После классного часа мы идём получать учебники. Где толпимся пару часов вместе с ещё четырьмя классами, пытающимися сделать тоже самое.

Почему учебники нельзя выдать после занятий? Либо в отдельный день? Кажется, кроме меня здесь никто не считает, что время — это деньги…

Получение учебников занимает два урока, которые у нас должны были быть отведены под английский.

Мне он нужен не особо, поскольку в той жизни он был моим родным языком… Который, хотя и изменил слегка лексический состав, но на остальные девяносто процентов остался вполне родным, узнаваемым и тем же самым.

По крайней мере, при общении в интернете у меня проблем не возникает. Ну, как не возникло бы проблем у нашего современника, попади он со своим русским языком лет на двести назад. Конечно, какие-то несуразности бы в том общении всплывали, но если язык твой родной, если лексический состав на восемьдесят процентов тот же, если грамматика не менялась, то ты быстро сообразишь, чего именно писать и говорить не нужно.

А то, что говорили бы твои предки языком двухсотлетней давности, ты б понимал полностью.

Это как попади мы к Пушкину. Его мы и сегодня понимаем на сто процентов. И подстроиться под его стилистическую модель можем без труда, случись необходимость. Да и под лексический состав тоже.

Другое дело, что сам Пушкин понимал бы нас, попади он к нам, в лучшем случае наполовину, но это уже совсем другой разговор.

После несостоявшегося английского, ко мне подходят трое парней из класса Сявы, Белого и Серого, которых я видел за трансформаторной будкой:

— Стессель, ну ты дал кокса, — начинает без предисловий парень в очках, о котором я знаю только то, что его прозвище «Филин».

— Я при чём? Стоял и никого не трогал. — пожимаю плечами. Интересно, откуда они меня знают? — Вы мне что-то предъявить решили? Или просто пообщаться зашли?

Агрессивных намерений у них нет однозначно, это видно, но я пока не могу понять цель их визита.

— Да оно так, понятно, что Сява первый начал — мнётся второй, кажется, Ринат или Марат. Точно, Ринат. — Но тут такое дело… У них родаки — много кому не чета.

— Да большинству из наших не чета, — продолжает третий, которого я не знаю.

— Они и «курят» давно, и, наверное, порой ещё чего поинтереснее, чуть не «двигаются», — продолжает Филин, — но им же закон не писан…

— У меня есть один товарищ, который очень любит повторять везде, что закон для всех один, — бормочу, поскольку они всё ещё мнутся.

Ринат как-то странно переглядывается с Филином, после чего Филин продолжает:

— В прошлом году мои родители подходили к директору, когда Сява и Серый неделю подряд англичанке не давали урок вести. Просто срывали всё. Дурацкими шутками, болтовнёй…

— И? — тороплю Филина, поскольку каждое слово из них приходится тянуть клещами, не смотря на то, что первыми ко мне подошли они.

— Вероятно, директриса связывалась с их родителями, потому что через два дня моим родителям позвонила завуч старших классов и сказала, что если я не могу найти общий язык с одноклассниками, то школа не сможет мне предоставлять грант на обучение, — с замогильным видом сообщает Филин.

— Ну а потом, после того как у этих один раз всё прокатило, родаков Филина отменой этого гранта уже второй год давят, чтоб они шум не поднимали. Филин же только с грантом оплату за учёбу тянет, — поясняет Ринат.

— А другие родители? — спрашиваю.

— Да с Сериковым вообще не хотят связываться ни классная руководитель, ни другие родители.

— Стоп, а Сериков — это Серый? — щёлкает у меня в голове. Прозвища-то я знал, но не фамилии.

— Ну да, — кивает третий.

— Так а от меня вы сейчас чего хотите? Я к этими вашим тёркам никаким местом, за себя плачу сам, грантов не просил, да и против смены школы не возражаю, — пытаюсь восстановить цели нашего разговора. — По мне, уйдя из этой школы, ничего не потеряешь…

— Филин по обмену в Хилдерстоун-колледж со второго полугодия записан, ему школу менять нельзя. И потом там оставаться собрался. Ему сейчас школу менять — труба всему проекту, — начинает объяснять третий парень.

— Да и мы уже ничего не хотим, — роняет Филин. — Спросить хотели, а ты их что, совсем не опасаешься?

— А почему я должен их опасаться? — мне становится интересно.

— У Серикова отец — крутая шишка в полиции. У Сявы и Белого — кто-то в прокуратуре. Кажется, матери. Физически они сам видел, какие лоси, — начинает объяснять Ринат.

— Ну да, видел, — улыбаюсь.

— Ну, а мы не справились в своё время… — деликатно намекает третий парень. — Ни втроём, на даже впятером… Но это было ещё пару лет назад. С тех по они ещё больше выросли…

— А нашим родителям потом звонили их родители, в общем, мы больше не возникаем, — обречённо заканчивает Филин.

— Слушайте, давайте хоть познакомимся, что ли? — говорю, потому что теперь вижу по эмоциям, зачем они пришли. — Я Саша. Извините, я вас в лица знаю, а по именам — нет.

— Ринат.

— Марат, — кивает третий.

Филин оказывается Юрой.

— Так а от меня-то что надо?

— Первое — спросить хотели, ты их что, совсем не опасаешься? — пытливо смотрит на меня Филин.

— А со стороны не видно? — отвечаю вопросом на вопрос.

— Ну, если он платит сам, и родня не хилая, — вопросительно поднимает бровь Марат, косясь на Филина и Рината.

— Стоп, мужики, вы сейчас что, так шутите? — не понимаю подоплёки. — А при чём тут родня вообще?

— С нами девочка училась. Ира Воробьёва. Она рано развиваться начала, и к четырнадцати годам уже полностью оформилась. Эти к ней цепляться начали. Её родители вначале пошли к директору. Что был за разговор, никто не знает, но через два дня её родители в один день забрали документы отсюда и мы вообще больше её не видели. Она даже телефон сменила. И профиль в сети стёрла — на одном дыхании выпаливает Филин.

— А перед этим её отца видели разговаривающим с матерью то ли Сявы, то ли Белого, — добавляет Ринат.

— Спасибо, что сказали, — киваю. — Но пока не вижу оснований беспокоиться. На моих родителей надавить крайне сложно, они вообще тут не живут, — решаю пока не уточнять вслух лишних деталей. — Физически не опасаюсь, по целому ряду причин… А насчёт родни, у отца Серикова, насколько я знаю, сейчас своих забот хватает. Он вряд ли сможет школами заниматься… Да и я не совсем сирота. Скажем, есть кому побеспокоиться.

— Стессель, а ты можешь нас так научить? Как ты с этими один справился? — наконец выдаёт затаённую мысль Филин. Явно озвучивая мнение всех троих.

На секунду мне становится смешно, но потом беру себя в руки.

— Мужики, да я не тренер. В секцию отвести могу. Там хоть и платно, но берут всех. Причём плата, в сравнении с лицеем, копейки. Вас тоже возьмут. А чего достигнете и за сколько времени — зависит только от вас. Я, например, последний месяц сплю по шесть часов в сутки.

Следующим уроком идёт физика. Всё логично, местами даже интересно. Жаль только, что на детском уровне. Ощущения, как будто читаешь сказку, которую любил в детстве. Ладно, пойдёт. Мои личные ощущения — как будто попал в музей. Значит, считаем, что ходим в музей.

И на химии — то же самое.

А ещё через урок Филин приводит ко мне пять человек из своего класса с просьбой отвести в секцию, где тренируюсь я.

— У нас остальные в классе — девки, мужики только мы, — застенчиво объясняет Марат.

— Ладно, отведу, — чешу затылок.

В принципе, Сергеевичу на эту тему я позвонил урок назад. Он говорит, если по две тысячи — секция всем рада. Ну а потом, мало ли, вдруг в моей школе есть и другие таланты, не только я.

…

Как я понимаю, уроков сегодня успели провести чуть больше половины из запланированного. Зато два часа слонялись по школьному двору и слушали поздравления. С получением потом учебников.

Когда я, нагруженный учебниками, выхожу из школы, сталкиваюсь с завучем старших классов, ожидающей меня:

— Стесев, не могла тебя найти, ждала тут. Пойдём к директору.

— Извините, у меня сейчас нет времени, — обхожу её по дуге и иду в сторону дома.

Она догоняет меня, пристраиваясь рядом:

— Ты что, не понимаешь что я тебе говорю?

— По моему, всё с точностью наоборот, — бормочу в ответ. — Утром мы вас ждём два часа. Потом вы выступаете по часу. Вместо уроков, за которые лично мной уже уплачено вперед. А теперь оказывается, что у вас в конце дня рабочий аврал. Извините, мне очень нужно идти, к директору с утра зайду сам. Всего доброго. Дальше полезу через дыру в заборе, вам там может быть неудобно, если пойдёте за мной, — деликатно намекаю завучу и она, пыхтя как чайник, отстаёт.

Я хочу попытаться успеть на плаванье. Потом в клинике встретиться с Анной. Она хоть и сдаёт анализы, но работать нам с ней это не мешает.

Потом — аврал в зале бокса. Сергеевич объявил «спринтерский марафон», какой-то специальный двухнедельный цикл подготовки к области. Говорит, что пронять должно даже меня. Хоть бы не «все против всех».

Ну и, мне очень не нравится, когда меня не уважают. Решение о своей эмансипации я сдал ещё несколько дней назад. Тогда же, когда оплатил полугодие авансом. Не буду говорить, как мне пришлось ужаться для этого.

Теперь изо всех сил изобретаю варианты, чтоб не нарушить своего слова и чтобы отвезти таки Лену в Дубай, как обещал.

В обмен на свою оплату и решение суда, я рассчитывал, что Лицей сегодня как минимум выдаст мне подписанный договор, причём выписанный именно на моё имя. В соответствии с Гражданским Кодексом. В котором таки признает свою часть обязательств. По которым лично у меня уже появилась масса вопросов, особенно в части безопасности жизнедеятельности учеников. В учебном заведении, где учатся здоровенные лбы, под метр девяносто ростом и регулярно употребляющие наркотики.

Об ожидаемом договоре — со стороны Лицея ни слова. Зато у директора вопросы лично ко мне, догадываюсь, в связи с чем… Спасибо одноклассникам Сявы и Белого с Серым за информацию.

Наверное, из всей школы только я в курсе, что отцу Серикова сейчас вряд ли до школьных дел сына, поскольку сидит он не в СИЗО МВД, а вообще у чекистов.

Бахтин, с которым на днях пересеклись у Котлинского, обмолвился, что всех ментов рангом от начальника отделения и выше, равно как и угодивших под раздачу прокурорских аналогичного ранга, таможню и прочих «государевых слуг», теперь держат в изоляторе чекистов. Не МВД, как раньше. Для обеспечения незамутнённости следственного процесса, поскольку руководство СИЗО МВД вместе с операми СИЗО и ещё чёрт знает с кем сидит сейчас там же. Есть за что, взяли на горячем.