Значит, это правда. Мой отец подтвердил мои самые потаенные страхи. Я должна принять тот факт, что не принадлежу этому месту, должна уйти. Но непросто смириться с мыслью о том, что я не имею ничего. С тем, что я по-настоящему одинока.

Когда Элли ворвалась в мою жизнь, напав на Роберта Нила, я так хотела быть рядом с ней. Она спасла меня в тот день, подарила мне ощущение, что мы – одна команда. Она ворвалась в мою жизнь, и я почувствовала себя лучше. Ее присутствие давало мне место в мире, во всяком случае, сначала было так. И уже было неважно, что у меня нет друзей в школе, или что они обзывают меня. После инцидента с Робертом Нилом шепот за моей спиной превратился в нечто большее. Теперь связываться со мной было рискованно. Так ведь можно и яичко потерять. Я поражалась тому, какой силой она наделила меня, но не понимала, что Элли чувствовала ко мне то же самое. Я не понимала, что была ее пешкой, фигуркой, которой она могла играться, управлять. Но жизнь меня научила.

Мы с Элли встречались регулярно. Когда я сообщила, что собираюсь проводить субботы в библиотеке, тетя Джемайма подумала, что я хочу улучшить свои оценки. Она была впечатлена, хотя и не без доли сомнения. Она знала и то, что Элли снова появилась на горизонте. Я слышала, как она разговаривала об этом по телефону с моим отцом после того, как в школе меня допрашивали об инциденте с Робертом Нилом. «Держи эту ненормальную подальше от нас», – сказала ему она. Тетя одобрила идею посещения библиотеки только при условии, что она сама будет приводить и забирать меня оттуда. Но проскользнуть через пожарный выход, где ждала меня Элли, не составляло труда.

Каждую субботу мы проводили два часа вместе. Сначала, кажется, Элли хотела прощупать почву, так что первые встречи были вполне безобидными. Ничего сверх меры: плевки в мостовую, курение, имена учителей, нацарапанные на стенах туалета с выдуманными телефонными номерами. Иногда, положив свой волос в бургер, она жаловалась сотрудникам. Это было довольно бессмысленно, потому что приходилось расставаться с лучшей частью обеда, чтобы получить деньги обратно. Но это было делом принципа, да и к тому же у нас оставалась картошка. Элли хотела показать мне, что у нее есть власть. Что она получает то, чего хочет. Что она может заставить людей делать то, что хочет.

Мы рисовали граффити все с большим энтузиазмом. Я находила оправдания, когда дело касалось мостов и водоемов, но в остальном, наши творения можно было увидеть по всему городу. Сигареты сменялись на травку, и она учила меня сворачивать косяки, когда мы прятались от дождя на автобусной остановке. Отвращение на лицах прохожих делало занятие еще более привлекательным. Но мы всегда были ограничены двумя часами, и обе были достаточно разумны, чтобы понимать, что интоксикация должна быть сведена к минимуму, если мы хотим держать наши встречи в секрете. Она говорила мне, что я должна завоевать доверие своей тети. И ее доверие тоже.

Когда она впервые оставила меня перед магазином, я знала, что это проверка. Мне казалось, что ее не было очень долго, и я могла думать только о том, что тетя Джемайма сейчас гуляет где-то в городе, убивая те два часа, через которые она должна меня забрать, и может увидеть меня там в любой момент. Я пыталась спрятаться как можно лучше, смешаться с толпой, выныривая из нее, лишь чтобы взглянуть на часы на башне отеля «Бальморал», на Принцес-стрит, когда вдруг появилась Элли, она гордо спускалась ко мне с улыбочкой на лице. Не останавливаясь, она взяла меня под руку и повела дальше.

– Продолжай идти, не оглядывайся, – сказала она. Я делала, как говорят.

Она пробиралась вперед уверенными шагами, таща меня за собой, я старалась поспеть за ней. Мы шли – слева нависала тень монумента Скотта, справа – Эдинбургский замок. Мы спустились в самый низ Садов Принцес-стрит, здесь были слышны гудки уходящих поездов с вокзала Эдинбург-Уэверли. Она усадила меня на траву, и мы сидели под тенью кроны огромного дуба, где она, как волшебница, стала вытягивать из рукава что-то ярко-оранжевое.

– Я справилась. На этот раз было легко. Вот, – сказала она, всучив мне ткань. – Это тебе.

– Что это? – спросила я. Расправленная ткань приняла форму майки.

– Я достала ее для тебя, – сказала она и подмигнула мне. На момент промелькнула мысль о том, что она ее купила, но я знала, что это не так. По улыбке, по нахальному подмигиванию. Она достала ее для меня. Украла для меня.

Я провожу пальцами по вязке резинкой, я как раз такую и хотела, укороченную и облегающую. Это было модно в 1996-м, а я хотела быть модной. Но искра благодарности быстро угасла, и, пока я вертела в руках магнитную бирку, пришло осознание, что я впервые с момента нашего объединения оказалась непосредственно вовлечена во что-то плохое. Разборки с Робертом Нилом не были моей идеей. Я не просила этого, и не чувствовала себя ответственной за это. Но всего полчаса назад я пожаловалась, что тетя Джемайма всегда отдает мне только поношенные вещи. Сказала, что хочу носить новые. Это моя вина. Элли ворует для меня.

Впрочем, я ничего не сказала, а напротив – пробралась обратно в библиотеку с жилетом в сумке. Элли сняла бирку играючи. Я была убеждена, что любой мог догадаться, что она там была. Тетя Джемайма забрала меня, и на ее расспросы я ответила, что читала Шекспира. Она спросила, какую именно пьесу, может, чтобы проверить меня, и я сообщила, что это был «Отелло», поскольку пару месяцев назад я смотрела экранизацию 1995 года с Лоренсом Фишборном и примерно помнила сюжет. Она, похоже, была поражена, и когда мы приехали домой, даже предложила сделать мне чашку горячего шоколада, потому что на улице был самый настоящий холод. Отказавшись, я пошла наверх и спрятала майку в ящике двоюродной сестры. Всего месяц спустя я видела, что она надевает ее под теплую клетчатую рубашку. Никто не спрашивал, откуда она взялась.

После недолгих угрызений совести я стала привыкать к ее кражам. Это было довольно удобно, когда мне хотелось чего-то нового, или что-то просто понравилось. Легко было закрывать на это глаза, и Элли часто приносила мне что-нибудь после выходных, или воровала во время наших встреч. Она очень гордилась этим. Иногда она даже воровала то, что не нужно было ни мне, ни ей. Мы просто выкидывали это в помойку и смеялись над тем, какие мы неудержимые. Однажды она украла чей-то шарф, и когда я предложила ей отдать его бездомному на остановке, она обняла меня и сказала, что я очень добрая. Я была горда, особенно радуясь тому, что она смотрит на меня, как будто я сделала доброе дело.

Поэтому, когда Элли сказала мне, что у нее день рождения на следующей неделе, я знала – у меня есть только один вариант. Карманных денег мне не давали, так что наступило время, когда нужно было проявить смелость. Я размышляла о том, что бы ей могло понравиться, но она почти не давала мне подсказок. В один из дней я сбежала с уроков и поехала в город. Это было не так уж трудно. Я неспешно вошла в ее любимый магазин и стянула крупные серьги-кольца золотого цвета и джинсовую юбку трапецией с рядом пуговиц спереди. Она полюбит меня за эти подарки. Она увидит, как сильно я хочу, чтобы она была рядом. Моральная сторона вопроса мною даже не рассматривалась.

В следующую субботу я встретила ее за библиотекой и сказала, что у меня есть для нее сюрприз. Она была так воодушевлена, что я даже подкрепила эту эмоцию, пока мы шли к ближайшему «Макдоналдсу», сообщив, что это подарок на ее день рождения, и я надеюсь, что он ей понравится. Сюрприз для нее. Элли смеялась рядом со мной, обнимала меня, держала за руку, приговаривая, как же, мол, круто, что я ей купила подарок. Она спрашивала, где я достала деньги. Что сказала тетя Джемайма? Как я думаю, возможно, они позволят ей приходить ко мне? Я была слишком наивна, чтобы заметить, что этот энтузиазм граничил с манией. К тому моменту, когда мы дошли до стола с бургерами на подносах, она была неуправляема, тыкала меня, отчаянно желая знать, что же я ей подарю.

Я была ужасно взволнованна, когда отдавала подарок, даже покраснела от смущения: вот сейчас она будет меня оценивать. Но ей понравилось. Она тут же надела сережки, покрутила их пальцем и потрясла головой так, что они ударили ее по щекам. Встала, надела юбку поверх мешковатых штанов, заявив, что она великолепна. Юбка определенно была слишком велика, но ей это было не важно, поэтому не важно было и мне. Она наклонилась ко мне, обняла, притянув к себе. Было так здорово, что у меня сердце замирало.

– Как ты им объяснила, на что эти деньги? – спросила она.

И тогда наступила моя минута славы. Именно этого я ждала, возможности признаться, что я сделала. Ради нее. Что я такая же, как она. Что мы одинаковы. Я улыбнулась, подмигнула точно так же, как делала она в тот первый раз, когда дала мне оранжевую майку.

– Я достала это для тебя, – ответила я.

– Ты украла? – спросила Элли. Я заговорщически улыбнулась и откусила бургер. И тут же она схватила мою руку, оттолкнув меня назад, бургер упал мне на колени. – Ты это украла? – спрашивает она снова, а моя голова ударяется о зеркало, висящее сзади. Я слышу треск раздавленного стекла. – Ты больше не будешь красть, поняла? – шипит она. И садится обратно, отпуская мою руку.

Я была так потрясена, что не двигалась секунду или две. Некоторые люди обратили внимание на эту сцену и наблюдали, как она сдирает сережки с ушей. Одна снялась нормально, но застежка на второй не хотела открываться и Элли разодрала мочку уха. Когда она до него дотронулась, вниз по пальцу потекла кровь. Она откусила бургер перед тем, как слизать кровь с руки.

– Я хотела сделать тебе подарок, – начала я неуверенно, но мое оправдание еще больше ее разозлило. Она вскочила со стула, сжала мое запястье, заставив меня встать на ноги. Я потеряла равновесие и упала на пол, соус размазался по всему лицу, бургер полетел за мной следом. Элли споткнулась и почти упала на меня. Какой-то мальчик засмеялся, и на секунду мне показалось, что она сейчас его побьет. Он закрыл рот, когда она подошла к нему, но затем обернулась, посмотрела на меня сверху вниз, и я испуганно закрыла лицо ладонями. Она потащила меня за левую ногу на улицу, и мое бедро моментально запульсировало от боли. Осколки зеркала царапали голову.

Она расстегнула юбку, швырнула ею в меня. Юбка ударила меня по лицу, задев щеку и оставив на ней красный след, который полыхнул болью, словно ожог. Собралась толпа, как в школах перед дракой. Но никто не подзадоривал нас, все они просто смотрели, сочувствуя мне. В моей голове отчетливо звучали прозвища Бизон и Одноногая Айрини, как будто и не было того случая с Робертом Нилом.

– Ты чертова идиотка! – орала она. – Ты больше не будешь этого делать! А если они узнают? А? Об этом ты не подумала? – Она нависла надо мной. Кто-то попросил ее успокоиться, но Элли обернулась и оттолкнула его. – Они решат, что это я тебя подговорила, и это сделает ситуацию еще хуже! Еще и это поставят мне в вину! Еще одна долбаная причина ненавидеть меня, и снова – из-за тебя! – Она ударила меня прямо по бедру, где был шрам, перед тем как сказать:

– Молись, чтобы тетя Джемайма и дядя Маркус не узнали, потому что если узнают, то и они избавятся от тебя, и больше никого у тебя не будет. У тебя больше никогда ничего не будет!

Кто-то помог мне встать, когда она ушла, какая-то милая женщина вытерла остатки бургера с моего лица и одежды. Я должна была привести себя в порядок перед тем, как вернуться в библиотеку. Тетя Джемайма спросила, что у меня со щекой, и я ответила, что на меня с полки упала книга. Она заметила, что я всегда была неуклюжей. Позже она спросила, прочитала ли я «Ромео и Джульетту». Я уверила ее, что я как раз в процессе ознакомления с шекспировскими трагедиями.

Я бы не пошла в библиотеку в следующую субботу. Но тетя Джемайма настояла, утверждая, что это очень полезно для моей успеваемости и подхода к учебе. Что я стала вести себя лучше. И вот она убедилась, что я зашла в библиотеку, и стоило мне переступить порог, как я увидела, что меня ждет там Элли. Жестом она велела мне сесть.

– Я ведь могу и рассказать им о твоем проступке, ты понимаешь это? И они мне поверят, потому что я знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было. Они скажут, что ты такая же, как я, и избавятся от тебя. И меня ты потеряешь тоже. – Она садится на стул, складывая руки на коленях. – Этого ты хочешь?

– Нет, – пробормотала я. Мое бедро пронзила боль, словно бы оно ощущало исходящую от нее опасность. – Пожалуйста, не говори им. Я так больше не буду. – Я почувствовала, как у меня опускаются плечи и подступает комок к горлу, и отчаянно старалась не заплакать.

Она встала, подошла к столу с моей стороны, положила руку мне на плечо.

– Хорошо, я буду держать это в тайне. Но только попробуй вытворить подобное. – И тогда она защипнула кожу на моей руке пальцами и повернула. Я поморщилась от боли, ощущая, как ее щека растягивается в улыбке рядом со мной. – Иначе все будет кончено. И у тебя никого не останется, нигде, даже меня.