Династии Айубидов положил начало Салах ад-Дин сын Айуба. Курд по происхождению, он служил у правителя Сирии Нур ад-Дина Зенги. Зенги послал его во главе войска в Египет, вмешаться в междоусобную войну Фатимидов на помощь действующему халифу. Союзник так увлекся помощью, что превратился в завоевателя. В 1169 году Салах ад-Дин фактически стал полновластным владетелем Египта. Власть последнего фатимидского халифа была сведена к нулю, и через три года он умер. В сентябре 1171 года Салах ад-Дин приказал упомянуть в хутбе имя аббасидского халифа Мустади. Египет, отказавшись от шиитства, вновь стал суннитским. Через год Салах ад-Дин отнял у норманнов Триполи. В том же году умер его повелитель Нур ад-Дин Зенги. Салах ад-Дин вступил в Дамаск, затем прошел всю Сирию до Ефрата, покорил Мосул и сделал всех владык Месопотамии своими данниками. Теперь он владел территорией от Ефрата до Нила, не считая крепостей, занятых крестоносцами. В 1187 году он выиграл сражение при Хитине, а через три месяца занял священный город Иерусалим. После его смерти в 1192 году его братья, сыновья и племянники разделили между собой государство. Ко времени описываемых нами событий Дамаск был в руках одного из семи сыновей Адиля Сафа ад-Дина, Малика Ашрафа Мусы, последовательного противника крестоносцев. И так сложилось, что владетель Дамаска всегда считался главой рода Айубидов.

Хама, Хумс, Алеппо. Наши паломники проехали эти сирийские города и, наконец, прибыли в Дамаск. Здесь Али снял небольшой дом с внутренним двориком и видом на гору Касион, на которой Каин когда-то убил Авеля. На это обстоятельство особенно напирал маклер, отказываясь снижать цену.

– Мне представляется, – недоумевал Али, – что дом из-за этого должен сдаваться дешевле. Там произошло убийство. Кому же понравится, каждый раз глядя на эту гору, думать, что там убили человека.

– Ну что вы, господин, – маклер этот довод в расчет не принимал, – это же историческая достопримечательность. Это недорого для такого дома. На какой срок вы хотите снять дом?

– Для начала на месяц, но если нам ваш город понравится, то и больше. Торопиться нам некуда. А здесь у нас есть дела.

– Здесь вам непременно понравится, – уверенно сказал маклер. – Далеко ли путь держите?

– Я совершаю хадж, – ответил Али.

Маклер одобрительно кивнул головой.

– Раз так, то я вам дам скидку пять процентов. А если аренда будет длиться больше полугода, десять. Сейчас мало кто рискует отправиться в хадж.

– Почему?

– Война.

– Татары?

– Нет, у нас здесь своя война – крестоносцы, разбойники. Дороги опасны. Караван приходиться ждать по шесть месяцев.

Али знал, как неповоротлив бюрократический механизм. Месяц – это был минимальный срок, в течение, которого он рассчитывал получить аудиенцию у правителя Сирии. Хотя еще не представлял, как это сделать. Проще было отдать письмо в канцелярию, но он обещал передать письмо лично в руки, и совесть не позволяла ему поступить иначе.

Маклер отдал ключи.

– За деньгами я приду в конце месяца, но, если вы не возражаете, я поначалу буду наведываться раз в неделю, чтобы узнать все ли у вас в порядке, не нуждаетесь ли вы в чем-либо.

– Хорошо, – сказал Али.

– Если я вам вдруг понадоблюсь, я постоянно сижу на рынке. Там же, где вы меня нашли, между писцом и менялой.

– А хозяин дома, он появится? – спросил Али.

– Возможно, но вряд ли. Это женщина, одинокая, сами понимаете. Она мне доверяет. Я давно веду ее дела. Кстати, если вам понравится наш город, и вы захотите купить себе дом, я могу оказать вам услугу. У меня много предложений…

– Спасибо, – Али прервал словоохотливого маклера, – мы хотим отдохнуть, устали с дороги, господин…

– Юнус, меня зовут, Юнус, – напомнил маклер.

Когда за ним закрылась дверь, появилась Лада, которая ходила по дому и осматривала комнаты.

– Я думала, что он никогда уже не уйдет, – сказала она, – но дом мне нравится. И вид хороший. Там на горе пещера, ты видишь?

– Да, он говорит, что там Каин убил Авеля.

– Да, и что с того, нашел чем удивить, каждый день кого- то убивают, – равнодушно ответила Лада.

– Это не кто-нибудь, а наши праотцы, первые люди. Так, по крайней мере, написано в иудейской библии.

– Не знаю, мне до еврейских разборок дела нет. Я мусульманка. В этом доме очень тонкие стены. Постарайся не храпеть ночью.

– Разве я храплю? – недоверчиво спросил Али.

– Бывает. Что сейчас будем делать?

– Я пойду во дворец, – сказал Али, – узнаю какие там порядки. А ты отдыхай.

– Хорошо. Я отдохну немного. А потом пойду пройдусь, куплю себе чего-нибудь. А ты на обратном пути позаботься об ужине. Сколько мы здесь пробудем?

Али пожал плечами. Лада улыбнулась Али и скрылась в глубине комнаты. Али умылся, прилег и мгновенно заснул. Последний переход перед Дамаском оказался самым тяжелым. Ветер был со стороны сирийской пустыни. Всю дорогу у него было ощущение, что где-то открыли дверцу огромной печи.

Через полчаса он проснулся, вылил во дворе на себя ведро воды, переоделся в дорогую одежду и посвежевшим отправился во дворец Малика Ашрафа.

Раздавая дирхемы, Али легко добрался до канцелярии. Но здесь его ожидали закаленные многолетней службой, прожженные мздоимцы, – катибы и дабиры, чиновники, привыкшие брать деньги, но месяцами не выполнять своих обещаний. После работы в суде, а затем в городском диване, Али очень хорошо знал эту публику. Внимание к посетителю, равнодушие в их глазах исчезало лишь после того, как до их слуха доносился звук монет. Но Али знал толк в обращении с ними. Он произносил магическую фразу: «Эфенди, я пришел, для того, чтобы проявить к вам свое уважение». Сначала в глазах чиновника появлялось удивление, поскольку человек не начинал как все остальные с жалобы, просьбы. Затем проявлялся интерес. Али так долго говорил о своем уважении, расположении и желании вознаградить столь достойного человека, что катиб начинал терять терпение, и сам уже начинал расспрашивать его о том, что привело его сюда. Чиновник, которого таким образом расположил к себе Али, вручив ему для большей заинтересованности столбик дирхемов, сообщил, что получить аудиенцию правителя Сирии обыкновенному человеку почти невозможно. Эмиры, иктадары и прочие знатные люди месяцами ожидают своей очереди. А уж о простолюдинах и говорить нечего.

– Наверное, есть какие-то способы ускорить дело? – спросил Али. -

Я не думаю, что такой важный человек, как вы, не знает их.

При этих словах Али подмигнул катибу.

– Начальник канцелярии может это сделать, – сказал катиб, – но это недешево, десять золотых динаров, и не позже чем через месяц вы будете лицезреть самого малика.

– Это большие деньги, – заметил Али, – а если я дам двадцать золотых динаров?

– Тогда вы попадете к нему на следующий день, – ответил взволнованный катиб, я сейчас наверняка все узнаю, подождите, не уходите никуда.

Чиновник ушел к начальнику, а Али стал убеждать себя в том, что он поступает правильно, ведя себя столь расточительно. Малика-Хатун хоть стерва, и бывшая жена Узбека, тем не менее, имеет право на часть наследства, хотя бы в такой форме. Ведь он здесь решает дело не только Насави.

Катиб вернулся тяжело вздыхая.

– Что случилось, друг мой? – спросил Али. – Начальник отказал?

– Ну что вы, как вы могли подумать.

– А почему же вы такой расстроенный.

– Правитель все еще в Египте находится. Я почему-то был уверен, что он вернулся. Начальник сказал, что раньше, чем через месяц его можно не ждать.

– Ну, ничего, – сказал Али, – я приду через месяц.

– Я буду ждать, – искренне ответил чиновник.

Уходя, Али спросил:

– Скажи, друг мой, сколько отсюда пути до святого города?

– Вы имеете в виду Иерусалим?

– Я имею в виду Мекку. Разве ты не мусульманин?

– Ох, простите, – сконфузился катиб, – здесь столько было разговоров об Иерусалиме, когда его отдали крестоносцам. В голове так и засело. Я думаю, за месяц как раз и обернетесь.

На обратном пути Али зашел на рынок, купил домой еды, вина и фруктов. Погрузив все это в корзину, он нанял носильщика, который одновременно послужил и провожатым, поскольку одного дня в городе было маловато, чтобы начать ориентироваться в узких улочках Дамаска. У ворот дома он отпустил амбала, дав ему дирхем. Лада была уже дома, стоя перед зеркалом, примеряла серебряные серьги, поворачиваясь, то одним, то другим ухом.

– Ну, как? – спросила она, поймав взгляд Али.

– Красивые, только великоваты на мой взгляд. Мочки оттянут, они до плеч достают.

– Ничего, я не каждый день буду носить. Как дела?

Али рассказал о своем визите в канцелярию.

– И что мы будем делать? – спросила Лада.

– Ужинать.

– Это хорошая мысль. Иди мой руки, я сейчас накрою на стол. Что здесь у нас?

– Курица с начинкой, запеченная в тандыре, плов.

– А что в кувшине? Вино? Ты же говорил, что больше не будешь пить вина.

– После того как я в течение недели пил одно вино, сидя в подвале, оно утратило для меня свое значение. Оно для меня теперь словно вода. К тому же сирийские вина славятся отменным вкусом. Надо попробовать.

За трапезой Али был молчалив и рассеян. Но затем заговорил, отвечая, видимо, на какие-то свои, мучавшие его вопросы.

– Мы преувеличиваем значение смерти, – сказал он, – в древности люди проще относились к этому. По сути человек просто перестает существовать и разом освобождается от всех тягот жизни. Обретает бесконечную легкость, душа его отлетает в бесконечные просторы вселенной. А мы же продолжаем скорбеть по нему, истязаем себя воспоминаниями о нем. Но это наш осознанный выбор. Нам почему-то кажется, что мы, оставаясь жить, оказываемся в лучшем, по сравнению с ними положении. Хотя это не так.

– Мне нравится направление твоих мыслей, – сказала Лада, – мне кажется, они приведут тебя к правильному умозаключению.

– Ты так думаешь?

– Я на это надеюсь.

– Когда теряешь жизненный смысл, – продолжал Али, – надо придерживаться ориентиров, в виде ближайшей цели. Это помогает выдержать тяжесть.

– Ты утратил смысл жизни, ты не говорил мне этого?

– Не говорил, поскольку это очевидно.

– И каковы сегодняшние ориентиры? – спросила Лада. В ее голосе сквозила обида, но Али не слышал.

– Хадж. Да вот еще Насави надо помочь выбраться из тюрьмы.

– Хорошо, что ты не упомянул Малику. Я, было, подумала, что она один из твоих сегодняшних ориентиров. Позволь спросить, что будет после хаджа. Жизнь кончится?

– Честно говоря, я надеюсь, что мне будет откровение.

– В этом я бессильна тебе помочь, – сказала Лада, – но я могу тебе спеть или поиграть, или потанцевать. Хочешь?

– Нет, спасибо.

– Жаль, ты не знаешь, от чего отказываешься. Налить тебе еще вина?

– Кувшин у меня под рукой, – сказал Али, глядя на Ладу – тебя что-то расстроило в моих словах.

– Обидно слышать от близкого тебе человека, что ты не входишь в число его ориентиров.

– Кроме тебя и Егорки, у меня нет никого.

– Но ты об этом не говоришь, потому что это очевидно?

– Конечно.

– Напоминай мне об этом, для женщины слух важнее зрения.

– Я постараюсь это запомнить.

– С твоей памятью, о знатока Корана, тебе и стараться не надо. Налить тебе вина?

– Налей, – улыбнулся Али.

– А мы поговорим еще, о чем-нибудь?

– Конечно.