Мы опять – таки будем предполагать, что произведения человеческой культуры зачастую являются описанием жизни бессознательного измерения через комбинацию символов. На этот раз предлагаю с символической точки зрения рассмотреть знаменитый фильм Ларса Фон Триера «Антихрист». Возможное подтверждение того, что в данном фильме показана именно что описание процессов, происходящих в коллективном бессознательном, можно найти в том резонансе на мировую общественность, которую вызвал фильм Триера. Если бы все описанное не касалось коллективной психики (которую символизирует мировая культура, социум) то она бы не отреагировала так аффективно, как она привыкла реагировать, потому – как именно эмоциональный, страстный аффект является стереотипной реакцией современного общества, иллюстрирующего через себя установки коллективной психики.

Итак, предлагаю следующую трактовку фильма с символической точки зрения. Завязка происходит в первые пять минут фильма, во время которого Герой и Героиня занимаются любовью. Собственно, символика любовного, сексуального акта давно описана и понятна. В данном случае речь идет о соединении, о психоэмоциональной связанности, о приближении друг к другу, об обретении некого общего психического бессознательного поля при взаимодействии мужского и женского начала. Мы не будем иметь ввиду именно соединение, слипание, с появлением алхимического гермафродита как это делает современная дионисийская культура (в том числе и через аналитическую психологию Юнга, которую она во многом деформировала, на мой взгляд), старающаяся слепить все в «единое целое», в результате чего стираются границы и власть получает хаос (ведущий на уровне психики к психотическим нарушениям). Мы будем считать, что в данном случае речь идет именно о возникновении общего поля (Как в физике считается, что мы садимся на стул тогда, когда наше поле и поле стула взаимодействуя друг с другом отталкивают друг друга, в результате чего и появляется новое поле – на котором мы сидим. Психологически понимая, сей факт, мы приходим к выводу, что взаимодействие, порождающее нечто новое, не подразумевает слияние, как-то считает алхимическая символика. Только лишь непоглощенность друг другом, не слипнутость позволяет объектам, как-то происходит со стулом и нашим телом, создавать новое поле. Таким образом, совместное созидание может пониматься нами не как слипнутость, взаимопоглощенность, а как взаимодействие, в результате которого границы каждого объекта остаются прежними и при этом два объекта, участвующие во взаимодействии созидают новое поле, которое может создать новый процесс, новую форму жизни. Такой вариант взаимодействий опирается на принцип четких границ, которые современная культура тщательно пытается стереть.), которое способствует появлению новой формы, тогда как границы двух объектов остаются прежними и они могут дифференцировать себя от вновь созданного объекта, в котором по закону алхимического мышления (считаю, что алхимия это теневое проявление Христианства, как психического феномена и продукт деятельности Греко – Римской культуры) они растворяются (как луна и солнце в алхимическом гермафродите). Необходимо отметить, что при таком подходе (когда из взаимодействия двух рождается третье, дифференцированное от них), мы имеем явную созидательную динамику. Двое остались целыми, соответственно они и далее способны выполнять те функции, которые выполняли ранее, плюс они создали третье, которое свободно от них, а они от него. Таким образом, в данном подходе мы имеем улучшившиеся показатели «психической демографии». В алхимическом же подходе (Когда двое порождают третье, растворяясь в нем. С психологической точки зрения, речь идет здесь о том случае, когда созидатели становятся рабами коллективного детища, в котором есть их часть. По такому сценарию часто строятся семьи, карьеры. Люди растворяются в работе, детях, напрочь теряя себя и живя теперь только для дальнейшей успешности коллективного детища, к которому они страстно привязаны, так как в этом детище, как любят говорить остается часть их души. Только эта часть не принадлежит теперь самому человеку. В том то и дело, что она, по сути, не принадлежит никому, являясь отщепленной психической структурой, которая пытается воплотить себя через все что, угодно деформировав при этом психическое пространство, так как отщепившийся психический объект не вписывается в каноны коллективной психики, а начинает действовать автономно, подстраивая пространство под себя.), мы можем видеть явно сниженные показатели «психической демографии». Было двое – вместо них появился один, в котором растворены те двое, не дающие теперь целостности новому явлению, борясь за власть над ним, расщепляя и его, и при этом сами они являются расщепленными. Именно так зачастую происходит с детьми, в которых растворяются родители, психические энергии которых (как правило, на уровне отцовской и материнской фигуры) начинают расщеплять ребенка, потому – как каждая из энергий хочет, чтобы жизнь ребенка текла по их сценарию, потому – как таким образом они получат хоть какое – то развитие, хоть какой – то виток реализации, которого у них нет, потому – как и их нет как психической/духовной энергии, единицы с тех пор, как они растворились в третьем – ребенке, работе, семье и т. д. В данном случае мы видим ярко выраженный процесс расщепления, отсутствия психических границ, ведущих новое «целое» к хаосу. Итак, мы видим типичную «дионисийскую» кашу, которая в принципе не является созидательным пространством, а только лишь расщепляющим и стирающим целостные, индивидуальные фигуры, энергию которых эта каша (сансарой еще ее можно называть, используя буддистскую терминологию) использует в своих целях. А главной целью у этой психической каши, состоящей из сгустка, порабощенных архетипов является постоянное увеличение своего энергетического потенциала, территории принадлежащей Дионисийству.

Вернувшись же к фильму Триера, мы сможем увидеть «парадоксальную» (парадоксальную, потому – что такой сценарий не прописан в алхимическом мышлении, доминирующем в современных умах) концовку любовного акта – умирает ребенок. С точки зрения символического подхода (которым мы и смотрим на данный фильм в исследовании) такая концовка любовного акта (символизирующей близкое взаимодействие мужского и женского психического начала, которое ведет к переплетению, но к, ни взаимному поглощению) выглядит нормальной и очень даже правильной. Ребенок (в котором заложена детскость, и возможно инфантилизм, а может быть это вечный ребенок – архетипическая фигура, не собирающаяся взрослеть, а соответственно инфантилизирующая остальную психику), как архетипическая фигура гибнет при близком взаимодействии, переплетенности мужского и женского. Так как фильм снимал мужчина, то можно предположить, что главный герой должен символизировать мужское сознание, а главная героиня аниму. Таким образом, любовный акт в самом начале фильма может символизировать обретение психологической/духовной взрослости (которая в специфике современной культуры очень редко представлена, а что еще более важно – абсолютно не приветствуется), которое возникает в результате глубокой, тесной переплетенности сознания и анимы. Смерть ребенка должна означать смерть детскости, нарциссизма, которое возникает при взрослости, в результате которой в мужской психике на первый план должны выйти собственно само сознание индивида во взаимосвязи с анимой. Таким образом, смерть ребенка должна символизировать очищение от детскости (несомненно, что в ребенке, как символе ярко выражена зависимость, привязанность, страстность, отсутствие разумности), которая переживает психика на очередном этапе своего развития в результате (если бы ребенок родился в результате любовного акта, то тогда он должен был бы символизировать рождение чего – то нового, сырого, отнюдь еще не самостоятельного, которому понадобится время для обретения собственной психической цельности) тесной переплетенности, взаимодействия мужского сознания и анимы.

Следующим этапом, который последовал за смертью ребенка, понимаемого нами как символ детскости, несамостоятельности, привязанности, беззащитности является собственно горевание по ушедшей детскости. Понятное дело, что любому человеку (хотя бы потому – что большая часть людей живет по принципу, выведенному Фрейдом – экономия психической энергии и как следствие стереотипность жизни, сценарий которой может быть и неудачным, неуспешным, но вследствие той самой ригидной экономии психической энергии от него трудно отказаться) не так, то просто отказаться от прежней тактики поведения, тем более от детской, не взрослой, которая сильнее притягивает к себе хотя бы форматом игры, в котором в отличие от более взрослого образа жизни нет четко выраженных психических границ, отделяющих субъекты и объекты друг от друга (сама игра разрушает границы, стирая их в процессе). Необходимо какое – то время для перестройки психики, для формирования новой тактики поведения, стратегии. И вот на примере фильма мы можем видеть, что мужское сознание (хотя в данном случае мужчина может символизировать сознание, разум, тогда, как женщина эмоциональность, страстность, которые, наверное, должны развиться до чувствования, которое стоит на порядок выше и является процессом схожим с мышлением, то есть процессом созидающим, а не только лишь пленяющимся страстностью) гораздо быстрее переживает утрату ребенка, символизирующего детский образ психического/духовного поведения. Анима же пережить проблему потери ребенка – детскости не в состоянии. Вероятно, это так и есть – анима в принципе существует только за счет страстности, привязанности, жажды владения, которыми она и насыщает мужскую психику. Поэтому, вслед за гибелью ребенка, который символизирует детский, инфантильный вариант функционирования психики, для сознания (представленного в данном случае главным героем) возникает вопрос, что делать дальше с анимой, которая символизирует бессознательный иррациональный, аффективный ресурс мужской психики, который в свою очередь ориентирован на детскость, аффективность, страстность.

Стоит заметить, что проблема взаимоотношения мужского сознания и анимы имеет глубокую природу. И эти взаимоотношения далеко не всегда ресурсны и позитивны для развития личности, как это, например, символически изображено в романе Гессе «Степной Волк». В противовес положительному варианту развития отношений между сознанием и анимой представленного символическим образом в романе Гессе, мы, например, можем вспомнить о «Мастере и Маргарите» Булгакова, где развитие отношений между анимой и сознанием приводят мужское сознание, символически представленное Мастером к катастрофе. В данном варианте отношений анимы и мужского сознания, анима не признает действительности (что опять – же говорит об отсутствии, не сформированности психических границ). Мужское сознание, символизируемое Мастером, понимало, что его роман не будет принят коллективной психикой и что его декларирование коллективной психике/социуму приведет к катастрофе автора. А вот Маргарита – анима не хотела мириться с реальностью (с атеистической коллективной установкой бессознательного измерения, которое не примет религиозную философию романа) и, в общем – то заставила отнести роман в редакцию. Что было потом нам известно – Мастер выпал из сознательного поля, потерял автономность, психическую/духовную независимость и был поглощен коллективным теневым архетипом бессознательного – Воландом – Дьяволом, став его психическим рабом. Итак, в данном случае, как раз – таки и можно говорить, что Мастер проявил психологическую толерантность по отношению к аниме, патологизировавшей его личность и разрушившей ее, в конце концов, сделав индивидуальное начало рабом коллективной психической силы. Слабость Мастера заключается именно в использовании психологической толерантности по отношении к аниме. В остальном мы не можем назвать его личность слабой, но путь вслед за анимой погубил его индивидуальную природу. Стоит заметить посему, что о разрушительной роли анимы сказано на данный момент не так много, но разрушительность ее природы очевидна и те, же самые алхимики, затопленные, поглощенные анимой (Анима затопляла сознание алхимиков символами коллективного бессознательного, которые вследствие того, что они были захвачены анимой не могли провести границ при анализе бессознательного материала, и были уверены, что их задача в добыче настоящего золота. Лишь не многие из них, а в особенности, гениально проанализировавший их творчество Юнг, имевший четко выстроенные границы, которые, между прочим, подвергались разрушению со стороны коллективной психики и анимы, продуцировавшей через себя содержания коллективной психики, смогли понять, что алхимия – это спроецированный во вне процесс внутреннего психического делания – постижения самости. Произошедшее с алхимиками как – раз и показывает насколько уязвима анима в формировании границ и насколько ее деятельность ведет к расщеплению и потерю чувства реальности.) своей судьбой доказывают это. Поэтому вполне очевидно, что многие люди, интуитивно на уровне внутреннего самоощущения, испытывали проблему взаимоотношения с анимой и проживали этот конфликт с разной степенью успешности. Доказательством этого служит то, что в человеческой культуре имеется такой мотив, как убийство собственной души, отказ от нее, который произнесенный мужчиной с символической точки зрения как раз и означает не что иное, как конфликт с анимой (Например, в переписке верховного правителя России адмирала Колчака с его женой Софьей Колчак есть упоминание того, что у адмирала нет души. Так видимо он заявил своей жене, а жена, мыслящая только лишь в рамках Христианства не понимает сути этой фразы своего мужа, поведение которого доказывает, что он как психический феномен имел связь не только с коллективной Христианской психикой. Собственно, эта фраза для нас и должна означать то, что Колчак, находясь в конфликте с анимой – внутренним иррациональным ресурсом мужской психики, опирающейся на эмоциональность, страстность, привязанность, отказался от нее, уничтожил ее или, по крайней мере, стремился к этому.). А вот идя с анимой на контакт (применяя в данный момент психологическую толерантность), следуя ее сценарию психического развития личности, именно в тот момент, когда анима потеряв контроль над действительностью, не учитывая объективности ситуации (не имея четких границ), опираясь лишь на желания, страсти, аффекты, мужское сознание рискует своей целостностью, состоянием психического здоровья. Поэтому внутреннее убийство анимы является очень часто необходимым психическим процессом. Правда стоит отметить, что решаются на такое убийство далеко не все мужчины. Большая их часть по типу Мастера не решаются вступать с анимой в конфликт, попадая тем самым под ее власть, которая разрушает необходимые психические границы индивида. Очень часто проблемы алкоголизма, наркомании, «незаурядного» поведения творческих людей связано именно с плененностью анимой, которая вроде как стремится раскрасить жизнь человека в яркие краски, но с другой стороны эти краски (новые ощущения, эмоции, страстные привязанности) во – первых становятся разрушительными для самого человека, одержимого анимой (Так как слишком большой объем бессознательной энергии, поступающей через аниму разрушает целостность мужской личности. Слишком большой объем насыщаемости связан как раз – таки с отсутствием границ у анимы, стремящейся лишь к постоянному творческому насыщению и раскрашиванию пространства.). А во – вторых анима в принципе эгоистична и потому абсолютно не реагирует на свое окружение, отравляя зачастую их жизнь (Очень частым примером людей, чья жизнь отравлена анимой мужчины, являются жены творческих и востребованных коллективной психикой/социумом личностей – актеров, музыкантов, режиссеров, художников, политиков, общественных деятелей. Вся их жизнь является монотонным обслуживанием яркой жизни мужа, аниме которой такая жизнь жизненно необходимо и которой пленен в данном случае мужчина. ). Посему стоит отметить, что как раз-таки анализ личности Колчака (признавшегося в убийстве души – анимы, которое на мой взгляд является необходимым психическим процессом на определенном этапе развития мужской психики) говорит именно о том, что он проблему анимы решил, либо решал по мере ее активизации. Все его поступки по сути своей безличностны, то есть не опирающиеся на эмоциональную связь с кем – то (в чем, несомненно, нуждается анима), а ориентированы на объективность происходящего. Однако стоит отметить, что при всем своем безличном поведении, ориентированном на идею, духовность (спасения России) Колчак не утратил истинно творческого, индивидуального мышления, присущего только ему. А вот люди, ориентированные, захваченные, одержимые архетипом анимы лишаются своего творческого начала, что подтверждает и Мастер, и алхимики и многие другие люди. Хотя конечно стоит отметить, что убийство анимы, как психический процесс не прописан в Христианстве, как психическом феномене (и тот же самый Колчак, серьезно увлекавшийся и испытавший, что более важнее влияние буддизма, японской культуры подтверждает это). Но повторюсь, что мотив борьбы со своей душой (которая в случае мужской психики как раз – таки обозначает аниму), деформирующей сознание для мужской психики является актуальным и очень распространенным внутрипсихическим конфликтом (Даже в «Степном Волке» Гессе с символической точки зрения, описывающего процесс индивидуации и прожитого опыта аналитической работы мы встречаем концовку, в которой главный герой, символизирующий сознание убивает героиню – аниму, как самостоятельную единицу психики. Вероятнее всего, что суть конфликта между мужским сознанием и анимой – душой именно в этом и заключена – душа/анима хочет вести самостоятельную жизнь, не учитывающую интересы сознания, особенности действительности, провоцируя очень часто снижение адаптации – неврозы, психозы, пограничные состояния. И естественно, что такая модель поведения анимы/души не может не вызвать ответной агрессии нормальной мужской психики, которая зачастую стремится уничтожить, отщепляющуюся и расщепляющую всю личность аниму/душу.)

Итак, возвращаясь к фильму Триера, мы должны констатировать, что Герой, символизирующий сознание в момент кризиса жены – анимы находится на переходном этапе. Связи с ребенком, как с психическим элементом, архетипом у него больше нет, однако необходимая связь с анимой/женой нарушена, так как анима – жена, в противовес герою – мужу ориентирована только лишь на детские архетипические энергии, и в действительность возвращаться не собирается. Несомненно, что все вышеописанное означает конфликт – внтуриличностный конфликт между мужским сознанием и анимой. Герой – сознание не решается по началу на разрывание связи с несущей психопатологический материал анимой, которое можно осуществить и с помощью внутреннего убийства. Для начала мы видим попытку перевоспитания, излечения больной части личности, которой в данном случае является анима. Для людей, увлекающихся психологией, занимающихся различными духовными практиками этот символический материал, изложенный в фильме Триера должен быть очень важным, так как он показывает, что излечить больную часть человеческой психики можно далеко не всегда (хотя конечно очень часто можно и очень даже необходимо). Необходимо отметить, что попытка излечения осуществляется с опорой на разум (применяемые психотерапевтические техники), который как – раз таки особенно проявлен во взрослой психической/духовной жизни и возвращением в естественную среду (дом в лесу за городом). То есть мы видим попытку отстраниться от всего лишнего (от во многом искусственно созданной культуры/бессознательный установки общества), попытку интровертироваться и опереться на четкие психические границы, лишенные аффективной, страстной природы. Дальнейшее развитие событий доказывает, что данная модель взаимоотношения с анимой была не эффективна. Излечить ее и направить в иное, не детского (в архетипическом смысле, имеется ввиду бессознательная энергия, ведущая себя по детскому типу – стремящаяся к аффективной среде, к эмоциональной зависимости к стиранию психических границ, к насыщению страстями и как следствие возвращение в материнское лоно/психический хаос, в котором происходит растворение) образа модель восприятия реальности не удалось. Более того мы видим, что за то все время пока героиня/жена/анима пробовала жить по предлагаемой модели поведения мужа/героя/сознания (в фильме есть момент, когда кажется, что жена соглашается с потерей ребенка и принимает действительность даже без него) она мстит ему. По сути, получается, что все, то время пока она пробовала жить не в аффективно – эмоциональной связи с ребенком (как психическим организмом – архетипом детства, раннего ребенка) она просто сдерживала всю свою эмоционально – аффективную заряженность (большой объем бессознательной архетипической энергии) по отношению к миру (которая находила себя в символической связи с ребенком – детским, нарциссическим уровнем функционирования психики). Выброс, прорыв этой энергии происходит в то время, когда герой/сознание не ожидает агрессии со стороны жены/анимы и начинает предполагать, что ему удалось выдернуть аниму/жену из эмоционально – аффективного образа существования. Особенно важно отметить, что эта энергия анимы (которая скопилась и которая может применяться только в психическом поле, функционирующем на эмоционально – аффективном уровне) является разрушительной для сознания/героя. Символически это выражается нанесением повреждений жены/анимы мужу/сознанию в область ног и полового члена и зарыванием его в землю. Символизм нанесения травмы ногам говорит о разрушении и травмировании анимой динамического аспекта мужской психики, стремящегося к постоянному развитию, преодолению трудностей и нахождению новых психических пространств. Соответственно травмирование полового члена говорит о травмированности мужского созидательного начала. Ну а зарывание в землю говорит о погружении мужского сознания в лоно Великой Матери, где оно расщепляется и уничтожается в психическом бессистемном хаосе. Итак, в эмоционально – аффективной, страстной, стремящейся к созданию зависимостей, привязанностей бессознательной среде, в которой существует анима (а соответственно, она туда же тянет сознание без захвата, которого, пусть иногда и частичного она не может проявить себя, насыщая его бессознательным материалом именно эмоционально – аффективного толка, не имеющего четких границ) мужское сознание, опирающееся на разум (так должно быть в принципе априорно, но современная культура деформировала такой принцип существования мужской психики) лишается возможности созидать что – то новое (оно и понятно, в эмоционально – аффективной бессознательной среде ничего не возможно созидать, можно только слипаться с прочими архетипическими энергиями, завязшими в дионисийской каше и растворяться в психическом хаосе) и возможности постоянного динамического движения, которое подразумевает открытие и развитие новых психических пространств (что тоже понятно, потому как эмоционально – аффективная среда психическая система замкнутой конфигурации, не желающая выхода из нее психических элементов находящихся в ней, так как, выйдя из нее элементы, заберут свою психическую энергию, без которой данная психическая система завянет и разрушится, так как самостоятельно созидать психическую энергию она не в состоянии).

Ну а далее мы можем видеть третий этап развития мужской психики, который мы с символической точки зрения можем углядеть в фильме Антихрист. Итак, Герой, осознавая, что анима угрожает его жизни (То есть, переводя на язык бессознательного, мы имеем ввиду расщепление сознания анимой, захваченной коллективными архетипическими энергиями, хаотической, аффективной сущности. Это расщепление лишает мужское сознание психической/духовной созидательности и запирает его в хаосе бессознательных энергий, лишая возможности открывать новые психические/возможности, уничтожая мужскую индивидуальность.) вступает с ней в осознанную конфронтацию. Опять – таки символично, что анима/жена предельно активизирует свою разрушительность в момент тумана и во время приближения ночи. Туман, как уже, наверное, всем, известно, символизирует область функционирования психики, в которой отсутствует сознание (Здесь в самый раз вспомнить о том психическом расколе, которое пережило Христианство и которое оно спродуцировало на людей, живущих в его поле. Это раскол в данном исследовании мы называем психической расщепленностью. В этой связи нужно помнить, что ночь эта область суток, когда в психике человека наиболее активно бессознательно, а днем наоборот более всего активно сознание, которое сильно деградировало в Христианстве, как психическом феномене. Важно отметить, что сама по себе ночь может быть и не так тесно связана с бессознательным. Но вследствие раскола, полюсной расщепленности именно ночь стала наиболее тесно сотрудничать с бессознательным, активизируя его, так как именно такой ролью наделили ночь в коллективной Христианской психике.). И получается, что сознание/герой в этот момент подвергается двойной атаке бессознательных сил, хаотической сущности (несомненно, что далеко не все бессознательные силы несут хаос, многие, как например отцовский архетип не Христианской формации наоборот несут упорядочивание, границы) которые с помощью анимы (которая только и может функционировать на эмоционально – аффективном уровне) насыщают его именно архетипическими энергиями эмоционально – аффективной природы. Таким образом, мы можем видеть, что сознание, действуя по обстоятельствам, вынуждено вступить в схватку с анимой и отказаться от ошибочной попытки излечить ее. Важно и то, что уничтожение жены/анемо произошло ночью, что с символической очки зрения говорит о том, что само бессознательное, символизируемое ночью участвует в уничтожение патопсихологического материала, которое в нем базируется. Этот мотив подтверждает идею о том, что внутреннее убийство есть естественный психический феномен, протекающий при участии как сознания, так и бессознательного.

Символизм концовки фильма, символизирующий один из вариантов мужской индивидуации еще более очевиден – излечившееся мужское сознание/герой, которое подвергалось расщеплению, растворению бессознательными эмоционально – аффективными энергиями через активность анимы, которую оно уничтожает, продолжает свой путь/дальнейшую индивидуацию в одиночестве. Таким образом, в случае символического анализа фильма «Антихрист» Ларса фон Триера описывающего один из вариантов мужской индивидуаиции (предположительно этот вариант является классическим и может быть даже изначальным, априорным, но деформированным и уничтоженным современной дегенеративной культурой, основная деятельность которой направлена на стирание границ между архетипами и растворения различных архетипических энергий в психическом бессистемном хаосе, дионисийской каше, предшествующего началу бытия – развития сознания) мы можем видеть два психических внутренних убийства (которые очень даже бывают необходимыми во время нашей индивидуации/психического развития). Первое из них было совершенно на первом этапе индивидуации (изображенной в фильме), во время которого вся энергия мужского сознания было ориентирована на связь с анимой. Видимо связь с анимой разлучила сознание с ребенком, который и умер от этого (в фильме эпизод, когда во время любовного акта мужа, и жена из окна выпадает ребенок), как психический внутренний объект, лишенный активности и возможности влиять на окружающую жизнь (на развитие психики). Второй этап был переходным и во время его развития оказалось, что анима (бессознательный иррациональный творческий, но эмоционально – аффективной коллективной природы ресурс мужской психики) не может жить во взрослой психической среде (с опорой на разум, соблюдая психические границы и учитывать внешнюю и внутреннюю действительности), в результате чего сознание/герой решил излечить (во многом перевоспитав,/изменив бессознательные установки по отношению к жизни) аниму. Это попытка излечить, изменить эмоционально – аффективную ориентированность анимы едва не стоило жизни герою (сознание было на грани расщепления аффективно – эмоциональными бессистемными архетипическими бессознательными энергиями, затоплявших сознание через аниму/жену). И только после того, как герой убедился, что излечить аниму/жену не удастся, он вступил с ней в смертельную схватку, которая и символизирует третий этап индивидуации мужской психики (один из ее вариантов, изображенный с символической точки зрения в фильме Триера). Очень важно отметить, что это (внутреннее) убийство является жизненной необходимостью, а не каким – то развлечением, интеллектуальной фантазией (Многие современные мыслители, психологи часто говорят о том, что в вопросах бессознательного современный человек слишком фантазирует, то есть создает искусственное отношение к данному пласту психики. Посему стоит отметить, что внутреннее психическое убийство, о котором мы рассуждаем, как зачастую о необходимом психическом процессе является процессом естественным. И кроме всего стоит отметить, что современные знатоки бессознательного совершенно забыли о сознании и о том, что все – таки ему принадлежит ключевая роль в реализации бессознательных процессов. Ведь если сознание будет не ясным, сильным, твердым, волевым, захваченным какой – либо одной архетипической энергией, подавлено психозом неврозом, то в таком случае ни какое развитие и воплощение бессознательного не произойдет на нормальном уровне, при котором весь окружающий мир сможет понять и оценить бессознательный материал человеческой психики, но который изначально являлся частью его сознания.). Собственно, именно так и появился, по-видимому, процесс внутреннего убийства больной части личности в психической жизни – из банальной необходимости избавиться от патопсихологического материала, разрушающего целостность и безопасность психики. Кроме всего прочего для нас важно отметить, что развитие второго и третьего этапа явно доказывает не эффективность и даже пагубность применения психологической толерантности по отношению к больной части психики. Больной частью психики, разрушающей в данном случае целостность мужской психики, является анима. Вновь отмечу, что на самом деле отношения с анимой это действительно серьезная проблема для мужской психики, с которой стоит считаться. Кроме фильма Триера эту проблему вскрывает и Булгаковская Маргарита, разрушившая жизнь Мастера/сознание.

Кроме того, я бы предложил, рассматриваю проблему взаимоотношения мужского сознания с анимой, очень часто негативным образом влияющей на сознание, расщепляя его внимательно приглядеться к кельтскому мифу (Что конечно расширяет географию нашего исследования. От себя хотел бы добавить, что считаю, что Кельтское бессознательное в своем изначальном виде похоже по своей структуре на Германское и так же не приемлет психологической толерантности. Лично для меня это доказывает и символический анализ творчества Лермонтова, имевшего Кельтские корни.) «Тристан и Изольда», в современном его изложении в одноименном фильме 2006 года. Современная экранизация указывает и на ту трансформацию, которую во времени пережил Кельтский Герой, символизирующий Кельтское бессознательное. Опять – таки крайне символично, что данный фильм начинается с убийства детства. Тристан, как ребенок умирает очень рано (то есть становится взрослым в психическом/духовном смысле). Этот мотив символизируется в убийстве родителей Тристана. Важно и то, что отец Тристана, погибая сам, спасает сына. То есть отец, как психическая фигура Кельтского бессознательного умирает, но зато тем самым дает жизнь взрослому (с психологической точки зрения) Тристану, то есть, не подавляя его. Второй этап (развития Тристана – кельтского героя, как психического организма) опять – таки связан с привыканием к своему новому статусу. В фильме, этот период символизирован нежеланием Тристана, обучаться боевому делу (взрослеть, становится взрослым мужчиной с психологической точки зрения, который, несомненно, должен быть связан с навыком войны, владения мечом, потому – как именно меч помогает устанавливать границы и отсекать ненужное, патологическое), который довольно быстро проходит. И вот на третьем этапе мы уже видим нового Тристана – взрослого и сильного юношу, который способен постоять не только за себя (за свои психические границы) но и за свою страну (за границы коллективного бессознательного пространства внутри которого находится герой). Далее мы видим новую смерть Тристана, Тристана лишь воина (то есть имеющего довольно узкие психологические границы, которые не раскрывают всех особенностей его личности), воскрешает которого (то есть, с символической точки зрения делая его активной психической единицей) Изольда, то есть анима с психологической точки зрения. И вот здесь мы видим очень интересный мотив, который встречается и в Мастере и Маргарите и который можно обнаружить и в Антихристе Ларса фон Триера и в «Герое Нашего Времени», в «Евгении Онегине», «Отцах и Детях», и потому этот мотив может являться психологически универсальным мотивом. Изольда/анима кроме связи с героем связана с отцовским архетипом, связь с которым становится узаконенной (брак с Марком, королем). В «Мастере и Маргарите», Марго, поначалу была женой какого – то чиновника, а затем вступила в связь с Воландом – теневой отцовской фигурой коллективного бессознательного. Связь с теневыми архетипическими энергиями, насыщающими захваченный ими объект эмоционально – аффективной одержимостью имеется и у супруги главного героя в фильме «Антихрист». Собственно, вроде как из-под власти Антихриста/теневого отца и пытается спасти герой свою жену/аниму в драме Триера. Опять – таки этот отец теневой, насыщающий аниму/жену именно такой архетипической энергией, которая вне эмоционально – аффективного бессознательного пространства воплощена быть не может. Да и в случае Тристана отцовский архетип/Марк, с которым связана законным браком Изольда/анима тоже в какой – то мере является теневым. Он ведь не родной отец Тристана, а отчим, который вроде как пропитан любовью к Тристану, но все равно отнимает у него Изольду/аниму.

Итак, мы видим общий мотив, встречающийся во многих произведениях человеческого символотворчества, связанного с северными культурами в результате которого анима/героиня более тесно связана с теневыми отцовскими (которые часто воплощены Антихристом – явной Тенью) и просто отцовскими архетипическими энергиями (на законном уровне – то есть это некий психический закон.) нежели чем с героем. Но во всех трех (в данном случае речь идет о тех произведениях культуры, где анима связана с теневым отцом – «Мастер и Маргарита», «Тристан и Изольда», «Антихрист» Триера), мы видим разные манеры поведения героев в отношении с анимой, плененной отцовскими архетипическими энергиями (Внутриличностный конфликт в такой конфигурации отношений между двумя психическими фигурами в Христианстве, как психическом феномене не избежен. И причина тому та самая пресловутая «полюсная расщепленность». Мы ведь говорили уже о том, что человеческое сознание в Христианстве, как в психическом феномене, априорно связано со светом/Христом, а бессознательное с тенью/Антихристом. Величайшая проблема в том, что большинство бессознательных процессов, изначально не связанных с теневой природой становится ее носителями из – за данной конфигурации. Христос и Антихрист, являются априорными врагами в Христианстве, как в психическом феномене, хотя по своей изначальной природе они могут ими и не быть и могут являться даже братьями, как утверждают некоторые источники, не признанные официально. Поэтому герой, стремящийся к развитию сознания и угнетению Тени, потому – как, так заведено в Христианстве, как в психическом феномене априорно встречается с враждебной силой – бессознательным – носителем этой тени, хотя в нем располагается не только лишь тень – противоположность сознания. Содержания бессознательного гораздо объемнее.

Кельтский миф о «Тристане и Изольде» понятное дело не является изначально мифом/бессознательной комбинацией христианского бессознательного измерения, а посему законы функционирования психики в нем иные. Повторюсь, что с моей точки зрения кельтское бессознательное схоже с германским, которое не строится на фундаменте полюсной расщепленности – конфликта единого целого внутри себя самого в результате раскола на оппозиции, которые при том продолжают находиться в единой замкнутой системе, в конце концов, смешиваясь внутри нее и порождая психический хаос. Понятное дело, что миф о Тристане и Изольде в любом случае является искаженным временем и новые нормы, то есть установки Христианства, как психического феномена, доминирующего ныне в мировом коллективном бессознательном, внесли изменение в развитие сюжета, изображающего особенность бессознательных установок кельтской психики. Но в любом случае в нем остался свой неповторимый сюжет, который иллюстрирует особенности функционирования кельтского бессознательного измерения. И вот в этой связи мы можем видеть, что в противовес Христианскому мифу, в котором отец отнимает аниму у героя, потому – как отец и сын конфликтуют меж собой в Христианстве, как в психическом феномене, так как они в данной бессознательной системе соперничают за Мать – Жену, в кельтском мифе отец/Марк готов вернуть аниму/Изольду герою/Тристану. Но вот возможно сам факт того, что анима, в данном случае Изольда стремится к созданию отношений перечащих и разумности, и общечеловеческой норме – с отцом/Марком, говорит о том, что анима именно что целенаправленно стремится к размыванию четких психических границ, созданию доминантных эмоционально – аффективных, страстных бессознательных взаимоотношений, ведущих мужское сознание к расщеплению и растворению в психическом хаосе.). Мастер (чья анима была пленена Воландом/Антихристом) полностью шел у нее на поводу, то есть его жизненные поступки были продиктованы именно влиянием архетипической силы анимы и как только, Мастер лишился связи с анимой/Маргаритой (Когда она была вынуждена его оставить, чтобы вернуться к мужу/авторитетной отцовской фигуре, что и говорит о том, что анима очень зависима от отцовской фигуры то), он попал в сумасшедший дом. Более того Мастер и Маргарита не смогли быть вместе без вмешательства Отца, на этот раз теневого – Воланда. Все эти факты говорят о том, что во – первых, анима не имеет самостоятельности, психической автономии и ее влияние на мужское сознание хоть и насыщает его творческим, иррациональным материалом, но в конце концов порабощает героя/сознание коллективной отцовской фигурой (концовка Мастера и Маргарита говорит о том, что герои теперь будут жить в пространстве Отца/Воланда, тогда как сами они чего нового создать не сумеют). Во – вторых мы видим в данном случае слабость героя/сознания, который будучи одержимым (эмоционально – аффективной связью с анимой, которая раскрашивает жизнь сознания, позволяя получить новые психические навыки) анимой, плененной отцовским архетипом не смог отсечь ее от себя, применяя к ней психологическую толерантность, в результате чего был разрушен и порабощен коллективным отцовским архетипом, проникающий в мужское сознание через аниму.

Поведение Тристана по отношению к аниме/Изольде более агрессивно и менее доверчиво. С одной стороны, Тристан спасен Изольдой (герой/сознание получил новый смысл жизни, повзрослел в результате взаимодействия с анимой), связь с ней наделяет его новым смыслом жизни, с другой стороны эта связь незаконная (Изольда/анима жена Марка/отцовского архетипа, который более того не родной отец для Тристана), посему порождающая на эмоционально – аффективном уровне большее число переживаний, страстей, «психологической туманности» разрушающей героя и уводящей его от действительности. С другой стороны Тристан крайне насторожен по отношению к Изольде и в одном из диалогов, он заявляет, что любовь (видимо, имеется тесная эмоционально – аффективная связь, соединяющая и даже смешивающая несколько психических явлений), которая является для нее/анимы главным смыслом жизни (то есть анима существует и развивается только в такой эмоционально – аффективной среде), для него главной ценностью не является и есть множество других ценностей жизни (психических/духовных явлений вокруг, которых развивается человеческая психика) – честь, сила, храбрость. Все эти ценности, заявленные Тристаном, имеют явные границы, которые необходимы герою для четкого понимания себя и окружающей действительности. Связь же с Изольдой/анимой лишает границ героя, он растворяется в эмоционально – аффективной взаимосвязи и доходит до того, что он лишается родины (готов оставить родную страну во время того, когда ее существование под угрозой и ей грозит уничтожение). Однако Тристан сильнее Мастера в этом вопросе, и он не готов ради единичной связанности с анимой оставить огромный спектр архетипических энергий, расширяющих возможности человека. А главное Тристан не отрекается ради анимы от архетипа воина, который растворился бы в аниме, если бы Тристан пошел за любовью Изольды. Спасая родину, Тристан погибает, однако он не становится рабом анимы и коллективного отцовского архетипа в данном случае. Эту смерть Тристана символически можно понимать, как и смерть психической фигуры, связанной эмоционально – аффективно по рукам и ногам анимою, лишенного ею самостоятельности. Посему мы можем предполагать, что с символической точки зрения мы видим смерть именно, что героя, порабощенного анимою, который благодаря внутренней смерти освобождается от такой деструктивной связи. В любом случае можно констатировать, что в отличие от Мастера, Тристан не попал в окончательную зависимость от анимы, а соответственно и от отцовского архетипа, которым порабощена анима и который для героя не родной. Ну а смерть порабощенного сознания (которое в данном случае символизируется Тристаном) может означать рождение нового свободного сознания, которое коллективной культуре (слагающей мифологию) может быть и не доступно, не осязаемо, поэтому оно в своих произведениях не освящает жизнь такого сознания. В любом случае, мы можем констатировать, что Тристан изменил, в конце концов, сугубо позитивное отношение к аниме (То есть отказался от психологической толерантности по отношению к архетипической фигуре, разрушавшей его целостность. В данном случае Изольда/анима лишала Тристана родины и роли ее защитника, что с психологической точки зрения говорит о разрушении анимой связи сознания с архетипом/воина. Архетип воина, как считаю лично я является фундаментом мужской психики и современные дегенеративные культуры, растворяющие это архетип, проповедующие гуманность, толерантность не убедят, меня в обратном. Кроме всего прочего не стоит забывать, что архетип воина проявляется не только лишь в войне. Архетип воина связан и с духом, и с науками, которые ведут свою войну с психическим/духовным вырождением человека.) и вернулся к своей изначальной природе. Его гибель можно также в символическом плане понимать, как последствие, порабощенности анимой/Изольдой (которая навязала ему новый смысл жизни, новые идущие против соблюдения нормы, антизаконные механизмы взаимоотношений). Эта связь могла сильно расщепить концентрацию воли, внимания (так как большая часть его психической энергии находилась в взаимосвязи с анимой/Изольдой и не позволяла полностью сконцентрироваться на действительности) посему, и герой не мог одержать победу, так как большая часть его психической энергии была недоступна ему. В любом случае на примере Тристана и Изольды мы вновь можем видеть проблему взаимоотношения героя/мужского сознания и анимы/героини – иррационального творческого эмоционально – аффективного ресурса мужской психики, но коллективной природы, которая в определенный момент развивает мужскую психику (как например помощь Марго в написании роману Мастеру, или Изольда, спасшая Тристана), а в определенный начинает разрушать его (как Марго, настоявшая на печати романа, как Изольда, связь с которой разрушила Тристана). Все это происходит видимо оттого, что анима не развита, как психическая фигура, видящая жизнь во всей ее целостности. Психическая природа анимы примитивна – она хочет лишь глубокой эмоционально – аффективной, страстной связанности, некоего творческого психического толка. Та формулировка Изольды, в которой она говорит, что смысл жизни есть любовь (то есть постоянная эмоционально – аффективная связанность) видимо полностью описывает природу анимы. Нужно отметить, что эта формулировка, которая на психологическом языке означает фундаментальную психическую установку по отношению к жизни, описывает именно, что главный постулат Христианского подхода к жизни. И Мастер, пожертвовавший собой ради любви (связи с Маргаритой/анимой, которую он по всем канонам логики должен был разорвать, ибо она покалечила его) полностью вписывается, таким образом, в Христианство, как психический феномен. А вот Тристан, очнувшийся вовремя и увидевший, несмотря на мощную эмоционально – аффективную сцепленность с анимой/Изольдой всю деструктивность этой связи (которая во многом провоцировала разрушение выстроенного бессознательного пространства – родины Тристана) отказался от нее и сохранил целостность, не хаотичность коллективной психики. Необходимо также заметить, что если бы отец Изольды (добивавшийся захвата земли короля Марка, родины Тристана) захватил бы власть на родной земле Тристана то он, в конце концов, вернул бы себе и Изольду и уничтожил бы Тристана. Таким образом, мы вновь возвращаемся к той идее, что Анима наиболее эмоционально – аффективно на психическом уровне связана с коллективным отцовским архетипом и, хотя она и стремится к связи с героем во взаимоотношениях, с которым она серьезно преображается и развивается, но, в конце концов, она возвращается к отцовскому архетипу (то есть анима/мужская душа, которая как психическая фигура была обнаружена в Христианстве, как психическом феномене отказывается от индивидуального психического развития, а скорее не может его воплотить и предпочитает коллективный сценарий, уничтожающий индивидуальность мужской психики), к которому она привязана и полностью оторвать ее из – под власти Отцовского архетипа герой не в силах. В результате мы имеем, что внутреннее психическое убийство в мужской психике (за женскую говорить не имею право, да и не могу знать ее истинной структуры) может иметь свою целесообразность по отношению к таким важным архетипическим энергиям, как Великая Мать, внутренний нарциссический ребенок. Кроме того внутреннее психическое убийство может применяться даже к таким психическим фигурам, как анима и отцовский архетип. Более того, можно говорить, что внутренний нарциссический ребенок (не желающий взрослеть, желающий постоянно находится в зависимости, подавленности) имеет несомненную связь с архетипом Великой Матери. Архетипические энергии Великой Матери проникают в мужскую психику именно через внутреннего нарциссического ребенка. Таким образом, обесточить влияние Великой Матери (символически убив ее) можно и через убийство внутреннего нарциссического ребенка, стремящегося к созданию психической зависимости (например, игровой), разного уровня сложности. А вот анима и коллективный отцовский архетип создают иную связку (на энергетическом уровне), которая разрушает индивидуальность мужской психики, заставляя созидать и творить уже по заданному коллективному сценарию. В результате мы приходим к идее, что сознание/герой для своего успешного развития должно постоянно уничтожать психические фигуры, подавляющие его нормальное развитие. То есть связь сознания с какой – либо архетипической фигурой (анимой, теневой частью анимы, спасителя, Великой Матерью и т. д., и т.п.) должна быть временной, иначе происходит порабощение мужского сознания архетипической энергией, с которым оно взаимодействует длительное время. Отказ от связи и есть в символическом смысле внутреннее убийство. Кроме того, если мыслить таким образом (а такой образ мысли с моей точки зрения сформирован Германским, Кельтским бессознательным, Буддизмом, как психическим явлением), можно прийти к точке зрения, что ключевая роль в функционировании мужской психики должна принадлежать именно, что сознанию (которое должно улавливать настроение, влияние, архетипических энергий бессознательного влияющих тем или иным образом на сознание) и что оно, символизируемое героем, в своем не искаженном виде не является составной частью современной коллективной психики (а вот в деформированном виде, как тот же самый Мастер оно становится составной частью современной коллективной психики, в которой оно и растворяется и порабощается, как того и желает современная коллективная психика). Об этом может говорить то, что герой во многих произведениях человеческого символотвторчества не становится «своим», частью какой – то микро психической системы. Например, та же самая анима, и отец создает микросистему, у которой есть своя неповторимая модель поведения. У нарциссического ребенка и великой матери мы обнаруживаем тесную связь, создающую систему. Собственно, обо всем этом писал Юнг, анализируя знаменитые кватернионы – психологические четырехугольники. А вот рассматриваемое теперь нами (то есть мы говорим об определенном виде, типаже героя, который не так часто представлен в произведениях мировой культуры, но с другой стороны не так уж и редко) мужское сознание, представляемое в произведениях человеческого символотвторчества главным героем не вписывается не в одну систему отношений, в которых если он оказывается, то подвергается разрушению, что и говорит о том, что ему противопоказано находится в современной коллективной психике. Эта не вписываемость героя связана, на мой взгляд, в первую очередь с его динамической разнонаправленностью по отношению к архетипам современной коллективной психики, которые ведут себя крайне примитивно. Связано это и с тем, что современная коллективная психика очень сильно подверглась влиянию Христианства (вместе с Российским, Американским, Английским, Французским бессознательным), как психического феномена, который напомню, выстроен вокруг полюсной расщепленности, разрушающей целостность психического пространства. Вот и получается, что каждый архетип современного коллективного бессознательного, вследствие объединения последнего вокруг полюсной отщепленности нагружен лишь единичной архетипической энергией, которая кроме всего прочего старается выстроить существование мировой психики именно вокруг себя (например, люди одержимые персоной считают, что главными для человека являются социальные отношения, тогда когда творческие мужчины, одержимые анимой считают, что смысл жизни человека должен сосредоточиться вокруг познания своей души и мирного и любовного взаимоотношения с остальными, люди, одержимые Тенью – Антихристом пытаются заявить, что человек должен вскрыть в себе свою истинную разрушительную суть, но именно что теневой природы и т. д. и т. п.). Потому, когда сознание сливается лишь с одной архетипической энергией, то оно становится носителем лишь той единичной энергии, тогда как весь остальной психический потенциал разрушается и порабощается. Посему и получается, что мужское сознание/архетип героя не имеет право на сцепленность лишь с одной архетипической энергией (об этом мы еще подробно поговорим при рассмотрении Печорина из «Героя нашего времени»). Но с другой стороны законы современной коллективной психики, базирующейся вокруг полюсной расщепленности, в которое априорно и без собственной воли вписано сознание, заставляют его, если оно желает стать частью коллективной психики вступить в тесное взаимодействие с одной из множества архетипических фигур, отщепившихся от некогда единого целого коллективного бессознательного пространства. Такой вариант и ведет к погибели, сознания и к поглощенности им единичной архетипической энергией (к примеру, той же самой анимы или архетипом отца, порабощенный которым человек начинает реализовывать в обществе/коллективной психике именно его проявления).

Если же сознание не желает быть погребенным единичной архетипической энергией и старается максимально полно воплотить себя, то ему просто обязательно придется убивать в себе различные внутренние фигуры, подпитываемые из коллективной психики. Посему получается, что каждый новый шаг, новый этап в развитии сознания будет сопряжен с психическим убийством той фигуры, с которой теперь связано сознание и которое закрепощает его своими тесными рамками, но при этом, расщепляя его в современной бессистемной хаотической коллективной психике мешая ему двинуться дальше. Закрепощение же архетипическими энергиями сознания происходит потому – что, только закрепостив сознание, архетипическая энергия сможет реализовать себя во внешнем мире. Такова конфигурация коллективной христианской психики и родственных ей – Российскому, Американскому, Французскому, Английскому бессознательному. Посему для современной коллективной психики психологическая толерантность, как психический феномен жизненно необходима, ведь именно не сопротивляясь влиянию (не переоценивая его) архетипической энергии (которое в данном случае есть зло, не сопротивление которому очень популяризировано современной культурой), сознание воплощает одну из отщепившихся частиц коллективной психики. Специфика же конфигурации рассматриваемого нами в данном исследовании мужского сознания (которое все время меняется, обновляется, развивается) в изначальном виде говорит о его не Христианской происхождении, так как Христианство в принципе ведет к застою психическое пространство и порабощение его определенным архетипом. Причем эта единичная порабощенность имеет временную структуру и периодически заменяется на порабощенность иной архетипической энергией, благодаря делению на эры. Допустим пока энергии достаточно то доминирует один архетип (как например, в случае Аэона рыб, в котором сначала доминировала одна рыба, правая – Христос, а затем вторая, левая – Антихрист) потом его энергия чахнет и его заменяет другой архетип, противоположенный по значению предыдущему. Такое функционирование человеческой психики ведет его понятное дело к деградации, к непонимании своей природы, к взаимодействию (причем на уровне рабской зависимости) с очень малым психическим ресурсом (который на данный момент доминирует в коллективной психики, тот, чья эра теперь) и к патологизации тех людей, которые более объемно и полно видят всю суть человеческой психики. Опять – таки современный постулат о том, что мозг человека работает лишь на 3–5 % от своих возможностей, я думаю, во многом связан с современной конфигурацией коллективной психики (выстроенной вокруг Христианства, как психического феномена, Американского, Английского, Французского, Российского бессознательного), сформированной вокруг полюсной отщепленности, которая позволяет человеку взаимодействовать с малым количеством собственного психического материала человека, потаенной теперь в Теневых слоях психики и расщепляющей архетипы в бессистемном психическом хаосе.

Возвращаясь же к нормальному человеческому сознанию, которому свойственно постоянное развитие и уничтожение себя прежнего (о чем, кстати, очень много сказано в творчестве Юнга) стоит отвергнуть бредовую идею современной коллективной психики, будто бы психическое внутренне убийство есть неверный феномен (В принципе вся жизнь человека связана с внутренним психическим убийством, являясь по большому счету именно ей. Чтобы развиваться дальше человек должен сначала умереть в психическом смысле, как младенец, затем как дошкольник, затем как школьник и т. д., и т. п. Очевидно, что на многих этапах своего развития человек подавляется микросоциумом, в первую очередь семьей, вследствие чего теряет себя, становится психически/духовно несчастливым, но я считаю, что ошибочно искать потерянный ресурс в ребенке, школьнике, подростке, юноше и т. д., и т. п. Предполагаю, что необходимо искать тот момент, когда произошло разлучение с самостью, но сама самость не принадлежит не одному из возрастов, она вне них. И вот найдя тот момент, когда произошел сбой нормального природного развития психики человека аналитическое пространство должно попытаться восстановить насколько это возможно нормальное развитие психики, которое в любом случае будет связано с большим количеством внутренних убийств – психопатологического материала, нарушившего нормальное развитие психики ). Внутреннее убийство – это необходимый ресурс для дальнейшего движения, развития. Причем разрушать связь (убивая тем самым в символическом смысле) приходится с чем – то очень внутренне близким (хотя это близость условная, и ее значимость часто преувеличена, вследствие эмоционально – аффективной одержимости, которым нагружен современный человек), как например с анимой, связь с которой и разрушил главный герой фильма «Антихрист». Опять – таки стоит предположить, что в других бессознательных измерениях такого прилипания архетипа и захвата им сознания не происходит, в связи отсутствия там эмоционально – аффективной сцепленности и полюсной расщепленности или, по крайней мере, не доминирования данных процессов внутри коллективной психики. Ну а пока, каким бы сам человек не был не эмоционально – аффективным в психическом смысле по своей природе, находясь в современной коллективной психике, ему предстоит слипаться и отлипать в тяжелых психологических/духовных муках, как это происходит с героем фильма Триера, символизирующего индивидуацию мужской психики. Собственно концовка его, которая символизирует новый, уже четвертый по счету этап, также говорит в пользу того, что сознание/герой по своей структуре не связано с современным миром коллективной психики (который соответственно создан искусственно) и потому должно постоянно рушить связь с архетипами коллективной психики, в том числе и через внутреннее психическое убийство и двигаться по жизни самостоятельно, опираясь на свою волю, которая должна быть подкреплена связью с миром бессознательного, который теперь враждебен к человеку вследствие современной конфигурации коллективной психики по Христианскому образцу, которая приравняла бессознательное к страшной Антихристовой тени.