Павел Недрагов проживал в Праге под собственным именем. И хотя он значился в любом телефонном справочнике, для гестапо он странным образом не существовал. Эта непрерывная ментальная защита отнимала массу энергии, но все же была необходима. И вот теперь она дала сбой. Если его смог вычислить в астрале некий, пока еще неведомый, Кондрахин, то почему то же самое не удастся Густаву Кроткому? Это действительно опасный противник.

Павел вышел на улицу, оглядываясь по сторонам. Этим он никого не мог удивить. Теперь чехи приучены оглядываться. Старый плащ и порядком ношеные ботинки в респектабельном квартале Нового Города, где он проживал, могли бы вызвать недоуменные взгляды. Но там, куда он направлялся, приличная одежда служила не самой лучшей рекомендацией. Но прежде всего — Кондрахин.

В "Беранеке" Недрагов появился с черного хода. Обслуга ресторана и повара его хорошо знали, и не отказались опросить немногих в этот час постоянных клиентов. Среди русской общины Праги никто Юрия Кондрахина не знал. Павел отправился на улицу Майзелова. Гитлер сохранил старинный еврейский квартал Праги, намереваясь учредить там музей вымирающей расы. Он полагал, что скоро живых евреев на земле не останется.

Старинное еврейское кладбище, могила Иегуды бен Базалела, равви Льва. Легендарного создателя Голема. Недрагов постоял перед нею, сосредотачиваясь на вызываемых образах, пропитываясь атмосферой этого места. Это не прихоть пражанина и не сентиментальность. Это маскировка. То, что он намеревался предпринять сейчас, наверняка открывала его искушенному наблюдателю. Нет, тот воспримет не Павла Недрагова. Астральное восприятие вообще организовано не так, как обычное. Восприняты будут намерения, сила, аура и деяния.

Еврейские имена. Прихотливые завитки букв еврейского алфавита. Ощущение единства раскиданного по всей земле, гонимого народа.

Источник силы, он у каждого свой. Как мы овладеваем языком, усваивая вместе с ним имена и историю, так же оккультист раскрывает свои способности, используя определенную традицию. Традиций немного. Языческие, дохристианские. В Европе — только друиды Великобритании и Ирландии. Иудаистская традиция — Каббала. Христианская традиция: чернокнижие, мастера ордена иезуитов, православные мистики. В Азии — традиции буддизма и индуизма.

У каждого мастера свой почерк, который с неизбежностью выдает традицию. Павел врос в православие. Его способности раскрывал отец Григорий, наставник с Афона. Но сейчас он собирался действовать и выглядеть, как каббалист. Поэтому и стоял на старинном еврейском кладбище, повторяя одновременно молитву и надписи на могильных плитах, сосредотачиваясь.

Говорят, Юлий Цезарь мог делать одновременно семь дел. Для того, что Недрагов начал делать сейчас, требовалось не меньшие способности. Первое: перед глазами держится яркий образ здания гестапо в Берлине. Это внешний, рассчитанный на простаков уровень маскировки. Второе: тихо произносимая еврейская молитва. Третье: мышечное воспоминание о многочасовом подъеме в гору, ощущение разряженного, холодного воздуха.

Теперь главное. Сохраняя предыдущие образы, создать мысленную конструкцию: представить десять сефирот, их связи, подняться на уровень Бриах. Войти в астральное пространство и сразу же закрыть себя ментальным покрывалом. Все чувства отключились. Павел ослеп. Оглох. Потерял способность чувствовать прикосновения, утратил вкус и обоняние. Тело исчезло, растворилось, распалось на тысячи атомов. Все, что осталось — это образы. Дом в Берлине, на Принц Альбрехтштрассе, еврейская молитва, холодный воздух горных вершин, напряженно-тревожная физиономия. Ты кто, видение?

Мгновенно приходит ответ, и Павел сразу оборвал контакт. Чувства лостепенно возвращались. Он вновь стоял на старинном еврейском кладбище. Немного кружилась голова, и плечи придавила усталость.

"Повезло, — произнес про себя Павел, — Тот, чью сущность я сейчас незримо постиг, оказался очень слабым. Его природные способности никто не разбудил, он и сам их не понимает, использует интуитивно. Он почувствует, конечно, проникновение в его сознание. Не сейчас — ночью. Ему приснится здание гестапо, подъем на горную вершину, что-либо, связанное с евреями. Он не найдет меня".

Но есть еще двое. И первый — Густав Кроткий. Он дал приказ на ликвидацию, уже подозревая, что "Тополь" — это хорошо известный ему Павел Недрагов. Справиться с Густавом будет нелегко. Но сейчас он не в состоянии отвлекаться. Получая энергию ментального поля от неизвестного существа, он подпитывает ею Генриха Гиммлера.

И второй — Юрий Кондрахин. Тополь знал, что некоторые мастера астрала способны одновременно создавать и поддерживать существование нескольких своих ментальных копий, но не разу не сталкивался с этим на практике. Почему же, если Густав достиг такого искусства, он не попытался уничтожить его тогда, в Пруссии? Правильно оценил свои силы? Но ведь Кондрахин — кто бы он ни был — вполне сознательно направил смертельный энергетический поток в своего фашистского напарника. Кондрахин, Кондрахин, но кто же ты на самом деле?

Недрагов знал многих, приехавших из Советского Союэа. Точнее, не знал — наблюдал. Проходя по Карловой площади и скользнув взглядом по "дому Фауста", где жил продавший душу дьяволу Ян Штясны, он вновь задумался о Кондрахине. Атеист. Грубый материалист — несмотря на умение работать с астралом, видеть ауру, читать мысли. Как такое возможно? Страх. У многих, приехавших из Совдепии, страх буквально сочился из каждой клеточки тела. Но они свой страх отрицали. Говорили: "преданность делу партии Ленина — Сталина", "освобождение трудящихся", еще какие-то смешные бессмысленные слова. Они боялись даже собственного страха, запрещая себе осознавать его. Кондрахин тоже издавал запах страха. Но иной.

Ян Штясны в 16 веке нашел неразменный талер. А за какие блага продавали душу те, кто истово служил Гитлеру или Сталину? За возможность хоть на секунду освободиться от неизбывного страха?

Тополь невольно вспомнил случай годичной давности, когда он ощутил весь ужас предстоящей гибели.

Берлин, тюрьма Плетцензее. Он вошел через вход вместе со служащими тюрьмы. Никто из них его не видел: смотрели в другую сторону, задумались о своем, приняли его за другого человека. Он же легко улавливал их скудные мысли. Мысли как мысли. Такие же, как у официантов, почтальонов, канцелярских клерков. Для них тюрьма — всего лишь работа. И даже палач, получающий за каждую казнь по 300 марок, ничем среди них не выделялся.

Проходя по коридору вслед за надзирателем, он вслушивался в мысли заключенных. Страх, отупение, покорность, снова страх. Ненависть, спокойствие. Спокойствие? Кто это? А, Дитрих Менк, барон. Гомосексуалист. Гитлер уничтожал гомосексуалистов, но Дитриху все сходит с рук. Его брат — большая шишка в министерстве иностранных дел. Скоро Дитриха выпустят, он это знает и потому спокоен.

Войдя в канцелярию, Недрагов назвал имя: Хайнц Фюрсман. Канцелярские крысы начали поспешно рыться в картотеке. Недрагов не знал ни места жительства Хайнца, ни статьи, по которой он приговорен к смерти. Поэтому пришлось ждать. Наконец "крысы" разыскали его карточку и, найдя, пришли в состояние полного довольства. Для них мысленное приказание — что прямой приказ Адольфа Гитлера. Только довольство это быстро — и навсегда — забудется, как и само появление Недрагова.

Согласно воле Павла, на карточку проставили дату казни, сегодняшнюю дату. Другой канцелярист быстро отпечатал на машинке соответствующее распоряжение, которое тут же отнесли на подпись. А затем еще одна "крыса" отнесла распоряжение вниз, в тот отсек, где содержится Хайнц. Павел неспешно шел следом. Его по-прежнему никто не видит. Хайнца доставили в помещение для казни. Посыпанный опилками мокрый цемент пола, поблескивающая гильотина, короткие деревянные ящики в углу. Короткие. Человеческому телу без головы подойдет и короткий ящик.

Хайнца подвели к гильотине, и тут от Павла потребовалось мысленное усилие, результатом которого является красочная и достоверная картина казни у присутствующих. Ему и не понадобилось ничего сочинять. Казней в тюрьме происходило столько, что каждый тюремщик не мог припомнить, чем одна отличалась от другой. Тюремная команда закрыла ящик, в котором лежало всего одно обезглавленное тело. В документах расписались все свидетели казни, и все та же "крыса" понесла в канцелярию документ, удостоверяющий, что Хайнцу Фюрсману только что отрубили голову. Вслед за ним вышли и Павел с Хайнцем, которого с этого момента никто из надзирателей не видел.

Держать его под своим контролем оказалось труднее, чем контролировать нескольких охранников сразу. Раскрыться перед ним и рассчитывать на его содействие Павел не мог. Даниель так и предупреждал — обращаться с Хайнцем, как с безмозглой куклой. Спасти, доставить в определенное место, сдать человеку, который назовет пароль. В разговоры не вступать, никакого следа в памяти спасенного не оставлять.

Хайнц обладал некоторыми способностями и он временами с недоумением поглядывал на Недрагова. Даже пытался разговаривать. Каждый раз приходилось мощными ментальными оплеухами приводить его в слегка оглушенное состояние. Когда они вышли на улицу, Павел позволил себе небольшое удовольствие — ментальный удар, которому научился под Калькуттой. Где-то в тюремных коридорах вдруг схватился за грудь палач и осел на пол, хватая побелевшими губами воздух. Позже доктор определил смерть от острой сердечной недостаточности.

Будь поблизости мастер астрала, Недрагов бы выдал себя этим ударом. Но — повезло. То ли война между астральными бойцами еще не развернулась в полную силу, то ли просто никого из них не оказалось поблизости. Они сели в вызванную ментальным усилием Павла машину, которая до этого стояла на Вильгельмштрассе, и полностью подчиненный Недрагову водитель повез пассажиров в Потсдам. Там совершенно обалдевший Хайнц, на чьи вопросы Павел перестал обращать внимание, пересел в другую машину, водитель которой на вопрос о дороге в Гамбург ответил:

— К морю ведут многие дороги. Держите направление на север.

Кем был этот Хайнц, почему англичане стремились его освободить, за что его осудили — Павел так и не узнал. Быть может, их заинтересовали его способности, а может, через него разведка рассчитывала подобраться к другим, более интересным людям. Но навсегда Недрагов запомнил ощущение липкого, животного ужаса и — одновременно — покорности, когда он увидел гильотину и усыпанный опилками пол.

Покинув еврейский квартал, Тополь спустился на набережную Влтавы. Его путь лежал в Градчаны. Там, на Лоретанской площади, он должен был встретиться с младшим братом, Михаилом. Брат его — обычный человек. Обычный в том смысле, что лишен ментальной силы. Но, как это случается между близкими людьми, иногда братьям удавалось обмениваться мыслями.

С Михаилом Павлу всегда было просто. Тот смотрел на старшего с неизменным восхищением. И только раз, когда Тополь категорически запретил ему участвовать в подпольной типографии, он вышел из себя. Не хотел отсиживаться за спинами братьев и товарищей, не хотел покрыть себя позором. Но возразить по существу ему было нечего. Он, единственный из всей семьи, знал истинные пределы способностей брата и, с зубовным скрежетом, признал, что несколько потерянных Павлом дней — на вызволение попавших в беду родственников — нанесут движению Сопротивления больший урон, чем собственное неучастие в нем.

Медленным шагом Павел проследовал мимо Черненского дворца. Михаил ждал на условленном месте. В его облике — тревога. Павел, убедившись, что препятствий для встречи нет, подошел к брату, изображая на лице веселье.

— Добрый день, Михаил. Как дела?

Оказалось, что волновался младший брат по совсем пустяковой причине. Через него Павел периодически получал сообщения от английской разведки, а конкретно — от Даниеля, когда не удавалось задействовать другой канал связи. Когда Тополь находился в Праге, все сведение о нацистских мастерах астрала поступали только через Михаила. На этот раз Даниель сообщал, что хорошо известный им Густав Кроткий предпринимает личные поиски Тополя.

Никакой новости в этом для Павла не было, разве что намерение Кроткого непосредственно возглавить акцию поиска и уничтожения. Но фактически об этом Даниель сообщал еще неделю назад. Зачем потребовалось дублировать ту же самую информацию? Но Даниель не из тех, кто делает что-то просто так. Как все переплелось, связалось в узел: и тревога английского побратима, и вызов Густава Кроткого, и таинственный Кондрахин…

"Передать сообщение через Мишу? — подумал Тополь. — Нет, бессмысленно. Оно достигнет Даниеля не раньше, чем через три дня. Нет, надо действовать самому".

— Спасибо, Миша, — сказал он. — Завтра я буду занят, а вот через день жду тебя на этом самом месте. Береги себя.

14 сентября, расставшись с братом, Тополь по набережной Влтавы близ Стромовки отправился пешком к северной окраине Праги… Здесь у него имелась запасная квартира. Под ней — подвал, прикрытый ментальной защитой. Пища, вода, оружие, радиоприемник, различная одежда, включая офицерскую форму СС и вермахта, соответствующие документы. Неподалеку — армейский гараж оккупантов. На некоторое время Тополю требовалось покинуть Прагу.

Когда Павел в форме унтер-офицера появился на территории гаража, его было очень трудно узнать. Немного грима на лице, упругая походка, развернутые плечи. Никто не дал бы ему больше тридцати. В таких случаях Тополь не пользовался своими ментальными способностями, обходясь обычными человеческими средствами: форма, документы, знание психологии немецкого служаки. Через несколько минут армейский грузовик с немолодым вислоносым солдатом за рулем увозил его на север. В кузове находилась лодка, обычная речная лодка, которою унтер-офицеру, якобы, поручено доставить в маленький городок на Эльбе. Для грузовика, направляющегося в район Дрездена — крюк не такой большой.

Дорогой водитель молчал, беспрерывно раскуривая дешевые сигареты. Тополь мысленно прощупывал окрестности, подбирая заранее машину для возвращения. Понадобится хорошая, быстрая машина. "Придется прихватить с собой либо полковника СС, либо кого из армейских генералов, — подумал Павел. — Там, на германской земле, я смогу воспользоваться своими способностями".

Грузовик покинул территорию оккупированной Чехословакии. Теперь уже было можно воспользоваться мысленной связью с Даниелем. Подождав, пока шофер помжет спустить лодку на воду, Тополь попробовал вызвать своего побратима, глядя на сияющий сквозь редкие облака солнечный диск. Ничего не вышло. Не страшно. Такое в их мысленных разговорах случалось регулярно.

Даниель знал, что Тополь рискует, выходя на связь с территории Чехословакии. Этим он выдавал свое местонахождения. Мысленную связь не так трудно обнаружить, хоть это и дано очень немногим. Вот почему, не будучи уверен, что побратим выехал в Германию или в иную страну, англичанин сознательно избегал контактов.

Привязанная к причалу лодка тихо колыхалась на волнах. Тополь лег на дно лодки и закрыл глаза. Органы чувств отключились. Сейчас он видел, видел астральным зрением, как тренированное сознание привычно строит вокруг него защитную оболочку. Большой, эластичный пузырь, сквозь который астральные поля и потоки выглядят размытыми пятнами и прожилками. Вокруг сгустился второй пузырь, плотный, с единственным проницаемым окошком, которое беспорядочно плавало по поверхности внутреннего пузыря. Так начался поиск Кондрахина. Мятущееся окошко остановилось.

Вокруг Кондрахина тоже оказалась защитная оболочка, причем очень необычная, но Тополь не стал это анализировать. Он просто назвал себя — по-русски — и Юрий открыл доступ к своему сознанию. Мысленная связь мгновенна, потому что включает в себя все: мысли, тревоги, убеждения, чувства. Едва создав связь, они сразу ее разорвали. Сказано было многое. И как было сказано!

Теперь Тополь знал главное. Юрий Кондрахин — мастер астрала, опытный боец. Союзник. Русский, из Советского Союза. Он ищет тех, кто подпитывает астральной энергией руководителей третьего рейха. Ищет для того, чтобы уничтожить. Тополь смог назвать ему одно имя.

Густав Кроткий. Но только имени было недостаточно. Астральный боец никогда не видел Густава, он не смог бы его отыскать. Юрию требовался точный адрес. На минуту выйдя из астрала, Тополь огляделся. Задремавший на дне лодки унтер никого не интересовал. Здесь никого не интересовал. Далеко — в Берлине, Кенигсберге, Франкфурте, Вроцлаве — ищейки Густава, несомненно, взяли след. Они пеленговали его местонахождение так же, как пеленгуют местонахождение вражеского радиопередатчика.

Астрал, или то, что мастера обозначают этим словом. Мир энергий и эфирных структур, живых, мертвых. Правильнее различать астрал и ментал, но Павел всегда называл эти пространства одним термином. Потому что оба они подчинялись ему в равной степени.

Изредка попадались мастера, способные работать с астралом, но не имеющие доступа к ментату. Насколько Павел знал, все они — язычники. В астрале можно запутаться между живой и мертвой материей, между их энергиями. Астрал огромен, сложно разобраться в причудливых картинах завихрений, меняющих яркость мерцаний. В ментале присутствуют только силы и поля, порожденные живыми созданиями. В нем легко отыскать любой разум, если ты хоть что-то о нем знаешь. Почему язычники, не принявшие идею единого Создателя, не могут выйти в ментал? Ответа на этот вопрос Тополь не знал.

Скорее всего, часто думал он, у них не развиты определенные зоны мозга. Те, которые отвечают за улавливание человеческой сущности. Этот же дефект не позволяет им постигнуть Единую сущность божественного. Но у мастеров астрала есть свои достоинства: астрал они читают прекрасно. Когда закрываешься ментальной завесой, и никто в ментале тебя не может увидеть, в астрале ты виден, как обычно. Единственное, чему Тополь научился — это умению изменять свой астральный облик так, чтобы при беглом взгляде походить на собаку. Мастера не обманешь, но того, кто привык больше полагаться на поиск в ментале, ему иногда провести удавалось.

Густав прекрасно владел астралом, выделяя в нем индивидуальный почерк человека так же уверенно, как и в ментале. Связь Недрагова с Кондрахиным он обнаружил наверняка. Понять, о чем те говорили, он вряд ли смог. Разговор шел на русском, а Густав не знал ни одного славянского языка. Но свое имя он должен был распознать.

Почему в ментале так легко обнаружить знакомого человека? Да потому, что индивидуальное поле мозга имеет больше отличительных особенностей, чем тело. Цвет ауры, размер, запах — и запахи присутствуют в ментале, и звуки. Вообще там больше видов чувствительности, чем знает наш язык. Но отыскать человека можно только на определенном расстоянии. Мастера, работающего в астрале, можно почувствовать за сотню километров. Хорошо знакомого мастера — сотен за пять. Обычного, малознакомого человека — километра за два. На таком же расстоянии можно нанести ментальный удар, взять человека под свое управление. Это был уровень Тополя, и он немало бы удивился, узнав, что это лишь ученический уровень.

Он приготовился снова выйти в ментал. Цель — Густав. Алхимик не ждет прямого обращения. Сейчас он настроен на поиск, его чувствительность к проявлениям ментального поля максимальна. Удара он не ждет, правильно оценивая расстояние. А Павел как раз и собирался нанести удар. Он не рассчитывал нанести Кроткому серьезный вред. Далеко, да и о защите Густав наверняка позаботился. Но неожиданность, как надеялся Тополь, заставит его на долю секунды раскрыться, даже не подозревая об этом. Тополю до зарезу была нужна эта доля, чтобы выяснить точное местонахождение своего противника. Закрываясь от удара, Густав пропустит — быть может — тихий вопрос, который повиснет в его подсознании, как потайной микрофон. И когда Густав в следующий раз выйдет в ментал — а это он обязательно сделает, и сделает очень быстро — ответ будет получен.

Ментальная связь, скрытая и открытая, добровольная и принудительная, всегда взаимна. В тот момент, когда Густав непроизвольно выдаст свои координаты, ему одновременно станет известно, где в данный момент находится Тополь. Что ж, качающаяся на волнах Эльбы одноместная лодка — неплохие координаты, — подумал, усмехнувшись, Тополь. Он несколько раз глубоко вздохнул и расслабился.

Густав совершенно остолбенел, осознав, кто установил с ним связь. Удар Тополь нанес одновременно с вопросом. В ментале их сражение более всего походило на падение песчаного кома на гладкий белый лед. Не ожидая дальнейших действий Густава, Тополь оборвал связь. Но из ментала не вышел, закрывшись завесой.

Бросив лодку на произвол судьбы, Тополь переоделся в форму шарфюрера СС. Вызвал машину полковника Шредера с водителем Иохеном. Полковник считал, что самостоятельно пришел к мысли послать машину в Тршебонь, за знаменитыми прудовыми карпами. Иохен был уверен, что полковник, кроме того, велел отвезти в Прагу шарфюрера Густава. Он забудет о своем пассажире, едва тот скроется с глаз.