Я знала, что находиться рядом с Элли рискованно, и мне было неспокойно, когда я решила несколько недель пожить с ней перед началом учебы в университете. Я была юной, но не глупой, и знала, что все, что есть в этом хорошего, может разрушиться в мгновение ока. Но она была так воодушевлена тем, что сняла для нас квартиру, и я решила: надежда есть. И я хотела этого. Я все еще нуждалась в чувстве родства, и Элли так часто говорила, что мы связаны друг с другом, что было сложно не поверить.

Жизнь с тетей Джемаймой свелась к вежливому признанию фактов: да, меня приняли в медицинский университет; нет, мне не нужна помощь; да, я лучше уеду пораньше. Даже мои успехи в учебе не могли заполнить пустоту между нами, которую создавала Элли. Тетя Джемайма знала, что я вижусь с ней, и этого для нее было достаточно, чтобы держать меня на расстоянии вытянутой руки. Дядя Маркус умыл руки. Я считала, что безразличие тети доказывает, что они ждут не дождутся, когда же я уеду. Оглядываясь назад, я теперь думаю, что она тоже была в отчаянии, у нее не было других идей. Она не могла спорить с тем фактом, что мое внимание и существование было нужно только Элли, только она сделала все возможное, чтобы сблизиться со мной.

Хотя отъезд оставил меня с чувством пустоты, в квартире Элли я словно пережила катарсис. Это был мой новый дом на ближайшее обозримое будущее и место, где я была нужна.

Первые дни Элли постоянно была рядом, как вторая кожа. Она удовлетворяла мои потребности с таким энтузиазмом, как будто я восстанавливалась после болезни или операции – наверное, это была ампутация моего прошлого, и ее любовь залечивала мои раны. Она гладила меня по волосам, когда я уставала, выхаживала меня после особенно тяжелого похмелья. Я предложила частично покрасить мои волосы в розовый, чтобы соответствовать ее прическе, и она плакала от счастья. Это были дни распутства, гедонистические настолько, насколько только молодежь может себе позволить, и то короткое время, пока мы были вдвоем, было лучшим в моей жизни.

Но кое-что беспокоило ее в тот период: я все еще оставалась девственницей. Она не могла в это поверить. То, что она рассказала о своем сексуальном опыте, шокировало меня точно так же, как шокировала ее моя девственность. Она спрашивала меня раз за разом, как же так получилось. Я каждый раз отвечала ей одинаково, что мне просто никто не нравился из знакомых парней. Мой ответ, впрочем, ее не устраивал. Вероятно, потому что это была ложь.

Правда заключалась в том, что после случая с Марго Вульф, я не могла заставить себя думать о сексе. Марго изнасиловали из-за меня. Четыре раза. Я подмешала ей наркотик, и, несмотря на помощь и содействие Элли, невозможно было игнорировать то удовлетворение, которое я почувствовала, когда первый парень уводил ее за собой на той вечеринке. Кроме того, я считала девственность единственной вещью, которую контролировала я сама, которую я могла оставить по своему желанию. Единственное во мне, что не было сломано, и я хотела, чтобы оно таким и оставалось.

Но Элли рассматривала это как нерешенную проблему, груз. Днями и ночами все вертелось вокруг поиска парня, с которым мне нужно переспать. Какого угодно. Элли перечисляла своих друзей: блондинов, брюнетов, смуглых. Она знала парня из Кении, который будет более чем счастлив помочь. Другой был из Ньюкасла. Она брала меня с собой в клубы и все разговаривала о мужчинах, которых знает и которых не знает. Они с вожделением скользили по мне взглядом, как по какому-то товару, готовому к распаковке, делайте ваши ставки, господа. Я отвергала их всех, отсиживалась в туалете, мечтая о том, чтобы все вернулось к тем дням, когда она душила меня своей любовью. Я могла бы утонуть в ней и была бы счастлива.

На шестую ночь что-то изменилось. Я увидела парня, который смотрит на меня. Он был тихим и осторожным, и в отличие от остальных, казался менее заинтересованным в Элли и том, что она говорила, и это было хорошо. Он хотел меня, я это знала. А еще что-то было в его взгляде, в том, как он держал себя, мягкая линия плеч, приоткрытый рот. Он не корчил из себя невесть что, и это было самым сексуальным, что я когда-либо видела.

Он не был первым, кто мне понравился. Первым был Крис Хьюз, высокий блондин из нашей параллели, играл в рэгби за команду нашей школы и участвовал в гонках кросс-кантри на горном велосипеде как представитель округа. Мне достаточно было просто смотреть на него, чтобы почувствовать дрожь в коленках и трепет в желудке, который чаще всего доходил до низа живота. Я приходила домой влажной и дрожащей, не имея ни малейшего понятия, что с этим делать. Я знала, каково вожделение на вкус. Сейчас мне даже кажется, что тот блондин чем-то был похож на Мэтта.

Но подошел он ко мне, только когда мы приехали домой к Элли. Он сел рядом со мной на диванчике годов шестидесятых, похожем на коробку, и поздоровался. Я почти не слышала его из-за музыки и шума, который издавала Элли на кухне, делая коктейли вместе с двумя другими парнями, которых она выбрала.

– Привет, – ответила ему я, но это получилось хрипло и резко. Он положил руку на мой затылок, увлекая меня в поцелуй.

Я отпрянула, прижалась к поручню дивана. Но у него были сильные руки, его глаза были распахнуты и зафиксированы на мне, как прицел. Голос в моей голове кричал, что я должна встать. Через секунду будет уже поздно, и все, что мне нужно сделать – это двигаться. Я могу уйти в спальню, скользнуть под несвежую байковую ткань и самостоятельно поработать над своей неудовлетворенностью. Но он не пытался меня удержать, поэтому я осталась. Я не двигалась, и он воспользовался этим шансом, чтобы накрыть мои губы своими, со вкусом «Джека Дэниэлса», и я повиновалась.

Он ушел где-то перед рассветом, когда я спала. Я больше никогда его не видела. Все что у меня осталось – это воспоминания: о его неровной коже, касающейся меня, о редких волосках на его груди, о соли его пота на моих губах. Даже теперь я не знаю, как его звали, потому что, когда я спросила Элли, оказалось, что она толком его и не знает.

Элли разбудила меня тем утром, скользнув ко мне на смятую кровать, обнимая меня двумя руками. Когда я попыталась повернуться к ней, она шикнула на меня, и вернула в прежнее положение весом своего тела. Мы лежали, как ложка в ложке, я чувствовала ее дыхание, теплый воздух щекотал мою шею, ее острые коленки упирались в меня сзади. Лежать так было хорошо, надежно, одна из ее рук опустилась на меня, притягивая ближе. Ее не волновало, что я раздета, и меня, похоже, тоже. Через некоторое время она прошептала:

– Больно было? – Она знала, что произошло. Подсознательно знала.

– Да, – сказала я и, сама того не желая, расплакалась. Почему-то я почувствовала себя ужасно несчастной, как будто вся моя жизнь мне не подходит. Я потянулась вниз, сжалась в комок, думая о Марго Вульф. У меня были синяки, тело пульсировало. Но то, что произошло со мной, и то, что произошло с Марго, – не одно и то же. Меня целовали, гладили. Он нашептывал с придыханием что-то, что я сочла за одобрение, пока его руки скользили по моей груди. В какой-то момент он спросил, все ли в порядке, не хочу ли я, чтоб он остановился. После он сказал, что я красива, и я забыла обо всех своих шрамах. Для Марго такого не сделали.

– Не волнуйся. Скоро тебе станет лучше. – Я чувствовала, как она гладит меня по волосам, целует кожу на плече. – Всегда становится лучше. В следующий раз будет легче. – Она крепко обняла меня, ее тело было теплым. – Я никогда не сделаю тебе больно, как он, обещаю.

И это был такой прекрасный момент, что я знала, он – нереален. За углом уже поджидала катастрофа. Ее доброта, какой бы сладкой она ни казалась, была с гнильцой. Как будто мы во сне. Этот момент закончится, и наступит такой, когда она, независимо от своих обещаний, сделает мне больно, как делала раньше. Я не забыла, как она била меня, или тот раз, когда она обожгла меня сигаретой. Она сказала, что это случайно получилось, но мои сомнения остались при мне. Я знала, что могу любить ее гораздо больше, когда ее нет рядом.

– Через пару недель я уеду, – сказала я. Поступление в университет для меня было билетом, способом сбежать из моей жизни, и я знала, что это необходимо мне после того, что я сделала с Марго. Поэтому я приложила все усилия, и их оказалось более чем достаточно. Медицинский факультет. Место, где мне дадут новый старт в жизни. Я знала, что для нас с Элли это будет концом, и сейчас было самое время. – Ты будешь навещать меня? – Я уткнулась лицом в пыльную подушку. Понадеявшись, что она не расслышит ложь.

– Конечно, буду, – отвечала она, сдавливая меня еще сильнее. Мои глаза жгли слезы.

– Хорошо. Я буду в Лидском. – Это был первый раз, когда я откровенно солгала ей.

Нужно было уходить в тот же день. Встать и уйти. Но мне негде было жить, поэтому я промедлила, надеясь предотвратить неизбежное. Оно случилось, впрочем. Конечно, случилось. На этот раз как никогда раньше. Сомневаюсь, что она сама могла предсказать такой отвратительный исход нашего лета, проведенного вместе, это произошло спустя лишь две недели. Невозможно было предвидеть, что случится в тот день. Но случилось. И когда это произошло, оно гнало меня прочь, заставляя бежать быстрее, чем когда-либо в моей жизни.