1917 год для этого движения можно отметить новым политическим подъемом анархизма. В чем была популярность именно этого политического течения? Трудно сказать. Среди молодежи было «модно уйти» в политику, в революцию. Практически все учебные заведения имели много различных политических кружков, откуда пошли многие добровольцы. Образованные люди щеголяли своими знаниями, политическими взглядами, новыми идеями, которые они разбрасывались без всякой на то надобности. Все это, как зерна, как долгожданную влагу, впитывала остальная масса, порой безграмотных и необразованных людей, которые устали от войны, желали просто получить свой земельный надел, или искали другой, более светлой жизни. Это были настоящие голод и жажда, которые пока никто не торопился насытить. Так позади уже были первые «проверочные посевы» зыбких политических идей, когда такие идеологи, как П. А. Кропоткин и М. А. Бакунин пытались создать научную основу под свое политическое течение. Идеал будущего строя провозглашался «союз вольных коммун» без центральной государственной власти выглядел очень заманчивым для масс.

Силантий о «Хлебе и воле» и других течениях.

Когда они встретились после долгой разлуки, а это случилось в момент длительной военной передышки в прифронтовой зоне, Силантий пытался сагитировать своего младшего брата к себе, во фракцию анархистов. Он ввел его в курс некоторых основных событий. Голос его был негромкий, чисто доверительный. Свою речь он предназначил не только брату, но и всем, кто в тот момент находился рядом. Это был небольшой зал, где располагалось на постой подразделение. Кругом висели гимнастерки, сушились портянки, нижнее белье, валялись изношенные ботинки и стоптанные сапоги. Люди внимательно следили за новым человеком, проникновенно ловили все, что он им говорит.

– В России давно наступило безвременье! Понимаете, именно мы, анархисты являемся самой многочисленной политической силой в России. Наши коммунисты – «хлебовольцы» еще в 1900 году имели столько сторонников на юге России, что это уже тогда вызывало серьезные опасения властей. Следует отметить, что все, что было связанно в России со свободой личности и будущими земельными реформами, все это имело своих ярых сторонников среди нас, анархистов. А так как само государство не смогло успешно разрешить всех своих внутренних конфликтов, то оно всегда подвергалось резкой критике. Вспомните, что например, отмена царскими реформами крепостного права привело к катастрофическому обнищанию всех крестьян. Ведь земля тогда осталась у бывших землевладельцев – помещиков. Хуже того, она перешла к крупным земельным банкам. А кто мог купить землю? Простой крестьянин? Ты, вот ты, мог ее купить? Нет.

Поэтому любые действия царских министров подвергались нападкам оппозиции. Да, я согласен, что в любых других реформах наши передовые люди видели, прежде всего, только отрицательные стороны. Потому что они не желали ждать чего – то, и стали объединяться для дальнейшей борьбы. Позволю напомнить их фамилии. Боровой, Виконт (В. Н. Проппер), Бронский (Н. И. Бронштейн). Все они проповедовали тогда анархо– индивидуализм (индивидуалистический анархизм). Давайте разберемся, что это такое? Это, товарищи, борьба за абсолютную свободу личности!

Но вот Россия готовится к войне с Японией, а потом ввязнет в ней. Но вот наступает японская трагедия, как ответ, как пощечина.

И заметьте, что всякое укрепление государственности пока не несет никаких политических изменений. Именно наши анархисты, выступая за сочетание принципов коллективизма и индивидуализма, встали за создание политической ассоциации производителей. То есть выдвинули людей, которые могли бы что– то изменить. Но любая антиправительственная деятельность тут подавляется её аппаратом насилия.

Да, именно поэтому основным методом борьбы с самодержавием такие мистические анархисты, как товарищ К. Эрберг (Сюнненберг), и товарищ Лев Чёрный (псевдоним П. Д. Турчанинова), считали систематический террор. Помните, последовали стачки, саботаж, бойкот. Так выразился крайний анархо– синдикализм. В России проявились такие общественные деятели, как Я. И. Кирилловский (Д. И. Новомирский), Б. Н. Кричевский, В. А. Поссе. Они признавали только непосредственную, прямую борьбу рабочих с капиталом.

Конечно, сегодня выгодно говорить, что в 1905 году никакой революции не было. Мол, это только череда восстаний и стачек, выплеснутое на улицы городов. Мол, все было не так плохо, ведь появился и царский Манифест, и даже Конституция! Про первый русский парламент, я вообще не говорю. Про Думу. Мол, это проявление либерти. Все это чушь! Я говорю, что революция произошла! Она свершилась в наших сердцах, в голове каждого, кто через это прошел.

Он сделал паузу. Ему протянули открытую пачку папирос, он выловил одну и продолжил:

– Да, у нас тоже было не все гладко. Например, «чернознаменцы» готовили выступление пролетарских масс для массового анти буржуазного террора и частной экспроприации. Это было знаменитое время партизанщины. Что впрочем, и привело к расколу. Товарищ Стрига выступал за абсолютный, безмотивный террор. Что было потом? Это вам всем хорошо известно. Расстрел наших товарищей без следа и следствия! Расстрел приказом Варшавского генерал– губернатора Г. А. Скалона в той самой Варшавской цитадели всех наших анархистов, заключенных в январе 1906 г. Это вылилось в уничтожение целого течения нашей политической фракции. Мы никогда не забудем все имена наших товарищей! Никогда!

В зале опять повисла длительная пауза. Слушатели, кто, полусидя, кто, полулежа, невольно замерли. Те, кто пришел позже и стоял вдоль стен, переминали как лошади своими ногами. Они только вернулись из бани, которую им благополучно устроили, и кажется, что пропустили самое интересное из рассказа этого загадочного незнакомца.

– Чем вызвана такая жестокость?

Это откликнулся один из молодых солдат.

– Это был ответ на взрывы в полицейских участках, на частые грабежи, и частные нападения на состоятельных граждан. Да, методы «безмотивного, анти буржуазного» террора породили хаос в таких городах, как Белосток, Варшава, Вильно, Екатеринославль, Одесса. Не удивительно, что там под раздачу попали все представители буржуазии, за принадлежность к классу паразитов– эксплуататоров.

Послышался дружный смех.

– А шо, зрыть гутарят, шо ваш Кропоткин – хнязь? И бачить его лишь в Женеве?

– Так, если не остановите войну, то дойдем до самой Женевы, сам у него и спросишь, князь он или нет.

Это тоже вызвало дружный мех.

– А что товарищи, может быть еще чайку с сахаром? Сообразим, а то уже вечереет!

Брат не собирался давить на Арсения, понимал, что в сложной современной ситуации он прекрасно разберётся и сам, просто ему не хватало надежного помощника среди фронтовиков.

1917.

Как вы сами понимаете, это анархическое движение было очень разным, и следует отметить, массовым. Тринадцатого марта 1917 г в Москве была создана Федерация анархических групп, в которую вошло около семидесяти человек, в основном из молодежи. Наладился выпуск газеты «Буревестник» в Петрограде.

Вот из эмиграции в Петроград вернулся А.П.Кропоткин, один из основоположников данной теории. Именно тогда анархо– синдикалисты во главе с В.Волиным, Г.Максимовым и В.Шатовым выступили за замену государства федерацией профсоюзов (синдикатов). Они надеялись, что смогут создать некий новый инструмент для руководства фабрик и заводов рабочими коллективами. Для этих целей они взяли под свой контроль профсоюзы металлистов, портовых рабочих, булочников, отдельными фабрично– заводскими комитетами.

Призывая к свержению Временного правительства, они видели необходимость «положить конец империалистической войне». Это была прямая противоположность доктрине существующей власти, там все было буквально «до победного конца».

На фоне того, что происходило на фронте, такие лозунги были популярны. Братание с противником, штыки в землю, как отказ воевать, это были симптомы общего недомогания армии.

Анархисты– коммунисты призывали к социальной революции, к свержению Временного правительства, указывали на необходимость после создания Советов рабочих и солдатских депутатов (в частности, в Петрограде) стали добиваться допущения своих сторонников в них. Они выдвигали требования «убийства старых министров» и «выдачи патронов и оружия, так как революция не кончена».

С восемнадцатого по двадцать второе июля 1917 г. конференция анархистов Юга России в Харькове признала возможным вхождение сторонников анархии в Советы, но исключительно с информационной целью. Категорически против участия в Советах высказывались лишь анархисты– индивидуалисты.

* * *

После встречи братьев, и всей этой удивительной истории, оставаться в городе оказалось опасно. Силантий завернул пролетку в подворотню, передал вожжи раненому в руку монаху, приказал подождать его тут.

Все знали, что последнее сражение проиграно, а по городу начались массовые аресты, которые уже выливались в бесконечные расстрелы. Власть выпустила удобные законы, и развязала себе руки. По какой – то очевидной закономерности искали не всех подряд, а именно тех людей, которые были причастны к последним событиям. Действовали, словно по списку. Их движению следовало затаиться, чтобы переждать, собраться с силами.

Когда он вошел в квартиру, то очень удивился. Дверь оказалась не заперта. Он вошел в комнату брата, та была пустой. Всюду оставались следы крови, разбросанные вещи. Нерешительно остановился, услышал в соседней комнате тихий женский вой. Вошел, осмотрелся там. На широкой кровати лежал забинтованный брат, на табуретке сидела и выла молодая женщина с явным революционным прошлым. Он прекрасно знал, кто это.

– Ну, здравствуй, красава! Целоваться не будем! Собирайся быстрее, мы уезжаем. Два чемодана, теплые вещи, лекарства и продукты.

Она непонимающе уставилась на незнакомца, потом медленно поднялась с места, стала собирать чемодан. Она выждала момент, и кинулась в коридор к телефонному аппарату, но незнакомый ей мужчина ее легко перехватил, свернул больно руку.

– Дура, не делай глупостей, а то останешься одна тут с дитём своим!

Он указал на ее живот, и она вдруг поняла, что не успела никому рассказать о своей беременности, а этот небритый матрос почему – то все о ней знает.

Почти на автомате стала упаковывать вещи.

– Не уберег я Арсения, ох, не уберег! А ведь я его старший брат, отцу обещал что не оставлю в беде. Беда она не спрашивает, сама приходит. Никому не звони, уехать следует, пока время есть, прорвемся. Пусть думают, что в Финляндию подались. Нам надежно схорониться нужно, выходить его, как следует, а потом мы вернёмся, даст ангел, вернемся еще!

Услышав его слова, что «Даст ангел», товарищ Любка поняла, что это действительно брат Арсения, тот сам ночью иногда так говорил, «даст ангел!»

* * *

Крестьянские сани медленно тащились заснеженным трактом. Ямщик зло погонял лошадей, в кузове лежал Арсений, который недавно открыл глаза. И первое что он увидел, это было счастливое лицо женщины, которую он успел полюбить. Он криво улыбнулся, свежий шрам на горле зачесался. Где – то рядом он слышал песню, которую знал с детства, ему казалось, что он счастлив, что остался жив. Так они и ехали ночным заснеженным трактом, возвращались туда, где их ждали. Домой.