Порой решающую роль в жизни играют самые неожиданные предметы. В моем случае это был безобидный желтый пластмассовый бак для памперсов. Няня повезла мальчишек на прогулку, а я осталась совсем одна в огромном доме Хэлен. Заняться было нечем, кроме как гадать, что случилось с ней на расстоянии сотен миль отсюда, на шоссе М4. У меня будто отключили звук. И изображение. Перевели в спящий режим. Я не замечала, что творится вокруг. Чтобы не сидеть в прострации, я поднялась в детскую. Там и увидела бак для памперсов. Я знала, что он переполнен, потому что уже заглядывала в него. Няня пыталась научить меня обращаться с этой штуковиной. Требовалось одновременно что-то крутить и что-то толкать, надеясь, что бак заглотит памперс вместе с его зловонным содержимым. Насколько трудно опорожнять такие баки? Я сорвала желтую пластмассовую крышку, и мне в нос ударила острая вонь. Если не ошибаюсь, бак должен работать как пресс, почему же из него лезут наружу мокрые и грязные памперсы? Я пыталась вращать его, но только сдвинула с места, потянув на себя. Минуту бак держался, потом вдруг поддался. Я пошатнулась, памперсы разлетелись по полу. Но вскрикнула я не от зловония и не от вида тошнотворного жидкого месива: в нем я увидела две миниатюрные бутылки из-под водки.

Пока я вертела в руках симпатичные бутылочки, меня посетило яркое и отчетливое, хотя и давнее воспоминание. Через несколько дней после моего шестнадцатилетия мы с родителями в кои веки отправились вместе отдыхать. В самолете стюардесса предложила мне напитки, и я храбро потребовала водку с тоником. Папа и бровью не повел, а я надувалась от гордости и чувствовала себя совсем взрослой. Мне подали точно такую же, как другим пассажирам, бутылочку «Смирнофф» и банку тоника. Вот его-то я и выпила, а бутылочку не тронула — рука не поднялась испортить такую красоту. Она по-прежнему хранится в доме у родителей, вместе с другими мелочами из моего детства и юности, в отдельной коробке. В то время я притворялась взрослой, что и делаю до сих пор.

Я перешагнула через памперсы и распахнула дверцы шкафа. Стопки тщательно отутюженных детских вещичек — слюнявчики, рубашечки, ползунки, комбинезончики. Я подсовывала ладони под стопки, пытаясь нащупать среди нежной мягкости что-нибудь твердое. Один раз на что-то наткнулась и поспешно отдернула руку. Мне понадобилось несколько минут, чтобы набраться смелости и снова сунуться в ту же стопку. Я медлила, задавая себе вопросы, ответы на которые не хотела знать. Но разве не этим я занимаюсь всю жизнь? Я вытащила из-под детских вещей пластмассовую коробку с двумя пустышками. В данном случае повезло. Но я знала наверняка: две пустые водочные бутылки означают, что где-то в доме припрятаны другие. И действительно, в коробке с новехонькой детской ванночкой обнаружилось еще несколько. Я принялась вываливать на пол содержимое полок и ящиков шкафа. Вместе с детской одеждой и принадлежностями на свет появлялись бутылки. Я отшвыривала их на коврики с персонажами Беатрис Поттер, пока не застыла, окруженная со всех сторон грязными памперсами и не менее грязными тайнами.

Я все еще заливалась слезами, сидя посреди улик тайной жизни Хэлен, когда дверь детской приоткрылась.

— Вон! — рявкнула я, бросилась к двери и захлопнула ее. Нельзя допустить, чтобы слухи распространились как лесной пожар, а няньки болтливы… Необходимо защитить Хэлен хотя бы после смерти, если при жизни не удалось. — Пожалуйста, оставьте меня одну. Унесите пока близнецов…

— Тесса! Это Роуз. Я вернулась.

Я прислонилась к двери, которая отгораживала меня от реальности.

— Роуз? — Я выглянула в коридор. На пороге стояла Роуз — в шляпе, пальто и со знакомым чемоданом в руке. — Роуз… — всхлипнула я.

Она выронила чемодан и раскрыла объятия. Я упала в них, и мы дружно зарыдали. Слезы не кончались.

Плакать я прекратила внезапно — потому, что до сих пор никак не могла примириться со случившимся. Какая-то нелепая выдумка, сюр. В авариях всегда гибнет кто-то другой. Другие дети болеют, становятся наркоманами, доводят родителей. Другие люди влюбляются в чужих мужей и бездарно растрачивают жизнь, как мотыльки, летящие на пламя. Другие — не я. Я юрист. С понедельника по пятницу я ношу практичные и удобные туфли. В моем гардеробе преобладают строгие костюмы темных цветов. Мне казалось, я сама управляю своей жизнью. Думала, у меня все еще впереди. А вот и ошиблась, Тесса. Будущее играет с нами, нам остается лишь попробовать получить удовольствие от этой игры. Не всем она по душе, не каждый наделен способностями, чтобы играть в нее. Я вытянула руку, показывая Роуз идеальную бутылочку, которую сжимала в кулаке. Какая она изящная, безобидная. Так и просит: «Выпей меня!» Вернее, просила бы, будь она полной.

На лице Роуз не отразилось ни малейшего удивления, она отстранилась и принялась собирать разбросанные свидетельства существования Хэлен.

— Вы знали, что она пила?

Роуз сложила бутылки в пакет для памперсов с приторно-сладким запахом и обернулась.

— Догадывалась. Но она все отрицала.

— А таблетки?

— Сначала их выписывали от боли после кесарева. Но она быстро привыкла к ним.

— Она же кормила мальчишек!

Лишь этот довод и успокаивал меня, развеивал подозрения. Хэлен была помешана на грудном кормлении, она докормила сыновей до пяти месяцев. Ни за что не поверю, что она стала бы при этом сидеть на таблетках. С другой стороны, я только что узнала о ее пристрастии к водке.

— Нет, не кормила, — ответила Роуз.

— Я сама видела…

А видела ли? Я задумалась. Нет, не видела. Хотела, но не вышло. При мне мальчишки проголодались и закапризничали, Хэлен сказала, что привыкла кормить их без посторонних, в тишине, чтобы они не отвлекались. Помню, я еще подумала, что такие причуды свойственны молодым матерям. О таком я была наслышана.

Я вытерла нос рукавом.

— А как же молоко в морозильнике?

— Она разливала по пакетам детское питание.

Бред. Форменный бред.

— Даже когда они где-нибудь бывали, она брала с собой пакеты, делая вид, что сцедила молоко заранее. Говорила, что ей неловко кормить детей грудью при людях. Нейл тоже этого терпеть не мог, называл «плебейскими замашками».

Я вспомнила, как в «Старбаксе» пыталась разогреть молоко: когда оно свернулось, мальчишки с удовольствием умяли готовую смесь. Вспомнила, как Хэлен пыталась хоть что-нибудь выдоить из себя с помощью жутковатого аппарата с насадками на соски, но только намяла их до крови. Зачем ей это понадобилось, если она знала, что у нее нет молока? Я задала этот вопрос Роуз.

— Когда она перебарщивала с таблетками, у нее начинались странности.

Я никак не могла осознать то, что услышала от Роуз.

— Значит, все это время она только притворялась, что кормит грудью?

Роуз печально кивнула.

— А она знала, что вам это известно?

— Да.

— И вы не сказали ей, что это нелепо?

— Она боялась Нейла. По-настоящему боялась.

Я снова вспомнила, каким абсурдным был мой последний разговор с Хэлен.

— Он бил ее?

— Ни разу не видела. Если и бил, то следов не оставлял.

Ком проблем рос с каждой минутой.

— Но вечно измывался над ней, — добавила Роуз. — Я всегда недолюбливала его, упокой, Господи, его душу.

— И я, Роуз. Я тоже.

— Наверное, детей заберет Маргерит.

Я взяла Роуз за руку:

— Не заберет, если я помешаю.

— Тесса, она же им бабушка.

— Знаю. А вы помните, как она обращалась с маленькой Хэлен?

Роуз потупилась. Не знаю, о чем она думала, но на лице отражалась боль.

— Хэлен не хотела, чтобы детей растила ее мать, — заявила я.

— Понимаю, — кивнула Роуз. — Но она такая… — Роуз помолчала, подыскивая вежливое слово. — Упорная.

— Предоставьте это мне. Вот только с мальчишками мне без вашей помощи не справиться.

— Да-да, конечно. Где они?

— Гуляют с временной няней. Если вы останетесь, я дам ей расчет. Вы не уйдете? Близнецы ведь не знают ни ее, ни меня… — Я понимала, что деньгами Роуз не завлечь.

— Напрасно я бросила Хэлен. — Она снова поморщилась, как от боли. — Я слишком многого не сделала, хотя должна была. — Наконец Роуз посмотрела мне в глаза: — Я останусь с мальчиками.

— Спасибо, Роуз. И не вините себя — откуда вы могли знать, что так получится.

Роуз села на стул для кормления, обитый тканью в синюю клетку. Она покачивалась из стороны в сторону, а я припоминала, сколько ей лет, и думала, что она пожертвовала всем ради чужого ребенка. Роуз смотрела в окно.

— Да, я не знала, что случится. Но кое-что понимала. — В ее глазах появился стальной блеск.

Неужели Роуз заподозрила то же, что и я? И теперь убеждена, что Хэлен сама разрубила тугой узел?

— Вы про аварию?

— Нет.

Значит, в своих подозрениях я одинока.

— Боюсь, она могла причинить себе вред.

Я впилась в нее глазами, пытаясь понять, к чему она клонит. И во всем разобраться.

— А Нейлу?

Роуз ответила не сразу. Помолчав, она покачала головой.

— Раньше я не понимала, что она с собой делает.

— А теперь?..

Роуз указала на бутылочку:

— Думаю, теперь мы обе знаем всю правду.

Да, но эта ясность резала глаза.

— Никто не должен узнать, — твердо заявила я.

— Никто и не узнает.

Вдвоем мы убрали в комнате — молча, погруженные каждая в свои мысли. Няня позвонила в дверь, предупреждая меня, что вернулась. Эта женщина мне нравилась, я видела, что она прекрасно справляется с ребятами. Она казалась простой и бесхитростной. В других обстоятельствах я наняла бы ее на постоянную работу, но теперь спешила выпроводить из дома. Дело было не в том, что Роуз вернулась. И даже не во внушительной стоимости услуг новой няни. Просто я опасалась, что в доме обнаружатся другие тайны, и не хотела, чтобы их узнал кто-нибудь, кроме нас с Роуз.

* * *

Прошло два дня. Я собиралась съездить домой переодеться, но особняк Хэлен напоминал отель тем, что в нем могло найтись что угодно, поэтому я оставалась с Роуз и ждала новостей. Например, результатов вскрытия: я не удивилась бы, узнав, что Хэлен села за руль под воздействием алкоголя и медикаментов. Как-то в теленовостях я поймала один сюжет. Нейл и Хэлен, как мне уже было известно от Маргерит, ездили в Бристоль на какую-то вечеринку, и зрителям новостей показали пленку, на которой явно пьяный Нейл покидает тусовку. Авторы репортажа намекали на разногласия между супругами. Как ни странно, Хэлен прекрасно владела собой, но эта видимость меня уже не убеждала. В крови у нее тем временем могли бурлить мощные химические реакции. Дикторы новостей упомянули о шестимесячных близнецах и трагической аварии.

О том, что Хэлен вела машину в нетрезвом состоянии, пока даже не заикались, я сама слышала об этом только от первого позвонившего журналиста и Маргерит. Но как только будет обнародован отчет о вскрытии, все изменится. Рано или поздно кто-нибудь пронюхает, что в нем, и сообщит в прессу. Маргерит права: даже ей не хватит связей, чтобы предотвратить утечку такой информации. Хэлен не принадлежала к миру знаменитостей, но была слишком красива, поэтому ее смерть вряд ли оставят без внимания. Кто станет более наглядным примером для безмолвных и многотерпеливых матерей, чем Хэлен? Если судьба не пощадила даже богатую жену, красавицу, мать двух очаровательных малышей, значит, остальным не на что роптать.

На третье утро, когда я ковырялась в завтраке, зазвонил мой мобильник. Бен спрашивал, не приехать ли ему, — вопрос повторялся каждый день с тех пор, как погибла Хэлен. На этот раз я согласилась. Бен — мой самый близкий друг после Хэлен. Пора самой строить жизнь. Хоть что-нибудь менять. И если я не возьмусь за дело прямо сейчас, возможно, уже не отважусь никогда, и это будет значить, что утрата Хэлен ничему меня не научила. Меня предупредили — однако болезни Коры оказалось недостаточно. Понадобилась смерть, чтобы вывести меня из ступора, и я не собиралась бездарно тратить оставшееся время. Девчонка, валяющаяся в гамаке, не умрет: она всегда будет со мной, куда бы я ни отправилась и чем бы ни занялась.

Я послала по электронной почте письмо Элу и Клаудии, но они отправились на слонах куда-то в джунгли, заново открывая для себя самое необходимое — общество друг друга. Для них переломным моментом тоже стала смерть, теперь я это понимала. Глупо было сетовать, что мне недостает любви. Любовью и неизбежно сопряженным с ней риском моя жизнь переполнена до отказа. Боль, вызванная смертью Хэлен, свидетельствовала об одном: я жива. Я все-таки живу.

Спустя полчаса Бен уже стоял на крыльце дома Хэлен. К этому времени я успела собрать близнецов. Бен помог мне спустить громоздкую и неподъемную коляску по ступенькам, потом крепко обнял меня.

— Все наши в шоке, — сказал он.

— Не верится, да?

— Совершенно…

Мы посмотрели друг на друга, я первой отвела глаза.

— Если ты не против, давай свозим их в парк. Мне тоже надо подышать.

— Как скажешь. Я вырвался на пару часов, сказал, что окучиваю нового клиента. Но я смогу прийти и после работы. Саша поймет.

— Спасибо, Бен.

Он обнял меня и поцеловал в макушку.

— Элу и Клаудии сообщила?

— Пока нет. А без них на похоронах будет невыносимо.

— У тебя есть я.

— Не могу поверить, что Хэлен больше нет, — сказала я скорее себе, чем Бену.

— Знаю.

Он погладил меня по голове.

— Все время жду, что сейчас откроется дверь и она войдет.

— Это шок. Еще недавно мы собирались все вместе, веселились, а теперь… — Бен вздохнул. — У них родились близнецы, Нейлу прочили блестящую карьеру. Невыносимая трагедия.

Ох уж эта карьера Нейла. Со всеми вытекающими. Скорбеть о его гибели не хотелось. Я уткнулась лбом в грудь Бена, мне хотелось рассказать, что авария стала только следствием подлинной трагедии, но я не могла.

— В ней нет никакого смысла, — продолжал он. — Как в любой трагедии.

Для меня она была исполнена страшного смысла.

— Когда я услышал — подумал, близнецы были с ними. Ты же говорила, она с ними не расставалась.

— Я тоже так подумала. Однажды я сказала Хэлен, что не стоит всецело замыкаться на детях.

Бен отстранил меня и придержал за плечи.

— Не вздумай винить себя, Тесса. Никто не виноват! — Он знал меня лучше, чем я сама. — Произошла авария. Трагическая случайность.

— Не знаю, Бен…

— Поверь, это была авария. Тесса, перестань. Давай пройдемся.

Мы двинулись по Холленд-парк-авеню, поднялись на холм, через ворота в стене из чистого белого камня вошли в парк и тут же затерялись среди деревьев, в царстве любопытных белок и жирных голубей. В уединенном мире. Именно такой атмосферы мне и не хватало. Вовремя мы сюда заглянули.

— Бен, ты же помнишь, что случилось в тот день. Нам надо поговорить об этом.

Он остановился.

— Идем, идем, — позвала я. — Иначе я не справлюсь.

— С чем не справишься?

— Идем! — настаивала я. Мы медленно двинулись вперед. — Все это время я уверяла себя, что у нас были причины…

— Правильно, — перебил Бен. — Наша лучшая подруга снова потеряла ребенка, горе объединило нас. Время было позднее, мы издергались…

— В том-то и дело, Бен, что Эл и Клаудиа здесь ни при чем. Для меня.

— Что?

— Это касалось только нас.

Я приложила ладонь к груди и мысленно попросила себя не паниковать. Дождавшись, когда сердце немного успокоится, я продолжала:

— Я обожаю тебя, Бен. Вот… — Я пожала плечами. Величайшее признание в моей жизни не стало откровением. — И всегда обожала.

— И я тебя.

— Знаю. Но я — больше.

Бен снова остановился и странно уставился на меня:

— О чем ты говоришь?

О чем? Выговорить три пресловутых слова мне так и не удалось.

— Понимаешь, я ценю нашу дружбу выше всех прочих, но ты женат. И это здорово — для тебя. А для меня — не очень. Каждого знакомого я сравниваю с тобой и понимаю, что никто тебе в подметки не годится. Разве вас вообще можно сравнивать? Видишь ли… — я бросилась в омут головой, — мне пора идти дальше, найти того, с кем я буду закладывать новый фундамент. Хотя, возможно, даже искать не стоит. Но так, как сейчас, продолжаться не может. Так нельзя! — Я пинала еще чистые опавшие листья. Вот и все. Я высказалась.

Бен взял меня за руку:

— Я правильно тебя понял?

«И опять вокруг куста, вокруг куста, вокруг куста…»

— Если тебе показалось, что я собираюсь сменить обстановку, — нет, неправильно. — Глубокий вздох. — А если ты считаешь, что мне представляется жизнь с тобой в другой роли, тогда да.

— Но не священника, не электрика и не водителя ав…

— Нет. Никого из перечисленных. — Я никогда не прочь свести разговор к шутке, но только сама и ненадолго.

Последовала длинная пауза.

— Ничего не понимаю.

Я не верила своим ушам. Впрочем, мужчины устроены иначе, с ними возможно все.

— Долгое время и я не понимала. А может, притворялась… не помню. Все тянется с незапамятных времен, правда, когда-то это было даже весело.

— Жутко весело, — подтвердил Бен. — Ты всегда умела развлекаться.

— Не волнуйся, скоро снова возьмусь за старое. — Я выдавила из себя улыбку. — Только знаешь, мне как-то надоело тащить все на себе. Осточертело быть сильной, оплачивать все счета, строить все планы, работать, жить в Лондоне, ходить на свидания с нулевым результатом. Все надоело. Видимо, ты казался самым простым вариантом. — Я подняла на него взгляд, и у меня перехватило дыхание: черт, эти глаза! А ведь придется смотреть в них до конца разговора. — Спятила, не иначе. Потому что никакой ты не вариант, и уж тем более не самый простой.

— Потому ты и наглоталась таблеток? — выдал Бен.

— Мать твою, а ты откуда знаешь?

— У меня своя агентура.

Я наморщила лоб.

Бен пожал плечами:

— После разговора со мной ты отключила телефон и как сквозь землю провалилась. Я не понимал, что происходит. Наконец не выдержал и рванул к тебе. Тебя дома не оказалось, но я все узнал от Романа.

— И кто его просил языком чесать?

— Он тоже переживал.

— Я же не знала, что таблетки так подействуют!

— Возможно. Но я заволновался бы, даже если бы ты приняла детский аспирин — и запила его водкой.

— По дурости.

— Честно?

— Честно.

— Дело в том, что все мои знакомые, которые травились колесами, запивали их водкой.

Мне вспомнились хорошенькие бутылочки, рассыпанные по коврикам с персонажами Беатрис Поттер, и мешок с таблетками. Материнство не принесло Хэлен желанного душевного покоя. Оказалось, это не выход. Скорее, близнецы лишили ее остатков уверенности в себе и подтолкнули к краю. Я всей душой хотела бы, чтобы смерть Хэлен оказалась случайной, а я наконец перестала представлять себе, как Хэлен в последний раз заходит в детскую и целует детей, зная, что больше никогда не увидит их. Больно было даже думать, что моя подруга отчаялась настолько, что решила уйти из жизни и прихватить с собой мужа.

— Бен, у меня были трудные времена, но, честное слово, это была дурацкая случайность, и больше ничего.

Он не успокоился — напротив, насторожился.

— Трудные времена? То есть?

— Я так долго заглядывала к вам через забор и размышляла, как перебраться через него, что перестала радоваться жизни по свою сторону от него. А ведь и здесь живется неплохо — у нас свои плюсы.

— И я твержу тебе то же самое, — подхватил Бен. — Неужели ты не замечала, как мы тебе завидуем?

Я покачала головой. Конечно, я ему не поверила. Бен часто повторял эту правдоподобную ложь, чтобы успокоить меня. Несколько дней назад я проглотила бы ее не поморщившись. Но с тех пор все изменилось, и перемены были сродни сейсмическому сдвигу. Смерть Хэлен отразилась на нашей жизни. Я уже не могла притворяться перед собой и остальными, что осталась прежней, — я изменилась внезапно, кардинально и навсегда.

— Несколько недель назад я смотрела, как дочери Франчески готовят кексы. Когда веничек для взбивания достался Поппи, Кэти тоже захотела получить его, но Поппи не уступала. Чтобы Кэти могла поработать веничком в свою очередь, Франческа дала Поппи деревянную ложку с остатками теста, а Кэти — вожделенный веничек. Разумеется, Кэти сразу понадобилась деревянная ложка. Веничек был забыт, завязалась битва за ложку. Франческа попыталась вернуть Поппи веничек, но было уже слишком поздно — она хотела ложку. Сцена, доложу я тебе, изнурительная.

Бен сдвинул брови. Странно, что я вообще вспомнила этот пустяковый случай, но он заставил меня задуматься. На самом деле веничек был никому не нужен. И ложка тоже. Каждая хотела получить то, чем владела вторая. В эту минуту веничек принадлежал мне, пора было радоваться ему и перестать мечтать о ложке. А ложка еще будет — в свое время, в том или ином виде.

Видно, я совсем запутала Бена — он надолго замолчал. Некоторое время мы без слов шагали по мокрой дорожке. Слышно было, как где-то неподалеку играют в футбол. С деревьев плавно опадали листья. У меня на глазах шло очередное время года. На этот раз я не дам ему пройти незамеченным.

— Сейчас для меня все выглядит иначе — из-за Хэлен. Жаль, раньше этого не замечала. — Я взглянула на Бена. — Мне кажется, я сохранила ее частицу, притом немаленькую частицу, ведь Хэлен мало с кем делилась воспоминаниями. Бен, сколько у нее было возможностей… — Слезы снова подступили к глазам — неужто этот источник бездонен? — Я не хочу быть такой, как она…

— Ты не такая.

Я утерла лицо ладонями.

— В одном из кадровых агентств, куда я собиралась на собеседование, меня попросили обдумать возможную работу за границей.

— А ты что?

— Уже неважно. Я пропустила собеседование — оно было назначено на эту неделю.

— Надо было сходить, Тесса.

— Я не смогла. Пока я не узнаю, что будет с близнецами, я их не оставлю.

— Ты отвечаешь не только за них.

— Сейчас — только за них, — возразила я. — Пока не появится иная забота.

Мы снова ненадолго замолчали.

— Ты ведь можешь заново назначить собеседование? Мы оба знаем, что такое рынок труда: чем дольше тянешь, тем труднее вернуться.

Непременно надо будет повторить попытку — сделала я себе зарубку на память. Потом кивнула и наклонилась к коляске, подтыкая одеяльце спящих близнецов.

— Так что ты ответила насчет заграницы?

Я отказалась. Но без особой уверенности. Я посмотрела на Бена. Мне ничто не мешает улететь хоть на край света. Перевела взгляд на близнецов… Пожалуй, все-таки мешает…

— Обещала подумать. Сороковник не за горами. Я занимаюсь одним и тем же делом почти двадцать лет. Бен, двадцать! Когда они успели пролететь?

— Не знаю, Тесса, но скажу одно: без тебя будет уже не так весело.

Опять он про веселье.

— Спасибо, — ответила я. — По-моему, ты меня так и не понял.

— Понял.

— Нет.

— Честно, Тесса.

— Тебе только кажется. Я живу не только ради того, чтобы веселить тебя!

— Но у меня же больше никого нет.

— Как бы не так! Для развлечений у тебя есть Саша. — Имя его жены я произнесла с нажимом. Если он и сейчас не поймет, значит, мы вернулись к тому, с чего начали. Я опасалась, что Бог опять решит, что я не выполнила условия сделки, — и убьет маму. — А мне не до веселья, поскольку мне-то развлекаться не с кем.

— Да, с Сашей мы неплохо ладим, но при чем тут веселье? Мы говорим о том, что возьмем на ужин — цыпленка или бифштекс. Спорим, стоит ли просить повышения, или перебраться в Германию. Это просто жизнь. Но не развлечение. А ты живешь весело, тебя все обожают. Буквально каждый, кто тебя знает. Больше никто из моих знакомых не живет так, как ты.

— Я не стану спорить, кому лучше живется и с кем. Это смешно. Я просто хочу сказать…

— Да?

— Просто хочу…

— Ну?

— Всего лишь…

— Что?

— Хорошо бы никуда отсюда не уходить.

На языке Бена и Тессы более точных слов не существовало.

— А-а… — отозвался он.

Да уж.

Не знаю, чего я ждала от своего ошеломляющего признания, но явно не этого «а-а» и не поспешного ухода в лес. Правда, ради приличия Бен сначала взглянул на часы, ахнул и прибег к старому как мир предлогу — напрочь забытой договоренности о встрече. Потом обнял меня, заверил, что дороже меня у него никого нет, и удрал по одной из боковых дорожек Холленд-парка. Но частности сути не меняли: «а-а» — и бегство. За годы я придумала множество самых разных финалов и лишь такой как-то упустила. Количество вариантов не может быть бесконечным. Я всесторонне рассмотрела проблему и все-таки не предвидела это краткое «а-а». В японском саду камней я села на твердую скамью и долго смотрела на карпов, разевающих рты. Мне удалось сосредоточиться на них, пока оцепенение не прошло.

Итак, все ясно и сомнению не подлежит. «А-а» — вот и весь финал. А что он мог сказать? «Прости»? Слишком покровительственно. «И я так думаю. Давай поженимся»? Но ведь он женат и обожает жену. «И я так думаю. Может, замутим роман?» Но ведь он женат, у них чудесная семья, он обожает жену. Значит, единственно возможный ответ — «а-а». Впрочем, как я могла его предвидеть, если существовала в мире фантазий? Игра так затянулась, что я начисто утратила связь с реальностью. До конца своих дней я буду жалеть, что понадобилась смерть Хэлен, чтобы я поняла: я превратилась в сомнамбулу, слепо бредущую по жизни.

Близнецы заворочались, я встала и повернула коляску к дому. Час кормежки в зоопарке неумолимо приближался. Я прибавила шагу.

Возле дома — я имею в виду дом Хэлен — я заметила побитый коричневый «вольво», особенно бросающийся в глаза среди новеньких «кайеннов» и «рейнджроверов». Ничто другое не могло бы обрадовать меня сильнее — конечно, за исключением воскресшей Хэлен.

— Фран!

— Роуз сказала, что ты вернешься к половине третьего. Вот ты и здесь, как по часам.

— Удивительно, как быстро втягиваешься в режим, — ответила я, улыбаясь близнецам.

Франческа вышла из машины и заглянула в коляску:

— Ой, а я и забыла, какие они маленькие!

— Да ты что? Мальчишки громадные.

Франческа выпрямилась и обняла меня.

— Ну, как ты?

Моя подруга погибла, Кора в больнице с пневмонией, мы с Билли в ссоре, я только что положила конец воображаемому роману, который тянулся двадцать лет. Я неопределенно махнула рукой: мол, так себе. И стала ждать, когда пропадет ком в горле.

— Что ж ты в дом сразу не вошла?

— С такими расценками на парковку? Еще чего!

Франческа принялась запихивать фунтовые монеты в счетчик. Тот затрещал и выплюнул билет. Я улыбнулась впервые за несколько дней.

— Как Каспар?

— Пока ничего. Хотел проведать тебя, убедиться, что ты в порядке.

— Передай, пусть не волнуется. Я держусь. Кстати, я звонила, когда только узнала про Хэлен. Говорила с Ником… — Я тряхнула головой, прогоняя воспоминания. — Как у вас с ним? Ты не…

— Раскололась? — Франческа покачала головой. — Нет, подруга, зато из-за любовных записочек, которые я подбрасываю ему в карманы, он здорово нос задрал.

Я слабо улыбнулась.

— А девочки?

Мы вернулись к машине, чтобы оставить талон на приборной доске.

— Кэти мечтает о брюках с вишенками спереди. Одна должна быть надкушена. На меня до сих пор дуется. — Фран покачала головой. — Если бы я знала, во что ввязалась… Что за жизнь: не понос, так золотуха!

Франческа пыталась подбодрить меня, и на время способ подействовал, но почему-то последнее замечание заставило задуматься. Перспективы не радовали. Мы заспешили к дому.

— Ты слышала про Кору? — спросила я.

— Бедняжка Билли. Я заезжала в больницу, передала кексы. Билли сама позвонила нам и все рассказала.

— Я опять наломала дров.

— Да?

— Мы поссорились. Разве она не говорила?

— Нет. Только сказала, что перенервничала из-за Коры.

Я перевела взгляд на коляску. На два личика, круглых, как маленькие луны. У меня появилась новая лакмусовая бумажка. Прошли времена бурь в стакане и слонов, сделанных из мух. Поразительно, как много лишнего обнаружилось в жизни.

— Я приехала в больницу и накричала на нее из-за Кристофа.

— Нашла время.

— М-м-м? — Я потащила коляску на крыльцо.

— Помочь тебе?

— Ничего, я к этой колымаге уже приспособилась.

— А что стряслось с Билли?

Я изложила версию без прикрас и купюр. Одновременно вынула малышей, отдала Томми Франческе и последовала за ней вместе с Бобби.

— Честное слово, Билли об этом даже не обмолвилась. Только волновалась за тебя, как и все мы. Про Хэлен и Нейла она знает. Так что забудь об этой дурацкой ссоре. — Фран заглянула в личико Томми. — Эта катастрофа все расставила по местам.

Она была права.

Мы благополучно разместили близнецов в одинаковых стульчиках-качалках. Я больше не путалась в сбруе, похожей на новейшую разработку НАСА, — оказалось, полезно по двадцать раз на дню застегивать и расстегивать ее. Теперь предстояло приготовить бутылочки. Семь ложек на семь унций воды. Повторить. Взболтать, повторить, — и готово, обед на две персоны.

— А малыши как? — спросила Франческа, развлекавшая мальчишек, пока я возилась с ложками и бутылочками.

— Капризничают. Должно быть, чувствуют, что мама не вернется. Больно даже думать об этом. Правда, Томми стал лучше набирать вес на козьем молоке, его не тошнит, аппетит прекрасный. Он постоянно просится на ручки. А Бобби все время оглядывается, будто что-то потерял, — знаешь, как бывает, когда входишь в комнату, забываешь, зачем пришел, озираешься, но никак не можешь вспомнить? Вот и у Бобби такое же выражение. Иногда он так похож на Хэлен, даже жутковато становится. Только цвет кожи другой. Оба просто прелесть, а щечки такие нежные!

Франческа ответила мне странным взглядом.

— Что такое?

— Слышала бы ты себя сейчас.

Я сконфузилась. Наверное, смущение нарисовалось у меня на лице.

— Да нет, ничего страшного, просто на всякий случай будь осторожна.

— Почему?

— Смотри не привяжись к ним.

— К близнецам? Не будет этого. Строго между нами… — я понизила голос, — они мне раньше вообще не нравились.

— Так это когда было.

Я протянула бутылочку Франческе, мы взяли по мальчишке и сели на диван.

— Чаще всего их кормит Роуз, но не хочу ее нагружать — ей ведь уже за пятьдесят.

— А где она?

— У нас все расписано: утром с детьми Роуз, днем — я, а она возвращается к вечернему купанию. Очень эффективная система.

Я сверилась с часами. Сама не ожидала от себя таких признаний. Еще недавно я совсем потеряла ориентацию во времени и пространстве. С близнецами часы иногда пролетали как минуты, а иногда тянулись, выматывая душу.

— Мы с Роуз — слаженная команда.

— Тесса…

Я смотрела на Бобби, он не сводил с меня огромных глазищ и сосал так жадно, что я невольно заулыбалась.

— Мне здесь нравится, Фран. С близнецами скучать некогда. Трагедия трагедией, а в одиннадцать часов мальчишкам вынь да положь кормежку. Вот и приходится брать себя в руки. Заботам я только рада, но терпеть не могу вечера, когда близнецы засыпают. Свободного времени для раздумий становится слишком много — конечно, если не стирать, не стерилизовать бутылочки, не менять постельное белье. Мне все кажется, если я буду заниматься делом, то наконец почувствую вкус настоящей жизни.

Близнецы и вправду капризничали, не любили оставаться одни, хотели видеть меня рядом. Меня, а не Роуз. Меня. Они улыбались, стоило мне взглянуть на них. Я не могла наглядеться на эти широкие, слюнявые, беззубые улыбки. Не дети, а пожиратели времени. Франческа права, конечно: я попалась на крючок, привязанный к леске с грузилом. Всего за три дня. И Саша тоже была права: родителями не рождаются, а становятся.

— Кажется, у Томми лезут зубки… — неизвестно к чему сказала я. — Сразу два, внизу справа.

— Тесса, что будет дальше с близнецами?

«Найди счастливую семью».

— Не знаю. Хэлен просила меня решить этот вопрос.

— Тогда принимай решение. Нельзя им болтаться между землей и небом.

А почему нет? Мне нравилось это подвешенное состояние. Рядом с детьми боль утихала.

— Все решения — только после похорон.

— В четверг, двадцать восьмого?

— Не знаю. Похороны устраивает Маргерит.

— Да, я читала. Не волнуйся, мы придем.

— Где читала?

— В «Таймс», вчера. Обоих похоронят на кладбище Сент-Джонс.

Я чертыхнулась и тут же извинилась перед близнецами, которые вопросительно уставились на меня.

— Но ведь тело еще на экспертизе, — прошептала я.

— Я точно запомнила. — Франческа приложила Томми к плечу.

— Лучше посади его на колено и наклони вперед, — посоветовала я. Франческа улыбнулась. — Маргерит, само собой, требует мальчишек; уже предъявила на них права. В любом случае придется повоевать, но этой ведьме они не достанутся. Она не соизволила даже сообщить мне о похоронах, — кстати, Хэлен не хотела, чтобы ее хоронили на кладбище, а тем более рядом с этим гадом, — выпалила я. Бобби озабоченно нахмурился. — Ой, извини, маленький, лучше не слушай…

— Знаешь, о чем я думаю?

Что из меня получится идеальная мать? Я выжидательно смотрела на Франческу.

— Что лучший выход — Клаудиа и Эл. Ведь Клаудиа — тоже их крестная. Они пытались обзавестись детьми, значит, они к этому готовы. У них чудесный дом, Клаудиа будет прекрасной матерью, а Эл… ну, Эл просто ангел. Они хотят детей, а близнецам нужны родители. Получится счастливая семья.

«От тебя требуется только найти им счастливую семью».

Она говорила о семье, а не о родителях.

— Кажется, Клаудиа решила поставить на детях крест… — с сомнением заговорила я, но по выражению лица Франчески поняла, что не убедила ее. Девять лет бесплодных попыток не забываются за пару недель в сингапурском СПА, даже если там делают бесподобный массаж.

— Сама посуди, Тесса: если тебе предстоит битва с матерью Хэлен, придется предложить ей реалистичную альтернативу.

То есть я в реалистичные альтернативы не гожусь?

— А-а, — язвительно протянула я. И почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Прости. Я приехала не для того, чтобы довести тебя до слез.

При чем тут она? Просто все так сложилось.

Фран взяла меня за руку:

— Ты отлично управляешься с близнецами, но неужели ты хочешь, чтобы так было всегда?

Я пожала плечами.

— А ты уверена, что это нужно близнецам?

Мне хотелось ответить, что я и не собираюсь брать их себе, но это была бы ложь. Почему это я не могу растить их? Да, нестандартная будет семейка, но всем известно, что даже такие семьи бывают счастливыми. Я не знала, что сказать.

Франческа продолжала:

— После всех испытаний им понадобится в первую очередь стабильность и постоянство. Тесса, это серьезный шаг. Можешь обижаться на меня сколько хочешь, но тебе недостает ответственности.

Но ведь я изменилась! Что ж я, измениться не могла?

— И потом, как же твоя собственная жизнь? Например, поиски работы?

Я вздохнула. В эту минуту работа меня совсем не прельщала. За несколько дней я привыкла заполнять дни другими делами. Я поцеловала Бобби в круглую полненькую щечку и улыбнулась, слушая лепет малыша.

— Еще неизвестно, что будет дальше, — сказала я. По крайней мере, это была чистая правда.

Франческа вскоре ушла. Проводив ее, я вздохнула с облегчением: надоело чувствовать на себе ее пристальные взгляды во время возни с детьми. Роуз относилась ко мне не так предвзято. Бросив недомытые бутылочки, я прислонилась к раковине. Что я делаю? Что, черт возьми, я творю? Надо бежать отсюда. Найти время и хорошенько подумать, чтобы никто не отвлекал.

Едва вернулась Роуз, я сообщила, что мне надо съездить домой. Она заверила, что ей не составит никакого труда самой уложить детей — она укладывала их каждые выходные с самого рождения, малыши в надежных руках. Я провела в доме Хэлен четыре дня, на целых четыре дня выпала из жизни. Мне срочно требовалось домой, побыть в одиночестве, произвести перегруппировку и все обдумать. И в первую очередь — слова Франчески: если я надеюсь победить в бою с Маргерит, мне необходимо найти ей достойную альтернативу. Пусть я готова любить мальчишек до последнего вздоха, но примет ли суд во внимание такой довод? Если даже друзья считают меня безответственной, что уж говорить о представителях закона? И обо всех остальных?

Ко мне явилось очередное воспоминание, на этот раз в нем звучал мой голос. «Он алкаш и наркоман. Какой судья в здравом уме отдаст близнецов такому отцу?» Я не питаю болезненного пристрастия к спиртному и наркотикам, но и на моей репутации есть пятна. Тем более на репутации Хэлен… Представляю, каким ножом в сердце были для нее мои слова. А ведь я хотела ее утешить.

В первый раз за целую, кажется, вечность я вставила ключ в замок собственной двери, вошла, заперлась и упала на диван. Я смотрела в потолок. Неужели мои доводы подтолкнули Хэлен к краю? Значит, во всем виновата я? «Какой судья в здравом уме отдаст близнецов?..» Никакой, ответила она. Господи, до чего отчаявшейся и одинокой она была в эту минуту. И все из-за меня… Я подтолкнула ее к пропасти. Она не хотела, чтобы мальчишки лишились счастливой семьи, как случилось с ней. Твердила, что ни за что не допустит этого. Ни за что. Измученная, вымотанная, истерзанная депрессией, она наверняка верила, что только ее смерть и смерть Нейла станут гарантией счастливой жизни для близнецов. Если я хочу исполнить ее желание — мне предстоит серьезно задуматься.

Через пару часов я позвонила адвокату Хэлен.

— Тесса Кинг, — представилась я секретарю и подождала, когда меня соединят.

— Привет, Тесса, а я уже ухожу.

Когда только пролетел день? Я на ногах с самого рассвета.

— Говорят, в газетах уже появились объявления о похоронах. Вам что-нибудь известно?

— Да.

— Ничего не понимаю. А как же вскрытие?

— Результаты были известны еще вчера. Очевидно, Маргерит надавила на полицию, но в любом случае вскрытие провели бы достаточно быстро.

— Что они нашли?

— Ничего.

— Совсем?

— Да. А чего вы ожидали?

— Не может быть… — пробормотала я, не ответив на вопрос.

— Почему же? Предполагается, что Хэлен уснула за рулем. Нейл был пьян, но это было сразу известно, поэтому Хэлен и пришлось вести машину. Путь неблизкий, поболтать не с кем — такое случается сплошь и рядом. Страховка будет выплачена.

— Страховка?

— Да, жизнь Хэлен была застрахована. Близнецам не придется бедствовать.

— Им в любом случае не пришлось бы.

— У Хэлен был трастовый фонд, но все средства вложены в гонконгские предприятия. У нее имелся капитал, а не наличные.

Вникать в подробности мне не хотелось.

— Значит, она не была навеселе и…

Что я собиралась добавить?

— Тесса, это нелепая случайность. Не более. По крайней мере, близнецы живы и здоровы. Нейл был нищим. А если бы выяснилось, что Хэлен вела машину в нетрезвом состоянии, страховку никто не выплатил бы.

Я растерялась: я ведь была почти уверена! Таблетки, бутылки… Неужели она завязала? И была абсолютно трезвой? И на самом деле уснула за рулем, когда врезалась в дерево, — или же в приступе ярости сама направила к нему машину? Хуже того: быть может, она холодно и расчетливо свернула с дороги? Хватит! Так и свихнуться недолго. Правды я никогда не узнаю — возможно, и к лучшему.

— Так что насчет похорон?

— Увы. Маргерит все сделала по-своему, как и следовало ожидать.

Да уж. Почерк Маргерит.

— Тесса, а вы решили, как поступить с близнецами?

— Пока решаю.

— Теперь вам известно, как быстро умеет действовать Маргерит. Так что поторопитесь.

— Пусть себе действует. А я целыми днями меняю памперсы. У меня все руки шелушатся…

Зачем я рассказываю ему о своих руках? Проклятая Маргерит хитрее, чем я думала. Оставила мне близнецов в расчете на то, что у меня не будет ни минуты свободной.

— Зная Маргерит, могу предупредить: она займется судьбой близнецов сразу после похорон, — сказал адвокат.

— Двадцать восьмое — это когда?

Я не помнила даже, какой сейчас месяц. За окном, в парке Баттерси, листья на деревьях уже пожелтели. По всем приметам, заканчивался октябрь. Два кратких месяца меня трясло, точно стеклянный шар со снежинками внутри, и оседать они не собирались. Неудивительно, что даты перестали для меня существовать.

— Через три дня, — сказал адвокат.

Три дня. У меня есть три дня на поиски счастливой семьи.

Понимая бессмысленность своих действий, я все-таки послала несколько писем в никуда — а вдруг Эл и Клаудиа перехватят мои сигналы бедствия? Я не могла вести эту битву в одиночку, а мои воины отправились на слоне куда-то в глубь джунглей. Вправе ли я отрывать их от развлечений и вызывать домой? Нет. И все же они мне нужны — никто, кроме них, меня не поддержит. На часах было всего шесть вечера, но разговор с адвокатом добил меня. Я добрела до кровати, рухнула на нее и уснула.

А проснулась, словно после кошмарного сна — взмокшая, в одежде, совершенно растерянная, — и услышала, что в дверь настойчиво трезвонят. Во сне я ухитрилась отлежать руку, и на щеке отпечатался циферблат часов. За окнами было темно. В дверь опять позвонили, потом начали стучать кулаком. Я понятия не имела, зачем кому-то вздумалось будить меня в два часа ночи. Не могла придумать ни единой причины. Я села, спустила ноги на пол. Стук возобновился, громкий и настойчивый. Когда звонят по телефону среди ночи, это выводит из себя, но когда являются в гости, это гораздо хуже. Наконец я вспомнила, кто мог послать ко мне гонца. Что-то случилось с Корой. Ноги опять подкосились, я упала на кровать и замерла. Потом протерла глаза.

Бам-бам-бам. Дзы-ы-ынь.

— Иду, — прохрипела я. — Уже иду.

Бам-бам-бам. Дзы-ы-ы-ы-ынь.

Я тяжело поднялась и потащилась в гостиную.

Бам-бам…

Только бы не Кора. Боже, пожалуйста, только не Кора. Что угодно, только не Кора.

Я добрела до двери и распахнула ее.

Передо мной стоял Бен.

— Ты?

— Есть разговор.

Значит, Бена прислали, чтобы смягчить удар. Разумно. Я сжалась и приготовилась к самому худшему.

— Тебе хотелось никуда оттуда не уходить, а я об этом не задумывался.

— Что?

— Мне казалось, я знаю, чего хочу. Но я не знал. Я ждал все эти годы, но ничего не знал.

Стало быть, не Кора. О чем же он…

— Я говорю о нас, — закончил мою мысль Бен. — Для того и пришел. Чтобы поговорить о нас с тобой. Тесс, моя дорогая, нелепая, чудесная Тесс, ты что, не понимаешь? Я тебя люблю. Тебя.

Я молча таращилась на него.

— И ты ничего мне не скажешь?

Я придержала дверь. Нет. Да.

— Ты бы лучше зашел.

Мы стояли у меня в прихожей, освещенной только фонарями на набережной, и смотрели друг на друга. В неярком свете лицо Бена приобрело тусклый оттенок, дождевые капли на стеклах отбрасывали на него размытые тени — кожа казалась шероховатой. В жизни не видела таких красавцев.

— Я не понимаю.

— А чего тут понимать? — отозвался Бен. — Мы с тобой кретины.

— Ты же сказал «а-а».

— Потому и сказал, что растерялся. Я ж не знал, что ты чувствуешь. И понятия не имел, что чувствую то же самое. Сколько же я с этим жил!

— С чем?

— С любовью к тебе.

Я прижала ладони к щекам.

— Не верю.

Он шагнул ко мне.

— А ты поверь. Меня изменила смерть Хэлен. Я люблю тебя, Тесс.

Он взял меня за руку и повел к дивану. Мой сон стал явью, а я до смерти перепугалась.

— А как же Саша?

— Я все ей объясню. Я влюбился в тебя еще в пятнадцать лет. Но мы просто дружили, и я никогда не думал, что это надолго.

— И я тоже. Я думала, мы расстанемся и больше не встретимся. Не хотела надеяться.

— Но ведь не расстались. Ты умеешь смешить меня, никогда не раздражаешь, стала красивее, чем в школе, понимаешь меня как никто другой. Ты мой лучший друг, с тобой мне не бывает скучно, в случае чего я звоню тебе первой, когда мне грустно — опять же звоню тебе, когда весело — тоже. Саше я рассказываю далеко не все, но тебе звоню всегда.

— И я тоже, — пробормотала я. — Последние несколько недель труднее всего было не звонить тебе.

— Вот именно. Я изводился и сам не знал почему. А все потому, что не слышал тебя. И не понимал, в чем дело, пока мы не заговорили тогда, в парке. Наконец-то я понял, что ты — стержень, вокруг которого вращается вся моя жизнь. Не пойми меня неправильно, я счастлив с Сашей, но так хорошо, как с тобой, мне с ней не бывает.

Саша, Саша. Жаль Сашу. Я скривилась.

— А Саша знает, где ты?

— Она в Германии, но я ей расскажу. Я чуть было не позвонил ей, но о таких вещах лучше говорить не по телефону и не среди ночи. Может, скажем потом, вместе.

— Только не это!

— Пусть найдет человека, который будет любить только ее одну. А не разрываться между ней и тобой, как я.

— Бен, ты действительно любишь меня? Честно?

Он усмехнулся:

— Абсолютно. И хочу, чтобы об этом знали все.

— Она нас возненавидит.

— Раньше со мной ничего подобного не случалось. Я посмотрю ей в глаза и скажу, что не могу и не стану ей изменять. Ты же знаешь, я подумывал об этом, но к делу никогда не переходил. Теперь-то я понимаю, почему иногда поглядывал налево. По-настоящему я Сашу не любил, только не знал об этом. Она достойна лучшего, она найдет кого-нибудь в два счета. — Он пощелкал пальцами.

— Наверное… Она ведь замечательная.

— С ней все будет хорошо.

— Правда?

— Правда.

— Зато я не смогу больше смотреть ей в глаза. Я так радовалась за вас обоих. И страшно завидовала.

— На твоем месте я тоже завидовал бы. Я ненавидел Джеймса Кента, неважно, женат он или нет. Но ты никого не встретила, так что мне не пришлось жить без тебя. Ты всегда была рядом. Против коротких романов я ничего не имел — я же знал, что они ни к чему не приведут. Ты сама давала это понять, и я, похоже, всегда считал тебя своей. Не сознавал, конечно, но… — Он приложил ладони к моим щекам и засмеялся. — Я просто люблю тебя. Знаю, сейчас не время для нежностей: Кора больна, Хэлен… — Он оборвал себя. Я молчала. Бен вдруг снова засмеялся, и я невольно его поддержала. — И все-таки смешно. Взял и примчался сказать тебе. Лежал в постели, никак не мог уснуть и все думал: я люблю ее. Люблю ее. Я люблю Тессу Кинг… — Он притянул меня к себе, нежно поцеловал в губы и отстранился. — Пришел и говорю.

Я снова улыбнулась.

— Ты хоть представляешь себе, как долго я об этом мечтала?

— Рассказывай.

— Сначала я думала, что ты поедешь за мной во Вьетнам.

— Глупая, я же валялся со сломанной ногой. Но был не прочь.

— Почему же ничего не сказал, когда мы вернулись?

— Ты на меня дулась.

— Нет, это ты дулся на меня.

— Я думал, мне все почудилось.

— А я — что все почудилось мне, — кивнула я.

Бен поцеловал меня в лоб.

Я нахмурилась.

— Ты преспокойно отпустил меня в университет, ничего даже не намекнул.

— Тесса, вспомни, как ты радовалась, с каким нетерпением ждала начала учебы!

— Я просто давала тебе понять, что у меня все хорошо и, даже если я тебе не нужна, я как-нибудь переживу.

— Ох уж эти женщины! Ведь могла просто объяснить!

— А ты почему не спрашивал?

— Неправда, спрашивал. Это ты осталась тогда на тротуаре, а не я. А потом мы увиделись уже в больнице и изо всех сил притворялись, будто ничего не произошло.

— С тобой была Мэри.

— Не мог же я выставить ее из палаты! И потом, ты не давала повода, а мне так не хватало сочувствия. Вдобавок ты смоталась во Вьетнам — помнишь?

— Я так скучала, замучила Хэлен разговорами о тебе.

— Хэлен?

— Да. Только она все знала, больше никто.

— Вот кретины, а? — повторил он и взял меня за руку. — Чем быстрее мы все исправим, тем лучше.

— Что же мы будем делать?

Мы? Мы?! Раньше были только я и он.

— Поженимся и нарожаем детишек.

— А я думала, ты не хочешь детей.

— Зато ты хочешь. Ну так вперед! Я не против, даже веселее будет. Давай просто развлекаться вдвоем, на полную катушку.

— Но только после того, как поговорим с Сашей.

— Само собой. Я двадцать лет ждал, когда лягу с тобой в постель. Уж потерплю как-нибудь еще денек.

— Денек?

— Саша возвращается завтра.

Мне показалось, что я слышу слабый хлопок. Что это — игра воображения или наш мыльный пузырь лопнул?

— Завтра? Ой.

— А чего тянуть? Хэлен и Нейл погибли в аварии. Какого черта мы будем терять время?

Нейл и Хэлен. Бобби и Томми. Бен и Тесса. Бен и Тесса плюс Бобби и Томми. Две пары. Счастье. Семья.