Четвертьфинал по спаррингу был запланирован на десять утра, и если вчерашние соревнования о чем-то говорили, сегодня нам предстояли великолепнейшие бои за всю историю турнира. Новые изумительные конструкции колясок позволяли участникам соревнований воистину показать грацию и красоту традиционного стиля. К счастью, соревнования в этом году были почти лишены вызывающей показухи псевдо-боевых искусств и бесполезной вульгарной акробатики прошлых лет. Пришла мода на базовый, традиционный минимализм.

Освежающее возрождение примата сути над стилем, вероятно, произошло потому, что на прошлых соревнованиях Йоко Ториката завоевала досадное третье место, поскольку судьи сочли, что ее ката скорее напоминали (по словам одного судьи) «истерику невоспитанного, пышнотелого и полуодетого ребенка», нежели демонстрацию технических приемов, наработанных годами упорных тренировок. Йоко отреагировала вполне типично для капризной сексуальной кошечки с заоблачными гонорарами: юная спорщица публично усомнилась в сексуальной потенции судей и поклялась не участвовать в соревнованиях по ката до тех пор, пока судить их будут «седовласые древние патриархи с окаменелыми яйцами». Позже она принесла извинения, отрицая, что сказала именно так, хотя ее выступление показали по телевидению.

В этом году ее вообще допустили до соревнований не столько из-за невероятного таланта, сколько из-за толп народу, которые на ней зарабатывали. Тренеры, агенты, рекламодатели и телеканалы — не говоря уже о высших спортивных чинах с «окаменелыми яйцами», — понимали, что Йоко стоит серьезных денег.

К сожалению, и она это понимала. Может, в этом году с нее собьют спесь и восстановят на соревнованиях по спаррингу тот здравый смысл, что царит на соревнованиях по ката. Но я этого события не увижу, если оно случится в субботу.

Пора нанести визит Ямагама, пока они на меня не ополчились. Я уже на день отложил визит и знал, что их терпение тает быстрее, чем фигура топ-модели.

Утром Синто был пунктуален и молчалив, как всегда. По дороге я расспросил его о похоронах. Он сказал, что людей было много, в том числе знаменитости (включая Йоко Тори-ката). Я уже знал об этом из газет: они назвали похороны Сато четвертыми по пышности после похорон Каоты, главаря Ямагама-гуми, в 1981 году. А больше Синто ничего сообщать не желал.

Мои подозрения ожили, когда он поинтересовался, как я провел день. Он неуклюже меня прощупывал, но, кажется, мои ответы его разочаровали. Рукой в белой перчатке он подергивал усы. У меня сложилось впечатление, что он хотел не просто поболтать. Болтовня — не в стиле Синто. Из него болтун — как из гиппопотама балерина. Так зачем он напрягается?

Он был чьей-то марионеткой. Не знаю, кто дергал за ниточки, но я чувствовал: кто бы это ни был, он как-то связан с огненной гибелью Сато. В конце концов, Синто, скорее всего, последним видел Сато в живых — и, кажется, не очень убивался по поводу трагедии.

Мне хотелось расколоть Синто и как-то его разговорить, даже если это означало пойти на прямую конфронтацию. Следовательно, Синто надо держать при себе. Только не сейчас. Мне нужно встретиться с Квайданом, главарем едва ли не самой мощной банды в Японии. И меня не прельщало таскать на буксире Синто, который станет следить за мной в интересах неизвестной третьей стороны.

На Харадзюку, недалеко от парка Ёёги, я решил, что настало время от него отделаться. Я прикинул, что вызову его позже, сочиню что-нибудь. Переживет.

Он высадил меня у «Макдоналдса», когда я сказал, что помираю от дефицита американского фаст-фуда в организме. Я спросил, не хочет ли он чего-нибудь, но он лишь покачал головой, поглаживая усы.

Выскочив из автомобиля, я направился к Золотым Аркам. Один их вид меня успокоил.

Каждый раз, заходя в японский «Макдоналдс», не могу не вспомнить старого моряка по имени капитан Дзюкити. В 1815 году капитан Дзюкити потерпел кораблекрушение, и его спасли — как он считал, голландцы. Он благодарил судьбу, полагал, что находится недалеко от Нагасаки, и рассчитывал вскоре оказаться дома живым и невредимым. Но когда судно пришвартовалось, он был шокирован, узнав, что на берегу нет ни одного японца. Его, истинного вегетарианца, потрясло до слез отвратительное зрелище забоя скота в этой странной стране. Ошарашенный, он написал: «Это не Нагасаки. Я, должно быть, оказался в зверином аду».

На самом деле он очутился там, где сейчас находится Санта-Барбара, штат Калифорния, которая с тех пор превратилась в ад совершенно иного рода. И сейчас, почти двести лет спустя, звериный ад отчасти пришел и в Японию.

Как обычно, у «Макдоналдса» тусовалась куча тинэйджеров. Была суббота, день, когда молодежные группировки собираются на близлежащих улочках, чтобы вместе побунтовать. Танцуют под рэп, курят, тащатся от кожаных курток и клевых причесок друг друга, просто шляются и балдеют от неформального группового общения. Один писатель по поводу этого феномена съязвил: «Если эти пацаны станут чуточку серьезнее, Япония получит самое высокоорганизованное движение анархистов, какое только видел мир». Глядя на ребят, с трудом запихивающих биг-маки в рот и слоняющихся без дела с мобильниками, понимаешь, что перспектива эта — весьма отдаленная.

Сквер у ресторана был забит молодыми хипстерами, убивающими время между очередными порциями гамбургеров и жареной картошки. Они четко делились на группировки. В одном углу, разложив картон, расположились брейк-дансеры. Металлисты выводили соло на акустических гитарах перед «Снупи-Тауном». Панки смывающимися маркерами рисовали анархистские символы на физиономиях, демонстрируя свой пофигизм. Мостик к усыпальнице Меидзи оккупировали готы: они косили под несчастных и любовались своими бледными лицами, черными ногтями и замысловатыми похоронными нарядами.

И, конечно, босодзуку. Скоростная подростковая шатия-братия на мотоциклах, заполонившая всю Японию. Некоторые банды были довольно благодушны — прямо песенный клуб на колесах. Другие состояли из ожесточившихся юных преступников и кандидатов в якудза. Я оценивающе наблюдал за такой группой, пока они стояли кружком, вожделенно разглядывая мотоциклы друг друга и периодически поддавая газу. На вид гнилые фрукты. Чтобы позаимствовать мотоцикл, придется потрясти деревце.

Я не спеша подошел к предводителю и уставился на его машину. Я знал, что этот парень главный, не только потому, что у него был самый дорогой байк, но и потому, что у его девчонки была самая большая грудь. Как я выяснил, это лучший показатель в подростковой иерархии.

— Гляньте на лоха. Старый хрен мотоцикла никогда не видел, — сказал предводитель байкеров к восхищению корешей, не подозревая, конечно, что я знаю японский. Я ему улыбнулся: мол, шутки не понял, но, наверное, смешная, раз все засмеялись. А затем продолжил осмотр его байка. Грудастая подружка предводителя мне ухмыльнулась. Наверняка фанатка Йоко Ториката.

— Ты что, контакт потерял или как? — угрожающе спросил владелец тачки. Я лишь улыбнулся и быстро пнул переднее колесо его «харлея». Группа дружно ахнула, а затем все забубнили и зашептались.

Слева заходил засаленный король всея прыщей. Годы изучения банд азиатских тинэйджеров как социального феномена помогли мне определить, что это Принудила. Это подтверждалось и словом «Принудила», выведенным по-английски на рукаве его куртки.

— Ты че, круглоглазый, чокнутый или как? Никому нельзя прикасаться к Бархатному Траходрому. — И, естественно, на бензобаке баллончиком краскодувки было аккуратно выведено: «Бархатный Траходром». Двуязычные придурки.

В ответ я лишь пожал плечами.

А затем резко врезал Бархатному Траходрому ногой по фаре, отчего по тротуару полетели осколки. Больше никто не улыбался.

Принудила первым кинулся на меня, но я его остановил, хлестко врезав тыльной частью кулака по переносице. Затем меня атаковал Дурила — в каждой банде есть такой парень, он вообще-то сильнее Принудилы, но слишком туп, чтобы принудить кого-нибудь хоть к чему-нибудь. И на сей раз он оправдал свой титул, фактически подставившись под мой круговой удар ногой.

Следующим был Шут, умник банды. Он обычно смышленее других, но длинный язык и излишняя чувствительность часто делают его отверженным. Я врезал ему прямо в широкую пасть, затолкав пару-тройку зубов в его чувствительную глотку. Может, я поступил с Шутом слишком жестоко, но я ненавижу интеллигентов, которые уходят в банды. Может, это будет ему уроком.

Кроме нескольких статистов оставался только главарь. Он пошел на меня, нерешительно помахивая мотоциклетной цепью. Ну, я ему и показал, как тяжело дышать, когда цепь обмотала шею. Дан ему немного подергаться и похрипеть, я бросил его на землю рядом с тремя остальными. Все произошло так быстро, что никто и заметить не успел.

— Тебя как зовут? — спросил я главаря.

— Пшел на хуй, — тяжело дыша, процедил тот на японском матерном.

— Отлично, Пшел-На-Хуй, — подыграл я, — а знаешь, почему я выбил у твоей тачки фару?

— Потому что ты идиот сраный? — сказал Шут, сплевывая сгусток крови.

— Я не тебя спрашиваю, зубастенький. Не заставляй меня просвещать тебя ускоренным методом.

Сощурившись, Шут тыльной стороной ладони вытер рот.

— А теперь я спрашиваю снова, — сказал я главарю банды. — Ты знаешь, почему я выбил тебе фару?

— Нет, — ответил он уважительнее.

— Нет? Тогда позволь мне задать следующий вопрос. Ты знаешь, кто эти фары выпускает?

Парень пожал плечами, будто подумал: «Старики, типа, все чудики».

— Так вот слушай. Их точно не выпускают в Стёрджисе, штат Северная Дакота. Уловил?

Он явно не понял.

— Ладно, объясняю, — сказал я дружелюбнее. — Ты катаешься на навороченном «харлее» выпуска 1978 года. Разработанном и раскрученном в Штатах. Доставленном в Японию на радость всем. Прекрасно. Я обеими руками за культурный обмен. Но к чему обманываться и ставить фару на свою тачку от «судзуки». Зачем?

Вконец ошарашенный, парень опять лишь пожал плечами.

— Пойми меня правильно. «Судзуки» выпускает прекрасные мотоциклы, также как и «Хонда», и «Кавасаки». У меня самого когда-то был «кавасаки». Правда, почти ничего о нем не помню. Он был зеленый. 750, что ли? Но фишка в том, что ты не носишь ковбойские сапоги с кимоно, не ешь гамбургер палочками и уж точно не ставишь фару от «судзуки» ни на какой, блин, «харлей»!

Я подождал, пока моя тирада до них дойдет. Прошелся туда-сюда, делая вид, что стараюсь разрешить эту дилемму.

— Но тебе везет, шестеренка храповая. Я помогу исправить твой промах. Итак, снова спрашиваю: как тебя зовут? — Я вынул записную книжку.

— Аки, — сказал он. — Аки Рокахара.

— Адрес?

— Сорок три пятьдесят пять, Комаба, Мегуро-ку.

— Отлично, — одобрительно кивнул я. — У меня есть знакомый в Икебукуро, который занимается такими делами. Семьдесят два часа максимум. А теперь давай ключи. — И он их отдал, не успев сообразить, что делает.

— Чувак, не отдавай ему ключи! — взмолился Принудила.

— Заткнись, Тайдзи, — сказал Аки Рокахара. Аки оказался умным предводителем — мне даже стало неудобно, что я выставил его дураком перед бандой. Единственный способ очистить совесть — мгновенная демонстрация денег. Выхватив из кармана пачку иен, я швырнул их на землю.

— Без обид, парни. Купите себе пластырей. И чизбургеров каких-нибудь, — сказал я, прыгая на Бархатный Траходром.

И умчался, оставив ошарашенных тинэйджеров в облаке голубого дыма.

Путешествовать на угнанном мотоцикле — одно из простых и вечных наслаждений. Мчась по Синдзюку-ку на ворованном байке, я поклялся, что даже в старости буду наслаждаться мелкими радостями жизни. Правда, мне было немного не по себе оттого, что я поколотил босодзуку — может, они не такие уж завзятые бандюганы, за каких я их принял. Пацаны просто выкаблучивались. С другой стороны, я их не очень-то сильно и побил, а Бархатный Траходром я верну, починю фару и все такое.

Зато им будет о чем поговорить, — может, их девчонки больше любить будут. Мне же эта стычка дала верный настрой перед встречей с Ямагама-гуми. Я не знал, что нужно Квайдану, но что-то мне подсказывало: вряд ли он попросит меня написать его биографию. А если вдруг попросит, я знал, с чего начать.

Квайдан правил Ямагама с восьмидесятых, со времен больших гангстерских войн, — беспощадно и с жесткой деловой хваткой. Он увеличил долевую собственность банды в легальных предприятиях — барах, прачечных, боулингах, — и почти загнал в угол производителей автоматов по продаже презервативов. Квайдан вроде бы сотрудничал с главой компании «Презервативы Ронин» — вместе они разработали знаменитые говорящие машины, которые в комплекте с резинками выдавали печенье-гаданье с сексуальными предсказаниями. Типа: «Скоро незнакомка попросит вас сделать ей куннилингус», или: «Ваша эрекция усилится, когда прилив пойдет на спад». Банда Квайдана почти сошла бы за респектабельную организацию, если бы не спорадические припадки насилия, после которых люди неизменно попадали в списки без вести пропавших. Скрытое насилие, с которым Ямагама-гуми вели свой «законный» бизнес, бледнело в сравнении с их поведением в более традиционных для якудза сферах: проституция, азартные игры, наркотики, контрабанда оружия, порнография и другие обыкновенные мидзу-сёбай. В «торговле водичкой» они приобрели вес, все их боялись и уважали.

Квайдан на время стал по-настоящему публичной фигурой. В газетах часто появлялись фотографии, на которых он, улыбаясь, пожимал руки местным политикам нервозного вида. Один национальный еженедельник даже попросил его написать статью о его любимых азиатских площадках для гольфа. В другой статье Квайдан делился рецептом своего фирменного напитка под названием «Пунш Огосё».

Но то было до кредитных скандалов девяностых и законодательства по борьбе с организованной преступностью. Эти события вынудили Квайдана стать фигурой менее публичной — хотя не менее влиятельной. Слухи о его отставке сильно преувеличивались. Они распространялись намеренно, чтобы на некоторое время отвлечь от Квайдана внимание общественности.

Несмотря на то что СМИ сделали из него современного прогрессивного бизнесмена и прикольного плейбоя, в душе Квайдан оставался традиционным, даже консервативным якудза. Он все еще полагал, что якудза сродни непокорным самураям прошлого, Робин Гудам современной Японии. Появляясь в обществе, он одевался как менеджер среднего звена, но источник, заслуживающий доверия, сообщил мне, что в приватной обстановке Квайдан часто облачается в нелепый самурайский наряд и разгуливает, нацепив меч с ножнами и рассуждая о бусидо — пути воина. Утверждали, что с возрастом он все больше чудит. Слухи ходили разные. Одни говорили, что он отказывается фотографироваться и приказал сбросить одного докучливого папарацци в действующий вулкан. Другие — что страх перед землетрясением вызывает у Квайдана приступы паники, и он целые дни, даже недели проводит в вертолетах, кружа над островами в ожидании Большого Толчка.

Я представления не имел, что такому человеку нужно от Флердоранж или от меня. У него есть деньги, власть и все, что можно на них приобрести. И тем не менее по непонятным причинам он искал одинокого гайдзина и какую-то мерцающую женщину. Может, она увидела то, что не следовало, или знала то, чего он не знал. А может, он просто лишился рассудка. Или, может, когда дело доходит до гейш, он такой же, как я.

Я ехал по розовому району неподалеку от станции Икебу-куро. При свете дня район терял ночное неоновое очарование. В лучах солнца все секс-шопы и стриптиз-клубы посерели и побледнели. Все зазывалы, которые вечером выстроятся вдоль тротуаров, сейчас отсыпались в своих убогих квартирках.

Как и говорил Перманент, первый же потрепанный встречный показал мне, как проехать к штаб-квартире Ямагама. Затем спросил, не хочу ли я пообщаться с хорошенькой школьницей.

— Ей всего тринадцать и она там почти лысенькая. И по математике отличница.

И зачем я тратил время, раздавая зуботычины тинейджерам, когда здесь полно таких вот типов, которые напрашиваются, чтоб им набили морду? Да, надо быть разборчивее — может, я выбрал не ту драку.

— Судя по описанию, она зубрила, — сказал я и умчался, не успев расстроиться и наделать по этому поводу дел.

Здание, как и все остальные вокруг, оказалось приземистой трехэтажной коробкой. Оно ничем толком не отличалось от остальных, кроме огромных и дорогих американских автомобилей у входа, золотой эмблемы банды и надписи ШТАБ-КВАРТИРА БАНДЫ ЯМАГАМА, МЕСТНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ 312 на двери. Такое смелое афиширование статуса банды — прямой вызов положениям Закона о пресечении преступной деятельности членов сообществ организованной преступности 1992 года. Свидетельство силы якудза. Они были одной из двадцати четырех организацией, признанных криминальными, однако даже пальцем не пошевелили, чтобы скрыть этот факт под вывеской коммерческой или благотворительной организации. Пока дело ограничивалось только мелкими тюремными заключениями, и ощутимых последствий не наблюдалось. Самостоятельно правительство с такими крупными бандами не справлялось. Припарковав мотоцикл, я подошел к двери и позвонил.

— Кто там?

— Чака. Билли Чака.

— Так, и что? — сердито спросили за дверью.

— У меня встреча… — и тут я понял, что понятия не имею, как зовут Перманента и тем более каков его титул. Но я знал, какая у него прическа, и решил рискнуть.

— Так-так, и с кем?

— У меня встреча… с Перманентом.

Пауза. Потом дверь зажужжала и открылась. Глубоко вздохнув, я вошел в современную воровскую малину.

Смеялись все. Парни, играющие в углу в ханафуда. Два голых по пояс молодых бандита, которые пили пиво у настольного футбола. Круглолицые мужики постарше, в костюмах и с журналами «Скоростные лодки» и «Бэппин Скул» в руках. Мрачный коротышка Бобрик, с которым мы встречались позавчера. Все они гоготали, глядя на Перманента. Тот сначала не смеялся, но потом решил, что так неспортивно, не выдержал и тоже ухмыльнулся.

— Перманент! — зашелся от хохота огромный парень около станка со штангой. Посмотрел на меня и показал большой палец. Я не знал, что делать, и поэтому просто выдал ему улыбку ошалелого гайдзина.

В комнате без окон пахло импортными сигаретами, затхлым потом и дешевым алкоголем. Не похоже на роскошные офисы якудза, где я бывал прежде, — обставленные эксклюзивной мебелью и увешанные оригинальными работами Уорхола. Здесь на серых стенах висели старый постер киноидола Такакуры Кэна, календарь «Лесбийская Секс-Воительница» и выцветшая фотография какой-то энка-певички. Даже смех комнату не оживил — она все равно напоминала мрачную приемную некоего братства. Может, так и задумано — чтобы никто не забывал об угрозе тюрьмы: единожды оступился — и каюк.

Смех затих так же внезапно, как и начался. Парни вернулись к настольному футболу, качалке и комиксам, будто ничего не произошло.

К счастью, Перманент встал и направился к двери. За ним последовал Бобрик: Местное отделение банды Ямагама — не моя сфера обитания.

Мы еще не дошли до машины, когда я почувствовал первый удар в затылок.

— Ниже! — рявкнул Перманент. Споткнувшись, я стал падать вперед и уцепился за автомобиль.

Второй удар я получил по шее, не совсем по центру.

— Твою мать, — пробурчал Бобрик.

— Черт побери! — заорал, подскочив, Перманент и оттолкнул Бобрика в сторону.

— Я сделал, как ты сказал…

— Заткнись, — проворчал Перманент.

Я мог бы и врезать в ответ, но не видел смысла. Судя по тому, куда они наносили или пытались (в случае Бобрика) нанести удары, они просто хотели меня на время отключить.

Метод грубый, но так уж мыслят якудза. Насилие — первое, что им приходит на ум.

Я ждал третьего удара. Эти два дня были довольно бурными, и мне хотелось отдохнуть.

Долго ждать не пришлось.