1

Покачиваясь на лавке кэба, прыгающего по камням мостовой, Томас тихонько зевал, прикрывая рот кожаной перчаткой. Ему так и не удалось толком выспаться. Но, надо признать, вечер удался — Томас, Никлас и Эмма спорили до хрипоты, выдвигали теории убийства и опровергали их, увлеченно перебирали бумаги профессора Макгрегора в попытках найти хоть какую‑то зацепку. Все это напоминало Томасу споры в Колледже, когда по вечерам младший преподавательский состав обсуждал очередную интересную идею. Правда, как и большинство заседаний, вечерние посиделки у Томаса окончились ничем. Они так и не смогли придти к единому мнению.

О том, что время позднее, и пора бы молодой леди отбыть домой, друзьям напомнила миссис Финниган, тактично постучавшая в дверь кабинета. Вынырнув из горячего обсуждения треснувшего предметного стекла, союзники решили, что настала пора расходиться, и лучше будет продолжить беседу завтра. Эмма настояла на том, чтобы оба молодых человека явились с визитом в дом Макгрегора для продолжения беседы. Потом с явным сожалением попрощалась с новыми знакомыми и отправилась ловить кэб, решительно отвергнув предложение Никласа проводить ее до дома.

Ученый и охотник расстались без лишних сантиментов, молча обменявшись крепким рукопожатием. Во время беседы Томасу довелось убедиться, что его новый знакомый обладает живым умом и весьма далек от привычного образа отставного вояки. Никаких армейских шуточек и командного голоса, лишь логика и блестящие способности подмечать не очевидное. Все это внушило ученому дополнительное уважение к талантам охотника за головами. Никлас же, хоть и был огорчен тем, что его теория о вампире не встретила понимания у новых знакомых, все же признавал, что Томас тоже далек от образа столичного хлыща, не способного выжить вне рафинированной среды Университета.

Условившись о новой встрече в доме Макгрегоров, знакомые расстались. Маккензи без долгих приготовлений отправился спать, и уснул, едва его голова коснулась подушки. Ранним утром, разбуженный аккуратным стуком в дверь, он поднялся, и начал действовать. Ему предстояло сделать некоторые срочные дела, и потому ученый не хотел терять ни единой минуты.

Прежде всего, он привел себя в порядок. Потом достал из платяного шкафа старый и довольно поношенный костюм, поскольку его вчерашняя одежда была безнадежно испорчена грязью лонбургских трущоб. Одежду вряд ли можно было назвать приличной, но другого выхода у Томаса не было — приключения последних дней нанесли его гардеробу существенный ущерб.

Осмотрев себя, ученый остался крайне недоволен своим видом. Покусывая губы, он сел за стол и быстро набросал краткое письмо в адрес заведующего кафедрой. Ссылаясь на семейные обстоятельства, он попросила сэра Эрлгрея не ждать его на заседания в ближайшие пару дней и отменить его лекции у первого курса. После чего он отправился на завтрак, отдал письмо мистеру Финнигану с наказом отправить соседского мальчишку на кафедру Механики, и плотно позавтракал. А после отправился в банк.

Обычно Томас не любил тратить деньги на незапланированные покупки. Имение, что осталось от родителей, приносило ему некоторые капиталы, но, увы, весьма скромные. После смерти родителей Томас завершил свое обучение в пансионе и отправился в большой мир, покорять вершины науки, а бразды правления оставил старому управляющему. Тот неплохо распорядился землей, сдав большинство участков в аренду фермерам, но основной доход уходил на поддержания жизни самого имения. Тем не менее, эти поступления и выплаты Колледжа позволяли молодому ученому не думать о поисках хлеба насущного. С приличной одеждой было сложнее.

Служащие Первого Оркнейского Банка хоть и были удивлены столь раннему визиту клиента, без долгих формальностей выдали Томасу кругленькую сумму с его счета. Маккензи поглубже спрятал пачку банкнот в недра жилета, набил кошелек монетами, а после, с чувством выполненного долга, отправился к кэбу, дожидавшемуся его у крыльца.

Забравшись на кожаное сиденье, ученый незамедлительно приказал доставить на улицу Кожевников, к новейшему галантерейному магазину готового платья. Настала пора восполнить ущерб, нанесенный его гардеробу, и Томас был полон решительности весьма серьезно подойти к этому процессу. Он, однозначно, не собирался показываться леди Эмме в потрепанном сюртуке и старых ботинках.

Огромный магазин братьев Остин, занимавший весь первый этаж огромного пассажа на краю площади Кожевников, не разочаровал Томаса. Он провел в магазине несколько часов и покинул его, только полностью удовлетворившись приобретенными нарядами.

Новая сорочка с пристяжными воротничками, остроконечный галстук, жилет, сюртук, традиционный, без дурацких накладных карманов, брюки, Ольстерское пальто из серой шерсти и оксфордские ботинки обошлись Томасу в приличную сумму. Но об этом он не жалел ни секунды — теперь ему было не стыдно показаться на глаза Эмме. Старую одежду ученый оставил приказчику в магазине, сообщив, что пришлет за ней нарочного.

В кармане у него звенели монеты, в кармане прятался электрический кастет, новая одежда выглядела идеально. Решив, что теперь он полностью готов к любым неожиданностям, Томас вышел на улицу, подозвал один из кэбов, что ждали клиентов около магазина, велел отправляться к дому Макгрегоров, а сам задремал на сиденье. Проснулся он только у самого дома Макгрегоров, с удивлением заметив, что дорога заняла больше времени, чем он рассчитывал. Все утро Томас потратил на дела, и теперь дело шло к полудню.

Когда кэб остановился у знакомой решетчатой ограды, ученый, следуя совету Никласа, сначала осмотрел окрестности из окна кэба, и, не заметив никого подозрительного, лишь потом выбрался на улицу. Рассчитавшись с возницей, Томас открыл калитку, что оказалась открытой, и направился к дому. Его приезд не прошел незамеченным — едва ученый подошел к крыльцу, как дверь распахнулась, и на пороге появился Роджер, облаченный в черный костюм с белой манишкой.

— Добро пожаловать, сэр Томас, — с достоинством произнес управляющий. — Мы ждали вас. Леди Эмма и штаб–сержант Райт ожидают вас в кабинете профессора Макгрегора.

Удивленный Томас замер на крыльце. Он никак не ожидал, что охотник за головами опередит его. Раздраженно дернув плечом, Маккензи зашел в холл, сбросил на руки Роджера пальто, отдал цилиндр и трость, и быстрым шагом устремился к лестнице, ведущей на второй этаж.

 

2

Несмотря на близящийся полдень, в кабинете профессора Макгрегора царил легкий полумрак — широкие окна были по–прежнему затянуты тяжелыми бархатными шторами с оранжевыми кистями, а газовые рожки, переключенные на экономный режим, едва тлели.

Эмму Макгрегор ученый увидел сразу — она стояла у распахнутого бюро и задумчиво рассматривала кипы бумаг, небрежно раскиданных по открытой крышке. Несколько пачек бумаг были рассыпаны по полу и выглядели так, словно их трепали собаки. Белые и желтые листы устилали пол, словно опавшие листья клена, разнесенные осенним ветром по проезжей дороге. Эмма выглядела неважно — бледное лицо, казалось, заострилось от болезни, уголки алых губ опустились, глаза блестели, но не от возбуждения, а от собравшихся слез. На ней было вчерашнее серое платье, но теперь, отчего‑то, оно выглядело невероятно тоскливым, словно отражая настроение владелицы.

Чувствуя, как что‑то неприятно екает в груди, Томас сделал несколько шагов по ворсистому ковру.

— Миссис Макгрегор, — с тревогой позвал он. — Что‑то случилось?

— Томас! — Эмма вскинула взгляд на гостя, и ее лицо тут же ожило, вспыхнув искренней радостью. — Как чудесно, что вы пришли!

— Я торопился, как мог, — не задумываясь соврал ученый. — Нужно было привести в порядок дела, чтобы меня не искали в Университете…

Бормоча оправдания, Маккензи, окинул взглядом кабинет профессора, что выглядел так, словно по нему прошелся ураган. У журнального столика, в кресле, устроился Никлас, вальяжно откинувшись на спинку и вытянув вперед свои длинные ноги в чудовищных сапогах.

— Доброго утра, сэр Томас, — небрежно бросил охотник за головами. — Как спалось?

— Плохо спалось, — отрезал Маккензи. — Что тут случилось?

— Тут случилась полиция, — отозвался охотник. — Они, наконец, взялись за дело, и по своей привычке, перевернули вверх дном все, до чего смогли дотянуться.

— Редкостная бесцеремонность, — сказал Эмма, подходя к опустевшему столу. — Они вели себя словно крысы, шарящие в амбаре! Утащили все, что смогли поднять.

Томас бросил косой взгляд на охотника за головами, вопросительно вскинул бровь, и Никлас мотнул головой.

— Нет, — сказал он. — Я их не застал и они меня не видели. Я пришел четверть часа назад, а эти олухи уже успели уехать.

— Они заявились в девять часов, всех разбудили, подняли меня с постели, — с плохо скрытым негодованием выдохнула Эмма. — Целая толпа в гражданском! Заявили, что дело передано в Центральное Управление и теперь они проведут полное расследование.

— Ну, наверное, это не так плохо? — осторожно осведомился Томас. — Городские полисмены, как им положено, осмотрели место преступления и передали серьезное дело об убийстве дальше, инспекторам Центрального Управления Лонбургской Полиции. Я слышал, что они неплохо делают свою работу.

— Ах, Томас, — воскликнула Эмма. — Они уже все решили! Я говорила с этими инспекторами. Сюда приехали сразу двое. Своими расспросами чуть не довели до сердечного приступа Роджера, а миссис Роше до сих пор у себя в комнате, лежит в постели после приема успокоительных капель.

— Подождите, — перебил ее Томас. — Что они решили?

— Что дело в шляпе, — отозвался охотник за головами, — Эмма рассказала мне, что инспекторы забрали все склянки со стола, и даже не проведя их анализ, мгновенно пришли к выводу, что версия городских бобби о несчастном случае подтвердилась. Собственно, этого я от них и ожидал.

— С ними был какой‑то врач, — тихо произнесла Эмма, сжимая хрупкие кулачки. — Мелкий плюгавый паршивец с огромной лысиной. Он чуть ли не заплясал от радости, когда сунул нос в одну из тех колб. Сразу сказал, что это яд, и что именно им отравился дядя.

— По запаху определил? — с сарказмом осведомился Томас. — Подозрительные смеси не всегда являются ядами.

— Это было так чудовищно, — Эмма вскинула руки, прижимая указательные пальцы к вискам. — Не хочу даже вспоминать об этом. Они рылись тут, перевернули вверх дном все шкафы, разбросали бумаги… Словно делали обыск в квартире преступника! И в итоге заявили мне, что забирают все доказательства, а по завершению дела пришлют мне официальное заключение о несчастном случае, чтобы я сама передала его управляющему делами.

— Вот как? — медленно осведомился Томас. — Они настолько уверенны в своих предположениях?

— Еще как уверены, — отозвался охотник за головами. — Поверьте, Томас, я знаю нашу полицию. Чем проще, тем лучше. И, боюсь, как я и говорил вчера, они действительно найдут следы яда на стекле.

— В самом деле? — иронично заметил Томас. — Не вы ли утверждали, что это фальшивые улики, или как там вы это назвали…

— Яд, скорее всего, настоящий, — без тени сомнения отозвался Никлас, смерив своего собеседника ничего не выражающим взглядом. — Его просто подкинули на место преступления, чтобы убийство выглядело как несчастный случай.

— Вы так и не ответили вчера, кто его мог подкинуть, — сухо произнес Маккензи. — Дрессированная летучая мышь?

— Может быть, — мрачно отозвался охотник за головами. — Я уже говорил, что расследовал подобные происшествия. Там тоже очень вовремя находилась какая‑нибудь улика, подтверждавшая выводы полиции о несчастном случае или естественной смерти.

— Я… — начал Томас, но потом мотнул головой. — Хватит. Не хочу больше говорить о вампирах. Мисс Эмма, вы рассказали инспекторам о наших подозрениях?

— Попыталась, — с достоинством ответила девушка. — Но они мне и слова не дали вставить. Обращались со мной как с избалованной истеричкой, не способной самостоятельно найти дверь в гостиную. Я спрашивала у них, нет ли других версий смерти моего дяди. Рассказала, что есть странные документы, настаивала на том, что нужно провести расследование.

— И что же? — подбодрил ее Никлас, подтягивая ноги под кресло.

— Оба инспектора уверили меня, что предпримут тщательное расследование всех обстоятельств. Они даже забрали некоторые бумаги с собой — на самом деле похватали то, что лежало с краю. Но когда они уходили, я слышала, как они поздравляли друг друга с успешным окончанием дела. Я просто ушам своим не поверила!

— А я предупреждал, — заметил охотник за головами. — Этим болванам главное — закрыть дело, чтобы оно хорошо смотрелось в отчетности.

— Знаете что, мистер разведчик, — раздраженно отозвался Томас, — может быть городская полиция и не блистает умом, но Центральное Управление умеет работать. Это признают все, даже скептики из Вечерних Ведомостей.

— Газеты, — Никлас фыркнул. — Сборище врунов и дураков, я…

— Так! — твердо сказала Эмма и, вскинув руку, прижала хрупкие пальцы к левой брови, словно у нее разболелась голова. — Хватит. Джентльмены, хватит, право слово.

Томас, бросив на охотника взгляд, исполненный неприязни, повернулся к Эмме. Райт что‑то буркнул себе под нос, но тут же затих под укоризненным взглядом девушки.

— Итак, дело в следующем, — твердо произнесла она, на мгновение напомнив Томасу строгую гувернантку, отчитывающую его за шалости. — Полиция уверена в том, что это был несчастный случай. Если в склянках действительно находится яд, то вряд ли они откажутся от этой версии, поскольку других доказательств нет. В том числе и у нас.

Никлас пошевелился в кресле, собираясь что‑то сказать, но встретив строгий взгляд зеленых глаз, лишь пожал плечами.

— У нас нет твердых доказательств, — с нажимом произнесла Эмма, не отводя пристального взгляда от Райта, — что могли бы изменить мнение полиции и поколебать их версию о несчастном случае. Значит, нам надо такие доказательства найти. Самим.

— Ну, теоретически, можно попробовать исследовать документы, — пробормотал Томас. — Те секретные разработки, упомянутые Хиллманом, выглядят подозрительно, на мой взгляд.

— Превосходно, — сказала Эмма. — Томас, пожалуйста, соберите все документы, раскиданные по комнате, и просмотрите их. Ищите любое упоминание о секретном проекте. Любые странности, понимаете?

— Конечно, мисс Эмма, — отозвался ученый. — Я этим сейчас же займусь. Но даже если мы найдем полную документацию по секретному проекту, это не будет означать, что вашего дядю убили.

— Но зато, возможно, мы найдем мотив для убийства, — с улыбкой ответила Эмма, одаривая ученого взглядом зеленых глаз. — Понимаете? Никлас!

— К вашим услугам, мэм, — отозвался охотник, легким движением поднимаясь из кресла.

— Никлас, у вас же есть опыт в расследованиях, так? Пожалуйста, осмотрите весь кабинет. Попробуйте найти хоть какие‑нибудь следы проникновения. Возможно, здесь, и, правда, кто‑то побывал. Не вампир, так вор. Вы же умеете искать такие следы?

— Конечно, мисс Макгрегор, — очень серьезно отозвался Райт. — И, с вашего позволения, я немедленно этим займусь.

Томас, начавший подбирать с пола разбросанные листы, лишь хмыкнул себе под нос.

— Я же займусь шкафами, — твердо произнесла Эмма. — За книгами часто прячутся бумаги. Кое‑что хранится в выдвижных ящиках. Я еще не знаю что, но пора бы это узнать. За дело, джентльмены, за дело.

 

3

Прежде всего, Томас потратил пару минут на то, чтобы создать себе удобное рабочее место. Проигнорировав кресло, принадлежащее покойному профессору, ученый выбрал один из стульев и перенес его к самому дальнему краю стола. На опустевшей столешнице места было предостаточно — все, что лежало на ней ранее, забрала полиция. Осторожно поставив стул, ученый прошелся по комнате, собирая разбросанные бумаги, стараясь не пропустить ничего важного.

Закончив импровизированную уборку, Маккензи вернулся к столу и принялся осторожно раскладывать на столешнице свою добычу. Листки, условно, можно было поделить на две части — одни были довольно измяты, покрыты рукописными заметками и, скорее всего, являлись рабочими записями профессора. Другие, выглядевшие более солидно, содержали печатный текст, местами неразборчивый, и больше походили на обрывки из учебных пособий и диссертаций.

Устроившись на стуле с мягкой подкладкой из темного ситца, Маккензи склонился над стопками бумаг и принялся сортировать документы. Сначала он отобрал все, что походило на вырванные страницы из учебников и газетные вырезки. Эти бумаги он сложил в отдельную стопку, оказавшуюся довольно увесистой, и занялся разбором заметок профессора. Тут встречались и листы хорошо выделанной бумаги из лучших магазинов, и обрывки титульных листов книг, и фрагменты атласов. Встречались и клочки бумаги не больше ладони, вырванные второпях из каких‑то книг. Этим заметкам Томас уделил особое внимание.

Перебирая записи профессора, Маккензи не забывал поглядывать по сторонам. Эмма методично осматривала книжные шкафы, собирая в одну стопку все найденные бумаги. Ее догадка оказалась верной — листы бумаг часто лежали на книгах или между книг, а порой отдельные записки прятались в толстых томах, словно их использовали вместо закладок.

Бывший штаб–сержант тоже не сидел без дела. Вооружившись огромным увеличительным стеклом в медной оправе, какое обычно использовали ювелиры, он первым делом осмотрел подоконник решетчатого окна, выходившего во двор. Потом исследовал раму, запоры на ней и даже пол под окном. К тому времени, как Томас перебрал первую стопку документов, Никлас переместился к дверям кабинета. Закрыв их, охотник склонился над замком, тщательно рассматривая его сквозь то же стекло. В руках у него появилась крохотная железная палочка, напоминавшая зубочистку — ее Райт вставил в замочную скважину и принялся что‑то расковыривать внутри сложного механизма.

В этот момент блуждающий взгляд Томаса наткнулся на знакомую формулу сопротивления тока, и он тут же потерял интерес к действиям охотника. Почувствовав, что напал на след, ученый жадно впился в листок взглядом, пытаясь разобраться в целом хвосте расчетов, тянувшемся за формулой. Так и не разобравшись, взялся за другой листок, потом за третий, а потом принялся методично потрошить стопку рукописных листков, разыскивая любые упоминания об электричестве.

Сведения были весьма обрывисты и разрозненны. Заметки, конечно, были перепутаны, и пребывали в жутчайшем беспорядке. Но, все же, когда большие часы у камина отбили прошедший час, Томасу удалось рассортировать документы. Все заметки об электричестве теперь лежали у него в правой стопке. В центральной, прямо перед ним, лежали заметки о механике и действии огромных механизмов. Слева расположилась стопка с самыми разными записями, что касались и медицины, и химии, и геометрии. Лирические заметки на полях, вроде напоминаний о необходимости уплатить долг в десяток шиллингов мяснику, Маккензи собрал в отдельную кучку. Теперь он взялся за печатные листы, сортируя их по интересующим его темам и подкладывая обрывки печатных бумаг к рукописным. Постепенно, по мере сортировки, перед Томасом начала вырисовываться интересная картина.

Профессор Макгрегор, оказывается, интересовался весьма широким кругом вопросов, а не только микро и макро механикой. Маккензи встретились обрывки из медицинской энциклопедии, наставления по химическим опытам, довольно пространное описание воздействия электрического разряда на нервную систему человека, а так же нарисованные от руки картинки, иллюстрирующие работу какого‑то серьезного механизма, размером с особняк самого профессора.

На первый взгляд, между этими бумагами не было ничего общего. Посторонний человек увидел бы в этой куче сведений обычный бардак из случайно перемешавшихся документов. Но Томас, прекрасно знавший, как работает мозг ученого, чувствовал, что напал на след. Все это являлось разрозненными частями одного исследования, но пока Маккензи не мог сказать — какого именно. В том, что все эти обрывки связаны, Томас мог сказать наверняка — он специально отложил самые старые записи, и самые свежие, выбрав только те, что касались событий годичной давности. Это было самым трудным — отсортировать бумаги по времени. На некоторых дневниковых записях, присутствовала дата, и это сильно облегчало работу. На других же, например, на печатных листах, даты, разумеется, не было, и тут Томасу пришлось попотеть. Благодаря дневнику профессора, молодому ученому удалось установить, какие именно темы интересовали Макгрегора год назад. И именно этим темам он уделил особое внимание.

Маккензи так увлекся выслеживанием едва заметных связей между столь разными темами, что непроизвольно вздрогнул, когда почувствовал, что рядом кто‑то есть. Вскинув голову, он обнаружил, что рядом стоит Эмма и с интересом изучает листки, разложенные ученым на столе в определенном порядке. В руках девушка сжимала стопку бумажных листов, найденных ею в книжных шкафах. Заметив удивленный взгляд Томаса, девушка улыбнулась и положила свою добычу на край стола.

— Вот еще немного работы для вас, Томас, — тихо сказала она, поправляя рыжую прядь, выбившуюся из строгой прически. — Не знаю, поможет это или нет. Скорее — нет, ведь, похоже, это старые и забытые документы.

— Посмотрим, — пробормотал Томас, заставив себя отвести взгляд от девичьих щек, тронутых румянцем, и обратить свой взор на пыльную стопку бумаг. — Кажется, я что‑то нащупал, но это еще не точно.

— Продолжайте, — шепнула Эмма, наклоняясь к Томасу. — У вас чудесно получается.

Рыжая прядь волос мазнула ученого по кончику уха, и он почувствовал, как сердце ускорило свой бег. В жилах закипела кровь, хлынула к щекам, и молодой ученый, почувствовав прилив новых сил, решительно схватил со стола новую пачку бумаг.

— Я разберусь, — с жаром пообещал он. — Обязательно разберусь.

Прежде чем склониться над бумагами, Томас бросил косой взгляд через плечо, пытаясь найти охотника за головами. И нашел. Но не всего мистера Райта, а только его тыльную часть, торчавшую из камина профессора. Фыркнув от столь неподобающего зрелища, Томас вернулся к бумагам, успев заметить, что Эмма вернулась к книжным шкафам, старательно избегая смотреть в сторону охотника за головами, принявшего столь вульгарную позу. Покачав головой, Томас вернулся к бумагам.

Через полчаса, разобрав стопку, полученную от Эммы, ученый с сожалением признал, что лишь зря потратил время. Это действительно были старые записи, не имевшие отношения к последнему крупному проекту профессора Макгрегора. Осознав это, Томас отложил эти записи в сторону и вернулся к тем бумагам, что он уже разложил по стопкам. Еще раз внимательно просмотрев записи, ученый начал замечать новые связи, и принялся заново раскладывать обрывки по темам.

Информации было мало, очень мало. Обрывочная запись в дневнике, пометка на полях атласа, рисунок на бумажной салфетке… Перед Томасом открывался целый мир обрывков, огромная мозаика из сотен крохотных кусочков разных цветов и размеров. Утомленное воображение рисовало молодому ученому огромный крутящийся шар из крохотных осколков, что висел в черной пустоте. И от некоторых осколков к другим тянулись едва заметные ниточки, что порой пересекались друг с другом. Факты, записи, события, догадки… И всего то нужно было взять эти соединенные нитями кусочки и приложить к другим, чтобы посмотреть, как они сочетаются между собой.

Прикрыв глаза и полагаясь только на собственную память и воображение, Томас сделал это. Сложил куски мозаики. Разобрал их, и сложил по новому. А потом, открыв глаза, начал заново раскладывать бумаги на столе.

Теперь Томас был уверен — перед ним, на самом деле, два проекта. Один, касающийся огромных механизмов, несомненно, являлся проектом самого Макгрегора. Другой, окрещенный Левиафаном благодаря меткам на папке, был, вероятно, проектом коллективным, и служил для Макгрегора лишь ориентиром в его собственной работе.

Прежде всего, Томас разобрался с трудом Макгрегора. Ему было посвящено большинство записей, и молодому ученому удалось, хоть и не без труда, повторить ход мыслей профессора. Он, как, оказалось, работал над проектом гигантского погрузчика, что должен был переместить чудовищный вес с одного места на другое. Четыре стрелы, две подъемные платформы, паровые двигатели, стыковочные мачты. Собственно, ничего удивительного в этом не было — похожие механизмы разгружали корабли в порту и разводили Лонбургские мосты. Интерес вызывали лишь размеры механизма и его мощность. Похоже, перед профессором стояла задача переместить какую‑то глыбу размером с небольшой садовый домик. Скорее всего, ее надо было поднять с транспортной платформы, и опустить в какую‑то дыру, причем сделать это надо было быстро и крайне осторожно — судя по пневматическим рессорам и компенсаторам. Более того, эту глыбищу нужно было очень точно установить на заданное место. Тут и начинались странности — именно здесь начинала прослеживаться связь с другим проектом.

Лихорадочно перекладывая с места на место шершавые листы дешевой бумаги, покрытые кляксами, Маккензи вновь и вновь пытался сложить эту странную головоломку. Четыре огромных провода для подведения тока. Сначала он принял их за подводку к электрическим двигателям, двигающим конструкцию Макгрегора. Но оказалось, что погрузчики работают от паровых двигателей, а электричество подводится к той платформе, что должна нести на себе груз. Куда идут провода, откуда? Пробел. Этим занимался кто‑то другой. Макгрегор лишь включил провода в свою систему, оставив им место внутри своих механизмов. Платформа — неровная. Скорее это пятиугольник, и в каждом углу что‑то находится. Люди? Какого дьявола тут делает статья Комаровского об исследованиях влияния тока высокого напряжения на нервную систему человека? Почему на ней пометка «важно»? Почему на платформе оставлено место еще для пучка проводов, и на кой черт прямо под рисунком платформы нацарапана формула из органической химии? Она повторяется вот на том листке, что уже сплошь покрыт подобными формулами и какими‑то латинскими фразами, совершенно лишенными смысла! Да еще и в стихах. Просто какой‑то сатанинский ритуал!

Резко выпрямившись, словно он опять на занятии по математике получил линейкой по рукам за невнимательность, Томас на секунду застыл, прикрыв глаза. Потом открыл их и принялся лихорадочно рыться в бумагах, разыскивая крохотный рисунок от руки, встречавшийся ему раньше. Что‑то пятиугольное, электрическое освещение, странные символы из неорганической химии плюс какие‑то расчеты по силе тока… Нет. Нет! Это не здесь. Это в тех бумагах, что остались дома. Это… это действительно выглядит немного странно. Алхимия? Магия? Колдовство? В исполнении ярчайших умов Лонбургского Университета? Что за глупости. Просто… это все так сложно, что он, Томас, элементарно чего‑то не понимает. Ему не хватает знаний и опыта в смежных областях. Не говоря уже о том, что перед ним вовсе не научная работа, а крохотные обрывки информации. Поэтому стройные и логичные — наверняка — работы настоящих гениев вызывают у него ассоциации с магией и волшебством. Бедняга Хиллман! Он тоже ничего не понял, вот откуда разговоры о дьявольщине и божьей каре. Но какого черта это все означает? Что это за проект, что это за знания? И, неужели, это действительно убило их? Всех. В том числе и Макгрегора?

— Томас!

От громкого крика Томас резко вскинул голову, дернулся, и чуть не слетел со стула. С удивлением он взглянул на Эмму, что, оказывается, стояла прямо перед ним. Чуть наклонившись, упираясь руками в полированной столешницу, девушка с тревогой смотрела на молодого ученого.

— Я же говорил, крикните погромче, — сказал Никлас, снова устроившийся в кресле у журнального столика.

— Почему громче? — растерянно произнес Томас, оглядывая комнату, где появилось подобие порядка. — Что случилось?

— Я звала вас, а вы не отзывались, — сказала Эмма, не отводя взгляда от лица ученого. — Это было немного… странно.

— Ничего, все в порядке, — быстро произнес Томас, отшвыривая смятый листок. — Я просто немного задумался.

— Немного, — фыркнул охотник за головами, успевший снять свою куртку и явить собеседникам изящный черный жилет, — вы битый час пялились в стену, а потом так шустро начали перебирать бумаги, что я думал, они вспыхнут у вас в руках.

— Просто задумался, — упрямо повторил Томас, откидываясь на спинку стула и растирая щеки горячими ладонями. — Ничего, так бывает.

— Вы что‑то нашли? — серьезно спросила Эмма. — Что‑то важное?

— Да, пожалуй, нашел, — медленно произнес ученый, прикидывая, стоит ли сейчас пускаться в рассуждения о магии и колдовстве. — Кое‑что о работе самого профессора. Но не уверен, связано ли это с его смертью, простите Эмма.

— Ничего, — мягко сказала она и выпрямилась. — Пожалуй, джентльмены, нам пора подвести итоги нашего расследования.

Томас, пришедший в себя, незамедлительно поднялся на ноги, бросив косой взгляд на охотника, вальяжно развалившегося в кресле. Тот уловил намек и тоже поднялся, перекинул свою куртку через руку и подошел к столу.

— Присаживайтесь, мисс Макгрегор, — пригласил Томас, отодвигая свой стул. — Вам будет удобнее за столом.

— Вовсе нет, — тут же отрезала девушка. — Хватит носиться со мной, как с принцессой. Я — будущий инженер, механик. Извольте обращаться со мной как с коллегой, а не как с избалованной курицей. Хватит с меня и полиции.

Смущенной такой отповедью, Томас отступил на шаг, под насмешливым взглядом охотника за головами.

— Итак, — сказал Эмма, осторожно присаживаясь на край огромного стола, так, чтобы видеть обоих спутников, застывших перед ней, словно мальчишки, получившие выговор от гувернантки. — Приступим. Мое расследование не принесло никаких результатов. Мне удалось перебрать содержимое почти всех шкафов, но, увы, ничего интересного мне не встретилось. Те бумаги, что я нашла, скорее всего, старые черновики, давным–давно позабытые и заброшенные. Ключ к сейфу мне тоже не удалось найти. Вот, собственно, и все. Ваша очередь, джентльмены.

Томас и Никлас обменялись быстрыми взглядами, потом охотник сделал широкий жест рукой, предлагая ученому поделиться своими находками. Маккензи не стал упрямиться, хотя ему очень хотелось сначала послушать о находках Райта. Глубоко вздохнув, он постарался сосредоточиться, что было не так просто под гипнотическим взглядом зеленых глаз Эммы, и решил начать с простого.

— Мне удалось разобраться в бумагах, — медленно произнес Томас. — Конечно, это лишь обрывки, и полной картины я пока не увидел. Но я узнал, что Макгрегор разработал систему огромного погрузчика, способного перемещать значительные грузы. И, что самое интересное, его работа была частью большого проекта, над которым, несомненно, работала целая группа ученых. Каждый из них, похоже, выполнял свою часть работы, чтобы потом сложить их в единое целое.

— И над чем же они работали? — спросила Эмма, не отводя пристального взгляда от ученого.

— Не могу сказать, — честно признался Томас. — Слишком мало информации. Похоже, им нужно было привезти откуда‑то большой булыжник размером с дом, и очень осторожно поставить его на пятиугольную платформу, подключенную к электрическим генераторам большой мощности. Зачем и почему — увы, мне не известно.

— Насколько серьезны были эти расчеты? — снова спросила Эмма, тихо и очень серьезно. — Мог ли кто‑то… Убить за эти сведения? Чтобы, например, похитить важное изобретение?

— Та часть, что касается электричества, без сомнения, революционна, — нехотя признал Томас, всегда думавший, что революцию в электромеханике произведет он, и никто иной. — Тот, кто опубликовал бы эту часть работы, несомненно, получил бы признание в научном обществе. Но прошел уже год, а подобных работ я не встречал, хотя пристально слежу за темой электричества. Профессор Макгрегор и вовсе разработал самый обычный погрузчик на паровых двигателях, хотя и необычно мощный. Кто‑то из ученых, конечно, мог бы позаимствовать пару идей из этих документов, но убивать… Нет, не думаю, что этих ученых убили, чтобы украсть изобретения. Это мое скромное мнение.

— Понятно, — немного помолчав, отозвалась Эмма, а потом обратила свой взор на охотника за головами. — Никлас, ваш черед. Раз это не убийство из‑за кражи, то, может быть, ваша версия…

— Да, у меня есть своя версия, — весьма самодовольно отозвался охотник за головами. — Позвольте, я поделюсь с вами некоторыми своими выводами.

Сорвавшись с места, Райт упругой походкой подошел к огромному окну, выходящему во двор, и махнул рукой в его сторону.

— Если мы предполагаем, что кто‑то лишил жизни профессора Макгрегора, — сказал он. — То тогда мы должны подумать о том, как злоумышленник попал в комнату и как ее покинул. Итак — окно, самый обычный метод проникновения в помещения, для преступников, разумеется. Могу с уверенностью сказать, что это окно не открывалось в течение долгих лет. Рамы целы, щели забиты пылью, на подоконнике никаких следов. Это окно давно никто не трогал.

Томас вскинул правую бровь, бросил ироничный взгляд на Райта и едва заметно усмехнулся. Сказать он ничего не успел — деятельный охотник быстрыми шагами переместился к двери кабинета и указал на нее.

— Дверь, — сказал он. — Как мы знаем из рассказа управляющего, она была заперта изнутри. Я внимательно осмотрел замок и не обнаружил следов взлома. Скорее всего, она была заперта изнутри собственным ключом профессора. Ключ, надо сказать, управляющий нашел на столе, но его сразу забрала полиция. Я уверен, что сэр Себастьян запер дверь самостоятельно, просто, чтобы ему никто не мешал в работе. Я успел перекинуться парой слов с Роджером, и он сказал, что Макгрегор частенько запирал двери. Следовательно, кабинет был заперт, и после смерти профессора никто из него не выходил.

— Ну конечно, — не удержался Томас, догадавшись, к чему клонит Райт. — А что могло помешать злоумышленнику сделать свое темное дело, выйти, запереть дверь снаружи и тихонько выскользнуть из дома?

— Ключ на столе, — напомнил охотник. — Ключ профессора внутри кабинета, второй ключ заперт в ящике у управляющего, других ключей нет. Отмычки не использовались, это я могу сказать с полной уверенностью — на замке нет никаких следов взлома, никаких царапин.

— Дубликат, — лаконично заметил Маккензи, складывая руки на груди.

— Исключено, — отозвался охотник, медленно возвращаясь к середине комнаты. — Дубликаты, только что сделанные, даже самые лучшие, имеют новые острые края. Новый ключ оставляет после себя заметные свежие царапины на механизме замка, прямо поверх старых. Уверяю вас, этот замок запирали обычным старым ключом, давно притертым к замку.

— Дубликат могли искусственно состарить, — не отступал Томас. — Полагаю, не так уж сложно отполировать острые грани.

Райт, остановившийся у камина, кинул на ученого хмурый взгляд, весьма неодобрительный, а потом, явно сдерживаясь, медленно произнес:

— Уважаемый мистер Маккензи. Я не ставлю под сомнение ваш опыт, позволивший вам определить, над чем именно работал профессор Макгрегор. Пожалуйста, в свою очередь, положитесь на мой опыт в области взлома замков. Дверь в кабинет не взламывали, и никто не использовал дубликат ключа. Я бы мог прочитать вам лекцию, подтверждающую эту теорию, но боюсь, это займет слишком много времени.

— В самом деле, Томас, — тихо сказал Эмма, взглянув на ученого, что прожигал взглядом охотника за головами. — Мистер Райт, пожалуй, разбирается в этих вопросах лучше нас. Пусть он продолжает.

Томас медленно кивнул, и махнул рукой, предлагая охотнику за головами продолжить изложение своей теории.

— Благодарю, — без всякой иронии отозвался Никлас. — Итак, остается еще два способа попасть в кабинет и выйти из него. Первое — секретный ход, что, надо сказать, не такая уж редкость в старых домах. Но, увы — следов подобного хода мне обнаружить не удалось. Помните, я на пару минут покидал кабинет? Ах да, Томас, вы были слишком погружены в себя. Ну так я сходил к Роджеру, объяснил в чем дело и поинтересовался, не слышал ли он о секретном ходе в кабинет профессора. Роджер — не слышал. Поскольку он много лет живет в этом доме, думаю, на его мнение можно положиться.

— И остается? — Маккензи, давно догадавшийся в чем тут дело, взмахнул рукой.

— Остается камин, как вы уже, без сомнения, догадались, — немного печально отозвался охотник за головами. — Идите сюда, сэр Томас. Идите, идите, вы должны увидеть это своими глазами.

Молодой ученый нехотя подошел к Райту, с заметным сомнением поглядывая на черное жерло камина. Угля в нем, конечно, уже не было, но грязи было предостаточно. Охотник же взял с полки фонарь со свечой и отражателем, выпрошенный, несомненно, у управляющего, и сделал приглашающий жест.

— Загляните, — сказал он. — Посмотрите изнутри на это чудесное творение оркнейских каминных мастеров.

— Знаете, Никлас, — осторожно отозвался ученый, прикидывая, сколько сажи попадет на его новый костюм в результате такого исследования. — Я, пожалуй, доверюсь вашему опыту, как вы и просили.

— Ну уж нет, — отрезал охотник, зажигая свечу от газового рожка. — Извольте убедиться сами. Это избавит нас от долгих препирательств, как я полагаю. Вот возьмите тряпку, пожертвованную для меня миссис Роше.

Томас очень осторожно взял с экрана камина широкий отрез невыносимо грязной тряпицы и бросил его в камин. Потом, смерив охотника весьма неприязненным взглядом, опустился на колени, на тряпку, и, стараясь не касаться стен, заглянул в камин. Охотник туже втиснулся рядом, вытянув вперед руку с фонарем.

— Глубже, — скомандовал он. — И смотрите вверх.

Маккензи недовольно засопел, но продвинулся чуть вперед, задрал голову и прищурился, пытаясь рассмотреть хоть что‑то в этой кромешной темноте. Фонарь в руке Райта качнулся, отблески света заплясали по грязным стенкам камина и Томас затаил дыхание. Да, теперь он видел, что привлекло внимание охотника. На стене и, правда были следы, очень напоминающие следы обуви. Как будто кто‑то и побывал внутри камина и, упираясь, ногами в стены, попытался выбраться в дымоход. Томас поднял взгляд, вглядываясь в темноту над головой, и тут же хмыкнул. Потом попятился, неловко толкнул охотника, и быстро выбрался из камина.

— Слишком узко, — сказал он, поднимаясь на ноги и с сожалением рассматривая белые манжеты рубашки, усыпанные черными точками угольной пыли. — Человек не пролезет в этот дымоход. Разве что…

Томас вскинул голову и с удивлением взглянул на охотника, что успел выбраться из камина и теперь отряхивал колени.

— Вы хотите сказать, что это сделал ребенок?! — в ужасе воскликнул ученый.

— Вовсе нет, — хмуро отозвался охотник, разглядывая заметное черное пятно на своей коленке. — Я хочу сказать, что это сделал очень гибкий и тощий человек весьма субтильного телосложения, но обладающий исключительной силой.

— А решетка? — спросил Томас. — Я уверен, в дымоходе должна быть решетка, иначе дохлые вороны…

— Чтобы добраться до решетки надо разбирать дымоход, — раздраженно откликнулся Райт, ставя на каминную полку фонарь. — И, я полагаю, она разрушена. Человек, у которого хватило ума и сил забраться в камин, полагаю, заранее позаботился об этом вопросе.

— Но…

— Томас! — воскликнула Эмма, подошедшая к камину и наблюдавшая за перепалкой своих знакомых. — Вы, в конце концов, скажете мне, что там такое?

— Простите, мисс Эмма, — отозвался ученый. — Там на стенах следы от подошв. Смазанные, кривые, но это явно следы от обуви. Кто‑то карабкался по камину изнутри. Возможно, трубочист.

— Следы свежие, — проворчал охотник. — Они еще не заросли сажей, а трубочиста тут не видели… Ну спросите у Роджера, когда тут был последний трубочист.

— И спрошу, — разгорячился Томас, — спрошу. И насчет решетки в камине тоже!

— Тише, джентльмены, тише, — примирительно произнесла девушка. — Давайте не будем горячиться, а подведем итоги. Никлас, пожалуйста, завершите свой рассказ.

— Извольте, — отозвался тот, грозно посматривая в сторону ученого. — Моя версия такова. Вампир, весьма ловкий и сильный, и вместе с тем небольшой, проник в дом через камин. Напал на профессора. Разрезал ему запястье и насытился, простите, мисс Эмма. Потом подкинул стекляшку со следами яда на стол, сымитировав несчастный случай, чтобы скрыть свое преступление. И, наверняка, мазнул ядом по порезам Макгрегора. А потом покинул кабинет через дымоход. Как ни странно это звучит, это пока самая правдоподобная версия, подтвержденная найденными уликами. Здесь и мотив, и выгода и возможность.

— Но почему вампир? — воскликнул Томас. — Почему не наемный ребенок убийца? Или карлик бангалорец?

— Потому что им незачем так маскировать свои следы. И им нечего тут делать — тут ни драгоценностей, ни денег нет. Разве что именно совершить убийство… Но вряд ли у профессора были столь заклятые враги, что решились бы нанять профессионального убийцу. Вы сами сказали, что его работа тут не причем, а других поводов для убийства и нет. О, простите мисс Эмма.

— Ничего, — откликнулась девушка, отворачиваясь к окну. — Ничего, мистер Райт, я уже привыкла. Значит, вы уверены в том, что это вампир?

— Уверен, — твердо отозвался охотник. — Но есть одно доказательство, что может неопровержимо подтвердить мою теорию. И если мы его найдем, то и вы, и, надеюсь, наш ученый мистер Маккензи, поверите мне.

— Что это за доказательство? — спросила Эмма, резко повернувшись к охотнику.

Томас увидел, что глаза девушки блестят от слез, и его сердце невольно сжалось. Черт возьми. Для нее это не просто расследование, это же касается ее семьи. А мы так беспечно разбрасываемся грубыми словами…

— Кровь, — немного помявшись, признался охотник. — Тело вашего дяди могло быть… обескровлено. Не полностью, но все же кровопотеря должна быть заметной. Если это так, то больше никаких сомнений в том, что это вампир не остается.

— Как нам это выяснить? — требовательно спросила девушка.

— Нужно поговорить с врачом, проводившим осмотр… тела, — медленно произнес охотник, отводя взгляд. — А если он не делал таких исследований, то, возможно, нам, наверное, придется… взглянуть на тело.

Эмма резко выпрямилась, вскинула голову, явив Томасу точеный белоснежный профиль, и крепко сжала губы.

— Вы хотите сказать, нам нужно будет открыть могилу дяди? — тихо спросила она.

— Мне очень жаль, мисс Эмма, — тихо произнес охотник, разглядывая тяжелые сизые шторы с золотыми кистями. — Но, возможно, это наш единственный шанс узнать правду.

— Хорошо, — сказала девушка, немного помолчав. — Я подумаю над этим. И, конечно, я сначала поговорю с врачом. Вернее, сначала узнаю у управляющего, кто делал осмотр а потом… Поговорю.

— Не смею просить о большем, мисс Макгрегор, — произнес охотник, оборачиваясь к белой, как простыня, Эмме. — Примите мои извинения.

— Ничего, Ник, — отозвалась она, сделав мужественную попытку улыбнуться. — Это все ради дяди.

Томас собрался сказать, что все это ради подтверждения сомнительной теории охотника за головами, но вовремя опомнился и закрыл рот.

— Итак, — произнесла Эмма, возвращаясь к столу. — Давайте подведем итоги. Пока версия мистера Райта имеет все преимущества. Мы ее проверим. Но давайте вспомним и о других версиях. У нас у всех есть сомнения. Давайте ими поделимся. Что мы упустили?

— Слишком быстрые похороны, — тут же вступил Томас. — Простите, мисс Эмма. Именно это и показалось мне подозрительным. А так же весьма подозрительно, что все ученые, работавшие с профессором Макгрегором, тоже скончались. При загадочных обстоятельствах. Что трудно объяснить версией про вампира.

— Хорошо, — сказала Эмма и тут же вскинула хрупкую руку. — Нет, мистер Райт, не надо возражений. Просто скажите, что показалось странным вам. И постарайтесь, пожалуйста, на секунду забыть про вампира.

— Ну, — начал охотник, явно сдерживая раздражение. — Кроме всего прочего, мне не дает покоя еще один вопрос. А именно — зачем местная шпана следила за домом профессора и почему они преследовали мистера Маккензи. Честно говоря, это тоже не вписывается в мою версию.

— Отлично, — быстро сказала Эмма, опираясь рукой о стол. — Давайте сделаем так. Я схожу к управляющему и узнаю, кто распорядился насчет похорон. Выясню, все что смогу. Так же попробую узнать, кто проводил медицинский осмотр. Вы, Никлас, попробуйте разыскать тех бандитов и узнать, зачем они следили за нашим домом. А вы, Томас, попробуйте поговорить со знакомыми в университете. Может быть, они знают, над чем работал дядя. Возможно, кто‑то из участников проекта еще жив и сможет пролить свет на эту таинственную историю.

— Сейчас же займусь, — немедленно отозвался Томас. — Еще не слишком поздно, пожалуй, я еще успею застать в Колледже кого‑то с кафедр.

— Превосходно, — устало произнесла Эмма. — А теперь, джентльмены, пожалуйста, оставьте меня. Давайте встретимся завтра. Прошу прощения, но мне сейчас нужно немного отдохнуть.

— Конечно, мисс Эмма, — тотчас откликнулся охотник, подбирая с кресла свою куртку. — Мы все понимаем. Примите наши соболезнования.

Томас поклонился хозяйке дома, Никлас повторил его движение и джентльмены, обменявшись взглядами, в которых скользила тревога за хозяйку дома, немедленно оставили кабинет профессора.

 

4

Покидая дом Макгрегоров, спутники не обменялись ни единым словом. Томас лишь чопорно попрощался с управляющим, вышедшем проводить гостей, а охотник ограничился скупым кивком. Выйдя на улицу и прикрыв за собой решетчатую дверь калитки, Томас, первым делом с тревогой окинул улицу подозрительным взглядом. Его тревоги оказались напрасными — поблизости не обнаружилось ни усатого бандита, ни других подозрительных личностей. Никлас, заметивший тревожный взгляд спутника, в свою очередь бросил долгий взгляд вдоль улицы, потом пожал плечами и двинулся в сторону моста. Маккензи половчее ухватил трость и зашагал следом, стараясь приноровиться к широкому шагу охотника за головами.

Надвигался вечер. Хотя стрелки часов только подползали к пяти часам, улицы Лонбурга уже окутал полумрак. Тяжелые свинцовые тучи, висевшие над остроконечными шпилями столичных домов, грозили вот–вот разразиться холодной моросью. Прохожие, спешившие по Парковой улице, кутались в плащи, плотнее надвигали на лоб кепи и котелки, некоторые поправляли теплые клетчатые шарфы, ставшими весьма модными в этом сезоне. От реки тянуло холодом и сыростью.

Погода не располагала к беседе, но Томас все же поглядывал на своего спутника, выбирая подходящий момент для разговора. Охотник за головами шел вперед твердым и уверенным шагом, глядя прямо перед собой. Его узкое лицо выглядело серьезным, сосредоточенным, словно Никлас решал в уме довольно сложную задачу. Молодому ученому такое выражение лица было знакомо — не раз он видел подобное в аудиториях и лабораториях Университета.

— Послушайте, мистер Райт, — решился, наконец, Томас, когда впереди замаячил мост. — Ваши сегодняшние наблюдения были очень ценны для нашего расследования. Но неужели вы все еще придерживаетесь версии, что по улицам столицы бродит странное кровососущее существо, напоминающее человека?

Узкие губы охотника сжались еще больше, превратившись в едва заметную ниточку. Не поворачивая головы, с преувеличенным вниманием разглядывая раскинувшийся впереди мост, Никлас сделал пару шагов и лишь потом ответил:

— А мне казалось, что современные ученые охотно признают то, что их знания о мире довольно ограничены, и в природе существует нечто, до чего они еще не добрались со своими линейками и каталогами.

— Современная наука, — с нажимом произнес Томас, — оперирует знаниями, что могут быть подтверждены теорией и практикой. Безусловно, существует множество областей, где наши знания ограничены. Но за все время научных наблюдений за природой, вампиры и подобные им мифические существа, пока не попадали в поле зрения ученых.

— Очень дипломатично, — помолчав, отозвался охотник. — То есть, пока вы не поймаете вампира и не проведете вскрытия, то его как бы не существует?

— Примерно так, — сдержанно откликнулся Томас.

— Надеюсь, — медленно произнес охотник за головами, — что вам первому выпадет подобная честь, мистер Маккензи. Если, конечно, наше расследование успешно завершится.

— Надеюсь, что нет, — мрачно заметил Томас. — Не хотелось бы, чтобы у меня появилась слава первооткрывателя вампиров.

Никлас повернулся, смерил ученого долгим взглядом, но ни ничего не сказал. В полном молчании они дошли до моста через Тару и дружно двинулись по его брусчатке в направлении набережной.

— Знаете, Томас, — сказал охотник, когда половина моста осталась за спиной. — Я никак не пойму, чего ради вы вязались в это дело.

— Как это ради чего? — искренне удивился ученый. — Леди Эмма попросила меня о помощи и я, как джентльмен, не мог отказать даме!

— То есть, вы участвуете в расследовании из‑за девушки?

Маккензи собрался возмутиться, но промолчал. Он обдумал эту мысль. Потом обдумал свой ответ. И ответ не понравился ему самому, потому что четкого ответа не было. Конечно, ему хотелось помочь Эмме Макгрегор, и, возможно, заслужить ее расположение. Но на самом деле, все началось раньше, чем в его дверь постучалась рыжеволосая племянница профессора.

— Насколько я понял, — продолжил Никлас, — вы заинтересовались смертью профессора Макгрегора еще до того, как леди Эмма приехала в город.

— Да, — нехотя подтвердил Томас. — Но позвольте спросить, почему вы этим интересуетесь?

— Хочу знать, пойдете ли вы до конца, — твердо ответил охотник за головами. — Хочу знать, что побуждает вас, молодого ученого Лонбургского Университета, расследовать это дело, хотя вы, насколько я понял, уверены, уже пришли к выводу, что смерть профессора Макгрегора — несчастный случай.

— Я действительно пока склоняюсь к версии о несчастном случае, — немного раздраженно отозвался Томас. — Судя по записям Макгрегора, он много чем интересовался, и какой‑нибудь из ядов вполне мог оказаться у него на столе, несмотря на все заверения его управляющего. Но я не исключаю и другие версии.

— Но вы намерены копать дальше?

— Копать? — изумился Томас. — Ах да. Ну что ж, да, я собираюсь копать, как вы выразились, дальше. Даже если смерть профессора это несчастный случай, все равно вокруг этого дела слишком много непонятного. Я хочу знать, чем он занимался, почему все это держалось в тайне, и почему умерли все те, кто занимались этим делом. Мне хочется знать, почему какие‑то оборванцы уже дважды пытались лишить меня жизни! Это достаточный мотив для моих действий, мистер Райт?

— Вполне, — лаконично согласился охотник за головами. — Очень уважаемый мотив.

— А теперь извольте объяснить, что вы имели в виду, когда сказали, что хотите быть уверенны в моих намерениях.

Охотник немного помолчал, замедлил шаг, разглядывая серую гладь реки, что тела под мостом ровным и гладким потоком.

— Я охочусь на вампира, — тихо сказал Никлас. — Давно и безуспешно. И у меня тоже нет твердых доказательств его существования. Я не видел его в лицо, не держал его за руку. У меня есть только следы, что он оставляет за собой. Даже не следы — намеки. Закрытые комнаты, куда никто не мог проникнуть, обескровленные тела, иногда — следы уколов или порезов на телах. Я хочу доказательств. Хочу закончить свою охоту, закончить эту игру. Схватить чудовище за шиворот и вытащить на белый свет, чтобы раз и навсегда разрешить все вопросы. Понимаете?

— Понимаю, — сдержанно отозвался Томас, немного удивленный такой страстной речью. — Практика должна подтвердить теорию, иначе… теория останется теорией.

— Что‑то вроде того, — задумчиво произнес Никлас. — Но чем больше мы углубляемся в это расследование, тем больше всплывает мелочей, не относящихся к моей охоте. И эти мелочи собираются в такой большой ком, что моя охота начинает отходить на второй план. Понимаете?

— Не совсем, — честно признался Маккензи. — Какой второй план?

Никлас остановился, поправил свои грубые перчатки, что не шли ни в какое сравнение с новым изящными лайковыми перчатками ученого, потом обернулся к Томасу и заглянул ему в глаза.

— Мистер Маккензи, — сказал охотник. — Давайте начистоту. В Лонбурге творятся странные дела. Я хочу разобраться в том, что происходит. Дело уже не в вампире, он, похоже, лишь часть чего‑то большего. Чего‑то очень серьезного, и, боюсь, смертельно опасного. Я хочу знать, вы действительно хотите разобраться во всем этом и пойдете до самого конца, или для вас это лишь игра, и вы просто хотите произвести впечатление на девушку?

Томас, пораженный такой бесцеремонностью, вскинул голову, намереваясь дать наглецу соответствующую случаю отповедь, но наткнувшись на острый и невероятно серьезный взгляд охотника за головами, лишь покачал головой. Пару минут назад он думал о том же самом, пытаясь разобраться в самом себе, и Райт лишь озвучил его собственные сомнения.

— Я хочу помочь мисс Макгрегор, — медленно произнес ученый, — но, как вы справедливо заметили, я заинтересовался этим делом еще до того, как она приехала в Лонбург. Загадка смерти профессора действительно вызывает у меня интерес. Я хочу знать, кто, зачем, почему. Хочу знать все. Хочу вытащить все это за шиворот на белый свет, чтобы больше не осталось никаких вопросов. Я собираюсь копать это дело, как вы выразились, даже если завтра мисс Эмма навсегда покинет Лонбург. Вы это хотели услышать, мистер Райт?

Охотник за головами, пристально вглядывавшийся в лицо собеседника, склонил голову набок. Его суровое лицо, напоминавшее морду хищника, преобразилось — уголки губ поползли вверх, глаза прищурились и внезапно Райт одарил ученого весьма игривой ухмылкой. Подмигнув собеседнику, охотник за головами стащил с руки свою грубую перчатку и вытянул вперед крепкую шершавую ладонь.

— До самого конца, Томас? — тихо спросил он.

Маккензи заколебался. В его душе родилось странное чувство, такое, что еще ни разу не посещало молодого ученого. Он внезапно понял, что перед ним стоит человек и в самом деле готовый поддержать его, пройти с ним весь путь до конца, и встать рядом с ним плечом к плечу в темном переулке. И не понарошку, не на словах, как принято в Университете, где лучшей поддержкой считается многозначительное молчание во время изложения сомнительной теории. Нет. Это человек из другого мира, из настоящего, из того, откуда Томас Маккензи бежал еще в детстве, чтобы укрыться за книжными страницами от настоящей боли и настоящего разочарования. И от настоящей жизни.

— До самого конца, Никлас, — медленно произнес ученый, стягивая свою тонкую перчатку и крепко пожимая обветренную ладонь охотника за головами.

Райт улыбнулся, снова подмигнул, чуть наклонился и прошептал:

— Отлично, Томас. Теперь я могу положиться на вас. Отправляйтесь в университет и выбейте из этих зазнаек все, что они знают о работе профессора Макгрегора.

— С превеликим удовольствием, — немедленно откликнулся ученый. — А вы отправляйтесь на дно Лонбурга, и выбейте из этой уличной швали ответ на вопрос — какого черта они следят за домом профессора и за мной.

— Не сомневайтесь, — многозначительно отозвался охотник за головами, натягивая перчатку. — Приложу все усилия. Ну, удачи!

— Удачной охоты, — в тон собеседнику отозвался Маккензи. — Встретимся у меня?

— Как только что‑то узнаю, немедленно пошлю записку вам домой, — тут же откликнулся Райт.

Отвернувшись, охотник за головами быстро зашагал направо, вдоль набережной, к остановке омнибусов, что виднелась вдалеке, у следующего перекрестка. Томас посмотрел ему вслед, покачал головой и свернул налево, к торговому представительству, где, как всегда, торчали черные крыши кэбов. Томас знал, что нужно поторопиться, если он хочет застать в Колледже Механики хоть кого‑то из преподавателей. И он собирался попасть туда как можно скорее, даже если за срочность придется заплатить кэбману вдвое. Долой скупердяйство. Да здравствует охота!

 

5

Колледж Механики, являвшийся частью Университета Лонбурга, располагался довольно далеко от Паркового Острова, и у Томаса было предостаточно времени для размышлений. Кэб шел ходко, подпрыгивая, порой, на выбоинах, но путешествие все равно заняло больше часа, и этого вполне хватило, чтобы Маккензи составил план действий. О, он не собирался метаться по всему Колледжу, хватая за рукав всех встречных. Нет, ученый собирался подойти к сбору информации скрупулезно, последовательно, как к изучению нового для него предмета. И к тому времени, когда кэб остановился на улице Гоуэр, около длинного решетчатого забора, обрамлявшего территорию весьма разросшегося Колледжа Механики, Томас уже знал, что он будет делать.

Расплатившись с кэбманом горстью мелочи, ученый выбрался из экипажа и решительным шагом направился к знакомым решетчатым воротам, распахнутым настежь. Навстречу ему выпорхнула группа студиозов, весьма возбужденных и растрепанных. Отчаянно жестикулируя, они обсуждали результаты какого‑то спортивного состязания, — какого именно, Томас так и не узнал, потому что не прислушивался к чужим разговорам. Он просто обогнул шумную толпу студентов и, миновав ворота, вышел на дорогу, ведущую к центральному зданию Колледжа Механики.

Большое поле, засеянное зеленой травой, все еще содержалось в идеальном порядке, не смотря на все усилия студиозов, не признававших дорожек, мощенных плиткой. Основная дорога, широкая, вполне пригодная для движения колесных экипажей, ровная, как стрела, начиналась у ворот и заканчивалась у белых мраморных ступеней основного здания. Именно по ней Томас и направился к главному входу, привычно разглядывая величественные здания Колледжа.

Главное здание было построено больше полувека назад, и его конструкцию Томас, пожалуй, находил несколько претенциозной. Огромное белое крыльцо с длинными и плоскими ступенями, венчали десяток огромных колонн, поддерживающих остроконечную крышу над входом. За ней виднелся большой белый купол обсерватории, возвышавшийся над всем зданием. Основной корпус, хоть и было всего лишь двухэтажным, раскинулся вширь, протянувшись, пожалуй, на целый городской квартал. Томас прекрасно знал, что внутри этого огромного здания предостаточно места для самых разных факультетов, мирно уживавшихся до поры до времени. Увы, энергично развивавшийся Колледж, вечно испытывал недостаток свободного места и потому пару десятков лет назад обзавелся новыми строениями. По краям основного здания были возведены новые корпуса — справа и слева, от чего Колледж стал похож на гигантскую подкову, уроненную на зеленую лужайку. Кроме того, к основным зданиям были пристроенные дополнительные лаборатории, комнатки, крытые коридоры между корпусами и бог знает что еще. Разобраться в этом нагромождении белого и серого камня могли лишь работники хозяйственной службы, что пребывали в состоянии вечной войны с руководством Колледжа из‑за недостаточного финансирования.

К счастью, подобные глупости не касались сэра Томаса Маккензи, аспиранта кафедры Механики, основной и самой заслуженной кафедры в этом колледже. Томас в свое удовольствие занимался собственным исследованиями в общей лаборатории, выполнял задания деканата, а порой и читал лекции первогодкам, отрабатывая, таким образом, скудное жалование. Декан кафедры, профессор Мальком Мэй, относился к своему подчиненному с большим уважением, признавая талант и опыт молодого ученого, пусть не обласканного званиями, но богатого знаниями, приобретенными в других колледжах. Кроме того, он весьма интересовался электромеханикой и подумывал о том, чтобы выделить Томасу отдельную лабораторию. В конце года Маккензи надлежало сдать отчет о своих работах и отчитаться о расходах, но до той поры он мог чувствовать себя свободной птицей, не связанной строгим расписанием лекций, докладов и семинаров.

Вспомнив о расписании Колледжа, Томас на ходу вытянул из жилетного кармана часы, щелкнул крышкой, взглянул на неумолимый ход стрелок и прибавил шаг. Конечно, жизнь в Колледже не останавливалась ни на минуту — лаборатории работали круглосуточно, а заседания кафедры порой затягивались далеко за полночь. Но, все же, ученые, особенно отличавшиеся почтенным возрастом, старались придерживаться некоторого расписания. После шести вечера, закончив дневные дела, большинство из них отправлялись домой, оставив залы и лаборатории молодым и настырным аспирантам, стремящихся, во что бы то ни стало, подтвердить свои теории практикой. На часах Томаса сейчас было уже четверть седьмого и ему, пожалуй, нужно было поторопиться.

Взлетев по белоснежным ступеням крыльца и миновав потемневшие от влаги и времени колонны, Томас быстрым шагом пересек главный зал, что располагался у самого входа, и направился к задней лестнице. Центральные кабинеты, как и праздничный зал, относились к факультету Географии, одному из самых почтенных и уважаемых. Зал был уставлен трофеями географов — тут встречались и чучела медведей, и скелеты ископаемых ящеров и даже огромные камни, покрытые загадочными древними письменами. Томасу никогда не нравилось это место — он чувствовал себя неловко под взглядами искусственных глаз мертвых животных и потому всегда старался обойти это место стороной.

Миновав неприятный зал, Томас увернулся от стайки студентов, поднимавшихся с нижнего этажа, и быстро сбежал по ступеням задней лестницы вниз, на поземный этаж. Свернув налево, он очутился в лабиринте узких коридоров с узкими же дверьми, ведущими в крохотные лекционные комнаты, выделенные для не слишком популярных факультетов. Именно к таким и относился, увы, факультет Геометрии. На самом деле эта область знаний весьма ценилась в Колледже, но денег они приносили мало, а меценаты весьма неохотно жертвовали на изучение линий, точек, и сопряжение углов.

Удача оказалась благосклонной к Томасу — не успел он сделать и десятка шагов, как одна из дверей распахнулась, и в коридор вышел пожилой человек в строгом черном костюме. Его лицо густо заросло курчавой бородой, что заметно отличало его от остальных преподавателей, предпочитавших гладкие подбородки.

— Профессор! — позвал Маккензи, ускоряя шаг, — доброго вечера!

Профессор Квентин Нильс, один из главных преподавателей кафедры Геометрии сдержанно кивнул молодому ученому и, захлопнув дверь, вытащил из кармана связку ключей.

— Добрый вечер, Томас, — сказал он, когда Маккензи подошел ближе. — Ищите кого‑то?

— Признаться честно — да, — не стал отпираться Томас. — Скажите, вы не видели сегодня Хиллмана?

Нильс засопел в огромную бороду и забренчал ключами, запирая замок.

— Вам то он зачем? — не слишком любезно отозвался он, закрыв дверь. — Уже третий раз на дню…

— Я видел его на похоронах Макгрегора, — тихо произнес Томас, решив придерживаться своего плана. — Роберт выглядел очень… Уставшим. Я, честно говоря, тревожусь за его здоровье.

— Неудивительно, — пробормотал профессор Нильс. — Парень явно не в себе.

— Вы его видели? — немного наигранно обрадовался Томас. — Как он?

— Я этого сумасшедшего не видел уже пару дней. Последний раз он тут был утром того дня, когда хоронили Себастьяна. Роберт прыгал по аудитории как павиан, рылся в бумагах, заметьте, в моих бумагах, и выкрикивал какую‑то чепуху. Я тогда не знал о том, что Макгрегор скончался. Думаю, это известие весьма заметно повлияло на рассудок Хиллмана. Уж не знаю почему.

— Значит, он тут не появлялся пару дней, — задумчиво протянул Томас. — А мне он говорил, что состоится объединенное заседание кафедр, посвященное тому проекту. Ну, общему.

— Какому проекту? — профессор Нильс обернулся к молодому ученому, взглянул на него снизу вверх, недоверчиво, и без всякой симпатии.

— Ну, тому, — Маккензи неопределенно махнул рукой. — Год назад несколько кафедр работали над каким‑то масштабным проектом, и, вроде бы работы возглавлял Макгрегор…

— Не припоминаю, — сухо отозвался профессор, грозно выставив вперед бороду. — Я в этом не участвовал.

— Весьма жаль, — отозвался Маккензи. — Кажется, это было нечто грандиозное…

— Доброго вечера, — бесцеремонно отозвался бородач, давая понять, что разговор закончен, и, обогнув собеседника, размеренным шагом устремился прочь по коридору.

Томас обескуражено посмотрел ему вслед. Профессор Нильс, конечно, всегда был весьма нелюдимым, но сегодня, похоже, побил собственный рекорд. Судя по всему, день у профессора не задался.

Проводив Нильса долгим взглядом, Томас задумчиво разгладил светлые усики и двинулся дальше. Выполняя свой план, он обошел весь факультет Геометрии, перекинулся парой слов с аспирантами и студиозами, и, так ничего и, не выяснив, продолжил свои поиски. Маккензи заглядывал в открытые аудитории, в комнаты деканов и, встретив хотя бы отдаленно знакомых людей, заводил разговор о совместном проекте кафедр. Увы, все было напрасно — никто не слышал о совместном проекте ведущих ученых.

Потихоньку приходя в отчаянье, Томас обшарил аудитории соседних кафедр, прочесал родную Мелкую Механику, добрался даже до своего декана, профессора Мея. Тот встретил своего аспиранта весьма приветливо, но тоже ничем не смог помочь. Время уходило, утекало сквозь пальцы, и Томас постепенно начал нервничать. Он метался по всему Колледжу, позабыв о своем хитроумном плане, и хватал первых встречных за рукава, пытаясь вызнать у них хоть что‑то о проектах годичной давности.

К тому времени как часы на башенке колледжа пробили восемь вечера, аудитории и залы опустели, и Томас понял, что его план не сработал. Он так и не смог ничего разузнать о проекте Макгрегора, а это означало, что завтра ему придется явиться к охотнику с пустыми руками. Медленно шагая по пустым коридорам колледжа, выбивая из паркетных полов гулкое эхо, Маккензи думал о том, что был слишком самонадеян. Пожалуй, его горячность сыграла с ним дурную шутку. Надо было не пороть горячку, пытаясь что‑то доказать Райту, а действовать тоньше. Впрочем, еще не поздно. Завтра с утра можно вернуться в колледж, заново пройтись по кафедрам, поспрашивать тихонько у знакомых аспирантов насчет событий годичной давности. И начать надо со знакомых Хиллмана.

Вернувшись в центральный зал, окутанный полутьмой, Томас зябко поежился под мертвыми взглядами чучел. Он собрался уже направиться к выходу, как вспомнил еще об одном месте, где сегодня еще не побывал — о Кафедре Наказаний. Строго говоря, это было глупое и шутливое название одной из аудиторий, где собирались провинившиеся студиозы. Томас понятия не имел, чья очередь сегодня надзирать за бузотерами и лентяями, но решил на всякий случай заглянуть в этот зал. Вдруг это окажется кто‑то с кафедры Геометрии?

Медленно спустившись к самому подвалу, Томас прошел до выхода на задний двор и остановился у огромных двустворчатых дверей. За ними было тихо, но ученый знал, что это нормальное состояние для зала наказаний. Приоткрыв одну из створок, он заглянул в аудиторию, — без всякой надежды, просто наобум, для очистки совести.

Длинные ряды столов пустовали. Лишь за одним из них, самым первым, сидели трое прыщавых юнцов в черных мантиях, склонившиеся над одной книгой. На возвышении, за преподавательским столом, сидел абсолютно лысый старикан в старомодном черном сюртуке. В нем Маккензи без труда опознал старину Шимона, одного из преподавателей Химии.

Старик, услышав скрип двери, поднял голову и бросил суровый взгляд на нежданного гостя. Но, узнав его, приветливо помахал рукой. Старец был довольно общительным человеком, вовсе не таким человеконенавистником как профессор Нильс.

Осторожно пробравшись в распахнутую створку, Маккензи поднялся на возвышение и поздоровался с Шимоном.

— Что привело вас в сию обитель скорби? — добродушно осведомился тот, сверкая лысиной. — Неужто хотите меня подменить?

— Увы, — откликнулся Томас. — Вообще‑то я искал Хиллмана с Геометрии и забрел сюда совершенно случайно.

— А, Роберт, — улыбчивое лицо старика, изборожденное морщинами, внезапно осунулось. — Парень сам не свой в последнее время.

— Мне тоже так показалось, — осторожно ответил Томас. — Я его встретил пару дней назад… Он был не в себе. Вот, решил узнать как у него дела.

— Очень мило с вашей стороны, Томас, — отозвался старикан. — Но, увы, как раз пару дней я его и не видел.

— Кроме того, он болтал о каком‑то совместном заседании кафедр, — закинул удочку Маккензи. — Что‑то по поводу старого проекта Макгрегора.

— Старина Себастьян, — с печалью произнес Шимон. — Как же. Так внезапно… Я, увы, слишком поздно узнал. А то бы обязательно пришел попрощаться со старым занудой.

— Так заседания не будет? — осторожно осведомился Томас.

— Заседание? — старик вдруг резко обернулся к залу и рявкнул во весь голос. — Работайте, негодяи! Листайте чертовы страницы, бездельники!

Томас невольно отшатнулся, но Шимон, как ни в чем не бывало, снова улыбнулся.

— Да какие там заседания, — добродушно сказал он. — Что было, то быльем поросло. Роберт, помню, тоже весьма интересовался этим проектом, а зачем? Все кончилось год назад.

— А что за проект? — небрежно осведомился Маккензи, стараясь не спугнуть удачу. — Там, кажется участвовали Буллман и Хоггарт… Что‑то крупное?

— Еще какое крупное, — ухмыляясь, отозвался старикан. — Целый корабль.

— Корабль? — искренне поразился Томас. — Какой корабль?

— Пассажирский, — ответил Шимон, кося глазом в сторону нерадивых студентов. — Это давно уж тянулось. Года два назад адмиралтейство попросило Колледж сделать проект нового пассажирского корабля. Самого большого, самого мощного, самого современного, призванного продемонстрировать мощь Оркнейской Империи — ну и тому подобные глупости.

— Левиафан, — выдохнул Томас, озаренный внезапной догадкой.

— Что? Нет! — бросил Шимон, промакивая лысину клетчатым платком. — То есть я слышал, что Невил называл так эту тему, но не уверен, что так назвали корабль.

— Так что произошло? — спохватился Томас. — Почему проекту понадобились остальные кафедры?

— Да что‑то серьезное у них там получилось, — сказал Шимон. — Ну, Механика и Геометры это понятно. Наша Химия тоже подтянулась, помню, испытывали состав для тушения пожаров на корабле. Честно говоря, с деталями не знаком. В итоге все закончилось пшиком.

— Пшиком? — поразился Томас.

— Да, — с полной уверенность отозвался старикан, прожигая взглядом шепчущихся студиозов. — Оказалось, что все расчеты касались лишь одной части корабля — его трюма. Все остальное не понадобилось, поскольку, как оказалось, корабль был уже построен. А уж как наши пыжились, лезли вон из кожи, пытаясь рассчитать толщину внутренних переборок… А адмиралтейству, оказывается, всего лишь нужно было рассчитать дополнительное место хранения.

— Понимаю, — отозвался Маккензи, чувствуя, как по спине ползет струйка холодного пота. — Значит, тема закрыта, никакого совещания не будет?

— Сильно сомневаюсь, — сказал старикан. — И в то время особо не трепали языками, все же, государственное дело. А теперь то и вовсе не станут. Да и кому это надо? Себастьян умер, Буллман тоже, остальные куда‑то подевались. Все уж забыли эту историю.

— Понимаю, — повторил Томас. — Что ж, спасибо за беседу, Шимон.

— Всегда пожалуйста, — живо откликнулся старикан. — А может того? Подмените меня на один вечерок? Посидите тут с этими оглоедами?

— Увы, — торопливо бросил Маккензи. — Только не сегодня. Меня ждут. Извините, Шимон, у меня назначена встреча.

— Знаю я ваши встречи, молодежь, — старикан задорно хохотнул. — Синие глазки, длинные ножки… Эх, я и сам, помнится, был не прочь сбежать на вечерок из этой обители скорбных наук…

— Позвольте мне осуществить это благое намерение за вас, — в тон старику отозвался Томас, надеясь прервать возможный поток воспоминаний, — хорошего вам вечера, Шимон.

— Удачи, — бросил старикан уже в спину удаляющемуся ученому.

Томас, как ошпаренный выскочил из аудитории, захлопнул дверь и прижался к ней спиной. Пытаясь отдышаться, он сделал глубокий вдох, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. Похоже, он напал на след. На самый настоящий след. Левиафан — отличное название для огромного корабля! Жаль, конечно, что Шимон так мало рассказал. Но если бы он продолжал расспросы, у старика могли бы возникнуть ненужные подозрения. В конце концов, найти огромный современный корабль — не такая уж хитрая задача. Теперь, когда известно, что нужно искать, дело пойдет быстрее. Гораздо быстрее.

Из‑за дверей донесся грозный рык Шимона, грозившего страшными карами нерадивым студентам, и Томас вздрогнул. Пора. Пора уходить отсюда, больше здесь нечего искать.

Маккензи оттолкнулся от дверей и устремился в темный лабиринт коридоров Колледжа Механики.

 

6

В пабе было тесно и шумно. Грубо сколоченные столы из сосновых досок стояли рядом друг с другом, так, что между ними едва можно было протиснуться. Шумные компании докеров, грузчиков, угольщиков, кочегаров ютились за этими столами, соприкасаясь спинами и локтями. Порой толкотня приводила к серьезным ссорам, особенно жарким в том случае, если кто‑то хватал чужую кружку. А иногда наоборот такое происшествие способствовало новому витку веселья. Некоторые столы уже были сдвинуты вплотную, и докеры остервенело хлопали друг друга по плечам, выпивая за новые знакомства. Под низким потолком, украшенным парой древних масленых фонарей, стоял неумолчимый гул, произведенный толпой выпивох, — ссорившихся, братающихся, жалующихся на судьбу и рыдавшую об ушедших годах.

Никлас потер грязное пятно на своей докерской куртке из непромокайки, натянул мятую кепи на самый нос, и принялся осторожно, но решительно, протискиваться к барной стойке, раскинувшейся от стены до стены старинного притона, служившего местом встреч всех работяг северных верфей. Он хорошо знал это место — старую пивную «Под Мостом», и потому обогнул стороной шумные компании завсегдатаев, готовых затеять ссору с любым новичком. Пробравшись бочком, вдоль стены, мимо до смерти уставших грузчиков, молчаливо потягивавших портер из глиняных кружек, охотник добрался до самого края обшарпанной и липкой стойки.

Отодвинув в сторону какого‑то юнца, дремавшего за стойкой, Никлас облокотился об изрезанные ножами доски. Бармен — огромный толстяк с копной белоснежных бакенбард, грозивших перерасти в бороду, суетился у дальнего конца, разливая пиво по глиняным кружкам. Райт вытащил из кармана монету, постучал ее о доски, и толстяк тут же вскинул голову. Увидев нового клиента, он оставил кружки и отправился к Никласу, на ходу вытирая пухлые руки полотенцем, перекинутым через плечо.

Подойдя ближе, бармен косо глянул на спящего юнца, и, убедившись, что тот пребывает в мире грез, наклонился над стойкой.

— Привет Ник, — сказал он, сопя и отдуваясь. — Какими ветром?

— Все тем же, — медленно ответил охотник, разглядывая круглое лицо толстяка.

Оно было ярко красным, словно намазанным свеклой, и в обрамлении белоснежного пуха бакенбард походило на странное украшение Рождественской Недели. Пухлые щеки тряслись, мелкие глазки были прищурены, а огромный нос, покрытый сеткой лопнувших сосудов, приобрел фиолетовый оттенок. Не слишком приятное зрелище.

— Неважно выглядишь, сержант, — сказал, наконец, Никлас, потирая пальцем монетку, что все еще держал в руках.

— Вредная профессия, сержант, — в тон ему отозвался толстяк. — А ты все такой же красавчик.

— Не злоупотребляю излишествами, Питер, — отозвался Райт. — И тебе бы не советовал. Бангалорские джунгли не смогли тебя переварить, а вот родные края, похоже, погубят.

— Ладно, ладно, — отозвался бармен. — Посмотрим, что ты запоешь, когда тебе перевалит за сороковник. Раз уж разговор об излишествах — налить тебе чего‑нибудь?

— Из этих бочек? — искренне удивился охотник за головами.

— Ну, положим, не из этих, — отозвался толстяк, бросая взгляд в зал, где назревала очередная ссора. — Знаешь, тут у меня еще есть пара бангалорских сигарилок. Эвкалипт, горные травы, та чертова зеленая кора ну и еще кое‑что…

— Не сегодня, Питер, — отозвался Ник. — Я, вроде как на работе.

— Понял, — толстяк сразу погрустнел, его пухлое лицо осунулось, а глаза потухли. — Что нужно?

— Информация, — веско произнес Райт. — Всего лишь информация.

— Ну, давай, — обречено выдохнул толстяк. — Хоть бы раз зашел просто посидеть, вспомнить старые деньки…

— Для меня здесь небезопасно, — отозвался Ник. — Сам знаешь — какая‑нибудь сволочь может меня припомнить.

— Твоя правда, — бармен шмыгнул сизым носом и утер его тем же полотенцем, которым вытирал руки. — Ну, что там у тебя?

— Нужен хороший слесарь, чтобы открыть сейф, — тихо сказал Никлас. — Надежный и умелый.

— О! — поразился толстяк. — Ник, да ты, никак, решил переменить сторону?

— Все законно, — отрезал охотник за головами. — Клиент потерял ключи от сейфа. Нужно аккуратно открыть, перенастроить замок, и сделать новый ключ.

— Сходи на Кузнечную, — бармен пожал плечами. — Там полно слесарных мастерских.

— Я сказал — аккуратно, — охотник нахмурился. — В прошлый раз эти проходимцы так разворотили сейф дамочки, что мне пришлось покупать новый. Из своих средств.

— А, помню, ты, вроде, уже рассказывал, — толстяк поднял руку и запустил толстые, словно сосиски, пальцы, в лохматые бакенбарды. — А сейф то откуда родом?

— Честерский, — сказал Ник. — Я не поеду в Честер за тамошним инженером, и не повезу его сюда. Это чертовски дорого выйдет. В жестянке не брюлики, а всего лишь бумаги.

— Бумага бумажке рознь, — задумчиво протянул толстяк. — Но твою мысль я понял. Знаешь старика Брауна?

— Слышал о таком, — сдержанно отозвался охотник. — Но я его не застал. Дедка, вроде, упекли в кутузку еще до того, как я появился в городе. Взяли у сейфа адмиралтейского банка.

— Ну, когда это было, — Питер махнул рукой. — В общем, дедулю выписали из больнички, если ты понимаешь о чем я. Теперь он околачивается в старой «Яме» на южном берегу. Но стал староват для новых дел, да и здоровье уже не то. А мастерство то осталось. Чуешь, куда клоню?

— Чую, — Никлас мотнул головой. — Спасибо. Поищу старикана, может, еще осталось, что от его сноровки.

— Расскажи потом, — неожиданно тоскливым тоном попросил Питер. — Про сейф, про Брауна. А то совсем я тут закопался в этом дермище…

— Это ж твоя мечта была, сержант, — отозвался Никлас. — Помнишь, я еще совсем сопляком был, во второй пехотной, а ты уже собирался на покой и все бухтел о собственном пабе.

— Пабе, — Питер плюнул себе под ноги и сдернул с плеча грязное полотенце. — И посмотри, что за дырища у меня получилась! Вот не об этом мне мечталось, Райт, не об этом.

Никлас бросил взгляд в грязный зал, где очередная ссора переросла в небольшую потасовку, отвел глаза, пожал плечами.

— По–разному жизнь складывается, Питер, — сказал он, наконец. — Та дырка у тебя в груди… Могли и не дотащить тебя до санитаров то.

— И то верно, — чуть успокоившись заметил Питер. — Век не забуду, Ник, как ты волок меня по этим чертовым холмам и кустам.

— Да не я один, — отозвался бывший штаб–сержант.

— Остался то только ты, — нахмурившись, произнес толстяк. — Ну что, за счет заведения, во имя старых деньков на службе Империи?

— Не сегодня, Питер, — с сожалением в голосе отозвался Райт. — У меня еще полно дел.

— Кстати о делах, — оживился бармен. — У тебя нет знакомых, из тех кто с сейфами, которые согласились бы профинансировать честного лонбургского предпринимателя, задумавшего расширение своего дела?

Никлас рассмеялся, ткнул пальцем в свою грязную куртку.

— А сам как думаешь?

— Вот вечно одно и тоже, — расстроился толстяк. — Душат нас, честных торговцев. Все под себя большие компании захапали.

— Кстати, о компаниях, — сказал охотник в тон бармену. — Не слышал ли ты в последнее время, чтобы кто‑то упоминал дом профессора Макгрегора?

— Профессора? — поразился Питер. — Здесь?

— Вокруг дома вьется мелкая шпана, — пояснил Никлас. — Мне это не нравится.

— Не припомню такого, — произнес бармен, стрельнув глазами в зал. — Да и сам знаешь, у меня тут такие дела редко обсуждаются. Это тебе в «Яму» нужно.

— Знаю, — не стал отпираться Райт. — Но вдруг… Очень подозрительный усатый тип там крутился. Из приличных и деловых.

— Усатый? — бармен насторожился. — Тощий, высокий, любит размахивать ножом?

— Похож, — медленно произнес Никлас наклоняясь над стойкой. — Обычно набирает себе кодлу, и командует ей, как наемным отрядом.

— Похож на Жука, — посопев сизым носом, выдал Питер. — Он тут на днях забегал, болтал о чем то с парой бедовых докеров, что не прочь сшибить легких деньжат.

— Кто такой? — осведомился охотник. — Под кем ходит?

— Новенький, — отозвался бармен. — Выбился из уличной шпаны, а потом ему откуда‑то деньжат привалило. Прибарахлился, значит, обзавелся шиком. Его мало кто знает, он больше по мелочи работает, по краям, по тем, где надо кого‑нибудь пришить, понимаешь?

— Понимаю, — медленно произнес Ник. — И как мне этого Жука сыскать?

— Все в той же «Яме», — бармен пожал плечами. — Ты же знаешь, самые бедовые там обретаются. Ко мне такие птицы случайно залетают.

— Понял, — отозвался Ник и покосился на пьяного юнца, что попытался поднять голову и тревожно замычал. — Спасибо, Питер. За мной должок.

— Ерунда, — бодро отозвался толстяк. — Для тебя, Ник, все бесплатно. Но если встретишь знатного мецената, разбирающегося в темных сортах эля…

— Отправлю его к тебе, — Никлас рассмеялся. — Чтоб ты его охмурил на предмет постройки пивного ресторана в Сити.

— Точно так! — бармен широко улыбнулся, и его багровое лицо засияло в полутьме кабака. — Бывай, сержант.

— Бывай, сержант, — откликнулся Никлас и, быстро развернувшись, ввинтился в толпу.

Работая локтями и постепенно продвигаясь к выходу, охотник хмурился. Он знал про какую «Яму» говорил Питер — про злачное местечко для отбросов южного берега. Нику уже доводилось там бывать, и он не сомневался, что, скорее всего, найдет там, то, что ищет. Вот только перед визитом в такое опасное местечко, ему нужно было сделать крюк и заглянуть домой. На пару минут. Не больше.

 

7

Когда посетительница вошла в кабинет, мистер Ноб, поверенный в делах, осторожно поднялся из массивного кожаного кресла и встал за столом, уперевшись костяшками пальцев в зеленое сукно столешницы. Мистеру Нобу, владельцу юридического бюро «Ноб и Сыновья», шел седьмой десяток, он был уже не так подвижен, как прежде, и потому, чтобы поприветствовать гостью, ему пришлось приложить заметные усилия. Боль в спине и дрожь рук он скрыл привычной, отработанной за много лет, улыбкой, распустившейся на его обесцвеченных губах, когда молодая леди подошла к столу.

— Мисс Макгрегор, — проговорил поверенный, склоняя голову. — Я так рад, что у вас нашлось время навестить нашу фирму. Примите наши искренние соболезнования.

Молодая леди подошла ближе и Эдмон Ноб едва заметно вздохнул. Выглядела она великолепно — скромное серое платье подчеркивало ее стройную фигуру, но в тоже время выглядело весьма пристойно и соответствовало случаю. Хрупкие руки молодой леди сжимали крохотную черную сумочку — пожалуй, немного сильнее, чем обычно, что было простительно, учитывая ее волнение. Маленькая черная шляпка с крохотным бантом прикрывала тщательно уложенные волосы девушки, а черная вуаль скрывала ее побледневшее лицо.

— Присаживайтесь мисс Макгрегор, — произнес поверенный, указывая на кресло у стола.

— Прошу прощения за поздний визит, мистер Ноб, — тихо произнесла девушка, опускаясь на стул. — К сожалению, я не смогла прийти раньше.

— Ничего, это ничего, — отозвался поверенный. — Юридическая фирма «Ноб и Сыновья» приветствует вас. В моем, так сказать, лице.

— У вас есть сыновья? — спросила молодая леди.

— Боюсь, мисс, что сыновья — это я, — немного самодовольно отозвался поверенный. — Наша фирма была основана довольно давно.

— Ах, простите, — Эмма смешалась, потом решительно открыла сумочку и вытащила из нее стопку листов бумаги, сложенных пополам. — Вот, я нашла завещание дяди.

— Превосходно, — восхитился мистер Ноб, принимая документы из рук гостьи. — Именно то, что нужно!

Завладев бумагами, он тут развернул их и погрузился в чтение. Эмма, тем временем, рассматривала хозяина кабинета, пытаясь понять, стоит ли тревожить почтенного старца сомнительными вопросами. Мистер Ноб был действительно стар. Худой, как щепка, в старинном черном камзоле с давно не модным золотым шитьем, с растрепанной копной седых волос, он походил на одуванчик весьма почтенного возраста. Белые бакенбарды тянулись от ушей до самых кончиков бесцветных губ. Острый, немного крючковатый нос, опустился к самым бумагам, а маленькие глаза подслеповато щурились. Эмме начало казаться, что мистер Ноб, пожалуй, староват для этой работы.

— Вы уже ознакомились с этими бумагами? — внезапно осведомился поверенный.

— Только в самых общих чертах, — ответила Эмма, — просто убедилась в том, что это действительно завещание моего дяди.

— Несомненно, это оно и есть, — пробормотал поверенный. — Все верно. Это экземпляр мистер Макгрегора и в нем нет никаких изменений, он полностью совпадает с тем экземпляром, что хранится у нотариуса Бента.

— Это так важно? — немного нервно спросила Эмма.

— Очень важно, — медленно ответил мистер Ноб. — Это значит, что все пройдет гладко. Если бы профессор Макгрегор внес изменения в свой экземпляр завещания, но не успел бы их заверить у нотариуса, нас бы ждало весьма долгое разбирательство. В данном случае, все будет предельно просто. Я ознакомлю с этими бумагами нотариуса, он объявит о начале дела о наследовании. Пройдет три месяца, и если не появятся новые наследники, имеющие подтверждения своим претензиям на наследство, завещание вступит в законную силу.

— Три месяца? — поразилась Эмма. — Я не думала… Это так долго!

— О, — поверенный поднял к потолку высохший указательный палец. — Это быстро, мисс Эмма, уверяю вас. Я, например, веду пару дел о наследовании, что рассматриваются уже больше трех лет.

— Но что же мне делать сейчас? — спросила девушка, сжимая побелевшими пальцами свою черную лакированную сумочку. — Я не знаю, смогу ли я остаться тут на три месяца…

— Не волнуйтесь, — мистер Ноб откинулся на спинку кресла. — Всеми делами займусь я. Для этого и существует наша фирма. И профессор Макгрегор является нашим клиентом уже много лет. Моя работа уже оплачена. Вам просто нужно будет подождать. Ну и собрать некоторые документы.

— Какие документы? — удивилась Эмма.

— Поскольку вы упомянуты в завещании, в частности вам должен отойти дом, с некоторыми обременительными условиями, то вам нужно будет представить документы о своем рождении, выписку из церковной книги, документы, подтверждающие ваше родство с усопшим, например свидетельство о браке вашего отца, приходившегося покойному родным братом.

— О! — с отчаяньем воскликнула Эмма. — Я никогда этого не запомню, мистер Ноб!

— Не тревожьтесь, юная леди, — отозвался старик, добродушно улыбаясь. — Просто возвращайтесь домой. Найдите любого толкового нотариуса или юриста, и он все сделает за вас. Именно для этого и существуют наши конторы. Трех месяцев вам вполне хватит для того чтобы собрать нужные документы.

— Я, — девушка тяжело вздохнула. — Я понимаю. Но знаете, мистер Ноб, после кончины дяди, вся эта возня с документами выглядит такой… мелкой.

— Увы, — управляющий развел руками. — Я тоже весьма огорчен смертью профессора Макгрегора, но порядок есть порядок. Все должно быть сделано согласно закону.

— Это ужасное событие так расстроило меня, — продолжала Эмма, словно не слыша своего собеседника. — Все так запутано, все так неудачно сложилось. Я была рядом, в Бри, но так и не успела на похороны… О, мистер Ноб!

— Ну, ну, — поверенный, увидев платок в руках посетительницы, заворочался в кресле. — Все будет хорошо, милочка. Не нужно плакать, мисс Эмма, все уже кончилось.

— Я не успела! — выдохнула девушка, поднимая платочек к вуали, — не успела даже попрощаться с ним. Все случилось внезапно. О, мистер Ноб, почему же так торопились с похоронами? Ведь я опоздала всего лишь на день…

— Простите, мисс Макгрегор, — старик уперся локтями в зеленое сукно стола, пристально следя за белым платочком, что скрылся под вуалью. — Я занимался похоронами вашего дяди, согласно его воле. Нам пришлось похоронить его как можно скорее, и мы даже не подозревали, что вы находитесь рядом и уже в пути. Простите меня, мисс Макгрегор.

— Но отчего такая спешка? — Эмма тихо всхлипнула, но тут же убрала платочек от лица. — Мистер Ноб, скажите мне, почему вы так торопились?

— На это было несколько причин, — уклончиво отозвался поверенный в делах, с тревогой следя за платочком, что так и не вернулся в сумочку.

— Каких причин? Это что‑то страшное? Постыдное? — рука с платочком снова взметнулась к вуали, девушка всхлипнула и лицо поверенного, ожидавшего водопада слез, окаменело.

— Нет, нет, — быстро сказал он. — Ничего постыдного. Пожалуйста, мисс Эмма, не надо слез.

— Так расскажите же мне, — всхлипнула Эмма, — расскажите все как есть, ничего не утаивайте! Это все так странно…

— Ничего странного, — успокаивающе произнес поверенный. — Просто быстрые похороны. Мистер Макгрегор оставил некоторые указания на этот счет, а именно — похоронить его в семейном склепе, как можно скорее, пока его тело… ну, в общем как можно скорее.

— Продолжайте, — сказал Эмма, поймав тревожный взгляд поверенного. — Я знаю, что происходит с мертвыми телами. Но до разложения было еще далеко, как я понимаю?

— Да не так уж, — сказал поверенный, — этот яд, ну, он заметно ускорил, э, естественные процессы. И полиция, выражая крайнюю озабоченность, попросила нас как можно скорее организовать похороны. Пока все еще оставалось в рамках, э, пристойности.

— Полиция? — Эмма нахмурилась. — Как это? Почему они попросили вас ускорить похороны? Какое отношение они вообще имели к похоронам?

— Ох, — лицо старика сморщилось, как печеное яблоко — он явно пожалел о том, что завел этот разговор, но отступать было некуда. — Мисс Эмма, тело вашего дяди, после того как его нашли, поместили в полицейский морг, где эксперты полиции провели его исследование. После того как они установили причину смерти и выяснили что это был яд, то тело больше не нуждалось в, э, исследовании. Вероятно, если бы у профессора Макгрегора нашлись бы родственники, тело бы вернули им для погребения. Но на тот момент никаких родственников не было, а у нашей фирмы, э, ограниченные возможности по хранению тел.

— Но почему нельзя было оставить дядю в морге полиции? — искренне удивилась Эмма, — почему они прямо таки поспешили от него отделаться?

— Не знаю, — честно признался управляющий. — Но этот инспектор из центрального управления был очень убедителен. Отчитал меня как мальчишку, хотя младше меня на три десятка лет.

— Значит, полиция за одну ночь убедилась в том, что это несчастный случай, — неожиданно спокойным голосом произнесла Эмма. — И тут же попросила забрать тело и похоронить его?

— Да, — сердито отдуваясь, отозвался мистер Ноб. — Фактически, все так и было. Всю ночь с ними провозился, и, надо сказать, было нелегко всех найти. Потом весь день лежал в постели.

— А полиция выдала вам какой‑то документ, подтверждающий, что дядя скончался в результате несчастного случая?

— Конечно, мне выдали свидетельство о смерти, — старик запустил руку в выдвижной ящик стола и принялся шуршать бумагами. — Этот документ совершенно необходим для похорон. Но там про расследование ничего не говорится, только о причине смерти… Да где же он…

Вскинув седые брови, мистер Ноб вытащил из стола большой лист бумаги, усеянный мелкими строчками рукописных букв, и продемонстрировал его Эмме. На бумаге четко виднелась печать центрального полицейского управления. Девушка быстро протянула руку, выхватила документ из рук растерявшегося поверенного, и тут же углубилась в чтение.

— Очень странно, — бормотала она. — То они ничего не могут толком сказать, то обещают провести расследование, то, оказывается, они уже все знали прямо в ночь смерти дяди.

— Неразбериха, — старикан, с тревогой следящий за документом, снова развел руками. — Знаете, как это бывает. Городские полицейские, призванные следить за порядком, принимают вызов. Осматривают место происшествия, решают, что делать дальше, успокаивают родственников. Потом заполняют кучу бумаг, отсылают их в центральное управление, что должно будет провести расследование. Там это дело принимает один из инспекторов, ему тоже нужно заполнить какие‑то бумаги…

— А этот инспектор, что настаивал на скорейших похоронах, — громко сказала Эмма, не отрывая взора от бумаги. — Как говорите, его звали?

— Старший инспектор Ллойд, — отозвался мистер Ноб. — Высокий такой, совсем мальчишка — лет сорока. Весьма представительный. Кстати его подпись есть и на этом документе. Именно он занимался этим делом.

— И при этом ни разу не поговорил со мной? — едва слышно пробормотала Эмма себе под нос. — Мистер Ноб!

— Да?

— Я могу забрать эту бумагу с собой?

— Покорнейше прошу простить, но это исключено, — с некоторой торжественностью отозвался поверенный. — Все документы должны находиться на своих местах. Если хотите, завтра я попрошу секретаря сделать копию, но сегодня…

— Да, я понимаю, — пробормотала Эмма и вдруг поднесла листок бумаги к самому носу, пытаясь разобрать неровный почерк. — А это еще что?

— Что? — с тревогой переспорил мистер Ноб, налегая узкой старческой грудью на стол. — Ошибка?

— Здесь сказано, что причиной смерти явилось отравление неизвестным ядом, в результате чего наступила асфиксия дыхательных путей, — медленно произнесла Эмма. — Но в описании, так же, указано, что у дяди отмечалась значительная кровопотеря.

— Ах да, — произнес мистер Ноб. — Кажется, ваш дядя порезался перед смертью. Вероятно, часть крови, э, покинула тело.

— Но не столько же! — воскликнула Эмма, не отрывая глаз от документа. — В кабинете осталось пара пятнышек, а тут сказано, что тело почти обескровлено!

— Ну, может быть, кровь, э, вытекла во время транспортировки тела, простите великодушно, — пробормотал управляющий. — Знаете, наверно никто не озаботился, чтобы перевязать рану у покойного…

— Да она к тому времени десять раз должна была свернуться, — спокойно произнесла Эмма, — это, в конце концов, не сабельный удар, а порез на руке. Кстати и описания пореза, как я вижу, в этом документе нет.

— Увы, — старик развел руками, — я тоже обратил на это внимание. Небольшая неточность, но наши документы должны…

Эмма Макгрегор решительно поднялась на ноги, нависнув над столом. Очень осторожно она положила заключение медиков полиции на зеленое сукно и взглянула на растерявшегося старика.

— Мистер Ноб, — твердо произнесла она. — Большое спасибо вам за все хлопоты. Пожалуйста, сделайте завтра копию этого документа. Если возникнут непредвиденные расходы, обращайтесь ко мне.

— Конечно, мисс Эмма, — забормотал поверенный, пытаясь выбраться из кресла и подняться на ноги. — Было приятно встретиться с вами…

— Желаю вам хорошего вечера, — довольно холодно произнесла девушка. — Уже поздно, и мне нужно срочно возвращаться домой.

— Да, мой секретарь вас… — поверенный даже не успел закончить фразу.

Милая девушка бесцеремонно развернулась, и быстрым мужским шагом вышла из кабинета, аккуратно прикрыв за собой большую деревянную дверь. Мистер Ноб так и остался стоять за столом с открытым ртом. Внимательно осмотрев закрывшуюся дверь, он медленно выдохнул и очень осторожно, стараясь не потревожить больные колени, опустился обратно в кресло.

— Ну и молодежь пошла, — пробормотал он, касаясь документа, лежавшего на столе, высохшими костистыми пальцами. — И даже дамы… Дамы!

Покачав головой, мистер Ноб спрятал заключение медиков полиции в ящик стола и подвел итог:

— Мир катится в бездну.

 

8

К дому Финниганов Томас вернулся около девяти вечера, когда темнота окутала столицу сырым и удушливым покрывалом. На улице Пекарей уже зажгли фонари, и кэб, неторопливо кативший по опустевшей улице, то нырял в лучи мутного света, то снова погружался в полумрак.

Маккензи, пребывавший в некотором смятении, так крепко задумался, что и не заметил, как кэб остановился у двери лавки Финниганов. Лишь стук лючка, открывшегося в потолке хенсома, заставил ученого отвлечься от тяжелых раздумий. Расплатившись с возницей, что и не подумал спуститься с козел, Томас выбрался из кэба и задумчиво огляделся.

Судя по всему хозяева спать еще не ложились — скромная стеклянная витрина светилась, словно в Рождественский праздник, а из приоткрытой двери на мостовую лился поток яркого света. В принципе, в этом не было ничего удивительного — Финниганы, обычно, трудились и по ночам. Но обычно Мэри, все же, прикрывала витрину тяжелыми шторами, давая понять, что лавка уже закрыта.

Поправив цилиндр, Томас переложил трость в правую руку, половчее ухватился за ее увесистую рукоятку, распахнул дверь и под судорожный звон колокольчика вошел в лавку.

Картина, открывшаяся его глазам, заставила Маккензи замереть на месте, — небольшой зал с прилавком был пуст, но у задней двери, ведущей во внутреннюю часть дома, маячили два широкоплечих силуэта. Томас сделал шаг назад, бросил трость и сунул руку в карман плаща, пытаясь нащупать электрический кастет, но в этот момент оба незнакомца разом шагнули на свет и ученый с облегчением выдохнул. Полиция.

Констебля, укутанного в мокрый плащ, он узнал сразу. Толстое лицо, обвислые усы, вечно склеенные от дешевого пива, печальный взгляд водянистых глаз — этого молодчика Томас не раз видел на углу Пекарей и Горшечников, у кабака «Под Гербом». Констебль частенько дежурил у питейного заведения для пресечения противоправных действий — как это называли Вечерние Новости. Он же, порой, проходился и по улице Пекарей, уже ночью, проверяя, все ли двери надежно закрыты. А вот второго полицейского, в синей форме сержанта, Томас прежде не видел.

— Добрый вечер, господа, — поздоровался Маккензи, делая шаг им навстречу. — Что‑то случилось?

Усатый констебль бросил косой взгляд на сержанта, видимо, приходившегося ему начальством. Тот, не отрывая внимательного глаз от ученого, шагнул вперед.

— Сэр Томас Грегори Маккензи? — осведомился он хриплым простуженным голосом.

— Да, это я, — не стал отпираться Томас, и, внезапно, исполнившись самых дурных предчувствий, резко спросил. — Что случилось? Что‑то с Мэри? С Эндрю?

— С мистером и миссис Финниган все в порядке, — медленно произнес сержант, откровенно разглядывая ученого. — Я сержант Мэллори. А вас, сэр Томас, я попрошу пройти с нами в дивизионный участок.

— Что? — воскликнул пораженный Маккензи. — Меня?

Краем глаза он заметил, как усатый констебль, мелкими шажками пробиравшийся вдоль прилавка с корзинами, занял место между ним и входной дверью — словно собирался предотвратить побег.

— Что, черт возьми, происходит? — прорычал Томас, поворачиваясь к сержанту. — Я что, арестован?

— Пока нет, — сухо отозвался сержант, положив руку в белой перчатке на отполированную до блеска рукоять дубинки, торчавшую из петли на широком поясе. — Но есть распоряжение доставить вас в участок для дачи показаний по делу профессора Макгрегора.

— Что за чушь! — воскликнул Томас, взбешенный бесцеремонностью полицейских. — Да я…

— В случае, — с нажимом произнес сержант, — если вы откажетесь добровольно явиться на допрос по делу профессора Макгрегора, мне предписано произвести ваш арест за противодействие расследованию полиции и доставить вас в дивизионный же участок.

— Предписано? — Маккензи сжал кулаки, а потом вытянул руку к сержанту. — Предписание! Живее! Вы не с оборванцем из доков разговариваете!

Глаза сержанта сузились до крохотных щелочек, рука, лежавшая на дубинке, заметно напряглась. Но, все же, он запустил левую руку за отворот мундира и вытащил на свет грязно–серый листок, покрытый убористым почерком.

— Вам предписано явиться немедленно, — процедил сквозь зубы полицейский, когда Томас выхватил у него из руки бумагу. — Немедленно.

Пробежав взглядом по убористым строчкам, ученый почувствовал, как у него свело лопатки. В принципе, сержант верно пересказал содержание бумаги — всего лишь парой слов. Задержав взгляд на печати Центрального Управления Столичной Полиции, Томас, нахмурившись, вернул документ сержанту.

— Я буду жаловаться, — пригрозил он. — Вы не имеете права хватать людей по ночам!

— Можете потом подать жалобу на необоснованное задержание, — процедил полицейский. — А теперь попрошу вас пройти с нами.

Маккензи собрался высказать этому болвану все, что он думает о столичной полиции, но в этот момент заметил еще один силуэт в дверях, что вели вглубь дома. Там, в полутьме, прижимаясь к стене, стояла миссис Финниган — испуганная, с широко раскрытыми глазами, прижимавшая к груди руку с белым платком. Прикрыв глаза, Томас усилием воли подавил приступ гнева. Затевать скандал здесь, в доме Финниганов, не имело никакого смысла. Это глупо и весьма невежливо. Лучше встретиться хоть с каким начальником этих остолопов, что, в общем‑то, просто выполняют приказ, и уж ему‑то высказать все, что накопилось.

— Извольте, — сказал Томас, хватая с подставки зонт. — Ведите меня в участок. Там и поговорим.

Констебль, что стоял за спиной ученого, тут же призывно распахнул входную дверь, печально звякнувшую колокольчиком. Маккензи поджал губы, развернулся и вышел на темную улицу. Констебль опередил его на пару шагов, показывая, куда следует идти. Сержант вышел из дома последним и пошел рядом с ученым — на полшага позади.

Наручников на Томаса не надели, но все же, шагать по улице под конвоем двух полицейских, как мелкий воришка, попавшейся на базарной краже, было чертовски унизительно. Следуя за толстым констеблем, шаркавшим по лужам на мостовой, Маккензи чувствовал, как постепенно закипает. Ситуация была совершенно идиотской. Арест — не арест, задержание — не задержание… Какая‑то невыразимая глупость! Да еще по какому поводу — по делу профессора Макгрегора! Полиция, вроде бы, уже разобралась с этим делом, привычно сев в лужу. Разве не так?

Слыша за плечом тяжелое сопение сержанта, Томас стиснул зубы и сжал руки в кулаки. Ничего, пусть. Здесь не так далеко до дивизионного участка — минут пять пешком. И вот там то, пусть ему только попадется хоть какой‑нибудь инспектор, желательно, конечно, старший, но сойдет и простой служака. Вот ему то придется несладко, ой несладко.

Сжимая кулаки, Маккензи шагал в ночь за толстым констеблем, перебирая в уме все варианты предстоящей беседы с инспектором участка, и молился о том, чтобы эта чудовищная неразбериха не коснулась Эммы.

 

9

Грязный сарай, приткнувшийся между двух складов прямо на выходе из южных доков, выглядел отвратительно. Его неровные стены были густо вымазаны сырой штукатуркой, давно почерневшей от копоти и покрытой пятнами плесени. Кое–где это месиво отвалилось от стен, обнажив гнилые доски каркаса, и эти дыры неприятно напоминали лишай на бродяге. Окон в этих стенах не было, лишь в центре лицевой стены, выходившей в темный закоулок, виднелась большая деревянная дверь без ручки. Она была сколочена из грубых не струганных досок, пропитанных креозотом, источавшим резкий запах, перебивавший даже вонь прибрежных улиц. Никакой вывески над дверью не было, но Никлас знал, что это и есть та самая «Яма» — знаменитый притон южных доков, где собиралось все отребье портового района.

Покачиваясь на ходу, шаркая ногами по сырым камням переулка, охотник за головами медленно приблизился к двери и уставился на липкие черные доски, словно пытаясь разрешить тяжелую задачу — входить или не входить. Никлас не сомневался, что сейчас за ним наблюдает пара внимательных глаз одного из тех мальчишек, что вечно крутились поблизости. А может, сегодня за дверью присматривает и кто‑то из старых волков, из тех, что знают в лицо каждого полицейского шпика и провокатора.

Подняв трясущиеся руки, Никлас решительно сдвинул грязную кепку поглубже на нос. Он был уверен, что здесь его никто не узнает, но все же принял меры предосторожности.

В результате этих мер, Никлас преобразился — настолько, что вряд ли кто‑то из его старых знакомых смог бы его узнать. Из‑под грязной серой кепки торчали сальные сизые пряди нестриженых волос. Спереди они прикрывали лоб, спускались к самой переносице, а сзади волной опускались на воротник докерской куртки. Она была невероятно грязной, вся в пятнах жира, креозота, воняла рыбой и гнилью, половины пуговиц нет, а манжеты засалены так, что больше походят на кору дуба. На животе куртка топорщилась, не в силах прикрыть пивное брюхо. Грубые брезентовые штаны, с дыркой на боковом кармане, заправлены в растоптанные армейские сапоги. Под носом — огромные усы, запорошенные хлебными крошками.

Парик, подушка, накладные усы и грязная одежда — вот секретное оружие любого охотника за головами. Никлас прекрасно знал, что эти немудреные предметы спасали его жизнь чаще, чем его любимый армейский револьвер «Адамс», оставшийся дома. Сегодня Ник не собирался затевать перестрелку, сегодня он пришел за информацией.

Внутренняя обстановка «Ямы» вполне соответствовала ее внешнему виду — большой зал с низким потолком был невероятно грязен и пахуч.

Десятка два грязных столов были заняты самыми невообразимыми компаниями, включавшими в себя и подгулявших докеров, и уличную шпану, и даже пару весьма помятых шлюх, по возрасту годившихся в бабки своим клиентам. За двумя столами резались в кости, за одним шлепали засаленными картами, и буквально за каждым — орали во всю глотку, поглощая без разбору любую жидкость, что появлялась на столе усилиями пары сопляков в грязных обносках, что лишь отдаленно могли сойти за трактирную прислугу.

Пробираясь в полутьме по забитому людьми залу, Ник не забывал посматривать по сторонам. Барной стойки в этом заведении не было как таковой — лишь в дальней стене виднелась дверь на кухню, куда ныряли грязные ребятишки, возвращаясь обратно в зал с охапкой глиняных кружек или тарелок. У этой двери толкалась странная компания пьяных докеров, едва державшихся на ногах. В ее центре обосновался невысокий толстячок, подозрительно похожий на проповедника без сутаны. Он что‑то втолковывал своим слушателям, периодически вскидывая к потолку короткие пухлые ручонки.

Никлас обошел эту компанию стороной — тут явно пахло назревающей ссорой — и направился вдоль стеночки к широкому проему в стене, откуда тянуло сыростью и холодом. Охотник уже бывал в «Яме», знал ее секрет, и потому не собирался задерживаться здесь, в обычной пивной.

«Яма» не просто так получила свое название. Когда‑то в этом сарае находился обычный склад, где хранился товар с барок, прибывавших по реке. У него была одна особенность, что впоследствии и подарила название этому злачному местечку, а именно — огромный подвал, по размерам превосходящий верхнее помещение. Под землей было удобно хранить продукты и прятать контрабанду. Когда в «Яме» обосновалась первая речная банда, подвал заметно расширили и обустроили. Больше того, под подвалом прорыли несколько поземных ходов, выходивших в городскую канализацию, пронизывающую Лонбург подобно кровеносным сосудам. Подвал «Ямы» соединялся с городским поземным лабиринтом, что делало его идеальным убежищем для всякого сброда, не желавшего встречаться с полицией.

В этот подвал можно было зайти минуя верхнее помещение, и так же выйти, оставшись незамеченным для шпиков, дежуривших у дверей кабака. Иногда полиция, раздраженная особо дерзким преступлением в доках, устраивала налет на это заведение, хватая всех, кто подвернется под руку. Но поймать посетителей подвала им никогда не удавалось — едва бобби вламывались в верхний зал, как все компании из подвала мгновенно растворялись в подземных ходах.

Едва только лестница закончилась, перед Никласом, словно по волшебству, из полутьмы появился молодой человек. На его широкие плечи был накинут весьма приличный плащ, худое лицо чисто выбрито, а голова прикрыта котелком. В руках порхала раскладная бритва, которой юноша без всякой опаски чистил ногти.

— Это куда же ты собрался, дедуля? — не отрывая глаз от бритвы осведомился юнец, уверенный в том, что лет тридцать — глубокая старость.

— Так это, — Ник кашлянул. — По делу, значит.

— Какому делу? — равнодушно осведомился парень, не прерывая своего занятия.

— Ты, хмурый, не дави, — отозвался Райт. — По делу, значит по делу.

— К кому дело‑то, — парень поднял взгляд, и охотник за головами увидел его голубые водянистые глаза, лишенные какого‑либо выражения.

— К деду Брауну, значится, — отозвался охотник, быстро отводя взгляд, как и было положено мелкой шушере. — Тут он, знаю я. Человечек один шепнул.

Пацан задумался. Он не отводил взгляда своих рыбьих глаз от бестолкового грязнули, сунувшегося в подвал «Ямы», при этом бритва его пальцах так и порхала, ни на секунду не прекращая своей работы. Наконец бритва замерла.

— Ладно, валяй, — бросил пацан. — Закис дед, не помешает ему размяться.

Он отступил в сторону и сразу исчез в тени за проемом двери, растворился в полутьме, словно призрак. Ник засопел, и решительно шагнул в подвал «Ямы».

Потолок здесь был еще ниже, чем в кабаке, но в остальном разница между помещениями была поразительной. Здесь был чистый каменный пол, стены, сложенные из тесаных камней, выглядели так, словно их недавно мыли. Небольшой зал, располагавшийся у самой лестницы, тоже был уставлен столиками — небольшими, грубыми, но вполне чистыми. За ними тоже сидели компании, но здесь общались шепотом, предпочитая не кричать о своих делах. Десяток человек, прилично одетые, степенно беседующие о своих делах за тарелкой вареного мяса с гарниром или за кружкой крепкого пива. Самая обычная картина, какую можно без труда наблюдать в любом городском пабе. Вот только с освещением здесь было еще хуже — свечи стояли на каждом столе, но их силенок не хватало рассеять тьму, и каждый столик представлял собой крохотный островок света в подвальной темноте.

Медленно продвигаясь вдоль столиков, Никлас быстрым взглядом окинул подвал. В дальней стене виднелась полукруглая арка — этот ход вел дальше, в соседний зал. Там охотнику бывать не доводилось, но он знал, что он тоже проходной — коридор вел к крохотным комнаткам, где собирались те, кто не хотел показываться в общем зале. А дальше начинался настоящий подземный лабиринт, где могла укрыться целая армия беспризорников. Из темной арки ощутимо тянуло ароматами вареного мяса и бренди, а к ним примешивался подозрительный сладковатый запах дыма. Вероятно, в одной из подземных каморок располагалась опимокурильня.

Посетители не обращали внимания на гостя, медленно шедшего по залу. Пустили человека — значит, так нужно. Но Никлас всей спиной чувствовал взгляд молодого парня с бритвой, что остался стоять у дверей — он пристально следил за посетителем, и сейчас, видимо, прикидывал, не сделал ли он ошибки, пустив в приличное подземное общество оборванца сверху.

Никлас еще раз внимательно осмотрел зал, и на этот раз заметил того, кого искал. За дальним столиком, крохотным, как поднос официантки в Сити, сидел одинокий старик, заросшей седой щетиной. Печально опустив голову, он рассматривал тарелку с бурым месивом, что стояла меж его сухих и мозолистых рук. Райт никогда не видел старика Брауна, но тотчас узнал его по описанию.

Подойдя ближе, Никлас вытащил трехногий табурет из‑под соседнего столика, и сел напротив старика едва–едва втиснув колени под крохотный стол. Старый взломщик медленно поднял голову и уставился на гостя пустыми глазами, выцветшими настолько, что казались бесцветными. Худое лицо его было обветренно, а щетина, покрывавшая щеки, была разной длины, словно ее когда‑то стригли кусками. От Брауна разило дешевым бренди и аптекарскими порошками от кашля.

— Что? — тихо спросил старик сухими потрескавшимися губами.

— Ты, это, старик Браун? — осведомился Никлас, сосредоточено сопя, и стреляя глазами по сторонам, словно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Допустим, — медленно отозвался взломщик, поднимая со стола ложку и запуская ее в бурое месиво, оказавшееся вареными овощами.

— Это, дело есть, — шепнул Никлас. — Надо открыть один замочек.

— Не интересуюсь, — сухо ответил Браун и, зачерпнув овощей, отправил ложку в рот.

Охотник задумчиво глянул на старика, бессмысленно пялившегося в тарелку. Кажется, дело будет сложнее, чем казалось. Неужели старик курит опиум?

— Хорошее дело, слышь, — произнес, наконец, Райт. — Все по честному. По закону.

— По закону? — Браун перестал жевать, но выражение его лица не изменилось. — Это как?

— Хозяин мой, слышь, значит, ключи от сейфа потерял, — прошептал Никлас, наклоняясь ближе к старику. — Открыть хочет и ключик новый сделать.

— Глупо, — отозвался старик, запуская ложку в тарелку. — Пусть в слесарню идет.

— Быстро надо, стало быть, — отозвался Ник. — И без лишнего шума. В прошлый раз, значится, когда по пьяни потерял ключи, слесаря ему, слышь, разворотили весь ящик, пришлось новый покупать. А жена ему и говорит… уф…

Райт замялся, отвел взгляд, словно сболтнул что‑то лишнее, и вытаращился на соседний столик.

— Врешь, — равнодушно произнес Браун. — Говори как есть, или проваливай, пока я Резака не позвал.

— Ты это, старина, не спеши, — отозвался Никлас, осматривая зал. — Есть заковырка, да. Надо ключ новый сделать, чтоб, значит, никто больше из семейных туда больше не лазил. Наследство делят, понимаешь, нет?

Браун облизал гнутую железную ложку, давным–давно потемневшую, положил ее рядом с тарелкой.

— Чей дом? — спросил он.

— Профессора, значит, Макгрегора, — отозвался Ник, решив, что сейчас врать не стоит.

— Помер он, — отозвался Браун, прожигая взглядом посетителя. — Профессор то. Представился.

— Верняк, — отозвался Никлас, бросая быстрый взгляд на дальний столик. — Профессор помер, а племянница осталась. И еще, возможно, наследники слетятся скоро на горяченькое.

— Племянница? — взломщик задумчиво коснулся пожелтевшим пальцем края тарелки. — Она, что ли, твой хозяин?

— Ай, не она, — шепнул Никлас. — Управляющий там есть, хмырь столетний, я, значится, ему помогаю. А он всей душой к племяннице, хорошая девка, все по правильному, по закону наследница. А бумаги в ящике то, и надо достать сегодня — завтра, потому как сильно надо.

— Наследница, — пробормотал старик. — А от кого, говоришь, ты пришел то, умник?

— Есть дружок у меня один, — помявшись признался Ник. — Топтали раньше Бангалор вместе. А как звать его, так не про то сказ.

— Ладно, — немного помолчав, произнес старый взломщик. — Коли дело чистое, можно и помочь леди. Загляни на днях. Скажешь ему, сколько денег управляющий дает и какой замочек.

— Ох, старина, слышь, — Ник замялся. — Не шарю я в замках. Ящик Честерский, старый. Денег — десятку точно стрясешь, а там как пойдет. И все, главное, по честному, ага? Сами зовут, сами просят, понимаешь?

— Чего ж не понять, — так же равнодушно отозвался взломщик, — хорошее дело. Зайди, оставлю для тебя весточку, когда меня ждать.

— А может сразу, эта, завтра? — робко осведомился Райт. — К дому туда сюда…

— Может, и завтра, — не стал отпираться Браун. — Как пойдет.

— А, — протянул охотник. — Хочешь пошарить, не шпик ли? Твое право, дед.

— Вот и превосходно, — заключил Браун.

Ник, внимательно рассматривавший тарелку старика, нахмурил брови, словно задумал. На самом деле, он уже понял, что сделал ошибку, обратившись к старому взломщику. Питер, пожалуй, слегка преувеличил бедственное положение Брауна и его способности. Остекленевший взгляд, грязная одежда — все это для вида. Старый взломщик ничуть не потерял сноровки. Этот старый ублюдок уже прикидывал, как обчистить дом покойного профессора, воспользовавшись тем, что в нем осталась племянница да старый управляющий. Сам не пойдет, нет. Вернее пойдет, сделает работу, а потом расскажет, кому нужно, что да как внутри дома. Плохо. Очень плохо. Но самое плохое то, что его наживка не сработала. Никлас не зря назвал настоящие имена профессора и его племянницы. Хотел посмотреть — не слышал ли их раньше старик Браун, не дрогнет ли, не задаст ли вопрос. Быть может, кто‑то уже интересовался Макгрегором раньше? Нет. Не слышал раньше этого имени старик Браун. Не сработала наживка.

— С делами все, — сказал Никлас, кося глазом в зал. — А как тут, старина, с пивом, например?

Браун взглянул на гостя, все так же безразлично, равнодушно, словно тот был мелкой букашкой, случайно залетевшей в зал.

— Ступай с миром, человече, — наконец сказал он. — Не по карману тебе местное пивко.

Никлас собрался уж пожаловаться старику на тяжелую жизнь, да, пожалуй, попробовать еще что‑нибудь выудить из деда, но не успел. Краем глаза он увидел, как из‑за дальнего столика поднялся высокий человек в черном котелке и плаще–крылатке. В полутьме зала Райт никогда не увидел бы его лицо, но человек наклонился над столом, чтобы сказать что‑то на прощанье. Свет едва тлевшей свечи озарил худое усатое лицо наемного убийцы, преследовавшего Томаса Маккензи уже два дня.

— Не по карману, значится, — протянул Никлас, стараясь не смотреть в сторону Жука. — Ну, раз не по карману, бывай тогда, старина.

Райт очень медленно, сопя, поднялся из‑за столика, вернул на место табурет, — и все ради того, что бы Жук, наконец, двинулся к выходу. К радости бывшего сержанта он направился к обычной двери, а не к входу, ведущему в подземелье. Никлас выпрямился, почесал щеку, и, не оглядываясь, побрел к лестнице, следом за убийцей. За это время Жук успел подойти к выходу и перекинуться парой слов с Резаком. Охотник замедлил шаг, словно блуждая в темноте. Но когда убийца исчез на лестнице, ведущей в верхний зал, пошел быстрее.

Он знал, что сейчас для слежки не самое лучшее время — его маскировка слишком приметна, сразу привлекает к себе внимание. Но упускать такой шанс охотник за головами не собирался. Приложив палец к козырьку в глупом приветствии, Никлас проскользнул мимо парня с бритвой и начал быстро подниматься по скользким ступеням «Ямы».

 

10

За окнами старого особняка безраздельно властвовала ночь, окутывая Парковый Остров душным облаком. Город, серый от смога ночью и днем, засыпал. Но в кабинете профессора Макгрегора все еще горел свет.

Эмма сидела за длинным столом на обычном стуле с гнутыми ножками — кресло, в котором скончался Макгрегор, отодвинули в сторону, стыдливо сделав вид, что его не существует. На столе, перед девушкой, раскинулась целая волна бумаг исписанных убористым почерком. Три свечи в старом почерневшем подсвечнике светили тускло, и Эмме приходилось подносить очередной документ поближе к глазам, чтобы разобрать написанное.

Несмотря на то, что на дворе стояла поздняя ночь, девушка, казалось, и не собиралась отправляться в постель. Работа с бумагами так захватила ее, что Эмма, казалось, потеряла счет времени.

На ней было все то же серое платье с высоким воротником, узкими рукавами и скромными вышитым узором шестеренки на манжетах. Пышные рыжие волосы были собраны на затылке в аккуратный пучок, а из него торчала узкая длинная заколка с красным камнем, напоминавшая кинжал.

Эмма продолжала листать бумаги, иногда делая пометки карандашом на полях. Лишь когда часы отбили очередной получас, девушка бросила карандаш на стол, зло глянула на бумаги перед собой, а потом сладко, по–кошачьи, потянулась.

Поднявшись из‑за стола, племянница профессора достала из‑под стола невзрачный дорожный саквояж, заметно потертый на углах, раскрыла его и принялась аккуратно укладывать в его недра бумаги, разбросанные по столу. Когда последний листик скрылся в саквояже, Эмма задумчиво оглядела пустую столешницу, окинула взглядом темный кабинет и чуть прикусила нижнюю губу, напряженно о чем‑то размышляя.

Обернувшись, девушка окинула долгим взглядом пустой кабинет. Весь вечер она наводила здесь порядок, пытаясь ликвидировать последствия обыска, учиненного ее новыми друзьями. Как ни странно, ей это удалось, и теперь кабинет профессора сиял чистотой, словно после визита умелой горничной.

Кивнув, словно решившись на что‑то, Эмма осторожно открыла тайное отделение саквояжа и вытащила из него длинный пенал из красного сафьяна. Крепко сжав его в руке, девушка развернулась и решительным шагом направилась к камину. Рядом с ним на стене висел портрет Короля Магнуса Оркнейского — деда нынешнего правителя Оркнейской Империи, Его Величества Магнуса Третьего. Портрет, выполненный неизвестным и не слишком умелым художником, давно выцвел, потрескался, а золоченая рамка облупилась. Судя по всему, он был повешен на стену предками профессора Макгрегора — его отцом, а то и дедом.

Остановившись у портрета, Эмма внимательно осмотрела его, потом взялась за рамку и осторожно сняла картину со стены. За ней скрывалась железная дверца сейфа. Потемневшая от времени, она казалась черной, и лишь небольшая рукоять была отполирована до блеска — вероятно, от частых прикосновений.

Покачав головой, Эмма вернулась к столу, взяла подсвечник и вернулась к сейфу, водрузив подсвечник на каминную стойку, так, чтобы его свет падал прямо на дверцу, и приступила к осмотру.

Возрастом сейф не уступал портрету почившего короля, а быть может, и превосходил его. На шершавой дверце красовались две замочные скважины, чьи накладки были украшены затейливой гравировкой. Никаких цифровых механизмов, столь популярных ныне, никаких ловушек и кодов — просто старые добрые Оркнейские замки.

Прикусив нижнюю губу, Эмма раскрыла сафьяновый пенал и вытащила из него несколько железных палочек, усеянных шипами разной длины. Наклонившись над сейфом, племянница профессора осторожно вставила одну из палочек в верхний замок, потом рядом пристроила гибкую железную пластинку, и начала осторожно поворачивать.

Действовала Эмма осторожно, но очень умело. Было ясно, что ей не в первый раз приходиться иметь дело со старыми замками. Длинные белые пальцы уверенно сжимали отмычки, а едва заметные движения кистями были четко выверены.

Первый замок сдался через десять минут. Эмма, услышав заветный щелчок, кивнула, откинула рыжую прядь, упавшую на лицо, и занялась вторым.

С этим пришлось повозиться. Старый замок упорно сопротивлялся — и не столько по причине своей сложности, сколько потому, что им давно не пользовались. Стараясь усмирить тугой механизм замка, Эмма провозилась с ним не меньше получаса, и когда раздался заветный щелчок, в изнеможении опустила уставшие руки, прислонилась к каминной полке и пару минут просто отдыхала.

Переведя дух, девушка осторожно уложила отмычки обратно в сафьяновый пенал, вернула его в тайное отделение саквояжа, и лишь после этого взялась за ручку сейфа.

Она повернулась с тихим щелчком, легко, словно ее, в отличие от замков, заботливо смазывали. Тяжелая дверца распахнулась, скрипнув старыми петлями, и Эмма, затаив дыхание, заглянула в сейф профессора.

В нем было два отделения — верхнее и нижнее. На верхней полке лежала тонкая стопка бумаг, а на нижней — три коробочки из тисненой светлой кожи и маленькая шкатулка. Очень осторожно Эмма протянула руку, вытащила стопку бумаг и быстро ее пролистала. Там не было ничего интересного. Еще один вариант завещания, видимо, самый старый, документы на владение домом, дарственная, завещание отца Макгрегора, несколько писем из Университета Лонбурга, два диплома…

Поджав губы, Эмма швырнула бумаги обратно на полку. Потом, из чистого любопытства, открыла коробочки и шкатулку. В них, как она и ожидала, находились драгоценности. Колье и серьги с крохотными изумрудами, вероятно, принадлежали матушке профессора. Пара массивных колец с алмазами, вероятно, тоже принадлежали его родителям. Несколько мелких бриллиантов лежали отдельно, как и целая горсть золотых запонок. Немного старых золотых гиней, брошки, цепочки, зажимы для банкнот — вся эта мелочь хранилась в шкатулке.

Покачав головой, девушка осторожно закрыла все коробочки, а потом медленно затворила дверцу сейфа. Повернув несколько раз рукоять, она снова его заперла, а затем, прихватив с собой подсвечник, вернулась к столу. Там она ненадолго задержалась, внимательно рассматривая свой саквояж. Потом решительно взяла его за потертую ручку и быстро вышла из кабинета.

Спустившись на первый этаж, она застала Роджера на кухне. Управляющий тихонько дремал на стуле, видимо, посчитав, что долг не позволяет ему отправиться в постель раньше домовладельца. Эмма тихонько тронула старика за плечо. Тот сразу же открыл глаза, забормотал извинения, но девушке было не до того.

— Роджер, сейчас можно отправить телеграмму? — спросила она.

— Телеграмму? — поразился старик. — Нет, мисс, пожалуй, только утром, из почтового отделения.

— Ладно, — задумчиво сказал девушка. — Роджер, мне нужно уехать. Срочно. Нет, не возражайте, дело не терпит отлагательства. И, как я полагаю, миссис Роше уже легла?

— Да мисс Макгрегор, — виновато отозвался старикан. — Знаете, в ее возрасте…

— Ерунда, — отмахнулась Эмма. — Пожалуйста, принесите из моей комнаты ту маленькую сумочку, что стоит на столе.

Управляющий удивленно вскинул брови, но не стал перечить возможной новой хозяйке. Когда он вышел из кухни, Эмма раскрыла саквояж, достала чистый лист и карандаш, и быстро принялась писать. К тому времени, как управляющий вернулся, послание было закончено, и письменные принадлежности вернулись обратно в саквояж.

Приняв у управляющего крохотную черную сумочку, Эмма протянула ему лист бумаги сложенный пополам.

— Вот, — сказала она. — Роджер, пожалуйста, передайте это Томасу или Никласу, если они зайдут и не застанут меня.

— Конечно, мисс Эмма, — отозвался управляющий, покорно принимая записку. — Но позвольте заметить, что час уже поздний…

— Не беспокойтесь обо мне, Роджер, — легко отозвалась Эмма и улыбнулась. — Правда. Я отправляюсь к друзьям по университету. Они работают по ночам и уже ждут меня. Пожалуйста, не тревожьтесь.

Старик с сомнением пожевал сухими губами, и когда Эмма вышла из кухни, отправился следом. В холле, не желая допускать нарушения заведенного порядка, управляющий подал даме пальто и шляпку, помог одеться и сделал еще одну попытку отговорить юную леди от ночного путешествия. Эмма в ответ лишь приложила свой пальчик к губам старика, улыбнулась и выпорхнула из дома.

Роджер тяжело вздохнул, и медленно пошел следом — чтобы запереть калитку. Он знал, что все это неправильно, но не мог ничего поделать. Глава 12

 

11

Томас понял, что задремал, только когда уткнулся носом в собственные руки. Сладкая полудрема навевала приятные видения с участием рыжеволосых красоток, и просыпаться ученому категорически не хотелось. Но грохот подкованных сапог грубо вырвал Маккензи из остатков сна и он, вздрогнув, вскинул голову. И застонал.

Шел третий час его пребывания в полицейском участке дивизиона Джей. За это время Томас успел накричать на дежурного сержанта, потолкаться с мускулистым констеблем, силой усадившего задержанного на скамью, выпить предложенного чаю, составить в уме десяток жалоб на необоснованное задержание в адрес Верховного Королевского Суда и даже поспать.

Нельзя сказать, что с ним обращались грубо, вовсе нет. Копы были достаточно любезны и весьма снисходительно отнеслись к разгневанному джентльмену, попавшему в их участок. Когда констебль и сержант привели задержанного в двухэтажное кирпичное здание на пересечении Пекарей и Горшечников, Маккензи не стал устраивать скандал. Прогулка по холодным и мокрым улицам ночного Лонбурга немного остудила его гнев, и Томас решил, что к решению этой глупейшей проблемы надо подходить с холодной головой. Он безропотно вошел в огромный зал, служивший полицейскому участку своеобразной прихожей, и без лишних слов прошел за высокие перила, разделявшие зал надвое. Здесь, за перилами, находились задержанные, ожидавшие оформления. Томасу повезло — этой ночью клиентов было не так уж много и его соседями оказались лишь двое пьяных толстяков, напоминавших мелких лавочников. Они мирно спали на длинной скамье, протянувшейся вдоль стены, и не доставляли хлопот ни копам, ни самому Томасу.

Ученый же сразу занял место у перил, напротив высокого стола. За ни стоял толстый пожилой сержант с десятком нашивок на рукавах, листавший огромную книгу. Этот тип, кося глазом в сторону Маккензи, выслушал конвоиров, обменялся с ними какими‑то бумажками и, выхватив из грязной чернильницы перьевую ручку, склонился над своим талмудом. Усатый констебль и сержант Мэллори одновременно развернулись и бодрым шагом покинули участок. У самой двери сержант обернулся, кинул взгляд на Томаса и презрительно ухмыльнулся.

Вот тогда Маккензи и не сдержался. Едва за его конвоирами захлопнулась дверь, он вскипел и начал требовать встречи с начальством участка. Толстый сержант — регистратор, сосредоточено что‑то писал в книге, не обращая никакого внимания на разъяренного Томаса, и это бесило ученого еще больше. Именно тогда он и попытался выйти из‑за загородки, чтобы подойти ближе к сержанту. Но едва он перебрался через перила, как из соседней комнаты появился здоровенный констебль, сложением напоминавший циркового борца, и в два счета затолкал Томаса обратно за ограждение, да еще и силой усадил на скамью.

Пораженный насилием ученым замолчал, а сержант — регистратор, воспользовавшись паузой, объяснил задержанному, что если он и дальше будет буйствовать, то его отправят в камеру с решетками. Маккензи в камеру не хотел. Бросая злобные взгляды на крепыша констебля, он попытался объяснить сержанту, что ему надо поговорить с каким‑нибудь инспектором участка, чтобы это чудовищное недоразумение, наконец, разъяснилось. На это сержант ответил, что инспектор, ведущий дело Макгрегора, не смотря на поздний час, уже едет сюда, так что джентльмену придется подождать.

Тогда и началось самое сложное — ожидание. Разъяренный Томас бродил по огороженному участку из угла в угол, бормотал себе под нос ругательства, и каждые пять минут вытаскивал из кармана часы. Время тянулось невыносимо медленно.

С завистью поглядывая на спавших на лавке пьянчуг, Маккензи, голодный и продрогший, потребовал, чтобы кто‑то из полисменов сбегал в трактир за едой. Эта просьба, наконец, проняла невозмутимого сержанта — регистратора. Он поднял на задержанного взгляд полный изумления и некоторое время не мог вымолвить ни слова. Но потом, взяв себя в руки, звякнул колокольчиком, привязанным к его столу длинным шнуром. На звон явился все тот же огромный констебль и заметным неудовольствием выслушал распоряжение сержанта. Оказывается, задержанному полагалась чашка чая и тост. Вообще‑то они полагались тем, кого оставили на ночь, но для буйного джентльмена сержант решил сделать исключение.

Именно таким образом на перилах перед Томасом через минуту появилась весьма потрепанная чашка с жидковатым бангалорским чаем и большой свежий сладкий тост — видимо, извлеченный из запасов самих полицейских. Удовлетворенный этой небольшой победой, Маккензи успокоился, и принялся за чай.

Пока он расправлялся с весьма скромным ужином, работа в участке продолжалась. Двое констеблей притащили в зал здоровенного мужика в фартуке мясника. Тот громко бранился, вращая глазами, и явно был не в себе. Сержант–регистратор велел отправить буяна в камеру, и принялся заполнять очередной лист своей амбарной книги. После этого в участок доставили беспризорника, совсем мальчишку, что вытаскивал кошельки у прохожих. Он тоже отправился в камеру. А следующего арестанта, пьяного до беспамятства чистильщика сапог отправили к Томасу за загородку, к мирно спящим пьянчугам.

Закончив ужин, Маккензи уселся на скамью у самых перил и принялся наблюдать за жизнью участка — больше ему ничего не оставалось. Но после краткой ссоры пьянчуг наступило затишье. Никто не приходил и не уходил, и тишину, повисшую в зале, нарушал лишь храп пьяных да скрип пера сержанта–регистратора, что продолжал заполнять огромную книгу. Под этот аккомпанемент Томас и задремал, уткнувшись носом в скрещенные руки.

И сейчас, вырванный из сна грохотом подкованных сапог, он проснулся в весьма дурном настроении. Позевывая, Томас окинул взглядом пустой зал, увидел, как сержант–регистратор шепчется о чем‑то с очередным констеблем, и потянул из кармана часы. Полночь! Это уже не смешно. Совсем не смешно.

Томас откашлялся и поднялся, разминая затекшие ноги. Потом облокотился о перила и собрался уже окликнуть сержанта–регистратора, как дверь в участок распахнулась. На пороге появился высокий, худой как щепка, полисмен. Томас сразу отметил, что у него на рукавах были сержантские нашивки, а вот на высоком воротнике, прикрывавшем шею, не было букв, обозначавших принадлежность к дивизиону. Это означало, что полисмен был из центрального управления.

Не успел Маккензи и рта раскрыть, как сержант быстро подошел к столу регистрации, наклонился над ним, и принялся жарко о чем‑то шептаться с местными копами. Сержант–регистратор что‑то невразумительно бурчал, но потом, в итоге, принял из рук гостя большой лист бумаги и размашисто подписал его. Сержант из центрального тут же развернулся и направился к Томасу, застывшему у перил.

— Маккензи, выходите, — велел худощавый сержант, прожигая ученого взглядом злых маленьких глаз. — Быстро.

Томас нерешительно положил руку на перила и, исполнившись самых дурных предчувствий, бросил взгляд на сержанта–регистратора. Лицо толстяка, обычно бесстрастное, на этот раз выражало крайнее неудовольствие.

— Идите, сэр, — громко сказал он. — Вас переводят в центральное управление. Вы увидитесь со старшим инспектором Ллойдом. Вот ему и выскажете все, что собирались.

— Да уж выскажу, не сомневайтесь, — ответил Томас, распахивая калитку в загородке и выходя в зал. — И прошение Королевскому Прокурору подам, будьте уверены.

Толстяк — регистратор поморщился и тут же уткнулся в свои записи, разом позабыв о существовании беспокойного клиента. Сержант из Центрального Управления, не собираясь вступать в пререкания с Томасом, тут же бесцеремонно ухватил его за рукав и потащил за собой к выходу. Ошеломленный Маккензи даже и не подумал сопротивляться — спотыкаясь, следовал за сержантом до самого выхода, и опомнился, только когда его вытолкали в ночь, под мелкий и холодный лонбургский дождик.

— Позвольте! — воскликнул Томас, вырываясь из цепкой хватки сержанта. — Мой зонт!

— Иди давай, — буркнул его конвоир и грубо толкнул Маккензи к странному экипажу, разместившемуся у самого входа в участок.

Увидев его, ученый мигом забыл о зонте, оставленном за загородкой. Большой четырехколесный экипаж, запряженный парой лошадей, походил на городской омнибус. Тот же большой корпус, огромные колеса и одна дверь в задней стене. Но окон у него не было — только щели на бортах. Эта была «Черная Мария» — специальный транспорт для перевозки заключенных. На козлах горбился возница, закутанный в длинный непромокаемый плащ, а у распахнутой двери экипажа ждали еще двое полисменов в таких же черных плащах, скрывавших их мундиры.

— Эй, — вскрикнул Томас, почувствовав толчок в спину. — Это еще что? Я не преступник!

Новый сильный толчок в спину бросил ученого прямо на двух полисменов в плащах. Они, не обращая внимания на крики задержанного, ловко ухватили его под руки, приподняли, и в мгновение ока закинули в недра «Черной Марии». Томас упал на колени, прямо в грязную солому, устилавшую пол экипажа, и, отчаянно чертыхаясь, вскочил на ноги. Дверь с крохотным зарешеченным окошечком захлопнулась прямо перед его носом, и Маккензи вцепился пальцами в холодное и мокрое железо.

— Эй! — крикнул он. — Вы что делаете? Я буду жаловаться!

Ему никто не ответил — снаружи раздался лишь плеск шагов по лужам, щелчок кнута, а потом экипаж рывком тронулся с места. Томас чуть не полетел кувырком на пол, и удержался на ногах лишь схватившись за ручку двери. Экипаж пошел быстрее, пол под ногами затрясся и Маккензи, цепляясь за ручку, обернулся, чтобы осмотреть свое новое место заключения.

Огромный омнибус был разделен надвое центральной перегородкой, из‑за чего он походил на железнодорожный вагон континентальных составов. Слева оставалось пустое пространство, нечто вроде коридора. По нему спокойно могли ходить конвоиры. Правая часть представляла собой глухую загородку, но в ней виднелся ряд дверей с крохотными окошками. Это были камеры для перевозки задержанных. Крохотные, узкие, чертовски неудобные камеры.

У дальней стены, рядом с одной из дверей, виднелось откидное сиденье для конвоира. Томас, сглотнув пересохшим горлом, направился к нему, опираясь о стену рукой. На ходу он заглядывал в окошки камер, пытаясь хоть что‑то разглядеть в темноте, царившей в «Черной Марии». Его ждал сюрприз — все камеры оказались пусты. Он стал единственным заключенным.

Добравшись до сиденья, Томас неловко опустился на него, чувствуя, как его ноги начинают дрожать. Обхватив себя руками, Маккензи уставился в темноту, ощущая, как дрожь постепенно охватывает все тело. Холод, сырость, страх. Почему его не посадили в одну из этих камер? Почему его никто не сопровождает, отчего в этом чертовом фургоне нет полисмена?

Эти вопросы казались глупыми на первый взгляд, но почему‑то Томаса они приводили в ужас. Он убеждал себя в том, что это просто любезность со стороны Центрального Управления — в конце концов, он не вор и не убийца, так что сажать его в камеру не обязательно. Но чем быстрее ехал экипаж, подпрыгивая на брусчатке лонбургских улиц, тем страшнее становилось Томасу. Он не понимал, что происходит и почему. И эта неизвестность пугала его больше, чем все остальное.

Маккензи привык строить свою жизнь по плану, держать все под контролем, делать все по расписанию. И он всегда, всегда знал, что происходит, и что будет происходить дальше. Теперь он не знал ничего. Привычный распорядок жизни был грубо нарушен теми, кто должен был защищать Томаса, оберегать его. Ранее ему не доводилось иметь дела с полицией — поведение ученого всегда было безупречно, и с ним ничего не случалось. Смерть профессора Макгрегора переменила все решительным образом. Сначала — стычка в переулке, допрос в полиции. Теперь вот — арест, самый настоящий арест, чтобы там не говорил сержант Мэллори. Что дальше? Тюрьма? Виселица?

Вздрогнув, Маккензи отбил зубами настоящую барабанную дробь и вжался спиной в отсыревшие доски. Господи боже, зачем он только полез в эту дурацкую историю! Неужели только из глупого тщеславия, только потому, что он решил раскрыть возможное преступление? Поиграть в сыщика на глазах у племянницы профессора? Нет. Все не так. Он хотел раскрыть тайну. Узнать, в чем секрет. Подтвердить теорию практикой, как и положено настоящему ученому. Вот что привело его в этот проклятый экипаж — любопытство, которое, как известно, сгубило кошку. Смерть профессора Макгрегора действительно чертовски загадочна. Секретные проекты, десяток подозрительных смертей, вампиры… Что еще? Похоже, он скоро это узнает. Но он же обещал, да, обещал Никласу — до самого конца. Это значит, надо держать себя в руках.

Стиснув зубы, Маккензи постарался успокоиться и подавить дрожь. И с удивлением обнаружил, что дрожит он вовсе не от страха, а от холода. Это странным образом успокоило его. Томас подтянул ноги, обхватил колени руками и постарался сжаться в комочек, чтобы сохранить остатки тепла.

«Черная Мария» тем временем довольно ходко катила по ночным улицам Лонбурга. Томас не знал, сколько времени должно занять путешествие до Центрального Управления. Собственно говоря, он даже не представлял, где оно находится. Он просто сидел, уставившись в темноту, и прислушивался к звукам, доносящимся снаружи. Их было не так уж много — все же, на дворе стояла полночь, и город постепенно засыпал. Маккензи лишь пару раз услышал грохот колес проехавшего мимо кэба, да отголосок отчаянной ругани прохожего, окаченного водой из лужи. Где‑то вдалеке раздавались свистки паровых катеров, — это означало, что река близко. Томас не сомневался — если бы не грохот «Черной Марии», он услышал бы и рокот моторов дирижаблей, и шум заводских станков — весь тот набор звуков, обычно разносящийся по засыпающему Лонбургу.

Томас не знал, сколько они ехали — в кромешной тьме он не мог рассмотреть стрелки часов. Знал только, что не так уж и долго. Экипаж то поднимался на мосты, то опускался ниже, к реке, то грохотал колесами по брусчатке, то гладко катился по чистым улицам. Маккензи не обращал на это внимания, он просто ждал, уставившись в темноту и стараясь собрать воедино остатки своей решимости.

Когда «Черная Мария» остановилась, Томас медленно выпрямился, поднялся, и решительно подошел к двери с решеткой. Он знал, что ему предстоит нелегкий разговор с копами, но не собирался отступать. В конце концов, они не смогут обвинить ни в одном преступлении.

Дверь распахнулась. В лицо Томасу ударил порыв холодного ветра, принесшего с собой смрад застоявшейся воды и гнилых отбросов. Маккензи высунулся из двери и тут же две пары крепких рук схватили его за плечи и выдернули из «Черной Марии» словно устрицу из ракушки.

Томас даже вскрикнуть не успел — едва его ноги коснулись земли, конвоиры грубым рывком согнули его пополам и заломили руки за спину. В ту же секунду петля из тонкой веревки стянула его запястья, больно впиваясь в кожу, и Маккензи все‑таки вскрикнул — больше от удивления, чем от боли. Чья‑то потная ладонь залепила ему рот и ученого рывком выпрямили, да так, что он беспомощно забарахтался в руках конвоиров.

Их было двое — все те же полисмены в плащах и высоких шлемах. Одинаковые, ничем не примечательные лица, широкие плечи, грубые шершавые ладони — служаки, каких десяток на дюжину. Держали Томаса они крепко, со знанием дела, за локти, не сильно, но цепко.

Ошеломленный Томас успел бросить взгляд по сторонам и протестующее замычал. «Черная Мария» остановилась вовсе не у Центрального Управления. Повозка, оказывается, спустилась с набережной по узкому переулку, извивавшемуся между покосившихся складских зданий, и подъехала к самой воде, остановившись в укромном уголке между заборами. Здесь было пусто и темно, а от берега отходили два коротких причала для лодок. Они пустовали, и, видимо довольно давно. Мелкие волны Тары хлюпали о гнилое дерево, источая редкое зловоние, и это было единственным звуком в этом забытом богом уголке.

Маккензи не так представлял себе прибытие в Центральное Управление. Совсем не так. Поэтому он снова замычал, начал извиваться в руках конвоиров, и тут же получил удар в живот. Чуть не задохнувшись от боли, Томас раскрыл рот и в тот же момент в руке правого конвоира тускло сверкнул метал. Короткое дуло самозарядного револьвера уперлось Маккензи прямо в живот, и тут же раздался жаркий шепот:

— Один звук, и пристрелю как собаку!

Томас оцепенел — не столько от испуга, сколько от невероятного изумления. Рука, закрывавшая его рот, уже исчезла, но ученый не мог выдавить из себя ни слова — настолько он был поражен случившимся.

Заслышав шаги, Томас поднял взгляд и увидел высокую фигуру возницы, что спрыгнул с козел экипажа и подошел к пленнику. Встав прямо напротив него, возница резким жестом сорвал с головы широкополую мокрую шляпу и Маккензи увидел знакомое лицо — лицо усатого убийцы, что преследовал его в лонбургских переулках. Вздрогнув, Томас рванулся вперед, и усатый, удовлетворенный эффектом, оскалился.

— Вот мы и встретились снова, — прошипел он, придвигаясь ближе и запуская руку в карман. — Я же говорил, мы не любим тех, кто сует нос в чужие дела.

— Давай быстрей, Жук, — бросил один из конвоиров. — Нас могли увидеть.

— Ерунда, — отмахнулся усатый. — Пара минут наслаждения, вот что мне сейчас нужно…

— За нами ехал кэб, — продолжил громила. — А там, на углу, когда мы спускались к реке, я видел какого‑то пьянчугу.

— Кэб поехал дальше по мосту, — отозвался усатый, пожирая взглядом побелевшее лицо Томаса. — А пьянчуга пойдет своей дорогой.

Облизнув узкие губы, Жук вытащил из кармана раскладной севильский нож, медленно раскрыл его, и поднес длинное лезвие к щеке Томаса. Тот стоял ни жив, ни мертв — не в силах оторвать глаз от гипнотизирующего взгляда усатого убийцы. До самого конца — так, кажется, сказал охотник за головами? Вряд ли он имел это в виду, но…

— Жук, — предостерегающе бросил второй конвоир. — У нас нет времени на твои фокусы.

Усатый злобно ощерился и сплюнул. Потом быстро опустил нож, срезал пуговицу с пальто Томаса и тот вздрогнул, как будто уже получил смертельный удар. Но Жук лишь запустил руку в карман жилета, нашарил часы Томаса и выдернул их наружу, оборвав цепочку.

— Ладно, — шепнул усатый, сжимая свою добычу в кулаке. — Но так просто этот сопляк не отделается. Пусть почувствует все на своей шкуре.

С явным сожалением убийца сложил нож и сунул его в карман, а потом взмахнул рукой. Томас, обмирая от ужасного предчувствия, хотел закричать, но второй конвоир ловко сунул ему в рот грязную тряпку, пропихнул поглубже, и ученый лишь замычал. Он забился в руках бандитов, не обращая внимания на боль от врезающихся в запястья веревок, попытался ударить одного ногой, но сильный удар в живот свалил его на землю. Голова у Томаса закружилась, он снова замычал, на бандиты, не обращая внимания на стоны жертвы, быстро и деловито стянули ему ноги все той же тонкой веревкой.

Прежде чем Маккензи успел понять, что ему грозит, бандиты подхватили его на руки, как рулон с ковром, и быстро потащили к деревянным мосткам.

— Груз, — прошипел им вслед усатый. — Груз!

Томас извивался в руках бандитов, бился, как припадочный, сгибая и разгибая ноги, но ничего не мог поделать. Бандитам явно было не впервой нести сопротивляющуюся жертву — они ловко затащили Томаса на лодочный причал и бросили у самой воды. Один из них прижал ученого коленом к мокрым доскам, а второй что‑то привязал к ногам. Маккензи, лежавший лицом вниз, не видел — что именно. Он успел лишь повернуть голову, увидеть дальний берег реки, закованный в тесаный камень набережной, да мелкие волны, что лизали доски лодочного причала прямо у него перед носом. А потом чей‑то грубый сапог уперся ему в бок. Маккензи перекатился на бок, и — упал.

Ледяная вода Тары обожгла Томаса, как огнем. Он запрокинул голову, зашелся в последнем крике, превратившемся в сдавленное бульканье.

И пошел ко дну.

 

12

Холод, ледяной холод, снаружи и изнутри — вот все, что чувствовал Томас Маккензи, опускаясь на грязное, илистое, дно Тары. Его тело продолжало сражаться за жизнь, дергалось, извивалось, в попытках сбросить путы, но разум уже сдался. Погружаясь в кромешную тьму речных вод, Томас не думал ни о чем. Не молился богам, не проклинал врагов, не жалел об утратах. Его ум словно остановился, зациклившись на темноте, раскрывшей перед молодым ученым свои объятья.

Он чувствовал лишь холод, — вот и все. Никаких сожалений о прожитой жизни, никаких картин из детства и юности, вообще ничего. Оцепенение и отстраненность. Томас словно со стороны, с некоторым изумлением, наблюдал за попытками своего тела дать последний бой подступающей смерти. Его разум, паривший в холодной тьме, с удивлением чувствовал, как сокращаются еще работающие мышцы ног, как тело само сгибается пополам, как напряжена грудная клетка, в попытках удержать те крохи воздуха, что еще остались в легких.

С таким же отстраненным удивлением Маккензи воспринял и тот факт, что его тело перестало опускаться. Кажется, он достиг дна реки — не слишком глубокой в этом месте у илистого берега. Он завис в холодной тьме, под тяжелым гнетом воды, что сдавливала грудь и больно давила в уши. Уставшее тело медленно замерло и распрямилось, отказавшись от последних бесплодных попыток вырваться из пут. Томас Маккензи, молодой ученый Лонбургского Колледжа Механики, сирота, посвятивший свою жизнь служению Науке, завис над илистым дном Тары, застыл между жизнью и смертью. И в этот самый момент, наблюдая за своим телом со стороны, он вдруг увидел себя.

Целиком и полностью, без прикрас, без оценок, таким, каким он был на самом деле, а не каким хотел казаться другим. Увидев конец своей жизни, Томас вернулся мысленно к ее началу, к детству, юности, и зрелости. И не увидел там ничего такого, что следовало бы сохранить. Ничего ценного. Лишь ворох пустых надежд, мелочных желаний, и глупых идей о величии Технологии. Жизнь мотылька, порхавшего над описанием жизни, вместо того, чтобы принимать в ней непосредственное участие. Пустое, глупое, бесплодное занятие, вроде подглядывания за чужой жизнью сквозь приоткрытые ставни.

Мир Томаса Маккензи остановился. Ученый больше не испытывал сожалений, больше не чувствовал боли от потерь. Он стал спокоен и совершенно равнодушен. Он смирился. И закрыл глаза.

И начал медленно подниматься.

Это было странное ощущение. Движение не имело никакого отношения к неподвижному телу самого Томаса. Казалось, оно двигалось само по себе, медленно поднимаясь к поверхности речных вод. И Маккензи, отстранено наблюдавший за этим движением, даже успел слегка возмутиться. Он только что успокоился, обрел мир в душе, смирился со своей судьбой и тут — все сначала? Легкое возмущение в мгновенье ока переросло в дикую первобытную ярость, что воскресила все чувства Томаса. Он вздрогнул как от электрического удара, и апатия разом отступила. Боль в легких пронзила Маккензи зазубренной стрелой и он разом понял, что задыхается. Его тело вздрогнуло, снова согнулось пополам, вдруг поверив в то, что не все еще кончено, и Томас, разом вынырнувший из небытия, рванулся вверх. Алый туман застил глаза, боль колотилась в ребрах, хотелось вдохнуть, но он знал — нельзя. Не сейчас. Еще не сейчас, еще секундочку… Пусть темнеет в глазах, пусть нечем дышать, а сердце останавливается. Еще секунду… Это тело хочет жить. Очень хочет жить, чтобы сделать еще много достойного, перечеркнуть прошлое глупое существование мотылька, сделать что‑то…

Голова Томаса выскочила из воды с тихим плеском, и рот его распахнулся сам, жадно заглатывая омерзительно жирный от гари воздух Лонбурга, что казался сейчас самым чудесным эликсиром жизни. Макензи шумно вздохнул, и тотчас мелкая речная волна с плеском ворвалась в его рот. Ученый зафыркал, отплевываясь, выпустил из носа струйки воды, и в ту же секунду на его рот легла широкая и крепкая ладонь.

— Тихо, — прошипели над ухом. — Ни звука.

Маккензи шумно засопел носом, жадно поглощая живительный воздух, и только сейчас, когда кислород вернул его к жизни, понял, что он лежит на спине, а кто‑то сжимает его плечи. Кто‑то, кто вытащил его со дна реки.

Вскинув глаза, Томас попытался разобрать в окружавшей его темноте хоть что‑то, но не слишком преуспел. Единственное, что он увидел — настил из досок прямо над головой. Между водой и досками оставалось мало места — ровно столько, чтобы уместилась человеческая голова. Лодочный причал! Томас понял, что он и его спаситель находятся под одним из лодочных причалов, и просто ждут… Чего?

Маккензи заворочался, пытаясь обернуться к своему спасителю, но тот сжал плечи Томаса, и тот лишь больно ткнулся макушкой в доски настила. Боль неожиданным образом отрезвила ученого, напомнив ему о том, как он попал в реку. Бандиты. Конечно! Прошло совсем немного времени, может, всего пара минут. И они, эти подонки в форме полисменов, где‑то поблизости.

Томас замер, расслабился, позволяя речным волнам тихонько покачивать его тело. Он просто лежал на воде, тихонько дыша носом, и стараясь стать незаметным и неслышимым. Все звуки были приглушенными, словно раздавались в соседней комнате. Гул ночного города, плеск волн, скрежет колес и хрип лошадей… Лошадей?

Затаив дыхание — насколько это было возможно, Макензи постарался прислушаться, пытаясь разобрать, что происходит на берегу. Но не преуспел — звуки сливались в единый неразборчивый гул. Томас напряг последние силы, до боли вслушиваясь в темноту, и в тот же миг чужая рука упала с его лица.

— Все, — выдохнули над ухом. — Можно выходить. Только тихо.

Получив толчок в плечо, Томас забарахтался, но тут же, ухватившись за столб настила, восстановил равновесие. Сосредоточено сопя, Маккензи перевернулся на живот, коснулся ногами илистого дна, и побрел вперед, выставив руки перед собой. Выйдя из‑под причала, Томас развернулся в сторону берега, что был в паре шагов от него, и побрел к нему, раздвигая руками волны. Он шел медленно, но сосредоточено, как механизм. И шел вперед до тех пор, пока вода не опустилась ниже пояса. Обессиленный Томас упал на четвереньки, и из последних сил выполз на грязный берег у лодочных причалов.

Последний рывок дался тяжелее всего — тело словно взорвалось от боли в мышцах — но Маккензи все же прополз вперед, на грязную дорожку у воды, и рухнул на нее, отчаянно сражаясь за каждый вздох. Он так и лежал, уткнувшись в скрещенные руки, когда рядом раздались тяжелые шаги и тихое хлюпанье воды в ботинках. Только тогда Томас застонал и перевернулся на спину, чтобы взглянуть на своего спасителя.

Здесь, в закоулках Лонбургских складов, было темно. Но света фонарей с далекой набережной Маккензи вполне хватило, чтобы рассмотреть бледное, вымазанное грязью, лицо человека, едва державшегося на ногах и сжимавшего в руках раскладной нож. Лицо Никласа Райта — мокрого, усталого, но весьма довольного собой.

— Спасибо, Никлас, — прохрипел Томас. — Спасибо.

Грязное лицо охотника за головами исказилось от ужаса, едва он услышал эти слова. Он резко нагнулся к спасенному, и, не удержавшись на ногах, упал на колени.

— Томас?! — воскликнул он, хватая ученого за плечо. — Боже милосердный, как вы здесь оказались?

— Разве, — выдохнул Маккензи. — Не за мной?

Мокрый и усталый, Никлас медленно опустился на землю рядом с Томасом, сел, обхватил руками колени. Его куртка куда‑то подевалась, и охотник остался лишь в кожаном жилете и грязной рубахе.

— Я следил за Жуком, — медленно произнес Никлас. — Встретил его в одном из пабов и решил проследить. Когда он присоединился к компании полисменов у «Черной Марии» я и подумать не мог… Я прятался, был довольно далеко, и понятия не имел, что из участка забрали вас. Потом они поехали дальше и я…

Никлас замолчал, внимательно глядя на Томаса, раскинувшегося на утоптанной тропинке, ведущей к воде. Тот не отводил взгляда от охотника за головами, явно ожидая продолжения.

— Я ехал за ними в кэбе, — продолжил Никлас. — Очень мне интересно стало, что это за дела у Жука с полисменами. Когда они свернули к реке я почувствовал неладное, выскочил из кэба… Но я не мог показываться им на глаза, шел вдоль реки и чуть не опоздал. Я видел, что человека швырнули в воду, но тогда я и понятия не имел, что это вы, Томас!

— Спасибо, — простонал Томас. — Что все‑таки успели. Кажется, это становится доброй традицией.

Никлас покачал головой, явно задумавшись о чем‑то. Томас, замерзающий в мокрой одежде, медленно поднялся, сел, и попытался встать на ноги.

— Тише, — сказал Никлас. — Не нужно резких движений. Лучше расскажите, как вы очутились в лапах полиции?

— Обыкновенно, — простонал Томас, чувствуя, как от холода у него зуб на зуб не попадает. — Меня прямо из дома забрали в дивизионный участок. Хотели побеседовать со мной о смерти профессора Макгрегора. Потом сказали, что переводят в Центральное Управление, посадили в «Черную Марию»… А остальное вам известно.

— Плохо, — бросил Никлас, поднимаясь на ноги. — Все плохо. Но есть и светлые моменты.

— Что происходит, Никлас? — спросил Маккензи, стуча зубами от холода. — Я ничего не понимаю.

— Все становится еще сложнее, — серьезно отозвался охотник за головами. — В деле замешана полиция. По крайней мере, один из дружков Жука был настоящим полисменом, именно он и устроил эту поездку.

— А светлый момент?

— Я знаю, куда они направились, и могу снова выйти на их след. Им необходимо вернуть «Черную Марию» к центральному участку. Это не просто ворованный кэб, его не бросишь в темном закоулке. Тот паршивый полисмен должен сделать вид, что ничего не произошло, должен вернуть экипаж на место. Иначе появится слишком много вопросов.

— Значит, вы собираетесь проследить за этим усатым Жуком? — спросил Томас.

— О, да, — откликнулся охотник за головами. — Вот только найду свою куртку. Ее я успел скинуть. А вот штаны… Проклятая Тара!

Всматривающийся в темноту Никлас внезапно обернулся, и окинул взглядом мокрого до нитки ученого.

— Томас, у вас есть деньги? — внезапно спросил он.

— Да, — отозвался тот, звонко хлопнув по мокрому сюртуку. — Они забрали только часы.

— Надо уходить отсюда и быстро, — сказал Никлас, хватая ученого за локоть и помогая ему подняться. — Поднимитесь на мост. Поймайте кэб. И отправляйтесь на Змеиную Аллею дом два. Это большой доходный дом между двумя забегаловками. Там сдаются внаем комнаты. Управляющему скажете, что прислал Арчи и надо переночевать в его комнате. Скажите ему — Арчи ждет. Понятно?

— Арчи ждет, — повторил Томас. — А может, поехать домой…

— Домой! — воскликнул охотник. — Томас, придите в себя! За вами охотятся! Нужно спрятаться, залечь на дно, пока все не прояснится.

— Нет, — резко отозвался ученый, вздрогнув всем телом. — Никакого дна. Слышите, мистер Райт, никакого дна!

Охотник за головами пристально посмотрел на дрожащего от холода ученого и покачал головой. Потом протянул ему руку.

— Просто Ник.

— Том, — отозвался Маккензи, пожимая мокрую и холодную ладонь охотника. — Для друзей я Том. Простите, Никлас, я плохо соображаю, что делать. Кажется, я стал плохо слышать…

— Змеиная Аллея дом два. Управляющий доходного дома. Сказать, что пришел от Арчи, Арчи ждет. Переночуете в моей комнате. Я вернусь, надеюсь, к утру, и тогда все обсудим. А сейчас надо уходить.

— Святая правда, — отозвался Томас. — Что‑то мне не по себе.

Охотник за головами положил руку на плечо нового друга, крепко сжал пальцы.

— Удачи, Том, — сказал он. — Вы крепче, чем кажетесь на первый взгляд. Надеюсь, мы во всем еще разберемся.

— До самого конца, Никлас, до самого конца, — невпопад отозвался Томас и, покачнувшись, развернулся, и побрел по тропинке к дороге, что вела наверх, к мосту.

Чувствовал он себя отвратительно. Голова кружилась, мысли путались. Страшно болели руки и ноги, — все, целиком, а не только те места, где веревки впивались в кожу. Горло саднило, легкие словно огнем жгло. И вместе с этим, Томас чувствовал себя так хорошо, как никогда в жизни. Он был жив. Он умер — и воскрес. Большего нельзя было и желать.

Заслышав за спиной шум, Томас обернулся. В темноте, у причалов, рыскал охотник за головами. Сыпля бранью в темноту, он разыскивал свою брошенную куртку.

— До самого конца, Ник, — пробормотал Маккензи. — До самого конца.

Отвернувшись, Томас побрел наверх, к набережной, залитой мутным светом фонарей. Он знал, что там поймает кэб, доберется до комнаты охотника и, наконец, согреется.

 

13

Больше всего Ника раздражали промокшие сапоги. Конечно, мокрые штаны, рубаха и жилет тоже не приносили радости, но сапоги, в которых хлюпала чуть ли не вся Тара, приносили больше всего беспокойства. Но бывшему сержанту разведки не раз приходилось бродить по полям сражений вымокшим до нитки, не зная, что ждет его через минуту. Он знал, что пару часов в Лонбурге он уж как‑то вытерпит. Но вот ноги — отдельная история.

Удобно устроившись в темноте кэба, что вез его к Центральному Управлению Лонбургской Полиции, Никлас стащил грубые растоптанные сапоги, и, вылив из них остатки воды, принялся растирать посиневшие ступни. Вернув в них немного жизни, Ник разоблачился — снял штаны, рубаху, жилет и отжал одежду — крепко, насколько мог. После чего взялся за единственный предмет одежды оставшимся сухим — за толстую докерскую куртку.

Складной нож, освободивший от пут тонувшего Томаса, пригодился и на этот раз — решительными движениями бывший сержант вспорол матерчатую подкладку куртки и освежевал ее, словно зверя. Грубая ткань, пропахшая чужим потом, креозотом и угольным чадом, имела одно несомненное достоинство — она была сухой. Поэтому Ник, недолго думая, превратил один из больших кусков в полотенце и тщательно вытерся. Из остатков он вырезал пару длинных кусков и обмотал ими, как портянками, ноги. Остатками вытер лицо, стирая остатки маскировки, и промокнул волосы. А потом снова принялся выжимать одежду, и занимался этим всю дорогу до своей цели.

Выглянув из кэба, Никлас заметил впереди высокое здание Центрального Управления, выглядевшее как небольшой замок, и быстро похлопал по сиденью, проверяя, не забыл ли чего. Натянув на еще влажные волосы кепку, что по счастью осталась сухой, Ник стукнул в потолок кэба, призывая его остановиться, расплатился с возницей через открывшийся лючок, и выбрался, наконец, на полуночную улицу Лонбурга.

Не смотря на поздний час, здесь, на Центральной, что широкой магистралью тянулась от реки к окраинам, все еще встречались прохожие. Высокие каменные дома, слившиеся в единый каменный массив, были неплохо освещены уличными фонарями. В некоторых окнах еще горели свечи, а из‑за огромных ставен, закрывавших витрины лавок на первых этажах, пробивались лучики света. Над улицей плыл непрерывный гул моторов, доносившийся с реки, грохот колесных экипажей и, порой, раздавался лязг и свист подземки, пролегавшей где‑то недалеко. Сунув руки в карманы, оттопырив локти и нахохлившись, Никлас, изображая подгулявшего прохожего, двинулся вперед по улице, к своей цели — Центральному Управлению.

Это здание было построено недавно, и было призвано заменить старое, давно обветшавшее, располагавшееся в самом центре Лонбурга. Полиция не поскупилась — огромное пятиэтажное здание располагалось чуть в стороне, на пятачке, походившим на крохотную площадь. Центральная улица упиралась в эту площадку, но дома не доходили до высоких решетчатых заборов, огораживающих Управление. Поэтому Никлас решил не рисковать — добравшись до конца домов, он не стал подходить к заборам, а остался в темном уголке, прижавшись к стене старого дома.

Рассматривая хорошо освещенный двор Управления и полисменов, сновавших по нему, Никлас прищурился. Около главного крыльца — величественного сооружения с десятком белоснежных ступеней, стояли три экипажа. Два — обычные черные брумы, весьма похожие на те, что использовали городские возницы. А вот третий, скрытый за ними, выглядел немного не так…

Никлас отлепился от стены, прошелся вдоль дома, заглянул за экипажи и процедил сквозь зубы проклятье. Третьим экипажем оказалась «Черная Мария», аккуратно поставленная к крыльцу. Сердито сжимая кулаки, Райт с ненавистью взглянул на черный экипаж. Похоже, этим подонкам удалось его опередить! Как только они успели? Конечно, могли гнать что есть сил, мчаться по пустым ночным улицам но… Но это привлекло бы внимание прохожих и дежурных полисменов. Это вызвало бы ненужные вопросы начальства. Неужели этим бандитам настолько наплевать? Или он ошибся с самого начала, предположив, что один из них — полицейский? Что если они просто угнали чертову «Марию», а теперь бросили где‑то в районе доков? Нет, не может быть. Это не просто уличный кэб, при нем дежурят полицейские, и Жук не решился бы на его захват. Если только совсем не обезумел… И где теперь искать этого подонка? После такой истории он заляжет на дно, на пару недель, не меньше.

Заслышав грохот колес, Никлас привычно вжался в стену, стараясь оставаться в тени. Какой‑то экипаж ехал по Центральной улице, явно направляясь к Управлению. Очередной разъезд? Но в этом грохоте колес было что‑то неуловимо знакомое…

Выглянув из‑за угла, Никлас тихо присвистнул. По улице, к Управлению, медленно катила «Черная Мария» — та самая. Разумеется, у полиции она не одна такая, иначе они просто не справились бы со своей работой.

Прямо на глазах у Ника зловещий черный экипаж притормозил у закрытой лавки пекаря и из задней двери на улицу выпрыгнула темная фигура. «Черная Мария», как ни в чем не бывало, двинулась дальше, к Управлению, но Райта она больше не интересовала. Он даже не взглянул на извозчика и его напарника, чинно восседавших на козлах. Все его внимание было приковано к темной долговязой фигуре, что покинула экипаж и быстрым шагом направилась к ближайшему дому.

Жук. Это был он. Хотя отсюда не было видно его лица, наметанный взгляд Ника сразу узнал эту размашистую походку и покатые плечи и легкую сутулость. Выскользнув из‑за угла, охотник за головами устремился за жуликом. Проходя мимо неторопливо катящейся «Марии» он опустил голову, так, что козырек кепки скрыл его лицо. Жук, шедший впереди, свернул в один из переулков, и Никлас ускорил шаг.

Сразу бросаться за угол не стал — подождал несколько ударов сердца, пропустил вперед одинокого прохожего, и лишь потом свернул в переулок — пустой и темный. Он тянулся наискосок от Центральной до Речников, а она, в свою очередь, выходила к речному порту.

Неторопливо следуя за Жуком, что совершенно беспечно шагал вперед, Никлас не переставал думать о том, какого черта понадобилось убийце здесь, в жилом районе. Много людей, все друг друга знают, рядом — Центральное Управление полиции. Не слишком удобное местечко для человека, уже заработавшего пожизненную каторгу а то и петлю. Почему он не сошел с экипажа в каком‑нибудь укромном уголке, не растворился, например, в речных доках? И куда, черт его дери, направляется?

Мостовая под ногами Ника ощутимо дрогнула, и грохот парового двигателя, гулко донесшийся из‑под земли, заставил охотника сдержанно улыбнуться. Вот и ответ. Здесь, у Речной, станция подземки, раскинувшей свои поземные щупальца по всему городу. Настоящий филиал ада на земле. Темно, душно, копоть в тоннелях и на станциях, грязь, смрад. Приличные люди даже не суются в эти лабиринты. Зато короткие поезда денно и нощно перевозят тех, кто не может позволить себе раскатывать на кэбах. Рабочие с заводов, портовые служащие, мелкие чиновники… Собственно говоря, подземка не должна работать после полуночи. Но полгода назад мэрия обязала транспортников пустить ночные рейсы — для работяг второй и третьей смены. Фабрики и заводы росли в Лонбурге не хуже грибов после дождя, и всем им требовалась рабочая сила. Круглосуточно. Представить тысячи работяг, устремившихся ночью на завод в кэбах? Невообразимо. А вот подземка, чертовски напоминающая туннели угольных шахт — в самый раз.

Сунув руки поглубже в карманы Никлас прибавил шаг, постепенно догоняя Жука. Наряд охотника как нельзя лучше подходил для этой ситуации — очередной работяга, опаздывающий на ночную смену, спешит к станции подземки…

Жук даже не обернулся. Свернул на улицу Речников и сразу направился к станции. Никлас, увидев, что в туже сторону направляются еще пара прохожих, без тени сомнения последовал за ним.

Вход на станцию был построен недавно, и явно второпях. Каменные ступени уходят под землю, над ними жестяной навес, — ничего особенного, все просто и утилитарно.

Стараясь не упускать из виду Жука, охотник за головами спустился вниз, дождался своей очереди на получение билета, и, расплатившись мелкими монетами, завалявшихся в карманах, отправился на станцию. Маленькая платформа, скрытая под землей, выглядела на редкость убого. Низкий потолок был покрыт толстым слоем гари, под ногами что‑то хлюпало, стен не видно — здесь было темно, а единственный фонарь посреди платформы не давал много света. Жук, видимо по своей привычке, укрылся в тени, подальше от фонаря, но Никлас ни на секунду не выпускал убийцу из вида.

Поезд пришел быстро. Маленький паровоз, выбрасывая клубы удушающего дыма, подкатил к станции, и пассажиры быстро набились в три пустых вагона. Окна везде были закрыты — в тесном туннеле дыму паровоза некуда было деваться, и вздумай кто открыть окно, весь вагон задохнулся бы.

Ник осторожно устроился у дверей, между толстяком в куртке докера и пожилой дамой в плаще, напоминавшей гувернантку. Жук устроился в противоположном конце вагона — вальяжно привалился спиной к стене.

Они проехали три остановки, прежде чем убийца зашевелился. Ник, терпеливо ожидавший развития событий, насторожился. И не зря. Жук вышел на четвертой остановке, причем в последний момент, когда поезд уже собирался отходить от платформы. Никлас бесшумно выскользнул следом, особо не таясь — здесь сошло много пассажиров, и теперь к выходу устремилась целая толпа рабочих. В ней то и попытался затеряться Жук — но совершенно напрасно. Райту не раз доводилось вести слежку в подземке, и он знал, как не упустить добычу.

Убийца, похоже, и не подозревал, что за ним следят, действовал по давно укоренившейся привычке. Не скрываясь, он вышел из павильона станции и двинулся по узкой улице, мимо нависавших над ней домов, забираясь все глубже в жилой квартал, раскинувшийся у самой реки. Никлас осторожно следовал за Жуком, не приближаясь, но и не упуская его из вида. Здесь было мало прохожих, большинство пассажиров подземки свернули к фабрике, расположившейся у самой реки, и это немного тревожило Ника — ему было проще следить за жертвой из толпы.

Но его тревоги оказались напрасными — несмотря на поздний час на темных улицах все еще встречались прохожие, и охотник не привлекал внимания. Причина такой многолюдности обнаружилась через пять минут, когда Жук подошел к трехэтажному старому дому, покрытого толстым слоем потрескавшейся штукатурки. Это оказался доходный дом, набитый людьми, как огурец семечками, — видно в этом районе это было самое дешевое жилье. У обшарпанного крыльца, утопавшего в тени, вились пара весьма потрепанных барышень, а покосившаяся дверь не закрывалась — так часто сквозь нее проходили жильцы, спешившие на ночную работу, или возвращавшиеся с нее.

Увидев, что Жук направился к крыльцу, Никлас ускорил шаги. Затеряться внутри такого человеческого муравейника — плевое дело. Вряд ли убийца снимает здесь комнату. Скорее тут живет его подружка.

Прикусив губу, Никлас взбежал по крошащимся ступеням крыльца и нырнул в черный проем двери, следом за Жуком. И вовремя — успел увидеть только его силуэт, мелькнувший в соседней двери, ведущей на лестницу. Охотник увернулся от торопящегося здоровяка, смахивающего на кочегара, и устремился к лестнице. Поднимаясь в темноте по мокрым ступеням, он весь обратился в слух, пытаясь разобрать в вечернем шуме шоркающие шаги Жука. Это не составило особого труда — убийца, похоже, и не думал скрываться. Он медленно поднялся на третий этаж и свернул в коридор. Никлас, бесшумно перепрыгивая через ступеньки, поднялся следом, и осторожно заглянул за угол.

Длинный коридор, освещенный одиноким газовым рожком, был пуст. В стенах, выкрашенных зеленой краской, виднелись десятки одинаковых дверей, ведущих в крохотные комнаты, и Никлас не сомневался, что убийцы нырнул в одну из них. Но в какую?

Заметив, что третья дверь чуть приоткрыта, охотник за головами оглянулся по сторонам, и, не заметив ничего подозрительного, быстро подошел к двери. Чуть наклонившись, он заглянул в крохотную щелочку, и тут же затаил дыхание.

Жук был внутри. Эта крохотная комнатка напоминала тюремную камеру, и Никлас видел ее почти целиком. У двери — шкаф, у стены — гардероб, у самого окна — узкая кровать, накрытая пестрым одеялом, а рядом с ней покосившийся столик. Жук стоял у кровати, уже не скрываясь, широко расставив ноги и гордо выкатив грудь. Напротив него стоял второй человек. Высокий, тело скрыто черным плащом, на голове низкий цилиндр, черный ворот плаща поднят так, что закрывает лицо. Никлас нахмурился — ему хотелось бы более подробно рассмотреть эту персону. Судя по одежде, это человек далеко не бедный. Он может находиться в этом клоповнике только по одной причине — ему тут назначили встречу.

Обратившись в слух, охотник за головами приник к щели, пытаясь разобрать, о чем говорят внутри комнаты. Напрасно. До него лишь долетали обрывки слов и отдельные звуки. До окна было далеко, вдобавок в здании стоял совершенно обычный для человеческого жилища шум — где‑то скандалили супруги, этажом ниже плакал ребенок, в соседней комнате, похоже, закипала кастрюля. Тысячи мелких и не слишком громких звуков складывались в единый бурчащий фон, чертовски мешавшему охотнику за головами.

Отчаявшись разобрать хоть что‑то, Никлас вновь приник к щели, жадно рассматривая человека в плаще, что был на полголовы выше Жука. Кто он — жертва шантажа?

Лицо убийцы вдруг изменилось — напускная гордость сменилась вдруг весьма обиженным выражением, словно его в чем‑то обвинили. Жук запустил руку в карман, вытащил из него золотистую луковку часов и кинул их на стол перед собеседником. Тот, не торопясь, протянул руку, затянутую в черную перчатку, поднял часы, откинул крышку и поднес к глазам, пытаясь прочитать гравировку.

Мокрая рубаха все еще неприятно холодила тело, но, не смотря на это, охотника за головами бросило в жар. Он узнал эти часы. Ник уже видел их раньше и даже держал в руках — это же золоченый брегет Маккензи! Теперь Никлас знал, что за человек стоит рядом с Жуком. Это не жертва шантажа, это заказчик преступления. Серьезный тип требует отчета о проделанной работе. Не мелкий жулик со дна Лонбурга, не главарь уличной шайки, нет, это птица другого полета.

От дурного предчувствия у Никласа сжался комок в животе. Кто и почему пытался убить Маккензи? Кому помешал скромный ученый? Все запуталось. Ясно лишь одно — Жук мелкий исполнитель, а следить нужно за этим. За заказчиком.

Человек в плаще медленно кивнул, признавая правоту собеседника, бросил часы на стол, а когда Жук потянулся за ними, резко взмахнул рукой. Никлас понял, что произошло, лишь когда бандит резко отпрянул назад, хватаясь обеими руками за горло. Не дав ему опомниться, человек в плаще толкнул Жука в плечо и тот повалился на узкую кровать, все еще не отнимая рук от горла. Незнакомец навис над главарем банды, взмахнул рукой, и на этот раз Никлас успел заметить тусклый блеск стали. Длинный кинжал резко опустился, ставя точку в беспутной жизни Жука, а человек в плаще отступил на шаг, рассматривая все еще подергивающееся на кровати тело. Наконец, удовлетворенный своей работой, он распахнул плащ, открыв черный жилет, перетянутый поясом, вложил кинжал в тайные ножны. А потом вытащил из внутреннего кармана плаща маленький пистолет. Опустив руку с оружием, незнакомец прикрыл ее плащом и направился к двери.

Никлас шарахнулся в сторону, бросил взгляд на ряды запертых дверей, а потом скачками выпрыгнул на лестничную площадку. Услышав, как за спиной скрипнула дверь, Никлас бесшумно поднялся выше по лестнице, ведущей к чердаку, и, вжавшись в стену, затаил дыхание.

Револьвер. Именно он все решил. Когда Ник увидел, что незнакомец убил Жука, он решил — парня надо брать. Именно этот загадочный тип в плаще мог рассказать ему, что тут происходит на самом деле. Нужно было вломиться в номер, скрутить этого типа и тут же, рядом с еще не остывшим телом Жука, допросить убийцу, ведь он наверняка являлся заказчиком преступления. Вот только… Никлас не стал этого делать.

Он побывал в сотнях передряг, в десятках крупных сражений. Ему доводилось пробираться сквозь лагеря враждебных армий и прятаться в городах Оркнейской Империи. Штаб–сержант Никлас Арчибальд Райт убил сотни человек. Десятки — голыми руками. Один раз ему даже пришлось задушить тигра, но сейчас… Он увидел то, что заставило его отступить.

Этот тип в плаще знал, как нужно убивать. Ловко, быстро, бесстрастно. Ни одного лишнего движения, все расчетливо и точно. Никакой суеты. Нику доводилось видеть, как работают профессионалы, и он был уверен — этот один из лучших. Наемник высокого класса, машина для убийств. Об этом говорила и его сноровка, и его поведение и даже манера держаться так, чтобы никто не видел его лица. Несколько неприметных деталей просто кричали — этот человек опасен.

Но не это остановило Никласа, нет. Он бы померялся силами с этим парнем, нет проблем — если бы тот не сжимал в руке револьвер, готовый к стрельбе. Райт знал этот момент — когда уходишь после сделанной работы, весь настороже, готовый в любой момент взорваться как граната и с боем пробиваться к выходу. Не взял бы он этого парня, нет, лишь бы заработал пулю. Чутье подсказывало Нику, что сейчас самым лучшим будет затаиться, а потом выполнить ту работу, которую он лучше всего умел делать — собрать информацию. В конце концов, он разведчик, а не морской пехотинец, и для него пара нужных бумажек с датой или паролем бывает в тысячу раз важнее жизни противника.

Заслышав шаги на лестнице, Никлас вжался в стену, стараясь слиться с потрескавшейся штукатуркой. Опасный момент. Если этот тип что‑то почует, может и подняться на пару шагов…

Не почуял. Шаги загрохотали по лестнице, загадочный убийца пошел вниз, а ему навстречу уже кто‑то поднимался, пьяно икая. Все. Слишком много глаз, он уже не станет убивать направо и налево — всех не убьешь.

Оттолкнувшись от стены, Никлас кинулся вниз, перепрыгивая через ступеньки. Дело запутывается еще больше, но есть в этом хитросплетении и положительная сторона. Кажется, появился шанс все прояснить. Крохотный, едва заметный, но вполне реальный шанс. Главное — не упустить его.

 

14

На этот раз все было намного легче. Незнакомец в плаще не стал кружить по темным переулкам и прятаться в подземке. Он просто вышел к набережной, и, не скрываясь, и поймал кэб. Никласу не составило труда поступить так же.

Главная проблема слежки из кэба как всегда заключалась в том, чтобы уговорить возницу следовать за своим коллегой. Если ты полисмен, то проблем нет, любой кэбман без лишних слов выполнит твое распоряжение. Но если ты следишь за другим человеком по собственному почину, то тут могут возникнуть неприятности. Кэбман, например, не желая впутываться в странную историю, может и погнать тебя из экипажа, а то и пригрозить обратиться в полицию. У Никласа, к счастью, был богатый опыт решения подобных проблем, он не первый год рассекал по Лонбургу в кэбах, следя за объектами своей охоты. И потому он знал, что уговорить возницу следить за другим кэбом просто — но дорого.

Очередная выплата пробила заметную брешь в финансах Никласа, и потому, воспользовавшись свободной минуткой, он поудобнее устроился на жестком сиденье кэба и произвел ревизию своих запасов. Наличности оставалось не так уж много — хватит еще на одну такую поездку, но не более. Веревка, нож, пачка промокших серных спичек — вот и все. Ник не собирался сегодня устраивать войну, и потому оставил дома свой обычный арсенал, о чем сейчас искренне жалел.

Сдавлено чертыхаясь, Ник стащил сапоги и заново перебинтовал ноги импровизированными портянками, начавшими натирать пятки. Веревку обмотал вокруг пояса, а нож раскрыл и спрятал в складках рукава, так, чтобы его можно было достать. В подкладку кепки он запихнул оставшуюся железную мелочь, а кошелек с банкнотам спрятал на груди.

Все эти манипуляции заняли не слишком много времени, и Райт очень удивился, когда кэб остановился. Выглянув на улицу, он убедился в том, что незнакомец в плаще уже успел выбраться на мостовую. Натянув кепку на самый нос, Никлас вышел из своего кэба и не спеша направился следом за незнакомцем.

Тот шел по ночной улице быстро, но без лишней суеты, целенаправленно и уверенно. Он явно не собирался бежать, и Никлас, держащийся от него на приличном расстоянии, успокоился. У него даже появилось время, чтобы хорошенько осмотреться.

Это оказалась обычная Лонбургская улица неподалеку от Центральной Набережной. Широкая, мощеная брусчаткой, освещенная рядом газовых фонарей. Высокие дома старой постройки не притирались друг к другу, как в трущобах, у каждого имелся свой небольшой дворик или палисад. Несмотря на позднюю ночь на улице было достаточно светло от фонарей, а на другой стороне виднелись силуэты припозднившихся прохожих. Никлас не знал названия этой улицы, но подозревал, что верхним концом она упирается в Бутылочную, от которой рукой подать до Центрального Вокзала.

Осознав это, охотник встревожился. Неужели незнакомец направляется к вокзалу? Сделал свое дело, сел на поезд и был таков? Вполне в духе серьезного наемного убийцы, заметающего следы.

Тот, словно подслушав мысли охотника, замедлил шаг, а потом свернул на перекрестке направо, выйдя на улочку поуже, где дома жались друг к другу, соприкасаясь крышами. На углу Никлас немного помедлил, прежде чем продолжать погоню. Конечно, был шанс упустить этого типа, что мог свернуть еще раз в какой‑нибудь переулок. Но был и шанс нарваться на пулю профессионала, заметившего слежку.

Когда Никлас осмелился выглянуть из‑за угла, убийца был уже далеко. Его темный силуэт был едва различим в темноте — на этой улице было всего пара фонарей, и она оказалась не такой уж длинной. Незнакомец уже добрался до ее конца, того, что упирался в небольшую площадь с позеленевшей от времени колонной в самом центре.

Быстро оглянувшись и не заметив других прохожих, Ник подобрался и рванул вперед. Короткими перебежками от крыльца к крыльцу, он быстро сократил разрыв, стараясь при этом держаться в тени. Старые и разношенные сапоги с мягкой подошвой сыграли свою роль отменно — шаги Ника были почти неслышимы, и это был единственный плюс.

К тому времени, как охотник добрался до конца улицы, убийца Жука успел пересечь площадь и направится к большому трехэтажному зданию, стоящему на той стороне. Эта темная громада напоминала замок: пара флигелей по углам, остроконечные крыши — все признаки старой постройки. Кроме того, дом был огорожен высоким каменным забором, а ворота, видневшиеся в центре, были сделаны из черного дерева, перехваченного кованными железными полосами. Сделано крепко и на совесть.

Никлас как раз добрался до колонны на площади, когда незнакомец уже постучал в массивную дверь. В ее центре откинулось окошечко, потом раздался скрежет, дверь распахнулась, и убийца нырнул в приоткрывшуюся щель. Бывший сержант замер у колонны, прижимаясь к ее каменному пьедесталу, и с ненавистью бросил взгляд на высокий забор.

Вот и конец слежке. На воротах — охрана. Забор тоже не просто украшение. Даже если удастся перебраться через него, не факт, что во дворе будет пусто. Это вам не загородный особняк, здесь, похоже, серьезная охрана. Теперь остается только одно — отступить подальше и следить, не выйдет ли убийца из этих ворот. Вряд ли это его дом, скорее он вернулся к заказчику отчитаться о проделанной работе, а это значит, что рано или поздно, он выйдет из этих дверей.

Внимательно разглядывая массивное здание, Никлас попытался прикинуть, кому оно принадлежит. Слежка уже принесла свои результаты — след привел охотника за головами к этому дому, подарил ему еще одну зацепку. На самом деле завтра, когда откроются конторы, не составит никакого труда определить, кому принадлежит дом. Вот тогда, может быть, многое прояснится. Или нет.

Чем больше Никлас разглядывал дом, тем меньше он ему нравился. Что‑то тревожное было в этих массивных очертаниях, что‑то неприятное, угрожающее. Военное чутье бывшего сержанта, уже подсказавшее, что соваться внутрь не стоит, советовало Нику убраться подальше от этого особняка.

Вжавшись в темный камень основания колонны, Райт попытался привести мысли в порядок. Что не так? Охрана. Редко встречается в наши дни. Хотя это может быть и просто привратник. Забор, высокие стены… Ну, может быть у владельца мания преследования, а сам он милый старикан, родом из прошлого века, доживающий последние дни… И принимающий у себя профессионального наемного убийцу.

Никлас поежился — и вовсе не от ночного холода, что заставлял его зубы танцевать джигу. От этого здания веяло неприятностями. Да что там — от него просто несло опасностью. Райт не мог вразумительно объяснить, — даже самому себе — что именно вызывает у него такое ощущение, но он привык прислушиваться к чутью. Оно, в конце концов, не раз спасало ему жизнь.

Развернувшись и сунув руки в карманы, Никлас сгорбился и медленно побрел через площадь обратно к узкой улочке с домами. И чем дальше он продвигался, тем больше горбился — в спину словно дул холодный ветер, и это заставляло Ника беспокоиться все больше. Он проявил не дюжую выдержку и ни разу не обернулся, хотя ему казалось, что в спину ему смотрят десяток стволов армейских винтовок.

Добравшись до ближайшего дома, Ник свернул за угол, прижался спиной к стене и медленно выдохнул, стараясь успокоиться. Сердце колотилось как безумное, охотника бросало то в жар, то в холод — совсем как тогда, в Бангалоре, перед проходом через крохотное ущелье, оказавшееся смертельной ловушкой…Затаив дыхание, Райт резко выглянул из‑за угла, чертыхнулся, и бросился бежать по улице что было сил.

Уже не скрываясь, расплескивая на бегу лужи, охотник за головами мчался прочь от странного дома, с отчаяньем высматривая хоть какой‑нибудь темный переулок.

То, что он увидел, многое объясняло — и страх, и дурные предчувствия и неприятные ощущения близкой опасности. Тени. Он увидел две тени, что направлялись к нему от угла этого здания. Ловкие, бесшумные, неприметные люди. Шпики.

Теперь все стало ясно. Здание находилось под охраной и под внешним наблюдением. Это не дом старичка параноика, это штаб–квартира какой‑то организации, возможно, связанной с правительством. Судя по тому, что шпики не особо скрываются — все легально. И лопух охотник попал как кур в ощип, заявившись на площадь, и открыто продемонстрировав интерес к охраняемому объекту. Его просто, что называется, срисовали. А когда он попытался уйти, пустили по его следам погоню, и явно не для того, чтобы поинтересоваться, как пройти в публичную библиотеку Лонбурга в два часа ночи.

Проклятье! Может, удастся сойти за бродягу, что просто околачивался поблизости? Вряд ли. Он не вел себя как бродяга — не пялился на большие ворота, не помочился на колону. В два часа ночи следил за агентом, только что совершившим убийство, и приперся прямо к охраняемым воротам. А если всплывет то, что он охотник за головами, вечно сующий нос не в свое дело, то с ним даже разговаривать не станут. И вечная одиночная камера — самый благоприятный исход в такой ситуации. Один плюс — его лица никто не видел. Если получится сейчас удрать, то они никогда не найдут его.

Никлас услышал шум за спиной, и помчался вприпрыжку, держась ближе к стенам зданий, в самых темных местах. Как бы он сам поступил, находясь на службе Его Величества? Догнал бы шпиона и отволок на допрос. Загнал бы, как оленя на охоте… Никлас сбавил шаг. Что еще? Послать в открытую пару дуболомов, а следом еще одну команду, в обход, к началу улицы, чтобы вспугнутая дичь с разгона влетела в расставленные сети.

Выругавшись, Никлас прыжком взлетел на крыльцо дома, подергал запертую дверь, бросился дальше. На третьем крыльце ему повезло — дверь легко распахнулась, и охотник с разбега влетел в крохотный холл. Два коридора — направо и налево, к комнатам, сдаваемым внаем, и большая лестница ведущая к верхним этажам.

Недолго думая, Райт помчался вверх по ступеням, чувствуя, как сердце колотится в груди. Он начинал выдыхаться и знал об этом. Денек выдался не из легких, и вечно так бегать нельзя. Единственная надежда уцелеть — выбраться на крыши и затеряться между печных труб и чердаков. Укрыться в темном уголке, пересидеть погоню и тихонько убраться восвояси.

Уже на самом верху, на последней площадке, Никлас услышал грохот сапог, доносящийся снизу подобно громовым раскатам. Преследователи шли по пятам, и если дверь на чердак закрыта, его ждут неприятности, чудовищно огромные неприятности.

Дверь оказалась закрыта. Но она представляла собой хлипкий дощатый люк в потолке, запертый на самый обычный дверной замок. Никлас уперся ногами в последние ступеньки лестницы, уперся спиной в доски люка, хорошенько нажал… Старое дерево заскрипело, поддалось, и с оглушительным грохотом треснуло. Замок вывернулся из расщепленной рамы, лючок заходил ходуном и Никлас, толкнув его обеими руками, распахнул спасительный проход на чердак.

Подпрыгнув, он подтянулся, и, задыхаясь, вывалился в пыльную темноту. Чердак оказался большим, здесь можно было встать в полный рост, чем Ник и поспешил воспользоваться. Вскочив на ноги, он бросился в дальний угол, туда, где светился проем крохотного слухового окна. Перепрыгивая через горы рухляди, старой мебели и рассыпавшиеся в прах стопки газет, охотник в мгновенье ока добрался до окна, накинул кепку на локоть, чтобы не порезаться и выбил мутное дешевое стекло.

За спиной грохотали шаги преследователей, и Никлас не стал их дожидаться — ужом проскользнул в слуховое окно и выбрался на покатую крышу. Чувствуя, как под ногами прогибается жесть, Никлас сделал пару шагов к ряду дымовых труб, торчащих над крышей, с тоской окинул взглядом ряды домов, тянувшихся к реке, и вздохнул.

В темном небе висела желтая, как старый сыр, луна, выглянувшая из‑за туч. В ее ярком свете Никласу прекрасно было видно, что труб здесь не так уж много. Чтобы спастись, ему надо пересечь всю крышу, по совершенно открытому пространству. А он так устал. Охотники догонят беглеца прежде, чем он доберется до соседнего дома. А то и вовсе не будут устраивать гонки — пальнут в спину, а там уже как‑нибудь разберутся. Оставался только один выход.

Развернувшись, Никлас подался обратно, к слуховому окну, навстречу преследователям. Не успел он сделать и пару шагов, как из разбитого окна показалась голова первого преследователя. Увидев, что жертва возвращается, странный тип тихо вскрикнул, предупреждая напарника, сделал ловкое движение, и вывалился на крышу. Прежде чем Никлас успел к нему подойти, парень вскочил на ноги, сунул руку за отворот плаща…

Бывший сержант не стал дожидаться окончания движения. Быстрым рывком он сорвал с головы кепку, утяжеленную горстью мелочи, и швырнул ее прямо в лицо противнику. Тот отшатнулся, взмахнул рукой, но тяжелая кепка хлестнула его по лицу, на краткий миг отвлекла его… И за этот миг Никлас оказался рядом. Без всякой паузы, с налета, он вонзил свой кулак в живот противника, заставил его отшатнуться, потом взмахнул правой, целя в скулу… И промахнулся. Преследователь ловким движением ушел от удара, рванулся навстречу и ответил четким прямым ударом в лицо. Если бы Ник не прошел через сотню кулачных турниров, он бы полетел на землю с выбитыми зубами. Но он знал этот выпад, и тело ответило само, еще до того, как сам охотник сообразил что делать.

Никлас чуть сдвинулся в сторону и кулак противника лишь мазнул рукавом по его щеке. Левая рука охотника выстрелила вперед, сокрушая открытые ребра противника, правая пошла вверх в идеальном хуке, целя точно в челюсть. Но противник Ника тоже был не из новичков. Он отшатнулся от хука, контратаковал из нижней позиции и получил именной сюрприз охотника за головами. Продолжая движение, Никлас ухватил преследователя за рукав, резко дернул на себя, и, разворачиваясь, потянул за собой, одновременно подставляя подножку. Такому не учат в армейских школах бокса, этому учат драки в подворотнях.

Споткнувшись о ногу бывшего разведчика, его противник потерял равновесие, кувыркнулся, и с воплем грохнулся на наклонную крышу, сминая тонкую жесть. И покатился вниз. Вниз, все дальше и быстрее, пока не достиг самого края. Там преследователь на секунду задержался, взмахнул руками и исчез за краем. Крика Ник так и не услышал — только глухой мокрый шлепок донесшийся снизу.

Развернувшись, охотник бросился к слуховому окну, но опоздал — напарник преследователя уже по пояс высунулся наружу, и драться он не собирался. В руке жилистого типа с узким бледным лицом плясал маленький револьвер, нацеленный прямо в грудь охотнику за головами. Ник замер, ожидая выстрела, но преследователь, оскалившись, выскользнул на крышу и медленно поднялся на ноги, не отводя оружия от своей цели.

— Не стоит, — задыхаясь, выдохнул он, — не надо дергаться… сержант.

Никлас, знал, чем может грозить выстрел в живот из мелкого калибра, и повиновался приказу. Он стоял на жестяной крыше, чуть расставив ноги и опустив руки, а его грудь ходила ходуном от тяжелого дыхания. Двигались лишь его глаза, следя за хлипким человечком с белым лицом, что медленно отходил в сторону от слухового окна, все еще держа на прицеле свою жертву. Где он его видел? Эта узкая физиономия с вечным вороватым выражением, как у мелкого воришки, стянувшего с уличного прилавка пару яблок. Маленькие бегающие глазки, узкие бесцветные губы… Ему бы подошли усы. Жидкие крысиные усики и пара прыщей на остром подбородке…

— Кристоф, — медленно выдохнул Никлас. — Далеко же ты забрался.

— Мое почтение, сержант, — узколицый криво усмехнулся, взмахнув рукой в шутовском приветствии. — Могу тоже самое сказать о вас.

Райт, уже прикидывавший, как допрыгнуть до стрелка, расслабился. Кристоф Рейли превосходно стрелял. Он был гордостью Второго Пехотного полка в ставке вице–губернатора Бангалора. Это было давно, так чертовски давно, что Никлас уже толком и не помнил, когда именно они познакомились. Сам он тогда был самым молодым сержантом полевой разведки при штабе Второго Пехотного, а Кристоф — самым молодым пацаном во всем батальоне. Лонбургский сопляк — беспризорник, случайно загремевший в армию и отправленный на далекий жаркий полуостров, он, внезапно, открыл для себя новую жизнь. Наловчился ловко стрелять — чертовски ловко, настолько, что его ставили в пример другим — и потихоньку пошел вверх. Когда Никлас покинул службу в звании штаб–сержанта, Кристоф, по слухам, возглавил собственное отделение снайперов полка.

— Не ожидал тебя здесь встретить, Крис, — медленно произнес бывший сержант, не отводя взгляда от маленько пистолета в руках противника.

— Опять же скажу — взаимно, сержант, — отозвался тот, облизнув губы острым языком. — Весьма неожиданная встреча, Никлас.

— Можешь мне сказать, — проникновенно спросил Райт, понимая, что драгоценное время утекает как вода сквозь пальцы. — Какого черта вам с приятелем от меня понадобилось?

— А какого черта тебе понадобилось на площади? — спросил Крис. — У нас, знаешь ли, приказ.

— Значит, еще на службе? — быстро сказал Райт, и узкое лицо стрелка скривилось.

— Может быть, — медленно произнес он, и внезапно его глаза вспыхнули. — Пожалуй, сдается мне, у нас тут конфликт интересов, как сказал бы капитан Норберг, упокой господь его душу.

— Возможно, — пробормотал Никлас, прикидывая, сколько времени понадобится третьему охотнику, чтобы найти этот подъезд по трупу у крыльца и подняться наверх. — А возможно и нет. Давай на чистоту, Крис — я не знаю, какого черта вы за мной погнались. И ничего не имею против тебя лично. Я просто делал свою работу.

— Понимаю, — пробормотал Кристоф, быстро стрельнув глазами в сторону края крыши. — Но есть определенные правила. Приказы, сержант, приказы.

— Приказ есть приказ, — нейтральным тоном отзывался Ник, — значит, это все‑таки служба, Кристоф?

— Проклятье, — зарычал тот. — Да, сержант, ты меня поймал. Это служба, но богом клянусь, хватит вопросов. Если не знаешь о чем речь, то лучше и не знать.

— Что в особняке? — резко бросил Ник. — Куда я попал, Крис? Ну же, куда я влез, насколько это серьезно?

— Чертовски серьезно, сержант, — выдохнул узколицый. — Я слыхал, ты теперь на гражданке, но по–прежнему занимаешься скользкими делами. Спрошу и я — какого черта тебе тут понадобилось?

— Следил за одним типом, — Никлас небрежно пожал плечами. — Ты же слышал, кем я занимаюсь. Дезертиры, наемники, бандиты… Ну и некоторые дела, о которых лучше не говорить. Понимаешь?

— Вот что, — медленно произнес Кристоф, снова облизнув узкие губы, — по–хорошему, надо бы пристрелить тебя на месте, сарж. Но сдается мне, кое‑кто с орденами захочет с тобой потолковать. Давай не будем делать глупостей, Райт, и все будет хорошо.

— Возможно, — отозвался Ник, прислушиваясь к темноте. — Что ты предлагаешь, Крис?

— Давай так, — решительно сказал тот, отступая на пару шагов. — Сейчас ты очень медленно пролезаешь в это чертово окно. Я за тобой. Возвращаемся в Управление. А там ты побеседуешь с кем надо, и если понадобится, я замолвлю за тебя словечко. Идет?

— Идет, — легко согласился Никлас, решив не переспрашивать насчет Управления. — Только одно скажи — еще старые знакомые там есть? Ну, может, стоит на кого‑то рассчитывать…

— Чую, к чему ты клонишь, сарж, — мрачно отозвался Кристоф. — Отвечу так — это не армия. Мы гражданская служба. Но богом клянусь, армия нам и в подметки не годится. Все очень серьезно, сарж. И лучше бы тебе помолиться, если помнишь хоть одну молитву.

— Учту, — сухо отозвался Никлас, уловивший краем уха шорох, что донесся из распахнутого окна. — Ну что, двинули.

— Давай, — узколицый махнул свободной рукой. — Вперед. И не делай глупостей сарж. У меня прямо руки чешутся спустить курок. Тот, кого ты сбросил с крыши, был неплохим парнем. На свой лад.

Никлас сдержанно кивнул, принимая условия игры, и медленно двинулся к слуховому окну. Кристоф, стоявший в паре шагов от своего пленника, ближе не подошел — медленно поворачивался на месте, не опуская оружия.

Подойдя к слуховому окну, Никлас медленно вздохнул, собираясь с духом. Он наверняка знал две вещи. Первое — если он попадет в этот дом, то наружу уже не выйдет. Судя по намекам Кристофа, это серьезные ребята, и речь идет минимум об охране титулованной персоны, возможно, принадлежащей к королевской семье. А если уж там узнают, что он видел их наемника за работой, то его жизнь не будет стоить и ломаного пенни. Вторая вещь — на чердаке кто‑то есть. Скорее всего, тот третий, что должен был отрезать беглецу путь к отступлению.

Наклонившись к разбитому окну, бывший сержант обратился в слух. Он услышал шаги за спиной и попытался прикинуть на слух, как близко подошел Кристоф, не желающий случайно упустить беглеца. Услышал он и тяжелое дыхание притаившегося в темноте чердака охотника.

— Э, — тихо сказал Ник, сгибая колени и наклоняясь к окну. — Там кто‑то есть. Крис, это твой парень? Не хочу получить случайную пулю…

Кристоф тихо выругался, подошел ближе, встав за спиной бывшего сержанта.

— Гарри, — позвал он. — Гарри, сукин сын, это ты?

Из темноты раздался шорох, а затем тихий, едва слышимый свист.

— Не дергайся, Гарри, — крикнул Крис. — Он у меня на прицеле. Я его знаю. Вернемся в Управление все вместе и там разберемся. Не суетись, ладно? Я…

Никлас, сидевший у разбитого окна на корточках, резко распрямил ноги и уже на лету развернулся, как кошка прыгнувшая на мышь. Вытянув вперед руки, он влетел прямо в подошедшего стрелка, и сбил его с ног. Кристоф успел спустить курок, бухнул выстрел, но пуля прошла прямо над ухом бывшего сержанта — стрелок стоял слишком близко и не успел вовремя отреагировать на движение…

А Никлас успел. На лету он перехватил запястье Криса, и когда оба покатились по крыше, даже и не подумал разжать хватку. Райт был выше, тяжелее, и сильнее своего противника, но ему приходилось следить за оружием Криса. А тот орал, словно помешанный, и вертелся как уж на сковородке, пытаясь вырваться из захвата бывшего сержанта.

Когда они остановились, Ник оказался снизу — он все еще сжимал запястье Кристофа, пытаясь не дать ему развернуть пистолет, а правой рукой цеплялся за его воротник. Крис, очутившийся сверху, чуть отстранился, взмахнул свободной рукой и его кулак больно ткнулся в скулу бывшего сержанта. Ник даже не вздрогнул — его противник был не из тех, что могут вырубить одним ударом. Сообразив это, субтильный Кристоф навалился на охотника, согнул свободную руку и надавил предплечьем на горло Ника, пытаясь его придушить. Охотник все еще держал противника за ворот, не давая тому приблизиться, навалиться всем весом на свободную руку, но Крис давил все сильнее и сильней… Никлас внезапно дернул противника за ворот, потянул на себя, словно помогая ему, и Крис нырнул носом вниз, прямо к охотнику. Тому оставалось лишь наклонить голову и встретить лицо Криса своим крепким сержантским лбом.

Хруст ломающегося носа совпал с воплем боли. Стрелок на мгновенье дрогнул, ослабил хватку, и этого Никласу, готового к такому повороту событий, хватило. Он оттолкнул от себя противника, резко поднялся, сел, и в тот же миг грянул еще один выстрел. Кристоф вздрогнул, как от удара, широко раскрыл глаза, и, обливаясь кровью из разбитого носа, повалился обратно на охотника за головами.

Никлас, почувствовав, как ослабла рука стрелка, вырвал из нее револьвер, и, развернувшись, к слуховому окну, выстрелил в темный силуэт, появившийся из окна. Третий из команды — Гарри — припал на одно колено, вскинул свой пистолет и выстрелил еще раз, и еще, уже нисколько не беспокоясь о своем напарнике. Тело Криса вздрогнуло еще раз, когда новая пуля, вонзилась в его тело. Никлас, прикрывавшийся им как щитом, на этот раз успел прицелиться, и когда Гарри снова выстрелил, аккуратно спустил курок. Маленький револьвер толкнулся в ладонь, и Гарри, получив пулю в грудь, откинулся назад, в слуховое окно. Его голова и плечи скрылись в темноте чердака, а ноги так и остались на крыше.

Никлас поднял оружие повыше, стараясь рассмотреть цель сквозь клубы порохового дыма, повисшие над крышей, но второго выстрела не понадобилось. Ноги Гарри лишь тихонько подрагивали, а Кристоф и вовсе не шевелился.

Медленно, держа револьвер наготове, Никлас положил тело бывшего снайпера на крышу, и осторожно поднялся на ноги. Покачиваясь, он обернулся, и бросил взгляд назад, на площадь, где высилось зловещее задние таинственного Управления. Сколько времени им понадобиться, чтобы послать сюда новую команду?

Вздохнув, Никлас опустился на одно колено, взглянул в лицо Кристофа. Его глаза закатились, и хотя на губах еще пузыриться кровь из пробитого легкого, он был мертвее той крыши, на которой лежал. Бывший сержант покачал головой, прикусил губу. Он то надеялся скрутить бедного доходягу, но вышло так… Как вышло. Никлас бросил взгляд на тело у слухового окна. Оно уже перестало вздрагивать. Тогда бывший сержант очень аккуратно вложил маленький револьвер в холодеющую руку Кристофа и поднялся на ноги.

Поднявшийся ветер отогнал клубы порохового дыма к реке и полная луна, выглянувшая из‑за тучи, осветила место сражения, словно ярчайший фонарь. Никлас обернулся и еще раз взглянул на большое здание, напоминавшее замок, залитое лунным светом.

— Гражданская служба, — пробормотал Ник, и его лицо окаменело, утратив всякое выражение.

Развернувшись, он, прихрамывая, побрел к дымовым трубам. Бывший сержант знал, что ему нужно убираться отсюда как можно скорее. И знал, как это сделать. Эти чердаки примут его, укроют от погони, и позволят ускользнуть и раствориться среди жителей Лонбурга. Теперь это будет просто. Теперь.

Обернувшись, Никлас бросил последний взгляд на тело Кристофа, а потом легкой трусцой побежал к крыше соседнего дома.

 

15

Когда кэб остановился, Томас не сразу понял, что прибыл, наконец, к месту назначения. Он так замерз и устал, что последнюю четверть часа провел в странном полусне, впав в оцепенение, походящее на обморок. Перед глазами молодого ученого проплывали мутные образы забытых сцен из прошлой жизни. Его детство. Большой светлый дом, известие о смерти родителей в Бангалоре, холодные коридоры пансиона военных сирот. Учеба, первые робкие попытки ухаживания за молодыми студентками из первого колледжа искусств, что располагался недалеко от отделения Механики… И везде, в каждой такой забытой картине над головой Томаса светила огромная желтая луна. Слышался плеск волн. И было трудно дышать.

Из забытья Маккензи вырвал хриплый голос кэбмана. Тот, видя, что пассажир не отвечает на его призывы, спустился с козел и довольно грубо растормошил заснувшего ученого. Томас, очнувшийся от грез, не сразу понял, где находится, и кэбману пришлось несколько раз спрашивать с него оплату.

Все еще пребывая в полусне, ученый медленно, разогнул застывшие руки, нашарил мокрый кошелек, негнущимися пальцами отсчитал положенные шиллинги, и попробовал встать с сиденья. Замершее тело так затекло, что ноги почти не слушались Маккензи, и он беспомощно возился в темноте кэба, как перевернутый на спину жук. Кэбман, потеряв терпение, ухватил его за ворот мокрого пальто, в два счета выставил непутевого пассажира на улицу, взобрался на козла и был таков.

Томас и слова не успел вымолвить, как остался один на пустой ночной улице, около крыльца большого четырехэтажного дома, подозрительно напоминавшего ночлежку. Над городом висела огромная желтая луна, словно пришедшая из грез Томаса, и ее света вполне хватало, чтобы осветить кривую узенькую улицу и табличку над крыльцом — Змеиная Аллея два.

Обхватив себя руками, молодой ученый, покачиваясь, медленно двинулся к большим двустворчатым дверям из темного дуба. Никаких медных ручек и молотков тут не было и в помине, поэтому ему пришлось хорошенько постучать ногой в запертую дверь. Когда она, наконец, распахнулась, замерзающий Томас оттолкнул появившегося на пороге старика и ввалился в душное тепло дома.

Он очутился в просторном подъезде. В центре торчала узкая лестница с железными перилами, ведущая наверх, у ее подножия высился массивный деревянный стол с древней масляной лампой. За ним, видимо, дежурил портье или консьерж — как это принято на Континенте.

Медленно обернувшись, Томас столкнулся нос к носу с разъяренным стариком, — тем самым консьержем. Наставив на незваного гостя сухой старческий палец, тот разразился длинным монологом, сводившимся к тому, что все негодяи должны ночевать в камерах полиции. Мысли Маккензи все еще путались, и он понимал едва ли одно слово из трех, но при слове «полиция», в голове чудесным образом прояснилось.

— Арчи, — пробормотал он. — Арчи ждет. Помогите мне, пожалуйста.

Старик прервал свою речь на полуслове, и сердито зашевелил кустистыми бровями, всматриваясь в нежданного гостя. Он увидел перед собой молодого джентльмена в грязном, но дорогом на вид платье, промокшего до нитки, и явно нуждающегося в помощи. Тяжело вздохнув, старик покачал головой, взял Томаса за рукав и повел за собой на второй этаж. Поднимаясь по ступеням, молодой ученый содрогался от дрожи и чувствовал, как у него стучат зубы. Он хотел поблагодарить старика консьержа, но не смог выдавить из себя вразумительного.

Старик привел Томаса в маленькую комнату на втором этаже, походящую на армейскую палатку. Узкая, тщательно застеленная кровать у окна, подранное котами кресло у письменного стола, девственно пустого, пара шкафов — вот и все что там было. Но это все Томас заметил потом — первое, на что он увидел — маленький камин в стене, пылающий как адское пламя и источавший жар.

Всхлипнув, Маккензи бросился к камину и застыл у него, раскинув руки, словно пытаясь обнять пылающее пламя. Волна жара ударила ему в грудь, лизнула лицо, и Томас застонал от наслаждения, чувствуя, как старческая немощь покидает его тело.

— Спасибо, — пробормотал он, прикрывая глаза. — Спасибо…

Старик пытался ему что‑то сказать, но потом, поняв, что гость не реагирует, просто стащил с него мокрое пальто, а потом и сюртук. Оставшись в жилете и рубахе, сковавших тело ледяным панцирем, Томас шумно вздохнул, помотал головой, и, отстранив консьержа, принялся раздеваться сам. Жар, исходящий от камина, подействовал на него самым благотворным образом — язык, наконец, отлип от неба, а зубы перестали стучать. Стянув с себя жилет, Маккензи уже настолько пришел в себя, что смог повернуться к консьержу и выдавить из себя:

— Воды, — попросил он. — И еды. Горячей. Я заплачу.

Старик снова зашевелил бровями, окинул гостя долгим взглядом и, после долгой паузы, отозвался:

— Не знаю, что с вами случилось, мистер, но я бы рекомендовал бы вам принять не воды, а стаканчик грога.

— В реку, — бросил Томас и замотал головой. — Я упал в реку. Очень замерз.

— Ага, — морщинистое лицо старика расплылось в подобии улыбки. — Ну, значит, угадал. Грог будет в самый раз. Раздевайтесь, грейтесь, я все принесу.

Бормоча слова благодарности, Томас принялся сдирать с себя мокрую сорочку, липнущую к телу, а старик, не обращая внимания на гостя, удалился неспешным шагом. Маккензи, выиграв бой с сорочкой, бывшей когда‑то белоснежно белой, бросил ее прямо на пол, и принялся стягивать брюки. Жар, исходящий из камина, омывал его теплыми волнами, от них в груди становилось жарко, а в голове прояснялось.

Избавившись от брюк, Томас остался в нижнем белье — фланелевой рубахе и кальсонах из плотного хлопка, доходящих до колен. Немного поразмыслив, ученый послал все приличия к чертям и разоблачился полностью. Подтянув к камину пустой стул, Томас уселся прямо на него и, дрожа от холода, протянул к огню посиневшие руки.

Так он и сидел, впитывая живительные волны тепла, пока дверь не распахнулась и на пороге не появился старик с подносом в руках. Томас сделал робкую попытку прикрыться мокрыми штанами, но старик, не обратив на его неподобающий вид гостя никакого внимания, поставил поднос на стол, сдернул с плеча огромное серое полотенце и накинул его на плечи несостоявшегося утопленника.

Маккензи тут же вцепился в сухую ткань, и принялся вытираться, тщательно растирая заледеневшую кожу. Когда он закончил и поднял голову, старика в комнате уже не было. Обернув полотенце вокруг пояса, Томас осторожно подошел к столу, и осмотрел поднос, оставленный консьержем. На нем располагалась большая глиняная миска с бурым месивом горохового супа и глиняная же кружка, исходящая алкогольными парами. Схватив грязную деревянную ложку, Томас в мгновенье ока опустошил миску и заурчал от приятного ощущения тепла, растекшегося изнутри по телу. Схватив кружку, он сделал щедрый глоток и тут же закашлялся — ром, разбавленный водой с сахаром, оказался весьма крепким, таким, что слезы из глаз вышибал.

Откашлявшись, Томас вернулся на стул у камина, и, не выпуская из рук теплую кружку, уставился на пламя. За десять минут он прикончил кружку грога и окончательно пришел в себя. Отставив кружку, Томас поднялся на ноги, подтащил к камину тепловой экран, стоявший в углу, и развесил на нем мокрые вещи. Пододвинув одежду к камину, Маккензи снова хорошенько вытерся уже мокрым полотенцем, тщательно массируя все мышцы, потом швырну полотенце прямо на доски пола, у камина, устроился на нем и провалился в тяжелый сон.

Когда Томас проснулся, уголь в камине едва тлел. Жар давно спал, и в комнате стало если не холодно, то заметно прохладнее. Поднявшись, молодой ученый энергично помахал руками, разминая застывшие мышцы, а потом натянул свое нижнее белье, успевшее просохнуть у камина.

Томас чувствовал себя как нельзя лучше. Голова ясная, дышится легко. Немного болят мышцы и гортань, но это такая мелочь по сравнению с тем, что он пережил на дне реки.

Насвистывая полузабытую мелодию из детства, Маккензи подкинул в камин угля из ведерка, стоявшего рядом с защитным экраном, небрежно вытер руки о полы рубахи и задумчиво уставился на одежду. Брюки, сорочка и сюртук были еще сырыми — конечно, не такими, как пару часов назад, но все еще достаточно влажными. Поразмыслив, молодой ученый направился к платяному шкафу, стоявшему у дверей, надеясь позаимствовать у охотника за головами что‑нибудь из сухой одежды. Распахнув дверцы, Томас отпрянул, да столь резво, что чуть не упал. Из шкафа на него глянула отрубленная голова.

Целую минуту Маккензи пялился в ее остекленевшие глаза, прежде чем сообразил, что это муляж. Искусственная голова пожилого мужчины, сделанная, скорее всего, из куска воска, лежала на полке, и смотрела на незваного гостя стеклянными глазами. Томас, медленно выдохнув, придвинулся ближе, и осторожно заглянул в шкаф.

Одежды там не было, а все полки оказались забиты самым разнообразным хламом. Здесь были и стеклянные банки с выцветшими ярлыками и подозрительно мутным содержимым, лоскуты разноцветного тряпья, пахнущие химикатами, пара статуэток из черного дерева, изображавшие многоруких дикарских божков, несколько изогнутых ножей, мотки веревки, и разнообразный мелкий хлам, разложенный по корзинкам. Увидев длинную духовую трубку дикарей, прислоненную к стенке, Томас поежился и захлопнул двери шкафа.

Окинув долгим взглядом пустую комнату, Маккензи, в конце концов, решительно направился к кровати. Сдернул с нее клетчатое покрывало, завернулся в него целиком, как в плед, и лишь тогда приступил к самому главному — исследованию письменного стола. Искомое он обнаружил сразу, в самом верхнем ящике, чем был приятно удивлен. Стопка серой дешевой бумаги и огрызок карандаша — вот все что ему было сейчас нужно.

Без промедления Томас уселся за стол, положил перед собой чистый лист, взял карандаш и задумался. Идея, пришедшая к нему во сне, была совершенно безумной, но в то же время вполне логичной — как это обычно бывает во снах. Но сейчас, когда Маккензи собрался перенести ее на бумагу, все логичное вдруг оказалось полным вздором. Цепочки формул из бумаг, найденных в кабинете Макгрегора, что выстраивались стройными рядами, вдруг снова смешались в малопонятный комок, утратив всякий смысл.

Фыркнув, Маккензи склонился над листом бумаги и начал рисовать — как он делал всегда, когда нужно было начать с самого начала. Изобразив, довольно схематично, человеческую кисть, Томас нарисовал нервы и написал первую формулу электрического сопротивления. Потом, по памяти, начертил ту, химическую, что видел в бумагах профессора. Кажется, она описывала механизм получения электричества с помощью химической реакции, но сейчас Маккензи не был в этом уверен.

Высунув кончик языка, ученый склонился над бумагой и принялся покрывать чистый лист цепочками химических формул и математическими расчетами. Все это… было очень странно. Не хватало самого главного, описания самого процесса, но Томас продолжал работать, покусывая проблемы по краям и постепенно подбираясь к самому центру. Ему явно не хватало знаний, и, осознавая это, Маккензи сердито сопел и пытался справиться с проблемой доступными ему средствами. Электричество, химические реакции, физика, геометрия… Как бы он сам это сделал? Выходило, что никак. Томас не знал решения этой проблемы. Существующими научными путями нельзя было реализовать эту безумную идею — подключения электрической схемы к нервной системе человека. Но группа профессора Макгрегора судя по всему, знала такой метод. Как бы он не назывался — алхимия, колдовство, божественный промысел — они явно смогли сделать то, что собирались. Но как именно — Маккензи не знал.

Томас все еще корпел над бумагой, когда за спиной хлопнула дверь. Вскинув голову, молодой ученый хотел потребовать у консьержа горячего чая, но слова застыли у него в горле.

В комнату вошел Никлас. Грязная куртка была разодрана, волосы всклокочены, сапоги хлюпали при каждом шаге. Но не это остановило вопрос Томаса, не внешний вид охотника за головами, — а выражение его лица. Никлас выглядел так, словно увидел привидение, и теперь с трудом приходил в себя. Остекленевшие глаза, плотно сжатые губы, на скулах гуляют желваки. Лицо его, и без того не слишком широкое, осунулось, заострилось, а глаза глубоко запали. Охотник за головами и сам теперь походил на призрака — своего собственного.

Бросив косой взгляд на гостя, охотник медленно подошел к разгорающемуся камину, высыпал в него остатки угля из ведерка, и принялся раздеваться. Томас тактично отвернулся, уставившись в расчеты, но любопытство быстро взяло верх.

— Никлас, — позвал он. — Все хорошо?

Охотник за головами помолчал, словно размышляя над таким непростым вопросом, потом тихо отозвался:

— Я в порядке. Жук мертв.

— Как? — воскликнул Томас, оборачиваясь. — Что случилось?

Увидев голую спину охотника за головами, покрытую сеткой старых шрамов, ученый снова отвернулся.

— Его убили, — сдержанно ответил Никлас, продолжая раздеваться. — Наемный убийца.

— Какой еще убийца? — спросил Маккензи, раздраженно черкая карандашом по бумаге. — Что произошло?

Охотник за головами процедил сквозь зубы проклятие и босиком пошлепал к соседнему шкафу. Судя по звукам, хозяин комнаты принялся рыться в ящиках с бельем, и Томас решил, что оборачиваться не стоит. Он снова уставился в исписанный бумажный лист, с напряжением прислушиваясь к тому, что происходило за спиной. Через пару минут, когда скрипнул стул, оставленный у камина, Маккензи не выдержал, и обернулся.

Охотник за головами сидел у камина, на том же месте, где еще недавно грелся Томас. Ник завернулся в шерстяное одеяло, да так плотно, что наружу торчали лишь голова да крепкая рука, сжимавшая квадратную бутылку из коричневого стекла.

Поймав вопросительный взгляд Томаса, охотник покачал головой и основательно приложился к горлышку бутылки. Потом, совершенно неприлично сплюнул в камин, и, наконец, произнес.

— Все плохо Томас. Похоже, мы попали в серьезный переплет.

Маккензи сдавленно хмыкнул. Он и так это знал.

— Что, все‑таки, произошло? — спросил он.

Немного помолчав, охотник приложился еще раз к бутылке, и медленно произнес:

— Как я и предполагал, эти мерзавцы решили вернуть «Черную Марию» на место. Один из них точно коп из Центрального Управления. Невысокого ранга, так, мелочь, но это все равно паршиво. Жук был там. Он, конечно, не сунулся к копам, спрыгнул недалеко от станции поземки. Я пошел за ним.

Сделав паузку, Райт сделал еще один щедрый глоток из бутылки и передвинул стул ближе к камину.

— В общем, Жук встретился с одним очень неприятным типом. И этот тип его убил. Я взял его след, решил посмотреть, кто это такой. И нарвался на засаду. Пришлось убить пару шпиков и уходить.

— Шпиков? — вскинулся Томас. — Это была полиция?

— Нет, — медленно процедил охотник. — Нечто похуже.

— Похуже полиции? — удивленно переспросил Томас.

— А, — Райт зло взмахнул рукой, чуть не расплескав содержимое бутыли. — Томас, похоже, мы влезли в крупное дело. В нем замешана и полиция, и, возможно, армия. Чем бы не занимался ваш профессор, он, несомненно, работал на правительство.

— Он строил корабли, — задумчиво произнес Томас. — В доках…

— Корабли? — недоверчиво переспросил Райт. — Какие, к черту, корабли?

— Большие, — туманно отозвался Маккензи. — В колледже я выяснил, что профессор Макгрегор и его команда работали над расчетами трюма большого корабля. Это было больше года назад. Сейчас, видимо, корабли уже построены.

— Это случаем не «Левиафан», что сейчас возвращается из первого рейса в Бангалор? — осведомился Ник. — Самый большой пассажирский корабль, первый рейс… Помню, читал об этом в какой‑то газетенке.

— Вполне может быть, — произнес Том, — Вот только…

— Что? — спросил охотник.

— Вот только расчеты, попавшие к нам, почти не имеют отношения к кораблям. Это странные схемы взаимодействия человеческого тела, электрического тока, химических элементов и черт знает чего еще. Та платформа, что проектировал Макгрегор, она, может, и предназначалась для разгрузки корабля, но явно не для пассажирского. Ник, мне срочно надо вернуться домой и посмотреть те бумаги!

— Не выйдет, — сказал охотник. — Вы забыли, сэр ученый, как вас вчера скрутили?

— Меня не крутили, — растерянно отозвался Томас. — Просто наши полисмены пригласили меня в участок. Но это же недоразумение…

— Недоразумение? — Райт резко обернулся к гостю. — Томас, придите в себя! Кто‑то в полиции дал санкцию на арест и ваш перевоз в Центральное, чтобы дать Жуку возможность тебя устранить. Вы понимаете, что это значит?

— Не очень, — признался Том.

— Это значит, что вас, сэр книжник, в любой момент могут снова арестовать, — в сердцах бросил охотник. — Схватить. Бросить в камеру. Или просто в реку. И на этот раз меня может не оказаться поблизости.

— Мне нужны бумаги, — упрямо повторил ученый. — Ник, вы не понимаете. Это просто безумие. Или величайшее открытие нашего века, если я правильно понял записи. Но мне нужно работать, нужно подтверждение, надо разобраться…

— Не нужно и не надо, — отрезал Никлас. — Том, послушайте меня. Если хотите остаться в живых, необходимо залечь на дно. Исчезнуть из города. Разве это не очевидно? Все ученые, что прикоснулись к этому великому открытию, уже мертвы. Да, у меня не было времени проверить ваш список и поинтересоваться судьбой коллег Макгрегора. Но, судя по последним событиям, им всем тоже помогли покинуть этот мир. А вы, как мотылек, летите на пламя свечи.

Внезапная мысль, словно молнией поразила Томаса, и он застыл с раскрытым ртом, не в силах произнести не слова. Охотник, заметивший это, тоже переменился в лице.

— Эмма, — медленно произнес он.

— Да! — Томас вскочил на ноги, смахнув со стола бумаги. — Ей тоже грозит опасность!

— Остыньте, — Райт махнул рукой. — Я так понимаю, убирают ученых, способных разобраться в записях группы Макгрегора. Не думаю, что ей грозит опасность.

— Но она же наследница! — возразил Томас. — Она получит доступ к документам и…

— Она не ученый, — отозвался Никлас. — За вами развернулась самая настоящая охота, потому что вы оказались рядом с бумагами Макгрегора. Вас заметили, вероятно, когда вы были на похоронах, и посчитали, что вы тоже как‑то связаны с исследованиями профессора. Вероятно, те, кто совершил это черное дело, опасались, что вы можете раскрыть тайну этих бумаг. Но никто не следил за ней и тем более за мной, хотя я тоже заинтересовался этим делом.

— Все равно, — разгорячился Маккензи, не желая отступать. — Нам надо немедленно навестить Эмму, рассказать ей о том, что случилось. И надо забрать бумаги из моего дома…

— Если их уже не забрали, — хрипло шепнул Райт. — Угомонитесь, Том. Сейчас мы никуда не пойдем. Нам нужно поспать. А утром мы начнем действовать.

— Утром? Мы можем опоздать…

— Угомонитесь! — гаркнул Райт. — Сейчас все мы в безопасности. Те, кто охотился за вами, уверены, что вы мертвы. Те, кто столкнулся со мной — мертвы, никто не видел моего лица, и меня не будут искать — в ближайшее время. Но если за домом профессора все еще следят, а мы полезем туда посреди ночи, это поставит на уши всех шпиков Лонбурга!

— Я, я не знаю, — Маккензи растерянно взглянул на охотника за головами. — Наверное, вы правы. Но мы не может оставить Эмму…

— Нам нужно будет отослать ее обратно домой, — проворчал Ник. — Завтра. И все нужно будет сделать по тихому, тайно. Не показываясь никому на глаза. Мы отправим Эмму домой утром, как будто она совсем не заинтересована в наследстве профессора. А сами на время покинем город.

Томас возмущенно вскинул брови, но потом лишь покачал головой. Он знал, что не покинет Лонбург, пока не разберется в бумагах. Ник прав — все очень серьезно, дело зашло слишком далеко. Но пока об этом ему лучше не говорить, пусть пока думает о наемных убийцах, полиции, бандитах. Ему незачем пока знать, что работа группы Макгрегора может представлять угрозу для всего города. Собственно, Томас и сам пока не был уверен в этом, в его знаниях было слишком много пробелов, а в записях профессора — белых пятен. Но подозрения Маккензи уже потихоньку приобретали форму, что‑то такое маячило на горизонте, словно туча над морем в ясный день. И эта туча грозила обернуться ураганом.

— Хорошо, — мягко произнес Томас. — Я уже выспался. Не думаю, что мне удастся уснуть еще раз. Я еще немного поработаю, а там посмотрим.

— Ну и чудесно, — отозвался охотник. — А меня долго уговаривать не надо.

Поднявшись, он медленно прошлепал к своей кровати и завалился на нее под протестующий звон старых пружин. Отвернувшись к стене, Райт с головой завернулся в одеяло, и тихо засопел.

Томас покачал головой, вернулся за стол и вновь склонился над листом бумаги, пытаясь связать тонкой нитью предположений свои догадки и формулы, найденные в бумагах Макгрегора.

Когда охотник за головами захрапел, ученый уже настолько погрузился в новые расчеты, что даже не заметил этого.

 

16

Утреннее небо Лонбурга, серое и хмурое, нависало над Парковым Островом скомканным одеялом. Казалось — еще минута, и мелкие тусклые капли выплеснутся из надувшихся облаков и обрушатся на серые каменные стены.

Ненастная погода не пугала редких прохожих. Не смотря на ранее утро, жизнь на Лонбургских улицах шла своим чередом. Через мост на Парковый остров шли десятки разносчиков — молочников, зеленщиков, мясников, спешивших доставить свой свежайший товар к завтраку обитателей острова. В обратном направлении, к центру, по мокрым тротуарам струился вялый ручеек мелких служащих, спешивших на работу.

Прохожих было не то чтобы много, но вполне достаточно, чтобы две скромные фигуры в плащах без рукавов не привлекали особого внимания. Тем не менее, эти двое быстрым шагом пересекли мост, прошли по тротуару мимо еще закрытых лавок и остановились у витрины с колониальными товарами.

— Том, думаю вам нужно остаться здесь, — тихо сказал Никлас, оборачиваясь к спутнику.

— Это еще почему? — недовольно отозвался ученый, по чьему настоянию друзья в такую рань направились к дому Макгрегоров.

— Если за домом следят, то двое ранних визитеров вызовут особый интерес, — терпеливо отозвался охотник. — Один человек вполне может оказаться рассыльным или разносчиком, но сразу двое — это подозрительно. Кроме того, возможно, они особенно высматривают вас.

— Вы же сами сказали, что они считают меня мертвым! — возразил Маккензи. — Кто будет искать мертвеца?

— Банда Жука, возможно, не будет. Но те, кто их нанял — очень может быть, — отозвался охотник. — Минуту, я еще раз проверю.

Чуть наклонившись, Никлас впился взглядом в лицо ученого и тот сердито засопел. Прежде чем они покинули убежище охотника, он произвел над своим товарищем ряд манипуляций, окрестив их маскировкой. В результате Томас обзавелся огромными пушистыми бакенбардами цвета спелой пшеницы, изуродовавшими его лицо до неузнаваемости. Кроме того, охотник вставил в ноздри Маккензи пару горошин, от чего нос ученого раздулся и стал походить на картофелину. Из‑за горошин приходилось дышать ртом, что очень сердило Томаса.

— Ну, — прогудел он, — довольны?

— Сойдет, — кратко отозвался охотник, чье узкое лицо украшали шикарные черные усы. — Стойте тут, Том. Прошу, не спорьте, доверьтесь мне.

Томас раздраженно взмахнул рукой. Мало того, что дышать трудно, так еще и кожа под фальшивыми бакенбардами зудит от клея, словно искусанная комарами. А еще одежда. Да, она высохла, но загрубела, да так что рукава сорочки царапали кожу на запястьях. Кроме того одежда воняла тиной и речной гнилью, что не добавляло Маккензи радости.

— Оставайтесь здесь, — тихо произнес Ник, — я войду в дом. Если внутри все хорошо, я попрошу управляющего или экономку выйти к калитке и чуть ее приоткрыть. Это будет знак — можно заходить.

— А если нет? — мрачно отозвался Маккензи.

— Если никто не выйдет в течение четверти часа, то просто разворачивайтесь и уходите, — сказал охотник. — Это значит что‑то не в порядке и лучше не показываться. Возвращайтесь ко мне, и ждите. Я найду способ вернуться.

— А если Эмме будет нужна помощь? — прогудел Томас. — Я не могу…

— Хватит, — оборвал его Ник. — Мы сто раз уже говорили об этом. Том, просто сделайте, как я говорю, и все будет хорошо.

Молодой ученый сурово, исподлобья, глянул на своего приятеля, явно недовольный планом действий, но потом медленно кивнул. Хотя план и не нравился Тому, он признавал, что у Райта гораздо больше опыта в подобных делах.

Развернувшись, Никлас без лишних слов зашагал к решетчатому забору особняка Макгрегоров. Томас, чтобы не пялиться ему в спину, прошелся вперед, до следующего крыльца, полюбовался на закрытые ставни лавки зеленщика, потом перешел на другую сторону улицы, исподволь поглядывая в сторону дома. Никлас успел за это время дойти до калитки и теперь терпеливо ждал, когда ее отворят.

Отвернувшись, Макгрегор прошелся по улице до следующей лавки, развернулся, отметил, что Никласа у ворот уже нет, и снова перешел улицу, вернувшись к лавке колониальных товаров. Она как раз открывалась — щуплый паренек лет пятнадцати снимал огромные деревянные ставни, одну за другой, и уносил их внутрь лавки. Томас встал рядом, сделав вид, что заинтересовался яркими коробочками, разложенными за стеклом. Сам же он то и дело поглядывал на особняк Макгрегоров, ожидая условленного знака. И был весьма удивлен, когда вместо управляющего у калитки появился сам Ник и отправился обратно к мосту весьма бодрым шагом.

Томас собрался уж броситься ему навстречу, подозревая, что случилось самое худшее, но в ту же секунду подавил свой порыв. Охотник был прав — настало время вести себя осмотрительно.

Разглядывая цветастые коробочки с чаем и курительными смесями, Том нетерпеливо притоптывал ногой, дожидаясь, пока охотник вернется к нему. Никлас не заставил себя долго ждать — вскоре вихрем промчался рядом, едва заметно толкнув приятеля в плечо. Томас развернулся и бросился следом за охотником, что все больше ускорял шаг. Когда они поравнялись, дом Макгрегоров остался далеко позади, и Томас, уже без опаски, задыхаясь, позвал:

— Никлас, черт побери, что происходит?

Охотник молча сунул ему в руку бумажный листок, сложенный пополам. Ученый на ходу развернул его и увидел несколько слов, изящно выписанных, несомненно, женской рукой.

«Стойла Б. Б. 13 жду вас там. Эмма».

— Что это значит? — с удивлением спросил Томас, стараясь не отставать от едва ли не бегущего охотника.

— Я и сам хотел бы знать, — мрачно отозвался тот. — Эммы в доме нет. Роджер сказал, что она ушла вчера вечером. Оставила для нас записку. Это все.

— Она бежала! — воскликнул Том. — Наверно, ей угрожала опасность!

— Вряд ли, — с сомнением отозвался охотник. — Скорее, она решила на всякий случай укрыться от посторонних глаз. Очень разумная особа.

Маккензи бросил косой взгляд на своего спутника. У него не было сомнений, что рыжеволосая красавица произвела впечатление и на охотника. Конкуренция? Боже мой, какие глупости в такое время…

Помотав головой, Том прижал к голове позаимствованный у охотника котелок и осведомился:

— Но что значат эти слова? Какой‑то шифр?

— Это значит, она нас ждет в неком месте. И мы должны о нем знать, — хмуро отозвался Ник. — Вероятно, это какое‑то общеизвестное место. Но мне ничего не приходит в голову. «Б» и «Б» — что это?

— Братство Блума, — машинально ответил Томас. — Обычное сокращение студенческого братства…

Охотник за головами остановился, и Маккензи чуть не влетел в него, успев в последний момент шагнуть в сторону.

— Какое братство? — громким шепотом осведомился Ник. — Что за стойла?

— Братство Блума, это шуточное общество бездельников студиозов, — медленно произнес Томас, насторожено поглядывая по сторонам. — Обычно в него вступают студенты инженеры, проводящие вместе свой досуг и работающие над различными забавными проектами. Эмма носит их эмблему — звезду похожую на шестеренку.

— Где они находятся? — спросил охотник, — у этого общества есть свое помещение?

— Помещения нет, это не клуб, — немного обиженно отозвался ученый. — При каждом колледже или университете есть группа студентов, именующих себя братством Блума. Они помогают друг другу, а если попадают в другой колледж, то ищут помощи у местного отделения…

— Стойла, — перебил его охотник. — Что за стойла?

— Понятия не имею, — признался Томас. — Инженеры никогда не отличались особой любовью к конным прогулкам. Однако…

— Что?

Томас снова развернул записку, прочел еще раз и нахмурился. Пожалуй, разгадка слишком проста, что если она неверна?

— Томас, время уходит, — напомнил охотник.

— Инженеры не любят лошадей, — медленно произнес ученый. — Но обожают самодвижущиеся механизмы. В частности, машины на паровых двигателях. Они даже соревнования устраивают.

— И?

— Стойла, — с задумчивым видом произнес Томас. — Это, на самом деле, гаражи. Гаражи братства Блума, где студиозы собирают своих механических чудовищ. Гаражи местного отделения, наших Механиков, находятся далеко на востоке, за Вуксхоллом, в бывших конюшнях дюка Хатчери…

— Отсюда и стойла, — заключил Никлас, догадавшись, к чему идет дело. — Превосходно, Том. Эмма, как вы говорите, член братства Блума. Следовательно, когда ей понадобилась помощь, она решила обратиться к местному братству, надеясь укрыться на их территории. А нам оставила записку. Я, к сожалению, мало что знаю о жизни студиозов. Эмма, скорее всего, рассчитывала, что именно вы догадаетесь, о чем идет речь.

— Так чего же мы ждем? — воскликнул Томас, — в дорогу! В стойла! Возможно, Эмме нужна наша помощь!

Охотник за головами хмыкнул, и быстрым шагом направился к мосту. Он знал, где располагается Вуксхолл, и прекрасно представлял, как туда добираться. Придется опять взять кэб. Это дело становилось чертовски разорительным.

— Том, у вас есть деньги? — осторожно осведомился охотник.

— Есть, — отозвался тот. — Правда, еще не все банкноты высохли, но…

— Превосходно, — сказал Никлас. — Надеюсь, вы не имеете ничего против старого доброго хенсомского кэба?

— Прекрасно к ним отношусь, — отозвался Том. — И то, что сюда мы добирались на проклятом омнибусе, это исключительно ваша вина, Никлас. Вы же не разрешили взять кэб, сказали, что это будет подозрительно…

— Теперь — разрешаю, — отрезал охотник и вскинул руку, надеясь, что кто‑то из возниц ее сразу приметит. — В путь.

 

17

Поместье дюка Хатчери располагалось за холмами Вуксхола, недалеко от набережной Тары. В те времена, когда эксцентричный дюк построил свое имение, эти края болотистых пустырей находились за чертой города. Но Лонбург, задыхающийся от нехватки места, неуклонно рос, и вскоре имение оказалось посреди городских окраин, протянувшихся вдоль Тары подобно щупальцам гигантского каменного спрута.

От самого имения мало что осталось. Огромный особняк, завещанный покойным дюком управлению сиротских приютов, сгорел еще полвека назад, так и не успев принять первых постояльцев. На его месте теперь красовался огромный склад с выездом к речным причалам. Зато рядом сохранился большой конский двор — этакая большая поляна, посреди заборов, огораживающих склады ближайших фабрик. На этой поляне высились длинные одноэтажные дома — легендарные конюшни, давно не видевших лошадей. Долгое время помещения служили мастерской ближайшей мебельной фабрике. А когда фабрика разорилась, пустующие древние постройки оккупировали студиозы и подмастерья, основав в них нечто вроде непризнанной республики, куда боялись соваться даже видавшие виды полицейские шпики.

Томас неплохо знал историю этого места — сам он, правда, никогда не состоял в братстве Блума, а в Лонбург попал уже в относительно зрелом возрасте, но в Колледже тема Конюшен Хатчери всплывала постоянно. Большинство студентов так или иначе бывали там — кто‑то работал над своими проектами, кто‑то жил в этой непризнанной коммуне, экономя деньги, а некоторые просто ходили туда развлекаться.

Все это Том рассказал охотнику за головами, пока они оба тряслись в кэбе, пробиравшемся по разбитым дорогам, ведущим из центра на окраины. Никлас слышал об этом месте, но подробностей не знал. Сам он никогда не был студентом, а его работа еще никогда не заводила охотника на территорию студенческого братства. Поэтому бывший сержант слушал внимательно, лишь иногда перебивая Тома, когда хотел выяснить подробности.

Когда раскисшая от дождей дорога, пролегавшая между двумя фабриками, привела, наконец, кэб к высокому покосившемуся забору, окружавшему островок свободы, Ник узнал все, что ему нужно было знать. Пока Томас расплачивался с кэбманом, охотник за головами вышел из коляски и быстро осмотрел округу.

В ней не было ничего примечательного. Вокруг — приземистые кирпичные корпуса фабрик с вечно дымящими трубами, у реки — пара ветхих причалов для речных судов, от них тянется дорога к складам, что расположились между Конюшнями Хатчери и Тарой. Территория непризнанной студенческой республики была огорожена большим забором из гнилых деревянных досок, державшихся на честном слове. Ворот давно не было — входом служил большой провал в заборе.

— Смелее, — подбодрил товарища Томас, рассчитавшийся с кэбманом, — студиозы, конечно, не самый спокойный народ, но, думаю, им далеко до тех негодяев, за которыми вы обычно охотитесь.

Никлас мрачно взглянул на своего спутника. Причин для шуток не было, но ученый, судя по его сияющему виду, пребывал в хорошем настроении. Куда только подевался вечно всем недовольный желчный тип? Вероятно, ночное купание пошло ему на пользу.

Легким пружинистым шагом Томас двинулся ко двору конюшен, и Ник последовал за товарищем.

Длинные приземистые здания конюшен вытянулись вдоль заборов, образовав огромную букву «П», а внутри, на свободном пространстве, кипела жизнь. Рядом с воротами четверо молодых людей в грязной одежде разбирали какой‑то механизм, напоминавший паровой котел, водруженный на телегу. При этом молодые люди отчаянно бранились, обвиняя друг друга в тупости и ретроградстве. Чуть дальше располагался большой костер, дышащий жаром. У него сидели три вполне солидных джентльмена в плащах. Каждый из них был вооружен длинным железным прутом с деревянной ручкой. На конце прутов были закреплены жестянки — они висели над самым пламенем, источая клубы зловонного дыма. Чуть в стороне виднелись два огромных стола, почерневших от дождей, а на них высились батареи склянок с разноцветными жидкостями. Вокруг столов толпилось не меньше десятка студиозов, отчаянно жестикулирующих и поправлявших спиртовые горелки. Еще дальше, у самых конюшен, виднелись несколько паровых четырехколесных машин, вокруг них вились студиозы в кожаных куртках и авиационных шлемах, вроде тех, что носят пилоты дирижаблей. Над двором плыл гул — стучали паровые двигатели, кипела вода, что‑то шипело и взрывалось, со всех сторон неслись проклятия и восторженные крики. Именно так, по мнению Никласа, и выглядел ад.

Маккензи же выглядел довольным и бодрым, словно попал в гости к давним знакомым. Неторопливым шагом он продвигался вперед, с интересом посматривая по сторонам и, порой, останавливаясь поглазеть на то или иное механическое чудовище. В конце концов, Никлас догнал товарища и, наклонившись к его уху, прошептал:

— Не стоит ли нам поторопиться?

— Нет, — так же тихо отозвался Томас, — мы здесь чужие. Не стоит рыскать по округе, вынюхивая и высматривая как полицейские шпики. Если студиозы заподозрят нас в том, что мы приглядываемся к их персонам — в два счета поднимут на кулаки и выставят за забор.

Никласу это не понравилось, но он решил положиться на мнение ученого, явно знакомого с местными обычаями. Бывший сержант уже успел поймать пару косых взглядов, и не собирался преступать неписаные правила местного общежития.

Двигаясь все так же неторопливо, друзья постепенно вышли к первому длинному зданию конюшен. В целом, оно представляло собой обычный сарай с рядами запертых ворот. В некоторых виднелись распахнутые дверцы. Сквозь них сновали студиозы, то внося, то вынося различное оборудование. Томас огляделся по сторонам, потом махнул рукой в сторону соседнего здания.

— Нам туда, — сказал он. — Тринадцатый номер там.

Никлас, не заметивший никаких цифр над воротами, лишь пожал плечами и решил положиться на мнение ученого.

Неспешным шагом друзья прошли мимо центральной конюшни, обогнули чудовищную паровую машину аж на шести колесах, что высилась в углу, словно заброшенная повозка властителя ада, увернулись от студиозов таскающих ящики, и, наконец, остановились перед большими воротами, запертыми на древний железный засов. В воротах имелась небольшая дверца, призывно распахнутая.

— Здесь, — тихо сказал Томас. — Надеюсь, Эмма нас ждет.

Ник, уставший от бездействия, решительно шагнул в темный провал.

Внутри было темно. Сквозь маленькие оконца у самой крыши пробивался дневной свет, но его явно было недостаточно. В полутьме, сгустившейся внутри конюшни, Никлас увидел лишь огромные деревянные стойки, что высились от пола до потолка и были уставлены грубыми ящиками самых различных размеров. Судя по всему, в этом помещении, неожиданно оказавшимся довольно просторным, располагался склад.

Пробираясь между рядами деревянных стоек, образовавших настоящий лабиринт, Никлас насторожено поглядывал по сторонам и не убирал руки с револьвера, на этот раз предусмотрительного захваченного с собой. Темный и полупустой склад — идеальное место для засады. Или идеальное убежище для беглеца, скрывающегося от посторонних взглядов.

Через пару минут Никлас настолько углубился в черные глубины склад, что шум, доносящийся с улицы, заметно поутих. Охотник теперь слышал и шаги Томаса, пробиравшегося следом, и собственное дыхание. А еще он слышал тихое потрескивание — такое издает остывающий железный фонарь, лишь недавно потушенный владельцем.

— Эмма! — голос ученого громом разнесся по пустому складу, и Никлас вздрогнул. — Эмма, где вы?

Охотник в ярости обернулся, собравшись сделать выговор своему несдержанному напарнику, но, уловив шорох в дальнем углу склада, застыл.

— Томас?

Не узнать звонкий девичий голос Эммы было невозможно, и Ник с облегчением убрал пальцы с рукоятки револьвера, заткнутого за пояс.

— Это мы! — воскликнул довольный Томас. — Я и Ник, с нами больше никого нет.

— Идите сюда, ко мне, — позвала девушка.

Ученый рванулся в темноту, напролом, и, споткнувшись, чуть не полетел кувырком. Ник успел ухватить его за локоть и удержать на ногах. А потом потащил за собой — к едва заметному впереди огоньку, что зажегся после слов Эммы.

Убежище девушки оказалось на другой стороне склада, у самой стены конюшен, что выходила к забору соседней фабрики. Здесь стойки с ящиками были поставлены так, что их импровизированные стены отгораживали крохотный участок у стены. При большом желании его можно было принять за комнату с весьма дырявыми стенами.

Внутри этой комнатки находился покосившийся письменный стол, узкий топчан, заменявший, судя по подушке, кому‑то из студиозов кровать, и пара табуреток. На одной такой и сидела Эмма, терпеливо дожидавшаяся гостей.

— Эмма! — воскликнул Томас при виде пропавшей девушки. — Боже мой, как вы сумели забраться в эту дыру!

Племянница профессора порывисто поднялась с табурета, шагнула вперед и, улыбаясь, коснулась длинными пальцами протянутой руки ученого.

— О, все было очень просто, — сказала она, — я уже бывала в Гаражах Блума, тут у меня есть пара знакомых. И я очень рада видеть вас.

Никлас, с хмурым видом осматривающий хлипкое убежище студиозов, обернулся к девушке, и его взгляд смягчился.

— Очень рад вас видеть, мэм, — сказал он. — Зря вы так рисковали.

— Ну что вы, Ник. Никакой опасности. И я тоже очень рада вас видеть! Как чудесно, что вы смогли разобраться в моем шифре.

Девушка протянула руку и по–приятельски крепко сжала плечо охотника за головами. Маккензи, заметивший этот жест, заметно помрачнел, но вслух ничего не сказал.

— Ах, что это я, — бросила Эмма. — Садитесь же скорей, садитесь. Здесь есть пиво, сыр и хлеб. Если хотите — угощайтесь.

— Спасибо, мисс Эмма, — произнес Никлас, опускаясь на край жесткого топчана. — Но, наверно, сейчас не до еды. Нам нужно кое‑что обсудить.

— О, да, — воскликнула племянница Макгрегора. — Очень много всего. Томас, садитесь, вот табурет.

Никлас поерзал на топчане, подался вперед, и полностью открыл заслонку фонаря, стоявшего в центре стола. Это был обычный Бычий Глаз, заправлявшийся рапсовым маслом и все еще весьма популярный благодаря своей дешевизне. Этот экземпляр явно оставил позади свои лучшие годы — ржавчина с него так и сыпалась, а старый фитиль отчаянно коптил. Проведя испачканной рукой по коленке, Никлас бросил взгляд на своих друзей. Эмма быстро перебирала какие‑то бумаги на столе, а Томас не отрывал от нее восторженного взгляда. Тяжело вздохнув, охотник за головами понял, что сегодня именно ему придется послужить в чине гласа разума.

— Итак, — сухо сказал он, опираясь локтями о стол. — За последние сутки случилось весьма много событий. В основном — чертовски неприятных и тревожных. Думаю, нам надо обсудить эти события и подумать над тем, что делать дальше.

— Несомненно, — поддержал друга Том, — нам нужно все обсудить. Эмма, почему вы покинули дом Макгрегоров? Что‑то случилось?

— Мне показалось, что за домом следят, — медленно ответила девушка, не отрывая взгляда от бумаг. — Я нашла очень интересные записи, и мне показалось, что лучше их сохранить, ведь это настоящий…

— Подождите, — как можно мягче произнес Ник, — все бумаги потом. Эмма, послушайте нас. Нам с Томом кажется, что вам необходимо покинуть Лонбург и как можно скорее вернуться домой.

— Что? — воскликнула Эмма, вскинув голову так, что ее рыжие кудри рассыпались по плечам. — Вы, надеюсь, шутите, мистер охотник?

— Увы, — вмешался Маккензи, — Никлас прав. В городе становится слишком опасно.

— Так, — сказала Эмма, бросив строгий взгляд на ученого. — Хватит. Хватит делать из меня барышню из пансиона. Я, к вашему сведению, прошла курс обучения в двух Колледжах, битком набитых пьяными и развращенными студиозами всех мастей. Я вожу паромобиль и участвую в гонках Братства Блума. Уже больше пяти лет я живу самостоятельной жизнью, и способна позаботиться о себе сама.

Маккензи, получив суровую отповедь, смешался, опустил взгляд, и забормотал извинения, но Никласа столь порывистое выступление не смутило.

— Есть большая разница, — наставительно сказал он. — Между пьяными студиозами и наемными убийцами. Дело становится все горячее, мисс Эмма. Боюсь, мы попали в очень неприятную историю.

— И вы немедленно мне ее поведаете, — сурово отозвалась девушка, скрещивая руки на груди. — Ни слова больше не скажу, пока вы мне не расскажете, что такого особенного случилось прошлой ночью.

Никлас замешкался, решая, что именно следует рассказать молодой леди о вчерашних событиях, и тогда слово взял Томас.

Уставившись в стол, он сухо описал свои ночные приключения. Надо было отдать должное Маккензи — рассказ вышел быстрым, точным, и без лишних эмоций. Привычка читать лекции, видимо, сыграла в этом свою роль. Никлас, вслушиваясь в слова друга, лишь кивал головой, когда находил подтверждения своим подозрениям.

— Полиция? — воскликнула Эмма, когда Томас закончил свой рассказ. — Подождите, как звали того инспектора, подписавшего приказ о вашем переводе?

— Старший инспектор Ллойд, — мрачно отозвался Маккензи. — Из центрального управления полиции.

— Поразительно, — медленно произнесла Эмма. — Ах, вы же не знаете! Я была у поверенного профессора Макгрегора. Он мне рассказал, что на таком поспешном захоронении дяди настаивала полиция. А именно — старший инспектор Ллойд.

Томас резко выпрямился, словно его стукнули по спине и с недоверием воззрился на девушку, а Никлас лишь снова кивнул.

— Увы, — сказал он. — Мои подозрения оправдались. Вынужден признать, я совершил в своих рассуждениях ошибку.

— Какую ошибку? — настойчиво спросила Эмма. — Какие подозрения?

— Всю неразбериху с расследованием смерти вашего дяди я, исходя из предыдущего опыта, списал на тупоголовость нашей полиции, — медленно произнес охотник за головами. — Полицейские часто демонстрируют полное отсутствие простого здравого смысла и желания работать. Я думал, что подобное случилось и в этот раз. Я ошибался. Дело вовсе не в глупости полицейских.

— А в чем? — спросила Эмма. — Ник, не томите, что происходит?

— Дело в том, что полиция покрывает убийцу, — веско уронил охотник. — Убийство вашего дяди никто и не собирался расследовать по–настоящему. Полиция лишь заметала следы, выполняя распоряжения какого‑то высокого чина.

— Не может быть, — потрясенно прошептала Эмма, отстранясь от стола. — Но я сама говорила с инспектором и полицейскими, они не могли все так… нагло лгать!

— Увы, — произнес Никлас. — Рядовые исполнители просто не знают, что происходит и следуют приказам. Они пешки в чужой игре.

— Не все, — сказал Томас, потирая запястья, ее хранившие след от веревок. — Кое‑кто знает о происходящем.

— Невероятно! — воскликнула Эмма, потирая раскрасневшиеся щеки. — Невозможно! Но это, к сожалению, многое объясняет.

— Это еще не все, — мрачно произнес Маккензи, — послушайте еще историю Никласа.

Эмма обратила пылающий взгляд на охотника за головами, и тот, нехотя и весьма скупо поведал о своих ночных приключениях. Он, как мог, сократил ее, чтобы не шокировать молодую леди картинами убийств, но все равно, рассказ вышел неприглядным.

— Кошмар, — произнесла Эмма, — это просто чудовищно. Что же это такое получается? Мой дядя был убит таинственным злодеем, что использует в своих целях государственные службы и полицию?

— Думаю, все намного хуже, — как можно мягче произнес Никлас не желая пугать девушку и без того выглядевшую весьма испуганной. — Полагаю, речь идет не только о вашем дяде.

— Что? — воскликнула Эмма. — Другие ученые…

— Да, — Ник сдержанно кивнул. — Думаю, дело было так. Группу ученых наняло правительство, чтобы произвести некоторые научные работы. Томасу удалось узнать, что это, вероятно, были расчеты для постройки нового пассажирского судна, носившего имя Левиафан. Полагаю, расчеты были выполнены полностью и в срок. Но за время работы ученые узнали нечто секретное, представляющее собой государственную тайну, или, что скорее, тайну одного влиятельного лица. И, чтобы сохранить тайну, это влиятельное лицо устранило этих ученых одного за другим. Постепенно, не торопясь, обставляя все смерти как несчастные случаи и используя для этого как наемников, так и военные силы Оркнейской Империи.

Эмма ничего не сказал в ответ — лишь приложила ладонь к губам.

— Таким образом, — продолжал Никлас. — Мы, вероятно, находимся в очень тяжелом положении. Мы узнали об этом преступлении и, скорее всего, на нас будет объявлена охота. Вернее, на Томаса уже объявлена, из‑за того, что он ученый, и может разобраться в секретной информации. На очереди я и, как не прискорбно, вы, мисс Эмма.

Девушка резко встала, отвернулась, и некоторое время стояла, уставившись в темноту. Друзьям была видна только ее спина да подрагивающие плечи, затянутые в серую ткань скромного платья. Эмма стояла так пару минут, не больше, а потом медленно, глухим надтреснувшим голосом, осведомилась.

— И что же вы предлагаете, Никлас?

— Я предлагаю вам уехать домой, — мягко отозвался он. — Сделать вид, что вы ничего не знаете, прикинуться беспомощной глупой девушкой, ищущей тепла родительского дома после душевной травмы от смерти любимого дяди.

— А вы? — спросила Эмма, так и не повернувшись. — Что станете делать вы, Том?

— Я? — Томас взглянул на напарника. — Честно признаться, я еще об этом не думал. Мне, конечно, хотелось бы до конца разобраться в этой истории, ведь там вырисовывается такая занятная картина…

— Никлас?

— Эмма, послушайте, — тихо произнес Никлас. — Со мной все проще. У меня нет ни семьи, ни близких. Я привык скрываться, умею постоять за себя, и у меня еще остались знакомые в армии. Если станет слишком горячо, я тоже уеду из Лонбурга. Отправлюсь в колонии. Но, думаю, если мы не будем дальше расследовать это дело, то нас оставят в покое, чтобы не привлекать лишнего внимания к предыдущим смертям.

— Нет, — рыжеволосая девушка резко обернулась к друзьям, и в неровном свете масляного фонаря, ее рыжие кудри казались лепестками пламени, обрамлявшими лицо. — Нет, я никуда не уеду.

Никлас, ожидавший увидеть следы от слез на бледных щеках племянницы профессора, непроизвольно выпрямился, пораженный выражением ее лица. Худое личико с хрупкими чертами отвердело, на нем не было ни сожаления, ни страха. Только решимость — твердый взгляд, сжатые кулаки, стиснутые губы. Эмма Макгрегор явно не выглядела испуганной и растерявшейся девушкой.

— Нет, — уже спокойнее повторила она, не замечая шокированного взгляда Томаса, глядевшего на нее снизу вверх. — Я намерена остаться и довести дело до конца. Я узнаю, кто убил дядю и других ученых. И добьюсь того, чтобы его, согласно законам Оркнейской Империи, вздернули на виселице, как самого последнего оборванца.

— Отлично сказано, — отозвался Никлас. — Но вы, похоже, не понимаете — вам придется идти против самой Оркнейской Империи…

— Вовсе нет, — фыркнула рыжеволосая. — Никлас, вы прекрасно знаете, что империей управляет не один человек. Даже Его Величество Магнус Керкуольский, дай бог ему здоровья, не правит в одиночку. Правительство это и Совет Лордов, и Ассамблея, и сотни мелких чиновников в различных министерствах.

— Вот именно, — подхватил охотник. — Эмма, эти люди ведут свою игру. Они борются за власть, и порой эта борьба принимает самые острые формы. Лорды, Пэры, Министры… Любой из них может оказаться тем самым влиятельным лицом, что пытается сохранить собственные тайны.

— А это значит, — продолжила Эмма, — что у этого лица так же могут быть противники, ведущую игру против него, и способные мне помочь.

От растерянности охотник за головами лишь развел руками, не в силах подобрать убедительных аргументов. Горячность Эммы застала его врасплох — ему казалось, что отослать домой девушку будет самым простым из того, что ему предстояло сделать.

— Ну, джентльмены, — строго произнесла Эмма, — вы со мной?

Томас, до того молчавший, откашлялся и потянувшись вперед, нервно перевернул лист бумаги на столе.

— Простите, — произнес он. — Знаете, наверно мне нужно было об этом рассказать раньше, но все как‑то не было времени.

— Что еще? — раздраженно спросил Никлас, теряя терпение. — Том, это правда так важно?

— Думаю, да, — тихо ответил ученый. — Знаете, вчера ночью, пока Ник отсыпался, я немного поработал над теми документами, что мы нашли. Вернее, документов у меня не было, я просто вспоминал ту информацию, и…

— Ближе к делу, — сухо произнес охотник, посматривая на Эмму, хранившую молчание.

— Думаю, дело не в расчете трюмов корабля, — признался Томас. — То есть, они, ученые, рассчитали и трюм, но это лишь малая часть их работы.

— А основная? — спросила Эмма. — Том, над чем они работали?

— Я точно не уверен, — пробормотал Маккензи, — информации слишком мало. Но, полагаю, они разрабатывали новую технологию, позволяющую срастить электрическую цепь и человеческое тело.

— Что? — с удивлением переспросил Ник, недоверчиво глядя на друга. — Новая технология? Электрический человек?

— Не знаю! — с отчаяньем воскликнул Томас. — Слишком мало информации! Но, поверьте, Ник, это действительно революционная работа, требующая участия всех этих ученых. Каждый из них привнес что‑то свое. Неужели вы думаете, что для простого расчета трюма им понадобился бы химик и медик?

— Подождите, Томас, — мягко произнесла Эмма, касаясь кончиками пальцев плеча ученого. — Вы хотите сказать, что нашли тот самый секрет, из‑за которого погиб мой дядя и другие ученые?

— Думаю, да, — нехотя признался Маккензи. — Это всего лишь наброски, обрывки, предположения. Мне кажется, эта технология представляет большую опасность для людей. Я хотел бы узнать о ней больше, и, если опасность очевидна, каким‑то образом запретить эксперименты этой области.

— И как же вы собрались это сделать? — мрачно осведомился Никлас.

— Предать их огласке, например, — отозвался Томас. — Чтобы все знали, что это опасно. Не только у нас в Империи, необходима всеобщая огласка, международная!

— Это действительно так опасно? — тихо спросила Эмма. — Что опасного в электричестве? В международном масштабе?

— Опасны размеры этого проекта, — тихо произнес Томас. — Полагаю, это какое‑то оружие. И для его работы, не поймите меня неправильно, возможно потребуются человеческие жизни. Понимаете? Представьте себе пушку, стреляющую живыми людьми. Я не могу этого допустить. Не хочу, чтобы Оркнейские ученые несли вину за создания такого чудовищного оружия. Я хочу в этом разобраться. Я пойду с вами Эмма. До самого конца.

Пораженный Никлас оттолкнулся от стола и с изумлением воззрился на ученого что с необычной твердостью и решимостью смотрел на своего напарника.

— Ну же, Никлас, — тихо произнесла Эмма. — Теперь решение за вами. Вы присоединитесь к нашему союзу? Вы готовы продолжить это смертельное опасное расследование?

Никлас мрачно взглянул на строгое лицо девушки, перевел взгляд на Томаса, сидевшего на табурете так, словно под ним был горячий конь, собирающийся увлечь седока в безрассудную кавалерийскую атаку.

— Признаюсь честно, — сухо произнес он. — Меня в этом деле больше ничего не привлекает. Я не забочусь о судьбе человечества, и не расследую смерть ближайшего родственника.

Томас нахмурил брови, выражая свое неодобрение, а Эмма чуть наклонила голову, с интересом прислушиваясь к откровениям охотника за головами.

— Если бы этот разговор состоялся днем раньше, — медленно произнес бывший сержант. — Я бы, пожалуй, в этот момент откланялся, предоставив вас вашей судьбе. Но теперь, когда мы чуть лучше узнали друг друга… Я не могу бросить вас на растерзание этим стервятникам. Я остаюсь с вами и постараюсь уберечь вас от опасностей, насколько смогу, друзья.

— Спасибо, Никлас, — мягко произнесла Эмма и ее суровое лицо смягчилось, осветилось легчайшей улыбкой. — Вы настоящий друг.

— Великолепно! — воскликнул Томас, перегибаясь через стол и протягивая руку. — Вашу руку, Никлас!

Немного смущенный сержант ответил своему другу крепким рукопожатием и сдержанно улыбнулся девушке.

— Но вы опять ошибаетесь, — сказала она. — У вас все еще есть интерес в этом деле, мистер охотник.

— Правда? — искренне изумился Райт. — И какой же?

Вместо ответа Эмма взяла со стола один из листков, что она перебирала и протянула бывшему сержанту. Тот быстро пробежал глазами пару строк и вскинул изумленный взгляд на племянницу Макгрегора.

— Не может быть, — произнес он. — После всего что случилось, я отказался от своей версии…

— Что там? — жадно спросил Томас. — Что это?

— Это копия медицинского свидетельства о причинах смерти моего дяди, — ответила Эмма, — мой посыльный забрал его у поверенного дяди. Кроме всего прочего, там сказано, что тело профессора на момент смерти было сильно обескровлено.

Пораженный Томас тяжело опустился на табурет.

— Вампиры? — недоверчиво произнес он. — Мы же решили что это наемные убийцы…

— Вампир наемный убийца на службе Оркнейских Заговорщиков, — сухо произнес Никлас. — Нет, боюсь, это слишком даже для меня.

Он осторожно положил свидетельство о смерти на письменный стол и вскинул руки, словно отвергая все свои старые версии. Эмма взяла со стола стопку бумаг и обернулась к ученому.

— Томас, у меня есть сюрприз и для вас, — сказала она. — Вот, возьмите.

— Что это? — спросил Томас, принимая бумаги. — Очень похоже на работы профессора…

— Я открыла сейф, — призналась Эмма. — И нашла это там. Мне не удалось подробно их изучить, но кажется, они подтверждают вашу версию, Том, о странных экспериментах с электричеством.

— Не может быть, — пробормотал Маккензи, лихорадочно листая бумаги. — Не может быть…

— Как же вы открыли сейф? — удивленно спросил Ник, вспоминая свой разговор с престарелым взломщиком. — Наняли слесаря?

— Все намного проще, — улыбнувшись, ответила Эмма. — Я нашла ключи. Два ключа, они были в спальне у профессора, в одном из его сюртуков. Мы с Роджером начали перебирать вещи дяди, наводить порядок в его комнатах и нашли ключи.

— Невероятно, — пробормотал Никлас. — Хранить ключи от сейфа в кармане сюртука…

— Вполне в духе моего дядюшки, — отозвалась Эмма. — Удивительно, что он не повесил их на гвоздик рядом с самим сейфом.

— Да! — внезапно воскликнул Томас. — Это то, что нужно. Все перепутано, перемешано, но, определенно, теперь у нас намного больше информации, чем раньше. Думаю, я смогу восстановить ход событий.

— Превосходно, — произнесла Эмма и положила ладонь на плечо Маккензи, настолько увлеченного бумагами, что не заметившего этого жеста. — Ну что, мистер охотник, вы с нами?

— До самого конца, — твердо ответил Никлас, поднимаясь из‑за стола. — До самого конца.