Через линию фронта

И опять дорога. На этот раз — к линии фронта. Валя размашисто скользила по лыжне, ловко отталкиваясь палками.

Тысяча девятьсот сорок второй год. Валя Сафронова с именным автоматом.

Несколько дней назад, вернувшись с Ольгой из разведки, Валя доложила Дуке, что Дворец культуры в Белых Берегах — коллективный гроб для карателей. Он, как цыпленок в поле, беззащитен от нападения с неба.

Дука выслушал разведчицу, но разговор не поддержал. Его волновало другое.

— Рация у нас, Валя, не работает. Сергей вторые сутки настраивает, но не может выжать ни единого звука.

Шолохов виновато развел руками, растерянно моргал покрасневшими от бессонницы глазами.

— Может, через линию фронта, — Валя не договорила, Дука перебил:

— То есть, через Валентину Сафронову. — Укоризненно покачав головой, добавил: — Фантазируешь.

— А что тут такого? — наступала Валя. — Каких-нибудь сто километров — и мы в Белеве, в штабе армии.

— На каждом метре этих ста километров — смерть, — насупился Дука.

Но предложение перейти линию фронта было очень заманчивым. Деятельный и смелый, Дука не мог его упустить. Он долго советовался с Ларичевым, Коростелевым и Щекиным. Вскоре по партизанскому лагерю пронесся слух: на Большую землю пойдет группа разведчиков.

Группа вышла 19 февраля, в тот самый день, когда подпольщики готовились взорвать полицейскую управу и театр. Вале очень хотелось узнать результаты диверсии, она участвовала в разработке планов ее и теперь волновалась за друзей. Но что поделаешь — в путь звало не менее важное дело.

— Вы уж Валю-то берегите, — сказала на прощание Ольга Соболь.

— Она сама будет нашим ангелом-хранителем, — отозвался Леонид Васильевич Соколов, начальник разведывательной группы.

Впереди легко скользил сержант Иван Морин — молодой коренастый парень. Он прокладывал лыжню. За ним шла партизанская семерка.

Стоял сильный, градусов под тридцать, мороз. Гулко лопалась кора на деревьях. Лыжники старались идти побыстрее: иначе замерзнешь. Настроение было отличное, шутили, смеялись. В поселке Еленском сделали первый привал. Пожевали смерзшуюся, твердую, как железо, конину, погрызли сухарей. Потом зарылись в стог сена, уснули. Через каждые полчаса сменялся часовой.

Когда стемнело, поднялись и всю ночь шли на северо-восток. Леонид Васильевич рассказывал, какие теплые ночи в Турции и как ярко там светят звезды.

— Разве вы были в Турции? — удивилась Валя.

— Приходилось.

Постепенно разговор затихал. А потом и вовсе угас. Не хватало сил его продолжать.

Шли по местам недавно бушевавшей войны. Чернели обуглившиеся деревья, попадались скрюченные трупы людей. Полузасыпанные снегом, маячили покореженные танки.

Морин заметил свежие следы саней и предостерегающе поднял руку. Решили остановиться: сумрак зимнего утра рассеивался, а днем идти опасно. Наломали веток, устлали ими снег и, чтобы было теплее, залегли вплотную друг к другу.

Сто километров растянулись на все триста. Обходили деревни, поляны, подозрительные просеки, безлесные места.

На четвертые сутки кончились запасы продуктов, совсем мало осталось сил. Валя с трудом передвигала ноги. Леонид Васильевич с беспокойством смотрел на товарищей. Даже крепыш Морин начал сдавать.

И еще две ночи шли, удивляясь, откуда берутся силы.

Поднялась пурга. Давила тьма. Шли, как слепые, вытянув перед собой руки с палками. Рядом сверкнула вспышка и раскатисто прогремел артиллерийский залп. На миг мелькнули и скрылись в темноте орудия и суетившиеся возле них немцы. Разведчики упали, зарылись в снег, выставив автоматы. Валя нащупала в кармане маленький браунинг.

Жуткий хор пушек не умолкал. Огненные метеоры проносились над самой головой.

Совсем близко слышались голоса — тянулся длинный обоз саней. Должно быть, везли боеприпасы.

В ту ночь разведчики пересекли девятнадцать оврагов, Валя их считала по привычке. А может, это был один, в котором блуждали разведчики?

Наконец рассвело. Хотелось сесть, а еще лучше лечь. Из последних сил потащились в лес. Издали он казался большим, дремучим, а когда подошли ближе, увидели редкий бор. Нарубить сосновых лап никто не смог. Устали. Легли за высоким сугробом.

В полдень опять началась артиллерийская перестрелка. Ответные снаряды со свистом проносились и ложились где-то рядом.

— Значит, наши близко! — определил Леонид Васильевич.

Морин пошел в разведку. Вернулся быстро.

— Там кабель. Телефонный.

— Чей? — спросил Леонид Васильевич.

Морин пожал плечами. И тут же предложил:

— Давайте перережем кабель и устроим засаду. Из штаба обязательно пошлют связиста. Он-то и прояснит дело.

Леонид Васильевич согласился. Морин вытащил финку, но Валя перехватила его руку:

— Обожди, Ваня, кто-то едет.

На дороге показался всадник. В который раз партизаны зарылись в снег! Кто он, этот всадник? Свой или немец? Цокот копыт слышался все отчетливее. И вот уже видны телогрейка, шапка-ушанка со звездой.

Выкарабкались из снега. Бросились навстречу солдату.

— Партизаны будете? — деловито осведомился тот.

А они молчали.

— Вы что, немые? — удивился солдат.

Первым пришел в себя Морин.

— Проводи нас, дружище, в штаб.

— Не могу, — ответил солдат, — везу донесение на передовую. Если хотите — ждите. Через час буду здесь.

— Подождем, подождем!.. — улыбнулся Леонид Васильевич.

 

На большой земле

Красноармеец действительно вернулся через час. С его помощью разведчики добрались до райцентра Ульяново. Ночевали в парткабинете райкома партии.

Утром Валя пошла в разведотдел. Встретили ее там сухо. Сведения о Белых Берегах восторга не вызвали, при случае, сказали, ударим.

Это возмутило Валю. «Оказывается, на фронте есть бюрократы», — чуть было не выкрикнула она. Но сдержалась. Попросила отправить ее к летчикам, чтобы рассказать им как можно подробнее о важнейших объектах Брянска, их расположении.

— Это исключено, — отмахивался майор разведотдела. — Неизвестно, кто полетит. Сегодня человек жив, а завтра его нет.

Тогда Валя решила пробиться к самому Попову — генералу, командующему 61‑й армией.

В приемную ворвался молоденький лейтенант и срывающимся от радости голосом крикнул:

— Пленные. Свеженькие! Только что взяли!

Штабисты, а вместе с ними и Валя выбежали на улицу. К походной кухне жались немцы.

Вышел и генерал Попов. Валя со всех ног кинулась к командующему, но его адъютант преградил путь.

— Я с донесением, — громко объясняла Валя.

Попов обернулся.

— Ко мне, девушка?

Валя растерялась. Слова застряли в горле.

Генерал спросил, откуда она.

— Из Брянска. Я разведчица городского партизанского отряда имени Кравцова…

— Садись, поедем, по дороге расскажешь, — совсем просто, как давний знакомый, сказал Попов и открыл дверцу машины.

Взметая снежную пыль, машина мчалась к передовой. Валя, осмелев, рассказывала обо всем, что ее беспокоило. Попов не перебивал, только изредка оборачивался и пристально всматривался в ее лицо.

Вернувшись после осмотра позиций в штаб, генерал продиктовал адъютанту записку и приказал:

— Доставь товарища Сафронову к Красовскому.

С непривычным комфортом въехала Валя в расположение Второй воздушной армии. Встретилась с командирами бомбардировочных эскадрилий. Как прилежные ученики, слушали они ее рассказ. Делали отметки на своих картах, переспрашивали, уточняли. Среди летчиков нашлись и земляки, они расспрашивали о городе, знакомых. Встреча затянулась часа на четыре. Летчики угощали Валю шоколадом. Один из них, капитан, попросил ее домашний адрес.

— Если получите Героя, приезжайте в Брянск, найдете без адреса, — шутила Валя.

Возвращаясь в свой лагерь, группа разведчиков добралась до передовой. Нашли командира батальона, которому была поручена их переправа через линию фронта.

— Я третий день головы не поднимаю, — комбат смачно выругался. — Не пройдете.

Но приказ есть приказ. Его пришлось выполнять. Сунулись на один участок фронта, на другой, третий… Везде бешено строчили пулеметы, перекатывался гул мощных взрывов.

В поисках лазейки в этом огненном поясе наткнулись на отступавший полк, командира которого только что убило. Валя растерянно смотрела по сторонам. Друзей рядом уже не было. Она бросилась к оврагу, в который забились сотни людей. Рядом раздался короткий взрыв. Серый дым окутал ее, перед глазами поплыл туман. Она упала и медленно покатилась вниз по склону оврага.

□ □ □

Морин метался по развороченному взрывами полю, не обращая внимания на шквал огня.

— Валя! — кричал он, но голос тонул в орудийном гуле.

Десятки предположений, одно страшнее другого, мелькали в голове.

— Валя! Валя!..

Морин не помнил, сколько времени бегал по оврагу, заваленному ранеными. Вокруг стонали, ругались, вскрикивали. Морин совсем потерял надежду найти Валю. И вдруг увидел ее прямо у своих ног.

Она лежала на куче окровавленного снега. Морин припал к ней. Жива! Медленно, с трудом, но дышала. Кожу на затылке и на шее начисто срезало осколком. Позвал санитаров.

Бой понемногу утихал. Морин осторожно положил Валю в сани.

— Скорей, в госпиталь…

 

Операция «Брудершафт»

На столе затрещал телефон. Фон Крюгер раздраженно поднял трубку. Он ненавидел этот черный блестящий ящичек, который в последнее время сообщал лишь неприятности. Звонил старший следователь абвера Артур Доллерт.

— Алло, друг, могу тебя обрадовать. Наконец-то Корюк получает солидного шефа.

— Кого?

— Генерал-лейтенанта Бернгардта.

…Из черного бронированного лимузина выскочила маленькая петушиная фигурка, завернутая в генеральскую шинель. Это и был новый шеф.

«Шута в Корюке недоставало», — подумал Крюгер, но вытянулся во фронт. Бернгардт с любопытством посмотрел на штабных офицеров и вдруг громовым басом рявкнул:

— Хайль Гитлер!

Фон Крюгер поспешно выбросил руку вперед:

— Хайль!

Несколько дней Бернгардт сидел в кабинете, приглашал к себе офицеров, слушал их доклады. Потом в большом актовом зале школы собрал начальников отделов генерального штаба тыловой области. Те в ожидании совещания развлекались пошленькими анекдотами. Настроение у всех было наигранно-приподнятое. Вдруг со стороны Брянска-первого донеслись сильные взрывы. Вбежавший в зал Бернгардт распахнул окно:

— И это, господа, происходит в тыловой области? Вчера нашим главным врагом был лес, сегодня в упор стреляют дома! Доблестные солдаты фюрера гибнут от предательских ударов в спину, а господа офицеры изволят забавляться анекдотами.

Генерал задыхался от гнева.

— Тыловая область! — повторил он. — А рядом, в Дятькове, вся власть у Советов, над городской площадью — красный флаг, в деревнях — колхозы.

Офицеры озадаченно переглядывались, словно обо всем этом они узнали только сейчас.

— Вам нечего сказать! — в голосе генерала послышались визгливые ноты. — Тогда буду говорить я. Вы церемонитесь с партизанами и коммунистами, а их всех надо расстреливать и вешать, вешать и расстреливать! То же самое надо делать и с теми, кто им сочувствует и потворствует. — Бернгардт сделал многозначительную паузу. — Это относится и к тем из вас, господа, кто потворствует своей бездеятельностью. Я, не колеблясь, отправлю к предкам каждого, кто не приносит пользы великой Германии.

Бернгардт ощупывал взглядом офицеров, точно выбирал, кого из них отправить первым на виселицу. Потом к его губам прилипла кривая улыбка, и он с ухмылкой спросил у фон Крюгера:

— Капитан, вы плохо выглядите. Не страдаете ли бессонницей?

— Так точно, господин генерал!

— Вам мерещатся подпольщики? По имеющимся у меня данным, — Бернгардт скривил губы еще больше, — коммунистические агенты охотятся за вашей шкурой. Она им очень нравится. Надеюсь, капитан, вы не желаете расстаться с ней? Вчера и генерал Гаманн чуть было не получил пулю в лоб. Стрелок ошибся всего на два сантиметра.

— Я покончу с подпольем, я… — промямлил Крюгер.

Генерал прервал его:

— Песенка старая. Прежде чем уничтожить подполье, надо забраться в него. А ключи в лесу. Список брянских подпольщиков должен быть у вас вместе с головой Дуки.

— Но лес обширен, а наши силы слишком малы, — подал голос майор Кнель, начальник контрразведки Корюка.

— Они удесятерятся, господа, — заверил Бернгардт. — Я убедил ставку фюрера, что прочность центрального фронта зависит от тыла. С фронта снимаются несколько дивизий, они помогут нам забыть слово «партизан».

Офицеры захлопали в ладоши.

— Аплодировать будете потом, — деловито продолжал Бернгардт. — Против каждого партизана выступит двадцать — тридцать солдат плюс танки, самолеты. И все же шансы на успех не полны. Партизаны, пользуясь лесной местностью, могут ускользнуть, если в их отрядах не будет наших ушей и глаз.

— Они уже есть, — вставил фон Крюгер.

Генерал одобрительно кивнул:

— Прошу продолжать эту работу.

Бернгардт подошел к карте, занимавшей полстены, и ткнул тростью в район северо-восточнее Брянска.

— По данным нашей разведки, Дука квартирует в Любохне. За спиной отряда Дятьковский район. Деревни оказывают приют партизанам. Они подлежат беспощадному уничтожению. В этой войне, господа, думать о сострадании грешно.

Бернгардт отошел от карты, по-особому подтянулся (это заметили все) и напыщенно проговорил:

— К 20 апреля, ко дню рождения фюрера, мы обязаны доложить о готовом, разработанном во всех деталях, реальном плане уничтожения партизан.

Ни днем, ни ночью не прекращалась в штабе работа. Красные стрелы будущих ударов легли на сотни карт. Беспрерывно поддерживалась связь между Брянском и штабом Гудериана в Смоленске — уточнялись детали наступления. У Бернгардта оказалась волчья хватка. Он не давал подчиненным покоя, дважды обещал фон Крюгеру свернуть шею, держал всех в кулаке.

□ □ □

В весенние дни 1942 года на Московском направлении фронт стабилизовался по линии Жиздра — Козельск — Вязьма. Здесь гитлеровцам удалось удержаться и создать довольно прочную оборону.

Генерал-фельдмаршал Гудериан отправил в распоряжение Бернгардта отборные эсэсовские дивизии. Эшелоны, вереницы машин шли с фронта в тыл. Деревни и поселки, окружавшие лесную зону, были забиты фашистскими войсками. Готовилась карательная экспедиция. Готовилась она в великой тайне. Агенты Корюка усиленно распускали среди населения слухи, что солдаты прибыли в Брянские леса на весенний отдых.

Одновременно гитлеровцы готовились к подрыву партизанских отрядов изнутри. Корюк, абвергруппы и СД проводили генеральные репетиции со шпионами.

Когда операция была окончательно разработана, фон Крюгер явился к Бернгардту. Он встретил генерала с сияющим лицом.

— К нам обратился сам фюрер! Приказано нам, именно нам, — эти слова генерал подчеркнул, — в кратчайший срок выловить партизанских вожаков и живьем доставить их в Берлин!

Крюгер подумал, что генерал пьян и поэтому несет эту чепуху. Но, прочитав документ, понял, что небылица исходит от самого фюрера.

— Начинаются великие события! — напыщенно проговорил он и подвинул к Бернгардту документы.

Тот небрежно пролистал доклад и надолго задержал свой взгляд на карте, где в букву «Д», означавшую Дятьково, впивалось более десятка стрел.

— Не хотел бы я сейчас быть на их месте.

Бернгардт перечеркнул зашифрованное название операции и написал свое: «Брудершафт».

— Ведь сегодня 20 апреля — день рождения фюрера!

 

Кто «сыграл в ящик»

Мария Николаевна уткнулась головой в мокрую от слез подушку. Страх за мужа и детей не покидал ее. Неприятности следовали одна за другой. Начались они с того дня, когда Вовка проводил Валю с девушками в лес. Вернулся он лишь утром, замерзший, голодный. Всхлипывающая мать едва не задушила сына в объятиях, узнав, что он всю ночь ходил по лесу — в поселок охрана не пропускала.

Через день заявился Сладкопевцев.

— Маруся, откуда это Валя к тебе приходила?

— Из Брянска, — скрывая беспокойство, ответила она.

Сладкопевцев замахал кулаком перед лицом Марии Николаевны.

— Ты не крути! Она, оказывается, у партизан разведчица! Будешь, мерзавка, отвечать. И за то, что пленную она увела, ответишь.

— Откуда мне знать все это.

Сладкопевцев торжествующе присвистнул:

— Я теперь имею право сжечь твой дом.

Ненависть и злоба охватили Марию Николаевну.

— Ты же сам ей все разболтал: где какой пост стоит, сколько орудий, солдат. Расскажу вот немцам, что ты первый помощник партизан, что принимал их разведчицу, что и врачиху-то умышленно к себе позвал без конвоя, чтобы передать ее им.

Предатель разинул рот и попятился к двери.

— Я вас не знаю и вы меня не знаете, — не то угрожал, не то упрашивал Сладкопевцев. — И «здравствуй» мне никогда не говори.

— Не велика честь здравствоваться с тобой, — кричала вслед Мария Николаевна, когда Сладкопевцев скатывался с крыльца.

Потом Мария Николаевна заметила, что возле их дома стал часто расхаживать Витька Суров. Все хвалился соседям:

— Я Вальку Сафронову и ее лупатого племяша на одном суку повешу.

Подкарауливать появление Вали вскоре надоело Сурову, и он поселил у Марии Николаевны четырех немцев — членов национал-социалистической партии. Те повесили огромный портрет Гитлера, вечерами пили шнапс, о чем-то до хрипоты спорили.

И вот эти-то люди принесли самую страшную беду. Анатолий Иванович поехал в лес за дровами. В два часа, как всегда, пришли немцы, сели обедать. Один из них, с коротко подстриженными усиками, достал из шкафчика бутылку водки.

— Матка, отпита! Это твоя сын… Он вор!

Солдаты схватили Вовку, скрутили ему руки и объявили:

— Вешать.

— Будет вам мальчонку пугать, — просила Мария Николаевна.

А гитлеровцы уже сооружали виселицу. Двое выкатывали бревна, третий разматывал веревку, четвертый долбил в земле ямы для столбов. Мария Николаевна поняла, что все это не шутка. Тогда она рванулась к Вовке. Он, связанный, лежал на крыльце.

— Плачь, сынок! — выкрикнула мать, — может пожалеют, ироды.

— Не брал я у них водки, мамочка, не брал, — твердил мальчик.

Немцы потащили Вовку к виселице. Мария Николаевна, собрав все силы, вцепилась обеими руками в сына и закричала:

— Не дам!

На крики сбежались соседи. Кто-то позвал живущего по соседству офицера. Немцы что-то долго обсуждали, спорили, потом объявили:

— Германия есть закон: вор на виселица.

Толпа загудела. Вперед выскочила толстая женщина. Это была соседка Мотя.

— Их тринкен, их! Он, — Мотя показала на Вовку, — нихт. Я выпила. Я не воровала. Просто взяла, не думала, что ваша.

Солдаты переглянулись, нехотя развязали Вовку. Мария Николаевна тут же утащила его в дом.

После этой истории Вовка днем почти не бывал дома. Уходил с утра к озеру и глядел вдаль, на таинственно шептавшийся лес. Там Валя, ее отряд. Как сообщить, что за ней охотится целая свора фашистов и предателей?

В кустах показался здоровенный пес предателя Буленникова. Ребята прозвали его Герингом. По мнению Вовки, пес бродил в тех местах, где должна была появиться Валя. Воображение мальчика заработало в полную силу. Вовка сбегал домой, взял хлеба, отцовскую косу. Подкараулив «Геринга», бросил ему хлеб, и изо всей силы ударил косой по шее. Пес взвыл. Вовка нанес ему второй удар, третий. Убедившись в том, что «Геринг» мертв, мальчик хотел было закопать его в землю, но потом решил, что нельзя губить столько мяса, и поволок собаку домой.

Буленников по всему поселку искал «Геринга». Нагрянул с обыском и в дом Марии Николаевны. Все перевернул, полез на чердак и там нашел шкуру своей собаки. Предатель выл на всю улицу:

— Какую собаку сгубили! Тысяча людей не стоит ее ноги!

Исколотив Вовку, полицейский увез его в тюрьму.

Вечером в камеру зашел Суров.

— Встать! Вчера на плотине немца убили. За него приказано наскрести сто голов. Так что пишите завещания мамам и папам. — Суров был не к месту весел. — Утром сыграете в ящик.

Уныние и страх охватили людей. Медленно уходила бессонная ночь.

На рассвете над поселком вдруг загудели самолеты. Словно долгий раскатистый гром, раздались взрывы. Мощной волной пошатнуло тюрьму. Часовой куда-то исчез. Вовка не помнил, как он очутился на улице. Кругом полыхало. А над поселком все еще висели бомбардировщики. Дворец культуры — гнездо карателей — превращен был в месиво. В ту ночь почти пятьсот фашистов не досмотрели свои сны.

— Это вам от тети Вали! — Вовка, не чувствуя под собой ног, кинулся к дому.

Анатолий Иванович увел сына к знакомому леснику.