Брет Хэммонд является соавтором «Справочника полного идиота по геокэшингу», а также владельцем веб-сайта www.geocacher-u.com , рассчитанного как на новичков, так и на продвинутых геокэшеров. Представленный в нашем сборнике рассказ — его первое и единственное на сегодняшний день художественное произведение. Впервые он появился на интернет-сайте «Tales of the Zombie War». Помимо того что Хэммонд увлекается геокэшингом и зомби, он также служит пастором и является автором статей и карикатур, опубликованных в различных религиозных изданиях.

Религиозное движение амишей, представители которого обитают преимущественно в Пенсильвании и соседних штатах, было основано выходцами из Швейцарии и Германии. Оно известно широкой публике, пожалуй, благодаря фильму «Свидетель» с Харрисоном Фордом в главной роли. Основой культуры амишей является тяжелый труд, смирение и семья. Последователи движения носят простую одежду, отказываются от большинства достижений современной технологии (в особенности автомобилей и электронных устройств), общаются практически только внутри своего круга и занимаются сельским хозяйством, строительством и домашним ремеслом. Они должны неукоснительно следовать законам, а их нарушители подвергаются так называемому избеганию. Решение об «избегании» принимается старейшинами, и даже родные и близкие могут отвернуться, если человек, подвергнувшийся наказанию, вдруг решит заговорить с ними. В самых крайних случаях неподчинения законам нарушителя могут изгнать из лона церкви — впрочем, путь назад для исправившегося всегда открыт.

За годы существования движения амишей в нем происходило немало расколов. Несогласные спорили о том, каким именно правилам необходимо следовать и насколько суровым должно быть наказание за их несоблюдение. Итогом дела «Висконсин против Йодера», рассматривавшегося в Верховном суде США, стало освобождение амишей от необходимости исполнять многие законы Соединенных Штатов. Так, амиши не обязаны получать полное образование (учатся только до восьмого класса), у них разрешен детский труд, и они не платят налог на социальное страхование. Кроме того, амиши — ярые пацифисты и за категорический отказ участвовать в войнах, которые ведут США, неоднократно подвергались гонениям и преследованиям.

Из следующего рассказа (значительно более серьезного, чем предыдущий) вы узнаете, как это необычное, но сплоченное сообщество людей выдерживает нашествие зомби и что получается, когда убежденные пацифисты оказываются в поистине экстремальной ситуации.

Для беседы мы уединились в читальном зале маленькой библиотеки общины. Напротив меня за столом сидит Отто Миллер, руки его плотно скрещены на груди. Миллер — старейшина местной общины амишей, и выглядит он соответственно. Я прошу его назвать свое имя, но он просто сидит и глазеет на меня. Потом опускает взгляд на диктофон, который я поставил на столе между нами. Он поглаживает бороду и снова сводит руки на груди. Я чувствую, что таким манером мы далеко не уедем.

Тогда я выключаю диктофон. Но и этого недостаточно. Я убираю его в сумку и достаю желтый блокнот. Снимаю колпачок с авторучки, и тут старик начинает говорить:

— Я не имею ничего против вас, англичан, и против ваших приборов. Но вы должны нас понять. Мы не пользуемся вашими машинами, нас не интересует ваша жизнь, мы живем своей. Мы ничего у вас не просим, но вы и ваши… вещи… ваши законы… нам их навязывают. А теперь вот еще и эта зараза.

Он тычет пальцем прямо мне в лицо. Слыхал я такое выражение «справедливое негодование», но, пожалуй, впервые в жизни столкнулся с его проявлением.

— Я читаю ваши газеты, слушаю ваше радио. Вы думаете, эта зараза — дело рук Господа? Может, мы заслужили такую участь? Что, если происходящее есть просто проявление Божественного гнева, Его Суда? Нет, это все только ваших рук дело. Вы — вы, англичане, — вздумали играть с естественным порядком вещей, и вот — итог. Это — как разводить скот от одних родителей: рано или поздно печальный результат вам аукнется. И всем нам.

Но я усиленно старюсь вернуть разговор в нужное русло.

— Мистер Миллер, не возражаете, если мы обратимся к недалекому прошлому? Когда произошел первый случай заражения в вашей общине?

Отто Миллер несколько секунд глядит в окно и собирается с мыслями.

— Вы ведь городской житель?

Я улыбаюсь:

— Да. Я из Нью-Йорка. Мой дом так далеко от всех этих ваших дел.

— Вы, может, думаете, что мы совершенно изолированы от остального мира, но это совсем не так. У нас иной принцип: жить обособленно, но не изолированно. Мы просто не так привязаны к этому миру, как вы. В общем, нам было известно о болезни — «африканское бешенство», так ее назвали. Мы читали об этом статьи в газетах, слушали радиопередачи и даже смотрели новости по телевизору в лавке в городке. Чем больше правды о том, что собой на самом деле представляет болезнь, выходило наружу тем более мы были… осторожными. Но все это казалось таким далеким от нас… как Нью-Йорк.

Случилось это в марте, после той первой зимы. Зима была суровая. Я думаю, в противном случае мы бы столкнулись с ними раньше, и тогда, возможно, у нас было бы время лучше подготовиться. Я поднялся в четыре утра, чтобы приступить к каждодневным домашним обязанностям. И вот иду я в сарай и слышу на выгоне странные звуки. Поднял фонарь и тогда впервые увидел… жертву заразы.

При жизни его звали Джонас Йодер, он был меннонитом и жил дальше по дороге. Джонас был хорошим человеком. Я знал его всю жизнь. А теперь он стоял на моем выгоне, с раскрытым ртом, постанывал, а в груди у него торчали вилы.

Старик Миллер так пристально смотрит мне в глаза, что я начинаю ерзать на стуле.

— Думаю, кое-что вам как городскому жителю необходимо уяснить. Первые жертвы, с которыми мы столкнулись, были раньше нашими друзьями и соседями. Это были люди, которых мы знали на протяжении всей жизни. Читал я ваши «пособия по выживанию», где нарисованы восставшие мертвецы, у которых нет лица. Но здесь мы видели людей, с которыми были знакомы многие годы и которых с радостью впускали в свои дома. Вы должны это понять, чтобы понять нас.

Я киваю, и он продолжает:

— До рассвета оставалось еще около часа, и я почувствовал, что должен непременно вернуться в дом. Я не очень хорошо понимал, каким образом Джонас проник на мой выгон, но был уверен: он не сможет перебраться через забор, что его ограждает. В общем, пошел я назад в дом, запер дверь и стал дожидаться с женой восхода солнца.

Рассвет принес неприятный сюрприз: Джонас был не один. Возле него стояла его жена, Ребекка. Дальше на выгоне я заприметил семьи Кингов, Бельеров и еще несколько человек из городка — кого-то из них я знал, кого-то нет. Еще я увидел зияющую дыру в заборе со стороны дороги и понял, что через нее они и проникли на мою землю.

Хуже того, они пробрались в сарай — там отвалилось несколько досок, которые я собирался прибить на место по весне. Сейчас они находились там вместе со скотиной. Ужасные оттуда доносились звуки. Я слышал, как кричат от боли мои лошади, когда их плоть раздирали на части. Звуки эти привлекали в сарай все новых мертвецов, желающих подкрепиться. К тому времени, когда подоспел мой сын, в сарае их собралось, наверное, больше трех десятков.

— И что сделали вы и ваш сын? — интересуюсь я.

Отто Миллер хихикает:

— То, что необходимо было сделать. Мы починили забор.

Смеюсь вместе с ним. Вот он, сидит передо мной, — человек, который, столкнувшись с самым страшным бедствием в мировой истории, повел себя так, как привык действовать всю свою жизнь: если в заборе есть дыра, ее нужно заделать. Все вокруг катилось в тартарары, но в общине амишей жизнь текла без изменений.

— Мы были достаточно осведомлены о происходящем, чтобы не приближаться к ним. Мы знали об опасности быть укушенными. Но они находились в сарае, так что мой сын, Амос, запер их там, и мы пошли чинить забор. Нельзя было допустить, чтобы новые зараженные проникли на нашу землю, поэтому мы укрепили планки, добавили распорок и проволочной сетки.

— Значит, на тот момент там были только вы, ваша жена и ваш сын?

— Амос привел с собой жену и двух детей. Мы укрепили забор, и тогда он пошел по соседям и привел всех, кого смог найти и убедить присоединиться к нам. Хвала Господу, у нас большой дом, и его часто использовали для собраний членов общины. К концу дня там собралось шестнадцать человек. В последующую неделю или около того мы смогли призвать еще нескольких братьев и сестер. Всего в нашем доме оказалось тридцать три члена общины.

— Это довольно много народу — не говоря уже о том, что их нужно было кормить.

Мистер Миллер выпрямился в кресле. Не знай я о присущей амишам скромности, ей-ей подумал бы, что в ответе старика прозвучала нотка гордости.

— Быть амишем означает знать, как обеспечить существование своей семьи и тех, с кем вы находитесь в согласии. Мы так живем. Эта ваша зараза просто дала нам возможность сделать друг для друга то, к чему мы готовились всю жизнь.

Из других домов принесли консервированные продукты. В курятнике еще были курочки, так что мы могли есть яйца, а иногда и курятину. Большую часть времени птиц приходилось держать взаперти: они привлекали слишком большое внимание зараженных, и еще мы опасались, что на них могут обратить внимание и другие выжившие.

— Вы отсюда видели других выживших?

— Периодически. Очень тяжело угадать намерения людей, не являющихся членами общины. Мы старались вести себя тише воды ниже травы — как и вели испокон веков, — но порой они подходили к дому в поисках помощи или убежища.

— И вы откликались на их просьбы?

— Мы не могли отвернуться от них, англичанин. Это было бы не по-христиански. Мы давали им немного пищи, немного воды и давали свое благословение. Мы должны «подать незнакомцу чашу холодной воды» — так учит Священное Писание. Они получали это — и не только.

Однако мы хорошо понимали, что запасы наши ограниченны. Стояла весна. Наши поля всегда давали обильные урожаи, но до времени уборки предстояло еще дожить. И мы даже не могли предположить, сколь долго еще продлится это испытание. Мы знали, что лучше всего не привлекать к себе внимания. И тогда нас осенило, как можно использовать зараженных себе во благо. Каждое утро мы выпускали их из сарая и выгоняли, словно домашнюю скотину, на пастбище. Всяк любопытствующий при виде их старался держаться подальше.

— Значит, днем вы выпускали их из сарая? А на ночь?

Отто Миллер смотрит на меня так, будто я сморозил какую-то глупость.

— На ночь мы загоняли их обратно. Мы всегда так делали со скотиной, и нам казалось вполне естественным поступать так же и с мертвецами. Кроме того, нам было бы неуютно, если бы они свободно разгуливали по ночам.

— Знаете, я разговаривал с людьми в разных странах, но ни от кого еще не слышал, чтобы они «пасли» зомби. Как же вы…

— В нашей общине всегда разводили скотину. Мы сумели переделать загоны, при помощи которых раньше направляли животных в фургоны, чтобы везти на продажу. Мы шли перед зараженными, загоняли их обратно в сарай, а затем по веревочной лестнице поднимались на сеновал и вылезали наружу.

Кажется, настало время задать вопрос, который уже давно вертелся на языке; вопрос, благодаря которому рассказ о спасении членов этой общины амишей представляется поистине уникальным.

— Тогда-то вам и пришла идея… использовать их?

— Шли один за другим весенние дни, приближалось лето, а мы понимали, что такое положение может затянуться надолго. Зараженные уничтожили всех моих лошадей, и хотя нам требовалось не так-то много зерна, все же предстояло засадить, а потом убрать несколько акров кукурузы и пшеницы, чтобы обеспечить себя пропитанием на грядущую зиму.

С нами был Абрахам Шрок, а он исключительно мастеровитый плотник. И вот как-то вечером, когда женщины укладывали детишек спать, он показал мне свои наброски нового типа ярма. Он подсчитал, что, для того чтобы тащить плуг, понадобится восемь зараженных. Конечно, нам предстояло научиться управлять ими, но это не казалось нерешаемой задачей. Итак, он принес плотницкие инструменты, и через несколько дней мы были готовы проверить новое ярмо в деле.

Мистер Миллер хмурит брови, когда я смеюсь. Я трясу головой:

— Вы действительно использовали зомби как домашний скот.

Глаза старика суживаются в щелочки.

— А что еще мне оставалось делать? Я знал этих людей, этих зараженных, всю жизнь. Не в наших правилах было бы просто взять и «снести им головы» с плеч, как красноречиво выражались ваши журналисты в программах новостей. Закон Божий учит нас: «Кто не работает, тот не ест». Они уже съели мою скотину, и теперь настало время поработать.

Некоторое время мы сидим молча. Я собираюсь с мыслями и проверяю записи. Наконец нарушаю тишину:

— И насколько хорошо… это работало?

— Лучше, чем вы могли бы подумать. Достаточно было двух мужчин, которые при помощи веревок удерживали с двух сторон зараженных, еще один направлял плуг, а один или двое маленьких шли впереди и… подстрекали их.

— Маленькие? — переспрашиваю я.

— Дети. Мы обнаружили, что они для зараженных служат отличной приманкой — все равно что размахивать морковкой перед носом у старого мула. Да, наши дети тоже работают и зарабатывают свой хлеб. Они сильные и способные и никогда не подвергались действительно серьезной опасности — не большей, чем оказаться затоптанными лошадьми, а таких смертей мы за долгие годы повидали достаточно.

Так или иначе, зерновые мы посадили. Урожай обещал быть поздним, но у нас хватало времени обеспечить себя на зиму зерном для муки, хлебом на стол и теплом в доме.

— Звучит почти невероятно! Вы просто удивительные люди!

— Мы знали, что это было Божье благословение. Более того, той осенью мы решили устроить праздник, посвященный сбору урожая. Мы наготовили разных угощений, убили нескольких курочек и воздали хвалу Господу нашему. Как сейчас помню — это было воскресенье. Мы не работаем по воскресеньям, и зараженные весь тот день провели в сарае.

Полагаю, поэтому они и пришли, что не видели на пастбище мертвецов. Детишки наши спокойно играли во дворе под деревьями. Взрослые находились на веранде дома, и в этот момент мой внук и привел их.

Мистер Миллер качает головой и смотрит в пол.

— Это были «падальщики». Дурные люди, которые ездили по стране и просто брали все, что хотели. Убивали. Насиловали. И вот они явились к нам, на наш праздник. На наш День благодарения.

У них было с собой оружие. Они вошли в мой дом и приказали всем собраться в центре гостиной. Их было всего пятеро, но… не в наших правилах оказывать сопротивление, и, кроме того, с нами были женщины и дети. Они должны были увидеть, что вера наша неколебима, что мы не отступим от своих устоев.

Тогда я сказал им то же, что говорил и всем другим пришельцам в последние месяцы. Что у нас есть еда и мы поделимся с ними, что мы также можем снабдить их запасом воды и дать напутствие перед дорогой. Они на это просто рассмеялись.

Потом один из них заговорил. Я предположил, что это их предводитель. У него был большой пистолет, и вел он себя очень развязно; я подумал, что он привык, когда все остальные пресмыкаются перед ним. И он сказал так: «Извини, папаша, но с нами этот номер не прокатит. Видишь ли, мы собираемся оставаться здесь столько, сколько пожелаем, и брать все, что захотим».

При этом он весьма недвусмысленно уставился на мою невестку. Я заметил, что Амос побледнел от ярости и шагнул вперед. Я поднял руку, и он отступил… ему пришлось это сделать. Пришельцы разразились смехом.

Один из них, должно быть, сообразил, что Амос неспроста решил защитить женщину. Он пихнул его прикладом ружья, и Амос…

Бедный Амос, он всегда был таким несдержанным… Он замахнулся и ударил обидчика кулаком. Удар у него получился, и бандит упал на пол. И тогда их предводитель сделал шаг вперед, приставил пистолет к виску Амоса и спустил курок.

Мистер Миллер умолкает и опускает голову. Снимает очки и вытирает глаза — все это молча. Я достаточно знаком с обрядами амишей и догадываюсь, что он молится. Мне сейчас лучше тоже ничего не говорить.

Старик вздыхает:

— Мальчик мой погиб. Столько месяцев он провел почти бок о бок с мертвецами, которых некоторые называли чудовищами, и вот обычные люди, незараженные, принесли в мой дом такое страшное горе. Жена моя рыдала, держа на коленях голову сына. Рядом заходилась в плаче жена Амоса. А их дети на мгновение просто застыли, уставившись на эту картину.

— Мне очень жаль, — говорю я, хотя и понимаю, что слова ничего здесь не значат. — Примите мои соболезнования.

— Думаю, тогда-то, — продолжает мистер Миллер, — эти люди и задумались, что не все пойдет так гладко, как они рассчитывали. Один из них сказал так: «Нам ни к чему эти проблемы. Их слишком много, мы только зря потратим патроны. Давайте возьмем все, что нам нужно, и будем убираться отсюда».

Их предводитель, похоже, согласился с предложением. Он покачал головой и снова посмотрел на меня. «Нам понадобится еда. Столько, сколько сможем унести».

«Женщины сложат вам провизию», — сказал я и взглянул на Кэти Шрок. Она кивнула и прошла на кухню собрать сумки.

Предводитель приставил дуло пистолета к моей груди и заявил: «Вы — амиши, так что вряд ли у вас найдется машина. Но где-то здесь у вас должны быть лошади, а нам нужно средство передвижения».

Я попробовал объяснить, что лошадей у меня давно нет, но он мне не верил. Сказать по правде, я хотел, чтобы пришельцы побыстрее покинули нас, потому не стал ничего подробно объяснять. Тогда он приблизился к моей невестке и, тыча при каждом слове пистолетом ей в лоб, спросил: «Где… ваши… лошади?»

Я посмотрел ему прямо в глаза — точно как смотрю сейчас в ваши — и коротко ответил: «В сарае».

Последние слова старого амиша повисли в воздухе, и мы долго сидим в тишине, пока я перевариваю смысл сказанного. Не могу не попытаться представить себе, как бандиты направляются к сараю, переполненные радостными мыслями о том, как они сейчас поскачут на закат.

Отто Миллер поднимается и берет со стола шляпу. Кивает мне на прощание и выходит из комнаты. Вероятно, он считает разговор оконченным. Что ж, он рассказал свою историю. О том, что произошло дальше, в округе хорошо известно. «Чужаки» по сию пору вспоминают об этом вполголоса. Мистер Миллер отвел «падальщиков» к сараю, придержал дверь, пока они проходили внутрь, потом закрыл ее и накинул засов. В сарае раздались приглушенные крики, еще слышали пару выстрелов. Следующей весной плуг тащило на три «лошади» больше.

Отто Миллер — ничем не примечательный член общины амишей. Он носит такую же простую домотканую одежду, как носили отец и дед. Главное для него в жизни — его семья, его поля и его вера. Что бы он ни сделал, это останется между ним и его Богом и не должно стать для чужаков предметом досужих сплетен.