В конце августа Сидоров прислал досье, не все целиком, а небольшую часть, ту, что касалась Благовестова: три толстых папки с копиями документов, писем, фотографиями и выписками из прокурорских дознаний.

Полночи Алеша Михайлов наслаждался занимательным чтением. Материалы были систематизированы по периодам. Самый мощный и активный этап деятельности Благовестова падал на семидесятые годы, когда Алеша еще пешком под стол ходил. Комментарии, сделанные на тетрадных страничках дотошным Сидоровым, напоминали кровавый криминальный роман. Благовестов представал перед восхищенным Алешей как человек с тысячью лиц, наподобие Аркадия Райкина, неутомимый, коварный, мудрый, беспощадный собиратель подпольной империи. С ним никто не мог тягаться. Всевышний его хранил. Из каждой свары, после очередного нашумевшего уголовного дела, когда головы авторитетов лопались, как гнилые тыквы, и взволнованные народные судьи объявляли сокрушительные приговоры, Елизар Суренович поднимался еще более могущественным и целеустремленным. Это был паук, который из каждой порванной ячейки ухитрялся вытягивать еще более тугую и прочную сеть. К восьмидесятым годам его благоденствие стало непоколебимым, а липкой паутиной подкупа и шантажа были повязаны не только крупные финансовые воротилы (якутские алмазы, рыбные промыслы, Сахалин-нефть), но и государственные чиновники первого звена в разных республиках, чьи имена не сходили со страниц газет…

К середине ночи Алеша отложил папки и задумался.

Он курил и глядел в окно на звездное небо за приподнятой малиновой шторой. Старый пес Сидоров оказал ему великую услугу, развеял его наивные иллюзии. Никому не справиться с Елизаром при жизни. Его и мертвого трудно будет одолеть. Он из тех редких людей, кого раны омолаживают.

Насте тоже не спалось, и она принесла мужу кофе.

Они часто так встречались среди ночи у него в кабинете для самых задушевных разговоров. Алеша усадил ее рядом с собой.

– Я долго смотрела на тебя, – сказала Настя, – а ты меня не замечал. Не люблю, когда у тебя такое лицо, О чем ты думал?

У Алеши был счастливый брак, он женился по любви, и ему встретилась женщина, каких на земле больше нет, но была в этом прекрасном браке одна несуразность: он не мог быть откровенен с женой. Это мало его заботило, потому что он вообще не знал, что такое быть откровенным с другим человеком.

– Ты что-то хочешь сказать? – спросил он.

– Хочу, но боюсь. Это очень важно.

– Я догадываюсь.

– Конечно, догадываешься. Но дело в том, что я больше не буду делать аборт.

– И когда?

– Совсем скоро, через шесть месяцев.

Была и вторая несуразность в их счастливом союзе: они спали вместе, при случае ели из одной тарелки, но он был не властен над ее душой. В сущности, их отношения ничуть не изменились с той давней автобусной остановки, где они познакомились и где Настя в раздражении толкнула его на мостовую под летящий грузовик.

Алеша нагнулся и поцеловал ее теплые губы:

– Что ж, ты будешь хорошей матерью.

– Но будешь ли ты хорошим отцом?

– Никогда об этом не думал. А что такое – хороший отец?

– Наверное, это у всех по-разному. Заранее не угадаешь.

– Зато в себе ты уверена?

– Что ты, совсем наоборот.

Он снова потянулся к ней с поцелуем, но она его отстранила.

– Ты чего?

– Ничего, – ее улыбка была настороженной.

– Кстати, – сказал он, – раз уж заговорили о пустяках. Когда мы в последний раз занимались любовью?

Чего-то я не помню.

– Спохватился! Года полтора назад.

– А чей же ребенок?

– Ребенок твой. Ты как-то забежал в спальню между двумя налетами.

Алеша отпил кофе, потянулся к сигаретам.

– Что-то тебя беспокоит, кроха, а что – не пойму.

Кончились карманные денежки?

– Все в порядке, все хорошо. Но думаю, на какое-то время нам, наверное, лучше расстаться.

– Не возражаю, – сказал Алеша. – Меня удивляет другое. Семейная сцена ночью. На тебя не похоже.

– Когда выполнишь свое обещание, я вернусь.

– Какое обещание? Обвенчаться?

Настя поправила свесившуюся на лоб прядь:

– Ребенок не должен знать, что его отец бандит.

– Я разве бандит? Ты действительно чем-то взволнована. Я обыкновенный бизнесмен, почти как Артем Тарасов.

– Уже поздно, три часа ночи, – сказала Настя. – Пойдем спать. Или тебе еще надо подумать, как расправиться со следующей жертвой?

Алеша собрался с мыслями:

– Кроха, ты же знаешь не хуже меня: каким человек родился, таким подохнет. Я же не прикидывался овечкой.

– Ты родился обыкновенным мальчиком, умным, добрым и немного своенравным. Но однажды тебе показалось, что ты сильнее всех и имеешь право диктовать остальным свою волю. Я все ждала, пока ты поймешь, что это не так. Теперь обстоятельства изменились. У меня будет ребенок.

– У нас, не у тебя, – поправил Алеша. Он встал и с сигаретой подошел к окну. Любимая Москва пялилась в темноту оранжевыми глазками. Из нее сделали притон, но в этом притоне он чувствовал себя как рыба в воде.

Как крупная щука, гоняющая стайки карасей. Бунт жены его расстроил. На нее накатывало время от времени, но никогда в прежние разы она не бывала так по-деловому собранна. Всерьез ему и в голову не приходило, что он может ее потерять. Конечно, ее могли убить, похитить, изувечить – все люди смертны, но чтобы она вдруг покинула его по доброй воле – это вряд ли. Женщины не уходят от мужчин, которых любят. Сам он проживет и в одиночку, ничего страшного, даже удобнее, но она-то как будет век куковать?

– Я слышал, беременность влияет на женскую психику, – заметил он. – Но не до такой же степени. Ты прямо как с цепи сорвалась.

– Скоро нам обоим будет не до смеха, милый.

– Мне давно не до смеха. Давай покажем тебя психиатру? Или еще лучше. Давай на недельку куда-нибудь смотаемся. Куда-нибудь в Европу. Отдохнешь, наберешься новых впечатлений, а там уж можно и рожать, если забеременела. Правда, не пойму, чего тебе так приспичило. Кто сейчас рожает, когда война на носу? Только сумасшедшие.

– Бедный Алеша! Чего я от тебя жду? Спокойной ночи!

Он проводил ее растерянным взглядом: бежевый полупрозрачный халат, длинные ноги гимнастки, походка манекенщицы, гордо вскинутая головка. Единственная женщина в мире, но он почему-то действительно редко с ней спал. Скорее всего, оттого она и взбеленилась. То и дело подворачивались под руку какие-то одичалые наяды и высасывали из него все соки. Но он ей ни разу не изменил. В этом был сексуальный парадокс его жизни.

Всех остальных женщин, рьяных, изощренных, предприимчивых и безутешных, он воспринимал как ее естественное продолжение. У них было множество обличий, но все они были безымянные.

Где-то в одной из комнат валялся пьяный Вдовкин.

Вечером он долго мелькал по квартире с огромной трехлитровой бутылью водки. Изящную китайскую оттоманку Настя вручила ему в вечное пользование, и Вдовкин таскал ее за собой из угла в угол. Алеша сходил на кухню, прихватил графинчик коньяку и два стакана и разыскал Вдовкина в чуланчике с разным барахлом, где, кроме всего прочего, на антресолях лежал автомат Калашникова с двумя запасными рожками. Алеша засветил тусклую лампочку над дверью. Вдовкин спал одетый, в брюках и пиджаке. Под головой скатанный рулоном старый ватник. Алеша примостился в ногах и зазывно позвенел стаканами. Вдовкин спросил, не открывая глаз:

– Водка или пиво?

– Коньяк, – отозвался Алеша. – Пора тебе становиться культурным пьяницей.

Вдовкин протянул руку, Алеша вложил в нее стакан, наполненный на треть.

– Это мало, – сказал Вдовкин. – Не дразни.

Алеша добавил до половины. Вдовкин, по-прежнему не просыпаясь, устроился поудобнее и выцедил желтую гадость.

– Дай покурить!

Алеша сунул ему в губы сигарету, щелкнул Зажигалкой.

– Ну чего ты приперся? – пробурчал Вдовкин. – Такой славный сон снился.

– Цистерна со спиртом?

Инженер наконец-то продрал зенки. Мутный взгляд остановился на Алеше.

– Уже утро?

– Нет еще. Ночь.

– И чего тебя черти ломают?

– От постоянного запоя ты очень душевно огрубел, Евгений Петрович. Товарищ, духовный наставник приносит опохмелиться прямо в постель, и что он слышит вместо слов человеческой благодарности?

– А сам почему не пьешь?

Алеша отпил глоток, графинчик поставил на пол.

– О чем вы с Настей вечером спорили?

– Я? С Настей?

– Весь дом слышал.

– А-а… Вспомнил… – Вдовкин заметно воодушевился и сел почти прямо. – У твоей жены, Алексей, какая-то навязчивая идея, что мне алкоголь вреден. Но это ладно, чисто женское, клиническое заблуждение, но вчера она набросилась из-за Елочки. Дочери моей. Я же сделал страшную глупость: как-то их познакомил. Действительно, что ли, был пьян. Теперь они перезваниваются и перемывают мои косточки. Я вот одного не пойму, Алексей: почему твоя жена не уходит в монастырь? Ей там самое место.

– А что с твоей дочерью?

– Да ничего особенного, кажется, села на иглу. Но не в этом дело. Настя твоя совсем свихнулась. Сказала, что из всех преступников, убийц и маньяков самые отвратительные – это такие отцы, как я, которые оставляют невинных детишек без присмотра. Не хотел говорить, но она так разошлась вчера, даже я испугался.

Она же драться начала. Вон чем-то заехала по уху, оно теперь оглохло. Скорее всего, кастетом. Налей, пожалуйста, еще полстаканчика.

Алеша выполнил его просьбу. Перед тем как выпить, Вдовкин выковырнул пальцем из стакана несуществующую соринку.

– Ты же знаешь, как я отношусь к Насте. Она святая. Святая в логове злодеев. Впрочем, для России это нормальная бытовая ситуация. Два раза, фигурально говоря, вытягивала меня из петли. Я горжусь знакомством с ней, ее дружбой. Но побои – это уже чересчур. Как я буду теперь с одним ухом? Да и было бы из-за чего драться. Нет, я не жалуюсь, не пойми превратно, но все же как-то обидно.

Алеше всегда нравилось разговаривать со спившимся гением, а среди ночи – особенно.

– Да, у нее бывают странности, – согласился он. – Но ты не бери в голову. Мне она вообще чернуху лепит. Требует, чтобы я отошел от бизнеса и устроился слесарем на завод.

Вдовкин уже было поднес стакан к губам, но заранее поперхнулся:

– Ты – слесарем?!

– Ну да. Иначе грозит разводом. Я-то подумал, это ты на нее дурно влияешь.

– На нее нельзя повлиять, – напыщенно заметил Вдовкин. – Она живет божественной идеей. Верит, что можно облагородить племя приматов.

– Эти приматы ее и сожрут, если я не пригляжу.

– Давай за нее выпьем, – предложил Вдовкин. Чокнулись, выпили, и Алеша пошел спать. Недопитый графинчик оставил Вдовкину, чтобы тому лишний раз не шляться на кухню. Улегся бесшумно, стараясь не разбудить Настеньку. Но она и во сне за ним наблюдала неустанно.

– Девочку назовем Машей, а мальчика – Ленечкой, – сказала она. – Но если хочешь, можно назвать Петрушей, как твоего папу. Петр Алексеевич – просто и красиво.