– Назови свое имя, – спросил эмир.

Али назвал свое имя.

– Что ты здесь делаешь?

– Совершаю хадж.

– Один?

– Нас было трое.

– Ты, этот саклаб и его жена.

– Не совсем так, саклаб – мой побратим. Мы встретились в Иерусалиме случайно. А до этого я совершал хадж с его сестрой.

– С его сестрой? – ухмыльнулся эмир. – А неплохо ты устроился.

– Оставь свои грязные намеки, – сказал Али.

Эмир удивился дерзости задержанного, он приподнялся (до этого он сидел) и лениво ударил Али по лицу.

– Ты за это ответишь, – предупредил Али.

Тогда эмир ударил его еще раз. Али сплюнул кровь, выступившую из разбитой губы.

– Какой неожиданный поворот, – сказал он.

– Иерусалим занят неверными, – заметил эмир, – что ты там делал. Ты, может быть, туда совершал хадж?

– Нет, я совершал хадж в Мекку, как и подобает мусульманину. Но в пути нас задержали крестоносцы и привезли в Иерусалим.

– Почему?

– Они заподозрили нас в шпионаже.

– Понятно, а в Иерусалиме тебя поджидал твой побратим. Странное совпадение, разве он знал, что тебя арестуют и привезут туда. Подозрительно все это выглядит. А?

– Все выглядит предельно ясно, – ответил Али, – когда я сам рассказываю. Но когда я отвечаю на твои вопросы, выглядит все нелепо. Скажи прямо, в чем ты меня подозреваешь?

– В том, что ты христианский шпион, лазутчик. На тебе одежда христианского паломника, у тебя меч, лошади.

– Это маскировка, мы вынуждены были тайно бежать из Иерусалима. Вы же знаете, что они гнались за нами, и, если бы не ваши люди, они бы схватили нас.

– Ну, я не знаю, за какие прегрешения они хотели схватить вас, но ты утверждаешь, что ты азербайджанец и совершаешь паломничество в Мекку.

– Это так, – подтвердил Али.

– Но сейчас не лучшее время для хаджа. Твоя страна лежит в руинах, стонет под проклятыми татарами, а ты отправляешься в хадж, как ни в чем не бывало. Разве это не подозрительно? Лучше бы ты дал денег людям, проливающим кровь в борьбе с татарами.

– У каждого свои личные обстоятельства. Я потерял жену, ребенка, мой дом разграблен. Я бежал, чтобы не покориться монголам.

– Вот, вот, – с упреком сказал эмир. – Бежал, вместо того, чтобы внести свою лепту в борьбу с монголами.

– А разве вы не сделали то же самое? – спросил Али.

Эмир вскочил и схватился за рукоять сабли.

– Я беседовал с вашим султаном, – продолжил Али. – Когда он, брошенный вами, сидел под стенами Амида.

Ярость эмира сменилась мгновенным изумлением:

– Что? Ты говорил с Джалал ад-Дином?

– Да, – подтвердил Али, – я говорил с Джалал ад-Дином. Мы пили вино, под утро я ушел спать, а на рассвете на лагерь напали татары. Скажи, кто сейчас глава хорезмийцев?

Эмир подвигал усами, ему не понравилось, что задержанный перехватил инициативу разговора и задает ему вопросы. Тем не менее, он нехотя ответил:

– Сейчас мы подчиняемся Баракат-хану.

– Баракат-хан, воспитанник атабека Узбека? – спросил Али.

– Он сын нашего Даулат-Малика, но я тоже слышал, что он воспитывался у Узбека, – сказал эмир. – Только не говори, что ты и с ним пил вино.

– Ты можешь отвести меня к нему? – попросил Али. – Я хочу поговорить с ним.

– Его здесь нет, – ответил эмир.

– Тогда, отвези меня к нему.

– Не указывай, что мне делать, – огрызнулся эмир, – на что тебе Баракат-хан? Все, что ты можешь сказать, ты уже сказал. Что изменится, оттого, что ты все это перескажешь нашему хану?

– Я думаю, что не тебе решать судьбу человека, водившего знакомство с хорезмшахом.

– Твоя судьба в моих руках, – возразил заносчивый эмир, – мне ничего не стоит приказать убить тебя за твою дерзость.

– Это так, – умерил свой пыл Али, – поступай, как знаешь. Только помни, что мы твои единоверцы.

– И этот тоже? – спросил эмир, указывая на Егорку.

– Почти – сказал Али, – жена его, во всяком случае, стопроцентная мусульманка. И сестра, кстати тоже.

– Что ты мне тычешь своей верой? Разве мало мы погубили единоверцев во время войны в Азербайджане?

– Это же была междоусобная война. Сейчас же мы находимся на переднем крае борьбы с христианами. На чужбине единоверец, земляк, ближе родственника.

– Посмотрите, как он заливает, а, – обратился эмир к своему окружению, – красноречив, как соловей.

– Я умолкаю, – объявил Али. – Делай с нами, что хочешь.

– Отведите его к остальным, – распорядился эмир.

– Ну что? – спросил Егорка, когда хорезмийцы оставили их. – Опять надо бежать?

– Я никогда не обольщался насчет хорезмийцев, – сказал Али, – с тех пор, когда они осадили Табриз. Я воевал с ними.

– Говори тише, – предупредил Егорка.

– Мне не раз приходилось уносить от них ноги. Но все равно, как-то обидно. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон.

– А кто забудет, тому оба, – добавил Егорка.

– Да? – удивился Али. – А я и не знал продолжения этой поговорки.

– Для азербайджанца ты и так знаешь слишком много русских пословиц.

Али пожал плечами.

– Ну, что, Маша, – сказал Егорка, обращаясь к Мариам, – не повезло тебе с мужем. Только объявился и сразу же попал в переделку.

– Чего она молчит? – спросил Егорка у Али.

– Стесняется, – ответил Али.

Мариам кивнула головой, подтверждая его слова.

– А ты, в самом деле, берешь ее в жены? – спросил Али.

– Ну, – сказал Егорка и взял долгую паузу, во время которой Мариам настороженно смотрела на него, – не сразу, конечно. Пусть подрастет. Что делать, слово не воробей, вылетит, не поймаешь. Сестра ей обещала.

– Да и воробья-то особенно не поймаешь, – улыбаясь, заметил Али, – но мне кажется, что ты поступаешь правильно. Хорошо бы свадьбу устроить, да вот беда, позвать некого, ни родных, ни знакомых. Он берет тебя в жены, – пояснил Али девочке, – я свидетель. Потом не отвертится.

Мариам смущенно улыбнулась.

– А может, устроим здесь свадьбу? – предложил Али. – Пригласим вот этих головорезов быть гостями, свяжем им этим самым руки. Не будут же они убивать тех, кто их пригласил на свадьбу.

– Я не думал, что все так серьезно, – озабоченно произнес Егор.

– Все зависит от этого вздорного эмира. Я говорил с ним и опрометчиво разозлил его. Не знаю, как получилось. Забылся на радостях, оттого, что мы спаслись, у своих оказались. Видишь до чего можно довести человека. Хорезмийцев своими стал считать. Может, обойдется.

После короткого отдыха хорезмийцы выступили в путь и к вечеру были в небольшом населенном пункте, близ Халеба. Рядом находилась крепость. Отряд расположился в ней. На ночь пленников заперли. А наутро они предстали перед Баракат-ханом. Это был высокий хорезмиец крепкого телосложения, лет тридцати, но уже начинающий лысеть. В лице его была уверенность человека, не раз встречавшегося со смертью, к тому же облеченного властью.

– Я слушаю тебя, – сказал он.

Али долго молчал, рискуя вызвать гнев хана. И, когда тот удивленно глянул на него, признался:

– Даже не знаю, с чего начать.

– Все твои объяснения мне уже передали. Кроме того, сказали, что ты похвалялся дружбой с султаном Джалал ад-Дином.

– Я не похвалялся, – устало возразил Али, – я просто сказал, что был знаком с ним. Провел с ним в дружеской беседе ночь, предшествующую его гибели.

– Ты можешь чем-либо доказать это? – спокойно спросил Баракат-хан.

За несколько лет, прошедших с момента гибели султана Джалал ад-Дина, он видел много людей, утверждавших, что были знакомы с хорезмшахом. После гибели хорезм-шаха ходило много слухов о том, что он не погиб, и что на самом деле был убит его силахдар . А сам султан в тот день не одевал султанских одежд, а был в одежде суфия. Якобы в этом виде он стал бродить по областям страны. Время от времени возникал слух, что хорезмшаха видели в таком-то городе, в такой-то стране. Тафриши, вазир султана в Ираке специально проверял все эти сведения. В Мазандаране даже поднял восстание какой-то человек, назвавший себя Джалал ад-Дином.

– Да, могу, – спокойно ответил Али.

Но в этом уже не было необходимости, так как к хану подошел хаджиб и что-то шепнул ему.

– Что это за перстень на твоей руке, – спросил хан.

– Мне подарил его султан, – Али снял с пальца серебряный перстень и передал его Баракат-хану. – Кроме того, он пожаловал мне титул малика Байлакана, – зачем-то добавил Али, хотя это была лишняя информация.

– Байлакана больше нет, – заметил хан, разглядывая перстень, – монголы разрушили.

– Я знаю, я был там до последнего дня, чудом остался в живых.

– Этот перстень свидетельство того, что твои слова являются правдой. И, если ты, малик, твое место рядом со мной, – объявил Баракат-хан, – принесите вина и закусок, – приказал он, – я хочу угостить дорогого гостя. Садись, досточтимый Али. Слуги принесли кувшин с водой и таз для омовений. Али вымыл руки и лицо.

– Что это у тебя на лице? – спросил Баракат-хан.

– Это следы разговора с твоим эмиром, – ответил Али, дотрагиваясь до распухшей губы.

– Хочешь ответить ему тем же, – предложил хан.

– Нет, – ответил Али, – он ударил меня в гневе, а я сейчас не испытываю гнева. А просто ударить человека я не смогу. Я не воин. Я факих.

– Поэтому вы гнались за крестоносцами с мечами? – засмеялся хан.

– Ваши люди спасли нас от неминуемой гибели.

– Чем же вы так насолили безбожникам? – спросил хан.

– Мы выкрали сестру моего друга из крепости, – ответил Али, – им это не понравилось.

– А где же сестра?

– Мы разделились, – коротко ответил Али, не желая вдаваться в подробности.

– Расскажи мне о своей встрече с хорезмшахом, – попросил хан.

Али стал рассказывать, припоминая детали. Между тем, принесли вино и закуски. Когда он закончил свой рассказ, Баракат-хан, тяжело вздохнув, сказал:

– В ту ночь я тоже был в лагере султана. Когда Джалал ад-Дин увидел, что татары преследуют нас, он приказал Ур-хану отделиться от него со своими войсками, чтобы татар пустить по его следу, а самому избежать преследования. Я как раз был в отряде Ур-хана. Но это была ошибка. Когда мы отделились от султана, к нам по дороге стали присоединяться разрозненные отряды. А когда мы достигли Ирбила, то с нами было уже четыре тысячи всадников. А султан, отделившись от Ур-хана, направился к Амиду. Городские жители заперли ворота перед ним. Когда султан потерял надежду войти в город, он ушел в сторону с сотней всадников. Утур-хан посоветовал султану возвратиться назад, говоря, что самый безопасный путь – это тот, по которому уже прошли татары. И султан вернулся, согласившись с ним, так что причиной гибели султана был никто иной, как Утур-хан. Султан добрался до одного из селений Майафарикина и сошел с коня на току, пустив лошадей пастись.

Ночью Утур-хан оставил его из-за своей трусости и малодушия. И случилось то, что случилось.

Помолчав немного Баракат-хан добавил:

– Я любил их обоих, Джалал ад-Дина и атабека Узбека, а они оказались врагами. Мое сердце всегда разрывалось между ними. А теперь их нет и я оплакиваю обоих.

– Теперь они уже не враги, – заметил Али.

Хан взглянул на него и усмехнулся.

– Ты прав, а мне почему-то это не приходило в голову.

– Можно задать тебе вопрос? – спросил Али.

– Конечно, – кивнул головой Баракат-хан.

– Малика-Хатун принимала участие в твоей судьбе?

– Нет, но она была добра ко мне. А почему ты спрашиваешь?

– А был ли ты знаком с китаб ал-мунши султана Шихаб ад-Дином Насави?

– Это уже второй вопрос, – улыбнулся Баракат-хан, – но я все равно отвечу. Конечно, же, я знал Насави. Это был достойный человек.

– У меня поручение от них обоих, вернее, я выполняю просьбу Насави и поручение Малики-Хатун.

Али рассказал обо всех обстоятельствах своего появления в Дамаске.

– Малик Ашраф в Каире, чтобы не терять времени я решил совершить хадж, а на обратном пути передать ему письмо от Малики-Хатун.

– Он уже вернулся из Каира, – сказал хан, – так, что ты можешь возвращаться в Дамаск. Что же касается Насави, то я всегда отличал его от других чиновников Джалал-ад-Дина. Как только он окажется на свободе, пусть он найдет меня. Я дам ему должность в память о хорезмшахе.

– С его освобождением могут возникнуть сложности. – Сказал Али. – Дело в том, что письма Малики-Хатун у меня нет, оно осталось у крестоносцев.

– Это ничего, – заметил хан, – я думаю, что такой умный и красноречивый человек, как ты сумеет убедить Малика-Ашрафа в своей правоте. В крайнем случае, я замолвлю о нем слово. По счастливому для него совпадению, я веду переговоры с Малик-Ашрафом, он предлагает нам поступить на службу. Мы теперь наемники, – вздохнул хан, – продаем свою доблесть тем, кто платит за нее. Мусульманские правители используют нас, как дубинку в своих распрях.

– История повторяется, – заметил Али, – вместо того, чтобы объединиться в борьбе против общего врага – монголов, они обескровят себя, потом придут татары и без труда одолеют их.

– В твоих словах беспощадная правда, – с грустью признал хан.

– Омар Хайам говорил – перейди в мою веру, учись у меня, пей вино, но не пей эту горечь вселенной, – заметил Али, – но все равно никто ничему не учится.

– Ну, раз речь зашла о вине, – усмехнулся Баракат-хан, – давай выпьем.

– Вообще-то я решил, что больше не буду пить вина, – сказал Али

– Давно уже не пьешь? – поинтересовался хан.

– Вот уже сутки минули.

– Ну, отложи свой зарок еще на один день. Один день ничего не решает. Я не могу тебя отпустить без угощения.

– Не могу отказаться, – уступил Али, принимая чашу из рук хана.

– Жизнь хороша тем, что она переменчива, – сказал хан, – мой отец был дядей Гияс ад-Дина, брата султана Джалал ад-Дина, и владел всем Мазандараном. Он погиб в сражении против татар на границе Занджана. Я был тогда еще ребенком. Он указал мне перед своей смертью путь на Табриз и я шел по нему, никуда не сворачивая, и Аллах вывел меня прямо к атабеку Узбеку. Я мог погибнуть, но не погиб, хотя положение мое было шатким. Я был бесправным ребенком. А теперь посмотри, какие державы рухнули, а я занимаю место султана, и соседние страны трепещут предо мной. А что будет дальше? Стоит ли об этом горевать?

Нетвердой походкой Али вернулся в домик, в котором разместили пленных. Его сопровождало двое воинов и давешний войсковой эмир, который теперь всячески заискивал и угождал ему. Он распорядился убрать охрану от дверей, объявил, что они свободны в поступках. Оставил одного воина в их распоряжении и поспешил уйти. Видно боялся, что бывший пленник, снискавший расположение Баракат-хана передумает и заедет ему по физиономии.

– Кажется, ты давеча грозился не пить больше, – заметил Егорка.

– Каюсь, – сказал Али, – но, понимаешь, в чем дело. Когда сильные мира сего, а особливо те, от которых ты в данный момент зависишь, предлагают тебе выпить, отказываться довольно рискованно. Но я не отказываюсь от своих слов. Просто я взял отсрочку на один день. А где девушка?

– Если ты имеешь в виду мою жену, то Маша спит, – ответил Егорка.

– Мне слышится ирония в твоем голосе, – заметил Али. – Почему?

– А что же прикажешь мне серьезно к этому относиться?

Али пожал плечами, промолчал.

– А я думал, что ты сейчас напомнишь мне об учении кадаритов, – сказал Егор. – Ты ведь их сторонник.

– Уже нет, все происходит в силу сложившихся обстоятельств. Элемент случайности и человеческих действий. Она тебе не нравится? Посмотри, как она ухаживает за тобой, и еще недурна собой. Чего же еще желать от жены?

– Любви, наверное, во всяком случае, я иначе представлял себе все это. К тому же я не готов к семейной жизни. Ты лучше скажи, как наши дела?

– Кажется, и на этот раз обошлось. Завтра мы возвращаемся в Дамаск, если, конечно, наши с тобой планы совпадают. Я должен увидеть Малика Ашрафа.

– Правителя Дамаска?

– Да.

– А как же твой хадж?

– Человек сидит в тюрьме и страдает от этого. В моих силах помочь ему. Если я вместо этого отправлюсь в Мекку, это будет не хадж, а лицемерие. Время для паломничества упущено. А сейчас, если ты не возражаешь, я хотел бы лечь спать, – сказал Али.

Он лег, не дождавшись пока Егор выразит свое отношение к просьбе, и через минуту уже спал.

– Если ты не возражаешь, – повторил Егор, – а если я возражаю? Он вздохнул, вышел в соседнюю комнату, где спала Мариам. Долго смотрел на ее лицо, поправил сползшее одеяло, покачал головой, задул горящую свечу и вышел.