Энн была парализована страхом. Она лежала на кровати в своей комнате, прислушиваясь к неровному ритму работы испорченного кондиционера. Казалось, сердце бьется с такими же перерывами. Должна ли она, спрашивала себя девушка, заявить в полицию о том, что случилось в доме? Но что она могла сообщить? Она никак не могла связно объяснить, что с ней произошло. Что там вообще происходит? Она представила себе, как беседует с детективом в пропахшей мочой комнате.

«Мне кажется, они собрались убить друг друга».

«Откуда вы знаете?»

«Я была внутри. Все в доме представляет угрозу для жизни».

«Что вы делали внутри дома?»

Она не боялась, что ее могут в чем-нибудь обвинить. Или боялась? Может быть, если бы ей удалось тогда поговорить с Оливером… Хотя бы просто дотронуться до него. Неужели это действительно Оливера она видела там, в окне оранжереи? Потерявший всякий цивилизованный вид, подобный зомби. Определенно не этого человека она любила. Любила? Теперь это слово вызвало в ней отвращение.

Но даже безмолвный, изможденный Оливер внушал ей меньший страх, чем сам дом. Он словно ожил, превратился в ужасающего, бездушного монстра. От воспоминаний о его жестоком приеме у нее снова заболело все тело. Их взаимная ненависть вдохнула в дом жизнь. Дом? Теперь он был ей отвратителен. Омерзение придало ей силы подняться с кровати.

Она больше не могла оставаться в комнате, поэтому оделась и спустилась вниз. На столе обнаружила записку от Евы. «Пожалуйста, перезвони мне».

Было раннее утро, но она все же позвонила, разыскав недовольного директора лагеря, который упрямился, пока она не сказала, что речь идет о деле чрезвычайной важности.

— От них не было никаких известий уже три недели. Я боюсь, Энн, — в голосе девочки безошибочно угадывались истерические нотки. — Джош тоже как на иголках. Мы страшно беспокоимся.

— Наверное, они задержались в отпуске.

— Я этому не верю. Почему у нас отключили телефон? Я даже посылала им телеграмму. Она пришла назад с пометкой «адресат выбыл». Но мои письма не возвращаются.

— Ну, — храбро заговорила Энн, — они просто не оставили никому своего нового адреса. Это значит, что они не собираются отсутствовать долго.

— Я звонила обеим нашим бабушкам. Они тоже ничего о них не знают. Они волнуются.

— Я, правда, не думаю, что есть причины волноваться. Видимо, им просто нужно было разъехаться и побыть в одиночестве.

— Я не верю в это, Энн. Извини.

Энн знала, что слова ее звучат не слишком убедительно.

— Я собираюсь вернуться домой и сама во всем разобраться, — продолжала говорить Ева.

— Послушай, но это же абсурд, — Энн едва смогла собрать силы, чтобы ответить.

— Так почему же они не позвонят? Почему не напишут? Что бы там ни происходило между ними, мы-то их дети! — она начала плакать, и голос ее закачался на острие панического страха. Энн почувствовала, как у нее самой в груди поднимаются рыдания. Не надо, взмолилась она.

— Я сама займусь этим, — торопливо заговорила она. — Я разузнаю, куда они делись, и передам им, чтобы они обязательно позвонили вам, потому что вы страшно волнуетесь. Я перезвоню сегодня вечером. Обещаю, — ей нужно время, чтобы все обдумать. И необходимо удержать детей подальше от этого чудовищного дома.

Наступила долгая пауза. Она слышала, как всхлипывает Ева. Ее отчаяние было непритворным, настойчивым. Энн захотелось оказаться рядом, чтобы обнять и успокоить девушку.

— Ладно, — ответила Ева, но в этом слове слышался ультиматум.

— Только не делай никаких необдуманных поступков, — предупредила Энн, тут же пожалев о сказанном, понимая, что эти слова еще больше насторожат Еву. — Пожалуйста, — добавила она.

— Я буду ждать твоего звонка, — согласилась Ева, на этот раз более холодно. Энн не сразу смогла выйти из телефонной кабинки, ее руки дрожали. Она смертельно боялась снова идти к дому Роузов.

Она шла навстречу все прибывавшему потоку пешеходов, не глядя переходила улицы, не обращала внимание на предупредительные гудки.

У нее не было никакого плана. И опять она раздумывала, стоит ли звонить в полицию. Имеет ли она право вмешиваться? Мысли метались в беспорядке. В одном она была уверена: ни за что на свете она не войдет снова в этот дом.

Снаружи он выглядел так же невинно, как и всегда: белый фасад и черные жалюзи сверкали на ярком солнце. Подойдя к двери, она постучала дверным молотком. Ее руки дрожали. Сердце оглушительно стучало в груди. Как и прежде, ответом ей была долгая тишина. Но на этот раз она поклялась себе, что не отступит. Она продолжала стучать, выбивая быстрый ритм, настойчивую трель, назойливое стаккато. Рано или поздно, им придется открыть.

Но когда никто не ответил и через двадцать минут, она принялась колотить по двери кулаками.

— Пожалуйста, — закричала она. — Речь идет о детях. Пожалуйста!

Голос ее зазвучал пронзительно. В соседних домах ничто не шелохнулось, все оставалось таким же безмолвным и умиротворенным, как обычно. Никто не хотел вмешиваться. Каждый в этом районе был защищен стенами своего большого дома. Кроме того, многие соседи Роузов уехали в летние отпуска, а шум работающих кондиционеров достаточно надежно защищал оставшихся жителей от посторонних звуков снаружи. Каждый жил собственной жизнью, ничего не зная о страданиях своих соседей. Насколько мало на самом деле богатые люди общаются между собой, подумала она. Каждый дом напоминал боевой корабль, команда которого плыла своим собственным курсом.

Она решила не сдаваться. Не отступать. Ладонь онемела от ударов.

— Я знаю, что вы там, внутри! — крикнула она.

Что-то мелькнуло в поле ее бокового зрения, и она быстро вскинула голову. Она увидела его лицо в окне верхнего этажа сквозь раздвинутые занавеси. Прикрыв ладонью глаза от солнца, она сделала шаг назад.

— Оливер! — закричала она, сложив руки рупором. Она увидела, как он отодвинулся в тень.

— Оливер.

Он приблизился к окну. Его лицо испугало девушку. Оно было изможденным, небритым. Глаза — мутными и тусклыми.

— Дети, — снова закричала она. — Вы должны позвонить детям.

Оливер продолжал смотреть вниз на нее, словно не понимая ее слов. Казалось, он сбит с толку. Безразличен.

— Твои дети, — крикнула она. Его лицо оставалось белым, как мел, без всякого выражения.

— Я — Энн, — крикнула она, чувствуя себя глупо.

Он медленно кивнул, и было непонятно, что он хочет этим сказать. Что там у них происходит? В голову ей пришла мысль о привидении в брошенном доме. Крик замер у нее в горле, когда она заметила лицо Барбары в одном из окон третьего этажа. Барбара благостно улыбалась. Внешность ее совершенно переменилась. Волосы растрепались, лицо стало худым и серым.

— Вы должны срочно позвонить детям, — закричала Энн, надеясь, что они оба ее слышат. Она с удивлением заметила, как Барбара кивнула, словно все поняла. Так почему ей приходится просить их об этом? Ева и Джош были их детьми. Их безразличие поразило ее. Оливер продолжал смотреть без всякого выражения. Она увидела, как он поднял бутылку и сделал долгий глоток. Да кто они такие на самом деле, спросила она себя.

— Вы меня понимаете? — позвала она.

Барбара продолжала кивать, словно механическая игрушка. Оливер, бесстрастно глядя на нее, снова запрокинул бутылку. Она почувствовала себя беспомощной, накатила апатия. Вспомнив о том, что творилось внутри дома, она нервно вздрогнула.

Внешняя сторона дома, казалось, насмехается над ней. Счастливый дом. Ей захотелось, чтобы он тут же рухнул, как стены Иерихона.. Он был отвратителен, грязен, скрывал ужасные тайны. Она чувствовала омерзение, глядя на этот белый фасад, на весь высокомерный, аристократический облик здания. Наконец, она повернулась, совершенно подавленная, и пошла прочь. Бросив прощальный взгляд на дом, она уже никого не увидела. Что ж, сказала она себе, по крайней мере свой долг она выполнила. Никогда в жизни ей не захочется увидеть ни обоих Роузов, ни этого дома.

* * *

Она долго шла пешком, пытаясь осмыслить увиденное. Человек, который стоял у окна, страшным образом изменился. Вспомнив его тусклые глаза, она тем не менее отвергла мысль о том, что он находился в состоянии пьяного ступора. То, что она увидела, выходило за рамки любого опьянения. И Барбара. Смотрелась такой невероятно довольной. Казалось, она находится под действием какого-то наркотика, не осознает реальности.

Она прошла по Двадцать второй улице, пересекла Вашингтон-серкл, добралась до памятника Линкольну, затем вышла на мост и двинулась вдоль велосипедных дорожек мимо здания Пентагона. Частная собственность — что в ней такого? Лучше не иметь ничего. Собственность довела их до саморазрушения. По сравнению с общечеловеческими ценностями собственность — никчемная ерунда. То, что у нее самой ровным счетом ничего не было, давало ей ощущение собственной неиспорченности, незапятнанности. Она никогда не станет ничем владеть, решила Энн. А что касается любви, то, пожалуй, Барбара в конце концов оказалась права. Любовь лжет, говорила она. Но кому?

Она так погрузилась в свои мысли, что не заметила, как село солнце. Наступавшая темнота всколыхнула ее память. Она же обещала позвонить Еве, и Энн принялась искать телефонную будку. Кто-то подсказал, что в конце этого переулка есть телефон, но переулок оказался длиннее, чем она ожидала, и когда она добралась до него, уже совсем стемнело. К тому же у нее не нашлось подходящей мелочи, и ей пришлось пересекать широкую автостраду, чтобы добраться до мотеля «Мариотт». Человек за конторкой разменял ей доллар.

Разыскав телефон, она нетерпеливо ждала, пока позовут Еву. Затем в трубке раздался незнакомый голос.

— Ева уехала, — прошептал голос.

— Уехала?

— Да, вместе с Джошем, — голос поколебался. — Это Энн?

— Да.

— Меня зовут Кэти, я подруга Евы. Еще никто не заметил, что ее нет. Она сказала, что позвонит вам, как только доберется домой.

— Что? — у Энн перехватило дыхание.

— Она очень волнуется из-за своих родителей. Она забрала Джоша домой. Они пошли на автобус, который ушел в час дня.

— Когда он приезжает в Вашингтон?

— Где-то около восьми.

— Почему она не дождалась моего звонка?!

— Она не могла больше этого вынести. Она должна была увидеть все сама. Она каждую ночь плакала перед сном.

— Идиоты! — закричала Энн в трубку. Кэти осеклась. — Это я не вам, — заверила ее Энн, поблагодарила и повесила трубку. Она посмотрела на часы. Была уже почти половина девятого.

Подбежав к центральному вестибюлю мотеля, она замахала рукой такси.

— Постарайтесь ехать как можно быстрее, — попросила она водителя. — Пожалуйста.