Келли Армстронг известна прежде всего как автор романов в жанре городского фэнтези, составляющих цикл «Женщины иного мира» («Otherworld»). Открывает его роман «Bitten», а последний на сегодняшний день, «Waking the Witch», вышел в августе. Также в активе писательницы три рассчитанных на подростковую аудиторию романа из серии «Darkest Powers»: «The Summoning», «The Awakening» и «The Reckoning». Недавно Армстронг завершила работу над пятью комиксами по мотивам телесериала Джосса Уидона «Ангел». Помимо ранее упомянутых произведений, которые относятся к жанру фэнтези (в широком смысле), Армстронг является автором двух триллеров о наемной убийце Наде Стаффорд: «Exit Strategy» и «Made to be Broken».

Учитель — тяжелая профессия: низкая оплата, сверхурочная работа по проверке тетрадей, необходимость в одиночку поддерживать порядок в классах, полных непослушных детей, которые были бы рады находиться где-нибудь в другом месте и не изучать основы тригонометрии. Да плюс ко всему нападки со стороны ненормальных родителей и невежественных законодателей. Известен случай, когда в 1925 году в штате Теннесси двадцатичетырехлетний футбольный тренер Джон Скоупс был привлечен к суду за то, что разъяснял учащимся основы человеческой эволюции. С учетом всех отрицательных сторон данной профессии неудивительно, что очень многие учителя уже через несколько лет бросают это занятие.

Но как бы ни была плоха наша образовательная система (а в том, что она плоха, нет сомнений), кое-что может быть и гораздо хуже. Например, полное уничтожение цивилизации вследствие ужасной инфекции, возвращающей недавно умерших к жизни в виде жутких монстров. Такое событие заставляет объективно взглянуть на вещи, и волей-неволей начнешь тосковать по тем денькам, когда нерадивые ученики невнимательно слушали тебя на уроке. В фильме «Спасти рядового Райана» бойцы отряда бесконечно гадают, какова была гражданская профессия их командира, пока он в конце концов не рассказывает, что работал скромным школьным учителем.

Война и иные потрясения могут поставить мир с ног на голову и заставишь нас играть роли, которые мы не могли даже вообразить. Героем следующего рассказа является бывшая учительница, оказавшаяся в безысходной ситуации. Она выступает во главе целой армии и совершает такие поступки, о которых раньше и помыслить не могла; ей приходится столкнуться лицом к лицу с противником гораздо более жутким и безжалостным, чем все, с чем ей приходилось иметь дело раньше.

Это был последний оплот расы, обреченной на гибель. «Пожалуй, не самое плохое местечко», — подумала Моника. Она смотрела вниз со стены форта и представляла себе зелено-золотые поля кукурузы, тяжелые початки, раскачивающиеся на ветру.

Когда же она последний раз пробовала кукурузу? Моника прикрыла глаза и стала вспоминать августовские пикники на заднем дворе, запах готовящихся на гриле ребрышек и гамбургеров, приятный холод от прикосновения к спине ледяной банки с пивом (это Джим развлекается), смех Лили, бегающей за другими детьми с воздушными шариками, наполненными водой.

Открыв глаза, Моника посмотрела на выжженные поля. Она сама отдала приказ поджечь их. Вместо кукурузы здесь уже много лет росла сорная трава, в которой легко мог укрыться враг, и потому лучше было ее спалить.

— Командир! — раздался голос за спиной.

Моника обернулась. Прыщавый юнец щелкнул каблуками и отдал честь. Такое поведение было обычным для новичков, и Моника уже не пыталась отучить их от этой привычки. Им нужна была вера, будто они находятся в настоящей армии, с настоящим уставом, пусть даже не носят военной формы. Эта вера помогала им не падать духом и продолжать свое дело, давала надежду на то, что войну можно выиграть.

— Хендрикс только что передал по радио: ведет последнюю группу пленных.

Моника кивнула и следом за подростком спустилась с парапета. Они миновали двух девчушек в скаутской форме: те наклонили головы, устремив взгляды в землю, и пробормотали вежливое приветствие. Подавляя улыбку, Моника подумала, что в свое время пошла бы на все, лишь бы добиться такого к себе уважения от пигалиц их возраста. В свое время… когда она каждый день стояла перед школьной доской.

Где, интересно, теперь все те дети, которых она обучала? Сколько из них сейчас находятся в рядах «других»? Сколько погибло… Последних было очень много, это вне сомнений. Любопытно, что они подумали бы, увидев свою химичку во главе последнего отряда Сопротивления? Разве могли они себе представить такое? Да она и сама в те времена не поверила бы.

Невеселые думы прервал выскочивший из темноты Гарет. На ходу он подволакивал ногу — следствие перелома, который так до конца и не зажил.

Гарет остановился рядом с Моникой, но не успел он открыть рот, как женщина подняла руку:

— Лейтенант, считайте, что ваши возражения приняты к сведению.

— Но, командир, я еще ничего не сказал.

— И не нужно. Вы услышали, что сюда ведут еще одну группу пленных, и хотите сообщить мне, что нам не справиться с таким количеством. Форт и так переполнен, мы отвлекаем силы на охрану и лечение пленников. Лучше было бы вывести их в чистое поле, убить и насадить трупы на колья, чтобы «другие» увидели и призадумались.

— Последнее мне еще не приходило в голову, но идея хороша. Отправлю-ка я людей поискать подходящие деревья…

Моника кинула на него сердитый взгляд, но Гарет только ухмыльнулся.

— Лейтенант, мы же не звери. Нельзя опускаться до их уровня.

Конечно, он предвидел ее реакцию, как и она знала, что Гарет будет недоволен. Он просто любил высказывать свое мнение вслух. Громко и охотно. Моника отвечала только для того, чтобы ее слышали новобранцы.

Когда они подходили к центральному помещению форта, раздался крик: «Пленных ведут!» Это было предупреждение для новичков, которые тут же разбежались в разные стороны. Моника никогда не пыталась их удерживать. Она слишком хорошо знала, где кроются причины страха: все эти годы они убегали, прятались, следили и снова убегали. Однако Моника просила офицеров примечать тех, кто драпал при приближении «других», и потом их водили в тюрьму при форте, чтобы они лично убедились: «другие» вовсе не всесильные демоны из их кошмаров.

Уверившись в этом, они уже совсем иначе реагировали на предупреждающий крик: вместе со старослужащими стояли вдоль центрального прохода и наблюдали за процессией пленных. Они не смеялись, не произносили ни слова, просто стояли с решительными лицами, и в глазах плескалась такая ненависть, что она казалась физически ощутимой.

На входе в помещение, уже битком набитое солдатами, Гарет шепнул Монике:

— Командир, вы можете посмотреть со второго этажа.

— Черта с два!

По толпе собравшихся прокатилась волна; услышавшие диалог одобрительно закивали и шепотом стали передавать его содержание дальше. Какая рутина, иронично подумала Моника. Гарет молодец, что предложил, а она, что отказалась.

Вступая в помещение, Гарет расправил плечи и выпрямился во весь немаленький рост — шесть футов и пять дюймов. Даже хромота исчезла. Толпа бойцов расступалась перед ними. Недостаточно расторопные удостаивались от лейтенанта свирепого взгляда и шарахались в сторону. Его боялись и уважали, ее — любили и уважали. Еще одна установившаяся традиция.

Моника заняла свое обычное место в углу: войдя в помещение, пленники первым делом увидят ее.

Она уже слышала их за дверью. Наступал самый тяжелый момент. Почти все находившиеся сейчас здесь хоть раз оказывались в подобной ситуации: сидели в своем убежище, слышали, как приближаются «другие», и молились, чтобы они прошли мимо. Господи, хоть бы они прошли мимо!

Гарет встал позади и незаметно для других положил женщине руку на талию.

Когда шаги за дверью стихли, несколько бойцов покинули строй и, пристыженно пряча лица, бросились в свои комнаты. Для них это оказалось слишком тяжелым испытанием: воспоминания были еще совсем свежими.

Дверь начала открываться. На Монику нахлынули ее собственные воспоминания. Она уже не видела ни своих солдат, ни пленных; перед глазами стояла свора «других», десять лет назад ворвавшаяся в ее собственное укрытие. Она слышала яростные вопли Джима, когда он бросился на этих монстров, пытаясь защитить семью, как он кричал Монике, чтобы хватала Лили и бежала прочь. И как он заорал от боли, когда «другие» набросились на него. Слышала, как визжит Лили, на глазах которой ее отца разрывали на части. И сама Моника кричала, когда бежала в подвал, держа за руку дочь. А потом они настигли ее и выхватили Лили. Моника умоляла пощадить ребенка, но монстры не знали пощады.

Гарет придвинулся ближе, чтобы она могла на него опереться, склонился и зашептал на ухо слова поддержки:

— Держись, детка. Ты здесь старшая и отвечаешь за их задницы. Не позволяй им забывать об этом.

И вот показались пленные. Это были совсем не те чудовища, которые зверски расправились с ее семьей, насиловали и мучили ее саму. Оборванные, запуганные и сломленные, они медленно брели сквозь строй солдат.

Внезапно Гарет напрягся. Моника окинула пленных цепким взглядом, пытаясь вычислить, кто именно пробудил в ее помощнике старые инстинкты копа. Наверняка вон тот, в конце колонны; длинные засаленные волосы свешиваются на лицо, но все же не могут полностью скрыть взгляд, который он украдкой кидает на Монику.

Она стояла прямо и внимательно смотрела на пленника. Проходя мимо, он отвел взгляд. А потом развернулся и бросился на женщину.

Реакция Гарета была столь молниеносной, что Моника увидела лишь мелькнувшее размытое пятно и серебряную вспышку. Голова пленного слетела с плеч, с глухим стуком упала и покатилась по полу. Остановилась у ног одного из бойцов — молоденькой девушки, и та пинком отбросила ее. По толпе разнесся одобрительный гул, но Моника бросила короткое: «Нет», и моментально все стихло.

Она жестом приказала все здесь прибрать, а процессия тем временем продолжала двигаться, будто ничего не произошло. Пленники тащились вперед с опущенными головами, и через некоторое время вся колонна исчезла в коридоре.

К Монике подбежал один из бойцов: наблюдатели заметили возвращающихся лазутчиков. Последние явно торопились, а значит, несли плохие новости. Вместе с Гаретом Моника направилась встречать своих людей.

По пути мимо аудитории Моника услышала голос учителя: шел урок истории для детишек, которые родились уже после Великого Разделения.

В последние десять лет перед Великим Разделением планету поразили три эпидемии гриппа. Человечество в целом перенесло их благополучно, но эксперты уверенно заявили, что это были только цветочки, а скоро появятся и ягодки.

Впервые вирус H5N3 обнаружил себя в Индонезии и затем периодически вспыхивал в разных странах; власти пытались замолчать его губительные последствия, пока наконец не было объявлено о появлении вакцины.

Но избавление человечества обернулось его проклятием. Одни говорили, что вакцину умышленно испортили, другие называли причиной недостаточно тщательное тестирование нового препарата; так или иначе, препарат не действовал.

Нет, не совсем так. Если целью его применения было отогнать смерть от зараженных вирусом H5N3, тогда, конечно, действовал.

Людям вводили вакцину, они подхватывали вирус, умирали, а потом воскресали.

Но еще до того, как мертвецы стали возвращаться к жизни, вирус начал стремительно распространяться: половым путем, среди наркоманов и доноров крови. Когда власти осознали сложившуюся ситуацию, оказалась заражена четверть всего населения. Вакцинацию в спешном порядке прекратили, и еще четверть населения скончалась от бушующей эпидемии гриппа. И оба вируса продолжали победное шествие по планете.

Тогда и случилось Великое Разделение. Человечество оказалось поделено на два лагеря: одни стремились к всемирному господству, другие боролись за выживание.

Конец света наступит не в результате схлопывания Вселенной, а из-за банального насморка.

Или, если точнее, из-за боязни подхватить насморк.

Когда Монике удалось бежать от похитителей, она думала только о том, чтобы спастись, уберечь свою жизнь. Но, скрываясь от полчищ монстров, она встречала и других выживших и притягивала их к себе, как магнит притягивает железные опилки. Тогда все были сами по себе, все нуждались в помощи. Будучи матерью, Моника хотела их защитить; как учитель, хотела вести за собой. Через год она уже стояла во главе отряда из двадцати человек.

А потом они встретили Гарета. В центре бывшего городского парка он сражался с полудюжиной «других» похожий на ревущий вихрь из стали и крови, он дрался яростно, как лев, но был ранен, да и враги превосходили его числом.

Гарета спасли. Его история оказалась проще некуда. «Другие» не убивали у него на глазах членов семьи, он жил себе обычной жизнью, один-одинешенек, пока мир не перевернулся, но и потом пытался делать то, что умел лучше всего. Работа полицейского — защищать мирных граждан, а в новых условиях это означало колесить по стране и сражаться с бандами «других», чтобы уцелевшие в этом кошмаре могли протянуть еще какое-то время. План был благородный, но, увы, малоперспективный. Моника предложила Гарету, если он действительно хочет посвятить себя спасению людей, присоединиться к ее группе.

Так все и началось. И вот, десять лет спустя, они оказались здесь, во главе отряда последних представителей своего племени, и ждали решающей битвы. Битвы, которую им не выиграть — они это знали.

Лазутчики принесли именно такие известия, каких ожидала Моника. «Другие» собирали силы на востоке, сразу за лесом. Это было единственное место на многие мили вокруг, не просматриваемое из форта. Когда она приказала своим людям сжечь окрестные поля, они принялись также рубить деревья в лесу, но быстро поняли, что задача эта непосильная. Кроме того, Моника верно рассудила, что «другие» изберут для лагеря именно это место, а значит, можно будет сосредоточить наблюдение за противником только в этом районе.

«Наблюдение за противником» — звучит так, будто ее армия действительно готова схлестнуться с врагом и выбирает подходящий момент. На самом же деле они были лисами, загнанными в нору и ожидающими появления охотников.

Моника привела отряд в этот дальний форт не затем, чтобы все ее люди здесь погибли. Она надеялась создать у «других» впечатление, что для ее отряда нашлось надежное пристанище, и тем вынудить врагов оставить их в покое.

Иными словами, это была последняя надежда добиться пощады. Но, слушая донесения лазутчиков, Моника с горечью поняла, что надежды напрасны. В глубине души она всегда это чувствовала.

— Подготовьте разведгруппу — сказала Моника, вставая из-за стола. — Отправляемся с наступлением темноты.

Двое лазутчиков обменялись беспокойными взглядами. Оба в свое время, много лет назад, служили в вооруженных силах и привыкли к тому, что командиры сами не ходят в разведку. Они посмотрели на Гарета, словно надеялись, что он отговорит Монику от опрометчивого шага.

— Вы слышали приказ командира Рот. — Лейтенант не оправдал их надежд. — Готовьте группу.

Ожидая, пока соберется разведгруппа, Моника вернулась на парапет и оттуда смотрела на опустошенные поля. Негромкий скрип ботинка известил о приближении Гарета, но Моника не обернулась, неподвижно глядя вдаль. Бывший коп подошел и обнял ее за талию.

— Мы знали, что этого не миновать, — сказал он.

— Да.

— Мы сейчас готовы как никогда.

— Да.

— Но есть и запасной вариант.

— Нет.

— Просто скажи…

— Я и говорю: да, знаю, что есть запасной вариант. И буду помнить об этом. Но…

Она глубоко вздохнула и покачала головой. Гарет притянул женщину к себе, положил подбородок ей на голову, и Моника расслабилась на широкой груди.

Гарет огляделся, проверяя, нет ли кого поблизости, и только потом наклонился и нежно поцеловал ее в шею. Его губы приятно холодили кожу Те, кто достаточно долго находился в отряде, знали, что Монику и Гарета уже много лет связывают романтические отношения. Как бы они ни таились, скрыть подобные вещи в тесном коллективе трудно. Они вели себя сдержанно, хотя бы перед теми же разведчиками и другими выходцами из регулярной армии — там подобные отношения могли бы вызвать серьезные проблемы.

А таких, настоящих, опытных, бойцов оставалось немного. Моника не смогла бы придумать более неподходящего для себя занятия, чем стоять во главе военного подразделения. Она поняла это много лет назад, когда они только начали встречать другие группы выживших. Ее уделом было командовать гражданскими. Гарета приглашали возглавить отряд бывших военных, но он остался с Моникой, чтобы учить обычных людей защищать себя. Потом, один за другим, отряды Сопротивления гибли, а немногие уцелевшие прибивались к Монике, и в конце концов не осталось никого, кроме ее армии. Теперь все надеялись, что Моника их спасет; сама же она не была уверена, что сможет это сделать.

В соответствии с планом разведгруппа отправилась с наступлением темноты. Иного пути и не было — передвигаться по выжженным полям они могли только ночью. Открытые пространства, которые защищали отряд Моники от неожиданных нападений, в дневное время делали их фактически узниками форта.

До леса идти было примерно час. Темная масса деревьев уже виднелась достаточно отчетливо, когда разведчики услышали впереди чуть приглушенный стон. После этого отряд перестроился: Гарет с Моникой продолжили двигаться в прежнем направлении, остальные развернулись веером.

Из-за крайних деревьев доносились сдавленные стоны, похожие на хныканье ребенка. Разведчики продолжали двигаться со всей возможной осторожностью, Гарет шел впереди с мачете наготове. Лучшего оружия, чем ножи, копья и самодельные мечи, у них не имелось. Да, у некоторых были ружья и винтовки, но без патронов они могли служить только в качестве дубинок. Заводы по производству боеприпасов были уничтожены одними из первых. «Другие» были экипированы не лучше. Война вот уже много лет велась, как в древние века: с помощью когтей, зубов и острой стали.

Любимым оружием Моники были метательные ножи, и сейчас она, следуя за Гаретом, держала по одному в каждой руке. Услышав шорох в кустах, Гарет остановился, а Моника выглянула из-за его плеча и увидела между деревьев человеческую фигуру.

— Слава богу! — раздался женский голос. — Слава богу!

Моника зажгла фонарь и увидела девушку лет восемнадцати, худощавую, с бледным лицом, — та со стоном опустилась на землю и зарыдала. Подойдя ближе, они заметили, что девушка держится за ногу.

— Я думала, что вы «зараженные», — со вздохом облегчения произнесла она. — Они схватили всех остальных из моей группы. Я пыталась… пыталась драться…

— Тсс, — тихо сказала Моника.

Девушка посмотрела на подошедшую пару и вздрогнула от испуга при виде обезображенного шрамами лица Гарета, но Моника оттащила лейтенанта назад. Он скользнул в тень.

— Они забрали остальных, — всхлипывая, повторила девушка. — Забрали их всех.

Моника присела на корточки возле нее.

— Отведем тебя в твой лагерь. Мы сами только что прибыли. Подкрепление. — Она улыбнулась своей самой ободряющей улыбкой. — Ты должна показать нам, как лучше всего пройти. На случай, если и «другие» ошиваются поблизости.

Девушка кивнула и протянула руку. Моника засунула метательные ножи в ножны на поясе и хотела помочь девушке встать, но та вдруг с силой вцепилась в нее, больно царапая ногтями, и поднялась на ноги.

Потом она рванула Монику на себя, а свободной рукой выхватила из-под куртки нож. Но Моника оказалась проворнее: носком ботинка она врезала по «раненой» ноге девушки, та упала, нож вылетел из руки. Она тут же потянулась за оружием, но Моника пинком отбросила его в сторону. Следующий удар пришелся в живот, девушка перевернулась и замерла, тяжело дыша.

— Ты и правда думала, я не знаю, кто ты? — прошипела она. — Думала, я не догадаюсь?

— Не думала, — выступая из темноты, сказал Гарет. При каждом его шаге мачете угрожающе поскрипывал в ножнах. — А ты действительно думала, что мы не почуем засаду?

Он выхватил оружие. Лес вокруг, казалось, ожил: «другие» повыскакивали из укромных местечек и бросились на разведчиков. Девушка отпрянула, но Гарет был быстрее, и в следующее мгновение ее голова слетела с плеч. Из обрубка шеи фонтаном хлынула кровь, тело забилось в конвульсиях. «Другие» замерли на полушаге и уставились на обезглавленное тело.

— Что? — рявкнул Гарет, поднимая окровавленное мачете. — Разве не то же самое вы делаете с нами? Сносите нам головы. Это единственный способ убить нас наверняка. Но с вами это тоже проходит. — Он улыбнулся, и на фоне окружающей темноты его обезображенное лицо показалось бледной маской смерти. — Есть еще желающие?

— Возможно, вам стоит поразмыслить, — сказала Моника, и в наступившей тишине ее негромкий голос прозвучал почти оглушающе. — Если вы оглянетесь, то увидите, что мы не одни. И вас не убьют, нет. — Она осмотрелась, и ее зоркие глаза выхватили из тьмы каждое лицо, встретились с глазами каждого из «других». — Вас заразят.

Мощным рыком Гарет подал сигнал к атаке, и лес снова ожил: бойцы Моники с криками выскочили из кустов и спрыгнули с деревьев. Часть «других» бросилась врассыпную в первые же мгновения, иные кинулись бежать после нескольких взмахов тяжелого мачете. Моника призвала на помощь самое сильное оружие, которым располагала: страх.

Страх оказаться среди «зараженных». Стать такими, как мы.

Без этого оружия их бы прикончили в два счета, но и так схватка была долгой и кровавой. Вот все закончилось, они стояли в окружении мертвых тел: некоторые принадлежали бойцам их отряда, но большинство — «другим». Результат был не самым плохим.

Они продолжили путь. Их целью было найти лагерь «других», и они не собирались поворачивать назад. Скорость продвижения замедлилась, они с трудом тащились через лес, некоторые были ранены. Ничего смертельного, но раны заживали медленно и не до конца, как в случае с изуродованным лицом и сломанной ногой Гарета. Такова была цена, которую им приходилось платить; в некоторых отношениях — в сравнении с прошлой жизнью — она казалась оправданной, в некоторых — нет.

Так как Моника работала учительницей, ей и ее семье сделали прививку в числе первых. Одной из первых она была вакцинирована, одной из первых инфицирована и одной из первых умерла. Вирус распространялся со скоростью молнии. Моника помнила, как лежала на полу, корчась от жара и боли, слышала крики умирающей дочери, но была не в силах подойти к ней.

А потом — о чудо! По крайней мере, тогда она восприняла это как чудо. Смерть и возрождение.

Они еще не успели решить, что же делать дальше, как появились первые отряды солдат. Военные получили четкий приказ: уничтожить «зараженных». Монике с семьей пришлось скрываться; они прятались в заброшенных домах и постоянно находились на шаг впереди эскадронов смерти. Они надеялись, что достаточно будет переждать, а потом власти сообразят, что к чему, и помогут им. Но приказа убивать всех «зараженных» никто не отменял. Потом была объявлена награда за уничтожение «прокаженных», и появились банды опьяненных жаждой наживы охотников за головами. Семье Моники удалось спастись от солдат, но от наемников они не ушли.

Джим винил во всем фильмы про зомби. Когда мертвецы начали оживать, люди сразу же сделали однозначный вывод: им противостоят жутчайшие монстры, которые погубят жизнь в привычном ее понимании.

Отчасти киношники оказались правы. «Зараженных» действительно было непросто убить. Они были бледны как смерть и издавали легкий запах гниения. Если они кусали живого человека, он тоже заражался. Они питались мясом, преимущественно сырым, и, хотя не испытывали патологического пристрастия к человеческой плоти, были способны, если сходили с ума от голода, творить такое, на что в нормальном состоянии никогда бы не решились. Что правда, то правда.

Но, в отличие от зомби из фильмов, умершие и воскресшие в результате действия вируса были живы практически во всех смыслах. Они сохраняли здравый рассудок и способность к общению. Чего нельзя сказать о живых. О «других».

«Зараженных» преследовали и в конце концов уничтожили почти полностью. И сейчас, увидев своими глазами лагерь «других», эти кажущиеся бесконечными ряды палаток, Моника поняла, что финал близок.

— Мы не сможем их одолеть, — шепнула она Гарету.

— Но мы не сдадимся.

К этому все и сводилось. Они будут сражаться — неважно, есть надежда или нет.

По дороге обратно в форт Моника предоставила Гарету вести отряд, а сама перебирала в уме все, что предстояло сделать. Она не увидела, когда сошла с тропы. Не заметила, как зацепилась ногой за растяжку. Из глубокой задумчивости ее вывел крик Гарета: он метнулся к ней, отпихнул в сторону, а потом раздался грохот, полетели осколки взрывного устройства. Гарет рухнул навзничь, да так, что задрожала земля.

Моника подбежала и опустилась рядом с ним на колени.

— Вот черт, — проговорил Гарет, приподнимаясь на локтях и глядя на грудь. Рубашка была иссечена осколками, плоть под ней представляла собой искромсанную кровавую массу. — Это не есть хорошо.

Моника издала сдавленный звук — он задумывался как смешок, но прозвучал как всхлип. Взрыв получился довольно слабенький, самодельная бомба была опасна только осколками, но все эти осколки попали Гарету прямо в грудь. Не будь он «зараженным», умер бы еще до того, как упал.

Моника махнула рукой, подзывая врача, но ей достаточно было и одного взгляда на лицо Гарета. Они могли выдержать немалые телесные повреждения, но если рана окажется слишком обширной и глубокой…

Господи, только не Гарет. Пожалуйста, только не Гарет.

Пока врач осматривал раненого, Моника оставалась рядом. Прочие бойцы собрались вокруг и стояли с печальными лицами, взявшись за руки.

Осмотр был закончен, и врач уже готовился вынести вердикт, когда Гарет взмахом руки отослал бойцов подальше, чтобы не подслушали. Те заколебались, но лейтенант рявкнул, и они моментально подчинились.

— Если доставить его в форт, — негромко произнес врач, — можно было бы облегчить страдания.

— Пустая трата времени, — перебил его Гарет. — Кто-нибудь наверняка услышал взрыв. Уводите их отсюда, пока…

— Нет, — отрезала Моника. — Мы тебя не оставим. Если понадобится, я сама тебя потащу.

Она ожидала, что Гарет станет спорить, но он только медленно кивнул.

— Ты права. Обойдутся. Пока. Доставьте меня в форт. И скажите всем, что я выкарабкаюсь.

Моника совсем не это имела в виду, но Гарет был прав. Не может лучший боец, способный в одиночку расправиться с целой толпой «других», погибнуть так просто, от самодельного взрывного устройства. Такой удар по боевому духу своей армии Моника не могла допустить.

Врач перебинтовал Гарета, а бойцы в это время соорудили из веток и одежды подобие носилок, на которых и понесли раненого в форт.

Моника стояла на балконе для стражи, выходившем на загон, битком набитый «другими». Военнопленными. Такова была политика Моники с самого начала: по возможности оставлять врагов в живых, приводить их сюда и создавать им более или менее приемлемые условия для существования. И использовать в качестве объекта для торговли с «другими», а также как доказательство того, что они, «зомби из ночных кошмаров», вовсе не чудовища.

Но все было напрасно. Послания Моники оставались без ответа — обычное, впрочем, дело.

На протяжении всех этих лет она непрерывно пыталась выйти на контакт с властями. Поначалу торговалась, затем, когда с ней осталось совсем мало людей, просила о милосердии. Моника понимала, что они представляют угрозу, и потому увела отряд подальше от живых.

С таким же успехом на адрес «других» могли бы идти послания из колонии больных крыс. В конце концов Моника осознала, что в глазах «других» она и ее подопечные — не более чем больные крысы, вдруг научившиеся говорить. Смертельно опасные нелюди, которых необходимо быстро и без жалости стереть с лица земли, вот кто они такие.

Глядя на пленных, Моника думала о словах Гарета. «Запасной вариант», на крайний случай. Он уже предлагался другими командирами, когда она только начала приводить аргументы в пользу того, чтобы брать пленных. Монику подобные идеи привели в ужас, и она настояла, чтобы от них отказались. Но на самом деле тему вовсе не закрыли.

Моника покинула комнатку охраны и медленно пошла через форт. Она проходила мимо солдат, играющих в карты, мимо гражданских, штопающих одежду и готовящих пищу, мимо детей, примостившихся у ног стариков и слушающих их истории. Повсюду, куда бы Моника ни взглянула, ее подопечные, скрывая страх, продолжали заниматься привычными делами; они болтали, смеялись, изо всех сил пытались жить.

Просто жить. Это все, о чем они когда-либо просили; все, чего она хотела для своих подопечных. И насколько далеко она способна зайти ради них? Не ради того, чтобы спасти их, — едва ли это возможно, но ради того, чтобы дать им максимум шансов на выживание.

Как далеко она зайдет?

Через три дня Моника снова стояла на том же балконе и смотрела вниз, на «других». Рядом находился Гарет. Он добился, чтобы быть здесь, где все могли его видеть.

Врачи сделали все возможное, перевязали раны на груди, а Моника, в свою очередь, постаралась смыть въевшийся запах разложения. Гарета на носилках доставили через опустевший зал ко входу в загон для пленных. После он и сам нашел в себе силы, чтобы подняться на балкон для стражи. Он занял место возле колонны, и Моника знала, что он на нее опирается, однако находившиеся внизу люди видели: их победитель стоит с гордо поднятой головой. И теперь, когда она дала им новую надежду, люди встали так же.

Моника снова посмотрела на сгрудившихся внизу мужчин и женщин. Только на этот раз они тоже смотрели на нее. Более полутора сотен обученных солдат стояли и внимательно смотрели на Монику.

На их лицах она прочитала страх и неуверенность. Ненависть тоже была, но, к удивлению Моники, у немногих.

Помещение окружали бойцы ее отряда. Гражданские сновали взад-вперед по коридорам, нагруженные подносами с мясом. С приготовленным мясом — так оно было пока привычнее для людей; заложникам давали все, что они хотели, стараясь расположить к себе. Рядом находились и медики. Они скользили молчаливые, как духи, и следили, чтобы не происходило никаких осложнений; некоторые из них расположились в задней комнате и добавляли в порции мяса несильные седативные препараты.

Превращение прошло легче, чем предполагала Моника. Врачи уверяли, что так оно и будет, но Моника собственными глазами видела слишком много ужасных смертей и возрождений, чтобы всецело доверять медикам. Однако они оказались правы. По прошествии всех этих лет вирус мутировал и, чтобы выжить, ускорил процесс обращения, сделал его менее болезненным. Одна прививка вируса, затем доза успокоительного, способствующая скорейшему наступлению смерти… и через день — возрождение. А через два дня под командой у Моники находилась армия новобранцев.

Она начала свою речь с небольшого исторического экскурса, рассказала, как «другие» загнали их в этот форт. Как они отражали периодические налеты и убивали только тех, кого не могли захватить живыми, как человечно обходились с военнопленными. Ее слова могли подтвердить все без исключения находящиеся здесь. Но сейчас, когда враги стояли у самых ворот и категорически отказывались вести переговоры, осажденные просто вынуждены были пойти на самые крайние меры.

— Нам нужны бойцы, — говорила Моника, и ее голос эхом разносился по просторному помещению. — Прямо сейчас. Знаю, что вы не особенно жаждете помогать нам. Но вы станете сражаться не за нас, а за самих себя. Вы теперь такие же, как мы. Вы — «зараженные». Каждый из вас волен в любой момент покинуть форт, но вы этого не сделаете, потому что знаете: вас не примут обратно. Ваши соратники, друзья, даже члены ваших семей — все они немедленно снесут вам голову, едва вы войдете в лагерь. Потому что вы больше не люди. Вы — «зараженные».

Она замолчала, чтобы ее слова лучше дошли до слушателей. Позади зашевелился Гарет, пытавшийся держаться прямо. Моника обернулась. Гарет улыбнулся: дескать, молодец, все правильно говоришь.

Моника снова повернулась к толпе возродившихся:

— Для всех, кто находится по ту сторону, вы теперь мертвы. Вы чувствуете себя мертвыми?

По толпе «зараженных» прошла волна движения и шума.

— Для всех, кто находится по ту сторону, вы теперь чудовища. Вы чувствуете себя чудовищами?

Толпа снова заволновалась, послышалось недовольное ворчание.

— Для всех, кто находится по ту сторону, вы больше не имеете права на жизнь!

Моника снова кинула взгляд на Гарета. Бывший коп выпрямил спину и задрал подбородок. Он умирал. Они все умирали, но должны были держаться именно так: стоять с высоко поднятой головой и не позволить смерти одержать легкую победу. Прежде они уже надували безносую, надуют и на этот раз.

Моника повернулась к толпе преображенных:

— Вы хотите жить? — И добавила, помолчав: — Вы готовы сражаться за свои жизни?

Поначалу лишь ее люди ответили из разных концов форта нестройным «Да!». Но скоро к этим голосам стали присоединяться и другие, они звучали все увереннее, и наконец стены задрожали от слитного громкого рева.

Гарет встал позади Моники и легонько приобнял ее за талию. Руки его были холодны как лед.

— Ты дала им надежду, — произнес он. — Дала им шанс. Моника кивнула. Дать она могла очень немного, но на большее и не претендовала. Может быть, этого и хватит.