Высокий стройный Михал и маленькая толстая Андулька ожидали перед школой.

— Стой как следует! Не морщи нос. Ты уже в школу пойдешь на будущий год.

— Миша, купи мне жвачку!

— Мама ходила в эту школу, и я тоже.

— Миша, почему бабушка говорит о маме «эта девчонка»? Миша, а как это наша мама тоже ходила в школу? Разве она была такой же маленькой, как я?

— Когда придут ребята… Подожди, уже звонят.

— Миша, почему у этого дяди такая борода?

— Замолчи, Андула, это пан учитель Штепанек.

— Да, а почему же у него борода, как у хулигана?

— Добрый день, товарищ учитель, — поздоровался Михал.

Учитель улыбнулся:

— Это хорошо, Михал, что ты пришел посмотреть на школу… Смотри-ка, ты стал совсем взрослым!

Михал не знал, что ответить. В отношении учителей Михал придерживался своего особого мнения.

«Вот кончу школу, и они сразу же потеряют власть надо мной, но они, как видно, не догадываются об этом. Никак не могут понять, что мы уже не школьники и можем их не слушаться. Что мне ему ответить: «Да, товарищ учитель, я действительно совсем взрослый, уже почти молодой мужчина». Теперь он наверняка спросит, не сестра ли мне Андула и как мои родители. Я ему отвечу: «Да, это моя сестра. Спасибо за беспокойство, с родителями все в порядке». Об отце, конечно, ни слова. Он начал бы меня жалеть, пришлось бы выслушать наставления: у матери теперь только я, и поэтому я должен… и так далее и тому подобное. Господи, почему взрослые думают, что мы такие глупые и что они должны все нам объяснять, что у нас на уме одно озорство? Мученье!»

— Ведь это твоя сестренка, Михал?

— Да.

— Ты хочешь в школу? — приветливо обратился учитель к девочке.

Андулька ничего не ответила. Только дернула плечиком и исподлобья посмотрела на долговязого бородача. Ей очень хотелось спросить его, не мешает ли ему борода во время плавания.

— На работе тебе нравится, Михал?

— Спасибо, товарищ учитель, нравится.

— Я рад, что встретил тебя, Михал. До свидания, девочка.

Учитель Штепанек уходил смущенный. Он никак не мог понять, почему ему ни разу не удалось сердечно поговорить со своим бывшим учеником. Ему было приятно встречаться с ними, действительно приятно, ему нравилось с ними разговаривать, но как? Он всегда был настороже, как будто ожидал подвоха от своих взрослых учеников. Да, вот и разговор с Михалом не удался. Как всегда, по шаблону. Вопрос, да, пожалуйста, нет, пожалуйста, спасибо — ответ, который он слышал многие годы из разных уст. Михал Барта вырос. Способный мальчик, одаренный. Только жаль, не все его интересовало. На некоторые вещи он просто плевал.

Он дружил с мальчиком… как же его звали? Он еще сидел за четвертой партой у окна. Зденек Веселы, ну конечно же, Веселы. У него была сестра, Мирослава.

Этого Зденека интересовало только электричество, и он страшно любил убеждать всех и каждого, что самое главное — это изобретения. Однажды ему снизили отметку за поведение из-за этих изобретений.

Учитель Штепанек беспокойно тряхнул головой, пытаясь освободиться от навязчивой мысли.

«Интересно, почему я думаю об этих глупостях, когда говорю с ними. Почему я все еще считаю их маленькими? И выгляжу, наверное, смешным».

Учитель оглянулся на школу. Михал и его сестренка исчезли в стайке галдящей молодежи. Люди останавливались, интересуясь, что происходит.

«Разве мы могли себе позволить вот так вопить перед школой? — подумал учитель. — Мы боялись. Это было плохо. Молодой человек не должен бояться».

У него было большое желание вернуться к школе и послушать, о чем они так кричат. Однако он сообразил, что тогда ему пришлось бы их наказать.

Учитель повернулся и пошел прочь…

— Привет, карапуз! — Майкл нежно щелкнул Андульку по загорелой щечке. — Пошли к нам, Мак! Андула поиграет с куклами. Придут оба Петра…

— Я хочу мороженое и в парк. Мамочка говорила, что в городе ничего хорошего нет…

— Скажи пожалуйста, такая маленькая, а уже командует! — удивился Майкл.

— Послушай, Майкл, объясни, почему все наши уважаемые одноклассники так молниеносно исчезли?

— Я хочу мороженое и на площадку! — ныла Андулька.

— А разве кто-нибудь сказал, что Андулька не получит мороженое и не пойдет на площадку? Сначала дядя Михал должен отнести домой учебники, понятно, Андулька?.. — уговаривал ее Майкл. — Ну, а наши девицы-одноклассницы идут сегодня вечером плясать в сопровождении маменек. Первый бал, понятно?

За спиной у них пронесся автобус, набитый иностранцами. Из школы вышел старый школьный сторож Краус. Внимательно посмотрел по сторонам, погрозил Майклу, что-то крича. Они не расслышали что, только видели, как он открывает рот, словно в кино, когда там забывают пустить звук.

— Слава тебе Господи, меня это больше не касается. Вот от чего я откажусь с великим удовольствием, — улыбнулся Мачек, но это отступление было вынужденным. Не мог же он идти на танцы спустя всего два месяца после смерти отца. У него есть другие занятия. Он вспомнил о своем мотороллере.

— Представь себе, Мак, они еще оскорбились, что я не хочу идти туда. Ты ведь знаешь: как только девчонка ступит на паркет, она уже считает себя чуть ли не принцессой.

— Андулька, хочешь я тебя покатаю? — предложил Майкл. — Ты сразу станешь такой высокой!

— Буду, как башня с часами?

Они свернули в прямую широкую улицу. Она выглядела, как иллюстрация в учебнике английского языка для десятого класса, глава «Магазины в нашем городе». Они прошли мимо надписей «Фрукты и овощи», «Колбасы и мясо», «Молоко», «Обувь»…

Андулька ликовала, сидя на плечах Майкла, потому что ей удалось дотянуться до веток красных кленов, которые украшали эту чересчур торговую улицу.

— А что ты? — спросил Мак. — Все еще интересуешься самолетами?

— Послушай, Мак, еще никогда мне не приходилось так тяжело, как теперь, перед выпускными экзаменами. Совсем не знаю, что делать!

— Я тоже думал об институте, — сказал Мак, — но когда отец…

Майкл кивнул.

— Конечно, можно было на вечерний, но с нашей бабушкой очень трудно. В девять часов она кричит, чтобы гасили свет — электричество, видите ли, дорого. Никогда она не была такой. Мама говорит, что это от старости, оттого, что ей много пришлось пережить.

— Да, со стариками трудновато… — согласился Майкл. — Вот мы и пришли, Андулька!

Четырехэтажный дом, покрытый кафелем, как ванная. Огромные окна и украшенные цветами балконы.

Словно кто-то прокручивает старую, пожелтевшую и поцарапанную киноленту: внезапно Михал увидел себя с красным ранцем за спиной, как он впервые идет в этот нестерпимо красивый дом к больному однокласснику. Тогда Майкл был просто одноклассником.

Фигурка на длинных ногах с большим красным ранцем затрепетала на полотне и исчезла, лента оборвалась. Мак услышал Майкла:

— Посмотри, Андулька, вот здесь живет хороший дядя Майкл.

— Надо же, а ваш дом все такой же. Ничего здесь не изменилось.

— Ты так говоришь, Мак, будто не был здесь сто лет.

Ленту склеили, и фильм продолжался: Михал шел с Миркой к Майклу. Отмечать день рождения. Они несли ему книгу и шоколад. Пани Копрживова угощала их горячим пудингом, под конец Майкл с Маком подрались. Из-за чего? Майкл споткнулся о первую ступеньку в вестибюле, отделанном белым мрамором…

— Эй, Андулька, хочешь, я прокачу тебя в этой клетке?

— В клетках ничего не возят. В клетках живут львицы, — возразила Андулька.

Андульку не так-то легко было вытащить куда-нибудь, если у нее были другие планы. Мак стал побаиваться, что они вообще не попадут к Копрживе.

Но Майкл нашелся:

— В этой клетке тоже живут львы, Андулька. Их трое. В это время они ходят в парк играть в футбол и гоняют на самокате. А хорошему дяде Майклу за то, что он носит им жвачку, они разрешили ездить в их клетке, когда они бывают в парке. Только в этой клетке нельзя делать стойки и кувыркаться, понятно?

Андулька смотрела все еще недоверчиво.

— Правда, Андулька. Но это еще не все, — продолжал Майкл. — Чтобы львы не узнали, что в их клетке ехала девочка, мы все трое должны вылезти задом наперед и громко кричать «килимикидуй!» Ты это запомнишь?

Андулька хорошо запомнила. Едва двери лифта отворились, она закричала: «Килимикидуй!», да так, что ребята испугались, как бы им не досталось от соседей.

Потом она не хотела идти к Копрживе. Заявила, что дождется, пока львы вернутся из парка, влезут в клетку и поднимутся на крышу, в свой зверинец. Пришлось пообещать ей коляску, кукол, медведя и мороженое. Наконец им удалось ее уговорить.

Майкл открыл дверь. С порога швырнул учебники на низкую скамейку.

Михал Барта вдохнул знакомый запах натертого паркета, черного кофе, запах лекарств, который приносила из больницы мама Михала. Старый фильм продолжался: Мачек стоял в этой прихожей, жадно вдыхал ее запахи и сжимал руку Майкла. Они прощались, и оба думали о большой дружбе мужчин, оба хотели сказать что-то торжественное, но знали: молчание мужчин красноречивее любых слов. И так в полутьме прихожей, окруженные сложными запахами дома, они сжимали друг другу руки, и мечты о великих подвигах опережали их время почти на двадцать лет.

Майкл быстро вытащил из ниши с занавеской коляску, куклу, еще одну куклу, большого медведя. Все, чем его сестра уже давно не играет, но с чем ни за что на свете не хочет расстаться. Он торжественно ввез это имущество в кухню.

— Андулька, посмотри, какая красивая коляска! Играй, Андулька!

Девочка внимательно осмотрела коляску, трижды обошла ее, с интересом приподняла одеяло и подушку и только потом дотронулась до никелированной ручки. Посмотрела и на остальные игрушки и, очевидно, решила, что они сказочно прекрасны. Она тут же забыла о львах и мороженом. Кукле с закрывающимися глазами она приказала:

— Теперь спать нельзя, Петролейка, раз мы здесь.

Мак признательно подмигнул Майклу: «Да, дружище, ты с детьми умеешь ладить лучше меня».

Они прошли в комнату, но, на всякий случай, оставили двери открытыми.

Мак задал давно приготовленный вопрос:

— Так что — едем?

Майкл не торопился с ответом. Сначала он открыл окно, включил радио и тотчас снова его выключил, потому что играл духовой оркестр. Жестом предложил Маку присесть на тахту. Потом ему показалось, что в комнате слишком много солнца и шума, он закрыл окно и опустил шторы.

— Поедем, — сказал он скорее в окно, чем Маку. — Легко сказать — поедем, но на чем?

Майкл уселся на тахту возле товарища. Было ясно, что он на поездку не очень-то рассчитывает. А может быть, ему и вовсе не хочется.

«Но нет, Майкл бы, конечно, с удовольствием поехал, ведь он же сказал. Но он не верит, что мы достанем что-нибудь моторизованное. Если бы он знал! Но сейчас я ему это скажу. Вот глаза-то вытаращит!»

— Послушай, Майкл…

В прихожей тонко прозвенел звонок.

Майкл быстро встал.

— Знаешь, кто это? — спросил он, и по его тону можно было понять, что он-то, Майкл, знает. — Ты его не узнал? Ведь так звонить могут только поэты. — Майкл усмехнулся, пошел открывать.

Любопытная Андулька тоже притопала в переднюю. В руках обе куклы и медведь. Она с радостью открыла бы сама, но на все ей не хватало рук.

«Узнаю ли я его? — подумал Мак. — Скорее всего, это будет Петр Клима, никого другого у нас поэтом не называли».

Петр Клима с улыбкой, как на рекламе зубной пасты, с папками под мышкой, стоял в дверях.

— Приветствую вас, господа!

Мак, конечно, узнал его. Петр Мака — тоже.

— Стареем, брат… Какой ты вымахал! А как стареем-то, годы-то как летят!

— Я пришел сообщить вам, что потерпел поражение. Атомный взрыв! — объявил Петр, но выглядел не слишком потрясенным.

Прежде чем они спросили, о каком поражении идет речь, Петр уже сидел на полу. В раздумье он скрестил ноги, положил перед собой красивые красные папки и начал:

— Я был в редакции, господа. Вот с этим, — показал он на папки.

Андулька все еще стояла с куклами в прихожей, широко открытыми глазами она следила за мальчиками и именно в тот момент, когда Петр начал рассказывать о посещении редакции, сказала своим куклам и медведю:

— Идемте скорее, детки… Мальчишки — такой народ! Еще научитесь от них ругаться…

И она ушла в кухню.

— Приняла меня там этакая милая старушка, — продолжал Петр, — я бы ей дал лет двадцать пять, а может быть, и тридцать. Перед ней лежали мои стихи. Она посмотрела на меня, а потом и говорит: «Интересно, молодой человек, интересно, но несколько незрело. Вам нужно побольше читать. Главным образом, современных поэтов, а также классиков». Я говорю: «Может, Незвала?» — «Конечно, Незвала», — говорит она. «А как насчет Грубина?» — спрашиваю я. «Само собой, и Грубина». — «А Голуба или Шиктанца, Дивиша и Шотолу?» — «Конечно». — «А Скалу?» — «Само собой, и Скалу». — «А что вы скажете насчет Петра Климы?» — «Ну, и Петра Климу…»

Майкл засмеялся, Мак только слегка усмехнулся: он слушал Петра вполуха и снова думал о поездке.

— Да, еще она сказала, что мне не хватает жизненного опыта и переживаний. Господа, пе-ре-живаний… Ну что ж, подождем до двадцати, пока не облысеем?

Петр надеялся, что редакция напечатает что-нибудь из его стихов — в школьных стенных газетах его стихи всегда пользовались большим успехом, некоторые девчонки даже заучивали их наизусть, — но поскольку в редакции ему не повезло, он решил по дороге к Майклу, что из своих стихов сделает литературную композицию. Организует театр малых форм. ТМФ!

— Господа, это будет нечто! Понимаете, абсолютно темная сцена, звучит музыка — импровизация или отличное современное произведение, — луч света следует за актером. Световые эффекты, вам понятно, ребята? Одним словом, поэзия!

Режиссерский пыл, разгоревшийся в Петре, не позволил ему при перечислении этих заманчивых картин сидеть на полу со скрещенными ногами, творческий энтузиазм принуждал его энергично шагать по комнате, размахивать руками, минутами погружаться в творческие раздумья.

— Актеры? Это не самое главное, господа! Где-то я читал, что каждый человек по сути своей актер, он играет, даже не сознавая этого. Господа, речь идет только о том, чтобы понять, что в ком заложено, ради чего он родился. Ребята, с актерами не будет никаких хлопот. Все дело в энтузиазме, ты понимаешь, Майкл? Без энтузиазма ничто великое не родится, энтузиазм, дружище, — это главное!

В то время как Петр рассказывал про свой театр и Майкл с Маком благосклонно кивали головами и улыбались, но так, словно и в них проник энтузиазм будущего ТМФ, маленькая Андулька вошла в комнату, чтобы напомнить дяде Майклу о мороженом. Она не обратила внимания на страстные речи нового мальчика, но заметила красивые красные папки, брошенные на ковер. Папки ей понравились. Девочка отнесла их в кухню к куклам и забыла о мороженом.

Ни у Майкла, ни у Мака не хватило смелости просто сказать Петру: «Иди ты со своим театром, таких театров малых форм пруд пруди и еще больше их прекратило существование, едва родившись». Но они были не так черствы, чтобы не порадоваться вместе с Петром переполнявшей его идее.

— Ну, теперь не мешает потолковать о деле. Театр оставь в покое, Петр, можешь рассчитывать на нас, если тебя это волнует. Как видно, мы тоже из тех актеров, которые сами об этом не подозревают. Может быть, тебе будет интересно узнать, ради чего мы собрались. А собрались мы затем… В общем, перейдем к следующему пункту нашей программы, а этот пункт — поездка на хмель к нашим друзьям, ясно?

— Ребята, я — «за», — произнес Петр так же вдохновенно, как перед этим говорил о театре. — Ведь мне все равно надо обсудить с ними вопрос о ТМФ.

— Но как? — спросил Майкл.

— Как это «как»? — Петр в недоумении растрепал волосы. — А как ездят в такие места? Как-нибудь туда попадем.

— Но, дорогой, ведь это организует не родительский комитет и не ЧСМ, — заметил спокойно Майкл. — Это мы должны организовать сами.

Петр притворился, что на него свалилась непомерная тяжесть.

У Мака снова зачесался язык, он уже было хотел похвалиться своим мотороллером, но вовремя опомнился.

— Если бы достать машину…

Лицо Петра медленно прояснялось, на губах заиграла блаженная улыбка. А пока оно так прояснялось, Мак соображал, кто же все-таки поедет. Майкл и Петр, конечно, Мирка, возможно, и другой Петр и Камила. Когда он вспомнил о втором Петре, лицо первого Петра просияло от счастливой идеи, которая пришла ему в голову.

— Дядя! — ликовал он. — Ребята, у него «татра»!

— Что дядя? — в один голос спросили Мак и Майкл.

— У дяди есть машина, у дяди Коларжа.

— И он нас отвезет?

— Еще чего захотели! — возмутился Петр.

— А одолжить?

— Вы в своем уме! Дядя Коларж — и одолжит, вы меня уморите!

У Майкла было желание запустить в Петра подушкой, лежавшей у него за спиной.

— Так что же тогда с твоим дядей? — крикнул Мак. Он схватил Петра за рукав и притянул к тахте; он был взбешен.

— Спокойствие, господа, спокойствие! — сказал Петр с очаровательной улыбкой. — Дяди нет, но машина есть. Дядя отдыхает в Болгарии, машина отдыхает в гараже. Ключ от гаража у нас!

Это уже было что-то, это попахивало приключением.

— А тетушка? — спросил Майкл.

— В Болгарии.

— А детки?

— Деточек у дядюшки нет.

Это надо как следует обмозговать, решили Майкл с Маком. Призадумались. Размышляли довольно долго.

Петра это очень удивило.

— А ты уже на этой машине когда-нибудь ездил? — нарушил тишину Мак.

— Ясное дело. — Петр произнес это так убедительно, что ребята не усомнились в правдивости его слов.

Мак закусил губы. Ему показалось, что решение всей затеи зависит от него.

«Мирку он посадит возле себя на переднем сиденье. Но все равно это опасно. Петр не видит дальше собственного носа. С машиной я справлюсь: что я ее не сломаю — это ясно. Но как быть с бумагами? Нарвемся на автоинспекцию — и пропали. Что будет с мамой? Нет, так дело не пойдет… О Господи, опять мне что-то лезет в голову! Пусть они меня оставят в покое. Я хочу полететь на своем моторе». На секунду он ощутил, будто ветер ударил в лицо и перед ним мелькнул белый край тумбы.

Мак посмотрел на ребят. Петр снова сидел на полу со скрещенными ногами и с улыбкой рассматривал лица своих приятелей. Он не понимал, почему они так колеблются.

«Если бы дядя был в Праге, тут и мечтать не стоило бы. Он носится со своим «спартачком», как с больным ребенком. Но ведь его нет. А если узнают? Отец меня пристукнет. Он представил себе, как дядя начищает своего «спартачка», чуть ли не целует его в радиатор. На него это так похоже», — подумал Петр.

Петру нравилось ездить на машине. Скорость пробуждала в нем победоносные чувства повелителя материи и времени. Именно во время езды в голову приходили красивые обороты, смелые сравнения, которые…

— Ну так как, ребята? — сказал он ободряюще.

«Все бессмысленно, — упрямо убеждал себя Майкл. — Петру приходит в голову черт знает что, а Мак, как почувствует запах бензина, сходит с ума! Ездить он умеет, в этом я уверен. Но, дьявольщина, ведь это же воровство! А что, если узнают? Меня выгонят из школы, это точно, и прощайте самолеты. Из-за такой глупости».

— Господа, я думаю… — медленно произнес он, но Мак остановил его решительным жестом руки:

— Над этим надо как следует подумать!

«Я не могу оставить ребят на бобах и выставляться на тарахтелке. Поеду в другой раз, а сейчас я должен быть с ними, иначе они скажут, что я дрянь и что боюсь. Здесь дело в маме, чтобы случайно…»

— Ребята, послушайте, водить умею только я…

— Что ты, Мак, перед нами ломаешься, ну, что? — разозлился Майкл.

— Никто ничего не узнает, — успокоил их Петр. — Мама в гараже была вчера, а по воскресеньям она ездит к бабушке. И дядя ничего не узнает.

«Мне следовало бы помолчать. А если мы встретим кого-нибудь знакомого и он расскажет дяде, что видел его машину в воскресенье на Карловарском шоссе? Ну, дядя-то ездит самое большее со скоростью сорок километров, любой велосипедист его обгонит. А Мак так бы приналег, что в ушах засвистело бы…»

— Ребята, вы что, боитесь? — настаивал Петр.

— Майкл боится, — начал Мак.

— Нет, не боюсь, — сказал помрачневший Майкл.

«Ну, если хотите, то боюсь. Но я не дрянь и не подведу компанию. Я докажу, что не боюсь. Да и что, в конце концов, может произойти! Во время войны такие мальчишки, как мы, сражались на фронте и никто не кричал, что они еще дети».

— Едем! — сказал он это громче, чем было нужно.

«Интересно, — подумал Мак. — Если я делаю глупость, мне кажется, будто меня заперли в холодильнике. Из желудка по всему телу расползается страшный холод. То же самое и сейчас… Ну, посмотрим, что скажет Мирка».

— Ребята, мы не должны забывать… — начал Майкл, но его прервала маленькая Андулька. Она ворвалась в комнату вместе с игрушками:

— Смотри, Миша, я сделала куклам юбочки!

Три взрослых мальчика и одна маленькая девочка смотрели друг на друга в растерянности.

Андулька ожидала восторженных похвал.

Оба Михала ждали, когда Петр начнет ругаться.

Петр ждал, когда его начнут жалеть.

— Почему вы меня не хвалите? — удивлялась Андулька.

— Ну и натворила ты! Как тебе пришло в голову взять бумагу без разрешения?

Мак действительно рассердился. Так бы и врезал ей, да что с нее взять?

— Разве она виновата? Петру надо было подальше убрать свои папки, — заступился Майкл за Андульку.

— Папки тоже у меня, я сделала из них ковер… — объяснила Андулька. — Медведю платье было необходимо, ведь он поедет в лагерь. А еще я сделала ласточек, они так здорово летают! Хотите, я их вам подарю?

— Я эту девчонку убью! — выдохнул несчастный Мак.

— Черт побери, Петр, а что же будет с театром поэзии? — испугался Майкл.

— Оставьте вы ее в покое, — сказал Петр, — я все это знаю наизусть. Андулька, юбочки ты сделала отличные, но папки мне верни.

— Я тебе их отдам. Детишки все равно уже уезжают в лагерь, и мне нужно еще посмотреть, не вернулись ли львы из парка. Я им приготовила салфетки… Миша, идем! Я хочу домой!

— Ребята, смотрите, — предложил Майкл, — я — «за», но мы должны все взвесить. Встретимся завтра.

— Идет, — согласился Петр, — я дома выясню ситуацию.

— Ясное дело, завтра на Жасе. Идем, Андулька! — позвал Мак.

Потом ребята слышали, как внизу Андулька вопила, что хочет дождаться львов, что клетка пустая и темная и она хочет посмотреть, как они возвращаются.

Внезапно наступила тишина.

— Наверное, он пообещал ей мороженое, — заметил Майкл. — Пойдем, Петр, поставим пластинки, у меня есть отличные вещи.