаю. Избавляю ее таким образом от мыслей. Она не должна думать и размышлять, а следовать за мной обязана, чувствовать силу и защиту…

– То-то ты, я смотрю, защищаещь ее, – перебил Костя, – кулаками и разбоем.

– Ну твой вариант вообще отстой, – хохотнул Тютрин, – превозносил небось ее до небес, относился, как к королеве, вот она и посчитала тебя недостойным ее величия. Бабу нужно держать в узде и страхе, тогда она как шелковая. На собственном опыте убедился. Тоже поначалу, как ты, обожествлял, не Сашу, тварь одну из прошлой жизни. В благодарность она отправила меня на курорт в ИТК-15, а сама свалила куда-то в Европу.

– Не повезло, – посочувствовал Костя.

– Наоборот, – возразил Тютрин, – мозги на место встали. Бабам нельзя верить, тем более доверять. Рано или поздно они обязательно предадут тебя, как бы ты к ним не относился. Нас они вообще за людей не считают, мы слишком примитивны, видишь ли, для них. Не умеем угадывать их желаний по первому взгляду, не спешим, впрочем, ты ощутил это на себе. Сначала же интересно Саше было с тобой? Что изменилось? Не я причина, поверь. На моем месте мог оказаться абсолютно любой. А я тебе скажу. Бабы не ценят нашего внимания к ним, им буквально плевать на то, что мы устаем, к примеру, на работе. Они же тоже работают. Это я про твой случай. Ты устал. Саша не хотела видеть тебя уставшим. Ей подавай приключения, развлечения, удивления… Я тебя понимаю, с одной стороны, но с другой, хоть убей, понять не могу. Она вытирает о тебя ноги, а ты по-прежнему, как идиот, заглядываешь ей в рот. Да послал бы куда подальше, она сама бы прибежала. Без обид.

– Я – не ты, – сказал Костя печально.

– Вот именно, – заметил Тютрин. – А жаль, – добавил, усмехнувшись.

За разговором дорога показалась быстрой. Тютрин проехал здание 25-й поликлиники по правую сторону и рынок «Максимус» по левую, когда Костя глянул в окно. Через две минуты машина остановилась у подъезда девятиэтажки, в которой жил Костя.

– Надеюсь, мы больше не увидимся, – сказал ему на прощание Тютрин и добавил: – Ты же сам сказал, чтобы я не сомневался.

– Я соврал, – вылезая из машины, буркнул Костя.

– Смотри, в следующий раз я не буду таким добрым, – предупредил Тютрин.

– Я буду готов, – произнес Костя.

– Странный ты… Приятно после меня пользоваться объедками?

– А тебе… после меня?

– Я все же был задолго до тебя.

– Тут можно и поспорить. Спасибо, что подвез, – закончил разговор Костя и, не оборачиваясь, зашагал к подъезду.

– И тебе не хворать, – пульнул в спину Тютрин. Он перегнулся через сиденье, чтобы закрыть дверь, которую Костя не закрыл, нажал педаль газа и задним ходом, иначе никак из-за узкого пространства, выехал на проезжую часть.

Костя сел на скамейку, закурил. Ночь обняла его из-за спины путаной, проверяя на чувства. Он ощущал ее руки на своей шее и щеках буквально. Выбросив окурок, стряхнул их, как перхоть, брезгливо скривившись, и забежал в подъезд.

Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Юльку, Костя осторожно вошел в квартиру. Дверь в комнату, где спала сестра, была закрыта, что давало возможность включить в прихожей приглушенный свет и спокойно раздеться. Костя снял куртку и повесил ее на крючок у стенного шкафа, снятую обувь поставил справа от входной двери, заменив на сланцы, после чего выключил свет и прошел на кухню. Прикрыв дверь, щелкнул выключателем. Неубранный стол заставил его тяжело опуститься на табуретку рядом. Два пустых стаканчика, пустой пакет от вина, недоеденная закуска на тарелках, обертка от шоколада недвусмысленно заявляли, что Юлька несколько расслабилась и в комнате спала не одна. Что ж, она имела право. Жаль, что в кухне не было дивана, не пришлось бы никого беспокоить. Впрочем, для дивана не хватило бы места, даже для топчана из-за слишком узкого пространства, выделенного архитектором под кухню данной квартиры.

Костя выбросил все ненужное со стола в мусорное ведро под мойкой, тарелки с остатками закуски поставил в холодильник, влажной тряпкой вытер стол и вышел на балкон покурить. Он слишком много курил и знал это. Мог бросить в любую минуту (как-то не курил четыре года), но не хотел. К тому же не считал необходимым отказываться от курения из-за якобы смертельного вреда, причиняемого сигаретами его здоровью. С первого дня рождения человек, не успев и голос подать, а уже пища для невидимых глазу червей, живущих в нем и на нем, размножающихся и жрущих онлайн. Так что смысла бросать курить, как некоторые его знакомые, Костя не видел. О Саше он не думал. Кроме опустошения внутри, Костя ничего не чувствовал, даже боли от Тютриных ударов.

Покурив, он вернулся в кухню и застыл на месте. На табуретке, на которой недавно сидел он, расположилась, откинувшись спиной к стене и закинув ногу за ногу, незнакомая ему девушка, одетая в его рубашку с закатанными рукавами. Костя вдруг ощутил себя персонажем «Твин Пикса», потому что в действительности эта девушка не могла находиться в этой кухне, ее вообще не должно быть здесь. Хотя, если честно, девушка отличалась приятной внешностью и несомненной привлекательностью.

– Привет! – сказала она.

Голос ее показался Косте волшебным. От него защекотало в горле.

Девушка не сводила с него глаз, как и Костя с нее. Он все еще пребывал в замешательстве и нерешительно топтался на месте, не произнося ни звука. Что делает незнакомка на его кухне? Откуда она взялась? Или это Юлька превратилась в кого-то, как в голливудских фантастических фильмах?…

– Не стойте. Присаживайтесь, – помогла Косте девушка, и он последовал ее совету, сел на табуретку напротив. – Я – Людочка, – представилась она, – а вы Костя, правильно? Я подруга вашей сестры.

Костя вздохнул с облегчением. Никаких людей-Х, и то хорошо.

– Мы тут немного покутили, – продолжала Людочка. – Это я к тому, что стол чистый. Вы, наверное, убрали. Мы, простите нас, не успели.

Вот все и объяснилось. А как приятно слушать ее голос, словно бальзам на душу каждое слово, выпархивавшее из уст Людочки. Надо же, Людочка, а не Люда или Людмила. Почему? Но он не спросил.

Людочка рассказывала, как она с Юлькой пришли сюда, и Костя не хотел прерывать ее.

Она не смогла уснуть. В гостях Людочка, если оставалась на ночь, всегда плохо спала, зато она представляла свою скорую встречу с Костей, но не ожидала что та произойдет настолько скоро.

Звук открываемого дверного замка заставил вздрогнуть Людочку и напрячься. Уж не бандиты ли грабители вламывались к Юльке? Она даже пыталась разбудить подружку, но безрезультатно. Потом дверь открылась, послышались шаги, сновавшие туда-сюда, тихие, осторожные, можно сказать, даже вежливые. Точно не бандиты. Да и откуда им взяться в нашей цветущей солнечной безопасной стране? Их же всех расстреляли еще в 1990-х! Это, однозначно, Юлькин брат!

Людочка застыла недвижимо, ни жива ни мертва. Ее переполняло желание, словно вода в ванне, выскочить из постели, подбежать к Косте и… и… и…

Сердце бешено требовало свободы, стуча в стенки груди, как незаконноосужденный узник-революционер, распевая Интернационал во весь голос.

Это шанс, и еще какой, дарили Людочке небеса познакомиться с Костей. Как никогда вовремя, потому что всему в этом мире свое время.

Она решительно откинула свою половину одеяла, которое делила с Юлькой, встала с дивана и подкралась к двери. Прислушиваясь, замерла, но ничего существенного не услышала и толкнула дверь. На цыпочках направилась к кухне, скрытой за закрытой дверью. Людочка набрала воздуху и выдохнула его, открывая дверь в кухню. Никого. А свет горит. Не приглючилось же ей. Она села на табуретку, придвинув ее к столу, и тут же заметила силуэт на балконе. Оставалось ждать.

Людочка с трудом сдерживала себя, чтобы не наброситься на Костю. Ее влекло к нему с неописуемой силой, но она прекрасно понимала, оценив Костино состояние с первого взгляда, что неконтролируемыми действиями со своей стороны лишь навредит себе же. Костя пока не готов принять ее чувства и отнестить серьезно, собственно, к ней как к женщине. Что-то его угнетало, и это угнететение отчетливо выделялось во взгляде Кости, делая его тяжелым и отстраненным. Людочке показалось, что он даже не удивился, увидев ее, так занимали его собственные мысли или отсутствие их. Она говорила и говорила без умолку, а он слушал. Людочке хотелось верить, что внимательно, но определить по лицу не могла, настолько бесстрастным оно оставалось, словно застывшая маска. Когда девушка замолчала и повисла топором тишина, Костино лицо вдруг подало признаки жизни. Его взгляд выражал беспокойство, словно Костя что-то потерял, что-то, что было не особенно нужно, но без чего не обойтись.

– Я вас утомила? – поспешила воспользоваться моментом Людочка и застолбить на себе его внимание. – Вы устали?

– Нет, – быстро отозвался Костя. – Да. Но вы здесь ни при чем. Мне на работу утром.

– Вы не сердитесь на меня?

– За что?

– За вторжение хотя бы в вашу жизнь или в данном случае на кухню.

– Пустяки. Мне приятно ваше вторжение.

– Правда? – оживилась Людочка. – Будем друзьями и все такое?

– Пожалуй, – согласился Костя. Ему определенно нравилась эта незнакомка. Если бы не Саша…

– Здорово, – обрадовалась Людочка. Сейчас или никогда. Она больше не могла сдерживаться. – Можно я вас поцелую? – выпалила и добавила: – И давай на «ты».

– Что? – не совсем понял Костя.

– Один поцелуй, и на сегодня я вас, тебя оставлю в покое, – обещала Людочка.

Она встала с табуретки, поднялся и Костя. Подошла к нему, маленькая, стройная, одного роста с Сашей и похожей фигурой, просунула руки за спину Кости, прижалась к груди, поглаживая его спину.

Костя обнял девушку, испытывая к ней такое же влечение, какое и она испытывала к нему. Их губы потянулись навстречу, словно две половинки одного целого, пытавшиеся воссоединиться. Людочка приподнялась на цыпочки, не веря собственному счастью. Ее отделяло от желаемого несколько вздохов.

В последнюю секунду, когда поцелуй готов уже был замкнуть их уста, когда Людочкина нежность щеки напоролась на копья Костиной бороды и не отпрянула в ужасе, когда его дыхание переплелось с дыханием ее, Костя неожиданно отстранился. Образ Саши, с упреком взирающей на него, возник из ниоткуда перед глазами и поразил их, будто стрелы Робин Гуда. На мгновение Косте показалось, что он ослеп. Руки его беспомощно повисли, ноги сделали два шага назад от Людочки.

– Прости, – пробормотал Костя.

– Ничего, – не скрывая досады, пожала плечами Людочка, ощущая себя дьяволом во плоти, неудачно искушающим преданность и верность жертвы другому человеку. – В другой раз, да? – с надеждой заглянула в его глаза.

– В другой, да, – кивнул Костя, повернулся к ней спиной и вышел на балкон.

Людочка хотела последовать за ним, но не посмела. Она поняла, что сегодня не победит, да и не ставила такой задачи. Однако ее не обескуражила неудача. И разве неудача? Первый шаг сделан. Они станут друзьями. А именно дружеские отношения зачастую вырастают во что-то стоящее и настоящее.

 

16

– Мама, а где Костя?

– Не знаю, сынок, наверное, домой поехал.

– И ты его отпустила?

– Я ж ему не хозяйка, чтобы удерживать, и не мама. Он взрослый самостоятельный человек, у которого возникли неотложные дела…

– Ночью?

– Бывает так, что и ночью.

– Как с Костей?

– Как с Костей.

– Но он же придет сегодня забрать меня из сада?

– Не думаю.

– А почему? Я же так хотел, чтобы Костя отвел меня в сад и забрал после работы.

– Я тебя отведу и заберу.

– Но я хотел, чтобы Костя…

– Не ной и не поднимай мне нервы с утра пораньше.

– Вы же помирились. Помирились, да?

– Это не твое дело.

– Нет мое. Костя – мой друг.

– А я твоя мама. Кто важнее?

– Костя больше не придет?

– Нет, солнышко.

– А кто придет? Женя?

– Никто не придет, если ты не захочешь.

– Я не захочу, чтобы приходил Женя.

– Почему это?

– Мама, ты что, забыла, какой он плохой? Как он тебя бил и деньги наши забрал?

– Не забыла, сынок, но Женя изменился и попросил у меня прощения, а еще вернул все деньги, даже больше, чем взял.

– Все равно он плохой. Неужели ты не видишь?

– А Костя твой хороший?

– Он не мой, и он хороший.

– Обувай ботиночки и прощайся с Мэри.

– Ты хочешь навсегда остаться одинокой женщиной?

– Не хочу.

– Ты хочешь, чтобы Женя был моим новым папой?

– А ты?

– Нет. Я хочу, чтобы моим новым папой был Костя.

– И за что ему такая привилегия?

– Он добрый, покупает мне установки, помогает в играх, разговаривает про оружие.

Пашка, наконец, обулся, пожал Мэрину переднюю лапу (Мэри все время, пока хозяева собирались, сидела на столике в прихожей, с тоской наблюдая за их сборами, отчаянно продлевая секунды неодиночества. Они уйдут, и она останется одна на целый день, и так изо дня в день, кроме выходных), сказал ей: «Пока, Мэри! До вечера». Саша застегнула ему куртку, помахала Мэри рукой, открыла дверь.

Пашка метнулся к лифту, застыл возле него, дожидаясь маму, и только потом нажал кнопку вызова.

Они всегда выходили в одно и то же время, как по расписанию, чтобы успеть на троллейбус и не ждать двадцать минут следующего, хотя до сада было рукой подать и поэтому домой возвращались пешком. Но ехать все лучше, чем идти, тем более утром, когда нужно и в сад успеть и на работу, до которой сорок пять минут транспортом, хорошо, что без пересадок.

Пашка больше не спрашивал про Костю, но и про Тютрина не вспоминал. Однако Саша знала, что вечером тема о Косте всплывет обязательно. Пашка привязался к нему, и это было проблемой. Она пожалела, что позвонила Косте, что поспешила с выводами на счет Тютрина. По большому счету, не Костю стоило винить, а ее, Сашу. На месте Кости она бы больше не появилась, послала бы и забыла, и поделом. Так лучше было бы для всех. Но Костя не такой, он, обделенный вниманием и любовью, привязался к Саше незримой нитью. Или она его привязала. Все те женщины, кого Костя знал, – ничто, по сравнению с ней. Саша прекрасно понимала его состояние и как ему тяжело, особенно сейчас, однако он не был ей нужен. Он создавал лишь проблемы, которых решить не мог, и их приходилось решать Саше. Она не думала, что так далеко зайдет. Она хотела лишь заниматься с ним сексом, удовлетворяя детское желание, наверстать упущенное в студенческие годы. Саша не предполагала, что Костя так сильно зависнет на ней и это чувство поглотит его целиком, превратив в тряпку. Что-то подобное происходило между нею и Тютриным, с точностью наоборот. Мужчине нельзя унижаться перед женщиной. Ни одна не оценит порыва его души, приняв за слабость. Она может не показать виду, но он уже слетел с пьедестала, на который она его забросила, и стал неинтересен.

Пашку Саша воспитает сильным, к примеру, отдаст в секцию кикбоксинга. Несколько раз ей попадались объявки, в которых сообщалось о наборе детей дошкольного возраста в нулевую группу этого вида единоборств. И школа, где проводились тренировки, распологалась сравнительно недалеко от дома, на Яна Райниса, напротив Нархоза, десять минут троллейбусом. Там Пашку научат быть мужчиной, не только драться. А драться он должен уметь, чтобы постоять за себя и защитить близких. Решение возникло вдруг и спонтанно. Саша спросила у сына, хочет ли он заниматься кикбоксингом. Пашка окинул маму оценивающим взглядом и, в свою очередь, поинтересовался:

– Ты серьезно?

– Конечно, – ответила Саша.

– Тогда хочу, – заявил он.

– Значит, после сада поедем в одну школу, где проходят тренировки, посмотрим, хорошо? – уточнила Саша.

– Хорошо, – кивнул Пашка, открывая входную дверь здания детского сада и пропуская маму вперед.

– Спасибо, дорогой! – приятно удивилась Саша. Обычно она открывала дверь и пропускала вперед сына. – Ты у меня настоящий джентельмен. Стесняюсь спросить, кто тебя научил этому или ты сам додумался?

– Костя, – просто ответил Пашка.

Саша досадливо поморщилась. Ее раздражало само это имя.

Передав с рук на руки сына воспитательницам, она поцеловала Пашку на прощание, пожелала хорошего дня и отправилась на работу. По дороге на остановку два раза обозналась, приняв совершенно чужих молодых людей за Костю. Саша не окликала их, но оба они казались ей со спины Костей. Поравнявшись и с одним, и со вторым, она облегченно переводила дух: ни тот, ни другой Костей не являлись. Хотя настоящий Костя мог появиться в самый неожиданный момент, имелся у него такой недостаток, и, как обычно, все испортить. Саша понимала, что он поганил ей настроение не со зла, но даже его секундное присутсвие где-то поблизости убивало целый день. Конечно, так было не всегда, и, по-честному, ее вина в том, что случилось с ними потом, не меньше, если не больше Костиной. Это если по-честному, закрыв глаза и отгородившись от собственного эго. Но кто в нашем мире открыто признается в преступлении? Последнее, разумеется, преувеличение, однако смысла не меняет. Саша свалила всю вину на Костю, как в выгребную яму, и отгородилась от этого за высоким забором отчужденности, прогрессирующей со скоростью раковой опухоли. Костя ничего не смог сделать, не знал, как разрешить проблему. Ей пришлось все самой разруливать.

Так случилось, что на последнем на тот момент приеме у гинеколога, врач сообщила Саше, что она не сможет больше иметь детей. Затем последовал секс с Костей, самый первый. А потом она забеременела. Костя, узнав об этом, страшно обрадовался, строил радужные планы совместной жизни с Сашей, Пашкой и будущим ребенком, рассказывал ей сказки про серого бычка, а сам не мычал, не телился. Саша была замужем, но с мужем не спала уже долгое время, сосуществуя с ним как брат и сестра, поэтому рожать не могла, по крайней мере, в прежней семье. Костя предлагал ей развестись и выходить за него. Однако Саша не видела в нем мужчины своей мечты, как не видела смысла и в новом замужестве. Менять шыло на мыло она не хотела. Впрочем, если бы Костя предоставил ей постоянное жилье и уверенность в завтрашнем дне, можно было бы попробовать, однако он сам еле стоял на ногах, а значит, жизнь с ним не вариант. Время шло. Скоро муж мог обо всем догадаться. Саша плевала на Славу, ее страшил скандал. Родители супруга души не чаяли в невестке, как оказалось. Одно дело тихо развестись, другое – в обвинениях в прелюбодеянии с доказательствами налицо. Ничего не сказав Косте, Саша решила избавиться от ребенка: сделать вакуум. Она позвонила ему уже из клиники, перед самой операцией, поставила перед фактом. Он примчался в клинику на такси, но опоздал. По телефону пытался отговорить от опрометчивого шага, но, как показалось Саше, неубедительно, совсем неубедительно. А ведь она набрала его специально, желая услышать слова мужчины. Лишний раз разочаровалась.

Костя ждал Сашу в клинике все четыре часа, что она там провела, избавляясь от самого святого, что может случиться в жизни женщины, но в их с Костей случае приобретшего название проблемы. Она винила в этом только его и считала себя вправе так думать. Настоящий мужчина никогда не позволил бы своей женщине, которую любит, подобного и нашел бы выход, чего бы это ему не стоило. Костя оказался несостоятельным как мужчина, скорее мальчишкой, создающим проблемы, но не решающим их.

Саша презрительно скривилась, когда увидела его, выходя после операции. Он подскочил к ней, такой взволнованный, такой настороженный, такой предупредительный, боящийся сказать лишнее слово, чтобы ненароком не обидеть ее, помог одеться, взял ее сумку. Однако хорошие манеры Кости раздражали Сашу как никогда. Ей не впервой было прибегать к помощи медиков, избавляющих от нежелательной беременности, но она умышленно не рассказала об этом Косте. Пускай помучается, пускай чувствует вину за убийство собственного ребенка.

– Ты как? – наконец спросил он. Видимо, долго собирался с мыслями. Мог бы за то время, что ждал, пока ее потрошили, и целый роман сочинить, а выдавил лишь два слова.

– А ты как думаешь? – не глядя на него ответила Саша.

– Я не могу знать, – резонно произнес Костя.

– Чего тогда лезешь с расспроссами? – Саша ненавидела Костю в тот момент.

– Я хочу помочь.

– Чем?

– Чем скажешь.

– А собственные мозги на что?

Костя пожал плечами.

– Кто бы сомневался, – констатировала Саша, толкая дверь клиники, чтобы выйти наружу. Костя плелся сзади. – С тебя вот, – она подала блокнотный листок с цифрой на нем суммы, которую оставила в клинике за вакуум.

Костя взял бумажку, мельком взглянул на нее, кивнул, соглашаясь. Сашу удовлетворило согласие Кости возместить ее денежную потерю. Она слегка увеличила расходы, за моральный ущерб, но решила, что с него не убудет. Костя помрачнел, его лицо приняло подавленный вид. Саша ошибочно подумала, что ему жалко денег.

– Я тебя не заставляю, – сказала она ему. – Не хочешь, можешь не отдавать…

– Ты о чем? – перебил он ее.

Саша быстро поняла, что сморозила глупость, но извиняться не собиралась, да и за что?

– А что ты мрачный тогда такой? – накинулась с обвинениями.

– Есть повод для веселья? – огрызнулся Костя, закуривая.

– Не дыми на меня! – тут же подхватила Саша эстафету пререкания. – Вместо того, чтобы поддержать меня как-то, ты ведешь себя как на похоронах…

– Так и есть, – не отрицал Костя, выдыхая дым в сторону. Они все еще находились рядом с клиникой, отойдя от входных дверей на несколько шагов, к деревьям, под которыми полукругом стояли скамейки. – Ты убила нашего ребенка! – пригвоздил Сашу к кресту приговора, будто Пилат Христа.

Она явственно ощутила, как холодная сталь гвоздей входит в ее запястья и болью поражает мозг.

– Я убила? А что ты сделал для того, чтобы этого не случилось? – возмущенно выкрикнула Саша и заплакала. Сначала потекли слезы, и она отвернулась от Кости, не желая, чтобы он видел ее слабость. Однако их было не удержать и совсем скоро Саша захлебывалась навзрыд.

Костя обнял ее, гладил по голове, шептал красивые слова, чтобы она успокоилась. Саша спрятала лицо у него на груди, вздрагивая при каждом всхлипе.

Нужно было куда-нибудь пойти. Не маячить у клиники, привлекая внимание прохожих. Неподалеку располагался «Макдоналдс», и Костя предложил Саше посидеть там. Она согласилась. По дороге, держась за руку Кости, девушка кое-как успокоилась.

Костя отсчитал ей всю сумму, указанную в листке, и накормил досыта. Саша съела стандартную порцию картофеля фри, чизбургер, пирожок с повидлом, мороженое с клубничным сиропом, запила кофе.

– Если ты считаешь, что этим откупился, – заявила ему, когда они уходили, – то очень ошибаешься.

– Я так не считаю, – согласился Костя.

– Ты мне сделал очень больно, – продолжала Саша, – и я тебе этого не прощу. Ударю так и тогда, когда ты и подумать не посмеешь. А пока пользуйся. Когда я сыта, со мной можно делать все, что угодно.

Но Костя не воспользовался случаем. Ему нужно было на работу. К тому же знал, проконсультировался в клинике, что Саше сексом нельзя будет заниматься минимум месяц. Он отвез ее домой, вызвав такси, и уложил спать. Удостоверившись, что девушка заснула, ушел.

В тот же день Саша сказала мужу, что они должны развестись, и позвонила Тютрину, дав согласие на встречу.

 

17

Темнело быстро. Темнота гналась за Юлькой сворой голодных псов, хватала за пятки, пока не настигла и не подмяла под себя, обнюхала и пометила как свою собственность. И после этого отпустила, точнее, разрешила сбежать, сделав вид, что не заметила побега. Юлька, ни живая ни мертвая, влетела в подъезд. Опасаясь погони, решила не ждать лифта, а воспользоваться лестничным пролетом. Держась за перила, перепрыгивая через ступеньки, она устремилась на свой этаж. Добравшись до квартиры, прислонилась плечом к двери. Нужно отдышаться. В глазах мерцало. Юлька проморгалась, чтобы прогнать даже намек на тьму. Глаза – самое уязвимое место для проникновения мрака и его воцарения. Подташнивало от нехватки воздуха – следствие физической нагрузки от бега. Закололо в боку. Юлька невольно застонала, приложив руку к источнику боли, словно подорожник к ране, будто рука ее обладала целительной силой. Как ни странно, боль ослабла, как струна, а через несколько секунд и вовсе исчезла.

Юлька достала ключи и открыла дверь. Не закрывая ее, включила свет в прихожей, прогнав остатки темноты, едва не набросившихся на нее, и захлопнула дверь. Облегченно вздохнула. Однако в квартире она была не одна. Не Костя и не Людочка поджидали ее. Алина – арийской наружности взрослая женщина в черной эсесовской форме штурмбаннфюрера и до блеска начищенных сапогах – рассекла Юльке щеку кожаным хлыстом, едва та заметила ее. Эффект неожиданности. Кровь, словно неумелые новобранцы на учебном плацу, с трудом преодолевающие препятствия, выкарабкалась из пореза в нескольких местах и, будто красные слезы, медленно сочилась. Как Алина здесь оказалась? Откуда она узнала Юлькин адрес?…

Множество вопросов кружилось в Юлькиной голове со скоростью супер-8, стопоря ее толодвижения, чем Алина и воспользовалась. Она втолкнула Юльку в комнату, уронив ее на стоящий посередине единственный стул. Связала за спиной руки. Ожидая, пока пленница примет осмысленный вид, прохаживалась взад-вперед, поигрывая хлыстом.

– Алина? – наконец выдавила из себя Юлька, глядя на нее снизу вверх.

– Совершенно верно, – остановилась та прямо напротив.

– Что ты здесь делаешь?

– Себя спроси.

– Как ты оказалась тут?

– Ответ очевиден.

– Что за маскарад?

– Подумай.

– Хватит говорить загадками!

– Ты не в том положении, чтобы отдавать мне приказы.

Юлька замолчала в ошеломлении. Ей нечего было сказать. Ее охватил страх, который и вызвал молчание.

– Вот и умница, – прокомментировала это Алина. – Твое молчание упрощает задачу и расширяет спектр моих действий в отношении тебя.

Алина вышла в прихожую, чтобы вернуться с картонной коробкой, похожей по виду на посылочную, в руках. Она поставила ее на стол, открыла и извлекла оттуда дюжину шейных шелковых платков разной расцветки. Первым из них Алина завязала Юльке глаза, вторым – рот. Следующие продолжали оккупировать ее лицо, наслаиваясь друг на друга, как кирпичи. Последний платок поглотил ее голову целиком, будто мешок, подарив темноте, словно сувенир. Темнота отобрала у нее кислород и, злорадно ухмыляясь, предоставила скелету с косой. Тот невозмутимо ждал конца. Паника охватила Юльку железной хваткой. Она затрепыхалась бабочкой в тщетной попытке освободиться, издавая нечленораздельные звуки.

Алина толкнула Юльку, и та сковырнулась со стула. Суча ногами, переваливаясь с боку на бок, она была похожа на жука. Насладившись беспомощным состоянием жертвы, Алина подняла ее и швырнула на диван, разрезала ножницами одежду, обнажив плоть. Перевернув Юльку на живот, принялась хлестать по ягодицам. Хлыст оставлял красные полосы. Тело ее вздрагивало после каждого удара, из-под платков едва слышалось невразумительное мычание.

Жуткой болью вдруг отозвалось одно легкое, будто пронзенное пикой и наколотое на острие, как шашлык.

Юлька дико заорала и открыла глаза, часто-часто хватая воздух, будто тот от нее убегал. Людочка мгновенно оказалась рядом, соскочив со стула, на котором сидела за компьютерным столом, путешествуя по соцсетям. Прильнула, согревая горячим телом под тонким шелковым черным в красные розочки халатиком, подаренным Юльке братом на Восьмое марта. Он был велик Людочке, но она надела его, приняв утреннюю ванну, потому, что халатик висел одиноким Буратино над стиральной машинкой, и она пожалела его, к тому же, как утверждала Юлька, шелк нравился Косте. И она успела зацепить его взгляд, выходя из ванной в тот момент, когда Костя собирался в прихожей на работу. Он буквально застыл, вцепившись в Людочку глазами, и девушке под его взглядом так захотелось сбросить с себя все лишнее, чтобы Костя остался, затолкав их обоих обратно в ванную, и овладел ею. Она видела, как ему было неловко. Костя расчитывал уйти незамеченным ею, до того, как она помоется. Людочка умышленно медлила, с любопытством наблюдая за Костей.

– Извините, – отвел он глаза.

– Ты забыл, что мы на «ты»? – напомнила ему Людочка.

– Извини, – исправился Костя.

– Ничего, – пожала плечами Людочка. – Мог бы остаться, – намекнула на что-нибудь Людочка, но так, ни на что не претендуя.

– В другой раз, – вырвалось у Кости.

– В другой раз? – словила его на слове Людочка.

– Мне надо на работу, – наконец решился уйти Костя, повернул ключ в замке, рванул на себя дверь и стремительно вышел.

Людочка вернулась в ванную навести глянец на лице.

– На тебе мой халат, – проговорила Юлька, приходя в себя. Прикосновение лица к ткани халата вновь вызвало картинки сна. Они возникали вспышками, ослепляя и вызывая панические атаки страха. Ей казалось, что Людочка продолжает дело Алины, прижимая все сильнее и сильнее ее лицо к себе, перекрывая дыхание. Алина трансформировалась в Людочку, и обе они являлись сосудами рака, который преследовал Юльку, чтобы поработить и отобрать жизнь. Она отчаянно стала сопротивляться и брыкаться, отпихивая Людочку.

– Да что с тобой? – та едва не упала на пол с дивана.

Сознание медленно, но возвращалось к Юльке.

– Ой, – усиленно потерла она виски, – прости, Людочка. Такой кошмар приснился, не дай Бог.

– Ладно, коли так, – забыла Людочка, снова усаживаясь на диван.

Юлька заметила, как блестели Людочкины глаза, они прямо излучали счастье.

– Что-то случилось? – решила она проверить догадку. – Я чего-то не знаю?

– Да, ты чего-то не знаешь, – заговорщицки подмигнула Людочка. – Я познакомилась с Костей, – на одном дыхании выпалила.

– Когда? Где? – недоумевала Юлька. Увидев включенный компьютер и открытую страницу «В контакте», предположила: – В Интернете?

– Нет, – отрицала подружка. – Он был здесь.

– Костя приходил?

– Ну да.

– А почему я не знаю об этом?

– Ты спала, и мы не стали тебя будить.

– Мы?

– Да, мы с Костей теперь друзья. Но его сейчас нет. Он уехал на работу.

– Вы общались?

– Еще как. Я же говорю, подружились.

– На втором диване? – Подобная мысль пришла в голову Юльке лишь потому, что на Людочке висел ее халат, под которым отсутствовало нижнее белье. Может, оно и к лучшему. Лучше Людочка, чем эта ненормальная Саша. Хотя, кто нормальнее из них обеих еще вопрос.

– Ты обо мне слишком высокого мнения, – возразила Людочка. – Однако не отрицаю, что очень хотелось. И не мне одной. Я видела его глаза, Юля! Его что-то сдержало.

– Я даже знаю, что, – кивнула Юлька, – точнее, кто. Саша.

– Ну, – протянула Людочка, – я с ней как-нибудь разберусь. А вот про Костю что ты можешь сказать?

– В смысле? – не поняла вопроса Юлька. – Ты же знаешь, пока Костя околдован Сашей, тебе ничего не светит, я тебе неоднократно это повторяла.

– Ты меня не услышала, – прижала свой указательный палец Людочка к Юлькиным губам. – Я сказала, что с Сашей разберусь. Сама. Ты мне расскажи про Костю. В общих чертах.

– Помнится, уже как-то рассказывала, – неопределенно молвила Юлька.

– Я помню, – согласилась Людочка. – Но тогда было не то. Психологический портрет набросай.

– Вижу, ты зациклилась на Косте, как он на Саше, – изрекла Юлька. – Получается замкнутый круг какой-то, из которого ничего хорошего не выйдет.

– А ты не рассуждай, – возразила ей Людочка, – а говори по существу, без забеганий вперед.

Юлька задумалась.

– Мы очень долго не общались с Костей, – начала она вскоре, – до того момента, пока не сняли эту квартиру. Можно сказать, узнавали друг друга заново. Из разговоров с ним, из собственных наблюдений одно я поняла точно: он очень добрый, Людочка.

– Это я сразу увидела в его глазах, – подтвердила та, – и это подкупает.

– Да, но, – возразила Юлька, – по сегодняшним меркам доброту принимают за слабость со всеми вытекающими. Все вокруг хотят быть сильными и богатыми…

– Я не такая, – перебила ее Людочка. – И я поняла, что Костя не стремится к материальным благам.

– Я чувствую, – подхватила мысль Юлька, – что он очень хочет заниматься творчеством, но не может. По понятным причинам. – Она помолчала. – Очень жаль, что я не могу ему ничем помочь, – снова заговорила, переварив важную мысль. – Однажды, в порыве душевной искренности, Костя признался, что написал несколько киносценариев и даже отнес их на киностудию. Через положенное на чтение время поинтересовался судьбой своих произведений. Косте сказали, что герои в его работах несимпатичны и от них веет духом американизма, несоответствуетствующим отечественным реалиям. Можешь себе представить трактовочку отказа?

– Да ладно! – возмутилась Людочка. – А то, что в каждом фильме Тарантино все герои ублюдки – нормально? И мы восхищаемся ими, возводим его в статус культового режиссера! И не только его! А из каждого кадра их шедевров льются реки крови и потоки сквернословия! Американизмы они нашли! Не понравилось им, видите ли! А ничего, что мы все, всем миром смотрим американские фильмы и восхищаемся ими? Одеваемся в американские шмотки, игнорируя отечественное дерьмо? Жрем американскую пищу, выстаивая длинные очереди в «Макдоналдсах»? Показываем детям американские мультфильмы, свои считая неполиткорректными? Рвемся в Америку в отпуска, как в рай земной? Где б мы были без Америки? Лицемеры и ханжи!

Людочка слишком близко к сердцу приняла рассказ Юльки о Косте, что вызвало эмоцианальный шторм в ее душе. Никогда раньше Юлька не видела подружку такой взрослой и вразумительной. Она менялась на глазах, заставляя Юльку иначе смотреть на нее и относиться по-другому, нежели прежде.

– Я очень люблю кино, – продолжала Людочка. – Считаю кинематограф самым волшебным волшебством в мире. Не ошибусь, если предположу, что сценарии Кости написаны талантливо, но не оценены по достоинству из-за твердолобых и закосневших в невежестве чиновников от искусства, ничего в искусстве не смыслящих и занимающих не свое место. К сожалению, в нашей стране талант вызывает страх и зависть у тех, кто этому таланту мог бы помочь и раскрыться еще больше, распуститься, как цветку. Даже я это понимаю.

– Ты говоришь, как Костя! – воскликнула Юлька, не зная, радоваться ли ей за подругу или начинать переживать за нее.

– Рада, если так, – скромно потупила глазки Людочка, – значит, у нас с ним все будет.

– Видимо, вы с ним действительно на одной волне, – подумала вслух Юлька. – Костя тоже обожает кино и может часами рассказывать о фильмах, актерах, режиссерах…

– Я буду благодарной слушательницей, – заверила ее Людочка, выяснив для себя общность интересов с Костей.

– Ты не притворяешься? – почему-то посчитала нужным Юлька еще раз удостовериться в искренности Людочки по отношению к брату.

– Ты о чем? – замерла Людочка.

– Я о Косте. О тебе и о Косте.

– Ты веришь в любовь с первого взгляда?

– У тебя ко всем любовь с первого взгляда.

– Здесь другое, поверь.

– Хотела бы, но зная тебя…

– Значит, я по-твоему, шлюха?

– Все мы шлюхи, и ты прекрасно это знаешь.

– Юля, – Людочка встала с дивана, отошла к столу, постояла возле него секунду, потом вышла на середину комнаты, скрестила руки на груди, устремив пронзительный взгляд на подругу, – я не дура и не тупая кукла, – произнесла, – какой ты меня, вероятно, считаешь, на что мне, в принципе, плевать. Ты моя лучшая подруга, поэтому я тебя прощаю. Любовь с первого взгляда существует. Она живет сейчас во мне. К твоему брату. Это не объяснить. Я никогда ничего подобного не испытывала. Костя – необыкновенный человек. Таких сегодня единицы. Он как будто не отсюда, поэтому меня так потянуло к нему, словно на зов. Саша, его девушка, прекрасно это понимает. Ее тоже потянуло на зов, но она испугалась. Собственной заурядности и ничтожества. Поэтому воспользовалась Костиной добротой, как слабостью, превратив ее в оружие против него. Если человек выделяется из безликой серой толпы красным кумачом, к примеру, даже маленькой красной точкой, он невольно и сразу заявляет о своем превосходстве, заставляя остальных задуматься, что с ними не так. Работа мозга приводит в ужас, и выделяющийся, не такой, как все, становится изгоем и подлежит уничтожению. Костя – человек небес, мне кажется. А мы земные люди, и нам страшно. Но я не боюсь, Юля. Я его чувствую. У нас с ним все будет хорошо.

Людочка закончила, кинула взгляд на монитор компьютера. Видимо, ее интересовало который сейчас час. Так подумала Юлька, поскольку Людочка тут же сказала, что она опаздывает на встречу и без стеснения стала переодеваться.

Обе девушки молчали. Людочка поразила Юльку. Как же сильно она в ней ошибалась, принимая подругу за глупого, недалекого человека. Оказывается, в ней была глубина, да еще какая! Подобный внутренний мир искал и стремился к равному себе, скрываясь под маской беспечности, пока не напоролся, как мотылек на иглу, на Костин и не затрепыхал, освобождаясь от вынужденно-обманчивых пут, использованных в целях самозащиты от чужих глаз.

Юлька была рада и за Людочку, и за Костю. В том, что подружка рано или поздно откроет Косте глаза на Сашу и на себя, она не сомневалась. Дело времени, которое уже работало против Саши. Сама виновата.

Людочка ушла, чмокнув Юльку в щечку. Юльке пришлось вылезти из постели, запереть дверь. Она тут же почувствовала себя одинокой и почему-то брошенной. В первый раз пожалела, что не надо на работу. До завтрашнего вечера. Наличие свободного времени пугало, как нападение маньяка. О диагнозе Юлька старалась не думать, но мысли то и дело возвращались к болезни. А если в поликлинике ошиблись? Ведь могло же быть так, случалось, по крайней мере. Перепутали флюрографы снимки, сами того не зная. А если попробовать обратиться в платную клинику? Например, в «Лодэ»? Хуже не будет. Диагноз либо подтвердится, либо нет. Денег не жалко, сколько бы ни запросили за услуги.

Приняв решение, Юлька села за компьютер, набрала в поисковике «Лодэ», чтобы узнать адрес клиники, время приема, прейскурант цен.

В левом углу экрана снизу мяукнуло оповещение, уведомляющее, что пришло новое сообщение. Людочка не закрыла Юлькину страницу «В контакте». Мало того, не вышла из нее, пользуюясь аккаунтом подруги в собственных целях. Ей писал Игорь. Милый мальчик, младше Юльки лет на пять, сочиняющий музыку и компьютерные игрушки, а так же увлекающийся «Властелином колец». Они познакомились сравнительно недавно, если общение в сети можно назвать знакомством, но ей было приятно его внимание. Он красиво изъяснялся, делал комплименты, оставлял на ее стене уйму цветов и веселых открыток, заливал музыку, делясь с нею первой своим творчеством. Все чаще предлагал встретиться в реальном мире. Юлька отказывала, не зло журя Игоря по поводу разницы в возрасте и т. д., однако тот виртуозно оспаривал все ее возражения. Она не хотела никаких серьезных отношений ни с кем, тем более с парнем моложе себя, который обязательно спустя время бросит ее или начнет изменять, потому что стареющая жена станет неинтересна и непривлекательна, когда вокруг столько молодых и красивых. Игорь, нужно отдать ему должное, терпеливо ждал, уверенный в победе. Как-то он сравнил Юльку с голливудской актрисой Кирстен Данст. Их внешнее сходство не могло не броситься в глаза даже случайному прохожему. Юлька до сих пор не знала, обижаться ли ей на это или принять за комплимент. Она-то думала, что единственная такая и неповторимая, а оказывается, вторична. Либо вторична Кирстен Данст. О внешности Игоря Юлька мало что могла сказать. Ну что такого особенного в юноше двадцати лет, у которого усы толком еще не росли! Смазливый мальчик, голубоглазый блондин с длинной челкой, наполовину закрывающей правый глаз, худощавый, судя по фото, и самоуверенный донельзя. Ей такие не нравились. Она обращала внимание на небритых широкоплечих брюнетов. Ее привлекали брутальность и цепкий взгляд настоящего мужчины, твердо стоящего на ногах и знающего, чего он хочет от жизни. У нее не было времени, как она считала, воспитывать из мальчика мужчину. Двадцать семь лет – страшный возраст.

Тем не менее Юлька ответила Игорю. Честно и открыто. Скрывать ей было нечего, как и терять.

Он в который раз просил о встрече, если она не занята. И Юлька написала, что не занята и что встретиться с ним, если, конечно, он не испугается.

– Ты самая красивая жещина на планете Земля! – тут же набрал и отправил Юльке Игорь сообщение. – Страшновато, конечно, будет одному противостоять всей твоей армии поклонников…

– Ты не понял, – поспешила Юлька переубедить его. – Я больна. У меня рак легких.

Пауза.

Юлька горестно усмехнулась, подумала, что ее признание, наконец-то, вправило мозги Игорю. Желая убедиться, она набрала:

– Ты еще в сети или испугался?

– Неожиданно, – тут же ответил Игорь и добавил: – Но неубедительно. На будущее: нельзя играть подобными вещами.

– Ты думаешь, я играю?! – Юлькиному возмущению не было границ. – Много чести!

– Прости! – поспешил исправиться Игорь. – Не верится просто…

– Тебя никто и не просит. Сама справлюсь.

– Послушай, я тебе благодарен за доверие. И я не боюсь. Я люблю тебя! И мне все равно, больна ты или здорова.

Признание Игоря вызвало на Юлькином лице слезы, которые она вытерла украдкой, и рассмешило.

– Посмотрим, какой из тебя герой. В «Лодэ», – написала она ему. – Через час.

 

18

Весна стремительно неслась в лето, отключив тормоза, готовая разбиться вдребезги при столкновении, с решимостью гонщика-самоубийцы. Зеленели не только деревья и трава, кокетливо шурша нарядами, словно манекенщицы на подиуме, зеленели улицы и дворы, украшая внешним видом город и гордясь им. Солнце улыбалось в небе буратинно, разбрасывая по земле краски, будто выпивший художник, не жалея цветов и оттенков, насыщая яркостью и отчетливостью графику мироздания. Прохожие, цветасто одетые, распространяли друг на друга ароматы доброжелательности и хорошего настроения. Воробьи и голуби наперегонки восхваляли жизнь, олицетворением которой были малыши в колясках, даже не подозревающие об этом в силу маленьких своих мозгов. Коляски с детьми толкали впереди себя молодые и не очень мамы и папы, разговаривая на бытовые темы, радуясь скорым отпускам или новому приобретению холодильника, телевизора, ноутбука, машины, квартиры…

Людочка тоже вместе со всеми радовалась жизни, очередному ее обновлению, так похожему на обновление операционной системы в компьютере и в то же время непохожему. И почему ей пришла подобная мысль на ум? Наверное, из-за того, что все утро провела за Юлькиным компом, который, не переставая, требовал установить какие-то обновления, пока она куда-то не нажала и он успокоился. Возможно, куда-то не туда. Людочка не разбиралась в тонкостях работы машин. Она нашла Сашину страницу в «В контакте» и с Юлькиного аккаунта, тое сть от Юлькиного лица написала, что им нужно встретиться. Со своего аккаунта отправить сообщение Людочка не могла. Для этого ей нужно было бы выйти из аккаунта Юльки и зайти на свой, однако пароля от входа на свою страницу она не помнила. Людочкин ноутбук дома запоминал все ее пароли, поэтому она особо на парилась по вхождению в соцсети. При включении Юлькиного компьютера, сразу же открылась ее страница «В контакте», чем Людочка и воспользовалась.

Ей Саша понравилась еще с первого раза, но тогда она без особого внимания просмотрела фотки той. Они были похожи, по крайней мере, комплекторно, хотя точно по изображению на фото судить невозможно. Людочка лишь хотела оценить Сашины и свои шансы против нее, понять, почему Костя так подсел на нее, будто на кокс. Решение встретиться с Сашей и поговорить возникло внезапно, как все гениальное. Саша была в сети и ответила через пять минут после того, как Людочка отправила ей сообщение с предложением о встрече.

– Когда? – коротко и ясно написала она, несколько смутив конкретным и по существу вопросом Людочку, которая, однако не меньше и обрадовалась запущенному ею процессу событий, чье развитие приятно защекотало нёбо.

– Сегодня, – поддерживая лаконичный тон Саши, выпалила Людочка.

– Во сколько? – не задерживаясь с ответом, отозвалась Саша.

– В 11.45, – не задумываясь, подобрала время Людочка. К двум ее ждали в «Кроун Плаза», и она расчитывала успеть.

– Где? – озадачила в ту же секунду Саша.

Людочка задумалась, но не надолго. Что тут думать?…

– Возле твоей библиотеки, – набрала.

– Хорошо, – согласилась Саша и добавила: – Только она не моя, а национальная.

«Очень смешно», – фыркнула Людочка, решив, что с чувством юмора у девушки проблемы.

Все вышло просто. Хотя вполне понятно. Саша думает, что с ней будет разговаривать Костина сестра. Пусть отношения между ними не сложились, но доверие присутствовало. Как мимимум они друг друга знали. Видимо, Саша сама не прочь была поболтать с Юлькой, однако опасалась делать шаг первой, поэтому так быстро согласилась. Вот же она удивится, увидев вместо Костиной сестры Людочку! Конечно, Саша может тут же развернуться и дать задний ход, но Людочка почему-то была уверена, что разговор состоится. Любопытство – пагубная черта всех женщин.

Она доехала 64-м троллейбусом до Дружной и спустилась в метро. Вышла на станции «Восток» и направилась в сторону Национальной библиотеки. Слева неустанно трудились строители за высоким ограждением: возводили новый район. Обычно здесь вовсю резвился ветер, даже в самую жаркую погоду, до сих пор ошибочно считая, что пустырь, на котором вырос небоскреб знаний, его вотчина для забав и утех. Однако сейчас что-то его не наблюдалось. Либо устал, либо смирился с уплотнением, либо нашел что-то получше, хотя вряд ли. Привычка – страшное дело, учитывая огромный срок использования ветром пустыря по назначению. Скорее всего притомился и заснул где-нибудь под кустом в парке, расположенном прямо напротив библиотеки, укрывшись газетой, чтобы не беспокоили. И имел право. Нужно же когда-то отдыхать. А задирать юбки и заглядывать под платья многочисленных читательниц он еще успеет. Всему свое время. Вот-вот наступит лето, и тогда… Плюсов больше, чем минусов в соседстве с рукотворными изделиями.

Солнце улыбалось Людочке, подбадривая ее. Людочка улыбалась солнцу в ответ, чувствуя поддержку. Она пришла раньше на семь минут и решила подождать внутри. Толкнула стеклянные двери, вошла в фойе, присела в мягкое кресло слева от входа, возле детской комнаты, закинула ногу на ногу, облокотившись о подлокотник. Туда-сюда сновали посетители, не таким потоком, как в метро, жидковатым, но существенным. К банкомату, расположенному справа от входа, выстроилась очередь. Видимо, выдался день зарплаты.

Саша появилась из ниоткуда. Людочка пропустила ее спуск в фойе, но узнала сразу, как только зацепилась за нее взглядом. В белых капри, черной обтягивающей блузке и балетках, с волосами, разбросанными по плечам волнами, Саша медленно спустилась к стекляннным дверям. Выйдя на улицу, она осмотрелась по сторонам. Людочка последовала за ней, остановилась рядом. Они были одного роста, одного телосложения.

– Ищешь кого-то? – спросила Людочка Сашу из-за спины.

Та оглянулась, недоумевающе посмотрела на незнакомую девушку.

– Простите? – произнесла.

– Ты меня не знаешь, – продолжала Людочка, – но это я с тобой договаривалась о встрече от имени Юльки, Костиной сестры. Мы с ней подруги.

– Подослала тебя? – усмехнулась Саша. – Зачем? – не понимала.

– Она не знает, – возразила Людочка. – Я хотела с тобой познакомиться.

– Ты кто? – недоумевала Саша.

– Никто, – ответила Людочка. – Вопрос: кто ты?

– Ненормальная? – покрутила Саша пальцем у виска.

– Все относительно, – неопределенно махнула рукой Людочка и тут же предложила: – Давай отойдем куда-нибудь, чтобы не мозолить глаза окружающей среде.

– Мне вообще-то работать надо, – отрицательно мотнула головой Саша, делая шаг назад, к стеклянным дверям.

– Чего ты боишься? – взяла Людочка ее за руку. – Я не кусаюсь.

– Уверена? – брезгливо сняла Саша чужую руку со своей.

– Разговор не о тебе, расслабься, – настаивала Людочка.

– О ком тогда?

– Да у тебя, я смотрю, эго размером с эту библиотеку! – заметила Людочка.

– Чего тебе надо?

– Поговорить.

– Ладно, – согласилась Саша. – Давай в парк пройдем.

Она первою шагнула в сторону парка, скрестив на груди руки. Шла быстро, не оборачиваясь, пока не остановилась у скамейки в тени деревьев. Достала сигареты, прикурила, села на скамейку. Людочка встала напротив. Мимо пронесся велосипедист. Вот-вот поравняется парочка с рюкзаками. Паркурщики на другой стороне реки тренировались, прыгая с ветки на ветку, как обезьяны.

– Так о чем разговор? – нервно выдохнув дым, спросила Саша. – Мы не знакомы. Что у нас общего?

– Кто, – поправила ее Людочка. – О нем разговор, – добавила.

– Тютрин, что ли? – предположила Саша.

– Нет, Тютрина я не знаю. Знаю Костю.

– И что?

– Разговор о нем, – пояснила Людочка.

– С ним что-то случилось? – заинтересованно прислушалась Саша, выдыхая дым после очередной затяжки.

– А хотела бы? – подковырнула Людочка ее подсознание, будто дерн лопатой, неосознанно пытаясь освободить Сашиных демонов, хотя бы одного.

Та задумалась, смакуя новую затяжку.

– Не исключено, – произнесла.

– Значит, тебе повезло, – интриговала Людочка.

– Он погиб? – спросила Саша.

– В каком-то смысле, – неопределенно ответила Людочка.

– Значит, жив, – облегченно выдохнула Саша. – В больнице?

– Тебе совсем его не жаль?

– Нет. С чего бы?

– Ведь это ты его убиваешь, – заявила Людочка.

– Докажи, – парировала Саша. – И вообще хватит говорить загадками. Ты кто такая? Я согласилась на встречу с Юлей, а приперлась какая-то агрессивная сука и поет здесь мне песни о том, какой я монстр…

– Ты не монстр, – перебила ее Людочка, – ты обычная серенькая крыска из провинции, немного поднабравшаяся столичного лоска, неумело нанеся его на себя, как макияж. Красивая картинка снаружи, пустая внутри. Что только Костя в тебе нашел?

– Я поняла, – докурив, рассмеялась Саша, но как-то деланно, – ты в него влюбилась. Вот что случилось с ним. Ты это хотела до меня донести? Только одна поправочка: с тобой, не с Костей.

– Очень скоро он станет моим, – твердо произнесла Людочка.

– Флаг тебе в руки! – пожелала Саша. – Однако, боюсь, у тебя ничего не выйдет. – Избавившись от окурка (она бросила его под ноги, затоптала и отфутболила под скамейку), девушка скрестила на груди руки и откинулась на спинку скамейки, задрав подбородок. Ловила сквозь тень лучи солнца.

– Кто же мне помешает? – усмехнулась Людочка. – Не ты ли?

– Не будь такой самоуверенной, – ответила Саша. – В первую очередь сам Костя тебе и помешает. Ну и с моей стороны возникнут препятствия. Что бы тебе не наговорила обо мне Костина сестра, она ничего не знает о нас. Костя меня любит! А кто в здравом уме откажется от человека, который тебя любит, хоть он, в принципе, и не нужен? Ты имеешь над ним власть и используешь ее по полной, заходя все дальше и дальше в своих желаниях и прихотях, которые он исполняет с готовностью раба. Чем строже ты с ним и недоступнее, тем покладистее он и готов на все. Ты думаешь, я отдам его тебе?

– Тебе придется, – заявила Людочка. – Я докажу ему, что ты больная тупая сука! – невольно вырвалось у нее, но сказана эта фраза была очень спокойно и с улыбкой.

– Он тебе не поверит, – возразила Саша. – Костя считает меня ангелом и видит во мне ангела. К сожалению, он не Бог. Я бы его любила, если бы он был Богом.

– Так ты мстишь ему? – поняла Людочка. – Тупо мстишь за то, что Костя человек? Причем хороший человек?

– Возможно, – не отрицала Саша. – Костя оказался слабым, точнее, не вырос в мужчину. А меня не устраивают мужчины-подростки.

– А не ты ли его таким сделала?

– Вот именно. А должно было быть наоборот. Он должен был вести меня за собой, но не сумел.

– Так отпусти его тогда.

– Куда?

– Туда, к чему стремится его душа.

– Без меня я не дам ему подняться, – категорически изрекла Саша, снова закуривая. – А со мной он не поднимется. Круговая порука. К тому же я не хочу его делить с тобой.

– Он же тебе не нужен! – воскликнула Людочка.

– Ты не поняла. Чувство собственности.

– Он же не вещь!

– Как сказать. Для меня вещь, с которой я могу делать все, что захочу. А поскольку он не сумел сделать меня счастливой, я не позволю ему стать счастливым с какой-нибудь другой женщиной.

– Не будь такой самоуверенной, – повторила Людочка Сашины слова, сказанные ей в начале разговора.

– А то что? – с вызовом посмотрела Саша на Людочку, поднявшись со скамейки. – Что ты можешь? Пришла сюда для чего? Ты такая же слабая, как и Костя, хоть и столичного замеса! Выросла в большом городе, а характер не закалила.

Саша оттолкнула Людочку и медленно направилась к зданию библиотеки по вымощенной дорожке с гордо поднятой головой победительницы, засунув руки в карманы капри. Она ни разу не обернулась, хоть и чувствовала на себе взгляд Людочки, провожавший ее до самых стеклянных дверей.

– Посмотрим! – произнесла Людочка самой себе. То, что она хотела выяснить про Сашу, она выяснила. Стратегию дальнейших действий продумает на досуге. А пока нужно было торопиться на новую работу.

На метро доехав до «Площади Ленина», Людочка поднялась на воздух, направилась в сторону Главпочтамта. Перейдя дорогу по подземному переходу, спустилась вниз и повернула налево, очень скоро очутившись у «Кроун Плаза».

Ее ждали. Менеджер по персоналу, проще говоря, старшая горничная, женщина под сорок плотной, но приятной наружности с ямочками на щеках, со строго уложенными волосами, мило улыбнулась Людочке, попросив следовать за ней.

– Что делает горничная? – то ли сказала, то ли задала вопрос она, уверенно шагая впереди Людочки, ни разу не обернувшись на нее за все их совместное «путешествие» по этажам и гостиничным коридорам. Если честно, Людочка не поняла, как ей реагировать на услышанную фразу. Выждав паузу в несколько секунд, старшая горничная продолжала. Голос ее, поставленный, будто у театральной актрисы, как бы декламировал произносимый текст в стиле монолога: – В обязанности горничной входит поддержание чистоты жилых номеров, санузлов, коридоров, лифтов и других закрепленных за ней помещений. Общий список обязанностей и график их выполнения варьируются в зависимости от требований, утвержденных в гостинице. Обычно горничная моет полы; пылесосит ковры и мягкую мебель; вытирает пыль с поверхностей и обметает ее с потолков и стен; моет окна; поливает цветы и протирает вазоны; застилает постели; меняет постельное белье и полотенца; вытряхивает шторы; моет вазы, графины, мыльницы, зеркала и другие предметы интерьера; принимает у постояльцев заказы на бытовые услуги, оказываемые в гостинице, и следит за своевременностью их выполнения; укомплектовывает мини-бары в номерах; проверяет оснащение номеров; следит за состоянием номера и имеющихся в нем имущества и оборудования; принимает номер и белье при выезде клиентов. Требования к горничной, – произнесла старшая гоничная последнюю фразу так, словно объявляла тему урока или лекции. – Физическая выносливость. Это главное требование. Труд горничной – физический, а объемы работы большие. Кроме того, ей иногда приходится полноценно работать сутки подряд, в том числе и ночью. Честность. В номерах могут храниться материальные ценности, дорогая техника (фотоаппараты, ноутбуки), драгоценные украшения, большие суммы денег. В обязанности горничной может входить и наведение порядка в личных вещах клиентов (например, в одежде). Уборка производится в отсутствие проживающих, а они не должны волноваться за сохранность оставленных вещей. Коммуникабельность, доброжелательность, эмоциональная устойчивость, терпение, вежливость, корректность. Все эти качества очень пригодятся, поскольку именно к горничной клиенты обращаются со всеми вопросами и претензиями. Высокий уровень личной гигиены. Отсутствие брезгливости. На долю горничных выпадает много специфической работы – чистка унитазов, уборка номера и постелей после бурных вечеринок, доставка в стирку нижнего белья. Трудолюбие, аккуратность, ответственное отношение к работе. Развитая наблюдательность и хорошая зрительная память. Без этого будет трудно следить за состоянием номера и сохранностью гостиничного имущества. Знание иностранного языка – хотя бы на бытовом уровне, в объеме профессиональной необходимости. В крупных гостиницах, обслуживающих иностранцев, это требование обязательно. В остальных – является преимуществом и залогом профессионального роста. Наличие санитарной книжки. Что должна знать горничная? Все виды уборки (ежедневная, уборка номера после выезда, генеральная, сезонная); правила пользования и внутреннего трудового распорядка в гостинице; прейскурант цен на все виды платных услуг, оказываемых гостиницей; нормативы оснащения помещений и номерного фонда гостиницы; расположение номеров, корпусов, хозяйственных построек; места расположения запорной арматуры; правила использования пылесосов и электрополотеров, электрощеток, другой электротехники, используемой для уборки; правила и нормы охраны труда, техники безопасности, производственной санитарии и противопожарной защиты; правила этики; постановления, распоряжения, методические и другие руководящие материалы по вопросам гостиничного обслуживания. – Остановившись у какой-то двери в конце очередного коридора, женщина открыла ее ключом, вошла внутрь, включила свет, так как в комнате было темно из-за отсутствия окон, обернулась к Людочке. – Горничные в престижных отелях часто мечтают поймать «золотую рыбку». Эти призрачные надежды редко, но сбываются. Например, если богатой семье, поселившейся в отеле на время ремонта в квартире, очень понравится обслуживающая их горничная, она может получить приглашение на работу в эту семью в качестве помощницы по хозяйству или гувернантки. Легендой среди белорусских горничных стала история минчанки Наташи Алиевой. В сентябре 2007 года девятнадцатилетняя девушка устроилась работать в гостиницу «Минск» и вскоре получила задание принести апельсиновый сок в номер принца Дубаи Саида бен Мактума. Наташа приглянулась принцу и… получила предложение руки и сердца. Теперь она жена шейха, живет в Дубаи и уже стала мамой. Справедливости ради стоит отметить, что это единственный в Беларуси случай, но многие начинающие горничные мечтают о таком необычном продолжении карьеры.

– Я не мечтаю, – поспешила заверить начальницу Людочка, оглядываясь по сторонам. Слева – кожаный диван, белый, двустворчатый зеркальный шкаф резной работы. Справа – телевизор на стене, компьютерный стол с компьютером, принтером и телефоном, стул возле него. Два кожаных кресла по бокам двери. На полу – палас.

– Я знаю, – кивнула менеджер по персоналу, приглашающим жестом указывая Людочке на одно из кресел. Сама вольготно расположилась на диване. – Требования к внешнему виду горничной, – произнесла, продолжая лекцию. – Колготки – телесные, без узоров. Волосы – однотонного некричащего цвета, должны быть зачесаны назад. Туфли – однотонные черные. Заколка – однотонная черная. Макияж – незаметный. Украшения – только маленькие серьги и незаметное кольцо. Лак для ногтей – бесцветный. Работа горничной нелегка психологически. Поскольку уборка производится в отсутствие клиентов, горничная редко слышит слова благодарности. А вот гнев постояльца практически по любому поводу обрушивается в первую очередь на горничную. Нередко клиенты подозревают горничных в воровстве, причем чаще всего – безосновательно. Работа малоперспективная: с должности горничной можно продвинуться только до старшей горничной, и то нечасто.

Она замолчала.

– Зачем вы мне это говорите? – чувствуя неловкость, спросила Людочка.

– Что именно? – уточнила старшая горничная.

– О малоперспективной работе.

– Говорю как есть. Точнее, обязана тебя проконсультировать. Ничем из всего, что я тебе наговорила, ты, естественно, заниматься не будешь, – огорошила вдруг.

– Не поняла, – насторожилась Людочка.

– Ты будешь ложиться в постели проживающих гостей по первому их требованию, – объяснила начальница.

– Что, простите? – не верила собственным ушам Людочка. – Мы так не договаривались! Я не проститутка! – возмущенно воскликнула.

– Ровно на пять минут и обязательно в специальном костюме, – невозмутимо апеллировала менеджер по персоналу. – Делается это для того, чтобы горничная нагрела постель теплом своего тела. Руководство нашей гостиницы сочло, что постель, согретая живым теплом, способствует лучшему отдыху постояльцев. Открой шкаф.

Людочка подошла к шкафу. Створки разъехались в разные стороны. Карнавальные костюмы горничной (короткие платья разных расцветок и тканей с белым кружевом, фартуками и различными аксессуарами (чепчиками, бельем, чулками, подвязками)) кокетливо подмигнули ей.

– И ничего больше? – уточнила Людочка.

– На твое усмотрение, – ответила старшая горничная и через секунду добавила: – Твое фото понравилось всему руководству. Значит, постояльцы тоже останутся довольны. Пока можешь быть свободна. А завтра вечером приступаешь непосредственно к своим обязанностям. Заодно подпишешь контракт.

– А вы уверены, что я приду завтра?

– Ты же не совсем дура, я надеюсь?

– Не совсем, – прошептала Людочка и вышла из комнаты.

 

19

Он нашел ее. Игорь. Юлька даже закрыла глаза, когда увидела его, не веря. Высокий голубоглазый блондин в кожаном черном пиджаке, белой рубашке под ним, черных джинсах, черных туфлях, до блеска начищенных, он казался еще красивее, чем на фото.

Юлька не думала, что он придет. Она потопталась у входа в медицинский центр минут пять в ожидании… чего? Глупая, кому нужна больная, проблемная, разведенная женщина? Но, но, но… пусть она не так красива, как Людочка или Саша, ей все же хотелось верить, что может нравиться, что ее есть за что полюбить и совершать ради нее безумные поступки. Чуда не случилось. Его в природе не существует, чуда этого, потому что неудачницей Юлька себя не считала, чтобы признать, что дело в ней. Она вспомнила бывшего мужа. Он восхищался другими девушками, одетыми вызывающе, раскрепощенными и свободными от предрассудков, однако ей не позволял уподобляться им и покупал для нее мешкообразные платья и одежду большего, чем она носила размеров, тем самым осознанно, если не специально, породил и взрастил в ней комплекс неполноценности. Юлька чувствовала себя ущербной, не понимая, зачем он так с ней поступал. Только спустя время до нее дошло, что муж не хотел повышенного внимания к ней со стороны других мужчин, собственнически подчинив себе как тело Юльки, так и разум. Только он имел на нее право и больше никто, превращая чуть ли не в рабыню, впрочем, скорее бытовую, чем для сексуальных нужд. Юлька готовила ему, стирала, делала массаж, выслушивала бредни о моторах и карбюраторах, наблюдала за тем, как он играл в «Танки» на компьютере. Ее мнением он не интересовался и не нуждался, не выпуская при этом одну никуда из квартиры, но и с собой брал очень редко. Юлька думала, что так и надо жить. Мама говорила: слушайся мужа, он всему голова, ты за ним как за стеной. А потом случился суд. Его обвинили в растлении малолетних, но не посадили. Юлька помогла. Встречалась с девочками, которых якобы обидел ее муж, представлялась его сестрой. Выяснилось, что никого насильно он не принуждал. Урок этот, однако, ничему не научил его. Бывший Юлькин муж продолжал встречаться с малолетками. Одна в него влюбилась, писала Юльке письма с угрозами. Тогда она и решила, что с нее хватит. Муж, на удивление, быстро согласился со всеми ее доводами. К тому времени они уже года два лишь сосуществовали рядом, а не жили полноценной семьей, впрочем, была ли у них семья вообще?

Ей очень тяжело пришлось адаптироваться к новой себе. Чтобы избавиться от встроенного мужем, будто роботу, комплекса, Юлька раздавала буквально себя направо и налево, пока не поступила в вуз и не познакомилась с Людочкой, которая вправила ей мозги, однако, видимо, не совсем, коли ее так покоробило оттого, что Игорь оказался смелым лишь на словах в виртуальном мире. Она снова ощутила ущербность, на сей раз медицински подтвержденную. Снимок в платной клинике ничего не изменит. Если было пятно на снимке ее легких, сделанного в поликлинике, оно никуда не исчезнет и здесь. Это конец. Финита ля комедия. Она обречена, и никто ее не спасет, даже временно.

В силу выработавшейся привычки доводить все начатые дела до конца, Юлька справилась с подступавшей тошнотворным комом к горлу паникой и отправила себя на рентген, заплатив сколько следовало. Ее попросили подождать какое-то время в коридоре, пока снимок не будет готов, и Юлька покорно присела на кушетку возле рентген-кабинета в тот момент, когда из ниоткуда появился Игорь и медленно (или так показалось Юльке) приближался к ней.

Когда она увидела его, едва не заплакала, но справилась со слезами. Игорь выглядел потрясающе, будто голливудский актер, неся вместе с собой облака позитива в виде связки воздушных шариков в руке.

– Привет! – склонился Игорь к Юлькиному лицу и сразу поцеловал в губы, да так требовательно, что она подчинилась ему.

Поцелуй длился ровно столько, сколько позволяли приличия воспитанного молодого человека, все-таки общественное место и люди смотрели с любопытством свидетелей преступления. Нужно было соответствовать, и Игорь соответствовал.

– Удивлена? – присел он рядом с Юлькой, закинув одну длинную ногу на вторую, немного обнажив щиколотку в белом носке. Голос его был с хрипотцой и невероятно сексуальным. Это Юлька поймала себя на такой мысли. Не дожидаясь ответа, Игорь протянул ей связку шариков. – Тебе.

– Спасибо, – произнесла Юлька, смущаясь, испытывая неописуемое состояние счастья.

– Какие прогнозы? – перекинул Игорь руку на Юлькино плечо, слегка сжав его. Ей тут же стало тепло и спокойно.

– Не знаю, – ответила она. – Заберу снимок, а потом с ним надо будет обратиться в другое заведение. – Юлька помолчала, прислушиваясь к дыханию Игоря, боясь, что напугала его, и добавила: – Но не сегодня.

– Тогда предлагаю, – сказал Игорь, – прокатиться в одно место. – Он подмигнул ей. – Надеюсь, тебе понравиться.

– А куда? – обеспокоенно посмотрела Юлька на него. Все-таки незнакомый человек, хоть и такой хороший. Не хотелось бы разочаровываться. Но в душе она уже согласилась следовать за ним даже на край света. Что-то располагало в Игоре, тянуло к нему, возможно, отчаяние и безнадега, а может быть, надежда на лучшее…

– Тут недалеко, – неопределенно махнул Игорь рукой. Заметив напряженный взгляд Юльки, доверчиво улыбнулся. – Ты же не трусиха? – шепотом спросил. Сделав страшные глаза, притворно проговорил: – Не беспокойся, сразу я тебя не съем. Сначала вымою в курином бульоне, чтобы косточки стали сладкими, а уже потом всю целиком проглочу. Проглочу-проглочу, не помилую!

– Да ну тебя! – засмеялась Юлька.

– Островская! – в дверях рентген-кабинета возникла фигура медсестры.

– Я, – поспешно поднялась с кушетки во весь рост Юлька, упустив шарики. Их подхватил Игорь, медсестра укоризненно посмотрела на него, но в ту же секунду улыбнулась.

– Зайдите! – сказала она Юльке.

Юлька зашла в кабинет, где ей тут же протянули большой конверт со снимком внутри.

– Распишитесь, – попросили.

Дальнейшие ее действия здесь больше никого не интересовали, как и она сама. Ее проблемы оставались ее проблемами, которые решать только ей.

Юлька прижала конверт к груди и вышла в коридор. Ни о чем плохом думать она не хотела и вспоминать о болезни тоже, поэтому быстро сунула конверт в сумку, взяла шарики и, словно маленькая девочка, помчалась с ними на улицу. Игорь молча последовал за ней.

Солнце восхищенно таращилось с неба на Юльку с шариками, не зная, как попросить ему уступить это разноцветное чудо. Юлька поняла солнце без слов. Она взглядом получила одобрение Игоря и смело отпустила воздушные цветы в гости к солнцу. Сначала они повисли над Юлькиной головой, словно в недоумении, потом медленно, будто не веря, что умеют летать, поднялись на несколько метров, где их подхватил ветер и закружил в вальсе, поднимая и унося все выше и выше, к солнцу, с нетерпением именинника ожидающего подарка.

Задрав головы, прохожие (взрослые и дети), а вместе с ними и Юлька с Игорем, провожали шарики глазами, пока те не исчезли в небесах, попав по назначению.

– Символично, – сказал потом Игорь Юльке.

Она догадалась, что он имел в виду, но уточнить не постеснялась, спросив:

– Ты о чем?

– О шариках, – подтвердил Игорь ее догадку. – Ты отпустила их, словно отпустила себя, доверившись судьбе.

– Думаешь, зря? – выясняла Юлька.

– Да нет, – пожал плечами Игорь, – наоборот. Я тоже когда-то так сделал. У меня ничего не получалось, пока я не остановился и не поверил судьбе, которая криком кричала, указывая верный путь. Теперь у тебя все будет хорошо.

– Хотелось бы верить, – пробормотала Юлька.

– Даже не сомневайся, – приобнял ее Игорь.

Он остановил маршрутку, пропустил Юльку первой в салон, заплатил водителю за проезд. Через несколько минут они вышли возле ДК железнодорожников. Как оказалось, Игорь в этом здании репетировал. У него была группа, в которой он играл на ритм-гитаре и пел, сочиняя все песни сам. Только почему-то музыканты из группы называли его Дэвидом.

– Творчекий псевдоним, – объяснил Игорь, не вдаваясь в подробности. – Располагайся. Чувствуй себя как дома.

И Юлька расположилась.

Их было пятеро, вместе с Игорем. Барабанщик, клавишник, бас-гитарист, соло-гитарист. Они сосредоточенно настраивали аппаратуру, не обращая на Юльку никакого внимания, будто ее не существовало. Не смотрели на нее, не спрашивали Игоря, кто она и откуда. Занятые, увлеченные главным делом всей своей жизни, музыкой. Юлька отметила, что лица их были одухотворены музыкой, которую они играли. Одного примерно возраста с Игорем, ребята выглядели очень похоже. Позже она узнала, что все они состояли в родстве друг с другом, но тогда, в первый раз, обиделась, что Игорь не представил им ее. Хотя какое она имела право на обиду? И сколько перебывало здесь девок до нее? Возможно, поэтому Юльку не замечали. Привыкли к посторонним. Она же постороння на все сто. Если диагноз подтвердится. А он обязательно подтвердится, Юлька не сомневалась. Так что не обижаться она должна, а благодарить Игоря за то, что он возится с ней, развлекает, как может, пусть его об этом никто и не просил. Или все таки просил? Ее молящий взгляд не оставлять одну. Кому она еще нужна? Да никому. Костя то на работе, то умирает по Саше. Юлька усмехнулась. Умирающая лишь она. Что такое умирание брата по сравнению с ее состоянием? Детский лепет. Зациклился на одной шлюхе, будто других мало вокруг, более достойных. Да было бы там из-за чего убиваться! Хотя мужчины иначе видят женщин, нежели женщины – женщин. И угораздило же попасть Костю, именно попасть, будто мухе в липкую ленту, но не любви, нет. Даже с его стороны то, что он испытывал к Саше, трудно назвать любовью, скорее болезнью какой-нибудь, манией. Так и есть, Костя болен Сашей, которая открыто пользовалась и пользуется его состоянием, ни капельки его не жалея и не любя. Даже Людочка это увидела. Хотя почему даже? Она тоже больна. Костей. Они в одинаковом положении. Оба унижены и оскорблены, как по ее, Юлькиному, мнению, тем, что принято называть любовью. Но у них она хоть есть, извращенная, искореженная, нездоровая, однако с метастазами надежды, которые ни один хирург не вырежет, не по силам потому что. А Юлькины метастазы успеют обезвредить, или они уже намертво окопались в ее теле так, что ни одним «Тигром» не вышебить?

Громкая музыка в один миг смыла, будто волной в шторм, все мысли из Юлькиной головы, окатив ощущениями необычного возбуждения. Взбудоражила до дрожи в коленках, до мурашек по спине.

Игорь и его музыканты, наконец, настроились и зазвучали. Они играли рок-балладу, посвященную любви. Голос Игоря, такой объемный, такой мужественный, с хрипами в кульминационных моментах, очаровывал, манил и звал за собой, вдыхал в себя, держа в напряжении, будто руками за плечи. Юлька не понимала ни слова, поскольку композиция исполнялась на английском, а она почти не знала языка, но интуитивно понимала смысл каждого звука, восторженно глядя на Игоря, восхищаясь им. Он действительно был прекрасен в момент исполнения, с этой гитарой, перед микрофоном, с горящими глазами, нацеленными прямо на нее.

Песня закончилась, а Юлька продолжала обалденно смотреть на Игоря. Да, он знал, чем удивить девушку. К тому же она очень любила хорошую музыку. Особых усилий не потребовалось бы, если… Но она сама виновата в том, что отшивала его прежде, глупая дура!.. Столько времени упустила!

– Понравилось? – в микрофон спросил Игорь, не сводя с Юльки глаз. Та поспешно закивала головой, блаженно улыбаясь, как малолетка.

Группа заиграла новую композицию, на этот раз динамичную. Как же Игорь был органичен в исполнении следующей песни. Все его движения, стойка, подача голоса настолько импонировали Юльке, что она терялась в себе. Энергия, исходящая от музыки и от Игоря, сводили ее с ума. Она наслаждалась присутствием здесь и всем, что видела и слышала, наслаждалась Игорем, его талантом, собой рядом с ним.

Ничто не могло омрачить новых Юлькиных впечатлений. С удовольствием она осталась до конца репетиции.

После того, как Игорь отпустил музыкантов по домам, закончив репетицию, и присел на колонку, мотая шнуры через руку, Юлька, не сдерживаясь больше, поцеловала его в губы. Она хотела это сделать уже после первой композиции, нарушив все правила, придуманные и строго соблюдаемые ею, приличной девушки. Игорь словно околдовал Юльку. Она не узнавала саму себя.

– Извини, – пробормотала, отстраняясь после поцелуя и потупив глаза.

– Тебе не за что извиняться, – поймал Игорь ее за руку и держал не отпуская.

– Правда? – подняла Юлька глаза.

– Конечно, – заверил Игорь. – Ты меня опередила.

– Это плохо?

– Да нет же, – улыбнулся он. – Мне будет наука не опаздывать.

– Тебе надо домотать, – намекнула Юлька на то, чтобы Игорь отпустил ее руку и закончил со шнурами.

Он кивнул, согласившись. Она села на вторую колонку, наблюдая за ним.

– У тебя замечательная группа, – произнесла Юлька после непродолжительного молчания. – Замечательные песни, – добавила.

– Я знаю, – не скромно подтвердил Игорь.

– Вы где-нибудь играете? – поинтересовалась Юлька. Ее действительно занимал этот вопрос.

– Случается, – ответил Игорь и тут же развил ответ дальше, как бы предворяя ее последующие вопросы в развитие темы: – Однако пробиться на тот же телек, чтобы о нас узнали и полюбили, проблематично. Во-первых, не формат, во-вторых, нет денег. Ну и уйма всяческих других причин. Конечно, если бы мы прогнулись под государство, как, к примеру, «Тяни-толкай» или «Джей Морс», возможно, что-то изменилось бы, но не факт. Скорее мы убили бы себя подобным поступком. Есть еще вариант повторить подвиг Михалка. Однако я против политиканства в творчестве, да и позиция оппозиции, прости за тавтологию, для меня неприемлема. Сочинять лицемерные гимны, как и поносить страну, в которой живешь, не про меня. Я не патриот и не нацик, просто занимаюсь тем, что мне нравится. Однажды нас услышат, поверят и поймут. А пока вполне устраивает то, что есть, даже наличие поклонников, вернее, поклонниц, которых, между прочим, не так и мало.

Юлька слушала Игоря, но не слышала. Она питалась его голосом, мечтая поскорее обладать всем им целиком. Набравшись терпения, Юлька ждала, пока Игорь скрутит все шнуры и упакует по коробкам. Он же, будто садист, как ей показалось, намеренно медлил, испытывая на прочность это ее терпение. Куда они поедут? Или пойдут? Юлька могла пригласить Игоря к себе. Согласится ли он? Что вообще у него на уме? Такое чувство, что ему, в принципе, все равно. Зачем тогда привез ее сюда? Зачем появился в медцентре, да еще с шариками? Не для того же, чтобы песенки попеть? Хотя, если задуматься, как раз для этого, но со скрытым смыслом. Может, это признание? Серенады для кого исполнялись в Испании под окнами?…

Игорь упаковал последний микрофон. Зачем? Если снова репетировать через день, а может, на следующий день, то есть завтра? Инструменты уже давно спрятались в чехлы, как в норы.

Игорь посмотрел на Юльку, нерешительно остановившись в шаге от нее. Она сползла с колонки и теперь подпирала ее руками. Чего он ждет? Ослеп? А может быть, у него совсем другие планы и он хочет совсем не того, чего желала она?

– Ты хочешь меня? – снова взяла инициативу в свои руки Юлька, спросив его прямо на одном дыхании. Глаза ее горели, мышцы напряглись, она походила на разгоряченную волчицу, готовую к прыжку.

– Однако, – озадаченно почесал затылок Игорь.

– Что ты как маленький! – рассерженно топнула Юлька ножкой. – Или ты и есть маленький? – озарила ее догадка. – Ни с кем еще? – лукаво прищурилась.

Игорь не ответил. Он взял ее за руку и потянул за собой. Они спустились в холл, выбежали на улицу, кишевшую даже возле ДК людьми, особенно неопределенного пола, в пеленках и в колясках, управляемых красивыми и не очень мамочками и их подругами.

– Куда ты меня тащишь? – пыталась прояснить для себя ситуацию Юлька. Не от страха, от любопытства. Игорь не мог причинить ей боль или вред, если писал такие необыкновенные композиции.

Он снова не ответил, но остановился у края тротуара, чтобы поймать такси, по-прежнему не отпуская Юлькиной руки.

Возле них притормозил какой-то частник на красной «девятке». Игорь открыл заднюю дверь, подтолкнул Юльку в салон, забрался следом, назвал водителю адрес. Тот согласно кивнул. Они не разговаривали в машине, пока не доехали до места назначения.

– Куда ты меня привез? – узнала с ужасом Юлька подъезд и дом, в котором жил… Руслан.

Игорь, расплатившись с водителем «девятки», обернулся и вместо ответа запечатал ее рот поцелуем. Заткнись, мол, дура, здесь я хозяин. Но ей не давала покоя мысль, что она оказалась тут не случайно, особенно когда увидела… Руслана, выходившего из подъезда. Он придержал дверь, чтобы подъезд выпустил… Алину, а потом увидел ее, Юльку. Они смотрели друг на друга в упор, но прошли мимо, не озвучив знакомства. Алина, видимо, прибрала его к рукам. Руслан семенил за ней, как прирученный пес. Ни Игорь, ни Руслан не поздоровались. Значит, не знали друг друга. Значит, все же случайно оказались они все здесь.

Игорь открыл дверь, ведущую в подъезд, пропустил Юльку вперед. Они поднялись лифтом на последний этаж, вышли к единственной на этаже квартире. Игорь немного замешкался у двери, разбираясь с замком. Волновался.

Он набросился на нее прямо в прихожей, как хищник или маньяк. Что лучше? Или хуже? В любом случае Юлька отказывалась верить в свою скорую смерть.

 

20

С самого утра, с получасовыми перерывами, Костя звонил Саше, но та не отвечала. Что бы он сказал ей, если бы она вдруг ответила? Костя не знал, надеясь на интуицию, которая подсказала бы нужные слова. В глубине души, набирая номер ее телефона, он умолял его промолчать длинными гудками и облегченно вздыхал, когда тот его слушался, беспрекословно, надо сказать, ни разу не подведя. Зачем он ей звонил? Почему? Другой бы на его месте давно плюнул и послал бы ее и был бы прав. Другой – да, но не Костя. Он втемяшил в голову, что без Саши ничего из себя не представляет, не понимает, кто он и зачем без нее. А так нельзя. Нельзя мужчине быть зависимым от женщины, которая никогда не оценит твоей преданности, а использует ее против тебя, воспользуется ею, чтобы унизить, оскорбить, растоптать, свысока наблюдая за твоими ответными действиями, которых не последует, потому что ты любишь ее и поэтому прощаешь все. Твое прощение и великодушие она воспримет как издевательство и уничтожит тебя, превратит в пустое место. В случае твоей гибели она и слезинки не прольет, хорошо, если плюнет в сторону твоей могилы. Костя не считал Сашу такой, но все говорило, даже кричало ему отовсюду вороньим карканьем, что, к сожалению, ему не повезло, что он заблуждался насчет Саши. Он же взрослый мужик с довольно увесистым мешком жизненного опыта за плечами, чья тяжесть даже подгибала ноги иногда! Красота, видимо, убивает неведомо для жертвы, сперва поработив носителя. Отравляет сознание, искажая мир, в котором мы живем, а потом разбивает его, как зеркало, вонзая осколки в сердце. Лишь вовремя принятое противоядие способно помешать безумству. Таким противоядием для Кости могла стать Людочка. Не зря же она оказалась в его квартире. Не просто так Костин взгляд буквально заполз на нее, как паук, ножками-щупальцами впитывая в себя каждую пору ее кожи. Людочке очень шел Юлькин халат, хоть и не ее размера. Точнее, шелк. Далеко не всем женщинам он соглашался служить, только достойным его внимания. Юлька, например, выглядела в его объятиях нелепо. К Саше шелк испытывал чувство влюбленности, Людочку же обожал, делая ее прекрасной и с ее помощью пытался помочь Косте. Он это оценил, поскольку Людочка не покидала его мыслей ни на минуту, хоть и звонил Саше. Вот почему Костя не хотел, чтобы Саша отвечала на его звонки, но продолжал ей звонить, чтобы убедиться в своем желании.

Вчерашним вечером на складе произошло ЧП. Грузчика со второй смены уличили в воровстве, поймав с поличным на выходе. Он пытался вынести четыре упаковки кофе «Жардин» в рюкзаке. Скорее всего, не в первый раз: работал достаточно давно. Интеллигентный вроде с виду парень, скромный, тихий, незаметный. Такие обычно попадают либо в шпионы, либо в преступники. Юрьевна, кладовщица второй смены, случайно увидела, как он засовывал в рюкзак кофе, как аккуратно вынес рюкзак в раздевалку, когда остальные грузчики вышли на перекур. Она удивилась тому, что парень даже не прятался, встал просто между рядами. Возможно, смелости ему придавало отсутствие видеокамер на складе или чувство безнаказанности, ведь не пойман – не вор. Конечно, грузчики подворовывали, не без этого, но втихаря, так, чтобы никто никогда ничего не узнал, тут же другое. Наглое. Парень даже не покраснел, когда проверяли его рюкзак, блаженно улыбался, смахивая с этой улыбкой на героя Элайджи Вуда из «Города грехов», когда тому персонаж Микки Рурка отрезал ноги, а собака бедолаги, вернее, монстра, поскольку тот похищал и съедал красивых женщин, пожирала его живьем.

Разумеется, виновного уволили, лишив всяческих выплат за неоплаченные рабочие дни. В суд подать он не мог, чтобы «Биарком» расчитался с ним, поскольку работал неофициально, как, впрочем, и большинство грузчиков. Но такое положение дел всех устраивало. Зарплату грузчики «Биаркома» получали даже выше, чем приличную. Проблема возникла и в стикеровщицах, тоже вчера. Их как раз зарплата не устраивала и они объявили, что за такие деньги больше на работу не выйдут. И не вышли. Пришлось первой смене стикеровать товар, благо, машин на загрузку до полудня не предвиделось. Бунт продлился несколько дней, однако когда стикеровщицы вернулись на склад, их не приняли обратно, уволив с момента отказа от работы. С начала следующей недели ожидались новые стикеровщицы, найденные через Интернет на сайтах по трудоустройству. Желающих оказалось больше, чем достаточно, поэтому «Биаркому» даже пришлось устроить конкурсный отбор. Но это было потом.

Максу стукнуло двадцать семь лет, и он решил отпраздновать день рождения со сменой. Поскольку время позволяло, Заза разрешил немного злоупотребить. Макс отправился в магазин за угощением, Костя составил ему компанию. Они прикупили кое-какой закуски в виде ветчины, колбасы и хлеба, килограмма бананов. Из спиртного взяли две бутылки водки «Свояк» по 0,7 и томатного соку для тех, кто запивал. Со стороны Макс на свой возраст не тянул. Скорее походил на подростка-призывника. Его мальчишеское в веснушках лицо, не знавшее до сих пор бритвенного прикосновения к щекам, казалось, сияло детской чистотой, непосредственностью и наивностью. Лишь острый клинок шрама, тянувшегося от левого виска до подбородка, свидетельствовал о пережитом. Отметину эту Макс получил двенадцать лет назад в автокатастрофе. Родители погибли на месте. Отец гнал машину на большой скорости, боясь опоздать в больницу, не довести больную жену, которой резко стало хуже. У нее был рак желудка в последней стадии, и она отказывалась от медицинских услуг, несмотря на все уговоры. На одном из перекрестков он не справился с управлением, а дождь лил как из ведра, вечер утопал в ночь. Машину перевернуло, и она колобком кувыркалась вдоль дороги, пока ее не остановил фонарный столб, согнув пополам, будто подкову. Из нее торчали исковерканные детали, словно кишки у человека. Мать доставали по частям, отца вырезали автогеном с кресла водителя. Макса выбросило вместе с задним стеклом при столкновении со столбом. Он остался жив, но получил серьезную травму головы и ушиб головного мозга. Врачи отдела нейрохирургии Девятой клинической больницы несколько часов боролись со смертью, спасая Макса. Он всегда оставался веселым на людях, хорошее настроение его, казалось, ничем нельзя было омрачить. Нередко во вторую смену, ближе к полуночи, Макс начинал петь во время работы популярные песни советских времен, особенно из репертуара «Ласкового мая», Салтыкова, Муромова, Добрынина, Серова, Белоусова, Барыкина. Он безбожно перевирал мотив и не попадал в ноты каждой песни, но делал это так вдохновенно, проникновенно и от души, что ему прощались все огрехи исполнения. И каждый грузчик ждал вечернего концерта Макса с таким нетерпением, будто Макс действительно являлся зведой сцены и советской эстрады. Он плакал при слове «мама». Любое упоминание «мамы» тут же вызывало на его глазах слезы. Макс отворачивался, чтобы никто не заметил его плачущим, украдкой смахивал соленую влагу со щек и губ и возвращался в мир жизнерадостным, сияя улыбкой до ушей, но грустя глазами.

С девушками Макс не особо ладил. Подсознательно он искал себе маму, а попадались суки. Макс нервничал и выставлял их за дверь при каждом разочаровании. Однажды ему повезет. Костя искренне верил в это, потому что Макс, в целом, неплохой парень. Озвучив последнюю мысль в виде тоста, Костя поднял пластиковый стаканчик с плескавшейся в нем водкой и с удовольствием выпил. Макс поблагодарил пожатием руки.

Гена подарил Максу книгу Минаева «ДухLess», которую читал последнее время в перерывах между работой. Она ему очень нравилась, потому что написана была о поколении, к которому принадлежал и сам Гена, обманутому и брошенному на произвол судьбы. Книга так Гену зацепила, что он порой зачитывал грузчикам целые куски вслух. Конечно, Максу подарок понравился, но вряд ли он будет читать роман, поскольку тяги к литературе не испытывал ни в каком виде. Однако в день рождения не подарки важны, а внимание, проявленное к имениннику.

Серега с нарочито пафосным выражением на лице, чтобы хотя бы пафосом уравнять значимость своего подарка с подарком Гены, вручил Максу штопор, хорошего, заводского производства, металлический, с зажимом крыльями, крутелкой для удобства. Так как Макс из алкоголя предпочтение отдавал винам, штопор ему был необходим, даже лишний.

Мишаткин прочел стихотворение, написанное им по случаю дня рождения Макса, правда, часто путаясь и спотыкаясь на полуслове, с трудом разбирая собственный почерк на смятом листке бумаги в клеточку, вырванном из тетрадки одной из дочек. Справившись, наконец, с текстом, озвучив его полностью, Мишаткин расцвел пьяной улыбкой и полез к Максу целоваться, засовывая ему в карман листок со стихотворением. Когда-то он подавал большие надежды как молодое дарование, участвовал во всесоюзном семинаре начинающих писателей, проходившем в Москве, даже издал маленький поэтический сборник. Однако большого поэта из него не вышло, что очевидно, коль он оказался в грузчиках «Биаркома».

Водка подействовала на Мишаткина одуряюще. Сначала он вдруг заорал петухом, растопыривая руки и высоко задирая ноги, обошел вокруг импромизированный праздничный стол – сложенные друг на друга деревянные поддоны. Затем съежился, скрючился, уменьшаясь в росте, и запищал по-мышиному. Потом мгновенно выпрямился, расправил плечи, выпятил грудь и задекламировал «Облако в штанах» Маяковского. Прервавшись на полуслове, склонился над коробкой с кофе в жестяных банках, будто штангист, и принялся подымать ее зубами. Сопя и кряхтя, он справился с задуманным и понес коробку туда, куда глядели глаза, пока не врезался лбом в стену с презервативами. Мишаткин покачнулся, коробка с глухим стуком упала на цементный пол, звякнув банками одна об одну. В следующую секунду Мишаткин, будто убитый наповал, рухнул топориком на пустые картонные коробки и затих, не издавая ни звука.

Сперва всем было просто смешно наблюдать за чудачествами Мишаткина, потом грузчики поднапряглись, понимая, что с ним что-то не так. Если бы дело было в водке, накрыло бы не его одного: пили-то из одной бутылки. В общем, праздник удался, учитывая вызов «Скорой помощи» и распитие на рабочем месте.

Заза скрежетал зубами, едва сдерживая гнев:

– Знал бы, что нэ умеет пыть, нэ налил бы никогда! Выбросить бы, по-хорошему, за тэррыторыю склада, и вся нэдолга! Так подвэсти всэх, собака!

Он защищал смену. Если об инциденте узнает начальство, а оно узнает, будет плохо, и это при самом лучшем раскладе. Главное, чтобы Мишаткин не окочурился до прибытия «Скорой», которая не особенно торопилась на вызов. Когда же, немилосердно воя сигналкой, будто ее резали, «Скорая» остановилась у складских дверей, после падения Мишаткина прошло уже минут сорок и он не шевелился.

Врач, молодой, лопоухий, тощий блондин, только глянув на Мишаткина, сразу же отдал приказ нести носилки.

Мишаткина увезли. С ним никто не поехал. Потому что тут же прикатили машины с заявками.

– З днем рождэния, Макс! – хлопнул Макса по плечу Заза и сплюнул под ноги.

 

21

Победителей не судят. Ими восхищаются, какими бы дерьмовыми и гнилыми они ни были. Тютрин из них. Костя никогда не попадет в этот клан. Да и не место ему там с его внутренним благородством и добродетельными соплями. Почему тогда Сашу так взволновали разговор и встреча с незнакомой девушкой, которая, оказывается, имела виды на Костю? На ее, Сашиного, Костю! Как она посмела вообще явиться к ней?! Хватило же ума. Или глупости? Зачем? Предупредить, чтобы не мешала и подвинулась? Посмотреть на конкурентку? Саша вне конкуренции, если что. Никуда Костя от нее не денется, что бы она ни делала и как бы с ним себя ни вела. Пускай он не нужен Саше, но на всякий случай сгодится. К примеру, с Пашкой посидеть. Саша не собиралась ограничивать общение ребенка с Костей. Да и Костя вряд ли откажется от дома, где ему, как ни крути, а хорошо, тепло и комфортно, куда устремлены все его мечты и надежды. Больно Косте, видимо, оттого, что Саша поступает с ним жестоко. Но еще больнее ему без нее. А как иначе воспитать в нем мужчину? В нем и в Пашке? Да, через боль, через самую разную. Все познается в сравнении. Саша не виновата в том, что Костя такой беспомощный в жизни, и ждать, пока он обретет почву под ногами, она не намерена. Тридцать пять лет мужику, а все в облаках на лошадях воздушных скачет, не замечая очевидных вещей. Пашка и то умнее и сообразительнее порой, чем Костя, хоть и защищает его, выгораживает. Кого обманывает? Ее, Сашу, маму свою? Она-то в жизни разбирается почище президента. С Тютриным немного сплоховала, но перевоспитала же, как шелковый теперь. Может быть, и Костя чему-то научится, если будет слушаться Сашу и делать то и так, что и как она говорит, потому что в любом случае она всегда оказывается права по итогу. Такова ее миссия. И какой-то не пойми откуда взявшейся девочке Костю Саша не отдаст. Любовь у нее? Пусть докажет на деле. Не ей, Саше, не Косте, а в первую очередь самой себе. Вдруг ошиблась? Бывает и такое. Как Саша в Косте. Вполне возможно, что сегодняшняя Сашина гостья слепо следует по ее стопам, наивная восторженная дурочка, какой Саша казалась себе в момент влюбленности в Костю много лет назад. Хотя слабо верится, что у них что-то есть. У этой девочки и у Кости. Иначе откуда столько пропущенных вызовов от него в Сашином мобильном? Не похоже на идеальные отношения двух влюбленных. Однако надо отдать должное девочке: хватка у нее, как у бульдога, наглость, смелость, целеустремленность. Может быть, и не любовь у нее вовсе к Косте, а желание обладать запретным плодом, как в детстве. Выбрала для себя объект обожания и пошла в атаку от скуки, поскольку жизнь ее убогая и серая, развлечения ради. Столичные девицы все такие. Для них – это модно, скучать и лениво разыгрывать «батальные» сцены.

Костя на подобное не купится. Он же не совсем тупой, хоть и работает грузчиком. Не мог отрафироваться его мозг до такой степени, чтобы уподобиться быдлу, за полгода физичиских нагрузок. Саша, в любом случае, как маяк для него в темном океане бытия. Единственный источник света в пещере бессмысленности существования. Так что обломитесь.

Разумеется, неприятно ощущать себя заменимой. Сашу аж передернуло, когда она представила Костю рядом с другой, но поверить в реальность сказанных слов Людочки отказывалась. Костя не такой. Он не променяет ее ни на кого. Он же ее, Сашу, любит! Но для верности стоило проверить, и Саша набрала Костин номер. Нетерпеливо слушала длинные гудки, считая их, пока вызов не прекратился и телефон не сообщил, что абонент не отвечает. Странно. Она чувствовала себя странно, не получив желаемого по требованию. Подобного раньше не происходило. Костя немедленно отвечал на ее звонки. Да быть такого не может, чтобы он ее игнорировал! Саша вышла из кабинета. Ограниченное пространство компактного кубика давило на плечи бетонной плитой, поглотившей Портоса. В висках стучало отбойным молотком, отдаваясь в сердце. Совсем не бережет она себя, идя на поводу у Кости. Взвинтил ей нервы в очередной раз, впрочем, как всегда. Трудно ответить? Чем он вообще там занят, что не нашел времени нажать зеленую кнопочку слева?… Ну она ему устроит, пусть только отзовется! В то, что Костя мог в данный момент быть с другой девушкой, Саша не верила, но мысли и картинки воспаленного ревностью воображения, свидетельствующие о неверности Кости, мелькали в воздухе клипами с музыкальным сопровождением. Отмахиваясь от них, как от кружащих над головой ос, Саша выбежала в фойе второго этажа Национальной библиотеки, покинув помещение для персонала. Безлюдное светлое пространство нокаутировало ее видения и успокоило нервы.

Саша села в одно из кресел мягкого уголка оконной ниши, закинула ногу за ногу, снова набрала номер Кости. Он ответил после пятого гудка.

– Чем ты там занят таким важным, что не нашел времени ответить на звонок? – с ходу накинулась на него Саша.

– Я на работе, на минуточку! – произнес Костя, и Саше показалось, что даже с каким-то вызовом.

– Я тоже на работе! – возразила она. – Как видишь, это не помеха.

– Удосужилась наконец-то. – Он явно Саше не нравился.

– Не дерзи мне! – осадила его она. – Я не ругаться с тобой позвонила.

– Да что ты!

– Ты издеваешься?

– Издеваешься ты!

Сашу напрягал разговор, она уже жалела, что затеяла его.

– Ответь мне на один вопрос, – все же отступать не хотела. – Ты меня любишь?

Костя молчал.

– Алло! Ты слышишь меня? – настаивала Саша.

– А ты как думаешь? – наконец устало произнес он.

– Это не ответ.

– Зачем тебе?

– Надо, раз спрашиваю. Между прочим, если человек любит, то он любит просто так, не ожидая в ответ никакого благодеяния, – нашла нужным вставить подобранную заранее фразу Саша.

– Это не про тебя, правда? – горько усмехнулся Костя.

– Речь не обо мне, – поправила его она. – Ты не должен на меня обижаться, а принимать такой, как есть, если любишь. В этом смысл любви, то есть в жертвенности.

– Спасибо, что просветила.

– Так я услышу ответ на заданный вопрос, в конце-то концов? – взорвалась вдруг Саша.

– Какой вопрос? – устало произнес Костя.

– Костя, ты тупой?

– Хватит меня оскорблять и унижать! – нехотя процедил Костя.

– У тебя кто-то есть, – закинула Саша удочку на удачу.

– Нет никого, расслабься, – успокоил ее Костя.

– Точно?

– Точно.

– Так ты меня любишь?

– Любишь.

– Не мычи себе под нос, членораздельно скажи, – потребовала Саша.

– Люблю, – произнес Костя.

– Громче. Не слышу.

– Люблю! – чуть ли не выкрикнул Костя.

– Молодец! Правильный ответ, – самодовольно улыбнулась Саша. – Трудно было сразу сказать? Обязательно нужно было устраивать весь этот треп? – голос ее потеплел.

– Не хотелось тебя отпускать, – ответил Костя.

– Нервы потрепать мне, если быть точным, – почти с нежностью поправила его Саша.

Оба замолчали. Потом Саша предложила ему встретиться:

– Подъезжай после работы к библиотеке.

– Я бы с радостью, но твой рабочий день заканчивается раньше моего на час, – не отказывался Костя, но решил, что уточнение не помешает.

– Раньше тебя это не останавливало, – вспомнила Саша.

– Раньше и ты была другой.

– Я все та же, Костя! Просто разбила твои розовые очки.

– Не нужно было.

– Я хотела как лучше. Ну так ты подъедешь?

– А ты как думаешь?

– Скажи еще раз, что любишь меня.

– Больше жизни.

– Хороший мальчик.

Саша чмокнула воображаемую Костину щеку.

В целом, разговор ее удовлетворил. Она выяснила, что опасаться ей нечего, облегченно вздохнула и позвонила Тютрину.

– Я соскучилась, – сказала ему, когда тот поднял трубку.

– Та же фигня, – сообщил Тютрин ей.

– Есть предложение, – загадочно произнесла Саша.

– Слушаю.

– Ты на машине?

– Я всегда на машине.

– Заберешь меня после работы?

– Моей или твоей? – уточнил Тютрин.

– Моей, конечно, – сказала Саша. – Я, в принципе, могу и сама забрать Пашку и записать его в секцию кикбоксинга, но… – она запнулась, – это будет долго.

– Я не твой личный водитель, – заявил Тютрин, – если что. Можешь сама, давай сама.

– А ты не хочешь наладить отношения с Пашкой? – надавила на него Саша.

– Это твой сын, – возразил Тютрин, – не мой. Как он относится ко мне, меня, если честно, мало волнует.

– Ну да, – согласилась Саша, – тебя и свои-то дети не особенно волнуют. Куда уж моему расчитывать хоть на какое-то внимание.

– Немощного своего фаната подключи, – предложил Тютрин, – или родного отца, который наверняка забыл уже, что он отец.

– Ой, кто бы говорил! – уязвила его Саша.

– Злишься, что не выходит по-твоему? – засмеялся Тютрин. – Между прочим, тебе идет, – тут же заметил. – Мне нравится.

– Так ты приедешь? – Саша теряла терпение.

– Приеду, не парься, – пообещал Тютрин и добавил: – Есть одно условие. Не пытайся делать из меня воспитателя своего сына, тем более друга. У нас отношения с тобой, без довеска.

– Мы с Пашкой единое целое, – обиженно проговорила Саша.

– Заливай кому-нибудь другому, – осек ее Тютрин, – поняла меня?

– Поняла, – обреченно выдохнула Саша и попросила: – Приезжай.

– Приеду, – буркнул Тютрин и прекратил разговор.

Она отомстит. Отомстит им обоим. Сначала Косте. Потом Тютрину. Когда разлюбит его. Если разлюбит. Почему любовь приносит только боль и страдание, лишь в перерывах наделяя кусочками счастья, и то в дозированных спазмах?

Лучше не заморачиваться. Мыслительный процесс зачастую приводит к необратимым последствиям. Когда-то Сашина мама советовала дочери поменьше думать – безопаснее для здоровья. Самое действенное лекарсто от ненужных размышлений – работа. И Саша вернулась в кабинет.

До конца рабочего дня она подготовила, отредактировала и разместила на портале библиотеки семь новостей различной значимости и тематики. Работнула, как говорится, на славу.

Закрыв кабинет и включив его на сигнализацию, Саша вышла через служебный выход, сдав ключи от кабинета и расписавшись в соответствсующем документе. Тютрин курил, опираясь о капот машины. Она поравнялась с ним, клюнула в губы, взяла его сигарету, затянулась пару раз и вернула владельцу.

Солнце слепило глаза, брызгая лучами в разные стороны, как электросварка. Казалось, оно осуждало Сашу за то, что та собиралась сделать.

Костю увидели и Саша, и Тютрин одновременно, когда проезжали по проспекту, двигаясь в сторону улицы Филимонова. Он стоял остановкой возле библиотеки, под деревом, закинув ногу на скамейку, видимо, завязывал шнурки на одном из туфель.

– Твой! – обратил первым внимание Тютрин на Костю, махнув головой в его сторону.

– Он не мой! – возразила Саша и тепло добавила: – Мой – ты, – провела рукой по ноге Тютрина. – Так что лучше на дорогу смотри, а не по сторонам, – попросила.

– Что он здесь делает? – спрашивал сам себя Тютрин и тут же отвечал: – Глупый вопрос, не правда ли? – взгляд на Сашу.

– Сейчас узнаем, – пожала плечами та.

Словно в подтверждение Сашиных слов, зазвонил ее мобильный.

Мило улыбаясь Тютрину, Саша проворковала в телефон:

– Да, Костя.

– Ты где? – услышала в ответ.

– В машине, – невинно хлопая ресницами, отчиталась Саша.

– В какой машине? – явно опешил Костя.

– В машине Жени, – продолжала ворковать Саша.

– Мы же… Я же… – Костя не находил слов от возмущения и предательства, очередного предательства женщины, которую любил.

– Ты сам отказался, помнишь? А я девушка занятая, у меня нет времени ждать, пока ты раскачаешься и примешь правильное решение.

– Но… мы… же договорились.

– Очень может быть, что с кем-то ты и договорился, но не со мной. Я такого не помню. Возможно, просто забыла. Значит, собеседником ты был никудышным.

– Сука! – вырвалось из Кости слово, как пробка из-под шампанского.

– Оскорбление уголовно наказуемо. Так что поосторожнее с выражениями. Хотя это я сочту за комплимент.

Саша по-прежнему держалась воркующей речи, не изменив ей ни на секунду, и все так же мило улыбалась Тютрину, который то и дело посмеивался, слушая этот диалог.

Костя бросил трубку.

– Неожиданно, – разочарованно произнесла Саша, глядя на телефон с таким видом, будто тот чуть ли не враг народа. Она-то надеялась на продолжительную беседу, чтобы смаковать каждое свое слово, выпущенное под видом стрел с боеголовками, и поразить на повал. Саша никогда не простит Косте Людочку и то, как он с ней говорил, когда она позвонила. Ведь у нее были благие намерения.

– Не жалко? – бросил ей Тютрин из-за плеча.

– Жалко у пчелки, – ответила Саша. – Все равно никуда он от меня не денется, – почему-то зевнув, добавила она, – потому что любит меня.

– Это не любовь, – поморщился Тютрин.

– Я тоже так считаю, – согласилась Саша. – Что только не делала, чтобы отвязался, ни в какую.

– Тебе прям обидно! – подколол Тютрин.

– Это прекрасно, когда тебя любят, – мечтательно произнесла Саша, – повышается самооценка, чувство собственной значимости и превосходства над другими.

– Оно и видно, – усмехнулся Тютрин.

На повороте солнце клюнуло Сашу в глаз. Она вскрикнула от внезапной боли. Глаз стал сочиться слезами и покраснел. Тютрин не заметил, занятый дорогой, даже вскрик Сашин пропустил, как неумелый вратарь.

 

22

Как-то раз Людочка побывала в Борисове. Она вспомнила об этом в связи с Костей, убеждаясь, что судьба свела их друг с другом не случайно, более того, что Костя и есть ее судьба. Конечно, тогда она не знала Костю и даже не подозревала о его существовании, но Дворец культуры, в котором Костя работал в то время, Людочка видела, пусть и через окно автомобиля. Дворец культуры, в общем-то, она и запомнила больше всего, вернувшись из поездки в Борисов.

Людочка бредила на тот момент парнем, у которого впоследствии обнаружила кривизну члена, что ей дико не понравилось и она не смогла смолчать, но пока что этого не знала и назойливо домогалась внимания молодого человека с загадочным именем Влад. Наверное, он счел ее глупой и даже дурой после первого же свидания, потому что не звонил, хоть и обещал позвонить, и на ее звонки не отвечал тоже. Он не понимал, с кем связался. Подумаешь, ляпнула Людочка что-то там, о чем она и не помнила, и даже значения не придала своим словам. Девушка должна быть легкомысленной и веселой, а не занудной интеллектуалкой с зашкаливающим айкью. Да, ей нравились песни Ирины Салтыковой и «Дом-2», она обожала носить платья в горох и петь в расческу песни Ирины Салтыковой, постоянно спрашивала у Влада, в какой цвет ей покрасить ногти, однако, тем не менее, просмотрела все фильмы Тарковского и Феллини, Годара и Трюффо, Ким Ки Дука и Пазолини, прочитала «Тропик рака», «На дороге», «Шум и ярость», «Сто лет одиночества», «Тошноту» и т. д. Людочка не считала нужным выпячивать свой острый ум заблаговременно, играя на публику, чтобы поделиться, а может быть, и подарить его действительно достойному человеку, когда таковой появится.

Влада она выследила и преследовала с остервенением маньяка. Охота на мужчин была ее родовым проклятьем, но без наклонностей к нимфомании. Далеко не со всеми Людочка разделяла постель. Почему-то мужчины попадались в основном мелковатые и зацикленные на себе, ничего, в приниципе, из себя не представляя. Влад показался ей интересным. Она с удовольствием наблюдала, как он морщился, реагируя таким образом чуть ли не на каждую ее фразу, наполненную глупостью и банальностью. Взять Людочку с собой в Борисов Влад был вынужден, потому что та прилипла к нему как банный лист, точнее, как жевательная резинка, появившись перед ним Сивкой-Буркой в дверях квартиры, из которой он выходил. В Борисове жил старый друг Влада, у которого вечером намечалась вечеринка по случаю его дня рождения. Влад спешил туда, так что прерикательство с полоумной Людочкой, по его мнению, виделось чуть ли не роскошью.

Всю дорогу в машине она без умолку болтала, как испорченное радио, демонстрируя своеобразный театр одного актера, пардон, актрисы, меняя темы со скоростью ветра и Тины Канделаки.

Ей не понравилось в доме у друга Влада. Да и сам друг не вызвал симпатии, как и большинство гостей, что не удивительно, если задуматься. Все они работали на одном комбинате вторсырья, ностальгируя по 1990-м и завидуя тем, кто тогда вылез из грязи в князи. Людочка не запомнила ни одного лица, настолько размытыми и никакими они ей показались, напоминая одно сплошное серое пятно. Ее даже стошнило от осознания этого, но веселилась Людочка больше всех и очаровала собой каждого из присутствующих на празднике, не исключая и виновника торжества.

Вскоре все жутко перепились и уснули там, где их настиг сон. Не тронул он лишь Людочку, которая с отвращением смотрела на дело рук его. Ее снова стошнило и, пошатываясь, она выбралась на улицу, захватив полушубок и шарф. Свежий воздух взбодрил Людочку и прочистил мозг, словно влажной салфеткой – зеркало. Голова заработала со скоростью новейшей операционной системы.

Людочка оглянулась вокруг. Ни души. Что не удивительно: три часа ночи. Бесшумно и лениво падающий снег. Гробовая тишина, до звона в ушах. Умолкшие дома, будто расстрелянные снегом. Съежившиеся машины вдоль тротуаров, жмущиеся в снег, точно котята в поисках тепла. Но довольно светло от взгляда Луны. Желтым оком своим она освещала путь снежинкам, увлеченным массовым самоубийством.

Людочка ощутила себя убийцей тишины, сделав шаг вперед. Снег под ногами скрипнул, казалось, со звуком разорвавшейся мины. И с каждым ее шагом мин взрывалось все больше. Она привиделась себе неудачным сапером на минном поле. Но останавливаться нельзя и возвращаться назад тоже. Любое воспоминание о прошедшем дне рождения вызывало рвотные позывы.

Ей повезло, что друг Влада жил на центральной улице, прямой как стрела. Значит, если выбрать правильное направление, обязательно доберешься до железнодорожного вокзала и уедешь на первой электричке в Минск, чего Людочка желала больше всего. Где-то она читала, что Борисов разделен как бы на два города: благополучный и своего рода Гарлем. Разделительной чертой служило железнодорожное полотно. Знать бы, за какой чертой оказалась Людочка. Хоть ее и окружала тишина, надеяться на нее не имело смысла. Как известно, тишина, обычно, обманчива.

Людочка прибавила шаг. Ей померещилось, что следом кто-то идет. Она обернулась, но никого не увидела. И все же побежала. Она жалела себя, глупую. Как можно было оказаться одной в ночи в незнакомом городе? У памятника Ленину Людочка остановилась передохнуть и спрятаться от невидимого преследователя. Ленин возник как символ верного пути, и через минут двадцать Людочка вбежала в здание ж/д воказала.

Влад названивал с неделю, прежде чем она согласилась с ним встретиться и вообще поговорить. Людочка понимала, что он не должен чувствовать вины за случившееся, она сама навязалась ему, но испытывала удовольствие от того, что он волновался за нее, переживал, испугался, когда она пропала, искал ее. В последнюю их встречу и в первую после внезапного бегства Людочки из Борисова Влад попытался переспать с ней. Неудачно и бесповортно. Пускай своим крюком дырявит других. Людочка создание нежное, ранимое, уязвимое, как-нибудь обойдется без его присутствия в своей жизни.

Ее улыбнуло внезапное воспоминание о Владе и то, что сейчас конец весны и тепло. Парень, сидевший напротив в 20-м троллейбусе, в котором Людочка ехала в Серебрянку, улыбнулся ей в ответ, подумав, что она улыбнулась ему. Она окинула его оценивающим взглядом, но тут же пресекла себя. У нее был Костя. Хватит дурачить всех и вся. Едва не проехала свою остановку на Плеханова, чтобы пересесть на 35-й троллейбус или 127-й автобус, из-за парня напротив. Замешкалась, вставая. Парень поддержал ее за руку, чтобы она не упала. Людочка поблагодарила его и выпорхнула из троллейбуса. Решила пройтись пешком, радуясь солнцу и заигрывая с ним, строя ему глазки. С солнцем можно флиртовать, оно безобидное.

Мама суетливо разбирала вещи, вырванные с корнями из шкафов, словно зубы, и безжалостно брошенные на кровать, отбирая те, что, по ее мнению, наиболее необходимы, и скармливая их чемоданам, чьи крокодильи пасти притаились в ожидании добычи на полу. Увлеченная сборами, она не услышала появления дочери в квартире. Людочка застряла в проходе, остановленная стыдливостью. Она бросила рабочее место, числящееся за мамой, тем самым подвела ее. Хотя, судя по всему, маму это не особо расстроило. Видимо, у нее наладилась личная жизнь, что не удивительно. Людочкина мама совсем не выглядела на свои сорок пять. Максимум на тридцать. Когда ее видели вдвоем с дочерью, думали, что они сестры. Маму выдавал возраст, если очень сильно присматриваться, в нескольких местах: кожа на шее и слегка расширенные тазовые кости. Она обладала миловидным личиком, обрамленным черными кудряшками, подтянутой спортивной фигурой и незаурядным чувством юмора, а также способностью имитировать голоса разных знаменитых людей. В частности, ей весьма удавались Пугачева, Анна Герман, Пьеха, Ротару, Толкунова, Мадонна, Тина Тернер, Шакира, Григорий Лепс и Фредди Меркюри. Спародировать она могла кого угодно, однако карьеру на эстраде сделать не смогла. Будучи острой на язычок, поддела кого-то из администрации по культуре и не только, одновременно обратив на себя внимание будущего Людочкиного папы, начинающего финансиста и мецената. Как говорится, беда не приходит одна. Естественно, он на ней не женился, но дочь признал и участвовал в ее воспитании всем, чем мог, а мог он много. Мама относилась к папе философски, впрочем, как и ко всем мужчинам так или иначе попадавших в поле ее зрения. Считала их проходящими эпизодами, а себя пассажиром их огромных поездов жизни, никогда не претендуя на большее. Она никогда не хотела выйти замуж. Брак представлялся ей чем-то мещанским и в какой-то степени грязным и постыдным делом, унижающим женщину.

– Я выхожу замуж, – буквально шокировала мама Людочку, когда та дала о себе знать, войдя в спальню и удивленно наблюдая за происходящим.

– Куда? – захлопала ресницами Людочка.

– Туда, дочка, туда, – произнесла мама тоном, не терпящим препирательств.

– Ладно, – не стала спорить Людочка и прислонилась к дверному косяку плечом.

– Он хороший человек, – говорила мама, перебирая вещи: какие-то откладывала в сторону, какие-то бережно упаковывала в чемоданы. – Директор отдела культуры, между прочим, районного масштаба.

– Сделает из тебя звезду районного масштаба? – усмехнулась Людочка.

– Осуждаешь? – с интересом посмотрела мама на дочку.

– Да нет, напротив, – ответила та. – Сбудется мечта идиотки.

– И не говори, – засмеялась мама. – Он мне уже выбил место в Доме культуры.

– Поздравляю, – без тени иронии сказала Людочка. – А что, правильно. Лучше быть кем-то в маленьком местечке, чем никем в большом. Ты хоть его любишь?

– Я тебя умоляю… – не задумываясь выпалила мама, потом замолчала и после непродолжительной паузы произнесла: – Одиноко мне здесь, Людочка. Холодно даже. Не согреться здесь ни душе, ни телу, понимаешь? А там тепло даже зимой.

– Понимаю, мама, – кивнула Людочка. – Сама сейчас подобное испытываю.

– Вот и замечательно! – обрадовалась мама. – Ты молодая красивая девка!..

– Не начинай, мама! – пресекла Людочка, примерно догадываясь, каким будет дальнейший текст. – Езжай с миром! – пожелала.

Мама улыбнулась, закрыла чемоданы.

– Поможешь? – попросила.

– Конечно, – согласилась Людочка.

Они вышли из подъезда на улицу, водрузили поклажу на скамейки, сели рядом.

– На такси поедещь? – поинтересовалась Людочка.

– Нет, ты что! – заулыбалась мама. – На служебной машине. Меня привезли сюда на ней и отвезут обратно. Водитель отлучился по каким-то делам своим.

– Вместе с машиной? – не удержалась Людочка. Мама так на нее посмотрела, что дочь вынуждена была извиниться. – Прости, мама! – обняла она маму и поцеловала в щеку. – Я тебя так люблю!

Синий минибус въехал во двор со стороны школы, посигналил, предупреждая, что сейчас подъедет к подъезду. Потом из кабины спрыгнул коренастый молодец в кепке набекрень, похватал чемоданы и закинул в машину.

– Звони, – сказала мама Людочке, – и я тебе обязательно буду звонить.

Они обнялись на прощание, облобызались, и мама села в кабину минибуса рядом с водителем.

– Итак, – вздохнула Людочка, провожая машину, увозившую маму, – осиротели, значит.

Она вернулась в квартиру, убрала разбросанные мамой по спальне вещи, не пригодившиеся для новой ее жизни, в шкаф. Присела на кровать ощутить себя хозяйкой. Теперь эта трехкомнатная квартира принадлежала только ей, хотя что делать в освобидившихся апартаментах Людочка не знала. Она прошла на кухню, попила воды. Оставаться одной ей было не привыкать. Однако раньше приступы одиночества проходили бесследно. Людочка знала, что мама в городе и обязательно вернется. До сегодняшнего дня. Столбцы, куда уехала мама на пмж, находились в восьмидесяти километрах от Минска, расстояние не такое и большое, но пропасть глубокая.

Мама всю жизнь охотилась на мужчин, как богиня Диана. Она их олицетворяла с волками, а себя видела загонщицей, поэтому очень любила «Охоту на волков» Высоцкого и неизменно ставила эту песню каждому своему избраннику, будто главное блюдо на стол. Те слушали и подвывали гению, абсолютно не соображая для чего и почему пел Высоцкий за спиной красивой женщины, музыкой и словами как бы символизируя крылья и вдохновляя на очередной «подвиг».

Людочка, видимо, пошла по стопам матери. Как говорится, яблоко от яблони… Только у нее попроще выходило, без притязаний и изысков. В маме пропадала артистка, и она свой дар использовала по полной с мужчинами. Людочка восхищалась ею, но подражать не хотела. Каждого мужчину, к которому ее тянуло, она видела своим мужем. Маму замужество не интересовало. В этом их принципиальное различие. В конце концов, и мама устала. Все бросила и уехала в провинцию. Наверное, посчитала достойным себя. Людочка тоже такого нашла. Конечно, она много раз ошибалась, даже постоянно, но не теряла надежды. Костя – ее мужчина, об ином и речи быть не могло. Позвонить бы ему сейчас… Людочка пожалела, что не спросила у Юльки телефон брата, а потом подумала: и хорошо, что не спросила. Лучше самой.

Она надела широкополую соломенную шляпку и черные очки от солнца, вышла на улицу. Транспортом решила не пользоваться. Спешить-то некуда. Когда дошла до ГИППО, вдруг увидела Костю. Он куда-то торопился. Людочка удивилась Костиному появлению, потому что до конца его смены на складе оставалось порядочно времени, и отправилась за ним. Не окликая его и стараясь не попадаться ему на глаза. Чувствовала, что рано.

Следя за Костей, Людочка ощущала тот же азарт, что и при слежке за Владом. Что ни говори, а она мамина дочка!

Костя перешел дорогу, миновал «Рублевский», двигаясь к остановке, где сел в 43-й троллейбус. Людочка заскочила в заднюю дверь, прячась за спинами пассажиров, но не сводя пристального взгляда с Кости. Она поняла, куда он. И не ошиблась, когда оба они вышли у Национальной библиотеки. Это плохо. Плохо в том смысле, что много открытого пространства, тяжелее прятаться. Костя остановился покурить. Людочка укрылась за щитами на остановке, подглядывая в щель между щитами. Потом он говорил по телефону. После разговора побледнел как смерть, судорожно сжимая телефон в кулаке, будто тот в чем-то виновен. Людочке показалось, что Костя едва сдерживался от того, чтобы не швырнуть телефон оземь и не уничтожить его ногами в прыжке. Медленно Костя двинулся к остановке. Людочка замерла. Они вот-вот встретятся. Бежать некуда. Но что это? Костя прошел остановку и приблизился к проезжей части, сошел с тротуара. Он же попадет под машину! Здесь такое плотное движение! Людочка закричала бы, остановив Костю криком, хотя бы криком, но звук ее голоса застрял где-то между позвонками. Ее голос будто кто-то выключил, и она беззвучно открывала рот, словно выброшенная на сушу рыба. Сойти с места Людочка тоже не могла, прикованная к нему ужасом предстоящего. Кто-нибудь! Помогите!

А люди вокруг будто не видели ни черта! Или не хотели видеть. Очерствели или ослепли от этой жизни, предвкушая чужую смерть и, может быть, не одну, как захватывающее телезрелище. Эти целовались, но глаза их косили в сторону Кости. Эта развалилась на всю лаву, как та Станислава, и обмахивалась каким-то журналом, прогоняя солнце от своей жирной лоснящейся свиной рожи. Этот демонстративно отвернулся к экрану расписания, задрав голову вверх. Эти лопотали что-то на идиш. Твари!!!

Какой-то парень в шортах и в майке, белобрысый, подкачанный, его бицепсы и дельтовидные мышцы играли с солнцем в догонялки, появился словно из ниоткуда и успел ухватить Костю за воротник джинсовой рубашки, обнять за плечи и вежливо и бережно отвести от края дороги на безопасное место.

– Не стоит, – сказал парень Косте и широко улыбнулся, обнажив ровный ряд белых зубов.

Костя улыбнулся ему в ответ, кивнув, что понял.

Парень тут же исчез, так же, как появился.

Людочка подбежала бы к Косте, обняла, пожалела. Она видела, как ему плохо и больно. Наверняка из-за Саши. Однако что-то ее сдерживало.

Он подошел к пешеходному переходу, остановился у светофора, ожидая зеленый. Как только тот загорелся, Людочка покинула укрытие, бросившись вдогонку за Костей, но соблюдая дистанцию. Куда он?

Костя привел Людочку на остановку, дождался 43-го троллейбуса, решительно шагнул в среднюю дверь салона и сел на свободное место у окна. Людочка, опять же через заднюю дверь, осторожно подобралась поближе и заняла сиденье позади него. Троллейбус удивительным образом оказался наполовину пуст.

Она дышала Косте в затылок и щипала себя за руку, подавляя желание дотронуться до его волос, подавляя себя, чтобы не раскрыться, не пересесть к нему…

Он вышел возле «Салюта», тяжелой, измученной походкой, сгорбившись, обреченно поплелся туда, где его никто не ждал, где он был лишним. Его любовь его убивала. Медленно, как нацистка.

Людочка не отставала.

Костя опустился на ступеньки крыльца Сашиного подъезда, не спеша достал сигареты, нехотя закурил.

Людочка притаилась за кустами сирени напротив, росших частоколом вдоль детской площадки. Со стороны подъезда ее разглядеть было невозможно, ей же открывался вид как на ладони.

Двор и площадка застыли в напряженной тишине и безлюдности, будто стопкадр. Время от времени их разрывали на части редкие машины, проезжавшие мимо. Каждый раз при этом Костя судорожно сжимал кулаки, вставая со ступенек и вглядываясь в лобовое стекло.

Наконец появилась машина, которую он ждал.

Из салона выскочил Пашка и опрометью метнулся к Косте, задыхаясь от переполнявших его впечатлений, которыми он не мог не поделиться с лучшим другом.

– Костя! – на бегу кричал мальчик. – Как хорошо, что ты пришел! Я так рад тебя видеть!

Костя поймал летевшего к нему ребенка, словно мяч, они обнялись.

– Ты не представляешь, где мы сегодня были! – захлебывался Пашка. – Там такие приемчики… а один такой огромный… и висят такие большие сосиски с песком внутри… и по ним бьют ногами и руками… даже девочки есть… и я буду заниматься там… кикбоксингом.

Последнее слово Пашка выкрикнул, словно боевой клич.

– Паша, иди сюда! – выползла из-за угла коброй Саша. Тютрин остался у машины.

– Ну мам! – не хотел отходить от Кости ни на шаг мальчишка.

– Я кому сказала! – повысила голос Саша.

– Мама! Это же Костя! – в Пашкиных словах задрожали слезы.

– Ничего не хочу знать. Иди сюда, – более спокойно отреагировала Саша.

– Саша, – произнес Костя просяще.

– А ты иди отсюда! – прикрикнула она на него.

– Саша…

– Мама!..

Тютрин отвернулся. Он не хотел участвовать во всем этом, но и Костю не жалел, ему было просто противно. А еще он не хотел, чтобы Саша настояла, в случае чего, на применении физической силы, его силы против Кости.

– Чего ты хочешь? – подошла Саша вплотную к Косте, отцепила от него Пашку и взяла сына за руку. – Что ты тягаешься сюда? Сколько можно твердить одно и тоже тебе? Я тебя не люблю и никогда не любила!

– Саша! – простонал Костя и рухнул перед ней на колени.

– Мама! – заплакал Пашка, думая, что Косте стало плохо, и он упал.

Саша смеялась, сияя от удовольствия.

– Не смей! – из кустов сирени выпорхнула, как воробей, Людочка. Она подбежала к Косте, взяла его под руку, помогая подняться. – Не смей больше никогда так делать ни перед кем! – твердо сказала ему, глядя прямо в глаза Саше.

Тютрин повернулся на ее голос, с любопытством разглядывая девушку. Саша опешила от неожиданности. Костя просто повис на Людочке, изможденный от нервного потрясения.

– Ты?! – прошипела наконец Саша.

– Здравствуйте, тетенька! – оживился Пашка.

– Здравствуй, малыш, – улыбнулась ему Людочка.

– Вы поможете Косте? – спросил ее Пашка.

– Обязательно, – ответила Людочка.

 

23

Багровое от стыда за людей солнце падало в закат, окрашивая небо кровью.

– Эй, я могу подвезти! – окликнул Людочку Тютрин, когда та, волоча на себе Костю, будто медсестра, выносящая раненого из-под обстрела, поравнялась с его машиной.

– Здесь недалеко, – буркнула Людочка, окатив Тютрина ненавистью из глаз.

– Тем более, – настаивал он, открывая заднюю дверь «мерина».

– Женя! – подалась к нему Саша, но остановилась на полдороге.

– Пошла ты! – словно выстрелил в нее Тютрин, закрыл дверь машины за Людочкой и сел в кресло водителя.

– Не стоило, – сказала ему Людочка, когда завелся мотор. – Потом жалеть будешь, – добавила.

Тютрин оглянулся назад, посмотрел на Костю, смирно сидевшего с отрешенным видом, будто умалишенный, и произнес:

– Он не важно выглядит.

– Я его уврачую, – сказала Людочка.

– Не сомневаюсь, – перевел взгляд Тютрин на нее.

– А тебе кто поможет? – спросила она его.

Через заднее стекло Тютрин увидел, как Саша открыла подъездную дверь, пропустила Пашку вперед и исчезла в темном зеве подъезда.

– Никто, – ответил он. – Куда ехать? – повернулся к рулю.

– К «Невелю». Мы бы дошли, – ответила Людочка.

Тютрин нажал на стартер. Машина выехала через арку на трассу и повернула направо.

– Ты красивая, – зачем-то сказал вдруг Тютрин.

– Саша тоже красивая, – отреагировала Людочка. – Но спасибо, – через секунду поблагодарила.

– У нее не такая красота, – продолжал Тютрин. – Холодная что ли. Твоя, как лето.

– Котлета, – усмехнулась Людочка. – Да ты поэт прям, – добавила.

– Рад, в общем, за вас, – подытожил Тютрин и замолчал.

Они проехали вдоль парка по левую сторону, миновали диспетчерский пункт «Серебрянка», у трамвайных путей повернули направо, поравнялись с «Невелем», снова повернули направо, поднялись вверх на Якубова.

Тютрин помог Людочке с Костей до подъезда, попрощался и уехал. Людочка надеялась, что больше никогда его не увидит, как и Сашу.

Возле двери ее квартиры ей показалось, что Костя начал приходить в себя. Во всяком случае, взгляд его приобрел осмысленный вид.

Людочка пропустила Костю вперед, открыв дверь квартиры, потом зашла сама, заперев ее.

Костя оказался в длинном коридоре-прихожей, заканчивающимся холодильником и туалетом с ванной комнатой. По правую его сторону размещались зал, спальня и кухня с балконом; по левую, в самом конце, – комната Людочки. В прихожей стояли трюмо и шкаф-купе. Между ними висела полочка с телефоном. Зал вмещал в себя (против часовой стрелки) фортепьяно с мягкими собачками в маечках расцветки американского флага на нем, несколько кожаных кресел (на одном сидела кукла с золотыми волосами в пышном бальном платье, но со странным взглядом), диван, обитый зеленым сатином, с дюжиной маленьких подушечек, стеклянный журнальный столик на гнутых ножках со стопкой глянцевых журналов и вазой искусственных цветов, большой плоский телевизор на тумбочке с несколькими выдвижными ящиками, гладильную доску, стол, застеленный бахромчатой скатертью. Белая узорчатая тюль и зеленые атласные занавески украшали окно на полкомнаты. Мягкий ковер укрывал пол. Стены, помимо обоев светлого тона, оккупировали фотографии в рамках, олицетворяющие историю семьи.

Людочка подтолкнула Костю к дивану, села рядом. Он положил голову ей на колени и заплакал. Бесшумно, одними глазами, но она почувствовала.

– Ничего, – сказала Людочка шепотом, погладив Костю по голове, – теперь все будет хорошо. Теперь ты мой, Костя, и ни одна тварь больше у меня тебя не отнимет. Я все-все для тебя сделаю, потому что я тебя люблю, потому что я достойна тебя, а ты меня и даже больше, гораздо больше. Просто ты не знаешь пока об этом. Но мы со всем справимся. Ты ведь сильный и ты гений, я знаю это. Я тоже гений, только не говори никому, чтобы не сглазить. Я уберегу и оберегу тебя от всех зол этого мира, можешь не сомневаться. Только люби меня, Костя…

Он повернулся на спину.

Взгляд Людочки встретился с Костиным взглядом, словно противоположности на узком подвесном мосту. Его глаза высохли, однако краснота на белках, окружившая зрачки ломаными прожилками, напоминала о прошедшем в них дожде.

– У тебя есть водка? – хрипло произнес Костя.

– Что? – растерялась от неожиданного вопроса Людочка.

– Водка есть у тебя? – терпеливо повторил он, продолжая сверлить Людочку взглядом.

– Нет, – досадуя, ответила она. – Но я могу сходить за ней, если надо, – тут же предложила.

– Лучше я сам, – поднимаясь, решил Костя.

– Нет, – жалостливо проговорила Людочка, тоже вставая с дивана.

– Нет? – удивленно посмотрел на нее Костя.

– Я быстрее справлюсь, – заявила Людочка. – Тем более ты гость. Если хочешь, можешь пошурудить на кухне, что-то придумать на закуску.

Не дожидаясь Костиного ответа и его согласия, она метнулась к двери, выскочила из квартиры и заперла ее.

Бегом Людочка бросилась к «Невелю». Лохматый эрдельтерьер, которого выгуливала девочка лет пятнадцати в розовой маечке под эластиковой спортивной кофтой с лейблом «Адидас», чуть не схватил ее за пятки, мелькнувшие перед его носом. Он залаял и, вырывая поводок из рук хозяйки, кинулся вдогонку за Людочкой. Только смазливый пуделек в джинсовой юбочке и с белым бантиком на макушке, появившийся вдруг на горизонте, и отвлек его внимание. Пес настороженно остановился, поглядывая на пуделька и помахивая хвостом-обрубком. Хозяйка эрдельтерьера отдышалась и намотала поводок на свой кулачок.

Магазин кишел людьми, как тараканами. Время такое, самое хлебное для выручки. Сметали все, выстраивались в очереди в четыре кассы, делились, не жадничая, стоя в очереди, прошедшим днем. Задевали и толкались перегруженными корзинами, отрывающими руки. Те, кто расплачивался по карте, надолго задерживали очередь и вызывали в покупателях раздражение и недовольный ропот. Кассиры работали на износ, нервничали, но не подавали виду. Точнее изображали из себя бесчувственных роботов. Еще точнее, пытались. Устав притворяться машинами, кассиры возвращались в человеческий облик, матеря особо провинившхся покупателей. Ими назначались старики либо старушки, трясущимися руками достающие смятые жмени мелких купюр.

Людочке повезло. За первой кассой сидела ее одноклассница и соседка по подъезду Марина Мнишек – пухленькая (скоро лопнет с жиру), в целом безобидная мать двоих детей и жена водителя маршрутного автобуса, вечно пьяного по выходным. Она обслужила Людочку без очереди, быстро посчитав сумму за бутылку водки «Бульбаш» и литр томатного сока.

Старшая сестра Марины торговала на «Свелте» женским бельем. Людочка вспомнила об этом сразу, как увидела одноклассницу. Юлька говорила, что Косте нравится шелк, она сама видела реакцию Кости на себя в Юлькином халате. Значит, его надо соблазнить, что не составит особого труда, используя вдобавок алкоголь. И никакая неземная любовь к Саше Костю не спасет.

Людочка спросила Марину, дома ли ее сестра. Та ответила утвердительно. Откуда она это знала, Людочку не интересовало. Она попросила номер телефона сестры, вызвав в свой адрес череду нелицеприятного негодования со стороны покупателей, изнемогающих от тяжести денег, с которыми спешили расстаться.

Получив все необходимое, Людочка поблагодарила Марину, сложила покупки в фирменный пакет от «Невеля» и стремительно покинула магазин. Спустившись вниз по лестнице, она набрала номер Марининой сестры. Та долго не отвечала.

– Кто это? – наконец прорезался ее голос в трубке.

Людочка назвалась и сказала, что ей нужно. Через минут десять она придет за товаром.

Марина и все ее родственники жили на одном этаже, буквально весь его занимали, каким образом, непонятно.

Когда Людочка оказалась возле необходимой двери, ее уже там ждали.

– Проходи, – пригласила в квартиру сестра Марины Люба, таких же габаритов, если не крупнее. Она ела вафлю, и крошки падали на ее далеко выступающие мощные груди, как осколки скал, застревая в ткани ситцевого халата. – Налево сразу.

Людочка послушно повернула в указанном направлении и оказалась на самом настоящем складе. Огромные вещевые сумки громоздились друг на друге, подпирая потолок. Они занимали большую половину помещения. Несколько рядов длинных вешалок охраняли товар побогаче, в целлофановых чехлах. На тахте – единственной представительнице мебели – лежало несколько упакованных в полиэтилен стопок с комплектами того, что заказывала Людочка.

– Выбирай, – указала на них Люба.

– Кто там? – донесся обеспокоенный мужской голос из зала.

– Это не к тебе! – через плечо выкрикнула Люба, едва не оглушив Людочку. – Расслабься! Релакс!

Людочка поражалась обеим сестрам. Они ей напоминали откормленных хрюшек, отталкивающих всем своим видом. Однако обе имели семьи, детей, мужей (далеко не уродов) и даже любовников. Тогда как Людочка только мечтала об этом и надеялась, что с Костей все получится.

– У меня глаз – алмаз, – заговорила с нею Люба, глядя на товар на тахте. – С размерами угадала точно, даже по памяти.

Людочка медленно тасовала, словно карты, предложенные ей вещи.

– Мужики предсказуемы и просты по природе своей, – продолжала Люба. – Летят сломя голову на то, что блестит, как сороки, и радуются, точно дети, обретя желаемое. Их влекут тряпки, одетые на нас, больше, чем, собственно, нас самих. Не удивлюсь, если, когда нас нет дома, они примеряют наши одежки, крутясь перед зеркалом и изображая из себя нас же. Им необходимо побудительное средство к действию. Алкоголь не в счет. Он может вырубить каждого из них в самый неподходящий момент почище боксера-тяжеловеса на ринге.

– Так секрет только в этом? – Людочка развернула комплект из красного халата с кружевами на рукавах и на подоле и комбинации средней длины с газовой отделкой на груди.

– Все гениальное просто, – констатировала факт Люба. Она приложила комбинацию к груди Людочки, то же самое проделала с халатом. – Как для тебя шито. Красный цвет тебе к лицу. – Вытащив из-за тахты запыленное зеркало, подняла его на уровень своей талии, точнее туда, где она должна быть. – Взгляни сама, – предложила.

Людочка осталась довольна увиденным. Она никогда не носила подобного, даже не примеряла, тем сильнее росло желание поскорее облачиться в новый наряд и показаться в нем Косте, чтобы он по достоинству оценил и ее и покупку. Но нужно что-то еще и это что-то…

– Трусы тоже, – сказала Людочка Любе.

– Что тоже? – не поняла та.

– Я хочу такие же трусы, – пояснила Людочка. – Парочку, – добавила.

Люба кивнула, полезла в нагромождение сумок, безошибочно определив, какая именно нужна. Через мгновение на тахту полетела россыпь женских трусов. Людочка выбрала красные, с кружевной оборкой, и в горох. Заплатив названную Любой сумму, она всунула покупку в пакет с водкой и соком, поблагодарила и вышла, провожаемая Любой, на лестничную площадку. Вызвала лифт, спустилась на свой этаж, вошла в квартиру. Бросив обновки на кровать в маминой спальне, с бутылкой водки в одной руке и с коробкой сока в другой, появилась в кухне.

Костя сидел за столом, листая глянцевый журнал. На столе в отдельных тарелках, изнемогая от ожидания к употреблению, взывали к вниманию порезанные кружочками салями, ветчина, хлеб, бананы, мандарины. Посередине стола лежали три шоколадки «Алёнка».

– Тадам! – потрясла в воздухе водкой и соком Людочка, приближаясь к столу. – Вижу, ты похозяйничал, – поставила их на стол.

– Выпьем! – то ли спросил, то ли предложил Костя. Людочка достала рюмки из серванта в маминой спальне, Костя разлил сок по кружкам, открутил крышку у бутылки водки, наполнил рюмки.

Он устал, он очень устал сопротивляться самому себе. Его влекло к этой странной девушке со страшной силой, сравнимой, наверное, лишь с мощью все разрушающего на своем пути цунами. Влечение Кости к Людочке тоже было разрушающим. Оно разрушало его, превращая в руины прошлое, стирая образ Саши из памяти и вытесняя ее из сердца. Мозг еще трепыхался, как пойманный и зажатый в кулаке озорного мальчишки голубь, но и он сдавался под воздействием алкоголя, тонул в омуте спиртного. Присутствие Людочки на расстоянии вытянутой руки управляло Костей, как кораблем, что ему не нравилось. Он больше не позволит никому собой управлять. Он – лоцман своей жизни, а не кто-то другой. Саша его не любила. Костя, наконец, осознал это. Так зачем ломиться в закрытую дверь и калечить себя иллюзиями? Людочка – очаровательное создание, любящее, а главное, реальное, не придуманное воображением. Сашу Костя, видимо, выдумал и любил не ее, а любовь свою к ней, наивно полагая, что так и должно быть. Любовь предпочитает равных, они же оказались слишком разными. Насколько разными – судить не Косте. Да и при чем здесь суд? Нужно просто забыть и жить дальше. Кто-то из мудрых заметил, что все проходит, да, через боль и разочарования, но кто сказал, что будет легко?

Людочка чуть ли не залезала ему в глаза целиком, пытаясь понять, что с ним происходит. Костя уже четвертый раз молча наливал водку себе и ей, залпом выпивал, запивал томатным соком и смотрел в одну точку. Девушка не отставала от него, морщилась после каждой рюмки, махала перед лицом рукой, хлопая ресницами, жадно глотала сок и закусывала бананом. Она не мешала Косте в войне с самим собой, терпеливо дожидалась победителя, гостеприимно предоставив условия для батальных действий. Он не мог ее подвести, не имел права. Однако сказал:

– Я закурю.

Людочка кивнула.

– Только на балконе, – добавила.

Костя, слегка пошатываясь, вышел на балкон.

Людочка, будто только этого момента и ждала, метнулась в мамину спальню. Она вытряхнула на кровать из пакета халат, комбинацию и новые трусы, быстро разделась донага. Торопясь в переодевании, несколько раз обеими ногами попадала в правое полушарие трусов и падала на кровать, ругаясь при этом по-американски. Справившись наконец, вползла в комбинацию, облачилась в халат, запахнула его и подпоясалась поясом. Поправив волосы, вернулась в кухню, включила приглушенный свет и села на прежнее место за столом. Костя еще курил. Его спина маячила в окне.

Когда он увидел Людочку, когда его зрение сфокусировалось на ней, то застыл, как манекен, и простоял так какое-то время не шевелясь и не моргая. Маневр Людочки решил исход в войне Кости с самим собой.

Она встала со стула, подошла к нему вплотную. Костя пожирал ее глазами. Людочка помнила этот взгляд хищника, готовящегося к прыжку.

Их разделяло друг от друга опасное миллиметровое расстояние. Дыхание сбилось. Сердца напоминали гранаты с вырванной чекой.

– Потрогай меня, – прошептала Людочка. – Ты же этого хочешь?

Ее шепот разрядил обстановку, словно выстрел.

Костя обхватил Людочку обеими руками, прижимал к себе, сжимал и мял ее, как воск, покрывая поцелуями шею девушки, щеки, уши, глаза, нос. Она проникла в его рот языком-диверсантом и взорвала Костин разум. Он почувствовал себя свободным и независимым, как Соединенные Штаты Америки.

 

24

Тютрин не отвечал. Саша набирала его номер раз двенадцать безрезультатно. Она нервничала и порезала палец, когда крошила колбасу на салат себе сейчас и на собойку на завтра. Пашке на ужин варила пельмени. Он в зале общался по скайпу с папой. Практически этим и ограничивалось общение отца с сыном. Палец сильно кровоточил, чем еще больше нервировал и раздражал Сашу. Она открыла кран с холодной водой и подставила палец под струю. Раковина окрасилась красным, но быстро слизала несанкционированный цвет, предпочитая во всем стабильность и порядок. Любое нарушение правил она пресекала в краткие сроки. Саша помазала ранку йодом и заклеила ее пластырем.

На кухню забежал Пашка.

– Мам, скоро? – спросил.

– Скоро, – ответила Саша. – Поужинаешь, и спать! – предупредила.

– А сколько у меня еще есть времени поиграть? – поинтересовался Пашка.

Саша взглянула на настенные часы, висевшие над столом, и сказала:

– Минут двадцать.

Пашка убежал обратно в зал.

Куда бы убежать Саше? От мучавших ее вопросов и сомнений. Ей очень не понравилось, что Тютрин уехал с Костей и той девушкой, чьего имени она не помнила. Не специально, конечно, оно просто вылетело из головы, не задержавшись в памяти ни на минуту. А теперь он еще и на звонки не отвечал. Впрочем, если на то пошло, ей безразлична судьба всех троих. У нее есть Пашка, остальные лишь приложение.

И все же неизвестность Сашу напрягала. Она уложила сына спать, почитав ему сказку, потом вернулась в зал. Вооружившись пультом от телевизора, устроилась с ногами в кресле. Намеревалась посмотреть какой-нибудь фильм. Переключая каналы, ловила себя на мысли, что никакой фильм ей не нужен. Ей необходимо знать, что происходит. Почему молчит Тютрин? Она набрала его снова. Длинные гудки. Ну и черт с ним! Всегда есть Костя, который никогда не оставит ее в беде и одиночестве. Саша не верила в силу девушки, чьего имени не помнила, способную лишить ее Кости. Он был ее и только ее. Она ощутила вдруг пустоту вокруг и пустоту в груди, увидев себя не в кресле перед телевизором, а на каком-то пустыре посреди болота. С каркающими над головой воронами. Ее передернуло от наваждения. Саша проморгалась, огляделась: она была дома. Однако страх, непонятное чувство беспокойства, полз и полз к ней крадучись, словно наемник, посланный не освободить, а взять в плен.

Нужно позвонить Косте. Он обязательно спасет Сашу. Он все понимает и простит. Он же любит ее.

Саша зачем-то бросилась в ванную и закрылась на шпингалет, будто и в самом деле пряталась от невидимого врага. Набрала Костин номер, нетерпеливо подстегивая гудки, мысленно умоляя Костю поскорее взять трубку.

– Наконец-то! – проговорила Саша в телефон, увидев, как на экране побежали секунды разговора. – Костя! Костя! Ты мне очень нужен, слышишь?…

Ей ответил уставший женский голос:

– Пошла на хер, сука!

Вызов завершился.

Почему женский голос Саша услышала в трубке? Может, она ошиблась номером? Скорее всего. Нужно перезвонить. Однако в ответ ей сказали, что абонент временно заблокирован или находится вне зоны доступа сети.

Глядя на свое отражение в зеркале, Саша засмеялась. Однако через несколько секунд заметила, что вхлипывает, вздрагивая плечами. Еще через какое-то время всхлипы перешли в надрывный плач с безудержным потоком слез, уродуя прекрасное лицо.

 

25

И Саша и Людочка родились в один день пятнадцатого ноября. Иными словами, под созвездием Скорпиона.