Поезд идет в Нью-Йорк

Американцы иногда полушутя-полусерьезно говорят:

— Знаете, у нас, в Штатах, только три времени года.

Заметив недоуменный взгляд собеседника, они охотно поясняют:

— Дело, видите ли, в том, что переход от зимы к лету совершается здесь настолько быстро и неприметно, что весну не приходится принимать в расчет.

И впрямь, житель Америки, особенно ее северо-восточного побережья, не успеет порой и оглянуться, как причуды здешнего климата перенесут его сразу из промозглой, слякотной зимы с ее сумасшедшими ветрами в самое пекло нестерпимо жаркого, удушливого лета.

А на вопрос, какое время года он, американец, считает наилучшим, последует неизменный ответ: осень.

Советским гостям посчастливилось приехать в Америку, когда изнурительная жара шла на убыль. Страна вступала в наиболее приятную пору года — «индейское лето».

Существует поверье, что, когда еще первые «отцы-пилигримы» высадились на берегах восточной части Америки, они, усталые и измученные долгим путешествием через океан, вдруг увидели американскую землю в ее поистине первозданной красоте. Под голубым шатром безоблачного небосвода их взорам предстала чуть тронутая осенним багрянцем зелень бескрайних лесов, гор и долин. Индейцы тепло и дружелюбно встретили их, щедро поделились плодами своего труда и дарами природы. С тех пор, гласит предание, и вошло в привычку американцев называть раннюю осеннюю пору «индейским летом».

Первое дыхание этого чудесного времени года мы ощутили 17 сентября, в день отъезда Н. С. Хрущева в Нью-Йорк.

…Раннее солнечное утро, на небе ни облачка. Приятный освежающий ветерок, дышится легко и привольно. Вашингтонцы по-настоящему радуются и этому солнечному утру, и бодрящей прохладе, по которой они так истосковались за долгие месяцы невыносимой летней жары.

На центральном вокзале Вашингтона советских гостей и сопровождающих их корреспондентов ожидал специальный поезд, длинные вагоны которого блистали алюминием и стеклом. Главе Советского правительства был предоставлен комфортабельный салон-вагон, носящий имя первого президента Соединенных Штатов Джорджа Вашингтона. Впрочем, хозяева Пенсильванской железной дороги в знак особого уважения к знаменитому пассажиру решили на время его поездки именовать этот вагон «К-1».

Н. С. Хрущев и сопровождающие его лица, прибыв на вокзал, бегло ознакомились с его устройством и работой. В 8 часов 15 минут утра Никита Сергеевич поднялся на ступеньки вагона и, показав рукой на солнце, сказал:

— Хорошая примета. Я надеюсь, что солнце всегда будет согревать отношения между нашими правительствами и народами. До свидания, до скорой встречи!

Он тепло простился с представителями городских властей, поблагодарил их за радушный прием в Вашингтоне. В 8 часов 22 минуты по вашингтонскому времени поезд тронулся в путь.

Началась поездка по Америке.

За зеркальным окном вагона проплывала панорама «одноэтажной Америки». Маленькие, удивительно похожие друг на друга городки с деревянными домиками, аккуратно подстриженными газонами, неторопливым, размеренным укладом жизни. Одинокие фермы с силосными башнями, красными крышами надворных строений.

Весть о том, что советский посланец мира и дружбы едет в Нью-Йорк, донеслась и до этих мест, взбудоражила обитателей провинциальной Америки. Многие из них группами или в одиночку вышли к полотну железной дороги. Они приветливо машут руками, что-то кричат, и лица у них взволнованные, веселые, радостные.

Наш путь проходит через наиболее густо населенную и промышленно развитую часть страны. В округе Колумбия и пяти штатах, по территории которых пройдет поезд советского гостя, живет более 33 миллионов человек. От Вашингтона до Нью-Йорка 362 километра. Но и на этом сравнительно коротком пути можно увидеть многое: большие промышленные города и совсем крохотные населенные пункты, леса и реки, поля и долины средне-атлантических штатов Америки.

Короткая, всего лишь на несколько минут, остановка в Балтиморе. Это первая и единственная остановка на пути в Нью-Йорк. Балтимора — шестой по величине город США в штате Мэриленд с почти миллионным населением, третий порт страны по грузообороту. В нем находится около двух тысяч промышленных предприятий. На одном из здешних металлургических заводов корпорации «Бэтлехем стил компани» занято 34 тысячи рабочих. В Балтиморе имеется большой автосборочный завод корпорации «Дженерал моторс», с конвейера которого ежедневно сходит 950 автомобилей марки «Шевроле». Балтиморцы гордятся своим университетом Джона Гопкинса — одним из старейших высших учебных заведений в стране.

Но, увы, в этом городе есть еще одна достопримечательность, о которой жители говорят без малейшего энтузиазма, — печально знаменитые балтиморские трущобы.

Оставив позади Балтимору, дизель-экспресс с грохотом пересекает мост через широкую полноводную реку Саскуиханну, впадающую в Чезапикский залив, и мчится со скоростью сто километров в час по плодородной равнине, где фермеры выращивают сладкую кукурузу для консервирования. Где-то здесь, на желтых кукурузных полях, невдалеке от города Элктон, стоит каменный обелиск, служащий линией условного раздела страны на Север и Юг. С этой незримой границей, «линией Мэсон—Диксон», связано немало горьких, трагических страниц в жизни американских негров. Ее образно называют демаркационной линией между негритянским адом и негритянским чистилищем.

Америка издавна славится своими контрастами. Их нельзя не заметить даже при беглом знакомстве со страной. Вот только что промелькнули перед нашим взором остроконечные шпили балтиморских небоскребов, светлые нарядные особняки местных богачей, и тут же, рядом с ними, — целые мили удручающих своим однообразием, закопченных, обветшалых каменных коробок, под крышами которых прозябает городская беднота.

Заметим, что на следующий день в газете «Нью-Йорк таймс» был помещен краткий репортаж о поездке Н. С. Хрущева из Вашингтона в Нью-Йорк. Его автор — небезызвестный Г. Шварц, человек с бойким пером и необузданной фантазией по части антисоветских выдумок, — старался в самых идиллических красках расписать маршрут поездки главы Советского правительства. «Сама природа способствовала тому, — писал он, — чтобы советский Премьер увидел Соединенные Штаты в наиболее привлекательном виде». А несколькими абзацами ниже даже Г. Шварц все-таки вынужден был глухо заметить: «По пути встречались трущобы, особенно бросавшиеся в глаза, когда поезд проходил через Балтимору. Но лучи солнца, казалось, чуточку скрашивали безобразный вид домов-развалин, во дворах которых сушилось на веревках белье».

Не обольщайтесь, г-н Шварц. Никакой, даже самый яркий, солнечный свет не в силах придать хоть сколько-нибудь привлекательный вид удручающему зрелищу городских трущоб. Никуда вам не уйти от того, что в богатейшей стране капиталистического мира, стране, где на протяжении почти целого века ни одна крыша не пострадала от взрыва вражеской бомбы или снаряда, миллионы людей не имеют приличного крова, вынуждены жить в лачугах.

Едва ли кто-либо решится заподозрить Национальный комитет демократической партии США в желании сгустить краски и бросить тень на американский образ жизни. И все-таки в его недавнем отчете черным по белому написано: 15 миллионов американцев живут в трущобах, 13 миллионов домов (одна четверть общего числа жилых зданий в США) не отвечают установленным санитарным нормам, 7 миллионов городских домов не пригодны для жилья из-за их полной обветшалости. «Один из каждых восьми нью-йоркцев живет в невероятно убогих жилищах: в каждой кишащей крысами комнате обитает до 10 человек», — мрачно констатирует американский журнал «Ньюсуик».

Американцы любят напевать сентиментальную песенку «Мой любимый дом…» А ведь простые, бесхитростные слова этой песни, наверное, вызывают в сердцах миллионов обитателей трущоб щемящую боль и безысходную тоску, ибо в них заключена сладкая мечта труженика хотя бы о маленьком, но чистом домике…

Да, в Америке есть много удивительных вещей: прекрасные автомобили, великолепные автострады, известный на весь мир американский сервис — вы можете воспользоваться им, если в вашем кармане шелестят зеленые долларовые бумажки.

Да, щедра американская природа! Вероятно, простая палка, воткнутая в эту согретую солнцем, в меру увлажненную землю, прорастет и даст побеги. В благодатном теплом климате заводские и жилые корпуса можно строить очень быстро, легкими, как карточные домики…

Да, талантлив и трудолюбив американский народ. Он умеет бороться с силами природы, перекидывать смелые мосты, прорывать глубокие тоннели, создавать хорошие в своей целесообразной гармонии пересечения шоссейных и железных дорог.

Но, чем пристальней вглядываешься в облик страны, тем сильнее убеждаешься, что американскому народу приходится вступать в борьбу и с другими силами, более коварными, чем самые грозные явления природы. Мы имеем в виду противоречивые силы капиталистической экономики. Вспоминаешь о законах капиталистической конкуренции и уже не видишь гармонии в пересечениях шоссейных и железных дорог: ведь шоссе, завиваясь красивым «листиком клевера», душит железную дорогу и прекрасный узел их пересечения — это лишь точка приложения противоборствующих сил.

Когда поезд подходил к городу Уилмингтону, один американских журналистов посоветовал нам взглянуть в окно, чтобы увидеть «королевство семейства Дю Понов». Признаться, с первого взгляда трудно было за метить в очертаниях этого небольшого города что-нибудь особенно примечательное, выделявшее его из ряда других американских городов. Те же плоские крыши жилых зданий, красные кирпичные корпуса фабрик и заводов, серые складские помещения. И так же как в тысячах других городов, в Уилмингтоне, вероятно, есть своя Мэйн-стрит — главная улица — с непременными атрибутами городской жизни Америки: аптекой, кафетерием, кинотеатром и магазином Вулворта, где торгуют товарами широкого потребления. Вспомнив о книгах Синклера Льюиса, мастерски изобразившего унылую, монотонную жизнь американской провинции, мы подумали, что именно вот в таком обыденном, безликом городе, как Уилмингтон, и живут персонажи из его романа «Бэббит», само название которого стало нарицательным именем среднего американца.

Однако за тусклым, невзрачным фасадом типичного американского города живет и действует одно из самых могущественных семейств подлинных хозяев Америки. Здесь, в Уилмингтоне, главном городе штата Делавэр, находится штаб-квартира промышленной империи семейства Дю Понов. Говорят, что на многочисленных фабриках и заводах этой семейной династии, разбросанных по всей стране, занято гораздо больше людей, чем насчитывает все население штата Делавэр. В представлении американцев Делавэр и Дю Поны давно стали словами-синонимами.

Если взглянуть на рекламные объявления корпорации братьев Дю Понов, можно подумать, что эти дряхлые старики только и озабочены тем, чтобы одеть американских мужчин в изящные и практичные костюмы из дакроновой ткани, а женщин — в нейлоновые чулки и бэнлоновые кофточки. Но не только и не столько великие блага современной химии служат источником дюпоновских барышей. В действительности несметные богатства Дю Понов, исчисляемые в несколько миллиардов долларов, нажиты на страданиях миллионов людей, погибших и искалеченных за годы двух мировых войн. Начав с производства динамита, они стали королями атомно-водородного бизнеса Америки. В их лабораториях и на их заводах изготовляется оружие массового уничтожения — атомные и водородные бомбы.

А сколько бумаги и чернил извели ревнители американского образа жизни, болтая о «классовом мире» в

Соединенных Штатах, о том, что безработный шахтер из Западной Вирджинии и мультимиллионеры из семейства Дю Понов в одинаковой степени благоденствуют в стране доллара. Нет нужды здесь подробно рассказывать о том, как живут миллионы американских браунов и смитов, рядовых тружеников Америки. В их жизни есть свои радости и тревоги, горе и страдания, надежды и заботы.

Ну, а как живут Дю Поны? Ведь кое-кто в США готов выдать их чуть ли не за средних американцев, а их образ жизни — за эталон всеобщего благоденствия и преуспеяния. Начнем хотя бы с краткого упоминания о том, что только в окрестностях Уилмингтона семейство Дю Понов владеет 24 огромными поместьями. В одном из их имений, Лонгвуд, имеется шесть акров застекленных тропических садов, двести роскошно оборудованных комнат, свыше сотни слуг. Для перевозки в загородную резиденцию одного только органа с десятью тысячами труб понадобилось четырнадцать товарных вагонов. В той же загородной резиденции есть и другая достопримечательность— подлинная нормандская башня. Она была разобрана по кирпичикам и доставлена в Лонгвуд из Франции на специальных пароходах. Но за всем этим чудится призрак другой башни — исполинской башни атомного взрыва.

Так внешне ничем не приметный город Уилмингтон, проплывший за окнами нашего вагона, еще раз напомнил нам об американских контрастах, о существовании двух Америк с различными интересами, острыми противоречиями, несхожими стремлениями, разными взглядами на жизнь. И всякий раз, когда американские ораторы, пренебрегая здравым смыслом и безбожно греша перед истиной, пускались разглагольствовать о «народном капитализме», мы невольно вспоминали с роскошных поместьях Дю Понов и почерневших от сажи и копоти домишках балтиморской бедноты, встававших перед нами олицетворением двух социальных полюсов этой большой страны.

Но вот на горизонте проступают силуэты небоскребов Филадельфии — города исторических памятников, музеев, картинных галерей. Много славных страниц из истории американского народа связано с этим старинным городом, основанным в 1682 году. Из памятников старины особенно дорог каждому американцу небольшой особняк на улице Честнат, известный под названием «Зал независимости». В этом доме 10 июня 1775 года Джордж Вашингтон был назначен командующим американскими войсками, боровшимися за независимость страны; в нем же 4 июля 1776 года была провозглашена Декларация независимости и 17 сентября 1787 года принята Конституция Соединенных Штатов. Во время войны за независимость и после нее, вплоть до 1800 года, Филадельфия была временной столицей Соединенных Штатов, и ее нередко называют «матерью американских городов». Здесь великий американский ученый и государственный деятель Бенджамин Франклин основал первый в Америке журнал — «Сатердей ивнинг пост», и здесь же стала выходить первая в стране газета.

В Филадельфии живет свыше двух миллионов человек. Этот большой город, широко раскинувшийся в долине реки Делавэр, является вторым по грузообороту портом США, занимает пятое место в стране по объему промышленного производства и третье место — по объему оптовой торговли.

Проезжая через Филадельфию, каждый из нас, вероятно, добрым словом вспомнил замечательных советских спортсменов. Летом 1959 года в непривычных и весьма тяжелых климатических условиях они одержали здесь славную победу в легкоатлетических соревнованиях между командами СССР и США.

От Филадельфии до Нью-Йорка почти повсюду преобладает индустриальный пейзаж. Все меньше становится ферм, все больше городов, заводов, фабрик. Мы проезжаем через промышленные штаты страны — Пенсильванию, Нью-Джерси, города Трентон, Нью-Брунсвик, Ньюарк… Глядя из окна вагона, можно подумать, что поезд мчится по одному гигантскому городу, разбросавшему свои предприятия, мастерские, склады и красные кирпичные жилые домики на многие десятки миль.

Где-то за Джерси-сити неожиданно показались и также внезапно исчезли вершины нью-йоркских небоскребов. Поезд нырнул в длинный, тянущийся на несколько километров под рекой Гудзон тоннель. Через несколько минут мы оказались в подземном царстве огромного вокзала «Пенсильвания-стейшн» в Нью-Йорке. Даже в обычные дни он обслуживает до трехсот тысяч пассажиров.

Поездка из официальной в неофициальную столицу Америки заняла 3 часа 32 минуты.

Современный Вавилон

Нью-Йорк… Едва ли есть какой-нибудь другой город в мире, который вызывал бы так много споров, разноречивых суждений, взглядов, оценок, чем этот железобетонный исполин, воздвигнутый на четырех гранитных островах и куске материка. При виде этого города никто не остается равнодушным. У одних он вызывает чувство неприязни, у других — восторг. Одни называют его поэмой из камня и стали, другие — бездушным чудовищем. Он не похож на другие города мира и слывет среди них «сиротой».

Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» в редакционной статье, посвященной прибытию Н. С. Хрущева в Нью-Йорк, писала: «Существует столько же мнений о нашем городе, сколько живет в нем людей и сколько туристов посещает его… Мы не склонны утверждать, что живем в совершенном городе. Многим не нравятся наши шум и грязь, грохочущая подземка и фантастический темп уличного движения. Мы озабочены проблемами трущоб и поведения молодежи». (Газета имеет в виду катастрофический рост детской преступности в Нью-Йорке.)

Итак, что же представляет собой Нью-Йорк — эта парадная витрина Америки, как обычно аттестуют его авторы многочисленных путеводителей по городу?

Рассказывая о его достопримечательностях, они неизменно вспоминают об одном историческом эпизоде, являющемся до сих пор, по их словам, «непревзойденным чудом частнособственнической инициативы и предприимчивости». Да и кто-то из «отцов города» с нескрываемой гордостью сказал главе Советского правительства, что Нью-Йорк заложен на «коммерческой основе». Пожалуй, нелишне и нам в интересах истины сделать маленький экскурс в прошлое величайшего города Америки.

В начале XVII века там, где высятся сейчас громады нью-йоркских небоскребов, стояли лишь жалкие вигвамы индейцев из племени ирокезов. В 1626 году голландский губернатор Питер Минуит заключил с ними, как утверждают знатоки американского бизнеса, «самую выгодную коммерческую сделку» в истории США. За несколько бутылок джина и горсть стеклянных безделушек, оцениваемых в 24 доллара, он выменял у простодушных, доверчивых индейцев большой остров. Индейцы позднее назвали этот остров Манахатта (нынешний Манхэттэн — центральный район Нью-Йорка), что по-ирокезски означает: «Нас обманули». Видимо, и на заре развития частного предпринимательства подчас трудно было провести грань между «коммерческой сделкой» и обманом, «чудом предпринимательской инициативы» и открытым грабежом.

Город по-настоящему стал расти лишь в конце XVIII столетия. Благодаря выгодному расположению у устья реки Гудзон, доступного круглый год для океанских судов, он быстро превратился в крупнейший порт мира.

Миллионы людей, гонимых нуждой и произволом реакции, устремились в конце прошлого и начале нынешнего века из различных стран Европы в Соединенные Штаты. Их путь в Новый свет проходил через Нью-Йорк— «ворота Америки». Многие сотни тысяч из них нашли в этом городе свое пристанище. Он стал поистине городом-космополитом, или, как его называют, «современным Вавилоном».

Восьмимиллионное население города представляет собой самый пестрый, многонациональный и разноязыкий конгломерат выходцев из 70 различных стран и континентов мира. В Нью-Йорке живет ирландцев больше, чем в Дублине, исландцев больше, чем в Рейкьявике, итальянцев больше, чем в Риме, и евреев больше, чем во всем Израиле.

Нью-Йорк не только самый большой по численности населения город США (вместе с пригородами в так называемом Большом Нью-Йорке живет примерно 14 миллионов человек), но и важный промышленный центр страны. На территории его пяти районов (Манхэттэн, Бруклин, Бронкс, Куинс и Ричмонд) разместились 38 тысяч крупных предприятий и 234 тысячи мелких фабрик и мастерских. В одном только Манхэттэне занято больше рабочих и служащих, чем в Детройте и Кливленде, вместе взятых, в Бруклине — больше, чем в Бостоне и Балтиморе, в Куинсе—больше, чем в Вашингтоне и Питтсбурге.

Приблизительно три четверти всех публикуемых в США книг издается в Нью-Йорке. Каждый второй американец носит одежду, изготовленную в этом городе. Здесь же находятся самые большие в мире универсальные магазины.

На десятки километров вдоль побережья Гудзона и Ист-ривер (Восточной реки) растянулись доки Нью-Йорка. По рекам денно и нощно движутся суда — огромные океанские лайнеры и маленькие суденышки каботажного (прибрежного) плавания. Через нью-йоркский порт проходит более 25 тысяч судов в год, более 38 миллионов тонн грузооборота и около одного миллиона пассажиров. В районах нью-йоркского порта и прилегающих к нему улиц всегда шумно, тесно, грязно и мрачно.

Нью-Йорк вместе с тем и культурный центр страны. Без малого полмиллиона студентов занимается в его тридцати двух колледжах, институтах, университетах. Среди них особенно известны такие крупнейшие учебные заведения, как Колумбийский университет (21 тысяча студентов) и Нью-йоркский университет (30 тысяч студентов).

Этот город, как гигантский магнит, притягивает к себе ежегодно десятки миллионов туристов — американцев и иностранцев. И, конечно же, каждый из них считает своим долгом взглянуть на знаменитый Бродвей — самую шумную, горластую, залитую неоновыми огнями улицу Нью-Йорка.

Здесь все отдано во власть всемогущей рекламы. В каком-то безумном экстазе, кривляясь и паясничая, в огне и дыме она обрушивает на прохожих лавину воплей и заклинаний: купите, купите, купите… Быть может, именно на Бродвее, в этом царстве полыхающих огней, впервые у американцев родилось меткое определение целей рекламы: заставить человека купить то, что ему не нужно, на деньги, которых у него нет.

Но Бродвей не только реклама; это также и главный центр развлекательного бизнеса. На «Большом светлом пути», как по старинке все еще величают нью-йоркцы ату главную артерию города, находятся крупнейшие театры, кинотеатры, ночные кабаре, дансинги и другие увеселительные заведения, в большинстве своем легкого пошиба. Вся эта не умолкающая ни на один миг какофония шума и гама, пестрых рекламных красок, вульгарных зрелищ придает Бродвею вид ярмарочного балагана, кипящего жаркими грубыми страстями.

Для каждого из нас Нью-Йорк вместе с тем город, где есть узенькая, будто прорубленная в скалах бетонных небоскребов улочка Уолл-стрит. В противоположность своей шумной соседке — Бродвею, она не любит выставлять себя напоказ, страшится света и людской суеты. Даже в самый яркий солнечный день она погружена в полумрак, и в ее железобетонное ущелье едва проникают отзвуки большого города.

Так же как с названием напитка кока-кола весь мир связывает не только жаждоутоляющую влагу, а прежде всего особый, именно американский, новейший принцип монополистического проникновения повсюду, где можно повыкачать барыши, так и Уолл-стрит — улица-клеймо, улица—символ капитализма. На этой улице переплетаются ветви и корни всех банкирских династий, промышленных корпораций, страховых компаний, инвестиционных фирм. Тут же, в двух шагах от могущественного «дома Морганов», разместилась фондовая биржа — один из основных рычагов власти финансово-промышленной олигархии над экономикой страны.

Уолл-стрит связан тысячами проводов с сотнями городов капиталистического мира, здесь установлено множество телетайпов и счетных машин, здесь «делают деньги», здесь их считают, занося в приходные книги главнейших монополий. Через Уолл-стрит ежегодно протекает денег в два раза больше, чем через руки американского правительства и всех его центральных и местных учреждений.

Но здесь, в уолл-стритовском ущелье, за массивными дубовыми дверями, в тиши деловых кабинетов морганов, рокфеллеров, гарриманов, кун-лебов и других властелинов «большого бизнеса», не только считают и «делают деньги» — здесь «делают политику». Ведь не зря же Нью-Йорк, который Максим Горький охарактеризовал как «Город Желтого Дьявола», называют «неофициальной столицей» Америки!

Как ни велики нью-йоркские небоскребы, они не в силах, однако, скрыть другой Нью-Йорк — город самых обыкновенных, невзрачных двух-трехэтажных домиков. В них живут простые люди с открытой душой, добрым сердцем, натруженными руками. Это они воздвигли махины небоскребов, перекинули через Гудзон и Ист-ривер ажурные мосты, опоясали город прекрасными автострадами, построили величественные тоннели, разбили на гранитных скалах один из лучших парков в мире, создали все, чем богат и славен исполинский город.

Им, докерам Бруклина, швейникам Манхэттэна, печатникам Бронкса, металлистам Куинса, обитателям трущоб Гарлема и Ист-сайда, посвятили свои вдохновенные строки Уолт Уитмен и Теодор Драйзер, о них поет свои пламенные песни Поль Робсон. И никогда, даже в самые тяжкие годины «холодной войны» и разгула маккартизма, не склоняли труженики Нью-Йорка свои головы перед силами черной реакции, вдохновителями агрессии, сеятелями антисоветской клеветы.

Трудовой Нью-Йорк всегда шел в первой шеренге американских борцов за мир, свободу и демократию, смело возвышал свой голос в защиту идей дружбы и мирного сотрудничества с Советским Союзом, народным Китаем, со всем лагерем социализма.

Народ за полицейским барьером

Именно к ним, честным, мужественным, миролюбивым людям, были обращены первые слова привета главы Советского правительства по прибытии в Нью-Йорк:

— Хотел бы воспользоваться этой возможностью и передать гражданам Нью-Йорка пожелания наилучших успехов в работе, успехов в их личной жизни, пожелать им счастья и благополучия.

— Известно, — сказал далее Н. С. Хрущев, — что город Нью-Йорк является крупным индустриальным городом, ведущим центром деловой активности Соединенных Штатов. В прошлом я сам был рабочим и поэтому особенно рад возможности приветствовать трудящихся, которые создают материальные ценности для общества.

Ритм Нью-Йорка, как рокк-н-ролл от менуэта, отличен от ритма жизни в Вашингтоне. На первый взгляд кажется, что у жителей Нью-Йорка, несущихся вперед, оглушенных сиренами полицейских и пожарных машин, перехватывающих пищу на ходу в автоматах-закусочных, нет времени, чтобы поразмыслить, сосредоточиться. Они словно кружатся в водовороте огромного города. В глаза бьют аршинные заголовки газет, и люди пробегают их, не всегда читая сами сообщения.

Но 17 сентября нью-йоркцев будто бы подменили. Оставив свои дела, они вышли на улицы города, чтобы посмотреть и запечатлеть в своей памяти приезд посланца доброй воли из страны Советов.

Не так уж велико расстояние — всего 18 кварталов — от вокзала «Пенсильвания-стейшн» до отеля «Уолдорф-Астория», где должен остановиться высокий советский гость. Но какое множество людей, оказывается, может вместить этот короткий отрезок пути. Они повсюду: на заполненных до отказа, так что яблоку негде упасть, тротуарах улиц и авеню, в подъездах, у распахнутых окон, на балконах конторских и жилых зданий, стропилах новостроек и крышах домов.

Еще накануне газета «Нью-Йорк пост» попыталась воспроизвести на своих страницах картину встречи Н. С. Хрущева.

«Премьер Хрущев прибывает завтра в Нью-Йорк, — писала она, — и город выставит по этому случаю одно из самых мощных полицейских ограждений в своей истории. Для этой цели будут мобилизованы тысячи одетых в форму полисменов, сотни сыщиков, множество агентов ФБР (тайная охранка. — Авторы), десятки сотрудников отдела безопасности при государственном департаменте…

И где-то там, за их спинами, будут находиться ньюйоркцы, приподымающиеся на цыпочках, чтобы взглянуть на самого проблематичного гостя нашей страны».

Что ж, газета не ошиблась в своих прогнозах. Так оно почти и было в действительности.

Огромные многотысячные толпы людей терпеливо стояли за длинными серыми деревянными барьерами с черными надписями: «Полицейская линия». Плотные шеренги полисменов выстроились от вокзала до самой гостиницы «Уолдорф-Астория», опоясали ее со всех четырех сторон. В тот же день стало известно, что нью-йоркские власти мобилизовали для «охраны» советского гостя свыше трех тысяч полицейских, среди которых оказались на всякий непредвиденный случай даже снайперы и специалисты по «джиу-джитсу».

Аляповатая и шумливая демонстрация полицейской мощи дала пищу реакционной прессе посудачить о том, что народ якобы холодно и даже чуть ли не враждебно относится к визиту Н. С. Хрущева в США.

Однако в подобного рода вымыслах, кривотолках и пересудах не было и тени правды. Репортеры местных газет еще за несколько часов до прибытия Н. С. Хрущева в Нью-Йорк усердно расспрашивали пришедших встречать его людей, стараясь выяснить их мысли и чувства в связи с визитом главы Советского правительства.

Корреспондент нью-йоркской газеты «Дейли миррор» заинтересовался, что побудило, например, домашнюю хозяйку Мэри Ньюмен выйти на улицу и присоединиться к многотысячным скоплениям людей, встречавшим Н. С. Хрущева. Корреспондент пишет, что г-жа Ньюмен оставила все свои домашние дела в Бронксе, чтобы аплодировать советскому гостю. Она сказала:

— Я считаю, что его (Н. С. Хрущева. — Авторы) визит имеет большое значение. У меня два сына. Если этот визит и визит Президента Эйзенхауэра смогут спасти нас от войны, то я за него.

Корреспондент другой газеты — «Нью-Йорк джорнэл энд Америкэн» опросил наугад американцев на вокзале «Пенсильвания-стейшн» и вот что услышал от них в ответ:

— Я с самого начала был за это, — сказал железнодорожник Макс Ивенс, — и я по-прежнему считаю, что это может дать результаты. Я провел четырнадцать месяцев на Тихом океане во время второй мировой войны. Поверьте, надо попытаться сделать все, что может предотвратить новую войну.

К мнению Ивенса присоединился железнодорожник Томас Джонс, высказавший мнение, что визит главы Советского правительства «принесет много добра». Та же надежда прозвучала в словах домашней хозяйки Пизано: «Я чувствую, что этот визит приведет к лучшему взаимопониманию… Это хорошая возможность для мирных бесед».

Тогда же мы увидели в одной из американских газет примечательный рисунок, как нельзя лучше выражавший настроения всех честных, миролюбивых граждан США. Художник изобразил встречу большой двойки: Председатель Совета Министров СССР Н. С. Хрущев и Президент США Д. Эйзенхауэр стоят за столом с высоко поднятыми бокалами, обмениваясь дружескими тостами: Между ними сидит женщина, олицетворяющая собственно мир. Она восторженно говорит: «Я никогда не чувствовала себя так хорошо, как сейчас»…

Эти же светлые надежды и чувства отражались и в лицах сотен тысяч нью-йоркцев — швейников и печатни-ков, плотников и металлистов, мелких торговцев и домашних хозяек, студентов и клерков — всех тех, кто пришел в тот ясный солнечный день встречать посланца великого советского народа.

Но когда на улице мира праздник, в лагере поборников «холодной войны» царит уныние, граничащее с трауром…

Газета нью-йоркских биржевиков «Уолл-стрит джорнэл» с циничной откровенностью поведала, об истинных настроениях тех, кто хотел бы сохранить навсегда сумрак «холодной войны». В дипломатических кругах Вашингтона, как пояснила газета, пристально следят за реакцией американского народа на поездку Н. С. Хрущева по Соединенным Штатам. В этих кругах полагают, что если советскому гостю удастся произвести «хорошее впечатление, то это приведет к общественному нажиму с целью добиться со стороны США уступок по таким вопросам, как переговоры о статусе Берлина, расширение советско-американской торговли, разоружение, и другим проблемам, — разделяющим сейчас обе страны».

Вот где, оказывается, собака зарыта!

Противники потепления в советско-американских отношениях не сидели сложа руки. Тактика непроницаемых полицейских заграждений и кое-что другое были как раз и предназначены для того, чтобы помешать Н. С. Хрущеву произвести «хорошее впечатление».

Как это ни странно, за час до приезда Н. С. Хрущева в Нью-Йорк ошеломленные жители услышали пронзительный вой сирен противовоздушной обороны. Кому-то из власть предержащих понадобилось именно в этот большой, торжественный день устроить инсценировку противовоздушной тревоги, взбудоражить людей, взвинтить им нервы. Свою собственную тревогу сторонники «холодной войны» вознамерились распространить на весь Нью-Йорк.

Впрочем, приметы военной истерии можно увидеть на каждом шагу в Нью-Йорке. При входе в вестибюль любого здания, будь то жилой дом, отель, кинотеатр или служебное помещение, прежде всего бросается в глаза длинная черная стрела с надписью «Вход в бомбоубежище». Перед началом киносеанса нью-йоркским зрителям назойливо твердят о том, что «в случае налета вражеской авиации» им необходимо спокойно, без всякой паники спуститься в подвальное укрытие.

И даже путеводитель по Нью-Йорку мрачно поучает туристов: «Гражданская противовоздушная оборона является нынче всеобщим делом. В обязанности корпуса гражданской противовоздушной обороны Нью-Йорка входит забота о приезжих, так же как и о коренном населении города. Сразу же по приезде осмотрите отель и постарайтесь запомнить, где находится убежище. На улицах обращайте внимание, в каких общественных зданиях существуют убежища; в случае тревоги идите — идите, но не бегите! — в ближайшее укрытие».

Поборники «холодной войны» не преминули воспользоваться и явно провокационными средствами для достижения своих неблаговидных целей. Накануне приезда Н. С. Хрущева в Нью-Йорк по улицам города разъезжал размалеванный антисоветскими лозунгами грузовик. В нем какой-то скоморох с заступом в руках инсценировал все ту же избитую антисоветскую пьеску — «погребение» американского капитализма — и, кривляясь, заклинал нью-йоркцев оказать холодный прием советскому гостю.

Как только закончился в подземелье Пенсильванского вокзала обмен официальными приветствиями, советских гостей усадили в черные закрытые лимузины. Под неистовое завывание сирен сотни полицейских мотоциклов, автомобильный кортеж направляется к отелю «Уолдорф-Астория». Вот уже первая машина стремительно вырвалась из подземных катакомб и тоннелей вокзала на широкую, просторную 7-ю авеню, за ней вторая, третья, четвертая…

Ослепительно ярко светит солнце, чудесный безоблачный день. Тысячи людей сгрудились у деревянных барьеров, они жадно вглядываются через узкие просветы полицейского кордона, стараясь в потоке черных лимузинов хотя бы на миг увидеть человека, который принес им из далекой Москвы слова мира и дружбы. Из толпы доносятся возгласы: «Хэлло!», «Уэлком!» (Добро пожаловать!), «Пис!» (Мир!). Многие из ньюйоркцев машут руками, приветливо улыбаются. И тут же возбужденно спрашивают друг у друга:

— Вам удалось его разглядеть? Где, в какой он машине? Почему так быстро они пронеслись?

Стремительный пробег по 34-й улице, по прямой, как стрела, фешенебельной Парк-авеню. И вот уже резиденция высокого гостя — отель «Уолдорф-Астория». Шесть минут заняла вся поездка. Шесть коротких минут.

А ведь по-человечески можно понять чувства недоумения и досады тех, кто простоял в давке и сутолоке многие часы, чтобы улыбкой, дружелюбным взглядом, приветливым взмахом руки выразить свои симпатии к советскому посланцу доброй воли. И не преднамеренно ли кто-то помешал им это сделать? Через час некоторые здешние газеты вышли с кричащими заголовками: «Толпа холодно встретила Хрущева в Нью-Йорке».

Нечистая игра недоброжелателей визита предстала во всем своем неприглядном виде.

Встреча с «отцами города»

Короткая остановка у входа в отель «Уолдорф-Астория», всего лишь на несколько минут, чтобы дать возможность супруге Н. С. Хрущева и его дочерям выйти из машин. Жена мэра города устраивает в час дня в их честь завтрак в этом отеле. В тот же час состоится завтрак у мэра Р. Вагнера в честь Никиты Сергеевича Хрущева в гостинице «Коммодор».

Между прочим, встреча с «отцами города» имеет свою маленькую предысторию. Обычно мэр города Нью-Йорка устраивает официальные приемы в честь знатных зарубежных гостей в большом бальном зале отеля «Уолдорф-Астория». Лучшего места для таких раутов во всем Нью-Йорке не сыскать. Да и так принято, давным-давно заведено, освящено традицией.

Кто же помешал мэру города и на сей раз устроить прием в том самом отеле, где высокому советскому гостю предстоит провести два дня и две ночи и который все считают чем-то вроде «неофициального паласа» Нью-Йорка? Помешали этому, оказывается… зубные врачи!

Кто бы мог подумать, что люди столь гуманной профессии способны проявить такую непримиримость и упорство, отстаивая перед мэром города свое право занять именно в тот день и час большой бальный зал «Уолдорф-Астории». И как ни старался, по уверениям американской печати, Р. Вагнер уговорить не в меру строптивых руководителей Национальной ассоциации зубных врачей перенести свой юбилейный съезд в какое-нибудь другое место, дантисты настояли на своем.

Нью-йоркская общественность справедливо расценила этот незначительный сам по себе эпизод как не очень гостеприимное действие по отношению к советскому гостю и как акт неучтивости к мэру города Нью-Йорка. По меньшей мере странно в свете этих фактов прозвучало замечание вице-президента США Р. Никсона, который, выступая на съезде, приветствовал эту сомнительной ценности победу: «Возможно (?), русские первыми достигли Луны, зато Американская ассоциация зубных врачей первой заполучила этот зал».

Право, перед лицом такой логики можно лишь пожать плечами.

…Под аккомпанемент ревущих сирен полицейского эскорта мчатся черные лимузины по направлению к отелю «Коммодор». Он расположен совсем близко от «Уолдорф-Астории», и как бы приятно, думается нам, было гостю пройти всего лишь несколько сот метров пешком, немножко размяться после дороги и взглянуть на приметные и оригинальные здания Парк-авеню. А главное — вот так запросто, как это делает Никита Сергеевич дома, на Родине, подойти к поджидающим его близ отеля людям, перекинуться парой задушевных слов, обменяться крепкими дружескими рукопожатиями. Мы всматриваемся во многие лица — честные лица тружеников, и все более странной и нелепой кажется с каждым часом растущая стена «охраны безопасности», воздвигаемая между Н. С. Хрущевым и так называемым «человеком с улицы».

Но что поделаешь: в чужой монастырь, как говорится, со своим уставом не ходят. Только в «Коммодоре», направляясь в банкетный зал, Никита Сергеевич на несколько секунд вырвался из плена своих телохранителей в синих мундирах, быстро прошел к перилам балкона и движением руки приветствовал огромную массу людей, заполнившую от края до края просторный вестибюль гостиницы.

Какую бурю оваций, восторженных возгласов и настоящего ликования вызвал этот простой и дружеский жест! Десятки репортеров тут же бросились к телефонам, чтобы сообщить в редакции газет и студии радиотелевизионных станций об этой «сенсационной» новости.

В сияющем огнями зале гостиницы «Коммодор», таком огромном, что противоположные стены его туманятся дымкой расстояния, все уже готово к приему советского гостя. За столами чинно сидят джентльмены в кипенно-белых манишках и черных фраках. Это «отцы города», люди, задающие тон в деловой и политической жизни Нью-Йорка. За столом, что поближе к президиуму, виднеется массивная фигура почти 90-летнего старца. Впрочем, он выглядит гораздо моложе своих лет и оживленно беседует с кем-то из именитых людей города. Это Бернард Барух, банкир, ближайший друг и советник многих президентов Соединенных Штатов. Неподалеку от него сидит еще одна «звезда» Уолл-стрита— крупный финансист и железнодорожный магнат видный политический деятель Аверелл Гарриман. Тут же находятся известный финансист Лимэн, президент Нью-йоркской фондовой биржи Фанстон, сенатор Джавитс, адмирал Кэрк, банкир и меценат Даулинг, многие представители властей.

Как позднее стало известно из сообщений американских газет, в городе было много недовольных тем, что их не пригласили на прием. Особенно возмущались женщины, так как ни одна из них не получила пригласительного билета. «Это не демократия, а капиталистическая олигархия», — гневалась г-жа Сосс в телеграмме, присланной на имя Вагнера и Лоджа.

В сопровождении мэра Р. Вагнера и других лиц в зал входит Н. С. Хрущев. Все присутствующие встают и шумно аплодируют главе Советского правительства. Оркестр исполняет государственный гимн Советского Союза. Короткая пауза. Затем звучат первые аккорды мелодии американского гимна.

И тут произошло то, что повергло в изумление даже видавших виды американских журналистов. Вопреки обычаю «отцы города» вначале робко, потом все увереннее подхватывают мелодию гимна, а минуту спустя уже с нарочитым пафосом поют торжественные строфы о звездно-полосатом флаге Америки. Кое-кто даже намекал, что была приглашена специальная группа людей, «умеющих петь».

— Что это — очередная патриотическая демонстрация? — полюбопытствовали мы у наших американских коллег — журналистов.

— Пожалуй, да, но я бы скорее назвал ее психической атакой, — пояснил нам один из местных корреспондентов, видимо, обладающий политическим чутьем. — Имейте в виду, что здесь, в Нью-Йорке, кое-кто наверняка попытается предпринять такую атаку.

На следующий день вашингтонская газета «Стар» дала понять, что определенным кругам ужасно хотелось использовать банкетный зал отеля «Коммодор» для того, чтобы «показать флаг» советскому Премьеру. Менее откровенная газета «Нью-Йорк таймс» ограничилась следующим комментарием: «Не представляя себе, как это даже случилось, находившиеся здесь американцы вдруг обнаружили, что они поют гимн «Звездно-полосатый флаг» вместо того, чтобы просто прослушать его мелодию… Присутствовавшие сообщили, что они непроизвольно (?) оказались втянутыми в эту, как они почувствовали, патриотическую демонстрацию».

Пока гости и хозяева были заняты завтраком, оркестр услаждал их слух музыкой. Желая, по-видимому, сделать приятное гостям из СССР, оркестранты решили блеснуть своим знанием советского музыкального репертуара. Они с большим подъемом исполнили популярную в Америке еще со времен второй мировой войны мелодию песни «Полюшко-поле».

Но, право, трудно было не рассмеяться, когда те же музыканты с не меньшим азартом принялись исполнять давно отжившую свой век песенку «Бублички».

Было весело вдвойне: и потому, что мелодия веселая, и потому, что исполнителям было невдомек, что слова у песни грустные и оплакивают они одну из последних представительниц «частного предпринимательства» в нэповской России.

«А я, несчастная, торговка частная, стою и бублички здесь продаю!» — звучало в зале, переполненном представителями Уолл-стрита. Что ж, стой, стой, повторяли мы про себя, с трудом сдерживая улыбки.

Как ни пустяшна эта деталь, но, увы, она невольно заставляет еще раз задуматься над тем, как слабо знают в Америке жизнь советского народа, его дерзновенные планы, мечты, деяния. Кое-кто все еще продолжает по старинке мерить нас на «бубличный» аршин.

Но вот уже и съеден десерт, выпито по чашке кофе. Начинается деловая часть приема, обмен речами. Американцы шутливо уверяют, что их способ проведения официальных раутов — вначале плотно закусить, а потом послушать речи — способствует лучшему усвоению как материальной, так и духовной пищи. По их словам, такое разделение труда настраивает ораторов и аудиторию на добродушный лад и дает кое-кому из нерадивых слушателей возможность отдаться чарам морфея. Может быть, иногда это так и бывает, но в данном случае 1600 джентльменов, заполнивших банкетный зал отеля «Коммодор», своим оживленным видом, острой реакцией на каждое слово оратора начисто опровергали стандартное представление об официальных американских приемах.

Первым поднимается на трибуну мэр города Р. Вагнер. Он сын известного сенатора и видного деятеля демократической партии, активно сотрудничавшего в тридцатых годах с президентом Франклином Рузвельтом в области реформ трудового законодательства. Сын, как говорят здесь, отошел от либеральных традиций своего отца. Впрочем, как сообщает американская печать, он не лишен политической амбиции и намерен в недалеком будущем использовать свой пост в качестве трамплина для прыжка в сенатское кресло Капитолия, а может быть, даже и выше.

Его приветственная речь была в основном посвящена восхвалению американского образа жизни, под сенью которого живут якобы, не ведая горя и нужды, восемь миллионов граждан Нью-Йорка. «Мы знаем, что у нас есть бедные, — сказал он, — к что кое-кто живет в плохих жилищных условиях, но больше людей живет лучше, счастливее и в более здоровых условиях, чем где-либо и когда-либо в истории всего мира… Что касается возможности обеспечить приличный образ жизни, то мы знаем, что они получили здесь самую большую возможность — самый высокий в мире уровень жизни».

Спору нет, американцы, включая и жителей Нью-Йорка, имеют высокий уровень жизни. Но стоит ли эту общеизвестную истину делать главным предметом разговора на столь важном собрании, назойливо повторять ее, вместо того чтобы совместно искать разумные пути укрепления дружественных связей между нашими странами и обеспечения всеобщего мира.

Да к тому же, поскольку уж по воле г-на Вагнера зашла речь о жизни нью-йоркцев, нелишне вспомнить и о некоторых фактах, которые проливают свет на истинное положение вещей. Вряд ли свыше миллиона обитателей нью-йоркских трущоб разделяют его рекламное-восторженное славословие американского образа жизни. Едва ли сотни тысяч негров и пуэрториканцев, загнанных в гарлемское гетто, считают себя благоденствующими людьми, как в этом пытается уверить своих слушателей мэр города. Ведь не проходит дня, чтобы в нью-йоркских газетах не появились статьи под типичным заголовком «Позор Нью-Йорка», рисующие жуткие, а порой и трагические условия жизни обездоленных людей в этом городе, который нередко называют пятьдесят первым штатом Америки.

Стоит лишь г-ну Вагнеру выглянуть в окно своей резиденции — «Сити-холл», чтобы увидеть, как тысячи представителей различных слоев нью-йоркского населения буквально каждодневно устраивают у стен городского муниципалитета гневные демонстрации против чудовищного роста дороговизны, громко и настойчиво требуют удовлетворения их насущных нужд. Только за последние несколько месяцев такие многотысячные демонстрации провели нью-йоркские учителя, шоферы такси, работники госпиталей, домашние хозяйки, учащаяся молодежь. А разве триста тысяч безработных Нью-Йорка, которые месяцами и годами ищут и не могут найти себе работу, считают себя счастливцами, живущими в здоровых условиях, как утверждал мэр?

Мэра Вагнера на трибуне сменил Генри Кэбот Лодж. Ни для кого не было тайной, что кое-кто в США возлагал далеко идущие надежды на его полемический талант, адвокатское красноречие и солидный дипломатический опыт. Именно на его плечи была возложена весьма рискованная миссия — «переспорить Хрущева или умереть».

Думал ли когда-нибудь ранее этот аристократ, что ему придется сопровождать бывшего рабочего, а ныне главу правительства Союза Советских Социалистических Республик в поездке по Америке? Еще совсем недавно одна мысль об этом показалась бы ему, наверное, чистейшей фантазией.

Генри Кэбот Лодж — отпрыск знатного в Новой Англии рода мультимиллионеров — Кэботов и Лоджей. В Бостоне ходит поговорка о том, что Кэботы разговаривают только с Лоджами, а Лоджи — только с богом. В 1953 году Г. Лодж впервые появился в стенах Организации Объединенных Наций в качестве главы американской делегации в ООН. Этот пост он занимает и по сей день. Когда корреспонденты спросили, чем он собирается ознаменовать свою деятельность в международной организации, г-н Лодж с апломбом заявил:

«Начну с того, что я никогда не подам руки кому бы то ни было из советских представителей…»

Всякий раз, когда собираются в своем кругу старожилы Организации Объединенных Наций — дипломаты или корреспонденты, они всегда с иронической улыбкой вспоминают об этом эпизоде. А какого труда стоило ему сдержать свою клятву: шутка ли сказать, Лоджу приходилось из-за нее опаздывать на каждое заседание ассамблеи или ее комитетов, чтобы — не приведи бог! — не встретиться с глазу на глаз с советским дипломатом.

Г-н Лодж, так же как и мэр Вагнер, читает свою речь по заранее приготовленному тексту. Он начал свою речь так: «Господа! Господин мэр! Председатель Хрущев! Уважаемые гости! Соотечественники-американцы!..»

Его речь, как и речь г-на Вагнера, была новой попыткой втянуть главу Советского правительства в ненужную в данной обстановке и в данных условиях дискуссию по идеологическим вопросам, которые разделяют две общественно-политические системы — мир социализма и мир капитализма.

Именно в таком духе и была выдержана вся речь личного представителя Президента, задавшая тон целой серии дальнейших выступлений самого Лоджа и других официальных и неофициальных деятелей США.

После окончания речи Лоджа слово предоставляется Никите Сергеевичу Хрущеву. Взоры всех присутствующих в зале, а также миллионы пытливых, внимательных глаз американских телезрителей обратились к трибуне, на которую поднимается Председатель Совета Министров СССР. Ведь еще совсем недавно слух и нервы миллионов жителей Нью-Йорка терзали воющие сирены учебной противовоздушной тревоги. Что же нужно сделать, чтобы они умолкли навсегда и чтобы перед глазами измученных военной истерией нью-йоркцев не маячили указательные стрелки со зловещей надписью «Здесь вход в бомбоубежище»? Что нужно сделать, чтобы, получая по четвергам или пятницам чек с заработной платой за неделю, американский рабочий или служащий не содрогался при мысли о том, что одна треть его заработка пошла на уплату налогов, на изготовление атомных и водородных бомб? Что нужно сделать, чтобы люди на всей нашей планете смогли вздохнуть полной грудью, убедившись, что призрак войны исчез с горизонта и ничто не угрожает мирному развитию человечества?

Ответа на эти волнующие вопросы с нетерпением ждали миллионы американцев, смотревших, слушавших, осмысливавших каждое слово Никиты Сергеевича Хрущева. И когда он взошел на трибуну, все, кто был в этом зале, встали, чтобы бурными аплодисментами выразить свое уважение к высокому советскому гостю.

Они были приятно поражены смелостью оратора: не в пример своим предшественникам, стоявшим на этой трибуне, он не вынимает из кармана заранее приготовленный текст речи. Так говорить, конечно, гораздо труднее, но зато его слова приобретают особенно большую эмоциональную окраску и удивительно хорошо доходят до ума и сердца слушателей.

Никита Сергеевич начинает свою речь с шутки — она всегда помогает установить живой и непосредственный контакт между оратором и аудиторией. Обращаясь к мэру города Роберту Вагнеру, он с добродушной улыбкой говорит: «Я чуть было не удержался и не назвал Вас Робертом Петровичем Вагнером. Когда я работал в молодости на заводе, управляющим у нас был инженер, которого звали Роберт Петрович Вагнер». И сразу же в зале наступает веселое оживление, вспыхивают аплодисменты. Этот маленький эпизод встречи Н. С. Хрущева на своем жизненном пути с двумя Робертами Вагнерами мгновенно создает в зале «Коммодора» непринужденную атмосферу, располагает к большому, задушевному разговору. «Отцы города» с огромным интересом слушают речь Никиты Сергеевича и почти каждую его фразу сопровождают шумными рукоплесканиями.

Глава Советского правительства благодарит г-на Вагнера за устроенный в его честь прием, за памятную медаль города Нью-Йорка, преподнесенную ему мэром, и за врученное ему послание народам Советского Союза — знак крепнущей дружбы между нашими странами.

Но особенно тепло, с большим уважением он говорит о Президенте Соединенных Штатов Дуайте Эйзенхауэре, воздает должное его военным заслугам на посту главнокомандующего союзническими силами в Западной Европе, вспоминает о том, как в тяжкое лихолетье второй мировой войны советские и американские солдаты вместе сражались против фашистской чумы. Бурными аплодисментами приветствуют слушатели его слова: «Мы хорошо боролись вместе с вами против гитлеровской Германии».

Никита Сергеевич высоко оценивает государственную мудрость Президента Эйзенхауэра, который, вопреки давлению недальновидных американских политиков и противоборству сторонников «холодной войны», выступил с инициативой обмена визитами. Каждый, кто мало-мальски знаком с расстановкой сил на американской политической сцене, понимает, что это решение потребовало от Президента и мужества и воли.

— Мое уважение к господину Д. Эйзенхауэру, — говорит глава Советского правительства, — возросло еще больше после этого его шага. Его решение пригласить Хрущева в Америку было не простым делом. Не каждый американец решился бы пойти на такой шаг. Для этого надо быть большим человеком, а главное — понимать большую политику. Мне известно, что часть американских политических деятелей не согласна с этим решением Президента. Мудрость Президента проявилась именно в том, что он, несмотря на это, совершил то, что задумал.

Это показало, что он видит дальше тех, кто, как говорят у нас в России, не видит дальше собственного носа. Государственный деятель обязан разбираться не только в том, что происходит сегодня, он должен заботиться о будущем, должен работать во имя его.

Прекрасные слова! Они несомненно помогут многим американцам разобраться в истинном значении акции Президента Соединенных Штатов, будут способствовать консолидации сил, выступающих за трезвый подход к решению международных проблем, за торжество политики разума.

Никита Сергеевич со свойственной ему прямотой и откровенностью заявил, что намерен разговаривать со своими слушателями начистоту, языком человека, привыкшего смотреть правде в глаза. «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь» — эта народная мудрость хорошо знакома и импонирует как советскому человеку, так и рядовому американцу.

Н. С. Хрущев быстро разгадал замысел тех, кто хотел в потоке восхваления американского капитализма утопить основную идею его приезда в США. Он перевел разговор в другую плоскость. Глава Советского правительства высмеял попытки разукрасить систему капитализма и опорочить социализм.

— Давайте заранее условимся вот о чем, — без обиняков сказал он. — По-видимому, мне нет необходимости тратить усилия на то, чтобы пытаться вас сделать коммунистами. Это была бы пустая трата сил, а они мне нужны для более важных дел. Но если у кого-либо еще теплилась надежда, что я перейду на позиции капиталистов, то я хочу прямо сказать вам: это тоже безнадежное дело. Конечно, если бы я был сторонником капитализма, я старался бы перебраться в вашу страну: ведь Соединенные Штаты — это главный корень мировой капиталистической системы. Но я убежден в том, что наша система гораздо крепче и гораздо лучше.

Н. С. Хрущев разъясняет американцам необходимость жить с Советским Союзом в мире и дружбе, мирно сосуществовать, соревноваться не в изготовлении орудий смерти и разрушения, а в производстве всего того, что делает жизнь человека лучше и полнее.

— Давайте лучше говорить о том, — призывает он, — что должно объединять нас, и не выпячивать того, что могло бы нас разъединять, Давайте мирно соревноваться, и пусть народы рассудят, какая система лучше, какая из них открывает больший простор для развития производительных сил, какая лучше обеспечивает благополучие человека. Мы должны уважать выбор народов, должны уважать их право жить так, как они хотят, должны строить межгосударственные отношения на основе признания равного права существования различных социальных систем. Мы должны обеспечить мирное сосуществование и тем самым укрепить мир во всем мире.

— Говорю вам совершенно искренне: мы хотим жить с вами в дружбе и мире.

Без преувеличения можно сказать, что эти мудрые слова прозвучали как гимн разуму, торжеству здравого смысла. Им долго и горячо аплодировали все те, кто был в этот памятный день в сияющем огнями зале гостиницы «Коммодор». С ними соглашались — не могли не согласиться! — миллионы американцев, все те, кто любят мир, жизнь, улыбку ребенка.

Искренний тон выступления Н. С. Хрущева, его ясная и образная речь, лишенная каких-либо дипломатических вывертов, умение прямо и смело ставить вопросы, живое чувство юмора вызвали восхищение американцев, высоко ценящих в человеке неукротимую энергию, прямоту и находчивость. Мы слышали, как участники приема у мэра Нью-Йорка называли Никиту Сергеевича «величайшим пропагандистом дружбы между СССР и США» и выражали надежду, что этот «бизнес» может принести «солидные дивиденды» всем странам.

Нью-йоркская печать, комментируя речь Н. С. Хрущева на завтраке у мэра города, сокрушенно признавала, что предпринятые Вагнером и Лоджем попытки «скрестить шпаги» с главой Советского правительства не принесли им лавров. Известная обозревательница Дорис Флисон предалась на следующий день в газете «Нью-Йорк пост» меланхолическим размышлениям о том, что Н. С. Хрущев со свойственной ему «динамической силой господствует на американской сцене» и что нет в Соединенных Штатах такой «политической фигуры, которая смогла бы эффективно противостоять ему».

Кажется, яснее не скажешь! И тем не менее посрамленные, но не разоружившиеся сторонники курса «переспорить Хрущева или умереть» не отказались от своих козней и интриг. Они искали нового повода вновь «показать флаг», действуя по пословице: «У кого желчь во рту, тому все горько».

«Бедные родственники» Америки

Вскоре после завтрака в гостинице «Коммодор», устроенного мэром Нью-Йорка в честь главы Советского правительства, Никита Сергеевич Хрущев имел другую примечательную встречу с группой крупнейших финансовых магнатов США.

Случилось это на приеме, который устроил в честь высокого советского гостя Аверелл Гарриман. Г-н Гарриман во время войны был послом США в Москве, он посетил нашу страну еще раз несколько месяцев назад, и поэтому, естественно, к встрече Никиты Сергеевича Хрущева с Гарриманом на американской земле отнеслись с повышенным интересом. Как считала американская печать, для Председателя Совета Министров СССР будет «поучительным разговор с американцем, который кое-что смыслит в русской истории и русских делах».

Кое-кто в США возлагал на эту встречу особенно большие надежды еще и потому, что американскую сторону в ней представляли самые блистательные имена из банковского и промышленного мира. В числе собеседников и оппонентов Никиты Сергеевича были такие тузы Уолл-стрита, как Джон Рокфеллер, один из властелинов «нефтяной империи Рокфеллеров», У. Роджерс Герод, президент крупнейшей электротехнической корпорации «Дженерал электрик», Джон Макклой, руководитель одного из самых могущественных банков страны, Фрэнк Пейс, бывший военный министр, а ныне глава крупнейшего в стране концерна по производству оружия «Дженерал дайнэмикс корпорейшн», генерал Дэвид Сарнов, председатель правления «Рэйдио корпорейшн оф Америка», специалист в области «психологической войны», банкир Герберт Лимэн и другие светила американского капитализма.

Уж кто-кто, рассуждали некоторые органы американской печати, а эти люди, представляющие «60 семейств»

Америки, не только сумеют постоять за себя, но и заставят «первого коммуниста в мире согнуть колени». Авторы таких скоропалительных суждений, видимо, исходили из того, что в условиях американской действительности никто не в праве перечить воле магнатов Уолл-стрита. Их политическое «кредо» превосходно сформулировал американский банкир и мультимиллионер Фредерик Т. Мартин, который в порыве откровенности заявил:

«Мы не ревнители общественной пользы. Мы — богачи. Америка принадлежит нам… Мы готовы пустить в дело все наши огромные возможности, наше влияние, наши деньги, наши политические связи, наших продажных сенаторов, наших голодных конгрессменов, наших демагогов против любой законодательной акции, любой политической платформы, любой кандидатуры в президенты, которая угрожает незыблемости нашего государства».

… Хотя эта встреча происходила в кругу ближайших друзей А. Гарримана, перед входом в его дом собралась огромная толпа репортеров газет, радио, телевидения и жителей города. Машины едва пробились по узкой улочке к трехэтажному особняку. Наверное, и до этого дом Гарримана был, так сказать, приметным домом в городе, но, как пошутила дочь Гарримана Мортимер Кетлин, никогда он не выдерживал такой отчаянной и яростной осады любопытных. Перед распахнутыми дверями на пятачке тротуара, огороженного деревянными барьерами с надписями «полицейская линия», стоял добрый десяток микрофонов. Видимо, г-н Гарриман намеревался, провожая гостя, выступить по радио.

Мы поднялись на второй этаж дома, и, как писал — уже после окончания визита — г-н Гарриман в журнале «Лайф», он провел Никиту Сергеевича в библиотеку, где собралось около тридцати гостей. «Наша библиотека, — сообщал своим читателям даже и такие подробности г-н Гарриман, — это большая комфортабельная комната с белыми стенами. Она полна книг и современной живописи, в ней стоят бюсты Франклина Делано Рузвельта, Дуайта Эйзенхауэра и Бенджамина Франклина. Над камином, около которого мы сидели, висит картина Пикассо».

О самой встрече Гарриман рассказывает не очень подробно. Весь ход его мысли направлен на то, чтобы представить беседу дружественной, спокойной, однако не приведшей к существенным точкам соприкосновения. Впрочем, это — дело г-на Гарримана. Хочется привести только одно замечание Никиты Сергеевича Хрущева и рассказать о том, какую оно вызвало реакцию.

После обмена любезностями и после того, как А. Гарриман представил своих гостей, он предложил довольно своеобразный ход беседы. Он сказал, что, поскольку г-ну Председателю Совета Министров так много приходится отвечать на вопросы, на этот раз все собравшиеся здесь готовы удовлетворить любопытство Никиты Сергеевича. Откинувшись на спинку кресла, Никита Сергеевич спокойно обвел глазами гостей г-на Гарримана и с поразительной наблюдательностью угадал, для чего была именно так подготовлена хозяином эта встреча. Гости Гарримана ничего не собирались узнавать у Никиты Сергеевича, они приготовились прочитать ему «популярную лекцию» о принципах и законах капиталистической системы.

Никита Сергеевич заметил:

— Нет уж, избавьте, господа, меня от вопросов к вам. Не волнуйтесь, я не устал, я с большим удовольствием отвечу сам.

Но все-таки, поскольку многое было решено между гостями, по-видимому, заранее, им было трудно перестроиться вмиг на новый лад. Они лишь превратили своп повествовательные фразы в риторически вопросительные. Одним из первых начал излагать свой длинный вопрос-объяснение Джон Макклой, председатель банка «Чейз Манхэттэн бэнк», бывший верховный комиссар США в Германии. Хотя г-н Гарриман и не пишет этого в «Лайфе», но сразу несколько голосов аттестовали его как личного друга Аденауэра, чему Макклой не противился. Он говорил о том, о сем и в конце выразил удивление по поводу того, что г-н Хрущев, дескать, верит, будто люди, сидящие в этой комнате, представляют какие-то правящие круги Америки. Г-н Макклой с убежденностью профессионального адвоката, человека, которому все внемлют безропотно, с горделивой улыбкой оглядел собравшихся и двинул самый веский, с его точки зрения, аргумент в защиту того, что здесь не «правящая группа».

— Посудите сами, — театрально развел руками г-н Макклой, — почти все законопроекты, которые предлагает Уолл-стрит, автоматически отклоняются в сенате.

Главный «аргумент», хотя и не подкрепленный никакими конкретными доводами, явно понравился собравшимся. Они заулыбались, расположились поудобнее в креслах и, как говорится в таких случаях, отпустили ремни. Никита Сергеевич не спеша еще раз оглядел их всех, нарочито одетых в рядовые костюмчики, улыбчивых, совсем непохожих на тех первых завоевателей богатств, на чьих лицах так сохранялись приметы «битв за деньги»; совсем непохожих на русских купцов-воротил с пудовыми кулачищами и длинными бородами; совсем непохожих на тех первых американских золотоискателей, которые перегрызали друг другу глотки у Вирджиния-сити, у Сакраменто, в Лунной долине и у Скалистых гор. Нет, это были лощеные люди — благообразные отцы семейств, ни дать ни взять преуспевающие средние служащие средних торговых фирм.

Тихо, но так, чтобы все слышали, Никита Сергеевич ответил Макклою, да и другим:

— Выходит, что передо мной бедные родственники Америки.

И вдруг все в комнате засмеялись, как будто этой фразой была пробита, наконец, плотина, сдерживавшая настроения этих людей. Смеялись достаточно долго. Только поняв, что смеются над собой, они вдруг оборвали смех.

Неловкая тишина, которая на миг последовала за взрывом смеха, была нарушена градом новых вопросов. В той или иной степени они уже ставились перед Никитой Сергеевичем Хрущевым десятки раз, и десятки раз он с величайшей убедительностью отвечал на них.

Вновь и вновь американцы вопрошали, почему в Советском Союзе мешают слушать «Голос Америки». Никита Сергеевич бросил реплику: «Хороший, дружеский голос мы будем принимать, голос вражды нам не подходит». Н. С. Хрущева долго уверяли, что магнаты военной промышленности готовы хоть завтра прекратить выпускать оружие, а он приводил примеры, что, как только дело продвигается к миру, биржу Уолл-стрита охватывает паника и т. д.

Прием у г-на Гарримана закончился довольно быстро, так как советские гости спешили в Экономический клуб, и, может быть, не стоило возвращаться к этому приему так подробно, если бы не одно обстоятельство. Мы имеем в виду несколько новых заявлений Аверелла Гарримана. Одно из них сделано им в Бостоне в зале Форд-холл недавно. Это заявление развивает все то, о чем говорили гости г-на Гарримана в его нью-йоркской квартире. Отметив, что Н. С. Хрущев в Соединенных Штатах Америки неоднократно подчеркивал преимущества коммунизма по сравнению с капитализмом, г-н Гарриман, между прочим, роняет и такие фразы: «Для народов Азии капитализм почти синоним колониализма. Мне кажется, что мы не должны позволять г-ну Хрущеву или любому другому коммунисту изображать нас знаменосцами капитализма.

Наша экономическая система мало в чем сходна с марксистской концепцией вековой давности, и мы должны отказаться от этого слова (речь идет о слове «капитализм». — Авторы)».

Всего-навсего, г-н Гарриман?! Вы хотите отказаться от слова «капитализм»? Вы и ваши друзья, которые много раз подкрашивали это понятие эпитетом «народный» и радостно заявляли всему миру, что теперь «народный капитализм» определяет сущность общественных отношений в Америке?! Но почему же вам не нравятся слова «народный капитализм»? Почему вы вновь хотите заменить их некими эфемерными терминами, вроде «гуманной экономики», или «свободного экономического предпринимательства», или чем-то не менее трудно доказуемым, а главное мало понятным?!

Почему так беспокоят г-на Гарримана последствия визита Н. С. Хрущева в США и он вновь и вновь пытается продолжать полемику, на которой вполне можно поставить точку, ибо, как видно, стороны остались при своем?

Нет, не все так просто и наивно, как может показаться поначалу, в этом стремлении и г-на Гарримана и тех, кто собрались в его нью-йоркской квартире, переменить вывеску на фасаде Уолл-стрита. Не слово «капитализм», а сущность капитализма все в большей степени отвергается и будет отвергаться думающими простыми людьми всего мира, истинными создателями человеческих благ и ценностей. Законы капитализма как в области экономики, политики, философии, так и в области человеческих взаимоотношений будут все больше противоречить XX веку — веку победного шествия нового, социалистического строя. Вот для чего нужна г-ну Гарриману словесная пудра! Но по этому поводу во время поездки по Соединенным Штатам очень метко сказал однажды Никита Сергеевич:

— Как ни пудрится старая женщина, молодой ей уже не бывать!

Впрочем, г-н Гарриман знает это. Даже школьники разбираются в подобных «азах». Ведь как бы ни называли себя феодалы, распоряжавшиеся со звериной жестокостью землями и жизнями: «просвещенными властителями», «яркими солнцами», «попечителями мудрости и муз», феодализм оставался феодализмом. Как бы ни называли себя монархи всех времен и народов: «миротворцами», «народолюбцами», они оставались самими собой и история оценивала их так, как они того заслуживали.

Есть в последнем выступлении г-на Гарримана примечательное слово — «Азия». Азия! Г-н Гарриман беспокоится сейчас о ней не как любитель романтических пейзажей и древностей, не как путешественник или этнограф. Он говорит о той части Азии, которая стоит на перепутье, перед народами которой, начинающими осознавать смысл жизни, стоит выбор: какой дорогой идти?! Разве не ясно, что Азия сама выбирает себе путь?! Она вряд ли будет стучать в ту дверь, на которую вместо прежней вывески «Капитализм, империализм» хотят повесить новую: «Милости просим! Обещаем не произносить слов «колониализм» и «капитализм»».

Впрочем, никто не собирается говорить здесь о воле и взглядах народов азиатских или других стран. Как захотят они, так и будет. Но именно так, как они захотят!

Мечтая о том, чтобы сменить вывеску на фасаде капитализма, империализма и тем самым сразу же изменить к нему отношение во всем мире, г-н Гарриман тешит себя несбыточными иллюзиями. Он забывает о том, что капитализм, империализм, если им и дать какое-то иное название, не могут изменить своей антинародной сущности. Это не только целый комплекс экономических и общественных взаимоотношений людей и различных классов, но и вполне определенная идеология, философия, определенная система.

Миллионы людей на собственном опыте убеждаются, что мир капитализма — это ужасный мир, где частное довлеет над общественным, где жажда наживы за чужой счет превращает иных в самых страшных угнетателей, а иных — в мелких хищников.

Нам хотелось бы напомнить г-ну Гарриману один рассказ, который мы слышали от профсоюзного босса Уолтера Рейтера, характеризующий сущность человека в капиталистическом мире. Вот что в порыве откровенности поведал Н. С. Хрущеву о себе этот «доблестный» лидер американских профсоюзов. Кстати говоря, этот рассказ мистера Рейтера был опубликован в газете "Нью-Йорк таймс", г-н Гарриман, можете и там почитать об этом.

В тридцатые годы вместе со своим братом Виктором Уолтер Рейтер работал на автозаводе в Нижнем Новгороде. После истечения контракта им захотелось совершить путешествие по Советской стране для того, чтобы, вернувшись в Соединенные Штаты, объявить себя «знатоками России».

Это были тяжелые для нашей страны времена. Неурожай во многих местах породил голод, многие заводы только восстанавливались, на улицах слонялись беспризорные дети, больницы были переполнены. Во время поездки Уолтер Рейтер и его брат все же получали питание: ведь в нашей стране с иностранными гостями люди готовы поделиться последним куском хлеба.

«Однажды, — рассказывал Рейтер во время беседы с Н. С. Хрущевым, изредка переходя на русский язык, — в маленьком городке мы пришли в магазин и увидели на полках несколько баночек американской сладкой кукурузы. Хотя было голодновато, но кукурузу никто не покупал: ее не любили. А мы обрадовались и приобрели несколько банок. Некоторые из них оказались без этикеток. Когда мы вернулись к себе в гостиницу и раскрыли банки, которые были без этикеток, то увидели, что там не кукуруза, а свинина с горохом. Понимаете: свинина с горохом!» — патетически восклицал Уолтер Рейтер.

Далее он рассказал о том, как они с братом быстренько побежали в магазин и попросили продавца, чтобы он продал им все банки без этикеток, сколько их есть. Продавец удивился, спросил их, есть ли какая разница между банками с этикетками и без этикеток, но они не сказали ему, обманули.

«Мы настояли, чтобы он дал нам все банки без этикеток, — улыбался г-н Рейтер, — и, нагрузившись огромным количеством таких банок, вернулись к себе. Мы чувствовали себя настоящими миллионерами, — довольно ухмылялся г-н Рейтер, — из-за невежественности вашего продавца мы стали обладателями ценнейшего продовольственного богатства — свинины с горохом!»

Разве может так поступить советский человек? Даже мелкий мошенник, совершивший такой обман, постарался бы умолчать о нем. А братья Рейтер, тогдашние американские специалисты, приезжавшие к нам помогать за доллары, за золото осваивать новую технику, не только совершили подлость, но еще похваляются ею, вспоминают, как подвиг.

Нам припомнился этот рассказ Уолтера Рейтера в связи с тем, что г-н Гарриман, может быть, и в самом деле считает, что достаточно изменить вывеску, название капитализма, как все сразу же станет по-другому. Уолтер Рейтер с братом не только меняли вывеску — они жили в Советском Союзе, общались с советскими людьми, но капиталистическое, испорченное нутро у них возобладало над всем остальным. И, видимо, не с присвоения обманным путем свинины с горохом началось их грехопадение.

То, что они совершили, — это и есть проявление отвратительных черт капитализма в сознании человека. И как бы вы ни меняли вывеску, г-н Гарриман, братья Рейтер в ваших условиях так и останутся братьями Рейтер…

На этом, пожалуй, можно было бы и кончить рассказ о коротком визите Никиты Сергеевича Хрущева к г-ну Гарриману. Но только позвольте нам по-своему относиться к вашей милой манере, г-н Гарриман, считать себя и своих друзей бедными родственниками Америки, позвольте нам опустить вас с заоблачных высей на реальную, живую землю.

Мастера «большого бизнеса»

Среди многочисленных справочных изданий в США, пожалуй, наибольшим спросом пользуется пухлый, увесистый том с кратким заглавием — «Кто есть кто». Его можно увидеть на полках библиотек и справочных бюро редакций газет и журналов, в кабинетах политических деятелей, промышленников, финансистов.

В скупой, предельно сжатой форме излагаются на его страницах сведения о родословной, жизни, деятельности, любимых развлечениях разных именитых людей. Попасть в справочник «Кто есть кто» — привилегия, которой удостаиваются сравнительно немногие.

Вечером 17 сентября в большом бальном зале отеля «Уолдорф-Астория», как почтительно отметили все американские газеты, можно было увидеть редкостное зрелище живого «Кто есть кто» в его, так сказать, натуральном виде. Здесь собралось около двух тысяч человек — цвет «большого бизнеса», «бедные родственники» Америки, в значительно более широком составе, чем несколько часов назад собирались у Аверелла Гарримана. И если бы кто-нибудь из досужих американских репортеров вздумал хоть приблизительно подсчитать их капиталы, то, наверное, получилась бы сумма настолько громадная, что человеческий ум не в силах был бы ее осмыслить. Глядя на этих людей — президентов уолл-стритовских банков, директоров страховых компаний, хозяев крупнейших монополистических объединений, — можно было подумать, что сами боги сошли с долларового Олимпа.

Накануне встречи главы Советского правительства с капитанами американского бизнеса газета «Нью-Йорк геральд трибюн» писала: «Завтра вечером одно из величайших в истории собраний капиталистов заслушает речь Премьер-Министра Никиты Хрущева на обеде, который дает Экономический клуб в Нью-Йорке. Происходит ожесточенная борьба за приглашения».

Исполнительный директор Экономического клуба Дуайт Эккерман дополнил эту картину небывалого ажиотажа образным сравнением: «Люди добиваются приглашения на обед, — сказал он, — подобно тому, как голодающие дерутся за хлеб… Судя по принятым приглашениям, у нас будет самое большое собрание видных предпринимателей, которое когда-либо происходило под одной крышей».

Примечателен сам по себе тот факт, что наиболее могущественные и влиятельные люди в США — представители «большого бизнеса»—проявили такой огромный интерес к визиту Н. С. Хрущева, так горячо желали с ним встретиться и послушать его. Но еще более симптоматично то, что многие из них одобряли цели его визита, выражали надежду на улучшение советско-американских отношений и укрепление деловых связей между нашими двумя странами.

В канун прибытия Председателя Совета Министров СССР в Вашингтон газета «Нью-Йорк геральд трибюн» опубликовала данные опроса, проведенного ею среди представителей американских деловых кругов. «Каково ваше отношение к визиту советского Премьера в США?» — с таким вопросом обратилась газета к сорока восьми руководителям крупнейших монополий, ежегодный оборот которых превышает 25 миллиардов долларов.

Суммируя данные опроса, газета писала: «Американские бизнесмены в основном одобряют тринадцатидневный визит Никиты Хрущева в Соединенные Штаты. Они считают, что такой шаг может привести к ослаблению напряженности «холодной войны» и увеличению торговли между Востоком и Западом».

Да, жизнь берет свое. Она решительно заставляет многих бизнесменов по-новому взглянуть на окружающий мир, заняться нелегкой переоценкой ценностей. «Люди в серых фланелевых костюмах», как называют в Америке крупных дельцов, начинают все больше сознавать, что в ядерный век гонка вооружений не доведет до добра, что разумнее и выгоднее жить в мире с Советским Союзом, торговать с ним. Эти сдвиги в умах и настроениях многих представителей «большого бизнеса» не пришли сами по себе; они были подготовлены всем ходом развития событий, изменением соотношения сил на мировой арене.

Давно ли еще американские капиталисты с этаким пренебрежительным прищуром взирали на нас с высоты своего денежного мешка и фыркали при слове «пятилетка»? Однако динамизм и жизненная сила нового, социалистического строя заставили и их отказаться от ложных представлений о советских планах и героических деяниях нашего народа, о мощи мира социализма. «Русские сделали это опять!» — этот возглас, в котором слились воедино восторг и удивление, неприязнь и зависть, раздается теперь не только со страниц американских газет. Его можно слышать из уст банкиров, биржевиков, промышленников.

Наиболее умные и проницательные из них давно уже поняли всю иллюзорность и несбыточность надежд на то, что с помощью гонки вооружений удастся создать прочное благополучие американской экономики, уберечь ее от бурь и потрясений. За внешне грозным фасадом политики «с позиции силы» они разглядели, наконец, авантюристический курс, который может привести их страну и все человечество к катастрофической войне.

Среди реалистически мыслящих людей «большого бизнеса», настойчиво призывающих Америку идти в ногу со временем, считаясь с волей и чаяниями народов, можно назвать имена таких видных банкиров и промышленников, как Сайрус Итон, Джеймс Уорберг, Маррикер Эккл, и ряда других. Они решительно осуждают безрассудную политику «с позиции силы», требуют отказа от гонки вооружений, выступают за мирное сотрудничество между Востоком и Западом, развитие торговых, научных и культурных связей со странами социалистического лагеря.

Американская буржуазия, как и буржуазия других стран, далеко не однородна. Сравнительно небольшая, но все еще влиятельная монополистическая верхушка продолжает видеть в безумной гонке вооружений чуть ли не единственный источник своей наживы и обогащения. Но те американские фирмы и корпорации, которые не имеют доступа к «военной кормушке», меньше заинтересованы в разжигании военного психоза, в сохранении международной напряженности. Из 500 крупнейших корпораций Соединенных Штатов только 50 наиболее могущественных монополий непосредственно заинтересованы в получении военных прибылей. В этом нетрудно убедиться на следующем характерном примере: в период экономического кризиса в США 1957–1958 годов произошло довольно резкое сокращение прибылей 450 корпораций из 500, в то же время 50 крупнейших военно-промышленных концернов сумели получить на гонке вооружений рекордные барыши.

Уже одно это обстоятельство не могло не породить в деловом мире США острых дискуссий и разногласий по поводу дальнейшего внешнеполитического курса страны и характера средств стимулирования американской экономики.

В Соединенных Штатах ширится число деловых людей, понимающих, что дальнейшее продолжение гонки вооружений не только сопряжено с военной и политической опасностью, но и чревато серьезными осложнениями для американской экономики. Именно поэтому все чаще и громче раздаются в этой стране трезвые голоса, требующие принять вызов Советского Союза на мирное экономическое соревнование, встать на путь развития взаимовыгодной торговли между двумя величайшими державами мира. Среди деловых людей Америки тоже идет напряженная борьба сторонников «холодной войны» против поборников нового, реалистического курса в отношениях с Советским Союзом, со всеми странами социализма. И не случайно поэтому встреча главы Советского правительства с людьми «большого бизнеса» в Экономическом клубе города Нью-Йорка превратилась в арену острой и напряженной борьбы сил света и разума с силами мрака.

…Вместительный зал отеля «Уолдорф-Астория» переполнен. Предприимчивые организаторы обеда расставили десятки столов и на балконах большого биллиардного зала и на третьем ярусе—так велик был наплыв желающих увидеть Н. С. Хрущева, послушать его. На круглых столах, накрытых белоснежными скатертями, горят толстые свечи, оплывая стеариновыми буграми. Слышится звон ножей и вилок, сдержанный шум сотен людей, занятых едой, смех и тосты.

Всюду преобладает один цвет — желто-золотой. Полотнищами золотистого цвета задрапирована головная часть зала, где в три ряда, расположенных один над другим, сидят руководители клуба и самые видные бизнесмены. Здесь и Дэвид Рокфеллер, один из американских королей нефти, и железнодорожный магнат Аверелл Гарриман, и президент правления директоров крупнейшего в стране банка «Чейз Манхэттэн бэнк» Макклой, и глава «Рэйдио корпорейшн оф Америка» генерал Дэвид Сарнов, и многие другие монополисты.

Никита Сергеевич сидит рядом с президентом Экономического клуба Г. Вудманом, который является также и главой крупной компании «Интеркемикэл корпорейшн».

Кончается обед. Со столов убирают догорающие свечи, усиливается льющийся сверху электрический свет. Президент клуба подходит к трибуне и произносит краткую вступительную речь. Он говорит о том, что теперь все сознают историческое значение обмена визитами между Н. С. Хрущевым и Д. Эйзенхауэром. Затем Вудман отмечает, что советский народ может справедливо гордиться своими достижениями в области экономики. Отдав дань уважения посланцу великой и могучей Советской державы, президент принимается за свое: хвалит, восторгается, славословит тех, кто сидят сейчас за великолепно сервированными столами большого бального зала «Уолдорф-Астории». Он говорит о них с таким жаром и пафосом, так горячо превозносит американский капитализм, что кое-кому из сидящих в зале господ монополистов стало, наверное, неловко за столь неумеренные комплименты по их адресу.

Следующий оратор — Г. Лодж. Как бы приняв эстафету из рук Г. Вудмана, он произносит страстный панегирик в честь его величества капитала, милостями которого он так щедро обласкан и возвышен. Казалось, все свое красноречие, весь запал благодарности к сидящим здесь «великим мира сего» вложил он в свою небольшую, но продуманную до мельчайших деталей речь, расхваливая «блага» американского образа жизни, воспевая «мудрость» американских предпринимателей.

Только слепой мог не видеть, как старался Лодж заслужить похвалу этих людей, символизирующих, по его словам, «американское предпринимательство», показать им, что не зря возлагают они на него большие надежды.

Позже, познакомившись ближе с жизнью Соединенных Штатов Америки, мы не раз вспоминали это выступление Лоджа, поражаясь его искусству и, скажем прямо, смелости изображать белое черным и наоборот. Пусть простит нас читатель за то, что в ходе дальнейшего повествования о поездке Н. С. Хрущева по США мы позволим себе вновь сослаться на это выступление Г. Лоджа.

Деловые люди с нескрываемым удовольствием слушали речь Лоджа, прерывая ее то возгласами одобрения, то шумными аплодисментами. Да и как им было не аплодировать, если их оратор рисовал такую идиллическую картину благоденствующей Америки, где монополистический капитализм преобразился в «экономический гуманизм», где 14 миллионов американцев владеют акциями предприятий американской промышленности, где так много выпускается автомобилей, где так трудно живется предпринимателям, получающим большие доходы, и так удивительно легко тем, кто доходов не получает… Шахтер-углекоп, по словам красноречивого оратора, живет в США куда безбеднее, чем бизнесмен, имеющий миллионные доходы: ведь ему не надо платить высоких подоходных налогов… А как заботится американское государство о народе! «Два миллиона людей живут в домах, строительство которых субсидировалось правительством!» — с пафосом восклицал Лодж.

И что ему было до того, что у нас, в Советском Союзе, не два миллиона, а почти все городское население живет в домах, построенных нашим социалистическим государством или принадлежащих ему, что многие миллионы домов в сельской местности построены у нас при помощи государства.

Что было Лоджу до того, что подавляющее большинство американцев, владеющих акциями промышленных предприятий, — это мелкие, очень мелкие владельцы! Он назвал цифру «14 миллионов акционеров», но умолчал, что лишь около 4 процентов американских семей имеют акций и вкладов на сумму в 10 тысяч долларов и больше. А ведь эти данные были опубликованы Федеральным резервным управлением США, и они весьма убедительно говорили, что в 14 миллионов акционеров г-н Лодж зачислил главным образом тех американцев, которые имеют акций всего лишь на 100 и 200 долларов.

Однако и 4 процента американских семей, имеющих акции и вклады по десять тысяч долларов и выше, — величина весьма условная.

Знакомясь с американскими официальными материалами перед поездкой в США, мы обратили внимание на данные Геллеровского комитета Калифорнийского университета о том, что прожиточный минимум для американских рабочих составлял в 1958 году 6 тысяч 87 долларов в год на семью из четырех человек. Очевидно, такая семья может жить не плохо, но и не так уж хорошо, учитывая дороговизну квартир, высокие расходы на медицинское обслуживание, на образование. Но как бы то ни было, комитет считает, что указанная сумма и составляет прожиточный минимум для такой рабочей семьи. Для того чтобы обеспечить себе годовой доход в размере такого минимума, человеку надо иметь акции с четырехпроцентным доходом не на 10 тысяч долларов, а на сумму, превышающую 150 тысяч долларов. Надо полагать, что таких семей в США уже не 4 процента, а во много раз меньше.

Так что настоящих акционеров в Соединенных Штатах не так-то уж и много. Их совсем не миллионы, как уверяет г-н Лодж, а небольшая, хотя и очень влиятельная, горстка. И часть этой горстки собралась в роскошном зале отеля — этот, как сказал Н. С. Хрущев, «цвет капиталистического мира Нью-Йорка, да и не только Нью-Йорка».

Такие мысли вызывала у нас речь Г. Лоджа, который говорил о сидящих в зале людях, называя их «творцами и новаторами», обладающими большими способностями и несущими большую ответственность за судьбы страны. И эти «творцы и новаторы», затянутые в торжественно-черные костюмы, благосклонно улыбаясь, слушали своего велеречивого адвоката.

Но вот умолкает и г-н Лодж. Президент Экономического клуба предоставляет слово Никите Сергеевичу Хрущеву. Водворяется такая тишина, что отчетливо слышно, как на втором ярусе кто-то осторожно ставит бокал или рюмку.

Яркая, образная речь Никиты Сергеевича сразу же захватывает внимание даже этих искушенных, слышавших многих ораторов людей. Они не раз прерывают ее аплодисментами, живо реагируя на особенно понравившиеся им места речи высокого советского гостя.

— Я знаю, что капитализм вам нравится, и я не хочу разубеждать вас. Я бы просто унизил свое достоинство, если бы, воспользовавшись гостеприимством, оказанным мне крупнейшими капиталистами, начал бы читать вам мораль о преимуществе коммунизма. В данной аудитории это — бессмысленное дело. Пусть история нас рассудит! — говорит Н. С. Хрущев. И в ответ слышатся дружные аплодисменты.

— У меня возникает только один вопрос: что побудило господина Лоджа столь страстно доказывать пользу капитализма именно сегодня? Неужели он руководствовался желанием убедить меня перейти в капиталистическую веру? — спрашивает Никита Сергеевич под смех бизнесменов. — Или, быть может, господин Лодж опасается, что если перед капиталистами выступит большевик, то он переубедит их и они перейдут в коммунистическую веру? Хочу успокоить вас: таких намерений у меня нет — я знаю, с кем имею дело. — И вновь взрыв смеха и рукоплескания раздаются под сводами огромного зала.

Очень просто и убедительно Никита Сергеевич говорит о выдающихся достижениях Советского Союза за 42 года Советской власти, о невиданных в истории темпах развития его экономики. Он приводит яркие цифры и факты, показывающие, какие широчайшие перспективы раскрыла перед Советской страной Октябрьская революция. И вот уже смолкает смех, и в зале воцаряется внимательная, настороженная тишина.

— Вы, возможно, со мной не согласны. Но тогда объясните, какими чудесами были достигнуты такие результаты? Какими? — спрашивает у бизнесменов Н. С. Хрущев. Но ответа нет — никто не решается ни соглашаться, ни опровергать.

Глава Советского правительства говорит о гигантском семилетнем плане развития страны социализма, о том, когда и как Советский Союз намерен обогнать Соединенные Штаты Америки.

— Все мы имеем у себя, — с непоколебимой уверенностью говорит он. — Народ наш сплочен вокруг своего правительства, люди наши горят энтузиазмом, стремятся как можно лучше выполнить свой долг и тем самым еще больше укрепить свой социалистический строй.

Как бы беседуя с этими убежденными сторонниками всевластия капитала, Никита Сергеевич разъясняет им, как глубоко заблуждаются те деятели, которые проводят неумную политику дискриминации в торговле с Советским Союзом и другими социалистическими странами. На лицах некоторых бизнесменов появляется улыбка недоверия, когда Н. С. Хрущев говорит о том, что в результате политики дискриминации в торговле Советский Союз вынужден был развить производство таких машин, которых он раньше не производил, и все это привело к тому, что Советский Союз стал еще сильнее, чем раньше. Но эти улыбки моментально стираются, гаснут, когда с трибуны раздаются слова:

— Мы открыли секрет использования водородной энергии раньше вас. Раньше вас мы создали баллистическую межконтинентальную ракету, которой у вас фактически нет до сих пор. А ведь баллистическая межконтинентальная ракета — это поистине сгусток человеческой творческой мысли.

Какой же смысл имеют ваши запреты? Продолжение Соединенными Штатами Америки политики дискриминации Советского Союза в торговле означает попросту бессмысленное упорство.

В зале наступает как бы разрядка. Раздается смех. Многие в знак согласия кивают головами, обмениваются между собой репликами.

А с трибуны звучит уверенный голос человека, знающего цену своим убеждениям, не бросающего слов на ветер:

— Долгое время никто не осмеливался оспаривать у вас вашего первенства. Но вот настало время, когда появилось такое государство, которое принимает ваш вызов, которое учитывает уровень развития Соединенных Штатов Америки и в свою очередь бросает вам вызов. Можете быть уверены, что Советский Союз постоит за себя в этом экономическом соревновании: догонит вас и перегонит.

Вероятно, никогда за всю историю этого торжественно-строгого зала, где звучали голоса именитых особ, миллионеров и миллиардеров, не произносилось ничего подобного. Преисполненные непоколебимой верой в торжество социализма, слова, сказанные с такой нескрываемой гордостью и силой, как бы наполнили собой зал, и эти мастера и гроссмейстеры американского «большого бизнеса» ощутимо почувствовали, что есть такая сила, которая неизмеримо могущественнее, чем власть и воля капитала…

— Я, конечно, не призываю вас, господа бизнесмены, встать на те позиции миропонимания, на которых мы стоим; думаю, что и вы не претендуете на то, чтобы меня обратить в капиталистическую веру, — видимо, мы уже не в том возрасте, — говорит Никита Сергеевич. — Вы, вероятно, верите в победу вашей системы, а я убежден в победе социализма.

Но у сидящих в зале давно уже не стало той непоколебимой веры в незыблемость капиталистической системы, которая была у них когда-то. Для них становится ясно, что наступают тяжелые времена для некогда всесильного капитала…

— Теперь я готов ответить на ваши вопросы, господа, — говорит Н. С. Хрущев, закончив свое выступление и внимательно вглядываясь в лица банкиров, владельцев предприятий, дельцов, сидящих за столиками.

Слова просит редактор одного из распространенных американских журналов — «Лук», который известен своими отнюдь не прогрессивными статьями и выступлениями. Делая вид, что ему непонятно, как можно сочетать тезис о мирном сосуществовании капиталистических и социалистических государств с положениями научного коммунизма о неизбежности победы коммунистических идей во всем мире, редактор журнала под одобрительные смешки и возгласы людей, собравшихся где-то на втором ярусе, говорит, что, по его мнению, мирного сосуществования капиталистических и социалистических государств быть не может, ибо коммунизм является врагом такого сосуществования.

Свой вопрос редактор читает по бумажке. Он заметно волнуется. Закончив читать написанное, он быстро садится на место.

Водворяется молчание. Сотни глаз испытующе смотрят на советского гостя. Никита Сергеевич выдерживает паузу, а затем медленно, тщательно взвешивая каждое слово, говорит:

— То, что вы задаете такие вопросы, и то, что отдельные господа смеются, еще не выслушав моего ответа, показывает, как плохо они разбираются в существе дела. Люди, хорошо знакомые с историей, знают, что, когда человеческое общество завершало переход от феодализма к капитализму, также шла борьба между старым и новым.

Н. С. Хрущев спокойно разъясняет американским бизнесменам, почему на смену феодализму пришел капитализм и почему с такой же неизбежностью на смену капитализму идет социализм, коммунизм.

С балкона слышится нервозная реплика:

— Это не конкретный ответ!

И опять возникают смешки, уже не только на втором ярусе, но и за отдельными столиками в зале.

Никита Сергеевич ждет, когда воцарится тишина, и говорит:

— Может быть, вы недовольны существом дела, но такова история развития человеческого общества. Могу лишь добавить то, что говорится в подобных случаях в народе: если девица, родившая ребенка, хочет и впредь считать себя девицей и даже подает в суд, чтобы ее признали таковой, то от этого положение не меняется. Если даже суд и признал бы такую особу девицей, то все равно на деле она уже никогда ею не будет.

Весь зал громко хохочет, долго не утихают аплодисменты. Некоторые еще пытаются что-то выкрикивать, но все присутствующие шикают на них, не дают говорить. Слышатся голоса:

— Просим! Просим!

— Мне говорят, — продолжает Н. С. Хрущев, обращаясь к человеку, задавшему провокационный вопрос, — что Вы являетесь редактором большого журнала. Очевидно, это так? Чего Вы добиваетесь? Вы что, хотите, чтобы я выдал Вам гарантию, что американский народ вечно будет жить в условиях капиталистического общества? Хотите получить рецепт, чтобы удержать капитализм от его гибели? Я не доктор и не могу давать рецептов подобного рода. Вопрос о том, какой строй будет в вашей стране, зависит не от меня и не от Вас. Это зависит от американских рабочих, от американского народа, которые решат, какой строй им избрать. Таким образом, не рассчитывайте, г-н редактор, на успокоительные капли, я их дать Вам не могу.

Никита Сергеевич делает паузу, выжидательно смотрит в зал— никаких реплик больше не слышно.

— Никто не в силах остановить неумолимого хода истории! — продолжает он. — Хочу только подчеркнуть: мы стоим на позициях невмешательства во внутренние дела других государств. Так что за положение в своей стране отвечайте сами!

Деловые люди Америки с шумным одобрением встречают эти слова главы Советского правительства. Они явно отдают должное и ответу своего гостя и тому, как умело поставил он на место тех, кто пытались возвести какую-то преграду недоверия, натянутости между Н. С. Хрущевым и американскими бизнесменами.

Но не всем нравится мирное течение беседы. Ведь некоторые пришли сюда с мыслью «дать бой Хрущеву», «опровергнуть» коммунизм. И люди, далекие от журналистики, по шпаргалкам задают вопросы о том, почему американским журналистам не разрешают посылать из Москвы «любую информацию, какую они захотят», почему в СССР мешают приему радиопередач «Голоса Америки» и других подобных ей радиостанций… Характерно, что и этот вопрос читается по бумажке и задает его человек, который даже не спрашивает на то разрешения, — председательствующий просто оглашает его фамилию.

Глава Советского правительства напоминает таким людям, что он приехал в США по приглашению Президента Эйзенхауэра, и уже в первых беседах с ним было решено не касаться таких вопросов, которые относятся к внутренней компетенции государств. Но такой спокойный ответ лишь раздражает наиболее рьяных сторонников обострения. Раздаются провокационные реплики. В ответ на эти недостойные выходки Никита Сергеевич с чувством исключительного достоинства говорит:

— Господа, если вы пригласили меня, так прошу вас выслушать меня внимательно. Если вы этого не хотите, я могу не говорить. Я приехал в США не как проситель. Я представляю великое Советское государство, великий народ, совершивший Великую Октябрьскую революцию. И не заглушить вам, господа, никакими репликами того, чего достиг, что сделал и что хочет сделать наш великий народ.

Надо было видеть, какое сильнейшее впечатление произвели эти слова. В зале возник шум, всюду раздавались голоса, осуждающие авторов провокационных реплик, а затем наступила мертвая тишина. Никита Сергеевич продолжал:

— Вопрос о том, как и что следует слушать нашему народу, — это дело нашего народа, дело советских людей. Такие вопросы решает и впредь будет решать сам советский народ и его правительство без вмешательства извне.

Речь Н. С. Хрущева и его ответы на вопросы произвели большое впечатление на представителей деловых кругов.

Встречу главы Советского правительства с деловыми людьми Нью-Йорка можно без всякого преувеличения назвать одним из центральных событий поездки Н. С. Хрущева в США. Именно здесь кое-кто хотел дать ему решающий бой. И эти люди повели свои атаки по заранее отработанному плану.

Однако события развернулись не так, как думали организаторы атак. Деловой мир Америки понял, что такая тактика здесь не принесет желаемого результата, — их сила встречает еще более сокрушающую силу. Правда, дальше, как бы по инерции, тактика «переспорить Хрущева или умереть» еще дала острую вспышку в Лос-Анжелосе. Но об этом будет более подробно рассказано в следующей главе.

«Сражение проиграно»—так резюмировала американская печать бесславную попытку определенных кругов «поставить Хрущева на колени» в Экономическом клубе Нью-Йорка. Его выступление оказалось настолько ярким, сильным, убедительным, что один из руководителей Экономического клуба сделал следующее заявление:

«Для всех, кто его слышал, ясно, что Хрущев, выступая на своем родном языке, является одним из лучших ораторов в мире. Это необычайно сильный оратор».

Газета «Нью-Йорк таймс», не скрывавшая своих надежд на то, что представители «большого бизнеса» сумеют «взять реванш за Вашингтон», вынуждена была признать полнейший провал таких расчетов. Ссылаясь на реакцию американских бизнесменов, присутствовавших на обеде в Экономическом клубе и слушавших речь Н. С. Хрущева, газета писала: «В этих наиболее влиятельных кругах американского общественного мнения впечатление было самым глубоким». Она приводит слова одного из участников обеда, который, несмотря на свои антипатии к Советскому государству, вынужден был признать:

— Он (Н. С. Хрущев. — Авторы) относится к разряду борцов, которых нельзя сбить с ног… Вы должны увидеть его, чтобы понять.

И даже небезызвестная Маргарита Хиггинс, немало потрудившаяся на поприще разжигания антисоветской истерии в США, начала скрепя сердце по-иному оценивать реакцию американского общественного мнения на выступления главы Советского правительства. В ее статье, опубликованной на страницах газеты «Нью-Йорк геральд трибюн» тут же по горячим следам, как она выражается, «схватки гигантов» в Экономическом клубе, говорится: «Хрущев добился того, что к коммунисту начинают относиться не как к дьяволу, а как к человеку. Г-н Хрущев победил некоторые страхи и поднял некоторые надежды лишь благодаря тому, что он показал себя человеком».

Первый день пребывания главы Советского правительства в Нью-Йорке, его встречи с властелинами крупнейших банков и монополий дали американским комментаторам обильную пищу для размышлений. В большинстве своем они сходились на том, что Н. С. Хрущев оказался подлинным героем дня. Он завоевал симпатии американцев и как государственный деятель, прибывший с миссией мира и доброй воли, и как человек. Они были восхищены его целеустремленностью, ясностью и точностью суждений, меткостью и остроумием его речей и реплик, умением найти подход к самым разным людям. Его неутомимость и кипучая энергия вызвали всеобщее удивление и уважение.

Эти чувства и настроения особенно ярко отразились в статье «Крисчен сайенс монитор», опубликованной 18 сентября под заголовком «Нью-Йорк оценивает Премьера». Вот что в ней говорится:

«Город Нью-Йорк быстро и остро реагирует на каждое слово советского Премьера Никиты С. Хрущева.

Некоторые из самых могущественных и влиятельных людей в нашей стране имели возможность на завтраке и обеде поближе присмотреться к нему, и они пришли к заключению, что этот русский — блестящий человек.

По мнению некоторых руководителей ведущих корпораций, ни в коем случае нельзя недооценивать этого человека. Один из руководящих бизнесменов сказал: «По каким-то причинам американский народ все еще полностью не осознал достижения и способности русских, и американцы все еще не понимают русских».

Другой промышленник заявил: «Это вовсе не случайное совпадение, что, когда г-н Хрущев отправился в русский аэропорт, его там ожидали четыре самых больших самолета в мире — «ТУ-114». И это вовсе не случайное совпадение, что русские попали в Луку, построили первый атомный ледокол и запустили первые спутники. С сегодняшнего утра я начинаю совершенно иными глазами смотреть на будущие задачи нашей экономики».

Изумительная способность г-на Хрущева быть приятным, остроумным и эффективным произвела большое впечатление в целом на нью-йоркцев — виднейших экономистов, промышленников, финансистов. Они поражены его умением быстро схватывать самую суть вопроса и использовать ее в выгодном для Советского Союза свете».

Подводя итоги первого дня пребывания Н. С. Хрущева в Нью-Йорке, газета приходит к заключению, что почти все жители города начинают сознавать, что на их глазах происходит событие огромного исторического значения. Повсюду можно слышать такие высказывания, реплики и замечания: «Мы видим, как делается история», «Это большое дело», «Это чрезвычайно важный момент»…

По словам газеты, любая деталь, любой, пусть самый незначительный, эпизод, связанный с визитом главы Советского правительства в Соединенные Штаты, приобретает особое звучание и воспринимается не как заурядное, обычное явление. Наглядным примером может служить случай, происшедший с Никитой Сергеевичем Хрущевым в отеле «Уолдорф-Астория». Направляясь в свои апартаменты, находящиеся на 35-м этаже гостиницы, советский гость и его спутники застряли в лифте между 29-м и 30-м этажами. После нескольких минут тщетных попыток привести лифт в движение Н. С. Хрущев вынужден был встать на табурет, чтобы выйти на площадку 30-го этажа и дальше подниматься пешком.

— Типичные капиталистические неполадки, — шутливо заметил он по поводу этого курьезного эпизода.

— Это сама История, — сказал Лодж, стараясь утешить обескураженную лифтершу мисс Анемоне. — Вы сможете рассказывать об этом своим внукам.

Надо сказать, что на следующий день после встречи Н. С. Хрущева с деловыми людьми Нью-Йорка в адрес главы Советского правительства поступило теплое письмо президента Экономического клуба, в котором давалась очень высокая оценка выступлению Никиты Сергеевича на вчерашнем обеде, а сама встреча была охарактеризована как «эпохальное событие в истории клуба».

По поводу недостойных выходок отдельных лиц, пытавшихся своими выкриками сорвать беседу Н. С. Хрущева с деловыми людьми, г-н Вудман писал:

«Я убежден, что Вы понимаете, как малочисленны они были. Члены клуба и подавляющее большинство гостей были очень заинтересованы в Ваших высказываниях и искренне признательны Вам за готовность отвечать на вопросы в конце такого длинного и тяжелого дня.

Сегодня утром я получил много комментариев по поводу этой встречи. Все они без исключения сводятся к тому, что это было интересное и важное событие. Я вновь хочу поблагодарить Вас от себя лично и от имени всех присутствовавших.

Искренне Ваш

Герберт Вудман».

На следующий же день Н. С. Хрущев направил г-ну Вудману ответное письмо, в котором сердечно поблагодарил президента Экономического клуба за высокую оценку его выступления и отметил, что он не уделяет никакого внимания тем лицам, которые недружественными репликами пытались омрачить встречу главы Советского правительства с деловыми людьми.

«Наша встреча была хорошей деловой встречей, — писал в своем ответном послании Н. С. Хрущев, — и она во многом способствовала улучшению взаимопонимания и укреплению дружественных отношений между Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом.

С искренним уважением

Н. Хрущев».

Так закончилась встреча Н. С. Хрущева с людьми «большого бизнеса».

Там, где жил Рузвельт

Широкая лента хорошо накатанного асфальта прорезает кварталы небоскребов, затем бежит мимо восьми-десятиэтажных зданий, мимо притулившихся по обеим сторонам деревянных домиков и, наконец, в течение полутора часов вьется среди холмов и зеленых долин штата Нью-Йорк. Большой знак на белом щите указывает поворот налево: «Гайд-парк — поместье Ф. Д. Рузвельта». Шоссе резко сужается, но по обочинам, чем дальше, тем больше народа, а в маленьком поселке Гайд-парк, состоящем из одной улицы и парка, уже теснятся тысячи людей. У некоторых над головами зонтики: моросит.

Гайд-парк давно стал местом паломничества американцев, которым дорога память о выдающемся президенте США Франклине Делано Рузвельте. Здесь он родился, вырос, и, будучи уже президентом — с 1933 по 1945 год — частенько наведывался в свое любимое поместье.

В тот день, 18 сентября, сюда приехало много американцев. Им хотелось быть свидетелями визита советского гостя в Дом-музей Ф. Рузвельта. Они надеялись увидеть и запечатлеть в своей памяти момент встречи Никиты Сергеевича Хрущева с супругой покойного президента Элеонорой Рузвельт.

Дружественная, спокойная масса людей — среди них много детей с флажками США, с букетиками цветов — ожидала под хмурым небом прибытия Н. С. Хрущева. Но, увы, им довелось в лучшем случае мельком увидеть советского посланца доброй воли. Местная полиция, подкрепленная внушительным отрядом нью-йоркских полисменов, заблокировала все подходы и пути, ведущие к поместью Ф. Рузвельта. Когда Н. С. Хрущев и его супруга, а также другие советские гости оказались на территории поместья, то кроме г-жи Э. Рузвельт, ее родственников и друзей, полицейских и оттесненных на солидную дистанцию представителей прессы больше никого вокруг не было.

Г-жа Элеонора Рузвельт позднее сказала советским корреспондентам: «Прибыв в Гайд-парк, г-н Хрущев сообщил мне, что он приехал сюда не для развлечения, а для того, чтобы выразить уважение памяти великого человека. Я поняла это и оценила. Но мне очень хотелось показать ему как можно больше, показать ему наше подлинное гостеприимство, и я очень сожалею, что его окружили такой полицейской защитой, в которой не было надобности».

Посещение Гайд-парка главой Советского правительства само по себе явилось демонстрацией того большого уважения, которое питают советские люди к памяти Франклина Делано Рузвельта. С ним связано много светлых страниц в истории развития советско-американских отношений тридцатых и первой половины сороковых годов: установление дипломатических отношений между Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом; совместная борьба в рядах антигитлеровской коалиции против общего врага — фашистских агрессоров; исторические конференции в Тегеране и Ялте, обеспечившие договоренность между Советским Союзом, США и Англией по важнейшим вопросам ведения войны и мирного урегулирования; закладка фундамента Организации Объединенных Наций.

…Президент Рузвельт внезапно скончался 12 апреля 1945 года. За несколько часов до своей смерти он готовил речь, которую должен был произнести на следующий день по радио в связи с празднованием «Дня Джефферсона».

«Работа, мои друзья, — читаем мы в этой непроизнесенной речи, — заключается не просто в том, чтобы завершить войну, а в том, чтобы положить конец всем войнам, да — именно конец навсегда этому нереалистичному, дорогостоящему урегулированию разногласий между правительствами посредством массового убийства людей».

В своих выступлениях времен второй мировой войны Ф. Рузвельт предостерегал от «незавершенного мира» — мира, в котором будут сохранены остатки войны. «Я содрогаюсь при мысли о том, что произойдет с человечеством, в том числе и с нами, если эта война закончится незавершенным миром, и новая война вспыхнет, когда нынешние дети достигнут призывного возраста», — писал Ф. Рузвельт в своем послании к конгрессу 7 января 1943 года.

Главнейшим элементом обеспечения прочного, длительного мира Франклин Рузвельт считал «искоренение всех милитаристских влияний в общественной, частной и культурной жизни Германии».

…Г-жа Рузвельт, высокая худощавая женщина, сохранившая удивительную живость, несмотря на свои 75 лет, встречает прибывших гостей у ограды из аккуратно подстриженного кустарника, окаймляющей место, где похоронен Франклин Рузвельт. Она представляет Н. С. Хрущеву и его супруге своего сына Джона, его жену и других родных и близких ей лиц. Взяв Никиту Сергеевича и Нину Петровну под руки, она проводит их к скромному гранитному памятнику.

— Он не хотел, чтобы его хоронили под мемориальной плитой, — сообщает г-жа Рузвельт, — он предпочитал, чтобы над ним было небо.

Н. С. Хрущев возлагает венок из орхидей и роз у памятника Рузвельту. Надпись на венке по-русски и по-английски гласит: «Выдающемуся государственному деятелю Соединенных Штатов Америки, борцу за прогресс и мир между народами — Президенту Франклину Рузвельту».

Склонив головы, все стоят в торжественном молчании.

Начинается осмотр мест и предметов, связанных с памятью о покойном президенте. Г-жа Рузвельт показывает на старую сосну и рассказывает, как еще подростком Франклин Рузвельт любил залезать на ее вершину с коллекцией почтовых марок, воображая себя капитаном океанского судна, исследующим далекие земли. «Таким образом он изучал географию», — сообщает г-жа Рузвельт.

Несколько минут гости проводят в доме, где родился, рос и отдыхал иногда летом, уже будучи президентом, Ф. Рузвельт.

Затем они проходят в другой дом, служивший Ф. Рузвельту в качестве библиотеки, а ныне превращенный в музей. Помимо личных реликвий Ф. Рузвельта — его кресла из Белого дома, письменного прибора, писем, книг — здесь хранятся подарки, полученные им из других стран. Г-жа Рузвельт показывает своим гостям портрет ее мужа, написанный советским художником А. М. Герасимовым по эскизам, сделанным на конференции в Тегеране. На стене музея висит также портрет-ковер с изображением президента Ф. Рузвельта. Его автор — ныне покойный ковроткач Армении Довлат Горанфелян. Этот ковер соткан более чем из 600 тысяч узлов, в которых использовано свыше 150 всевозможных цветов и оттенков ниток. Портрет экспонировался в Ереване, а потом был послан в дар президенту Ф. Рузвельту.

Во время осмотра Дома-музея Франклина Рузвельта Н. С. Хрущев заявил в беседе с г-жой Элеонорой Рузвельт:

— Мы считали необходимым посетить Дом-музей и могилу Президента Франклина Рузвельта и воздать должное его памяти. У нас сохранились очень хорошие воспоминания о Президенте, так много сделавшем для улучшения отношений между нашими странами и для упрочения мира.

Визит в Гайд-парк завершился краткой остановкой советских гостей в доме, где сейчас живет г-жа Рузвельт. Нужно было торопиться: через два с половиной часа предстояло выступление Н. С. Хрущева в Организации Объединенных Наций.

Сердечно поблагодарив г-жу Рузвельт за радушный прием и тепло с ней попрощавшись, Н. С. Хрущев и Нина Петровна отбыли в Нью-Йорк.

Мир без оружия — мир без войн

Четырнадцать лет прошло с тех пор, как была создана Организация Объединенных Наций.

С ее трибуны прозвучало много речей. Возвышенные слова ее Устава «избавить грядущие поколения от бедствий войны, дважды в нашей жизни принесшей человечеству невыразимое горе», «жить вместе в мире друг с другом, как добрые соседи», приобрели силу торжественного международного обязательства для вошедших в нее государств.

Одни ораторы поднимались здесь на высокую трибуну, чтобы от имени и по поручению своих правительств бороться за последовательное претворение в жизнь благородных миролюбивых принципов, другие использовали свое красноречие, стремясь выдать черное за белое, прикрыть завесой слов политику, несовместимую с этими принципами. Опытные переводчики в своих стеклянных будках с виртуозной быстротой воспроизводили на других языках эти речи — то искренние, то лживые, то исполненные заботы о благе человечества, то враждебные его интересам. Делегаты слушали, как правило, внимательно, а иной раз с пятого на десятое, в зависимости от важности, которую они придавали вопросу, от личности оратора, от влияния представляемой им страны.

На следующий день, а иногда в тот же день речи становились известными читателям газет, радиослушателям, телезрителям. Даже те органы реакционной печати, которые специализировались на дезинформации, не всегда отваживались грубо фальсифицировать документы Организации Объединенных Наций: могли возникнуть протесты и вообще неприятности.

Широкая общественность получала возможность сравнивать, взвешивать, оценивать, выносить суждение.

Само существование такого международного форума, открытого взорам всех народов, каким является Организация Объединенных Наций, играет несомненную положительную роль в борьбе миролюбивых сил. Когда кто-либо выходит на трибуну Организации Объединенных Наций с недобрыми целями и желанием скрыть свою истинную позицию, все равно при сопоставлении с другими выступлениями и с фактами эта позиция в конце концов так или иначе оказывается раскрытой.

Каждая сессия Генеральной Ассамблеи привлекает к себе большой интерес широких кругов в самых различных странах. Приблизит ли она цель, ради которой создана Организация Объединенных Наций? Будут ли на ней высказаны мысли, внесены предложения и, самое главное, приняты меры, эффективно содействующие упрочению мира во всем мире?

Ораторов, бравших слово в Организации Объединенных Наций от имени Советского правительства, простые люди всегда встречали и провожали аплодисментами. Каждый шаг в деятельности Советского Союза неизменно направлен на обеспечение прочного мира между народами. Лишь в той мере, в какой Организация Объединенных Наций станет подлинным инструментом мира и международного сотрудничества, она выполнит свои прямые обязанности, возложенные на нее народами.

Именно по инициативе Советского Союза еще на первой сессии Генеральной Ассамблеи в январе 1946 года была единогласно утверждена резолюция, предусматривавшая, что будут приняты конкретные меры по разоружению и запрещению ядерного оружия.

Именно СССР предложил — также принятую единогласно— резолюцию, осудившую пропаганду войны, в какой бы форме она ни велась.

Именно Советское государство последовательно выступает за то, чтобы Организация Объединенных Наций стала подлинно универсальной международной организацией.

Именно Советский Союз неизменно защищает в Организации Объединенных Наций интересы малых стран и новых государств, народы которых недавно сбросили иго колониализма, отстаивает права человека, выступает в поддержку угнетенных и обездоленных.

Прежде всего советские представители беспощадно срывали маску миротворцев со всех, кто когда-либо пытались воспользоваться флагом Организации Объединенных Наций для прикрытия агрессии, неблаговидных замыслов и шагов, враждебных интересам мира и безопасности.

Борьба за разоружение, которую Советский Союз ведет в Организации Объединенных Наций с самого ее основания, навсегда останется в памяти народов как яркий пример служения" человечеству.

Но еще никогда за все четырнадцать лет существования Организации Объединенных Наций люди не ловили каждое слово, сказанное на заседании Генеральной Ассамблеи, с таким напряженным вниманием, как в памятный день 18 сентября 1959 года. Что именно будет сказано на этом заседании, известно не было, но каждый знал, что будут высказаны мысли и предложены меры, имеющие историческое значение для всех народов.

Едва было объявлено, что Н. С. Хрущев выступит с трибуны Организации Объединенных Наций, со всех концов США в секретариат Организации посыпались письма с одной настоятельной просьбой: дайте билет в зал заседаний Генеральной Ассамблеи на 18 сентября.

«Не расходуйте зря почтовые марки: свободных мест в зале 18 сентября не будет», — оповестил через прессу секретариат Организации Объединенных Наций. Но письма с просьбами о билетах продолжали идти, и сотрудники секретариата хватались за голову, оказавшись перед лицом столь беспрецедентного интереса к предстоящему заседанию Генеральной Ассамблеи.

Со сложными проблемами столкнулся протокольный департамент Организации Объединенных Наций, распределявший драгоценные билеты среди самих делегаций. До последней минуты число билетов, выданных каждой делегации, держалось в тайне. Опасались дипломатического скандала. Количество полученных билетов стало вопросом престижа. А ведь приходилось подумать еще о «шестой великой державе» — прессе. Только одна нью-йоркская газета запросила билеты для своих двадцати трех фоторепортеров, а в целом поступило свыше 1200 заявок от представителей печати.

В зале заседаний Генеральной Ассамблеи имеется 2138 мест, из них для публики — 816, для делегаций — 1088 и остальные — для прессы. Но, пожалуй, и самого большого стадиона не хватило бы, чтобы вместить всех желающих присутствовать при выступлении главы Советского правительства.

На выручку пришло телевидение и радио. Помимо обычных линий и каналов, имеющихся в здании Организации Объединенных Наций, были установлены дополнительные телевизионные аппараты и микрофоны всех крупнейших американских и международных радиовещательных компаний.

Настроения, царившие в кругах Организации Объединенных Наций накануне выступления Н. С. Хрущева, подытожил корреспондент влиятельной американской газеты «Крисчен сайенс монитор» Уильям Фрай. 15 сентября он писал: «Визит советского Премьера Никиты Хрущева, как думают здесь, в ООН, должен задать тон отношениям между государствами Запада и Востока… Организация Объединенных Наций является в этой связи своего рода увеличительным стеклом и зеркалом».

И вот большой день в истории Организации Объединенных Наций настал. Набережная Ист-ривер, прилегающие к ней авеню и улицы заполнились людьми, стремившимися хотя бы мельком увидеть «краешек» этого знаменательного события…

Сюда же стянулись группы отмобилизованных фашиствующих элементов. Они рассчитывали взять реванш за фиаско, которое потерпели 17 сентября, когда попытались вылезть на поверхность со своими заранее отрепетированными антисоветскими «демонстрациями». Но и тут, как и в предыдущие дни, вокруг них были тысячи американцев. Они знали, как реагировать на враждебные выходки. Теплая волна симпатии, радушия, доброжелательства сразу смяла и подавила жалкую возню фашиствующих хулиганов.

Возгласы «О'кей, Хрущев!», «Уэлком!», «Гуд лак!» (Хорошо, Хрущев! Добро пожаловать! Желаем счастья!) встретили главу Советского правительства на подходах к зданию Организации Объединенных Наций и провожали его, пока за членами советской делегации не закрылись двери главного подъезда.

В здании Н. С. Хрущева приветствовал генеральный секретарь Организации Объединенных Наций Даг Хаммаршельд. Он проводил высокого советского гостя и сопровождающих его лиц в зал Генеральной Ассамблеи.

18 сентября 1959 года в 3 часа дня по нью-йоркскому времени слово на заседании XIV сессии Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций было предоставлено главе Советского правительства. Делегаты, поднявшись с мест, бурей рукоплесканий встретили Н. С. Хрущева.

Мы часто употребляем выражение «высокая трибуна Организации Объединенных Наций» в переносном, символическом смысле, и это, конечно, целиком оправдано. В реальном своем воплощении трибуна Организации Объединенных Наций представляет собой обыкновенную ораторскую трибуну, которая помещена справа от длинного стола председателя, если смотреть в зал. Председательствующий на сессии перуанский представитель В. Белаунде обращается к Н. С. Хрущеву с официальным приветствием от имени делегатов. И вот уже делегаты, гости, многочисленные корреспонденты, места которых находятся в глубине зала, видят, как человек, всего себя без остатка посвящающий борьбе за мир и счастье людей, поднимается на трибуну, призванную служить этой борьбе. В данном случае она больше, чем когда-либо, отвечает своему назначению.

Среди присутствующих немало таких, за плечами у которых большой опыт политической деятельности, дипломатической или журналистской работы. Про многих смело можно сказать: они видывали виды! Они привыкли к речам, слушали выдающихся ораторов, сами иной раз являются страстными полемистами, и международные заседания для них — рутина, повседневность. Кое-кому, быть может, больше было бы по душе, если бы сегодняшний оратор, который уже приготовился говорить, вовсе не появлялся в этом зале и на этой трибуне.

Но что поделаешь — на трибуне глава правительства Союза Советских Социалистических Республик, неутомимый борец против темных сил, горько оплакивающих те времена, когда можно было безнаказанно грабить и эксплуатировать народы, развязывать войны и так было легко вести игру округлых привычных фраз, пряча за ними от непосвященных то, что надлежит спрятать. Многие из них все еще продолжают следовать старому, но не устаревшему изречению: «Зло подобает прикрашивать словами».

Так было уютно! Взять хотя бы Лигу наций (казалось бы, так недавно — ах, как бежит время!). В ней никто, конечно, за исключением советских представителей, не говорил: «Предложение господина такого-то рассчитано на наивных людей, коварно, и для нас не может быть и речи о его обсуждении». Нет! Говорили иначе: «Блестящая идея, выдвинутая моим талантливым коллегой, несомненно, представляет чрезвычайный интерес. Она столь глубока, что я, не будучи, к сожалению, в состоянии сразу постигнуть ее, вынужден все же заявить об определенных достоинствах и предложить со своей стороны создать комитет экспертов для ее всестороннего изучения и представления тех соображений, которые должны быть представлены».

«Золотое время», не правда ли…

Едва ли мы допустим преувеличение, предположив, что среди присутствующих были и такие, кто предавались подобным воспоминаниям, готовясь выслушать речь главы правительства социалистической державы, которая первой запустила спутники и какую-нибудь неделю назад доставила свой вымпел на Луну. Во всяком случае, и они, как и все, кто находились в зале, затаили дыхание. Н. С. Хрущев начал свое выступление.

Первым чувством, охватившим слушателей, — как бы они ни относились к Советскому Союзу, к социализму, лично к Н. С. Хрущеву — было: редко доводилось слышать что-либо подобное по силе убедительности. Нельзя, конечно, претендовать на знание чужих мыслей, но если люди спрашивали себя, почему это так, то искренним ответом каждого могло бы быть прежде всего одно: потому что все, что он говорит, правда. Правда во всей ее полноте, без замалчиваний, без приукрашивания, простая и неопровержимая, как жизнь.

Правда о самой Организации Объединенных Наций, рожденной в суровое время, когда не умолк еще гул сражений второй мировой войны, о том, что Организация Объединенных Наций сама по себе является воплощением идеи сотрудничества государств с различным социальным и политическим строем, о том, что, хотя прошло четырнадцать лет, цели, ради которых она была основана, еще не достигнуты. Правда о положении в современном мире, над которым нависают тучи новой военной опасности, принимающей временами грозовой характер, о том, что напряженность в международных отношениях не может продолжаться вечно, что народы ожидают от Организации Объединенных Наций больших усилий в деле создания обстановки доверия и взаимопонимания между государствами и упрочения всеобщего мира.

— В международных делах, в решении спорных проблем, — говорил Н. С. Хрущев, — успех возможен, если государства будут ориентироваться не на то, что разделяет современный мир, а на то, что сближает государства. Никакие социальные и политические различия, никакие расхождения в идеологии и религиозных убеждениях не должны мешать государствам — членам ООН договориться о главном — о том, чтобы принципы мирного сосуществования и дружественного сотрудничества свято и неукоснительно соблюдались всеми государствами.

Организация Объединенных Наций гораздо успешнее выполнит свою благородную роль, если сама сумеет очиститься от элементов «холодной войны», нередко сковывающих ее деятельность. В частности, «холодная война», — отмечал Н. С. Хрущев, — породила нетерпимое положение, при котором Китайская Народная Республика, одна из крупнейших держав мира, лишена своих законных прав в Организации Объединенных Наций. Почему Китай должен быть представлен в ООН трупом реакционного Китая — кликой Чан Кай-ши? Давно уже настала пора поступить с ним так, как поступают все народы с трупом, — вынести его вон, чтобы свое законное место в ООН мог занять действительный представитель китайского народа, выражающий его интересы.

Когда Н. С. Хрущев говорил об этом, взоры невольно обратились к месту, перед которым установлена табличка с надписью «China». Оно было пустым. То обстоятельство, что чанкайшист счел за лучшее не появляться на заседании, было наглядной иллюстрацией к метким словам Н. С. Хрущева. Аплодисменты, которыми были встречены эти слова, показали, насколько широко в самой Организации Объединенных Наций понимание того, что восстановление законных прав народного Китая в огромной степени поднимет авторитет ООН и послужит серьезным вкладом в общее оздоровление международной обстановки.

Со всей решительностью Н. С. Хрущев заявил, что Советское правительство считает ликвидацию «холодной войны», укрепление мира и мирное сосуществование государств не только неотложным, но и вполне реальным делом. Сейчас, подчеркнул он, сложились необходимые условия для крутого поворота к лучшему в международных отношениях, для полной ликвидации «холодной войны» в интересах всего человечества.

И опять-таки все почувствовали, что это правда, что такова реальность современной мировой ситуации, и, каких бы взглядов ни придерживался тот или иной политик, дипломат, журналист, он не мог не согласиться с тем, что это так, не мог не ощутить огромную убедительность этих слов. Чтобы подтвердить их, обосновать выдвинутое положение, Н. С. Хрущев проанализировал последние изменения на международной арене.

Это был глубокий, строго научный и потому неопровержимый анализ, произвести который можно лишь во всеоружии марксистско-ленинской теории. Еще раз была наглядно продемонстрирована огромная сила учения марксизма-ленинизма в приложении к международным проблемам. Знание объективных закономерностей развития осветило ярким светом то, что многим, быть может, представлялось неясным и туманным и что некоторые хотели бы намеренно затемнить, запутав легковерных людей, вызвав у них настроения пессимизма и создав впечатление, будто положение безвыходно и нет другого пути, кроме продолжения «холодной войны».

То, что говорил Н. С. Хрущев, воспринималось, однако, не только как четкий, безукоризненный анализ, построенный на учете важнейших фактов действительности. Его речь, заставляя работать мозг слушающих, вызывала вполне определенные образы; вероятно, у разных людей они выливались в разные формы; каждый представлял себе что-то по-своему, но безусловно, что для всех это «что-то» во многом было одним и тем же.

Конечно, каждый думал — не мог не думать — о своей стране, о тех, кого он здесь представляет, думал о том, что близко ему, но, независимо от этого, возникал образ Советского государства, советского народа, приступившего к развернутому строительству коммунистического общества; образ дружной семьи социалистических стран, где нет пасынков, где все равны; образ труженика, творца, свободного человека, уверенно идущего по своему пути. Может быть, кто-то мысленно видел скульптуру Веры Мухиной у Выставки достижений народного хозяйства СССР, кто-то представлял себе советский вымпел на лунной равнине — трудно сказать…

Чувствовалось: за каждым словом Н. С. Хрущева — могучая Советская держава, сплоченный социалистический лагерь, миролюбивое человечество, стремящееся жить без «холодной войны», без гонки вооружений, без постоянной тревоги за мир, за свое будущее.

— Народы, — говорил Н. С. Хрущев, — не могут позволить, чтобы противоестественное состояние «холодной войны» продолжалось и дальше, как не могут они позволить свирепствовать эпидемиям чумы и холеры. Разумеется, при различном подходе государств к оценке спорных вопросов, несходстве во мнениях о причинах нынешней международной напряженности надо быть готовым к тому, что преодоление разногласий потребует от правительств настойчивых усилий, выдержки и государственной мудрости. Пришло время, указал Н. С. Хрущев, когда усилия Организации Объединенных Наций должны быть дополнены усилиями глав правительств всех государств, усилиями широчайших народных масс, выступающих за мир и безопасность народов. Все говорит за то, что настала пора открыть полосу международных переговоров, совещаний и встреч государственных деятелей с тем, чтобы один за другим находили свое решение назревшие международные вопросы.

Из многочисленных международных проблем, которые должны быть урегулированы и в одних случаях касаются взаимоотношений отдельных государств, в других затрагивают интересы народов ряда стран и континентов, Н. С. Хрущев поставил в своей речи важнейшую— ту, решения которой с надеждой ждут все народы, независимо от сложившихся общественных отношений и уклада жизни. Это проблема разоружения.

Ее значение общеизвестно.

— От того, удастся ли, — говорил Н. С. Хрущев, — найти правильное решение этой проблемы, будет во многом зависеть, куда пойдет человечество: к войне с ее катастрофическими последствиями или восторжествует дело мира.

Н. С. Хрущев никого не запугивал, когда он напомнил некоторые факты о возможных последствиях новой мировой войны в условиях существования ядерного оружия, которое практически беспредельно по своей силе.

Известно, что при взрыве одной водородной бомбы высвобождается такая энергия разрушения, которая больше, чем энергия всех взрывов, произведенных всеми странами за все войны.

Известно также, что при наличии межконтинентальных баллистических ракет на земле не осталось ни одного пункта, недосягаемого для современного ядерного оружия. Если разразится новая мировая война, то жертвы будут исчисляться не сотнями тысяч, а сотнями миллионов человеческих жизней. Война не пощадила бы и будущие поколения. Радиоактивное заражение земной атмосферы еще долго уносило бы многие жизни.

От имени Советского правительства Н. С. Хрущев внес предложение о радикальном решении проблемы разоружения, таком, какое выведет ее из тупика и на практике устранит возможность возникновения военных конфликтов.

— Суть наших предложений, — заявил он, — состоит в том, чтобы в течение четырех лет все государства осуществили бы полное разоружение и не имели больше средств ведения войны.

Можно себе представить, что кое у кого захватило дух, когда они услышали эти смелые, четкие, не допускающие кривотолков слова. Просто и ясно: сухопутные армии, военно-морские флоты и военно-воздушные силы, генеральные штабы, военные министерства, военные учебные заведения не должны более существовать. Военные базы на чужих территориях должны быть упразднены. Все атомные и водородные бомбы, а также военные ракеты, имеющиеся в наличии, должны быть уничтожены, их производство прекращено. В распоряжении государств должны остаться лишь строго ограниченные согласованные контингента полиции (или милиции), вооруженные легким стрелковым оружием и предназначенные исключительно для поддержания внутреннего порядка и обеспечения личной безопасности граждан.

— Чтобы никто не мог нарушить свои обязательства, — продолжал Н. С. Хрущев, — мы предлагаем учредить международный контрольный орган с участием всех государств.

Какое жестокое разочарование для тех, кто на протяжении ряда лет срывали принятие любых согласованных мер по разоружению под предлогом, что, мол, невозможно обеспечить эффективный контроль за их осуществлением! Совершенно определенно и ясно Н. С. Хрущев сказал:

— Если разоружение будет всеобъемлющим и полным, то по его завершении и контроль будет также всеобщим и полным. Государствам нечего будет скрывать друг от друга: ни одно из них не будет располагать оружием, которое можно было бы поднять против другого, тогда контролеры смогут вовсю проявить свое усердие.

Опять-таки это великая правда, убедительная, как сама жизнь. Предлагается верный выход из тупика, создавшегося в вопросе о разоружении по вине определенных кругов, которые извлекают выгоду из гонки вооружений. Именно в радикальности плана, представленного Советским правительством на рассмотрение Организации Объединенных Наций, залог его осуществимости. Отсутствие у государств материальных средств ведения войны — это наиболее прочная гарантия мира, отвечающая интересам огромного большинства населения земли.

Только на средства, затраченные на военные нужды за последние десять лет, можно было бы построить более 150 миллионов домов со всеми удобствами. Проведение полного и всеобщего разоружения позволило бы переключить огромные средства на строительство школ, больниц, производство продовольствия и промышленных товаров. Отпали бы искусственные преграды на пути развития международной торговли. Можно было бы существенно снизить налоги и цены. Н. С. Хрущев особо остановился на том, что появились бы совершенно новые возможности для оказания помощи странам, экономика которых развита еще слабо и нуждается в содействии со стороны более развитых стран.

По данным американской печати, для того чтобы предотвратить дальнейшее увеличение разрыва между уровнем жизни в странах со слаборазвитой экономикой и в западных государствах, слаборазвитым странам требуются капиталовложения в размере 40 миллиардов долларов в год. Между тем пока эти капиталовложения — и внутренние, и делаемые за счет иностранных источников — составляют в год всего лишь 15 миллиардов долларов. Разве не преступно тратить на вооружение огромные суммы, когда, по подсчетам бывшего секретаря Экономической комиссии Организации Объединенных Наций для Европы Мюрдаля, почти две трети населения капиталистического мира («несоветского мира», как он пишет) недоедают, причем 70 процентов из этого количества живут в Азии и 18 — в Африке и Латинской Америке?

С осуществлением всеобщего разоружения исчезнут подозрительность и страх, страны и народы смогут относиться друг к другу с полным доверием и действительно жить вместе в мире, как добрые соседи. Впервые надежный и прочный мир станет реальной действительностью.

— Само собой разумеется, — указал Н. С. Хрущев, — что если в настоящее время в силу тех или иных причин западные державы не выразят готовность пойти на всеобщее и полное разоружение, то Советское правительство готово договориться с другими государствами о соответствующих частичных шагах по разоружению и упрочению безопасности.

Глава Советского правительства перечислил наиболее важные из таких шагов: создание зоны контроля и инспекции с сокращением иностранных войск на территориях соответствующих стран Западной Европы; создание в Центральной Европе безатомной зоны; вывод всех иностранных войск с территории европейских государств и ликвидация военных баз на чужих территориях; заключение пакта о ненападении между странами — участницами НАТО и странами — участницами Варшавского договора; соглашение по вопросу о предотвращении внезапного нападения. Н. С. Хрущев напомнил также о предложениях Советского правительства по вопросу о разоружении, сделанных 10 мая 1955 года, и подчеркнул, что, по убеждению Советского правительства, они являются хорошей основой для достижения договоренности.

Советские предложения о всеобщем и полном разоружении, внесенные Н. С. Хрущевым, были изложены в розданной делегатам Генеральной Ассамблеи «Декларации Советского правительства».

…Время идет незаметно, пока говорит Н. С. Хрущев. Каждая фраза, каждая мысль глубоко обдумана, проникнута неутомимой заботой о благе людей. Поэтому с таким всепоглощающим вниманием слушают речь все: и делегаты государств социалистической системы, и представители ранее колониальных стран, недавно добившихся независимости, и делегаты старых капиталистических государств.

Здесь, в Организации Объединенных Наций, представлены почти все страны мира, этим и определяется ее значение, говорит Н. С. Хрущев. Эти страны объединились, чтобы совместно рассматривать назревшие проблемы международных отношений. Если два или несколько государств не в состоянии договориться между собой, то Организация Объединенных Наций должна им помочь, должна сглаживать острые углы, которые могут приводить к конфликтам, обострениям, войнам.

Почему же происходит так, что в ряде случаев Организация Объединенных Наций не выполняет своих функций, а иной раз неправильной постановкой вопросов вносится даже излишнее обострение в отношения между государствами?

Н. С. Хрущев дает и на этот вопрос четкий, ясный и убедительный ответ. Он убедителен потому, что верен. Все, кто присутствуют в зале, знают, что это так. Все здесь знают — хотя не всем приятно в этом признаться, — что некоторые государства — члены Организа-ции Объединенных Наций не относятся к этому органу с должным уважением, стремятся использовать его в своих узкокорыстных интересах. Все понимают — хотя опять-таки кое-кто не хочет высказать этого вслух, — что международная организация не может эффективно действовать в пользу мира, если внутри ее имеется группа стран, которая проводит политику навязывания воли одних государств другим. И многие хорошо понимают, что если дело будет и дальше развиваться в таком направлении, то это в конце концов может привести к развалу Организации Объединенных Наций, как случилось в свое время с Лигой наций.

— Особенность правильно действующего международного органа заключается в том, — говорит Н. С. Хрущев, — что здесь вопросы должны решаться не формальным подсчетом голосов, а путем разумных и терпеливых поисков справедливого решения, приемлемого для всех. Ведь нельзя себе представить, что государства, вопреки воле которых принимается несправедливое решение, согласились бы его выполнять. У них остается от этого горький осадок…

Большинство при голосовании — это переменная величина. Н. С. Хрущев предупреждает, что эта величина может измениться не в пользу тех, кто сейчас столь часто делает ставку на механизм голосования. Что посеешь, то и пожнешь!

Самая разумная и дальновидная политика — это политика совместных поисков взаимоприемлемых решений, продиктованных исключительно заботой об обеспечении мира во всем мире и невмешательстве во внутренние дела других государств.

Нельзя не вспомнить здесь о том, какими замечательными символами искреннего стремления СССР к международному сотрудничеству и миру явились дары Советского Союза Организации Объединенных Наций: модель первого искусственного спутника Земли и скульптура Е. Вучетича «Перекуем мечи на орала».

Свою речь Н. С. Хрущев закончил заверением в том, что в лице Советского Союза Организация Объединенных Наций будет иметь и впредь самого активного участника во всех усилиях, направленных на избавление человечества от бремени вооружений и упрочение мира во всем мире. Бурная овация покрыла его заключительные слова. Весь зал встает. Председатель Генеральной Ассамблеи благодарит Н. С. Хрущева от имени делегатов.

В истории Организации Объединенных Наций не было еще выступления государственного деятеля, которое произвело бы такое впечатление, как речь Н. С. Хрущева, говорят старые сотрудники Организации Объединенных Наций.

А за стенами зала? За стенами здания ООН?

В двадцатых числах сентября, еще до отъезда Н. С. Хрущева из Соединенных Штатов, на имя постоянного представителя Советского Союза в Организации Объединенных Наций А. А. Соболева пришло письмо от двух американок — г-жи Фэйт Линн и г-жи Эдны Сильвии. «Мы не сентиментальные девочки, а взрослые люди, которые думают и читают, которые хотят слышать и узнавать», — пишут они о себе. Они пытались достать билеты в Организацию Объединенных Наций в день, когда там выступал Н. С. Хрущев, но это им не удалось. Они слушали выступление по радио.

«Это выступление должно войти в историю, как одно из величайших заявлений, сделанных человеком, — пишут две простые американки. — Он все продумал и говорил с безупречной логикой… Когда он говорил о мире и справедливости для всего мира, это прозвучало как защита всего жаждущего человечества».

«Когда я читала выступление Премьера Хрущева на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, — пишет из Японии токийская домохозяйка г-жа Вако Такавара, адресовавшая свое письмо в редакцию газеты «Асахи», — мое сердце наполнилось светлыми надеждами. Если все страны договорятся о полном разоружении, огромные средства пойдут на улучшение нашей жизни. Я не могу не пожелать, чтобы страны вместо гонки вооружений развернули соревнование по обеспечению своего народа жилищами, хлебом, молоком, одеждой».

Мы привели только два письма. Но письма шли потоком в советское представительство в Организации Объединенных Наций, в редакции газет и журналов, в Москву Вашингтон. Это был поток писем от простых людей многих стран, людей, которые думают и читают, хотят слышать и узнавать, людей, которых волнуют судьбы мира…Нью-Йорк заканчивал свой трудовой день, когда Н. С. Хрущев под овации в зале Генеральной Ассамблеи сходил с трибуны, откуда на весь мир прозвучал клич: «Покончим с войнами через всеобщее разоружение!»

В редакциях американских вечерних газет знали, что выступление Н. С. Хрущева явится материалом для первой полосы и для больших заголовков. В уже сверстанных номерах было предусмотрительно заготовлено место для отчета, и едва с трибуны заседания Генеральной Ассамблеи были выдвинуты предложения о разоружении, как их молнировали во все уголки США и всего земного шара. В типографиях Нью-Йорка, Вашингтона, Чикаго и других американских городов отчеты о выступлении Н. С. Хрущева превращались в строки и абзацы, верстались и вскоре становились достоянием бойких газетчиков, выкрикивавших: «Хрущев предлагает всеобщее разоружение!»

Первые комментарии американских официальных лиц: государственный секретарь США г-н Гертер собирается внимательно изучить новые советские предложения, председатель сенатского подкомитета по вопросам разоружения сенатор Хэмфри также высказывается «за тщательное и объективное рассмотрение» советских предложений.

В студиях телевидения и радио готовили срочные программы, посвященные выступлению Н. С. Хрущева. Первым появился в эфире со своим комментарием военный обозреватель журнала «Тайм» Ривз, говоривший из студии Национальной компании радиовещания США: «Хрущев обращается к аудитории гораздо более широкой, чем Генеральная Ассамблея, он адресуется к миллионам людей в Азии и других частях света, и, слушая его, нельзя сомневаться в искренности его призыва осуществить всеобщее разоружение, но возникает вопрос: как отразится всеобщее разоружение на американской экономике?» — спрашивал не без тревоги обозреватель.

Пройдет еще несколько дней, и этот вопрос станет предметом обсуждения специального подкомитета в Капитолии — группа конгрессменов под председательством сенатора Хэмфри займется рассмотрением возможной «дезорганизации» американской экономики в результате разоружения.

Не каждый американец мог сразу разобраться, на какую «дезорганизацию» ему намекали. Суть дела прикрывалась туманными фразами насчет «пропагандистского характера» советских предложений, «утопичности» идеи полного разоружения. Характерно, что именно такой невнятной, полной всяких «но» редакционной статьей откликнулась на предложения Советского правительства газета «Уолл-стрит джорнэл», выражающая взгляды столпов американского бизнеса.

Для них Пентагон в течение многих лет был и остается крупнейшим заказчиком с бездонным золотым фондом. Десять гигантских корпораций США получили от военного министерства США за пять лет — с 1951 по 1956 год — одну треть всех заказов на сумму в 38,5 миллиарда долларов. Ста крупным компаниям досталось 75 процентов всех военных контрактов. Одна компания «Дженерал моторс» за пять лет получила заказов от Пентагона на сумму в 6874 миллиона долларов, то есть больше, чем все фермеры США получили за свою продукцию за тот же период времени.

Есть восточная пословица: «Слово, истекающее из сердца, проникает в сердце». Слова Н. С. Хрущева проникли в сердца миролюбивых людей всего мира.

А что говорят те, кому эти слова — острый нож? Существуют, конечно, и такие, которые никак не хотят отказаться от лексикона «холодной войны». Ну вот хотя бы начальник штаба военно-морских сил США адмирал Бэрк. Он заявил на пресс-конференции 23 сентября 1959 года: военно-морской флот Соединенных Штатов обладает достаточной мощью, чтобы нанести поражение советскому флоту в случае ядерной войны. «Мы могли бы сделать это хоть сейчас», — бахвалился не в меру воинственный адмирал, решивший уподобиться храброму портняжке, который возомнил, что ему удастся «одним махом — всех побивахом».

Однако времена великолепия, как видно, прошли для охотников бряцать оружием. Их одергивают в самих же западных странах. Можно понять состояние духа государственных руководителей Запада, когда они сталкиваются с подобной «солдатской прямотой» или крайне неуклюжими попытками объявить советские предложения «пропагандой». «Меня, — заявил государственный секретарь США К. Гертер, — несколько раздражали те, кто попросту отмахивался от предложений г-на Хрущева как от пропаганды».

Некоторые органы печати сделали вид, будто, собственно ничего особенного в советских предложениях нет, будто они не содержат «ничего нового». Такую позицию заняла, к удивлению самих англичан, лондонская «Таймс». Что ж, действительно Советский Союз выступал и раньше с идеей полного разоружения. Это было в период между первой и второй мировыми войнами, и об этом, кстати сказать, Н. С. Хрущев напомнил в своем выступлении на заседании Генеральной Ассамблеи,

Вместе с тем, как справедливо подчеркивала другая лондонская газета — «Дейли геральд», «выступление Хрущева, предложившего уничтожить все вооружение, по-прежнему является величайшей новостью во всем мире. Все остальное выглядит ничтожным по сравнению с огромной важностью предложения русских распустить вооруженные силы в течение четырех лет».

В ход пускался и еще один аргумент: мол, вооружение не причина, а следствие международной напряженности, и, стало быть, советское предложение «направлено скорее против симптомов болезни, чем против ее причин», — так заявляла западногерманская газета «Франкфуртер рундшау». Но кому же из здравомыслящих людей не ясно, что подобный довод — чушь, дешевая софистика, что в наше время гонка вооружений является одним из важнейших источников международной напряженности? Едва ли напряженные отношения легче устранить тогда, когда стороны — пусть даже разговаривая друг с другом — держат камень за пазухой, чем тогда, когда все участники разговора выбросят камни.

Да, писал лидер демократической партии Соединенных Штатов Эдлай Стивенсон в «Нью-Йорк таймс», «мы всегда думали, что вооружение является следствием, а не причиной напряженности». Э. Стивенсон задает вопрос: «Возможно ли, что это мнение уже стало неправильным в ядерном веке?» Но какого бы мнения ни придерживался сам Э. Стивенсон (а он не дает ответа на свой вопрос), он называет «поспешными и циничными» всякие попытки отклонить предложения Советского правительства как «пропаганду» или «утопию». Он призывает «проанализировать то, что Премьер Хрущев говорит о разоружении».

Такая реакция характерна для многих представителей руководящих кругов Соединенных Штатов Америки, Англии и других держав Запада. Против любой идеи можно выдвинуть сколько угодно «аргументов», это известно. Лучшим критерием ее правильности остается, однако, практика. Подавляющее большинство жителей нашей планеты твердо убеждено: благородная идея полного и всеобщего разоружения, выдвинутая и обоснованная в выступлении Н. С. Хрущева на заседании XIV сессии Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций 18 сентября 1959 года, — это плодотворная идея, и ее осуществление раз и навсегда избавило бы человечество от страха перед войной.

Именно поэтому советский проект всеобщего и полного разоружения заставил заговорить о себе буквально всех государственных деятелей на Западе, причем в отличие от прошлых времен даже закоренелым скептикам и пессимистам приходилось крепко подумать, прежде чем объявлять новые советские предложения «утопией».

Времена изменились. Справедливо заметила миланская газета «Джорно», что еще несколько лет назад утопией казался полет на Луну. Но советский лунник превратил утопию в реальность. «Нам еще не удается полностью осознать все огромное значение этого великого научного достижения со всеми его социальными и политическими последствиями; вот почему советские предложения, если хорошо подумать, логичны и соответствуют духу времени», — писала газета.

«Логичны и соответствуют духу времени». Государственные деятели Запада, откликаясь на проект о всеобщем разоружении, не могли не учитывать, что именно в этом заключалась сила советских предложений.

«Ради проблемы всеобщего разоружения необходимо потрудиться», — сказал на следующий день после выступления Н. С. Хрущева министр иностранных дел Англии Селвин Ллойд.

«Это — попытка достигнуть соглашения в отношении одной из главных проблем, стоящих перед всем миром», — заявил 22 сентября о речи Н. С. Хрущева журналистам, аккредитованным при Организации Объединенных Наций, государственный секретарь США Гертер.

В те же дни консультативный совет демократической партии США обратился к Президенту США с призывом уделить самое серьезное внимание предложениям Советского правительства о всеобщем и полном разоружении.

Даже удалившийся от активных политических дел бывший премьер-министр Англии Уинстон Черчилль посоветовал в публичной речи правящим деятелям англосаксонских стран не отмахиваться от советских предложений, поскольку выдвинутая в них цель вызывает энтузиазм во всех странах.

Нечего и говорить, что в странах Азии, Латинской Америки, Африки эти предложения были встречены с особыми надеждами: открывалась перспектива быстрого подъема их экономики в результате прекращения гонки вооружений.

С характерным заявлением выступил министр иностранных дел Бразилии Лафер. Одобряя советский план всеобщего разоружения, он сказал:

«Непостижимо, какие колоссальные деньги расходуются на оружие, в то время как сотни миллионов людей во всем мире живут в нищете».

Президент США Д. Эйзенхауэр, выступая в Абилине спустя некоторое время после визита Н. С. Хрущева, счел необходимым специально остановиться на важности вопроса, поставленного на повестку дня проектом о всеобщем разоружении, и подчеркнуть значение для хозяйства слаборазвитых стран высвобождения громадных средств из военных бюджетов.

Единодушную поддержку получили предложения о всеобщем и полном разоружении в странах социалистического лагеря; парламенты и правительства этих стран заявили, что будут считать главнейшей задачей своей внешней политики борьбу за претворение в жизнь предложений СССР.

С каждым днем становится все более осязаемой могучая притягательная сила лозунга, выдвинутого со всемирного форума в качестве главнейшей и практической задачи сегодняшнего дня: «Мир без оружия — мир без войн».

Придана новая сила движению за мир, и оно стало целеустремленнее, увереннее, шире. В ходе дебатов в Организации Объединенных Наций о советском проекте разоружения XIV сессия Генеральной Ассамблеи приняла проект совместной советско-американской резолюции, к которому присоединились в качестве соавторов остальные 80 делегаций стран — членов ООН.

Начало положено. Ясно, что потребуется еще много борьбы и сил, чтобы довести начатое великое дело до победного исхода. Н. С. Хрущев выразил думы и чаяния всех людей доброй воли, когда заявил в докладе на третьей сессии Верховного Совета СССР 31 октября 1959 года:

«Если будут приведены в действие все силы, стоящие за мирное урегулирование международных вопросов, если руководящие круги, определяющие политику стран Запада, поймут невозможность проводить в наше время иную политику, кроме политики мирного сосуществования, если народы скажут свое твердое слово против войны, то уже в ближайшее время будут сделаны решающие шаги по устранению военной угрозы и откроется ясный, светлый путь к миру для всего человечества».

«Коммунист № 1» встречается с «капиталистом № 1»

Когда в предсумеречный час 18 сентября мы выходили из здания Организации Объединенных Наций, один видный американский журналист сказал нам:

— Жалко, что никого из нас не будет на сегодняшней встрече двух первых номеров — «коммуниста № 1» и «капиталиста № 1».

Наш собеседник имел в виду, что в 6 часов губернатор штата Нью-Йорк Нельсон Рокфеллер должен был нанести визит главе Советского правительства в гостинице «Уолдорф-Астория».

Громкое имя «Рокфеллер» навсегда вошло в историю американского капитализма. Оно стало известно еще в XIX веке благодаря стараниям старого Джона Д. Рокфеллера, который методами, выходящими за пределы даже буржуазной законности, сколотил огромную нефтяную империю, сделав название «Стандард ойл» синонимом монополистического капитала, а свое собственное имя — одним из самых ненавистных в Соединенных Штатах. Скончавшись в 1937 году в почтенном возрасте — 98 лет, основатель рокфеллеровской династии еще задолго до своей смерти передал бразды правления своему сыну Джону Д. Рокфеллеру — младшему, который здравствует и поныне в возрасте 85 лет, хотя и не занимается активной деятельностью. Традиции династии ныне продолжают пять его сыновей — Джон Д. Рокфеллер III, Уинтроп, Нельсон, Лоуренс и Дэвид.

Если полвека назад имя Рокфеллера означало нефть, то теперь оно ассоциируется и с банковским делом, и с торговлей недвижимостью, и с машиностроением. Щупальца гигантски разросшегося осьминога обвили многие отрасли американской экономической жизни.

Пять братьев специализируются в разных областях. Младший из них, Дэвид, — банкир, вице-президент рокфеллеровского «Чейз Манхэттэн бэнк»; Уинтроп занимается сельским хозяйством, Лоуренс представляет интересы Рокфеллеров в различных промышленных корпорациях, Джон занимается рокфеллеровскими «благотворительными организациями», а Нельсон — политикой.

Это не значит, конечно, что Рокфеллеры раньше не занимались политикой. Отнюдь нет. В течение многих десятилетий им принадлежало важное слово в определении внешнеполитического и внутриполитического курса различных сменявших друг друга американских правительств. Но если в прошлом Рокфеллеры и руководители других монополий предпочитали оставаться в тени, поручая своим ставленникам представлять их интересы на политической арене, то теперь положение изменилось. Ставки стали слишком велики — речь идет о судьбах американского капитализма, — и игру уже стало труднее вести через подставных лиц.

И вот списки американских политических деятелей начали пестреть фамилиями, которые раньше встречались только среди членов правлений финансовых и промышленных корпораций. Про первый кабинет, сформированный после прихода республиканцев к власти в 1952 году, говорили, что он состоит из десяти миллионеров и одного водопроводчика (имелся в виду, конечно, не рядовой рабочий, а министр труда Тобин, руководитель профсоюза водопроводчиков). Примерно то же самое можно сказать и про второй кабинет, сформированный в 1956 году, с той только поправкой, что из него выбыл водопроводчик и остались одни миллионеры.

Основные дипломатические посты также заняли крупные финансисты и промышленники — банкир Диллон (заместитель государственного секретаря), промышленник Уитни, акционер «Стандард ойл» (посол США в Лондоне), владелец крупнейшей корпорации по производству бумаги Зеллербах (посол США в Риме), банкир Хоутон (посол США в Париже).

Когда в 1958 году Нельсон Рокфеллер впервые выдвинул свою кандидатуру на пост губернатора крупнейшего штата — Нью-Йорк, это означало, что американский «большой бизнес» решил выдвинуть на огневые позиции тяжелую артиллерию. Пустив в ход свои миллионы и изрядную дозу социальной демагогии, Рокфеллер выиграл эти выборы, победив другого миллионера — Аверелла Гарримана. Американская печать острила, что даже человеку с состоянием в 100 миллионов долларов трудно тягаться с кандидатом, семья которого имеет капитал в несколько миллиардов. Борьба двух миллионеров за один из крупнейших политических постов в стране красноречиво свидетельствует о том, кому принадлежит реальная власть в Соединенных Штатах Америки.

Вопрос об этих выборах возник и в беседе главы Советского правительства с Нельсоном Рокфеллером. Как потом рассказывал нью-йоркский губернатор, он высказал предположение, что Н. С. Хрущев не ожидал, что выборы приведут к таким результатам.

Никита Сергеевич ответил, что он не может сказать, что не ожидал победы Рокфеллера, но может сказать, что такое событие, как выборы Рокфеллера на высокий пост губернатора, было бы, вероятно, невозможно ни в какой другой стране мира, даже в царской России. Рокфеллер, очевидно не поняв иронии, согласился с этим и добавил, что это действительно возможно только в Соединенных Штатах.

В шутку Никита Сергеевич сказал, что ему непонятно, как избиратели могут выбирать, какому миллионеру быть у власти.

Н. Рокфеллер ответил, что это не было сложным и трудным делом.

— Я говорил избирателям о Нью-Йорке, о делах, близких им, а мой противник — о Куэмое и других далеких и непонятных вещах.

Спустя несколько месяцев после своего избрания на пост губернатора Рокфеллер стал бросать недвусмысленные взгляды в сторону Белого дома. Его сторонники развернули бурную подготовительную кампанию, заявляя, что Рокфеллер — человек передовых взглядов, что он настоящий выразитель интересов трудового народа Америки, что только он может быть президентом в этот трудный для Соединенных Штатов период.

На внешнеполитические темы Рокфеллер предпочитал не высказываться. На вопросы журналистов он давал уклончивые ответы или вообще отмалчивался. Но время шло, и становилось все более очевидным, что вопрос о будущих отношениях с Советским Союзом неминуемо станет центральным моментом предвыборной кампании 1960 года. Теперь вся американская печать единодушно придерживается этого мнения. Журнал «Нейшн», например, писал:

«Основной вопрос заключается в том, как будет будущий президент действовать в отношении Советского Союза. Как бы он ни старался, ни один из кандидатов, по-видимому, не избежит этого вопроса. При существующем положении вещей общественность вряд ли будет сочувствовать легкомысленным и уклончивым ответам. Сомнительно, чтобы кто-либо из кандидатов поблагодарил г-на Хрущева за то, что из-за него более узкие вопросы и мелкое политиканство почти сразу утратили интерес. Внезапно каждый из кандидатов обнаружил, что мерило, которым его будут мерить, — это его способность справиться с г-ном Хрущевым, не уступая русским, с одной стороны, и не возрождая «холодной войны» — с другой».

Советская внешняя политика ворвалась во внутриполитическую жизнь США. Шансы возможных кандидатов на пост президента пресса стала измерять количеством часов, проведенных ими в беседах с Председателем Совета Министров СССР, их способностью устанавливать отношения взаимопонимания с главой Советского правительства. В конце 1958 года сенатор Губерт Хэмфри приезжал в Москву и провел несколько часов в беседе с Н. С. Хрущевым. Это сразу привлекло к нему внимание, повысило его шансы быть выдвинутым кандидатом на пост президента. После поездки в Москву на открытие американской выставки соответственно возросли шансы вице-президента Никсона. Сенатор Линдон Джонсон позаботился о том, чтобы встретиться и сфотографироваться с Н. С. Хрущевым при посещении им сената. Эдлай Стивенсон специально приехал из Чикаго в Айову, чтобы на ферме у Гарста пожать руку и побеседовать с высоким гостем из Советского Союза.

За другими потянулся и Рокфеллер. Можно сказать, что решение нанести визит главе Советского правительства было его первым крупным шагом во внешнеполитической области со времени выдвижения на пост губернатора…

Мы вернулись из здания Организации Объединенных Наций в гостиницу «Уолдорф-Астория» незадолго до 6 часов вечера, вошли через боковой вход и в небольшом вестибюле стали ждать лифта. В нескольких шагах от нас стояла группа людей, среди которых было два-три журналиста, несколько работников государственного департамента. Они собрались вокруг подвижного человека выше среднего роста, с маленькими глазами и грубоватыми, как бы высеченными из камня чертами лица. Он был одет в помятый коричневый двубортный костюм, через руку был перекинут поношенный плащ. Держал он себя очень свободно, хлопал всех по плечу, громко смеялся и, казалось, делал все, чтобы выглядеть «простым американским парнем».

— Кто это? — спросили мы у одного из наших американских знакомых.

— Это губернатор Рокфеллер, — ответил он и, улыбнувшись, добавил: — Это наш «народный капитализм» в действии.

Мы подумали о том, как сильно изменилась обстановка в мире за последние десятилетия, если один из крупнейших капиталистов теперь вынужден «играть на публику», изображать из себя «своего парня». Видимо, прошли те времена, когда воротилы американского делового мира могли позволить себе афишировать свое богатство, когда старый Джон Пирпонт Морган, как пират, разъезжал по свету на своей огромной окрашенной в черный цвет яхте «Корсар», когда Джон Д. Рокфеллер-старший жил в Кливленде за высоким железным забором и демонстративно пренебрегал общественным мнением страны, когда Вандербильты, Асторы и другие выставляли напоказ свою роскошь.

Да, времена меняются. Теперь тузы делового мира стараются держаться поскромнее, замаскировать свое богатство. А у некоторых из них, как, например, у Аверелла Гарримана, даже хватает смелости выступать с требованиями положить конец власти монополий. Теперь и сами миллионеры взяли на вооружение социальную демагогию, занялись черновой работой, которой они прежде не хотели пачкать руки, предоставляя своим подручным заниматься политикой.

Американские миллионеры становятся специалистами в области социальной демагогии, хотя зачастую она шита у них белыми нитками. Их аргументация разваливается при первом соприкосновении с реальными фактами. Как писал 100 лет назад Авраам Линкольн, «можно все время обманывать часть народа или временно обманывать весь народ, но нельзя все время обманывать весь народ».

Лифт увез г-на Нельсона Рокфеллера на 35-й этаж, где остановился глава Советского правительства. Их беседа продолжалась недолго — минут двадцать.

В конце беседы в комнату были приглашены кинооператоры и фотокорреспонденты, которые нашли собеседников в хорошем настроении.

Улыбаясь, Рокфеллер спросил Н. С. Хрущева, не опасается ли он, что если советские люди увидят фотографию, на которой Первый секретарь ЦК КПСС и глава Советского правительства изображен пожимающим руку такому символу американского капитализма, как Рокфеллер, то это может повредить ему у себя дома.

— Нет, — ответил Никита Сергеевич и, засмеявшись, добавил: — Но Вам опубликование этой фотографии может пойти на пользу, если не сейчас, то когда-нибудь в будущем.

На вершине небоскреба

После выступления на пленарном заседании Генеральной Ассамблеи Н. С. Хрущев прошел по кулуарам и залам здания Организации Объединенных Наций и нанес визит генеральному секретарю Д. Хаммаршельду. Здание ООН находится на набережной Ист-ривер, одного из водных рукавов, огибающего центральную часть Нью-Йорка — Манхэттэн. Отсюда при обычном внушительном эскорте полиции мотопроцессия направилась к Уолл-стриту.

Экскурсию по городу для советского гостя организовали власти Нью-Йорка. В связи с предполагаемым посещением городских объектов муниципалитет и лично Р. Вагнер позаботились продемонстрировать Нью-Йорк с его парадного фасада. Так, например, предполагалось, что Н. С. Хрущев совершит поездку на метро, войдя в метро на углу 72-й улицы и Центрального парка. Станция метро была спешно оборудована дополнительным освещением. В нью-йоркском метро обычно не хватает света. И без того не блещущее красотой, при слабом освещении оно выглядит еще более мрачно. Из-за недостатка времени Н. С. Хрущев не смог проехаться в нью-йоркском метро. На станции «72-я улица» вскоре опять установили прежние маленькие лампы…

Экскурсия по надземному Нью-Йорку проходила в быстром темпе. Проехав по набережной Ист-ривер под эстакадами трех висячих мостов, соединяющих Манхэттэн с двумя другими частями Нью-Йорка — Куинсом и Бруклином, колонна автомобилей промчалась по Уоллстриту.

К вечеру Уолл-стрит всегда превращается как бы в каменную пустыню, почти без единой души. Банки, страховые конторы, биржи, днем мечущиеся в лихорадке, замирают к вечеру, набираясь сил для новой напряженной борьбы во имя «золотого тельца». Однако известие о поездке Н. С. Хрущева по Уолл-стриту собрало здесь тысячные толпы. По подсчетам полиции, около 30 тысяч человек ожидали в этом небольшом, длиной менее километра, квартале прибытия Н. С. Хрущева.

— Почему же машины не остановились даже на минуту? — спрашивали американские репортеры, приготовившиеся дать сочные зарисовки того, как «коммунист номер один вторгается в цитадель капитализма». Уж не испугалась ли полиция, что именно на Уолл-стрите Н. С. Хрущева будут приветствовать рядовые американцы?

Напрасно американские репортеры потом выпытывали у Никиты Сергеевича, какое впечатление произвел на него Уолл-стрит.

— Что можно сказать, когда выглядываешь из окна машины на несколько минут? — пожал плечами Никита Сергеевич. — Ведь если бы я попытался сформулировать свои впечатления, меня упрекнули бы в чересчур богатом воображении. Я не хочу делать этого.

…Итак, все дальше и дальше несутся машины. Горят разноцветными рекламами, яркими витринами проспекты центрального Нью-Йорка и самый главный среди них — Бродвей. Шумит и грохочет гигантский город. И вот в небо уходит громада здания, возвышающегося над соседними небоскребами, как миллиардер над миллионерами. Мы в самом сердце Нью-Йорка, перед его символом, эмблемой, ориентиром, узловой точкой, монументом самому себе из стали, бетона, стекла, вознесшимся к облакам на 400 с лишним метров ввысь своими 102 этажами.

Таков небоскреб «Эмпайр стейт билдинг», проектировавшийся в 1928–1929 годах как грандиозный символ «американского процветания» после окончания первой мировой войны, когда миллионные состояния «делались из воздуха» и биржи Уолл-стрита перехлестывали по азарту своей финансовой игры казино Монако, Ниццы, Парижа, Сан-Ремо и Бермуд, вместе взятых. Но вышла осечка. В 1929 году над США разразилась экономическая буря, и «Эмпайр стейт билдинг» вместо монумента процветания стал гигантским памятником поверженных иллюзий и разбитых жизней.

Под ним толщи гранита. Манхэттэн — сплошь гранитный остров, прекрасный фундамент для зданий любой высоты. Но при капитале это прежде всего выгодный участок для бешеной коммерции и финансовых спекуляций. Гранит Манхэттэна подобен неиссякаемой золотой жиле. Из нее текут в сейфы собственников таких небоскребов миллионные доходы.

Не свободный и гордый замысел архитектора породил небоскребы в центре Нью-Йорка, а то, что при капитализме экономические законы земельной ренты оказались сильнее естественных законов тяготения. И вот вытягиваются здания в высоту, наперекор силе тяжести, вознося к небесам бессмысленный груз коммуникаций, лишая город воздуха и света…

Чтобы купить участок земли для проектировавшегося небоскреба «Эмпайр стейт билдинг», нужно было заплатить 11 миллионов долларов. Но эти деньги с лихвой супились. Рента в «Эмпайр стейт билдинг» столь же головокружительна, как и его высота.

В холле «Эмпайр стейт билдинг» Никиту Сергеевича и других советских гостей встретил полковник Генри Краун, глава корпорации, владеющей этим небоскребом. Он пригласил гостей подняться на 86-й этаж.

В лицо ударили упругие порывы воздушных потоков с океана. Отвесными террасами сбегали вниз коробки небоскребов. На дне каньонов из камня, бетона, стали и алюминия едва слышно хлопотал и суетился Нью-Йорк. Вспыхивали рекламы отелей, кинотеатров, баров, напитков, сигарет, патентованных средств косметики — всего, что продается и покупается на доллары, а создается руками миллионов тружеников. Лучи заходящего солнца рельефно очертили контуры этого кипучего средоточия торговли, финансов, коммуникаций, развлечений, страданий, разбитых надежд, преступности, богатства нищеты. Оболочка города внушительна, она показывает, что для человеческой выдумки и приложения сил, прогресса техники нет потолка. А содержание Нью-Йорка, конечно, не сразу открывается для взора.

В наши дни «Эмпайр стейт билдинг», разумеется, уже не «чудо света». Человеческая мысль достигла того, о чем в дни, когда возводился этот небоскреб, мечтали как о фантастике. Во время нашего пребывания в Нью-Йорке одна американская газета напечатала такую карикатуру: на небоскребы смотрит Луна с советским вымпелом, повязанным вокруг нее в виде платочка. Американец, глядя на Луну, говорит другому: «А знаешь, ведь с небоскреба в нее нам легче запустить ракету, ближе…»

Спрашивается: за чем же дело стало?

Широко обводя рукой горизонт, г-н Краун показывал советским гостям достопримечательности, лежащие внизу: небоскребы, мосты, парк, снова небоскребы, гавань…

— Можно ли полюбоваться таким же интересным видом в Москве? — спросил он Н. С. Хрущева.

— А Вы были в Москве? Не были. Приезжайте посмотреть на нее. Нью-Йорк — красивый город, а Москва— лучше, — сказал Н. С. Хрущев.

Г-н Краун предложил подняться повыше, на 102-й этаж.

Ветер хлестал еще сильнее, соседние небоскребы уменьшились в размерах, но зато шире раздвинулся горизонт.

В заключение визита г-н Краун пригласил Никиту Сергеевича посетить кабинет номер 8009 на 80-м этаже — личную контору владельца небоскреба. Здесь полковник Краун преподнес своему гостю модель «Эмпайр стейт билдинг». После короткого приема Н. С. Хрущев, поблагодарив радушного хозяина за оказанную встречу, простился с ним.

Визит в Нью-Йорк близился к концу. Предстоял еще один прием: обед, который устраивал в честь главы Советского правительства генеральный секретарь Организации Объединенных Наций Даг Хаммаршельд.

На обеде присутствовали главы большинства делегаций стран, представленных в этой международной организации. Премьеры ряда стран, министры иностранных дел, видные политические деятели, дипломаты, ответственные сотрудники Организации Объединенных Наций приветствовали появление в зале Председателя Совета Министров СССР.

После краткого вступительного слова Д. Хаммаршельда, отметившего, что ему выпала большая честь принимать главу Советского правительства, к присутствовавшим обратился Н. С. Хрущев. Он поблагодарил за устроенную ему и его коллегам теплую встречу и затем коснулся роли, которую должна играть в современных условиях эта всемирная организация.

— Все мы, — сказал Н. С. Хрущев, — должны заботиться о том, чтобы Ассамблея нашла в себе достаточно сил и мужества для принятия правильных и мудрых решений. Было бы особенно отрадно, если бы удалось достигнуть если не немедленного, то, по крайней мере, достаточно быстрого решения кардинальных вопросов, стоящих перед Объединенными Нациями, таких, как разоружение, и других вопросов, существенно важных для создания условий стабильного мира.

Самые чиновные лица в зале оживились, когда Никита Сергеевич высказал мысль о том, как сделать работу Организации Объединенных Наций более продуктивной.

— Не имеет ли смысла рассмотреть вопрос о начислении жалованья для тех, кто участвует в заседаниях Объединенных Наций, в зависимости от темпов решения ими кардинальных проблем, стоящих на повестке дня этой организации?

Никита Сергеевич свою мысль не развивал, он, наоборот, предупредил, чтобы делегаты не обижались на эту реплику, сделанную в шутливом тоне, хотя и с серьезной подкладкой.

— Хрущев любит шутки, — сказали рядом с нами по-французски. Кто-то добавил: — А вам не кажется, что в конце концов потребуют, чтобы был заведен именно такой порядок? — Ответ был негромкий, и мы его не расслышали.

Так или иначе, коротенькая, но многозначительная реплика Никиты Сергеевича дала пищу для оживленных разговоров. А на следующий день в американской прессе появились комментарии и даже карикатуры на ту же тему.

Американцы любят остроумие, а в данном случае Никита Сергеевич коснулся вопроса, вызывающего среди американцев немалые страсти.

Так закончился еще один этап визита Н. С. Хрущева в Соединенные Штаты Америки. Через считанные часы, утром следующего дня, предстояло совершить немалый путь на западное побережье Америки, в Калифорнию.