На острове Флиндерс изгнанники, представители народа, который до прихода сюда европейцев не умел даже добывать огонь, издавали свою газету. Редакторами «Флиндерс Айленд Кроникл» были Томас Брюн и Уолтер Джордж Артур.

Газета выходила по субботам, переписывалась от руки на листах сложенной бумаги и стоила два пенса. Она была посвящена проблемам аборигенов.

Некогда жила здесь маленькая Матинна, простая темнокожая девушка. Однажды леди Джейн Франклин повезла ее в резиденцию губернатора, там девушку приглашали танцевать. Была еще престарелая Труганини (ее называли Лалла Рук — Лепесток Тюльпана, по имени прекрасной восточной пророчицы), которая позволила себе ткнуть своим черным пальцем его превосходительство губернатора в живот и упрекнуть за «слишком много ужина».

Что ж, плачьте, защитники темнокожих, которым дали возможность показать, что они не отличаются от белых. Не отличаются? Тогда что сказать о Матинне, которая в конце концов превратилась в пьяницу и умерла в жалкой хижине от чахотки? А что стало с теми, которых вернули с острова Флиндерс? Не они ли продавали последнее одеяло за глоток рома и умирали, униженные и опозоренные? Окажите, разве они ничем не отличаются от белых?

Вся трагедия в том, что различие было, и было оно огромным. Они были такими, какими могли бы стать и мы, окажись отрезанными от всего мира на такой длительный срок, что даже в наших оказаниях и легендах не осталось упоминания о том времени, когда мы были оторваны от остального человечества. Причем в таком состоянии мы пребывали бы на протяжении веков. За это время весь мир уже знал колесо и бумагу, Христа и Будду, научился лить бронзу и делать из глины посуду, а мы все вели бы борьбу за существование на острове, где нет животных, которых можно одомашнить, нет растений, которые можно культивировать, а вся наша деятельность сводилась бы к добыче пропитания, сохранению тепла и отчаянным попыткам выжить.

Смогли бы мы выжить в таких условиях? Ведь известны случаи, когда человек, потерявшись в лесу, не мог продержаться там и нескольких дней. Способность заблудиться уже говорит о нашей неполноценности. Европейцы гибли в лесах Австралии от голода и жажды, хотя и пища и вода были под рукой, их только надо было поискать.

Такое сравнение не совсем правильно. Аборигены жили в этих местах в течение тысяч лет, так что трудно требовать от европейцев незамедлительной приспособляемости к данным условиям — это должно происходить постепенно, в течение определенного времени. Нельзя поэтому ожидать, чтобы аборигены быстро адаптировались к нашему окружению, которое для них — те же непроходимые джунгли.

Мне приходилось наблюдать аборигенов в естественных условиях и встречаться с теми из них, кто познал «прелести» цивилизации, но ни один местный житель никогда Не ожидал от белого Человека, что тот быстро усвоит их уклад жизни. Они понимают, что это требует времени. Мы же познакомили их с одеждой, поселили в хижины, рассказали, кто сотворил мир. И вот перед нами уже не первобытный человек, а почти горожанин.

Иногда мне кажется, что всякий, кому во что бы то ни стало хочется привлечь к себе внимание общественности, берет под «защиту» именно кейп-барренских островитян. Есть и такие, кто знает островитян мало и судит об их жизни весьма поверхностно. Я имею в виду политических деятелей. Они обычно отправляются туда на каком-нибудь почтовом судне, которое делает на острове получасовую остановку. На берегу эти деятели видят чистый пустой склад, беседуют с десятком мужчин, которые всегда греются на солнышке и наблюдают за приходом почтового судна.

— Вот люди, которые хотят работать. Какие же действия предпринимает в этом направлении правительство? — мечет громы оппозиция. (Уважаемый член парламента, вам следует знать, как действуют на человека праздные мечты.)

Есть на Флиндерсе люди, которые провели на острове несколько месяцев, а то и годы, претворяя в жизнь Схему солдатских поселений (Soldier Settler Scheme). На участках расчищенной земли они возводили дома и заборы. В этих домах селились семьи военных, отслуживших в армии. Рабочие-строители посещают Кейп-Баррен редко, но они встречают островитян в отеле Уайтмарка и увозят с собой самые ужасные, обычно правдивые рассказы, из которых следует, что островитяне — бездельники.

В течение последнего десятилетия некоторые писаки превратили проблему аборигенов в эпидемию, причем в их выступлениях много шума, но пользы мало и никакого понимания этого вопроса. Принято говорить, что Австралия «скачет верхом на овце». А вот писаки оседлали бедных аборигенов и, поскольку чистокровных местных жителей осталось немного, обратили свои взоры на смешанные колонии.

Конечно, я не имею в виду тех писателей, которые занимались изучением этого вопроса систематически и кому довелось соприкоснуться с ним на практике. Некоторым из них даже удалось опубликовать свои работы, которые привлекли внимание читателей и вызвали их сочувствие к проблемам аборигенов.

Я сержусь, когда мне приходится слушать публичные лекции или выступления по радио или телевидению тех, кто с невероятным высокомерием несет всякую всячину об этих людях и о самой стране, дезинформирующую слушателей.

Хотя до сих пор островитяне в какой-то мере остаются для нас загадкой, они похожи на мулатов во многих частях света, где они не подвергаются откровенному гонению. После того как поживешь среди них подольше, хочется спросить: не слишком ли многим мы пожертвовали ради цивилизации?

Что можно сделать для кейп-барренских островитян? Даже изучая их в течение двенадцати лет, я не осмелилась бы сказать, что знаю ответ. Единственное, в чем я твердо уверена, так это в том, что в любых начинаниях нужна последовательность, хочется верить, что правительство Тасмании не забывает об этом. Оно не пытается какими-то соблазнами удержать людей на острове (насколько мне известно, лишь двое занялись земледелием) и даже оказывает содействие тем, кто хочет уехать. Вместе с тем оно не предпринимает никаких усилий, чтобы как-то изменить ситуацию.

Вряд ли следует осуждать аборигенов, не желающих покидать свои жилища, какими бы убогими и запущенными сини ни были. Постоянно слышишь призывы «доброжелателей» переселить островитян в Тасманию, где они ассимилируются с местным населением.

Вправе ли мы перемещать людей с их исконных земель на более благоприятные, с нашей точки зрения, участки? Правительство поступает разумно, не предпринимая поспешных решений. Однажды мы уже недопустимо поспешили, за что и были осуждены навечно. Хочется надеяться, что напыщенные проповедники и болтуны не добьются того, чтобы правительство изменило свою политику.

В жизни островитян большую роль сыграли несколько женщин. На заброшенном острове Бэджер стоит полуразрушенный памятник одной такой женщине, о которой до сих пор рассказывают легенды.

На склоне горы, нависшей над Бассовым проливом, среди деревьев находится могила Люси Битон. Это ее епископ Никсон назвал «величайшей из женщин, с которой мне когда-либо приходилось встречаться». Судя по запискам епископа, она была «благородного вида, полнокровной, величественной и в свои двадцать с небольшим лет весила 146 килограммов».

Люси Битон — дочь англичанина Джеймса Битона и чистокровной тасманийской аборигенки Эммеринны. Она жила на островах Фюрно в те времена, когда островитяне стали причиной того, что этот район начали называть Проливом Отчаяния.

Среди первых поселенцев на островах оказались в основном полуграмотные мужчины. Иные и вовсе не умели ни читать, ни писать. Однако среди них был один, который, по слухам, до приезда в колонию и до женитьбы на аборигенке получил университетское образование в Великобритании.

Отец Люси Битон родился в Лондоне в семье ювелира. Он регулярно получал денежные переводы через лонсестонского адвоката. Имея такой источник дохода, он построил просторный дом и смог хорошо обеспечить свою семью.

Джеймс Битон (настоящее его имя — Айзаакс), прибыв на острова Фюрно, последовал примеру каторжников, бежавших от правосудия или слишком сурового кодекса, — взял себе другое имя. Его стали звать Битон или Бидон.

На Фюрно он появился в 1827 году вместе с женой Эммеринной, которая, как полагают, была из племени, обитающего на северо-западе Тасмании. В документах того времени о причинах, по которым Битон мог искать убежища на островах, ничего не говорится. Историки называли его «соотечественников» флибустьерами, беглыми каторжниками и дезертирами с кораблей, «искавшими убежища на островах, где закон не мог достать их». Битона к тому сорту людей отнести нельзя. Видимо, он искал пристанища на островах из-за своей связи с аборигенкой, ведь именно в то время тасманийские аборигены подвергались уничтожению.

На острове в Бассовом проливе Битон и Эммеринна чувствовали себя в безопасности. К острову не могли даже близко подойти суда: он был прекрасно защищен песчаными банками, перемещающимися отмелями, подводными скалами. Его побережье прославилось как одно из самых опасных мест на земле. В наши дни торговые суда, оснащенные радарами и эхолотами, осторожно обходят острова. Бывает, что и современные приборы оказываются беспомощными перед приливами и отливами, зыбким песчаным дном. В прошлом веке правительство отправило в эти края корабли, чтобы выловить на островах охотников на тюленей и их темнокожих жен. Однако сладить с островитянами, отлично знающими местные навигационные условия и ловко плавающими на плоскодонках, им так и не удалось.

У Эммеринны родились два сына и две дочери. Битон уделял детям большое внимание. Он учил их читать, писать и в какой-то мере дал им образование.

У епископа Никсона (он прибыл на острова в 1854 году на шхуне «Бикон» из Хобарта) при первой же встрече с семьей Битона сложилось о ней весьма благоприятное впечатление. Позднее он написал увлекательную книжку под названием «Морское путешествие па, Биконе“, 1854 год». Надо сказать, что епископ был из тех людей, которые в каждом человеке прежде всего видят хорошее, и это ощущается в его записях.

Чтобы преодолеть коварные прибрежные воды, омывающие острова, на борт шхуны в качестве лоцмана взяли старого охотника на тюленей, который плавал до этого только на вельботе. Неожиданно шхуна стала как вкопанная: она села на мель. Епископ сделал в своем дневнике такую запись: «Уже почти стемнело, когда к нам на помощь приплыл на лодке один из охотников».

Битон отвез путешественников на остров Ганкэрридж. В записях епископа говорится о шторме, в который попала шхуна по пути к острову, и о «железной хватке могучего Бидона». На острове их гостеприимно встретили местные женщины. Далее епископ писал: «Сковородка, полная картофеля, стояла наготове. Осталось поставить ее на огонь. Громадный кусок козлятины жарился в каком-то невероятном сооружении, которое служило печью. Приветливо булькала кипящая в чайнике вода».

На острове епископ посетил дом «величайшей из женщин, с которой мне когда-либо приходилось встречаться. Эта женщина была весьма великодушной и доброжелательной к людям. Она очень религиозна, настоящая христианка. Люси дала себе обет — сеять доб-ро; ежедневно собирая у себя детей охотников, она пыталась дать им элементарные знания о жизни и религии».

На следующий день после своего прибытия на остров епископ отслужил там службу. Вот что он писал об этом в дневнике: «Бидон заколол козла для гостей с других островов и развел сигнальный костер». С близлежащих островов на лодках привезли детей для обряда крещения и приехала одна пара венчаться.

В воскресенье 8 октября, в 10 часов утра, на молитву собралось двадцать восемь островитян. Епископ Никсон чувствовал глубокое удовлетворение. Объясняя прихожанам причину своего визита на острова, он сказал:

— Я решил посетить острова в Бассовом проливе не потому, что здесь живет много людей. Горько сознавать, что те немногие семьи, которые обосновались в этих краях, лишены возможности присутствовать на богослужении.

«Мне кажется, что люди смешанной крови обычно простодушны и благородны. Мужчины трезвы, энергичны и умны, женщины скромны и застенчивы. Пьянство тут почти неведомо и сурово осуждается. Все жители острова пришли на берег, чтобы проститься и пожелать нам доброго пути. Люси Бидон и ее золовка подарили нам раковины и морские водоросли.

Одна из женщин принесла печенье, раковину и ожерелье из ракушек. От козлятины мы отказались».

Семью Битона упоминает в своей книге и представитель духовенства, посетивший острова в более позднее время. Это был Браунриг, автор «Морского путешествия на, Фрике“ в 1872 году». На службу, которую Браунриг провел в воскресенье 25 февраля 1872 года, на остров Баджер, где жила семья Битона, со всех островов съехалось пятьдесят шесть островитян. По окончании службы священника «поднял над водой и перенес в лодку на своих широких и крепких плечах» его друг Битон. Это был Джеймс Битон, сын ныне покойного старого охотника.

Браунриг поведал Люси Битон о печальной истории несчастной Труганини, последней тасманийской аборигенки, одиноко влачившей жалкое существование в Хобарте. В свою очередь, Люси попросила Браунрига договориться с правительством Тасмании о разрешении для Труганини вернуться на остров, где она могла бы провести остаток своих дней в обществе соплеменников. Люси послала Труганини письмо, в котором приглашала тасманийку поселиться в ее доме. Однако Труганини была уже не в состоянии покинуть Хобарт, дни ее были сочтены.

Люси так и не вышла замуж. У нее оказались удивительные способности к коммерции. Она отлично проводила сделки с лансестонскими купцами. В те времена островитяне редко отправлялись на лодках в Лонсестон в одиночку, чаще всего они пересекали пролив целой флотилией. Обычно Люси плавала вместе с ними, и островитяне величали ее командиром. Она сама прокладывала курс и назначала час отплытия. В своей книге Браунриг так описывает лодки островитян: «Эти островитяне — отменные моряки и часто носятся на своих лодчонках в Лонсестон или Мельбурн, причем паруса и вся оснастка держатся у них на честном слове. Нередко паруса связывают травой. Когда мы шли из Чаппела на остров Гуз, они заткнули дыры мылом, но вода все равно быстро набиралась. Всю дорогу мы вычерпывали воду из лодки».

На острове Баджер на могиле Люси Битон, которая плавала с этой «сумасшедшей флотилией», вы можете увидеть простое полуразрушившееся надгробие. Говорят, в конце жизни Люси носила бороду и курила трубку.

Первый Джеймс Битон умер на острове Ганкэрридж 7 января 1867 года в возрасте 69 лет. На островах после его смерти о нем ходила любопытная легенда. Вот один из вариантов этой легенды. В ней утверждается, будто Битон был английским графом. «Представитель закона» из Лондона вызвал его семью в Лонсестон, чтобы они унаследовали его «титул». Однако, когда власти увидели цвет их кожи, им отдали во владение остров Баджер. Факты говорят о том, что семья Битона прожила на острове до 1946 года, а потом продала, его скотоводческой компании. Члены семьи разъехались по разным островам, а Баджер стал необитаемым.

На тысяче гектаров Баджера теперь пасется около двух тысяч овец и примерно около сотни голов крупного рогатого скота гересфордской породы. Один из основных держателей акций компании, Альф Стакхауз, время от времени прилетает на остров на маленьком спортивном самолете и разбивает палатку на месте бывшей усадьбы Битона.

Однажды мне пришлось заночевать на Баджере в полном одиночестве. Торговое судно, на котором я добралась сюда, из-за шторма не могло вечером за мной зайти. В лунную ночь я пошла на могилу Люси. Ветер шелестел листвой. Я сидела в высокой, о чем-то шепчущейся траве и думала о предках островитян. Возле могилы Люси — два холмика, ничем не приметные, если не считать разросшейся здесь домашней герани, такой же непокорной и безыскусной, как и люди, которые в них покоятся.

Утром за мной с торгового судна прислали лодку. Моряки поинтересовались, не было ли мне страшно на таком острове одной. Я вспомнила слова Роберта Грейвза, что в местах, где разыгрывались страсти, зло и беспокойство исходят от земли, деревьев и окружающей природы. Однако ничего подобного я здесь не ощутила.

Понимая, что в мою смелость моряки не поверят, я ответила, что ночью мне было страшно и одиноко, и это было правдой. Я действительно испытала страх, но не тот суеверный, который они имели в виду. Просто меня испугало нашествие мышей, ящериц и, по-моему, тараканов. Они ползали по стенам коттеджа, где я разложила на ночлег свой спальный мешок. Я с ужасом следила за тем, как они карабкались по стенам, каждую секунду угрожая свалиться мне на голову. Я то и дело просыпалась, мне мерещились прикосновения к моему лицу множества крошечных лапок.

Однажды меня опросили, не боюсь ли я летать на Баджер на стареньком спортивном самолете. Один и тот же вопрос — не страшно ли плавать на лодке, пароходе, летать на маленьких самолетах — преследовал меня во время моего путешествия. Конечно, чтобы добраться до нужного пункта в такой местности, всегда идешь на риск. Однако ни разу я не испытала чувства недоверия к транспорту, на котором путешествовала, или к мастерству рулевого.

Когда говорят о способах передвижения по непроторенным дорогам, в памяти возникают разорванные паруса и куски канатов, а не новенькие, блестящие, ласкающие глаз машины в больших городах. На Фюрно транспортные средства не привлекают внимания своей от-двлкой, однако моторы самолетов и судов проверяются здесь так же тщательно, как и громадных воздушных лайнеров, взмывающих в небо со взлетной полосы аэропорта Кеннеди, или морских лайнеров, уходящих из Саутгемптона. Пилоты и моряки проходят такой же курс обучения, сдают экзамены и получают такие же дипломы, как навигаторы и летчики всех континентов.

Поэтому летать на маленьком самолете на Баджер так же нестрашно, как и на реактивном в Гонконг, где мне довелось пережить много неприятных моментов. Как-то один моряк сказал мне:

— Не море топит хороший корабль, а земля.

То же самое может сказать и пилот одномоторного самолета:

— Не небо губит хороший самолет, а земля.

Уолтер Битон, сын Джеймса Битона, о котором упоминал Браунриг, и внук Джеймса Битона и Эммеринны, умер в возрасте 80 лет. Он был последним, в ком текла кровь тасманийских аборигенов. Однажды, когда я фотографировала его, он попросил:

— Смотри, Пэтси, чтобы на снимке получились все мои волосы.

Уолтер очень гордился своей густой седой шевелюрой.

— Хорошо, Уолтер, я постараюсь, чтобы на снимке получилась вся голова, — пообещала я старику.

— Шут с. ней, с головой, лишь бы волосы получились, — настаивал Уолтер Битон.