1

Вогонская поэзия, бесспорно, третья по счету среди худших во Вселенной. Вторую из худших создали азготты Крайа. Когда их великий поэт Грантзос Плосколен устроил публичную декламацию своей поэмы «Ода комочку зеленой грязи, найденному в подмышке как-то утром в разгаре лета», четверо из слушателей погибли от внутренних кровотечений, а президент галактического Совета Продажных Искусств выжил только благодаря тому, что отгрыз себе ногу. Как сообщалось, Грантзос был «разочарован» тем, как приняли поэму. Он уже собирался приступить к чтению своего двенадцатитомного эпоса, озаглавленного «Мои любимые бульки при купании в ванной», когда его собственный кишечник, во имя спасения жизни и цивилизации, отчаянным усилием ринулся вверх по горлу поэта и вышиб ему мозги.

Самая отвратительная из поэзий погибла вместе со своим творцом, Полой Нэнси Миллстоун Дженнингс из Гринбриджа (Эссекс, Англия), во время разрушения планеты Земля.

2

Улыбка на лице Простетника Вогона Джелтса проявлялась очень медленно не для устрашения. Он просто припоминал нужную последовательность сокращений мускулов. В терапевтических целях он уже обрушил ужасный рев на пленников и теперь, когда почувствовал себя совершенно разрядившимся, был не прочь немного позверствовать.

Пленники сидели в специальных креслах для восхищения стихами — прочно пристегнутые. Вогоны не испытывали иллюзий относительно того, как воспринимается их поэзия. Ранние попытки сочинительства были частью их варварских претензий считаться хорошо развитой и культурной расой. Теперь они продолжали сочинять, движимые неукротимой кровожадностью.

Холодный пот покрывал лицо Форда, стекая по бровям и по электродам, закрепленным на висках. Электроды соединялись с целой батареей электронного оборудования: усилителями образности, модуляторами ритма, поглотителями аллитераций, фильтрами тавтологий. Все устройства были разработаны для улучшения переживания поэзии и гарантировали, что ни один оттенок поэтического замысла автора не будет упущен слушателем.

Артур Дент сидел и дрожал мелкой дрожью. Он понятия не имел, в чем сидит, но ему уже не нравилось все, чему предстояло произойти, и не верилось, что он может ошибаться в своих предчувствиях.

Вогон начал читать зловонный пассажик собственного изобретения.

— О, возбуждают до содомитского хрюканья… — произнес он. Судороги изломали тело Форда: услышанное было хуже того, к чему он приготовился.

— Ааааааффффф! — вырвалось у Форда Префекта, судорожно откидывавшего голову всякий раз, как его тело пронизывал заряд боли. Поодаль он смутно различал Артура, мечущегося в своем кресле с вывалившимся языком. Форд стиснул челюсти.

— Ищу, заклинаю тебя, — продолжал безжалостный вогон, — моя смолофонтанная роза…

Его голос подымался выше, в предчувствии волнующего свершения.

— Меня потряси до крика в судорогах и корчах, о, я тебя, бородавчатоскользкую, крепко сожму, до синяков и чтоб хрустнула!

Вот увидишь!

— Нннннннииииийййййййяяяяяяяяяааааааааааааффффффффф! — прорыдал Форд Префект, и в последний раз судорожно скрючился, когда электроника, усиливая эффект заключительной строки, выдала ему в виски полный заряд. Форд безвольно обмяк.

Артур лежал с вывалившимся языком.

— А теперь, земляне… — проскрипел вогон (он не знал, что, в действительности Форд Префект был родом с небольшой планеты в окрестностях Бетельгейзе, а если бы и знал, то ему было бы плевать).

— Я предоставляю вам простой выбор! Либо вы умрете в вакууме космического пространства, либо… — он выдержал мелодраматическую паузу, — скажете, насколько, по-вашему, хороша моя поэма!

Вогон откинулся в громадном кожаном кресле, формой напоминавшем летучую мышь и наблюдал за пленниками. Он снова улыбнулся.

Дыхание свистело в груди Форда. Он покатал запекшийся язык по пересохшему рту и застонал.

Артур ясно произнес: «Правду сказать, мне очень понравилось». Форд изумленно повернулся к Артуру. Тот сделал попытку, мысль о которой просто не приходила Форду в голову.

Вогон озадаченно поднял брови, которые прикрыли его торчащий кверху нос, что было неплохо уже само по себе.

— Недурно… — проскрипел он в непритворном удивлении.

— О да, — продолжал Артур, — думаю, некоторые метафизические образы действительно были особенно эффектными.

Форд продолжал пялиться на товарища, медленно осознавая совершенно новую для себя идею. Как же таким образом можно найти путь к спасению?

— Хорошо, продолжайте же, — пригласил вогон.

— О… и э… интересны также ритмические решения, которые, пожалуй, создают контрапункт с… э… э… — Артур запутался.

Форд бросился ему на помощь, выпалив наугад: «…контрапункт с сюрреализмом скрытой метафоры…». И запутался сам, но Артур уже был наготове.

— …гуманности…

— Вогонности! — прошипел Форд.

— Ах, да, прошу прощения, вогонности сострадательной души поэта, Артур почувствовал прилив сил, как на финишной прямой, — которая выражается посредством строя строфы, сублимирующего и преодолевающего все это, приходя к основополагающей дихотомии противоположного, — голос Артура зазвучал триумфальным крещендо, — и личность переживает глубокое и живое просветление в… э… — и второе дыхание его покинуло. Форд поспешил нанести coup de grace, милосердно добив несчастного.

— В том, о чем была поэма! — прокричал он и прошептал краешком рта Артуру. — Отлично сработано, это было здорово.

Вогон внимательно рассматривал пленников. В какой-то момент его растравленная расовая гордость была тронута, но он решил, что нет: этого мало, к тому же слишком поздно. Голос вогона стал похож на звук, издаваемый нейлоновым чулком, который царапает когтями кот.

— Вы говорите, что я пишу стихи потому, что моя подлая, черствая, бессердечная натура в действительности скрывает желание быть любимым, — он сделал паузу, — верно?

Форд неуверенно улыбнулся.

— Ну, думаю, что да… Разве все мы, глубоко внутри, знаете ли…

Вогон встал.

— Ну нет, вы совершенно не правы. Я пишу стихи только для того, чтобы моя подлая, черствая, бессердечная натура потешилась. Я все равно намерен вышвырнуть вас с корабля. Охрана! Отвести пленников в третий воздушный шлюз и выбросить их.

— Что? — вскричал Форд.

Громадный молодой вогон подошел и выдернул их из привязных ремней огромными толстыми руками.

— Нас нельзя выбрасывать в космос! — вопил Форд. — Мы пытаемся написать книгу!

— Сопротивление бесполезно! — проревел в ответ охранник. Это было первым, чему его научили в Корпусе вогонской стражи.

Капитан глянул с отстраненным удивлением и отвернулся.

Артур дико озирался по сторонам.

— Я не хочу сейчас умирать! — орал он. — У меня не прошла головная боль! Я не хочу попасть на небеса с мигренью! Я все перепутаю и не получу удовольствия!

Охранник крепко схватил каждого из пленников за шею и, кланяясь спине своего капитана, выволок их, протестующих, с мостика. Стальная дверь закрылась, и капитан снова остался наедине с собой. Он что-то задумчиво бормотал, поглаживая кончиками пальцев тетрадь со стихами.

— Хмммм, «контрапункт с сюрреализмом скрытой метафоры»…

Поразмыслив мгновение, он закрыл тетрадь с мрачной улыбкой.

— Даже смерть для них слишком хороша.

3

В длинном стальном коридоре стояло эхо звуков бесплодной борьбы двух человекоподобных, крепко зажатых в жестких подмышках вогона.

— Это потрясающе! — брызгал слюной Артур. — Это отвратительно! Убирайся, скотина!

Вогонский охранник волок их дальше.

— Не беспокойся, я что-нибудь придумаю, — утешил Артура Форд, но в его голосе не было надежды.

— Сопротивление бесполезно! — ревел страж.

— Только больше так ничего не говори, — выдавил Форд, заикаясь в такт шагам вогона. — Как можно сохранять позитивный умственный настрой, слушая такие вещи?

— Господи, Боже ты мой! — жаловался Артур. — Ты толкуешь о позитивном умственном настрое, а ведь у тебя даже не разрушили сегодня родной планеты. Я проснулся сегодня утром и подумал, что приятно проведу день, отдохну, немного почитаю, вычешу собаку… Теперь всего четыре часа дня с небольшим, а я уже заброшен в инопланетный корабль в шести световых годах от дыма, оставшегося от Земли!

Он бессвязно залопотал и забулькал, когда вогон перехватил его покрепче.

— Ладно, только перестань паниковать!

— Кто тут говорит о панике? — огрызнулся Артур. — Это все еще простой культурный шок. Ты погоди, пока я освоюсь с положением и приду в себя. Это потом я запаникую.

— Артур, ты впадаешь в истерику. Замолчи. — Форд изо всех сил постарался сосредоточиться, но его отвлек охранник.

— Сопротивление бесполезно!

— И ты тоже заткнись!

— Сопротивление бесполезно!

— Ох, отдохни, — ответил Форд, вывернув шею так, чтобы глянуть в лицо тюремщика. Тут ему на ум пришла идея.

— Тебе все это действительно доставляет удовольствие? — огорошил он вогона вопросом.

Вогон остановился, как вкопанный. Выражение безмерного недоумения проступило у него на лице.

— Удовольствие? О чем ты?

— Я о том, дает ли это тебе всю полноту удовлетворения жизнью? Топать туда-сюда, орать, выбрасывать людей с корабля…

Вогон уставился в низкий стальной потолок с отвисшей челюстью и тесно сведенными бровями, которые едва друг друга не задавили. Наконец он ответил: «Ну, часы проходят хорошо…»

— Так и должно быть, — подбодрил вогона Форд.

Артур вывернул голову, чтобы увидеть его, и заинтриговано прошептал: «Форд, что ты затеваешь?»

— А, просто пытаюсь увидеть интересное в окружающем нас мире, понятно? — ответил Форд и снова обратился к вогону. — Так часы проходят замечательно?

Вогон опустил взгляд, в темных глубинах его ума натужно ворочались бесформенные мысли.

— Ага, вот ты сейчас сказал, а минуты, в самом деле, идут паршиво. Кроме… — вогон задумался опять, для чего ему снова понадобилось смотреть в потолок, — кроме тех, когда кричишь. Это мне очень нравится, — он наполнил легкие и заревел. — Сопротивление…

— Да, конечно, могу сказать, у тебя это получается прекрасно, поспешил прервать его Форд. И продолжал, медленно выговаривая слова, чтобы они успевали достичь цели. — Но, если почти все паршиво, то почему ты этим занимаешься? В чем причина: в женщинах, в принуждении, в махизмо? Или ты просто считаешь, что, поддаваясь тупой скуке, получаешь волнующие переживания?

Сбитый с толку Артур вертел головой, поглядывая то на одного, то на другого собеседника.

— Э… — отвечал страж, — э… э… я не знаю. Наверное, я из тех, что… по-настоящему. Моя тетя говорила, что стать охранником на звездолете — хорошая карьера для молодого вогона. Ну, да ты понимаешь: форма, портупея с кобурой, тупая скука…

Приняв задумчивый вид, Форд повернулся к Артуру.

— Вот так-то Артур. А ты ведь думал, что это тебе худо приходится.

Артур по-прежнему так думал. Если не считать неприятного происшествия с родной планетой, то вогонский охранник его почти задушил, и очень не хотелось быть выброшенным в космос.

А Форд настаивал.

— Постарайся и пойми его невзгоды. Вот несчастный малый, жизнь которого уходит на то, чтобы слоняться без дела, да сбрасывать людей со звездолетов.

— И кричать, — добавил охранник.

— И, само собою, кричать, — Форд снисходительно похлопал бородавчатую руку, сжимающую его шею. — И парень даже не понимает, почему это делает!

Артур согласился, что это очень печально, выразив свое мнение только слабым жестом, потому что для слов не хватало воздуха.

Глубоко смущенный страж пророкотал:

— Хорошо. Теперь ты все расставил по местам так, как я и предполагал…

— Молодец, парень! — подбодрил его Форд.

— Ладно, но что взамен?

— Ну, — вдохновенно, но медленно и разборчиво, отвечал Форд, конечно, перестань это делать! Скажи им, что больше не хочешь, — он чувствовал: следовало еще что-то добавить, но охранник уже погрузился в раздумья.

— Эээээээээээээээээээээээээээээээээээээээээээээээээээээээээээ… заговорил вогон. — Э-э, по-моему, это не так уж и здорово.

Форд вдруг почувствовал, что шанс ускользает прочь.

— Погоди, это только для начала, чтобы ты начал понимать, есть еще многое, больше, чем ты понял…

Но в этот момент охранник перехватил пленников покрепче и вернулся к своему заданию: поволок пленников в шлюз. Вогон был заметно тронут.

— Не надо. Если вам все равно, я лучше затолкаю вас обоих в шлюз, и пойду еще немного покричу по делам.

Форду Префекту было вовсе не все равно.

— Ну, так давай… нет, послушай! — он заговорил уже не так разборчиво и не так убедительно как прежде.

— Аааааахххххххххххх, — вдруг без всякого выражения произнес Артур.

— Нет, погоди, — заторопился Форд, — я еще должен тебе рассказать о музыке, об искусстве и о многом другом! Ааааааххххххх!

— Сопротивление бесполезно! — проревел страж и добавил. — Знаешь, если я продержусь, меня скоро представят на Старшего Орущего Охранника. Есть не так уж много вакансий для охранников, не орущих и не вышвыривающих людей, так что лучше я останусь при своем деле, которое знаю.

Они как раз добрались до воздушного шлюза: крепкого и тяжелого стального люка большого диаметра, врезанного во внутреннюю обшивку корабля. Охранник переключил пульт, и люк плавно открылся.

— Все-таки спасибо за участие, — сказал вогон. — Пока.

Через люк он зашвырнул Форда с Артуром в небольшую камеру. Артур лежал, тяжело переводя дыхание, а Форд резко бросился назад и безрезультатно попытался остановить закрывающийся люк плечом.

— Нет, ты послушай, — кричал он охраннику, — есть целый мир, о котором ты ничего не знаешь… Как насчет этого?

В отчаянии Форд ухватился за первый обрывок культуры, пришедший в голову: промычал первые ноты из Пятой симфонии Бетховена.

— Да да да дам! Разве в тебе ничего не всколыхнулось?

— Нет, честное слово, нет. Но я повторю это своей тетушке, — ответил вогон.

Сказал ли он еще что-нибудь, услышать было нельзя. Люк накрепко закрылся и все звуки, за исключением отдаленного гула корабельных двигателей, исчезли.

Пленники находились в отполированной до блеска цилиндрической трубе примерно шести футов диаметром и десяти футов длинной.

Форд, обмирая, осмотрелся. Произнес: «А парнишка-то с неплохими задатками». И сполз по изогнутой стене.

Артур неподвижно лежал на дне трубы в том месте, куда упал. Он не глядел вверх. Он лежал, пытаясь отдышаться.

— Теперь мы попались, правда?

— Да, — ответил Форд, — попались.

— Ты что-нибудь придумываешь? Кажется, ты говорил, будто собираешься что-нибудь придумать. Может быть, ты что-нибудь придумал, а я и не заметил?

— Ну да, я придумал.

Артур ожидающе посмотрел на Форда.

— Но, к сожалению, это не очень подействовало на существо по ту стороны этого герметичного люка, — Форд пнул люк, через который их втолкнули.

— Но мысль действительно была хорошей?

— О да, замысел был очень хорош.

— В чем он состоял?

— Ну, я не успел проработать детали. Имеет ли это сейчас большое значение?

— Так… э… а что произойдет дальше?

— А… э… ну, второй люк автоматически откроется на несколько секунд. Нас выстрелит в глубокий космос и, я ожидаю, что мы задохнемся. Конечно, если сделать глубокий вдох, то можно продержаться до тридцати секунд… — ответил Форд. Он сцепил руки за головой, приподнял брови и запел старый бетельгейзианский боевой гимн. Внезапно он показался Артуру очень чужим.

— Вот, значит, как, — сказал Артур. — Мы умрем.

— Да, исключая… Нет! Погоди минутку! — вскричал Форд, внезапно бросившись к чему-то вне артурова поля зрения.

— Что это за выключатель?!

— Что, где?! — завопил, поворачиваясь, Артур.

— Нет, я всего только обманулся, — сказал Форд. — Мы все равно умрем.

Он снова сполз по стене на пол и подхватил мелодию с того места, где ее оставил.

— Знаешь, в такие минуты, как сейчас, когда я заперт в вогонском шлюзе с человеком с Бетельгейзе перед лицом смерти от удушья в глубоком вакууме, я действительно жалею, что не слушал, о чем в дни моей юности мне говорила матушка, — сказал Артур.

— Почему? Что же она тебе говорила?

— Не знаю, я не слушал.

— А, — Форд продолжил напевать.

— Это ужасно, — думал Артур. — Колонны Нельсона нет, Макдональдса нет. Все, что осталось: я и слова «весьма вредоносная». В любую секунду останется только «весьма вредоносная». А вчера казалось, что на планете все в полном порядке.

Зажужжал мотор.

Легкий свист превратился в оглушительный рев рвущегося наружу воздуха, когда внешний люк открылся в пустую черноту, усыпанную крошечными невозможно яркими точками света. Форд с Артуром вылетели во внешнее пространство, как пробка из игрушечного ружья.