Дома Лена быстро ложится спать. Похоже, даже безалкогольное пиво — не просто лимонад. Я ещё какое-то время читаю свой атлас, потом тоже засыпаю.

Когда утром бегу на пробежку, Лена ещё спит. Возвращаюсь, завтракаю, собираюсь в клинику. Лена ещё спит.

Принимаю решение её не будить, оставив на кухне в стеклянной сковороде её половину завтрака. Сковородку специально использую прозрачную, чтоб она не прошла мимо и не ела сухомятку.

В клинике Анна уже ждёт меня в кабинете на кушетке. Говорит, Котлинский вышел. Видимо, по каким-то причинам он избегает надолго оставаться именно с ней наедине.

— Доктор, вы знаете, боюсь сейчас уверенно сказать. Но ощущения такие, каких уже давно не было. В хорошем смысле. — робко говорит Анна. — Вот в сосудах, где кровь течёт; там, где опухоль тоже; не знаю, как объяснить. Можете посмотреть меня?

Кладу руку её на плечо, пуская частоту спокойствия:

— Конечно.

Скан. Для верности — скан повторно.

А ведь метастазов-то почти не осталось. Я погорячился, когда думал про неделю. Такими темпами управимся за пару дней. У неё молодой организм, который сам не желает сдаваться. Получив минимальную помощь снаружи, он всеми силами «поглощает» те клетки, которые идентифицирует как «вражеские».

Моё дело — только «подсвечивать». Хотя это долго и монотонно.

Ставлю иглы. Собираюсь подать частоту на лимфоузел, чтоб «добить» оставшиеся метастазы, но вовремя спохватываюсь, сделав пристрелочный скан.

И снова скан ещё раз, для проверки.

«Подсвечивать» метастазы в лимфоузле больше нет необходимости: её лимфоциты и так их «видят». Получается, за время этих сеансов с иглами, у нас получилось заставить клетки опухоли вести себя, как нужно нам.

Лимфоциты работают по программе самостоятельно. Нужно просто время, чтобы дать им механически вывести шлаки из клеток.

Нет точных слов, чтоб выразить все мои эмоции сейчас. Поневоле чувствую, как на моём лице, против моей воли, расплывается идиотская улыбка маньяка, которому дали то, чего требовала его мания.

Пользуясь моментом и тем, что меня никто не видит, корчу сам себе в зеркало рожу и радостно потираю руки.

— Вы знаете, сегодня чуть получше, — сдержанно говорю Анне. — Вы и чувствовать себя должны чуть получше. Всё правильно.

Потом не удерживаюсь и через пару секунд добавляю:

— Динамика вселяет. Давайте работать дальше.

Хочется танцевать. Или хотя бы сделать стойку на руках. Эйфория — вещь такая, точным решениям не способствующая.

Слава богу, Анна не пускается в расспросы. Она вообще ничего не говорит, дисциплинированно не шевелится, лежит лицом вниз.

Сегодня на лимфоузел больше не отвлекаюсь. Теперь транслирую частоту только на опухоль. Если получилось с меньшим, значит, правило будет работать и на большем. Вопрос в упорстве. И в моей работоспособности.

В десять проходит пересменка на сустав. Котлинский забирает Анну на психотерапию, которая, как мне кажется, ей уже не сильно понадобится.

По суставу тоже всё относительно в порядке.

— Деформацию полностью убрать может не получиться, — честно говорю пациенту. — Но функциональность тканей восстановим в полном объёме.

— Что это значит лично для меня? — глухо спрашивает пациент сквозь подушку, в которую упирается его лицо.

— Подвижность сустава будет чуть хуже. Почесать ногой за ухом уже может и не выйти. Но во всём остальном, беспокоить не будет.

Удерживаюсь от фразы «какая мелочь твой сустав, мужик. Знал бы ты, что за женщина до и после тебя».

Танцевать всё ещё хочется.

…

В двенадцать, когда заканчиваю с Анной, появляется Котлинский. Видимо, он что-то такое чувствует на эмоциональном уровне, потому что, как только за Анной закрывается дверь, он сразу накидывается на меня:

— Ну что?!

Наконец, я могу себе воздать заслуженные положительные эмоции. Потому держу секундную паузу, подогревая его нетерпение. При этом улыбаюсь.

— В лимфоузле её лимфоциты сейчас «видят» метастазы. Треть уже рассосалась. Такими темпами, до окончания метастазов конкретно в лимфоузле осталось два или три дня, смотря что она будет есть дома. То есть, от питания зависит. По опухоли, начал делать то же самое, что делал на лимфоузел. Сегодня пока похвастаться нечем, но мы работаем.

Теперь очередь Котлинского вскакивать и молча метаться по кабинету от стены к стене, усилием воли сдерживая готовую прорваться улыбку.

Как я его понимаю в эту минуту, хе-хе.

— Саня, нет слов. — рожает в итоге Котлинский, сжимая мои плечи своими руками. — Подождём, конечно, результатов и замеров, но…

Дальше ему не хватает слов, он ещё три раза сжимает мои плечи и пару минут бегает от стены к стене. Делая вид, что просто гуляет по кабинету прогулочным шагом.

Потом мы пьём чай, причём я — очень сладкий, и на сегодня прощаемся.

…

Кажется, над моими тренировками по плаванию висит какой-то злой рок.

Решил от КЛИНИКИ пройтись пешком: и время позволяет, и мысли с ощущениями в порядок привести. По дороге, возле центральной площади, наткнулся на пикет: несколько пенсионеров и откровенно молодых людей (по виду — пенсионеры и студенты) стоят на краю тротуара и держат плакаты с надписью «У меня есть выбор!».

Я уже в курсе из интернета о передаче верховных должностей в стране без избирательного процесса.

Президента, подавшего в отставку, сменил глава парламента, теперь бывший, в соответствии с Конституцией.

А главу парламента сменила очень близкая родственница Президента.

В первом случае, народ ни за кого не голосовал, поскольку функция Исполняющего Обязанности законодательством оговорена. И до следующих выборов нужно просто подождать.

Во втором случае, голосовал только Парламент, причём только одна из его двух палат. Ну как бы тоже, несколько десятков людей, от основной массы избирателей, судя по накалу в интернете, весьма далёких.

Лозунг «У МЕНЯ ЕСТЬ ВЫБОР!» в интернете звучит именно в контексте этих двух назначений: и.о. Президента и новой главы парламента.

В силу возраста и рода занятий, я настолько далёк от политики, насколько можно. Но сейчас мне становится любопытно. В конце концов, шестнадцать лет.

Подхожу к пикету и спрашиваю у студентки, стоящей возле меня:

— А сколько будете стоять?

— Ещё около двух часов.

— И на какой результат рассчитываете в итоге?…

Так мы развлекаемся вопросами и ответами ещё минут пять. А через пять минут на тротуар из подъехавшего автобуса высыпают сотрудники полиции и начинают всех подряд запихивать в этот автобус, включая меня.

В принципе, я давно заметил и этот автобус, стоявший в двадцати метрах. И необычное количество людей в нём, фонящих напряжением и стрессом.

Ситуация «читалась» заранее, но мне искренне не понятно, в чём проблема и как себя вести. Принимаю решение с полицией не воевать и поехать послушать, в чём дело. И чего они хотят.

По приезде в какое-то огороженное забором здание, нас, не разделяя, выводят на улицу и проводят в цокольное помещение этого здания.

Далее по одному разводят в разные стороны.

В «утопленном» в фундамент помещении без окон, площадью метров тридцать, посередине стоит стол с компьютером, за которым сидит сержант и выбивает дроби на клавиатуре. Не поднимая глаз, сержант спрашивает меня:

— Фамилия, имя, возраст.

Добросовестно отвечаю.

— Адрес прописки?

— У нас по Конституции не прописка, регистрация. Зарегистрирован по адресу микрорайон Солнечный, восемнадцать, квартира сто двадцать.

— Умный? — сержант на секунду поднимает на меня глаза, потом возвращается к дробям на клавиатуре. — Документы есть?

Дисциплинированно подаю ему свой пропуск из НОВОЙ КЛИНИКИ, на котором, помимо моего имени, указаны дата моего рождения, группа крови, резус-фактор, рабочий кабинет и должность «массажист».

Вместе с пропуском меня просят сдать бумажник, мобил и ключи. После этого просят обождать в одном из помещений, которые составляют часть этой самой большой комнаты, но отделены от неё металлическими решётками.

Добросовестно прохожу в это помещение, и железная дверь в виде решётки за мной захлопывается.

Вначале жду десять минут, потом ещё десять, потом присаживаюсь на скамейку у стены и прикрываю глаза.

Смску Лене я отправил ещё из автобуса. С описанием происшествия, с фотографией ворот здания, куда нас привезли, и с его геолокацией. Больше за меня волноваться именно в эту минуту некому. Она прочтёт, как проснётся. В принципе, пока ничего страшного не происходит. Можно попробовать поспать. Либо потренировать мощность и точность сигнала, вызывая чесотку за ухом у сержанта, сидящего за компьютером примерно в семи метрах.

…

Это самое время, на два этажа выше.

В кабинет начальника отделения без стука быстро входит сержант, стоявший возле компьютера.

Начальник отделения вначале удивлённо, потом недовольно смотрит на него и резко говорит:

— Совсем ебанулся??? Двери попутал??? Какого тебе тут надо?

— Господин полковник, вот!

Сержант, вежливо наклоняясь, быстро кладёт на стол бумажник, телефон, пропуск в НОВУЮ КЛИНИКУ с именем «Александр Стесев» и визитку, на которой рядом с номером телефона написано «Генеральная прокуратура. Начальник четвёртой службы. Служба специальных прокуроров. Бахтин Олег Николаевич».

— Господин полковник, у задержанного забрали, в бумажнике — эта визитка!

— Что за задержанный? — начальник отделения берет визитку и долго рассматривает её с разных сторон.

— Митинг же был на площади? Вот оттуда. Мы всех участников повинтили, он рядом стоял.

— Он в митинге участвовал? Зачем его брали? — сводит брови вместе начальник отделения.

— Ну, количество же, — проникновенно смотрит на начальника отделения сержант. — Чтобы было как можно больше задержанных. Ну, отчётность…

— Он при задержании сопротивлялся?

— Да никто из них не сопротивлялся!

— Как давно именно его привезли?

— Да со всеми вместе. Часа два назад. Господин полковник, это уже не важно! Пожалуйста, разрешите его отпустить! Отдельно от прочих!

— Не понял. Ты это сейчас что сказал? — начальник отделения пристально смотрит на сержанта.

— А то вы не знаете! В больнице на той неделе «фиников» вместе с госдоходами вообще постреляли нахер из-за родственницы этого Бахтина! Насмерть! У меня — жена и дети, господин полковник! Пожалуйста, отдайте команду его отпустить! Мало ли, кто этот пацан Бахтину, вдруг племянник какой?! — истерично повышает тон сержант.

— Уймись. Дай подумать. Выйди нахер! — начальник отделения резко взмахивает рукой в направлении двери, придвигая к себе все принесённые сержантом вещи.

…

Справедливости ради, не смотря на ограничение свободы перемещения, меня даже не обыскивали и вообще обращались достаточно вежливо.

На моём шагомере на поясе есть таймер, по которому я засёк время. Сижу на лавке уже больше двух часов. Полчаса даже подремал. Остальное время развлекаюсь, заставляя сержанта чесать за ухом.

Тут, в подвале, от нечего делать, стал прислушиваться к себе и заметил, что «прокачался» на Анне. По крайней мере, и мощность, и точность сигнала подросли. Нервные окончания сержанта вон «цепляю» вообще больше чем с семи метров.

Кстати, дверь от самого сержанта в коридор — тоже железная, правда, не в виде решетки, а сплошная. Она не захлопнута, а только прикрыта, но ощущение сумрака и подвала от этого никуда не делось. М-да, такому рабочему месту не позавидуешь.

Развлекаюсь с сержантом, вернее, с его ухом, ещё несколько минут, когда дверь из коридора открывается наружу и в комнату входит странная делегация: женщина в форме, как у Бахтина, мужчина в форме полковника полиции, двое «близнецов Бахтина» с закрытыми лицами и пара тех полицейских, которые автобусом забирали митингующих с площади.

Ну и меня вместе с ними…

Это не всё. Сегодня будет ещё.

За некоторое время до этого.

Начальник отделения бросает взгляд на закрывшиеся за подчинённым двери и некоторое время смотрит на вещи, разложенные на столе. Беря то пропуск, то бумажник в руки и рассматривая в вытянутой руке.

Надо к окулисту. Вблизи уже мелкий шрифт с трудом читается.

Приказ о задержании активистов митинга отдавал сам министр. Лично. С одной стороны, это наверняка можно будет доказать. Тьфу три раза…

С другой стороны, этот пацан, попавший случайно, исключительно ради «палок», в число митингующих мог затесаться и не случайно.

Что с этого можно поиметь? Интересно, он родственник Бахтину? Допустим, да. Это плюс или минус? Фамилии разные. Не факт, что близкий. С другой стороны, кому попало личные визитки с мобильным номером не раздают. В лучшем случае — служебный городской. А то и вообще, «тумбочка» на первом этаже. Дозванивайтесь…

Если придумать, как его сейчас выпустить с намёком, личным, так, чтоб передал Бахтину. Что это — личная услуга, а не что-то иное. Как это сделать?

Полковник ещё некоторое время размышляет, когда дверь в его кабинет снова без стука открывается. Входит смутно знакомая по «генералке» женщина в форме советника юстиции в сопровождении двоих «бей-беги».

— Чем обязан? — удивлённо спрашивает начальник отделения.

— Советник юстиции Ахметова. — женщина в форме советника юстиции окидывает взглядом помещение, на секунду дольше задерживается взглядом на столе, на котором разложены чьи-то носимые карманные вещи, бормочет себе под нос «О, всё на месте», и дальше громко говорит уже в коридор:

— Понятые, пожалуйста, пройдите сюда.

Входят ничем не примечательные мужчина и женщина средних лет.

— Полковник Сериков, у вас на столе вещи. Чьи они? — спрашивает женщина в форме советника юстиции, включая видеофиксатор над правым карманом.

— Принесли в рамках исполнения служебных обязанностей… — спокойно отвечает начальник отделения.

(«И ведь даже от ворот не позвонили, не предупредили», — мелькает мысль. Сериков не в курсе, что возможность этого звонка была изначально проработана и исключена.)

— То есть, вы признаёте, что осведомлены о нахождении всех предметов, находящихся у вас на столе, в полной мере?

— Разумеется, — хмуро отвечает Сериков, ещё не понимая, что происходит. И отчего задаются такие странные вопросы.

— Понятые, пожалуйста сюда, — женщина в форме берёт со стола по одному предмету, подносит их видеофиксатору на груди, сопровождая это каждый раз словами «Крупный план!» и откладывает их на другой конец стола.

— Полковник Сериков, вам известно где сейчас находится несовершеннолетний Александр Стесев, задержанный в тринадцать пятнадцать на площади Независимости?

— Внизу, в цоколе. — хмуро отвечает начальник отделения, никак не понимая, какую линию поведения выбирать.

— Пройдёмте.

…

Женщина в форме, как у Бахтина, сразу подходит ко мне, осматривает меня со всех сторон, наклоняя мою голову и поворачивая её к свету разными сторонами. При этом тихо говорит мне на ухо:

— Я Ирина. Заместитель Олега Бахтина. У тебя всё в порядке?

Молча киваю в ответ.

Остальные стоят по ту сторону дверного проёма, отделяемого от помещения с «сержантом — программистом» железной решёткой в виде двери.

— Били? Угрожали?

— Нет, — чётко, но тихо произношу в ответ. — Достаточно вежливо обращались.

— Это хорошо, — с явной досадой и откровенным разочарованием говорит женщина. — Ну пошли.

Ирина ведёт меня на второй этаж вместе с полковником, в сопровождении «близнецов Бахтина». След в след за нами следуют какие-то мужчина и женщина средних лет, немного испуганные на вид.

Сержантов другие «близнецы» отсеивают где-то по дороге.

На втором этаже Ирина заводит всех нас в какой-то кабинет. Ирина кивает нам с мужчиной и женщиной на стулья у стены, сама садится в кресло за приставным столом и указывает полковнику полиции на стул напротив:

— Сериков, прошу.

«Близнецы Бахтина» немыми тенями остаются у входа.

— Итак, приступим… Представьтесь, пожалуйста, — обращается Ирина ко мне.

— Александр Стесев.

— Александр, пожалуйста, пройдите к тому столу. Это ваши вещи?

Встаю, подхожу и на столе обнаруживаю всё то, что у меня достаточно вежливо изъяли при «заселении».

— Да, мои.

— При каких обстоятельствах они у вас пропали?

…

Ирина ещё минут пятнадцать задаёт вопросы в таком стиле, что я невольно начинаю чувствовать себя невинно пострадавшим Христом, а полковника Серикова — как минимум предателем Родины. Или ещё чего похуже.

Судя по лицу и эмоциям Серикова, у него складывается точно такое же впечатление.

…

— То есть, вы согласны с тем, что факт задержания несовершеннолетнего вам был известен? — с хорошо маскируемым удовольствием в голосе спрашивает Ирина.

— Я не знал, что он несовершеннолетний, — качает головой полковник.

— Вот его пропуск, у вас на столе. С датой рождения. — она подносит пропуск к видеофиксатору на груди со словами «Крупный план». — Когда точно был задержан несовершеннолетний Стесев?

— Точное время нужно смотреть в журнале регистрации, — твёрдо отвечает полковник.

— А мы посмотрели. Вот — протокол выемки журнала. — Ирина взмахивает в воздухе каким-то листом бумаги. — А вот сам журнал.

На стол ложится какой-то бухгалтерский гроссбух. Странно. Я думал, все эти вещи давно ведутся у нас в электронном виде. Видимо, не везде. И не все.

— В журнале регистрации нет записи о задержании Александра Стесева. Понятые, пожалуйста, подойдите, ознакомьтесь с журналом. — продолжает "добивать" полковника Ирина.

— Могли не успеть. — бросает полковник в ответ.

— Здорово, — Ирина несколько раз хлопает в ладоши. — Именно этого ответа я от вас жду и в суде. — Далее она оборачивается к мужчине и женщине, сидящим рядом со мной, — Понятые, пожалуйста, пройдите на первый этаж, там возле входа наш второй сотрудник, в точно такой форме, как я. Нужно зафиксировать изъятие жёсткого диска видеонаблюдения.

Понятые уходят, оставляя нас втроём в комнате. «Близнецы Бахтина» не считаются, так как ведут себя, будто их и нет.

Полковник Сериков бросает несколько взглядов в мою сторону, колеблется какое-то время, потом на что-то решается и говорит, глядя в глаза Ирине:

— Может, договоримся?

— Не в этот раз, — качает головой Ирина, глядя ему в глаза.

— На задержание участников митинга у меня был прямой приказ министра.

— И министр это подтвердит?

Сериков молча опускает глаза. Через несколько секунд он вновь смотрит в глаза Ирине и говорит:

— Зачем тебе это нужно? Ну будет выговор. Ну строгий. Зачем?

— А-ха-ха, Сериков, ты ещё не понял? Не будет выговора.

Далее Ирина перегибается через стол, нависая над Сериковым, и, не стесняясь ни меня, ни «близнецов», цедит:

— У меня приказ моего начальника. Проверить законность задержания несовершеннолетнего. Срочно. Я приезжаю к тебе. И что мы видим? — Ирина картинно ведёт рукой вокруг. — Журнал по задержанному не заполнен. Вообще. То есть, у тебя нигде не отмечено в документах, что он вообще задержан. Получается что?

— Что пока не заполнили документы! — в каком-то отчаянии откидывается назад на стуле Сериков.

— Нет, Сериков. Это значит, что вами несовершеннолетний был задержан незаконно. Без оформления всех необходимых документов, регламентирующих, в том числе, время его задержания, удержания и оповещения его законных представителей — в соответствие со статьей четыреста сорок шесть упэка. Слава богу, сам факт его незаконного задержания подтверждается и видеозаписью на сервере, которую мы сейчас изымем. Для суда. И двумя понятыми, которые присутствовали при вскрытии изолятора.

— Это накладка, такое бывает, — пытается спорить Сериков. — Ты же понимаешь, что даже на уровне сержантов дээс могли просто лопухнуться?

— А вот это ты будешь объяснять в суде, — как-то хищно улыбается Ирина. — Моя оценка от твоей отличается. Кстати, сержантов мы тоже с тобой вместе заберём.

— Почему ты не хочешь договориться?

— Ты меня не слушаешь. — с досадой качает головой Ирина. — Мой начальник меня лично попросил разобраться. Как ты думаешь, в каком случае я буду выглядеть лучше? И наберу больше очков? Если доложу, что сержанты на первом этаже — долбоёбы и обосрались? Кстати, это никак не объясняет его документов у тебя на столе. Так что, так себе версия, особенно для суда, — качает головой Ирина. — Или — моё начальство меня оценит лучше, если я смогу доказать, что человек, о котором мой босс беспокоился, задержан незаконно? И целый полковник полиции был в курсе? И вообще, всё очень похоже на покушение на незаконное лишение свободы? В журнале-то он не зарегистрирован, — Ирина трясёт в воздухе потрёпанным гроссбухом.

— С-сука… Ну перестарался я! Сам министр просил всех, кто на митинге, свинтить и подержать! Ну согласен я, что его случайно взяли! Я как раз сидел думал, что с этим делать! — начинает почти что орать полковник.

— Так. Хорошо. Тогда вероятно ты, как слуга закона, в двухчасовой срок после его задержания предпринял попытки связаться с его законными представителями, правильно? Пожалуйста, назови, как ты это делал? Ты звонил по какому-то телефону? Какому, он есть в памяти твоего мобила? Либо — отдал распоряжение сотрудникам? Каким?

Полковник как-то обречённо опускает голову.

Близнецы у входа чуть напрягаются.

Ирина явно испытывает какое-то странное удовольствие, не могу понять, какое.

У меня мелькает мысль, что я сейчас где-то даже рад, что она со мной на одной стороне.

— Сериков, то, что ты сейчас несёшь, озвучишь в суде. Я вижу совсем иное. Документы Стесева — у тебя на столе. В них прописан даже его год рождения. То есть, что он — несовершеннолетний, тебе известно. Его задержание не оформлено вообще никак. Значит, незаконно. Я нахожу его в камере. Значит, отпускать его ты не собирался. Хорошо, что я опытная и на все эти движения без «бей-беги» и понятых не езжу.

Ирина глубоко вздыхает, потом кивает в сторону «близнецов», стоящих у двери, и продолжает:

— Суммируем. Что он задержан — ты знаешь. Сам признал. Его документы у тебя на столе, возраст знаешь. За два часа, законных представителей искать даже не собираешься — не звонил, никому не приказывал. Фактическое время задержания узнаем из видеозаписи. Но оно явно больше двух часов, так как есть смска, которую Стесев кинул своим законным представителям, когда вы его в отдел везли. Дай бог ему здоровья, с фотоотчётом, когда автобус сквозь ворота проезжает. Время зафиксировано. Плюс ваша камера. Это — покушение на незаконное лишение свободы, Сериков. Несовершеннолетнего.

Ирина снова глубоко вздыхает и дальше продолжает совсем безэмоционально:

— А я сейчас трачу на тебя самое дорогое, что у меня есть.

— Время и силы, что ли? — безразлично дёргает плечом полковник.

— Нет. Подписанную санкцию спецсуда без даты.

Ирина фотографирует какую-то гербовую бумажку телефоном, со своего места не вижу подробностей. Потом отправляет фотографию по ватсаппу, через полминуты смотрит в экран и говорит:

— Ну вот. Лично ты санкционирован семь минут назад.

…

Мои вещи мне не отдают. Ирина, придерживая меня за рукав, отстаёт вместе со мной от остальных в коридоре, и говорит:

— Саш, твои вещи мне нужны. Для дела. Там есть что-то важное, без чего тебе сейчас никак?

— Ну, ключи ладно, есть дома. — думаю вслух, — Пропуск дадут новый. Мобил точно нужен?

— Да. Мобил через Олега передам завтра, извини, — наедине Ирина превращается во вполне адекватную и даже где-то человечную.

Неожиданные метаморфозы. Раньше не сталкивался. Впрочем, сколько мне лет.

— Ещё мой бумажник.

— Про бумажник не переживай. Все деньги пересчитаны, всё верну. Также через Олега.

Как я сейчас понимаю, она имеет в виду Бахтина.

— У меня сейчас в карманах ни копейки, — рассеянно охлопываю себя по одежде, пытаясь понять, как сейчас добраться домой.

— Ясно… Держи, — Ирина, достаёт из внутреннего кармана кителя две банкноты достоинством одну и пять тысяч и, не глядя, даёт их мне. — Я возьму у Олега, ты отдашь ему. Хорошо?

— Конечно.

— Тебя подбросить? — спрашивает она, когда мы выходим через турникет на улицу.

Возле турникета, что интересно, стоит не сержант полиции, а один из «близнецов Бахтина».

— Спасибо, я сам, — открещиваюсь обеими руками под смех Ирины.

…

Ирина скрывается в каком-то автобусе с закрытыми непрозрачными стёклами, который отъезжает сразу после того, как она поднимается в его салон.

Я выхожу по аллее на трассу и понимаю, что нахожусь в двух километрах от дома. Просто с другой стороны от озера.

Решаю прогуляться домой пешком. Впечатления хоть и не самые яркие в моей жизни, но и не сказать, что очень привычные.

Через пятьсот метров я полностью успокаиваюсь и дальше уже гуляю с удовольствием.

Возле «ХОЗЯЮШКИ», уже почти у себя на улице, замечаю, мальчика лет восьми, который навзрыд от чего-то плачет, повернувшись к стене лицом и наивно стараясь стать так, чтоб этого никто не видел.

Подхожу, присаживаюсь на корточки, поворачиваю его к себе и беру за руки:

— Привет. Я — Саша. Как тебя зовут? Поделись, что случилось? Может, могу помочь.

— Я — Тимур. Мама деньги дала на хлеб и стиральный порошок. Монетами. Я пока сюда шёл, деньги потерял, в кармане дырка. Если бы деньги были бумажными, не потерял бы. Но бумажных денег у мамы сегодня не было… Ы-ы-ы-ы-ы……

Ух ты. Однако…

Одет вроде бы и не бедно. Хотя, сейчас, в шаговой доступности Китая за горами, никакая одежда не показатель достатка. Есть масса обеспеченных людей, одевающихся в быту крайне непритязательно. Хоть и родители Лены. Да и она сама в течение доброй половины недели.

— Так, боец. Прекращай плакать. Эта проблема решаемая… — на всякий случай, бросаю на него частоту покоя. Которая с ходу с него «слетает» на три четверти. Повторяю ещё пять раз, дожидаясь, пока он успокаивается.

— Всё, я больше не плачу, спасибо, — глядя в землю, говорит он.

— Сколько денег нам дала мама? — продолжаю держать его за руки, сидя на корточках.

— Тысячу…

Рассуждаем логически и быстро. Тысячи долларов или евро ему дать не могли. Это нонсенс с любой стороны. Значит, тысяча была в нашей национальной валюте. Конечно, потерять и её не приятно, но что же там за ситуация в семье, что ребёнок так убивается… И домой не идёт…

— Так, держи свою тысячу, — лезу в карман, приняв решение, — и пошли покупать по списку, что мама говорила.

— Нет списка, я всё помню, — парень, не веря до конца, робко берёт у меня деньги, глядя мне в глаза, зажимает их в кулаке, и, удерживая меня за одну руку, ведёт меня в магазин.

Там мы под его руководством покупаем стиральный порошок, самое дешёвое мыло и выходим, чтоб в соседнем продуктовом магазине купить хлеб, молоко и пачку макарон.

Ух ты. Однако…

Пока не знаю, как реагировать.

— Тима, а давай я тебя домой провожу? — предлагаю парню, тем более что мою руку он отпускать не спешит. — На всякий случай.

— Давай. — видимо, парень, как все дети, чувствует, что я ненамного старше, потому всякими обращениями «на вы» не заморачивается.

Живёт Тима в паре сотен метров, в хрущёвке. Ламинированная дверь из тонкой деревоплиты наводит на мысли. К тому же, она не заперта на замок — мы попадаем в квартиру, просто толкнув дверь.

— Мама, я всё купил! — кричит он из прихожей.

К нам из комнаты выходит женщина лет тридцати, с добрыми усталыми глазами и явными следами употребления алкоголя на лице. Как минимум, вчера.

Пользуясь паузой, сканирую её с того места, где стою. Употребление алкоголя подтверждается. К сожалению, не только вчера… Хотя и не каждый день.

— Мама, я деньги потерял, Саша мне свои отдал, вот мы купили всё! — парень радостно вываливает на мать новости. Мать начинает стесняться:

— Ой, спасибо, но я сейчас не могу вам ничего отдать… У нас пока нет других денег…

— Боже упаси, — поднимаю руки вверх, чётко останавливая любые мысли с её стороны — Ничего возвращать не нужно. Извините, как мне к вам обращаться?

— Дария.

Или Дарья? Я не расслышал, но переспрашивать не буду.

Я уж оценил обстановку квартиры как с материальной точки зрения, так и с бытовой. Она мне активно не нравится, как и то, что я сейчас сделаю. Но других вариантов просто нет.

— Дария, у вас чудесный сын. Давайте я его лучше с собой в спортклуб водить буду, если вы не против?

Судя по отсутствию игрушек как в прихожей, так и в единственной комнате, видимой от двери, свободного времени у пацана — завались, а вот занять его особо нечем.

— Ой, а насколько это удобно? А где спорткомплекс? — запоздало включаются какие-то рефлексы у матери.

— Спорткомплекс — АВАНГАРД. Это рядом. Удобно вполне, секция для детей до четырнадцати бесплатная. Тима, сколько тебе?

— Десять! — кричит парень из ванной, куда он сразу после прихода пошёл мыть руки.

— НУ он даже год пропустил. У нас можно тренироваться с девяти.

Через пяти минут покидаю квартиру, записав тиминым карандашом на огрызке газеты их домашний телефон (других телефонов в доме нет), выяснив номер школы Тимура и договорившись, что позвоню сразу после того, как договорюсь с тренером.

Уходя, «забываю» банкноту в пять тысяч на полке возле выхода.