Сторонний наблюдатель может поддаться искушению и не обращать внимания на белых поселенцев островов Фюрно, где родословная метисного населения представляет большой интерес. Сами по себе понятия «белые» и «метисы» могут быть лишь условно применены в отношении этих двух групп людей, цвет кожи которых, за исключением нескольких темнокожих кейп-барренцев, практически одинаков. В то же время несколько семей европейцев живут на островах так же давно, как и метисы.
Взять хотя бы, к примеру, старика Билла Риддла, лучшего в этих краях рассказчика. Его предок в 1826 году снабжал продуктами местных жителей поселения на Ганкэрридже. Судя по документам, хранящимся в архивах Хобарта, счет за продукты составил девять фунтов один шиллинг и шесть пенсов. Тут же продолжают жить семейства Джексон, Купер, Баррер и Кук. Их предки — пионеры этих мест. Семьи жили мирно и довольно дружелюбно относились к аборигенам. Однако от более тесных контактов с местными жителями они уклонялись. Алекс Росс (теперь уже старик) — сын того самого Алекса Росса, который попал на острова с потерпевшего в этих водах крушение «Кембриджшира». 10 сентября 1875 года корабль налетел на скалу возле Ганкэрриджа, следуя из Великобритании в Сидней. Алекс Росс во время поисков корабля познакомился на Ганкэрридже с Бесси Бейтс (она была первым белым ребенком в районе проливов). Они поженились и осели на острове, дав начало ныне хорошо известному островному клану.
Тем не менее они не первые поселенцы на острове. Люди обосновались на Ганкэрридже еще задолго до того, как появилось первое поселение в Мельбурне.
Когда в 1829 году последние тасманийские аборигены были перевезены на этот остров, правительство издало приказ, чтобы охотников на тюленей, живущих на острове, выселили оттуда, «так как они нарушают спокойную жизнь в поселении своим чрезмерным вниманием к женщинам».
Некоторое время аборигенов держали на Ганкэрридже. Однако вскоре их перевезли на Флиндерс. Правда, к тому времени десятки аборигенов успели умереть.
Вот что об этом поведал Росс: «После пожара я пошел навестить их могилы. Трава на острове была выжжена. Я нашел могилы, так как знал, что в изголовье обычно ставится небольшой гранитный камень, а в ногах — поменьше. Я поинтересовалась, чьи это могилы, ведь белых хоронили недалеко от дома.
И тогда мать рассказала мне, что многие белые ищут могилы аборигенов. Она сказала, что мы должны чтить память погибших, особенно тех, чья кончина была столь трагичной. Она добавила, будь это в ее власти, ни одна из могил не была бы тронута.
В начале XX века на остров прибыл корабль, который доставил сюда каких-то людей с материка. Они сказали моей матери, что приехали сюда изучать птиц. Однако, когда они стали расспрашивать ее о старом поселении аборигенов, она не сразу поняла, что им надо на острове. Мать отнеслась к этим людям с большим недоверием и даже по ночам наблюдала за могилами. Несмотря на ее бдительность, до захоронений они все-таки добрались. Вскоре после того как приезжие покинули остров, с Флиндерса прибыл отряд полиции. Они сообщили, что так называемые „орнитологи" умудрились выкрасть черепа из нескольких могил.
Оказывается, они срезали пласты травы у изголовья, извлекли — черепа и аккуратно уложили траву на прежнее место.
Украдено было только несколько черепов, однако это вызвало гнев островитян. Полицейские говорили, что увезли черепа и с других близлежащих островов. До сих пор мне не понятно, как этим чужестранцам удалось обнаружить могилы на Ганкэрридже».
Оставшихся в живых аборигенов увезли с острова. Вскоре туда вновь вернулись охотники на Тюленей. Они привезли с собой чистокровных аборигенок, которые стали их женами.
Когда в 1854 году Никсон, епископ Тасмании, прибывший на острова на корабле «Бикон», появился на Ганкэрридже, островитяне на берегу разожгли огромный костер, давая тем самым сигнал жителям других островов.
К епископу приехал старый охотник Эдвард Мэнселл, он просил благословения на женитьбу на аборигенке Черной Джуди.
В своем путевом дневнике по этому поводу епископ записал: «Я разобрался во всех обстоятельствах и искренне рад, что этим человеком движут лучшие намерения: он жаждет замолить грехи и проступки прошлого, женившись на этой женщине, несмотря на ее возраст.
Бедняжка с трудом повторила слова, необходимые для проведения ритуала. Правда, ее английский язык, если таковым его возможно назвать, вызвал у жениха взрыв неописуемой радости. Подобная непристойность была тотчас осуждена и пресечена капитаном Кингом из Хобарта, который выступал в качестве отца невесты».
Именно эта супружеская чета и стала основателем самого многочисленного семейства метисов Мэнселл на Кейп-Баррене.
Старик Алекс Росс в 1912 году стал свидетелем кораблекрушения, которое произошло недалеко от его дома. Судно «Фарсунд» направлялось из Буэнос-Айреса в Сидней. Его занесло на коварные отмели, окружающие остров Ванситтарт.
Однажды сын Алекса Росса и Альф Кук, который воспитывался в семье Росса, бродили по острову и оказались возле места гибели корабля. Ребята стремглав кинулись домой, чтобы рассказать обо всем увиденном взрослым. Росс приказал юнцам двигаться верхом вдоль берега, чтобы они посмотрели, не остался ли кто-нибудь из членов команды в живых, а сам тем временем поспешил к кораблю.
Мальчики обнаружили тех, кому удалось спастись. Моряки, в свою очередь, опасаясь непредвиденных обстоятельств в заброшенном местечке, встретили ребят с топорами и палками в руках.
Потом моряки поведали старому Россу свою печальную историю. Корабль преследовала одна неудача за другой. Это приводило моряков в ужас. На пути из Южной Америки за борт упал человек. В тот момент он работал наверху. Ходили слухи, что канат, на котором он стоял, оказался подрезанным. Вряд ли кто-нибудь теперь узнает, что произошло на самом деле. Но одно было совершенно очевидно: все, кто находился на борту корабля, от капитана до плотника, не жалели, что судно тонет.
Пока ребята разыскивали оставшихся в живых, старый Алекс Росс оглядел корабль. Он пообещал капитану снять судно с отмели, что и сделал. Корабль направился в открытое море. Однако трос порвался, и судно снова понесло на отмель.
До сей поры корабль так и остался стоять на том месте как память об одном из самых больших кораблекрушений в австралийских водах. Его мачты и нок-реи все еще устремлены вверх, и до недавнего времени необычная фигура в виде получеловека-полуживотного украшала нос корабля. Шесть лет назад ее сняли, и теперь она находится в Морском музее в Дувре (Тасмания).
Некоторое время команда «Фарсунда» оставалась на Ганкэрридже. Они уехали и оставили на острове корабельного кота. Моряки принесли его с корабля в мешке. Этот кот изрядно попутешествовал. В Буэнос-Айресе он сбежал с итальянской бригантины и попал на неудачливый «Фарсунд».
Семья Росса купила полузатонувшее судно и разобрала его. Море на отмелях не всегда спокойно. Однажды старшему Алексу пришлось провести на полубаке судна три дня из-за шторма.
На Ганкэрридже жизнь не казалась однообразной. Старый Росс был владельцем большого склада, и в заливе порой стояло до двадцати пяти судов. Человек сорок вели торговлю со склада. Ежегодно на острове проводилась стрижка овец и сюда приезжали стригали. Для упаковки шерсти использовали пресс, которому было лет сто. Его соорудили из досок толщиной пять сантиметров, и два человека паковали с его помощью пятнадцать тюков в день.
— Правда, чтобы навертеть пятнадцать тюков, надо встать пораньше и как следует потрудиться, — признался Росс. — Зато он не ломается. Мы даже сумели упаковать тридцатикилограммовый тюк.
Сейчас Ганкэрридж необитаем. Семьи Росса и Кука обосновались на острове Флиндерс. Росс получил лицензию на Ганкэрридж и регулярно наведывается на остров. Там пасутся его полторы тысячи овец.
На маленьком кладбище возле фермы, где прошла юность Росса, похоронены его мать и отец. Рядом с ними могила его первой жены и старшей дочери Исабель. Тут же покоятся погибшие моряки и те, кто умер на острове.
— В те времена хоронили просто, — рассказал мне Росс. — Мы сколачивали из останков кораблей гробы и покрывали их черной краской. Затем рыли могилы глубиной до двух метров и на веревках опускали туда гробы. Иногда приезжал псаломщик. Если его не было, мы читали Библию и молились.
На могилы устанавливали надгробные плиты с выгравированными на них именами и датами рождения и смерти. Могилы тех, кого оплакивать некому, должны быть сокрыты ото всех навсегда — так полагают стрейтсмены.
Острова нравятся далеко не каждому приезжему. Да разве есть на свете место, которое нравилось бы всем? Так у фотографа Эрни (его прислали сюда, чтобы он проиллюстрировал снимками мою книгу) на острове все, абсолютно все вызывало отвращение, особенно ванна. Единственное, что ему могли предложить на Фюрно, — это сидячую ванну. Причем мыться ему предлагали в той же воде, в которой до него купалась я. Для меня, выросшей в лесу, подобного рода купание не было мукой, но для Эрни с Кинг-Кросса оно казалось невыносимым. Он даже не заметил, что на острове Биг-Дог пресную воду для питья привозили в баках. Не произвели на него никакого впечатления и средства передвижения на островах.
— Этой лодке не помешал бы новый мотор, — ворчал Эрни, когда нам не удалось объехать восточное побережье острова Биг-Дог.
Ему было неинтересно, что скорость приливов здесь достигает восьми узлов, а водяная стена поднимается на пять метров. Его мирок ограничивался Рэндвиком, полицейским судом и пресс-релизами. Мне пришлось самой взяться за фотокамеру.
Однако тысячи снимков, которые мне удалось сделать, стоили того. Я успела сфотографировать самые интересные и самые древние промыслы Австралии до того, как они исчезли. Я сфотографировала Эрика Мейнарда в тот день, когда «овечья птица» вцепилась своими острыми когтями ему в голову. Мы уже думали, что придется сбрить его густую шевелюру, чтобы освободить птицу. Дело в том, чтоo птица ночью ударилась о ванты (случай довольно обычный), так как рангоут выводит из строя птичьи радары. Успела я сфотографировать ныне покойного Уолтера Битона, последнего представителя смешанных кровей, а также моряков, для которых иногда переставали существовать законы, как и для первых охотников на тюленей.
Есть у меня снимки женщин, расстилающих свеженарезанную траву на полу; кораблей, которые вскоре после этого погибли, и их команд; фотографии моих друзей, которых уже нет в живых. И, конечно же, масса снимков различных птиц, которые населяли острова: крачек, лебедей, больших бакланов, пеликанов, бекасов, тихоокеанских чаек, журавлей, перепелов, диких уток, чирков, колпиц, светлых пингвинов, диких кур, лысух, бронзовокрылых голубей, соколов и многочисленного потомства великих путешественников — буревестников.