Девичья башня

Агаев Самид Сахибович

Третья книга исторической тетралогии «Хафиз и Султан». Обвинение в ереси и вольнодумстве вынуждают хафиза Али, спасаться бегством из Дамаска. Ладу во Франции преследует инквизиция. Егор расходится во взглядах на разграбление завоеванного города с хорезмийским ханом и вступает с ним в смертельный конфликт, его приговаривают к распятию. Череда приключений приводит героев в Баку, где им суждено стать участниками любовной трагедии и свидетелями взятия города монголо-татарами.

 

Роман

 

Часть Первая

 

Франция. Прованс

Замок барона Раймонда Видал де Бесалу

Из высокого стрельчатого окна были видны неравные пахотные участки земли, дорога, вьющаяся между ними, излучина реки, поле за ней и лес вдали. Этот пейзаж, как это ни странно напоминал ей Нахичеван. Хотя в картинках не было ничего общего, за исключением блеска реки. Там, кроме Аракса голая степь, редкие деревья и невысокие плешивые горы. Здесь же кругом лес, пахотные поля и деревенские дома, и только один холм, на котором собственно и возвышался замок, в котором жила Лада. Дело, видимо, было не в особенностях пейзажа, а в перспективе. Точно так же она любила стоять у окна своего дома в Нахичевани и смотреть вдаль. Быстро привыкнув к этой визуальной свободе, она уже не мыслила себе жилища без возможности подойти к окну, устремить взгляд вовне и затерять его в глубинах атмосферы.

Лада обернулась на скрип двери и увидела служанку. Молодая женщина, войдя, поклонилась и спросила:

– Ваша милость желает чего-нибудь?

– Мне зябко, – сказала Лада.

– Осень, госпожа, – заметила кормилица доброжелательно.

Супруга барона была ей симпатична. Ходили слухи, что она едва ли не королевского звания, там, у варваров, откуда она родом. Рыцарь привез ее из крестового похода. Может, в плен взял.

– Скажи, чтобы затопили камин, – сказала Лада.

– Слушаюсь, госпожа.

– И пусть принесут немного вина.

– Барон будет недоволен, – робко сказала Мари.

– Это не твоя забота, – бросила Лада.

– Простите, сеньора.

Как-то Лада в присутствии мужа неосторожно заметила, что вино всегда напоминает ей об Али. Это ее замечание вдруг выявило тайную ревность, которую испытывал рыцарь. Он не сказал ей об этом прямо, но его недовольство косвенно свидетельствовало об этом. Лада пожалела о своих опрометчивых словах. Но вино пить не перестала. Она была свободна и независима в своих поступках. Тем более, что у Раймонда не было никаких оснований ревновать ее к Али. И что еще немаловажно, совесть Лады была чиста перед ним.

– Барон встал уже? – спросила Лада.

– Да, ваша милость. Но он неважно себя чувствует.

– Еще бы, – с сарказмом произнесла Лада. – Но ты можешь идти. Хотя, постой, скажи еще, чтобы сюда принесли графинчик сицилийской водки и квашеной капусты с рассолом.

Кормилица не смогла удержать удивленного взгляда. Она поклонилась и вышла из покоев, говоря себе: «Господи твоя воля, что за люди эти русы. Пить водку и заедать квашеной капустой. Только варвары способны на это». Через некоторое время появился истопник с охапкой дров, а за ним слуга с подносом. Вскоре в камине пылал огонь. Лада села на короткий табурет, держа в руке серебряный кубок с вином. Она пила совсем мало, но ей нравился сам процесс. К тому же, как выше было замечено, вызывал в памяти определенные ассоциации. Лада провела в таком положении больше часа. Осенний день быстро шел к концу.

Когда вновь скрипнула дверь, Лада не повернула головы, ибо знала, что это Раймонд. Рыцарь произнес: «здравствуйте, дорогая» и сел поодаль. Лада холодно взглянула на него.

– Вы все еще сердитесь на меня?

Лада взглянула на мужа, он улыбался, но было видно, что улыбка дается ему нелегко, выходила жалкой и, скорее, походила на гримасу.

– Вы вернулись под утро, – сказала Лада, – полдня проспали и сейчас у вас ужасно болит голова, потому что вы пировали всю ночь.

– Сударыня, вы пугаете меня своей прозорливостью, – заметил Раймонд. – Это обычное дело. Время от времени сюзерен устраивает прием, и его вассалы должны явиться на него. Вы отказались ехать, поэтому мне пришлось ехать одному. Пиршество затянулось до глубокой ночи, путь неблизкий.

– Не уводите меня от начала фразы, – возразила Лада. – Вы сказали обычное дело, мне почему-то это не кажется обычным делом. Когда сеньор едет к своей бывшей любовнице, да еще зовет с собой жену.

– Графиня Н. никогда не была моей любовницей, – возразил рыцарь. – Я испытывал к ней платоническое чувство, я много раз говорил вам об этом. Но вы не желаете слушать.

Лицо Раймонда исказила гримаса, он схватился за голову и стал яростно растирать ее пятерней. Лада встала и подошла к окну. На подоконнике лежал небольшой поднос, накрытый белой салфеткой. Отняв руки от взъерошенной головы, Раймонд мутным взглядом наблюдал за ней. Лада поманила его пальчиком. Когда он, повинуясь, приблизился, она откинула салфетку, явив удивленному рыцарю графин и миску с капустой. Она наполнила маленький серебряный кубок и приказала:

– Пейте!

– Что это? – поинтересовался Раймонд.

– Сицилийская водка.

– Сударыня, помилуйте. Я дворянин, не мужик, чтобы пить водку.

– Помилую, если выпьете, – сказала Лада.

Раймонд тяжело вздохнул и залпом осушил чарку. Участливо глядя на страдальческое лицо мужа, Лада протянула ему миску с квашеной капустой. Раймонд на этот раз не стал вспоминать о своем дворянском происхождении. Схватил вилку, морщась, стал закусывать.

– Рассолу тоже выпей, – посоветовала Лада.

– Хорошо, что меня никто не видит, – сказал Раймонд.

Однако через некоторое время в лицо его вернулись краски, и во взгляде появилась осмысленность.

– Не могу поверить, – сказал он.

– Во что? – спросила Лада.

– У меня прошла головная боль. Это невероятно. Ты доктор? Я не перестаю удивляться твоим талантам.

Лада пожала плечами.

– Это мой долг, – сказала она, – облегчать страдания своего мужа.

– Святая женщина! – восторженно сказал Раймонд.

– Ну и как она выглядит? – словно невзначай спросила Лада.

– Никак, она и мизинца твоего не стоит. Но она очень интересовалась тобой, пеняла мне на то, что я не привез вас.

– Она красива? – спросила Лада.

– Она миловидна, но…

– Что но?

– По сравнению с вами, она просто дурнушка.

– Я пойду, – поднимаясь, сказала Лада, – а вы выпейте еще. Увидимся за ужиной.

– Конечно, дорогая, – согласился Раймонд.

Оставшись один, Раймонд не замедлил воспользоваться советом мудрой жены. Он подошел к окну, наполнил кубок и, морщась, торопливо осушил его. Накрутил на двузубую серебряную вилку капусту и жевал, пока перекошенное лицо не приобрело естественный вид. В окне было видно, как на принадлежавших ему полях копошились крестьяне, собирая сено, увязывая в скирды. Раймонд чувствовал, как боль совершенно отступила, теперь движения не причиняли ему страданий. Рыцарь подошел к камину, бросил в огонь несколько поленьев, затем, словно, что-то вспомнив, вернулся к окну. Что-то было не так для привычной картинки. И он сразу понял, что именно – всадник, который сейчас направлялся к замку. Раймонд наблюдал, как тот проехал поле и приблизился к воротам. Графиня Н. на приеме недвусмысленно дала ему понять, что преград уже не существует, и он может остаться и разделить с нею ложе. Однако Раймонд сделал вид, что не понимает, к чему клонит графиня. И полночи пировал в общей зале вместе с остальными гостями. Он не мог простить ей внезапного равнодушия, проявленного к нему в Палестине. К тому же он был влюблен в собственную жену и не собирался разменивать это чувство, так как имел натуру возвышенную и поэтическую. Графиня Н., решив, что бывший паж и трубадур ничего не понял, прощаясь, сказала, что она еще пошлет за ним. Первое что пришло в голову Раймонду, что это посланец графини. Складывая в голове формулу вежливого отказа, Раймонд выпил еще водки, ожидая доклада привратника. Тот не замедлил появиться.

– Ваша милость, – сказал привратник, – шевалье Жильбер просит вас принять его.

– Он от графини Н.? – спросил Раймонд.

– Ничего такого он не говорил.

– Приведи его сюда, – сказал Раймонд.

– Слушаюсь, сеньор.

Привратник спустился во двор, к воротам, где поджидал его неожиданный гость.

– Барон примет вас, – заявил привратник.

– Хорошо, – сказал гость.

Он спешился и отдал поводья слуге.

– Соблаговолите отдать мне ваш меч, – предложил привратник.

Поскольку визитер медлил, он добавил:

– У нас такое правило. В дом с оружием нельзя.

Гость отцепил меч от перевязи, отдал слуге. Затем направился вслед за привратником. Поднялись по каменной лестнице, прошли по крытой галерее второго этажа. Оказавшись в зале, визитер приветствовал хозяина словами:

– Шевалье Раймонд, рад видеть вас в добром здравии!

– Благодарю вас. Мы знакомы? – спросил удивленный хозяин.

– Заочно, то есть, я много наслышан о вас.

– Вот уж не думал, что я настолько популярен, – заметил Раймонд.

– О да, сэр. Особенно после того, как вы спели на приеме, данном Эдом де Монбельяром. Только и разговоров было в Иерусалиме, как о вашей песне, где вы обращаетесь к Христу. Должен сказать, что надо быть или очень наивным, или безрассудно храбрым человеком, чтобы спеть подобную песню среди воинства Христова.

Раймонд сделал неопределенный жест. Слова незнакомца льстили его самолюбию, но вместе с тем он чувствовал неясную тревогу и пытался понять к чему клонит визитер.

– Значит, вы из воинства Христова? – спросил Раймонд, хотя это было очевидно.

– Да, барон. Мы были на святой земле практически в одно время. Но встретиться нам не привелось.

– Мне это кажется странным, – заметил Раймонд.

– Вы были на рыцарском турнире, который устраивала графиня Н. Я тоже, был там, но вы уже уехали. Можно сказать, что мы разминулись.

– И вы поехали за мной?

– Да, хотелось увидеть боевого, так сказать, товарища.

В словах посетителя было преувеличение, но неловко было указывать на это.

– Хорошо, что вы заглянули ко мне, – вежливо сказал Раймонд.

– У меня к вам просьба, барон. Вы позволите злоупотребить вашим гостеприимством и заночевать здесь? Завтра поутру я отправлюсь в путь.

Раймонд не мог ответить отказом.

– Конечно, – сказал он, – я распоряжусь, чтобы вам отвели комнату. Можете сейчас отдохнуть. Мы ужинаем в девять в этом зале. Вас пригласят.

Раймонд потряс колокольчик, а когда появился мажордом, отдал необходимые распоряжения. Гость раскланялся и ушел вместе с мажордомом. Время, оставшееся до ужина, Раймонд провел, перебирая струны гитары. Какая-то мелодия, возникшая у него в голове во время вчерашнего рыцарского турнира. Он взял несколько аккордов, прежде чем она вновь соизволила явиться к нему. До наступления темноты трубадур подбирал слова для новой песни. Без четверти девять появился слуга и принялся сервировать стол. Второй слуга разворошил угасший огонь в камине, обнажая горячие угольки, подбросил дров. Поленья занялись сизым дымом, и вскоре всполохи света озарили зал. Бросив взгляд на стол, Раймонд увидел на нем всего два прибора.

– У нас сегодня гость, – сказал он.

– Да, ваша милость, я знаю, – отозвался слуга.

– Почему же ты не ставишь для него прибор. Он будет с нами ужинать.

– Госпожа будет ужинать в своих покоях, – ответил слуга.

«Неужели она все еще злится, – подумал Раймонд, – на нее это не похоже».

– В девять часов пригласи шевалье к столу, – распорядился Раймонд.

– Слушаюсь, сеньор.

Раймонд вышел из зала. Сделал несколько шагов по коридору и поднялся по ступеням на следующий этаж в спальную своей супруги. Лада встретила его обычной улыбкой, и у рыцаря отлегло от сердца.

– Тебе лучше? – спросила Лада. – Как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, мне гораздо лучше. А что с тобой? Тебе нездоровится?

– Нет, с чего ты взял?

– Почему же ты не будешь ужинать в зале.

– Я не хочу.

– Просто не хочешь и все? У нас гость.

– Меня беспокоит этот гость, он мне не нравится, мне кажется, что я его раньше видела. Если он из Иерусалима, то это не к добру.

– Ты преувеличиваешь, – сказал Раймонд, – у страха глаза велики. Во Франции восемь рыцарей из десяти участники Крестового похода. Это ничего не значит.

– А ты знал его раньше?

– Нет, но он слышал обо мне.

– Возможно, я ошибаюсь, – сказал Лада, – но ужинать с ним я не буду.

– Как скажешь, дорогая, – согласился Раймонд.

Лада подставила щеку, и Раймонд дотронулся до нее губами. Когда он был в дверях, Лада заметила:

– Если он проездом, то я ошибаюсь. Если же он приехал нарочно, то это не к добру.

– Не волнуйся, – сказал Раймонд. – Фра Герэну сюда не дотянуться. В любом случае у нас есть охранная грамота императора.

С этими словами он оставил Ладу и направился в зал. Жильбер уже сидел за столом и пил вино. При виде хозяина он улыбнулся и сказал:

– Я уже подумал, что буду ужинать в одиночестве.

– Простите за опоздание, – сказал Раймонд. – Я был у жены, ей нездоровится, она просила передать свои извинения, она не будет ужинать с нами.

– Очень жаль, – отозвался шевалье, – я наслышан о ее красоте, надеялся ее увидеть.

– Неужели в округе ходят слухи о красоте моей жены. Это странно, поскольку она нигде не бывает.

– Ну не то, чтобы ходят слухи, но, когда я спросил, мне сказали, что она поистине красива.

– Мне льстит ваш интерес к моему дому.

Говоря это, Раймонд резал мясо и не видел быстрого взгляда, который бросил на него гость.

– А что новенького в Иерусалиме? – спросил Раймонд.

– Скучаете? – вопросом на вопрос ответил Жильбер.

– Не скучаю, но скажем так, испытываю некоторое любопытство.

Не дождавшись ответа на вопрос, Раймонд его повторил.

– Да как вам сказать, все по-прежнему, – неопределенно сказал Жильбер. – Сарацины, правда, активизировались. Поговаривают, что будет новая война.

– А что император, – спросил Раймонд, – он, ведь, заключил перемирие?

– Насчет императора вам виднее, – заметил Жильбер.

– Почему? – удивился Раймонд.

– Потому что он к вам благоволит, – сказал гость.

И встретив недоуменный взгляд хозяина, добавил:

– Ходят такие слухи. К тому же, что мы можем знать, сидя в своих палестинах. А император здесь на большой земле, и вы здесь.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Раймонд. Зародившееся в нем подозрение улеглось. – Скажите, шевалье. Вы здесь проездом или приехали нарочно?

– И то, и другое. Я еду в Париж, но, узнав, что вы здесь живете, нарочно сделал крюк.

– Благодарю, мне приятно это слышать. Ешьте, пейте. А ты, – обратился к слуге Раймонд, – следи за тем, чтобы у сеньора кубок был всегда полон.

Слуга бросился выполнять приказание.

– А в каком полку вы служили? – спросил Раймонд.

– Простите мне мое любопытство, – сказал гость, – а что вы пьете? Ведь это не вино.

– Это сицилийская водка, – ответил Раймонд. – Да люди нашего положения ее не пьют. Но мне пришлось выпить ее днем, а поскольку знающие люди говорят, что смешивать напитки нежелательно, то я вынужден сегодняшний день закончить ею же.

Знающим человеком была Лада, но Раймонд не мог сказать об этом, чтобы не создавать превратного мнения о своей жене.

– Я не думаю, что гастрономические пристрастия имеют отношение к положению человека в обществе, – вежливо ответил Жильбер.

– Готовы ли вы подтвердить свои слова делом? – шутливо спросил Раймонд.

– По вашим же словам, знающие люди не советуют смешивать напитки, – замялся шевалье.

– Дело в том, что в их советах есть один нюанс. Смешивать можно, но с одним условием, каждый следующий напиток должен быть большей крепости, нежели предыдущий.

– Это существенное замечание.

– Так, может быть, выпьете водки? – предложил Раймонд.

– Благодарю вас, – отказался шевалье, – может быть позже. Я отлучусь ненадолго.

– Конечно, проводите господина Жильбера.

Шевалье вышел из зала в сопровождении слуги.

Раймонд взглянул на оставшегося лакея и приказал:

– Плесни ему в вино немного водки, может это развяжет ему язык.

Когда шевалье вернулся, Раймонд предложил тост за здоровье императора и предупредил, что за здоровье императора полагается осушить кубок до дна.

Раймонд выждал некоторое время и задал вопрос:

– Так в каком же полку вы служили, вы не ответили?

– Я не ответил, – несколько развязно подтвердил Жильбер, и Раймонд заметил, что гость захмелел.

– У вас доброе вино, господин Раймонд, – сказал Жильбер, – или я уже выпил изрядно. Во всяком случае, пить водку, нет никакой надобности. Что же касается места моей службы, то это был полк господина Танкреда. Но это все в прошлом. Лучше расскажите о себе, о своем творчестве. После того памятного приема у наместника в Иерусалиме только и разговоров было как о ваших песнях. Многие интересовались вами, но вы вдруг исчезли. Как сквозь землю провалились. Куда вы уехали?

– Что именно вас интересует, – спросил прямо Раймонд, – мое творчество или мое исчезновение из Иерусалима?

– Полно, барон, не таитесь, – вкрадчиво сказал шевалье, – всем известно, что вы провели как мальчишку самого Великого магистра иоаннитов. И похитили у него прекрасную пленницу. Не она ли имеет честь быть вашей женой?

– Если это действительно известно всем в Иерусалиме, то мне жаль гроссмейстера, – ответил барон. – В глазах иерусалимской знати он должен, в таком случае, выглядеть посмешищем. Если же это известно только вам, то, наверное, нам с вами есть, о чем поговорить.

– Вы проницательны, сударь, отдаю должное вашему уму, – заметил Жильбер. – Должен сказать, что вы здорово насолили гроссмейстеру. Вы похитили его пленницу, вы убили его офицера.

– Прошу прощения, – прервал его Раймонд, – я никого не похищал, это важно. У меня был приказ императора на поимку этой дамы. Что же касается командора, то он убит на дуэли. Он вызвал меня при свидетелях и при них же был убит. Магистру не в чем меня упрекнуть. Но вы, сударь, будучи офицером полка господина Танкреда, какое отношение имеете к госпитальерам?

– Самое прямое, – без обиняков на этот раз сказал Жильбер. – Я имею честь принадлежать к воинству.

– В любом случае, я вам все объяснил.

– Прошу меня простить, но это не так.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вместе с прекрасной пленницей из башни гроссмейстера исчезла одна очень важная вещь. То реликвия. И она имеет значение не только для фра Герэна, но и для всего христианства.

– О чем вы?

– Чаша Грааля. Она хранилась в башне Великого магистра.

– Этот бред мог родиться только в воспаленном воображении вашего магистра.

– Сударь, я прошу вас более почтительно отзываться о гроссмейстере.

– А разве я его оскорбил?

– Ну, как же, говоря о воспаленном воображении…

– Я не думаю, что это является оскорблением, – перебил его Раймонд, – однако, вы пользуетесь моим гостеприимством, и я не думаю, что вы вправе делать мне замечания.

– Простите, это не было замечанием, это была просьба, возможно, высказанная не вполне учтиво. Наверное, у меня тоже воспалилось воображение, – миролюбиво сказал шевалье.

– От вина – это бывает.

– Итак, возвращаясь к чаше Грааля, – продолжал Жильбер. – Гроссмейстер предлагает вам вернуть ее, и взамен он обещает забыть о своих претензиях к вам.

– Я могу лишь повторить то, что сказал – у нас нет никакой чаши Грааля. И никогда не было. Что же касается претензий магистра – мне это безразлично. Передайте ему, что я нахожусь под покровительством императора Фридриха.

– Но, вы не всегда будете находиться под покровительством императора, подумайте об этом. Короли приходят и уходят, а орден госпитальеров остается. И быть его врагом довольно опасно.

– Кажется, вы мне угрожаете?

– Ну, что вы, дружеское предупреждение. Итак, вы отказываетесь отдать чашу?

– У меня много разной посуды дома, – заметил Раймонд, – выберите любую и отдайте вашему магистру.

Шевалье Жильбер криво улыбнулся и встал:

– Благодарю вас за ужин и беседу. Я вынужден покинуть вас.

– Ночь на дворе. Куда же вы поедете в такой темноте?

– Не беспокойтесь. Мне не привыкать.

– Но вы собирались ночевать. Отчего так поспешно переменили решение? Я буду беспокоиться за вас, если отпущу в столь поздний час.

– Еще не так поздно, – сказал Жильбер.

– Тогда я дам вам провожатого, чтобы вы не сбились с дороги.

– Благодарю вас, в этом нет необходимости.

– Как вам будет угодно.

Шевалье поднялся.

– Так что мне передать гроссмейстеру? – спросил он.

– Передайте ему мои самые наилучшие пожелания.

Раймонд проводил гостя до лестницы, ведущей во двор. Дальше шевалье пошел в сопровождении слуги, освещавшего ему дорогу факелом. Раймонд вышел на внутренний балкон и видел, как гостю подвели коня и вернули оружие. Прежде чем выехать со двора, шевалье Жильбер поднял голову, их взгляды встретились, и Раймонд поднял руку в знак прощания. Но шевалье никак не отреагировал, тронул поводья коня и выехал со двора. Раймонд подозвал управляющего.

– Пошли кого-нибудь проследить за ним, пока он не выедет с моей земли.

Управляющий кивнул и бросился выполнять приказ. Раймонд вышел на крепостную стену. Был слышен удаляющийся стук копыт, но в темноте ничего не было видно. Через некоторое время Раймонд услышал, как из замка выехал еще один всадник. Тогда он вернулся в зал, налил себе еще водки, выпил, передернулся, схватил со стола кусок хлеба, холодную телятину, обильно намазав ее горчицей, стал есть. Затем сел к камину, размышляя, над тем, чем чреват для него странный визит этого человека.

Через некоторое время он услышал скрип и увидел входящую Ладу.

– Мне показалось, что открылись ворот, и кто-то уехал, – сказал она.

– Тебе не показалось, дорогая. Он, действительно, уехал.

– Его отъезд в столь поздний час вызывает еще большее беспокойство, чем его приезд.

– У тебя хорошая интуиция.

– Что еще?

– Он приехал из Иерусалима с просьбой от фра Герэна.

– Вот как? Невероятно, просить ему как-то не к лицу. Неужели, мы можем что-то для него сделать?

– Некоторые просьбы хуже приказов.

– Говори уже, не томи.

– Он передал просьбу, которую невозможно выполнить даже при желании. Хотя, и его тоже не наблюдается. В его выжившую из ума голову взбрело, что мы украли у него ни много, ни мало, а христианскую реликвию – чашу Грааля. Причем я удивлен не только нелепостью этой просьбы, но и тем, что именно он обратился с нею. Всегда считалось, что чаша Грааля находится у тамплиеров.

– Раймонд, нельзя так многословно и сложно отвечать на простой вопрос, – взмолилась Лада. – Ты мне этим напоминаешь моего брата. Никогда нельзя было знать, какой вопрос напомнит ему о целой философской системе. Я не так хорошо знаю французский язык. Что он хотел?

– Прости, дорогая. Гроссмейстер считает, что мы похитили у него священную реликвию, так называемую – чашу Грааля.

– А как она выглядит? – спросила Лада.

– Ее, по-моему, никто не видел, но предполагается, что это большой кубок на ножке, украшен драгоценными камнями.

– Так вот, что это такое, – задумчиво произнесла Лада. – Положим, насчет драгоценных камней – это преувеличение, несколько низкопробных рубинов.

– Умоляю, – опешил рыцарь, – только не говори, что она находится у тебя!

– Хорошо, не скажу.

Лада пожала плечами.

– Я взяла ее в качестве компенсации. Это даже нельзя считать компенсацией, а тем более воровством. Этот старикан выкрал меня, а я всего-навсего взяла эту дешевую медную вазочку, потому что она мне приглянулась. Я имела на это моральное право. К тому же на ней не было написано, что это реликвия.

– Безусловно, дорогая, тебе не в чем себя винить. А где она теперь?

– Я храню в ней свои безделушки; перстни, ожерелья, заколки для волос.

– А-а, – протянул Раймонд, он вспомнил эту вещицу, стоявшую у изголовья их супружеского ложа. Перед тем, как лечь спать, Лада снимала с себя украшения и опускала в этот сосуд. Эта чаша стала привычным элементом интерьера, и он давно уже не обращал на нее внимания.

Раймонд подошел к столу и выпил еще водки. Отрезал кинжалом холодной телятины, предложил жене. Лада отказалась и спросила:

– Это ты с утра продолжаешь пить?

Получив утвердительный ответ, сказала:

– Французскому дворянину не пристало пить столько водки.

– Ты сама мне посоветовала ее выпить, а теперь упрекаешь, – укоризненно сказал Раймонд.

– Все хорошо в меру. Я предложила ее в качестве лекарства от похмелья, а ты пьешь ее весь день.

– Вообще меня удивляет твоя осведомленность. Откуда ты знаешь, что похмелье лечится водкой.

– Атабек Узбек был подвержен этой слабости. От него я узнала, что лучшим средством от похмелья является рюмка водки, выпитая натощак. А ему, в свою очередь, рассказал об этом армянский патриарх.

– Знаешь, я распробовал, и мне понравилось. В эти зябкие осенние вечера – это самый подходящий напиток.

Лада развела руками.

– Догонять посланца гроссмейстера нет смысла, – сказал Раймонд, – ночь на дворе. Но чашу надо вернуть. Ты не возражаешь?

– Ну, если эта вещь имеет для них такую ценность – пожалуйста. Хотя, я к ней привыкла.

– Я послал человека проследить, куда он поедет. Завтра попробую его догнать и вернуть чашу.

– Ты стал прагматичным, – заметила Лада, – раньше тебе не пришло бы в голову следить за человеком.

– Годы берут свое, – улыбнулся Раймонд.

– Но мы никого догонять не будем, – продолжала Лада. – Суета не приводит к добру. Подождем, посмотрим, как будут развиваться события. Все-таки мы здесь под властью императора, а не госпитальеров. А теперь я иду спать. Ты со мной?

– Я хочу дождаться посыльного, – ответил Раймонд. – Спокойной ночи, дорогая.

Лада ушла, а Раймонд через некоторое время вышел на внутренний балкон, чтобы взглянуть, не вернулся ли слуга. Во дворе было тихо, сторож, прислонившись к стенке, что-то жевал. Раймонд окликнул его и осведомился о прибытии порученца. Получив отрицательный ответ, приказал доложить о нем сразу же по возвращении. Затем вернулся в зал. Головная боль, от которой он избавился днем, начинала возвращаться и стучать молоточками в его виски. От досады он выпил еще и с удивлением почувствовал, что боль вновь, если не отступает, то притупляется. «Долго так будет продолжаться»? – подумал рыцарь. Он устроился у камина, намереваясь немного вздремнуть. Но сон не шел к нему. В голове все еще стучало, чтобы забыться он стал сочинять мелодию. Прошло больше часа, прежде, чем услышал шаги. В зал вошел человек, посланный за крестоносцем, его звали Лука.

– Это недалеко, сеньор, – торопливо сказал он, – человек, за которым вы меня послали, остановился в трактире.

– Недалеко? – переспросил Раймонд.

– Нет, сеньор.

– А ты очень устал?

– Нет, сеньор. Вы хотите, чтобы я еще раз съездил?

– Поедем вместе. Проводишь меня. Иди, скажи, пусть оседлают для меня коня.

– Слушаюсь, – сказал Лука и вышел.

– Поеду, проветрюсь, – сказал себе Раймонд. – Прогулка пойдет на пользу моей голове.

Он пошел в свои покои. Оделся и спустился во двор. Садясь на коня, он подумал, что не мешало бы сообщить о своей поездке Ладе. Но, помня ее совет «не делать лишних движений», решил ничего не говорить. Когда они выехали и были уже в получасе езды от замка, Раймонд вдруг вспомнил, что он не взял у Лады самое главное – без чего вся эта поездка была лишена всякого смысла – чашу Грааля.

– Долго ли еще ехать – крикнул он спутнику, замедляя бег лошади.

– Нет, сеньор, – ответил Лука, – вон, за тем леском.

«Ладно, – подумал Раймонд, – все равно, навещу его и скажу, что завтра пришлю с нарочным».

Он пришпорил коня.

Лада, вернувшись в свою спальню, разделась и легла. Но поскольку сон не пожелал прийти к ней сразу, она через некоторое время, зажгла свечи, вывалила из чаши Грааля все содержимое, а были в ней браслеты, бусы, серьги, перстни – емкая была чаша. Чем больше она разглядывала чашу, тем тревожнее становилось у нее на душе. Визит этого человека сразу вызвал у нее беспокойство. И тщетно она увещевала себя, что здесь в Провансе она в безопасности – беспокойство не проходило. Когда она поняла, что заснуть в ближайшее время ей не удастся, она потрясла колокольчик и приказала, явившейся на зов горничной, принести ей бокал вина. Время, проведенное с Али в подземелье, по-разному повлияло на их гастрономические пристрастия. Они пили вино вместо воды, вынуждены были. После этого Али всегда пил вино, не признавая воду для утоления жажды. Лада же поначалу вино видеть не могла, но водой напиться не могла, пила и пила. С тех памятных дней прошло много времени. Она оказалась во Франции, где с удивлением обнаружила, что люди пьют вино и в обед, и за ужином. И относятся к этому не как к возлиянию, а вино для них имеет лишь гастрономическую ценность, как взвар на Руси. Сейчас она вспомнила, что Али всегда рекомендовал вино в качестве средства, способствующему сну, и облегчающему мироощущение. Когда в былые дни Али, наполнив свой кубок рубиновым напитком, начинал объяснять, чем отличается мировоззрение от мироощущения, Лада слушала невнимательно, не желая даже вдаваться в подробности. Но сейчас в ее сознании отчетливо всплыли его объяснения. Бокал вина должен был примирить ее с окружающим миром и дать ей сон. Однако ее надеждам не суждено было сбиться. Когда горничная принесла вино и собиралась закрыть за собой дверь. Лада спросила:

– Сеньор спит?

– Не знаю, – ответила горничная, – по-моему, он уехал.

– Как уехал, – встревожилась Лада, – куда уехал?

– Не знаю, он взял собой Луку и уехал.

– Час от часу не легче, – в сердцах сказала Лада.

Она отставила кубок с вином и стала одеваться. Лада приказала разбудить управляющего, собрать десяток слуг, и сама, воткнув за пояс кинжал, спустилась во двор.

Раймонд вернулся в тот момент, когда Лада во главе небольшого вооруженного отряда готова была скакать на его поиски.

– Что случилось? – взволнованно спросил Раймонд, увидев сидящую верхом жену.

– Полюбуйтесь на него, он еще спрашивает, – возмутилась Лада, – я собралась искать тебя. Как можно было исчезнуть ночью, ничего не сказав мне об этом.

– Простите меня, я не хотел вас будить.

– Черт возьми, если бы ты не уехал, я бы уже спала.

– Дорогая, здесь слуги, – укоризненно произнес Раймонд.

– Ты ему все рассказал? – спросила Лада.

– Я его не застал. Наш гость заехал на постоялый двор за вещами и сразу же уехал.

– Разве я не просила тебя, чтобы ты не ездил. Никогда не следует делать лишних движений.

– Я думаю, – возразил Раймонд, – что мне надо было поехать за ним раньше. Это избавило бы нас от дальнейших осложнений.

– Каких еще осложнений.

– Не думаете же ли вы, что вопрос исчерпан.

Лада пожала плечами.

– Я буду думать, когда этот вопрос вновь возникнет, а пока что я отправляюсь спать.

– Спокойной ночи, дорогая, – пожелал Раймонд.

– И вам того же, – в сердцах ответила Лада, и ушла.

На следующий день Ладе нездоровилось, поэтому она не искала общества мужа, к тому же была сердита на него. Весь день провела в постели. И лишь к вечеру, когда Раймонд не пришел к ней по обыкновению пожелать спокойной ночи, Лада решила сменить гнев на милость. Она послала за ним свою горничную. Но та, вернувшись, доложила, что барон отправился на охоту и еще не вернулся. Лада прождала его до глубокой ночи, пока не поняла, что он где-то заночевал, увлекшись охотой. Такое бывало. Ее сморил тревожный и неглубокий сон. Ей всю ночь снились кошмары, и каждый раз, просыпаясь, она благодарила Господа Иисуса Христа, поскольку была теперь католичкой, за то, что это был всего лишь сон. Утром она поднялась чуть свет и послала узнать о муже. Раймонда все еще не было.

– Не беспокойтесь сударыня так, – сказала ей горничная, – господин бывало, и больше дней проводил на охоте.

– Да, конечно, – согласилась Лада.

В два часа пополудни она вызвала Луку и приказала оседлать коней. Через полчаса из ворот замка выехали два всадника. Лада взяла с собой Луку.

– Ты, ведь, знаешь охотничьи маршруты своего хозяина, – спросила она, – куда он вчера отправился?

– Скорее всего поехали на озеро, стрелять уток, – ответил Лука, это был смышленый деревенский малый, лет двадцати с небольшим.

На всякий случай они заглянули в деревню, лежащую немного в стороне от дороги. В деревне подтвердили, что видели сэра Раймонда вчера днем на пути в лес. Они были на правильном пути. Лада не ошиблась, взяв с собой Луку. Он хорошо ориентировался в лесу и иногда обращал ее внимание на следы, оставленные бароном и его людьми. Когда они уже добрались до лесного озера, внимательный Лука резко осадил коня. Спрыгнув с коня, вытащил из травы убитую утку.

– Странно это, – озабоченно сказал он, – не в характере барона бросать дичь.

– Может быть, они ее подстрелили, а потом не нашли. Так бывает на охоте.

– Я вижу, сударыня, вы в этом соображаете, – одобрительно сказал Лука, – только есть маленькая загвоздка. Если бы ее не нашли, в ней торчала бы стрела. А стрелы нет, ее вытащили.

– И что, по-твоему, это значит? – спросила Лада, чувствуя, как на сердце наваливается тяжесть.

– Бывает, конечно, что дичи столько, что унести нельзя. Но я такого не припомню в наших местах. Это вряд ли.

– Так что же это? – нетерпеливо спросила Лада.

– Поедем дальше, посмотрим, – уклончиво сказал Лука.

Он сел на коня и поехал вперед. Лада следовала за ним, едва успевая уклоняться от целящих в лицо веток.

– Мать честная! – вдруг воскликнул Лука. – Кровь, откуда она?

Он спешился и показал траву, обагренную кровью.

– Может быть, это кровь дичи, – дрожащим голосом спросила Лада.

Лука пожал плечами, оглядываясь вокруг, он стал ходить кругами, всматриваясь в заросли лопухов, крапивы и чертополоха. Затем вернулся к лошади, но садиться не стал. Повел поводу, внимательно смотря под ноги.

– Здесь уже недалеко, – говорил он, – я знаю место, где сеньор засаду на уток устраивал. Господи Иисусе, – воскликнул он, – никак это Поль!

Лука бросил поводья и указал Ладе на лежащего в стороне от тропы человека. Лука, подойдя к нему, осторожно дотронулся до него.

– Мертвый, – сказал он.

Пройдя еще несколько шагов, они наткнулись на второго слугу по имени Жан. Он был еще жив. Из его нечленораздельного объяснения стало ясно, что на них предательски напала группа вооруженных людей, которых они встретили в лесу. Они пленили сеньора и увезли с собой.

– Кто это сделал? – спросила Лада, но слуга, ненадолго вернувшийся в сознание, был без чувств.

– Он не знает, – уверенно сказал Лука, – а то сразу бы сказал.

– А ты как думаешь?

– Может быть, его захватили, чтобы выкуп требовать. В наших краях этим часто грешат.

– Кто?

– Да кто угодно. Любой из соседних сеньоров. Раз слуг убили, а господина нет, значит, он им нужен. Это не просто разбойники.

– И что мне теперь делать? – растерянно спросила Лада.

– Я думаю, надо ждать. Они скоро объявятся, денег потребуют или еще чего. Вернемся, может этого бедолагу еще можно спасти.

Лука взвалил на круп своей лошади раненого.

– Оставь его, – вдруг приказала Лада.

– Он еще живой, – жалостливо сказал Лука, – его можно вылечить.

– Он помрет от тряски на твоей кобыле, – бросила Лада, – доедем до деревни, пошлем за ним подводу. А ты мне нужен для другого дела. Возьмешь в деревне от моего имени десяток людей, скажешь старосте, что я велела. Объедете все дороги, все постоялые дворы в округе, я буду ждать в замке тебя. Ко мне с докладом в любое время. Понял.

– Да, госпожа.

– Тогда вперед, я за тобой поскачу, выведи меня из леса.

Лука взлетел в седло и хлестнул коня. Пригнувшись к луке седла, Лада поскакала за ним, лихорадочно соображая, какое отношение чаша Грааля может иметь к похищению мужа.

 

Дамаск

Мударис

[1]

Али Байлаканский

– На этом мы закончим урок. В следующий раз я расскажу вам об учении хариджитов. А сейчас все свободны.

Али убрал свои записи в кожаную сумку, с которой он ходил в медресе. Дождался, пока последний ученик покинет класс, и сам вышел. В коридоре, прислонившись к стене, стоял администратор и, видимо, ожидал его. Он был молод, но всем своим видом старался производить впечатление более взрослого человека. Ходил, сутулясь, не подстригал бороды и не выпускал четки из рук, что должно было, по его соображению, свидетельствовать о набожности. Он часто цитировал Коран, но всегда невпопад. Али несколько раз неосторожно поправил его, безо всякого умысла, но этому случились свидетели, и администратор с тех пор Али невзлюбил. Во всяком случае, всегда был с ним подчеркнуто вежлив и холоден. Администратор проявлял интерес к лекциям Али. Последний несколько раз заставал его у дверей своей аудитории.

– Мударисс Али, – сказал администратор, когда они встретились взглядами, – ректор ждет вас.

– Зачем? – спросил Али.

– Наверное, чтобы поговорить с вами, о чем – я не знаю.

Что-то в его голосе, а особенно последние слова сказали Али о том, что администратор лукавит.

– Ректор у себя? – спросил Али.

Хотя вопрос был лишним, но администратор, его звали Маир, качнул головой.

– Он во внутреннем дворе. Я вас провожу. Прошу вас.

Али шел за ним, пытаясь понять, что бы все это значило. Во всяком случае, человек, который его недолюбливает, не мог принести ему хорошую весть.

Ректор стоял во дворе, разглядывая стену в том месте, где медресе примыкало к мечети.

– Рамиз муэллим, – сказал Али, прижав ладонь к груди и, наклонив голову.

– Здравствуй Али, – отозвался ректор, не отрываясь от стены, – в этом месте все время протекает, – сказал он. – Сейчас начнутся дожди, и опять потечет. Надо вскрыть швы и опять все промазать.

– Вы хотите поручить это мне? – спросил Али.

Ректор недоуменно посмотрел на него и вдруг захохотал.

– Ты это нарочно, – отсмеявшись, и вытерев слезы, спросил ректор, – или серьезно?

– Я пошутил, – без улыбки сказал Али.

– Молодец. Люблю людей с чувством юмора. Однако я, в свою очередь, не могу тебя повеселить. Да. Дело в том, что некоторое время назад мне настойчиво рекомендовали тебя уволить. Я отказался, потому что ценю тебя как преподавателя и как человека, ты мне симпатичен.

– Благодарю вас, – сказал Али.

– Подожди благодарить, было бы лучше, если бы я тебя уволил, может, этим все и ограничилось. А теперь тебя вызывают на совет улемов, и это не очень хорошо. Выходит, что я сослужил тебе дурную службу.

– Медвежью услугу, – сказал Али.

– Что? Я не понял.

– У русских есть такое выражение – оказать медвежью услугу, – пояснил Али.

– Надо запомнить, только ты не очень-то. Я могу так о себе сказать, а ты – нет. Я старался помочь тебе. А уж что из этого вышло – это уже другой вопрос.

– Простите, это я к слову, ассоциация.

– У меня еще не было такого образованного преподавателя как ты. Мне это сразу понравилось в тебе. Как ты сказал? Медвежья услуга?

– Да, еще говорят – дорога в ад вымощена благими намерениями.

– Хорошо сказано, – заметил ректор. – Но к нашему случаю это ведь не относится. Это было бы чересчур. Верно?

– Да, конечно. К слову пришлось. Скажите, к чему мне надо быть готовым.

– К сожалению, я ни о чем не могу сказать с уверенностью, – произнес ректор.

Али невольно оглянулся и увидел администратора, который с отсутствующим видом стоял в крытой галерее.

– Ты мыслишь в правильном направлении, – вдруг обронил ректор.

Али удивленно взглянул на него, но тот уже был занят созерцанием стены.

– Благодарю вас, – сказал Али, – я могу идти.

– Иди, – бросил ректор.

Администратор с любопытством смотрел на приближающегося Али. Проходя мимо, Али бросил «Будьте здоровы». Однако Маир увязался за ним. Когда Али невольно оглянулся, тот сказал.

– Провожу вас, дверь закрою. Вы последний. Все уже отучились и разошлись.

Они шли длинным коридором, в конце которого, Али остановился, с досадой сказав вслух.

– Забыл спросить, во сколько надо там быть.

– Завтра в десять утра, – сказал администратор.

– Благодарю вас, – сказал Али и посмотрел в лицо своего спутника. Оно было непроницаемым, но не настолько, чтобы скрыть некое выражение злорадства.

В десять утра следующего дня Али стоял перед советом улемов. Дело происходило в одном из внутренних помещений большой соборной мечети Дамаска. Их было пять человек, они сидели на большом ковре, подоткнув под бока продолговатые подушки. Шейхи и муфтии, имеющие право выносить решение по толкованию шариата и норм жизни мусульманина. Али не предложили сесть, и он счел это дурным знаком. Хотя не мог понять, какое отношение его жизнь имеет к совету улемов. Святоши негромко переговаривались между собой, передавая, друг другу небольшой листок бумаги. Слов было не разобрать, но акустика в комнате была такова, что гул возникал и уносился вверх под сводчатый потолок с витражными окошками.

На него так долго не обращали внимания, что Али подумал, что вполне может повернуться, надеть обувь и уйти. Он вообще не понимал, почему должен стоять здесь, поскольку чувствовал себя совершенно свободным и независимым человеком. И находился здесь, только потому, что послушался ректора медресе. Он начинал раздражаться, часто переступал с ноги на ногу. И когда ему это все надоело, он опустился на ковер и уселся, скрестив ноги. Это его вызывающее, видимо, поведение послужило толчком к началу беседы. «Надо было раньше сесть», – подумал Али.

– Мударис Али, скажите, чему вы учите своих студентов? – прозвучал вопрос.

– Мусульманскому праву и юриспруденции, – ответил Али.

После этого последовала такая долгая пауза, что он, не выдержав, спросил:

– Это единственный вопрос, который мне собирались задать?

Выдержав строгие взгляды, он добавил:

– Могу ли я узнать, по какой причине меня пригласили сюда?

– Вам предъявлено обвинение в вольнодумстве, – сказал ему один из улемов, – и мы собрались здесь для того, чтобы рассмотреть это обвинение.

– Могу я узнать ваше имя? – спросил Али.

– Мое, – удивился тот, – зачем?

– Чтобы знать, как к вам обращаться.

– Шейх Рукн ад-Дин.

– Шейх Рукн ад-Дин, обвинение в вольнодумстве, видимо, изложено на это листочке бумаги? – спросил Али.

– Да.

– Могу я узнать, кто автор обвинения?

– Здесь нет подписи.

– Если там нет подписи – это анонимка. Стоит ли всерьез обвинять человека по анонимному доносу?

– Для этого мы и вызвали вас сюда. Мы зададим вам несколько вопросов, чтобы утвердить или опровергнуть это обвинение. Итак, верно ли, что вы, рассказывая о благословенном пророке Мухаммаде, да будет, доволен им Аллах, не прибегаете к известным и одобренным советом улемов хадисам, но говорите о нем как о человеке обыкновенном, подверженным человеческим страстям и слабостям.

– Но он был человек, – сказал Али, – пророк Мухаммад никогда не заявляет о своей божественной сущности.

– Это так, – согласился Рукн ад-Дин, – но здесь есть определенная тонкость. Вы обязаны воспитывать в своих учениках благоговение к пророку, да будет доволен им Аллах. А какое благоговение будет испытывать ученик, если вы ему рассказываете о его женах, детях, привычках. Ученик, слыша все это, будет думать, что пророк был таким же, как он сам.

– Я не подумал об этом. Я преследовал совсем другие цели.

– Какие цели вы преследовали, – настороженно спросил Рукн ад-Дин.

– Знание, эрудиция, осведомленность о жизни основателя ислама, а не мифы.

– Мифы создают ореол вокруг человека, а знакомство с личной жизнью – развенчивают его, – заявил улем.

– С этим положением я не буду спорить.

– То есть, вы признаете.

– Выходит, что так.

– Не говорите обиняками. Да или нет.

– Да.

Улемы переглянулись, затем последовал новый вопрос.

– Верно ли, что вы рассказываете о том, что пророк Мухаммад грабил караваны?

– Это не совсем так. В частности, рассказывал о нападении на торговый караван курайшитов, имевший место в декабре 623 года.

– Какое отношение будет у ваших студентов к пророку после подобных рассказов?

– Но это факты его биографии.

– Мударис Али, отношение к грабежам за прошедшие шестьсот лет сильно изменилось. Для песков Аравии – это было нормой, военной добычей – ганимат. Но для культурной сирийской среды – это имеет совсем другой смысл. И не все так умны, чтобы понимать это.

– Мне нечего возразить, – вздохнул Али.

– Значит, вы признаете?

– Да.

– Кстати, о том, что пророк умер, вы тоже рассказываете своим ученикам?

– Жизнеописание пророка включало в себя и жизнь, и смерть. Что-нибудь не так?

Улемы стали переглядываться.

– Не будете же вы утверждать, что он не умер? – спросил Али на всякий случай.

– Сейчас идут консультации по этому вопросу.

Али показалось, что он ослышался.

– Простите? – сказал он.

– Есть мнение, что он не умер, а вознесся на небо, – услышал он в ответ.

– Вы это серьезно? – удивился Али, он не верил своим ушам.

– А чем мы хуже христиан?

– Но ведь всем известно, что он умер. Пророк всегда говорил о том, что он человек, и он смертен. Он умер на руках своей жены Айши.

– Достаточно, – остановили его, – вы свободны. Мы известим вас о своем решении.

Али направился к выходу, но был остановлен вопросом:

– Какой предмет вы вели в медресе?

– Основы фикха, – ответил Али. – А почему вы употребили прошедшее время?

Улемы сурово глядели на него, и отвечать ему никто не собирался.

Когда Али вернулся в медресе, был полдень. Ученики сидели в классе смирно и заметно обрадовались его появлению. Али провел оставшиеся часы занятий, затем зашел к ректору.

– Какие новости? – спросил ректор.

– Главная новость в том, что пророк не умер, а вознесся на небо.

Поскольку ректор смотрел на него без улыбки, Али добавил:

– Оказывается, в жизнеописании пророка появились изменения. Я не знал этого.

Ректор вздохнул.

– Какой-то ретивый муфтий, недалекий, но ревнитель веры, вдруг заявил, о том, что пророк на самом деле не умер, а также как Иса Масих, вознесся на небо. Дело было на расширенном ежегодном собрании муфтиев. И, представь себе, что не нашлось никого, кто бы взял на себя смелость возразить ему и заявить, что это не так. Теперь по этому поводу идут консультации, решение не принимается потому, что это очевидная глупость, но никто не может и не хочет взять ответственность на себя, и сказать, что пророк умер. Вот так. Иди домой, решения еще нет.

– Простите, – сказал Али, – я не могу понять. Это все серьезно?

– Более чем.

– Но ведь, я веду не теологию, а светский предмет – мусульманское право.

– Медресе – не светское заведение, – возразил ректор, – надо было ограничиться правом.

– Я рассказывал это для общего развития. Чем это мне грозит? Неужели я от них завишу?

– Совет улемов очень влиятелен. Иди домой, поживем, увидим.

По дороге домой Али зашел на центральный рынок, купил всякой еды – тонких и длинных свежеиспеченных лепешек, зелени, овощей, всяких приправ и баранью корейку.

– Нарубить для кебаба? – спросил мясник.

– Наруби, – согласился Али.

Все это добро он сложил в плетеную ивовую корзину, повесил на руку. Перед тем, как уйти он заглянул в контору писцов и менял, это было постоянное рабочее место маклера, с помощью которого он сначала арендовал, а позже купил дом, с видом на гору. Юнуса на месте не оказалось, Али спросил о нем, но все, кого он спрашивал, пожимали плечами.

Дома он вымыл овощи, зелень, все это выложил на большое серебряное блюдо. На отдельное маленькое блюдо положил кусок белоснежного блестящего козьего сыра, вылив туда же всю закваску. Развел огонь в мангале и в ожидании углей долго сидел, глядя на пещеру, в которой Каин убил своего брата. Вечерело. На голубом небосводе стали появляться первые звездочки. Когда огонь прогорел, Али нанизал на шампур несколько кусков мяса и установил его над углями. Тут же от жара зашипел жир, капая и вспыхивая на пламенеющих углях.

– А компанию-то разделить не с кем, – произнес он вслух.

Али подумал о Егорке, который ушел в Египет вместе с хорезмийцами. Вспомнив о Егорке, он следом вспомнил о том десятке кувшинов с вином, которые закупил его друг. Часть они тогда же и выпили. Али с тех пор не пил, но трезвый образ жизни ни к чему хорошему не привел. В течение года ни капли вина, бесконечные мысли, не дающие покоя, плохой сон. Трезвому особенно тяжело мириться со вселенской несправедливостью, лицемерием и фарисейством вокруг. Час настал. Али принес из укромного места небольшой глиняный кувшин, сломал печать. До его обоняния донесся божественный запах вина многолетней выдержки. Али выплеснул воду из чаши, наполнил его вином и сделал глоток. Помедлил и сделал еще один. Через некоторое время допрос и претензии улемов казались ему несущественным недоразумением. Хрустящий свежеиспеченный хлеб вдруг напомнил ему судьбоносную встречу с Шамс ад-Дином на стенах Табриза. Сквозь толщу времени те тревожные дни сейчас виделись ему радостными и беззаботными. Они предшествовали знакомству с Йасмин. Дойдя в мыслях до умершей жены, Али повернул обратно.

– Куда бы уехать? – он сказал это вслух, и заданный вопрос повис в воздухе. Али наполнил чашу вином и совершенно серьезно ожидал ответа. Не обязательно слова, а какой-нибудь знак. В ворота постучали. Али отложил чашу и пошел открывать. В дверном проеме стоял маклер Юнус и радушно приветствовал его. После того, как он узнал, что Али преподает в медресе, он стал относиться к нему еще более почтительно.

– Алим, – сказал он, – мне передали, что вы искали меня?

– Не то, что бы я вас искал, просто был на рынке, заглянул в вашу контору. Хотел спросить кое-что.

– Я весь во внимании, господин Али.

– Как быстро и за какую цену можно продать этот дом?

– Хотите уехать? – вопросом на вопрос ответил Юнус.

– Я еще не решил, но вероятность существует такая. Ты можешь не спешить с ответом.

– Вы здесь, сколько живете уже? Цены на недвижимость нестабильны. Все зависит от того, мир на дворе или война. В любом случае этот дом можно будет продать по той цене, что вы заплатили за него. Но, если продавать срочно, придется дать существенную скидку. Я не стараюсь занизить цену. Поверьте моему слову. Вы же знаете, как я вас уважаю.

– Я не сомневаюсь в твоей искренности. Однако, что же мы стоим в дверях? Проходи в дом.

Али провел маклера в беседку, предложил сесть.

– Сейчас я приготовлю тебе кебаб.

– Это большая честь для меня, – смущенно произнес Юнус.

– Выпьешь со мной?

– Вино! Что вы! – в ужасе воскликнул Юнус.

– Почему ты так испугался?

– Харам. Как можно?

– Кому ты это говоришь. Мне? Профессору богословия?

– А что? Можно? – осторожно спросил Юнус. – Вообще-то я после смерти надеюсь попасть в рай.

– Это тебе не помешает.

– Вы думаете?

– Чтобы ты знал. На небесах только и разговоров, что о вине и девках. Пророк тебе что обещал?

– Источники, бьющие вином и целомудренных дев.

– Ну, так я тебе, о чем говорю. Только имей в виду, что вина там маловато. Если здесь не добрал, там не восполнишь.

– В таком случае, – нерешительно сказал Юнус, – если вы разрешаете, я выпью.

Али налил ему вина, пожелал здоровья и выпил вместе с ним. Вскоре кебаб был готов. Али снял шампур и положил перед гостем.

– Изумительно, – сказал маклер, попробовав мясо, – неужели вы еще и готовить умеете? Это как-то несправедливо.

– Почему ты так решил?

– Нельзя, чтобы ученый человек еще и готовить умел. Что же тогда бедняге повару останется. Он умом не вышел, зато еду готовить мастак.

– Ученый человек должен уметь делать все. А уж на долю повара едоков хватит. Так что не жалей его.

– Да, нет, ничего, это я так к слову. Пошутил, можно сказать.

Маклер выпил, потом еще. Уходил, слегка покачиваясь, клянясь в дружбе, обещая продать дом за самую выгодную цену. Али закрыл за ним дверь и внезапно загрустил. В небесах буйствовали звезды. Он сидел во дворе под открытым небом, вороша угли в жаровне. Ему нестерпимо хотелось общения. Но Егорка где-то совершал набеги, руководя отрядом хорезмийцев. А Лада была еще дальше. В единственном полученном от нее письме она писала, что вполне счастлива своей жизнью. Али засыпал угли золой, чтобы обезопасить дом от случайной искры. Накинул плащ и вышел из дома. За три года, что он прожил в Дамаске, он хорошо изучил столицу Сирии. Так как все свободное время отдавал прогулкам. Как-то он забрел в район, называемый Кучук Кала, в малонаселенную престижную часть города, где дома не лепились друг к другу, а отстояли обнесенные высокими глухими заборами. Тогда он заметил красивый двухэтажный дом и остановился, чтобы полюбоваться его архитектурой. В этот момент к его ногам упало яблоко. Али поднял его и, разглядывая его спелые румяные щечки, гадал, предвестником чего явился этот плод – раздора или искушения. Это было первое, что пришло ему в голову. Он поднял голову и в окне дома увидел девичье лицо. Оно показалось ему красивым, но исчезло так быстро, что Али засомневался в реальности произошедшего. Но яблоко было вполне осязаемым. Али ушел, размышляя над инцидентом. Подойдя к воротам своего дома, он вдруг вспомнил, что в тюркском вербальном общении яблоко – алма, имеет устойчивую рифму – гял яныма – иди ко мне. То есть, это могло быть приглашением на свидание. Али, человек, не склонный к авантюрам, особливо любовным, загадал, что если яблоко на вкус окажется кислым, то он выбросит его и забудет об этом. Если же – сладким, то ответит на призывы сердца незнакомки. Яблоко оказалось кисло-сладким. Али колебался примерно неделю. После смерти Йасмин прошло около двух лет. Все это время он не знал женщин. Жизнь его текла спокойно, тихо и размеренно. Не считая периода иерусалимских приключений. Но Али был еще молод, тридцать с небольшим. Что это за возраст для мужчины. А он жил жизнью престарелого затворника. Им овладевала хандра. И он решился на эту авантюру. Спустя неделю он отправился к этому дому и занял выжидающую позицию невдалеке, но в пределах видимости, в зоне обзора, так что взгляд, брошенный из окна, мог заметить его. И пришел он за час до заката солнца, чтобы его можно было разглядеть. Как только сумерки опустились, он медленным шагом направился к дому. Когда он проходил мимо окна, к ногам упал скомканный клочок бумаги. Али вернулся домой и в свете свечи прочел следующее: «Сук, полдень, ткани». На следующий день в полдень Али был на центральном рынке. Он дождался появления двух женщин в чадрах и вслед за ними вошел в лавку продавца тканей. С ними был еще мужчина крепкого телосложения. Но он был нагружен покупками и остался снаружи. Очевидно, кроме носильщика, он еще и выполнял функции телохранителя. Али, оказавшись в прохладной лавке, встал поодаль у другого конца прилавка. Приказчик суетился перед женщинами, одну за другой разворачивая штуки шелковых тканей. Собственно, ткани выбирала одна из них. Другая, со скучающим видом стояла рядом.

– Откуда этот шелк? – спрашивала она мелодичным голосом.

– Из Китая, драгоценная госпожа, – отвечал приказчик.

– Неужели из самого Китая? Может быть, где-нибудь в Персии ткут, а выдают за китайский товар.

– Что вы, что вы. Ни в коем случае, – клялся продавец.

Девушка выбрала ткань и попросила отрезать несколько локтей. Получив отрез, она передала его спутнице и сказала:

– Отнеси Бахраму и жди меня там, я сейчас приду, я еще кое-что посмотрю.

Когда служанка вышла, она, улучив момент, повернулась к Али и открыла лицо. В окне она показалась красивей, но все же была недурна собой. Затем она сказала продавцу:

– Запишите на мой счет. Муж в отъезде, вернется и заплатит.

– Конечно, – согласился продавец.

Он достал книжечку и сделал в ней запись. Пока он корпел над письменами, девушка еще раз повернулась в Али и открыла лицо.

Она была замужем. Это упрощало отношения, поскольку второй раз Али не собирался жениться. Но усложняло ситуацию, насыщая ее риском и лишними проблемами. Она вопросительно подняла брови. Али кивнул и увидел легкую улыбку на ее лице.

В полночь он был у ее дома. Окно отворилось, словно его ждали, и оттуда выползла веревка с завязанными узлами. Али так удивился, что не сразу воспользовался этим средством подъема. А когда поднялся, спросил:

– И часто ты пользуешься этим средством подъема?

– Сегодня связала, – ответила девушка и добавила, – по-твоему – это удачное начало разговора.

– Она неглупа, – подумал Али и вслух сказал, – начало неудачное, прости.

От девушки пахло ароматом, в котором Али уловил оттенки мускуса и еще чего-то знакомого. Его волновал этот запах. Он привлек к себе девушку, но не тут-то было. Она уперлась в его грудь руками и высвободилась.

– Ты хочешь сразу сорвать запретный плод? – с некоторой злостью в голосе сказала девушка.

– А разве не за этим я здесь? – удивился Али. Он решил обойтись без обиняков. Все- таки риск был велик.

– Нет, не за этим.

– Тогда за чем же? Просвети мой разум!

– Не за чем, а для чего.

– Хорошо, пусть будет для чего.

– Для общения.

– Может быть, я вылезу обратно.

– Ты сердишься?

– Не то, чтобы я сержусь, – сказал Али, покривив душой из вежливости, – но, как юрист, должен тебя просветить – это несколько странно, кто поверит, что я забрался ночью в чужой дом к чужой жене ради невинного общения. Мы здорово рискуем своими жизнями. Обряд побивания камнями из шариата еще не удален.

– Почему же ради невинного общения?

– Женская логика и последовательность – это что-то особенное, – сказал Али.

– Ты схватил меня, даже не спросив, как меня зовут.

– Как тебя зовут?

– Зульфия.

– А меня…

– А тебя зовут Али.

– Ты знаешь, как меня зовут? – удивился Али.

– Да, ты ходил возле нашего дома, ты мне понравился. И я навела о тебе справки.

Как ни странно, но Али почувствовал облегчение, когда понял, что плотских утех не будет. Все- таки он испытывал некоторые угрызения совести перед памятью жены.

– Ты умен и хорош собой, – продолжала Зульфия, – в тебе чувствуется порода. Ты загадочен. Мударрис духовной академии. Живешь в богатом доме один. Ты распалил мое любопытство. Расскажи мне о себе.

– Кажется, ты сказала, что навела обо мне справки. Вообще, должен сказать, что у тебя основательный подход.

– Меня интересует твоя жизнь до появления в Дамаске.

– Это займет много времени, – усмехнулся Али, – боюсь, что ночи нам не хватит.

– Тогда ты придешь ко мне еще.

Али почему-то испытал радостное волнение от этих слов. Даже бродячей собаке приятно, когда ее подзывают. А он был все же больше, чем собака. То есть, совсем не собака. Тем не менее, он сказал:

– С чего ты взяла, что я еще раз приду к тебе?

– Ты хочешь сказать, что если не получишь меня, не придешь?

– Я бы предпочел, чтобы ты сама ответила на этот вопрос.

– Знаешь, мне нравится твоя учтивость, – сказала Зульфия, – у тебя хорошие манеры. Ты уходишь от ответа, чтобы не быть невежливым. Это не свойственно простолюдинам. Ты не из их числа. Ты принадлежишь к знати, возможно?

– Ты даже не представляешь насколько, – улыбнулся Али, думая сказать ей о том, что он принц или не стоит, – но ты не ответила на мой вопрос.

– Я думаю, что именно поэтому ты и придешь ко мне, – ответила Зульфия.

Али, было, засмеялся, но девушка схватила его за руку.

– Тихо, муж услышит. И не смейся, я обижусь. Его спальня находится прямо подо мной, только окна – во двор.

– Значит, на пол ничего ронять нельзя, – заметил Али.

– Лучше не надо.

– А, если у нас все же дойдет до страсти, и это произойдет на полу? А как он тебя вызывает? Стучит в потолок палкой?

– Ну вот, стоило мне похвалить твои манеры, как все изменилось, ты стал груб.

– Пожалуй, я все-таки пойду, – сказал Али, делая шаг по направлению к окну, но девушка схватил его за руку.

– Не сердись, прошу тебя, – в ее голосе была искренняя мольба. – Я так одинока, если бы ты только знал. Давай поговорим о чем-нибудь, пожалуйста.

– Ладно, – сказал Али, тронутый ее страстной просьбой.

– Расскажи мне о себе.

– Хорошо, – согласился Али, давно уже нуждающийся в наперснике, – но только ты сначала.

– Мой рассказ будет коротким, – сказала Зульфия, – я дочь разорившегося купца, он выдал меня замуж за богатого купца, чтобы поправить свое материальное положение. Мой муж, кроме меня, имеет еще трех жен. К счастью, они живут отдельно. Но это не мешает им строить против меня козни. Потому что я моложе их и красивее.

– Что же он со своими деньгами не женился на красивых девушках.

– Он не всегда был богат.

– Это объяснение достаточное, – сказал Али, – но не полное. Не все в жизни можно получить за деньги.

– Неужели, – насмешливо сказала Зульфия, – что, например, нельзя получить?

– Ты любишь своего мужа? – спросил Али, и поскольку она долго не отвечала, сказал: – наверное, нет, иначе меня здесь не было.

– С тобой трудно спорить, – с вздохом сказал девушка, – расскажи мне о себе.

– Хорошо, только запасись платками, ибо судьба моя драматична. И еще, несмотря на то, что я до неприличия бескорыстен, хочу узнать, какая награда меня ждет. Я не могу, рискуя жизнью, находиться здесь лишь для того, чтобы поведать тебе о своей жизни. Бескорыстие от глупости отделяет лишь один шаг. А я хочу удержаться от этого шага.

– Не понимаю.

– Если я кому-нибудь скажу, что залезал в окно к чужой жене для невинных бесед, меня сочтут глупцом или безумцем.

– Поняла. Я тебя поцелую.

Али вздохнул и приступил к рассказу. Вопреки длинному предисловию, он уложился в одну ночь. Возможно, из соображений личной безопасности. Когда небосклон посветлел, он вылез в окно, оставив девушку, потрясенной, с глазами на мокром месте. От расстройства она даже забыла об обещанном поцелуе. Али из деликатности не стал напоминать. После этого он не появлялся у ее дома в течение месяца. Пока почтальон не принес ему посылку, прочно упакованный ларец, полный яблок. Сейчас он держал путь к этому дому. Подойдя к нему. Али подобрал камешек с земли и бросил в одно из окон. Через короткое время он увидел, как в окне мелькнула тень. Али вышел под лунный свет. После этого створка окна открылась, и оттуда спустилась толстая веревка с завязанными не ней узлами. Али подошел к дому и по этой веревке влез в окно. Первое, что он услышал – был жаркий шепот:

– Ты с ума сошел. Муж был дома.

Али прервал эти слова жарким поцелуем.

– Поэтому ты бросила мне спасительный канат, – сказал он, оторвавшись от уст молодой женщины.

– Безумец, – услышал он в ответ, – муж спит, а я решила, что у тебя беда случилась. Ты пришел без моего зова. Тихо, кто-то идет. Стой здесь, не шевелись. Если я громко заговорю, сразу прыгай в окно.

Женщина вырвалась из его объятий. Али стоял в кромешной темноте, слушая ее шаги. Затем негромкий говор в коридоре. Зульфия, так звали девушку, с кем-то объяснялась. И Али пытался понять, громко ли звучит ее голос. Но в интонациях ее не было тревоги, лишь раздражение.

Зульфия вернулась в комнату, закрыла дверь и обвила его шею руками. После страстного поцелуя, Али услышал:

– От тебя пахнет вином, ты пьян.

– Я пил вино, но я не пьян, – сказал Али. – С кем ты разговаривала?

– Служанка, дрянь, следит за мной. Только не могу понять по чьему поручению. Мужа или его старых кошелок.

– Одно другого не исключает.

– Ты прав.

– Почему ты решила, что она шпионит.

– Ее днем не заставишь убираться, а она среди ночи веник ищет. Выгоню я ее. У тебя что-то случилось? Почему ты выпил?

– Вообще-то я пью иногда, при тебе этого не было. Пока ничего не случилось, но возможно, мне придется уехать. Я пришел проститься на всякий случай.

– Нет, – взмолилась Зульфия, – не разбивай мое сердце! Куда ты хочешь уехать, зачем?

– Куда, я еще не знаю. Улемы выдвинули против меня обвинение в вольнодумстве. Собственно, ехать мне некуда, но с ними шутки плохи.

– Не уезжай, прошу тебя. Что я буду делать без тебя? Я не вынесу этой разлуки.

– Ты будешь жить как жила до встречи со мной. В конце концов, у тебя есть муж.

– Сегодня ты жесток, – заметила Зульфия.

– Нет, не жесток, – возразил Али, – я выпил, поэтому говорю то, что думаю. Я говорю о положении вещей, называю их своими именами. Может быть, все обойдется, но по-прежнему уже не будет.

– Конечно, – с обидой в голосе сказала Зульфия, – зачем я тебе, если ты холост. А вокруг так много свободных девиц.

– Как ни странно, но это не так, – возразил Али, – я не ищу себе девиц, потому что не собираюсь жениться во второй раз. Видишь ли, я верен своей умершей жене.

– Отрадно мне слышать это, – прошептала Зульфия и приникла к нему.

Али вдруг обнаружил, что она лишилась одежды и стоит перед ним совершенно нагая. Она влекла его в сторону ложа, и он повиновался….

После, когда он боролся со сном, девушка прошептала ему чуть слышно.

– Если ты уедешь, возьми меня с собой.

Сонливость как рукой сняло, и он сказал:

– Ты сейчас нетрезво мыслишь, а я не могу предложить тебе ничего, кроме неизвестности.

– Я согласна на все, лишь бы быть рядом с тобой. Лишь бы ты любил меня.

Али долго сомневался, говорить ей об этом или нет. Но затем все же сказал:

– Насчет последнего. Я люблю только одного человека, свою умершую жену.

Он тут же пожалел о сказанном. Физически чувствуя, возникающее отчуждение. Зульфия отстранилась, а через некоторое время сказала:

– Убирайся.

Али тяжело вздохнул и стал одеваться. Злость и обида – верные спутники женщины, они помогут ей пережить расставание. Правда, он в этой ситуации выставлял себя подлецом. Но чего не сделаешь из человеколюбия. Он хотел обнять ее на прощание, но Зульфия вытянула руку, отстраняясь. Хорошо все-таки иметь дело с гордой женщиной.

– Прости, – сказал Али.

Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Ему ничего не удалось разглядеть. Ночь была безлунной. Али осторожно открыл окно, спустил узловатую веревку и стал вылезать. Как только ноги его коснулись земли, чьи-то мощные руки заключили его в объятия, и он услышал громким шепот.

– Попался, голубок, сейчас ты узнаешь, как шастать к чужим женам в окна.

– Почему же во множественном числе, – лихорадочно мелькнуло в голове. Он попробовал вырваться, но не тут-то было. Человек, схвативший его, был силен.

– Не трепыхайся, птенчик, – сказали ему в ухо, – это бесполезно.

Блюститель нравов, видимо, питал слабость к пернатым. Али, наклонив голову, что есть силы ударил противника затылком в лицо. Тот охнул, ослабив захват, но руки не разжал. Тогда Али поджал ноги, повиснув всей тяжестью. Этого было достаточно, чтобы выскользнуть из объятий. Он перекатился в сторону и вскочил, повернувшись к противнику. Это был крупный мужчина. Одной рукой он утирал нос, из которого обильно шла кровь. А другой изготовлялся к новому захвату. Верзила был когда-то борцом. Али понял это по профессиональной стойке, которую занял его противник. Расставив ноги, согнутые в коленях, разведя руки, набычившись. Все происходило в полной тишине. Гласность не была нужна никому. Шансы Али против этого верзилы в честном поединке были малы. К тому же на кону стояла репутация Зульфии. Иначе говоря, за измену, доказанную измену, в шариате существовало одно наказание – побивание камнями. Поэтому Али, сделав ложный выпад, ударил противника между ног. Громила удивленно выдохнул стон и опустился на колени. А в этот момент из окна Зульфии что-то упало. Али нагнулся и поднял узловатую веревку. Он поднял голову. Зульфия показала на раба и провела пальцем по горлу. Это означало – убей его, иначе мне не жить. Она была права, но Али не мог этого сделать. Он ударил противника по голове кулаком что было силы, и лишил его чувств. После этого узловатой веревкой связал его, взвалил на себя и, качаясь под тяжестью, скрылся в ночи.

На следующее утро он отпер комнату без окон, где ночью запер своего пленника. Связанный человек лежал на боку и храпел. Кляп каким-то образом выпал, и он свободно вдыхал воздух и выдыхал через носоглотку.

– Каков молодец, – восхитился Али, – а я глаз не сомкнул до рассвета.

Он обнажил кинжал, присел и потряс пленника. Тот не сразу проснулся, перестав храпеть. В его глазах, сонных поначалу мелькнул испуг, как только он обнаружил перед носом стальной клинок.

– Господин, – взмолился он, – пощадите. Я всего лишь несчастный слуга, действовал по приказу. Простите, если причинил вам боль, не убивайте меня.

Али, взяв его за шиворот, усадил спиной к стене, проверил путы на руках и ногах.

– Как тебя зовут? – спросил Али.

– Сархан, господин.

– Ты сириец?

– Что вы, зачем бы я пошел в слуги. Я несчастный раб.

– Откуда ты?

– Я черкес.

– Вот что Сархан. Я, то есть, мы с тобой, находимся в трудном положении. Я не знаю, что мне с тобой делать. То есть, знаю, я должен лишить тебя жизни, но мне этого не хочется. Отпустить я тебя тоже не могу. Пострадает другой человек. Мало того, что это женщина, но она еще и чужая жена. Пока я буду думать над этим, ты посидишь здесь связанный. Я тебя запру. Если ты попытаешься сломать дверь, бежать, то тебя убьет охранник. Он вооружен, и жалости у него, в отличие от меня, нет. Но я сохраню тебе жизнь в любом случае, поэтому из страха смерти, не делай глупостей. Ты понял? Вот, я оставляю тебе воду, хлеб и курицу.

– Век буду вам благодарен, – сказал раб, – только как я буду есть, руки у меня связаны.

– Ничего, как-нибудь зубами. Еще есть пожелания?

– Мне бы во двор выйти.

– Хорошо, я тебя выведу, только без глупостей.

После этого Али отправился в медресе и провел занятия. На урок пришел ректор, сел в стороне и внимательно выслушал всю лекцию. На последних минутах разгорелся спор, по различию налогов с земель, ушра и хараджа, и разнице между военными трофеями фай и ганима. Али видел, как ректор едва удерживается, чтобы не принять в нем участия. Когда прозвучал колокол, означающий конец занятий, ректор сидел неподвижно, пока аудитория не опустела. Оставшись наедине с Али, он сказал:

– События развиваются в нежелательном направлении. Я надеялся, что-как- то все рассосется. Но, увы… Духовенство в последние несколько лет задвинуто на задворки политической жизни. А для них это как-то унизительно. Им нужен повод, чтобы заставить говорить о себе. Вольнодумец из столичной духовной академии, в их понимании, это то, что нужно. Это хороший повод, чтобы напомнить о себе. Мне жаль с тобой расставаться. Но я должен позаботиться также и о себе, чтобы они не могли сказать, что я проявил преступную близорукость и пригрел змею на груди. Не обижайся. Мне будет не хватать тебя, Али, но ты уволен. Причем со вчерашнего дня. Войди в мое положение.

– Конечно, – сказал Али, – я понимаю.

– Это меньшее зло, что может случиться с тобой. Если тебе будет грозить арест, я дам тебе знать.

– Арест? – удивился Али. – Из-за чего?

– Открой дверь, – попросил ректор.

Али распахнул двери. В коридоре было пусто. Но в конце его маячила фигура администратора.

– Он здесь неподалеку, – сказал Али, – но я думаю, что он ничего не слышал.

– Я дам тебе знать, – сказал ректор. – Это твое жалование.

Он отсчитал несколько монет и выложил на стол стопкой. Выйдя в коридор, громко сказал, обращаясь к администратору:

– Этот человек уволен, отныне для него вход сюда закрыт.

Не то, чтобы Али был не готов к такому повороту событий. Но до последнего момента надеялся, что обойдется, забыв о жизненном непреложном правиле – всегда происходит самое худшее. Люди при этом забывают, то хорошее, что с ними происходило до того, считая, что хорошее в порядке вещей. А плохое – это несправедливость по отношению к ним. Хотя на самом деле в природе все находится в равновесии. К хорошему быстро привыкаешь. А помнится всегда самое плохое. Только счастливец способен вычеркивать из памяти неудачи. Но тот, кто подвергал Али сейчас этому испытанию, этого не знал, и, вероятно, думал, что он неблагодарная скотина. Получить образование, выйти живым из передряг. Без роду, без племени и без денег – жениться на дочери вазира. Затем опять попасть в переплет. Выйти из него без единой царапины и жить в хорошем доме, преподавать в самой престижной академии Дамаска. Да еще и спутаться с чужой женой. Ах, вот в чем дело – мысленно воскликнул Али, ударяя себя по лбу. Запретный плод бывает сладок, но горечь проявляется позже. От этого открытия ему стало легче, но ненамного, как это бывает у неглупых людей, выискавших причину плохого настроения. Али не был готов к перемене мест. Он окликнул ректора и спросил вполголоса:

– Если я улажу дело с имамами, возьмете меня обратно?

– Конечно, – бросил ректор, и, торопясь, ушел.

Жалование у Али было маленькое, и Али работал не ради денег, но ради времяпровождения. Негласным правилом было обирание учеников, естественное для мусульманских школ. Но Али никогда этого не делал. Может быть, поэтому ученики и любили его, хотя он тешил себя надеждой, что они любили его лекции. И в этой ситуации его больше всего расстраивало то, что он должен уйти от них, то есть бросить их на произвол судьбы. После такого обвинения в адрес учителя, класс неминуемо расформируют.

Первым делом он отправился к знакомому катибу из канцелярии правителя. Катиб встретил его доброжелательно, выслушав, сказал:

– Во-первых, аудиенцию у Малика Ашрафа получить теперь легче легкого. Но мне и вам еще рано думать об этом. Времена сейчас тревожные, но все же тешу себя надеждой, что это произойдет в далеком, далеком будущем.

– Что вы хотите этим сказать? – недоуменно спросил Али. – Что-то я вас не совсем понимаю.

– Малик ал-Ашраф умер, – сказал катиб, – странно, что вы ничего не знаете об этом. Почему интересно? – спросил секретарь после своей замысловатой и неудачной шутки.

– Да, как-то я заработался, видимо, – пробормотал Али, – и давно это произошло?

– Изрядно уже. Изложите мне суть вашей проблемы. Может быть, можно обойтись и без аудиенции, – ободряюще предложил катиб. Однако, выслушав, покачал головой, – вряд ли кто-то станет связываться с духовенством.

Али поблагодарил.

– Рад был вас видеть, – сказал он.

– Взаимно, – ответил катиб, – заходите, если что.

В тяжелой задумчивости Али пошел домой и очнулся от дум лишь перед воротами особняка. Здесь он вспомнил, что его ждет еще одна проблема. И тяжело вздохнул. Сархан спал, когда Али открыл дверь.

– Нет худа без добра, – сказал он, открыв глаза, – я здесь выспался, а то ведь дежурил каждую ночь.

– Хозяин знает об этом? – спросил Али.

– Что вы, господин, если бы он знал – госпоже давно бы не жить.

– Видишь, как все серьезно, – вздохнул Али, – а ты ведь надеешься, что я тебя в живых оставлю.

До раба не сразу дошел смысл сказанного. А когда дошел, он стал биться головой о стену, приговаривая:

– Ишак, ишак, зачем я ее слушал.

Али остановил его, оттащив от стены:

– Кого ты слушал?

– Служанку Сару, эту заразу.

– Значит, это была ее инициатива?

– Ну да, это ее убить надо. А не меня, дрянь, злобная гадина. А мне госпожа ничего плохого не сделала.

– Хозяин сейчас дома? – спросил Али.

– Нет, он сегодня в Магриб собирался за товаром. Он должен вернуться в конце месяца.

– Ну что же, – сказал Али, – пока все складывается в твою пользу. Если дело выгорит, останешься жив.

– Что я должен делать, господин, – взмолился Сархан, – только скажите?

– Пока ничего, сидеть смирно и ждать моего возвращения.

– Я буду сидеть тише воды и ниже травы, – пообещал раб.

Чем-то знакомым повеяло от этих слов. Али подумал о Егорке, о его поговорках и прибаутках. Когда он принял предложение Баракат-хана и поступил к нему на службу, то всеми правдами и неправдами пытался оставить Мариам у Али дома и уехать без нее. Говоря, что Маша еще слишком мала для того, чтобы разделить с ним все тяготы воинской службы. Но Али был непоколебим.

– Она – твоя жена, – раз за разом повторял он, – и она не может остаться в моем доме, потому что я – чужой мужчина.

К радости Мариам Егорка сдался, купил для юной жены еще одну лошадь и уехал. Али вновь тяжело вздохнул. Он вывел Сархана во двор, затем принес ему еды и питья. И вновь запер.

Центральный рынок за поздним временем был уже закрыт для посетителей, но Юнус был еще в своей конторе. Он совсем не удивился появлению Али.

– Я работаю над вашим делом, – сказал он, – если появится серьезный клиент, я сразу же приеду.

– Это хорошо, что ты мне об этом напомнил, – сказал Али, – я хочу дать тебе доверенность на продажу дома. Хотя нет, я дам тебе доверенность на управление моим домом. Если мне случится срочно уехать – это будет означать, что ты можешь сдать его в аренду. Мои деньги будешь собирать, а себе будешь брать десять процентов. Согласен?

– Конечно.

– Тогда перейдем к делу.

– К делу, – пошутил маклер, – а что же было до этого?

Но Али шутку не поддержал.

– Ты должен сейчас отправиться вот по этому адресу, – сказал он, показывая клочок бумаги, – и выкупить для меня у хозяйки дома двух рабов – мужчину и женщину. Не торгуйся, заплати столько, сколько за них попросят. Женщину ты сразу перепродашь первому встречному работорговцу.

– А если ее не купят? – не утерпел Юнус.

– Ты продашь ее за бесценок, а если понадобиться, еще и приплатишь. Но все это с одним условием – завтра ее не должно быть в Дамаске.

– А что с мужчиной?

– Купчую на раба принесешь мне. За эту услугу, оказанную мне, ты получишь комиссионные сто процентов. То есть, в размере стоимости этих рабов.

– Зачем так много.

– Затем, чтобы ты не задавал мне вопросов.

– Вопросов не будет, – сказал маклер.

– Я буду тебя ждать, приходи ко мне в любое время. Как бы ни было поздно.

После этого Али зашел в закусочную, купил готовой еды и отправился домой. Он надеялся, что у Зульфии хватит ума понять, кто стоит за неурочным покупателем, и для чего все это затевается. Когда он подходил к дому, над Дамаском уже появились первые звезды. Али положил еду в беседке, развел огонь в очаге, после этого привел своего узника и усадил напротив.

– Будем ужинать, – объявил он, – ты вино употребляешь?

– Давно не пил, а руки мне развяжете?

– Пока не могу. Но ты, парень, не наглей. Пальцы, ладони у тебя свободные. И вот, еще это, – Али вытащил и воткнул рядом с собой в скамейку кинжал, – веди себя правильно, ты понял?

– А вы, господин, тоже будете пить вино?

– Нет, ты будешь пить, а я смотреть буду. Что за глупые вопросы, конечно, буду.

– А разве вы не мусульманин? – спросил Сархан, наблюдая, как Али наполняет чаши.

– Мне так надоело говорить на эту тему, если бы ты знал. Поэтому твой вопрос останется без ответа. Просто ешь и пей. Ты понял меня?

– Да, господин, – Сархан ухватил куриную ножку и вцепился в нее зубами.

– Пей, – сказал Али, пододвигая к нему чашу, – твое здоровье.

– Спасибо, оно мне не помешает.

Пленник ухватил обеими руками чашу, насколько позволяла веревка, схватившая его кисти, и медленно выпил ее. Он опьянел довольно быстро. Глаза его заблестели, он стал улыбчив. И неожиданно сказал:

– Вы так добры, господин, ко мне.

– Если ты имеешь в виду то, что я вместо того, чтобы убить тебя на месте, тащил на собственном горбу через весь город. Да так, что у меня до сих пор болят ноги и ноет поясница. То, да.

– А я все время пытался освободиться от пут и убить вас. Но теперь, когда вы усадили меня за стол, как равного и разделили мной трапезу. Я уже не смогу этого сделать, тем более, что мы с вами выпили вина.

– Я рад это слышать, – серьезно сказал Али. – Буду теперь спокойней спать. В таком случае, давай еще выпьем.

После второй чаши Сархана повело. Видимо, волнения ослабили его организм. Он стал клевать носом, засыпая прямо за столом. Али безжалостно плеснул пригоршню воды ему в лицо и привел в чувство.

– Прости, – сказал он, – еще не время спать.

– Нет, нет, это вы меня простите, – забормотал раб, – не знаю, что со мной, вдруг сморило. Никогда такого не было. Я бывало, по две ночи кряду бодрствовал.

– Бывает, – снисходительно сказал Али, – но ты постарайся не спать. Вот как раз кто-то стучит. Пойду, посмотрю.

Сархана хватило ненадолго. Когда Али вернулся, он спал, открыв рот и прислонившись затылком к деревянному столбу.

– Простите, – сказал Юнус, – я не знал, что у вас гость. А почему он связан?

– Он, когда выпьет, становится буйным, – ответил Али, – поэтому я его заранее связываю. Садись, поешь, выпей вина.

Маклер с опаской опустился рядом со спящим человеком.

– Я шучу, – улыбнулся Али, – это тот самый раб, которого ты купил для меня. Как все прошло?

Юнус покачал головой.

– Это была нелегкая задача, скажу я вам. Но все прошло в лучшем виде. Хозяйка не сразу поняла, что я хочу от нее в этот неурочный час. Но очень быстро сообразила и не задавала лишних вопросов. Как и я, впрочем. Это была разительная перемена. В первые минуты разговора, она хотела послать за полицией. А кончилось тем, что послала за служанкой. Больше хлопот было как раз с ней. Закатила истерику. Отказывалась идти со мной. Требовала дождаться хозяина. Но хозяйка быстро ее окоротила. Я отвел ее к работорговцу. Все как вы говорили. Завтра ее уже не будет в городе.

– Спасибо, ты меня здорово выручил. Вот твои комиссионные.

Али высыпал в ладони маклера несколько монет.

– Выпей вина.

– Нет, благодарю вас. И вам бы я тоже не советовал сейчас этим увлекаться.

– Почему сейчас? Ты что-то знаешь?

– Мой двоюродный племянник ходит в школу при медресе. Все говорят о том, что вы вызвали недовольство улемов.

– Ну, если ты все знаешь, скажи мне, насколько все это серьезно, на твой взгляд.

– Они могут многое, – помолчав, сказал Юнус, – упечь за решетку, и это самое малое.

– С работы меня уже уволили, – заметил Али.

– Хорошо, если этим все и закончится. Но может, это только начало.

– Спасибо, – сказал Али.

– За что? За то, что испортил вам настроение, – усмехнулся маклер.

– За то, что избавил меня от ложного оптимизма, – совершенно серьезно ответил Али. – Ты знаешь, где я оставляю ключ от дома?

– На том же месте?

– Да.

Маклер простился и, пожелав Али спокойной ночи, ушел.

Али вернулся и привел Сархана в чувство. Когда тот осознал действительность и улыбнулся, Али разворошил угли в очаге и бросил туда хвороста. Когда очаги пламени осветили их лица, он показал рабу бумагу и спросил:

– Ты умеешь читать?

Сархан кивнул.

– Это купчая, отныне ты принадлежишь мне.

Али выждал, пока тот, морща лоб и шевеля губами, ознакомился с содержанием документа, и спросил:

– Убедился?

– Да, хозяин, – ответил Сархан.

– Очень хорошо, – сказал Али. – Едоков в семье прибавилось, но шашни с чужой женой всегда обходятся дорого.

Он вытащил кинжал из скамейки и разрезал путы раба.

– А у меня, было, душа в пятки ушла, – сказал Сархан, – чего, думаю, он за кинжал взялся.

– Поскольку ты, теперь, принадлежишь мне, – сказал Али, – убери-ка со стола. И наведи здесь порядок. А я пойду, вздремну, ты ведь уже выспался.

Али встал и пошел к дому. Сархан, растирая запястья, сказал ему в спину:

– Должен сказать, что в связанном положении были свои положительные стороны.

Али заснул сразу же, с чувством выполненного долга, лишь голова коснулась подушки. Утром его разбудил стук в дверь. Удивленный Али накинул халат, поспешил во двор и удивленный остановился. Сархан в дверях с кем-то препирался.

– Что за спешка, – говорил он, – дело подождет, хозяин спит еще.

– Кто там? – спросил Али.

Увидев его, Сархан отодвинулся, и Али увидел маклера.

– Юнус, что случилось?

– У нас непредвиденные обстоятельства, – сказал он, – я могу говорить при нем – он кивнул в сторону Сархана.

– Теперь, это мой человек. Сархан, впусти его.

Сархан посторонился и хотел закрыть дверь за маклером.

– Не закрывай, – сказал ему Юнус, понизив голос, он продолжил, – работорговец хотел овладеть новой рабыней, ну вы понимаете, кого я имею в виду. Девица расцарапала ему лицо. Он так разозлился, что вернул ее обратно.

– Подожди, что значит, вернул? А зачем ты принял?

– Я не мог ему отказать. Я ему кое-чем обязан.

– Хорошо допустим. Но я-то здесь причем, оставь ее у себя, продашь кому-нибудь другому.

– Не могу, жена обещала выдрать остатки волос у меня на голове. Рабыня принадлежит вам, поэтому я привел ее к вам. Вот купчая.

– Где она, сейчас? – спросил Али.

– Здесь. Эй, ты, иди сюда, – Юнус выглянул за ограду. Появилась рабыня с покрытой головой.

– Я вас очень уважаю, – сказал Юнус, но раз уж так получилось, мне некуда ее деть. Подержите ее немного. Я найду на нее покупателя.

С этими словами он исчез. Али только дух перевел.

– Ну, что стоишь, – обратился он к Сархану, – или не рад встрече со старой знакомой?

– Тебя как зовут? – спросил Али у рабыни. Девушка молчала.

– А кто это хозяин? – спросил Сархан.

– Ты ничего не понял? Это твоя наперсница из купеческого дома. Можете теперь против меня плести интриги.

– Теперь понял. Отвечай, змея, когда тебя спрашивают. Все из-за тебя, да что ее спрашивать. Сара ее зовут.

– Иудейка? – спросил Али.

– Нет, – услышал он в ответ.

– Итак, Сара, Сархан тебя сейчас запрет на всякий случай. Но все же имей в виду, что я твой новый хозяин. Бежать тебе некуда. И самое главное, все твои обязанности по отношению к прежним хозяевам равны нулю, то есть, их нет. Как только ты это осознаешь, я перестану тебя запирать.

– Я уже поняла.

– Это хорошо. Но все равно, пока я не вернусь, посидишь взаперти. Сархан, отведи ее в дом и запри в своей комнате.

Али по привычке едва не пошел в медресе, но, вспомнив, изменил направление. Весь день он провел в бесполезной суете. Нанес визит своему знакомому чиновнику из правительственной канцелярии. Он надеялся, что-нибудь узнать о местонахождении двух людей – Егорки и Насави. По последним данным Насави был наместником Баракат-хана в одной из принадлежащих ему крепостей. А Егорка вместе с хорезмийцами продавал свою доблесть то одному, то другому мусульманскому владыке. Но все это была устаревшая информация. Катиб пообещал узнать, что можно. Затем Али выяснял, когда и в какую сторону направляются ближайшие караваны. Пока что он не собирался никуда уезжать, но из-за особенностей своего характера, пытался предвидеть все варианты развития событий. Он пообедал в одной скромной закусочной, которая была известна тем, что все блюда здесь готовились из свежайших продуктов. Так что ничего на следующий день не оставалось. Хозяин, курд по происхождению, ежедневно покупал для посетителей двух курдючных баранов и собственноручно резал их и свежевал. Их этого мяса готовились кебабы и другие мясные блюда. Даже, если мясо заканчивалось к середине дня, а клиенты еще шли, то в меню мяса уже не было. У курда имелись несколько закрытых кабинетов, куда подавалось запрещенное Кораном изысканное вино местного производства. Али заказал кебаб-ассорти – филе на кости, люля, печень и легкое, а также овечий сыр, свежеиспеченный хлеб и много зелени, и маленький кувшин вина. Пить в середине дня не стоило, но соблазн был велик. Да и настроение было паршивым. В закусочной он провел более двух часов. В канцелярии, куда он вернулся после обеда, новостей не было. Тогда Али отправился домой.

В его отсутствие Сархан убрался во внутреннем дворике, окопал и полил деревья.

– Как там наша подруга? – спросил Али.

– Простите, господин, какая подруга? – удивился раб.

– Ну, кого мы сегодня купили, Ребекка, Рахиль, или как ее там.

– Сара, – догадался Сархан.

– Так я и говорю, Сара, – подтвердил Али.

– Нет, хозяин, вы сказали Рахиль и Ребекка.

– Ну, хорошо, пусть будет Сара. Как она?

– Не знаю, я ее запер утром, как вы велели и все.

– Ладно, можешь ее выпустить.

– Слушаюсь, хозяин. А вам принесли письмо. Как только вы ушли.

– Что же ты молчал?

– Я не молчал. Мы все это время разговаривали.

Сархан протянул Али письмо. Подождал, пока тот вскроет и прочтет.

– Иди, чего стоишь, – сказал Али.

Когда Сархан вернулся с девушкой, Али спросил у нее:

– Сара, у тебя есть ко мне вопросы?

– Нет, господин, – холодно ответила она.

– Что ты думаешь делать?

– То, что вы прикажете.

– Ответ правильный. В пределах моего дома ты свободна. На улицу ни шагу. Наведи порядок в доме. Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Хорошо, иди.

Али еще раз взглянул на письмо. Оно было без подписи, но там было начертано:

«Я жду тебя, нам необходимо поговорить. Приходи, как стемнеет, не забудь веревку».

– Постели мне здесь в беседке, – сказал Али.

Сархан кивнул и бросился выполнять приказ. Али, дождавшись, лег и, сказав себе:

«Надеюсь, что они меня не зарежут», заснул и проспал до захода солнца. Проснулся от шума, донесшего с улицы. Встал, морщась от боли в висках. Умылся, привел себя в порядок, дождался сумерек и ушел, приказав, никому не открывать дверей.

Али следовал зову Зульфии, хотя этого не следовало делать. Он понимал, что судьба была благосклонна к нему в этой ситуации, и не надо было испытывать ее терпение. Тем не менее, он отправился к ней, только для того, чтобы объяснить ей, как следует себя вести, когда вернется муж. Он рисковал в последний раз из соображений безопасности. И своей, и Зульфии. Он шел, не торопясь, и подошел к дому, когда уже совсем темнело. Стоя под окном, он нашаривал подходящий камешек. Но услышал щелканье пальцев, поднял голову и увидел Зульфию. Она поманила его рукой. Али достал веревку, спрятанную под одеждой. Изловчившись, бросил в окно, держа один конец в руке. И, дождавшись, когда девушка закрепит веревку, забрался в комнату. После того, как он втащил за собой веревку и закрыл окно, в комнате воцарилась тишина. Молчание нарушил Али:

– Ты звала меня, и вот я здесь.

– Вчера ты начал разговор совсем с других слов, – усмехнулась девушка.

– Все изменилось.

– Не я в этом виновата, ты пришел в неурочное время.

– Виноват я, но что теперь говорить.

– Ты даже не обнял меня.

– Ты позвала меня за этим?

– Нет, но все же…

– Скажи, зачем ты меня позвала, по какой причине?

– Я отдаю должное твоему уму. Я бы до этого не додумалась. Но, что, по-твоему, я должна сказать мужу. С какой стати, я вдруг взяла и продала рабов, и осталась одна. Кстати говоря, мы одни в доме.

Пропустив последние слова мимо ушей, Али сказал:

– Служанку ты продала, потому что она стала тебе дерзить. Ты взяла палку, чтобы проучить ее, и тогда за нее вступился раб. Поэтому ты в гневе продала обоих.

– А если он не поверит? На меня это так не похоже.

– Кроме этого, тебе еще нужно расположить к себе одну из его жен.

– Одну?

– Одну, всех не получится. Пойдешь к кому-нибудь из них, пожалуешься на обнаглевших слуг, которых ты была вынуждена продать, и попроси у них временно служанку, до возвращения мужа. Если служанка шпионила по ее наущению, то она не откажет.

– Они поймут, что здесь что-то не так, заподозрят.

– Возможно, но у них нет доказательств. А желание поймать тебя есть, поэтому они дадут тебе новую шпионку.

– А где мои слуги?

– Их уже нет в Дамаске.

– Хорошо, я сделаю так, как ты говоришь, – согласилась Зульфия. После короткой паузы, спросила, – ты уже уходишь? Это наша последняя ночь, и мы одни в доме.

– Прости, – сказал Али, – я суеверен. Мы почти выпутались из этой истории. Но нам все еще грозит смертельная опасность. Шариат беспощаден к прелюбодеянию. Если я сейчас останусь, это будет означать, что я не извлек урока, и я могу быть наказан за это.

– Тогда обними меня на прощание, – попросила Зульфия.

Али медлил, но отказать в этой просьбе не смог.

В результате, домой он вернулся глубокой ночью. Сархан ждал его в беседке у жаровни с переливающимися оттенками красного цвета, углями. Ночью было довольно прохладно. На дворе была осень. Раб спал, привалившись плечом к деревянному столбу. Али присел напротив, взяв в руку кочергу, разворошил угли.

– Простите, хозяин, – хрипло сказал Сархан, – я, кажется, заснул.

– Ну, что же, ты не на посту. Ночь все-таки. Почему ты сидишь здесь? Разве я запретил тебе спать.

Сархан откашлялся и сказал:

– Я не стал спать, потому что в доме посторонний человек.

Али почувствовал неприятный холодок, ползущий по спине.

«Как быстро исполняются предчувствия», – подумал он.

– А разве я не велел тебе никому не открывать?

– Это посыльный. Он пришел сразу же после того, как вы ушли. Сказал, что у него письмо для вас, срочное. Я сказал, что вас нет. Он ушел, но через час вернулся. И так несколько раз. Потом он заявил, что не уйдет, пока не дождется вас. Я его пожалел и оставил дожидаться вас. Он сказал, что должен передать лично.

– Где он?

– Вон лежит. Спит. Это мальчик, поэтому я и впустил его. Простите.

Али увидел клубочек свернувшейся на скамейке в тени.

– Разбуди его.

Сархан поднялся, Али увидел кувшин, до этого скрывавшийся за ним.

– Это вино?

– Да, я подумал, что вы захотите выпить, когда вернетесь, приготовил.

– Ты слишком умен для раба, – заметил Али, протягивая руку к кувшину.

Пока Сархан тряс мальчонку, упорно не желающего просыпаться, Али наполнил чашу и осушил ее. Оставалась надежда на то, что это запоздалое письмо от купеческой жены. Но на бумаге было написано:

«Завтра возможен арест, дела плохи. Письмо сожги». Подписи не было, но был только один человек в Дамаске, который мог проявить к нему участие.

– Как тебя зовут? – спросил он мальчика.

– Ялчин, – ответил мальчик.

– Кто дал тебе это письмо?

– Какой-то человек, – мальчик пожал плечами, – он хорошо заплатил, поэтому мне пришлось ждать вас до ночи. Мать, там, наверное, с ума сходит.

– А отец?

– Отца нет, он от нас ушел.

Али еще раз взглянул на письмо, и бросил его в жаровню. Подождал, пока бумага вспыхнет. Достал золотой динар, сверкнувший в свете пламени, и дал мальчику.

– Это тебе, – сказал он, – за службу.

– Ух ты, золотой динар, – глаза Ялчина расширились, – вот мать обрадуется. Спасибо дядя, вы такой хороший. Благослови вас Аллах, во всех ваших делах.

– Твои слова дорогого стоят, – ответил Али. – А теперь беги домой, пусть мать успокоится.

Когда за мальчиком закрылась дверь, Али спросил:

– А Сара где?

– Она спит.

– Буди, мы уезжаем.

– Уезжаем? – переспросил Сархан. – Когда?

– Прямо сейчас.

– Может быть, дождемся утра.

– Ни в коем случае. Иди, разбуди ее и сам собирайся.

– Да мне то что собираться. Нищему собраться, только подпоясаться.

Али подождал, пока раб скроется в доме и налил себе еще вина.

– Да, но у меня есть кое-какое имущество, – запоздало сказал он ему вслед.

 

Юзбаши Егор

В 1233 году конийский султан Кей-Кубад при помощи хорезмийцев отнял у своего бывшего союзника, сирийского султана Малика Ашрафа, город Хилат, ставший, когда-то камнем преткновения между хорезмшахом Джалал ад-Дином и Маликом ал-Ашрафом. Из-за чего единственный мусульманский султан, могущий противостоять татарам, в конечном итоге потерпел поражение. Это вероломство заставило Айубидов объединиться. Владетель Египта, Малик Камил возглавил союз и начал захватывать земли на юге Анатолии. Кей-Кубад начал готовить новый поход против Айубидов, но скоропостижно умер. Глава хорезмийцев Кыр-хан был в группе эмиров, поддерживающих одного из сыновей Кей-Кубада – Кылыдж-Арслана, но престол занял другой сын Кей-Хосров. Последний не простил этого колебаний Кыр-хану. Он был обвинен в измене и заточен в крепости, где умер. Узнав об этом, эмир Баракат-хан увел хорезмийские войска из страны. Кей-Хосров, послал им вдогонку свою армию, но хорезмийцы разбили ее. После этого они поступили на службу к владетелю ал-Джазиры Малику ас-Салиху. При помощи хорезмийцев Малик ас-Салих стал захватывать земли Айубидов. Из предыдущего романа читатель знает, что наши герои встретились с хорезмийцами в тот период, когда они ушли от Кей-Хосрова и, выбирая себе службу, вели переговоры с мусульманскими правителями, в тот момент с Маликом Ашрафом. Стать и сила Егорки не остались незамеченными. Один из войсковых эмиров предложил ему службу. Егорка поначалу отказался, объясняя тем, что его свободолюбивая натура висакчибаши, не терпит подчинения. Эмир предложил ему должность, то есть, десятника, а затем юзбаши – сотника. И дал ему время на раздумье. Вскоре хорезмийские войска ушли из пределов Сирии, Егорка был предоставлен самому себе полгода, в течение которых он изнывал от безделья. Али целыми днями проводил в медресе, а ему занять себя было нечем. Охота в окрестностях Дамаска возможно и была, но гражданским людям оружие носить запрещалось. Когда от эмира пришло повторное приглашение, Егорка согласился. Он взял с собой Мариам (жены в обозе хорезмийцев были обычным делом) и присоединился к отряду. Он участвовал во всех сражениях. Но в его сотне бойцы долго не задерживались. Ибо со своими людьми он не находил понимания в одном вопросе – он не разрешал грабить дома мирных жителей. Мародерства не допускал и сам в этом не участвовал. Требовал платы за службу у эмира, и очень его этим раздражал. В спорах по поводу военной добычи – ганима, Егорка всегда приводил доводы, известные ему со слов Али. О правилах раздела добычи, установленных пророком Мухаммедом. Одна доля пехотинцу и две доли всаднику. И ни слова о грабежах и мародерстве. Спокойная аргументация ставила в тупик начальство, и от него вскоре отстали. Тем более, что это был один из лучших и бесстрашных младших командиров в хорезмийском войске. Когда Малик ас-Салих осадил и взял Дамаск, Егор, помня о своем друге, поспешил, чтобы первым оказаться у дома Али. Но двери оказались заперты. На стук никто не ответил:

– Али, это я, Егорка, – несколько раз крикнул он, думая, что Али заперся из страха за свою жизнь.

Поскольку дом безмолвствовал, Егор выставил оцепление вокруг и открыл дверь своим ключом.

– А, что, юзбаши, нам ждать здесь, пока ты все самое ценное подберешь? – спросил самый дерзкий из его отряда.

Егорка показал наглецу ключ и спросил:

– Что это? Как ты думаешь?

– Это ключ, – ответил смышленый воин.

– Правильно, а почему у меня находится ключ от чужого дома?

– Не знаю.

– Потому что это дом моего брата, и я поспешил сюда, чтобы не дать его разграбить. Наверное, ты, будь на моем месте, поступил бы также. Так что стой, и не говори лишнего.

Егор вошел в дом, закрыв за собой дверь. Комнаты были пусты. Он обошел их одну за другой. Вышел во внутренний дворик, внимательно осмотрел землю под ногами. Она совсем недавно была перекопана. Егор нашел лопату. И отрыл небольшой помост, под которым была пустота. Егор залез туда рукой, пошарив, вытащил небольшой кувшин. Больше в тайнике ничего не было. Этот кувшин принадлежал ему. Когда он решил уйти с хорезмийцами, спрятал в нем деньги на черный день. Егор вскрыл печать и высыпал деньги – все пятьдесят золотых динаров были на месте. «А где же этот умник?», подумал Егор, пряча деньги в поясе. В тайнике еще должны были лежать деньги Али, но их не было, второй кувшин был пуст. Он заглянул в него, потряс, и из него выполз клочок бумаги, на котором было написано: «Спасаюсь от преследования, но ты знаешь, где меня найти». Егор еще раз исследовал уже рукой внутренности кувшина, затем положил его обратно в тайник, зарыл помост и разровнял землю над ним. После этого он закрыл двери дома и увел своих людей. К вечеру Дамаск был полностью в руках хорезмийцев. Суета со сбором войск, перевязкой раненных, захоронением погибших длилась до полуночи. Когда со всеми делами было покончено, Егорка вернулся в лагерь разбитый за городом. Нашел в обозе Мариам, установил палатку, лег и сразу же заснул. Глубокой ночью его разбудил тихий голос жены:

– Кто-то стоит возле палатки, – прошептала она ему в самое ухо.

Егорка, обнажив меч, отдернул полог. У палатки стояло несколько человек. В лунном свете поблескивали их пики.

– В чем дело? – спросил Егорка.

– Юзбаши, тебя требует к себе Кушлу-хан, – объявили ему.

– Я арестован? – спросил Егор.

– Нет.

– Тогда, к чему столько солдат?

– Для безопасности, мало ли что.

– Я могу одеться?

– Конечно.

Егорка задернул полог, сунул жене кошель с деньгами:

– Как только я уйду, постарайся незаметно уйти из палатки. Спрячься и не показывайся, пока я не вернусь. Я не знаю, что у них на уме.

– А, что мне делать если ты не вернешься?

– Действуй по обстоятельствам.

Егорка обнял Мариам и вышел из палатки. Над Дамаском висело зарево пожаров. Со стороны города доносился шум. Солдаты продолжали грабежи, дозволенные командованием. В отсутствии Баракат-хана, штурмом Дамаска руководил Кушлу-хан, пресловутый встретил Егорку словами:

– А-а, урус, проходи, садись. Давно тебя не видел. Как сегодняшний бой? Надеюсь, ты вышел из него как обычно без единой царапины.

– Все в порядке, хан, – ответил Егорка, – благодарю за внимание.

– А много ли ты добычи взял?

Шатер военачальника был просторен и устлан коврами. Горело несколько светильников, освещая внутреннее пространство. Сам Кушлу-хан сидел на небольшом возвышении, подоткнув в бок подушки и сверлил Егорку недобрым взглядом.

– Ты же знаешь, мое правило, – ответил Егор.

Кушлу-хан недоуменно поднял брови.

– Я потому и спрашиваю. Я наслышан о твоих правилах. И был нимало удивлен, узнав, что ты присвоил золото. Нехорошо. Все время твердишь о том, что все общее. Как же так?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– До меня дошли слухи, что ты в одном из домов Дамаска нашел золото, и положил его в карман. Позовите свидетеля.

– В этом нет необходимости, – сказал Егор, – золото, о котором идет речь, принадлежит мне. И взял я его в доме своего друга. Я оставлял его там на хранение.

– Я вижу, что за словом ты в карман не лезешь, – недобро улыбнулся хан. – Но, так ведь любой может положить добычу в карман и сказать, что оставил на хранение. Какие ты можешь привести доказательства. Где твой друг, я пошлю за ним из уважения к твоей доблести.

– Я не нашел его.

– То есть, он не может подтвердить твои слова.

– Не может.

– В таком случае, золото должно быть внесено в общую долю. Дай его сюда.

– Этого не будет, – ответил Егор.

– Ты не оценил уважения, оказанного тебе, – раздражаясь, сказал хан, – ты, жалкий выскочка, осмеиваешься говорить нет мне! Кушлу-хану!

Военачальник повысил голос, свирепея. Он подал знак, и Егорку схватили за руки. Он мог бы вырваться, но почувствовал острие меча у затылка. С него сняли перевязь с пустыми ножнами (меч он оставил перед входом в шатер), обыскали, затем связали руки.

– В палатке смотрели? – спросил хан.

– Там ничего нет, – ответил один из людей хана.

– А жена? У нее спросили?

– Жена исчезла.

– Вот как, – удивился Кушлу-хан. – Да ты оказывается, не так прост, как кажешься. Все предусмотрел. Но ничего, надо полагать деньги у жены, а от мужа она никуда не денется. Привяжите его где-нибудь на видном месте. Чтобы отовсюду было видно. Подождете до полудня, а затем начните бичевать. Посмотри, так ли тебя любит жена, как ты предполагал. Уведите.

Тут в разговор вмешался эмир по имени Сары Келек.

– Хан, а может не следует его унижать на глазах бойцов. Дело уладится, а авторитет юзбаши будет потерян. Лучше запереть его, чтобы его никто не видел.

– Ты прав, – согласился хан, – но сейчас ночь. В темноте его никто не узнает. А его жена где-то рядом, глядишь, и выкупит мужа. Пусть повисит до утра. Я видел на холме подходящую перекладину. Распните его на ней. Ему это понравится. Ты ведь христианин – урус.

– Ты ошибаешься, я не христианин.

– Мусульманин? – удивился хан.

– Нет, у меня свои Боги.

– Уведите, – повторил хан.

Говоря о подходящей перекладине, Кушлу-хан имел в виду дерево на холме, у подножия, которого был разбит лагерь. В него когда-то ударила молния, оно высохло, почернело, растеряло листву и тонкие ветви. И, в самом деле, издали напоминало перекладину. Ствол и две оставшиеся поперечные ветки. Ветки росли на разных уровнях. Поэтому, когда Егорку привязали к нему, одна его рука оказалась выше другой, а тело скособочено. То есть, это была пародия на распятие. Первым дело Егор вспомнил Иисуса Христа, но тут совершенно явственно услышал, как кто-то рядом сказал:

– Не богохульствуй.

Егор покрутил головой – никого. Было довольно ветрено, и он решил, что ему послышалось.

– Что головой крутишь, – услышал он, – не нравится.

Теперь голос доносится снизу. Егор опустил голову. Его сторожили двое, один, ухмыляясь, смотрел на него. Это был тот самый наглый солдат из его сотни.

– Почему же, нравится, – ответил Егор.

– А чего головой крутишь?

– Вид отсюда хороший, любуюсь.

– Ну, ну, любуйся. Будешь знать, как зажимать добычу. Давай поделим деньги, и я тебя развяжу.

– Да, пошел ты, – бросил Егор.

Хорезмиец бесновался внизу, осыпая его проклятиями. Но Егор смотрел в небо, не обращая на него внимания. В прорехах облаков еще виднелись звезды, но небо затягивали грозовые тучи. И кое-где над вершинами гор начинали посверкивать тоненькие полоски молний.

– Все к этому и идет, – сказал вслух Егорка, думая о грозе. До утра было еще далеко. Егор услышал, как охранники устанавливали очередность сна. Вскоре один ушел вниз по склону, где была установлена палатка сторожевого поста, а второй – насобирал хвороста, и запалил костер. Над Дамаском все еще виднелось зарево догорающих пожаров. Основные силы хорезмийцев были сейчас в городе. В лагере за городом находилась ставка командующего, и гарнизон охраны. Сотне Егорки как раз и выпал черед войти в охрану. А если бы не это, то сегодняшнего инцидента, возможно, и удалось бы избежать. Когда бы его бойцу выпала возможность донести командующему на своего юзбаши. Молния сверкнула ближе, а через несколько времени донеслись раскаты грома. Хорезмиец, подняв плечи, опасливо поглядывал на небеса. Усилившийся ветер терзал робкое пламя костерка.

– Не боишься? – крикнул ему Егор.

– А чего мне бояться, – задиристо ответил охранник.

Хотя Егорка видел, что ему не по себе.

– Как чего? Это мои Боги гневаются. Перун осерчал, сейчас молнией тебе прямо в лоб шарахнет.

– Да пошел ты вместе с твоим Перуном, – крикнул охранник.

В этот момент громыхнуло так, что от неожиданности тот присел. Начали падать крупные капли дождя. Начался ливень. Хорезмиец пытался спасти костер, закрывая его щитом от дождя, но безуспешно. Сильные порывы ветра задули слабое пламя. Молнии вспыхивали все чаще, можно сказать, что они сверкали регулярно. Буквально каждые две-три минуты. Часовой уже сам пытался защититься от дождя, держа над головою щит.

– Эй, – окрикнул его Егор.

– Чего тебе, – огрызнулся часовой.

– А ты знаешь, отчего высохло это дерево, к которому вы меня привязали?

– Ну, знаю, молния в него ударила.

– И ты, зная об этом, так спокойно стоишь здесь.

– Ну, не такой уж я и дурак, – ухмыльнулся часовой. – Молния не ударяет дважды в одно место.

– Это правильно, молодец, – крикнул, превозмогая шум, Егорка, – в дерево оно уже не ударит. А вот, ты – для нее новая мишень. Мы же находимся на возвышенности.

– Закрой рот, – рявкнул охранник, – накаркаешь еще.

Егорка уже его не слышал. Он поднял голову, подставив лицо дождевым струям. Он получал от всего этого определенное удовольствие. Ночная гроза была в самом разгаре. Сверкали молнии, донося через некоторое время рокоты грома. Вспышки света озаряли окрестности, крепостные стены города, обездвиженный, словно вымерший лагерь хорезмийцев у подножия холма. Он видел себя со стороны, словно обретя сверхъестественное зрение. Распятую фигуру, довлеющую над пространством. Ему казалось, что ничего более значимого не существует в этом мире, лишь он, распятый на холме и эта невероятная гроза. И он даже подумал, что все эти годы прожил ради этого момента единения с природой – божественной сущностью. Он ощущал себя неразрывной, нераздельной частью этой ночи, этой грозы и этого ландшафта. Ему казалось, что с минуту на минуту он может воспарить вместе со своей перекладиной из обожженного молнией дерева, раскинув руки. Собственно, они уже давно были раскинуты, в ожидании полета. В этот момент молния сверкнула совсем близко, почти над головой. Егорка услышал испуганный возглас, крепкое ругательство. Он посмотрел вниз и увидел, как хорезмиец, согнувшись, бежит к палатке сторожевого поста.

– Что-то я в тебе раньше подобного нарциссизма не замечал, – услышал он. – Тебе не кажется, что ты впал в преувеличение. Да, не крути ты головой. Я перед тобой.

Егор различил перед собой человека, который сидел прямо в воздухе, словно развалившись в невидимом кресле. Сквозь пелену дождя, лица было не разглядеть. Глаза Егорки заливало дождем.

– Назар? – неуверенно спросил он.

– Он самый. Не узнал, что ли? – ответил старый знакомый. – Нехорошо друзей забывать.

– Да я не вижу ничего.

– Это называется – залить глаза.

– Тебе виднее, только, чем издеваться, козырек бы, какой приспособил.

– Это можно, – согласился Назар, – в правилах про это ничего не сказано.

Вокруг головы Егорки образовался сектор, укрывший его от дождя.

– Спасибо, – сказал Егорка, – это на время разговора, потом можешь убрать.

– Как скажешь, – ответил Назар, – а это ты хорошо сообразил. Я тоже что-нибудь приспособлю.

Над головой Назара появился едва заметный серебристый купол.

– Ну, – спросил Егорка, – зачем пожаловал?

– Хорошо ли встречать друзей таким вопросом? – укоризненно спросил Назар.

– А мы друзья? – спросил Егор.

– А разве нет? – удивился Назар. – Обижаешь ты меня. Я к тебе со всей душой, а ты насмешничать.

– Какие тут насмешки? Просто уточнить хотел. Ну, коли так, то будь другом – развяжи меня.

– Подловил ты меня, хитер, ничего не скажешь. Но этого я не могу сделать. Прости, не положено.

– Кем не положено?

– Должностной инструкцией, ты уж друг, сам выпутывайся.

– Ну что же, инструкция – есть инструкция. Это я понимаю.

– Дружба – дружбой, как говорится, а служба – службой. Давай поговорим лучше, чего замолчал-то?

– Это вряд ли. Несподручно мне с тобой разговаривать, – после долгой паузы объявил Егор.

– А что так?

– Руки у меня затекли, не до болтовни.

– Это как раз-таки мы поправим.

Назар щелкнул пальцами, и Егор вдруг ощутил, как исчезает тяжесть в перекрученных веревкой руках и во всем теле появляется легкость.

– Ты лучше мне скажи, какого рожна ты в это дело влез? – продолжал Назар. – Воевать отправился. Жизнью своей рискуешь ради междоусобной распри этих царьков мусульманских.

Вокруг грохотала гроза, дождь лил с такой силой, словно он только что начался. Влаги в воздухе было столько, что от давешних городских пожаров не осталось и следа. Ни всполоха, ни блика. Ливень залил все.

Егорка молчал долго. Минут через десять Назар сказал:

– Ничего, ничего. Я не тороплю с ответом. Но пока ты думаешь, я просто свое видение ситуации выскажу. Вы выскользнули из Иерусалима, живыми и невредимыми. При этом, одурачив могущественного человека, Великого магистра госпитальеров. Ты получил в жены молодую девушку, дом, деньги – все у тебя было. Зачем?

– Вообще-то она мне еще не жена, – заметил Егор, – мала больно. А насчет остального. Видишь ли, не знаю, как там у вашей братии на небесах или где вы еще обитаете. Человек не может быть долго без дела. Я не знал, чем занять себя. А они меня уговаривали. Я согласился.

– Согласился воевать за интересы тюркских эмиров.

– Нет, конечно, они меня убеждали в том, что миссия султана Джалал ад-Дина – одолеть татар, перешла к ним. Моей родине тоже досталось от проклятых. А вышло из этого то, что ты видишь перед собой.

– И ничего не напоминает тебе эта ситуация? – вдруг спросил Назар, – эта поза, в которой ты оказался.

– Мне это ничего не напоминает, – ответил Егорка, – но я понимаю, к чему ты клонишь, ибо это лежит на поверхности.

– Прекрасно, – с явным удовольствием сказал Назар, – мне всегда нравилась цепкость твоего ума. Это удивительно как простой охотник оказался столь восприимчив к знаниям, я бы даже сказал охоч. Да, но я отвлекся. Так и что же ты об этом думаешь?

– Ровным счетом ничего, – бросил Егорка, – я, вообще, не вижу связи.

– Не лукавь, Егор, тебе это не к лицу.

– Ладно, – согласился Егор, – я могу признать то, что я сейчас нахожусь в той же позе, что и тот бедолага, из которого вы сделали идола. Но из этого ничего не следует. Это я говорю на тот случай, если ты опять вздумаешь охмурять меня.

– Ну что ты, – укоризненно молвил Назар, – как можешь ты говорить про меня такое. Мне это вообще не к лицу. Охмурять, как ты выразился можно темного невежественного человека, но не тебя – с твоим ясным аналитическим умом.

– Хотя, – задумчиво сказал Егорка, – мы могли бы еще полетать, как в прошлый раз. Больно руки затекли, размяться хочется.

– Полетов не будет, – категорически сказал Назар.

– Это почему же? – весело спросил Егор. – Неужели на мне крест поставили?

– Погода нелетная, – насмешливо произнес Назар. – А насчет креста, ты точно подметил, прямо в самую точку попал. Хорошая идея.

– Ладно, летать не будем. А как насчет вина? В прошлую нашу встречу, ты меня отменным вином угощал. Выпьем?

– Нет.

– Корыстные вы все-таки ребята, – заметил Егор, – все с умыслом делаете. А чего тогда, позволь полюбопытствовать, ты сюда явился? На мучения мои глядеть?

– Нет. А почему ты обобщаешь?

– Наверное, не ты один этим делом занимаешься. Наверное, сотни вас рыщет по белу свету в поисках паствы?

– Хорошая идея, – задумчиво повторил Назар, – надо будет предложить начальству.

– О чем это ты?

– О кресте, из этого хороший символ может получиться – христианский.

– А что сейчас?

– Рыба, ихтис. Акроним слов – Иисус Христос Божий сын Спаситель. Это по-гречески. Первые христиане рисовали на стене рыбу, посвященные понимали, с кем имеют дело.

– На рыбу смотреть приятнее, – заметил Егорка, – чем на крест. Ассоциации разные.

– Так в этом-то все и дело.

– Ну что ж, раз так, то с тебя причитается. Авторские, так сказать, отчисления.

– Что-то я не понимаю к чему это ты?

– К тому, что от рыбы я бы сейчас не отказался… с хорошим вином. А? Что скажешь?

К этому времени дождь ослаб и из палатки вышел охранник, чтобы проверить арестанта. Подойдя, он проверил крепость уз, глумливо сказал:

– Как дела, начальник, нигде не тянет, не жмет?

Охранник стоял прямо под невидимым креслом Назара и тот сверху вниз разглядывал его.

– Наверное, ты думаешь, что меня уже никогда не развяжут, – бросил Егорка.

– Ты, что же урус, еще мне грозить будешь? – зловеще спросил охранник, – сейчас ты у меня иначе заговоришь.

Он стал снимать ремень. Но в этот момент прямо над головой сверкнула молния, и раздался оглушительный треск. Охранник, закрыв голову руками, бросился в палатку. Дождь припустил с еще большей силой.

– Спасибо, – сказал Егорка, – пустячок, а приятно.

– Не понимаю, о чем ты, – отрекся Назар, – я здесь не причем.

– Пусть будет не причем. Так как насчет, выпить и закусить.

– Ладно, – сдался Назар, – была, не была, полетели. Напишу в отчете, что клиент все еще подавал надежды. Верно? У нас же есть еще надежда?

– Конечно, – легко согласился Егорка, – надежда, как говорится, умирает последней. Или, лучше сказать, пока живу, надеюсь.

В следующий миг Егорка уже несся, рассекая воздушные слои атмосферы. Грозовой фронт остался далеко внизу. Над головой сверкали мириады звезд и тысячи солнц. Через короткое время тучи остались позади, и внизу теперь мерцала, отсвечивая зеленовато-синим цветом, бескрайняя равнина.

– Куда летим, ангел-спаситель? – крикнул Егор.

– Есть одно подходящее местечко, – услышал он в ответ, – тут недалеко.

– А что внизу?

– Как что, море. Не видишь, что ли.

– Море? – удивился Егор. – Никогда бы не подумал. А нельзя ли спуститься пониже?

– Чего зря высоту терять, спустимся, когда прилетим. Еще увидит кто. Чего зря людей пугать.

Сразу же после этих слов стали снижаться и вскоре сидели под навесом на скалистом берегу. Сверху было видно, как волны пенятся и ударяют в валуны, хотя вдали море было спокойным.

– Это Кипр, – не дожидаясь вопроса, объявил Назар. – Хозяин этой корчмы замечательно готовит рыбу на решетке. Очень вкусно. Ты что будешь – тунца или барабульку?

– Мне эти названия ни о чем не говорят.

– Это рыбы так называются.

– Тогда тунца.

– Почему именно тунца.

– Более благозвучно, а то, что это за рыба такая – барабулька. Рыбу с таким названием только кошкам скармливать.

– Это ты напрасно, барабулька – очень вкусная рыба. Тунец по мне, несколько суховат. Могу еще заказать рыбное мезе, это так здесь ассорти называется.

– Заказывай, что хочешь. Дареному коню, как говорится, в зубы не смотрят. Только не рановато ли мы сели. Еще совсем темно.

– Ничего, рассвет уже близок. А ты знаешь, откуда пошло это выражение?

– Нет.

– С осады Трои. Кстати, пить, как сказал поэт – надо начинать спозаранку, чтобы встретить наступающий день во всеоружии.

– Видать, отъявленный пьяница был твой поэт.

– Его звали Омар Хаям.

– Я, почему- то так и подумал, – заметил Егорка. – Мы долго будем здесь сидеть? Может позвать кого, позвонить в колокольчик.

– У тебя есть колокольчик?

– Нет, это я так, образно выразился.

– Я уже сделал заказ, – отозвался Назар.

Егорка оглянулся и увидел невысокого человека средних лет, он спешил к ним, насколько это было возможно спешить, держа на плече огромный поднос. Он поздоровался с таким невозмутимым видом, словно гости посреди ночи были для него обычным делом. Хотя это было не так. Егор заметил, как он зевает украдкой и трет глаза. Переложив все с подноса на стол, он зажег факелы, прикрепленные к столбам навеса на высоте человеческого роста. Уходя, он сказал:

– Подкрепитесь пока закусками, господа, рыба скоро будет готова.

Проводив его взглядом, Егор сказал:

– Мне понравилась рыба, которую я ел в Иерусалиме, не могу вспомнить название.

– Аурата, – сказал Назар.

– Точно, как ты узнал? – удивился Егор.

Назар неопределенно пожал плечами.

– Аурата – вкусная рыба, но надо и другие попробовать. Однако, ты не пьешь, друг мой.

Назар сломал печать кувшина и наполнил чаши.

– Кстати говоря, мне больше нравится другая рыба – лаврак. Ну, это, когда мне приходиться есть… и пить. Так-то я на диете, как ты понимаешь. Подолгу.

– Как это понимать – подолгу?

– До нашей встречи, я не ел и не пил ровно триста лет. Твое здоровье!

– Твое здоровье! – ответил Егор, осушив чашу, он заметил: – Должен сказать, что ты зачастил с этим делом.

Поскольку Назар ничего не ответил, Егор добавил:

– А почему ты со мной так возишься?

– Ты моя первая неудача, – вздохнул Назар, – невыполненное поручение. У меня теперь к тебе особое отношение. Тысячу лет безупречной службы и такой казус.

– То есть ты теперь от меня не отвяжешься, пока не обратишь в христианство?

– Ну зачем так грубо.

– Прости, если тебе это показалось грубым, я вовсе не хотел тебя обидеть.

– Пустое. Но я не могу понять, что ты так цепляешься за своих архаичных Богов. Человечество должно легко расставаться со своим прошлым. Вот взять хотя бы греков. Уж их пантеон не чета вашим дремучим божествам. Один Зевс чего стоил – борода, трезубец, а как он восседал на Олимпе!

– Трезубец был у Посейдона, – заметил Егор, – если, я не ошибаюсь.

– Да, это неважно. А Богини! Красавица Артемида, Диана-охотница. И что же? Отринули это невежество и уверовали в молодую современную религию.

– Так может мне в ислам обратиться? – предложил Егор. – Мусульманство еще моложе. Всего каких-то шестьсот лет с гаком.

– С каким еще гаком? – Удивился Назар.

– С лишним, – пояснил Егор. – Это у нас говорят – с гаком.

– Ненамного моложе, шестьсот лет в наших масштабах – это пустяки. Даже, если брать с гаком, как у вас говорят.

– А может, мне еще подождать? – спросил Егорка. – Глядишь, еще что-нибудь появится. Ведь, исходя из твоей посылки, христианство тоже когда-нибудь устареет.

– Посылки, – повторил Назар иронично. – Нахватался слов, философ понимаешь. Наливай, лучше выпьем.

Егорка наполнил чаши.

– Где же этот корчмарь? – оглянулся Назар. – Так и опьянеть можно на голодный желудок.

– Заснул, наверное, – весело предположил Егор, – пей лучше. Твое здоровье!

– И тебе не хворать, – Назар вдохнул и приложился к чаше. Осушив ее, спросил:

– Как вино-то? Не кислит?

– Вино отменное, – похвалил Егор, – а вот и хозяин наш идет, не заснул, значит.

– Поздно, – чуть заплетаясь, сказал Назар, – меня, кажется, уже разобрало.

Подошел корчмарь и поставил на стол перед ними железные посудины, на которых среди нарубленного салата возлежали роскошные зажаренные до золотистой корочки рыбины.

– Ешь, – пригласил Назар.

– Вот дела, – удивился Егор, взявшись разделывать рыбу, – а она без костей, как это?

– Обыкновенно, корчмарь уже удалил кости. На Кипре рыбу подают без костей. Ты ешь, ешь, закусывай.

Он был уже изрядно пьян.

– Да и тебе не мешало бы, – отозвался Егор.

Он ел с наслаждением. Вкус жареной рыбы напомнил ему Иерусалим, памятный обед и последовавшую за ним драку с крестоносцами. В последствии, будучи в хорезмийском отряде, он не раз встречался с ними в бою, и они неизменно обращались в бегство. Свирепому натиску хорезмийцев не мог противостоять никто. Удивительно, как такие лихие вояки не смогли справиться с татарами.

– А ты думаешь, нам ангелам легко? – услышал он, очнувшись от своих мыслей. – Летаешь, летаешь, носишься над безводной пустыней, в жару и в холод, не щадя своего здоровья. А кто-нибудь это ценит? Никакой благодарности. Более того, один единственный раз тебе попадается упрямец и все. Запись в учетной карточке, персональное дело и твоя безупречная репутация – коту под хвост. Видите ли, он не справился с заданием. Так вас и перетак.

– Ты бы полегче, – предостерег Егор, – услышат, еще одна запись появится.

– А у нас это… – запальчиво сказал Назар, – свобода слова. Демократия. Имею право. Да и спят сейчас все. Кому не спится в ночь глухую? Только нам с тобой. А ведь тебе ничего не стоило сказать – верую. И все были бы довольны.

– Извини, не могу.

– Да, понимаю. Давай, выпьем.

– Может тебе хватит. Ишь, как тебя развезло.

– Наливай, – обидчиво сказал Назар, – я свою норму знаю.

Егор выполнил его просьбу.

– Твое здоровье, – сказал Назар.

– И тебе не хворать.

Выпили. Назар спросил:

– Так, на чем мы остановились?

– Я за жену беспокоюсь, – сказал Егорка. – Может быть, ты мне скажешь, где она и что с ней?

– Да все нормально с женой твоей, – махнул рукой Назар, – не беспокойся.

– А можно поконкретнее. – попросил Егор.

– Конкретнее нельзя, – отрезал Назар, – я и так вышел за пределы дозволенного. Она, скажем так, недалеко?

– Как недалеко? Здесь что ли?

– Там. Не выпытывай. Не люблю.

– Ладно, тогда позволь спросить. Что будет после этой трапезы?

– Как что, верну тебя обратно на крест, и на этом простимся. Мое появление связано с крестом. Я поразился этому совпадению. Я подумал, что все это неспроста, что все это глубоко символично. Ассоциативный ряд. Судьба подталкивает тебя к христианству, но ты сам этого пока не осознаешь. Поэтому я пришел, чтобы направить твои мысли в нужном направлении. Но видно, время не пришло.

– То есть, после того как мы посидим и выпьем, как следует, ты вернешь меня на крест? И не поможешь освободиться?

– Извини, нам нельзя вмешиваться в дела людей. Поговорить, подсказать. Мысли направить куда надо – это да, но никакого физического вмешательства. Последствия будут самыми печальными.

– Для кого?

– Для меня, конечно, не для тебя же.

– То есть, такое понятие, как жертвенность, тебе незнакомо?

– Нет, Егор. В эти детские сети ты меня не поймаешь. Да и тебе это не свойственно.

– Ты прав, – согласился Егор, – мне это не к лицу. Не в моем характере. Скорее я пожертвую собой ради незнакомого человека.

– Егор, не взывай к моей совести, – предупредил Назар.

– Ты же сам сказал про ассоциативный ряд. Мне сразу вспомнился ваш мессия. Иисус Христос и страдания. Вообще-то страдания – это принцип буддизма. Ведь именно это понятие вы сделали основной догмой христианства. Он принял муки ради человечества. Назовем это словом – жертвенность. Пострадать ради другого. Иными словами – ты хочешь, чтобы я вошел в лоно христианской церкви. Но сам при этом не готов убедить меня личным примером. То есть, говоря одно, ты делаешь другое. Нелогично это все как-то, не находишь?

Назар долго молчал и сосредоточенно ел рыбу. Наполнил до краев чаши вином.

– Пей, – сказал он, – будет много мук, пока твой век не прожит, стечение планет не раз людей встревожит.

– Хорошо сказано, – оценил Егор, – да ты брат, еще и стихи сказываешь.

– Слова не мои, это сказал великий математик Омар Хайям, но дело не в этом. Подловил ты меня – возразить нечего. Но ситуация такова, какова она есть. Ни больше, ни меньше. Давай просто выпьем. И я верну тебя обратно на крест.

– Я тоже люблю честность, – сказал Егор. – Твое здоровье.

Он поднес к губам чашу с вином, медленно осушил ее. А когда оторвался от глиняных краев, над головой нещадно палило солнце, сам он был вновь распят на кресте. У подножия холма сгрудился народ, толпа зевак все время напирала на оцепление солдат. Егор с недоумением смотрел на их форму, не признавая в них хорезмийцев. Когда он повернул голову направо и налево, то увидел, что с обеих сторон в землю были вбиты еще по одному кресту и на них были распяты люди. Вдали виднелись городские стены, но это был не Дамаск.

– Сколько же я выпил? – озадачился Егорка. – Нельзя же набраться до такой степени, чтобы увидеть вместо ночной грозы полуденное солнце. Егор пытался разглядеть своих распятых соседей. Тот, что был слева от него, крикнул тому, что был справа.

– Погляди на него, вот живчик… пять часов висим, а ему хоть бы что, еще и головой вертит.

– Слышь, Гестас.

Сосед справа не реагировал. Он висел, уронив голову на грудь.

– Эй, друг, – окликнул его Егор, – он к тебе обращается.

Сосед молчал.

– Кажется, сомлел твой Гестас, – ответил Егор. – А тебя как зовут?

– Гисмас, меня зовут, – ответил сосед, – никак ты снизошел до общения со мной.

– Снизошел, – повторил Егорка, – да, пожалуй, что снизошел. А ты, из какой сотни будешь, что-то я твою разбойничью физиономию не припомню?

– На себя бы лучше посмотрел, – огрызнулся Гисмас, – тоже мне царь Иудейский.

– Что, – воскликнул Егор, – этот быть не может! Он перепутал, он не туда меня возвратил. Это что за город?

– Как, что за город? Иерусалим.

– Ну, так и есть. Вина, значит, перебрал. Ах Назар, Назар, голова твоя садовая. Слышь друг, долго ли нам висеть здесь?

– Пока не помрем, – осклабился сосед, – смешной, ты.

– Слышишь Назар, – вполголоса сказал Егор, – Назар. Назар, – крикнул и увидел направляющегося к ним стражника, держащего копье наперевес.

– Чего орешь? – тяжело спросил он.

Егорка молчал, не зная ответа. Стражник половчее перехватил копье и страшное подозрение закралось ему в сердце:

– Ты что собираешься делать?! – спросил он с ужасом.

– Славь великодушного прокуратора, – сказал стражник, – он велел сократить твои страдания.

– Не надо мне ничего сокращать! – воскликнул Егор. – Я хочу страдать. Я хочу в полной мере испить эту чашу. Передай великодушному прокуратору мою безмерную благодарность.

– Но я не могу не выполнить приказ, – возразил стражник. – Я – человек маленький, подневольный.

Он поднял копье и изготовился к удару.

– А деньги тебе нужны? – спросил Егор.

– Деньги, – насторожился стражник, – кому же не нужны деньги? Ты знаешь, какая жизнь нынче дорогая. Только жалование, получишь – глядь, и все на долги ушло.

– Повремени с приказом прокуратора. Он, конечно, мужик добрый. Но, боюсь, мне его доброта боком выйдет. Подожди дотемна. Я сам помру, своей смертью. Я тебе за это денег дам.

– За дурачка держишь, – разозлился стражник, – глумишься? Ну, что вы евреи, за люди. Ни слова в простоте, даже перед смертью без иронии не можете обойтись. Жиды, одним словом.

– Погоди, какие уж тут шутки, – сказал Егор. – Вот у меня в заднике сандалии есть углубление, достань оттуда монету. Это аванс будет.

Стражник подошел ближе, схватился за сандалию, выковырял золотую монету и сказал с благоговением, глядя снизу вверх:

– Спаситель!

– Остальные получишь, когда за мной придут. До моей смерти или после – неважно. Понял?

– Да. Что еще для тебя сделать?

– Вино есть?

– Вина нет, есть винный уксус. Принести?

– Уксус сам пей или вон ему дай. Гисмас, уксус пить будешь?

– Буду, – отозвался Гисмас.

– А с вот этого, справа, мух отгони, не могу я на его лицо смотреть.

– Слушаюсь, – сказал стражник.

– Что-то надо делать, – сказал себе Егор, – думай, голова, думай.

Стражник, намочив губку в уксусе, нацепил ее на острие копья и поднес ее к губам Гисмаса. Тот с жадностью стал ее высасывать. Егорка поморщился, глядя на его лицо.

– И как ты пьешь эту кислятину? – не удержался он.

– Так другой-то нету, – ответил Гисмас, – к тому же это последнее, что я вкушаю на этом свете.

– И то верно, – согласился Егорка, – задаром и уксус сладкий.

Стражник вновь подошел к центральному кресту, на котором висел Егорка и поднял копье.

– Эй-эй, – воскликнул Егорка, – ты что делаешь. Мы же договорились.

– Так начальство не знает, что мы договорились, – возразил стражник, – ты не бойся, со стороны не разглядишь. Пусть думают, что я приказ выполнил.

Он провел острием под левым соском Егорки и надрезал кожу. Из раны тут же выступила кровь.

– Вот так будет достовернее, – удовлетворенно сказал стражник и вернулся на свое место.

– Что делает паразит, – сказал ему вслед Егор.

Между тем, толпа редела, количество зевак уменьшалось. Солнце клонилось к закату. Оставались самые стойкие и самые любопытные.

– Эй, Гисмас, – окликнул соседа Егор.

– Чего тебе.

– Слушай друг, у меня ведь апостолы были, ученики верные, не знаешь часом, где они теперь?

– А я почем знаю, где они твои ученики. Нашел, у кого спросить. Смешной ты. Эх, друг, чего ты оставил и чего разыскиваешь? На кой они тебе сдались в этот смертный час?

– Мало ли, – вздохнул Егор, – тщусь надеждой, что они, держа под платьями ножи, стоят среди зевак. А, улучив момент, нападут на стражу, освободят меня.

– Размечтался. Чего они тебя сразу-то не отбили. Люди бают, двенадцать их было, когда тебя взяли, с тобой тринадцать. Некоторые с мечами. Какому-то бедолаге слуге ухо зачем-то подрезали. Ежели сгоряча не сподвиглись, то сейчас на холодную голову вряд ли осмелятся.

– И то верно, – тяжело вздохнул Егор, – но я все же надеюсь.

– Это ради Бога, сколько угодно.

Егор затеял этот разговор просто так, но теперь, в самом деле, разглядывал лица зевак, насколько это было возможно на расстоянии. Пытаясь узреть сочувствие, сострадание. Но видел лишь нездоровое любопытство. Никого из апостолов здесь на месте казни не было, и он почувствовал нешуточную обиду в сердце, не за себя, но за того парня. От этого предательства у него даже слезы выступили на глазах, и сердце закололо.

– А чего бы ты хотел? – услышал он голос Гисмаса. – Чтобы они сами пришли сюда на заклание? Хватит того, что тебя распяли. Своя рубашка, она, знаешь ли, ближе к телу.

– Если начистоту, – тяжело вздохнув, ответил Егор, – хотел бы, чтобы они пришли. Чего бы им сделали. Первосвященнику нужен был только он, а с ними бы ничего не случилось.

– Чего-то ты, друг, о себе стал в третьем лице говорить. Заговариваться стал, отходишь, что ли?

– Иначе их взяли бы вместе со мной, – продолжал Егор. – Эх, чего теперь говорить, но все равно обидно. А сколько я для них добра сделал. Ну, ты меня понимаешь.

– Вообще-то не очень, – возразил Гисмас. – Я бы на их месте поступил бы также. Тебе все равно не поможешь, а им – зачем зря рисковать.

– Сволочь ты, – в сердцах сказал Егор, – а я тебя еще уксусом угощал. Все вы одним миром мазаны. Я знаю только одного человека, способного на самопожертвование, но он сейчас далеко.

– Да пошел ты, – огрызнулся Гисмас, – совестить он еще будет.

– Твое счастье, что у меня руки к кресту привязаны, – сказал Егор, – я бы сейчас тебе язык укоротил.

– Насчет этого ты, брат, опоздал. Великодушный прокуратор Иудеи уже мне его укоротил. И, кажется, навсегда.

– Ладно, – миролюбиво сказал отходчивый Егор, – чего нам с тобой собачиться. Еще уксусу хочешь?

– А давай, – согласился Гисмас, – хороший ты мужик, все-таки. Зря Гестас тебя проклинал. Впрочем, он уже того, отошел, кажется.

– Если это так, то я думаю, что он изменил свою точку зрения, – заметил Егор.

Егор окликнул стражника, когда тот подошел, сказал:

– Дай моему другу еще уксуса. А я тебе еще монету дам.

– Сначала монету, – сказал стражник.

– Возьми в правой сандалии.

Стражник выковырял еще монетку и подал Гисмасу еще одну губку, наполненную уксусом. Между тем, погода быстро портилась, небо потемнело. Подул холодный ветер. Потом громыхнуло так, что Егор от неожиданности стукнулся затылком о крест. С неба стали падать тяжелые капли. Со Средиземноморья неудержимо надвигалась гроза.

– Что за напасть, – сказал Егор, – как только мне привязывают руки к кресту, так тут же начинается дождь.

В следующий миг он явственно услышал возле уха:

– Извини, друг, накладочка вышла.

– Ты, что ли, Назар? – обрадовано сказал Егор.

– Я, я. Не ори ты так. Не дай Бог услышит.

– Ты, что сукин сын делаешь?

– Ладно, не шуми. С кем не бывает. Перепутал немного. Сейчас исправим.

Егорка почувствовал, как неведомая сила возносит его в небеса, терзаемые грозой. Здесь в разреженном воздухе грохотало так, что закладывало уши. Молнии следовали так часто, что он летел в сплошном сверкании. Этот полет наполнил душу нашего русского друга таким восторгом, что он, не сдержав эмоций, закричал, что было сил и воздуха в легких. Когда же воздух закончился и клич иссяк, он услышал стоны и обращенные к нему слова.

– Чего так орать-то, смирись, все кончено, терпи и умирай молча, не позорь других.

Изумленный Егорка повернул голову и увидел распятого человека, за ним еще одного и еще. Он повернул голову направо, и с этой стороны было то же самое. Он вновь был на кресте, но это все еще был не Дамаск. Он подумал, что у него двоится в глазах, но не только, троилось и четверилось. Но, когда Егорка увидел, что вся дорого справа и слева уставлена крестами, и на каждом из них распят человек, он понял, что сошел с ума.

– Где я? – вслух взмолился он.

– На Аппиевой дороге, где же еще?

Сосед слева, с трудом повернув к нему голову, долго разглядывал его, затем спросил:

– Спартак, ты что ли? А говорили, что тебя изрубили на мелкие кусочки.

– Спартак, – молнией вспыхнуло в голове Егорки догадка, – этот пьяница опять все перепутал.

– Как тебя зовут? – спросил Егорка соседа.

– Орест, – ответил тот, с трудом разлепляя спекшиеся губы.

– Орест, если бы мне освободить руки, я бы и тебя и других освободил.

– А зачем? – спросил Орест.

– Заварим новую бучу.

– Мы уже третий день висим. Ребята мрут, как мухи. С кем ты бучу заваришь. Да и освободиться вряд ли получится.

Егорка хотел возразить, но в этот миг увидел Назара, и тот предупредительно вытянув вперед руку, сказал:

– Ничего не говори. Я полностью потерял квалификацию. Больше ни одного глотка вина никогда в жизни. Только, между нами, ладно?

В следующий миг Егор увидел перед собой стены и мечети Дамаска. И облегченно вздохнул.

– Ты еще здесь? – спросил он у Назара.

– Здесь, – отозвался Назар.

– Может быть, ты мне руки развяжешь? В качестве, так сказать компенсации морального ущерба. А?

– Извини, друг, я, конечно, немного виноват перед тобой. Но этого сделать не могу.

– Нет, вы только посмотрите на него – ели, пили вместе. Муки я из-за него принимал незаслуженно на кресте, то есть на крестах и никакой благодарности. Так нельзя.

Ответа не последовало. Но послышался шум, он нарастал. Казалось, что движется конница. Егорка вслушивался, напрягая слух, и различал монотонный топот копыт. Из палатки вышел охранник, с тревогой стал вглядываться в темноту. Затем он позвал второго часового. А сам стал быстро спускаться к месту бивуака. Несмотря на утренние сумерки, было видно, что в лагере тоже началось оживление.

– Эй, – окликнул Егорка часового, – что происходит?

– А я откуда знаю? – огрызнулся тот.

– Что-то неладное, – предположил Егор, – развязал бы меня.

– Ага, – бросил часовой, – сейчас, только разгон возьму. Что за черт…

Егорка увидел второго охранника, он бежал назад, размахивая руками. В следующий миг из-за соседнего холма показались всадники и атаковали лагерь хорезмийцев. Разглядев боевое знамя, Егор понял, что это войско сирийского эмира Малика Адиля.

– Развяжите меня, – крикнул Егор, но тщетно, оба хорезмийца бежали вниз, где уже шла сеча.

– Мать вашу, – в сердцах бросил им вслед Егорка.

И в ответ услышал.

– До чего же я не люблю, когда ты сквернословишь.

Изумленный Егор повернул голову и увидел свою жену. Мокрая до нитки, она стояла, держа в руках кинжал.

– Как ты прекрасна милая, – сказал ей Егор, – откуда ты? Не иначе как ангел послал тебя, хотя, в последнее время я ему как-то перестал доверять.

– И напрасно, – услышал он.

– Что это? – испугалась Мариам.

– Ты тоже слышала? – удивился Егор. – Значит, нам обоим показалось.

– Я, между прочим, провела здесь всю ночь, – сказала Мариам, – вон за тем камнем. Хотела убить часового, но он все в палатке прятался.

– Маша, промедление смерти подобно. Режь скорее веревку. А то мы попадем из огня да в полымя.

Мариам перерезала путы, и Егорка с блаженным стоном сполз с креста к ее ногам. Но сразу выпрямился и, схватив жену за руку, бросился прочь, говоря:

– Уходим, милая, нам здесь больше делать нечего.

 

Комиссар Жильбер

Звуки доносились приглушенными, как сквозь толщу стен.

– Если вы, скоты эдакие, не приведете его в чувство, то я вас самих подвешу за ноги.

– Вы же сами приказали оглушить его.

– Почему же он не приходит в себя, болваны? Лейте на него воду.

Раймонд слышал этот разговор, но как не силился, не мог очнуться и открыть глаза. Однако ушат ледяной воды привел его в чувство. Он открыл глаза, фыркая и отплевываясь. Он находился в полутемном сыром помещении. На стенах горели факелы. Прямо перед ним стоял его недавний гость – шевалье Жильбер. Сам рыцарь сидел на жестком деревянном стуле с высокой спинкой. Руки его были крепко привязаны к подлокотникам.

– Шевалье Раймонд, – услышал рыцарь.

– Шевалье Жильбер, – ответил Раймонд. – Я так полагаю, что происходящее есть ответное гостеприимство.

– Ну что вы, сударь. Это так сказать, походные условия. Когда мы доберемся до места, там все будет, как положено. Вместо веревок – цепи, вместо стула – специальное кресло.

– Странно все это слышать из уст рыцаря-крестоносца, – заметил Раймонд, – необычная осведомленность. Что происходит, шевалье?

– Нет, не просто шевалье. К вашим услугам шевалье Жильбер – комиссар ордена иезуитов. Шевалье Раймонд, от лица святой инквизиции я должен предъявить вам обвинение в богохульстве. В оскорблении нашего господа Иисуса Христа.

– И у вас есть доказательства? – осведомился Раймонд.

– Вашу кощунственную песню на приеме у наместника слышали многие.

– Какое же наказание мне определят?

– Пытки и казнь.

– Нельзя ли обойтись без пыток и сразу перейти к казни.

Иезуит не ответив, кивнул своим помощникам.

– Приступайте.

Один из них подошел поближе, подкатил столик и открыл лежащую на нем коробку. Раймонд увидел набор игл разной величины и поморщился.

– Что вы собираетесь делать?

– Сейчас вам будут загонять иглы под ногти – это самое пустяковое из имеющегося у нас арсенала. Правда, обычно, мы начинаем с дыбы, но как я уже говорил, мы в походных условиях.

– Нельзя ли сначала задать вопрос, – поинтересовался Раймонд, – может я вам, и так все расскажу, без иголок.

– Я вам уже задавал вопрос, вы ответили на него отрицательно.

– Вы имеете в виду чашу Грааля?

– Да, так и есть.

– Послушайте Жильбер.

– Комиссар Жильбер.

– Допустим. Я хочу напомнить вам о том, что у меня имеется охранная грамота императора Фридриха. Что будет, когда он узнает обо все этом?

– Фридрих покровительствует святой инквизиции, – ответил иезуит, – он вступился за вас в вашем споре с гроссмейстером, но между вами и инквизицией, он выберет последнюю.

– Ладно, вы меня убедили. Думаю, что бесполезно говорить о том, что подло вот так отвечать на гостеприимство, предательски из засады нападать, многократно превосходя численностью.

– Бесполезно, – согласился Жильбер.

– Что будет, если я верну вам чашу Грааля?

– Я немедленно освобожу вас.

– А как же быть с оскорблением Христа?

– От обвинения церковь откажется.

– А как же Христос?

– Пусть вас это не беспокоит, мы с ним все уладим.

– В таком случае, я готов вам вернуть вашу чашу.

– Значит, она все-таки у вас. Почему же вы сразу не согласились? Этой неловкой ситуации сейчас не было. Создали себе лишние хлопоты.

– Жильбер, вы меня совсем не знаете. Дело в том, что я никогда не лгу.

– Да, конечно, – насмешливо согласился комиссар. – Я имел возможность убедиться в этом.

– Не надо ухмыляться. Вы меня недослушали. Я ничего не знал о чаше. Все выяснилось после вашего отъезда.

– Полно, барон, к чему эти разговоры. Давайте перейдем к делу. Где чаша?

– Я вернусь в замок и привезу вам чашу.

– Нет, это меня не устраивает. Где гарантии, что вы вернетесь?

– Не судите по себе, господин иезуит. Я даю слово, что привезу чашу.

– Послушайте, рыцарь, возможно, что вы человек слова. Но я человек дела, тем более, что вы один раз уже ввели меня в заблуждение. Давайте поступим так. Вы сейчас напишете своей красавице жене. Она передаст нам чащу. После этого я вас отпущу.

– То есть, вы не доверяете мне, но при этом предлагаете довериться вам?

– Именно так, и никаких других вариантов.

– Давайте бумагу, – сказал Раймонд.

– Дайте сеньору рыцарю бумагу и перо, – распорядился иезуит.

В покои Лады вошла служанка и сказала:

– Сударыня, там внизу Лука, он говорит, что приехал какой-то человек от господина барона….

Недослушав, Лада выбежала из комнаты. Во дворе стоял Лука и еще несколько человек челяди. Лада не стала спускаться вниз и обратилась к Луке с галереи.

– Кто там, и что ему нужно?

– Какой-то человек, он не представился. Сказал, что привез письмо от сеньора.

– Возьми письмо и принеси сюда.

– Слушаюсь, сударыня.

Лада вернулась в свои покои. Вскоре появился Лука и протянул ей свернутый листок бумаги. Развернув его, Лада прочитала: «Дорогая, я попал в затруднительное положение. Отдай посыльному пресловутую чашу. После этого меня отпустят». Лада прочла еще раз и протянула Луке.

– Я правильно все поняла?

– Простите, мадам, я неграмотен, – виновато сказал Лука.

Лада прочитала письмо вслух и спросила.

– А если они его не отпустят?

Лука пожал плечами.

– Где этот человек? – спросила Лада.

– Стоит перед воротами. Он отказался въезжать во двор.

Лада стремительно вышла из комнаты, увлекая за собой Луку. Она поднялась на крепостную стену и посмотрела вниз. Перед воротами сидели на лошадях трое всадников.

– Письмо было у того, что посередине, – негромко сказал Лука.

– Это он приезжал к нам вчера?

– Пожалуй, но отсюда трудно разглядеть.

– Сколько людей в замке, боеспособных?

– Пятнадцать человек, со мной шестнадцать.

– Оружие есть?

– Да, сударыня.

Поставь двух лучников здесь у бойниц, пусть держат их на прицеле. Остальные пусть будут наготове. Я выйду к ним. После того, как я начну разговор, пусть остальные выходят и окружают их. А дальше будем действовать по обстоятельствам. Иди.

Лука бросился выполнять распоряжение.

Лада вернулась в свои покои, прицепила к поясу кинжал, накинула плащ, спрятав под ним чашу Грааля, спустилась во двор. Вооруженные крестьяне стояли у ворот слева и справа, прижавшись к стене.

– Лука, ты пойдешь со мной, – сказала Лада, – открывай ворота.

Лада вышла и остановилась перед всадниками, лошадь одного из них, всхрапнув, попятилась назад.

– Баронесса, – кивнул всадник, сидевший на испугавшейся лошади.

– С кем имею честь? – спросила Лада.

– Шевалье Жильбер, – ответил всадник. – К сожалению, я не смог, нанося визит, засвидетельствовать вам свое почтение. Теперь должен сказать, что слухи о вашей красоте не лишены основания. Полагаю, сударыня, вы ознакомились с письмом вашего мужа? Каков будет ваш ответ?

– Вам нужно это? – спросила Лада, извлекая из-под плаща чашу.

Иезуит изменился в лице.

– Я никогда не видел ее, но по имеющимся у меня описаниям, это она и есть.

– Прекрасно, – Лада передала Луке чашу, и он вернулся с ней в замок.

– Что все это значит сударыня? – холодно спросил иезуит. – Вам недорога жизнь вашего мужа?

– Напротив, слишком дорога. Знаете, мужья в наше время на дороге не валяются. Уж я-то знаю. Поэтому у меня возникает вполне естественный вопрос – каковы гарантии того, что вы меня не обманете?

– Гарантии – мое слово. Слово иезуита.

– Не смешите меня, я попам никогда не доверяла.

– Вообще-то я не поп, как вы изволили выразиться, я – иезуит. И я советую вам внять голосу благоразумия, верните того малого с чашей.

– Хорошо, – согласилась Лада.

Она подала знак. Лука, а вслед за ним еще десяток людей выбежали из замка и скоро окружили их. Иезуит извлек из ножен меч. Его спутники последовали его примеру.

– Сударыня, – сказал комиссар, – мне ничего не стоит зарубить вас.

– Посмотрите наверх, – сказала Лада.

Иезуит поднял голову и увидел натянутые луки, целящиеся в его голову.

– Уберите оружие, – предложила Лада.

Жильбер вложил меч в ножны, его спутники последовали его примеру.

– Я поменяю эту чашу на своего мужа, – сказала Лада, – но не взамен вашего слова иезуита, а в натуральном виде – мужа на чашу. Ваши люди могут вернуться и привезти сюда барона, а вы пока, что останетесь моим пленником.

Лада сделала знак, и ее люди приблизились, взяв троицу в плотное кольцо из копий.

– Я недооценил вас, – криво усмехнувшись, сказал иезуит. – А шевалье Раймонду можно только позавидовать.

– Отдайте ваши мечи, – приказала Лада. – А вы, сударь, напишите распоряжение.

– Повинуюсь, – сказал иезуит, – выполнять приказы такой красивой и умной женщины – одно удовольствие.

Он написал несколько слов на клочке бумаги и передал одному из своих спутников.

– Свяжите его и заприте в амбаре, – приказала Лада.

– Помилуйте, сударыня, – сказал Жильбер, – лицо моего звания нельзя запирать в амбаре.

– Выполняйте, Лука, – бросила Лада, не обратив на слова иезуита ни малейшего внимания.

– Скачите, – сказал комиссар, – расскажите о том, что здесь видели.

Спутники комиссара уехали. Через три часа томительного ожидания Лада, одетая в костюм амазонки, спустилась во двор и приказала вывести комиссара, запертого в амбаре.

– Господин иезуит, – сказала она, – сколько времени нужно, чтобы доставить вашу записку к адресату?

– Я думаю, мадам, что часу хватило бы с лихвой.

– Значит, туда обратно – два часа. Прошло уже три часа, чем можно объяснить эту задержку?

– Я думаю, мадам, что кому-то условия показались неравноценными.

– Разве не вы всем управляете?

– Нет, мадам. Есть еще одна важная персона, чин из иоаннитов. Видимо, на него мой приказ не произвел должного впечатления.

– Почему вы называете условия неравноценными?

– Я в ваших руках. И чаша Грааля у вас, если сюда доставят еще вашего мужа – у нас не останется доводов для разговора с вами.

– Почему раньше молчали?

– Не сразу сообразил.

– И что теперь?

– Я предлагаю следующее. Вы отпускаете меня, я еду за рыцарем, и мы производим обмен.

– А, если я прикажу сейчас вас вздернуть?

– Вашему мужу это не поможет. Но ухудшит его положение.

Лада в сердцах произнесла крепкое русское выражение.

– Простите, – удивился иезуит, – что вы сказали?

– Ничего, мне нужно подумать. Заприте его, – приказала Лада.

Лада, дождавшись, пока Лука выполнит распоряжение, отозвала его в сторону:

– Что ты думаешь? Как мне поступить?

Лука развел руками.

– Сударыня решайте сами. Я не знаю, боюсь советовать.

– Ладно, тогда приготовь веревку.

– Какую веревку?

– Для виселицы.

Лада поднялась на крепостную стену. Дорога была пуста. Еще через час она приказала вывести иезуита во двор. Увидев веревку с петлей, свисающую с балки террасы, комиссар побледнел.

– Сударыня, вы сошли с ума, – крикнул он. – Это государственное преступление. Если вы повесите меня, то вам уже никто не поможет. Вы подпишете себе смертный приговор. Я предлагаю другое решение. Чаша остается у вас. Вы отпускаете меня, и я привожу вашего мужа. Вы уже убедились в том, что мое заложничество ничего не изменило.

– Ладно, – бросила Лада, – будь, по-вашему. Я отпускаю вас, езжайте за моим мужем.

Обретя свободу, Жильбер взобрался на лошадь и, бросив недобрый взгляд на Ладу, уехал не прощаясь.

– Не нравится мне все это, – сказала Луке Лада, – боюсь, что я совершаю ошибку.

– Я недооценил вашу супругу, – сказал иезуит, входя в комнату – как, впрочем, и вы, сударь.

Раймонд по-прежнему находился в деревянном кресле со связанными руками.

– Где моя записка, болваны? – спросил комиссар у своего окружения. Ему протянули записку, иезуит разорвал ее в клочья.

– Извольте, объяснится, – предложил Раймонд.

– Ваша жена отказалась выдать чашу в обмен на ваше освобождение. Более того, она поначалу пленила меня. Вообразите, она даже грозилась вздернуть меня на виселице. Даже веревку приготовила.

– Что же ей помешало? – поинтересовался Раймонд.

– Здравый смысл. Она выпустила меня, полагая, что я вернусь вместе с вами.

– Вероятно, она ошиблась, – предложил Раймонд.

– Совершенно верно.

– Выходит, зря она вас не вздернула, – заметил Раймонд.

– Я бы на вашем месте попридержал бы язык. Шевалье, не усугубляйте своего положения. Подумать только, если бы вы отдали мне чашу сразу, ничего бы этого не было. Но сейчас дело зашло слишком далеко. Я отправляю вас в городскую тюрьму, на суд инквизиции. А сам возьмусь за вашу жену.

Говоря это, иезуит неосмотрительно приблизился к рыцарю, тот, поднявшись вместе с креслом, ударил его головой в лицо. Охнув, иезуит схватился за нос, из-под пальцев показалась струйка крови.

– Этот удар вам дорого станет, – скрежета зубами, сказал иезуит, – бейте его.

Дожидаясь возвращения иезуита Лада, провела в тревоге остаток дня. Но у замка никто не появился. Она не сомкнула глаз на протяжении всей последующей ночи. И едва дождавшись рассвета, приказала седлать лошадей. Взяв с собой шесть вооруженных людей, она направилась к ближайшему монастырскому подворью, располагавшемуся в одном лье от замка. Приор монастыря встретил их сурово. На расспросы отказался отвечать. Монастырь был мужской, и Ладе туда вход был закрыт. Выслушав ответ Луки, Лада послала его вновь к приору передать, что супруга барона Раймонда, желает лично поговорить с господином приором.

После получасового ожидания приор соизволил выйти к воротам обители.

Выслушав приветствие, приор осенил посетительницу крестным знамением и спросил:

– Сударыня, чем мы обязаны вашему появлению?

– Ваше преосвященство, – Лада недолго думая, употребила единственную известную ей форму обращения к духовному лицу.

– Нет, нет, что вы, – улыбка смущения выступила на строгом лице приора, – такое обращение подобает лишь кардиналу, а меня можете называть – святой отец.

– А с виду вы, святой отец, ни дать, ни взять – вылитый кардинал, – сказал Лада. – Но дело не в этом. А дело в том, что моего мужа похитили, и я пришла просить вас о помощи.

– Это прискорбно, и я сожалею. Но чем же я могу помочь вам, дитя мое. Мы далеки от мирской суеты.

– Дело в том, святой отец, что похитителями руководил иезуит. И я подумала, что он мог поставить вас в известность о своей миссии.

Приор изменился в лице.

– Святая инквизиция, о нет, сударыня, ни о чем таком я не слышал. И, откровенно говоря, не хотел бы ничего слышать.

– Все равно, я благодарна вам ваше преосвященство. Кстати говоря, барон ежемесячно посылает вам дары.

– Да, конечно, его милость добр к нам, – ответил приор, стараясь удержать деревянную улыбку на лице.

– Просто я хотела уточнить, – продолжала Лада, – узнать, может быть, ваша братия нуждается в чем-то?

– Нет, сударыня, благодарю вас. У нас все есть.

– А сколько послушников в вашей обители?

– Пятьсот человек, – ответил приор.

– Пятьсот человек! – удивилась Лада. – Это же сила, если их вооружить.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать – церковное воинство.

– Можно так сказать, – неохотно согласился приор.

– И в крестовый поход, – воодушевленно произнесла Лада, сжав кулак и подняв его надо головой.

– А, ну да, – улыбнулся приор, – вы же супруга рыцаря Раймонда, героя крестового похода.

– Значит, вы ни в чем не нуждаетесь?

– Нет, сударыня.

– Тем не менее, я хотела бы пожертвовать на благо вашей обители деньги.

Лада протянула приору кошелек.

– Это золото.

– Золото, – взволновался приор, – неужели золото, кошелек довольно увесистый.

– Прощайте, святой отец, я поеду разыскивать своего бедного мужа.

– Пусть ваши люди отойдут подальше, – торопясь, словно, боясь передумать, сказал приор. – До меня дошли некоторые слухи. Будто бы его сегодня должны увезти в город. Но я вам этого не говорил.

– Благодарю святой отец. Вы можете помочь мне?

– Я, нет.

– А кто?

– Поищите высокое покровительство. Ему предъявлено обвинение в оскорблении церкви. Это очень серьезное обвинение.

– Благодарю вас, – сказала Лада. – Вы, наверняка знаете, что моего мужа нет поблизости, скажем в пределах вашей обители.

– У меня нет таких сведений, – ответил приор.

– Скажите, ваше преподобие, где он может быть?

– Я не знаю. Но в нескольких лье отсюда есть заброшенный замок. В прошлом году его хозяин умер, а замок за долги отошел инквизиции.

– Благодарю вас, господин приор. Я буду вам обязана, – уходя, бросила Лада.

– Ну вот, – сказал, глядя ей вслед, приор, – а, где же ваше преосвященство?

Заброшенный замок был пуст. Они даже нашли комнату, где держали рыцаря. Лада узнала перо с его шляпы. Оно лежало на полу.

– Они не так давно уехали, – объявил Лука, разворошив золу в камине, – здесь еще есть горячие угли. Попробуем догнать.

– Ты знаешь, в какую сторону ехать?

– В город здесь одна дорога. Но на всякий случай я поднимусь наверх, в башню, огляжу окрестности.

Лука стал подниматься по лестнице, а Лада вышла во двор. Отряд встретил ее почтительным молчанием. Они ждали от нее приказа, не сомневаясь в том, что она знает, что делать. Лада же в этот момент почувствовала приступ одиночества и безысходной тоски. Она не знала, что делать. Надо было ей прихватить из башни магистра эту чашу?! Так из-за пустяков и рушится привычная жизнь. Когда-то мать запретила ей уходить из дому. Но Лада не послушала и тайком отправилась собирать ягоды. Думая, каким сюрпризом для матери будет полное лукошко ягод. Кончилось тем, что ее похитили, и она попала в рабство. Ей вдруг нестерпимо захотелось оказаться рядом с Али и Егоркой. Уж они бы нашли выход из этой ситуации.

Из замка выбежал Лука.

– Какие-то люди скачут по дороге. Может быть это они.

– Мы сможет их догнать?

– Здесь есть короткая дорога, через лес. Встретим их у моста.

– Тогда вперед, – скомандовала Лада. Дальнейшее бездействие было невыносимо.

После часа бешеной скачки они выехали на тракт.

– Вон мост, – указал Лука, – мы успели вовремя. Они еще не проезжали.

Спрыгнув с коня, он изучал дорожную пыль.

– Думаю, что они вот-вот появятся. Какие наши действия? Вступим в переговоры?

– Переговоров недостаточно, – сказала Лада. – Надо сразу атаковать, отобьем барона силой, сколько их было?

– Столько же примерно, сколько и нас. Издали было не разобрать. Но ваша милость, против нас профессиональные вояки, чем дело кончится – неизвестно.

– Они едут, – прервала его Лада, – вперед!

Она пришпорила свою лошадь. Лука, за ним остальные с гиканьем помчались навстречу кавалькаде стражников, показавшихся из-за поворота. Их было шесть человек, не считая Раймонда, который сидел в седле со связанными руками и мешком на голове.

– Сударыня, возьмите в сторону, – кричал Лука, – не вступайте в бой, не женское это дело.

Лада вняла совету и стала притормаживать скакуна. Но, когда началась сеча, и дерущиеся рассредоточились, Лада выхватила копье, прикрепленное к седлу, и понеслась прямо на иезуита, который держался вблизи Раймонды. В короткое время трое из пяти крестьян были убиты. Противник потерял двоих. Лука и оставшийся в живых крестьянин отбивались от троих солдат. Иезуит сумел отбить удар копья. При этом Лада не удержалась в седле. Падая, она на мгновенье лишилась чувств. Рыцарь, оставшись без надзора, несмотря на то, что у него были связаны руки, сумел стянуть с головы мешок и, мгновенно оценив происходящее, бросился на иезуита, стоящего над Ладой и сбил его с ног. Комиссар без труда освободился от противника и, торжествуя, воткнул меч в грудь связанного трубадура.

– Лада, – успел крикнуть Раймонд, прежде чем потерял сознание.

Его жена, лежащая без чувств, не услышала этот зов. Но его услышал Лука, к этому времени убивший своего противника. Он снес кисть руки иезуиту вместе с мечом. Последний издал истошный крик, держась за руку, из которой хлестала кровь, и свалился без сознания. Последний слуга барона был убит, и двое солдат из отряда иезуита, теперь подступились к нему с разных сторон. Лада все еще была без сознания.

– Стойте, – хрипло сказал Лука. Он приставил острие меча к горлу комиссара и сказал:

– Я сохраню жизнь вашему господину и позволю забрать его, если вы поступите так же. Мой господин убит, я увезу госпожу. Чего нам-то с вами делить. А, если я его сейчас прирежу, с вас взыщут. Как? По рукам?

Солдаты, переглянувшись, согласились.

– Отойдите подальше, – продолжал Лука, – сойдите с коня, чтобы я мог уехать. Ваших коней я возьму и оставлю вон у той рощи. Это будет мне гарантия, что вы за мной не погонитесь. А я увезу своих господ.

Солдаты согласились и отошли подальше, негромко переговариваясь между собой. Лука перевязал рану своего господина, приник к груди. Сердце еще билось. Он поднял на лошадь Ладу и привязал ее к седлу, затем перекинул через седло тело своего хозяина. Сам сел на лошадь, собрав поводья всех лошадей, и начал свой скорбный путь к замку. У ближайшей рощи он оставил чужих коней и махнул рукой иезуитам, хлопотавшим над своим раненым начальником.

Дорогой Лада пришла в себя и смогла самостоятельно держаться в седле. В ближайшем селении они остановились, рискуя быть настигнутыми иезуитами. Но рыцарь срочно нуждался в медицинской помощи. У первого попавшегося дома Лука крикнул хозяина и с его помощью внес раненого в дом.

– Есть здесь лекарь? – спросил Лука.

– Мельник малость врачует, – ответил испуганный хозяин.

– Беги за ним, только дай нам чистых тряпок, рану перевяжем пока.

Владелец дома крикнул жену, а сам побежал за мельником. Рыцарь все еще был жив, но дышал с трудом. При каждом вздохе в его груди слышался клекот и свист.

– Он задыхается, – сказал Лука, – слышите воздух свищит. Надо заткнуть рану. Сударыня, помогите снять с него камзол.

Лада с белым, как бумага, лицом была близка к обмороку. Она сидела, вцепившись в руку мужа. Луке пришлось еще раз окликнуть ее, чтобы она пришла в себя. С ее помощью он снял с трубадура верхнюю одежду. Оторвав от полотна кусок, он сделал тампон и вставил его в отверстие раны. Затем он приподнял шевалье на бок и присвистнул.

– Мать, честная, да он насквозь проткнул его.

Лука сделал еще один тампон и заткнул выходное отверстие. Затем он туго перебинтовал грудь шевалье. Раймонд стал дышать ровнее. Появился хозяин с лекарем. Последний, охая, крестясь, и качая головой, стал осматривать раненого. Лука вывел Ладу во двор и оставил ее там, на свежем воздухе. А сам вернулся в дом. При виде его лекарь покачал головой и развел руками.

– Я за это не возьмусь, – сказал он, – я хворобами занимаюсь, а здесь хирург нужен, в город надо везти его.

– Где же я тебе хирурга возьму? – возразил Лука. – Сам врачуй, делать нечего, видишь помирает сеньор.

– Ему надо рану зашить. Я никогда этого не делал. Да, и неизвестно, что у него там с внутренними органами. Какие повреждения. Я не справлюсь, потом мне головы не сносить.

– Голову тебе я снесу, – рявкнул Лука, – вот этим мечом, если сейчас же не примешься шить. Хозяин давай иголку, нитки, что еще надо.

– Горячей воды. Водки.

– А водка тебе зачем?

– Иголку смочить.

Хозяин дома принес все необходимое. И мельник принялся оперировать.

– Телега у тебя есть? – спросил Лука у хозяина.

– Есть. Двуколка.

– Запряги в нее мою лошадь. И положи в нее соломы побольше. Повезем сеньора в замок. Иди.

– Тампоны в раны кто вставлял? – сердито спросил мельник.

– Я. А что? Не надо было? – ответил Лука.

– Правильно сделал. Хорошо.

Через час наскоро прооперированного Раймонда основательно перебинтовали. Мельник перед этим протер водкой края раны. А остаток жидкости вылил себе в рот.

– Мог бы мне оставить, – упрекнул Лука.

– Перебьешься, – дерзко ответил мельник.

Но Лука стерпел и ничего не сказал. Шевалье перенесли в двуколку и повезли в замок. Когда процессия выехала их деревни, Раймонд ненадолго пришел в себя. Увидев, что он открыл глаза, Лада спрыгнула с лошади и нагнулась к нему.

– Дорогой мой, как вы себя чувствуете?

– Мне холодно, – сказал Раймонд, – где мы? Что происходит?

Он с трудом выговаривал слова.

– Все в порядке. Мы отбились, вы ранены. Едем домой.

– Хорошо, – сказал Раймонд и вновь потерял сознание.

Когда процессия подъехала к замку, Лада вдруг сообразив, приказала:

– Пошли кого-нибудь за лекарем. Только, чтобы это был настоящий эскулап.

В ответ на это Лука снял шапку и сказал:

– Простите, мадам, но в этом уже нет необходимости.

– Что ты несешь? – бросила Лада. – Как ты смеешь? Немедленно пошли кого-нибудь за доктором.

Она спешилась и бросилась к мужу. Стала трясти его, пытаясь привести его в чувство. Но тщетно. Лада приложила ухо к его груди. Сердце трубадура больше не билось. Лада почувствовала, как ее собственное сердце наливается тяжестью и перестает биться. Неожиданно для самой себя она заплакала. Судьба в очередной раз не пощадила ее.

– Это я виновата, – всхлипнув, сказала она, – надо была сразу искать доктора, а не везти его в замок.

– Мадам, не вините себя, – проронил стоявший рядом Лука, – с таким ранением не живут, удивительно, что он еще так долго продержался.

– Пошли кого-нибудь за священником.

– Слушаюсь, сударыня. Надо известить родню.

– Поступай, как знаешь.

Лада поднялась в зал, приказала растопить камин. Когда истопник выполнил ее приказание, она поставила чашу Грааля на каминную полку. Попросила принести вина. Что было ей делать в чужой стране, потеряв единственного человека, который связывал ее с ней.

– Будь ты проклята, – сказала Лада, глядя на чашу Грааля, на боках которой играли языки пламени. Некоторое время Лада боролась с искушением швырнуть ее в огонь. Но осторожность взяла вверх. Появился Лука.

– Мадам, – сказал он, кланяясь, – все сделано.

– Ты убил иезуита? – спросила Лада.

– Нет, мадам. Я отсек ему руку после того, как он ранил сеньора.

– Почему ты не убил его? Мне бы сейчас не пришлось бы опасаться за свою жизнь.

– Мадам, если бы я его убил, вам действительно, не пришлось бы уже опасаться за свою жизнь. Мы бы с вами уже были мертвы. Я променял его жизнь на вашу.

– Хочешь вина? – спросила Лада.

– Не откажусь.

Лука принял кубок вина и выпил.

– Ты очень помог мне, Лука, – сказала Лада. – Я тебе благодарна.

– Это мой долг, сударыня, – ответил Лука. – Какие еще будут поручения?

Лада поднесла к губам вино, вдохнула его дух, но пить не стала, отставила кубок в сторону.

– Как скоро они вернутся, Лука? – спросила она.

– Вы полагаете, что они вернутся?

– Это вопрос времени, но вот какого? И что мне делать, когда они вернутся? У меня мало людей, я не смогу противостоять солдатам. А ведь иезуит приведет с собой военных. Что ты молчишь?

– Я думаю, мадам, что вам следует просить помощи у своего суверена. Графиня Н. обязана вступиться за своего вассала. Кроме того, что это ее долг, она еще и благоволила к сеньору.

– Да, да, – прервала его Лада, – я наслышана об этом. Но это исключено. Сколько человек ты можешь собрать?

– Барон собрал в замке самых боеспособных.

– Пятнадцать человек. И это все?

– Пятерых мы сегодня потеряли, – безжалостно продолжал Лука, – осталось десять. Это все на что можно рассчитывать. Надо просить помощи у графини.

– Иди, Лука. Я подумаю, – резко сказала Лада.

Лука направился к выходу. У дверей он обернулся.

– Может, они не вернутся. Наверное, они похитили сеньора, чтобы получить за него выкуп. Ну, а теперь уже о выкупе и говорить нечего.

– Ты ошибаешься, Лука, – возразила Лада. – Они вернутся.

Когда за ним закрылась дверь, Лада вновь поднесла к губам кубок с вином, подержала у лица и вновь отставила. Она не пила вина, но ей нравились манипуляции. Они отвлекали ее от сегодняшнего несчастья. Кроме того, напоминали, что в ее жизни были ситуации гораздо безнадежней. К примеру, когда они сидели в буквальном смысле под землей, каждую минуту, ожидая смерти от рук монголов.

Пламя в камине бушевало и билось о каменную кладку. Жар от него начинал жечь лицо. Лада встала и отодвинула кресло. В этот момент она поймала себя на мысли, что в этих бессмысленных и суетливых телодвижениях, она оттягивает принятие какого-то важного решения.

– О, Аллах, – взмолилась она, – ну почему мне так не везет с мужьями.

Лада вдруг сообразила, что, будучи новообращенной католичкой, в минуту слабости и отчаянья, обратила свои мольбы к Аллаху, а не к Христу.

– Это знак, – мрачно сказала себе Лада, – меня здесь больше ничего не держит.

* * *

Барона похоронили на фамильном кладбище, недалеко от замка на возвышенности в сени деревьев. Лада хотела высечь на могильной плите стихи, какие-нибудь из тех, что сочинил за свою жизнь Раймонд. Но в последний момент передумала. В глазах общества погибший барон был лицом более достойным уважения, чем трубадур. К тому же Лада никогда не любила стихов, хотя и старалась это скрывать от мужа. Лука продолжал ее уговаривать обратиться за помощью к графине Н. Но Лада не столько не хотела просить бывший предмет воздыхания Раймонда. Ей, когда-то наложнице гарема атабека, это как раз не казалось чем-то оскорбительным. Сколько понимала, что графиня, узнав о том, что ей придется выступить против инквизиции, сразу же откажет ей в помощи. Лада продолжала оставаться в замке, испытывая судьбу. Хотя благоразумнее всего было бы бежать и скрыться. Она собрала в баул вещи, которые были ей дороги – деньги, одежду, пресловутую чашу Грааля. Но ей казалось зазорным и малодушным оставить поле битвы без боя. В борьбе против Святой инквизиции, пронизавшей своими щупальцами всю Священную Римскую империю, у нее не было ни малейшего шанса. Но просто так сдаваться она не хотела. Лада наняла для самообороны пятьдесят ландскнехтов из обедневших рыцарей. Выплатила им жалованье за месяц вперед и поселила их в ближайших деревнях, арендовав для них у крестьян лучшие дома. Пообещав за участие в боевых действиях утроить содержание. Лука после всего этого перестал уговаривать сеньору искать помощи и проникся к ней еще большим уважением. Как Лада и предполагала, прошло больше месяца, прежде чем иезуит, потерявший руку, смог вернуться. На дальней лесной опушке вдруг взвился столь дыма. Это специально обученный пастушок, завидев, вооруженный отряд, тут подпалил стожок сена, подбросив в него сырой травы. Когда отряд конницы показался ввиду замка, на башне взвился белый флаг, это был уже знак для ландскнехтов быть в боевой готовности. С крепостной стены Лада пересчитала всадников. Их было 60 человек, то есть немногим больше, чем наемников. Впереди ехал иезуит, держа одной рукой поводья коня. Другая рука его лежала на черной перевязи. Подъехав к замку, он поднял голову и увидел Ладу.

– Сударыня, – крикнул комиссар Жильбер, – соблаговолите спуститься вниз и прикажите опустить подъемный мост.

Не удостоив его ответом, Лада ушла. Иезуит выругался и подозвал к себе командира роты.

– Лейтенант, – сказал он ему, – приготовьтесь, если понадобится форсировать этот ров, благо в нем еще не так много воды.

– Это будет не просто, – озадаченно сказал лейтенант, – вы не говорили о том, что мы будем штурмом брать крепость. Речь шла об аресте и сопровождении опасной преступницы. Капитан не отдавал мне такого приказа.

– Да, да, – раздраженно прервал его Жильбер, – я сказал, если понадобится. К тому же…

– Кто-то вышел, – перебил его лейтенант.

Комиссар оглянулся и увидел Ладу. Она вышла из замка в сопровождении двух людей и остановилась шагах в десяти от ворот. Подъемный мост стал опускаться.

– Только вы один, – крикнула Лада.

– Заблокируйте чем-нибудь механизм, – бросил лейтенанту иезуит и скажите лучшему своему лучнику, чтобы держал этих двоих на прицеле. Но не стрелять в нее. Она мне нужна живой.

Дождавшись, когда мост ляжет ровно, иезуит приблизился. Он был бледен, как человек, недавно оправившийся от тяжелой болезни. После недолгого молчания Лада спросила:

– Что у вас с рукой?

– То же что у вас с мужем.

– Нет, не то же. Барон умер, а вы всего лишь потеряли руку. И вы обманули меня.

– Как и вы меня, мы друг друга стоим.

– Не оскорбляйте меня, мне до вас далеко.

– Сударыня, вы дерзите не мне, но церкви. Я, было, подумал, что этот белый флаг – знак капитуляции.

– Вы ошиблись.

– Зачем же вы подняли его?

– Узнаете в свое время.

– Сударыня, к чему эта перепалка. Вот приказ на ваш арест. Вы обвиняетесь в противодействии церкви. Я предлагаю вам вернуть чашу Грааля и добровольно сдаться в руки правосудия. Это смягчит вашу участь. Я даю вам час на раздумья. Вы можете вернуться в замок и принести чашу. А пока выдайте мне этого мерзавца.

Иезуит указал на Луку.

– Я не выдаю своих слуг, – не раздумывая, сказала Лада.

– Вы не поняли меня, сударыня, – раздраженно сказал иезуит, – вы арестованы и вам уже ничего здесь не принадлежит. А этого негодяя я должен вздернуть вон на том дереве, прямо сейчас.

Лада взглянула на Луку, последний сделался бледен, не менее, чем его враг. На миг ему показалось, что сеньора проявит слабость и сдастся.

– А теперь послушайте мои условия, – сказала Лада, – я предлагаю вам немедленно убрать отсюда ваших людей. К чему лишние жертвы. Что же касается чаши Грааля, то ни вы, ни ваша инквизиция никогда ее не увидит. Что же касается вас, то я собираюсь совершить обычай кровной мести.

– Что, что? – изумленно переспросил иезуит, казалось, он не верит ушам своим.

– К несчастью для вас, господин иезуит, я решила вернуться к исламу. Это будет поступок мусульманки, вернувшейся в лоно своей веры. Вы убили моего мужа и должны умереть. Я вас повешу, я вижу, что этот способ казни вам по душе.

– Что ж, – насмешливо сказал иезуит, – тем хуже для вас.

Он попятился назад и, обернувшись, махнул рукой. В воздухе просвистели стрелы. Но Лука и второй слуга, заранее предвидя этот маневр, сдвинули щиты, которые от воткнувшихся в них стрел, тут же ощетинились, словно ежи. Лада бегом вернулась к воротам, за ней отступили слуги. Мост поднять уже не удалось, так как его заблокировали солдаты. Они подступили к запертым воротам. В это время над башней взвился еще один флаг, но уже черного цвета. Увидев сигнал, появились вооруженные до зубов ландскнехты на конях. Гвардейцы иезуита, столпившиеся у ворот крепости, заметили их, когда время для боевого построения было упущено. Некоторые на свою беду побежали назад через мост, чтобы иметь простор для маневра. Но на мостике начали толпиться, мешать друг другу. Бой продолжался недолго. Те, кто успели встретить наемников лицом к лицу в открытом бою, оказались в меньшинстве и были разгромлены. Остальных, несмотря на их яростное сопротивление, добили перед воротами. Лада вышла из ворот, ступая по залитой кровью площадке. Только иезуит был взят в плен и теперь стоял перед ней, отказываясь верить в происходящее.

– Господа, что вы творите! Опомнитесь, – кричал он ландскнехтам. – Я иезуит, и вас всех ждет страшная кара за эти злодеяния. Вы служите сатане, мусульманке.

Поскольку никто не реагировал на его слова, он выдохся и замолчал, словно поняв, что все кончено.

– Как же я недооценил вас, – все повторял он, с ненавистью взирая, на Ладу.

– Я вас вздерну на том самом дереве, которое вам так приглянулось, – пообещала Лада и, обращаясь к Луке, приказала:

– Этого повесить. Погибших похоронить. Здесь все убрать. Кровь смыть. Чтобы к утру ничего не напоминало о битве.

Потом она подозвала командира ландскнехтов и передала ему деньги.

– Здесь все, как мы уговорились. И десять золотых сверху, специально для вас.

– Благодарю вас, сеньора, – сказал командир. – С вами было приятно иметь дело.

– Как и мне с вами.

– Может быть, еще будут поручения, обращайтесь. Поднимем восстание, затеем смуту, начнем маленькую войну.

– Благодарю вас, я подумаю над этим заманчивым предложением.

– Если что, вы знаете, где нас найти. Прощайте.

– Прощайте, – сказала Лада.

– Постойте, рыцарь – крикнул Лука, – не помогут ли ваши люди убрать трупы.

– Ну, что ты, малый, – усмехнулся ландскнехт, – это не по нашей части.

Лада вернулась в замок. Только оказавшись в своей комнате, она смогла перевести дух. Но, как только она вспоминала сражение, то снова ощущала недостаток дыхания, словно летела в пропасть. Пути назад не было. Лада приказала нагреть воды, чтобы искупаться. Служанки хлопотали вокруг нее с благоговейным ужасом. Снисходительное уважение сменилось с безусловным и заслуженным почитанием. Если раньше для слуг она была женой господина, то теперь она была, безусловно, госпожой. Сидя в дубовой бочке, наполненной горячей водой, Лада пыталась понять, какого из Богов она прогневила, что никак не может обрести семейного счастья. Горячая вода ли была причиной, но Лада дала волю слезам…

Вечером она позвала к себе Луку. Он явился и почтительно согнулся в поклоне.

– Брось, Лука, – сказала ему Лада, – выпрямись, не люблю я этого. Докладывай, что происходит.

– Где сударыня? В замке или в окрестностях?

– В окрестностях. Полагаю, о происходящем в замке, мне беспокоиться не надо.

– Окрест пока тихо. Убитых похоронили. Все убрали. Иезуита повесили, как вы приказали. Но вот, что касается замка, у нас нежданный гость.

Лука замолчал и взглянул на сеньору.

– Продолжай, – сказала Лада, – я надеюсь, что ты не зря употребил слово гость. Полагаю, мне нечего опасаться.

– Как знать, сударыня. Иной гость хуже врага, особенно непрошенный.

– Говори уже, не томи.

– Приехала старшая сестра покойного сеньора. Ее зовут Клотильда. И насколько, я понимаю, речь пойдет о наследстве. Она приехала за своей долей.

– А разве по вашим законам жена не наследует имущество супруга? – спросила Лада.

– Вообще-то наследует, но есть всякого рода лазейки. К тому же Бог, к несчастью, не дал вам детей с сеньором. Если она подаст в суд, то хорошего в этом будет мало. Тяжба затянется надолго, потребует времени, денег. Я думаю, что для вдовы – это не самое приятное занятие.

– Спасибо, Лука, что предупредил. Я сумею с ней договориться.

– Мне трудно в это поверить. Но вы не из тех людей, что бросаются словами. Я имел честь в этом убедиться.

– Скажи мне, Лука, сколько отсюда пути до Марселя. Ведь это ближайший морской порт.

– Верно, а пути туда два дня. С остановкой на ночлег.

– Значит, она уже приехала? Надо же, а я собиралась за ней посылать.

Лука удивленно бросил взгляд.

– Она видела повешенного?

– Да, сударыня. Мы не успели снять. Она ждет встречи с вами.

– Ну что же, зови, а сам не отлучайся далеко. Ты мне еще понадобишься.

– Слушаюсь.

Сестрой Раймонда оказалась дама лет сорока. В ее лице Лада заметила некоторое сходство с покойным мужем. Лада встала ей навстречу и ответила на ее приветствие.

– Примите, сударыня, мои соболезнования, – начала г-жа Клотильда, – я вместе с вами скорблю об этой невосполнимой утрате. Я не имела удовольствия познакомиться с вами ранее. Наша встреча происходит в этот трагический час.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала Лада. – Прошу вас, разделить со мной ужин.

– Благодарю вас, как-то у меня пропал аппетит, когда я увидела виселицу перед воротами. Что здесь происходит?

– Может быть вина?

– Нет, благодарю, ответьте на вопрос.

– Я известила всех родственников о трагической гибели моего мужа, – ответил Лада.

– Да, я получила письмо, но, к сожалению, не смогла приехать на похороны.

– Понимаю, – сказала Лада, – дело в том, что перед воротами замка висит его убийца. Я отомстила за своего мужа.

– Кхм, – кашлянула сестра, – вообще-то можно было обратиться в суд.

– Знаете, у нас у мусульман в ходу кровная месть, – возразила Лада.

Пожилая дама с ужасом взглянула на собеседницу.

– Простите, вы сказали, у мусульман? Но я слышала, что вы приняли католичество.

– Я это сделала ради Раймонда. После его смерти я вернулась в лоно истинной веры. Не хотите вина? Не передумали?

– Пожалуй, я выпью, только можно попросить, чтобы его подогрели. Я продрогла дорогой.

Было видно, что Клотильда взволнована. Лада собственноручно наполнила кубок вином и поставила его на полок перед огнем. Через несколько минут она взяла нагревшийся кубок и поставила перед гостьей.

– Что за дело привело вас ко мне? – спросила Лада.

Гостья сделала глоток вина и обожглась, лицо ее пошло пятнами. Облизнув губы, она сказала:

– Сударыня, вы так прямолинейны со мной, но это хорошо. Я тоже буду говорить без обиняков. Я понимаю, что сейчас не лучшее время для вас, для этого разговора. Дело в том, что я почти без средств и рассчитываю получить часть из имущества моего брата. Если мы не договоримся об отступных, я дойду до суда.

– Я это уже поняла.

– Так что вы скажете?

– Я скажу, что нам с вами нечего делить.

– То есть, вы отказываетесь от мирового соглашения.

– Напротив, я отказываюсь от имущества. Мне ничего не нужно.

– В каком смысле? То есть…

– В вашу пользу.

– Нет, этого не может быть?

Дама, казалось, была потрясена той легкостью, с которой она получила желаемое.

– А вы знаете, как я любила Раймонда? – вдруг сказала она. – Да, он буквально вырос на моих руках.

Она вдруг заплакала.

– А как же вы, почему вы отказываетесь от своей доли наследства?

– Я уезжаю.

– Уезжаете? Куда?

– Я еще не знаю.

Пожилая дама на радостях сделала основательный глоток, пятна на ее лице расплылись в одно большое. Ее лицо покраснело от волнения.

– А вы не пьете вина? – спросила она, чтобы заполнить возникшую паузу.

– Практически нет, – поднося к губам кубок с вином, вдыхая его аромат, ответила Лада.

– Зачем же вам уезжать, милая, – вдруг проникаясь участием к невестке, спросила г-жа Клотильда, – может быть, вы останетесь? Я одинока, мы могли бы жить вместе.

– Увы, сударыня, после того, как я расправилась с убийцей своего мужа, мне лучше не оставаться здесь. Слишком опасно. Но я не жалею, ибо знала, на что иду.

– Но, дитя мое, вы были в своем праве, рыцарские законы допускают подобное.

– Дело в том, что он оказался иезуитом. И наш конфликт был делом не личным. За ним стоит церковь. Но лучше вам этого не знать.

– Да, да, – поспешно согласилась леди, – но мне так жаль.

– Поужинаете со мной? – спросила Лада.

– Пожалуй, – согласилась Клотильда. – Сначала не хотела, но вот, выпила вина, и аппетит появился.

После ужина, когда сестра Раймонда отправилась спать, а может быть, провести бессонную ночь, грезя о свалившемся на нее богатстве. Лада вызвала к себе Луку.

– Послушай, – обратилась она к нему, – я высоко ценю твою помощь. Вот деньги.

Лада положила перед ним увесистый кошелек.

– Это лишнее, – возразил порядочный малый, – я служу у вашей милости.

– Тем не менее, деньги ты возьми. Я не знаю, сохранишь ли ты свою должность при новой хозяйке.

– О чем вы говорите, сударыня? Я не понимаю. Какой новой хозяйке? – недоуменно спросил управляющий.

– Я должна уехать, Лука. Не просто уехать, а исчезнуть. Ты человек неглупый, и, наверное, понимаешь, что дело этим не кончится. Когда здесь появятся иезуиты – вопрос времени. Но они появятся, вне всякого сомнения. И следующее сражение мы можем проиграть. А я не хочу оказаться под пытками иезуитов и попасть на аутодафе. Даже не знаю, что хуже. Да и тебе еще рано умирать. У тебя есть семья?

– Нет, сударыня, – Лука помрачнел, но слушал, больше не возражая, ибо понимал, что Лада права.

– Рано или поздно они выяснят, что ты был причастен к казни иезуита. Завтра, до рассвета я отправляюсь в Марсель. Ты проводишь меня до морского порта. Я сяду на корабль, а ты можешь остаться там. В большом городе затеряться среди людей нет ничего проще. Там тебя инквизиция не достанет. В кошельке золото, ты сможешь на эти деньги купить себе дом и завести семью.

– Зачем мне семья?

– Не говори так. Поверь, лучше семьи нет ничего на свете.

– Когда мы выезжаем? – спросил Лука.

– А во сколько светает?

– В восемь.

– Значит, в шесть часов. Приготовь двух лошадей и все необходимое в дорогу.

– Слушаюсь, сударыня.

Оставшись одна, Лада произнесла вслух:

– Меня здесь больше ничего не держит.

Словно убеждала себя в правильности принятого решения.

 

Строптивая Сара

Мы оставили Али в сложной жизненной ситуации – в ночь, когда обвиненный в вольнодумстве и в фамильярном отношении к пророку, он был вынужден срочно покинуть свой дом перед угрозой ареста и преследования со стороны улемов Сирии. Необходимость срочно оставить Дамаск не застала Али врасплох, ибо с раннего возраста предоставленный самому себе, он выработал в себе качества человека предусмотрительного. Купленные заблаговременно верблюды ждали его на постоялом дворе. Единственно чего он не мог предвидеть – это время выхода подходящего каравана. Поэтому, разузнав у караванщиков необходимые ориентиры, он отправился в путь на свой страх и риск, в сопровождении своих двух вновь приобретенных рабов. Из Дамаска, минуя Хомс он направился в Мосул. И уже в Мосуле спокойно дождался каравана купцов и вместе с ними добрался до Ирбила. Здесь в Ирбиле, полагая, что уже достаточно отдалился от Дамаска, он сказал своим рабам следующее:

– Сархан и Сара, судьбе было угодно, чтобы я стал вашим хозяином. Однако я готов вам подарить свободу и отпустить вас. Но в благодарность за это вы должны пообещать мне лишь одну вещь – это непременное условие вашего освобождения – никогда, ни при каких условиях вы не должны рассказывать обо мне и о жене вашего бывшего хозяина. Если вы согласны, то я готов написать вам вольные бумаги.

Глаза Сархана наполнились слезами, и он упал перед Али на колени.

– Хозяин, – сказал он, – ваше благородство нельзя измерить ничем. Я буду всегда молиться за вас. Благодарю вас.

Али, растрогавшись так, что сам едва сдержал слезы, погладил его по голове и велел встать. Затем он обратился к Саре:

– А ты что скажешь? Что-то я не вижу радости на твоем лице.

– А чему мне радоваться, – сварливо ответила Сара, – на что мне свобода? Кто теперь будет заботиться обо мне, одевать, кормить? Хотите избавиться от меня, так и говорите. Не надо было выкупать меня у госпожи. У меня там была крыша над головой и богатые хозяева. Куда теперь мне идти?

Не ожидавший такого ответа, Али растерялся, взглянул на Сархана, словно ожидая подсказки, но тот пожал плечами. Тогда Али сказал первое, что ему пришло в голову.

– Послушай, Сархан, не хочешь ли ты взять в жены эту девушку?

– Нет, хозяин, боже упаси.

– Почему? Она молода, недурна собой.

– У нее тяжелый характер.

– У тебя тяжелый характер? – спросил Али у Сары.

– Уж, какой есть, – ответила Сара.

– Ну что же теперь делать, Сархан. Значит, тебе достанется жена с тяжелым характером.

– Прости, хозяин, в таком случае, я отказываюсь от свободы.

– Подумаешь, – фыркнула Сара, – да я сама за него ни за что не пойду. И свободы мне не надо. А если вы, господин, против моей воли это сделаете, то на вас будет грех, так и знайте.

– А, если, я тебя продам, – разозлился Али.

– Воля ваша, – пожала плечами служанка.

Разговор происходил на постоялом дворе. Али снимал лучший номер, состоявший из двух смежных комнат.

– Ладно, – мрачно сказал Али, – оставайся здесь, а мы пойдем, оформим вольную у кади.

– Но вы же вернетесь? – подозрительно спросила Сара.

– Куда же я денусь, – буркнул, уходя, Али.

После визита к судье Али простился с Сарханом, а сам разыскал приличный хан и намеками выяснил, подают ли здесь вино. И узнав, что подают, попросился в уединенное место. Кабинетов в заведении не было, но для Али завесили уголок в саду между деревьев. Здесь благоухали кусты роз, а меж деревьев вдали были видны горы. Несмотря на то, что стояла поздняя осень, здесь в Ирбиле было довольно жарко. Али заказал лучшего вина, закусок, ассорти из кебабов, часть попросил упаковать. После этого он отдал должное вину и еде. Он просидел в хане до его закрытия и вернулся в караван-сарай очень поздно. Как назло, ночь оказалась безлунной, и он изрядно проплутал в поисках нужного адреса. Кое-как нашел свою комнату и лег, стараясь производить как можно меньше шума.

Первое, что он увидел утром, с трудом разлепив глаза – было рассерженное лицо своей рабыни. Али хрипло и жалобно сказал:

– Послушай, Сара, не надо на меня так смотреть. Я тебя не освободил и не продал. И вообще не надо на меня смотреть. Ибо выгляжу я не лучшим образом.

– Я не спала всю ночь по вашей милости, – гневно сказала Сара.

– Только не говори, что я пытался приставать к тебе. Я за собой такого не помню.

– Да я бы вам этого не позволила.

– Чего же ты такая сердитая? Кто тебе не давал спать?

– Полночи я не спала, не находя себе места от беспокойства за вас.

– Спасибо, а вторая половина ночи.

– Вторую половину я не могла заснуть из-за вашего храпа.

– Извини, свои сны я пока еще не контролирую.

– Вы не собираетесь вставать?

– Нет, я не выспался. Тебе что-то надо от меня?

– Да, мне надо, чтобы вы выпили чай и позавтракали.

– А попозже нельзя?

– Второй раз я готовить завтрак не буду. Да и чай остынет.

– А где чай?

– У вас под боком.

Али сел на лежанке и, действительно, увидел рядом с ложем поднос, на котором дымился чай, лежала свежеиспеченная лепешка и овечий сыр.

– Мне надо пойти умыться, – сказал он.

Сара передвинула к нему таз и взялась за медный кувшин, высокий с длинным носиком. Она полила Али на руки, затем подала полотенце. Али принялся за чай, настоянный на каких-то травах, и вдруг вспомнил:

– Кстати, я же принес тебе еды.

– Спасибо господин. Это было бы хорошо вчера, потому что я помирала от голода. Поэтому и заснуть не смогла.

– Понимаю, дорога ложка к обеду. Надо было тебе заглянуть в сверток, вот он лежит.

– У меня нет привычки шарить по чужим вещам, а тем более брать.

– Неужели, – удивился Али, – и это я слышу от человека, шпионившего за своей хозяйкой?

– Мне нечего на это ответить, – чистосердечно призналась Сара.

– Странно даже это как-то слышать, – заметил Али, – у женщины обычно всегда есть что возразить.

Сара пожала плечами.

– Налей себе тоже и поешь.

– Спасибо, я поем у себя в комнате.

– Как знаешь, – сказал Али и добавил, – вот не лезла бы в хозяйские дела и жила бы себе в хорошем доме и в ус не дула.

– Во-первых, у меня нет усов, – ответила Сара, – во вторых, я делала то, что мне приказывали. И в третьих – на все воля Аллаха.

– Разве ты не иудейка?

– Нет.

– Как же твое имя? Оно ведь иудейское.

– Вообще-то меня зовут не Сара, а Сары. Меня так назвали из-за моего цвета волос.

– Покажи, – потребовал Али.

– Сара извлекла из-под платка локон красного цвета.

– Тебя должны были назвать Кырмызы.

– Нет, волосы у меня русые, это просто хна. Я половчанка.

– Да, – сказал Али и тяжело вздохнул, – у моей жены волосы тоже были красного цвета. Она умерла вместе с ребенком.

– Мне очень жаль, господин. Да упокоит…

– Спасибо, – прервал ее Али, чувствуя, как к глазам подступают слезы. – Ладно, иди к себе, а я пойду, справлюсь о ближайшем караване в сторону Ардабиля.

Во дворе караван-сарая было малолюдно. Несколько человек прятались от солнца под навесом и лениво бросали кости. Али подошел, поздоровался и осведомился о ближайшем караване на Ардабиль. Игроки, как по команде, стали качать головами.

– Что такое? – спросил Али. – Вы машете головами, словно сговорились.

Игроки сразу перестали качать головами, и один из них сказал:

– Мы здесь все сидящие перед тобой караван-баши. Любой из нас готов хоть завтра отправиться в Ардабиль. Но вот уже три недели не можем собрать в ту сторону хотя бы десять человек из купцов.

– А что так? – спросил Али.

– Говорят, что Ардабиль тоже в руках татар.

– Ладно, а куда идет ближайший караван? – спросил Али.

Ему ответил другой караванщик:

– У меня есть семь желающих отправиться в Зенджан. Можешь стать восьмым.

– И что тогда, ты поедешь?

– Поеду, но не сразу. Мне останется найти еще двоих. И сразу в путь.

– Хорошо, – сказал Али, – дай мне знать. Я живу в этом караван-сарае.

Он попрощался и пошел, но был остановлен вопросом.

– Не желаешь ли метнуть кости на счастье?

– Я отношусь к счастью слишком трепетно, – ответил Али, – чтобы испытывать его подобным образом.

– Хорошо сказал, – одобрительно отозвался вопрошающий человек, – тогда просто сыграй с нами. Мы играем на деньги. Один бросок – серебряный дирхам. Семь человек по одному даннику, выходит почти дирхам.

– Мне не везет в игре, все равно проиграю, – стал отказываться Али.

– Ну что же, проиграешь, не велики деньги, а все развлечение. Не все тебе выигрывать.

Али рассмеялся и присоединился к игрокам. Ушел от них спустя час, проиграв несколько серебряных монет, чем необычайно расположил к себе игроков.

Али собирался ехать в Ардабиль, потому что это был путь прямой, как стрела к точке назначения. Но он легко изменил маршрут, узнав, что там могут быть татары. Насколько он знал, Ширван, куда он держал путь, был еще свободен от их присутствия. Спустя два дня, он отправился в Зенджан, оттуда в Решт и, наконец, прибыл в Энзели, где находился крупный морской порт. Он вовремя вспомнил рассказы Егорки о морском путешествии и решил повторить его путь.

 

Бендер-Энзели

Прежде чем отправиться в порт, Али выяснил, где находится лучшая гостиница города. Это было двухэтажное здание на возвышенности. Из окна открывался вид на реку, по которой плавали лодки и небольшие суда, перевозящие груз от морской пристани вглубь города. Собственно, море тоже было видно. Али оставил Сару (он продолжал называть ее на еврейский лад) в номере и собрался в порт, а заодно пройтись по городу. Прежде чем уйти, он спросил у нее:

– Сара, как ты относишься к морским прогулкам?

– Не знаю, что это такое, – ответила Сара. – Я никогда не плавала на корабле.

– Представь себе, я тоже.

– А что?

– А то, что нам предстоит морское путешествие.

– А мы не утонем? – спросила Сара.

– Очень на это надеюсь.

– Постойте господин. Что, это опасно?

– Это настолько опасно, что моряков давно уже за людей не считают. Представь себе, что в судопроизводстве есть две категории людей, показания которых никогда не принимаются. Первая – это школьные учителя. Считается, что человек этого занятия настолько несостоятелен, что не смог найти себе в жизни более достойного занятия. У арабов есть пословица – глуп, как школьный учитель. Вторая – это моряки. Жизнь этих людей настолько подвержена опасности, что они не отвечают за свои слова. Поклялся в суде, а завтра утонул. Какой с него спрос. Еще говорят, что есть живые, мертвые и мореплаватели. Иначе говоря, люди постоянно находящиеся между жизнью и смертью.

– Я никуда не поплыву, – заявила перепуганная Сара.

– Как знаешь, все в твоих руках, – заявил Али.

– Правда? – обрадовалась Сара.

– Правда, – подтвердил Али, – для этого нужна самая малость. Мы пойдем к судье, и я напишу тебе вольную.

– А мы не можем присоединиться к другому каравану и ехать вдоль побережья.

– Других вариантов нет, – заявил Али, – или корабль, или свобода. Честно говоря, меня удивляет то, что ты выбираешь неволю.

Сара задумалась. Перед выездом из Ирбиля, Али еще раз предложил ей свободу. И девушка еще раз отказалась.

– Послушай, – сказал Али, – ты утверждаешь, что я не имею права просто так отпустить тебя? Допустим. А если мне придет в голову выдать тебя замуж.

– Это допустимо, но только если этот человек будет мне приятен.

– Так ты еще выбирать будешь? – возмущенно сказал Али. – Я никогда не встречал таких наглых рабынь.

– Между прочим, я молода, хороша собой и невинна, – гордо сказала Сара. – И меня нельзя отдать замуж за кого попало.

Али разозлился не на шутку.

– Не знаю, что мешает мне просто продать тебя или подарить первому встречному.

– Ваше благородство, – не промедлив, ответила Сара, чем совершенно обезоружила Али.

– Ну, так что, – спросил Али, – что ты выбираешь?

– Я поплыву с вами, – тяжело вздохнув, сказал Сара.

Али тоже вздохнул и закрыл за собой дверь.

– Жалко Егорка женат, – подумал он.

Он шел вдоль реки, спускаясь к морю. Прохладный ветерок обвевал его лицо. После тяжелого и долгого путешествия через горный массив, свежесть моря доставляла особенное удовольствие. В порту Али долго сидел на лавочке, бездумно глядя на морские волны. Затем он стал разыскивать подходящее судно. Расспрашивая всех подряд, он нашел корабль, совершающий плавание вдоль западных берегов Каспия, с заходом в порт Баку, конечной целью был Баб-ал-Абваб, иначе говоря, Дербент. Прежде чем подойти к кораблю, Али узнал примерную цену плавания до Баку. Капитан же, почуяв в пассажире благородство настоящего вельможи, заломил тройную цену.

Он был из местных. Как и подобает настоящему гилянцу, торговался до исступления. Он не успокоился, даже тогда, когда Али почти принял его условия.

– Человеку твоего звания, – сказал капитан, – не пристало наживаться на тяжелом труде морехода.

– Какого звания? – возразил Али. – я сын бедного моллы.

– Послушай, – укоризненно сказал капитан, – не к лицу тебе лгать. Я благородного господина за фарсанг чую.

– Хорошо, – согласился Али, – я не буду разуверять тебя в своем благородстве. Но с чего ты взял, что благородный человек должен платить втридорога.

– Так жизнь устроена, дорогой мой, – не моргнув глазом, сказал капитан. – Вельможа, благодаря своему положению за все платит дороже.

За словом он в карман не лез. Али был человеком, который никогда и ни с кем не торговался, но алчность капитана вывела его из себя.

– Я думал, что ты капитан корабля, а ты просто базарный торговец. Плыви себе с Богом. Я поищу себе другое судно, – он повернулся.

Но капитан не дал ему уйти. Он спустил цену на треть и предложил взойти на корабль. Осмотрев каюту, Али решил, что согласится, хотя цена была высока вдвое против обычной, но каюта ему понравилась. Она была небольшая, но светлая, с окошком, откидным столиком, и двумя спальными местами, друг над другом.

– Пассажиров, кроме нас много будет? – спросил Али.

– Один человек, купец из Баку, – ответил капитан. – Поэтому и цена такая, немного груза и три пассажира. Торговли нет совсем. Из-за этих проклятых монголов. Все словно вымерло.

– А далеко ли татары? – спросил Али.

– Что значит, далеко, – усмехнулся капитан, – они уже прошли. Мы за их спиной. Эта земля в их власти. А вы как думали?

– Для меня это новость, – растерянно сказал Али. – А, что в Баку? Может и туда ехать нет смысла?

– В Баку их нет. Они не смогли с ходу взять крепость. Баку тоже в их тылу. Зато они взяли Дербент и прошли дальше на Русь.

– Когда отплываем? – спросил Али.

– Послезавтра на рассвете, не опаздывайте. Ждать не буду. И вам нужно внести предоплату, половину цены.

Али отсчитал деньги и сошел с корабля.

– Простите, господин, а вы умеете плавать? – вслед спросил капитан.

– Нет, а что в этом есть необходимость? – насторожился Али.

– Просто так спросил, – отговорился капитан.

Вопрос Али не понравился, но делать было нечего. И он пошел в гостиницу.

– Ты умеешь плавать? – спросил Али у Сары, едва переступив порог.

– Умею, – сказала Сара, – а мы разве не на корабле плывем.

Али засмеялся ее шутке, но, посмотрев на рабыню, понял, что она не шутит. Он оборвал смех.

– На корабле, конечно. Просто так спросил. Но на всякий случай, ты можешь спасти утопающего?

– Да, я как-то спасла тонущего мальчика, а мне было всего 12 лет.

– Тогда, все в порядке, – заметил Али. – Я тоже умею плавать, правда, недолго. Ты есть хочешь, наверное?

– Очень, – созналась Сара, – а вы ничего не принесли, господин?

– Прости, я забыл, задумался. Одевайся, пойдем, найдем подходящее приличное местечко и поужинаем. И перестань уже называть меня господин.

– А как мне вам называть?

– По имени.

– Хорошо, господин Али. Но я не одета.

– Ну, тогда накинь что-нибудь на голову, закрой лицо.

– А вы знаете, что у нас у половчан, девушки не закрывают лица.

– У вас не закрывают, а у нас закрывают. Не устанавливай здесь свои порядки.

Через полчаса они вышли из стен гостиницы. Али шел впереди, сзади семенила Сара, с закрытым, как и полагается, лицом. Подходящее местечко нашли у самой реки. Точнее в реке, так как таверной служило списанное на берег судно. У трапа их встретил администратор, который радушно приветствовал Али, но, увидев за его спиной женщину, как-то растерялся.

– У вас есть отдельный кабинет? – спросил Али.

– Простите, джанаб, – сказал администратор, – в наше заведение, а оно лучшее в городе, нельзя приводить женщин легкого поведения.

– А с чего ты взял, что она легкого поведения? – сказал Али. – Напротив, я бы даже сказал, что у нее тяжелый нрав.

– Я сказал это в определенном смысле, – замялся администратор.

– Ах, вот ты о чем. Нет, нет, насчет этого можете быть спокойны. Она не по этой части. Эта девушка член моей семьи.

– Но вы попросили отдельный кабинет.

– Ну, да, чтобы на нее не пялились. Она молода и целомудренна. Мужское внимание ей во вред.

Администратор не нашелся с ответом.

– Ну что же, – наконец, сказал он, – проходите, пожалуйста.

Держась за поручни, они прошли по трапу. На палубе их встретил другой работник, узнав, что нужен отдельный кабинет, повел их на верхнюю палубу. Столик стоял прямо у окошка. Пока они шли, им встретились двое мужчин, которые проводили их любопытными взглядами. Когда дверь в каюту закрылась, Али сказал:

– Будем привыкать уже к морскому путешествию. Но как назло ветра нет, и судно не качает. Хотя нет, немного есть.

Сара сняла накидку и сразу высунулась в окно.

– Там рыбы, – восторженно сказала она, тыча пальцев вниз.

Али выглянул. Было еще довольно светло, чтобы в прозрачной воде увидеть стайки мелких рыбешек. Когда принесли хлеб, Сара тут же отломила кусок и стала крошить в воду. Али, видя ее радостную улыбку, еще раз выглянул и посмотрел вниз. Лазурная поверхность воды вскипала от множества рыбин, вырывавших друг у друга кусочки хлеба. Сара, наблюдая за всем этим, радовалась, точно ребенок. Али, глядя на нее, тоже не удержался, стал крошить хлеб в воду. Подавальщик принес деревянный поднос, который одновременно служил и блюдом. На нем уместились зелень с крупнонарезанными овощами, овечий сыр, сырная масса, перетертая с зеленью и чесноком, запеченный острый перец с баклажанами. Обозрев все это, Али спросил:

– Я надеюсь, здесь подают вино.

Подавальщик приложил палец к губам, но моргнул глазами в знак согласия.

– Что вы будете есть? – спросил он.

– А что вы можете предложить?

– Кебаб из баранины, индюшки, телятины, курицы.

– Опять кебаб, – вздохнул Али, – с тех пор как мы пересекли границу Ирана, мы ничего не едим кроме кебаба. Есть что-нибудь другое?

– Конечно, Ага, я могу предложить вам кебаб из осетрины.

– Это другое дело, – согласился Али, – неси осетрину.

– А вино?

– Вино надо было нести прежде хлеба, – сказал Али.

Сара, закрывшаяся платком, когда вошел подавальщик, бросила на Али быстрый взгляд.

– Ты чего глазками стреляешь? – спросил Али, когда за подавальщиком закрылась дверь.

– Это, конечно, не мое дело, – сказала Сара, – не сочтите за дерзость. Но вы очень много пьете. Почему? Вы такой благородный, умный человек. Наверное, вы отпрыск знатного рода.

– Я просто хочу пить. А поскольку с некоторых пор у меня испорчен вкус, то я вместо воды пью вино. Еще есть вопросы?

– Нет, – обидчиво ответила Сара.

– Тогда продолжай кормить рыбок. Хотя нет, давай поговорим. Ты заговорила о благородстве сословия. Так вот…

В этот момент вошел подавальщик, неся поднос, на котором накрытый полотенцем стоял кувшин с вином. Али дождался, пока он выйдет, и продолжил:

– Так вот, чтобы ты знала – я сын бедного провинциального моллы. Благородство человека зависит вовсе не от того, в какой семье он родился. Кроме благородства крови, существует еще благородство благоприобретенное.

– Нет, господин, – возразила Сара, – благородство может быть только в крови человека. Оно не зависит от воспитания, среды обитания и прочего.

Али с удивлением взглянул на нее. Он налил себе вина и выпил.

– В таком случае, – сказал он, – скажи мне, из какой ты семьи. Чтобы вести такие умные речи, надо иметь основание. Вообще, расскажи мне о себе.

– Извольте. Хотя, рассказ мой будет коротким. Я дочь половецкого хана. Мой отец погиб в битве с монголами на реке Калке. Меня с матерью и братьями взял к себе дядя, который служил в войске грузинского царя. Когда грузины потерпели поражение от хорезм-шаха, нас продали в рабство. Таким образом, я оказалась в Дамаске в доме купца. Дальнейшее вы знаете.

– А что с твоей семьей?

– Не знаю, нас разлучили.

Али увидел, как по лицу девушки покатились слезы, и впервые подумал о том, что она недурна собой. Можно даже сказать красива.

– Если ты дочь хана, отчего же ты отказываешься от свободы? – спросил Али. – Неволя должна быть противна твоей натуре.

– А мне некуда деваться. У меня никого нет в этом мире кроме вас. Так что вы от меня не избавитесь и не надейтесь.

– Странно, – заметил Али, – после этих слов я должен бы разозлиться. А на самом деле я тронут.

Али налил себе еще вина и с удовольствием выпил.

– А можно мне попробовать? – робко спросила Сара.

– Нет.

– Почему, я не мусульманка.

– Не в этом дело.

– А в чем?

– Боюсь, ты ко мне приставать начнешь.

– Во-первых, этого никогда не будет.

– Не бросайся словами, – сказал Али, – а что во-вторых?

– Во вторых, вы же пьете все время и ни разу не сделали попытки посягнуть на меня. Кстати, а почему?

– Во-первых, – сказал Али и засмеялся, – я, как ты совершенно справедливо заметила – благородный человек и ничего не сделаю против желания женщины. Насилие не в моем характере. А во-вторых, мне не хочется подвергнуться участи работорговца, которому ты расцарапала лицо.

– А вам уже и об этом рассказали. Знаете, вообще-то, в этом не было ничего смешного.

– Извини меня, я знаю, что в этом нет ничего смешного, но с другой стороны, смех – лучшее средство избавиться от подобных воспоминаний.

В ответ Сара лишь пожала плечами. Вошел подавальщик, неся блюдо с кебабом из осетрины. Подрумяненный, местами подгоревшие куски рыбы были густо засыпаны сушеным барбарисом, зернами граната и толсто нарезанными кольцами лука. Рядом стояла плошка с густой рубиновой патокой. Это был наршараб. Он поставил блюдо на стол, пожелал приятного аппетита и вышел.

– Ешь, – сказал Али, – это царская еда. Я ем это впервые в жизни, хотя слышал о нем много раз.

Али налил себе вина и немного плеснул в чашу Саре.

– Попробуй, – сказал он, – твое здоровье!

Некоторое время они молча вкушали кебаб из осетрины. (Кажется, только такой глагол уместен, когда речь идет об осетрине).

– Ну, как тебе вино? – спросил Али.

– Очень хорошее, – ответила Сара.

– Ты разбираешься в вине? – удивился Али.

– Совсем не разбираюсь, но сказать иначе было бы невежливо с моей стороны. Нет, просто я думаю, что вы не станете пить плохое.

– Спасибо, что ты такого мнения обо мне. Но в жизни бывают разные ситуации. Мне приходилось пить даже армянскую водку, а это – такая гадость, что меня передергивает, даже, когда я просто вспоминаю о ней.

– Значит, и вы знали трудные времена?

– Представь себе. Но, послушай, Сара, ты не иудейка, не мусульманка и, даже, не христианка. Так какое еще вероисповедание в ходу? Может быть ты огнепоклонница? А то я, знаешь ли, питаю к ним слабость.

– Мой народ верит в Тенгри – в высокое синее небо, – ответила Сара, – и в Умай – матушку Землю.

– Вот еще одна язычница, – заметил Али, – сначала Егорка, а теперь ты. Подумать только, я – лучший ученик табризского медресе, богослов, знаток Корана – вожу знакомство с кем попало, окружил себя язычниками.

– Вы, господин, не станете меня принуждать перейти в вашу веру? – с тревогой спросила Сара. – Прошу вас не делайте этого.

– Милая, я не собираюсь тебя ни к чему принуждать – ни к религии, ни к телесной близости. Поскольку я сам уже отовсюду вышел. Бога нет, забудь об этом.

– Может быть, вам не надо больше пить? – озабоченно спросила Сара.

– Пожалуй, – согласился Али, – кувшин этот великоват для одного человека. Вот, если бы здесь был Егор.

Али позвонил в колокольчик, и, когда появился подавальщик, расплатился за ужин.

На следующий день, ранним утром Али со своей спутницей был в порту. Капитан встретил их неприветливо, холодно ответил на приветствия.

– Может быть, ты меня не узнал? – поинтересовался Али у него.

– Почему же, я вас узнал, – ответил капитан. – Поднимайтесь на борт.

– Отчего же ты так сердит? – спросил Али.

– Я не сердит, – буркнул капитан, – просто радоваться нечему.

– Ну, как же, – возразил Али, – мы встретили новый день в добром здравии. В наше время этого уже немало.

Капитан разлепил губы, изобразив подобие улыбки, нехотя соглашаясь с очевидным фактом.

– Это вы правильно говорите, – произнес он, – только ветер с моря, тяжело будет из гавани выйти.

– Мы кого-то еще будем ждать?

– Нет, я только вас ждал. Сейчас отплываем. Вы помните, где ваша каюта? Там в носовой части.

Матрос дождался, пока пассажиры пройдут на судно, и поднял сходни. К нему присоединился второй. Вдвоем они закрыли дверцу, и шестами стали отталкивать корабль от пристани. Солнечный диск едва приподнялся над морем. Было ветрено и довольно прохладно. Гребцы сели на весла, и судно, лавируя между других кораблей, стоявших в гавани стало выбираться в открытое море. Али отвел Сару в каюту, а сам вернулся на палубу поглядеть на город со стороны моря. Капитан, завидев его, что-то буркнул, но ветер унес его слова. Корабль изрядно качало. Держась за борт, Али приблизился к нему.

– Я говорю, – повторил тот, – что было бы лучше, если бы мы подождали с выходом. Здесь неспокойно, а в открытом море волна будет покруче. Придется жаться к берегу, чтобы если что вправь добраться.

Али с тревогой взглянул на капитана, но тот широко улыбнулся.

– Шучу я, – сказал он, – зарафат.

– Странные шутки у тебя. Я думал, вы моряки, народ суеверный.

– Так и есть. Я, например, никогда не беру одну и ту же плату с пассажира, все время увеличиваю. Из суеверия.

Капитана так развеселила собственная шутка, что он захохотал. Но Али не разделил его веселья. Юмор капитана показался ему грубоватым. Сдерживая раздражение, он предложил:

– Так может быть, вернемся, пока не поздно.

– Не могу. Товар ждут.

– Далеко отсюда остров Ашур-аде? – спросил Али.

– Нет, не так далеко, – капитан с любопытством взглянул на Али. – А на что вам Ашур-аде. Это в Мазандаране. Недалеко от гавани Абескуна.

– Говорят, там нашел свой конец всемогущий хорезм-шах Мухаммад, – сказал Али.

– Так оно и есть, – сказал капитан, – и я был тому свидетелем. А вы, почему интересуетесь этим?

– Я был знаком с его сыном, – сказал Али, и тут же пожалел об этом. Кто знает, с кем якшается этот талыш. А ведь Энзели уже во владении татар.

– Так вы водили знакомство с сильными мира сего, – почтительно сказал капитан. – А я ведь сразу понял, что вы непростой человек. А с кем из его сыновей. У него было много сыновей.

Помедлив немного, Али все же сказал:

– С великим Джалал ад-Дином, героем и мучеником.

Капитан от избытка чувств хлопнул в ладоши.

– Машаллах, – сказал он, – это был человек. Многие на него жаловались, но он был единственным, кто не боялся проклятых.

Тем временем судно вышло из гавани. Несмотря на свои опасения по поводу волн, капитан все же взял мористее. Али смотрел на удаляющийся Бендер-Энзели до тех пор, пока город не скрылся из виду. Все еще была видна горная гряда и вершина Эльбурса, но плотные серые облака вскоре закрыли их толстой пеленой. Там в горах, по всей вероятности, шел дождь.

– Хорошо бы он сюда не добрался, – подумал Али. – Внизу вода, сверху вода – это будет уже слишком.

Не успел он додумать эту мысль до конца, как заморосил дождь.

«Почему-то всегда исполняются только нежелательные прогнозы», – с этими словами Али вернулся в каюту.

Сара сидела, глядя в окошко. Она была закутана в толстый шерстяной платок. Али сел напротив и передернул плечами, здесь в относительном тепле каюты, он вдруг почувствовал, что основательно продрог на палубе.

– Вам холодно, – заметила Сара, – возьмите, а то заболеете еще. Она протянула платок.

– Вот еще, – возразил Али, – пьющие люди не болеют.

Но платок, тем не менее, взял и накинул на плечи.

– А вы пьющий? – спросила Сара с некоторым удивлением.

– Пьющий, – весело подтвердил Али. – Правда, не знаю, как это получилось. Всегда осуждал тех, кто был привержен к вину.

– Вы что-нибудь хотите? – спросила Сара. – Накрыть на стол? У нас есть хлеб, сыр, вяленое мясо, масло, финики…

– Довольно, – перебил ее Али, – ты мне лучше скажи, вино мы взяли?

– Взяли. В последний момент, я хотела, правда, выложить, но побоялась, что вы меня прибьете. Достать?

– Нет, просто спросил, ничего не надо.

– Почему, уже время завтрака.

– Потому что меня слегка мутит.

– А что значит мутит?

– Мутит – это когда тошнит.

– А, ну тогда я вас понимаю.

– А ты себя нормально чувствуешь?

– Да.

– Странно. Ты все- таки – дочь степей.

Сара пожала плечами.

– Может быть, это у вас после вчерашнего. Вы тот кувшин почти допили.

– Нет, но довольно об этом. Ты поешь, если хочешь. А я пойду на борт, на всякий случай.

Али вышел из каюты. Сара проводила его взглядом, чему-то вздохнула, и, пользуясь, отсутствием хозяина прилегла и сразу задремала.

Али же, обойдя судно, нашел уединенное место и свесился за борт. Проведя в таком положении несколько времени, он почувствовал облегчение. Пройдя на корму, спросил воды у матроса и умылся. На обратном пути он встретил на палубе человека, который кивнул ему и протянул ему маленькую серебряную коробочку.

– Что это? – ответив на приветствие, спросил Али. В коробочке катались желтые шарики.

– Лимонные леденцы, – сказал человек. – Положите одну под язык, вам будет полегче. Я всегда беру их в морское путешествие.

Али поблагодарил и взял леденец.

– Меня зовут мирза Джамал, можно просто Джамал, – представился мужчина. – Был здесь по делам торговым, сейчас плыву в Баку.

Али назвал свое имя.

– Так вы, значит, и есть второй пассажир, – сказал он. – Я тоже плыву в Баку.

– Вы родом из Баку? – спросил Джамал. – Мне ваше лицо кажется знакомым. Наверное, мы встречались где-нибудь.

– Это вряд ли. Я никогда не был в Баку. Я родом из Байлакана, жил в Табризе, а сейчас из Дамаска еду. Рад знакомству.

– Взаимно, – ответил Джамал и предложил, – возьмите еще.

Али поблагодарил и взял еще один леденец.

– Пойду, прилягу, – сказал он, – извините.

– Ну что вы, конечно. Только я бы на вашем месте не принимал бы горизонтальное положение.

Али вежливо улыбнулся и нетвердой поступью направился в каюту, чувствуя, что новый знакомый смотрит ему вслед.

Сара спала, как ни в чем не бывало.

– Вот счастливый человек, – завистливо подумал Али и сел напротив.

Сара, словно услышав его мысли, открыла глаза и поднялась.

– Простите, – сказала она.

– Лежи, – сказал Али, – чего ты вскочила?

– Я все равно не спала. Как вы себя чувствуете?

– Лучше не спрашивай. Хочешь конфету? – Али протянул к ней ладонь.

– Спасибо, – Сара взяла леденец.

Али глубоко вздохнул, пытаясь справиться с новым приступом тошноты.

– Капитан обещал, что это плавание займет два дня, – сказал Али. – Так что терпеть мне осталось всего немного, полдня ведь прошло.

– Где вы взяли конфету?

– Меня угостили. Один человек, приятный в общении. Он наш попутчик.

Сара немедленно выплюнула леденец. Бледно-желтый блестящий шарик покатился по полу и затих, где-то под скамьей.

– Вы поступили необдуманно, – заявила Сара, – не следует брать у незнакомых людей ничего. Это опасно.

– Хуже не будет, – Али пожал плечами. – К тому же я с ним познакомился, его зовут Джамал. Он из Баку. Поскольку мы плывем туда, то знакомство не будет лишним. У тебя есть кто-нибудь в Баку?

– Нет, – ответила Сара.

– То-то же. У меня тоже никого.

Али лег и закрыл глаза. И немедленно ощутил, как все переворачивается – и скамейка, и море, и корабль. И сам он переворачивается и летит в черную бездну. Али вскочил и быстро вышел из каюты. Спустя полчаса он вернулся, со страданием на лице. На вопросительный взгляд своей рабыни сделал рукой знак, приказывая ей удалиться. Сара удивилась, но вопреки обыкновению прекословить не стала. Поднялась и, накинув на плечи платок, вышла из каюты. Присутствие служанки стесняло Али. Теперь же он расслабленно вздохнул, снял с себя верхнюю одежду, лег и задремал вконец обессиленный. Когда он пришел в себя и открыл глаза, был вечер. Солнце, пробившееся сквозь дождевые облака, с чувством выполненного долга опускалось за горный хребет. Сара сидела напротив и задумчиво смотрела на него. Отвечая на невысказанный вопрос, Али сказал:

– Во рту пересохло, голова болит, но все равно чувствую себя гораздо лучше. А ты как? Подышала свежим воздухом?

– Да, я дышала до тех пор, пока не замерзла. Потом ослушалась вас и вернулась. Не накажете?

– Я знаю, тебе этого бы очень хотелось, – пошутил Али, – но нет.

– Хотите чаю? – предложила Сара.

– Чаю? Откуда у нас чай?

– Там мужчина на палубе, заговорил со мной, справился о вашем самочувствии. Сказал, что пришлет для вас чай. И, действительно, матрос принес вот этот поднос с чаем.

Али повернул голову, поднялся и увидел на столике поднос, на нем чайник и две чашки.

– Налить? – спросил Сара.

– Налей, раз принесли. А ты, значит, пользуясь моей немощью, разговариваешь с чужими мужчинами.

– А что мне оставалось делать, когда вы меня выгнали из каюты. Я стояла на палубе. Молчать, когда ко мне обращаются? И это не я, а он со мной заговорил. Я поступила неправильно?

– Кажется, кто-то предостерегал от даров незнакомцев. Я шучу, успокойся. Ты тоже пей.

Али с наслаждением выпил две чашки.

– Он тебя о чем-то расспрашивал?

– Только о вашем здоровье.

– Какой любезный и воспитанный человек. В наше время это такая редкость, что даже вызывает подозрение. Но в любом случае, я должен поблагодарить его за участие. Пойду, поищу.

Мирзы Джамала на палубе не было. Али не стал разыскивать его каюту. Был пасмурный вечер, дул холодный ветер. Но сейчас Али получал от этого определенное удовольствие. В наступивших сумерках он тщетно пытался разглядеть берег. Возвращаться в каюту Али не спешил. Заснуть сейчас он не сможет, а сидеть нос к носу в крошечной каюте с молодой девушкой ему было неловко. За два месяца прошедших с тех пор, как она стала его собственностью, он впервые находился с ней в такой тесноте. Прислонившись спиной к деревянному борту, Али наблюдал за работой матросов, которые, работая правыми и левыми галсами, управляли парусом, заставляя корабль двигаться против ветра. Их работой с мостика зычными командами руководил капитан. Али пошел к нему.

– Почему не видно берега, – спросил он, – мы, что уклонились от курса?

– Точно так, – ответил капитан, – я взял мористее, здесь волна меньше. А вы, почему не отдыхаете? Ложитесь спать лучше.

– Где мы сейчас плывем? – спросил Али.

– Должны Ленкорань проплывать, – ответил капитан.

– И ночью плыть будем?

– Если только небо прояснится. А так вряд ли. Наверное, бросим якорь, и дождемся утра.

– Я познакомился с другим пассажиром, – сказал Али. – Приятный человек. Прислал мне чай. Откуда он, вы не знаете?

– Вообще-то чай я для вас послал, по его просьбе. Он тоже человек непростого звания. Какая-то шишка из дворца ширваншаха. Часто здесь плавает.

– Спасибо за чай. А мне сказал, что по торговым делам.

– Не стоит. Он за чай заплатил. Одно другому не мешает.

– Уже совсем темно, – сказал Али, – как вы ориентируетесь. И звезд нет.

– Ваша правда, ориентиров нет. Плывем по наитию. Эй, – закричал капитан, – спускай парус. Дождемся утра. Час уже вслепую плывем. Неровен час, наткнемся на лихих людей. Русы здесь одно время разбоем занимались. Пока их хазары не усмирили.

Спустив парус, матросы зажгли фонари и повесили их. Один – на носу, другой – на корме.

Али кивнул капитану и вернулся в каюту.

Слова капитана стали пророческими. Или лучше сказать, что гилянец накаркал. Когда наступило утро, на море был полный штиль. Кругом было море. И по озабоченному виду капитана можно было догадаться, что они сбились с курса.

– Как только солнце выйдет, я определю куда двигаться, – ответил на вопрос капитан. – Мы бы пошли на веслах, только я не знаю куда. Я забыл, на каком галсе мы остановились. Как бы не поплыть обратно.

Однако день был пасмурным, и судно стояло на якоре.

– Есть удочка? – спросил Али.

Капитан удивился, но ответил утвердительно. Матрос принес Али моток ниток, кованый крючок, грузило и наживку. Али снарядил снасть и расположился на носу. Когда на палубе появился мирза Джамал, у ног Али трепыхались несколько рыбешек.

– Бог в помощь, – улыбнулся Джамал. – Как ваши дела?

– Спасибо, хорошо, благодарю вас за чай. Он мне здорово помог.

– Не стоит благодарности. Простите, что я заговорил с вашей женой.

– Это была моя рабыня.

– Вот как, – оживился Джамал, – тогда я могу сказать, что она очень красива. Не желаете ли продать ее? Я дам хорошую цену.

– Я бы с радостью, – ответил Али, – но не могу. Я давал ей свободу. Она отказалась. Продать ее против желания было бы жестоко. А сама она заявила, что уйдет, если только я выдам ее замуж.

– Вот как, – Джамал заметно расстроился. – Жаль, у меня хороший дом в Баку.

– Но я у нее спрошу, может согласится? – вежливо сказал Али.

– Буду вам признателен. Клюет? – спросил Джамал, замечая рыбу под ногами.

Словно в ответ, Али, у которого леса натянулась в ладони, вытащил небольшого желтоватого сазанчика.

– Надеюсь, на обед у нас будет свежая рыба, – улыбнулся Али.

– А с вами можно путешествовать, – заметил Джамал, – с голоду не дадите умереть, случись нам попасть на какой-нибудь необитаемый остров.

Вскоре у ног Али было около десятка рыбешек.

– Можно я попробую? – спросил Джамал.

– Пожалуйста, – Али передал лесу.

Но в этот момент, гребцы, повинуясь приказу капитана, сели на весла, и снасть пришлось смотать. К ним подошел капитан, одобрительно поцокал язычком, оглядев улов.

– Я прикажу их зажарить для вас, – сказал он.

– Спасибо, а я как раз хотел вас просить об этом, – поблагодарил Али.

– Выбрать якорь, – крикнул капитан.

– Мы плывем? – спросил Джамал.

– Сколько же можно стоять, – сказал капитан. – Берега, правда, не видно, но с пути не собьемся. Земля должна быть по левому борту.

Он отдал команду, и гребцы одновременно опустили весла. Судно медленно двинулось вперед. По знаку капитана подошел матрос, и, собрав рыбу, ушел с ней на камбуз.

– Приглашаю вас разделить со мной этот скромный обед, – сказал Али.

– С удовольствием, – ответил Джамал.

– Отдыхайте пока, – заметил им обоим капитан, – я позову, когда будет готово.

– Капитан, – раздался крик вахтенного матроса, – впереди по курсу лодка.

Капитан поднялся на мостик и стал вглядываться вдаль, приложив ладонь козырьком ко лбу. Джамал ни слова не говоря, ушел в свою каюту. Али показалось, что он обеспокоен. Али пошел на нос, но на море был штиль и больше ничего. Лодку видел только матрос, висящий на мачте. Али тоже вернулся в свою каюту. Оставив у себя какую-то мелочь, он отдал все свои деньги Саре и велел спрятать на себе.

– Зачем это? – подозрительно спросила Сара.

– Я думаю, что тебя не станут обыскивать.

– А что случилось?

– Пока ничего, но мало ли.

Али вернулся на палубу, оставив девушку в недоумении. На судне, тем временем, уже все пришло в движение. Капитан с мостика кричал гребцам – «навались». Преследователей уже можно было видеть и с палубы. Это была большая лодка, и она была несравненно легче корабля. Около десятка весел с каждой стороны гнали ее вперед. У торгового корабля не было ни малейшего шанса уйти от погони.

Признав усилие тщетными, капитан закричал «табань», а затем «суши весла, посмотрим, чего им нужно от нас». Когда лодка поравнялась с судном, с нее полетели абордажные крючья и десятка полтора вооруженных людей перебрались на борт корабля и угрожая мечами и кинжалами, хотя никто и не думал сопротивляться, потребовали капитана.

Последний спустился с мостика.

– Я капитан, – сказал он, – что вам угодно?

– Нам угодно получить плату за проезд, – заявил один из морских разбойников.

У него была седая борода, хотя он не выглядел стариком.

– За какой, такой проезд? – возмутился капитан.

– Хорошо, пусть будет проплыв, – не стал настаивать пират.

– За что я должен платить? – капитан повысил голос, видя, что пират настроен миролюбиво.

Но пират так же миролюбиво прекратил трения сторон. Он сказал:

– Ты сейчас плывешь на нашей территории, должен заплатить за право прохождения корабля.

– И сколько же я должен заплатить? – спросил капитан.

– Десять процентов от стоимости провозимого товара. А если ты будешь, несговорчив, я могу забрать все. Татары все завоеванные города облагают данью – заявил пират, – и все им платят, а ты со мной споришь. Вот благодарность за справедливость.

Последний аргумент подействовал. Капитан не стал более препираться.

– Денег у меня нет. Берите десятую часть товара. Не знаю, правда, что я скажу владельцу. Тебя как зовут? – спросил капитан.

– Тебе мое имя ни к чему, – ответил пират, – переходи к делу.

– Можешь не говорить своего имени, – сказал капитан, – но я же вижу, что ты не татарин, а наш брат азери, и мусульманин к тому же. Что ты мне про татар рассказываешь?

– Не надо меня совестить, – огрызнулся пират. – Или ты хочешь сказать, в порту Энзели у тебя не брали плату за стоянку? И ты не будешь платить в Бакинском порту? Каждый как может зарабатывает свой кусок хлеба. Лучше скажи, какой товар везешь? А то я еще не возьму натурой.

– Товар обыкновенный, – мрачно сказал капитан, – пенька, кожа, ткани, специи, шерсть. Уважаемый, – крикнул он, обращаясь к Али, – вы будете свидетелем, когда я буду объясняться с владельцем товара.

– Можете на меня рассчитывать, – ответил Али.

– Это кто? – спросил пират у капитана.

– Пассажир, – ответил капитан.

– Много у тебя пассажиров? С них отдельная плата.

– Трое. Этот с женщиной и еще один.

– Деньги есть? – спросил пират у Али. Тот пожал плечами и вытащил горсть медяков. – Приведите второго, – приказал пират.

Когда на палубе появился бледный мирза Джамал, пират сказал.

– По всему видать, люди благородного звания. Думаю, что за них дадут хороший выкуп. Ладно. Все спускаетесь в трюм, на палубе остаются только гребцы, а им мы завяжем глаза.

– Зачем это, – недовольно спросил капитан, – мы же договорились.

– Поплывете за нами. Перегрузим там нашу долю и вернем вас сюда.

– А почему здесь нельзя перегрузить?

– Моя лодка не предназначена для таких тяжестей. Если взять еще груз, может перевернуться. Не будет терять времени. Все в трюм, кроме гребцов.

– Ничего, если моя рабыня останется в каюте? – спросил Али. – Она все равно не запомнит дорогу.

– Пусть остается, – разрешил пират.

Али под конвоем пошел в свою каюту, но Сара, узнав о случившемся, категорически отказалась оставаться одна в каюте и первой сошла в трюм. За ней пошли Али, мирза Джамал, капитан, боцман и кок. Оставшимся гребцам завязали глаза. Один из пиратов стал на руль. И корабль поплыл за лодкой.

Это был небольшой остров с довольно редким для Каспия скалистым ландшафтом, местами пологим, а местами крутым каменистым берегом. Судно бросило якорь на отдалении от острова. Среди скал виднелся даже большой грот, идеальное убежище для пиратских стоянок. Именно оттуда вышла другая лодка и приблизилась к торговому судну. На нее стали перегружать часть товаров. Команду к тому времени выпустили из трюма и непосредственно заставили участвовать в переносе тяжестей. Пассажиров заставили перейти на лодку и переправили на остров. Внутри грота оказался полноценный причал. Пленники, повинуясь командам, сошли с лодки и двинулись вглубь пещеры. Чем-то знакомым повеяло от этой атмосферы. Али напрягал память, пытаясь извлечь какое-то далекое, давно забытое воспоминание. Некоторое время шли в полумраке ведомые разбойником, освещавшим путь факелом. Они остановились в каком-то переходе, сверху из щелей в скальной породе проникал дневной свет. Но впереди виднелась еще одна пещера, куда пошел пират, оставив их под присмотром своих людей. Они простояли так в томительном ожидании в течение получаса, пока, наконец, вернувшийся пират не позвал их следовать за ним. Следующая пещера была более освещенной, поскольку имела естественный выход на свет божий. В большой скальной сфере было устроено возвышение и что-то вроде алькова, там горел костер в каменистом углублении, а вокруг костра сидели люди. Пират обратился к одному из них со словами.

– Хасан, вот те люди, о которых я тебе говорил.

Главарь лежал на меховой шкуре, подперев скулу ладонью. Он повернул голову, некоторое время изучал пленников взглядом исподлобья. И взгляд этот был столь суров, что не сулил ничего хорошего.

– Пропали наши головы, – тяжело вздохнув, тихо молвил Джамал.

Однако гнев главаря испытали не они.

– Салман, – обратился Хасан к пирату, – зачем ты привез их сюда?

– Мы за них можем хороший выкуп получить.

– И как это будет выглядеть, болван. Сюда приедут их родственники и привезут деньги?

Салман надолго задумался и потом виновато сказал:

– Башган, я об этом не подумал.

– И что, по-твоему, я должен с ними теперь делать? Отпустить? Они теперь знают наше местонахождение.

– Они ничего не видели. Я запер их в трюме, – ответил Салман.

– А что, по-твоему, в трюме нет бойниц, щелей каких-нибудь. Они могли проковырять дырку в носу или в корме. Мы не можем так рисковать. Так что иди, избавься от свидетелей.

– Утопить их или зарезать? – виновато спросил Салман.

От этого уточнения смертная дрожь пробежала по жилам пленников. Это простодушие было лучшим доказательством того, что с ними именно так и поступят. Джамал сделался бледен, как человек, который уже умер. А Сара навалилась на плечо Али и медленно стала сползать вниз. Подхватив девушку, Али дождался ответа. Хасан просто сделал жест рукой, скорее всего означавший – избавь меня от деталей.

Али заговорил.

– Уважаемый Хасан, в любом деле надо соблюдать правила. И на свете должна существовать справедливость. Почему за оплошность твоего работника мы, ни в чем не повинные люди, должны лишиться жизни. Справедливее всего будет утопить или зарезать его самого.

Взбешенный Салман, у которого от негодования отвалилась челюсть, схватил Али за ворот и вытащил из ножен кинжал, намереваясь прямо здесь поправить свои дела.

Хасан захохотал и пока он смеялся, Салман ожидал, занеся клинок над головой Али. От смеха у главаря на глазах выступили слезы. Он вытер их рукавом и сказал.

– В твоих словах, незнакомец, есть зерно истины. Но это мой работник, какой ни есть, а вы мне – чужие люди. Салман, опусти нож, мне здесь только крови не хватало. Уведите их.

Пираты подхватили пленников под руки и поволокли из пещеры. Их вели по какому-то лабиринту, пока они не оказались на небольшом каменистом плато, которое кончалось обрывом. Здесь им связали руки и поставили на колени.

– Видишь, как все повернулось, – сказал Али Саре, – наверное, жалеешь теперь, что не ушла от меня. А то мужа ей подавай.

Впрочем, Сара, вряд ли слышала его слов, поскольку находилась в полубессознательном состоянии. Их видимо решили зарезать, поскольку они стояли на коленях лицом к обрыву. Что было внизу не известно, но, судя по звукам, там плескалось море.

– Нас сначала зарежут, а потом утопят, – поделился Али своей догадкой с Джамалом.

Тот, осознав эти слова, повалился на бок, лишившись чувств, как и Сара. Оставшись в относительном одиночестве, Али вздохнул и, запрокинув голову к пасмурному небу, стал говорить с Ясмин, извещая ее о скорой встрече. Пираты медлили, ожидая, видимо, команды. У правого плеча Али отливал серебром клинок. Чтобы его не видеть, Али отвернул голову влево, увидел Сару, лежащую в беспамятстве. Над ней стоял пират с обнаженным кинжалом и разводил руками, не зная, как к ней подступиться. Внезапно подул легкий ветерок, и Али подумал, что это знак. В следующий миг пират тряхнул его за плечо и приказал встать. Его повели обратно. Он проделал весь путь по лабиринту и вновь оказался в алькове главаря пиратов. На этот раз Али обратил внимание на то, что стены задрапированы войлоком, на стенах висят драгоценные светильники, много предметов роскоши, вазоны из цветного стекла. Столик для письма из эбенового дерева, канделябры, письменный набор. Хасан был человек со вкусом.

– Я вижу, что вы человек с богатым внутренним миром, – заметил Али, указывая на письменные принадлежности. – Дневник, наверное, ведете, переписку обширную с друзьями и знакомыми.

Хасан ухмыльнулся, поскреб седую бороду и сказал:

– А ведь я тебя с трудом узнал, сказочник. А знаешь как? По голосу. Ты здорово изменился. Весь седой, но у меня исключительный слух. А ты меня, почему не узнал? Только не говори, что я постарел.

– Нет, ты нисколько не постарел, – возразил Али.

– Почему же ты меня не узнал, ведь от этого твоя жизнь зависела. Она буквально висела на волоске.

– Как тебе сказать, обстановка другая, кто бы мог подумать, что вы теперь на море промышляете. Да и у тебя седины прибавилось.

– Это да, – вздохнул Хасан. – Вот думаю, хной покрасить, правда, цвет мне красный не идет. Говорят, правда, что надо в хну кожуру грецкого ореха добавить, тогда натурально получается.

– Не знаю, – сказал Али, – вот Лада много экспериментировала с добавками. Я про вашу госпожу, вы ее помните?

– Помним мы ли ее? – укоризненно сказал Хасан. – Да можно сказать, дня не проходит, чтобы мы о ней не говорили. О ней и о атабеке. Да будет доволен им Аллах! Что с ней, где она? Может быть, ты знаешь? И зачем она с хной экспериментировала. Она так красива и так молода, что ей еще рано бороться с сединой.

– Я и ваша госпожа попали в серьезную передрягу с татарами. Это было в Байлакане. Город пал, но мы спаслись.

– А говорили, что там никто не спасся.

– Это правда, никто не спасся, кроме нас. Это стоило малике Ладе седой пряди, а я весь поседел. Правда, не только от этого.

– А где она сейчас?

– Мы расстались с ней, когда она воевала с крестоносцами.

Возглас одобрения и уважения пронесся в пещере.

– Я вернулся в Дамаск. А она осталась.

Али решил не говорить о том, что Лада уехала с трубадуром. Подробности личной жизни монархов лишают их сакральности.

Хасан сделал знак, и пираты внесли огромную деревянную столешницу на низеньких витых ножках. Ее стали уставлять закусками.

– Приглашаю тебя разделить со мной мою скромную трапезы. Ты пьешь вино?

– Пью ли я вино, – усмехнулся Али, – да я только и делаю, что пью вино.

– Это правильно, – сказал Хасан. – Присаживайся к столу, и вы тоже, – обратился он к другим пиратам.

И они стали подсаживаться к столу, всего было десять человек вместе с Али. Принесли огромный глиняный кувшин.

– Это вино из Гиляна, – сказал Хасан, сделав знак виночерпию, чтобы тот разливал. – Лучшего вина я не пил в своей жизни. А о нем никто не знает. Все носятся с сирийским и прочими. Несправедливо это. Выпьем за встречу.

– Прости меня Хасан, но я не могу пить, когда мои попутчики находятся в ожидании смерти.

– А что их разве еще не привели? – удивился Хасан. – Салман, где спутники этого господина.

– Там, – кивая головой, ответил Салман.

– Вот ты из-за стола выйдешь в наказание. А их сюда приведи и посади за стол.

Салман встал с недовольным видом и ушел.

– Выпьем, – предложил Хасан.

– Я должен убедиться в том, что они живы, – настаивал Али.

– Щепетильный, ты, однако, – заметил Хасан, – но мне это по душе.

– А почему вы здесь, на море? – спросил Али.

– Так на суше теперь монголо-татары, будь они прокляты. У нас был выбор – в небеса или на море. Я выбрал море. Здесь, по крайней мере, мы с ними на равных, если что. Здесь у них нет численного преимущества. То есть, здесь их вообще нет.

– Вот как, – задумчиво сказал Али. – Кто бы мог подумать? И какое простое решение. Я восхищен твоим умом.

– Да полно тебе, – улыбнулся Хасан, но он был доволен похвалой Али.

– А мне это даже не пришло в голову. Представь себе, в какие дали я отправился вместе с маликой. В какие тяжкие испытания я пустился. Какие невзгоды, лишения мы испытали, а всего то нужно было нанять лодку и высадиться на необитаемом острове. Постой-ка, а как ваша основная задача? Где теперь казна государства Атабеков. Неужели вы перевезли ее сюда?

Хасан тяжело вздохнул.

– Ты заговорил о том, чего бы я ни хотел касаться. Мы должны были погибнуть в битве с татарами, защищая сокровищницу. Но судьбе было угодно сохранить наши жизни. Землетрясение повредило механизм. Казна навсегда закрыта для людей. Скала теперь не двигается. И я не знаю такого пахлавана, который мог бы сдвинуть ее с места. Откровенно говоря, ну, между нами, конечно, – Хасан наклонился к Али, – если появится хатун, то я не знаю, что ей сказать.

– Ты имеешь в виду Малику-Хатун? – удивленно спросил Али.

– Ну что ты, – укоризненно сказал Хасан, – какая Малика-Хатун? Она теперь нам чужой человек, опозорила атабека, вышла замуж при живом муже. Кто знает, где она теперь? Я имею в виду Ладу-Хатун… или ты знаешь, где Малика-Хатун теперь обретается. Я так зол на нее, что готов даже совершить акт мщения за своего господина. Кроме меня ведь некому избавить его честное имя от позора.

– Я знаю, что она теперь живет в Сирии, – ответил Али, – но, думаю, что не стоит тебе вмешиваться в отношения между мужем и женой. Сам останешься в убытке. Она тоже никакого счастья не приобрела. По-своему несчастный человек. Великая сельджукская принцесса вынуждена жить на подаяние правителя Сирии. Бог ей судья.

– Может и так, – сказал Хасан.

В пещере появился Салман, за ним шли Джамал и Сара.

– Развяжите им руки, – приказал Хасан. – Присаживайтесь к столу.

Сара, получив свободу, бросилась к Али и вцепилась в него мертвой хваткой.

– Милая, здесь люди, – мягко сказал ей Али, – веди себя прилично.

Сара послушалась его, но села рядом и опустила голову. Джамал, не веря в избавление от смерти, изумленно переводил взгляд с Али на Хасана.

– Садись уже, – прикрикнул на него Хасан.

Салман подтолкнул Джамала к столу.

– Если вы нас потом все равно казните, то я ничего не буду есть, – вдруг гордо заявил Джамал.

– Ишь ты какой, с принципами, – ухмыльнулся пират. – А я бы, зная, что меня ждет казнь, не отказался и поел бы, и выпил перед смертью как следует.

По мере того, как он говорил, Джамал вновь начал бледнеть и хватать воздух ртом. Али хотел уже встать, чтобы подхватить его, когда он начнет подать в обморок, но Хасан сказал:

– Радуйтесь, благодаря этому человеку, я сохраню вам жизнь. Но, если ты не хочешь есть, я могу отправить тебя на корабль. Или поешь все-таки?

– А можно на корабль, – попросил Джамал, рассудив, что на пиру всякое может случиться, и лучше сейчас воспользоваться возможностью отдалиться от морских разбойников.

– Отведите его на корабль, – распорядился Хасан.

Уходя Джамал спросил:

– А женщина остается здесь?

– Женщина со мной, – подтвердил Али.

– Стой, – вдруг сказал Хасан, – я передумал. Теперь, когда я сохранил вам жизнь, вы мои гости. И я не могу отпустить тебя без угощения. Налейте ему вина, пусть выпьет, закусит, а потом иди на свой корабль.

– Вообще-то я не пью, – робко сказал Джамал, – я мусульманин.

– Мы все здесь мусульмане, – весело сказал Хасан, – возвращайся.

Джамал вернулся с видом побитой собаки и сел за стол, скрестив ноги. Перед ним поставили большую глиняную чашу и наполнили ее до краев.

– Ты ведь, тоже мусульманин, – сказал Хасан, поднося Али чашу с вином.

Али кивнул и сказал, принимая чашу двумя руками:

– Я обойдусь без комментариев.

– А женщина твоя, тоже выпьет? – из вежливости спросил Хасан.

– Конечно, выпьет, – подтвердил Али, – почему же ей не выпить.

Он пошутил, но Сара, в самом деле, схватила чашу и, не дожидаясь тоста, отвела платок от губ и осушила ее. Хасан одобрительно крякнул и сказал:

– Ну что же, и мы последуем примеру этой ханум, за здоровье так сказать присутствующих.

На столе лежала стопка хлебов, испеченных в тандыре, в большой глубокой тарелке плавал в рассоле белый овечий сыр. Много редиски, зеленого лука, гора кресс-салата и длинный плоский кусок вяленого мяса. Один из пиратов отрезал от нее тонкие пластинки и клал на общую тарелку. Другой отрезал такие же пластинки от сыра. Третий отрывал куски хлеба, клал на них сыр, мясо, лук с редиской и передавал по кругу.

– Мяса можно бы и побольше отрезать, – бестактно сказал Али, которому выпитое вино ударило в голову.

– Ты сначала попробуй, – ответил резчик.

Мясо было сильно перченым. Али съел его и тотчас схватился за чашу с вином, чтобы залить пожар во рту. Пираты засмеялись.

– Мы тут корабль взяли армянский, так это оттуда – бастурма называется.

– Вот уж не знал, что у армян свой флот имеется, – заметил Али.

– Имеется, – подтвердил Хасан, – он базируется на озере Севан, которое, как известно, имеет выход к Каспию.

Али изумленно взглянул на Хасана, но тот, не выдержав, захохотал.

– Наливай, чего спишь, – прикрикнул Хасан на виночерпия. Последний обошел всех по кругу, и сам сел, наполнив свою чашу.

– Купцы армянские были на том корабле. А теперь, выпьем за встречу, – предложил Хасан.

После второй чаши Джамал опьянел окончательно. Он немного сполз, облокотился на стол и уронил голову на ладонь.

– Ты посмотри, даже горячего не дождался, – сокрушенно сказал Хасан. – Ладно, ведите его на корабль.

Двое пиратов подхватили Джамала под руки и унесли, Сара была в полудреме, она сидела, привалившись головой к Али.

– Может быть, ее тоже на корабль? – вопросительно сказал Хасан.

– Я останусь здесь, – неожиданно твердым и ясным голосом ответила Сара.

– А знаешь, Али, – сказал Хасан, – третью чашу я хочу выпить за тебя. Я за эти годы много раз вспоминал твой сказку. Мы даже друг другу его пересказывали. А, может быть, ты нам что-нибудь расскажешь по старой памяти. А?

– Лучше сразу зарежьте, – ответил Али.

Раздался сдержанный смех.

– Почему ты так говоришь, друг мой? – воскликнул Хасан. – Неужели у тебя остались такие тяжелые воспоминания? Мы ведь так хорошо сидели, выпивали, закусывали. Ты рассказывал нам замечательную историю. Хорошие были дни. Мы часто вспоминаем.

– Не знаю, о чем вы вспоминаете. Но я помню, как чудом избежал смерти. И воспоминания эти не доставляют мне удовольствие. Почему мне всегда приходится что-нибудь рассказывать.

– Зря ты так, – возразил Хасан, – хорошая поучительная история продлевает жизнь.

– Возможно, тому, кто слушает, но тому, кто рассказывает – укорачивает.

– Дорогой Али, – почтительно сказал Хасан, – никто из нас не посмеет неволить тебя в этом. Ты наш дорогой гость, ешь, пей и не думай ни о чем таком, что могло бы омрачить твое чело. Скажи здравицу, и мы выпьем за что-нибудь хорошее.

Покладистость и миролюбие главаря породили в Али чувство неловкости. Так часто бывает, когда человек упорствует, встречая сопротивление, но, если ему удается настоять на своем, он тут же готов идти на попятную. Особенно, после того, как он был на краю гибели. Али взял в руки чашу, наполненную виночерпием, и сказал:

– Дорогой Хасан, я хочу выпить за твое здоровье. Мне нравится твоя принципиальность и верность долгу. Последнее качество – такая редкость, что оно может быть свидетельством благородства и знатности. Давай, посидим, попируем, поговорим на отвлеченные темы. А там, как знать, может и придет мне в голову какая-нибудь занятная история. Я мог бы рассказать тебе, как государыня Лада воевала против крестоносцев. Как обвела вокруг пальцев Великого Магистра госпитальеров, но это займет слишком много времени.

Довольный Хасан улыбнулся и с готовностью поднял чашу.

– Конечно, мой дорогой гость. Как ты скажешь, так тому и быть. Я только сейчас начинаю в полной мере осознавать, какая счастливая судьба привела тебя на этот остров, и я смог узнать новости о своей госпоже. Мы же с моей ватагой, как цепные псы. Мы не можем жить без хозяина. И мы сейчас просто испытываем радость. А счастьем будет возможность вновь лицезреть ее. Может быть, ты знаешь, где она? Мы готовы тут же сняться и поступить к ней на службу и умереть за нее.

«Подумать только, какой авторитет у этой девицы, – сказал себе Али, – вряд ли, в этом мире найдется хотя бы несколько человек, не считая Егорки, столь преданных мне».

– Ты не думай, что мы принуждаем тебя рассказывать. Но сам посуди. Я ведь из пещеры никуда, света белого не вижу, – вдруг пожаловался Хасан. – Ребята, вот выходят на промысел, а я отсюда ни ногой.

– Почему, сам бы тоже плавал, – заметил Али. – Плохо разве, выйти в море проветриться?

– Я бы с радостью. Не могу, укачивает меня. Уж чего только не пробовал, и орешки грыз мускатные, и соль лизал бакинскую, ничего не помогает.

– У моего попутчика леденцы имеются от тошноты. Мне помогло.

– Это хорошо, что ты сказал, я пошлю за ним, – обрадовался Хасан.

– С другой стороны, – продолжал Али, – есть много пользы от того, что ты живешь в пещере и не видишь того, что творится в мире. Сколько лет прошло со дня нашего знакомства. Меня носило по земле, сколько раз я был на волосок от смерти, утратил многие идеалы. А ты всего лишь перешел из одной пещеры в другую. Мне нравится твое постоянство. Тебе ни до чего нет никакого дела. Ты можешь воспринимать мир таким, каким он кажется тебе из этой пещеры. Почти точная аналогия с платоновской пещерой. Если бы здесь был мой товарищ, он бы тебе со знанием дела описал бы все. Потому что он слегка помешан на древнегреческой философии.

– Что это за пещера Платона?

Сообщение о какой-то другой пещере живо заинтересовало Хасана, пещерного обитателя.

– Так я же говорю – древнегреческого философа.

– И он тоже жил в пещере? Видать умный человек был. Расскажи нам о его пещере.

– Если только в общих чертах, то, что вспомню. Платон, говоря о человечестве привел в пример людей, живущих в пещере, в которую извне проникает свет. Сами люди, живущие в ней, скованы по рукам и ногам. Они могут смотреть только в одну сторону. Между ними и источником света находится ширма, за которой движутся предметы. Но эти люди видят только их отражение. И воспринимают действительность такой, какой она кажется им, отраженная от предметов. Они живут в искаженной реальности. То есть, они имеют неверное представление о действительности. Мы, то есть, люди, воспринимаем окружающий нас мир не таким, какой он есть на самом деле.

Али замолчал.

– И что же дальше? – спросил внимательно слушающий Хасан.

– А дальше я запутался, – признался Али, – помню только вывод, он состоит в том, что если людей из пещеры вывести на солнечный свет, то они будут несчастным, оттого что увидят другую реальность, поймут, что заблуждались, но обратно вернуться не захотят.

– Кх-м, – сказал Хасан, – я, может быть, лишнего уже выпил, но только никак в толк не возьму. Почему, если, выйдя, они станут несчастными, почему же обратно не захотят.

– Вообще-то с доказательной базой у меня плохо, – признался Али. – Но если рассуждать логически, то, видимо, новизна ощущений не даст им счастья, и в то же время отравит прошлое. Они из него вырастут, понимаешь, – более уверенно сказал Али.

– Не совсем.

– Вот ты откуда родом?

– Из Нахичевани.

– Из самого города?

– Нет, я из деревни Джагры. Это 30 фарсангов от города.

– И ты, сколько прожил в деревне, прежде чем попал в гвардию атабека?

– 16 лет. Потом дядя взял меня в город. Через знакомых устроил в гвардию.

– В деревню возвращался?

– Да, и всегда с радостью.

– Ну, а, живя в Нахичевани, служа в гвардии, ты бы мог бросить все и вернуться в деревню, и жить там жизнью обыкновенного крестьянина?

Хасан задумался.

– Наверное, мог бы, – сказал за него Али, – но был бы несчастлив.

– Пожалуй, – согласился пират.

– Ну вот, – обрадовался Али, – что и требовалось доказать. Значит, Платон был прав.

– Умный человек был этот Платон, – сказал Хасан. – Надо же, все про мою жизнь расписал, давай выпьем за него.

Выпили за Платона. Али был уже изрядно пьян, поскольку пили они практически без закуски. Бастурма и сыр довольно быстро закончились, а за столом сидело больше десятка разбойников. К тому же организм Али был ослаблен морской болезнью и смертельным переживанием.

– А что, – спросил Хасан, словно прочитав его мысли, – горячее будет у нас сегодня на ужин или нет? Что у нас на горячее?

– Рыба, – ответили ему.

– Опять рыба, – невольно произнес Али.

– Да, рыба, – подтвердил Хасан, – а что можно есть, живя на острове, посреди моря. Но это не просто рыба, это царская рыба – кутум, запеченный в тандыре. Ну-ка, – скомандовал Хасан, – идите, поторопите повара, а то, наш гость заскучал уже. Ты, почему такой грустный, Али?

– Да, нет, я не грустный. Просто я думаю, как дальше жить.

Произнеся эти слова, Али сразу же пожалел о сказанном, он находился не в том обществе, где можно жаловаться на жизнь и показывать слабость. Но Хасан как-то насмешливо и вместе с тем удивленно сказал:

– Почему тебя это так удручает. Ты молод, здоров и силен. Рядом с тобой юная девица. Сделай ей ребенка и сразу поймешь, как дальше жить.

– Слишком просто, – ответил Али, – вряд ли это по мне, но все равно спасибо.

В пещеру стали заносить вертела с насаженными на них запеченными рыбами. Перед Али наложили два вертела. Он подвигал плечом, приводя в чувство свою рабыню.

– Что господин? – спросила Сара, не открывая глаз.

– Просыпайся, будем ужинать.

Сара, не говоря более ни слова, отодвинулась от него, взяла в руки свой вертел и принялась есть. Али последовал ее примеру. К Хасану подошел один из морских разбойников и что-то сказал на ухо. Хасан, выслушав, развел руками и сказал:

– Иди на свое место, обойдетесь.

Встретившись с взглядом с Али, сказал:

– Ну что ты будешь делать, будто малые дети. Просят, чтобы я заставил тебя рассказать какую-нибудь историю. Но ты мой гость. Я не могу заставлять.

Али засмеялся, за ним Хасан, и вскоре хохотала вся пещера. Отсмеявшись, Али вытер выступившие слезы. Он понял, что дальше отказываться нельзя, невежливо.

– Хорошо, – сказал он, – я расскажу.

– Только не подумай, что мы тебя неволим, – произнес Хасан. – Мы рады твоему обществу и без рассказа.

Али улыбнулся и склонил голову. Все правила приличия и учтивости были соблюдены. Али встал и подошел к очагу.

– Вы не будете возражать, если я буду рассказывать, расхаживая по пещере.

– Дорогой мой, – заметил Хасан, – делай что хочешь, только рассказывай.

– Спасибо, а то меня в сон клонит, боюсь заснуть в середине рассказа. Итак…

В этот момент в пещере появился еще один пират, он быстрым шагом подошел к Хасану и что-то торопливо стал говорить ему на ухо, одновременно указывая куда-то рукой. Хасан, слушая, менялся в лице. Затем он вскочил на ноги и крикнул:

– Собрать всех в полном вооружении. Выступаем немедленно.

Пираты повскакали с мест и разбежались в разные стороны. В пещере остался только Хасан и Али с Сарой.

– У нас возникло срочное дело, – сообщил главарь, – мне очень жаль, но дело не терпит промедления. Вас сейчас отведут на корабль. Отдыхайте, а завтра ты расскажешь нам свою замечательную историю.

Али кивнул и вместе с Сарой, в сопровождении одного из пиратов, пошел к воде, где они сели в лодку и поплыли на корабль.

Ночь была темной и ветреной. От дневного штиля не осталось и следа. Лодку изрядно качало на волнах. Один из пиратов сидел на веслах, а второй отдавал ему команды. Для Али было загадкой, как он ориентируется, ибо он не мог ничего разглядеть в кромешной тьме. Тем не менее, через некоторое время лодка стукнулась о борт корабля. Пират крикнул, и с палубы спустили веревочную лестницу. Али и Сара поднялись на борт. Пират на борту стал вытягивать лестницу, но тот, что в лодке крикнул:

– Спускайся, Хасан сказал всем собраться, и другого позови.

Пират, обернувшись, свистнул. Подошел еще один человек, и спросил:

– А за этими смотреть, кто будет?

Из лодки ответили:

– Не твоего ума дело. Сказано – всем собраться. Спускайся, мало говори.

Али направился к каюте. Из нее раздавался храп, в ней спал капитан.

– Кто? – спросил он спросонок хриплым голосом.

– Прощу прощения, – отозвался Али, – я оплатил эту каюту.

– А это вы, ходжа, – добродушно сказал капитан, – рад видеть вас целым и невредимым. Вы один и без конвоя? Что случилось?

– Я не один, а со спутницей, – Али оглянулся, ища подтверждения своим словам. Сара стояла сзади с закрытыми глазами. – А конвой весь, кажется, сошел на берег.

– Не шутите? – взволнованно спросил капитан.

Не дождавшись ответа, он выскочил из каюты. Али хотел, было что-то еще сказать вслед, но передумал. Он вошел в каюту и рухнул на освободившуюся лежанку. Он еще слышал, как вошла Сара, стукнула щеколда, запирая дверь изнутри. Затем сон объял его.

Всю ночь он мучительно пытался вспомнить какую-нибудь занимательную историю, но в голову ничего не лезло. Вернее, не удерживалось в голове. То есть Али вспоминал завязку, но середина уплывала из головы. Или же он помнил концовку, но как ни мучился, не мог вспомнить начало. Он начинал рассказ, а затем, дойдя до поворота сюжета, замолкал под укоризненным взглядом главаря пиратов. Под утро он основательно продрог и проснулся. В окошке брезжил рассвет. Сара спала. Али заглянул ей в лицо и увидел, что она совершенно безмятежна, словно дитя, уверенная в силе и могуществе родителя.

– И где же мой утренний чай? – вполголоса укорил рабыню Али.

Словно услышав, Сара улыбнулась во сне.

Корабль был полон звуков. Хлопал парус, шлепала волна в борт, где-то на палубе катался незакрепленный бочонок, периодически стукала какая-то перекладина. Судя по всему, судно находилось в движении, и это удивило Али. Он вышел на палубу и увидел наполненный ветром парус на мачте, справа по борту на горизонте был виден багровый край восходящего солнца. А прямо по курсу впереди на возвышенности спускающейся к морю, лежал город, укрепленный крепостными стенами и башней, возвышающейся над ним. Али пошел искать капитана и нашел его спящим на мостике. У руля стоял матрос. Али кивнул ему и спросил:

– Давно спит?

– Не очень, только заснул, – ответил рулевой. – Всю ночь на вахте был.

– Послушай, друг мой, – сказал Али, – может мой вопрос покажется тебе глупым, но где остров? Пираты?

Матрос довольно засмеялся.

– Да мы убежали, – сказал он, – эти глупцы все сошли с корабля, тогда капитан приказал поднять парус и поминай, как звали.

Матрос ухмылялся, показывая ряд неровных зубов.

– А что это за город? – спросил Али.

– Это Баку, господин, столица Ширвана.

Али вернулся в каюту, испытывая какое-то странное чувство – легкость на душе, но и в то же время вину перед главарем пиратов.

– Понимаешь в чем дело, – сказал он Саре, – главарь снял пиратов с корабля, потому что доверял мне, то есть он был уверен, что я не обману его. И меня теперь будет мучить совесть. Ну что ты так смотришь? Скажи уже что-нибудь.

– Странный вы все-таки человек, – сказала Сара. – Не перестаю на вас удивляться. Нет, чтобы радоваться спасению, а вас совесть мучает. Пейте лучше свой чай.

Али удивленно глянул на столик, там, действительно, дымился напиток.

– Я, надеюсь, что это не Джамал прислал? Что-то он мне перестал нравиться.

– Нет, это я сама приготовила.

– А вот это загадка для меня, – сказал Али, – как ты умудряешься приготовить чай в самых неподходящих условиях.

– А, если вас мучает невысказанное, – добавила Сара, – так может быть, вы мне расскажете что-нибудь.

Али взглянул на девушку. В этих словах ему послышалась ирония, и, поскольку исходила из уст рабыни, то была дерзостью. Но выражение ее лица было серьезным и участливым.

– Хорошо, – сказал Али, принимаясь за чай, – как-нибудь.

Когда до пристани оставалось не более фарсанга, капитан приказал спустить парус. Гребцы сели на весла, капитан переместился на нос и оттуда подавал рулевому знаки.

– Самое интересное, господин, – сказал капитан подошедшему Али, – что мы прибыли в срок, несмотря на задержку. Вот уж поистине все в руках Аллаха всевышнего.

– Ваши действия, капитан, – сказал Али, – достойны восхищения. Вы – мужественный человек.

Капитан поклонился.

– Но от берега больше ни ногой, – ответил он, – только малый каботаж. Если я им еще раз попадусь в руки, хотя лучше об этом не думать. Иначе бросай работу.

Наконец корабль подошел к пристани вплотную. Матрос бросил конец человеку, стоявшему на пирсе. И тот закрепил его.

– Добро пожаловать в Баку, – сказал капитан.

– Можно сходить на берег? – спросил Али.

– Не так просто, господин, – усмехнулся капитан. – Сначала таможенные и прочие чиновники всю душу из нас вытрясут, пока мы им не дадим взятку, а уж потом на берег. Сразу на берег сойдет ваш попутчик. Потому что он человек не простой, над ними какую-то власть имеет. Кстати, вот и он.

Али обернулся и увидел Джамала. Последний сказал:

– Я должен вас поблагодарить за чудесное спасение из рук пиратов.

– Благодарить надо не меня, а капитана, – возразил Али.

– Капитана, в свою очередь. Но, если бы не вы, нас бы обезглавили.

– Ах, вот вы о чем? А я уже забыл об этом. Это просто случайность.

– Но, как же оказалось, что вы знакомы с главарем?

– Случайность, – повторил Али.

Джамал кивнул, принимая эту версию.

– Надеюсь, что мы продолжим наше знакомство. Где вы остановились?

– Я еще не знаю, – ответил Али, – кстати, вы, наверное, хорошо знаете Баку?

– Я здесь вырос. Что вас интересует?

– Где находится улица Фалаки?

– Это легко найти. Видите там мечеть на холме, это за ней, следующая улица. А я работаю в диван-ханэ. Любой катиб скажет, как меня найти. До свидания. Рад был нашему знакомству.

Джамал сошел на берег. Али видел, как он прошел таможенный, а затем пограничный контроль. Было видно, что для него это простая формальность. Возле полицейского чиновника Джамал несколько задержался, заговорив о чем-то, он показал на корабль, с которого только что сошел. На борт корабля поднялся таможенный инспектор и потребовал у капитана предъявить груз к досмотру.

– А мы можем сойти уже? – спросил Али.

– Конечно господин, проходите к той стойке, зарегистрируйтесь, задекларируйте свой товар, если он у вас есть и добро пожаловать в Баку.

Али простился с капитаном и вернулся в каюту за Сарой.

– Ты готова? – спросил он.

– Да, господин.

– Деньги все еще у тебя?

– Конечно, где еще им быть, – обиженно ответила Сара, – отдать?

– Не надо, пусть у тебя будут. На всякий случай, запомни адрес дома – Фалаки 19, ключи у соседа справа, его зовут Джебраил.

– Это ваш дом, господин?

– Нет, это дом моего друга, Егора.

Таможенный досмотр обошелся в пять дирхемов, хотя инспектор вымогал все десять. Полицейский инспектор, записав имя Али в журнал, долго расспрашивал, откуда, зачем и с какой целью он прибыл в Ширван. А после сказал:

– Я должен вас задержать для выяснения некоторых обстоятельств.

– Что значит задержать? – спросил Али. – Я арестован?

– Можно и так сказать, арестованы, – заявил инспектор.

– На каком основании, позвольте узнать? Я впервые в вашем городе. Я еще не успел совершить правонарушения.

– Уважаемый, я человек маленький, у меня приказ. Я его выполняю. Основания вам растолкуют другие люди.

– Как быть с моей спутницей?

– О ней указаний не было, она свободна.

– Адрес помнишь? – спросил Али у Сары. – Иди туда и жди меня. Это недоразумение. Надеюсь, что скоро меня отпустят.

Лицо рабыни было закрыто, но в глазах Сары, во всяком случае Али так показалось, были испуг и растерянность.

– Ориентируйся на ту мечеть, – добавил Али.

По знаку полицейского инспектора к Али подошли двое вооруженных людей и повели его к берегу. Капитан, встретившись с Али взглядом, сочувственно покачал головой.

Ступив на каменистый берег, Али обернулся и увидел, что Сара, вопреки указаниям, следует за ним.

– Упрямая девчонка, – в сердцах сказал Али.

 

Часть Вторая

 

Баку

– Я не понимаю, – сказала Мариам, – как человек может забыть, где находится его дом? Мы уже битый час ходим по этой улице.

– У меня на покупку этого дома ушло времени меньше часа. Все происходило в спешке. Я гулял, увидел объявление о продаже. По-моему, вот эта дверь.

– Но ты же говорил, что это высокий двухэтажный дом, а это одноэтажный.

– Одноэтажный у соседа, я ему ключи оставил. Это здесь, точно. С балкона этого дома должен быть хороший вид на море. А я помню, что я из-за вида и купил.

Егорка постучал в дверь. Через некоторое время послышались шаркающие шаги. Дверь открыл седовласый старик и с удивлением воззрился на мужчину с женщиной.

– Джебраил? – спросил Егорка.

– Джебраил, – ответил старик недоуменно, но в следующий миг его лицо озарилось улыбкой. – А, ты тот самый, что купил дом у моего соседа. Горка тебя зовут. Добро пожаловать домой, сынок.

– Вообще-то Егорка, но я рад, что ты меня вспомнил. У тебя, отец, хорошая память.

– На лица – да, – подтвердил старик, – если кого увижу, уже не забуду.

– Можешь мне дать ключ? – спросил Егорка.

– Как раз сегодня утром его взяла какая-то молодая женщина. Судя по голосу. Уж не обессудь, она назвала твое имя.

– Кто бы это мог быть? – удивился Егор. – Только две женщины могли назвать мое имя, одна сейчас со мной, другой здесь быть не должно. Ладно, сейчас выясним, спасибо. Это мой дом? – спросил Егорка, показывая на соседние ворота.

– Он самый, – улыбнулся старик, – лучший дом на этой улице. Добро пожаловать домой.

Егорка, подойдя к дверям соседнего дома, оглянулся. Старик, который все еще стоял, провожая их взглядом, утвердительно кивнул головой. Егорка постучал. Через некоторое время испуганный женский голос спросил:

– Кто там?

– Хозяин дома, – помедлив, ответил Егорка.

– Как тебя зовут? – последовал вопрос.

Егорка назвал свое имя.

– Ты не говорил, что у тебя есть еще жена, – заметила Мариам.

– У тебя только одно на уме, – ответил Егорка. – Уже чудо, что я на тебе женился.

– Тогда кто же это в твоем доме?

– Не знаю, сейчас посмотрим?

Дверь открылась, и их взору предстала женская фигурка. Лицо по глаза было закрыто платком.

– Можно войти? – осведомился Егорка.

– Если вы хозяин дома, зачем спрашиваете разрешения?

– И то верно, – Егорка пропустил вперед Марию, подтолкнув слегка. Затем сам вошел и закрыл за собой дверь.

– Во-первых, здравствуй, – сказал он, – а во-вторых, кто ты такая и что делаешь в моем доме?

– Меня зовут Сара, – ответила девушка, со страхом смотря на гиганта, – я рабыня господина Али.

– Али, – радостно воскликнул Егор, – так это же прекрасно. Значит, он здесь. Где же он сам? Зови его скорее.

– Господин в тюрьме, – ответила Сара.

– Как? Уже? – заметил Егорка.

– Его арестовали сегодня утром на пристани.

– А за что?

– Не знаю. Я пошла за ними, чтобы узнать, где его будут содержать. Мне сказали, что он арестован до выяснения обстоятельств. Я им говорю, – каких обстоятельств? Мы только сегодня прибыли в Баку. А тюремщик мне говорит, мол, наверху знают каких. Я просидела у ворот зиндана до полудня, а потом пришла сюда.

– Значит, вы только сегодня прибыли, и его сразу арестовали? – удивленно сказал Егор. – Такая скорость даже для него рекорд. Вообще-то ему тюрьма, что дом родной. Но не думаю, что он там долго задержится. Он им сейчас все мозги высушит своими законами и правилами содержания арестантов. Они сами не рады будут, что с ним связались. А мы вместе подумаем, как нам быть и как его вытаскивать.

– Может быть, вы пройдете в дом, – сказала Сара, – я только что приготовила чай. Извините, что я вас приглашаю в ваш собственный дом.

– Сосед сказал, что ты взяла ключ от дома незадолго до нас и уже умудрилась приготовить чай в незнакомом доме. Да тебе, как хозяйке, цены нет. Ай.

Егорка вскрикнул и оглянулся. Мариам дружелюбно улыбалась.

– Что случилось? – спросила она.

– Меня кто-то ущипнул, – простодушно сказал Егорка, – или мне показалось.

– Тебе показалось, – сказала Мариам.

Она шагнула вперед и взяла под руку Сару.

– Пойдем, милая, покажешь мне дом. Ты беспокоишься за Али?

– Очень. Но дома я не знаю, дальше веранды не ходила. Только воду набрала и огонь в очаге зажгла, чтобы вскипятить.

– Ну, тогда вместе посмотрим. Али очень хороший человек. Я его совсем не знаю, но мой муж все время его хвалит. Давно ты у него? Ты можешь открыть лицо, мой муж и Али побратимы. Мы одна семья.

Егорка вслед за ними вошел в дом и сразу же поднялся на балкон второго этажа. Отсюда открывался прекрасный вид на море, башни и крепостные стены внизу. Городские ворота против морской бухты были еще открыты. Но солнце садилось за гору, и стража торопила прохожих, разгоняла зевак, готовясь к закрытию. «Неужели это случилось, и я в собственном доме, – произнес Егор».

 

Зиндан

Али все еще не мог прийти в себя от неожиданности. И это, несмотря на то, что с момента ареста прошло уже несколько часов. Сколько именно, он определить не мог из-за отсутствия дневного света. Он находился в помещении без окон. Высоко вверху были бойницы. Но из них вовнутрь проникало так мало света, что можно сказать, света не было вовсе. Внизу, во всяком случае, у основания. Но в бойницы свободно проникали птицы и бойко чирикали там на верхотуре. Когда глаза Али привыкли к полутьме, он понял, что находится в круглой башне. Он измерил ее и насчитал десять шагов в диаметре. В самом центре он обнаружил заброшенный колодец, наглухо заколоченный досками. Вдоль стены вверх шла каменная лестница. Али поднялся по ней на следующий этаж. Здесь на высоте было когда-то деревянное перекрытие первого этажа. Такие же перекрытия были на верхних этажах, куда можно было подняться по ступеням в стене. Деревянный настил был большей частью разрушен, а местами в плачевном состоянии. Он сделал несколько шагов, пробуя пол на прочность, затем спустился обратно.

«Почему это произошло»? – спрашивал он себя. И не находил ответа. Предположение о том, что улемы Дамаска дали знать о нем в Баку, он отмел сразу, как полную нелепость. Второе предположение, что арест – это месть купца, дело рук обманутого мужа – было еще нелепей. Оставался только один вариант, но Али отказывался в него верить.

За ним пришли глубокой ночью. Он спал, сидя на корточках, привалившись плечом к стене, когда заскрежетал ключ в замке, и взвизгнула, открываясь, решетчатая железная дверь. Али вывели из башни по мостику, большая часть основания башни было в воде, затем вели по каменистому дворику, он несколько раз споткнулся об известняковые плиты, которыми он был вымощен. Было светло из-за полной луны. Али после затхлой атмосферы башни, с наслаждением вдыхал свежий воздух.

– Выше поднимай ноги, – бросил ему стражник, – неровен час, свалишься, лоб разобьешь, а мне потом отвечать. Сюда, прямо, пригни голову здесь низкий свод.

– Может, постоим немного, а, братец? – спросил Али.

– Это еще зачем? – удивился стражник.

– Воздухом подышим, ночь больно хороша.

– Иди, иди, ты не на прогулку вышел, а на допрос.

В комнате, куда привели Али, был сводчатый потолок и крошечное окошко. За столом сидел коренастый, плешивый молодой человек. Факел, торчащий из стены, освещал его усталое лицо.

– Назови свое имя, – сказал он.

– Это допрос? – осведомился Али.

– Допрос. Назови свое имя.

– А ты знаешь о том, что допросы заключенных в ночное время запрещены, они приравниваются к пыткам.

Некоторое время дознаватель с любопытством смотрел на Али, затем спросил:

– Это откуда ты такой умный взялся?

– Так просто и не скажешь, – вздохнув, ответил Али, – из разных мест. Я родился в Байлакане, учился в Табризе, преподавал в Дамаске.

– Значит, ты путешественник?

– Можно и так сказать, – согласился Али. – Но ты, уважаемый, не слышишь того, что я говорю. Ночные допросы равны пыткам. А пытать мусульман нельзя.

– Значит, ты мусульманин?

– Да, я мусульманин.

– В таком случае, сам все расскажи. Избавь меня от нарушения закона. Пусть это будет не допрос, а дружеская беседа.

– Будь по-твоему, – сказал Али. – Я вижу, что по части словоблудия и демагогии ты любому дашь сто очков вперед. Записывай, только вели дать воды или чаю.

– Я не понял, – сказал дознаватель, – это что было – оскорбление?

– В какой части тебе послышалось оскорбление? Это похвала!

– По-твоему, словоблудие – это похвала?

– Ладно, – покладисто сказал Али, – если тебе, это слово кажется неблагозвучным, давай заменим его на говорливость. Нет? Тогда – многословие.

– Хорошо, – нехотя согласился дознаватель, – многословие меня устраивает, говори, я записываю. Имя? С какой целью в Баку?

– А как насчет чая? – спросил Али.

– Ну, ты, наглец, – беззлобно произнес дознаватель, – может быть, еще вина потребуешь? – саркастически добавил он.

– Ты не шутишь, брат, вино было бы вообще идеально. Налей мне вина, и я тебе все расскажу. Всю подноготную открою.

– Если я буду арестантов поить вином, – с усмешкой сказал дознаватель, – меня самого арестуют. В лучшем случае, уволят. А найти работу в Баку очень трудно.

– Я тебя понимаю, – сказал Али, – а чай, как насчет чая?

– Воды могу предложить, если, конечно, ты все чистосердечно расскажешь.

– Ладно, – сказал Али, – записывай историю моей жизни.

Али заговорил, а дознаватель стал записывать. Он впервые встречал такого словоохотливого узника. Али говорил без умолку, останавливаясь лишь затем, чтобы промочить горло глотком воды или по просьбе дознавателя для того, чтобы тот мог очинить новый калам. Али подробно описывал все свои приключения, иногда давал отвлеченную оценку тем или иным историческим событиям, которые повлияли на его судьбу. Под утро дознаватель был вынужден прервать речь узника.

– Моя смена закончилась, – сказал он. Голос его дрожал, а в глазах блестели слезы.

– Не расстраивайся ты так, – сказал ему Али, – дело прошлое.

– Продолжим следующей ночью, – сказал дознаватель.

– Вот как, – заметил Али, – значит, днем меня не будут беспокоить? Я ведь должен выспаться к следующей ночи.

– Я распоряжусь, чтобы тебя не трогали, – пообещал дознаватель.

– Как тебя зовут? – спросил Али.

– Ялчин, – зачем-то понизив голос, ответил дознаватель.

– Скажи мне, Ялчин, за что я арестован? В чем моя вина?

– Только между нами, – предупредил Ялчин.

– Конечно!

– Тебя обвиняют в связи с пиратами.

– Вот как, – удивился Али. – Как быстро. Да они на ходу подметки рвут. И чем это мне грозит?

Дознаватель провел указательным пальцем по горлу и позвал стражника.

Али увели обратно в башню. Когда за ним закрылась дверь он, не дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, по стеночке, ощупью нашел каменную лестницу и поднялся наверх, вдоль стены нащупал доски шириной в полтора локтя, попробовал их на прочность, затем аккуратно лег и, гадая, кто из команды донес на него, заснул.

Ялчин не сдержал данного ему слова, ибо через короткое время как показалось Али, хотя, на самом деле, был уже полдень, дверь со скрежетом открылась, впустив внутрь зигзаг солнечного света. Али проснулся, но спросонок не мог взять в толк, где находится, и что происходит. Ему казалось, что он все еще на корабле, и лишь прилег на палубу, устав от бесконечной качки.

– Ну и где он? – услышал Али. Голос был ему знаком, но как Али ни силился, не мог вспомнить, кому он принадлежит.

– Господа, если вы ищите меня, то я здесь, – откликнулся Али.

Он сел осторожно, разминая онемевшие пальцы руки, чувствуя от прилива крови покалывания в пальцах.

– Ты чего там делаешь? – рявкнул стражник. – А ну спускайся вниз.

– Не ори на него, – услышал Али все тот же знакомый голос. Но на этот раз он узнал его.

Али осторожно, придерживаясь стены, спустился вниз. Перед ним стоял Джамал. В полумраке башни его одежда казалась еще роскошнее, чем была на самом деле. Сейчас в нем безошибочно можно было признать вельможу. Белый верх, черный низ, зеленая накидка, подбитая хлопком – все это было сшито из чистого шелка.

– Дорогой Али, – сказал он, – я только сейчас узнал об этом ужасном недоразумении. И сразу же поспешил к вам. Я, конечно же, сделаю все, чтобы вызволить вас отсюда. Знаете, такое смутное время настало, спецслужбы подозревают буквально всех. Особенно иностранцев.

Джамал говорил без остановки, словно боясь упрека. Али, улучив паузу, вставил вопрос:

– Разве вашего свидетельства будет недостаточно, чтобы меня отпустили? Капитан говорил, что вы важная персона.

– Увы, мой друг, не настолько, чтобы командовать тайной службой. Здесь не все так просто. Мне придется обратиться к самому ширваншаху. Но беда в том, что его нет в Баку. Он в Шемахе. Ходят слухи, что столицу переносят сюда. Так вот, двор и сам шах живут на два города.

– Сюда переезжает столица, – удивился Али, – а зачем? Я слышал Шемаха – удивительное место, тенистое, прохладное. А здесь только холмы и скалы, да ветер сумасшедший.

– Дело в том, – сказал Джамал, – что Шемаха не смогла отразить натиск татар. Ширваншаху чудом удалось бежать. А Баку выстоял. Татары не смогли его взять. Просто обошли его и направились к Дербенту. Но у меня нет возможности, чтобы ехать в Шемаху. Я обязательно вам помогу, дайте мне время. Есть у вас сейчас какая-нибудь просьба?

– Конечно, – сказал Али, – помогите мне отсюда выйти.

– Я же вам объяснил, – досадливо сказал Джамал, – вам придется побыть здесь. Как только шах вернется, я подам ему прошение.

– Спасибо, – сказал Али, – я вам очень благодарен.

– И все? Больше ничего не надо?

Али взглянул на стражника, перевел взгляд на Джамала. Странно, почему-то он уже не чувствовал симпатии к бывшему попутчику. И даже его навязчивое желание помочь арестанту вызывало у него неприязнь. Может быть, причина была в том, что разодетый в пух и прах царедворец, благоухая цветочными маслами, стоял перед ним – человеком, проведшем ночь в смрадной башне. Тем не менее, Али высказал просьбу:

– Я бы не отказался от вина.

– Вина? – удивился Джамал.

– Да, и хорошо бы соломы.

– Соломы, – развеселился мирза, – вы, что же решили подпалить эту башню? Стражник тоже засмеялся.

Али сдержанно улыбнулся.

– Ну что вы, я ведь тогда и сам погибну. Солому я хочу использовать в качестве подстилки, спать жестко.

– Ну, зачем же солому, я распоряжусь, чтобы принесли тюфяк.

– Не надо тюфяк, – сказал Али, – я в последнее время несколько избаловался, стал брезглив. Солому.

– Хорошо, будет вам солома.

– И вино.

– Насчет вина не знаю. Откровенно говоря, вы ставите меня в затруднительное положение. Я попробую. Это все?

– Все, – сказал Али.

– Ладно, тогда я ухожу. Держитесь.

У выхода Джамал остановился и ударил себя по лбу, словно что-то вспомнив:

– Послушайте, а как же ваша рабыня? Бедняжка, она же одна в чужом городе. Может быть, я могу ей чем-то помочь? Где она сейчас? Вы, кажется, говорили улица Фалаки. А номер дома какой?

– Номер я не знаю. Я его помню визуально.

– Жаль, а то бы я мог послать кого-нибудь из женщин моего дома.

– Благодарю, вы очень любезны. Но право не стоит тратить ваше время на простую рабыню. К тому же я не уверен, что она находится на улице Фалаки.

– И все же, – настаивал царедворец, – если кто из женщин навестит ее? В этом же нет ничего плохого? Может быть, она захочет навестить вас? Я это устрою. Или, – Джамал издал смешок, – чтобы вас освободить от этой обузы, может все же стоит продать ее? Я дам хорошую цену.

– К сожалению, я не могу этого сделать. Причину я вам уже объяснял. Но если вы ее найдете, пусть уж лучше она навестит меня.

– А номер дома?

– Я не знаю.

Джамал кивнул и шагнул к выходу. Дверь за ним с грохотом закрылась:

«Он сказал, я распоряжусь, – подумал Али, – что бы это значило».

 

Егор

Из Дамаска Егор с Мариам бежали в Багдад. Оттуда с караваном через Керманшах и Кум, прибыли в Тегеран. Егорка изрядно говорил по-тюркски, но внешность его привлекала внимание окружающих. Тогда он выкрасил бороду хной, повязал голову по-бедуински и приобрел вид совершено разбойничий. Теперь тот, кто с любопытством бросал взгляд в его сторону, сразу же торопился этот взгляд отвести. Караван-баши был отчаянный малый, так как водил караваны в то смутное время, когда человек из собственного дома выходил с опаской, не зная, удастся ли вернуться живым и здоровым. Он водил караваны на короткие расстояния. Попутчики его все время менялись. Постоянным был лишь Егор, переходя из каравана в караван. Он платил в конце каждого маршрута. Идрис, так звали караван-баши, проникся к нему уважением. Разузнав о конечной цели, Идрис посоветовал им из Тегерана отправиться в Решт, а оттуда к ближайшему морскому порту.

– Только не море, – взмолился Егор, – неужели я не найду попутный караван в Ширван?

– Конечно, ты найдешь попутный караван, – сказал Идрис. – Но имей в виду, татары всюду оставили свои гарнизоны. А, если мимо них проскочишь, то наш брат ирани тебя ограбит. Твоя крашенная борода пусть тебя не обманывает. Видно, что ты зиммий.

Егор, скрепя сердце, последовал его совету. Боги были к нему милостивы. И вот теперь он стоял на веранде собственного дома и смотрел на синюю гладь Каспия. Из раздумий его вывел голос Мариам.

– Егор, где мы будем пить чай, – спросила она, – внизу или наверху?

– Вверху, конечно, – отозвался Егор.

– Тогда иди, возьми самовар.

– А сама, что не осилишь?

– Нет, он тяжелый и горячий.

Егорка направился к лестнице, но в проеме появилась Сара, держа в вытянутых руках маленький медный самовар. За ней шла Мариам, укоризненно глядя на Егорку.

– Видишь, – сказал Егор, – а ты говорила.

– Простите меня за то, что я самовольно пользовалась вашим имуществом.

Сара сняла платок. Глядя ей в лицо, Егор отметил, что она красива. Гораздо красивее Мариам.

«Может взять вторую жену»? – подумал он и в этот момент поймал взгляд Мариам. «Даже и не думай», – говорил он.

– Я пошутил, – сказал Егор.

– Понимаю, – ответила Марьям.

– Вы о чем? – спросила Сара.

– Не обращай внимания, это наши семейные шутки, – сказала Мариам, – просто каждый раз, когда он видит красивую девушку, он говорит, мол, может взять еще одну жену, а я ему отвечаю – только попробуй. И мы смеемся.

– Но сейчас вы не смеетесь, – заметила Сара.

– Мы смеемся, когда наедине, – натянуто сказала Мариам.

– Может быть, мне оставить вас наедине? – спросила Сара.

– Перестань, – сказала Мариам, – это была неудачная шутка. Егор, где нам сесть?

«Эта девушка непростая», – сказал себе Егорка, доставая из стенной ниши небольшой коврик. Он расстелил его на полу. И сел на него, скрестив ноги. Сара и Мариам последовали его примеру. Мариам налила чай в чашку и протянула мужу.

– Откуда ты, – спросил Егорка у Сары, – какому народу ты принадлежишь?

– Я половчанка, – ответила Сара. – Мой народ жил в степях Итиля.

– И что, интересно, – не унималась Мариам, вновь возвращаясь к теме семейных шуток, – мой муж категорически отказывается принимать ислам. Но вот многоженство он приемлет.

– Мы уже говорим о другом, – заметил Егор.

– Да, ну извините, просто вспомнила.

– Значит, половчанка, – повторил Егор.

– Да, я дочь князя Кумана.

– Вот как. Почему же так вышло, что княжеская дочь попала в рабство?

– Я не хочу говорить об этом.

– Таких строптивых рабынь я еще не встречал, – засмеялся Егор.

– Уж, какая есть, – ответил Сара.

– Послушай, что ты пристал к человеку, – рассердилась Мариам.

– Да, я не пристал. Мы просто разговариваем.

– Да, но разговор этот доставляет удовольствие только тебе.

– Я вижу, что ко мне сегодня применяются придирки, – заметил Егор. – Ладно, перейдем к делу. Сара, скажи мне пожалуйста. Странное, кстати, у тебя имя для половчанки. Я сначала подумал, что ты иудейка. Скажи, что предшествовало аресту. Как это произошло?

– Мы пристали к берегу, поднялись на пристань. При прохождении таможенных и пограничных процедур его арестовали.

– Не густо. Может быть, что-то было до этого. Сама что думаешь, в чем ты видишь причину?

Сара пожала плечами.

– До этого много чего происходило.

– Например?

– Например, на нас напали пираты.

– Пираты?! – переспросил Егор.

– Да.

– И чем все это кончилось? Вы отбились? Вам удалось уйти?

– Нет, нас захватили в плен.

– Так, дело принимает интересный оборот, – заметил Егор, – что дальше? Вы заплатили выкуп или вам удалось бежать?

– Это был не совсем побег. Пираты нас, как бы отпустили. Хотя сначала хотели казнить, но в последний момент оказалось, что главарь пиратов – старый знакомый господина Али. Просто он его не узнал.

– Это какая-то страница его жизни, неведомая мне, – заметил Егор. – Никогда бы не подумал. Значит, у него и на море есть связи. А как звали главаря?

– Хасан, – ответила Сараю.

– Хасан, – повторил Егор, – знакомое имя. Хотя, такое совпадение вряд ли возможно.

– Он все время просил господина Али рассказать какую-нибудь историю.

– Ну что же, все сходится. Но почему? Они, может быть, теперь промышляют на море. Ладно, допустим, я могу ошибаться, но все равно, допустим. Но из этого ничего не следует. Пираты же не могли донести до него. Значит, кто-то из команды. Капитан. Кто был капитан?

– Гилянец.

– Талыш?

– Да.

– Талыши известные демагоги и стукачи. Но этого мало. Ты запомнила дорогу к тюрьме.

– Да, ее и запоминать не надо. Отсюда видно. Видите, ту башню красивую, что в воде стоит, ребристую. В ней он и сидит.

– Его туда на лодке везли?

– Нет, там мостик, дощатый. А меня не пустили. И я сидела на берегу весь день.

– Хорошее место он выбрал для отсидки, – заметил Егор, – рядом с домом. Вот умеет жить красиво. Что значит, человек со вкусом.

– Кажется, к нам стучат, – сказала Мариам.

– Действительно, стучат, – согласился Егорка. – А я слышу стук, но не думал, что к нам. Еще не привык. А ты быстро освоилась, молодец.

Егор поднялся и пошел вниз, говоря вслух:

– Надо же, только что приехали, а уже гости. Хотя. Надеюсь, что это не налоговое извещение на имущество.

В дверях стоял благообразный господин в белой чалме с драгоценным камнем. На ногах закручивались красные чарыхи. А с плеч ниспадала дорогая шелковая фарджия темно-синего цвета. Позади него стояли двое молодцов, смахивающих на охрану.

Незнакомец, едва заметно кивнул и произнес:

– По моим сведениям здесь должна проживать девушка по имени Сара.

– Какое у вас дело к ней? – спросил Егор.

Вопрос незнакомцу не понравился.

– Кто ты такой? – строго спросил он.

– А ты, – спокойно ответил Егор.

– Меня зовут мирза Джамал, – высокомерно ответил посетитель. – Я заместитель начальника дивана внешних отношений.

– А меня зовут Егор. Я владелец этого дома.

– Зиммий? – поинтересовался Джамал.

– Зиммий, – подтвердил Егор.

– Ну что же, Ширван гостеприимен и открыт для гостей, – изобразив подобие улыбки, произнес Джамал. – Дело в том, что я плыл на корабле с господином Али. Его по недоразумению задержали. Когда я его навестил в тюрьме, он попросил меня об услуге, покровительстве для его рабыни. Он попросил меня взять ее в свой дом на то время, пока он находится в заключении. Пока все не образуется. А уж я постараюсь, чтобы это произошло как можно быстрее. В пути мы такое пережили. Он мне здорово помог, так что я его должник.

– Благодарю вас, – ответил Егор, – господин Али мой друг и побратим. Он еще не знает, что я здесь. Иначе он бы не обратился к вам с этой просьбой. В любом случае сейчас в этом нет необходимости. Сара останется здесь до тех пор, пока господин Али не выйдет на свободу.

– Это благородно с вашей стороны, – сказал Джамал. – Но к чему вам эти лишние хлопоты, кормить ее надо. А я человек с достатком, у меня большой дом, лишнюю рабыню никто и не заметит.

– Ну что вы, какие хлопоты, это мой долг, – возразил Егор.

– А, может быть, мы спросим у нее? – настаивал чиновник.

– Конечно, – согласился Егор, – войдите в дом. Будьте моим гостем.

– Благодарю вас, у меня нет времени.

Егор позвал Сару, а когда она спустилась, спросил:

– Сара, ты знаешь этого господина?

Сара, чье лицо было до глаз закрыто платком, утвердительно кивнула головой.

– Али попросил этого господина позаботиться о тебе. И он пришел, чтобы забрать тебя в свой дом.

– Я останусь здесь, – спокойно ответила Сара.

– Но это приказ твоего господина, – вмешался в разговор чиновник.

– Значит, я его ослушаюсь, – сказала Сара.

– Вы говорили о просьбе Али, – заметил Егор, – а теперь приказ.

– Просьба господина, есть приказ для раба – это же очевидно, – сказал Джамал. – Вы хорошо говорите по-азербайджански, но у вас видно маленький словарный запас, лексикон невелик. Нюансов не чувствуете.

– Это ничего, – возразил Егор, – суть дела я уяснил. Эта девушка останется здесь. Как я уже говорил, мой друг просто не знает, что я вернулся.

Джамал улыбнулся, но было видно, что улыбка ему далась нелегко.

– Я вас еще навещу, – сказал он. – Рад был познакомиться.

– Взаимно, – ответил Егор, – уже уходите? Я интересуюсь, нельзя ли мне увидеть Али? Наверное, вы можете мне в этом посодействовать?

– Я попробую, – сказал Джамал, – но ничего не обещаю. Ему предъявлено серьезное обвинение. Приходите в диван-ханэ, спросите меня и вас проводят.

Чиновник кивнул и удалился в сопровождении охраны.

– Ишь ты, гусь – сказал по-русски Егор, обращаясь к Саре.

Девушка поняла и пожала плечами.

– Это странно, – сказала она.

– Считаешь, что он сказал неправду? Али не мог беспокоиться о тебе?

– Мог, но я не думаю, что позволил бы другому мужчине забрать меня в свой дом.

– Видимо, инициатива исходит от этого важного господина, – заметил Егор. – Кстати, пока жена не слышит, а то она у меня ревнивая ужасно. Если хочешь, я попрошу Али, чтобы он дал тебе свободу. Я сам бывший раб. И знаю, каково это быть рабом. Я удивляюсь, почему он сам тебя до сих пор не освободил?

– Он пытался, – заметила Сара.

– Что значит пытался?

– Я отказалась.

– Он тебя отпускал на волю, и ты отказалась?

В этот момент сверху прозвучал голос Мариам.

– Что случилось, кто это был, и что это вы с таким интересом обсуждаете?

Подняли головы и увидели Мариам на террасе.

– Три вопроса в одном предложении, – заметил Егор вполголоса.

– Что ты говоришь? – переспросила Мариам.

– Сейчас мы поднимемся и все тебе расскажем, – сказал Егор.

* * *

Полицейский инспектор дочитал последнюю страницу и посмотрел на собеседника.

– Что это было? – спросил мирза Джамал.

– Протокол допроса, – ответил инспектор.

– А мне показалось, что это не протокол допроса. Монголы, хорезмийцы, разбойники, какая-то любовная история. По-моему, это дастан какой-то. Почему в протоколе нет твоих вопросов?

– Он сам все рассказывал, я только записывал. Всю ночь, между прочим.

– Ялчин, ты глупец? – спросил Джамал.

– О, сын моего дяди, зачем ты меня оскорбляешь? Я не глупец.

– Ты должен задавать ему соответствующие вопросы и подвести его к смертной казни. В крайнем случае, к длительному тюремному заключению. А ты записываешь историю его жизни. Зачем?

– Так ведь интересно, – возразил инспектор, – под утро я чуть не заплакал от избытка чувств.

– Так, вот этого, чтобы я больше не слышал, ты полицейский или кто?

– Полицейский.

– А я начинаю в этом сомневаться. Ты приобщил к делу свидетельские показания, как я тебе велел, нет? Почему?

– Когда я пошел в порт, этого корабля уже не было. Из команды никого не было, кто мог бы свидетельствовать против него.

– Когда ты пошел в порт.

– На следующий день.

– Но я же сказал тебе, что это срочно.

– У меня были другие, не менее срочные дела.

– Ялчин, ты помнишь, кому ты обязан своей должностью?

– Помню.

– Ялчин, ты знаешь, что в Баку безработица?

– Знаю.

– Так вот. Хочешь, садись в лодку и греби за тем кораблем. Хочешь, сам пиши свидетельские показания. Но, чтобы к концу этой недели дело было передано в суд. Или я сделаю так, что тебя уволят.

– Но до конца недели осталось два дня!

– Значит, тебе надо торопиться.

– А к чему такая спешка, за две недели этот гилянец обернется и вновь придет сюда. И тогда я возьму с него свидетельские показания.

– Этот человек слишком умен. А на свободе объявился у него какой-то друг. Я не могу рисковать. До конца недели. Ты меня понял? Не слышу!

– Понял, – нехотя сказал Ялчин, а когда Джамал вышел из кабинета, добавил:

– Зазнавшийся индюк. Мало я тебя в детстве колотил. Больше надо было.

Через час после ухода мирзы Джамала в дверь вновь постучали. Егорка вопросительно взглянул на Сару.

– Это что такое, не успел я выпить приехать, как уже валят посетители. Чаю не дадут попить. Ты кого-нибудь ждешь?

Сара отрицательно покачала головой.

– А ты? – Егорка повернулся к жене.

– Вообще-то, я приехала вместе с тобой, – заметила Мариам.

– Действительно, – улыбнулся Егор. – Ну что ж, пойду, открою.

За воротами стоял служащий налогового ведомства.

– Здесь живет зиммий, – сказал он вместо приветствия. – Нам сказали об этом.

– Живет, – подтвердил Егор.

– Это ты?

– Я! Как догадался?

– Не похож на азербайджанца.

– Почему-то я так и подумал.

– Ты уплатил джизью?

– Уплатил.

– А когда ты приехал?

– Сегодня.

– Что-то не сходится, – радостно сказал амиль.

– Что именно? – осведомился Егор.

– Если ты сегодня приехал, когда же ты успел заплатить. Я весь день был в конторе.

– Налог уплачен, – сказал Егор.

– Ты можешь предъявить квитанцию?

– Это будет нелегко, но я попробую, оставайся здесь.

Егор поднялся в дом.

– В чем дело, – спросила Мариам.

– Мне надо вспомнить, куда я засунул квитанцию об уплате налога на немусульман. Ты не помнишь? Я тебе говорил.

– То, что говорил – помню. А куда положил – нет.

– Вот она, – сказал Егорка, извлекая из расщелины в балке квадратик бумаги.

Амиль долго и недоверчиво разглядывал квитанцию.

– Ты уплатил налог год назад, – озабоченно сказал он, – сразу на десять лет вперед. Впервые с этим сталкиваюсь.

– Осталось еще семь лет, – уточнил Егор.

– Год назад я еще не работал, – с сожалением сказал амиль, – подпись мне не знакома.

– Печать ваша?

– Наша, – нехотя подтвердил амиль, – но я все равно проверю. Можно мне взять квитанцию, чтобы я мог сличить с книгой записей.

– Нельзя, – равнодушно сказал Егор, – прочитай и запомни.

Чиновник выпростал из рукава чернильницу, достал калам и прямо на ладони сделал запись.

– Если что, я вернусь, – пообещал он и ушел, не прощаясь.

Егор закрыл за ним ворота и поднялся на террасу. Солнце село за холм, и как-то быстро стало темнеть.

– Все в порядке, – сказал он, – но его кто-то прислал. Иначе, с какой стати он целенаправленно пришел ко мне.

– Простите меня, – сказал Сара, – я очень устала, весь день на ногах. Можно я где-нибудь прилягу. Все равно ни о чем не могу думать.

– Конечно, – спохватился Егор, – иди, ложись.

– Я тоже хочу спать, – заявила Мариам.

– Ты тоже ложись, – предложил Егор.

– А ты спать не хочешь?

– Хочу, но у меня полно дел. Во-первых, я должен раздобыть какой-нибудь еды. В отличие от вас нежных и возвышенных созданий, я не засну на голодный желудок. Во-вторых, я должен навестить Али. Я думаю, что он тоже голоден. Но перед этим я бы хотел умыться.

– Полить тебе? – заботливо спросила Мариам.

– Конечно, – ответил Егор.

 

Башня обскура

Он вышел из дома, когда уже совсем стемнело. Редкие звезды только набирали силу, однако ночь была светлой. По небосклону уже наметила свой путь ущербная луна. Егор постоял немного перед воротами, думая в какую сторону ему следует податься. Улица, проходящая перед домом, спускалась вниз, откуда-то слева из глубины переулков и под тупым углом сворачивала направо в сторону моря. Егорка пошел вниз и вышел на параллельную улицу. Там была мечеть, перед ней горели масляные лампы, и было все еще оживленно. Егорка спросил у прохожего о том, где можно купить еды.

– Поздно, братец, ты спохватился, – сказал прохожий, – базар уже закрыт. Там в конце улицы кебаб-ханэ. Они на вынос торгуют. Пойдем, покажу. Нам по дороге.

Егорка пошел с ним и вступил в непринужденную беседу.

– Я иду с вечерней молитвы, – сообщил словоохотливый прохожий, – а ты почему не был там?

– Я молюсь своим Богам, – искренне ответил Егор.

– Вот как, то-то я смотрю, на бакинца ты не похож. Откуда будешь?

– Я урус, – сказал Егор, – сегодня только приехал, и сразу неприятности навалились. Не повезло моему другу.

– А что случилось? – живо заинтересовался прохожий.

– Задержали его на таможне и арестовали.

– Товару, наверно, много провез беспошлинно. Это серьезное нарушение.

– Не было никакого товара, он ученый мударрис, хафиз. Кому-то он не понравился. Я думаю, что он, где-нибудь пошутил неудачно, за это его и взяли.

– Бывает, а ты где живешь? Далеко?

– Здесь рядом, на соседней улице.

– Значит, соседи, – собеседник остановился, – здесь я живу. Заходи, будь гостем моим.

– Нет, спасибо, – поблагодарил Егор.

– Кебаб-ханэ через дом, слышишь запах. А куда забрали твоего друга?

– Вон в той башне он, – показал Егор.

– Странно, тюрьма в другом месте находится, – удивился попутчик.

– Думаю передачу ему отнести. Или лучше утра дождаться, когда придет начальство.

– Наоборот, сейчас надо идти, пока начальства нет, – посоветовал мужчина. – Дай стражнику пару дирхамов, и он возьмет передачу. Зарплата у них маленькая, а жить надо.

– Спасибо, друг, – сказал Егор, – ты мне очень помог.

– Ну, что ты, мы же соседи. Бакинцы должны помогать друг другу. Меня Селим зовут, заходи, в нарды поиграем.

– Спасибо, Селим. Меня Егор зовут. Еще увидимся.

Простившись с Селимом, Егор дошел до кебаб-ханэ, купил несколько видов кебаба, хлеб, сыр, зелени, фруктов и маленький кувшин вина. Все это он попросил уложить в зембиль, который висел над столом у кебабчи. Последний так обрадовался запоздалому муштари, что зембиль отдал бесплатно. После этого Егор отправился к пресловутой башне обскура.

С наступлением темноты Али поднялся на свой шесток, то есть жердок, короче говоря, насест, лег, повернув голову так, чтобы в башенной бойнице был виден кусочек неба со звездочкой. И долго лежал так, размышляя о своем положении, медленно погружаясь в дремоту. Но осторожный стук внизу разбудил его. Придя в себя, Али понял, что это стражник стучит древком копья о решетку. Али спустился вниз. У решетки мелькнула тень, но ее место заняла другая, более просторная. Еще не разбирая лица и голоса, Али почувствовал доброту и спокойствие, исходящие от нее. Характерное откашливание перед началом разговора убедили его окончательно в своей догадке.

– Кажется, это уже было, – сказал Али, – только не помню, кто с какой стороны стоял в последний раз. Все повторяется с пугающей быстротой.

– Мы живем вечно, – ответил Егорка, – только забываем об этом. Я принес тебе немного еды.

Егорка просунул через отверстие в решетке сверток. В нем лежал лаваш, середина которого была начинена кебабом.

– Божественный аромат, – сказал Али, – а больше ничего ты не принес.

И в следующий миг почувствовал, как в ладонь тычется глиняное горлышко.

– Ты настоящий друг, – сказал Али, отколупывая печать.

– Вообще-то стражник взял с меня слово, что вино я тебе не передам, – сказал Егор.

– Знаешь, не ему учить тебя морали.

– Я почему-то тоже так подумал.

– Как давно ты здесь? – спросил Али.

– Ты не поверишь, но мы прибыли только сегодня. Я знал, что встречу тебя, правда, надеялся, что это произойдет дома. А ты приехал утром, верно?

– Верно. Ты от Сары узнал, что я здесь?

– Так оно и есть. Красивую ты себе рабыню отхватил. Что у тебя с ней? Мне показалось, что она беременна.

Али проглотил кусок мяса, приложился к кувшинчику:

– Тебе оставить?

– Оставь, если не жалко. Хотя нет, пей. В отличие от тебя, я себе купить могу.

Оторвавшись от горлышка, Али блаженно выдохнул и сказал:

– Она моя рабыня, вот и все. А, если она беременна, что для меня новость, то это возможно только от святого духа. Либо она забеременела тотчас после моего ареста.

– Не надо мне ничего говорить про святого духа, – запротестовал Егорка, – я ими сыт по горло. А ты изменился, друг мой. Я знал тебя, как великого гуманиста. А ты рабыню купил. Меня это даже несколько задело. Я ведь, тоже из рабов, если ты помнишь.

– Я был вынужден ее купить, – сказал Али, – чтобы спасти честь одной замужней женщины.

– А, ну это совсем другое дело, – согласился Егор. – Я даже сказал, что похлопочу за нее, чтобы она получила свободу. Но она отказалась. Ну, так почему ты здесь оказался? Кому ты успел насыпать соли на хвост?

– Не знаю, я думаю над этим.

– К нам приходил какой-то хлыщ, – продолжал Егор, – сказал, что ты просил позаботиться о Саре, и хотел забрать ее в свой дом. Ты просил?

– Нет. Он сам предлагал. Может быть из вежливости. У нас был странный разговор. Он предложил прислать за ней женщину. Я думал, что это простая любезность.

– Но он пришел сам. У него был к ней интерес.

– Я знаю об этом. Он два раза предлагал мне продать ее. Но она не хочет.

– Кто же спрашивает рабыню о ее желании.

– Я гуманист, как ты знаешь. Она не просто рабыня. Она моя совесть. У меня была связь с ее госпожой, кончилось не очень хорошо. Я давал Саре свободу, но она отказалась.

– Что значит, отказалась. Как это человек может предпочесть свободе рабство. Хотя, конечно, она влюблена в тебя, другого объяснения нет.

– Не будем тратить драгоценные минуты на разговоры о рабыне, – сказал Али. – Слушай, отличное вино. Где купил?

– Недалеко от моего дома. На соседней улице.

– Красивый у тебя дом?

– Обычный. Но с веранды второго этажа открывается вид на море.

– Замечательно, как раз то, что я люблю. Лада бы тебе этого не простила. Ничего не знаешь о ней?

– Нет. Думаю, живет со своим франком и в ус не дует. Лучше скажи, что делать? Хлыщ сказал, что обвинение серьезное.

– Защищаться от надуманных обвинений. Ты забыл, что я законовед. Кто бы ни был человек, возведший меня напраслину. Я разобью его доводы в пух и прах. Но нам понадобится поддержка общественности. Узнай, есть ли в этом городе медресе. Знаток Корана, законовед, профессор медресе Дамаска облыжно обвинен в связи с пиратами! Да, и еще, купи десяток овец, отгони их в мечеть. Скажи, что это вакуфный дар. Запомнишь, от слова вакф.

– Запомнить-то я запомню, но как я пойду в мечеть. Я многобожец.

– Что я могу тебе сказать? Придумай что-нибудь. Скрепи сердце ради нашей дружбы.

Послышался звук шагов стражника.

– Мне пора уходить, – сказал Егор, – а, может быть, побег?

– Некуда бежать, – возразил Али, – надо оправдаться.

– Ладно, возьми это, на всякий случай.

Али почувствовал в руке холод рукоятки кинжала.

– Тот самый, – сказал Али, – знакомый изгиб, но это лишнее.

– Пусть будет, – настаивал Егор, – оружие никогда не бывает лишним. И это тоже.

Егорка передал Али моток веревки.

– Это аркан, тонкий и очень прочный. Я пытался его разорвать, и у меня не вышло.

– Ладно, – согласился Али, и спросил, – ты то как, почему вернулся?

– Расскажу потом, – бросил Егорка и отошел от решетки, подгоняемый стражником.

 

Трудности перевода

Молла Панах, священнослужитель Соборной мечети тайно переводил Коран на тюркский язык. Этому он посвящал все свое свободное время. Прихожане часто сетовали на то, что хотели бы понимать смысл сур, которые он читает им, сразу, не дожидаясь перевода и толкования. Как-то Панах сказал об этом имаму, но тот сурово сдвинув брови, возразил, что суры священной книги должны доходить до сердца правоверного мусульманина безо всякого перевода, а посредством искренней веры. Молла Панах понял, что не стоит продолжать этот разговор. Разговор о переводе мог навлечь на него гнев имама. В Баку был еще жив дух зороастризма. Он витал в самом воздухе. Именно поэтому здесь крайне трепетно относились к внешнему проявлению мусульманского вероисповедания. Что будет с улемами Ширвана, если до Багдада дойдет слух о том, что Священную книгу переводят с языка оригинала на язык простолюдинов. Сакральность не терпит вольностей. Мало ли какой смысл извлекут люди, позволь им самим судить о ниспосланных текстах. Халиф смотрел сквозь пальцы на храмы огнепоклонников и этим надо довольствоваться. Молла Панах решил переводить Коран тайно. Для будущих поколений. Он как раз закончил тридцать восьмой аят из суры «Скот», который гласил: «Нет животного на земле и птицы, летающей на крыльях, которые не были бы общинами, подобными вам…», когда в его келью постучал служка и сказал, что пригнали скот. Мола Панах сначала удивился этому совпадению, а потом спросил удивленно:

– Что это за скот, и кто его пригнал, и зачем?

Поскольку в предложении было целых три вопроса, служка, простоватый парень, который очень хотел стать моллой, надолго задумался, припоминая, затем, загибая пальцы, чтобы не забыть, произнес три слова, по одному на каждый вопрос – овцы, урус, вакф. Озадаченный молла Панах убрал свои записи и вышел во двор мечети. У крыльца, сгрудившись, топтались с десяток овец. За ними присматривал мальчик с хворостиной в руке. Немного поодаль стоял высокий плечистый человек. Он был одет как мусульманин, но русая борода и голубые глаза говорили о том, что это чужестранец.

– Мир вам, о имам этого благословенного дома, – обратился он к Панаху. – Примите в вакуфный дар от путника этих жертвенных животных.

Человек говорил по-тюркски очень хорошо, практически без акцента. Молла Панах с улыбкой поблагодарил его и предложил пройти в ротонду, находившуюся неподалеку. Прислушивающийся к их диалогу мальчик сказал, обращаясь к чужестранцу:

– Ами, мен гедим дэ?

– Конечно, иди, – ответил Егорка, – спасибо.

– Тебе спасибо, три дня ни одной овцы не могли продать, – ответил мальчик и убежал.

Молла Панах подозвал служку и велел ему принести чай, а затем отогнать овец на другой двор. В ротонде на деревянном помосте был расстелен небольшой истертый коврик. Егорка снял обувь и сел, скрестив ноги. Панах сел напротив.

– Могу я узнать ваше имя? – спросил он.

– Конечно, – Егор назвал свое имя.

– Мне сказали, что вы урус, – продолжал Молла Панах, – что привело вас в наш город? Торговые дела?

– Я живу здесь, – ответил Егор, – точнее, собираюсь здесь жить. Если будет на то благоволение небес, – Егор с улыбкой воздел руки. – У меня здесь дом.

– Вот как, – с некоторым удивлением отметил Панах. – Я рад за вас. Баку – прекрасный город. И я хочу поблагодарить вас за дар. Сейчас в это тяжелое время редко мусульмане совершают такие щедрые поступки. Ведь вы – мусульманин?! Ваше упование было неопределенным.

– Уважаемый молла, – сказал Егор, – при всем моем уважении к вам и к дому Аллаха, я принадлежу к другому вероисповеданию.

– Ну, что же, друг мой, – учтиво заметил Панах, – я смотрю на мир широко открытыми глазами. Всех нельзя заставить думать по-твоему. Дом Аллаха открыт для всех. Я уважаю ваш выбор. Но тем более ценен ваш поступок.

– Я боюсь, что вы окончательно разочаруетесь во мне, – усмехнулся Егорка. – Но, должен заявить, что лишь выполняю просьбу своего друга, ученого хафиза по имени Али. Когда-то он дал обет, что если ему суждено будет увидеть Баку, то он пожертвует овец дому Аллаха.

– А что случилось с вашим другом?

– Вы знаете, какая-то странная, я бы даже сказал, запутанная история. Не успел он ступить на берег, как его арестовали по какому-то сомнительному обвинению и заточили в тюрьму. Но, несмотря на это, он не отказался от своего обещания. И вот я выполняю его волю.

– Что вы говорите, – удивился молла, – а в чем его обвиняют?

– Обвинение настолько нелепо и смехотворно, что я сам до сих пор отказываюсь в него верить. Дело в том, что он плыл на корабле. Был туман, плохая погода. Кормчий сбился с курса. Короче говоря, они попали в руки пиратов. Их отконвоировали на какой-то необитаемый остров, где должны были казнить. Но мой друг Али, а мы с ним как братья, вот так, – Егор потер указательные пальцы друг о друга, – благодаря своему уму и красноречию, а оно у него врожденное, он, между прочим, сын моллы из Байлакана, и обучался искусству риторики в медресе Табриза, он расположил к себе главаря морских разбойников. И представьте себе, тот сохранил им жизнь. Ослабил охрану, капитан воспользовался этим и отдал концы.

– Умер?

– Нет, нет, что вы, наоборот. У моряков, в отличие от обычных людей – выражение отдать концы означает – уплыть. Любопытно, правда? Капитан спас свой корабль, экипаж, пассажиров, товар. Иначе говоря, выполнил свои обязательства. Прибыл в Баку.

– Я не понимаю, – сказал Панах, – за что же его арестовали?

– Его обвинили в связях с пиратами.

– Кто же до этого додумался?

– Как раз над этим мы и ломаем голову, – признался Егор, – и у меня есть одна догадка.

Пришел служка, неся на большом подносе чайник и две чашки, и вазочку с темной массой. Молла Панах разлил дымящийся чай и сказал:

– Пейте, прошу вас.

– А это что, – с любопытством спросил Егор, указывая на темную массу. В ней виднелись ягоды.

– Это ежевичное варенье, угощайтесь. Но вы что-то сказали про догадку? Продолжайте, прошу вас.

– Ну не то, чтобы догадка, а скорее подозрение. Вместе с Али на корабле плыл некий человек из дивана внешних сношений. Я подозреваю его. Он проявляет интерес к рабыне моего друга. Просил продать ее. Но Али отказался, поскольку он гуманист и не торгует людьми.

– Вы говорите, что он знаток Корана? – задумчиво сказал молла Панах.

– Да.

– И выпускник медресе?

– Да.

– Я обязательно доложу об этом имаму. Я считаю, что наш долг позаботиться о таком достойном человеке.

– Благодарю вас. Буду вам очень признателен. Я со своей стороны пытаюсь сделать все возможное, чтобы освободить его. Но мы первый день в городе, сами понимаете, никаких связей.

– Считайте, что связи у вас уже есть, – сказал молла Панах.

– Благодарю вас, – ответил Егор, – мне чужеземцу отрадно это слышать.

Он допил чай и заметил:

– Варенье очень вкусное. Пожалуй, пойду с вашего разрешения.

– Сейчас будет молитва и проповедь, – сказал молла Панах, – вы могли бы присутствовать на ней.

– Благодарю вас. В другой раз обязательно воспользуюсь вашим любезным приглашением.

– Ну что ж, рад знакомству. Заходите, когда будет свободное время. А мы посмотрим, что можно сделать для вашего друга.

Егор попрощался и ушел. Молла Панах проводил его взглядом, он был взволнован. «Какой совпадение – думал он, – второе подряд. Это не случайность. Сначала сура совпала с текущим моментом, а теперь – знаток Корана». Он уже чувствовал заочную симпатию к хафизу Али.

Егорка вернулся домой и узнал, что в его отсутствие вновь приходил мирза Джамал.

– Он начинает меня раздражать, – сказал Егор, – что ему понадобилось на этот раз?

– Не знаю, – ответила Мариам. – Я не открыла дверь. Когда мужа нет в доме, я никого не впускаю.

– Ты правильно поступаешь. Он был один?

– С ним была его охрана. Я с террасы видела.

– Надо что-то делать, – задумчиво сказал Егор, – похоже, что так просто не отвяжется.

Егор сел во дворе под навесом возле летней кухни и задумался.

– Дать тебе чаю? – спросил Мариам.

Егор, углубившись в свои мысли, казалось, не слышал вопроса. Мариам вернулась в дом. Через некоторое время появилась Сара с подносом в руке. Увидев ее, Егор удивленно спросил:

– А почему ты принесла?

– Мариам попросила меня об этом.

Егор поднял голову и увидел свою жену. Она смотрела на него, улыбаясь с террасы.

– Зачем этот человек повадился ходить сюда, – спросил Егор, – как ты думаешь?

– Я ему нравлюсь, – без обиняков сказала Сара.

– Он видел твое лицо? – спросил Егор.

– Да, на корабле, это вышло случайно. Я забылась. Вообще-то мы кипчаки не закрываем лица. Господин Али предлагал ему взять меня в жены. Но он отказался.

Сара вернулась в дом.

«Значит, мои догадки верны, – подумал Егор, – хозяина посадили, чтобы получить девушку, то есть первая часть замысла ему удалась без труда, а со второй вышла заминка. Возникли непредвиденные обстоятельства в моем лице. Первое, что придет ему в голову – это шантаж и обмен. Свободу рабыни на свободу его хозяина. Чтобы исключить этот вариант, надо спрятать рабыню, но куда»?

– Я пойду, пройдусь по городу, – крикнул Егор жене, – дверь никому не открывать. Куплю что-нибудь на ужин.

– Слушаюсь, мой господин, – ответила Мариам. Егор, улыбаясь, покачал головой и вышел со двора. Расспросив соседских мальчишек, он узнал, что ближайший рынок носит название «Базар угольщиков». Но прежде он отправился бродить по городу. Он долго гулял, обходя бани, рынки, караван-сараи, мечети, правительственные учреждения, запоминая расположение улиц и их названия. Город лежал на холме так, что едва ли не с каждой улицы в просветах между домов было видно море. Он стоял у дворца ширваншаха, любуясь рельефными стенами, башенками и цветными витражами круглых эркеров. Затем он пошел обратно, держа путь на рынок угольщиков, но неожиданно вышел к мечети, где служил молла Панах. Недолго думая, Егор вошел во двор и попросил позвать моллу Панаха. Когда тот появился, Егорка сказал ему:

– Здравствуйте еще раз. Простите, гулял по городу и случайно вышел к вашей мечети. Тогда я подумал, что дорога не приводит к мечети случайно.

– Это вы верно подметили, – согласился молла Панах. – Хорошо, что зашли. Я уже поговорил с имамом по поводу вашего друга. К сожалению, порадовать пока нечем. Имам поблагодарил вас за дар и сказал, что надеется обрести в вашем лице неофита – мусульманина. Но в остальном он был сдержан в словах. Сказал, что попытается узнать, что послужило причиной ареста. Он ничего не обещал, но то, что он не отказался от участия сразу – это хороший знак.

– Я вам очень благодарен. – сказал Егор. – Простите за назойливость, я хочу просить вашего совета, точнее рекомендации. Не могли бы вы указать мне дом для найма. Я хочу там на время поселить рабыню моего друга. Мои предположения, кажется, имеют серьезную почву под собой. Знаете, как говорится, на имама надейся, да сам не плошай. Есть ли подходящий дом поблизости?

– Что, в самом деле, есть такая пословица? – удивился молла Панах.

– Да.

– Я дорожу своими рекомендациями, – продолжал молла Панах, – я не знаю поблизости дома, хозяину которого мог бы абсолютно доверять. Есть только один человек, в котором я уверен, это я сам. Но мне хочется помочь вашему другу. Мы в доме живем вдвоем с мамой. Дом большой. Могу приютить ее у себя. Рабыня будет находиться на женской половине.

– Благодарю, – сказал Егор, – тогда я пошел за ней.

И он, торопясь, словно боясь, что молла передумает, ушел.

* * *

За Али вновь пришли глубокой ночью. Отчаянно зевая, он шел на допрос, мысленно отпуская проклятия в адрес тюремщиков. Дознаватель, встретил его, изготовившись к письму. Перед ним лежал свиток бумаги, а из чернильницы торчал калам. На лице его было деланное безразличие, и даже некоторая суровость. Али сел на табурет, вздохнул, стал смотреть в лицо дознавателю. Ялчин почему-то пристального взгляда не выдержал, несколько смешался, стал шарить по столу, разыскивая что-то несуществующее.

– Ну, – наконец сказал он, – продолжаем беседу. Я тебя слушаю.

Али улыбнулся. Сонливость к этому времени прошла. Он даже чувствовал какое-то странное чувство приязни, какое человек испытывает к своему внимательному собеседнику.

– На чем мы остановились? – спросил Али.

Ялчин долго собирался с ответом, было видно, что слова эти даются ему с трудом.

– На том, что твоя жена умерла при родах вместе с младенцем, – сказал он и заморгал, чтобы прогнать непрошенную слезу.

Видя такое участие, Али сам едва сдержал слезы.

– Послушай, брат, – сказал он, – с таким чутким сердцем тебе нелегко будет отправлять эту службу.

– Да, я знаю, – неожиданно искренно ответил Ялчин, – сам мучаюсь. Но что делать? Ремеслом никаким не владею, только сюда смог устроиться. Но, – он взял себя в руки, голос его окреп, – мы отвлеклись. Рассказывай, что было дальше? Не теряй времени.

– У меня этого добра в избытке, так что я им не дорожу, – сказал Али. – Но я не могу так сразу говорить о наболевшем. Мне надо настроиться. Давай поговорим для начала о чем-нибудь отвлеченном, а потом незаметно перейдем к моей личной жизни.

– Ладно, – легко согласился Ялчин, – о чем ты хочешь поговорить?

– О политике, – заявил Али.

– А что именно тебя интересует, а то я мало что знаю. Я сижу здесь целыми днями, допрашивая воров, убийц, всякого рода преступников.

Али сказал:

– Я сел на корабль в Бендер-Энзели и прямиком, не считая одной вынужденной остановки, приплыл в Баку. А что вокруг происходит? В Ширване. Где вообще татары?

Ялчин тяжело вздохнул и помрачнел. Видно было, что вопрос Али попал в самую точку. В самое, что ни на есть больное место.

– Вообще-то хафиз, ничего хорошего нет, а напротив – худо все, – мрачно произнес дознаватель. – Татары кругом все захватили, и никто не знает, что дальше будет. Ширваншах со своим двором мечется между Шемахой и Баку. Ведутся какие-то тайные переговоры. Пятнадцать лет назад татары пытались взять Баку, но не смогли. Я тогда был еще мальчишкой. И я уверен, что и сейчас не смогут взять. Но народ опасается, что шах добровольно сдаст город монголам. Выговорит себе достойные условия и сдаст.

– Вот как, – зло сказал Али, – какого же спрашивается рожна я сюда приехал, да еще в тюрьме оказался.

– Пути Господни неисповедимы, – неожиданно глубокомысленно сказал Ялчин.

Али удивленно посмотрел на него.

– Ты, действительно, так считаешь?

– Может быть, – неуверенно сказал Ялчин, – вчера в мечети этими словами молла закончил проповедь. Так ты говоришь, что по пути сюда корабль сделал остановку?

– Верно, нас захватили пираты и отвели корабль к своему острову.

– С твоей помощью, – торжествующе сказал дознаватель. – Значит, ты не отрицаешь своих связей с пиратами.

Али вздохнул.

– Не знаю, как точнее выразиться. Связи отрицаю, знакомство – нет. Но я же тебе рассказывал, а ты писал. Поройся в бумагах.

– Мне не надо рыться, – возразил Ялчин, – я все помню. Ты говорил о разбойниках.

– Теперь они пираты. На суше теперь разбойничают татары. А разбойники решили теперь искать пропитание на море. И их можно понять.

– Понимание – это признак человеколюбия, – изрек вдруг дознаватель.

Второй раз Али удивленно взглянул на дознавателя.

– Это тоже ты вынес с проповеди? – спросил он.

– Да, как ты догадался? – спросил подозрительно дознаватель.

– Как зовут этого проповедника?

– Молла Панах, – сказал дознаватель, – на его проповеди приходят люди со всего города. И я стараюсь не пропускать их.

– Это правильно, – заметил Али, – почаще ходи к нему.

– Я как раз сегодня оттуда, – гордо сказал Ялчин.

– Может, и меня возьмешь с собой?

– Не положено. Давай лучше продолжим. Мы уже достаточно побеседовали.

– Ладно, на чем я остановился?

– Перед самой осадой Байлакана татарами, в гости к вам приехала молодая красивая женщина, вдова атабека Узбека. Я даже не знаю, зачем я все это записываю, потому что все это вранье. Я не верю ни одному твоему слову. Ну откуда ты можешь знать вдову атабека Узбека? Хотя ладно, бумага все стерпит. Однако, врешь ты красиво. Тебя в Байлакане арестовали за болтовню?

– Вот здесь ты прав, – согласился Али, – меня арестовали за болтовню. Не надо было мне попусту трепать языком. И главное, перед кем. Ведь сказано, не мечите бисер…

– Что такое бисер?

– Бисер – это жемчуг.

– А причем здесь жемчуг? – настороженно спросил дознаватель.

– В Библии сказано – не мечите бисер перед свиньями. То есть не оказывайте людям услуг, которых они не в состоянии оценить.

– Интересно. Надо будет запомнить.

– Меня арестовали. Лада пыталась подкупить продажных тюремщиков, чтобы освободить меня.

– Мне неприятно это слышать, – заявил дознаватель.

– Так не слушай и не пиши.

– Я сам знаю, что мне делать. Говори медленней, я не успеваю записывать.

– Она даже придумала план моего побега. Но этому помешала атака монголо-татар. Во время штурма один сердобольный тюремщик ценой своей жизни открыл двери камер.

– Наверное, кто-нибудь из продажных тюремщиков, – язвительно заметил Ялчин.

– Быстро ты сквитался, – сказал Али, – молодец. Короче говоря, мне удалось выйти из тюрьмы. С мечом в руке я проложил себе дорогу к дому. Лада была уже там. Она сидела в подземной тайной комнате, которую я оборудовал на этот случай при строительстве дома. Я присоединился к ней, и мы провели под землей две недели, питаясь сухарями, вяленым мясом и вином.

– Вином? – переспросил Ялчин. Он был взволнован.

– Вином, – подтвердил Али, – как дальновидно заметил поэт. – «Вода, я знаю, пил ее однажды, она не утоляет жажды». Дело в том, что я забыл поменять ее вовремя. Она оказалась непригодной для питья. И мы были вынуждены пить вино.

– Две недели в тайной комнате, – завистливо сказал дознаватель, – наедине с красивой женщиной и вином. Так ты был в раю при жизни.

– Возможно, – задумчиво сказал Али, – но тогда я этого не понимал, не мог осознать. В раю я оказался позже. Но это совсем другая история.

– Ничего, – успокоил его дознаватель, – рассказывай, до утра у нас времени много. Что было потом?

– Потом? Потом мы выждали две недели и вышли наверх. От Байлакана ничего не осталось. Кругом были одни руины. Я с трудом нашел дорогу к кладбищу, чтобы проститься с женой и ребенком. В воздухе был смрад, и мы ушли в сторону Амида. Можно задать тебе один вопрос?

– Задать можешь. Но не уверен, что я отвечу на него.

– Тогда, сформулирую иначе, можешь ответить мне на один вопрос, – спросил Али.

– Ты можешь формулировать как угодно, а что будет, я уже сказал.

– Скажи, почему меня содержат не в тюрьме? Почему я сижу в какой-то странной башне? Она же не предназначена для содержания заключенных.

– Послушай, тебе какая разница, где тебя держат, – раздраженно бросил дознаватель. – Наоборот, тебе можно сказать, уважение сделали. Один сидишь.

– Ответ не убедителен.

– Что поделать, я не обладаю твоим даром красноречия.

– И все же?

– Я не знаю, я обыкновенный дознаватель. Рассказывай дальше, что было?

Когда Али под утро вернулся в башню, он обнаружил, что в узилище есть кто-то помимо него. Какая-то мощная фигура лежала лицом к стене, сгрудив под себя всю солому.

– Недолго же я был один. Ялчин не сдержал слово, – подумал Али.

Он немного постоял над спящим, пытаясь заглянуть ему в лицо. Но тот спал, натянув на голову плащ. Али не стал его будить, поскольку сам смертельно хотел спать. Он забрался на свое место и мгновенно уснул, как провалился в башню, которая смотрела не вверх в небеса, а вниз – вглубь земли.

Спал он беспокойно, боясь свалиться со своего насеста. От этого он часто просыпался, нащупывая пальцами, край деревянного перекрытия, и вновь засыпал. И каждый раз видел короткий сон. Так в одном из этих всполошных сновидений Хасан – главарь морских разбойников, требовал продолжать разговор, при этом прятал подмышкой кривой меч. Али видел, как выглядывает из-под одежды его изогнутое острое лезвие. Когда Али вгляделся в лицо, оказалось, что это вовсе не Хасан, а дознаватель Ялчин. Еще во сне он видел Ладу, и она была печальна. Ее внешний вид входил в противоречие с письмом, полученным от нее. Проснувшись в очередной раз, Али решил больше не мучиться. Он сел, зевая и потягиваясь. Из бойниц башни лился солнечный свет. Али решил, что уже далеко за полдень и подумал, что хорошо бы появиться Егорке. Принести еды и питья. В этот момент он услышал снизу:

– Мир тебе, малик Али Байлаканский.

Али посмотрел вниз и ответил:

– И тебе мир, мой языческий друг. Я рад тебя слышать. Но мне не нравится, что голос твой звучит с этой стороны решетки. Это означает, что у нас нет ни вина, ни закусок.

– Увы, мой друг, – согласился Егор, – ты прозорлив, как и всегда. Но меня смущает, что тебя огорчает не мое появление здесь, а всего лишь отсутствие закусок.

– Прости, я надеюсь, что ты попросился побыть со мной из солидарности. И в любой момент можешь постучать стражнику, и он тебя выпустит.

Говоря это, Али осторожно спустился вниз и впечатал свою ладонь в широкую длань русского богатыря.

– Здесь я должен тебя разочаровать, – сказал Егор, – я арестован.

– Как же так! А на кого ты оставил женщин? Мою жену и твою рабыню. Неужели этот придворный прощелыга взял над тобой вверх?

– Наверное, ты хотел сказать – мою жену и твою рабыню.

– Я так сказал?

– Просто от того, кто произносит слова, смысл меняется на противоположный.

– Но ты же меня понял?

– Надеюсь, что да.

– Тогда рассказывай.

– Твой попутчик, мирза Джамал, приходится племянником вали Баку. Ширваншаху нет никакого дела до того, что происходит с городом. Он занят тем, что отчаянно пытается договориться с татарами, чтобы сохранить свое положение, выторговать себе должность наместника. Потому что татарам уже никто не сопротивляется. Они обошли город, как море обтекает сушу со всех сторон. Город уже давно находится в тылу татар. А сами они воюют Русь. Баку настолько неприступен, может отражать татар еще очень долго. Но они не хотят брать его приступом. Ждут, когда Фарибурз III, его зовут Фарибурз, сам откроет ворота.

– С политикой более или менее ясно, – мрачно сказал Али. – Это называется – из огня да в полымя. А у нас какие дела, почему ты здесь оказался?

– Сейчас я дойду и до нас. Твой арест незаконен, ну и мой, естественно. Вся власть в городе в руках вали. Мирза Джамал, как его племянник пользуется своим положением. Глава полиции – безвольное существо, боясь испортить отношения с губернатором, делает все, что захочет Джамал. Хотя, скорее всего, вали вообще ни до чего дела нет.

– Вот за что я недолюбливаю философов, – заметил Али, – две трети их сочинений о деталях, и лишь одна треть отводится собственно предмету. Может быть, ты уже перейдешь к делу. Где твоя жена и моя рабыня? Почему ты арестован?

– Твою рабыню я спрятал. Вместе с ней пришлось прятать и свою жену. Потому что Сара отказалась выходить из дома одна. Боялась подвоха. Почему-то она решила, что ты хочешь от нее избавиться таким образом. Но имей в виду, что ты выхолостил весь мой рассказ. Знаешь, искусство рассказчика не терпит суеты. Если бы все сразу переходили к сути дела, то мир не знал бы великих писателей и философов.

– Хорошо, ты меня убедил, – согласился Али, – рассказывай дальше.

– Он пришел вечером с вооруженной до зубов охраной. И я понял, что вовремя спрятал женщин. Когда я сказал ему, что Сары нет, он потребовал впустить его в дом, чтобы он мог в этом удостовериться. Как ты понимаешь, я не мог ему это позволить. У нас вышла стычка. Я свернул челюсть одному из его людей. Сам он ближайшую неделю будет щеголять всеми радужными оттенками, которые ныне украшают его подбитый глаз. Но они обнажили оружия и потребовали сдаться и прекратить сопротивление. У меня был выбор, перебить их всех и бежать, а я мог это сделать. Или сдаться, поскольку бежать, как ты справедливо заметил, некуда. Я предпочел сдаться. В надежде, что твой ум вытащит нас из тюрьмы путем судебного состязания сторон. Только не говори, что я сделал ошибку. Я сам об этом с утра думаю.

Али молчал некоторое время, затем сказал:

– Никто не может знать каким окажется совершаемый им поступок. Правильным или ошибочным. Это все расставит по местам время.

– Друг мой, ты уже на полпути к постижению учения Дао.

– Почему только на полпути?

– Потому что один и тот же поступок бесконечен в своем значении. Ты прав наполовину. Время показывает, что сначала ты совершил ошибку, но проходит еще время, и ты понимаешь, что был дальновиден и поступил правильно.

– Я понял, – сказал Али, – но давай обойдемся без учения Дао. Меня удивляет одна вещь. Каким бы проходимцем не был этот мирза Джамал, мы находимся в мусульманской стране. Здесь не принято так явно домогаться чужой женщины.

– Так я же тебе говорю, в городе нет закона. Власть ослаблена.

– Этот закон не зависит от власти. Это закон исламского общества – шариат. Если только, ну да, по-видимому, так оно и есть. Мы чужие, инородцы. Я обвинен в преступлении, а ты зиммий. С нами можно и не считаться.

– Обидно мне это слышать, про инородцев, – заметил Егорка.

– Но, если власти нет, – продолжал Али, – значит и до суда дело не дойдет. И надо думать, как отсюда выбираться.

Наступило молчание. Егорка ходил по окружности башни. После каждого круга он останавливался в центре и смотрел вверх.

– Это странное сооружение, – наконец сказал он, – почему в полу каждого этажа отверстие. И эти бойницы. Ты видел?

– Видел.

– И что же это значит? – вслух рассуждал Егорка. – У бойниц сидели стрелки, наверное. А в отверстии пола опущен блок, подъемное устройство. И снизу стрелкам подают камни, стрелы, кипящую смолу наконец.

– Ну, если стрелять вверх по птицам, то конечно, – согласился Али.

– Почему только вверх?

– Потому что бойницы устремлены вверх.

– Да, – согласился Егор, – действительно, странно. Для чего же ее построили?

– Ладно, – сказал Али, – другого выхода нет. Этой ночью, когда стражник откроет решетку, чтобы отвести меня на допрос, надо будет скрутить его.

– Разве он будет один?

– Их двое. Но второй стоит поодаль. Ты, когда он откроет решетку, схватишь его за руку и затащишь внутрь. А я побегу на второго. Или наоборот. Да, лучше наоборот. Потому что у второго стражника будет время изготовиться. Ведь ты воин.

– Как скажешь, – согласился Егор. Он все еще стоял посередине башни, прямо на досках колодца и вглядывался вверх. – Как ты думаешь – сейчас день или ночь?

– День, конечно. Ты не видишь лучи света из этих бойниц.

– А между тем я вижу звезды, – торжествуя, сказал Егор.

Али подошел к нему и стал рядом, запрокинув голову. Это бы невероятно, но в полой сердцевине башни, действительно, были видны звезды в небе.

– Ты ничего не слышишь? – спросил Егор. – Какой-то треск.

В следующий миг Али, в самом деле, услышал сильный треск. Земля под их ногами разверзлась, и Егорка исчез под землей. У Али провалилась лишь одна нога, он больно ударился, но удержался на краю. Он выбрался, лег на живот и заглянул в колодец, пытаясь, что-нибудь разглядеть в кромешной тьме.

– Егор, – окликнул он друга.

Снизу донеслось фырканье, плеск воды, и он услышал придушенный голос:

– Я здесь.

– Ты жив, ничего не сломал?

– Кажется, нет. Но я в воде. Это колодец.

– Я уже догадался. Глубоко?

– А кто же его знает. Я ничего не вижу. Вытащи меня.

– Хорошо. Только дай сообразить. Может позвать стражника.

– К черту стражника. Я давал тебе веревку. Спусти один конец, а другим обвяжись.

– До чего же ты умен, друг мой, и предусмотрителен, – сказал в колодец Али. Он разыскал припрятанную веревку, обвязался ею и стал стравливать в него один конец. Спустя четверть часа мокрый Егорка тяжело дышал, распластавшись на земле. Когда он пришел в себя, то сразу же разделся и выкрутил мокрую одежду. Одевать не стал, развесил на лестнице.

– Слушай, прости, – сказал Али, протягивая ему свой плащ, – это я виноват. Не надо было так близко подходить к тебе. Крышка не выдержала нас двоих.

– Не винись, – сказал Егор, обертываясь в фарджию, стуча зубами от холода, – помни о Дао. В неудаче таится зародыш успеха. Там внизу подземный ход. Я нащупал пустоту в стенке колодца, где-то на середине глубины. Давай приладим крышку на место. Мне кажется, что охрана не знает о том, что в колодце есть подземный ход.

– Да пусть узнает, – сказал Али, – я все равно туда не полезу. Подземные каналы, заполненные водой, вызывают у меня тяжелые воспоминания.

– Ладно, не полезем, – согласился Егор. – Мы же решили, что придушим охранника. Но закрыть все же лучше. Я очень удачно свалился туда, второй раз – шею сломаю.

Егор приладил разломанную крышку и забросал ее землей и соломой.

– Зря стараешься, – сказал Али, – не будь таким наивным. Кто-то же закрыл колодец крышкой. Они знают про колодец.

– Но они не знают про подземный ход. Во всяком случае, его копали не со стороны колодца. Знаешь что, подержи конец веревки, я полезу вниз, проверю.

– Вытащить не смогу, я устал, – сказал Али.

– Привяжи конец к чему-нибудь.

– Если только к решетке, – сказал Егор.

– Я натрудил ладони, пока тащил тебя.

– Уж лучше натрудить ладони, – заметил Егор, – чем позволить палачу натрудить себе шею.

– Давай, подождем до ночи, – предложил Али, – стражник может заглянуть в любую минуту.

Словно, в подтверждение его слов у решетки появился страж.

– Эй, где вы там? – крикнул он.

– Здесь, мы, – ответил Али, – что надо?

– Ничего, просто проверяю, – отозвался он. – Там посередке аккуратней ступайте, колодец там старый, крышка на нем, глядите.

– Что же ты так поздно предупреждаешь, – сказал Егор. – Я мог бы свалится в него, сломал бы себе шею. Попало бы тебе от начальства.

– С твоей здоровенной шеей ничего не сделается, – издал смешок стражник, – а если и сломал бы, невелика беда. Палачу меньше работы будет.

– А нас что же казнить собираются? – спросил Али.

– Ну да, парень, не хочется тебя расстраивать, но это так. Эта башня для смертников. Сюда помещают особо опасных преступников, шпионов, например, вроде вас.

– Зачем же здесь колодец, в нем, что ли топят людей?

– Да, нет. Колодец этот очень древний. Его так давно вырыли, что никто и не помнит. Башня эта уже лет сто стоит, а колодец уже был. Им пользовались поклонники Зардушта. И башню они построили. Одно время шах очень к ним благоволил. А потом до халифа багдадского дошло. Ну, он и прикрыл эту лавочку. И что характерно, после того, как халиф разгневался, и башня вдруг покосилась, не иначе, как вода из колодца подмыла ее. Стали строить подпор, чтобы она не упала и не разрушила дома, да так и бросили. Тем более, что море поднялось, к башне подступило, с трех сторон сейчас вода стоит.

– Послушай, – прервал словоохотливого стражника Егор. – Вчера ведь ты дежурил, когда я приходил сюда?

– Ну я, а что?

– Ты у меня деньги брал?

– Если, ты надеешься, что я тебе их верну, то напрасно.

– Ну что ты, просто я хочу тебе еще денег дать.

– Ну что же, желание хорошее, похвальное.

– Сходи друг, купи нам еды, нас почему-то не кормят. Странная у вас в Баку тюрьма. Где мы только не сидели, везде кормили.

– Так я же говорю, смертники вы, а смертников не кормят за казенный счет. Только что родственники принесут или за деньги.

– Ну так я тебе, о чем и толкую.

– Я не могу отойти никуда со своего поста, – важно сказал стражник и тут же добавил уже другим тоном, заговорщицким, – но я кого-нибудь пошлю. Значит, расчет такой. Если дирхам на еду, то дирхам – мне за обслуживание.

– Я дам тебе два дирхама за услуги, – сказал Егор.

– Это почему же?

– Нравишься ты мне.

– Это, в каком смысле? – настороженно спросил стражник.

– В прямом, общечеловеческом.

– Ну что же, это хорошо. А все-таки, почему два дирхама мне.

– Раздобудь вина.

– Вы с ума сошли. Это тюрьма, между прочим, а не кабак. При чем тюрьма мусульманская.

– А, если три дирхама.

– Нет.

– Четыре?

– Ладно, – согласился стражник, – пять дирхамов, и я тогда, скрепя сердце, принесу вам вина, а эти деньги потрачу на очищение от скверны.

– Только, чтобы вино было хорошим, – предупредил Егор.

– Я принесу вам лучшее вино, какое только можно найти в этом городе. Его сам Фарибурз пьет, – гордо сказал тюремщик, – давайте деньги.

Егорка подошел к решетке и высыпал ему в ладонь горсть монет. Через час тюремщик передал им зембиль с едой и вином. Уходя, он, глядя на них из-за решетки, сказал с завистью:

– Умеют же люди устраиваться.

Али, глядя, как Егорка выкладывает еду на полотенце, заметил:

– Как все-таки однообразно мы проводим свой досуг. Стоит нам сойтись, так сразу пьем вино.

– Нет, ты это видел? – сказал Егор, указывая большим пальцем на спину тюремщика. – Он нам еще и завидует, принес еды на дирхам, а пять взял за доставку. Вообще, хочу тебе сказать, что народ здесь очень завистлив. Впрочем, как и везде. Нет, позволь, мне сказать. Мой сосед просто слюной брызжет. Ах, какой хороший я купил дом. Я мол, всю жизнь здесь прожил в этой развалине, а ты приехал в мой город, чужестранец, и купил такой красивый дом. Что ты считаешь, я должен ответить?

– Я считаю, – без улыбки ответил Али, – что тебе пора уже прекратить эту болтовню и налить вина.

– Извини, – сказал Егор, – после того, как я провел сутки на кресте, я стал говорлив не в меру. Я тебе рассказывал, как меня распяли хорезмийцы? Нет? Сейчас расскажу.

Егор сковырнул печать с горлышка кувшина и протянул другу.

– Мы, что, из горла пить будем? – спросил Али.

Егор заглянул на дно зембиля и довольно кивнул:

– Какой приличный человек собирал эту посылку.

Он вытащил из сумки две глиняные чашки, заботливо оплетенные соломкой, наполнил их.

– Скажи здравицу. За что пьем? – сказал Али и осторожно принял наполненную до краев чашку.

– У меня нет слов, подходящих случаю, лучше ты скажи, – попросил Егор.

– Хорошо, скажу я. Давай выпьем за то, что мы еще живы. Хотя для меня это уже не имеет никакого значения. Поскольку время остановилось, кругом татары, и нам некуда бежать. Этот город, как остров Атлантида. Рано или поздно и он погрузится в пучину океана. За нашу дружбу. Потому что ты и твоя сестра, по большому счету – два человека, которые поддерживают у меня интерес к жизни. Ибо я заглянул туда, куда людям не следует заглядывать раньше положенного времени.

Али кивнул Егорке и медленно выпил.

– Как-то ты усложнил концовку, – сказал Егор, – но я так понял, что пьем за дружбу.

– Ты правильно понял, – переведя дух, сказал Али, – между прочим, кажется, во сне я видел Ладу. Ты ничего не знаешь о ней?

Егор покачал головой.

– Послушай, а сторож не обманул, – заметил он, – неплохое вино. Может еще заказать. Что нам с кувшина будет, а?

– Я долго не мог забыть выражения ее лица, – продолжал Али, – когда она прощалась с нами, перед тем, как уехать с рыцарем. Она пожертвовала собой ради нашего спасения. Меня долго мучила совесть из-за этого.

– И напрасно, – возразил Егор, – Лада хотела выйти замуж. Этот рыцарь был для нее хорошей партией.

– Егор, друг мой, – сказал Али, – ты очень хороший человек. Добрый, великодушный, храбрый. Но почему по отношению к своей родной сестре ты всегда проявляешь непонятную для меня душевную черствость. Как это объяснить?

– Я исправлюсь, – пообещал Егор, не желая вступать в спор о Ладе. – Давай, лучше выпьем.

Он взял из рук Али чашку и наполнил ее.

– Может быть, закусим? – спросил Али. – Последний раз я ел то, что ты мне приносил. Это было вчера днем.

– Выпьем и закусим, – сказал Егор, – я голоден не меньше твоего. Будь здоров.

Осушив чашку, он пододвинул импровизированную скатерть поближе к Али. На полотенце лежал ворох зелени, включавший в себя, главным образом, кресс-салат, укроп, кинзу, редиску, а также цыпленка и рыбину – и тот, и другая содержали в себе орехово-луковую сдобренную алычовой пастой начинку. Кроме этого на полотенце лежали так называемые, доймэ-кебаб котлеты из отбивного мяса, все было приготовлено на углях.

– Послушай, – сказал Али, увидев все это великолепие, – а он приличный человек, наш тюремщик. Эта суфра много говорит о нем.

– Ты прав, – согласился Егор. – Эй, друг, – позвал он, подойдя к решетке.

– Ну, – буркнул появившийся стражник.

– Я и мой друг хотим выразить благодарность.

– Спасибо, не стоит благодарности.

– На самом деле, – не унимался Егор, – еды много, и все очень вкусное. Я этого не ожидал.

– А чего ты ожидал, – скептически спросил стражник, – что я возьму твои деньги, а тебе плесневелую еду принесу?

– Честно говоря, да, – сказал Егор. – Вот араб, например, так бы и поступил. Для них обман клиента – доблесть.

– Как там поступают арабы-марабы, я не знаю, – ответил стражник, – но у нас в Баку азербайджанцы так не поступают.

– Поэтому я и удивлен, – повторил Егор.

– Кушайте на здоровье, – сказал стражник, собираясь уходить.

– Подожди, брат, – остановил его Егор, – вина мало. Можешь еще купить?

– Да вы что, – возмутился стражник, – кувшина вина на двоих вам мало. Слушай, не наглей, а!

– Послушай, брат, – миролюбиво сказал Егор, – сам подумай. Можно ли наглеть, находясь по эту сторону решетки. Знаешь что сказал поэт, по этому поводу?

– Ладно, – засмеялся тюремщик, – давай деньги.

– И свечку, – добавил Егор.

– Какую еще свечку, – удивился страж.

– Какую-нибудь, хоть огарок. Как кушать в этой темноте. Можно лампу масляную.

– Вот это называется, покажи верх, у тебя подкладку попросят, – саркастически сказал страж.

– Еще пять дирхамов, – сказал Егор, – за вино и лампу.

Страж вздохнул, но деньги взял.

– Зачем тебе вино, – спросил Али, когда Егор вернулся, – мы еще это не допили.

– А чтоб было, – ответил Егор, – скоро стемнеет. Где мы ночью вино искать будем. К тому же моя одежда мокрая, я должен пить все время, чтобы не заболеть.

* * *

Закончив молиться, молла Панах провел ладонями по лицу и поднялся с колен. На душе у него было неспокойно. Впервые с тех пор, как он стал моллой, он не мог сосредоточиться на собственной молитве, все время отвлекался на посторонние темы. Виной этому были две женщины, появившиеся в его доме. Не то, чтобы он жалел о своем благородном поступке, но считал его опрометчивым. Едва появившись в доме, они сразу же открыли свои лица, и он увидел, что обе они необыкновенно красивы. Егор, оставляя девушек, сказал им:

– Ну вот мои хорошие, поживите здесь, пока я не решу некоторые проблемы.

И обращаясь к хозяину дома, добавил:

– Вы очень благородный человек, молла. Я теперь ваш должник. И я, и мой друг, мы будем обязаны вам. Простите, что так вышло. Сара наотрез отказалась жить здесь одна.

К тому, что его жена и ее спутница открыли лица перед чужим мужчиной, он отнесся совершенно спокойно. Дождавшись невразумительного ответа от хозяина дома, он кивнул и ушел, оставив смущенного служителя Аллаха наедине с двумя молодыми женщинами.

– Прошу, – сказал им молла Панах и проводил на женскую половину дома, где их встретила оторопевшая от изумления мать.

– Мама, – сказал он, – эти девушки поживут у нас некоторое время, окажи им уважение.

И, не дожидаясь ответа, поспешил из андаруна. Но уйти ему не удалось.

– Стой, – твердо и сурово произнесла мать.

Когда Панах обернулся, мать сказала:

– Сын мой, как ты мог привести в дом женщин, которые ходят с открытыми лицами! Ты молла, и сын моллы! Что об этом скажут соседи?

– Позвольте, я объясню, – вмешалась Мариам, но мать жестом остановила ее.

– Подожди, милая, я разговариваю с сыном.

– Хорошо, – кротко сказала Мариам, – я подожду.

– Мама, – ответил Панах, – они пришли сюда с закрытыми лицами. А во дворе открыли.

– Хорошо, – согласилась мать, – допустим, но ты не считаешь, что должен был спросить у меня, прежде чем приводить домой женщин. Кто они?

– Прости, мама, все произошло очень быстро. Я не хотел тебя обидеть. Это Мариам – жена моего прихожанина по имени Егор, а это девушка, рабыня его друга. А теперь прости, я должен идти, чтобы не опоздать на молитву.

Разговор этот произошел час назад. И теперь молла Панах оттягивал выход из своей комнаты, желая избежать неприятных объяснений с матерью. Тем не менее, выйти ему пришлось. Предчувствие не обмануло его. Мать сидела у его двери.

– А, мама, ты здесь, – как можно беззаботней произнес Панах.

– Сын мой, почему ты прячешь этих девушек, и от кого? – спросила она без обиняков. – Что произошло. И, что за странное имя у этого прихожанина?

– Он урус, его товарищ арестован был в первый же день приезда в Баку. Егор предполагает, что некий чиновник положил глаз на его рабыню. Он уже приходил за ней к нему домой.

– Как зовут этого чиновника?

– Мирза Джамал.

– Племянник вали?

– Да.

– Зря ты вмешался в это дело.

– Сейчас поздно об этом говорить. Если тебе тяжело находиться с ними, я могу отдать им свою половину дома. А сам буду ночевать в мечети.

– Нет ничего, пусть живут, – сказал мать, – они перевернули вверх дном всю женскую половину.

– Почему, – испугался молла, – что случилось?

– Уборку затеяли, – улыбнулась мать, – а ты думаешь, чего я здесь сижу.

 

На корабле

Что-то читатель, мы совсем забыли про Ладу. Про нашу русскую красавицу, женщину трагической судьбы. Мы оставили ее в ночь, когда она должна была оставить свой замок и отправиться в Марсель. Судьба благоволила ей. В порту рассталась со своим провожатым, щедро одарив его за службу, и взошла на корабль. Оказавшись на палубе, Лада без слез, но с грустью смотрела на удаляющийся берег, понимая, что закрывается еще одна страница ее бурной жизни. Когда очертания порта стали едва заметны, Лада достала из своей сумки чашу. Она покрутила ее в руках, словно пытаясь прочесть на испещренных вензелями боках слова, которые разрушили ее семейную жизнь. «Так не доставайся же ты никому» – тихо молвила Лада и уронила ее за борт. Чаша Грааля тускло блеснув боками, исчезла в морской пучине.

– Что же вы, мадам, посудой бросаетесь, – услышала Лада голос сзади, – глядишь, и понадобилась бы еще, в дороге вещь нужная.

Голос был доброжелателен, Лада обернулась. Это была миловидная женщина с приветливым лицом.

– Садитесь рядом, мадам, я вижу, что вы одна, как и я.

Лада кивнула ей и села рядом на лавку, тяжело вздохнула и словно обмякла.

– Что с вами, мадам, лица на вас нет? Или укачало так быстро?

– Ничего, – сказала Лада, – слабость подкатила, плохо спала последнее время. Сейчас пройдет, не беспокойтесь.

– Ну что же мне не беспокоиться или я нехристь какая! Хотите вина глоток, сразу легче станет?

– Вина? – удивилась Лада. – Да хочу.

Женщина достала из корзины, стоявшей у нее в ногах большую флягу и дала Ладе выпить прямо из горлышка.

Лада сделала два больших глотка и вернула ее. В голове зашумело, а в животе стало тепло, краска прилила к лицу.

– Ну, как? – спросила соседка.

– Очень хорошо, спасибо. Легче стало.

– Ну, вот видите, а я всегда вино беру с собой, в дороге вещь необходимая.

– Как вас зовут?

– Меня-то, Мария зовут.

– Опять Мария, – сказал Лада.

– Почему опять? – удивилась новая знакомая.

– У меня была подружка Мария, я ее замуж выдала.

– Меня не надо замуж, – засмеялась Мария, – замужем я уже была, хватит. Да и брату моему это больно не понравится.

– А где ваш брат?

– В Константинополе, приход получил, священник он у меня. Вот письмо прислал, чтобы я к нему ехала. Вы тоже в Константинополь?

– Не знаю, – пожала плечами Лада, – я еще не решила.

– Как это не знаю. Корабль наш в Константинополь плывет. Вы что же не знали, когда садились.

– Нет, – покачала головой Лада, – некогда было, да мне, собственно, все равно, куда он плывет.

– Как же так, дорогая. Нельзя так. Возьмите себя в руки. Женщина вашего положения должна знать, куда плывет и зачем плывет.

Какой-то солдат среднего возраста, сидевший неподалеку, вмешался в их разговор:

– Вообще-то этот корабль плывет в Геную. Вы, дамы до Константинополя на нем не доедете. Я у вахтенного спрашивал, прежде чем сесть.

– Ну вот ты и сойдешь в Генуе, – возразила Мария. – А мы дальше поплывем вдоль Италии. Через Сицилию, Венецию. Называется большое торговое плавание. Поэтому на билет скидка такая. Вы, мадам, почем билет брали. Что и это вы не знаете? Случилось ли чего-то с вами? Поговорите со мной, облегчите душу.

Лада покачала головой.

– Нет, ничего не случилось.

– Нет, так нет, все равно, выпейте еще глоток.

* * *

Путешествие по морю продолжалось целый месяц. Лада со своей новой товаркой сошли на берег в Константинополе. Пожилой солдат прибился к ним. Звался он Робер, и был он военным пенсионером. Пенсион ему обещал барон, с которым он более десятка лет участвовал в боях за освобождение Гроба Господня, и который к тому времени скончался от ранений, полученных в военных походах. А его наследники отказались от этого бремени, мотивируя тем, что барон не добыл достаточно денег и богатств, чтобы содержать пенсионеров. Робер, ранений которого оказалось недостаточно, чтобы последовать за своим предводителем на небеса, но достаточно, чтобы его не брали на работу, как увечного, был предоставлен судьбе и самому себе. Родных у него не было. В крестовый поход он ушел еще неженатым, а вернулся слишком поздно, чтобы жениться. Все плавание до Генуи он всячески помогал двум женщинам, опекал и покровительствовал. В Генуе он так долго мешкал, собираясь сходить с корабля, что Мария, возымевшая за время путешествия над ним власть, заметила:

– Что ты бедолага маешься? Сходить не хочешь? Так поехали с нами.

– А чего, – обрадовался солдат, – могу и дальше. Константинополь, я слышал город богатый, там легче прокормиться.

Теперь, он шел за ними, неся поклажу. Лада после долгого плавания двигалась валкою походкой, все время, пытаясь, ухватится за что-то основательное. Ей казалось, что земля качается под ногами.

Брат Марии встретил их радушно, хотя и с некоторым удивлением. Падре Гидон спросил у сестры:

– Кто эти люди, наша родня?

– Не родня, – простодушно ответила Мария, – это баронесса Лада, моя попутчица. Она потеряла мужа из-за козней вашей инквизиции.

При этих словах приор сделал безумные глаза и приложил ладонь ко рту.

– Она ищет забвения в путешествиях, – продолжала Мария. – А это – ветеран крестовых походов, вояка Робер. Плыл с нами по морю, помогал нам и носил тяжести. Госпожа Лада поживет у нас, сколько ей заблагорассудится. А солдата, мой милый, ты либо отблагодари деньгами, либо дай ему работу. Нехорошо ведь, человек кровь проливал, чтобы ты здесь приход получил. А теперь не знает, как снискать хлеб насущный.

– Хлеб насущный дай нам днесь, – повторил падре Гидон.

– Вот, вот именно это я и говорю.

– Хорошо, дорогая сестра, я все сделаю, как ты скажешь, – покладисто ответил приор. – Главное, что ты добралась жива и здорова. Проходите в дом.

Дом падре Гидона оказался большим и светлым. Раньше он принадлежал какому-то купцу еврею. Последний исчез после взятия Константинополя Святым воинством. Окна одной из комнат выходили на Босфор. Именно эту комнату отвели Ладе. И она первое время проводила в ней целые дни, сидя у окна, выходя оттуда лишь по зову Марии. Робера приор определил работать в церкви по хозяйственной части. Так не самым удачным образом, но все же завершился франкский период жизни нашей героини. И хорошо было бы на этом завершить ее жизнеописание. Ибо сколько же может выпадать несчастий на плечи хрупкой женщины. Но не тут-то было…

Через месяц Лада вдруг поняла, что больше не может видеть Босфор. То есть она сидит, смотрит на пролив, а моря не видит. И что она больше не может находиться в замкнутом пространстве. Она попросила падре Гидона дать ей какое-нибудь занятие. Приор долго морщил лоб, двигал брови, пожимал плечами, и, наконец, спросил:

– У вас есть голос?

– Ты что же сам не видишь, – заметила Мария, присутствующая при этом – она немая, по-твоему?

– Я имею в виду голос певческий, – пояснил приор, – чтобы петь в церковном хоре, участвовать в церковных песнопениях. Спойте что-нибудь.

– Что именно? – спросила Лада.

– Все равно. Что хотите.

Лада спела азербайджанскую песню о пастухе, который встретил девушку на вечерней заре. Песня была длинная, двенадцать куплетов. Приор и его жена выслушали ее до конца, изредка переглядываясь.

– На каком это языке? – спросил приор.

– На азербайджанском.

– Похож на тюркский, – заметил приор.

– Так оно и есть, – согласилась Лада.

– В таком случае, я попрошу вас из предосторожности не петь ее. Здесь не очень жалуют тюрок. Поймите меня правильно, дитя мое. Откуда вам известен этот язык.

– Я долго жила в тех местах, – не вдаваясь в подробности, сказал Лада.

– Насколько я понимаю, голос у вас есть. А спойте, пожалуйста, Аве Марию.

– Я слов не знаю.

– Вы, католичка, и не знаете слов.

– Нет.

Падре Гидон продекламировал:

– Ангел, войдя к Ней, сказал радуйся, Благодатная! Господь с Тобою, благословенна. Ты между женами.

Затем напел мелодию и сказал, пойте.

Лада исполнила просьбу.

– Да, у вас есть голос, – сказал приор, – пожалуй, если вы не передумали, можете приступать к службе в церковном хоре. Только помните мою просьбу – по-тюркски не пойте.

Так Лада стала петь в церковном хоре. Это занятие, как ни странно, ей понравилось. Точнее, оно не вызывало у нее внутреннего протеста. Во время общих голосовых единений ей казалось, что она куда-то улетает и парит все то время, что длится песня. В эти минуты она забывала о своих жизненных неудачах. На нее сходило смирение и благодать. Она начинала понимать, как мало нужно человеку, чтобы прийти к согласию с тем, что тебя окружает. Не к гармонии, что вряд ли достижимо, но к осознанному согласию. Собственно, уезжая из Прованса, она имела перед собой цель. Вернуться к тем, кого она считала близкими людьми. – К Али и Егорке. Но ей нужна была передышка, чтобы обрести лицо. Всегда деятельная и жизнерадостная Лада не хотела показываться перед ними в таком расстроенном состоянии духа.

* * *

Тем временем, люди, которые так много значили для нее, сидели за скатертью освещаемой керосиновой лампой, принесенной тюремщиком. Керосин в Баку был дешевле масла. Они уже прикончили один кувшинчик вина и собирались совершить путешествие на дно второго, о котором так предусмотрительно позаботился Егорка. К этой метафоре прибегнул Али:

– Удивительное дело, – сказал он, – как только я даю себе слово больше не пить, появляешься ты, и я радуюсь тому, что обещание мое не звучало во всеуслышание.

– Представь себе, что со мной происходит то же самое, – заявил Егорка, – и я тебе даже больше скажу, я вообще не пил, пока тебя не встретил. Так, изредка. Бражки иль медовухи на праздник какой раз в полгода.

– Это была моя вторая фраза, – заметил Али, – и ты сорвал ее у меня с языка. Но вывод здесь следует только один. Нам надо реже встречаться, а то сопьемся к чертовой матери.

– Посылка была верной, – сказал Егор, – но вывод неправильный. Вывод никуда не годится. Об этом уж позволь мне судить. Как только мы объединяем усилия, перед нами ничто не может устоять. Вместе – мы сила. А вино, ну что вино. Это издержки. Но вино – это благо. Оно от Бога. Как говорят христиане, когда причащаются. Пейте кровь Христову, ешьте…

– Дальше не надо, – остановил его Али, – если ты прав насчет объединенных усилий, то почему же мы опять в тюряге. Три шага влево, три вправо и решетка. Обидно, ничего не сделал, только сошел на берег. И главное, мне город понравился. Есть в нем что-то родное. Мне кажется, я бы здесь прижился.

– Тюряга – это временно, – убежденно сказал Егор, – неужели ты думаешь иначе. В наших силах отправиться отсюда в любую сторону. Хоть вправо, хоть влево, хоть вверх, хоть…

Егорку прервал тюремщик, точнее звон ключей на его поясе. Они извещали о его прибытии. Он заглянул, точнее, прижался лбом к решетке, силясь разглядеть, что там происходит в сумраке башни.

– У нас все хорошо, о сын своего отца, – отозвался Егор, – может быть нам понадобиться еще один кувшин. Так что ты пока не ложись спать. Я надеюсь, что винная лавочка в этом благословенном городе работает допоздна. Иначе это было бы неправильно.

Ответ тюремщику не понравился.

– Послушай, урус, – сказал он, – я не люблю, когда мне садятся на шею. Если я достал для тебя вина, это еще не означает, что я теперь у тебя на побегушках.

– Прости моего друга, о страж ворот. Он не хотел задеть твое достоинство, – вмешался в разговор Али. – Просто он не так хорошо владеет нашим языком. Оттого слова его могли показаться тебе лишенными уважения. На самом деле он, как впрочем, и я, будем тебе безмерно благодарны за оказанную доброту. Не скажешь ли ты, о досточтимый страж нашего узилища, почему меня до сих пор не отправили на допрос?

Обидчивый тюремщик, а бакинцы уже тогда были известны своим вздорным характером, на которого слова Али произвели благоприятное впечатление, смягчился и проронил:

– Допроса сегодня не будет. В Баку прибыл Ширваншах. Не до вас сейчас. Вина, кстати, тоже больше не будет. Я ложусь спать. А вы допивайте то, что у вас осталось, и ложитесь спать. Чтобы я ни звука не слышал. Иначе мы поссоримся. Мне бы этого вина хватило на месяц.

Когда бряцанье ключей на его поясе стихло, Али сказал:

– Друг мой, кажется, ты упомянул три направления. Но в движениях влево и вправо мы ограничены. Вверх я вряд ли сейчас полезу. Хотя подумываю об этом. Остается продолжать наше движение в оставшемся направлении – на дно кувшина с вином. Единственное доступное нам и, наверное, самое разумное, хотя и лишающее разума. Что скажешь?

– А вот здесь ты неправ, хафиз, – возразил Егорка, – я даже удивляюсь неожиданной узости твоего мышления. Я не назвал четвертое измерение, потому что меня прервали, а ты его назвать не захотел. Остается еще движение вниз.

– Нет, – категорически сказал Али, – разве я тебе не рассказывал, что я пережил в кяризах. Я не готов это повторить.

– Это ничего, боязнь замкнутого пространства проходит, – заметил Егор, – а вина у нас еще достаточно. Давай выпьем за свободу.

Говоря это, Егор открыл крышку подземного колодца, а уж потом наполнил кружки вином.

– Зачем ты это сделал? – спросил Али.

– Я хочу, чтобы ты привык к виду этого колодца.

– Лучше попроси меня привыкнуть к виду разверстой могилы, результат будет тот же, – возразил Али.

– Между прочим, – заметил Егор, – по кяризам мы с тобой вместе шастали, кажется, ты забыл.

– В самом деле, – согласился Али, – видишь, у меня провалы в памяти начались. Старею. Куда в моем возрасте по подземным ходам шастать, как изящно ты изволил выразиться. Я почему-то очень хорошо помню этот путь, проделанный с Ясмин. А с тобой нет. Из головы вылетело. Прости.

– Чего тут прощать, ясное дело, с девицей-то поприятнее было, – миролюбиво сказал Егорка, – я не в обиде, было бы с чего. Так что, сигаем? Нет? Ладно. Еще выпьем. А все- таки, что у тебя с этой Сарой? Красивая девка, между прочим!

– С этой девкой у меня то, о чем я тебе сказал уже. То есть, ничего.

– Это хорошо, – сказал Егорка.

– Почему, хорошо? – спросил Али.

– Молла, к которому я ее отвел вместе с Машей, так зыркнул на нее. Прямо ошеломился, сразу суетиться стал. Видать, понравилась она ему. Но, если тебе все равно, то и ладно. Только ты мне вот что скажи! Женщины тебя не интересуют, брать новую жену ты не собираешься. Страха смерти у тебя нет. Верно?

– К чему ты клонишь, сократик?

– Нет, ты вначале ответь. Верно?

– Верно, верно, – ответил Али.

– Тогда, скажи мне, почему ты отказываешься лезть в этот колодец. Для чего ты себя так бережешь?

– Подловил, – сказал Али, – поздравляю.

– Сигаем?

– Нет.

– Почему?

– Не хочу.

– Тогда я один полезу. Где веревка? Посвети мне, пожалуйста. Подержишь?

Егор, в самом деле, допил вино, обвязался веревкой, протянул другой ее конец Али, безмолвно наблюдавшему за этой процедурой, и полез в колодец. Он упирался ногами в стенки колодца, чтобы тяжесть его тела не оказалась непосильной тяжестью для товарища.

– Эй, – окликнул его сверху Али, – кинжал возьми. Мало ли какая змеюка тебе попадется.

– Типун тебе на язык, – глухо отозвался Егор.

– Да, я в переносном смысле. Ну, чего там видно? Спустить тебе лампу?

– Самое время, – сказал Егор. – Есть! – воскликнул Егор. – Я нащупал лаз. Сейчас я его раздолбаю.

Послышались глухие звуки. Егор бил в стену ногой, расширяя трещину, образовавшуюся в замурованном подземном ходе.

– Все, брат, я пролез, – донеслось снизу, – давай лампу.

Веревка, в самом деле, ослабла. Али стал спускать вниз лампу, освещая стены колодца. Он вздрогнул, когда из стены высунулась рука. Потом оттуда выглянула голова и, скалясь, произнесла:

– Ну, ты лезешь или как?

– Как я теперь полезу? – спросил Али. – Себе-то ты все условия создал. А я что в воду прыгать должен? Так что извини.

– Брат мой. Это очень просто. Тяни обратно конец, продень его через решетку и спусти сюда. И сам обвяжись. А я буду держать как противовес.

– Ну, надо же, – обреченно сказал Али, – все предусмотрел, Архимед.

– Ты льстишь мне, брат, – отозвался Егорка, – когда влезешь, закрой за собой крышку колодца. Чтобы они не сразу догадались, где мы прячемся.

Али выполнил все манипуляции. Когда оказался на требуемой глубине, мощная длань Егорки ухватила его за ворот и втащила в подземный лаз, окружностью в несколько локтей. Егор развязал веревку на его поясе и потянул, наматывая ее на локоть. Вскоре вся веревка оказалась у него в руке. В неровном свете лампы видно было, как задорно сверкали его глаза.

– Ну, что дальше? – спросил Али.

– Почему ты меня спрашиваешь об этом? Наша судьба в наших руках, – удивился Егор.

– Я просто вижу, что ты чувствуешь себя здесь, как дома, – заметил Али.

– В таком случае, будь моим гостем, – улыбнулся Егор. – Тут особого выбора нет. Внизу вода. Вверху решетка, посмотрим, куда нас выведет этот подземный ход. Пошли.

– Ты хочешь сказать, поползли, – поправил Али.

– Ну, или так, будем продвигаться, одним словом.

– Может, сначала выпьем, – предложил Али, – ибо неизвестно куда нас выведет эта дорога?

– Что значит выпьем? Ты взял с собой вино? А я думаю, почему ты такой тяжелый. Слушай, не говори мне больше, что ты не любишь выпить. Вот никогда не говори…

– Хватит болтать, – перебил его Али. – Я тут нахожусь, благодаря действию этого вина. Как только я протрезвею, тут же умру от ужаса. Потому что больше всего на свете я ненавижу подземелья. Поэтому я должен пить непрерывно, чтобы этого не случилось.

– В таком случае, я отказываюсь от своей доли, – благородно сказал Егорка, – неизвестно, как долго продлиться наш путь. Надо продлить действие этого лекарства.

– Крайностей я тоже не приемлю, – возразил Али, – пей.

Егор не стал пререкаться, выпил. После этого сделал глоток Али, и они двинулись вперед.

Слово – поползем, произнесенное Али, было преувеличением. Своды подземного хода позволяли передвигаться на полусогнутых ногах. То есть примерно так, как ходили прародители человека, если нам не врут ученые. Более того через десяток другой шагов окружность лаза изрядно увеличилась. Так что Али мог идти почти свободно, немного сутулясь. Егорке же все еще приходилось гнуть спину. Через какое-то время, может час, а может полчаса, кто его разберет под землей, да еще в потемках. Лампа давно уже чадила и едва теплилась. Керосина в ней оказалось совсем немного.

– Привал, – предложил Али.

– Зачем так скоро, ты что устал?

– Хуже, я трезвею.

– Ладно, причина уважительная.

Егор остановился и стал возиться с лампой, пытаясь увеличить источник света. Но добился лишь того, что чадящий фитилек угас вовсе.

– Вот ты молодец, – укоризненно сказал Али.

– Я здесь ни причем, – огрызнулся Егор, – топливо кончилось. Не люблю я эти новшества, масла бы надолго хватило. Но это не беда. Я думаю, что мы почти уже у цели.

– Почему ты так решил?

– Здесь не может быть длинных подземных ходов. Баку, город маленький. Разве можно его сравнить с Дамаском или Табризом.

– Но он не менее красив, – отозвался Али, – однако почему такое неожиданное предположение.

– Просто, если мы у цели, значит, я могу тоже выпить.

– Пей, конечно, – великодушно сказал Али.

Егорка принял кувшин и сделал несколько глотков. Потряс и передал другу.

– Слушай, а здесь еще изрядно вина. Какой емкий кувшинчик.

Он сел рядом, привалившись к стене, закрыл глаза. Затянул какую-то протяжную песенку на русском языке. Про Марусю, которая мыла белые ножки. Допев куплет, неожиданно спросил.

– Слушай, а ты не помнишь, в какую сторону нам надо идти. Нет? Или, может быть, ты помнишь, откуда мы пришли? Нет? Ладно, пойдем туда, в крайнем случае, вернемся к колодцу, воды напьемся. А то у меня чего-то в горле пересохло. Я шучу.

– Довольно странный этот подземный ход, – заметил Али, – сначала узко, а теперь широко.

– А мне странно, что ты вообще удивляешься, – сказал Егор, – подземный ход – сооружение само по себе необычное. Какие тут могут быть правила. К тому же для рытья колодцев и прочих земляных устройств используют в работе людей маленького роста. А после них, при необходимости расширяют стенки. В нашем случае они уперлись в колодец. Поэтому замуровали ход и пошли другим путем. Думаю, что мы еще на перекресток выйдем. Будем, как два богатыря на распутье, ломать голову над тем, куда шаги направить.

– Спасибо, добрый человек – с сарказмом произнес Али, – так все объяснил, словно ты и был производителем работ. Я надеюсь, что эта дорога выведет нас к приличным людям.

Предсказание Егорки частично исполнилось. Им пришлось ломать голову, но не на перепутье, а по другому поводу. Подземный ход неожиданно закончился решеткой.

– Ну, мыслитель, – спросил Али, ухватившись за гнезда, и пытаясь их сотрясти, – что ты теперь скажешь? Нет ли у твоих греков какой-либо мудрости на этот счет?

Егорка отодвинул друга в сторону, потрогал большой замок на задвижке с той стороны.

– Мыслители вряд ли попадали в подобную ситуацию, – сказал он, – не считая Сократа, но в его тюрьме решеток не было. За ним не закрывали дверей. Надеялись, что он убежит, и греческому демосу не придется отвечать перед остальным человечеством за его смерть. Но ты, друг мой, забыл, что имеешь дело с кузнецом. Открыть такой простенький, несмотря на его размеры, замок – для меня раз плюнуть.

– Действительно, – согласился Али, – ты так много умничаешь в последнее время, что я и забыл, кто ты по первой профессии.

Егорка извлек из недр своей одежды большую булавку, стал ковыряться в замочной скважине. Али слышал скрежет иглы в наступившей тишине. После этого замок открылся.

– Добро пожаловать, – гостеприимно поводя рукой, сказал Егор, – или лучше сказать – прошу на выход. Там вино еще осталось? Надо выпить на посошок.

Выпили на посошок. Через сотню шагов им стали попадаться двери и решетки каких-то кладовых или подсобных помещений.

– По-моему мы находимся под домом, – заметил Али, – и, судя по количеству подземных комнат – это дом богатого человека или владыки.

Им встретились высеченные из скальной породы ступени числом около десятка. Друзья поднялись выше, здесь уже был другой уровень, и на нем стены были выбелены известкой. Кое-где торчали держатели для факелов и подставки для ламп. Двери стали попадаться все чаще.

– Мы уже близко, – сказал Али, – что будем делать, если кто-то попадется?

– Отговоримся. Скажем, что заблудились. Однако кто-то идет навстречу, и он не один.

– Не будем искушать судьбу, – изрек Егорка, толкнулся в одну дверь, во вторую. Третья оказалась открытой.

Он втолкнул туда Али и вошел сам, прикрыв за собой дверь.

– А как же отговорка? – спросил Али.

– Могут не поверить, – простодушно признал Егор.

Комната, куда они вошли, оказалась обитаемой. Здесь не было окон, но горела масляная лампа, чей тусклый свет позволял разглядеть внутренне убранство. Вдоль обеих стен были устроены платяные секции с полками и крюками для одежды. У третьей стены была сколочена грубое деревянная ложе, широкое, для нескольких человек, которые могли уместиться на ней одновременно. И самое удивительное, что эти самые человеки на них в данную минуту спали. В углах по обе стороны двери были устроены пирамиды оружия из сабель и копий.

– Что бы это значило? – шепотом спросил Егор.

– Наверное, это чауши, – так же шепотом ответил Али, – служба внутренней охраны, мы в комнате отдыха.

– Наверное, – согласился Егор. – Однако одежды здесь больше, чем людей. Видимо, в этой одежде они несут службу, а затем ее снимают.

Произнеся эти слова, Егор стал копаться в ворохе одежды, приложив к себе один мундир, второй. Затем сбросил свою одежду и стал облачаться в одежду гвардейцев.

– Ты что делаешь? – шепотом спросил Али.

– Переодевайся, нет времени на объяснения.

Али, недолго думая, последовал его примеру, и оказалось вовремя. Так как за дверью послышались голоса.

– Ложись, – скомандовал Егор, и сам бросился на лежанку.

Когда дверь открылась, они оба ничем не отличались от спящих чаушей. Вошедших оказалось двое человек. Это были, вероятно, сменившиеся с постов караульные. Слышно было, как они бряцают оружием, раздеваются и ложатся. Егор не утерпел и открыл глаза, чтобы встретиться с усталым и равнодушным взглядом чауша.

– Новенькие, что ли? – спросил тот, зевая.

Егор что-то буркнул невнятное.

– Я так и подумал, – ответил чауш и мгновенно заснул.

Через некоторое время, Али услышал богатырский храп Егорки. Этот звук он мог различить из тысячи. Некоторое время он думал, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Но затем сам заснул, чтобы тут же через короткое время проснуться оттого, что кто-то трясет его за ногу. Али поднялся, пытаясь разлепить глаза, ожидая услышать голос Егорки, но кто-то другой властно и требовательно произнес:

– Тез ол дур. Пошли за мной. У Гариба живот прихватил, сменишь его, потом выспишься. Али бросил взгляд на спящего друга, но командир караула стал подталкивать его к выходу. Сунул ему в руки саблю и вытолкнул его в коридор.

– За мной, – скомандовал он и пошел быстрым шагом. Али последовал за ним. Поднялись на один этаж, затем на следующий. Все еще была глубокая ночь. На стенах горели светильники, однако, несмотря на это, всюду царил полумрак. Судя по размерам этого дома, он был во дворце, сомнений у Али не оставалось. Только чей, знатного вельможи или самого…? Они остановились перед высокой дверью. Скрюченный перед ней гвардеец отдал ему пику и чуть ли не бегом удалился. Командир с усмешкой сказал ему вслед.

– Не будешь лопать, что ни попадя.

После этого, все так же, не взглянув в лицо Али, неторопливо удалился. Али остался один в пустынном коридоре. У него болела голова, и нестерпимо хотелось пить. И влево, и вправо коридоры уходили в неизвестность. Али сделал по десятку шагов в ту и другую сторону. Кругом не было ни души, стены были лишены окон, и была полная иллюзия того, что он все еще продолжает находиться в подземелье. Хотя он очень хорошо помнил, что относительно караульного помещения он находится на третьем этаже, держа в руках тяжелую пику. Али прислонил ее к стене и осторожно повернул дверную ручку. Дверь неожиданно легко подалась, и Али оказался в небольшой зале. Три окна в стене напротив были занавешены от пола до потолка неплотно задернутыми тканями. Узорчатое мозаичное окно вверху было прозрачным и позволяло увидеть звезды на небе.

– Эта ночь никогда не кончится, – подумал Али.

Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и увидел, столик на низеньких изогнутых ножках. Он был уставлен снедью: печенье, сладости, плоды фруктовых деревьев, фиги, какие-то ягоды, виноград. Венчал все это тонкий стеклянный кувшин. Али понял это на ощупь, прикоснувшись к нему. Он поднес его к губам, сделал несколько глотков и обнаружил, что это вино.

– Опять вино, сколько же можно, – жалобно подумал он, но жажда его была столь велика, что остановиться не мог, и оторвался от сосуда, осушив его наполовину. Али протянул руку к блюду с фруктами и ухватил самый крупный плод похожий на айву. Вонзив в нее зубы, убедился в правильности догадки – это была айва, спелая, сочная и терпкая. Али жевал, из-за внутреннего хруста желваков на короткое время, утратив остроту слуха, не слыша ничего подозрительного вокруг. Поэтому, когда ласковые тонкие руки обвили его стан, и нежный женский голос произнес: «Наконец-то», он едва не подавился.

– Я думала, – продолжал голос ночной сирены, – что ты никогда уже не осмелишься. Ну, хватит уже есть, скажи хоть слово.

Али с трудом проглотил недожеванный кусок и хрипло произнес:

– Прошу прощения.

– А ты гораздо красивее, чем твой голос. Но одним прости, ты не отделаешься.

Али почувствовал девичью руку на своем запястье. Таинственная незнакомка влекла его в другую комнату. «Надеюсь, ее внешность в отличие от меня соответствует голосу», – мелькнуло у него в голове. Али безропотно пошел за ней, лихорадочно соображая, как поступить. В чем ему было признаваться незнакомке с чарующим голосом. В каком из своих прегрешений. В том, что он не тот гвардеец, что он вообще не гвардеец, а вовсе беглый арестант, каким-то невероятным образом совершивший побег из тюрьмы и оказавшийся в алькове, судя по всему какой-то вельможной особы.

– Меня волнует твоя сабля, – прошептала девушка, – но ты ее все же сними, чтобы я не перепутала твои орудия.

Али благоразумно решил промолчать. Она говорила с каким-то знакомым говором.

– Ты грузинка? – спросил он.

– Конечно, грузинка, – ответила весело девушка, – ты, что же до сих пор не знаешь, кого стережешь? Я грузинская княжна, жена ширваншаха.

«О, Аллах, – мысленно взмолился Али, – только этого мне не недоставало»!

– Как тебя зовут? – спросила княжна.

– Али, – недолго думая, ответил наш герой.

– Ну, конечно, как еще вас могут именовать, либо Али, либо Мамед.

– А как зовут тебя? – спросил Али.

Княжна закрыла ему губы поцелуем, а когда Али, едва не задохнувшись, оторвался от нее, произнесла тяжело дыша:

– Послушай гвардеец – это дерзость. До сих пор не знать, как зовут твою госпожу. Хотя я знаю, что ваш брат не блещет умом.

Али хотел еще что-то сказать, но, чувствуя, как княжна срывает с него одежды, сам потерял самообладание. Единственное что он спросил, оказавшись на шелковых простынях под балдахином:

– Еще не поздно остановиться, что со мною будет, если меня здесь застанут?

– Отрубят голову или четвертуют, – страстно ответила княжна, – да, какая разница. Все смертны, годом раньше, годом позже…

Спустя некоторое время она продолжила эту фразу.

– …Татары стоят под стенами, их видели из Сабаиловской крепости. Не думай об этом. Меня быть может завтра будет насиловать узкоглазый и вонючий монгол, а после это засунет мне между ног саблю.

– Поэтому она тебя так волнует, – пошутил Али.

Пощечина оказалась слишком тяжелой для такой нежной ручки.

– Убирайся, пока я не подняла шум, – сказала княжна, – твоя дерзость не знает границ.

Она встала и подошла к окну.

– Прости меня, – сказал Али.

– Если ты сейчас же не уйдешь, – не оборачиваясь сказала она, – я подниму шум и скажу, что ты напал на меня.

– Али подобрал с пола одежду и пошел к выходу. За окном начинало светать, и он мог оценить, как красива нагая княжна. Она смотрела в окно с гневным видом. Али чувствовал вину перед ней и потому сказал:

– Я воевал с татарами. А перед тем, как они начали штурм моего города, у меня умерла жена вместе с ребенком.

Княжна по-прежнему продолжала смотреть в окно, но Али видел, что лицо ее смягчилось.

– И вообще, я не тот, за кого ты меня принимаешь.

Княжна вздрогнула и посмотрела на Али.

– Черт возьми, – сказала она весело, – так даже интересней. То-то я смотрю, что вроде как меньше ростом и не такой уж здоровяк, как мне казалось.

«Надо было Егорку сюда в караул», – подумал Али.

– А ну-ка, иди сюда, – приказала девушка.

Али вернулся. Княжна схватила его за руку и потащила к ложу. Али уронил одежду и последовал ее призыву. Еще через некоторое время изнемогающим голосом княжна произнесла:

– Кто же ты на самом деле, о великий мастер любовных утех?

– Я сегодня бежал из тюрьмы, – ответил Али. – Только ты не бойся, я не преступник.

И Али рассказал княжне все, что случилось с ним по приезду в Баку. Вплоть до того момента, как он оказался у дверей ее покоев в карауле. Княжна воскликнула.

– Это все настолько невероятно, что я могу сказать лишь одно – все ты врешь. И мастер же ты, сочинять. Но ты меня развеселил и взволновал. Иди ко мне.

– Нет, – жалобно сказал Али, – не надо. Ты знаешь, я не уверен, что получится еще раз. А мне бы не хотелось, как говорят китайцы, потерять лицо.

Однако княжна, не обращая на его слова ни малейшего внимания, впилась в его губы долгим поцелуем. Еще через некоторое время княжна произнесла плачущим голосом:

– Иисус, что это была за ночь?!

– Я прощен? – спросил Али.

– Да ты прощен. И я люблю тебя! Теперь я точно знаю, что люблю тебя, а не его.

– Кого его?

– Того гвардейца, с которым я тебя перепутала.

– А вот о нем мы еще поговорим, – ревниво сказал Али.

Княжна засмеялась.

– Что я могу для тебя сделать? – спросила она.

– Отпустить, – быстро сказал Али.

– И не надейся. Ты останешься со мной, а лучше во мне. В крайнем случае будешь жить у меня под кроватью.

– Уже совсем светло, – возразил Али, – сейчас будут менять караул…

– Так и быть отпущу, иди, меняйся, хотя постой, может быть, попробуем еще раз. Мне, кажется, ты сможешь.

– Возможно, но тогда я упаду в коридоре под тяжестью пики.

– Ладно, иди, когда ты придешь в следующий раз?

– Я рассказал тебе чистую правду. Я не знаю, что со мной будет, когда я покину твои покои.

– Хорошо вот тебе деньги, – сказала княжна.

И Али ощутил в своей руке увесистый кошелек.

– Я не беру денег за любовь, – возразил Али, и тут же получил вторую пощечину.

– А я любовь не покупаю, – сказала княжна, – я беру ее даром. Я решила поверить тебе. Деньги тебе для того, чтобы ты открыл на центральном рынке лавку благовоний. Если, конечно тебе удастся покинуть дворец без ущерба для жизни. К тебе придет моя служанка и скажет, где и когда мы встретимся.

– Слушаюсь, моя госпожа, – ответил Али.

– Как ты сказал, зовут чиновника, положившего глаз на твою рабыню.

– Мирза Джамал, он служит в диване внешних сношений, и он то ли сын, то ли племянник вали Баку.

– Я запомню. Что ты хочешь сказать мне на прощанье?

– Я надеюсь, что тот гвардеец, которого я сменил, не окажется в этой комнате, – ревниво сказал Али и получил третью пощечину.

– Негодяй, – гневно сказала княжна, – как ты смеешь говорить мне такое! И это после того, что между нами было. После того, как я призналась тебе в любви.

– Прости, – сказал Али, – я очень ревнив. Но я не хочу уходить с пощечиной.

Теперь он привлек к себе княжну, несмотря на ее сопротивление и целовал, пока ее тело не обмякло. Когда он уходил, княжна произнесла слабым голосом:

– Ты забыл свою саблю.

– Ты об этом? – улыбнулся Али, беря в руки оружие.

– Пока, да.

Али скрылся за дверью, взял в руки пику и услышал шаги караула. Пришла смена.

– Как прошла ночь на посту? – сонным голосом спросил разводящий.

– Без происшествий, – хрипло ответил Али.

– Сдай пост и следуй за мной.

Али отдал сменщику пику и зашагал за командиром, вспомнив, что так и не выпил воды в покоях княжны. Его по-прежнему мучила жажда. Зато от головной боли не осталось и следа. В караулке, куда привел его разводящий стоял храп и полумрак. На лежанке помимо Егорки спало еще четверо. Как только за начальником закрылась дверь, Егор поднял голову и встревожено произнес:

– Где ты был, что случилось?

– Меня изнасиловали, – честно сказал Али. После этих слов он откинулся на деревянное ложе и мгновенно заснул. Или лишился чувств.

– Это как же понимать? – озадаченно произнес Егорка.

Молчание было ему ответом. Пока он размышлял над ситуацией, за дверью послышался шум, раздался чей-то командный голос. Егорка, недолго думая, закрыл глаза. В караулку в сопровождении чауша, вошел начальник караула. Но это был уже другой начальник, вновь заступивший на дежурство.

– Мамед, – рявкнул он, – подъем, дежурство кончилось, новая смена заступила. Идите по домам. Вас не буди, так и будете дрыхнуть до вечера.

Гвардеец, которого звали Мамед, поднялся и вытянулся перед командиром. Это был тот самый чауш, с которым Егорка обменялся словами перед сном.

– А эти кто? – спросил начальник, кивая на спящего Али и притворяющегося спящим Егорку.

– Они новенькие, – сказал Мамед.

– Черт знает что, – раздраженно сказал начальник, – что хотят, то и делают. Меняют личный состав и даже в известность не ставят. А потом еще и требуют – дай порядок, дай дисциплину. Разбуди их тоже, пусть убираются в казарму. Когда он вышел, Егорка открыл глаза и, сказал Мамеду.

– Я все слышал.

– Ну, раз все слышал, тогда пошли. Этого тоже надо разбудить.

Мамед стал трясти Али за ногу. Когда тот открыл глаза и уставился на гвардейца мутным непонимающим взором, сказал:

– Вставай, пошли в казарму, начальник сердится.

Али разглядел за его спиной могучую фигуру Егорки и все вспомнил. Он молча поднялся и направился к выходу.

– Эй, – остановил его Мамед, – форму можете не снимать, но оружие парадное, оно остается здесь.

– Неужели оно так ценно? – удивился Егорка, разглядывая саблю.

– Если продать один такой клинок, – хвастливо сказал Мамед, – год можно прожить безбедно.

Пропустив Мамеда вперед, друзья, следуя за ним, благополучно минуя все посты и заграждения, выбрались из дворца. Оказавшись за воротами, Мамед сказал:

– Нам в ту сторону.

– Это то высокое здание? – спросил Егор.

– Нет, высокое – это диван. Казарма следующий дом перед караван-сараем Мугла.

– Опять я ошибся, – сказал Егор.

– Ничего, поначалу все путаются, – добродушно сказал Мамед.

Эти двое почему-то вызывали у него симпатию.

– Пойдемте, позавтракаем вместе в караван-сарае.

– Ты, иди, – дружелюбно сказал Егор, – а мы немного пройдемся, подышим свежим воздухом. В казарме встретимся.

– Ну, как знаете, – махнул рукой Мамед и ушел.

Друзья пошли в другую сторону. Через десяток, другой шагов, Егорка оглянулся, хотя это можно сделать гораздо раньше, шагов так через пять, ибо улицы в Бакинской крепости и сейчас кривые и короткие, еще и узкие к тому же, а в 40-х годах 13 века были и того менее.

– Ну, что, друг мой, – сказал Егор, убедившись в том, что Мамед их уже не видит, – куда пойдем, что будем делать?

– Как, ты меня спрашиваешь об этом? – ответил Али. – А я думал, что мы следуем твоему детально разработанному плану. Ты так уверенно вел меня по этому ужасному подземелью. Только сейчас при свете этого изумительного дня я могу оценить степень своего безумия, толкнувшего меня следовать за тобой. Да, я определенно безумен.

– Но я не был бы так категоричен, – возразил Егор, – а скорее, склонился бы к версии с вином, опоившим нас. Но хочу заметить, что у нас на Руси говорят, – Бог пьяницу любит.

– Нас, говоришь, – сказал Али, – ты, я вижу, хочешь примазаться к стороне безвинных агнцев, ведомых тобой.

– Ну, знаешь ли, не очень-то ты и следовал, как ты утверждаешь, моему плану. Хотя это был вовсе не план, а импровизация. Вот, где ты шлялся, пока я спал в караулке?

– Ты спал в караулке, а я стоял в карауле. Меня растолкал разводящий, и, не спрашивая, кто я, откуда взялся, вручил саблю и погнал на пост, к дверям одной царственной особы.

– Иди ты?! – не поверил Егор.

– Чтоб я умер, если вру.

– Теперь придется поверить, – нехотя согласился Егор, – и как прошло дежурство.

– У меня было приключение.

– Так расскажи, – попросил Егор.

– Не могу. Речь идет о чести пресловутой особы. Я и так был на волоске от смерти. Даже страшно подумать, что со мной сделали бы, если поймали. Постой, кажется, мы пришли обратно.

– К дворцу?

– Нет, к тюрьме.

Егор поднял голову и увидел перед собой башню, в которой содержался Али. И в которую он сам был помещен вчера вечером. Попятились, развернулись, пошли обратно, быстро юркнули в первый попавшийся переулок, спускавшийся вниз к морю.

– Поскольку уже наступило утро, – сказал Егор, – то нас, вероятно, уже хватились, и домой идти сейчас нет никакого смысла. Именно там нас сейчас и поджидают. Пойдем в мечеть к молле Панаху. Я думаю, что он нам поможет. Я чувствую в нем очень порядочного человека.

– Худшее, что мы можем сейчас сделать – это пойти в мечеть, – заметил Али.

– Почему?

– Потому что винный дух от нас чувствуется за фарсанг. Видишь, встречные прохожие сворачивают в стороны при виде нас.

– А я думаю, что они просто боятся мамлюков-гвардейцев. Мы не сняли форму, – возразил Егор, – видать у них здесь дурная слава. Но ты прав, как всегда, пойдем к Панаху позже. Но как убить время, до вечера еще далеко?

– Пойдем к морю, а потом где-нибудь поедим. Кстати, вот лавка старьевщика, зайдем, сменим мундиры на гражданскую одежду.

Старьевщик был немало удивлен раннему визиту двух чаушей шахской гвардии. Но вопросов лишних задавать не стал, быстро обменял форменную одежду на ношенную, но вполне добротную одежду простолюдинов. Когда Али переодевался, у него из-за пазухи выпал увесистый кошелек, глухо звякнувший монетой.

«Серебро, – на звук определил старьевщик, – но его там немало. Вот скупцы, еще и одежду меняют. Видать убили и ограбили, а теперь скрыться хотят. Пожалуй, не буду сразу выставлять их мундиры, а то неровен час и меня призовут к ответу».

Али при виде кошелька удивленно поднял брови, но быстро вспомнил их происхождение, подобрал деньги и сунул в карман вновь обретенной одежды. Когда они вышли из лавки, Егор сказал:

– Просто из чистого любопытства, если у тебя мошна набита монетами, почему за вино только я платил?

– Это я сегодня ночью приобрел, – чистосердечно сказал Али.

– Вот уж не думал, что ты за любовь стал брать деньги, – съязвил Егор.

– Кто из вас без греха, пусть первый бросит в меня камень, – ответил Али.

Через некоторое время они оказались у крепостных ворот, благополучно миновали их и оказались за пределами стен. Прямо перед ними был морской порт, при виде которого у Али сразу возникли неприятные ассоциации. Не сговариваясь, друзья взяли правее и шли до тех пор, пока не оказались в виду других крепостных ворот, именуемых Сальянскими. Они остановились, не доходя до них. Расположились у прибрежных камней. Была середина ноября, и купальный сезон давно уже закончился. Но светило яркое солнце и они, долго не раздумывая, разделись и бросились в прохладные воды Каспийского моря.

– Всю жизнь мечтал жить у моря, – сказал, стуча зубами Али, когда они стали выходить их воды.

– Чего же не жил, вот оно море, не так уж и далеко от Табриза. Я бы тоже жил, да в наших краях моря нет.

– Да, как-то не сложилось. Все думал, успею.

– Ну вот, мечта твоя сбылась, – заметил Егор.

– Это верно, – согласился Али, – я как-то еще не успел осознать этого факта. С корабля да в тюрягу. Да и сейчас мы на нелегальном положении. И что с нами будет дальше, одному творцу известно. По-хорошему, нам не следует возвращаться, а лучше отправиться отсюда, куда глаза глядят.

– Позволю себе заметить, – сказал Егор, – что у меня там жена осталась. Рабыней, конечно можно пожертвовать, хотя я бы не стал. Ибо такие красотки на дороге валяются. Почему бы тебе не жениться на ней…

– Не надо об этом, – остановил его Али, – я больше не собираюсь жениться.

– А я бы еще одну жену взял, да с одной хлопот хватает, при нашем-то образе жизни.

– Я смотрю, ты во вкус вошел, может быть, тебе стоит принять ислам, тогда ты с полным правом сможешь взять себе еще трех жен, а?

– Жена меня давно к этому склоняет, – сказал Егор, – но там же надо делать обрезание, а на это я никак не соглашусь.

– Ты это серьезно, про ислам?

– Нет, я шучу. Беседу поддерживаю.

Недалеко от них мальчишки удили рыбу. Друзья, одевшись, присоединились к ним, выпросили удочку, дав парню взамен мелкую монету.

– Хорошо бы поесть чего-нибудь, – сказал Егор.

– Только давай договоримся, – ответил Али, – больше никакого вина.

– Ладно, – согласился Егор, – эй, парень, – обратился он к мальчику, – хочешь еще одну монету заработать. Сбегай, купи чего-нибудь поесть. Только имей в виду, если ты не вернешься, я тебя найду и самого съем.

В крепость вернулись перед самым закрытием ворот. В Баку темнеет рано. В опускающихся на город сумерках, они добрались до Егоркиного квартала. Долго стояли в начале улицы, прошлись несколько раз мимо дома, и не заметив ничего подозрительного, вошли внутрь.

– Была бы здесь Сара, – сказал Али, – сейчас бы чаем угостила. Удивительно, она везде умудряется чай приготовить, даже на море.

– Вот видишь, – укоризненно заметил Егор, – а ты ее совсем не ценишь. Девушки с такими привычками на дороге не валяются. Но у меня здесь где-то вино оставалось.

– Нет, – твердо сказал Али, – никакого вина.

– Ладно, я просто спросил, хозяин обязан предложить угощение. Тогда спим, утро вечера мудренее. Спокойной ночи.

– Очень на это надеюсь, – отозвался Али.

 

Константинополь

Мы оставили Ладу за занятием и времяпровождением совсем непривычным для нее. Она пела в церковном хоре. Именно так. Девушка пела в церковном хоре. Однако через месяц, другой это однообразное занятие ей тоже наскучило. Ее деятельная натура могла находиться в бездействии только тогда, когда все происходящее вокруг подчинялось ее воле, и в любой момент могло быть приведено в действие. Здесь же она находилась в добровольной зависимости от других людей, пусть даже благодушно настроенных по отношению к ней. Церковный хор состоял из послушниц из ближайшего женского монастыря. Одна Лада была женщиной светской. Этот факт вызывал у ее товарок живейший интерес. При каждом перерыве или другом удобном случае они торопились расспросить ее о том, что происходит за пределами церковных стен. Но короткие и односложные ответы Лады вызывали у них разочарование. Послушницам казалось, что Лада просто пренебрегает ими и не удостаивает разговором. Постепенно о ней поползли слухи, один другого невероятнее. Как-то раз аббат позвал ее к себе, вернее отвел ее в сторону, ибо католическим священникам не к лицу уединятся с молодой женщиной, если между ними нет перегородки.

– Дочь моя, – сказал он ей, – верно ли то, что говорят о тебе послушницы.

На столь неопределенный вопрос Лада ответила следующее:

– Святой отец, мне было бы самой любопытно узнать, что говорят обо мне Христовы невесты.

Ответ несколько смутил аббат, не привыкшего к подобной смелости. Он вздохнул и спросил:

– Дочь моя, верно ли то, что ты отравила своего мужа и теперь замаливаешь грехи.

– Моего мужа убила святая инквизиция, – ответила Лада, – а я не виновата ни в чем таком, чтобы молить Бога об отпущении грехов.

Аббат от испуга побагровел, сделал страшные глаза и замахал руками:

– Замолчи, – сказал он громким шепотом, – и никогда, слышишь, никогда не произноси вслух этих слов. То есть вообще не произноси.

Помолчав несколько, аббат неожиданно спросил:

– А не желаешь ли ты, дочь моя, принять постриг и уйти от суеты мирской жизни?

– Нет, – коротко ответила Лада.

Несколько задетый этим резким и категоричным ответом, аббат спросил:

– А может быть, ты желаешь исповедаться?

– Ни в коем случае, – с веселой злостью ответила Лада.

– Ступай, дочь моя, – сказал задетый аббат.

Лада вернулась на хоры и на любопытный кивок соседки слева сказала:

– Интересно, какая сволочь придумала, что я отравила своего мужа?

Крепкое ругательство, произнесенное в стенах храма, повергло соседку в благоговейный ужас. Она покраснела и, схватив Ладу за руку, сказала:

– Клянусь, это не я. Я тебя люблю, как родную. Мы же землячки.

Соседка была болгаркой.

– Ладно, – сказала Лада, высвободив руку.

Она не любила фамильярностей.

После этого Лада и вовсе стала тяготиться службой в храме. Она стала подумывать над тем, чтобы прекратить ее под благовидным предлогом. Приближался какой-то церковный праздник. Лада не сильна была в датах и житиях святых. Но помнила, что после службы весь хор должен последовать в летнюю царскую резиденцию и исполнить там несколько литургий для высших чинов светской и духовной власти. Будет присутствовать вся царская семья, генералы, митрополит, игумены, анагносты и другие. Лада поняла, что любопытство не позволит ей отказаться от удовольствия побывать на царском приеме. А уж после этого она объявит о своем решении уйти из хора. В назначенный день хор в количестве тридцати послушниц сразу после церковной службы усадили в высокие крытые арбы и повезли во дворец. Их разместили в закрытой душной комнате и держали взаперти более двух часов. Монашки, которые с утра ничего не ели был голодны, некоторым от спертого воздуха стало дурно. Лада подступилась с вопросом к аббату. Но тот ответил, что здесь его слово ничего не значит и посоветовал проявить смирение и благоразумие.

– Почему нас так долго не зовут, – не унималась Лада, – что там сейчас происходит?

– Они сейчас трапезничают, а потом позовут нас.

– Что, – возмутилась Лада, – трапезничают?!

Величавый и важный аббат здесь во дворце выглядел маленьким и жалким. Она подошла к дверям и стала стучать, не реагируя на испуганные возгласы приора.

– В чем дело? – спросили из-за закрытой двери.

– Немедленно откройте, – крикнула Лада.

Дверь открылась, и караульный солдат выслушал требования монашек. Дело обстояло именно так, поскольку справедливые речи Лады нашли живой отклик в душах обычно смиренных послушниц, и по тому, как они сгрудились за спиной Лады, было видно, что они едины.

– Я передам начальству, – пообещал страж.

– Поторопись, – предупредила его Лада, – ибо через пятнадцать минут мы разнесем эту дверь к чертовой матери и уберемся отсюда.

При словах «чертовой матери» аббат схватился за голову, говоря: «Господи Иисусе, прости эту грешницу». Караульный передал начальнику караула, тот начальнику дворцовой гвардии, а тот доложил стратегу. Последний как раз находился на праздничной трапезе, из-за которой и разгорелся скандал. Гнев, отразившейся на лице стратега, не ускользнул от внимания митрополита Мефодия, напротив которого сидел стратег. Он поинтересовался причиной перемены настроения последнего:

– Какая-то неурядица в войсках? – спросил он.

– Нет, ваше преосвященство. Это ваша паства бунтует, послушницы монастыря, которые должны петь после трапезы. Они не желают ждать ее окончания. Выдвинули ультиматум – либо их должны пригласить за стол, либо они сейчас вынесут двери и уйдут к чертовой матери, прошу прощенья за то, что повторяю эти слова. И соответственно, концерта не будет. Ни хоралов, ни литургий. Что будем делать, пригласить их или арестовать?

– За что же арестовывать? – удивился митрополит.

– Ну, статью мы подберем, – сказал стратег, – так что будем делать?

– Не знаю, – ответил митрополит, – я должен доложить начальству, посоветоваться.

Митрополит подошел к патриарху, тот, выслушав, нахмурился и пожал плечами. Их разговор не ускользнул от внимания царя. После недолгого обмена мнениями было решено позвать церковный хор за стол. В трапезную вынесли дополнительный стол и лавки. Тридцать монашек, одна другой моложе и прекрасней, оказались в благородном собрании и вызвали нездоровое волнение.

– Склонившись к стратегу, митрополит спросил:

– Кто у них зачинщик, можно узнать?

– Я уже выяснил, – ответил стратег, – вот та, что в центре.

И поймав его плотоядный взгляд, подумал: «Ах ты, старый пес, а как же умерщвление плоти».

– Недурна девица, – нимало не смущаясь, сказал митрополит, – и чего ее понесло в монашки?

Аббат, стоявший за спиной его с видом побитой собаки, рискнул вмешаться, чтобы умилостивить митрополита, ибо знал, что выходка церковного хора так просто ему с рук не сойдет.

– Она не монашка, ваше святейшество, – сказал он, – она родственница одного нашего служителя церкви. Поет в хоре по собственному почину. Она не так давно потеряла мужа, и вероятно, таким образом, оплакивает его. Правда, ходят слухи, что она сама же и отравила его, но я этому не верю.

– Пусть им незаметно подадут вина, – распорядился митрополит, – вино благотворно влияет на голос, в умеренных дозах, разумеется.

К концу трапезы послушницы смотрели на Ладу влюбленными глазами. Они были сыты впервые за долгое время бесконечного поста и пьяны, поскольку ни в питье, ни в еде их никто не ограничивал. Правда, все остальные гости были в неведенье относительно напитка, которым потчевали монашек, лишь внимательный взгляд мог определить, отчего вдруг заалели румянцы, и заблестели глаза. Вино не пила лишь одна Лада, лишь раз пригубив, она только подносила его к губам и вдыхала его аромат. Вино на царской трапезе было многолетней выдержки, таким вином не торговали нигде, у царского двора была своя винодельня в Каппадокии.

«Али бы сюда, – подумала Лада, – вот бы кто воздал должное этому напитку».

Между тем в Константинополе на царском пиру здравицы следовали одна за другой. Пили за царя, за истинную веру, за освободителей гроба Господня, за дружбу между восточной и западной церквями. Между прочим, на собрании присутствовал папский легат. Глубоко за полночь, вспомнили о церковном хоре. Но к тому времени выяснилось, что половина монашек, перебрав лишку, спит за столом, а вторая половина петь не в состоянии. На фоне полнейшего безобразия, одна Лада выглядела достойно. К кубку с вином она почти не притронулась, ела только один хлеб, словно она одна была послушница, а остальные – вольнонаемные. К ней и подступился разгневанный стратег, когда ему доложили о положении дел. Митрополит, с которым он надеялся разделить ответственность за этот конфуз, вдруг куда-то исчез. А на стратега смотрели холодные, не предвещающие ничего хорошего глаза папского легата. Стратег давно уже ждал нового назначения в Рим, поэтому понимал, что мнение легата о нем может статься решающим. Он подошел к Ладе и сказал, едва удерживаясь от брани.

– Послушай, сестра моя во Христе, Христова невеста или как вас там еще называют. Что же это такое? Я выполнил ваше требование, а как вы ответили на добро? Как я должен к этому относиться? Напились, как солдаты, а еще монашки называются. Царь ждет песнопений. Что будем делать?

На Ладу гневные филиппики никак не подействовали. Она смерила стратега презрительным взглядом и спокойно ответила.

– Вы сами виноваты. Не надо было держать нас в душной комнате три часа. И кто вас просил угощать нас вином. Вот они и ослабли, а потом и сомлели с устатку.

– С устатку, – недоуменно повторил стратег, – вообще-то это была идея митрополита, угостить вас вином.

Он немного сбавил тон перед холодным безразличием Лады.

– Что делать? Царь…

– Я уже это слышала, – прервала его Лада.

– Ну, раз слышала, так делай что-нибудь.

– А что я могу сделать.

– Сама пой, – в сердцах сказал стратег, – за всех.

– Ладно, – неожиданно согласилась Лада, – объявляйте мое выступление.

Стратег скрипнул зубами и пошел к папскому легату.

Легат, который весь вечер с интересом поглядывал на Ладу, проявил к ситуации неожиданное понимание.

– Ну что же, – сказал он, – всякое бывает, пусть поет.

– А как же царь, – спросил стратег, не веря своим ушам, – что он скажет?

– Да, кого интересует его мнение, – бросил легат, – пусть поет.

Стратег подал знак музыкантам, заиграла музыка, громкая, бравурная и резко пресеклась. Этого оказалось достаточно, чтобы в зале воцарилась тишина.

– Что будешь петь? – спросил стратег у Лады.

– Я исполню сонет, – ответила Лада.

– Объявляй, – бросил стратег адъютанту.

– Для высокого собрания исполняется сонет, – объявил адъютант.

Лада встала.

– А что играть-то, – спросили музыканты.

– Играть ничего не надо, я пою без сопровождения.

Лада исполнила первый куплет песни, написанный ее мужем.

Боярышник листвой в саду поник, Где донна с другом ловят каждый миг: Вот-вот рожка раздастся первый клик! Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Это была та самая песня, которую трубадур когда-то пел в Иерусалиме на приеме у наместника. Чистый и полнозвучный голос уходил под своды зала, в котором воцарилась полная тишина. Лада выводила строчку за строчкой.

Ах, если б ночь господь навеки дал, И милый мой меня не покидал, И страж забыл свой утренний сигнал… Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

– Почему она поет одна? – спросил царь у своего окружения.

После этих слов, словно услышав его, вступили монашки. Из тех, что еще бодрствовали. А после них, уловив мелодию, заиграли музыканты. Несложный припев подхватывали монашки, сопровождая другие куплеты голосовым пением.

Под пенье птиц сойдем на этот луг. Целуй меня покрепче, милый друг, Не страшен мне ревнивый мой супруг! Увы, рассвет, ты слишком поспешил Продолжим здесь свою игру, дружок, Покуда с башни не запел рожок: Ведь расставаться наступает срок. Увы, рассвет, ты слишком поспешил! Как сладко с дуновеньем ветерка, Струящимся сюда издалека, Впивать дыханье милого дружка! Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Первым осознал происходящее аббат, однако, не смея прилюдно подойти к певице и вмешаться, он корчил Ладе издалека рожи, делал страшные глаза. Пытаясь всеми, доступными ему способами, прекратить пение. Стратег, вслушавшись в слова, почувствовал неладное, но поднимать шум не было в его интересах. Папский легат, наклонившись к нему, спросил:

– Вы хоть понимаете, о чем она поет? Нет? А я не только понимаю, я даже подпеваю про себя, потому что знаю слова этой песни. У меня есть ее полный текст. Она объявлена вне закона, как богохульственная. А автор этих стихов приговорен заочно святой инквизицией к смерти.

– Прикажете прекратить пение? – спросил стратег.

– Ни в коем случае, не будем еще больше раздувать скандал. Сделаем вид, что ничего не происходит.

Проснулись спящие монашки, и теперь весь хор уже подпевал Ладе.

Красавица прелестна и мила. И нежною любовью расцвела, Но, бедная, она невесела, Увы, рассвет, ты слишком поспешил! Христос, к тебе нестись должны Мои рыданья – это ты Послал мне горе с вышины Где мира лучшие сыны Не за тебя ль идет война. В Саду у самого ручья, Где плещет на траву струя, Там средь густых дерев снуя Сбирал я белые цветы. Звенела песенка моя, И вдруг – девица вижу я Идет тропинкою одна. Стройна, бела, то дочь была Владельца замка и села. И я подумал, что мила Ей песня птиц, что в ней мечты Рождает утренняя мгла Где песенка моя текла, Но тут заплакала она. Глаза девицы слез полны, И вздохи тяжкие слышны. Туда ушел и милый мой, Красавец с доблестной душой, О нем вздыхаю я с тоской. И дни безрадостно пусты. Проклятье проповеди той, Что вел Людовик сам не свой, Во всем, во всем его вина. И вдоль по берегу тотчас Я поспешил на скорбный глас, И молвил: «Слезы скорбных глаз — Враги цветущей красоты Поверьте, Бог утешит вас, Он шлет весну в урочный час, И к вам придет души весна». «Сеньор, – она тогда в ответ, — Господь прольет, сомненья нет, На грешных милосердный свет Небесной, вечной чистоты. Но сердцу дорог здешний свет А он любовью не согрет И с другом я разлучена.

Лада допела куплет и замолчала. За ней умолк хор и музыканты. Легат первым захлопал в ладоши, подавая остальным пример. Патриарх и другие иерархи восточной церкви, кто недоуменно, а кто мрачно поглядывали в сторону папского легата, ожидая реакции от победившей церкви, а, увидев ее, тоже сделали вид. Царь ничего не понял. Легат сказал стратегу:

– Надо найти виновного. Ему это дорого обойдется. А сейчас, если вы еще надеетесь получить от меня рекомендацию, распорядитесь отправить послушниц в обитель. Приора разжаловать, на его должность назначить заместителя. Солистку арестовать, я допрошу ее лично. Отправьте ее в мою усадьбу, пусть ее запрут там, где-нибудь. До моего особого распоряжения.

– Может быть в тюрьму? – спросил стратег. – У нас очень надежная тюрьма.

– Избавьте меня от посещения тюрем, – раздраженно сказал легат, – я допрошу ее сегодня же, до восхода солнца. Как вам известно, я отплываю в Сицилию и далее в Рим. Возможно, мне придется преступницу взять с собой и предать суду инквизиции.

– Слушаюсь, ваше преподобие, – ответил стратег.

Послушниц отправили в обитель, часть из них пыталась вступиться за товарку, но была быстро усмирена приором. Ладу увели и заперли в одной из комнат.

* * *

Али в это время вяло препирался с Егоркой по поводу толкования семьдесят третьей суры Корана. Потом до него дошла необычность этой ситуации. Егор не мог с ним полемизировать по такому поводу. Во-первых, потому, что не знал Корана вовсе, во-вторых, знал, чего стоят познания друга в этой области. Эта загадка и последовавшие за ним умственное напряжение вызволило Али из тенет сна. Он лежал на своем насесте в башне обскура и слышал чьи-то шаги и неясное ворчание внизу. Приподнявшись на локте, Али глянул вниз, прислушался. Но, затем осознал, что все предыдущее было сном, и они по-прежнему находятся в заключении.

– Егор, – сказал он разочаровано, – если бы ты только знал, какой сон мне приснился.

В ответ донеслось следующее:

– Во что они превратили святилище. Мало того, что не используют по назначению, так еще и всякий сброд содержат.

– Полегче там насчет сброда, – отозвался Али, – и, кстати говоря, в Баку ваших языческих капищ, никогда не бывало.

Он приподнялся, сел, потягиваясь и разминая затекшие члены. Затем спустился вниз, говоря вполголоса:

– До чего же ты интересный человек, Егор. С тобой никогда не бывает неловкостей отсутствия темы для разговора. Мне это нравится в тебе, ты непредсказуем. Никогда не знаешь, куда тебя понесет, в какую область человеческих познаний. Но по поводу святилищ в Ширване ты перегнул. Все же два кувшина вина на двоих – это многовато. Только я не понял, побег через колодец был или нет. Не может быть сон такой реальностью. А какая была женщина! Ах, какая женщина! Я все время в мыслях возвращаюсь к ней. Я, конечно, понимаю столько времени один, все что угодно может присниться, но, чтобы так явно. Чего молчишь?

– Успокойся, побег был, – ответил Егор, чужим голосом, и Али увидел, что это вовсе не Егор, а другой человек седовласый и порывистый.

– Так, – сказал Али, – теперь я вообще ничего не понимаю. Где Егор? А ты кто? Новый следователь? В таком случае, я отказываюсь от предыдущих слов. Это был самооговор.

– Дерзости, с которой вы совершили побег, можно позавидовать, – сказал незнакомец. – Люди Джамала на ушах стоят, чтобы разыскать вас.

– Если побег был, – спросил Али, – то почему я по-прежнему нахожусь в заточении, в башне которую, судя, по твоим словам, оскверняю своим присутствием?

– В башню тебя перенес я, – заявил незнакомец, – мне надо поговорить с тобой.

– А раньше нельзя было поговорить?

– Объясняю, – сказал незнакомец, – я был занят, думал, куда ты денешься отсюда, успею. Но прихожу вчера, а вас и след простыл. Резвые больно арестанты пошли.

– То есть мы совершил побег, а ты вернул меня обратно?! – возмутился Али. – И кто ты после этого? Да ты хуже полицейского. Столько мучений я принял этой ночью. Почему нельзя было поговорить в доме Егора?

– Не такие уж это были и мучения, – усмехнулся человек, – учитывая то, где ты провел остаток ночи. Да я бы прополз в два раза дальше, чтобы оказаться в серале этой страстной княжны.

– Довольно, – остановил его Али, – я не люблю, когда обсуждают мою личную жизнь. Зачем я тебе?

– Я хочу поговорить с тобой. Заблудшие души – мой профиль, я хочу направить тебя к истинному знанию.

– Это что же, я – заблудшая душа? – удивился Али. – Дожил, с чего ты это взял?

– Нам наверху виднее.

– Должен заметить, что сверху не всегда виднее. Верно, ты, последователь Зороастра?

– Почему ты так решил? – встрепенулся собеседник.

– Не знаю, мне так показалось. Досужие предположения.

– Если таковы догадки, то каковы будут усилия ума? – сказал собеседник, в его словах сквозило уважение. – Меня зовут Ормузд.

– Я почему-то так и подумал, – сказал Али.

– Нет, нет, – протянул вперед ладонь Ормузд, – этого ты не мог знать. Прийти мог кто угодно, мы давно за тобой наблюдаем.

– Наверное, и Ахриман где-нибудь шарит неподалеку, – заметил Али.

– Не произноси имени этого проклятого существа, – сказал Ормузд, – такой человек как ты, с ясным и светлым умом, ему не по зубам. Ты не из его паствы, он властен над сонмом ограниченных и ослепленных ложной верой людей.

– Я буду говорить с тобой, лишь с одним условием, – сказал Али.

– Говори.

– После разговора ты вернешь меня обратно.

– Это легкое условие, – улыбнулся Ормузд, – мне даже не надо прилагать усилий для его выполнения. Положение вещей таково, что ты ныне спишь глубоким, но беспокойным сном в доме твоего друга. Здесь же пребывает твой мятежный дух.

– Как интересно, – заметил Али, – так чего мы здесь, внизу, в затхлом и нездоровом воздухе. Поднимемся выше!

– К звездам, в небеса? – спросил Ормузд.

– Нет, нет, крайностей я не люблю, всего лишь на вершину башню. Хочу взглянуть на город сверху. Я вообще люблю панорамные виды, пейзажи. Я и жилье себе всегда выбирал с перспективой вовне. То есть когда у меня была такая возможность, финансовая или физическая. Последний мой дом в Дамаске окнами своими был обращен на гору, на которой Каин когда-то убил Авеля. Это обстоятельство прибавляло к аренде дома лишние десять процентов. Правда, затем при покупке этого дома мне дали скидку. Никогда не поймешь этих маклеров.

Пока Али произносил свою тираду, некая сила подхватила его и вознесла на вершину башни. Али замер от восхищения, пораженный открывшимся видом. Внизу лежал спящий город, очерченный крепостными стенами. На сторожевых башнях горели факелы, вдоль южной крепостной стены то приближаясь, то, отдаляясь шла береговая линия, обозначенная пеной морского прибоя и уходила вдаль, скрываясь на востоке изогнутой косой. В море была видна небольшая крепость, на ее стенах так же горели факелы. Лунным светом освещалась морская гавань с длинным пирсом и судами, стоявшими на рейде.

– Ну, как? Впечатляет? – спросил Ормузд, словно, он имел к этому отношение.

– Я люблю этот город, – сделал неожиданное признание Али. – Странная штука любовь. Впечатления об этом городе у меня должны остаться самые неприятные, ибо я не успел даже шагу ступить, как меня упекли в тюрьму. И по сей час, я толком не знаю, удалось ли мне из нее вырваться, или я продолжаю плутать в чужих снах. Кстати, уважаемый, насколько я помню, имя Ормузд в пантеоне огнепоклонников принадлежит верховному божеству. Может быть, ты это он. Просвети меня, а то я с тобой так запросто без должного уважения. Я живо исправлюсь, подай знак.

Ормузд долго не отвечал, пытаясь собрать в кулак белую бородку, разлетающуюся на ветру, который здесь на верху был особенно силен.

– Соблазн велик, – наконец, сказал он, – но я не буду начинать наш долгий разговор с обмана…

– У нас будет долгий разговор? – прервал его Али. – Имей в виду, ночь коротка, а мне хотелось бы выспаться и восстановить силы, подорванные тюремным заключением. Завтра много дел.

Помолчав, Али нескромно добавил:

– Да, и княжна меня здорово потрепала…

– Да, да, я в курсе, – грубо прервал его старик, недовольный тем, что его перебили, – я хотел сказать, что я не…

– Довольно, – сказал Али, – я все уже понял, не надо самобичевания. Переходи к делу.

Но Ормузд молчал и вновь пытался уцепить бороду в кулак, было видно, что он рассержен.

– Как-то разговор у нас не заладился, – сказал он раздраженно.

– Прости, – миролюбиво сказал Али, – это я виноват. Я был недостаточно учтив, давай пойдем с самого начала.

Слова Али подействовали благотворно. Ормузд смягчился, было заметно. Он отпустил бороду, которая разлетелась тут же в разные стороны.

– Это ничего, – сказал он, – на меня тоже находит, вздорным стал на старости лет, в последнее время ни одного поручения выполнить не могу. Грозятся на пенсию отправить, если ни одного неофита не приведу. А ведь племянник с таким трудом меня пристроил.

Слушая старика, Али мерил шагами прогулочную площадку, в середине которой была шахта, пронизывающая башню снизу доверху.

– Это для чего, – крикнул он, перекрывая ветер, – я гадаю все время, что сижу в этой башне. И вообще, как она называется. Я не мог объяснить княжне, где меня содержали.

– Это не башня, – сказал Ормузд, – это храм восходящего солнца. Надеюсь, не нужно объяснять, почему так называется?

– Я догадываюсь, – ответил Али.

После недолгой паузы старик добавил:

– А в эту дыру сбрасывали кости людей, обглоданных птицами.

Али недоверчиво взглянул на старика.

– Мне ли не знать, – ответил тот.

– Как-то это не очень сочетается, – возразил Али, – такое красивое название и страшное предназначение.

– Ничего в этом предназначении нет ни страшного, ни мрачного, обычный ритуал захоронения. Особенно нелепо эта оценка звучит из уст человека, чей обычай велит закапывать усопших просто в землю на съедение червям. Чем, скажи на милость, птицы, небесные создания хуже земляных червей. Это чистая смерть.

– Да, пожалуй, что ничем, – согласился Али.

– Ну, вот это уже другое дело, – обрадовался старик, – это хорошо.

– Что именно хорошо?

– То, что ты начал соглашаться со мной.

– Не спеши радоваться, старик, – сказал Али, – в деталях легко найти согласие. Это не означает, что сойдемся в главном. Ну, начинай, ночь коротка.

– Ночь продлится столько, сколько мы пожелаем, – горделиво сказал старик, – так что начнем с самого начала?

Али вздохнул, но ничего не сказал.

Старик начал с того, что стал на колени, воздев руки к небесам, и воскликнул.

– Я приношу жертву звездам, созданиям святого духа. Тиштрии – блестящей чудной звезде, луне, которая обладает семенем тельца и блещущему солнцу с мчащимися конями, оку Ормузда, я приношу жертву духами покровителей праведных – и тебе, – огонь, сын Мазды, вместе со всяким другим огнем, доброй воде и всяким созданным Богом водам, равно как и всякому, Богом созданному злаку.

После этого старик встал, отряхнул колени, метнул пытливый взгляд на Али.

– Славно, – сказал Али, – это что же, сам себе молился.

– С чего ты взял?

– Ты же сказал – оку Ормузда.

– Сказано же тебе – однофамильцу, я его тезка.

– Извини.

– Но, что бы ты не путался, я буду называть его более ранним именем, – Ахура-Мазда.

– Хорошо, – согласился Али.

– Он верховный владыка, – старик поднял указательный палец кверху, – вокруг него стоит небесная свита слуг Амеша-Спента, каждый из них отвечает за что-нибудь, кто за землю, кто за воду, за металлы, растения, охоте и так далее.

– И много их? – спросил Али.

– Семь. Вогу-Мана, Аша-Вагиста, Кшатра-Вайрия, Слента-Армаити, Гаурват и Амеретат и последний Сраоша.

– Может быть, не будем так детально подходить к предмету? – спросил Али, – Давай перейдем сразу к сути.

– Не торопи меня, – возразил Ормузд.

– Послушай, – кротко сказал Али, – может быть, мы просто посидим, поговорим о том, о сем, да и разойдемся.

– Не мешай мне работать, – ответил старик.

Али смирился, он устроился удобнее, устремив свой взор на морской прибой.

Ормузд вещал.

– В начале было два духа, подобных близнецам, и каждый был тогда сам по себе. Когда духи встретились, они создали, прежде всего жизнь и смерть. Чтобы, в конце концов, преисподняя служила для злых, а небо для праведных. Из этих духов верный выбрал для себя справедливость, избрал для себя тех, кто чистыми поступками угождают Ахура-Мазде….

Дальнейшее Али уже не слышал. У него была одна особенность. Он плохо воспринимал на слух. Задумывался, и мысли его уносились вдаль. Так было и на этот раз. Он возвращался к старику, когда тот повышал голос или менял тональность.

– Сын мой, – восклицал Ормузд, – вернись в лоно истинной веры, веры своих предков. На что тебе религия арабов, этих неграмотных пастухов.

– Ты хочешь сразу получить от меня ответ? – спросил Али. – Так не пойдет. Продолжаем разговор, только я тебя прошу. Не надо деталей, я немного знаком с предметом. Говори о главном.

– О главном, – повторил старик, – а знаешь ли ты, о проводник чужой веры.

– Только не надо бросаться словами, – возразил Али.

– Что, когда душа умершего отделяется от тела, она бывает чувствительна и нежна, как новорожденное дитя, которое не может найти дорогу. Поэтому ее сопровождает Сраоша в ее трудном и страшном пути. На котором демоны преследуют ее и стараются похитить. В эфире первого воздушного слоя возвышается сияющий Синват. Он простирается от горы Сакад-и-Дантик, находящийся в середине мира, до вершины Эльбурса. Душа достигает этого места, если ее добрые дела, совершенные в прошлой жизни, были достаточны, чтобы спастись от демонов. Здесь на мировой горе происходит первый суд об участии души. Боги Митра, Сраоша и Рашну Разишта заседают в этом суде. Здесь взвешивается добрые и злые. Куда она направится в рай или ад решается при переходе через этот мост. Когда праведный перейдет через мост, то он почувствует ароматные дуновения рая. Здесь его встречает прекрасная дева. Душа спрашивает: «Кто ты, о прекраснейшая из девушек»? А девушка отвечает: «Я твоя благая вера, твое исповедание». А кого встретишь ты, Али, на этом пути? Собственное неверие!

Али задумался, а потом сказал:

– Давай пропустим это место, я позже отвечу. Что там дальше?

– Девушка говорит. «Ты был всеми любим, за твое величие, доброту и красоту».

– Ну, положим, не всеми, – возразил Али.

– Речь уже не о тебе.

– Извини.

– «…и ты меня любил за мое величие, благость и красоту. Когда ты видел человека, живущего в легкомыслии, безбожии и ненависти, скрывающего свой хлеб. Ты садился возле него и пел гимны и приносил жертвы Ахура-Мазде». С такими словами она ведет душу в помещении блаженных. Первый шаг ее приводит к добрым мыслям, второй к добрым словам, третий к добрым делам и через эти три преддверия рая, она достигает его и входит в вечный свет.

Мысли Али вновь унеслись, и он перестал слышать старика. Ночное небо затягивали облака, скрывая луну. Ветер усилился и принес первые капли дождя, словно иллюстрацию к пророчествам Ормузда. А тот уже рисовал апокалипсические картины великой мировой борьбы добра и зла: «На солнце и луне появятся знамения, – кричал он, – ветер превратиться в бурю, в мире умножатся скорбь и страдания. И тот, кто сможет спасти свою жизнь, не сможет спасти свою жену, своего ребенка или свое имущество».

Али стиснул зубы, ему хотелось стукнуть этого старика, но он сдержался. Дождь начинался не на шутку.

– Может, сойдем в укрытие? – предложил он.

Но Ормузд его не слышал, потрясая кулаками, он кричал:

– Когда же демоны с распущенными волосами приблизятся с востока, появится черное знамение и на озере Фраздан родится Гушедар, сын Зороастра. Он соберет воинов из всех арийских стран, и он три раза разобьет демонов, а на помощь ему придут Сраоша и его ангелы, и разорят языческие храмы. И кончится время волка, и наступит время агнца.

По небу прокатились первые рокоты грома, заглушив голос Ормузда. Одна за другой стали вспыхивать молнии, освещая облака изнутри.

– На землю придет время мира, но люди утратят веру и через это Ариман обретет такую силу, что вновь восстанет и освободит из оков своих драконов, которые погубят третью часть живущих людей.

Дождь заливал поверхность смотровой площадки. Али посмотрел на Ормузда и с изумлением отметил, что дождевые струи огибают его фигуру. Али стал отступать в укрытие к лестнице.

– А дева, купающаяся в озере Касаве, зачнет от семени Зардушта, упавшего в озеро и родит сына, победоносного Саошианта. Мессию, пророка, который спасет мир.

Это были последние слова, которые слышал Али, он стал спускаться по каменным ступеням. До его слуха еще доносились звуки его голоса. Ормузд продолжал еще вещать, но Али был уже не в его власти.

* * *

– Робер, Робер, вставай, вставай же окаянный.

Мария, наконец, растолкала военного пенсионера, тот сел на своей узкой койке и сонный смотрел на женщину ничего не понимающими глазами.

– Что случилось? – наконец молвил он, разлепив губы.

– Беда случилась, вот, что случилось? Ладу нашу арестовали, папский легат увез ее к себе в усадьбу.

– Мне очень жаль, – сказал Робер, намереваясь завалиться набок.

– И это все, что можешь сказать? После всего, что она для тебя сделала, – гневно сказала Мария. – Неблагодарный ты человек.

Упрек окончательно разбудил солдата.

– А что такого она для меня сделала? – поинтересовался Робер.

– Как что? Вместо того, чтобы нищенствовать в Генуе, ты живешь в Константинополе, имеешь работу, получаешь жалование.

– Я вообще-то думал, что всем этим обязан тебе, – заметил Робер.

– Да, но, если бы не она, разве предложила я бы тебе ехать со мной, бестолковый.

– Ну, если так, – согласился Робер, постигая женскую логику.

– Вставай тогда. Поехали, бери оружие.

– Куда? Какое оружие? У меня нет оружия. Я работаю привратником в церкви.

– Вот, я тебе даю, – Мария сунула ему клинок.

Робер с изумлением разглядел в полутьме тусклый блеск стали. Он несколько лет не державший в руках оружия, с удовольствием ощутил в руках ее холодную тяжесть.

– Это турецкая сабля, – констатировал он, – откуда взяла?

– Не важно, пошли.

– Куда?

– За Ладой.

– А твой брат ничего не может сделать?

– Если бы мог, я бы тебя не стала просить.

– Если твой брат ничего не смог сделать, то что я сделаю? И на что мне эта сабля? Ты предлагаешь взять штурмом дом папского легата?

– Не знаю, – сказала Мария, – ты воин, сражался в крестовых походах, ветеран, можно сказать. Придумай что-нибудь.

– Что здесь происходит? – в дверях стоял падре Гидон.

Мария, как порядочная женщина, войдя в каморку Робера, во избежание кривотолков, оставила дверь открытой.

– Мы должны освободить Ладу.

– Ты с ума сошла, – холодно заметил падре, – ты решила погубить мою карьеру.

– Какую карьеру? Этот маленький храм ты называешь карьерой.

– Но ты можешь лишить меня даже этого.

– У меня на лбу не написано, что я твоя сестра. Этого никто не знает.

– Если тебя схватят, ты сама им скажешь. Не делай глупостей. Легат допросит ее и отпустит. Он днем отплывает в Венецию.

– Он ее не отпустит, – возразила Мария. – Лада – она красивая. Легат, инквизитор, как ты сказал. Эти ничего не упустят. Завтра ее объявят ведьмой, и она пропала. Скажи лучше, как туда ехать?

Падре покачал головой, развел руками.

– Если ты попадешься, забудь мое имя.

– Хорошо, скажи, как ехать. Нет времени.

– Почему нет времени? – спросил падре Гидон.

– Ты сам сказал, что он днем отплывает в Венецию.

– Да, действительно, – рассеянно сказал падре, пытаясь просчитать все последствия поступка сестры.

– Ты знаешь, как пройти на Форум? – спросил он у солдата.

– Да, святой отец.

– Идите до Форума, сразу после него сворачивайте налево. Идя прямо по этой дороге, попадете к усадьбе папского легата. Но помни, сестра!

– Да помню, помню. Я уже забыла, как тебя зовут. Робер, ты помнишь?

– Нет, – подыгрывая Марии, сказал солдат, – я вообще первый раз вижу этого человека.

– Ладно, шутники, – мрачно сказал падре Гидон, – только прошу, не делайте глупостей.

Усадьба, выделенная легату, находилась в окрестностях Константинополя. Легат, несмотря на намеренье допросить преступницу, к утру лыка не вязал. Его погрузили в карету и с эскортом отправили в особняк. И, чтобы не гонять два раза лошадей, решили Ладу везти вслед за его преподобием.

– А, ведь, твой брат был прав, – сказал Робер, когда они оказались возле усадьбы, – более глупого мероприятия я еще в своей жизни не затевал.

– Ничего, – обнадежила его Мария, – у тебя еще все впереди. Лучше скажи, что дальше делать? Пока еще не рассвело, надо что-то предпринять.

– Ты меня сюда притащила, ты и говори, что делать.

– Почему мужчины все стараются переложить на слабые женские плечи. Я тебя взяла не затем, чтобы ты у меня спрашивал, что делать. У тебя и сабля вон в руках. Ты оружием владеешь?

Вместо ответа Робер несколько раз взмахнул клинком со свистом, разрезая воздух.

– Я был одним из лучших рубак в нашей части, – сказал он гордо, – я могу подойти к воротам и зарубить пару охранников, но их там наверняка с десяток наберется.

– Ладно, – в сердцах сказал Мария, – убери свою саблю, раз от нее толку нет. Хотя нет, держи ее наготове. Пойди, обойди вокруг дома, да шевелись, скоро солнце встанет, и все пропало.

– Ну, обойдем мы вокруг дома, что от этого изменится. Видишь, охрана у ворот.

– Вижу, не слепая. Ладно, бросай саблю.

– Что значит, бросай саблю, ты меня в плен берешь? Так я не против, а сабля сгодится.

– Я вижу, что ты окончательно проснулся, шутишь беспрерывно. Говорю тебе, бросай саблю.

– Жалко бросать такую саблю, уж больно хороша.

Пока они препирались, небо посветлело, и показались первые лучи солнца.

– Ну, вот не успели, – в сердцах сказала Мария, – все из-за тебя.

– Извини, но над солнцем я не властен.

Они подошли к ограде особняка. В этот момент в окне показалось лицо Лады. Она сделала им знак рукой, по всей вероятности, означающий, чего вам здесь надо. В ответ Мария как могла, изобразила сострадания, разводя руками, и качая головой. Башенка флигеля, куда поместили Ладу, почти вплотную подходила к ограде. Она попыталась открыть окно. Но оно не было предназначено для открывания. Можно было разбить стекло, но шум привлек бы внимание охраны. Когда Лада вновь бросила взгляд вниз, ни Марии, ни солдата под окнами не было.

– Привиделось, что ли, – подумала Лада.

Она стояла у окна, надеясь, что они появятся вновь. А в это время Мария убеждала охрану впустить ее в дом.

– Говорю я вам, что монсеньор распорядился приставить меня для услуг его пленнице. Не верите, спросите у него.

Со слов брата Мария знала, что легат на пиру набрался до положения риз, и в ближайшие несколько часов вряд ли на какой-нибудь вопрос сможет ответить. Охранникам сей факт, также был известен, но они боялись совершить промах, не зная, как поступить с этой напористой женщиной. То, что она утверждала, было нелепо, но с другой стороны какому нормальному человеку придет в голову ранним утром по собственной воле тащиться в дом папского легата.

– С каких это пор пленницам предоставляется прислуга? – сказал охранник первое, что пришло ему в голову.

– Это у такого как ты плебея никогда не будет прислуги, а пленница – дама знатная, – возразила Мария. – Может статься, что господин легат поговорит с ней и отпустит.

– Ну, ты полегче насчет плебея. Тоже мне патриция нашлась. А это кто с тобой? Он зачем? – стражник ткнул в сторону Робера, который, затаив дыхание от дерзости Марии, слушал этот диалог.

– А это муж мой, – ответила Мария, – у меня спина болит, так он всю тяжелую работу за меня делает. Воду носит и всякое другое.

– Какую воду, куда носит, зачем?

– Полы мыть, как зачем?

– Ладно, – сдался охранник, – проходите. Только не шумите. Легат спит. Знаете, где она находится?

– Конечно, знаем. Вон в том флигеле.

Последние слова окончательно успокоили стражника, и он пропустил их в дом.

Лада чувствовало сильное волнение, гадая каким образом и главное, зачем здесь появились Мария и Робер. До того, как она увидела их из окна флигеля, она находилась в какой-то прострации от очередного поворота судьбы. Злой рок тяготел над ее браком с рыцарем Раймондом, несчастья продолжали преследовать ее даже после его смерти.

– Вот как замуж выходить сгоряча и без любви, – вновь и вновь корила себя Лада, припоминая, в какой спешке происходило замужество. Принимая предложение рыцаря, Лада спасала близких людей от погони и погибели, но на небесах ей этого не зачли, ни Мухаммад, ни Христос. После коротких раздумий, ибо долгие ей были несвойственны, Лада сделала для себя два вывода. Первый – все жертвы напрасны. Второй – больше никогда не стремиться выйти замуж. Вообще выбросить это наваждение из головы.

– Это неуемное желание когда-нибудь погубит меня, – решила Лада, – мне нет еще и двадцати, а я уже свела в могилу двух мужей.

Из-за двери слышался негромкий говор, доносились странные звуки, словно чем-то елозили по полу. Дверь открылась, когда она стояла прямо перед ней. Лада от неожиданности отпрянула в сторону, вызвав усмешку у мажордома.

– Что, пташка, – неприятно осклабился последний, – ждешь с нетерпением беседы с его преподобием? Потерпи пару часов.

Над домоправителем нависал стражник, у ног на коленях стояла Мария и мыла полы. За ее спиной стоял Робер. Мажордом, который на самом деле был секретарем легата, встретив в доме ни свет, ни заря странную пару незнакомцев, осведомился о том, кто они. А, узнав, удивился, подумав про себя: «Для монсеньора подобная забота о врагах веры не характерна, но чего не сделаешь, будучи в приподнятом состоянии».

– А кто вас прислал? – спросил он.

– Стратег, – не моргнув глазом, ответила Мария, – помня дословно рассказ брата.

– Ладно, мойте, – махнул рукой секретарь, – здесь свои слуги есть. Но раз стратег хочет задобрить папского легата, пусть будет так. Начинайте отсюда, с этого коридора. Дойдете до флигеля и там тоже помоете. А потом еще мою комнату уберете. И шевелитесь, чтобы через час, когда монсеньор встанет, духу вашего здесь не было.

Робер надеялся, что после этих распоряжений мажордом уйдет. Но последний почему-то остался. Он хотел взглянуть, удостовериться в том, насколько хороша пленница легата. Сластолюбивый легат почмокал губами, сказав о ней, прежде чем впал в пьяное беспамятство. Мажордом был поверенным в подобных делах легата. Не один десяток молоденьких женщин и девиц были обвинены в ереси и арестованы для предания суду инквизиции. Но, как правило, до суда дело не доходило. Пленницы, обычно обвиненные в ереси, после двух трех предварительных допросов не выдерживали угрызений совести, перед тяжестью свершенных ими грехов и сознавались. Столь сильна была логика обвинений папского легата. Иных он отпускал, самых несговорчивых доводил до суда. Робер, видя, что дело принимает нежелательный оборот, примерялся к удару. Если удастся сразу свалить стражника, то с управляющим справиться будет легче. Он переглянулся с Марией, сделав страшные глаза. Та, как ни странно, сразу поняла, в чем дело. И отрицательно качнула головой. В этот момент мажордом, удовлетворив свое любопытство, ни слова не говоря, ушел. Мария взяла отжатую тряпку, и вошла во флигель, заставив Ладу посторониться. Робер, чтобы отвлечь стражника, вступил с ним в разговор. Стражник отвечал неохотно, сдержанно, но, когда Робер сказал, что он участник третьего крестового похода, голос стражника потеплел.

– Откуда будешь? – спросил он.

– Из Прованса, – ответил Робер, – подрабатываю, чем попало. Видишь, жене помогаю. Сюзерен обещал пенсион, да слова не сдержал.

– Унизительно это для христова воина, – усмехнулся страж, – чем бы другим занялся.

– Сам-то ты откуда будешь? – спросил в свою очередь Робер, видя, что Мария добралась до порога флигеля.

– Я то? Я византиец, – горделиво ответил страж, – я из царской гвардии, сюда на время командирован, пока прелат здесь.

– Замолвил бы за меня словечко, может царь и меня возьмет служить в гвардию.

– Я бы замолвил, да я, братец, ему не указ.

– Вы, что здесь делаете? – шепотом спросила Лада у Марии.

Чтобы не вызвать подозрения у часового она стояла теперь у окна, спиной к Марии, которая старательно водила тряпкой.

– Братец рассказал, – так же шепотом ответила Мария, – мы за тобой пришли.

– Дом полон охраны, – предупредила Лада, – ничего не выйдет. Уходите, я сама, как-нибудь.

– Ну, уж нет, – возразила Мария, – я тебя здесь не оставлю.

Но голос ее звучал неуверенно, задор, с которым она затеяла это мероприятие, понемногу оставлял ее. Но назад пути не было. Мария сделала глубокий вздох, чтобы справиться с охватившим ее сердцебиением, выпрямилась и сделала знак Роберу. Тот едва заметно кивнул. Стражник от внимания, которого не ускользнуло это переглядывание, желая узнать, что происходит, настороженно оглянулся на Марию. А в следующий миг, издав слабый жалобный стон, повалился и лишился чувств. Удар ветерана крестовых походов оказался сильным.

– Быстрее, – скомандовала Мария.

Она сняла с себя пояс и бросила Роберу:

– Вяжи его. Лада, давай твой пояс и платок. Вяжи ему руки, ноги и кляп в рот. Потом волоки его сюда. Здесь какой-то чулан. Сними его одежду, переоденься.

Связанного часового раздели, связали и закрыли в чулане. Старый вояка Робер, которому на самом деле, едва перевалило за сорок, стоял теперь в одежде часового.

– Что дальше? – спросил он.

Мария, которая, на самом деле, не знала, что делать дальше, открыла рот, но произнести ничего не успела. В конце коридора показался секретарь легата.

– Все закончили? – издалека крикнул он, – часовой, гони этих отсюда. Где человек, который был с ней? Мы через час отплываем, корабль стоит в гавани под парусами. Кардинал проснулся.

– Он ушел, – сказал Робер. Секретарь ничего не заподозрил, он не помнил в лицо стражника-византийца. А Робер был с ним одинакового роста.

– А, как же допрос? – спросила Лада.

– Всему свое время, – ухмыльнулся секретарь. – Легат нездоров. На корабле будет много времени, успеешь наговориться с ним. Солдат, веди ее к воротам. Легат уже в пути.

После этих слов секретарь ушел.

– Что теперь? – спросил Робер.

– Откуда я знаю, – рассердилась Мария, – что ты все время меня спрашиваешь? Кто из нас мужчина ты или я? Придумай, что-нибудь!

– Делайте, что велели, – сказала Лада, – я сяду в повозку, а вы пойдете домой.

И, не ожидая ответа, пошла по коридору.

У ворот дома стояли две повозки – одна крытая, вторая – открытая, для поклажи. Секретарь руководил погрузкой личных вещей кардинала и подарков (вернее, церковной утвари, награбленной в византийских церквях). Завидев их, секретарь крикнул, показывая на Ладу – ее в первую.

Обращаясь к Роберу:

– А ты, служивый, доедешь с нами до порта, потом я тебя отпущу. Ты куда лезешь? – закричал он на Марию, которая вслед за Ладой намеревалась сесть в открытую повозку, – иди домой.

– Я буду ей прислуживать, – сказала первое, что пришло ей в голову, Мария.

– С каких это пор ты стала ее служанкой, – удивился секретарь, – чего-то я не понимаю.

– Я ее только что наняла, – пришла на помощь товарке Лада.

Секретарь пытался сообразить, что происходит, но его окликали со всех сторон, ожидая указаний.

– Куда вы этот серебряный оклад бросили? – закричал он и, махнув рукой, отвернулся от Лады, предупредив Робера, – глаз с нее не спускать, голову сниму.

Обоз тронулся и через час был в порту. Соскочить по дороге, как рассчитывал Робер, не получилось. То есть, он один мог уйти. Но крытую повозку с обеих сторон сопровождали вооруженные всадники. Кончилось тем, что все трое оказались на корабле.

* * *

Громовой голос Егорки вызволил Али из глубоких тенет зороастрийского сна:

– Вставай, хафиз, – прерывающимся от физических усилий голосом, кричал Егор, – вставай, если дорога тебе свобода и жизнь.

Али, подняв голову наконец сообразил, что побратим отбивается сразу от нескольких человек. Али проснулся вовремя, ибо один из нападавших, обойдя Егорку, бросился на него и опрокинул с лежанки. Али вывернулся в падении, словно кошка, и упал на противника, последний ударился головой и остался недвижен. Али поднялся и бросился на помощь другу. Увидев его рядом с собой, Егорка бросил:

– Пробиваемся на веранду, оттуда в соседний двор уйдем.

Судя по напору, который он сдерживал в дверях, в дом ломилось не менее десятка человек. Трое из них уже лежали без памяти, двое пострадали от рук Егорки, на третьего упал Али. Со двора донесся голос:

– Убейте их, если не можете взять живыми.

Али узнал этот искаженный от гнева голос, он принадлежал Джамалу. Прорваться на веранду оказалось нелегким делом. На Егорку бросились сразу двое. Еще один очень мощный противник пытался выкрутить руки Али. Нападающий обхватил его сзади и сдавливал со всей мощи. На Егорку накинули удавку и стянули с обеих сторон. Лишившись дыхания, атлет упал на колени и захрипел. Тогда Али повис, согнув колени, заставив противника удерживать его на весу, потом наклонил голову, и что есть силы, ударил головой назад. Противник, издав короткий стон, ослабил хватку. Этого оказалось достаточно. Али вырвался и сбил его с ног. Через секунду он был возле Егорки. Выхватив кинжал, взмахом перерезал удавку, затем ударом ноги отбросил одного из душителей. Егорка, вдохнув порцию спасительного воздуха, поднялся и могучим ударом свалил второго человека. Они выбежали на веранду. Оттуда перебрались на общий с соседним домом забор. Во двор соседа прыгать не пришлось. Стал ясен более простой путь. Пробежав по забору, что два акробата, спрыгнули на землю в соседнем переулке. Затеряться в узких кривых улочках не составило труда. Ибо преследователи, кинувшиеся обегать дом, оказались почему-то совсем в другом переулке. Когда они вернулись в осажденный дом, мирза Джамал был вне себя от ярости.

– Что значит ушли?! – яростным шепотом вопрошал он. – Вы, десять ослов, не смогли захватить двух спящих инородцев. Да, я ваших родителей заставлю плакать, ишаки безмозглые. Чтобы до восхода солнца они были у меня. Если вы их не найдете, никто из вас не останется работать в полиции. И вашему начальнику, главному ослу, передайте мои слова. Его это тоже касается.

Между тем, друзья плутали по улочкам, не имея ни малейшего ориентира.

– Главное, – тяжело дыша, говорил возбужденный Егор, – это не выйти опять к дому. А я слышу какой-то шорох, – продолжал он, – дверь-то была закрыта, а окно я оставил приоткрытым, чтобы свежий воздух шел. Так один из них влез, изловчился, в окно, и успел дверь открыть остальным, прежде чем я понял, в чем дело. И, что меня окончательно разбудило, ни за что не догадаешься – чесноком запахло. Хаш кто-то успел поесть. А ты здоров спать, братец. Я целую вечность дрался, пока ты не проснулся. Нельзя быть таким беспечным.

Али, ничего не говоря, шагал рядом, постепенно вспоминая свою беседу с Ормуздом, гадая, было ли это во сне или наяву.

– Как бы нам к мечети попасть? – спросил Егор.

– Что-то я раньше не замечал за тобой религиозного рвения, – заметил Али, – неужели хочешь помолиться?

– Ну, да и свечку поставить, – съязвил Егор, – молла Панах нам нужен. Кажется, ты все еще не проснулся.

– Я шучу, – сказал Али.

– А это уже хорошо, – отозвался Егор.

В этот миг над городом вознесся голос муэдзина.

– Туда, – прислушавшись, показал Егор и зашагал в сторону азана.

– Как мы могли быть так беспечны? – говорил он. – Вернуться в дом, за которым следила полиция, да еще лечь там спать… Что-то не нравится мне все это. Сосед сглазил, он все время с завистью говорил о моем доме. Ты, мол, нерусский, то есть, не мусульманин, купил такой красивый и дорогой дом. А я всю жизнь в Баку прожил и не купил.

– Это не совсем полиция, – сказал Али, – точнее полиция, участвующая в каком-то частном деле.

– Что значит в каком-то? В твоем братец, в твоем. Этот Джамал, влиятельный человек. Не могу поверить, что вся эта кутерьма из-за твоей рабыни. Крепко же она его зацепила. Стой, это они.

– Егорка схватил Али за руку и втащил в ближайшую подворотню. Мимо пронеслись пять или шесть преследователей.

– Галопом скачут, – насмешливо сказал Егор, – он осторожно выглянул и поманил Али. Они вышли из укрытия и торопливо пошли в сторону мечети. Минарет был виден над домами. Полиция выскочила из бокового переулка. Схватились тут же на небольшом крошечном, т-образном перекрестке. Шестеро против двоих. Четверо взяли Егорку в оборот. В одиночку никто не мог к нему подступиться. Али увертывался от ударов двоих наседавших на него человек. У агентов на поясах бряцало оружие, он они почему-то не спешили пустить его в ход. Кто-то из жителей выглянул с верхнего этажа и крикнул:

– Эй, вы, разбойники, а ну расходитесь.

Ему ответили:

– Закрой рот и окно.

И он послушал, обложив их бранью напоследок. Али видел, что двое противников Егорка уже лежат бездыханными на земле. Самому же ему приходилось нелегко. Противники теснили его, прижимая к стене. Когда к нападавшим присоединились еще трое, Али понял, что дела гораздо хуже, чем кажутся. Противникам удалось разделить их. Мечеть находилась со стороны Егорки. У Али же был один путь к спасению – в теснинах крепостных улочек.

– Надо бежать! – крикнул он Егорке, – иначе пропадем, беги к мечети, там пир, там тебя не тронут.

– Почему? – отозвался Егор.

– Долго объяснять, беги.

– А ты как же? – не унимался Егор.

– Я тебя найду, – бросил Али, выхватывая кинжал. Он сделал несколько устрашающих выпадов, и, проложив себе путь, бросился бежать. Увидев это, Егор не стал медлить и последовал его примеру. Этим маневром они вызвали у врагов некоторое замешательство, но затем полицейские разделились и погнались за беглецами. Менее всего им пришлось преследовать Егора. Светловолосый атлет добежал до мечети, вошел в ее пределы и, упав на колени, воздел руки к небу и воскликнул!

– Всемогущий Аллах, прибегаю к твоей защите!

Преследователей, готовых вытащить его из-за ограды, остановили возмущенными криками служители мечети.

– Харам, – кричали они, набегая со всех сторон, – не смейте трогать человека под сенью святилища.

– Он гяур, иноверец, – попытались объясниться оторопевшие полицейские, – отдайте его, он преступник. Мы должны его арестовать.

Но к муллам присоединились и верующие.

– Не имеет значения, – сказал один из служителей, – человек, воззвавший к помощи великого Аллаха, должен получить ее, независимо от его вероисповедания. Уходите отсюда.

– Но мы на службе, – возразили ему, – мы обязаны забрать его.

– В таком случае, пусть ваш начальник обратится к имаму.

Скрипя зубами, неудачливые преследователи в досаде вернулись за ограду. Вскоре к ним присоединились полицейские, что погнались за Али.

– Не иначе, как иблис помешал нам и запутал его следы, – сказал один из них, разводя руками. – Как сквозь землю провалился.

Егор же в это время пил поднесенную ему воду, и отвечал на сочувственные вопросы. У прихожан была минута религиозного восторга и единения. Защитой пира много лет уже никто не пользовался. Многие даже забыли об этой великой мусульманской традиции. Да и Егор вспомнил о ней в последний миг, поняв, что имел в виду Али. Через некоторое время Егорка, выглянув на улицу, заметил одного из полицейских, поодаль другого. Его сторожили. Упустив одного, полиция решила не рисковать и выставила посты вокруг пира. Отсюда была видна мечеть, в которой служил молла Панах. До нее было недалеко, но расстояние это преодолеть было нельзя. Постепенно народ вокруг него разошелся, обсуждая это редкое событие. Рядом с ним остался служитель пира. На вопрос Егорки – нет ли здесь подземного хода – он засмеялся и покачал головой.

– Расскажи свою историю, иноземец, – предложил он, – почему они тебя преследовали?

– Я расскажу, – ответил Егорка, – только дай отдышаться.

Служитель похлопал его по плечу и ушел по своим делам. Между тем, солнце поднялось довольно высоко. Место поклонения стало наполняться людьми. Очевидцы происшествия к этому времен разошлись, и о Егорке скоро забыли. Он сидел в стороне на каменной скамейке, наблюдая за людьми. Некоторые приносили сюда жертвенные дары – курбан, для раздачи беднякам. Один из посетителей подошел к погруженному в думы Егорке и тронул его за плечо. Подняв голову, Егор встретился со смеющимися глазами Али.

– Видишь, как важно знать обычаи других религий, – сказал Али.

Он был в другой одежде, просторный плащ с чужого плеча доходил до пят, а башлык с лицевой повязкой совершенно скрывали его лицо. Егор схватил его за руку и усадил рядом.

– Как это тебе удалось?

– Я с детства хорошо бегаю, – усмехнулся Али, – когда ты растешь маленьким и тощим мальчиком, это качество спасает во многих ситуациях. А эти псы разжирели на казенном коште. Где им за мной угнаться. А потом я зашел к нашему другу-старьевщику и приобрел вот этот дивный плащ.

– Эти ребята снаружи, – сказал Егор.

– Не все, часть их, видимо, отправилась с докладом начальству. Но я прошел беспрепятственно. Наглецы сами редко ожидают подобного поведения от других.

– Но, как тебе удалось убежать и вернуться в столь короткое время? – спросил Егор.

– Тот, кто строил этот город, был человеком с фантазией. Ты делаешь два шага и попадаешь на другую улицу. Хочешь вернуться в исходное место, попадаешь куда угодно, но не туда, откуда пришел. Я обожаю этот город. Только одному из них удалось удержать короткую дистанцию. Видимо, ему тоже часто доставалось в детстве. Он загнал меня в какой-то тупик и там к своему несчастью остался.

– Ты убил его?

– Надеюсь, что нет. Во всяком случае, когда я оттуда убегал, он поносил меня в спину последними словами. В Табризе так ругаться не умеют. Теперь, я всегда смогу отличить настоящего бакинца. Я запомнил пару оборотов, возьму на вооружение. Да что я все о себе, да о себе. Расскажи, как твои дела, друг мой? Что нового?

– Вообще-то мы расстались час назад, – напомнил Егор.

– Но как много за это время произошло. Ты воспользовался преимуществом древнего мусульманского обычая, прибег к защите святилища. Люди, живя в эпоху войн и неисчислимых бедствий, как-то подзабыли об этом. Но как ты сумел вспомнить мой рассказ?

– Ты не поверишь, но я до последнего момента гадал и не знал, что делать, но как только я упал на колени, слова сами сорвались с моего языка.

– Имей в виду, что никакая сила, включая ширваншаха, не может взять тебя отсюда, – торжествуя, сказал Али.

– А ты, что же не хочешь прибегнуть к защите святилища? – спросил Егор.

– Не могу, дел невпроворот, – весело сказал Али.

– А мне, что же теперь до конца дней здесь сидеть? – недовольно произнес Егор.

– Ну почему же? Что-нибудь должно измениться, – философски заметил Али, – как говорится, либо ишак сдохнет, либо падишах научится говорить, то есть наоборот.

– Можно уточнить, кого и под кем ты подразумеваешь? – спросил Егор.

– Никого. Это образное выражение. Как мне сказала княжна этой ночью – сдача Баку татарам, вопрос времени. Между монголами и ширваншахом идет нешуточный торг.

– Постой, постой, осади назад, – не на шутку взволновался Егор, – какая княжна, какие татары? То есть, про татар я догадываюсь, но откуда взялась княжна? Вот это вопрос вопросов.

– Ты что же хочешь сказать, что этот пустяк, эта житейская мелочь занимает недюжинный ум философа? – удивился Али.

– Еще как занимает, – подтвердил Егор.

– Ну, ладно. Вообще-то это не в моих правилах компрометировать женщин, но наличие татарской орды за пределами крепостных стен как-то нивелирует эти принципы. Сегодняшней ночью у меня было волшебное свидание с грузинской княжной. Только я не понял, чья она жена – самого ширваншаха или одного из его сыновей. Но она всеми забыта, отвергнута и несчастна. Посему вопрос супружеской верности для нее не главный.

– Постой, постой, – сказал Егор, – то есть, выходит, что пока я спал в вонючей караулке, ты прохлаждался в постели царевны?

– Вообще-то, я не прохлаждался, а трудился в поте лица, – скромно заметил Али.

– А ты знаешь, что за это и убить можно, – сказал Егор, – то есть, я хочу сказать, что это одна из причин, из-за которых друг убивает друга, а брат – брата. Я даже начинаю догадываться, из-за чего на самом деле Каин мог убить Авеля. Ты помнишь ту гору напротив твоего дома в Дамаске.

– Помню, но хочу напомнить о том, что ты счастливо женат. А во-вторых, это произошло практически помимо моей воли. Конечно, я бы предпочел это свидание – философской беседе с тобой за дружеским застольем. Но поставь себя на мое место, мог ли ты отказать несчастной одинокой женщине, пусть она и царевна?

– Хорошо, хорошо, я успокаиваюсь, – сказал Егор, – я должен взять себя в руки. И вообще, подобные разговоры в этом месте не только неприличны, но и греховны. Но я возвращаюсь к своему вопросу. Как долго я буду здесь находиться? Я не могу прожить здесь остаток жизни. Как ты справедливо заметил, я счастливо женат. И моей жене эти новые условия совместной жизни вряд ли придутся по вкусу. Так что пошутили и хватит. Каков план действий?

– Никакого плана у меня нет, – заметил Али, – со вчерашнего вечера, когда я легкомысленно последовал за тобой в недра земли, я наивно полагал, что именно ты действуешь по плану. Но, как показывает жизнь, скорые непродуманные решения ничем не уступают самому тщательно разработанному плану. Будем двигаться шаг за шагом. Как ты сказал, зовут твоего друга, которому ты доверил наших женщин?

– Молла Панах, – ответил Егор.

– Я отправлюсь засвидетельствовать к нему свое почтение, пока ты здесь в безопасности. И спрошу совета.

– Ладно, – буркнул Егор, – иди, дыши воздухом свободы. Я надеюсь, меня не заставят здесь молиться Аллаху.

– На твоем месте, – заметил Али, – я бы сделал это добровольно. В благодарность за спасение. А, если тебе на это укажут, то непременно надо будет сделать несколько ракатов. Иначе тебя вытолкают отсюда в шею.

– Ты это серьезно? – встревожился Егор.

– Я шучу.

– Ладно, шутник, иди уже, а то дошутишься. Кстати, ты деньги не потерял, пока мы бегали и дрались?

– Деньги! – спохватился Али. – Как хорошо, что ты мне напомнил. Я же должен срочно заняться торговлей.

Али похлопал друга по плечу и ушел, оставив его в недоумении.

Выйдя во двор, Али повернулся лицом к пиру, поклонился, боковым зрением отмечая на себе взгляды соглядатаев. Затем присоединился к группе верующих, покидающих святилище, и беспрепятственно прошел через кордон.

Егорка остался в, относительном одиночестве. Один из служителей, поймав его тоскливый взгляд, принес ему стакан чая. Похлопал по плечу и вернулся к своим неотложным делам – встречать и провожать посетителей. Многие приходили со свертками, в которых было жертвенное мясо, а то и готовая еда. Некоторые из неимущих уходили с этими свертками. Иные приходили просто без дела, садились на каменные скамьи и вели долгие беседы, их голоса неровным гулом звучали под сводами потолка.

Слух о необычном просителе защиты пира дошел до шейха. И он пришел взглянуть на него. По его седой длинной бороде, породистому лицу, Егор сразу понял, что это главный здесь человек и поднялся ему навстречу. Шейх Юсуф задал ему несколько вопросов, главный из которых сводился к тому, не совершил ли Егор преступления, наказуемого Аллахом, не пролил ли крови ребенка или невинного человека. Потому что лица, повинные в подобных преступлениях не вправе пользоваться убежищем. Услышав отрицательный ответ, удовлетворенно кивнул и удалился.

* * *

Али пошел в соборную мечеть, спросил моллу Панаха. Ему ответили, что молла Панах находится на молитве, а затем будет читать проповедь. Али было бы интересно послушать проповедь, но с некоторых пор он не совершал молитв. Поэтому он, не желая терять времени, направился на центральный рынок, где первым дело разыскал контору базарного старшины и изъявил желание снять свободную лавку, буде таковая найдется.

Старшина предложил ему выпить для начала чаю, а уж потом обсудить дело. Али отказался, сославшись на недостаток времени.

– Ну что же, – поскучнев, сказал старшина, – у нас так дела не делаются, но будь по-вашему. На вверенном моим заботам рынке есть несколько свободных помещений на любой вкус. С крышей и без крыши, со складом и без склада, с дополнительной комнатой и без нее. Я пошлю с вами сторожа, он вам все покажет.

– Чтобы не тратить времени зря, – сказал Али, – пусть он мне покажет закрытое помещение с комнатой. Товар, которым я буду торговать, не нуждается в большом запасе.

– Хорошо. Есть такое, – сказал старшина, – позвольте узнать, чем именно вы собираетесь торговать? Если, это не тайна.

– Ну, что вы. Какая тайна. Благовониями.

Старшина рассмеялся и сказал:

– Я вижу, что вы благородный человек. Послушайтесь моего совета. Торгуйте каким-нибудь другим товаром. В течение последнего месяца одна за другой закрылись три лавки, торгующие благовониями. О чем вы говорите, какие благовония? Со дня на день ждем войны. Люди запасаются самым необходимым.

– Тем не менее, я собираюсь открыть торговлю благовониями. Но за совет спасибо. С первой же прибыли с меня причитается угощение. И, кстати, не подскажете, где можно закупить эти самые благовония? Наверное, кто-то торгует ими оптом.

– Отец родной, благодетель! – воскликнул старшина. – Вас привел сюда не иначе как сам Аллах! Последний торговец благовониями разорился, задолжав мне за аренду помещения. В качестве залога, он оставил мне весь свой товар. Там не очень много, но вам на первое время хватит. Если дела пойдут так, как вы предполагаете, то, купив у меня этот товар, вы окажете услугу не только мне, но и тому несчастному банкроту. Ну, что, по рукам?

Али, улыбаясь, протянул руку для рукобития.

– Мне еще понадобится приказчик, – сказал он, – какой-нибудь расторопный оглан. Я должен буду часто отлучаться.

– Рамиз, – крикнул старшина. В комнату вошел мальчик лет десяти.

– Мой племянник, – сказал старшина.

– Не слишком ли он мал? – спросил Али.

– Самый смышленый оглан на этом рынке, – возразил старшина, – очень расторопен. Возьмите, не пожалеете. Посадите его в лавку, а сами можете уезжать хоть на год. Он все продаст, купит и снова продаст.

– Хорошо, – согласился Али, – сколько стоит ваш товар?

– Дорогой мой, у меня есть накладная, в ней каждая капля розового масла учтена. Но вы можете заплатить только половину, на оставшуюся половину я дам рассрочку.

– Итоговая сумма есть? – нетерпеливо спросил Али.

Старшина полез в ящик, вытащил ворох бумаг, разыскав необходимую, протянул покупателю. Али, взглянув на цифру в конце столбика, достал кошелек и высыпал содержимое на стол. Отсчитал необходимую сумму, и убрал остаток.

– Дорогой друг, – пересохшим голосом сказал старшина, – я люблю вас больше и больше. Весь этот рынок – жертва для вас. Покажите любую лавку, я выгоню хозяина и отдам ее вам. Все, отныне я ваш должник. Рамиз, что стоишь? Веди господина. Покажи ему лавку Джаваншира. Благородный господин, если помещение вам подойдет, то остальное – не ваша забота. Через час весь товар будет там. Что написать на вывеске?

– Что-нибудь, на ваше усмотрение. Я должен уйти, – сказал Али, – пусть ваш племянник перенесет благовония в мою лавку и начнет торговлю. А я вернусь в конце дня. Во сколько закрывается рынок?

– Не беспокойтесь, он вас дождется. Кстати меня зовут Гудрат.

Когда новый арендатор ушел, старшина заметил племяннику:

– Учись, Рамиз, как нужно дела проворачивать. О Аллах, как трудно было бы жить простым людям, не будь таких благородных людей.

* * *

Али почему-то представлял моллу Панаха степенным, пожилым священником, поэтому был удивлен, увидев совсем молодого человека приятной внешности и располагающими к себе манерами.

– Вы, молла Панах? – невольно спросил Али, и когда тот подтвердил, сказал, – я тот человек, который подарил вашей мечети вакуфных овец.

– Вас выпустили? – мгновенно сообразил молла Панах. – Я рад, что недоразумение кончилось.

– Я не могу назвать это словом – выпустили, – заметил Али, – меня не только не выпустили, но еще и посадили моего русского друга Егора. Правда, сейчас мы относительно свободны. Но прежде скажите, где сейчас наши женщины, все ли с ними в порядке?

– Не беспокойтесь, с ними все хорошо. – ответил Панах. – Они в моем доме, моя мать опекает их. Марьям все время рвется на поиски своего мужа, очень о нем беспокоится. Где он сейчас? – Панах отвел Али в сторону и предложил сесть. Сделал кому-то знак, и им принесли чай.

– Здесь неподалеку есть пир, – сказал Али, – мой друг находится сейчас под его защитой. Дело в том, что этой ночью мы бежали из заключения. Потому я вынужден скрываться и прятать свое лицо.

Панах озабоченно покачал головой:

– Чем я могу помочь вам? – спросил он.

– Вы итак много сделали для нас, мы вам очень благодарны. Не может ли имам употребить свое влияние и помочь мне публично оправдаться.

– Я сожалею, – виновато сказал молла Панах. – Я обратился к нему с этой просьбой, но он предпочел не вмешиваться в светский конфликт. Но я немедленно навещу вашего друга. Когда все закончиться, я хотел бы поговорить с вами. Вы хафиз и ученый человек. Дело в том, что я перевожу Коран на азербайджанский язык.

– Конечно, – сказал Али, – хотя во мне нет былого рвения, но память по-прежнему сильна.

– Мне бы хотелось услышать ваше толкование относительно некоторых неясных мест священной книги.

– Конечно, – повторил Али.

– Но вы не спросили про свою рабыню, – сказал молла Панах. Что-то в его голосе заставило Али взглянуть ему в лицо. Молла был несколько смущен.

– В самом деле, – согласился Али, – как она?

Но Панах уже жалел, что спросил:

– Может быть, вам следует навестить их, – сказал он, – я не могу сейчас уйти. Но дам вам провожатого.

– Благодарю, позже, с вашего позволения, – ответил Али, – нехорошо, если я приду в ваше отсутствие. Соседи не дремлют. Я снял лавку на центральном рынке, мне нужно вернуться и посмотреть как там дела.

– Вы очень деятельный человек, – удивленно сказал Панах, – должен заметить, что круг ваших интересов довольно широк. Я буду здесь допоздна, приходите.

– Благодарю вас и не прощаюсь, – сказал Али.

Он отправился к выходу, но у ограды остановился в задумчивости, оглянулся. Молла Панах все еще был на ступенях мечети. Али вернулся:

– Прошу меня простить. Я уверен, что город наводнен полицейскими ищейками. А мы сегодня бежали из заключения. Не могли бы вы дать мне какую-нибудь одежду, чтобы я мог изменить внешность.

– Вы очень откровенны со мной, – сказал молла, – почему вы уверены, что я не донесу на вас.

– Мой друг сказал, что вы порядочный человек, и вам можно доверять, – сказал Али, – кроме того, простите меня за прямоту, укрывая членов нашей семьи, вы сами невольно стали нашим соучастником.

– Мне не по душе такой оборот дела, – заметил молла, – вы тоже меня простите за прямоту. Но мне, в самом деле, поздно уже пятиться, хотя я рискую своей репутацией. Кроме того, мне… не знаю, как сказать…

– Вам нравится моя рабыня? – спросил Али.

– Да, – прямо сказал молла. – Ради нее я готов помочь вам.

– Это торг? – спросил Али.

– Нет, это ясность в отношениях.

– Моя рабыня – человек свободный в своих поступках, – сказал Али. – Но я связан словом. Я никогда не продам ее против воли. Она сказала, что я могу избавиться от нее только выдав замуж.

– Я приму это к сведению, – сказал молла Панах, – прошу следовать за мной. Я дам вам одежду. Кажется, мы с вами одного роста.

Через некоторое время из ограды соборной мечети вышел еще один молла в длинных одеждах, чалме, с четками в руке такой длины, что на них могло уместиться не только 99 имен Аллаха, но и вся его родословная, если таковая существует. Приказчик был удивлен, увидев моллу, входящего в лавку, торгующую благовониями. Но удивился еще больше, узнав в священнике своего нового хозяина. Он встал и вежливо поздоровался:

– Хозяин, – сказал он, – приходила служанка некой знатной дамы. Она накупила много всего и оставила вам заказ на благовоние.

Он протянул Али записку:

– Ты читать умеешь? – спросил Али, прежде чем развернуть записку.

– Умею хозяин, но эту писульку я не разобрал, – чистосердечно признался Рамиз, – я этого языка не знаю.

– У меня к тебе большая просьба, – сказал Али, – никогда не читай писем, адресованных мне. Иначе, я тебя уволю.

– Я не читаю чужих писем, – обиделся мальчик, – она сказала, что это заказ.

– Извини, – смягчился Али, – но ты меня все равно понял.

– Понял, понял, – глухо отозвался мальчик.

В записке был начертан круг, цифры вместо слов и стрелка, направленная на 12. Дата завтрашнего дня и слово любовь, написанное по-арабски:

«До чего же приятно иметь дело с образованной и находчивой женщиной», – подумал Али. – Значит, я должен быть здесь завтра в полдень. Интересно, кто придет на встречу.

– Завтра, откроешь лавку утром, – распорядился Али, – дождешься меня и свободен.

– Вы меня увольняете? – жалобно сказал Рамиз. – Я не буду больше читать записок, кому бы они ни были адресованы.

– Я просто дам тебе выходной, – сказал Али.

– Я же только один день отработал. Какой еще выходной.

– Это ничего, – возразил Али, – главное почин хороший. Можешь раздобыть мне сюда какую-нибудь постель, желательно, чтобы простыни были чистые.

– Вы, что же здесь ночью спать собираетесь, хозяин, – удивился Рамиз.

– Нет, но пусть будет, я иногда люблю прилечь в середине дня, – объяснил Али, хотя собирался ночевать здесь, сочтя лавку наиболее безопасным местом для себя. Собственно, другого выбора у него и не было. Мальчик ушел, не прошло и десяти минут, как в лавке появился шумный старшина.

– Ну, вы меня удивили, ходжа. Это ничего, что я вас так назвал?

На лице старшины было радостное удивление.

– У меня почему-то с языка сорвалось помимо моего желания. Вы, случайно, не совершали хадж?

– В каком-то смысле совершил, – подтвердил Али, вспомнив слова Малики-Хатун.

– Я так и думал, – воскликнул старшина, пропустив мимо ушей оговорку, – иначе, это нельзя объяснить. Все торговцы благовониями терпят убытки, а вы – нет. С почином вас. Вы что же ночевать здесь собрались. Ну что вы, зачем. Одного моего слова будет достаточно, чтобы вам отдали лучшую комнату в караван-сарае.

– Я вас прошу, – остановил его Али, – не беспокойтесь за меня.

Он уже жалел, что попросил мальчика об услуге.

– У меня все есть, и ночлег, и все остальное. А мальчик, если будет все докладывать вам, долго не задержится на работе.

– Что вы, – ужаснулся старшина, – мой племянник настолько скрытен, что даже не говорит, что ему в школе задают. Он просто спросил у меня, где можно купить лучшие постели. Об остальном я сам догадался.

– Ладно, – смягчился Али, – беру свои слова обратно.

– Я бы хотел угостить вам ужином, – сказал старшина, – вы ели когда-нибудь шашлык из осетрины?

– Конечно, что же я не азербайджанец. Я с благодарностью принимаю ваше предложение, только лишь прошу вас об отсрочке. Я должен уладить некоторые свои дела.

– Я к вашим услугам, – предложил старшина.

– Благодарю вас, – сказал Али.

Наступила пауза, в течение которой он пытался ухватить какую-то тревожную ускользающую от него мысль. Наконец, старшина сказал, что ему надо сделать обход и повернулся к выходу. Глядя на его спину, Али вдруг вспомнил слова судьи, помощником, которого он работал. Разбирая какое-то дело, в котором в качестве свидетеля фигурировал некий базарный старшина, тот заметил, что нет базарного старшины, который не был осведомителем полиции.

– Гудрат, – окликнул он его, – вы случайно не знаете мирзу Джамала, из дивана внешних связей?

– Знаю, конечно, – с готовностью ответил старшина, – это влиятельный человек, племянник самого вали. Почему вы спрашиваете?

– Человек, который напутствовал меня перед поездкой в Баку, советовал мне найти его родственника или просто знакомого, полицейского мохтасеба, по имени Ялчин. Для решения некоторых вопросов. Но я его пока не нашел.

– Честно говоря, не знаю такого. Но это нетрудно выяснить.

– Нет, нет, прошу вас, не надо, – сказал Али. – Я еще не решил, стоит ли мне к нему обращаться. Чего зря справки наводить.

– И то верно, – согласился старшина, – это, смотря, какие вопросы. Некоторые можно решить с базарным старшиной за определенную мзду. Это я шучу, – засмеялся старшина, хотя было ясно, что он не шутит.

Старшина ушел. Али сидел в лавке, думая, что делать дальше. Он не знал, сколько времени провел в раздумьях, но на улице стало смеркаться. Осенний день короток. Покупателей не было. Он встал, чтобы запереть лавку, и в этот момент вошел Рамиз. Он нес какую-то объемную ношу. Это оказалась постель.

– Все новое, – сказал Рамиз, – с вас 5 дирхемов.

Али отсчитал 5 монет.

– На сегодня все? – спросил мальчик.

Али кивнул.

– Базар на ночь запирается?

– Конечно, – ответил Рамиз, – но у меня есть ключ, вот, завтра вернете.

Рамиз отдал ключ и ушел, пожелав доброго вечера. Али вздохнул тоскливо и с нелегким сердцем отправился в мечеть на встречу с Панахом. Его почему-то тяготила предстоящая беседа. Перед самой мечетью он свернул, решил, что прежде надо проведать своего русского друга.

Егор дремал, привалившись плечом к дверному косяку, за его спиной виднелась узкая и темная келья, видимо отведенная ему для ночлега. Али опустился перед ним на корточки, и Егорка сразу же открыл глаза.

– Я думал, ты спишь, – заметил Али.

– Помни, что ты имеешь дело с охотником, – ответил Егор, – если у зверя закрыты глаза, это еще не значит, что он спит.

– Но ты не зверь, – возразил Али.

– Это верно, я хуже, чем зверь. Я – охотник на зверей.

– Звучит зловеще, – заметил Али.

– Что делать, так оно и есть. Звери не охотятся за человеком. Ты лучше скажи, как наши дела, что на воле? Когда мне можно выйти?

– Оцепление пока не сняли, правда, я хожу беспрепятственно. Пока, во всяком случае.

– Так может, и я могу выйти. Дай мне свою одежду.

– Русский молла, выходящий из пира – явление, не то чтобы невероятное, но довольно редкое. Особенно, если он туда не входил.

– У тебя на все найдется отговорка, – сказал Егор, – а, может быть, прорвемся?

– Возможно, но это будет крайний случай. Я пытаюсь что-то сделать, хотя сам толком не понимаю что? Я был у моллы Панаха, мне показалось, что я ему не понравился.

– Странно, узнав, что ты хафиз, он так оживился, заинтересовался.

– Что же изменилось за прошедшее время?

– Появилась Сара, я думаю. Появилась ревность. Она ему нравится, а он не знает, в каких ты состоишь отношениях со своей рабыней. Если в таких, как все нормальные люди, то чего же ему тебе улыбаться.

– Ты прав, – согласился Али, – он ни разу не улыбнулся. Тем не менее, я сейчас иду к нему. Что передать твоей жене?

– Как обычно, жив, мол, здоров, скучает. Последнее, кстати, правда. Поскольку здесь с тоски можно сдохнуть.

– А ты бы прилег, да поспал. Что ты здесь сидишь, дремлешь, делаешь вид.

– Я не могу спать в этой келье, она слишком узкая для меня. Если я туда влезу, то обратно выйти не смогу. Может быть, я все- таки попытаюсь переодеться и уйти отсюда.

– Ты, Егор, выделяешься среди обычных людей. Бог наградил тебя исполинским ростом и атлетическим телосложением. В данном случае это является препятствием. Они сразу поймет, что это ты. Ты ел что-нибудь?

– С едой здесь полный порядок. Народ все время несет сюда продукты и готовую еду. Выпить, правда, нечего. Ты, случайно, не догадался захватить?

– Нет, друг мой, мне это даже в голову не пришло, – укоризненно произнес Али, – ты забыл, где ты находишься.

– Да, помню, помню, – вздохнул Егор, – а вот в Древней Греции все было иначе. Там Богам воздавали вином. Прежде чем выпить выплескивали часть на землю. Как тебе?

– Я ухожу, – сказал Али, – переночуй уж здесь, как-нибудь. Я думаю, что завтра что-то изменится. Пора бы уже кому-нибудь сдохнуть – ишаку или падишаху. Я открыл лавку на базаре, завтра кто-то придет от княжны. Если она не сможет помочь, то пойду к имаму соборной мечети, подниму шум, устрою скандал.

Когда Али подошел к мечети, люди шли с вечерней молитвы. Он подождал, пока ряды прихожан поредеют и вошел во двор. Молла Панах ждал его на ступенях. Приветствовал и пригласил на ужин к себе домой. Молла был приветлив, но сдержан.

– Я живу у Шемахинских ворот, – сказал он, – здесь недалеко.

– Это правильно, – заметил Али, – человек должен жить, как можно ближе к месту своей работы. Особливо, если речь идет о пастыре. Я, например, в бытность свою секретарем кади Кавам ад-Дина, так просто жил в суде. Очень удобно, никогда никуда не торопишься. Но это правило справедливо, если ты холост. Если же ты обременен семьей, то лучше, разумнее во всяком случае, ежедневно отдаляться от нее на изрядное расстояние. Правда, в этом случае, немалая толика жизни проходит в пути.

Молла Панах наконец улыбнулся.

– Мне даже не пришло в голову, что вы служили в суде, – произнес он. – Когда ваш друг назвал вас хафизом, мне представилось, что вы тоже молла. Я даже не стал уточнять, а вы оказывается светский человек.

– Я недолго служил в суде. Моя карьера закончилась, когда тогдашней жене атабека Узбека вздумалось решать государственные вопросы браком с великим султаном Джалал ад-Дином. Ничего хорошего из этого не вышло. Поскольку дело было устроено на обмане. Дело в том, что формально она была замужем, Малика-Хатун была тогдашней женой Узбека, чтобы там не было между ними. Султан согласился жениться на ней, если она предоставит свидетельство о разводе. Откровенно говоря, он женился при каждом удобном случае. Она заявила, что находится в разводе с Узбеком. Мой начальник, благородный и честный судья Кавам ад-Дин, отказался дать ей фальшивую справку и в итоге лишился места. Следом вылетел и я. Дальше уже жизнь понеслась совсем в другую сторону. Ваш отец был моллой?

– Да.

– Мой тоже. Он тоже хотел, чтобы я пошел по его стопам. Я закончил богословский и юридический факультет табризского медресе.

– Вы назвали султана Джалал ад-Дина великим, – заметил Панах, – у нас в Ширване о нем совсем другого мнения.

– Это был великий человек, – повторил Али, – бесстрашный воин. Он совершал ошибки, но это не умаляет его достоинства. Он был единственным мусульманским владыкой, сумевшим противостоять монголам. Он был единственный, кто мог наносить им поражения. Погиб он какой-то нелепой смертью, от руки презренного курда, разбойника, поднявшего копье на безоружного человека. Незадолго до его трагической гибели я пил вино с ним и сам чуть не погиб в ту ночь. Поскольку на лагерь неожиданно налетели татары.

– Постойте, постойте, – воскликнул пораженный молла, – вы были знакомы с султаном?

– Да, правда это была единственная встреча. Он подарил мне вот этот перстень. Малика-Хатун совершила ошибку. Я не думаю, что дело было так, как она представила. Во время осады Табриза она, якобы, бросила взгляд на султана с крепостной стены и влюбилась. Я думаю, что последняя сельджукская принцесса могла усмирять свои чувства. Их учат этому с детства. Первое, чему их учат, так это тому, что они принадлежат не себе, но государству. Тем не менее, когда я в последний раз с ней разговаривал, мне показалось, что она испытывает к нему какие-то чувства. У женщин, знаете, это бывает.

– То есть вы и с ней водили знакомство? – спросил молла Панах.

– Не могу сказать, что я водил с ней знакомство. Заяц может сказать, что он знаком с охотником, но сами понимаете, чего стоит это знакомство. Я помог ей в трудную для нее минуту. Знаете, я заметил одно правило – люди, обладающие властью, начинают дружить с простолюдином только в минуты, когда они эту власть теряют. Когда они нуждаются в дружбе простолюдина.

От сдержанности Панаха не осталось и следа. Он увлеченно слушал рассказ, задавая новые и новые вопросы.

– Вы назвали Малику-Хатун тогдашней женой. Но разве он был еще женат? Известно, что вскоре после этих событий он умер.

– У него была еще одна жена. Перед самой смертью он женился на своей русской рабыне, по имени Лада. Вы знакомы с ее братом. Он пригнал в мечеть вакуфных овец.

– С какими интересными людьми свела меня судьба, – сказал потрясенный Панах. – Какой интересной жизнью вы живете. Мне двадцать четыре года, а я в жизни ничего не видел, кроме дороги в мечеть и обратно. Но мы уже пришли. И уже довольно долго стоим перед воротами моего дома.

– Вот оно что, – сказал Али. – А я думал, что вы остановились из интереса к моему повествованию, как задумавшийся Сократ остановился в сенях какого-то дома по дороге на пир. Это дало повод шутнику спросить: «Расскажи нам Сократ, чем тебя осенило в сенях».

– Остроумно, – улыбнулся Панах, – круг ваших познаний велик.

– Познакомитесь с моим другом поближе, он вам и не то расскажет, – заметил Али. – Это его басня.

– Прошу вас, – сказал молла, открывая дверь перед Али.

Внутренний дворик небольшого двухэтажного дома был разделен на две части узкой дорожкой. Слева были разбиты грядки, на которых росли, впрочем, чего только там не росло, на этом клочке земли. С другой стороны было устроено некое подобие беседки, возвышенное место под навесом. Там сидели три женщины и стегали шерсть длинными тонкими хворостинами. При появлении мужчин лицо закрыла только одна, самая пожилая, то есть мать моллы Панаха.

– Добро пожаловать, – сказала она.

Сара приветствовала их поклоном. Лицо ее было непроницаемо, но в глазах была радость. Оставалось только гадать, к кому из мужчин она относилась. Взглянув на моллу Панаха, Али понял, что его мучает тот же вопрос, но в отличие от Али, он придавал этому вопросу большее значение. Мариам Али узнал с трудом. Удивительно, как она выросла и похорошела за прошедшее время.

– Ты меня помнишь? – спросил Али.

– Конечно, – ответила, смущаясь Мариам. – А где мой муж? Я начинаю беспокоиться за него.

– По тебе этого не скажешь, – шутливо заметил Али.

– Знаете, походная жизнь приучила меня сдерживать свои чувства, – ответил Мариам, – но раз вы улыбаетесь, значит, с ним ничего плохого не случилось.

– С ним все в порядке, как и со мной.

– Почему же его нет с вами, мне это не нравится.

– Я все сейчас объясню.

– Я пока оставлю вас, – сказал молла Панах, видя, что мать делает ему знаки.

Он ушел в дом, предложив Али, присесть в беседке.

– Ну, как ты, – спросил Али у Сары.

– Спасибо все хорошо, а вы как?

Али развел руками.

– Я пока не совсем владею ситуацией. Извини, что тебе пришлось испытать беспокойство и неудобство проживания в чужом доме. Я надеюсь, скоро все кончится.

– Не стоит извиняться, – сказала Сара, – в этом есть моя вина. Я так понимаю, что все это из-за меня получилось.

– Я не буду возражать из деликатности. Этот человек, Джамал, настолько хочет заполучить тебя, что вышел из рамок приличия. Странное совпадение, я второй раз из-за тебя попадаю в переплет. Это не упрек, а констатация факта.

– Девочки, вы мне поможете? – с веранды крикнула мать.

Мариам сразу же побежала в дом, а Сара задержалась, чтобы спросить:

– Что мне для вас сделать, хотите чаю?

Али улыбнулся.

– Что? – спросила Сара.

– Я все время пытался понять, чего же мне не хватает, теперь понял – твоего чая.

– Это правда? – спросила Сара.

– Абсолютная правда, – подтвердил Али.

Сара улыбнулась и ушла в дом. В беседку вернулся Панах, за ним шла его мать, неся поднос с розовой водой, шербетом и сладостями.

– Вы поужинаете с нами? – спросил молла Панах.

– Ну почему ты спрашиваешь, – вмешалась мать, – конечно, поужинает.

– В таком случае, не ешьте пока сладкого, – сказал молла Панах, – чтобы не испортить аппетит.

– Как хорошо, что ваш друг привел к нам этих девушек, – сказала мать, – я так рада общению с ними. С тех пор как умер мой муж, мы живем вдвоем. Я все уговариваю его жениться, но он меня не слушает.

– Мама, сейчас не время об этом говорить, – недовольно сказал молла Панах, – прошу тебя.

– Твой отец посватался ко мне, когда ему было двадцать лет, – возразила мать. – А тебе уже двадцать четыре, когда же будет время?!

Обиженная женщина ушла с пустым подносом.

– Не обращайте на нее внимания, – сказал молла Панах, – я хотел поговорить с вами о совсем других вещах.

– Извольте, – сказал Али.

В кронах деревьев вдруг зашуршал дождь. Оба какое-то время прислушивались к этому звуку. Сара принесла чай, а после ее ухода возникла неловкость.

«Я все-таки попал в глупое положение, – подумал Али, – а виноват в этом Егорка».

– В Коране есть одно место, – начал молла Панах. – Я его перевел дословно, но меня взяло сомнение. Может быть, я неправильно толкую. Вот послушайте «Подлинно, есть в раю дерево, под тенью, которого всадник может ехать сто лет, не объехав его». Мне не понятен смысл этого стиха.

– Можно Коран? – спросил Али.

Панах протянул книгу, заложенную в необходимом месте. Али некоторое время изучал аят, затем сказал:

– Действительно, но Коран, который я заучивал наизусть гласил другое:

«Благочестивые в раю будут находиться в постоянной, непрерывной тени, которую солнце не уничтожит». Но в любом случае, смысл в ценности тени для жителей пустыни. Я думаю, что в переводе важна не точность дословного перевода, а точный смысл.

– Неужели вы помните наизусть всю книгу? – спросил восхищенный Панах. – Я понимаю, хафиз и все такое. Но для меня это звание всегда было чем-то абстрактным. И я часто подмечал неточности у знатоков. Но, чтобы так. Я восхищен!

Али скромно кивнул в ответ. Молла Панах предложил Али заночевать у него дома. Но Али отказался наотрез и вернулся на рынок, намереваясь спать в лавке. Однако в последний момент передумал, вновь вспомнив слова судьи Кавам ад-Дина. Он отправился на поиски караван-сарая и нашел его. У ворот маячила фигура человека. Али помедлил и увидел, как к нему подошел кто-то. Они обменялись словами, прежний ушел, а сменивший его, отойдя от ворот к противоположному дому, привалился к его стене. Он был похож на соглядатая. Али не стал рисковать, выбора у него не было. Вспомнив подходящую моменту Егоркину пословицу, которая гласила – хрен редьки не слаще, Али вернулся на рынок и расположился на ночлег в своей лавке. Он думал, что заснет мгновенно, настолько был измотан предыдущими бессонными ночами и бегством с преследованиями. Но сон не пожелал прийти к нему. Лавка была полна каких-то звуков. Что-то временами потрескивало, доносились звуки мелочной возни и писк, очевидно мыши пересчитывали его товары. Сильно пахло благовониями. Снаружи через определенный промежуток времени слышались тяжелые шаги и кашель сторожа, совершавшего обход по вверенной его бдению территории. Али прибег к испытанному средству, чтению по памяти сур Корана. Но после сегодняшней беседы с Панахом о Коране, не смог делать этого достаточно долго. Постель была слишком мягкой, он уже отвык от таких тюфяков. И запах новых простыней был еще слишком резок. Али проворочался всю ночь и забылся лишь под утро, чтобы тут же проснуться оттого, что кто-то открывает дверь в лавку. Али спросонок не сразу сообразил, что это Рамиз пришел на работу.

– Хозяин, это вы? – спросил Рамиз удивленно.

– Я, а кто же еще, по-твоему, – хрипло отозвался Али.

– А я подумал вор, хотел уже дубинкой по башке шарахнуть, – храбро сказал Рамиз.

– Но, но, полегче, – предупредил его Али, – и впредь, сначала подумай, прежде чем это сделать. Ты чего пришел в такую рань.

– Как чего? Работать. Все купцы уже свои лавки открывают.

– У них другой товар, кто будет так рано благовония покупать.

Мальчик долго не отвечал, видно раздумывая над ответом. Али добавил:

– Ладно, займись чем-нибудь. Только тихо, не шуми. А лучше посиди, дай мне поспать.

Сидеть тихо у десятилетнего мальчика не очень получалось. Он все время ерзал на своем скрипучем стуле, но, несмотря на это Али уснул, словно появление Рамиза дало ему необходимое внутреннее спокойствие. Он заснул таким глубоким сном, что, проснувшись, долго не мог понять, какое время суток на дворе, где он находится, в каком из городов и в какой жизненный период.

– Рамиз, – позвал он.

Мальчик тут же возник в дверях подсобного помещения.

– Сколько времени? – спросил он.

– Скоро вечер, почти шесть, – ответил Рамиз, – и здоровы же вы спать, хозяин. А уж храпели так, что покупатели пугались и вздрагивали.

– Ладно врать, – сказал Али, – я вообще никогда не храплю. Иначе, мне давно кто-нибудь об этом сказал – жена или рабыня.

– Они вас боятся, потому не говорят.

– Ладно, смелый мальчик, как у нас дела, много ли наторговал, может, кто меня спрашивал?

– Вы попали в самую точку, хозяин. Целый день ходят какие-то люди и спрашивают вас. Приходила вчерашняя женщина, накупила всего и оставила для вас новую записку. Вот.

– А еще кто? – спросил Али, беря в руки записку.

– Я их имен не спрашивал, но говорил, что вас нет.

– Полиция?

– Ну, что вы, этим бы я вообще ничего не сказал.

В записке была написана сегодняшняя дата, указано время полночь. Значок, обозначающий у географов север, рисунок крыла птицы и домик.

– Мне вот только геометрических задач не хватало, – подумал Али.

Первоначальная уверенность в том, что ему пишет грузинская княжна, поколебалась, но до полуночи было еще добрых шесть часов. Али надел халат, чалму.

– Вы опять уходите, хозяин? – спросил Рамиз.

– Ты, малыш, умен не по годам, – заметил Али, – закроешь лавку без меня, если кто спросит, скажи, что ходжа ушел на вечернюю молитву.

– А вы не будете сверять и пересчитывать?

– Нет, сам все сделай. Если ты умеешь читать, значит, и счет тебе по зубам. И еще, по каким дням ты бы хотел получать оплату, помесячно или понедельно.

– Если, вы, хозяин, не возражаете, то я хотел бы получать поденно.

– Конечно, как тебе угодно, – согласился Али, – только объясни, почему ты так решил.

– Мне кажется, что вы можете исчезнуть в любой день. Так же внезапно, как и появились, – Без обиняков заявил мальчик. – Это не значит, что я думаю о вас плохо. Просто ваша жизнь мне не кажется спокойной, – заявил мальчик.

– Спасибо за откровенность, – поблагодарил Али, – но твоя сообразительность начинает меня пугать.

– Это вы зря, хозяин, вам от меня вреда не будет.

– В таком случае, сверь, пересчитай и возьми свою зарплату.

– Я уже все сделал, за исключением последнего. Вот выручка, товар пока еще есть, докупать не надо.

Али дал мальчику дирхем, остальное ссыпал в кошелек. Потрепал его по щеке и ушел.

Соглядатай, стоявший возле пира, сказал своему товарищу:

– Этот молла целый день туда-сюда шастает. Как-то странно, давай его проверим.

– Зачем это, – лениво спросил второй, – тебе сказали караулить этого русского бугая, а не приставать к другим людям. Молла и должен здесь ходить, это его дом.

– А может это второй, тот, который, словно, под землю провалился.

– Вот именно, что так оно и было. В башне они провалились в подземный колодец. Нечисто с ними. А теперь вот здесь в городе объявились.

– Ладно уже, остановись. Все равно он уже прошел. Когда выйдет, я с ним заговорю. Если это не молла, то я сразу пойму.

Внутри святилища горели светильники. При свете одного из них Егор изучал загадочное письмо.

– Ну, и чего тебе здесь непонятно, – наконец сказал он, – здесь ясно сказано, – полночь, северное крыло дворца.

– Да, теперь я вижу, что соседство с греческим философом действительно пошло тебе на пользу, – сказал Али. – Во всяком случае, появился практический смысл. А я сомневался.

– А в чем сомневался, во мне?

– В отправителе. Кто написал это письмо.

– То есть как это кто. Царевна. Кто же еще?

Али развел руками.

– Уж больно она умна и изворотлива для женщины.

– Друг, ты недооцениваешь женщин. Но, я надеюсь, что ты пойдешь и не обманешь ожидания любящего сердца.

– Осади, – сказал Али, – не надо велеречивости. Надо уметь смотреть правде в глаза. Я оказался в ее покоях случайно. Судя по тому, что подмена ее полностью устроила, ей просто нужен мужчина. А вот чего нужно мне от нее, я не знаю. И вот вопрос вопросов – ради чего я должен рисковать головой, отправляясь во дворец. За прелюбодеяние с женой простого мусульманина побивают камнями, а что сделают за жену ширваншаха, даже страшно подумать.

– Как-то поздно ты задался этим вопросом, – заметил Егор.

– Это мне свойственно, – признал Али, – ты то, как здесь? Меня непрестанно гложет чувство вины перед тобой.

– Что тебе сказать? Я, конечно, жалею, что побежал не в ту сторону. Я думаю, что тебе здесь самое место. Ты бы блеснул в диспутах. А я только отмалчиваюсь. Как ни странно, но все ко мне расположены, несмотря на то, что я иноверец.

– Азербайджанцам это свойственно, – заметил Али. – Чужих они любят больше, чем своих.

– Иногда кто-нибудь заводит разговор о том, не хочу ли я принять ислам, – продолжал Егор. – Но очень мягко и доброжелательно, и длится это недолго. С другой стороны, у меня здесь полный покой. Весь день я что-то ем, сплю и думаю. Сегодня утром я размышлял об идеях Платона, и знаешь, что я понял? Он, таким образом, решал вопрос бессмертия. Идеи – это виды существования….

– Если ты немедленно не остановишься, – предупредил Али, – то я уйду.

– Теперь я понимаю, что чувствовали античные мыслители, – вздохнул Егор.

– Даже не собираюсь вдаваться в это. Весь вчерашний день я потратил на трактовку неясных мест из Корана. С меня довольно.

– Как моя жена? – спросил Егор.

– Она похорошела и выросла.

– Я не это имею в виду. Как она вообще? Что делает? О чем говорит?

– Она рвалась сюда. Но ей объяснили, что женщинам здесь не место. Вообще отвести туда женщин было разумно. Они органичны в этой семье. Мать этого парня души в них не чает. Ты верно поступил мудрый друг мой.

– Это было несложно. Молла Панах сам предложил. А вот додуматься до платоновских идей.

Али на миг потерял бдительность и не остановил его. А Егора уже несло.

– То есть под идеями Платон подразумевал роды и виды существующих на земле субстанций. А бессмертие достигается тем, что сам человек смертен, он умирает, но идея человека никогда. Эй, подожди, куда ты пошел? Вернись, немедленно.

Али послушно вернулся и спросил:

– Так что там с бессмертием? Я могу надеяться?

– Нет, нам оно не грозит. Это все абстрактные понятия. Но ты поступил невежливо.

– Иначе, тебя было не остановить.

– Дело не в этом. А в том, что ты можешь встать и уйти. А я нет. Я тоже хочу уйти. Шпионы Джамала все еще там?

– Да.

– Попробуем прорваться.

– Прорваться можно, – сказал Али. – Но некуда бежать. Баку – город маленький.

– Я не могу больше здесь сидеть. Мне тесно. Душа требует простора.

– Кстати о душе, – заметил Али, – ты вот все Платон, да Платон. А вот Абеляр выводил доказательства бессмертия души из ее нематериальности. То, что материально, облечено плотью, подвержено тлену и разрухе, а значит физическому уничтожению. То, что не имеет плоти – бессмертно. Так как не подвержено тлену и разрухе. Что же касается этих, якобы, тесных каменных палат. Я как-то просидел в подвале дома, практически под землей, ровно две недели? И у меня есть свидетель.

– Знаю, наслышан. Твой свидетель моя беспутная сестра.

– Вот и подумай об этом.

– О чем, о душе или о тесных палатах?

– Обо всем этом. А я пойду. Если завтра не вернусь, значит, я погиб на ристалище любви. Ох уж мне эти грузинские княжны.

– Типун тебе на язык, – сказал Егор, – подкрепись, как следует перед свиданием. Еще вопрос. Кто такой этот Абеляр?

– Один византийский ученый теолог, – сказал Али и ушел.

Ровно в полночь он стоял у северного крыла дворца ширваншаха. Поскольку ночь была лунной и светлой, он, чтобы не привлекать внимания, вжался в стенную нишу. По счастью его светлый шерстяной плащ, совершенно скрадывал его присутствие на фоне серо-желтых известняковых плит, из которых была построена стена. Несмотря на позднее время, окрест было довольно шумно. Он слышал скрип колес арбы, крики возчика. Где-то маршировала дворцовая гвардия. Откуда-то доносились звуки бытовой ссоры, два голоса – мужской и женский пытались перекричать друг друга. В этой полифонии звуков Али, несмотря на свою настороженность, не услышал шагов подошедшего, а только вздрогнул, когда на плечо его опустились чья-то рука, и тихий голос молвил: «Следуй за мной».

 

Часть Третья

 

Беседы с кардиналом

Перед тем как подняться на корабль, Лада обняла Марию и Робера.

– Прощайте, мои милые.

– Как это прощайте, – возразила Мария, – одну мы тебя не отпустим. Мы едем с тобой.

– Нет, – твердо сказала Лада, – спасибо вам за помощь, но дальше я одна. Обман все равно раскроется, и вам несдобровать. Вы сделали все, что смогли. Пойми Мария, я не хочу быть причиной ваших несчастий. Меня преследует рок, я приношу близким людям горе. Я должна преломить эту напасть.

– Они не поедут со мной, – сказала она секретарю легата. Тот, силясь понять, что происходит, с недоумением следил за этой сценой. Но решил не ломать себе голову над этим, ибо погрузка подарков его преосвященства была еще не закончена.

– Назад, – сказал он, – провожающим освободить проход.

По его знаку гвардейцы оттеснили пару от трапа. Лада поднялась на палубу и помахала оттуда рукой.

– Бедняжка, – вытирая слезы, сказала Мария, – что теперь с ней будет?

– С ней все будет хорошо, – успокаивая женщину, бодро сказал отставной крестоносец. – А нам, действительно, не сошло бы с рук. Удивительно, что до сих пор нас не раскрыли. Она выпутается, я знаю.

– Пусть, Господь услышит твои слова, – вздохнула Мария.

– А насчет мужа мне понравилось, – вдруг сказал Робер, – ты пошутила, да? А, если всерьез?

Ладе позволили остаться на палубе, и она смотрела на своих друзей, до тех пор, пока различала их лица. На нее теперь мало кто обращал внимания, и она запоздало подумала, что могла бы броситься в воду и вплавь добраться до берега. Вряд ли стали останавливать корабль, но было уже довольно далеко, и Лада не решилась на этот поступок. Позже ее разыскал секретарь.

– Следуйте за мной, – сказал он, – его преосвященство желает допросить вас.

Папский легат, мучаясь тяжким похмельем, сидел у окошка, подставив мясистое лицо свежему воздуху. Он указал Ладе место против себя, а секретарю поодаль. Последний достал письменные принадлежности и приготовился записывать. Он взглянул на легата в ожидании, но тот медлил, пытаясь справиться с накатившим приступом тошноты.

– Как вы себя чувствуете, монсеньор? – участливо спросил он.

– Как, как, – раздраженно отозвался легат, – сам не видишь? Еще эта качка.

– Было бы лучше еще на денек задержаться в Константинополе, – сказал секретарь.

– Нельзя, я должен встретиться с императором, пока он находится, … – легат не договорил, задержал дыхание, потом глубоко вздохнул. – Кто бы мог подумать, что на царском пиру будут подавать поддельное вино из Негеве. Я просто отравился.

– Может быть дело не в качестве вина, а в его количестве, – не выдержала Лада. – Я тоже пила это вино вчера, и как видите, со мной ничего не случилось.

– Рене кто это сказал? – спросил легат у секретаря.

Секретарь указал стилом на пленницу:

– Она.

Легат перевел тяжелый взгляд на Ладу.

– Кто ты, дерзкое дитя? – наконец разъял губы легат.

Лада состроила удивленную гримасу.

– Если он не знает, кто я, то, может быть, произошла ошибка, и я здесь случайно? – спросила она у секретаря.

Рене строго сказал:

– Довольно дерзости. Монсеньор спрашивает твое имя, кто ты, откуда.

Лада назвала свое имя. Секретарь заскрипел пером.

– Значит, Лада, – заговорил легат. – Скажи мне, Лада, по чьему наущению ты пела эту ужасную песню.

– По собственной воле, – ответила Лада.

– У тебя не было сообщников?

– Нет, а хоть бы и были, мы все равно уже далеко от Константинополя.

– Будь искренна дитя мое, не усугубляй своей вины. Лишь при чистосердечном признании ты можешь надеяться на милосердие.

– За дитя спасибо, конечно, – ответил Лада. – Хотя у меня вон прядь седая. Хну так и не удосужилась раздобыть. Что-то у вас в Константинополе с выбором не густо. Говорили, то ли у Влахернских ворот, то ли у Галатской башни по средам персияне торгуют, но я так и не выбралась.

– Не надо так много слов, – остановил ее секретарь, – отвечай только на вопрос и по существу дела, кто научил тебя этой песне, одна ли ты действовала или в сговоре?

– Да какой там сговор, – грустно ответила Лада, – муж научил. Да какой с него теперь спрос.

– Муж значит, – оживился секретарь и быстро стал записывать, диктуя сам себе, – преступление, совершенное в сговоре группой лиц, что усугубляет вину преступников. Где сейчас находится твой муж?

– Мой муж умер, – с достоинством ответила Лада, – я же говорю, какой с него теперь спрос.

– Зачем, говорить о муже, если он уже умер? – разозлился секретарь. – Только бумагу зря испортил.

– Так я же сказала, какой с него спрос, – повторила Лада.

Легат, все это время молча разглядывавший Ладу, поднял палец, призывая к вниманию, и сказал:

– А знаешь ли ты, Лада, какое наказание следует за допущение хулы на Господа нашего Иисуса Христа? Допрос с пристрастием, а затем сожжение на костре.

– Сейчас, что ли пытать будете? – спросила Лада, примериваясь к раскрытому окошку, соображая, сможет ли она проскользнуть в него, и оказаться в море.

– Нет не сейчас, – ответил секретарь, – пока что мы просто беседуем. Здесь на корабле нет никаких приспособлений для допроса. Ни дыбы, ни испанского сапога, ни даже мало-мальски приличных щипцов для дергания ногтей. Разве что вот эти ножницы приспособить.

Секретарь покрутил в руке канцелярские ножницы и бросил их на стол. От этого звука легат поморщился и приложил пальцы к вискам.

– Простите, монсеньор, – виновато сказал секретарь.

– Что голова болит? – спросила Лада, и когда легат слабым кивком подтвердил, сказала, – это от похмелья. Я знаю одно средство, всех своих мужей этим лечила.

– Мужей? – переспросил секретарь. – И сколько же их у тебя было?

– Двое, – ответила Лада.

При этом легат взглянул на секретаря и как-то странно оживился.

– Все на том свете, – простодушно добавила Лада.

Легат заметно сник.

– Что это за средство? – наконец спросил он.

– Сицилийская водка. Наверное, у матросов найдется. Две стопки натощак и, как рукой снимет.

– Что мы плебеи, водку пить, – сказал презрительно секретарь, – верно, монсеньор?

Легат согласился, но как-то неуверенно.

– Ну, как знаете, – Лада пожала плечами. – Не хотите лечиться, мучайтесь.

– Сделаем перерыв, – сказал легат, – уведите арестованную, пусть посидит в заключении.

– Вызвать конвой?

– Не надо, сам отведи и запри.

– Дело в том, монсеньор, что на корабле не оказалось свободной каюты. Так что она вместе со всеми, но я распорядился приставить к ней охрану.

– Не надо охрану, куда она денется. Кругом море. Пусть просто приглядывают за ней.

– Слушаюсь.

Разговор шел на латыни, и Лада не понимала ни слова.

– Отправь ее, а сам разыщи капитана, и узнай, нет ли у него водки?

Секретарь вывел Ладу из каюты, и отправился выполнять приказ. Легат посмотрел вслед уходящей женщине и пробурчал на латыни пословицу, что-то вроде «видит око, да зуб неймет».

Лада принадлежала к тому типу женщин, перед которыми он не мог устоять. Но он чувствовал себя все еще скверно, а короткий допрос возродил головную боль. Легат решил отложить обладание пленницей еще на один день. В Константинополе у него не было возможности потешить себя. Вся неделя прошла в богословских диспутах и ревизиях решений греческой церкви.

Лада стояла на корме, слева по борту все еще виднелся берег, и гадала, сможет ли вплавь добраться до него. В тех краях, где она выросла, была река и она с детства, благодаря Егорке научилась плавать. Но стояла поздняя осень, и вода должна быть очень холодной. Руки, ноги свело бы судорогой, а умирать она не хотела. Лада решила ждать более подходящего момента. Корабль, на котором они плыли, был военным, принадлежал византийской береговой охране. На нем было мало женщин, а красивых не было вовсе. И Лада привлекала к себе внимание. С ней все время пытались заговорить. Лада улыбалась, но не отвечала.

Пока легат поправлял здоровье, Лада обошла весь корабль и узнала, что путь лежит на Кипр, где сейчас находится император Фридрих. Услышав об этом, она вспомнила того славного мальчика, наследника императора, с которым она водила в атаку игрушечные полки в баталии в Иерусалиме. Как же его звали? Конрад! Если легат плывет на Кипр, из этого следует, что он должен встретиться с императором. Лада подумала, что император, узнав о ее дружбе с сыном, мог бы проявить к ней милосердие и избавить от нелепых обвинений этого мерзкого человека. На как получить аудиенцию у самого императора. Тут Лада заметила секретаря, который бродил по судну, расспрашивая о чем-то.

– Секретарь, – окликнула она его.

– Рене, – ответил секретарь, – меня зовут Рене.

– Секретарь Рене, – поправилась Лада, – верно ли, что ваш господин должен встретиться с императором Фридрихом.

– Верно, – важно сказал секретарь, – мы имеем целью, донести до императора последнюю буллу его святейшества Иннокентия III. А ты откуда знаешь?

– Мне так кажется, – уклончиво ответила Лада.

Секретарь подозрительно посмотрел на нее.

– Тебе-то что до этого?

– Может быть, он и меня примет?

– Он не принимает, кого попало. Тебя скорее примет тюрьма, а после аутодафе.

– А я не кто попало, – гордо заявила Лада. – Я вдова правителя Азербайджана. И прошу без хамства.

– Я не понимаю, о чем вы, – хмыкнул секретарь, – простите, мне некогда.

Увидев кого-то на юте, он побежал туда. Вернулся, ведя под локоть какого-то энергичного офицера, который, слушая секретаря, попутно раздавал указания. Потом через непродолжительное время он появился вновь, но уже целенаправленно идя к Ладе.

– Сударыня, – сказал он, – прошу вас, следовать за мной.

Легат встретил Ладу, сидя за столом. И это был уже другой человек, он по-прежнему смотрел на Ладу без улыбки, но как-то доброжелательно. Лицо его раскраснелось, в глазах был блеск. А в каюте явственно ощущался запах водки. Рене стоял в стороне.

– Ну, как, помогло? – весело спросила Лада.

Легат улыбнулся, не сумев устоять перед ее непосредственностью. Он не стал отпираться.

– Вы знаете, сударыня, эта ваша водка – исключительная гадость. Но она творит чудеса. Головной боли нет и в помине. А я всю жизнь этим страдаю. Все кругом пьют, как лошади. Кардиналы, епископы, аббаты – вся церковная братия, всем ничего, а у меня голова болит. Так что, в знак благодарности, прошу вас отобедать со мной. Нет, почему?

– Я преступница, монсеньор, – возразила Лада.

– Ну, это еще доказать надо, – оптимистически заявил легат. – Знаете ли, одной ведьмой больше, одной – меньше.

Легат вдруг захохотал, затем, отсмеявшись, сказал тоном, не терпящим возражений:

– Прошу.

Лада присела к столу.

– Водочки? – предложил легат.

– Нет, спасибо, – отказалась Лада. – Я ничего не пью, кроме вина. И вина тоже не пью, только смакую, чтобы возродить воспоминания. Как-то раз я пила вино две недели кряду. Мы были заперты в подвале с одним молодым человеком, а наверху лютовали монголо-татары.

– Завидую, – обронил легат.

– Чему? – удивилась Лада.

– Молодому человеку, что с ним стало?

– Не знаю, сама хотела бы узнать. Наши пути разошлись.

– Вот, – назидательно сказал легат, – молодые, они все такие. Нельзя на них надеяться. То ли дело мы, люди, пожившие на этом свете, знающие почем фунт лиха. Тогда, вы ешьте, а я еще выпью.

Легат глянул на секретаря. Тот подскочил к столу и наполнил кубок, стоявший перед легатом. Лада подумала, что кубок слишком велик для водки. Но секретарь, видимо, думал о том же, изрядно недоливая, ибо легат справился с кубком удивительно легко.

– Итак, сударыня, – сказал легат, на слове сударыня, его язык слегка заплелся. – До меня дошло, что вы принадлежите к дому царственных особ. Азербайджан уже давно в руках варваров, но мы обязаны проявить уважение к его государыне. Вот только, – легат подавил смешок, – потрудитесь объяснить, с какой стати правитель Азербайджана писал песни о крестоносцах и почему так дерзко отзывался об Иисусе Христе.

– Песни писал другой мой муж, – печально сказала Лада, – французский дворянин, шевалье Раймонд, атабек был моим первым мужем.

– А известно ли вам, сударыня, – заявил легат, – что, выйдя замуж за обыкновенного дворянина, вы утратили все права и привилегии царственной фамилии. Вряд ли вы теперь можете претендовать на аудиенцию короля Фридриха.

– Есть и другое обстоятельство, позволяющее рассчитывать на аудиенцию, – возразила Лада. – Я нахожусь в дружеских отношениях с его сыном Конрадом.

При этих словах легат переглянулся с секретарем.

– Как-то все это звучит не очень убедительно, – сказал секретарь. – Как вы можете быть знакомы с наследником. Вы знаете, сколько ему лет?

– Сейчас уже девять. Мы познакомились в Иерусалиме во время моей встречи с наместником мессиром Эдом Монбельярским, при этом еще присутствовал Великий магистр госпитальеров, забыла, как его звали….фра, фра Герэн его звали.

Легат и секретарь вновь переглянулись.

– Налей мне еще, Рене, – сказал легат.

И, пока Рене проделывал эту процедуру, продолжил:

– Мы можем допустить, что все это правда. То, что вы знаете, все эти имена, еще не есть доказательство. Если выяснится, что вы солгали мне, вы лишь усугубите свою вину. К имеющимся обвинениям прибавится еще подлог и мошенничество.

Легат выпил, скривился, стал закусывать.

– Как же ее пьют простолюдины? – участливо сказал Рене.

– На то они и простолюдины, чтобы пить всякую гадость, – ответил легат, – а ты лучше бы обо мне беспокоился, а не о простолюдинах. Хотя на мой организм, она действует благотворно. А вы знаете, сударыня, как мне тяжело, как я устал. Ведь я нахожусь на переднем крае борьбы с ересями, я орудие, длань его святейшества папы. Чего стоят одни павликиане и богомилы. Царь Алексей Комнин расплодил их в своем государстве.

– Я не знаю ни тех, ни других, – кротко ответила Лада, – в чем их вина?

– Ну, как же! – воскликнул легат. – Они утверждают, что Бог есть творец высшего мира и не имеет отношения к нам. А наш мир создан злым началом, наш творец создан из мрака и огня. Видимый мир и, собственно, человек – произведение этого злого демиурга. Но лишь душа создана добрым Богом, но находится в человеческом теле, как в темнице. Павликиане отвергают Ветхий завет, называют пророков обманщиками и ворами. Христос, говорят они, пришел освободить людей из плена демиурга. Что матерь его была не дева Мария, через которую он прошел, как сквозь эфирный канал. А вышний Иерусалим – царство доброго Бога. Они отвергают поклонение кресту, как орудию наказания, и как знамени проклятия и орудия демиурга. Страдания Христа считали кажущимися, недействительными. А человеческое естество Христа считали сообщением высшего знания. Те же богомилы, которые утверждают, что в каждом человеке наряду с душой присутствует и демон, изгнать которого можно только известными молитвами. А иконоборцы! А ересь армянская!

Язык легата заплетался все больше. Он выпил еще одну чарку водки и заснул, уронив голову на стол. Лада, погруженная в свои мысли, очнулась от тишины и взглянула на секретаря. Рене встал, тяжело вздохнул и сказал укоризненно:

– Вот, сударыня, чем кончается лечение народными средствами.

– Но ему, кажется, стало легче, – возразила Лада.

– Надолго ли, – скептически сказал Рене.

Он был вежлив с пленницей, ибо предварительно имел следующую беседу с монсеньором.

– Рене, – сказал ему легат, – ты думаешь, она говорит правду?

– Я не знаю, – ответил Рене, – монсеньор, передаю вам то, что услышал от нее.

– Сам то ты что думаешь? Тебе по должности положено давать мне советы.

– Не берусь давать советы в таком важном деле. Но я слышал, что мусульманские владыки крайне неразборчивы в вопросах семьи и брака. То есть женились на ком попало. Кто знает, может она говорит правду.

– Неважно, лжет она или нет. И в том, и в другом случае мы должны извлечь из этого пользу. Во всяком случае, – легат, который некоторое время назад выпил водки, борясь с ее тошнотворным вкусом, замолчал, прислушиваясь к собственным ощущениям, чувствуя, как утихают молоточки в голове, сказал, – эта женщина принесла мне облегчение, голова перестала болеть. Подождем встречи с Фридрихом, а после решим. Будь с ней вежлив.

– Разве я когда-нибудь бываю груб? Я воплощенная галантность, – ответил Рене.

– Приведи ее сюда, – приказал легат…

– Наутро ему понадобится еще водка, – заметила Лада.

– Вот как, – иронически отозвался Рене, – и как долго это будет продолжаться?

– Это зависит от особенностей его организма, – простодушно сказала Лада. – У нас в деревне мужики неделями не просыхали.

– Позвольте уточнить в какой деревне, азербайджанской или французской? – спросил секретарь.

– Ну, что вы, в русской, конечно, ни тем, ни другим это не по силам.

Я сама из русской деревни. Я там родилась на Руси.

– Час от часу не легче, – заметил Рене, – во всяком случае, сударыня, я советую вам не слишком распространяться на эту тему. При дворе, знаете ли, искренность не в ходу.

– Спасибо Рене за совет, я вижу, что душа у вас добрая.

– Вы же слышали, что его преосвященство говорил про богомилов. Душа у всех добрая, да демон рядом. Однако довольно. Я выбил для вас у капитана отдельную каюту. Она крошечная, но вы поместитесь. Прошу.

Рене проводил Ладу в каюту и оставил там.

– Дверь запирается изнутри, – сказал он, – запритесь лучше. А то мало ли что, полон корабль военных. Они, знаете ли, не всегда себя контролируют.

И ушел, бормоча под нос:

– Душа, видите ли, у меня добрая.

Лада, оставшись одна, заперлась, последовав совету, и выглянула в иллюминатор. Внизу плескалась темно-синяя вода. Она вытянулась на узкой откидной койке, прибитой к стене ремнями и, улыбаясь чему-то, забылась сном.

За несколько дней, что корабль шел к островному государству Кипр, легат прикончил все запасы водки, имеющиеся на судне. Сначала он просто требовал ее, а когда запасы капитана кончились, стал обменивать ее у команды на лучшее каппадокийское вино, которое он вез в подарок папе Иннокентию от византийского царя. Каждый день был похож на предыдущий. Секретарь приводил Ладу в каюту прелата, где тот поправлял здоровье. Завязывался разговор, то есть начинался допрос, перетекавший в разговор. Точнее монолог о противоречиях византийской церкви, гневные филиппики в адрес ересиархов. Легат осуждал сочинения и воззрения Абеляра, Итала, Аккомината, Евстратия Никейского, Пселла, армянскую ересь и учение Нила. Рене диву давался, видя как легат, воодушевляясь, все более, разглагольствует перед Ладой, словно он стоял на кафедре перед аудиторией.

– Учение богомилов, – восклицал он, – на самом деле держится на ереси массалиан и евхитов, которые признавали, что в душе каждого человека присутствует демон, которого можно прогнать только определенными молитвами. Они считают, что Бог похож на человека, но сотворен из более тонкого вещества. Бог не от вечности троичен, Сын и Дух произошли от Отца. Таким образом, Сын и Дух, различные проявления Отца – это не троица. Однако у Бога есть перворожденный сын по имени Сатанаил, во всем подобный отцу, восседающий одесную, имеющий власть над миром. Но он надмился властью и пожелал отложиться и увлечь за собой часть духов. Некоторые из них были прельщены его обещаниями, стали на его сторону и были низвергнуты с неба. Сверженный на землю Сатанаил, имея толику творческой энергии, решился создать новое небо и устроить землю по своему разумению. Украсил землю растениями, населил животными. Из глины и воды создал человека, а вода, стекшаяся на землю, приняла вид змеи. Сатанаил, желая воодушевить человека, вдохнул в него свой дух, но рыхлая глина не задержала дыхания, которое передалось змее, и та стала самым мудрым животным. Сатанаил был неспособен дать жизнь созданному им человеку, по его просьбе добрый дух послал из плиромы искру, которая одухотворила созданную им глиняную форма. Точно так же получила жизнь и первая женщина. Таким образом, человек оказался двояким по своей природе, тело получив от злого ангела, а душу от доброго духа….

Чем заканчивалась космология богомилов Лада не узнала, поскольку через пять, десять минут после начала речи, пленница уносилась в своих мыслях, теряла нить повествования и возвращалась к действительности, когда легат, устав, умолкал.

На счастье Лады удачно сошлись два фактора. Вначале невозможно было приступить к пыткам в корабельных условиях, в окружении множества военных, многие из которых уже знали, что она пленница папского легата, сочувствовали ей и дружески окликали, когда она шла мимо. Вслед она часто слышала, мол, таких красавиц надо любить, а не допрашивать. То есть налицо была ненужная публичность. А инквизиция стремилась к таинственности. Ее боялись и ненавидели, но не здесь на корабле, битком набитым бравыми солдатами, многие, из которых были ветеранами крестовых походов. То есть не боялись ни Бога, ни черта. И запой, в который впал и продолжал в нем пребывать папский легат. К этому добавилась еще информация о знакомстве Лады с наследником императора. Нельзя было допустить оплошность. Император Фридрих не отличался религиозным рвением и пиететом к папскому двору. Император, будучи отлучен от церкви, тем не менее, совершил крестовый поход и добился от мусульман таких уступок, какие не снились ни Папе, ни какому-либо европейскому монарху. Такого человека следовало опасаться.

– Я не понимаю вас, монсеньор, – говорил Рене, – почему вы с ней возитесь. Зачем вы ей все это рассказываете? Мы уже решили взять ее с собой ко двору императора. Если то, что она говорит, не подтвердится, предадим ее суду инквизиции. Если нет, поступим по обстоятельствам.

– Я не знаю, – отвечал легат, – не могу остановиться. Выпью водки, увижу ее внимательное лицо, а она умеет слушать. Ведь это очень важно, найти слушателя. А ты лучше попридержи язык.

– На меня косо поглядывают военные, – признался Рене, – вчера толкнули, сегодня ножку подставили, я бы упал, если бы не Лада, она схватила меня за камзол.

– Вот видишь, – укоризненно сказал легат, – Лада поддержала тебя в трудную минуту. А ты ей зла желаешь.

– Я не понимаю, что с вами происходит, монсеньор, – удивленно заметил Рене, – подобные речи вам несвойственны.

– Сам не понимаю, что со мной происходит, – признался легат, – мне кажется, что это водка на меня так действует. Сам чувствую, что становлюсь мягкотелым. Вчера, когда она рассказывала, как ее похитили печенеги и продали хазарским купцам, я чуть не заплакал.

– Так надо немедленно прекратить ее пить, – воскликнул Рене, хватая темно-зеленую квадратную бутылку.

– Поставь на место, – твердо сказал легат, и более мягко добавил, – водки уже нет на корабле. Эту я выменял на пять бутылок вина тридцатилетней выдержки. Я надеюсь, царь Алексей не напишет Папе, что он послал ему ящик вина в подарок. К тому же завтра утром мы уже будем на Кипре. Возьми себя в руки, Рене. Иди лучше приведи девушку. Да и узнай у капитана нет ли на камбузе соленых огурцов. Уж больно она их расхваливает.

– Я уже сто раз спрашивал, – устало ответил Рене, – на камбузе нет соленых огурцов. Есть только солонина.

– Солонины не надо, – вздохнул легат, – от нее пить очень хочется. А для меня лишний поход в матросский гальюн – лишнее раздражение. Ну давай, веди девушку на допрос.

Рене сокрушенно покачал головой и отправился за Ладой. Два десятка шагов между двумя каютами были для него пыткой. На протяжении всего пути стоял живой коридор из молодых морских офицеров, которые отпускали колкости в его адрес. Когда Рене пожаловался на них легату, тот в ответ спросил:

– Что, по-твоему, я должен сделать с ними – отлучить от церкви, которую они защищают, в то время как ты нашел себе теплое местечко возле моей персоны. Ответь им, огрызайся. или ты не мужчина. Вызови кого-нибудь на дуэль, – но, увидев, как Рене изменился в лице, добавил:

– Ну, ну, я пошутил. Потерпи, мало осталось.

В самом деле, вскоре показался Кипр, и судно бросило якорь в порту, где стоял императорский галеон.

 

Хамам

Али шел за таинственным спутником, дивясь тому, что у него даже не спросили имени. Сомнения стали одолевать его, и он окликнул провожатого:

– Уважаемый, – сказал он, – не хочешь ли ты удостовериться в том, что именно я тебе нужен.

Провожатый в ответ поднял палец, призывая к молчанию. Насколько Али мог ориентироваться, путь их пролегал среди каких-то мрачных каменных построек в пределах дворца. По началу считал повороты, но, сбившись, бросил.

– Наденьте это, – неожиданно тонким голосом сказал провожатый, остановившись в темном месте.

Али взял протянутый сверток, развернул и накинул на себя, дивясь необычному покрою.

– И это на голову, – Али ощутил в руках какой-то странный головной убор, объемный и долгополый. Видя, что он медлит, спутник объяснил:

– Это паранджа, торопитесь, времени мало.

– Это женская одежда, – сообразил Али, – но зачем?

– Так надо, не задавайте лишних вопросов. Мы уже пришли. Сейчас мы войдем в некий дом. Не заговаривайте, просто следуйте за мной.

– Ладно, – сказал себе Али, – женская, так женская. Надеюсь, что об этом никто не узнает.

Он облачился в паранджу и через короткое время, они оказались у подъезда большого дома. Здесь стояли двое слуг, держа светильники в руках. Они поклонились и открыли перед ними двойные двери. В лицо ударило влажным и теплым воздухом. Сильно пахло ароматическими маслами. Что-то в этом было очень знакомое. Пока Али силился вспомнить, они оказались в небольшой арке огибающей вход амфитеатра, на ступенях которого сидело и лежало множество едва одетых женщин, молодых и старых, красивых и безобразных. Многие из них были и вовсе без одежды. Красные набедренные повязки и небрежно наброшенные на плечи простыни едва скрывали их формы.

«Это или женская баня, или женский день в бане», – поразился Али, – меня явно с кем-то спутали.

Он дернул за рукав своего провожатого, но тот, не желая ничего слушать, увлек Али за собой в боковой коридор, где воздух был еще более влажный и теплый. Когда они проходили мимо какого-то помещения, распашные двери раздались, выпустив облако пара, на миг, явив взору внутреннее пространство. На мраморных плитах лежали раскрасневшиеся женщины, над ними трудились терщицы и массажистки. Али разглядел все это, несмотря на то, что в воздухе висел пар. Он невольно замедлил шаг, но спутница (теперь Али уже догадался, что этот мелодичный голос принадлежал девушке) не позволила ему остановиться. Еще несколько шагов, поворот и, толкнув дверь, они оказались в отдельном кабинете, довольно просторном, с фонтаном посреди мраморной ванной, деревянными лежанками, с атласными тюфяками и продолговатыми подушками. В стенных нишах горели светильники, между ложами был накрыт стол с множеством разнообразных закусок.

– Снимайте все, – сказала девушка, сама, явив красивое смуглое лицо.

Али сбросил паранджу, плащ, стянул рубаху, взялся за пояс.

– Нет, нет, – остановила его девушка, лукаво улыбаясь, – я имела в виду только это, – указывая на женскую одежду.

– А ты красивая, – сказал он девушке.

– Меня зовут Зинат, – ответила девушка, – но имейте в виду, госпожа довольно ревнивая.

– Я надеюсь, что мы имеем дело с одной и той же госпожой, – сказал Али.

Зинат рассмеялась.

– Вы шутник, – сказала она, – подождите здесь, она сейчас придет. Ей делают обертывание морскими водорослями. Я позже вернусь, чтобы прислуживать вам за столом.

Девушка ушла, оставив Али одного. Он вдруг не на шутку обеспокоился. А что, если, в самом деле, произошла путаница. Что может делать княжна в общественной женской бане. А, если сейчас войдет какая-нибудь пожилая тетка. Али подошел к фонтану, зачерпнул оттуда пригоршню воды, провел мокрой ладонью по лицу, чтобы прийти в себя.

«Главное, не проболтаться Егорке, – сказал он себе, вспомнив женщин, покрытых мыльной пеной, лежащих на мраморных плитах, – он мне этого никогда не простит».

– Здравствуй, Али, – услышал он знакомый голос за спиной, – я рада тебя видеть.

Али обернулся и увидел княжну.

– Это взаимное чувство, – ответил он, склоняя голову, – простите, что я не смог организовать нашу встречу.

– Но ты особенно и не старался. Верно? Моя служанка три раза была на рынке, ей пришлось скупить половину лавки, прежде чем удалось передать тебе приглашение.

«Ну, вот, уже начались упреки», – подумал Али, вслух же сказал:

– Княжна, наши возможности неравноценны. А мне еще приходилось прилагать усилия для того, чтобы не сесть в тюрьму. Ты могла бы меня вообще не увидеть. Я разгуливаю на свободе, благодаря везению и случаю.

– Хорошо, объяснения принимаются. То есть пока они меня устраивают. А знаешь ли ты, чем я рискую, устраивая наше свидание в женской бане? Кроме меня, ее посещают и другие шахские жены, правда, в разные дни. Но здесь еще с полсотни обычных женщин.

– Да, я их видел, – зачем-то подтвердил Али.

Это замечание княжне не понравилось.

– Я забыла предупредить Зинат, чтобы она завязала тебе глаза, – сказала она, – ну что ж, считай это еще одним подарком от меня. Садись, поужинаем. Может быть, ты хочешь вина?

– А здесь еще подают вино? – удивился Али.

– Здесь подают все, что я захочу. Так ты хочешь вина?

– Хочу, но не буду, – отказался Али.

– Странно, в прошлый раз мне показалось, хотя, что там показалось, от тебя несло как из винной бочки.

– Так оно и было, но мне не нужно вино, когда ты со мной. Ты пьянишь без вина.

– Отрадно это слышать.

– Хотя, – продолжал Али, – Омар Хайам утверждал обратное, он говорил

М не говорят – поменьше пей вина В том что ты пьянствуешь, скажи нам, чья вина Лицо возлюбленной моей повинно в этом, Я не могу не пить, когда со мной она.

– Он был старый пьяница, твой Омар Хайам, – засмеялась княжна, – но я все равно разрешаю тебе выпить вина.

Княжна позвонила в колокольчик, когда в комнату заглянула Зинат, приказал принести вина.

– Можно спросить кое-что, – сказал Али, – и надеюсь, что это не умалит твое достоинство.

– Предварение вопроса мне уже не нравиться, – заметила княжна, – сядь поближе, чтобы я могла дотянуться до тебя. В прошлый раз ты умудрился за три часа три раза оскорбить меня.

– Так это длилось всего три часа, – пробормотал Али, – мне показалось вечность.

Он отодвинулся на всякий случай и спросил:

– Скажи пожалуйста, почему общественная баня? Неужели, нет шахской?

– А ты хотел бы, чтобы я пригласила тебя в шахскую баню?

– Ну что ты, я счастлив уже тем, что нахожусь в обычной женской бане, – сказал Али, отодвигаясь еще дальше.

– Конечно же, во дворце есть баня, но она хуже этой. Печь хуже греет, пар не тот. И мы добились разрешения посещать эту тайно, под покровом ночи и даже без охраны, чтобы никто об этом не догадался. Об этом знает лишь главная банщица. Тебя устраивает ответ или еще нужны объяснения.

– Устраивает.

– В таком случае, иди ко мне, – позвала княжна.

– Но еще не принесли вина, – заметил Али.

– Негодяй, как быстро ты открылся. Предпочитаешь вино моим объятиям.

– Но ты же сама предложила, – ответил Али, – к тому же будет неловко, если твоя служанка войдет, когда мы сольемся в страстном поцелуе.

– Кому будет неловко, тебе или служанке.

– Мне, конечно. Вам со служанкой, наверное, не привыкать к этому, – неосторожно сказал Али.

Княжна достала его лишь кончиками пальцев.

– Начало положено, – заметил Али при этом, – но предупреждаю, прекрати. Я не мальчик для битья.

– А на твоем месте я бы прекратила говорить гадости, – гневно сказала княжна, – однако нам нельзя продолжать этот разговор, замолчи, пока я тебя не выгнала. А я тебя выгоню, если ты промедлишь, хотя бы еще секунду.

Али последовал ее призыву, хотя на языке его вертелся еще один вопрос. Обнимая гибкое податливое тело княжны, впиваясь поцелуем в ее губы, он краем глаза заметил, как в комнате бесшумно возникла Зинат, поставила на стол кувшин и вышла.

– Как тебя зовут? – спросил Али.

– Ты до сих пор не знаешь, как меня зовут, – тяжело дыша, спросила княжна, – впрочем, мне это даже нравится, меня это волнует. Я чувствую себя падшей женщиной.

– Возьми себя в руки, – попросил Али, – мне нужно еще кое-что спросить у тебя.

– К черту все вопросы, – воскликнула княжна, – ты злоупотребляешь моим терпением.

Спустя некоторое время, когда княжна лежала упоенная страстью, Али все же спросил:

– Скажи мне, какова ситуация вне стен этого прекрасного города. Есть ли успехи у шаха в переговорах с татарами.

– Какой же ты зануда, – жалобно сказала княжна, – неужели на ложе со мной надо говорить о политике? Зачем это тебе?

– Прости, не знаю сколько у нас времени, когда прервется это свидание. Я спрашиваю, чтобы знать, как мне действовать. Этот мирза Джамал не унимается. Мы играем с его людьми в кошки-мышки. Но они в любой момент могут нас сцапать. Боюсь, что мне придется оставить этот город. Хотя он пришелся мне по нраву.

Последнее замечание согнало негу с дремлющей красавицы. Она встрепенулась и села, набросив на себя шелковое тончайшее сари, сквозь которое все равно были видны ее прелести.

– Я вот этого не поняла, – сказала княжна, – ты говоришь о том, что хочешь по своей воле уйти от меня.

– Если я не уйду по своей воле, то нас разлучат вопреки моей воле. Джамал может схватить меня в любой момент.

– Как мне надоело слушать про этого Джамала, – раздраженно сказала княжна, – ты все врешь мне. Я навела справки, то есть по моей просьбе навели справки. Полиции никакого дела до тебя нет. Поначалу твой обман меня забавлял, но все хорошо в меру. Хочешь бросить меня, так и скажи. И обращайся ко мне по имени наконец. Меня зовут Тамта.

– Красивое имя, – сказал Али, – а ты прекрасней, чем твое имя. Но я не привык к тому, чтобы меня уличали во лжи.

Тамта пожала плечами, шевельнув при этом своими персями.

– Тяжело разговаривать с обнаженной женщиной, – заметил Али. – Я не собираюсь тебя убеждать. Раз уж ты наводила справки, скажи, существует ли человек по имени мирза Джамал, чиновник дипломатического ведомства. Является ли он племянником вали города Баку? Если да, то не слишком ли много я знаю для человека, только что приехавшего в город.

Тамта задумалась, потом сказала.

– Ладно, ты меня убедил. Налей вина.

Али исполнил приказ.

– За тебя, – сказал он, поднял свою чашу и осушил ее.

Княжна отпила глоток и сказала:

– Я всем сердцем желаю тебе помочь. Мало того, одного моего слова было бы достаточно, чтобы этого вали сняли с должности, а его племянника утопили в Каспии, предварительно содрав с него кожу. Мой муж выполняет все мои прихоти, кроме одной. Но я должна буду объяснить ему причину моего гнева, и это невозможно. Это – усмешка судьбы. Я могу спасти любого человека, но не тебя.

– Спасибо, – сказал Али, – твоя откровенность дорого стоит.

– Но зачем все так усложнять, – воскликнула княжна, – продай ты ему эту рабыню. И делу конец. Подари. Найди его и подари. Я заплачу тебе ее цену, и ты подаришь ее ему. И получишь его расположение.

– Это исключено, – возразил Али.

– Какая-то жалкая рабыня тебе дороже нашего счастья. Почему ты не можешь расстаться с ней. Она тебе самому нравится? Да я подарю тебе десяток рабынь вместо нее. И все будут девственницами. Будешь жить, как в раю Мухаммада. Или возьми Зинат, я видела, как ты пялился на нее. Забирай, она будет утешать тебя в часы нашей разлуки.

– Благодарю тебя за самоотверженность, – сказал Али, – но дело не в этом. Я предлагал ему взять ее в жены, но он ничего не ответил. Ни продать, ни отдать я ее не могу.

– Не смеши меня, – зло сказала Тамта, – с какой стати сановнику женится на рабыне. Не надо ставить людям невыполнимых условий.

– Это девушка стала рабыней волею случая, – ответил Али, – она дочь половецкого князя. То есть по сути такая же княжна, как и ты.

– Ты разжигаешь мою ревность, – сказала княжна, – до этого момента я спокойно относилась к тому, что у тебя есть рабыня. И ты, вероятно, тешишься с нею по ночам. Но тот факт, что он такая же княжна несколько меняет дело. То есть у меня есть соперница.

– У тебя нет соперницы, – сказал Али, – клянусь. А, что касается ревности, то я готов убить тебя.

– Меня, – поразилась Тамта, – за что?

– За то, что ты собиралась променять меня на гвардейца. То есть наоборот, – поправился Али.

Вспышка нелепой мужской ревности странным образом успокоила княжну.

– Я еще подумаю, – сказала она, – что можно сделать. А пока ты продолжаешь торговать в лавке. Из города ни шагу. Кругом рыщут татары. Мы почти на осадном положении, свободен только морской путь. Ты меня понял?

– Да, – ответил Али.

– Тогда иди ко мне, – приказала княжна. Али повиновался.

Под утро, когда Али собрался покинуть княжну, она сказала:

– Завтра в полночь на том же месте, и постарайся выспаться. Мне надоело, что ты засыпаешь во время любовных утех.

– Вообще-то не вовремя, а после, – возразил Али, – это разные вещи. И, когда, по-твоему, я могу выспаться, если днем я бегаю от шпионов Джамала, а ночи провожу с тобой. Так что насчет завтра – может быть сделаем перерыв.

– Ты брюзжишь, как старый муж, – сказала она голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – Однако я не поняла, ты что же не хочешь меня?

– Как могла подумать такое, – поспешил успокоить ее Али, – я беспокоюсь о тебе. В конце концов, ты не можешь ходить в хамам каждую ночь, даже если ты шахская жена.

– Черт возьми, это верно, – согласилась Тамта, – хотя это никого не касается, кроме моего мужа, и он сейчас в Шемахе. Я что-нибудь придумаю, так что завтра в полночь.

– Слушаюсь, моя госпожа, – изображая радость, сказал Али, одевая паранджу.

Зинат вывела его из хамама, шепнув:

– Идите за мной.

И исчезла в ближайшем переулке. Али бросился ее догонять. Небо уже посветлело, но улицы были все еще темны. Пропел муэдзин, и Али определил время, было половина пятого.

– У тебя красивое имя, Зинат, – произнес он, стараясь попадать в такт шагам девушки, – откуда ты?

– Из Лахора, – ответила девушка, – это в Индии.

– Ты красивая и смелая, – продолжал Али, – как ты не боишься улиц ночного города, даже мне не по себе. Мне жаль, что ты попала в рабство.

– Спасибо, вы очень добры. Почему вы думаете, что я рабыня, – не оборачиваясь, бросила Зинат, – по мне это видно?

– Нет, конечно, но я не думаю, что ты приехала прислуживать сюда из Индии по собственной воле. Как часто ты совершаешь подобные прогулки?

– В первый раз, – ответила девушка и сухо добавила, – вам не следует задавать мне подобные вопросы.

Она вдруг схватила Али за руку и втащила в ближайшую подворотню.

– Тихо, – прошептала она, – ночная стража.

Али молча повиновался. Когда ночная стража, бряцая оружием, прошла. Али сказал:

– Мне еще кажется, что ты умна.

Зинат издала смешок и потащила его из подворотни на улицу. Когда они дошли до знакомого места, а это было северное крыло дворца, девушка сказала:

– Дальше вы сами найдете дорогу, прощайте.

– До свидания, – сказал ей вслед Али, но Зинат не обернулась. Али глубоко вздохнул свежий утренний воздух, и, слегка покачиваясь под порывами ветра, отправился в пир. Подойдя, долго осматривался. Улица была пуста, но это ничего не значило, шпионы могли быть в любой ночной тени, отбрасываемой домами и строениями. Немного подумав, Али собрался, снял чарыхи и, держа их в руках, стремительным рывком пересек улицу, перепрыгнул через ограду пира и оказался вне пределов досягаемости шпионов Джамала.

– Видал, – сказал соглядатай, толкая локтем товарища, – хороши святоши нечего сказать, арестовать, видите ли, у них никого нельзя, а бабы к ним через забор только так сигают.

Али в полутьме разыскал келью Егорки. Богатырь по-прежнему спал рядом с ней на каменной лавке, постелив под себя драный тюфяк. Соседняя лавка был занята каким-то нищим. Недолго думая, Али вошел в келью, и вдруг обнаружил, что по-прежнему одет в женскую одежду. Зинат забыла забрать ее. «Все- таки смутил девушку», – подумал Али. Он снял накидку, паранджу, все это аккуратно постелил на скамью. Вытянулся на ней и заснул, не успев додумать какую-то важную мысль об античном театре. Он продолжал ее терзать и во сне, не переставая удивляться тому, что его занимает драматическое искусство, хотя прежде он был равнодушен к нему. «Это все Егорка», – привычно обвинил он друга, – своей вечной болтовней о древних греках – Сапфо, Эврипид, Софокл. Видно тот философ из Греции молол языком не переставая, если за год с небольшим, забил ему голову столь бесполезными знаниями. И все же, почему театр»? – вновь спросил себя Али и ушел в более глубокий сон, где ему уже было не до театра. Он просто спал, давая отдых своему организму.

Был полдень, когда Али открыл глаза и увидел сидящего рядом друга. Он хотел что-то сказать, но получился лишь нечленораздельный хрип. Испуг отразился в глазах Егорки. Али, откашлявшись, произнес:

– Как приятно, открыв глаза увидеть близкого человека.

– Я рад, – ответил Егор, – рад вдвойне. Во-первых, тому, что ты так ко мне относишься. Во-вторых, тому, что с твоим голосом все в порядке. Я слышал, что если людям что-нибудь отрезают, у них меняется голос.

– Ты правильно слышал, – ответил Али, – только с небольшой разницей, у них голос меняется в лучшую сторону. Становится выше и чище. Но ты, мой друг, недалек от истины, ибо я хожу по лезвию ножа. Если бы ты знал, где был сегодняшней ночью, ты бы мне этого никогда не простил. Но я дал себе слова никогда тебе об этом не рассказывать, поскольку дорожу нашей дружбой.

– Я надеюсь, – ответил Егор, – ты понимаешь, что теперь, если ты не расскажешь мне об этом, то никогда уже не выйдешь из этой кельи.

– Вот этого я и боялся, – сказал Али, – ну кто тянул меня за язык. Ладно, слушай. Этой ночью у меня было свидание с княжной…

Пока Али рассказывал, Егорка, скрежетал зубами, и несколько раз застонал. Но концовку выслушал со спокойствием философа-стоика и лишь сказал:

– Это антигуманно, упрятать меня сюда, а самому предаваться разврату. Во-первых, я тебе этого никогда не прощу, а во-вторых, я тебе отомщу. Не знаю, как, но отомщу. И еще, я хочу тебя предупредить, чтобы ты остановился в своем нравственном падении. Что будет дальше? Ты проникнешь в гарем ширваншаха? Так-то ты отвечаешь на его гостеприимство?

– А ведь это мысль, – сказал Али, – как я сам до этого не догадался.

– И от кого же я все это слышу, – покачал головой Егор, – от хафиза, богослова, человека, который должен быть образцом скромности, воздержания и целомудрия.

– Насчет последнего ты хватил через край. Я не католический монах, – возразил Али.

– Ладно, – согласился Егор, – последнее замечание снимается. Но…

– Кажется, тебя зовут, – прервал его Али.

За широкой спиной Егорки маячил служка.

– Вас хочет видеть молла Панах, – сказал он и отступил в сторону.

Егорка увидел серьезное лицо мусульманского священника.

– Салам Алейкум, – негромко произнес молла Панах, – я прошу простить меня за то, что до сих пор не навестил вас. У меня был ваш товарищ, рассказал о постигшей вас беде. Я все это время ломаю себе голову над тем, как вам помочь.

Али выглянул из кельи.

– Как? И вы здесь! – воскликнул молла.

– Увы, мусульманская святыня для нас самое безопасное место в этом городе.

– Как там моя жена? – спросил Егор.

– С ней все в порядке, – ответил молла Панах, – и с вашей рабыней тоже все хорошо.

Али кивнул.

– Мне повезло, что я вас встретил, – сказал Егор, – дай Бог вам здоровья. Уж не знаю, сможем ли мы отблагодарить вас.

– Пустое, – ответил Панах, он был несколько смущен. – Они могут оставаться в моем доме столько, сколько понадобится. Кстати говоря, когда я шел к пиру, я ничего подозрительного не заметил. Обычные люди, пришедшие сюда на поклонение, кроме того, имам после моих настойчивых просьб, все же согласился ходатайствовать перед вали о вашем освобождении из-под стражи. Лучше поздно, как говорится. Однако вызванный начальник полиции заявил, что никакого дела против иностранцев не возбуждалось. В то же время у меня нет оснований, подвергать ваши слова сомнению. А значит, мы имеем дело с самодеятельностью какого-то влиятельного человека.

– Я даже знаю, как его зовут, – сказал в сторону Егор.

– Что простите?

– Ничего, это я так, – махнул рукой Егор.

– Те есть моя мысль, – продолжал Панах, – сводится к тому, что все эти действия против вас незаконны, а следовательно, вы можете беспрепятственно выйти отсюда.

Али и Егор переглянулись.

– В самом деле. Ты несколько раз приходил ко мне, – заметил Егор, – и сегодня ночью.

– Пойдем, выйдем вместе с уважаемым моллой. Вы не против?

– Прошу, прошу, – сказал мола Панах.

Они направились к выходу.

* * *

– Что ты творишь, племянник, – гневно восклицал вали, – когда ты уже избавишься от своих дурных склонностей. О, если бы я не чтил память своей покойной сестры, выгнал бы тебя, не раздумывая. Ты хоть думаешь о том, что у меня могут быть неприятности.

– А что я такого сделал? – Джамал, развязно сидевший напротив дяди, пожал плечами. – Всего лишь на время одолжил десяток бездельников из полиции. И это не впервые происходит. Чего вы так всполошились. Эти инородцы должны заплатить за свою дерзость.

– В чем же заключается их дерзость? – спросил вали.

– Когда я предложил выкупить рабыню, он предложил мне жениться на ней. И я не понимаю, какие у тебя могут быть неприятности.

– Эта история наделала немало шума, – сказал вали, – один из этих людей, какой-то известный мударис из Дамасского медресе. О нем справлялся имам соборной мечети.

– А что за дело имаму до иностранцев.

– Этот мударис оказался единственным человеком в Баку, который в этом году преподнес соборной мечети стадо овец в вакф.

– Умен, – процедил молодой человек, – но это ему не поможет.

– Это еще не все, если бы только имам о нем хлопотал. Об этом человеке справлялись из дворца, а это уже серьезно.

– Из дворца? – поразился Джамал. – Как это возможно? Удивительно, какую прыть развили эти двое. И куда они смогли спрятать рабыню? Мы перевернули дном весь город.

– Послушай, – сказал вали, – когда ты попросил меня дать должность мохтасеба твоему непутевому другу, я согласился, надеясь, что ты образумился, помогаешь людям. Но теперь вижу, что ошибся. Уладь это дело, и как можно быстрее. Мне сейчас вообще не до этого. Татары практически у стен находятся. Что думает делать шах Фарибурз, никому не ведомо. Во всяком случае, меня он в свои планы не посвящает.

– Дядя, – молвил молодой человек, – сдается мне, что зря вы ломаете голову. Война давно проиграна, шах прикажет открыть ворота города, это вопрос времени.

– Я могу оборонять город этот еще десять лет, – яростно сказал вали.

Племянник покачал головой.

– Нет крепости, которой нельзя было бы взять.

– Хорошо, довольно, – раздраженно прервал его вали, – меня удивляет твой цинизм. Неужели ты не патриот своего города.

– Я, дорогой дядя, патриот в не меньшей степени, чем вы. Но надо здраво смотреть на вещи. Кстати о цинизме. Хочу напомнить, что я ездил в Табаристан по вашей просьбе, подготавливать путь к бегству из города. И после этого вы обвиняете меня в отсутствие патриотизма.

– Довольно, – остановил его вали, – я требую прекратить преследование этих людей и забыть о рабыне. Ты в состоянии иметь сотню таких рабынь. В моем присутствии полицейский раис заявил, что у него нет никаких претензий к этим людям. Если он сказал, что иностранцы ни в чем не обвиняются, значит, так тому и быть.

– Простите дядя, я не могу этого сделать, – возразил Джамал. – Я влюблен, неужели, вы не хотите меня понять.

– Влюблен, так женись на ней.

– Я не могу жениться на рабыне. И не требуйте от меня этого. Хочу вам напомнить, что вы тоже мне кое-чем обязаны. Я не думаю, что шах будет доволен, узнав, что вы вели переговоры с татарами в Табаристане за его спиной.

– Ты собрался шантажировать меня, племянник? – спросил вали.

– Мне очень жаль, – подтвердил Джамал, – мы с вами связаны, дайте мне лучше еще десяток полицейских, чтобы я покончил с этим, как можно быстрее.

– Будь по-твоему, – холодно произнес вали, – я напишу записку начальнику полиции и даю тебе один день на решение этого вопроса.

– Одного дня мало, – заявил Джамал.

– Через два дня прибывает шах.

– Значит, у меня два дня, – нагло сказал Джамал.

Он поклонился и пошел к выходу.

– Какой испорченный молодой человек, – сказал про себя губернатор, провожая его мрачным взглядом. – Бедная моя сестра, как она могла вырастить такого мерзавца.

Мирза Джамал, выйдя из дома вали, сел на коня и в сопровождении чауша поехал к уже известной нам башне, неподалеку от которой находился дом, принадлежавший дивану внешних сношений. Дом был предназначен для конспиративных целей. Сейчас он практически не использовался, поскольку после завоевания Ширвана татарами, никаких внешних сношений уже не было. Служащие занимались своими делами. А дом приспособил для своих интересов племянник губернатора Джамал. У дома стоял переодетый полицейский один из тех, что Джамал выпросил у дяди.

– Инспектор Ялчин здесь? – спросил у него Джамал.

– Нет, господин, – ответил полицейский.

– А где же он?

– Не знаю.

– Ладно, вот тебе деньги. Сбегай, купи мне еды и вина.

– Слушаюсь.

Полицейский исчез. Джамал вошел в дом, сел за стол. Он находился в той самой комнате, где допрашивали Али.

«Где она может быть»? – вслух произнес он.

Он закрыл глаза и на миг воссоздал их встречу на корабле. Когда, томясь от скуки, он стоял, привалившись к борту, и неожиданно увидел девушку. Ветер разметал копну ее светлых волос. В ее облике было что-то от античных богинь. При виде Джамала, она и не подумала закрыть лицо. Впрочем, это было непросто сделать, она держалась за борт, сопротивляясь качке, ответила на его взгляд с удивлением и любопытством. Джамал заговорил с ней и угостил мятной конфеткой. Ее лица, ее взгляда, Джамал забыть не мог. Пообщавшись с ее спутником, он узнал, что она рабыня. Радость, вспыхнувшая в нем от простоты достижения цели, была скоро омрачена. Хозяин рабыни заявил, что девушка не продается. И предложил жениться на ней. Это было оскорбительно, но дипломат лишь вежливо улыбнулся в ответ. В Бакинском порту его встречал Ялчин, новоиспеченный полицейский инспектор, его люди по приказу Джамала арестовали Али и попытались проследить путь рабыни. Но последняя последовала за хозяином и осталась сидеть возле башни. А затем, вдруг исчезла, словно испарилась. Правда, найти ее дом не составило большого труда.

Вернулся полицейский, неся свертки с едой и кувшин с вином. Обозрев покупки, Джамал жестом отпустил его и принялся за еду. Через полчаса появился Ялчин.

– Женщин пока не нашли, – сказал он, – но эти двое, час назад вышли из пира.

– Очень интересно, – сказал Джамал, – мы перевернули верх дном весь город, а Али значит, был в святилище. Как это получилось? – И не дожидаясь ответа, задал новый, – ты арестовал их?

– Нет, – ответил Ялчин.

С минуту Джамал не мигая, смотрел на инспектора, затем схватил кувшин и швырнул его в стену. На шум заглянул встревоженный полицейский, но Ялчин успокоил его жестом. Он уже привык к яростным выходкам своего друга детства.

– Их было трое, – сказал он, – третьим был молла, он видимо, провожал их. Во дворе пира было много прихожан. Если бы мы стали арестовывать на глазах у всех. Люди стали бы на защиту моллы. Возник бы скандал.

– Ну, ладно, – остыв, сказал Джамал, – ты поступил разумно. То есть, ты арестовал их позже, когда они удалились от пира. Верно, Ялчин?

Ялчин тяжело вздохнул.

– Я не понимаю, – сказал Джамал, – что ты хочешь этим сказать.

– Дело в том, что за оградой пира они сели на лошадей и ускакали. А мы были пешие.

– Откуда взялись лошади? Куда они ускакали? – закричал Джамал.

Ялчин развел руками.

– Ты осел, – сказал Джамал, – как ты мог упустить их. Два дня их караулили возле пира, а они спокойно вышли и уехали. Я жалею, что помог тебе с работой. На тебя нельзя ни в чем положиться.

– Ты это уже говорил, – заметил Ялчин.

– Я тебе этого никогда не прощу, – заявил Джамал, – а, если они уже не вернутся?

– Не думаю, с ними поехал молла.

Джамал хлопнул себя по лбу.

– Молла, – сказал он, – кто это?

– Это молла Панах, из соборной мечети. Его узнал один из полицейских.

– Молла Панах, – повторил задумчиво Джамал, – интересно, что связывает этих людей. Срочно узнай, где он живет?

Когда друзья в сопровождении моллы Панаха вышли во двор, наметанный глаз Али сразу распознал полицейских шпионов. Лиц их в драке да в погоне запомнить не удалось, но отсутствующие лица людей, которые по двое слонялись за оградой пира, и которые к тому же стали вдруг подавать друг другу знаки и перемещаться, выдавали их профессию. Их было семь или восемь человек. Али шепнул об этом другу, тот, недолго думая, ответил.

– Прорвемся, обратно я не пойду.

Али в затруднении остановился. Молла Панах вопросительно посмотрел на него.

– Молла, – сказал Али, – нас сейчас, по-видимому, будут арестовывать. И нам не хотелось бы впутывать вас в эту историю.

– Никто не смеет арестовывать безвинных людей, они не посмеют, – ответил молла Панах.

– Вашими бы устами… – сказал Егорка, но, не договорив, толкнул приятеля, указывая на лошадей, привязанных к ограде. Тот, мгновенно сообразив, сказал:

– Уважаемый молла, вы не могли бы узнать, чьи это лошади?

– Могу, но зачем? – удивился молла Панах.

– Можно ли их одолжить на час, под вашу ответственность?

Молла подошел к группе людей, стоявших во дворе, коротко переговорил, затем вернулся со словами.

– Хозяин коней разрешил взять их до вечера, но поскольку я дал ему слово, что верну их, а я дорожу своим словом, я должен поехать с вами. Но куда вы хотите поехать?

– В городе мы от них надолго не скроемся, даже от пеших, эти улицы не для конных скачек. Нам нужно выехать за пределы крепости, – сказал Егорка, – молла, у вас найдется время, чтобы поехать с нами, а затем вернуть лошадей владельцу. Уж простите, что мы втянули вас в это дело.

– Времени у меня нет, – сухо сказал молла Панах, – через час я должен читать проповедь. Но и выбора у меня нет. Кажется, я увяз в вашем деле не на шутку. Я пошлю сказать, чтобы меня заменили.

На глазах ошеломленных шпионов двое преступников и священнослужитель соборной мечети сели на коней и умчались в сторону Сальянских ворот.

Когда они вырвались за пределы города, молла Панах остановил коня.

– Может быть, отъедем подальше, – попросил Егорка, – уж больно резво они за нами побежали. Неровен час, догонят.

– Я вовсе не поэтому остановился, – сказал молла Панах, – на молитву я уже все равно не попаду, а посему предлагаю вам совершить загородную прогулку.

– А это хорошая мысль, – одобрил Егорка. – И главное, своевременная.

– У меня есть летний домик в деревне, на берегу моря, – продолжил молла Панах, – давно собирался посмотреть в каком он состоянии.

– Благодарим за приглашение, – отозвался Али, – и с радостью его принимаем. А у нас по дороге будет рынок?

– Будет, и не один, – сказал молла Панах.

Летний домик моллы был сложен из саманных кирпичей и крыт камышом, в нем были две небольшие комнаты и веранда. Он располагался на склоне холма, откуда открывался прекрасный вид на море. В саду росли инжир, гранат и слива. Беседка была вся увита виноградной лозой. В силу осени листья были желты, но еще не осыпались, создавая естественный балдахин. Али начал выгружать из хурджинов припасы, купленные им на рынке в Маштагах. Несколько свежеиспеченных хлебов, круг белого овечьего сыра, оливки, жареные каштаны, много всякой зелени, масло, острая маринованная капуста и другие овощи. В довершении Али вытащил баранью ногу.

– Готового кебаба не было, – пояснил он, – пришлось взять сырой. Соль и перец я тоже купил. На всякий случай. Вдруг, не окажется.

– Перец не знаю, – сказал молла, плотоядным взглядом, окидывая все это великолепие, – но соль быть должна. Здесь все довольно запущено, мой покойный отец очень любил здесь бывать. Это все он посадил. Он мечтал быть похороненным на том кладбище. Видите, вон там, на склоне, ниже мечети. Я выполнил его волю.

Глаза моллы Панаха неожиданно наполнились слезами.

– Ты, хороший сын, – сказал Али, – в отличии от меня, я ничего не смог сделать для своего отца. Он погиб во время осады Байлакана, так и не дождавшись моей зрелости. Извини, я сказал тебе ты.

– Пусть упокоит Аллах его душу, – отозвался молла Панах, – я сожалею. И можете говорить мне ты, вы ведь гораздо старше меня.

– Сколько, по-твоему, мне лет, – спросил несколько задетый Али.

– Сорок… – неуверенно ответил молла Панах, – …пять.

Али посмотрел на Егорку, тот пожал плечами.

– Мне еще нет тридцати, – возразил Али, – и обычно мне говорят, что я выгляжу моложе своих лет.

– Простите, – сказал смущенный молла Панах.

– А что, – спросил Егорка, – ты не купил ничего выпить?

– Здесь есть колодец, – заметил молла Панах, – вода, правда, солоновата от близости моря.

– Вода, – усмехнулся Егор, – я знаю, пил ее однажды, она не утоляет жажды.

– Мой друг имеет в виду вино, – пояснил Али.

– Простите, вы собираетесь пить вино? – тревожно спросил молла Панах.

– Если вы позволите, – твердо сказал Али. Он не собирался идти на поводу у мусульманских предрассудков.

Он извлек из, видимо, бездонного хурджина кувшин, средних размеров, и поставил на стол.

– Я в растерянности, – после долгого молчания ответил Панах.

Точнее будет сказать, что он был в смятении. Друзья угрюмо молчали.

– Желание гостя – закон для хозяина, – неуверенно произнес молла Панах, – но Коран, да и я молла. Если в моем доме, в то время, когда я призываю людей к трезвости.

– Но мы же не будем заставлять вас пить, – заметил Егор, – а про Коран, если вы побеседуете с человеком, который знает его наизусть, – он указал на Али, – то вы сами убедитесь в том, что не все так однозначно.

На моллу Панаха больно было смотреть. Он давно уже жалел, что связался с этими двумя иностранцами, но сейчас точно понял, что встреча с ними была роковой для него.

– Давайте, мы начнем приготовления к трапезе, – предложил Егор, – кебаб же можно готовить и есть.

– Можно, – легко согласился молла Панах.

– Ну, вот, – сказал Егор, – в процессе приготовления пищи все прояснится.

– Я не пью вина, – твердо сказал молла Панах.

– Да разве же мы вас заставляем, – улыбнулся Егор.

– Но желание гостя – закон для хозяина, – продолжал молла Панах.

– Спасибо, – от всего сердца сказал Егор, – вы по-настоящему благородный человек. И я думаю, что вам это подвижничество зачтется. А скажите, верно ли то, что Мухаммад, да будет он славен во веки веков, обещал мусульманам вино в раю?

На этот невинный вопрос Али ответил укоризненным взглядом. Молла Панах вынужден был подтвердить, что это так.

– Так может быть, – продолжал Егор, – мы возьмем один день в долг у будущего. Как сказал поэт —

Нам всем в раю обещано вино, Так почему же здесь оно запрещено.

Хозяин улыбнулся и покачал головой.

– Пейте себе на здоровье.

– Никакого вина в раю нет, – вдруг сказал Али, – об этом надо позаботиться заранее, здесь на земле.

Это странное замечание вызвало недоумение у моллы Панаха, но развивать эту тему Али не стал.

– Хороший дом и в хорошем месте, – похвалил он, – в замечательном месте. Это место выбрал человек со вкусом.

Молла Панах в знак благодарности кивнул.

Спустя четверть часа в мангале пылал огонь, нарезанная и нанизанная на вертела баранина ждала своего часа. На столе, на большом медном подносе лежала вымытая зелень, перец, редиска, сыр, оливки, хлеб. Егор разлил вино по трем глиняным кружкам.

– Мне не надо, – запротестовал хозяин.

– Вы не пейте, – успокоил Егор его, – но так принято. Надо, чтобы ваша чаша тоже была полной. Предлагаю выпить за нашего благородного хозяина, протянувшего нам руку помощи. Нам повезло, что мы встретили вас. А все он, – кивая на Али, сказал Егор, – вообразите себе человека, который сидя в тюрьме, просит товарища сделать вакф в пользу Соборной мечети. Не зная, выйдет ли он из тюрьмы, – он сделал глоток и удивился:

– Какой дивный вкус. Что это за вино?

– Торговец сказал, что оно из Ленкорани, – ответил Али, припадая к кружке.

Осушив чаши, они стали закусывать сыром и оливками.

– Вино, – сказал Егор, – обязательно надо закусывать сыром и оливками, только тогда понимаешь его настоящий вкус.

Глядя на своих гостей, молла Панах впервые в жизни ощутил желание выпить вино.

– Замечательное место, – повторил Али, – я тоже хочу купить здесь дом или построить. Вы не знаете, кто здесь продает дом или участок, – спросил он у молла Панаха, который тоже ел соленый сыр и маринованые оливки, но запивал все это солоноватой водой из колодца, что естественно увеличивало его жажду.

Он покачал головой.

– Это место пользуется большим спросом у бакинцев. Многие здесь проводят лето, вывозят сюда свои семьи. Если что-то выставляют на продажу, то оно уходит сразу.

– А вы, – спросил Али, – не хотите продать свой дом?

– Я никогда не думал об этом.

– Если вдруг задумаетесь, то покупатель у вас уже есть, – сказал Егор.

– Как вы сказали, – вдруг спросил молла, – вода не утоляет жажды? Это написано, словно, про воду из моего колодца.

– Это – метафора, – пояснил Али, – поэт говорит о жажде иного рода, духовной или любовной, которую не запить водой.

– Как странно, мне это даже не пришло в голову, – сознался Панах, – я все принимаю слишком буквально. От этого, видимо, порой жизнь бывает тяжела.

Егор разворошил образовавшиеся угли, побрызгал на них водой, чтобы сбить остатки пламени, затем ловко стал выкладывать на мангал вертела с нанизанными кусками мяса. Через несколько минут в беседке потянуло густым и белым ароматным дымом.

– Будь добр, – обратился он к Али, – налей еще вина, самое большое удовольствие от него получаешь до еды, а не во время.

– Мой друг – гурман, – заметил Али, – он наполнил две кружки и вопросительно взглянул на моллу Панаха.

– Лучший способ, – сказал он, – справиться с искушением – это поддаться ему. Пророк Мухаммад отказался от пития вина в зрелом возрасте. При этом он вовсе не думал ограничивать других людей. Некоторые его сподвижники из уважения и солидарности, некоторые из желания доказать свою преданность к нему добровольно приняли этот обет. Я полагаю, что это личный выбор каждого, но, как водится, все довели до абсурда. Чтобы подбодрить сподвижников, Мухаммад обещал им источники, струящиеся вином в иной жизни. Зачем, по-вашему, ограничивать себя при жизни добровольно, чтобы желать этого после смерти. Вы когда-нибудь пробовали вино? Представьте себе, что вы, имея возможность и желание взять красивую возлюбленную, не будете этого делать и состаритесь, глядя на нее, в надежде получить девушку после смерти.

Сказанное произвело на моллу Панаха столь сильное впечатление, что он выплеснул воду из своей кружки и пододвинул ее к Али.

– Последний довод убедителен, – сказал он, – налейте мне тоже.

Али пододвинул ему кружку с вином. А Егорка посмотрел на друга взглядом, в котором читалось уважение.

– Во всяком случае, я должен знать против чего выступаю, – добавил молла.

– Но выпьем мы не за это, – сказал Али, – а за этот хороший дом и замечательный пейзаж. Этот вид мне ближе, чем вид на гору, где убили Авеля. Приятнее, во всяком случае, да и родина все-таки. Почти.

– Он имеет в виду свой дом в Дамаске, – пояснил Егорка, – а мне он нравился. И баранина там была замечательная.

Он снял с огня брызгающий курдючным жиром вертел и попробовал:

– Но этот барашек пасся не здесь, – он, обжигаясь, прожевал кусок и заключил, – он пасся в садах Эдема. Ваше здоровье!

Мясо, в самом деле, таяло на языке. Молла Панах думал ограничиться одной кружкой и к вечеру, когда он надеялся вернуться домой, быть трезвым. Молла слегка побаивался своей матери, хотя она была добрейшим существом. Он решительно протестовал, когда Али наполнял вторую кружку, но, осушив ее, протестовать перестал.

– Я совершаю неслыханные вещи, – признался молла Панах, – мало того, что я пропустил проповедь. На это у меня были уважительные причины, от моего поступка зависела ваша свобода, но я пью вино и мне это нравится. Моя мать с детства предупреждала меня. Сынок, говорила она, вино и женщины погубят тебя, сторонись этого. Я надеюсь, что ни она, ни имам об этом никогда не узнают.

– В нас вы можете быть уверены, – заверил его Егорка, – мы ему не скажем.

Молла Панах засмеялся.

– Благодарю, – сказал он, – хотя, как раз в вас я и не сомневался.

– Вина-то больше и нет, – объявил Егор, приподнимая и тряся кувшин, – а до вечера еще далеко.

– Вообще-то солнце прошло середину своего пути, – заметил молла Панах, – если мы сейчас тронемся в путь, то в Баку будем затемно. Главное, успеть до закрытия ворот.

– Вторая половина дня длится гораздо больше первой, – возразил Егор, – а городские ворота закрывают в двадцать два часа, я узнавал. У нас еще много времени. Можем еще рыбы наловить. Или погулять по песчаным дюнам. Кстати, я вижу на тех камнях рыбаков. А можем, просто отдохнуть. Правда, вина у нас уже нет, – трагически заключил Егорка и со стуком опустил пустой кувшин на дымчатый стол.

– Позвольте мне вмешаться в ваш спор, – попросил Али.

Обе стороны согласились. Тогда Али извлек из хурджина еще один кувшин. Точно такой же и поставил его на стол.

– Они близнецы, – пояснил он, – так сказал продавец. Я не смог разлучить их, уж очень он меня уговаривал.

– Главное качество твоего характера, – сказал Егор, – это доброта. Я это понял с первой минуты нашего знакомства.

– Если мне не изменяет память, – возразил Али, – доброту проявил ты, уступив мне место на телеге.

– Это неважно, я почувствовал сердцем.

Они оба вопросительно посмотрели на хозяина.

– Наливайте, – согласился тот, – я чувствую в себе новые ощущения. Неведомые доселе чувства наполняют меня, и, кажется, я созрел для серьезного разговора. Но прежде о вашем деле. Необходимо ли вам возвращаться в Баку. Нам удалось ускользнуть от преследования. Не лучше ли остаться здесь и пожить в моем доме, пока все не уладится, не прояснится.

– Это разумно, – поддержал Егорка, – а я бы порыбачил.

– Ты можешь остаться, – сказал ему Али, – но я не могу. У меня полно дел. Я должен проверить, как идут дела в лавке. И сегодня ночью у меня важная встреча.

– Доведут тебя эти встречи, – укоризненно сказал Егорка, но, словно, спохватившись, добавил, – однако, если эта встреча назначена в том же месте, то я обязан сопровождать тебя.

– Это невозможно, – сказал Али.

– Почему же невозможно, – настаивал Егор, – всего-то надо купить женскую одежду подходящего размера и все.

– Я должен быть один, – сказал Али.

– Ах, да, верно, – согласился Егор, – в таком случае, я пойду вместо тебя, я уверен, что никто не заметит разницы.

– Ты больше меня, сам же говоришь – нужна одежда подходящего размера. Заметят.

– На все у тебя отговорка есть, – упрекнул Егор.

– О чем вы? – спросил Панах.

– Так, – нехотя ответил расстроенный Егор, – Али по ночам ходит на философские диспуты.

– Почему по ночам?

– Там много вольнодумства высказывается. И, вообще, когда я слышу, что он должен проверить, как идут дела в лавке, у меня в горле ком встает. До чего жизнь довела моего друга, хафиза и факиха, что он вынужден заниматься презренным делом – торговлей, – закончил Егор, уведя, таким образом, разговор в сторону от щекотливой темы философских диспутов.

– Почему презренным, – возразил Панах, – а для арабов торговля всегда считалась почетным занятием.

– Это потому, что они больше ничего не могли делать, – пояснил Егор, – спросите моего друга. Он вам многое расскажет про арабов. Спросите, спросите.

Но молла Панах спросил о другом, он сказал:

– Я бы хотел, чтобы вы меня считали своим другом, и вы уважаемый Али. Но прежде, давайте откупорим этот кувшин, который вы предусмотрительно захватили с собой.

– Кажется мы переходим к серьезному разговору, – заметил Али вполголоса.

Пока он произносил эту фразу, Егорка ловко сломал печать и наполнил чаши. Молла Панах взял в руки свою, долго молчал, словно собираясь сказать нечто очень важное. Друзья с уважением и вниманием ждали его слов. Но молла Панах, видимо, так и не собрался с духом, поскольку произнес:

– Давайте, выпьем за нашу дружбу.

Друзья переглянулись и сдвинули чаши. Выпив, молла Панах сказал:

– Уважаемый Али, я хочу взять в жены вашу спутницу Сару, что вы мне на это скажете?

Али молчал так долго, что это была уже не пауза в словах, а кратковременный обет молчания. Молла Панах поначалу смущенный становился все мрачнее и угрюмее. Первым не выдержал Егорка:

– А что тут говорить, совет да любовь, как водится.

Но Али остановил его, подняв раскрытую ладонь.

– Ты, дружок, распоряжайся своими рабынями. И не вмешивайся в наш разговор.

– Но у меня нет рабынь, – ответил Егор.

– Тогда сиди и помалкивай.

Егор обиженно замолчал и стал разливать вино. Али продолжал.

– Вам, уважаемый молла Панах, я скажу следующее. Поскольку вы не стали предлагать мне продать рабыню, а проявили к ее человеческому достоинству уважение, то у меня нет оснований для отказа, но у меня будет одно условие. Взамен этой девушки я хочу получить этот дом. Но не бесплатно, я за него заплачу. Я знаю, что этот дом для вас дорог, как память об отце. И этот выбор будет нелегок для вас. Но я хочу убедиться в том, что девушка так же дорога вас. И, что вы готовы на жертву.

По лицу Егорки было видно, что он порицает друга за меркантильность. Но молла Панах раздумывал не более минуты. Он протянул Али ладонь для рукопожатия и сказал:

– Я согласен. Только я вас прошу быть со мной рядом, когда я скажу об этом матери. Иначе она меня побьет тем, что ей попадет под руку. А мне бы не хотелось, чтобы меня избили на глазах у невесты.

– Вы же шутите? – недоверчиво сказал Али.

– В какой-то мере, – неопределенно ответил молла Панах, – у нее свои представления о положении нашей семьи в обществе. Она надеется, что я смогу убедить вас продать Сару. Уж очень она ей по нраву. Но я уже все понял.

Вмешался молчавший Егор, забывший обиду:

– Ты поступил разумно, – обратился он к Али, – ты теперь не будешь представлять интереса для Джамала.

– Но вы же не оставите меня одного против этого человека, – встревожился молла Панах.

– Мой друг шутит, – сказал Али, – мы уже слишком далеко зашли, чтобы выйти из игры. Но в одном мой друг прав. Запись кэбин сразу же сделает Сару недосягаемой для него.

– Быть тому, – согласился молла Панах, и они ударили по рукам.

– Обмыть надо нишан, – предложил Егор, и, не дожидаясь ответа, наполнил кружки.

– Это удивительное вино, – сказал он, – чем больше я пью, тем больше трезвею.

– Я бы так не сказал, – возразил молла Панах.

– А вы у девицы согласия спросили? – поинтересовался Егор.

– Нет, я решил сначала у господина Али заручиться согласием.

– Это правильно, – поддержал Егор. – А чего ее спрашивать, если заартачится – вольную не получит.

– Вы это серьезно? – спросил молла Панах.

– Шучу, Али ей давно уже вольную дал, но она не уходит. Почему, непонятно. Так что, ее все равно нельзя продавать, она свободный человек.

– Пойду, умоюсь, – сказал молла Панах, – что-то у меня голова кружится.

Он встал, и покачиваясь, пошел к колодцу.

– Видать от радости, – сказал ему вслед Егор, и, обращаясь в Али, добавил, – давай выпьем за твою вновь обретенную свободу. Хотя я не уверен, что ты поступаешь правильно. На твоем месте я бы эту девицу никому не отдал. Но тебе виднее.

Он наполнил кружки, и они выпили еще за свободу.

– Что-то нашего хозяина долго нет, – сказал Егор, – как бы в колодец не упал. Пойду, посмотрю.

Молла Панах спал, уронив голову на деревянную крышку колодца.

– Хорош, – услышал Егор голос подошедшего Али, – эти служители культа все такие, изображают из себя трезвенников, категорических противников вина, а как только представится возможность, так сразу напиваются до бесчувствия. Да шучу, я шучу, – добавил он, увидев укоризненный взгляд Егорки.

– Вернуться сегодня не получится, – констатировал Егорка, – можно, конечно, привязать его к лошади, но о том, чтобы показать его маме в таком виде, не может быть и речи. Придется здесь ночевать. Может оно и к лучшему.

Али покачал головой.

– Что? – спросил Егор.

– Я должен вернуться, – сказал Али, – во-первых, у меня сегодня встреча в верхах…

– Друг мой, остановись, – прервал его Егор, – я боюсь, что это добром не кончится.

– … Во-вторых, молла Панах обещал вернуть этих животных, мы не можем подвести его. Слово пастыря знаешь ли. Я поеду. Верну хотя бы свою лошадь, объясню, что молла неожиданно занемог и вернется завтра.

Егорка развел руками.

– Встретимся завтра в полдень, – продолжил Али.

– Где именно? – спросил Егорка.

– Как где, у него дома, – Али показал на спящего Панаха. – Подпишем брачное свидетельство. Свадьба, как никак.

– Почему же так поздно. Можно пораньше.

– Я должен буду выспаться, чтобы хорошо выглядеть. С момента моего появления в Баку, я только и делаю, что пью вино и бодрствую по ночам.

* * *

К вечеру Али был в Баку, он едва успел въехать в крепость до закрытия ворот. Не скрываясь особо, благо было темно, он сразу проехал к пиру, отдал поводья служке и все объяснил. Затем, торопясь, отправился на рынок. Верный Рамиз сидел в лавке. И при свете керосиновой лампы рисовал какие-то знаки в книге доходов и расходов.

– Где вас носит, хозяин, – возмущенно сказал мальчик, я, между прочим, из-за вас школу пропускаю. Мать уже ругается.

– Ты повежливее все-таки с хозяином-то, – заметил Али, пряча улыбку.

– Извините, – таким же сердитым тоном сказал мальчик, – пока вас не было, я продал весь товар, и на свой страх и риск купил новый. Знаете, – засмеялся Рамиз, – тут объявился прежний хозяин благовоний. Видать прослышал о спросе, хотел обратно свой товар выкупить, а его уже нету.

Последние слова мальчик произнес, едва удерживаясь от хохота.

– Значит, все в порядке? – спросил Али.

– Ну да, а вы сомневались?

– Нисколько, – признался Али.

– Это правильно, – гордо сказал мальчик, – надо знать, с кем иметь дело.

– Меня никто не спрашивал?

– Нет, – ответил мальчик.

– И писем нет.

– Ничего нет, хозяин.

– А ты никуда не отлучался?

– Домой только, спать ночью. Как можно?

– Ладно, извини, просто так спросил. Бери свою зарплату и иди домой к маме, и привет ей передай от меня.

– А расчеты смотреть не будете?

– Нет, я тебе верю.

– Ладно, вот выручка. Тут 30 динаров не хватает. Я товар купил, вон на тех полках.

Мальчик направился к выходу, в дверях оглянулся и сказал:

– Странный вы, и на торговца совсем не похожи.

Оставшись один, Али лег на свою лежанку и задумался. Отсутствие каких-либо записок непонятным образом тревожили его. И, хотя, он уверял себя, что в них не было нужды, как прежде, ибо свидание обговорено, тем не менее, ему казалось, что княжна не утерпела бы, чтобы не подать какой-либо знак. До полуночи оставалось два часа. Али мог бы сходить домой к Панаху, навестить женщин. Но решил, что уже слишком поздно для визитов. К тому же пришлось бы отвечать на вопросы матери. Уставший он чувствовал потребность в отдыхе перед ночным свиданием. Али неудержимо погружался в сон, и перестал сопротивляться, наказав себе проснуться в половине двенадцатого ночи. С тем и заснул.

* * *

Ровно в полночь он подошел к назначенному месту. Его уже ждали.

– Зинат? – спросил Али у женской фигуры.

Фигура, не отвечая, поманила его рукой и, повернувшись, пошла в сторону дворца. Али, пытаясь вспомнить, какого роста была Зинат, последовал за ней. Сделав несколько шагов, Али, вслед за девушкой вошел в тень, отбрасываемой зданием, где на него набросилось сразу несколько человек. После короткой яростной схватки, Али был повержен. Ему заломили руки, скрутили и, накинув на голову, мешок, куда-то поволокли.

 

Фридрих II

Император священной римской империи, сын Генриха VI и Констанции Сицилийской, внук Фридриха 1 Барбароссы и короля Сицилии Рожера II, Фридрих II – был одним из самых образованных людей своего времени. В 1224 году он основал университет в Неаполе, где наряду с христианами преподавали арабы и евреи, что свидетельствовало о его веротерпимости. Кроме итальянского, немецкого, он знал латинский, арабский и греческий языки. Обладал большими познаниями в математике, интересовался историей, астрономией и астрологией, написал трактат об охоте. Занимался медициной и ветеринарным искусством. Он писал стихи. Сто лет спустя Данте упомянул о нем в своем трактате «Devulgarieloguio», как об одном из пионеров итальянской поэзии. Вокруг него возникла целая школа сицилийских трубадуров. Он покровительствовал ученым и писателям. Михаил Скот перевел для него многие из трактатов Аристотеля, и он подарил их Неаполитанскому университету. Великий математик Леонардо Пизанский, познакомивший христианскую науку с арабской алгеброй и арабскими числами, посвятил императору свой трактат «О квадратных числах». Он не обращал никакого внимания на религиозную принадлежность людей, которым покровительствовал. Аудиенция императора длилась недолго. Король Фридрих II был человекам дела, и не любил тратить время попусту. Через полчаса на все вопросы Папы римского были получены ответы. Папский легат, привыкший к многочасовым церемониям во дворце его святейшества, был обескуражен.

– Что-нибудь еще? – нетерпеливо спросил Фридрих.

– Нет, ваше величество, – ответил разочарованный и несколько задетый легат.

– В таком случае, передайте вашему господину от меня наилучшие пожелания, – сказал Фридрих и встал, давая понять, что аудиенция закончена.

– Прошу меня простить, – вдруг вспомнил легат, – еще одно маленькое обстоятельство.

– Ну что еще, – раздраженно спросил король.

– Ваше величество, в Константинополе я арестовал одну особу, певшую богохульственные песни.

– Так, передайте ее суду инквизиции, – сказал король, – зачем вы мне об этом говорите?

– Да я, собственно, так и собирался поступить. Но по дороге сюда выяснилось одно любопытное обстоятельство…

– По дороге сюда, – прервал легата король, – а зачем же вы везли ее сюда, разве в Константинополе нет суда инквизиции?

Этот простой вопрос смутил почему-то легата.

– Есть, конечно, – сказал он, – но, учитывая серьезность преступления, хулу на Иисуса Христа, я решил…

Фридрих не верил ни единому слову легата.

– Она, верно, хороша собой, – вдруг спросил король.

Свита короля пыталась скрыть улыбки. Без того красное лицо легата побагровело еще больше от повисшего в воздухе обвинения.

– Да, ваше величество, недурна. Но дело вовсе не в этом, она лично знакома с вашим наследником Конрадом, будущим королем Иерусалима.

В глазах Фридриха мелькнул интерес.

– Вот как, – удивился он, – и кто же она?

– Ваше величество, она много чего наговорила, всяких небылиц. Что она вдова последнего правителя Азербайджана, и что она, мол, играла с вашим сыном. Уж не знаю, чему верить?

– Где она сейчас? – спросил Фридрих.

– Здесь, в приемной. Я подумал, что лучше сказать вам об этом. Несмотря на всю нелепость ее притязаний.

– Приведите, – нетерпеливо сказал Фридрих.

В приемном зале среди двух десятков разодетых в пух и прах придворных, Лада привлекала внимание своим скромным видом и неприкаянностью. На ней было монашеское одеяние, которое ей пришлось одеть в тот злополучный день, чтобы не выделяться среди участниц церковного хора, но на ней не было белого головного убора, и она не опускала глаза долу. Однако любой, взглянув на Ладу, сказал бы, что она не монашка. И дело было даже не в том, что она была вызывающе красива, а в выражении ее лица. В том, как она встречала каждый взгляд, брошенный на нее. Несколько бравых офицеров из родовитых фамилий прохаживались уже кругом нее, готовясь вот-вот вступить в разговор. Лада разглядывала фрески на стенах. Композиция была еще не закончена. Одна стена была еще в лесах, на которых трудились художники. Когда из аудиенц-зала выбежал секретарь легата и стал манить Ладу к себе, она не сразу заметила его, а, заметив, неспешно пошла к нему.

– Быстрее, быстрее, – задыхаясь от волнения, торопил секретарь, – его императорское величество не привык так долго ждать.

Стоявшие у дверей стражники распахнули лишь одну створку, поскольку обе отворялись лишь для короля. Но Лада, каким неведомым чутьем поняла, что это означает, и стала, как вкопанная.

– Что? В чем дело? – спросил секретарь.

– Пусть откроют вторую половину дверей, – потребовала Лада.

– Ты сошла с ума, – зашипел секретарь, – обе половины открывают для царственных особ.

– А я и есть особа, – кратко ответила Лада.

– Прекрати немедленно, – сказал секретарь, – не безумствуй, ты все испортишь.

– Я с места не сдвинусь, пока не откроют обе половины, – тихо произнесла Лада.

Вся приемная зала с интересом наблюдала происходящее. В открытую половину дверей секретарь видел недоуменное лицо легата. Рене стал подавать ему знаки, но тот сделал страшные глаза, и секретарь побежал к нему, чтобы объяснится.

– Что происходит? – спросил Фридрих, отрываясь от беседы с арабским математиком, стоявшим подле трона, видя некую суету перед собой.

– Небольшая заминка, ваше величество, – изменившись в лице, произнес легат. – Сейчас, буквально несколько минут.

– Лучше скажите, что происходит, – велел Фридрих.

– Эта загадочная особа требует открыть перед ней обе створки дверей.

Легат ничего не смог придумать и сказал правду. В этот момент он ненавидел себя за мягкость, которую он допустил по отношению к Ладе. Однако Фридрих рассмеялся.

– Сделайте так, как она просит. Наверное, она знает, что делает.

Перед Ладой немедленно открыли вторую половину двери, и она вошла в аудиенц-зал. Эта ее выходка так рассмешила императора, что он еще улыбался. Лада не могла придумать ничего лучше, чтобы расположить его к себе. Она поклонилась Фридриху, но была несколько разочарована. Император был плешив и мал ростом.

– Здравствуйте, сударыня, – сказал Фридрих, видя, что женщина не торопиться обратиться к нему. Король, большой любитель женщин, был приятно удивлен непривычной славянской красотой странной посетительницы.

– Здравствуйте, ваше императорское величество, – ответила Лада.

После этого наступила долгая пауза. Фридрих, которого все больше забавляла эта ситуация спросил:

– Итак, сударыня, чего же вы хотите?

– Я, – удивилась Лада, – ничего.

– Как это ничего, а зачем же пожаловали?

– Меня взял с собой господин кардинал, – сказала Лада, – я просто сказала, что была дружна с вашим сыном, мы вместе играли. И он решил взять меня с собой.

– Так значит, это он чего-то хочет от меня, – весело спросил Фридрих.

– Возможно, но я не знаю наверняка.

– Ну что же, допустим, что так. Мне еще сказали, что вы знакомы с моим наместником в Иерусалиме? Это так?

– Да, я с ним знакома.

– Как его зовут?

– Его зовут мессир Эд Монбельяр.

– Правильно, – согласился Фридрих, – но это не тайна ни для кого. Ведь вы могли бы узнать это от кого угодно. Верно?

– Верно.

– Вы – вдова атабека Узбека?

– Да, ваше величество.

– Увы, это сложно проверить.

– Это можно и не проверять. Это уже не имеет никакого значения. Это был мой первый муж, после него я была замужем за одним французским дворянином…

– Остановитесь, сударыня, – прервал ее Фридрих, – об этом после. Сначала я бы хотел услышать доказательства вашей дружбы с моим сыном. Это важно. Как вы понимаете, я не могу его спросить сейчас.

– Мы играли с Конрадом.

– Во что вы играли. Что это была за игра.

– Сражение. Солдатики игрушечные, крестоносцы, мусульмане, крепости, солдатиков.

– Ну что же, похоже, вы говорите правду, – произнес Фридрих, – эту игру я подарил ему. А каким образом вы оказались в Иерусалиме?

Лада вздохнула.

– Ваше величество, – произнесла она, – на это потребуется не один час. Я бы не хотела отнимать у вас и у этого благородного собрания столько времени.

– Насчет благородного собрания вы правы, мы его распустим, а что касается меня, то я с удовольствием вас послушаю, – сказал Фридрих, обводя взглядом людей, находящихся в аудиенц-зале, – вы свободны, господа.

Придворные стали покидать зал.

– Ваше величество, – заговорил легат, он все еще медлил покидать зал.

В нем боролись два чувства – благоразумие и строптивость. Папа своими постоянными нападками и открытым противостоянием поселил в сердцах своего окружения некоторое пренебрежение к высшей власти, и лишил власть императора сакральности, – как же быть с обвинением. Эта женщина на царском приеме в Константинополе пела крамольную песню.

– Кардинал, вы знаете, кто является главным покровителем святой инквизиции?

– Вы, ваше величество, – был вынужден признать легат.

– Хорошо, что вы это помните. А что касается песни, то я ее непременно послушаю, – обращаясь к Ладе, – ведь вы споете мне, сударыня? А затем я решу, поддержать ли мне обвинение, либо снять его. Но мы непременно известим вас об этом.

Легату ничего не оставалось, как покинуть зал. В приемной он спросил у секретаря:

– Что это было? Что на меня нашло? Зачем мне понадобилось приводить сюда эту женщину?

Вопрос был риторический, но секретарь ответил:

– Монсеньор, вы сам говорили, что она приносит вам облегчение.

– Так зачем же я от нее избавился? Надо было оставить при себе.

На этот вопрос у секретаря не нашлось ответа.

Лада осталась одна в аудиенц-зале. Кроме короля были еще несколько человек из числа его личных слуг и приближенных. Наступила тишина. Фридрих разглядывал молодую женщину. Когда он, наконец заговорил, то слова его оказались обращены к Ладе:

– Ну, сударыня, может быть вы что-нибудь скажете?

Недолго думая, Лада произнесла первое, что ей пришло в голову.

– Мой муж очень хорошо отзывался о вас.

– Спасибо, – ответил Фридрих, – мне лестно это слышать. Позвольте узнать, который из ваших мужей?

– Шевалье Раймонд Видал де Бесалу.

– Это были общие слова или он говорил о чем-то конкретно?

– Он говорил, что вы сделали то, чего не мог сделать ни один из государей, участвовавших во всех крестовых походах.

– Вы слышите, что говорит эта женщина, – обернулся король к придворным, – ее устами вещает народ, немедленно верните папского легата, пусть он донесет это до святейших ушей.

Кто-то побежал к дверям, но Фридрих остановил его.

– Не надо, он все равно не передаст или исказит смысл.

Все засмеялись, дождавшись улыбки короля.

– Итак, сударыня, вы ничего не хотите просить у меня?

– Нет, ваше величество.

– В таком случае, скажите, если бы я предложил вам исполнить какое-нибудь желание, что бы вы захотели?

– Ваше величество очень добры ко мне.

– Не каждый день встречаешь такую очаровательную королеву в изгнании. Однако я бы хотел услышать ваше желание.

– Я была бы счастлива, если бы вы помогли мне вернуться в Сирию.

– Зачем же возвращаться туда, откуда вы бежали.

– Мои родные люди там. И я вовсе не бежала. Мы совершали паломничество, когда нас арестовали иоанниты.

– Паломничество в Иерусалим?

– В Мекку.

– Вы мусульманка?

– Была, – вздохнула Лада, – правда, сейчас, я христианка.

Король засмеялся.

– Вот, господа, – сказал он, обращаясь к присутствующим, – перед вами совершенная женщина. Она – живое воплощение моих идей. Бог един, когда я говорю, что мир обольщен тремя мошенниками, меня объявляют с высокой кафедры пособником Сатаны и слугой Магомета.

Верно уловив направление его мыслей, Лада добавила:

– А до того, как стать мусульманкой, я была многобожницей.

– Это замечательно, сударыня, – сказал Фридрих, – вы воплощение здравомыслия. Нельзя же таскать по миру свою церковь. Когда человек идет по парку, его осеняет тень разных деревьев, из одной он переходит в другую, но суть происходящего движения не меняется. Везде он находит прохладу.

– Государь, – сказал один из придворных, – после того, как вы вернули христианам Иерусалим, никому и в голову не придет считать вас тем, что вы про себя сказали. Словам Папы и до этого-то никто особенно не придавал значения. Равно, как и вашему отлучению, кроме тех, кому это было на руку. А уж теперь и подавно.

– Сударыня, – произнес Фридрих, – я помогу вам, доставлю вас в Сирию.

Лада захлопала в ладоши, но Фридрих остановил ее:

– Но не сразу. Меня трудно заинтересовать, женщинам особенно. Но вам это удалось. Погостите у меня немного. Через месяц я вас отпущу. Если вы не передумаете возвращаться в Сирию.

Император был пресыщен женщинами, поэтому Лада вызывала у него здоровый интерес.

– Вы знаете, ваше величество, – сказал Лада, – я поняла из своего последнего замужества одну вещь – никогда нельзя приносить себя в жертву другим людям. Ничего хорошего из этого не получится. Всякая жертва бывает напрасной.

– Хорошо сказано, – приободрил ее Фридрих, – только не надо мне ничего рассказывать про семейную жизнь. Я этой темы не люблю.

– Да я и не собираюсь, – сказала, хлюпнув носом, Лада и вдруг расплакалась.

Фридрих подошел к ней извлек из рукава платок и протянул его Ладе.

– Когда я в последний раз виделся с сыном, – сказал король, – он мне все уши прожужжал про какую-то Ладу или Леду. Значит, это были вы.

– Лада, меня зовут Лада. Я так несчастна. Я оказалась здесь потому что, поехала за ним в Мекку. Чтобы спасти его от ваших крестоносцев, вышла замуж за трубадура. Он был хороший человек, но я его не любила. А до этого мы с ним, спасаясь от татар, просидели в подвале его дома две недели, он, он ко мне даже не притронулся.

– Кто – трубадур? Глупец.

– Да нет же, тот человек, за которым я поехала в Мекку. Но я его понимаю. Незадолго до этого умерла его жена с дитем.

– Господа, – сказал Фридрих, – жду вас всех вечером на ужин. Нашей гостье нужно отдохнуть и прийти в себя. Кстати, сударыня, песню вы не спели.

– Я спою вечером, – пообещала Лада.

– Легата пригласить? – спросил мажордом.

– Ни в коем случае, – ответил король.

Когда Ладу отвели в предназначенные ей покои, туда сразу же пришли служанки и стали ухаживать за ней. В комнату вкатили большую дубовую бочку, наполненную горячей водой. Ладу раздели и помогли влезть в нее. Тут же была взбита густая пена в полотняном мешочке, который водрузили ей на голову. Затем служанки принялись ее намыливать, растирать, мыть, тереть мочалкой. Будучи в истоме, Лада подумала, что стоило совершить тяжелое морское путешествие, ради того, чтобы итогом его стало это банное блаженство. Затем ее извлекли из бочки и завернули в подогретое полотенце.

– А где мое платье? – спросила Лада.

– Сударыня, вы его больше никогда не увидите, – сказали ей, – так приказал император.

– Какое счастье, – сказала Лада. – Император хочет, чтобы я ходила нагой? – осведомилась она.

– Что вы, сударыня, – улыбнулась старшая фрейлина, руководящая всем процессом, – для вас уже приготовлены платья, выберите из них любое.

Ладе показали десяток платьев, одно другого пышнее и роскошней. Но Лада выбрала самое неброское, по форме напоминающее греческий хитон. Потому что была женщиной скромной.

– Поздравляю, сударыня, прекрасный выбор, – сказала фрейлина, – это самое дорогое платье из всей коллекции. Нарочитая скромность только входит в моду.

– Вот как? – удивилась Лада. – Кто бы мог подумать.

– Простите мне мое любопытство, – сказала фрейлина, – верно ли говорят, что вы королева в изгнании.

– Можно и так сказать, – вздохнула Лада.

– Мы к вашим услугам, – поклонилась фрейлина, – меня зовут Луиза.

– Какие красивые платья, – запоздало сказала Лада, – неужели их шьют на острове?

– Ну что вы, сударыня, это все мы привезли с собой. Эти лишь малая часть гардероба, который прибыл сюда.

– Зачем же возить с собой столько всего, – удивилась Лада, – кто их носит?

– Как кто? А гарем? – ответила Луиза.

– У императора Фридриха есть гарем? Разве он не христианин?

– Христианин, но он перенял у арабов их привычки. Вы сами все увидите. В его окружении много мусульман. Императора уважают даже те мусульмане, с кем он воевал. Как-то раз во время его переговоров с египетским султаном ал-Камилем, запел муэдзин, призывая к молитве. Султан из уважения к своему гостю велел ему замолчать. Но Фридрих вмешался и попросил этого не делать. Говорят, даже, что он… – тут Луиза понизила голос до шепота, – якобы преклонил колени и вместе с султаном молился Аллаху. После этого пораженный султан заключил с ним перемирие на 10 лет и отдал Иерусалим христианам. Поэтому папа отлучил его от церкви. Он сказал, что ему не нужен гроб Господень, полученный такой ценой.

– А вы что думаете? – неожиданно спросила Лада.

– Я думаю, – не растерялась фрейлина, – что все, что делает император правильно.

– Я тоже думаю, что он поступил верно. А сколько жен у него в гареме?

– Жены у него нет. Сейчас он обвенчан с Изабеллой, сестрой английского короля Генриха III. В гареме девятнадцать наложниц. Но, скажу вам по секрету, все женщины при дворе только и мечтают присоединиться к ним. Простите, я вам много всего наболтала. Вам нужно отдохнуть перед приемом у императора.

С этими словами фрейлина ушла. Лада прождала весь день. Наступили сумерки. Затем ей принесли ужин и сказали, что Фридрих задерживается на переговорах и прием отложен. Лада с облегчением сняла с себя платье. Устроилась у окна, выходящего на морскую гавань, и весь вечер просидела у окна с нетронутым бокалом вина. Настала ночь, и она легла спать. На следующий день все повторилось. Лада просидела у себя в комнате весь день, но ее так и не позвали. Впрочем, Лада была рада этой отсрочке, она вообще надеялась, что Фридрих не найдет для нее свободного времени, ибо опасалась, что император в обмен на свою благосклонность потребует услугу, которую она не в силах будет оказать. Лада попросилась выйти на прогулку. Но фрейлина сказала, что зов императора может последовать в любую минуту, и поэтому ей лучше быть наготове.

Луиза пыталась развлечь ее беседой, рассказывая, все, что приходило ей в голову. Так Лада узнала о том, что император находится на Кипре с неофициальным визитом. Тем не менее, от этого визита зависит многое. В частности, вопросы войны и мира. Луиза, показавшаяся поначалу Ладе вздорной пустышкой, оказалось неглупой дальновидной женщиной, прекрасно осведомленной в вопросах политики. Из ее рассказов Лада поняла, что мир, заключенный Фридрихом на востоке, довольно хрупок, и все может рухнуть в любое время. Что восточное христианство не любит императора. Трон Иерусалима император когда-то оставил за собой, хотя обещал не претендовать на него. И тем самым нанес оскорбление отцу своей покойной жены, принцессы Изабеллы. И теперь на Иерусалим претендовала ее мать, кипрская королева Алиса. Фридрих был сейчас на острове с целью урезонить ее. Это не представляло большого труда. Но куда большую опасность представлял король Бейрута Иоанн Ибелинн, который также предъявил свои притязания на престол. Император был миролюбив и пытался убедить их не менять положение вещей. Предостерегая их о том, что как только они посягнут на священный город, он разорвет заключенный договор с египетским султаном ал-Камилем и отстранится от крестового дела, предоставив им самим решать все военные вопросы с мусульманами. Пока император враждовал с папой, последний был на их стороне. Но после их примирения восточные владетели Бейрута, Триполи, Кипра были вынуждены смириться и перейти к переговорам.

– Как все сложно, – заметила Лада, – я как-то иначе представляла жизнь римского императора, будто он весь день сидит на троне из чистого золота и повелевает.

Луиза улыбнулась.

– Наверное, когда-то так и было.

Зов императора последовал глубокой ночью, когда Лада безмятежно спала, любуясь панорамой реки Аракс с террасы своего нахичеванского дома. Луиза разбудила ее, дотронувшись до ее плеча.

– Сударыня. – произнесла фрейлина, – государь ждет вас.

Лада с сожалением вернулась в реальность.

– Мне одеться? – спросила она без обиняков, – или в этом не необходимости. Может просто накинуть что-нибудь сверху. Что он от меня потребует, близости? Не думаю, что смогу ответить ему взаимностью.

– Ну что вы, сударыня, – возразила фрейлина, – я хочу вам напомнить, что у императора есть гарем.

– Извините, – сказала Лада, – это я спросонок сболтнула, не подумав. О гареме я как-то не вспомнила. Но вы меня пристыдили.

– Нет, что вы, – запротестовала Луиза, – я просто хотела вас успокоить. Простите, если мои слова показались вас дерзостью. Вам нечего опасаться.

В зале, куда ее привели, полыхал камин, и горело множество свечей. Перед камином был накрыт стол. Кроме императора там находилось еще несколько человек. Лада из скромности не стала их разглядывать. – Сударыня, – сказал Фридрих, – мы рады видеть вас в нашем собрании.

– Я польщена, – ответила Лада.

– Я надеюсь, что вы простите нам то, что мы позвали вас в такой неурочный час, когда все остальное человечество погружено в глубокий сон. Дело в том, что другой возможности побеседовать с вами у меня не будет. Через три часа я отплываю в Сицилию. Папа вновь затевает какую-то смуту. И я должен быть там. Ему, видите ли, не понравился мой указ о том, что епископы будут назначаться не папским, а императорским двором.

– Ваше величество, – сказала Лада, – я счастлива видеть вас и слышать вас, и ради этого я готова не спать сутки напролет.

Император улыбнулся.

– Прекрасный ответ, мадам. Я вам представлю своих гостей, сударыня, – сказал он, – вот этот мусульманин Ибн-Сабин из Мурсии, а второй – это еврей Яков Бен Абба-Мари. Этот господин переводчик сочинений Аверроэса. А вот этот человека зовут Леонардо. Он математик. Он написал трактат об арабских цифрах и квадратных числах.

– А почему они здесь, государь, а не в своих библиотеках или кабинетах?

– Хороший вопрос, – ответил Фридрих, – я считаю, что таких людей иногда надо проветривать. Для этого я взял их с собой.

– Простите, я не должна была этого говорить, – сказала Лада. – Это все ночь на меня действует. Понятия смещаются, и я говорю дерзости. Я ночью обычно сплю. Когда меня разбудили, я решила, что меня призывают для любовных утех. А вместо этого я встречаю ученое общество.

После ее слов воцарилось молчание.

– Продолжайте, сударыня, – ледяным голосом сказал Фридрих.

– Сократ сказал, что после девяти вечера не следует выходить из дома, поскольку после наступления темноты не может случиться ничего хорошего.

– Браво, – не выдержал Яков Бен.

– Что значит – браво, что ты хочешь этим сказать? – спросил император.

– То, что вы сами не спите по ночам и нам не даете.

– И это человек, которого я спас от святой инквизиции, – заметил Фридрих. – Где благодарность?

– Простите меня, государь. Я просто сказал, что думаю.

– А что же раньше не говорил.

– Нужен был толчок…

– Все остальные тоже так думают? – поинтересовался император.

Молчание было ему ответом.

– Все ясно, предатели, – сказала Фридрих. – Я буду думать, как с вами поступить, с подлыми обманщиками. А вот сударыню мы прощаем. Она королева и может позволить себе говорить то, что хочет. Она женщина. В отличие от вас, невоспитанных и бестактных мужланов. Прошу вас, сударыня, – Фридрих указал Ладе место подле себя.

Один из лакеев подошел и наполнил вином серебряный кубок, стоящий возле ее прибора.

– Вы не только красивы, но еще и образованы. – заметил император. – Вы знакомы с трудами Платона?

– Это не я, ваше величество, это все мой брат. Он поклонник греческих философов. Все время что-нибудь рассказывает. Я только про Сократа запомнила, и то сказала невпопад. В нашем случае это правило ошибочно, я рада, что нахожусь в этот поздний час в столь высоком обществе.

– Вы пьете вино, сударыня? – спросил император.

– Нет, государь.

– Напрасно, от вина много пользы. В определенных количествах, разумеется.

– Все дело как раз и в количестве, – ответил Лада, – мне как-то пришлось две недели кряду пить одно вино, ничего кроме вина, с тех пор я вина не пью.

– Надо было пробовать разные вина.

– Нет, я недостаточно ясно выразилась. Я пила вино вместо воды. Мы прятались от татар. В подвале дома.

– А где в это время был ваш муж.

– К тому времени он уже покинул этот мир.

– Понимаю, – сказал Фридрих, – и не настаиваю. А как насчет бисквита, пирожных.

Пока он говорил, слуги наполнили ее тарелку.

– Благодарю вас, государь, – сказала Лада, – это большая честь для меня сидеть за вашим столом.

– Вы не будете возражать, если мы продолжим нашу беседу?

– Я настаиваю на том, чтобы вы продолжали.

– Благодарю вас. Итак, господа, – сказал Фридрих, – на чем мы остановились? Ах, да. Я повторяю – мир обольщен тремя обманщиками – Моисеем, Христом, и Магометом. Двое из них закончили свои дни в почете, а третий – на кресте. Только дураки могут верить в то, что девственница могла родить от Бога. Также я считаю, что никакого рая нет, и душа погибает вместе с телом. Человек должен верить только тому, что может быть доказано силой вещей или здравым смыслом, – продолжал император.

Лада поперхнулась, услышав это, и была вынуждена сделать глоток вина.

– Но, государь, если вы не верите в Бога, то для чего вы поощряете деятельность инквизиции. Она погубила уже столько христиан своими надуманными обвинениями, что никаким мусульманам не снилось.

Лада вгляделась, слова принадлежали ученому еврею.

– Яков, сын мой, – ласково ответил король, – не путай меня и не подменяй понятия. Я верю в Бога, но я не верю в пророков, потому что они разъединяют народы. Три человека принесли человечеству больше вреда, чем все существующие болезни. Они поселили в людях вражду и ненависть, которая в конечном итоге погубит этот мир. Что же касается святой инквизиции, то есть орудие государственной политики, подданные должны чувствовать страх, поэтому я самый главный ревнитель веры.

– Но в ваших словах есть противоречие, – не унимался еврей, – осуждая пророков, вы осуждаете религию. Но при этом пользуетесь ее плодами.

– Это противоречие человека и императора, – ответил Фридрих, – я не могу изменить положение вещей. Поэтому должен его использовать. Но ты мой друг должен уже различать мои слова как ученого и как императора.

Но вдруг оборвал себя и обратил внимание на Ладу, которая закашлялась и сделала еще глоток вина, чтобы смочить горло.

– Подайте воды королеве, – приказал он, – это жестоко с нашей стороны вынуждать вас запивать печенье вином.

Лада благодарно взглянула на Фридриха.

– Благодарю вас, в этом уже нет необходимости. Это прекрасное вино.

– Тогда вы можете поставить этот кубок поближе к огню и подогреть слегка. Так делают монахи зимой в своих холодных домах. Это очень вкусно.

– Я так и сделаю, – сказала Лада, придвигая кубок к огню.

– Только смотрите, чтобы оно не закипело, – заметил Фридрих, – сначала вы поцарапали свое горло, а теперь еще и ошпарите.

– Вы очень внимательны, ваше величество.

– Скорее, я расчетлив. Я проявляю заботу о вашем горле, потому что надеюсь сегодня услышать ваше пение. Ведь вы споете нам песню, которая вызвала гнев святой инквизиции?

– Конечно, ваше величество.

Лада встала, сделала глоток согревшегося вина и запела. При первых же звуках ее голоса император, который до этого расхаживал по залу, сел и внимательно прослушал всю песню. Когда Лада допела последний куплет и умолкла, наступившую тишину долго никто не нарушал, слышны были звук морского прибоя за окнами и треск поленьев в топке.

– Ваш муж был смелый человек, – наконец, сказал Фридрих, – после всего того, что я здесь наговорил о религии, странно и нелепо будет, если я скажу слово в его осуждение. Но, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Вы слышали такое выражение?

– Нет, ваше величество.

– Но теперь вы о нем знаете. Это хорошая песня, и у вас замечательный голос. Но я прошу вас больше никогда не петь эту песню. Во всяком случае, в пределах Священной Римской империи.

– Я могу еще что-нибудь спеть для вас? – предложила Лада.

– Увы, милая, у меня больше нет времени. Один час на отдых, и мы выступаем. Я бы хотел, чтобы вы остались при моем дворе. Но, помня вашу просьбу, спрашиваю – по-прежнему ли хотите вернуться в Сирию?

– Да, государь.

– В таком случае, я дам вам провожатых, двух своих офицеров, благородных рыцарей. Они довезут вас до границы с Сирией. А дальше вы будете предоставлены сами себе, согласны?

– Да, ваше величество.

– Не боитесь этого опасного путешествия?

– Нет, государь, – твердо сказала Лада.

– Ну, что же, сударыня. В таком случае, прощайте. Может быть, мы еще увидимся. И вы, господа, отправляйтесь спать. Нас ждет морское путешествие.

Фридрих пошел к двери, находящейся в глубине комнаты. Но Лада, вдруг спохватившись, окликнула его:

– Государь, я вспомнила.

– Что именно? – недоуменно спросил император.

– У меня есть охранная грамота, выданная вами. Ее дал нам с мужем граф Эд Монбельяр.

Лада протянула сложенный несколько раз замусоленный клочок бумаги. Слуга взял из рук Лады бумагу и передал императору.

– В самом деле, – сказал Фридрих, ознакомившись с его содержанием, – хотя я и без нее вам верил. Но теперь никаких сомнений. Пожалуй, я дам вам еще одну грамоту к сирийскому султану. У меня с ним хорошие отношения, несмотря на то, что мы враги. В трудную минуту вы сможете ее предъявить и получить помощь.

После этого император ушел. Когда Лада, поклонившаяся вслед императору, разогнулась, никого из гостей в зале не было. Вошла фрейлина, и проводила ее до покоев. Взволнованная Лада не смогла заснуть, сидела у окна и через час увидела, как в море вышло несколько кораблей. На мачте одного из них развевался императорский штандарт. На следующий день она отправилась в долгий и опасный путь, сначала по морю, затем по суше. И через изрядное количество дней, оказалась перед воротами дома Али в Дамаске. На воротах дома было мелом написано объявление о сдаче дома в найм. Лада долго стучала, а когда убедилась, что в доме никого нет, открыла замок своим ключом. Слуга-носильщик зашел вслед за ней и спросил, куда ему поставить вещи.

– Занеси на веранду и оставь там, – сказала Лада.

Не похоже было, чтобы здесь кто-то жил. Забор начинал ветшать, местами со стен осыпалась известка. Но за двором кто-то ухаживал, было подметено, на вскопанных клумбах росли цветы. Лада расплатилась с носильщиком, села в беседке и долго сидела там. Ей хотелось плакать, ибо цель путешествия оказалась призрачной. Ее никто не встретил, ей никто не обрадовался. Она страстно желала, чтобы кто-нибудь сейчас вошел во двор, Али или Егорка. Кто-то на небесах внял ее просьбе, но видимо не расслышал, так как во дворе появился незнакомый человек. Увидев Ладу, он приветствовал ее с улыбкой, и сказал:

– Добро пожаловать. Я Юсуф, помните меня? Маклер.

Лада неуверенно кивнула. Она совсем не помнила его лица. Но у маклера была прекрасная память.

– А господин Али тоже приехал? – спросил он.

Лада покачала головой.

– Я не знаю, – сказала она, не в силах сдержать слез. – Я одна, а что он давно уехал? Куда? Я приехала совсем с другой стороны.

Лада показала рукой на запад.

– Я надеялась застать его дома, – продолжала она.

– Куда он уехал я не знаю, – ответил Юсуф. – Это произошло в такой спешке, что я даже не догадался спросить куда он едет. У него тут случились какие-то неприятности. Можно только предположить. Я потом видел караван-баши, он мой хороший знакомый. Господин Али отправился на север, туда в сторону Персии. Он оставил мне ключ, чтобы я продал дом. Или сдал в аренду. Вот уже полгода прошло. Мне снять объявление?

– Нет, – сказала Лада, – путь висит. Я недолго здесь пробуду. Вы меня отведете к тому караванщику?

– Конечно, госпожа, – воскликнул Юсуф, – его, правда, сейчас нет. Но он должен вернуться со дня на день. Я могу вам чем-то услужить?

– Колодец чист? – спросила Лада.

– Конечно, набрать воды?

– Да, если вам нетрудно. Я хочу умыться с дороги. И еще мне нужно купить какой-нибудь еды.

– Сейчас все сделаю, – бодро сказал Юсуф.

– А это та самая гора, – спросила Лада, – где Каин убил своего брата Авеля?

– Та самая, – подтвердил Юсуф.

– Надо же, ничего не изменилось, – вздохнула Лада.

Пока Юсуф пытался понять, что она имеет в виду, Лада спросила:

– А моего брата здесь не было? Вы же знали моего брата, Егора, с ним еще девочка была.

– Конечно, знал. Он ушел с хорезмийцами. Так сказал господин Али. После этого появился один раз. Это было во время нападения хорезмийцев на Дамаск. Я слышал, что его казнили, распяли на кресте. На холме за городом. И он таинственным образом исчез с креста. Ну, прямо, как Иисус Христос. Простите, если я вас расстроил, – желая успокоить плачущую Ладу, добавил, – но тела его никто не нашел.

– А девочка с ним была?

Маклер развел руками. Он набрал воду из колодца, а затем ушел купить Ладе еды. Дожидаясь его возвращения, Лада вымыла пол в своей комнате. Все это время она размышляла над тем, что ей делать дальше. Ситуация была безнадежной. Она не могла сидеть и ничего не делать. От этого ей было только хуже. Когда человек находится в процессе какого-либо действия, у него начинает работать защитный механизм, своего рода душевная терапия. Невыносимо было сидеть, сложа руки, осознавая, что все кончено, и она совсем одна в этом жестоком мире. «Наверное, надо было остаться при дворе императора», – подумала Лада. Она не знала, как ей быть дальше. Оставаться в Дамаске одной без средств к существованию было невозможно. Благородный Фридрих снабдил ее деньгами в дорогу. Кошелек с динарами ей передали рыцари, сопровождавшие ее до границы с Сирией. Но эти деньги подходили к концу. Если жить скромно, можно протянуть еще пару месяцев. Но что будет дальше?

Вернулся Юсуф с соломенной корзиной, полной свертков. Увидев Ладу с грязной тряпкой в руках, всполошился:

– Ну, что вы, ханум-эфенди, зачем же вы сами? Я бы прислал кого-нибудь для уборки дома.

– Не надо, – сказала Лада, – мне достаточно одной комнаты. Сколько я вам должна?

– Пустяки, не стоит даже говорить об этом, – замахал руками маклер.

– Спасибо. У меня будет к вам еще одна просьба.

– К вашим услугам, ханум-эфенди, – с готовностью воскликнул Юсуф.

– Мне надо узнать, куда отправился Али?

– Нет ничего проще. Я спрошу у караванщика, и он скажет, куда он его отвез. Не волнуйтесь, найдется господин Али. Человек не иголка.

Через несколько дней Лада отправилась с караваном в Мосул, а затем в Ирбил. Ей уже был понятен замысел Али, она судила по направлению, в котором он двигался. В каждом городе, на постоялых дворах, она расспрашивала караван-баши, купцов и погонщиков верблюдов. Караван-баши, с которым она начала свой путь в Дамаске в Мосуле выяснил, кто из караванщиков взял Али и куда направился. Таким образом, следующий город, в котором она оказалась, был Ирбил. Иной раз Ладу охватывал страх от мысли, что она на ложном пути. Потому что зашла она довольно далеко, и дороги назад уже не было. В самом большом караван-сарае Ирбила сразу вспомнили благородного ходжу, проигравшего в кости несколько серебряных дирхамов. Спустя месяц после выезда из Дамаска, Лада оказалась в Бендер-Энзели. Слова о какой-то странной казни брата Егорки она пропустила мимо ушей. Не придала этому значения. Она отложила свое горе до того времени, пока Али не подтвердит этот слух. А пока предпочла не думать об этом и не верить. Первым делом Лада отправилась в ближайшую баню, благо в ней был женский день, где провела два часа, отдавшись на растерзание мойщицам и терщицам. Двенадцатилетний мальчик, которого она наняла в носильщики и провожатые в караван-сарае, ждал ее снаружи. Когда Лада, наконец, вышла в новом платье, посвежевшая, с подкрашенной седой прядью, мальчик, его звали Рустам, не сдержался и присвистнул от восхищения, обронив:

– Вы ли это, госпожа, очень вы похорошели и помолодели лет на десять.

Лада довольно улыбнулась.

– Только, – добавила мальчик.

– Что только? – насторожилась Лада.

– Здесь женщины не ходят с открытыми лицами. Вы видно нездешняя.

– Вот за это спасибо, – сказала Лада, закрывая лицо, – я все время забываю.

– А сейчас куда? – спросил мальчик.

– В порт, – коротко ответила Лада.

Мальчик безропотно взвалил на спину поклажу и пошел вперед.

На пристани он поставил баул на землю и сказал.

– Все, дальше уже море. Я плавать не умею.

Но Лада шутку не оценила, без улыбки сказала:

– Иди, найди мне судно, отплывающее в Баку.

– А вы никуда не уйдете? – опасливо спросил Рустам.

– Разве я похожа на обманщицу?

Рустам пожал плечами.

– Сначала заплатите мне, а то в наше время, – глубокомысленно сказал он, – никому нельзя доверять.

– Мне можно, – сказала Лада, – иди, умник, не бойся.

Рустам не по-детски вздохнул и отправился выполнять поручение. Вскоре он вернулся с неутешительными вестями.

– Только одно судно плывет в Баку, – сообщил он – но капитан пассажиров не берет. Похоже, он вот-вот отчалит.

– Пошли к нему, бери вещи, – приказала Лада.

Но мальчик вдруг заупрямился.

– Сначала рассчитайтесь со мной.

Лада взглянула ему в лицо и поняла, что на этот раз он не уступит.

– Вы мне должны один дирхам, – твердо сказал Рустам.

– Вот тебе дирхам, – сказала Лада, протягивая монету, – отнеси мой баул к этому кораблю. А, если он меня возьмет, я еще добавлю.

Рустам схватил вещи и пошел к причалу. Матрос разматывал канат, готовясь бросить его на палубу, где стоял второй матрос. Рядом с ним находился коренастый человек с бородой, в чалме.

– Вот эта женщина, Селим, – закричал мальчик, – она гость в нашем городе, возьми ее, чего тебе стоит. Не позорь гилянский народ.

– Иди своего отца поучи, щенок, – огрызнулся капитан.

– Капитан, сколько стоит проезд до Баку? – спросила у него Лада.

– Она что говорит по-нашему? – спросил у мальчика капитан.

– А ты, что, глухой, сам не слышишь?

– Ну, подожди, – пригрозил капитан, – попадешься ты мне в руки.

И, обратив наконец внимание, на Ладу, сказал:

– Ханум-эфенди, простите, но корабль зафрахтован под груз. Пассажиров не берем.

– Я всего-навсего спросила, сколько стоит проезд, – сказала Лада, – неужели вам так трудно ответить.

– Ханум, мне не трудно, только что это изменит. Проезд стоит десять дирхамов с человека.

– То есть, один золотой динар, – уточнила Лада.

– Ну, это, смотря по какому курсу. Если бербери, то девять с половиной. А, если фарси, то одиннадцать.

– Я заплачу десять динаров. Это вам принесет выгоду. Поеду я одна, а заплачу за десять человек.

– Селим, – не унимался мальчик, – возьми ее. А не то я буду всем рассказывать, что ты бросил женщину в беде. Разве ты не видишь, что ей в Баку надо позарез. А представь, что твоя жена или сестра бы так просила кого-нибудь.

– Рот закрой, – рявкнул Селим, – а не то сейчас сойду на берег и тебе не поздоровится!

– Не сойдешь, это плохая примета. Отдав концы, с корабля не сходят.

– Эй, ты, – крикнул капитан матросу, готовящемуся убрать трап, – подожди, пусть эта ханум поднимется на борт. Возьми ее вещи.

Проходя мимо довольного мальчика, Лада сунула ему два дирхама и потрепала по щеке.

Волны бились между сваями деревянного причала. Снизу, сквозь крупные щели вылетали брызги морской воды. Лада с опаской шагнула на мокрый трап и поднялась на борт.

– Вам, наверное, еще каюту отдельную подавай, – проворчал капитан.

– Да, – твердо сказала Лада, – мне необходимо выспаться.

– Идите за мной. Море неспокойно. Не очень-то выспишься. Качает.

– Это ничего. Я меж верблюжьих горбов качалась целый месяц. Я привыкла.

– Кого-то вы мне напоминаете, – неожиданно сказал капитан, оглядываясь на идущую следом Ладу, – только никак не могу понять кого.

Он привел ее на верхнюю палубу и указал дверь.

– Вот ваша каюта.

Матрос занес вещи и удалился. Капитан топтался рядом, не думая уходить. Лада вопросительно взглянула на него.

– Хорошо бы заплатить, – сказал капитан, – за проезд.

Лада протянула ему стопку монет.

– Здесь половина, остальное в Баку.

– Ладно, – легко согласился капитан.

После этого он ушел, а Лада заперлась изнутри и сразу легла на деревянное ложе. Хотя до ночи еще было далеко. Только заснуть ей не удалось. Сколько бы она не закрывала глаза, ей представлялся караван, с которым она прибыла в Бендер-Энзели. Корабль качался на волнах, а ей казалось, что она по-прежнему сидит на верблюде. И дорога все не кончается. И конца этому пути нет. Она слышала крики, которыми обменивалась команда, лязг цепи, когда выбирали якорь. Из порта корабль выбирался на веслах. Потом видимо подняли паруса, так как судно словно напряглось и ускорило ход. В открытом море их встретил дождь. Моросить он начинал еще в порту, но здесь набрал силу и полновесность. На лицо девушки упала капля. Лада открыла глаза и в сумраке вечернем разглядела темное пятнышко в потолке. Крыша протекала. Лада подобралась и переместилась в сухой угол. И здесь, как ни странно в неудобном положении сразу заснула. То ли от звука дождя, барабанящего по всем поверхностям, то ли ее скрюченная поза уменьшила кровоток в какой-то вене, снабжающей голову кровью, проснулась она от сильного стука в дверь, глубокой ночью.

– В чем дело? – спросила Лада, обнажив кинжал.

– Выходите, ханум, – услышала она, – у нас большие неприятности. Мы в руках пиратов.

– Идите к черту, – ответила Лада, – я заплатила за проезд. Выйду только в Баку.

От сильного удара отлетела щеколда, и в каюту заглянул свирепого вида человек с мечом в руке.

– Выходите, ханум, – хрипло бросил он, – а то хуже будет.

Лада подчинилась. Накинув шаль, она вышла на палубу и увидела с десяток вооруженных до зубов людей. Гребцы перегружали товар на пристыковавшееся пиратское судно. Капитан, наблюдая за все этим, рвал на себе волосы.

– Что я скажу владельцу товара! Второй случай за месяц!

На палубе было довольно светло от множества факелов, горящих в руках пиратов.

– Кто она? – спросил главарь пиратов у капитана.

– Откуда я знаю, пассажирка. Будь я проклят. Зарекался же брать пассажиров. Вспомнил! – воскликнул он, – Вспомнил, кого она мне напоминает. Того человека, которого я вез месяц назад. И попал в руки пиратов. Та же ситуация. Как же я сразу не догадался.

Главарь пиратов сказал.

– Подойдите поближе, ханум, нам надо обсудить цену вашего выкупа.

Лада повиновалась. Под шалью она прятала руку, сжимавшую кинжал, готовясь вонзить его в первого, кто протянет к ней руку.

– Эй, вы, с факелами, посвятите, – сказал пират.

Он долго вглядывался в ее лицо, затем низко поклонился и сказал:

– Хвала Всевышнему, государыня, вы вернулись!

* * *

– Как вы себя чувствуете? – спросил Егор у моллы Панаха, когда они наутро подъезжали к Баку.

– Меня мучает совесть, – признался молла.

– Вообще-то я имел в виду ваше физическое состояние, голова не болит?

– Нет, все хорошо, спасибо.

– Странно, и у меня не болит, хотя выпили мы немало. Вы даже заснули у колодца, я потом перенес вас в дом.

– Прошу вас, не рассказывайте никому об этом, – попросил молла и добавил, – у нас здесь хороший воздух, морской. Если спать на чистом воздухе, голова никогда не будет болеть.

– Возможно, – согласился Егор, придерживая коня на перекрестке, – куда теперь?

– Налево, – ответил молла, – а ваш друг сдержит слово?

– А что он вам пообещал? – спросил Егор.

– Как, – испугался Панах, – разве вы не помните? Я про девушку, о его обещании отдать мне ее в жены.

– Ах, это. Конечно, сдержит. Почему у вас зародилось сомнение. Разве Али дал вам повод?

– Нет, что вы. Но мы все были пьяны. Чего не пообещаешь, будучи навеселе.

– Это не про него сказано, – заверил Егор, – хоть вы правильно подметили. Возможно, трезвый он не согласился бы отдать Сару. Но, коли, согласился, от своего слова не откажется. Слово, как говориться не воробей, вылетит, не поймаешь. Эти стены впереди – Баку?

– Верно, только, как вы появитесь в городе? Вас же могут схватить, не лучше было бы остаться за городом. В моем доме, пока все прояснится.

– Все предельно просто, – ответил Егор, – само собой ничего не сделается, устраниться от проблемы, не всегда лучшее решение.

– Позвольте мне высказать некоторое соображение, – сказал Панах, – собственно, эта мысль принадлежит вам. Вы ее выдали вчера, правда, в иной форме. В самом деле, как только я женюсь на Саре, мирза Джамал, кто бы он ни был, какой бы пост ни занимал его дядя, потеряет моральное право преследовать эту девушку. Есть законы мусульманские, не светские. Противостоять Корану никто не в силах. Что вы скажете на это?

– Я думаю, что вы знаете, о чем говорите. В таком случае, дождемся сегодня Али и сделаем брачную запись – кэбин. Пусть моя жена побудет еще сегодня у вас. А я поеду к себе домой и проверю, нет ли там засады.

– Может быть, не стоит рисковать?

– Не беспокойтесь, я буду осторожен. Мне бы только сбрить бороду и сменить одежду. Эта примелькалась. Кажется, впереди караван-сарай. Я сойду там, а вы поезжайте вперед и лошадь мою возьмите. Здесь уже недалеко. Я доберусь пешком.

Возле караван-сарая Егор спешился и отдал поводья Панаху.

– До встречи, – сказал он и вошел в ворота.

Караван-сарай оказался почти пуст. То есть персонал наличествовал, но постояльцев было мало. Мальчик, выбежавший, чтобы принять поводья, как-то пренебрежительно удивился пешему клиенту. Егор, не обращая внимания на его гримасы, спросил лучшую комнату и брадобрея. Пренебрежение с лица работника сошло, осталось лишь удивление.

– Оплата номеров производится вперед, – заявил он.

Егор бросил ему серебряный дирхам и вошел в здание караван-сарая. Слуга привел его в угловую комнату с небольшим окном.

– Это что же, лучшее, что у вас есть? – спросил Егор. – А что на втором этаже?

– Там сейчас технический этаж, вещи постояльцев храним.

– Что же вы так, расширятся надо.

– С чего расширяться, клиентов нет. Кругом татары, торговые пути стали опасны для жизни и здоровья.

– Ладно, позови хозяина.

– Его нет, он в Баку уехал, еще утром. Я за него.

– Ну, если ты за него, тогда найди мне брадобрея и торговца одеждой.

– Брадобрея нет, а торговец одеждой есть, вторую неделю живет со своим барахлом, задолжал уже, – ухмыльнулся паренек, ему было лет двенадцать, – сейчас позову, – он пошел к выходу, Егор остановил его в дверях.

– А хна найдется? – спросил он.

– Хна найдется.

Через короткое время он вернулся, в руках держал бритвенный тазик, зеркало, кувшин с водой и бритву. Брикет зеленоватой хны он достал из кармана. Из-за него выглядывал человек с большим мешком на спине.

– Это что? – спросил Егор.

– Я могу тебя побрить, – заявил паренек.

– Оставь тазик и хну. Остальное можешь унести. Я не могу довериться твоей бритве.

– Ладно, – сказал слуга, – вот, торговец платьем.

Человек выступил вперед и вывалил содержимое мешка на лежанку.

– Нового нет? – спросил Егор.

– Нет, господин, я торгую поддержанным платьем.

– Что же, делать нечего, – сказал Егор, – я возьму это, это и вот это.

Егор выбрал себе широкий плащ из черной шерсти, синие атласные шаровары и войлочную шапку. Оплатил, после этого, закрыв за ними дверь, выкрасил бороду хной, выждал положенное время, смыл краску, переоделся и вышел во двор.

– Теперь, тебя никто не узнает, – сказал проницательный работник.

– Придержи язык, – сказал ему Егор, – слишком ты развязен.

– Приму к сведению, – ответил паренек, а когда Егор направился к воротам, спросил вслед, – когда обратно ждать?

– Я оплатил номер, – сказал Егор, обернувшись, – чего ты суетишься.

– Я просто так спросил, – возразил мальчик.

– Любопытство – это порок, – ответил Егор, – оно многих довело до беды. Береги себя.

На развязного работника это невинное предостережение подействовало. Он вдруг изменился в лице, посерьезнел. И сказал почтительно:

– Не беспокойтесь, господин, личная жизнь постояльцев нас не касается. А, если вы направляетесь в Баку, то скоро пойдет подвода с нефтью. Можно с ними поехать.

– Боюсь перепачкать платье, – ответил Егор, – но за предложение спасибо.

Спустя час, он входил в городские ворота, стража скользнула по нему взглядом и равнодушно отвернулась. Егорку было трудно узнать. Русые волосы он спрятал под войлочную шапку, торчащая красная борода делала его похожим на гебра – огнепоклонника или индуса, принадлежащего к той же религии. Егор нарочно прошел мимо пира, чтобы проверить на месте ли засада, и узнают ли его шпионы. Однако ничего подозрительного не обнаружил. Во всяком случае, тех людей, которых он уже знал в лицо, не заметил. Егор пошел к себе домой. Улица была пуста. Подумав, он решил сначала постучать к соседу. Последний был завистлив, но до прямого предательства не опустился бы. Как ни крути сосед ближе родственника.

– Чего тебе странник? – ворчливо сказал сосед, отворив дверь.

– Это я, Джебраил, – сказал Егор, подмигивая соседу.

– О, Аллах, – испуганно сказал сосед, хватаясь за сердце, – неужели смерть моя пришла?

– Да не я Джебраил, – поспешил успокоить его Егор, – а ты Джебраил. Я Егор.

Сообразив наконец в чем дело, Джебраил сказал:

– Слушай, какой ты беспокойный сосед. Нельзя же так. То полиция твой дом штурмом берет, то пугаешь меня до смерти. Я даже не сообразил, что меня самого Джебраилом зовут. Что это ты так вырядился, внешность изменил?

– Чтобы не узнали. У меня дома есть засада?

– Торчали тут на улице какие-то люди вчера, позавчера. А сейчас вроде никого нет. Да, женщина утром какая-то пришла.

– Жена?

– Не знаю, я твою жену в глаза не видел.

– Спасибо, Джебраил.

– Не произноси этого имени. На сегодня достаточно. Ладно, кричи, если что. Силы, правда, у меня не те, но чем-нибудь помогу.

Егор похлопал старика по плечу и пошел к себе домой. Открыв дверь, он увидел Мариам, которая подметала веранду.

– Почему ты здесь? – спросил Егор.

Мариам укоризненно посмотрела на мужа.

– И это вместо того, чтобы сказать – дорогая, как я счастлив видеть тебя.

– Конечно же, я счастлив. Но почему ты здесь и где Сара? Почему ты оставила ее одну. Неужели Али так быстро выдал ее замуж.

– Я не понимаю, о каком замужестве ты говоришь, – сказал Мариам. – Я оставила ее не одну, а с Баракат-ханум. Решила посмотреть, как наш дом, прибраться. А что с твоей бородой?

– Ты ослушалась меня.

– Прости, но ты тоже меня не часто слушаешь.

– Да, но ты подвергала себя опасности.

– Да что они со мной сделают. Я замужняя женщина, – бесстрашно заявила Мариам, – да я им все глаза выцарапаю. Сара, между прочим, тоже хотела пойти со мной, но старуха ее не пустила. А что, Али выдает ее замуж?

– Да, за моллу Панаха.

– Как хорошо.

– Хорошо, конечно, но лучше бы он сам на ней женился.

– Ну, уж нет, – возразила Мариам, – она ему не подходит. Слишком строптивая.

– Зато умная и красивая.

– А я, по-твоему, глупая и некрасивая?

– Разве я так сказал, мы вообще-то не о тебе говорим.

– А ты думаешь, я не вижу, как ты на нее смотришь?

– Остановись, – сказал Егор.

– Хорошо, – неожиданно кротко согласилась Мариам, – я остановилась. А вот, Сара ни за что бы ни остановилась.

– Давай лучше обнимемся, – предложил Егор.

– Вот с этого и надо было начинать, – заметила Мариам и прильнула к мужу.

– Давно ты здесь? – спросил Егор.

– Со вчерашнего дня, я здесь ночевала. Я спросила себя, для чего я убираюсь в чужом доме? Лучше я в своем порядок наведу.

– И что же никто не приходил, на улице не караулил?

– Нет.

– Странно, – задумчиво произнес Егор, – не нравится мне это спокойствие. Ладно, поесть найдется? А то я не завтракал.

– Вот видишь, – торжествующе произнесла Мариам, – то ты был недоволен тем, что я сюда пришла. А теперь еду спрашиваешь. Нелогично, философ ты мой воинствующий.

– Почему воинствующий?

– А где ты видел философов, которые по собственной воле меняют мирную жизнь на войну. И зачем ты меня стал прятать вместе с Сарой. Я могла совершенно спокойно все это время, как выясняется, жить здесь.

– Погорячился, – признал Егор, – решил перестраховаться. Так кормить будут или нет.

– А из чего я должна еду готовить? – резонно спросила Мариам. – Я не вижу в твоих руках ничего напоминающее продукты.

– Но я же не знал, что ты дома.

– Теперь ты знаешь.

– Мне идти на рынок?

– Мясная лавка есть в начале улицы, а через два дома от нас выпекают хлеб. Но лучше все-таки сходить на рынок. Мне понадобится еще многое – специи, приправы, лук, зелень, шафран, перец, соль, имбирь, туршу, кардамон, лавровый лист, черный перец, красный перец…

– Остановись, женщина, – грозно сказал Егор, – я все это не удержу в голове.

– Где тебе удержать это в голове, когда она забита тем древнегреческим бредом, что ты вечно рассказываешь мне.

– Ладно, я иду на рынок, – сдался Егор, – мне все равно надо Али увидеть, он торгует там благовониями. И когда ты успела освоить эту иронию доказательств? – удивленно сказал Егор.

– А ты поживи с философом, – сказала вслед уходящему мужу Мариам, – и не забудь купить у Али какие-нибудь духи для меня.

– Вот только этого еще не хватало, – проворчал Егор, – чтобы от тебя пахло, как от гетеры.

– Что это еще за Гетера? – гневно спросила Мариам, но Егор уже вышел со двора.

Егор купил все, что только смог вспомнить из перечисленного женой списка, наполнив зембиль, он разыскал лавку благовоний. За открытой дверью виднелся прилавок, за которым сидел мальчик лет двенадцати.

– Это лавка хафиза Али? – спросил Егор.

– Насчет хафиза не скажу, но моего хозяина зовут Али, – важничая, отвечал мальчик, – что вам угодно, господин?

– Мне угодно видеть твоего хозяина.

– На что вам мой хозяин?

– Не отвечай вопросом на вопрос, так делают только женщины и евреи. А ты ни то, ни другое. Позови хозяина.

– Хозяина нет.

– Где он?

– Уважаемый, – с холодной вежливостью отвечал мальчик, – я ответил на все дозволенные вопросы. Если вам угодно что-нибудь купить, извольте. А нет – то дайте мне работать.

– Языкастый малец, – ответил Егор, – я друг твоего хозяина, ты можешь мне сказать, может, он говорил обо мне?

– Как вас зовут?

– Егор.

– Верно, говорил, – нехотя, признал мальчик, – но хозяина все равно нет. Иногда он днем отдыхает в лавке, – Рамиз показал вглубь комнаты, – но со вчерашнего вечера я его не видел.

– Когда ты открыл лавку?

– В девять, как обычно.

– Может быть, он был и ушел до девяти.

– Нет, я бы заметил.

– Ладно, – Егорка скользнул взглядом по стеллажам, заполненным склянками, пузырьками и мешочками из тесненной кожи. Каждый был перевязан цветной ниткой и имел этикетку.

– У тебя есть здесь духи?

– Конечно, есть. Выбор большой.

– Сколько стоит?

– Какие?

– Ну вот, эти, например, – Егор указал на склянку из темно-синего стекла.

– Десять дирхамов.

– Ты шутишь? – возмутился Егор. – Этот зембиль, полный продуктов, обошелся мне дешевле.

– Это разные вещи, господин, – снисходительно улыбнулся мальчик, – это не самые дорогие духи. Из Мисра есть еще дороже, вот эти, например, стоят тридцать дирхамов.

– Ты с ума сошел, сколько капель в этом пузырьке?

– Не знаю, не считал. Думаю, капель пятьдесят наберется, – саркастически сказал мальчик.

– А дешевле десяти дирхамов есть что-нибудь? – спросил Егор.

– Есть, но запах не стойкий.

– Что значит, не стойкий.

– То и значит, от этих полдня будет благоухать, а дешевле – через час уже не почувствуешь.

– Ну ладно, – нерешительно сказал Егор, – дай мне вот эти за десять дирхамов.

– Нюхать будете?

– Зачем?

– Может, не понравится.

– Нет, не буду. Еще обоняние отобьешь. Сам скажи.

– Это хороший запах, вашей женщине понравится. Эти духи пахнут сандаловым деревом, розовым маслом, немного травами и морем.

– Морем, – удивился Егор, – как может пахнуть морем?

– Обыкновенно, будете брать?

– Зачем же платить за морской запах, – ворчливо сказал Егор, – я вчера весь день его бесплатно вдыхал. Ладно, заверни.

Егор бережно принял склянку и спрятал за пазухой.

– Если появится Али, скажи, что я заходил. Я приду вечером.

Егор ушел, был осторожен. Весь обратный путь он был готов к неожиданному нападению, под плащом на поясе висел клинок, нечто среднее между саблей и коротким мечом. Егор привез его из хорезмийского войска. Там же и научился виртуозно владеть им. По приезду в Баку он сразу спрятал его в половицах веранды, а сегодня извлек из тайника. Но оружие не понадобилось, он спокойно проделал весь путь домой и отдал жене продукты.

– А духи? – спросила Мариам, перебрав содержимое зембиля.

Егор ударил себя по лбу и протянул жене духи.

– Нравится? – спросил он, когда Мариам откупорила склянку и поднесла к носу. Та блаженно зажмурилась и кивнула.

– Между прочим, стоит дороже, чем весь этот зембиль, – не удержался Егор.

– Этого можно было не говорить, – заметила Мариам, – но будем считать, что я этого не слышала.

Она закупорила пузырек и поволокла зембиль на кухню.

С веранды виднелась синяя полоска моря. И Егор, обедая, смотрел на море, чувствуя, как на него нисходит какая-то особенная благодать умиротворения и покоя. Это было приятно, обедать на веранде собственного дома и видеть море. Но чувство покоя скоро исчезло.

– Я пойду в мечеть, – сказал он жене.

– Все-таки решил стать мусульманином, – сказала жена, – это хорошо. Но имей в виду, больше никаких жен, брать не разрешу.

* * *

Молла Панах был бледен. Он читал молитву, стоя на минбаре, голос его был глух, взгляд тяжел, он оживился лишь под конец, когда среди коленопреклоненных прихожан заметил рослого краснобородого человека с удивительно знакомым лицом. Произнеся амин в конце молитвы, он сошел с кафедры, и, едва заметно качнув головой, скрылся в нише, занавешенной тканью. Егор, как все остальные мусульмане, провел руками по лицу, сказал амин, дождался, пока зал опустеет и последовал за ним.

– Егор? – на всякий случай спросил молла Панах, и, удостоверяясь, сказал. – Произошло несчастье, они ее похитили. Мать сама не своя от горя. Никогда себе этого не прощу. Это мне наказание за питие вина.

– Не валите все в одну кучу, – спокойно возразил Егор, – за ней охотились несколько дней, и не только за ней. Вот я перед вами стою свободный, несмотря на то, что пил вино. Лучше расскажите, как это произошло.

– Они пришли ко мне домой и забрали ее. Что тут рассказывать. Мне нанесено оскорбление.

– Успокойтесь, – сказал Егор, – мы знаем, кто это сделал, и вернем девушку. И вы женитесь на ней. Вы сказали уже маме.

– Боюсь, что я уже не смогу этого сделать, – глухо сказал молла Панах, – ее похитили вчера вечером, ночь она провела в доме похитителя, девушка обесчещена. Все кончено, что бы ни было, она уже принадлежит ему.

– Вы это серьезно? – спросил Егор.

– Более чем, – ответил молла Панах, – я уважаемый человек, и не могу быть предметом насмешек со стороны паствы.

Егор развел руками.

– Мою сестру тоже когда-то похитили. Но это не помешало ей выйти два раза замуж.

Молла Панах молчал.

– Значит, вы ее не любите, – сказал Егор.

– Я бы не хотел обсуждать это. Но я пошел к имаму и попросил помощи. В любом случае я сделаю все, чтобы вызволить ее из рук этого мерзавца.

– Спасибо и на этом, – поблагодарил Егор, – а что Али не появлялся?

– Нет, я не видел его, – Панах долго молчал, – не знаю, как я посмотрю ему в глаза. Это ужасно, то, что случилось.

– Мужайтесь, – сказал ему Егор, – лишь одна смерть непоправима. Все остальное можно исправить. Я попробую найти Али, а вы делайте то, что считаете должным.

Егор вернулся на рынок, удивив маленького приказчика.

– Нет, не приходил, – сказал он, – но, если появится, непременно передам, что вы заходили. Вашей жене духи понравились?

– Не знаю, – рассеянно ответил Егор, – еще не спрашивал. Как идет торговля?

– За два дня только вы купили духи, не понимаю, что случилось? Так хорошо торговал. Не надо было товар впрок покупать, – Рамиз вздохнул.

– Чего ты так расстраиваешься?

– Как чего, я жалование с оборота получаю, на процентах сижу.

– А ты на вынос не пробовал?

– Не пробовал, думаете, получится? – неуверенно сказал мальчик.

– Да чего тут думать. Пробовать надо. Лоток здесь найдется?

– Лоток есть.

– Набери самого дорогого товара и пойдем со мной.

– Эх, была, не была, – Рамиз махнул рукой, – если хозяин будет ругать, скажу, вы надоумили.

Мальчик скрылся в глубине лавки и вернулся с деревянным лотком с кожаным ремнем наискосок.

– А почему самый дорогой товар? За дорогим в лавку приходят.

– Не все, – коротко заметил Егор, – ты лучше поторопись, осенний день короток, как мозги у курицы.

Мальчик засмеялся и стал выкладывать на лоток благовония. Вскоре все было готово. Он закрыл лавку и, с трудом поспевая за Егором, спросил:

– Куда мы идем? И не спешите так, я не успеваю.

– Иди быстрее и не задавай лишних вопросов.

– Это что дворец ширваншаха, – сказал мальчик, когда они пришли – зачем вы меня сюда привели? Здесь торговать не дают кому попало. Здесь все места продаются за деньги и то не всем. Придворцовую территорию контролируют лихие люди, они же дань с продавцов взимают. Надо разрешение брать у них.

– Обойдутся, – сказал Егор, – я тебе разрешаю, начинай кричать.

– А чего кричать?

– Товар расхваливай.

Под окнами дворца сидело десятка два торговцев разнообразных товаров. Здесь можно было купить много из того, что продавалось на рынке – рыбу, мясо, битую птицу, сладости, напитки. Торговля эта была стихийной и незаконной. На нее городские амили и мохтасебызакрывали глаза, естественно за определенную мзду. Но поскольку она всем была удобна – и шахским поварам и женщинам из шахского гарем, окна которого выходили на эту улицу. Время от времени дверь в воротах шахского дворца открывалась, и чей-нибудь слуга манил торговца. Тот бежал к воротам вместе с товаром, происходил короткий быстрый торг, и обе стороны расходились.

– Эх, дядя, – сказал Рамиз, – боюсь, попадет мне из-за вас, сейчас гулдур подойдет и даст мне по шее.

– Кричи, не бойся, – повторил Егор, – сегодня я здесь командую.

– Рамиз набрал в легкие воздуха и завопил – индийские снадобья для избавления от волос, благовония из Мисра, иранская хна, аравийская амбра, персидская сурьма, средства для любовного приворота.

– Полегче, парень, – сказал Егор, – неровен час, кто из мулл услышит, в колдуны запишет.

– Простите, погорячился, лишнее сказал.

– Ходи под окнами, – сказал Егор, – поближе к стене.

Мальчик повиновался.

Егор тайком разглядывал окна, но все они были из разноцветного стекла, и за ними ничего узреть было невозможно.

– Ала, гадеш, – услышал он за спиной.

Егор обернулся и увидел перед собой двух амбалов с аккуратно подстриженными бородками.

– Ты откуда взялся чужестранец? Это твой мальчик?

– Мой, – подтвердил Егор, – в чем дело?

– Здесь нельзя торговать без разрешения. Это наша территория. Хочешь чего-нибудь продать, плати. Место стоит 10 дирхамов. На первый раз сделаем тебе скидку десять процентов.

– Ты, что, амиль? – спросил Егор, выказывая некоторое знакомство с мусульманским законодательством? Предъяви документ.

– Смотри-ка он грамотный, – сказал один другому, – вот мой документ.

Один из верзил приоткрыл полы чапана, и Егор увидел рукоятку кинжала. Егор бросил взгляд на Рамиза, и, взяв амбалов под руки, сказал:

– Пошли, потолкуем.

– Пошли, – весело согласились амбалы.

В крепостной стене напротив дворца была вместительная ниша, в которой могла укрыться несколько человек.

– Может быть, вы люди из дворца? – на всякий случай спросил Егор.

– Нет, чужестранец, мы не из дворца. Мы местные.

– В таком случае объясните мне суть своих претензий.

– Или плати, или убирайся.

– Нет, – сказал Егор, – давайте лучше разойдемся по-хорошему.

Гулдур недолго думая, схватился за рукоять кинжала, но вытащить не успел. Молниеносным движением руки Егор перехватил его запястье и стиснул так, что тот вскрикнул и упал на колени.

– Если я тебя ударю, – сказал Егор, – то тебя будут мучить головные боли всю оставшуюся жизнь. Ударить?

– Не надо, – взмолился гулдур.

Его товарищ бросился на Егорку, но тот, сделав шаг в сторону, ухватил его за одежду и рванул, увеличив скорость движения, так что у того оторвались ноги от земли и он, пролетев короткое расстояние вглубь ниши, врезался в каменную стену и в беспамятстве сполз на землю.

– Мы уладили наши вопросы? – спросил Егор у гулдура, молящего о пощаде.

– Да, – стонал тот, – отпусти.

Егор отпустил и помог ему подняться. Одна рука верзилы висела плетью. Егор извлек из его ножен кинжал, попробовал лезвие:

– Поточить надо, туповат.

Он отдал кинжал владельцу и, повернувшись спиной к нему, пошел, но, сделав два шага, обернулся. Гулдур замахивался на него держа кинжал в здоровой левой рукой. Егор нанес ему один сокрушающий удар. Нападающий рухнул на землю и обмяк. Егор сунул клинок за голенище сапога и вышел к торговым рядам. Торговцы смотрели на него с нескрываемым дружелюбием и восторгом, многие показывали ему кулак с поднятым большим пальцем.

– Всю кровь нашу выпили, мироеды, – пожаловался один старик. Дай Бог тебе здоровья сынок. Приходи сюда почаще.

– А где мой мальчик? – спросил у них Егор, не видя Рамиза.

– Его позвали внутрь, – сказал старик, – вы молодцы, благовониями никто не додумался торговать. Выпить хочешь, согреться? Холодно сегодня.

– Да, я уже согрелся, – сказал Егор.

Старик засмеялся. Егор присел рядом с ним и завел беседу. Старик оказался словоохотлив. Вскоре Егор знал все о личной жизни ширваншаха Фарибурза. Грузинская княжна, на которой он женился, по замыслу должна была застраховать Ширван от грабительских нападений со стороны Грузии. Однако Фарибурз просчитался, родство с грузинским царем Георгием Лаша ничего не изменило, грузинские войска после небольшого перерыва, как ни в чем ни бывало, продолжали нападать на пограничные районы Ширвана. Это обстоятельство вызвало прохладу в отношениях царственных супругов. К тому же Тамта оказалась своенравной, характером пошла в свою мать, царицу Русудану. Менять веру отказалась, супругу грубила, во дворце ни с кем не считалась. Примириться с существованием гарема мужа не смогла. Фарибурз строптивой жены побаивался, помня, что за ее спиной стоит военная мощь Грузии.

Пока старик рассказывал все это, из стенной ниши выползли побитые собиратели дани. Стараясь не смотреть в сторону Егорки, ушли. Старик, спохватившись, сказал:

– Ты бы сынок не сидел здесь, неровен час, вернутся. Они, ведь наверное, за подкреплением пошли.

В это время из ворот вышел мальчик. Его лоток был пуст. Весело насвистывая, он пошел в сторону. Егор простился с собеседником и догнал мальчика.

– Меня отвели в царские покои, – гордо сказал Рамиз, – и какая-то красивая госпожа купила все сразу. Я, наверное, тебе должен заплатить комиссионные.

– Оставь себе, – нетерпеливо произнес Егор, – это все? Она тебе ни о чем не спрашивала? Ничего не передала?

– Записку для хозяина, откуда вы знаете?

– Дай сюда.

– Господин Али не любит, когда читают адресованные ему записки.

– Дай записку, – повторил Егор.

– Не дам.

– Послушай, – Егор схватил мальчика за шиворот, – ты, ведь, неглупый. Как ты думаешь, уж коли, я привел тебя сюда, зная, что у тебя все купят, и спрашиваю о записке, наверное, я имею к этому отношение.

– Ладно, – нехотя сказал Рамиз, – если он спросит, скажу, что ты отнял ее силой.

– Хорошо, – согласился Егор, – где она?

Рамиз протянул ему клочок бумаги.

В записке княжна, пренебрегая опасностью, писала:

«Что случилось? Почему ты не пришел. Жду тебя завтра в тот же час».

Прочитав, Егор порвал ее в мелкие клочья.

– Зачем вы это сделали? – испугался мальчик.

– Так надо, успокойся. Не закрывай лавку, пока я не приду.

– Можно я схожу домой, поем, – попросил Рамиз.

– Иди, – разрешил Егор, – я посижу здесь. Поторгую. Может, кто придет. Где здесь цены указаны?

– Нет, нет, – решительно воспротивился мальчик, – это нельзя.

Егор просидел в лавке до возвращения мальчика, размышляя над ситуацией. Записка княжны встревожила его не на шутку.

Это могло означать лишь одно – Али выследили и схватили, и это могло быть дело рук только одного человека – мирзы Джамала. Как это он умудрился в один день схватить сразу и Али, и Сару. И, как ни странно, это было меньшим злом, ибо существовала еще вероятность того, что выследили не Али, а княжну, и схватили ее любовника. Но это было так ужасно, что Егор эту мысль сразу отбросил. Уверив себя в том, что в этом случае княжна не была бы так безмятежна. «Из огня да в полымя», – сказал он себе. Когда вернулся Рамиз, Егор, наказав ему никуда не отлучаться, пошел домой, продолжая ломать себе голову над решением головоломки.

* * *

Имам соборной мечети – Сейфулла был желчный семидесятилетний старик, его аскетичный внешний вид полностью соответствовал его образу жизни. Он был давно вдов, имел взрослых детей, которые с ним не знались из-за его тяжелого нрава. К тому же он часто постился, что так же не способствовало жизнелюбию. То есть он был совершенно свободен от жизненных пристрастий. Никто не мог иметь на него влияние, он ни в гуруш не ставил ни светскую, ни военную власть. Говорили, что его побаивался сам ширван- шах Фарибурз, который, надо признать, боялся всех – и грузин, и хорезмийцев, и сельджуков. Имам бывал когда-то в Багдаде и водил знакомство с самим халифом, который своими маншурами все еще придавал законность власти мусульманских правителей. Это давно уже было формальностью, но, тем не менее, об этом еще помнили. Молле Панаху было тяжело служить под началом такого человека, но в нем было качество, за которое его уважали все. Он не терпел несправедливости. Особенно, когда это касалось его окружения. Выслушав жалобу моллы Панаха, имам сказал:

– Панах, ты уже приходил ко мне с этим делом, и я тебе говорил, что вакф – это дело богоугодное. Мое покровительство не зависит от подарка. И, если у власти есть претензии к иностранцам, я не могу вмешиваться в дела государства. Пойми меня правильно.

– Я помню ваш ответ. – Сказал Панах, – но обстоятельства изменились. На сей раз дело касается лично меня.

– Каким образом? Ты что с ними породнился?

– Еще нет, но вы удивительно прозорливы, – сказал Панах, – украденная девушка, моя невеста. Для меня это теперь вопрос чести. Я оскорблен. Если вы не поможете мне, то я сложу с себя сан и отвечу на оскорбление, как мужчина.

– Ладно, ладно, – остановил его имам, – не горячись, не надо меня шантажировать.

– Я не шантажирую, я говорю правду.

– Ты мой лучший молла, – помедлив, сказал имам, – я не могу этого допустить. Как его зовут?

– Мирза Джамал, он племянник вали.

– Помню. Ну что же, сходим к нему еще раз.

Вали встретил их с преувеличенным уважением, поднялся с места, пошел навстречу двумя руками тряс протянутую руку имама.

– Раис, – сказал сухо имам, – ты помнишь, я спрашивал тебя о деле двух иностранцев.

– Помню, как не помнить, – ответил вали. – Я еще сказал, что дело сие не стоит вашего драгоценного времени.

– В твоих словах раис был резон. И я принял на веру твои слова, и не стал усугублять. Но вчера похитили невесту одного из моих служителей. Он настаивает на том, что это дело рук твоего испорченного племянника, на которого почему-то ты не можешь найти управу. Я не могу понять. Почему чиновник такового серьезного ведомства, в этот тяжелый для государства час, забросив свои дела, занимается непотребством, похищает мужчин, женщин.

– Можно я отвечу, шейх? – несколько глумливо произнес вали.

– Нужно, чтобы ты ответил, раис.

– Я ничего об этом не знаю, – сказал вали и картинно развел руками.

После долгой паузы имам встал:

– Ну что же, не буду отнимать у тебя время.

– Я был рад видеть вас, шейх, – вежливо сказал вали.

В дверях имам остановился и спросил у вали:

– Ты не слышал случайно, шах прибывает сегодня или завтра?

Этот простой вопрос почему-то вызвал замешательство у вали, он вновь развел руками.

– Давно я с ним не беседовал, – сказал имам. – До свидания.

– Я был рад видеть вас, – повторил вали.

Улыбка на его лице держалась ровно до тех пор, пока за посетителями не закрылась дверь. Выждав некоторое время, он схватил разукрашенный, изящный глиняный кувшин, стоявший у него на столе со времени последнего праздника Новруза, и швырнул его в стену. Когда в комнату заглянул встревоженный дежурный офицер, он сказал ему:

– Убери, а после разыщи Джамала и доставь его ко мне.

Грохот разбитой посуды донесся до слуха имама и Панаха, когда они выходили из здания полиции. Они переглянулись, и имам сказал:

– Здесь нечисто, но что я могу еще сделать? Если ты считаешь, что еще что-то в моих силах – скажи. Я могу пойти к шаху, но, кто знает, когда он появится. А ее… кто он ей, тот, кого арестовали сразу?

– Хозяин, она его рабыня.

– Ты собрался жениться на рабыне?

– Разве это предосудительно? Матери всех халифов были рабынями. Вам ли этого не знать?

– Да. Но к чему это привело, посмотри, к чему катится мусульманский мир. Халифов давно уже никто ни во что не ставит.

– Я все равно уже на ней не женюсь, – с горечью в голосе сказал Панах.

– Зачем же ты хлопочешь за нее? Сдается мне что дело нечисто? – повторил имам, так как из здания полиции выскочил человек, побежал вверх по улице.

– Сынок, – сказал имам, – о твоем горе мы после поговорим. Сними-ка верхнюю одежду, чтобы не видели в тебе моллу, и беги за этим человеком. Это возможно, курьер. И он может привести тебя к желаемому результату. А одежду твою я отнесу в мечеть.

* * *

Вечером Егор вышел из дома и направился к мечети, надеясь застать там моллу Панаха. Но это ему не удалось, Егор расспросил служителей и выяснил, что Панах ушел еще днем вместе с имамом, и с тех пор его нет.

– А имама тоже нет? – спросил Егор.

– Имам вернулся, – был ответ.

– Может быть, он уже дома, – предположил Егор.

Но служитель указал на стену, где на вбитом гвозде висела чья-то верхняя одежда.

– Сначала он зайдет за своими вещами.

Егор пошел на рынок. На немой вопрос Рамиз сначала пожал плечами, а после развел руками.

– Все ясно, – сказал Егор. Он вернулся домой и остаток дня провел на веранде, глядя на море. Ровно в полночь он, закрыв лицо, стоял у северного крыла дворца шаха. Это была единственная возможность встретиться с княжной и рассказать ей об исчезновении Али. Али говорил, что княжна обещала помощь против мирзы Джамала. Егор надеялся, что провожатый не распознает подмены. Он стоял закутанный в плащ. Перед выходом из дома он сбрил бороду. Егор надеялся, что разница в росте и телосложении, в темноте будет незаметна. Ему надо было делать вид, что он и есть Али. До того, как приведут к царевне, где он все и выложит. В глубине души Егор надеялся, что встреча произойдет там же – в женской бане. Чтобы были и привлекательные стороны в этом безумном поступке. Было безветренно. Ночной город утихал, звуков становилось все меньше. Егор был настороже, и его чуткое ухо охотника уловило мягкие частые шаги, Егор увидел приближающую фигурку с ног до головы укутанную в шаль.

– Господин Али, – тихо спросил чарующий женский голос.

– Я, – шепотом ответил Егор, надеясь, что односложный ответ не выдаст его.

– Следуйте за мной, – сказала женщина.

Егор подчинился.

* * *

– Итак, – услышал Али чей-то вкрадчивый голос, – ты отверг свою веру, не принял чужую. С чем ты остался? Быть может, ты примешь то, что принадлежит мне – безверие?

– Нельзя принять то, чего нет, – машинально ответил Али, но тут же спохватился. – Кто здесь? – спросил он, вглядываясь в темноту.

В узилище было так темно, что он не мог даже определить его размеры, он не видел стен. К нему никто не приходил с момента его похищения. Цепь, к которой он был прикован, была вбита в расщелину между двумя плитами мощным клином. И она была так коротка, что он не мог даже выпрямиться во весь рост.

Долго никто не отвечал. Али решил, что ему послышалось. Что он каким-то странным образом услышал со стороны свои собственные мысли. Но совершенно явственно услышал чей-то тяжелый вздох.

– Ты спрашиваешь, кто я? – услышал он печаль в голосе вопрошающего. – Я тот, чье имя не принято произносить вслух.

– Неужели сам господь Бог ко мне явился?

– С чего ты взял?

– Как с чего. Сказано же – не поминай имя Господа всуе.

– Ну это же надо, даже то, что принадлежит мне, ему приписывают. Я возмущен.

Али увидел, различил, как от стены отделилась тень человека или другого существа, ибо мрак рассеялся до того состояния, что он мог видеть очертания человеческой фигуры.

– Ты мой тюремщик, – предположил Али, – но к чему эти загадки? Скучно стало на дежурстве?

– Так все было благородно, возвышенно, – ответил силуэт, – и на тебе, спустились с небес на грешную землю. Нет, друг мой Али, не тюремщик я, но освободить тебя могу.

– Ты знаешь, как меня зовут, – заметил Али, – значит, кто-то предал меня. Кто бы это мог быть?

– Ты знаешь, как ни странно, но тебя никто не предал. А твое имя мне известно, поскольку я давно слежу за тобой. Кто я такой, догадайся уже наконец.

– Скажи мне, почему я здесь, и я догадаюсь.

– Он догадается, да в таком случае любой догадается. Ну, пораскинь мозгами, как говорит твой русский друг, почему ты здесь в оковах. Могу только дать одну подсказку. Это все еще дворец ширваншаха.

– Почему все еще?

– Да не о том ты спрашиваешь, но так и быть, отвечу. Над ним нависла угроза поглощения враждебным.

– Татарами.

– Видишь, как ты умен. Ну, назови мое имя, и я дам тебе сто очков форы.

– Иблис! – предположил Али.

– Великолепно, – обрадовался силуэт, – я нисколько не сомневался в тебе.

– Чему ты так радуешься? – спросил Али.

– Если ты угадал с первой попытки, значит, думал обо мне, дружок. Я не зря, значит, здесь.

– Не спеши радоваться. Не суетись.

– Я не слышу уважения в твоем голосе. И меня это задевает. Мы едва, знакомы, и что ты себе позволяешь – не суетись. Я же не бедный родственник, чтобы суетиться. Не забывайся, говоря со мной. Но мы отклонились от темы, итак дворец ширваншаха. И ты развил здесь за последнее время бурную деятельность, называя вещи своими именами, пустился во все тяжкие. И вот ты в оковах. Кобелирование к добру не приводит.

– Можешь не продолжать, – сказал Али, – у меня не было других вариантов.

– Ну отчего же, – возразило существо, – позволь мне немного порассуждать. Я тут сразу вспомнил кое-что из собственного опыта. Были у меня когда-то шашни с чужой женой…

– Как и ты туда же, – прервал его Али.

– Да, ибо ничто человеческое мне не чуждо.

– Из твоих уст это звучит не убедительно.

– Чтобы работать с людьми я должен знать их натуру. Так вот, выследил нас ее муж. Но, будучи трусоват, нанял специальных людей, чтобы они меня проучили. И что, по-твоему, я должен был делать?

– Остановись, – сказал Али.

– Почему? – удивился Иблис.

– Я не хочу это слушать.

– Обидны мне твои слова, но будь, по-твоему. Конечно, чем я могу тебя удивить. Тебя, который, будучи простым смертным, завел интрижку с самой царицей. Но почему тебя тянет к замужним женщинам. У тебя есть прекрасная рабыня, а ты пускаешься во все тяжкие, вместо того, чтобы воспользоваться правом господина.

– А я не ищу легких путей.

– Ответ достойный, – издал смешок Иблис.

– Скажи мне, Иблис, зачем ты здесь? – спросил Али. – Разве ты не знаешь, что я – богослов, законовед, знаток Корана.

– О, да, тем более будет лестно для меня получить такого клиента. Адепта безверия.

– Безверие – это не другая вера, – возразил Али. – Это отсутствие веры.

– Давай, не будем цепляться к словам. Я…, впрочем, отложим наш разговор, ибо мне кажется, что сюда идут.

Голос умолк, повисла такая плотная тишина, что Али пошевелился, чтобы услышать звяканье цепи.

В самом деле, через несколько минут лязгнул ключ в замке, в открытой двери сначала появился всполох света, затем пламя факела, и человек в дорогой одежде – шелк с золотым шитьем, чалма с драгоценным камнем. Слуга, несший факел, воткнул его в рожок на стене и удалился по жесту вельможи. Последний придвинул к себе непонятно откуда взявшийся табурет, сел. Али подобрал ноги под себя и тоже сел на пол.

– Знаешь, кто я? – спросил вельможа.

– Нет, но очень надеюсь узнать.

– Давай так договоримся. Я скажу тебе кто я, а ты мне скажешь кто ты. По глазам вижу, что согласен. Итак, перед тобой вазир ширваншаха, мое имя Расул Рза.

– Как это вы разглядели интерес в моих глазах в такой темноте? – спросил Али.

– У меня острое зрение.

– Рад за вас, но чем моя скромная персона заинтересовала такого сановника, как вы.

– Прежде скажи кто ты и зачем ты здесь?

– Мое имя Али, а что я здесь делаю, я бы сам хотел узнать. Потому что какие-то люди накинулись на меня, когда я дышал свежим воздухом, скрутили и доставили в это темное и тесное помещение.

– Не валяй дурака, – сказал резко вазир, – я знаю, что ты встречался с шахиней. Но кто ты, откуда взялся?

– Это долго рассказывать.

– Давай, сократим до минимума обмен информацией, – нетерпеливо сказал вазир, – у меня мало времени, ибо как ты понимаешь у второго лица в государстве времени нет вообще. Я знаю, что ты грузинский шпион, с какой целью ты здесь?

– Простите, я человек аналитического склада ума, – сказал Али, – я ожидал услышать всякое, но то, что вы сказали, для меня полная неожиданность. Не могли бы вы привести, хотя бы одно доказательство того, что я шпион.

– Изволь, хотя ты отнимаешь мое время. Ты появился в Баку несколько дней назад. Я проверил списки таможни. И уже имел свидание с шахиней. Значит, ты прибыл специально для встречи с ней.

– Это не так, – возразил Али.

– Послушай, – разражено сказал вазир, – я могу отдать тебя палачам, и ты во всем признаешься.

– Так в чем же дело, отдайте.

– А ты дерзок, – заметил вазир, – значит, я рассчитал все правильно. Ты не простая птица, за тобой стоит царский двор Грузии. Давай откровенно. Я не отдаю тебя палачам до тех пор, пока, надеюсь с тобой договориться.

– Я чрезвычайно польщен вниманием, которое вы проявляете ко мне. Но боюсь, что нам не о чем договариваться.

– Не спеши с ответом, у каждого человека есть выбор. Пусть он будет и у тебя. Я знаю, что ты побывал в спальне Тамты, и за это тебя ждет страшная смерть. Соблазнить жену самого ширваншаха, об этом даже подумать страшно, а ты это сделал. В другое время я бы с тобой и разговаривать не стал, но политическая ситуация сейчас непростая. Поэтому я предлагаю тебе сделку. Я помогу твоей миссии, не выдам тебя, ты же должен заручиться у грузинского двора гарантиями моей безопасности в случае моего бегства в вашу страну. Видишь, я даже не прошу денег, должности – у меня все есть.

– Вот как, – сообразил, наконец, Али, – и насколько тяжела ситуация?

– Тяжела, не то слово, она критическая. Шах не смог ничего себе выговорить, татары требуют полной капитуляции, и лишь после этого скажут о своем решении – оставят ли Фарибурза шахом, данником татар, … обо мне вообще речи нет. Так что думай быстрее.

– То есть время работает не на вас.

– Верно, – признал вазир, – но, чтобы выдать вас с княжной шаху Фарибурзу не надо много времени. Кстати, как это так счастливо соединились твоя секретная миссия и связь с шахиней. Сознайся, ведь вы были любовниками еще до того, как она вышла замуж за ширваншаха.

– Даже не знаю, что и сказать, – произнес Али. – Как-то вы меня озадачили.

– А ты не спеши с ответом. Я ухожу на совет дивана, через пару часов вернусь. И запомни главное условие сделки. Я хочу получить письмо с подписью и личной печатью грузинского царя.

– Царицы, – поправил Али, – ее зовут Русудан, та еще шалава.

– Я вижу, что ты знаком с нравами грузинского двора, – ответил вазир, – но княжна Тамта недалеко от нее ушла, – он резко поднялся, отшвырнул табурет и вышел. После него в камеру заглянул слуга и, выдернув факел из стойки, закрыл за собой дверь. Али остался один, пытаясь осмыслить этот невероятный разговор.

– Хорошо факел унесли, – подумал он, – и так дышать нечем.

В дальнем углу камеры засветилось пятно, увеличиваясь в размерах, словно надували шар из света. Некто внутри светового шара тоже увеличивался в размерах. Человек, а это был человек, показался знакомым. Али с изумлением узнал в нем только что вышедшего вазира он сидел все так же на табурете в своем драгоценном одеянии.

Выражение лица на этот раз было глумливым. Он заговорил, и Али понял, в чем дело.

– Дурака валяешь? – спросил он.

– Да нет, я вышел, как воспитанный человек, чтобы не мешать вашим разговорам. А теперь вернулся, чтобы мы могли завершить нашу беседу. Почему-то мне кажется, что она важнее, нежели предложение этого жалкого изменника.

– А к чему этот маскарад, зачем ты вырядился в его одежду.

– Одежда красивая дорогая, она не виновата в том, что ее хозяин предатель. Но, если ты так принципиален, то я могу принять свой естественный облик.

– Не надо, – остановил дьявола Али, – я был не прав. Форма одежды – личное дело каждого человека.

– Ладно, – довольно сказал Иблис, – продолжаем разговор. Знаешь, так редко выпадает возможность поговорить с умным человеком. Ну, что ты молчишь? Между прочим, это был комплимент. Ладно, не благодари. Ты что-то хочешь спросить?

– Что надо тебе от меня?

– Я же сказал, поговорить.

– О чем?

– Начнем с частностей, что ты намерен делать?

– Понятия не имею.

– Ладно, оставим частности. А не хочешь ли ты…

– Прогуляться? – предложил Али.

– Верно, как ты догадался.

– У вас одни и те же приемы.

– Не обобщай, да не обобщен будешь, – изрек дьявол, – к тебе кто-то уже приходил из моей свиты?

– Приходил, только не из твоей свиты, а из противоположного лагеря. Из света, не из тьмы.

– Ах, вот оно что, – проницательно сказал Иблис, – ну это ничего, это понятно. Школа-то у нас одна. Ты Библию-то читал, надеюсь, там все прописано.

– Постой, постой, – возразил Али, – тебя зовут Иблис, верно, а меня зовут Али, и я мусульманин. При чем тут Библия?

– А разве ты не знаешь слов своего пророка – что Коран, Библия и Тора – вышли из одной небесной книги. Но я чувствую, что мы начинаем увязать в деталях. Так, как насчет прогулки?

– Оковы тяжкие падут, – сказал Али.

– Именно так, полетели?

– Куда? В преисподнюю?

– Да нет, туда тебе еще рано. Не заслужил.

Али засмеялся.

– Ну вот, видишь, – довольно сказал Иблис, – я вернул тебе чувство юмора. Давно ли ты смеялся?

– Не вспомню, – признался Али. – Насчет полета не знаю, но я бы посидел где-нибудь на возвышенности и выпил вина.

В следующую секунду Али оказался на вершине холма, далеко внизу лежал город. На отдалении от крепостных стен шла вогнутая линия прибрежной полосы, луна полыхала так ярко, что он видел белоснежную пену прибоя. Прямо на земле друг на друга было расстелено с десяток ковров. На низком столике с изогнутыми ножками были выставлены закуски и кушанья в таком количестве, что мраморная столешница не просматривалась. На отдельном узком столике высился драгоценный стеклянный кувшин с тонким высоким горлом.

– Как ты предпочитаешь пить вино? По-гречески лежа, или тебе поставить стул с прямой жесткой спинкой. Лично я предпочитаю второе.

– Стул – сказал Али, – лежа, меня укачивает.

– Это, если на корабле. А если на тверди земной?

– Все равно укачивает, – ответил Али, – пить надо с холодной закуской и с максимумом телесных неудобств. Например, стоя под снегом или дождем, тогда лучше ощущаешь букет вина, то есть его вкус.

– Ну, положим, я знаю, что такое букет применительно к вину, – произнес Иблис, казалось, что он задет. – Букет вина – это соцветие вкусов, достигается методом купажа различных сортов.

– Я не силен в виноделии, – сказал Али.

– То-то же, – заметил довольный Иблис, – давай выпьем, и забудем все наши беды.

– Что и у тебя? – спросил Али.

– У каждого свои сложности – уклончиво ответил Иблис.

Он наполнил вином два высоких серебряных кубка.

– Может быть, ты предпочитаешь золото, – встревожено спросил Иблис. – Я знаю, человек ты не бедный, и можешь себе это позволить.

– Звучит, как насмешка, – заметил Али, поднося к губам кубок. – Но я не в том положении, чтобы позволить себе обидеться.

– Боже упаси, какие насмешки, – встревожился начальник джинов. – О чем ты? Было бы насмешкой, если бы я не мог сделать то, о чем толкую. Но я могу это сделать.

В самом деле, в конце его тирады серебро превратилось в золото. То есть Али отнимал от губ уже золотой кубок.

– Ну, как, – осведомился Иблис, – вкус не изменился? Я имею в виду вино. Говорят, что у вина из золотой посуды более утонченный вкус. Скажи что-нибудь.

Али пожал плечами.

– Дареному коню в зубы не смотрят.

– Это ты верно подметил, – одобрил Иблис, – но все-таки, я знаю, у тебя было короткое время, когда ты ел и пил на золоте вместе с одной красивой девушкой. Ее уже нет с нами, да и к золоту дорога закрыта. Помнишь ли ты о том времени?

– Помню, – сказал Али, – но я сейчас не об этом думаю.

– А о чем же интересно?

– О том, что, если ты джинн, принял человеческий облик, значит ничто человеческое тебе не чуждо.

– Ну, можно и так сказать, – согласился Иблис, – только я не понимаю, к чему ты клонишь.

– К тому, что, если я тебе заеду по роже, испытаешь ли ты боль, так как испытывает ее человек.

– Это было грубо, – заметил Иблис, – но намек я понял, сменим тему.

После короткой паузы добавил:

– В любом случае, я не советую этого делать. Давай лучше выпьем. Ну, чего ты задумался?

Поскольку Али не отвечал, глядя на ночной город, джинн наполнил вином кубки, тяжело вздохнул и, придав своему лицу выражение задумчивости, принял точно такую же позу, как Али.

Пока они молча созерцают город, оставим их, дорогой читатель. Чтобы не упустить из рук нить повествования и посмотрим, что в это время поделывают другие герои нашего рассказа.

* * *

Молла Панах вернулся к себе глубокой ночью. Он умылся во дворе и сел в беседке, не заходя в дом. Через некоторое время в доме загорелась лампа, Панах смотрел, как тусклый неровный огонек направляется к нему. Мать поставила лампу у его ног, а сама опустилась напротив.

– Как ты, сынок? – спросила она.

Панах пожал плечами, встревожив свою мать. Она сказала:

– Даже, когда ты болел, и я спрашивала, как ты, ты утвердительно кивал головой, что означало – хорошо мама. Расскажи мне, что происходит. Ты такой печальный из-за этой девушки Сары? Отвечай мне.

– Да, это из-за нее, – подтвердил Панах.

– Я совсем иначе представляла себе твою женитьбу, – заговорила мать, – и совсем другую девушку видела твоей женой. Бакинку, азербайджанку, но судьба свела меня с Сарой, и она мне понравилась, и я дала согласие на то, чтобы ты ввел ее в наш дом. Но произошедшее говорит о том, что Аллах против этого брака. Не может кончиться добром то, что начинается плохо.

– Тебе не о чем беспокоится, мама, – глухо произнес молла Панах, – я уже не женюсь на ней. Иди спать.

– Как же мне не беспокоится, – возразила мать, – где ты был? Я вся извелась от страха за тебя. Что у тебя с рукой?

– Это долго рассказывать, – сказал Панах.

Весь вечер и часть ночи он провел, перемещаясь от одного дома к другому, прячась в самых неподходящих местах.

«Как же я дошел до этого, – думал молла, – как низко пал, что шпионю за людьми. Но я обязан ей помочь, спасти ее. А затем я забуду о ней».

Молла Панах совершенно не представлял, как справится с этим. Но был тверд в своем решении. Он проследил путь курьера к комплексу правительственных зданий, в одном из которых размещался диван внешних сношений. Затем, сообразив, не стал преследовать курьера, но остался у дивана. И вскоре увидел, как из него вышел чиновник в сопровождении двух слуг. Он отдал им распоряжения, энергично при этом, жестикулируя, затем вернулся в здание, а слуги побежали исполнять поручение. Молла Панах следовал за ними. С непривычки у него довольно быстро перехватило дыхание, закололо в боку, он остановился, когда сердце готово было выскочить из груди. Слуги вошли в большой дом, а молла Панах устроил свой наблюдательный пункт напротив. И простоял так до наступления темноты. Тогда он услышал шум. Из дома вышло несколько человек. Лиц он не мог разобрать, но это были трое мужчин и две женщины. Одна из них явно шла не по своей воле, упиралась. Сомнений быть не могло. Это была Сара. Панах лихорадочно соображал, как ему поступить? Броситься ей на выручку, но против троих мужчин шансов у него было маловато. Панах проявил благоразумие. Компания оседлала коней, причем Сару бросили поперек седла, вторая женщина села сзади одного из всадников и вся кавалькада унеслась. Этого поворота молла предвидеть не мог. Он побежал за ними, свернул в один переулок, в другой, но очень быстро потерял их из виду. Он еще некоторое время слышал стук копыт, но они были недосягаемы. В бешенстве Панах ударил кулаком в ближайшую стену, до крови разодрав себе костяшки пальцев, и пошел домой, проклиная себя за то, что проявил малодушие, не бросился на них сразу.

– Руку я поцарапал, – сказал Панах, – пустяки. Ты иди в дом, ложись спать, я сейчас приду.

Мать послушно встала и ушла.

«Чья вина в том, что девушку похитили», – спросил себя Панах, и не нашел ответа на этот вопрос.

Наутро он был у имама и рассказал о событиях вчерашнего вечера. Имам был хмур и неприветлив.

– Молла Панах, – сказал он, – я сразу отказался участвовать в этом деле, когда ты пришел ко мне и рассказал про этих людей. Но потом изменил своему слову, ибо сердце у меня слишком доброе. Но теперь я вижу, что первое мое решение было верным. Ты, сынок, ставишь меня в двусмысленное положение. Хорош бы я был, если выполнил угрозу, высказанную вали, вызвал бы его на шариатский суд. А ты возьми и откажись на ней жениться. Чего ради я все это затеял? А?

– Простите меня, имам, – покаянно сказал Панах, – я в очень сложном положении. Мне не к кому больше прийти с этим делом. Я вас почитаю, как отца. Позвольте мне объяснить все или прикажите мне молчать, и я уйду.

– Ну, хорошо, – смягчился имам, – говори.

– Я к ней посватался и получил согласие. На следующий день ее похитили из моего дома. Если, я откажусь от нее – это будет подло, поскольку ее украли из моего дома. Если я сдержу свое слово и женюсь на обесчещенной девушке, я покрою позором свое имя. В этом случае мне придется сменить службу, потому что молла Соборной мечети должен служить примером для подражания. Я не знаю, как поступить.

– Довольно самобичевания, – сказал имам, – из всякой сложной ситуации всегда найдется очень простой выход. Чтобы, как говорится, и волки были сыты, и овцы целы. Тебе надо жениться на этой девушке, а потом развестись. Эх, мне бы сейчас оказаться в твоем возрасте, я бы даже не посмотрел на то, что ее похитили. Я тебе скажу одну вещь. Если бы мне сейчас предложили скостить половину моих лет, в обмен на то, чтобы я оказался в твоей ситуации и женился на этой девушке, я бы даже не дал им договорить и согласился. Что молчишь?

– Есть еще одно обстоятельство, – глухо произнес Панах, – дело в том, что я люблю ее.

Имам тяжело вздохнул:

– Это несколько меняет дело. Я бы даже сказал, в корне меняет дело. Но поскольку разговор наш принял метафизический смысл, я предлагаю обсудить более конкретные вещи. Ты нашел девушку?

– Да! – ответил Панах.

– Да? – удивился имам. – Я надеялся, что ты скажешь, нет. И где же она?

– В руках Джамала.

– Где именно? Где она находится?

– Я их выследил. Но где она сейчас, я не знаю. Четверть ночи я простоял напротив дома Джамала и видел, как некие люди вывели ее из дома, но затем они сели на коней и ускакали.

– Ты не стал их преследовать? – спросил имам.

– У меня не было коня.

– А я в молодости бегал очень быстро, – заметил имам, – некоторых лошадей обгонял. Значит, где девушка, мы не знаем. Ладно, иди, работай, ты уже два дня не читаешь проповеди. А я сейчас подумаю, как следует, и, наверное, опять пойду к вали. Кажется, он меня разозлил.

Молла Панах поклонился и ушел.

* * *

Егорка шел за своей провожатой, стараясь не наступать ей на пятки. Девушка почему-то все время оглядывалась, словно, пытаясь в тени капюшона, разглядеть лицо ведомого человека. К южному крылу дворца примыкали постройки. В воротах была дверь, проводница постучала условным стуком. Вопреки ожиданию дверь открылась не сразу.

– Где ты ходишь? – шикнула девушка на стража ворот.

– Да, я только отошел на минуту.

– Все шахине передам.

– Не губи, – страж бухнулся на колени.

– Встань немедленно, – зашипела девушка, – что человек о нас подумает.

Страж поднялся и повел их вглубь двора. Это были задворки кухни и хозяйственной части. Пахло помоями. Повсюду лежали груды мусора. Егорка невольно зажал нос.

– Как-то здесь не убрано, – заметил Егорка.

Проводница с любопытством бросила на него взгляд.

– Что зыркаешь, – спросил Егор, – нравлюсь, может быть?

Он услышал смешок в ответ. Вошли в основное здание и долго плутали по темному узкому коридору. Затем вышли в какую-то более широкую галерею. Впереди были видны всполохи света. Проводница схватила его руку.

– Там впереди стоит часовой, – жарким шепотом прошептала ему в ухо девушка.

От ее волнующего голоса у Егорки забилось сердце.

– Сейчас я пойду вперед, – продолжала девушка, – и заговорю с ним. Он меня проводит немного. Я скажу, что боюсь. В это время ты должен бесшумно войти в дверь, которую он охраняет.

– Дверь открыта? – спросил Егор.

– Да.

– А как я выйду оттуда?

– Понятия не имею, но до этого еще дожить надо, – прошептала она и пошла вперед, не таясь.

«А девушка с чувством юмора», – сказал себе Егор.

Служанка пошла вперед, не таясь. Егор слышал, как она кокетливо заговорила с часовым, затем голоса стали отдаляться. Егор, прижимаясь к стене, двинулся вперед. Когда до двери оставалось несколько шагов, он их увидел. Гвардеец нес факел, освещая путь служанке. Егор, торопясь, сделал последние шаги. Дверь бесшумно отворилась, и он оказался в покоях шахини. «Вот, что я здесь делаю, в спальне замужней женщины», – сказал себе Егор, – я счастливо женатый человек». В следующий миг он услышал:

– Долго же мне пришлось тебя ждать.

Егор повернулся на звук голоса, и с трудом различил, как от стены отделилась тень. Шахиня пересекла комнату и открыла дверь, ведущую во внутренние покои. Там был свет, донесся запах горящих свечей.

– Женской бани, значит, не будет, – разочарованно подумал Егор.

Он последовал за женщиной, но на пороге остановился и внутренне ахнул. Шахиня была нагая, она стояла у алькова с распущенными волосами. Светильник с горящими свечами неровно освещал ее прекрасное тело.

– Ты не спешишь обнять меня? – сказала шахиня.

– Госпожа, я прошу меня простить, – хрипло сказал Егор, – я не тот, за кого вы меня принимаете.

Шахиня закричала и закрылась накидкой. Егор бросился к ней, отбил удар, который она уже наносила своим маленьким кинжалом. Он схватил ее, сжал в объятиях, лишив возможности двигаться, и зажал своей могучей дланью рот. В передней комнате уже слышался топот. Тревожный голос гвардейца спросил:

– Что случилось, госпожа?

Егор, наклонившись к уху шахини, шепнул:

– Не кричи и не выдавай меня, я друг Али, он в опасности.

После этого он отпустил ее и бросился на пол, в тень шахского ложа. Дверь в спальню открылась.

– Пошел прочь, – сказала вошедшему стражнику шахиня, – как ты смеешь сюда входить, головы лишиться хочешь.

– Но вы кричали, – оправдываясь, сказал стражник, – что случилось?

– Ничего, мне приснилось страшный сон, убирайся.

Шахиня вышла из комнаты, вслед за гвардейцем, закрыла за ним дверь и вернулась.

– Я сразу почувствовала неладное, – сказала она, – как только увидела твою фигуру. Что случилось? Кто ты такой? Как посмел прийти сюда и ввести меня в заблуждение?

Егор сел на полу.

– Простите, другого выхода не было, сами посудите. Как бы иначе я смог вас увидеть.

– Где Али? – нетерпеливо спросила княжна.

– Он ушел на встречу с вами и больше не вернулся.

– Боже мой, – встревожилась княжна, – вот теперь мне по-настоящему страшно стало. Значит, он рассказал тебе о нашей связи. Вам, мужчинам, нельзя ни в чем доверять. Обещают, что будешь единственной женой, потом заводят еще десяток. Это тайна нашей с ним связи опасна, как смерть. И он не утерпел похвастаться. Как же, его приблизила шахиня! Где он? Где этот болтливый негодяй!

Распалив себя, княжна ходила по комнате, спотыкаясь о высохшие головы лежащих на полу звериных шкур.

– Я думал узнать о нем у вас, – осторожно сказал Егор, – он ушел на встречу с вами и не вернулся.

– Ах, да. Ты уже говорил. И что это должно означать? Что ты молчишь, как истукан? – гневно спросила Тамта.

– Знаете, вы очень красивы, – невпопад ответил Егор, – прямо глаз нельзя отвести.

Княжна от подобной дерзости не сразу нашлась, что ответить. А Егор тем временем продолжал.

– Знаете, я вполне мог бы оказаться на его месте.

В следующий миг в его голову полетел серебряный кувшин, стоявший на столе. Но Егор, обладавшей молниеносной реакцией охотника поймал его на лету.

– Да как ты смеешь, негодяй говорить мне такие слова? Я сейчас позову охрану.

– Простите, – сказал Егор, – вы все равно никого не позовете, ваше величество, я просто хотел сказать, что мы спали с ним рядом, но разбудили его, а могли разбудить меня, простите, это во мне ревность говорит. Исчезновение Али может означать одно из двух. Либо его схватили люди Джамала, либо те, кто шпионит за вами. И я даже не знаю, что хуже.

– Хуже последнее, – сказала Тамта, – хуже настолько, что об этом вообще лучше не думать. В первом случае убьют только его, а во втором нас обоих, – хладнокровно пояснила Тамта.

Гнев ее прошел, поскольку на первый план выступили очень важные обстоятельства.

– Спасибо за прямоту, – поблагодарил Егор, – давайте, обсудим первый вариант, раз вы даже думать не хотите о втором. Али говорил, что вы обещали ему помочь.

– Я навела справки, – холодно сказала княжна, – через канцелярию. Никакой официальной информации об аресте этого человека нет. Ах черт, вот почему они меня заподозрили. Говорила же мне мама, никогда никому не делай добра. Как же я могла допустить такую оплошность. Значит, Али у них в руках. Боже мой, что теперь со мной будет? Что делать, скажи мне умник. Ты пришел спасти своего друга, рискуя собой. Ты благороден и умен. Скажи, что мне делать?

– За вашей спиной стоит грузинский царь, – сказал Егор, – я не думаю, что ваш муж станет ссориться с ним. Супружеская неверность слишком ничтожный повод для войны, хотя и достаточный для развода. Я прошу вас помочь моему другу и вашему возлюбленному. У него нет защитников и покровителей кроме вас.

Тамта, кусая губы, смотрела на Егора.

– Все отрицать, – наконец произнесла она, – пусть сначала докажут. Что же касается твоего друга, то для него лучше сейчас умереть. Вот так.

– Это жестоко, – заметил Егор.

– Жизнь вообще очень жестокая вещь. Ты ведь не маленький мальчик. Разве ты еще не понял этого? А теперь уходи немедленно.

– Простите, каким образом?

– Я не знаю. Как хочешь, только уйди из моих покоев.

– Вы не станете помогать Али? – кротко осведомился Егор.

– Нет, он сам во всем виноват. Более того, я позабочусь о том, чтобы он держал язык за зубами. Уходи.

Егор поднялся с пола. Нависнув над хрупкой фигурой шахини, кивнул ей и направился к двери.

– Эй, ты куда, – окликнула его Тамта, – там стража.

Но Егор, не слушая ее, толкнул дверь. Стоявший к нему спиной гвардеец, оглянулся и тут же рухнул замертво под ударом Егоркиного кулака.

Обратный путь он проделал по памяти, вспоминая повороты, проделанные в сопровождении проводницы. Встречал людей, которые удивленным взглядом провожали его богатырскую фигуру. Точно так же он вышел в хозяйственную пристройку, пересек двор, зажав нос заблаговременно, и оказался на улице. В свой дом он вошел крадучись, стараясь не производить шума, но жену все равно разбудил.

– Когда уже ты перестанешь бродить по ночам, – жалобно сказала Мариам, – спать не даешь, где ты был опять?

– Прости, милая, – сказал Егор, – спи, утром поговорим.

Мариам послушно опустила голову и замолчала. Поняв, что она спит, Егор нащупал в стенной нише кувшин с узким горлом, и бесшумно ступая, прошел на веранду. Ночь близилась к концу. Горизонт над морем заметно порозовел. Егор вытащил пробку из кувшина и припал к нему губами. Отсюда были видны черепичные крыши расположенных ниже домов, верхушки крепостных стен. И та самая башня, в которой Али, а затем и Егор томились в заключении. Глядя на нее, Егор пытался ухватить какую-то важную мысль, догадку, которая крутилась на краю его сознания, но так и не далась ему. Егор дождался восхода солнца и пошел спать, говоря себе, что не всегда утро вечера мудренее. Однако вернемся на холм, господствующий над городом.

* * *

– Ну, как вино? – спросил Иблис.

– Великолепное, – отозвался Али.

– Лучшее, какое только можно найти в этой области, – довольно сказал начальник джинов, – такое подают в райских кущах.

– Вот это ты врешь, ничего там не подают. Одни пустые обещания.

– Я так и знал, что все это вранье! – торжествующе воскликнул Иблис. – Послушай, Али. Ты начинаешь мне нравиться. Ты – искренний. Говоришь правду, не взирая на лица. Если бы кто со стороны услышал наш разговор, подумал бы, что ты джин, а я богослов. Но все равно, мы должны соблюсти кое-какие формальности. Полетаем немного?

– Это еще зачем? – удивился Али. – Хорошо сидим, вино пьем. Не знаю как ты, а у меня от полетов все обратно может выйти.

– Так я же говорю – формальности надо соблюсти. Нам пора.

– Послушай, джин, – сказал Али, – я все понимаю. У тебя такая работа. Но ты меня этим не удивишь. Не забывай, с кем имеешь дело. Ты меня искушать собрался? Но я все это знаю. Что там первое? Поднимешь меня на гору и скажешь, прыгай. И пусть твой бог спасет тебя.

– Допустим, – сконфуженно сказал Иблис.

– Так вот, я все равно не брошусь вниз, но совсем по другой причине.

– По какой? – спросил Иблис.

– Потому что Бога нет, и, если я брошусь вниз, меня некому будет спасти.

Иблис замахал руками, а потом прижал палец к губам, призывая хранить молчание.

– Больше ни слова, – предупредил он. – Не мне, как ты понимаешь, разубеждать тебя. Я понимаю твое состояние, но лучше не договорить, чем сказать лишнее.

– Тогда и ты больше ни слова, – сказал Али.

– По рукам, – сказал Иблис и протянул руку для битья.

Но Али свою руку убрал, на всякий случай. Иблис сделал вид, что не заметил этого.

– Ладно, – весело сказал он, – будем делать вид, что с формальностями покончено. Испытания ты прошел.

– Мне за это что-нибудь полагается?

– Нет. А что тебе может полагаться?

– Мало ли, любое испытание предполагает награду.

– Ну, не знаю, – уклончиво сказал Иблис.

– Постой, ты не увиливай. А что было бы, если я проявил малодушие и не прошел испытание.

– Тогда все было бы по-другому, – оживился Иблис, – забрал бы я тебя.

– Куда?

– Туда, – джин показал вниз.

– Интересное дело, – возмутился Али, – у тебя, выходит беспроигрышный вариант. Так не пойдет, – Али встал и пошел вниз по склону.

– Стой, – всполошился Иблис, – вернись, куда ты?

– Пойду, прогуляюсь, – объявил Али.

– Не ходи там, в темноте на змею можешь наступить.

– Осень кончается, скоро снег пойдет. Что ты несешь, какие змеи.

– Пожалуйста, вернись, – взмолился джинн, – ты не должен уходить с ковра.

– Почему?

Иблис молчал.

– Скажи почему и я вернусь.

– Я знаю, что ты держишь слово. Я там не властен над тобой. Вернись на ковер.

– Вот как, – развеселился Али, – а, если я сейчас уйду?

– У меня будут серьезные неприятности. Он, – Иблис показал глазами наверх, – только повода ищет, чтобы меня упрятать. Вернись, ты обещал.

– Так не надо было гордыню проявлять, он бы к тебе и не цеплялся. – Али вернулся и сел на ковер, – вези!

– Куда?

– Не знаю куда, сам просил, чтобы я вернулся.

– Просто посидим, поговорим, не часто выдается возможность поговорить с умным человеком. Вот ты говоришь, возгордился. А, ведь, я не возгордился. Мне обидно стало. Вечность мы служили ему верой и правдой. И чем все это кончилось. Он создает из праха и пыли глиняную куклу и требует, чтобы мы ей поклонялись.

– Это ты сейчас обо мне? – спросил Али.

– Неважно, я в общем, о человечестве. И, главное, было очевидно, что ничего хорошего от них ждать не придется. Так нет же, первое же сотворенное ими непотребство приписали мне. Я, мол, оборотился в змея и пополз, видите ли, в эдемский сад, чтобы соблазну их подвергнуть. Зачем, где логика, мне превращаться в змею, гадюку подколодную, чтобы убедить их предаться плотскому греху. Да я сам мог оборотиться добрым молодцем и овладеть этой толстой коровой. Не было такого. Грех был, змей был, но это был не я.

– Ладно, не переживай ты так, – успокоил его Али, – чего вспоминать-то.

– Говорю же обидно, столько лет прошло, а ничего не забываю.

– Давай лучше выпьем, – предложил Али, – и вернемся в камеру. Ты зачем вообще приходил ко мне?

– И то дело, – запоздало сказал Иблис, разливая вино.

– Может быть, ты освободить меня хотел, так я пойду.

– Я? Освободить? – спохватился Иблис. – Ну что ты, я вообще не по этой части.

– А поменяться. Я слышал, что ты практикуешь натуральный обмен. Душу меняешь на что-нибудь более существенное – свободу, богатство или могущество.

– И сонм человеческих душ, – зачем-то произнес Иблис, – всякое бывало. Но ты не слушай болтунов, много небылиц говорят обо мне. Не всякая душа меня интересует.

– Но, но, полегче. Без оскорблений.

– Я вовсе не оскорбить тебя хочу. С тобой у меня обмена не получится. Для тебя душа ценности не представляет. Да и свобода тоже. Поэтому обмен не имеет смысла.

– Это ты малость перегнул, – возразил Али, – насчет души спорить не стану. Это субстанция метафизическая. И оттого дорожу я ей или не дорожу, ничего не меняется. То есть она мной не управляема, а напротив, я ей подвластен. Это все равно, что неразумному ребенку упрек бросить, мол, ты родителем не дорожишь. Как же не дорожит, когда от него зависит. А вот по поводу свободы, ты ошибаешься. Может быть, это единственное, что меня интересует. Так что я могу рассмотреть варианты обмена.

– А, если ты свободой своей дорожишь, чего ради потащился на третье свидание. Ведь ясно было, что добром не кончится.

– Так сказано же, Бог троицу любит.

– Поэтому ты при каждом удобном случае заявляешь, что Бога нет. Смотри, договоришься.

– Ну не мог же я женщине отказать. Это грешно женщине отказывать.

– Поэтому ты своей рабыне отказываешь во взаимности.

– Так, довольно о моей личной жизни, – рассердился Али – я так понимаю, что у тебя ко мне праздный интерес.

– Ну, посидели, выпили, плохо разве, – миролюбиво сказал Иблис.

– Ладно, – остывая, сказал Али, – вернемся в камеру. Вазир меня, наверное, заждался. У него ко мне серьезное дело. А я еще не знаю, что ему сказать, надо подготовиться.

– Я все слышал, торопиться некуда, – сказал Иблис, – вазир вышел из твоей камеры несколько минут назад, еще до комнаты совещаний не дошел.

– Так ты властен над временем, – заметил Али, – тогда мы можем договориться.

– Даже не думай, – возразил Иблис, – покойников я не оживляю.

– Почему?

– Я их боюсь. К тому же я могу только замедлить ход времени. А туда сюда я никого не перемещаю. О чем ты говоришь? Даже господь Бог, которого я бесконечно люблю и уважаю, – эти слова Иблис произнес громко, – и тот уже состарился. Да. И его, когда-нибудь не станет. Случится это, правда не скоро, спустя вечность. Но это произойдет. И появится новый Бог.

– И новый Иблис.

– Конечно, как же без меня, все в мире должно находится в равновесии.

– Может быть, он будет добрее.

– Вряд ли, он будет таким же, как и я.

– Я говорю о Боге.

– Это вряд ли, ничего не меняется. О какой доброте ты толкуешь, если он меня, лучшего своего ангела низвергнул с высоты. А кто ты для него – муравей.

– Сам муравей.

– Ты это, язык-то попридержи.

– Да пошел ты.

Неожиданно Иблис ударил его в лицо. Али вскочил, бросился на него, но запутался в цепях. Открылась дверь, и в камеру вошел слуга с факелом, за ним Иблис. Он сел на табурет и спросил:

– Готов к ответу?

– Твое счастье, что у меня руки скованы – сказал Али.

Иблис несколько времени недоуменно смотрел на Али, затем сказал:

– Будем считать, что я этого не слышал. Что ты решил?

При первых же звуках его голоса, Али сообразил, что перед ним подлинный вазир.

– Я принимаю ваши условия, – ответил Али.

– Далее.

– Я должен переговорить с княжной и убедить ее. Решение будет принимать она. Устройте мне встречу с ней.

Вазир покачал головой.

– Ты хочешь, чтобы я устроил вам свидание? Это невозможно. Напиши ей письмо. Я передам.

– Письму она не поверит.

– Почему?

– Я не пришел на встречу. Она не дура. Поймет, что меня схватили, и письмо написано под диктовку.

– Я должен подумать, – сказал вазир.

– Еще вот что, – сказал Али, – у меня есть одно условие.

– Я считаю, что вы сейчас находитесь не в том положении, чтобы диктовать свои условия, усмехнулся вазир. Единственное условие – ваша свобода в обмен на мою безопасность.

– Тем не менее, это важно. Выслушайте меня.

Вазир нетерпеливо шевельнул пальцем.

– С момента моего появления в городе меня преследует один человек.

– Кто это? – быстро спросил вазир. В его голосе был интерес.

– Чиновник из дивана внешних сношений. Его зовут мирза Джамал.

– Причина.

– Ему понравилась моя рабыня. Он предложил мне продать ее. Я отказался.

– Зачем же вы показали ему свою рабыню.

– Мы плыли на одном корабле из Гиляна.

– Вот оно что. Я, было, подумал, что кто-то оказался расторопней меня. Я поговорю с ним. И он оставит вас.

– Он вас не послушает. Мне сказали, что он никого не боится. Вали – его родной дядя.

– Тогда я сниму с работы и дядю. Должность вазира, наверное, будет главнее.

– Приятно иметь дело с влиятельным человеком, – сказал Али.

Вазир встал и стремительно вышел.

«Какой энергичный и деловой человек, – подумал Али, – но куда делся Иблис, неужели привиделось».

Он потрогал место удара и обнаружил ссадину. Но она могла быть получена при задержании.

Вазир вернулся под утро. Али спал, привалившись плечом к стене, спал так крепко, что слуга тряхнул его за плечо, приводя в чувство.

– А, это вы, – тяжело просыпаясь, сказал Али, – как поживаете?

– Спасибо, хорошо, – ответил вазир, – я рискну, поверю тебе на слово. Но имей в виду, вы оба у меня в руках. Сейчас с тебя снимут цепь и отведут к шахине. Ты поговоришь с ней. После этого тебя отпустят или вернут в камеру. В зависимости от результатов разговора. Ты меня понял?

– Я вас понял. То есть не совсем. В случае отрицательного ответа, моя участь ясна. А, если она согласится. Как дальше. Вы меня отпустите в Грузию?

– Нет, я не сумасшедший. Тамта должна дать мне собственноручно написанную охранную грамоту. Когда я получу письмо от грузинского царя.

– Царицы.

– Царицы, тогда я верну ей ее письмо.

– Что должно быть в охранной грамоте?

– Ее признание в связи с тобой.

– Никакая женщина этого не сделает.

– Сделает, если от этого будет зависеть ее собственная жизнь. Эй, где ты там заходи, – негромко сказал вазир.

В камеру вошел человек с инструментами и сноровисто расковал Али.

– Можно мне помыться? – спросил Али.

– Зачем?

– Как зачем, я же к женщине иду.

– Нет времени. Вперед.

Они вышли в коридор, где стояло двое гвардейцев. Слуга с факелом пошел вперед, освещая путь. А вазир растворился в темноте.

Встревоженная Тамта легла под утро, намереваясь немного отдохнуть. Безрадостные мысли одна хуже другой не давали ей покоя. И она никак не могла забыться сном. Когда же ей это удалось сделать, дверь в покои отворилась, и на пороге возник человек. Княжна вскочила с постели, выставив вперед кинжал, который всегда лежал у нее под подушкой.

– Кто ты? Убирайся прочь.

Но в следующий миг узнала знакомые черты.

– Это ты? – сказала княжна. – Откуда ты взялся? Я ничего не понимаю.

– Может быть, сначала обнимемся? – спросил Али.

Тамта осторожно подошла и прижалась к нему. Но тут же отстранилась.

– Но чем это от тебя пахнет! – воскликнула она, поднося к носу ладонь. Где ты был все это время?

– От меня пахнет тюрьмой, – сообщил Али, – меня схватили, когда я ждал в условленном месте. Только что выпустили.

– Значит, он был прав, – задумчиво произнесла княжна.

– Кто это он? – спросил настороженно Али.

– Человек по имени Егор. Назвался твоим другом. Он недавно вышел отсюда.

– У тебя был другой мужчина, и ты так спокойно сообщаешь мне об этом. Ты хочешь, чтобы я устроил скандал?

– Не забывайся, – холодно сказала Тамта, – скандалы здесь только я могу устраивать. Кстати, он говорил мне комплименты.

– Скотина. Извини, это я не тебе. В этом деле, значит, на дружбу полагаться нельзя. А как он сюда попал?

– Я назначила тебе свидание. Моя служанка привела его вместо тебя.

– Свято место пусто не бывает. Ты считаешь, что это обстоятельство оправдывает твою измену? – спросил Али.

– Ты с ума сошел! Какая измена? Мы поговорили, и он ушел.

– Так это же другое дело совсем, – заметил Али.

Он красноречиво указал на постель.

– Ты не хочешь предаться страсти со мной? – спросил Али. Княжна, не реагируя, продолжала смотреть на него испытывающим взглядом.

– Прежде скажи, как тебе удалось освободиться и прийти сюда.

Али изложил обстоятельства своего освобождения.

– Ты хочешь сказать, что вазир знает о том, что ты здесь? – в ужасе воскликнула Тамта.

– Конечно, он сам меня сюда привел.

– Боже мой, я пропала, – воскликнула Тамта, – что теперь со мной будет.

– Ты пропала бы, если бы он не привел меня сюда. У него есть к тебе деловое предложение. От этого будет зависеть жизнь моя, и что самое ценное, жизнь твоя. Кто ходил за мной из служанок? Зинат?

– Да.

– Значит, она подкуплена вазиром.

– Мерзавка. Она сказала, что ты не пришел.

– Послушай, мы у него в руках, но он хочет променять свое молчание на убежище в Грузии. Это то, что ты можешь предложить вазиру в обмен на наши жизни? Только подумай, как следует.

– Тут и думать нечего. Вазир переоценивает мое значение для грузинского двора. Если бы я что-то значила для них, меня бы не отдали сюда замуж.

– Но он же не знает об этом. Напиши письмо матери. Что с того, что она тебе откажет. Нам нужно выиграть время. В любой момент в город могут войти татары и, тогда вся эта возня станет бессмысленной, – предложил Али.

– Мне казалось, что ты не способен на обман, – заметила Тамта.

– Я нет, но ты же способна.

– Наглец. Ты смеешь оскорблять меня. Я сейчас позову охрану, и они вышвырнут тебя прочь.

– Там в коридоре ждет вазир со своими охранниками, и вряд ли он будет защищать твою честь. Что будет, если он донесет шаху о том, что ты изменила ему.

Тамта задумалась.

– Ладно, – наконец сказала она, – что я должна написать? А, если он обманет? Возьмет бумагу и выдаст меня.

– Надо составить письмо таким образом, чтобы из него вытекала необходимость твоего возвращения домой в сопровождении вазира, который готов сопровождать тебя в случае оказания ему покровительства при дворе. Последний просит письменные гарантии. По-моему, так будет неплохо.

– Если ты такой умный, садись и пиши.

– Вазир знает твой почерк. Письмо должно быть написано твоей рукой. Вообще я не понимаю твоей обиды. Я здесь нахожусь не по своей воле. Это унизительно, но это так.

– Бедняжка, по чьей же воле ты здесь находишься? – с сарказмом спросила Тамта.

– Давай остановимся, – предложил Али, – этот разговор ни к чему хорошему не приведет.

Тамта прошла к туалетному столику, вынула из ящичка бумагу и калам.

– Диктуй, – сказала она.

Али продиктовал. Княжна написала письмо, поставила свою подпись, посыпала песком, стряхнула и протянула Али.

– Отдай вазиру, только скажи ему, чтобы он не вступал со мной в разговор на эту тему. Все оговорено.

Али взял бумагу и сделал шаг в направлении дверей.

– Куда ты? – остановила его княжна.

Али молча посмотрел на нее.

– Вот так просто ты и уйдешь. Ты говоришь о своем унижении. Но совсем не думаешь о том, как унижаешь меня. Ты пришел ко мне с деловым предложением и уходишь. Человек, шептавший мне слова страсти, говоривший о любви. Какая же ты свинья!

– Положим, о любви я не говорил, – заметил Али, – но ты права. Мне стыдно. Как мне загладить свою вину?

– В соседней комнате есть вода в ванной и полотенце. Ты можешь смыть с себя запах тюремной камеры и вернуться.

– Но ведь скоро рассвет, – неуверенно сказал Али.

– Рассвет – это лучшее время для любви, – сказала Тамта.

– Слушаюсь, царица, и повинуюсь, – ответил Али.

Он вышел из покоев царицы через час. В коридоре его ждали люди вазира. Его отвели к нему.

– Что она сказала? – спросил он.

– Она согласилась.

– Но почему так долго. Прошло полтора часа.

– Мне пришлось ее убеждать.

– А почему ты такой красный?

– Это было нелегко и мне стыдно за свое предательство, – сказал Али, протягивая вазиру письмо.

Вазир быстро пробежал его глазами.

– Да, все верно, – сказал он, – это ее рука. Но больно умно написано. Она излагает свои мысли проще.

– Я ей диктовал, – скромно заметил Али.

– Хорошо, – бросил вазир, – отведите его в камеру. И немедленно отправьте гонца в Тбилиси.

– Постойте, – возразил Али, – какая камера? Мы так не договаривались.

– Я обещал сохранить тебе жизнь, – жестко сказал вазир, – и я сдержу свое слово. Но пока не придет ответ от грузинского царя, ты будешь сидеть в тюрьме. Или ты полагал, что я отпущу тебя на волю? Я не могу этого сделать. Ты мое доказательство измены шахини.

– У меня регулярные встречи с агентом, – войдя в роль, спокойно сказал Али, – если я не буду выходить с ним на связь, он поймет, что со мной случилась беда и передаст княжне. Тогда твой план расстроится. Она найдет способ сообщить в Грузии о твоем вероломстве.

Вазир поднял руку для удара, но удержался.

– Следи за своей речью, – посоветовал он.

– Ты можешь представить ко мне своего шпиона. Ну, куда я денусь от своей царицы. Неужели ты думаешь, что я брошу ее.

– Конечно, бросишь, я бы так и сделал.

– Но я же не ты.

– Что, ты благородней, чем я?

– Не в этом дело – если я вернусь в Грузию, бросив в беде княжну, мне снесут голову, – сказал Али.

– А вот это довод, – согласился вазир, – будь по-твоему, но мой человек будет ходить везде с тобой, не следить, а ходить рядом. И убьет тебя, если ты попытаешься бежать. Где ты будешь жить эти дни?

– Караван-сарай, хотя я мог бы… впрочем, нет, – Али решил не впутывать Егорку, – но ты обещал мне помощь в вопросе с Джамалом.

– Этот человек пойдет с тобой к Джамалу и все решит. У него большие полномочия.

– Я могу идти? – спросил Али.

– Иди, – разрешил вазир.

* * *

Егор проснулся от тряски. Он открыл глаза и увидел раздосадованной лицо Мариам.

– Стучат в дверь, – сказала она, – а я не могу тебя добудиться. Иди, посмотри, кто там.

– Стучат или дверь ломают.

– Стучат, но уже давно.

Егор встал, зачерпнул ладонью немного воды и брызнул в лицо.

После этого он спустился во двор, разглядев в щелку одного человека, открыл дверь.

– Салам алейкум, – сказал человек.

– Алейкум ас-салам, – ответил Егор.

– Девушка, которую похитили у господина Али, находится сейчас в той самой башне, где он сам сидел.

Егор посмотрел по сторонам, улочка была пуста.

– Почему ты мне об этом говоришь?

– Мне кажется, что у тебя больше шансов встретиться с ним.

– А еще почему.

– Девушку жалко.

– Назови свое имя.

– Ялчин, я полицейский инспектор, это мои люди преследовали вас. Скажи, кому из вас пришла мысль воспользоваться священным правом зийарата, тебе или ему?

– Ему, конечно.

– Я так и подумал. Пусть при случае зайдет ко мне, расскажет, что с ним было дальше. Хотя, он может меня не найти. Я увольняюсь из полиции. Не по мне эта работа.

– Хорошо, я передам, – сказал Егор.

– Поторопись, – сказал Ялчин, – он сейчас тоже в башне.

– Кто он?

– Джамал. Прощай.

Он повернулся и пошел. Егор несколько минут смотрел ему вслед, затем бросился в дом.

– Все сходится, – бормотал он, собираясь, – нас не ищут, потому что Сара у него. Но почему он всех сажает в башню?

Он прицепил кинжал к поясу и накинул на плечи плащ.

– Куда опять? – спросила Мариам, наблюдая за его приготовлениями.

– Дело срочное, ты занимайся своими делами. Я скоро вернусь.

– А кинжал зачем берешь?

– На всякий случай, – бросил Егор, и, не дав жене возможности что-либо сказать, быстро выбежал из дома.

Соборная мечеть была по дороге. Он не думал туда заходить, но Панах стоял во дворе, беседуя с прихожанами, и сам увидел Егора.

– Вы куда спешите, – крикнул Панах, – что-нибудь случилось?

Егор не хотел впутывать моллу еще больше в это дело, но лукавить не мог.

– Она нашлась, – бросил он, – вот иду за ней.

Молла Панах оставил прихожан и немедленно присоединился к нему.

– Вам не следует ходить за мной, – попытался отговорить его Егор, – я сам, это мое дело.

– Нет, это уже мое дело, – возразил Панах.

– В таком случае, пусть они тоже пойдут с нами, – сказал Егор, указывая на прихожан, стоявших во дворе, внимавших их диалогу. Панах промолчал.

– Не могли бы вы составить компанию вашему пастырю, – обратился к ним Егор.

– С радостью, – согласились прихожане, числом около десятка.

– Ну, вот, – радостно сказал Егор, – теперь нам и сам черт не страшен.

У решетки, преграждавшей вход в башню, стояли двое молодых людей. По их холеным лицам Егор понял, что эти двое не из полиции. Вероятно, это были друзья Джамала.

Толпа людей, приближающихся к башне, напугала их и озадачила. То есть сначала озадачила, затем напугала.

– Что надо, – крикнул один из них, – не подходите сюда. Это секретный государственный объект.

Но люди подошли и обступили их. Молодые люди храбрились, вели себя нагло, но было видно, что они нервничают.

– Вам что, не понятно, – гаркнул один, – в полицию захотели? Пошли вон отсюда.

Егор, молча оттенил их в сторону, и взялся за прутья. Но решетка не поддалась.

– Ключи, – грозно спросил Егор, – у кого ключи?

Молодой человек схватил Егорку за ворот и попытался оттащить в сторону. Егор перехватил руку и сжал так, что тот со стоном упал на колени.

– Ты хочешь, чтобы я тебе руку сломал? – спросил Егор.

– Нет, – взмолился молодой человек.

Егор отпустил его и повернулся ко второму стражу темницы.

– Ключ, – повторил он.

– Ключ у него, – быстро сказал побледневший страж, – он закрылся изнутри.

Егор проверил, засов в самом деле, был закрыт изнутри.

Егор тряхнул решетку несколько раз, стал бить ногой. Но это было бесполезно. Эта решетка была предназначена для осады войском, она могла выдержать удар глинобитного орудия. В это время послышался странный звук, глухой и плотный.

– Что-то упало, – воскликнул один из прихожан. Охваченный недобрым предчувствием, Егор бросился бежать вокруг башни. Его догнал и обогнал молла Панах, и первым бросился на колени перед девушкой, лежащей в воде на мелководье. Она была бездыханна.

* * *

Али первым делом отправился на базар в свою лавку, намереваясь, как следует выспаться. Это входило у него в привычку. Первым, кого он встретил на базаре, был старшина. Памятуя о встрече со своим «агентом», Али остановил его и долго расспрашивал о делах, о здоровье, о политической ситуации.

– Нам все равно какая ситуация в стране, – сказал старшина, – лишь бы торговля шла. А у вас я слышал, что спад пошел. К выездной торговле перешли.

Али удивился, но виду не подал.

– Надо осваивать все способы, – ответил он.

– Но с арендной платой просрочки не будет? – спросил старшина.

– Не беспокойтесь, все будет в срок, – заверил его Али, – у вас же есть задаток.

– Я просто спросил.

Али оглянулся, с самого дворца за ним следовал человек. Али пошел к своей лавке. У дверей вновь оглянулся и махнул рукой. Соглядатай на всякий случай оглянулся по сторонам, затем подошел поближе.

– Я сейчас спать буду, – сообщил ему Али, – часа три не меньше, если у тебя есть свои дела, займись ими. Если нет, можешь у меня в лавке посидеть. Холодно на улице.

– Я посижу в лавке, – сказал человек.

Он был примерно одних лет с Али. В его облике чувствовалась порода. Видимо, это был не простой шпион, но человек, занимающий более высокую должность. Чувствовалось, что он занимается несвойственным ему делом. Али отпер дверь и вошел в лавку. Час был ранний, и Рамиз еще не приступал к своим обязанностям. Соглядатай, не чинясь, последовал за ним.

– Как тебя зовут? – спросил Али.

– Мурад, – ответил соглядатай.

– Мурад, чувствуй себя, как дома, – сказал ему Али. Он прошел в подсобку и лег на лежанку, потянув на голову одеяло. По скрипу шагов, Али догадался, что Мурад заглянул в подсобку.

– Мне бежать некуда, – не оглядываясь, сказал Али, – расслабься, отдыхай.

Мурад не ответил. Али закрыл глаза и унесся в прошлое ночное небо. Теперь он жалел, что отказался от полета, предложенного Иблисом. Он вспомнил панораму Баку, город, освещенный лунным светом. Любуясь этим видом, он стал погружаться в сон, но это продолжалось недолго. Он заснул, как ему показалось на мгновенье. Ибо едва он забылся, как стук щеколды, скрип дверных петель вернул его к действительности и отозвался тревожным стуком в груди. До его слуха донесся голос, в котором он узнал своего приказчика. Короткий диалог, настороженные вопросы Рамиза и спокойные властные ответы Мурада. Затем Рамиз заглянул в подсобку и с бесцеремоностью, свойственной детям, спросил:

– Хозяин, вы спите?

– Уже нет, – хрипло ответил Али, – ты почему опаздываешь на работу?

– Простите, хозяин, – виновато сказал Рамиз, – я по уважительной причине. Там девушка какая-то упала, разбилась насмерть. Я смотреть бегал. Упала с башни Заратустры. Как она туда залезла, уму непостижимо. Все только об этом и говорят.

Али почувствовал, как сердце его наливается тревожной тяжестью. Он повернулся на другой бок и взглянул на Рамиза. Подросток улыбался.

– Я рад вас видеть, – сказал он, – торговля, правда, стоит. Последнюю партию продал с помощью вашего друга. Здоровый такой бычара. Он сюда приходил, к дворцу меня потащил. Я его, кстати, сейчас видел. Он тоже там был. Девушку на руки взял. Али подскочил с лежанки и бросился вон из лавки.

У башни толпился народ. Фигуру Егорки Али узнал издалека. В стороне на земле лежало тело, накрытое тканью. Егор стоял над ним, понурив голову.

– Извини, друг, – сказал он Али, – не уберег.

– Как это случилось, – тяжело дыша, спросил Али, – почему она здесь?

– Он похитил ее из дома моллы Панаха, пока мы были в его загородном доме. Он сам тоже здесь.

Али повернул голову и увидел моллу Панаха. Он стоял с потерянным лицом сзади толпы людей, пытавшихся выломать решетку, преграждающую путь в башню.

– Хочешь взглянуть, – спросил Егор, опускаясь на колени рядом с телом Сары.

– Нет, – отказался Али, – что там происходит?

– Там заперся Джамал. Это его рук дело. Он не выходит, требует, чтобы пришла полиция.

К ним подбежал Мурад и наклонился, держась за бок. Он не сделал попытки схватить Али, ибо понял, что сбежать тот не собирается.

– И здоровы же вы бегать, – сообщил он, тяжело дыша.

Али подошел к Панаху и дотронулся до его плеча.

– Простите меня, – сказал Панах, – я не уберег ее. Но я отомщу ему.

– Предоставьте это нам, – сказал подошедший Егор.

Рядом с ним стоял Мурад, и лихорадочно пытался сообразить, что происходит, и кто из них грузинский шпион.

– Там внутри башни убийца, – сказал ему Али, – вазир сказал, что вы наделены полномочиями.

– Расступитесь, – крикнул Мурад людям.

В его властном голосе было нечто, отчего толпа послушно раздалась в стороны.

– Подойдите сюда, – приказал Мурад.

За решеткой возник Джамал. Он был бледен.

– Я не выйду, пока сюда не прибудет полицейский инспектор, – заявил он, – его зовут Ялчин.

– Я из Службы безопасности дворца, – сказал ему Мурад, и показал ему какой-то значок, – откройте решетку, вас никто не тронет.

– Слава Аллаху! – обрадовано воскликнул Джамал. – Пусть они отойдут в сторону. Это недоразумение. Я здесь не причем, она сама прыгнула. Я племянник губернатора.

Мурад посмотрел на окружавших его людей, и те неохотно раздались в стороны. Джамал открыл замок решетки и осторожно вышел из башни.

– Проведите меня, пожалуйста, мимо этих людей, – обратился он с просьбой к Мураду. Тот угрюмо кивнул и провел его сквозь толпу. Когда Джамал проходил мимо моллы Панаха, тот выхватил висящий на поясе Егорки кинжал и всадил ему в сердце.

– Вы же обеща… – выдохнул Джамал, но не договорил, захрипел, из его рта хлынула кровь, и он упал. Сразу же после этого появилась полиция.

– Кто это сделал? – спросил инспектор.

Али, заслонив собой Панаха, выступил вперед.

– Это сделал я, – сказал он, – он похитил мою рабыню. Я имел право на виру.

– И все же мне придется арестовать вас, – сказал инспектор, – суд разберется, имели ли вы право убить его или нет.

Но Мурад не дал увести Али, он остановил инспектора.

– Этот человек уже арестован, – сказал он, – составьте протокол и идите по своим делам. Я из шахской службы безопасности. К тому же это не он убил. Я свидетель. Он на себя наговаривает.

– А кто убил? – спросил инспектор.

– Не знаю, я не видел. А с этого я глаз не спускал.

– Не выгораживайте меня, – сказал Али, – я убил и готов за это ответить. Инспектор, арестуйте меня.

– Назад, – сказал Мурад полицейским, которые подступили к Али.

Инспектор отвел Мурада в сторону.

– Вы хоть знаете, кого убили. Это важная шишка из министерства. К тому же он племянник губернатора города.

– Мне плевать кто он, – холодно сказал Мурад, – я выполняю важное государственное задание. Или ты хочешь иметь дело с вазиром?

– Нет, что вы, – быстро ответил инспектор, – ни в коем случае. Как скажете.

– Пусть унесут этого человека, и разгоните зевак.

Мурад подошел к Панаху.

Панах, стоявший все это время в оцепении, пришел в себя и сказал:

– Благодарю вас.

– Я хожу на ваши проповеди. Всегда, когда есть возможность, – продолжал Мурад – зачем вы это сделали.

– Это была моя невеста, – ответил Панах.

– Понимаю. Да упокоит Аллах ее душу. Я надеюсь, никто из ваших прихожан не проговорится.

– Мне все равно, – сказал молла Панах.

Мурад сочувственно дотронулся до его плеча и отошел в сторону. Али накрыл Сару своим плащем. Полицейские подогнали арбу и увезли убитого. К этому времени принесли носилки и положили на нее девушку.

– Куда ее нести? – спросили люди.

– Ко мне домой, – сказал Егор, – я покажу.

Сару похоронили в тот же день по мусульманскому обычаю. Молитву над ней читал другой молла. Панах не пришел на похороны. Над могилой стояли только Али и Егор.

Когда молла закончил, Али протянул ему деньги, священник поблагодарил, произнес подобающие случаю слова и ушел.

– Почему все так произошло? – спросил Али у Егорки, когда они остались вдвоем у свежей могилы.

– Это вопрос риторический, – ответил Егор.

Али пожал плечами.

– Почему мы должны были встретить этого негодяя на своем пути. Цепь событий мне ясна. Но почему все так сложилось. В чем причина. Почему должна была умереть Сара.

– Может быть, он хотел надругаться над ней, поэтому она покончила с собой.

– Ты плохо ее знал. Она была неспособна на самоубийство. Она хотела спастись. Бежать. Она не прыгнула с башни, чтобы покончить с собой. Она бросилась в море, не зная, что здесь мелководье.

– Все в руках Божьих, – сказал Егор, – то есть я хотел сказать, на все воля Богов.

– Я думал, что ты ответишь мне постулатом из Дао.

– Это одно и то же.

Они сидели на корточках возле могилы. Али собрал у ног горсть земли и бросил его на холмик. Затем поднялся.

– Пошли отсюда, – сказал он, – я не могу больше здесь находиться. Такое чувство, будто я заново хороню свою жену.

– Если не вдаваться в детали, – заметил Егор, – то оно так и есть.

– Спасибо, ты нашел хорошие слова для утешения.

– Прости, я это сказал, не подумав. Как философ, не как человек.

– Когда ты был простым охотником, ты был добрее.

– Я исправлюсь.

– Как же так получилось, – не унимался Али, – с того момента, как мы сошли на берег, началась эта гонка с преследованием и кончилась смертью этой невинной девушки. Я спас когда-то ее хозяйку, теперь получается, что ценой ее жизни.

– Я могу вспомнить что-нибудь из Дао, – сказал Егор, – и ты поймешь, что все так и должно было быть.

– Не надо, – попросил Али.

– Хорошо, не буду. Пойдем, тогда выпьем.

Встретив удивленный взгляд Али, добавил:

– Помянем по русскому обычаю. Ведь по мусульманскому обычаю мы ее уже проводили.

Али ничего не ответив, пошел к кладбищенским воротам. Перед ними был навес, под которым лежали друг за другом несколько погребальных носилок. На лавках сидели и тихо переговаривались муллы, подрабатывающие чтением заупокойных молитв, и служители – смотрители кладбища. Среди них была заметна дородная фигура Мурада.

– Вообще-то я под наблюдением тайной службы шаха, – сказал Али.

– Мне он показался разумным человеком, – заметил Егор.

Мурад проводил их взглядом, а затем поднялся и вышел за ними. Сразу за воротами он наткнулся на их пристальный взгляд и понял, что они ждут его.

– Мы собираемся выпить, – сказал ему Егорка, – ты не знаешь, где здесь есть приличное место.

– У Сальянских ворот, – сказал Мурад, – там подают цыпленка с начинкой, приготовленного в тандыре и кебаб из осетрины.

Произнеся эти слова, Мурад почувствовал, как у него у самого потекли слюнки, и он вспомнил, что с самого раннего утра, когда его вызвал вазир, он ничего не ел.

– Покажешь дорогу? – спросил Егор.

Мурад едва заметно кивнул. Следуя указаниям Мурада, они добрались до Сальянских ворот. Потом взяли правее, поднимаясь на холм, на вершине которого, находилась закусочная. Глинобитное одноэтажное помещение было невелико. Но за ним укрытая от посторонних взоров находилась площадка, где под камышовыми навесами, разделенные друг от друга соломенными циновками были установлены каменные столешницы и глиняные круговые лавки. Выросший перед ними хозяин стал извиняться, говоря, что свободных мест нет.

– Жаль, – сказал Али, – отсюда видно море.

– Да, ладно тебе, – возразил Егор, – сколько уже можно на море смотреть.

– Смотреть на море можно бесконечно.

– Скоро стемнеет, – заметил Егор, – и ничего не будет видно.

– До заката еще несколько часов, – сказал Али, – но ничего не поделаешь, пошли в другое место.

Он оглянулся, разыскав взглядом Мурада, стоявшего в отдалении, развел руками.

Хозяин закусочной, безучастно наблюдавший разговор друзей вдруг встрепенулся и побежал к Мураду. Затем они подошли.

– И никаких разговоров, – услышал Али, – тоже мне, племянник называется. Твои гости – это мои гости. Прошу вас, господа. Я отдам вам свой лучший столик. Он зарезервирован, но это ничего.

Это был крайний столик. Он, будто бы возвышался над городом, позволяя любоваться потрясающей панорамой побережья.

– Что господа будут есть, – спросил Алигулу, так звали хозяина.

– Это неважно, – сказал Егор, – ты лучше спроси, чтобы мы будем пить.

– Что вы будете пить, – спросил Алигулу, понизив голос.

– Вино, – сказал Егор, – и позови сюда своего племянника.

Хозяин кивнул и удалился.

Через минуту к ним подошел Мурад.

– Я прошу вас разделить с нами эту трапезу, – предложил Али.

– Я на службе, – неуверенно ответил Мурад.

– Давайте сделаем перерыв, – сказал Али, – очень тяжелый день выдался, садитесь.

Мурад пожал плечами, но сел. Прибежали двое подавальщиков, смахнули несуществующую пыль с отполированной поверхности каменного стола. Быстро заставили его поверхность маленькими металлическими тарелочками со всевозможными закусками и соленьями – сырная масса с перетертым чесноком, тушенные острые баклажаны, несколько видов сыра и оливок, катык. Потом принесли плетеную из лозы корзинку, накрытую тканью, в которой был кувшин вина. Егор, у колена которого поставили корзину, сноровисто сломал печать.

– Я на службе, – возразил Мурад, пытаясь накрыть ладонью свою чашу.

– Отчет будешь сегодня писать? – спросил Али.

Мурад пожал плечами.

– Тогда пей, – сказал Егор, – если нет других причин. То, что ты на службе – это даже хорошо. Сошлешься, если что, на оперативную необходимость.

– Я вообще не пью, я мусульманин, – с запоздалой гордостью сказал Мурад.

– Оставь его, – сказал Али, – зачем неволить человека.

Егор наполнил две чаши и вопросительно посмотрел на Мурада.

– Ладно, – сказал тот и убрал руку.

– Да упокоит Аллах ее душу, – сказал Егор, поднимая чашу.

– Амин, – сказал Али.

– Амин, – повторил Мурад.

– Жизнь на земле имеет одну странную особенность, – сказал Али, осушив чашу, – рождаясь на свет, человек зачем-то умирает. И объяснения этому нет. Если уподобить нас растениям, которым уготован срок, то в таком случае, зачем нас наделили разумом. Мы обрастаем привязанностями, родными людьми. А потом все это теряем. Это жестоко по отношениям к людям.

– Как-то ты круто взял, – сказал Егор, – без предисловий. Даже не знаю, что сказать, а ты? – спросил он у Мурада.

Мурад пожал плечами. Он выпил и словно был в растерянности от новых ощущений.

– В первый раз пьешь? – спросил Егор.

– Да, – признался Мурад.

– Почему решил?

– Татары за стеной. Кто знает, сколько жить осталось.

– Это мудро. Тем более, что в раю нет вина. Не веришь, спроси у него. Он хафиз.

– Грузинский шпион – хафиз? Как это так? – изумился Мурад.

– Ты что – грузинский шпион? – спросил Егор.

– В некотором роде. Я не успел тебе рассказать. Нас выследил вазир. Меня схватили. Я ничего не выдумал. Но ничего не стал отрицать, – объяснил Али.

Мурад шалея от такой откровенности, переводил взгляд с одного на другого, пытаясь удержать в голове нить здравомыслия.

Али произнес:

Откуда мы пришли Куда свой путь вершим В чем нашей жизни смысл Он нам непостижим

– Как тебя зовут? – спросил Егор у агента.

– Мурад, – ответил тот.

– По-русски это будет Миша. Ничего, если я буду тебя так называть.

Мурад пожал плечами.

– Это правильно, – сказал Егор, – ко всему надо относиться легко. У нас говорят, как хочешь, назови, нет, не так. Хоть горшком назови, только в печку не ставь.

– Горшком не надо, – запротестовал Мурад, – пусть лучше будет Миша.

– Хорошо, пусть будет Миша.

Принесли осетрину, приготовленную на углях. Она была выложена на металлическом блюде и засыпана кольцами лука вперемешку с зернами граната и мелкорубленой зеленью. Отдельно стояло блюдечко с сушеным базиликом и плошка с гранатовым экстрактом.

– Приятного аппетита, – пожелал хозяин, но не ушел, а стоял и ждал, пока гости отведают рыбу.

Первым высказался Егорка:

– Эта рыба гораздо вкуснее той, что мы ели в Иерусалиме.

Алигулы кивнул, но было заметно, что он не вполне удовлетворен. Али добавил:

– Я одно знаю точно, в раю такой рыбы нет.

Хозяин довольно улыбнулся и ушел.

– Нравится? – спросил Мурад.

– Очень, – ответил Егор, – я буду есть, пока у них закончатся все запасы.

Егор наполнил чаши, но Мурад пить не стал. На этот раз он был тверд. Егор не стал настаивать.

– С вами приятно иметь дело, – сказал ему Али.

Агент кивнул в знак благодарности.

– Это ваш связной? – спросил он, указывая на Егорку.

– Нет, это мой друг.

– Верю, – сказал Мурад, – я не буду указывать его в отчете. Тем более, что я разделил с ним хлеб и соль. Я бы и вас не указал, но это невозможно.

Он улыбнулся своей шутке.

– У вас хорошее чувство юмора, – заметил Али.

– О чем это он? – спросил Егор, щурясь от излишней дозы наршараба.

– Ты ешь, – сказал ему Али, – это мы о своем.

– Я не могу остановиться, – произнес Егор, – я ничего вкуснее не ел в своей жизни. Эта осетрина ловится на удочку?

– Нет, только сетями, – ответил Мурад.

– Сети у меня нет. Придется купить.

– Ты особо не наедайся, – заметил Али, – еще курица будет. Место оставь.

– За меня не беспокойся, – заявил Егор.

– Вы ничего не слышите, – вдруг спросил Мурад, – какой-то шум?

Друзья прислушались. Покачали головами.

– Наверное, послышалось.

К ним подошел подавальщик и сказал, обращаясь к Егору:

– Господин, вас спрашивает какая-то девочка.

Егор посмотрел в указанном направлении и увидел фигуру, в которой узнал Мариам.

– Как она меня нашла? – удивился он. Егор махнул рукой, показывая, чтобы она уходила, и отвернулся.

– Зачем ты так с ней? – укоризненно сказал Али.

– Пусть знает свое место, не хватало, чтобы она меня по городу выслеживала.

– Да уж, – поддержал Егорку Мурад, – это моя работа.

Али засмеялся.

– Я же говорил, что у него хорошее чувство юмора.

– Вы, в самом деле, ничего не слышите? – спросил Мурад.

Они прислушались, и на сей раз, тоже различили гул. И этот гул нарастал.

– Что бы это значило? – озадаченно произнес Мурад.

– Она все еще стоит? – спросил у Али Егорка.

– Да, стоит. И что-то тебе показывает.

Егор обернулся, затем встал и пошел к Мариам. Внизу у подножия холма была дорога, ведущая к крепостным воротам. Али увидел, как по ней к воротам проследовала кавалькада всадников. Это был эскорт какого-то вельможи. Проследив взгляд Али, Мурад воскликнул:

– Чтоб я умер, если это не вазир. Куда это он так неожиданно собрался.

Али ждал возвращения Егорки, который что-то выговаривал Мариам. А та стояла, опустив голову. К столику подошел хозяин и упавшим голосом произнес.

– В Баку через Шемахинские ворота вошли татары. Шах Фарибурз сдал город.

– Так вот что это был за гул, – воскликнул Мурад, – это топот копыт!

Он вскочил с места.

– Я должен бежать во дворец. Выяснить, что происходит. Дай слово, что ты никуда не денешься. Иначе вазир мне голову оторвет.

– Какой вазир? – возразил Али. – Он только что уехал.

– Эх, – махнул рукой Мурад, – будь что будет. На всякий случай не прощаюсь.

И ушел быстрым шагом.

– Куда это он убежал? – спросил Егор, подходя к столу. В руках у него был бумажный свиток.

– На службу.

– И оставил тебя одного?

– Да.

– Почему?

– Потому что в город вошли татары. Ширваншах сдал Баку, самый неприступный город на свете. Что это у тебя?

– Письмо. А что мы будем делать? Мы остаемся или уйдем из города?

– Понятия не имею. Что пишут?

– Сначала догадайся от кого.

– От твоей сестры.

– Как ты догадался?

Али пожал плечами.

– Мне так показалось. И что же она пишет?

– Она пишет, что ждет нас в порту.

Али перевел взгляд на порт. В гавани и на рейде стояло около десятка кораблей.

– Ну, вот и ответ, – задумчиво сказал Али, – дорога без конца.

Он подозвал духанщика и попросил счет.

– Я еще не подал вам курицу-левенги, – сказал расстроенный хозяин.

– Ничего, – вмешался Егорка, – заверни ее и дай нам с собой. Найдется у тебя корзина? Положи туда хлеба побольше и осетрины, и вина – два кувшина. Или лучше три.

– Осетрину готовить надо.

– Отдай нам чужие заказы, а им еще приготовишь.

– Ладно, – согласился хозяин, – тем более, что никого уже нет.

Они оглянулись и увидели, что люди торопливо расплачивались и расходились по домам, чтобы в этот тревожный час быть со своими семьями.

Хозяин ушел выполнять заказ.

– Ты всерьез в это поверил? – спросил Егорка. – На письме нет ни даты, ни адреса. Откуда ей тут взяться? Мне кажется, что это запоздалые козни Джамала.

– Других вариантов все равно нет, – сказал Али, – ты можешь остаться, у тебя здесь дом. При такой капитуляции татары мирное население не трогают. А у меня здесь ничего нет. Ни дома, ни семьи. Да и молла Панах всю жизнь будет мне будет немым укором. Так что, я уезжаю. Где Мариам, я хотел с ней проститься.

– Мариам я послал домой, – сказал с вздохом Егорка, – я сбегаю за ней. И дом надо закрыть, поручить соседу. Дождись нас.

Егор торопливо ушел. Али остался один в духане. Соседние столики все опустели. Он продолжал сидеть и пить вино, пытаясь заглушить тоску, нараставшую внутри. Пришел хозяин и поставил у его ног соломенную корзину, полную еды. Али протянул деньги.

– Будьте моими гостями, – привычно сказал духанщик. Но Али настоял.

– Далеко собрались? – кивая на зембиль, спросил хозяин.

– На рыбалку, – ответил Али, – больно моему товарищу осетрина понравилась.

– Самое время, – усмехнулся старик. Усмешка вышла кривой, но Али тоже улыбнулся.

Хозяин вдруг протянул руку и сказал:

– Девичья башня сейчас загорится.

Али повернул голову и увидел башню, в которой он томился, и с которой бросилась Сара. Она была подсвечена бронзовыми лучами заходящего солнца. В самом деле, казалось, что она вот-вот займется пламенем.

– Как ты назвал эту башню, – вдруг поразился он.

Но старик махнул рукой и отвернулся. Али не стал повторять вопрос.

– Выпьешь со мной? – спросил он.

– Да, а почему бы и не выпить, – справившись с собой, неожиданно легко согласился хозяин, – работы сегодня уже не будет, да и в ближайшее время тоже.

Али налил ему, пожелали друг другу здоровья и выпили. Внизу на дороге появились монгольские всадники. Их было много. Очень много. Они никого не трогали, просто ехали со всех сторон. И в разные стороны. Расползаясь по городу, как саранча. Повернувшись к старику, Али увидел, что тот плачет. Он похлопал его по плечу и встал, увидев Егорку. Товарищ шел быстрым шагом, сзади почти бежала девичья фигурка. Али взял зембиль и стал спускаться к дороге, ведущей к Сальянским воротам. Караул здесь уже несли татарские воины. Их остановили у выхода.

– Куда идете? – спросил татарин.

– В порт, на рыбалку, – ответил Али.

– А что в корзине?

– Покушать взяли немного.

Татарин взглянул на своего нойона, стоявшего на возвышении.

– Забери, – сказал нойон, – зачем вам кушать. Рыбы наловите и покушаете.

Весь караул захохотал. Татарин взял из рук Али зембиль. При этом в корзине с глухим звуком отозвались кувшины. Егор ловко выхватил из зембиля один кувшин со словами:

– Еды мы добудем, а вина нет. Там еще есть.

Татарин, покраснев, выругался по-монгольски и схватился за саблю. Однако нойон цыкнул на него и показал рукой, мол, пропусти. Они вышли за крепостные стены, где тоже были татары. Егорка держал кувшин за ручку. Неторопливо, чтобы не вызвать подозрения пошли в порт. У пристани уже не было ни одного корабля. Все в спешном порядке поднимали якоря и отплывали в море. Татары никому не препятствовали.

– Ну, и где эта чертова девка? – спросил Егор.

– На том корабле, – указал Али на судно, стоявшее на рейде.

– Вплавь будем добираться? – спросил Егор. – Вода холодная. С кувшином мне будет не с руки плыть.

– Зачем же вплавь, друг мой, мы же в порту находимся. Наймем лодку.

– А если ее там нет?

– Значит, просто совершим морскую прогулку и вернемся. А вино мы сейчас выпьем, чтобы легче было плыть.

– Давайте лучше домой вернемся, – жалобно предложила Мариам.

– Эх, милая, не сыпь нам соль на рану, – сказал Егор. – Лодок я не вижу никаких.

– Значит, не судьба, – заметил Али.

Они дошли до конца причала и сели, спустив ноги вниз.

– Жаль, я удочку не взял, – сказал Егор, – сейчас бы порыбачил. Татары, кстати, тоже не спросили, как вы рыбу ловить собираетесь, без снасти.

– Откуда им знать, как рыбу ловят. Они же в степи выросли.

– Никогда я им не прощу отобранную осетрину.

– Посмотри на это с другой стороны. Они могли взять нашу жизнь, а взяли только осетрину, – возразил Али.

– Ну, если так смотреть, то конечно, – согласился Егор, – выпьем что ли, пока и это не отняли.

Али возражать не стал. Егор подал ему кувшин и Али приложился к горлышку. Потом передал другу.

– Милая, может, ты тоже выпить хочешь? – спросил Егор.

– Еще чего, – ответил Мариам.

– Как знаешь, но вообще, ты молодец. Два года с тобой живу, а ни разу не прельстилась. А у нас на Руси девки брагу хлещут почище мужиков. Равноправие, понимаешь.

– Я мусульманка, – сказала Мариам.

– Так он тоже мусульманин, – возразил Егор, кивая на Али.

– Не будем вдаваться в дискуссию, – сказал Али.

Но Егор не унимался.

– Он меня к вину приохотил. Мое знакомство с ним началось с того, что он мне выпить предложил в караван-сарае. Я выпил, голову потерял и помог ему из плена убежать. А по трезвому вряд ли на это решился. По сей день, в рабах бы влачился. И мы бы с тобой не встретились.

От одного из кораблей, стоявших на рейде отдалилась шлюпка и направилась к берегу.

– Это за нами, – уверенно сказал Али, – успеем мы допить вино, пока они плыть будут.

– А, если это не за нами. Чего торопиться.

– Я шучу.

В лодке было двое гребцов. Когда лодка приблизилась, один из них крикнул:

– Садитесь, мы за вами.

– Что я тебе говорил? – сказал Али.

Они перебрались в лодку. Гребцы налегли на весла. Друзья с грустью смотрели на отдаляющийся берег. На глазах Мариам стояли слезы.

– Ничего, милая, – сказал ей ласково Егор, – мы еще сюда вернемся. Верно, друг мой?

– Конечно, – подтвердил Али. Он разглядывал гребцов.

– Что-то мне знакомы ваши лица, – сказал, наконец, он.

– Ну, как же, – ответили ему, мы твои сказки очень любим слушать.

– Этого не может быть, – сказал Али, – только не это.

– В чем дело, друг мой? – обеспокоено спросил Егор.

– Пока еще не знаю, но чувствую неладное.

Они подплыли к кораблю и услышали:

– А я гадала, вы это или нет. Пока не увидела, что вы пьете, ну, думаю, это точно мои. Здравствуйте, мальчики, как я рада вас видеть!

Они подняли головы и увидели Ладу. Она стояла на палубе и махала им рукой. Рядом с ней стоял Хасан, глава морских разбойников.

– Только не это, – повторил Али. Но отступать было некуда, и он вслед за Егоркой и Мариам поднялся на корабль. Лада с визгом бросилась их обнимать, причитать.

– Маша, Егорушка, Али, как хорошо, что я вас нашла.

Хасан стоял за ее спиной, пряча улыбку в усах. Он обратился к Али со словами:

– Я рад вновь приветствовать тебя, господин Али. Я немножко обижен на тебя за то, что ты уехал, не попрощавшись и не рассказав нам историю. Но это все в прошлом. Я зла не держу. Особенно теперь, когда к нам вернулась наша госпожа – царица Лада.

– Да, мальчики, – подтвердила Лада, – я теперь царица морская. Али, я обещала им, что ты дорасскажешь им свою историю.

– А можно меня вернуть обратно на берег? – попросил Али.

– Нет, дорогой, поздно. Назад возврата нет.

Хасан ушел отдавать распоряжения команде.

– Как ты оказалась с ними? – спросил Али.

– Обыкновенно, я села на корабль в Энзели, чтобы плыть в Баку. В море нас атаковали пираты. Потом оказалось, что это те самые разбойники, поданные моего бывшего мужа атабека Узбека. Бросились мне в ноги, и теперь я у них главная.

– То есть теперь ты грабишь суда.

– До этого еще не дошло, – призналась Лада, – и вряд ли дойдет. Но порядок на море надо как-то поддерживать.

– А где твой муж, как ты вообще оказалась в Ширване?

– Муж погиб, – вздохнула Лада, – да упокоит Господь его душу. Это долго рассказывать. Так что я теперь опять не замужем. Но у Хасана в плену находится сын индийского раджи. Он полюбил меня с первого взгляда и предложил мне руку и сердце. Правда мне придется в этом случае принять буддизм. Так что, я думаю над его предложением.

Ссылки

[1] Мударис – профессор.

[2] Муэллим – учитель.

[3] Иса Масих – Иисус Христос.

[4] Алим – ученый, (тюркск.)

[5] Хаарам – запретное.

[6] Сук – центральный рынок в Дамаске.

[7] Фай – военный трофей.

[8] Хан, ханака – дом, помещение.(перс)

[9] Сары – желтый (тюркск.)

[10] Кырмызы – красный.

[11] Джанаб – господин. (тюркск.)

[12] Наршараб – гранатовый сироп.

[13] Зарафат- шутка. (тюркск.)

[14] Талыш – коренное население Гтляна.

[15] Башган – главарь, предводитель.

[16] Ирани – иранец, перс.

[17] Зиммий – иноверец проживающий в мусульманском государстве.

[18] Дастан, – эпическое произведение.

[19] Зембиль – соломенная корзина.

[20] Муштари – клиент.

[21] Дядя, я пойду, да? (азерб)

[22] Вали – губернатор, от слова вилайат (область)

[23] Суфра – скатерть.

[24] Андарун – женская половина дома.

[25] Тез ол дур – быстрее вставай. (азерб)

[26] Иблис – дьявол. (мусульм)

[27] Мохтасеб – инспектор.

[28] Брачная запись.

[29] Обручение.

[30] Джабраил – в мусульманской традиции ангел, приходящий к умираюшему.

[31] Миср – Египет.

[32] Амиль – налоговый инспектор.

[33] Гулдур, – (букв) обнаглевший, в данном контексте – бандит.

[34] Эй, брат.

[35] Чапан, – вид верхней одежды.

[36] Гуруш, – мелкая монета.

[37] Вира – право на месть.