Ночь была тихая, но это была не та напряженная тишина, что царила на тропе. Сейчас лес казался воплощением Покоя. Он не молчал, нет, просто звуки, издаваемые чащей доносились мягко и ненавязчиво. Даже кабаны, которые обычно прут по кустам, как ромейские триремы по морю, этой ночью как им-то образом ухитрялись не наделать много треска.

Велигой отдыхал, глядя в темноту. Здесь, на поляне, было невероятно уютно. Единственным источником света с этой стороны избушки было окно c неплотно прикрытыми ставнями — за ним, в горнице, неярко освещенной несколькими лучинами, могучей тенью расхаживал Барсук — окуривал помещение какими-то травами — аж досюда через щели шибает едковатым запахом — бормотал что-то, перекладывал с места на место всякие колдовские ерундовины…

Но для приученных к темноте глаз витязя этого света было более чем достаточно. И, поскольку Барсук явно собрался готовиться до утра, да еще неизвестно, какого, Велигой просто сидел, смотрел и слушал.

Тяжелые, но мягкие шаги слева. На самой границе видимости мелькнула громоздкая тень, свет отразился в больших грустных глазах чугайстыря. В кустах тут же закопошилась, защелкала парочка лешаков, явно затевая против здоровяка какую-то пакостную выходку, но так близко от жилища отшельника не решились — нет ничего страшнее, чем волхв, отвлеченный от мудрых раздумий грохотом падающего чугайстыря. Подзадоривая шутников, захихикали невидимые Велигою мавки, лешаки матюгнулись в ответ тихим, но яростным щелканьем.

Из дальнего далека чуть слышно донеслась песня. То ли в веси за лесом девки на ночную гулянку собрались, то ли русалки у тихой лесной речки тоскуют, жалуются на судьбу…

Лешаки в кустах неожиданно замолкли, шаги чугайстыря зашлепали быстрее, с испуганным писком шуганулись по кустам мавки. Далеко-далеко, с закатной стороны донесся знакомый холодный вопль. Но тут же в ответ с другого конца леса коротко и властно хлестнул яростный вой, и крик упыря захлебнулся смертным ужасом. По спине Велигоя пробежал холодок и тут же исчез — открытая поляна показалась почему-то надежнее любой крепости. И волки не спят. Бдят нечисть, не дают высунуться из болота…

Неожиданно прямо перед Велигоем распахнулись, раздвинулись тропою кусты. Свет из оконца блеснул в золотых глазах, скользнул по светлой шкуре.

Он вышел на поляну неспешно, замер в неверных колеблющихся бликах. Зверь из корчмы. Волк с Лысого Холма. И все так же пристально устремился на витязя тяжелый, внимательный взгляд.

Велигой не мигая смотрел на дивного зверя. Тот сделал несколько осторожных шагов и вновь замер. Теперь отчетливо был виден ошейник с оберегом в виде волчьей головы.

— Ну, здравствуй, — тихо молвил Велигой, не шевелясь.

Волк оскалился, приблизился еще на пару шагов.

— Пришел проверить, не выкинул ли я опять чего-нибудь? — улыбнулся витязь. — Так опоздал, все самое интересное уже проворонил.

Жутковатая улыбка волка стала еще шире. Он подошел почти вплотную, не отводя внимательных глаз от лица воина.

— Зато в прошлый раз вы вовремя, вовремя явились… я обязан жизнью тебе и твоим сородичам, — продолжал Велигой чуть слышно. Почему-то возникло опасение, что если умолкнет надолго, чудный зверь исчезнет, вновь скроется в чаще и тогда… а что тогда? Что-то было в нем такое, чего не понимал разум, но зато невероятно остро чувствовало сердце. Тогда, на холме… или гораздо раньше? Трудно сказать когда, но возникла между зверем и человеком незримая связь, которую витязь ощутил только сейчас. Почему? Что у них общего?… Боги ведают. Об этом не хотелось думать, разум просто отказывался понимать, зато сердце наполняла теплая волна, будто бы в лютой сече, когда силы на исходе, вдруг ощутил рядом надежное плечо старого и верного друга…

— Кто ты? — тихо спросил витязь. — Откуда?

Ни звука в ответ… да и как может ответить волк?

— Между нами что-то есть… — голос витязя замирал, но молчать он просто не мог. — Что? Я никогда не видел таких, как ты. Что за тайна сокрыта в тебе?

Ни звука, только пристальный взгляд золотых очей…

— Оберег… Что он означает? Или это осталось от твоего прежнего хозяина… если у такого как ты может быть хозяин… Если он был, то кем? И что с ним стало? Чем ты был для него? Слугой, другом, соратником? Что объединяло вас?

Нет ответа…

Велигой понял, что ему нечего больше сказать. Все, что пришло на ум, уже слетело с языка, а сокрытое в сердце так трудно выразить словами… Но волк не уходил. Он наконец отвел глаза и медленно улегся у ног витязя. Надолго повисло молчание.

— Наверное, — с трудом выговорил Велигой, — у тебя было имя. Но сам я его не узнаю, а ты сказать не сумеешь… Чудится мне, что это не последняя наша встреча, а кликать, как тот безмозглый корчмарь, просто Волчарой — нет уж, не хочу. Грубо и глупо. Как же мне тебя звать, а, неведомая зверушка?

Волк поднял голову, скользнул взглядом по лицу витязя, и тихо-тихо завыл, с тоской подняв глаза к темному небу. Вой вдруг оборвался, на мгновение завис над поляной, и растворился в бесконечности, поглощенный чащей как и все звуки этой дивной ночи…

«Даже воет он как-то странно… — подумал витязь. — Нет, это либо вообще не волк, либо… либо не совсем волк. Волки воют так… да не так. Волки… Волчий вой… Вой…»

Имя само прыгнуло в голову — простое и вроде бы, даже, красивое…

— Я буду звать тебя… Войко.

Волк вздрогнул. В желтых глазах промелькнуло что-то… и погасло.

— Ну, годится? Будешь Войкой, а?

Зверь смотрел на витязя долго-долго… а затем мохнатая голова вдруг качнулась в чисто человеческом жесте согласия. В следующий момент он уже поднялся на лапы, по-собачьи отряхнулся, и быстро двинулся к лесу. Велигой услышал скрип открывающейся двери и шаги волхва. Он совершенно забыл о нем…

У самой стены деревьев волк все же обернулся, последний достигший его лучик света сверкнул золотом в больших глазах… и лес сомкнулся за ним.

— Войко. — Велигой повертел слово на языке и так, и сяк, словно пробуя на вкус. — Войко.

— О чем это ты? — спросил подошедший Барсук. — Уже со скуки сам с собою разговоры ведешь?

Велигой только улыбнулся в ответ, поднялся с лавки.

— Ну, — весело молвил так и не дождавшийся ответа волхв, — я все подготовил. Пойдем, посмотрим, что там у тебя в голове делается…

Они вошли в избу, и дверь отгородила от них очарование тихой летней ночи. А из чащи вновь донесся, загодя пугая упырей, печальный вой одинокого волка.

* * *

В горнице было тепло, приятно щекотал ноздри терпкий аромат тлеющих трав. Свет исходил лишь от двух длинных лучин в железных подставцах, вбитых в стену над широкой лавкой, застеленной медвежьей шкурой. В торце лавки волхв поставил здоровый чурбак — сидеть на таком в самую пору. Рядом стояло два берестяных ведерка — одно с водой, другое с какой-то темной жидкостью, исходящей густым паром с cильным запахом зверобоя и мяты. Стол Барсук подвинул ближе к лавке, разложил на нем несколько непонятных предметов так, чтобы в любой момент можно было легко дотянуться.

— Ну что, добрый молодец? — усмехнулся волхв. — Давай, займемся побитой твоею головушкой…

— Дырявой… — буркнул Велигой, подходя к лавке.

Волхв переместился к столу, быстро ополоснул руки теплой водой в малом корытце.

— Так, — молвил он, повернувшись к витязю. — Давай, раздягайсь до поясу, сапоги и портки сымать не надобно — твоя нижняя половина меня не интересует, чай я не красна девка.

Велигой выбрался из куртки, через голову стянул рубаху. Волхв поначалу глядел одобрительно — в колеблющемся свете лучин тени особенно четко обрисовали тугие валики огромных мышц, могучие плечи, мощный торс — потом вдруг нахмурился, твердо ухватил витязя за руку, принялся бесцеремонно поворачивать к свету то одним, то другим боком.

— Э, друже, да тебя что, в четыре цепа молотили, али с бером подрался? — присвистнул он, разглядывая изорванную бесчисленными шрамами кожу воина. — На тебе ж живого места не сыщешь!

— С котенком поиграл, — скривился воин. — Царапучий, зараза…

— И размером с теленка, — подытожил волхв. — Да-а-а-а, много ты битв повидал, небось, из каждой по одному такому вот подарочку вынес.

— Да нет, я их сразу вениками увязываю, по штучке тягать неинтересно.

— Ну и ну, — протянул Барсук, — чего только в жизни не видал, но чтобы одному человеку столько доставалось… Оказывается, и меня удивить можно! Вот это да! Краше на погребальный костер кладут!

Велигой промолчал. Да, такой вот ценой давалась воинская наука. Весь боевой опыт чертами да резами на собственной шкуре выписан — такое не сотрешь, не потеряешь. Поперся в баню — сиди, перечитывай, ежели грамотный… Пошел по утру умываться, в воду глянул — вот она, книга раскрытая прямо на самой роже. И писано в той книге как раз о том страшном, нелепом бое в пылающей крепости на дальней заставе, где получил свой злополучный удар палицей, из-за которого теперь так суетится Барсук. Шипами да осколками лопнувшей личины рожу тогда исполосовало так, что мама родная не узнает, чудом глаза не задело. Теперь вынужден начисто сбривать усы и бороду — лезут такими уродливыми клоками, что лучше уж вовсе без них.

Зато, схлопотав однажды какой-либо удар, ни разу после не ловился на такой же. Пусть говорят, что умные на чужих ошибках учатся — ну и Ящер с ними, прапор в руки, да тяжелую конницу навстречу. Может, и дурак, зато на своих промахах, о-о-ох как выучился… только вот не больно ли великая цена плачена за такие уроки?…

Барсук изумляться-то изумлялся, а дело делал — зачерпывая пригоршней из ведерка темный, горячий отвар, равномерно втирал его в кожу воина от пояса до шеи.

— Ладно, — сказал он, закончив растирание, — ложись на лавку. Пузом кверху, головой к чурбаку.

— Что это хоть за ерунда? — спросил Велигой. — Вся кожа горит.

— Много будешь знать, — буркнул волхв, — будешь сам лечиться. Ты меньше трепись, лучше делай, что говорю.

Витязь лег, вытянулся на теплой шкуре, уперся взглядом в потолочную балку. Волхв подумал, скатал куртку, подложил воину под голову. Сам уселся на чурбак, потер руки.

— Не напрягайся, — властно велел он, хлопнув ладонью по напряженному плечу Велигоя. — Эй, да что ты весь, как лук натянутый? А ну, отпусти мышцы, живо!

Волчий Дух хоть и медленно, с трудом, но все же ухитрился расслабиться. Волхв окунул руки сначала в ведерко с водой, увлажнил воину виски и лоб, потом очень осторожно, по капельке, втер туда все тот же отвар из второго ведерка. Однако теперь ощущение было иное. Кожу защипало, как на морозе, потом появилось ощущение тепла, волной разлившегося в искалеченной голове, успокаивая, заставляя мысли течь спокойно, вяло. Как и тогда, на улице, Барсук плотно обхватил голову витязя ладонями, положил пальцы на виски, несколько мгновений сидел молча, словно вслушиваясь в ощущения, потом тихо запел. Слов было не разобрать, но песня повергала в странное оцепенение. По телу растеклась тяжесть, мысли замерли, сознание заколебалось… Время для Велигоя остановилось.

Словно бесплотные корни проросли из кончиков пальцев Барсука, потянулись все глубже и глубже, пока наконец их тонкая сеть не разбежалась по всему телу, донося волхву о том, что делается в самых отдаленных уголках, как бьется каждая жилка…

Затем кончики корней будто зашевелились, выполняя незримую и тонкую работу, что-то исправляя, налаживая, подчищая. Особенно сильным было это ощущение в голове, где-то ближе к правому виску — именно туда пришелся удар…

А время не двигалось, мыслей не было, как не было ни чувств, ни воли… Лишь темная потолочная балка над головой и невидимая работа во всем теле.

Постепенно время снова стронулось с места, сначала медленно, неохотно, а потом все быстрее и быстрее, пока вновь не побежало, как обычно.

Волхв отпустил голову витязя, плеснул на лицо холодной, чистой водой, медленно поднялся со своего чурбака.

Велигой попытался встать, но во всем теле разлилась слабость, мышц словно бы не было вообще, но чувствовал он себя теперь, как ни странно, гораздо лучше… Более целым, что ли?

— Не дергайся, — устало сказал волхв. — Для такой работенки требуются силы как целителя, так и исцеляемого. К утру оклемаешься, будешь скакать, как жеребенок. Да, честно говоря, все оказалось серьезнее, чем я думал, ох как серьезнее…

— Ну и что там с головой? — поинтересовался Велигой, с трудом перевалившись на бок, чтобы оказаться к Барсуку лицом. Дотянулся до рубахи, стал натягивать, не попадая ни в рукава, ни в ворот.

— Да в общем-то, ничего такого, из рядя вон выходящего, — пожал плечами тот. — Контузия, правда, очень сильная и здорово запущенная. Я так и не смог справиться с нею окончательно, но, по крайней мере, не будешь падать в обморок от любого щелчка. Хотя это не значит, что теперь можно идти биться головой о каждое дерево и ловить ею мечи да прочие дубины. Башку береги, она у тебя одна, да и та неправильная! Болеть к перемене погоды тоже будет, но не так сильно. Настойку я тебе приготовлю, вроде Белояновой — вот морда косолапая, ведь почти правильно все сделал! Будешь пить по глотку, если совсем невмоготу станет.

— Благодарень, — сказал Велигой, чувствуя, как вдруг дико захотелось спать. Да чтож это такое, в последнее время только и делает, что спит, как суслик! Этак в привычку может войти… В привычку…

— В сон клонит? — спросил Барсук. — Все верно. Погодь-ка малешка, не засыпай. Вот, испей сначала.

Он протянул витязю кружку, полную парящего взвара. Вкус был странный, неведомый, но Велигоя, похоже, теперь уже вряд ли можно было чем-то удивить — выпил до дна, морщась и обжигаясь.

— А вот теперь можно и на боковую, — молвил Барсук, укрывая витязя еще одной шкурой, хотя в избе было вроде бы тепло. — Только сапоги-то все же сними…Помочь?

— Еще чего… не хватало… — пробормотал витязь, роняя голову на сложенную куртку. Дыхание его стало глубоким и ровным.

— Вот так вот, — улыбнулся Барсук. — «Еще чего не хватало!»

Он сдернул с Велигоя сапоги, поплотнее закутал в шкуры. Некоторое время ушло на наведение в горнице надлежащего порядка, потом волхв зажег еще одну лучину на столе, загасил те, что горели над лавкой и глубоко спящим Велигоем. Покопался по скрыням, разложил добытое на столе. С одним крохотным мешочком обращался особенно бережно, развязывал так, чтобы не потерять, не рассыпать ни одной крошки содержимого.

Барсук вскипятил воду, уселся за стол, и принялся за составление обещанной Велигою настойки.

— Вот ведь, — бормотал он отвешивая в нужных долях мелко толченые и просто сушеные травы, какие-то порошки, соли. — Сколько лет человек ходит, как по лезвию меча, равновесие каким-то чудом держит. И невдомек ему, что шаг влево, шаг вправо — и все. И ведь повезло — не иначе, как боги хранят парня. С такой башкой обычно не живут. Долго. Ну да ничего, теперь он у меня до ста лет дотянет! Еще правнукам про старого чокнутого волхва рассказывать будет! А сам-то я каков — ведь сумел же, сумел!

На лице волхва отразилась чистая, счастливая улыбка человека, сделавшего невозможное. Он ссыпал подготовленную смесь в маленькую бадейку, выдолбленную в целом дубовом чурбаке, залил теплой водой.

— От полуночи до полудня простоит, — раздумчиво молвил Барсук, — самое оно будет. Нам особо крепкой не надо — не во вкусе дело, трава силу должна передать… Но все-таки, что это нашему герою в голову взбрело? Радивоя ему подавай… Нет, творя человека, Род что-то намудрил, ох намудрил. Вот и получаются теперь сначала Радивои, потом Велигои… а иной раз, и Репейки попадаются. Но Радивой… Хм, бедняга Радивой… Вот тоже любитель гулять по лезвию меча…