Полынный мой путь
Начать новый разговор хочу знакомством с домашней «кухней» – с публикациями разных лет, которые считаю вехами на своем пути. О том не раз просили читатели, спрашивая, как я стал таким, каким стал. Отчасти на эту просьбу я откликнулся на своем сайте (см. «Биография в фотографиях» ) и в книге «Без Вечного Синего Неба» (часть II).
Признаюсь, в молодости даже в смелых снах не видел, что у меня будут книги, что буду писателем, исследователем прошлого, что меня будут издавать, читать и обсуждать в разных странах. Эти мысли были очень и очень далеки от юноши, который в середине 60-х годов волею Судьбы зашел в редакцию «Экономической газеты» и как бы случайно – на спор! – получил задание от очень симпатичной сотрудницы написать ответ на читательское письмо… Написал. Ответ напечатали, правда, без имени автора. То была моя первая публикация и первое несерьезное увлечение.
Начало, как говорится, положено: знаменитое чеховское «не пиши» преодолено.
В журналах, что для пишущего человека ступенька вверх, я появился позже, в «Знание – сила», тогда еще престижный журнал, пришел со статьей о золотодобытчиках. Статья далась тяжким трудом, прежде чем ее написать, отработал в Якутии старателем на прииске и считал, что уже могу говорить не со слов других… не понимал, как это трудно – заговорить собственным голосом. Но море было по колено, я шагал по жизни, не щадя себя, потому что верил словам бабушки, «правда всегда победит», – говорила она.
Ее убежденность стала моим жизненным кредо.
Дойти до сути, или, на языке журналистов, «быть в теме», сделал привычкой. Хотел знать все. И не понаслышке. Да, молодость – это сезон надежд, учебы и шишек, однако она не вечна… Заканчивая диссертацию, я «взрослел» на глазах, потому что понял истину: по книгам умным не станешь, станешь начитанным. Опыт и знание добываются кровавыми мозолями, на пути к цели.
Дорога – вот лекарство от застоя мысли, а для географа она еще и инструмент познания. Поездка в Якутию простым рабочим давала возможность мне, аспиранту, увидеть жизнь изнутри, увидеть «с изнанки» добычу природных ресурсов и освоение территории. Но главное – я почувствовал тогда, как во мне что-то проснулось. Что? Еще не знал. Может быть, «взрослость»? Почувствовал, что где-то в глубине разбуженного сознания зародилось чувство сомнения или даже протеста: жизнь, оказывается, иная, чем пишут в учебниках, совсем иная. То было пробуждение исследовательского интереса – кругом столько непознанного. А когда побывал в якутских поселках, эмоции забили уже через край.
Конечно, университет и аспирантура дали мне многое. Но не будет ошибки в словах, заканчивал учебу я на полигоне, на зимниках, в рабочих общежитиях, в шоферских столовых, там сдавал экзамен по специальности, имя которой жизнь. Да, повидал я много, а вот выразить себя не мог – не хватало литературного дара и простого человеческого такта. Статью опубликовали, сильно сократив. К счастью, даже экземпляра не сохранил, помню броское название «Как я был золотоискателем».
Хороший урок дали мне тогда в редакции, «собачьим» назвал бы его – видишь, понимаешь, а сказать не можешь, лишь тявкаешь… Так начинал я. Тот отрывистый лай казался мне истинным гласом народа, а это абсолютно неправильно. Редактор Борис Васильевич Зубков единственной репликой на полях «Так его!» убедил, что ругань – это не аргумент, а выражение беспомощности, она не интересна. Грубость – тем более. Он заставил меня учиться выражать мысли просто, не желая кого-то обличить, удивить или понравиться (цензура и сам редактор не в счет!). Много поработал он со мной… Я вынес из журнала «Знание – сила» то, над чем не задумываются авторы-ученые, полагающиеся на помощь журналистов, – писать надо без соавтора. Самому! А чтобы лучше писать, работай над мыслью и словом, то есть над своим пером. Как? Есть «хитрые» приемы.
Самый трудный – детская литература, ее и присоветовал Борис Васильевич, талантливый детский писатель, первый в моей жизни редактор.
Быть понятным ребенку, оказывается, во сто раз сложнее, чем взрослому, но зато как интересно: дети очень дотошны, они чувствуют малейшую фальшь, которую мы, взрослые, не замечаем… И– я подал заявку на книгу о Сибири в издательство «Детская литература», решил рассказать о том, о чем говорил в диссертации, то есть об освоении Сибири.
В издательстве на меня посмотрели как на человека с другой планеты, ведь за душой была лишь пара публикаций. Но что-то в них разглядели… Словом, договор заключили и выдали аванс. Не напрасно. Риск оправдался. Опять повезло с редактором (терпеливыми были мои учителя письма и жизни). Для «Детской литературы» я написал пять или шесть книжек, одну перевели на английский язык, но детским писателем не стал. Тесно. Хотя и привлекательно во всех отношениях.
…Когда заточил перо, постучал в двери журналов «Вокруг света», «Новый мир», элитных советских изданий, где мечтали публиковаться многие. Еще бы – литературный Олимп. И опять повезло, сибирская тематика была востребована, что облегчало разговор. Тем более у меня за плечами были публикации в академическом журнале «Природа» (их даже перепечатали в Англии). Так я стал автором.
Волнующее началось время – о тебе заговорили не просто люди, а читатели… Твои читатели! Появилась такая категория людей на планете Земля. И было мне уже без малого тридцать лет, по возрасту вроде бы и не мальчик…
Из публикаций в журнале «Вокруг света» сразу выделю эссе «Уроки комплекса», его переделывал раз пятнадцать.
До седьмого пота. Труднейшая тема, которую требовалось изложить понятным языком. И хотя бы как-то осмыслить. Тогда с трибуны очередного партийного съезда объявили о новых территориально-производственных комплексах в Сибири, звучало масштабно, но что такое «комплекс», никто не знал. Даже те, кто объявил об этой новинке в экономике. Мне как молодому ученому, специалисту по Сибири, редакция доверила рассказать о проблеме.
Не скрою, за эссе взялся из озорства, но был и дальний прицел – надежда, что публикация переведет меня в ранг «своего автора». А это другая категория творчества – можно предлагать журналу собственные темы.
Опять спасибо редактору, на мое счастье Владимир Ильич Левин тонко чувствовал слово и его нюансы, ценил игру мысли. Мы с ним сошлись быстро.
При удобном случае я предложил сделать очерк «Мгла над Тындой», хотел заплатить свой долг Якутии за статью о старателях, которая, по моему мнению, все-таки не получилась и точила мое самолюбие. Не знал еще: труднее всего писать о том, что сам видел и пережил, это я понял, когда начал седеть, когда освоил умение перевоплощать себя в читателя не написанного еще текста… Как это? Словами тут не объяснить, опыт придает твоей душе особое состояние, оно сродни мастерству фотографа, который, не расчехлив фотоаппарат, видит тот самый кадр. Свой кадр. Чувствует точку пространства, с которой лучше снимать… Короче, это – чутье. Чутье звериное, на уровне инстинкта, но оно, по-моему, и есть талант.
Одно скажу, после «Мглы…» я перестал оглядываться, перестал бояться прогневить начальников и власть. Видимо, по совету Антона Павловича Чехова, выдавил из себя раба. Понял, правдивое слово – это великая ценность, ради которой не тяжело и страдать, еще понял: правда в первую очередь нужна самой власти, ибо в правде – сила Державы… Хотя, что говорить, ничто человеческое было не чуждо и мне. Пробовал однажды писать под заказ, за деньги – ничего не вышло.
Поэтому ни о чем не жалею, что было, то было. За «своеволие» попал в «черные списки», но пережил и это. Жаль, конечно, что не все из написанного опубликовал. Зато чванливая околонаучная суета обошла меня стороной… Я не озлобился, не спился, потому что не опускал рук, работал, всегда искал что-то новое, даже когда дома подолгу молчал телефон, когда на улице не узнавали знакомые, отворачивались вчерашние друзья. Так и шел вперед «полынным» своим путем.
Шел, потому что по-прежнему верил в слова бабушки и в предначертание Судьбы. Небо берегло для другого дела – очень важного, и я чувствовал это не седьмым, а каким-то девятым чувством.
Работа, работа, работа занимала мое время, она спасала от опрометчивых поступков, но делала одиноким, замкнутым на своих рукописях. И слава Богу!
Вспоминаю книгу «Сибирь: XX век», изданную в 1983 году, где налицо мое «юношеское» познание истории. С него, признаем сразу, полного незнания, начинал я исследование истории Евразии. Не стыжусь той своей слабины. Что поделать, если нас так научили в школе, оно, то незнание, и делает зримым путь, который удалось пройти.
Мир прошлого, его тайная летопись открылась лишь потому, что я желал узнать о нем – узнать о себе, своем народе, своей стране. С чистотой в помыслах отбирал и анализировал исторические факты. Анализировал. Не придумывал.
Мне была чужда политика, я исследовал Время и себя.
Не на заказ. А диссертация по экономико-математическому моделированию и анализу макросистем позволяла свободнее дышать: известные факты выстроил в математически строгий ряд, или логическую модель. И – открылась тайная летопись, появились аргументы для утверждений.
Многое стоит за желанием узнать, ради этого желания горы свернешь, ни перед чем не остановишься… Ведь в мире нет ничего прекраснее правды! Словом: читайте и «раннего» Аджиева, и «позднего» Аджи. Мне не стыдно ни за того, ни за другого.
Да, я так написал свою «Сибирь: XX век», потому что после школы знал лишь московское прочтение истории. Ну и что? Зато потом добыл новое знание, пройдя «дистанцию огромного размера», с Божьей помощью ос во mitera? incognita, обжился там… Замечу, на это, вернее на написание «Полыни Половецкого поля», Судьба отвела мне десять лет. И каких! «Новый мир» учил меня жизни.
Первым там был очерк о Таймыре, благополучный, спокойный. Редакции он понравился широтой кругозора, его напечатали, и я получил кастовое звание «молодой публицист», что позволяло выступать в журнале наравне с мэтрами. Тогда и написал очерк «Пульс ее жизни», о Москве, он вышел в сборнике московских писателей.
За очерком стоят события, едва не перевернувшие мою жизнь. Меня отправили на учебу – семинар «молодых публицистов», или в подмастерье к двум зубрам советской публицистики, один из «Правды», другой из «Литературной газеты». Отправили для повышения квалификации и огранки пера.
Было нас, учеников, человек семь-десять. Молодых, успешных, каждый с характером, каждый преисполнен гордостью за то, что выделили его, посчитав лучшим в Москве… Кому ж такое будет неприятно?
Поначалу и мне все нравилось – обстановка, люди. Собирались в Каминном зале ЦДЛ, при полумраке… Но чем больше слушал «старших товарищей», тем отчетливее понимал – творится неладное. Семинар заключался в критике работ каждого из семинаристов, по очереди, любой ценой надо было найти «ошибки» и, не щадя, ужалить автора, выставив его на посмешище. И так из раза в раз. То есть учили, как в полицейской академии, придраться к фонарному столбу.
Руководителям семинара, как понимаю теперь, поручили сколотить «бригаду» для горбачевской перестройки (один из нас потом стал перестроечным министром, другой – зам. главного), но тогда я ничего не понимал, со мной играли втемную. Настроения эти встречи не поднимали, и я перестал их посещать. А очерк о Москве остался, он был написан как домашнее задание – показать, что даже в такой избитой теме, как «жизнь города», можно найти свое, неожиданное.
Потом был очерк о Московском автозаводе имени Лихачева, где с откровенностью ребенка я показал: ЗИЛ в скором времени ждет крах. Очерк опубликовали в «Новом мире».
А это было время, когда завод гремел на всю страну, его посетил сам Брежнев, музыка победных фанфар не умолкала там ни надень. Естественно, грянул скандал. Меня куда-то таскали, выясняли, кто надоумил написать «такую чушь». Редактору дали выговор, но даже эта строгая мера ничего не изменила. Вскоре ЗИЛ развалился по схеме, описанной в очерке: морально устаревшие грузовики никому не нужны, эту мысль нес мой «неправильный» очерк.
То была серьезная аналитическая работа, она вдохновила на новый шаг. Захотел сделать материал о закромах родины, точнее – о Продовольственной программе СССР. Интересно же.
С партийных трибун много говорили о закромах, которые ломятся от продовольствия, в то время как магазины стояли пустыми, очередь за продуктами люди занимали с ночи… Материал о продовольственной «черной дыре» получился убедительным, он был написан под впечатлением поездок на животноводческие комплексы, в совхозы, на продовольственные базы, в магазины. Год работал над текстом, но его побоялись взять даже самые смелые журналы. А на дворе шумела горбачевская перестройка, СМИ заказывали «негатив», иные сами придумывали его.
«У вас уровень правды не тот», – объяснили мне в «Новом мире»… (Точно такие слова я услышал много лет спустя при других обстоятельствах.) Те слова стали последними, больше в журнале меня не публиковали. Очерк навсегда закрыл мне путь в «высшее общество».
Я не удивился, когда по звонку из ЦК КПСС в издательстве «Мысль» рассыпали набор моей книги о новых источниках энергии, где излагал тему своей докторской диссертации…
Как весточка из того времени остался дорогой моему сердцу очерк о тяжелой воде (в самом прямом смысле тяжелой!). Ее «месторождения» я случайно встретил в Сибири и по простоте души подал заявку на открытие неизвестного науке физического (природного) явления.
Эту секретную тему, связанную с дейтерием (сырьем для водородной бомбы и топливом для водородной энергетики), после вызовов в высокие кабинеты заставили забыть. И я забыл. Но не все. И не навсегда. Помню имя академика, самого бездарного из советских академиков, – его настойчиво предлагали мне в соавторы открытия. Помню угрозы, когда я отказался от сделки и «сытого писательского благополучия». Пережил и это.
Может быть, поэтому не трогали потом? Чтобы не связываться?.. Кто знает.
Увлечение тяжелой водой, даже с оскорбительным финалом, считаю полезным. Оно раздвинуло мой жизненный простор, научило работать с книгами из незнакомых областей науки (я приходил из библиотеки без сил, но довольный, когда что-то удавалось)… Через несколько летя все-таки опубликовал очерк о тяжелой воде, считая это делом принципа. Помогла перестройка. Шел 1989 год. В тот год неожиданно для меня самого появилось новое увлечение – я увлекся этнографией.
Но это была еще не моя «тюркология».
Как на крупное событие в своей жизни смотрю на серию этнографических статей, потому что с ней тоже связано много и личного, и гражданского. Каждый очерк по-особому дорог: каждый открывал мне потерянный мир, а я открывал его читателю… Что тут много говорить, читательскую почту в редакцию носили мешками.
В стране разваливалась империя, «новое мышление» будоражило общество. И я, кажется, нашел тему, которую ждали люди. Народы! Не население, а народы. Население безлико, оно элемент статистики, народы же многолики, они слагают культуру, придают лицо стране… Воссоздавая этническое прошлое, ты как бы возвращаешь лики забытой Культуры и Времени, разве это не интересно?
Действо по плечу художнику, замыслившему написать картину «этническими» красками. Правда, таких художников еще не было… Вот вроде проста советская истина «нет народа – нет проблем», но, чтобы понять ее глубину, мне надо было исколесить пол страны. Лишь тогда увидел, как в зеркале, отражение того, что мы называли национальной политикой. Таковой и не было! Была колониальная политика…
Появились очерки об «исчезнувших» народах Советского Союза, а с ними – моя «тюркология», потому что исчезнувшим оказался и мой народ, тюрки. Талыши, эвены, якуты, лезгины, табасараны, кумыки, карачаевцы, азербайджанцы и другие народы стали героями моих очерков, где впервые зазвучала немосковская правда. Отсюда огромная редакционная почта…
В то время увидел другими глазами и русских – самый несчастный народ России. Самый обманутый! К этой мысли пришел после поездок к старообрядцам (уральским и дунайским), после бесед со священнослужителями в патриаршем подворье на Рогожской Заставе. С осторожностью соглашались они на встречу «с басурманином, который душою старовер», смотрели как на редкую диковину. Сразу почувствовали, я знаю о старой вере больше, чем они. Словом, не в одночасье появился «Раскол», статья стала моей первой работой по религиоведению, на нее благословил патриарх старообрядческой Церкви, когда я рассказал о своем видении раскола русской Церкви и русского общества. Патриарха уже нет в живых, а благословение осталось.
Уже готовую статью показал в «Знание – сила» – в редакции поохали-поахали, однако брать побоялись. Сошлись на том, что они сделают текст «публикабельным». Как еще было поступить? В России живем, где читать надо между строк, а не то, что написано… Так впервые прозвучала правда о церковном расколе, вернее, тема была глубже – корни российской культуры… Без уловок цензуру не обойти, то грех во спасение.
Но после того случая запретил себя редактировать, стал писать по принципу «или – или». С тех пор книги мои одна за другой выходили в свет только в авторской редакции…
В них за каждое слово отвечаю перед Богом, потому что Он – Судья, самый строгий, самый справедливый Судья на свете.
Ну, а последним своим шагом на «полынном пути» считаю очерк «Талыш, чаруж и другие», написанный скорее по наитию души, чем по велению разума. Даже не понимаю, как он сложился. Сам. Лишь в готовом тексте я почувствовал глубину темы, а она – пропасть! Бездонная, жуткая пропасть, куда столкнули тюрков Кавказа.
В 1938 году сталинские комиссары провели в Азербайджане этническую чистку, или реформу, назвав разные его народы азербайджанцами. В итоге тюрки как народ исчезли из Закавказья. Зато азербайджанцами (по документам!) значились курды, талыши, крызы, евреи, будукцы, хыналыкцы и другие. Так комиссары хотели создать «пятую колонну», всегда готовую к этнической потасовке. И у них получилось. Эта тайная сила говорит на огузском диалекте, но душой не принимает тюркское – чужое, навязанное ей извне. То настоящая трагедия для страны, в которой никогда не будет национального спокойствия.
Тот скрываемый на уровне подсознания протест я ощутил лично, после первой публичной лекции в Бакинском университете. Из аудитории на меня смотрели полные тепла и восторга лица братьев, а рядом тускло мерцали глаза тех, кто желал одного – чтобы я провалился. С высоты кафедры аудитория была как на ладони. Я удивился ее полярности.
Колючие взгляды, шепоток за спиной всегда сопровождали меня в Баку – этом городе тайного неприятия друг друга. Здесь полно ряженых, как на маскараде, сразу не отличишь, кто есть кто, ведь своей этнической чисткой Москва сделала Азербайджан маскарадным, ненастоящим. По примеру Турции, где турками записаны все народы, проживающие в стране, так нарушили главное правило жизни тюркского общества, правило свободы, которое разрешало всем народам оставаться самими собой.
Вот почему, получив независимость и нефтепроводы в придачу, Баку не стал ядром возрождения тюркского мира, тюркской культуры. Тоже не смог. Здесь не родились национальная идея, национальная история. «Пятая колонна» душит любую Идею, порочит любого Посланника, увы, это естественно, когда народы лишают права на имя.
Понимаю, мои книги-воспоминания приятны не всем, потому что не всякого согреют эти воспоминания. У каждого народа они свои. О том, не желая, и сказал я в очерке о талышах. Сказал между строк, напоследок. И то нечаянное откровение не дает мне покоя, зная такой исход, все время чувствуя непонимание, пошел бы вновь своим «полынным путем»? Если б снова представился случай?.. Честно отвечу: не знаю.
Как Русь стала царскою
…Даже представить трудно. Был захолустный городишко Москов и скудные землицы, лежащие рядом, подчинялись они ордынскому хану, ему платил дань правитель «всея Руси», у него брал ярлык на правление, и вдруг в XVI веке – царь. На ровном-то месте! О том важнейшем событии почти ничего не известно, оно во мраке российской истории… Судите сами.
Аполлинарий Васнецов. Основание Москвы
5 января 1616 года в Москве умер дряхлый, всеми забытый старик в одежде простого монаха. Был тот старик первым русским царем. Похоронили его не в царской у сыпальнице Кремля, а в старом Симоновом монастыре, скромно и просто. На отшибе. Безо всякой помпезности. На погребальном камне остались такие слова: «Лета 7124 году генваря в 5 день преставися раб Божий царь Симеон Бекбулатович во иноцех схимник Стефан».
Симеон Бекбулатович (? – 1616), царь касимовский», номинальный правитель Русского государства, о котором мало кто знает в России
Симонов монастырь. 1845 г. Место последнего упокоения Симеона Бекбулантовича
Стараниями московских властей память о царе Симеоне канула быстро, не отпечатав следа. Ушел, и о нем забыли. Монастырь потом упразднили, сейчас нет и могилы, на месте Симонова монастыря заводские постройки и Дворец культуры ЗИЛ. Другая жизнь, размеренная другой меркой, течет там. Ничто не напоминает о былом.
А канула в небытие личность прегромкая, которая побывала и Касимовским ханом Саин Булатом, и русским царем Симеоном, и монахом по имени Стефан. Трижды менял он имя! Пережил шесть царей и всю свою семью, включая детей! Пожалуй, то был единственный на Руси человек, которого, как святого, щадили, боясь.
Его держали словно заклад перед Господом, но каждый новый царь упрятывал подальше от Москвы, пока тот не дошел до Соловецкого монастыря! Кремль не мог принять его. И убить не мог. Иван Грозный со своими опричниками убоялся взять грех на душу. Другие грехи он брал с легкостью, а этот – нет. Почему?
Судьба, полная парадоксов, выдалась покойнику. Кем был он на самом деле? Достоверного сохранилось ничтожно мало: одни считали Саин Булата «астраханским царевичем», другие – «татарским царевичем», прямым наследником престола в Золотой Орде, которого переманили русские в Москву. Для одних он мусульманин-мученик, для других – примерный христианин, хотя на деле не был (не мог быть!) ни тем и ни другим.
Тишайший человек. Всю жизнь он страдал за то, что родился в царской семье и с младых ногтей носил титул «царевич», – это было большим несчастьем на Руси, где не знали царей. Настоящим горем.
Однако судьба его не покажется странной, если прочитать ее тайные символы.
Цари и самозванцы
И первое, что бросилось в глаза, имя царевича, вряд ли оно было таким.
«Саин» по-тюркски значило «увалень», «бездельник», «губошлеп», так, например, дразнили хана Батыя, которого отличали фантастическая лень и желание поесть да понежиться. [1]Венгерский текст стихов дается в упрощенном варианте – на латинице. (Прим. ред.)
Никчемный человек, или «человек с кушетки»… Маловероятно, чтобы царевича назвали при рождении столь незвучно.
Имя человека тюрки принимали за знак Неба, к его выбору подходили ответственно. Детям давали сразу несколько имен, одно из них было тайным – родовым. Так делали, чтобы запутать коварство злых сил, которые преследовали семью и без времени забирали новорожденных детей.
По-моему, настоящее имя царевича было Булат, оно «более царское» – крепкий, железный, закаленный. Но и это утверждение не вполне точно.
В летописи, отрывок из которой приводит H. М. Карамзин, царевича Саин Булата звали Санбулай, что показательно. Приставка «сан» (иногда «сатин») к имени у древних тюрков означала «почет», «уважение», ее использовали, чтобы выделить человека из числа других. А здесь как раз тот самый случай – царевич!
Имя Булай – Санбулай реально, окончание «ай» придало ему оттенок доброжелательности, получилось вроде Булатик, Булатушка, Булатка. Хакасы (едва ли не самые древние из тюрков) то имя сохранили поныне, только оно звучит у них чуть иначе – Пулай: в хакасской речи звук «б» редок, его обычно заменяет «п».
Пулай-хан – имя верховного надзирателя веры, отвечающего за силу духа, за чистоту поступков тюркского народа… Действительно, к выбору имени ребенка относились серьезно, имя Саин (или Сатин) Булата тому подтверждение, особенно если знаешь смысл слова «сатин» – думай, размышляй. [2]Об этом я рассказываю в разделе «Мы говорили на одном языке» в очерке «Моделирование в истории?.. Почему бы и нет».
Пожалуй, то была лучшая рекомендация царевичу, вступавшему в жизнь…
Сразу дам и еще одно уточнение, за которым тоже стоит страница забытой «царской» истории. Считают, что отец царевича, Бек Булат, был потомком Чингисхана, внуком золотоордынского хана Ахмата, того самого Ахмата, который в 1480 году, мол, дрогнул на Угре перед московским князем Иваном III… Тут и возразить нечем – нет же документов, свидетельствующих сказанное. Это, как выяснилось, умозрение В.В. Вельяминова-Зернова, исследовавшего в XIX веке родословную касимовских царей. Но оно лишь путает логику событий.
Лучше слов тут возражает факт. Он. И только он.
И. Шустов. Иоанн III свергает татарское иго, разорвав изображение хана и приказав умертвить послов. 1862 г. Знаменитый эпизод нашей истории, где Иоанн III отказывается признать власть хана Ахмата
По документам известно (их знал и Карамзин), хан Ахмат не был «ни царем, ни племени царского». «Злочестивый самозванец» звали его современники, а они-то разбирались, кто царских кровей, кто нет… Выходит, родства Саин Булата с золотоордынскими ханами не могло быть по самой природе вещей: от самозванцев царевичи не родятся!
А вот внуком крымского хана он вполне мог быть. Или – родственником сибирского хана, те были царских кровей. Мало того, Булат – их родовое имя, что очень важно для исследователя, по крайней мере делает понятной биографию юного царевича.
Кстати, понятнее становится и российское прошлое.
К сожалению, современный читатель не знаком с историей Золотой Орды, не ведает о культуре Великой Степи, где все было четко выстроено и прописано. Зовет ее людей «дикими кочевниками, погаными татарами» и тем сужает свой кругозор и свою родословную. А титул «царь» был условием вхождения во власть в тюркском государстве, у него очень богатая история. Она известна.
Просто так титул нельзя было взять никому! Самозванцам рубили голову.
Люди уже не знают, что тюрки верили в Бога Небесного – в Тенгри. За тем следил Булай-хан. Их вера не исчезла, традиции древнего обряда приняли христианство, ислам, манихейство, джайнизм, другие религии. В России ее помнят как «старую веру». Именно старую, ту что была на землях Золотой Орды и на Руси задолго до хана Батыя и до крещения Руси. Не языческой была она… «Человек с кушетки» Батый (1208–1255) первым посягнул на нее.
Поддавшись лести генуэзских купцов, этот бездельник решил сделать Степь христианскою, на латинский манер. Построил в Сарае храм, крестил там семью и приближенных, его сын Сартах стал католическим священником. [3]Сноски, отмеченные цифрой, смотри в разделе «Примечания и комментарии» в конце книги. ( Прим. ред .)
Но сам Батый не крестился. Побоялся. Придя на обряд крещения, он увидел отпевание покойника и в ужасе выбежал вон. Хан до обморока боялся покойников.
С ханской блажи на землю Великой Степи пришел духовный раскол: народ отказался принять христианство и тем предать веру отцов. Ответом за отказ ввели казни… И уже семимильными шагами Золотая Орда пошла к своей катастрофе, когда братья Батыя начали внедрять ислам… Потомки Чингисхана сознательно искали перемен в обществе, они ломали старую веру ради собственной выгоды. Не понимали безумцы, что играют в игру со смертью.
Трагедия разыгралась исподволь, скрываясь от глаз людских.
Прежде царем Великой Степи считали правителя, у которого жил верховный священнослужитель, «Тень Божья». [4]Я сознательно отказался от академической транскрипции, желая избежать пустых споров, не лучшим образом характеризующих тюркологию. Эта кажущаяся вольность автора, надеюсь, облегчит чтение широкому кругу читателей, которым, собственно, и адресована моя книга. (Прим, авт.)
Таков закон. В Золотой Орде патриарх (апа тенгричи) жил в Сарае, поэтому Батый и его братья имели право на титул «царь». Но по причине худой родословной взять титул они не могли. Были «великими ханами», а это иной ранг, не «царь», перед которым безропотно склоняли голову все другие ханы и короли, ибо власть царя освящена Небом. Только он имел право помиловать преступника.
Титул «царь» был мандатом Бога на правление. Отсюда неприкосновенность правителя, полное ему подчинение.
В том и состояло главенство Небесной истины, на котором строилось тюркское государство. Но правил царь до тех пор, пока не совершал роковую ошибку. За нее он расплачивался жизнью.
Традиция титула требовала, чтобы царя приносили в жертву. И выбирали нового…
Так могло бы быть и в Золотой Орде до 1479 года. Но к тому времени Орду подчинило себе Крымское ханство, где уже исповедовали ислам, и привычный ход жизни нарушился. Прежние законы (адаты) сменили на новые (шариат). И многое разом стало не так, как было прежде в вольной степной стране.
О новом устройстве нового государства написано в книге «Исторические судьбы крымских татар», ее автор В. Е. Возгрин рассказал едва ли не о каждой должности ханского аппарата управления. Отсюда видно, «старое» высшее духовное лицо, связующее светскую власть с Небом, оказалось лишним – в том перечне о нем нет даже слова… Тогда патриарх (апа тенгричи) и превратился в скитальца, несшего политический хаос. Его проживание, скажем, в Казани делало казанского хана в глазах простого люда царем…
Традиции народа устойчивы, они отмирают не сразу, а вместе с поколением людей, впитавших эти традиции с детства.
Кстати. В 1547 году Иван Грозный вдруг объявил себя царем, почему? В Москве же не было царя, и город не был столицей… Правда, несколькими годами ранее титул брал его сводный брат, князь Димитрий, но недолго он царствовал, его отравила бабушка Ивана Грозного, Софья Палеолог.
Так кто первый русский царь? Князь Димитрий? Или Иван Грозный?
Вопрос не исследован, да это и не важно. Не Москву первую посетила мысль о приюте главы степного духовенства, что, собственно, и делало правителя царем и наследником Золотой Орды. Раньше к той мысли пришли касимовский, казанский, кто-то из астраханских ханов, многие тогда назвались «царевичами» и «царями», но были они чингизиды, потомки Чингисхана, люди не царской крови. Значит, самозванцы, желавшие обмануть Бога.
В Москве все сложилось иначе, знанием победила она конкурентов. Иван Грозный праздновал победу еще до Казанских походов. В чем она выражалась, эта победа? В обретении идеи, в умелом действии, когда для разгрома врага армия не требуется.
Там узнали тайну ордынской политики и подобрали к ней ключ… То было переворотом в сознании. Да, на знамени рода Чингисхана красовалась птица, что говорит о принадлежности к аристократии. Но не к царям! Царской птицей считался сокол, а здесь – ворон…
Вот что узнала Москва. Родовой тотем «покорителя Вселенной» без слов сказал все о своем владельце.
Сила геральдики не в словах. В символах.
В глазах потомственной знати Чингисхан – «мятежник, захвативший власть штурмом». [5]Список действующих лиц неполный, потому что это только сюжетная композиция пьесы. По замыслу автора в ней еще будут: царица Крека (жена Аттилы), Юлия (сестра Аппия), Ильдико (последняя любовь Аттилы) и другие персонажи.
Поэтому его внуки не удержали Империю, как не удержали бы они в пригоршне воду. Небо не помогало им.
Святитель Макарий. Фрагмент иконы работы Истомы Савина. Москва. Конец XVI – начало XVII вв.
Тайну Золотой Орды открыл митрополит Макарий, который переселился в Москву, он искал выход из тупика, в который завела Орду глухая междоусобица самозванцев. Громом среди бури прозвучали слова митрополита о настоящем царе, который объявился на Руси.
Это известие выводило Москву из захолустья на простор геополитики. И вот почему.
Титул «царь» впервые появился на Востоке, о чем писал Карамзин, отмечая, что слово это не связано с римским «кесарь». Верно, оно древнее Рима, идет от пророка Гесера, Сына Божьего, которого ниспослал Всевышний три тысячи лет назад на Древний Алтай.
Гесер принес людям веру в Бога Небесного, он – Пророк «старой веры»… Как видим, опять история и культура тюркского народа, опять непонятые ныне ее символы и знаки. [6]Хочу подчеркнуть, что монологи Ведущего не всегда будут монологами. Иногда в них просто обозначен сюжет для новой картины, в которой должны принимать участие другие персонажи пьесы. То же относится и к диалогам. Они лишь намечают те ключевые моменты, которые следует развить в процессе работы над пьесой. Кроме того, довольно большие объемы текста предназначены не для включения в сюжет, а для информации. Они показывают тот исторический контекст, в который вписаны события эпохи. ( Лет .)
…Явившись миру рыжим безобразным младенцем, Гесер вырос в красавца богатыря, собрал племена Алтая в народ, научил обрядам почитания Тенгри. И Бог вознес его на Небо, оставив на земле наместника по имени Кесер (Кср). Тогда люди и узнали о «голубой крови» царей, «рожденных во власти Небесной». Их, как младенцев при рождении, мазали маслом (миром), отсюда обряд миропомазания при короновании царя.
Айодхья. Индия
Столица царства Икшваку, основателя Солнечной династии.
Приметы тюркской архитектуры здесь на каждом шагу. Шатровый стиль! Начало готики
То была часть таинства, открывавшего тайны Небесного правления, о них земные люди не ведали. Обряд отправляло высшее духовное лицо при возведении на трон очередного потомка Гесера. Известен ритуал возведения, те сведения содержатся в «Гесериаде» – книгах, которые хранят как святыню северные буддисты, до сих пор почитающие Тенгри.
Первым, кто, словно росток от ствола древа, отошел от алтайской династии, был царевич Икшваку, с него началась Солнечная династия царей в Индии. Тоже известный на Востоке факт, отраженный в санскрите: «сар», «ксар». [7]Здесь игра слов. «Ордын» на древнетюркском языке означает «данный сверху». Аттила имеет в виду, что орда Айдына дана самим Небом и подотчетна только Небу. Отсюда идея монашеских орденов. Монашеские и духовно-рыцарские ордены в католической церкви появились после смерти Аттилы в раннем Средневековье. (Прим, авт.)
В Индии есть музей Солнечной династии. В родословной индийских царей сказано: основатель династии родился на Алтае, в долине реки Аксу (Белая вода, отсюда Беловодье). На Беловодье, прародину царей, паломники из Индии ходили веками.
Гробницы Ахеменидов. Персеполь. Иран
Другая ветвь рода Пророка Гесера проявилась на Среднем Востоке как персидские цари Ахемениды, потом К ушаны и Аршакиды. Родовые корни этих правителей тоже были в горной стране скотоводов, на Древнем Алтае, о чем есть строки в «Шахнаме» – Книге царей. Кир, алтайский царевич, сел на трон в 558 году до новой эры, основав государство Персида (Персия). Естественно, Алтай оставался для них Родиной, духовным центром.
Собственно, два эти царевича, Икшваку и Кир, начали Великое переселение народов. В IV веке оно коснулось Европы. Сюда тоже пришли всадники – наследники Гесера – со своими ордами. Царь Аттила (? – 453) вошел в историю с именем Бич Божий, многое изменил он в Европе, где господствовала языческая римская вера… А после его внезапной смерти началась междоусобица – борьба за царскую корону Алтая. Долго тянулась она. [8]Здесь интересна история Меровингов, правителей франков. Их предка Хильдерика, умершего в 481 году, хоронили по древнему тюркскому обряду – в кургане с конем. (Прим, авт.)
Карл Великий (742–814), правитель франков, из числа тех победителей. Его имя носит династия Каролингов, оно увековечено в титуле «король». Предшественников Карла, Меровингов, хоронили в царских курганах и по алтайской традиции, с конем. Да и сам Карл со своими женами жил по тюркским обычаям. Есть сведения, будто себя он называл каганом и царем. Иных титулов не признавал. Показательно, его короновал папа римский, полностью исполнивший обряд возведения во власть по-тюркски, с миропомазанием… Но здесь уже своя – другая! – история. [9]«Родославная» – через «А». (Прим. ред.)
Нам она интересна упоминанием о Рюрике, родственнике французского монарха. Молодой человек прославился, когда собрал ватагу морских разбойников и стал грабить прибрежные города Северной Европы. Он – основатель династии Рюриковичей, что отметил в XVIII веке английский историк Эдуард Гиббон.
Да-да, Рюриковичей, тех самых, предков Ивана Грозного, они были царской крови, хотя и не первого колена. Соплеменники называли их «русами», было в этом легкое поддразнивание – те, кто живет с весла, таков перевод слова «рус» с древнетюркского языка.
…Очень важная для Москвы информация.
Маджара – Мишара – Мещера
Эта новость – что глоток живительной влаги в пустыне незнания… Историю Рюрика на Руси не помнили или, по крайней мере, не вспоминали, иначе бы сделали вывод раньше. Тут тонкое знание существа дела и показал московский митрополит Макарий, человек большого ума, блестящий знаток не только тюркских, но и западных правил жизни, он вывел юного Ивана Грозного на дорогу власти.
Вывел безупречно.
По тюркской традиции следовало, что только человек царской крови имеет право на власть в Золотой Орде, а значит, и право на ее земли. Таким человеком представили московского князя. Чтобы стать законным царем, ему не хватало лишь одного – патриарха (апа тенгричи), который совершил бы обряд миропомазания.
И тогда Москва назвала свою поместную митрополию патриархией – неким прообразом Русской церкви. Неожиданное решение. Оно говорит о хаосе, царившем в умирающей Орде, разлагавшейся на глазах, и о той неразберихе, которая поселилась в христианской Церкви после подписания Унии в 1439 году. Митрополит Макарий канонизировал малоизвестных русских святых, тех, кого не знали ордынские священнослужители и Западная церковь. [10]
Нехитрое, на первый взгляд, новшество, но оно вдвое увеличивало число церковных праздников в Москве, их хватило, чтобы собрать Церковный собор в 1547 году и повести речь о самобытности Московской митрополии, об ее автокефалии и, следовательно, о праве на участие в выборе царя и миропомазании.
Венчание на царство Ивана Грозного. Миниатюра.
Лицевой летописный свод. XVI в.
Так в Москве короновали настоящего царя – в традиции титула!
Показательно «ругательное» письмо Ивана Грозного из переписки со шведским королем, где он, может быть впервые в жизни, доказывал древность своей родословной, дескать, от Кесаря мы. Не сдерживаясь в выражениях, он – Рюрикович! – напоминал, и королю Швеции в том числе, что основатель Руси и русской династии был варяг Рюрик. А «народ ваш искони служил моим предкам», писал в гневе русский царь, твердо уверенный в своем праве на древний титул.
Объявление Москвы о Русской церкви, как видим, имело дальний прицел, царь показывал серьезность своих намерений не только Золотой Орде, но и Руси, то есть Скандинавии. Его заявление – начало серии войн со шведами и поляками, которые будет вести Россия.
Для русского царя многое тогда открывалось заново. По существу, весь мир. Из переписки видно, шведский король опешил, он примирился бы с военными потерями, но пережить появление настоящего царя было выше его сил…
Царь по рангу выше короля и императора, он ближе к Небу, чем даже сам папа римский. Эту разницу отлично понимали все, ибо на ней строилась монархическая иерархия власти в Европе.
Ошеломляющие сведения, пришедшие из Москвы, стали первой новостью на Западе. В Москву отправились послы и посланники едва ли не всех дворов Европы, в том числе Рима. [11]
Конечно, не только любопытство вело их в дорогу. Австрийский посол отметил рыжую бороду, обритую голову и царственную осанку Грозного. Настоящий царь! Внешне очень похожий на европейских королей, своих родственников, которые утратили право на царский титул, на английского Генриха II, на германского Фридриха Барбароссу и других рыжебородых монархов.
Появление Русского царства озадачило всех, и особенно Римскую церковь, которая сразу же увидела опасность для своей власти над столицами Европы. Ведь Рим, с его всесильным папой, наместником Христа, короновал королей и к тому времени считался политической столицей Европы. Теперь он это право терял. [12]
Чтобы сохранить реноме, папа назвал Московскую Русь на свой, латинский, манер – Россией. Смена географической вывески означала сигнал к атаке. Готовились к ней тщательно: тридцать пять лет прошло с воцарения Ивана IV.
Антонио Поссевино (1534–1611)
В Москву поехал легат папы, иезуит Антонио Поссевино. В беседах с Иваном Грозным посол открыл намерения папы сделать из парализованной Орды христианскую империю под именем Россия, а потом продлить ее границы на запад и восток. «Государь! Ты возьмешь не только Киев, древнюю собственность России, но и всю Империю Византийскую», – обещал хитрый иезуит.
Как видим, Рим желал подчинить русского царя силой религии, он уже так поступал с другими царями Западной Европы. Назвав их королями, то есть своими слугами, папа одновременно лишал их царского титула и духовной свободы. Прием, проверенный за века. [13]
Но московский царь отверг предложение принять христианство и тем признать над собой власть папы римского… Московская Русь не была тогда еще христианскою (это видно даже из бесед русского царя с легатом Антонио Поссевино или из переписки с польским королем Сигизмундом Августом II). Да, она почитала Христа как сына Бога Небесного, но не Бога.