Однажды, когда мы пришвартовались в Уайтмарке, Алек и Человек, Который Стрелял По Туалетам исчезли. Судно ушло без них.

— Если этих ребят схватят на острове, их ждет большая неприятность, — сказал Пит.

— Сами виноваты.

И мы уплыли — капитан, юнга и я.

Остров Флиндерс со всех сторон окружен островами. Их сорок один, и они входят в группу Фюрно. Одни из них по размеру не более маленького дворика, другие занимают площадь более 400 квадратных километров, есть среди них плоские, встречаются и гористые. Лишь немногие обитаемы, на остальных когда-то были поселения. На этот раз мы отправились на остров Чаппел, который словно пирамида возвышался над морем. Мэтью Флиндерс назвал этот остров именем Энн Чаппел, на которой он впоследствии женился.

— Давай сюда, — приказал капитан Лес, когда мы подходили к острову. Поскольку Пит был чем-то занят па полубаке, я поняла, что эти слова капитана относятся ко мне.

— Берись за руль, а я пойду помогу Питу! — бросил мне на ходу через плечо капитан. — Держи курс на маленький пляж.

Я схватилась за громадный руль и напряженно впилась глазами в остров. Всего несколько минут назад он был так далеко от нас, а тут вдруг оказался совсем рядом. Пожалуй, я разобью корабль. Где же берег? Его не было видно! И воды тоже! Я видела только самую высокую точку острова. В те минуты я ощутила, насколько природа ограничила мои возможности: маленький рост не позволял мне увидеть даже горизонт. Я взобралась па скамейку. Наконец-то я разглядела и тоненькую полоску берега. Нос корабля почему-то все время норовил повернуть в сторону от острова. Я медленно, как руль автомашины, крутила штурвал, и корабль плавно покорялся моей воле. Стоять на скамейке, наклонясь над штурвалом, было очень неудобно, и мне не хотелось, чтобы мужчины увидели меня в такой позе. Я взяла за ориентир вершину горы и спрыгнула со скамейки. Как только мачта отклонялась от ориентира, я возвращала ее на место и делала это спокойно. Я решила, что выбиваться из сил не буду, как это делал Пэдди.

Гора все приближалась, а Лес не давал мне никаких указаний. Я снова взобралась па скамейку, чтобы посмотреть, куда он запропастился. Вместе с Питом, повернувшись спиной к берегу, они возились с якорной цепью. Видимо, все шло как надо, решила я, раз они не обращали на меня внимания. Я спрыгнула со скамейки, немного повернула штурвал, подправляя курс.

Моторы работали мерно. В какое-то мгновение мне показалось, что они заработали быстрее. Еще быстрее? Только вчера морское путешествие казалось мне таким спокойным, а тут меня охватило ощущение, будто мы плывем с невероятной скоростью. Гора быстро надвигалась. Я снова взобралась на скамейку. Лес размахивал и бил обухом по той штуковине, которая держит якорь. Пит свесился за борт, так что его почти не было видно, и что-то выкрикивал насчет якоря. Я тоже решила подать голос:

— Лес?

— Ну?

— Мы… это… направляемся… мне так и держать курс на берег?

— Да. — Он снова застучал, а я слезла со скамейки. Время от времени слышались удары по металлу.

Я снова вскарабкалась на скамейку. Остров был уже совсем близко. Лес то появлялся на полубаке, то исчезал. Юнга разбирал что-то в лебедке, с помощью которой поднимается и опускается якорь. Они не обращали никакого внимания, куда нас несет.

Я слезла со скамейки и немного повернула штурвал. Гора уже нависла над кораблем, я отпрянула. Мне так захотелось домой к маме.

— Лес! — в отчаянии позвала я.

— Ну? — отозвался он.

— Мы приближаемся.

— Приближаемся к чему?

— К тому месту, которое ты указал.

— Дай нам знать, когда подойдем, — проговорил капитан.

Я слезла и приготовилась ждать.

Мотор фырчал чаще, чем обычно. Гора метнулась нам навстречу. Что делать? Может, влезть на скамейку и крикнуть, что я не умею плавать?

— Пэт!

Я подпрыгнула:

— Что?

Это пришел Лес. Он стоял лицом к рубке и, могу поклясться, ни разу не взглянул на остров.

— Где мы сейчас?

— Там.

— Хорошо.

Он сказал, чтобы я повернула маленькое колесико на стене, слева от меня. Я так и сделала. Мотор заработал медленнее, и судно почти остановилось. Колесико стояло в положении «нейтрально».

— Веди дальше.

Неужели я? Я вскочила на скамейку. Неужели я? Наверное, нет. Пит возился с якорем, подтолкнул цепь, и якорь загремел вниз. Я спустилась со скамейки.

— Ну поверни еще, — командовал Лес.

— Это ты мне?

Я вскочила на скамейку. Ну, конечно же, мне.

— Поверни левее.

Я немного повернула штурвал, мотор начал заикаться, а корабль потянуло назад. Боже! Послышался страшный удар. Пит снова бил топором по какой-то штуковине. Мне бы только убежать отсюда, я бы лучше накрыла на стол или занялась еще чем-нибудь.

— Вот и достаточно.

И зачем только я родилась на свет?

— Что достаточно?

Пит выпрямился и уставился на меня. По выражению его лица я поняла, что он доволен мной.

— Поставь колесико в положение «нейтрально», — приказал Пит.

— На «нейтрально», — снова повторил он.

Я повернула колесико, судно уменьшило ход, затем остановилось.

Лишь позже я поняла, как сумел Лес, не глядя на остров Чаппел, безошибочно определить, где мы находились в тот момент. Оказывается, он ориентировался по островкам, окружающим Чаппел. В этих местах курс корабля часто прокладывали, ориентируясь по мачтам кораблей, высшей точке горы или возвышенности. Так можно было вернее избежать рифов и отмелей.

Наконец-то я осталась на корабле одна. Лес и Пит забрали часть лесоматериалов и вместе с ними отправились на берег. Судно медленно двигалось, наверное, соскочил якорь. Может, на морском языке это явление называется как-то иначе, но суть происходящего от этого не менялась. Корабль шел другим курсом. Когда мы бросили якорь, нос корабля был направлен в сторону берега, а тут он смотрел в сторону моря. Я припомнила советы, которые имеются во всех справочниках путешественников: послюнявив палец, подняла его вверх, чтобы таким образом определить направление ветра. Как я и думала, он дул в сторону носа. Однако мне это ни о чем не говорило.

Я посмотрела на море. По волнам от носа бежала мелкая рябь. И тут я поняла, что корабль несло в открытое море. От страха на моей голове волосы встали дыбом. Что делать? Я представления не имела, как можно остановить корабль. Наверное, надо было повернуть рулевое колесо, но в какое положение? Меня могло унести в океан! Более того, корабль мог наскочить на отмель или врезаться в скалу. Может быть, Лес все-таки догонит меня на лодке. Я бросилась через камбуз на корму, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. И тут я увидела за кормой привязанную лодку и ухмыляющегося в ней юнгу.

— Что, не ожидала? — опросил юнга.

Самое главное было то, что остров Чаппел не отодвинулся от корабля ни на йоту, он стоял на том же месте, где и раньше, не дальше и не ближе. Что и говорить, мне стало явно не по себе.

Я пошла пить чай. Когда я снова вышла из камбуза, нос корабля был повернут к берегу. Будто невзначай я спросила юнгу, почему каких-то полчаса назад нос корабля смотрел в море, а сейчас — в сторону острова. Мне разъяснили, что, когда корабль стоит на якоре, нос направлен в сторону ветра, но в тот день «ветер дул куда попало».

На острове Чаппел змей не так много, как на других островах группы Фюрно, и тем не менее они и здесь доставляют немало хлопот. Преподобный Браунриг в своих путевых записках отмечал, что за восемь лет на острове Грин было убито восемь тысяч змей. На острове Форсит как-то в жаркий день мне довелось увидеть таких толстых змей, что, если я начну их описывать, мой рассказ покажется неправдоподобным. Дело в том, что на этих кишащих змеями островах почти никто не бывал в течение полутора веков, в основном посещали Чаппел.

Леди Джейн Франклин после путешествия на Фюрно в 1842 году предложила щедрое вознаграждение — по четыре с половиной пенса за каждую убитую змею, но их было такое множество, что это предложение пришлось отменить.

С той поры змей практически никто не беспокоил, кроме, пожалуй, случайных наездов охотников на «овечьих птиц». В 1952 году полицейский Лью Бейли с острова Флиндерс (с ним было еще шесть человек), прихватив с собой три ружья и три жезла, отправился на Чаппел. Всего за каких-то часа два им удалось убить 143 тигровые змеи (Notechis Sentatus) длиной не менее двух метров.

Ежегодно во время сезона охоты на птиц охотники убивают по нескольку змей. Однако это никоим образом не сказывается на численности этих пресмыкающихся. Популяция змей с тех пор настолько возросла, что остров буквально превратился в клубок черных двухметровых тигровых змей толщиной с человеческую руку. С 60-х годов прошлого века на Чаппеле постоянно никто не живет, а до этого в хижинах, крытых травой, на острове проживало несколько семей. Из сохранившихся записей следует, что, когда Браунриг в 1860 году собирал средства для миссии, эти семьи согласились выделить определенное количество масла, жира и «овечьих птиц».

Еще в 1920 году на Чаппеле было тридцать пять навесов, которые построили жители близлежащих островов. К 1939 году их количество сократилось до четырнадцати, а к 1947 году осталось всего одиннадцать В 1952 году лишь две семьи осмелились бросить вызов змеям.

В 1954 году на Чаппеле Эрика Уэста и Роя Госса, двух весьма искусных охотников, сильно покусали змеи. И хотя здесь была лучшая охота на птиц, после этого события люди перестали приезжать на остров.

С корабля мы заметили на берегу дымок от костра. Как только сошли на берег, мы тут же направились к огню. Однако оказалось, что это не сигнал бедствия. Просто охотники сжигали свое пришедшее в негодность охотничье обмундирование, прежде чем покинуть этот остров.

К тому времени Госс, Уоррелл и Уэст уже были на подходе к острову Флиндерс. На пристани в Уайтмарке мы видели, как они сходили на берег. Госс совсем ослабел и был в полубессознательном состоянии, а Уэст распух от слишком большой дозы противоядия. Уоррелл привез с собой мешок из промасленного шелка. В нем оказалось двести тигровых змей. Обращаться с ними приходилось с большой осторожностью. Змеи предназначались для лаборатории вакцин и сывороток в Сиднее. Трудно описать ужас, охвативший присутствующих, когда Уоррелл развязал мешок, чтобы показать нам двухметровых змей. Даже самые невозмутимые рыбаки кинулись на заборы!

Нам предстояло забрать с Чаппела бочки. Пока их перевозили на лодках, я отправилась на берег фотографировать змей. Мне рассказали, что здесь даже низкий кустарник называют «лающим», потому что оттуда на нас может «залаять» змея. Некоторые считают, что звуки, издаваемые змеями, скорее напоминает кашель, чем лай.

Лес говорил мне, что змеи так же боятся человека, как и люди змей, но на острове Чаппел это не могло служить утешением. Начитавшись и наслушавшись о змеях всякой всячины, я все-таки оказалась не подготовленной к встрече с ними. Они лежали повсюду, куда бы ни ступала нога. Свернувшись калачиком, эти серые отвратительные существа в блаженной истоме грелись на солнышке. В кустах расположились змеи. Боясь пошевельнуться, я стояла на небольшой скале, а надо мной распластались змеи, похожие на хлыст. Любое мое движение было небезопасным. Делала шаг и замирала, потому что они следили за мной своими немигающими глазками. Если я проходила мимо змей или пятилась, они оставались неподвижными, но, стоило только сделать резкий шаг в их направлении, змеи со скоростью молнии выскакивали из кустов или из-под скалы.

Я взяла с собой фотокамеру, и мне удалось сделать несколько кадров. Змеи вели себя перед камерой непринужденно. На своем пути я насчитала тридцать змей. Мне казалось, прошла целая вечность, пока я добралась до ожидавшей меня лодки.

— Мне удалось сделать несколько удачных снимков, — похвасталась я.

— Ну-у, — отреагировал Пит.

— Если не веришь, то полюбуйся на них сам, — посоветовал ему Лес.

Я взглянула на Пита. Видимо, он не сходил на берег. Однако теперь ему придется это сделать, чтобы не ударить в грязь лицом перед нами. С важным видом он направился к «лающим» кустам. Через минуту Пит крикнул мне:

— Где же твои чудища, Пэт?

И вдруг:

— Черт возьми!

Увидев первую змею, он испустил дикий вопль и отпрянул.

Не прошло и секунды, как мы снова услышали:

— Черт возьми!

Дальше он не пошел, а стремглав кинулся назад через кусты. Лес волновался, что, продираясь через кусты, Пит весь исцарапается. Однако остановить его было невозможно. Пит крушил все на своем пути, как бульдозер.

— Посмотрите на них! — заорал он, едва добежав до лодки. — Они такие огромные, такие… просто ужас! Представляете, лежат и смотрят на меня!

Когда мы отчалили от берега, мне было приказано встать к рулю. Лес заверил меня, что все будет в порядке:

— Здесь уж ты никуда не врежешься.

Братья Мортон (на острове Флиндерс им принадлежало старое аборигенное поселение Вибалина) на Чаппеле разводили овец. Однажды, когда нам пришлось ждать на Чаппеле, пока с корабля опустят овец, мы с братьями отправились охотиться на змей. Странное дело — страха как не бывало! Ведь мы как следует подготовились к такому мероприятию, надели толстые гетры, ботинки, плотные брюки. Во время «экспедиции» в мои обязанности входило лишь указывать «охотникам», где прячутся змеи. Мы их не считали — ловили и бросали в мешок, но мне кажется, что их было несколько десятков. Наверное, трудновато насчитать восемь тысяч змей за восемь лет, но именно эту цифру указал в своих записях преподобный Браунриг.

Надо сказать, что на этом змеином острове было и кое-что приятное. Взять хотя бы собаку Мортона Твида — отличную овчарку, натасканную на овец. Как-то во время очередного рейса за борт свалилась овца и поплыла к проливам. Том Мортон отправил за ней Твида. Минут через пятнадцать овчарка пригнала овцу к берегу. Тут ее выловили и втащили в лодку. К сожалению, у храброго Твида был один недостаток: его укачивало. Поэтому, когда мы возвращались на Флиндерс, он забивался в угол, закрывал лапой глаза и скулил от страха и недомогания.

Помня, за что был описан с корабля Пэдди, я всегда старалась заняться какой-нибудь работой, даже когда мне ничего не поручали. «Тогда никто не посмеет сказать, что мне не место на корабле», — думала я. Кроме того, мне почти постоянно приходилось кого-нибудь лечить. Я написала матери, чтобы она прислала мне справочник «Уход за больными в домашних условиях» — маленькую, но весьма полезную книжечку. Я изучила его от корки до корки.

В нем говорилось: «Человек, оказывающий первую медицинскую помощь, должен проявлять полное самообладание и такт, быть находчивым в экстренных случаях, не волновать больного. Проявленное сочувствие приносит больному утешение, ободряет его. Помощь следует оказывать незамедлительно, при этом оказывающему ее следует держаться бодро и спокойно».

Думаю, что составители справочника были бы недовольны тем, как я пыталась следовать их советам, но им, безусловно, польстил бы тот факт, что во время рейсов я постоянно обращалась к их труду. Пожалуй, главное, что мне не давалось на борту «Шиэруотера», — это психология.

Первый раз я попыталась проявить полное самообладание, как этого требовало наставление, когда мне пришлось выступить в роли сестры милосердия. В тот день Пит глубоко порезал руку, и я тщательно перебинтовала ее, использовав сначала узкий, а потом широкий бинт. Перевязку я сделала вполне профессионально и с гордостью рассказала об этом Лесу, когда тот зашел выпить чашечку чаю. Капитан пошел поглядеть на мою «работу».

Почти тотчас он вернулся.

— Поздно, — сказал он. — Питу пришлось снять повязку.

— Как?

— Она промокла. — Он сказал это так, как будто это само собой разумелось.

Справочник требовал «такта». Да какой в нем толк?

— Хорошо бы промыть рану, чтобы туда не попали микробы, — сказала я Питу.

— Ладно, ладно! Уж не хочешь ли ты сказать, что я грязен как свинья? — отрезал он.

Вот и попробуй прояви находчивость в экстренных случаях!

Валлаби принес аптечку первой помощи. В ней было с десяток бинтов и флакон с антисептическим лосьоном. Аптечкой пользовались, когда нельзя было рассчитывать на чью-либо помощь. К счастью, мне этого испытать не довелось. За моей спиной как бы безотлучно стояли две мои бабушки. Одна из них — шотландка по фамилии Смит. До того как переехать в Австралию, она работала акушеркой, и от нее я усвоила, что свежий воздух обладает огромной исцеляющей силой. Чистоту она не считала настолько важным условием для исцеления. Она верила, что, если больной обеспечен свежим воздухом, здоровой едой и водой, он непременно справится с недугом, будь то тяжелые роды или простуда почек. Другая моя бабушка, Адам, проживавшая в графстве Клэр, была поборницей чистоты, кипяченой воды, жесткой щетки, карболки и поваренной соли.

Из-за этого ее пристрастия к чистоте в детстве мы с сестрой не очень-то любили бывать у бабушки Адам. Она нас мыла и терла губкой до тех пор, пока мы не начинали светиться. Бабушка же Смит посылала нас мыться только тогда, когда за нами должна была приехать мама. Мы тщательно соскребали грязь, глубоко въевшуюся за время наших каникул, и с помощью щетки возвращали волосам первоначальный блеск. Свою теорию бабушка Смит подтверждала тем, что у нее было четырнадцать детей и всех она родила, не прибегнув к помощи акушерки.

— Терпеть не могу, когда вокруг меня суетятся, — говорила старушка.

Репутация системы бабушки Адам имела не менее сильную основу: у нее было десять детей, хотя тут, конечно, не обходилось без врачей, акушерок, кипяченой воды, щеток, карболки и соли.

С возрастом нас все больше привлекала хотя и несколько суетная, но более утонченная система бабушки Адам. Думается, нам с сестрой удалось извлечь из обеих систем наших бабушек самое разумное, что весьма пригодилось нам в жизни.

Я пришла к убеждению, что при открытых ранах абсолютная чистота и свежий воздух действуют лучше, чем всевозможные мази и притирания. Если разрез или рана неглубокие, а под руками не оказывалось антисептика, я промывала их соленой водой и даже сыпала на рану соль, что, говорят, «будит зверя», но зато рана дезинфицируется. Я накладывала повязку лишь на короткое время, чтобы остановить кровотечение и не занести грязь, пока рана не покроется новой кожицей. Потом я снимала повязку, и свежий воздух и солнечные лучи довершали дело.

На борту «Шиэруотера» мне приходилось бороться с фурункулами, карбункулами, прыщами. Эти недуги я лечила хлебными припарками.

Однажды мои попытки врачевать окончились неудачей. Этот печальный случай коснулся не только членов команды, но и меня. С тех пор у меня на шее шрамы. У всех нас от соленой воды появились фурункулы. Хочу сказать, что и врачи, к которым мы обращались много раз в разных местах, помочь нам ничем не могли. Мое излечение наступило лишь через три года, а боль была такая, какой мне до этого никогда не приходилось испытывать.

Алек пришел на «Шиэруотер» с другого корабля уже больным. Сначала ему казалось, что у него обычные фурункулы, и болезнь не вызывала никаких опасений. На предплечьях они быстро подсыхали. Вскоре фурункулы появились у Алека на шее и руках. Позже заболел Пит, а за ним — все остальные. В конце концов эта же участь не миновала и меня. Фурункулы от соленой воды без гнойной головки. Пораженный участок кожи все время мок. Чем больше я промывала и смягчала ее, тем больше ухудшалось состояние. До сих пор я так и не представляю, как лечить это заболевание. Некоторые рыбаки уверяли, что очень помогает скипидар. Для себя я усвоила одно: чем чаще промывать фурункулы, тем дольше они не заживают. Они заразны, но передаются лишь тем людям, которые постоянно имеют дело с морской водой.

Я проболела три года, и только потом до меня дошло, что фурункулы воспалялись и начинали невыносимо болеть сразу же после того, как я мыла голову. Стоило мне недели четыре не мыть голову, как они почти полностью подсыхали. С той поры я отвергла мето́ду бабушки Адам и мыла голову редко. Через год они исчезли. Как-то я пожаловалась на свой недуг Мэй Джексон, матери Леса.

— Конечно, у тебя будут фурункулы. У меня они всю жизнь. Стоит только женщине заняться мужской работой, как они тут как тут, — сказала мне Мэй Джексон.

Наставление в справочнике, будто «больного нельзя волновать», вызывало у меня смех. Моих пациентов ничто не могло взволновать. Это я переживала за всех.

Однажды вечером Лес сидел за столом и открывал банку с консервированным молоком.

— У этой банки острые края, — между прочим, заметил он.

— Да, — механически ответила я, продолжая возиться у плиты. Я готовила чай. Затем я накрыла на стол и поставила перед Лесом чашку чаю. И тут я невольно опустилась на стул. Оказывается, консервной банкой Лес отрезал верхнюю часть большого пальца — по столу разлилась кровь, ее хватило бы на суповую тарелку.

— Я же тебе говорил, что банка острая, — спокойно заметил Лес.

Что касается сочувствия, которое, по мнению авторов справочника, необходимо проявить к пациенту, то и говорить нечего. Попробуйте, например, сказать Ниту:

— Потерпи немного, дружок!

Так ведь он вас поднимет на смех.

В моем «утешении и подбадривании» эти парни вовсе не нуждались. Все, что им было необходимо, они получали от Леса:

— Если ты совсем разболелся и не можешь работать, лучше мотай на берег!

Эти слова имели большее действие, чем мое сочувствие. Результат ощущался незамедлительно.

Взять хотя бы последний пункт наставлений в справочнике о том, что при оказании помощи «следует держаться бодро и спокойно». Стоит ли говорить о спокойствии, если Пит снял шину со сломанного запястья, для того чтобы разжечь ею печь.