Принцесса и чудовище

Афанасьев Роман Сергеевич

Граф Сигмон Ла Тойя, человек, из которого безумный маг пытался создать кровожадное чудовище, обрел мир и покой. После войны с упырями Сигмон вновь вернулся на королевскую службу. Казалось, что все трудности и кровавые битвы позади. Но Сигмон Ла Тойя не создан для мирной жизни. На этот раз на карту поставлена и его жизнь, и жизнь его друзей, и судьба всего королевства Ривастан. Сигмону — и тому чудовищу, что живет внутри его, — придется выбирать между жизнью и смертью, спасением и бегством, дружбой и предательством. И даже он сам не сможет сказать заранее, кто победит в нем — Чудовище или Человек.

 

Часть первая

КОРОЛЕВСКИЙ ГОНЕЦ

Дорога шла под гору, и неповоротливый экипаж двигался медленно. Четверка лошадей, сдерживаемая твердой рукой кучера, осторожно ступала по подмерзшей грязи. Скрипел каретный тормоз — возница то прижимал рычаг, то отпускал, не позволяя экипажу превратиться в сани — колеса с широкими ободьями не вязли в грязи, зато превосходно по ней скользили. И тяжелая повозка, что была раза в два больше обычной кареты, так и норовила съехать с горы.

Дорогу, и без того скользкую, как болотная гадюка, прихватил ночной морозец, и кучеру стоило больших трудов удерживать экипаж от рывков. Но он старался, как мог, поминая про себя всех богов, и тех, в которых верил, и тех, в существовании которых сильно сомневался.

Пейзаж не менялся уже несколько дней: справа высился пологий склон горы, заросший могучими соснами. Слева склон уходил вниз, но густой лес, покрывавший склоны горы, мешал увидеть долину, раскинувшуюся между двух гор. Небо затянули низкие тучи, и хотя близился полдень, но сегодня солнце так и не смогло пробиться сквозь мутную пелену осени. Мелкий холодный дождь в любой момент мог обратиться в снег, и кучер отчаянно молился, чтобы этого не произошло. Осень — не лучшее время года для путешествий по горам. Утешало одно — еще несколько часов, и они спустятся в долину. Перевал останется за спиной, и путники смогут заночевать в ривастанском пограничном городке. Опасные горные дороги станут лишь неприятным воспоминанием, а впереди раскинется мечта любого возницы — широкий тракт, ведущий от окраины страны к ее столице. К Риву.

По окну в дверце экипажа заколотили молоточки тяжелых капель дождя, и Бертар Борфейм задернул шторку. Откинулся на мягкую спинку сиденья, обтянутую бордовым бархатом, и тяжело вздохнул. Прямо перед ним высилась перегородка, делившая экипаж на две половины. Она была обита темной кожей, и круглые головки серебряных гвоздей тускло блестели в полутьме. Так же тускло поблескивал квадратик полированной стали, висевший на стенке и заменявший Бертару походное зеркало. Он запотел, и вместо лица владельца в нем отражалось темное пятно. Борфейм поднял руку, провел по подбородку, заросшему жесткой щетиной. Ничего не видно. А бриться наугад… Возить по горлу бритвой в прыгающей по кочкам карете — чистое самоубийство. Пальцы наткнулись на старый шрам под ухом, и Бертар нахмурился. Он провел пальцем выше, по высохшим щекам, потрогал лоб… Он чувствовал морщины даже так — на ощупь. Ему не нужно было зеркала, чтобы вновь увидеть то, что он знал. Осунувшееся лицо, темные тени под глазами, лучики морщин, седые виски, сухая кожа, обтягивающая узкие скулы… Сорок пять — еще не старость для лорда Северных гор. Но и молодостью это не назовешь. Поясница ноет от неудобного сиденья, все мышцы затекли, а колени зудят так, словно в суставы насыпали песка. Проклятая всепроникающая сырость пропитала и внутренности экипажа, и походную одежду, ставшую и холодной, и тяжелой. Свербит в носу, хочется чихать, в горле скребут осколки льда. Осень за окном, осень внутри, осень в душе.

— Ничего, — прошептал Бертар мутному пятну, отражавшемуся в походном зеркале. — Я еще увижу, как взойдет солнце.

Он откинулся на спинку сиденья и взглянул вверх. Там, под высоким для кареты потолком, горела свеча, упрятанная в стеклянный плен фонаря. При такой тряске зажигать лампу опасно — масло может расплескаться, и тогда пожара не миновать. Вот и приходилось жечь свечи, самые лучшие, самые яркие, от поставщика королевского двора Тарима — мастера Вога. И все же это были всего лишь свечи — тусклые огоньки в сгустившейся вокруг Бертара тьме.

Лорд Бертар Борфейм, герцог Северных гор, второй сын короля Гриенора Борфейма, выпрямился и расправил плечи. Нет. Это еще не конец. Это не закат, а всего лишь сумерки. Его солнце, сиявшее на гербе золотым кругом, еще покажется из-за гор и засияет так же ярко, как и положено солнцу королевского герба.

— Вэлла! — позвал он. — Ты не спишь?

Из-за стены, делившей походный экипаж надвое, раздался скрип сиденья, и приглушенный девичий голос ответил:

— Нет, дядя.

— Иди сюда, поговори со стариком. Проклятая дорога не дает мне заснуть.

Дверь в перегородке распахнулась, и в темном проеме появилась хрупкая фигура девушки. Она была в длинном шерстяном платье, подходящем для путешествия больше, чем дворцовые наряды, а на узкие плечи была накинута куртка из серых шкур горных белок. Неприбранные белые волосы раскинулись по плечам, а длинный локон упал на раскрасневшуюся щеку.

Герцог с удовольствием рассматривал племянницу. Точеный хрупкий подбородок, фамильные торчащие скулы, прямой и чуть заостренный нос. Вряд ли ее можно назвать красавицей — слишком острые черты лица, больше похожа на птичку, чем на покорительницу мужских сердец. Если она рассердится, подожмет губы и начнет сверкать своими синими, как небо, глазами — станет копией отца. Братец постарался на славу — его породу узнает всякий, и нет сомнений, что в жилах девицы течет королевская кровь Борфеймов. Бертар сжал зубы. Его собственный сын тоже похож на него, и в нем тоже течет королевская кровь, но сейчас… Бертар нахмурился и покачал головой. Нет. Об этом не нужно думать.

— Дядя?

Герцог вскинул голову. Вэлланор стояла рядом, держась рукой за стену, и рассматривала спутника.

— Что-то случилось, дядя? Вам нехорошо?

— Нет, моя принцесса, со мной все в порядке, — герцог заставил себя улыбнуться. — Просто меня утомила дорога. Садись рядом, расскажи мне что-нибудь хорошее и светлое, чтобы сделать этот день чуточку светлей.

Девушка присела на сиденье рядом с герцогом, откинула за спину тугую прядь светлых волос.

— Дядюшка, вы опять назвали меня принцессой, — с укором проговорила она. — Нельзя так делать, отец всегда ругается, когда кто-то так говорит.

— Твой отец далеко, а я здесь, — отозвался Бертар. — Скоро мой брат станет королем, и тогда весь мир будет называть тебя принцессой.

— Это… Это нехорошо, — тихо произнесла Вэлла. — Мы все желаем здоровья королю Гриенору, вашему батюшке.

— Все желают ему здоровья, но это не делает его моложе, — отозвался герцог. — Отец в преклонных годах, и ему сложно управлять Таримом. Эта история с неудавшейся войной подкосила его. Ты же знаешь, твой отец ведет все больше дел вместо короля. И братья твои тоже не остаются в стороне. Это долг королевской семьи — заботиться о королевстве. И ты, Вэлла, тоже будешь исполнять свой долг. Это плата за ту кровь, что течет в наших жилах, плата за то, чтобы быть выше прочих.

Девушка склонила голову. Ее и без того узкие губы превратились в строгую полоску, щеки налились румянцем, но она ничего не сказала. Герцог усмехнулся. Да, сейчас она похожа на Тарлина. Но тот уже высказал бы младшему братцу все, что думает о его нотациях.

— Оставим этот разговор, — примирительно проронил Бертар. — Ты принцесса, Вэлла, и я так буду называть тебя, когда никто не слышит. А сейчас расскажи мне какую-нибудь историю из тех, что твердили тебе учителя королевского двора.

— Хорошо, — тихо отозвалась Вэлла. — Я расскажу о герое Таларе Борфейме, что в одиночку сразился с войском горного короля и захватил трон гномов.

Герцог поудобнее устроился на сиденье, давая отдых уставшей спине. Вэлла уже начала рассказ, и плавный напев древнего сказания убаюкивал. Девушка сидела ровно, глядела в стену перед собой, но Бертар знал, что сейчас перед ее голубыми глазами разворачиваются волшебные картины древнего мира. Она всегда была мечтательницей. Больше интересовалась прошлым, чем настоящим. Но время пришло, и настоящее потребовало Вэлланор Борфейм к себе.

«Надо почаще называть ее принцессой, — подумал Бертар, закрывая глаза. — Пусть привыкает к мысли, что она уже не ребенок, а правительница. Будущая королева… В конце концов, до этого осталось совсем немного. Неделя-другая, и больше не будет ни племянницы Вэллы, ни принцессы Вэлланор. Останется лишь королева Сеговар».

Бертар вздохнул и задремал под напевный слог легенды об одиноком воине, что в древности в одиночку захватил одно из гномьих княжеств и тем положил начало королевству Тарим.

* * *

Огромное зеркало, скованное резной рамой из черного дерева, стояло так близко к королевскому ложу, что Геордор без труда видел свое отражение, даже не вставая с постели. Алый бархатный халат король бросил на белое покрывало, приподнялся и сел. Расправив плечи, затянутые шелковой ночной рубахой, он разглядывал свое отражение, пытаясь найти изъяны.

Морщины разгладились. Седая борода, только что коротко подстриженная цирюльником, выглядела не данью возрасту, а украшением зрелого мужчины. Глаза блестят, словно сон и не подступал к монарху, а грудь все так же широка, как и раньше. Вот только живот предательски топорщит белый шелк на талии. Геордор повернул голову, и в зеркале отразился чеканный профиль, украшавший монеты Ривастана.

— Ну, как? — спросил Геордор. — Годен еще в женихи?

Человек, сидевший за письменным столом, примостившимся в углу королевской опочивальни, поднял голову и отложил в сторону лист бумаги.

— Превосходно выглядите, мой король, — сказал он, поднимаясь из кресла. — Благородный муж в расцвете лет.

— Льстец, — упрекнул король, но в голосе его слышались ласковые нотки. — Эрмин, посмотри мне в глаза и повтори это еще раз.

Де Грилл засмеялся и подошел ближе. Геордор повернулся, демонстрируя другу и советнику свой профиль.

— Девица будет сражена наповал, — посулил Эрмин, присаживаясь на край постели. — Давно я не видел тебя таким цветущим, Геор.

— Этот алхимик — настоящий кудесник, — отозвался король. — Я чувствую себя лет на двадцать моложе.

— И все же он советует не злоупотреблять зельями, — напомнил граф. — Помнится, в прошлый раз он советовал пить по одной склянке в день и больше пользоваться мазями.

— Пустяки, — отмахнулся Геордор. — Вэлланор Борфейм скоро будет здесь, и я должен встретить ее, как подобает королю и будущему супругу. Кстати, что там тебе нашептали твои птички? Где сейчас наши гости?

— Только что пересекли границу. Если дороги не развезет от осенних дождей, то через пару недель кортеж прибудет в столицу.

— Нет сил ждать, — признался король. — Эрмин, я с ума схожу от ожидания. Подумать только, полгода назад я сидел в холодной башне, угрюмый и печальный, видя перед собой только тьму. Мне казалось, что солнце мое закатилось и я вступаю в ночь. Как я был слеп! В мире еще столько радости и света… Пожалуй, это осознаешь, только ступив во тьму.

— Я бесконечно рад за тебя, Геор, — тихо произнес Эрмин. — Отрадно видеть, что ты больше не думаешь о смерти и тлене. Но…

— Надежда, — перебил его король, любуясь своим отражением. — Вот что дает силы, Эр. Я увидел свет. У меня еще есть шанс ярко вспыхнуть перед закатом. Пусть я уйду, но я оставлю стране часть себя. Род Сеговаров не окончится мной, и эта мысль греет меня больше, чем все вино Гернии. Ты понимаешь меня, Эр?

— Да, — отозвался граф. — Понимаю. Но радость не должна заслонять от тебя окружающий мир, Геор. Послушай меня, пожалуйста. Есть дела, которыми ты не должен пренебрегать…

— Дела, — буркнул король. — Проклятье. Конечно, всегда найдется что-то такое, от чего ночью пробьет холодный пот.

Геордор нахмурился и отвел взгляд от зеркала. Де Грилл молчал.

— Это важно? — спросил король.

— Да, — просто ответил Эрмин.

Геордор тяжело вздохнул и приподнялся, стаскивая рубаху. Потом кинул ее на зеркало и зарылся в пуховые перины.

— Излагай, — обреченно произнес он.

Граф демонстративно огляделся.

— Может, лучше потом, в башне? Подальше от чужих ушей?

— Эрмин, — застонал король. — Перестань. Ты сам знаешь, кто и когда здесь подслушивает. А в ту комнатушку я больше не полезу. Забирай ее себе. Устрой там вертеп, если сможешь затащить туда шлюх по этой проклятой лестнице.

— Дело важное, — напомнил Эрмин. — Это…

— Заговор, — буркнул монарх. — Конечно. Всегда отыщется какой-нибудь заговор. Или два. А то и три. Проклятье, Эр, сколько мы их уже пережили? Десятка два, если не больше.

— Нет, — мягко отозвался граф. — На этот раз все не так просто.

— Не тяни, Эр, я спать хочу.

— Помнишь Совет Лордов Ривастана?

— Эта куча болванов, что собирается раз в месяц, чтобы пожаловаться друг другу на меня и придумать очередной закон, который я отвергну?

— Они самые.

— Только не говори, что они что-то замышляют против меня. У них не хватит на это ни ума, ни храбрости.

— Не замышляют, — признал Де Грилл, — иначе бы я принял меры. Но они выражают недовольство. А после их собрания недовольство стал выражать и народ. Кто-то баламутит толпу, Геор. И я пока вижу волны, расходящиеся по воде, но не вижу камня, упавшего в пруд. До бури далеко, но тучи уже сгущаются.

— Выражайся яснее, Эрмин. Оставь сравнения поэтам.

— Все очень просто, Геор, — граф поднялся с постели и выпрямился. — Многим не нравится то, что ты собрался обзавестись наследником.

— Это понятно, — усмехнулся король. — Но я думал, что ты уже знаешь всех недовольных по именам.

— Знаю, но дальше разговоров дело пока не идет. Меня беспокоит другое — недовольство вышло за пределы дворцов. Недовольство выражает чернь, толпа.

— Толпе не нравится, что я обзаведусь наследником? — удивился Геордор. — Что за чушь.

— Им не нравится будущая королева из Тарима, с которым мы едва не вступили в войну.

Король сел на постели, откинул пуховую перину. Потер ладонями лицо, пытаясь отогнать подступающий сон.

— Значит, не все довольны предстоящей свадьбой? — буркнул он. — Да плевать. Толпа всегда чем-то недовольна, но каждый раз им приходится прикусить язык. Правитель я, а не они.

— На этот раз есть сложности, мой король, — граф вздохнул. — Толпу явно кто-то настраивает против принцессы. Возможно, тот, кому не по душе, что вы обзаведетесь наследником, и тот, кто стремится не допустить этого брака.

— Ты знаешь кто именно?

— Пока нет, — сухо отозвался граф. — Со стороны все выглядит очень естественно, как будто толпа выражает собственное мнение. Но за этим стоит кто-то из наших знатных друзей.

— Или родственников, — буркнул король. — Точно так же, как бывает всегда. Чего ты боишься, Эр? Все будет как в прошлые разы. Или что-то изменилось?

— Теперь все не так, — возразил граф. — Раньше мы думали только о тебе, Геор. У тебя не было семьи.

— Принцесса, — прошептал король.

Он сел, спустил ноги с кровати и схватил советника за руку.

— Эрмин, что происходит?

— Пока ничего страшного, мой король, — тихо отозвался граф. — Но я боюсь провокаций. Распаленная чернь может выкинуть такую штуку, после которой Тарим откажется от мысли связать кровными узами ваши семейства.

— Например, сожжет заживо двух представителей королевской семьи Борфеймов? — воскликнул король.

— Нет, не думаю, что до этого дойдет…

— А я думаю! Проклятье, Эр! Почему ты не рассказал мне об этом раньше!

Король вскочил с кровати и босиком пошлепал к письменному столу, на котором лежала груда пергаментов, оставленных Эрмином.

— Сколько людей едут с Бертаром? — бросил он на ходу.

— Два десятка конных — стражники и слуги. Два сменных кучера при экипаже, Вэлланор и сам герцог. Кортеж собирали в страшной спешке, в основном из-за того, что мы торопились успеть со свадьбой до зимы.

— Вид чужих воинов только больше распалит толпу, — бросил король, роясь в пергаментах. — Проклятье. Я-то думал, мой народ будет встречать будущую королеву цветами. Ну почему ты раньше не рассказал мне об этом!

— Пока ничего страшного не происходит, мой король, — осторожно отозвался Эрмин. — Возможно, я невольно преувеличил опасность, пытаясь предусмотреть все случайности. И, честно говоря…

— Да, я помню, — буркнул Геор, выуживая чистый лист из груды исписанных. — Ты что-то такое говорил раньше, но я не слушал. Вместе с молодостью ко мне вернулась и глупость. В голове только юбки и новые наряды. О чем я только думал раньше! Надо было сразу послать конвой. Как считаешь, сотни кавалерии хватит?

— Хватит, — согласился граф. — Но сотня конников будет довольно долго добираться до границы, не говоря уже о том, что следом придется отправить обоз с довольствием для них. Ни в одной таверне этот отряд не поместится. Кроме того, они взбаламутят всю округу, привлекут ненужное внимание к нашим опасениям.

— Два десятка? — задумчиво произнес король, вертя в руках перо. — Праздничная встреча? Цветы и ленты… Проклятье. Против толпы двух десятков может и не хватить.

— Толпу они только раззадорят. Как жаль, что с нами больше нет магов.

— Они сами виноваты! — отрезал король. — Они вздумали ставить мне условия, Эр! Они — мне! Теофис окончательно потерял чувство меры и взбаламутил всю свою магическую братию. Только вот бунта магов мне и не хватало. Они посмели диктовать мне свою волю, Эр. Сдается мне, они слишком много думали о себе и своей власти. Поставили условие — либо я возвращаю им их проклятые бумаги, либо они уходят. Но я поклялся, что никакой черной магии в моем королевстве больше не будет!

— И они ушли, — вздохнул Эрмин.

— Вся проклятая коллегия магов, во главе с болваном Теофисом. Ну и пусть. Гернийский университет еще поймет, какую змею он пригрел на груди.

— Как объект для опытов, который они хотели исследовать, я очень рад их уходу, мой король, — отозвался Де Грилл. — А вот как королевский советник — в ужасе. Маги, поддерживающие Теофиса, ушли и из других городов, не только из столицы.

— Зато остался Дарион, — этот юнец, из которого вырастет настоящий маг не хуже Теофиса. Он, по крайней мере, предан мне.

— И уже собирает новую коллегию магов, — подхватил граф. — Но на это надо время. Собрать по городам и весям достойных магов очень непросто.

— Как думаешь, у него хватит сил быстро пробиться к принцессе и в случае нужды противостоять толпе?

— Хватит, — признал Де Грилл. — Но сейчас он в Венте, мой король. Вы сами отправили его туда, чтобы подобрать кандидатов в новую королевскую коллегию магов.

— Чтоб тебя! — зарычал король. — Постой! А где твой любимчик? Этот новоявленный граф?

— Сигмон? Он в столице. И в этот самый час выполняет мое задание.

— Найди его и отправь к принцессе, — приказал Геордор. — Плевать на все придворные дела, пусть займется настоящей работой. Пусть охраняет будущую королеву.

— Не самый лучший выбор, — вздохнул Де Грилл. — Ла Тойя не дипломат, а боец. Если что-то пойдет не так, то ему будет проще вырезать целый город, чем успокоить его жителей.

— Вырезать целый город? — переспросил король. — А при этом он сможет защитить принцессу?

— Сможет, — со вздохом признал советник. — Защищать он умеет.

— Ну, так пускай немедленно отправляется в путь. Мне как раз и нужен боец, а не дипломат. Пусть вырежет хоть все Восточное герцогство, но только чтобы доставил мне будущую жену целой и невредимой.

— Да, сир.

— И не строй такие страшные рожи, Эрмин. В моем возрасте проще обрести новое герцогство, чем новую невесту.

— Да, сир.

— Ладно, ладно, скажи ему, чтобы вел себя осторожнее. И повежливей с Борфеймами. Будущие мои родственники как-никак. Надеюсь, они не обидятся, что я послал им навстречу лишь одного графа. Пусть Ла Тойя скачет день и ночь, меняет лошадей на королевской почте, но чтобы не смел ложиться в постель, пока не отыщет Вэлланор.

— Хорошо, мой король. Я отправлю Сигмона, — сказал Де Грилл. — Надеюсь, обойдется без кровопролития. В конце концов, мои подозрения — это всего лишь подозрения.

Король бросил перо на стол и вернулся к ложу. Забравшись на постель, он укрылся периной и повернул голову к советнику.

— Эрмин, — позвал он, и граф, ожидавший приказа, шагнул к постели.

— Да, сир?

— Я сказал — немедленно, Эрмин.

— Уже лечу, — мрачно отозвался советник. — Утром он будет в пути.

— Не утром, а к полуночи, — возразил король. — Пусть хоть на этот раз все будет сделано быстро и без задержек. Ступай, Эр.

— Спокойной ночи, мой король.

— Не могу пожелать тебе того же, — отозвался Геордор. — Но чем раньше ты разберешься с этим делом, тем раньше ляжешь спать. Увидимся утром, Эр.

Де Грилл поклонился и быстрым шагом вышел из опочивальни короля. Геордор проводил его тяжелым взглядом, потом вздохнул и перевернулся на другой бок. Он должен поспать. Он должен выспаться, чтобы пропали эти проклятые синяки под глазами. Алхимик сказал, что с ними не справится даже волшебная мазь, если король не будет вовремя ложиться спать.

— Спать, — приказал король самому себе. — Немедленно спать.

Он запустил руку под подушку и нащупал крохотный самострел, заряженный отравленными иглами. Его холодная рукоять, дарующая ощущение безопасности, действовала на монарха лучше снотворных зелий.

— Спать, — прошептал Геордор и закрыл глаза.

* * *

Мрамор колонны приятно холодил спину. Здесь, у лестницы, в самом темном уголке танцевальной залы, было на редкость уютно. Отсюда Сигмону был виден весь зал, а сам он оставался невидимым для всех пришедших на прием к графине Эветте Брок.

Сигмон плотнее прижался к колонне, переложил бокал с белым гернийским в левую руку и сделал большой глоток. Покатал на языке восхитительную влагу, вспыхивающую всеми оттенками, от приторно сладкого до кисло-горького. Сделал еще один глоток. И снова обвел взглядом огромный зал.

Сияющий паркет, масляные лампы на стенах, крохотные столики у стен, застеленные белоснежными накрахмаленными скатертями. Над залом нависает балкон, на котором устроились музыканты — пятеро разряженных в пух и прах модников, наполняющих зал пронзительными завываниями скрипок, плачем лютни и стонами малого клавесина. Мелодия лилась свободно, менялась на ходу, и пары танцевали на паркете непрерывно. Иногда пара уходила с паркета, чтобы подкрепить силы глотком вина, но ее место тотчас занимала другая — людей в зале было много. На приемах Эветты всегда людно — заядлая модница с острым язычком была едва ли не первым лицом в светской жизни столицы. Она знала все о самых тайных интрижках, принимала участие едва ли не в десятке собственных и могла с легкостью рассуждать о фасонах бальных платьев, что станут популярными через полгода. На ее приемы старалась попасть знать столицы — от мелких безымянных танов до герцогских сынков. Эветта овдовела пять лет назад — престарелый граф Брок, смотритель королевских залов, был старше жены на добрых четыре десятка лет и, по слухам, умер совершенно счастливым в супружеской постели. Эветта, чей возраст едва подходил к тридцати, грустила не очень долго. Она умело распорядилась капиталом мужа, вложив деньги в выгодные предприятия по разработке золотых рудников в Северных горах, и теперь наслаждалась вольной жизнью.

Особняк Броков, расположенный на берегу реки и вместе с тем в паре шагов от королевского замка, стал местом встреч для всех столичных любителей веселья. Эветта прожигала жизнь, водя за нос десяток богатых женихов и, похоже, не собираясь вступать в новый брак. Веселая Вдова — так прозвали ее горожане, которые, впрочем, не питали к ней дурных чувств. Эветта запросто общалась с простолюдинами, шокируя старшее поколение, и не строила из себя особу королевской крови — и тем опять же радовала городских интриганов, не терпящих конкуренции в вопросах власти.

У Эветты всегда было удобно и весело. Ее приемы были популярны, а сама вдова — счастлива. Несчастлив был Сигмон, которому по службе приходилось посещать приемы Эветты. Светским человеком его нельзя было назвать: медленные танцы и пустые разговоры навевали на графа жесточайшую тоску. Он предпочитал ночное патрулирование города — частенько по крышам, откуда рукой подать до чистого черного неба, усыпанного жемчугом звезд. Но титул… Де Грилл буквально всунул ему в руки патент и тут же стал вовсю пользоваться своим новым инструментом — графом Сигмоном Ла Тойя, посылая его туда, куда обычным шпикам вход заказан.

Нового графа общество встретило равнодушно — для всех он оставался провинциальным болваном, мелким таном, явившимся в столицу, чтобы выкупить титул и место при дворе. Официально он числился посыльным короля — вестником, почтарем, одним из сотни, которой могли доверить доставку королевского письма на дальний кордон. Королевский гонец — недурное место для бывшего курьера второго пехотного полка города Вента. Но все же слишком низкое в глазах общества, собиравшегося у Эветты Брок. Неразговорчивость новичка и его сумрачный вид тоже сыграли свою роль, и вскоре к Сигмону стали относиться как к предмету мебели, что находится в зале, но не участвует в общем веселье. Графа перестали замечать — и это привело Де Грилла в восторг. Он потребовал от Сигмона завязать полезные связи в обществе, но при том так ловко, чтобы дело провалилось. Сигмону нужно было изображать неудачника, так и не прижившегося при дворе, но не оставляющего попыток найти покровителя.

Сигмон, не обладавший актерским даром, вяло пытался соответствовать требованиям начальства, не особо усердствуя при этом. Роль высокопоставленного шпика бесила его до невозможности. Он предпочитал решать проблемы клинком, а не бесконечными отчетами об услышанном и увиденном. Утешало лишь то, что и клинком ему доводилось работать довольно часто. На прошлой неделе Сигмон в одиночку разгромил бандитский притон, расположенный в самом сердце столицы, в центральном квартале. Преступники, свившие гнездо не так уж далеко от дворцовых стен, определенно зарвались и напрашивались на крупные неприятности. Но устраивать небольшую войну в центре столицы не решился даже командор стражи, и потому советник Де Грилл, находящийся, разумеется, в курсе всех дел столицы, милостиво «одолжил» своего человека командору.

Разумеется, стражники не знали о том, кто он таков, — лицо Сигмона скрывала маска. Ничего не знал о нем и сам командор — для всех граф оставался безымянным подручным советника короля. Он вытащил из подвала таверны пяток матерых разбойников, устроивших сходку, на которой они договаривались поделить город, и передал их страже. Еще два десятка лихих людишек, защищавших своих главарей, Ла Тойя разметал, как гнилую солому, сделав в одиночку то, что не решалась сделать городская стража. Это было доброе дело, приятно отличающееся от бесконечных бдений на приемах Эветты, и Сигмон немного развеялся. Но сейчас ему приходилось вновь торчать в людной зале, изображая унылый памятник провинциальному неудачнику, и внимательно следить за двумя молодыми дураками.

Сигмон опустил бокал и окинул взглядом танцевальный зал. На паркете кружились редкие пары. У стен собирались компании ожидавших нового танца: стайки девиц в роскошных платьях, охраняемые суровыми матронами, и компании молодых людей, лихо закручивающих едва отросшие усы. Иногда один из них набирался смелости и атаковал какую-нибудь из матрон. И либо удалялся, получив решительный отпор, либо получал неохотное разрешение пригласить избранную даму на танец. Вдоль другой стены собралась пестрая компания из родителей и родичей юной поросли. Разбившись на крохотные компании, они следили за молодежью. Дамы сплетничали, прикрывшись веерами, мужчины шептались о делах, не выпуская из рук бокалов. В дальнем углу, за накрытыми столами, собрались гости почтенного возраста, интересовавшиеся больше красным гернийским вином из погребов графини Брок, чем танцами.

Сигмон обернулся и поставил свой бокал прямо на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Выбравшись из тени, он быстро прошелся вдоль стены, рассматривая группки молодых людей, подшучивающих друг над другом. Граф сосредоточился, пытаясь высмотреть знакомые лица. Перед глазами мелькали яркие камзолы, расшитые золотыми нитями, белые брыжи — веянье южной моды, добравшейся наконец и до севера. Кольчуг в столице не носили, шумные пиры, во время которых старые воины не снимали доспехов, остались в прошлом. Сменилось даже оружие — теперь вместо боевых сабель и клинков, способных пробить доспех, знать выбирала оружие, что можно было носить с собой целый день без помощи оруженосцев. Клинки изрядно похудели и стали легче, больше напоминая удлиненные кинжалы, чем армейские мечи. Таким ловчее орудовать в темных переулках, особенно когда ни на тебе, ни на противнике нет кольчуги. Простой люд мгновенно прозвал новинку военной моды «вертелами», и городские куплетисты на все лады высмеивали модников, сравнивая их с поварятами. Впрочем, и с этими игрушками некоторые «повара» умудрялись заварить такую кашу, что и армейским сапогом не расхлебаешь.

Щелкнув с досады пальцами, Сигмон устремился к выходу. Он все-таки упустил юных забияк. Только что были здесь, в разных компаниях — шутили с приятелями, обменивались колкостями с матронами и воздушными поцелуями с отнюдь не робкими девами… Исчезли оба, в одно время. Де Грилл, как всегда, оказался прав. И если сейчас некий раззява-граф не поторопится, дело может кончиться бедой.

Сигмон выскочил из дверей танцевальной залы и побежал сквозь анфиладу комнат. Миновав холл, он сбежал по ступенькам к выходу из особняка, спрыгнул с крыльца на траву и углубился в темноту сада, игнорируя светлые дорожки, выложенные из крохотных керамических плиток.

Пробравшись сквозь заросли причудливо подстриженных кустов и роскошные клумбы, граф свернул к берегу реки, туда, где росли вековые ели, оставшиеся от леса, когда-то раскинувшегося на месте имения Броков. Петляя среди высоких деревьев, Сигмон поднял голову и вдохнул холодный ночной воздух, пахнущий смолой. Зверь, выглянувший на миг из темного уголка Сигмона Ла Тойя, не подвел. Пахло разгоряченными телами, пахло гневом и яростью. Пахло близкой смертью.

Сигмон перепрыгнул через канаву, невесть как очутившуюся в лесу, и заскользил на каблуках вниз по склону, усеянному опавшей хвоей, — к реке. Среди стволов заблестел Рив, медленно кативший свои воды сквозь столицу. Ла Тойя знал это место — берег здесь круто обрывался вниз, и поляна походила на тот самый балкончик в особняке, что облюбовали музыканты. Туда он и направился.

Они стояли друг напротив друга — два молодых модника, затянутые в шелка и бархат. Оба держали ладони на рукояти клинков, богато украшенных вязью золотой проволоки. Два юных дуэлянта, заложники без малого вековой вражды семей, что когда-то не поделили милость давно почившего монарха. Судя по раскрасневшимся лицам и горящим взглядам, они успели обменяться колкостями, и тонкие клинки должны были вот-вот покинуть ножны.

Сигмон с нарочитым шумом пробрался сквозь кусты и появился на поляне. Юнцы одновременно обернулись, судорожно хватаясь за рукояти клинков.

— Добрый вечер, — холодно произнес Сигмон, небрежным кивком приветствуя дуэлянтов. — Господин Верони, господин Летто.

— Граф Ла Тойя, — протянул Фарел, высокий и худощавый юноша с длинными светлыми волосами и бледным, как свет луны, лицом. Единственный сын графа Верони был завзятым модником и в свои шестнадцать лет уже прославился как опытный сердцеед. Но Сигмон знал, рука у парня скорая, и орудовать своим «вертелом» он умеет не хуже иного опытного рубаки.

— Вы не вовремя, граф, — бросил широкоплечий Лавен, младший из отпрысков лорда Летто, одного из самых богатых людей королевства. Этого Сигмон тоже хорошо знал — умом не блещет, но силен, как бык, и славен больше потасовками в тавернах, чем успехом в торговых делах семьи.

— Чудесная ночь, не правда ли? — отозвался Сигмон, копируя унылую манеру Де Грилла говорить о пустяках. — Но здесь так прохладно! Не думаете ли, господа, вернуться в зал?

— Это вам пора вернуться, граф, — сухо произнес Фарел. — Возвращайтесь к танцам.

— И перестаньте совать нос в чужие дела, — поддержал своего противника Лавен.

Сигмон нахмурился — разгоряченный Летто своей грубостью дал ему повод обнажить клинок. Как заманчиво… Достать меч, одним ударом смести в сторону новомодные зубочистки юнцов и надавать им тумаков. Отхлестать плоскостью клинка по мягким местам, чтоб неповадно было задирать старших. Но Де Грилл… Советник страшно расстроится — ведь подобная экзекуция не решит проблему. Эрмин поручил ему следить за мальчишками и не допустить смертоубийства, которое может вызвать вспышку кровавой мести прямо накануне королевской свадьбы. Тумаками тут делу не поможешь.

— Я был о вас лучшего мнения, Фарел, — сухо произнес Сигмон. — Подумайте, в какое положение вы ставите хозяйку дома. Если что-то случится во время приема, это, конечно, скажется на репутации Эветты. Едва ли после этого она будет вам благоволить.

Светловолосый Верони поджал узкие губы и что-то тихо буркнул себе под нос.

— А вы, Лавен, — повысил голос граф, — зачем вы явились сюда тайком, под покровом ночи, как наемный убийца?

— Я не убийца! — рявкнул Летто. — Это дело чести!

— Чести? — ухмыльнулся Сигмон. — О ней вы расскажете королевским дознавателям, если неподалеку найдут покойника с дырой в груди от вашего клинка. Тайное убийство, вот что скажут вам в ответ дознаватели.

Лавен выругался, грубо, как рыночный торгаш, и выхватил свой узкий клинок. Лунный свет скользнул по лезвию, обращая сталь в живую молнию.

— Убирайтесь, — приказал Летто. — Это не ваше дело, и не лезьте в него, проклятый шпик! А не то…

— Не то — что? — переспросил Сигмон, борясь с желанием отобрать у юнца дорогую игрушку и забросить ее в реку. Вместе с владельцем.

— Не то ваша прогулка может окончиться, так и не начавшись, — процедил Верони и тоже обнажил клинок.

Сигмон смотрел на двух пареньков, стоявших напротив и грозивших ему клинками, годными протыкать лишь атлас и бархат. Ему не нужно было обнажать свой меч, забравший души сотни упырей. Он справился бы с ними играючи, одной правой рукой, с которой он никогда не снимал перчатку. Двое забияк с игрушками, дети, не видевшие в жизни ничего страшнее похорон престарелого дядюшки. Это было бы смешно, если бы это не было так грустно.

— Ну что вы, господа, — выдавил Сигмон, чувствуя, как пылают от гнева щеки. — Зачем же сразу так…

— Ну, — Летто топнул ногой и вскинул клинок.

Ла Тойя торопливо отступил назад, чуть подогнул ногу, вскрикнул и повалился на спину, размахивая руками.

Здоровяк Лавен удивленно вытаращил глаза, расхохотался и опустил клинок. Верони криво улыбнулся, потом прыснул в кулак, совсем как ребенок, и тоже засмеялся.

Сигмон лежал на спине и испуганно таращился на дуэлянтов. А те смеялись хором — заливисто и громко, как умеют смеяться только те, кто еще помнит детство.

— Умора, — выдавил Лавен, — а сам-то…

— Грубиян повержен, — объявил Верони, возвращая клинок в ножны. — Пойдемте отсюда, господин Летто, здесь слишком сильно пахнет деревней. Вечер испорчен, так попробуем наверстать упущенное в танцевальном зале.

— И то, — согласился Лавен. — Чего уж теперь. А в следующий раз для нашего разговора подберем более подходящую компанию.

— Вы правы, — согласился Фарел. — Двух или трех добрых друзей, перед которыми не стыдно обнажить клинки.

— О да! Это вы точно сказали, Верони, — добрых друзей.

— Так идемте прочь, оставим этого хама наедине с самим собой. Нас ждет прекрасная Эветта!

Раскинув руки, Сигмон лежал на спине, смотрел в звездное небо и слушал, как удаляются голоса несостоявшихся дуэлянтов. Зверь внутри его, уже усмиренный и закованный в цепи рассудка, вяло ворочался, тихо жалуясь на то, что нынче ему не дали воли. Он подсказывал, что в уходящих больше не было гнева и злости — все потрачено на случайного свидетеля стычки. Сегодня Верони и Летто уже не схлестнутся — это Сигмон знал точно. И гордился собой: он удержал кровожадного зверя на цепи, выполнил просьбу Эрмина, сохранил свой образ неотесанного деревенского увальня. И сделал это просто — всего лишь упав на спину.

— Попрошу выплатить мне ставку королевского шута, — мрачно произнес он вслух. — Двойную. И вперед за полгода.

Застонав, он приподнялся и сел. Вытирая холодный пот со лба, Сигмон заметил, что руки дрожат. Как тяжело было сдержаться. Немыслимо тяжело притворяться шутом тому, кто заслужил прозвище Мясник Дарелена.

Крохотный комочек из перьев упал с ночного неба прямо на плечо Сигмону. Возмущенно зачирикал, запрыгал по плечу и от полноты чувств расплескал свое негодование по рукаву черного бархатного камзола.

— Двойную плату за полгода вперед и визит к королевскому портному, — сухо сообщил Сигмон воробью.

Потом он вскочил на ноги, быстро и легко, как разбуженная кошка, и бесшумно растворился в темноте сада — Эрмин Де Грилл желал видеть своего подчиненного. Немедленно.

* * *

Из распахнутого настежь окна тянуло холодом и сыростью. Осенняя ночь пыталась забраться в комнату, но жарко пылающий камин успешно теснил ее прочь, оставляя на поле битвы лишь легкую прохладу.

Корд Демистон откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и потянулся, разминая затекшие плечи. Огромный письменный стол стоял рядом с камином, и капитану городской стражи Рива было тепло и уютно. От тепла клонило в сон, и потому Корд не закрывал окна — ночная прохлада освежала, не позволяла впасть в блаженную дрему.

Выпрямившись на скрипучем стуле, капитан потер ладонями лицо и с ненавистью глянул на груду бумаг на столе. Предписания, указания, распоряжения, доклады, доносы, счета от кузнецов… Как хорошо было в Ташаме! Савен вызывал капитана, устраивал ему разнос, а после простым человеческим языком объяснял, что требуется от стражи. И ночная смена обычно заключалась в том, что Корд гулял по ночному городу, проверяя караулы и наслаждаясь свежим ночным воздухом. А не перекладывал бумажки с места на место в душной комнате.

Демистон поднялся и вышел из-за стола. Огромная комната, которую величали кабинетом, вовсе не была пустой. Около двери стояли два письменных стола адъютантов, за ними, у камина, расположился стол капитана. Вдоль стен тянулись бесконечные ряды шкафов со стеклянными дверцами, битком набитые старыми приказами, описаниями преступников и громких дел, картами центрального района, счетами из казначейства и прочей бумажной рухлядью, за которую раньше Корд не дал бы и ломаного гроша. А еще — высились платяные шкафы, дубовые ящики, больше напоминавшие хранилища гномьего банка. В них прятались праздничные мундиры офицеров отделения, парадное оружие, флаги и форменные перевязи рядового состава. Адъютанты должны были содержать все это в идеальном порядке, и когда они устраивали день большой уборки, капитан в отчаянье убегал в город проверять патрули.

Гулко бухая сапогами по начищенным до блеска половицам, Корд вышел на середину комнаты. На полу лежала новая ковровая дорожка мутного зеленого цвета, навевавшего воспоминания о зацветшем пруде. Она вела от двери к противоположной стене, прямо к окну, пересекая всю огромную комнату, занимавшую почти весь второй этаж дозорной башни. Капитан осторожно попробовал ногой дорожку — словно боялся, что она окажется живой. Дежурка с коврами, кто бы мог подумать. Потом он решительно ступил на нее и подошел к окну — теперь бесшумно, не царапая подковами сапог начищенный пол.

Взявшись обеими руками за подоконник, капитан по пояс высунулся из окна, подставив лицо холодному ночному ветру. Перед ним раскинулся город — огромный каменный лабиринт из домов, лавок, таверн, конюшен… Город был наполнен огнями. Где-то светились окна, горели факелы у входа в ночные таверны, недалеко пылал огнями королевский замок, что на новый лад все называли дворцом. На площади, раскинувшейся вокруг Башни Стражи, горели масляные фонари. Капитан опустил взгляд, рассматривая брусчатку внизу. Когда-то давно здесь стояла городская стена — первая из тех, что возвели вокруг замка, построенного Сеговарами. Но город рос и вскоре выплеснулся за стену. Вокруг замка теперь раскинулся старый город — Королевский квартал, где жила знать и самые искусные ремесленники. А стена отделяла его от быстро растущей столицы. Но вскоре места стало не хватать — его всегда не хватает, — и стену снесли. А башня осталась, превратившись из грозного военного сооружения в один из постов городской стражи. Она торчала посреди пустой площади, словно угрожающая дубина, напоминая нерадивым горожанам, что ее маленькая копия однажды может пройтись по их плечам и головам. В целях поддержания порядка и закона.

— Да, — тихо произнес Корд, — это не Ташам.

Здесь у него не было нужды проверять караулы. У него в подчинении сотня людей, следящих за порядком в центральной части старого города. Караулы проверяют два полусотенных, зовущихся тут на новый лад лейтенантами. А у них еще есть по два десятника, именующихся сержантами. А у тех — еще по личному вестовому-капралу. Порой Демистону казалось, что в страже Рива больше начальства, чем подчиненных, и это его несказанно удручало. Он уже не мог контролировать всех, не мог лично следить за исполнением приказов и вникать в каждое распоряжение. С другой стороны, всегда есть на кого свалить бумажную работу — например, на личного адъютанта, что в данную минуту дремлет на первом этаже, среди личного состава ночной смены. А есть еще Горан — второй капитан, с которым Корд делит этот кабинет. Он всегда дежурит днем — так они договорились — и больше занимается тем, что разбирается с подозрительными личностями, злоумышляющими против короля. Работу два капитана делают вместе, но Корд терпеть не мог подобные дела, ему проще общаться с душегубами и конокрадами, чем с языкатыми пустомелями, отпустившими слишком смелую шуточку в неудачной компании. Впрочем, и с душегубами капитан нынче общался редко — для этого есть лейтенанты. А до капитана Корда Демистона дело доходит, только если в нем замешана знать. Но такое случается редко, обычно эти напыщенные болваны предпочитают решать дела тихо, промеж собой, не вмешивая стражу.

Демистон оттолкнулся от подоконника, развернулся и подошел к столу. Одернув тяжелую кожаную куртку, накинутую поверх темно-синего форменного камзола стражи, он вновь сел за стол. Вытащил из груды бумаг счет за прачечную и глубоко задумался над ним, пытаясь вспомнить, сколько форменных рубах и бриджей отправляли в стирку на прошлой неделе и почему их количество не совпадает. Неужели кто-то из прачек позарился на штаны стражника? Быть того не может…

С великим раздражением капитан швырнул бумагу обратно на стол и покосился на огромные гномьи часы, стоявшие на камине. Те тихо щелкали, отсчитывая время до конца дежурства. Уже утро. Скоро начнет светать. А Корд не разобрался и с половиной дел, намеченных на сегодня. И глаза отчаянно слипаются, днем опять не удастся выспаться, потому что надо хотя бы в этот раз прибраться в доме, заросшем всяким хламом.

За стеной гулко забухали сапоги, и Демистон вскинулся, пытаясь разлепить заспанные глаза. Кто-то поднимался по лестнице. Капитан встал, привычным движением передвинув саблю на поясе поближе к руке. От этой привычки его не смогла отучить даже спокойная жизнь в столичной страже.

Тяжелая дубовая дверь распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся паренек лет шестнадцати в легкой синей куртке вестового стражи. Корд убрал ладонь с рукояти сабли — лицо паренька было знакомым. Павер? Правес? Кажется, он придан караулу площади, что дежурит недалеко от стен королевского замка.

— Капитан, — выдохнул парень, хватаясь за косяк. — Лейтенант Зимер велел передать… Велел…

— Да тише ты, — буркнул Корд. — Отдышись сначала.

Парень с облечением прижался спиной к косяку, расслабился и сделал пару глубоких вдохов. Потом выпрямился, сложил руки по швам — как его учили сержанты, сопровождая, несомненно, свою науку оплеухами.

— Капитан Демистон, — звонко произнес вестовой. — Лейтенант Зимер докладывает о происшествии! В особняке Броков после званного приема найден труп, опознанный гостями как Лавен Летто, сын лорда Летто. Лейтенант Зимер сообщает, что обстоятельства дела позволяют предположить, что смерть была насильственной, свидетелей нет.

— Лавен? — Корд от неожиданности выпрямился, нашаривая саблю. — А кто-то из Верони там был поблизости?

— Не могу знать! — бодро отрапортовал вестовой.

Корд нахмурился. Конечно, откуда пацану знать — он всего лишь повторил то, что ему велели. Проклятье! Один из Летто мертв, и наверняка младший Верони околачивался на том же приеме. А ведь Де Грилл предупреждал, что за этой парочкой нужно присматривать особо. Де Грилл… ох, и расстроится наш славный Птах. А ведь придется ему докладывать. И чем скорее, тем лучше — промедление в делах советник считает одним из страшнейших грехов.

Капитан поправил пояс, снял с вешалки у камина тяжелый кожаный плащ, что уже успел высохнуть, накинул на плечи. Обернулся к двери и наткнулся на вестового, преданно поедающего глазами начальство.

— Ты что тут? — буркнул капитан. — Свободен. Марш в караулку отогреваться!

— Есть! — отозвался паренек с затаенным предвкушением утреннего сна.

Выслушав дробный топот его сапог по ступенькам, капитан обернулся и оглядел кабинет. Нет. Ничего не будет он здесь трогать. Дело срочное. Надо идти.

Демистон вышел на площадку и аккуратно запер дверь кабинета. Спрятал ключ в карман камзола — у второго капитана есть свой собственный — и начал медленно спускаться по узкой деревянной лестнице, ведущей на первый этаж башни. Ночь для него только начиналась. И она обещала быть долгой.

* * *

Серая лента Королевского тракта уходила вдаль. Прямая как стрела, она указывала на дальние восточные леса, раскинувшиеся на горизонте. Небо над ними уже светлело, плавя темноту ночи в бурые утренние сумерки. Скоро рассвет. Мрачный, дождливый рассвет поздней осени, который лучше встречать дома, у пылающего всю ночь камина, за кружкой хорошего горячего чая. Но Сигмон встречал его в седле, промокший и замерзший, отчаянно надеявшийся, что взошедшее солнце хоть немного разгонит тьму и сырость. Он мчался в рассвет — к восточным границам Ривастана, туда, где равнины примыкают к Северным горам и плавно переходят в Тарим. Хорошо бы взять южнее — туда, где нет гор, а есть только равнины, затянутые вековыми лесами. Но ему нужно на север — там, через перевалы, кратчайшая дорога в Тарим, ведущая напрямую к столице горного королевства. К счастью, ему не нужно в Тарим. Кортеж уже на землях Ривастана, и потому следует спешить — гнать что есть сил, не жалея ни себя, ни черного как смоль коня.

Его Сигмон выбрал сам. В королевские конюшни он даже не стал заглядывать, хотя получил разрешение взять любого, даже любимца Геордора — серого Великана. У короля были чудесные породистые скакуны, за большинство из которых многие ценители не пожалели бы правой руки. Но Ла Тойя к ценителям не относился. Ему была нужна не порода, а выносливость. Поэтому он сразу отправился к королевским гонцам, к вестовым, что разносили королевские указы по городам и весям. Когда-то он не смел и мечтать об этой работе — когда был простым курьером пехотного полка из Вента. Но теперь он сам мог отдавать им приказания. Обошлись без бумаг — от Де Грилла граф получил королевский медальон — золотую бляху на цепи, изукрашенную сапфирами с выгравированной подписью Сеговаров. Знак личного доверенного Сеговара, позволявший обладателю получать в собственность все, что ему потребуется в дороге.

На конюшне гонцов его встретили неласково, но Сигмон не обратил на это внимания. Быстро, но без лишней суеты он выбрал черного скакуна — сомнительных кровей, но выносливого и весьма злобного на вид. Подружились они сразу — Сигмону достаточно было заглянуть ему в глаза и чуть ослабить поводок зверя, таившегося внутри. Конь прижал уши, сделавшись похожим на кота, и стал тише воды. Сигмон сам оседлал его, не доверяя даже королевским конюхам, и без долгих разговоров отправился в путь.

Конь оказался выносливым, но Сигмону было его немного жаль, и он не заставлял скакуна выкладываться полностью. Секрет скорости курьеров не в том, чтобы бежать изо всех сил, а в том, что бежать надо расчетливо, двигаясь с постоянной скоростью, не рискуя упасть без сил где-нибудь на середине пути. Граф не собирался загонять скакуна, но до ближайшего большого города, где есть отделение королевской почты со своей конюшней, было довольно далеко. Сигмон рассчитывал добраться до Тира к середине дня и уже там сменить вороного на нового скакуна. Оставалось надеяться, что вороной на деле окажется таким же крепким и выносливым, каким выглядел со стороны. Выбор скакуна — важное дело, но сейчас Сигмона больше заботило иное — разговор с Де Гриллом, состоявшийся так неожиданно.

Ла Тойя давно работал на советника, но никогда еще не видел его таким озабоченным и измученным. Птах — как называли Де Грилла за глаза — словно постарел лет на десять. Его грызла какая-то забота, о которой он, конечно, не собирался рассказывать всем встречным. Но графу Ла Тойя он сказал достаточно.

Услышав, что ему предстоит встретить будущую супругу короля, Сигмон удивился. Разумеется, он знал о грядущей свадьбе. Знал и о том, что принцесса Северных гор уже в пути и скоро прибудет в Ривастан. Но он никак не предполагал, что невеста короля Ривастана едет узкими горными дорогами всего с несколькими сопровождающими. Сигмону казалось, что это должен быть настоящий кортеж — десяток карет, сотня охраны, слуги, портные, повара, няньки… Де Грилл быстро развеял иллюзии графа. После неудачной попытки поддержать войну против Ривастана Тарим был сильно обеспокоен отношениями с большим соседом. Геордор же, как всякий разумный король, не собирался упускать выгодное положение. Тариму пришлось откупаться — и поставками руды и леса, и выгодными торговыми предложениями… Венцом всех договоренностей являлась невеста для монарха Ривастана. Геордор изъявил желание вступить в брак с особой северной королевской крови, и Тарим ухватился за это предложение, как за протянутую утопающему руку. Связать кровными узами два королевства — дело на редкость выгодное, особенно если смотреть чуть дальше завтрашнего дня. Правители горного королевства не собирались упускать такой удобный случай. Они быстро подобрали юную девицу — дочь сына короля, который сам со дня на день должен был взойти на трон вместо престарелого отца. Старика Гриенора уже никто всерьез не воспринимал — никто не знал, с какого перепуга ему стукнуло поучаствовать в войне, но после ее провала в Тариме стали поговаривать, что, может быть, и не стоит дожидаться смерти нынешнего монарха. Тот, по-видимому, сильно устал, и пора бы сыну взять на себя тяжелую ношу монаршего бремени. Сына уже открыто величали Ваше Величество, а его отпрысков — принцами и принцессами. Вот одну из его дочерей, Вэлланор, и сосватали Геордору. Восемнадцать лет, не красавица, но весьма мила для девы суровых Северных гор, тихая, послушная, не склонная к романтическим приключениям. Говорят, она всегда была для отца разменной монетой, этакой запасной драгоценностью, которую можно выгодно выдать замуж за нужного человека. Вот и дождались — более удачной партии и не сыскать, — и «драгоценность» пошла в ход. Старшие сестры, дразнившие тихую Вэлланор, что к восемнадцати годам еще не обзавелась мужем, теперь кусали локти, представляя, как на макушку тихой Вэллы опускается королевская корона.

Ни Сигмон, ни Птах не питали иллюзий — девчонкой просто откупились. Ее продали, как продают породистого жеребца. Но Геордор, насмотревшись портретов и наслушавшись хвалебных речей посла Тарима, похоже, воспылал к юнице настоящей страстью.

— Это все проклятые зелья твоего дружка, — пожаловался Де Грилл Сигмону. — Геор ведет себя как подросток. Он словно в детство впал — куда только подевалась его знаменитая рассудительность! Похоже, он принимает слишком много этих проклятых эльфийских порошков, а я не могу за ним уследить. Столько дел навалилось…

Сигмон сочувственно кивал. Следить за тем, чтобы монарх выполнял предписания врача, — та еще каторга. На него не прикрикнешь, не дашь по рукам, чтобы не тянулся к сладкому, как неразумное дитя. А ведь ему хочется всего и сразу. В том числе и северную принцессу.

Свадьбу решили сыграть быстро — Геордор пылал страстью и нетерпением, Тарим опасался, чтобы советники Геордора не отговорили его от опрометчивой женитьбы, и потому тоже спешил… Так и появился крохотный кортеж, пробирающийся сквозь перевалы Северных гор по самой краткой дороге, связывающей два королевства. Нужно было успеть до осени, пока перевалы не завалило снегом — зима в горах наступает раньше, чем на равнине. А если бы не успели — прощай свадьба до весны, а там уж как дело повернется. Может, остынет Геордор, может, изменятся планы Тарима, а может, еще что случится… В итоге северная принцесса очутилась в горном городке Каре, на самом краю Ривастана. С дядей, братом будущего короля, который должен представлять на свадьбе семью, и десятком сопровождающих.

— Конечно, в Каре есть небольшой гарнизон, и я уже приказал выделить для сопровождения принцессы десяток офицеров, — сетовал Де Грилл. — Но ты представь, какие там, в этих дебрях, офицеры. Да и гарнизон нельзя ослаблять.

— Пусть не торопятся и едут медленно, — посоветовал Сигмон. — А отсюда навстречу выслать торжественную встречу.

— Нужно сделать все быстро. Очень быстро, — возразил советник. — Принцесса должна как можно быстрее проехать через полстраны. Задерживаться, дожидаясь торжественной встречи, — нельзя.

— Офицеры, полагаю, не для торжеств? — сухо осведомился Сигмон.

Он прекрасно видел, что Де Грилл не хочет раскрывать всех карт. Но давно уже понял, что дело вовсе не в торжественной встрече — уж он-то, граф Сигмон Ла Тойя, Мясник Дарелена, был последним, о ком вспомнят при подготовке к торжествам. Его зовут совсем для других дел.

Де Грилл шумно вздохнул и взглянул на собеседника, пронзая того взглядом круглых, птичьих глаз с вертикальными зрачками. Сигмон вздрогнул, ощутив, как по спине пробежал холодок. Шутки кончились.

— Ты нужен ей, Сигги, — четко произнес советник. — Твоя задача — как можно быстрее добраться до девицы и как можно скорее привезти ее в столицу. Обеспечить безопасность. Охранять, как самого короля. Действовать по обстоятельствам. Никаких ограничений. Если что-то случится, можешь просто усадить ее к себе в седло и привезти в Рив, бросив треклятый обоз на произвол судьбы.

— Случится что? — переспросил Сигмон. — От кого охранять?

— От всех, — отрезал Птах.

— Я должен знать, к чему готовиться, — тихо произнес Сигмон.

Де Грилл помолчал, потер острый подбородок длинным пальцем.

— Не всем в королевстве нравится идея насчет королевы родом из Тарима, — признался он. — Возможно, придется усмирять толпу, раззадоренную каким-нибудь провокатором. Не рискуй. По возможности не ввязывайся в драки. Просто бери принцессу за шиворот — и наутек.

— Понял, — сухо отозвался Ла Тойя. — А если придется сражаться?

Де Грилл вытащил из кармана золотой кругляш на цепочке и сунул его в руку Сигмону.

— Вот, — сказал он. — Про прибытии на место берешь командование на себя. Отвечаешь за принцессу головой. Делай все, что сочтешь нужным, но привези ее сюда целой и невредимой.

— Никаких ограничений? — переспросил граф, разглядывая королевский медальон.

— Геор выразился так, — сухо произнес советник, — «пусть хоть целый город вырежет, но доставит мне Вэлланор».

Сигмон поднял взгляд, рассматривая осунувшееся лицо советника. Тот поднял вверх указательный палец.

— Но я, — подчеркнул он, — я бы не советовал тебе увлекаться резней. Плохо скажется на репутации королевских служащих.

— Я понял, — сухо отозвался Сигмон, сжимая в кулаке символ, наделяющий владельца властью личного распорядителя монарха. — Все будет хорошо, Эрмин.

— Значит, все в порядке, — отозвался Де Грилл. — Я на тебя надеюсь, Сигги. Ступай. Отправляйся немедленно.

— Уже иду, — отозвался граф и пошел к выходу из покоев советника.

— Постой! Сигмон, что там с Верони и Летто?

— Развел их по разным углам. Сегодня смертоубийства не будет. Детишки вместе посмеялись надо мной, и есть надежда, что они оставят эту глупую затею с дуэлью и вместе пойдут по кабакам.

— Славная работа.

— Ты должен мне ставку королевского шута, Эр. И новый камзол.

— После возвращения. Все — после твоего возвращения с принцессой. А там и камзол, и мешок с деньгами, и орден размером с тарелку. Все, беги!

Сигмон так и поступил. Он знал, что советник рассказал ему далеко не все. Нужно быть слепым, чтобы не заметить — кто-то будоражит народ, настраивает чернь против будущей королевы. Целенаправленно и довольно умело. Может быть, и ей самой грозит опасность. О чем только думал король, если не выслал ей навстречу полк преданных гвардейцев? Неужели он ничего не знает об угрозе? Может быть. Эрмин не зря жаловался, что король стал не так прозорлив, как раньше. Но зато об угрозе знает его советник — Птах. И он выслал принцессе навстречу нечто более ценное, чем полк выдрессированных болванчиков. Он послал ей навстречу ручного Зверя.

Прижимаясь лицом к теплой гриве вороного, Сигмон летел навстречу восходу. Полдень он должен встретить в Тире. И никак иначе. Принцесса — ждет.

* * *

Проснулся Демистон мгновенно, едва заслышав тихие голоса в коридоре. Встрепенулся, окинул взглядом маленькую комнатку, заставленную столами и мягкой мебелью. Никого. Лишь за стеной тихий шепот.

Капитан снял ноги с банкетки, сел ровно, пытаясь сохранять хоть какие-то приличия. Мягкий диван в приемной советника короля был словно создан для сна. Когда ему велели ждать Де Грилла в этой комнате, капитан без лишних слов направился к этому бархатному чудовищу. Вольготно расположившись на мягких подушках, он сразу заснул — как служивый, хорошо знающий цену свободным минутам. На дворе ночь, советника короля можно ждать часами, так что упускать такую прекрасную возможность выспаться Корд не собирался. Он знал, что когда придет время и Де Грилл освободится — его разбудят. И советник короля простит грубого солдафона, задремавшего в приемной.

Демистон бросил взгляд на большие дубовые двери, ведущие в соседний кабинет, и расправил плечи. Подтянул к себе саблю, лежавшую на подушках, прицепил к поясу. Потом разгладил пятерней взъерошенные волосы, успевшие отрасти за время службы в столице, стряхнул с замызганного плаща одну из миллиона пылинок. Откашлялся.

Советник не заставил себя долго ждать — двери тотчас распахнулись, и в темную приемную влетел Де Грилл. Как обычно, целеустремленный, вечно куда-то опаздывающий и, кажется, никогда не спавший.

— Да! — с ходу рявкнул он, не удосужившись даже поздороваться. — Что на этот раз?

Капитан, уже не впервые исполнявший поручения советника короля, не имеющие отношения к его непосредственной службе, поднялся и коротко поклонился. Де Гриллу он был обязан и новым чином, и помилованием, и с удовольствием принял правила игры, в которой он был для советника не только капитаном стражи, но и личным подручным. И то, что Де Грилл обращался с ним порой как с бездушным инструментом, ничуть его не задевало. Он просто старался быть хорошим инструментом. Незаменимым.

— Дурные новости, граф, — тихо произнес Корд. — Лавен Летто мертв.

— Лавен? — Эрмин шагнул ближе, навис над капитаном. — Когда это случилось?

Демистон вдруг сообразил, что понятия не имеет, сколько он проспал, и потому решил придерживаться фактов.

— Чуть позже полуночи, — ответил он. — Его нашли мертвым после приема в особняке Броков, когда гости начали расходиться. Послали за патрулем, а ребята отправили ко мне вестового.

— Проклятье, — процедил советник. — И что же вы?

— Отправился в особняк. К тому времени слуги Летто уже увезли тело Лавена в родительский дом, а Эветта выставила стражников за дверь. Я приказал им продолжить патрулирование, а сам отправился к вам.

— Это было несколько часов назад, — бросил Эрмин, сверкая птичьими глазами. — Чем вы занимались все это время?

— Спал, — отрезал капитан. — Здесь, у вас под дверью, как приблудившийся пес.

— Надо было сразу найти меня! — зарычал граф. — Нет. Правильно. Я был занят.

— Мне так и сказали, — заметил Демистон. — Но я решил вас дождаться.

Де Грилл развернулся, прошелся к окну, забранному тяжелыми бархатными шторами, и с полпути вернулся к капитану.

— Ладно, — бросил он. — Что вам удалось узнать?

— Судя по докладу патрульных, Летто нашли в саду, недалеко от дома. Он был заколот чем-то острым. Предположительно легким клинком или кинжалом. Удар в легкое, рядом с сердцем. Никто ничего не видел.

— Верони?

— Был там, — отозвался капитан. — Но к моменту обнаружения тела Верони уже покинул особняк.

— Проклятье, — бросил советник, опускаясь на диван. — Только этого мне не хватало.

— Простите, граф, — тихо произнес Корд. — Я не мог уследить за всеми.

— Не ваша вина, — отрезал советник. — Просто не понимаю, как такое могло случиться. Сигмон ясно дал понять, что сопляки отказались от дуэли.

— Сигмон? — удивился Корд. — Сигмон был там, с ними?

— Да, — немного подумав, ответил Эрмин. — Он присматривал за ними. И незадолго до убийства явился ко мне, с уверением, что все улажено.

— Явился, не доведя наблюдение до конца? — В голосе капитана явно проступили нотки сомнения. — Сигмон?

— Нет, не так, — с сожалением признал Эрмин. — Он был отозван. И сообщил информацию, актуальную лишь на тот момент времени. Это было до полуночи. По его словам, мальчишки раздумали драться и даже соизволили перекинуться парой вежливых слов. Я верю ему, Сигмон никогда не ошибается. Но через некоторое время Летто все-таки убили.

Граф покачал головой и тяжело поднялся на ноги. Потер ладонями узкое лицо, словно пытаясь разогнать застывшую кровь.

— Трое суток не сплю, — неразборчиво пожаловался он пустому дивану. — Голова словно набита паклей.

— Вам нужно отдохнуть, граф, — мягко посоветовал Корд, тронутый тем, что советник выразил в его присутствии свои чувства — так, словно они были близкими друзьями. — Вы неважно выглядите.

— Это только начало, — печально произнес граф, не отнимая ладоней от лица. — Через несколько часов старший Летто начнет взывать к правосудию, потребует у королевского дознавателя казни младшего Верони, а когда получит отказ — ведь улик у нас нет, — поднимет на ноги вассалов. А быть может, он уже прямо сейчас собирает толпу преданных людей, чтобы штурмом взять особняк Верони. Вот только войны посреди города мне и не хватало. В народе и так неспокойно, свадьба не вызывает особых восторгов, а тут еще вражда двух кланов. Чую, дело кончится кровью.

— Неспокойно, — осторожно произнес Корд, — только на окраинах. В самом деле, народ немного взволнован, не более. Но накануне больших перемен в королевстве всегда так бывает. Возбуждение растет, но оно может выплеснуться и безудержным весельем.

— Или превратиться в безумие бунта. Чтобы окраины вспыхнули, нужна всего лишь одна искра. А сейчас в самом центре столицы заполыхает настоящий погребальный костер. Кому-то очень нужно, чтобы он заполыхал. И именно сейчас…

Эрмин внезапно замолчал, отнял руки от лица и окинул капитана острым изучающим взглядом.

— Корд, вы немедленно займетесь этим делом, — сказал он. — Бросайте все и начинайте вынюхивать.

— Я? — искренне удивился Демистон. — Но служба… Такими делами занимается лейтенант Горан.

— Горан займется тем, что ему прикажут. Он будет расследовать дело о дуэли, по требованию королевского дознавателя, к которому наверняка, несмотря на столь ранний час, уже спешит лорд Летто.

— А что прикажут мне? — напрямик спросил капитан.

— Официально вы будете помогать Горану. Пока он станет заниматься бумажной волокитой и увещеванием разгневанных родителей, вы, Корд, возьмете пару толковых людей и займетесь настоящей работой. Прочешите сад Броков. Опросите возможных свидетелей дуэли. Поговорите со слугами обеих семей.

— А мне позволят это сделать? — усомнился капитан. — Оба лорда и Эветта Брок будут недовольны. Это работа для Сигмона, его титул открывает те двери, от которых меня гонят прочь.

— Сигмон занят, — отрезал Де Грилл. — Сейчас настало ваше время работать головой, Корд. С клинком вы управляетесь отлично, это я уже знаю. Теперь проявите смекалку. Официально вы станете собирать информацию для лейтенанта Горана и королевского дознавателя, так что препятствий вам чинить никто не посмеет.

— А неофициально? — тихо осведомился Демистон.

Долговязый советник, как никогда похожий на взъерошенную птицу, наклонился к самому уху бывшего пирата.

— Вы начнете искать убийцу Лавена.

— Но Верони…

— Ищите настоящего убийцу, — тихо произнес советник короля. — О ходе расследования этого вопроса сообщайте лично мне. В любое время.

— Так точно, — по-военному отозвался Корд.

— Тогда приступайте, — велел Де Грилл, выпрямляясь и осматривая капитана с головы до ног. — Времени у нас нет. Невеста Геордора вскоре прибудет в столицу, и к этому моменту тут все должно быть улажено. Я очень рассчитываю на вас, Кейор Черный. Вы кажетесь мне незаурядной личностью. Оправдайте мои надежды и увидите, что место капитана городской стражи — далеко не предел для умного и преданного человека, кем бы он ни был раньше.

Демистон медленно поклонился советнику и молча вышел из кабинета. Все, что он хотел услышать, он услышал и теперь знал, что нужно делать. Больше говорить было не о чем.

Эрмин Де Грилл проводил капитана взглядом, и лишь когда за Кордом закрылась дверь, позволил себе выругаться.

— Убил бы кого-нибудь за час сна, — сказал он сам себе. — И даже за четверть.

С тоской взглянув на тяжелые шторы, за которыми уже начинало светлеть осеннее небо, Эрмин тяжело вздохнул. У него не было в запасе ни лишнего часа, ни лишних пяти минут.

— Пора присмотреться к любителям ловить рыбку в мутной воде, — пробормотал Де Грилл, с сожалением окидывая взглядом пустой диван. — Прямо сейчас.

Сон — непозволительная роскошь для советника короля. И уж тем более для его друга. Эрмин вздохнул, отвел взгляд от дивана и направился к двери. Его ждал долгий подъем на самую высокую башню замка, туда, где птичий гомон заглушал шум просыпающегося города.

* * *

Когда первый солнечный лучик пробился сквозь щель деревянной ставни и коснулся лоскутного одеяла, Вэлланор открыла глаза. Она проснулась сразу, очнулась ото сна, словно спала целый день, а не несколько часов. Солнце. Здесь, у самых гор, в короткий осенний день. Она не желала терять ни единой минуты.

Откинув потрепанное одеяло, сшитое из синих и красных лоскутов, она села и спустила ноги с кровати. Холодные доски пола неприятно ожгли босые ступни, но Вэлла решительно встала и подошла к окну. Со скрипом распахнулись ставни, и блеклое осеннее солнце ворвалось в тусклую комнату, обволакивая мягким сиянием хрупкую девушку, замершую у окна.

Ночная рубашка, сшитая из белоснежного шелка, просвечивала насквозь, открывая солнцу худые плечи, острые локти, тонкий стан и по-девичьи небольшие, но крепкие груди. Вэлла стояла неподвижно, впитывая последнее тепло осени, и ее соломенные волосы, лежавшие на плечах тяжелым покрывалом, казалось, светились изнутри, насыщаясь солнечным светом.

В окно ворвался холодный ветер, растрепал бледное золото волос по плечам, и Вэлла поежилась. Холодно. Не так, конечно, как дома, но все же прохладно. Особенно ногам.

Нехотя она отошла от окна и начала собираться. Одеваясь, все поглядывала в сторону двери — за нею было тихо. Вся двухэтажная таверна, в которую полуночные путешественники набились как сельди в бочку, спала. Как странно. Тишина — и солнце. Здесь не снуют слуги, готовясь к завтраку, не суетятся горничные, готовые подать выглаженное платье. Тишина и покой. Как же она отвыкла от этого за последние дни.

Одевшись в ставшее привычным дорожное, Вэлла накинула на плечи куртку из беличьих шкурок и снова подошла к окну. Отсюда, со второго этажа, был виден весь городок, приютившийся у склона горы, заросшей огромными елями. Крохотные бревенчатые домики теснились на небольшом ровном участке, словно пытаясь согреться друг о друга. Целое селение в лесу. Сверху, с гор, спускается узкая дорога, больше похожая на тропинку. Именно по ней ночью спустился их небольшой караван, миновав военную заставу, перекрывающую путь в горы. Тропинка вела сквозь деревья прямо к площади — крохотному пятачку утоптанной земли, над которым высилась пара двухэтажных домов — самых высоких в этом городке. Таверна и управа. Дальше тропинка становилась улицей, пронзала насквозь маленький городок и, превратившись в дорогу, уходила вниз, к дальнему лесу.

Вэлла обернулась, взяла со стола походный кожаный саквояж и нашарила в нем деревянный гребень. Сев на край стола — прямо напротив окна, она начала расчесывать волосы. Медленно, начиная с самых кончиков, стараясь распутать сбившиеся в комки пряди.

Солнце заливало пустую комнату золотистым светом. Светло, холодно и тихо. Как необычно. В замке деда нет таких светлых комнат. На минуту Вэлле показалось, что она осталась одна на белом свете. Она чувствовала себя так странно, как никогда раньше. Чувствовала себя свободной. Встать бы и уйти в лес. Идти по павшей хвое, вдыхая тягучий запах свежей смолы. Но она не может. Не сейчас. А сможет ли когда-нибудь после?

Принцесса Вэлланор Борфейм. Вэлла выпрямилась, расправила плечи, стараясь подражать матери, что всегда сидела слева от отца. Ох, как нехорошо! Его Величество страшно огорчился в тот раз, когда Карел назвала ее принцессой. Он разозлился и выбранил лорда Тира за какой-то пустяк. Она не станет принцессой, пока дедушка — король.

Пусть так. Вэлла подняла руку, и деревянный гребень, пахнущий кедром, вновь медленно заскользил вниз по золотым волнам волос. Королева Вэлланор Сеговар. Рука замерла, испугавшись чужого имени. Может ли королева убежать в лес, чтобы побродить в тишине среди деревьев?

Вряд ли. Все, что она видела, говорило об обратном. Бабушка и шагу не могла ступить без толпы сопровождающих ее дам. И даже в Каменных Чертогах, в личных покоях короля, она никогда не оставалась одна. И в легендах, во всех свитках, собранных поколениями библиотекарей в Длинной Башне, королевы никогда не отправлялись гулять в лес. Если только им не приходилось скрываться от врагов, дожидаясь помощи от героев, вставших на защиту королевской чести.

Плечи ее вздрогнули — Вэлла постаралась сдержать вздох. Потом, оглянувшись, вздохнула, уже не таясь. Больше за ней не следят воспитательницы, служанки, мамины подруги. И ничто не будет хуже заточения в Каменных Чертогах. Она выросла в них — там, среди холодного камня, вздрагивая по ночам от каждого шороха. Она рано научилась вздрагивать — с пяти лет, когда в спальню к матери пробрался сумасшедший убийца, решивший умереть у ног безответной любви. Он умер, перерезав себе горло и залив кровью белоснежный ковер, привезенный из Волдера. И только потом, через пару лет, Вэлланор поняла — это могла быть и ее кровь. Или кровь мамы. Или отца.

Рука дрогнула, и на деревянном гребешке осталась пара золотистых волос. Вэлланор осторожно сняла их и снова начала причесываться. Равномерные и знакомые движения успокаивали.

Жена короля. Она ведь уже едва не побывала замужем. Когда ей исполнилось шестнадцать, король отдал ее руку лорду Боргу, хозяину самой северной горной провинции, граничащей с поселением гномов. Даже помолвка состоялась. Отец был против, но ни слова не сказал королю. Вэлла тоже молчала, хотя огромный и толстый Борг, заросший седеющей щетиной, приводил ее в ужас. Он ничуть не напоминал героев и принцев из сказаний. Но вскоре Борг в чем-то провинился, и дед велел бросить его в темницу. Чуть позже его казнили в Главном зале — у самых ступенек трона. Ему отрубили голову. Вэлла смотрела казнь вместе со всей семьей. Потом она болела целый месяц — лежала в постели и молчала. А после о Борге не вспоминали. Совсем.

Когда отец вновь позвал ее к себе, она уже догадывалась, о чем пойдет речь. Все было как в прошлый раз — никаких слуг, только отец и дочь. Перед тем как ее позвал отец, мама плакала два дня, и Вэлланор прекрасно понимала, что дед запретил ей говорить с дочерью. Старших сестер она давно не видела — те жили со своими мужьями-лордами в их уделах и даже не писали ей. А слуги много шептались меж собой, но укрощали языки, едва завидев хозяев.

На этот раз отец улыбался. Он делал это так редко, что Вэлла сначала испугалась — что это за странная гримаса у него на лице. А потом поняла. Отец обнял ее, поцеловал в щеку — так, как не делал этого уже несколько лет. А потом сказал, что ей выпала великая честь. Она станет королевой Ривастана.

После этого он еще долго говорил, но Вэлла почти ничего не слушала. В ее ушах звучало набатом лишь одно слово — Ривастан. Так далеко от дома. От Каменных Чертогов. От камней и снега. От черного трона с невысыхающей лужей крови предателей у самых ступеней.

Когда отец показал ей портрет будущего мужа, Вэлла едва взглянула на него. Какой-то старик с седой бородой… Король. Короли — все такие. А если посмотреть на дедушку, так ривастанский выглядит даже очень хорошо. И дедушка не отрубит ему голову, если что-то пойдет не так.

Она все еще пыталась вспомнить, где находится столица Ривастана, когда услышала, как отец зовет ее по имени. Она никак не могла понять, чего он от нее хочет. Потом догадалась — согласия. Он спрашивал, согласится ли она выйти замуж за седобородого старика, живущего где-то на юге, где зима теплее горного лета. Согласится ли стать королевой?

Ее сердце исполнилось гордостью за отца. Он спрашивал ее — хотел знать ее мнение, а вовсе не приказывал выйти замуж за нужного вассала, как это сделал дед. Она сказала — да. Медленно и осторожно, чтобы не выдать свою радость, вспыхнувшую внутри, словно горячий костер. И с этой секунды размеренная жизнь в дальних комнатах замка сменилась разноцветным вихрем подготовки к путешествию.

Вэлла оглянулась еще раз, словно пытаясь понять, куда ее забросил этот вихрь. Крохотная таверна в горах. О таких она раньше лишь читала в свитках про странствующих героев. Теперь и она странствует, а рядом с ней верные спутники. Дядя, которого она не видела несколько лет, и ставший ей совсем чужим. Храбрые воины. Верные слуги. Небо. Горы. Сосны. И лето впереди…

Вэлланор почувствовала, что у нее кружится голова. Она не верила, что все это происходит на самом деле. Сама себе она казалась персонажем из старой легенды. Королева. Дочь будущего короля и будущая супруга короля настоящего. Может быть, и о ней когда-нибудь напишут в свитках. О ее путешествии через горы. Может, песню об этом путешествии когда-нибудь споет менестрель, в этой самой таверне. Сто лет спустя. Вэлланор Прекрасная, Вэлланор Добрая…

Стук в дверь оборвал чудесное видение. Вэлла Борфейм съежилась, втянула голову в плечи и, подобрав подол, побежала к кровати.

— Вэлланор! — раздался голос дяди.

Девушка застыла посреди комнаты, словно вор, застигнутый на месте преступления.

— Ты не спишь?

— Нет, дядя, — пискнула Вэлла, с ужасом гадая — может, лучше было промолчать?

— Прекрасно. Я как раз шел тебя будить. Сейчас придет служанка с завтраком, а потом будем собираться в дорогу.

— Да, дядя, — отозвалась Вэлланор и с облегчением услышала шаги в коридоре — герцог Бертар ушел.

Упав на кровать, она едва не разрыдалась. Ей казалось, что ее радужные мечты — самое настоящие преступление. Против деда. Против отца. Предательство всей семьи Борфейм. И так оно и было — там, в Каменных Чертогах, оставшихся по ту сторону гор. Но теперь…

Вэлла подняла голову, и солнечный луч коснулся ее бледной щеки. Теперь они в Ривастане. В ее стране. Стране, где ее самые смелые мечты будут не преступлением, а законом.

Приподнявшись, она подставила лицо солнечному свету и рассмеялась. Впервые за последние три долгих и холодных года.

* * *

Сквозь небрежно задвинутые шторы пробивался зыбкий утренний свет. Свечи, аккуратно расставленные на столе, догорали, заливая воском бронзовые подставки. Отблески огоньков плясали по пустой тарелке с остатками салата и недопитому бокалу с красным вином. Бутылка из темно-зеленого стекла стояла рядом. Она была пуста.

Герцог Гемел Сеговар отодвинулся от стола и тяжело поднялся из мягкого кресла. Пышные седые волосы рассыпались по плечам, по впалым щекам разлился лихорадочный румянец. Глубоко запавшие глаза покраснели. Оттолкнувшись от спинки кресла, герцог, сильно припадая на правую ногу, двинулся к окну. Все тело болело, перед глазами висела дымка, а в ушах стоял непрерывный надоедающий шум, напоминавший прибой.

Гемел остановился, переводя дыхание. Подумать только, а когда-то он мог обходиться без сна сутки, а то и трое, кутить всю ночь напролет с приятелями, а после еще и выбраться на охоту. Возраст. Проклятый возраст. Он ведь даже старше, чем этот болван Геор, погубивший его единственную дочь.

Дрожащей рукой герцог откинул штору, и солнечный свет ударил ему в грудь, растекшись горячим пятном по черному бархату камзола.

— Еще один день, — прошептал Гемел. — Еще один…

Он так долго ждал этого дня. Ждал с тех самых пор, когда ему сообщили, что его дочь умерла при родах, а внук родился мертвым. Проклятое семя Геордора погубило его семью. У него больше никого не осталось — жена умерла месяцем позже, так и не сумев свыкнуться с мыслью, что Ирен мертва. А Гемел остался жить, он приказал себе оставаться в живых до самого конца, чтобы увидеть, как падет убийца его семьи.

— Не смей подводить меня, — прошептал герцог собственному сердцу, на мгновение замершему в груди. — Только не сейчас…

Все готово. События понеслись вскачь, и теперь ничто не может их остановить. Зыбкая паутина, которую он плел столько лет, стянулась, грозя превратиться в смертельную удавку.

— Не сейчас, — шепнул Гемел, отметая воспоминания о золоте волос Ирен.

И сердце забилось ровно, подчинясь яростному приказу, шедшему из глубины души.

В дверь постучали, и герцог резко отвернулся от окна.

— Да, — бросил он.

В приоткрывшейся щели мелькнуло бледное лицо Пима — одного из тех слуг, которым герцог еще доверял.

— К вам гость, милорд, — тихо произнес Пим, выглядевший ничуть не моложе господина. — Назвался Тенью.

— Веди сюда, — распорядился Гемел.

Слуга растворился в темном коридоре, а Гемел отошел от окна. Он вернулся к столу, но не стал садиться — встал за креслом, расправив плечи и сложив руки на груди. Он больше не напоминал старика, проведшего бессонную ночь за бутылкой слабенького винца. Теперь он вновь походил на властителя Западных земель, сурового и беспощадного хозяина, требовавшего от слуг беспрекословного подчинения.

Тьма в коридоре сгустилась и просочилась в кабинет герцога. Гемел невольно вздрогнул, обнаружив, что всего в паре шагов от него возник, словно ниоткуда, невысокий человек в черном плаще. Его лицо скрывала черная широкополая шляпа, оставляя на виду только хрупкий и острый подбородок. Герцога восхищала способность этого человека всегда оставаться незаметным. А иногда — ужасала.

— Милорд, — произнес свистящим шепотом Тень, почтительно склоняя голову.

— Тень, — герцог небрежно кивнул, — что в городе?

— Все идет по плану, милорд. Как мы и предполагали, смерть Летто усилила волнения. Вассалы лорда Летто уже прочесывают Гнилые кварталы в поисках крепких парней.

— А что Верони?

— Затаился. Особняк тих и пустынен. Быть может, он еще не пришел в себя после приема.

Герцог осторожно коснулся пальцем чисто выбритого подбородка, словно не решаясь задать следующий вопрос. Но потом решился.

— Ты считаешь, что следующую встречу можно провести в том же месте?

— Да, милорд, — отозвался Тень. — Я гарантирую безопасность.

— Совет Лордов больше не представляется мне достаточным убежищем. Я уверен, что Птах уже установил слежку за особняком Совета.

— Сейчас он будет занят другим. И, тем не менее, я уверяю вас, что встречи будут по-прежнему безопасны.

— Хорошо, — Гемел поджал губы и нахмурился, принимая на веру слова темного человека. — Кстати, о Птахе. Что с его подручным? Этим деревенским выскочкой, который постоянно сует нос не в свои дела?

— Он уехал из города. В полночь. Торопился, словно за ним гнались демоны.

Колючий взгляд герцога смягчился. Он довольно хмыкнул и покачал головой.

— Все, как ты обещал, Тень. Как тебе это удалось?

— О, — в темном промежутке между воротником и черной полой шляпы сверкнула улыбка. — Возникла необходимость срочно отослать гонца… Королевского гонца. Птах не мог выбрать никого другого.

— И что же это за сообщение? — нахмурился Гемел. — Что-то важное для нас?

— Нет, милорд. Всего лишь указания о подготовке встречи невесты короля. Но весьма срочные указания и достаточно важные. А поскольку Ла Тойя раньше был гонцом…

— Понимаю. Отлично. Так или иначе — в городе все меньше шпионов Птаха. Тот маг, как я понимаю, еще не скоро вернется в столицу.

— Точно так, милорд. Он уже встретился с определенными затруднениями и, боюсь, как это ни печально, опоздает к свадьбе.

— Превосходно. Я очень доволен тобой, Тень. Твои рекомендации, безусловно, оправдались.

— Спасибо, милорд. Я надеюсь, что вы вспомните об этом потом. После того, как…

— Конечно, — перебил герцог. — Я не забываю ничего. Ни добра, ни зла.

Тень вновь согнулся в поклоне, превратившись в зыбкий черный силуэт, едва заметный в полумраке комнаты.

— А теперь — иди, — велел Гемел. — Проследи, чтобы ко времени нашей встречи все было готово. И поторопись с последним поручением.

— Будет исполнено, милорд, — прошелестел Тень. — Я немедленно приступлю к исполнению ваших приказаний.

Он скользнул к двери и растворился в темноте, словно призрак. Гемел вновь вздрогнул. Незаметный человечек, который в любой момент может вдруг появиться у вас за спиной с кинжалом в руках… Идеальный шпион. И убийца. Рекомендации лорда Лиммера недвусмысленно указывали на это. Лорд уверял, что не раз проверял этого малого в деле, и тот всегда достигал успеха. Сам Лиммер, правда, предпочел удалиться в Южную провинцию, подальше от столицы. Заявил, что он уже слишком стар для всего этого, как он выразился, конского дерьма. Жаль, очень жаль. Но, к счастью, он оставил своего подручного. Неоценимый человечек. Деятельный, знающий, умелый. Такие люди всегда в цене. И если все получится так, как планируется, то новый правитель окажется перед серьезной дилеммой — нужен ли ему такой человечек, или он слишком опасен, чтобы продолжать жить.

Гемел нахмурился. Он подозревал, что этот вопрос очень скоро ему придется решать. Возможно, даже раньше, чем произойдет нечто… значительное. Но еще не сегодня. Не сейчас.

— Геордор, — герцог погрозил кулаком открытому окну. — Подожди еще немного, проклятый убийца. Осталось чуть-чуть. Я сделаю то, что ты так и не решился сделать со мной.

Ноги герцога подкосились, и он упал в кресло. На мгновение закрыл глаза, но не заснул. Он потянулся за бутылкой с вином, в которое была добавлена возбуждающая микстура. Нельзя спать. Только не сейчас, когда каждая минута дорога, как целый век. Не сейчас. Не сегодня. Он взял бутылку со стола и обнаружил, что она уже пуста.

— Будь ты проклят, Геор, — прошептал Гемел.

* * *

Возвращаясь к Башне Стражи, Демистон не торопился. Пройдя сквозь пост королевской стражи, что располагался в арке ворот замковой стены, он покинул дворец и двинулся вниз по узкой улочке, уходившей в сторону от площади, раскинувшейся перед стенами замка. Улица спускалась вниз, к реке, петляя меж старых особняков знати, давным-давно перебравшейся в новые дома, окружавшие замок плотным кольцом. Здесь же, в ветхих, рассыпающихся от старости каменных домах жили, в основном, слуги со своими семьями. Здесь же устроились и конюшни, и шорни, и даже небольшие кузни — все, что может потребоваться высокопоставленным господам, беспечно проводящим время в новеньких особняках. Здесь была изнанка королевской площади, ее оборотная, темная сторона. И далеко не самая худшая из тех, что довелось повидать Демистону.

Капитан брел по брусчатке, старательно обходя следы пребывания в этой части города многочисленных лошадей. Причудливые крылечки самых разных форм и размеров притягивали его взгляд. Респектабельный район. В прошлом. Впрочем, он и сейчас не хуже обычного городского, из тех, что раскинулись за рекой. Многие купцы охотно бы поменялись жильем с местной прислугой — лишь бы быть поближе к сильным мира сего, которые, в свою очередь, вились вокруг королевского дворца, как мошкара над фонарем.

Корд невольно вспомнил о своем домике — крохотной каменной лачуге, приютившейся между таверной и конюшней на другом конце города, на границе с окраинами. За пару монет служанка из таверны присматривала за квартирой капитана, пока тот был на службе. Одноэтажная халупа с высоким чердаком когда-то была постом стражников — пока граница города не передвинулась дальше. Корд получил это жилье по наследству от стражника, давно перебравшегося в другой район. Но это был его дом — бумаги выправили по всей форме, и Корд Демистон впервые стал владельцем самого настоящего жилья. Не съемного, не предоставленного службой во временное пользование, а самого настоящего своего дома, расположенного так далеко от зеленых волн моря его родины.

В первые дни это его поражало. Он возвращался со службы ближе к утру и с невыразимым наслаждением запирал за собой дверь, отгораживаясь ею от всего мира, обретая независимость и покой. Ему нравилось это чувство. Постепенно он привел хозяйство в порядок — починил двери, перестелил полы в обеих больших комнатах и вскоре намеревался взяться за чердак. Но потом… Потом ему стало скучно.

Ужасно скучно и неинтересно приходить домой и засыпать в одиночестве на узкой и холодной постели. Шлюх домой он не водил — и помыслить о том не мог. Впрочем, к девкам его и не тянуло. Корд давно убедился в одном — все, что они могли дать, перестало его интересовать с тех пор, как он впервые обнаружил седой волос в бороде. Ему было нужно иное. Ему были нужны не девки и не просто голые стены, ему был нужен Дом с большой буквы. Семья. Слово, которое когда-то давно сорвало его с места и бросило в большой мир. С тех пор он боялся этого слова настолько, что даже не решался произнести его вслух. Но чем старше он становился, тем чаще он произносил его про себя. И тут же гнал его прочь — бродячая жизнь не оставляла места для настоящего дома. Он скрывался, был в бегах, жил под чужой личиной и в любой момент мог отправиться на виселицу. Корд не желал, чтобы его сын вырос сиротой — как он сам. Память о собственном отце и не давала ему покоя. Он не хотел быть похожим на него.

Все изменилось, когда он приехал в Рив. Захваченный течением жизни, что вилось вокруг Сигмона Ла Тойя бурным водоворотом, Корд внезапно оказался в тихой гавани. Прощение. Должность. Дом. У него было все, к чему он стремился. Теперь, пожалуй, он мог произнести вслух это слово: семья. Но, как назло, и тут его настиг злой рок. Королевская семья задала ему столько работы, что некогда было думать о своей. Свадьба Геордора Третьего грозила обернуться крупными неприятностями, и капитан городской стражи перестал ночевать дома. Как в старые времена, он проводил все свободное время на работе, сутками не возвращаясь в скромный дом у таверны, застывший в вечном ремонте. И не далее чем вчера он дал себе слово — после свадьбы короля он займется своей. Проклятье, лучшего момента, наверно, уже не будет. Но сегодня…

Сегодняшний разговор с Птахом заставил его задуматься. Эта история с убийством Летто очень дурно пахла политикой. А ему предстояло разгрести и очистить всю эту выгребную яму. Если дела пойдут худо… Возможно, у него не будет домика на окраине. А возможно, и головы. И даже если в этот раз все обойдется, что будет в следующий? Его работа не оставляет ему ни времени, ни сил на другую жизнь. Оставить все как есть? Доживать свой век капитаном городской стражи, ночуя на работе и иногда навещая бордель? Женат на работе — так говорили про таких служак, которых Корд Демистон повидал достаточно.

Бывший пират Кейор Черный поднял голову и прищурился на бледное осеннее солнце, поднимавшееся над городом. Нет. Он не сдастся. Он выбьет из судьбы и теплый камин, и жену, и сына — точно так же, как выбил уже из нее новую жизнь. Вырвет зубами, достанет со дна и присвоит, как самую большую драгоценность, взятую при абордаже.

Демистон ухмыльнулся. Теперь он знал секрет удачи. Нужно всего лишь держаться поближе к Сигмону Ла Тойя. Вокруг него все время что-то происходит, а там, где есть движение, там возможны… Возможны варианты, как говорил Тир Савен, начальник городской стражи Ташама. Как он там, старый боров? Надо бы отослать ему весточку.

Когда впереди показалась квадратная башня городской стражи, Корд уже улыбался. Он выспался в приемной Птаха, принял важное решение, составил план действий на ближайшую неделю и готов хоть сейчас идти на абордаж любого особняка любого лорда. Он готов драться за свое будущее.

* * *

Геордор Вер Сеговар проснулся от тихого шороха. Не открывая глаз, он сунул руку под подушку и нащупал трубочку самострела. Осторожно потянул на себя как можно тише и аккуратнее. Его нервы сплелись в тугой клубок, в висках стучала кровь. Ногу свело судорогой, но Геордор не издал не звука. На лбу проступил пот — пробуждение казалось продолжением ночного кошмара, в котором убийцы, затянутые в черное, подступали все ближе к его кровати…

Громкий скрежет возвестил, что шторы королевской спальни распахнулись. Яркий солнечный свет упал на подушку, и даже сквозь закрытые веки король увидел его.

— Государь?

Король застонал и сунул самострел обратно под подушку. Потом приподнялся, сел и начал растирать сведенную судорогой ногу. В сторону Де Грилла, застывшего у окна, он старался не смотреть.

— Как спалось, сир? — вежливо осведомился советник — уже умытый, причесанный и успевший надеть свежее платье.

— Отвратительно, — буркнул король, растирая ногу. — Опять этот кошмар с убийцами…

Де Грилл подошел к кровати, взялся за кисточку балдахина, повертел ее в длинных пальцах, рассматривая так, словно увидел в первый раз.

— Меня это тревожит, сир, — сказал он. — Может, стоит на время прекратить принимать эликсиры полуэльфа? Мне кажется, они излишне возбуждают… пациентов.

— Нет, микстуры тут ни при чем, — отозвался король, спуская ноги с кровати. — Это все твоя болтовня насчет заговоров. Ни днем, ни ночью от нее покоя нет. Вот уже и кошмары снятся. Кстати, ты опять забыл покашлять? Меня чуть удар не хватил, когда ты начал расхаживать по комнате. Неслышно, тайком, как настоящий убийца. Чуть не пристрелил тебя.

— Да я и не скрывался, — искренне удивился Де Грилл. — Я, как всегда…

— Вот именно, — с раздражением перебил Геордор. — Как всегда! Сколько раз тебе говорить, хватит шастать по коридорам, как привидение. Иначе, клянусь небом, кто-нибудь всадит в тебя арбалетный болт! Или я, или стража…

— Надеюсь, до этого не дойдет, государь, — сухо отозвался советник. — Но иногда появляются дела столь строчные, что я готов рискнуть головой, лишь бы побыстрее добраться до вас, сир.

— Ладно, — король махнул рукой. — Не дуйся. Заладил с самого утра — сир да сир… Что-то случилось?

— Увы, дурные вести, — сказал Де Грилл, отпуская кисточку балдахина. — Есть проблемы.

— Вести от Ла Тойя? — вскинулся король.

— К счастью, нет. Сигмон благополучно скачет навстречу вашей невесте, сир, меняя лошадей, как барышня перчатки.

— Ну, слава небесам. Надеюсь, он выполнит твое поручение.

— Он всегда их выполняет, сир. На него можно положиться.

— Шустрый парень. Но, надо признаться, от него у меня мороз по коже. Холодный и весьма целеустремленный тип. И смотрит, не мигая…

— Я тоже редко моргаю, сир.

— Ты другое дело! — король смущенно откашлялся. — Не прими на свой счет, Эрмин, но Ла Тойя действительно больше похож на чудовище, чем ты. Особенно в те моменты, когда смотришь в его ледяные глаза и вспоминаешь, что́ этот парень может сотворить с живым существом.

— Общительным и компанейским его нельзя назвать, — признал советник, — зато он всегда выполняет то, что ему поручено. А это для моего подчиненного самое главное.

— И для моего подданного, — со вздохом признал король. — Но мне кажется, что ему и правда не хватает человечности. Нет, я не о частях тела, я о чувствах. Иногда мне кажется, что в каменных стенах моего замка больше чувств, чем в Сигмоне. Понимаешь, о чем я? Другие с девками гуляют, в кабаках веселятся, а этот — как манекен. Словно не живой.

— В последнее время у него действительно неважно с развлечениями. Думаю, он еще не оправился от удара.

— Какого удара?

— Неудачного брака, сир.

— А, — протянул король. — Да, женушки умеют портить кровь. Надеюсь, меня минует чаша сия. А что там с графиней Ла Тойя? Что-то я о ней давно не слышал.

— Она умерла, сир. Еще до того, как вы пожаловали Сигмону новый титул.

— О! Да, пожалуй, тут не до развлечений. А как это случилось?

— Она была вампиром из Дарелена, и он ее убил.

Геордор шумно закашлял в кулак. Отдышавшись, он взглянул на мрачного советника, скрестившего руки на груди.

— Ах да, — сказал Геордор, — кажется, я припоминаю.

— Собственно говоря, — медленно произнес Де Грилл, — за это мы и наградили его титулом, сир.

Король отвел взгляд и забарабанил пальцами по белоснежной перине. Потом снова взглянул на советника.

— Ты, это… Сделай для него что-нибудь, Эрмин. Подружку найди какую-нибудь, в мои винные погреба отведи или что-то вроде этого. А? На парня и в самом деле смотреть страшно. Теперь хоть понятно — почему.

— Попробую, — отозвался граф. — Хотя это редко помогает в таких случаях.

— Ладно, — король нахмурился. — Так о чем ты хотел меня известить в столь ранний час?

— О неприятностях, сир, — со вздохом признался советник, с сожалением понимая, что король всего лишь хочет сменить тему разговора. — Ночью, после приема в особняке графини Брок, в саду найден труп Лавена Летто. Свидетели утверждают, что неподалеку крутился младший Верони. Есть все основания полагать, что между ними случилась ссора, которую мы так хотели предотвратить. И в итоге один из мальчишек — хладный труп.

— Помню, ты уже говорил о них, — Геордор вздохнул. — И чем это нам грозит?

— Беспорядками в городе, сир. Клан Летто вполне может атаковать Верони. Оба достаточно богаты и влиятельны, чтобы развязать настоящую войну в самом центре столицы.

— Проклятье, — вздохнул король. — Только этого не хватало. Эта их вековая вражда, которую так тщательно лелеют обе стороны, у меня уже сидит в печенках.

— Если мы попробуем быстро замять дело с помощью солдат, город зальет кровью. Не исключено, что обиженные таким отношением лорды подобьют чернь на бунт. Сейчас толпу легко раскачать. Не говоря уже об уличной шпане, ждущей любого повода к беспорядкам, чтобы вволю помародерствовать. К тому же Совет Лордов расколется как минимум надвое, и бардака в стране станет вдвое больше.

— И все это накануне моей свадьбы! — возопил Геордор. — Эрмин, ко мне едет невеста. Молодая и красивая девочка, которая должна стать матерью наследника двух королевских домов. И куда она приедет — в кровавую городскую войну? Я этого не потерплю. Эрмин, сделай что-нибудь!

— Уже делаю, сир, — со вздохом отозвался Де Грилл. — Старший Летто наведался к вашим дознавателям. Я назначил расследование, которое постараемся затянуть настолько, чтобы первый гнев успел утихнуть. Лорд Летто добивается вашей аудиенции, надеясь уговорить вас дать приказ арестовать Верони, но…

— Ни за что, — отозвался Геордор. — Я его не приму. Хорошо, я понял. Ни одной из сторон я не буду оказывать никакого внимания. Мое вмешательство только усложнит все дело.

— Именно так, — согласился граф. — Расследование ведут две группы, и, надеюсь, они смогут немного успокоить враждующие кланы.

— Две? — удивился король. — Что там расследовать?

— На самом деле в этом убийстве много загадочного, — задумчиво признался Де Грилл. — Есть шанс, что на самом деле младший Верони тут ни при чем.

— Отличная идея, — одобрил Геордор. — В самом деле, если Летто убил кто-то из ночных грабителей, то это не повод для войны…

— Это не просто идея, — сдержанно отозвался советник. — Это подозрение. Мое. Некоторая информация, которой я обладаю, указывает на то, что ночью между Летто и Верони не было ссоры.

— О! — удивился король. — Так это на самом деле… Еще лучше. Ладно, пес с ними со всеми. Надеюсь, ты разберешься с этим.

— Разберусь, — пообещал со вздохом советник. — Как всегда, сир.

— Эр, — позвал Геордор. — Ты уже завтракал?

— Еще нет.

— Позавтракай со мной, а? Так надоели эти постные рожи, сил нет. Прямо не могу дождаться, когда у меня будет жена, чтобы устроить настоящий семейный завтрак.

— А пока вместо жены сойду и я? — мрачно осведомился граф.

— Брось, Эр! Что ты с утра такой злющий, будто не спал всю ночь. Сир да сир — заладил, как попугай.

— Я и не спал, — признался советник.

— Тем более, пойдем опрокинем по стаканчику, чтобы кровь по жилам бежала веселей.

Граф Де Грилл взглянул на монарха. Тот смотрел на своего советника, как на волшебника, пообещавшего игрушку соседскому пареньку. Так смотрят те, кому приходилось просить только в детстве. В зрелом возрасте им пришлось отдавать приказы, и сейчас, когда речь заходит о просьбах, они снова превращаются в детей…

— Конечно, Геор, — отозвался граф и печально улыбнулся. — Прости, что поднял тебя в такую рань. С удовольствием принимаю твое приглашение на завтрак.

Король улыбнулся. Он так отчаянно нуждался в друзьях, в тех, которых у него никогда не было в детстве, в юности, в зрелости. И только сейчас, на склоне лет, он, кажется, получил искомое. Заговоры — вещь глупая, ненужная, не стоящая внимания, а вот друзья… Геордор Вер Сеговар Третий был счастлив.

* * *

Вход в особняк Броков располагался неподалеку от королевского замка. Корд пересек площадь и добрался до его решетчатых ворот. Ноги начинали болеть, требуя более основательного отдыха, чем час сна на диване, но капитан был рад, что сейчас у него есть дело и он может совершенно официально сбежать из башни стражи. Там собиралась гроза — бледный, как простыня, капитан Горан сидел за столом над пачкой предписаний от королевского дознавателя и ожидал визита полковника Мерда. Пахло бурей: полковник, командор городской стражи, выходил из себя, когда его подчиненные не могли отрапортовать, что все дела уже улажены. Любая заминка в расследовании воспринималась им как личное оскорбление. А если в расследование вмешивался кто-то из королевского дворца, то полковник считал это прямым доказательством того, что его подчиненные зря едят свой хлеб и их необходимо взбодрить хорошим нагоняем, напомнив, что их всех тут держат только из милости самого полковника.

Демистон терпеть не мог Мерда и даже немного сочувствовал Горану, которому нынче предстояло выдержать удар стихии в лице начальства. Мерд, на взгляд Корда, не имел никакого отношения к страже. Должность свою он получил благодаря протекции и относился к ней не как к работе, а как к дополнительному знаку внимания со стороны королевского двора. И очень удивлялся, когда этот «знак» начинал раскачиваться, пытаясь подвигнуть своего обладателя на какие-то активные действия. Полковник же любил, чтобы все шло гладко, и основной своей обязанностью считал появление в парадном мундире на торжествах в честь дня рождения короля — не более того. При этом Мерд не был тупым болваном, нет, просто он расценивал должность как ступеньку в лестнице на пути к достойному положению в обществе. Де Грилл давно точил зуб на этого высокопоставленного бездельника, собираясь в красках описать королю, как этот карьерист губит службу стражников. Но полковника поддерживали некоторые лорды, которым он делал так называемые небольшие одолжения, и без большого шума такое дело нельзя было провернуть. К тому же у Птаха всегда находились более срочные и важные дела, занимавшие все его время.

Одним словом, Корд был до колик рад убраться из башни стражи королевского квартала до того, как ее посетит Мерд. Поэтому он выслушал сбивчивые наставления капитана Горана, которого, как и обещал Де Грилл, назначили главным следователем по делу Летто, забрал официальное предписание о содействии страже и отправился исследовать место преступления. Капитану хотелось спать, есть, побриться и искупаться, но он прекрасно понимал, что советник короля прав и время сейчас работает против них.

Добравшись до ворот особняка Броков, капитан оглянулся, обозревая свое войско. Лейтенанта Легерро он давно приметил — сын провинциального тана оказался на редкость сообразительным для своих двадцати лет и успешно поднимался по служебной лестнице — благодаря своим способностям, а не протекции. Корду уже доводилось с ним работать, и он сделал себе пометку, что парень способен на серьезные дела и в трудной ситуации у него хватает решимости изложить свои соображения. Сержант Тран, наоборот, страдал, на взгляд Демистона, недостатком воображения и отсутствием всяких понятий о логике. Зато этот широкоплечий крепыш лет тридцати обладал другими достоинствами — он вышел родом из самых злачных районов Рива и знал город как свои пять пальцев. Он всегда мог сказать, где проводят петушиные бои, а где варят дурное зелье и кто из грабителей нынче устроил заварушку в пивной у южных ворот. Многих преступников он знал в лицо. Кроме того, его крепкие кулаки могли выбить дурь из любого буяна, и Демистон предпочитал, чтобы именно сержант прикрывал его тыл. Легерро хорош в разговорах, а Тран — в жестокой схватке. Именно поэтому Корд захватил с собой обоих, официально приписав их к расследованию. Кроме них, у капитана имелась на примете еще парочка достойных ребят, но сейчас, к сожалению, они давно сменились и отдыхали дома, а времени их разыскивать не было.

Произведя смотр маленького войска, Корд удовлетворенно кивнул. Лейтенант, облаченный в мундир городской стражи — синее с золотом, — выглядел как новехонькая игрушка и просто был обязан производить положительное впечатление. Сержант, в своем потрепанном мундире, выглядел ветераном сражений, а не просто сыскарем, который любит совать длинный нос в чужие дела. Корд, облаченный в штатское, взял на себя именно роль шпика и полагал, что справится с любыми неприятностями. В том смысле, что его длинный нос будет очень трудно прищемить.

При свете дня особняк Броков выглядел не так загадочно, как ночью. Высокий забор из кованых решеток, украшенных витиеватыми узорами застывшего металла, огораживал большой парк, раскинувшийся перед особняком. Длинные дорожки, аккуратно подстриженные кусты, пустые скамейки — все это было доступно взгляду днем. У особняка начинался сад фруктовых деревьев. Корд знал, что за особняком он смешивается с остатками леса и спускается вниз, к берегу Рива.

Широкая дорога, посыпанная гравием, вела напрямую через парк от ворот к крыльцу особняка, построенного из белого камня. Невысокое здание в два этажа было вытянуто в длину и напоминало буханку хлеба, поставленную набок. Покойный граф Брок не испытывал тяги к модной архитектуре и построил свой дом по образу военного укрепления — просто и надежно. Огромное крыльцо из белого мрамора и белые башенки на крыше были возведены позже, уже вдовой графа, стремящейся хоть как-то сгладить казенные черты дома, ставшего местом встречи всех городских модников. Удивительным образом ей это удалось, и теперь особняк напоминал крохотный замок, все еще способный выдержать осаду, но уже превращенный из военного укрепления в жилище.

Привратник возник у ворот неожиданно, словно вынырнув из-под земли. Солидный служивый с шикарными усами — отставной военный, как по выправке определил Корд, — был облачен в темно-зеленый с золотым шитьем камзол. Он отомкнул решетчатую калитку и распахнул ее перед гостями, чьи мундиры не оставляли сомнения в цели визита.

— Как прикажете доложить? — осторожно осведомился он.

— Капитан городской стражи Демистон, — представился Корд. — Ведется расследование причин смерти Лавена Летто, найденного мертвым в саду Броков нынче ночью.

— Прошу за мной, — отозвался привратник. — Госпожа предупреждала, что вы вернетесь, и ожидает вас с самого утра.

Капитан без лишних слов провел свое крохотное войско в парк. Привратник запер калитку и возглавил процессию, направившуюся к крыльцу особняка.

Весь путь до дома они проделали в полном молчании. Корд с интересом рассматривал хитросплетение дорожек сада, привычно отмечая места, пригодные для засады. Лейтенант сосредоточенно сопел в затылок начальству, а сержант, замыкающий отряд, настороженно озирался по сторонам, словно ожидая нападения.

На крыльце привратник распахнул перед ними широкие двери из светлого дуба, украшенные мозаикой цветного стекла, и отошел в сторону, приглашая гостей войти. Демистон вошел первым и, ступив на красную ковровую дорожку холла, едва не столкнулся с долговязым субъектом в черном костюме.

— Капитан Демистон, — воскликнул тот, судорожно заламывая тонкие руки. — Добрый день, капитан!

Корд окинул его долгим взглядом, припоминая, что ночью он уже видел этого типа в слезах и соплях мечущегося по саду. Вот только кто таков этот доходяга, больше напоминающий растрепанную барышню, не помнил.

— Тизел, управляющий, — представился тот, верно истолковав взгляд стражника. — Графиня вас ждет. Прикажете проводить?

— Это подождет, — сдержанно отозвался капитан. — Легерро, Тран…

Стражники сделали шаг вперед, взяв растерянного управляющего в клещи. Тот встревоженно завертел головой, пытаясь понять причину внезапного внимания к его персоне.

— Это лейтенант Легерро и сержант Тран, — представил подчиненных Корд. — Проследите, чтобы им было оказано содействие в расследовании.

— Конечно, — отозвался управляющий, — но…

— Сержант, — позвал капитан. — Отправляйтесь к слугам. Опросите всех и постарайтесь определить, кто где находился к моменту гибели Летто. Также заставьте их вспомнить, где и когда они видели Лавена живым в последний раз. И особо — кто из гостей находился рядом с покойным. Лейтенант, отправляйтесь на место гибели Летто и постарайтесь по следам восстановить картину происшедшего. Я понимаю, что там побывало слишком много людей и нужных следов осталось немного. Но все-таки постарайтесь.

Обернувшись, Корд пронзил управляющего одним из своих самых холодных взглядов.

— Попрошу содействовать, — со значением проронил он.

— Да, да, конечно, — выдохнул тот, — но графиня…

— Думаю, графиня не будет возражать, — отрезал капитан. — Пока мои подчиненные занимаются расследованием, я ее навещу сам.

— Безусловно, — уныло отозвался управляющий. — Димид!

Привратник, ждавший на крыльце, ступил под своды особняка.

— Отведи господ стражников к Патри и проследи, чтобы им предоставили все необходимое для расследования. После возвращайся к воротам.

Привратник взмахнул рукой, приглашая стражников следовать за собой, и повел их в коридор, уходящий в правое крыло особняка.

— А вы, капитан, извольте следовать за мной, — сказал управляющий, окидывая пристальным взглядом оставшегося визитера.

Под этим взглядом, в котором сквозило пренебрежение пополам с осуждением, Корд особенно остро почувствовал, что давно не брит, одежда измята, а отросшие волосы стоят дыбом. Представив, что его ждет графиня Брок, известная ценительница прекрасного, он только сейчас сообразил, что нужно было хоть немного привести себя в порядок перед визитом к ней. Но он так спешил убраться из башни стражи до визита полковника, что не успел даже расчесаться…

— Прошу за мной, — сухо повторил управляющий, поворачиваясь к лестнице.

Поднимаясь по мраморным ступеням, прикрытым красным полотнищем дорожки, Корд старался отрешиться от мыслей о своем внешнем виде. Плевать на то, как он выглядит. В конце концов, он ведет расследование, а не собирается на свидание с прекрасной дамой… И все же он вынужден был признать, что чувствовал бы себя намного лучше, если бы успел причесаться и пройтись бритвой по щетине.

Едва переступив порог гостиной, щедро уставленной крохотными диванчиками, пуфиками и столиками с витиеватыми подсвечниками, Корд замер. В центре комнаты царила хозяйка дома, притягивая взгляд, затмевая собой все окружение. Капитан, пораженный, застыл на пороге комнаты, не в силах отвести взгляд от графини Брок.

Она сидела на широком диване с высокой изогнутой спинкой. Сидела по-мужски, нога на ногу, и широкие волны жемчужно-белого платья спадали с колен на пол, подобно водопаду. В руках графиня держала белый веер, но он был сложен и ничуть не скрывал великолепный лиф, украшенный изящными кружевами. Откровенное декольте открывало такую завораживающую картину, что взгляд невольно останавливался на ней, прежде чем скользнуть вверх. Чтобы взглянуть в лицо графине, капитану пришлось сделать над собой усилие, достойное одного из его прошлых воинских подвигов.

Острый изящный подбородок, узкие скулы, нос чуть великоват, но только чуть, пухлые алые губы… Графиню можно было бы назвать просто милой дамой, если бы не большие зеленые глаза. Широко распахнутые, чуть удивленные, они завораживали, брали в плен и звали к себе. В них светился ум — озорной и живой, способный доставить множество неприятностей тому, кто осмелится огорчить это волшебное создание. Черный водопад волос лишь усиливал очарование белоснежного лица, оттеняя узкие черные брови и пушистые ресницы.

— Капитан? — спросила графиня.

Корд вздрогнул, пытаясь вернуться на землю, и склонился в четком воинском поклоне.

— Капитан Корд Демистон к вашим услугам, сударыня, — выдохнул он, выпрямляясь.

Графиня с треском раскрыла веер, прикрывая изящный лиф, и благосклонно кивнула. Капитан, все еще пребывая в замешательстве, чеканным военным шагом прошествовал к дивану. Эветта протянула ему тонкую руку, и капитан склонился над ней, согнувшись едва ли не пополам. Он осторожно поцеловал воздух над костяшками пальцев, даже не думая прикоснуться к восхитительно гладкой коже, и был вознагражден волной сладкого аромата духов, в мгновение ока опьянившего не хуже вина.

Выпрямляясь, Корд едва не застонал. Мелкое сожаление о том, что он не успел привести себя в порядок, теперь казалось таким пустяком по сравнению с отвращением к самому себе, которое сейчас испытывал капитан.

Взглянув на графиню сверху вниз, Корд встретил откровенно оценивающий взгляд зеленых глаз. Так мог смотреть на свою жертву хищник, решая, стоит ли возиться с этой мелочью или лучше поберечь силы для более крупной дичи. В зеленых глазах читался неприкрытый интерес и капля, всего лишь капля обещания, от которого по спине капитана пробежали мурашки. Перед ним сидела настоящая хищница. Не девица на выданье, хихикающая над рассказами старших сестер, не издерганная детьми женушка, не веселая вдовица, готовая пуститься во все тяжкие, перед тем как навсегда увянуть… Перед ним сидела зрелая женщина, которой одновременно и уже, и всего лишь — около тридцати. Исполненная настоящей женской силы, превосходно знающая, чего она хочет от жизни. Более того, она уже это получила. Или получит. Скоро. Возможно, прямо сейчас, если на это будет ее воля. Капитан сглотнул, невольно расправляя плечи и упираясь ногами в пол, словно тот превратился в качающуюся палубу. Эветта Брок напомнила капитану море: коварное, опасное — и бесконечно прекрасное. Зеленые глаза были так похожи на волны далекого южного моря, что в капитане на мгновение вновь воскрес Кейор Черный, готовый залить кровью всю палубу захваченного корабля, лишь бы заслужить еще один взгляд этих зеленых глаз.

— Ну что, капитан, вы его уже арестовали? — спросила Эветта.

— А? — переспросил Кейор, пытаясь вернуться к роли капитана городской стражи. — Кого?

— Младшего Верони, разумеется, — сухо ответила графиня, лишь одним взглядом дав понять, что ожидала от умственных способностей гостя много большего.

— Почему вы думаете, что Верони должен быть арестован? — осторожно осведомился Корд, приходя в себя от неожиданной атаки.

— Мальчишки давно собирались подраться, это знали все, — ответила Эветта, пожав хрупкими плечами. — Можно предположить, что если один из них мертв, то второго непременно задержат для допроса. Разве вы не знали, что они в ссоре? Вы вообще побеседовали с Верони или дали ему возможность сбежать?

— Расследование ведут несколько групп, — осторожно ответил капитан, не желая раскрывать свои планы и подозрения. — Сударыня, моя задача — расспросить вас о событиях этой злосчастной ночи.

— А чем занимаются ваши люди? — перебила Эветта.

— Мои люди занимаются своими делами, — отрезал Корд, окончательно возвращаясь в шкуру стражника. — Поэтому будьте любезны, графиня, расскажите мне, что произошло вчера ночью в вашем чудесном саду.

Эветта осмотрела капитана с головы до пят, словно решая, достоин ли этот болван времени, которое на него собираются потратить. Демистон почувствовал, что у него горят уши — забытое ощущение детства. Сейчас он отчаянно жалел, что не встретился с графиней ночью. Патрульных выставил из сада управляющий — да, тот самый женоподобный тип, — а Корд слишком торопился к Де Гриллу, чтобы устроить настоящий допрос. Если бы он увидел графиню тогда, ночью, то не стоял бы сейчас перед ней в мятой одежде, небритый, в грязных сапогах…

— Прием прошел в целом без происшествий, — задумчиво проговорила Эветта, сжалившись наконец над капитаном. — Все было как обычно. Угощение. Танцы. Несколько мелких интрижек… Ничего интересного для вас, капитан.

— И все же, ближе к утру случилось нечто очень интересное для меня, — сухо отозвался Корд. — Вряд ли это можно назвать «без происшествий».

— Я говорю о том, что было до того, как нашли несчастного Лавена, — отрезала графиня.

— Понимаю. Но как себя вели Летто и Верони? Они общались во время приема? Не случилось ли между ними ссоры?

— Нет. Никаких ссор. Мальчишки были в разных углах, каждый со своими приятелями. Они лишь обменивались грозными взглядами и смешно надувались, словно молодые петушки перед дракой.

— Очень смешно, — сухо заметил Корд.

— Бедный Лавен, — вздохнула Эветта. — Не нужно было их приглашать. Но кто мог подумать…

— Так они не встречались друг с другом? — переспросил Демистон, памятуя о рассказе Де Грилла. — Совсем?

— Ну, — протянула Эветта, похлопывая по руке веером, — не совсем. Ближе к полуночи я заметила, что ни Лавена, ни Фарела нет в зале. Тогда я попросила Ленни, свою служанку, их найти, но она сказала, что видела, как юнцы вместе отправились к реке. А следом за ними помчался этот мрачный тип…

— Мрачный тип? — удивился Корд, всегда полагавший, что по части мрачности его еще никому не удавалось перещеголять.

— Этот новенький секретарь Птаха, — пояснила графиня. — Тот, что подпирает стены на каждом моем приеме, уж не знаю, почему. По его виду не скажешь, что наши маленькие развлечения доставляют ему удовольствие. Судя по его одежде и выражению лица, он уютнее всего чувствовал бы себя на конюшне.

— А, — сдержанно отозвался капитан, от всей души надеясь, что о нем графиня не станет судить по одежде и выражению лица. — Я знаю, о ком идет речь. Что же было дальше?

— Я позвала Ками Тизела, моего управляющего, велела ему немедленно найти Фарела с Лавеном и привести их обратно. Я собиралась хорошенько отругать этих двоих обормотов, но…

— Но? — подбодрил графиню Корд, борясь с желанием опуститься на колени и устроиться у ее ног.

— Ками быстро вернулся и сказал, что мальчишки пришли сами и все в порядке. Я вышла на крыльцо, ведущее в сад, и увидела их. Лавен и Фарел стояли на дорожке и довольно мило беседовали.

— Они выглядели… помирившимися? — спросил Корд.

— О да, — Эветта кивнула. — Это меня успокоило, и я возвратилась к гостям. Ребята выглядели очень довольными и возбужденными, и такими дружными, словно они только что вместе провернули веселую шутку. Кстати, этот мрачный подручный Де Грилла вскоре объявился в зале и тут же сбежал, даже не попрощавшись со мной. Впрочем, я не удивилась. Этот мужлан, уж не знаю за что получивший титул графа, выглядел довольно помятым, словно его валяли по земле. Боюсь, мальчишки объединились и зло подшутили над ним.

Демистон выдавил из себя мрачную улыбку — он прекрасно представлял, чем могла закончиться для молодых лоботрясов попытка подшутить над Сигмоном. И вновь порадовался за молодого графа, одержавшего очередную победу над зверем в себе.

— О! — вдруг выдохнула графиня и прикрыла губы веером. — Вот, значит, как…

— Что? — слабо осведомился Корд, утопая в зелени ее округлившихся глаз.

— Каков хитрец! А я приняла его за очередного болванчика…

— Кого? — раздраженно переспросил капитан, не успевая за полетом мысли Эветты.

— Да этого типа! — графиня одарила Корда негодующим взглядом. — Капитан, вы что, не понимаете? Этот тип, подручный тайного советника короля, в последнее время стал часто появляться на моих приемах, хотя явно не испытывал от этого удовольствия. Как я теперь понимаю, он появлялся только тогда, когда приходили Лавен и Фарел. А потом, когда наши петушки удаляются, чтобы повыдергать друг другу перышки, он тут же бежит следом. И через десять минут непримиримые враги дружески беседуют, а наш загадочный подручный испаряется. Похоже, он выполнил свое задание. О! Я очень хочу знать, как ему это удалось.

— Чудесно, — искренне восхитился капитан.

— Как там его зовут? Ла…

— Сигмон Ла Тойя, — подсказал Демистон, радуясь, что может хоть чем-то угодить графине.

— Спасибо, капитан, — Эветта одарила Корда улыбкой, от которой его сердце пустилось в пляс. — Надо будет повнимательней присмотреться к этому пареньку. Теперь мне кажется, что титул ему был пожалован не за заслуги предков.

Внезапно глаза графини сузились, и в них мелькнули искры подозрения.

— Вы, — сказала она и ткнула веером в собеседника, — не удивлены. Вы знали об этом происшествии еще до того, как спросили меня.

— Ну… — неопределенно отозвался капитан, пожимая плечами.

— И вы не арестовали Верони. Значит, вы полагаете, что Лавен и Фарел действительно помирились. А это, в свою очередь, означает, что вы подозреваете в убийстве кого-то другого.

— Мы рассматриваем разные варианты происшедшего, — дипломатично произнес капитан, пытаясь отделаться от мысли, что глаза графини способны заглянуть внутрь его головы. — Именно поэтому мы опрашиваем всех. Чтобы установить истину.

— Так-так, — со значением произнесла Эветта, похлопывая сложенным веером по ладони. — А дело-то принимает совсем другой оборот, капитан.

— Давайте вернемся к событиям этой ночи, — быстро отозвался Корд, боясь даже представить, что с ним сделает Де Грилл, если эта шустрая дамочка раззвонит о своих предположениях всей столице.

— Но теперь…

— Позвольте, графиня, — перебил Корд. — Я подведу итог. По вашим словам получается, что вы оставили Летто и Верони наедине, а через несколько часов Лавен был найден мертвым. Так?

— Да, — тихо ответила Эветта и нахмурилась. — Именно так. Не стоило мне оставлять их одних.

— Что случилось за эти несколько часов? Что они делали? Быть может, кто-то из ваших слуг или гостей видел их?

— Я их не видела больше, — тихо произнесла Эветта, рассматривая кончик веера. — И, мне кажется, их действительно больше не видели на приеме. До того самого момента, как эта дура Франциска влетела в зал с отчаянным воплем… К счастью, большинство гостей уже разошлись. Я сразу послала слугу в дом Летто, а сама пошла посмотреть… Потом мне стало немного дурно, и я, кажется, пропустила визит патрульных. Всем занимался Ками. Он до сих пор сам не свой.

— Может быть, стоит расспросить его о том, что произошло? — предложил капитан.

— Да, — вскинулась Эветта. — В самом деле! Сейчас же…

— Нет, — запротестовал Корд, — я имел в виду, можно ли мне его допросить. С вашего позволения, разумеется.

— Вот сейчас и допросим, — довольно улыбнулась графиня, демонстрируя гостю остренькие жемчужные зубки. — Вместе. Мне вдруг стало очень интересно, что же на самом деле произошло в моем чудесном саду. Кажется, я упустила из вида нечто важное.

Графиня взяла с маленького столика колокольчик и позвонила. Корд сжал зубы, борясь с желанием немедленно сбежать от цепкой вдовицы, по дороге прихватить управляющего особняком и расспросить его в тихой и спокойной атмосфере. Например, в подвале башни стражи. Или в подвалах службы королевского дознавателя.

Управляющий появился в дверях словно по мановению волшебной палочки, откликнувшись на зов хозяйки настолько быстро, что капитан заподозрил его в подслушивании за дверью.

— Госпожа?

Графиня поманила его пальцем, и Ками послушно поплелся к дивану. Он встал чуть в стороне от хозяйки, так чтобы не нависать над ней, и склонил голову, ожидая, видимо, нагоняя. Только сейчас Корд заметил, что управляющий уже в годах. Лет ему было за сорок, но чистое и ухоженное лицо, на котором, казалось, никогда не росла борода, делало Ками моложе лет на десять. Выдавала его только длинная, будто у гусака, шея, а вернее — морщины на ней. Да и в уголках бегающих глаз морщинки тоже проявили себя. Долговязый и нескладный, с хрупкими женскими руками, Ками производил впечатление внезапно постаревшего подростка. Черная шевелюра порядком поредела, но была тщательно напомажена и расчесана, создавая видимость изящной прически.

— Ками, — сказала Эветта, — расскажи, что произошло после того, как я удалилась в свои покои сегодня ночью.

— Госпожа, — управляющий стрельнул взглядом в сторону капитана и нервно скомкал манжеты, — ничего особенного не происходило. Все так суетились и бегали…

— Когда прибыли слуги Летто? — перебил Демистон, решив, что расспросы не стоит пускать на самотек.

— Они появились через пару минут после того, как госпожа ушла к себе, — охотно ответил Ками.

— Так быстро? — удивился Корд. — Но ведь особняк Летто довольно далеко отсюда.

— Они ожидали господина Лавена снаружи, недалеко от ворот, — пояснил Ками.

Демистон удивленно приподнял бровь, и в разговор тотчас вмешалась графиня.

— Слуги часто дожидаются моих гостей, — сказала он. — Потому что некоторых… некоторых приходится отвозить домой.

— Ах, вот как, — Корд кивнул. — Понимаю. Так они и забрали тело?

— Да, сразу и забрали. Я не знал, что делать, не думал, что их нужно остановить, но я и подумать не мог, что это так важно для стражи…

— Успокойся, — бросила Эветта. — Ты все сделал верно. Расскажи, что было потом.

— Потом мне пришлось успокаивать Риту и Франциску. Затем выпроводить оставшихся гостей. А чуть позже появилась стража…

— Кто ее вызвал? — перебил Корд.

— Даже не знаю, — признался управляющий. — Кто-то выскочил на площадь, увидел проходящих стражников и позвал в особняк. Кажется, это был Димид, наш привратник, но я не уверен. В доме поднялась такая страшная суматоха, все смешалось…

— Хорошо, — буркнул Корд. — Дальше?

— Мы провели стражников в сад, и пока они рассматривали дорожку, появились вы, капитан. Собственно, все.

— Да, что было дальше, я знаю, — произнес Корд, покусывая губу. — Скажите, управляющий, вы не заметили на приеме незнакомых или подозрительных лиц?

— Подозрительных? — смешался Ками. — Вроде бы нет.

— Нахлебники? — быстро спросила Эветта.

— Кто-кто? — с удивлением переспросил капитан.

— На каждый прием пытаются пробраться те, кого не приглашали, — пояснила графиня. — Таких мы и называем нахлебниками. Это могут быть и знакомые гостей, и даже их слуги.

— В этот раз никого не было, — отозвался Ками. — Хотя…

— Что? — жадно спросил капитан.

— Был один тип, которого я не видел раньше. Но я заметил, как он беседовал с господином Верони, и подумал, что это его новый слуга.

— Вот как? — холодно осведомилась графиня. — Ты подумал?

Ее тон не сулил ничего хорошего раззяве управляющему. Тот прекрасно это понял и тут же заюлил:

— Мне показалось неловким вмешиваться в их разговор. И если господин Фарел беседовал с этим человеком, то уж он наверняка его знал. А слуги у Верони так часто меняются…

— Как он выглядел? — спросил Демистон, внутренне подобравшись.

— Невысокий. В черном плаще и широкополой шляпе, — послушно отозвался управляющий, радуясь возможности увести разговор в сторону. — Лицо… Простое такое. Незапоминающееся. Да его и не видно толком из-под черной шляпы. Одежда неновая, ношеная, какая может быть у любого забулдыги из веселого квартала. Собственно, поэтому я и подумал, что это слуга. Но теперь я понимаю, что это не так.

— Почему?! — выпалил Корд.

— У Верони даже слуги не позволяют себе носить такую безвкусную и старую одежду, — с достоинством отозвался Ками.

— Понятно, — сухо отозвался Корд. — Госпожа графиня, кажется, мне пора оставить вас. Благодарю за чудесную беседу и неоценимую помощь следствию.

— Подождите! — воскликнула графиня. — Куда это вы собрались, капитан?

— Долг службы, — вежливо отозвался Корд, не собираясь рассказывать ей о том, что теперь пришла пора навестить особняк Верони.

— Ками, ступай за нашими гостями, — распорядилась Эветта, — проведи их к воротам. Капитан скоро подойдет.

Ками поклонился — как показалось Демистону — со вздохом облегчения и выскользнул из гостиной.

— Прошу прощения, сударыня, но мне пора, — решительно выдохнул Корд, стараясь смотреть на спинку дивана, чтобы снова не попасться в ловушку зеленых глаз.

— Очень жаль, капитан, — отозвалась графиня. — А мне бы хотелось еще немного поговорить с вами. Похоже, в вас скрыто много тайн и загадок, капитан Демистон.

— Вы льстите мне, сударыня, — смущенно отозвался Корд. — Я простой солдат, исполняющий свой долг. Прощу прощения, что потревожил вас, и заранее приношу свои извинения, если мне вдруг придется снова это сделать…

— Не извиняйтесь, капитан, — томно выдохнула Эветта. — Даю вам свое разрешение еще раз потревожить меня. Только тогда настанет мой черед расспрашивать вас.

— Меня? — удивленно переспросил Корд, невольно взглянув на графиню и таки попадаясь в ловушку пушистых ресниц. — О чем?

— Конечно, о вас самом! — воскликнула графиня, одаряя гостя лукавым взглядом. — О вас рассказывают интересные истории… Правда ли, к примеру, что в молодости вы были самым настоящим пиратом?

Корд мгновенно очнулся от сладкой дремы, навеянной зеленоглазой очаровательницей, и выпрямился — словно штырь проглотил. Вот как — его прошлое, похоже, больше не является тайной для столицы. Плохо. Этого не должно было случиться.

— Корабль, — мурлыкнула графиня, — морские волны, палуба, пахнущая стружкой… Ветер в лицо и паруса на горизонте… Мне кажется, вам есть о чем рассказать, Демистон.

Графиня снова взмахнула ресницами, посылая гостю очаровательный взгляд. Но на этот раз он бессильно разбился о сталь в глазах пирата Кейора, почуявшего опасность.

— Прощу прощения, госпожа графиня, — сухо проговорил он. — Мне и в самом деле пора. Позвольте откланяться.

Он поклонился и, не дожидаясь позволения уйти, направился к двери, бесцеремонно оборвав разговор.

— Постойте! — торопливо воскликнула Эветта. — Подождите, капитан!

Корд остановился и с великой неохотой обернулся. Графиня, оказывается, вскочила с дивана и теперь стояла, протягивая руку к гостю, словно пытаясь удержать его. Выглядела она встревоженной и расстроенной, словно не понимая, где ее оружие дало осечку.

— Подождите, капитан, — повторила она, опуская руку. — Мне жаль, если я чем-то обидела вас. Простите.

— Пустяки, — буркнул Корд и только после этого сообразил, что еще никогда перед ним не извинялись графини.

Смешавшись, он вновь поклонился, не решаясь сказать что-то еще, чтобы окончательно не испортить отношения с этой, без сомнения, опасной женщиной.

— Вы простили меня? — Эветта улыбнулась — теперь уже по-настоящему, скромно и мило, не пытаясь очаровать и взять в плен. — Мир?

— Конечно, графиня, — растерянно ответил капитан, который и не чувствовал себя обиженным. — И я, правда, очень благодарен вам за беседу.

— Тогда пообещайте мне, что придете на следующий мой прием, — потребовала Эветта. — И не вздумайте отказываться! Если уж у нас мир, то это будет условием мирного договора.

— Конечно, я приду, — согласился Корд, — вот только…

— Что? — с искренним беспокойством спросила Эветта.

Демистон проглотил едва не сорвавшуюся с языка фразу — вот только найду приличный костюм, в котором мне еще не довелось спать, — и откашлялся.

— Вот только разберусь с делами, — дипломатично закончил он.

— Понимаю, — графиня кивнула гостю. — Но если у вас в этот вечер не будет дел, пообещайте, что придете ко мне.

— Всенепременно, — с облегчением выдохнул Демистон. — Благодарю за приглашение, сударыня.

— Вот теперь можете идти, — разрешила Эветта, довольно улыбаясь, словно кошка, заполучившая в лапы воробья. — До скорой встречи, капитан.

Демистон еще раз поклонился и выскочил из гостиной, будто ошпаренный. Сбегая вниз по ступенькам лестницы, он думал о том, что больше ни за какие коврижки не появится в этом доме. Иначе… Иначе у него будет очень большой шанс получить пробоину ниже ватерлинии и затонуть — прямо здесь, на мраморном полу. И теперь ему оставалось лишь надеяться, что расследование убийства позволит забыть взгляд зеленых глаз. Хотя бы на время.

* * *

Гемел Сеговар, герцог Вентский, принимал гостей в светлой и просторной зале, тщательно убранной, освещенной утренним солнцем, пробивавшимся сквозь высокие стрельчатые окна. На столе, застеленном чистой скатертью, были только фрукты и вино. Светло и чисто — и никакого намека на тени, пыль, паутину… Они не заговорщики, которые прячутся по темным углам, они — спасители королевства и вершат свое благое дело при свете дня.

— Отчего такая спешка? — буркнул толстяк, сидящий по правую руку от хозяина дома.

Маленький, круглый человечек, прикрывавший вечно потную лысину париком из черного конского волоса, выглядел смешным. Но тот, кто посмеялся бы над ним в открытую, совершил бы непростительную ошибку. Лорд Мирам был одним из самых влиятельных людей столицы. Он владел едва ли не всеми доходными домами города, держал в руках изготовление спиртного и его продажу. Деньги давали ему такую власть, которую не мог обеспечить даже титул графа Ривского. Питейные дома, игорные заведения, мелкие лавки и кабаки, таверны и новомодные ресторанты — вот сеть, которую граф Мирам держал в руках. Не в одиночку, нет. Он знал, с кем нужно делиться, а кого можно ободрать как липку. По его приказу из темных подвалов на свет могла подняться армия городских удальцов, следивших за тем, чтобы от их покровителя не утаивали прибыль. Мирам знал многих вожаков вольной братии. А некоторых принимал в своем особняке, больше похожем на дворец.

— Думаю, до вас дошли слухи о событиях прошедшей ночи, — сухо ответил Гемел. — Надо уточнить наши планы.

— Сколько можно, — буркнул полковник Мерд, сидящий напротив герцога и вяло пощипывающий виноградную гроздь. — Все давно решено.

Начальник городской стражи — широкоплечий здоровяк с копной светлых, чуть вьющихся волос, был одним из первых, с кем Гемел обсудил свои планы. Честолюбивый, считающий себя обделенным — он как нельзя лучше подходил для планов герцога. Городская стража — серьезная сила. В отсутствие военных только они держали город в железных рукавицах из мечей и копий. Им будет поручено подавить бунт. Они могут беспрепятственно получить оружие из арсеналов. И направить его в сторону… тех, кого им укажут. В сторону, например, изменников, что попытаются захватить власть в королевстве. Армия, конечно, справится с ними, у кого в кулаке армия, у того и власть, но для военных у герцога были особые планы.

— Ничего не слышал, — отозвался Мирам, мрачно рассматривая бокал красного вина. — Прямо с постели — сюда. Что на этот раз стряслось?

— Младший Летто мертв, — произнес Гемел. — Предположительно, заколот на дуэли Фарелом Верони.

— А, — бросил полковник Мерд. — Да. Старший Летто уже присылал ко мне нарочного с письмом. Кажется, наш дорогой лорд собирается поднять на ноги всех королевских дознавателей.

— Вот дрянь! — граф Мирам дернул рукой, расплескав вино по столу. — Как не вовремя!

— Наоборот, — возразил Гемел. — Вы, граф, в прошлый раз интересовались, что же заронит искру, из которой разгорится все очищающее пламя. Вражда двух лордов породит такой пучок искр, что вся столица запылает в единый миг. Нам останется только незаметно раздуть это пламя.

— Летто и Верони? — задумчиво протянул граф, рассматривая алое пятно на белоснежной скатерти. — Да, пожалуй, может получиться. Только если наш королек не повесит завтра же младшего Верони, чтобы успокоить этого борова Летто.

— Тогда у нас останется уголек в сердце Верони, а он не из тех, кто прощает обиды, — ответил герцог, так и не прикоснувшийся ни к еде, ни к питью. — Но этого не случится. Доказательств вины Верони нет, а остальным займется наш любезный полковник.

— Да, дело темное, — отозвался Мерд, хмуря брови. — Доказать виновность Фарела будет нелегко. А без весомых свидетельств король не посмеет арестовать и казнить одного из членов семьи лорда. Совет встанет на дыбы.

— И тогда мы получим новую вспышку искр, и город также запылает, — заметил Гемел.

— Ловко, — одобрил Мирам. — Куда ни кинь, всюду клин. Но проклятый Птах наверняка попытается что-то предпринять. Его вездесуще птицы наверняка уже кружат над городом…

— Насчет птиц не стоит волноваться, — отрезал герцог. — У нас есть защита от его проклятой магии.

— Мы это уже слышали, — буркнул полковник. — Но пока…

— И пока мы все здоровы и на свободе, — перебил Гемел. — И оставим эту тему. Забудьте про Птаха. Это моя забота. Думайте о том, как затянуть расследование, чтобы Верони и Летто вцепились в глотки друг другу. Пусть король и Птах займутся этой бедой, пытаясь предотвратить бунт накануне свадьбы. А мы тем временем получим больше пространства для наших маневров.

— Король может призвать военных, — произнес Мирам. — И не этих столичных франтов, а тертых вояк из соседних гарнизонов. Нужны ли нам войска в столице?

— Нужны, — твердо ответил герцог. — Я позабочусь, чтобы в столицу отправились те отряды, чьи командиры верны нам. Король сам призовет свою погибель. Никто не заподозрит, что войска движутся к Риву совсем не для защиты короля от бунта. У Геора не будет времени что-то предпринять в ответ, когда он поймет, что происходит на самом деле.

— А Птах? — вскинулся полковник. — Он может спустить с цепи свое ручное чудовище, этого проклятущего зверя, что так ловко прячется под маской гонца!

— Чудовище сейчас уже далеко от столицы, — отозвался Гемел. — Возникло срочное дело, потребовавшее его вмешательства.

— Но он вернется, — Мерд взмахнул рукой. — Фаомар с этим детищем превзошел сам себя! Это проклятое чудовище всегда возвращается!

— Тогда может появиться еще одно срочное задание, и его снова отошлют из столицы, — герцог вскинул сухую руку. — Достаточно. Не беспокойтесь о нем.

— Вижу, Гемел, вы позаботились обо всем, — произнес граф Мирам, наполняя себе очередной бокал вина. — Почему мы не знали об этом раньше?

— Каждый выполняет свою часть плана, — отозвался герцог. — Каждый знает то, что нужно знать. Теперь вы, надеюсь, не жалеете о том, что сегодня пришлось так рано встать?

— Не жалею, — буркнул Мирам. — Но зато все время думаю о том, чего же еще я не знаю…

— Очень многого, — отрубил Гемел. — Но вам же от этого только лучше. Знать много тайн опасно.

— Согласен, — вздохнул граф, пригубив вино. — Меньше знаешь, крепче спишь.

— Постойте, — сказал полковник, крутивший в руках пустой бокал. — Я уже ожидаю от королевских дознавателей разрешение на допрос Фарела Верони. Полагаю, как только мы допросим юнца, все откроется, и тогда ни Верони, ни Летто не в чем будет упрекнуть короля! Сразу говорю, допрос будет вестись по всем правилам, и за ним станут наблюдать дознаватели. Здесь я бессилен.

— Не волнуйтесь, полковник, — тихо произнес герцог. — Вам не придется допрашивать Фарела.

— Ха! Значит, у юнца хватило ума бежать! — обрадовался полковник. — Не так глуп этот пацан.

— Да, Фарел сейчас вне досягаемости, — отозвался Гемел. — И даже если бы вы его допрашивали, все еще больше бы запуталось.

— Как? Думаю, он просто признался бы в убийстве, тут и делу конец…

— Все не так просто, полковник. Впрочем, не думайте об этом, все уже сделано.

— Гемел, — тихо произнес Мирам, — вы нам постоянно говорите — не волнуйтесь об этом, не беспокойтесь о том, все уже сделано… Зачем же вы нас позвали? Благодарю за то, что приоткрыли нам некоторые стороны своего плана, но очень хотелось бы знать, о чем же именно нам следует беспокоиться?

Полковник Мерд подался вперед, поставил локти на стол и бесцеремонно принялся разглядывать Гемела Сеговара, словно тот был товаром на ярмарке.

— В самом деле, герцог, как это все повлияет на наши планы?

Гемел протянул руку над столом, взял бутылку и с неожиданной силой выдрал из нее пробку худыми старческими пальцами.

— Вот это нам и перестоит обсудить, господа, — сказал он. — Как все случившееся повлияет на ваши планы. В них нужно будет внести определенные изменения. Начнем с вас, полковник….

* * *

К тому времени как Демистон добрался до Башни Стражи, он успел прийти в себя и даже составить план дальнейших действий. Усилием воли он закопал взгляд зеленых глаз как можно глубже в недра памяти и сосредоточился на расследовании.

По дороге, чтобы не терять времени, он выслушал доклады Легерро и Трана и теперь приблизительно представлял себе картину происшедшего. Слуги Броков, впрочем, не рассказали ничего интересного — никто ничего не видел и не слышал. Но зато теперь у Демистона было описание таинственного чужого слуги, которого никто не видел раньше, и косвенная улика, размером с Королевский мост. Если еще недавно он сомневался — в своем ли уме Птах, поручивший ему искать загадочного убийцу, когда обстоятельства гибели одного из драчунов настолько очевидны, то теперь капитан восхищался проницательностью королевского советника. Или — его информированностью, что в данном случае практически одно и то же.

В самом деле, прием графини Брок — мероприятие шумное. Гости в танцевальном зале, гости в саду, парочки в кустах, бесчисленные слуги гостей и хозяев… Тут сложно остаться наедине. И тем не менее когда находят труп, обнаруживается, что никто ничего не видел и не слышал. Что думает об этом сержант Тран? Разумеется, что слуги ленивы, все как один идиоты, неспособные отыскать собственную задницу без подробной карты от королевского картографа. Они не разглядят убийцу, пока тот не пырнет их острым ножом. А что думает лейтенант? Он уверен, что слуги что-то видели, но умалчивают об этом, чтобы не свидетельствовать против Верони и тем самым не нажить высокопоставленного врага.

Мальчишка далеко пойдет, но на этот раз он не прав. То, что никто ничего не видел, свидетельствует вовсе не о заговоре молчания, а о том, что убийца туго знает свое дело и работает, не оставляя следов. Первоклассный мастер. Профессионал. А значит, не имеет ни малейшего отношения к юному пустозвону Фарелу Верони, которого все уже записали в душегубы. Сигмон был прав — мальчишки действительно на время оставили свою вражду. И прав был Де Грилл — искать следует настоящего убийцу. Настоящего профессионала. Маленького неприметного человечка, чьего лица никто не запомнил, того, кто непонятно как попал в особняк Броков и непонятно как покинул его. Пират Кейор, убивший по заказу больше сотни душ и заработавший тем прозвище Черный Сотник, был абсолютно уверен — младший Верони не имеет никакого отношения к этому убийству. Теперь оставалось только доказать это.

В Башне Стражи капитана ждал сюрприз — два донесения от капитана Горана, также приступившего к расследованию. Бедняга успел побывать у королевского дознавателя и обсудить с ним жалобу старшего Летто, которую тот ни свет ни заря привез лично дознавателю — почтенному лорду Беккету. После чего Горан отправился к Летто, осмотрел убиенного Фарела, усмирил домашних Летто, готовых идти на приступ особняка Верони, и вновь вернулся к дознавателю — оформлять должным образом новые жалобы и показания участников дела. Также он надеялся получить от дознавателя указ об аресте Фарела, а пока отправил к особняку Верони наряд стражи — следить, чтобы подозреваемый не сбежал, и заодно охранять его от возможных попыток расправы.

Все это Горан подробно изложил в двух донесениях, присланных с гонцом из Зала Дознавателей и уже подшитых дотошным секретарем стражи в пока еще тонкий том дела об убийстве в особняке Броков. Демистон мысленно поблагодарил капитана — информация пришлась как нельзя кстати. Еще он отметил, что никаких поручений для него Горан не оставлял — не по чину ему командовать таким же капитаном, — но просил как можно скорее прислать донесение о результатах визита в особняк Броков и осмотра места происшествия.

Здесь Демистон задумался. Он не собирался писать никаких бумажек. И уж тем более делиться с Гораном соображениями насчет настоящего убийцы Лавена Летто. Но что-то нужно было предпринять — в конце концов, Птах велел делать вид, что Корд Демистон участвует в официальном расследовании, и потому отчет должен быть составлен по всей форме. Капитан представил, что сейчас сядет за стол, потратит полдня на абсолютно бессмысленную возню, и глухо зарычал. Время уже перевалило за полдень, а у него на руках по-прежнему только пустые подозрения.

Выход нашелся неожиданно быстро — Легерро спросил, куда ему пристроить свои рабочие записи осмотра места убийства, и был немедленно усажен за капитанский стол. Демистон, донельзя довольный собой, велел лейтенанту составить отчет о визите в особняк Броков и отослать его с вестовым капитану Горану. И Корд, и Легерро остались довольны друг другом — лейтенант углубился в изложение своих глубокомысленных рассуждений, а капитан отправился на первый этаж, в караулку. Там он вернул сержанта в объятия родной службы патруля, а сам выскочил на улицу. Торопился не зря — у входа еще мялся посыльный Горана, дожидаясь ответа на донесения. В нем капитана интересовало лишь одно — рыжая лошадка, оседланная, уже отдохнувшая и готовая к путешествию.

После недолгой, но весьма энергичной беседы с посыльным капитан вскочил в седло, на прощанье еще разок пригрозил вестовому карцером и бодрым аллюром отбыл в сторону Южного квартала — к особняку Верони. Ему страсть как хотелось пообщаться с Фарелом, который, судя по словам управляющего Броков, вел ночью беседу с неприметным человечком в черной шляпе. Демистон ожидал от этого разговора очень многого и был весьма доволен собой — его собственное расследование продвигалось как нельзя лучше. Для полного счастья не хватало лишь хорошего куска жареной ветчины в качестве обеда, но после недолгого раздумья Демистон запретил себе думать о еде. Он шел по горячему следу настоящего убийцы и не мог себе позволить потратить ни единой минуты. Даже на еду.

* * *

Особняк Верони располагался на другой стороне Рива, в квартале купцов, получившем прозвище Торговый добрую сотню лет назад. Когда-то давно здесь располагался огромный рынок, кормивший сотни продавцов всех мастей, явившихся в столицу, чтобы заработать несколько лишних монет. Но полсотни лет назад купцы, построившие дома прямо у торжища, потихоньку вытеснили шумные ряды на окраину — подальше от родных очагов, у которых уже появились многочисленные чада и домочадцы.

Дом Верони относился к числу новых, построенных не так давно. Дед нынешнего главы семейства сумел отличиться на торговом поприще, да настолько, что, будучи весьма обеспеченным, давал в долг крупные суммы самому монарху. И обратно требовать деньги не спешил, считая такие траты долговременным вложением. Процентов дождался его сын — получив от престола титул лорда, свидетельствующий об особых заслугах перед государством и позволяющий обладателю принимать участие в управлении страной. То есть ежемесячно навещать Королевский Совет Лордов и всласть драть глотку, обсуждая беды и заботы государства. По мысли монарха, учредившего сие странное звание, его влиятельные подданные, уже достаточно вкусившие от щедрот Ривастана — настолько, чтобы не гнаться за сиюминутной собственной выгодой, — должны были своим изворотливым умом способствовать развитию и процветанию родины. И в нужный час докладывать возникшие соображения Его Величеству, чтобы мудрый король выбрал наилучшие.

Однако дед Геордора Сеговара просчитался — лорды, все как один, в основном пеклись о собственных интересах и предлагали монарху издавать такие законы и указы, что у видавших виды советников волосы вставали дыбом. Его Величество подобные предложения отправлял прямиком в королевский нужник, но Совет Лордов разгонять не спешил. Во-первых, некоторые здравые идеи у торговых воротил все-таки проскакивали, а во-вторых, получалось, что большинство влиятельных людей королевства на виду и тратят много сил и времени, чтобы хоть о чем-то договориться между собой. А это отвлекает их от других мыслей, возможно, более опасных, чем простое уменьшение пошлин на ввозимые пряности. Геордору Третьему в таком виде Совет Лордов достался, можно сказать, в наследство. Он не видел причин менять сложившийся порядок и порой даже жаловал званием лорда новых крупных землевладельцев, а то и торговцев скотом — просто чтобы позлить задравшую носы знать королевства и разбить уже сложившиеся союзы единомышленников в самом Совете. Джилан Верони, внук предусмотрительного основателя Дома Верони, получил титул лорда по наследству и в первую очередь отстроил новый особняк на берегу Рива, на самой границе Торгового квартала — как можно ближе к Королевскому. И все же бесконечно далекому от него.

Чтобы попасть в особняк, Корду пришлось миновать Малый Королевский мост, а потом свернуть налево. Здесь, у самого берега реки, за высоким каменным забором, высился особняк Верони — высокое каменное здание с флигелями и башенками, немного напоминавшее королевский замок. Совсем немного, чтобы не обидеть хозяина замка настоящего.

От широкой улицы, идущей от моста дальше сквозь квартал, к дому Верони спускалась дорога, мощенная гладким серым камнем — точно таким же, каким выложена Королевская площадь. Пожилая лошадка Корда, отобранная у вестового, без труда справилась с мокрыми камнями и резво спустилась вниз. У высоких деревянных ворот, перехваченных железными полосами, маялся от безделья патруль — пять стражников во главе с сержантом, в котором Корд еще издалека признал Титуса — любимчика Горана. Титус, здоровяк весьма внушительного вида, был, на взгляд Демистона, туповат, но зато исполнителен и не стеснялся пускать в ход кулаки, чтобы подкрепить требования закона. С неохотой Корд признал, что в сложившихся обстоятельствах Горан сделал верный выбор — ревностный служака Титус никого не выпустит из особняка. И не позволит никому проникнуть в него. Стражники маялись снаружи, и это довольно прозрачно намекало, что Верони далеко не в восторге от внимания хранителей спокойствия в городе. Уже спешиваясь, Корд чуть запоздало пожалел, что не надел форму — стражники знали его в лицо, а вот для разговора с семейством Верони официальный мундир капитана городской стражи пришелся бы весьма кстати.

Бдительный сержант первым узнал капитана, поприветствовал строго по уставу, но докладывать ничего не стал. Корд, прекрасно понимавший, что за время дежурства стражников под дверями особняка ничего и не произошло, не стал тратить время на расспросы. Без лишних слов он принялся стучать в окованную железом калитку в воротах. Открыли ему довольно быстро — видно, кто-то глазастый в особняке высмотрел незваного гостя издалека.

Статный привратник, выполняющий, судя по арсеналу на поясе, и работу охранника, не выглядел расположенным к разговорам. Поэтому капитан просто назвался, а потом ткнул в нос здоровяку развернутый лист с предписанием о содействии следствию с печатью и подписью королевского советника. Страж ворот молча, но с заметным сожалением пропустил капитана в особняк и запер калитку на огромный кованый засов.

Дворик перед особняком Верони донельзя напоминал Королевскую площадь в сильно уменьшенном масштабе. Вплоть до маленького фонтана в самом центре. Да и в крыльце капитан приметил знакомые очертания парадного входа в королевский дворец. А вот холл и внутреннее убранство коридоров ничуть не напоминали королевские покои — они были намного просторнее и украшены гораздо пышнее, словно в попытке перещеголять оригинал. Следуя за молчаливым привратником, Корд подумал, что если когда-нибудь Его Величество наведается в гости к Верони, то, возможно, особняк вскоре сменит владельцев.

В коридорах, стены которых украшали гобелены и расшитые золотой нитью занавеси, было темно и пусто, словно дом готовился отойти ко сну. Стараясь не отставать от длинноногого провожатого, капитан не забывал примечать дорогу — в этих лабиринтах не мудрено было заблудиться. И когда привратник остановился у двери из мореного дуба, украшенной тонкой резьбой, Корд испытал некоторое облегчение — пожалуй, случись что, он бы смог сам найти дорогу наружу.

— Вас ждут, — сухо сообщил ему привратник, указывая на дверь.

Демистон задумчиво пожевал губу, потом распахнул дверь и вошел в полумрак.

В кабинете, вдоль стен которого тянулись книжные шкафы, а окна были задернуты плотными шторами, было довольно темно. Свет давали лишь свечи в трезубом подсвечнике, что высился над широким письменным столом. Лорд Верони стоял рядом с креслом, сложив руки на груди. На нем был колет из серого бархата, свободный блузон из белоснежного шелка, узкие темные бриджи и блестящие черные туфли с серебряными пряжками. Длинные седые волосы были тщательно расчесаны и волнами спускались на широкие плечи. В отблесках свечей узкое худое лицо казалось нездорово бледным. Лорд и в самом деле ждал гостей, но капитан не тешил себя надеждой, что ждали именно его. Старший Верони, конечно, предполагал, что рано или поздно кто-то явится к нему с серьезным разговором и, судя по всему, подготовился к неприятной беседе.

Корд, разочарованный тем, что лорда не удалось застать врасплох, нахмурился, но все же поклонился, хотя служебный долг избавлял его от светских приветствий.

— Капитан городской стражи Королевского квартала Корд Демистон, — представился он, запуская руку за отворот камзола, — мои бумаги…

Джилан Верони небрежно шевельнул рукой, отметая ненужные условности.

— Что вас привело в мой дом, капитан? — спросил он, не сводя с гостя пристальный взгляд серых глаз.

— Расследование обстоятельств гибели Лавена Летто, — сдержанно отозвался капитан.

— Я слышал о гибели младшего Летто, — сухо произнес Верони. — И очень опечален этим чудовищным событием. Но какое отношение его гибель имеет к моему дому?

Корд окинул долгим взглядом фигуру лорда, застывшего у пустого стола. Тот, не дрогнув, выдержал взгляд капитана стражи, и Демистон понял, что с Верони, поднаторевшим в словесных баталиях на заседаниях Совета Лордов, можно фехтовать словами до самого утра. И совершенно безрезультатно.

— У вашего сына были счеты с Лавеном Летто, — напрямую заявил Корд, — не раз они при свидетелях грозили друг другу. Вчера на приеме в особняке Броков были оба. Один из них мертв, другой вернулся домой.

От капитана не укрылось, как Джилан дернул уголком рта, словно досадуя на глупость наследника. Демистон молчал, предоставляя лорду возможность сделать следующий ход.

— Чего же вы хотите, капитан? — мрачно осведомился Верони.

— Поговорить с вашим сыном, — отозвался Корд. — Всего лишь поговорить.

— Мой сын плохо себя чувствует, — быстро ответил лорд. — Сейчас неподходящее время для разговоров.

— А я настаиваю, — отрезал капитан.

— Нет. Фарел плохо себя…

— Если до него первыми доберутся Летто, он будет чувствовать себя намного хуже, — предупредил Корд.

Верони откинул голову, словно от удара, и в его серых глазах закипела ярость.

— Не забывайтесь, капитан, — бросил он. — Вы не на задворках Рива, а в доме Верони.

Демистон не отвел взгляда, лишь оскалился в кривой усмешке.

— Вы думаете, — сказал он, — что стражники у ваших ворот дежурят только для того, чтобы помешать удрать похмельному юнцу?

Джилан Верони нахмурился и отвел взгляд. Он не был глупцом и прекрасно понимал, что присутствие стражников избавило его от визита старшего Летто с компанией крепких молодчиков с окраин столицы.

— Вы не понимаете, — проворчал он. — Вчера Фарел… немного перебрал. Он явился домой засветло, еле на ногах держался. И до сих пор… не в лучшей форме. С ним действительно сейчас трудно говорить.

— Ничего, — мягко ответил Корд, решив, что настало время уступить. — Я не собираюсь устраивать допрос. Мне нужно всего лишь спросить, что он видел в саду Броков, перед тем как покинул его. Это важно. И, возможно, это поможет вашему сыну.

— Не знаю, не знаю, — пробормотал лорд, раздраженно комкая кружевной манжет блузона. — Пара вопросов…

— В вашем присутствии, конечно, — подхватил капитан.

— И вы уйдете? — резко спросил Верони.

— Да, — пообещал капитан. — Я не буду ни допрашивать вашего сына, ни арестовывать его. Мне только нужно узнать, что он помнит о вчерашней ночи.

— Хорошо, — бросил лорд, поджав узкие губы. — Следуйте за мной.

Он сорвался с места и широким шагом пересек кабинет. Пройдя мимо капитана, он устремился в коридор, и Демистон, не ожидавший от лорда такой прыти, поспешил следом.

В коридоре Верони отмахнулся от привратника, дежурившего у дверей кабинета, и быстрым шагом вернулся в холл. Демистон старался не отставать. Он был доволен собой — беседа прошла как нельзя лучше. Если бы он начал настаивать, размахивая предписанием о сотрудничестве с властями — как, несомненно, поступил бы Горан, — он бы ничего не добился, кроме ледяного презрения. А теперь у него появился шанс узнать, с кем же беседовал Фарел в саду, что это за неприметный человек в черной шляпе. К счастью, Верони-старший очень недоволен поведением сына. Возможно, это даже поможет в разговоре с Фарелом: тот наверняка поостережется сердить отца — Джилан Верони, судя по всему, не из тех родителей, что потакают слабостям детей и видят в них дар небес.

Следуя за хозяином дома, Демистон поднялся по широкой мраморной лестнице с деревянными перилами на второй этаж. На площадке Верони свернул направо, в светлый коридор, и зашагал по надраенному паркету, выбивая из него звонкое эхо.

Покои Верони-младшего капитан опознал сразу: у широких дверей в конце коридора в растерянности стояли двое слуг — симпатичная служаночка в накрахмаленном до хруста переднике, сжимавшая в руках поднос с открытой бутылкой вина, и седой старикан в новехонькой форме, очень напоминавшей наряд дворцовых стражников. Вот только вместо королевского герба на рукаве камзола был вышит герб Верони.

— Что там?! — рявкнул Джилан, подходя к закрытым двустворчатым дверям, сияющим темным лаком.

— Все так же, милорд, — отозвался старик, сгибаясь в поклоне. — Заперто.

Лорд обернулся, ожег взглядом служанку, присевшую в книксене.

— Вон, — велел Верони и ткнул пальцем в бутылку: — Больше — ни капли.

Служанка тут же развернулась и засеменила по коридору. Корд проводил ее взглядом — девица всей своей фигурой излучала невыразимое облегчение от того, что поле предстоящего боя отца с сыном осталось позади.

— Давно? — бросил Джилан старику, который уже успел выпрямиться.

— Я вышел, когда пробило десять на городской башне, — отозвался слуга. — Молодой лорд встал и заперся изнутри. С тех пор ни звука. Я ждал, как вы и приказали, милорд, но ничего не происходило, и мне не о чем было докладывать.

Верони нахмурился. Демистон заподозрил, что все это время лорд ломал голову над тем, как вытащить непутевого отпрыска из передряги, и не следил за временем. Еще бы. Он ожидал атаки и готовился отразить ее, отдавая приказания скромному гарнизону и заранее планируя возможные пути отступления. Верони-старшему пришлось сегодня потрудиться.

— Фарел! — рявкнул лорд и стукнул кулаком в лакированную дверь. — Открой!

За дверью было по-прежнему тихо. Раздраженный Верони забарабанил кулаком по двери, и гулкое эхо прокатилось по коридору тугой волной.

— Открывай! — крикнул он. — Фарел, нам нужно поговорить!

Ответом лорду было лишь гробовое молчание. Демистон, терпеливо дожидавшийся конца неприятной сцены, вдруг ощутил неприятный холодок на спине.

— Он не был ранен? — тихо спросил он у слуги.

Тот взглянул на своего хозяина. Верони кивнул, и старик повернулся к капитану.

— Нет, господин, — ответил он. — Мастер Фарел плохо себя чувствовал. Мы раздели его и уложили в постель. Никаких ран на теле не было. Только царапина…

— Пустяк, — перебил Джилан, — порез на предплечье, вечно эти мальчишки…

Он запнулся и замолчал, сообразив, что ранение могло быть получено сыном в схватке с Лавеном и вряд ли может быть истолковано как доказательство невинности Фарела.

— Отойдите, — тихо проронил Демистон, думавший совершенно о другом.

— Что? — переспросил лорд с удивлением. — Что вы…

Корд оттолкнул лорда в сторону, отпихнул слугу и откинулся назад. За свою жизнь ему довелось выбить не меньше сотни дверей, и капитан знал — бить нужно не просто ногой, а всем телом. Бить собственным весом, тогда как нога всего лишь наконечник копья, место приложения силы…

Тяжелый армейский сапог ударил в черный лак, и двери с треском распахнулись, выворачиваясь из петель. Изящная медная ручка, вырванная вместе с замком из двери, заплясала по звонкому паркету. Корд прыгнул вперед и, сразу заметив распластанное на полу тело, гаркнул во весь голос:

— Лекаря! Зовите лекаря!

За спиной охнул старик слуга, что-то гневно закричал Верони-старший, но капитан, не обращая на них внимания, ворвался в спальню Фарела.

Даже в полутьме было прекрасно видно тело, лежащее прямо на полу, между разворошенной кроватью и низким столиком, уставленным пустыми бутылками. На красном ковре, под телом, проступало темное пятно. Рядом лежал опрокинутый стакан.

Капитан бросился к телу, упал на колени. Обнаженный Фарел лежал на животе, уткнувшись лицом в пол. Корд ухватил его за плечи, потянул на себя, и тут же выругался. Верони младший был мертв — его застывшее тело холодило руки капитана, а от ковра пахло не вином, а мочой.

— Проклятье, — зарычал Корд, отпуская труп.

Тот упал на ковер — еще не как застывшая колода, но уже и не как живое тело. Капитан схватил левую руку Фарела, приподнял и сразу обнаружил царапину у сгиба локтя. Маленькую, с едва заметными следами подсохшей крови. Очень аккуратную царапину, сделанную очень острым предметом, больше похожим на инструмент врача. Неудивительно, что ей не придали большого значения — когда-то она была вовсе незаметна. Вот только теперь она вздулась, и побелевшая кожа вокруг нее пошла синими пятнами.

— Я послал за лекарем, — над плечом капитана навис Джилан Верони. — Что тут….

Подавившись последним словом, лорд сдавленно булькнул и закашлялся. Капитан аккуратно отпустил руку покойника и медленно поднялся на ноги. Верони так и стоял, наклонившись над телом, не в силах отвести взгляд от мертвого тела своего сына.

— Фарел, — пробормотал он. — Фарел…

Капитан осторожно, но решительно положил руку на плечо лорда и заставил его выпрямиться. Повернул к себе — как манекен в мастерской у портного. Лицо Верони было бледно-серым, словно застиранная гостиничная простыня. Его глаза были широко распахнуты, а плечи, как почувствовал Корд, ощутимо тряслись.

— Мой сын, — шептали губы, соперничавшие цветом с лицом, — Фарел… Что с ним…

— Он умер, — твердо ответил капитан, сжимая пальцы на плече Верони.

Джилан бесшумно шевелил губами, не в силах отвести взгляд от пронзительных глаз капитана городской стражи.

— Лорд Верони, — настойчиво повторил Корд, пытаясь достучаться до сломленного горем отца. — Лорд Верони, вы слышите меня?

Зрачки Верони сузились, и он помотал головой.

— Да, — тихо ответил он. — Слышу. Сейчас.

— Ваш сын убит, — тихо сказал капитан, надеясь, что гнев не позволит лорду соскользнуть в пучину отчаянья. — В царапине яд.

— Понимаю, — медленно произнес Верони. — Да. Летто.

Его кулаки резко сжались, а на щеках проступили лихорадочные красные пятна.

— Летто, — с угрозой повторил лорд, оскалив мелкие острые зубы. — Он заплатит мне.

— Джилан, — прошептал капитан. — Вы не видели рядом с сыном маленького человечка с худым лицом, который предпочитает кутаться в черный плащ и носит черную широкополую шляпу?

— Нет, — быстро ответил лорд, но опоздал: капитан заметил, как глаза Верони широко распахнулись в немом удивлении.

— Возможно, это он убил вашего сына, — рискнул Корд и был вознагражден вспышкой ненависти в глазах лорда.

— Я… это выясню, — процедил Верони.

Корд поджал губы — ему стало ясно, что Верони знает этого загадочного человечка, но он не из его людей. Но Демистону нужно было больше — он хотел знать, на кого именно работает этот человечек.

— Мой лорд! — раздался от дверей отчаянный вопль.

Демистон резко обернулся, непроизвольно нашаривая рукоять сабли. В дверях застыл слуга-старик. Его седые волосы стояли дыбом, а лицо исказила гримаса неподдельного горя. Вцепившись сухими пальцами в развороченный дверной проем, он смотрел на пол, на тело Верони-младшего. Из-за плеча старика выглянул приземистый человек с пухлыми румяными щеками, напоминавший повара. Увидев тело, он что-то буркнул, оттолкнул слугу и бросился к Фарелу, расстегивая на ходу большую кожаную сумку. Демистон, опознав в прибывшем лекаря, обернулся к лорду Верони, но было поздно — тот отошел в сторону и застыл над телом сына, безучастно наблюдая за суетой лекаря.

— Лорд Верони, — позвал капитан.

Тот бросил на гостя холодный взгляд, и Корд понял, что Джилан окончательно пришел в себя.

— Капитан Демистон, — медленно произнес лорд. — Благодарю вас за ваше… предположение. А сейчас, пожалуйста, оставьте нас.

Корд посмотрел на мертвого Фарела, застывшего у ног отца, и медленно склонил голову.

— Примите мои соболезнования, лорд Верони, — сказал он, отводя взгляд от мертвеца.

Джилан сдержанно кивнул, и Корд, развернувшись на каблуках, пошел к дверям.

— Вилам, — лорд повысил голос. — Проводи гостя.

Потрясенный старик вскинул голову, словно очнувшись от кошмарного сна, и отлепился от двери. Он улыбнулся капитану — вымученной улыбкой, раз и навсегда заученной для обращения к господам, — и медленно зашаркал по коридору.

Корд шел следом, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом. Он отчаянно кусал губу, пытаясь разрешить новый ребус, появившийся перед ним. С одной стороны, все было ясно. Но с другой…

Из ворот особняка Верони он выскочил будто ошпаренный и с ходу взлетел в седло заплясавшей лошадки.

— Пошлите гонца в Башню! — крикнул он сержанту, изумленно взиравшему на начальство. — Фарел Верони мертв!

И вонзил каблуки в бока своего пожилого скакуна. Сейчас он хотел только одного — переговорить со старшим Летто. Немедленно.

* * *

На узкой улочке было тихо. Высокие стены каменных домов стиснули ее с двух сторон, как скалы, стискивающие потаенную тропу. Здесь, на оборотной стороне роскошных особняков, мало кто бывал. Зеленщик с корзинами, молочник с тележкой, мясник… Вот кто обычно навещал эти задворки. Крепкие дубовые двери с зарешеченными окошечками сливались с темными камнями, стараясь стать незаметными. Сюда почти никогда не заглядывало солнце, здесь царствовали тени. Даже слуги из особняков пользовались безымянной улочкой с великой неохотой — в одиночку лучше не появляться в этом лабиринте. Особенно вечером, когда в кромешной тьме здесь так легко встретить того, кто без лишних слов пырнет встречного кинжалом — просто так, проходя мимо, только из-за того, что времена нынче неспокойные и лучше ударить первым, не дожидаясь встречного выпада.

И все же этим стылым утром и этому мрачному уголку досталось немного тепла. Непривычно яркое для осени солнце раскинуло над городом шатер из пылающих лучей, такой плотный, что его отблески проникли даже на безымянную улочку. На самом ее дне таились тени, но выше, там, где кончался камень и начиналось небо, сияли золотые искры.

Стая голубей взвилась над домами — видимо, по соседней площади, излюбленном месте завтрака сизокрылых, проскакал всадник. Облако птиц взметнулось в небо, рассыпалось над крышами. Потом сгустилось вновь, и голуби, не особо и торопясь, потянулись обратно к площади, где на нагретых солнцем камнях их ждали любимые крошки.

Один из голубей отстал и, пролетая над расселиной городского пейзажа, спустился ниже, словно пытаясь заглянуть на самое дно безымянной улочки. Сделав круг над черной пропастью, он лениво, словно нехотя, опустился ниже и нырнул в темноту меж каменных стен.

Пролетев почти всю улочку, он развернулся, едва не чиркнув крыльями о камень, вернулся обратно и спланировал к крохотному козырьку над одной из ничем не приметных дверей. Отчаянно хлопая крыльями, голубь с лету взгромоздился на козырек, закачался на самом краю. Взмах крыльев поднял клуб пыли, птица дернулась, пытаясь взлететь, но все же осталась на месте, словно раздумав в последний момент. Она сложила крылья, потопталась на месте, а потом, вытянув шею, с тревогой глянула на неприметную дверь. Сначала одним глазом. Потом, звучно гукнув, другим.

Дверь была закрыта.

Тогда голубь задрал голову — совсем не по-птичьи, а словно копируя человека, — и взглянул вверх, на гладкую стену, над которой нависал карниз пологой крыши с водостоком на самом краю. В стене не было окон. На крыше — как голубь уже знал — тоже.

Птица потопталась на своем узком насесте и снова уставилась на дверь. Нахохлилась, присела — словно собралась спать. Да так и осталась сидеть, не сводя глаз с дубовой двери, перехваченной стальными полосами.

В дальнем уголке безымянной улочки, в том, что оказался за спиной у слишком умной птицы, вздрогнула темнота. Тени сгустились, словно пытаясь превратиться в нечто более осязаемое, и приняли форму человеческого силуэта. Он бесшумно проступил из тени прямо на стене, будто сотканный умелой рукой из нитей темноты, и превратился в реальность.

Это был невысокий человек в широкополой шляпе, надвинутой на самые глаза. Его подбородок терялся в высоком воротнике черного плаща, скрывавшего очертания фигуры.

Человек зашевелился, и черный плащ бесшумно раскрылся, выпустив наружу руку в черной перчатке. Длинная и гибкая, словно змея, рука согнулась, словно выуживая что-то из плаща, а потом вдруг распрямилась.

На дне темного колодца безымянной улицы сверкнул металл, и голубь взорвался ворохом перьев.

Уже мертвую тушку отбросило с карниза над дверью в темноту улицы. Он тяжело шлепнулся на камни мостовой, забрызгав их темной кровь. Светлые перья тяжелыми хлопьями покружились над дубовой дверью и скорбно опустились к ее порогу, как первый в этом году снег.

Силуэт человека вжался в каменную стену и растворился в тени, весь, без остатка, словно лед растаял в теплой воде.

Дверь, словно только того и ждала, тихонько приоткрылась. Потом, осмелев, распахнулась во всю ширь, выпустив в полутьму двух человек — низенького толстяка и широкоплечего грузного типа. Толстяк, в черной бархатной маске, свернул направо и начал подниматься по улице — к выходу на площадь. Здоровяк, прикрывавший лицо краем плаща, пошел в противоположную сторону, вниз, к лабиринту улочек, что должен был вывести его к кварталу Мастеровых.

Дверь осталась открытой. И лишь когда гости скрылись из виду, из темного проема выглянул высокий старик с гривой седых волос, рассыпанных по плечам. Он бросил взгляд по сторонам, словно надеясь увидеть то, что было скрыто от чужих глаз.

— Тень, — тихо позвал старик.

В самом мрачном углу тьма вздрогнула, услышав свое имя.

— Делай, как договорились, — бросил старик и нырнул обратно в темноту дома.

Тяжелая дубовая дверь, окованная стальными полосами, захлопнулась, разметав белые перья по камням, забрызганным кровью. Улица неслышно вздохнула, переводя дух, и в этом заброшенном месте вдруг стало светлее. Словно какая-то частица тьмы покинула ее, отправившись в место иное, туда, где ее никто не ждал.

* * *

Особняк лорда Гиера Летто находился на другой стороне города, и Демистон выбрал кратчайший путь — прямую. Он гнал своего случайного скакуна галопом по брусчатке так, словно это был жеребец из почтовых конюшен, намереваясь стрелой прилететь к воротам особняка Летто. Но немного просчитался — через пару сотен метров пожилая коняга выдохлась и заупрямилась. Ей уже довелось сегодня побегать между Башней Стражи и дворцом по брусчатке, и теперь она мечтала о тихом стойле и достойном обеде. Раздраженный капитан пустил ее легкой трусцой, чтобы окончательно не загнать, и принялся отчаянно браниться себе под нос. Шагом или трусцой — все одно так быстрее, чем пешком.

Проезжая мимо Королевской площади, он привычно нашел взглядом Башню Стражи, что высилась на самом краю. У входа томился пяток стражников из дневной смены, а рядом стоял стражник в коричневом плаще гонца. Он держал под уздцы серого мерина, довольно свежего на вид. Потратив на размышления не больше мгновения, Демистон дернул поводья и свернул к Башне. Ничего. Летто подождет.

У входа в караулку капитан выслушал приветствия стражников и велел им держать гонца за руки за ноги, никуда не отпуская. Потом, не слушая протестующие вопли удивленного вестника, Демистон поднялся на второй этаж.

Лейтенант все еще корпел над отчетом для Горана. Судя по скомканным листам, валяющимся под столом, с письменным изложением мыслей у Легерро было плоховато.

Не ответив на приветствие, Корд вкратце изложил лейтенанту результаты своего визита в особняк Верони и велел присовокупить их к отчету. И посоветовал писать кратко, чтобы составить отчет, пока не стряслось еще что-нибудь этакое. Оставив Легерро в полном унынии обозревать фронт предстоящих письменных работ, Демистон спустился к выходу и в довольно грубой форме изложил взбешенному гонцу, куда он может засунуть свои жалобы. После чего без лишних слов взобрался в седло серого мерина и отбыл к особняку Летто, оставив уставшую рыжую конягу расстроенному вестовому.

На этот раз капитану для разнообразия повезло — мерин оказался отдохнувшим, полным сил и готовым мчаться даже по булыжной мостовой. Путь до особняка Летто Демистон проделал с ветерком, пугая прохожих, попадавшихся ему на пути.

Дом Гиера Летто, получившего титул лорда Королевского Совета в наследство от отца — крупного землевладельца, — больше всего напоминал казарму. Каменная коробка в три этажа, никаких украшений, блекло-серые цвета, на окнах деревянные ставни, за которыми скрывались решетки… И каменный забор с торчащими по верху заостренными шипами. Подъезжая к железным воротам, выходящим на улицу, Корд подумал, что в таком обиталище ему бы не хотелось жить. То ли крепость, то ли тюрьма… Чего так боялся предок Гиера Летто, когда выстроил такой дом, способный выдержать осаду? Городских бунтов? Восстаний? Осады города? Так или иначе, но Корд был уверен, что Гиер, выросший в этом мрачном жилище, будет не слишком откровенным и приветливым собеседником.

У закрытых ворот, состоявших, казалось, из одних только железных полос, стояли пятеро стражников из дневной смены, с которой обычно работал Горан. Капитан подъехал ближе, спешился и бросил поводья ошалевшему от такого обращения стражнику.

— Горан здесь? — поинтересовался капитан у него, прежде чем старший в патруле сержант успел открыть рот.

— Так точно, — отрапортовал стражник, без труда различив начальственные нотки в голосе визитера. — Только что вернулись с господином Летто от королевского дознавателя.

Демистон довольно кивнул и подошел к воротам. Сержант, попытавшийся было ухватить его за рукав, был вознагражден таким злобным взглядом, что тотчас отдернул руку.

— Капитан городской стражи Корд Демистон, Королевский квартал, — представился Корд. — Что-то хотите сказать мне, сержант?

— Никак нет, — бодро отозвался тот.

Демистон снова смерил его долгим взглядом, словно предупреждая — возьму на заметку, — а потом заколотил сапогом в железные ворота особняка Летто.

Открыли ему быстро — видно, ждали гостей: из широкой щели в воротах высунулась откормленная бородатая морда, подходящая больше разбойнику, чем привратнику в доме лорда.

— Чего надо? — буркнула она.

Капитан, уже взявший на изготовку бумажную трубочку приказа о содействии, сунул ее обратно за ворот — такая морда и читать-то не умеет.

— Капитан Горан здесь?! — рявкнул он.

— Ну, да, — задумчиво отозвался дюжий привратник, — туточки.

— Веди к нему, — приказал капитан и шагнул вперед. — Именем короля!

Ошеломленный верзила попятился, пропуская напористого гостя во двор, и тут же захлопнул за ним ворота, вспомнив о бдительности.

Пока привратник возился с огромным засовом, Корд успел окинуть взглядом внутренний двор особняка Летто. Вместо брусчатки — утоптанная земля с редкими зарослями газонов, в углу притулилась низкая, но длинная конюшня, рядом — маленькая кузня с потухшим горном. Рядом с ней — десяток дюжих верзил, похожих на привратника и шириной плеч, и наглыми мордами. Тычут друг другу под нос широкие клинки старой работы, извлеченные, не иначе, из дедушкиных сундуков.

Почувствовав на плече тяжелую ладонь, Корд обернулся.

— Кто таков? — осведомился привратник, шумно сопя.

— Капитан стражи Демистон, — холодно отозвался Корд. — Где капитан Горан?

Широкая ладонь разжалась, упала с плеча.

— У лорда они, — отозвался здоровяк. — Где ж еще.

— Так веди к нему! — взъярился капитан. — В цепи захотел, бандитская рожа?

Привратник обиженно засопел и потопал ко входу в дом Летто по раскисшей от ночной влаги дорожке. Капитан двинулся следом, старательно примечая — нет ли во дворе еще какой ватаги добрых молодцев. Пока что ничего похожего на домашнее войско он не заметил. Неприятностей от Летто, должно быть, ждать не стоит — если только в этом мрачном доме не укрылась сотня вооруженных наемников.

Изнутри особняк Летто тоже напоминал казарму — чистые пустые коридоры, стены выкрашены светлой краской, никаких картин, гобеленов, пуфиков, ковров и прочих собирателей пыли. Не видно ни домашних, ни слуг. То ли лорд Летто и впрямь сторонник простого образа жизни, то ли это картинка для нежданных гостей вроде королевских счетоводов. Так или иначе, но Корду дом нравился все меньше. В этой казарме и впрямь можно спрятать отряд, готовый начать беспорядки в городе.

Покои лорда Летто располагались на втором этаже, таком же унылом, как и первый. О том, что лорд принимает гостя, Демистон узнал сразу — возмущенный гул голосов катался по пустому коридору, как жестянка внутри пустой бочки. Слов не разобрать, но ясно — не дружеская попойка, а спор до хрипоты.

Огромную дверь из дубовых досок, подходящую больше замку барона, а не столичному особняку лорда, капитану пришлось открывать самому — провожатый ясно дал понять, что в прислугу он всяким мимохожим гостям не нанимался. Дверь тяжело повернулась на скрипнувших петлях, и Демистон с разгона окунулся в яростный спор.

В центре маленькой комнаты, напоминавшей каменный мешок, если бы не огромное окно, забранное железной решеткой, стоял длинный дощатый стол. На нем виднелись остатки трапезы — полупустые тарелки, откупоренный бутылки, недопитые бокалы… Собеседники, разделенные столом, стояли на ногах и чуть ли не рычали друг на друга: капитан Горан, исполненный благородного служебного гнева, и упитанный великан, заросший черной разбойничьей бородой — лорд Гиер Летто, отец покойного Лавена. Оба не обратили на вошедшего никакого внимания: лорд требовал от Горана немедленно арестовать Верони-младшего. Капитан же довольно грубо советовал дожидаться распоряжения Верховного королевского дознавателя, ибо только по его указанию можно заковать в цепи лорда Королевского Совета или члена его семьи. Судя по раскрасневшимся лицам и довольно простецким выражениям, спор шел давно, оба собеседника успели надоесть друг другу хуже горькой редьки и не чаяли, как избавиться друг от друга.

Корд пинком закрыл дверь, и дубовая махина гулко хлопнула о косяк, заглушая брань, сорвавшуюся с губ Гиера Летто.

— Доброго вам дня, господа, — поздоровался Демистон с мигом умолкшими собеседниками.

— Демистон! — возопил капитан Горан, и в его покрасневших глазах возникло странное выражение, которое Корд истолковал как надежду на скорое избавление. — До чего же вы вовремя!

Хозяин дома поджал пухлые губы и с подозрением воззрился на незваного гостя.

— Капитан, — Корд поклонился Горану и повернулся к лорду: — Лорд Летто, позвольте преставиться — капитан городской стражи Королевского квартала Корд Демистон.

— А, — буркнул лорд, и его огромное брюхо, затянутое черным шелком, затряслось. — Пират. Слышал.

Корд бросил на него яростный взгляд, прикидывая — если сейчас он выхватит саблю и снесет башку этому толстяку, то удастся ли сохранить свою тайну, или же она давно перестала быть тайной и даже убийство лорда не скроет ее вновь?

Гиер Летто попятился, невольно нащупывая рукоять кинжала, заткнутого за широкий пояс.

Горан с удивлением глянул на хозяина дома, но потом вновь повернулся к сослуживцу.

— Корд, помогите мне убедить лорда Летто, что арест младшего Верони невозможно произвести без доказательств его вины, — попросил он.

— Вы были у королевского дознавателя? — спросил Корд, не обращая внимания на вопрос.

— Два раза! — воскликнул Горан. — Указа об аресте нет и не будет до той поры, пока мы не представим убедительных доказательств вины Фарела Верони. Что вам удалось узнать в особняке Броков? Если есть хотя бы свидетель ссоры или угроз, мы могли бы…

— У Броков никто ничего не видел, — отрезал Корд, — и мы не сможем арестовать младшего Верони.

— Чушь! — взревел Гиер, наливаясь кровью. — Вы не сможете, так я…

— И вы тоже ничего не сделаете с ним! — рявкнул Корд. — Потому что Фарел Верони мертв!

Летто отшатнулся от разъяренного гостя, озадаченно заморгал и отпустил рукоять кинжала.

— Как же… — пробормотал ошеломленный Горан. — Как это случилось?..

— Я только что из особняка Верони, — уже спокойнее произнес Демистон. — Фарел Верони был оцарапан отравленным клинком. И пока его отец думал, что у сына похмелье, тот умирал в своей комнате. Когда я зашел в комнату, он был уже мертв.

— Проклятье, — выдохнул капитан Горан, опускаясь на стул, отодвинутый от стола. — Теперь еще и это…

Лорд Летто запустил пятерню в густую бороду и задумчиво поскреб подбородок, словно это должно было помочь ему осознать последствия произошедшего.

— Значит, мальчишка сдох, — сказал он. — Это хорошо… Но странно.

— Лорд Гиер Летто, — отчеканил Демистон, — властью, данной мне королем, я требую показать мне оружие вашего сына, которое было при нем вчерашней ночью.

— Что? — завопил лорд. — Клинок моего сына? Летто никогда не опускались до ядов!

— Господа, — Горан приподнялся на стуле, тяжело опираясь о столешницу. — Пожалуйста, успокойтесь. Сначала нам следует доложить о происшедшем королевскому дознавателю…

— Потом, — отрезал Демистон. — Лорд Летто, у вас есть прекрасная возможность доказать, что на клинке вашего сына не было яда. Просто покажите мне эту проклятую штуку. Прямо сейчас.

— Я те покажу, — пообещал лорд с недобрым блеском в глазах. — Я тебе такую штуку покажу, шпик…

Корд сделал шаг вперед, и лорд опять попятился, на этот раз вжавшись широкой спиной в стену — дальше отступать было некуда.

— Прекрасная возможность, лорд, — холодно произнес капитан, — помочь расследованию обстоятельств гибели вашего сына. Чем быстрее вы это сделаете, тем быстрее прояснится ситуация. Где оружие?

— Ну, я, — прижатый к стене лорд завертел головой, пытаясь нащупать путь к отступлению, чтобы оказаться подальше от холодного взгляда бывшего наемного убийцы. — Наверно, клинок еще в комнате Лавена…

— Пойдемте туда, — поддержал сослуживца Горан. — Прямо сейчас. Осмотрим клинок. Я уверен, что на нем нет яда, лорд. Но эти вновь открывшиеся обстоятельства позволят нам снова обратиться к дознавателям и потребовать очистить имя вашего сына от подозрений.

— Очистить? — буркнул лорд. — Ну да. Идите за мной.

Он оттолкнулся от стены, обошел стороной застывшего посреди комнаты Демистона и потопал к двери. Горан подскочил к Демистону и жарко зашептал ему на ухо:

— Сохраняйте спокойствие, Корд. Главное — осмотреть клинок и вернуться в Башню, чтобы составить доклад. Если вы сейчас разозлите Летто, он вышвырнет нас и мы никогда не увидим оружие его сына.

Демистон раздраженно дернул плечом и пошел следом за хозяином дома, не слушая новые бредни сослуживца об отчетах и докладах, предназначенных для Королевских дознавателей. Горану хотелось лишь одного — как можно быстрее скинуть это дело со своих плеч, переложив всю ответственность на дознавателей. А Корд хотел иного — знать, что произошло на самом деле.

Комната Лавена располагалась дальше по коридору, в самом углу. Широкие черные двери были заперты, но лорд снял с шеи огромный ключ на цепочке и открыл замок. Потом распахнул створки — с яростью и злостью, подчеркивая, что действует, лишь подчиняясь страже. Войдя в комнату сына, он застыл на пороге, сложив руки на пухлой груди.

Корд проскользнул мимо него, собираясь как следует обшарить комнату, но этого не понадобилось. Большая комната была обставлена скромно, под стать пустым коридорам. Широкая и по-армейски аккуратно застеленная кровать стояла в углу, рядом высился одинокий платяной шкаф. На стене висело разнообразное оружие — от старых двуручных мечей до новомодных узких клинков. Во внешней стене виднелись три больших окна, выходящих во двор особняка. На них не оказалось решеток, но шторы были задернуты, и в комнате царил полумрак. «Очень скромно для наследника лорда Королевского Совета, — подумал Корд. — Или слишком роскошно для сына, из которого воспитывали солдата?» У него создавалось впечатление, что хозяин комнаты просто еще не вернулся с ночной прогулки.

— Так где оружие? — подал голос Горан из-за плеча Летто. — Лорд?

— Там, — кивнул Летто, хмуря густые брови. — У кровати. Все его вещи теперь здесь.

Корд осторожно приблизился к кровати, стараясь ступать по возможности тихо. Он не хотел тревожить эту комнату, погруженную в скорбь по владельцу, который уже никогда не вернется. У кровати он обнаружил низкий стул, больше походивший на табурет со спинкой. На нем были аккуратно разложены вещи — черные бриджи, широкий пояс, камзол… и черный колет с прорехой на груди, весь залитый темной, уже подсохшей кровью. Под стулом стояли высокие армейские сапоги. Рядом с ними лежал клинок — тот самый узкий «вертел», который так полюбили городские модники. Скромные черные ножны, простое перекрестье эфеса, тонкая рукоять, перевитая проволокой… Действительно, оружие, а не украшение знати.

Корд опустился на колени, чувствуя, как легкий ветерок ерошит волосы на затылке, словно протестуя против вмешательства в дела мертвых. Не обращая на это внимания, Демистон подобрал «вертел» и осторожно вытащил клинок из ножен. Не касаясь лезвия руками, поднес острие поближе к глазам.

— Горан, — тихо позвал он. — Подойдите.

Капитан быстро приблизился и присел на корточки рядом с Демистоном. Над ними обоими склонился сопящий от натуги Летто.

— Смотрите, — сказал Корд.

Острие клинка было грязным, словно по сверкающей стали размазали густую черную жижу. Немного, пару капель — но на чистом клинке они были заметны так же хорошо, как кровь на снегу.

— Это не кровь, — тихо сказал Демистон.

— Проклятье! — взревел лорд Летто. — Не может быть! Не верю!

— Думаете, это яд? — спросил Горан, стараясь отодвинуться подальше от клинка, сверкающего перед его лицом.

— Уверен, — отозвался Корд.

— Это… Это сильно меняет дело, — озабоченно произнес Горан, поднимаясь на ноги. — Думаю, теперь картина произошедшего стала намного яснее.

— А вот я в этом не уверен, — буркнул себе под нос Демистон.

— Мой мальчик никогда… — загремел лорд, — никогда бы не опустился до такого! Летто никогда не пользовались ядами! Хороший удар в сердце, это да, но яд!

— Лорд Летто, — обратился к нему Горан. — Мы забираем этот клинок. Надо показать его медикам, чтобы определить…

— Никогда не стал бы, — бормотал ошеломленный лорд. — Это безумие… Обман!

Корд еще раз осмотрел острие клинка. На стали не было засохшей крови, только странная жижа. Свежая. Еще блестящая влагой. Да и острие «вертела» никак не напоминало острый инструмент, которым можно аккуратно разрезать кожу, оставив лишь легкую царапину.

Капитан положил клинок на пол и выпрямился, впиваясь взглядом в побелевшее как мел лицо лорда.

— Скажите, лорд, в последнее время вам не попадался на глаза маленький человечек, который носит черный плащ и широкополую шляпу?

— Что? — искренне удивился Летто, вскинув кустистые брови. — Какой, к псам, человечек? Вы что, спятили? Мой сын… Убитый сын будет обвинен в трусости, а вы про каких-то человечков?

Порыв ветра закрутил штору, заставил ее взметнуться, и Корд бросил на нее недовольный взгляд — что за манера оставлять открытые окна осенью…

— Вот пакость, — выдавил он и бросился к окну.

Обеими руками он содрал штору и бросил ее на пол, не обращая внимания на истошный крик лорда. Окно было приоткрыто, и крохотный замочек на раме выглядел совершенно целым, но Корд распахнул обе створки и высунулся по пояс на улицу.

Капитан увидел его сразу — темный силуэт, ползущий вниз по самому углу дома, бесшумно, словно тень. Темный плащ сливался с серыми камнями, и если бы Демистон не знал, куда смотреть, то вряд ли бы заметил этот силуэт, что уже спустился с карниза второго этажа и медленно опускался к земле. Даже не к земле — к крыше конюшни, с которой так удобно прыгать через забор.

— Держи вора! — во весь голос гаркнул капитан и шагнул в распахнутое окно.

Каменный карниз, шедший вдоль стены дома, оказался намного у́же, чем сначала показалось Корду. И все же он успел в последний момент ухватиться за ставню и удержался на ногах. Большие сапоги, в которых так удобно топтаться по брусчатке, совершенно не подходили для лазанья по стенам — это Демистон понял после первого шага по узкому карнизу. Так и не отпустив ставни, он глянул вниз. Человечек в черном плаще уже почти добрался до земли: ему оставалось лишь разжать руки и мягко приземлиться за углом конюшни. Услышав окрик, он раздумал лезть на крышу. С проклятием Корд попытался сделать еще один шаг, вжался грудью в холодную каменную кладку… и едва не сверзился вниз, когда стершаяся подошва поехала в сторону. Нет. По карнизу не пройти. И обувь не та, и одежда, и кольчуга, хоть и тонкая, но все же тяжелая, да еще и сабля на боку…

— Держите его, олухи! — раскатился над пустым двором мощный рык.

Корд скосил глаза и увидел, что лорд Летто высунулся из окна едва ли не целиком и отчаянно машет руками, указывая на незваного гостя.

На крик хозяина откликнулись сразу — из-за конюшни выскочили крепкие молодцы, еще недавно хваставшиеся друг перед другом дедовскими мечами. Лорда они поняли с полуслова и гурьбой бросились к углу дома. Человек в черном плаще разжал пальцы и рухнул на землю, чуть ли не в руки радостно завопивших слуг.

Демистон наклонился, поставил колено на карниз и, не отпуская ставни, быстро осмотрел стену. Корд не собирался глазеть на драку у стен особняка — он знал, чем она закончится. Корду Демистону, известному когда-то как наемный убийца Кейор Черный, и самому не раз доводилось прыгать со стен в гущу челяди, обозленной неожиданным вторжением. И он до сих пор жив, а его преследователи… Этот тип в черном плаще, судя по всему, тоже хорошо знал свое дело, и Корд не надеялся, что его остановят небритые чурбаны.

Не обращая внимания на проклятья и крики боли, наполнившие двор, капитан нагнулся еще ниже и нашел то, что искал, — крепкую железную решетку, закрывавшую окно первого этажа. Не слушая отчаянных криков лорда, взывавшего к благоразумию капитана, Демистон отпустил ставни, извернулся и упал с карниза.

Руки скользнули по холодному металлу, намертво вцепились в перекладину, и Корд с размаху хлопнулся грудью о решетку. Дыхание перехватило, но капитан чуть разжал пальцы и съехал вниз. Глянул под ноги — до земли было еще далеко. Повиснув на одной руке, второй Демистон сорвал с плеча перевязь с клинком и надел прочную медную пряжку на острие решетки. Потом расстегнул пряжку, и перевязь распустилась, превратившись в подобие веревки. Ножны с саблей заскользили по распустившейся перевязи и ухнули вниз. Следом за ними последовал и Корд — обдирая до крови ладони о грубую кожу. Когда импровизированная веревка кончилась, капитан разжал пальцы — до земли оставалось не так уж далеко.

От удара о землю ноги Корда подогнулись, и он повалился на бок, едва успев поблагодарить про себя Летто за отсутствие брусчатки во дворе особняка. Кувыркнувшись через плечо, капитан вскочил на ноги, успев поднять ножны, валявшиеся на вытоптанной траве.

Но оружие капитану не понадобилось — человек в черном плаще уже карабкался на стену конюшни, оставив за спиной пять тел, лежавших на залитой кровью земле.

— Уходит, уходит! — завопил из окна лорд Летто. — Капитан!

Заткнув ножны за пояс, подобно дубинке, Корд бросился за беглецом. Тот не намного опережал капитана — на крыше конюшни он замешкался, уворачиваясь от арбалетной стрелы, пущенной из окна особняка, и Демистон успел вспрыгнуть на перевернутую бочку и подтянуться. На мгновение противники застыли, оценивая друг друга. Человек в черном плаще обернулся, и Демистон увидел, что его лицо прикрыто черным шелковым шарфом. Из-под шляпы едва заметно выглядывал острый нос — вот все, что успел заметить капитан. Корд медленно потянул из ножен саблю, но убийца — а в этом капитан больше не сомневался — не принял бой. Развернувшись, он легко пробежался по крыше конюшни и оттолкнулся от нее. Черный силуэт на мгновенье застыл в воздухе, а потом легко, как птица, перемахнул через острые железные штыри, вбитые в каменный забор.

Зарычав от ярости, Корд бросился следом. Не думая ни о чем, кроме погони, он бежал изо всех сил, так, как бегал раньше, уходя от преследователей, висевших на хвосте самого удачливого наемного убийцы Гернии. Он не собирался отпускать добычу из-за мелких глупостей вроде высокого забора…

На самом краю крыши, уже оттолкнувшись от заскрипевших досок, он на мгновение ужаснулся тому, что сделал. Это подал голос Корд Демистон, капитан городских стражников, оседлый горожанин, мечтавший навсегда забыть о Кейоре Черном… Но рев Кейора, почуявшего кровь, заглушил жалкий всхлип горожанина.

Уже в воздухе капитан сжался в комок и тяжело пролетел над остриями, как камень, выпущенный из требьюшета. А потом пришла пора падать вниз.

Демистон рухнул на камни мостовой, лишь в последний миг успев повернуться ногами к земле. Колени подогнулись, капитан покатился по камням и сшиб сразу двоих зевак, рассматривавших особняк лорда.

Оглушенный, исцарапанный, как после схватки с котами, Демистон на четвереньках выбрался из стонущей кучи-малы и затряс головой. Из прокушенной губы сочился ручеек крови, перед глазами все плыло, будто после хорошей гулянки, а в ушах стоял тяжелый звон. Капитан глубоко вдохнул, втянул воздух полной грудью и с удивлением обнаружил, что ребра целы. Тогда он оттолкнулся от земли и поднялся на ноги. Все тело болело, словно по нему прошлась дубина великана, но руки-ноги оказались целы. Корд потряс головой, сделал шаг, другой… И обнаружил, что прямо перед ним стоит человечек в черном плаще. Стоит прямо и смотрит на преследователя так, словно и не думал никогда убегать.

— Стоять, — выдохнул Корд. — Ты арестован!

Рука убийцы нырнула под плащ, и Демистон без тени сомненья выхватил из ножен саблю. Он даже сделал выпад первым, еще до того, как убийца достал свое оружие. Но тот увернулся, и клинок Корда задел только край плаща. Капитан прыгнул в сторону и лишь тем избежал удара длинного кинжала. Широким взмахом клинка он отогнал убийцу и успел развернуться. А потом кинулся в атаку.

Эта песня была ему знакома. Кейор Черный всегда великолепно фехтовал — и любимой со времен пиратства саблей, и длинным кинжалом, и двумя ножами. И бывшему пирату еще не встречался человек, что мог выдержать его натиск. А если вспомнить упыря из Дарелена — то и не человек. Но проклятый убийца выдержал и первую атаку, и вторую, и третью… Корд был готов поклясться, что пару раз зацепил его своим клинком, но маленький человечек продолжал вертеться, как детская юла, а выпады капитана бессильно вязли в черном плаще, покрывшемся рваными прорехами. Убийца пару раз атаковал и сам, но Корд, вооруженный более длинным клинком, умело использовал свое преимущество и отразил выпады. Не без труда — человечек в плаще фехтовал ненамного хуже самого капитана.

Обозлившись, Корд усилил натиск, пустил в ход самые грязные приемы, которым он успел научиться за свою жизнь. Но убийца внезапно отступил. Он отпрыгнул в сторону, избежав смертельного удара, развернулся и бросился бежать.

— Куда! — крикнул Демистон, пускаясь вдогонку. — Стой!

Убийца легко обогнул кучку зевак, собравшихся поглазеть на схватку, перемахнул тележку зеленщика и ринулся к ближайшему переулку. Корд мчался следом. Боль ушла — все тело наполнила горячка боя, кружившая голову и заставлявшая забыть о ранах и ушибах. Демистон знал — потом вся боль вернется сторицей, но это будет потом, если он останется жив.

Бежать было тяжело, но Корд не отставал — мчался следом за убийцей, стараясь не терять из вида черный плащ, развевавшийся, подобно рваному флагу. Ему никак не удавалось догнать беглеца, но и тот никак не мог оторваться от взбешенного преследователя.

Вихрем оба промчались по переулку, перебежали улицу Горшечников и нырнули в следующий проулок. Корд потерялся в хитросплетении городского лабиринта — он никак не мог определить, где они находятся и куда бежит убийца. Но потом они выскочили на перекресток, свернули в квартал Мастеров, и Демистон понял, что впереди Королевский квартал. Он приободрился — эти места он знал намного лучше. И в тот же момент убийца припустил так, словно к нему пришло второе дыхание.

Корд бросился следом, легкие полыхнули огнем, и он начал отставать. Собравшись с силами, капитан в несколько скачков догнал убийцу и уже вознамерился прыгнуть ему на плечи, как тот на всем ходу остановился. С проклятием Демистон налетел на него, успел увернуться от удара кинжалом и тут же полетел кувырком на мостовую. Перевернувшись через голову Корд вскочил на ноги, взмахнул саблей… замер.

Улица была пуста. Здесь, на задних дворах особняков Королевского квартала, не было ни души. Проклятый убийца словно сквозь землю провалился.

Прислушиваясь к пустой улице, капитан сделал шаг, другой. Потом медленно вложил клинок в ножны. Чутье подсказывало ему — человечек в черном плаще растворился в лабиринтах большого города и сегодня больше не покажется на глаза преследователю. А может, и вовсе никогда.

Выругавшись, Демистон тяжело опустился на камни мостовой и сел. Пытаясь отдышаться и усмирить боль в правом боку, он огляделся. Крохотная улица позади особняков. Задние дворы. Тут же начинаются дома слуг. Но вот большой дом слева кажется подозрительно знакомым. Корд со стоном поднялся на ноги и постарался представить, как это место выглядит со стороны Королевской площади. Да. Определенно, это особняк Гемела Сеговара. А значит, капитан не так далеко от Башни Стражи, как ему показалось вначале. Тем хуже. Придется возвращаться к ней пешком. Де Грилл должен узнать о том, что творится в городе. Де Грилл…

Демистон издал тихий стон и зашаркал в сторону переулка, который должен вывести его на Королевскую площадь. Птах еще ничего не знает. Но когда узнает…

Он будет страшно зол.

* * *

Граф Де Грилл торопился. Настолько, что даже позволил себе пробежаться по длинному замковому коридору и скачками подняться по широкой лестнице, ведущей к бальному залу. Миновав двух гвардейцев короля, охранявших широкие двустворчатые двери, советник распахнул одну из створок и ворвался в залу.

Она была ярко освещена. Пламя масляных светильников, усеявших стены, отражалось в начищенном паркете, наполняя залу мягким светом, в котором, казалось, можно было купаться, как в теплой воде. В центре, на табурете с бархатной подушечкой, стоял король Геордор. В белом шелковом белье, раскинув руки, он, как и положено монарху, возвышался над подданными, что суетились вокруг него с отрезами ярких тканей, линейками, нитками, ножницами и прочими немудреными инструментами портновского ремесла.

Де Грилл с удивлением отметил, что помимо двух личных портных короля у табурета собралась еще дюжина незнакомых особ. И многие из них держали в руках довольно острые предметы, которыми обычно не рекомендуется размахивать в присутствии короля. Геордор, впрочем, выглядел довольным и расслабленным. Он даже чуть двигал руками, словно дирижируя этой пестрой толпой, пытавшейся измерить королевские телеса наилучшим образом.

Граф нахмурился и решительно прошагал через весь зал. Добравшись до табурета, он бесцеремонно отпихнул пару портных с ножницами в руках и запрокинул голову.

— Сир! — позвал он.

— А, это ты, Эрмин, — отозвался король. — Подержи-ка вон тот отрез, его нельзя класть на пол.

Ошеломленный советник протянул руку, и на ней тут же повисла тяжелая красная ткань с золотым шитьем. Портняжки с ножницами вновь подступили к монарху, вызвав у Де Грилла непреодолимый приступ подозрительности.

— Сир! — повторил он, стараясь незаметно вклиниться между королем и портными. — Срочное дело.

— У тебя все дела срочные, — отозвался Геордор, не опуская рук. — Но сегодня нет ничего более срочного, чем моя новая мантия. Представь, ту, что закончили неделю назад, умудрились загубить прямо в гардеробной! Один из этих криворуких болванов ее порвал — говорит, зацепилась за щепку в платяном шкафу.

— Сир, — промычал Де Грилл, пытаясь взглядом показать, что посторонних неплохо бы отослать из зала.

— Ну что там у тебя, — смилостивился монарх. — Говори.

— Есть новости. Только для вас, мой король, — настаивал Де Грилл.

— Что-то серьезное? — Геордор нахмурился. — Опять?

— Да, сир.

Король со вздохом опустил руки. Портные отступили на шаг, и на их лицах появилось отчаянье. Граф невольно почувствовал себя варваром, неосторожным движением испортившим чудесную картину. Он поежился, представляя, что кто-то из этих портняжек может оказаться тем, кто будет шить праздничный костюм и ему самому. Месть портного бывает удивительно незаметной и вместе с тем удивительно разрушительной.

— Идите, — велел король. — Подождите за дверями. Оставьте все здесь, скоро мы продолжим.

Портные, рассыпаясь в извинениях, толпой двинулись к дверям. Де Грилл провожал их взглядом и, лишь когда за последним захлопнулась тяжелая створка, повернулся к королю.

— Что стряслось на этот раз? — с видом мученика осведомился Геордор.

— У меня появилась новая информация. Заговор действительно существует, — шепотом отозвался Де Грилл. — Следы ведут к Гемелу. Подозреваю, что именно он возглавляет заговорщиков.

— Подозрения? — король удивленно вскинул брови. — Раньше ты не опускался до подозрений, а всегда излагал факты.

— На факты сейчас нет времени, — отозвался граф. — Мне удалось узнать, что некоторые лорды из Совета собираются у Гемела. Собираются тайно, стараясь остаться незамеченными.

— Какая неприятность, — король позволил себе улыбнуться уголком рта. — И что же они там делают?

— Вряд ли играют в карты на раздевание, сир, — сухо ответил Де Грилл.

— То есть чем они там занимаются, ты точно не знаешь?

— Не знаю, сир, — признался Де Грилл. — Но, кажется, с ними связан тот, кого мы подозреваем в убийстве младших Летто и Верони. А это уже — попытка вызвать беспорядки в городе.

— Попытки, догадки, подозрения, — король тяжело вздохнул. — Чего же ты хочешь от меня, Эр? Чтобы я отдал приказ арестовать всех тех, кто ходит в гости к моему бывшему тестю? Бросить в темницу, отдать на допрос палачу… Так?

— Неплохая идея, — хмыкнул советник. — Но это, пожалуй, еще рановато. Пока что я хотел предупредить тебя, мой король, что сейчас лучше сохранять осторожность и удвоить бдительность. Пока я не выясню, что затевает это сборище баранов, которых все называют лордами.

— Осторожность? — переспросил Геордор. — Например?

— Например, не допускать к себе незнакомых людей с ножницами в руках, — в сердцах бросил Де Грилл. — Даже я не знаю, кто эти люди! Что уж говорить о твоей страже…

Геордор нахмурился, его лицо помрачнело, губы поджались.

— Вот что, — сказал он тихо. — Ты, Эрмин, меня разочаровываешь. Отрываешь от важного дела, чтобы вывалить на меня глупую шелуху своих подозрений. Пока у тебя не будет доказательств, настолько веских, чтобы я не постеснялся бросить в темницу бывшего тестя накануне своей новой свадьбы, больше не тревожь меня своими сомнениями. Понимаешь?

— Да, сир, — также тихо отозвался Де Грилл, стараясь удержать волну гнева, поднимающуюся из груди.

— Превосходно. Что-то еще?

— Нет, сир, это все.

— Хорошо. Что там с Сигмоном? От него еще нет вестей?

— Он все еще скачет навстречу вашей невесте, — ответил советник.

— Чудесно. Если от него поступят какие-то известия — тут же докладывай мне. Только в этом случае, понимаешь?

— Да, сир, — печально произнес советник. — Я понимаю.

— Очень рад. А теперь ступай, займись фактами. И когда будешь выходить, позови обратно портных.

Де Грилл склонился в глубоком поклоне, мазнув краем роскошной ткани по надраенному паркету. Выпрямившись, он молча развернулся и устремился к дверям. Распахнув их, он бросил отрез в руки первого же портного и махнул рукой, разрешая им вернуться в зал. Потом, не задерживаясь, направился обратно к лестнице.

Он весь кипел от гнева. Он не узнавал своего короля, обычно проницательного и рассудительного. Что на него нашло? Старческая немощь ума? Или эликсиры полуэльфа действительно вернули короля к юности, когда тело правит разумом? Эта проклятая свадьба действует на короля, как крепкое вино. Он теряет голову, едва заслышит слово «невеста». Проклятье! И это в такой тяжелый момент… Нет, право, заговорщики очень удачно выбрали время. Чтоб им пусто было…

На лестнице Де Грилл задержался. Немного поразмыслив, он начал подниматься вверх — к своему старому убежищу на чердаке. Туда, откуда он мог наблюдать за всем королевством, за его самыми укромными уголками. Пришла пора пустить в ход все козыри. Приложить все усилия и отчаянно надеяться, что это принесет хоть какую-то пользу. Ведь самого главного советник так и не сказал королю, просто не решился. А дело было важным — граф никак не мог найти Сигмона с помощью птиц. Ла Тойя словно провалился куда-то, исчез, канул в небытие. В то, что бывший тан погиб, Эрмин не верил. Оставался лишь один вариант — кто-то, очень хорошо осведомленный о способностях графа Птаха, не хочет, чтобы тот увидел Сигмона Ла Тойя. И этот кто-то не стесняется использовать магию, которую нельзя заметить. Такую, какой давно уже не было на землях Ривастана.

Рванув ставший внезапно узким воротник, Де Грилл скачками помчался вверх по лестнице. Он должен успеть. Должен.

* * *

К вечеру похолодало. Ночной морозец покусывал разгоряченное лицо Сигмона, нагнувшегося над гривой, изо рта скакуна вырывались клубы пара. Разгоряченные дневной скачкой, и всадник, и его конь жадно хватали стылый воздух, пытаясь отдышаться. Сигмон знал, что с ним ничего не случится, — после изменения болезни обходили его стороной. А вот для скакуна, кличку которого он так и не узнал, дело могло кончиться плохо. Давно пора его сменить. Надо было свернуть с проезжего тракта в ближайший городок и потребовать себе нового на почтовой станции — точно так же он получил этого полдня назад, в Паэре. Но Сигмон хотел засветло добраться в Тир, небольшой город, в котором располагался военный гарнизон. Граф знал, что при нем держат скаковых лошадей для гонцов. Это означало, что конюшни в гарнизоне приличные, много лучше, чем на почтовой станции. Безымянный скакун, рыжий, как домашний кот, получит там надлежащий уход и, быть может, оправится от безумной скачки. А взамен можно будет увести одного из коней вестовых — сильного и выносливого скакуна, которого вырастили для подобных заданий. Это Сигмон знал еще со времен службы в Вентском полку, когда к его услугам были лучшие армейские кони. Именно поэтому он гнал скакуна в сгущающиеся сумерки по подмерзшей дороге и старался не думать о том, что жеребец может пасть в любой момент.

И только когда они взлетели на холм и граф увидел внизу огни города, он вздохнул свободнее и натянул поводья, придерживая разгоряченного скакуна. Тир еще не спал.

Высмотрев с холма длинное здание казармы, которое невозможно перепутать ни с чем иным, Сигмон пустил коня шагом, направив его к городским воротам. Он не собирался на полном ходу вламываться в город, пугая ночную стражу. Ему нужно было просто тихо добраться до гарнизона и помахать медальоном Геордора перед носом командира. А потом — снова в путь. Сигмон устал и многое отдал бы за чистую постель и пару часов сна, но пока не мог позволить себе ни того, ни другого. Де Грилл ясно дал понять, что невесте Сеговара грозит опасность, и Сигмон не собирался останавливаться в дороге, пока у него оставались силы держаться в седле.

Тир был обнесен высоким частоколом из заостренных бревен — дерева в этих краях было намного больше, чем камня. Огромные ворота, сделанные из толстых досок, были распахнуты, открывая дорогу в город. Сначала Сигмон подивился беспечности стражи, но потом подумал, что военное положение давно отменено и ворота города незачем запирать на ночь. В конце концов, по тракту, пронзавшему город насквозь, подобно копью, даже ночью кто-то мог ехать. Например, усталый путник, что стремится на восток, пытаясь обогнать само время.

Сигмон шагом въехал в ворота и кивнул стражнику, вышедшему из караулки, чтобы встретить припозднившегося гостя.

— По делам? — сонно спросил тот, больше из личного интереса, чем по долгу службы.

— В гарнизон, — отозвался Сигмон. — Кто там за старшего сейчас?

— Командор граф Богес, — ответил стражник. — Ты гонец, что ль?

Сигмон вытащил из распахнутого ворота кожаной куртки золотой медальон, и тот заблестел в свете факелов.

— Королевский гонец? — удивился стражник. — Эк тебя ночью-то… Не завидую я вам, ребята. Давай проезжай. Может, в какой таверне еще ужин не остыл…

Сигмон спрятал медальон и тронул поводья.

— Постой! — позвал стражник, и граф обернулся.

— Да?

— Случилось что? Серьезное или как?

— Все спокойно, солдат, — отозвался Сигмон. — Я тут проездом. Только сменю скакуна и дальше.

— А, — с облегчением выдохнул страж ворот. — Ну и слава небесам. Будь здоров, гонец.

Сигмон ткнул каблуками в рыжие бока коня и отправился дальше, пытаясь припомнить, где надо свернуть, чтобы добраться до казармы. На стражника он не сердился — тот и понятия не имел, что среди ночи к нему заявился столичный граф. Сигмон ухмыльнулся — он так и не привык к новому титулу. До сих пор это казалось ему просто новой ролью на службе короля. Этаким мундиром, маскировкой, чтобы лучше выполнять свой долг. И в самом деле, какой из него граф — ни благородной крови, ни имений, ни сотни лет службы предков королю. Быть может, поэтому столичная знать относилась к нему как к безродному выскочке, поскольку сам Сигмон относился к себе именно так. Не заслужил он этот титул, что бы там ни говорил Де Грилл. Как был провинциальным увальнем, так и остался. А то, что на его руках больше крови, чем у иного палача… Это не повод для того, чтобы каждый встречный сгибался в поклоне. Но Де Грилл настоял на своем и оказался, как всегда, прав. Титул графа и в самом деле открыл перед Сигмоном Ла Тойя те двери, в которые простому тану не было хода. Это сильно помогало. В делах государственных. Быть может, поможет и на этот раз.

Казарма была обнесена каменным забором, превратившим гарнизон в некое укрепление внутри самого города, готовое выдержать долгую осаду. У закрытых ворот маялись двое часовых, зябко ежась и перекладывая из руки в руку длинные копья. Их нисколько не вдохновил вид золотого медальона, и Сигмону пришлось подождать, пока приведут начальника караула — толстого усатого капитана, засыпающего на ходу. Вот на него изображение монарха произвело нужное действие — толстяк сразу ожил и засуетился, отдавая приказы.

Сигмона провели в конюшню вестовых. Там он сдал своего рыжего скакуна заспанному солдатику и выбрал себе нового — черного крепыша с лоснящимися боками. Тот поначалу косил недобрым взглядом, бил копытом, явно не желая покидать теплую конюшню на ночь глядя, но стоило Сигмону взять его под узцы, как баловник присмирел. Почуяв в новом владельце нечто выходящее за рамки его жизненного лошадиного опыта, вороной сделался тише воды и ниже травы.

Отмахнувшись от предложения провести ночь на жесткой казарменной койке, Сигмон поблагодарил усатого капитана и, лично оседлав нового скакуна, отправился к выходу. Уже у самых ворот заспанный капитан сделал гостю неожиданный подарок — обмолвился, что до них дошли вести о гостях из Тарима. Сигмон тут же вцепился в капитана и вытряс из него все, что тому было известно. Оказалось, что немного, но вполне достаточно: кортеж с таримской невестой короля остановился на ночлег в городе Гартеме, до которого было рукой подать. Офицеры-ривастанцы, сопровождающие кортеж от самой границы, послали вперед весточку, чтобы в Тире успели приготовиться к приезду гостей. Из путаных объяснений капитана Сигмон понял, что если выедет сейчас, то доберется до Гартема к утру. А может, чуть позже, но в любом случае не пропустит кортеж — дорога тут одна, сворачивать некуда.

Услышав такие добрые новости, Сигмон сердечно поблагодарил капитана, попрощался с часовыми, вытянувшимися в струнку, — до них начальство уже довело, в грубой форме, кого именно они держали у закрытых ворот, — и вскочил в седло.

Гнать коня не стал — торопиться теперь некуда, кортеж ночует в городе, под охраной военных, а не бредет во тьме навстречу приключениям. Но и задерживаться особо не стоит. Рассудив так, Сигмон выехал на Королевский тракт, проходящий через город, и двинулся на восток.

Над головой сгустилась тьма — ночь опустилась на город, дыша стылым ветром в спины припозднившихся горожан. Сигмон ехал не торопясь, рассматривая большие дома, выстроенные вдоль этой необычной улицы, что на самом деле являлась широкой проезжей дорогой. Здания были высокие, в три, а то и в пять этажей, но все выстроены из дерева. В самом деле, каменоломни тут поблизости нет, зато хорошей древесины полно за городской оградой — строй в свое удовольствие.

Первые этажи домов были отведены под всевозможные магазинчики, лавки, забегаловки. Тут и едой торговали, и одеждой, и оружием… Только питейных заведений Сигмон насчитал с десяток. Встретились ему и несколько гостиниц, с собственными конюшнями, пристроенными к дому. Вполне разумно — гостиница у дороги, что может быть лучше для усталого путника?

Мерно покачиваясь в седле, Сигмон ехал сквозь Тир, отчаянно жалея, что у него нет времени спешиться и выпить хотя бы стакан горячего вина. Он устал, замерз и хотел спать. Обычный человек на его месте давно бы повалился без сил на землю, но Ла Тойя чувствовал лишь небольшое неудобство и раздражение оттого, что задание затянулось. Он мог провести в седле еще пару дней, но тогда, прибыв на место, ему пришлось бы долго отдыхать. А этого он не мог себе позволить — к таримским гостям ему надлежит прибыть в лучшей форме, чтобы в случае неприятностей быть готовым встретить их достойно, а не засыпая в седле.

Окраины города уже засыпали, но на Королевском тракте вовсю кипела ночная жизнь. Окна домов были ярко освещены, кое-где у дверей даже горели масляные фонари, освещая крыльцо. Из приоткрытых дверей кабаков доносился равномерный гул разговоров, но на улицу мало кто выглядывал — слишком холодно нынче. Зато в морозном воздухе прекрасно себя чувствовали соблазнительные ароматы жареного мяса, свежего печеного хлеба и острой похлебки.

В животе у столичного графа весьма по-простецки заурчало, будто у самого обычного крестьянина. Черный конь тревожно дернул ухом и попытался взглянуть на всадника, чтобы оценить — насколько тот голоден.

Сигмон невольно рассмеялся и ласково потрепал вороного между ушами, давая понять, что не собирается тотчас сожрать его. Хотя оголодавший зверь, прятавшийся за черной чешуей на теле, уже рассматривал это предложение, как достаточно соблазнительное. Сигмон привычно отгородился от своей второй натуры, не позволяя ей выплыть из глубин сознания, и приподнялся на стременах.

Впереди, как он и ожидал, уже виднелся деревянный частокол и широкие ворота при выезде из города. Они были распахнуты, как и их близнецы, сквозь которые Сигмон недавно въехал в Тир. По бокам ворот стояли домики караула и сборщиков подати. После них начинался привычный ряд зданий, тянувшийся вдоль всей улицы. В одном из них, находившемся ближе прочих к воротам, на первом этаже были широко раскрыты двери. На деревянных ступенях плясал свет фонарей, а над дверями висела широкая вывеска. Сигмон не видел, что там написано, но готов был поклясться, что нечто вроде «У ворот» или «Счастливые врата». Придорожная таверна, последний шанс путника перекусить перед путешествием. Сигмон прислушался к себе, пытаясь понять — насколько сильно он устал. Мышцы немного затекли, но силы в них предостаточно. Отдых потребуется не скоро. А вот перекусить уже пора. И, конечно, что-нибудь выпить — хоть вина, хоть простой воды. Желательно кувшин. Или ведро.

Черный скакун, обеспокоенный молчанием всадника, возмущенно фыркнул. Сигмон снова рассмеялся. Вороной понравился ему — это не унылая коняга с армейской конюшни, а настоящий скакун со своим характером. Как он там очутился? Не увел ли ночной гость ненароком любимого коня коменданта? А и пес с ним, пусть гордится, что оказал услугу столичному выскочке.

— Ворон, — позвал Сигмон, поглаживая черную гриву. — Ворон?

Вороной изогнул шею, кося черным глазом на всадника. Тихо заржал, предупреждая, что характер у него не из лучших. Сигмон потрепал его по черному хохолку между ушами и тронул поводья. Получивший новую кличку вороной послушно потрусил к открытым дверям таверны.

Спешившись, Сигмон набросил поводья на коновязь и решительно поднялся по деревянным ступенькам. Он сделал свой выбор — как бы ни звал его в дорогу долг, краткий отдых необходим. Таримские гости сейчас в безопасности, а их защитнику нужно подкрепиться, чтобы завтра не оплошать в случае непредвиденных неприятностей. Тарелка острой похлебки, чей аромат Сигмон почувствовал еще на улице, да бутылка легкого белого вина будут в самый раз.

Раскрытые двери вели в прихожую, а двери из нее в зал были предусмотрительно закрыты — негоже впускать холод туда, где люди едят. Сигмон, предвкушая ужин, распахнул их настежь и ворвался в шумный зал таверны, наполненный людским гомоном и манящим ароматом жареного мяса.

Просторный обеденный зал был уставлен деревянными столами. Он походил на все те залы придорожных забегаловок, в которых доводилось бывать Сигмону, но выглядел более достойно: столы и стулья тщательно отполированы, дощатый пол вымыт. Потолок не нависает над макушкой, а раскинулся где-то высоко, так что не приходится цеплять головой фонари, висящие на цепях. Стойки с хозяином нет, вход на кухню отгорожен ширмой, из-за которой выглядывают официанты. Вдоль стены идет пологая лестница с крепкими перилами, ведущая на второй этаж. Там, Сигмон в этом был уверен, имеются небольшие комнаты с относительно чистым бельем. Вполне приличное место, которому лишь чуть не хватает лоска, чтобы перейти в разряд гостиницы. Приличное и — судя по отсутствию свободных мест — достаточно популярное.

Оглядев столы, занятые шумными компаниями, Сигмон направился в темный уголок рядом с лестницей, к крохотному столику, придвинутому к стене. Здесь было темно, от дверей тянуло сквозняком, но Сигмон давно не обращал внимания на такие мелочи. Тому, кому частенько приходилось спать на сырой земле, и такое место — дом.

Едва только он опустился на стул — к чести заведения, такой же ладный, как и те, что стояли в центре зала, рядом мгновенно появился худой как щепка парень в чистом, но изрядно потрепанном фартуке. Привычной скороговоркой он выпалил сегодняшнее меню и застыл в ожидании, равнодушно разглядывая столешницу. Сигмон заказал острую похлебку, чей запах до сих пор щекотал его ноздри, поджарку из телятины и бутылку вина. Когда парнишка скрылся в кухне, Сигмон с запоздалым беспокойством похлопал себя по карманам. Уехать пришлось так срочно, что он даже не вспомнил о деньгах на дорогу. К счастью, в кошеле на поясе обнаружилась горсть медных монет, которых вполне хватало, чтобы оплатить ужин. Конечно, можно было попробовать выбить из таверны бесплатное угощение для королевского гонца, но Сигмону совершенно не хотелось размахивать медальоном Сеговара Третьего в кабаке, выпрашивая подачку, словно продажный стражник.

Дожидаясь ужина, Сигмон принялся разглядывать посетителей таверны. Тут было на что посмотреть — за столами были и горожане, и стражники, так и не снявшие доспехи после дневной смены, уставшие купцы, явно собирающиеся пораньше лечь спать, чтобы с рассветом выйти в дорогу, засыпающие на ходу путешественники, торопливо жевавшие ужин перед отходом ко сну. Здесь было тихо — по меркам обычного кабака, а пара шумных компаний в центре зала не в счет. Шума от них было не так уж много, да и безобразничать они явно не собирались. Подозрительных личностей Сигмон не заметил, хотя привычно приценился к молчаливой компании в дальнем углу. Место тихое и спокойное, в чем, вероятно, заслуга поста городской стражи, что в паре шагов от таверны, у ворот. Все тихо. И спокойно.

Только сейчас Сигмон понял, как напряжен. Он расслабился, откинулся на спинку стула и вздохнул. Напряжение последних суток упало с плеч, как тяжкий груз. Сигмон с удовольствием вытянул ноги под столом, размял шею… Да, пара часиков сна пришлись бы кстати. Можно прямо тут. За столом.

Граф с сожалением покачал головой. Быть может, другой гонец на его месте так и поступил бы — подремал часик-другой, а потом, не спеша, двинулся в дорогу. Но для Сигмона Ла Тойя, что служит тайному советнику короля, — это непозволительная роскошь. Там, где-то впереди, есть люди, которым грозит опасность. Гости короля. Невеста Его Величества. Наверняка уродливая северянка почтенных лет, которой откупились от Ривастана. Пусть так. Но Сигмон не мог просто взять и выкинуть из головы задание Птаха. Он нужен этим людям. Они там, в темноте, в маленьком и холодном городке, а тьма над их головами сгущается…

Сигмон выругался и стукнул кулаком по столу. Почему, почему он решил, что гостям грозит беда? Какого демона он несется во весь опор, словно слышит чей-то зов? Разве дело только в приказе Де Грилла?

С замиранием сердца Сигмон прислушался к себе. Знакомое ощущение близкой опасности давило на плечи, пригибало к земле, заставляя нервно оглядываться по сторонам. Глубоко внутри недовольно ворочался зверь, почуявший неладное. Надвигалась буря. Теперь Сигмон был в этом уверен.

Он приподнялся, но в этот момент у столика появился парнишка с подносом. Бухнув на стол глиняные тарелки с едой, он довольно аккуратно поставил рядом бутылку из темного стекла — вещь дорогую и не слишком популярную, судя по всему, в этих краях. Сигмон запустил руку в кошель, нашарил мелочь и высыпал ее в руки паренька. Тот деловито отсчитал нужную сумму, остаток вежливо, но решительно положил на стол и был таков. Сигмон в замешательстве уставился на еду.

Ужин не помешал бы. И жажда никуда не делалась — она только усилилась от запаха острой похлебки. Но граф чувствовал, что ему стоит поторопиться.

Зарычав, Сигмон схватил тарелку с похлебкой и припал к ее краю, словно дикий зверь. Влив в себя всю похлебку разом, как дурное вино, он опустился на стул и быстро набил рот жареным мясом. Давясь жилистыми кусками, он поднялся, схватил бутылку с вином и пошел к выходу — дожевывая на ходу. На него косились из-за соседних столиков, но Сигмон не обращал внимания на удивленные взгляды. Плевать. Через минуту его тут не будет.

У выхода случилась заминка — трое довольно пьяных горожан никак не могли решить, кому выходить первым, а тут еще двери распахнулись, и в зал попытались войти двое посетителей в мокрых плащах путешественников. У дверей возникла небольшая давка, но Сигмон ловко проскользнул между двумя пьянчугами и первым добрался до двери.

Удар был неожиданным и сильным — от толчка в спину Сигмон качнулся вперед и, только услышав звон сломавшегося лезвия, понял, что это был нож. Разворачиваясь, Сигмон взмахнул рукой, и неудавшийся убийца покатился по полу, сбивая стулья. Его дружки шагнули вперед, прижимая графа к двум крепким путешественникам, и Сигмон увидел тусклый блеск метала. Не раздумывая, он двинул назад локтем, увернулся от первого удара и хорошей оплеухой сбил на пол еще одного пьянчугу. Один из новоприбывших ухватил Сигмона сзади за шею, попытался придушить, но граф ударил его локтем в живот, перехватил согнувшегося пополам неудачника и отгородился им от остальных, как щитом.

— Что? — проронил он, выплевывая жилистый кусок мяса. — Прекратить!

Он не собирался превращать кабацкую ссору в побоище — только этого еще не хватало. И даже не подумал достать клинок, хотя зверь внутри его ярился, требуя крови. Ла Тойя давно научился держать его на крепкой цепи и немало гордился этим. И сейчас не собирался уступать ему.

— Осади! — гаркнул он. — В кандалы захотели? Я вам устрою…

И осекся. Пьянчуга, оставшийся стоять на ногах, вовсе не был пьяным — только притворялся им. В глазах его горел жадный огонек. Крепкий парень, приятелем которого Сигмон прикрывался от возможной атаки, сейчас больше походил на солдата, чем на усталого путника. А с пола уже поднимался тот, чей клинок сломался о звериную шкуру, прикрывавшую тело графа Ла Тойя, и в его руках вновь блестел клинок. Они все были заодно. И, даже получив отпор, не испугались, не взъярились, как обычные кабацкие забияки. И не собирались отступать.

Сигмон попятился, выкручивая руку пленника, не давая ему разогнуться. За спиной призывно гулял сквозняк, намекая, что графа ждет распахнутая дверь. Сколько их там? Ждет ли кто-то на улице? Что им надо?

— Назад! — отчеканил Ла Тойя, заметив, что с пола поднимается второй убийца, держась за разбитую скулу. — Всем стоять!

Краем глаза он подметил, что из-за столиков поднимаются те, на ком еще блестели кольчуги стражи. Может, атаковать напавших самому, прижать их к стражникам, скрутить, допросить… И убить на это всю ночь, а то и больше, доказывая, что он личный помощник советника короля. Спланированное нападение на него? Имеет ли оно отношение к его заданию? Но кто мог знать, что его отправят в этот путь…

— Проклятье, — прошипел Сигмон.

Он не мог позволить себе задерживаться в дороге. И если это нападение было заранее спланировано, он должен как можно скорее оказаться рядом с невестой Вер Сеговара, потому что туманные опасения Де Грилла приобретают реальные черты.

Громкое лошадиное ржание заставило его вздрогнуть. Сигмон обернулся к двери, и в тот же момент в воздухе сверкнул брошенный нож. Сигмон, уворачиваясь, прогнулся назад, вскинул руки, ловя на лету второй клинок… Вырвавшийся из его рук бандит упал на пол и ловко откатился в сторону. Ла Тойя шагнул назад, и в этот миг на него налетели сразу трое. Вспорол воздух кинжал, едва разминувшись с шеей Сигмона, и он ударил в ответ, вколотив пойманный нож по самую рукоять в грудь здоровяка, напоминавшего солдата. Тот успел еще раз взмахнуть кинжалом, и граф, отражая удары мнимых пьянчуг, не успел увернуться — клинок рассек левое предплечье. Вскрикнув, Сигмон попятился и тут же получил удар в колено, потом в висок… Цепь лопнула, и зверь сорвался с цепи.

Зарычав, Сигмон перехватил руку нападавшего, сжал пальцы, кроша чужие кости, и ударил правой — так что голова противника откинулась набок под хруст шейных позвонков. Второго, что пытался ударить ножом, Сигмон пнул в живот, и тот отлетел, грохнувшись спиной о стену. Поднимавшегося с пола бандита граф пинком зашвырнул под ближайший стол — как мешок с тряпьем. Оставшийся на ногах попятился, и в этот момент Сигмон обуздал зверя.

Он сделал шаг назад, пьянея от запаха крови, и обвел тяжелым взглядом тех, кто посмел поднять на него руку. Из пяти нападавших на ногах остался лишь один, и у него уже начала разбухать сломанная челюсть. За его спиной маячили стражники, вытягивая из ножен мечи, и Сигмон понял, что если он останется здесь еще хоть на миг, то ему, возможно, придется исполнить приказ короля в буквальном смысле. Он не мог себе позволить попасть в кутузку и вежливо объясняться пару дней с местной стражей, доказывая, что стал жертвой нападения. А если стражники попытаются его атаковать, он больше не сможет удерживать зверя на привязи. И тогда….

— Да провалитесь вы все, — буркнул Сигмон, развернулся и бросился бежать.

Он выскочил из дверей таверны, держа руку на рукояти меча — на улице его могла ждать засада. Но там его ждал лишь разгоряченный вороной и человек, лежавший у его копыт. Судя по всему, он пытался похитить скакуна, а тот угостил врага хорошим ударом копыта. Сигмон не стал разбираться, кто это был — то ли обычный конокрад, решивший свести коня, то ли один из убийц. Ему было некогда. Подхватив поводья с коновязи, он птицей взлетел в седло. Ворон заржал, встал на дыбы, и Сигмон вжался в черную гриву, пытаясь удержаться в седле. Жеребец с грохотом опустил копыта и заплясал под всадником. Потом, почуяв знакомый запах, остановился и возмущено зафыркал.

Сигмон натянул поводья, и в этот момент на крыльцо выбежал последний из убийц. Вскинув руку с ножом, он бросился на всадника, намереваясь пропороть ему бедро, но Сигмон подался вперед и с огромным наслаждением ударил сапогом в грудь убийцы. Удар, который мог свалить с ног упыря, отбросил убийцу обратно в распахнутые двери таверны, и Сигмон услышал, как в прихожей завопили стражники, на которых обрушилось уже бездыханное тело с раздробленной грудью.

Не дожидаясь их появления, граф пришпорил Ворона, и тот, взяв с места в карьер, помчался к воротам, прочь от опасного места, где пахло свежей кровью. Сигмон пригнулся к шее Ворона, сливаясь с ним в одно целое, — им предстоял долгий путь. Сонные стражники у ворот не успели даже понять, что происходит, — жеребец черной молнией промчался мимо них и пропал в темной осенней ночи. Стражники, толпой вывалившиеся из дверей таверны, увидели лишь пустую дорогу — королевский гонец покинул гостеприимный город Тир.

Он мчался на восток.

* * *

Вэлланор устала. Так сильно, что когда ее привели в крохотную комнатку с наглухо закрытым окном, то просто упала на кровать, даже не потрудившись снять сапожки и куртку.

Некоторое время она лежала, разглядывая потолок и пытаясь успокоить вихрь мыслей и образов, кружившихся в голове. Ей казалось, что кровать качается — после езды в дорожном экипаже Вэлланор бросало из стороны в сторону даже на ровной земле. Ей еще не приходилось ездить так долго. И так быстро.

Из приграничного городка они выехали еще вчера. И неторопливая езда по узким горным дорогам сменилась бешеной скачкой. Карета мчалась вперед по дороге, в напрасной попытке нагнать верховых, и подпрыгивала на каждом камешке, да так, что вещи прыгали со своих мест, словно акробаты. Вэлланор сидела тихо, крепко сжав зубы, чтобы не прикусить язык, а дядя не переставал ругаться, да так, что Вэлла иногда зажимала уши.

Этой разительной переменой они были обязаны письму, которое принесла большая птица начальнику гарнизона. Тот долго говорил с герцогом, и они расстались весьма недовольные друг другом. Вэлла слышала только обрывки разговора и поняла одно — король Сеговар настаивает, что кортеж должен как можно быстрее прибыть в столицу. Дядя же был очень недоволен такой встречей, которую он назвал неподобающей. Вэлле тоже казалось, что принцессы и королевы должны путешествовать как-то по-иному. Уж точно не так быстро. Но ведь, когда они были дома, отец тоже их все время поторапливал…

Начальник гарнизона дал им сопровождающих — пятерых всадников, очень любезных и, на взгляд Вэллы, очень молодых. Сейчас они мчались впереди, расчищая дорогу. Поэтому экипаж ехал быстро, без всяких задержек в пути — кроме того случая, когда ривастанцам пришлось стаскивать с узкой дороги воз, груженный сеном. Они сделали это сами и все время улыбались Вэлле, наблюдавшей за ними из окна кареты. А слуги герцога даже не спешились — лишь спрятали руки под плащи и мрачно поглядывали по сторонам. Вэлле они никогда не нравились. Она знала таких типов — в Каменных Чертогах подобные им выполняли поручения деда. Их называли Ночными Всадниками, поскольку обычно они служили дедушке ночью. Вэлланор догадывалась, что они просто наемные убийцы, но даже гадать не желала о том, какие именно приказы эти люди выполняют. И сейчас знать не хотела. А ривастанцы ей нравились — лихо сдвинув шапки на затылок, они быстро оттащили в сторону воз с сеном, сунули его вознице мелкую монету и дружно, словно по команде, поклонились Вэлланор. Дядя буркнул под нос что-то о проклятых подлизах, но, кажется, остался доволен.

Потом они снова поехали быстро. И ехали так весь день и всю ночь. Ночью Вэлланор пыталась поспать, но ее так бросало по жесткому кожаному сиденью, что сон превратился в тягостную дрему, и утром она чувствовала себя еще больше уставшей.

В дороге они провели и следующий день. И только к вечеру, в сумерках, они — о счастье — добрались до большого города. Ривастанские офицеры сразу нашли гостиницу, большую и удобную. Они все так устроили, что к тому времени, как экипаж въехал во двор, его уже встречал десяток слуг. Они помогли выбраться пассажирам, быстро похватали вещи и быстро развели всех по комнатам. Дядя остался доволен, правда, не разрешил Вэлланор занять большую комнату на самом верхнем этаже. Он велел ей оставаться рядом с ним, в маленькой комнатушке, примыкавшей к его покоям. Скорее всего, это была комната прислуги, но Вэлле она сейчас казалась роскошным дворцом — наконец-то она осталась одна и могла выпрямить спину. И валяться на кровати в сапогах.

Застонав, Вэлланор поднялась и села. Стащив с себя беличью куртку, она швырнула ее на стул. Потом поднялась, подошла к окну и распахнула ставни.

За окном царила ночь. Но не та злая черная колдунья, что окутывает горы непроницаемым черным одеялом. Нет, это была ночь, разбавленная светом фонарей, веселыми криками людей, ржанием лошадей… Это была ночь-проказница, ночь веселья — и такую не отыщешь зимой в горах.

Вэлланор поставила локти на подоконник и выглянула на улицу. Отсюда, сверху, были видны дома — множество домов, в которых горел свет. Большие здания с распахнутыми дверями, двор гостиницы, наполненный людьми и лошадьми. Была видна даже стена, опоясывающая город. Все было наполнено жизнью. Люди куда-то спешили, кричали друг на друга, смеялись. Эта ночь напомнила ей Зимний Праздник Года, ту единственную ночь в году, когда в Каменных Чертогах не гас свет и все веселились до самого рассвета. Ощущение праздника, ожидание подарков, предчувствие веселья… Все было как тогда.

Где-то в глубине души Вэлланор понимала, что здесь, в этом шумном городе, все ночи такие. Все до единой. Но сейчас, именно в эту минуту, ей казалось, что этот праздник устроен в ее честь.

Вэлланор улыбнулась. Дорога выдалась трудной, и все же это было… прекрасно. Она сидела у окна экипажа и рассматривала окрестности. Леса, поля, деревни… Так много всего! В горах такого не увидишь. За один день Вэлланор увидела больше, чем за всю предыдущую жизнь, и самым чудесным было то, все это великолепие вскоре будет принадлежать ей. Ей не нужно возвращаться в холодные Каменные Чертоги, она должна остаться здесь навсегда, здесь, на этом празднике.

Иногда ей казалось, что это лишь сон. И, задремав на жестком сиденье кареты, она порою просыпалась с криком ужаса — когда там, за гранью яви, кто-то объяснял ей, что нужно немедленно вернуться, потому что король зовет ее посмотреть на казнь очередного предателя. Открыв глаза, Вэлла снова видела бескрайний лес, манивший ее в свои бескрайние глубины. Лес, в который она так хотела попасть. Настоящий лес из сказок, а не те три сосны, ютившиеся на краю обрыва за Каменными Чертогами…

Вэлланор вздохнула, отошла от окна и начала раздеваться. Нужно выспаться, чтобы завтра сполна насладиться новыми пейзажами этой бескрайней страны. Страны, которой она будет править как настоящая королева.

Расстегивая крючки на тяжелом бархатном платье, Вэлла вдруг поняла, что, мечтая о королеве Вэлланор, она совсем забывает о короле Геордоре. Она постаралась припомнить его лицо — и не смогла. А ведь он станет ее супругом. Это он будет править страной, а она, как верная супруга, должна будет повиноваться своему мужу. Король. Какое веское и чужое слово. Холодное, словно камень горных скал.

Зябко поежившись, Вэлла повела плечами и выскользнула из платья. Нет, в такой чудесный вечер суровый король казался далеким и малозначительным персонажем. Вэлла никак не могла представить, что какой-то старик возьмет ее за руку и поведет к трону. Нет. Сегодня в воздухе разлито волшебство. Незнакомый странствующий герой — вот чей образ выглядел более реальным. Молодой незнакомец, чем-то похожий на старшего офицера ривастанцев, вот кто мог неожиданно встретиться на пути принцессы Вэлланор. Загадочный и мрачный, как все герои, потому что над ним висит древнее проклятье, снять которое может лишь молодая королева. Она возложит венок на голову героя, и чары спадут. Герой улыбнется, возьмет ее за руку и отведет в лес, на зеленую поляну, где солнечный свет будет литься с неба, подобно водопаду… Герой опустится на колени…

Когда в комнату вошла служанка с подносом, уставленным всевозможной снедью, она увидела, что молодая гостья сладко спит на кровати, полураздетая, не успевшая даже снять сапоги. Служанка поставила поднос на стол и собралась выйти. Но, взглянув на счастливое лицо девчонки, что улыбалась во сне, осталась. Она подошла к кровати, осторожно сняла с гостьи обувь, выпутала ее из дорожного платья, уложила поудобней и накрыла одеялом. Северная принцесса, измученная тяжелой дорогой, даже не проснулась. Служанка, которой не раз приходилось укладывать спать дочку после ночной работы в таверне, печально улыбнулась.

— Желаю тебе счастья, принцесса, — тихо проговорила она. — Пусть хотя бы у тебя все будет хорошо, девочка с севера.

Вэлланор лишь тихо застонала. Ей снился чудесный сон о залитой солнцем лужайке и странствующем герое, чье мрачное лицо вдруг озарила робкая улыбка.

* * *

Рассвет застал Сигмона врасплох. Казалось — еще ночь, и он лишь на миг задремал в седле, пустив Ворона шагом, чтобы тот немного отдохнул. И вдруг — первые лучи восходящего солнца, холодные, но такие яркие, бьют в лицо, пробуждая от сладкой дремы.

Королевский гонец выпрямился в седле, потянулся, расправляя затекшую спину. Потом снял перчатку с левой руки и потер лицо, пытаясь смахнуть остатки сна. С правой руки он до сих пор не снимал перчатку на людях. Даже когда оставался один, когда некому было смотреть на его уродство — не снимал. Ему было страшно. Слишком ярким было это напоминание о его уродстве, слишком явно оно кричало о том, что у него все еще есть шанс превратиться в бесполую чешуйчатую тварь, одержимую жаждой крови.

Сигмон передернул плечами и затряс головой, сбрасывая остатки ночного кошмара. Нет, все это глупости. Он жив и здоров, с неба светит солнце, впереди новый чудесный день. Еще один, когда можно дышать, говорить, бегать — просто жить, наслаждаясь каждым мгновеньем.

Привстав на стременах, граф огляделся, пытаясь оценить предстоящий путь. Тщетно. В этих местах Королевский тракт шел через густой хвойный лес, превращаясь в широкую просеку, чьи обочины быстро зарастали молодыми елочками и ветвистым кустарником с острыми листьями и колючими шипами. Дорога не просматривалась — она уходила в глубь леса и терялась там. Под копытами Ворона — утоптанная земля, еще звонкая от ночного морозца. Безлюдно, и на дороге нет свежих следов — это Сигмон отметил сразу. В самом деле, кто сунется ночью в лесную чащу, где может водиться все что угодно — от разбойников до привидений. Разве что королевский гонец, спешащий исполнить свой долг.

Сигмон растер ладонью шею, разгоняя застоявшуюся кровь, и подбодрил своего нового скакуна каблуками. Тот грозно засопел, но сорвался с места в галоп, словно надеясь согреться на бегу. Копыта Ворона били в мерзлую землю, и по заснувшему лесу его топот разносился, словно гром.

Покачиваясь в седле, граф посматривал по сторонам, пытаясь понять, как далеко до Гартема. Но здесь он раньше не был, места незнакомые, и он никак не мог определить, сколько еще часов придется провести в седле. По рассказам стражи в Тире, Сигмон понял, что до соседнего города можно добраться за ночь хорошей скачки. Сначала граф собирался поступить именно так — гнать скакуна всю ночь, пока тот способен держаться на ногах. Спешно покинув Тир, Сигмон действительно гнал Ворона галопом, пытаясь как можно быстрее убраться из негостеприимного города. Но вечерняя скачка измотала Ворона. Сигмон не собирался загонять скакуна — тот пришелся ему по душе, и граф надеялся оставить его себе. Поэтому он и позволил скакуну отдохнуть — пустил его шагом, а сам задремал в седле. Бутылка вина была лишней. Совершенно и определенно. Как и та, которую он взял в дорогу и выхлебал в кромешной тьме, в одиночку, на полном скаку, под неодобрительное фырканье Ворона. И вот теперь они оба затерялись в глуши, в восточных дебрях необъятного Ривастана. Хорошо хоть дорога не даст пропасть окончательно — рано или поздно она выведет к Гартему, а там останется только разыскать кортеж с таримцами и тогда можно будет перевести дух.

Лесная просека, и здесь носившая громкое имя Королевского тракта, внезапно вильнула в сторону, ныряя между двух высоких холмов, заросших елками, и вывела гонца в широкую ложбину. Здесь, на краю этой впадины у изножья холмов, походящей на узкую чашу, Сигмон ухватился за поводья и резко остановил Ворона. Тот заплясал на месте, захрапел, но всадник нагнулся, прижался к черной гриве, и тихая угроза, исходящая от его странного тела, заставила коня умолкнуть.

Сигмон выпрямился в седле, разглядывая лесную дорогу, перегороженную упавшей елью. Лесной великан с разлапистыми ветвями наглухо перекрыл путь, превратившись в колючий вал не меньше человеческого роста. И Сигмон готов был поклясться, что случайности в этом не больше, чем в восходе солнца, — на той стороне дороги, прямо перед упавшей елью, остановился небольшой отряд, в котором граф без труда узнал цель своего путешествия.

У самых ветвей поваленного дерева гарцевали пятеро всадников в грязно-зеленых мундирах пограничной стражи Ривастана. За ними высилась черная коробка походного экипажа, запряженная четверкой лошадей. Ее охраняли всадники в черных плащах, по пять с каждой стороны — все как на подбор рослые, плечистые, вооруженные длинными клинками. Еще пятеро таких же крепышей прикрывали экипаж с тыла. Позади них сбились в кучу пятеро всадников, на вид довольно хлипких и безоружных. Слуги, не иначе.

Сигмону не нужно было гадать, кто прячется в экипаже. Он знал это наверняка.

Над дорогой стояла звенящая утренняя тишина. До Сигмона долетали лишь отзвуки голосов всадников, что, судя по всему, бранили упавшее древо. Все было ясно, как светлый день. Единственное, чего не понимал граф, — почему те, кто сидит в засаде, медлят.

Он беззвучно соскользнул на землю и проверил, легко ли вынимается из ножен клинок.

— Тише, — сказал он, похлопывая Ворона по черной шее, — постой тут, ладно?

Вороной, хранящий гробовое молчание, топнул копытом, размолов в пыль кусок замерзшей грязи.

— Я тебя позову, — прошептал граф, заглядывая в темные глаза скакуна, — потом, когда все кончится. Хорошо?

Ворон ласково боднул нового хозяина головой и отступил на шаг, оставляя его один на один с пустой дорогой. Сигмон медленно расстегнул пряжку тяжелого непромокаемого плаща и позволил ему упасть на землю. Потом подпрыгнул на месте, проверяя — все ли закреплено. Отстегнул с пояса кошель с мелочью, бросил на плащ. Провел рукой по груди, положил ладонь на рукоять меча. А потом побежал.

Он мчался по замерзшей дороге вниз, к ложбине. Ничуть не таясь, выбивая гул из подмерзшей глины и расплескивая редкие лужицы мутной воды, покрытые хрупким льдом. Он бежал изо всех сил, превратившись в смазанный силуэт, в тень, парящую над пустой дорогой. И все же он опоздал.

Он пробежал лишь половину пути, когда над спящим лесом взвился первый крик боли. Сигмон прекрасно видел, что произошло — из зеленых ветвей упавшего дерева вынырнули пятеро лучников и одновременно спустили тетиву. Пятеро ривастанцев, прикрывавших экипаж, с криками повалились в грязь — на таком расстоянии было сложно промахнуться. Но не успели опустеть их седла, как стрелки вновь скрылись в ветвях, а на их месте появились новые, с луками наготове. Они дали второй залп — уже по экипажу, отозвавшемуся глухим звоном треснувшего дерева. Таримцы в черных плащах рванулись вперед, чтобы смять лучников, прятавшихся за упавшим деревом, но в тот же момент из-за деревьев с обеих сторон дороги к экипажу бросились пешие воины. Вооруженные мечами и топорами, они оттеснили таримцев к самым дверцам экипажа, предоставляя лучникам возможность дать еще один залп. Но выстрелить те не успели. На поле боя появилось еще одно действующее лицо — граф Сигмон Ла Тойя, королевский гонец.

Он атаковал лучников, накладывающих стрелы на тетиву, со спины — ничуть тем не смущаясь, как дикий зверь, бросающийся на добычу молча и стремительно. С разбега он смахнул мечом голову ближайшего лучника, разрубил от плеча к бедру второго, проткнул насквозь третьего и лишь тогда был вынужден остановиться. Пока он выдирал меч из ребер вопящего разбойника, оставшиеся двое успели обернуться и тут же атаковали нового врага — без тени испуга и замешательства. Кинжал первого сломался о грудь Сигмона, и тот в ответ кулаком, как булавой, размозжил голову нападавшего. Оставшийся сделал выпад мечом, но Сигмон успел освободить свой клинок и отразил удар. Ответным выпадом он вспорол противнику живот, и в тот же момент в его плечо ударила стрела. Сигмон прижал к себе хрипящего лучника со вспоротым брюхом и взглянул наверх — там, чуть выше его головы, на ветвях поваленного дерева сидела вторая пятерка лучников, что готовилась выпустить стрелы по таримцам. Увидев, что их атаковали с тыла, лучники не бросились бежать, как сделали бы обычные разбойники, а развернулись и напали на врага.

Граф прикрылся умирающим лучником, словно щитом, еще от двух стрел, и швырнул тело в тех, кто целился в него. Прыгнул следом, отрубил одним ударом ногу ближайшего лучника, второго сбил ударом ноги, но тут же сам провалился сквозь густые ветви ели и хлопнулся спиной о землю. Разбойник, оставшийся наверху, над графом, пустил стрелу в упор, прямо в живот, и наконечник звонко взвизгнул, не в силах одолеть чешую зверя.

Сигмон прыгнул вверх, насадив не успевшего удивиться лучника на меч, словно на копье. Увернувшись от падающего тела, он уцепился за толстую ветку, подтянулся и прыжком вскочил на нее, словно канатоходец на канат.

Оставшиеся в живых лучники бросились прочь — Сигмон увидел только их спины, исчезающие в зарослях на обочине, но преследовать их не стал — бой за черный экипаж продолжался.

Десятка полтора пеших разбойников, неожиданно налетевших на всадников охраны, успели выбить из седла двоих и убить лошадь под третьим таримцем. Оставшиеся всадники отступили, стараясь держаться вместе, к ним присоединились слуги, сражавшиеся за свою жизнь, но разбойники атаковали ровным строем, не стесняясь ранить лошадей. Если бы у них были копья, судьба всадников решилась бы в мгновение ока, но сейчас опытные таримцы держали нападавших на расстоянии с помощью длинных клинков, а обученные бою кони не подставлялись под удары. Разбойники завязли в ближнем бою и еще не успели понять, что лишились поддержки лучников. На глазах у Сигмона трое разбойников кинулись на крайнего всадника и вытащили его из седла. Еще двое оставили схватку и, не дожидаясь конца боя, кинулись к экипажу, торопясь первыми распахнуть дверцу. Сигмон присел, закачался на ветке. И прыгнул.

Он упал на них сверху, подобно молнии, так, как падал на упырей в чащах западного Ривастана. Первого, успевшего ухватиться за ручку дверцы, Сигмон с налета разрубил надвое, и волна крови плеснула на черное дерево экипажа. Второй с воплем отшатнулся, но Сигмон, выпрямляясь, взмахнул клинком, и отрубленная голова покатилась под копыта всадников. Таримцы приветствовали удачный удар незнакомца громким криком, и двое разбойников обернулись, чтобы посмотреть, что происходит за их спинами. Они умерли первыми.

Сигмон ворвался в строй пеших воинов, как врывается волк в овечье стадо. Рыча в полный голос, словно дикий зверь, он рубил направо и налево, колол, уворачивался от ударов и бил в ответ. Когда разбойники, оценив опасность, навалились на него со всех сторон, Сигмон взмахнул клинком, окружив себя сверкающим кольцом стали. Клинок, ведомый силой зверя, обрубил все, что встретил на своем пути — и мечи, и руки, их сжимавшие, — шайка распалась на вопящие от боли жалкие кучки. Сигмон сделал выпад, сразил еще одного разбойника, взмахнул клинком… И остановился. Больше убивать было некого.

Пятеро уцелевших разбойников, побросав оружие, бежали к лесу. Следом неслись таримские всадники, осыпая врагов гортанными проклятьями. На пустой дороге они бы нагнали беглецов и разделались с ними, но разбойники успели нырнуть в густой еловый лес и в мгновенье ока растворились в чаще. Всадники придержали коней и, продолжая браниться на своем родном наречье, гарцевали по обочине.

Сигмон медленно выпрямился и опустил меч. В груди гулко стучало сердце, кровь кипела в жилах. Зверь бесился внутри, требуя продолжения кровавой схватки. Сигмон закрыл глаза и медленно выдохнул, стараясь усмирить его. Все кончено. Схватка завершена. Мы победили. Отдых. Сон. Покой.

Не глядя, он сунул клинок в ножны и сжал кулаки. Вдохнул еще раз. И открыл глаза.

Дверца кареты распахнулась. На черной ступеньке стоял высокий человек в черном плаще, сжимавший в руке длинный меч с узким лезвием. В его волосах уже светилась седина, а узкое худое лицо тронули первые морщины. Холодные голубые глаза, напоминавшие две льдинки, холодно смотрели на чужака. В них не было страха или отвращения — их владельца сложно было удивить кровавым боем, — но в льдистой глубине таилось опасение. Такое, какое бывает у храброго человека, заметившего опасного зверя.

Сигмон выпрямился, вытер перчаткой щеку, забрызганную чужой кровью, и медленно пошел к таримцу. Он уже знал, кто это такой, но обстоятельства требовали представиться. Именно с этим человеком, несомненно храбрым и опасным, ему и придется иметь дело.

Когда Сигмон приблизился, таримец, не отводящий от него взгляда, чуть шевельнул клинком, и Сигмон остановился. Позади раздался топот копыт, и графа окружили возбужденно переговаривающиеся на своем языке всадники. Тогда он медленно поднял руку, вытащил из-за ворота золотой медальон Сеговара и позволил ему упасть на грудь.

— Приветствую вас на землях Ривастана, герцог Борфейм! — звучно произнес Сигмон. — Позвольте представиться — граф Сигмон Ла Тойя, королевский гонец. Я послан к вам Геордором Вер Сеговаром Третьим с приветствиями и пожеланиями доброго пути. И от имени короля приношу вам извинения за столь негостеприимную встречу.

Голубые глаза таримца дрогнули, ощупывая нового знакомого.

— Гонец, — сухо проронил он, словно пробуя это слово на вкус. — Вы гонец, граф?

Сигмон приложил руку к груди, вежливо поклонился.

— Это особое поручение, милорд, — сказал он. — Сейчас я — голос моего короля, его уста и его рука. Эта милость оказана мне лишь на то время, пока я исполняю поручение моего властителя.

— И в чем же состоит ваше поручение? — холодно осведомился Борфейм.

— Встретить благородную Вэлланор Борфейм и как можно скорее сопроводить ее в Рив, в королевский замок, где ее ждет праздничная встреча.

Герцог поджал узкие губы. Его глаза осматривали нежданного гостя, словно стараясь запомнить самые мелкие детали — и кровавые брызги на щеках, и прорехи в черном колете, и перчатки, пропитавшиеся кровью. Наконец герцог взмахнул рукой, словно отметая мрачные мысли, и вложил свой меч в ножны.

— Подойдите ближе, граф, — сказал он. — А вы, бездельники, займитесь ранеными! Избавьте разбойничье отродье от мучений и выясните, кто из наших защитников уцелел.

Таримцы оживились, соскочили с седел, начали переговариваться. К ним подошли уцелевшие слуги. Сигмон спокойно вышел из толпы и приблизился вплотную к карете.

— Итак, граф Ла Тойя, — тихо проговорил герцог, прикрывая дверь экипажа. — Надо сказать, вы прибыли вовремя, и ваша помощь пришлась весьма кстати. Я раньше не слышал вашего имени. Вы давно на службе у короля?

— Нет, милорд, — так же тихо ответил Сигмон. — И недавно получил этот титул.

— Вот как? — герцог отвел взгляд, рассматривая ложбину, усеянную трупами. — Нет сомнений, что титул вы заслужили в бою.

— Можно сказать и так, — вежливо отозвался Сигмон.

— И что же вы теперь намерены предпринять? — напрямую спросил Борфейм, переводя взгляд на золотой медальон гонца, заляпанный кровью.

— Я немедленно сопровожу госпожу Борфейм в ближайший город, — отозвался Сигмон и тут же, припомнив весьма неоднозначную встречу в Тире, продолжил: — А потом мы двинемся дальше. В столицу.

Герцог вскинул взгляд и ожег гонца острым взглядом.

— Одну Вэлланор? — сухо спросил он.

— Если этого потребуют обстоятельства, — невозмутимо отозвался Сигмон. — Здесь опасно, милорд. Разбойники могут вернуться. От случайной стрелы я не смогу защитить Ее Высочество, так что нам лучше как можно скорее покинуть это место. Не дожидаясь, пока освободится дорога.

Борфейм дернул щекой, его губы искривила усмешка.

— Бросьте, граф. Это не разбойники, они слишком хорошо обучены сражаться в едином строю. И вы прекрасно знаете об этом. Скажите прямо, вы опасаетесь нового покушения.

— Я опасаюсь всего, что может грозить моей будущей госпоже, — дипломатично отозвался Ла Тойя.

— И вы думаете, что способны в одиночку защитить ее от нападения?

— Я думаю, что смогу его не допустить, — мягко отозвался Сигмон.

— Сколько было лучников? — быстро спросил герцог. — Пять?

— Десять, — поправил граф. — Но двоим, кажется, удалось уйти.

Борфейм зашипел, как разозленный кот, и выругался по-таримски. Потом ткнул длинным пальцем в окровавленную грудь Сигмона.

— Кто вы такой, граф? — спросил он. — Вернее, что вы такое?

— Я — королевский гонец, преданный слуга моего короля, — ответил Сигмон.

— Понятно, — сухо бросил герцог. — Полагаю, вы так же преданно будете и дальше исполнять приказ своего короля. И если я попытаюсь прогнать вас силой и продолжить путь самостоятельно, эта попытка не будет иметь успеха?

— Не будет, — согласился Сигмон. — Я должен доставить невесту Геордора Третьего к нему во дворец, даже если… Даже если мне будут мешать исполнить долг.

— Я рад, что вы так откровенны со мной, граф, — бросил герцог. — Это избавит нас от взаимного недоверия.

Сигмон сжал зубы, понимая, что отобрать силой невесту у ее собственного дяди не по силам даже ему. Вырезать целый отряд разбойников — пожалуйста. Даже город. Но насильно увозить невесту… Он, в конце концов, не похититель и не наемный убийца! Такое оскорбление, нанесенное слугой, ляжет темным пятном и на отношения будущих супругов. Принцесса — не вещь, которую можно приторочить к седлу, как свернутое одеяло. Что бы там ни говорил по этому поводу Де Грилл.

— Милорд, молю вас, — с усилием выдавил Сигмон, — оставьте экипаж здесь. Оставьте слуг. Велите оседлать коней и отправляйтесь со мной в дорогу прямо сейчас. Поверьте, так будет лучше для Ее Высочества.

— Ее Сиятельства, — поправил герцог. — Не следует торопить события.

— Милорд! — раздался голос из-за экипажа. — Милорд!

Сигмон обернулся и увидел, что один из всадников поддерживает под руку одного из ривастанских офицеров, павших во время первого залпа лучников. Офицер — капитан, судя по мундиру, — был бледен, а его рука была плотно привязана к груди.

— Вы живы? — удивился герцог. — Приятная неожиданность.

Всадник подвел раненого ближе к своему хозяину, и офицер с облегчением перевел дух, опираясь на дверцу экипажа.

— Вы, — сказал он Сигмону, — вы Ла Тойя?

— Так точно, — отозвался тот. — А вы?..

— Капитан Паркан к вашим услугам, граф. Я командовал нашими ребятами из гарнизона. Мы сопровождали кортеж от самой границы. Вчера вечером, с голубиной почтой, я получил письмо, что вы будете нас встречать. Но мы не ждали вас так рано…

— К счастью, граф появился очень вовремя, — перебил герцог. — Вы знакомы?

— Нет, — покачал головой капитан. — Мы не встречались раньше.

— Но вы можете утверждать, что это тот человек, за которого он себя выдает?

— Герцог, — тихо произнес Сигмон. — Это не очень-то любезно с вашей стороны.

— Безопасность прежде всего, — отрезал Борфейм.

— Ну, — смешался капитан. — У его милости медальон королевского гонца. Настоящий, в том нет сомнений. Я точно знаю, что Сигмона Ла Тойя к нам направил граф Де Грилл, тайный советник короля. И, насколько я слышал, только его светлость мог учинить такую… такое. Простите, ваша светлость.

— Учинить такую резню? — герцог опустил глаза, рассматривая разрубленный труп у своих ног. — Понимаю. Значит, о ваших подвигах уже слагают легенды, любезный граф?

— Я никогда не называю это подвигами, — сухо ответил Сигмон.

Борфейм взглянул ему в лицо, и взгляды встретились, скрестившись, словно клинки. Герцог ожидал увидеть в глазах собеседника гнев, ярость, раздражение… Отголоски кровавой битвы, которые должны терзать любого воина, только что окунувшегося в боевое безумие. Но увидел лишь твердую уверенность и покой — ледяную стену, скрывавшую нечто, чему Борфейм, опытный воин, не мог подобрать названия. Ему стало не по себе.

— Хорошо, — бросил он, отводя взгляд. — Морейн, что там с ранеными?

— Разбойники все мертвы, — отозвался воин, бросив быстрый взгляд на окровавленного графа, — а у нас потери. Из ривастанцев уцелел лишь капитан Паркан. Тарн и его пятерка мертвы. Рамтейн и Коста ранены и не могут самостоятельно передвигаться. Погиб кучер Ивен и еще старый Мерг, ваш слуга. Остальные целы.

Герцог нахмурился, глянул исподлобья на закрытую дверь экипажа, залитую темной кровью. Потом перевел взгляд на своего солдата.

— Принимай командование отрядом, Морейн, — сказал он. — Немедленно оседлайте двух скакунов. Вели слугам найти дорожные сумки — мою и Вэлланор.

— Милорд? — удивленно вскинул брови воин. — Вы уезжаете?

— Да, — отрезал герцог. — Прямо сейчас. Похороните павших, расчистите дорогу. Раненых посадите в экипаж и следуйте в Рив. Не думаю, что вы нас нагоните, но постарайтесь не задерживаться в пути.

— Ваше сиятельство! — воскликнул Морейн. — Мы не можем оставить вас!

— Это приказ! — рявкнул герцог. — Немедленно исполнять!

Таримец расправил плечи, вежливо поклонился и отошел в сторону, проглотив свои возражения. Сигмон повернулся к бледному капитану ривастанцев, все еще опиравшемуся рукой о карету.

— Вы не сможете сопровождать нас, капитан, — сказал Сигмон. — С настоящего момента за безопасность наших гостей отвечаю я. Вы остаетесь здесь, с таримцами. Проследите, чтобы все они беспрепятственно и как можно скорее добрались до королевского двора. Вам понятно, капитан?

— Так точно, ваша светлость, — отозвался Паркан, пытаясь козырнуть раненой рукой. — Будет исполнено.

— Ступайте, — мягко проронил Ла Тойя. — Посмотрите, что можно сделать для ваших людей.

— Боюсь, уже ничего, — с горечью отозвался капитан, но, развернувшись, все же похромал к поваленному дереву — туда, где нашел последнее пристанище его небольшой отряд.

— Итак, граф, — сказал Борфейм, глядя в спину удаляющемуся капитану. — Вы добились своего. Мы едем с вами. Как вы понимаете, я не собираюсь оставлять племянницу.

— Очень разумно, милорд, — одобрил Сигмон. — Мне тоже не хотелось бы оставлять вашу светлость посреди лесной дороги.

— Проклятье! — не выдержал герцог. — Ваши дороги… Весь этот балаган — оскорбление королевского рода Тарима! Так не встречают гостей и будущих родственников!

— Вы совершенно правы, милорд, — невозмутимо отозвался Сигмон. — Будь это в моей власти, я все бы сделал по-иному.

— В самом деле? — язвительно осведомился герцог. — И как же это?

— Организовал бы праздничную встречу вашей светлости на самой границе. Большой кортеж. Гвардия. Слуги, лакеи, и неторопливое путешествие в столицу.

— На это мы бы потратили еще пару месяцев, — буркнул Борфейм. — Время. Да, проклятое время, которого у нас нет.

— Думаю, что оскорбление не было намеренным. Мы все попали во власть неодолимых обстоятельств, милорд.

Борфейм смерил собеседника долгим взглядом, оценивающим, изучающим — словно никак не мог решить, кто же все-таки стоит перед ним — слуга или ровня самому герцогу.

— Вас трудно чем-то смутить, да, граф? Вы не похожи на воина, хотя сражаетесь лучше всех, кого я знал, и не похожи на гонца. Я бы сказал, что вы похожи на советника короля, поднаторевшего в решении сложных вопросов. Но для советника вы слишком хорошо работаете клинком. В чем же ваш секрет, Ла Тойя, — в силе или в выдержке?

— В выдержке, милорд, — невозмутимо отозвался Сигмон.

— Да, пожалуй, вы умеете держать себя в руках. Это важное умение, не так ли?

— Очень важное, милорд. Практически — вопрос жизни и смерти.

— Вашей?

— Нет, милорд. Окружающих.

Борфейм взглянул в лицо собеседнику и убедился, что тот невыносимо серьезен.

— В наглости вам тоже не откажешь, граф, — буркнул он. — Вы либо быстро сойдете в могилу, либо пойдете очень далеко.

— Надеюсь, мы все будем в добром здравии, чтобы увидеть это, — отозвался Сигмон.

Из экипажа донесся тихий шорох, и граф вздрогнул, запоздало вспомнив, что у их разговора с герцогом есть еще один участник, хранящий, впрочем, молчание.

— Вэлланор, — позвал герцог. — Можешь выходить. Мы скоро уезжаем.

— Да, дядя, — раздался голос из-за черной дверцы. — Я сейчас.

Сигмон, услышав голос, невольно содрогнулся. Почему-то ему казалось, что невеста Геордора должна быть старой каргой, чьи достоинства заключаются в титуле, который позволяет связать кровным родством два королевских рода. Но этот голос не мог принадлежать старой карге. Никак не мог.

Ла Тойя внезапно ощутил, что от него разит потом, понял, что он растрепан и с головы до ног залит чужой кровью. Чужая кровь жгла щеки раскаленным металлом. Граф вскинул руку, чтобы вытереть лицо, и тут же опустил — перчатки были так же грязны, а снимать их он не хотел. Только не сейчас. Ни за что.

Вторая дверь экипажа распахнулась, и зверь внутри Сигмона вздрогнул — ему в нос ударил аромат свежей лесной смолы, сладкий запах цветов и чего-то ласкового и трогательного, напоминающего о детстве. Граф отступил на шаг, а из распахнутой двери экипажа на свет выбралась ее светлость Вэлланор Борфейм.

Худая девчонка с длинными белыми волосами и голубыми глазами, закутанная в накидку из беличьих шкурок — такой увидел Сигмон Ла Тойя свою будущую королеву. Именно девчонка — с чуть вздернутым носиком и удивленными глазами, расширившимися при виде поля боя, заваленного трупами.

— Познакомься с графом Ла Тойя, — сказал герцог. — Думаю, ты слышала наш разговор, и нет нужды объяснять, кто он такой.

— Миледи, — опомнившись, Сигмон прижал руку к липкой от крови куртке и согнулся в глубоком поклоне. — Рад приветствовать вас на землях Ривастана.

— Здравствуйте, граф, — отозвалась Вэлланор. — Я рада видеть вас. Вы оказали нам неоценимую помощь, и мы все вам очень благодарны. Да, дядя?

— Конечно, — буркнул герцог. — Благодарны так, что просто нет слов.

Сигмон медленно выпрямился и обнаружил, что он на целую голову выше своей будущей повелительницы. Она смотрела прямо ему в лицо, снизу вверх, и Сигмон готов был провалиться сквозь землю, представляя, как чудесно он сейчас выглядит со стороны.

— Вы проявили поразительную храбрость, граф, — продолжала Вэлланор, разглядывая королевского гонца. — В одиночку вы справились с целым отрядом разбойников и спасли нас от неминуемой гибели. Раньше мне казалось, что такие герои остались лишь в легендах, но теперь я вижу, что в Ривастане еще есть настоящие воины.

— Пустяки, миледи, — отозвался Сигмон, чувствуя, что его щеки уже сравнялись цветом с чужой кровью. — Я воспользовался внезапностью, пока разбойники были заняты боем с вашими воинами, храбро защищавшими вашу светлость. Им пришлось намного тяжелее, чем мне.

— Ваша скромность делает вам честь, граф, — отозвалась Вэлланор, — но мы все были свидетелями вашего храброго поступка. Вы говорили, что не назовете это подвигом. Но поверьте, так его назовут те, кого вы спасли.

Сигмон встретился взглядом с таримкой. Ее глаза пылали голубым — они очень походили на глаза герцога, но в них было столько красок, сколько бывает в летнем небе в самый полдень. И в них граф увидел нечто… Одобрение? Восхищение? Искреннюю благодарность? Все это и еще капельку того, что Сигмон побоялся назвать даже самому себе. Голубоглазая девчонка говорила искренне. Тут и не пахло вежливостью опытных дипломатов — она на самом деле восхищалась учиненной им резней. И она на самом деле верила в героев.

Ла Тойя даже прикрыл глаза, сдерживая невольный стон. Как посмели они отправить это наивное дитя в чужую страну? Откупились ею, словно сундуком с монетами, от старика Геордора, бросили в самое пекло взрослой жизни, где кровь и ненависть правят миром?

— Это не подвиг, миледи, — печально возразил Сигмон. — Подвиг — это удержаться от резни. Очень надеюсь, что ваша светлость больше никогда не станет свидетельницей таких ужасных событий.

— Если вы и дальше останетесь на службе у короля, то, полагаю, ваши надежды сбудутся, — отозвалась Вэлланор. — Надеюсь, вы, как и обещали, больше не допустите такого.

— Приложу все усилия, — с пылом заверил ее Сигмон.

— Сильно сомневаюсь, — подал голос герцог. — Хватит любезничать. Нам пора отправляться.

Сигмон обернулся и увидел, что позади стоит Морейн, держащий под уздцы двух черных скакунов, ранее принадлежавших павшим таримцам.

— Все готово, милорд, — сказал он. — Вы на самом деле собираетесь уехать?

— Еще как, — раздраженно бросил Борфейм. — Граф, вам не нужна лошадь?

— Нет, мой скакун ждет меня на той стороне дороги, — отозвался Сигмон, искренне надеясь, что это соответствует истинному положению дел.

— Тогда помогите Вэлланор забраться в седло. Уж будьте любезным до конца. Мне нужно кое-что забрать из экипажа.

Сигмон тут же обернулся к принцессе, подал ей руку и подвел к черному скакуну, на котором было дамское седло. Вэлланор оперлась о его руку — Сигмон с ужасом увидел, что белая перчатка ее светлости тут же испачкалась в чужой крови, — вставила ногу в стремя и легко взлетела в седло. Судя по всему, Вэлланор не раз доводилось путешествовать подобным образом. Сигмон отступил на шаг и отвел взгляд в сторону — длинная шерстяная юбка чуть задралась, открывая изящные черные сапожки для верховой езды. Он тяжело вздохнул, повернулся спиной к голубоглазой девчонке, что должна стать его королевой, и принялся высматривать тропинку, по которой можно было бы объехать поваленное дерево.

В груди у Сигмона зрело неприятное подозрение, что обратная дорога будет в чем-то намного тяжелей, чем путь сюда.

 

Часть вторая

КОРОЛЕВСКАЯ СВАДЬБА

Небо над дальними холмами стало чуть светлей, намекая, что вскоре рассвет придет на смену ночи. Город еще спал, отдавшись сладкой утренней дреме. На улицах уже появились прохожие — ранние пташки, спешащие по своим делам, но до настоящего пробуждения Риву было еще далеко. Сейчас по его камням шагали только те, кто торопился на утреннюю работу. Или возвращался с ночной.

Ввалившись в темный коридор, Корд захлопнул за собой дверь и быстро задвинул засов. В кромешной тьме он на ощупь пробрался к двери, ведущей в комнату. Тяжело ступая по скрипучему полу, капитан вошел в комнату и подошел к круглому столу. Пошарил в кармане кителя. Не найдя огнива, выругался и поплелся в дальний угол. Там, даже не потрудившись снять сапоги, рухнул на кровать и заложил руки за голову.

Ночь выдалась не из легких. Шумно отдуваясь, Корд блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь темнотой. Дом. Как чудесно отгородиться толстыми стенами от проклятого города, кипящего, как похлебка в котелке оборванца, ночующего под мостом, — день и ночь, ночь и день. И как жаль, что стенами нельзя отгородиться от забот, донимающих тебя круглые сутки.

Повернувшись, капитан лег на живот и с наслаждением вытянулся, словно кошка, разминая затекшую спину. Почти сутки он просидел за столом, читая и выслушивая всевозможные глупости, чувствуя, как тупеет с каждым лишним словом, с каждой ненужной подробностью.

Расследование. Разве можно что-то расследовать, восседая на стуле в закрытой комнате? Бумажки никогда не заменят допроса и погони. А хороший допрос стоило бы учинить. И капитан готов хоть сию секунду назвать пару имен, кому не помешала бы такая процедура. Но он всего лишь страж порядка. Он должен его оберегать, а не возмущать.

Зарычав от злости, Демистон сел и принялся с ожесточением стаскивать сапоги с распухших ног. Он был зол. Нет, он был в бешенстве. Похоже, он все-таки провалил задание Птаха, а ведь как хорошо все начиналось! За один день он узнал, что никакой дуэли не было, а мальчишек убил загадочный наемник в черном плаще. Советник принял информацию к сведению. Как он объяснялся с Летто и Верони — неизвестно. Но на следующий день отцы, связанные общим горем, примирились. Корду доложили, что лорды встречались в одном из частных домов и довольно долго беседовали. Судя по всему, они пришли к какому-то соглашению. Вражда утихла. Оба усмирили своих сторонников, волнения в городе не произошло, и столица вновь застыла в тревожном ожидании близкой беды.

На этот раз обошлось, но Демистон чувствовал нутром — что-то должно случиться. Ведь настоящий убийца так и не пойман нерадивым капитаном стражи и может нанести новый удар. Нужно раскручивать дело, дергать за все белые ниточки, которыми оно шито, а тот самый капитан никак не мог этим заняться вплотную. Каждодневные дела обрушились на него нескончаемым потоком: жалобы горожан на самоуправство стражников, отчеты о тратах подразделения, счета из прачечной, приказы полковников — один глупее другого. Все это свалилось на плечи Демистона на следующий день после неудачной погони, и теперь он разрывался между делами службы и поручением Де Грилла, страшно жалея, что не может очутиться сразу в двух местах.

Корд прекрасно понимал, в чем заключается его подлинная служба королю. Он настоящий стражник, во всех смыслах, и обязан охранять порядок в городе и следить за неукоснительным исполнением королевских законов. Но при этом он служил Де Гриллу, тайному советнику короля. Корд Демистон — его человек в городской страже, его ставленник, о чем никто, разумеется, не должен знать. Поэтому капитан не может все бросить и отправиться на улицу выяснять, куда подевался убийца в черном плаще. Не мог он и отдать такой приказ подчиненным — о его самоуправстве мигом доложили бы полковнику, а тот приложил бы все усилия, чтобы выяснить, откуда у новенького капитана такая прыть. Правда, такой приказ мог отдать Горан — второй капитан, которому официально поручили разбираться с подозрительной дуэлью, обернувшейся двойным убийством. Но Горан, осчастливленный новым поворотом дел, похоже, готовился завершить расследование. И в самом деле — его задачей было выяснить подробности дуэли сыновей лордов. Выяснилось — дуэли не было. Лорды помирились, общественному порядку ничто не угрожает. Все довольны. А убийцу можно искать годами, это дело десятое.

Корд вполне отдавал себе отчет, что Горану приказали свернуть расследование. То ли по глупости, то ли чтобы не будить лихо. И в самом деле, сейчас на носу королевская свадьба, забот невпроворот. В том числе и у городской стражи, прочесывавшей город частым гребнем, стараясь забить всю столичную шваль в такие глубокие щели, из которых она не выберется еще полгода. Возможно, командор городской стражи Мерд считал, что сейчас не до загадочных убийств. Что лучше сосредоточиться на прямом приказе навести порядок в городе. А возможно, он просто не хотел, чтобы кто-то совал нос в дело с наемным убийцей. Но почему Птах не отдал это дело ему, Демистону? Ведь тогда он мог бы воздействовать на королевских дознавателей, а те — на командира стражи. Почему Мерд поручил дело Горану?

Капитан выругался, швырнул на пол сапоги и снова откинулся на кровать. Проклятая политика. Кто знает, какие интриги зреют там, в высшем свете, как называют это свору бездельников, сражающихся не на жизнь, а на смерть из-за призрачной тени власти. Что они делят на этот раз? Плевать! Так или иначе, но дело об убийстве двух отпрысков лордов близится к завершению.

Демистон подозревал, что его умышленно заваливают мелкими поручениями, чтобы ему некогда было заниматься собственным расследованием. Или ему это только кажется? Заботы и в самом деле пустяковые, но все вполне логичны и своевременны. Доклад от дежурных, предписание от дознавателей, приказ командира стражи — все приходило к нему обычным порядком, как всегда. Все шло своим чередом, и жизнь капитана вернулась в привычную колею. Казалось, что все наладилось, кризис позади и можно вздохнуть с облегчением.

Вот только ему не давала покоя мысль об убийце в черном плаще. Корд терпеть не мог оставлять за спиной неразгаданные загадки и недоделанные дела. Теперь для него все было подозрительным. Абсолютно все. Капитан даже подумывал, а не заняться ли расследованием на досуге, в свободное время. Например, покрутиться в том переулке, где исчез убийца, поспрашивать прохожих. Но почему-то он был уверен, что стоит ему только зайти в тот переулок, как к нему тут же явится вестовой из Башни со срочным донесением. Либо в Башне пожар, либо очередная партия застиранных кальсон похищена злоумышленниками прямо со склада стражи. Похоже, он раскрыт. Ловкач, играющий против графа Птаха, разоблачил его человека — капитана городской стражи. Корд Демистон взят на заметку, и теперь его не оставят в покое. За ним будут наблюдать. Неустанно и неусыпно. Кто? Не человек ли в черном плаще?

Проклятье снова сорвалось с губ капитана. Он сел на кровати и принялся тереть руками щеки. Кажется, он сходит с ума. Откуда эта подозрительность? С чего такая мнительность? Почему он всегда предполагает самое худшее? Наверное, заразился от Де Грилла. Проклятый советник просто излучает подозрительность. Он ею живет. Но это Птах, советник короля, ему по службе положено ежесекундно искать подвох даже в простейших делах. А капитан городской стражи должен просто отдохнуть. Выспаться, набраться сил — чтобы с утра вновь вести сражение с бумажками на своем столе.

Поднявшись на ноги, Демистон босиком прошлепал к центру комнаты. Там, на столе, где-то должна быть хорошо заткнутая бутыль с остатками вина. Новая, непочатая, хранилась в подполе, выкопанном прямо под домиком. Хорошо бы было глотнуть холодного винца, но сначала надо допить это — Демистон терпеть не мог, когда продукты пропадали зря.

Стук в дверь раздался так неожиданно, что капитан чуть не выронил бутылку, которую успел взять со стола. Корд бросился к кровати и в мгновение ока вколотил ноги в сапоги. В душе зрело неприятное чувство оправдавшихся подозрений.

Когда стук повторился, капитан был уже в прихожей, у двери, сжимая в руке обнаженную саблю. Прислушиваясь к темноте, он положил свободную руку на засов. Кажется, там, за дверью, всего один. Мнется на крыльце, нетерпеливо сопя и почесывая зад. Убийца, стучащий в дверь?

— Капитан Демистон?

Корд рывком сдернул засов, распахнул дверь и приставил клинок к груди замершего на крыльце человека. Мальчишка. Одет в чистый и выглаженный китель с гербом Броков. С большим конвертом в руках. Выпучивший глаза от страха.

— Что надо? — холодно спросил капитан, опуская клинок.

Посыльный попятился, едва не свалившись со ступенек, не в силах оторвать взгляд от сверкающего металла, чуть подрагивающего в руке капитана.

— Моя госпожа, — пролепетал он. — Моя госпожа…

— Тише, парень, — сказал капитан, убирая саблю в ножны. — Не трясись. Я принял тебя за кредитора.

Мальчишка, которому на вид было лет четырнадцать, с заметным облегчением перевел дух и выпрямился.

— Капитан Корд Демистон, позвольте вручить вам послание от моей госпожи, графини Брок, — заученно отбарабанил он.

Сделав шаг вперед — с превеликой опаской, словно ступая по ножам, — посыльный протянул капитану большой бумажный конверт с сургучной печатью. Рука его дрожала.

Корд принял пакет, привычно осмотрел печать, с удовлетворением отметил, что она не тронута, и сломал хрупкий сургуч. И только достав из конверта шуршащий лист, понял, что на крыльце слишком темно — солнце еще не успело взойти, и над городом царствовала зыбкая полутьма. Он замер, пытаясь прочитать скачущие в темноте завитки. Из конверта пахло вербеной. Ее пронзительный аромат разливался по крыльцу терпкой волной, напоминая капитану о родном юге.

— Ответ будет? — деловито спросил мальчишка, оправившийся от внезапного нападения.

Демистон, разобравший среди завитков слово «Приглашение», сдавленно выругался. Парнишка равнодушно шмыгнул носом.

— Прием? — спросил Демистон. — Танцы?

Посыльный кивнул и тяжело вздохнул, намекая, что кому танцы, а кому и работа.

— Когда?

— Вечером, ваша милость, — отозвался мальчишка.

— Не до развлечений мне сейчас, — заворчал капитан, стараясь изгнать из памяти образ черноволосой красавицы с зелеными, как южное море, глазами.

— Как угодно, — сказал посыльный. — Значит, без ответа?

— Постой, — бросил Корд.

Он поднес лист бумаги к самым глазам, стараясь разобрать последние строчки, написанные другой рукой и явно второпях. От запаха вербены начала кружиться голова. Маленькие буковки плясали на бумаге, складываясь в слова.

— Передай графине на словах, что капитан Демистон принимает приглашение, — медленно проговорил Корд, опуская лист бумаги.

— Будет исполнено, ваша милость, — отозвался мальчишка и, отвесив неловкий поклон, поспешно спустился с крыльца.

Демистон проводил его долгим взглядом. Потом оглянулся по сторонам. Из распахнутых дверей таверны, недалеко от которой стоял домик капитана, раздавались приглушенные звуки знатной гулянки, что затянулась до самого утра. Никого не видно и не слышно. Правда, у дверей конюшни, высившейся на той стороне дороги, возился с упряжью дородный парень, но он был слишком далеко и не слышал разговора. Впрочем, ничего особенного капитан и не сказал.

Демистон зашел в дом, запер дверь на засов и привалился к ней спиной. Бумага хрустела в сжатом кулаке.

«Есть сведения об известном вам деле. Могу довериться только вам. Жду».

Демистон улыбнулся. Вот оно. Ситуация принимает новый оборот. Именно за эти ниточки и нужно потянуть, чтобы распутать клубок. Вечером он обязательно придет на прием — с глупым выражением лица, разряженный, как павлин. И даже позволит хозяйке увлечь себя в укромный уголок для приватной беседы. Всенепременно.

Осталась лишь одна серьезная проблема — вспомнить, куда запропастился парадный китель.

* * *

К обеду, когда из-за леса появилась крепостная стена Тира, Сигмон был вынужден признать, что его мысли об изнеженных принцессах не соответствуют действительности. Он и не рассчитывал засветло добраться до города, боялся, что в дороге северная девчонка будет капризничать, просить есть, пить, жаловаться на боль в спине… Все вышло иначе. Вэлланор уверенно держалась в дамском седле — жутко неудобном, на взгляд графа, — и ни разу ни на что не пожаловалась. Она лишь совсем по-детски вертела головой по сторонам, с восторгом рассматривая окружающий лес огромными синими глазами. Сигмон, насмотревшийся на леса до тошноты, никак не мог взять в толк, что такого чудесного в разлапистых елках и заросших лещиной обочинах. Он тоже поглядывал по сторонам, но вовсе не из любви к пейзажам. Пока все было спокойно, внутренняя тревога улеглась, но где-то на краю сознания зудело назойливым комаром неприятное предчувствие близкой беды. Не здесь. Не сейчас. Но очень скоро должно было случиться нечто, чего лучше было бы избежать. Поэтому Сигмон держался чуть позади своих спутников, стараясь не выпускать из виду ни их самих, ни дорогу. За свой тыл он не опасался — звериное чутье еще никогда не подводило его. Никто не мог появиться за его спиной незамеченным — ни человек, ни упырь, ни что-то иное, чему еще не придумали названия.

Герцог Борфейм ехал впереди, лишь иногда оборачиваясь, когда племянница тихо вздыхала при виде очередной живописной елки. Его подбородок успел обрасти мягкой светлой щетиной, и теперь герцог, облаченный в черный дорожный камзол и мятый плащ, походил на разбойника с большой дороги, а не на особу королевской крови. Он оказался не из разговорчивых — после беседы у экипажа они с Сигмоном обменялись едва ли парой слов. Всю остальную дорогу Борфейм проделал молча. Беседы не складывалось: Сигмон был увлечен высматриванием засад, а племянница с головой погрузилась в свои впечатления от дороги.

Но когда впереди показались огромные ворота Тира, через которые Сигмон недавно так поспешно покинул город, он подхлестнул Ворона и поравнялся с будущей госпожой.

— Милорд герцог, — окликнул он Борфейма, — подождите нас.

Тот придержал коня, и вскоре путники остановились на обочине, едва не соприкасаясь стременами.

— Что случилось? — спросил Борфейм, наблюдая, как из ворот города на дорогу выбирается огромная телега, груженная сеном. — Нам грозит опасность, граф?

Сигмон осмотрел двух крестьян, сопровождавших воз, мельком глянул на стражников у ворот и покачал головой.

— Принцесса, вы сильно устали или у вас еще есть силы продолжить дорогу? — спросил он у северянки, что тут же вскинула голову, рассыпав золото волос по плечам.

— Она не принцесса, граф, — сухо проронил герцог. — Пока жив мой отец. Извольте соблюдать приличия.

— Прошу меня простить, — Сигмон приложил руку к груди. — Я непременно учту это замечание. Госпожа?

— Нет, граф, я не устала, — отозвалась Вэлланор, возбужденно сверкая голубыми глазами. — Я готова ехать хоть целый день, лишь бы еще немножко посмотреть на эти чудесные места.

Герцог поджал губы и отвел взгляд, сделав вид, что рассматривает ворота в крепостной стене.

— Но, кажется, пора подумать об обеде, — тут же призналась Вэлланор.

— Хорошо, — отозвался Сигмон, вновь бросая взгляд на ворота. — Мне казалось, вам не очень удобно в этом седле.

— Пустяки, — откликнулась Вэлланор. — По горным дорогам ездить намного труднее. Когда мы отправляемся в гости к матушке Мелани, то три дня в седле выматывают…

— Что вы задумали, граф? — перебил племянницу герцог. — Ехать без остановки до самого Рива?

— Нет, — Сигмон нахмурился, думая про себя, что это был бы самый лучший вариант. — Но я считаю, что нам лучше не задерживаться в этом городе.

— Что? — Борфейм вскинул бровь. — Это почему, граф?

— Мы проедем город насквозь, — сказал Сигмон, задумчиво рассматривая изодранный рукав куртки. — Выедем за его пределы. Там, вдоль дороги, есть несколько таверн. В одной из них мы и остановимся.

— А Тир? — осведомился герцог. — Я слышал, это довольно большой город. Не лучше ли нам обратиться к местной знати и получить прием, достойный наших титулов?

— Можно и получить, — сухо согласился Сигмон. — А возможно, и нет. В городе небезопасно. В лучшем случае мы задержимся на пару дней, пока каждый местный выскочка не поздоровается с вами лично, в худшем… не будем о худшем.

— Вэлланор? — герцог обернулся к племяннице, разглядывающей башни города, что возвышались над деревянными стенами, подобно горным вершинам.

— Да, дядя?

— Тебе хотелось бы переночевать в этом городе, в гостях у какой-нибудь графини или барона?

Вэлланор обернулась и взглянула на Сигмона. Наткнувшись на суровый взгляд, она опустила глаза и принялась рассматривать пятна подсохшей крови на его куртке.

— Думаю, — медленно произнесла она, — лучше сделать так, как предложил граф, дядя. Он знает эти края и то, что здесь происходит. А заночевать в придорожной таверне — это не так страшно. Ведь мы уже ночевали вчера…

— Вот как, — бросил герцог, поджав губы, и щетина на его остром подбородке встопорщилась. — Что же. Раз вы, граф, настаиваете на своем плане, то сделаем так, как вы собирались. Что требуется от нас?

— Просто держитесь ко мне поближе, — сказал Сигмон. — И постарайтесь ни с кем не общаться, чтобы никто не заподозрил, что вы из Тарима. Предоставьте все разговоры мне. Просто езжайте за мной и молчите.

Борфейм с шумом втянул воздух носом. Так с ним давно никто не разговаривал. Очень давно. С тех самых пор, как он смог впервые поднять настоящий железный меч вместо тренировочной деревяшки.

Сигмон даже не заметил гневного взгляда герцога. Он задумчиво рассматривал свою куртку, покрытую пятнами засохшей крови. Вид у него сейчас был далеко не самый приятный. Перчатки в чужой крови, камзол на груди в прорехах, куртка по воротник заляпана грязью… Бандит с большой дороги, а не королевский гонец.

Сигмон расправил плащ и закутался в него, чтобы скрыть пострадавшую куртку. Потом вытащил из ворота рубахи медальон королевского гонца и оставил его болтаться на груди — на фоне черного плаща сияющая бляха производила весьма недурное впечатление. Понадеявшись, что для стражников и любопытных этого намека вполне хватит, Сигмон тронул поводья.

— За мной, — велел он спутникам и направил Вороного к воротам.

* * *

Высокие стрельчатые окна кабинета были распахнуты настежь. Солнце, радуясь отсутствию преград, заливало расплавленным огнем письменный стол с кипами бумаг, уже разворошенных осенним ветерком. Несмотря на все усилия светила, в кабинете было прохладно, и Де Грилл, сидевший за столом, накинул на плечи плотный черный камзол, сияющий золотым шитьем. Его руки быстро перебирали бумаги — выдергивали из груды лист, клали на стол, а иногда отбрасывали ненужный документ в сторону.

Советника короля била крупная дрожь. Ему было холодно, его терзал голод, и при всем этом он не спал больше суток. Просто не мог себе позволить отдых. Он искал малейшую зацепку, которая позволила бы ему привлечь на свою сторону короля и убедить его в том, что заговор — не плод воображения уставшего советника, а вполне ощутимая реальность.

Сотни доносов, десятки обстоятельных докладов, донесения, отчеты королевских дознавателей — все это скопилось на столе Де Грилла за несколько дней. Он зарывался в них с головой, как мышь зарывается в сено на конюшне, и продолжал искать, сам не зная что. Намеки, недомолвки, предположения — всем этим он был сыт по горло. И страшно злился, потому что все это никак не желало выстраиваться в стройную картину, способную подтвердить его предположение.

Совет Лордов! Источник вечной головной боли. Они и в самом деле что-то замышляют, но что? Кто именно? Геордор прав — накануне королевской свадьбы негоже чинить аресты и бросать за решетку знатных лиц королевства. Это — политика. Это и дурной знак. Это восстановит против новой королевы тех, кто еще испытывает к ней благосклонность. Аресты могут воспринять как вмешательство северян в дела Ривастана — дескать, освобождают места для своих родственничков, что вскоре наводнят столицу, пользуясь родством с Борфеймами. Нужны доказательства. Неопровержимые, увесистые, словно кулак кузнеца. А их-то у советника и не было. Но самым ужасным, самым чудовищным было то, что он практически ослеп и оглох.

Его верные глаза и уши — птицы всего Ривастана, — перестали быть надежной опорой. Де Грилл, коего за глаза называли не иначе как граф Птах, лишился своего основного оружия, которым верно служил королю. Нет, это произошло не внезапно, не вдруг. Просто он стал замечать, что где-то появились темные пятна. Возникли такие области, и в городе, и во всей стране, куда он не мог проникнуть. В этих черных дырах словно бы вымерли все птицы. Поначалу их было мало, таких мест, и неудачи в делах Де Грилл списывал на свою усталость. Потом он начал думать, что дар покидает его. Что он стал слишком стар для того, чтобы смотреть чужими глазами и отдавать приказы невинным крылатым созданиям. Но сейчас… Сейчас советник короля был уверен — его слепота вовсе не случайна. Кто-то ведет против него искусную игру, прикрывая от взора противника то одно событие, то другое, — как фокусник, что прячет секреты за черным полотном. Это было страшно. Эрмин порой коченел от ужаса, представляя силу, которая могла совершить подобное. Ведь даже всем королевским магам Ривастана, так быстро покинувшим столицу, не удавалось ослепить его. Нет, это не они, не та кучка бородатых бездельников, привыкших к сытной жизни под королевским крылом. Это — Волдер. Такие пятна темноты вполне по силам колдунам, продавшим душу темноте. Но что они скрывают? Вернее — кого? И зачем?

Больше всего Де Грилла беспокоило то, что он никак не мог разыскать Сигмона. И кортеж северян, который должен был появиться недалеко от столицы. Их словно кто-то укрыл зонтом, под каким южане прячутся от солнца. Или, скорее, они попали в черное облако, надежно скрывшее их от взглядов королевского советника. Проклятье! Пес с ними, со столичными заговорщиками! В самом крайнем случае можно обойтись стражей и военными из ближайшего северного гарнизона. Но принцесса! Возможно, прячут именно ее, а Сигмон пропал лишь потому, что подъехал к ней слишком близко? Доставили птицы послания в города на пути кортежа? И послушались ли их коменданты? Столько вопросов, и ни одного ответа…

Де Грилл в раздражении хлопнул ладонью по стопке бумаг, едва не разрушив белые пирамиды документов, заполнивших стол. Он больше не мог верить никому. Не мог верить даже себе, своим собственным глазам. Оставалось лишь проверенное временем средство — бумаги. Доносы, донесения, рапорты, отчеты… Все то, что можно пощупать руками. Разыскать автора. Допросить. Заставить подтвердить или опровергнуть. Да, осталось только это. Бумага — вещь надежная. Верно говорят — что написано пером, не вырубить топором. Слова, однажды прозвучавшие, записанные нужным человеком и в нужное время, могут быть острее меча и разрушительней самой черной магии.

Поэтому и только поэтому королевский советник уже сутки напролет разбирал поступившие бумаги, пытаясь найти в груде мусора редкие жемчужины, которые можно было бы нанизать на одну нить и сделать из них прекрасное и опасное ожерелье, которое превратится в удавку на шее заговорщиков. Но пока у него не было и гнилой веревки — сплошные обрывки и обрезанные разлохмаченные концы, ведущие в никуда. В черные дыры, скрытые неведомой силой. Он подозревал троих членов Совета Лордов. Еще трое были на особом счету. Де Грилл даже предполагал, почему они это делают. Но понятия не имел, как и что именно. Рыча от злости, он рылся в бумагах, словно пес, раскапывающий лисью нору. Он чуял запах добычи, но никак не мог до нее дотянуться.

Стук в дверь заставил его оторваться от бумаг и вскинуть голову. Зрачки сузились, превращаясь в узкие полоски.

— Да! — крикнул граф, пытаясь вспомнить, под какой из стопок бумаг прячется клинок.

Дверь тихонько отворилась, и в кабинет советника просочился худенький человечек в серой ливрее. Незаметный, невыразительный, казалось, он состоит сплошь из гладких складок ношеной ткани — даже серое лицо с носом, напоминающим туфлю. Слуга, один из тех, о существовании которых забывают после того, как принесут они на подносе очередной бокал вина.

— Тьен, — вздохнул Де Грилл. — Что там?

Его рука, нащупавшая-таки клинок средь бумажного водоворота, расслабилась. Тьен был одним из немногих, кому советник доверял. Это был его человек — как и Сигмон, и Демистон, и другие, чьи имена редко звучали в стенах королевского замка. Его слуга, когда-то попавшийся на крючок графа Птахи и неожиданно обретший новый смысл жизни. Смысл в тайном служении королевству.

Тьен молча пересек ковровую дорожку, залитую солнечным светом, и подошел к столу. Извлек из-за отворота ливреи бумажный пакет и положил его поверх бумажных груд на столе.

— Что? — снова спросил граф, жадно хватая конверт и разрывая пальцами жесткую бумагу.

— От алхимика, — тихо ответил слуга.

— Превосходно, — пробормотал Де Грилл, скользя взглядом по убористым строчками. — Что еще?

— Вечером будет очередной прием у графини Брок.

— Опять! — буркнул советник, не отрываясь от письма. — Пир во время чумы…

— Все столичные дамы, ваша светлость, только и говорят о предстоящей свадьбе.

— Несомненно. Тряпки, драгоценности, фасоны шляпок. У них будет преотличное развлечение.

— Ваша светлость…

— Да? — граф взглянул на Тьена, застывшего у стола.

— Не желаете ли посетить прием? Можно достать приглашение.

— Я? — удивился Эрмин. — С чего бы это? Графиня не балует меня своим вниманием.

— На прием приглашен капитан Демистон.

— Вот как?

Де Грилл откинулся на спинку стула, положил письмо алхимика на стол и задумчиво потер переносицу длинным пальцем. Что графине понадобилось от Демистона? Всего лишь инстинкт охотницы, завидевшей новую добычу для своей коллекции? Глупости. Эветта вовсе не такая дура, какой ее принято считать в замке. Графиня превосходно ориентируется не только в мелких интрижках двора, но и в крупных интригах знати. Она не присылает приглашение ему, советнику короля. Но зато зовет в гости капитана городской стражи, зарекомендоввшего себя весьма далеким от светской жизни. Знает ли она, что Демистон — человек графа Птаха? Эрмин досадливо поморщился. От этой демоницы в женском платье всего можно ожидать, у нее осведомители лучше, чем у него самого. Кумушки любят почесать языки, обсуждая дела мужей и любовников. Ладно. Так или иначе, он получит отчет об этой встрече.

— Не надо, Тьен, — мягко сказал Де Грилл, снова подхватывая письмо. — Мне некогда ходить по приемам.

— Как прикажете, — отозвался слуга, склоняя голову.

— Это все?

— Пока да, ваша светлость.

— Тогда ступай. И распорядись на кухне, чтобы принесли обед!

Тьен, вновь поклонившись, бесшумно удалился. Де Грилл проводил его взглядом и вернулся к письму Ронэлорэна.

Королевский алхимик, державший в центре города большую лавку парфюмерии и лекарственных трав, как всегда, был краток, но писал о многом. Никто, кажется, еще не заподозрил его в том, что душка полуэльф снабжает информацией графа Птаха. И это очень хорошо. Через его лавку проходили сотни посетительниц. Они часто болтали о пустяках с красавчиком полуэльфом, таким непохожим на остальных чудаковатых, неопрятных и малообщительных алхимиков. И эти пустяки порой стоили дороже всего товара в лавке. Игра определенно стоила свеч — Де Грилл еще ни разу не пожалел, что уговорил Геордора финансировать эту проклятую лавку, пожиравшую золото, как корова сено.

Но на этот раз Рон не порадовал советника. Он писал о незначительных событиях, мелочах, известных Де Гриллу. Например, о том, что у графини К. роман с герцогом С. В другое время эта информация могла пригодиться, но сейчас Эрмина интересовали иные слухи — а о них в письме не было ни слова. Ближе к концу Рон написал о приеме Эветты, на который позвали Демистона. Граф уже слышал об этом и поэтому перешел сразу к последнему абзацу. Дочитав его, советник с раздражением бросил бумагу на стол.

Ронэлорэн, у которого источников информации было не меньше, чем у королевского советника, сообщал, что из Дарелена поступают тревожные вести. Кажется, там зреет новый заговор против графа, которого их компания недавно возвела на трон вампирского графства. Алхимик ставил в известность, что пока до него дошли только слухи, за достоверность которых он не может ручаться. И все же он считал нужным обратить на них внимание королевского советника.

Быть того не может! Только не сейчас. Это просто издевательство. Де Грилл нахохлился, словно заболевший ворон, и стал пристально изучать рисунок на ковре. Ему нужно попытаться увидеть Дарелен. Быть может, до него черные маги еще не добрались.

Со вздохом Де Грилл поднялся на ноги. Его вновь ждала заброшенная башня на самом верху замка, облюбованная голубями.

Обед — отменялся.

* * *

А этот обед близился к завершению. На грязных тарелках красовались объедки, полупустые бутылки сгрудились в центре стола подобно недобитым остаткам вражеской армии, попавшей в окружение, а белоснежная еще недавно скатерть покрылась жирными пятнами. Просто удивительно, сколько разрушений за столом способен учинить десяток едоков, не сдерживаемых этикетом.

Гемел Сеговар, сидевший во главе стола, тщательно следил за тем, чтобы лицо не исказила брезгливая гримаса. Его тарелка с едва тронутым вареным окунем служила образцом порядка в пиршестве, больше напоминавшем жаркий бой. Скатерть вокруг тарелки герцога оставалась белоснежной, а наполовину опустошенный бокал гернийского белого соперничал чистотой с горным ручьем. Герцог остался верен своим привычкам и по-прежнему не мог терпеть грязи за столом.

Лавочники — так думал он о тех, кого в королевстве привыкли называть лордами. Разбогатевшие лавочники, получившие в руки власть и от рождения лишенные вкуса и изящества. Грубые чванливые олухи, привыкшие мерить все на вес монет. Ищущие выгоду во всем, даже в обеде, которым их нынче угощал граф Мирам, принимающий заговорщиков в своем особняке, похожем на дворец. Бесплатно — значит, нужно съесть как можно больше. Десяток свиных рыл, чавкающих над корытами — такими Гемел видел их. В другое время он не сел бы с ними за один стол. Но сейчас… Сейчас они были нужны ему.

— Господа, — звучно позвал он, видя, что лорды, управившись с едой, начали препираться по своим пустяковым делам. — Господа, давайте же вернемся к беседе.

— Тише! — гаркнул Тибел, сидевший по правую руку герцога, — шумный и грубый лошадник, сколотивший состояние на поставках своих кляч армии. — Хватит галдеть!

Гемел едва заметно поморщился и склонил голову, словно благодаря лорда за вмешательство, но на самом деле скрывая гримасу. Лорды примолкли и обратили взоры к герцогу, дожидавшемуся тишины.

— Итак, — произнес Гемел, когда стихли последние шепотки, — мы собрались сегодня здесь, под крышей гостеприимного графа Мирама, чтобы обсудить то дело, которому мы посвятили все свои силы, — спасение отечества от вторжения северян из Тарима. Каждому из вас были даны поручения, и почти все выполнили их в меру сил. Сегодня мы должны решить, что нужно сделать, чтобы успеть к назначенному сроку.

— Не торопитесь, герцог, — бросил толстяк, вытиравший жирные пальцы салфеткой. — Давайте сначала обсудим вопрос, волнующий всех нас настолько, что мы откликнулись на ваше предложение собраться днем.

— Лорд Корел, — герцог поджал губы, стараясь скрыть негодование. — Вы и правда думаете, что существуют вопросы, которые нужно обсуждать прежде, чем мы обсудим нашу готовность защитить отечество?

— Еще как думаю, — буркнул толстяк, лишь недавно купивший право лордства на средства, полученные из северных золотых рудников. — Это наша безопасность. Вот о чем я говорю.

— В самом деле, Гемел, — подал голос сидевший рядом с Корелом худосочный старик, походивший на высохшего подростка. — Что это за история с Летто и Верони? Стража носится по улицам, будто умалишенная. Кто разворошил этот улей?

— Ни Летто, ни Верони не были допущены в круг посвященных, — ответил Гемел. — С какой стати интересоваться их судьбой?

— Да потому что, прах возьми, вся стража стоит на ушах! — бесцеремонно вмешался в разговор их сосед. — Как бы они не дознались о наших делах.

— Мне кажется, сейчас неподходящее время для защиты интересов, как бы это сказать… отечества, — подхватил толстяк Корел. — Быть может, нам, наоборот, нужно затаиться, пока стража и этот проклятый Птах не узнали то, чего им не следует знать?

Гемел медленно поправил манжеты, стараясь сдержать резкий ответ. В конце концов, хоть они и ниже него, как грязь ниже солнца, но эти болваны должны быть уверены, что все идет по плану. Иначе они струсят, побегут и провалят все, что создано тяжелым трудом.

— Еще раз повторю, — тихо произнес герцог, — ни лорд Лавен, ни лорд Верони не входят в круг посвященных. Как бы ни старалась стража, она не сможет узнать от лордов то, чего они не знают. Наши секреты надежно скрыты и от дознавателей, и от выродка Птаха.

— И все же, что там случилось? — настойчиво поинтересовался Корел. — Я слышал, что это была вовсе не дуэль.

— Говорят, младшего Летто убили, — поддержал его старик Тидим, получивший лордство в наследство с титулом графа полвека назад, да так за все это время и не проявивший себя ни в чем, кроме создания огромных карточных долгов.

— В самом деле, герцог, — подал голос хозяин дома, Мирам. — Помнится, не так давно мы обсуждали возможность привлечь на свою сторону именно лорда Летто. Тогда обсуждение ничем не кончилось, но мы все обеспокоены развитием событий. Кажется, смертей не планировалось?

Гемел, не скрываясь, тяжело вздохнул. Если даже верный Мирам возвысил голос против него, то чего же ожидать от прочей своры лавочников, трясущихся за свои шкуры? Придется дать им какое-то объяснение, и достаточно правдоподобное, чтобы не позволить разгореться огоньку подозрительности, уже тлеющему в их свиных глазках.

— Дуэли действительно не было, — сказал Гемел, стараясь взвешивать каждое слово. — Младший Летто случайно узнал тайну, которую ему не следовало знать. И был… устранен.

Как герцог и ожидал, после его слов за столом воцарился хаос. Лорды орали, будто лавочники на базаре, — одни возмущались тем, что от них скрывали важную информацию, другие обвиняли соседей в разглашении тайны.

— Тихо! — снова рявкнул Тибел, едва не оглушив Гемела. — Хватит орать!

Вскочившие на ноги лорды стали опускаться на свои места, но гневный шепот висел над столом душным облаком.

— Гемел, — свистящим голосом процедил толстяк Корел, — вы обещали, что лорды не пострадают!

— Я обещал, что возвысятся достойные, — отрезал герцог. — Недостойных же мы не потерпим в своих рядах. Помните об этом! Велика награда тем, кто не жалеет себя, а тем, кто предаст, — тем и возмездие будет великим.

Оглядев притихших лордов, Гемел поднялся на ноги и вышел из-за стола.

— Наша цель — спасти отечество от иноземных захватчиков, — продолжал он, шагая вдоль ряда кресел. — Силой им не удалось захватить Ривастан. Теперь они пошли на хитрость, желая завоевать страну не силой мечей, а предательством. Грядет измена величайшая — возведение на трон нашей отчизны отпрыска чужой крови, представительницы семейства, которое вынашивает тайные замыслы о порабощении нашей страны. Но мы не допустим, чтобы нами правили северные варвары — ни прямо, ни косвенно. Нам есть чем ответить вторжению.

Резко остановившись, герцог развернулся к столу и заложил руки за спину.

— А теперь, — холодно продолжил он, — извольте отчитаться в том, что каждый из вас сделал для Ривастана в этот непростой час испытания верности.

Совет занял много времени. Запуганные лорды шумно оправдывались, сваливая вину за неудачи друг на друга. Их препирательства сводили Гемела с ума, но все же он больше не срывался, стараясь выбить из толстосумов как можно больше подробностей. Вскоре стало ясно, что большую часть заданий они провалили. Но и того, что они успели сделать, вполне должно хватить для осуществления плана Гемела. Основную часть работы он проделал сам — с помощью верных людей, конечно. А от этого сборища жадных до наград недоумков, возомнивших, что новый король одарит их всеми благами, ему нужно было не так много. Мелкие поручения вроде закупки провианта, вооружения, съем пустых домов на свое имя — все это было сделано. И, конечно, самое главное — деньги. Их лорды давали неохотно, но исправно. Деньги, на которые можно купить верность наемников и придворных, Гемелу очень пригодились. Этого он хотел от лордов, это и получил.

Гемел уходил первым. Его провожал сам хозяин дома, граф Мирам. Он провел герцога по темным коридорам, которым не впервой было видеть, как гость тайком покидает особняк, и выпустил Гемела через тайную дверь в соседнем здании, что на вид никак не было связано с особняком.

Герцог, очутившись на узкой улочке, плотнее закутался в плащ и надвинул на глаза шляпу. Он пришел пешком, не решаясь использовать свой экипаж, который был слишком приметен. И обратный путь также предстояло пройти самому. Гемел терпеть не мог пешие прогулки. Но в этом случае дело того стоило.

Едва его высокая фигура скрылась за поворотом, как от стены рядом с потайной дверью отлепилась тень. Миг спустя она превратилась в человека в длинном черном плаще. Внимательно посмотрев в спину уходящему заговорщику, тень извлекла из недр плаща крохотный комок перьев.

Это была маленькая птаха — воробей, которых в столице полным-полно. Но голова птицы была закрыта кожаным колпачком, словно у настоящего охотничьего сокола.

Тень обернулась, бросила взгляд на особняк, где лорды заговорщики еще допивали вино, и покачала головой, словно сожалея о чем-то. Потом быстрым движением свернула шею воробью.

Через миг у потайной двери остался только маленький трупик птахи. Тень исчезла.

* * *

К вечеру, когда Тир остался далеко за спиной, а дома крестьян и ремесленников, недавно поселившихся около городской стены, сменились привычными густыми лесами, Сигмон сдался.

Принцесса — как он именовал про себя Вэллу, несмотря на запрет герцога, — действительно устала. Теперь она сидела в седле неподвижно, смотрела прямо перед собой и, казалось, полностью ушла в свои мысли. Граф заметил, что она осунулась и побледнела. Герцог же, напротив, выглядел более возбужденным и с трудом сдерживал гнев. Когда он, сжимая кулаки, подъехал к их провожатому, Сигмон понял все без слов.

— Еще немного, — тихо сказал он. — Там, впереди, будет развилка — от тракта на юг уходит небольшая дорога. На перекрестке стоит таверна, в ней и остановимся.

Борфейм ожег спутника недобрым взглядом, но сдержал проклятие, вертящееся на кончике языка.

Остаток пути они проделали молча — Вэлланор старалась держаться в седле, герцог сдерживал проклятья, а Сигмон, удвоивший бдительность, вслушивался в ночной лес. К развилке подъехали уже в ранних осенних сумерках. Небольшой бревенчатый домик в два этажа был последним приютом путешественников, не нашедших пристанища в Тире. Въехав на широкое подворье, обнесенное высоким дощатым забором, Сигмон сразу спешился и предложил руку принцессе. Та с легким вздохом соскользнула с седла в объятия Сигмона, удержавшего девчонку на ногах. На краткий миг она замерла в его объятиях, и Сигмон вздрогнул, словно от удара. В его руках очутилась хрупкая птичка, занесенная ветром судьбы в стаю ворон. Она была настолько слаба, что граф застыл, боясь неловким движением навредить своей будущей повелительнице. Вэлланор подняла руку и коснулась своего виска…

— Сударыня, — спохватился Сигмон, разжимая руки. — Обопритесь о мою руку.

Северянка покачнулась, но потом решительно взяла спутника под руку, как берут подружку, а не галантного кавалера.

— Благодарю, — сказала она. — У меня закружилась голова.

— Вэлланор! — позвал герцог, торопливо спешиваясь рядом со спутниками. — Что случилось?

— Все хорошо, дядя, — быстро отозвалась Вэлла. — Я просто немного устала.

— Вы! — зло выдохнул Борфейм, оборачиваясь к Сигмону. — Как вы смеете водить нас по этим проклятым дорогам без сна и отдыха…

— Все хорошо, дядя, — повторила Вэлла. — Давайте пройдем в таверну.

Сигмон молча поклонился герцогу и повел спутницу к широкому бревенчатому крыльцу.

Он хотел остановиться именно здесь и вел спутников к этому заброшенному местечку совершенно осознанно. Ему довелось останавливаться здесь на пути в Тир. Собственно, он просто заглянул в таверну, чтобы попить воды. Тогда-то он и присмотрел это место.

Хозяйкой таверны была дородная женщина Ила с широкими крестьянскими плечами. Сигмон, столкнувшийся с нею в прошлый раз, успел приметить, что дама эта весьма решительна. Она не скупилась на затрещины, потому в таверне и царил идеальный порядок — прислуга ходила по струнке, а редкие посетители останавливались действительно на ночлег, а не просто побузить за бутылкой дешевого вина. Именно тогда граф и подумал, что лучшего места для ночлега северной гостьи не найти.

Расчет Сигмона оправдался с лихвой. Едва завидев усталую путницу, хозяйка таверны сразу взяла гостей в оборот. Мальчишка из прислуги был отправлен позаботиться о лошадях, а сама Ила и ее служанка повели Вэлланор наверх, в лучшую комнату таверны. Действовала хозяйка решительно и бесцеремонно, так что два спутника принцессы даже не успели вмешаться в вихрь гостеприимства, пронесшийся над их головами.

В мгновение ока они остались вдвоем посреди большого зала, уставленного столами, — их персонам уделили минимум внимания, рассчитывая, что мужчины способны позаботиться о себе сами. Герцог, немного ошалевший от подобного приема, вопросительно глянул на графа.

— Все будет хорошо, — успокоил его Сигмон. — О госпоже Вэлланор позаботятся как нельзя лучше. Уж точно лучше, чем могли бы это сделать мы.

Борфейм что-то прорычал под нос, но потом обреченно взмахнул рукой. Сигмон шагнул к ближайшему столу, отодвинул стул и сел на него, вытянув ноги. Герцог сел напротив, положив руки на темную дубовую столешницу, исцарапанную, но отмытую дочиста.

— Вы сюда и вели нас? — спросил он, стаскивая с головы шляпу.

— Верно, — отозвался Сигмон. — Здесь госпоже будет уютнее, чем в других местах.

— Значит, это было спланировано заранее? — осведомился Борфейм.

— Я допускал возможность того, что госпоже Вэлланор придется путешествовать налегке.

— Вы чудовище, — буркнул Борфейм, устало отдуваясь.

— Я знаю, — спокойно согласился Сигмон.

Из дальнего угла донесся громкий стук, и герцог резко обернулся, положив ладонь на рукоять меча. На другой стороне зала, за широким дощатым столом сидели двое бородатых крестьян. Отчаянно жестикулируя, они громко о чем-то шептались, не забывая прикладываться к большим глиняным кружкам.

— Все в порядке, герцог, — тихо сказал Сигмон. — Они не доставят нам неприятностей.

— Откуда вы знаете? — буркнул Борфейм.

— Тот, что сидит к нам спиной, имеет виды на хозяйку таверны. Я приметил его еще в прошлый раз, когда заглядывал сюда. Он не станет чудить в этом заведении. А его приятель, судя по всему, дает ему советы по завоеванию женского сердца и очень заинтересован развитием этого романа. Ведь при удачном стечении обстоятельств его друг обоснуется тут и сможет порой угостить его бесплатным ужином. Хотя, если вспомнить деловую хватку хозяйки, вряд ли мечты этого советника сбудутся.

Сигмон отвел взгляд от парочки в углу и увидел, что герцог пристально его рассматривает — как диковину, выставленную на всеобщее обозрение.

— Вы говорили с ними? — спросил Борфейм, прожигая собеседника взглядом блеклых глаз, бывших когда-то голубыми.

— Нет. Но я внимательно смотрел, — отозвался Сигмон.

— Тогда?

— И сейчас.

— Мы и минуты не пробыли в этой таверне!

— Минуты вполне достаточно, милорд, — отозвался Сигмон. — За минуту можно успеть очень многое.

Борфейм перевел взгляд на медальон спутника, все еще висевший на груди. Сигмон поднял руку и медленно спрятал кругляш под плащ.

— Я понимаю, почему нам навстречу отправили именно вас, граф, — тихо промолвил Борфейм.

— Иногда один человек подходит для задания больше, чем целая армия.

— Вы как раз такой человек? — герцог подался вперед, облокотившись о стол. — Человек ли?

Сигмон ответил спокойным взглядом — его история была известна слишком многим, чтобы считать ее секретом. А уж театральная постановка Ронэлорэна, будь она трижды неладна, до сих пор пользовалась успехом у публики. Хоть имена персонажей были изменены, да и сама история имела мало общего с реальностью, но пытливый ум вполне мог выудить из нее крупицы правды.

— Мы много слышали о детях Фаомара, — сказал Борфейм. — Раньше они доставляли много неприятностей и самому Сеговару, и всем его добрым соседям. Но потом они исчезли. Куда они подевались, граф?

— Спросите об этом короля, — отозвался Сигмон, опуская взгляд. — Думаю, он расскажет эту историю своему будущему родственнику.

— Отрадно видеть, что хотя бы один из них сохранил человеческий облик и нрав, — сказал герцог.

Сигмон поднял голову и взглянул собеседнику прямо в глаза. Борфейм поперхнулся и отодвинулся, убрав руки со стола.

— А вы уверены, что сохранил? — тихо спросил Сигмон. — И облик, и нрав?

Борфейм попытался что-то сказать, но закашлялся и отвел взгляд. Рядом, на его спасение, появился мальчишка с кувшином пива и двумя кружками.

— Господам угодно пива? — осведомился он.

— Пшел, — выдохнул герцог. — Вина, самого лучшего!

Мальчишка отшатнулся, но Сигмон успел поймать его за рукав.

— Жареного мяса и похлебку, — сказал он. — И госпоже все, что она попросит.

— Хозяйка уже позаботилась, — угрюмо буркнул мальчишка, поняв, что на мелочь от господ в награду за обслуживание можно не рассчитывать. — Сейчас похлебка будет. Мясо жарится.

Сигмон отобрал у него кувшин и кружки и жестом отослал мальчишку. Налив себе пива, он без промедления наполнил кружку и собеседнику.

— Отведайте, милорд, — посоветовал он. — В этих краях умеют варить пиво.

Борфейм с сомнением взглянул на густую шапку пены, но жажда победила сомнения, и он сделал первый глоток.

— Неплохо, — признал он, опустошив полкружки.

— И не кружит голову так, как крепкое дорогое вино, — отозвался Сигмон.

— Вы все просчитываете наперед, граф? — мрачно осведомился Борфейм, разглядывая кувшин.

— Стараюсь быть осторожным, — отозвался Сигмон. — Это продлевает жизнь.

Вместо ответа Борфейм снова припал к кружке, ничуть не стесняясь напитка простолюдинов.

Ужин, поданный прислугой, спутники съели в тишине. Больше ни о чем не говорили. Утолив голод, герцог поднялся и отправился к хозяйке, вернувшейся за длинную стойку. Та повела его наверх, в свободную комнату, а Сигмон отставил пиво и привалился спиной к стене. Он намеревался провести ночь здесь, рядом со входной дверью. Он знал, что в таверне все спокойно и неприятностей можно ждать только снаружи. И был полон решимости встретить их первым, еще до того, как враги доберутся до хрупкой северной птахи по имени Вэлланор.

Вэлла. Сердце тревожно стукнуло, и чешуйки на груди Сигмона встали дыбом. Потревоженный зверь проснулся и глухо заворчал. Все чувства графа разом обострились — он услышал, как в конюшне фыркают кони, как шепчутся в углу припозднившиеся гости, как герцог желает покойной ночи своей племяннице…

Зверь заворочался внутри, одобрительно рыкнул и снова уснул, убаюканный журчанием чужого имени.

Вэлланор.

* * *

Ночь была наполнена гневом и яростью. Багровые вспышки пронзали тьму, в потемневшем небе ярились зарницы молний. Жирный черный дым стелился по выжженной до пепла земле, подбираясь все ближе к Сигмону, пытаясь коснуться его длинными щупальцами. А он не мог даже пошевелится. Онемевшее тело отказывалось подчиняться. Внутри его, словно в железной клетке, бился зверь. Рычал, брызгал слюной, скалил длинные клыки и яростно сверкал красными, как свежая кровь, глазами. Напрасно — пустая оболочка Сигмона Ла Тойя не могла пошевелить даже пальцем. Зверь завыл. Он прыгнул вверх, взорвался ворохом черных чешуек и в единый миг заполнил все существо, служившее ему домом. Сигмон Ла Тойя вздрогнул, открыл пылающие алым огнем глаза.

И проснулся.

Он вскочил на ноги, едва не опрокинув стол, и замер посреди зала таверны, погруженного во тьму. Сердце колотилось, как безумное, в висках стучала кровь, а зверь внутри его бесился, пытаясь вырваться наружу.

Они близко — это Сигмон узнал от него. Черная волна катится по пустой дороге, подбираясь все ближе к одинокой таверне на развилке дорог. Они — рядом.

Сигмон сорвался с места и бросился вверх по лестнице. Ему не нужно было спрашивать, в какой комнате ночует Борфейм — обостренный слух зверя уловил знакомое дыхание даже сквозь толстые бревенчатые стены.

Промчавшись по коридору второго этажа — бесшумно, как летучая мышь, он остановился у массивной дубовой двери. И стукнул в нее кулаком. Тяжелое дыхание за дверью сменилось шумным вздохом. Зашипела гладкая сталь, покидая ножны.

— Кто? — хрипло каркнул Борфейм.

— Это я, милорд, — тихо ответил Сигмон. — Откройте. Это срочно.

Сдавленно выругавшись, герцог прошлепал босиком ко входу, отодвинул засов и распахнул дверь. Граф проскользнул в темноту комнаты и прикрыл за собой дверь.

Борфейм тут же шагнул в сторону. Он был в длинной ночной рубахе, чистой и без малейшего намека на украшения. Правой рукой он сжимал длинный клинок, направленный точно в грудь ночному гостю.

— Что случилось? — спросил герцог, пытаясь рассмотреть в кромешной тьме своего собеседника.

— Собирайтесь, милорд, — бросил Сигмон. — И разбудите госпожу Вэлланор. Мы должны немедленно покинуть этот дом.

— Нам грозит опасность? — Герцог опустил клинок и зашарил по дощатому столу в поисках свечи.

— Да, — отозвался Сигмон. — Очень большая опасность. Мы должны бежать. Немедленно.

Борфейм нащупал свечу, понял, что ее нечем зажечь, и с раздражением бросил обратно на стол.

— Объяснитесь, — потребовал он громким шепотом. — Что происходит?

— За нами погоня, — отозвался Сигмон, доставая из кармана палочки с серой, купленные у алхимика. — Полтора десятка верховых. Судя по всему, они ждали нас в Тире, а когда сообразили, что мы не остановились на ночлег в городе, решили нас догнать.

— Откуда вы это знаете? — спросил Борфейм. — У вас что, всевидящее зеркало? Или это проделки вашего птичьего графа? Он вам нашептал об этом, а?

— Просто знаю, — отрезал Сигмон, зажигая палочку и поднося огонек к свече. — Собирайтесь. Дорога каждая минута.

Борфейм разразился длинным северным ругательством, в котором граф не понял ни единого слова. Подойдя к кровати, герцог вытащил из-под одеяла ножны и вогнал в них клинок.

— Я готов поверить, что сюда кто-то едет и вы почуяли их. Как — это ваше дело. Но почему вы решили, что нам грозит опасность?

— Сюда, в заброшенную таверну, едут полтора десятка вооруженных людей, хорошо обученных бою. Здесь им нечего искать. Кроме нас.

— В таком случае нам лучше остаться здесь, — вспылил Борфейм, — чем бежать в темноту. Здесь, по крайней мере, есть другие люди. И крепкие стены. Мы можем встретить их здесь…

— Герцог, — перебил Сигмон. — Это убийцы. Они спалят эту халупу, даже не попытавшись в нее войти. Мы здесь как в мышеловке. На лесной дороге нам будет проще спрятаться.

— Проклятье! — уже не сдерживая голоса, взревел Борфейм. — Ну так выйдите к ним и убейте их одного за другим! Ведь именно этим вы обычно занимаетесь, господин гонец?

— Их много, — сдержанно отозвался Сигмон, пытаясь усмирить зверя, который страстно желал снести голову упрямому болвану герцогу. — Даже я не способен оказаться в нескольких местах одновременно и могу пропустить тот момент… Я не имею права рисковать.

— Это ваша работа! — рыкнул Борфейм. — Смею напомнить, это вы настаивали, чтобы мы покинули преданных мне воинов. Теперь извольте выйти навстречу опасности и рискнуть своей шкурой.

— Речь не обо мне, — отозвался граф, собирая остатки терпения в кулак. — Я не могу рисковать жизнью госпожи Вэлланор.

— Значит, бегите им навстречу, встретьте их раньше, чем они доберутся сюда!

— Они разделятся, — сухо отозвался Сигмон. — Они знают, на что я способен. Часть займется мной, другая часть отправится сюда.

— Судя по тому, что я видел, вам не понадобится много времени, чтобы справиться с вашей частью, — язвительно бросил герцог, пытаясь натянуть поверх ночной рубахи камзол. — И тогда вы займетесь оставшимися.

— Мне понадобится много времени и все мое внимание, — отозвался Сигмон. — С ними маг. Это меняет дело.

— И с места не сдвинусь! — рявкнул герцог. — Идите и выполняйте приказ — охраняйте нас!

За стеной заскрипела кровать и приглушенный голос позвал:

— Дядя?

Сигмон в мгновение ока очутился перед Борфеймом и чуть наклонился, заглядывая ему в глаза.

— Если вы немедленно не оденетесь и не спуститесь вниз, то я забираю госпожу Вэлланор и ухожу, — выдохнул он в лицо герцога. — Вы мне не нужны.

Борфейм отшатнулся — на миг ему показалось, что глаза графа полыхнули красным огнем.

— Ладно, — пробормотал он. — Ладно.

— Немедленно, — зашипел Сигмон так, как мог бы зашипеть болотный чешуйчатый гад. — Я жду внизу.

— Хорошо, хорошо, ступайте же вниз, дайте мне одеться. Вэлланор! Собирайся, мы уезжаем.

Сигмон выскользнул из комнаты, оставив герцога объясняться с племянницей. Он бесшумно прошелся по коридору и спустился вниз, заняв свой пост у входной двери. Наверху хлопнула дверь — это проснулась хозяйка таверны и вышла поинтересоваться, что творится в ее владениях.

Раздраженно дернув плечами, Сигмон положил ладонь на рукоять меча, закрыл глаза и застыл напротив крепко запертой двери. Он следил за волной тьмы, что катилась по дороге к таверне.

Она подступала все ближе, а времени оставалось все меньше.

* * *

Корд остановился на тротуаре, рядом с закрытой на ночь лавкой зеленщика. По привычке отошел подальше от масляного фонаря на краю площади и укрылся в темноте, под навесом перед лавкой. Он смотрел на пустую площадь и никак не решался сделать шаг вперед.

Там, на той стороне площади, виднелись знакомые ажурные ворота, ведущие в сад Броков. Особняк, возвышавшийся над деревьями, сиял огнями. Фонарики в саду, распахнутые двери, окна — все они переливались разными цветами, обещая праздник любому гостю. Любому, у кого есть приглашение, разумеется. От особняка веяло безудержным весельем — глупым, бесшабашным, таким, каким оно бывает только в детстве. Веселье и безопасность — вот все, что могла предложить ночь капитану Демистону. И все же он никак не мог решиться сделать шаг на брусчатку площади.

Жесткий воротник кителя натирал чисто выбритую шею. Корд поднял руку и помял пальцами жесткую ткань. Подумать только, он еще ни разу не надевал парадный китель! Темная синева с золотым шитьем, витые шнуры по плечам, блестящие пуговицы с гербом Сеговаров. У него просто не было повода. И сейчас одежда казалось чужой и грубой, словно снятой с чужого плеча. Демистон чувствовал себя в ней неуютно. Ему казалось, что так же неуютно ему будет на чужом празднике. В самом деле, что он забыл среди этой сверкающей мишуры и глупых смешков? Он — стражник. Грубый неотесанный мужлан, который будет смотреться среди титулованных гостей словно корова под седлом. У Ла Тойя, которого заставляли посещать эти приемы, был хотя бы титул. А он… Он должен вести расследование, гоняться за преступниками, а не танцевать на приемах, улыбаясь глупым шуткам и рассыпаясь в пошлых комплиментах городским красавицам. Расследование…

Весь вечер Демистона мучило неприятное подозрение. Могла ли Эветта Брок солгать? Быть может, эта приписка от руки всего лишь уловка, чтобы заполучить в гости несговорчивого капитана? Небольшой штрих, способный заинтриговать возможного поклонника. Да, такая игра вполне в духе обольстительницы с зелеными глазами. Возможно, она и в самом деле сообщит ему что-то. Какую-нибудь глупость, что известна любому лавочнику Рива, или вовсе фантазию, высосанную из пальца. Стоит ли идти туда, к ней? У него есть дело. Он не должен отвлекаться. Не должен рисковать попасться в сети зеленых глаз и превратиться в поглупевшего от страсти болвана. Нет. Сейчас ему нужен холодный ум и твердая рука, сейчас неподходящее время для увлечений. Но, с другой стороны…

С другой стороны, в особняке Эветты собиралась вся знать города. Самые завзятые сплетники, обожавшие перемывать косточки своим ближним. Здесь заключались союзы и рушились договоры. Здесь клялись в любви навек и обсуждали торговые планы. На этих приемах можно было услышать много интересного, а порой и опасного, если знать, кого слушать. И в самом центре всех этих разговоров — хозяйка особняка, Эветта Брок. Кому как не ей знать обо всем, что творится в ее обожаемом Риве, в этом кипящем клубке интриг, в городе, который для графини лишь огромная доска для игр. Эветта и в самом деле может знать нечто такое, чего капитан городской стражи не узнает никогда.

Демистон оттянул пальцем жесткий воротник и шумно сглотнул пересохшим горлом, не отводя взгляд от огней за узорчатой оградой. Может быть, стоит рискнуть? Когда это он боялся риска? Но эта женщина… Она способна свести с ума любого. Одно только воспоминание о взгляде ее зеленых глаз заставляло капитана вздрагивать. Он вспоминал о жарком солнце юга, о зеленых волнах моря и деревянных палубах, исходящих запахом смол, дегтя и свежей крови. Как же давно это было! Так давно, что он забыл, как все происходило на самом деле. И только этот взгляд напоминал ему о том, что когда-то он и не думал о возможности стать стражником. Даже капитаном стражи.

А он им стал. Грубым, простым, прямым и исполнительным. Превратился в механизм, действующий по чертежам — простым и предсказуемым. Он закостенел в свой роли примерного гражданина. Он умер для своего прошлого.

Осознание этой простой истины заставило Корда закрыть глаза. Он даже застонал от отчаянья. Когда это случилось? Когда пират и бунтарь, наемный убийца и отчаянный рубака превратился в примитивного служаку? Когда маска стала для него реальностью?

Несмотря на холодный вечер, Демистон вспотел. Жар бросился в лицо, заставив порозоветь выбритые до синевы щеки. Он не помнил, когда потерял себя прошлого. Не помнил, как решил изменить свою жизнь. Помнил только — почему. И что он для этого сделал. Но когда именно в нем что-то щелкнуло, намертво отсекая все прошлое, всю жизнь, что была до, — не вспоминалось. Маска приросла к лицу. И теперь Корд Демистон испытывал стыд — от того, что жил такой ограниченной жизнью, только одной ее гранью, сделав своей целью лишь стабильность. Возведя ее в ранг религии, он добился своего. Получил прощение, работу, будущее… Расплатившись за это прошлым. И став лишь обломком того человека, что когда-то смотрел на зеленые волны, мечтая о том, что однажды увидит весь мир. И всего лишь этот взгляд зеленых глаз пробудил его от странного сна, в котором он провел не один десяток лет. Но теперь жизнь возвращалась к нему — прямо тут, в темноте, на холодных камнях вечернего города.

Маска? Он носил сотню масок. Когда он выполнял заказы, то перевоплощался и в бродячих актеров, и в принцев, и в нищих. Он играл и наглых аристократов, и скромных слуг. Носил парики, пользовался гримом, одевался в женские платья. И каждый раз он верил в свою маску, верил искренне, до самого конца. И потому он был неповторим. Но однажды он поверил в маску слишком сильно. И прожил в ней много лет.

Не открывая глаз, Демистон усмехнулся. Неотесанный служака в кругу изнеженной аристократии и золотой молодежи? О, для этой маски подошли бы усы. Но ничего, можно будет импровизировать на ходу. Расследование? Стражник ловит наемного убийцу… Нет. Теперь это будет тонкая смертельная игра, где хищник ловит хищника. Прочь шаблоны. Он просто вышел на охоту, у него очередной заказ и не более того. И человек в черном плаще — не загадочный преступник, а такой же наемник, как и он. Нужно лишь представить, что он сам сделал бы на месте убийцы, и расставить ловушку. Женщина с зелеными глазами — опасная обольстительница? Нет. Это добыча для пирата. Подходящий приз с корабля, взятого на абордаж.

Кейор Черный рассмеялся в полный голос и открыл глаза. Разгладив несуществующий ус, он подмигнул разноцветным огонькам особняка Броков и шагнул на брусчатку мостовой. Дело за малым — пустить ко дну вражеский корабль. Пустяки.

Не впервой.

* * *

Конечно, они опоздали. Сигмон, успевший оседлать лошадей и успокоить хозяйку, ждал их во дворе, у самого крыльца. Когда распахнулась дверь, и на крыльце появилась Вэлланор, кутаясь в свою пушистую северную куртку, граф знал, что бежать уже поздно. И все же он, не церемонясь, подхватил северную принцессу, легко поднял и усадил в седло — как маленького ребенка. Вэлланор без лишних слов взялась за поводья. Сигмон чувствовал, что она встревожена, но настроена решительно. Он ощущал ее страх, но вместе с тем в этой девчонке прятался стальной стержень, не позволявший ей согнуться под грузом темной волны ужаса. Теперь он точно знал, что Вэлланор — не избалованная принцесса, какой он себе ее представлял. Кто знает, какой ее жизнь была раньше, что довелось пережить ей, выросшей в мрачных горах, у подножия каменного трона? Жизнь рядом с престолом вовсе не так сладка, как может показаться на первый взгляд, — в этом граф убедился лично. Зверь встрепенулся, почуяв эмоции хрупкой девушки, судорожно сжимавшей поводья. Перед глазами Сигмона поплыли зыбкие картины: темнота, кровь, холодные камни… Он отшатнулся, закрываясь от ее воспоминаний, и едва не вскрикнул от пронзительного чувства одиночества.

— Граф, — сдавленно выдохнул Борфейм, появляясь на крыльце, — надеюсь, вы понимаете, что ваше поведение сегодня вечером скажется на вашем будущем?

— Еще как понимаю, — буркнул в ответ Сигмон, отпуская поводья скакуна Борфейма. — И если мы сию секунду не покинем этот двор, то не просто пойму, но и почувствую.

Борфейм, кипя от сдерживаемого гнева, вскочил в седло и обернулся к племяннице:

— Какое счастье, что весь наш багаж мы оставили в экипаже, — раздраженно бросил он. — Ты готова?

Сигмон поднял голову и посмотрел на луну, затянутую темными рваными облаками. Ночь выдалась светлой, но сейчас луна словно нарочно пряталась в тени, укрывая беглецов. Впрочем, сегодня темнота им не друг.

— Едем, — резко бросил Ла Тойя, взлетая в седло захрипевшего Ворона. — Быстро!

Подгоняя лошадей, беглецы выбрались со двора таверны через ворота, заблаговременно открытые Сигмоном. Очутившись на пустой и темной дороге, Ла Тойя пропустил спутников вперед, а сам привычно занял место в арьергарде.

Луна, выглянувшая из-за туч, высветила призрачным светом тракт, уходящий в лес. Темные ряды деревьев, вплотную подходившие к тракту, казались монолитными скалами, исключавшими даже намек на бегство. Для беглецов был открыт только один путь — на запад, к столице, что уже так близко и одновременно так далеко.

Кони мчались по темной дороге, выбивая из подмороженной грязи звонкие ноты. И все же они двигались слишком медленно. Сигмон прекрасно понимал — они опоздали. От погони не уйти. Конечно, их лошади отдохнули и способны обогнать преследователей, скакавших от самого Тира. Если бы они бежали в полную силу, то, возможно, даже сейчас они смогли бы оторваться от погони. Но дело было вовсе не в отдыхе.

Вэлланор ехала слишком медленно. Сигмон прекрасно понимал, что дамское седло не приспособлено к скачке галопом. Быть может, если бы северянка села прямо, как настоящий всадник, то тогда… Нет. Все равно — так ездить ее никто не учил. На кривых горных дорогах и не развить такой скорости, как на равнине. Принцесса в любом случае будет отставать.

Это понимал и Борфейм, который уже несколько раз оглядывался на отстающую племянницу. Сигмон не видел его лица, но подозревал, что оно выражает обычную для лорда досаду. Каков герцог — то ведет себя как солдат, а то вдруг превращается в капризного вельможу. Он ведет какую-то свою игру, это ясно как день. Но в чем она заключается, граф не знал, а в данную минуту и знать не хотел. Его интересовала только своя собственная игра, привычная пляска с темнотой и смертью, которая однажды закончится. Быть может, даже сегодня.

Подхлестнув Ворона, Сигмон поравнялся со спутниками и подобрался ближе к Борфейму.

— Милорд! — крикнул он. — Скачите дальше! Я остаюсь.

Герцог кивнул, принимая к сведению план проводника.

— Зачем?! — вскрикнула Вэлланор. — Не оставляйте нас, граф!

— Госпожа, — отозвался Сигмон, ухитрившись на полном ходу поклониться и не вывалиться из седла. — Я задержу погоню. А вы с дядей езжайте дальше.

— Как долго? — бросил на ходу герцог. — Где ближайший город?

— Через час вы доберетесь до первой заставы, — отозвался Сигмон. — И сможете там отдохнуть. Потом езжайте дальше, и к следующему утру вы окажетесь в Риве.

— А вы, граф, а вы?! — воскликнула Вэлланор.

— Я вас догоню, госпожа, — пообещал Сигмон и натянул поводья.

Вороной графа захрипел и замедлил шаг. Ла Тойя привстал на стременах, провожая взглядом двух всадников, что вскоре затерялись в темноте, вновь окутавшей дорогу. Когда они скрылись из виду, Сигмон остановил Ворона и спешился. Похлопав по черной шее скакуна, граф обернулся и посмотрел назад, на пустую дорогу.

Он еще не видел преследователей, но чувствовал, как волна тьмы катится ему навстречу. Всепоглощающая, мощная, будто океанский прилив, разрушительная, как лавина, сходящая с гор. Сигмон знал, что это магия. Темная, смертельная магия, с которой ему еще не доводилось встречаться. Такой силы в Ривастане не было никогда. Что-то пришедшее извне, из далеких чужих краев, шло за ним по пятам, грозя раздавить, словно надоедливую букашку. Сигмон ощущал себя маленьким и слабым перед этой страшной силой, которая и не думала таиться. Она заранее сообщала жертве, что ее ждет, заставляя дрожать от страха и опускать ослабевшие руки.

Сигмон медленно стянул плащ, скомкал его и небрежно запихнул в седельную сумку. Оставшись в рваной кожаной куртке, состоявшей, казалось, из одних лоскутов, Сигмон оглядел себя. Все на месте. Все как всегда. Он готов к охоте. Взгляд задержался на серебряных пуговицах черного камзола, блестевших в лунном свете крохотными огоньками. Ничуть не задумываясь, Сигмон достал нож, срезал пуговицы и сунул их в карман. Потом резко вскинул руки. Рукава камзола затрещали, расходясь по швам, и двигаться стало легче. Но все равно не так легко, как хотелось. Ла Тойя выругался — он с удовольствием снял бы камзол, но под ним была еще относительно белая нижняя рубаха, которая будет прекрасно заметна в темноте.

Вытащив из карманов разнообразную мелочь, в том числе и пуговицы, Сигмон опустил их все в ту же суму у седла Ворона. Туда же отправился кошель и медальон гонца. Сняв с себя все, что было не закреплено, Ла Тойя подпрыгнул на месте, проверяя, все ли он вынул. Вышло хорошо — бесшумно и удобно. Сапоги Сигмон решил не снимать — без них, конечно, было бы удобнее, но ночной лес не то место, где можно разгуливать босиком.

Вытащив из ножен меч, который выдержал уже две перековки и все же сохранил грубые очертания орудия для убийства, Сигмон взвесил его в руке. Простой кусок железа, случайно подвернувшийся ему в бою, неожиданно стал для него родной вещью. Они через многое прошли вместе и в некотором роде сроднились — тогда, когда тупое лезвие отхватило правую кисть своего хозяина. Потом, во время охоты на упырей, эта железяка, не раз спасавшая ему жизнь, стала для Сигмона едва ли не новой рукой. Этот кусок железа стал для него продолжением тела — как когти или чешуя. Меч, казалось, почувствовал настроение своего хозяина. Он дрогнул в руке, словно предвкушая новую охоту в кромешной тьме, и Сигмон не мог сказать, передалась ли ему дрожь руки, или клинок вздрогнул сам.

Очнувшись от наваждения, Ла Тойя левой рукой хлопнул по крупу Ворона.

— Ступай, — велел он. — Беги изо всех сил.

Вороного не пришлось долго уговаривать — он и так был сам не свой от ощущения опасности, накатывающей с тыла, и от близкого соседства со зверем, что вдруг появился на месте его нового хозяина.

Издав короткий хрип, вороной взял с места в галоп и помчался следом за недавними спутниками — его простыми и понятными родичами, что несли на себе простых и понятных людей.

Сигмон, оставшийся в одиночестве на пустой дороге, повернулся лицом к темной волне, подбиравшейся все ближе. Потом медленно стянул с правой руки грязную перчатку, заскорузлую от засохшей чужой крови. В лунном свете заблестела чешуя, и луна, словно испугавшись чужого уродства, снова спряталась за облака.

Сигмон сжал в лапе рукоять меча, и пальцы, обросшие черной броней, тихо клацнули о проволоку, словно металл встретился с металлом.

— Я жду, — тихо прошептал Сигмон.

Тьма бросилась ему в лицо.

* * *

Гнедая кобылка шла ходко, и Вэлланор подкидывало в седле. Она ослабила поводья, и лошадь бежала все быстрей, пытаясь нагнать вороного жеребца, несущего на себе герцога Борфейма.

Луна вновь выглянула из-за облаков, и темнота на миг отступила, открывая пустую дорогу, что вилась кружевной лентой меж темных деревьев. Вэлланор, ощутив, как в спину прянул ледяной ветер, оглянулась. Она чувствовала, как там, позади, нечто большое и неуклюжее заворочалось в темноте. Казалось, за спиной стоит кто-то, способный в любой момент ухватить ее за плечо и утащить в бездонный омут.

Гнедая заржала и пустилась галопом — неведомая опасность страшила ее не меньше, чем всадницу.

— Дядя! — вскрикнула Вэлланор, цепляясь за луку седла.

Борфейм обернулся, и не думая осадить своего жеребца.

— Держись! — крикнул он. — Нам нужно уехать как можно дальше!

— Что это такое? Что это там, в темноте?

— Магия, — выдохнул герцог, когда гнедая лошадка племянницы поравнялась с его жеребцом.

— Она все ближе… Дядя, мне страшно…

— Ничего, — бросил Борфейм. — Не бойся. Нас она не тронет, надо только отъехать подальше.

Вэлланор нашла в себе силы оглянуться, отчаянно цепляясь за седло. Луна вновь спряталась за тучу, и на дороге колыхались жирные хлопья тьмы.

— А как же граф? Он остался там, на дороге…

— Забудь про него! — в сердцах крикнул герцог. — Это его забота! Магия ищет его, а не нас.

— Дядя…

— Быстрей, Вэлланор, скачи быстрей!

Ответить она не успела — ночь за спиной беглецов взорвалась звонким хлопком, словно кто-то встряхнул огромное покрывало. В спину Вэлланор ударила волна холодного ветра. Жеребец Борфейма рванулся вперед словно ошпаренный, не разбирая дороги и не обращая внимания на брань и удары каблуков герцога. Обезумевшая от страха гнедая заржала, рванулась следом и встала на дыбы. Вэлланор вскрикнула, разжала руки и соскользнула с лошади. Та, почувствовав свободу, бросилась в темноту, следом за жеребцом герцога, и тут же растворилась в ночи.

Вэлланор соскочила удачно, приземлилась разом на обе ноги — дамское седло подходило для этого как нельзя лучше. Но от удара ее колени подогнулись, и она с размаху упала на дорогу, больно ударившись локтем.

— Дядя! — отчаянно крикнула она в темноту.

В ответ раздался лишь приглушенный лошадиный топот, постепенно стихавший в ночи. Вэлланор оперлась руками о холодную землю и поднялась на ноги. Сделала пару неверных шагов вслед ускакавшим лошадям и только сейчас осознала, что их уже не догнать. Она осталась одна на дороге.

— Дядя? — нерешительно позвала она.

Не дождавшись ответа, принцесса Вэлланор Борфейм поджала губы и выплюнула на стылую дорогу то словечко, которое частенько произносили воины отца, поскальзываясь на обледеневших каменных ступенях.

Ей было страшно — до одури, до жути. До онемевших ног, что отказывались подчиняться хозяйке. Но даже страх отступал перед гневом, переполнявшим Вэлланор Борфейм, пылая, как раскаленный металл. Как смели они оставить ее одну! И граф, что так глупо решил сложить голову, и дядя, трусливо бежавший в ночь от какой-то магии! Как смели они оставить ее, будущую королеву Ривастана, здесь, на холодной ночной дороге, словно она какая-нибудь служанка из трактира?

Вэлланор сжала маленькие кулачки и снова выругалась так отчаянно, что отец, пожалуй, если бы услышал, — отходил бы ее кожаным ремешком, несмотря на возраст.

Словно отзываясь на ее проклятья, ночь снова вздрогнула. Из темноты, оттуда, где остался граф Ла Тойя, раздался гулкий звук — словно лопнул огромный мыльный пузырь. Земля под ногами принцессы затряслась. Следом из темноты раздался визг, который не мог принадлежать живому существу. Дорога вновь содрогнулась, словно в нее ударил тяжелый молот.

Вэлланор в растерянности оглядела ночной лес. Здесь, на дороге, оставаться опасно. Она твердо это знала — по ней из темноты может прийти что-то ужасное. Живое или нет — не важно. Граф Ла Тойя остался в темноте. Наверно, он сражается с той магией, пытаясь хоть ненадолго ее задержать. Дядя, скорее всего, уже далеко. Его жеребец, обезумев от страха, умчался в ночь, и вряд ли дядя сможет вернуться, чтобы разыскать ее. Она осталась одна, наедине с неведомой опасностью. Что сделала принцесса Изабель, когда ей пришлось бежать из замка от наемных убийц? Спряталась в лесу, окружавшем гору, на которой стоял замок.

Вэлланор облизнула высохшие губы. Какая глупость. Принцесса Изабель — героиня старой легенды, миф, выдумка. Что она знала о настоящей опасности? Чем она поможет ей, Вэлланор Борфейм, которая даже не настоящая принцесса? Советом. Да, верным советом. Нужно спрятаться. Укрыться от ищущих глаз, от противного визга и ночного шепота. Лес? Вэлла с сомнением взглянула на темную стену деревьев, возвышавшуюся над дорогой в двух шагах от обочины. Ночью лес выглядел иначе, чем днем. Никакого намека на зеленые лужайки, залитые солнцем — лишь непроглядная темень и подозрительные силуэты в зарослях кустов.

Дорога мелко затряслась, и Вэлланор вновь оглянулась. Темнота позади нее кипела, исходила пузырями, словно варево в котле горной ведьмы. Прикусив губу, Вэлла сжала кулачки и подошла к кустам, что росли на обочине, заслоняя пеньки вырубленных деревьев. Закутавшись поплотней в свою легкую беличью куртку, она подняла тяжелую холодную ветку и нырнула в самые заросли, туда, куда она еще недавно так мечтала попасть. В настоящий лес.

* * *

Темнота кузнечным молотом ударила Сигмона в грудь и сбила с ног, опрокинула, покатила по земле, как соломенную куклу. Ла Тойя раскинул руки, пытаясь уцепиться за стылую землю, но волна магии дотащила его до обочины и с размаху бросила в заросли лещины. Там граф и завяз, запутавшись в густой сетке ветвей.

От удара мутилось в голове, дыхание перехватило, но Ла Тойя не собирался дожидаться второй атаки. Жадно хватанув морозный воздух ртом, он выкатился из куста на дорогу, подхватил оброненный меч и бросился вперед, туда, где колдун, спрятавшись за стеной тьмы, творил новую волшбу.

Новый удар он почувствовал всем телом: клубок тьмы впереди запульсировал, дорога под ногами дрогнула, и Сигмон тотчас метнулся в сторону. Одним прыжком он перемахнул кусты, обеими ногами ударил в дерево и, оттолкнувшись, взмыл над дорогой.

Темная волна прокатилась под ним, словно океанский прилив, сметая с дороги сор и камни. Его зацепило лишь самым краем, но этого хватило — Сигмона закрутило в воздухе и с размаху хлопнуло о мерзлую дорогу.

Он даже услышал, как треснули ребра и левая рука. Боль острой молнией пронзила все тело, но Ла Тойя откатился в канаву у дороги, не желая подставляться под новый удар. Земля вновь содрогнулась, словно кто-то с размаху забил в нее стальной кол. Сигмон сунул меч в ножны и подпрыгнул — так быстро, что простой человек и не увидел бы ничего, кроме смазанного пятна. Но магия не имела ничего общего с простыми людьми, эта сила, тупая и мощная, как железный молот, пронеслась над дорогой и взрыхлила землю там, где еще миг назад прятался королевский гонец.

Сигмон уцепился за ветку, подтянулся, легко перемахнул на соседнюю и припал к дереву, вцепившись в толстый шершавый ствол, заляпанный подсохшей смолой. Когда магия ударила в землю под деревом, ствол заходил ходуном, едва не сбросив Сигмона вниз. Но он запустил пальцы в дерево, вбил их в кору, как железные крючья, и удержался.

Дерево еще содрогалось, когда он отцепился от ствола и, согнувшись пополам, побежал по ветке — легко и бесшумно, как лесной дух. Добравшись до края, Ла Тойя прыгнул на соседнюю елку, а позади него вздрогнула ель, по которой пришелся второй удар. Она содрогнулась и с треском обрушилась в лес, заставив вздрогнуть землю.

Толстая ветка под ногами прогнулась, но Сигмон подпрыгнул и промчался сквозь сплетение ветвей, хватаясь руками за сучья. Он выскочил из зеленого облака иголок — с исцарапанным лицом, с разодранным ухом и исколотыми руками — за миг до того, как удар магии взлохматил и эту ель, заставив ее крону взорваться зелеными клочьями.

Скорость — только на это сейчас и полагался Сигмон. Его удивительная способность двигаться быстрее человека и даже быстрее зверя не раз выручала. Но Ла Тойя понимал — рано или поздно колдун подловит его на ошибке. Он споткнется или замешкается, и тогда тяжелый удар расплющит его, будто огромный камень черепаху. На это потребуется всего мгновение. Всего лишь один удар сердца, что отделяет жизнь от смерти.

Сигмон прыгнул на соседнее дерево и, перепрыгивая с ветки на ветку, помчался вдоль дороги туда, где за стеной тьмы прятался колдун. Теперь он понял, что допустил ошибку, — нужно было не дожидаться удара, а напасть первым, но сейчас было слишком поздно что-то менять. Можно было только торопиться. Он и торопился — изо всех сил. Колдун не всесилен. Он должен устать. Или допустить ошибку…

Сигмон ожившей молнией пробежался по кронам елок, росших вдоль тракта, и выскочил к стене тьмы точно в тот миг, когда луна вновь выглянула из-за туч.

На дороге, прямо под его ногами, вздымался пузырь тьмы. Огромная сфера, в которой могла поместиться таверна, пульсировала на проезжем тракте, словно черный нарыв. Ее края исчезали в лесу, обволакивая деревья липким туманом, а по мутной поверхности бежали бурые пятна, похожие на гниль.

Чужое колдовство. Совсем непохожее на то, что Сигмон видел раньше. Злое, смертельное, отдававшее могилой и тленом. Даже в безумном Фаомаре, игравшем с темными силами в опасную игру, сохранялись какие-то частицы разума и света. В этом черном шатре не было даже намека на них. Здесь царствовало зло — зло изначальное, не имеющее отношения к людским порокам, зло, существовавшее на свете задолго до того, как первый человек увидел свет солнца. Зло, которое пробудили ради одного — разрушать все, что встретится ему на пути.

Все это Сигмон понял, когда его ноги уже оторвались от длинной ветки и он воспарил над черным куполом, сотканным из зла. Меньше всего на свете ему хотелось окунуться в эту дрянь, но другого выхода не оставалось — зверь решил все за него. Спастись можно было, только ударив первым, и сила, таившаяся внутри Сигмона Ла Тойя, решила нанести этот удар.

Черная поверхность шара вспучилась, пошла пузырями, которые собрались в один блестящий нарыв. Он лопнул с грозным гулом, выплеснув в окружающий мир волну темной силы, но она опоздала — на дереве, где только что виднелся расплывчатый силуэт человека, уже никого не было.

Перед тем как его тело кануло во тьму, рука Сигмона, напоминавшая чешуйчатую перчатку, сама выхватила из ножен меч, так быстро, что ее хозяин и не успел этого осознать.

А потом Сигмон Ла Тойя с размаха ударился о теплый и липкий пузырь темноты.

* * *

Знакомый привратник встретил Демистона у самых ворот и заранее распахнул дверцу перед гостем.

— Вечер добрый, господин капитан, — сказал он, прижимая кулак к груди, как обычно приветствовали друг друга военные на южных границах.

— Здравствуй, Димид, — отозвался Корд, ступая на посыпанную гравием дорожку.

Усатый привратник, заслышав свое имя, расплылся в улыбке — ему было приятно, что гость запомнил его и не погнушался ответить. Демистон зачарованно следил за роскошными усами привратника. Да, вот такое оружие ему бы подошло для сегодняшнего вечера.

— О, — спохватился Димид. — Прошу прощения, господин капитан. Ваше приглашение.

Демистон распахнул камзол, четким движением извлек бумажный конверт, благоухающий вербеной, и передал привратнику — выверенным до мелочей жестом, как передают военный пакет со срочным донесением. Димид, сияя, принял конверт и, даже не взглянув на него, склонился в поклоне.

— Прошу, господин капитан, — сказал он, взмахнув рукой. — Вас ждут.

Корд кивнул в ответ и быстро пошел по дорожке к гостеприимно распахнутым дверям особняка. Привратник за его спиной загремел засовом, запирая калитку. Капитан улыбнулся. Один — есть. Старый служака в восторге от нового гостя. В случае необходимости это можно будет использовать. Либо для тайного проникновения, либо для бегства… Кейор Черный еще не решил, для чего именно.

Дорожка, идущая между аккуратно подстриженными газонами, привела капитана к широкому крыльцу. Легко взбежав по ступенькам, он вошел в роскошное здание и остановился в холле.

Здесь все изменилось. Нет, и красная дорожка осталась на полу, и мраморная лестница по-прежнему на месте. Но светильники расставлены так ловко, что боковые коридоры и лестница теряются в темноте. Это словно сигнал гостям — там вас не ждут. Зато прямо перед ним — распахнутые двери, за которыми открывается ярко освещенная анфилада залов. Капитан знал, что если открыть все двери, то получится проход, ведущий сквозь весь особняк к противоположной стороне. Там — еще одно крыльцо и выход в сад, спускающийся к самой реке.

Первая комната была погружена в полумрак. Но зато следующая сияла огнями. Оттуда доносились голоса людей, музыка, смех… Прием был в самом разгаре. Приглашенному капитану следовало без промедления окунуться в сверкающий водоворот веселья, но Демистон не торопился. Он предпочел бы переговорить с графиней с глазу на глаз, а не на виду у случайной публики.

Корд бросил взгляд на темную лестницу. Может быть, сразу подняться в ее личные покои? Насколько такой поступок будет соответствовать образу капитана-служаки? А бывшего пирата?

Не успел он сделать и шага в сторону лестницы, как из полутьмы бесшумно появился темный силуэт. Капитан привычно положил ладонь на рукоять клинка, но тут же остановился. Это оказался всего лишь управляющий графини — женоподобный Тизел, выряженный в черный облегающий камзол, делавший его совершенно незаметным в темноте. Он улыбался, но при этом умудрялся выглядеть весьма озабоченным.

— Добрый вечер, господин капитан, — скорбно произнес он, одним своим тоном давая понять, что ничуть не рад видеть этого гостя.

— Тизел, — отозвался Демистон, понимая, что этого персонажа не переманить на свою сторону даже Кейору. — Где твоя госпожа?

— Графиня просила передать вам наилучшие пожелания. Она предлагает вам присоединиться к гостям. Вскоре она пригласит вас для беседы, как только выполнит обязанности хозяйки дома.

Корд понимающе кивнул и направился к дверям затемненной комнаты, сквозь которую можно было пройти в другие залы. Но, едва сделав пару шагов, он резко обернулся, заставив управляющего вздрогнуть.

— Тизел, — позвал он шепотом. — Твоя краска для волос слишком яркая. Она скрывает седину, но слишком грубо, словно подчеркивая, что под краской что-то прячется.

— Господин капитан… — в замешательстве зашептал управляющий, округляя от удивления глаза. — Я никогда… никогда…

— Когда я буду уходить, напомни мне о себе. Я устрою тебе встречу с Ронэлорэном, он подберет тебе подходящий вариант краски, которая отлично подойдет к твоему естественному цвету волос.

— С полуэльфом? — возбужденно зашептал Тизел, сверкая глазами. — С алхимиком, что держит лавку на Цветочной и поставляет зелья королевскому двору?

— Да, с Роном, — небрежно бросил Кейор Черный. — Мы с ним давние друзья. Просто напомни.

Развернувшись, он продолжил прерванный путь, не обращая внимания на потрясенного управляющего, рассыпавшегося в благодарностях за его спиной. «Это — второй», — подумал капитан, шагая сквозь полумрак комнаты к ярко освещенным дверям.

Распахнув их, Демистон смело шагнул в сияние бесчисленных светильников и легко прошелся по не менее сияющему паркету. Он больше не чувствовал себя скованным или смущенным. Да, Демистон определенно смутился бы, когда гости, собравшиеся в комнате, обернулись к новичку. Кейор же купался в чужом внимании, жмурясь от удовольствия.

Он быстро прошел сквозь комнату, улыбаясь и вежливо кивая на ходу. Здесь, в этой комнате, гости отдыхали. Дамы сидели на широких диванчиках у стен, кавалеры вились рядом, готовые исполнить любой их каприз. Демистон узнал некоторых из них и улыбнулся приветливей обычного. Мелочь. Таны и маркизы, пара богатых торговцев. Несколько семейных пар, остальные в поиске пары. Все чинно и благопристойно. Обсуждают мелочи жизни, перемывают косточки соседям — типичные гости приемов, которых приглашают больше для создания атмосферы, чем из уважения. Пустая порода, в которой нет драгоценной руды. Демистон ускорил шаг. Тут нет ничего интересного ни для него, ни для Кейора.

В следующем зале, также ярко освещенном, вдоль стен стояли длинные столы, уставленные яствами. Здесь собрались гости постарше, которых больше интересовали дела политические и торговые, чем сердечные. Разбившись на небольшие компании, седеющие и лысеющие кавалеры обсуждали вполголоса что-то весьма важное для них. Почтенные матроны сидели отдельно, также что-то бурно обсуждая. Некоторые из них, впрочем, курсировали у дверей в следующий зал, иногда заглядывая в распахнутые створки, из которых лились задорная музыка и смех. Там веселилась молодежь.

Демистон все тем же быстрым шагом направился в танцевальный зал. Здесь, у щедрых столов, есть с кем поговорить. Но не сегодня и не сейчас. Пусть графы и лорды пялятся ему в спину, удивляясь присутствию капитанишки. Пусть поломают голову, что бы это значило. Сейчас Кейору не до них.

В танцевальном зале было шумно — его наполняли звонкие голоса и пронзительные стоны скрипок. В центре несколько пар танцевали, плавно скользя по натертому паркету, остальные отдыхали у стен. Молодые девицы держались дружными компаниями, кавалеры, браво подкручивающие усы, шептались в углу. Корд привычно отметил знакомые лица. Парочка наследниц весьма приличных состояний, несколько шалопаев на попечении родителей, остальные — типичные молодые гуляки, всеми правдами и неправдами пробравшиеся на модный прием.

Сердце неприятно кольнуло. Неделю назад среди этих лиц Демистон заметил бы Летто и Верони, окруженных преданными друзьями и случайными собутыльниками. Но сегодня их нет среди гостей Эветты Брок. И не будет больше никогда.

Нахмурившись, Корд по широкой дуге обошел танцующие пары и, ловя на себе удивленные взгляды молодежи, вышел на крыльцо, ведущее в сад.

С наслаждением вдохнув холодный воздух, он спустился по ступенькам, пытаясь припомнить, куда нужно свернуть. От крыльца в ночь разбегался веер тропинок, теряющихся в густых зарослях декоративных кустов. Повернув налево, Демистон углубился в ночной сад, над которым висела осенняя прохлада.

Чем дальше он отходил от здания, тем больше погружался в темноту. Тут уже не встречались фонарики на деревьях, а свет особняка заслонили кроны яблонь, еще сохранивших листву. И все же, немного поплутав в темноте, он нашел то, что искал, — крохотный пятачок, засыпанный гравием, рядом с цветочной клумбой, скрытой от посторонних взглядов аккуратно подстриженными кустами. Именно здесь он осматривал мертвое тело.

Демистон прошелся по дорожке, пытаясь взглянуть на место убийства взглядом наемного убийцы, а не капитана городской стражи. Да, место выбрано не случайно. Как он вообще мог заподозрить дуэль? На этом крохотном пятачке, где нет простора для честной схватки, зато есть укромные уголки, подходящие для предательского удара кинжалом? Какая глупость. Они здесь разговаривали. Двое знакомых, уединившихся для разговора, не предназначенного для чужих ушей. Важного разговора, который окончился смертью. В такое место нельзя насильно затащить молодого и полного сил наследника лорда. Можно только заманить его. Или сделать так, чтобы он сам предложил встретиться здесь. Тайная встреча. С вечным другом-противником, которого знаешь как облупленного? Вот уж нет. Здесь был человечек в черном плаще — незаметный, никому не известный гость. Он заманил сюда несчастного мальчишку, чтобы убить? Нет. Убийца выбрал бы другое место и время и нанес удар так, чтобы никто не заподозрил его. Значит, они встретились, чтобы поговорить. Обсудить дела подальше от посторонних ушей. И маленький убийца остался недоволен беседой — настолько, что пустил в ход кинжал, а потом уже бросился заметать следы, маскируя убийство под дуэль. Это не было запланированным убийством, иначе наемник не допустил бы столько оплошностей. Это уже потом, много позже, смерть наследника Летто попытались использовать для разжигания вражды между домами лордов. Кто-то решил включить смерть Лавена в свои планы и тем самым вынес приговор молодому Верони. Но что было такого важного в разговоре, если потребовалось немедленно отправить собеседника на тот свет? Парень был горяч и прямолинеен. Вероятно, его тоже не устраивала беседа, и он, как и все молодые, шел напролом. Может быть, даже угрожал своему убийце. Грозил немедленно раскрыть какую-то тайну. За что и поплатился. А тайна… Какие тайны могут быть в столице, насквозь пронизанной заговорами?

Демистон присел на корточки, разглядывая цветы, распрямленные заботливой рукой. Конечно. Уже никаких следов — садовники постарались на славу. Ни крови, ни отпечатков — никаких намеков на то, что здесь произошло.

Корд резко выпрямился, с раздражением хлопнув себя по колену. И тут же, заслышав легкие шаги, схватился за саблю.

— Капитан?

Демистон отпустил клинок и шагнул навстречу изящному силуэту, появившемуся из темноты.

* * *

Липкая жижа приняла Сигмона в объятия, всхлипнув, как гнилое болото, плачущее над новой жертвой. И тут же лопнуло, словно мыльный пузырь, пронзенный раскаленным прутом. Клочья черного тумана испуганно прянули в стороны, и Ла Тойя ударился о мерзлую дорогу, окутанный клубами шипящего черного дыма.

Он упал на одно колено, присел до земли, сжимая в руке обнаженный клинок, — знал, что встретит его по другую сторону тьмы. И был к этому готов.

Пять длинных копий ударили ему в грудь — и попали бы в цель, останься Сигмон на ногах. Пять черных жал пронзили воздух над ним и расступились, когда Ла Тойя поднялся, продираясь сквозь их перекрестье и отбрасывая клинком древки.

Пятеро воинов — крепких и плечистых, похожих друг на друга статью, как близнецы, — слаженно расступились, сменили позицию и ударили вновь, не давая опомниться врагу. Человек не смог бы отразить эту отрепетированную смертоносную атаку, но зверь, сжимающий в руке отточенную полосу холодного железа, прошел сквозь атаку.

Отбросив два копья клинком, Сигмон снова присел, уворачиваясь от третьего. Четвертое он отбил рукой, а пятое принял грудью. И тут же пожалел об этом — тяжелое копье, словно выкованное из железа, было направлено умелой и крепкой рукой. Четырехгранный наконечник, созданный, чтобы пробивать тяжелые металлические доспехи, ударил в чешуйчатый панцирь с такой силой, что уже зажившие ребра Ла Тойя захрустели вновь. Удар отбросил его назад, и граф повалился на спину, чувствуя, как из раны на груди хлещет горячая кровь.

Строй пикинеров сомкнулся над упавшим, черные копья снова ударили, но Сигмон больше не собирался совершать ошибки. Откатившись в сторону, он взмахнул клинком над землей, пытаясь подрубить ноги врагов, промахнулся, вскочил на ноги, увернулся от выпада, оттолкнул копье в сторону и одним выпадом пронзил нападавшему горло. Второй попытался проткнуть Сигмону бок, но тот пропустил удар под рукой, прижал копье под мышкой и резко повернулся. Враг, не успевший отпустить древко, кубарем покатился по земле.

Трое оставшихся расступились, словно собираясь бежать, но Сигмон не поддался на уловку. Он отступил на шаг и пинком разбил голову сбитому с ног копейщику. Ему открылся вид на дорогу — там, чуть дальше, стоял ряд из десятка конных воинов, закутанных в черное с головы до ног. Там, за их спинами, виднелся странный размытый силуэт, похожий на черную простыню, развевающуюся на ветру… Все это Сигмон успел заметить за долю секунды — а потом пятеро конников, вооруженные короткими луками, дали залп. И сразу — второй.

Жужжащий рой стрел бросился Сигмону в лицо. Он метнулся в сторону, уворачиваясь от первых, смел клинком пару летящих в голову, выхватил из воздуха левой рукой еще одну, что должна была попасть в глаз, но одна из стрел возилась в ногу, пробив левое бедро. Сигмон вскрикнул, и второй залп накрыл его с головой.

Двигаться было трудно — слабость толчками расходилась от груди. Кровь уже не текла, рана затянулась, но место удара жгло огнем, словно в грудь вложили пылающий уголь. Сигмон пошатнулся, пробитая нога подогнулась, и он не успел отпрыгнуть. Стрелы нашли свою цель.

Одна расцарапала макушку, две пробили левую руку, несколько отскочили от груди, и еще две вошли в правую икру. Ла Тойя упал и сразу покатился в сторону, ломая стрелы, глубоко вошедшие в тело, молясь о том, чтобы его не накрыло новой волной стрел. Но нового залпа не последовало — над поверженным графом появились темные фигуры трех копейщиков, разом ударивших в распростертое тело.

Зверь закричал, чувствуя, как холодный металл раздирает его плоть. Не помня себя от боли, ослепленный гневом, Сигмон взмахнул клинком, не обращая внимания на кровавый туман, застивший глаза.

Его удар пришелся в цель — срубил обе ноги одного из копьеносцев, завяз в поножах второго, но все же сбил того с ног. Третьего граф ударил каблуком в колено и зарычал от радости, услышав хруст сломанного сустава. Копейщики со стонами повалились наземь, а Сигмон медленно поднялся на ноги, опираясь на меч, воткнутый в землю.

Строй конных по-прежнему был неподвижен. Они вскинули луки, но не спешили спускать тетиву — словно дожидались приказа. Сигмон со стоном распрямился. Вскинул меч и смахнул стрелы, засевшие в левой руке, оставив наконечники в теле. Потом выдернул освобожденной рукой стрелы из ног. Кровь уже подсыхала — измененная плоть приняла в себя древки стрел и плотно их обжала, словно сделав частью тела. А вот раненая грудь болела так же сильно, как и пробитый копьем бок. Сигмон чувствовал, как внутри, под черной чешуей, что-то булькает, словно продырявленный бурдюк с вином. Боль, вспыхнувшая в боку, пронзила его с головы до пят, но граф нашел в себе силы поднять клинок — битва только началась.

Конные расступились, и Сигмону открылся черный шар, что прятался за их спинами. Он пульсировал на дороге, словно маленькая копия того шара, сквозь который провалился граф. Вот он мигнул и пропал, открывая темный силуэт человека со вскинутыми к небу руками…

Сигмон бросил меч — так быстро и сильно, как только мог. В лунном свете блестящий клинок превратился в сияющую полосу, пронзившую ночь. Она полыхнула над дорогой, подобно молнии, и ударила в темный силуэт. Прошла насквозь и затерялась в темноте, так и не встретив сопротивления, словно темный силуэт был бесплотным призраком.

— Вот дрянь, — буркнул Сигмон.

Колдун опустил руки, и десяток стрел взвились над ночной дорогой темной тучей смертоносных шершней. Следом за первым последовал второй рой. И в тот же миг из рук колдуна плеснул огонь — пылающая нить побежала по земле к своей жертве, испаряя влагу с подмерзшей дороги.

Обезоруженный Сигмон заметил это уже на бегу. Едва первые стрелы взвились в воздух, зверь заставил хозяина броситься вперед — скачками, на четвереньках, подобно хищнику, рвущемуся к добыче. И летящие стрелы разом повисли в воздухе, превратившись из стремительных убийц в неуклюжих насекомых. Огненная нить, прожигающая путь в мерзлой земле, уже не бежала горным ручьем, а едва текла, как ленивая река зеленых равнин.

Размазанный силуэт королевского гонца добрался до конных воинов, когда их стрелы еще не пролетели и полпути к тому месту, где когда-то находилась цель.

Бросок тяжело дался Сигмону. От боли его мутило, от ран по телу разливалась слабость, в голове стоял тяжелый гул, а перед глазами клубился багровый туман. Он понимал, что если промедлит хоть минуту — враги добьют его, удар за ударом, как добивают раненого зверя, слишком большого, чтобы умереть от одного ранения. Ла Тойя знал, что он должен победить быстро — в одном стремительном рывке, на который уйдут все его силы, возможно, даже сама жизнь. Но он должен победить. Не потому, что хотел выжить. Потому, что за его спиной, где-то в темноте, бродит испуганная девчонка с Северных гор, которая никогда в жизни не видела лесной поляны, залитой горячим солнечным светом. Она должна увидеть ее. И зал, освещенный тысячью свечей, и белое платье, и крохотный сверток на руках, заходящийся криком. Если Сигмон проиграет, она никогда не увидит этого. А еще, поддайся он слабости и упади на сырую землю, за его спиной откроется прямая дорога к сердцу страны, ничего не знающей о багровых сполохах в темноте и удушающем страхе, исходящем от призрачных фигур. Если он проиграет, эти твари пройдут дальше, протянут черные руки к солнечному свету и никто не сможет противостоять им. Этого нельзя допустить. Кто бы ни послал этот отряд, он должен узнать — здесь, в Ривастане, его воины найдут не легкую добычу, а смерть. Ла Тойя отправит хозяину темного колдуна это послание. Даже если его придется отправлять с того света.

В облаке из капель собственной крови Сигмон ворвался в строй конников. Он отшвырнул с дороги лошадь вместе со всадником, повалив ею соседних, одним ударом кулака свалил наземь второго скакуна и оказался перед черным коконом, из которого все еще истекала огненная нить. Вытянув руки перед собой, словно лапы зверя, Ла Тойя бросился на пульсирующий шар тьмы.

Тот дрогнул под его руками, но не поддался, защищая то, что скрывалось внутри. Сигмон бил вязкую плоть шара, но удары вязли в липкой жиже, он сжимал ее в объятиях, способных удушить быка, но жижа пружинила, будто обломанная ветка, и не поддавалась. Кто-то кричал, пахло горелым мясом, по плечам хлестали удары, но Сигмон не отрывался от черной сферы. Согнув пальцы, он драл ее в клочья, словно обезумевший от ранней весны лесной кот. Черная жижа просачивалась сквозь ладони, но ее черные лохмотья, исходящие гнилью, летели в разные стороны, и при очередном ударе Ла Тойя почувствовал, как пальцы коснулись чего-то плотного, живого, вздрогнувшего и сжавшегося в страхе…

Он запустил обе руки в вязкую жидкость, рванул на себя, забился, пытаясь выдрать сердцевину из темной сферы, и та лопнула. Распалась на жирные хлопья и осела к ногам Сигмона.

Издав победный крик, он обернулся ко всадникам, столпившимся у него за спиной. В правой руке Сигмон сжимал оторванную голову, а левой держал за плечо обезглавленное тело колдуна, оказавшегося невысоким хрупким стариком. Из разорванной шеи толчками била темная струя крови, расплескиваясь по дороге, усеянной хлопьями колдовской сферы.

Сигмон поднял к темному небу оторванную голову колдуна и закричал. Лошади воинов, заслышав крик зверя, подались назад. Но всадники не отступили. В лунном свете блеснули клинки, и отряд конных ринулся на одного пешего, который стоял посреди дороги и хохотал, как безумный.

Видимо, он и в самом деле лишился рассудка — потому что в ответ на атаку конного строя сначала швырнул в него головой колдуна, выбив из седла одного из воинов, а потом бросился на атакующий строй сам, с голыми руками, покрытыми до самых плеч кровью — и своей, и чужой.

Темные всадники исполнили свой долг до конца — ни один из них не побежал, даже когда человек, похожий на зверя, прошмыгнул под животами коней и напал на них с тыла. Не побежали они и тогда, когда поняли, что ни один из их ударов не попадает в цель. Не отступили они и тогда, когда враг начал прыгать с лошади на лошадь, зубами вырывая глотки закаленным в боях воинам. Они все остались на поле боя, выполняя приказ.

Когда луна снова выглянула из-за туч, она осветила человека, сидящего на холме из трупов. Оставшиеся в живых кони разбежались — они проявили больше благоразумия, чем их хозяева. Человек, пришедший на смену кровожадному зверю, поднялся на ноги. Ужасаясь делу рук своих, он закрыл ладонями лицо и застонал. Луна, испуганная этим плачем, больше напоминавшим вой, вновь скрылась за лохматые спины туч.

Сигмон прошелся между трупами, вернулся обратно. Найдя свой меч, поднял его с земли, вытер о рукав и сунул в ножны. А потом, покачиваясь и хромая, побрел по дороге в темноту, оставляя за собой след из капель крови. В иной ситуации он бы с удовольствием посидел у груды поверженных врагов, предаваясь искреннему горю оттого, что зверь в очередной раз взял верх над человеком в его душе. Но сейчас на это не было времени.

Там, в темноте, на пустой дороге где-то бродит одинокая девчонка с Северных гор, которая никогда не видела летнего леса. Сигмон должен найти ее раньше, чем найдут другие. Просто обязан.

Поэтому он брел в темноту наугад, потому что кровь из рассеченного лба заливала его глаза. Его вел зверь, чуявший, как там, далеко в темноте, мечется по ночному лесу теплый комочек света, беглянка, оставшаяся в совершенном одиночестве. Зверю нравилось ее имя, напоминающее ласковое ворчание хищника.

Вэлланор.

* * *

Черепичная крыша неприятно холодила ноги даже сквозь толстые подметки сапог. Холодный ветер терзал длинный плащ, заставляя его виться по ветру, подобно стягу, и пронзал насквозь худое тело королевского советника.

Де Грилл замерзал. С закрытыми глазами он стоял на крыше, раскинув руки, и покачивался под ударами ветра, рискуя свалиться на холодную черепицу. Он уже падал сегодня несколько раз, но всегда поднимался, снова и снова пытаясь увидеть чужими глазами далекое графство вампиров. И всякий раз терпел неудачу.

Его дар словно улетучивался, истончался, едва Эрмин пытался пустить его в ход. Он напрягался, старался изо всех сил, зарабатывая головную боль, но так и не мог ясно увидеть то, что хотел. Порой он видел какие-то отрывки, клочки, статичные картинки — но все это было не то, что нужно. Он видел замок Дарелена со стороны, видел патрули на улицах, крестьян на дорогах… И ничего полезного. Вход в замок для него был закрыт, словно все птицы в округе вымерли. Он не мог зацепиться ни за голубя, ни за ворону, ни за воробья, ни даже за соловьев в золоченых клетках, которых — он знал точно — держали в замке. Что-то туманило его взгляд, стоило только обратить его к Дарелену. Все так же, как раньше. И вновь Де Грилла посещали мысли, что во всем виновата его усталость. Что нужно хоть немного поспать, отдохнуть, и тогда, быть может, у него все получится. Это были опасные мысли. От них веяло глупой верой в то, что все беды лишь из-за случайностей. Граф Птах не верил в случайности. Он знал, с ним ведет схватку опасный враг и поверить в случайности — значит потерпеть поражение.

Эрмин не сдавался. Он пробовал снова и снова, останавливаясь лишь для того, чтобы перевести дух или подняться с черепицы после неудачных падений. Он потерял счет попыткам и времени. И лишь когда в сгустившейся темноте городской колокол пробил полночь, он понял, что сегодня больше ничего не добьется.

Опустив руки, Эрмин сел на крышу и попытался закутаться в плащ. Ветер, резкий и холодный, несущий дыхание осени, рвал тонкую материю с плеч. Советник обмотался плащом, словно одеялом, и застыл, разглядывая черепицу под ногами.

Все напрасно. Он слишком слаб. Было ошибкой ссориться с магами — сейчас бы они пригодились. Но Теофис зашел слишком далеко, когда подчинил себе всех королевских магов. В замке, прямо под боком у короля, зрела сила, с которой никто не мог совладать. И владел этой силой Теофис, верховный маг, пытавшийся диктовать свою волю королю. Геордор этого не успел почувствовать — зато это превосходно почувствовал Де Грилл. И он сознательно пошел на обострение, вскрывая нарыв, пока не стало слишком поздно, пока в умах других магов не созрела мысль об измене. Все кончилось взаимными обидами и громкими словами. Теофис, не успевший воспитать в подчиненных безоговорочное повиновение, оставил замок. Но вместе с ним ушли и другие маги, весь Королевский совет. Остался лишь Дарион — тот самый мальчишка, что пришел со всей гоп-компанией из Ташама. Он был верен до конца. Даже удивительно, ведь он такой же маг, как и остальные. Но, так или иначе, он остался в одиночестве. И Де Грилл едва ли не плакал, отсылая его в провинцию. Там, в крупных городах, местные маги еще колебались — оставить ли нагретые места и уйти вслед за верховным магом прочь из страны, или все же попытаться занять те места, что освободились? Теофис явно дал понять в своем послании магам Ривастана, что все, кто останется, будут считаться предателями. Но маги — природные одиночки и эгоисты. Даже самому что ни на есть верховному магу не под силу заставить их что-то сделать вопреки своей воле. У них — каждый сам за себя. Именно поэтому Де Грилл и отправил Дариона в это путешествие, велев набрать новый Королевский совет магов. Перед такой приманкой им трудно будет устоять. Нужно, чтобы с ними поговорил на их собственном языке кто-то близкий им, прошедший ту же школу, что и они. Кто-то свой. И никак не королевский гонец, ненавидящий магов. И не советник короля, которого многие чудотворцы мечтали вскрыть, словно забавную зверушку, чтобы посмотреть — как ему удалось выжить после их магических экспериментов. А Дарион — возможно, новый верховный маг — идеально подходил для этой работы. И, судя по его докладам, успешно с нею справлялся. Пятеро магов уже дали свое согласие и теперь неспешно собирали вещи для переезда в столицу. Еще двое — из тех, что заслуживали внимания, — колебались, обещая вскоре дать ответ. Дарион не ждал ответов — он шел в другой город, к другим магам, к тем, с кем еще не успел поговорить. Но он уже возвращался и, по идее, должен был появиться здесь через неделю. Один, но полный надежд. Кажется, ему все-таки удалось набрать Совет. Но до первого заседания пройдет много времени — пока маги соберутся, пока перевезут все нажитое добро, пока поделят титулы и звания… Хорошо бы иметь под рукой хотя бы Дариона. Да, определенно, не помешало бы. Удастся ли продержаться еще неделю без него? Всего неделю… И Сигмон. Как же не хватает этого мрачного громилы, что одним своим видом мог удержать от нападения толпу. Где же его носит, и где, пес их всех побери, кортеж северян?

Королевский советник, измученный, голодный, невыспавшийся, опрокинулся на спину и задремал прямо на холодных черепицах, не обращая внимания на ледяной ветер. Ему снилась пустая дорога, освещенная луной. И черная стена, перекрывшая путь. Она скрывала от Эрмина то, что он хотел увидеть. Это она мешала ему смотреть чужими глазами. То самое черное колдовство, которое делало его слабым и беспомощным. Оно по-прежнему тут, рядом, и грозит нахлынуть волной, скрыв навсегда весь окружающий мир. Вместе со сном пришла тревога, и советник заворочался во сне, поскуливая, будто обиженный щенок. Острое ощущение опасности кольнуло, словно клинком, и Де Грилл вскрикнул во сне. Он хотел уйти из этого места. Проснуться. Ведь это сон?

Черная стена вздулась пузырем и лопнула, выплеснув в лицо советнику темное нутро, пахнущее гнилью. Застонав от ужаса, Де Грилл погрузился в кровавую круговерть ночного кошмара: в лицо ему плескалась кровь, острые клинки пронзали его тело, заставляя кричать от боли, багровый огонь вился во тьме, грозя спалить дотла все, к чему прикоснется. Де Грилл вопил от ужаса, а вокруг него крутился водоворот кошмара, затягивая его в свои кровоточащие глубины.

Задыхаясь от боли и страха, советник попытался проснуться. Он кричал самому себе, что это всего лишь сон — но никак не мог очнуться от кошмара.

Боль становилась нестерпимой. Картины кровавого пиршества сплелись в единую круговерть, смешались, превратившись в клочья тьмы, истекавшей багровой жижей. Дыхание перехватило. Де Грилл забился на черепице, как рыба, вытащенная на берег, и понял, что умирает. И в тот же миг темнота полыхнула белым светом, а боль пронзила тело советника раскаленной иглой. Де Грилл вскрикнул от боли и покатился по черепице вниз. Раскинув руки, он остановился на самом краю, впившись пальцами в обожженную глину, и застыл, уставившись невидящими глазами в пропасть под собой.

Советник видел вовсе не город Рив, расцвеченный ночными огнями. В своем сне он сидел на ветке и видел под собой дорогу, усеянную мертвыми телами. Там, среди них, стоял человек, сжимавший в руке оторванную голову. Человек вскинул голову к пылающей багрянцем луне и завыл, словно дикий зверь. И только тогда Эрмин Де Грилл понял, что это — не сон.

— Сигмон, — прошептал он белыми от холода и боли губами. — Сигмон!

Темнота отступила. Незримая преграда, закрывавшая его дар черной повязкой, исчезла. Де Грилл чувствовал, что к нему вновь возвращается его способности, и чуть не заплакал — так, как мог бы заплакать от счастья внезапно прозревший слепой.

Напрягая ослабевшие руки, советник отполз от края крыши. Встал на четвереньки и, не в силах подняться, пополз к слуховому окну, ведущему на знакомый чердак. Перед глазами кружились картины из далеких краев — дороги, леса, города, страны… Дар хлынул в него, словно река, пробившая запруду. Больше всего на свете Эрмину хотелось лечь прямо тут, на холодные черепицы, и заснуть на день, а то и на два. Но он не мог себе этого позволить.

Дар вернулся. А значит — у тайного советника короля еще много работы.

* * *

Все оказалось даже хуже, чем представлялось Вэлле. Едва она сошла с дороги, как поняла, что между редким лесом на склоне горы и дремучей чащей нет ничего общего. Идти было трудно — сапоги проваливались в палую листву, устилавшую землю толстым ковром, вязли в подозрительно чавкающих ямах. Опавшие ветви и корни деревьев сплетались в ловчую сеть, пытаясь поймать в ловушку ноги Вэлланор. Низко нависшие ветви били в лицо, а кусты цеплялись за беличью куртку, так и норовя стянуть ее с плеч. Всякий раз, когда Вэлла отводила в сторону ветку, на нее обрушивался водопад ледяных брызг. Раньше она и не подозревала, как сыро может быть в осеннем лесу.

И все же она упрямо шла вперед. Брела, выдирая сапоги из чавкающей сгнившей листвы и плетеных ловушек. Отбрасывала исцарапанными руками ветки, прикрывая лицо воротником куртки, уже разодранной в десятке мест. И все же шла, забираясь все глубже в лес — подальше от пустой дороги, что так страшно дрожала под ногами.

Ее всю трясло. Отчаянно ломило спину, а ноги болели, словно ей пришлось пешком забираться на Второй Пик, к сторожевой башне, что высилась над Каменными Чертогами. Зубы стучали, и Вэлла сама не могла понять — то ли от холода, то ли от страха. Но она шла и шла, до тех пор, пока ноги не подкосились, отказываясь выбираться из грязи. Тогда Вэлла вскрикнула и упала, по локоть окунув руки в палую листву. Из последних сил, на четвереньках, она добралась до огромной ели. Здесь, у ее бугристых корней, было относительно сухо. Вэлланор заползла на высокий корень, села, прислонившись спиной к широкому стволу, и замерла, прижав к груди исцарапанные и грязные руки.

Она не плакала. Просто сидела, уставившись в темноту, и вздрагивала, словно испуганный зверек, при каждом шорохе ночного леса. Сердце колотилось в груди, да так сильно, что Вэлланор казалось, что ее качает от этих ударов. Сколько она просидела так, оцепенев от страха, она не могла бы сказать.

Постепенно Вэлла успокоилась и смогла вздохнуть свободно. Разжав сцепленные руки, она вытерла их прямо о куртку. Потом достала платок и начисто, как могла, протерла царапины на руках. И только потом осознала, насколько она грязна, и даже ойкнула от огорчения. А потом невольно улыбнулась — здесь, в чаще леса, некому было ее отругать за неподобающий вид. Больше того, она дорого дала бы за то, чтобы здесь сейчас появилась мать и выбранила ее. Или отец. Или дядя. Хоть кто-нибудь!

Вэлланор вскинула руку и закрыла ладонью рот, сдерживая рыдания. Нет, так не годится. Там, в темноте, бродит что-то страшное. Возможно, оно ищет ее. Нельзя шуметь. Королева Изабель тоже старалась сидеть тихо, когда по лесу рыскали убийцы. Но ей повезло больше — как помнится, она нашла приют под раскидистым кустом орешника, на мягком ковре из зеленой травы… Вэлланор сжала зубы и убрала руку ото рта. Плакать уже не хотелось. Старые легенды больше не развлекали ее. И меньше всего ей хотелось стать персонажем новой легенды — о королеве, что так никогда и доехала до своего замка.

Она попыталась встать, но ноги погрузились в мягкий ковер из сухих иголок, и Вэлла опустилась обратно на корень елки. Продолжать бегство бессмысленно — все равно далеко она не уйдет, а здесь хотя бы не так сыро, как в других местах. Подобрав ноги, она постаралась закутаться в обрывки куртки. Намокший подол шерстяного платья неприятно холодил ноги. Плечи тоже замерзли, и Вэлланор с удивлением обнаружила, что дрожит все-таки от холода, а не от страха. Она никогда не мерзла в горах — даже в суровые морозы. Но здесь, в этой ужасной сырости, когда ледяная влага, казалось, висит в воздухе тугим покрывалом, ей стало по-настоящему холодно.

Поежившись, Вэлланор принялась растирать замерзшие руки и тут же замерла. Ей почудилось, что где-то рядом хрустнули ветки. Да, в лесу не было тихо — деревья трещали, покачиваясь на ветру, где-то шуршали в траве ночные зверьки, но этот звук… Он выделялся из звуков ночного леса. Он был… посторонним.

Вэлла замерла, пытаясь сжаться в незаметный комочек. Шум повторился — словно что-то протиснулось меж двух веток. Аккуратно протиснулось, стараясь не шуметь, подбираясь к намеченной жертве. Вэлланор снова зажала ладонью рот и шумно задышала носом. Только бы не закричать. Только бы…

Из-за куста показался темный смазанный силуэт. Бесшумно он шагнул вперед, к полянке под елкой, и Вэлла увидела, что это человек, сжимающий в руке меч. Она взвизгнула, подскочила на месте и повалилась на мягкую подушку из иголок. Человек замер. Уткнув меч в землю, он медленно поднял левую руку, словно указывая на обмершую девушку. Вэлланор, приподнявшаяся на локтях, задохнулась от ужаса.

Зыбкий свет луны пробился сквозь верхушки деревьев и высветлил темный силуэт человека. В разодранной одежде, извалянного в грязи, с белым, как простыня, лицом, искаженным от боли, заляпанным темными подтеками. Таким знакомым лицом.

— Сигмон! — взвизгнула Вэлланор.

Вскочив на ноги, она бросилась к графу и с разбега уткнулась в его грудь. Сигмон покачнулся и повалился на спину, сбитый с ног неожиданной атакой. Вэлланор упала сверху, спрятала грязное лицо в лохмотьях камзола на груди королевского гонца и, уже не сдерживаясь, зарыдала в полный голос.

— Вэлланор, — прохрипел Ла Тойя, обнимая ее за плечи свободной рукой. — Госпожа… Грязный…

Но Вэлла лишь тихо поскуливала, отчаянно вцепившись в камзол графа так, что пальцы сводило судорогой.

Сигмон вздохнул и прижал к себе вздрагивающее тело девчонки. Когда всхлипы утихли, он негромко позвал:

— Принцесса…

Она вскинула голову, и Сигмон увидел ее измазанное грязью личико. Так близко, что он мог дотянуться до него губами.

— Вернулся, — сказала она и шмыгнула носом. — Вернулся.

— Конечно, принцесса, — тихо отозвался граф. — Я всегда возвращаюсь. Простите, что задержался.

— Прощаю, — отозвалась Вэлланор и захихикала.

Сигмон приподнялся и осторожно усадил ее на землю рядом с собой. Вэлланор все еще цеплялась за разодранный камзол, и графу пришлось встать на колени.

— Принцесса, — снова позвал он, отчаянно надеясь, что она уже успокоилась. — Нам нужно идти.

— Они еще там? — вскинулась Вэлла, вздрагивая всем телом. — Надо бежать?

— Нет, нет, — быстро ответил граф. — Вам ничего не грозит. Просто здесь сыро и грязно. Нам лучше выйти на дорогу.

Вэлланор вздохнула и медленно разжала пальцы, выпустив наконец камзол Сигмона. Он поднялся на ноги, вложил меч в ножны и протянул ей руку. Вэлланор ухватилась за нее, крепко, как только могла, и граф поднял ее на ноги. Она так и не отпустила его руки.

— Вы можете идти? — спросил Ла Тойя.

— Да, — тихо ответила Вэлла. — Только… Только ноги ужасно дрожат.

— Ничего, — отозвался граф. — Держитесь за меня.

Сигмон повел ее за собой через заросли, стараясь обходить опасные места, которые он прекрасно видел в темноте. Он так устал, что сам едва не падал. Но он не собирался показывать это принцессе. Ни за что.

Вэлланор шла медленно, на подгибающихся от слабости ногах. Все тело болело, но внутри, там, где-то глубоко, было светло и радостно. Теперь она знала, как это бывает. Теперь знала, о чем пишут книги. На мгновение, когда граф обнял ее, она почувствовала, как их сердца бьются в унисон. Одинаково быстро и горячо. Она знала, что и он почувствовал это, но никогда не скажет об этом. И вида не подаст. Ведь она — его госпожа. Об этом тоже писали в книгах. И все же…

Вэлланор, вернее, та ее часть, что умела ругаться, как воины отца, хмыкнула. Немного не так она представляла эту сцену в лесу, когда герой преклонит перед ней колени.

— Что? — тут же спохватился Сигмон.

— Моя лошадь, — ответила Вэлла первое, что пришло в голову. — Она сбежала.

— Это ничего, — отозвался граф. — Мой Ворон дожидается нас у дороги. У него хватает ума понять, что со мной безопаснее, чем без меня.

— У меня тоже, — сказала Вэлланор и почувствовала, как кровь бросилась в лицо.

— Что? — переспросил Ла Тойя.

— Хватает ума понять, что с вами безопаснее, граф, — призналась Вэлланор, надеясь, что в темноте не видно, как пылают ее щеки.

— Это еще вопрос, — отозвался граф.

Он так устал, что просто не мог поддерживать беседу. Он вообще не мог думать ни о чем, кроме того, что, возможно, у него появилась новая проблема — и не менее серьезная, чем проклятая шкура. Но и об этом сейчас он запрещал себе думать. Нужно просто выйти из леса.

— Сигмон, — тихо позвала Вэлла.

— Да? — рассеянно отозвался граф.

Она остановилась, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в грязную щеку — клюнула, быстро и нежно, как маленькая птичка.

— Спасибо, что спасли меня, граф, — выдохнула Вэлланор.

— Не за что, принцесса, — отозвался Сигмон, чувствуя, как начинает кружиться голова. — Не стоит благодарить меня.

Она не ответила — лишь крепче сжала его руку и пошла вперед, уже не столько опираясь на своего героя, сколько ведя его за собой. Сигмон послушно брел следом.

Вэлланор бы страшно расстроилась, если бы узнала, что его мысли занимает вовсе не поцелуй девчонки с Северных гор. Ла Тойя думал о другом. Он точно знал — Вэлланор действительно не стоит его благодарить. Он не спасал ее, потому что ей ничего не грозило, — охота велась именно за графом Ла Тойя, чудовищем, для уничтожения которого кто-то послал хорошо обученный отряд и настоящего колдуна.

Сигмон думал о том, что этот кто-то еще пожалеет о том, что родился на свет. Сразу же, как только он, ручное чудовище короля Сеговара, поймет, кто именно начал на него охоту. И почему.

* * *

Бертар Борфейм, герцог Северных гор, брел по ночной дороге, сжимая в руке обнаженный клинок. Он сильно припадал на правую ногу, которую подвернул при падении, когда обезумевший от страха жеребец сбросил его на землю. А сам, дьявольское отродье, сгинул в темноте, выполнив свое черное дело.

Герцог раньше и не подозревал, что жеребца можно настолько сильно испугать. Ему казалось, что он способен справиться с любым скакуном. Но в этого словно демон вселился — хрипя и брызжа пеной, он нес всадника в темноту, не разбирая дороги, не слушаясь ни узды, ни ножен, которыми герцог колотил его на манер хлыста. Сначала Борфейму казалось, что он способен укротить взбесившуюся тварь, развернуться и возвратиться к упавшей племяннице. Он не знал, как это случилось, зато видел, что мимо него промчалась гнедая с пустым седлом, легко обогнав жеребца, несшего на себе всадника. Именно тогда, впервые за всю длинную ночь, его сердце сжалось от ужаса. Вэлланор упала.

Нужно было немедленно вернуться. Но когда Борфейм понял, что его скакун, помешавшийся от ужаса, не остановится, пока не упадет замертво, было слишком поздно. Тогда герцог перекинул ногу через седло и соскользнул на землю.

Упав, он прокатился кубарем по дороге, едва не переломав ребра, но выучка не подвела — Борфейму и раньше доводилось прыгать из седла, когда скакуны оскальзывались на горных тропах. На этот раз вышло неважно — он подвернул ногу, и правая щиколотка горела, словно ее окунули в угли. Но он не обращал внимания на боль. Поднявшись, герцог бросился назад — по темной пустой дороге, туда, где, возможно, лежала Вэлланор. Умирающая или уже мертвая.

Отчаянно жалея, что не может бежать, Борфейм хромал по пустой дороге, прислушиваясь к темноте. Там, впереди, было тихо. Звуки битвы, которые он слышал раньше, уже утихли. Бертара битва не волновала, так или иначе все разрешилось — но Вэлланор… Он не мог простить себе, что пошел на поводу у графа, этого ручного зверя. Надо было настоять на своем. Но как он мог… Бросить открытый вызов измененному и уцелеть — это, пожалуй, задача для мага, а не для обычного воина. И он не мог в открытую сцепиться с посланцем выжившего из ума короля Ривастана. Мальчишка ясно дал понять, что исполняет приказ короля, и это было правдой — старый дурак, ослепленный похотью, вполне мог отдать приказ своему зверю забрать невесту, невзирая на любое сопротивление. Проклятый род!

Размахивая длинным и узким клинком, блестевшим в лунном свете не хуже молнии, Борфейм ковылял по подмерзшей земле, отчаянно браня и Сеговара, и его ручного зверя. И самого себя.

Вэлланор. Как он мог потерять ее! Если она погибла… Все кончено. Все. Если там, на дороге, лежит труп с разбитой головой, герцогу Северных гор остается только броситься грудью на собственный меч.

Борфейм помотал головой. Нет. Он не должен думать о плохом. Все будет хорошо. Он найдет Вэлланор, и они доберутся до ближайшего города. Как — подумаем после. А пока надо бежать вперед, не останавливаясь ни на секунду. Возможно, она еще жива. А возможно, ранена, и ей требуется помощь. А проклятая нога так болит и все норовит подвернуться еще раз… Герцог выпустил в темное небо проклятье. Он был готов отрубить собственную ногу, мешающую ему идти. Но, увы, скорости передвижения это ему не прибавило бы.

Он снова взмахнул клинком, отгоняя непрошеное видение. Нет, о сыне думать не надо. Он там, у самого черного трона, сидит у ног собственного деда и трясется от страха. Еще бы. Старик ясно дал понять, что отрубит ему голову, если заподозрит измену отца. О, коварный старик! Ему, досточтимому батюшке, давно пора сойти в могилу, а он все пытается прыгнуть выше головы, откусить больше, чем сможет прожевать. Провал военной кампании окончательно свел его с ума. Братец тоже хорош — строит свои планы внутри планов отца и думает, что никто об этом не подозревает. Что ж, его ждет сюрприз. Но он хотя бы успел отослать старшего сына на север, в глухую горную деревню, что граничит с поселением гномов. Проклятые коротышки укроют парня в пещерах даже от гнева деда. Они всегда больше любили его отца — Тарлина, наследника трона Борфеймов, чем самого короля. И его самого, Бертара Борфейма. А он ведь пытался заручиться их поддержкой, видит небо — пытался. Но бородатые сморчки, доживающие последние дни в своих опустевших норах, этот вымирающий народец, не приняли его. Знать бы, чем Тарлин их соблазнил… Нет, глупости. Теперь уже слишком поздно. Он ввязался в это дело, когда не осталось выбора. И когда отец пригрозил ему… Ему, первому полководцу королевства, водившему полки в бой и с гномами, и с пиратами, и с черными магами Волдера. А теперь его жизнь ничего не значит. Вэлланор — вот что главное. Вот чья жизнь теперь важнее жизни герцога Северных гор — жизнь девчонки, выросшей в теплице Каменных Чертогов. Она козырь Борфеймов, а не старая гвардия, готовая броситься в бой. Она…

Луна выглянула из-за туч, осветила дорогу, и герцог вздрогнул. Там, впереди, на дороге появился всадник. Борфейм вздрогнул, не поверив своим глазам. Он не видел лица, но этот жеребец и эта широкоплечая фигура… Ла Тойя! Не может быть!

Герцог остановился, пораженный до глубины души. Нет. Проклятое чудовище не могло уцелеть. И все же вот он — едет навстречу, медленно, словно на прогулке, как будто ничего и не случилось. А ведь это все из-за него. Из-за его проклятого упрямства и настойчивости.

Кровь вскипела в жилах Борфейма. Вскинув клинок, он похромал навстречу королевскому гонцу. Если Вэлланор мертва, ему больше нечего терять. Его жизнь кончена. Он нападет на эту тварь и постарается успокоить ее навеки. Живучее чудовище, принявшее человеческий облик, разрушитель чужих судеб! Даже если эта кровожадная тварь победит, он, герцог Северных гор, умрет с мыслью, что хотя бы попытался выполнить свой долг.

Когда до всадника оставалось всего несколько шагов, герцог зарычал, готовясь атаковать врага. Он сделал неловкий шаг вперед, затем другой… и замер. Рука с мечом бессильно опустилась, пальцы разжались, и блестящий клинок упал на землю. Герцог, рассмотревший наконец хрупкую фигурку племянницы, сидящей за спиной чудовища, упал на колени, задыхаясь от облегчения.

Жива. Жива и здорова. Едет за спиной чудовища, цепляясь за его широкие плечи. Борфейм вскинул руки, закрывая лицо. Кровь билась в жилах, кипя от ненависти и радости одновременно. Герцог не знал, чего ему сейчас больше хочется — пронзить мечом Сигмона или обнять его. Еще не все потеряно. Неизвестно, как, но графу удалось одолеть преследователей и продолжить путь. Вместе с будущей королевой Ривастана.

— Дядя! — вскрикнула будущая королева, заметившая герцога.

Тот протянул к ней руки, словно к источнику живительного света.

— Вэлланор, — прохрипел он, понимая, что теперь и он, и его сын будут жить, несмотря на все интриги короля. Больше он не отпустит ее от себя ни на шаг. Никогда. И ни за что. В ней — будущее герцога Северных гор Бертара Борфейма. Будущее его рода, его семьи. Он будет хранить это будущее, защищать его и беречь, как самую большую драгоценность на свете.

Сигмон натянул поводья, и вороной остановился рядом с герцогом. Потом граф ловко выбрался из седла, спешился и помог спуститься Вэлланор. Она бросилась к герцогу и обняла его, целуя заросшие густой щетиной щеки.

— Вэлланор, — вымолвил тот, обнимая ее.

— Все хорошо, госпожа, — подал голос Ла Тойя. — Я же говорил, что герцог жив.

— Спасибо, — проговорила Вэлланор. — Спасибо, граф!

Она помогла герцогу подняться на ноги. Он обнял ее за плечи, пытаясь сохранить равновесие, и обернулся к королевскому гонцу.

— Вижу, вам удалось выиграть и этот бой, — сказал он, рассматривая изодранную одежду Ла Тойя.

— Удалось, — откликнулся тот. — Хотя это было и нелегко.

— Вас ничем не остановить, да? — спросил Борфейм, морщась от боли в ноге.

— Пока я не встречал препятствие, которое могло бы меня сдержать, милорд, — холодно отозвался Сигмон, и герцог услышал угрожающие ноты в его голосе.

— И что же дальше, граф? — спросил он, глядя прямо в глаза чудовища. — Что дальше?

По выражению его лица, измазанному подсохшей кровью, Борфейм понял — Сигмон догадался, что речь идет вовсе не о том, что делать путникам, застрявшим ночью на пустой дороге.

— Посмотрим, — сдержанно отозвался гонец, проигнорировав намек герцога. — Думаю, нам лучше просто подождать здесь.

— Подождать? — переспросила Вэлланор. — Здесь?

— Точно так, моя госпожа, — отозвался Ла Тойя. — Они уже рядом.

— Кто? — резко спросил герцог, нагибаясь за мечом.

Вэлланор подхватила его под руку и удержала от падения. Борфейм поднял клинок и выпрямился, готовясь, если потребуется, отдать жизнь за эту глупую девчонку. Теперь и он услышал конский топот, разносящийся над ночной дорогой.

— Друзья, — отозвался Сигмон, указывая в темноту.

Герцог вскинул голову, и в этот же миг из-за поворота появились всадники. Борфейм вцепился в рукоять меча и сразу ослабил хватку, с облегчением узнав знакомые плащи.

Его воины оставили экипаж в Тире и постарались нагнать хозяина — в точности как он и приказывал. Они опоздали, совсем чуть-чуть. Как было бы чудесно, если бы они появились чуть раньше, например, у той таверны. Тогда, может быть, все бы пошло по-другому.

Герцог выпрямился и отпустил плечо Вэлланор, восторженно щебетавшей ему на ухо какие-то глупости о ночном лесе. Он должен быть тверд, и его люди должны видеть, что их командир еще способен сам стоять на ногах. Теперь все пойдет по-другому. Больше никаких уступок этому чудовищу. Они поедут все вместе, и если Ла Тойя снова посмеет только заикнуться о том, что заберет Вэлланор с собой, то герцог Северных гор натравит на него своих верных псов. И будь что будет. Больше никаких компромиссов, никаких соглашений. Только так появится возможность увидеть, как над домом Борфеймов вновь восходит солнце.

* * *

— Моя госпожа…

Кейор одним движением опустил обнаженный клинок и пал на колено перед хозяйкой дома, поймал ее руку и поцеловал воздух над длинными белыми пальцами. Вскинул голову, жадным взглядом окинув гибкий стан и пышный лиф черного платья. Улыбнулся удивленно распахнутым зеленым глазам, все еще не отпуская руку графини.

— О, — тихо произнесла Эветта. — Сегодня, капитан, вы не похожи на самого себя…

— Сегодня я не на службе, — бросил Кейор, легким движением поднимаясь на ноги. — Вы звали меня, графиня, и вот я здесь.

Он церемонно поклонился хозяйке дома, прижимая руку к груди.

— И я рада видеть вас, капитан, — проговорила графиня, оправившаяся от внезапного преображения Демистона. — Будьте моим гостем.

— Зовите меня просто Корд, госпожа, — отозвался Кейор, улыбаясь так, как умеют улыбаться только пираты, готовясь к абордажу.

Графиня улыбнулась в ответ, чуть кивнув, словно признавая — она ошиблась. Так хищник мог бы улыбнуться своей жертве, внезапно отрастившей клыки. Она оценила преображение капитана городской стражи, и теперь заранее заготовленный план был отброшен в сторону.

Улыбка сошла с ее губ, и Кейор, следившей за выражением лица графини, подобрался.

— Ну что же, Корд, — сказала она. — Возможно, о вас рассказывают правду.

— Обо мне рассказывают много глупостей, госпожа, — отмахнулся Кейор.

— Эветта, — поправила графиня, выпрямляясь. — К псам условности. Вы мне нужны, Корд. Давайте пройдемся по аллее.

Демистон, ничуть не удивившись, предложил ей руку. Графиня взяла капитана под локоть, прижавшись к нему чуть плотнее, чем к обычному спутнику. Корд даже сквозь рукав кителя чувствовал, как пульсирует ее кровь, подчинясь ударам сердца. Графиня была возбуждена и ничуть это не скрывала.

Она первая сделала шаг, и пара заскользила по темной аллее, удаляясь от сияющего огнями особняка. Здесь было тихо и темно. Над кронами деревьев горели звезды, а от реки веяло свежестью. В этом уголке сада, что постепенно превращался в лес, им никто не должен был помешать.

— Чей вы человек, Корд? — внезапно спросила графиня.

Это было так прямо и грубо, что Демистон невольно вздрогнул. А она умеет атаковать. Выпад прямой и четкий, способный уложить противника на месте. Что же она скрывает в другой руке?

— Я человек короля, — отозвался Кейор. — Служу его величеству в меру своих сил.

— Ах, оставьте эти игры, — раздраженно бросила Эветта, и Корд почувствовал, как она чуть отстранилась, едва не выпустив его руку. — У нас нет на это времени.

— Тогда и вы, Эветта, говорите прямо, — парировал Кейор. — Зачем вам понадобился тупоголовый служака?

— Служака? — графиня покачала головой. — Нет, мне нужен прямой и сильный человек, не замешанный в этом проклятом клубке интриг. Тот, чью верность еще не успели купить деньги торгашей. Человек, верный королю.

Демистон не ответил. Он ждал продолжения, но его не последовало. И он почувствовал, как рука графини напряглась, готовясь выскользнуть из его руки.

— Я верен королю, — быстро сказал он. — Я благодарен ему за все, что он мне дал. Этого нельзя купить за деньги. Никто не сможет перебить его цену.

— Помилование и должность? — спросила графиня, и по ее голосу Кейор понял, что она улыбается.

Настало время для правды. Иногда, чтобы победить, нужно снять доспехи. И спрятать подальше одну из масок.

— Новую жизнь, — тихо ответил Корд Демистон. — Надежду на что-то большее, чем жизнь, полная приключений. Центр мира, равновесие, не позволяющее скатиться в бездну.

Эветта не ответила, и десяток шагов они сделали в полной тишине. Потом Корд почувствовал, как графиня крепче сжала его локоть, снова прижимаясь к нему.

— Но все это вам дал Птах, не так ли? — тихо спросила она, и на этот раз в ее голосе не было насмешки.

— Решение принимал король, — так же серьезно отозвался Демистон. — Ему было известно обо мне все.

— Понимаю, — ответила Эветта и сжала руку капитана. — Вам есть за что сражаться.

— Да, — просто ответил Корд. — И я буду сражаться насмерть, если потребуется. За короля.

— И все же, — задумчиво произнесла графиня, — вы человек Птаха. Не отрицайте. Уже известно, что вы состоите в его тайной службе, которая непонятно чем занимается. Так же, как этот бедняга Ла Тойя.

— Бедняга? — невольно удивился Корд.

Графиня тихо рассмеялась.

— Сложно позавидовать его судьбе, поверьте женщине, капитан, — сказала она. — Но не будем об этом. Я знаю, что Птах верен королю. Это знают все. И я не могу связаться с ним так, чтобы это не было замечено сотней глаз. Жизнь у всех на виду, яркая и приметная, имеет свои достоинства. И недостатки.

— А тупоголовый служака в качестве нового трофея известной дамы не вызовет подозрений, верно? — спросил Корд.

Эветта снова рассмеялась — едва слышно, но капитан услышал в ее голосе искренность. Он ей нравился.

— Вы тот человек, что мне нужен… Кейор, — сказала она. — И вы нравитесь мне все больше. Немногие могут заставить меня смеяться по-настоящему.

— Вам тоже есть за что сражаться, Эветта, — сказал капитан.

Он не спрашивал. Он утверждал и знал, что это правда.

— Нас ждут большие перемены, — тихо сказала графиня. — Мы на пороге больших событий. Наша жизнь изменится. В стране появится королева — молодая женщина, способная одним своим присутствием перевернуть всю жизнь столицы. Вам, капитан, не понять, как много для нас, женщин, значит королева. Это больше, чем правительница. Она задает тон жизни. Она может стать примером — добрым или дурным. Ей не обязательно править. Достаточно просто жить.

— Кажется, я понимаю, — тихо отозвался капитан. — Вы готовы сражаться за будущее? За новую жизнь — свою и королевства.

— Не сражаться, — тихо поправила Эветта. — Я не воин. Сражения — это ваши игрушки, капитан. Что могу я, женщина… Всего лишь сотрясать воздух глупыми разговорами. С нужными людьми и в нужное время.

— Я слушаю вас, Эветта, — подбодрил ее Кейор и был вознагражден крепким пожатием.

— Некоторые хотят изменить слишком многое, — сказала графиня. — Этому следует помешать. Капитан…

Эветта остановилась, и Кейор услышал, как зашуршала бумага, извлекаемая из объятий нежной ткани. Корд повернулся к Эветте и встретил взгляд ее горящих глаз.

— Вот, — сказала она, протягивая свиток бумаги, перехваченный лентой. — Эти бумаги нашел мой управляющий недалеко от места смерти Лавена Летто.

Корд принял свиток, снял ленту и развернул бумажный лист. В свете луны он ясно видел черные строчки убористого текста.

— О, — тихо сказал он. — Теперь все встало на свои места.

— Бумаги лежали в стороне, — сказала Эветта, — бедный мальчик, наверно, отбросил их в последний момент, подозревая, что его будут обыскивать.

— Как жаль, что вы не отдали их мне в нашу первую встречу, — с сожалением бросил Корд, жадно вчитываясь в черные строчки.

— Тогда я не знала, могу ли доверять вам, капитан, — отозвалась графиня. — Сама я не могла переправить бумаги королю. Ла Тойя куда-то пропал, а верных гонцов, что могли бы доставить такие важные бумаги Птаху, у меня нет.

— Вы подозреваете своих людей? — спросил капитан.

— Не всех, — отозвалась графиня. — Но за годы общения в моем особняке… Интриги внутри интриг становятся образом жизни даже для слуг. Мне нужен был кто-то со стороны. Кто-то, кого нельзя заставить исчезнуть просто по приказу какого-нибудь титулованного болвана.

— И как же вы узнали, что я вам подойду? — усмехнулся Кейор, сворачивая лист в трубочку и пряча его за отворот кителя.

— После вашего визита я навела кое-какие справки, — Эветта улыбнулась.

— И тем привлекли внимание к моей персоне?

— Да, — не стала отрицать графиня. — Возможно, мой интерес заставил присмотреться к вам и… других людей.

— Понятно, — сухо отозвался Корд. — В этом городе совершенно невозможно хранить тайны.

— Увы, — печально согласилась Эветта. — Это столица, капитан, а не пограничная застава. Здесь все интересует всех.

— И все же вы…

— Я многим дала понять, что вы интересуете меня, капитан. И что после встречи с вами я твердо решила пригласить вас к себе на ужин.

— Надеюсь, это помогло, — искренне сказал капитан. — И за порогом вашего особняка меня не будут ждать молодчики в черных плащах и масках с клинками наголо.

— Думаю, что не будут. Но все же вам лучше поторопиться, капитан, и уйти. Тайком. Я поднимусь к себе, пусть все думают, что я пригласила вас в свои покои для… приватной беседы.

— А я тем временем наведаюсь к одному тощему и нервному советнику короля, — сказал Демистон. — Все сходится, графиня. Все сходится.

Он отступил на шаг и глубоко поклонился, стараясь выразить все уважение, которое испытывал к этой женщине, столь прекрасной на вид и столь рассудительной в делах.

— Я восхищен вами, Эветта, — сказал Кейор, выпрямляясь. — Вы великолепны. И мне очень жаль, что сейчас я должен вас покинуть. Но ухожу с надеждой, что еще буду иметь честь встретиться с вами, госпожа.

— Я тоже надеюсь на это, — тихо отозвалась графиня. — Ступайте по дорожке. Она выведет вас к забору, через который не так трудно перебраться. Вы попадете в лес у реки, а оттуда недалеко до замка. Надеюсь, вы поспешите и бумаги будут доставлены по назначению прежде, чем кто-то заметит ваше отсутствие на этом приеме.

— Великолепный расчет, — одобрил Корд и снова поклонился. — До встречи, прекрасная Эветта.

Он обернулся и зашагал в ночь, но не успел сделать и пары шагов, как его окликнули.

— Постойте… Кейор!

Он обернулся. Графиня сделала несколько шагов и подошла к нему вплотную. Ее глаза сияли в свете луны, а полные губы чуть раскрылись, как бутон розы. Черный локон выбился из прически и парил над белоснежной щекой. Сейчас графиня не походила на разоблачительницу заговоров. Она была похожа на женщину, пригласившиую на ужин мужчину, которого сочла надежным и верным долгу.

— Эветта? — позвал Корд Демистон.

— Какое оно — море? — тихо спросила она.

— Оно — как твои глаза, — ответил Кейор, бывший пират и наемный убийца.

Он шагнул вперед и обнял Эветту, уронил ее себе на руку, едва не положив на колено, как в новомодном танце, склонился над нею и приник к горячим губам. Эветта ответила на поцелуй, и он затянулся — настолько, что у обоих захватило дыхание.

Первым опомнился Корд Демистон, скованный узами долга. Он нехотя выпрямился, прижал к себе податливое тело.

— Я вернусь, — шепнул он ей на ухо и разжал объятия.

И тотчас, развернувшись, бросился бегом в ночь, чтобы у Кейора Черного не было соблазна вернуться и забыть о долге в эту темную и холодную ночь.

Он бежал сквозь темноту, наслаждаясь холодным воздухом ночи, напоенным ароматом леса и реки. Корд чувствовал себя так, словно сбежал из плена прошлой жизни, так, словно перед ним открывалась новая дорога, ведущая к новым удивительным городам. Он бежал, и его преследовал терпкий запах вербены.

* * *

На этот раз Де Грилла разбудил шум за дверями кабинета. Он открыл глаза и обнаружил, что лежит на столе, уткнувшись носом в ворох бумаг. Застонав от досады, он оттолкнулся руками от столешницы и выпрямился в кресле. Отлепил от щеки обрывок бумаги и бросил его на стол, к остальным. Заснул! Проклятье. Заснул в тот самый момент, когда пытался нащупать заговорщиков в Дарелене. Сколько же он проспал?

За окнами было по-прежнему темно. По оплывшей свече советник определил, что спал не больше пары часов. Как жаль. Скоро уже утро, а он впустую потерял столько времени. Сколько можно было успеть сделать, сколько можно было узнать! А он, как нерадивый подмастерье, задремал, уткнувшись носом в стол. А ведь он что-то делал, перед тем как уснуть…

Охваченный беспокойством, Де Грилл принялся разгребать бумаги, служившие ему подушкой. Разворошив кучу мятых листков, он наконец нашел то, что искал — записи, сделанные перед тем, как сон окончательно сморил его. Строчки, нацарапанные пером, были отрывисты — уже тогда граф боролся с дремотой. И все же основные мысли он успел записать: в Дарелене он увидел собрание внутри замка. Он помнил, что не успел ничего разобрать, но зато узнал пару знакомых лиц из окружения графа Дарелена. За ними следовало проследить особо — об этом и сообщала заметка. Все верно. А после Дарелена он попытался взглянуть чужими глазами на ночной Рив и позорнейшим образом задремал…

Шум за дверями повторился — словно кто-то пытался отодвинуть с дороги тяжелый стул. Советнику почудился жаркий шепот, сопровождаемый скрежетом, и он насторожился. Поморгав, чтобы прогнать остатки сна, Де Грилл нашарил под грудой бумаг свой короткий клинок и осторожно вытащил его. Потом поднялся на ноги и на цыпочках подошел к двери, держа оружие наготове. Прислушался.

Там, за дверью, отчаянно спорили. Советник разобрал спокойный, но уверенный голос Тьена, который кому-то возражал, и тяжелое взволнованное дыхание человека, судя по всему, только что пробежавшегося по городу.

— Тьен! — крикнул граф, опуская клинок.

Шепот тотчас стих. Дверь осторожно приоткрылась, и в кабинет заглянул слуга. Увидев вооруженного советника, он тяжело вздохнул, словно говоря — я сделал все, что мог.

— Что там? — требовательно спросил граф.

— К вам капитан Демистон из городской стражи, ваша светлость, — тихо отозвался Тьен. — Прибыл пару минут назад и…

Слуга ввалился в кабинет, словно ему дали хорошего пинка, а на его месте в дверях появился Корд Демистон — раскрасневшийся и с перекошенным от ярости лицом.

— Граф! — рявкнул он. — У меня срочные известия! Дело не терпит отлагательства!

— Заходите, — коротко бросил Де Грилл, махнув клинком в сторону своего стола, и Корд тяжело потопал к пустому креслу.

Потом советник обернулся к Тьену, ухватившемуся за косяк двери.

— Почему ты не пускал капитана? — тихо спросил он.

— Вам нужно было поспать, ваша светлость, — так же тихо ответил слуга. — На вас лица нет. Еще немного, и вы загоните себя насмерть, милорд.

Де Грилл откашлялся. Конечно, он чувствовал себя не лучшим образом. И действительно, ему нужно было отдохнуть — он уже начал допускать ошибки, и даже простые умозаключения требовали особых усилий. Но он не думал, что это так заметно.

— Хорошо, Тьен, — мягко произнес он. — Но к Демистону относятся те же правила, что и к графу Ла Тойя. Понимаешь?

— Да, ваша светлость, — печально отозвался Тьен. — Всегда, везде, в любое время.

Де Грилл хотел сказать, что это же относится и к алхимику-полуэльфу, но вовремя сдержался. Капитан не раз бывал во дворце, и наверняка многие уже знали, что он встречается с советником короля. Доносит ему. А вот о службе алхимика пока никто не догадывался. Ну и пусть не догадываются дальше. Не следует никому верить. Даже Тьену.

— Ступай, — сказал он. — И проследи, чтобы никто не потревожил нас. Кроме Ла Тойя и, конечно, короля.

Тьен поклонился и исчез за дверью. Снова раздался знакомый скрежет, и граф сообразил, в чем дело — Тьен закрывал двери в кабинет советника тяжелым креслом. А сам наверняка дремал в нем.

Отметив про себя, что Тьена неплохо бы подбодрить чем-нибудь, чтобы поощрить его верность, советник обернулся к ночному гостю.

Капитан уже сидел в кресле у стола, нетерпеливо притоптывая грязным сапогом по красному ковру.

— Ну, как вам прием у графини, капитан? — осведомился Де Грилл, подходя к столу.

— Восхитителен, — сухо откликнулся Корд. — Граф, у меня есть новости об известном вам деле. Прошу вас, давайте сразу перейдем к нему.

Советник бросил свой клинок на стол, прямо поверх кипы бумаг, обошел стол, сел в свое кресло и потер ладонями щеки, чтобы разогнать кровь.

— Ну? — бросил он, отнимая руки от лица.

Капитан отогнул ворот мундира — парадного, как заметил граф, — и вытащил свернутую трубочкой бумагу. Потом торжественно, словно драгоценный подарок, передал ее советнику короля.

Де Грилл принял бумагу, развернул ее и без лишних расспросов углубился в чтение. После первых же строк он заерзал на месте, но не оторвался от бумаги, пока не прочитал до самого конца.

— Откуда это у вас? — потрясенно спросил он у капитана, сидевшего на краешке кресла и лучившегося от удовольствия.

— Это было найдено на месте гибели Лавена Летто, в саду особняка Броков. Бумага лежала в стороне, словно ее нарочно отбросили, поэтому ее обнаружили позднее.

— Кто ее нашел? — быстро спросил советник.

— Графиня Брок. Во всяком случае, я получил бумагу из ее рук.

— Вы ее читали?

— Конечно, ваша светлость. Мне необходимо было удостовериться, что сведения представляют какую-то ценность.

— А графиня?

Капитан развел руками.

— Когда бумага попала ко мне, она была аккуратно перевязана лентой. Но это ничего не значит. Графиня…

— Да, — Де Грилл кивнул. — Она могла прочитать. Даже наверняка прочитала, иначе не обратилась бы к вам. Но почему она ее отдала, вот в чем вопрос.

— Полагаю, — тихо отозвался Корд, — она не участвует в заговоре.

— Заговор, — эхом повторил советник.

Его длинные пальцы мяли бумагу, словно пытаясь удостовериться в том, что это не обман зрения, а самый настоящий предмет. То самое доказательство, что можно пощупать руками и предъявить королю. Который тоже может его пощупать, если не поверит своим глазам.

— Она испугалась, — сказал Де Грилл. — Примкнуть к заговорщикам не решилась, но и не стала шантажировать их. Эта игра ей не по зубам. Ставки слишком высоки. И она решила примкнуть к другому лагерю. К нашему.

— Да, ваша светлость, — отозвался капитан. — Несомненно, так оно и было.

— А что вы об этом думаете, Корд? — спросил советник, аккуратно сворачивая бесценный документ в трубочку.

— Думаю, это многое меняет, — отозвался капитан. — И, думаю, у нас скоро будет очень много работы.

— Клятва тайного общества, — тихо произнес Де Грилл. — Общества… Как дети малые, честное слово.

— Это довольно разумно, — возразил капитан. — Посмотрите, в клятве сказано, что испытуемый вступает в тайное общество, чья цель — не дать семье Борфеймов, королей Северных гор, завладеть престолом Ривастана. Это не выглядит как измена.

— Но это самая настоящая измена, — буркнул Де Грилл. — Это заговор против новой королевы Ривастана. Они не хотят видеть ее на троне. Не хотят видеть на троне наследника Геордора, которого может родить эта девчонка. Они хотят видеть на троне своего наследника. Своего человека, что сменит Геордора Сеговара. И я даже догадываюсь, кого именно.

— Но для любого нового заговорщика общество выглядит достойно — ведь они собрались защищать родную страну от нашествия северян, — подхватил Демистон. — Под такой благородной клятвой можно и подписаться.

— И как только новичок поставит подпись, он на крючке. С ним можно делать все, что угодно, угрожая передать подписанную клятву в руки королевских дознавателей. А это — смертная казнь. Без разговоров, — продолжил Де Грилл. — Благие небеса. Как же во все это впутался Лавен Летто?

— Молодой парень, шумный, не слишком умный, агрессивный и желающий совершить великий подвиг, — отозвался Корд. — Все они именно так и попадают на этот крючок.

— И все же, он не подписал, — заметил советник. — Там только подпись лорда Кили, мелкой сошки из Совета Лордов. Кажется, торговца рыбой.

— Лавен не подписал клятву, — согласился Демистон. — Он ответил отказом. За это и был убит, а его смерть пытались выдать за последствия дуэли.

— Как-то слишком гладко получается, — задумчиво произнес советник, морщась от головной боли. — Так вовремя нашлась эта бумага…

— Вероятно, уже смертельно раненный Лавен отбросил ее далеко в сторону, поскольку знал, что убийца будет обыскивать его труп. Возможно, он даже сказал убийце, что спрятал клятву или передал ее другому лицу. Быть может, даже пытался его шантажировать… У него хватило бы глупости для этого. Потому он и получил смертельный удар.

— А бумагу нашли позже, потому что поначалу все выглядело таким ясным и простым — дуэль, смертоубийство, вражда двух кланов…

— Особенно в глазах болванов, которые первыми осматривали место преступления, — буркнул Корд.

— Ладно, — махнул рукой советник и зажмурился от боли, полыхнувшей в висках. — Теперь все встало на свои места. Мы знаем, что произошло. Нужно думать, что делать дальше.

— Ваша светлость, — Корд склонил голову.

— Благодарю за службу, капитан, — отозвался Де Грилл, превозмогая усталость и головокружение. — Спасибо, Корд, вы хорошо поработали. Теперь возвращайтесь домой. Завтра ступайте на службу и делайте вид, что ничего не произошло и что вы ничего не знаете. Старайтесь не вызвать подозрений у заговорщиков, а то и вам не миновать удара отравленным кинжалом.

— Интересная идея, — хмыкнул капитан, и советник услышал в его голосе знакомые нотки.

— Нет, — он хлопнул ладонью по столу. — Даже не думайте! Не смейте дразнить их и пытаться выманить из норы. Есть шанс, что они затаятся. Не предпринимайте ничего. Ясно? Вам ясно, капитан Демистон?

— Так точно, ваша светлость, — покорно отозвался Корд, смиренно склоняя голову.

— Все, — отрезал советник. — Ступайте. Ждите моих распоряжений. И не сомневайтесь, они последуют незамедлительно. Вы правы, капитан, скоро у нас будет много работы. Очень много.

Демистон поднялся из кресла, поклонился советнику и направился к дверям кабинета.

— Тьен! — крикнул Де Грилл.

Раздался знакомый скрежет отодвигаемого кресла, и дверь распахнулась — точно перед Демистоном, который поспешил нырнуть в открывшийся проем и покинуть кабинет. Едва спина капитана скрылась в темноте, как на его месте появилась фигура слуги.

— Тьен, — уже тише добавил советник, — проводи нашего гостя, потом возвращайся к дверям. Ровно через два часа загляни в кабинет. Если я буду спать, разбуди меня.

— Да, ваша светлость, — отозвался слуга.

— Обязательно разбуди, это приказ, слышишь?

— Конечно, ваша светлость.

— Все, ступай.

Когда дверь в кабинет захлопнулась, Де Грилл откинулся на спинку кресла и со стоном прикрыл глаза. Кончиками пальцев он начал массировать виски, надеясь хоть немного разогнать головную боль, что свинцовым обручем сдавила виски и затылок. И все же, несмотря на боль и усталость, советник чувствовал облегчение — наконец-то все разъяснилось. Конечно, впереди еще много работы. Но теперь разрозненные куски мозаики стали собираться в осмысленную картину. Нужно только найти заговорщиков. Как жаль, что в этой клятве лишь одно имя. Но его хватит. За этим мелким поганцем несложно проследить — особенно теперь, когда вернулся дар, вернулось умение видеть на расстоянии. Но не сейчас. Нет. Ему и правда нужно отдохнуть, иначе он просто не сможет трезво мыслить и принимать решения. И так уже возникло неприятное чувство, что он что-то проглядел. Что-то упустил. Не заметил. Может, и так. Столько еще всего предстоит выяснить…

Открыв глаза, советник подобрал со стола клятву заговорщиков и сунул ее за отворот камзола — поближе к сердцу. Потом, ничуть не задумавшись, сгреб со стола все бумаги — в одну большую кучу прямо перед собой. Перевернув исписанный лист так, чтобы чистая сторона оказалась сверху, советник нагнулся, опустил голову на кипу документов, как на подушку, и с наслаждением закрыл глаза.

У него впереди целых два часа…

* * *

Герцог Гемел стоял у распахнутого окна, наблюдая, как светлые пятна восхода пламенеют над вершинами дальних холмов. Скоро рассвет. Холодный ветерок дышал ему в лицо, приятно охлаждая горящие щеки. Это было кстати — разговор выдался не из приятных, и ярость, кипевшую в душе, необходимо остудить.

Глотнув холодного ветра, Гемел успокоился настолько, что смог взять в себя в руки. Минутная передышка. Вот и все, что ему требовалось.

— Так что же, — сказал он, оборачиваясь к столу в центре комнаты. — Ничего нельзя было сделать?

Полковник Мерд, сосредоточенно разглядывающий опустевший бокал, пожал плечами.

— Ничего, что не выдало бы нас, — отозвался он, бросив косой взгляд на толстяка Мирама, отдувавшегося после весьма жаркого разговора с герцогом.

— Этот выскочка, — процедил герцог, подходя к столу. — Этот ваш капитанишка, как он посмел вести расследование в обход вас? Разве не вы отдаете ему приказы?

— Я, — признал полковник. — Но не забывайте, он работает на Птаха. Это нам известно точно. И этот змей велел ему вести собственное расследование, это ясно как день. Если бы я в открытую приказал Демистону прекратить расследование дуэли, то Птах бы сразу понял, что я играю против него.

— Но теперь капитанишка узнал то, чего ему не следовало знать, — в сердцах бросил Гемел. — Верони и Летто, вместо того чтобы вцепиться в глотку друг другу, объединились. Волнений в городе не будет, наш план потерпел неудачу.

Граф Мирам сдавленно булькнул, вскинул пухлую руку, но в последний момент сдержался. Не решился вступить в еще один спор.

— Надеюсь, — сухо произнес полковник, — вы не рассчитывали на то, что я пожертвую собой ради того, чтобы чернь устроила волнения в столице? Или вы предполагали это? Тогда я неверно вас понял, милорд.

Герцог поджал губы и сделал несколько шагов вдоль стола. Потом обернулся к Мерду.

— Нет, — решительно заявил он. — Вам, конечно, не нужно было себя раскрывать, полковник. Жаль, что беспорядков не будет, они послужили бы нам хорошим прикрытием, но основной план остается в силе.

Мирам испустил вздох облегчения и потянулся за бокалом на столе.

— Однако, — бросил Гемел, — я советую вам взять этого капитанишку на короткий поводок. Близится решающий день. Нам не нужно, чтобы он и дальше совал свой длинный нос в наши дела.

— Я и так делаю что могу, — буркнул в ответ полковник. — Заваливаю его работой и днем и ночью. Остается разве что убить его.

— Нет! — вскинулся Гемел. — Это вызовет новые подозрения и бросит тень на вас. Ведь Птах знает, что капитан работает на него. Смерть ценного информатора заставит его насторожиться. Лучше поручите ему какую-нибудь изнурительную работу. Подложите в постель девку. Подошлите лжеца со взяткой, чтобы измазать капитанишку грязью. Что угодно, лишь бы отвлечь его от расследования.

— Хорошо, — кивнул Мерд. — Это я сделаю. Капитан умен, но у него мало времени, чтобы сопоставить факты. И у нас тоже, не так ли, граф?

— В самом деле, — заискивающе зашептал Мирам. — Милорд, когда же мы перейдем к действиям? Все готово. Деньги уплачены. Люди пока верны золоту, но с каждым днем эта верность слабеет. Чем больше времени у них на размышления, тем меньше у них храбрости. Кто-то может сломаться и выдать нас.

— Осталось недолго, — посулил Гемел. — Несколько дней. Сейчас осуществляется еще один план, и наши действия зависят от его результата. Но что бы ни произошло, как бы ни разрешилась та ситуация, наше выступление неотвратимо, как восход солнца. Мы не допустим, чтобы на трон Ривастана взошла чужая.

— Значит, до свадьбы, — веско уронил полковник. — До того, как Сеговар возложит на голову невесты венок королевы. Иначе у Тарима будет веский повод вторгнуться в Ривастан.

— Это так, — признал Гемел. — Допустить коронацию девчонки нельзя. Сейчас она едет в столицу. И со дня на день будет здесь. Это не помеха нашим планам, не бойтесь этого. С ней приедут северяне, и, быть может, так даже будет лучше. Они послужат нашим оправданием перед народом Ривастана. Пусть видят, что Тарим уже начал посылать своих людей в самое сердце нашей отчизны. Борфеймы… Не так опасны, как кажется черни. Но и сбрасывать их со счетов не следует. Действовать надо будет решительно.

— У меня все готово, — подхватил полковник. — Верные мне люди предупреждены и находятся в ключевых местах. Стража наведет порядок в городе в любом случае. И во дворце, если потребуется. То усиление, которое велел провести Птах перед торжествами, позволило мне набрать новых людей. Верных мне.

— Как бы вы их набрали без моих денег, — буркнул граф Мирам, вытирая пот с разгоряченного лба. — Да и на военных ухлопали столько, что, наверно, дешевле было бы нанять новую армию.

— Вы уже наняли свою армию! — резко бросил Гемел. — Которая должна была задержать северян у самой границы. И где же она?

— Милорд, — булькнул покрасневший Мирам. — Они честно пытались, правда! И отступили только после того, как понесли немыслимые потери. У меня есть полный отчет, доставленный голубиной почтой…

— Они должны были пленить северян, — отмахнулся Гемел. — А не просто сложить собственные головы во славу родины! Или хотя бы задержать кортеж на пару дней. И выглядеть это должно было как нападение простых разбойников. И где же сейчас северяне? Спокойно продолжают путь…

— Этот ручной демон Сеговара оказался слишком стремительным, — начал оправдываться граф Мирам. — Никто не рассчитывал, что он так быстро окажется у границы! И если бы не он, все пошло бы как по маслу…

— Но не пошло, — отрезал герцог. — Все провалилось! И вы в ответе за это, Мирам! В ответе за то, что нам так отчаянно не хватает времени!

— Милорд, я уже принес свои извинения! Признаю свою ошибку! И я готов оплатить все расходы, что возникнут у вас, если вы решите привлечь на свою сторону военных.

— Не думайте о военных, — велел Гемел. — Это моя забота. Войска наготове. Жаль, что не удалось подвести верные отряды поближе к столице из-за волнений черни. Увы, этот повод отпадает. Но есть и другие планы.

Мирам склонил голову, признавая свою вину. Спорить с будущим правителем Ривастана он не собирался. Пока что — не собирался.

— Но, — продолжил герцог, вновь поворачиваясь к окну, — многие офицеры уже готовы признать законного правителя Ривастана. Полководцы убедят остальных — силой клинков. Даже не силой, одним лишь сиянием стали. Ее даже не придется вынимать из ножен, большинству хватит того, что клинки в принципе где-то существуют. И готовы на дело.

Повернувшись к гостям, герцог тяжело оперся обеими руками о столешницу.

— Надеюсь, мне удалось объяснить вам ситуацию, — со значением произнес он. — И все ваши вопросы нашли свои ответы.

— Так точно, милорд, — откликнулся полковник, первым поднимаясь со стула. — Будем ожидать ваших распоряжений.

— Мирам, — окликнул Гемел гостя.

Граф нехотя выбрался из мягкого кресла и с заметным сожалением поставил полный бокал вина обратно на стол.

— Спасибо, милорд, за гостеприимство, — сказал он. — Позвольте уверить вас, что все ваши указания будут исполнены в точности.

— Помните, граф, — с нажимом произнес герцог. — Больше никаких махинаций с деньгами. Никаких ссуд. Процентов. Займов. Все деньги, что сосредоточены у вас в руках, должны идти только на наше дело. Награду вы получите после, и то золото, что вы пытались скрыть, покажется вам жалкими грошами. Не разменивайтесь по мелочам, граф.

— Да, милорд, — закряхтел Мирам, покрываясь красными пятнами. — Конечно, милорд. Больше никаких тайн.

— Ступайте, — велел герцог, отталкиваясь от стола. — И постарайтесь не подвести меня. И весь Ривастан.

Провожать гостей он не стал — у дверей кабинета их встретил верный Пим и пригласил пройти к выходу. Герцог подождал, пока слуга закроет за гостями двери кабинета, потом схватил со стола свой нетронутый бокал, жадно отхлебнул холодного вина и лишь тогда повернулся к самому темному углу кабинета.

— Тень! — позвал он.

Темнота в углу зашевелилась, намекая, что в ней скрывается нечто большее, чем занавески.

— Все хорошо? — спросил герцог.

— Все в порядке, милорд, — едва слышно донеслось из угла.

Герцог отрывисто кивнул. Потом вскинул голову, словно намереваясь спросить о чем-то еще. Передумал. Снова кивнул, поставил бокал на стол и быстрым шагом вышел из кабинета, забрав с собой подсвечник со стола.

Когда за ним захлопнулась дверь, в комнате воцарилась темнота. Казалось, дом уснул. Но не прошло и минуты, как где-то под потолком раздался шорох. Потом с треском развернулись крылья, и крохотная ночная пичуга рванулась в открытое окно. Темной молнией она пронзила пустой кабинет и вырвалась на простор ночи, оставив позади душную комнату, где ей пришлось провести несколько часов — совершенно вопреки естественным инстинктам. Кабинет герцога снова погрузился в тишину.

Темнота в дальнем углу вновь пришла в движение. На этот раз она собралась в огромное пятно и превратилась в человеческую фигуру — невысокую, закутанную с ног до головы в черный плащ.

Тень неслышно выскользнула из угла и бесшумно подошла к распахнутому окну. Посмотрела вслед улетевшей птице, так торопившейся покинуть человеческое жилье.

— Все хорошо, милорд, — прошептал человек в плаще. — Все хорошо.

И тихо засмеялся.

* * *

Остаток ночи путники провели в дороге. Отряд двигался не быстро, но без остановок, стремясь поскорее добраться до обжитых мест. На этот раз Сигмон ехал впереди, указывая путь. Его чувство опасности молчало. Он знал, что в ближайшее время ни ему, ни его спутникам нечего бояться. Все беспокойство предыдущих дней ушло, оставив за спиной груду мертвых тел. Зверь, насытившийся яростью и смертью, мирно спал, оставив хозяина наедине с собой и своими мыслями.

Мыслей у Ла Тойя было много. Они вились разноцветным вихрем в распухшей от боли голове, и он не знал, что с ними делать. Раны, полученные в бою, уже затянулись, но от большой потери крови до сих пор неприятно кружилась голова, и это мешало сосредоточиться. Сигмон чувствовал, что упускает что-то важное, но никак не мог понять — что именно. Он никак не мог связать воедино разрозненные нити своих подозрений и рассуждений, и на то была еще одна причина, кроме дурного самочувствия. Имя причины было Вэлланор Борфейм, дочь герцога Тарлина Борфейма, будущая королева Ривастана.

Невинный поцелуй до сих пор жег щеку Сигмона, причиняя больше боли, чем все раны, вместе взятые. Граф не был бесчувственным болваном, машиной для убийств, каким видели его со стороны. Он прекрасно знал, что он чувствовал. И что чувствовала она, тогда, в лесу, когда его рука коснулась хрупких плеч. В тот миг он словно пробудился от глубокого сна. Очнулся от холодного оцепенения, в котором провел последнее время, словно ящерица, лишенная тепла. Сигмон почувствовал, как бились вместе их сердца, и в тот же миг ощутил биение самой жизни. Он услышал шепот ночного леса, увидел прекрасный лик луны, смотрящий с высоты в мокрый и холодный лес. Почувствовал, как кровь вытекает из его ран, и понял — он еще жив. И она — Вэлланор Борфейм — тоже живой человек, а не просто имя на древе королевских династий. Он понял это в единый миг просветления и тотчас спрятался за маской чудовища, верного приказам своего короля.

Он не мог позволить себе поступить иначе.

Никто не должен знать об этом. Никто, и в первую очередь — Вэлланор Борфейм. Пусть она видит лишь чешую и холодные змеиные глаза бесчувственного убийцы, с ног до головы залитого своей и чужой кровью. А не славного героя, спасающего принцессу от дракона. Но ведь взгляд, один лишь взгляд мог выдать его и положить начало чему-то, чему лучше не случаться никогда. Вэлланор Борфейм… Нет, Вэлланор Сеговар не должна видеть в Сигмоне Ла Тойя никого, кроме верного ручного зверя, в котором кипит жажда крови.

Зверь, словно почуяв, что речь идет о нем, заворочался в душе Сигмона. Он не мог понять всех тонкостей, испытываемых его хозяином. Ему просто нравилось быть рядом с комочком света, чье имя так приятно отдавалось в его ушах. Он мог позволить себе быть откровенным с самим собой — дикий зверь, что с него взять. Сигмон ему завидовал. Он боялся, что, вновь увидев принцессу, выдаст себя неосторожными взглядом. И благодарил судьбу за то, что их нагнал отряд герцога. Теперь Вэлланор ехала в плотном кольце из всадников, надежно укрытая от чужих взоров. Герцог ехал рядом с ней, и лишь иногда Сигмон ловил на себе его взгляды, исполненные и гнева, и восхищения.

Граф знал, что Борфейм очень зол на него. Сигмон понимал, что нарушил какие-то планы герцога и тем пробудил в нем гнев. Но Борфейм не только сердился на спутника. Как опытный боец, он восхищался его смертоносностью и живучестью. Зверь внутри Ла Тойя чуял, что Борфейм одновременно хочет и убить его, и приручить. Сигмон понимал, что герцог завидует Геордору, которому служит подобное оружие. Борфейм бы не отказался от такого слуги, и, быть может, когда-нибудь… Сигмон постарался выбросить из головы мысли о будущем. Оно скрыто туманом, и следует мыслить о настоящем, чтобы не лишиться того самого будущего.

К счастью, у Ла Тойя был способ отвлечься от мрачных размышлений. На этот раз и у него появился собеседник.

Капитан Паркан — офицер ривастанских порубежников, уцелевший после засады в лесу, не отстал от слуг герцога. Он прибыл вместе с ними, подошел к Сигмону и больше не отходил от земляка. Теперь они ехали бок о бок, возглавляя отряд. Сначала капитан молчал, лишь иногда поглядывая на спутника. Но потом, видя, что тот не спешит с расспросами, принялся рассказывать сам, так, словно делал доклад командиру.

Дорогу они расчистили быстро — воины Борфейма оказались на редкость трудолюбивыми. Погрузив трупы в экипаж, отряд направился к Тиру. Там, у ворот, их ждала встреча — кто-то из путников, слышавших шум битвы, уже успел доложить об этом военным, и гарнизон поднялся по тревоге. Паркану удалось быстро найти общий язык с командованием — здесь были предупреждены о визите северных гостей и ждали их. Когда комендант узнал о засаде, то был сильно раздосадован. Рассказывая об этом, Паркан просто лучился радостью, и Сигмон подумал, что капитан вволю поиздевался над несчастным комендантом, запугав того различными карами вышестоящего начальства до мокрых подштанников. Но что бы там ни случилось, отряд не стал задерживаться в городе. Мертвых поручили военным. Северяне, выполняя приказ герцога, оставили экипаж в городе и, уже не связанные им, бросились по следам хозяина. Паркан, которому следовало вести отряд гостей, признал, что старался просто не отстать от них. А потом… Потом рассказ капитана стал немного невнятным. Но Сигмон и сам догадался — северяне услышали шум боя и остановились, не желая вмешиваться в сражение, кипящее черной магией. Паркан уверял, что пытался заставить их вмешаться, но Сигмон чувствовал — капитан и сам не горел особым желанием вмешиваться в смертельную схватку, от которой тряслась земля. И он не мог его винить за это.

— Потом, когда все кончилось, — сказал капитан, — мы поехали дальше. И в конце концов нагнали вас, граф.

Сигмон кивнул, принимая информацию к сведению. Ему открылся еще один кусочек головоломки, но он решительно не мог понять, куда его следует пристроить. Похоже, воины герцога не трусы. Это хорошо тренированные воины. И в схватку они не вмешались вовсе не из страха, а потому, что получили такой приказ. Или они знали, что их хозяину ничего не грозит. Знали заранее, что чудовище Сеговара примет удар на себя? Или…

— Ваша светлость? — окликнул его Паркан.

Сигмон с удивлением глянул на спутника, словно только сейчас вспомнил о его существовании. Глаза капитана блестели, сам он подался вперед, прижимая раненую руку к груди. Он явно что-то хотел услышать… похвалу? Сигмон усмехнулся, когда понял, что молодой капитан ждет рассказа о ночном бое. Еще одна легенда о чудовище?

— Вы проехали по дороге? — спросил Сигмон.

— Да, прямо… прямо по полю боя, — признался Паркан, и Ла Тойя увидел, что тому стало не по себе от воспоминаний о растерзанных телах.

— Что вы видели, капитан? — спросил граф.

— Тела… много тел, — отозвался тот. — Деревья, вырванные с корнем, сожженную землю… Мы даже остановились. Северяне поймали двух лошадей, бродивших по дороге.

— Капитан, — тихо позвал Сигмон, наклоняясь к спутнику.

— Да? — жадно отозвался тот.

— Вы ничего не видели, — мягко проговорил Ла Тойя. — Ничего. И об этом «ничего» вы никому не станете рассказывать. Разумеется, кроме королевского советника, если он вас об этом спросит.

— Ничего, — повторил Паркан, не в силах отвести взгляд от груди спутника, где сквозь прорехи в камзоле проглядывала чешуя. — Я… я понимаю, ваша светлость.

Оставшийся путь они проделали молча. Капитан больше не решался заговорить с графом, а тот ехал, погрузившись в размышления о превратностях судьбы. Подумать только, когда-то ему казалось, что самое страшное на свете — это черная чешуя на его теле. Но жизнь настойчиво напоминала Сигмону о том, что самые тяжелые испытания человеку готовит только он сам.

В Тимере, маленьком городке, до которого они добрались к утру, Борфейм вытребовал у коменданта карету. Он и племянница сразу перебрались в нее, так быстро, что Сигмону удалось поймать лишь один растерянный взгляд принцессы, не понимавшей, почему ее герой не хочет с ней говорить.

После этого вокруг кареты сомкнулось кольцо всадников, и Сигмон Ла Тойя больше не видел своих спутников до самого Рива.

* * *

Груда бумаг на столе удручала неимоверно. Иногда Корду было просто страшно смотреть на бумажную армию, оккупировавшую этот полированный плацдарм и готовую вторгнуться в его жизнь. Счета, доклады, рапорты, распоряжения — все они хотели затянуть его в мелкое, но вязкое болото, заставить растратить очередной день на пустяки, прожить его так, что нечего будет вспомнить, когда придет время ложиться спать. В другое время капитан без промедления атаковал бы превосходящие силы противника и заставил бы его отступить в деревянные ящички в стенных шкафах. Но сегодня ему не хотелось сражаться. Он чувствовал, как Кейор Черный смеется, предлагая скинуть все бумажки на пол, придавить их сапогом и отправиться в особняк Броков, чтобы рассказать Эветте — ее план удался. И, возможно, получить награду. Но Корд Демистон не мог позволить себе такого. Он должен делать вид, что не было этой короткой ночи, не было никаких встреч, а он, как всегда, пришел на службу, и это один из тех дней, что похожи друг на друга до умопомрачения. И все же… Он никак не мог заставить себя взяться за работу.

Отведя взгляд от бумаг, Демистон взглянул на второго капитана, сидевшего за столом напротив и старательно выводившего на бумаге ровные шеренги буковок.

— Горан, — позвал Корд.

Тот вздрогнул, словно его ударили, вскинул голову и смерил сослуживца неприязненным взглядом.

— Что? — спросил он, отведя руку с пером подальше от чистого листа.

— Как там твое расследование дуэли?

Горан нахмурился. Вопрос ему не понравился. Все шло так гладко — до того, как вмешался Демистон и едва не поймал подозрительного типа в черном плаще. До этого момента все было ясно и понятно, оставалось только держать в узде двух членов Совета, грозящихся перерезать глотки друг другу. И тут появился Корд со своей идеей о том, что никакой дуэли не было, а произошло заказное убийство. После чего расследование превратилось в болото, в котором увяз и сам Горан, и все его люди, потому что никаких следов наемника они так и не нашли.

— Издеваешься? — хмуро осведомился он. — Лучше бы сам занялся им. Пробежался бы по улицам, глядишь, и снова бы нашел какого-то подозрительного типа. Только на этот раз бы не упустил.

— Я бы с удовольствием, — откликнулся Демистон и указал рукой на свой стол: — Но видишь…

— Как будто у меня меньше, — буркнул Горан. — Со дня на день в город приедет невеста Его Величества. А у меня недостача парадных мундиров! Моль, крысы, воры… Не знаю, куда они деваются. А ведь велено выйти в полном параде встречать эту северянку. На площадь. К воротам замка. А тут мундиров нет! Где я им достану эти клятые мундиры!

Горан сердито хлопнул ладонью по столу, и Демистон ухмыльнулся. Его дело — дежурить ночью. Патрулировать квартал в сплошной тьме, растаскивая пьяные драки и гоняя незадачливых воришек. Там, в темноте, парадные мундиры не нужны. Даже в самый что ни на есть праздничный день.

— Что скалишься, — сердито бросил Горан. — Сам-то небось отсыпался, пока твои ребята этой ночью шарили по площади?

— Выспался, — признал Корд. — Но с сегодняшнего дня придется и мне ночью дежурить.

Он сунул руку в груду бумаг и выудил одинокий лист со сломанной сургучной печатью.

— Пожалуйста, — сказал он, демонстрируя напарнику лист, — вот приказ. Днем положено разбираться с делами. Ночью — контролировать работу вверенного подразделения. Когда спать — непонятно.

— Тут и будешь спать, — отозвался капитан. — Как всегда. Знаю я тебя — придвинешь кресло к камину и храпишь, так что стекла трясутся.

— Бывает, — согласился Корд, — несем службу денно и нощно.

Он ухмыльнулся, но улыбка тотчас исчезла с его губ, когда он услышал, что этажом ниже загалдела дневная смена стражников.

— Что там? — спросил он, поднимаясь со стула.

— Не знаю, — растерянно отозвался Горан. — Что это так ребят разобрало?

Он тоже поднялся на ноги, и в этот момент дверь распахнулась. На этот раз Демистон не стал хвататься за саблю — вошедшего он сразу узнал. Не узнать Мерда, командора стражи, было просто невозможно.

Широкоплечий и высокий полковник протиснулся сквозь дверной проем, для чего ему пришлось наклонить голову, и быстро подошел к столам капитанов. Его парадный мундир сиял чистотой, гладко выбритый подборок был вздернут, а длинные волосы тщательно уложены по последней моде. Сила, мощь и решительность — вот что олицетворял собой полковник Мерд. Чем вызывал неприязнь у Демистона, который прекрасно знал, что такие образцовые солдатики больше заботятся о себе, чем о службе. И общение с полковником только укрепляло его в этой неприязни.

— Ну, как дела, ребята? — бросил полковник, похлопывая по ноге перчатками.

— Расследование движется, но материальные ценности… — заблеял побледневший Горан и тут же сбился. Корд просто отсалютовал и промолчал.

— Бросайте все, — пророкотал Мерд, сверкая тщательно отрепетированной улыбкой. — Кортеж принцессы замечен на подступах к Риву. К вечеру северяне будут здесь. Так что начинайте выполнять новое распоряжение о встрече титулованных лиц, которое разослали вам не далее как вчера.

— Мундиры, — в панике забормотал Горан. — Мундиры!

Демистон лишь пожал плечами.

— Что, капитан? — бросил Мерд, поворачиваясь к Корду. — Сегодня вам спать не придется. Похоже, это будет первая ночь, которую наша новая королева проведет в городе. И очень надеюсь, что эта ночь будет спокойной и тихой.

— Никак нет, — отозвался Корд, стараясь удержаться от язвительного тона. — Не будет. Предполагаются праздничные гуляния горожан, выражение верноподданнических чувств. Но Королевский квартал будет полностью под контролем ночной смены.

— Понятно, — протянул Мерд, пристально разглядывая капитана. — Значит, неожиданностей не стоит ожидать?

— Никак нет, господин полковник, — бросил Корд, не отводя глаз. — Все пройдет гладко.

— Очень на это надеюсь, — буркнул полковник, — и на то, что вы хоть и не выспались прошлой ночью, но это не помешает вам нести службу.

Заметив, как дрогнули губы Демистона, полковник хищно оскалился и подмигнул подчиненному.

— Бросьте, Корд! Все уже знают, что вы провели ночь в особняке Броков. Это настоящее событие — еще никто из капитанов стражи не получал приглашение на ее приемы. Ну и как, капитан, не уронили честь мундира?

Демистон проигнорировал жадный взгляд Горана, которым тот наградил сослуживца, и понизил голос.

— Эветта Брок великолепная хозяйка, — сказал он. — Ее прием был выше всяких похвал. И мундир городской стражи, надеюсь, станет частым гостем и на следующих приемах.

Горан завистливо чмокнул, а Мерд расхохотался. Он сделал шаг вперед и похлопал Демистона по плечу.

— Так держать, капитан, — бросил он, наклонясь к подчиненному. — Пусть знают, что такое стража!

Корд смотрел в его глаза — синие пустые глаза, в которых не было и намека на веселье. В груди появился неприятный холодный ком, руки против воли вздрогнули, когда Демистон понял, что происходит.

— Надеюсь, вы помните, Корд, что служите страже и будете так же верно служить ей и на улицах, и на праздничных приемах, — сказал полковник, все так же широко улыбаясь.

— Я служу королю, — коротко отозвался Демистон, не слушая протестующих воплей Кейора, призывавшего хранить молчание.

— Значит, все в порядке, — медленно произнес Мерд, продолжая глядеть прямо в глаза Корду. — Ведь стража служит королю.

— Так точно, господин полковник.

Мерд снова широко улыбнулся, выпрямился, опять хлопнул Демистона по плечу и обернулся к Горану, жадно прислушивающемуся к разговору.

— Капитан! — бросил он. — Если вы не найдете свои пропавшие мундиры, завтра отправитесь лично патрулировать улицы. Голым.

Рассмеявшись над своей шуткой, полковник отвернулся от онемевшего от ужаса капитана и широкими шагами направился к двери. Там, у выхода, он обернулся и добавил на прощание:

— Помните, Корд. Служение и умение не задавать лишних вопросов есть благо.

И вышел, захлопнув за собой дверь.

Демистон медленно опустился на стул, не слушая жалобное скуление Горана, предвкушавшего прогулку нагишом по Риву и проклинавшего крыс и интендантов. Корд не слышал ни единого слова из его жалоб. Он думал о заговорщиках.

Командир городской стражи полковник Мерд один из них. Он — знает.

* * *

Их встретили у Третьей заставы — каменной башни, возвышавшейся над проезжим трактом, словно скала. Дорога была перегорожена длинной стеной с огромными воротами. Стена скорее имела символическое значение — она осталась от маленькой старой крепости, когда-то защищавшей подходы к столице. Сейчас же остатки крепостной стены служили границей — за ней фактически начинался Рив, дальше, вдоль дороги, уже ютились редкие дома ремесленников и мастерские.

Отряд, возглавляемый Сигмоном, ехал медленно, держась обочины. Им уже встречались верховые, да и крестьяне с ближайших деревень везли на телегах в столицу свои нехитрые товары — на продажу. На дороге становилось тесно.

Но едва с башни завидели гостей, как за стеной пропела труба. Из ворот выехал конный отряд — десяток пограничных стражей в парадных мундирах, сиявших золотым шитьем. Быстро, но без суеты, они заставили проезжих прижаться к обочине, освобождая путь прибывшим издалека.

Возглавлял отряд бравый полусотенник. Уже в годах, с сединой в длинных усах, он без труда опознал в Сигмоне главного и подъехал ближе.

— Граф Сигмон Ла Тойя? — осведомился он, пожирая глазами золотой медальон королевского гонца, блестевший на черном плаще.

— Да, — коротко отозвался Сигмон.

— Госпожа Борфейм с вами?

— Герцог Борфейм и госпожа Вэлланор в экипаже.

Полусотенник расплылся в улыбке, и кончики длинных усов запрыгали вверх и вниз, как веточки, потревоженные птахой.

— Заждались уже, — прогудел он. — Встречаем! Сейчас во всей красе…

— Никаких встреч, — отрезал Сигмон. — Немедленно во дворец. Дорога была трудной, и гости утомились.

Пограничный страж тяжело вздохнул — видно, лелеял мысль оказаться первым из военных, кто поприветствует новую королеву в столице. Возможно, даже желал засвидетельствовать свое почтение лично — когда еще такой случай представится.

— Проследите за дорогой, — шепнул ему Сигмон. — Пожалуйста. Мы действительно очень устали.

Полусотенный скользнул взглядом по измученному лицу королевского гонца, по мятому плащу, по сапогам, на которых еще виднелись потеки крови. Глянул на перевязанную руку капитана Паркана, что держался рядом, и сразу подобрался.

— Это мы с пониманием, — прогудел он, — сейчас устроим.

Конный отряд полусотенника, повинуясь приказам командира, разделился. Пятеро конных отправились вперед расчищать дорогу, еще пятеро замкнули колонну, словно прикрывая экипаж от атаки с тыла. Северяне по-прежнему плотным кольцом окружали карету, так что полусотенный, пожав плечами, остался рядом с Сигмоном и Парканом, сделав вид, что так все и задумывалось.

Теперь отряд двигался быстрее — завидев конных в парадных мундирах, встречные сами стремились побыстрее убраться с их дороги. Никого и подгонять не пришлось. Путники, собиравшиеся на обочинах, уже начинали перешептываться, и Сигмон знал, о чем они говорят.

Невеста короля прибыла в Рив.

Прибыла. Осознав это, Сигмон только сейчас понял, как он напряжен, и впервые за последние сутки вздохнул с облегчением. Он выполнил свое задание — принцесса доставлена в столицу, и ему не пришлось никого убивать. Почти никого. Во всяком случае, никого из тех, кто этого не заслужил. Не было никакого бунта черни, не было крестьян с вилами и случайных прохожих, не вовремя решивших поглазеть на заварушку…

Сигмон выпрямился в седле, запрещая себе даже минутный отдых. Путь еще не окончен. Вон впереди и толпа крестьян, вон и зеваки, что уже забираются на крыши домов, чтобы поглазеть на невзрачный экипаж. Может случиться всякое…

Граф положил ладонь на рукоять меча, но так ее и не сжал. Чувство близкой опасности отступило. Не было никакого намека на кровавую схватку. Зверь мирно спал, на душе — спокойствие. Спутники довольны и уверены в себе. Паркан ехал рядом, мирно покачиваясь в седле, и уже клевал носом, то засыпая, то просыпаясь. Полусотенник, ехавший с другой стороны, только сейчас перестал оглядываться на экипаж с будущей повелительницей и теперь пожирал глазами своего загадочного спутника. Ему очень хотелось узнать, что же случилось в дороге, но он не решался расспрашивать королевского гонца. Да и на ответ не стоило надеяться — опытный полусотенник прекрасно понимал, что ответов он не дождется.

Ла Тойя отпустил рукоять меча. Все тихо. Но почему так тревожно на душе? Что беспокоит его… Что? Да сотня вещей сразу — от неуклюжего поцелуя северной девчонки до засады в придорожном трактире, в которую он так глупо попался. Но сейчас он просто не мог о них думать — сил хватало лишь на то, чтобы держаться в седле. Болели раны: грудь и бок жгло огнем, раны от стрел уже затянулись, но зудели, словно сбрызнутые кислотой. Голова болела — то ли от кровопотери, то ли от простой усталости. Сигмон вдруг остро ощутил, что он не всесилен. Что он — простой смертный, просто чуть быстрее и живучее, чем другие. Он так и не стал настоящим чудовищем — в чем черпал утешение, но и не приобрел настоящего могущества, как всесильные маги, что в одиночку останавливали целые армии врагов. Он просто солдат… Просто гонец, вестник, который не дотягивает даже до наемного убийцы, потому что хронически не способен пойти наперекор своей совести. Где его место? Здесь, на службе у короля, он чувствовал себя нужным. Чувствовал себя полезным. Его уродство оправдывало себя, потому что служило на пользу людям, а не только владельцу. Но как все сложится теперь, когда в замке появится эта северная птичка, что прижималась к нему в лесу — испуганная до полусмерти, отчаявшаяся, никогда не видевшая настоящего тепла и света даже от собственных родителей.

Сигмон замотал головой. Нет, не сейчас. Стиснув зубы, он взглянул на дорогу, отмечая опасные скопления посторонних на обочинах. Привычно просчитал возможные варианты атаки и обороны, составил план отступления — в группе и в одиночку, — припомнил план местности и проложил путь бегства до ближайших застав. Мысленно отметил для себя места, где можно затаиться, где лучше всего укрываться днем, а где ночью… А потом его фантазия истощилась.

Опустив плечи, он просто старался держаться в седле и не думать ни о чем. Его плащ скрывал разодранную в клочья одежду, но со стороны казалось, что гонец, едва ли не с головой завернувшийся в плащ, скрывает под ним какое-то оружие. Его бледное до синевы лицо с заострившимися скулами было чисто вымыто, но появившаяся щетина придавала Сигмону зловещее выражение театрального злодея. Шляпу он так и не нашел, поэтому черные густые волосы опускались едва ли не до плеч, угрожающе колыхаясь всякий раз, когда Ла Тойя поворачивал голову, чтобы поподробнее рассмотреть какую-нибудь подозрительную физиономию, мелькнувшую в толпе. Под его взглядом толпа расступалась, прятала глаза и старалась побыстрее разойтись. Никто не сомневался, что черному всаднику ничего не стоит быстро распахнуть плащ и всадить стрелу из припрятанного арбалета в несчастного, который будет слишком нагло глазеть на проезжающий отряд.

Сигмон этого не замечал. Ему было достаточно того, что он не видел опасности. И все же он не ослаблял внимания, намериваясь выполнять приказ до самого конца.

У второй заставы их встретил еще один отряд всадников, разряженных в пух и прах. На этот раз его сопровождала знать, получившая весть о приближении гостей. Сигмон всех прогнал в тыл отряда, туда, где уже тащились любопытные всех мастей. Постепенно кортеж обрастал людьми, превращаясь в водоворот, медленно следовавший по городским улицам. Перед Сигмоном возникали новые лица — сотники, коменданты, графы, бароны, все те, кого послали встречать невесту короля. Всех их Ла Тойя без разбора отправлял в хвост процессии, не позволяя никому приближаться к кольцу всадников, закрывавших собой карету с герцогом и его племянницей.

К тому времени, когда отряд добрался до Королевской площади, он напоминал огромную комету с небольшим ядром и длинным хвостом сопровождающих. В толпе, что следовала за экипажем, раздавались приветственные крики, кто-то уже пускал фейерверк, добытый у ближайшего алхимика, кто-то махал флагами. Город, растревоженный новостями, гудел, словно улей. Огромная площадь перед королевским замком была заполнена горожанами, и королевским гвардейцам пришлось потрудиться, чтобы освободить место для проезда.

Когда кони ступили на брусчатку мостовой, Сигмон словно очнулся. Он подобрался и окинул взглядом цель путешествия — замок, возвышающийся над площадью. Он огляделся, шепотом велел бравому полусотеннику отсечь от отряда всех лишних и направил процессию к воротам в стене замка. На них уже висели праздничные флаги Ривастана и Тарима, а на мощных створках, заранее распахнутых, висели полотнища с гербами Сеговаров и Борфеймов.

Сигмон под приветственные крики толпы въехал в арку ворот и едва не повернул назад — внутренний двор замка был заполнен королевскими гвардейцами, салютующими личным оружием. Разряженные в золото и синь, они производили пугающее впечатление на всякого, перед чьим носом слишком часто мелькали обнаженные клинки. В присутствии стольких вооруженных людей Сигмон начал нервничать. Он переживал не за себя, конечно, а за вверенных его заботам гостей. Но, увидев торжественную встречу у лестницы, ведущей к крыльцу дворца, он приободрился.

Там, у каменных ступеней, собрался весь цвет столицы. Сигмон приметил несколько знакомых лиц, потом взглянул вверх и увидел, что на самой верхней ступеньке, перед огромными дубовыми дверями, стоит король.

Геордор Сеговар возвышался над толпой, как и подобало монарху. Ярко-красная мантия, расшитая золотом, огромная корона из золота, усыпанная рубинами, — все выглядело как нельзя лучше. Седая борода аккуратно подстрижена, пышная грива волос разложена по плечам… Пред толпой предстал настоящий правитель королевства. Не выживший из ума старикан, а мудрый правитель, величественный и грозный одновременно.

Сигмон, поймав на себе взгляд короля, вздохнул. Недрогнувшей рукой он направил скакуна к нижним ступеньками, где на расстеленных коврах уже толпились встречающие — целый отряд камердинеров короля, готовых встретить гостей как подобает. За их спинами собрался высший свет — из советников короля, его родственников и всех тех, кто ежедневно толпился в королевском дворце — совершенно бесцельно, на взгляд Сигмона.

Уже подъезжая к этой пестрой толпе, он вдруг вздрогнул — из самых ее глубин, словно по волшебству, вынырнуло знакомое лицо. Граф Де Грилл. Советник поймал взгляд подчиненного и поманил его к себе пальцем. Выполняя распоряжение, Сигмон проехал чуть дальше ступенек, да так ловко, что экипаж с гостями, следовавший за ним, остановился как раз напротив лестницы. Ла Тойя оглянулся и увидел, как расступаются северные всадники, уступая место главному распорядителю короля и отряду встречающих. Конь Сигмона сделал еще несколько шагов вперед, и граф сразу почувствовал, что он пропал из поля зрения толпы. Все ее внимание теперь было сосредоточено на экипаже, из которого вот-вот должны были появиться виновники торжества. А королевский гонец, возглавлявший процессию, в мгновение ока перестал существовать.

Сигмон вздохнул с облегчением, почувствовав, что больше не служит мишенью для тысяч взглядов.

— Сигмон!

Граф взглянул вниз и увидел Де Грилла, появившегося рядом с Вороном быстро и бесшумно, как привидение. Со вздохом Сигмон спешился, и советник тут же вцепился ему в плечо.

— Как? — выдохнул он.

— Целы и здоровы, — отозвался Сигмон. — Поручение выполнено, милорд советник.

— Превосходно, — отозвался Де Грилл. — Смотри!

Сигмон обернулся как раз в тот миг, когда двор, заполненный гвардией короля, грянул дружное «ура!».

Из экипажа на алый ковер, расстеленный прямо поверх камней, шагнул герцог Борфейм.

Толпа дружно подалась вперед, и Сигмон с Де Гриллом оказались в самом ее хвосте, за спинами тех, кто спешил взглянуть на будущую повелительницу. Ла Тойя невольно приподнялся на носках, хотя он знал, что они увидят…

Вэлланор выпорхнула из кареты легко и свободно, словно и не провела в экипаже бессонную ночь. Ее дорожную одежду скрывала длинная синяя мантия, невесть как оказавшаяся в экипаже. Волосы, расчесанные и уложенные, сияли золотым светом. Она обернулась, и Сигмон задохнулся, увидев улыбку на ее лице — улыбку искреннюю, незаученную, еще не успевшую превратиться в ежедневную обязанность. Вэлланор взмахнула рукой, и внутренний двор снова взорвался криком. Следом, словно эхо, раздались крики с площади, от толпы, понявшей, что гостья наконец прибыла в замок.

Не отрываясь, Сигмон смотрел, как Вэлланор поднимается по каменным ступеням, туда, где ее ждал Геордор Сеговар, спокойно взиравший на суету у его ног. Герцог Борфейм вел свою племянницу за руку, как полагается старшему родственнику. Но наверху, на предпоследней ступеньке, он шагнул в сторону, пропуская племянницу вперед. Геордор протянул руку, и Вэлланор робко приняла ее, осторожно касаясь ладони будущего мужа хрупкими пальчиками. Геордор уверенно сжал их и помог невесте встать рядом с ним. Теперь они стояли на вершине лестницы вдвоем — золото короны и золото волос. Закат и восход, одинаково блистательные, но каждый по-своему.

Над площадью повис нескончаемый крик, король поднял руку Вэлланор, словно демонстрируя всем, что он уже получил желаемое, и тотчас над замком взбухли огненные шары фейерверка, сотворенные придворными алхимиками.

Сигмон отвернулся, желая навсегда забыть то выражение радости и счастья, что появилось на лице северной девчонки. И тут же наткнулся на острый как бритва взгляд Де Грилла.

— Сигмон? — позвал он. — Ты как?

— Сносно, — отозвался граф.

— Тебе нужен отдых? — осведомился советник, пытаясь перекричать толпу.

Сигмон пожал плечами.

— Свадьба назначена на завтра, — бросил Де Грилл. — И у нас много дел. Очень много дел. Ты понимаешь?

— Понимаю, — вздохнул граф. — Но мне нужно… Нужно выспаться.

— Несомненно, — отозвался советник, изучая бледное лицо подчиненного. — Но я о другом. Для тебя есть задание. Специальное. Сложное. Ты способен сейчас работать в полную силу, не отвлекаясь на… посторонние размышления?

Сигмон прикрыл глаза. Золото волос и золото короны… Работа. Да. Это то, что ему нужно. Как можно больше работы. Специальной. Чтобы кровь веером летела из-под клинка, остужая гнев и ярость зверя, а тела валились направо и налево, как срубленные колосья. Чтобы в голове не осталось ни одной посторонней мысли о птице в золотой клетке.

— Я готов, — сказал он и открыл глаза.

* * *

Вэлланор никак не могла отделаться от ощущения, что спит и видит сон. Яркий, наполненный событиями сон, так сильно напоминающий явь. Ночь в сыром лесу, долгий путь в дороге, теснота и духота экипажа — она уже привыкла к этому. Это была настоящая жизнь, почти как дома, где от каменных полов зимой веяло таким холодом, что трудно было заснуть даже под самыми теплыми перинами. Воины, кровь на земле, страх, что каждую минуту может случиться что-то ужасное… Все это было таким обыденным, знакомым, реальным. Но стоило ей выйти из дверцы кареты, распахнутой дядей Бертаром, как весь мир переменился. Вэлле казалось, что, ступив на красную ковровую дорожку, ведущую к вершине лестницы, она попала в другой мир. В сказку.

Огромный замок с развевающимися стягами возвышался над нею, словно северная гора, а маленькие башенки напоминали о скалистых утесах родины. Огромный двор замка был полон людьми, выкрикивающими ее имя, и этот шум пугал Вэлланор. Она никогда еще не видела столько людей, собравшихся в одном месте. Ступеньки под ногами казались очень крутыми и скользкими, поэтому, когда дядя повел ее за руку наверх, она старалась смотреть перед собой, содрогаясь от одной только мысли, что может оступиться и упасть. Рядом с дорожкой, прямо на ступеньках, стояли разодетые в шелка и бархат люди. Вэлланор понимала, что это первые лица Ривастана, вышедшие приветствовать гостью. Ей отчаянно хотелось остановиться и посмотреть на них, просто наслаждаясь видом красивой и ладно скроенной одежды, напоминавшей ей об историях, прочитанных в детстве. Но она так боялась споткнуться, что ступала на негнущихся ногах глядя прямо перед собой, страшась отвести взгляд от высоких ступенек. Празднично одетые дамы и господа, стоящие на лестнице, кланялись ей, а она шла мимо, не решаясь даже кивнуть в ответ. Вэлланор боялась упасть.

Когда на самом верху лестницы, на помосте, укрытом алым бархатом, ее встретил седой старик, она даже не сразу поняла, кто это такой. И лишь когда герцог Борфейм торжественно вложил ее узкую ладонь в шершавую лапу старика, Вэлланор осмелилась поднять взгляд. Она увидела широкое улыбчивое лицо, заросшее седой щетиной, пышные седые волосы — и золотой обруч короны на них.

Король.

Геордор Вер Сеговар Третий, ее будущий супруг — вот кто встречал ее на ступенях замковой лестницы. Вэлланор испуганно взглянула на него, попыталась поклониться, но Геордор крепко сжал и поднял ее руку вверх, к голубому небу. Площадь взорвалась криками и свистом, в воздух взвились огненные шары и с грохотом лопнули, разбросав над замком и городом снопы огненных искр.

Этот звук напомнил Вэлланор раскаты грома. Она покачнулась, едва удержавшись на ногах. Голова закружилась, перед глазами все плыло. Сон — твердила она себе, это всего лишь сон. И только крохотная частичка ее сознания нерешительно напоминала — это все взаправду. Это то, чего ты так хотела, принцесса Вэлланор Борфейм.

Вэлла нашла в себе силы выпрямиться и улыбнуться — так, как ее учила улыбаться матушка — везде и всегда, что бы ни случилось. Сеговар, поймав ее взгляд, радостно ухмыльнулся в ответ. Его алые губы в седой бороде напоминали кровавую рану, и Вэлла едва не вскрикнула от испуга. Но, сдержавшись, склонила голову перед своим будущим супругом и была вознаграждена крепким пожатием руки.

В этот же момент рядом с королем появился невысокий человечек, выряженный в красный, словно кровь, камзол. Он что-то зашептал на ухо королю. Тот выслушал, выпрямился и взмахнул рукой. Люди, стоявшие рядом, — и дамы в пышных нарядах, и их кавалеры в строгих мундирах, и даже гвардейцы с украшенным золотом саблями, — все они пришли в движение. Засуетились, задвигались, пытаясь выбраться с площадки. Вэлланор показалось, что вокруг нее закрутился разноцветный водоворот, вобравший в себя все краски мира. Король повернулся, не отпуская ее руки, и она была вынуждена обернуться к замку. Огромные двери, похожие на те, что строят в крепостных стенах, медленно распахнулись. Замок Ривастана раскрылся перед новой хозяйкой, словно цветок, открывая дорогу в новый сон, цветной и шумный. Вэлланор сделала шаг вперед, и ее подхватил тот самый цветной водоворот, что кипел вокруг нее.

Она даже не успела испугаться — в замок ее словно внесли на руках. Вэлла не помнила, как переставляла ноги. Один миг — и она уже поднимается по лестнице внутри замка среди разноцветной толпы платьев и камзолов. Король пропал. Дяди нигде не было видно. Ее окружали незнакомые лица: радостные, с искренними улыбками, но — чужие.

Вэлланор стало не по себе, вновь закружилась голова. Но она продолжала подниматься по лестнице, ступая осторожно, словно в тумане, пробираясь на ощупь сквозь строй шуршащих платьев.

Пришла в себя она, только когда очутилась в огромном зале с распахнутыми окнами. Здесь толпа, окружавшая ее, распалась, растеклась по залу, и Вэлланор вздохнула свободней. Прижав пальцы к виску, она решительно прошла мимо кланяющихся дам прямо к окну и с наслаждением вдохнула холодный воздух. В голове сразу прояснилось, навязчивый шум в ушах отступил, и Вэлла ясно ощутила — все, что с ней происходит сейчас, это не сон.

Вдохнув еще раз, она обернулась к людям в зале, решительно встречая новую жизнь.

Тотчас ее окружили два десятка служанок, в одинаковых белых передничках. Они наперебой предлагали ей яства и вина, выспрашивали, что принести еще. Но их уже теснили благородные дамы в пышных платьях. Все они что-то говорили, пытались привлечь внимание новой хозяйки замка, и каждая старалась оттеснить прочих. Они громко называли свои имена и титулы, пытаясь перекричать других, и Вэлла не успевала отвечать на их приветствия. Она понимала, что все дамы хотят ей услужить, хотят помогать ей во всем, но никак не могла сосредоточиться ни на одной из них. Все они говорили разом, и у Вэллы снова начала кружиться голова — она не привыкла общаться сразу с десятком придворных дам. А после долгой поездки, вымотавшей ее до предела, она и не была на это способна.

Но хуже всех был тот самый маленький лысоватый человечек в алом камзоле. Он суетился рядом, бесцеремонно отпихивая дам, и все время повторял, что он назначен распорядителем. Кажется, король поручил ему позаботиться о своей невесте, — это Вэлланор поняла из его путаных объяснений. Еще он непрерывно извинялся — за себя, за дам, за маленькую комнату и за отсутствие должного приема. Он объяснял, что в замке давно не было королевы — и опять извинялся за то, что они забыли, как следует принимать королев.

— Не надо извиняться, — сказала Вэлланор, улучив паузу в его причитаниях. — Все в порядке.

Распорядитель с испугом взглянул на нее — так, словно с ним заговорила статуя. Вэлле на миг показалось, что она сказала это на родном языке и ее не поняли. Тогда она повторила свои слова еще раз, но в ответ человечек разразился новым потоком извинений. Вэлланор в растерянности отступила перед напиравшей толпой дам, наперебой предлагавших ей помочь одеться. Она растерянно оглядывала незнакомые лица, совершенно не понимая, что ей делать и зачем одеваться. И в тот миг, когда она была готова зарыдать от отчаяния и растерянности, кто-то резко хлопнул в ладоши, да так, что этот звук громом прокатился по огромному залу.

Все разговоры разом стихли, а плотный строй платьев, окружавших гостью, заколыхался, словно сквозь него кто-то пытался пробраться. Вэлла, благодарная неведомой силе за минутную передышку, прижала руку к груди и шагнула вперед. Служанки, стоявшие перед ней, расступились, и навстречу новой хозяйке замка вышла высокая дама, одетая в облегающее черное платье с высоким лифом. Ее черные волосы были рассыпаны по плечам в тщательно продуманном беспорядке, а зеленые глаза горели гневом. Она казалась воплощением всех тех придворных, о которых Вэлланор читала в книгах — красивая, безупречно сложенная и решительная.

— Что за безобразие! — прогремела красавица. — Миркин, что за балаган вы тут устроили?

— Графиня, — зашептал в ответ распорядитель, — я просто не могу, не могу, я же мужчина…

— Зато я — нет, — отрубила дама и перевела взгляд на будущую королеву, застывшую у подоконника.

— Ваше высочество, — сказала дама, склоняя голову, — графиня Эветта Брок к вашим услугам. Сейчас я все устрою.

Вэлланор испустила вздох облегчения, очень напоминавший стон. Наконец-то нашелся кто-то, способный навести порядок в этом хаосе. Графиня, которою Вэлла уже успела восхититься, почему-то напомнила ей Сигмона — так быстро и решительно она взяла в свои руки ситуацию.

— Конечно, графиня, — сказала она. — Я немного устала и немного…

— Слышали? — грозно осведомилась Эветта у перешептывающихся дам. — Все вон отсюда. Дайте ее высочеству отдохнуть с дороги.

Вэлланор услышала, как в толпе кто-то презрительно хмыкнул, и быстро вскинула взор. Она успела заметить ненависть и неприязнь на лицах придворных дам. Похоже, эти разряженные клуши не любили графиню. Тем лучше, — внезапно решила Вэлланор. Может, этот безумный балаган будет держаться от нее подальше, пока рядом Эветта Брок.

— Свадьба, — подал голос распорядитель. — Госпожа Эветта, нужно готовиться к свадьбе, церемония вот-вот…

— Я обо всем позабочусь. Его Величество поручил это мне.

— Ну конечно, — раздалось из толпы.

— И он любезно разрешил мне забрать у него одного из самых ценных подданных, — продолжала графиня, не обращая внимания на язвительный тон одной из старших дам. — А это немалого стоит.

Служанки, стоявшие за спиной графини, расступились, и рядом с Эветтой встал широкоплечий человек, одетый в золотой камзол с зелеными узорами. В руках он держал огромный кожаный саквояж. Вэлланор с интересом оглядела его — красив, как герой легенды, золотые кудри, зеленые глаза, изящные пальцы и нечто неуловимое в чертах лица… Она чуть не ахнула. Перед нею действительно был персонаж из легенды — один из эльфов, которые жили в лесах так далеко от Тарима. Или… Вэлланор взглянула на широкие плечи и крепкие руки. Да. Скорее это полуэльф, потомок эльфов и людей. Она читала, что такое иногда случалось.

— Ваше высочество, — полуэльф поклонился. — Я Ронэлорэн из рода Феллавэрэ, алхимик и личный лекарь Его Величества Геордора Третьего. Мой король строго наказал мне и графине Брок позаботиться о вас. Приказывайте, ваше высочество.

— Рада нашей встрече, Ронэлорэн, — отозвалась Вэлланор, откровенно рассматривая нового знакомого. — Право, я сама не знаю, что сейчас делать…

— Зато я знаю, — буркнула графиня, подходя ближе и не обращая внимания на гневные шепотки, пробежавшие по рядам придворных дам. — Отошлите лишних слуг, ваше высочество, и позвольте нам помочь вам подготовиться к свадьбе.

Вэлланор в нерешительности взглянула на придворных дам. Прогнать всех? Как соблазнительно. От них у Вэллы только кружилась голова. Графиня сразу ей понравилась, но она не знает здесь никого, вдруг это будет ошибкой? Быть может, стоит сначала узнать всех поближе, а потом решать, кто будет рядом с ней? Дамы из близкого круга — это очень важно. Она помнила наставления матушки. Помнила, как та приближала к себе или отдаляла подруг. Подруги могут усилить тебя. А могут — ослабить. А тут еще этот полуэльф… Кто он такой?

— Ваше высочество, — зашептал алхимик, подходя ближе, — мой близкий друг Сигмон Ла Тойя тоже велел мне позаботиться о вас. Вы понимаете, о чем я? И его просьба для меня значит не меньше, чем королевский приказ, поверьте, госпожа.

Знакомое имя пронзило Вэлланор, словно молния. Сигмон! Да, это то имя, которое ей нужно сейчас. Имя, на которое можно опереться, чтобы найти островок спокойствия в этом цветном водовороте.

— О, да, понимаю, — отозвалась она и едва заметно улыбнулась полуэльфу.

Тот улыбнулся в ответ — не как придворный алхимик, а как друг. И Вэлла внезапно поняла, что они — Эветта и Ронэлорэн — настоящие. Как и Сигмон, они видели в ней Вэлланор Борфейм, тогда как все остальные видели лишь платье и будущий титул.

— Милые дамы, — решительно проговорила Вэлланор, повысив голос, — благодарю вас за теплую встречу. Надеюсь, мы еще не раз увидимся. Сейчас мне нужно немного отдохнуть после долгого пути. Оставьте нас.

По толпе придворных пробежал легкий шепоток. Служанки в нерешительности смотрели на дам, а те, в свою очередь, на Вэлланор.

— Миркин, наведите порядок, — сухо бросила графиня. — Вы слышали, что сказала ее высочество?

Спохватившийся распорядитель бросился к толпе дам, замахал на них руками, выпроваживая из зала. Графиня Брок помогала ему теснить пеструю толпу к дверям.

— Где он? — тихо спросила Вэлланор у полуэльфа.

— Востребован начальством для отчета, — так же шепотом отозвался алхимик, ни на миг не усомнившись, о ком идет речь. — Увы, теперь мы не скоро его увидим. Сигги очень ответственно относится к работе, а ее у него хоть отбавляй.

— Да, я знаю, — кивнула Вэлланор и тут же переспросила с удивлением: — Сигги?

— О, прошу прощения, госпожа, — отозвался Ронэлорэн. — Мы давно знакомы и привыкли называть друг друга так. Я зову его Сигги, а он меня — Рон. Так можно быстрее окликнуть друга, если ему грозит опасность.

— Вы вместе путешествовали? — жадно спросила Вэлланор. — И часто вам грозила опасность?

— Довольно часто, — откликнулся алхимик, и Вэлланор почудились нотки печали в его голосе. — Сигмон всегда там, где опасно.

— Да, — согласилась она, поежившись от еще не поблекших воспоминаний. — Я понимаю. Вы расскажете мне о ваших приключениях, Ронэлорэн Феллавэрэ?

— Просто Рон, моя госпожа, — с улыбкой отозвался полуэльф, озорно сверкая глазами цвета весенней листвы. — Обязательно расскажу. Быть может, даже в стихах.

— Но в другой раз, Рон, — вмешалась графиня.

Вэлланор подняла голову и обнаружила, что зал опустел, — пока она беседовала с алхимиком, Эветта успела выставить из комнаты всех, включая маленького распорядителя, и запереть двери.

— А сейчас? — осведомилась Вэлланор.

— Сейчас вам бы поспать часок-другой, моя госпожа, — печально отозвалась Эветта, окидывая будущую королеву внимательным взглядом. — Но увы. Мы не можем себе этого позволить. Нам нужно приготовить вас к вечерней церемонии.

— К чему? — удивилась Вэлла.

— К свадьбе, моя госпожа, — вздохнула графиня. — Рон!

Алхимик отошел в сторонку, к широкому столу из мореного дуба, и водрузил на пустую столешницу свой огромный саквояж. Не обращая внимания на окружающих, он начал вынимать из него многочисленные склянки разных цветов и загадочные свертки.

— Свадьба? — удивилась Вэлланор. — Прямо сейчас?

— Увы, моя госпожа. Все готово, осталось лишь приготовить вас.

Вэлла покачнулась и прижала пальцы к вискам.

— Это так… неожиданно, — призналась она.

— Мужчины, — фыркнула Эветта. — Они всегда так спешат.

— Что-то мне нехорошо, — слабо пробормотала Вэлланор.

— Перед свадьбой всем нехорошо, — кивнула Эветта. — А мне уж так плохо было…

— Правда? — с надеждой спросила Вэлла, словно былые страдания графини могли как-то облегчить ее судьбу.

— Слово чести, — улыбнулась Эветта. — Крепитесь и думайте о хорошем, моя госпожа. О том, что уже завтра вы проснетесь королевой Ривастана.

— Королева, — прошептала Вэлла, закрывая глаза.

«Пусть так. Да. Я сама этого хотела. Чем быстрее, тем лучше. Пусть лучше так — сразу и навсегда, чем мучиться в ожидании неизбежного. Мучаться? — спросила Вэлла сама себя. — Когда же это желание стать королевой обернулось для меня мукой?»

— Пора, — сказала графиня, придирчиво осматривая хрупкую фигурку будущей королевы. — Рон, ты готов?

Вэлланор открыла глаза и обернулась. Улыбающийся алхимик стоял у стола. Вся столешница была уставлена баночками, склянками, пузырьками, мешочками, плошками… У зеркала на раскладной подставке стояла пузатая масляная лампа, а над ней, прямо над огоньком, уже грелась жестянка с подозрительного вида жижей.

— Что ж, будем готовиться к свадьбе, — решительно заявила Эветта, и Вэлланор в ужасе вновь закрыла глаза.

* * *

Де Грилл поднялся к спальне короля, когда приготовления к церемонии бракосочетания уже шли полным ходом. По-хорошему, ему не следовало оставлять короля ни на минуту, но он не мог очутиться разом в двух местах. Ситуация требовала немедленного разрешения, и большую часть дня Эрмин провел, раздавая приказы надежным людям и лично контролируя выполнение самых важных распоряжений. Наконец все было готово. Сложный механизм плана действий застыл, как натянутая до предела струна, ожидая последнего приказа. Лавина событий была готова сойти с горы, сминая все на своем пути, оставалось лишь тронуть последний, самый маленький камешек…

К спальне советнику пришлось пробиваться едва ли не с боем. Замок, обычно погруженный в дрему, сегодня оживился донельзя. Он был полон людьми — взволнованными, взвинченными едва ли не до истерики. И весьма многочисленными. Армии слуг и придворных сновали по коридорам, мешая друг другу. Гости, каждый из которых считал себя ну очень важной персоной, пытались хоть как-то обратить на себя внимание. Королевские гвардейцы, впавшие в прострацию от такого количества незнакомых и потенциально опасных лиц, каменными статуями высились в коридорах, бледные до синевы от усилий сдержать свои человекоубийственные инстинкты.

Напряжение, царившее в замке, казалось, вот-вот примет настолько осязаемую форму, что его можно будет резать ножом.

Эрмин был возбужден не меньше прочих, но совсем по иным причинам. Сама свадьба не слишком занимала его. К счастью, этим вопросом занимались другие советники, стремящиеся угодить королю. А у Де Грилла была своя работа, которую он должен был выполнить на отлично.

Разогнав пеструю толпу прихлебателей, собравшихся у дверей спальни в ожидании короля, Эрмин решительно вошел в опочивальню, захлопнув за собой тяжелые створки. Гвардейцы, дежурившие внутри комнаты, встретили его настороженными взглядами, но, узнав советника, облегченно вздохнули. Им уже пришлось выставить из спальни двух графов и одного барона, желавших срочно увидеться с королем, и настроение это охранникам не улучшило.

Эрмин сразу прошел в глубь опочивальни. Там, за огромной кроватью, скрытой бархатным балдахином, собрались лучшие портные и цирюльники столицы. Окружив короля тесным кругом, они творили свое волшебство — готовили Его Величество к свадьбе.

Советник бесцеремонно вторгся в этот круг магов ножниц и колдунов припарок. Он велел им убираться и подкрепил свой приказ парой чувствительных пинков. Это не помогло — самоотверженные мастера красоты не желали покидать рабочее место, не закончив работу. Помогло только вмешательство короля. Лишь после его приказа слуги покинули опочивальню, шумно возмущаясь вмешательством мужлана-советника в сотворение шедевра моды и красоты.

Оставшись наконец наедине с королем, Де Грилл медленно опустился на край королевского ложа. Геордор, сидевший на высоком табурете без спинки, скосил на него глаза. Король был с ног до головы обернут белой тканью, уже замаранной гримом, лицо его было зелено от каких-то мазей, а в волосах торчала странная конструкция из десятка гребней, блестевших так, словно они были смазаны маслом.

— Ну, — буркнул король, не решаясь повернуться к советнику. — Что?

— Все готово, сир, — отрапортовал Де Грилл, борясь с желанием откинуться на спину, в мягкие перины, и заснуть на пару дней. — Осталось только отдать приказ.

Геордор вздохнул, осторожно пошевелился, стараясь не потревожить странные конструкции на голове.

— Моя свадьба, — печально произнес он, разглядывая себя в зеркало, стоявшее напротив. — А я-то надеялся, что все будет… торжественно. Значительно. В конце концов, это бывает не каждый день.

— Все будет значительно и торжественно, сир, — уверил его Эрмин. — Просто… немного раньше, чем мы планировали.

— Мне не себя жаль, а ее, — буркнул Геордор. — Совсем девчонка. И прямо с колес, с дороги, не выспавшись, не отдохнув… Ты видел, какая она тощая? Можно подумать, ее морили голодом. Надо было дать ей хоть немного прийти в себя.

— Мы выбрали самое лучшее время, — напомнил советник. — Очень жаль, что Вэлланор устала, но ей, по большому счету, придется просто стоять и смотреть. Надеюсь, она сможет это перенести.

— Ничего ты не понимаешь, — мрачно отозвался король. — Я-то уже проходил через это. Этот день для нее должен стать… незабываемым. Как все начнется, так и продолжится. Понимаешь, о чем я?

— Да, сир, — отозвался Де Грилл. — Супружеские отношения — это важно. Но если мы не сделаем того, что задумали, возможно, не будет вовсе никаких отношений. Понимаешь, о чем я?

— Да, Эрмин, — тихо произнес Вер Сеговар Третий после небольшой паузы. — Я понимаю.

— Они не ждали этого и не успели подготовиться, — так же тихо проговорил Эрмин. — Им приходится сейчас ломать свои планы и перестраивать их. Они уже задергались и начали делать ошибки. Мы опережаем их на пару ходов, Геор, но не больше. Если дать им еще пару дней, они успеют разработать новые планы.

— Я понимаю, — с раздражением бросил король. — Прекрасно понимаю, Эр! Будь они прокляты! Даже жениться спокойно не дадут старику.

— Ты не старик, — отрезал советник. — И не просто жених. Ты — король. На твоих плечах величайшая ответственность. Все должно быть сделано быстро и аккуратно, чтобы в королевстве был мир и порядок.

— Не хуже тебя знаю, — вздохнул Геордор. — Но порой так хочется побыть простым стариком.

— Вот и подумай о том, что у тебя есть шанс передать бремя власти наследнику, — отозвался Де Грилл.

— О, да! — Геордор расправил плечи и широко улыбнулся. — Наследник! Ты прав Эр. Ради этого можно вынести все, что угодно. Надеюсь, девочка меня простит, когда узнает обо всем.

— За что? — искренне удивился Эрмин.

— За то, что я испортил ей этот день, — отозвался Геордор.

Советник лишь пожал плечами.

— Ты уверен, что она сейчас в безопасности? — спросил король.

— Да, сир, — твердо ответил советник. — С ней Ронэлорэн. Для этого мы и отправили его с графиней.

— Поверить не могу, что допустил эту стерву к своей невесте, — заворчал Геор. — По твоему, между прочим, совету.

— Графиня доказала свою преданность Вашему Величеству, — заметил Де Грилл. — Ей можно довериться. К тому же Рон присмотрит и за ней.

— Пусть только не думает, что это награда, — нахмурился король. — Эветта помогла нам, да, я помню. Но ее нравы…

— Зато она отпугнет всех пустоголовых клуш и тех, кто попытается использовать королеву в своих играх. Мало кто способен противостоять Эветте.

— Это верно, — согласился Геор. — А ты уверен… Благие небеса! Эр, она что, уже работает на тебя?

— Пока нет, — признался советник. — Но… наши интересы совпадают.

— Знаешь, ты иногда больше похож на паука, чем на птицу, — бросил король. — Плетешь свои сети, сидишь в самом центре…

— Нет, на паука я категорически не согласен, — отрезал граф. — Лучше уж Птах, чем эти твари.

— Ладно, ладно, — примиряюще произнес Геордор. — И все же… Что-то тревожно мне, Эр. Все должно происходить не так.

Советник вновь пожал плечами, пытаясь всем своим видом показать, что перед свадьбой тревога жениха — самое обычное дело.

— Ну что, — сказал он. — Начинаем, сир?

Геордор Вер Сеговар Третий закрыл глаза. Шумно вздохнул и выпрямился на деревянном табурете так, словно сидел на своем золотом троне, готовясь карать и миловать.

— Начинай, Эр, — приказал он, открывая глаза. — Немедленно. От моего имени и по моему поручению.

Советник вскочил с края кровати и низко поклонился королю. Потом принял из его руки маленький кусочек железа с затейливой резьбой. Кусок стали, обладающей немыслимой властью. Королевскую печать.

— Все будет сделано как надо, — сказал он, выпрямляясь. — Не беспокойся, Геор. Думай только о свадьбе. Обо всем остальном позабочусь я.

Развернувшись, он быстрым шагом направился к дверям. Приказ короля — последний камушек, что стронет с гор лавину, — у него в руках. Остается лишь бросить его вниз, к остальным камням, готовым сорваться в пропасть.

* * *

Корд так торопился, что порой срывался на бег. Пакет с оттиском королевской печати ему вручили всего лишь час назад. Тогда они как раз получили известие, что королевская свадьба должна состояться нынче же вечером. Полковник Мерд, проверявший арсенал Башни Стражи на Королевской площади, был очень раздосадован. Отчаянно бранясь, он забрал у вестовых скакуна и умчался прочь. Корд даже немного позлорадствовал. А потом принялся готовиться к ночной смене. У него был давно составлен план действий по поддержанию порядка в день, а вернее, в ночь королевской свадьбы. Все сержанты и лейтенанты его подразделения были заранее проинструктированы. Все патрульные получили четкие указания. Оставалось только собрать ночную смену и дожидаться ночи.

Но все изменилось в тот миг, когда запыхавшийся вестовой, примчавшийся пешком прямо по площади из королевского замка, вручил капитану пакет с еще мягким, не успевшим хорошенько застыть сургучом. Едва взглянув на приказ, Корд тут же отослал вестового обратно во дворец. А сам спустился вниз, в караулку, подальше от Горана, пытавшегося отгородиться от событий дня завалами приказов и распоряжений.

Там, внизу, Корд нашел Трана — верного сержанта, который всегда был на дежурстве рядом с капитаном. Демистон полагался на этого верного служаку и старался держать поближе к себе, на случай непредвиденных обстоятельств. И не прогадал.

Не выпуская из рук вскрытого конверта с приказом, Корд отвел сержанта в сторону, подальше от стражников дневной смены, шумно обсуждавших предстоящую свадьбу короля. И только тогда, шепотом, отдал приказ собирать ночную смену в назначенном месте. И не всю, а только тех людей, что он выделил заранее. Сержант Тран не был великим мыслителем. Но даже он понял то, о чем командир умолчал. Лихо отсалютовав, он без лишних слов бросился выполнять приказ. А Корд вернулся в караулку. Ему нужно было написать приказы. И найти еще двух верных человек, которые выполнят его распоряжения.

Когда все было сделано, времени до назначенного часа оставалось в обрез. Демистон тепло попрощался с Гораном, делая вид, что торопиться ему некуда, и сказал, что отправляется собирать смену. Второй капитан, с ужасом пытавшийся разобраться в регламенте несения праздничного караула, даже не обратил внимания на слова сослуживца. Буркнул что-то вежливое и тут же затребовал к себе лейтенантов дневного караула. Корд же, не торопясь, спустился по лестнице, вышел из Башни и медленно прошелся по улице до соседнего дома, высившегося точно напротив поста стражников. Свернув за его угол, он глубоко вздохнул и припустил бегом так быстро, как только мог.

Когда он, задыхаясь, подбежал к дому лорда Мирама, его уже ждали. Особняк лорда был отгорожен высоким забором, но за ним расстилался лабиринт узких городских улочек. В них-то и скрывались, до поры, стражники ночной смены.

Наметанный взгляд капитана отметил знакомые фигуры, притаившиеся в одной из арок соседнего дома. К ним Корд и направился, стараясь перевести дух. Этим двоим он доверял.

— Что случилось, капитан? — вместо приветствия спросил лейтенант Легерро, едва Корд ступил в тень арки.

Сержант Тран, с ног до головы закутанный в серый плащ, неодобрительно глянул на сослуживца, но промолчал.

— Все здесь? — спросил у него Корд, игнорируя вопрос лейтенанта.

— Так точно, — отозвался сержант. — Три десятка душ. Еще по пятеро в каждой карете, как вы велели.

— Дай знак, чтобы наши подходили сюда. И отправь одного человека к каретам. Пусть подъезжают к главному входу через десять минут.

Сержант кивнул и бросился на улицу, в сгущающиеся осенние сумерки, что теперь так рано приходили в город.

— Капитан! — позвал Легерро. — Извольте объясниться! Ваши распоряжения идут в разрез с регламентом караульной службы, и я…

Вместо ответа Корд достал конверт с приказом и сунул его в руки лейтенанта.

— Вам знакома эта печать? — спросил он у лейтенанта, нерешительно мнущего конверт пальцами.

— Да, конечно, — откликнулся тот, — но разве мне…

— Верно, не положено, — согласился Корд. — Но Тран повинуется без лишних вопросов, потому что он верный служака. Вам же необходим прямой приказ. Вот он. Читайте. У вас минута, не больше.

Легерро открыл конверт и достал приказ. По мере того как он читал черные строки, краски исчезали с его щек. Вскоре они могли соперничать белизной с побелкой на стенах домов.

— Заговор? — ужаснулся вслух Легерро. — Как же такое…

— Тихо, — бросил капитан, забрав приказ из его рук. — Пора начинать.

В арку заглянул сержант. За его спиной Корд приметил широкоплечие фигуры стражников, укутанных так же, как Тран, в серые плащи. Это было одним из распоряжений Корда — он не хотел привлекать лишнее внимание к стражникам до начала операции. Но под плащами скрывалась форма. Им следовало действовать открыто, а не как тайным агентам Птаха. Нет, они были стражей и должны исполнить свой долг.

— Тран, — позвал Демистон. — Возьми пятерых ребят покрепче и ступай в соседний двор. Вон под ту арку. В ней есть дверь. Если из нее кто-то выйдет… Вяжите всех и укладывайте на землю. Если что-то пойдет не так, без колебаний применять оружие.

— Так точно, капитан, — отозвался Тран. — Уже иду.

Подождав, пока сержант и его люди скроются в соседней арке, капитан обернулся к дому лорда Мирама. Огромные ворота в стене, так напоминавшей крепостную, были закрыты.

— Плащи долой, — велел Корд стражникам, окружившим его. — Лейтенант, в случае моей гибели будьте готовы сменить меня. Вы знаете приказ. Он должен быть выполнен.

— Да, капитан, — отсалютовал бледный Легерро.

Корд откинул плащ за спину, открывая темно-синий мундир с золотым шитьем. Праздничный мундир, не оставлявший никаких сомнений в том, кто именно его владелец. Остальные стражники последовали примеру командира и превратились из толпы подозрительных лиц в отряд стражи.

— Оружие к бою! — велел Корд, раздувая ноздри и пытаясь уловить в городском смраде соленый запах моря. — За мной!

И бросился бегом к закрытым воротам особняка лорда Мирама. Он давно приметил и большие крепкие ручки из бронзы, и небрежную кладку столбов… Поэтому с разбега он подскочил, оттолкнулся ногой от кирпичной кладки, оперся сапогом на бронзовую ручку ворот, подпрыгнул, ухватился руками за верх створок, обитых жестью, и одним махом, словно птица, перемахнул через ворота.

Приземление вышло жестким. Упав на каменную дорожку у ворот, капитан согнул ноги, перекатился через плечо и тут же поднялся, готовясь отразить удары охранников. Но двое крепких детин в ливреях дома лорда Мирама, стоявшие на крыльце особняка, и глазом не успели моргнуть. Корд без лишних разговоров обернулся к воротам, отбросил засов и потянул на себя тяжелые створки. И лишь тогда опомнившиеся охранники заорали в полный голос.

Корд, успевший понять, что створки ему одному не распахнуть, ударом ноги сбил замок с калитки в воротах и обернулся, вытаскивая из ножен саблю. И вовремя — первый же удар железной дубинки подскочившего охранника едва не размозжил ему голову. Капитан успел отвести дубинку взмахом клинка, пригнулся, уворачиваясь от второй атаки, и в ответ полоснул клинком по ногам нападавших.

Первый охранник с воплем повалился на землю, пытаясь зажать руками распоротое бедро, а второй, отделавшийся царапиной, отскочил в сторону. Дубину он держал перед собой и не собирался отступать — мундир стражника ничуть не смутил его. Корд знал, что Мирама охраняют отбросы с городских окраин, на которых мундир стражника действует как красная тряпка на быка, и потому ничуть не удивился. Заслышав новые крики, он отступил, прижимаясь спиной к воротам, — из конюшни, примыкавшей к особняку Мирама, выскочили пятеро таких же крепких парней с дубинами в руках. Из распахнувшихся дверей особняка во двор вывалила толпа слуг, вооруженных всем, что попалось под руку.

Капитан даже не успел рта открыть, как ворота за его спиной дрогнули, разошлись, и Корда окружило плотное кольцо стражников с клинками наголо.

— Городская стража! — гаркнул во все горло Демистон. — Всем стоять! Оружие на землю!

Пятеро охранников, едва завидев мундиры, резво нырнули обратно в конюшню. Слуги, высыпавшие во двор, замялись. Кое-кто бросил оружие на землю, но Демистон заметил, что несколько подозрительных типов спрятались за спинами остальных, а потом бросились обратно в дом, надеясь затеряться в запутанных коридорах особняка.

Корд обернулся. Охранника, очутившегося в самом центре толпы стражников, уже уложили на землю со связанными руками. Раненый лежал рядом, пытаясь перетянуть бедро собственным ремнем.

— Пятеро у ворот, — бросил Корд лейтенанту, стоявшему рядом. — Раненого перевязать. Никого не впускать, никого не выпускать, при оказании сопротивления бить насмерть.

Легерро, на щеки которого уже вернулся румянец, кивнул и стал выкрикивать имена стражников, которым решил поручить охрану ворот.

— Остальные за мной! — крикнул капитан и с саблей наголо устремился к крыльцу особняка.

Два десятка стражников ворвались в особняк лорда Мирама, словно армия, штурмующая вражеский замок. Это ничуть не напоминало арест, зато больше походило на разбойничий налет — внезапный, ошеломительный, не дающий защитникам ни единого шанса. Этого Кейор Черный, возглавлявший штурмующий отряд, и добивался.

Вихрем отряд прокатился по вмиг опустевшим коридорам особняка. Корд знал, куда следует идти, и вел своих людей за собой, не позволяя им рассыпаться по сторонам. Тут никого не приходилось искать, напротив, требовалось нанести удар в самое сердце укрепления. Пусть мелочью занимаются другие, вылавливают их потом из подворотен Рива и выковыривают из щелей на окраинах. Корду были нужны только главари.

Дверь в обеденный зал, находившийся на втором этаже, была наглухо закрыта. Двое охранников с короткими мечами, дежурившие у нее, завидев толпу стражников, несущуюся на них, почли за лучшее немедленно покинуть пост.

— Назад! — крикнул Корд стражникам, привычно бросившимся в погоню за беглецами. — Ломать дверь!

Под натиском крепких плеч дверь слетела с петель, с грохотом опрокинувшись в зал, и капитан ступил в комнату в облаке пыли. Сжимая в руке обнаженную саблю, он сделал несколько шагов вперед и подождал, пока верная стража выстроится позади него.

Длинный обеденный стол, щедро уставленный едой и питьем, располагался как раз напротив двери, и Демистону были прекрасно видны лица всех, кто за ним сидел. Выпученные глаза, раскрасневшиеся щеки — на все это он взирал с наслаждением. Они все были здесь — десять мятежных лордов, ожидавших, пока другие сделают за них всю грязную работу.

Толстяк, в котором капитан узнал лорда Мирама, медленно поднялся с места. В наступившей тишине стало слышно, как седой старик захрипел, отчаянно хватая воздух распахнутым ртом.

— Что… — начал лорд, но капитан не дал ему договорить.

— Именем короля! — рявкнул он, вытягивая вперед руку с приказом так, чтобы была видна королевская печать, оттиснутая на сургучной бляхе. — Вы все арестованы за измену!

И только тогда зал взорвался криком. Лорды вскакивали с мест, опрокидывая тарелки и кубки, возмущенно протестуя и выкрикивая оправдания. Лишь лорд Мирам молча отступил на шаг, прожигая капитана ненавидящим взглядом. Двое лордов, что были на вид моложе остальных, обнажили клинки, и Корд обернулся. Он не помнил их имен, но знал — в списке они есть.

— Вы! — крикнул он, указывая на них клинком сабли, испачканной кровью охранника. — Бросить оружие!

Те попятились, и Демистон взмахнул клинком.

— Взять их, — скомандовал он стражникам. — При сопротивлении пощады не давать!

Стражники ринулись вперед, огибая неподвижную фигуру командира, словно поток воды, огибающий камень в реке. Лорды с воплями бросились врассыпную, как курицы, испуганные лисицей, забравшейся в курятник, но стражникам приходилось ловить и более прытких беглецов. Зал вскипел короткой схваткой, и через пару мгновений все было кончено — отряд Демистона, разбившись на пары, укладывал пленников на пол, связывая им руки кожаными ремнями, припасенными как раз для такого случая. На ногах остался лишь лорд Мирам, который и не думал бежать, но все так же сверлил взглядом капитана.

Корд медленно подошел к нему, вытянул руку, приставив клинок к груди изменника.

— Сделай что-нибудь, — ласково попросил он. — Давно мечтал посмотреть, какого цвета кровь у лорда.

Мирам попятился, на его щеках появились красные пятна.

— Кровь принцев видел, герцогов, простого люда, — так же ласково продолжал Демистон. — А вот крови лавочника, купившего титул за деньги, еще нет. Ну?

Лорд, задыхаясь от ярости, отвел взгляд и вытянул вперед дрожащие руки. Демистон сплюнул, достал узкий ремешок с медной пряжкой и перетянул им жирные запястья Мирама.

— Выводи их! — крикнул он стражникам. — Грузи в кареты и быстро в городскую темницу. Их там ждут дознаватели.

Стражники начали выводить стенающих на все голоса лордов из зала. Последним вышел Корд, подталкивая в спину лорда Мирама.

Особняк словно вымер. На пути стражников никто не встал, никто не пытался освободить пленников. Слуги и охрана — те, что не сумели вовремя сбежать, — затаились в глубинах роскошного дома, напоминавшего дворец. Демистон об этом не жалел — мелкие сошки его не интересовали. Главная работа была сделана быстро и чисто, и капитан от души надеялся, что все остальные сделали свою работу так же. Он знал, что в его списке не было некоторых имен, и прекрасно понимал, почему.

Во дворе, таком же пустом и тихом, как коридоры особняка, лордов выстроили в ряд и быстро запихали в подъехавшие кареты. Именно запихали, как мешки с зерном, плотно набив экипажи, заранее лишенные сидений и с решетками на окнах. Корд лично проследил за тем, чтобы все замки были заперты, и велел сержанту Трану, поймавшему у тайного выхода лишь пару слуг, сопровождать пленников. Стражники, отобранные сержантом, взгромоздились на козлы, встали на запятки карет, и экипажи отбыли. У ворот остались лишь десяток стражников и двое пленных охранников, совершенно ошалевших от свалившихся на них неприятностей.

— Этих подобрать и в участок, — велел Демистон, пряча клинок в ножны. — Собирайтесь. Возвращаемся к башне.

— Капитан, а раненый…

Корд вскинул руки и потер щеки. Усталость внезапно навалилась на плечи. Только сейчас капитан понял, как он устал. Вложив все силы в этот короткий бросок, он вымотался так, словно месяц дежурил без выходных. А когда-то он мог взять на абордаж три судна в один день…

— А, — проронил он, отняв руки от лица. — Пес с этими болванами. Бросьте их тут. Некогда с ними возиться. Сейчас есть заботы поважнее. Стройся! Шагом марш в расположение части!

Его приказу повиновались без малейших возражений. Второй сержант построил оставшихся стражников, и строй, сверкающий форменными пуговицами на мундирах, в мгновение ока покинул разворошенное гнездо изменников. Замыкал его сам Демистон, оставлявший поле боя последним. Легерро, разгоряченный схваткой и едва не пританцовывающий от возбуждения, сдержал шаг, чтобы идти рядом с командиром.

— Почему мы? — тихо спросил он. — Это работа не для стражи.

— Потому что стражей занимается кто-то другой, — тихо ответил капитан. — А мы делаем их работу.

— О! — поразился лейтенант. — Стража? У нас тоже?

— Да, — отозвался Корд. — Главное правило — никогда не посылай стражника арестовывать стражников. Понимаешь?

— Да. Кажется, понимаю, — прошептал Легерро. — Поэтому нас послали за лордами. Потому… Потому, что в нас были уверены? А это значит, что дневная смена…

— Далеко пойдешь, Легерро, — отрезал Корд. — Если мы переживем этот день.

Поняв намек, лейтенант замолчал и, расправив плечи, молча зашагал рядом с командиром, стараясь приноровиться к его широкому шагу.

Особняк лорда Мирама с распахнутыми настежь воротами остался позади. Пустой и тихий, он напоминал раковину, вскрытую умелым рыбаком. Лишь в воротах виднелась фигура охранника, провожавшего отряд ошеломленным взглядом. Когда стражники растворились в наступающей темноте, он, еще не веря своему счастью, сделал пальцами знак, отгоняющий нечисть, и бросился со всех ног по улице прочь от опустевшего дома.

* * *

В казармах стражи Восточных ворот было тихо. Весь личный состав отправился на дежурство во дворе замка — наряженный в парадную форму, сверкающий начищенными пуговицами и полированными эфесами. Забрали всех подчистую — и офицеров, и рядовых, всех, способных стоять на ногах. Впрочем, никто и не сопротивлялся, от этого дежурства никто не пытался увильнуть — даже вечно недовольные вестовые, готовые день-деньской резаться в карты, ожидая срочного пакета. Сегодня нашлась работа для всех — двор замка и прилегающая площадь будут наполнены стражниками. Дворцовая гвардия ушла с крепостных стен внутрь замка — у них хватало работы и там, так что городским стражам пришлось взять их посты на себя. Казармы стражи Восточных ворот, ближайшие к замку, опустели. Лишь у ворот маялся одинокий часовой, проклиная свое невезение. Именно поэтому командор Мерд и назначил встречу здесь, в самом непопулярном сегодня у стражи месте.

Ворота арсенала были велики — раньше здесь помещалась конюшня. Но после того как здание перестроили, заложив все узкие оконца и законопатив щели, их никогда не открывали. Рослому полковнику пришлось нагнуться, протискиваясь в узкую калитку, проделанную в воротах.

Очутившись в полутьме, он тут же прикрыл за собой дверь. В зале стало совсем темно, не помогали даже редкие лучики света, пробивавшиеся сквозь плохо законопаченные щели.

— Ну, — сказал Мерд в темноту. — Все здесь?

Отзываясь на его слова, в темноте вспыхнул свет. Кто-то поднял железную створку масляного фонаря, и полковник наконец увидел тех, кого он так заботливо подбирал для сегодняшнего дня.

Они стояли в глубине зала, сгрудившись вокруг стола, на котором стоял фонарь. Два десятка крепких мужчин, одетых в новенькую, с иголочки, форму лейтенантов.

Упругим шагом, наслаждаясь каждым мгновением происходящего, полковник Мерд подошел к ним, чувствуя, как взоры всех присутствующих обращаются к нему. По толпе пробежал шепоток, но никто не позволил себе сказать что-то вслух. Их выбрали не за болтливость — это они понимали.

— Итак, — начал полковник, опираясь о стол широкими ладонями. — Все вы прекрасно знаете, что нужно делать. Остается только пойти и исполнить назначенное. Появились какие-то непредвиденные обстоятельства?

— Нет, господин полковник, — усатый молодчик, стоявший рядом с Мердом, лихо козырнул. — Все идет как по маслу.

— Превосходно, — полковник позволил себе улыбнуться. — У кого-то есть какие-то вопросы?

В наступившей тишине Мерд обвел взглядом мрачные лица своего войска. Два десятка командиров. Его главная тайна, ядро его армии. Одних он соблазнял деньгами. Других чинами. Третьих убеждал пламенными речами. Десяток пришлось срочно набрать из городского отребья и возвести в чин офицера, и то только потому, что они и так слишком много знали. Это были не туповатые крушители черепов с окраин, нет, эти ребята умели работать головой и правили теми, кто разбойничал. Сначала Мерд не поверил поручительствам Мирама, но вскоре сам был вынужден признать, что эти негодяи были элитой преступного мира. Все они знали, на что шли. О, конечно, кроме них, в армии были и другие. Два капитана, что сейчас отдают нужные приказы, и около полусотни рядовых — из тех, что повинуются приказам начальства, не задавая ненужных вопросов. Их тоже пришлось набрать в стражу не так давно. Но это всего лишь пушечное мясо.

Мерд сдержанно улыбнулся. Вопросов так никто и не задал. Скоро отсюда выйдут офицеры и отправятся командовать парадными караулами во дворе замка. И на стенах. И на площади вокруг замка. Там собралась едва ли не вся стража, набившаяся так тесно, что яблоку некуда упасть. Они обеспечивают безопасность королевской свадьбы, защищают дворец от натиска любопытной черни, следят за порядком среди слуг всех приглашенных гостей, контролируют каждый шаг тех, кто входит в замок и выходит из него. Офицеры вылетят из этого арсенала, как птенцы из гнезда, выпорхнут, неся с собой смертоносные приказы, которые должны прозвучать в один и тот же момент. И тогда часть толпы в мундирах обратится в жесткий кулак, способный нанести удар в самое сердце королевства Сеговара.

Полковник не тешил себя иллюзиями. Он знал, что приказам будет повиноваться лишь малая часть стражников. Но те, кто повинуется без колебаний, убьют сомневающихся и бросятся в атаку. Им даже не придется сражаться за замок. Никому не нужно завоевывать эту каменную громаду. Нужно всего лишь прервать проклятую свадьбу, так не вовремя перенесенную на сегодняшний день. Подумать только, из-за похоти этого старикана едва не рухнул весь план! И все же, им еще удастся захватить всех этих ископаемых, взять их за жабры, показать, за кем нынче сила. В это время и появится герцог со своим сюрпризом. И тогда…

— Ну, — бросил полковник, стараясь согнать с губ предательскую ухмылку. — Вопросы?

— Никак нет, — отрапортовал тот же усач, которому, как помнилось Мерду, было обещано капитанство в обновленном Риве.

— Тогда собирайтесь, — велел полковник. — Быстро берите ноги в руки и бегом к замку. Скоро начнут менять караулы, и вам пора заступать на дежурство.

Свет, ударивший в спину полковнику, заставил его запнуться посреди фразы. Хватаясь за рукоять меча, он резко обернулся, слыша, как из ножен его офицеров с тихим шипением появляются клинки. Мерд был готов увидеть что угодно, включая самого Геордора во главе военного корпуса, но то, что он увидел, заставило его опустить клинок.

В проеме калитки стоял один человек. Заходящее солнце било ему в спину, превращая его фигуру в черный силуэт без лица. Всего лишь один человек. В какой-то страшный миг Мерду показалось, что это Тень — загадочный помощник герцога, о котором он столько слышал. Неужели все отменили?

Человек шагнул в арсенал и плотно прикрыл за собой дверь. Солнечный свет погас, и в наступившей полутьме полковник услышал, как задвигается тяжелый железный засов. Это заставило его поднять клинок повыше и сделать шаг вперед — туда, где одинокий безумец прятался в складках темноты. Полковник хотел поймать его, пока он не натворил бед и не выкинул какую-нибудь глупость вроде поджога арсенала. Но тот опередил полковника.

Он сам вышел вперед, ступив в круг света, отбрасываемый фонарем. И только сейчас полковник увидел его лицо. Черные длинные волосы, белые как мел щеки и пылающие глаза. Человек в драной кожаной куртке оказался графом Ла Тойя — тем выскочкой, что пресмыкался перед Птахом. Шпион, соглядатай, заводной болванчик, о котором шепотом рассказывали бредовые истории в кабаках.

— Никто никуда не идет, — спокойно произнес Ла Тойя, остановившись в паре шагов от толпы, ощетинившейся клинками. — Вы арестованы.

От удивления полковник даже опустил клинок, нацеленный в сердце незваного гостя. Он услышал шорох за спиной и догадался, что его бравые парни потихоньку расходятся в стороны, беря наглого шпика в кольцо.

— Именем короля, — торжественно произнес Ла Тойя, доставая из кармана куртки мятую бумагу с сургучной печатью на витом шнурке. — Вы все арестованы. Заговор раскрыт. Зачинщики будут сурово наказаны. Исполнители, обманом вовлеченные в заговор, будут помилованы по случаю королевской свадьбы.

Раскрыты. Сердце полковника забилось быстрее. Все потеряно? Кто дал слабину? Мирам? Лорды? Или сам герцог?

Мерд замер, вслушиваясь в тяжелое дыхание за своей спиной. Кто из новых лейтенантов соблазнится обещанием помилования? Кто первым уберет клинок в ножны? Но за спиной полковник слышал лишь мягкие шаги. Он улыбнулся. Знал, какие мысли бродят в головах этих головорезов — такие же, как и у него. Пара ударов клинком, и путь к выходу открыт. Даже если на улице ждет патруль, кому-то удастся прорваться и раствориться в ночи. Или… Или рвануться к замку, атаковать, взять приступом тронный зал? Плевать на северную девку, один удар клинка — и трон свободен. И следующий наследник из рода Сеговаров не забудет того, чей меч проложил ему дорогу к трону.

— Не советую, — громко предупредил Сигмон, медленно пряча бумагу обратно в карман и даже не пытаясь прикоснуться к рукояти меча, болтавшейся на уровне бедра из-за расслабленного пояса. — Не советую оказывать сопротивление. У меня есть приказ избегать ненужных жертв, но в случае сопротивления приказано пощады не давать.

Полковник услышал, как за его спиной рассмеялись сразу трое. Он тоже рассмеялся, но при этом отступил на шаг назад, так чтобы между ним и этим еще дышащим покойником было побольше места. Мерд уже видел в полутьме лица тех, кто зашел за спину графу, и понимал, что сейчас кровь брызнет во все стороны. И все же… Что-то тревожило его. Не мог один человек в окружении двух десятков убийц оставаться таким спокойным. Может быть, на улице ждет целая рота вооруженных до зубов гвардейцев? Но Ла Тойя должен понимать, что он в любом случае обречен. Отсюда он не выйдет живым. И все же…

— Вы никуда не выйдете отсюда, — бросил Сигмон. — Дурачки на площади будут долго ждать своих командиров, а потом, пожав плечами, станут делать то, что им положено по службе. Завтра, узнав о том, что заговор раскрыт, они похвалят себя за предусмотрительность и постараются навсегда забыть ваши имена. Все кончено. Сдавайтесь.

Полковник сделал еще один шаг назад и увидел, как бледные губы графа раздвинулись в презрительной ухмылке.

— Убейте его! — крикнул Мерд, взмахнув клинком. — Бей!

Из темноты выступили тени, клинки блеснули в свете фонаря и ожившими молниями ударили в неподвижную фигуру Ла Тойя.

Кровь брызнула во все стороны, как и опасался Мерд. Ее было так много, что полковника окатило теплой волной брызг, щедро залив праздничный мундир, сияющий надраенными пуговицами. Полковник вскинул руку, закрывая лицо от страшного дождя, и то, что он увидел сквозь растопыренные пальцы, заставило его закричать.

Пять обезглавленных тел лежали у ног Сигмона, который так и не сдвинулся с места. Лишь его клинок неведомым образом оказался у графа в руке — обнаженный, уже запятнанный кровью и скалящийся щербинками на лезвии.

Лейтенанты, оставшиеся позади, даже не успели сообразить, что произошло. Они атаковали, навалившись толпой на графа, пытаясь дотянуться до него клинками, стараясь опередить друг друга.

На этот раз Мерд заметил движение Ла Тойя. Его силуэт словно размазался по воздуху, потерялся в масляном свете фонаря, очутился в самом центре толпы… И тогда из нее брызнул новый фонтан крови. И еще один.

Онемевший от ужаса Мерд отступил на шаг назад, закрываясь растопыренными пальцами от картины ужасной резни, учиненной графом. В доли секунды Ла Тойя изрубил на куски два десятка человек, орудуя мечом, как жнец косой, собирая кровавую жатву. Каждое его движение уносило жизнь двух или трех человек зараз, и глаза полковника не поспевали за движениями этого проклятого шпика, который больше не казался Мерду человеком…

Последнего заговорщика Ла Тойя толкнул в грудь, и тот, пролетев через весь арсенал, ударился о стену под хруст собственных костей. Его мертвое тело рухнуло на землю, и тогда граф обернулся к полковнику, с ног до головы залитому кровью. В живых остался только он — в своем чудесном мундире, всего лишь миг назад готовый стать той силой, что вершит судьбы королевств…

— Сдаюсь! — завопил очнувшийся от оцепенения полковник и швырнул свой клинок на пол. — Сдаюсь!

Ла Тойя сделал шаг вперед — один-единственный шаг, растянувшийся на половину арсенала, — и вдруг очутился рядом с Мердом. Его клинок прижался к шее трясущегося от ужаса полковника, все еще держащего руки перед собой.

— Пощады — не давать, — напомнил Сигмон Ла Тойя.

— Я безоружен! — отчаянно выкрикнул полковник. — Я не оказывал сопротивления! И я сдаюсь!

Он взглянул в глаза графа и едва не лишился чувств. Там, в этих глазах, тлел отблеск багрового огня. И свет фонаря, оставшегося далеко за спиной графа, не имел к этому никакого отношения. Мерд увидел в этой багровой глубине собственную смерть, быструю и беспощадную смерть, какую видят жертвы в глазах чудовища за миг до своей гибели.

— Да, — тихо проронил Ла Тойя, и Мерд вздрогнул. — Безоружен. Не оказывал сопротивления.

Он с видимым усилием опустил клинок, словно борясь с собственным телом. На миг полковнику показалось, что сейчас рука графа взметнется и сама по себе нанесет удар… Но в следующий миг клинок Ла Тойя очутился в ножнах, а его пятерня вцепилась в плечо пленника, будто кузнечные клещи.

— Ты пойдешь со мной, — процедил Ла Тойя.

— Конечно, — с облегчением выдохнул полковник. — Конечно… граф…

Едва переставляя занемевшие ноги, Мерд побрел к дверям арсенала. Спотыкаясь о мертвые тела своих офицеров, он улыбался обескровленными губами. Он больше не боялся мертвецов. Его не страшил суд короля и камеры королевских дознавателей. Он знал, что если сейчас выйдет живым из арсенала, превратившегося в бойню, то больше уже не будет бояться ничего и никогда.

Ничего, кроме графа Сигмона Ла Тойя, чудовища, принявшего облик человека.

* * *

Шторки на окнах кареты были задернуты, и внутри царила темнота. Герцог Гемел решил не зажигать масляный фонарик — на улицах Рива уже сгустились сумерки и незачем привлекать к экипажу внимание. Пусть все думают, что карета пуста. Как бы ему хотелось, чтобы это на самом деле было так!

От ярости и страха герцога била дрожь. Он ерзал на кожаном сиденье и отчаянно сжимал длинными пальцами черную трость, борясь с желанием стукнуть ею в потолок, чтобы возница прибавил ходу. Нельзя. Не сейчас. Спешка в этой ситуации опасна.

Все пошло не так, как ожидалось. Этот экипаж должен был всего лишь доставить герцога во дворец, к самой развязке. Чтобы в тот миг, когда стража перекроет все входы и выходы в тронный зал, герцог Гемел Сеговар мог решительным шагом войти под высокие своды дворца. В самый подходящий момент. И, заручившись поддержкой верных сторонников и высокородных членов Совета, низложить этого проклятого выскочку. Сначала — убрать прочь северян с их мерзкой девкой, что зарилась на трон. Потом разобраться с этим безвольным слабаком Геором, неспособным уже мыслить самостоятельно. К этому времени омерзительный выродок Птах должен быть уже мертв. Должен был. Но, судя по всему… Проклятье! Трижды проклятье. Кто-то выдал их.

Первые ростки сомнения появились в душе герцога, когда гонец от Мирама так и не пришел. Особой нужды в его визите не было, он должен был лишь подтвердить, что лорды собрались в доме Мирама и готовы явиться во дворец по первому зову, чтобы поддержать, от имени Совета Лордов, действия герцога Гемела. Но герцог и так знал, что они все на месте, обжираются и упиваются за счет Мирама, подражая своим ближайшим родственникам — свиньям. Гемел велел ехать, не дожидаясь гонца. Тень уже должен был позаботиться о Птахе, а Мерд к этому времени — собрать верных людей во дворе. И все же червячок сомнений начал потихоньку глодать Гемела, наполняя его дурными предчувствиями. Когда же экипаж подъехал к замку, червь обратился змеей, стиснувшей холодными объятиями сердце. Во дворе все шло обычным чередом. Никакой суеты и чехарды. Никакой паники. Все торжественно и красиво, как и положено на королевской свадьбе. Ровные ряды стражи, оцепившей площадь, сверкают в закатных лучах начищенными пуговицами. Во дворе замка — королевская гвардия. Ни намека на Мерда и его людей. Заговор провалился.

Удар был так силен, что Гемел на миг лишился чувств, и, лишь повалившись на кожаное сиденье, очнулся и слабо застонал. А потом велел вознице, чьи обязанности взял на себя верный Пим, немедленно ехать прочь из города. В охотничий домик — не свой, а одного болвана лорда, которого никто и никогда не заподозрил бы в связях с заговорщиками.

Пим все сделал правильно. Экипаж медленно развернулся и неторопливо пополз прочь из центра города, аккуратно пробираясь по улицам, запруженным радостными горожанами, успевшими хорошенько приложится к бочкам с хмельным королевским угощением. И только сейчас, выбравшись из центра на полупустые улицы окраин, экипаж начал набирать скорость.

Герцог был в растерянности. Конечно, он допускал, что план может не сработать, и заранее придумал десяток ходов, суливших безопасное отступление. Но все шло так хорошо и гладко… Промахов не было. И все же он потерпел поражение. Насколько сокрушительное — покажет ближайшее время. Дадут ему уехать из города? Поймут ли, что за всем этим стоял он, один из Сеговаров? О, если Птах уцелел, он, конечно, раскопает все до последней мелочи и не позволит ему уйти. Но если королевский советник мертв, то остается шанс скрыться в ночи, затеряться на дорогах, пользуясь этой дурацкой суматохой, связанной со свадьбой. Потом выяснить, что произошло, набраться сил и, быть может, попытаться еще раз…

Карета на ходу вздрогнула и качнулась, едва не сбросив герцога с сиденья. Он подался назад, распластался на широкой спинке, и в этот момент дверца распахнулась. Темный силуэт скользнул мимо Гемела в глубь кареты и завозился на сиденье напротив. Дверца захлопнулась, и карета снова вздрогнула, набирая ход.

— Тень? — испуганно проронил герцог.

В темноте кареты вспыхнул крохотный огонек масляного фонарика. Длинные пальцы подняли его железную шторку, и карету залил тусклый свет. На Гемела из полутьмы взглянуло лицо с острым носом и большими блестящими глазами, зрачки которых, по глупому капризу природы, были узкими и вертикальными.

— Боюсь, что нет, герцог, — откликнулся Эрмин Де Грилл.

Гемел захрипел, хватаясь за камзол на груди.

— Перестаньте, — брезгливо бросил советник короля. — У вас прекрасное сердце, Гемел. Крепкое и жесткое. Я бы даже сказал — каменное. И оставьте в покое трость, я прекрасно знаю, что в ней скрыто.

Герцог открыл глаза и взглянул в лицо выродка, которого ненавидел всей душой. Его руки дрогнули от желания вскинуть полую деревяшку и одним нажатием кнопки освободить узкое лезвие, смазанное ядом.

— Не надо, — покачал головой Де Грилл. — У меня дурное настроение. Геор хочет видеть вас живым, потому что у него-то настроение лучше некуда. Но он хочет видеть живым и меня, так что, если я скажу ему, что вопрос стоял — или я, или вы, — то он поймет и простит.

Гемел с отвращением отбросил трость, и она с грохотом упала на пол, под ноги королевскому советнику.

— Тень! — громко позвал он. — Тень!

— Что я слышу? — притворно удивился Де Грилл, прикладывая к уху ладонь. — Где шорох черного плаща, скрип кинжала, вынимаемого из ножен?

— Проклятье, — процедил герцог сквозь стиснутые зубы.

— Ваш наемник, судя по всему, умнее вас, герцог, — отозвался Эрмин. — Он раньше вас понял, когда запахло жареным, и успел сбежать. Надеюсь, мы его найдем. Хотя это и необязательно. Наверно, он уже в горах. А может, и в южных лесах. А вот вы, любезный герцог, здесь. Неужели вы и впрямь рассчитывали, что этот заговор никто не заметит? Столько людей знали о нем… Столько высоких лиц в него было вовлечено… Кто-то должен был проболтаться. Просто обязан.

— Врешь, — хрипло бросил герцог. — Врешь, выродок! Никто не проболтался. Может, тебе и удалось кого-то запугать, но по своей воле никто бы не продался обезумевшему старику на троне, готовому отдать страну в лапы северных варваров!

Эрмин вскинул фонарь и посветил прямо в лицо Гемелу. Тот с проклятьем прикрыл глаза ладонью.

— Да ведь вы это серьезно, — прошептал Де Грилл. — Какой запущенный случай.

— Еще не все потеряно, — рассвирепел герцог. — На подходе гарнизон Рива и второй кавалерийский полк! Армия не потерпит измены, они всегда защищали страну и будут ее защищать…

— От таких дураков, как два полковника и один маршал, которых только сегодня утром маршал Бонибор казнил за измену, — отрезал Де Грилл. — Мелких офицеров он пощадил, хотя их тоже следовало бы проредить. Но маршал не разбрасывается ценными кадрами, в отличие от вас, у него с головой все в порядке.

— Бонибор? — севшим голосом переспросил герцог. — Он же…

— Он мчался всю ночь верхом, чтобы перехватить гарнизон, вызванный в столицу для подавления восстания. Которое, как внезапно обнаружилось, никто не собирался поднимать. Надо сказать, что когда это дошло до рядовых, они сами едва не взбунтовались. И маршалу стоило труда удержать их от расправы над офицерами. Но Бонибор всегда прекрасно ладил с рядовыми, он ведь не родился маршалом, а прошел все круги, прежде чем получил жезл. Простые солдаты его на руках носили. И сейчас, наверное, носят.

— Мерзавцы, — пророкотал герцог, стискивая кулаки. — Плебеи, грязь… Продали родину, трусливые душонки…

— Боюсь, — советник покачал головой, — о вас они думают то же самое. Ну, или почти то же самое.

— Выродок, — процедил Гемел. — Ты продался Тариму? За сколько они тебя купили?

— Бросьте, милорд, эти глупости, — отмахнулся Де Грилл. — Вы прекрасно знаете, кому я служу. И за сколько он меня купил.

— О, да, — бросил герцог. — Старик всегда питал к тебе необъяснимую слабость. Защищал тебя, холил и лелеял, доверял тебе, ставил выше других. А ты…

— А я верно служу ему и буду служить до последнего вздоха, — спокойно произнес Де Грилл. — И вам, милорд, никогда не понять этого, потому что для вас не существует того, что связывает меня и Геора.

— Что? — с презрением бросил герцог. — Неужели ваши извращения зашли так далеко?

— Дружба, — отозвался Де Грилл. — Вам, воспитанным в банке с ядовитыми пауками, коих иногда называют высшим светом, никогда не понять этого слова. Вы можете произносить его вслух, пользоваться им, как картонной маской, но вы никогда не почувствуете его в своем сердце. Оно слишком жесткое для этого слова. А Геор… Он почувствовал. То, что вы называете слабостью и мягкостью, это та сторона силы, которой у вас никогда не было, герцог. И никогда не будет. Именно в ней секрет величия Геордора Вер Сеговара Третьего, именно из-за нее старик маршал провел ночь в седле, и, как ни странно, именно из-за нее вы еще живы, хотя, клянусь небом, мне до смерти хочется вырвать вам глотку собственными руками.

Герцог взглянул в птичьи глаза с расширенными зрачками, в которых отражалось пламя фонаря, и подавился бранным словом. Там, где обычно таилась насмешка и хитрость, блестела смерть. Быстрая и кровавая расправа, которую может учинить только тот, кто стал не совсем человеком по чужой воле.

— Верно, — медленно произнес Эрмин. — Сидите тихо. Не дергайтесь. И, быть может, переживете эту ночь, как я и обещал моему другу.

Герцог сглотнул пересохшим горлом и отпрянул в глубь кареты, когда Де Грилл резко подался вперед. Но советник лишь подобрал с пола трость герцога. Выпрямившись, он поднял руку и, не обращая внимания на испуганный взгляд герцога, сильно стукнул в потолок рукоятью трости. Карета заходила ходуном, набирая ход.

— Куда? — одними губами прошептал Гемел, стараясь не шевелиться.

— В маленький охотничий домик, охраняемый верными людьми, — угрюмо отозвался советник. — Придется вам там посидеть пару дней, пока Геор соизволит принять вас для серьезного разговора, милорд.

— Пим?

— Задержан стражей, — отозвался Де Грилл. — На козлах мой человек. Больше ни слова, герцог. Сидите тихо. Не мешайте мне бороться с моим зверем.

Гемел откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Все очень плохо. Очень. Но не так ужасно, как он думал вначале, когда только увидел Птаха. Ему сохранят жизнь — по приказу короля. Геордор — слабак, он не смог отдать нужный приказ. Что бы там ни болтал этот выродок, мягкость Геора погубит его. Он, Гемел Сеговар, никогда не пощадил бы противника, кем бы тот ему ни приходился. Он тверд и уверен в себе. Именно поэтому в конце концов его ждет успех, нужно только затаиться, разыграть беспрекословное подчинение и немного подождать. Подобраться поближе, выбрать нужный момент и…

Герцог Гемел Сеговар стиснул зубы и приготовился ждать. Столько, сколько будет нужно.

* * *

Вэлланор, словно во сне, медленно ступала по каменным плитам, боясь даже повернуть голову. Она смотрела прямо перед собой, в пол, страшась оступиться и повалиться наземь. Вновь закружилась голова, да так сильно, что к горлу подступила тошнота. Сердце колотилось в груди маленьким молоточком, но Вэлле казалось, что ее покачивает от этих настойчивых ударов. Все было не так. Неправильно. Она должна радоваться, петь от радости, с благосклонностью принимая восторги окружающих — так, как это всегда было в легендах со счастливым концом. Но, вопреки всему, что она знала о королевских свадьбах, Вэлла ощущала лишь отстраненность и смертельную усталость, пришедшую на смену волнениям. Ей казалось, что все это происходит не с ней, а с кем-то еще. А она, Вэлла, смотрит на празднество со стороны, почти не принимая участия в происходящем, — как праздный зевака, явившийся поглазеть на королевский двор.

А здесь было на что посмотреть. Огромный зал с высокими сводами, терявшимися в полутьме, был заполнен до отказа людьми: знатью, высокими чинами, охранниками, слугами… Каменные стены с узкими окнами, сквозь которые алели угольки заката, заставили Вэлланор по-новому взглянуть на зал. Только сейчас она поняла, что когда-то это был внутренний дворик замка. Позднее над ним возвели своды, используя крепостную кладку в качестве стен, и превратили в огромный зал.

Ступая по плитам, прикрытым алыми коврами, Вэлланор чувствовала себя чужой в этом каменном мешке. Конечно, здесь было намного уютнее, чем дома, где порой голые каменные стены блестели от влаги, но все равно — все это не ее. И хуже всего была толпа, заполнившая зал плотной волной. Шумящее море людей пугало Вэлланор, заставляло сжиматься в комочек, пытающийся спрятаться от взоров толпы, жадно разглядывающей новую королеву. Лишь один раз она посмела окинуть взором весь зал. Встретив сотню чужих взглядов, Вэлланор вновь уставилась в пол и больше не поднимала голову, покорно ступая вслед за дядей, идущим на шаг впереди. Ей казалось, что она стоит на вершине горы и смотрит в глубокую пропасть без дна. А пропасть смотрит в нее.

Внезапно герцог Борфейм остановился, и Вэлла чуть не уткнулась в его широкую спину, затянутую в черный бархат. Испуганно подняв взгляд, она увидела, что дядя подвел ее к подножию трона, стоявшего на трех высоких каменных ступенях, покрытых красной дорожкой.

Королевский трон Сеговаров — огромное кресло из темного горного камня, украшенное грубыми золотыми накладками и большими необработанными самоцветами. Он был древнее, чем сам замок, этот трон, помнивший тех варваров, что сошли с гор и основали династию Сеговаров. Рядом с ним, по левую руку, стоял трон поменьше, украшенный более изящно и аккуратно. У него были резные подлокотники из черного дерева, оканчивавшиеся орлиными лапами, сжимавшими куски горного хрусталя, а на каменное сиденье была аккуратно положена алая подушечка…

Герцог Борфейм что-то спросил у нее, и Вэлла, не расслышав вопрос, кивнула, не решаясь переспросить. Тогда герцог отступил в сторону, освобождая племяннице дорогу к ступеням. Вэлланор, оставшись в одиночестве, замерла, не решаясь сделать следующий шаг. И в этот миг зал наполнился пением труб, толпа разразилась громкими криками, и Вэлла снова взглянула вверх. Из-за большого королевского трона вышел Геордор Вер Сеговар Третий. Длинная алая мантия, расшитая золотом, седая борода, пышные волосы, над которыми парила золотая корона, украшенная рубинами, парила легко и непринужденно, словно весила не больше перышка… У Вэлланор перехватило дыхание. Геордор был королем. Настоящим монархом из истории, чей профиль достоин украшать золото монет и барельефы замков. Его четкие черты лица, казалось, были созданы для воплощения в мраморе. Перед Вэллой стоял настоящий правитель королевства, один из тех, чьи деяния увековечивают в летописях. И он… он был не похож на простого смертного, которого можно назвать мужем. Он был похож на трон — памятник эпохи, величественный и грозный, коего нельзя представить в обычной жизни.

Вэлланор перестала дышать, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Она не испытывала радости — только отчаянье, словно она уже начала скольжение с вершины в бездну, грозящее перерасти в стремительный полет среди скал и льда.

Король протянул к ней руку, и его губы тронула улыбка — теплая, искренняя улыбка все понимающего и все прощающего родителя. Он звал ее.

Первый вздох обжег пересохшее горло огнем. Словно во сне Вэлланор сделала шаг вперед, поднимаясь на первую ступеньку. Тело действовало само, подчинясь магии величественного момента, а сознание Вэлланор, мечущееся на вершине ледяной горы, не принимало в этом никакого участия.

Осторожно шагая по ступеням, так словно они были сделаны из хрупкого стекла, Вэлланор поднялась к трону и встала напротив короля, не решаясь взглянуть ему в глаза. Теплая рука коснулась ее запястья, и Вэлла вздрогнула, словно от удара молнией. Она осмелилась поднять глаза и встретила взор короля — теплый и ласковый, ничуть не похожий на взгляд монарха, получившего новую игрушку. Он скорее напоминал взгляд отца, когда тот оставался с дочерью наедине.

— Не бойся, — шепнул король прямо ей в лицо. — Все будет хорошо.

Вэлланор вздохнула, жадно всматриваясь в улыбку Геордора, своего будущего мужа. Тот тихонько сжал ее руку и снова улыбнулся — чуть-чуть, только ей, чтобы больше никто в зале не заметил этой улыбки. И лишь тогда Вэлла поняла, что пропасть отступила. Она вдруг обнаружила, что может дышать, а сердце перестало выпрыгивать из груди.

Геордор мягко и незаметно для толпы потянул ее за руку, и Вэлланор, подчинясь ему, встала рядом, повернувшись лицом к беснующемуся залу. Вновь зазвучали трубы, ударили литавры, и зал разразился хором радостных криков.

Теперь Вэлланор без страха встретила сотни взглядов. Она больше не одна. У нее есть рука, на которую можно опереться. И отныне так будет всегда. Больше никто не посмеет обидеть ее. Никогда — пока жив ее… король? Вэлла выпрямилась, расправила плечи. Ее взгляд уверенно скользил по толпе в надежде отыскать знакомые лица. В первых рядах она заметила графиню Брок, которая помогла ей приготовиться к свадьбе и стала если не подругой, то, во всяком случае, хорошей знакомой. Позади нее высился полуэльф, казавшийся почему-то очень серьезным. Знакомые лица придали уверенности Вэлле, и она улыбнулась, приветствуя их. Зал, где каждый принял улыбку королевы на свой счет, вновь приветственно заревел.

Но взгляд Вэлланор скользил дальше. Вот у самых ступеней стоит ее дядя, герцог Борфейм. Он кажется очень строгим в этом черном с серебром камзоле, окруженный своими воинами, выглядящими весьма скучными на фоне восторженного зала. Дядя тоже улыбается, но едва заметно, и, кажется, вовсе не племяннице, а самому себе… Пусть. Теперь даже он не сможет больше командовать Вэлланор Борфейм. Сейчас она хотела найти в толпе совсем другое лицо — хмурое, немного печальное, словно от затаенной боли, и посмотреть, сможет ли этот праздник принести хоть немного радости королевскому гонцу. Но Сигмона нигде не было. Вэлланор высматривала его в бушующей людской толпе, наполнившей зал, но никак не могла отыскать знакомые черты. Неужели он не пришел?

Она так увлеклась этим, что даже не заметила, как рядом с ней и Геордором появились двое слуг, одетых в алые одежды с золотом. Слуги несли большую красную подушку с маленькой короной. Вэлланор очнулась, только когда Геордор вновь сжал ее руку.

Обернулась она как раз вовремя. Геордор осторожно взял с подушечки маленькую золотую корону, украшенную россыпью рубинов, и торжественно поднял ее над головой. Вэлланор замерла, не отводя взгляд от короны, сиявшей в лучах светильников. Толпа примолкла, затаив дыхание и набираясь сил.

Геордор медленно опустил руки и возложил корону на голову Вэлланор.

Зал взревел, заглушая пение труб, а Вэлланор покачнулась, борясь с желанием поднять руку и поправить корону, оказавшуюся такой тяжелой, словно была сделана из камня.

— Моя королева, — сказал Геордор, беря ее за руку. — Раздели со мной мое бремя.

Вэлланор взглянула на него и неожиданно заметила печаль, притаившуюся в уголках глаз.

— Мой король, — сказала она, от волнения позабыв все слова, которым учил ее дядя. — Мой король…

Геордор наклонился и поцеловал ее в губы под рев толпы, в которой даже королевские гвардейцы позволили себе на секунду забыть о своем долге и поприветствовать новую королеву.

Вэлланор робко ответила на поцелуй, от нахлынувших чувств у нее все поплыло перед глазами, зал подернулся туманом, и, словно сквозь сон, она разобрала, как толпа вновь и вновь повторяет ее имя. В этот момент Вэлла Борфейм растаяла в тумане, как забытый сон. На ступенях у каменного трона осталась только королева Ривастана — Вэлланор Сеговар.

 

Часть третья

СЛУГА ПРЕСТОЛА

Матрас, брошенный поверх двух скамеек, прекрасно заменял кровать. Мягко, тепло, удобно. Не королевское ложе, конечно, но Сигмон не жаловался. Его все устраивало: маленькая комнатка на чердаке, темнота, единственное окошко в скате крыши — и одиночество.

Здесь, на чердаке своей двухэтажной лавки, Рон когда-то хранил запасы редких трав, и пряный запах накрепко въелся в стены, обшитые гладкими досками. Сигмону нравился этот аромат, что витал в жаркой темноте, от него на душе делалось спокойнее. Да и спалось лучше. Сквозь крохотное слуховое окошко в крыше дул ветерок, но его сил хватало лишь на то, чтобы немного освежить сладковатый воздух в бывшей кладовой. Это окошко служило и единственным источником света, которого явно не хватало — в комнате царил вечный полумрак, так полезный для сушеных трав. Но Сигмон прекрасно видел в темноте и даже не сразу понял, что в комнате темно. А когда понял — обрадовался. В каком-то смысле так было даже лучше.

Перевернувшись на бок, Ла Тойя свесил с кровати руку и нашарил бутыль, стоящую на полу. Ухватив ее покрепче, граф поднес горлышко к губам, и поток сладкого вина, еще хранящего тепло южных виноградников Гернии, хлынул ему в рот. Сигмон поперхнулся, закашлялся и приподнялся на локтях, чтобы не захлебнуться.

Сотрясаясь от сдерживаемого кашля, он свесил ноги с кровати и сел, предусмотрительно вернув бутылку на пол. Закружилась голова. Сигмон вскинул руки и стал тереть ладонями щеки, пока они не покраснели от прилившей крови. Встряхнувшись, словно пес, выбравшийся из воды, граф поднялся на ноги и шаткой походкой двинулся к столику, приютившемуся в самом темном углу комнатки. На нем стояла бадья с водой, служившая ему умывальником.

Плеснув в лицо теплой водой, Ла Тойя вытер лоб грязным рукавом мятой рубахи и обернулся к двери. Он услышал шаги человека, поднимавшегося по лестнице, но, узнав их, лишь пожал плечами и вернулся к своему ложу. Завалившись на скамьи, он ловко подхватил с пола бутылку и сделал новый глоток.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Ронэлорэн, сжимающий в руке плетеную корзинку, укрытую чистым полотенцем. Встретив вопросительный взгляд Сигмона, полуэльф картинно потянул воздух носом и сморщил его, словно унюхал что-то невыразимо противное.

— Фу, — сказал он. — Не надоело еще? Неделю не вылезал из этой берлоги. Твой перегар скоро доберется до первого этажа. И что я буду делать, когда разбегутся клиенты?

— Пожрать принес? — хрипло спросил Сигмон.

Полуэльф подошел к кровати гостя, пинком пододвинул к ней деревянный табурет и водрузил на него корзину.

— Жрите, ваша светлость, — буркнул он. — Только не обляпайтесь.

Ла Тойя сел, поставил бутылку на пол и снял полотенце с корзины. Выудив из нее копченую свиную ногу, он жадно впился в нее зубами, как дикий зверь, отрывая мясо кусками.

— Воспитание так и прет, — прокомментировал полуэльф, — сразу видно благородную кровь. Не подавитесь, граф.

— Хватит, — прорычал Сигмон, вгрызаясь в окорок.

Рон заложил руки за спину и оглядел друга с головы до ног, как какую-то диковину. На его губах застыла язвительная усмешка, готовая перерасти в очередную колкость, но глаза полуэльфа вовсе не искрились обычным весельем. В них застыла печаль.

— Это тебе хватит, — сказал наконец Рон. — Сигги, ты что, решил спустить все жалованье на гернийское?

Сигмон, угрюмо поглощавший окорок, не ответил.

— Выглядишь как дикий зверь, — продолжал Ронэлорэн. — Сколько еще ты собираешься сидеть в этой берлоге? Еще неделю? Две?

— Жалко кровати? — отозвался Ла Тойя. — Могу и уйти.

— Мне тебя, дурак, жалко, — мягко произнес полуэльф, убирая корзину с табурета. — Знаю, что от вина тебе ничего не будет, хотя на твоем месте обычный пьянчуга уже умер бы от острого отравления. Но ты посмотри, что ты делаешь со своей жизнью.

— Ничего не делаю, — угрюмо бросил граф. — Это она со мной делает.

Полуэльф поставил корзину на кровать, а сам сел на табурет. Заглянув в лицо другу, он всплеснул руками.

— Бедные мы, несчастные, — насмешливо проговорил он. — На жизнь обиженные. Сигги, я тебя не узнаю. То упырей укладываешь сотнями, а то от одной бабы чуть ли не смерть принимаешь…

— Не от бабы! — рявкнул Ла Тойя. — Что языком-то треплешь!

— Ладно, ладно, — Рон вскинул руки. — Хорошо. От королевы. Плохо вышло, я знаю. Дурная шутка судьбы. Но это не повод махнуть на себя рукой, Сигги. Ты всегда встречал трудности грудью, а не бежал от них, трусливо забиваясь в первую попавшуюся берлогу.

— Бежал, — глухо возразил граф. — Забивался на вершину горы.

— Сдается мне, это не так, — отозвался полуэльф, почесав пальцем кончик длинного носа. — Наговариваешь на себя. Всегда ты держал удар судьбы. Сколько их было?

— Достаточно, — сухо проронил граф, бросая обгрызенную кость на пол и запуская руку в корзину.

— И ничего, выжил, — подхватил Рон. — И в этот раз обойдется. Ты вообще на кого королевство покинул? Птах вон не спит ни днем, ни ночью, на ожившего мертвеца стал похож, ходит, ног от земли не отрывая. Все разгребает этот заговор, пока честные люди гуляют. А ты тут прохлаждаешься.

— Без меня обойдутся, — буркнул Сигмон, отводя глаза. — У них сейчас работа другая. Допросы, бумажки, аресты… Это не для меня. Птах знает.

— Заняться тебе надо чем-нибудь, — с сожалением бросил Рон. — Пока сам себя до костей не обгрыз изнутри. Ты глянь на себя — зарос, грязен, воняешь уже… Дикий зверь.

— Не надо про зверя, — бросил граф. — С ним-то все хорошо.

— Пойди умойся! — рявкнул в полный голос Рон. — Тряпка!

От неожиданности Ла Тойя отшатнулся, едва не свалившись с кровати.

— Засел он тут, страдалец! — продолжал орать полуэльф, сверкая зелеными глазами. — Быстро собрался, и марш на службу! Ишь, пожалел себя, гусь лапчатый! Ее бы пожалел! Ей-то в запой не уйти, в логово не забиться, и ничего — держится. А ты как дерьмо в проруби…

Сигмон, рыча от злости, вскочил на ноги и навис над полуэльфом, сидящим на табурете. Ронэлорэн смело встретил горящий взор друга, даже и не думая отводить взгляд.

Ла Тойя моргнул. Выпрямился. Потер ладонями лицо. Потом развернулся и зашагал к столику. Подняв бадью с водой, опрокинул ее себе на голову и зафыркал.

— Ну, правильно, — буркнул Рон. — И все на пол. Кому убирать теперь?

Ла Тойя вытряс из бадьи последние капли, аккуратно поставил ее на столик и вернулся к кровати. Под осуждающим взглядом алхимика подобрал полотенце и вытер лицо.

— Прости, — сказал он. — И спасибо.

— Не за что, — бросил полуэльф. — Всегда к вашим услугам, граф.

Сигмон, не обратив внимания на насмешку, принялся вытирать мокрые волосы.

— Как там она? — спросил он, как бы между прочим.

— Тяжело ей, — отозвался Рон. — Ее сейчас на части рвут… В переносном смысле, конечно. Налетели все наши благородные дамы, будто упырицы, за милостями новой государыни. Эветта едва успевает отбиваться.

— А что Геордор?

— Доволен. Пиры закатывает — кажется, свадебный так и не закончился, до сих пор гуляют. И днем, и ночью. Ему сейчас хорошо.

— Понятно, — сухо отозвался Сигмон, бросая полотенце в лужу на полу. — У тебя чистая рубаха есть?

— Принесу, — пообещал алхимик. — А надо?

— Надо, — отрезал граф. — А… про меня?

— Опять спрашивала, — Рон нахмурился. — Где, говорит, мой спаситель, почему не видно?

— А ты?

— А я и говорю — лежит ваш спаситель, сударыня, у меня на чердаке кверху попой, пьяный в дым.

— Что? — опешил Сигмон, опуская руки. — Ты что…

— Да ладно, — отмахнулся алхимик, поднимаясь с табуретки. — Сказал, что ты занят на службе. Хранишь отечество от заговорщиков. Об этом сейчас все знают, шепчутся по углам. Многих зацепило.

— Я тебе говорил, что твой длинный язык сведет тебя в могилу? — осведомился граф. — Говорил?

— И не один раз, — кивнул Рон. — Что это меняет?

Сигмон задумчиво оглядел друга с ног до головы, словно примеряясь, куда лучше ткнуть кулаком. Потом вздохнул.

— В общем, ничего не меняет.

Ухмыляясь во весь рот, алхимик пошел к двери. Уже на пороге обернулся.

— Рубаху нести? — спросил он.

— Конечно, — отозвался Сигмон, пинком отправляя недопитую бутылку вина под лавки. — И что-нибудь набросить на плечи. По улице надо до дома добраться. Хозяин, наверно, меня уже потерял. Надо появиться, заплатить за постой.

— Сейчас сделаем, ваша светлость, — бодро отозвался алхимик. — Вот еще что…

— Что? — рассеянно спросил Ла Тойя, запуская руку в корзину.

Ронэлорэн пожевал губами, словно стараясь удержать слова, вертящиеся на языке.

— Ничего, — наконец выдохнул он. — Пустое. Одежду прямо сейчас нести?

— Сейчас, — кивнул граф, доставая из корзины пирог с капустой. — Доем вот — и домой. Спасибо, Рон. За приют и за… беседу.

— На здоровье, Сигги. Рад, что ты вернулся, — отозвался алхимик, выходя из комнаты и прикрывая за собой дверь.

На лестнице он остановился. Глянул на дверь за спиной, потом в отчаянье махнул рукой и начал спускаться.

* * *

Отбросив распечатанное письмо на пол, Де Грилл разразился потоком брани. В ярости смахнул со стола ворох бумаг, выскочил из-за стола и принялся отплясывать на раскиданных по ковру донесениях лихую пляску.

— Проклятье, — рычал он, — проклятье!

За стеной грянули трубы, запели скрипки, и далекий хор вразнобой затянул песню о воине, что собирался отправиться на войну в далекие края.

Советник, подпрыгнув от ярости, подбежал к дверям кабинета, распахнул их и заорал в темноту коридора:

— Заткнитесь! Чтоб вас всех разорвало! Заткнитесь немедленно!

В ответ донеслись унылые завывания, символизирующие припев древней баллады. Эрмин с силой захлопнул двери кабинета, так что со стен посыпалась побелка. Выхватив из ножен узкий клинок, он обернулся и принялся отчаянно рубить бархатную занавесь, прикрывавшую двери. В мгновение ока тяжелое полотно превратилось в драную простынь с разлохмаченными краями. Последним ударом Де Грилл перерубил занавесь пополам и с размаху вогнал клинок в пол.

Завороженно глядя на раскачивающийся эфес обезумевшими глазами, Эрмин медленно втянул пыльный воздух кабинета. Потом медленно выдохнул. Повторил.

Он не спал уже пятеро суток, и даже его силы подходили к концу. То краткое забытье — на полчаса, не больше, — что он позволял себе в полночь, никак не могло заменить настоящий сон. Все тело ломило, глаза закрывались, Эрмин, ставший раздражительным и несдержанным, засыпал на ходу. Но он не мог позволить себе заснуть. Только не сейчас, когда вся столица гуляла уже неделю, отмечая королевскую свадьбу.

Когда замок погрузился в свадебный пир, который никак не желал кончаться, весь груз дел и забот лег на плечи Эрмина Де Грилла, единственного советника короля, у которого не было ни праздников, ни выходных. Заговор пустил свои корни так глубоко, что порой Эрмину казалось — он никогда не выкорчует измену окончательно. На мелких сошек — исполнителей он махнул рукой на следующий день после свадьбы. Но Совет Лордов, приближенные герцога Сеговара, знать королевства… Эрмин творил чудеса за письменным столом, пытаясь разобраться во всех доносах, что посыпались на него, когда заговор провалился. Всякий, хоть одним коготком причастный к предательству, стремился обелить свое имя, напропалую сдавая тех, кто вовлек несчастного страдальца в преступные сети измены. И Де Грилл, арестовавший главарей, порой толком не знавших, что именно они хотели, отчаянно пытался разобраться в происходящем.

Все, имеющие отношение к заговору, должны быть арестованы — в этом советник видел свою главную задачу. Он просто не мог оставить на свободе никого из них, только не сейчас, когда в королевстве идет один громадный пир. В этом шумном празднестве измена могла легко скрыться, чтобы потом, оправившись от удара, вновь поднять голову. Эрмин не мог этого допустить и потому старался отделить зерна истины от плевел лжи: его агенты прочесывали город частым гребнем, проверенные соглядатаи следили за подозреваемыми. А обновленная стража расследовала таинственные исчезновения знатных лиц, у которых внезапно появились срочные дела в имениях, что находились очень далеко от столицы. И вся информация стекалась к нему, к Де Гриллу, который был вынужден принимать решения, шлепая королевской печатью направо и налево по десять раз на дню. Потому как Его Величество в настоящее время, вместо того чтобы корчевать гидру измены, наслаждался ролью новобрачного и проводил дни и ночи со своей королевой. Эрмин обещал ему, своему другу, позаботиться обо всем. И он делал все, что мог, но ему просто не хватало ни сил, ни времени.

Самым ужасным было то, что едва ли не половина информации было заведомой ложью. Многие доносчики, пользуясь удобным случаем, пытались свести счеты с нелюбимыми родственниками, неудобными соседями, бывшими любовниками и любовницами… Эрмин тонул в доносах, как тонут в море. И открывая новое письмо, он не мог сказать заранее — правда или ложь скрывается на его страницах. Верный ли поданный его написал, открывая новые бездны заговора, или это хитрый племянничек решил извести дядюшку. От безграмотных доносов советника уже тошнило. Но хуже всего были письма от искренних патриотов, которым заговор мерещился в каждом продавце зелени, не вывесившем на своей лавке королевский штандарт и тем, несомненно, поправшем основы монаршей власти.

Немного успокоившись, Эрмин выдернул клинок из паркета и осторожно вложил в ножны. Стараясь сохранять спокойствие и отрешиться от доносящихся из-за стены пьяных воплей, он медленно подошел к столу. Ступал по ковру осторожно, мягко, словно сомневаясь в собственных силах.

Нагнувшись, советник осторожно подобрал одну из бумажек, опустился в широкое кресло и положил документ перед собой. Медленным движением широкой ладони он разгладил мятый комок и углубился в чтение.

Письмо от Дариона, нынешнего главного королевского мага, застало Эрмина врасплох и переполнило чашу терпения. Именно из-за этого письма он и сорвался. И было с чего — новости оказались совершенно отвратительными.

Дарион вновь задерживался. Он должен был прибыть еще неделю назад и привести с собой хоть несколько новых магов, из которых потом сформировал бы новый Совет. Но Дар так и не появился. Он писал, что на его пути, словно по волшебству, появлялось то одно, то другое препятствие. То дорогу размыло, то искомый кандидат спрятался в самую чащобу леса, где его искать нужно было не меньше недели. А то деревенский маг, давший обещание явится ко двору, вдруг отказывался от своих слов, и Дар вынужден был прокладывать новый маршрут до соседнего города, где жил другой кудесник, подходящий на роль королевского мага. Все это страшно сердило и самого юного мага, не предполагавшего, что обязанности главы Совета и необходимость уговаривать других магов окажутся сложнее, чем самые запутанные заклинания. В нынешнее время Дар находился в Венте. Двое магов, что путешествовали вместе с ним, оказались довольно медлительными, впрочем, как все старики. Отчаявшийся найти новые кандидатуры, Дар писал, что оставляет их здесь, пусть добираются до столицы с той скоростью, на которую способны. А сам он собирался выехать налегке в Рив немедленно.

Судя по письму, доставленному птицей, выходило, что маг уже в пути и через два-три дня прибудет в столицу. Если, конечно, его опять что-нибудь не задержит.

Эта неопределенность и сердила Эрмина. Маг был необходим ему как воздух. Сам он не мог разорваться на несколько частей, чтобы уследить за всем сразу. Он и так уже совершил чудо, контролируя арест заговорщиков в одиночку, следя за каждым ходом операции и лично, и с помощью своего дара. Он сделал, что мог, — и достаточно удачно, но сейчас маг ему был необходим еще больше, чем раньше. Он мог начать совершать ошибки. Ему нужно было чудо — или хорошее заклинание, — чтобы разгрести эту кучу дел. Да просто угроза явиться на допрос к магу сняла бы полсотни проблем зараз! Один взгляд Дариона на заговорщика напугал бы того больше, чем все костры и колья дознавателей сразу. А что уж говорить о самом советнике — ему просто необходимо было выспаться, оставить все дела надежному человеку хотя бы на полдня, такому человеку, который видел бы насквозь всех этих прихвостней и не соблазнился бы возможностью вставить лишнее имя в приказ о новых арестах. Дарион… Дарион был нужен как воздух. Лучших кандидатур на роль поверенного в делах у Эрмина не было.

Конечно, оставался еще Сигмон Ла Тойя. Но Де Грилл, хорошенько поразмыслив, решил не привлекать его к работе. Во-первых, это был не его профиль. Когда нужно уложить полсотни упырей или разнести ползамка — да, тут парня лучше, чем Сигмон, не найти. Но для тонкой работы с людьми Ла Тойя не годился. Он терпеть не мог ни бумаги, ни доносы, ни дознания. Предпочитал решать проблемы клинком. Тут он скорее бы наломал дров, чем помог. И во-вторых… сейчас он был не в лучшей форме. Де Грилл прекрасно понимал, в чем тут дело, — только слепой не заметил бы, как новоявленный граф смотрел на юную королеву. И сейчас лучше его не трогать. Не будить в нем зверя, который, несмотря на все уверения Сигмона, вовсе не казался Эрмину ручным и до конца усмиренным. Поэтому Де Грилл и не тревожил своего любимца. Нет, вовсе не из жалости к нему, бедному-несчастному, а потому, что Сигмон, пребывая в подобном настроении, мог совершить глупость. Заварить такую кашу, что потом всем Советом королевских магов не расхлебаешь. Поэтому-то Де Грилл и не спешил звать Ла Тойя во дворец. Пусть пока отдохнет, перебесится, пообщается с дружком-полуэльфом. Который тоже едва на ногах держится, денно и нощно опекая новую королеву, не позволяя ей захлебнуться в мутных волнах, оставшихся от заговора. Многие ведь бросились сразу к ней — покаяться, повиниться, заручиться прощением и поддержкой… А то и нашептать на ухо о злодеяниях соседей. Или друзей. Или дядюшек, будь они трижды прокляты со своим наследством.

Нет, полуэльф на своем месте. И графиня Брок, что стала наперсницей юной королевы. И Сигмон Ла Тойя на своем месте: не делает ничего опасного, не рубит головы направо и налево — и слава небесам. И новый командор городской стражи Корд Демистон, что сейчас заново собирает команду из верных людей, тоже на своем месте. И даже Дарион, готовящий крепкий щит из магов для короля. Лучше бы он его готовил прямо здесь, но о будущем надо тоже подумать, ради прочного тыла можно немного и потерпеть. И он, Эрмин Де Грилл, сидящий в центре паутины, тоже при деле. И лишь сердце его, сердце королевского советника, которое должно чуять все ходы на десять шагов вперед, — не на месте. Эрмину все время казалось, что он что-то упускает. Иногда он спохватывался и думал, что же именно он на этот раз просмотрел. Где недоглядел, о чем позабыл — из-за своей смертельной усталости. Неприятное чувство незаконченного дела грызло его день и ночь, гоня прочь желанный сон.

Эрмин поставил локти на стол, закрыл ладонями уши, чтобы не слышать разудалой охотничьей песни. Закрыл глаза. Все шло не так. Хорошо шло, удачно, но — не так.

Он задремал и понял это, только когда увидел каменные стены чужого замка. Взгляд необычный, с высоты, словно глядящий забрался на макушку башни. Эрмин привычно заворочался, пытаясь выбраться из сладкой дремы — не время сейчас спать, не время. Но вдруг ощутил знакомое чувство чужого присутствия и замер. Он проснулся, картинка стала резче, но не исчезла — Де Грилл по-прежнему видел чужими глазами. Он использовал свой дар подсознательно, без всякого желания, просто расслабившись и привычно скользнув по тонкой ниточке контакта, так удачно подвернувшейся… Уйти?

Эрмин повернул голову и правым глазом уловил в темноте знакомые очертания темной остроконечной башни. Дарелен! Замок упырей. Почему сюда? Зачем его подсознание выбрало эту несчастную ночную птаху на другом конце огромного королевства? Здесь все тихо и спокойно, спасибо небу хоть за это. Или?

Башня замка приближалась. Советник, очнувшись от дремы, взмахнул крыльями, закладывая крутой вираж к черному проему слухового окна в черепичной крыше. Птица пыталась сопротивляться, но опытный Эрмин легко взял над ней верх. Повинуясь его приказам, легкое тельце скользнуло под крышу замка. Потом к лестнице, нырнуло в темный коридор…

Ведомый любопытством, советник парил под высокими сводами замка. Перескакивал с балок на штандарты, с них — на пустующие подставки для факелов, он забирался все глубже в жилые помещения, оставаясь незамеченным. И с ужасом наблюдал разворачивающуюся перед его глазами картину.

Все путешествие заняло не больше пяти минут, но, очнувшись за своим столом, Де Грилл чувствовал себя так, слово бежал от Дарелена до Рива пешком.

Мокрый от пота, хватающий воздух раскрытым ртом, он навалился грудью на стол. Распластавшись на бумажных листах, Эрмин икнул, пытаясь сдержать тошноту. Перед глазами все кружилось. Давно уже ему не было так тяжело во время путешествия. Похоже, он устал даже сильнее, чем думал. Ему необходим отдых. Но не сейчас.

Застонав, Эрмин сполз со стола и упал на колени. Даже не пытаясь подняться, он на четвереньках пересек кабинет и остановился у закрытых дверей. Сел, прислонился к ним спиной, перевел дух. Потом, опираясь о стену, поднялся на ноги, выпрямился и подергал витой шелковый шнурок.

Он не услышал звона колокольчиков — пир за стеной был в самом разгаре. Главное, что его услышал тот, кто ждал сигнала. Заслышав за дверями легкие шаги, Эрмин выпрямился, расправил плечи и постарался выглядеть так, словно ничего не случилось.

Когда дверь осторожно открылась и на пороге появился Тьен, слуга советника, его встретил твердый взгляд птичьих глаз.

— Найди мне Сигмона, — велел Де Грилл. — Немедленно.

— Прямо сейчас, ваша светлость? — немного помедлив, уточнил Тьен, не успевший снять ночной колпак.

— Что? — переспросил Де Грилл, уже обдумывая новый приказ. — Да, разумеется, прямо сейчас! Мне что, нужно повторять два раза?

Тьен коротко поклонился и пропал в темноте коридора, отправившись исполнять приказ. Де Грилл закрыл дверь кабинета и медленно побрел к столу. Добравшись до него, со стоном повалился в кресло. Закрыв глаза, он начал массировать пылающие огнем виски, пытаясь хоть немного ослабить тугой обруч боли, стянувший голову.

На горизонте появилась еще одна проблема, грозившая обернуться крупными неприятностями. Но, к счастью, у него оставались кое-какие карты в рукаве, подходящие по масти к новой игре. Каждому замочку свой ключик. На этот раз возникла необходимость в твердой руке, пылающем клинке и, возможно, в крупных разрушениях. Таких, чтобы помнили и сотню лет спустя. Это был как раз тот самый случай, когда зверя следовало спустить с цепи. Эта работа была словно создана для Сигмона Ла Тойя. На этот раз советник короля ни секунды не сомневался в выборе инструмента.

* * *

Кейор медленно покачивался на теплых волнах моря. Раскинув руки, он наслаждался свободой и покоем, тем давно забытым ощущением, которого ему так не хватало в последнее время. Теплые объятья зеленых волн казались мягкими, нежными, словно шелковыми. Пахло солью и водорослями — пряный аромат песчаного берега, знакомый с детства, убаюкивал. Не хватало только тихого плеска и шипения пены, уходящей в мокрый песок. Вместо этого волны издавали деревянный стук.

Корд Демистон проснулся в мгновение ока и тут же сел, откинув шелковое покрывало нежно-зеленого цвета. Когда в дверь постучали второй раз, он уже стоял на ногах, сжимая в руке саблю, припрятанную под кроватью, подальше от взоров Эветты.

Обведя комнату затуманенным от сна взором, Корд расслабился и опустил клинок.

Спальня графини Брок утопала в бирюзовом свете. Сквозь тонкие шторы, цветом напоминающие море, заглядывало солнце, окрашивая комнату в нежные оттенки зеленого и синего. Лазоревые простыни на широкой кровати скомканы, покрывало на полу, на ширме, заслоняющей зеркало, зеленый халат из тончайшего зеленого шелка. Корд втянул носом воздух — пахло солью и водорослями. Морская соль! Где она ее взяла?

В дверь, прикрытую тоже зеленой занавесью, вновь постучали. Корд поискал взглядом свою одежду, но увидел лишь сапоги, небрежно брошенные у кровати. Все остальное где-то в кучах тряпья на диване, стоящем в углу. Может быть. Во всяком случае, оно там было вчера.

Аккуратно положив саблю на простыни, Демистон подобрал покрывало и завернулся в него на гернийский манер. Уже подойдя к двери и взявшись за ручку, он запоздало подумал, что не стоит быть таким беспечным, ведь там, за дверью, может оказаться наемный убийца, что все еще бродит по городу…

За дверью оказался Ками — управляющий графини. Все такой же чистенький и бодрый, сияющий начищенными пуговицами на темно-зеленом камзоле, обильно расшитом золотыми узорами. Иногда Корду казалось, что Ками вовсе не спит, что его хранят в шкафу, как дорогое платье. Вечером вешают на крючок, а утром вновь достают, сдувают случайные пылинки и выпускают в коридоры особняка.

— Господин капитан, — позвал управляющий.

— Да? — рассеянно отозвался Корд и только сейчас понял, что Ками протягивает ему вешалку с чистым и выглаженным мундиром. Его собственным мундиром командира городской стражи, который он получил не далее как вчера утром.

Демистон принял мундир, сурово глянув на управляющего. Тот ответил не своей обычной улыбкой, полной вежливого дружелюбия, а немного застенчивой и даже робкой. Настоящей. Ее капитан видел пару раз и в том, что она искренняя, ни капли не сомневался. Похоже, новый фаворит графини действительно нравится управляющему. Корд считал, что это хорошо, и беспокоился лишь об одном — как бы этот старый хлыщ не начал ему подмигивать.

— Спасибо, Ками, — отозвался Демистон, — а Эветта…

— Госпожа графиня рано утром отбыла во дворец, — тут же доложил управляющий. — Королева не спала всю ночь и прислала за графиней прямо на рассвете.

— Странно, что я не услышал, — Корд нахмурился, припоминая утренние сны.

— Графиня не желала вас будить. Велела дать вам выспаться, потому как вы собираетесь следующую ночь провести на работе…

— Так что ж ты разбудил меня, олух, — буркнул Корд, — раз сама графиня не велела.

— К вам пришли, господин капитан, — бодро отозвался Ками. — Посыльный из штаба стражи.

— Что ж ты сразу не сказал, — спохватился Корд. — Проклятье. Я буду одеваться, а ты пока налей парню чего-нибудь теплого. Но не горячительного, слышишь?

— Конечно, господин капитан, — кивнул Ками. — Посыльный уже на кухне и пьет гернийский чай. Мне кажется, среди посыльных считается очень почетным доставить пакет вам.

— Бездельники, — беззлобно бросил Корд. — Знают, где бесплатный чай…

Он собрался захлопнуть дверь, но управляющий вскинул руку, останавливая гостя особняка.

— Подождите! Капитан, все собираюсь вам сказать, да как-то не представлялся случай. Примите мою благодарность за то, что замолвили за меня словечко перед королевским алхимиком. Мы встретились, и господин полуэльф был очень гостеприимен.

— Пустяки, — отмахнулся Демистон, — Рону было даже интересно встретиться с тобой. Он много слышал о тебе от графини.

— И все же спасибо вам, капитан, — упрямо повторил Ками. — В наше время немногие держат слово.

Корд криво ухмыльнулся. Да, в этом гадюшнике, как он уже убедился, считалось чуть ли не хорошим тоном обмануть доверчивого простака. А потом посмеяться за его спиной. Или, если это слуга, — в глаза.

— Услуга за услугу, Ками, — отшутился он. — Неси чай, и мы в расчете.

— И еще, господин капитан, — управляющий понизил голос, и Корд невольно наклонился, чтобы разобрать его слова. — В особняке все рады, что вы… гостите у нас. Вы произвели впечатление не только на госпожу графиню. Мы все надеемся, что вы задержитесь у нас как можно дольше. Понимаете?

— Понимаю, — ответил Корд. — Мне тоже здесь очень нравится, Ками. Посмотрим, как пойдут дела дальше, верно?

— Удачи вам, господин капитан, — невозмутимо отозвался управляющий. — И надеюсь, что вскоре буду обращаться к вам не иначе как господин командующий.

— Я тоже на это надеюсь, — буркнул Корд. — А пока давай за гернийским чаем.

Ками коротко поклонился, и Демистон захлопнул дверь. Вернувшись к кровати, он расстелил на ней мундир, раскопал в залежах на диване свое белье и принялся одеваться.

Господин командующий! Все верно — королевского приказа о его назначении на эту должность пока еще не было. Королю, как говорится, немного не до того. И капитан Демистон, по прямому приказу советника Де Грилла, взвалил на свои плечи обязанности командующего без всяких там королевских подписей. Та еще работенка. Оказалось, что едва ли не половина городской стражи участвовала в заговоре. Чистить свои ряды — ничего хуже нет для любого служивого. Одно счастье — действительно запятнанные быстро убрались из города, едва запахло жареным. Конечно, кое-кто планировал отсидеться на своем месте, переждать грозу, но их Корд расколол за два дня — по наводке вездесущего Птаха, разумеется. Но и без этого работы хватало — надо был заново набрать людей, назначить новых командиров взамен арестованных, перетасовать весь состав, словно колоду карт, и при том сохранить порядок на улицах. А это вовсе не так просто, когда весь город упивается хмельным по случаю королевской свадьбы уже неделю кряду. Дел у Корда хватало, и то, что эту ночь он провел в постели Эветты, иначе как чудом и не назовешь. В следующую неделю таких подарков судьбы не предвиделось. Хуже всего было с помощниками — приближенные бывшего командора, изменника Мерда, все уже в кандалах, а толковых подчиненных за пару дней не найдешь. Хорошо хоть сержант Тран взял на себя участок на Королевской площади и позволил ему забрать лейтенанта Легерро в штаб, на должность адъютанта. Бывший сержант, поправился про себя Демистон. После массовых арестов командиров стражи простые служаки очень быстро продвигались по службе. Тран уже лейтенант, а Легерро светит должность капитана штаба, если только некоего Корда Демистона все-таки сделают командором по всем правилам. На этих ребят Корд мог положиться и считал, что оба вполне заслужили новые звания. Ничего, все самое страшное позади. Как только немного уляжется вся эта свадебная суета, некий Демистон сделает из борделя, появившегося на месте городской стражи, сверкающий механизм, точный и отлаженный, не хуже гномьих часов. И тогда появится время и для Эветты.

Застегивая последние пуговицы на мундире, Корд ухмыльнулся. Нежная графиня, воздушное создание, модница, околдовавшая его в первую же встречу, оказалась полна сюрпризов. Она была… Корд не мог подобрать нужного слова, он никогда не был силен в этих романтических бреднях, что изливают на дам изнеженные поэты с бледными щеками. Но одно он знал точно — Эветта никогда бы не стала ждать пиратского капитана на берегу. Доведись ей родиться там же, где появился на свет Кейор Черный, она бы уже водила собственный корабль. И южные купцы передавали бы из уст в уста легенду о демонице с зелеными глазами, что страшнее любого шторма. Зеленые, глубокие глаза, в которых можно утонуть, как в водовороте…

— Работа, — напомнил себе Демистон, вкладывая клинок в ножны. — Долг. Служба.

Одернув мундир, он решительным шагом направился к двери. К демонам гернийский чай! Надо взять бездельника вестового за шкирку, вытащить из кухни и отправляться в штаб. Тогда, быть может, он и в самом деле сможет выкроить хоть пару часиков ночи, чтобы вернуться в эту гавань. К предводительнице пиратов с глазами цвета южного моря.

* * *

У входа во дворец Сигмона встретил Тьен — маленький слуга королевского советника. Вестовой, посланный за Ла Тойя, лихо козырнул и, отчаянно зевая, поплелся в левое крыло, в комнаты прислуги. Тьен же пригласил графа следовать за собой.

Ступая по пустым и темным коридорам замка следом за Тьеном, Сигмон таращил глаза, стараясь проснуться. Выспаться ему так и не удалось — первая же ночь, проведенная им в собственной постели, была грубо прервана приказом Де Грилла. Отправляясь в постель пораньше, трезвым и чистым, Ла Тойя предвкушал целую ночь здорового сна. Она должна была окончательно привести его в чувство после недельного запоя. Но и тут не повезло. Неужели Птах следил за своим подчиненным и, заметив, что тот пришел в себя, тут же вызвал во дворец? Или это просто совпадение?

Потирая щетину на подбородке — ее граф надеялся сбрить утром, не торопясь, тщательно подтачивая бритву на ремне, как и положено честному человеку на государевой службе, — Сигмон не забывал поглядывать по сторонам. Несмотря на раннее утро, в замке было довольно шумно. Из залов доносились голоса гуляк, проведших всю ночь за столом, из кухни, под аккомпанемент звона кастрюль, тянуло аппетитными ароматами жаркого и пряного супа. Празднество еще не закончено. Веселье не прекращалось ни днем, ни ночью, и Сигмон готов был поручиться, что еще пару дней в замке будет тесно от гуляк, собравшихся задарма поживиться праздничным угощением, и гостей, не спешащих возвращаться к привычным и скучным будням. Где же Вэлланор? Поднимает очередной бокал за здоровье супруга или мирно спит в широкой постели, положив голову на дряблое плечо Геордора?

Сигмон помотал головой, отгоняя непрошеные мысли, и постарался собраться. Де Грилл наверняка припас для него что-то особенное, если вызвал в такую рань. Это хорошо. Новое задание поможет отвлечься от ненужных размышлений. Пусть работает тело, а не голова.

У дверей, ведущих в кабинет советника, Тьен остановился и поднял руку. Ла Тойя послушно замер на месте. Слуга тихонько постучал в двери. Не получив ответа, постучал еще раз, громче. В ответ раздалось приглушенное ворчание, и Тьен удовлетворенно кивнул. Он распахнул дверь перед графом, и Сигмон, не медля, вошел в полутьму кабинета.

Де Грилл сидел в глубине кабинета, за широким столом. Два подсвечника с зажженными свечами возвышались над столом и освещали только столешницу да груду бумаг, скопившихся на ней.

Не дожидаясь приглашения, Ла Тойя подошел к столу и сразу уселся на стул с высокой спинкой, не намереваясь стоять навытяжку перед советником. Тот, услышав шум, оторвал взгляд от бумаги на столе и поднял голову.

— Наконец-то, — сухо произнес он вместо приветствия.

Сигмон, пораженный увиденным, не ответил. Птах выглядел словно оживший мертвец: глубоко запавшие глаза, мешки под ними, отвислые щеки, сухая пергаментная кожа, потрескавшиеся губы. На щеках горел лихорадочный румянец, на носу выступили красные прожилки. Руки Де Грилла, сжимавшие бумаги, похудели настолько, что казались высохшими птичьими лапками. Ла Тойя еще никогда не видел настолько изможденного человека в королевском замке. Если бы он встретил Птаха в темнице, то ничуть не удивился бы. Но для королевского советника такой вид не совсем характерен.

— Неважно выглядите, граф, — сказал Сигмон. — Вы, часом, не заболели?

— Что? — переспросил Де Грилл. — А, нет, пустое. Много работы.

— Вам нужно поспать, — посоветовал Ла Тойя, — выглядите как, простите за прямоту, покойник.

— Неважно, — отмахнулся советник. — Потом. После.

— На вас лица нет, — настаивал Сигмон. — По виду напоминаете каторжанина. Еще немного, и нам придется кормить вас насильно.

— Хватит! — прорычал Птах, и в его голосе появились прежние нотки. — Вы явились сюда, чтобы обсуждать мою внешность? Заткнитесь наконец и слушайте меня.

Сигмон пожал плечами. Конечно, он не слишком сильно любил Птаха — этого паука, раскинувшего по всему королевству сеть осведомителей, просто нельзя любить. Но Де Грилл определенно сделал много хорошего и для королевства, и для всех друзей Сигмона. Советник искренне заботился о Ривастане, а не о своих карманах, и за это Ла Тойя уважал графа. Тот крепко держал свое слово, заботился о друзьях, врагам спуску не давал, и если бы не был так подчеркнуто отстранен, то Сигмон, пожалуй, рискнул бы назвать его своим другом. Если Птах сейчас заболеет и надолго выйдет из игры, то, возможно, все королевские дела придут в упадок. Сигмон прекрасно знал, чем именно сейчас занимается королевский советник. Сам он не желал в этом участвовать, но для сохранения мира и спокойствия в королевстве необходимо, чтобы Де Грилл оставался на ногах. Сигмон дал себе слово, что натравит на советника Ронэлорэна с его ворохом лечебных трав и мерзких эликсиров. Де Гриллу явно не помешает врачебная помощь.

— Вы слушаете или витаете в облаках? — зло спросил Де Грилл, и Сигмон виновато потупился. — Что, хмель еще не выветрился из головы?

— Я слушаю, — отозвался Ла Тойя. — Просто еще не проснулся. Вы подняли меня из постели.

Де Грилл что-то буркнул себе под нос и покосился на окно, занавешенное тяжелыми бархатными шторами.

— Уже ночь? — спросил он, нервно перебирая худыми пальцами ворох бумаг.

— Уже утро, — отозвался Сигмон. — Так в чем дело на этот раз, граф?

Советник оставил бумаги в покое и откинулся на спинку кресла. Скрестив руки на груди, он выдохнул:

— Дарелен.

Сигмон обреченно вздохнул, всем видом давая понять, что он так и знал.

— Вы помните того несчастного упыря, которого вы возвели на трон Дарелена?

— Помню, — кивнул Сигмон. — Граф Мираль. Не питаю к нему особой привязанности и не слежу за его делами, но слышал, что каким-то чудом он удержался у власти. И продолжает править, натравливая своих противников друг на друга.

— Похоже, везение ему изменило. Я слышал… — Де Грилл закашлялся и отвел глаза. — Я получил сведения, что группа заговорщиков готова свергнуть его с трона. Все должно случиться в ближайшие дни. Этот заговор был приурочен к нашим… К беспорядкам, что должны были произойти в Ривастане.

— Понимаю, — медленно произнес Сигмон. — Если бы у нас начались неприятности, то нам было бы не до Дарелена. И они могли бы выкинуть какую-то штуку. Например, свергнуть нашего ставленника и попытаться снова отхватить у нас кусок западных владений.

Де Грилл подался вперед, поставил локти на стол и понизил голос.

— Я уверен, — сказал он, — что часть заговорщиков была связана с упырями Дарелена, и, возможно, упырям даже были обещаны наши земли. В обмен на помощь. Но пока я не могу нащупать никаких связей.

— Очень… хитро, — отозвался Сигмон. — Смена власти в Дарелене, как часть заговора по свержению Сеговара Ривастанского…

— Да, да, — отмахнулся Де Грилл. — Это похоже на манию преследования. Но я просто обязан обдумывать все варианты, расценивать совпадения не как случайные события, а как связанные между собой. Это моя работа, граф.

— Ладно, — Сигмон вздохнул. — В любом случае заговор провалился. Что требуется от меня?

— Отправляйтесь в Дарелен, — отчеканил советник короля. — Немедленно. Прямо сейчас. Постарайтесь успеть и спасти жизнь нынешнего графа Дарелена. Или не жизнь, а что там у него… существование? Окажите ему всяческую поддержку. Напомните о том, что Ривастан внимательно следит за ситуацией в Дарелене и не желает видеть, как там составляются планы по захвату наших территорий. И что в случае даже намека на агрессию мы будем вынуждены нанести упреждающий удар.

— Понимаю, — медленно произнес Сигмон. — Оказать нынешнему правителю поддержку против внутренних противников. Чтобы он сохранил власть и был все так же благодарен за это Ривастану. Чтобы не забывал, чьими стараниями он по-прежнему у власти. А если я опоздаю? Если упыри в Дарелене уже делят власть?

— Тогда сделайте так, граф, чтобы ваш визит надолго им запомнился, — холодно отозвался советник короля. — Сделайте так, чтобы при мысли о Ривастане эти твари бились в судорогах и падали в обморок. Понимаете, граф?

— Да, — немного помолчав, ответил Сигмон. — Понимаю, советник.

— И не смотрите на меня так! — фыркнул Де Грилл. — Если вам угодно, считайте меня чудовищем. Это я отдаю этот приказ, а вы должны повиноваться.

— Да, граф, — сухо отозвался граф.

— Я же вижу, какие рожи вы мне тут корчите, Ла Тойя, — раздраженно буркнул советник. — Подумать только, вы меня не одобряете! А знаете, что творится в королевстве? Посмотрите на меня, думаете, я так выгляжу от сладкой жизни?

— Нет, граф.

— У меня нет времени аккуратненько распутывать узел, который сплели упыри! Они сунули свой нос в чужие дела, так теперь пусть расхлебывают то, что натворили. У нас полно собственных забот, так что с упырями надо решить вопрос как можно быстрее и жестче. Мне просто некогда играть с ними в дипломатию.

— Конечно, граф.

— Вы это прекратите, — Де Грилл погрозил собеседнику пальцем. — С чего это я должен объяснять вам такие мелочи? Какое вам дело, почему я отдал этот приказ? Какого рожна я вообще должен оправдываться перед вами?

— Вы оправдываетесь перед собой, граф, — мягко возразил Сигмон. — Причем за то, чего еще не совершили.

— В самом деле? — хмыкнул Де Грилл и внезапно помрачнел. — Да. Вы правы, Сигмон. Я действительно пытаюсь оправдать свое решение. Доказать самому себе, что оно необходимо. Почему?

— Потому что вы не чудовище, Эрмин, — тихо сказал Сигмон. — Что бы вы ни говорили… Чудовища не беспокоятся о своих решениях и не пытаются их оправдать.

— Вот, значит, как, — сказал советник, пожевав сухие губы. — И что, так каждый раз, да?

— Каждый раз. А потом — каждую ночь, за годом год. И каждый день. И каждую минуту.

Де Грилл замолчал. Поднял руку, потер лоб, покрытый уже заметными морщинами.

— Как жаль, что мы не чудовища, Сигмон, — тихо проговорил он. — Тогда все было бы намного проще.

— Да, граф, — со вздохом согласился Ла Тойя. — Было бы проще и страшнее.

— Ступайте, — махнул рукой советник и протянул графу листок бумаги с королевской печатью. — Вот приказ о содействии вам всех служб королевства. Загляните к казначею и к обозникам. А потом выезжайте немедленно и постарайтесь успеть до покушения на графа Дарелена. Постарайтесь сделать так, чтобы вам не пришлось… оставлять в Дарелене слишком яркую память о себе.

— Уже иду, ваша светлость, — кивнул Сигмон, поднялся на ноги и пошел к двери.

— Постарайтесь отправить из Ташама весточку с птицей! — крикнул ему в спину Де Грилл. — Чтобы я знал, что с вами все в порядке.

Сигмон обернулся и удивленно поднял брови.

— А как же ваш дар, советник?

— Дар, — буркнул Де Грилл. — Это такая штука… Дар к делу не пришьешь. Так что не забудьте отправить весточку. Поменьше думайте и побольше действуйте, Сигмон.

Ла Тойя кивнул и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Советник откинулся на спинку кресла, разглядывая опустевший кабинет. Ему было не по себе. Неужели он и правда был готов натравить ручного зверя на целое графство? Спустить с цепи смертоносную силу, отдать ей приказ… Да, в Дарелене живут кровопийцы, но ведь они просто нелюди, и больше ничего. Так же, как и он — граф Птах. И граф Ла Тойя. Только в этом их вина?

Советник медленно поднялся и подошел к окну, отдернул тяжелую штору. Над городскими крышами плыл рассвет. Солнце еще не выглянуло из-за восточных лесов, но небосклон уже пылал зарницей. Де Грилл представил, как Сигмон Ла Тойя собирается в дорогу, бежит к королевским конюшням, выбирает себе лучшего скакуна и мчится прочь, словно пытаясь убежать от того, что остается за его спиной.

— Бедный мальчик, — вслух произнес граф. — У него же все написано на лице.

Советник видел это в его глазах. Видели это и другие. Еще немного, и к Геордору выстроится очередь из «доброжелателей» с готовыми побасенками. И далеко не все из них будут касаться графа Ла Тойя. В глазах королевы тоже порой… Геордор в последнее время стал очень мягок. Но хорошо, если парень проведет в Дарелене пару недель. Так будет лучше для всех.

Медленно отвернувшись от окна, советник подошел к столу, опустился в кресло. Задул свечи и вытащил из огромной стопки бумаг на столе новый документ.

* * *

Вэлланор проснулась, когда осеннее солнце забралось под балдахин и коснулось ее щеки. Это было так приятно — просыпаться от теплых касаний южного солнца. Вэлла прекрасно понимала, что Рив — не настоящий юг, что по сравнению с Гернией он скорее север. Но после Каменных Чертогов, спрятанных в глубине скал от ледяных ветров гор, столица Ривастана казалась городом вечного лета.

Приподнявшись, Вэлла села в постели, среди пухлых перин, таких неуместных этим теплым утром. Большая комната — ее и только ее — была залита солнечным светом. Она велела не закрывать штор. Никогда. И сейчас была вознаграждена чудесным видом пылинок, танцующих в лучах. Перед ней извинялись, и не раз, за то, что не успели привести в порядок комнаты королевы — слишком долго они пробыли в запустении, — и отдали ей давние комнаты короля. Сам Геордор просил у нее прощения за то, что ее поселили в неподобающих апартаментах. Но Вэлланор была этому даже рада — ей не хотелось жить там, где когда-то жила другая королева. Пусть она давно умерла, кажется, еще до ее рождения, но Вэлланор думала, что те комнаты все еще принадлежат ушедшей в иной мир. Не стоит их тревожить. Ей хватит и этих комнат, ведь по сравнению с прежними комнатами Вэллы они — настоящий дворец. Ей уютно и здесь. Тем более что она живет в них совершенно одна. Геордор спал в своей опочивальне — всегда, кроме той ночи, что последовала за свадьбой.

Улыбка Вэлланор поблекла. Геор был таким нежным и осторожным… И все же, все было не так, как девушка себе это представляла. Старые свитки ничего не говорили об этом. Или она читала не совсем те, что нужно. Зато помогли советы Эветты, успевшей шепнуть новой королеве на ушко пару ободряющих слов. Милая Эветта. И почему ее не любят все остальные? Уже не раз Вэлланор, словно бы случайно, слышала разговоры о ее неподобающем образе жизни. Дамы шептались за спиной у королевы, причем так громко, чтобы она все слышала. Но Вэлла предпочитала делать вид, что ничего не слышит. Эветта и Рон — эти чудесные люди стали островками радости в ее новой жизни. Геор, конечно, тоже. Он так заботлив, так предупредителен… Совсем не похож на суровых лордов Тарима. Ей очень повезло — это она поняла уже сейчас, когда настоящая жизнь затмила все древние легенды о блистательных героях прошлого. Геор мог оказаться совсем другим. Например, таким, каким его порой рисовал придворный шут дедушки — старым развратником, глупым и жестоким. Дедушку очень забавляли такие истории. Но Вэлланор быстро научилась не верить им, ведь порой шут рассказывал такое и о тех, кто вырос рядом с ней, с Вэллой. Рассказывал просто для того, чтобы повеселить своего господина.

Геордор был не похож ни на ее деда, ни на отца… Пожалуй, он больше походил на Римара, ее старшего брата, которого она так давно не видела. Нет. Все-таки Геор напоминал очень и очень старшего брата, доброго и любящего, словно сошедшего со страниц древних сказаний. Он так добр. Заботлив. Но… Вэлланор зажмурилась, не решаясь признаться самой себе, что сейчас она больше всего на свете хотела бы увидеть мрачное и суровое лицо графа Ла Тойя, который так занят на своей проклятой службе, что даже ни разу не появился во дворце. Не пришел ни на свадебную церемонию, ни на пир, ни на торжества. Рон говорил, что граф занят делами — распутывает ниточки заговора, который якобы случился в королевстве как раз накануне свадьбы. Но Вэлланор все чаще казалось, что граф просто избегает ее, под любым предлогом отказываясь появляться во дворце. Быть может, это и к лучшему. Вэлланор даже не знала, что ему сказать, когда они встретятся. Но хотела увидеть его. Лучше всего издалека, мельком, чтобы знать — он жив и по-прежнему где-то рядом. И придет на помощь, если королева позовет своего героя.

Вэлланор обхватила голые плечи и принялась по-детски раскачиваться на кровати, обзывая себя последней дурой. Раньше это делали сестры, а теперь это нужно было делать самой. Иначе она начнет думать о себе слишком хорошо и станет заносчивой и глупой дамой, вроде тех, что вечно кружили вокруг мамы, с важным видом обсуждая того или иного кавалера, проявившего себя с не лучшей стороны. Потом так же стали говорить и сестры. Как же давно это было…

Вскочив с постели, Вэлланор босиком подбежала к окну и подставила лицо солнечным лучам. Мягкое осеннее тепло разлилось по телу, прогоняя мрачные мысли. Ей не хотелось думать о родных. Хотелось видеть только новые лица — Эветту, Рона, Геора, Сигмона… Найти новых друзей, отправиться на прогулку по реке, которую давно обещал устроить лорд Боргес, или выехать на охоту, во владения графини Тир, так напоминавшей мужчину. Она даже на свадьбу явилась в мужском верховом костюме. Но пока Вэлланор никак не удавалось избавиться от прошлой жизни. Она постоянно напоминала о себе. Ведь здесь, в замке, все еще находился ее дядя.

Их краткие встречи не приносили Вэлле никакого удовольствия. Дядя, казавшийся на фоне жизнерадостных ривастанцев еще более мрачным, чем обычно, постоянно напоминал ей о долге перед родом. О том, что она должна подарить наследника королю Ривастана и роду Борфеймов. Напоминал, что хоть сейчас она носит имя короля, но рождена она в другом краю, и ее семья помнит о ней. А вот Вэлле о ней помнить не хотелось. Герцог Борфейм слонялся по замку в окружении своих телохранителей, которых, казалось, не может заставить улыбнуться даже пирушка длиной в неделю. Дядя постоянно с кем-то шептался по углам, то с одним лордом, то с другим. Порой Вэлла встречала его в самых неожиданных местах, и ей начинало казаться, что дядя следит за ней. А вчера она заметила его в длинном переходе, ведущем в дальнее крыло замка, в комнаты прислуги. Дядя стоял в темной нише и тихо беседовал с невысоким человеком, одетым во все черное. Его широкополая шляпа закрывала лицо, и Вэлланор даже не сразу его заметила, — сначала решила, что герцог Борфейм разговаривает сам с собой. Но когда она заметила этого человечка, укутанного с ног до головы в черный плащ, у нее мурашки по спине побежали. Все это так сильно напомнило Каменные Чертоги и холодные ступени рядом с троном деда, что ей даже сделалось дурно. Вэлланор спешно ушла, да так быстро, что сопровождавшие ее камеристки ничего не заметили. Ни ее бегства, ни герцога Борфейма… Они бы и собственную маму не заметили, потому что постоянно щебетали какие-то глупости, которыми, видимо, надеялись развлечь королеву. Но Вэлланор от этой трескотни о нарядах и новых кавалерах только мутило. Она так и не научилась пропускать эти глупости мимо ушей. Ей хотелось говорить с теми, кто ее понимал. Всегда.

Обернувшись, Вэлланор вернулась к кровати и накинула на плечи халат из нежнейшего белого шелка. Потом взяла с маленького столика у кровати серебряный колокольчик и позвонила.

Она знала, что Эветта уже ждет вызова. Она всегда рядом, и Вэлланор была ей бесконечно благодарна за это. На графиню всегда можно было положиться. Кажется, в этом замке только она да еще полуэльф видели в ней не королеву Ривастана, а Вэллу Борфейм.

Вэлланор подняла колокольчик и позвонила еще раз, хотя слышала, как за дверями раздались знакомые шаги. Прочь грустные воспоминания, прочь мысли о тайных делах дядюшки! В этот солнечный день нельзя думать о плохом. Нужно одеться, позавтракать с Геордором и отдаться последним солнечным дням этой чудесной осени, полностью погрузившись в волшебный мир Ривастана. В ее новый мир, который со временем станет еще более чудесным.

Осторожным движением Вэлланор положила ладонь на живот и замерла, прислушиваясь к самой себе.

* * *

Геордор Вер Сеговар Третий сердился. Быстро шагая по коридорам замка, он что-то сердито бормотал, и челядь, не ожидавшая встретить монарха, блуждающего по замку в одиночку, пряталась по углам, освобождая дорогу повелителю. Геордор не обращал на них внимания и целеустремленно шагал вперед, исполненный решимости. Двое королевских гвардейцев, уже испытавших на себе силу королевского гнева, держались далеко позади, стараясь оставаться незамеченными. Им полагалось сопровождать короля по всему замку, но когда тот внезапно прервал завтрак с королевой и покинул зал, они едва его не упустили. Опомнившись, бросились вслед и наткнулись на яростный отпор: король выбранил их, как последних пастухов со скотного двора, причем незаслуженно, что было для Геордора редкостью. Привычные ко всему гвардейцы молча выслушали все оскорбления, но и не подумали оставить короля одного. Просто немного отстали, держась позади, да обменялись недоуменными взглядами, пытаясь понять, что именно так сильно испортило настроение королю.

Только один человек в замке посмел заступить дорогу королю Сеговару — у дверей, ведущих в кабинет Эрмина Де Грилла, его встретил маленький человечек, закрывший проход своим щуплым телом. Геордор, что был чуть ли не вдвое больше слуги, недоуменно воззрился на безмолвствовавшего Тьена. Потом просто смахнул его с дороги огромной ручищей, пинком распахнул дверь и ворвался в кабинет своего советника. Тьену осталось только развести руками и прикрыть дверь в кабинет хозяина. Гвардейцы привычно заняли пост у тяжелых створок и постарались не прислушиваться к раскатам королевского голоса.

Геордор, кипя от гнева, успел сделать несколько шагов к столу, прежде чем Де Грилл его заметил. Оторвавшись от бумаг, он вскинул голову, и король остановился на месте, как громом пораженный.

— Эрмин! — пророкотал он, давая выход гневу. — Ты посмотри на себя!

— Сир? — удивленно переспросил Де Грилл, не ожидавший визита короля.

— Посмотри, до чего ты себя довел! — Геордор подошел к столу и смахнул пачку бумаг на пол. — Благие небеса, Эр, ты что, решил уморить себя?

— Не совсем понимаю, — растерянно отозвался советник, потирая лоб. — Что случилось, сир?

Король тяжело оперся на стол обеими руками и навис над советником.

— Мне доложили, что ты опять не спал этой ночью, — зловещим шепотом сообщил он. — Эрмин, ты же обещал, что выспишься!

— Прости, — выдохнул советник. — Совсем запамятовал. Столько дел… Просто из головы вылетело.

— Эрмин, ты мне нужен живым и здоровым, — жарко зашептал король. — Ты же на ногах не держишься. Стал похож на привидение, едва дышишь. У меня сердце кровью обливается. Ладно бы с похмелья, я бы понял. И если бы заговор нужно было раскрыть… Но ведь все уже позади, Эр!

— Не все, — буркнул Де Грилл, отводя взгляд. — Еще не все.

— Встань! — рявкнул король.

Де Грилл удивленно вскинул брови, но, заметив, что на лице Геордора нет и намека на улыбку, медленно поднялся на ноги. Покачнувшись, он ухватился за край стола.

— Так и есть, — с горечью воскликнул король. — На ногах уже не держишься. А ведь именно сегодня ты должен стоять рядом со мной. Ты, надеюсь, не забыл, о чем мы говорили вчера, и о том, что я собираюсь сегодня сделать?

— Да, сир, — смущенно пробормотал советник. — Пожалуй, мне и правда нужно немного отдохнуть. Сир.

— Брось эти глупости, — Геордор взмахнул рукой. — Ты не спрячешься от меня и за сотней сиров. Эр, посмотри на меня. Помнишь, ты обещал, что возьмешь все на себя, а мне останется только развлекаться?

— Да… Геор, — медленно ответил Де Грилл. — Помню.

— Ты выполнил свое обещание, Эр, — сообщил ему король. — Ты сделал все, что обещал, и даже больше того. А теперь тебе нужно отдохнуть, мой друг. Иначе ты загонишь себя до смерти. И я буду весь остаток своей жизни винить себя в твоей гибели.

— Можно, я сяду? — спросил Эрмин.

— О! — смутился Геордор. — Конечно. Садись.

Де Грилл со вздохом облегчения опустился в кресло и потер руками щеки. Король, оглянувшись по сторонам, подтащил поближе к себе стул и уселся на него верхом, как больше подобает юнцу, чем монарху.

— Прости, — бросил Де Грилл. — Я и в самом деле слишком увлекся.

— Это заметно, — мрачно отозвался король. — Если бы не я, ты так и умер бы в этом своем медвежьем углу. Никто не решается тебя побеспокоить, да еще твой слуга бросается на всех, как цепной пес. Мой камергер клялся, что твой Тьен чуть не искусал его. А ведь он всего-то явился, чтобы справиться о твоем здоровье. По моему приказу, между прочим.

— Тьен — парень хороший, — сказал советник с отсутствующим видом, словно думал совершенно о другом. — Исполнительный.

— В общем, раз уж пришлось вмешаться мне, слушай мой королевский указ — отправляйся спать. Немедленно.

— Подожди! — воскликнул пораженный Эрмин. — Послушай, Геор, ты знаешь, в Дарелене опять зашевелились упыри. Сейчас они собираются прикончить того несчастного на троне и…

— Стоп, — перебил его король, вскинув руку. — Это до завтра подождет?

— Пожалуй, — протянул Де Грилл. — Если ничего не случится, то вести из Дарелена будут не раньше завтрашнего вечера.

— А если и случится прямо сейчас, ты все равно ничего сделать не сможешь, — подытожил Геордор. — Упыри в нашем замке? Идут на приступ? Пытаются меня убить?

— Нет, нет и нет, — мрачно ответил советник. — Но…

— Никаких но. Значит, дела подождут до завтра. Давай поднимайся.

— Подожди! — Эрмин вытянул руку и схватил короля за рукав. — А как же сегодняшний обед? Если я сейчас усну, то встану не раньше завтрашнего утра…

— Сам виноват, — холодно отозвался Геордор, освобождая рукав из ослабевших пальцев друга. — Пропустишь все веселье. Но я как-нибудь справлюсь один. В конце концов, не такая уж тяжелая работа — возвестить о появлении наследника.

— А это точно? — спросил Де Грилл. — Все же прошло так мало времени. Я, конечно, не специалист в этом деле, но мне кажется, что так быстро никто не может узнать… об этом.

— Все верно, — отозвался король, и его глаза заблестели от возбуждения. — Твой кудесник Ронэлорэн ручается головой. Вчера весь день возился со своими бутылками и травами. Два раза пальцы колол Вэлле, она чуть не заплакала. Но клянется, паршивец, что ошибки быть не может — она понесла.

— Рон, конечно, хороший алхимик, — с сомнением в голосе отозвался Де Грилл. — Но…

— Вечером был консилиум медикусов. Потом двух повивальных бабок привела лично графиня Брок, а уж она, думаю, знает, что делает. И все в один голос твердят — да, будет ребенок. Жаль, магов не осталось, эти паршивцы могли бы точно сказать.

— Будет маг, — успокоил его Де Грилл, — завтра. Или послезавтра. Дарион уже едет. Может, отложим объявление до его прибытия? Я отдохну, наберусь сил, Дарион подтвердит слова медиков. Тогда и…

— Нет, — отрезал король. — Ни дня промедления, ни часа! Ты не представляешь, что это значит для меня. Никто не может представить, что…

Король отчаянно махнул рукой, разметав еще одну стопку бумаг по столу. Де Грилл со стоном попытался подхватить листки, падающие на пол, но промахнулся и едва не вывалился из кресла.

— Все, — король поднялся на ноги. — Хватит разговоров. Отправляйся спать, Эрмин. Это королевский приказ.

— И пропустить такое знаменательное событие? — с обидой переспросил советник. — Быть может, я еще…

— Нет, — отрезал Геордор. — Еще одна ночь на ногах — и ты, судя по твоему виду, покинешь этот мир. Или Ла Тойя встретит тебя ночью в коридоре и с испугу упокоит тебя сам. И тогда ты пропустишь еще более знаменательные события, все, какие только есть.

— Не упокоит, — ворчливо отозвался советник, подбирая упавшие бумаги. — Я отослал его в Дарелен.

Король замер, потом медленно обернулся к другу. Нахмурился, словно решая что-то для себя. Де Грилл умолк на полуслове, не зная, сболтнул ли он лишнее или нет. Но в следующий миг чело короля разгладилось. Буря миновала.

— Быть может, так будет и лучше, — тихо сказал он. — Дарелен? Почему бы нет.

Взгляд его упал на Де Грилла, собиравшего бумаги в аккуратные стопки на столе.

— Что ты возишься? — бросил Геордор. — Ступай немедленно в постель!

— Куда? — огрызнулся советник и тут же виновато глянул на короля. — Прости, Геор. Я действительно слишком сильно устал. Но до моего дома, если так можно назвать место, где я не появлялся больше полугода, далеко. Я должен быть здесь, в замке. Нельзя мне сейчас уходить.

— А в этот кабинет через часок выстроится очередь из осведомителей, вестовых, дознавателей и прочего люда, так же озабоченного работой, как и ты, — пробормотал король. — Эр, ступай в башню. Та комната, конечно, невелика, но там есть огромное кресло. И камин. Мне доводилось там спать долгими зимними вечерами. Я уверен, там тебя никто не побеспокоит. Эрмин!

— Уже иду, сир, — покорно отозвался Де Грилл, поднимаясь на ноги.

Король подхватил его под руку и довел до дверей кабинета, словно опасаясь, что советник вырвется и бросится обратно к своим драгоценным бумагам.

— Ступай, Эр, — мягко повторил король. — Мне пора возвращаться к гостям. И к Вэлле. Прошу тебя, как друга, иди в башню и выспись. Не заставляй старика снова бегать за тобой по всему замку.

— Так уж и старика, — буркнул Эрмин, но, поймав настойчивый взгляд короля, вздохнул. — Конечно. Уже иду.

У самых дверей, взявшись за медную ручку, он обернулся к своему другу и повелителю.

— Я что-то упустил, Геор, — сказал он. — Никак не пойму, что именно. Это меня тревожит.

— Ступай, — махнул рукой король. — Подумаешь об этом завтра. На свежую голову. Тебе просто нужно выспаться.

— Пожалуй, — согласился советник. — Может быть, это и поможет.

Распахнув дверь, он вышел в приемную и, покачиваясь на ходу, двинулся прочь от кабинета. Ему нужно было добраться до тайного входа в башню, расположенного вдали от жилых комнат. Геордору оставалось только надеяться, что Де Грилл не свалится на середине дороги от слабости.

Проводив советника печальным взглядом, он прикрыл дверь в кабинет и обернулся к гвардейцам, навытяжку застывшим у порога.

— Ты, — указал он пальцем. — Стой здесь. Никого не пускать. Если советник вернется в кабинет, немедленно доложить мне. А ты — за мной.

Перед тем как выйти в коридор, король обернулся и поймал укоризненный взгляд маленького слуги, стоявшего у дивана да так и не промолвившего ни слова.

— Всем нужно отдыхать, Тьен, — сказал король, чувствуя, что должен что-то сказать. — Ступай и ты.

Слуга медленно поклонился, до самого пола. Когда он выпрямился, король уже вышел. Не обращая внимания на оставшегося гвардейца, Тьен улегся прямо на диван в приемной и заснул, едва его голова коснулась бархатной подушки.

* * *

Когда часы на королевской башне пробили полночь, Корд вздрогнул. Он задремал за столом, склонившись над бумагами, и гулкий звон колокола разбудил его. Отложив в сторону приказ о выделении средств на пошив мундиров для новых лейтенантов стражи — приказ, на котором к утру должна появиться его подпись, — капитан откинулся на спинку стула и сладко потянулся. Вечером ему посчастливилось удрать из штаба стражи в ставшую уже привычной башню на дворцовой площади. На Конной площади, в шикарном зале штаба, уставленном легкими стульями с затейливой резьбой, ему не дали бы подремать и пяти минут. Но, к счастью, ему нашлось дело здесь, у дворца.

Когда герольды возвестили о том, что королева ожидает наследника, город накрыла новая волна ликования. В кабаках, где бочки с пивом уже показывали дно, внезапно нашлись новые запасы. Лавки, едва открывшиеся после недельного гуляния, закрылись вновь. Ровно в полдень начался новый праздник, и только сейчас, к полуночи, горожане чуть успокоились — лишь для того, чтобы завтра с новыми силами продолжить праздник. Но кому праздник, а кому и работа — все стражники, и старая гвардия, и едва принятые на службу, вышли на улицу, чтобы хранить порядок и спокойствие, конечно, насколько это возможно в день праздника. Хуже всех пришлось родному отряду Корда из Башни на Королевской площади. Здесь желающих поглазеть на замок было хоть отбавляй, а стражи — не так уж много. Но все они вышли на улицы, и дневная, и ночная смены. И стражники все еще обходили кварталы под руководством новоиспеченного лейтенанта Трана, знавшего округу как свои пять пальцев. Стражников отчаянно не хватало, некого было даже оставить в караулке — в других отрядах тоже не нашлось лишних людей, хотя десяток прислали из тихого и благополучного Северного округа. И то только по личной просьбе Корда, который счел нужным укрепить ряды охраны на Королевской площади. Все были при деле. И потому Демистон, чувствующий себя самым ненужным человеком в страже, и отправился дежурить сюда, в Башню, где он провел столько долгих ночей. Легерро, собиравшегося отправиться вместе с ним, Корд оставил в штабе, взвалив на его плечи все местные дела. Но будущий капитан все-таки умудрился всучить своему начальнику пачку важных бумаг, с которыми требовалось немедленно разобраться. Этим Демистон и занимался, пока не задремал.

Привычный кабинет выглядел необычно пустым и тихим. Стол Горана, стоявший все так же напротив Корда, был завален бумагами — теперь за ним сидел Тран. А стол самого Корда до сегодняшнего дня был идеально чист, словно бывший сержант не сомневался, что однажды тот понадобится бывшему владельцу.

Поднявшись на ноги, Демистон медленно прошелся из угла в угол, разминая затекшие мышцы. Его шаги гулко отдавались в непривычной тишине. В Башне не осталось никого — ни офицеров здесь, наверху, ни стражников внизу. Ни вестовых, ни караульных — все они сейчас на улицах Рива. Башня напоминала пустой орех, над которым хорошенько потрудилась голодная белка.

Распахнув ставни, Демистон выглянул в маленькое окно, бывшее когда-то узкой бойницей. При ремонте ее расширили, и теперь Корд без труда высунулся на улицу, обозревая темную площадь.

С этой стороны Башни, выходившей к темному ряду домов, все было тихо. Фонарь, в котором хмельные фонарщики не удосужились сменить масло, тихо догорал, мигая тусклым огоньком. Между Башней и домами лег темный провал, напоминающий бездонную пропасть. Корд прищурился, пытаясь рассмотреть в темной глубине хоть что-нибудь, но так ничего толком и не рассмотрел — огонек фонаря больше мешал, чем помогал.

Зато в наступившей тишине Демистон без труда расслышал привычные звуки — негромкие покашливания, тяжелый стук подкованных сапог. Звук доносился с другой стороны Башни, обращенной к королевскому замку. Там находился вход в большое караульное помещение, заменявшее стражникам казарму.

Корд беззвучно ухмыльнулся. Тран вел на отдых первую смену. Отряд невелик, значит, остальные все еще прочесывают окрестности. А самых уставших бывший сержант решил отправить на отдых. Оставалось надеяться, что сам Тран тоже вернулся к Башне. Тогда можно будет оставить его на дежурстве, а самому забрать бумаги и отправиться поработать в особняк Эветты. До него, слава небесам, рукой подать — всего-то перейти площадь.

Корд быстро вернулся к столу и начал собирать разбросанные бумаги в стопку. В самом деле, теперь ему здесь нечего делать. Работать можно и в особняке. Опять же, расположен он очень удачно — если что-то случится, вестовой из Башни доберется до своего командира за пару минут.

Прислушиваясь к скрипу деревянных ступеней за дверью, Демистон пообещал себе, что не ляжет спать. Даже раздеваться не станет. Сядет за стол Эветты и, пока она будет спать, поработает с бумагами. И даже камзол командора стражи не снимет, так и будет сидеть в нем на случай, если срочно понадобится бежать в штаб.

Когда дверь распахнулась, Корд подхватил со стола стопку бумаг и обернулся.

— Вот что… — сказал он.

И замер. Застывшая рука дрогнула, а потом медленно и осторожно, как величайшую драгоценность, вернула бумаги на стол. И двинулась к поясу, туда, где висела верная абордажная сабля, с которой Корд не расставался ни днем, ни ночью.

— Вот ты где, — медленно произнес Мерд, растянув губы в злой усмешке. — А я искал тебя в штабе, капитан.

Ладонь Корда легла на рукоять клинка, и он выпрямился, так и не произнеся ни слова. Мерд, бывший командующий стражей, королевский преступник, изменник, один из главарей постыдного заговора, стоял на пороге комнаты. Его рослая фигура полностью закрыла дверной проем. Сверкающая кираса закрывает грудь, кудри убраны под железный шлем, на лице, заросшем светлой щетиной, играет ухмылка. Он не похож на беглеца. Скорее на завоевателя, штурмом берущего крепость.

— Как тебе китель командора? — осведомился Мерд. — Не жмет?

Демистон не ответил, пытаясь сообразить, что бывший полковник стражи делает здесь, в самом сердце королевства. Как ему удалось выбраться? Его освободили? Но почему он не убежал, а пришел сюда, к новому командору стражи? И не один. Скорее всего, сообщники, освободившие его из темниц королевских дознавателей, пришли вместе с ним. Но почему? Неужели Корд Демистон настолько насолил бывшему командору, что тот решил рискнуть жизнью и свободой, чтобы отомстить обидчику?

— Что же ты не отвечаешь, капитан? — все так же ухмыляясь, бросил Мерд. — Неужто чин настолько вскружил тебе голову, что ты не снизойдешь до ответа мне, командору стражи?

Демистон сделал шаг назад, и сабля сама выскользнула из ножен, словно по волшебству очутившись в руке бывшего капитана. Ее острие смотрело точно в лицо изменника.

— Драться? — притворно изумился Мерд. — С тобой, безродное отребье? Нет, слишком много чести для тебя. Сражаются с равными, а таких, как ты, — в петлю.

Мерд сделал шаг в сторону, и из открывшегося дверного прохода в комнату шагнул человек с мечом в руке. За ним второй, третий…

Корд отступил еще на шаг, сойдя с ненадежной ковровой дорожки на гладкие доски пола. Пятеро. В кольчугах стражников, но заросшие бородами, как самые отпетые головорезы с окраин Рива. Держатся уверенно, но вряд ли обучены слаженному бою, когда один всегда прикрывает другого. Пустяки — для Кейора Черного, выходившего в одиночку против абордажной команды чужого корабля. Но там, на лестнице, были и другие. Только бы не арбалеты, лишь бы не они…

— Сейчас у меня есть более важные дела, — произнес Мерд. — Увидимся позже, капитан. Если ты уцелеешь, конечно.

Клинки врагов приподнялись, нашаривая цель.

— Брать, — рявкнул Мерд. — Живым или мертвым!

И вышел из комнаты. На его место с лестницы протиснулся еще один головорез в кольчуге стражника, а за его спиной Корд рассмотрел еще нескольких, толпящихся на площадке у двери. Он грудью ощутил холодный ветерок, пробежавший по комнате. Там, где всегда была кольчуга капитана, остался только китель командора стражи да кружевной воротник сорочки. На грудь словно положили кусок льда — всей кожей Корд ощутил, что сюда, в отворот кителя, смотрят клинки головорезов, словно предсказывая, куда они вонзятся.

Чувствуя, как волосы на затылке становятся дыбом, Демистон отступил еще на шаг, держа клинок перед собой. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Вся эта кутерьма… Зря он согласился пойти в начальники и сменить кольчугу на кружева.

Зря.

— Взять! — раздалось с лестницы, и пятеро головорезов кинулись вперед, на одинокую фигуру в тонком кителе, сжимавшую в руке хрупкий клинок.

* * *

Де Грилл проснулся от холода. Прохладный осенний воздух покалывал щеки и забирался в распахнутый ворот рубахи, щекоча грудь. Эрмин заворочался в огромном кресле, пытаясь вытянуть ноги, ударился коленкой об острый угол стола и проснулся окончательно.

Отпустив на волю крепкое словцо, он сел и потер холодные щеки, пытаясь их согреть. Потом нашарил на столе коробку со спичками алхимиков, разжег масляный фонарь и поднялся на ноги.

Секретный кабинет на вершине башни, в котором так редко нынче появлялся король, был погружен в темноту. Здесь было холодно, а от шкафов с бумагами, выстроившихся вдоль стен, тянуло сыростью. Еще немного, и с ценными архивами будет покончено — если никто не сподобится взять на себя заботу регулярно проветривать и обогревать комнату.

Де Грилл с подозрением покосился на небольшой камин. Справиться с ним не удавалось ни Геордору, ни Эрмину — вместо тепла тот выдавал удушливый дым, и наотрез отказывался обогревать хоть что-то, кроме себя самого. Нужна была рука мастера, чтобы привести камин в порядок, но ни один печник в королевстве не должен был переступить порог этой комнаты. Окинув взглядом длинные ряды шкафчиков с бумагами, Эрмин тяжело вздохнул. Еще одна забота. Мелкая, досадная, но, как все мелочи, грозившая превратиться в громадную проблему, если вовремя с ней не разобраться. Если бумажные архивы сгниют, будет безвозвратно утеряно столько ценной информации, что королевский советник сойдет с ума. Но сейчас никак нельзя этим заниматься, на это просто нет времени.

Спохватившись, Эрмин поднял фонарь повыше и похлопал свободной рукой по карманам. Нашарив прочную цепочку, он вытащил на свет серебряный кругляш, блеснувший в свете фонаря. Часы. Точный гномий механизм, одно из самых важных и беспощадных орудий советника короля. И его проклятье.

Взглянув на стрелки, Эрмин вздохнул с облегчением. Едва за полночь. Он проспал всего половину суток. Геордор, конечно, уже оповестил королевство о грядущем наследнике трона. Вон, даже отсюда слышны пьяные вопли, доносящиеся снизу. Праздник продолжается, и советник пропустил очень важное событие в жизни королевства. С другой стороны, он хотя бы немного выспался.

Прислушавшись к себе, Эрмин с удивлением понял, что это правда. Он чувствовал себя отдохнувшим и умиротворенным, таким, каким не был уже больше месяца. Сердце билось ровно, голова больше не болела, а мысли текли спокойной рекой, не перескакивая с одного на другое.

Поставив фонарь на стол, Де Грилл нашарил в глубинах огромного кресла потрепанный плед, служивший верой и правдой еще отцу Геордора. Опустившись на холодное кожаное сиденье, советник закутался в плед, как в одеяло, и с облегчением откинулся на спинку кресла. Ему было тепло и уютно. Спокойно. Теперь можно и подремать — до утра. Уже размеренно, с чувством, осознано наслаждаясь каждой минутой отдыха.

Но сон не шел. Вопреки воле самого Де Грилла, его отдохнувший разум не торопясь перебирал события предыдущих дней. Почему-то теперь все выглядело иначе, чем раньше, — словно советник чуть отодвинулся от полотна, взглянул на него сверху и увидел всю картину целиком. Вопросы, ранее казавшиеся Эрмину загадками, мгновенно находили ответы. Все события выстраивались в логичную схему, которую хоть сейчас можно было начертить на бумаге. Всякому кусочку мозаики находилось свое место, стоило лишь немного поразмыслить над его формой.

Советник даже причмокнул от удовольствия. Потом, закряхтев, подался вперед, к столу, и отодвинул в сторонку фонарь. Достав из ящика стола хрупкий лист бумаги, Эрмин положил его на столешницу. Потом извлек из кармана свинцовый карандаш — свое грозное орудие номер два — и уставился на пожелтевший лист. Задумался. И сам не заметил, как рука вывела первую строчку.

Все же общая картина была слишком большой, чтобы держать ее в голове. Тут Эрмину на помощь и пришли верные помощники — бумага и карандаш. Строчки и линии, выводимые рукой советника, напоминали карту военных действий: отряд сюда, отряд туда, здесь обозники, там засадный полк… Сражение, что разворачивалось на бумаге, полностью поглотило советника. Он вновь погрузился в работу, но теперь его отдохнувший ум работал четко, как те гномьи часы в кармане, скрупулезно отмечая мелочи, упущенные ранее.

Заговор был глупостью. От начала до конца. В него было замешано столько людей, что его не заметил бы только слепой и глухой деревенский пастух. А в столице, в городе, где сотни ушей подслушивают чужие разговоры, где один и тот же доносчик может работать на десятерых господ, пытаться что-то сохранить в тайне — глупость несусветная. Заговор был обречен. И только суета, сопровождавшая свадьбу короля, не позволила раскрыть его раньше. И еще, будем честными сами с собой, упрямство короля, не желавшего ничего слышать о виновности бывшего тестя. Чего добивался герцог? Судя по показаниям изменников — отречения короля от престола. В свою пользу, разумеется. В принципе, его кровь позволяла сесть на престол, в том случае, если бы Геор умер и не оставил наследника. И если бы герцог получил поддержку знати и войск. Гемел давно бредил этими идеями, но, насколько было известно Птаху, никогда раньше не заходил дальше планов. А это дикое представление, которое они собирались разыграть во дворце во время свадьбы? Отречение под венцом. Попахивает дурной постановкой бродячего театра. И все же Гемела поддержали. Очень многие. И денег на такую поддержку было потрачено гораздо больше, чем имелось в казне престарелого герцога. Ему помогли, это ясно. А свадьба, похоже, смешала им планы. Если бы не она, то Гемелу, быть может, и удалось бы прорваться во дворец, а кто-нибудь из молодых заговорщиков, мечтающих застолбить место в истории, нанес бы удар Геордору, освобождая трон. Может быть.

Эрмин задумался и едва не прикусил кончик карандаша, как гусиное перо. Почувствовав губами холод металла — опомнился. Отложил карандаш, придвинул ближе фонарь и всмотрелся в схему, начерченную на листке бумаги.

Герцог Гемел мечтает о троне. Ему помогают деньгами. Лорды? Да, разумеется, всегда найдется пара толстосумов, недовольных своим местом. Но из такого большого плана торчат совсем другие уши — уши Волдера, который посмел вторгнуться на территорию Ривастана. Черный маг на земле королевства! Давненько такого не случалось. Волдер, конечно, хотел отсрочить свадьбу, чтобы дать Гемелу время для его дурацкого плана, и потому атаковал кортеж Вэлланор Борфейм. Сигмон, уверенный в том, что маг явился по его душу, просто поддался мании преследования. В идеале маг должен был убить будущую королеву, чтобы она не оставила наследника. Тогда после смерти Геора трон занял бы Гемел, которым, конечно же, управляли бы колдуны Волдера. Даже если бы он сам об этом не подозревал. Ведь сейчас, случись что с Геором, власть номинально останется у его супруги, а в будущем трон перейдет к ее наследнику. Гемел опоздал. Но его план был настолько дурацким, что просто не мог сбыться. Колдуны Волдера — не глупцы, они должны были это понимать. Им достаточно было отправить тот отряд в Рив, в помощь Гемелу, и все могло сложиться иначе. Как же они смогли незамеченными пробраться так далеко? И зачем потратили силы впустую, пытаясь всего лишь помешать свадьбе…

Рука советника замерла над бумагой. Пальцы нашарили карандаш и неуверенно, словно сомневаясь в своих силах, начертили еще одну линию.

Эрмин вздрогнул и выронил карандаш. Он почувствовал, как на лбу, несмотря на холод, выступила испарина. Вцепившись обеими руками в край столешницы, он прикрыл глаза, пытаясь усмирить рой картинок, вьющихся у него перед глазами. Со вполне ощутимым щелчком последний кусок картинки встал на место, и Эрмин задохнулся от ужаса, увидев весь план целиком.

Колдун из Волдера, тайком пробравшийся в Ривастан, охотился вовсе не за невестой короля. Нет, отряд действительно пришел за Сигмоном Ла Тойя, самой сильной фигурой на игровой доске Ривастана. Волдер знал, что Сигмона отправят за принцессой, это было очевидно даже младенцу. Глупая засада с разбойниками — дело рук Гемела, пытавшегося отсрочить свадьбу и обеспечить себе больше свободного времени для маневра, это стало ясно еще при первых допросах. А Волдер нанес удар позже, именно туда, куда хотел. Никакой ошибки. Небольшой отряд тайно проник на территорию Ривастана и нанес удар там, где и планировалось. Вот только Ла Тойя оказался им не по зубам. Вместо того чтобы героически погибнуть, защищая невесту короля, он уничтожил лазутчиков. Тех самых, что были скрыты от взора советника короля темным колдовством. Гемел поторопился, заговор был раскрыт, все счастливы. Кроме Эрмина Де Грилла, увязшего в доносах на сотни пешек, впутанных в темные делишки герцога. Советника, чей дар в самый решающий момент был подавлен колдунами Волдера. Тот самый дар, что вернулся совсем недавно и позволил ему увидеть новую опасность.

Эрмин медленно, не открывая глаз, поднял руку и вытер вспотевший лоб. Он боялся заглядывать глубже. Но картина все еще горела перед глазами, и он не мог оторвать от нее взор, против воли впитывая мельчайшие детали, от которых кровь стыла в жилах.

Глупый заговор Гемела открыт. Он не мог удаться ни при каких обстоятельствах. Герцог — ширма, которой Волдер прикрыл свои настоящие планы. Он лишь орудие в руках колдунов, тупое и грубое, которое только и способно, что нанести один удар, а потом разлететься вдребезги. Всем известный заговорщик Гемел Сеговар наносит смертельный удар королю. И сам погибает от рук сообщников или совершенно случайно оказавшегося рядом стражника. Король мертв, его родственник, что мог претендовать на престол, — тоже. На троне остается девочка, которую жалеет все королевство. Нет, не девочка — мать будущего короля, мать наследника рода Сеговаров. Весь Ривастан поднимется на ее защиту. А у трона с улыбкой встанет ее ближайший родственник — герцог Бертар Борфейм из Тарима, который совсем недавно был союзником Волдера в неудавшейся войне против Ривастана. Конечно, он поддержит племянницу, трагически овдовевшую сразу после свадьбы. Конечно, именно он будет принимать все важные решения — то той поры, пока повзрослеет еще не рожденный сын Геордора. И только в том случае, если ему дадут родиться. А может быть, и дадут. В Тариме много девушек на выданье. Может, в это самое время в Волдере уже зачали будущую невесту еще не рожденного короля Ривастана. А будет ли к тому времени существовать сам Ривастан? Все это время будет править — нет, не Борфейм — а тот колдун из Волдера, что придумал этот план. Да. Это выгоднее, чем война — более дешево и менее кроваво. Не надо воевать со всем населением Ривастана, которое никогда не примет завоевателя, пришедшего с мечом, но безропотно отдастся в руки обманщика. Нет. Пожалуй, не будет ни наследника Геордора, ни самого Ривастана. Пройдет несколько лет — и на месте Ривастана появится еще одна провинция Волдера. Или Тарима. Или, чем демоны не шутят, Дарелена. Если… если этот план удастся.

Беззвучно застонав, Эрмин де Грилл выпрямился и дрожащими руками расправил смятый листок. Когда они нанесут удар? Ведь все уже готово. Осталось лишь толкнуть крошечный камешек, и лавина обрушится на безмятежный Ривастан, уже две недели подряд отмечающий свадьбу короля.

Дрожащая от волнения рука советника принялась яростно чертить ветвистые линии, пытаясь найти лазейку в убийственной логике событий.

Наследник — уже есть. Геордор больше не нужен. Фальшивые заговорщики — в тюрьмах, а некто Птах лишился дара и погряз в делах настолько, что не успевает выспаться и не может мыслить ясно. Сигмон Ла Тойя уехал в Дарелен. Его задание — это ловушка, повод удалить серьезного противника из города. Заговор упырей — ложное видение, плод волшбы темного мага, который обманул советника, так обрадованного возвращением дара. Когда Сигмон откроет обман и вернется, все уже будет кончено. А единственный маг королевства, юный Дар, слишком далеко от столицы. Рив пуст и открыт. Отослав ручное чудовище, советник короля сам распахнул перед врагами двери неприступной крепости.

Оставался лишь последний штрих. Тот, что должен либо все подтвердить, либо все опровергнуть. Эрмин почел бы за счастье оказаться спятившим от подозрительности глупцом, который выдумал несуществующий заговор. Пусть будет так. Благие небеса, пусть будет именно так! И все же… он должен проверить.

Закрыв глаза, Эрмин Де Грилл, королевский советник, обратился к своему дару. Дару, с помощью которого он хотел увидеть Дарелен, заговор в нем и Сигмона Ла Тойя, скачущего по ночной дороге. Хотел — но не смог.

Черная пелена окружила Эрмина со всех сторон. Черное колдовство вернулось, вновь ослепив советника, заставив его ослепнуть и оглохнуть, лишив его возможности увидеть то, что так необходимо. Но именно в этом Де Грилл и увидел ответ на свой вопрос.

Открыв глаза, он уставился на пожелтевшую бумагу, лежащую на столе. Теперь он знал ответ на вопрос — когда. И, увы, ничего, совершенно ничего не мог сделать. Потому что удар уже нанесен.

Выпрямившись, Эрмин медленно поднялся на ноги и прислушался. Замок был непривычно тих. Звуки веселья пропали, растворились в ночи, и на смену им пришло холодное молчание, заполнявшее замок, как болотная вода. В наступившей тишине Эрмин де Грилл отчетливо слышал глухие удары. Он знал — это ломали дверь в тайный ход, ведущий сюда, в башню короля. Это значит, все только начинается. В этот самый миг замок наполняют те, кто еще совсем недавно сидел в тюрьмах. Те самые заговорщики, чьими руками Волдер нанесет окончательный и сокрушительный удар. Колдуны знали, что Геордор не станет омрачать свою свадьбу массовыми казнями. Ни один из заговорщиков не был казнен. Они все, живые и здоровые, сидели в темницах, переполненных, плохо охраняемых. Маленькая армия изменников в самом сердце королевства. Армия, которую не составит труда выпустить из-под замка, в ночь, когда весь город мертвецки пьян, включая самых преданных сторожей. И эти десятки, а то и сотни подозреваемых получат шанс избежать королевского правосудия. Они сделают все, чтобы его избежать. Уже делают.

Эрмин поднял голову и взглянул на пыльное окошко в крыше, едва заметное в полумраке. Быть может… Еще не поздно подтащить шкаф к стене и выбраться на крышу башни. Да, у него есть еще пара минут. Нужно подняться на самый верх, избавиться от лишней одежды, бросить все тяжелое. Дар ему недоступен, но, быть может, удастся хорошенько оттолкнуться и допрыгнуть до кроны огромного тополя, растущего неподалеку. И, как в далеком детстве, скатиться по ветвям, рухнуть на сырую землю, туда, где много лет назад он уже лежал на спине, упав с огромной высоты. Маленький Эрмин лежал на земле и плакал. А мальчик, что был чуть старше его, склонился над беглецом и нахмурил еще редкие брови, словно пародируя кого-то из старших.

Но на этот раз мальчика под тополем не будет. Теперь он лежит в своей спальне, старый, обрюзгший и научившийся по-настоящему хмурить седые брови.

— О, мой король, — прошептал выросший мальчик Эрмин, — мой бедный король.

Выпрямившись, Де Грилл положил ладонь на рукоять узкого клинка, висевшего на поясе. Бросил отчаянный взгляд на окно в крыше башни, а потом, прикусив губу, развернулся и бросился в узкий проем тайного хода.

Он шел к своему королю.

* * *

Пятеро убийц ринулись на Корда разом, мешая друг другу. Он шагнул назад, взмахнул саблей, сметая клинки в сторону, увернулся от одного из ударов и нанес ответный. Клинок глухо звякнул, встретившись с кольчугой, а Демистон уже пригнулся, пропуская над собой чужой меч. Он и выпрямиться не успел, как на него обрушились сразу два удара. Откатившись в сторону, Корд вскочил на ноги, парировал новый выпад и легко запрыгнул на стол. Развернувшись, с размаха полоснул саблей по лицу убийцы, подскочившего к столу, и тут же спрыгнул обратно.

Убийца с криком повалился на пол, зажимая руками разрубленное лицо. Из-под пальцев хлестала кровь, можно было добить, но Корду было не до него — парируя удары, что сыпались на него, подобно стальному граду, он отступил за стол и пинком отправил под ноги нападавшим стул. Один споткнулся и упал, остальные замешкались, и Демистон бросился в атаку.

Он прорвался сквозь серебряное облако клинков и вышел с другой стороны, оставив противника за спиной. Не мешкая, перепрыгнул через стол Горана и лишь тогда обернулся.

Еще один убийца лежал на полу мертвым — Корд знал, что его укол в горло достиг цели. На ногах остались трое, и один из них зажимал рассеченную щеку. Ухмыльнувшись, Демистон отсалютовал убийцам окровавленным клинком, стараясь не подать виду, что разрез на плече и легкая царапина на лопатке уже начали кровоточить.

Убийцы, переглянувшись, стали медленно наступать. Теперь они держались рядом и не торопились, решив больше не рисковать. Заходили с двух сторон, беря стол в клещи. Один справа, другой слева, третий точно посередине, перед столом, чтобы жертва вновь не ускользнула. Достаточно одному из них чуть задержать Корда, и клинки остальных вопьются ему в спину.

Демистон глянул в сторону приоткрытой двери и зарычал. В комнату заглядывал еще один головорез, и, судя по всему, за дверью их было еще порядочно. Вполне хватит на одного растолстевшего пирата, возомнившего, что кружева защитят его лучше кольчуги.

Корд сделал вид, что атакует врага с левой стороны, а когда тот подался назад, защищаясь клинком, быстро обернулся и набросился на убийцу за спиной, закрывавшего проход к двери.

Они схлестнулись у стола. Корд выполнил ложный финт, а когда враг вскинул клинок, отражая несуществующую атаку, одним широким взмахом разрубил противнику бедро и бросился вперед, отбросив раненого в сторону плечом.

Он подбежал к двери, слыша топот за спиной. У него была пара секунд, не больше, и Корду оставалось только молиться, чтобы их хватило. Спина уже предательски ныла, словно заранее ощущая, как сталь клинков вонзится в нее — голую, беззащитную, лишенную привычной стальной брони.

Головорез, заглянувший в дверь, шагнул было в комнату, но Демистон с разбега ударил его плечом в грудь, и тот вылетел в коридор. Корд же захлопнул тяжелую дубовую дверь, ловко опустил в паз железный засов, оставшийся еще с тех времен, когда Башня Стражи была военным укреплением, и рухнул на колени.

Первый клинок вонзился в дверь над его головой, заставив дверь застонать от удара. А второй пошел ниже и рассек Корду левое плечо. Он широко взмахнул саблей, подрезая беззащитные голени убийц, и под вопли боли откатился в сторону.

Поднявшись на ноги, он обернулся как раз вовремя для того, чтобы отразить выпад. Один из убийц, чьи сапоги оказались покрепче, отчаянно атаковал командора стражи, а второй, охромевший на одну ногу, держался за дверь и пытался вытащить из нее застрявший в дереве клинок.

Нападавший словно обезумел от ярости — он теснил Корда к стене, нанося удары обеими руками, со всей силы, не обращая внимания на свои раны. Рыча от боли и бешенства, он оттеснил командующего к стене с окном. Корд едва успевал уворачиваться от мелькающего клинка, он нанес уже две раны противнику, но тот пер напролом, словно и не замечая ранений.

Улучив момент, Корд парировал удар меча и пнул врага в колено. Тот споткнулся, и Демистон отскочил в сторону, подальше от стены, к которой его едва не прижали. Краем глаза он уловил какое-то движение за спиной и резко обернулся, опасаясь, что кто-то из раненых решил напасть с тыла.

Но это был всего лишь убийца у двери. Отчаявшись вытащить застрявший меч, он поднял засов и распахнул дверь, открывая дорогу новым убийцам. Корд заскрежетал зубами от бешенства. В комнату ворвались сразу трое, еще четверо толпились за спиной, и Демистону казалось, что им нет числа, что их там целая армия, явившаяся за одним-единственным человеком. Пиратом Кейором Черным.

Над его ухом взревел раненый убийца, замахиваясь для смертельного удара, но Корд не позволил его нанести. Ткнув саблей назад, он пронзил врагу живот, а потом обернулся, принимая в объятия тело, навалившееся на него. Провернув клинок в теле врага, Корд, под выдох смертного хрипа, перехватил окровавленную руку убийцы и лишь потом позволил телу упасть к своим ногам.

Обернувшись к новым противникам, толпившимся у двери, Кейор Черный злобно ощерился. Он стоял напротив строя врагов, сжимая в правой руке саблю, обагренную кровью, а в левой меч, отобранный у врага. Кровь — своя и чужая — щедро заливала его лицо и грудь, превращая белоснежные кружева сорочки в алый влажный бархат. Он чувствовал, как ноет бок, задетый вражеским клинком, чувствовал, как течет по спине теплая кровь из раны на плече. Левая рука уже плохо слушалась, но Кейор лишь улыбался, считая врагов. Один, два… раненого можно не считать… Вот еще подошли, набились в комнату, как сельдь в бочонок. Десять. Десять свежих головорезов, горящих желанием поквитаться за своих, десять крепких рубак в тесной комнате, вышедших против одного раненого стражника, чья кровь уже начинала капать на ковер.

— Абордаж! — зарычал Кейор Черный и бросился грудью на воздетые клинки.

* * *

Геордор Вер Сеговар Третий проснулся от волны холода, прокатившейся по комнате. Вздрогнув, король заворочался, пытаясь натянуть одеяло на плечо, прикрытое лишь тонкой ночной рубахой. Но стало еще прохладней, и Геордор нахмурился, жалея, что его дорогая Вэлланор в этот момент спит в своей спальне, в другом крыле замка. Они провели вместе лишь две ночи, это были самые лучшие ночи короля Геордора за последние два десятка лет. Он не хотел расставаться с Вэлланор ни на минуту, но не решался настаивать, трепетно оберегая свою юную жену. Он не хотел причинять ей вреда. Никакого. Ничто не должно было совершаться против ее желания, особенно сейчас, когда под сердцем королевы зреет новая жизнь, жизнь нового Сеговара, жизнь, что не позволит угаснуть древнему роду королей.

Новая волна холода заставила Геордора вздрогнуть. Он открыл глаза, оторвал голову от подушки и приподнялся, всматриваясь в темноту.

— Эрмин? — позвал он. — Проклятье, я же велел тебе…

Двери в опочивальню с треском распахнулись, и в комнату, с грохотом сапог и лязгом железа, ворвались люди. Держа в руках пылающие факелы, они выстроились у двери — десяток, не меньше, — освещая комнату. Король рывком поднялся, сел на кровати, и зарычал:

— Благие небеса! Что вы творите, бездельники…

Но, увидев вышедшую из-за спин стражников фигуру, он замолчал, лишившись дара речи.

Пляшущий свет факелов озарил лицо вошедшего, отметая последние сомнения монарха, не позволяя ему усомниться в увиденном. В опочивальню ступил герцог Гемел с горделиво поднятой головой. Черный камзол был измят, на щеках герцога проступала небритая щетина. Он походил на беглеца из темницы, но держался так, словно корона уже лежала на его голове.

— Гемел! — прорычал король, обретя голос. — Ты!

— Да, — веско уронил герцог. — Это я. Справедливость восторжествовала, и я вернулся из глубин отчаяния, вернулся, чтобы восстановить правду и освободить страну от кровавого тирана.

Геордор расправил плечи, вскинул подбородок, разя противника гневным взглядом. Копна седых волос рассыпалась по плечам, тонкая ночная сорочка натянулась на плечах, открывая широкую грудь короля.

— Ты не посмеешь, — бросил Геордор. — Страна не примет тебя. Никто из ривастанцев не простит тебе смерть короля и его наследника!

— Страна будет благодарна мне за то, что я поддержу королевский род в трудную минуту, — отозвался герцог, и его узкие губы тронула злорадная ухмылка. — А потом они оценят то благо, что я принесу Ривастану. Они забудут твое имя, Геор. Имя Сеговаров будет только одно — Гемел.

— Трудную минуту? — с подозрением переспросил король. — Что за чушь! Да ты пьян!

— От счастья служить своей стране, — отрезал Гемел.

— Ты, болван стоеросовый, погубишь ее! — крикнул, кипя от гнева, Геордор. — Что за чушь ты несешь, Гем! Даже если не станет меня и моего наследника, тебе не удастся сохранить трон! Начнутся волнения и гражданская война, а ты, тупой болван, будешь отсиживаться в замке, в то время как страну будут рвать на части Тарим и Волдер!

— Не будет никакой войны, — раздался тихий голос, и Геордор вскинул голову, всматриваясь в темноту за плечом герцога. — Будет только печаль.

— Борфейм, — зарычал король. — Я должен был догадаться…

Бертар Борфейм, завернувшийся в черный плащ, бесшумно появился из-за спины герцога и встал рядом с ним, беззастенчиво разглядывая короля. Его лицо не выражало эмоций — никакого злорадства и ликования, как было у Гемела, обычная сдержанность, не более того.

— Моя племянница будет в горе, оттого что потеряла мужа, — сухо сообщил Бертар. — Вместе с ней будет плакать весь Ривастан. Но жизнь продолжается. Мы поможем Вэлланор пережить эту потерю и мудро править страной. До той поры, пока наследник сможет взять бразды правления в свои руки. Никому не нужна война. Это глупая трата жизней и ресурсов, что обедняет любую сторону.

— Да, конечно, — бросил с досадой Геордор. — Вы, проклятые упыри, за это время высосете Ривастан досуха. Но восстание будет — люди не примут таримцев, с которыми едва не началась война.

— Какие таримцы? — притворно удивился Гемел, злорадно скалясь. — На троне — законная королева, носящая наследника Сеговаров, подле трона — самый старший из рода Сеговаров, мудрый советник и заботливый родственник. Народ будет счастлив.

— Но убийство короля вам не простят. Будут волнения в армии и…

— Король будет убит заговорщиками, — отрезал Борфейм.

— Вами! — с торжеством воскликнул Геордор. — Заговорщиками, бежавшими из тюрьмы и доведшими свой омерзительный план до конца!

— О нет, — отозвался Борфейм. — Король будет убит настоящими заговорщиками, теми самыми, чей заговор удался. Теми, кто оболгал чудесных людей, пытавшихся помешать их омерзительным замыслам, и, пользуясь своим положением, отправил их в тюрьму. Никто не мог помешать этому мерзавцу, и его заговор завершился успехом.

— Этот выродок Птах! — прорычал Гемел, сжимая кулаки. — Это он расчищал себе место на троне. Проклятый подменыш, возомнивший себя правителем Ривастана! Но ему помешают довести план до конца! Помешаем мы, хранители рода Сеговаров и верные слуги престола.

— Никто не поверит в эту глупость! — воскликнул Геордор.

— Поверят, — бросил Борфейм. — После его признания и раскаяния.

— Вам не выбить из него это признание, — холодно ответил король. — Эрмин скорее умрет, чем будет играть по вашим правилам.

— Может быть, — кивнул Борфейм. — Тогда, надеюсь, ему удастся сбежать с места преступления. Это бегство будет лучшим доказательством его вины.

— Он вернется! — пригрозил Геордор. — И тогда…

— Не вернется! — рявкнул Гемел. — Если побег ему устроим мы. И простой народ будет благодарен нам за то, что страна избежала кровавого ига чудовища и его омерзительных подручных, таких же выродков, как и он!

— Мерзавцы! — прорычал король, дрожа от ярости. — Это вы — выродки, мерзкие ублюдки с черными от зла душонками!

— Нет, Геор, нет! — воскликнул, распаляясь все больше, Гемел. — Мы — освободители страны от твоего рабства! Род Сеговаров нуждается в обновлении и будет обновлен! Гнилая ветвь будет отсечена с древа нашего старого рода, и ее место займут новые, благородные ветви, полные жизни!

— Уж не ты ли сам, старый хрен! — в запале бросил Геордор.

— Пусть и не я! — завопил герцог, покраснев от прилившей к щекам крови. — Но время лечит, Геор, время лечит! Всякое может случиться с наследником в эти смутные дни! Одинокая королева, потерявшая мужа и ребенка, нуждается в поддержке так же, как самая простая женщина, Геор. И, возможно, через много лет на троне Ривастана будет сидеть тот, в чьих жилах течет кровь Сеговаров. Но не твоя, Геор, слышишь, не твоя!

— И не твоя! — отрезал Геордор.

Вытащив руку из-под одеяла, он указал пальцем на Гемела, брызгающего от ярости слюной. Раздался тихий щелчок, герцог схватился за горло и захрипел.

Борфейм метнулся в сторону, укрываясь за спинами стражников, одетых в кольчуги. Ряд воинов качнулся назад, сдвинул плечи, укрывая собой таримского герцога, и вторая стрелка бессильно звякнула о железо доспехов.

— Проклятье, — прорычал король, не опуская руки с зажатой в ней маленькой трубочкой с отравленными стрелами.

На секунду в опочивальне воцарилась тишина. Лишь герцог Гемел Сеговар, упавший на пол, хрипел и в агонии царапал ногтями начищенный до блеска паркет. Но через мгновение затих и он — булькнул последний раз и испустил дух.

— Спасибо, Геор, — тихо произнес из темноты Борфейм, скрытый строем воинов. — Ты очень мне помог. Теперь не нужно ломать голову, что делать с этим болваном. Все стало намного проще. И, знаешь… Как бы там ни повернулось дело, так или иначе, но на троне Ривастана будет сидеть наследник с кровью Борфеймов. Наш герб в любом случае появится на стенах твоего дворца, Геор. Солнце Борфеймов снова взойдет над горизонтом и пребудет в зените вечно.

Геордор не ответил. Он тяжело дышал, жадно глотая воздух открытым ртом, пытаясь усмирить дрожащие руки. У него еще оставалась надежда, что Бертар выглянет из-за своих воинов. Покажется хотя бы на миг, чтобы полюбоваться на смерть короля. И тогда у обреченного монарха появится хороший шанс всадить стрелу в это черное, как дно болота, сердце.

— Ладно, — немного помолчав, проронил Бертар. — Это все. Взять его!

Фальшивые стражники, в чьих лицах король видел знакомые черты северян Борфейма, бросились к постели, на ходу обнажая клинки. Геордор успел выстрелить два раза, промахнулся и вскинул руку, напрасно пытаясь прикрыть голову от удара тяжелого клинка. И только тогда с потолка обрушился вихрь звенящей стали, закрывая короля Ривастана от смертельного удара.

* * *

Корд оттолкнулся от пола и попытался приподняться на руках. Левая, непослушная, подогнулась, и командор упал лицом в теплую лужу крови, пахнущую медью. Застонав от боли в спине, он приподнялся на локте, пытаясь нащупать дорогу к двери. Кровь заливала глаза, в голове стоял тяжелый гул, а тело онемело настолько, что воспринималось как чужое. Не свое. Он больше ничего не чувствовал — в какой-то момент он перестал воспринимать боль, пресытившись ею.

Пошарив перед собой, Демистон тяжело перевалился через мертвое тело, встал на четвереньки и пополз к двери. Остановился он, только ткнувшись в нее головой. Он слышал, как стучат по лестнице сапоги, слышал гортанные крики тех, что спешили наверх добить полумертвую жертву, израненную, почти ослепшую, но все еще живую.

Застонав от боли, Корд вскинул руку, нашарил железный засов, приподнял его и уронил в запоры. Лязгнуло железо, и тотчас с той стороны в дверь ударили плечом. Дубовые доски выгнулись, толкнув командора, но устояли.

Корд тяжело опустился на пол, прижался спиной к двери и рассмеялся. Коротко и зло, как человек, обманувший саму смерть. Дверь снова вздрогнула, потом еще раз, а потом удары посыпались непрерывной чередой, грозя сорвать ее с петель. Командор городской стражи Корд Демистон поднял руку и вытер с лица кровь. И тут же зашипел от боли — левая сторона лица пылала огнем. Удар эфесом пришелся точно в левый глаз, рассек бровь и, кажется, даже что-то повредил. Демистон ничего не видел этим глазом, а бровь распухла и сочилась кровью. Зарычав от боли, он осторожно вытер подсыхающие кровавые сгустки с правого глаза и заморгал, пытаясь осмотреться.

Комната была завалена телами. Они лежали вповалку, друг на друге — и в центре комнаты, и по краям, и даже на столах. Пол превратился в большое и липкое озеро крови, что разлилось от стены до стены, скрывая ковровую дорожку. Брызги крови обильно пятнали стены и даже потолок — в тех местах, где кровь плескала вверх теплым фонтаном.

Демистон снова засмеялся и задохнулся от разом пришедшей боли. Он все же выстоял. Полтора десятка городских головорезов так и не смогли одолеть одного бывшего пирата, освоившего сначала ремесло наемного убийцы, а потом и королевского стражника. Разбитые губы Демистона сложились в кривую ухмылку. Что сказал бы Ла Тойя по этому поводу? Наверно, ничего. Просто пожал бы плечами. Для него это пустяк — полтора десятка людей с мечами. Он бы скосил их за пару минут и даже не запыхался. Но для стареющего капитана стражи…

— Неплохо, — прохрипел Корд. — Совсем неплохо.

Доски за спиной трещали от ударов, громкие крики били по ушам, но Демистон никак не мог разобрать, что там выкрикивают. В голове стоял такой гул, что он никак не мог сосредоточиться. Доски. Трещат. Это плохо. Скоро дверь выбьют.

Со стоном командор приподнялся и нашарил огромную медную ручку на двери. Держась за нее, он медленно встал на ноги и, покачнувшись, прислонился спиной к двери. Боль медленно разливалась по телу тугой волной, грозя в любой момент сорваться с цепи и превратиться во всепожирающий костер.

— Не сейчас, — хрипло попросил Демистон, опуская глаза, — не сейчас.

Левая часть головы болела от удара. Левая рука плохо слушалась — то ли из-за раны в плече, то ли из-за двух глубоких разрезов на предплечье. Болела и грудь — судя по дырам в окровавленном кителе, ей досталось не меньше десятка уколов. Легких, поверхностных, больше похожих на царапины. Но не перестающих ныть. Правая рука пострадала меньше — две царапины у локтя и ободранные костяшки, только и всего. Ноги целы, не считая пары царапин. Болит лопатка, там, кажется, клинок вспорол только кожу. В целом — все хорошо. Жить можно. Только кружится голова от потери крови. И нужно добраться до лекаря, тогда, наверно, удастся выкарабкаться.

Демистон прикрыл глаза, вспоминая схватку. Он словно увидел себя со стороны — два круга сияющей стали врываются в центр схватки, кровь брызжет в стороны, брань и предсмертные крики… Он принимал удары левой рукой — иногда на клинок, а иногда на саму руку. Запоздало подумалось, что следовало бы ее обернуть хотя бы плащом. Он бы и обернул, если бы кто-то дал ему на это время. Но времени не было, и он шел вперед сквозь строй клинков, разя, как молния, неся смерть каждым ударом — как и положено в бою. Демистон не думал о защите, он не пытался выжить. Он просто хотел убить как можно больше врагов. И так сильно хотел, что убил их всех.

Оттолкнувшись от двери, Корд сделал пару шагов. Покачнулся, взмахнул руками, но устоял на ногах. Переведя дух, он медленно побрел к окну, переступая через мертвые тела.

Нужно уходить. Дверь еще держится, но ей осталось недолго. Скоро ее выбьют, и тогда… У него просто не хватит сил на еще одну схватку. Можно, конечно, поднять с пола клинок и дождаться, пока рухнет дверь. А потом встретить смерть в бою, как положено доблестному воителю… Пират Кейор Черный злобно ощерился. Нет, брат, сказал он. Ты всегда уходил. Уйдешь и на этот раз. Заляжешь на дно, отсидишься в подполе, как ты делал это сотни раз после выполнения задания. Ты всегда уходил — истекая кровью, на негнущихся ногах, на карачках, ползком — но уходил сам. Чтобы через некоторое время нанести ответный удар, подлый, смертельный и беспощадный, как и положено пирату и наемному убийце.

У стены, под самым окном лежало мертвое тело головореза, того самого, у которого Корд отобрал меч. Склонившись над ним, командор едва не упал. Чудом удержавшись на ногах, он сорвал с ремня покойника широкий нож, походивший на кинжал, и сунул себе за пояс, и даже не поморщился, когда лезвие царапнуло бок. Он, конечно, предпочел бы свою саблю, но ее слишком долго искать в этой свалке, а дверь едва держится. Даже найди ее Корд — все равно не осталось сил ею размахивать.

Распахнув окно, Демистон обернулся. Дверь еще держалась, но от ударов петли уже начали вылезать из косяка. Еще немного, и она вылетит. Нужно торопиться.

Вздохнув, Корд просунул ногу в окно, сел в проеме, словно оседлав скакуна. Потом нащупал ногой выступающий камень, перенес на него вес и осторожно выбрался наружу. Все еще держась обеими руками за подоконник, он снова взглянул на дверь. Удары стали реже, словно там, за дверью, задумались — а стоит ли ее ломать?

— Врешь, — крикнул Демистон в дверь, задыхаясь от боли в груди. — Не возьмешь!

Удары посыпались на дверь с новой силой, и командор довольно улыбнулся. А потом взглянул вниз, себе под ноги. Там расстилалась черная бездна. Фонарь, стоявший неподалеку, окончательно потух, и темнота накрыла этот участок площади, превратив его в огромную кляксу. Он знал, что до земли недалеко — кабинет капитанов располагался на втором этаже, но сейчас темнота под ногами казалась бездонной.

Демистон медленно разогнул руки и повис на окне, пытаясь нашарить опору ногами. Башня была сложена из старых необработанных камней, и подходящих неровностей было предостаточно. Корд прекрасно знал эти камни, и в другое время он бы без труда спустился по стене, как муха, цепляясь за малейшие выступы. Но сейчас силы покидали его, от потери крови по телу разлилась предательская слабость, и он никак не мог сосредоточиться. Ноги казались неуклюжими, чужими. И все же Демистону удалось нашарить небольшой выступ, на котором он смог утвердить ногу. Осторожно перенеся на нее вес, он отпустил правую руку и начал шарить по стене, отчаянно пытаясь найти камень, за который можно было бы уцепиться. Под руку подвернулся подходящий выступ, Корд схватился за него, и в этот момент левая рука онемела окончательно. Пальцы разжались, и Демистон потерял равновесие. Подошва сапога, скользкая от крови, соскочила с уступа, и тело вздрогнуло от предвкушения падения. Долгий миг Корд висел на одних кончиках пальцев правой руки. Потом они разжались, и командор упал в темноту.

В недолгий миг падения, когда сердце замерло от ужаса, он успел увидеть только одно — зеленые, как волны южного моря, глаза.

Он приземлился на ноги и, вскрикнув от боли, тут же повалился на бок, хлопнувшись всем телом о камни. Не в силах вздохнуть, Демистон захрипел, пытаясь ухватить ртом хоть немного воздуха. Казалось, что вся боль этого вечера сосредоточилась в левой лодыжке, горевшей так, словно ее сунули в раскаленный кузнечный горн.

Тяжело дыша, Корд попытался подняться и чуть не потерял сознание от боли. Он почувствовал, как сломанные кости ноги трутся одна о другую, и эта боль затмила собой все остальное. Хватая раскрытым ртом холодный ночной воздух, Демистон перевернулся на живот и распластался на камнях. Потом выбросил вперед правую руку, уцепился за камни, подтянулся и медленно пополз вперед.

Он полз в темноту, почти на ощупь, ничего не видя перед собой. Там, впереди, неясно виднелись силуэты домов, стоящих на краю площади. В одном из них можно было укрыться. Например, заползти под крыльцо, или вообще затеряться в лабиринте темных улочек. Но Демистон думал о другом убежище — о большом особняке, стоящем на той стороне площади. Всего-то нужно достигнуть ряда домов, проползти в их тени по границе всей площади и добраться до резного забора особняка Броков, до самого края их сада, примыкавшего к домам на площади. Заползти в сад и…

— Командор! — раздалось над его головой. — Это он! Небом клянусь, это он!

Демистон остановился, приподнял голову, пытаясь рассмотреть — кто это обращается к нему из темноты. В тот же миг сильный удар в бок опрокинул его на спину.

— Глазам своим не верю, — произнес Мерд, склоняясь над поверженным капитаном. — Бравый капитан бежит с поля боя?

— Командор, смотрите, как далеко он уполз. Пересек почти всю площадь!

— Тише, Горан. Не стоит так кричать.

— Да, командор…

— Судя по звукам, эти болваны все еще ломают дверь в комнату, не зная, что птичка ускользнула из клетки. Вот что. Пойди и приведи сюда пару этих остолопов.

— А как же дворец, там…

— Хорошо! — с досадой воскликнул Мерд. — Пришли сюда двух ребят, а сам веди остальных во дворец! Я прослежу, чтобы этого полудохлого болвана связали и заперли, а потом нагоню вас.

— Командор, герцог будет недоволен…

— Пшел прочь! — рявкнул Мерд. — Исполняй приказ, быстро!

По камню застучали подкованные сапоги, и только тогда Демистон приподнял голову. Горан, проклятый предатель, убежал исполнять приказ, и теперь командоры — прошлый и нынешний — остались наедине.

— Итак, капитан, — произнес Мерд, наклоняясь над едва дышащим Кордом. — Похоже, мне лично придется заняться вами. Этой тупой сволочи ничего нельзя поручить, они упустят даже раненую утку, если она не будет прикована цепью к стене. Так что придется проследить, чтобы вы оказались в оковах. А потом я с вами побеседую. О, наша беседа будет долгой. И поверьте, все это время на вас будет китель командора стражи. Надеюсь, нашу беседу запомнят те, кому эта форма нравится настолько, что они готовы примерить ее без моего разрешения.

Корд отпустил проклятье изменнику, но с распухших губ сорвался лишь невнятный хрип.

— Что? — усмехнулся Мерд, наклоняясь ниже. — Не слышу! И куда же это вы собрались, на ночь глядя? Не в особняк ли Броков, куда, по слухам, вы переселились жить? Отличное повышение, капитан. Думаю, после того, как все уладится, я сам навещу веселую вдовушку. Говорят, она чудесно поет. Надеюсь, что когда она будет вопить от боли, я познаю все прелести ее голоса. Что? Вы хотите что-то сказать, мой капитан?

Ухмыляясь, Мерд согнулся пополам, нависая над Кордом. Тот изо всех сил ударил здоровой ногой в щиколотку Мерда, и полковник с проклятием повалился вперед, прямо на распластанного Корда. Демистон обхватил врага левой рукой и прижал к себе, словно пылкий любовник.

— Встретимся позже, командор, — прошипел он и всадил нож точно под ухо Мерду.

Полковник содрогнулся, из его рта хлынула кровь, заливая лицо Демистона. Тот с отвращением спихнул с себя бьющееся в конвульсиях тело и приподнялся. Потом поднял нож и одним взмахом перерубил тяжелым лезвием шею умирающего. Голова полковника укатилась в темноту, а Демистон, вытерев лицо грязным рукавом, сунул нож за пояс, перевернул на живот и пополз дальше. Он полз, не в силах думать ни о чем другом — только о зеленых глазах графини Брок, ради которых он сейчас двигался, все глубже погружаясь в алую мглу, стоящую перед невидящими глазами.

Чуть позже, когда два крепких парня в кольчугах городской стражи подошли на место схватки, они увидели лишь обезглавленное тело. Один тут же выхватил из ножен меч, а второй отступил назад и споткнулся о что-то круглое, лежащее на камнях. Медленно наклонившись, он поднял отрубленную голову, взглянул в мертвое лицо и тут же выронил ужасную ношу. Второй тихо свистнул, указывая пальцем на землю. На камнях остался широкий кровавый след — кто-то уполз отсюда, причем и не так давно. Можно было пойти по следу и найти того, кто совершил убийство. Изменники переглянулись. Там, в темноте, скрывался тот, кто в одиночку прикончил полтора десятка отборных головорезов с окраин Рива, бежал из Башни, а потом, даже раненный, умудрился отрубить ножом голову одному из лучших фехтовальщиков королевства.

Переглянувшись еще раз, они начали медленно отступать в темноту — обратно к Башне, туда, где можно было запереться и дождаться утра.

* * *

Тяжелый балдахин, нависавший над королевской кроватью, накрыл трех северян, подскочивших к постели короля. Следом за ним, словно с потолка, свалился Де Грилл с обнаженным клинком в руках. Быстрее молнии, он наугад несколько раз ткнул мечом в балдахин, потом плюхнулся на кровать и двумя ногами отпихнул убийц, спутанных тяжелой тканью, под ноги их подступавшим товарищам. Нападавшие замешкались.

Эрмин кувыркнулся назад, соскочил с кровати и сдернул с нее короля — за руку, как простую куклу. Король отлетел в сторону, сшиб огромное зеркало и тяжело заворочался в осколках. Эрмин же встретил сталью нападавших, выпутавшихся из балдахина. Граф метался между кроватью и огромным столом, не позволяя убийцам атаковать всем одновременно. Отражая удары клинков, Эрмин атаковал и сам. Он вертелся, словно уж на сковородке, являя чудеса гибкости, недоступные человеку. Порой казалось, что он парит в воздухе, лишенный всякой поддержки, перелетая с места на место раньше, чем клинки успевали коснуться его.

Один из нападавших вскочил на постель, намереваясь атаковать неожиданного защитника сбоку, но ему не удалось сделать и шага. Из темноты спальни бесшумно, словно привидение в белом балахоне, появился король, сжимающий в руках огромный меч предков, сорванный с креплений на стене. Взмахнув им словно косой, Геордор подсек врагу ноги. Тяжелый и тупой меч, больше напоминавший железную палку, не смог разрубить чужую плоть. Он просто раздробил кости ног, как булава, а когда завопивший убийца рухнул на кровать, король взмахнул мечом и размозжил ему череп.

Нападавшие, встретившие неожиданный отпор, отступили. Они стояли напротив короля и его защитника, держа наготове мечи, но не атаковали. Их было пятеро — пятеро крепких северян, закаленных в боях воинов, которых привез с собой Борфейм. Еще двое стояли у двери, прикрывая собой герцога.

— Эрмин, — прошептал король, встав рядом с другом. — Откуда ты взялся…

— Спустился из башни, — так же тихо отозвался советник. — Держись, Геор. Они убили Тьена, я нашел его тело у дверей своего кабинета. Так что мы остались одни. Но, пожалуй, попробуем пробиться к тайному ходу. Прячься за мою спину и не вздумай лезть вперед.

— Тут кругом изменники, — простонал Геордор. — Весь замок в их руках.

— Но не весь Рив, — возразил Де Грилл. — Эти болваны хорошо дерутся, но ничего не знают про тайны дворца.

Он бросил взгляд в дальний угол комнаты, туда, где находился тайный ход, через который Эрмин не раз навещал спальню короля. Спасение. Но между ним и беглецами стояли северяне Борфейма, да и самого герцога не стоило сбрасывать со счетов, старик великолепно владеет клинком. К тому же наверняка к нему уже идет помощь. Быстро разделаться с королем не удалось, и сейчас к спальне как пить дать спешат изменники, что рассредоточились по замку в поисках живых гвардейцев.

— Спасибо, Эр, — тихо произнес король.

Его рука легла на плечо советника, и тот кивнул, принимая благодарность.

— За мной должок, Геор, — отозвался он. — Большой и неоплаченный должок.

Стряхнув руку короля с плеча, он подался вперед, навстречу северянам, идущим в атаку. Вновь зазвенела сталь, и брызги крови веером легли на сверкающий паркет. Король же укрылся за кроватью, держа наготове старый меч — любой, кто осмелился бы запрыгнуть на постель монарха, остался бы без ног.

Северяне вновь отступили, чтобы перестроиться. На полу осталось лежать два тела, заливая кровью ковер, а на левом плече отступившего к кровати Де Грилла появилась широкая прореха в камзоле. Она быстро набухала кровью, и вскоре красные капли покатились по рукаву.

Трое северян, что еще держались на ногах, не издали ни звука, но некая скованность в их движениях подсказала Эрмину, что его удары не прошли мимо цели.

— Что вы возитесь? — не выдержав, подал голос Борфейм. — В атаку!

Король привстал из-за кровати и ткнул пальцем в темноту, целясь на голос. Раздался звон — маленькая стрелка ударилась о кольчугу охранника герцога. Борфейм с проклятием выскочил в коридор, пригибаясь на ходу.

— Убейте их! — крикнул он из-за двери. — Обоих!

Де Грилл словно только и ждал этой команды. Он сорвался с места и бросился в атаку на замешкавшихся убийц. На ходу он подхватил с пола второй клинок и обрушился на тех троих, что закрывали проход к двери. Воины, еще недавно прикрывавшие собой герцога, бросились на помощь товарищам, но опоздали — Де Грилл в мгновение ока пронзил грудь одного из раненых, который даже не успел поднять клинок, чтобы отразить удар. Второму он с размаху разрубил колено, прикрылся от выпада третьего, отвел его клинок, сделал шаг вперед и, очутившись лицом к лицу с врагом, ударил лбом в его переносицу. Тот отшатнулся, Эрмин отпихнул его, взмахнул мечами, скрещивая клинки, и голова убийцы, срезанная, словно ножницами, взлетела к потолку.

Оставшиеся в живых стражники навалились на советника с двух сторон, но Эрмин, заполучивший второй меч, словно раздвоился. Он защищался и нападал одновременно, стелился по полу, колол и рубил. В мгновение ока он свел все преимущество убийц к нулю, перепорхнув на стол, а с него за спину врагам. Те вынуждены были защищаться, и Эрмин, яростно атакуя, оттеснил их к дверям.

Из порезов, покрывавших грудь и руки Эрмана, текла кровь. Алый рубец рассекал щеку, грудь зудела от порезов, но глаза его горели жаждой мести. Не обращая внимания на раны, он бросался на врагов, осыпая их градом ударов. Прижатые к дверям убийцы отчаянно защищались, не в силах усмирить бурю, принявшую человеческий облик. Им не хватало места, и вскоре один из них повалился на пол, зажимая распоротый живот. Второй, воспользовавшись случаем, пихнул товарища под ноги обезумевшего демона с двумя клинками и выскочил из спальни, захлопнув за собой дверь.

— Быстрей, — крикнул Эрмин, подпирая дверь плечом, — Геор, беги!

Король, отшвырнул свой бесполезный меч, выскочил из-за кровати и бросился в дальний угол комнаты, к тайному ходу, проложенному между стенами дворца.

В этот момент дверь взорвалась.

От сильнейшего удара обе створки разлетелись в щепки. Де Грилла отшвырнуло назад, он упал на спину и проехался по паркету до самых ног короля, замершего посреди комнаты.

— Эрмин! — крикнул Геордор, склоняясь над другом и пытаясь ухватить его за плечи.

Но советник уже поднимался на ноги. Ухватившись за руку короля, он встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов к двери. И остановился.

Там, на пороге, стоял маленький человечек, с ног до головы закутанный в черный плащ. Широкополая шляпа скрывала его лицо. Казалось, что в спальне короля появился сгусток темноты, волею случая принявший облик человека.

— Кто ты? — хрипло спросил советник, поднимая клинки.

Человек не ответил. Его голова медленно поднялась, и шляпа наконец открыла его лицо.

Посиневшее и распухшее, оно казалось неуместным светлым пятном в этом черном окружении. Рот приоткрыт, засохшие губы обнажили пожелтевшие остатки зубов, глаза смотрят в разные стороны, словно насмехаясь над собеседником. Правая щека прогнила насквозь, на подбородке видны следы засохшей слизи.

Этот человек был мертв — и довольно давно.

— Волдер, — прошипел Де Грилл и сплюнул на пол. — Я должен был догадаться…

Чуть пригнувшись, словно охотящийся кот, он двинулся вперед, пробуя воздух перед собой клинками. Лицо мертвеца затуманилось, поплыло, как тающий воск, и превратилось в темное пятно. В тот же миг черная фигура, стоящая на пороге спальни, очутилась перед советником. Взметнулся черный рукав — и на свет появился сверкающий клинок, молнией низринувшийся на защитника короля.

Эрмин вскинул меч, отражая удар, и взмахнул второй рукой, готовясь нанести ответный удар…

Клинок мертвеца коснулся меча Де Грилла и вспыхнул алым. Пылающее лезвие без труда прошло сквозь сталь, как сквозь масло, и обрушилось на плоть советника короля. Огненная полоса разрубила ему плечо, вошла в грудь и остановилась только в животе. Перед глазами Эрмина вспыхнуло алое пламя, и он повалился на спину, уже не чувствуя боли. Мечи выпали из его рук и со звоном покатились по полу. Советник упал следом и сквозь багровую пелену, стоящую перед глазами, увидел, что черный человек перешагнул через него, как через простое бревно. Де Грилл, не желая признавать себя умершим, попытался схватить мертвеца за ногу, но его холодеющая рука ухватила лишь черный туман.

От этого усилия изо рта Эрмина брызнула фонтаном кровь, а рука бессильно упала — тело больше не слушалось, хотя дух отчаянно сопротивлялся, отказываясь умирать. Голова Де Грилла откинулась навзничь, но он все-таки скосил глаза, пытаясь хотя бы увидеть врага…

Его угасающее сознание, уходящее все глубже в темноту, успело отметить только протяжный крик, завершившийся ударом. Что-то прокатилось по полу, и в поле зрения умирающего Эрмина Де Грилла появилась отрубленная голова.

Седые кудри Геордора Вер Сеговара Третьего слиплись от крови. Рот открыт в последнем крике, глаза закатились, светя белками в темноту спальни.

— Мой король, — выдохнул советник, мешая слова со сгустками крови, текущей изо рта.

Глаза его застыли, тело забилось в судорогах, выпуская остатки жизни на залитый кровью паркет. Свет перед глазами Эрмина Де Грилла померк, превращаясь в крохотную звезду. Потом исчезла и она. Эрмин завис в темноте безвременья, растворяясь в ней, словно в зыбком тумане. Но в последний миг, когда его жизнь уже ушла, а смерть только вступала в содрогающееся тело, он успел подумать о том человеке, что был сейчас так далеко.

* * *

Осенняя ночь выдалась холодной. В такое время путнику хорошо греться в пустой и сонной таверне. Сидеть у камина, за дощатым столом, вдыхать аромат острой похлебки, горячей, словно пламя, и чувствовать, как по усталому телу разливается теплая волна от стаканчика крепкой настойки, поднесенной заботливой хозяйкой. Хорошо в это холодное и сырое время глотнуть с деревянной ложки горячий наваристый суп, чувствуя, как от поступающей дремы слипаются глаза, и довольно сощуриться в предвкушении сна на жесткой, но теплой постели.

Сигмон не был таким путником. Он мчался в холодную ночь, пригнувшись к гриве своего коня и чуть ослабив поводья. Он даже не смотрел на дорогу. Вернее, смотрел, но видел перед собой не деревья, едва заметные во тьме, не подернутую инеем траву, разросшуюся на обочинах, не толстые ветви, нависавшие над головой. Ла Тойя видел совершенно иное, то, что навсегда запечатлелось в его памяти.

Вороной, словно чувствуя тревогу хозяина, шел бойкой рысью. Иногда срывался в галоп, пытаясь развеять печаль седока. Сигмон не обращал на него внимания, полностью доверившись четвероногому другу. Ворон — получивший свое имя в наследство от предыдущего скакуна Сигмона — оказался на диво крепок, вынослив и сообразителен. В нем не было тупого безразличия тягловых коняк, он жил полной жизнью, частенько демонстрировал свой дурной нрав, но, похоже, навсегда влюбился в того, кто однажды ночью вырвал его из размеренной жизни военного гарнизона и увлек за собой в ночь. Ла Тойя не раз уже удивлялся, как такой скакун очутился в армейских конюшнях, но потом решил, что невольно обокрал либо коменданта, либо еще какого-то высокого чина, который мог позволить себе купить такое сокровище. Но жалоба на самоуправство королевского гонца так и не поступила, и граф перестал терзаться по этому поводу. Он просто благодарил судьбу за такой подарок и старался не искушать ее, разыскивая настоящего хозяина скакуна. Тем более что у него и так было достаточно поводов для размышлений.

Конь уносил его в ночь, все дальше от столицы, где осталось его сердце. Сначала Сигмон честно пытался думать о поручении Де Грилла, но чем дольше он оставался наедине с собой, тем больше он думал только о себе. Ла Тойя знал секрет долгих путешествий — не следует гнать коня, пытаясь за ночь одолеть два дня пути. Нужно двигаться не быстро, но равномерно, незаметно для глаза глотая мили одну за другой. За день Сигмон отъехал от Рива достаточно далеко. И, как положено путнику, решил провести ночь в таверне, дав отдых еще не измученному, но все-таки уставшему скакуну.

Он честно заплатил за комнату и место на конюшне. Отведал острого супа и даже лег спать пораньше, когда солнце еще только садилось за горизонт. Ему даже удалось заснуть.

В полночь он проснулся.

Во сне он видел то же, что и наяву, — остроносое лицо северной девчонки с огромными глазами, в которых плескался восторг. Вэлланор, принцесса Борфеймов, преследовала его и днем, и ночью.

Сердце рвалось из груди. Хотелось кричать и крушить все, что подвернется под руку. Зверь рычал и рвался с привязи, словно враги окружали хозяина со всех сторон, грозя нанести смертельный удар. И тогда Сигмон испугался.

Он собрал вещи, вихрем скатился по лестнице, напугав дремавшую у камина хозяйку таверны, влетел в конюшню. Ворон встретил его тихим ржанием — словно всю ночь только и ждал, когда хозяин появится на пороге.

Оседлав скакуна, Ла Тойя умчался в темноту, надеясь, что стылая осень остудит жар, пылающий внутри, и успокоит зверя. Он боялся сам себя. Боялся того, что не сдержится, что внутренний поводок лопнет, и обезумевший королевский гонец и в самом деле начнет крушить все вокруг себя, пытаясь выплеснуть горечь и ярость, сжигавшие его изнутри, словно яд. В тавернах наверняка видали такое не раз — когда отчаяние мимохожего бродяги, выпившего лишку, выплескивается на тех, кто имел несчастье очутиться рядом. В тавернах буянов умели усмирять. Вот только… Вряд ли им удалось бы усмирить чудовище, сорвавшееся с привязи и обезумевшее от злости на самого себя и на весь мир. Поэтому граф Сигмон Ла Тойя почел за лучшее покинуть постоялый двор до того, как случится несчастье, и теперь черный конь уносил его в ночь, пряча в темноте осеннего леса. А Сигмон, прикрыв глаза, грезил наяву.

Он вновь и вновь видел Вэлланор, робкую принцессу, совсем непохожую на ривастанскую знать. Не принцессу — поправлял он себя. Нет. Уже королеву Ривастана. Вэлланор Сеговар, законную правительницу земель и добродетельную супругу короля Геордора.

При мысли о короле у Сигмона перехватывало горло. Он не мог… не мог ненавидеть старика, доживавшего свой век на пустом троне. И все же ненавидел. И одновременно жалел. И завидовал.

Ла Тойя уехал из Рива еще до того, как было объявлено о наследнике. Но и добрые, и худые вести летят на крыльях, они разносятся быстрее, чем скачут самые быстрые скакуны. Известие о том, что Вэлланор носит под сердцем ребенка Геордора, настигло Сигмона на очередном постоялом дворе, куда он завернул, чтобы дать краткий отдых скакуну и своей спине. Там, за столами, вытащенными во двор, уже отмечали радостную весть. От краснорожего крестьянина, налитого до бровей кислым пивом, граф Ла Тойя и узнал о причине всеобщего веселья. Он не сделал ничего, даже с места не сдвинулся, не пошевельнулся. Но собеседник отшатнулся, словно от удара, пал наземь и на карачках поспешил укрыться под крепким дубовым столом. Сигмон же развернулся и, взлетев в седло, уехал прочь.

В минуты просветления он стыдил сам себя. Как смеет он злиться на чужую супругу, за что? За то, что верная жена подарит мужу ребенка? Да не просто ребенка, а наследника трона, продолжателя славного рода, которому отныне не суждено завершиться на ослабевшем старике? Как смеет злиться он, по какому праву?

И все же Сигмон злился, дрожал от ярости, пугая Ворона и самого себя. Кто он? Случайный прохожий, слуга престола, посмевший навсегда запомнить бледное лицо девчонки, спрятавшейся под сосной от банды убийц. Но в тот миг, когда ему удавалось убедить себя в том, что все его чувства лишь плод воображения, предательская память подсовывала картинки, которые он предпочел бы навсегда забыть.

Бледное личико принцессы так близко, что можно дотянуться до него губами. Глаза раскрыты, в их глубине смешались страх и облегчение. Бледная от холода щека испачкана грязью, а в золотистых волосах — сухие иголки.

Ее рука сжимает его локоть, они так близко, что непонятно, кто кого поддерживает. Сигмон ощущает тепло чужого тела, чувствует, как бьется пульс принцессы. Совпадая с его собственным.

Мелькает в темноте пятно бледного лица, и щеку обжигает робкий поцелуй. Всего лишь мимолетное прикосновение мягкой кожи к заросшей щетиной щеке. Не больше того. Но это робкое касание сильнее удара железной перчаткой, бьет наотмашь, клеймит раскаленным металлом. Навсегда.

Зверь утробно рычит в груди — Вэлланор… и сразу рявкает — мое!

Сигмон зарычал и сам, вжимаясь лицом в черную гриву скакуна. Он давно забыл, что бывает так больно. Казалось, все осталось в прошлом. И сердце затянула чешуя, такая же, как на его груди. Но нет. Еще болит. Кровит, как содранная болячка. За что? Почему — она? Не служанка из замка, не графиня на балу, почему — королева? Почему — сейчас? Бежать. Прочь беги, проклятый зверь, спасайся от худшего кошмара в твоей жизни. От искушения, от соблазна — ответить на улыбку. Увидеть еще раз и не сдержать стук сердца. От памяти о поцелуе и от предательского шепота в душе.

Вскинув голову, Сигмон протяжно взвыл, чувствуя, что сейчас разорвется от ярости и боли. Вороной вздрогнул и пустился галопом, унося всадника в темноту осеннего леса, не разбирая дороги. Зверь, метавшийся в груди Ла Тойя, вырвался на свободу в диком вое, рвущемся к луне, повисшей над верхушками деревьев. Луне, окрашенной багрянцем.

Сигмон Ла Тойя, растворившийся в звере, тоже кричал, пытаясь взять на поводок чудовище, рвущееся на свободу. Кричал от натуги, пытаясь запрятать ярость обратно, в самый дальний уголок, туда, где было логово зверя. Он проигрывал, уступал зверю, все глубже увязая в темноте, поднимавшейся из глубин сознания удушающим облаком. Проигрывал до того самого мига, когда краем глаза увидел темный комок, упавший сверху.

Инстинкты взяли верх. Зверь ощерился, мигом стряхнув с себя печаль, а Сигмон Ла Тойя, разом пришедший в себя, выхватил клинок.

Ворон не сбавил хода, и графу пришлось оглянуться. А потом снова взглянуть вперед, когда новая тень пала сверху, мазнув по лицу чем-то невесомым и мягким.

Он натянул поводья, и вороной захрипел, вспахивая копытами сырую землю, встал на дыбы и отчаянно заржал, роняя пену с вывернутых губ. Сигмон приподнялся в седле, занес клинок для удара… Он чувствовал боль, ощущение близкой опасности пронзало молнией от головы до пят.

Вслушиваясь в примолкший лес, Ла Тойя осмотрелся. Темнота давно не была помехой для его глаз. Он видел то, чего не смог бы разглядеть в темноте и филин. И все же он не видел ничего. Ничего, способного угрожать ему так сильно, что зверь сорвался с привязи.

Опустив глаза, Сигмон стал всматриваться в дорогу и отнюдь не сразу заметил темный комок, лежавший у обочины. Спешившись, он подошел ближе, вытянул клинок, пытаясь дотянуться до странной штуки острым кончиком меча.

На сырой земле лежала мертвая сова. Небольшая птица со странно свернутой набок головой. Сигмон нагнулся, рассматривая неожиданный трофей, и тут же распрямился, заслышав шорох над головой. Он вскинул клинок к небу, защищаясь от неведомой угрозы, и, словно в ответ на его движение, из листвы выпал маленький комочек перьев и подкатился к ногам Сигмона. За ним — второй. Из кроны соседнего дерева выпал еще один — совсем уж крохотный.

Сигмон попятился к вороному, чувствуя, как волосы на затылке становятся дыбом, словно шерсть на загривке озлобленного зверя. По спине пробежала холодная молния, и зверь внутри завыл — уже не от злобы и ярости, а от горя. Тяжело и гулко — как по покойнику.

Сигмон резко обернулся, глянул назад и задрожал. Дорога, по которой он проехал, была усеяна маленькими трупиками лесных пичуг. Они падали с деревьев, как ленивый град. Маленькие — медленно, не торопясь, с легким шелестом опускаясь в высокую траву. Крупные птицы сыпались из крон деревьев, накрывая Ла Тойя небывалым дождем, дождем смерти.

Дрожащей рукой граф вложил клинок в ножны. Птицы. Сигмон знал только одного человека, который мог управлять пернатыми. И, если копнуть поглубже, он и не был человеком.

Вскочив в седло, Сигмон рывком натянул поводья, и вороной заплясал под ним, разворачиваясь в ту сторону, откуда только что примчался, подгоняемый воем зверя.

— Де Грилл, — шептал Сигмон, обмирая от чувства близкой беды. — Что там у вас творится, прах тебя возьми…

Яростно вскрикнув, он ударил Ворона каблуками. Тот обиженно всхрапнул и взял с места в галоп, разбрасывая копытами комья сырой земли.

Сигмон Ла Тойя мчался по ночной дороге обратно в Рив. Туда, откуда только что бежал, подгоняемый яростью и болью, которую по ошибке принял за свою. Теперь Сигмон знал, это была чужая боль.

Чужая боль, и чужая смерть.

* * *

Вэлланор сидела на огромном каменном троне, вцепившись руками в жесткие деревянные подлокотники. Она сидела ровно, боясь откинуться назад и прижаться спиной к широкой каменной спинке. Высоко вскинув голову с маленькой золотой короной, терявшейся в золоте ее волос, она смотрела вперед, в огромный пустой зал. Сквозь стрельчатые окна бил солнечный свет, окутывая королеву Ривастана светящимся плащом. Королева дрожала. Ей было холодно и страшно.

Всю ночь она провела в своей спальне. Легла рано и сразу заснула, но в полночь ее разбудили шум и крики. Вэлланор вскочила, накинула на плечи толстый плед и позвала служанку. Никто не ответил. Зато ей стало слышно, как кто-то кричит внизу, в тронном зале. Ей сразу вспомнился дом — холодные стены Каменных Чертогов и долгие ночи, когда маленькая Вэлла лежала без сна в своей холодной постели, прислушиваясь к крикам за стеной. Там, дома, она знала, что дед снова развлекает гостей. Или гости развлекают его. И внучке лучше лежать тихо, стараясь не напоминать о себе. Но сейчас… Она королева. Она хозяйка этого дома.

Вэлланор поднялась и сама открыла тяжелые двери ее спальни. За широкими створками ее ждали два человека с мечами наголо. Увидев королеву, они бесцеремонно преградили ей путь и велели оставаться в комнате. Они пытались быть вежливыми, но это плохо им удавалось. Вэлланор отступила в спальню, прикрыв за собой двери. Она не решилась спорить с этими охранниками, не имевшими никакого отношения к королевской страже.

Закрывшись изнутри, Вэлланор бросилась в постель и закуталась в одеяло. Ее всю трясло. Она не знала, что происходит в замке, и боялась даже предположить, что ее ждет. Обрывки сотен книг и легенд вертелись в ее голове, но лишь мешали мыслить и пугали до дрожи в коленках.

Через час, не в силах выносить бездействие, Вэлланор вскочила и заметалась по комнате, как зверек в золоченой клетке. Она шагала из угла в угол, бормоча молитвы древним богам Северных гор и проклиная свое бессилье. Ей оставалось только ждать. Ждать, надеяться и мучаться от подозрений, которые ранили не хуже клинка.

Еще через час двери распахнулись, и в спальню вошел ее дядя. Вэлланор с плачем кинулась ему на шею. Она надеялась, что Бертар ее успокоит, что он принес радостные вести. Вэлланор ошиблась.

Уже позже, сидя на постели со стаканом красного вина в руке, который ей принес сам дядя, она слушала страшные слова, пытаясь воспринять их. И никак не могла заставить себя поверить. Ночь обернулась мороком, ужасным сном, самым худшим из кошмаров. Какая-то часть Вэллы еще надеялась, что скоро она проснется и все закончится. Но разум наследницы трона Тарима уже принял то, что отказывалось принимать сердце юной королевы.

Ее венценосный супруг, король Ривастана, мертв. Убит заговорщиком — безумным графом Птахом, чудовищем в человеческом обличье, пытавшимся захватить власть в королевстве и потому безжалостно истреблявшим всех верных слуг трона. Но все закончилось, говорил герцог, все позади. Заговорщику удалось бежать, но его сообщники мертвы, опасности больше нет. Погибли только король и его дальний родственник, один из наследников трона, который мог помешать Птаху, расчищавшему себе дорогу к власти. Вэлланор ничего не грозит. Она по-прежнему королева. И должна безропотно переносить тяготы и лишения, как и положено венценосной особе, в чьих жилах течет северная кровь гордых Борфеймов.

Вэлланор держалась до самого конца. И лишь потом, когда дядя замолчал, она все-таки заплакала. Всхлипывая, она уткнулась в одеяло, а герцог гладил ее по голове с неловкостью воина, у которого никогда не было дочери.

Потом она провалилась в забытье, где сон мешался с реальностью. Очнулась только утром. Незнакомая служанка, которую она никогда не видела раньше, помогла ей одеться. Потом в комнату зашел дядя и отвел ее в тронный зал. Там, в полутьме и тишине, он усадил ее на каменный трон Сеговаров и велел хранить спокойствие, что бы ни случилось.

Королева Ривастана послушалась. Она так и сидела — боясь пошевелиться и выдать себя. Она все поняла. Рожденная в Каменных Чертогах, недалеко от ступенек трона, что так часто были обагрены кровью, она не была наивной. Вэлланор прекрасно понимала, кто стоял за убийством короля и его слуг. Она знала, кто именно расчищал дорогу к власти над огромной и теплой страной, которая может стать настоящим рогом изобилия для маленького и бедного северного королевства. Это было разумно. Так делали все правители — брали то, что могли взять.

И все же Вэлланор не могла смириться с тем, что у нее забрали все. Мечты, надежды, новую жизнь, супруга, которого она не успела полюбить, и все то, что подарила ей судьба.

Теперь Вэлланор Сеговар, королева Ривастана, знала, как попадают в летописи и легенды. И горечь этого знания обжигала каленым железом стыда за свою глупость, за свои мечты, за фантазии и надежды. Вэлла больше не хотела быть королевой, чье имя останется в пыльных книгах и которую будут жалеть девочки, читая о ее потерях и невзгодах. Теперь Вэлланор не хотела этого. Но было уже поздно.

Она сидела неподвижно, глядя в пустой зал. У дверей стояли всего двое часовых — широкоплечие воины в черных плащах, в чьих лицах она узнавала знакомые черты северян. Они молчали и не шевелились, сливаясь с серыми стенами замка, словно потускневшими этим днем.

В зал иногда заглядывали люди. Вэлланор не узнавала их лиц и оставалась неподвижной, стараясь не замечать их жадные изучающие взгляды. Она оцепенела от страха и горя. Превратилась в немую каменную статую, предмет интерьера, который отныне будет украшать собой тронный зал. Вэлланор знала, что теперь это станет ее судьбой.

Потом в зал вошел герцог Борфейм. Он привел с собой десяток изрядно помятых придворных. Подведя их к трону, он представил их Вэлле как Совет Лордов, готовый помочь ей преодолеть легкую смуту, начавшуюся в городе, а потом поддержит, когда настанет время управлять страной. Вэлланор равнодушно кивала, не в силах выдавить из себя хотя бы подобие улыбки. Но лорды, больше похожие на торговцев, приняли это как должное. Они кланялись ей, бормотали что-то под нос, выдавая свои неуклюжие и глупые слова за искреннее сочувствие, и быстро покидали зал. Последним ушел дядя. И Вэлла была очень рада, что он так и не обернулся, поскольку тогда он увидел бы ее взгляд. Взгляд, в котором ненависть всплывала из глубин боли и страха, выплавленная в пламени того самого гордого духа Борфеймов, которым так гордился сам герцог.

Вновь оставшись в одиночестве, Вэлланор на миг почувствовала себя лучше. Настолько, что позволила себе подумать о других. Ей так не хватало поддержки. Сейчас она без колебаний отдала бы свою корону за право увидеть знакомое лицо. Эветта Брок, ставшая верной подругой, где она? Пережила ли графиня эту страшную ночь? Или она тоже попала в списки заговорщиков, как несчастный граф Птах, и была убита как его сообщница? Вэлланор нахмурилась. Она знала точно — тот, кого дядя назвал чудовищем, не был способен причинить вред ее Геордору. Да, он был мерзким типом. Скользким, подозрительным, нахальным и бесцеремонным. Таким, каким положено быть ближайшему советнику короля. Но когда он говорил с Геором, то все менялось. Вэлла ни на секунду не поверила словам дяди о том, что Птах покушался на жизнь ее мужа. Да, этот тип мог убить кого угодно. Но только не своего друга, спасшего ему жизнь. Как-то вечером Геор рассказал ей историю несчастного графа, изуродованного магами отца. И с той поры Вэлланор смотрела на советника по-другому. И сейчас она была готова отдать полжизни за то, чтобы увидеть его противное и немного страшноватое лицо. Или встретить Рона — алхимика, такого мягкого и доброжелательного, но при том совершенно искреннего, в отличие от остальных придворных. Или…

Да. Больше всего на свете Вэлланор хотела увидеть сейчас хмурого и вечно чем-то недовольного графа Сигмона Ла Тойя. Чудовище, заросшее чешуей, под которой билось самое настоящее человеческое сердце.

Вэлланор прикрыла глаза. Сигмон. Окровавленный и жестокий убийца, такой далекий от образов благородных воинов, спасавших принцесс в древних сказаниях. Верный и надежный друг, чье сердце билось в такт ее дыханию. Вэлла помнила, что он сказал тогда, ночью, в лесу: «Я всегда возвращаюсь». Сигмон Ла Тойя — последняя искорка надежды в ее окаменевшем сердце. Последний лучик, не дававший Вэлланор провалиться в темноту, замолчать навсегда, отгородившись от жестокого внешнего мира стеной видений из прошлой счастливой жизни, оказавшейся столь короткой.

По бледной щеке побежала первая слеза, обжигая замерзшую кожу, словно ручей из живого огня.

— Сигмон, — прошептала королева, вкладывая в слова всю свою боль и тоску. — Пожалуйста. Вернись.

* * *

Пряный аромат сушеных трав был таким густым, что, казалось, его можно пощупать. Острый, даже скорее едкий — он вызывал необоримое желание чихнуть. Корд не мог долго ему противиться и, заранее приготовившись к последствиям, оглушительно чихнул.

Боль полыхнула яркой вспышкой во всем теле, прокатившись огненной волной от головы до пят, да так сильно, что захватило дух. Но едва дыхание вернулось к командору, как он разразился проклятиями.

Приподнявшись на локте, он очень осторожно свесил ноги с лавки, застеленной матрасом, и аккуратно привалился к стене.

Крохотная и темная комнатка над лавкой полуэльфа была пуста. Лишь в окошко, проделанное в крыше, лился тусклый вечерний свет. Но сейчас эта комната, еще недавно служившая складом для трав, казалась Демистону самым чудесным дворцом на свете. Потому что он был жив. И даже относительно цел.

Подняв руку, Демистон осторожно коснулся пальцами лица. Кожаная нашлепка на левом глазу казалась отвратительной пиявкой, присосавшейся к коже. По словам Рона, глаз сильно пострадал от удара, но еще оставалась надежда на то, что он будет видеть. Но пока полуэльф велел не тревожить рану и страшно ругался на Корда, когда тот просил снять повязку. Эта рана тревожила Демистона больше всего, ведь новый глаз не купишь и пришьешь. И никакой протез тут не поможет. Поэтому он в конце концов убрал руку от лица и коснулся левого плеча, так плотно забинтованного, что рука не могла прижаться к телу и топорщилась, словно сломанное птичье крыло. Здесь дела были лучше. Рана оказалась серьезной, но алхимик обещал, что скоро рука будет в полном порядке, хотя Демистон и не особенно этому верил. Он видел, как люди получали такие раны. И всегда дело оканчивалось скверно. Редко кто потом мог сражаться пострадавшей рукой.

Но загадочная эльфийская медицина творила настоящие чудеса. Травы, мази, растирания и даже длинные, словно вязальные спицы, иголки — все это в умелых руках алхимика действовало не хуже настоящего колдовства. Демистон уже имел возможность в этом убедиться — прошли всего сутки с тех пор, как он в горячке метался на полу этой крохотной комнатки, а поди ж ты. Уже почти здоров — хоть сейчас на капитанский мостик. Голова ясная, горячка прошла, слабость отступила. Осталась только боль, но честная и прямая боль, которая лишь предупреждает о том, что раны еще есть, а не сводит хозяина в могилу.

Для пробы сил Демистон согнулся пополам и вновь удивился — движение далось ему без труда, даже в голове не вспыхнула уже привычная боль. Плечо ныло, глаз зудел, но это были мелочи. Если разобраться, ему полагалось уже лежать на кладбище, а не сидеть на лавке. И все же…

Не разгибаясь, Демистон ощупал сломанную ногу. Вчера ночью Ронэлорэн плотно забинтовал левую лодыжку командора, а сверху обмазал ее какой-то глиной с травами. Сейчас эта смесь запеклась и образовала твердый кокон, напоминающий обожженный кирпич. Нога, попавшая в необычный доспех, страшно чесалась, но Корд так и не придумал, как ее почесать.

Выпрямившись, командор потянулся к маленькому столику, стоявшему рядом с импровизированной кроватью, и, морщась от боли в плече, ухватил прозрачный бокал с какой-то алой жидкостью. Поднес к губам, сделал большой глоток. Потом, чуть поразмыслив, допил все остальное и вздохнул с облегчением. Зелье, оставленное Роном, было отвратительно на вкус. Одновременно и горькое, и соленое, и кислое, причем сильно отдающее плесенью. Но Демистон был этому только рад — именно эта смесь и поставила его на ноги утром. К настоящему моменту он выхлестал уже кувшин этой дряни и привык к ней настолько, что теперь даже не морщился, выцеживая очередной стакан.

Зелье подействовало быстро. Голова закружилась, по жилам пробежал огонь, разгоняя подступивший холод. Демистон ощутил, как силы возвращаются к нему. Он даже прикинул на глаз расстояние до двери. Если бы не сломанная нога, он, быть может, попробовал бы пройтись по комнате. Алхимик бы страшно разозлился, но сейчас Корду некогда было валяться в постели. Рон и так отчаянно рисковал, предоставив убежище преступнику, за которым наверняка охотилась едва ли не вся обновленная стража Рива.

Словно отзываясь на его мысли, за дверью заскрипели старые ступеньки лестницы. Демистон быстро, но без суеты, достал из-под подушки широкий нож, который он даже в забытьи не хотел выпускать из рук, и прищурился, разглядывая дверь.

Когда она распахнулась, командор, несмотря на свой бравый вид, вздохнул с облегчением.

— А ну, ложись! — замахал на него руками алхимик. — Немедленно в постель!

— Что там? — жадно спросил Корд. — Что в городе?

— Ложись, — велел Рон, ставя на столик корзину, прикрытую полотенцем. — Сначала осмотр, потом разговоры.

Командор поджал губы и осторожно опустился на кровать, стараясь как можно меньше шевелиться. Алхимик быстро ощупал его ногу, потом задрал рубаху, рассматривая живот. Потрогал нашлепки липкого пластыря, прикрывающие мелкие раны, кивнул, потом занялся плечом. Корд лишь сдавленно шипел сквозь зубы, чувствуя, как ловкие пальцы Рона мнут податливую плоть. Потом алхимик очень осторожно приподнял кожаную повязку на глазу и внезапно довольно заухал сытым филином.

— Что? — с тревогой спросил Корд.

— Жить будешь, капитан, — отозвался алхимик, осторожно возвращая повязку на место. — Тебе очень повезло. Два раза. Сначала, когда ты получал эти раны, а потом, когда попал ко мне в руки.

— Это я уже понял, — проворчал Корд.

— Легендарная пиратская удача, а?

— Хватит, — одернул его Демистон. — Судя по всему, ты не принес срочных вестей, если тратишь время на пустую болтовню. Но все же, расскажи, что происходит в городе.

Рон взял корзину и осторожно поставил ее на живот пациенту.

— Ешь, — велел он. — Тебе это пойдет на пользу.

— Что с Эветтой? — напрямую спросил Корд. — Ты ее видел?

— С ней все в порядке, — отозвался Рон, присаживаясь на низкий табурет. — Она у себя в особняке.

— Проклятье! — воскликнул Корд, рывком садясь на кровати. — Я же велел ей бежать прочь из города!

— А она послала тебя подальше, — заметил в ответ алхимик. — Я прекрасно помню, как вы тут у меня скандалили. Она орала на тебя, ты на нее, вдобавок ты размахивал руками, брызгая кровью во все стороны.

— Она обещала, — прорычал Демистон. — Обещала спрятаться!

— Она и спряталась, — махнул рукой Рон. — У себя в особняке. Не беспокойся, пока жива королева, Эветта всегда будет под ее защитой. Сейчас графиня ждет вызова во дворец. Ее уже предупредили, что Вэлланор будет нуждаться в ее услугах.

— Но эти негодяи…

— И пальцем ее не тронут. Скорее будут использовать графиню, чтобы оказывать влияние на королеву. Только чудится мне, что милая Эветта вскоре окрутит этого северного герцога, как паук муху. Ты давай ешь.

Корд со злостью сорвал полотенце с корзины, извлек из нее огромный копченый окорок и с ненавистью впился в него зубами, словно перед ним был враг.

— Крепкий ты мужик, Корд, — задумчиво произнес алхимик, наблюдая за тем, как командор, которому положено было лежать и тихо постанывать, расправляется с окороком. — Но, знаешь, на твоем месте я бы поостерегся спорить с этой красоткой. Я и раньше знал, что она не изнеженная девица. Но когда она появилась на пороге моей лавки, таща тебя на плечах… Лично я больше никогда не буду с ней спорить. Особенно если у нее под рукой окажутся различные тяжелые предметы.

— Мы с ней еще поговорим, — нахмурясь, пообещал Демистон. — Потом.

— Вы уже достаточно поговорили здесь, у меня. Не дом, а постоялый двор какой-то. То пьянствуют неделями, то бранятся, то кровью брызжут…

— Пьянствуют? — удивился Корд, доставая из корзины бутылку вина. — Я вроде бы…

— Не обращай внимания, — махнул рукой алхимик. — Это я не о тебе. Как, кстати, ты встретился с Эветтой? Ты мне вчера начал рассказывать, но потом уснул, и я решил тебя не беспокоить.

— Она встретила меня у ворот, — отозвался командор. — Вернее, подобрала. Я полз через площадь, уже ничего не понимая, полз в особняк Броков. А она, узнав, что творится в городе, бросилась на улицу. Ночью. Одна.

— Зачем? — удивился Рон.

— Предупредить меня. И чуть не наступила мне на руки, когда выбегала из калитки.

— Опять повезло, — бросил алхимик. — Если бы она затащила тебя к себе, а потом попыталась найти лекаря… Может, все сложилось бы по-другому.

— Может быть, — согласился Демистон. — Но когда я представляю, что меня, здорового увальня, тащила на себе хрупкая Эветта, то…

— Остынь, — посоветовал алхимик. — Хотя нет, продолжай. Тебе полезно немного поволноваться, чтобы разогнать кровь по жилам.

— Нет, — отрезал командор. — Это ты продолжай. Что творится в городе?

— Дрянь дело, — нахмурился Рон. — Борфейм пытается взять власть в свои руки. У него небольшой отряд северян, но городская стража на его стороне. Уже объявлено, что Вэлланор будет править Ривом. Это успокоило народ и заставило задуматься о будущем всякую титулованную мразь. Они уже потянулись во дворец, беседовать с герцогом. Всем ясно, что делами будет заправлять именно он. Но формальности соблюдены, на троне — королева, а герцог заменяет ей отца.

— А что горожане?

— У них свои заботы. В городе смута. Некоторые призывают к восстанию, за ними охотится стража. Из разных щелей повылезала городская шваль, чтобы, пользуясь случаем, безнаказанно пограбить богатые дома. Смерть, огонь, кровь — вот что нынче творится в Риве.

— Королева точно жива? — с подозрением осведомился Корд.

— Я ее не видел, — признался Рон. — Но все говорят, что она жива. Это понятно, Борфейму выгодно, чтобы она оставалась на троне в роли куклы.

— Значит, Геордор мертв, — командор помрачнел и сделал большой глоток из бутыли. — И Птах.

— Говорят, что Птах бежал, — алхимик пожал плечами. — На него сейчас валят все, от убийства короля до шпионства в пользу Волдера.

— Мерзавцы, — бросил Корд. — Жаль, что не всех мы посадили.

— Всех не пересажаешь, некем будет править, — задумчиво заметил Рон. — Понимаешь, заговорщиков на самом деле немного. Но остальные им подчинятся, у них просто не будет другого выхода. Очень многие примут королеву как законную правительницу. Другим нужно, чтобы прекратились свары и не было гражданской войны, которая разорвет королевство. А война обязательно будет, если новый правитель не прижмет тех, кто уже начинает заявлять права на престол. А еще громадному количеству людей просто все равно — кто там сидит на троне. Понимаешь?

— Понимаю, — буркнул Корд. — Я видел такое и раньше. Но сейчас… Сейчас дело касается нас.

— Мы-то тут при чем? — искренне удивился Рон. — Мы не наследники, не претенденты на трон.

— Поверь, — выдохнул командор, — стоит Борфейму немного прийти в себя, как он начнет охоту на заговорщиков. В чье число обязательно попадут те, кто верно служил погибшему королю. А это и я, и Эветта, и, между прочим, ты.

— И Сигмон, — добавил алхимик и покачал головой. — Да. Ты прав. Я действительно уже забыл, как это бывает. Нужно бежать из Ривастана. Вот только сначала немного подлатать тебя, предупредить Сигмона, уговорить Эветту…

— И бежать, — кивнул командор. — И лучше бы все это сделать прямо сегодня.

— Меня беспокоит Сигги, — сказал Рон. — Как бы он не натворил дел, услышав такие вести. Ты же знаешь, он все принимает близко к сердцу. Начинает переживать, дергаться…

— А потом дергаются все остальные, лежа у его ног, — буркнул Демистон. — Знаю. Но вот кого мне вчера не хватало, так это Сигмона. Тысячу раз жалел о том, что его нет рядом.

— Птах отправил его в Дарелен как раз накануне переворота, — сказал Рон. — Боюсь, теперь мы не скоро его увидим. Если увидим вообще. Если он успел добраться до упырей, то сейчас очень занят.

— Ты ошибаешься, Рон, — раздался тихий голос сверху. — Впрочем, как всегда.

Зыбкая тень заслонила окошко в крыше. Демистон выронил бутылку, судорожно ощупывая здоровой рукой кровать в поисках ножа.

Рослая фигура бесшумно соскользнула на пол и медленно выпрямилась прямо перед онемевшим алхимиком.

— Сигги! — возопил Рон, обретая голос. — Благие небеса! Живой!

— Сигмон? — позвал Демистон, опуская нож. — Что за чудеса…

Ла Тойя обернулся, кивнул командору. Его взгляд задержался на черной повязке на лице Корда, но на секунду, не больше. Потом королевский гонец обернулся к довольно ухмыляющемуся полуэльфу.

— Что здесь творится? — бросил Сигмон. — Рассказывай.

Улыбка Ронэлорэна померкла. Он разом сник, опустил плечи и отвел глаза.

— Да как тебе сказать, — сдержанно отозвался он. — Бардак тут творится.

— Это я уже знаю, — бросил Сигмон. — Знаю, что король и Птах мертвы. Что с королевой?

— Птах мертв? — удивился Демистон. — Ты уверен в этом?

— Уверен, — не оборачиваясь, отрезал Сигмон. — Я почувствовал его смерть. Что происходит, Рон?

— Происходит смена власти, Сигги, — со вздохом ответил алхимик. — Знаешь, как это бывает: старый правитель, несколько претендентов на престол… Пара ударов кинжалом — и королевство ликует, приветствуя избавление от уз кровавой тирании предыдущего властителя.

— Мне не смешно, Рон, — тихо произнес Сигмон, внезапно очутившись рядом с другом. — Совсем не смешно. И ты постарайся ответить серьезно. Что с Вэлланор?

— С нею все хорошо, — поторопился ответить Рон, отодвигаясь на табурете подальше от горящих глаз Ла Тойя. — Она жива и здорова. Сидит на троне. Будет управлять королевством, пока корону не примет ее сын. Королева-мать, понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Сигмон. — А остальные? Гемел, Борфейм… Они будут помогать ей править Ривастаном?

— Гемел мертв, — поправил графа Демистон. — А в остальном все верно.

— Прости, Сигги, — развел руками алхимик. — Такова судьба. Королевские династии возникают ниоткуда, уходят в никуда, на месте густого леса появляется дворец, а потом на его месте равнина…

— Не заговаривай мне зубы, Рон, — бросил Сигмон. — Не надо меня убеждать в том, что все случившиеся — мелкая неприятность. В городе беспорядки. Стране грозит гражданская война. Трон Ривастана в руках Тарима и Волдера. Не знаю, каким образом, но их план сработал. Убиты законный король и наш друг граф Де Грилл. Королевство захвачено врагами, Рон. Грядут темные времена — для всех нас.

— Вот я и говорю, — кивнул алхимик, — пора делать ноги. Собрать все, что можно унести, и бежать подальше от этого безобразия.

— Ронэлорэн, — прорычал Ла Тойя, — ты и впрямь собрался бежать?

— А что мне тут делать, Сигги, — отозвался алхимик. — Лавку жалко, но не сегодня, так завтра ее спалят. А меня, если Демистон прав, казнят как пособника тирана.

— Корд? — бросил Сигмон.

— Я думаю забрать Эветту и уехать, — отозвался командор. — Прости, но и меня здесь больше ничего не держит. Эти игры не для нас, Сигмон. Они для герцогов и королей.

— А ты что, Сигги, намерен остаться? — спросил Рон.

— Я намерен все изменить, — сухо ответил Сигмон. — Мне не нравится, когда так поступают с моей страной и моими друзьями.

— Собираешься возглавить восстание? — осведомился полуэльф. — Не думаю, что под твои знамена соберется много людей. Можно, конечно, устроить забаву, но все кончится большой кровью.

— Нет, я не собираюсь поднимать восстание, — отозвался Сигмон. — Но ведь народ не примет этих самозванцев.

— Уже принял, — перебил его алхимик. — Все уже свершилось, Сигги. Король мертв. Его наследник жив. Королевством правит законная супруга Геордора, его сын унаследует трон. Все идет законным порядком. Да, в столице беспорядки, каждый хочет урвать кусочек от новой власти. Но сделай шаг в сторону — там все тихо. Один король сменил другого, только и всего. Крестьяне по-прежнему будут выращивать капусту и пить в кабаках по праздникам. Ремесленники будут работать, управляющие — управлять, а то, что сменится бургомистр или комендант города, — не столь важно. Есть королева, есть подданные. Все как всегда.

— Королева! — с болью в голосе воскликнул Сигмон. — А ты о ней подумал? Каково ей? Ты думаешь, она долго проживет в этой банке с пауками? Там, где власть делят Тарим и Волдер, ей делать нечего. Они сожрут ее живьем. И ее, и нерожденного сына Геордора.

— Сигги, послушай, — мягко произнес Рон. — Все не так плохо, как тебе кажется. Не злись, ладно? Просто послушай — королева на троне. Она носит законного наследника крови Сеговаров. Всем выгодно, чтобы она и дальше сидела на троне, ведь именно поэтому в Ривастане не будет настоящей гражданской войны — ее право на трон неоспоримо. Она будет жить долго. Возможно, не так счастливо, как раньше, но счастье королей — коварная штука, оно как бы есть, и его как бы нет…

— Нет, — бросил Сигмон, — постой! Не ставь все с ног на голову!

— Сигги, — настойчиво повторил алхимик. — А ты подумал, что ее, возможно, устраивает все произошедшее? Геордора уже не вернешь, так, может быть, она и сама рада оставаться на троне, управляя огромной страной? Быть может, в конце концов, это она сожрет и Тарим, и Волдер — вспомни королеву Стилай, правительницу Гернии. Она правила тяжелой рукой и довольно долго. Даже Волдер не осмеливался покушаться на ее страну.

Сигмон отступил на шаг и опустился на краешек кровати Демистона. Взгляд его блуждал по пустой комнате, словно пытаясь увидеть то будущее, которое описывал алхимик. Дышал Ла Тойя тяжело, с натугой, словно картина, нарисованная Роном, душила его, не позволяя ни выдохнуть, ни вдохнуть.

— Что, — с трудом произнес Сигмон, — что ты предлагаешь?

— Я предлагаю отступить, — быстро ответил Рон. — Сейчас не лучшее время для необдуманных действий. Нужно отступить, собрать силы, разведать обстановку. А тогда уже действовать. Я понимаю, ты хочешь избавить свою родину от захватчиков, но подумай сам — для этого нужно очень много сил.

Сигмон, уставившийся в стену, не ответил, и алхимик бросил взгляд на Корда, который с мрачным видом разглядывал повязку на своей ноге.

— Послушай, Сигги, — продолжил Рон. — Нам нужны силы. Почему бы тебе для начала не набрать свою армию? Отправляйся в Дарелен! Завоюй трон графства, стань правителем. Ведь у вампиров это в порядке вещей, верно? Там тебя хорошо знают и уважают твою силу. Ты будешь прекрасным правителем для вампиров, только ты сможешь держать их в узде. А потом, попозже, ты с непобедимой армией вернешься на родину и освободишь Ривастан от захватчиков…

— Да ты спятил! — воскликнул разом очнувшийся от раздумий Ла Тойя. — Атаковать Ривастан с армией упырей! Что ты мелешь, Рон? С кем я стану воевать — с теми людьми, которых собираюсь освободить? Что завоевывать? Трон, на котором сидит Вэлланор? Сражаться с нею? И чем я тогда буду отличаться от колдунов Волдера?

— Ну, не знаю, — с обидой бросил Рон. — По-моему, отличный план. Так издревле поступали все освободители. Ты сам-то чего хочешь?

— Я хочу спасти Вэлланор, — просто ответил Ла Тойя. — Вот и все.

— От кого? — с насмешкой бросил алхимик. — От короны? От трона? Очнись, Сигги, мы даже не знаем, таким ли уж сюрпризом явился для нее этот переворот. Быть может, она сама сыграла в нем небольшую роль.

— Рон! — окликнул алхимика Корд, глянув на побелевшего от злости Сигмона. — Не гони лошадей.

Полуэльф, заметив горящий взгляд друга, сдавленно закашлял и отвел глаза. В комнате воцарилась тишина.

— Ладно, — сказал наконец Ла Тойя. — Ты прав, Рон. Я не знаю, нужно ли ее спасать. Но я узнаю.

Он медленно поднялся на ноги, одернул кожаную куртку, купленную вместо старой, давно распавшейся на клочки, поправил меч на поясе.

— Постой, — попросил Рон, — ты что это удумал?

— Знаешь, — тихо ответил Сигмон, — есть только один способ узнать, что хочет женщина. Нужно просто спросить у нее.

Отсалютовав онемевшему алхимику, Сигмон скользнул к двери, распахнул ее и бесшумно исчез в темноте коридора.

— Сигги! — завопил спохватившийся полуэльф. — Ты куда?

Он вскочил на ноги и бросился к двери, едва не полетев кубарем через табурет.

— Рон, — позвал Демистон. — Оставь парня в покое.

— Ты видел? — спросил алхимик, выглядывая в коридор. — Нет, ты видел?

— Что я видел? — переспросил командор, садясь на кровати. — То, что ты его разозлил? Да, это я прекрасно видел.

— Ты видел его глаза? — переспросил Рон, оборачиваясь. — А как он двигается? Ты что, не понимаешь — он почти не контролирует себя. Еще немного, и зверь вырвется на свободу!

— И в этом будешь виноват ты, — упрекнул алхимика командор, снимая со столика большой кувшин с лекарственным питьем. — Не надо было трепать языком, Рон.

— А что? — с обидой отозвался полуэльф. — Мне просто нужно было увести его из города, пока он не начал рубить народ направо и налево. Нужно было успокоить его.

— Поздравляю, тебе это удалось как нельзя лучше, — сухо произнес Демистон. — А твой дикий план…

— А что план? — огрызнулся Ронэлорэн. — Нормальный план. Чем он тебе не понравился?

— Это прекрасный план для новой баллады, Рон, — отозвался командор, прижимая кувшин к груди. — Но совершенно чудовищный для обычной жизни.

— Да плевать на все планы в мире! — взъярился алхимик. — Что теперь делать, а? Он же сейчас учинит резню во дворце! Перебьет кучу народа и ляжет сам!

— А если не ляжет? — серьезно спросил Корд.

— Тогда на него накинется весь город, — предрек Рон. — Разве ты не понимаешь, он для них — чудовище, напавшее на королевский дворец! Его повяжут в конце концов и сожгут на площади.

— Вот это тоже плохой план, — кивнул Корд. — Дай-ка мне вон ту швабру, что стоит в углу.

— Зачем? — хмуро спросил алхимик, но послушно пошел в дальний угол комнаты. — Что теперь делать, ума не приложу. Не могу я его бросить тут, просто не могу. И сам погибнет, и кучу народу поубивает.

— Спасибо, — отозвался Корд, принимая швабру из рук Рона. — Ты не знаешь, что там с тем полком, который стоял недалеко от Рива?

— Гвардия Бонибора? — переспросил алхимик. — Они выжидают, чем закончится резня в столице. Маршал собрал два десятка верных Геордору людей и ударился в бега. Возможно, он-то и развяжет ту самую гражданскую войну, если, конечно, на его сторону перейдет часть армии.

— А остальные?

— Грызутся, — пожал плечами алхимик. — Выясняют, кому быть нынче маршалом при новом короле. Говорят, что Борфейм требует, чтобы они вошли в столицу. Но это будет не раньше чем послезавтра.

— То есть в городе нет солдат? — уточнил Демистон. — Только северяне во дворце да кучка изменников, перешедших на их сторону?

— Да не нужны им войска, — отмахнулся алхимик. — Главный козырь — вдова Геордора, что остается на троне. Все законно. Твоя стража на их стороне, лорды, остатки королевской гвардии. В глазах народа они герои, спасшие наследника престола от сумасшедшего мутанта Птаха. Никто не собирается с ними воевать, понимаешь?

— Понимаю, — согласился Корд. — Значит, десятка три городских головорезов, десяток-другой стражников и несколько северян. Вздор. Пустяки.

Оттолкнувшись от матраса, Демистон поднялся, балансируя на здоровой ноге, а потом сунул перевернутую швабру под мышку — на манер костыля.

— Эй! — воскликнул пораженный алхимик. — Ты что? Куда собрался, тебе лежать надо!

— Пойду прогуляюсь, — отозвался Демистон, одергивая изрубленный и залитый кровью китель командора городской стражи. — Поищу Эветту. Наверно, ее следует искать во дворце, как ты думаешь?

— Ты с ума сошел, — в сердцах бросил полуэльф. — И ты туда же!

— Знаешь, Рон, — отозвался Корд, направляясь к двери и стараясь не наступать на сломанную ногу. — Я тут подумал и понял, что Эветта не поедет со мной. Как бы я ни просил. Значит, придется мне остаться здесь. А раз я остаюсь, то неплохо было бы оправдать звание, которое пожаловал мне Геордор. Понимаешь?

Ошеломленный алхимик сел на кровать и стал жадно хватать ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды на берег. Демистон, не дождавшись ответа, распахнул здоровой рукой дверь и, громко стуча костылем, начал спускаться по лестнице.

Полуэльф сидел на кровати и вслушивался в удаляющиеся шаги Корда. Потом, заметив оставленный на матрасе кувшин, поднял его. Кувшин был пуст — командор выпил за раз все то зелье, что алхимик сварил ему на пару дней вперед.

— Да будь оно все проклято! — в сердцах выкрикнул Ронэлорэн и с размаху швырнул кувшин об пол. — Идиоты, — бормотал он, поднимаясь на ноги. — Как есть идиоты. На смерть ушли. Зачем? Неужели такая охота расшвырять по камням собственные кишки?!

Под ногами алхимика захрустел разбитый кувшин. Рон, словно очнувшись, глянул на пол. Потом выругался, плюнул в черепки и бросился к двери.

* * *

На краю Королевской площади Сигмон остановился. Жеребца он оставил в конюшне, рядом с лавкой алхимика, и теперь чувствовал себя намного свободнее. Не нужно ни о ком беспокоиться, никого защищать. Так проще. А Ворону будет хорошо. Место надежное, хозяин знает, кто иногда навещает полуэльфа, и скорее сам отрежет себе руку, чем покусится на жеребца королевского чудовища.

Разглядывая площадь, Ла Тойя старался успокоиться и усмирить кипевший в жилах гнев. В замок нужно идти с холодной головой, обдумывая каждое слово, каждый поступок. Но зверь никак не желал засыпать — тревога, разлитая в воздухе, будоражила его. Гарь от пожарищ, учиненных мародерами на окраинах города, разъедала глаза, а над площадью стоял запах крови — судя по всему, здесь недавно разразилась схватка, и охрана дворца выбила с площади тех, кто пытался протестовать. А быть может — и захватить дворец.

Теперь ворота, ведущие в замок, были плотно закрыты. Перед ними стоял ряд из десятка стражников, но Сигмон не сомневался, что во внутреннем дворе у них найдется подкрепление. Борфейм хорошо подготовился, ему удалось переманить на свою сторону даже тех стражников, кто сомневался. Еще бы — король мертв, но королева жива, и наследник у законного монарха вроде бы имеется. Почему бы не послужить им?

Ла Тойя прекрасно понимал этих людей. Для них все просто — прошлого не вернуть, а к будущему нужно приспособиться, чтобы было чем кормить семью. Именно поэтому он и задержался на краю площади, надеясь усмирить гнев. Он не хотел лишней крови. Он вообще крови не хотел, никакой. Разве что удастся найти того, кто убил короля и Птаха. Но королевский гонец не питал иллюзий — исполнитель, скорее всего, уже мертв, а тот, кто отдал приказ, нынче сам себе закон. Ему оставалось лишь одно — узнать, чего хочет Вэлланор. Он не мог бросить ее здесь, в клубке ядовитых змей, грозящих укусить любого, кто посмеет вторгнуться в их гнездо. Сигмон чувствовал себя виноватым — словно это он заставил приехать сюда северную девчонку, вырвав ее из привычного спокойного мира и бросив в жестокую схватку за жизнь. На самом деле это было не так, но граф ничего не мог с собой поделать. Ему казалось, что именно он во всем виноват. Ему и исправлять.

Сделав глубокий вдох, Сигмон зашагал по брусчатке, стараясь выглядеть как можно более миролюбиво. Он знал, что ему это плохо удается, но ничего не мог поделать. Он просто шел к ряду стражников, закрывавших собой ворота, и надеялся на то, что у них хватит ума не препятствовать королевскому чудовищу.

Стражники сразу приметили одинокого прохожего, направлявшегося к воротам замка. Церемониальные секиры королевской гвардии давно отправились на покой, и поэтому стража обнажила длинные мечи, отлично зарекомендовавшие себя в ночной резне.

— Стой, — крикнул один из стражников с криво нашитыми на рукав ромбиками лейтенанта. — Стоять!

Сигмон остановился в паре шагов от обнаженных клинков. Руки он держал подальше от пояса, показывая, что не собирается доставать оружие. Стражники, ободренные этим, выстроились полукругом, готовые в любой момент наброситься на смутьяна.

— Проваливай, — рявкнул новоиспеченный лейтенант. — Ступай, откуда пришел!

— Граф Сигмон Ла Тойя с визитом к королеве Вэлланор Сеговар, — спокойно произнес Сигмон, словно и не слышал грубости стражника.

Тот удивленно выпучил глаза, почесал небритый подбородок и сплюнул на брусчатку.

— Глухой, что ли, ваша светлость? — бросил он. — Не велено никого пускать. Только по приглашению его сиятельства герцога Борфейма.

— Хорошо, — Сигмон кивнул, пытаясь найти в себе те остатки терпения, что еще остались. — Еще раз. Граф Сигмон Ла Тойя, королевский гонец, с докладом к его сиятельству герцогу Борфейму.

Краем глаза он заметил, как трое стражников тихонько попятились, пытаясь укрыться за спинами сослуживцев. Похоже, они все-таки слышали раньше о необычном королевском гонце. И начинали понимать, что добром дело не кончится. Лейтенант же, напротив, шагнул вперед, тыча клинком в грудь Сигмона.

— Проваливай, граф! — зарычал он. — Я не в настроении…

Сигмон сделал шаг вперед. Никто из стражников не заметил удара, но зато им было прекрасно видно, как лейтенант пролетел по воздуху, словно пузырь, надутый озорником, и с размаха хлопнулся о калитку в воротах. Массивная калитка, окованная железом, распахнулась, а тело лейтенанта хлопнулось на камни, заливая их волной теплой крови. Человек, секунду назад бывший живым и здоровым, в мгновение ока превратился в мешок мертвой плоти с изломанными костями.

Никто не успел даже пошевелиться, а незваный гость уже оказался в проеме калитки и зло глянул на стражников, оставшихся позади.

— Стоять! — властно бросил он, когда самый отчаянный сделал шаг к нему. — Еще шаг, и все лягут рядом с этим дураком. А я пойду дальше.

Храбрец, похоже претендовавший на место командира, заколебался. Другой стражник, стоявший рядом, что-то жарко зашептал ему на ухо. Тот медленно опустил клинок и сделал шаг назад. На его побледневшем лице явно читалось: бунтовщики бунтовщиками, а сражаться с чудовищами — уговора не было.

— Умен, — бросил Сигмон, — а дураки… Дураки долго не живут.

Ногой он отпихнул мертвое тело лейтенанта в сторону, прочь со своей дороги. А потом вошел во двор, одной рукой прикрыв за собой покосившуюся калитку.

Во внутреннем дворе Сигмон, к своему удивлению, никого не обнаружил. Площадь перед лестницей, ведущей ко входу во дворец, была пуста. Лишь на самом верху, у дверей, стояли два стражника с мечами наголо. Сигмон оглянулся по сторонам и отметил, что на стенах не было привычных неподвижных фигур королевских гвардейцев. Похоже, замок лишился большинства своих защитников. Или Ронэлорэн прав и защитники замку не нужны?

Одернув куртку, Ла Тойя быстро пересек площадку с фонтаном и в мгновение ока взлетел по ступеням лестницы, по которой совсем недавно так медленно поднималась будущая королева Ривастана.

Стражники, стоявшие у открытых дверей, так и не поняли, откуда прямо перед ними появился человек в кожаной куртке, взлохмаченный, как разозленный пес, и с горящими, будто у демона глазами.

— Где Борфейм? — бросил на ходу Сигмон.

Один из стражников в замешательстве ткнул пальцем в темный холл замка, и граф, не дожидаясь расспросов, бесшумно скользнул в темноту. Стражник, не успевший и слова сказать, лишь скрестил пальцы, отгоняя нечисть древним знаком.

Ла Тойя же быстрым шагом шел по коридорам замка. Тот словно вымер — везде тишина и темнота. Не горят фонари, не видно слуг, не слышно гостей. Дворец будто нахмурился, скорбя о кончине своего хозяина. Темнота, притаившаяся под высокими потолками, давила на плечи, из углов тянуло сыростью и сладковатым запахом свежей крови. Эхо шагов громом разносилось по коридорам, и графу нестерпимо хотелось броситься прочь из этого холодного и пустого замка, напоминавшего склеп. Вот только он не знал, куда бежать.

В конце концов он свернул в коридор, ведущий к тронному залу. И не ошибся — там, в самом конце длинного коридора, у широких дверей застыли две фигуры в черных плащах. Сигмон сразу узнал в них северян, приехавших с Борфеймом. Не колеблясь, он направился к ним, убыстряя шаг. Наконец-то он видел перед собой настоящего врага. Чужаков, вторгшихся в его страну. Не простых ривастанцев, подчиняющихся судьбе, а захватчиков, пришедших в гости с огнем и мечом.

Когда до северян оставалось несколько шагов, Сигмон положил ладонь на рукоять меча, и охранники одновременно выхватили из ножен клинки. Ла Тойя рванулся вперед, но тут дверь распахнулась, и ему навстречу шагнул герцог Борфейм собственной персоной. Сигмон, заметив безоружного герцога, остановился, а тот без колебаний встретил взгляд гостя.

— Граф Ла Тойя, — медленно произнес Борфейм. — Не думал, что мы увидим вас так скоро.

— Я вернулся, — ответил Сигмон, разглядывая лицо герцога, на котором не было и тени страха. — Я всегда возвращаюсь.

— И что же вы намерены делать, граф? — спокойно спросил Борфейм. — Ворваться с обнаженным клинком в королевский зал? Перерезать всем во дворце глотки?

— Нет, — голос Сигмона дрогнул от гнева. — Я просто хочу увидеть Вэллу.

— Ее Величество королеву Вэлланор Сеговар, — поправил его герцог. — Зачем вы хотите видеть ее, граф? Не собираетесь ли вы ее расстроить еще больше какими-нибудь слухами?

— Я хочу узнать, что с нею все в порядке, — отозвался Сигмон, делая шаг вперед.

Северяне мгновенно двинулись ему навстречу, закрывая обнаженными клинками герцога.

— Не надо, — повысил тот голос. — Уберите оружие. Граф слишком благороден, чтобы убить безоружного. Ведь это так, ваша светлость? Вы же не такое кровожадное чудовище, как говорят о вас сплетни?

Сигмон не ответил, но застыл на месте, даже не пытаясь достать клинок. Он прожигал взглядом герцога, остававшегося все таким же невозмутимым. Старый интриган, настоящий воин, он был слишком спокоен. Это не нравилось Сигмону. Он никак не мог понять, что происходит, и поэтому не решался действовать. Сейчас нужно было сохранять спокойствие. Он не чудовище. Сейчас — нет.

— Я знаю, кто вы такой, — тихо сказал герцог, чуть придвигаясь к собеседнику. — Вы отличный солдат, человек чести. Служите же престолу Ривастана. Служите своему народу. Своей законной королеве. Наследнику Геордора. Служите моей племяннице, Ла Тойя, будьте рядом с ней, и королевство переживет трудные времена без потрясений.

— А вам? — задыхаясь, спросил Сигмон. — И вам — служить?

— У меня хватает слуг, — сухо ответил герцог. — Мне ваши таланты не нужны. Но я не хочу расстраивать Вэлланор. Сейчас не время для разговоров, граф. Ступайте в кабинет стражи и ждите, когда я к вам приду. Остыньте немного. Тогда мы поговорим спокойно и, быть может, придем к соглашению. А пока у вас есть время подумать над моим предложением.

Сигмон, как наяву, увидел картину — вот каменный трон Ривастана, на троне — королева Вэлланор. Она улыбается своему защитнику, стоящему на верхней ступеньке трона. Он улыбается ей в ответ, а за спиной у него улыбается мерзкой улыбкой герцог Борфейм, чьи руки красны от крови.

Граф моргнул, и видение пропало. Он знал, что его покупают. Борфейм все хорошо рассчитал. Его план не давал осечек. Но его ли? Или за спиной холодного, как лед Северных гор, герцога таится черная тень, что тайком прокралась в Ривастан по ночной дороге?

— Я хочу поговорить с Вэллой прямо сейчас, — упрямо повторил Сигмон, и герцог нахмурился, словно не ожидал такой глупости от собеседника.

— Вы все равно добьетесь этой встречи, да, граф?

— Так или иначе, — ответил Сигмон. — Или вы думаете, что остановите меня?

— Вы слишком самоуверенны, граф, — усмехнулся герцог. — Пусть так. Я не ищу ссоры. Быть может, мы еще сможем найти общий язык.

За спиной Сигмона раздался топот, но граф не обернулся — он слышал, что приближается всего лишь один человек. Стражник. Взволнованный, испуганный и пока не опасный.

— Ваше сиятельство! — крикнул в коридор стражник. — Господин герцог! Там…

— Что? — резко бросил Борфейм, отступая в сторону. — Что еще?

— Там, у ворот, собирается толпа! Снова. Это те стражники, которых мы не смогли отыскать этой ночью…

— Ступай наверх, — приказал Борфейм. — Собери всех, пусть идут к воротам. Я сейчас подойду.

Стражник, топоча подкованными сапогами, бросился прочь, а герцог обернулся к Ла Тойя и нахмурился, заметив, что тот едва заметно улыбается.

— Мы еще поговорим о вашей службе, граф, — сухо сообщил Борфейм. — Идите к вашей королеве, Ла Тойя. Убедитесь, что она жива, здорова и сидит на троне, как и положено королеве Ривастана. Пропустите его!

Северяне, сжимавшие обнаженные клинки, расступились перед Сигмоном. Тот медленно пошел вперед, каждую секунду ожидая удара в спину от герцога, оставшегося в коридоре. Но вот его руки распахнули двери, ведущие в тронный зал, а удара все не было. Сигмон оглянулся. Борфейм смотрел ему вслед, но во взгляде его не было ни злобы, ни ненависти, лишь холодный расчет. Так смотрят на инструмент, прикидывая, поможет ли он в предстоящей работе или его можно отложить на дальнюю полку. Сигмон отвернулся и переступил порог тронного зала.

В центре на каменных ступенях стоял огромный трон. Ла Тойя даже не сразу заметил Вэлланор — она сидела так неподвижно, что казалась частью этого каменного чудовища, предназначенного, должно быть, для великанов. Только пройдя до середины зала, Сигмон увидел знакомую хрупкую фигурку, застывшую на троне.

— Вэлланор! — воскликнул Ла Тойя.

* * *

Еще никогда в жизни Корд Демистон не чувствовал себя таким дураком. Он знал, что поступает глупо. Внутреннее чутье, не раз помогавшее ему ускользнуть от смерти, кричало: беги! И Корд Демистон, и пират Кейор Черный знали, когда надо отступить. Сейчас был именно такой случай. Жернова истории пришли в движение, стронулись с места, скрипя и сыпля каменной крошкой. Сейчас они начнут молоть в кровавую пыль всех, кто окажется рядом. Кем бы ты ни был, чем бы ни занимался — завтра все это будет неважно. Жизнь менялась на глазах, на смену одной эпохе приходила другая, время благоденствия отступало, и наползало, оставляя за собой кровавый след, время смуты. Демистон был уверен: чтобы уцелеть, нужно бежать прочь от черной тучи, накрывшей столицу Ривастана и уже начавшей расползаться по всему королевству. Еще не поздно вскочить в седло и броситься вдогонку за старой жизнью, стремясь нагнать ее в каком-нибудь крохотном городке, навсегда застывшем во вчерашнем дне и равнодушном к переменам. Догнать и влиться в прошедшее мгновение, пытаясь удержать в руках вчерашний день и прошлогодний снег. Так можно поступить. Даже нужно. И все же Корд Демистон, командор городской стражи, бывший наемный убийца и пират по рождению, решил поступить иначе — наперекор здравому смыслу, своему опыту и природному чутью.

Он больше не хотел убегать.

Сначала идти было довольно трудно, но потом Корд приноровился орудовать самодельным костылем, и дело пошло на лад. Теперь он твердо и уверенно шагал по камням Королевской площади, приближаясь к своему будущему, которое было туманно, как никогда ранее. Единственное, что грело ему душу, — рядом ступали те, кого он мог назвать соратниками, а там, где-то в глубине королевского замка, находились те, кого он мог назвать своими друзьями. Друзей и соратников никогда не было ни у Кейора Черного, ни у капитана Корда. Во всяком случае, таких, какие появились у командора Демистона. И он не желал отдавать их смутному времени. Ему хотелось взять это время за глотку и выпотрошить, как снулую рыбину, чтобы оно и думать забыло о том, что может хоть краем задеть друзей Кейора Черного.

Скосив глаза, Корд обозрел свое войско, которое он вел на приступ королевского дворца. Справа — бывший сержант, а теперь и бывший лейтенант Тран. Упрямец прямо ночью снял с себя мундир, запачканный изменой, и облачился в гражданское. Теперь идет, выпятив заросший щетиной подбородок, и крепко сжимает в руке старый и тупой меч. Рядом с ним — двое крепких парней, то ли братья Трана, то ли племянники — Корд толком и не понял. Главное, что они тоже были стражниками и так же, как Тран, не смирились с переменами. Слева, словно на параде, шагает Легерро. Бледный, как простыня, он судорожно сжимает рукоять казенного клинка, а на плечах у него китель лейтенанта. Капитанский, пожалованный ему самим Кордом, Легерро оставил в штабе стражи, превратившемся в самый настоящий бордель, после того как из замка прибыл новый командор стражи — огромный бородатый громила, бывший главарь шайки головорезов с южных окраин Рива. С Легерро из штаба пришли трое — все бывшие стражники. Их Корд не знал, но зато они знали его и беспрекословно последовали за старым командиром.

Корд выпрямил спину и зашагал быстрей, стуча костылем по камням. Быстрей. Пусть все случится прямо сейчас, пока Ла Тойя еще во дворце и у него есть шанс поквитаться с теми, кто принес в Ривастан клочья тьмы. Нужно помочь ему, отвлечь внимание на себя и дать графу хоть немного времени. Быть может, у него и получится.

Стражники, охранявшие вход в замок, давно приметили странную процессию, что направлялась к воротам. Но, вопреки ожиданиям командора, не накинулись на гостей с мечами наголо. Нет, они попятились, отступили к самым воротам, словно полтора десятка воинов боялись восьмерых оборванцев, ничем не напоминавших бравых стражников Рива. Они боялись. Корд чувствовал их страх, видел неуверенность и сомнение в их бегающих глазах. Он даже догадывался, кто именно так напугал стражников. И молился о том, чтобы частичка этого страха еще оставалась в их продажных душах.

— Эй, вы! — крикнул командор, останавливаясь напротив стены обнаженных клинков. — Что столпились? А ну, разойтись по домам!

Никто ему не ответил. Стражники лишь немного раздались в стороны, словно намекая на то, что им ничего не стоит окружить странную компанию, подошедшую к воротам.

— Я, командующий городской стражей Рива, Корд Демистон, приказываю вам вложить оружие в ножны и разойтись по домам! — гаркнул Корд, привычно отмечая про себя слабые места в строе противника.

И вновь ему никто не ответил. Лишь строй клинков придвинулся ближе, потихоньку оттесняя незваных гостей подальше от ворот. Демистон отступил на пару шагов, так и не притронувшись к оружию. Он видел, что двое стражников, из тех, что помоложе, колеблются, опускают клинки. Еще двое, те, что постарше, старательно отводили глаза, стараясь не встречаться взглядом с бывшими сослуживцами.

— Кого защищаете? — с горечью в голосе воскликнул Корд. — Северян! Захватчиков, которые убили нашего короля и убьют еще тысячи таких, как вы, чтобы обобрать королевство до нитки!

— Иди ты, — буркнул кто-то из толпы. — Короля убил уродец. И сбежал.

— Уродец! — хмыкнул Корд. — Три десятка лет, значит, верой и правдой служил, шкуры своей не щадил. А как в замке появился таримский герцог с бандой своих северян, так вдруг король умер и уродец пропал. Совсем оболванились от дармового пива?

Корд заметил, что трое охранников опустили клинки, а один и вовсе вложил оружие в ножны. Демистон мысленно возликовал — конечно, подобные мысли посещали любого из ривастанцев, кто сохранил хоть капельку здравого смысла. Еще немного, и ему не нужно будет пробиваться с боем.

— Мы за королеву, — буркнул стражник, стоявший напротив Корда и грозивший ему обнаженным клинком. — Ее Величество — супруга Геордора Третьего. И сына его носит. Ему и служим, а северяне…

— Конечно, будет у королевы с малым сыном время делами заниматься, — бросил Корд. — Править будут таримцы. Северный герцог да его прихлебатели. Глазом моргнуть не успеете, как набегут они со своих гор на свеженькую поживу. Мечами нас взять не вышло, так вон, хитростью взяли.

— Ты сам-то, поди, изменник, — злобно бросил охранник. — Сам куда прешь? Королеву законную хочешь извести? А ну, ступай отсюда, корявый, пока вторую ногу не обломали.

Корд скрипнул зубами. Половина стражников уже опустила клинки, прислушиваясь к его словам. Не все такие дураки в страже, как этот. Многим не нравится то, что происходит. Не нравятся северяне, не нравится герцог, не нравится подозрительная смерть короля. Но им нужен повод, чтобы встать и потребовать ответов. Нужен тот, кто первым спросит — где правда? И кто это будет, уже неважно, важно только, чтобы этот голос прозвучал, хотя бы один раз, слабо, едва слышно, но — прозвучал.

— Я командор королевской стражи, — ответил Корд. — Иду за распоряжениями к своей законной королеве, потому что в городе смута. Как велит она мне поступать, так и поступлю. А вы, по наущению таримского герцога, не пускаете меня к королеве. Прячете ее? А сами-то ее видели? Может, и королеву уже проклятый герцог уморил, а вас байками кормит?

— Ты полегче! — взвился охранник. — А то башку в лукошке домой понесешь! Ступай прочь, кому сказано, не мути народ!

Но Корд только улыбнулся в ответ — он видел, как остальные стражники опускают клинки. Пятеро из тех, что стояли поближе, уже сделали шаг в сторону. Теперь и непонятно было, то ли они охраняют ворота, то ли пришли вместе с оборванцами. Еще трое колебались, переступали с ноги на ногу, не решаясь покинуть пост. Оставалось нажать еще немного, и тогда расклад сил поменяется. А там, глядишь, и ворота сами собой откроются…

Словно отзываясь на мысли Демистона, ворота действительно приоткрылись, и из темного проема показался высокий человек в черненых доспехах. За ним — второй. И третий…

Прикусив губу от досады, Корд наблюдал, как из ворот выходят северяне. Пятеро, все в черненых доспехах, рослые, плечистые, настоящие армейцы, не то что мужланы, столпившиеся у ворот. Следом за северянами из ворот вышел десяток королевских гвардейцев. Их доспехи не обманули Демистона, он видел, что кирасы сидят плохо, форменные кители под ними помяты и явно с чужого плеча. Разбойники и душегубы, выпущенные изменниками из темниц Рива, вот кто это. И все же их было много, а там, за воротами, наверное, толпятся другие, жаждущие доказать новым хозяевам, на что они способны ради звонкой монеты.

Строй охранников попятился перед вновь прибывшими, смешавшись с отрядом Корда. Теперь уже почти все ривастанцы обернулись лицом к чужестранцам, появившимся у ворот. Лишь трое из тех, что охраняли ворота, отступили назад, поближе к подкреплению — тот, что препирался с Демистоном, да еще двое его дружков. Командор знал, что медлить больше нельзя. Северяне не будут с ним говорить, не станут его слушать, а разбойникам все равно, кто сидит на троне, лишь бы исправно платили им денежки…

— Измена! — крикнул Демистон, заметив, что северяне одновременно взялись за рукояти клинков.

Он даже выхватил из ножен свою новую саблю, добытую у полуэльфа взамен потерянной, но опоздал — один из охранников, что еще недавно защищал ворота, выхватил нож и без разговоров ткнул им в черный плащ северянина. Нож сломался о доспех, северянин, выхватив меч, полоснул наглеца по лицу, и тот упал, заливаясь кровью.

— Бей Тарим! — крикнул Демистон, и толпа вокруг него взорвалась криком.

Две толпы сошлись, заблестели клинки, и уже нельзя было разобрать, где защитники, а где нападающие. Корд взмахнул клинком и начал пробиваться в самое сердце схватки, туда, где северяне рубили всех, кто пытался приблизиться к ним.

Кейор знал — битва началась.

* * *

Королева, неподвижно сидевшая на троне, подняла голову, словно пробуждаясь от сна, и ее взгляд встретился со взглядом Сигмона. Синие глаза, преследовавшие Сигмона и во сне, и наяву, вспыхнули, как звезды. На бледных щеках появился румянец, и Вэлланор даже привстала, словно желая броситься навстречу гостю, оставив позади холодное сиденье, украшенное изображением короны.

Но в тот же миг глаза ее погасли. Порыв прошел, и Вэлланор медленно опустилась на сиденье, выпрямила спину и тихо произнесла:

— Здравствуйте, граф Ла Тойя. Я рада видеть вас во здравии.

Сигмон, опомнившись, опустился на колено и склонил голову.

— Позвольте принести вам искренние соболезнования в связи с кончиной вашего венценосного супруга, Ваше Величество, — негромко откликнулся он.

— Благодарю вас, граф, — так же тихо ответила Вэлланор. — Можете подняться. В этот тяжелый час нет нужды помнить о дворцовых привычках.

Сигмон медленно выпрямился, сделал несколько шагов к ступеням трона. И замер. Он не мог отвести взгляд от этой хрупкой женской фигуры, замершей на троне. Королева Вэлланор, бледная, с глубоко запавшими глазами, казалась лишь тенью прежней Вэллы, так радовавшейся теплу новой родины. Лишь глаза по-прежнему горели синим огнем, и даже ярче, чем прежде. Контраст был так велик, что Ла Тойя растерялся. Он видел во взгляде королевы и боль потери, и радость встречи, и страх, и робкое, едва заметное чувство надежды.

— Ваше Величество, — позвал он. — Как… как вы себя чувствуете?

— Неважно, граф, — отозвалась королева. — В этот тяжелый час мне очень не хватает тех, кто раньше был рядом.

Сигмон смутился и опустил глаза, рассматривая ступени трона. Конечно, королева не могла говорить о нем, нет. Конечно, она говорила о Геордоре, о своем супруге, что оставил ее, а вовсе не о мелком графе, который так позорно сбежал и спрятался, в то время когда так был ей нужен. Или могла? Почему от ее слов веет холодом, а глаза кричат огнем совсем иное?

Упрямо вскинув голову, Сигмон решительным шагом подошел к самым ступеням и взглянул прямо в синие глаза королевы. Он видел ее бледное лицо, ее худые пальчики, вцепившиеся в полированные подлокотники трона. Видел, как дрожат ее губы, ставшие почти прозрачными. Ее Величество королева Ривастана Вэлланор Сеговар не походила ни на убитую горем вдову, ни на заговорщицу, добившуюся трона. Она была похожа на до смерти испуганную девчонку.

— Вэлланор, — тихо произнес Сигмон. — Я всегда возвращаюсь, ты помнишь?

Королева медленно закрыла глаза. Когда она открыла их, в голубом пламени Сигмон увидел боль и отчаяние.

— Пойдем со мной, — жарко зашептал Сигмон. — Уедем отсюда. А потом вернемся, если ты захочешь. Позже, когда все успокоится. Пойдем?

— Я, — прошептала королева, — я не могу…

Но граф не слушал, что она говорила. Он читал в ее глазах страстное желание оказаться как можно дальше от этого мрачного места, пахнущего тленом и свежей землей. Пахнущего так, как пахнет… мертвец.

— Вэлланор? — тихо позвал Сигмон.

Она не ответила. Лишь дрожащие губы сомкнулись, вновь приоткрылись, как лепестки цветка, и в их движениях Ла Тойя ясно прочитал одно только слово: спаси.

Сигмон резко выпрямился и положил ладонь на рукоять клинка. Все было решено. Он видел достаточно, чтобы понять: Вэлланор здесь держат против ее воли, она не имеет отношения к заговору, и ее жизни грозит опасность. Но, прах их возьми, что ее так напугало… Ла Тойя вскинул голову, прислушиваясь к ярящемуся зверю, и понял, что не ошибся. Рядом с королевой, прямо у трона, из темноты появилась зыбкое пятно. Этот силуэт, словно нехотя, отлепился от окружавшей его темноты и начал движение вниз по ступеням. Сигмон сморгнул, и темный силуэт превратился в маленького человечка, закутанного в черный плащ. Он медленно спускался по ступеням, и его широкополая шляпа, скрывавшая лицо, едва заметно вздрагивала. От человечка пахло свежей землей и тленом.

Сигмон попятился, не убирая руки от меча. Вот она — причина такого невозмутимого спокойствия герцога Борфейма. Его козырная карта, которую он приберег в рукаве. Сигмон был уверен, что это существо, кем бы оно ни было, убило короля и Птаха. Оно опасно, и поэтому лучше его отвести подальше от королевы, все еще сидящей на троне. Но неужели герцог думает, что какой-то мертвец напугает ручное королевское чудовище?

Быстро сделав несколько шагов назад, Сигмон остановился, стараясь держаться подальше от ступеней трона и королевы.

Мертвец медленно покинул последнюю ступеньку и оказался в двух шагах от насторожившегося графа, сжимавшего рукоять меча. Человечек в черном плаще поднял голову, и на Сигмона взглянули остекленевшие глаза, тускло блестевшие на уже тронутом разложением лице.

— Ла Тойя, — глухо произнес покойник, и у Сигмона волосы на затылке встали дыбом.

Этот голос шел не из мертвого горла. Он просто исходил от черной фигуры, но ей не принадлежал.

— Последний из детей Фаомара, — продолжал мертвец. — Самый сильный и самый разумный и потому — самый опасный.

— Кто ты? — бросил Сигмон. — Я тебя знаю, тварь?

Человечек рассмеялся, словно услышал забавную шутку.

— Тебе нужно было остаться здесь, — сказал он. — Встать у трона рядом со своей королевой. И служить ей верно, как пес, выполняя малейшую прихоть. Но ты сунул нос туда, куда не положено совать его даже чудовищам. Ты слишком умен для измененного, Ла Тойя. В этом твоя беда.

Сигмон отступил еще на шаг, надеясь, что мертвец последует за ним и отойдет еще дальше от королевы, но покойник остался на месте.

— Ты не мертв, — холодно проронил Ла Тойя. — Я знаю, что говорю не с мертвой плотью, а с тем, кто ею управляет. Я — найду тебя. Где бы ты ни был, кем бы ты ни оказался — бойся чудовища. Однажды оно придет за тобой.

— О нет, — отозвался покойник, и мертвые глаза заблестели багряным светом. — Не придет.

Сигмон прыгнул вперед раньше, чем успел подумать об этом. Свистнул на лету клинок, выпрыгивая из ножен, острая сталь полоснула по мертвому горлу, и тут же обиженно взвыла, пройдя насквозь. Сигмон, с разгона пролетевший к ступеням трона, обернулся, взмахнул клинком, и черный человек отклонился в сторону — так же быстро, как и сам Ла Тойя.

Клинок Сигмона заплясал в воздухе, плетя смертоносные кружева, и мертвец закружился на месте. Черный плащ развевался, как крылья за его спиной, а шляпа снова скрыла лицо. Он двигался так же стремительно, как и его противник, и Сигмон лишь через долгий миг сражения понял, что лишь немногим превосходит своего врага. Немногим, но — превосходит. Он был готов поклясться, что его меч уже не раз должен был пронзить мертвую плоть, разрубить ее на куски, искромсать в мелкую крошку… Но все удары словно пропадали в глубине плаща, вязли в нем, проваливались в черный туман, не причиняя мертвецу никакого вреда.

Нанеся новый удар, который должен был снести голову врагу, но так и не снес, Сигмон отпрыгнул в сторону и замер, прислушиваясь к рычанию зверя в груди. Колдовство. Это не просто ходячий труп, это лишь видимость, оболочка, наполненная темным и злобным колдовством.

— Волдер, — прошипел Сигмон. — Проклятье колдунам!

Мертвец расхохотался неподвижными губами, запачканными гнилью. А потом в его руке мгновенно, словно из пустоты, появился длинный и узкий клинок.

— Ты слишком мягкое чудовище, — раздался голос из глубин черного плаща. — Ты не успех Фаомара, а его провал. Неудача. Ошибка. Недоделка. Выродок из выродков.

Сигмон пропустил обидные слова мимо ушей, даже и не думая прислушиваться к ним. И сделал правильно, потому что успел заметить, как мертвец бесшумно скользнул к нему, занося свой меч над головой. Сигмон успел подставить под удар свой клинок и только в последний миг, когда меч покойника полыхнул алым пламенем, почуял беду.

Меч колдовского создания прошел сквозь клинок графа, как нож сквозь масло, разрубая стальную полосу на две половины, и упал ниже, неотвратимо, словно топор палача. Если бы Сигмон был обычным человеком, он оказался бы разрубленным от плеча до бедра. Но зверь, живущий внутри графа Ла Тойя, увернулся. Алый клинок лишь самым кончиком прорезал чешую на груди Сигмона.

Этого хватило: от удара Ла Тойя отлетел назад, упал на спину и проехался по камням — ошеломленный и ударом, и болью, растекавшейся по груди. Он так и остался лежать, не отрывая взгляда от черной фигуры с пылающим клинком. Чешуя на груди раздалась, выплескивая из раны черную кровь, боль сводила судорогой ребра.

— Тебе незнаком этот клинок? — осведомился мертвец. — Возможно, ты знал его брата. Неужели ты думал, что меч, от которого ты так опрометчиво избавился, один-единственный на белом свете? Чудовищ много, Ла Тойя. И на каждого найдется свой клинок.

Сигмон приподнялся на локтях, хватая воздух раскрытым ртом. Зверь внутри его жалобно поскуливал, столкнувшись с той силой, что была ему не по зубам. Боль огнем обжигала левую часть груди, грозя переползти дальше, под лопатку. И все же он приподнялся.

Мертвый человек медленно пошел ему навстречу — не торопясь, как на прогулке, чеканя каждый шаг. Ла Тойя зачарованно смотрел на него, не в силах оторвать взгляд от пылающего клинка. Он видел, как к нему приближается смерть.

— Сигмон!

Пронзительный крик королевы вырвал Сигмона из оцепенения. С трудом он отвел глаза от пылающего клинка и поднял взгляд на громаду каменного трона. Там, на холодных камнях, застыла девчонка с золотыми волосами, казавшимися такими яркими на фоне темноты, наполнявшей зал.

— Все будет хорошо, — одними губами прошептал Сигмон, пытаясь улыбнуться. — Все… будет…

Мертвец внезапно оказался рядом с лежащим графом и занес пылающий клинок над головой, готовя последний удар.

— Не будет, — прошелестел мертвый голос.

Клинок опустился.

* * *

Труднее всего было удержаться на ногах. Схватка за ворота превратилась в кровавую свалку, где бойцы сгрудились так тесно, что иногда было проще нанести удар кулаком, чем клинком. И все же Корд держался. Он ловко сновал между дерущимися стражниками, разя зазевавшихся защитников замка то тут, то там. Он и не пытался сойтись с врагом один на один — сегодня он не был расположен к благородным жестам. Кейор Черный пытался перебить как можно больше людей, мешавших ему войти в королевский замок — только и всего. Его толкали, пихали, пытались сбить с ног, но клинок Демистона разил без пощады — как фехтовальщик он на две головы превосходил сброд, нарядившийся в форму королевских гвардейцев. К тому же он не стеснялся пускать в ход свой длинный костыль, которым было удобно и отводить колющие удары, и подсекать ноги. Удержать равновесие — плевое дело для того, кто постигал науку выживания в бою на качающейся палубе, залитой скользкой кровью.

В горячке боя Корд не сразу понял, что происходит. Но когда его оттеснили на клинки пятерых северян, намертво вставших у самых ворот, он с сожалением подумал, что лучше бы ему держаться позади. Но было уже поздно — северянин, оказавшийся перед ним, узнал зачинщика смуты и шагнул вперед.

Отражая первый выпад, Корд еще успел выругаться. А потом ему стало не до ругательств — северянин прекрасно владел клинком, и Демистон едва успевал защищаться. Если бы не ранения, Корд без труда уложил бы громилу парой выпадов, но костыль мешал быстро передвигаться, а силы, подаренные эликсиром алхимика, уже покидали тело. Боль окутывала командора тугим плащом, здоровый глаз застила дымка, но он продолжал бой, отражая удар за ударом. Но когда к первому северянину присоединился второй, Демистон понял, что долго не продержится.

В отчаянии он увернулся от рубящего удара, взмахнул костылем, отводя второй клинок, сделал выпад — и попал. Сабля самым кончиком взрезала шею северянина, и тот повалился назад, зажимая рукой фонтан крови, бьющий из горла, но второй, отмахнувшись от костыля командора, нанес новый удар, который Демистону не суждено было отвести. Черный клинок прыгнул в лицо командору, но лишь напрасно рассек воздух — сильный толчок в спину сбил Корда с ног, вытолкнув его из-под смертельного удара.

С размаха сев на камни, Демистон успел сдавленно крякнуть — боль молнией пронзила сломанную ногу и рассыпалась в раненом плече огненной гроздью. И все же это не помешало ему увидеть спину своего спасителя — плечистого парня, который с двумя ножами в руках накинулся на опешившего северянина, попытавшегося нанести новый удар. Изогнутые ножи, напоминавшие серпы, поймали клинок в ловушку, отвели в сторону, а спаситель командора изо всех сил пнул врага в пах. Северянин согнулся пополам, парень взмахнул ножом, и воин в черных доспехах повалился на брусчатку с перерезанной глоткой.

Спаситель Демистона повернулся к нему, и командор захрипел. Потом от души ругнулся, вцепился в протянутую руку и рывком поднялся на ноги.

— Тебе лежать надо, пират, — с упреком бросил Ронэлорэн, обнимая друга за плечи. — А не прыгать по трупам с саблей наголо.

— Потом! — зарычал Корд, опираясь на костыль. — Откуда ты взялся?

— Не мог пропустить такое веселье, — ухмыльнулся Рон. — Мы с парнями решили, что без нас этот званый прием будет слишком коротким.

— С парнями? — переспросил Корд, с изумлением оглядываясь по сторонам.

Расклад сил изменился — два десятка горожан, вооруженных чем попало, вмешались в сражение и прижали оставшихся защитников к воротам, беря не умением, а числом. Демистон, занятый боем, и не заметил, как к его отряду подошло подкрепление.

— Вот хрень, — бросил он, наблюдая, как горожане сбили с ног оставшихся северян и навалились на них всей кучей, раздирая врага в клочья. — Где ты их взял?

— Маялись дурью у Цветочного проезда, — отозвался алхимик. — Пытались повесить пару мародеров, вырядившихся в стражников. Тут я им и подсказал, где искать главного виновника беспорядков.

— И они пошли за тобой? — искренне удивился командор.

— Не сразу, — признался Рон, убирая ножи за пояс. — Моя физиономия не вызывает у простых людей особого доверия, ты же знаешь. Пришлось соврать, что на подходе к городу уже два полка эльфийских лучников, идущих на помощь королеве Ривастана, которую пленили изменники.

— И они поверили?

— Ну, вообще-то нет, — смущенно отозвался алхимик. — Но им был просто нужен повод. Понимаешь? Потом я сказал, что помощь нужна командору городской стражи, который в одиночку защищает этот проклятый город, пока некоторые пекутся лишь о собственной шкуре. И тогда они пошли к замку.

— Понятно, — сдержанно отозвался Корд. — Командору, значит, помощь была нужна.

— Но мы ведь не опоздали, а? — ухмыльнулся Рон.

Демистон поджал губы, но потом они вопреки его воле расплылись в улыбке. Он хлопнул полуэльфа по плечу и рассмеялся.

— Спасибо, Рон, — сказал он, сжимая плечо друга. — Спасибо.

Оглянувшись, Демистон оглядел свое разросшееся войско. Два десятка горожан с дубьем, пятеро уцелевших стражников. Уже лучше, чем раньше. Но что-то не видно тех, кто шел с ним в первых рядах… Обернувшись, Корд увидел, что Легерро сидит на земле, прислонившись спиной к стене. Рядом, на корточках, сидел вполне целый на вид Тран. Словно почувствовав на себе взгляд командора, бывший сержант быстро обернулся и помахал рукой. Демистон с облегчением вздохнул — он узнал привычный знак стражников. Все в порядке. Легерро ранен, но легко. Жить будет.

— Смотри, — алхимик толкнул друга под локоть, и тот повернулся.

Горожане уже растащили в сторону трупы защитников замка и теперь открывали ворота. Тяжелые створки поддавались медленно, но не могли устоять под напором толпы. Со скрипом ворота распахнулись, и горожане, увидев внутренний двор замка, заволновалась. И было от чего.

— Ну-ка, пусти, — бросил Корд и начал проталкиваться вперед.

Там, во дворе замка, у лестницы, ведущей ко входу во дворец, стояли защитники замка. Они не спешили навстречу смутьянам, нет, они просто готовились защищаться. Обнажив клинки, они дожидались команды — два десятка фальшивых гвардейцев, перед которыми стояли три человека в черных плащах.

Растолкав горожан, Демистон первым ступил во внутренний двор замка и неторопливо пошел вперед, к тем, кто ждал его у лестницы. Он шел медленно, чувствуя, как от боли все крепче сжимаются зубы. Горела, словно в печи кузнеца, нога. Плечо пульсировало, да так, что боль толчками уходила в левый висок, отдаваясь в поврежденной глазнице. Руки ослабели, спина болела. Но Корд Демистон упрямо шел вперед, чувствуя, как следом за ним идут те, кто пришел к замку. Не за властью, не за звонкой монетой, не за правдой, а просто потому, что кому-то была нужна помощь.

На середине пути его нагнал Рон и пошел слева, подстраиваясь под шаг хромающего командора. Справа через мгновение появился Тран — залитый по пояс чужой кровью, сжимающий в руке черный клинок одного из северян. Корд чувствовал, как в затылок ему дышит подступающая толпа из горожан и оставшихся в живых стражников. Они все шли вперед, шли, потому что их вел он — командор городской стражи, последний из тех, кто не предал мундир и остался верен Ривастану. Они думали, что уж командор-то знает, что делать, что у него есть план и ему нужно только немного помочь, а потом все наладится само собой.

Никакого плана у Корда не было. Он просто шел вперед, потому что там, где-то в глубине мрачного замка, напоминающего ныне склеп, остался граф Ла Тойя. И он там один. Некому прикрыть Сигмону спину, некому поддержать в трудный миг или вытолкнуть из-под смертельного удара. И командор Корд Демистон не мог оставить Сигмона в одиночестве.

Когда до строя защитников замка осталось два-три шага, Корд остановился. Его спутники тоже остановились, и горожане сгрудились за их спиной, тихо перешептываясь.

— Подождите, — бросил Корд друзьям. — Это мое дело.

Втянув воздух сквозь сжатые зубы, он сделал шаг вперед. Ему навстречу вышел один из северян — высокий седой воин со шрамом на щеке. Его выцветшие глаза горели гневом, а клинок в опущенной руке подрагивал, словно ему не терпелось вонзиться в плоть врага. Корд знал, кто это — герцог Бертар Борфейм собственной персоной. Тот, кто захватил трон Ривастана. Тот, кто привел в город чужаков, тот, кто замыслил убийство короля и осуществил этот план под покровом ночи.

— Бертар, — хрипло бросил командор. — Сдавайтесь.

Седые брови герцога дрогнули, а губы сжались в узкую полоску.

— Сдаться? — переспросил он. — Что за чушь вы несете, командор. Немедленно покиньте королевский замок, или вас всех перевешают за измену.

— Измена, — кивнул Демистон, чувствуя, как от усталости подкашиваются ноги, — какое популярное нынче слово. Еще раз — сдавайтесь. Мы сохраним вам жизнь.

— Мы? — с презрением бросил герцог. — Жалкий сброд! Отребье! Что вы возомнили о себе, голодранец? Что вы хотите — ключи от сокровищницы? Титул? Денег? А быть может, трон? Одно мое слово, и от вашей ватаги не останется и следа. Стражники, патрулирующие город, уже спешат ко дворцу, с минуты на минуту в город войдут войска, верные трону. Ваш бунт не удался! Немедленно убирайтесь из замка, и у вас будет шанс сохранить ваши никчемные жизни.

— Чего я хочу, — задумчиво повторил Корд и тяжело вздохнул. — Я хочу, чтобы это все побыстрее кончилось. Прямо сейчас.

Герцог, заметивший блеск в глазах командора, успел вскинуть клинок. Демистон, балансируя на одной ноге, отбил меч Борфейма своим костылем и одним движением выхватил саблю. Острая сталь вылетела из ножен, с шипением описала широкую дугу, и голова герцога Борфейма слетела с плеч. Его тело еще не успело повалиться на землю, как Демистон указал на строй врагов окровавленным клинком и закричал:

— За Ривастан!

Рядом медведем заревел Тран. Его крик подхватили десятки глоток, и толпа горожан накатила волной на строй изменников, сметая их со своего пути. Демистон так и остался стоять на месте, высясь над схваткой, словно утес над кипящей горной рекой. Он едва держался на ногах от усталости, но все же стоял ровно, потому что его поддерживала рука Ронэлорэна, рука друга, который может прийти на помощь в самый тяжелый час.

— Помоги мне, — прохрипел Демистон. — Ну же…

Алхимик сплюнул на окровавленные камни двора и помог другу сделать шаг вперед — в самую гущу схватки.

* * *

Вложив все силы в один рывок, Сигмон выкатился из-под удара магического клинка в самый последний момент, когда мертвец уже не успевал изменить направление удара. Пылающий клинок ударил в пол, проплавил в нем узкую полосу и снова взмыл к потолку, грозя новой атакой.

Но Ла Тойя уже стоял на ногах. Из раны на левой стороне груди текла темная кровь, оставляя на грязной сорочке влажные следы. Рана не спешила затягиваться, и Сигмон чувствовал, как силы постепенно уходят. Даже зверь не мог ему помочь — его ярость сменилась страхом перед ликом неотвратимой смерти, и теперь он превратился в жалкий скулящий клубок, пытавшийся стать незаметным.

Мертвец, все еще держа клинок над головой, сделал длинный шаг к Сигмону. Почерневшие губы оставались неподвижными, но Ла Тойя был уверен, что тот, кто руководит отвратительным созданием, сейчас улыбается.

Клинок алой молнией упал вниз, но Сигмон сделал шаг в сторону, уворачиваясь от удара, и ударил ногой в колено мертвеца. Сапог графа прошел сквозь ногу нежити, как сквозь туман, и Сигмон потерял равновесие. Даже не пытаясь восстановить его, он упал, кувыркнулся через голову и только тем спасся от нового удара.

Не давая графу опомниться, мертвец налетел на него, рубя клинком направо и налево, пытаясь хотя бы зацепить изворотливого противника. Сигмон выгибался дугой и отступал, уворачиваясь от молниеносных ударов. Он ослабел, но изнутри поднималась холодная злость, придававшая сил. Она не имела никакого отношения к обжигающей ярости зверя. Злость принадлежала только ему — графу Ла Тойя, который так долго жил за счет чудовища.

Покойник замешкался, и Сигмон отпрыгнул в сторону, подальше от разящего клинка. Он даже успел перевести дух, перед тем как враг вновь атаковал его. Уворачиваясь от новых ударов, Сигмон чувствовал, как кровь выступает из порезов на его теле. Черная чешуя, казавшаяся раньше несокрушимой, была повреждена в десятке мест: на животе и плечах появились тонкие разрезы, сочившиеся густой кровью. Царапина над ухом была болезненной, но не серьезной, а легкая рана на бедре уже затягивалась. Все было не так плохо, если бы Сигмон хотя бы отдаленно представлял, как можно одолеть магическую нежить. Лишь сейчас, один-единственный раз за все это время, он пожалел, что у него больше нет клинка с примесью эльфийской крови. Только он мог сейчас спасти… его? Нет. Спасти королеву, ставшую марионеткой в руках черных колдунов Волдера. Спасти девчонку с Северных гор, брошенную безжалостной рукой родного дяди в горнило схватки за власть.

Зарычав от злости — обычной человеческой злости, — Сигмон Ла Тойя выгнулся дугой, уходя от размашистого удара. Пылающий клинок чиркнул по правой руке, рассекая толстую кожаную перчатку. Капли черной крови брызнули в лицо графу, он прыгнул в сторону, встряхнул рукой, и остатки перчатки слетели с кисти, словно опавший лист. В полутьме зала блеснула чешуя, и лапа чудовища, о которой Сигмон пытался забыть, распрямилась. Ла Тойя сжал ее в кулак и снова разжал, проверяя, насколько серьезна рана. Из черных пальцев выдвинулись когти — длинные и острые, блестящие, словно вороненая сталь. Рука была в порядке, клинок лишь чиркнул по тыльной стороне ладони, оставив после себя едва заметный разрез на чешуе, уже набухавший кровью.

Отвлекшись, Сигмон пропустил тот момент, когда мертвец с пылающим клинком оказался рядом. Алое лезвие блеснуло в полутьме тронного зала, и граф с проклятьем присел, пропуская его над плечом. Распрямившись, как пружина, он шагнул за спину магической твари и, уходя от нового удара, со злостью махнул рукой, ударив мертвеца единственным оставшимся оружием — когтями, росшими из его измененной плоти.

Он даже не успел удивиться, когда лапа чудовища наткнулась на твердую плоть. Мертвец с воем отшатнулся в сторону, а Сигмон, с разгона сделавший несколько шагов, остановился, зачарованно глядя на собственную руку.

Там, в ладони, остался кусок мертвой плоти. Гнилая ткань распадалась на куски, мерзко сочилась слизью, но она вовсе не походила на черный туман, из которого, казалось, состояла магическая тварь.

— Вот, значит, как, — медленно произнес Сигмон, поднимая голову.

Мертвец стоял напротив него, выставив перед собой клинок, но, похоже, не собирался нападать. Он медлил, словно сомневаясь в своих силах. Распухшее лицо не выражало эмоций, но Сигмон чувствовал, что от твари веет холодом. Холодом страха.

— Значит, — сказал Сигмон, — на каждое чудовище найдется свой клинок. Так?

Не дожидаясь ответа, он бросился вперед. Алый меч вздрогнул, выписывая сложную кривую, мертвец сделал выпад, но потом отступил, уходя в оборону.

Теперь они поменялись ролями — Сигмон, как разъяренный лев, набрасывался на мертвеца, пытаясь зацепить его когтистой лапой, а тот защищался широкими взмахами клинка, стараясь удержать врага подальше от себя.

Царапин на теле графа прибавилось, но он уже не обращал на них внимания. Внутри ровным и жарким огнем горела злость, затмевая собой даже боль в распоротой груди, и Сигмон шел напролом, забыв и о звере, сидящем внутри, и о своих ранах, и о магическом клинке, что грозил в любой момент разрезать его пополам. Он хотел одного — добраться до чудовищного создания и разодрать его в мелкие клочья. И это не было желанием зверя, этого хотел сам Ла Тойя, человек, получивший от мага шкуру чудовища, но так и не ставший им. Человек, который сам решал, кем ему быть — исчадием зла или защитником слабых. Или и тем, и другим разом.

Мертвец, отступавший в глубину зала, сделал еще один шаг назад, уворачиваясь от когтей Сигмона, и запнулся о ступеньку, ведущую к трону. Тварь покачнулась, и Ла Тойя рванулся вперед, чувствуя, как пылающий клинок нежити обжигает злым дыханием щеку. Прижавшись к мертвецу, Сигмон схватил его за правое запястье когтистой лапой и вскинул руку, отводя клинок от своего лица. Тварь забилась в его железной хватке, стараясь изогнуть плененную руку и дотянуться мечом до Сигмона, но тот держал крепко. Второй рукой он попытался ухватить плечо мертвеца, но его обычная, человеческая рука схватила лишь черный туман, склизкий на ощупь. Тогда Сигмон сжал когти на запястье твари, и ее отвердевшая плоть поддалась, уступая силе чудовища. Рука, все еще сжимающая алый клинок, отломилась, словно сухая ветка, и Ла Тойя победно взмахнул своим трофеем.

Тварь завизжала, когда пылающий клинок прошел сквозь ее тело, но без труда вывернулась из объятий графа. Сигмон перебросил клинок в левую руку, сжал рукоять, ожегшую человеческую ладонь вспышкой боли, а правой ухватил мертвеца за плечо, глубоко запустив когти в его гниющую плоть. Тварь забилась в его хватке, словно рыба на крючке, и Сигмон наотмашь полоснул ее клинком. Пылающая сталь прошла сквозь мертвеца, не причинив ему вреда. Сигмон ударил снова, но магический меч не встретил сопротивления — он был выкован не для этого чудовища. Тогда Ла Тойя отбросил меч в сторону и притянул к себе тварь, насаженную на его когти.

— Ладно, — прошипел Сигмон в мертвое лицо с закатившимися глазами. — Обойдемся без мечей.

Он услышал, как с треском распахнулись двери зала, услышал шум людских голосов, но не повернул голову, даже когда кто-то окликнул его по имени. Просто не успел — тварь внезапно вцепилась в него уцелевшей рукой и забилась в конвульсиях. Ее призрачная плоть обрела твердость — теперь Сигмон смог ухватить ее и своей человеческой рукой. Мертвец зашипел, когда когти Ла Тойя поползли вниз, выдирая клок из гнилого плеча. Мертвая плоть вздрогнула, пошла пузырями, словно выворачиваясь наизнанку. Из плеч твари, протыкая черную ткань плаща, поднялись шипы, из пустого рукава вместо оторванного запястья выросла клешня, а мертвое лицо поплыло, как горячий воск, превращаясь в застывшую маску.

Сигмон, ощутивший тяжесть чужого тела, невольно вскрикнул. В его объятиях бился демон, до ужаса напоминавший того, с которым граф сражался в подвале Фаомара. Черные колдуны Волдера, призвавшие демона и сотворившие из него свое мерзкое создание, спустили свое чудовище с цепи.

Тварь завыла, защелкала появившимися клыками, и клешня, выросшая взамен руки, впилась Сигмону в плечо. Граф вскрикнул от боли, отшатнулся, разжав руки, и тварь попыталась вцепиться ему в горло. Но Ла Тойя оттолкнул ее и с размаху всадил свои когти прямо в живот мертвеца, на глазах превращавшегося в демона. Рука чудовища по локоть ушла в гнилую плоть, и Сигмон вдруг ощутил, как его когти наткнулись на что-то мягкое и теплое. Он двинул рукой, все глубже проникая в плоть извивающегося демона, но когти не вышли у того из спины, как надеялся граф. Его рука провалилась в пустоту, словно в бездонный омут, раскрывшийся внутри мертвеца. Сигмону показалось, что рука вытянулась на сотни миль, пройдя по черной и скользкой трубе, к тому месту, откуда явился демон. И там, на той стороне, кто-то отчаянно завизжал от боли.

Когти Сигмона нашарили теплый комок и сжались, обрывая крик. Граф оттолкнул демона и вырвал свою руку из его брюха, расплескивая мутную слизь. Демон повалился на спину и скорчился на полу, скребя отросшими клешнями о каменные ступени, а Сигмон поднял освободившуюся руку к глазам. Там, в его черных когтях, трепетало окровавленное сердце. Обычное человеческое сердце, вырванное когтями чудовища из груди волдерского колдуна.

С омерзением Сигмон швырнул его на пол, прямо на камни, залитые слизью из растерзанного брюха демона, и наступил на сердце каблуком сапога. Истерзанное тело мертвеца, так до конца и не принявшее обличье демона, судорожно дернулось, царапая камень. Пылающий клинок, лежавший у ступенек, полыхнул огнем и растекся лужицей расплавленного металла. Демон забулькал, издал утробный стон и замер. В зале воцарилась тишина.

Сигмон медленно поднял голову и взглянул наверх. Там, у каменного трона, стояла королева Ривастана. Хрупкая северная девчонка по имени Вэлла остекленевшими глазами смотрела на мертвую тварь, застывшую на каменных ступенях, ведущих к трону. Королева смотрела вниз, на ступени, но Сигмону казалось, что сейчас она видит не мертвую тварь, а картинку из своего далекого детства. Ступени трона, залитые алой кровью…

— Вэлла, — хрипло позвал Ла Тойя.

Королева вздрогнула, словно от удара, и медленно подняла голову. Ее взгляд встретился с горящим взглядом Сигмона, и в глазах Вэлланор появился робкий огонек.

— Сигмон? — спросила она шепотом.

— Все кончено, Вэлла, — как можно мягче произнес Сигмон, нагибаясь и подбирая обломок своего меча. — Все позади.

Ноги королевы подкосились, и она без сил упала в жесткие объятия трона, отчаянно цепляясь за деревянные подлокотники. Сигмон встрепенулся, сделал шаг вперед и замер в нерешительности у ступеней, ведущих к трону. Вэлланор смотрела на него сверху, пытаясь улыбнуться бесцветными губами, а из глаз ее катились слезы.

Он собрался с духом и почти сделал следующий шаг. Но шум за спиной заставил его обернуться. В зале, оказывается, собралось много людей — окровавленные, сжимающие в руках обнаженные клинки, они, казалось, только что вышли из жестокой схватки. Одеты они были и в камзолы горожан, и в кольчуги стражников, и все они хранили молчание, не в силах отвести глаз от того, что лежало у ступеней трона. Сигмон, не зная, что сказать, поднял взгляд и увидел, как толпа расступается, пропуская еще двоих, медленно входящих в распахнутые двери, держась друг за друга. Увидев их, Сигмон вздохнул. Он обернулся к королеве и, пока Рон с Кордом еще не успели подойти, тихо произнес:

— Все будет хорошо, Вэлла. Я обещаю.

* * *

На самой вершине лестницы, ведущей во дворец, у Демистона открылось второе дыхание. Ему достаточно было взглянуть на ступени, усеянные трупами, чтобы понять — они победили. Не все из его отряда дошли до вершины, но враг уничтожен, рядом Рон и верный Тран, а впереди — открытые двери.

— Тран, возьми десяток людей покрепче, и заприте ворота. Никого не выпускать. Остальные со мной, — выдохнул Корд, опираясь на костыль.

Он спешил, как только мог, и все же шел слишком медленно. Но никто из тех, кто следовал за ним, не решался обогнать командора, и двери тронного зала он распахнул собственной рукой. Рон помог открыть вторую створку, и отряд Корда ввалился в зал.

То, что они увидели, заставило людей отступить назад, прижаться к стенам и вскинуть оружие. Там, у трона, два чудовища рвали друг друга в клочья. Корд шумно вздохнул, поднимая клинок, но испуганные горожане не спешили расступаться. Тогда он начал силой проталкиваться сквозь их строй, чувствуя на плече руку алхимика.

Но прежде чем они добрались до каменных ступеней, все было кончено. Одно из чудовищ распростерлось на полу, а второе… Второе, имевшее облик графа Сигмона Ла Тойя, застыло у ступеней, глядя вверх, на королеву Вэлланор, сидящую на троне Сеговаров.

Демистон и Рон медленно подошли ближе и встали рядом с другом, который по-прежнему не отводил взгляд от Вэлланор. Друзья не решались прервать их безмолвную беседу, которую они, казалось, вели лишь взглядами.

Корд стоял справа от Сигмона, бесцеремонно разглядывая хрупкую фигуру королевы, утонувшую в объятиях каменного трона. Он думал о том, сможет ли эта девчонка заменить Геордора — сильного, мудрого, любимого народом. Сможет ли она дать счастье всему Ривастану и конкретно ему, Корду Демистону, нашедшему наконец тот дом, за который он готов сражаться до последней капли крови. Или она слишком слаба для этого, и страну ждет новая война, кровавая мясорубка, где каждый, в ком течет хоть капля благородной крови, видит себя новым королем? Чтобы управлять королевством, нужна сила, такая, какую никто не рискнет оспорить. А юной королеве такой силы явно не хватает.

Похожие идеи, видимо, пришли и в голову полуэльфа. Он тихим шепотом произнес:

— Что выберешь, Сигги? Вот ступени, вот трон… Не всем предоставляется такая возможность. Всего несколько шагов, Сигги, тебе осталось всего несколько шагов до королевского трона.

Ла Тойя вздрогнул, словно от удара, но так и не отвел взгляд от королевы, смотревшей на него. Он словно ждал — какого-то слова или знака, позволяющего ему решить эту задачу, у которой сейчас не было решений.

Наконец, после долгого мгновения тишины, повисшей над залом, в котором все, даже бунтари, сгрудившиеся у дверей, затаили дыхание, королева медленно подняла правую руку. Осторожно, едва заметным движением, она положила ладошку на свой еще плоский живот. Прижала пальцы к синему атласу. А потом поднялась на ноги, словно бросая вызов всему миру.

Ла Тойя едва слышно вздохнул и опустился на одно колено. Достав из ножен обломок своего меча, он, не поднимая головы, положил его на каменную ступеньку, с которой начинался путь к трону, и громко произнес:

— Королева Вэлланор Сеговар! Примите этот клинок как знак моей верности и почтения. Клянусь верно служить вам и защищать Ваше Величество до последней капли крови, что течет в моих жилах.

Пораженный алхимик едва слышно отпустил проклятие себе под нос, но потом медленно преклонил колени. Корд, стиснув зубы от боли, опустился на колено сломанной ноги, постаравшись устроить лодыжку, затянутую в глину, на полу. Он услышал, как по залу пролетела волна шороха, и, даже не оборачиваясь, понял — все в зале преклонили колено, клянясь в верности этой хрупкой девчонке, которая волею судеб оказалась на троне Ривастана.

«Вот и сила, — подумал Корд, склоняя голову. — У юной королевы нашлось то, что сможет обуздать целое королевство. Имя этой силе — граф Сигмон Ла Тойя».

На душе неожиданно стало легко. Только сейчас Демистон понял, что зыбкие картины будущего, в котором он стоял на крыльце большого дома и сжимал в своей лапище хрупкую ладошку сына, обретают плоть. Они становились все ярче и реальнее, постепенно превращаясь из предположения в уверенность.

— Встаньте, мои верные воины! — громко произнесла Вэлланор.

Ее голос, в котором не было и тени сомнений, проник в каждый уголок огромного зала. В нем Корд услышал эхо голосов северных королей из рода Борфеймов, веками правивших северной страной, холодной и опасной, не прощавшей ошибок и сомнений.

— Я принимаю вашу клятву, — сказала Вэлланор, когда Корд, последним из присутствующих, поднялся на ноги, опираясь на окровавленную палку, заменявшую ему костыль. — Знайте, пока вы храните верность трону Сеговаров, королева, сидящая на этом троне, никогда не забудет того, как вы пришли ей на помощь в тяжелый час.

Уцелевшие стражники, все еще стоявшие у дверей, громко зашептались, не решаясь первыми обратиться к королеве, а та, сделав несколько шагов, спустилась по ступеням и остановилась точно напротив Ла Тойя.

— Мой герой, — сказала она так тихо, что это услышали лишь трое друзей, плечом к плечу стоявших у первой ступеньки. — Вы действительно вернулись, как и обещали. И я… Я так рада видеть вас. Сигмон…

Королева протянула руку к Ла Тойя. Тот опустился на колено, принял узкую ладошку двумя руками, как драгоценный дар, и поднес к губам, так и не решившись коснуться гладкой кожи.

Стражники у дверей зала дружно загудели. Корд резко обернулся, махнул рукой, и десяток глоток дружно заревели, славя новую королеву. А та застыла, так и не отобрав руки у коленопреклоненного графа. Демистон глянул на Рона, но тот, не отрываясь, смотрел на королеву и, казалось, тихонько шмыгал носом. Корд скрипнул зубами, но тоже не решился прервать затянувшееся приветствие. Момент был неподходящим — это понимал даже Кейор Черный, ухмылявшийся где-то глубоко внутри командора стражи. И все же нужно было идти дальше. Впереди было много работы, и ее необходимо сделать как можно быстрее. Прямо сейчас.

Спас Демистона шум за спиной. Резко обернувшись, он увидел, как сквозь строй стражников, заслонивших вход в зал, протискивается один из горожан, который остался с Траном. Демистон поманил его пальцем, и белобрысый паренек с рассеченной щекой бегом бросился к нему через весь зал. Только подбежав к самому командору, он вдруг сообразил, что рядом стоит королева, и с разбега бросился на колени. Демистон взглянул на Вэлланор, которая, смутившись, освободила ладонь из рук Ла Тойя, и похлопал парня по плечу.

— Что там? — спросил он.

— Ваше Величество! — выдохнул горожанин, не поднимая головы. — Господин командор… Там на площади огромная толпа! Весь Рив собрался, не иначе! И привел их ко дворцу маг.

— Маг? — резко бросил Сигмон, поднимаясь с колена. — Какой маг?

— Рыжий, ваша светлость! Молоденький такой, на мага-то не похож, но искрами брызжет, как…

— Это Дарион, — успокоил Сигмона Корд. — Видимо, он приехал чуть раньше. Но парень прав. Пора завершить то, что мы начали.

— Да, — выдохнула Вэлланор, и ее глаза заблестели. — В замке еще много людей моего дяди. И он сам командует ими…

— Увы, Ваше Величество, ваш дядя пал в бою, — мрачно сообщил королеве Демистон. — И все его люди тоже.

Вэлланор едва слышно выдохнула и поднесла пальцы к губам.

— Они мертвы? — тихо спросила она. — Все?

— Боюсь, это так, Ваше Величество, — отозвался Корд.

— Но что же тогда надо завершить?

Сигмон обернулся, взглянул на зал, на стражников, на уродливое тело, распростертое на полу.

— Кажется, я знаю, — тихо сказал он. — Вэлланор, ты мне веришь?

— Что? — королева обернулась к нему. — Конечно, Сигмон. Делай все, что сочтешь нужным.

— Так, — сказал Ла Тойя, поворачиваясь к командору. — Там, наверху, за троном, есть выход на крепостную стену, окружающую дворец. Нам нужно выйти к толпе, пока они не натворили дел, и успокоить Дариона.

— Разумно, — поддержал его алхимик. — Надо показать им королеву, убедить их, что Ее Величество жива и здорова и продолжает править Ривастаном.

— Корд, — бросил Сигмон. — Вы с Роном сопровождайте королеву. Медленно поднимайтесь по ступеням и выходите на стену.

— А ты? — с беспокойством спросила Вэлланор.

Сигмон тяжело вздохнул.

— А я пойду первым, — сказал он и, нагнувшись, ухватил мертвое чудовище за ногу.

Ронэлорэн отшатнулся в сторону, едва не сбив с ног Демистона. Королева же лишь вскинула голову и медленно отступила, признавая за Сигмоном право пройти первым.

В полной тишине Ла Тойя поднялся по ступеням, волоча за собой мертвое тело создания колдунов Волдера, и скрылся за троном. Вэлланор, собираясь с духом, сжала маленькие крепкие кулачки.

— Офицер, — сказала она, обращаясь к Корду.

— Корд Демистон, — представился тот, — волею вашего супруга — командор городской стражи.

Вэлланор кивнула, взгляд ее потеплел.

— Я слышала о вас много добрых слов, — тихо сказала она. — И от Геордора, и от… графини Брок.

Командор отвесил поклон, вышедший весьма неуклюжим — очень трудно кланяться королеве, когда едва стоишь на ногах, а костыль под мышкой весь скользкий от крови.

— Рон, — королева обернулась к алхимику. — Ступайте с командором следом за мной. Держитесь на шаг позади и постарайтесь не выглядеть как охранники.

— С нашим внешним видом это будет довольно просто, — откликнулся алхимик. — Надеюсь, что нас не примут за попрошаек, осаждающих Ваше Величество неразумными просьбами.

Губы королевы чуть дрогнули в намеке на улыбку. Она кивнула алхимику, глубоко вздохнула и стала подниматься по ступеням наверх, вслед за Сигмоном, уже скрывшимся за огромным каменным троном. Она шла ровно, лишь крепче сжимала кулачки и старалась не наступать на слизь, оставшуюся от мертвой твари.

Корд посмотрел вслед королеве и покачал головой. Кровь, текущая в жилах этой девчонки, еще скажет свое слово — он был уверен в этом.

— Давай, Корд, — шепнул ему алхимик. — Надо их дожать. Не так уж сложно получить власть, намного сложнее — ее удержать.

— Покойный герцог согласился бы с тобой, — буркнул командор. — На этот раз, для разнообразия, ты прав.

Обернувшись, он ткнул пальцем в ряд стражников.

— Вы, двое, со мной. Держаться в двух шагах за спиной. Остальные — рассыпетесь по дворцу. Осмотрите помещения, поищите тех, кто нуждается в помощи. Только быстро. Потом сбор во дворе, доложитесь капитану Трану. Шевелитесь, шевелитесь!

Одернув свободной рукой остатки изрезанного в клочья кителя, Корд решительно поднялся на первую ступеньку и начал подниматься вслед за королевой, отчаянно стуча по камням своим самодельным костылем. Ронэлорэн шел рядом, лишь чуть придерживая друга за локоть — его зелья в очередной раз сотворили чудо, но Рон знал, что скоро их действие закончится, и тогда командору придется поваляться в постели. Теперь по-настоящему, в горячке и бреду.

Когда они поднялись наверх, королева уже скрылась в маленькой дверке в стене, что располагалась прямо за троном. Рон открыл ее перед Кордом, и они вместе поднялись по коротенькой лестнице, состоящей из пяти ступенек. В тронном зале, бывшем когда-то внутренним двориком замка, этот проход сохранили по приказу короля.

Лесенка вывела их наружу — прямо на стену, опоясывающую замок, отделяя его от города. Стена была широкой настолько, что на ней могли свободно разойтись двое патрульных, и друзья без труда зашагали следом за королевой, которая почти догнала Сигмона.

Тот стоял точно над закрытыми воротами, которые охраняли люди Демистона, и смотрел вниз, на Королевскую площадь. Она была до отказа заполнена горожанами. Казалось, что на площади раскинулось море — беспокойное и грозное, готовое в любой момент разразиться штормом. Корд даже прищурился от удивления — внизу собралось несколько тысяч горожан, не меньше. И все они одновременно кричали, все больше походя на волнующееся море, а Сигмон просто смотрел на них сверху. Снизу, напротив него, стоял молодой рыжий парень, не сводивший глаз с королевского гонца. В нем командор без труда узнал Дариона.

Когда королева подошла к краю стены и показалась горожанам, толпа взревела от восторга. В воздух полетели шапки и платки, люди начали выкрикивать имя королевы, пытаясь докричаться до нее.

Демистон и Рон подошли ближе и остановились у нее за спиной. Вэлланор, почувствовав их присутствие, медленно подняла руку, и толпа утихла. Тогда королева указала на Сигмона, и тот шагнул к краю стены.

— Я, — крикнул он, стараясь, чтобы его услышали все, кто пришел на площадь, — милостью нашего покойного государя Геордора Вер Сеговара Третьего граф Ла Тойя, урожденный тан Сигмон Ла Тойя из рода Ла Тойя Вентских, верой и правдой служащих Ривастану уже больше двух столетий. Ныне и я служу престолу в чине королевского гонца.

— Во дает, — шепнул Ронэлорэн командору. — Как по бумажке. Не замечал за ним раньше такого.

— Тише ты, — буркнул командор.

— Я выполнял королевское поручение и был далеко от города, когда услышал печальные вести, — продолжал Сигмон, и голос его громом разносился над притихшей толпой. — Не промедлив ни мгновения, я вернулся в столицу. И увидел, что изменники подло убили короля, очернили имя его советника, который пал храброй смертью, защищая своего повелителя, и пленили королеву, законную супругу короля Геордора. Изменники собирались править Ривастаном как своей вотчиной, прикрываясь именем Ее Величества королевы Вэлланор Сеговар, и творили злодеяния, выдавая себя за слуг трона!

— Что-то мне тревожно, — шепотом признался алхимик командору. — Не узнаю Сигмона. Вообще-то ему полагалось удалиться в леса и в одиночестве переживать новую обиду…

— Заткнись! — бросил Демистон, у которого от боли в ноге плавали перед глазами разноцветные круги. — Не видишь — парень подрос. Он принял решение и взвалил на себя ответственность. Взгромоздил на плечи то, от чего так долго бегал. Он наконец научился думать не только сердцем, но и головой. И упаси тебя небеса, Рон, вмешиваться в его жизнь.

В этот момент толпа на площади разразилась грозным ревом, в котором Корду удалось разобрать слова «Тарим» и «Борфейм». Ронэлорэн, готовивший язвительный ответ, умолк и с тревогой глянул со стены вниз. Горожане хлынули к воротам, и лишь Дарион, зажегший на кончике пальца яркий огонек, заставил их отступить.

— Да! — крикнул Сигмон, заглушая рев толпы. — Герцог Борфейм оказался подлым изменником, негодяем, замыслившим убийство короля и принесшим в жертву собственную племянницу. Но не он был вдохновителем этого заговора, он был всего лишь наемником, солдатом, купленным за деньги. Его руками истинные негодяи творили зло, сами же оставаясь в тени.

Нагнувшись, Сигмон поднял растерзанное тело чудовища и швырнул его вниз со стены, прямо под ноги затаившей дыхание толпе.

— Волдер! — выкрикнул граф изо всех сил. — Колдуны Волдера, вот кто измыслил и осуществил этот заговор!

Первые ряды толпы дружно отшатнулись от упавшего тела — как только увидели клешни и шипы, проросшие сквозь черный плащ. По толпе пошли волны, словно по пруду, в который бросили камень. Площадка у ворот мигом опустела, люди отступили подальше, опасаясь даже мертвого чудовища. На месте остался лишь рыжий маг. Он равнодушно ткнул дохлую тварь сапогом и снова взглянул вверх, на Сигмона.

— Ныне все заговорщики мертвы! — крикнул Ла Тойя. — И герцог Борфейм, и все негодяи, помогавшие ему осуществлять свои темные планы. Мы потеряли короля Геордора Третьего, но королевский род не прервался. Королева Вэлланор Сеговар, законная супруга короля Геордора и мать будущего наследника престола, ныне по праву занимает трон Ривастана. Ее Величество будет править нами мудро и справедливо, а вскоре кровь рода Сеговаров снова взойдет на престол! Все мы склоняемся пред Вэлланор Храброй, что в тяжелые дни сохранила верность своему супругу и своему новому дому — нашему славному Ривастану!

Выдохнув это одним махом, Сигмон замолчал. Толпа молчала в ответ, не зная, как понимать его слова. Ла Тойя стоял на стене в разодранной куртке, и всем было прекрасно видно ту самую чешую, о которой столько говорили и в кабаках, и в дорогих салонах. Его правая рука, напоминавшая лапу чудовища, тоже была на самом виду — лежала на стене, впившись черными когтями в камень, словно тот был не тверже сыра. Толпа видела перед собой силу, силу, которая в одиночку повернула время вспять, расправившись с заговорщиками и удушив уже осуществленный переворот. И эта сила недвусмысленно намекала, что она целиком и полностью на стороне юной королевы. Никто еще не знал, чего ждать от королевы, добра или худа, народ просто не успел ее узнать. Зато многие, очень многие, уже успели ее пожалеть.

Перешагнув через мертвое чудовище, распростертое на камнях площади, к воротам приблизился рыжий маг.

— Слава королеве Вэлланор! — загремел он, вскидывая руки и выпуская в чистое небо искрящий фонтан огня.

— Слава! — закричали за его спиной. — Слава!

Толпа заревела тысячами глоток, и над площадью разразилась буря. Королева протянула руки к беснующейся толпе и стала что-то быстро говорить, успокаивая своих подданных, признавших ее власть.

Но Корд уже не слышал, о чем идет речь. Стараясь отрешиться от пульсирующей боли в ноге, он до рези в глазах всматривался в толпу за спиной Дариона. Там, между огромным кузнецом, сжимавшим в руке молот, и толстяком в фартуке мясника, стояла высокая женщина с распущенными черными волосами. Ее глаза горели зеленым огнем, словно два изумруда, а в руке она сжимала длинный кинжал, выглядевший на редкость грозно в ее худых руках. Графиня Брок тоже заметила командора и теперь пронзала его взглядом не менее острым, чем кинжал в ее руках. Взгляд не сулил ничего хорошего тому, кто оставил ее в особняке, словно глупую домашнюю барышню, а сам отправился на верную смерть. Демистон смотрел в эти злые глаза, в которых блестели слезы, и чувствовал, как его разбитые губы кривятся в глупой улыбке. Он слышал, как Эветта говорит с ним — говорит без слов, одним взглядом, слышал, как она бранит его, ругает на чем свет стоит. И он отвечал, смущенно кивая и давая безмолвные обещания больше не делать такого никогда. Зыбкие видения, в которых Демистон держал за руку сына, становились все ярче, обступая командора плотным кольцом. И он отдавался им, все дальше удаляясь от боли в израненном теле.

Очнулся Демистон, только когда алхимик сжал его локоть. Командор с недоумением взглянул на друга, а тот шепнул ему одними губами:

— Пошли.

Обернувшись, Корд увидел, что Вэлланор уже подходит к маленькой дверце, ведущей в тронный зал. Сигмон Ла Тойя шел следом, как верный страж. Алхимик потянул Корда за руку, и тот послушно двинулся следом. Все кончено. Можно уходить.

У самой двери, когда толпа уже не видела их, Сигмон нагнал королеву и пошел рядом с ней, что-то тихо шепча на ходу. Вэлланор протянула руку и взяла графа за локоть. Вместе они вошли в маленькую дверцу и пропали в темноте. Следом за ними последовали и Рон с Демистоном — также держась за руки, потому что командор едва переставлял ноги от боли и усталости, и алхимику приходилось тащить его за собой. Ему помогали два стражника, поддерживая командора с другой стороны, и только поэтому Демистон, плавающий в теплых водах южного моря, еще не упал.

Когда за ними захлопнулась дверь, толпа взревела с новой силой. Рыжий маг озорно ухмыльнулся, вскинул руки, и в воздух взлетели два огненных шара. Они поднялись над башнями, вспухли на лету пылающими гроздьями и с оглушающим грохотом лопнули, осыпав королевский замок огненным дождем разноцветных искр.

 

ЭПИЛОГ

«Сегодня день выдался ненастным, словно сама природа решила поддержать нашу скорбь. С самого утра лил холодный осенний дождь, небо хмурилось, бросая на Рив тяжелые тени свинцовых облаков. Прошел ровно год со дня смерти нашего славного короля Геордора Вер Сеговара Третьего. Этот день никогда не будет забыт — по крайней мере, пока трон занимает его вдова — Вэлланор Храбрая. Для нее это нелегкий день, когда возвращаются все самые тяжелые воспоминания, заставляя королеву хмурить свой прелестный лобик… О небеса, что я пишу! Сигги меня убьет, если увидит. Он по-прежнему уверен, что я слишком много болтаю, и именно ему пришла в голову идея усадить меня в этой проклятой башне и заставить разбирать бумаги, которые копились тут столетиями. Столетиями! Башня ужасна. Сюда, в крохотную комнатку, ведет крутая длинная лестница, скрытая в стене. По ней очень тяжело подниматься. Камин забит разной дрянью и отчаянно чадит. Тут холодно. Признаться, я сам в этом виноват — именно я проделал в стене большое окно, потому что раньше здесь было слишком темно. Стало еще холоднее, зато теперь мне виден двор замка. И это даже приятно — смотреть на все свысока. Сейчас видно особенно хорошо — после обеда облака разошлись, и осеннее солнышко балует нас своими еще теплыми лучами. Внизу, у тополя, сидит королева Вэлланор с крохотной плетеной колыбелью. Маленький Тисадор Сеговар, названный в честь деда, сейчас занимает все ее мысли. Рядом с нею только Эветта — с такой же плетеной колыбелью, в которой барахтается беспокойный Тирам. Весь в своего отца-пирата — то хмурится, то орет так, словно идет на абордаж. Чуть в стороне от них — кормилица Милена, разглядывает каменную стену и, похоже, думает о том, как бы поскорее удрать из дворца. Что с нее взять — деревенщина. Еще не обвыклась при дворе. Но ее маленькая Мила, спящая сейчас в покоях, похоже, уже начала привыкать к теплой постельке. Не дворец, а родильный дом какой-то, прости, Сигги. О чем это я?

Ах, да! Завтра у нас будет праздник. Сегодня последний день траура по убиенному королю. Вэлланор наконец сменит свою черную робу на бальное платье, и все королевство погрузится в недельный запой, отмечая рождение наследника престола. Конечно, когда он родился, многие ривастанцы, ничуть не смущаясь траура, хорошенько отметили это праздничное событие. Но официальные празднества начнутся только завтра. И это хорошо. По Геордору многие грустят, но нельзя же вечно жить в трауре. Тем более что время не стоит на месте, а несется вскачь.

Год выдался не из простых. Самыми тяжелыми были первые месяцы после неудачного переворота — хотя большинство ривастанцев и признали королеву Вэлланор, но, конечно, нашлись глупцы, возомнившие себя самыми умными, и попытались поднять мятеж. Кто-то из дальних родственников Геордора метил на трон, кто-то из провинциальных графов поспешил объявить свои графства независимыми от Ривастана… Всех их навестил Сигмон и объяснил, насколько глупо они поступают. Он везде ездил один. Граф Сигмон Ла Тойя, ныне Лорд-Хранитель, командующий королевской стражей и Главный Советник королевы Вэлланор Сеговар… Титулами его не обделили. Как и предложениями об эскорте — в сотню-другую сабель. Почетный караул для лорда, как сказал тогда маршал Бонибор. Но Сигги всегда отказывался. Он накидывал на плечи свою старую кожаную куртку, вешал на шею кулон королевского гонца — ныне серебряный и висящий на толстенной цепи, очень напоминающей казематные оковы — и отправлялся в дорогу. О чем он там беседовал с глупцами, он не рассказывал даже Вэлле. Но в итоге все они вдруг резко умнели и слали королеве уверения в вечной преданности. Сигги не пролил ни капли крови — не считая, конечно, пары визитов в леса к распоясавшимся разбойникам, решившим, что настало смутное время и теперь можно творить все, что в голову придет. Сигги вместе с маршалом и его племянником быстро втолковали мужланам: несмотря на то, что на троне сидит женщина, крепких рук в королевстве хватает. Их поняли быстро — как правило, в отрубленные головы уже не приходит никаких злодейских идей. Но это, слава небесам, произошло всего несколько раз. Гораздо хуже вышло с Волдером.

Нет, сначала была эта история с Таримом. Старик Борфейм, сидевший на троне, оказался весьма опечаленным, когда узнал о судьбе Бертара. Настолько огорчился, что даже послал большой отряд горной пехоты, чтобы забрать его тело. Ну, честно говоря, не только пехоты и не только один отряд. Пару пограничных городов мы потеряли, но через неделю туда приехал Сигги с кавалерией Питера Бонибора, племянника маршала. Старик уже тогда чувствовал себя неважно, но молодой Бонибор оказался достойным наследником дяди и быстро спелся с Сигмоном.

Таримцев вышибли обратно в горы, причем, судя по свидетельствам очевидцев, Сигги это сделал чуть ли не в одиночку, а среди уцелевших до сих пор шепотом рассказывают о снежном демоне, проходящем сквозь скалы. Как там было и что именно — до сих пор толком неизвестно. Зато прекрасно известно, что было после. Когда таримцы вернулись домой, они были очень недовольны. Настолько, что вскоре на трон решительным шагом взошел Тарлин Борфейм — батюшка нашей славной Вэлланор. И первым делом он прислал в Ривастан одного-единственного посла с письмом и подарками для дочери. До переписки мне добраться не удалось, но, кажется, папочка в конце концов уяснил, что доченька выросла и больше не вернется под родительское крылышко. Думаю, пониманию этого очень способствовала встреча посла с Сигмоном и его письмо, адресованное Тарлину Борфейму. В конечном итоге все успокоилось, Тарим затих, пытаясь наладить собственные дела, и ограничился тем, что оставил в Риве одного постоянного посла.

С Волдером же вышло плохо. На южные границы началось настоящее нашествие нечисти. Войска Волдера остались в казармах, но в приграничных лесах творилось нечто кошмарное. Разобравшись осенью с Таримом, Сигги всю зиму провел в этих лесах, оставив столицу на Корда и Дариона.

Парнишка-маг сильно переменился. Набрал себе ватагу полубезумных стариков и командует ими. Маги, надо признать, они аховые. По сравнению с прошлым Советом магов почти ничего не умеют. Все больше языками работают, чем заклинаниями, — может, это и к счастью. Но Дарион свое дело знает туго — никто в городе и пикнуть не смеет, когда в окне его башни горит синий огонь. Да и Демистон не дремлет, цепко держит в руках городскую стражу и на соседние города тоже поглядывает. Наш пират таки остепенился, женившись на Эветте, и тут же сделался еще серьезнее, чем раньше. Днями и ночами пропадал в своем штабе стражи или мотался по соседним городам, наводя порядок и там. Я до сих пор удивляюсь, как ему удалось завести ребенка! Он же и дома не бывал.

Проклятье. Никак не удается замазать последнюю строчку. Благие небеса, надеюсь, Демистон никогда этого не прочтет. Сигги до сих пор можно подколоть, а он только поморщится в ответ, но вот Демистон… Как был пиратом, так им и остался. Хорошо хоть мне удалось поставить его на ноги. Правда, он до сих пор хромает и в стылую погоду жалуется на боль в ноге, но это нормально. Даже глаз удалось поправить. Видит он, правда, хуже, чем второй, да и шрамов осталось много, но зато теперь Корду необязательно носить черную повязку. Впрочем, он все равно ее носит. Особенно когда собирается с визитом в Совет Лордов или в соседние города. Иногда и костыль прихватывает. И саблю. Говорит, что это очень помогает при важных разговорах. Я ему верю, и когда на него находит, стараюсь не попадаться ему на глаза. Вернее, на глаз. Проклятье, надеюсь, он никогда не узнает, что пьеса о короле и королеве пиратов, которую играют все бродячие театры… Ладно, не важно. Важно то, что к лету все наладилось: Сигги, усмирив нечисть, вернулся с порубежья, стража навела порядок в городах, а королева наконец наладила отношения с отцом.

Но, увы, летом нас ожидало другое горе — скончался маршал Бонибор. Крепкий старик, переживший двух королей, работал за десятерых. Армия, расслабившаяся при Геордоре, за несколько месяцев превратилась в превосходно отлаженный механизм. Не обошлось без больших чисток в ее славных рядах, но в конце концов маршал сотворил чудо. Надо признаться, что королева, ожидающая наследника, сыграла в этом не последнюю роль. Может, это звучит немного странно, но ради нее солдаты и офицеры были готовы на такое, чего никогда бы не сделали для старика короля. Но, увы, столько сделав для королевства, Бонибор скончался. И не в постели. Однажды утром его нашли тут, в этой проклятущей маленькой комнате. Похоже, маршал поднялся по всем ступенькам и умер в кабинете, едва переступив порог. Никто не знает, зачем он ночью поднимался по этой длиннющей лестнице, но на лице Бонибора даже после смерти была заметна гордая улыбка, словно он выиграл свой последний бой.

Похоронили его со всевозможными почестями, рядом со склепом Геордора, которому маршал оставался верен до конца. Королева, привязавшаяся к старику, очень огорчалась. А командующим стал племянник маршала, Питер, прекрасно зарекомендовавший себя в маленькой войне с таримцами и в сражениях с нечистью в южных лесах. Вэлланор без колебаний назначила его маршалом, и никто, что странно, даже не возражал. Ей трудно возражать — королеву любят все, от мала до велика.

Вэлланор словно вдохнула в Ривастан новую жизнь, принесла в королевство настоящую весну, волну тепла и нежности. Все ривастанцы в некотором смысле преобразились. Даже бриться стали чаще. Честное слово, я сам удивился. В королевстве чувствуется женская рука — как чувствуется она в холостяцком доме, когда в него наконец приходит настоящая хозяйка. А теперь, с рождением наследника, нас, похоже, ожидает значительный прирост населения. Нынче всякий бедняк готов завести лишний рот, чтобы потом хвастать — мой сын родился в тот же год, что и король.

В том, что маленький Тисадор станет королем, нет никаких сомнений. Мальчик, слава небесам, получился крепким и здоровым, в этом я, как королевский лекарь, готов поклясться. Мать окружает его лаской и заботой, а Сигги, вжившийся в роль Лорда-Хранителя, поддержит его во всем.

Сигмон сильно изменился. Даже не знаю — в лучшую или худшую сторону. Он стал намного жестче, чем раньше, и не стесняется угрожать, когда это необходимо. С другой стороны, он как бы стал мягче и действительно не пролил ни капли лишней крови. Но и не мешкает, когда эту кровь пролить необходимо. Кажется, он избавился от мыслей о том, что вся его кровожадность — от чудовища, сидящего внутри. И я давно не видел зверя в его глазах. То ли тот крепко спит, то ли вовсе растворился в новом Сигмоне. Так или иначе, но Сигги все больше напоминает самого обычного советника и, похоже, где-то раздобыл архив Птаха, потому что порой поступает точно как он. Или покойный Де Грилл по ночам нашептывает что-то на ухо своему наследнику, советуя, как поступить в том или ином случае? Как бы там ни было, но Сигги, слава небесам, больше не пугает меня вспышками ярости и не пытается забраться на гору, чтобы в одиночестве наблюдать за водопадами, деревьями, папоротниками и прочей зеленой дрянью, которая не годится даже на салат. Он стал таким… обыкновенным. Обычным человеком, принимающим важные решения, не оглядываясь на внешние обстоятельства. Своим чудовищным обликом он пользуется как полезным инструментом — по мере необходимости. Как мечом, например, и не более того. По правде сказать, я немного в нем разочарован. Раньше с ним было веселее. Зато сейчас я наблюдаю чудесную картину, как он ходит вокруг Вэллы, не решаясь лишний раз коснуться ее руки, а она бродит по замку мрачнее тучи и смотрит ему в спину влюбленными глазами, когда думает, что этого никто не видит. Но это видят все. И, затаив дыхание, ждут, когда же наконец они перестанут изображать из себя несчастных влюбленных, разделенных жестокой судьбой. Есть надежда, что с окончанием траура их дела немного продвинутся. Мы за этим будем внимательно следить — я и Эветта, которая, кажется, сделала все, что могла, чтобы эта парочка наконец открыла глаза и признала очевидное. Думаю, в ближайшее время нас ждут весьма занимательные истории — из тех, о которых так приятно сплетничать за бокалом вина у чадящего камина. Что за пропасть! Не у чадящего, а горящего ровно и дающего тепло, а не дым, как эта проклятая штуковина у меня за спиной.

Сигмон, правда, стал намного скучнее. Надеюсь, у него хватит смелости взять от жизни то, что ему предлагают, и получить хоть немного счастья. Ведь он такой правильный, просто жуть. Удивительно, но, похоже, ему и в голову не приходило занять трон Ривастана. А жаль. Король-чудовище на троне… Какая бы чудесная пьеса получилась.

Проклятые чернила! Почему они оставляют такие ужасные кляксы на страницах, но не способны замазать пару лишних строк? Ненавижу эти чернила. Похоже, придется заново переписывать лист. Камин чадит, и, должно быть, в нем не удастся сжечь даже этот листок. Придется его съесть. Шучу, шучу… Хотя если его найдет Сигмон, то, боюсь, мне придется съесть и все то, что я написал вчера. Проклятье. Кажется, он поднимается по лестнице!

Да смилуются над нами небеса и да будем мы счастливы во веки веков! Остаюсь с почтением, ваш навеки, королевский медикус, придворный алхимик, главный архивариус Ронэлорэн из рода Феллавэрэ».