Часть вторая
Лада
– Слышишь, кто-то играет на гуслях, – удивленно сказал Егорка. – Точно, посмотри.
Но Али даже не повернул головы. Они сидели на ступенях караван-сарая. Уловив в голосе товарища восторженные нотки, он нехотя спросил:
– Ну, играет, ты-то чего радуешься?
– Это наш русский инструмент, откуда он здесь?
Али повернул голову и увидел бродячего музыканта, перебиравшего струны.
– Это чанг, – сказал он.
– Чанг, – повторил Егорка. – Надо же, а с виду гусли.
– А ты что же, на гуслях играешь? – спросил Али.
– Нет, но всегда хотел научиться. К нам приходили иногда гусляры, по праздникам.
Егорка замолчал и задумался. Взглянув ему в лицо, Али понял, что он думает о доме.
– Холод собачий, – произнес Али. – Того и гляди снег пойдет.
Егорка бездумно кивнул, соглашаясь.
– Тебе тоже холодно? – язвительно спросил Али. – Ты же жаловался, что у нас в Азербайджане и зимы нормальной нет, и снега не бывает. Вот, кстати, и он, легок на помине.
С неба действительно посыпался легкий снежок. Егорка поднял голову и улыбнулся.
– Разве это снег? Зараз растает. Вот у нас снега наметает целые сугробы, в человеческий рост, так что порой утром дверь открыть не можем, вылезаем в окно и откапываем.
– Аллах нам покровительствует, – сказал Али, – если здесь выпадет столько снега, все мы тогда вымерзнем.
Чтобы добраться до Нахичевана, им понадобится немало времени. Но здесь их ждало разочарование. Владетель Азербайджана Муззафар Узбек умер, когда до него дошла весть о том, что его жена Малика-Хатун вышла замуж за хорезмшаха. Об этом судачили на всех базарах города, во всех караван-сараях. Простонародье на все лады обсуждало это известие. Целый день они провели у крепости Алинджа-кала в надежде разузнать что-нибудь о судьбе гарема Узбека. Но их осторожные расспросы привели к тому, что из крепости вышел начальник охраны.
– Кто такие, что вам надо? – сурово спросил он.
– Мы ищем родственницу, – без обиняков ответил Али. – Она была в гареме атабека. Вот его сестра.
Охранник подозрительно оглядел их.
– Атабек умер, – сказал он. – Вы что, не слышали?
– Слышали, – ответил Али. – Но мы ищем не его, а девушку из его гарема.
– Убирайся-ка отсюда подобру-поздорову, – пригрозил начальник. – А то тебе твоя дерзость дорого обойдется.
– Но что стало с его гаремом? – не унимался Али.
– Не знаю, здесь не было гарема, он остался то ли в Гяндже, то ли в Табризе. Все, уходите.
Друзья не стали испытывать терпение стража, и ушли, сопровождаемые мелодичными струнными звуками, доносящимися откуда-то сверху, видимо из крепостной башни долетали. Ночь провели в караван-сарае и теперь сидели, не зная, чем заняться. Али размышлял о том, выполнил ли он слово, данное Егорке, и можно ли считать себя свободным от обязательств по отношению к нему. Узбека он нашел, точнее, последнее его пристанище. Правда, гарема при нем не оказалось. С другой стороны, можно было предвидеть, что атабек, спасаясь от султана Джалал ад-Дина, вряд ли будет утруждать себя заботами о гареме. Уж если он бросил свою законную жену Малику-Хатун. Али тяжело вздохнул.
Словно услышав его мысли, Егорка сказал:
– Мы с тобой квиты, ты свое слово сдержал. Я не могу больше тебя удерживать. Раз его гарема не оказалось, что теперь делать, не век же тебе со мной ходить.
– Спасибо, друг, – сказал Али.
У него словно гора с плеч свалилась.
– А что ты будешь делать? Может, тебе уже домой податься?
Егорка помотал головой:
– Нет, без Лады я домой не вернусь. Как я в глаза матери посмотрю, уж лучше здесь пропасть.
– За этим дело не станет, – мрачно сказал Али.
Он вспомнил, что Егорка беглый раб и один, не зная ни дороги, ни языка, скоро станет добычей лихих людей. Всю дорогу он держал язык за зубами, привлекая внимание лишь своей славянской внешностью. Все переговоры в пути вел Али. Оставшись один, он сразу же привлечет к себе внимание. Али еще раз вздохнул.
– Не вздыхай, – сказал Егорка. – Я не малое дитя, не пропаду.
– Ладно, – скрепя сердце согласился Али. – Не говори никому, что ты урус, говори, что ты афганец, пуштун или хезареец. Они светлые, голубоглазые. И рот поменьше открывай, а то твой говор вызывает подозрение.
– Хорошо, – кротко сказал Егорка. – Так и буду делать.
Али почувствовал, как жалость змеей вползает в его сердце. Борясь с ней, он продолжал:
– Все же я на твоем месте отправился бы в Ширван. Присоединись к каравану или лучше наймись погонщиком, а оттуда домой на Русь. Как говорил Имр уль-Кайс - довольствуйся возвращением вместо добычи. Иначе говоря, радуйся, что цел остался.
– Домой я не пойду, – твердо сказал Егорка. – Пока не найду сестру, живой или мертвой. А ты куда теперь?
Этот вопрос Али неожиданно застал врасплох. Он задумался, и даже не смог сразу ответить, куда ему было идти. Если он вернется в Табриз или в Марагу, то будет сразу арестован, так как наверняка объявлен в розыск. Йасмин с отцом находились в Мекке. Не стоило пускаться им вслед, рискуя разминуться в пути. Али не ответил на вопрос, вместо этого сказав:
– Пойдем, посидим на прощанье, подкрепимся.
Али вытащил два дирхема и подбросил их.
– Это последние деньги. Лучше их поберечь. – сказал Егорка.
– Бережливость признак упадка – заявил Али.
– Это, с каких же пор.
С давних. Со времен фараонов. В Египте жил некий человек по имени Муса, иудей, слыхал о таком?
– Нет.
– Он хотел вывести свое племя из Египта. Правил страной фараон. Так этот Муса все время просил Бога погубить фараона. Очень добрый был человек. Чего он только не навлекал на голову фараона. Иудейский Бог по его просьбе, насылал на Египет- град, саранчу, тьму, моровую язву, губил детей-первенцев. Безрезультатно. Фараон был щедр, ежедневно на его кухне готовилось четыреста баранов, четыреста коров, двести верблюдов. Весь народ Египта вкушал от этого. Как-то Муса помолился на горе Синай и обратился к Богу со словами: «Господи! Ты обещал погубить фараона. Столько лет прошло, а он и поныне здравствует». Иудейский бог ответил ему: «Я должен беречь его, поскольку тысяча рабов питается с его стола. Вот когда он перестанет это делать, я помогу тебе». Однажды фараон сказал своему вазиру: «Муса собрал вокруг себя племя Израиля, доставляет беспокойство. Не знаю, до чего дойдет наше дело с ним. Надо уменьшить расходы, чтобы иметь казну полной». Узнав об этом, Муса понял, что срок приближается. Так как бережливость часто бывает признаком упадка и несчастий. В тот день, когда фараон утонул, на его кухне зарезали всего две овцы. Вот так, друг мой, а ты говоришь – побережем.
– Беру свои слова обратно, – заявил Егорка, – мы теперь непременно должны истратить эти деньги, из суеверия. А давно это случилось?
– Очень. Во времена пророка Сулеймана, а может еще раньше.
– А откуда ты все это знаешь.
– Мударрис в медресе рассказывал. Об этом сказано в Коране пророка Мухаммада.
– Он тоже жил во время Сулеймана.
– Кто, мударрис?
– Мухаммад.
– Нет, он жил гораздо позже, он умер всего каких-то шестьсот лет назад.
– Что-то не получается.
– Я думаю, что он узнал об этом из Библии. Когда я изучал суру «та ха», в которой посланник рассказывает о взаимоотношениях фараона и Мусы. Я отметил, что симпатии Мухаммада на стороне Мусы, и откровенно говоря, для меня это загадка. Сам Муса сын Иосифа, который был воспитанником жены фараона. И как это водится, достойно отблагодарил своего благодетеля. Правда, когда я сказал об этом на занятиях, меня чуть не выгнали из медресе. За ересь. Меня спасло заступничество Шамс ад-Дина. Хотя сам посланник говорил, что все три книги: Коран, Библия и Тора, произошли из одной небесной книги. И нет ничего плохого в том, что согласуются друг с другом.
В небольшой рощице, в стороне от дороги, среди деревьев виднелась небольшая постройка, над, которой вился дымок, оттуда доносился запах кебаба.
– Пойдем, посмотрим, чем там кормят.
– А денег у нас хватит? – спросил Егорка.
– На два кебаба хватит, – сказал Али.
– А на вино?
– Вино? – удивился Али.
– Выпить надо на прощание, – заявил Егорка. – Мы пили при встрече, надо выпить при расставании.
– Для того чтобы вернуться в исходное состояние? – спросил Али.
– Нет, в исходное состояние вернуться невозможно, в одну и ту же воду дважды не вступить, нельзя.
Али изумленно посмотрел на товарища. Простодушное лицо Егорки никак не предполагало таких философских речений. В следующий миг он вспомнил, что в рабстве тот долго был скован цепью с греческим философом. Каждый раз, когда Егорка выдавал очередной предикат, он удивлялся, поскольку никак не мог к этому привыкнуть.
– Все течет, меняется и переходит в свою противоположность, – сказал Егорка. – Это сказал Гераклит, – добавил он.
– Я так и подумал, – сказал Али. – Может, на вино тоже наскребем, в крайнем случае, убедишь их в том, что деньги – не главное в жизни. Выдашь им парочку силлогизмов.
– Тогда стоит довести до них идею Парменида о том, что мышление равно бытию. Мысль о предмете, есть сам предмет. Мысль о деньгах и есть деньги.
– Эта идея мне нравится, – сказал Али, но лучше не рисковать, побить могут.
Навстречу им из строения вышел человек и приветствовал их, с любопытством глядя на странную пару.
– Желаете сесть в общем зале или уединиться? – спросил он.
– Уединиться, – сказал Али, вспомнив про вино. Здесь в Нахичеване с этим делом было строго. Уединенным местом оказалась загородка с саманными стенами и с земляным полом. Здесь стоял стол, две скамейки и небольшая жаровня. Подавальщик разворошил уголь, обнажив огонь.
– Что желаете? – спросил он. – И принялся перечислять блюда: бозбаш, пити, тава-кебаб, турш-кебаб, тике-кебаб, люля-кебаб, говурма, сэбзи-говурма, долма, плов, гутаб …
– Остановись друг, – прервал его Али, – принеси нам тике-кебаб, этого будет достаточно.
Подавальшик принял заказ и повернулся, чтобы уйти, но Али остановил его.
– Еще принеси нам кувшинчик вина.
Подавальщик замялся.
– Вино запрещено Кораном, мы не держим вина.
– Я очень хорошо знаю Коран, – возразил Али. – Там ни слова об этом не сказано. Говорить о том, что Кораном запрещено вино, все равно, что «истину облекать ложью ».
Подавальщик изобразил на лице удивление и прежде, чем удалиться, сказал:
– Желание клиента для нас закон. Сейчас пошлю оглана, может, найдет где.
Товарищи переглянулись.
– Как здорово ты всегда излагаешь, – заметил Егорка.
– Это моя профессия, – сказал Али.
– Так что, вина нет у них? Может, пойдем в другое место?
– Вино есть, сиди спокойно, грейся.
– Ты не заказал хлеб, зелень?
– Не беспокойся, в Азербайджане, это не надо заказывать, напротив, если не хочешь, надо предупреждать, чтобы не приносили лишнего.
Али протянул руки к жаровне. Егорка последовал его примеру. Появился подавальщик с подносом в руках. Поднос был накрыт полотенцем. Выложил на стол зелень, редиску, сыр и свежеиспеченный хлеб, и… пузатый глиняный кувшинчик.
– Быстро оглан обернулся, – заметил Али.
– Желание клиента для нас закон, – повторил подавальщик. – Кебаб скоро будет готов.
Он вышел, пряча улыбку.
Неплотно прикрытая дверь медленно открылась. Егорка потянулся, было закрыть ее, но Али остановил его.
– Оставь, – сказал он. – Так приятнее, а то сидим как в тюремной камере.
– Не знаю, – сказал Егорка, – не сидел.
– Счастливчик.
– Неизвестно, кто счастливчик. Мы обычно в цепях, на голой земле, под открытым небом. Камера – это роскошь.
– Видишь, как все относительно в этой жизни.
В дверном проеме, в далекой перспективе, высилась гора, вершину ее венчала снежная шапка. Заметив, что Егорка не сводит с нее глаз, Али сказал:
– Это Арарат. Там Нух спасался во время всемирного потопа.
– Какого потопа? – спросил Егор.
– «От прегрешений их были они потоплены и введены в огонь» . В Библии об этом тоже сказано, ты что же, не знаешь Библии?
– Нет.
– Все время забываю, что ты не христианин. Извини.
– А ты откуда знаешь Библию, ты тоже не христианин.
– Я знаю Коран, он родственник Библии. К тому же я богослов, мне положено знать.
Али разлил вино по чашам, поднял свою и несколько высокопарно произнес:
– Я желаю тебе удачи в твоих благородных поисках и благодарю тебя за помощь, которую ты мне оказал. Пусть будет легкой твоя дорога.
Егорка кивнул головой, соглашаясь. Они выпили, закусили редисками, обмакивая их в соль. Али разломил хлеб, понюхал.
– Как я люблю свежий хлеб, – сказал он.
– Я тоже, – произнес Егорка.
– Видишь, как много у нас общего.
Егорка кивнул.
– Как тебе вино, по-моему, хорошо?
– Мне оно все на один вкус, на наши наливки похоже, только наливки слаще, да позабористее. А я бы сейчас браги выпил, чтобы проняло.
– Что значит проняло?
– Ну вот, – Егорка сжал кулаки, потряс ими, но объяснить не смог. – Не знаю, как растолковать.
– Тогда скажи, почему ты хочешь, чтобы тебя проняло.
– Да тоскливо как-то, Ладу не нашел, с тобой расстаемся. Что мне теперь делать, ума не приложу.
– Теперь понятно, что означает, – сказал Али, – проняло, надо запомнить. Но крепость вашей браги можно заменить количеством, выпей еще вина, и тебя проймет.
Али наполнил чаши. Они выпили, закусили хлебом с кресс-салатом. Появился подавальщик, принес блюдо с кебабом, густо усыпанным сумахом и крупно нарезанными кольцами лука. Поставил на стол и удалился.
– Кажется здесь лука больше, чем кебаба, – недовольно произнес Али.
– А ведь ты прав, – сказал Егорка. – Две таких чаши как раз заменяют одну с брагой. Мне как-то полегче стало.
– Здесь в деревнях местные жители делают арак, – вспомнил Али. – Он как раз забористый. Но ее только армяне пьют. Потому что они кяфиры – неверные. Они вообще очень интересный народ, многогранный. Внешне похожи на иудеев, еда и музыка у них азербайджанские, но при этом они христиане. Ешь, друг мой, закусывай, а то захмелеешь.
– Да я уже, – сказал Егорка.
– Ну, вот видишь, а ты хотел что-нибудь позабористей, бормотухи выпить, или как она там называется у вас?
– Брага.
– Вот именно.
– Действительно, и по голове не бьет, и пить приятно. А вот то, что мы пили в караван-сарае, когда ты меня угощал. Оно не такое хмельное было. Почитай кувшин выдули, а у меня ни в одном глазу не было.
– Они его водой разбавляют, караван-сарайщики. Они ведь известные подлецы и мошенники.
– Вот ведь как.
– Я тебе точно говорю, – уверил Али. – Чего ты улыбаешься, не веришь?
– Верю, – сказал Егорка. – Я не поэтому улыбаюсь. Я Ладу вспомнил.
– А-а, понимающе сказал Али и принялся наполнять чаши.
– Я тебе давеча про гусли говорил, ну чанг, по-вашему. Она ведь играть умела. У нас как-то гусляр слепой заночевать попросился, да так и остался, прожил несколько дней. Так она за это время играть выучилась. Представляешь?
– Представляю, – сказал Али.
В голове у него шумело, он сам изрядно захмелел от вина, выпитого практически натощак. Глядя на улыбающегося Егорку, он пытался осмыслить какую-то необходимую деталь, вдруг возникшую в его сознании, вспомнить что-то очень важное. Но она ему не давалась.
– Сам-то куда подашься? – вновь спросил Егорка.
Али пожал плечами.
– Понятия не имею. Определенной цели у меня сейчас нет. Вернее, есть, но она очень туманная и неопределенная. Сердце мое рвется к Йасмин, но я не думаю, что они будут сидеть и ждать меня в Мекке. К тому же мы так странно расстались. Глупо будет появиться сейчас перед ними. Что я скажу, кто я им, отцу ее, например?
– Скажешь, что на работу пришел. Ты ей ничего не сказал? – спросил Егорка.
– Я ей много чего говорил, что ты имеешь в виду?
– Ты не объяснился с ней?
– Нет, я думал, что и так все ясно. По крайней мере, со мной, но она дочь такого знатного человека. А кто я?
– Отец ее оценил то, что для них ты сделал. Никто же из знати не помог им. Он, наверное, понял, что лучшей доли для его дочери, чем стать твоей женой, нет.
Али замялся.
– Как там у вас на Руси говорят? Твоими бы устами да мед пить. Но от твоих слов у меня на душе легко стало. Ну что, уходим?
Егорка с сожалением посмотрел на пустое блюдо и подтвердил:
– Уходим.
Али разлил остатки вина по чашам:
– Выпьем за то, чтобы нам сопутствовала удача.
Егорка, соглашаясь, кивнул. Али медленно выпил вино, со стуком поставил чашу на стол и вспомнил.
– Послушай, – сказал он. – Вчера, когда мы уходили от крепости, заиграла музыка.
Егорка пожал плечами.
– Возможно, что с того?
В следующий миг он изменился в лице и вскочил.
– Ты думаешь?!
– Надо проверить, – сказал Али. – Ну, где там этот подавальщик, а то уйдем, не заплатив.
Мекка.
Он держал Коран на голове обеими руками. Бег вокруг Каабы был закончен, когда вазир начал кричать, толпа вокруг него расступилась, и он был доступен взорам людей, среди которых было много жителей Табриза и, главное, свидетелем его поступка был амир ал-хадж Табриза. Это было единственное, что могло обелить его честное имя и поруганную честь. Именно ради этого он совершил хадж в Мекку. Надеясь на то, что паломники из Ирана, Сирии, Ирака, Азербайджана, возвратясь домой, будут везде говорить об этом, и эта весть дойдет до ушей султана Джалал ад-Дина, и он поверит ему и раскается в своем поступке. Ибо не может человек, виновный в тяжелом преступлении, искать защиты у Каабы, приносить такие клятвы в доме Аллаха, не боясь мгновенной кары господней. «О люди! – восклицал Шамс ад-Дин, стоя у святилища, – уже сошлись все мусульмане в том, что у Аллаха нет на Его земле места более возвышенного, чем это, и дня более величественного, чем этот день, и нет более почитаемой и великой Книги, чем эта Книга! И я клянусь этими тремя, что все приписанное мне вазиром султана Шараф ал-Мулком, не что иное, как клевета и ложь»! Закончив свои речи, Туграи снял с головы Коран и поцеловал его. По его щекам текли слезы. Многие табризцы тоже плакали, глядя на него. Он пошел со двора, опустив голову, и люди расступились перед ним.
Шамс ад-Дин вернулся домой, в маленький домик, который он снимал в одном из переулков на окраине Мекки. Йасмин кинулась ему навстречу. Вазир обнял дочь за плечи, поцеловал в голову и прошел вместе с ней в крошечный внутренний дворик.
– Как прошло? – спросила девушка.
Шамс ад-Дин неопределенно пожал плечами.
– Я сказал все, что собирался, долго пришлось кричать, чтобы установилась тишина. Люди все слышали. А как все прошло, мы узнаем нескоро. Теперь люди разнесут весть об этом по всем мусульманским странам. Рано или поздно дойдет до ушей хорезмшаха.
– А когда мы сможем вернуться домой?
– Одному Аллаху ведомо? – ответил Шамс ад-Дин.
Йасмин вздохнула.
– Ну что делать, – сказала она. – Давай обедать. Я приготовила жаркое с овощами.
Шамс ад-Дин улыбнулся.
– Никак не могу привыкнуть к тому, что моя дочь готовит еду, даже твоя мать не умела этого.
– Это очень просто, отец. Берешь мясо, нарезаешь маленькими кусочками, обжариваешь на сильном огне, затем сверху кладешь лук, сладкий перец, баклажаны, помидоры, много зелени и тушишь на медленном огне.
Туграи засмеялся.
– Ты говоришь, как заправская повариха. Это тебя Али научил готовить?
– Нет, Али сам не умеет готовить, меня научила жена пастуха, которая ухаживала за мной, когда я болела.
– До чего я дожил, – грустно сказал Шамс ад-Дин. – Моя дочь сама готовит пищу.
Сделав паузу, он добавил без видимой связи:
– Бог послал нам этого человека.
Йасмин бросила на него взгляд и вошла в дом. Шамс ад-Дин остался один, погруженный в нелегкие мысли. Йасмин вскоре вернулась, неся небольшой круглый столик на коротких ножках. Поставила перед отцом, затем принесла кувшин с водой и медный таз, полила на руки. Потом накрыла на стол. Шамс ад-Дин сотворил короткую молитву и принялся за трапезу. Йасмин сидела рядом, глядя, как он ест.
Шамс ад-Дин взглянул на дочь.
– Я уже ела, – предваряя вопрос, ответила Йасмин. – Тебя долго не было.
– Вкусно, – похвалил Шамс ад-Дин, – клянусь, ничего вкуснее не ел за всю свою жизнь.
– Верю, – согласилась Йасмин.
Шамс ад-Дин засмеялся.
– А может быть, здесь останемся? – предложила Йасмин. – Зачем нам возвращаться?
– На что же мы будем жить, ведь я уже не молод, далеко не молод. Чем я буду зарабатывать на жизнь?
– А на что мы сейчас живем?
– Я взял деньги в долг, за меня поручились достойные люди, с которыми меня связывает многолетнее знакомство. Вот если только замуж тебя здесь выдать за богатого знатного человека.
– Еще чего. Я не хочу выходить здесь замуж.
– Как ты отцу отвечаешь, дерзкая девчонка?
– Прости. А что ты говорил про Али?
– Разве я говорил про Али? Когда?
– Ты сказал: – Бог послал нам этого человека. Ты же его имел в виду?
– Да, действительно. Но ты даже не думай об этом.
– О чем?
– О том, о чем ты думаешь. Он не ровня тебе.
– Отец, если бы не он, я была бы обесчещена, а тебя уже не было в живых. Разве этого недостаточно для того, чтобы ему сравняться с нами?
– Да, я знаю, я многим обязан ему, но мы живем в мире с определенным порядком и устоями. Не будешь же ты каждому объяснять, что он сделал для нас. Но все будут говорить, что Туграи выдал дочь за простолюдина.
Шамс ад-Дин посмотрел на дочь, она сидела, задумавшись о чем-то.
– Вы много времени провели вместе, – сказал он. – Он говорил тебе о своих чувствах, предлагал тебе стать его женой? Или у вас что-то было?
– Нет, – ответила Йасмин. – Ничего не было. И он мне ничего не говорил. Но об этом не нужно было говорить, это было видно. Или ты думаешь, что все, что он сделал для нас, он сделал из служебного рвения?
– Да, я так думаю, – твердо сказал Шамс ад-Дин.
– Ты поел? – спросила Йасмин. – Можно убрать?
– Да, спасибо, все было очень вкусно.
Йасмин собрала со стола, пошла к дому. В дверях остановилась и сказала:
– Отец, прости меня, но то, что ты говоришь – нелепо, ведь сейчас ты беден, лишен всего и находишься под угрозой смерти. При этом ты говоришь о богатстве, порядке, устоях, общественном мнении. Неизвестно, что с нами будет дальше. Это же смешно.
– Не смей так разговаривать со мной, – вспылил Шамс ад-Дин. – Твой отец не может быть смешным, дерзкая девчонка.
– Отец, не кричи на меня, – спокойно сказала Йасмин, – у тебя кроме меня никого нет.
Вспышка гнева оказалась короткой.
– Ты права, – горестно произнес Туграи. – Я все потерял на старости лет, и у меня ничего и никого нет кроме тебя. Прости.
– Отец, ты хочешь, чтобы твое желание исполнилось, хорезмшах вернул тебя в Табриз, на прежнюю должность, отдал все твое имущество? – спросила Йасмин.
– Да. Я молю об этом Аллаха все время.
– В таком случае тебе нужно дать обет. Нужно чем-то пожертвовать. Пообещай, что ты выдашь меня за Али, и тогда твое желание исполнится. Если же султан не вернет тебе прежнее положение, тогда я выйду замуж за того, кого ты мне укажешь. Богатого и знатного человека, чтобы обеспечить тебе достойную старость.
В словах Йасмин было столько силы и самопожертвования, что Шамс ад-Дин не сдержал слез. Он долго молчал, затем произнес:
– Я чувствую, что твоими устами со мной говорит Аллах. Будь по-твоему.
Из письма Кей-Кубада правителя ар-Рума, султану Джалал ад Дину.
… Мы испытываем большое уважение к победоносному султану, но его высокие помыслы по наущению некоторых изменников обернулись в сторону Хилата, а эти действия далеки от разумной мысли. Мы полагаем, что сегодня самым приемлимым для нас путем является путь мирного согласия с монголами. Было бы полезным для всех мусульман, чтобы султан по примеру своего отца немедленно послал послов к монголам. И есть надежда, что с помошью мягких слов, денег и подарков обе стороны сумеют погасить полыхающий огонь раздоров. И, если султан сделает это и откажеться от притеснений мусульманских стран и кровопролития, то мы не пожалеем для этого ни золота, ни серебра. Но если он отвернется от этого, тогда возникнет необходимость дать ему вразумительный совет со стороны союза мусульманских правителей.
Нахичеван.
Когда Али и Егорка, будучи изрядно навеселе, подошли к крепости, начинало смеркаться. Памятуя прошлую встречу с нелюбезным стражем, они не стали подходить к воротам. Расположились под ивой, у северной стены. Отсюда был виден флигель в одной из башен.
– Когда мы уходили в прошлый раз, шли вдоль этой стены, и сверху доносилась музыка, – сказал Али.
– А почему я не слышал?
– Ты был расстроен.
– А чего мы ждать-то здесь будем? – спросил Егорка. – Может, пойдем к сторожу и спросим, кто играл?
– Допустим, он тебе ответит – некто. И что ты ему скажешь? Что мы музыкальный ансамбль пришли составить?
– Скажу, что я ищу девушку.
– Послушай, пора бы тебе уже понять, что ты находишься в мусульманской стране. Здесь не принято просто так, не имея на то законных оснований, приходить в чужой дом и интересоваться женщинами.
– Она мне сестра.
– Она женщина атабека, пусть даже покойного. Ты же человек вне закона. Есть еще вопросы?
– Нет.
– Тогда садись, будем ждать, когда она начнет играть.
– А ты думаешь, она будет играть?
– А почему бы ей ни поиграть, раз мы пришли послушать? Куда она денется.
Под деревом, на корточках, они сидели, глядя, как на землю опускается ночь.
– Тебе не холодно? – спросил Али.
– Пока нет, вино греет, – ответил Егорка. – А ночь будет холодной, вишь, сколько звезд высыпало. Сколько мы сидеть здесь будем?
– Сколько высидим, – сказал Али. – Что ты у меня спрашиваешь, мы здесь по твоему делу или по моему?
Егорка промолчал. Вскоре окончательно стемнело и заметно похолодало.
– Кажется, я начинаю замерзать, – Али стал энергично размахивать руками.
– Посмотри, в той башне свет загорелся, – сказал Егорка.
Али замер и поднял голову. В угловой башне действительно мерцал слабый свет.
– Ну вот, – произнес Али. – Если сейчас играть начнет, значит, это она.
Егорка недоверчиво хмыкнул, но через короткий промежуток времени до их слуха действительно донеслись звуки музыки.
– Что я тебе говорил! – торжествуя, заявил Али. – Это она.
Внимательно слушавший Егорка сказал:
– Это не гусли играют.
– Не гусли, это чанг, я же тебе объяснял.
– Нет, это не чанг.
– Ну, значит барбет , – сказал Али и прочитал:
Взял Некиса свой чанг, Барбед взял свой барбет,
И звуки понеслись в согласии крылатом,
Так в розе цвет ее согласен с ароматом [122]
Или танбур, какая разница. Главное, что мы на правильном пути.
– Но она же не умела играть ни на барбете, ни на танбуре, она только гусли перебирала.
– Я смотрю, у тебя хороший музыкальный слух, – сказал Али. – Если на таком расстоянии можешь разобрать, что за инструмент играет. Но, если она не умела играть на танбуре и барбете, значит, научилась. Они же все струнные инструменты. Все равно надо проверить. Пошли.
Али встал и направился к крепости. Егорка, несколько помедлив, последовал за ним. Приблизившись к стене, Али сказал Егорке:
– Лезь, только осторожней.
– Я, почему я?
– Потому что ты охотник, у тебя силы много. А я человек умственного труда, научного образа жизни. Вот возьми мою чалму. Поднимешься наверх, размотаешь и бросишь мне один конец. А обвяжусь им и попробую подняться. А ты будешь меня страховать. Мне без страховки никак нельзя. К тому же я высоты боюсь.
Егорка так долго примерялся к стене, что, несмотря на высказанное сомнение в своих силах, Али не стал ждать, полез вверх, хватаясь за расщелины между камнями. Поднявшись на высоту человеческого роста, посмотрел вниз. Егорка поднимался следом. Когда он поравнялся с Али, тот прошептал:
– Ели на стене появится часовой, замри и не шевелись, пока он не пройдет.
– А если он не пройдет, так и будет стоить и заметит нас?
– Тогда сверни ему шею.
– Я?!
– Ну да, вот у тебя ручищи какие.
Часовой не появился, и вообще крепость производила странное впечатление. Несмотря на то, что в некоторых помещениях горел свет, казалось, что она заброшена. Они взобрались на крепостную стену, крадучись подобрались к башне, откуда доносилась музыка, и заглянули внутрь.
В круглой комнате сидели три девушки. Одна держала в руках чанг, другая танбур, третья барбет.
– Ну, вот видишь, что я тебе говорил, – торжествующе сказал Али. – Это она?
– Не могу разглядеть, – ответил Егорка, голос его от волнения дрожал.
Действительно, стекла от перепада температур запотели, и черт лица было не разглядеть. Али отошел от окна и посмотрел по сторонам. Периметр крепостных стен был пуст.
– Пошли, – сказал Али, хлопнув товарища по плечу.
Обогнули башню, нашли вход. Дверь, ведущая в покои, оказалась не заперта.
– Как войдем, сразу кланяйся, – предупредил Али.
– Зачем? – удивился Егорка?
После двух лет рабства он крайне болезненно относился к ситуациям, которые касались его человеческого достоинства.
– Чтобы не заорали.
Но три девицы за окном и не думали орать. Когда они вошли в комнату, поклонились, и Али произнес: «Мир вам», одна из них сказала: «Ну, вот, а вы говорили, где мужчин взять? Они сами пришли».
– Не бойтесь нас, – сказал Али. – Мы к вам по делу.
– Никаких дел, – ответила одна из девушек, та, которая держала в руках чанг. – Только веселье.
Две остальные прыснули.
– Это она? – спросил у Егорки Али. Хотя по выражению его лица можно было понять, что до счастливой развязки еще далеко.
Егорка покачал головой.
– Кого ищете, мальчики? – поинтересовалась девушка с чангом.
Али промолчал, предоставив отвечать Егорке. Сам он разглядывал комнату и девушек, которые в свою очередь без тени смущения с интересом изучали ночных гостей. Они все были красивы как на подбор, одна из них была чернокожей.
– Сестру я ищу, – наконец выдавил из себя Егорка. – Ладой кличут.
– Он чужестранец? – обращаясь к Али, спросила девушка.
– Он урус, – ответил Али, – немусульманин.
– Лады у нас нет, – сказала чернокожая девушка и, указывая на подруг – Есть Зинат, есть Марьям и Айдолу это я.
– Да мы все здесь немусульмане. – сказала Айдолу. – Я из племени зинджей, Зинат, – индианка, а Марьям – иудейка.
– Имена-то у вас, прямо русские, – заметил Егорка, – Зина, Маша.
– Значит ты брат нашей Лады. Она же русская.
– Так она здесь, – встрепенулся Егорка. – Можно ее позвать?
– Тебе не повезло, дружок, ей повезло, а тебе нет. Атабек перед смертью отпустил ее на волю. Главное, играли ему мы трое, Лада только пела. Ее отпустил, а нас нет. Где справедливость?
– Она на чанге играла? – спросил Али.
– Играла – это громко сказано, так, тренькала, щипала струны.
– Подождите, – перебил их Егорка. – Куда отпустил? Где она теперь?
– Не знаем, получила вольную и ушла. Нам не доложила. Да вы садитесь, угощайтесь. Скрасьте наше одиночество, – любезно пригласила Зинат.
Друзья переглянулись. Перед девицами стоял столик на коротких ножках, на котором лежали сладости.
– Чаю хотите? – спросила Марьям.
– Хотим, – сказал Али, думая, есть ли подвох в этом приглашении. То, что девушки не подняли крик, можно сказать, обрадовались их появлению, казалось ему странным, если не подозрительным. Но вскоре опасения его развеялись. Все три девушки были из гарема покойного атабека Узбека. Спасаясь от султана, атабек взял с собой в Нахичеван четверых рабынь. Когда Узбек умер, вся челядь разбежалась в разные стороны. Теперь же им некуда было податься. И они жили в крепости, где оставалось несколько человек охраны, которые давно уже ничего не охраняли, а лишь создавали видимость. Днем они по очереди стояли у ворот, а ночью, заперев ворота, ложились спать. Комендант крепости со дня на день ожидал указаний от хорезмшаха, чтобы передать кому-либо дела, наложниц и оставшееся имущество Узбека.
– А вы кто такие? – спросила Зинат после того, как гости выпили чаю.
– Вот он ее брат, – сказал Али. – А я его товарищ.
– Это мы уже поняли. А чем вы занимаетесь?
– Я факих, а вот он философ.
– Так вы ученого звания люди? А может, мы поговорим о чем-нибудь умном? Или вы расскажете нам поучительную историю.
– Вообще-то нам лучше уйти, подобру-поздорову, пока нас здесь не обнаружили.
– А как вы сюда прошли? – спросила Зинат.
– По стене залезли.
– Какие вы ловкие. Оставайтесь. Куда вы на ночь глядя пойдете, неровен час на лихих людей наткнетесь, охрану нашу ненароком разбудите. А мы вам еще чаю нальем. Нам так скучно.
– Чай не вино, – сказал резонно Егорка. – Много не выпьешь. Спать ложитесь.
– Мы целыми днями спим, а по ночам уснуть не можем, вот играем, поем.
– Мне сестру искать надо, – колеблясь, сказал Егорка.
– Ночью что ли, вы ее искать будете?
– В самом деле, – поддержал девушек Али, – В цветник попали, грех уходить.
– А вина мы вам принесем, – продолжала Зинат. – В этой нише в стене стоит запечатанный кувшин прекрасного сирийского вина. А если вам его покажется мало, в крепости есть еще винный погреб, если все вино, что хранится в его бочках вылить, то этот водоем можно будет преодолеть только вплавь. Там можно провести остаток жизни.
– Недурно, – заметил Али.
Айдолу встала и принесла из занавешенной ниши в стене кувшин.
– Прошу вас, господа, угощайтесь.
Али кивнул Егорке, и тот недолго думая, взломал печать. До их обоняния донесся чудесный винный аромат.
– А вы будете пить? – спросил Егорка, обращаясь к девушкам.
– Нет, благородный юноша, мы не пьем вина, с нас достаточно сладостей и чая.
Егорка наполнил чаши, одну подал Али.
– За вас, прекрасные гурии, – сказал Али, поднимая чашу.
Девицы засмеялись.
– Слышите, девушки, мы гурии, – сказала Зинат. – Значит, вы в раю.
– В раю, – подтвердил Али. – Иначе как объяснить это прекрасное общество, вино? Все как нам обещал пророк, да будет доволен им Аллах. А главное, мы не пили вина давно уже. А сегодня выпили на прощанье. И вот тебе, пожалуйста. Хмель еще не выветрился, а мы опять за столом, и в таком обществе.
– А я тебе давно выпить предлагал, – вступил Егорка. – А ты все пост да пост. Если сердце чисто помыслами, то никакое вино посту не помеха.
– Глубоко мыслит, – заметила Марьям.
– Я же говорю, философ, – подтвердил Али.
– Ну, развлекайте нас, расскажите что-нибудь, – потребовала Зинат.
– А может быть, вы поиграете, пока мы с мыслями соберемся? – предложил Али.
– Ну, вот еще, поиграть мы и без вас можем.
– Ну, у вас же не было аудитории.
– А это что такое?
– Вот мы и есть аудитория.
– То есть слушатели? – сказала смышленая Марьям.
– Точно.
– Все равно играть не будем, рассказывай, а то сейчас крик поднимем, – шутливо пригрозила Айдолу.
– Ну ладно, слушайте, – сказал Али. – Я расскажу вам одну историю.
– Но подлиннее.
– Это как получится, – ответил Али и приступил к рассказу.
Жил в Дамаске один юноша, красивый, молодой и богатый. Как-то сидел он возле своего дома, а мимо проходила молодая женщина в роскошном платье. Юноша подмигнул ей, а она не отвернулась, тогда он заговорил с ней и пригласил ее войти к нему в дом. Она согласилась и вошла к нему. Когда она оказалась в комнате, он закрыл дверь и предложил ей открыть лицо. Женщина согласилась, откинула покрывало, и юноша замер, очарованный ее красотой и тотчас любовь овладела его сердцем. Он накрыл стол разными кушаниями и плодами, они поели, а после еды выпили вина и опьянели. Женщина осталась в его доме на ночь, и они провели ее в любовных играх до самого утра. Когда незнакомка собралась уходить, юноша дал ей десять динаров. Но ее лицо омрачилась, она сердито воскликнула: «Тьфу, на тебя! С чего ты вдруг решил, что я хочу твоих денег? Что я тебе проститутка, что ты мне деньги суешь!» Она вынула пятнадцать динаров и воскликнула: «Возьми теперь ты у меня деньги, и клянусь Аллахом, если ты не возьмешь, я к тебе никогда больше не вернусь! Жди меня через три дня, между заходом солнца и вечерней молитвой. Приготовь на эти динары угощение». Юноша взял деньги, и они простились. А через три дня она опять появилась. Они вновь пировали и провели сказочную ночь до утра. Так продолжалось несколько раз. В одну из встреч, уходя на рассвете, женщина дала ему пятнадцать динаров и спросила: «О господин мой, не красива ли я?» «Да, клянусь Аллахом! – отвечал юноша, – красивей тебя я не встречал никого в жизни». «Не позволишь ли ты мне привести с собой девушку, красивее меня и моложе, чтобы она повеселилась с нами. Она давно уже скучает и просится со мной». «Да, конечно!» – ответил юноша. Через три дня женщина привела с собой подругу, завернутую в изар [123] . Когда она открыла лицо, юноша понял, что прекраснее ее никого не видывал. Он стал ухаживать за ней, угощать, наполнять ее кубок, да так рьяно, что первая девушка втайне приревновала. Она спросила: «Не правда ли она красивей, чем я?» «Да, клянусь Аллахом!» – ответил юноша». «Я хочу, чтобы ты переспал с ней» – сказала она. – «На мою голову и на мои глаза!» – обрадовано воскликнул юноша. Она разостлала им постель, а сама удалилась в другую комнату. Юноша лег со второй девушкой и предался с ней любви. Глубокой ночью он проснулся оттого, что был весь мокрый. Подумал, что вспотел, дотронулся до девушки и обнаружил, что она тоже мокрая. Желая разбудить, юноша потряс ее за плечи, и к ужасу своему увидел, как голова ее скатывается с подушки. И продолжает катиться в угол комнаты. Он бросился в комнату, где спала первая девушка, но никого не обнаружил…
– О Аллах, что за страсти ты нам на ночь глядя, рассказываешь – недовольно восликнула Марьям.
Али виновато развел руками.
– Ничего другого мне в голову не пришло.
– И как нам спать теперь после этого.
– С тобой парень теперь уже точно никто не ляжет, – добавила Айдолу.
– Да я вообще то и не рассчитывал, – смутился Али.
– А мы рассчитывали, – сказали девушки. – Но теперь не обессудь, слишком много совпадений. И вообще, как-то нам с вами не повезло. В кои веки послал Аллах мужчин, так один страху нагнал, другой сидя за столом засыпает.
Али бросил взгляд на товарища, и увидел, что у того действительно туманится взор, и он начинает клониться головой долу.
– Мой друг устал после долгого пути, – виновато сказал Али, – да и выпил он многовато.
– Вот это я больше всего ненавижу в мужчинах, – заметила Марьям, – придти на свидание, поесть, напиться и захрапеть, и никакой ответственности перед девушкой. Ублажай его весь вечер, а потом всю ночь слушай его храп.
– Но он же еще не храпит, – возразил Али.
– Ну, за этим дело не станет – заметила Марьям.
– Зинат, – сказала она, – проводи этого уруса до постели, простим его пренебрежение к нам, ради нашей Лады. А ты парень продолжай свой рассказ, поскольку теперь ни одна из нас спать не ляжет из опасения за свою жизнь, будем бодрствовать до утра.
– … И тогда юноша стал рыть яму посреди комнаты, чтобы спрятать тело зарезанной девушки, – продолжил Али, глядя, как уводят его друга.
– Налить тебе вина? – предложила Айдолу.
– Конечно, – сказал Али, – чего уж теперь, снявши голову, по волосам не плачут.
– Это ты сейчас на что намекаешь, – встревожилась Марьям.
– Ни на что, просто пословица такая – русская.
– Ну не знаю, – недоверчиво произнесла Марьям, – слишком много совпадений.
– Продолжать дальше? – поднося к губам чашу, спросил Али.
– Продолжай.
Сделав глоток вина, Али поставил чашу и продолжил свой рассказ…
* * *
Егорка проснулся в объятьях Зинат. Стоило ему шевельнуться, как она тут же проснулась. За окном было еще темно. Зинат принялась ласкать его. Егорка попытался высвободиться.
– Ночь была волшебной, – сказала она.
– Уже поздно, – осторожно сказал Егорка.
– Напротив, еще очень рано, – покрывая его лицо поцелуями, сказала Зинат.
– Я в том смысле, что уходить пора.
– Успеется.
– Потом будет поздно.
– Хорошо, значит, останешься.
– Нет, нам нужно идти.
– Успеется.
– Скоро рассветет.
– Это ничего, охрана до обеда спит.
Но Егорка поднялся.
– Где Али? – спросил он.
Зинат пожала плечами.
– С девушками, наверное, где же еще.
Проводи меня пожалуста к нему.
– Как пожелаешь, – ответила девушка.
Али по-прежнему находился в обществе Марьям и Айдолу.
Они радостно приветствовали вошедших.
– А ты, что же не ложился спать? – спросил Егорка.
– Нет, друг мой, и всему виной мой длинный язык, – ответил Али. – Я, как Шехерезада, рассказывал этим гуриям сказки.
«Гурии» засмеялись.
– Однако уже светает, – сказал Егорка, – нам пора уходить.
– Он прав, – обращаясь к девушкам, произнес Али, спасибо вам за гостеприимство.
– Давно она ушла? – спросил Егорка.
Девицы переглянулись.
– Месяц уже прошел, а может, и больше, – ответила Зинат.
– Где ее искать-то теперь?
– Давайте скажем уже, – вмешалась Марьям. – Видишь, как переживает. Мне бы такого братика. И собой хорош.
– Чего вы хотите мне сказать? – подозрительно спросил Егорка.
– Здесь твоя сестра, – бросила Айдолу.
– Как здесь? Где она?
– Сядь, не суетись, – сказала Айдолу. – Она здесь, но не здесь, не в крепости. Она в Нахичеване, прислала нам недавно подарки. Она дом купила. Видно Узбек ей не только свободу дал, но и денег немало в дорогу. В гости приглашала. Да мы боимся выйти отсюда, вдруг обратно не пустят. Куда мы тогда пойдем.
Егорка сидел, не говоря ни слова, только улыбался.
– А что же вы молчали? – укоризненно сказал Али.
– А почему ей все, а нам ничего? – возмутилась Марьям. – И свободу, и денег, и любящего брата. А нас ни одна собака разыскивать не станет. Должна же быть справедливость на свете.
– И что, вот так бы мы и ушли в неведении?
– Ну почему же, мы бы крикнули вам вслед сверху со стены. На прощание, так сказать. А может и не крикнули бы.
– А где ее дом, как найти?
– Этого мы не знаем.
– Прощайте красавицы, – сказал Али, – мы будем помнить вас. Может быть, вы снабдите нас веревкой.
– Это легко исполнить. – Айдолу вышла и принесла моток веревки.
Зинат выйдя на крепостную стену, огляделась и махнула рукой. Друзья последовали за ней. Здесь дул холодный пронизывающий ветер. Держа в руках один конец, Егорка сбросил вниз веревку, а другой конец привязал за каменный выступ в стене.
– Приходите этой ночью, – сказала Зинат. – Мы вам веревку спустим.
Видя, что ей никто не ответил, она добавила:
– А не придете, я сейчас веревку перережу, когда вы будете спускаться. Ну, придете?
– Да, – сказал Али. – Придем.
Они поочередно спустились, помахали девушкам и стали удаляться от крепости. Девицы подняли веревку и ушли.
В Нахичеване друзья отправились на базар и разыскали маклера по недвижимости. В результате долгой неторопливой беседы, ознакомившись с предложениями по продаже домов, Али выяснил, кто в последнее время купил дом в городе. Таковых было всего двое: купец, торгующий зерном, и некая молодая женщина, пожелавшая сохранить инкогнито. Али спросил:
– А местонахождение дома она также сохранила в тайне?
Маклер добродушно рассмеялся.
– Ну что ты, как можно сохранить его в тайне, а зачем он вам? Вряд ли она согласится продать его.
Али заявил:
– Прежде, чем купить дом, мы должны на него взглянуть, чтобы оценить качество ваших услуг.
– Ну что же, это разумно, – согласился маклер. – Я объясню вам, как его найти. Сам-то я проводить вас не смогу, у меня здесь встреча с клиентом назначена. Выйдете с базара вот в эти ворота. Попадете на улицу, они идет в обе стороны, вверх и вниз. Вы пойдете направо вверх. Как подъем закончится, вы упретесь в другую улицу. Второй дом по левую руку, белый двухэтажный. Там еще несколько домов выставлены на продажу. Но там все очень дорого, эта улица богатых людей.
– А что же они продают дома, эти богачи? – поинтересовался Егорка. Он был чем-то раздражен.
– Люди смуты боятся, монголов, хорезмийцев. Вот и продают, цены на них упали. Так что сейчас самое время покупать. Торопитесь.
Али поблагодарил маклера, и они отправились на поиски дома.
– Что-то я не вижу радости на твоем лице, – произнес Али. – Ты почему злишься?
– Я не злюсь, – коротко ответил Егорка. – С чего ты взял?
– Ну, я же вижу.
Егорка пожал плечами, но потом все же сказал:
– Не нравится мне все это.
– Почему не нравится? Сестра жива, здорова, дом купила, можем там заночевать, хотя и обещали вернуться.
– Вот это мне и не нравится. Вместо того, чтобы домой поехать, она здесь дом купила. Чует мое сердце, что-то здесь неладное.
– Слушай, Егор, не так просто в наше время куда-то поехать, тем более, молодой женщине. Сколько ей лет сейчас?
– Когда ее похитили, ей было 16, сейчас, значит, 18 с хвостиком. Но в твоих словах есть резон, – согласился Егор.
– Знаешь ли, друг мой, я не перестаю удивляться человеческой натуре. Ты отправился на поиски сестры безо всяких оговорок. А теперь вместо радости тебя терзают неясные сомнения, смутные подозрения. В конце концов, ты же не муж ей, а брат. К тому же может это вовсе не она.
– Это верно, – сказал Егор.
– Ну, а как вообще, как ночь прошла?
– Замечательно.
– Рад за тебя, а я смертельно хочу спать, всю ночь пил и сказки рассказывал.
– То- то, я смотрю, ты весь зеленый, какой-то.
– Ты хочешь сказать бледный?
– Бледный, но с какой-то зеленью в лице.
– Это оттого, что меня тошнит.
– Ты дыши глубже. Свежий воздух тебе поможет. Кстати, чем там дело кончилось, с той девушкой?
– И ты туда же, нет друг мой, больше я сказок рассказывать не буду. Надо было сидеть и слушать. А то и девушка тебе досталась, и тайну тебе открой. Счастье полным не бывает.
Дома стояли с одной стороны улицы, на противоположной стороне начинался спуск к реке. Друзья дошли до конца улицы и повернули налево. Второй от угла дом был белым, двухэтажным и очень красивым. Он был огорожен высоким забором.
– Хороший вкус у твоей сестрицы, – отметил Али. – Хотел бы я иметь такой дом и жить в нем с женой и кучей детишек.
– А как же Йасмин? – удивился Егорка.
– Так я же ей не пара, сам говоришь.
– Я этого не говорил, это ты так считаешь.
– Возможно, – сказал Али. – Вообще-то, говоря о жене, я как раз ее имел в виду. Давай стучи. Сердце-то бьется?
Егорка ничего не сказал. Подойдя к воротам, постучал. Через некоторое время дверь отворилась, и в проеме возник гулям внушительного роста и телосложения. Али приветствовал его словами:
– Досточтимый страж ворот, не живет ли в этом доме прекрасная госпожа по имени Лада? Этот благородный юноша, стоящий перед тобой, приходиться ей братом.
– Справок не даем, – коротко с непроницаемым лицом ответил страж ворот.
– Нам справок не надо, – сказал Егорка. – Ты просто скажи, Лада живет здесь или нет.
– Здесь нет никакой Лады, – заявил страж. – Уходите подобру-поздорову.
Вид двух незнакомцев в видавших виды одеждах не внушал ему доверия.
– Кому этот дом принадлежит? – спросил Али.
– А тебе что? – грубо ответил страж.
– До чего я охранников не люблю, – процедил Егорка. Давешнее раздражение переходило в злость.
– Что ты сказал? – ощерился сторож.
Видя, что атмосфера накаляется, Али сказал:
– Послушай, приятель, мы, конечно, уйдем, раз ты настаиваешь, но пораскинь мозгами. Если выяснится, что твоя госпожа сестра вот этого благородного юноши, то тебя же сразу уволят без выходного пособия. А на него не сердись, у него с охраной свои счеты. Впрочем, у меня тоже.
Довод подействовал, охранник смягчился.
– Ладно, пойду, спрошу, а что спросить-то?
– Передай своей госпоже, что если в детстве ее звали Ладой, то у ворот стоит ее брат Егор и желает ее увидеть.
Сторож закрыл дверь перед ними и ушел докладывать.
– А вдруг это не она вообще? – произнес Егорка, заметно волнуясь.
– Было бы, жаль, – заметил Али. – Уж дом больно хорош.
Егор укоризненно взглянул на товарища.
– Шучу, – сказал Али.
Вернулся страж, отворил дверь и спросил:
– Кто из вас брат?
– Он, – показал Али.
– Я, – подтвердил Егорка.
– Один войдешь, – приказал страж и пропустил Егорку во двор. Оставшись один, Али повернулся спиной к воротам, подставив лицо лучам выглянувшего солнца, которое, как это бывает в Азербайджане, сразу превратило зимний день в весенний. Мысли Али обратились к Йасмин. Больше всего он любил два воспоминания. Первое: когда она сбила его с ног, и он почувствовал ее влекущий запах. И второе, когда она бросилась ему на шею в степи под проливным дождем. Запаха в тот раз он не услышал, зато почувствовал, что он ей не безразличен. Додумать мысль о ней не дал истошный крик, донесшийся со двора. Али даже вздрогнул. Женский голос что-то кричал на непонятном языке, но Али различил слово «Егорка» и понял, что его миссия закончена.
Нахичеван.(продолжение).
На втором этаже дома был балкон, с которого открывался прекрасный панорамный вид на горы и реку Аракс. Большую часть времени Али проводил здесь. После столь счастливого завершения поисков сестры, Егорка уговорил его погостить, и Али согласился, тем более, что никаких спешных дел у него не было. Его собственное будущее скрывалось за туманной неопределенностью. Да и вид Егоркиной сестры радовал сердце. Лада оказалась стройной, красивой девушкой, с волосами, цвета соломы.
Егоркина радость оказалась омрачена тем, что Лада отказалась возвращаться на родину. Все же не зря он перед встречей чувствовал раздражение и беспокойство. Доводов Лады Егорка не принимал, хотя Али находил в них резон.
– Тебя родители видеть хотят. Сколько времени мать убивается, – кричал Егорка, после того, как радость первых часов общения спала и реальность воспринималась так, словно не было разлуки.
– Я тоже хочу их видеть, Егорка, миленький, – оправдывалась сестра, – знаешь, как я по ним соскучилась. Но вот представь, приеду я, обнимемся, порадуемся, поплачем, день, другой. А дальше-то что? Кому я там нужна опозоренная? Ко мне же никто не посватается? Ведь я уже не девица, я в рабстве была.
Егорка угрюмо молчал. Но затем вновь принимался за свое. Он не мог смириться с тем, что его тяготы и страдания оказались напрасны.
– И что же, ты теперь никогда не вернешься домой? Будешь здесь жить с басурманами?
– Насчет басурман полегче, – предупредила Лада.
– Что, товарища моего опасаешься? – спросил Егорка. – Не бойся, он мой друг. Если бы не он, я бы тебя не нашел.
– Товарищ твой здесь не при чем. Обзывая мусульман басурманами, ты меня обзываешь.
– Ты-то здесь при чем?
– Притом, что я мусульманка, я ислам приняла.
– Что! Зачем? – изумился Егорка.
– Затем, чтобы выжить, к мусульманкам лучше относятся. В Коране сказано: «Не женитесь на многобожницах, пока они не уверуют». Спроси у своего друга.
– Это так, – подал голос с балкона Али.
– Я собираюсь выйти здесь замуж, а на неверной никто не женится.
– А на басурманке женится?
– Женится.
– И все-таки полегче там, насчет басурман, – подал голос с балкона Али.
– Извини, друг, – крикнул Егорка. – Я думал, что ты не слышишь.
– Нет, я все слышу.
– Тогда скажи, что ты думаешь обо всем этом?
– Да нет уж, сами разбирайтесь, – лениво ответил Али.
– Кстати, друг твой женатый? – спросила Лада.
– Мой друг не женатый, но у него есть зазноба.
– А я против зазнобы ничего не имею. Мне муж нужен.
– На чужой каравай рот не разевай.
– Ну и ладно. Подумаешь. Неужели ты, Егорка, думаешь, что я со своей молодостью, красой и богатством себе мужа не найду?
Егорка не нашелся, что возразить, а вместо этого спросил:
– А откуда у тебя денег столько?
– Атабек дал.
– А что это он к тебе так расположился? У него вас целый гарем был, а он тебе и вольную, и деньги.
– Так он, можно сказать, у меня на руках помер. Его все бросили, челядь вся сбежала, кроме тех, кому бежать некуда было. Законная жена, стерва, при живом муже замуж вышла, разводные бумаги подделала.
– Это мы слышали, – буркнул Егор.
– Он даже на мне женился, – заявила Лада.
– Ну, это ты врешь.
– У меня с ним кэбин есть? – в запале сказала Лада.
– Покажи, – потребовал Егорка.
– Не покажу, – отказалась Лада.
– Почему?
– А не хочу, меня, может, оскорбляет твое недоверие, – заявила Лада. И, понизив голов до шепота, сказала: – Денег, Егорка, у меня много.
– Украла? – подозрительно спросил Егорка.
– Нет. Перуном клянусь, сам дал, сказал: «Ты, красавица, мои последние дни скрасила, все золото, что у меня есть, отдаю тебе». Он был хороший человек, только слабовольный.
– А чего это ты Перуном клянешься? – в сердцах бросил Егорка. – Ты уж Аллахом своим клянись.
Покойный правитель Азербайджана атабек Узбек оказался щедр по отношению к своей наложнице, судя по тому, как она обставила купленный дом, завела прислугу, охрану. Али и Егорку она одела и обула с ног до головы в лучшее платье, какое только можно было купить на рынках Нахичевана. Камис , саравил [126]Саравил-шальвары
, каба , все из дорогих тканей. Фарджийаа с серебряным шитьем. Кроме того, Лада по совету Али написала письмо в Табриз работорговцу, которому принадлежал Егорка, с просьбой продать ей права на исчезнувшего раба-саклаба и ожидала ответа.
Приятно все-таки иметь богатую сестру.
Али и Егорка оба не могли решить, что им делать дальше, оба находились в затруднительном положении. И поэтому оба бездействовали. Они пристрастились к охоте. Часто уходили из дома на весь день. Егор был прекрасным стрелком, и в редкий день они возвращались без добычи. Окрестности Нахичевана изобиловали дичью. В числе охотничьих трофеев были зайцы, птицы, лиса и даже один джейран, мертвые глаза которого укоризненно глядели на Али всю обратную дорогу домой.
В один из дней пущенная Егоркой стрела поразила селезня, и в тот же миг птицу догнала стрела, пущенная кем-то с другой стороны холма. Это увидел Али, так как Егорка уже бежал к месту падения утки. Подняв добычу, он с удивлением обнаружил в ней две стрелы и удивленно посмотрел на Али.
– Разве ты стрелял?
– Я нет, но кто-то с той стороны.
Через некоторое время раздался топот копыт, и их окружили всадники. Это были хорезмийцы. Один из них потребовал отдать селезня.
– С какой стати я должен отдавать свою добычу? – ответил Егорка.
– Разве ты не видишь в нем хорезмийскую стрелу? – настаивал всадник.
– Но вторая стрела принадлежит мне, и я попал в нее первым.
Егорка достал из колчана стрелу и протянул ее хорезмийцу.
– По охотничьему обычаю, если двое поразили цель одновременно, добыча принадлежит тому, кто ее нашел первым, но нашедший должен отдать свою стрелу.
– Да знаешь ли ты, кому принадлежит эта стрела, несчастный? – сказал хорезмиец.
– Отдай утку, – тихо сказал Али, незаметно толкая товарища.
– Вы кто такие? – спросил хорезмиец.
– Жители Нахичевана. А вы кто?
– Я амир-шикар , и твоя жизнь упрямец, сейчас висит на волоске.
– Отдай утку, – настаивал Али.
Но Егорка, обычно кроткий и сговорчивый, заупрямился. Всадники, группами по несколько человек, продолжали подъезжать, теперь их было не меньше полусотни. Али и Егорка оказались в плотном окружении. Благоразумнее было бы отдать утку и уйти подобру-поздорову. Но Егорка продолжал упорствовать. Али понял, что настало время вмешаться в спор.
– Да будет удачен ваш охотничий промысел, господа, – сказал он, воздев руки к верху. – Кому принадлежит добыча, вопрос спорный, на вашей стороне сила, вы можете ее применить по отношению к нам, но это не прибавит вам доблести. Уступка слабым – это признак силы. Разумно будет поступить именно так, как предлагает мой товарищ.
Однако слова Али не произвели впечатления на хорезмийца. Амир-шикар потянулся за саблей, и Али понял, что ему уже не нужно ломать голову над тем, как жить дальше. Но в этот момент чей-то тихий и спокойный голос произнес: «Возьмите у него стрелу». Голос принадлежал смуглому хорезмийцу, который подъехал несколько минут назад и слышал весь разговор. Этот человек обладал безусловной властью. Одеждой он почти не выделялся среди остальных, но породистая лошадь, дорогое оружие и благородство в лице, говорили о том, что этот человек принадлежит к знати. Амир-шикар тотчас спешился, взял стрелу из рук Егорки и, подбежав, протянул ее человеку, отдавшему приказ. Тот, взяв стрелу, сунул ее в свой колчан, улыбнулся и тронул лошадь, поворачивая коня. Кавалькада тут же умчалась. Али укоризненно посмотрел на приятеля.
– Для беглого раба ты удивительно безрассуден, – упрекнул он.
А почему я должен отдавать свою добычу? – невозмутимо ответил Егорка. – Кстати, а кто это был?
Али пожал плечами:
– Не знаю, но это были хорезмийцы. И я должен напомнить, что ты беглый раб, а я беглый арестант. И мы были на волосок от гибели. Как он представился, я не расслышал?
– Тот, кто утку требовал?
– Да.
– Амир-шикар, я запомнил.
– Амир-шикар, – повторил задумчиво Али. – У хорезмийцев это означает глава султанской охоты. О Аллах, это был сам султан Джалал ад-Дин собственной персоной!
– Ого, – только вымолвил Егорка.
– Можешь теперь всю оставшуюся жизнь хвалиться тем, что отобрал охотничий трофей у самого хорезмшаха.
– Но я же первый выстрелил, ты же видел.
– Уходим быстрее, пока он не передумал и не вернулся. Мы легко отделались.
Домой вернулись без происшествий. Лада встретила их словами:
– А вы знаете, что правительница Нахичевана Джалалийа изъявила желание выйти замуж за хорезмшаха? Султан уже приехал.
– Знаем, – ответил Егорка. – Мы его уже видели.
Али только к вечеру сообразил, что у него была возможность обратиться к хорезмшаху, все ему рассказать и объяснить, убедить в том, что Шамс ад-Дин Туграи был оклеветан и невинно пострадал. Эта мысль теперь не давала ему покоя. Он рассказал об этом Егорке и Ладе за ужином.
– Действительно, – согласился Егорка. – Почему ты только сейчас до этого додумался?
– Потому что я тугодум, – в сердцах сказал Али. – Азербайджанцы вообще крепки задним умом.
– Да и я хорош, – сказал Егорка. – Надо было упасть ему в ноги и все рассказать.
– Смотрю я на вас и диву даюсь, – произнесла Лада, – взрослые люди, а ровно дети малые. Я представляю, как бы это выглядело. Мало того, что вы, беглые раб и арестант, посмели отобрать у султана его добычу, так еще и просить его вздумали бы. А тебе Егор, вообще надо сидеть тише воды ниже травы. Ты должен был свою добычу ему отдать, а не отбирать то, что он подстрелил. Тогда и попросить можно было.
– Так у охотников принято, – буркнул Егор.
– Но он же не охотник, он хорезмшах. Радуйтесь, что легко отделались.
– Ты сказала, что он женится на правительнице Нахичевана? – спросил Али.
– Да, на базаре об этом судачат.
– Значит, он здесь пробудет некоторое время. Наверняка он будет разбирать жалобы людей. Я пойду к месту подачи жалоб.
– Тогда тебе придется сказать, какое ты имеешь к этому делу отношение. Думаю, что ему уже известно, что ты участвовал в похищении арестованного им человека, убил хорезмийца. То есть в его глазах ты сам уже преступник.
– Наверное, ты права, – Али задумался. – Я изложу все это на бумаге и отдам ему прошение. Для того, чтобы прочитать, понадобится время. И я уйду.
– Ну вот, – одобрительно сказал Егорка. – А говоришь, тугодум. Соображаешь. Дай-ка нам, сестрица, вина выпить, что это мы всухомятку-то все ужинаем?
– Не люблю я, когда вы вино пьете, – неодобрительно сказала Лада. – Узбек все время пил, и до чего это его довело?
– Но мы же не узбеки, – возразил Егорка, – За нас не опасайся. Скажи рабу своему, пусть вина принесет.
– Скажи рабу, – передразнила Лада. – Сам-то кто?
– Сейчас ты у меня договоришься, – шутливо пригрозил Егор.
Али с улыбкой наблюдал за перепалкой брата и сестры. Егор уже свыкся с мыслью о том, что Лада не вернется с ним домой. Али убедил его в том, что положение его сестры сейчас ничем не отличается от положения девушки, выданной замуж в далекие края. И с этой вестью можно спокойно вернуться и обрадовать маму. Потому что несчастная и опозоренная дочь в доме все же хуже, чем богатая вдова на чужбине. Только не надо говорить о том, что она приняла ислам, лишняя информация. Не рискуя пускаться в обратный путь в статусе беглого раба, Егор теперь ждал ответа на письмо Лады работорговцу. Когда бумаги в порядке – это здорово облегчает жизнь. Так утверждал Али. Желающих поспорить с ним не нашлось. Али написал прошение на имя султана, но передать не смог. Султана в Нахичеване уже не оказалось. Он уехал на следующий день после обряда бракосочетания.
– А как же медовый месяц? – в сердцах спросил Али.
Ему никто не ответил.
Когда наступила весна, Али отправился на поиски султана. Слухи о его местонахождении были противоречивые. Но об осаде Хилата говорили все. Поэтому Али решил ехать в направлении озера Ван, на берегах, которого находился Хилат. Егорка поехал проводить его. К тому времени он получил согласие работорговца, который уже смирился с убытком. Поэтому он с радостью согласился продать беглого раба родственнице из Нахичевана. Лада отправила ему деньги и получила купчую на Егорку.
Это в немалой степени позабавило ее. Теперь брат был ее рабом. Следовало для формальности оформить еще вольную на него. Прежде чем это сделать, она вдоволь поиздевалась над ним.
Лада отговаривала Али разыскивать султана. Слухи о бесчинствах хорезмийцев шли отовсюду. Она предлагала сидеть и ждать, чем закончатся распри султана с остальными мусульманскими владыками. Но Али не мог уже бездействовать. Всю зиму он ходил встречать караван из Табриза. Осторожно расспрашивал прибывших, но о Шамс ад-Дине Туграи по-прежнему не было никакой информации. Али сделал вывод, что Шамс ад-Дин решил остаться в Мекке до лучших времен. А это означало, что ускорить возвращение Йасмин могли только реабилитация и прощение хорезмшаха. Али решил действовать, найти султана и подать прошение.
– Только не делай этого лично, – посоветовала Лада. Она была очень практичная девушка. – Никто не знает, что на уме у этого султана. К тому же тебе будет противостоять Шараф ал Мулк.
– Не думаю, что я найду человека, который согласится испытать на себе гнев хорезмшаха, но я попробую, – пообещал Али.
Он не стал связываться с караваном, хотя это было бы безопаснее. Тем более что каравана, направляющегося в зону военных действий, не было. Он решил отправиться в одиночку. Выехали солнечным весенним утром. Было тепло, хотя на горах еще лежал снег. Егор, провожавший его, собирался так основательно, что Лада подозрительно спросила:
– Куда это ты, братец собрался провожать? Может, ты до Хилата? За городские стены выедешь, и домой.
– Я хочу поохотиться на обратном пути, – спокойно сказал Егорка. – Там в горах, сказывали, горные козлы водятся.
– Это когда ж ты вернешься?
– К вечеру. Или завтра утром.
– Я же изведусь вся, пока дождусь тебя. Как мне спокойно было, пока вы оба дома сидели. Ладно, езжай, только смотри, из копытца не пей, а то сам козлом станешь.
Она обняла Али на прощанье и троекратно расцеловала.
– Легкой тебе дороги и удачи, – пожелала она.
Когда городские ворота остались позади, Али вопросительно взглянул на Егорку.
– Что, Егорушка, не весел, буйну голову повесил? Давай прощаться. Друг мой, спасибо, что проводил. Возвращайся, тебя ждет сестра.
– Сестра меня подождет, никуда не денется. А вот когда я тебя еще увижу – неизвестно, – резонно ответил Егорка. – Едем дальше, день только начался.
– Я вижу, что связка с греком пошла тебе определенно на пользу, – заметил Али. – Что ни слово, то постулат, что ни фраза, то силлогизм.
– Не говори бранных слов, – попросил Егорка.
– Ладно, не буду, – пообещал Али.
– А ты знаешь о том, что при расставании уходящий берет с собой лишь четверть страдания? – сказал Егорка. – А на долю того, кто остается, приходится три четверти.
– Теперь буду знать, – улыбнулся Али.
– А почему, знаешь?
– Догадываюсь. Тяготы пути дополняют страдание.
– Наоборот, заставляют забыть о нем.
– У тебя, Егорка, определенно философский склад ума, – сказал Али. – Бросай ты этот охотничий промысел. Это удел простых людей. Вернешься домой, открывай школу на манер Аристотеля, будешь преподавать основы философии.
– Да я читать, писать могу только по-гречески и по-тюркски, – сознался Егорка. – По-русски билмирэм .
– Как же тебя так угораздило?
– Да как, из дома-то я ушел грамоте необученным, а здесь обучился, сперва у грека, потом ты показал.
– А что с греком с тем стало?
– Помер он, хороший человек был, я ему могилу копал, похоронил.
– Да упокоит Аллах его душу, – сказал Али. – Он теперь на небесах.
– Да нет, – возразил Егорка, – он вернулся туда, откуда пришел. Из чего произошли все вещи, в это они, погибая, обращаются по требованию справедливости. Ибо им приходится в определенном порядке времени претерпеть за свою нечестивость кару и возмездие.
Потрясенный Али уставился на Егорку.
– Это не мои слова, – сказал смущенный Егорка. – Это мне сказал грек.
– Да уже догадался, а что еще он говорил?
– Он утверждал, что люди, животные, растения не вправе были выходить из лона единой вечной сущности. Но пренебрегли этим законом, они вырвались на свет. Из небытия к бытию, и за это несут наказание. Все они подвержены тлению, гибели, а живые существа смерти. И возмущаться этим нельзя. Смертью мы искупаем свой первородный грех.
– Постой-ка, – сказал Али, – это ведь в Библии написано, грехопадение человека. Адам сорвал яблоко, соблазнил Еву и за это был изгнан из рая. Выходит, что рай и есть единая вечная сущность. Из праха ты возник и в прах возвратишься.
– Ну да, – рассеянно бросил Егорка. Он уже думал о чем-то другом. – Слушай, – сказал он. – Может, я с тобой поеду, а? Чего мне домой-то возвращаться без Лады? Я и объяснить-то матери ничего толком не успею, она у меня слаба натурой, увидит меня издаля одного, да и хлопнется сразу без чувств. Чего рисковать? Погожу, пока она замуж выйдет, вместе и вернемся.
– Удивительно, – сказал Али. – Когда ты говоришь о своем, сразу видно, что ты русский, а когда на тебя нападает стих и ты философствовать начинаешь, говоришь, как грек, у тебя даже интонация меняется.
– О чем я тебе толкую, и о чем ты думаешь? – упрекнул друга Егорка. – Ты слышал, что я говорил, аль нет?
– Слышал, я думаю тебе надо возвращаться домой к матери. Нельзя, не сделав одного дела, браться за другое.
– Отчего же, я Ладу нашел.
– Это верно, но ты не по своей воле отправился на поиски, а по просьбе матери. Ты должен вернуться и успокоить ее. Пошлешь кого-нибудь вперед, чтобы подготовили мамку, если у нее организмы слабые. Эх, если бы моя мать жива была, никакая сила бы меня не удержала, прямиком бы к ней отправился.
Егорка промолчал.
– Что значит мать понимаешь только после ее ухода, – добавил Али. – Видишь ли, друг мой, я был бы рад, если бы ты поехал со мной. Но сейчас мы похожи на двух подвыпивших друзей, которые всю ночь по очереди провожали друг друга.
– Ну что ж, будь, по-твоему, – наконец произнес Егорка. – Прощай, Боги будут милостивы, еще свидимся.
Он спешился. Увидев это, Али последовал его примеру. Подойдя, Егорка облапил Али, стиснув его так, что у того перехватило дыхание. После этого он взлетел в седло. И уже с высоты спросил:
– Что же все- таки с девушкой стало?
– С какой девушкой? – удивился Али.
– Ты в крепости рассказывал, сказку.
– Сестра зарезала из ревности.
– А это была ее сестра?
– Сестра.
– Ну что же, будь, по-твоему, – повторил Егорка. – Поезжай, а я на гору поднимусь, может, зайца поймаю. Оттуда долго тебя видеть буду.
Али улыбнулся, сел на коня и поехал, испытывая щемящее чувство грусти и одиночества. К этому русскому богатырю он привязался как к брату. После трагической гибели семьи это был единственный человек, не считая Йасмин, к которому он тянулся душой. Через некоторое время он оглянулся и увидел, как тот неторопливо поднимается по склону горы.
У мамлюков.
Али ехал по дороге, которая вилась среди холмов. Он давно свернул с караванной тропы. Дорога пользовалась дурной славой из-за туркменов, которые разбойничали в этих местах. Но Али, тем не менее, решил рискнуть. Поскольку в душе считал, что в учении кадаритов есть определенный смысл. При нем не было ничего ценного, не считая, лошади и нескольких монет в кошельке. В хурджине была еда, которой заботливая Лада снабдила его в дорогу. Что касается лошади, он долго отказывался от нее, но Лада была непреклонна, говоря, что джигит без лошади не джигит. Когда Али попытался объяснить, что он не джигит, а юрист, она смерила его таким взглядом, что Али смирился. Единственное, что могло привлечь к нему внимание, это его роскошная одежда, которую ему купила Лада. Но другой у него просто не было. Он ехал весь день и к вечеру добрался до небольшого селения, лежащего у подножия горы. Али остановился у арыка, спешился, умылся и напоил лошадь. Несмотря на то, что уже смеркалось, его появление не осталось незамеченным. Вскоре появились мальчишки, остановившись поодаль, они стали переговариваться между собой, обсуждая появление незнакомца. Потом один из них, осмелев, приблизился и спросил:
– Дядя, а ты кто?
На этот вопрос Али почему-то не смог ответить, задумался. Кто он, уволенный судейский чиновник, беглый арестант или Меджнун, разыскивающий свою возлюбленную. Он так и не удовлетворил любопытство мальчишек, появился взрослый сельчанин и отогнал их.
– Курбан, – назвал он свое имя, – житель этой деревни, к услугам вашей светлости.
Это обращение привело Али в замешательство, но он быстро сообразил, что всему виной его богатая одежда. Сельчанин кивнул, в этом кивке был вопрос и ожидание ответа.
– Ночь застала меня в пути, – сказал Али, – я хочу остановиться в вашей деревне, может, ты укажешь дом, в котором я мог бы рассчитывать на гостеприимство.
– Конечно, укажу, пойдемте за мной.
Курбан привел Али к дому, который выделялся среди десятка других добротностью. На крик вышел хозяин. Курбан объяснил причину их появления.
– Их светлость хочет оказать нам честь и переночевать в нашей деревне, вот я и привел его к тебе.
– Почему же ты не привел его к себе? – резонно поинтересовался хозяин дома.
– Я бы привел, но мой дом уронит честь нашего села, да и угостить мне его нечем, – искренне ответил Курбан.
– Прошу вас, ага [130]Ага – госполин.
, будьте моим гостем, – сказал, усмехнувшись, хозяин. Он позвал сына, который взял поводья лошади и увел ее. Али поблагодарил и вошел в дом.
В комнате с крошечным оконцем царил полумрак. По стенам бегали всполохи огня от пламени очага. Хозяин принес хлеб, сыр, и дымящийся травяной чай.
– Не беспокойтесь, – сказал Али. – У меня с собой есть еда.
– Она вам еще пригодится в дороге, – ответил хозяин. – Далеко ли путь держите?
– В Хилат, – не таясь, ответил Али.
– В Хилат, – повторил хозяин. – Известно ли вам, господин, что Хилат осажден войсками хорезмшаха?
– Известно, я как раз к нему и направляюсь.
– Вы состоите на службе у хорезмийцев? – осторожно спросил хозяин.
– Нет, я по личному делу.
Хозяин облегченно вздохнул и вышел. Али слышал, как за стеной он с кем-то разговаривал, словно отчитывал. Затем он вернулся. Вместе с ним, смущенно улыбаясь, в комнату вошел Курбан и, скрестив ноги, подсел к расстеленной на войлочном паласе скатерти.
– Угощайтесь, – пригласил хозяин.
Али, прежде чем приступить к трапезе, решив, что излишняя набожность пойдет только на пользу, начал было благодарить Аллаха милостивого и милосердного, но заметил, что хозяин и Курбан как-то странно переглянулись.
– Что-то не так? – оборвал Али.
– Что вы ага, ваша вера – это ваше личное дело.
– А вы разве не…? – с удивлением поинтересовался Али.
– Мы, господин, если вы не возражаете зароастрийцы, огнепоклонники.
– Ну что вы, как я могу возражать, – сказал Али. – Мы в душе все огнепоклонники, бывшие.
– Мы не бывшие, мы настоящие, – твердо сказал хозяин.
– То-то я смотрю, у вас огонь горит, – сказал Али, но шутка повисла в воздухе. – В любом случае ваша религия старше моей, – миролюбиво сказал Али, – и, главное, в ней есть полная ясность. Борьба добра и зла, вот белое, вот черное. Ахура Мазда. Но с имуществом, как и с женами полным порядок, то есть неприкосновенность. Правда, Маздак в крайности ударился, стал имущество отнимать, на жен чужих поглядывать стал. За это его и закололи. А у нас, к примеру, очень все запутанно, очень сложно, простому человеку не разобраться. Пророк наш, еще при жизни сказал, что после него ислам разобьется на семьдесят три секты. Как в воду глядел, так оно и вышло. Кадариты, мутазилиты, ваххаббиты, кайсаниты, сунниты, шииты, всех не то, что запомнить, пересчитать трудно. Два последних течения по сей день, уничтожают друг друга, почем зря.
В словах Али была самокритика, уловив ее, хозяин смягчился, лицо его прояснилось.
– Ага, – очень образованный человек, – сказал он.
Али поклонился. Вошел сын хозяина, неся тушку курицы, обмазанную какой-то коричневой пастой. Он ловко нацепил ее на вертел и установил над очагом. Все трое мужчин с любопытством следили за его движениями. Вскоре комната наполнилась ароматным запахом.
– Жаль, что мусульмане не пьют вина, – произнес хозяин. В его словах был вопрос, и одновременно утверждение.
– Отчего же, – возразил Али, – Все зависит от обстоятельств. Например, путник, терпящий тяготы дороги, свободен от многих религиозных обязанностей.
– Правда, вина у нас нет, – добавил хозяин.
– Зачем тогда говорить о том, чего нет? – резонно спросил Али.
– Мы пьем арак, не желаете?
– Дареному коню в зубы не смотрят, – ответил Али русской поговоркой.
Хозяин на мгновение задумался, но затем улыбнулся. Правильно истолковав ответ, он достал из ниши под потолком небольшой кувшинчик и разлил по чашам прозрачную жидкость. «И кувшин маловат, и чашечки детские» – подумал Али, но через несколько минут взял свои слова обратно.
– Пусть сопутствует удача вашему делу, ага, – сказал хозяин. Он взял чашечку, выдохнул воздух и опрокинул ее в рот. Али хотел последовать его примеру, но остерегся, решив, что эта ловкость – результат тренировок. Он выпил свою чашечку медленно, с нарастающим отвращением. Выдохнул, взял со столика несколько листьев кресс-салата, стал жевать, чувствуя, как горечь зелени отбивает вкус арака.
– Забористая, – сказал Али, употребляя выражение своего друга Егорки.
Мужчины доброжелательно смотрели на него.
– Закусывайте, ага, – предложил хозяин. – Арак очень крепкий, с непривычки может в голову ударить.
– А мне и с привычки все время ударяет, – засмеялся Курбан. Али понял, что он здесь именно из-за выпивки.
– Где вы ее берете? – спросил Али, кладя на лаваш кусочек сыра. – Сами делаете?
– Здесь недалеко армянская деревня, у них покупаем. Они ее делают.
– Понятно, армяне разве что-нибудь хорошее могут сделать? – заметил Али.
– Вообще-то мы всегда у них покупаем, – вмешался Курбан. – Они хороший арак делают, лучший в округе.
– Это вы напрасно, – сказал Али, с ужасом глядя, как хозяин наполняет его чашку. – Армянам доверять нельзя.
– А мы им не доверяем, – отозвался Курбан, – Это они нам доверяют, в долг всегда отпускают.
– Тебе, кажется, уже не дают, – заметил хозяин.
Курбан кашлянул, и отвечать не стал.
Арак, в самом деле, ударил Али в голову, виноградную водку ему до этого пить не приходилось. От напитка нечестивых в нем вдруг взыграла религиозность. Все, чему его учили в медресе, стало всплывать в его сознании.
– Как вам живется рядом с неверными? – спросил Али.
– Очень хорошо живем, они мирные.
– Но они христиане, их единоверцы проливают кровь мусульман в Палестине, – не унимался Али.
– А разве в Палестине армяне воюют? – удивился хозяин.
– Там воюют крестоносцы, а они христиане.
В разговор вмешался Курбан.
– Да мы бы не покупали у них арак, но у нас никто его не умеет делать, сколько раз пробовали. Поэтому приходится терпеть их соседство.
– Я вам расскажу, как в подобном случае поступил Омар.
– Это который Омар, мельник? – спросил Курбан.
– Нет, не мельник, Омар, праведный халиф, тесть пророка, отец Хафсы .
– А, вот вы о ком, нет, не знаем. Откуда нам знать, мы же не мусульмане.
– Все время забываю об этом. Вы, наверное, кроме Вендидата ничего и не читали.
– Да мы, господин, вообще ничего не читали, неграмотные мы.
– Но это неважно. Короче говоря, жители Басры жаловались на амиля иудея. Давно это было, шестьсот лет назад.
– Шестьсот лет, – поразился Курбан. – А вы помните, что было шестьсот лет назад?
– Так вот, жители сетовали на то, что, мол, был бы амиль мусульманин, то в силу единоверия не поступал бы беззаконно, не причинял бы тягостей. А если бы и притеснял, то от мусульманина претерпевать невзгоды легче, нежели от иудея. Абу Исхак, сподвижник пророка, которому халиф Омар приказал отрешить от должности иудея, не смог найти амиля мусульманина и написал об этом Омару. Халиф вернул послание с заметкой – «Иудей умер».
Али взял паузу, воспользовавшись этим, хозяин снял с вертела курицу, которая уже совершенно подрумянилась, судя по всему, была готова, положил перед гостем. И протянул ему маленький ножик.
– Нет-нет, вы сами, пожалуйста, – отказался Али.
Хозяин кивнул, обжигаясь, дуя на пальцы, ловко разделал курицу на несколько частей. Наполнил вновь чашечки. После длинной здравицы, произнесенной хозяином, выпили, принялись за курицу. Обглодав ножку, Курбан спросил:
– А отчего иудей-то умер? Убили, что ли его? И откуда Омар узнал об этом?
Али не спеша, доел свой кусок, ему, как гостю, дали грудку.
– Иудей на самом деле не умер, халиф тем самым хотел сказать Абу Исхаку, мол, вообрази, что иудей умер, придется кого-то назначить. Абу Исхак отозвал иудея с должности и назначил мусульманина, который вполне справился с должностью и стал работать лучше иудея. Абу Исхак тогда сказал своим эмирам: «Великий человек, повелитель правоверных. Мы написали длинное рассуждение относительно того иудея, а он дал нам ответ в два слова», и произошло то, что он сказал». Так что делайте выводы.
– А какие нам делать выводы, ага? Может, прогнать армян из этих мест? – воодушевился Курбан.
Но воинственность Али уже прошла, благодаря ужину и рассказу.
– Да пусть живут, – сказал он. Арак не покупайте, пусть сами пьют свой арак. Это колдовской напиток, за ним стоит Ахриман. Как это возможно, чтобы с трех маленьких чашечек так захмелеть, как с кувшина вина? Пейте вино, если не пить не можете.
– У нас виноград не растет, – пожаловался Курбан. – А покупать дорого, да и денег у нас нет.
– Что это за шум? – спросил Али.
– Дождь начался, – сказал хозяин.
Словно в подтверждение его слов раздался треск, и окошко осветила яркая вспышка, позже донеслись раскаты грома.
– Выйду, посмотрю, – объявил Али. Он поднялся и направился к выходу.
В сером свете сумерек было видно, как пелена дождя завесила просветы между гор. Выше небо расчерчивали тонкие линии молний. Али стоял под навесом веранды, глядя, как вскипают крупные капли дождя во вновь образовавшихся лужах. Заметно посвежело, но эта свежесть была приятна разгоряченному и опьяневшему Али. «Что это я на них так взъелся? – подумал он, вспомнив свои нападки на армян. – Не иначе, как Ахриман попутал». Лично у него против армян ничего не было, хотя, мало ли как дело могло повернуться. Скрипнула дверь, на веранде появился Курбан, радушно улыбаясь, он встал рядом, глубоко вздохнул.
– Любите дождь? – спросил он.
– Да.
– А я тоже дождь люблю, дождь – это благо.
Али согласился с этим утверждением. Раздался гром такой силы, что Курбан даже присел.
– Видали, как шарахнуло! – воскликнул он. – Каково сейчас путникам, беднягам. Хорошо, что вы к нам успели добраться.
Али согласился и с этим.
Свернула молния, озарив полнеба фиолетовым светом. – Может, вернемся? – предложил Курбан, – Допьем эту армянскую заразу.
– Вы пейте без меня, – попросил Али, – А я воздухом еще подышу.
– Он без вас не наливает, – смущенно признался Курбан, – Вы же наш гость.
Али не хотел больше пить, но отказать не смог и вернулся в дом.
Хозяин почтительно встал, когда Али вошел в комнату. Чашечки уже были наполнены.
– Ваше здоровье, ага, – сказал хозяин, – Для нас большая честь, что такой образованный человек – гость нашей деревни, а для меня как для хозяина дома честь двойная.
– Я до сих пор не знаю вашего имени, – сказал Али.
– Меня зовут Фируз, – поклонился хозяин. – Для меня вдвойне приятно, что вы мусульманин, а так хорошо осведомлены о нашей религии.
– Ну, я же сказал, что в душе все азербайджанцы огнепоклонники.
– Отрадно это слышать, ага, пусть сопутствует удача вашему начинанию.
Али выпил, борясь с отвращением, и поклялся, что больше никогда в рот не возьмет эту гадость.
– А что творится в мире? – спросил Фируз. – Просветите нас, ага, а то мы живем здесь на горе, ни о чем не ведая.
– То, что на горе, это в данный момент хорошо, – прислушиваясь к шуму дождя, сказал Али.
– Почему? – удивился Фируз.
– Потоп нам не грозит, старик Нух здесь где-то рядом останавливался.
– Это точно, – обрадовался Курбан. – С той стороны склона Арарат хорошо видно, и в хорошую погоду даже останки его корабля разглядеть можно.
– А откуда вы знаете про Нуха? – удивился в свою очередь Али. – Это ведь не в вашей религии.
– Да армяне нам все уши про него прожужжали, еще говорят, что Нух был армянином.
– Кто бы сомневался, – бросил Али.
– Так это правда? – поразился Курбан.
– Нет, конечно, во времена Нуха национальностей вообще не существовало. Все были из одного рода, племени, – сказал Али. – А в мире, друзья мои, ничего хорошего не происходит. Хаос и разруха. Халиф совершенно испортился, поскольку его власть давно уже стала миражом, стравливает между собой царей и султанов. Монголов он натравил на Азербайджан.
– Да что вы говорите, как же так? Здесь же мусульмане, его паства.
– Ну не на мусульман конкретно, а на хорезмшаха. Но хрен редьки не слаще, как говорил мой друг Егорка.
– А что такое редька? – спросил Курбан.
– Овощ, а почему ты не спрашиваешь, что такое хрен?
– Догадываюсь, – скромно сказал Курбан.
– Неправильно догадываешься, хрен – это тоже овощ. Вы спрашиваете, почему? Не любит он его. Потому что Хорезм покушался на власть халифа. Войска хорезмийцев два раза стояли у стен Багдада. Отец Джалал ад-Дина хорезмшах Мухаммад, отступил из-за того, что ему не повезло с погодой. Пошел снег, и ударили морозы, которых вообще в Ираке никогда не бывало. Султан Мухаммад во всеуслышанье говорил о том, что власть халифа духовная, а власть светская должна принадлежать султану. Но из-за снегопада он признал свою ошибку, сочтя это вмешательством Аллаха, и раскаялся, отвел свои войска. Джалал ад-Дин тоже дошел до Багдада и в последний момент отвел войска. Почему – не знаю, но, несмотря на то, что оба пощадили халифа, тот их поступков не оценил.
– А почему же хорезмшах теперь у нас в Азербайджане хозяйничает?
– Видишь ли, когда у Мухаммада была стычка с халифом, Узбек под шумок пытался отнять у того Хамадан, но проиграл, бежал, а потом сдался. Хорезмшах пощадил его и оставил данником, с тех пор тот отбивал хутбу с именем хорезмшаха. Поэтому Азербайджан принадлежит хорезмшаху. Но это неплохо, все же мы единоверцы, я не вас имею в виду. Если бы не они, мы бы сейчас под грузинами жили. От них вообще спасения не было. Абу-бекр был даже вынужден жениться на грузинской царевне, чтобы прекратить разбои.
– Почему же так не везет нашей стране?
– Потому что ублюдки нами правят всю жизнь. Что хорошего можно ожидать от потомка раба?
– Кого ага конкретно имеет в виду?
– Я имею в виду Узбека и всех его братьев, которые произошли от Джахан – Пахлавана, а тот был сыном тюркского раба по имени Ил Дениз. Вообще-то это даже не имя, это кличка, означавшая море, воздух. Когда рабу дают прозвище, означающее величие природы, понимаешь, насколько он был жалок, что в насмешку его наградили таким прозвищем. И на ком они женились? Про Абу-бекра я уже сказал, он предал свой народ, взял Гянджу совместно с грузинами. А жена Узбека, эта стерва Малика-Хатун. При живом муже предложила себя в жены Джалал ад-Дину. Из-за ее порочности я лишился работы, мой начальник лишился работы, то есть наоборот, сначала он, ну а потом, соответственно, я, да.
Али замолчал, потер лоб. Он не знал, зачем он рассказывает совершенно незнакомым людям свои крамольные соображения. От выпитого арака и дымной комнаты у него разболелась голова. Заметив гримасу на его лице, хозяин сделал знак Курбану. Тот простился и ушел. Пришел мальчик, убрал скатерть. Хозяин вытащил из ниши в стене тюфяк, расстелил его и пожелал гостю спокойной ночи. Али поблагодарил, лег и сразу же заснул, думая о Йасмин. Кошмары преследовали его с первой же минуты забытья. То хорезмийцы гнались за ним со змеей в руке, то его заковывали вновь в цепи, а на его глазах уводили куда-то Йасмин. То Малика-Хатун пытала его, требуя, чтобы он засвидетельствовал ее развод с Джалал ад Дином и совершил обряд бракосочетания с Чингиз-ханом. Видимо она любила победителей. Напрасно Али кричал, что он не молла, она была неумолима. Она продолжала трясти его до тех пор, пока он не проснулся. Хозяин тряс его за плечо, говоря:
– Вставайте, ага, вставайте быстрее. В селе какие-то вооруженные люди. Вам лучше скрыться, я не смогу защитить вас. Я решил вас предупредить, не зная, в ладу ли вы с законом или нынешней властью. Если вы хотите скрыться, то еще не поздно это сделать. Они только въехали в деревню, стоят на главной улице у арыка.
– Сколько ночи? – спросил Али.
– Полночь минула.
– Я лучше скроюсь.
– Хорошо, следуйте за мной.
Али резко поднялся, застонав от боли, голова была налита тяжестью, в висках стучали огненные молоточки.
– Пойдемте, господин, пойдемте, – торопил Фируз.
Али быстро оделся и вслед за хозяином вышел на веранду. Дождь продолжал идти с той же силой. Хозяин спустился во двор и вывел из-под навеса коня. Али схватился за луку седла, морщась, взобрался на коня. Фируз осторожно выглянул на улицу и открыл ворота.
– Возьмите правее, все время так езжайте, забирайте вправо, по боковой улице спуститесь вниз.
Али поблагодарил и тронул коня, пытаясь оправдать и понять свое бегство. Он не говорил Фирузу, что скрывается от правосудия. Но появление вооруженных людей могло означать либо хорезмийцев, либо разбойников. Плохо было и то, и другое. До его слуха донесся топот коней, бряцанье оружия, короткие возгласы. Деревня лежала в лощине между двумя горами, пешком можно было уйти в любую сторону, поднявшись на гору, но дорога была только одна. Рискованно было ехать по ней, но и бросать коня было жаль. Али поехал шагом, проклиная вчерашний арак и армян вместе с ним, каждый толчок и подскакивание вонзали в его мозг огромную раскаленную иглу. Холодный дождь хлестал по лицу наотмашь, но сейчас это ему было даже приятно. Всего в деревне было две улицы. Они раздаивались на въезде в нее. Сейчас Али как раз выехал в это место, надеясь, что если его заметят всадники, то в темноте примут за своего. Но он ошибся. На выезде из деревни стояла большая группа всадников. Проезжая мимо них, Али поздоровался. Они воззрились на него с таким удивлением, словно у него было две головы вместо одной. Али клял себя за то, что он не смог отказать Ладе, и позволил ей купить для него дорогую одежду. Это были не хорезмийцы, что было уже хорошо, и на разбойников они не походили, так как в них чувствовалась определенная дисциплина. За спиной он слышал, как они переговаривались по-тюркски, выясняя друг у друга, кто этот вельможа и что он делает в такой час в этой дыре. Любопытство, видимо, у них все же взяло верх. Али услышал топот копыт за спиной. У Али было искушение пустить коня в галоп, но он удержался. Не такой уж он был искусный наездник, чтоб оторваться от погони, точнее, он никаким не был наездником, тем более с такой больной головой, как сейчас.
– Ага, остановитесь, – услышал он приказ. В следующий момент сильные руки ухватили за поводья его коня, вынудив остановиться.
– В чем дело? – поинтересовался Али, стараясь выглядеть невозмутимым.
– Амир хочет поговорить с вами, – сказал один из них. – Вернитесь, сделайте одолжение.
В то же время второй человек тянул за поводья, заворачивая коня обратно. Али подчинился и в сопровождении поехал обратно. «Надо было спать в доме, – подумал он. – Может, никто бы и не пришел. Вот что бывает, когда перестраховываешься. Сейчас спросят, почему уехал на ночь, глядя, если совесть чиста».
Амиром оказался вислоусый, увешанный оружием человек. Он сидел в седле как влитой, словно в нем и родился.
– Кто такой? – спросил амир.
– Я факих.
– А как ты здесь оказался?
– Ночевал здесь, я путешествую.
Амир понимающе кивнул, переглянулся со своими спутниками.
– Почему же ты уезжаешь так поспешно, на ночь глядя? Может быть, ты шпион?
– Нет, амир, я не шпион, я честный человек.
– Но честные люди ночью спят, если у них совесть чиста, не срываются с места.
– Объяснение очень простое, – сказал Али. – Я просто испугался, когда увидел вооруженных людей.
Амир вновь переглянулся со своими спутниками.
– Действительно, объяснение простое, – произнес он. – Слишком простое для такой важной птицы, как ты. Ты хочешь сказать, что человек в такой одежде, как у тебя, с серебрянным шитьем, путешествует в одиночку и среди ночи в дождь срывается с места при виде нас и бежит? Трудно мне в это поверить.
Али развел руками.
– Обыщите его, – приказал амир.
Али обыскали, вытащили из кармана кошель с динарами, из хурджина запас еды – лаваш, сыр, вяленое мясо, редиску. Еду тут же разобрали, стали жевать, а кошель амир положил себе за пазуху.
– Я могу ехать? – спросил Али.
– Куда?
– Своей дорогой.
– Нет, поедешь с нами, больно подозрительная ты личность. Я должен доставить тебя к нашему раису. Может, ты представляешь для него угрозу. А я тебя не могу отпустить. Пусть он разбирается.
Со всех сторон доносились жалобные крики и блеяние овец. Несколько человек гнали отару числом до десяти голов, за ними шли жители, голося и умоляя вернуть скот.
– Поехали, – скомандовал амир и стегнул своего коня. Кто-то огрел плеткой лошадь Али, и она рванула за всеми, едва не выронив седока.
На обычных грабителей этот отряд не был похож, потому что их было слишком много, около сотни.
Али не удержался от вопроса.
– Вы что же, грабите местное население?
– Мы не грабим, мы собираем алаф.
– Почему же ночью?
Амир расхохотался.
– А днем у нас нет времени.
В пути Али выяснил, что это люди Сункурджа, мамлюка Узбека Они проехали, как показалось Али более трех фарсангов, и добрались до лагеря на горном плато. Здесь воины рассредоточились, амир вынудил Али спешиться, и привел его к палатке, из которой, несмотря на поздний час, доносились звуки бубна и веселья. Амир ненадолго скрылся в палатке и вскоре вынырнул из нее, поманил своего пленника.
На ковре, подперев бока подушками, восседал крупный мужчина с бритой головой, с седыми длинными усами. Рядом сидели сотрапезники, немного в стороне сидел музыкант, держа в руках бубен – нагара, у ног его лежал барбет и дудук. Он, видно, играл поочередно на всех инструментах. Заметив барбет, Али не удержался от улыбки.
– Улыбается, – заметил мужчина. – Наверное, хороший человек, а ты говоришь, что он шпион.
– Я не говорю, что он шпион, просто он вызывает подозрение.
– Садись, ага, – предложил мужчина. – По всему видно, что ты благородного звания. Успокой нас на свой счет, время сейчас смутное. Я мамлюк Узбека, зовут меня Сункурджа. А кто ты, куда направляешься?
– Я факих, – ответил Али. – Меня зовут Али, я катиб Шамс ад-Дина, сахиба дивана Табриза, помог ему бежать, когда его арестовали по навету Шараф ал-Мулка, вазира хорезмшаха. Скрываюсь от хорезмийцев.
– Чем ты можешь подтвердить свои слова? Учти, я хорошо знаком с Шамс ад-Дином Туграи.
– В таком случае спросите меня о чем-нибудь, касающемся Туграи.
– Разумно, – сказал Сункурджа и задал несколько вопросов. Али ответил на большую часть из них…
– Все в порядке, – сказал Сункурджа, – я беру тебя под свое покровительство. Подайте ему вина.
– Нет, – взмолился Али, – только не вина.
– А что такое, ты не пьешь вина?
– Со вчерашнего дня я о нем думать не могу. Я пил арак в доме, где меня принимали.
– Арак пьют только неверные, – сказал Сункурджа. – Арак пить нельзя, он лишает человека разума. Порядочные люди должны пить вино, ибо оно дает легкость мыслям и душе.
– Теперь я тоже так считаю, но пить сейчас не могу, моя голова раскалывается от боли.
– А хочешь ли ты избавиться сейчас от головной боли?
– Вряд ли это возможно.
– Надо тебе сейчас выпить арак, подобное лечат подобным, и твоя боль пройдет.
– Нет, – наотрез отказался Али, – я лучше буду мучаться.
– Хорошо, поешь тогда, если не хочешь вина.
– Если ты позволишь, я бы лег где-нибудь, где можно укрыться от дождя, – попросил Али, – а утром я отвечу на все твои вопросы.
– Хорошо, – согласился Сункурджа, – отведите ему место, пусть выспится. Завтра поговорим, у меня будет к тебе предложение.
Али отвели в другую палатку, где на тюфяках и разбросанной соломе уже спали несколько человек. Али расстелил тюфяк, который ему дали. Прежде чем лечь, он снял свою промокшую насквозь одежду, развесил ее на веревках, поддерживающих шатер, достал из хурджина сухое белье, переоделся и лег.
Али был уверен, что заболеет, простудившись, но утром поднялся, чихнул несколько раз и понял, что здоров. Амир, который пришел за ним, приветливо улыбался, почтительно приветствовал его, осведомился о самочувствии.
– Хуже некуда, – ответил Али, – всю ночь ворочался, не мог заснуть из-за храпа соседей, голова болит по-прежнему, но зато не заболел, хотя я простуду подхватываю моментально.
– Ничего, – успокоил его амир, – в седле выспитесь, мы сейчас выступаем. Наш господин решил оставить вас при себе. А не заболели вы оттого, что арак пили вчера, разило от вас на расстоянии. Нет худа без добра, как говорится. От этой заразы голова болит, но зато тело согревается. У нас запас имеется, в таких случаях употребляем.
Али отправился к Сункурдже.
– Я вчера не стал тебя расспрашивать, куда ты путь держишь? – сказал мамлюк.
– Я еду в Хилат, – ответил Али.
– Зачем?
– Ищу султана Джалал ад-Дина.
– Я не ослышался, ты ищешь султана? – нахмурился мамлюк. – Зачем ты ищешь его?
– Хочу подать ему прошение о Шамс ад-Дине, рассказать ему о том, что он оклеветан.
Мамлюк рассмеялся.
– Овца тоже волка о милости пришла просить, но он ее съел. По всему видно, что ты умный человек, грамотный, а говоришь такие наивные вещи. Лучше останься со мной. Я объявил войну Джалал ад-Дину. В крепости Котур находится в заключении внук Узбека Нусрат ад-Дин. Он законный наследник атабека. Мы освободим его и провозгласим владетелем Азербайджана. Сейчас мы двигаемся к Табризу, там соединимся с Бекликом, он тоже мамлюк покойного Узбека.
– Я человек не военный, – осторожно сказал Али. – Будет ли польза вам от меня.
– Ты молодой, сильный мужчина. Что значит, будет ли от тебя польза? Ты не военный, но ты азербайджанец. Кто будет защищать страну, если не ты? Когда мы разобьем его, тебе не придется ни о чем просить.
Возразить Али было нечего.
– Почему же вы двигаетесь к Табризу, а не к Хилату? – спросил Али. – Объявив войну, вы двигаетесь в противоположном от противника направлении?
– Говоришь, что ты не военный, а соображаешь быстро. Ты прав, но это на первый взгляд, тактически, но военная хитрость, стратегия заключается в том, чтобы суметь с малыми силами победить превосходящие силы врага. Зачем нам идти к Хилату, где сосредоточена большая часть его войск? Тем более, что он сидит там из-за своего ослиного упрямства. Нет никакого резона брать этот город. Он ничего не даст Джалал ад-Дину. Грабить там тоже нечего, я слышал, что люди в осажденном городе, скоро друг друга есть начнут от голода. Мы будем угрожать Табризу, столице Азербайджана, городу, где находится его резиденция. Он вынужден будет послать часть войск на защиту города. Мы их разобьем, а затем двинемся к Хилату. Пусть он сидит там. Он увяз в этой осаде, армия, которая так долго осаждает крепость, значительно растеряла свой боевой дух.
– Но, если бы вы ударили в тыл Джалал ад-Дина, а защитники крепости вышли бы и ударили с фронта, шансы на победу были бы велики.
– Нет, определенно у тебя задатки военачальника, – улыбнулся Сункурджа. – Я даже начинаю сомневаться в том, что ты факих. А может, амир был прав и на самом деле ты шпион? Кстати, он советовал мне казнить тебя на всякий случай.
– Он мне тоже понравился, – сказал Али.
Мамлюк расхохотался.
Отряд Сункурджа насчитывал пять тысяч всадников. Али двигался вместе с ним к Табризу, оставив прежнее намеренье, найти Джалал ад-Дина, и подать ему прошение. Али все время находился при мамлюке, который отличил его и приблизил к себе. Каждый вечер Сункурджа приглашал Али в свой шатер на ужин и подолгу беседовал с ним. У мамлюка оказался природный, пытливый ум и свой взгляд на историческую действительность. Ему нельзя было отказать в благородстве, так после смерти Узбека он не стал искать покровительства хорезмшаха, как сделали многие правители областей, чтобы сохранить свое положение. Это было просто сделать – изъявить покорность и поминать в хутбе имя султана. Он выступил в защиту внука Узбека, желая сохранить целостность страны, в то время как Хамуш, родной сын Узбека, явился с повинной ко двору Джалал ад-Дина и сейчас влачил при нем жалкое существование. Сункурджа утверждал, что все благополучие царей зиждется на доблести рабов, которые добывали им власть. Поэтому главным для мамлюков является сам институт власти, а не люди, которые стоят на ее вершине. Он ответил так, когда Али заговорил о том, что его верность и благодарность достойны восхищения.
– Независимость Азербайджана добыл великий Ил-Дэниз, – сказал он, – бывший кипчакский раб. Беда в том, что эта династия выродилась. Узбек – худший из братьев, но выбирать не из кого. Его сын, глухонемой Хамуш ожидает милостыню при дворе Джалал ад-Дина. Хамушу, правда, к этому не привыкать. До этого он изъявил покорность монголам при осаде Нахичевана во время их первого рейда в Азербайджан. Монголы тогда выдали ему тамгу и деревянную пайцзу. Джалал ад-Дин недавно женился на жене Хамуша, видимо, он решил камня на камне не оставить от чести Узбека. Поэтому мы посадим на трон его внука.
– А почему вы не сядете на трон сами? – спросил как-то Али.
– Это хороший вопрос, – сказал Сункурджа. – Действительно, почему бы мне самому не стать правителем Азербайджана. У меня такие же права на престол, как у сыновей Джахан-Пахлавана. Ходят разговоры о том, что мамлюки узурпировали власть, ущемляют права законных наследников. Те люди, которые распускают эти слухи, забывают при этом, что в начале династии стоит либо раб, как в случае с Ил-Денизом, или Ануш-Тегином, предком Джалал ад-Дина, или обыкновенный человек, который в силу своих личных качеств стал царем. Но почему его потомки должны наследовать страну? Джахан-Пахлаван был воином, а Узбек пьяницей.
– Почему же ты этого не делаешь?
Мамлюк развел руками.
– Потому что я, Беклик, Садиди, Ак-Куш, мы, мамлюки, помним добро, оказанное нам Джахан-Пахлаваном. И нас устраивало положение вещей. Откровенно говоря, власть атабеков последние двадцать лет просто видимость. Но то, что я могу объяснить тебе, умному человеку, я не могу объяснить народу. Они, как стадо идут за козлом, но не идут за бараном. Будь он лучший среди них, нет, им подавай козла.
В словах мамлюка, которые Али поначалу воспринимал с иронией и недоверием, была определенная логика. Это было что-то похожее на демос – устройство общества, существовавшего в Древней Греции, о котором ему со слов грека-философа рассказывал Егорка. Но существенной разницей было то, что в Греции выбирали достойного, а в Азербайджане власть захватывал сильнейший. В этом был какой-то смысл. Люди, выбиравшие себе тирана, стратега или как он там еще назывался, вполне могли ошибаться, как они могли ошибаться, приговорив философа Сократа к смертной казни. Но человек, которому под силу было взять власть, безусловно, обладал качествами лидера.
Войско Сункурджа стало лагерем в окрестностях Табриза. Здесь к ним присоединились другие мамлюки Узбека – Беклик и Ак-Куш. Узнав об этом, Джалал ад-Дин направил к ним войско во главе со своим мамлюком Куш-Темиром.
Хилат.
Хаджиб Али стал врагом Джалал ад-Дина еще до того, как увез его жену Малику-Хатун. При первой осаде Хилата султаном, его защитой руководил именно хаджиб Али. Хорезмийцам тогда удалось ворваться в предместья Хилата и продвинуться до рынка Сук ад-Дакик, но вскоре они были отброшены за пределы города. Джалал ад-Дин осадил город, но тут пришла весть о нападении туркмен племени Йива на Азербайджан, и ему пришлось снять осаду. Когда войско хорезмшаха приблизилось к Хилату, в ставку султана прибыл посол, тюрок преклонного возраста. Он заявил, что Айбек, наместник города, по приказу Малика Ашрафа арестовал хаджиба Али, только потому, что тот был непочтителен к султану и в своей дерзости перешел границы дозволенного. Посол был преувеличенно любезен и заискивал перед султаном, чтобы отговорить его от осады города. Но Джалал ад-Дин был уклончив, сказал лишь: «Если ты хочешь, чтобы я был удовлетворен, отправь ко мне хаджиба Али». Уловив надежду в словах султана, посол вернулся в Хилат.
В ответ на требование, хаджиба Али не выдали султану, его убили. Узнав об этом, султан направился к Хилату и установил против города двенадцать катапульт. Однако взять приступом Хилат не удалось. Город находился в осаде уже несколько месяцев, но, несмотря на то, что среди жителей начался голод, защитники крепости держались стойко и капитулировать не собирались.
После этого к султану прибыло посольство халифа с дарами, среди которых были драгоценные одежды, индийский и караджулийский мечи украшенные золотом. Два арабских скакуна со сбруями, седлами и бунчуками, золотой щит, инкрустированный драгоценными камнями, яхонтами, бадахшанами и бирюзой. Тридцать арабских скакунов, тридцать мамлюков на своих конях, десять гепардов с атласными накидками и золотыми ожерельями, десять соколов, увенчанных колпачками с маленькими жемчужинами. Послы передали ходатайство халифа о жителях осажденного города. Он просил снять осаду. Султан ответил послам следующее: «Вы говорили, что эмир верующих желает возвышения твоего дела, усиления моего могущества. Отчего же он советует мне снять осаду, в то время как победа уже близка. В этом есть противоречие». И на этом прервал аудиенцию.
Морозным утром султан развлекался тем, что стрелял из лука по уткам, которых было в избытке на озере Ван, близ которого находилась его ставка. Джалал ад-Дин увидел Насави, который, ежась от холода, почтительно стоял в отдалении, ожидая, когда султан обратит на него внимание. Джалал ад-Дин поманил его. Канцлер, подойдя, поклонился, произнес формулы благожелания и сказал:
– Великий султан, послы халифа приносят свои извинения. Они говорят, что султан прав и дело обстоит именно так, как он изложил. Эмир верующих хочет предостеречь о том, что, если взятие Хилата окажется делом невозможным и султан снимет осаду, это будет неудачей. В то время как, если он сделает это по ходатайству и при посредничестве халифа, это не будет признаком слабости, напротив, будет похоже на победу.
Джалал ад-Дин ответил не сразу;
– Передай им, – наконец сказал султан, – что я принимаю их извинения. Что еще?
– Из города, запросив пощады, вышла толпа людей, голодных и измученных. Их около двадцати тысяч. Вазир распорядился забивать каждый день по несколько коров и кормить их. Но они так обессилели, что мрут каждый день, десятками и сотнями.
– Это то, к чему привело упорство их правителей, – ответил султан.
Над озером снижалась стая уток. Султан натянул тетиву, вскинул лук, и пущенная им стрела пронзила селезня, который камнем упал в воду.
– Ауюбидский принц Муджир ад-Дин вызывает вас на переговоры, – сказал канцлер, добавив, – прекрасный выстрел.
– Спасибо. Чего он хочет?
– Я задал ему этот вопрос, но он не ответил.
Один из гулямов сел в лодку и, гребя один веслом переменно, поплыл к подстреленной утке.
– Ну что же, вызывает, поедем, – сказал султан. – Возможно, речь пойдет о сдаче Хилата.
Султан отдал лук гуляму и отправился в свой шатер. Через некоторое время он вышел, сел на коня и в сопровождении Раджаба и нескольких личных мамлюков поскакал к городским стенам. Увидев знамя султана, сторожевые посты тут же разнесли эту весть, и на стенах собрались жители. На этот раз они хранили молчание, воздерживаясь от брани и оскорблений, ожидая развития событий. Городские стены открылись. Из них выехало несколько человек во главе с принцем Муджиром ад-Дином. Подъехав, они остановились. Стороны обменялись привествиями, и Муджир ад-Дин обратился к Джалал ад-Дину:
– Султан! Противостояние затянулось, и конца ему не видно. Это привело к ненужным жертвам среди населения. Не хочешь ли ты сразиться со мной в поединке? Чтобы положить этому конец. Если я буду побежден, город сдастся. Если победу одержу я, то осада с города должна будет снята.
– Когда ты хочешь сразиться? – спросил султан.
– Завтра утром.
– Зачем же откладывать, давай прямо сейчас, и сразимся, – предложил Джалал ад-Дин.
– Завтра утром, – повторил Муджир ад-Дин.
– Будь, по-твоему, – согласился Джалал ад-Дин, и они разъехались в разные стороны.
На следующее утро, когда Джалал ад-Дин надел кольчугу, у шатра появился вазир Шараф ал-Мулк. Приветствовав султана, он сказал:
– Великий султан, умоляю тебя, откажись от этого поединка. Муджир ад-Дин не ровня султану, он недостоин его.
– Почему ты так считаешь? – спросил султан. – Муджир ад Дин – принц.
– Это так. Но он из подчиненных владык, кроме того, я уверен, что исход поединка не решит судьбу Хилата. У Муджира ад-Дина нет полномочий для того, чтобы сдать город. Это может решить только Малик Ашраф, его господин. Ставки в этом поединке неравноценны. Он рискует только своей головой, его смерть не приведет к сдаче города.
– Возможно, ты прав, – ответил Джалал ад-Дин. – Он неровня мне, и его смерть не изменит ситуацию. Но он принц крови. Что у меня за причина отказываться, если меня вызывают на поединок?
После этого султан сел на коня и один поехал к Бидлисским воротам Хилата. Он остановился в назначенном месте и стал ожидать выхода Муджир ад-Дина. На городские стены высыпало простонародье и стало поносить султана бранью и проклятиями. Потом появились лучники, и в сторону султана полетели стрелы. Поняв, что Муджир ад-Дин не появится, султан в бешенстве вернулся.
Этот город становился обузой для него. Но отступиться и снять осаду он уже не мог без ущерба для своего имени. У него мелькнула мысль о том, что в предложении халифа было рациональное зерно, и если бы за этим предложением не было интриг Малика Ашрафа, а одно лишь желание халифа спасти репутацию хорезмшаха, то он бы согласился. Но Джалал ад-Дин очень хорошо понимал истинную сущность халифа. Ненависть, которую тот испытывал к дому хорезмшахов, нельзя было замаскировать никакими заверениями в дружбе и чтением хутбы.
Насави спал крепким сном, когда его растолкал слуга, говоря: «Вставай, султан требует тебя к себе». Канцлер до полуночи сидел с документами и заснул совсем недавно, поэтому он вскочил, плохо соображая, что происходит. Оделся и вылез из своей палатки. Было темно и холодно, со стороны сторожевых постов, где горели костры, тянулись клубы дыма. Взглянув на небо, он понял, что до рассвета еще далеко. Звезды на небе сверкали во всем великолепии. Один из охранников, стоявших у шатра султана, посветил факелом, чтобы взглянуть в лицо подошедшего. Узнав канцлера, поднял полог шатра.
Султан пил вино в кругу своих постоянных надимов. Кацлер поклонился. Джалал ад-Дин обратился к нему:
– Насави, эта женщина вышла из Хилата с письмом от Заки Аджами, человека, который пользуется влиянием у Малика Ашрафа. Он предлагает свою помощь в деле взятия города. Для этого он просит передать с этой женщиной пять тысяч динаров для того, чтобы роздать войскам. А на следующий день они откроют ворота и сдадут город. Я хотел бы услышать твое мнение, стоит ли ему доверять? Ведь ты, кажется, знаком с ним.
Канцлер, повернув голову, увидел старуху-армянку, глядевшую на него с опаской, как на человека, от которого можно ожидать неприятности.
– Я имел с ним беседу, когда он приезжал к нам в составе посольства Малика Ашрафа. Он заслуживает доверия, – сказал Шихаб. – Но я не думаю, что такое сомнительное предложение исходит от него.
– Почему ты считаешь это предложение сомнительным? – спросил султан.
– Это очень умный человек, а предложение очень странное, если не сказать глупое. Раздать деньги воинам, чтобы они открыли ворота, и чтобы кто-нибудь из них проболтался. И что за смехотворная сумма пять тысяч? Заки Аджами достаточно умен, чтобы понимать, что, если он без каких-либо предварительных условий поможет султану взять город, он и так получит достойное вознаграждение. Пять тысяч динаров может осчастливить подобную старуху, но не знатного человека, каким является Заки Аджами.
Насави замолчал, чувствуя недовольство султана. Султан сказал, обращаясь к сотрапезникам:
– Вот так он подрывает мою уверенность в любом деле, по поводу которого я вздумаю посоветоваться с ним. Что мне с ним делать? Прогнать?
Один из надимов заметил.
– В его словах есть логика.
– Есть, – согласился султан, поэтому я его и не увольняю, хотя настроение он мне испортил.
Обращаясь к старухе, он сказал:
– Послушай, женщина, я дам тебе тысячу динаров. Если все будет так, как ты сказала, получишь остальное.
Старуха схватила деньги, стала кланяться, благодарить и, пятясь, вышла из шатра.
– За что она благодарит? – поинтересовался канцлер. – Ведь деньги предназначаются не ей?
– Теперь он не уймется, – заметил султан. – Пока не докажет ее коварный умысел.
– Хакан, это напрасная трата денег, – сказал канцлер, рискуя быть уволенным.
– Ничего, – ответил султан, – что тебе за дело до моих денег?
– Если бы мне не было дела до ваших денег и до вашего благополучия, я бы не стоял здесь среди ночи и не говорил бы вам то, что думаю, – с обидой в голосе произнес Насави и добавил, – я не из тех, кто говорит лишь то, что хочет услышать султан.
– Хорошо, – улыбнулся султан. – Именно поэтому я и позвал тебя, зная за тобой это качество. Иди, отдыхай и не упускай из виду это дело.
Канцлер поклонился и вышел из палатки.
– Где старуха? – спросил он у охранника, стоявшего у палатки. Тот показал рукой. Секретарь увидел сгорбленную фигуру, удалявшуюся из лагеря. К канцлеру подошел начальник охраны.
– Пошли за ней смышленого оглана, – сказал Насави. – Ей дали деньги, пусть проследит, куда она их отнесет. Я говорю с ведома султана.
Начальник охраны дотронулся пальцами лба в знак повиновения и отправился выполнять приказание. Насави пошел в свою палатку, лег и, думая об этом странном деле, заснул. Наутро он, получив сведения от лазутчика, отправился с докладом к Джалал ад-Дину. Глава канцелярии имел право на аудиенцию в любое время дня. Султан сидел на коврах в белой нательной рубахе, набросив на плечи меховую шубу, и читал какие-то письма. В палатке было довольно холодно. Канцлер приветствовал султана.
– Лазутчики проследили путь вчерашней старухи, – сказал канцлер. – Прямо отсюда она отправилась к себе домой.
– Это неудивительно, – заметил султан. – Вряд ли ночью она пошла бы к Заки Аджами.
– Если она не солгала, то ворота города должны сегодня открыться.
– День только начался, подождем, – рассеянно сказал султан. Он показал одно из писем канцлеру.
– Это письмо наместника Айбека, Малику Ашрафу. Оно было зашифровано, но его удалось прочесть. Он жалуется на то, что из-за колдовства хорезмийцев этой зимой не выпал снег.
Султан улыбнулся.
– Шихаб ад-Дин, ты не колдуешь в свободное время?
– Нет, господин.
– Я тоже, вот незадача. Кстати, желающих открыть нам ворота Хилата увеличилось. Исмаил ал-Йива, предводитель туркмен, состоящих на службе Айбека, спустил ночью со стен на веревках нескольких воинов. Он просит наделить его икта в Азербайджане, тогда он сдаст Хилат. Что ты скажешь по этому поводу?
– Это похоже на правду.
– Как ты отличаешь оба эти предложения? Бедной старухе ты не поверил, а туркмену из разбойничьего племени веришь. Объясни мне разницу.
– Разница, господин, в то, что туркмен ничего не получит, пока не сдаст город. Он просит лишь вашего обещания. Старуха уже все получила. Мой жизненный опыт говорит, что если к тебе приходит человек и что-то обещает, но прежде, чем выполнить обещание, он должен получить деньги, то это заведомый обман. Потому что, то, что он обещает, всегда больше того, что он просят. То есть сделка, как правило, неравноценна. И я не верю таким людям по двум причинам. Первое: они пробуждает в человеке низменные чувства – страсть к наживе. Второе – почему, если они могут так много, просят такую малость?
– Остановись, – сказал султан.
– Простите, хакан.
– Я просил не называть меня хакан. Это преувеличение.
– Простите государь.
– Напиши маншур о закреплении города Салмас за Исмаилом ал-Йива.
– Салмас принадлежит Малике-Хатун, вашей жене, – напомнил канцлер.
– Она мне больше не жена после того, как она сбежала с хаджибом Али.
– У нее не было выхода.
– Безвыходное положение не является оправданием измены.
– Я не думаю, что она вам изменила.
– А что, по-твоему, она сделала, уехав с моим врагом?
Насави замолчал.
– Как ты думаешь, где она сейчас?
– Думаю, что в Сирии, под покровительством Малика Ашрафа.
– Список моих претензий к нему растет, – сказал султан. – А тебе это достоверно известно?
– Я почти уверен в этом.
– Скоро желающих сдать Хилат будет столько, что они выстроятся в очередь, – заметил султан.
– Это так, – подтвердил канцлер.
– Мы подождем до завтрашнего утра. Если от Заки Аджами не будет вестей, примем предложение Исмаила ал-Йива.
– Да, государь.
– Можешь идти, – разрешил султан.
Насави поклонился и вышел из шатра. Султан Джалал ад-Дин, оставшись один, крикнул гуляма и велел позвать амир-шикара. Когда тот явился, приказал подготовить все для соколиной охоты.
Джалал ад-Дин любил охоту и предавался этому занятию всей душой. Он увлекался так, что, когда он выезжал в сопровождении сотни личных мамлюков, никто не знал, когда он возвратится. Так было и на этот раз. Султан вернулся с охоты через два дня и сразу же вызвал к себе Насави.
– Какие новости? – спросил Джалал ад-Дин.
– Заки Аджами обвинен в измене, арестован и казнен, – доложил канцлер.
Султан бросил взгляд на канцлера, но тот был невозмутим.
– Как это произошло?
– Слухи о том, что он затеял с вами переговоры, каким-то образом распространились и дошли до Айбека. Он велел схватить Заки Аджами.
– Значит, пропали мои тысяча динаров?
– Да, государь.
– Ты оказался прав.
– К сожалению.
– Ты доволен?
– Нет.
– Проклятая старуха, – в сердцах сказал султан. – Значит, она оговорила Заки, чтобы вытянуть из меня обманом деньги.
– Именно так, государь. Но в этом деле есть и положительная сторона.
– Интересно, какая же?
– Султан сохранил четыре тысячи динаров.
– Ты подготовил маншур о передаче Салмаса Исмаилу ал-Йива?
– Да государь.
– Надо передать его в Хилат, чтобы он выполнил свое обещание.
– Это опасно, повелитель, если оно попадет в чужие руки, Исмаила постигнет участь Заки Аджами. Лучше показать приказ одному из людей Исмаила, пусть он вернется и доложит об этом своему господину.
– Ты прав, – согласился султан. – Займись этим.
В ту же ночь Исмаил ал-Йива спустил со стен веревки. Ожидавшие внизу хорезмийские войны и знаменосцы поднялись на стены. Утром началось наступление. Одновременно с этим самая большая катапульта, имеющая собственное имя «Кара-Бугда», пробила брешь в стене и через нее хорезмийцы пошли в атаку. В городе началась жестокая сеча. Сопротивление изможденных людей было таким яростным, что наступление чуть не захлебнулось. И это несмотря на то, что защитники города видели, что на всех башнях уже развеваются знамена хорезмийцев. Воины, сидевшие на башнях, ударили с тыла, и участь города была решена. Защитники стали поспешно отходить в центр. Те, кто не оставил своих позиций, были окружены и перебиты. Город был взят. Братья Малика Ашрафа, принцы Муджир ад-Дин и Таки ад-Дин вместе с правителем Айбеком укрылись в цитадели. Султан хотел оградить Хилат от грабежей. Но, узнав об этом, к нему пришли ханы и эмиры и заявили: «О султан! Длительная осада ослабила войска, многие лишились коней, скота. Если ты запретишь им грабеж, они будут недовольны. И в следующий раз уклонятся от встречи с врагом. Люди могут выйти из повиновения».
Султан поддался на уговоры с неохотой. Город был обескровлен длительной осадой и подвергнуть его грабежам было излишней жестокостью. Но отказать военным эмирам он не смог, они были правы, требуя дозволенного. Армия хорезмшаха не получала жалования, захваченный город по установленному обычаю отдавался разграблению на три дня. Так было и на этот раз. За хилатцами охотились, вытаскивали из домов, пытали, зажимали в тисках, требуя денег. Давешнюю старуху захватил кто-то из сархангов , вытащив ее из дубильни. С ней был ее муж, дряхлый старик. Она принесла золото, из него было истрачено триста динаров. После этого ее задушили. Муджир ад-Дин и Таки ад-Дин спустились из цитадели и запросили пощады для Айбека. Султан пощадил его, и тот вышел на следующий день. Но султан не разрешил ему поцеловать руку, этим унизив его. Лишь после долгих просьб позволил поцеловать свою ногу. Некоторые из тюркских эмиров, приверженцев Айбека, указали на то, что братья Малика Ашрафа находились под властью Айбека и, тем не менее, были допущены к руке султана. Джалал ад-Дин возразил, им, сказав, что только расположение Малика Ашрафа возвысило Айбека над принцами, у него же подобных чувств нет. Поэтому он восстановит положение вещей. Ежедневно все трое присутствовали при султанской трапезе. Муджир ад-Дин и Таки ад-Дин при этом сидели, а Айбек стоял. Все это врем султан, рассылал свои войска в округи Хилата, готовя осады и захват городов Беркры, Маназджирда, Бидлиса, Валашднарда, Ван Востана. Каким-то образом это стало известно Санджару – начальнику охраны Малика Ашрафа, находившемуся в заключении. Он передал через своего стража султану следующее: «Что заставляет султана нести дополнительные расходы в то время, как между Айбеком и каждым вали, обороняющим упомянутые округа, существует тайный знак. Если Айбек передаст его султану, то он овладеет ими без особого труда. Айбек продолжает с ними переписываться, и он поддерживает в них отвагу и мужество и обещает им прибытие войск аш-Шама на помощь». Султан потребовал у Айбека тайные знаки, но тот отрицал их существование. Султан не поверил и заставил его написать наместникам о сдаче. Айбек выполнил требование, но правители областей, получив приказы, отказались сдаться. Султан, потеряв терпение, приказал заковать Айбека в цепи и отправил в крепость Дидмар. Когда к нему начали прибывать послы Малика Ашрафа с предложениями о мире, он приказал убить Айбека, чтобы не было разговоров о его освобождении.
Хвала Творцу – да будет славным и величественным его упоминание, которое явилось причиной победы и успеха наших мирозавоевательных знамен и укрепившему августейшую инициативу и наше мероприятие.
В одно движение все страны перешли во владение и контроль слуг нашего Дома – да будет он вечен. И вот наши триумфальные знамена несут изображение победы. В течение восьми месяцев они образовывали круг вокруг Хилата. Многочисленные воины из Дийар-Бакра и с берегов Ефрата, из Египта и Сирии, а также из стран Востока, из туркменских и тюркских племен заполнили город. Всевозможные люди собрались в городе, полагаясь на мощь своего оружия и крепчайшие стены. И поистине их башни состязались с восьмым небом, в то время как рвы с водой своим дном достигали хребта рыбы быка, на котором стоит земля. Безумие спеси проникло в середину этих восставших сердец, так что не осталось пути для принятия предостережений.
В итоге в конце джумада первого [139] наши победоносные сподвижники получили разрешение на сражение, а приказ был таков, чтобы каждый пробивал брешь в том месте, где он стоял, и каждый воин искал вход перед собой. Наша подобная львам свита, уставшая от бездействия, искала все пути, ведшие к битве, в течение трех дней, были заняты сражением, выискивая любые пути вторжения в город. В воскресенье джумада первого на закате солнца, когда башни и зубцы стен были снесены авангардом знамен и штандартов, подобным небесам со звездами, и залпы, и крики неслись со всех сторон город, противники нашего дома отступили в цитадель в центре города, а наши победоносные сподвижники нагрузились добычей и награбленным. И хотя жители Хилата, если взирать на их упорство и заблуждения, недостойны прощения, все же только наша справедливость и благожелательный совет пощадили их жизни, и мы дали команду нашим людям прекратить грабежи.
Некоторые из наших противников, почувствовав, что путь к бегству закрыт, и ворота нашего всеобъемлющего прощения скрыты, преложили извинения и запросили милость, говоря: «Господи наш. Мы обидели самих себя [140] ». И сегодня братья Малика Ашрафа, а именно Муджир ад-Дин и Таки ад-Дин, так же, как и Изз-ад-Дин Айбек, правитель Арзана, каждый из них, изъявили покорность».
В Хилате была взята в плен жена Малика Ашрафа – дочь грузинского князя Иванэ Мхргдзели – Тамта. Джалал ад-Дин взял ее себе в жены. После того, как грабежи и мародерство были закончены, Джалал ад-Дин изъявил желание восстановить город. Для этих целей он выделил из казны четыре тысячи динаров на восстановление стен, разрушенных катапультами. Он разделил области вокруг Хилата на владение икта ханам и эмирам.
Через некоторое время в Хилат прибыло посольство халифа. В городе в этот момент не было ничего съестного. Султан приказал одарить послов золотом, им было отмерено две с половиной тысячи динаров, и рассмотрел их просьбу менее чем за неделю. Просьба послов заключалась в решении участи принцев Муджир ад-Дина и Таки ад-Дина. Халиф ходатайствовал о возвращении им свободы и просил отправить их в Багдад. Султан выполнил просьбу халифа лишь наполовину, отправив с послами лишь-Таки ад-Дина. После этого Джалал ад-Дин простился с послами и отправился в Маназджирд. Там он поручил Шараф ал-Мулку подготовиться к осаде этого города.
Вскоре к султану прибыл правитель Арзан ар-Рума Рукн ад-Дин, он сообщил султану о том, что владыки аш-Шама и ар-Рума заключили союз против него, и предложил немедленно выступить против каждого из них в отдельности, пока они еще обособлены и удалены друг от друга. Султан согласился с ним, и они договорились, что Рукн ад-Дин тотчас же направится в свою страну для подготовки к походу, а султан через пять дней подойдет к нему со своими войсками. Затем они отправятся в округ Хартберт и там остановятся, ожидая продвижения обоих войск, чтобы вступить в сражение против того, чье войско выступит первым. Когда решение было принято, султан вызвал к себе канцлера и велел написать указ о передаче Рукн ад-Дину округов Кабан и Харишин, в области Хартберт. Получив указ, Рукн ад-Дин, поцеловал руку султана, тотчас же попрощался и уехал. Султан через своих чаушей и пахлаванов передал красные стрелы эмирам войскам, что являлось знаком сбора и боевой готовности. Затем он направился к Хартберту и остановился там, поджидая подхода войск. В это время он неожиданно тяжело заболел и слег, потеряв, было, надежду на выздоровление. Эмиры и ханы, согласно этикету, ежедневно собирались у его дверей и готовы были в случае его смерти тут же рассеяться в разные стороны государства, чтобы завладеть какой-либо его частью. От правителя Арзан ар-Рума приходили письма, в которых он торопил султана, сообщая о продвижении обоих войск противника. Однако султан был не в состоянии вникать в эти письма. Лишь после выздоровления он смог выступить со своими войсками, но время было упущено, противники успели соединиться, и двинули свои войска на Арзинджан по долине Западного Ефрата. С востока по этой же дороге навстречу двигались войска Джалал ад-Дина. Шараф ал-Мулк со своим войском и войском Ирака остался осаждать Маназджирд, а эмир Тегин-Малик, у Беркри. До этого султан разрешил некоторым арранским, азербайджанским, иракским и мазандеранским войскам возвратиться в свои страны и не вызвал их из-за своей непредусмотрительности и безразличия. Тем не менее, он двигался быстрыми переходами, не обращая ни на что внимание.
Конийский султан Кей-Кубад решил лично разведать силы хорезмшаха. Ночью он переоделся и с группой воинов, кружным путем добрался до войск султана и пристал к ним. Хорезмийские эмиры стали выяснять, кто они такие. Те ответили: «Мы из числа тюрок этой страны и живем в горных округах Арзан ар-Рума. Наши предки жили на берегах реки Джейхун. Вот уже несколько лет султан Кей-Кубад перестал с нами знаться и поставил нас в затруднительное положение. Мы постоянно ждем прихода войск Хорезма, с помощью которых надеемся спастись от его притеснений». Когда об этом сообщили хорезмшаху, он очень обрадовался, сочтя это добрым предзнаменованием. Он распорядился устроить для них трапезу. Вокруг, согласно рангам, расселись эмиры, ханы, придворные и вельможи. Во время приема ввели гостей. Они склонили головы перед хорезмшахом. Джалал ад-Дин выказал им свою благосклонность, одарил почетными одеждами и обнадежил обещаниями. Этой же ночью хорезмшаху подумалось, что все жители страны Кони довольны своим султаном и положительно отзываются о нем. Почему же эти несколько тюрок жалуются на него? Определенно, это лазутчики. Он вызвал к себе брата правителя Арзан ар-Рума Мугиса, и после беседы с ним приказал утром выяснить, кто они такие. А султан Кей-Кубад той же ночью увидел во сне святого, который приказал ему тотчас же уехать. Он разбудил своих людей, и в полночь они оседлали своих коней и выехали. Наутро выяснилось, что гостей и след простыл.
У Йассы-Чамана хорезмшах столкнулся с войском Арзинджана и Хартберта. Несмотря на то, что у Джалал ад-Дина было всего 700 всадников, он разбил трехтысячный отряд султана Кей-Кубада. Джалал ад-Дин не стал преследовать противника, и его промедление спасло Кей-Кубада от поражения. А на следующий день стали прибывать войска его союзников. Через три дня произошло генеральное сражение между войсками Джалал ад-Дина и коалицией противников. В сражении, кроме войск аш-Шама и ар-Рума принимали участие: правитель Химса Ибрахим Ширкук, правитель Халеба Саваб, правитель Маййафарикина ал-Музаффар, правитель Банйаса Усман, а также отряды туркмен, арабов и крестоносцев.
Когда оба войска встретились, правое крыло войск султана одержало верх над левым крылом коалиции и захватило холм, который господствовал над местностью. На помощь левому крылу был послан отряд, который атаковал холм. В этот момент султан Джалал ад-Дин, не вполне оправившийся после болезни, почувствовал слабость и немного отступил назад, чтобы отдохнуть. Войско на холме увидело, как султанское знамя отступает, упало духом и обратилось в бегство. Войска коалиции не сразу поверили, решив, что бегство задуманная хитрость. Но вскоре разгром стал очевидным. Так продолжалось до тех пор, пока солнце не склонилось к закату. Рукн ад-Дин попал в плен после того, как его окружили. Он сражался до тех пор, пока из его руки не выбили меч. Кей-Кубад приказал заковать его в цепи и везти на муле.
Джалал ад-Дин ускакал к Хилату. А остатки войск были выведены в Азербайджан.
Шараф ал-Мулк осаждал Маназджирд, когда туда прибыл султан. Он приказал снять осаду и забрал вазира вместе с войском в Хилат. В Хилате Джалал ад-Дин забрал из казны все, что мог взять с собой, остальное сжег, так как у него не хватало въючного скота и времени. В Сукнабаде султан оставил вазира вместе с иракским войском в качестве заслона между ним и теми, кто преследовал его. А сам направился в Хой и остановился там. Остатки войск, следовавшие вместе с ним, уменьшались с каждым переходом. После каждой ночевки он замечал отсутствие знатных тюрок, эмиров, которые бросали султана и исчезали.
…Поистине твой султан – султан Ислама и мусульман, их опора, преграда и стена между ними и татарами. Для нас не тайна, какое бедствие постигло сердцевину ислама из-за смерти его отца. Мы знаем, что его слабость – это слабость Ислама, и нанесенный ему ущерб обратился против всех мусульман. Ты же, испытавший все превратности эпохи, знающий, что в ней полезно, а что вредно, и вкусивший сладость и горечь ее, – разве ты не можешь пробудить в нем желание соединить наши устремления, «и это вернее путем и прямее по речи». [144]
Почему ты не призовешь его к согласию, которое похвально в начале и в конце и «приближает его к Аллаху приближением» [145] . И вот я – поручитель для султана от имени Кей-Кубада и моего брата Малика ал-Камила. И я хочу узнать, что может удовлетворить его по части помощи, поддержки и очищения от дурных намерений в любом положении – в близости и в отдалении и хочу исполнить все, что устранило бы причину неприязни и стерло бы клеймо розни…».
Письмо, когда вазир передал его султану, нашло в его душе благоприятный отклик, и он согласился заключить мир. Для переговоров от Малика Ашрафа прибыл посол Шамс ад-Дин Тикрити. Джалал ад-Дин принес клятву Малику Ашрафу в том, что он прекратит спор о Хилате и его округах. Но воздержался от клятвы Кей-Кубаду. Пребывание посла затянулось на месяц, но султан по-прежнему стоял на своем, говоря: «Я уже дал вам клятву во всем, чего вы хотели, и не стойте больше между мной и государем Ар-Рума». Посол настаивал на клятве, но султан упорствовал до тех пор, пока не стали поступать известия о том, что татары достигли пределов Ирака. Тогда султан принес клятву в том, что отказывается от претензий на ар-Рум. После этого султан отрядил одного из своих пахлаванов по прозвищу Илан-бугу в Ирак, для сбора сведений о татарах. Когда тот достиг Шарвийаза, между Занджаном и Абхаром, он столкнулся с авангардом татар. Из четырнадцати человек только он один сумел спастись и вернуться в Табриз с тревожной вестью.
Султан до этого тешил себя ложной надеждой, полагая, что татары проведут зиму в Ираке и перейдут в Азербайджан только весной. За это время он надеялся собрать разбитое и рассеянное войск. Теперь же он, не мешкая, простился с послом Шамс ад-Дином Тикрити и отправился из Табриза в Муган, где по зимовкам были рассеяны его войска. Опасность надвигалась так быстро, что Джалал ад-Дину некогда было заниматься делами своего гарема и отослать его в какую-нибудь из своих укрепленных крепостей. Он оставил его в Табризе, на попечении Шараф ал-Мулка, а сам со своими личными мамлюками направился в Муган, чтобы успеть собрать свои разбросанные отряды. Насави, сопровождавший султана, однажды заметил, что, когда он оставался один, по его лицу текли слезы, словно он предчувствовал, что власть его падет, и он никогда не увидится с семьей и близкими. В пути с султаном находился только Муджир ад-Дин, тот самый принц, который когда-то вызвал султана на поединок. Султан очень привязался к нему. Когда они достигли села Арминан, что находится между Табризом и Агаром, султан сделал остановку и вызвал к себе Насави. Когда тот явился, он протянул ему письмо, полученное от вали крепости Балак в округе Занджана. Тот сообщал: «Татары, на которых наткнулся Йилан-бугу, уже прибыли в долину Занджана. Я послал человека, который пересчитал их. Число татар семьсот человек».
Канцлер взглянул на султана, тот был обрадован, словно тяжесть свалилась с его плеч. Он сказал:
– Ясно, что этот отряд был послан для того, чтобы закрепиться в Занджане. Что скажешь?
Канцлер заметил:
– Я считаю, что это авангард татар, а большая часть войска следует за ним.
Султан нахмурился.
– Я уверен, что ты ошибаешься, татары послали бы в нашу страну авангард не семьсот, а семь тысяч всадников.
Канцлер наклонил голову, понимая, что не время сейчас спорить с султаном. С ним надо было говорить только о том, что облегчало бы его сердце.
В Мугане султан застал только часть своих войск, другие выбрали для зимовки Ширван, а некоторые отряды были в Шамкуре. Султан послал за ними пахлаванов со стрелами, но татары напали на эти отряды до того, как они успели собраться, и разгромили их. Султан узнал об этом, будучи на охоте, он сказал канцлеру, указывая на холм вдали:
– Поспеши туда и напиши указы на шихну Мазандарана Арслан-Пахлавана, чтобы он со своими людьми произвел разведку в районах городов Ардабиль и Фирузабад, чтобы узнать о продвижении татар.
Канцлер поскакал к холму и написал указы. Когда султан подъехал, он подписал их. Эмиры взяли указы и тотчас отправились выполнять поручения. Но потом выяснилось, что они не выполнили приказа, и остались в своих домах. Узнав об этом, Насави вспомнил слова пророка: «Когда Аллах пожелает людям зла, то нет возможности отвратить это, нет у них помимо него заступника». [147]Коран.
Разослав своих пахлаванов собирать войска, султан Джалал ад-Дин продолжал охотиться. С ним было небольшое количество людей, всего около тысячи всадников из личной гвардии. Сопровождал султана Муджир ад-Дин. Однажды ночью хорезмшах остановился на ночлег близ крепости Ширкабут. Она была построена на холме, и ее окружал широкий ров, из него вытекала вода и, разливаясь, орошала местность. Через ров был перекинут мост, который в случае необходимости поднимался. Султан отказался ночевать в крепости и приказал разбить лагерь у подножия холма. Перед ужином к нему пришел канцлер. Султан сидел в компании Муджир ад-Дина и собирался пить вино.
Насави, войдя в шатер, поклонился и сказал:
– Простите меня, султан. Но мне нужны ваши указания. У нас имеется пленный татарин. Как с ним поступить?
Султан ответил:
– Поднимись с ним в крепость и оставь его вали, пусть он закует его в оковы до особых указаний.
– Слушаюсь, господин, – канцлер поклонился и вышел.
Он поднялся в крепость и передал приказ султана, вышедшему ему навстречу вали крепости. Тот распорядился, и пленного татарина увели.
– Какие еще будут указания, раис? – весь вид вали выражал покорность и готовность к услужению. Это был человек средних лет. Шрам, пересекавший его лоб, придавал ему сходство со злодеем, однако же, он приветливо улыбался.
– Не соизволит ли великий султан воспользоваться нашим гостеприимством?
Насави стоял в нерешительности. Сумерки совсем сгустились, и на небе уже высыпали редкие звезды.
– Нет, – наконец ответил он. – Султан будет ночевать внизу в лагере, а вот я, пожалуй, воспользуюсь твоим гостеприимством. Найдется ли свободная комната для меня, и для моих людей?
– Вы окажете честь мне, – поклонился вали.
После ухода Насави Джалал ад-Дин посмотрел на Муджир ад-Дина и предложил:
– Угощайся.
Муджир ад-Дин поблагодарил и приступил к трапезе. Султан сделал знак виночерпию, и тот наполнил вином кубки. Посреди кожаной походной скатерти на серебряном блюде возвышалось запеченное на углях седло косули, их сегодняшняя добыча. Султан срезал ломтик мяса тонким длинным кинжалом, положил в рот. Затем отпил вино.
– Как ты находишь вкус этого мяса?
– Вкус изумительный, – произнес Муджир ад-Дин.
– Я давно заметил, что у собственноручно подстреленной дичи, вкус лучше самых изысканных яств, подаваемых во дворце.
– Совершенно с вами согласен, – сказал Муджир ад-Дин. – Правда, мне после голода, пережитого в осажденной крепости, вкусным кажется все.
– Ты не перестанешь меня упрекать? – сказал Джалал ад-Дин. – Если бы не упорство Айбека, никакого голода бы не случилось.
– Простите меня, я не подумал, что мои слова прозвучат как упрек. Я вовсе не имел это в виду.
– Ничего, я шучу, я тоже думаю, что ты не имел это в виду.
– Ваше здоровье, султан, – сказал Муджир ад-Дин, поднимая кубок.
– Твое здоровье, – ответил Джалал ад-Дин. – Скажи, тебя не тяготит твое пребывание здесь? То, что я удерживаю тебя.
– Нисколько, я счастлив, что мне выпала такая честь – сопровождать вас.
– У меня будет просьба к тебе, – неожиданно сказал султан. – Я надеюсь, что тебе также приятно мое общество, как и мне твое. Но я хочу просить тебя, чтобы ты был моим послом к твоему брату Малику Ашрафу. Мы враждуем с ним, но моя просьба не покажется ему нелепой, если ты донесешь до него мои доводы.
– Я сделаю все, что от меня будет зависеть, – сказал Муджир ад-Дин.
– Передай ему от меня письмо, а на словах скажи, что бедствие, постигшее Хорезм из-за нашествия татар, касается не только меня. Это общая беда. Если дать татарам срок, то все страны ислама окажутся перед гибелью. Объясни ему, что искры зла уже сверкают, татар можно остановить только общими усилиями.
– Когда мне отправиться?
– Закончим трапезу, и отправляйся.
– В ночь?
– Да, безопасней ехать ночью, я дам тебе сопровождение.
– Благодарю вас.
«… Войска татар очень много, на этот раз больше, чем всегда, и воины всех стран страшатся их. Если вы не окажете помощь людьми и снаряжением, то я, который стою стеною против них, пропаду, а у вас не окажется возможности противостоять им. Щадя себя и детей, и мусульман, каждый подайте помощь одним полком войска со знаменем, дабы, когда до них дойдет молва о нашем соглашении, они получили бы хоть небольшой отпор, а также и наши воины приободрились бы. Если же в этом отношении будет допущено какое-либо пренебрежение, то сами увидите, что будет, и получите то, что достанется…»
Когда наступило утро, и канцлер спустился в лагерь султана, чтобы приступить к своим обязанностям, он обнаружил, что все палатки пусты, всюду в беспорядке были разбросаны вещи, гепарды были привязаны, а клетки с соколами закрыты. Канцлер понял, что странный неясный шум, разбудивший его среди ночи, был вызван нападением татар на лагерь. Недолго думая, Насави направился по предполагаемому следу султана, моля Аллаха и надеясь, что тому удалось ускользнуть. Добравшись до Султан-Джуя, это был канал, который Шараф ал-Мулк отвел от реки Аракс, он увидел на мосту бесчисленные стада овец, которые туркмены перегоняли на другой берег. Как он ни пытался, так и не смог попасть на мост. Овцы сплошным потоком текли через него. Тогда он направил коня прямо в реку и переправился на другой берег. Добравшись до Байлакана, канцлер выяснил, что в городе находится Шараф ал-Мулк с казной и султанским гаремом. Канцлер решил не встречаться с вазиром, интуитивно опасаясь этого человека. Он обогнул город и продолжил путь ночью, пока не добрался до Гянджи. Здесь он узнал о том, что Шарф ал-Мулк арестовал в Байлакане всех чинов дивана, их пытали, сдавливая в колодках, требуя деньги. Вознеся молитву Всевышнему за то, что он отвел беду, Насави остался в Гяндже ожидать прибытия султана.
В ночь нападения татар на лагерь Джалал ад-Дин спасся лишь благодаря тому, что бодрствовал и пил вино. Пока гвардия в яростной схватке пыталась отразить нападение, султан с малым количеством людей смог скрыться. Бросившиеся за ним татары в темноте потеряли его из виду. Он направился к реке Аракс и здесь, вместо того, чтобы, заметая следы, переправиться и следовать в Гянджу, повернул в сторону гор Карадага, где было много дичи для охоты, намереваясь там зазимовать, и остановился в крепости Махан. Когда наступила зима, он получил сообщение от вали крепости Шахи, находящейся по соседству. Все это время он верно, служил султану, высылая ему продовольствие и другие необходимые вещи. Вали сообщал, что татарам стало известно о местонахождении султана, и они уже двинулись из Учана в его сторону. Он советовал ему возвратиться в Арран, где зимовала большая часть хорезмийских войск. Кроме того, – писал правитель, – там столько туркмен, что, если их собрать вместе, они будут похожи на полчища муравьев и тучи саранчи. Султан принял его совет и поехал к Хайзану. Эта крепость была восстановлена Шараф ал-Мулком, который потратил на нее столько денег, что даже цари поскупились бы на такие затраты. Эта крепость в древности была одной из неприступнейших на земле, но время разрушило ее. Когда Шараф ал-Мулк, распределял домочадцев султана и его казну по крепостям, принадлежащим главному туркменскому эмиру Хусам ад-Дину, то выбрал для семьи султана крепость Синд Саварих. Эта крепость представляла собой пещеру на высокой скале. В ней находился родник, и его вода вращала колеса мельницы. А после этого открыто поднял бунт, надеясь на то, что султан, спасаясь от татар, вернется в Индию. Шараф ал-Мулк разослал правителям соседних областей письма, стремясь заручиться их согласием. Он уверял их в том, что после того, как он овладеет Азербайджаном, станет читать хутбу с их именем. Он отправил письма Кей Кубаду и Малику Ашрафу, в которых, выражал обоим государям полную покорность, а своего султана называл беспомощным злодеем. Шараф ал-Мулк написал эмиру Хусам ад-Дину, приказывая ему охранять находившийся у него гарем султана и его казну. А, если прибудет султан, не передавать ему ни того, ни другого. Некоторые из этих писем были перехвачены и попали в руки султана. По распоряжению Джалал ад Дина, всем эмирам и правителям окраин были отправлены письма, в которых он предостерегал, чтобы они не поддавались искушению и не выполняли приказов Шараф ал-Мулка. В этих письмах, султан именовал его кличкой «Билдирчин», прозвищем, которым Шараф ал-Мулка, называли в те времена, когда он еще не был вазиром. Когда Джалал ад-Дин приблизился к крепости Хайзан, он послал к нему человека, который передал ему слова султана: «По какой причине ты опаздываешь с прибытием и медлишь с появлением передо мной»? В послании не было ничего такого, указывающего на то, что султану известно предательство вазира. Шараф ал-Мулк, тотчас спустился из крепости, не подозревая, что несет свой саван на плечах. Когда он вошел в шатер султана, тот вопреки обычаю предложил ему вина. Шараф ал-Мулк обрадовался и счел это добрым знаком, хотя было ровно наоборот. Выскочка не знал о том, что вазиры хорезмшахов никогда не пили в их присутствии. Но об этом знали люди из окружения султана. Это был знак того, что участь Шараф ал-Мулка решена, и ему не быть уже вазиром.
Насави провел в Гяндже три месяца в ожидании султана. Отправиться на его поиски он не мог, так как Арран был наводнен татарами. Когда наступила весна, он получил грамоту султана, призывающую на службу. В ней было оговорено, что путь через Арран невозможен из-за татар и сказано, что следует отправиться к грузинскому атабеку Иванэ Курджи, который переправит его в лагерь султана. Тем не менее, боясь вероломства грузин, канцлер решил не рисковать и ослушался приказа султана, поскольку из-за неопределенности положения даже у жителей Гянджи появились признаки непокорности. Все время пребывания в Гяндже, Насави провел в одном из султанских дворцов, опасаясь бунта черни. Когда же он выехал из Гянджи, случилось то, чего он опасался. Гянджинцы взбунтовались, убили всех хорезмийцев и отправили через Арран их головы татарам. Насави шел по ночам, а днем прятался, пока не добрался до крепости Кала Дара , где находились жена султана Дайа-Хатун, и его сын Манкатуй-шах. Там ему передали письма, которые прибыли от Шараф ал-Мулка. к туркменскому эмиру Хусам ад-Дину. Они просили передать эти письма султану, но канцлер отказался, сказав: «Дни вазира сочтены, то, что он совершил, это бунт. Но я не хочу быть причиной его гибели даже в малой мере. Отошлите эти письма посыльными». Насави продолжил свой путь и поиски султана, пока не нашел его в окрестностях крепости Зарис. Султан улыбнулся при виде своего канцлера, и Насави был счастлив тем, что султан рад его появлению. Джалал ад-Дин обратился к нему со словами:
– Что хорошего ты скажешь нам? Чем облегчишь наше сердце?
– Увы, хакан, – сказал Насави, – сейчас время тревоги. Арран переполнен безбожными. Вчера, когда я шел к вам, огни их костров горели так близко, что я едва не был обнаружен.
Услышав это, Джалал ад-Дин ад Дин, помрачнел. Он спешился, и, не входя в главный шатер, велел разбить малую палатку, где долго расспрашивал канцлера обо всем. Затем он приказал написать указы правителям окраин и упомянуть в них о Шараф ал-Мулке. Канцлер ушел в отведенную ему палатку, написал письма и передал их слугам султана. Через некоторое время к Насави пришел один из приближенных султана и сказал, что его вызывают. Джалал ад-Дин сидел в окружении приближенных лиц и проводил совещание. Когда канцлер вошел в палатку, все взоры обратились на него. Султан спросил:
– Разве ты не знаешь, что я именую вазира теперь только по кличке Билдирчин. Почему ты называешь его в письмах по имени Фахр ад Дин ал-Дженди?
Насави спокойно ответил:
– По двум причинам. Первая состоит в том, что он вернулся к повиновению и считает, что султан простил его. Если же он узнает, что султан именует его Билдирчин, он поймет, что не прощен и вновь поднимет смуту. Сейчас это совсем некстати. Вторая в том, что ваши недруги разнесут весть о том, что султан счел достойным поста вазира человека с такой унизительной кличкой.
Выслушав ответ, Джалал ад-Дин молча подписал все грамоты. Насави поклонился, сделал шаг назад, собираясь уйти, но султан сказал:
– Останься, ибо нам нужен твой совет. Мы решили, что пошлем в Арран человека, который сможет собрать наши разрозненные войска и призвать туркмен. Когда они соберутся, мы направимся к Гяндже, остановимся в ее окрестностях и, дождавшись татар, дадим бой проклятым. Испытаем судьбу, пусть она повернется либо к нам, либо против нас. Но мы желаем, чтобы тот, кто пойдет к туркменам, привлек их сердца, и не жаждал в это время денег и подарков взамен. Я не вижу вокруг себя ни одного тюрка, который смог бы это сделать.
Насави поклонился и сказал:
– Мой султан, поистине слуги и рабы подобны оружию – порой ломаются и гибнут, а иногда могут уцелеть. Они предназначены для службы своему господину. Если вы окажете мне доверие, я готов выполнить это поручение.
– Хорошо, – довольно сказал Джалал ад-Дин. – Сядь и напиши грамоты на свое имя и тотчас же отправляйся в путь.
Насави выехал той же ночью и к утру добрался к одной из групп туркменских всадников. Переговорив с их эмиром, он заручился его согласием и направил его людей к султану. Таким образом, переходя от одной горы к другой, он выполнял свою миссию. Через несколько дней, под знаменами султана находились тысячи воинов. Находившиеся в Арране татары узнали о сборах хорезмийских войск, и вернулись к своим главным силам в Учане. Когда султан находился в долине реки Гаргар-чай, к нему прибыл посол. Татары предлагали ему подчиниться и разоружить свое войско. Когда посол стоял под знаменем, султан направил к нему канцлера, чтобы он расспросил его о количестве воинов, находившихся под командованием татарского полководца Чормагуна, напутствовав его словами: «Скажи ему, что, если он скажет правду, я сохраню ему жизнь». Татарским послом был вероотступник ат-Тахир, вазир татарского полководца Йатмас-нойона. Он заявил: «Когда Чормагун готовился к походу, чтобы встретиться в бою с султаном, он провел смотр своим воинам и записал в реестр двадцать тысяч войнов, а кроме этого у него есть еще большое ополчение». Когда Насави повторил его слова султану, султан сказал: «Поспешите убить его, пока наши не услышали о количестве татар и не разбежались от страха».
Готовясь к решающей битве, султан решил обезопасить себя со стороны Шараф ал-Мулка. Султан опасался того, что тот рано или поздно сбежит и поднимет смуту. По дороге в Гянджу находилась крепость Джарбирд. Султан направился к ней, чтобы посмотреть, в каком состоянии она находится. По дороге, он обратил внимание на то, что вазир следует за ним. С того памятного дня, когда он, подняв бунт, тут же вернулся к повиновению, он все время находился в свите султана, всегда подобострастно ловя его взгляд. Поднявшись в крепость, султан подозвал к себе вали крепости, это был старик- тюрк.
– Как тебя зовут? – спросил султан.
– Сахлан Салук-бек, – ответил вали. – Раб твоей милости.
– Ты видишь в моей свите вазира Шараф ал-Мулка?
– Да повелитель.
– Когда я выйду из крепости, преградишь ему путь и арестуешь, закуешь в цепи, и будешь держать в заключение до особых распоряжений.
– Слушаю и повинуюсь.
Вали поступил так, как ему приказали. Насави, сопровождавший султана, тотчас заметил его отсутствие на обратном пути и доложил об этом султану, опасаясь его бегства или бунта.
Султан ответил:
– Я приказал арестовать его. Пусть находится под стражей до тех пор, пока не будет спокойствия со стороны татар. Тогда его освободят, и ему будет поручено дело вазирата. Но без выделения ушра страны. Ему будет назначено жалование в 1000 динаров, как халифскому вазиру, и он будет ограничен в расходовании средств.
Через несколько дней, султан принимал жалобы от местных жителей. К месту сбора жалоб спустился и вали. На него было подано огромное количество жалоб. Люди кричали о притеснениях с его стороны. Но султан молчал, так как не хотел трогать вали до тех пор, пока в его руках находится Шараф ал-Мулк. Тем не менее вали подумал, что участь его решена и султан сместит его с должности. Не испрашивая разрешения, он вернулся в крепость.
Через несколько дней появился Утур-хан, которому султан передал мамлюков арестованного Шараф ал-Мулка. Старшим среди них был Куш-Темир. Утур-хан держал в руках перстень Шараф ал-Мулка, который вали передал Куш-Темиру со словами: «Я договорился с твоим господином, что освобожу его и мы заключим союз с грузинами, которые готовы к бунту. Кто из вас хочет служить вазиру, пусть явится в крепость». Когда султан узнал об этом, у него опустились руки, и он долго сидел в бездействии, не зная, что предпринять. Затем он вызвал к себе хаджиба и велел узнать, где находятся родственники вали. Выяснилось, что сын этого старика состоит в должности одного из джамакдаров султана. Султан вызвал его к себе и приказал отправиться к отцу, передать ему порицание за его поступок и перечислить все милости, оказанные ему хорезмшахом. Выполнив поручение, сын вали вернулся и сообщил, что отец раскаялся и отказался от задуманного. Он просит прощения за совершенные им проступки и покрывает свое лицо пылью унижения. И если султан простит его и не отставит от должности, он найдет в нем покорного раба. Султан сказал: «Подтвердить эти слова может то, что он пришлет мне голову Шараф ал-Мулка. Затем направил в крепость сына вали, в сопровождении пяти силах-саларов.
Когда они вошли в комнату, где находился Шараф ал-Мулк и объявили ему о цели своего появления, он принял весть об этом на удивление спокойно. Видимо, за время заключения он свыкся с мыслью, что смерть близка и момент ее появления лишь вопрос времени. Он лишь попросил дать ему время для того, чтобы он совершил омовение и прочитал молитву. Тяготясь поручением, полководцы не посмели отказать ему в этом, и вышли из комнаты. Шараф ал-Мулк приказал своему фаррашу согреть воду, так как он не любил мыться холодной водой и даже сейчас на пороге смерти не стал отказываться от этой привычки. Затем он совершил омовение и сотворил молитву в два раката . Потом он прочел главу из Корана и только после этого позвал своих палачей. Они спросили у вазира, что он предпочитает – меч или удушение. Он ответил – меч лучше. Они возразили:
– Владык не убивают мечами, и удушение лучше для тебя.
– Делайте, что хотите, – сказал вазир.
Накинув удавку, его задушили и вышли из комнаты, чтобы дать телу остыть. Затем, когда они вернулись, чтобы отрезать ему голову, то в ужасе обнаружили его живым. Шараф ал-Мулк сидел и, хрипя, растирал себе шею. Один из силах-саларов выхватил меч и снес ему голову.
Как уже упоминалось, сразу же после того, как Насави покинул Гянджу, чернь подняла в городе бунт. Все хорезмийцы, находящиеся в городе, были убиты, а имущество их разграблено. Руководил всем этим некий ремесленник по имени Бандар. Джалал ад-Дин направил к ним для переговоров канцлера и хаджиба Ханберди, велев остановиться в селении Шутур, неподалеку от Гянджи. Они несколько дней вели переговоры с бунтовщиками, призывая их к благоразумию и повиновению, увещевая на разные лады. Но повстанцы были глухи к их словам. Тем временем прибыл султан и остановился в одном из садов в виду города. От него были направлены посланцы к горожанам. Султан обещал бунтовщикам пощаду, прощение и милость в случае повиновения. Но Бандар продолжал упорствовать. Не ограничась этим, чернь вышла из города и встала против ставки, задираясь, оскорбляя, призывая к схватке. Несколько человек приблизились к ограде сада, выпустили стрелы по султанскому шатру. Джалал ад-Дин тотчас вскочил на коня и бросился на них с отрядом из своих личных слуг, молодых, сильных и отважных, как демоны, тюрок. Они вступили в бой, и атаковали горожан с такой яростью, что повстанцы бежали как стадо овец, напуганное волками. Гянджинцы скучились у ворот, толкотня была такая, что султан сумел воспрепятствовать им, закрыть ворота, и ворвался в город. После этого сопротивления бунтовщиков было сломлено. Завладев городом, султан вызвал к себе знатных, именитых людей и приказал переписать имена главарей и зачинщиков смуты. Они указали на тридцать человек, и султан приказал отрубить им головы. Бандар же, который руководил восстанием и в своей злобе даже разбил султанский трон, установленный здесь еще Мухаммадом ибн Малик-шахом, был четвертован. Султан пробыл в Гяндже семнадцать дней, ожидая вестей от Муджир ад-Дина, но безрезультатно.
Канцлер заметил по этому поводу:
– Чего вы ждете от человека, который, вызвав человека на поединок, сам на него не вышел?
Султан бросил мрачный взгляд на него, но промолчал.
На совещании группа эмиров и ханов во главе с Утур-ханом советовали султану вновь просить помощи у правителя Сирии Малика Ашрафа. Султан согласился, хотя в душе был против этого. Он направил послов к нему, а сам, сводя на нет миссию посольства, двинулся в Хилат, грабя и разрушая все на своем пути. Когда правитель Сирии узнал о посольстве хорезмшаха, он тут же выехал из Дамаска в Каир. Послы султана остановились в Дамаске ожидать его возвращения. так как в письмах он сообщал, что «Мы скоро прибудем из Египта с его войском на службу султану».
По дороге в Хилат султан остановился в Бджни, напротив крепости, где находился Авак, сын атабека Иванэ Махаргдзели. Авак вышел из крепости и не приближаясь, поцеловал землю. Затем он вернулся в крепость и прислал подарки. Когда войска оказались в местности Валашджирда, люди стали жаловаться на сильную жару и засуху. Некоторые решили вызвать дождь с помощью специальных камней. Насави в обществе султана наблюдал за ними, совершенно не веря в результат. Но к их удивлению, у некоторых получалось вызвать с небес некоторое количество влаги. Тогда султан сам взялся манипулировать такими камнями, и после этого пошли проливные дожди, не прекращавшиеся ни днем, ни ночью, так что людям это надоело, и они стала раскаиваться в совершенном колдовстве. К султанскому шатру стало трудно добраться из-за непролазной грязи. Насави слышал, как Дийа-Хатун, жена султана, говорила ему: «Ты словно худаванд-и алам, но в вызывании дождя ты не искусен, ведь ты уже навредил людям их обилием. Другие, кроме тебя, вызывали дождь только в необходимом количестве». Султан ответил ей: «Дело обстоит вовсе не так, как ты думаешь. Это действие – результат старания, а мое усердие не может сравниться с усердием кого-либо из моих гулямов». Затем к султану прибыло сообщение от посольства в Дамаске, Мухтасс ад-Дин, посол сообщал, что Малик Ашраф вернется из Египта только тогда, когда решится дело султана с татарами в ту или иную сторону. Пусть султан заботится о своих делах сам, не ожидая помощи. После этого султан послал канцлера к аййубиду Малику Музаффару для того, чтобы он призвал его с войсками и правителями областей Амида и Мардина. Напутствовав следующими словами: «Скажи ему, что, если он явится, мне не нужна будет помощь Малика Ашрафа. Передай ему следующее: «Спеши ко мне на помощь и пособи мне при нападении татар. И поистине, если Аллах, да возвысится его имя, дарует мне победу над ними, я отдам тебе во владение такие земли, что Хилат, на который позарился твой брат, покажется незначительным». Эта миссия была возложена на Насави в присутствии ханов и эмиров. А когда собрание опустело, султан сказал ему: «Мы никогда не сомневались в том, что они не помогут нам и не предпочтут нашей победы над врагом. И не надо жаловаться тому, кто немилосерден. Что же касается этих эмиров-тюрок из моего окружения, то они питают себя ложными надеждами, что избегнут тяжелой войны. Поэтому мы избрали послом тебя, так как если миссия твоя не будет иметь результата, ты вернешься в отчаяньи. И после этого мы направимся в Исфахан, только там мы сможем усилиться».
До отъезда Насави султан послал шесть тысяч всадников, которые напали на города Хартберт, Арзинджан и Малатию, принадлежавшие Кей-Кубаду, в отместку за то, что он стал на сторону Малика Ашрафа. Они разграбили эти города и вернулись с такой добычей, что после этого цены упали настолько, что два десятка овец продавали за один динар. Прибыв к Малику Музаффару, Насави передал ему послание султана. Ознакомившись с ним, правитель Маййафарикина сказал: «Поистине, клятва, которую я дал султану, подобна той, которую я дал Кей-Кубаду. Но я узнал о нападении на его страну. Что предохраняет нас от подобного нападения? Но как бы то ни было, я не могу действовать независимо, так как являюсь наибом своих братьев. Как я могу помочь султану без их разрешения?»
– Во время взятия Хилата султан сохранил жизнь вашим сыновьям, – напомнил Насави.
– Я благодарен ему за это, как отец, – ответил Малик Музаффар. – Но как наместник я сказал то, что сказал. И еще скажу, – количество моих войск по сравнению с войском султана подобно заливу по сравнению с морем. Что касается правителей Амида и Мардина, то они не станут слушать меня. Для нас не тайна, что они вели переписку с султаном, поэтому пусть султан обратится к ним напрямую и испытает их искренность. Он тогда узнает, что их обещания – лицемерие и пустая бессмыслица.
Когда Насави прощался с Маликом Музаффаром, ему принесли донесение. Прочитав его, правитель сказал:
– Татары уже переправились к окрестностям Хилата и разыскивают султана. Встреча их неизбежна. Не остаться ли тебе у меня? И мы увидим то, что произойдет.
Насави ответил словами из Корана: «Не равняются просто верующие с усердствующими на пути Аллаха». Я не дороже, чем султан, и не из числа тех, кто выбрал жизнь без него. Вам только следует понимать, что, как бы ни сложилось дело, – в пользу султана или против него, – для вас уже не будет иметь никакого значения. В любом случае для вас это обернется раскаяньем и порицанием».
– Что ты имеешь в виду? – спросил правитель.
– Если победа будет за султаном, то вы, отказавшись помочь ему в трудную минуту, можете расходовать все сокровища мира, чтобы вернуть его расположение, но это будет бесполезно. А если судьба отвернется от него, то вы вспомните о нем, когда татары окажутся вашими соседями, но уже будет поздно.
– Я не сомневаюсь в правоте твоих слов, – ответил Малик Музаффар. – Однако сам я подвластен.
Расставшись с ним, Насави поскакал в сторону Хани , так как имел сведения о появлении султанских знамен на границах Джабахджура. На закате дня он остановился в селении Магара, чтобы передохнуть и напоить лошадей, так как собирался ехать всю ночь. Здесь он задремал и увидел сон, как будто голова его лежит у него на коленях, а волосы и борода на голове исчезли, словно сгорели. Затем во сне же он истолковал свой сон, сказав себе, что голова – это султан. Он погибнет, борода – это жены султана, они станут невольницами, а волосы – это имущество, которое будет уничтожено. Это толкование привело его в ужас, и он в испуге проснулся. Печаль овладела его сердцем. Он продолжил свой путь и к утру прибыл в Хани. Там в долине он застал войсковой обоз и жен воинов. Султан находился в засаде в Джабахджуре. Насави направился к нему и встретил его на дороге, когда он возвращался к обозам. Насави приветствовал султана и присоединился к его свите. Джалал ад-Дин подозвал его к себе и стал расспрашивать о результатах поездки. Насави повторил все, что он услышал от правителя Маййафарикина, в том числе и о записке, полученной им, в которой говорилось о переправе татар к Беркри. Султан спокойно выслушал вести, лишающие его надежды на помощь, затем сказал:
– На нашу сторону перешел один из татарских эмиров, темник Кокэ Беджкем. Он совершил какой-то проступок, за который у них, монголов, лишают жизни. Он сообщил, что татары подковали лошадей, чтобы преследовать меня везде, где бы я ни был. Я говорил с ним, он посоветовал мне оставить на пути их следования добычу, а когда они займутся ею, и потеряют бдительность, напасть на них из засады. Я счел совет здравым и отправил Утур-хана с четырьмя тысячами воинов к татарам в качестве авангарда, чтобы он увлек их за собой и заманил в засаду. Но Утур-хан возвратился и сообщил, что татары отошли от границ Маназджирда. Что ты думаешь по этому поводу?
– То, что татары возвратились после того, как выступили с намереньем сразиться с вами, очень странно, – ответил Насави. – Здесь что-то не так.
– Ничего странного я не вижу, – возразил султан. – Татары хотели вступить с нами в бой, думая, что мы в Хилате. А когда узнали, что мы находимся в Сирии, то подумали, что правители этой страны заключили союз с нами и поэтому отсупили.
– Можно ли проверить, сколько проехал Утур-хан, чтобы встретиться с татарами? И как скоро он вернулся после того, как выступил?
Султан нахмурился.
– Утур-хан женат на моей тете, неужели ты считаешь, что он способен на предательство?
– Простите меня, я лишь высказал свое мнение, но, видимо, я сказал лишнее. Можете наказать меня. Тем не менее, я бы взял человека из окружения Утур-хана и допросил его.
Султан промолчал и движением руки отпустил Насави.
Дальнейшие события показали, что султан не внял совету канцлера. Не стал подвергать сомнению действия Утур-хана. Так бывает, когда человек страшится разочарования в близком человеке, больше, нежели возможной беды, как последствия его предательства.
На ближайшем военном совете, Джалал ад-Дин попросил Насави повторить слова правителя Маййафарикина. Было принято решение оставить обозы в Дийар-Бакре и, взяв женщин и детей, отправиться налегке в Исфахан, чтобы там уже вновь собирать силы против татар. Но на следующий день от правителя Амида прибыл посол. В послании Малика Масуда были изъявления службы и подчинения. Далее он предложил султану совершить поход на ар-Рум и захватить эту страну. Сам он готов был прибыть с четырьмя тысячами всадников на службу. «Захватив эту страну, – передавал он, – Можно будет, опираясь на дружественных кипчаков, противостоять татарам.
Султан благосклонно отнесся к этому предложению, отступив от принятого ранее решения идти к Исфахану. Он направился в сторону Амида и остановился у моста, близ города. Его можно было сравнить с утопающим, который, не умея плавать, хватался за соломинку. Он много пил в ту ночь.
Предместье Табриза.
Когда Али открыл глаза, он увидел несколько голубых полосок. Через некоторое время он путем мыслительных усилий постиг, что это небо в соломенной кровле в том месте, где она сходится со стеной. Где-то рядом, раздавался гомон птиц и чьи-то голоса. Как Али ни пытался, он никак не мог вспомнить, что это за место и как он здесь оказался. Он пошевелил рукой, затем другой, хотел встать, это ему удалось ценой больших усилий, чем он предполагал. Али сел на своей лежанке, тяжело дыша, на лбу выступила испарина. Он огляделся. Это был сарай, всюду лежали предметы сельского быта: плуг, мотыга, седло, грабли, колеса от телеги, глиняные кувшины. Али застонал, каждое движение причиняло ему боль. Все его тело было перемотано какими-то грязными окровавленными повязками. Заскрипела дверь, и в сарай вошел человек в одежде простолюдина.
– Хвала Аллаху, – произнес он. – Господин, ты пришел в себя.
– Кто ты и где я? – спросил Али. – И что со мной?
– Я нашел тебя на поле боя, – сказал человек. – Нас погнали собирать трупы и хоронить их. Мы грузили их на телегу и отвозили в вырытую яму, чтобы похоронить. Так приказали хорезмийцы.
– Хорезмийцы? Значит, мы проиграли битву.
– Да, господин, они вас разбили.
– А как я оказался здесь?
– Когда мы бросили тебя на телегу, ты застонал, и я понял, что ты жив. К тому же я узнал тебя, ты катиб судьи. В прошлом году благодаря тебе я выиграл процесс. Я увез тебя к себе домой.
– Как тебя зовут?
Меня зовут Муртуз, – ответил человек.
– А что со мной?
– Ничего страшного, руки-ноги целы, порезы небольшие.
– А почему я был без памяти?
Один удар пришелся по голове. На лбу шрам останется. Но можно сказать, что тебе повезло. Беклика и Сункурджу распяли на главной площади Тебриза.
Али потрогал свой лоб.
– Ты хорошо осведомлен, – сказал он.
– Табриз рядом, все только об этом и говорят.
– А ты ничего не слышал о Шамс ад-Дине Туграи?
– Нет, господин, ничего. Ты прости, что я тебя здесь положил, пришлось спрятать от хорезмийцев. Они часто сюда наезжают.
– Давно я здесь?
– Второй месяц пошел.
– Спасибо тебе, – сказал Али.
– Господин, я хотел выразить восхищение твоей доблестью. Так редко встретишь ученого человека, который совмещал бы еще столько качеств, добродетель, смелость, справедливость. Я рад, что сумел хоть как-то отблагодарить тебя. Тогда ты не взял с меня денег.
Али пролежал в сарае Муртуза еще месяц, пока не почувствовал себя в состоянии отправиться в путь. Он решил на этот раз не отклоняться от намеченной цели. «Какое мне дело до того, кто правит Азербайджаном – Узбек или Джалал ад-Дин», – думал Али. Никакой особой доблести за собой он не чувствовал, напротив, сильнейшую досаду за то, что впал под влияние мамлюка и позволил себя вовлечь в сражение между кровопийцами, терзающими Азербайджан. Это было чистейшее безумие, наваждение, морок. Потерянное время и здоровье. Счастье, что он остался жив в этой рубке. Он шел по ночам, днем прятался. Путешествие на этот раз оказалось успешным, и Али добрался в пределы Дийар-Бакра без приключений. Али следовал за войсками султана и встретил их у стен Амида. Лагерь был разбит у реки, пониже моста. Когда Али увидел султанский шатер, начинало темнеть, он направился прямо к нему, не взирая на поздний час, но был остановлен охраной.
Амид.
Султан Джалал ад-Дин Манкбурны пил вино. Он пил в одиночестве, так как никого из надимов не осталось рядом с ним. Его мир рушился, и он не мог удержать его в своих руках. В палатку вошел начальник стражи Раджаб, поклонился и сказал:
– Повелитель, задержали подозрительного человека, он крутился возле лагеря, а когда его схватили, стал уверять, что у него дело к султану. Якобы он тебе что-то должен. Говорит, что принес утку.
– Какую утку? – мрачно спросил султан.
– Не знаю, господин, говорит, что он вам должен. Наверное, сумасшедший. Я прогоню его. Надо было мне с самого начала так поступить.
Раджаб повернулся, чтобы выйти. Но султан остановил его.
– Приведи его, – сказал он.
Раджаб вышел и через некоторое время привел человека, лицо которого показалось султану знакомым.
– Посвети, – приказал он Раджабу. Тот поднес свечу к лицу Али.
– А, охотничек, – сказал султан, – все-таки решил отдать мне мою добычу? Что- то ты припозднился.
– Лучше поздно, чем никогда, – от волнения едва ворочая языком, ответил Али. То, что его принял хорезмшах, было чудом. Глава телохранителей хватался за саблю каждый раз, когда Али говорил про утку. – Шахиншах, у вас прекрасная память. Неужели вы запомнили нас.
– Да нет, память у меня неважная, – улыбнулся Джалал ад-Дин. – Я, например, не помню, сколько у меня жен и как некоторые из них выглядят. Но с подобной дерзостью я сталкиваюсь редко, потому и запомнил. С чего это ты вдруг решил вернуть добычу? Ведь твой дружок утверждал, что утка принадлежит ему. Кстати, где он сам, почему не пришел.
– Я прошу простить его. – Сказал Али. – Он был неправ, долг гостеприимства превыше охотничьих обычаев. Я поздно это осознал. С тех пор я ищу вас, чтобы вернуть утку.
– Вот как, – усмехнулся султан. – Похвально. Ну что же, я должен принять утку. Где она, я что-то ее не вижу. Улетела?
– Утки у меня нет, – признался Али. – Я так долго искал вас. Она бы все равно не сохранилась.
– Продолжай, – сказал султан, – начало разговора мне нравится.
– Шахиншах…
– Не надо так длинно, – перебил его Джалал ад-Дин, – обращайся ко мне просто – султан. Тем более, что никакой я не царь царей.
– … Султан! Как говорил мой друг, – продолжал Али, – мышление равно бытию. То, что я пришел, желая вернуть долг – это все равно, что я вернул его.
– Это как понимать? – спросил султан.
– То есть мысль о предмете равна предмету. Раз я здесь с желанием и мыслью вернуть вам утку, то не имеет значения то, что утки уже нет.
– Это, который друг, тот, рыжий?
– Да.
– Похоже на него, подобная наглость сродни той, что он проявил, отказавшись вернуть мне мою добычу.
– Это сказал греческий философ Парменид.
– Врет, это он сам все придумал, – Султан сделал глоток вина. – Но я думаю, что у тебя есть еще что-то ко мне. Кроме этой злополучной утки. Не так ли?
– Есть, – сказал Али.
– Говори, – приказал султан.
– Вчера, когда я шел сюда, я видел на вашей вчерашней стоянке войска. Я не рискнул подойти ближе, но мне показалось, что это были татары.
– Почему ты так решил?
– У них другая одежда, большинство коней серой масти, и в знамена вплетены конские хвосты.
– Возможно, – беспечно сказал Джалал ад-Дин. – Они следуют за мной по пятам. Не беспокойся, как только соберу свои войска, я разгромлю их. Но может быть это войско местного правителя. Им не нравится мое пребывание здесь, напасть на меня они боятся, но из виду не упускают. Если это все, то можешь идти.
Али поклонился, но с места не сдвинулся. Раджаб положил ему руку на плечо.
– У меня к вам есть еще одно дело, – сказал Али, язык у него во рту вновь пересох. – Просьба.
Султан был ненамного старше Али, но в нем чувствовалось достоинство и порода нескольких поколений людей, обладавших абсолютной властью. Или как говорят арабы «аш-Шарф ан-Насаб» – благородство заложено в крови. Али чувствовал невольную робость перед ним, какую ребенок испытывает перед родителем. Султан сделал знак Раджабу, и тот отпустил плечо посетителя.
– Я так и думал, что утка только предлог, – сказал он.
– Простите меня.
– Я тебя слушаю.
– По вашему приказу был арестован вазир Табриза Шамс ад-Дин Туграи, его племянник Низам ад-Дин был убит, они не были виноваты, их оклеветал Шараф ал-Мулк.
Султан усмехнулся.
– Какие у тебя есть доказательства невиновности Шамс ад-Дина? И почему я должен верить тебе, а не своему вазиру?
– У меня нет доказательств, но человек не должен доказывать свою невиновность, напротив, его вину надо доказывать.
– Хорошо сказано, – улыбнулся Джалал ад-Дин. – Ты не из судейских ли будешь?
– Я факих, закончил медресе в Табризе.
– Оно и видно, – заметил Джалал ад-Дин. – Но что тебе за дело до Шамс ад-Дина Туграи, какое ты имеешь к нему отношение?
– Я его секретарь.
Султан кивнул.
– Лучшая вещь на свете, – сказал он, – преданность слуги. Мне даже завидно. Со мной сейчас тысяча моих гвардейцев, это все, что осталось от пятидесятитысячного войска.
– Вообще-то я не слуга ему, я работаю на него, работал, пока его не арестовали.
– Однако, ты опоздал.
Али похолодел.
– С ним что-то случилось? – спросил он?
– Живет и здравствует в городе Табризе, причем, занимает свою прежнюю должность. Я его простил, – довольно сказал султан. – А Шараф ал-Мулк казнен.
Али не верил своим ушам.
– Как же так? – растерянно сказал он.
– Садись, – сказал Джалал ад-Дин, – ты стал мне интересен. Налейте ему вина.
Гулям выполнил приказ.
– Этот Шамс ад-Дин оказался необычайно прытким стариком, – продолжил султан. – Каким-то непостижимым образом он подделал документы и бежал из тюрьмы. Потом мне рассказали о том, что он во всеуслышание поклялся у черного камня Каабы в своей невиновности.
– Когда это произошло? – Спросил Али.
– В прошлом году. Рамадан я провел в Табризе. Воздвиг минбар прямо у себя во дворце. Каждый день один из тридцати имамов, прибывших из разных областей, читали проповеди, а я сидел перед ними и слушал. Как раз в это время в город вернулась группа паломников из хаджа. Ко мне пришел амир ал-хадж и рассказал о поступке Шамс ад-Дина в Мекке. На меня это произвело впечатление. Одновременно с этим всплыли неблаговидные делишки моего вазира. И я понял, что это сходится, и поверил старику.
– Хвала милосердному Аллаху, какой силой обладает это святилище, – сказал Али. – А ведь я иду от Табриза, потерял столько времени, и все напрасно, – сокрушенно сказал Али.
– Пей, – сказал султан. – В этом мире ничего не бывает напрасным.
Али взял чашу и, пожелав здоровья султану, выпил.
– Так, где же твой светловолосый товарищ, где тот наглец, почему он не с тобой? – спросил султан.
– Он остался в Нахичеване, у него там сестра.
– Он славянин? – спросил Джалал ад-Дин.
– Урус.
– А сам ты кто?
– Азербайджанец. Из Байлакана.
– Родители живы?
– Монголы убили всех во время осады.
Джалал ад-Дин покачал головой.
– Мой отец тоже умер из-за монголов. Давай выпьем за родителей. Хочешь быть моим надимом?
Али замялся.
– Это честь для меня, но…
– Ты отказываешься? – нахмурился султан. – А знаешь ли ты о том, что отпрыски самых знатных семей мечтали бы о таком предложении.
– Я не пью вина, – солгал Али и покраснел, впрочем, краснеть было не за что, он пил только по случаю. Вот как сейчас.
– В это трудно поверить, – улыбнулся султан, кивая на чашу в руках Али.
– Звучит глупо, но это так. Кроме того, я должен вернуться в Табриз.
– Понимаю, – сказал султан, но было видно, что он задет.
– Я люблю одну девушку, в Табризе, я давно ее не видел.
– Случайно у Шамс ад-Дина нет дочери? – спросил султан.
– Султан прозорлив, – смутился Али.
– Ты же не пойдешь к ней ночью? – спросил Джалал ад-Дин.
– Пожалуй, нет, я очень устал.
– В таком случае прими мое предложение на эту ночь. Я не могу заснуть, скоротаем ее вместе, в беседе и веселье. Раджаб, пошли за танцовщицами, – распорядился султан.
– Государь, где девушек сейчас найти, ночь, спят все уже.
– А ты разбуди. Я же не сплю. Главное, не приводи девиц из порядочных семей. Жениться нам сейчас ни к чему, ни мне, ни ему.
Амир-джандар вышел.
Несколько лет назад, – заговорил султан, – я хотел низложить халифа. Он снарядил против меня двадцатитысячное войско под командованием мамлюка Куш-Темира, я разбил их, осадил Багдад, но потом передумал. Всем не объяснишь, за какие грехи я его арестовал. Но будут говорить, хорезмшах вероотступник, захватил самого халифа. Опустошил все его окрестности, но Багдад брать не стал. Мы возвращались через Курдистан. Я остановился возле одной крепости, принадлежащей главе туркмен ал-Йива. Я ехал налегке, без гарема, и послал к нему своего евнуха Сираджа с просьбой прислать мне невольницу, пригодную для ложа. Тот ответил, что, у него нет кого-либо достойного для султанского ложа, кроме его сестры. Делать было нечего, я согласился на заключение брака. На следующий день я двинулся дальше, оставив там ее. А через некоторое время ко мне прибыл слуга-евнух с сообщением, что она забеременела в ту же ночь. Я вызвал ее к себе, и она родила мне сына, Кайкамар-шаха. К сожалению, мальчик прожил всего три года, он умер в окрестностях Хилата… Да, его осада дорого обошлась мне.
Али с удивлением заметил, как лицо султана скривила гримаса, он пытался удержать слезу. После долгой паузы Джалал ад-Дин спросил:
– Расскажи мне, как ты в Табризе оказался, бежал от монголов?
– Нет, я был уже там, когда они взяли Байлакан. Иначе я бы погиб вместе со своей семьей. Я учился в медресе, отец послал меня, чтобы я, вернувшись, помог ему растить детей от второго брака. Но сам оказался без моей защиты. Моя мама умерла при моем рождении. После медресе я по рекомендации попал в суд, работал катибом у Кавама Джидари.
– А как ты у Шамс ад-Дина оказался?
– Кавама Джидари уволили, отстранили от судейства, когда вы осадили Табриз, и я остался без работы.
– Я что-то не припоминаю, чтобы я отстранял кади Табриза.
– Малика-Хатун, жена Узбека, очень хотела выйти за вас замуж, но она была в действующем браке. Узбек не давал ей развода.
– Но я сам видел свидетельство.
– Оно было выдано другим судьей. Кавам Джидари отказался подтвердить развод, и тогда Малика-Хатун отстранила его.
– Вот как – сказал султан. – Надо же было додуматься до такого. А может быть, это любовь, как ты думаешь?
– Может, – согласился Али. – Но зачем, в таком случае, она сбежала от вас впоследствии?
– Ты и это знаешь, – нахмурился султан. – Я смотрю, ты хорошо осведомлен о моей личной жизни.
– Простите, ваша жизнь интересна всем, о вас говорят везде.
– Шараф ал-Мулк преследовал ее, негодяй. В то время, когда я был на войне. Мне было не до нее. И она наделала ошибок. Позвала на помощь хаджиба Али.
– Возможно у нее, наверное, не было выхода, – сказал Али.
– Почему же? Надо было найти меня или терпеть, пока я не вернусь с войны. Но она прибегла к предательству, обратившись к моему врагу. Она была независимой. Это оборотная сторона брака с царицами. Представляю, как с ней натерпелся Узбек. Ты женат?
– Еще нет.
– Ах, да, ты же влюблен в дочку Шамс ад-Дина. Надеюсь, взаимно.
– Я тоже надеюсь.
– Значит, тебе тоже предстоит узнать характер девушки из знатного дома.
– Это вряд ли, – вздохнул Али.
– Почему?
– Как раз по этой причине. Шамс ад-Дин вряд ли отдаст дочь за простолюдина.
Султан задумался.
– В этом есть определенная несправедливость, – сказал он. – Такой образованный, умный и преданный своему господину молодой человек, по своему положению недостоин взять в жены дочь вазира. Но ничего, эту несправедливость мы сейчас устраним. Эй, кто там! – султан хлопнул в ладоши. В шатер заглянул гулям.
– Позовите Насави.
Через некоторое время в шатре появился канцлер. Али с интересом и удивлением, ждал, что будет дальше.
– Слушаю, государь.
– Напиши маншур о том, что хорезмшах жалует этому юноше титул малика …
– Какой город тебе нравится?
– Нахичеван, подумав о Ладе, – сказал Али.
– Нахичеван отдать не могу, – сказал Джалал ад-Дин, – он принадлежит моей жене Джалалийе. Табриз тоже трогать не будем, Шамс ад-Дин итак был обижен мною. А как насчет Байлакана?
– Монголы от него камня на камне не оставили, – заметил Али.
– Ты, видно, давно там не был. Шараф ал-Мулк восстановил его. Хоть какая-то польза была от него. Очень любил хозяйством заниматься, правда, в свою пользу. Он как- то зимой нагнал людей, разжег костры, а когда земля оттаяла, заставил их рыть каналы. А когда они были готовы, сдал их в аренду за восемьдеся тысяч динаров. Я удивляюсь тому человеку, который взял у него канал от Аракса в аренду.
– А я не удивляюсь, – заметил Али. – Попробовал бы он не взять.
Султан улыбнулся.
– Это так. Значит, Байлакан?
– Ваша щедрость, султан, не знает границ, – заговорил Али осторожно. – Не знаю, чем я этому обязан, но вы одарили меня сверх меры тем, что пожаловали титул малика. Но Байлакан не надо. Это слишком много для меня. Я человек скромный.
– Ты отказываешься от моего подарка? – спросил Джалал ад-Дин.
– Простите меня, султан, я знаю, что дареному коню в зубы не смотрят, как говорил мой друг Егорка. Но мне ничего не нужно, правда.
– Это тот светловолосый, который присвоил мою добычу?
– Да.
– Никогда ему этого не прощу. Ведь это был мой лучший выстрел. Тем не менее, я выделяю тебе в икта Байлакан, хочешь, владей им. Не хочешь, держи маншур при себе.
– Благодарю вас, султан.
Посмотрев на канцлера, который все это время терпеливо ожидал, закончил – … отдает ему в икта Байлакан.
Насави достал из кожаной сумки, висевшей у него на боку, свиток бумаги, чернильницу и калам. Сел, скрестив ноги, и на специальной дощечке стал писать указ.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Али.
– А батюшку?
– Мухаммад.
– Лакаб имеется?
– Нет.
– Откуда родом?
– Из Байлакана. Но живу в Табризе.
– Будешь именоваться Али Мухаммад ал-Байлакани.
– Может, лучше Табризи? – спросил Али. – Так красивей звучит.
– Лакаб дается по месту рождения, – строго сказал канцлер. Он протянул бумагу султану. Тот размашисто подписал ее.
– Благодарю тебя, Насави, – сказал Джалал ад-Дин. – Ты свободен.
Канцлер поклонился и вышел.
– Поздравляю, теперь ты малик – сказал Джалал ад-Дин. – И можешь с полным основанием посвататься к дочери Шамс ад-Дина. Что бы ни случилось, храни мой маншур. Придет время, предъявишь его моему сыну, который придет сюда мстить за отца. Ты знаешь, мой отец, спасаясь от татар и будучи в затруднительном положении, давал своим придворным, не оставившим его в трудную минуту, земельные наделы с отсрочкой исполнения. Потом после смерти отца, эти люди пришли ко мне и предъявили отцовские указы, и получили от меня все, что он обещал им.
В шатер вошел Раджаб и доложил, что танцовщиц нашли, и они скоро будут доставлены. Но султан отказался от прежнего намерения.
– Долго искал, – сказал он, – мы уже передумали, верно? – спросил он у Али.
– Я с самого начала не хотел, – ответил Али.
– Он не хотел, а я передумал, – заявил султан.
– Позвольте мне удалиться, – попросил Али.
– Иди, – разрешил султан. – Хорошо, что ты пришел, развлек меня. Раджаб отведи его к Насави, он один спит в своей палатке, пусть приютит его. А завтра, Али, придешь ко мне, мы еще поговорим. Постой, вот тебе еще перстень от меня, в знак моего расположения. Это серебро, но так даже лучше, из-за золота могут убить, времена смутные. А завтра приходи ко мне, мы еще потолкуем. Не торопись уезжать.
– Раджаб, – приказал он, – слышишь, без моего разрешения не отпускайте его.
– Слушаюсь, – ответил начальник охраны.
Али еще раз поблагодарил султана и, сжимая в кулаке кольцо, в сопровождении Раджаба вышел из шатра. Несмотря на то, что стояла глубокая ночь, канцлер не спал, составляя письма.
– В чем дело? – недовольно спросил он, когда в его палатке появился Раджаб, а за ним Али.
– Султан сказал, чтобы я отвел его к тебе, – заявил Раджаб.
– Зачем?
– Будет спать здесь.
– Как это спать, я здесь работаю между прочим, как ты видишь.
Работай.
– Но он мне будет мешать.
– Чем это он будет тебе мешать, он будет спать.
– Вот именно, он будет храпеть. И сбивать меня с мысли.
– С чего ты взял, что он будет храпеть?
– Да по нему видно, что он будет храпеть.
– Вообще-то я не храплю, – робко заметил Али. Но его никто не услышал. Два царедворца продолжали препираться друг с другом.
– Я китаб ал-мунши, – заявил Шихаб. – Этот шатер моя канцелярия, здесь не могут находиться посторонние…
– Иди, скажи это султану.
– …Особенно простолюдин. Веди его к себе.
– В моей палатке спит десять человек охраны, к тому же он не простолюдин, – нашелся Раджаб. – Он малик.
– А, ну да, – с досадой признал Насави, разыскав соответствующий указ, он сунул его Али. – Возьмите, ваша светлость. Я его уже зарегистрировал и поставил печать. Можете лечь в том углу и постарайтесь не храпеть.
Довольный Раджаб сказал:
– Ну вот, это другое совсем, – и вышел, торопясь, пока сварливый канцлер не передумал.
Али прошел в указанный угол, лег на груду какого-то тряпья и пожелал канцлеру спокойной ночи. Тот ничего не ответил. Некоторое время Али слышал, как скрипит калам по бумаге, затем забылся радостным и одновременно тревожным сном.
Его разбудил крик гуляма, который кричал: «Вставайте, вставайте, наступил Судный день». Али поднялся и, плохо соображая, что происходит, вышел из палатки. Он увидел канцлера, садящегося на коня, который крикнул: «Спасайся, парень, дело плохо». Али побежал зачем-то к шатру султана, но вовремя остановился. Шатер окружал отряд татар. Около десятка пеших бойцов из его личной гвардии, яростно сражались с ними. Со стороны вдруг появился другой отряд, на сей раз хорезмийцев со знаменем, и напал на татар, отогнав их от шатра. Несколько слуг вывели султана в белой нательной рубашке из шатра. Джалал ад-Дин был бледен, и, кажется, плохо понимал, что происходит. Его посадили на коня и ускакали. После этого Али, бросился бежать в темноту.
Бегство.
Когда шатер султана окружили татары, он пьяный, еще спал. Его личные слуги вошли к нему, разбудили и, поскольку он с трудом держался на ногах, под руки вывели его из шатра. Садясь на коня, Джалал ад-Дин вспомнил лишь об одной своей жене, принцессе Фарса, дочери атабека Саада. Он приказал двум своим эмирам Дамир-Кайыку и амир-шикару Дорт-Аба, отправиться к ней и служить ей там, где она окажется после бегства. Татары отрядили за султаном погоню. Когда султан обнаружил это, он приказал Гур-хану, своему эмиру, отделиться от него со своими людьми, чтобы сбить с толку татар и пустить их по ложному следу. Это была ошибкой. Гур-хан отделился от него и направился к Ирбилу. По дороге нему присоединилось много людей, и когда он достиг Ирбила, у него было около четырех тысяч всадников. Сам Джалал ад-Дин в сопровождении всего нескольких человек отделился и направился к Амиду. Но жители, бывшие в смятении и страхе, не пустили его в город, стали бросать в него со стен камни. Тогда султан уклонился влево от города. Вскоре к нему присоединились около сотни всадников из числа верных людей. Они направились к границам ал-Джазиры, где были укрепленные горные проходы. Но там его ожидало враждебное местное население и воспрепятствовало ему пройти. Утур-хан посоветовал султану возвратиться назад, сказав, что самый безопасный путь сегодня – это путь, по которому шли татары. Султан вернулся, следуя его совету, добрался до одного из селений Майафарикина. Они заночевали на току и отпустили коней пастись. Пока султан спал, Утур-хан оставил его, уведя с собой большую часть отряда. А на заре татары вновь напали на них. Джалал ад-Дин вскочил на коня и ускакал, но все его люди, оставшиеся с ним, не успели последовать его примеру и были перебиты. Несколько его слуг, попав в плен, признались в том, что это был султан. Татары тотчас послали за ним в погоню пятнадцать человек. Но в гористой местности преследование человека дело непростое. Татарам невозможно было всем одновременно догнать султана. Джалал ад-Дин убил одного, затем второго монгола, которым удалось это сделать. Остальные безнадежно отстали в бешеной скачке, и потеряли султана из виду. Опасаясь дальнейшего преследования, он спешился и огрел коня плетью, пуская татар по его следу. Сам же поднялся на ближайшую гору. Достигнув вершины, Джалал ад-Дин остановился перевести дух.
«Надо было остаться в Индии», – сказал он себе, обозревая окрестности. Индия спасла Джалал ад-Дина от татар. Преследуемый ими по пятам, он продвигался вглубь страны, татары же из-за жары остановились и повернули обратно. После той памятной сечи с татарами, когда он выбрался из ледяных вод Синда, и, собрав остатки своего разбитого войска, двинулся в глубь Индии, об этом узнал рана Шатра. Он двинулся навстречу султану с пятитысячным отрядом. Усталые, израненные и морально сломленные хорезмийцы, готовы были вернуться на берега Синда, чтобы укрыться в окружающих реку чащах. Тогда Джалал ад-Дин с небольшим отрядом из командиров конницы отстал от них, и сам атаковал индийцев. Султану удалось, выпустив стрелу из лука, поразить в грудь рану. Его войска после этого бежали, а султан беспрепятственно захватил области гор ал-Джуд. После этого он стал захватывать города-крепости одну за другой: Калор, Тарнудж, Лавахор. Он назначил своим наибом в Индии Джахан Пахлавана Таи. Но тот не сумел удержать покоренную страну и бежал оттуда. Хотя в свое время он единственный среди эмиров советовал ему остаться в Индии, и, пользуясь слабостью местных владык, овладеть ею полностью, Джалал ад-Дин прислушивался к его мнению до тех пор, пока из Ирака не прибыли эмиры, отделившиеся от его брата Гийас ад Дина. Они стали подстрекать его к походу на Ирак. Они уверяли в том, что правление Гийаса слишком мягкое, и Ирак с таким слабым правителем будет неизбежно потерян, взят Чингиз-ханом. К тому же шпионы донесли, что индийские владыки, Илтутмыш, Кубача и другие готовят заговор против него. В результате Джалал ад-Дин решил, что если уж рисковать жизнью, то для защиты наследственных владений. Он двинулся на Ирак.
Возвращаясь из Индии, испытав тяготы пути, недостаток воды, обжигающее дыхание самумов, он пересек огромные пустыни и вышел к Керману с четырьмя тысячами войнов, при этом некоторые из них ехали на коровах и ослах. Когда хорезмшах Мухаммад делил владения между сыновьями, Керман достался Гийас ад-Дину. Его наибом там был Барак-хаджиб. Он встретил Джалал ад-Дина внешне радушно, но, когда Джалал ад-Дин выехал на охоту. Барак-хаджиб, сказался больным, оставшись в крепости. После отъезда султана, выставил его людей за ворота, и заперся в ней. Он заявил, что завоевал Керман своим мечом и здесь не место для престола. Люди Джалал ад-Дина были измучены тяжелой дорогой, поэтому он не стал воевать с Бараком. Оставив Керман, направился в Шираз столицу Фарса, правитель которого атабек Саад, преподнес ему 500 коней, ценные подарки, ткани, рабов и выдал за него свою дочь. Когда его брат Гийас ад-Дин, услышал о его возвращении, и узнал о его затруднительном положении, он выступил против него с остатками хорезмийских войск, бывших под его началом, Их было около тридцати тысяч. Джалал ад-Дин послал к нему своего придворного амир-ахура Одека, передать на славах следующее: «Поистине, если бы бедствия и тяготы, которые я испытал после смерти нашего отца, выпали на долю гор, они бы отказались их нести, сочтя их слишком тяжелыми. Ибо от невзгод стеснилась земля даже там, где она была широка. Мои руки дрожат от тяжести того, что я унаследовал и добыл. А сейчас я прибыл к тебе, чтобы отдохнуть несколько дней. Но у тебя для гостя имеется лишь отточенный клинок. И я вынужден повернуть вспять, не утолив жажды, ибо мечи преграждают путь к источникам воды». Услышав это, Гийас ад-Дин, устыдился и повернул в Рей, а войска разошлись по летовкам. Тайная миссия Одека состояла в том, что Джалал ад-Дин дал ему несколько своих перстней и велел передать их эмирам Гийас ад-Дина, в знак того, что он выражает им свою милость и предлагает перейти на свою сторону. Некоторые из них, получив перстни, изъявили желание, отколовшись от Гийас ад-Дина, перейти на сторону Джалал ад-Дина. Заручившись их согласием, султан вместе с тремя тысячами усталых войнов поскакал по следам своего брата. Гийас ад-Дин был застигнут врасплох, и не успев привести в порядок войско, он, сменяя лошадей, умчался в одну из своих крепостей. Джалал ад-Дин вошел в шатер, где находилась его мать. Он оказал ей почет и уважение, неодобрив бегство Гийас ад-Дина, сказал: «Кроме него не осталось сыновей моего отца, и я готов отдать ему все, что он пожелает. Поистине, он для меня сегодня, словно глаз для человека, еще дороже». Бегляр, так звали мать, отправила посыльного к сыну, и Гийас ад-Дин вернулся. Они помирились, и Джалал ад-Дин занял положение, соответствующее хорезмшаху. Ханы и эмиры с саванами на плечах, с лицами, испачканными землей, приходили к нему просить прощения. Гийас ад-Дин же в очередной раз предал его во время Хорасанской битвы с татарами, когда оставил его, уведя перед боем часть войска. После этого Гийас ад-Дин ушел в Аламут, к исмаилитам.
Судя по всему, султану удалось оторваться от погони. Но успокаиваться было рано. Ему передавали, что Чингиз-хан, всесильный монгольский каган, считает его своим личным врагом, повинным в смерти сына. Отчаянье овладело султаном. Он был совершенно один, владетель некогда великой державы, покорившей множество стран. Царь, оставшийся без слуг, ничем не лучше младенца, лишившегося родительской опеки. Джалал ад-Дин пошел дальше по горному хребту, стараясь не спускаться вниз, всадники не смогут гнаться за ним по горной тропе. Он шел, размышляя над цепью ошибок, которые привели его к нынешнему положению. Вернувшись из Индии, султан принялся возвращать свои земли, приводить в повиновение местных правителей и несколько увлекся этим. В какой момент удача отвернулась от него? Когда он решил осадить Хилат, или, когда пошел войной на Грузию? После Исфаханского сражения с татарами, он послал эмира Сиррджана-Киши, кипчака по происхождению, к кипчакским племенам, чтобы тот уговорил их оказать помошь ему и объяснил им, что их собственная безопасность зависит от этого, спасение от монголов только в военном союзе. Кипчакские племена всегда были связаны с домом хорезмшахов дружбой, поскольку хорезмшахи брали в жены только дочерей кипчакских владык. Миссия Сиррджана-Киши имела успех. К Дербенту направились около 50 тысяч шатров, но они не смогли пройти горный проход и в ожидании расположились там. Море пересек лишь Гюр-хан, один из их вождей с тремястами своих людей. Он прибыл в Муган, к Шараф ал-Мулку, и дожидался там Джалал ад-Дина, застрявшего в Азербайджане из-за заваленных снегом горных проходов. Весной, когда сугробы растаяли, они встретились, и Гюр-хан принес извинения султану, за промедление и неявку остальных кипчаков. Султан одарил вождя и его людей, пообещав завоевать Дербендский проход. Джалал ад-Дин послал правителю Дербенда, который был еще ребенком, письмо, предложив союз. В ответ к султану прибыл атабек правителя по имени Асад. Джалал ад-Дин пожаловал ему и его государю богатое икта, с условием, что они передадут ему Дербенд. Он отправил с Асадом трех своих эмиров; Инам-хана, Сункур-хана и Хасс-хана, которые, отдалившись от ставки, самовольно арестовали Асада и стали разорять и грабить предместья Дербенда. Асаду удалось бежать, и он укрылся за стенами Дербенда, сделав проход через него невозможным. Так из-за предательства эмиров, он не смог использовать пятитысячное войско кипчаков против татар. Все, что он делал в последние дни, было неправильным. Просчеты и предательство эмиров, на которых он рассчитывал, поручая им такие важные дела, как сбор войск. Они все бросили его. Каждый день он недосчитывался какого-нибудь эмира с отрядом. Последним его оставил Утур-хан.
Султан шел быстрым шагом. Солнце уже поднялось высоко, и стало жарко. Увидев родник, бьющий из скалы, Джалал ад-Дин остановился, чтобы умыться и утолить жажду. Когда же он поднял голову, в шею его уперлось острие копья.
– Сними меч, брось на землю, и повернись, – услышал он тюркскую речь.
Джалал ад-Дин отцепил от пояса меч, поднялся и с облегчением увидел, что это не татары, а курды, которые по обыкновению промышляли разбоем. Их было около десятка.
– Мир вам, – сказал Джалал ад-Дин. – Рад видеть и приветствовать вас, о стражи дорог.
– И тебе мир, – ухмыльнулся курд, державший острие у гортани султана.
– Я могу щедро наградить вас, – торопясь, сказал султан.
– Не беспокойся, мы сами все возьмем, – ответил вожак.
К султану подошли и схватили его за руки два дюжих курда. Он попытался вырваться, но вожак сказал:
– Не сопротивляйся, будет только хуже.
Пока его обыскивали, отбирая все ценное, Джалал ад-Дин колебался, признаться ли разбойникам в том, кто он на самом деле. Султан опасался, что курды выдадут его монголам за вознаграждение. Он надеялся на то, что, ограбив, разбойники отпустят его. Но когда у него все забрали, включая верхнюю одежду, один из курдов вытащил из ножен султанский меч и примерился для удара.
– Постойте, – воскликнул Джалал ад-Дин. – Вы что же, собираетесь меня убить, за что? Я вам ничего плохого не сделал, я отдал все, что у меня было. Зачем же вам убивать меня?
– Ну, положим, не ты отдал, а мы сами забрали, – сказал вожак. – А что касается твоего вопроса, то сам подумай, если бы мы все наши жертвы оставляли в живых, вообрази, сколько врагов бы мы уже нажили. Нам это ни к чему, ходить под угрозой кровной мести.
– Послушай, – сказал султан, – Мы можем поговорить с тобой наедине?
– Зачем? – удивился курд. – У меня нет секретов от моих компаньонов.
– Это важно.
Вожак пожал плечами.
– Речь идет о больших деньгах.
– Ладно, – согласился вожак, и сказал своим людям. – Отойдите, я вам потом расскажу, только свяжите ему руки.
Курды связали султану руки, и отошли в сторону.
– Ну, я слушаю тебя.
– Я Джалал ад-Дин, хорезмшах, тебе не будет никакой пользы от моей смерти, – заговорил султан. – То, что вы взяли, ничтожная часть сокровищ моей казны. Помоги мне, доставь меня к Малику Музаффару, правителю вашей страны, он вознаградит тебя. Или доставь меня в одну из моих стран, и я сделаю тебя ханом. Выбирай.
Вожак поскреб бороду, взглянул с сомнением на султана, затем на своих товарищей.
– А не врешь?
– Нет, я говорю истинную правду. Но даже если допустить, что я говорю неправду, что ты теряешь?
Вожак задумался, потом с облегчением сказал:
– Да, пожалуй, ничего. Ладно, я согласен. Но лучше я отвезу тебя в твою страну и стану ханом. Неизвестно, как отреагирует правитель Майафарикина, если я отведу тебя к нему, и он узнает, каким образом мы с тобой познакомились. А вдруг он снесет мне башку, и твое обещание окажется пустым. А хану полагается еще денежное вознаграждение?
– Я дам тебе столько золота, сколько ты сам весишь.
Глаза курда заблестели, и он сказал:
– Твои слова слишком хороши, чтобы им поверить, но я вижу, что ты не простой хорезмиец. Я рискну, положусь на волю Аллаха.
– На волю Аллаха? – с улыбкой переспросил Джалал ад-Дин.
– Да, почему это тебя удивляет?
– Ты грабишь людей и убиваешь, и при этом полагаешься на волю Аллаха?
– Каждый добывает себе пропитание так, как он может, – ответил курд. – На этих каменистых горах ничего не растет. Что прикажешь мне делать, чем кормить семью? А ты сам, если конечно, ты тот, за кого себя выдаешь, разве не грабил, не убивал. По-моему, твои люди только этим и занимались в нашей стране.
– Мы воевали, – возразил султан.
– Конечно, – сказал разбойник. – Убьешь и ограбишь одного – это будет убийство. А убьешь и ограбишь тысячи – это будет война.
На это султан не нашелся, что ответить.
– Эй, вы, – крикнул курд товарищам, – ступайте себе. Этого я возьму с собой.
– Зачем он тебе? – спросил один из головорезов. – Лучше убьем, сбросим в пропасть, и дело с концом. Неровен час, искать его начнут. Пташка непростая, по всему видать.
– Не твоего ума дело, – сказал вожак. – Делайте, что велю, и не болтайте много.
Он взял султана за локоть и повел дальше в гору. А затем, через изрядный отрезок пути, они стали спускаться вниз по неприметной тропе. Султан споткнулся, едва не упал и обратился к курду.
– Развяжи мне руки, неудобно идти.
– Нет, – наотрез отказался разбойник. – Я тебе развяжу руки, а ты убежишь. Иди осторожнее, вот и все, а упадешь, невелика беда, поднимешься.
– Ты собираешься меня доставить в мою страну со связанными руками? – кротко спросил султан.
События последних дней родили в нем новое качество – смирение и некую отрешенность от происходящего.
– Придем в деревню, развяжу, – пообещал разбойник.
Султану ничего не оставалось, как следовать за ним, со всей осторожностью. Благо, что руки были связаны не за спиной. Хоть как-то можно было балансировать, управляя весом своего тела. Деревня лежала на склонах двух близлежащих гор. Дома разделял ручей, текущий в самом низу и берущий начало из отвесной скалы. Когда они вошли во двор дома, навстречу высыпала ватага ребятишек, за ними появилась женщина. Дети окружили пленника, беспрестанно вопрошая? «Ата , ата, кто это, ата?» Курд прикрикнул на детей и обратился к женщине со словами: «Этот человек хорезмшах, тот самый, который прищемил хвост Чингиз-хану. Он обещал сделать меня ханом, если я помогу ему добраться в его страну.
Молодая женщина с любопытством посмотрела на Джалал ад-Дина.
– Я пойду за лошадьми, – сказал курд султану. – Ты садись вон в тени под навесом. Я скоро вернусь. Ты голоден?
Султан пожал плечами.
– Ты дай ему что-нибудь поесть, – распорядился вождь и направился к калитке.
– Ты не развязал мне руки, – остановил его султан.
Курд взглянул на султана, затем на свою жену.
– Вернусь, развяжу, – пообещал он. – Потерпи, мало осталось.
Курд ушел, султан вздохнул и посмотрел на женщину. Та смутилась и, торопясь, скрылась в доме. Зачирикали птицы на ближайших деревьях, умолкнувшие было при разговоре. С заднего двора доносились голоса мальчиков, затеявших какую-то игру. Джалал ад-Дин невольно вспомнил маленького Души-Хана, который считался его племянником, сыном его двоюродного брата со стороны матери, Ахаш-Малика, но на самом деле был сыном султана. Джалал ад-Дин подарил его мать Ахаш-Малику, который женился на ней, не зная, что она уже беременна от султана. Султан любил Души-хана больше остальных своих детей. Когда тот, заболев, умер в одном из походов, Джалал ад-Дин даже преступил обычай в своем горе и вошел в шатер, где находился гроб.
Султан почувствовал слезу, сползающую по щеке. Он не мог смахнуть ее со связанными руками.
– Ты, почему плачешь? – вдруг услышал он чей-то детский голосок. – Тебе больно?
Султан повернул голову и увидел маленькую девочку, которая внимательно смотрела на него. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как она подошла.
– Ничего, – сказал Джалал ад-Дин, – Не обращай внимания.
– У тебя связаны руки, поэтому? – продолжала девочка.
– Нет, – ответил Джалал ад-Дин, – не поэтому, просто в глаз что-то попало.
Она подошла и вытерла ему слезу.
– А ты кто? – спросила девочка.
– Я султан.
– Не-ет, – недоверчиво протянула девочка, – султаны ходят в золотых одеждах, а ты вон, раздетый. Они большие, а ты маленький.
– С меня сняли золотую одежду, поэтому я и раздетый. И не такой уж я и маленький, твой отец ненамного выше меня.
Из дома вышла женщина, в руках у нее была глиняная кружка и ломоть хлеба.
– Лейла, не приставай к человеку.
– Ничего, – сказал султан, – она не пристает.
– Поешьте, – предложила она.
– Как же я поем со связанными руками, ты что, издеваешься?
– Простите, я не подумала.
– Развяжи мне руки, тогда я смогу попробовать твое угощение.
– Простите, господин, я не могу ослушаться мужа, он сейчас вернется и, наверное, развяжет.
– Наверное, – раздраженно повторил султан. Он чувствовал тревогу, она как-то была связана с тем, что у него были связаны руки. Он посмотрел по сторонам и заметил вдруг косу, висевшую под стропилами у сарая. Проследив его взгляд, женщина торопливо сказала:
– Не надо, а то я закричу.
Взглянув ей в лицо, Джалал ад-Дин оставил эту мысль.
– Давайте я хоть напою вас, – с этими словами женщина поднесла к лицу султана кружку.
Недолго думая, Джалал ад-Дин прильнул к ней губами. Молоко было холодным и вкусным. Джалал ад-Дин забыл его вкус. В последнее время кроме вина он ничего не пил. У него заломило зубы от холода. Султан оторвался от кружки, струйки молока стекали по подбородку. Он машинально попытался вытереть бороду о плечо. Жена курда вытерла ему рот полотенцем, на котором лежал хлеб. Джалал ад-Дин почувствовал нежность к этой женщине, ничего похожего на желание, просто его захлестнула теплота.
В это время раздался чей-то грубый голос.
– Что это такое, что здесь происходит?
Во дворе стоял другой курд с копьем в руке. Женщина вздрогнула, обернулась. От звуков его голоса испугалась и заплакала девочка, все это время стоявшая неподалеку от них. Женщина подошла к ней и взяла на руки.
– Что ты так орешь? – неприязненно сказала она. – Ребенка напугал.
– Что это за хорезмиец, я спрашиваю, и почему его не убили до сих пор?
– Нечего об этом говорить, – резко ответила женщина, – мой муж пощадил его, узнав, что он султан.
– И вы поверили ему? – вскричал курд, потрясая копьем. – Какой он султан, посмотрите на него. Это какой-нибудь хорезмийский эмир из тех, кто разрушил Хилат и разграбил. У меня там погиб брат, который был лучше него.
Теперь Джалал ад-Дин понял причину тревоги, и почему ему так хотелось развязать руки. По-разному он представлял свой конец, но никогда не думал, что придется встретить смерть со связанными руками. Он лишь поднялся и расправил плечи, с презрением глядя на курда. Если бы он не встал, возможно, все обошлось бы одними криками. Но погибнуть сидя – это было бы слишко для воина. Курд расценил это как вызов.
– Ты посмотри на него, он еще насмехается надо мной, – взревел курд и замахнулся копьем.
Последнее, что услышал Джалал ад-Дин, перед тем, как страшная боль разорвала его сердце, был плач девочки.
Спустя месяц один из курдов пришел на городской рынок в одежде султана. Его увидел кто-то из приближенных хорезмшаха и сказал об этом правителю Маййафарикина. Курда схватили и допросили. Правитель послал своих людей в ту местность, в село Айн-Дар, и они собрали вещи султана: его коня, седло, и его знаменитый меч. Когда все это было доставлено во дворец, то приближенные хорезмшаха, находившиеся при дворе правителя, среди которых был Утур-хан, амир-ахур Талсаб и другие, засвидетельствовали, что эти вещи султана. Тогда правитель приказал перевезти останки султана и похоронить со всеми почестями. После этого по приказу Малика Музаффара все мужское население того селения было перебито, а само село сожжено.
Когда Малику Ашрафу, правителю Сирии, радостно сообщили весть о гибели Джалал ад-Дин, он заметил:
– Вы поздравляете меня с его смертью? Но мы будем пожинать последствия этого, ибо, клянусь Аллахом, его гибель означает вторжение татар в земли ислама. Теперь нет подобного хорезмшаху, который был стеной между нами и Гогом и Магогом.
Табриз.
Прибыв в Табриз, Али, из предосторожности первым делом отправился в ближайший зийарат . Молла, выслушав приветствие и просьбу предоставить убежище, спросил:
– Что ты натворил и от кого скрываешься?
– Ничего особенного, – ответил Али, – мой начальник впал в немилость вазиру хорезмшаха, ну и я попал под раздачу. Начальник бежал в Мекку, а я здесь скрываюсь.
– Кто же твой начальник, сынок?
– Шамс ад-Дин Туграи.
– Да ты, парень живешь вчерашним днем, – воскликнул молла, – тебе незачем скрываться. Сахиб дивана давно возвратился и продолжает управлять городом, и мы им премного довольны. Правда, старик сильно сдал. Так что ты смело, можешь идти к нему. А у хорезмийцев, напротив, дела нехороши.
Оставив святилище, Али зашел в лавку купил новую одежду и отправился в баню, где отдался во власть терщика, который около получаса вволю измывался над ним, извлекая треск из костей, немилосердно растирал рукавицей так, что Али казалось, что он вот, вот, лишится кожи.
– Нельзя ли полегче? – спросил Али.
– Нет, – категорически ответил банщик, затем намылил небольшой полотняный мешочек, стал извлекать из него огромные шапки мыльной пены, которой покрыл все горящее тело Али.
Потом, когда Али сидел закутанный в простыню и пил принесенный шербет, он расспросил своего мучителя о том, что происходит в городе и каково положение Шамс ад Дина.
Терщик был немногословен и на вопросы отвечал нехотя.
– Он по-прежнему вазир, ему даже возвратили все недвижимое имущество. Что касаемо движимого, то оно давно разграблено.
– Ну, это не беда, – философски заметил Али. – Главное, жив и на своем месте.
– Это верно, а место такое, что долго горевать не придется. Люди ему сами деньги несут. А те, кто сам не принесет, того заставят. После его возвращения горожан таким налогом обложили, что вздохнуть нельзя.
– Может, это не он? – предположил Али.
– Не он, а кто же?
– Хорезмийцы.
– А мне все едино, кто, главное, что налоги подняли.
– А что в городе происходит? Власть хорезмшаха, говорят, пошатнулась.
– А ты, что с луны свалился? Тут люди уже этих проклятых хорезмийцев на улицах вылавливают. А Шамс ад-Дин, между прочим, за них заступается. Тут недавно убили одного из их гарнизона, самого главного мучителя. Так раис сам вышел к народу и приказал казнить зачинщика. И это несмотря на то Баха Йарбек, который замещал Шамс ад-Дина во время его опалы, согласился с мнением людей. Двум зачинщикам отрубили головы и бросили их на улице. И Шамс ад-Дин сказал, что так будет с каждым, кто восстает против султана. Хотя власть хорезмийцев подходит к концу. В других городах их кровь льется рекой, люди теперь сами их грабят, деньги тащат мешками и сумками.
– Ну, ничего, не расстраивайся, – утешил его Али. – Такие деньги счастья не приносят.
Он оделся в новое платье и отправился в диван.
У дверей стояло двое вооруженных чаушей. Али попросил доложить о своем прибытии на службу. Вскоре вышел хаджиб и пригласил следовать за собой. Поднимаясь по лестнице, хаджиб сказал:
– Там сейчас идет заседание дивана, тихо войди и сядь где-нибудь, не привлекая внимания.
– Может, я подожду? – предложил Али.
– Вазир сказал, чтобы я привел тебя на заседание немедленно.
Не привлечь внимания не удалось. На скрип двери обернулись все присутствующие на совещании. Али поклонился и тут же сел в сторонке, скрестив ноги, опустив глаза долу.
– Это мой секретарь, – произнес Шамс ад-Дин, – продолжайте, господа.
Али отметил, что он заметно постарел за то время, что они не виделись. Докладчик бросил недовольнвй взгляд на Али и продолжил.
– Мы уважаем тебя, вазир, и до последнего дня выполняли твои приказы, но жители не хотят больше подчиняться хорезмийцам. Ты же продолжаешь служить Джалал ад-Дину, и это огорчает их, потому что они любят тебя. Все кончено с ним, вазир. Татары на подступах к Табризу. Их владыка предложил подчиниться и сдать город без боя. В этом случае он пощадит нас. Только обложит данью. Она невелика, всего десять процентов от поступлений в городскую казну, это меньше, чем брали хорезмийцы. Жители самовольно отправились к татарам, отнесли деньги, подарки и вино. Татарский эмир принял их благосклонно, но потребовал, чтобы к нему явились отцы города. И главное, он требует, чтобы во главе делегации был ты. И мы просим, чтобы ты пошел с нами.
После короткой паузы Шамс ад-Дин ответил.
– Этого не будет. Вы поступайте, как считаете нужным, но я с вами не пойду.
– А если он спросит, почему ты не явился, что нам сказать?
– Скажите, что Шамс ад-Дин Туграи человек не от мира сего, давно уже не у дел, и не имеет никакого отношения к владыкам. Скажите, что главные вы. И давайте закончим на этом.
Люди поднялись с ковра, стали выходить, негромко переговариваясь друг с другом. Шамс ад-Дин посмотрел на Али. Тот вскочил на ноги и склонил голову в приветствии.
– Как я рад тебя видеть, Али. Живым, невредимым. Словно свету прибавилось в моих глазах. Где ты был, почему так долго отсутствовал?
– Долго рассказывать, вазир, но я тоже очень рад видеть вас. Я поздно узнал о том, что вы в Табризе, иначе давно был бы здесь. А что происходит?
– Ничего хорошего, опять власть меняется. Со дня на день татары осадят город, и противостоять этому, у меня нет ни сил, ни здоровья. Да и люди утратили боевой пыл. Хорезмийский гарнизон сам нуждается в защите, ополчения нет. Почему Азербайджану всегда не везет с властью?
– Я к вашим услугам, вазир, распоряжайтесь мной. Если я могу чем-то помочь…
– Увы, мой друг, в этой ситуации уже ничего нельзя сделать. Жители Мараги, захваченной монголами, перебиты. Народ совершенно обезумел. Они хотели убить всех хорезмийцев, оставленных в Табризе султаном, чтобы ублаготворить татар и отвести от себя их гнев и злобу. С этим даже согласился Баха Йарбек, которого султан назначил вазиром в мое отсутствие. Если бы не я, то эта мерзость произошла бы. Помоги мне встать.
Али приблизился, помог вазиру подняться.
– Ноги совсем не слушаются, – пожаловался Туграи. – В голове стучит, сердце колотится. Никогда не думал, что в 60 лет стану такой развалиной. Беспокойство, в котором я живу все последнее время, разрушило мое здоровье совершенно. Но ты не представляешь, до чего я рад тебя видеть. Ты знаешь, Али, есть люди, которые всегда появляются в трудную минуту. А есть люди, на помощь которых ты рассчитываешь, но их никогда не оказывается в нужный момент. И самое интересное, что ни первые, ни вторые не поступают так намеренно – это происходит помимо их воли. Это, видимо, зависит от их предназначения в этой жизни. Знаешь, к какой категории я тебя отношу?
– Догадываюсь.
– Молодец, всегда был сметлив, я всегда ценил в тебе это. Ты голоден?
– Я приехал утром и сразу к вам, только в баню успел заскочить. Не ел ничего.
– В баню? – удивился Туграи. – То-то я смотрю, ты весь сияешь. А что это ты предпочел внешний вид желудку?
– Да так, – неопределенно ответил Али.
– Вообще-то выглядишь неплохо, только похудел и этого, кажется, не было.
Шамс ад-Дин указал на лоб Али, на котором красовался шрам, полученный в сражении у Табриза.
– Откуда это?
– Я, раис, участвовал в восстании Беклика и Сункурджаа.
– Вот как? – удивился Туграи. – Никогда бы не подумал. Ты открываешься мне все новыми сторонами характера. Как тебе удалось спастись? Их распяли на базар-мейданы , тебе известно об этом?
– Да, я был ранен, меня подобрали крестьяне и выходили.
– А я уже считал, что тебя нет в живых. Немудрено, прошло немало времени с тех пор, как мы вернулись из Мекки. А тебя все нет.
– Эй, кто-нибудь? – крикнул Туграи.
В комнату вошел слуга.
– Обед готов?
– Да, господин.
В соседней комнате, окно которой выходило на реку Мейдан-чай, был накрыт низенький столик. В середине стояло большое серебряное блюдо, наполненное кебабом, усыпанным тонко нарезанным луком и зеленью, и несколько маленьких тарелок с разнообразными закусками, с сыром, тушеными баклажанами и стопка хлебных лепешек.
– Хочешь выпить? – спросил Шамс ад-Дин.
– Вообще-то я не пью, – осторожно сказал Али, не желая производить на вазира превратного впечатления.
– Я тоже не пью, – сказал Шамс ад-Дин, – особенно с тех пор, как посетил Мекку и стал носить титул хаджи. К тому же мне скоро предстоит встреча с Господом.
– Вам еще рано об этом думать.
– В самый раз. И в связи с этим у меня есть к тебе серьезный разговор, боюсь, что без вина не обойтись, так что я прикажу подать. А там будет видно.
«Начало интригующее» – подумал Али и, не удержавшись, задал вопрос:
– Как здоровье вашей дочери?
– А где ты остановился? – словно не слыша, спросил вазир.
– В караван-сарае Сеид Хусейна.
– И как, комната хорошая?
– Да, на втором этаже, выходит прямо на бассейн.
– Зачем тратить деньги, можешь жить здесь, я отведу тебе комнату.
– Ничего, у меня есть деньги.
– Хорошо, когда есть деньги, а у меня денег нет, от былого богатства ничего не осталось. Шараф ал-Мулк разорил меня. Чем ты собираешься заняться, каковы твои планы?
– Хочу поступить к вам на службу, – ответил Али.
В ответе заключался вопрос, но Туграи предложил Али попробовать тушеных баклажанов, таким образом, пропустив мимо ушей второй важный для собеседника вопрос. У Али стало портиться настроение. До еды не дотронулся, несмотря на то, что он ничего не ел с утра.
– Здорова ли ваша дочь? – набравшись смелости, вновь спросил он.
– Хвала Аллаху, здорова, – после долгой паузы ответил Шамс ад-Дин, и неожиданно спросил, – ты лучше скажи, сукин сын, что ты с ней сделал.
– Я, ничего, – похолодев от страха, пролепетал Али. – А что случилось?
– А то, что я не могу ее выдать замуж. Она отвергает одну партию за другой.
Туграи пристально посмотрел на Али.
– Клянусь вам, я даже пальцем до нее не дотрагивался, – сказал Али. Его лицо заливала краска.
– А что же ты тогда краснеешь?
– От смущения. Но я говорю правду, клянусь Аллахом.
– Будем откровенны, – заговорил Шамс ад-Дин. – Во-первых – твои геройства произвели на нее такое впечатление, что она влюбилась в тебя. Что ты улыбаешься?
– Нет, ничего, извините.
– Во-вторых – ты ей не ровня и ты не можешь быть ее мужем.
Улыбка сползла с лица Али.
– В-третьих, мне недолго осталось, я умру со дня на день. Меня держит только то, что моя дочь не устроена. Когда я увидел тебя на пороге сегодня, я понял, что это знак свыше. Я не вижу вокруг ни одного человека, на попечение которого я мог бы ее оставить. Ты же проявил себя мужчиной, достойным, порядочным и надежным. Так что я готов нарушить традиции. Тем более, что смерть уравнивает всех людей. А мне осталось недолго. Поэтому, Али, если ты согласишься взять мою дочь в жены, я готов презреть устои. Каков будет твой ответ?
– Я даже не смел надеяться на ваше согласие, – сказал растроганный Али. – Я люблю ее и клянусь вам, что ни вы, ни она никогда не пожалеете об этом.
– Интересно, не смел надеяться, так зачем же ты приехал?
– Я думал украсть ее, если она, конечно, согласится.
– Этого я и боялся, – мрачно сказал вазир. – Значит, у меня действительно не было выбора. Раз ты появился, значит, это судьба. Бери ее, и будьте счастливы. А я спокойно умру, зная, что она в надежных руках. Вообще-то я когда-то думал отдать ее за своего племянника Низам ад-Дина, бедняга погиб. Так ты согласен?
– Да, конечно! – горячо сказал Али. – Только…
– Что только? Может быть, у тебя еще и условия есть? – иронически сказал Шамс ад-Дин. – На приданое не надейся, из приданого только разграбленный дом, денег нет, на это не рассчитывай. Ты породнишься с самим Туграи. Разве тебе этого мало? Это положение заменит всякое приданое.
– Да нет, мне приданое вообще не нужно, – сказал Али. – Я хотел сказать, что вам не нужно нарушать традиции и устои. Ведь я не простолюдин…
– Да, да, – прервал его вазир, – я понимаю тебя, ты образованный человек, хафиз, факих, но тем не менее… Не обижайся.
– Дело в том, что я малик, – заявил Али.
– Что? Малик? – опешил вазир. – Ты шутишь?
– Нет.
– И у тебя есть доказательства?
– Али полез во внутренний карман и вытащил маншур о присвоении ему титула малика. Туграи долго и внимательно изучал бумагу, затем вслух прочитал.
– Али Мухаммад ал-Байлакани. Как это могло случиться? Разве ты был близок с султаном? – спросил потрясенный Туграи.
– Нет, мы познакомились случайно, на охоте.
– На охоте? – повторил вазир. – Али, ты не перестаешь удивлять меня.
– Да, а потом я пришел к нему просителем за вас. Я не знал, что он уже простил вас и вернул в Табриз. Мы сидели с ним, пили вино. Он пожаловал мне титул малика.
– Что было дальше?
– Под утро я отправился спать, а на рассвете на лагерь напали татары. Мне удалось скрыться в темноте и общей неразберихе.
– А султан?
– Его увезли слуги, он еле на ногах стоял.
– Почему? Он был болен?
– Он был пьян.
– Вот как.
Туграи задумался, затем позвал слугу и велел принести вина.
– Что же, получается, теперь моя дочь тебе не ровня, – озабоченно произнес вазир. – Но имей в виду, ты обязан на ней жениться, после того как вскружил девчонке голову. Так ты берешь мою дочь в жены?
– С радостью, – воскликнул Али, – ведь это же все предрассудки.
– Верно, – легко согласился Шамс ад-Дин, – я тоже так думаю. Главное, чтобы человек был хороший.
Вошел слуга, неся кувшин и чаши.
– Придется выпить, – сказал Туграи, собственноручно разливая вино по чашам. – Я думаю, что там наверху простят мне эту слабость. Ведь не каждый день дочь выдаешь замуж за принца. Как хорошо выпить после долгого перерыва, да с легким сердцем, – сказал Шамс ад-Дин, поднимая чашу.
Тем не менее, он пить не стал, лишь пригубил и отставил чашу.
– У меня словно камень с души свалился. Да будет счастлив и прочен ваш союз.
Али выпил и сразу же опьянел, поскольку вино было хорошее, забористое, как сказал бы Егорка, а пил он на голодный желудок. Ему было так радостно, что хотелось кричать. И не делал он этого только потому, что боялся испугать своего будущего тестя.
– К моему великому сожалению, – сказал вазир, – мы не можем сейчас предаться веселью и радости. Нет времени. Сейчас позовем Йасмин и пригласим моллу, чтобы составить кэбин – брачный договор. Свадьбу придется отложить до лучших времен.
– А Йасмин разве здесь, не дома? – спросил Али.
От мысли, что сейчас он увидит возлюбленную, у него так заколотилось сердце, что он даже приложил к нему руку, чтобы унять стук.
– Дома идет нескончаемый ремонт, – сказал вазир, – поэтому и денег нет. Все, что зарабатываю, уходит на стройматериалы и оплату рабочих. Из-за непрекращающихся войн цены подскочили до небес. Мы живем здесь, причем, очень скромно. Будь проклят Шараф ал-Мулк… Итак, мой дорогой зять, сейчас мы заключим кэбин. И вы немедленно покинете Табриз. Что скажешь?
– Я поступлю, как вы пожелаете, – сказал Али.
– Хорошо, – молвил вазир и постучал лезвием маленького кинжала, которым он разрезал кебаб, по краю серебряного кубка.
В комнату заглянул слуга.
– Передай моей дочери, что я хочу ее видеть, – приказал Туграи.
Али весь подобрался, перестал есть и отставил в сторону свой кубок.
– Я смотрю, ты ее побаиваешься, – улыбнулся вазир.
– Есть немного, – сказал Али.
– Не бойся, она хорошая.
– Я не боюсь, волнуюсь просто. Вдруг она мне откажет, – ответил Али.
Йасмин вошла со словами.
– Здравствуй, отец, ты звал меня?
Лицо ее было закрыто, но от звуков ее голоса у Али перехватило дыхание. Его девушка, словно не замечала. Он почувствовал неприятную тяжесть на сердце. Шамс ад-Дин лукаво улыбнулся и сказал:
– У нас гость, Йасмин, почему ты не здороваешься с ним?
– Здравствуйте, – холодно сказала Йасмин, повернув голову в сторону Али.
– Это Али, – недоуменно сказал Шамс ад-Дин, – ты что, не узнала его?
– Действительно, это он, не узнала. Как поживаешь, Али?
– Спасибо, хорошо, – ответил Али.
– Рада за тебя.
– Кхм, – произнес вазир, – ну хорошо, перейдем к делу. Этот благородный господин, его сиятельство Али, оказал нам честь и посватался к тебе. Прежде чем дать ему ответ, я хочу получить твое согласие.
– Оказал нам честь? Что с тобой, отец? Я не сомневаюсь в благородстве твоего секретаря. Но с каких пор он стал называться господином и сиятельством?
– Его положение обязывает, чтобы к нему обращались подобающим образом.
– И какое же у него положение? – насмешливо спросила Йасмин.
– Али Мухаммад Байлакани – малик, иктадар Байлакана.
– Надо же, как долго он скрывал это.
– Он вовсе не скрывал это, титул пожаловал ему хорезмшах.
– То есть наш враг, которому мы обязаны нашими несчастьями.
– Султан, был введен в заблуждение, но он раскаялся, – возразил Шамс ад-Дин. – Однако наш разговор повернул не в то русло. Ответь, согласна ли ты, стать женой принца Али?
– Нет, – отрезала Йасмин.
– Нет? – удивился Шамс ад-Дин.
Али повторил это слово про себя.
– Я могу уйти? – спросил Йасмин.
Шамс ад-Дин развел руками и сказал:
– Ну что ж, иди.
Йасмин вышла из комнаты.
– Что с ней случилось, не понимаю, – сказал вазир. – Она все время твердила, что выйдет замуж только за тебя. А я ее все время отговаривал, извини.
– Ничего, – сказал Али. – Мне кажется, что я чем-то обидел вашу дочь, хотя понятия не имею, чем. Можно я поговорю с ней наедине, я прошу извинить меня за эту просьбу. Девушка не должна оставаться наедине с мужчиной до брака.
– Иди, – сказал Шамс ад-Дин. – Ты был с ней наедине гораздо больше времени, чем это дозволено шариатом. Откровенно говоря, этим ты настолько скомпрометировал мою дочь, что вряд ли кто, узнай он об этом, возьмет ее после этого в жены. Наш благословенный пророк едва не развелся с любимой женой, когда она, отстав от каравана, осталась наедине с мужчиной.
– Я помню, – сказал Али, – мы разбирали это случай в медресе. Пророка, вернее, его жену спасло откровение Аллаха, в котором было сказано, что человек, обвиняющий женщину в прелюбодеянии, должен предоставить четырех свидетелей. С тех пор на протяжении пятисот лет ни одни случай прелюбодеяния не был доказан. Но пророк компенсировал эту неувязку легкостью развода.
– Что-то мне не нравится, что ты, еще не женившись, уже разглагольствуешь о легкости развода, – сказал Шамс ад-Дин, сурово глядя на Али.
– Простите меня, я заговорился, это моя специальность, когда со мной говорят о фикхе, меня несет.
– Да, да, я помню, как мой племянник жаловался мне на то, что порой чувствует себя неучем, когда ты начинаешь разбирать чье-нибудь дело. Он даже побаивался, что твои качества станут настолько очевидны, что его сместят за профессиональную непригодность, а судьей Табриза назначат тебя. Иди и если тебе не удастся ее убедить, то я прибегну к своему отцовскому праву, выдам ее замуж против ее воли. Передай ей это. Правда, мне не хотелось бы этого делать. Так что, Али, прояви свое красноречие. У нас мало времени, вы сегодня должны уехать.
– Сегодня?
– Да, в крайнем случае, завтра на рассвете. Вместе с остатками хорезмийского гарнизона.
– Я им не доверяю, – сказал Али.
– Они мне обязаны, я спас их от расправы.
– Я не думаю, что они будут благодарны вам, тем более, когда татары войдут в Табриз, а вы потеряете свое влияние. Простите. Они по большей части вероломны и склонны к грабежам и насилию.
– Иди, – сказал вазир.
В прежние времена в здании дивана Табриза у Шамс ад-Дина было две комнаты, где он мог отдыхать в середине дня. Сейчас он жил здесь с дочерью, пока в особняке шел ремонт. Одну из комнат занимал он, другую Йасмин. Когда Али вошел, Йасмин стояла у окна, выходящего в тенистый сад. Не обернулась, но Али понял, что она знает, кто вошел.
Красноречие требует особых условий. Таковых не наблюдалось. Он молчал так долго, что Йасмин не выдержала.
– Ну, что надо?
– Я, это… – сказал Али, и замолчал, мучительно пытаясь найти слова.
После долгой паузы Йасмин по-прежнему, не оборачиваясь, тяжело вздохнула. Тогда Али добавил:
– Я не понимаю, что случилось. Я чем-то обидел тебя?
– А ты сам как думаешь?
– Ума не приложу.
– А я тоже не понимаю, как ты мог явиться сюда и посвататься ко мне. Мы не виделись почти год. Что ты о себе возомнил, что я все это время ждала тебя?
– Я, конечно, виноват перед тобой, но не думай, что все это произошло по моей воле. Сначала я помогал другу, потом у меня не было о тебе никаких известий. Я хотел ехать в Мекку, но боялся разминуться с тобой. Потом я решил найти султана Джалал ад Дина и попросить, чтобы он помиловал твоего отца. Но по дороге ввязался в историю, участвовал в восстании мамлюков атабека Узбека. Был ранен в бою.
– Ранен? – переспросила Йасмин.
В ее голосе Али услышал волнение и подумал, что еще есть надежда.
– Меня нашли на поле, крестьяне, которые хоронили убитых, я застонал, когда меня бросили в яму. Один из них узнал меня и привез домой. Когда-то я составил для него прошение и не взял денег. Он выходил меня, но на это ушло много времени. Когда я поправился, то продолжил поиски султана. Потом выяснилось, что это было напрасным, потому что вы уже были в Табризе, а я потратил еще несколько месяцев, разыскивая его по всему Маййафарикину. Глупец, как я мог не почувствовать, что ты здесь. Никогда себе этого не прощу…
Али замолчал. Йасмин, наконец, повернулась к нему, и он увидел, что девушка плачет. Али сделал шаг к ней, но она остановила его, вытянув ладонь.
– Хорошо, – сказала девушка, – допустим, что это оправдывает твое отсутствие. Но ты, приехав в Табриз, вместо того, чтобы сначала увидеться со мной, напился и пришел свататься ко мне, даже не спросив моего согласия, с чего ты взял, что я соглашусь стать твоей женой?
Йасмин извлекла из рукава платок и как-то по-детски вытерла слезы.
– Прежде чем говорить с отцом, ты должен был получить мое согласие.
– Ты права, – сказал Али, – как-то глупо получилось, но все произошло неожиданно. Но как бы я тебя увидел, залез бы в окно? Я даже не знал, какое из окон твое. Мог бы перелезть и попасть к твоему отцу.
Йасмин прыснула.
Али обрадовался, увидев улыбку на лице Йасмин.
– Я пришел, чтобы поздороваться с ним, а он напоил меня и сказал, что я обязан на тебе жениться.
– Что? Он так сказал? – изумилась Йасмин.
– Да.
– Вот чудеса. Все это время он твердил, что ты мне не пара.
– Он сказал, что я скомпрометировал тебя и теперь обязан на тебе жениться.
– Вот как. Значит, ты женишься на мне против своей воли?
– Я этого не говорил.
– Как же не говорил, это следует из твоих слов.
– Я просто рассказываю, как дело было. Он сказал, что я должен на тебе жениться. Но это не значит, что я сам этого не хочу, я желаю этого больше всего на свете всем сердцем.
– Почему?
– Потому что я люблю тебя.
– Наконец-то наши отношения подошли к концу, а я только сейчас услышала о том, что ты меня любишь.
– Прости меня.
– За что?
– Вообще-то не за что.
– Ты меня окончательно запутал.
– А то, что я пьян, так это сейчас пройдет. Я не мог отказать твоему отцу.
– Я смотрю, ты какой-то безотказный. Тебе говорят, пей – пьешь, женись – женишься. Мне совсем не нравится, что ты такой безвольный.
– Ну, пока что не женюсь, – тяжело вздохнув, сказал Али. – Девушка не согласна.
– Я по-другому представляла нашу встречу. Это должно было произойти красиво, романтично. А я увидела, как ты шел к дому, так обрадовалась, думала, что ты идешь ко мне. Сижу как дура, а милого все нет. Затем меня вызывает отец и говорит, показывая на пьяного Али: «Он хочет на тебе жениться». Смех, да и только.
Али долго молчал, чувствуя, как обида заполняет его сердце, затем глухо сказал:
– Я тоже не так все представлял. Я пойду, пожалуй, извини.
В комнате повисла гнетущая тишина. Али пошел к дверям, но в последний момент обернулся и спросил:
– Так я и не понял, ты выйдешь за меня замуж? Что мне передать твоему отцу: да или нет?
– Да, – ответила Йасмин.
Али хотел подойти к ней, чтобы обнять, но, увидев ее задумчивое лицо, передумал.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
– Если ты теперь принц, то я стану принцессой.
– Ну да, естественно.
– Всю жизнь об этом мечтала, – сказала Йасмин. – Выйти замуж за принца. Иди, скажи, что я согласна.
– А как насчет, поцеловаться? – спросил робко Али.
– Что? – удивилась Йасмин.
– Ну, скрепить союз поцелуем, так полагается.
– Ты еще не прощен, от тебя пахнет вином. Мало того, что ты пьяный пришел свататься, так еще и целоваться лезешь.
– Я не лезу, я просто спросил.
– Ну, иди, я должна побыть одна.
Али вернулся к вазиру и сказал:
– Она согласилась.
– А почему у тебя измученный вид?
– Она согласилась не сразу.
– А ты полагал, она бросится тебе на шею?
– Вообще-то надеялся.
– Да ты, братец, женщин не знаешь. Выходя замуж, они лишаются единственного богатства – целомудрия. Поэтому она должна сделать вид, что ей не хочется этого делать. Хотя на самом деле все они об этом только и мечтают. Я уже послал за моллой. Пусть напишет кэбин.
– Ничего, что от меня вином разит.
– Ничего, этот молла сам не просыхает. Люди его трезвого караулят, чтобы какое-нибудь действие совершить.
– Почему люди его караулят, разве в Табризе мулл мало?
– Таких да, больно грамотен, сукин сын, вроде тебя.
– Спасибо. Но может, мы другого позовем. Йасмин может рассердиться. Жених пьян, да еще и молла.
– У нас времени нет, другого искать, я уже послал за ним.
– Самое обидное, что я вообще не пью, сам, по собственному почину. – Сокрушенно сказал Али. – Все как-то по случаю. В последний раз с хорезмшахом пил. Отказаться неудобно было.
В комнату заглянул гулям и сообщил о прибытии моллы.
– Пусть войдет, – распорядился Шамс ад-Дин.
Вошел хмурый молла, скинув обувь, приветствовал вазира и уселся на ковер. Из холщовой сумки извлек каламдан, калам, свиток бумаги и дощечку. Приспособив ее, спросил, хмуро кивая на Али:
– Это жених?
– Да, – ответил вазир. – За невестой сейчас пошлю.
– Не требуется, – сказал молла. – Имя?
– Чье? – спросил Али.
– Кто женится? Ты или вазир?
– Я.
– Значит, твое.
– Али.
– Назови полное имя, – вмешался вазир.
– Али Мухаммад Байлакани.
– Малик, – добавил вазир.
Затем молла спросил имя невесты. Вазир назвал. Молла записал все, составил брачный договор, скрепил личной печатью, посыпал чернила песком. Протянул Али. Тот взял бумагу, думая, что все это происходит во сне, гадая, как скоро он проснется. Молла поднялся со словами: «Пусть Аллах дарует вам благо».
Вазир отсчитал несколько монет и протянул молле. Тот взял, со словами благодарности, попрощался и ушел.
– Ну что, дорогой мой зять? – сказал Шамс ад-Дин. – Прими мои поздравления.
Вазир с трудом поднялся на ноги и заключил Али в объятья.
– Спасибо, – сказал Али. – Я никогда не забуду вашу доброту.
– В другое время я бы сейчас закатил свадьбу на весь Табриз, назначил бы тебя раисом города. Чему ты улыбаешься?
– Не думаю, что в другое время вы согласились бы выдать за меня вашу дочь.
– Поддел старика. Нехорошо это, Али.
– Простите, я без умысла.
– Я знаю, ты чист сердцем. Ну что же, нет худа без добра. Хотя ты же принц. А за принца я бы дочь выдал в любое время.
– Я все время забываю об этом, – признался Али.
– Моя дочь не даст тебе забыть об этом. Теперь о деле, городская знать во главе с Йарбеком отправится к татарам завтра утром. Поэтому вы выедете прямо сейчас. Вместе с хорезмийским гарнизоном, точнее, с тем, что от него осталось, их около полусотни человек. Будете ехать всю ночь, чтобы завтра утром оказаться как можно дальше от Табриза. Найдешь султана Джалал ад-Дина, поступишь к нему на службу. Это единственный человек, который может противостоять татарам в мусульманском мире.
– Он переживает сейчас не лучшие времена.
– Ничего, у него бывали дни и похуже. Он достойный человек, тем более что ты с ним уже знаком. Ты понял меня?
– Да.
– Сделай именно так, как я прошу. От татар нет спасенья. Только он способен дать им отпор. У тебя в гостинице остались вещи?
– Нет, у меня все с собой.
– Значит, осталось только собраться Йасмин. Иди, скажешь ей, чтобы собиралась. Хотя нет, я сам.
– Значит, мы сегодня выезжаем?
– Да, почему ты переспрашиваешь?
«А как же брачная ночь?» – подумал Али.
Остатки хорезмийского гарнизона, отряд из пятидесяти человек, к которому присоединились Али и его молодая жена, выехал из Табриза вечером, сопровождаемый криками и улюлюканьем черни. Сохранить отъезд хорезмийцев в тайне все же не удалось.
– Вот уж никогда не думала, что отправлюсь в свадебное путешествие под ругань и крики толпы, – заметила Йасмин.
– Не расстраивайся, дорогая, – успокоил ее Али, – зачем ты принимаешь эти крики на свой счет? Они кричат нашим спутникам.
– Мне от этого не легче.
– Я думаю, что, если бы они могли видеть твое лицо, они бы даже их перестали проклинать ради тебя.
Лицо Йасмин было закрыто черной шелковой накидкой.
– Может, мне открыть лицо? – спросила Йасмин лукаво.
– Ни в коем случае, тогда они не выпустят нас из города. Решат, что тебя похищают.
– Я знала, что замужество с этого и начнется, если не запрут в четырех стенах, то наденут паранджу.
– Ни в коем случае. Это вынужденная мера. Твой отец хочет избегнуть кривотолков. Что люди подумают, узнав, что его дочь, покидает город с хорезмийцами.
– Значит, как только мы выедем из Табриза, я сниму эту тряпку?
– Нет, – сказал Али.
– Нет? – удивилась Йасмин. – Почему это?
– Потому что я не хочу, чтобы на мою жену пялились эти солдаты.
– Ну вот, я так и знала, что этим кончится, – иронически сказала Йасмин. – Выходи после этого замуж за принца.
Отрядом командовал шихна по имени Фарадж. Он ехал впереди, изредка оглядываясь назад. Али каждый раз встречался с ним взглядом, и тот всякий раз ободрительно кивал ему. Шамс ад-Дин поручил его заботам. И тот клятвенно обещал вазиру, что ни один волос не упадет с голов молодых людей. Несмотря на это Али, чувствовал себя неуютно среди вчерашних завоевателей, ныне они покидали город, как побитые собаки, с поджатыми хвостами, не смея бросить обратно в толпу ни бранное слово, ни камень, мрачные и озлобленные. Али считал, что здравый смысл на этот раз изменил мудрому Шамс ад Дину, и спасаться от татаров вместе с хорезмийцами было все равно, что пересаживаться во время бури с одной лодки на другую. Но Али не решился начинать отношения с новоявленным тестем со спора, решив, при первом же удобном случае отстать от отряда и пробираться дальше на свой страх и риск. Пока же он ехал рядом с Йасмин, стараясь беззаботной беседой отвлечь ее от грусти расставания с отцом. Вазир, несмотря на уговоры Али и мольбы дочери, наотрез отказался покидать родной город.
– Когда спокойствие восстановится, мы вновь встретимся, и будем радоваться жизни, – сказал он, напутствуя их в дорогу. – Надеюсь, что к тому времени у меня уже будет внук.
Простившись с дочерью, вазир отправился в мечеть и молился там до наступления темноты. Затем вернулся к себе и лег спать. На душе у него было светло и печально, как бывает у человека, сполна выполнившего свой долг, и заканчиваюшего свой жизненный путь. Он уходил в тяжелое, смутное для Азербайджана время. Но с этим ничего нельзя было поделать. Проходили одни тяжелые дни, наступали другие. На конец жизни пришлись суровые испытания – арест, бегство, нужда. Но благодарение Аллаху, он с честью справился со всем этим. И груз, который он ощущал на себе из-за неустроенности дочери, сегодня спал с него.
Вазир Шамс ад Дин Туграи заснул с улыбкой на устах и умер во сне. Таким его застал гулям, принеся ему утром горячую воду и умывальные принадлежности. А к полудню в Табриз вошли татары.
* * *
Ночь застала отряд в лощине Баба Хосрова, что находится в трех фарсангах от Табриза. Шихна отдал команду готовиться к ночлегу, и солдаты стали устанавливать палатки. Али подъехал к нему и спросил:
– Разве вы не собирались ехать всю ночь? Почему изменили решение?
– Я думаю, что в этом нет необходимости, – ответил командир, – Вряд ли татары станут преследовать нас. Так что лучше отдохнуть, а завтра с новыми силами двинуться дальше. Я приказал поставить для вас отдельную палатку.
– Благодарю, но в этом нет необходимости, – заявил Али. – Здесь неподалеку есть караван-сарай, мы переночуем там, а утром присоединимся к вам.
– Как вам будет угодно, ага, только учтите, что мы выступаем рано, на рассвете. Чтобы вам не потеряться, я-то в ответе за вас перед вазиром. Он много хорошего сделал для нас. А когда мы вместе с султаном вернемся и выбьем татар из Табриза, я не хочу прятать от него глаза.
– Не беспокойтесь, мы вернемся до рассвета.
– Что случилось? – спросила Йасмин, когда Али вернулся к ней.
– Они разбивают здесь лагерь, на ночевку.
– Значит, наша брачная ночь будет в палатке? Как романтично.
– Нет.
– Как нет, нам палатки не досталось?
– Мы поедем в караван-сарай, здесь недалеко, там будет менее романтично, зато спокойнее. Поехали, пока совсем не стемнело.
Караван-сарай был малолюден. Скучающий привратник обрадовался их приезду, открыл ворота и побежал звать управляющего.
– Ну что, вспомним молодость? – сказала из-под чадры Йасмин. – Как давно это было, даже не верится.
– Я на крыше спать не буду, – предупредил Али.
– Почему? – удивилась Йасмин.
– Как почему? Потому что ты моя жена. И сегодня, между прочим, брачная ночь. Или ты надеешься, что как-то обойдется?
– Надеюсь, что нет. Но лучше не сегодня. Мне надо привыкнуть к этой мысли. Все как-то очень быстро произошло.
– То есть мне все-таки идти на крышу?
– Конечно, нет, – сказала Йасмин.
И от этих слов у Али вдруг забилось сердце.
Пришел улыбчивый управляющий и поздоровался.
– Есть свободные комнаты? – спросил Али.
– Все комнаты к вашим услугам, – ответил управляющий. – Гостиница пуста.
– Что так? – поинтересовался Али. – Не сезон?
– Можно так сказать, хотя ко времени года это отношения не имеет. Караван-сарай, слава Аллаху, находиться в таком месте, что мы от сезонов не зависим.
– А в чем же дело?
– Проклятые татары! Всех как ветром сдуло, как только услышали о взятии ими Мараги. И теперь мы терпим убытки.
Али выбрал самую лучшую, просторную комнату, окно которой выходило на дорогу и холмы за ней.
– Ужинать будете? – спросил управляющий.
– Конечно.
– Накрыть во дворе или принести в номер?
– Сюда принесите.
– Вина подать?
– Нет, – взглянув на Йасмин, поспешил ответить Али.
* * *
Весь следующий день они провели в седле. К вечеру, когда отряд разбил лагерь на ночлег, Йасмин вполголоса сказала.
– Тот человек все время смотрит на тебя.
– Который? – спросил Али.
– Не смотри сразу, слева от нас, хорезмиец.
– Они все хорезмийцы, – сказал Али, осторожно взглянув в указанную сторону. Действительно, один из воинов, не сводил с него глаз. Лицо его показалось Али смутно знакомым.
– Почему ты думаешь, что он смотрит на меня, а не на тебя?
– Потому что, когда ты отъезжал от меня, он провожал тебя взглядом. Ну, видишь?
– Вижу, ну и что, смотрит. У нас в Азербайджане это народное развлечение. Смотрят так, что дырку прожигают. Не обращай внимания. Любопытство. Наверное, завидует, что у меня такая красивая жена.
– Он не азербайджанец.
– Ну и что, мы все тюрки.
– И он не видел моего лица, чтобы завидовать тебе.
– Он догадывается.
Али, как мог, успокоил Йасмин, но сам начал терзаться догадками, пытаясь понять, почему это лицо кажется ему знакомым. Но так и не вспомнил. Загадку разрешил шихна. Он подъехал, чтобы узнать, не нуждаются ли они вчем нибудь, и невзначай заметил.
Кстати, господин, один из моих людей уверяет, что вы очень похожи на человека, который убил его товарища, нашего солдата, когда они проводили обыск в доме вазира, во время его ареста.
– Мало ли на свете похожих людей, – как можно спокойней сказал Али, стараясь не выдать охватившего его волнения. – Насколько я знаю, в доме тогда находился катиб вазира. А я, как вы знаете, зять вазира. Как вы считаете, мог ли он выдать свою дочь за своего катиба.
– Действительно, – согласился шихна. – Он вас спутал, вероятно.
– И еще, – помедлив, сказал шихна, – ходят слухи о смерти султана. Они непроверены, но, если они подтвердятся, поиски его ставки утратят смысл. Вы понимаете, к чему я?
– Надеюсь, – ответил Али.
После того, как шихна отъехал от молодоженов, к нему подошел солдат.
– Ну что он сказал, начальник?
– Говорит, это был не он.
– Врет собака, это был он, я его на всю жизнь запомнил, гада. Давай я с ним поговорю, очную ставку сделаем.
– Успеется. Они в наших руках, никуда не денутся.
– Как это романтично, – сказала Йасмин, ерзая на войлочной подстилке. – Брачная ночь в палатке, в войсковом лагере. Давай мы будем просто спать, – попросила она, снимая руку мужа со своей груди.
– Спать не получится, – сказал Али.
– Ну почему? – жалобно сказала Йасмин. – Разве нельзя потерпеть и подождать более подходящей обстановки?
– Ты не поняла, у нас ни того, ни другого не будет сегодня.
– Почему?
– Когда они заснут, нам нужно будет бежать.
– Что случилось?
– Ничего не случилось, но нам нельзя оставаться среди них по двум причинам. Тот хорезмиец, который все время следит за мной – есть мародер, которого я ударил в доме твоего отца. Он меня узнал и сказал об этом командиру. Но даже и это не главная проблема. Шихна не позволит ничего сделать ему против нас, потому что есть султан, он дал мне титул малика. Но появился слух о том, что султан погиб. И мне кажется, что это правда. Боюсь, что это правда. Дальше объяснять?
– Не надо, и так все ясно.
– Ты пока спи. Я разбужу тебя.
– Заснешь тут с тобой, – недовольно сказала Йасмин. – Какие-то страсти в ухо рассказываешь, потом говоришь, спи. И не обнимай меня, а то я волнуюсь.
Тем не менее, она вскоре заснула. Али провел в тревоге часть ночи, выжидая время, когда в лагере установится полная тишина. После этого он вылез из палатки. Небо было завешено рваниной туч, в прорехах мелькала полная луна. Лошади были привязаны к колышку палатки. Али обмотал их копыта кусками войлока, который загодя нарезал от подстилки. Часового не было видно. Дисциплины в комендантской роте не было никакой, чего, собственно, можно было ожидать от мародеров. Даже если шихна и выставил кого-то для охраны, тот, вероятно, дремал на своем посту. Али разбудил жену и они, ведя лошадей поводу, ушли из лагеря. Отдалившись от стоянки на достаточное расстояние, сели на лошадей и поскакали прочь от сомнительного соседства.
– Куда мы? – только успела спросить Йасмин.
– В Нахичеван, – бросил Али. – У меня там друзья.
Молодожены ехали всю ночь, утро застало их в гористой местности. Они ехали по широкому ущелью, по обеим сторонам высились скалистые горы. Заметив, что Йасмин то и дело закрывает глаза и кренится в седле, Али натянул поводья своего скакуна и ухватился за седло Йасмин. Дремавшая девушка испуганно вздрогнула и открыла глаза.
– Что случилось? – спросила она, оглядываясь по сторонам.
– Поцелуемся? – предложил Али, притягивая ее к себе, и едва успел увернуться от удара.
– На кого ты руку поднимаешь, женщина? – притворно возмутился Али.
– На своего мужа!
– Извини, – спохватилась Йасмин, – я все время забываю, что ты мой муж, мне все кажется, что ты секретарь моего отца.
– Ты мне эти замашки брось.
– А чего ты лезешь некстати?
– Я хотел тебя приободрить.
– Ты меня напугал.
– Ну, извини, просто я смотрю, ты засыпаешь, вот-вот свалишься.
– Ты это серьезно про женщину? Ты теперь так со мной разговаривать будешь?
– А чего ты руки распускаешь?
– Это я спросонок, извини. И я, между прочим, еще девушка.
– Нам надо сделать привал, – сказал Али. – Тебе надо отдохнуть, дорогая.
– Если из-за меня, то не стоит, – возразила Йасмин. – Привяжи меня к седлу, и едем дальше.
– Лошади тоже устали, им надо отдохнуть.
– Так бы и говорил, а то тебе надо отдохнуть, дорогая, – передразнивая Али, протянула Йасмин. – Лошадей пожалел!
– В этом вообще-то нет ничего странного, они же нас везли всю ночь, не мы их.
Али спешился и помог Йасмин сойти с коня. Точнее, она мешком свалилась в его объятья. Али стреножил коней и пустил их пастись, травы под ногами было предостаточно, а сам стал подыскивать место для отдыха. Пока Йасмин сидела на попоне и обрывала полевые цветы, до которых могла дотянуться, он стал подниматься по склону горы. Али хотел найти ровную площадку на возвышении. Спать прямо на дороге казалось ему безрассудством, несмотря на то, что место, судя по всему, было безлюдным.
– Эй, ты куда? – крикнула ему снизу Йасмин. – Решил бросить меня?
– Я тебя не бросил раньше, когда ты мне была чужим человеком, – ответил Али. – А сейчас ты мне жена. Как я тебя брошу?
– А так всегда и бывает, – заметила Йасмин. – Женятся, клянутся в любви, а потом бросают.
– Я тебя не брошу, потому что я тебя люблю, – сказал Али.
Йасмин улыбнулась и надела на голову сплетенный из цветов венок.
Ровной площадки не было. Али уже подумывал спуститься и поискать местечко на другом склоне, как вдруг заметил зев пещеры. Эту скалу он приметил еще снизу, но отсюда оказался виден вход в нее. Али поднялся к ней и с опаской обследовал ее внутренности. Пещера начиналась как расщелина в скале, затем расширялась по мере углубления, переходила в большой грот, затем, сужаясь, уходила куда-то в глубь горы. Пещера, видимо, была обитаема. На земле были видно следы костра. Возможно, здесь скрывались от непогоды чабаны. Али вернулся за Йасмин. Лошадей он не стал тащить наверх, оставил их внизу пастить стреноженными.
– Куда мы? – спросила Йасмин, недовольно. Она уже пригрелась на солнце и дремала на попоне.
– Туда, – сказал Али, показывая вверх, но пещеры снизу не было видно.
Порадовавшись этому обстоятельству, он с удвоенной энергией потащил жену наверх. Но, к его изумлению, пещеру ему обнаружить не удалось. Он стоял озадаченный под нетерпеливым взглядом Йасмин и водил головой, выглядывая пещеру.
– Что за черт? – недоуменно произнес Али. – Постой здесь.
Он положил вещи на землю и пошел на то место, откуда он увидел козырек расщелины. Пещера была на месте. Али отметил для себя визуальный ориентир и направился прямо к нему. Встав прямо у входа, он позвал Йасмин, которая, все это время наблюдала за ним.
– Вещи тоже мне тащить? – язвительно крикнула Йасмин.
– Оставь там, я вернусь за ними, – ответил Али.
– А может, ты все-таки сюда придешь, поможешь мне?
– Нельзя, а то опять не найду ее.
– Кого ее?
– Иди сюда, увидишь.
Йасмин повесила на плечо свой хурджин, взяла одеяло и пошла к нему.
– Теперь ты постой здесь, а я пойду, принесу оставшиеся вещи, – сказал Али.
– Чудный альков, – заметила Йасмин, рассмотрев пещеру, одако спать в ней отказалась наотрез. Тогда Али спустился вниз на десяток шагов от пещеры, и расстелил одеяла в тени валуна. Отсюда была видна дорога, и лошади, пасущиеся на ней. Легли обнявшись. Йасмин заснула сразу, а наш герой еще некоторое время смотрел прищуренными глазами на белесо-голубое небо, в котором парил какой-то крылатый хищник, высматривая на земле зайца или на худой конец мышонка, затем тоже уснул. Через некоторое время появился Джалал ад-Дин. Он держал на вытянутой руке подстреленную утку. Показав ее Али, он гордо сказал: «Ну что, теперь ты видишь, кто на самом деле подстрелил эту птицу». Но из-за скалы вышел Егорка и схватил его за руку, говоря: «Ничего подобного, это моя добыча». Али попросил их не шуметь, боясь, что они разбудят Йасмин. Он миролюбиво предложил: «Слушайте, какая разница, кто добыл эту утку. Давайте сварим ее и съедим». Но охотники, не слушая, стали вырывать ее друг у друга. При этом Джалал ад-Дин кричал, что он вчинит судебный иск Чингиз-хану, и требовал, чтобы Али представлял в суде его интересы. Утке вскоре оторвали голову, но противники продолжали спорить и толкаться до тех пор, пока не наступили Али на ногу, и кто-то третий произнес: «Какие голубки, прямо Лейли и Меджун. Даже будить не хочется». Али открыл глаза и увидел ухмыляющуюся рожу хорезмийца, наклонившегося над ним. В следующий момент проснулась Йасмин и вскрикнула от испуга.
– Лежи, не бойся, – сказал Али, поднимаясь. – Это свои.
– Свои, конечно, свои, – довольно захохотал солдат. – А кто же еще?
От него нестерпимо несло потом и овцой. Али посмотрел вниз и увидел шихну, который поднял руку в приветствии. Позади него сидел на лошадях весь отряд. «Как же я не услышал их топота!» – в отчаянье подумал Али и помахал в ответ.
– Что же вы уехали, не попрощавшись? – крикнул снизу шихна. – Не хорошо это, вазир Шамс ад-Дин просил оберегать ваши жизни, а вы подвергаете себя опасности. Я же в ответе за вас.
– Не хотели вас беспокоить, – сказал Али и, обращаясь к солдату, попросил:
– Друг, помоги жене встать, а то она ногу подвернула, а я пока вещи соберу.
Йасмин метнула на Али гневный взгляд. Солдат расплылся в улыбке от радости, наклонился над девушкой. Сцепив руки в замок, Али что есть силы, ударил его по затылку. Тот, издав глухой звук, рухнул на Йасмин, закричавшую от ужаса. Али столкнул солдата и помог жене подняться.
– Ну, зачем ты так, Али? – укоризненно крикнул шихна. – Только усугубляешь свое положение.
Он скомандовал, и несколько солдат спешились и стали подниматься по склону. Али вытащил меч у начавшего приходить в себя хорезмийца и пинком, отправил его катиться вниз по склону.
– Если ты собираешься сражаться с ними, сначала убей меня, – сказала Йасмин. Она была бледна от волнения, кусала губы. Али схватил ее за руку, толкнул за валун, где они оказались вне поля зрения хорезмийцев. Затем он, приказав «Делай, как я», побежал, пригибаясь, прячась за камнями. Добраться до пещеры, было делом нескольких минут.
– Ты думаешь, что они нас не найдут здесь? – тяжело дыша, спросила Йасмин.
– Если найдут, то не сразу. Эта пещера видна только с одной точки. Я сам ее случайно обнаружил.
– Когда они нас обнаружат, ты сможешь меня убить? Я не хочу быть обесчещенной.
– Не знаю, вряд ли.
– Тогда дай мне оружие. Может, ты убьешь одного, второго, и только. Их много. Этим ты только разозлишь их.
Али протянул ей меч.
– Какой тяжелый, – сказала Йасмин. Она крутила меч и так, и эдак, примеряя, как сподручнее убить себя.
Али мрачно смотрел на нее, ему хотелось выть от сознания своей беспомощности. Йасмин подошла к стене, нашла расщелину и вставила меч рукояткой в нее. Снаружи послышались голоса.
– Куда же они подевались, а? Прямо, как сквозь землю провалились. Найду, разорву щенка на две части. Ищите, как следует, переворачивайте камни, может, они за ними прячутся, переройте всю гору.
В том, что их обнаружат, можно было не сомневаться. Йасмин обняла и нежно поцеловала его в губы.
– Ты хочешь покончить с собой? – глухо спросил Али.
– Да. Обыкновенный римский обычай. Прости меня, любимый, я не буду дожидаться их появления, боюсь, что мне помешают. Я не хочу быть изнасилованной, тем более, на твоих глазах. Я ухожу, мы встретимся в раю. Надеюсь, ты окажешь мне там предпочтение, ведь там будет много красивых гурий. Эх, обидно, что приходится умирать девственницей. А может, мы успеем?
– Вряд ли сейчас получится, – сказал Али, из глаз его потекли слезы.
– Я понимаю, – Йасмин ласково погладила его по щеке. – Прощай, потом возьмешь меч и умрешь как мужчина, с оружием в руке. Только смотри, не вздумай остаться в живых.
Йасмин повернулась и стала примеряться к последнему броску, ибо голоса уже были уже рядом. В этот момент Али вдруг заметил, что из стены рядом с клинком торчит како-то металлическое кольцо. Он схватил Йасмин за руку, отодвигая ее в сторону, подошел и взялся за кольцо. Подергал его, оно сидело в скале прочно и не поддавалось, тогда он попытался повернуть его вокруг своей оси. Это ему неожиданно удалось. И в этот момент скала пришла в движение и бесшумно поползла в сторону. Йасмин в ужасе вскрикнула, через минуту вход в пещеру оказался закрыт.
– О Аллах, слава твоему могуществу, – изумленно произнес Али.
– Думаешь, это его дела? – испуганно спросила Йасмин, – А мне кажется, что без козней Иблиса здесь не обошлось.
– Бисмиллах, – сказал Али и подул себе на плечи. – Но даже если это так, мы спасены. Тихо.
Снаружи послышалось:
– Черт возьми, говорю вам, что я слышал, как крикнула девка. Ищите, ищите.
Голоса были далекие. Али едва разобрал слова.
– Предлагаю немедленно исполнить супружеский долг, – заявила Йасмин.
– В такой темноте?
– А ты думал, что это у нас при свечах будет происходить? Я, между прочим, девушка из порядочной семьи, а не какая-нибудь там наложница.
– А что ты имеешь против наложниц? Они тоже люди, подневольные причем, – сказал Али, вспомнив женщин Узбека.
– Поговори мне еще, защитник нашелся, попробуй только взять в дом наложницу, или кого-нибудь из наших рабынь.
– У нас же нет рабынь.
– Будут.
– Не будет у нас рабов.
– А кто хозяйством будет заниматься?
– Ты.
– А ты отцу моему сказал об этом, когда сватался?
– Как-то к слову не пришлось.
– Я, между прочим, принцесса.
– Забыл совсем, извини, найми себе помощниц.
– Обними меня, – приказала Йасмин.
Али протянул руки и обнаружил, что на Йасмин нет одежды.
Поскольку темнота была, хоть глаз выколи, то произошедшее, несмотря на то, что дело происходило днем, вполне можно было считать брачной ночью. Она прошла примерно так, как ее описывал Низами, умерший двадцать лет назад. То есть: «Ее уста – любовь. О, как их пурпур густ. Но все ж ее уста еще не знали уст…Он словно вин испил необычайных новых. И сад расцветших роз был сжат в руках царевых. Ворвался в Хузистан в неистовстве ходжа. Лобзаний табарзад похитил он, дрожа».
Ну и так далее. Лучше мы не скажем, целомудреннее, во всяком случае. Во-первых, щадя стыдливость невесты, во-вторых, ничего не было видно.
Потом они, несмотря на смертельную опасность, заснули. Когда Али открыл глаза, визуально картина не изменилась. Была такая же кромешная тьма, как и во сне, впрочем, во сне было светлее. Йасмин спала беспробудным сном. Понять, сколько прошло времени, было невозможно, поскольку световые ориентиры отсутствовали. Он осторожно снял руку жены со своей груди и сел. Как он ни старался, не мог расслышать ни одного звука, доносящегося снаружи. Али ощупью нашел хурджин, перерыв все содержимое, извлек огарок свечи и зажег его. Меч хорезмийца по-прежнему торчал в стене, как напоминание о намеренье Йасмин. Али подошел к нему и вытащил. Затем взялся за железное кольцо, но повернуть не решился. Шихна мог быть еще рядом со своим отрядом. Он, осторожно ступая, стал исследовать пещеру. Желтое колеблющееся пламя свечи выхватывало из темноты неровности скалы, расшелины, мрачные своды. «Как в склепе» – подумалось Али. Если вдруг скала не откроется, сломается ее таинственный механизм, то они окажутся заживо замурованными в этой таинственной пещере. От этой мрачной перспективы у Али мурашки побежали по спине. Однако кроме вероятности поломки механизма существовала еще и опасность, исходящая со стороны хорезмийцев. Они вполне могут стать здесь лагерем. Упорства им не занимать, вспомнить хотя бы полуторагодовую осаду Хилата. Через какое время можно будет повернуть рычаг механизма? Эта проблема выбора будет очень серьезной. Взглянув на спящую Йасмин, Али осторожно двинулся в глубь пещеры, но очень скоро натолкнулся на стену. Он хотел, было вернуться, как вдруг обратил внимание на то, как выгнулось пламя свечи. В пещере существовала тяга воздуха. Он только сейчас обратил внимание на то, что в ней довольно свежо. Али сделал несколько осторожных шагов в сторону и обнаружил довольно большой проем в стене. Еще несколько шагов, и он оказался в большом гроте, полностью уставленном большими сундуками. Он укрепил свечу на одном из них, приподнял крышку другого и ахнул – груды золотых монет отсвечивали тусклым желтым светом. Али зачерпнул пригорошню и поднес к свече. Это был византийские динары – бербери. Он ссыпал их в карман и открыл другой сундук. Здесь лежали золотые и серебряные изделия: украшения, цепи, браслеты, кольца, медальоны. В третьем сундуке была сложена драгоценная одежда – расшитые золотом, украшенные лалами, яхонтами, бирюзой и другими камнями – атласные кабы, камисы, фарджийи, саравилы, – меховые шубы и многое другое. Он стоял в изумлении, осмысливая происходящее. Затем он осторожно закрыл крышки и вернулся к жене, сел возле нее и глубоко вздохнул.
– Где ты был? – сонно спросила Йасмин.
– Здесь, недалеко.
– Что ты там делал?
– Изучал закоулки.
– Ну и как?
– Есть кое-что интересное.
– Что?
– Вставай, покажу.
Йасмин потянулась и села.
– Они ушли?
– Понятия не имею, пойдем.
– Куда?
– Увидишь.
– Я думала, ты шутишь.
Али помог жене подняться и повел ее за собой. Когда он поднял крышку сундука и поднес свечу поближе, Йасмин ахнула:
– О Аллах, что это?
– Золото, драгоценности, дорогая одежда.
– Откуда это взялось?
– Либо это казна какого-нибудь правителя, которую здесь спрятали, пережидая смутное время, либо… – Али замолчал, подбирая вариант, – Клад.
– Клад? Значит, мы богаты, – обрадовалась Йасмин.
– Не знаю, возможно у этих сокровищ есть хозяин. Динары-бербери находятся в обороте. Да и одежда выглядит новой.
– А здесь есть и одежда?
– Да, в том сундуке.
– Открой.
– Йасмин, сейчас не время, надо думать, как выбраться отсюда.
– А платья там есть?
– Кажется, есть.
– Пока не взгляну на платья, с места не сдвинусь, – сказала Йасмин.
Али не стал с ней спорить, откинул крышку сундука.
– Посвети, – попросила Йасмин.
Али поднес свечу ближе. Она покопалась в сундуке и безошибочно вытащила из него длинное, расшитое серебром и жемчугом женское одеянье.
– Можно я примерю? – спросила Йасмин. – Нам же все равно некуда спешить.
– Примерь, – разрешил Али.
– Ты не сердишься?
– Нет, нам действительно некуда спешить, можешь все перемерить.
– Кажется, ты злишься?
– Нет.
– Ну ладно, отвернись.
– Зачем?
– Я стесняюсь.
– Вообще-то здесь довольно темно.
– Не настолько, чтобы ты меня не увидел.
– Но мы же только что…
– Отвернись.
Али покорно повернул голову. Когда ему разрешили смотреть, он увидел перед собой пери в длинном серебристом одеянии. От ее красоты у него захватило дух. На мгновение ему показалось, что он впервые видит эту красивую надменную женщину, ее можно было принять за царицу или волшебницу, явившуюся перед взором смертного, богиню, хозяйку сокровищ.
– Что скажешь? – лукаво спросила Йасмин.
– А вы мою жену не видели? – вопросом ответил Али.
Йасмин засмеялась.
– Это же я.
– Ну не знаю, теперь я в этом не уверен. Я ее в тебе не узнаю.
– Почему?
– Ты сейчас другая, и я не могу понять, кто из вас красивее.
– Даже не знаю, радоваться мне или устроить сцену ревности. А может быть, ты тоже что-нибудь оденешь?
– Нет.
– Ну, пожалуйста. Все равно больше делать нечего.
Йасмин стала уговаривать Али, и он сдался. Вытащил из сундука расшитую золотом фарджийю, шелковую рубаху, шальвары и надел все это. Увидев его в новой одежде, Йасмин сказала:
– Я поражена в самое сердце. Какой ты красивый.
– Все это хорошо, конечно, – сказал Али, – но надо думать, как выбраться отсюда.
Йасмин словно не слышала его, выбрала из сундука несколько браслетов и нацепила их на руки. Али снял с себя драгоценную одежду и бросил ее обратно в сундук.
– Как ты нашел этот клад? – спросила Йасмин.
– Пламя свечи тянуло в эту сторону.
– Ты хочешь сказать, что пламя показало тебе, где лежат сокровища? Это значит, что мы здесь оказались неслучайно, сокровища дожидались нас. Это был знак свыше.
– Выше у нас несколько газов скальной породы, – сказал Али, – огонь тянется к воздуху, я подумал, что здесь может быть выход, и попал сюда.
– Сейчас, между прочим, пламя тоже куда-то тянется. Может, там есть еще клад.
Али только сейчас обратил внимание на то, что пламя свечи действительно продолжает выгибаться и растягиваться. Он пошел в этом направлении и обнаружил в скале широкую щель, которую до этого не было видно из-за каменных отростков, свисающих с потолка.
– Не ходи туда, мне страшно, – сказала Йасмин, но Али, поколебавшись, пролез в отверстие. Свеча освещала лишь малую часть пространства, и составить представление о том, где он сейчас находится, было трудно. Это был тесный коридор, который, по мере продвижения, расширялся.
– Подожди меня, – крикнула сзади Йасмин.
Али остановился и стоял, пока не почувствовал руки жены.
– Мне страшно, – сказала она, – давай вернемся к нашим сокровищам.
Это предложение вызвало у Али смех. Со смехом ушло напряжение и страх перед неизвестностью. Он сделал еще один шаг и почувствовал, как земля ушла из-под ног и что он летит куда-то в неизвестность.
В следующий миг он ушел с головой под воду. Отчаянно молотя руками, он выбрался на поверхность. Вокруг была кромешная тьма, и сам он барахтался в воде. Али сквозь шум, который он сам издавал, услышал истошный вопль:
– Али, где ты, Али?
– Здесь я, – отозвался он.
– Где здесь?
– Внизу.
– А что ты там делаешь?
– Купаюсь.
– Что значит купаюсь?
– Я упал в воду. Здесь, кажется, подземное озеро.
– Нашел время купаться, вылезай немедленно.
– Я с удовольствием, только не знаю, в какую сторону плыть, – крикнул Али.
При падении он выронил свечу.
– Зажги свечу, я ее где-то там выронил, поищи.
– Здесь нет ничего.
– В сумке есть еще свеча?
– Нет, я одну только положила.
Али доплыл до каменистого берега, и, держась за него, крикнул:
– Тогда пой.
– Зачем петь?
– Я буду лезть на твой голос, попробую выбраться.
– А что петь?
– Не знаю, что-нибудь веселое.
Йасмин запела песню. Али вылез и стал осматривать все вокруг, ища, за что зацепиться. Скала вся была в выступах и трещинах, и он довольно легко поднялся по ней и ухватил Йасмин за ногу. Она запнулась и завизжала так, что у Али заложило уши.
– До этого у тебя лучше получалось, – сказал он.
– Это ты? – воскликнула он. – О Аллах, как ты меня напугал.
Она попыталась обнять мужа, но он ее отстранил.
– Я мокрый, – сказал он. – Иди назад.
Они прошли в грот, где лежали сундуки.
– Раздевайся, – сказал Али, стуча зубами.
– Зачем?
– Надо выполнить супружеский долг.
– Еще чего, ближайшую неделю до меня вообще не дотрагивайся.
– Я пошутил. Сними одежду, надо положить ее на место.
– Ни за что. И на твоем месте я бы тоже переоделась, ты весь мокрый.
Али счел эту мысль здравой и переоделся. Они вернулись в первую пещеру. Али скатал постель и стал шарить в хурджине, надеясь найти еще одну свечу. В этот момент Йасмин схватила его за руку, сказав:
– Тихо.
Али замер, услышал приближающиеся голоса. Кто-то рядом произнес:
– Хвала Аллаху, все в порядке. А я почему-то решил, что забыл закрыть вход.
Другой голос ответил ему:
– Из-за твоей мнительности нам пришлось вернуться с полдороги. Караван, который мы собирались пощипать, уже прошел. Так что день прошел впустую. Третий голос сказал:
– Мы вычтем из его доли.
Первый голос сказал:
– Как бы нас без доли не оставили.
– Ты думаешь, они возьмут караван без нас?
– А почему бы и нет.
– Не решатся.
– Поедем обратно, чего время терять.
– Да нет уж, открывай, раз вернулись. Все-таки я уверен, что забыл ее закрыть.
– Но она же закрыта.
– Открывай тебе говорят.
Али быстро скомкал одеяло, выдернул меч из стенки, схватив Йасмин за руку, повлек ее за собой в грот, где лежали сокровища. В пещере стало светлеть. Шансов справиться с тремя вооруженными разбойниками не было. Затаились в сокровищнице. Али стоял, закрывая телом жену, выставив вперед меч. Акустика в пещере была прекрасная. Первый голос сказал.
– Ну что, возвращаемся, все в порядке. Не знаю, что ты ожидал здесь увидеть.
Второй голос возразил:
– Не торопись, сдается мне, здесь кто-то побывал.
– С чего ты взял?
– Женщиной пахнет.
– Да ты просто женщин давно не имел, поэтому тебе кажется так.
– У тебя нос заложен, а ну запали факел. Надо проверить сокровища.
Али обернулся к жене. Йасмин торопливо сказала:
– Предупреждаю, в воду я прыгать не стану.
– Умоляю, не кричи, – сказал Али.
Несмотря на ее яростное сопротивление, он протащил ее несколько шагов. В следующий миг они, обнявшись, летели вниз. При этом Йасмин не издала ни малейшего звука, не считая шума, который они произвели своим падением. Али, совершавший второй прыжок за полчаса, помогая жене, уверенно подплыл к берегу, где они затаились, держась за каменные выступы.
– Никогда тебе этого не прощу, – стуча зубами от холода, произнесла Йасмин. – Опять бросил меня в холодную воду.
Она держалась за мужа, стиснув его шею так, что он начинал задыхаться.
– Тихо, – задушенным голосом сказал Али.
Через некоторое время своды озарились светом факела. И чей-то голос сказал:
– Или вы глухие, или вы надо мной издеваетесь. Я слышал звук. Как будто что-то упало в воду. Посмотрите, видите, пол мокрый.
– Пол мокрый оттого, что здесь сырость. С потолка капает, вишь какие сосульки висят.
– Идиот, это каменные сосульки.
– А разве они не капают?
– Лучше помолчи. Пойду за веревкой.
– Зачем веревку?
– Тебя повесить болвана. Спуститься надо вниз к воде. Посмотреть. Если кто-то здесь был, значит, он только там может спрятаться.
– А кто туда полезет?
– Ты, конечно. А я тебя буду страховать.
– Я не полезу.
– Черт бы тебя побрал, трус проклятый.
– Сам полезай, раз ты такой храбрый.
– Ладно, поступим иначе, – сказал разбойник. – Иди веревку принеси.
– Зачем?
– Увидишь.
– Что он еще задумал? – прошептал Али.
Меч он выронил при падении, защищаться было нечем.
– Я больше не могу, – еле слышно сказала Йасмин. – тела своего не чувствую от холода.
– Потерпи, – попросил Али, – пожалуйста.
– Может, мы выйдем, мы же не брали их денег.
– Они нас убьют только за то, что мы знаем про их тайник.
Новый замысел разбойника стал ясен, когда сверху стал спускаться на веревку горящий факел, освещая все внутреннее пространство.
– Ну, все, – сказал Али. – Нам конец.
Скрыться на водной глади можно было, только уйдя под воду.
– Видишь что-нибудь? – спросил разбойник у своего товарища.
– Нет, – ответил тот.
В этот момент раздался голос третьего разбойника, который крикнул:
– Скорей сюда, там какие-то люди поднимаются по склону, кажется, хорезмийцы.
Брошенный факел с шипением упал в воду вместе с веревкой. Наступила кромешная тьма.
– Держись за камень, – сказал Али и в несколько гребков достиг веревки, медленно уходящей под воду.
– Я сейчас полезу наверх, посмотрю, что там, потом вытащу тебя веревкой.
– Не уходи, – взмолилась Йасмин. – Я боюсь.
– Надо выбраться, пока они заняты, – сказал Али.
Он завязал веревку на ее поясе и полез вверх. В гроте с сокровищами никого не было. Али быстро вытащил из сундука с оружием кинжал с рубином на серебряной рукояти, и, осторожно ступая, стал продвигаться в пещере. Бежавшие в спешке разбойники оставили горящий факел, он торчал из расшелины в стене. Лишь выглянув из-за выступа, Али увидел, что пещера пуста, а выход закрыт. Догадаться, что спугнуло разбойников, было несложно. Это мог быть отрядхорезмийцев, разыскивающий Али и его спутницу. Он прислушался. Сквозь скальную толщу звуки не доносились. Али вернулся и вытащил Йасмин. Затем, собравшись с духом, повернул рычаг механизма. Скала отъехала в сторону. Ослепительный дневной свет заставил их зажмуриться. Были слышны гортанные крики, доносившиеся откуда-то издалека. Они осторожно вышли из пещеры и увидели яростную схватку, происходившую на склоне горы. Часть отряда хорезмийцев, видимо, оставшаяся караулить появления Али с женой, взяли в кольцо троих разбойников, которые, несмотря на малочисленность, сражались, как львы. Али, схватив Йасмин за руку, бросился бежать вниз по противоположному склону горы.
Нахичеван. Месяц спустя.
– Когда мы расстались, – сказал Али, – он собирался подняться на эту гору, чтобы поохотиться на зайцев. И сейчас на вершине кто-то стоит. Может быть, это он?
– Давно вы расстались?
– Давно.
– Хочешь сказать, что он все это время стоит и высматривает тебя?
– Конечно, нет. Думаю, что он давно уехал на родину.
– Зачем же мы сюда едем?
– Вообще-то мы едем в Байлакан, в мое ленное владение.
– В наше.
– В наше.
– А по дороге заехали в Нахичеван. Сестра его здесь – Лада. Расспрошу ее о нем.
– Я бы не сказала, что нам по дороге, мы делаем крюк.
– Иногда подобный крюк укорачивает путь, больше чем прямая дорога.
– Кажется, он нам машет.
– Кто?
– Тот человек на вершине горы.
В этот момент до их слуха донесся свист.
– Этого не может быть, – сказал Али.
– Как не может быть, когда он свистит, ты что, не слышишь?
– Значит это Егорка, кто еще может свистеть нам. Я здесь больше никого не знаю.
– А как он нас разглядел с такого расстояния? – спросила недоверчиво Йасмин.
– Он охотник, зоркий глаз, верная рука.
Между тем «зоркий глаз и верная рука», торопясь, насколько это было возможно, спускался по склону горы. Сомнений не оставалось. Это был Егорка. Уже можно было различить фигуру человека богатырского телосложения. В одной руке он держал лук, в другой какой-то серый мешок, который от его прыжков раскачивался из стороны в сторону, словно норовя вырваться из рук.
– Вот что значит мужская дружба, – сказал Али. – Сколько времени прошло, а он стоял на том же месте и ждал, когда я вернусь.
– Даже не знаю, что и сказать, – произнесла Йасмин. – Кажется, я начинаю ревновать.
Это, в самом деле, был Егорка. Убедившись в этом, Али спешился и пошел навстречу другу. При ближайшем рассмотрении серый мешочек в его руках оказался зайцем, который не оставлял попытки вырваться из рук. Друзья обнялись, затем отстранились, разглядывая друг друга.
– Салам алейкум, ханум, – сказал Егорка и поклонился Йасмин.
Она ответила улыбкой и наклоном головы.
– А это что? – опасливо спросила Йасмин, показывая на зайца, которого, Егорка держал за уши.
– Это заяц, – гордо сказал охотник.
– А почему он дергается?
– Так он живой, я его силком поймал.
– Силком или в силки? – уточнил Али.
– В силок. Это тот самый заяц, который ушел от меня в прошлом году, когда я тебя провожал.
– А как ты его узнал? – спросила Йасмин. – Ты что, его в лицо запомнил?
– Нет, он мне сам признался. Шучу. А ведь это та девушка, которую мы искали? – полувопросительно-полуутверждающе произнес Егорка, глядя на Йасмин.
– Да, и она моя жена, – ответил Али.
– Я рад за тебя. Как хорошо, что вы приехали, надеюсь, что ко мне, а не проездом.
– Вообще-то проездом, но сделали крюк, чтобы увидеть тебя и Ладу.
– Это хорошо. Пойдем, Лада будет рада. Ничего, если я сяду на вашу вьючную лошадь?
– Конечно.
– Подожди садиться, – сказала Йасмин, – скажи прежде, что ты собираешься делать с этим зайцем?
– Зарежем его, в честь вашего приезда.
– Давай его отпустим в честь нашего приезда.
– Твое желание, ханум, для меня закон.
– А ты что же, домой не поехал? – спросил Али.
– Поехал, только я недавно вернулся. Мать опять послала за Ладой. Сказала, сунуть в мешок и привезти. Я, наверное, так и буду взад-вперед между ними валандаться.
Говоря это, Егорка распутал петлю на лапах зайца и отпустил его. Перепуганная дичь унеслась в несколько прыжков. Затем он повесил на плечо лук и взобрался на вьючную лошадь.
– Далеко еще до города? – спросила Йасмин. – А то я больше сидеть не могу.
– Да нет, недалеко, вот ту гору обогнем, и стены уже видно будет.
– Как дома? – спросил Али.
– Хорошо. Мать была так рада, когда узнала, что Лада жива-здорова. Она уже и меня-то оплакала. А когда я сказал, что Лада вернется только когда замуж выйдет, тут она осерчала. Стала кричать: «За басурмана, ни за что!» К ней еще до моего отъезда один сватался.
– Ты все-таки полегче насчет басурман, – заметил Али.
– Извини.
– Ну и ну, – неожиданно развеселился Али.
– Тебе смешно, – укоризненно сказал Егорка. – А Лада страдает. Она хотела уже дать согласие. А оказалось, что у него еще есть жена. Лада не стерпела, выгнала его.
– А почему я вовремя? – поинтересовался Али. – Может, ты думаешь, что я должен на ней жениться?
При этих словах Йасмин показала Али кулак.
– Я был бы рад, если бы ты на ней женился, но боюсь, что время уже упущено. Ты уже женат. Раньше надо было думать. Теперь она только за свободного человека замуж выйдет.
Лада стояла на террасе, закутавшись в шаль, и смотрела на Аракс, когда услышала топот копыт за забором, высота которого оставляла всадников невидимыми взору. Затем в ворота постучали, и она услышала голос брата. Гадая, откуда взялись лошади, если он уходил пешком, она велела слуге открыть. Увидев, кто ступил во двор, произнесла:
– Смотрите, кто пришел! – и затем добавила, – Хош гэлмисиниз [165]Хош гэлмисиниз – добро пожаловать. (азерб)
.
* * *
В Нахичеване было неспокойно. Близость татар и атмосфера неминуемой гибели вселила в жителей своего рода безумие. Отсутствие твердой власти совершенно распустило чернь, которая бездельничала и занималась поиском виноватых. На их роль идеально подходили неверные. Особенно богатые неверные. Уже нельзя было выйти на улицу, чтобы не услышать оскорбление в свой адрес. Это больше всего возмущало Ладу, принявшую ислам. Брат уговаривал ее вернуться домой.
– Что тебя держит, я не понимаю? – говорил Егорка. – Разве ты не видишь, что все идет к тому, что город возьмут татары. Но до тех пор есть вероятность пострадать и от местных жителей.
Лада обратилась за советом к Али. Тот вынужден был признать правоту слов своего друга. Накануне того дня, когда Али и Йасмин собирались отправиться в Байлакан, на родину Али, Лада устроила прощальный ужин. За ужином Али сказал:
– Если ты не хочешь вернуться на Русь, то почему бы вам ни поехать вместе с нами в Байлакан.
– Хрен редьки не слаще, – заметил Егорка.
– Не ругайся, – одернула его Йасмин.
– Да я не ругаюсь, – возразил Егор.
Йасмин взглянула на Али. Тот пояснил:
– Хрен – это у них такой корнеплод, вроде морковки. Только белый, острый на вкус.
Лада не ответила, как обычно, категорическим отказом, вздохнула и сказала:
– Сегодня повар огрызнулся, когда я сделала ему замечание.
– Уволить к чертовой матери, – сказал Егорка. – А потом продать дом и уехать.
– Опять он за свое. Не могу я продать дом, не могу, – взмолилась Лада.
– Почему?
– Потому что я его люблю, – жалобно сказала она. – Он такой большой, красивый. А эта терраса – просто моя жизнь, отсюда такой красивый вид на Аракс.
Все повернулись и стали смотреть на реку.
– У меня больше никогда не будет такого дома, – со слезами на глазах сказала Лада.
– Ерунда, ты купишь дом еще красивее этого, – сказал Али. – Лучшее нас ждет впереди.
– Я в этом не уверена, к тому же, на покупку нового дома у меня нет денег, все, что оставил мне Узбек, я все потратила, а за этот теперь много не выручишь.
– С деньгами у нас все в порядке, – сказал Али.
При этих словах Лада и Егорка взглянули на Али.
– В большом порядке, – добавил тот.
– Хорошее приданое? – спросила Лада.
– Да нет, она у меня бесприданница. Но я ее люблю, поэтому и взял без приданого.
– Как это благородно, – сказала Лада.
– Довольно, – оборвала их Йасмин, – мне не нравятся эти шутки.
– Извини, дорогая.
Лада подошла к Йасмин и обняла ее.
– Ты единственная среди нас из богатой и благородной семьи. Мы с братом бывшие рабы, а твой муж…
– Мой муж принц – сказала Йасмин.
Между двумя женщинами существовала какая-то напряженность, потенциальная ревность. Вернее, тайная ревность исходила от Йасмин, которая подсознательно опасалась красивой Лады.
– Принц? – удивился Егорка.
– Принц, – подтвердил Али. – я тебе забыл рассказать. Султан Джалал ад-Дин присвоил мне титул малика.
– Всю жизнь мечтала выйти замуж за принца, – сказала Лада. – Али, может быть, возьмешь меня тоже в жены? Шариат дозволяет иметь до четырех жен, а?
– Шариат, может, и дозволяет, – заметил Егорка, – только вот Йасмин вряд ли дозволит. А ты, Лада, попридержала бы язык. Видишь, Йасмин не нравятся твои шутки.
Ладно, пошутить нельзя. Я, между прочим, мусульманка, помни об этом.
– Может быть, ты хочешь взять еще одну жену? – спросила Йасмин голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
– Нет, – быстро ответил Али. Он был уже не рад, что заговорил о приданом.
Возникла долгая пауза, во время которой Али окончательно расстался с мыслью сейчас вернуться в Байлакан. Во время первого нашествия татар, когда погибла вся его семья, родовой дом был разрушен и сожжен вместе с остальными строениями города. Монголы вырубили все тутовые и фруктовые деревья в округе для приготовления болванок катапульты и разрушили оросительную систему, что в их засушливой местности было равносильно гибели для всего живого. Через год после этого город был окончательно разорен грузинскими войсками, которые воспользовались тем, что Узбек отказался помочь городу. Когда султан Джалал ад-Дин завоевал Азербайджан, он посетил Байлакан, но не нашел в нем даже корма для своих коней. После этого городом завладел Шараф ал-Мулк, который возвел вокруг него кирпичные стены и заново отстроил его. Вместо разрушенной оросительной системы он вырыл три канала, отведя их от Аракса, и город разросся еще больше, чем был, принося вазиру огромный доход. Но у Али в этом городе уже не было своего дома. После гибели Джалал ад-Дина предъявлять маншур о том, что Байлакан передан ему в икта, было не только неразумно, но и опасно, зная ненависть жителей к хорезмийцам. Оставалось только купить дом. Те несколько золотых, которые Али сунул в карман в пещере ушли на коней, одежду, дорогу. Кинжал с рубином он на днях продал на рынке.
– С деньгами у нас все в большом порядке, – повторил Али. – Но за ними надо будет поехать в одно место. Мы поедем за ними с Егоркой, – обращаясь к жене, сказал он, – а вы подождете нас здесь.
– Я поеду с вами, – без промедления ответила Йасмин.
– Я тоже одна здесь не останусь, – заявила Лада, – мне страшно.
– Они правы, – сказал Егор.
– Да, они правы, – согласился Али, – я думал уберечь их от опасностей пути. Но как ты справедливо заметил, хрен редьки не слаще. Оставаться здесь сейчас не лучше.
– А куда ехать? – спросил Егорка. – И что это за место, где водятся деньги?
– Трудно сказать, где это, – ответил Али, – не знаю, как называется та местность, но я найду, зрительная память у меня хорошая.
– Может быть, ты клад нашел? Больно туманно объясняешь, – шутливо предположил Егорка.
– Ты угадал, друг мой, почти, это не то чтобы клад, но пещера с сокровищами. Поначалу я думал, что это припрятанная казна чья-нибудь, но потом появились владельцы сокровищ и мы чудом унесли оттуда ноги.
– И кто это были?
– Не знаю, но с законом эти люди не в ладах.
– Понятно, – задумчиво произнес Егорка. – То есть ты предлагаешь ограбить разбойников?
Али вздохнул и развел руками. Мол, такова жизнь.
На центральном рынке Нахичевана царила обычная для утренних часов сутолока. Друзья обошли торговые ряды, закупая в дорогу долгохранящиеся продукты: вяленое мясо – бастурму, сыр, лаваш. Фляги для воды, войлочные одеяла и прочие вещи, необходимые в пути. Затем по желанию Егорки, который хотел запастись стрелами и купить новую тетиву для лука, зашли в оружейную лавку. Егорка так долго с любовью перебирал луки, стрелы, лежащие грудой на прилавке, что Али потерял терпение, к тому же в лавке было душно.
– Я подожду тебя на улице, – сказал он товарищу, и вышел на свежий воздух.
Егорка, не оборачиваясь, махнул рукой, что означало согласие. Он долго отбирал стрелы, которые были разной длины, и торговался по этому поводу с продавцом. Когда он, опустив цену едва ли не вдвое, и довольный этим обстоятельством, вышел на улицу, Али там не оказалось. Он покрутил головой, выискивая приятеля, прошелся вдоль рядов несколько раз. Тот, как сквозь землю провалился. Егор вернулся к лавке оружейника. Рядом, с лотка, крестьянин торговал луком. Возле него стояли их сумки с покупками, которые они оставили, прежде чем войти к оружейнику.
– А ты не видел моего товарища? – спросил Егорка.
– Здесь стоял, – ответил крестьянин, – разговаривал, потом ко мне покупатель подошел, и я отвернулся. А что, нету?
– Нету.
– Может, домой пошел? – предположил крестьянин.
– Как это домой пошел? – возмутился Егор. – А это все я должен тащить?
Крестьянин развел руками.
Егорка, чертыхаясь, поднял покупки и направился к дому. Он вошел во двор и отдал сумки подбежавшему слуге.
– В чем дело? – услышал он. – Где ты моего мужа оставил?
Егорка поднял голову. Йасмин смотрела на него, облокотившись о перила террасы. Тут же рядом с ней появилась Лада.
– Что молчишь? – сказала она. – Тебя спрашивают, куда дел мужика ее?
– А его что, нету? – недоуменно спросил Егорка. – Я думал, он дома?
– Ты что дурака валяешь, вы же вместе ушли?
Егорка поскреб затылок.
– Наверно, разминулись, – наконец произнес он, и пошел в конюшню, где принялся осматривать копыта лошадей. К дальней дороге он готовился серьезно. Когда он вышел оттуда, его встретил встревоженный взгляд Йасмин.
– Хорошо, – сказал он, – пойду, поищу, поем только.
– На него это не похоже, – произнесла Йасмин.
– Я уже ушел, – в сердцах буркнул Егорка, направляясь к воротам, – шляется где-то, – ворчал он, – а ты ходи, разыскивай его на голодный желудок.
– Обед все равно не готов, – вслед ему крикнула Йасмин.
– Это почему же? – обернулся Егорка.
– Повар уволился. – Это уже сказала Лада, появившаяся на террасе.
Егорка ничего не ответил и вышел со двора.
Во второй половине дня рынок уже начинал пустеть. Вся торговля в основном происходила с раннего утра и до обеда. У входа на рынок стоял мангал, на котором жарились кебабы. Не устояв перед запахом, Егорка купил одну порцию. Продавец снял истекающий жиром шампур, снял мяср. положил его в деревянную плошку, густо засыпал луком и вместе с лепешкой подал покупателю. Егор, обжигаясь, стал есть. Покончив с бараниной, он выпил кружку подсоленного, посыпанного мятой, айрана, и двинулся по рядам, рассматривая всех подряд. Он обошел весь рынок, но расспросы результатов не дали, Торговцы смотрели на него с удивлением, а некоторые с подозрением. Как на иностранца, который говорил по-азербайджански со странным акцентом. Сторож базарных ворот на вопрос Егорки, ответил, что мимо него за весь день прошла сотня людей, и все на одно лицо: смуглые, и горбоносые. Среди них, возможно, был и тот человек.
– А больных вывозили? – спросил Егорка. Ему вдруг пришло в голову, что вряд ли Али просто взял и ушел неизвестно куда. Может быть, ему стало плохо, и его увезли в больницу?
– Нет, – отрезал старик, – все своими ногами шли.
«Но, если его не вывозили в горизонтальном положении, – размышлял Егорка, – значит, Али все еще находится на рынке».
Егорка занял пост возле охранника, чем вызвал его недовольство. Поскольку Егорка мог наблюдать, как тот берет мзду за въезд на рынок телег и арб, которые согласно последнему распоряжению мохтасеба, не должны были въезжать туда в определенные часы, во избежание давки, и провел там все время, пока рынок совершенно не опустел. После этого на глаза Егорке попалось небольшое двухэтажное строение базарной гостиницы, и он понял, что если Али все еще на рынке, то он может находиться только там. Он направился к ней. Администратор гостиницы что-то подсчитывал, делая заметки в лежащей перед ним амбарной книге.
– Слушаю тебя, чужеземец, – не отрываясь от реестра, сказал администратор.
– Как бы это сказать, – замялся Егор.
– Небольшой словарный запас, – вслух посочувствовал администратор. – Ничего, поживешь еще, будешь говорить уверенней. Старайся больше разговаривать. Ты хочешь снять номер? Увы, свободных мест нет.
– Мне не нужен номер, и словарный запас у меня не хуже твоего, – ответил задетый Егорка.
Администратор сам был видимо персом и говорил, произнося азербайджанские слова с неуместными восклицаниями и ненужными растягиваниями гласных. Он с любопытством взглянул на гостя.
– У меня сегодня на рынке исчез товарищ. Как сквозь землю провалился.
– Не говори так, под землей преисподняя, – миролюбиво поправил его администратор. – Лучше сказать, словно в небеса воспарил.
– Пусть будут небеса, – раздраженно ответил Егорка, – я обошел весь рынок, его нигде нет.
– И ты решил, что он здесь находится? – иронически спросил администратор, – почему?
– Потому что сам он не мог уйти без меня, а насильно или бездвижно никто рынок не покидал.
– Ну что же, ход твоих мыслей мне ясен, но ты почему-то решил, что я позволю тебе ходить по номерам моей гостиницы и искать своего друга.
– Я и не прошу, просто позволь мне посмотреть регистрационную книгу.
– Мы не имеем права выдавать сведения о постояльцах, это вторжение в частную жизнь. Только по запросу полиции. С какой стати я должен это делать? Вернее, чего ради?
В последних словах Егорке послышался тайный смысл, и он спросил:
– Сколько стоит комната в вашей гостинице?
– Номера разные, самый дорогой стоит 1 дирхем в сутки.
Егорка полез в карман и выложил на стойку монету. Помягчевший администратор смахнул монету, положил перед Егоркой гостевую книгу. Егорка полистал ее и кашлянул.
– Что? – недоуменно спросил администратор. – Это книга посетителей.
– Грамоте не разумею, – смущенно пояснил Егор, – говорить говорю, а читать нет. Прочитай мне имена тех, кто сейчас живет.
– Мы так не договаривались.
Егор положил еще один дирхем.
Администратор стал читать имена.
– Они все купцы – спросил Егорка, когда портье замолчал, – какого рода, звания эти люди? Ведь ты всех их знаешь, должность твоя такова, что ни одна мыщь не ускользнет от твоего внимания. Тебе наверняка достаточно взглянуть на человека, чтоб понять, что он за птица.
– Это так, – ответил польщенный администратор, – все наши постояльцы- купцы, работорговцы, чин из дивана Гянджи. За исключением этих троих. Они путешественники. Из восемнадцатого номера.
– Неужели в наше смутное время кто-то путешествует, подвергая опасностям свою жизнь.
– Представь себе.
– Они иноземцы?
– Да нет, наши, ирани. Они прибыли из Хорасана.
– Они сейчас в номере?
– Ключа нет, значит, в номере.
– Я зайду к ним, где это?
Портье пожал плечами.
– Направо по коридору.
Егорка нашел нужную комнату. Она была в самом конце коридора, но сам коридор заканчивался дверью. Егор подошел к ней и взял за ручку. Дверь была закрыта. Он оглянулся. Администратор стоял в начале коридора и наблюдал за ним.
– Эта куда дверь? – спросил Егор.
– На улицу. Мы ее вечером открываем. Когда базар закрывается.
– Понятно, – сказал Егорка и постучал в дверь восемнадцатого номера.
– Что надо? – послышался грубый голос.
– Открой, дело есть, – произнес Егорка.
– Какое еще дело?
– Открой, через дверь не будем толковать.
Дверь приоткрылась, и в проеме возник рослый человек, смеривший Егорку подозрительным взглядом.
– Слушаю, – буркнул он.
– Можно войти? – без обиняков спросил Егорка.
– Нет, нельзя, говори, что надо.
Егорка рванул дверь на себя и не ожидавший этого, человек оказался в коридоре. Егорка вошел в комнату, увидел в ней три постели и одежду, сваленную в углу. Посреди комнаты лежала скатерть с остатками еды. Больше в ней ничего не было. Постоялец влетел в комнату за Егоркой и бросился на него, схватил его за грудки. Егорка спокойно взял нападающего за запястья и сжал с такой силой, что тот, вскрикнув от боли, вынужден был отпустить одежду. Тогда он выхватил кинжал и угрожающе выставил перед собой.
– Я сейчас вызову полицию, – заявил администратор, подошедший к дверям, и добавил, – если вы не уйметесь.
Услышав слово «полиция», постоялец опустил руку, а затем и вовсе убрал кинжал.
– Кто он такой? – возмущенно спросил постоялец, – почему он врывается в мою комнату?
– Прости его, он не в себе, товарищ у него пропал. А ты уходи отсюда.
Последние слова предназначались Егорке. Делать было нечего. Егорка повиновался. Побродив еще некоторое время на рынке, он пошел домой.
С Али произошло вот что: оказавшись на улицу, после оружейной лавки, где пахло кожей, он с наслаждением вдохнул свежий воздух. Проверил, целы ли сумки, которые, перед тем, как войти в лавку они оставили снаружи. Затем он заговорил со скучающим торговцем, стоявшим за соседним прилавком. Вскоре к тому подошел покупатель.
– Видишь, – сказал Али, – у меня нога легкая, удачу приношу.
Он отошел в сторону и с удивлением почувствовал, что у него темнеет в глазах, он хотел крикнуть Егорку, но потерял сознание. Пришел в себя, будучи привязанным к стулу, в глазах по-прежнему было темно, поскольку на голове был мешок, и он чувствовал сильную боль в затылке. Али издал непроизвольный стон и услышал:
– Видишь, он живой, а ты говорил, что я его слишком сильно стукнул.
После этого с Али стянули мешок.
– Ну, что, – спросил человек, – далеко ты убежал от нас?
– Не понимаю, – ответил Али. Он находился в каком-то подвале.
– Ничего, сейчас поймешь, – раздался второй голос. – Врежь ему как следует, Абдулла.
Али повел глазами и увидел второго, он стоял, поигрывая большим кинжалом, на рукоятке которого сверкал крупный рубин.
Увидев его, Али сразу все понял.
– Ишь, как глазами зыркает, – заметил второй, – сейчас ремней нарежу из твоей спины.
– Послушайте, – миролюбиво сказал Али, – все произошло случайно, мы оказались там непреднамеренно, убегали от хорезмийцев. И увидели пещеру, но мы же ничего не взяли.
– А вот это ты врешь, – сурово сказал Абдулла.
– Всего несколько монет, стоит ли так мелочиться, ребята. У вас же там пещера полная сокровищ, как у Али-Бабы. Ну, я могу вернуть деньги, будем считать, что я в долг взял.
Но «ребята» не были расположены к литературным аллюзиям.
– Никакого Али-Бабы мы не знаем, – сказал Абдулла, – и дело не в нескольких монетах, – как ты сказал.
– А в чем же? – как можно искренне воскликнул Али, – хотя уже понял, в чем.
– Ты видел, ты расскажешь, – кратко и доходчиво объяснил Абдулла.
– Клянусь, никому не скажу, – заверил Али, – да я обратно дороги не найду, даже если расскажу кому.
Абдулла ухмыльнулся.
– Кто с тобой был? Что за женщина?
– Вы и это знаете. Это была моя жена. А как вы меня узнали и нашли?
– Я видел, как ты убегал, только догнать не смог. Мы шли по вашим следам. Ты не поверишь, по пятам шли, а потом упустили. Весь Нахичеван обошли, и вдруг, глазам не верим, на прилавке лежит кинжал, продается. Я навел справки о его владельце.
– А как же вы с хорезмийцами справились? Там же целый отряд был.
Тебя это не касается, – сказал разбойник, – понял?
– Понял.
– Где сейчас твоя жена находится?
– Не знаю.
– Как это не знаешь? Что же ты за мужчина, если не знаешь, где твоя жена находится.
– А я с ней развелся.
– Почему развелся?
– Дерзкая больно, мужу перечит.
– Допустим. Где она сейчас?
– Понятия не имею, уехала после развода. Зачем она вам?
– Затем же, зачем и ты.
– То есть вы хотите меня убить?
– Да.
– Зачем же мне говорить, если вы все равно меня убъете?
– Если скажешь, мы тебя мучить не будем, сразу убьем.
– Однако выбор невелик, – сказал Али. – Ладно, мучайте, все развлечение какое-то.
– Ишь, весельчак, – оскалился Абдулла и, обращаясь к товарищу, произнес: «Давай, Окюз, приступай».
Окюз подошел к Али и, ухмыляясь, сказал: «Сначала я отрежу тебе палец на руке, потом на ноге, и буду отрезать по пальцу до тех пор, пока ты не заговоришь. Ну, с какого начать, говори, какой не жалко?»
– Может, с ногтей начнешь? – предложил Али. – Давно не стриг.
– Я гляжу, ты веселый парень, – оскалился разбойник и схватил Али за запястья.
* * *
Вопреки опасениям Егорки, Йасмин выслушала отчет о безуспешном поиске спокойно. Не проронив ни слезинки, она вернулась на террасу, где стояла все это время, не сводя глаз с дороги. Егорка, не выносивший женских слез, облегченно вздохнул. Он из дому-то ушел на поиски Лады, которую, надо признать, в детстве терпеть не мог, только чтобы не видеть слез матери. Сестры дома не было, он зашел в столовую, потом на кухню, но, не найдя никакой еды, вернулся на террасу и, смущенно кашлянув, спросил:
– Извини за неуместный вопрос, а что у нас на ужин?
Йасмин пожала плечами.
– Не расстраивайся ты так, – сказал Егорка, – найдется он, не такой человек, чтобы бесследно исчезнуть.
– Надеюсь, что так. Но нельзя же сидеть, сложа руки.
– Но я же не сижу. Сейчас съем что-нибудь и пойду опять.
– Я себя имею в виду.
– Успокойся. А где Лада?
– Она пошла в баню.
– В каком смысле?
– В прямом.
– Понятно. Вместо того, чтобы приготовить ужин, она пошла в баню.
Стукнула входная дверь и во двор вошла рассерженная Лада.
– Ты, почему ужин не приготовила? – спросил Егорка.
– А я тебе в повара не нанималась, – отрезала сестра.
– Что это ты такая злая? – спросил Егор, – в бане воды не хватило горячей?
– Нет, не угадал, воды хватило, но только какой-то падар-сохтэ на моих воротах крест нарисовал .
– Крест? – удивился Егорка, – и что это значит?
– Как что, не соображаешь? Они метят дома иноверцев, христианам кресты ставят, иудеям звезды Давида. К погромам готовятся.
– Но ты же не христианка, – ухмыльнулся Егорка.
– Вот это и обиднее всего. Я мусульманка, – гордо сказала Лада, – и я этого так не оставлю. Пойду к имаму.
– И что ты ему скажешь?
– Как что? Я пожертвования вносила, пусть отрабатывает. Я пять овец купила и передала ему в качестве вакфа.
Егорка, не слушая сестру, вышел на улицу.
– Али не вернулся? – спросила Лада у Йасмин. Та молча покачала головой.
– Как нет? – воскликнула Лада. – Ох, не нравится мне все это, не нравится. Видно, в самом деле, уезжать придется. А повар не вернулся?
– Нет.
– Негодяй, а ведь, как он умолял меня взять его на работу. Милая, а ты случайно готовить не умеешь? Только не обижайся ради Бога, я помню, что ты из благородного семейства. – Я-то точно не умею. У меня другая специальность. Может, вдвоем что-нибудь состряпаем? Я в бане щербету с халвой поела. А Егорка ведь не отстанет, да и ты, небось, голодная. Надо было тебе со мной в баню пойти.
– Пойдем, я приготовлю еду, – сказала Йасмин, – поможешь мне.
– Ты умеешь готовить? – изумилась Лада, – невероятно. Где ты научилась? Неужели тебя в доме заставляли готовить?
– У нас с отцом в жизни был трудный период. Пойдем на кухню.
Стукнула дверь входных ворот, и через некоторое время в дом вошел Егорка.
– Вот вы где. На соседних воротах крестов нет, – сказал он, – звезд Давида тоже не наблюдается. Я обошел все двери зиммиев. Крест только на наших воротах. Когда я шел домой, креста не было.
– Это не погром, это что-то другое, – вдруг произнесла Йасмин, – кажется, я догадываюсь, что случилось с Али. Он в руках у разбойников. Но как они нас выследили? Вчера креста не было, он появился после того, как пропал Али. Значит, они его пытали, и он сказал, где остановился.
– Не будем судить его за это строго, – сказал Егорка, – под пыткой трудно промолчать.
– Тебя тоже пытали? – спросила Лада.
– Было дело.
– Сознался?
– Нет.
– Ну, вот видишь.
– Мне просто не в чем было сознаваться. Я бы и рад был.
– Егорка, они следили за тобой, – продолжила Йасмин. – Ты был на правильном пути, когда вломился в гостиничный номер.
– Но его там не было.
– Они его держат в другом месте, если он еще жив.
– Дивлюсь я твоему хладнокровию, – сказала Лада, – что значит порода. А зачем крест нарисовали?
– Чтобы в темноте не перепутать. Они придут ночью.
– И что мы будем делать?
– Мы должны нарисовать кресты на соседних воротах или стереть крест на своих, чтобы они запутались.
– Пятно останется, ворота грязные, – сказала Лада, – лучше на остальных нарисовать.
– Ворота соседей разрисовывать не будем, – сказал Егорка, – нехорошо это, не по-соседски. Это наша беда, и мы ее сами решим. А сейчас займитесь лучше ужином. А я подумаю над этим. Кто может сказать, какие по счету наши ворота от начала улицы?
* * *
Али стиснул зубы, чтобы не кричать от предстоящей боли, но вспомнил совет одного бывалого заключенного, сокамерника, с которым он сидел в Мараге. Тот, делясь с ним навыками тюремной жизни, советовал на допросах с пристрастием, не крепиться, не изображать из себя героя, все равно это никто, кроме палачей никто не оценит. Их это озлобляет. И они начинают стервенеть, и делать свою работу не механически, не формально, а с азартом. Сокамерник советовал кричать, что есть мочи: организму легче, душе, то есть, и заплечных дел мастера не свирепеют, да и не слышит никто, стесняться нечего. А они никому не расскажут. Поэтому лишь только Абдулла приложил клинок к пальцу, Али, помятуя наставления, завопил, что есть силы.
– Ты чего орешь? – недовольно спросил разбойник, – я тебе еще ничего не отрезал.
Али откашлялся, от истошного крика, у него запершило в горле. Он открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент в дверь постучали условным стуком.
Разбойники переглянулись. Окюз подошел к двери и открыл засов. В подвал вошел еще один человек.
– Кончайте с ним, – сказал он, – я их нашел. К нам в номер сейчас вломился один амбал славянской внешности, вот его разыскивал. Я проследил за ним.
– А тело здесь оставим? – спросил Окюз.
– А что с собой тащить?
– Хозяин склада найдет труп и заявит в полицию.
– Пока он найдет, мы уже будем далеко. По завтрашний день оплачено, вряд и он сегодня приедет, а завтра я ему еще за неделю вперед оплачу.
Али, холодея от ужаса, слушал, как разбойники решают его участь так, словно он уже мертв.
– Ладно, – сказал Окюз. Подойдя сзади, он схватил пленника одной рукой за волосы, другой приставил кинжал к горлу.
– Помолиться дайте, – попросил Али.
Не то, чтобы он был особо набожен. Желал оттянуть время в надежде на чудо.
– Обойдешься, – сказали ему, – тебя на том свете и так примут.
– Вы же мусульмане, – воззвал к их религиозным чувствам Али.
– Да нам плевать, – отозвался вновь вошедший разбойник, – режь ему глотку.
– Стойте, болваны, – приказал Абдулла. – А если ты ошибся или дом перепутал. Убьем его, когда вернемся. Оставь его.
– Может быть, обратиться в полицию? – предложила Лада.
– Ни в коем случае, – ответила ей Йасмин. – Вызвать полицию домой, все равно, что пустить козла в огород. Толку не будет, а капусты можем не досчитаться.
– Откуда ты знаешь?
– Отец рассказывал, ему люди жаловались.
– А ты что думаешь? – спросила Лада у брата.
– Я думаю, что она права, с полицией лучше не связываться. От разбойников они нас не оградят, а к нам прицепятся. Что, да зачем? – он с сожалением отодвинул, пустую тарелку, – хорошо, но мало, – сказал он.
– Мяса было мало, – ответила Йасмин.
– А где ты так готовить научилась?
– В Мекке.
– Поучилась бы, – сказал Егорка сестре.
– Ага, прямо сейчас и начну, – пообещала Лада и добавила, – я вообще удивляюсь твоей толстокожести. Как ты можешь, есть в такой час. Посмотри, Йасмин даже к тарелке не притронулась. И я тоже почти не ем.
– Ну, конечно, это же ты весь день провела в поисках Али, – ответил Егора. – В то время, как я в бане парился. Ну, ладно, червячка заморили, можно готовиться к обороне. Если они придут, то глубокой ночью. Поэтому я пошел спать. В полночь меня разбудите.
Егорка поднялся, поблагодарил за ужин, отправился спать в свою комнату.
– Это называется, «готовиться к обороне», – вслед сказала Лада, – Спокойной ночи, защитничек, приятных сновидений.
– А ты не хочешь прилечь? – обратилась она к Йасмин. – Поспи немного, а то на тебе лица нет.
– Я посижу на террасе, – сказала Йасмин.
– Хорошо, – согласилась Лада, – давай посидим, только я возьму одеяла, а то, ночью холодно.
Оставшись один, Али выждал, пока стихнут шаги, и принялся ерзать, изгибаясь всем телом, насколько это было возможно, пытаясь высвободиться из пут, но тщетно. Он был привязан к сиденью основательно. Во рту торчал кусок хлопка, поэтому закричать он тоже не мог. Единственный звук, который ему удавалось издать, был мычанием. Сердце его рвалось из груди, друзья и любимая жена были в смертельной опасности, но поделать он ничего не мог. Наконец Али оставил попытки вырваться из пут и, не то, чтобы успокоился, но затих и стал ожидать чуда, призывая его на помощь. Помещение, в котором он находился, было полуподвальным, Бойницы окошек были забиты досками, через щели проникали узкие полоски света. Али наблюдал, как в этих полосках плавают тончайшие волокна пыли. День близился к концу, хотя все еще было светло. Али подумал, что до наступления темноты вряд ли разбойники осмелятся напасть на дом. Да и справиться с Егоркой было совсем не простым делом. Если только они его перехитрят, каким-то образом выманив из дома. Но в доме были еще две женщины. Али пытался выплюнуть кляп, но одеревеневший язык едва ворочался во рту. Тогда он стал двигать челюстями, стараясь перепилить хлопок. В это время он услышал шаги за дверью, кашель кто-то, подойдя к двери, постучал и крикнул: «Эй, вы, есть кто-нибудь, открывайте!».
Али замычал, что есть силы. Но все было напрасным, тот, кто стоял за дверью, не услышал, потоптавшись немного, он еще несколько раз стукнул в дверь, после этого ушел. Наступила тишина.
В полночь Лада почти силой увела Йасмин с террасы и пошла будить брата. Но тот уже не спал, сидел на постели, зевал и крутил головой, вызывая хруст в шейных позвонках.
– Удалось вздремнуть? – участливо спросила Лада, трогая его за плечо.
– Конечно.
– Молодец, прямо завидно. Я бы нипочем не заснула. У меня так: либо я заснуть не могу полночи, либо проснуться. И спина что-то болит.
– Это потому, что ты ни черта не делаешь, – сказал Егорка, – все по хамамам шастаешь. Красоту наводишь. Дома ты без задних ног спала. Только башку на полати положишь и все, Лады нет. Потому что работать тебя мать заставляла. А сейчас от безделья маешься.
– Иди уже, умник, твой черед караулить. Кричи, если забижать станут. И вовсе я не от безделья маюсь, – добавила Лада, – а от беспокойства.
По ночному небу неслись рваные тучи. Там буйствовал ветер. В просветах были видны звезды, и мелькал недавно народившийся месяц. В эти короткие промежутки ночь становилась светлой, и Егорка с высоты террасы, мог ясно видеть, и двор, и часть улицы. Он сидел, держа на коленях лук, накинув на плечи одеяло, оставленное здесь женщинами, Просветов в небе становилось все меньше, месяц выглядывал все реже и, видя такое дело, Егорка обратился к Стрибогу с просьбой разогнать облака и на всякий случай, сказал еще пару слов Сварогу. Но результат оказался прямо противоположным. Небо затянуло совершенно, ветер опустился на землю. В небесах что-то треснуло, сверкнуло, точнее, сначала сверкнуло, потом треснуло, а затем и вовсе пошел дождь. Егорка, жалея, что обратился сразу к обоим Богам, переместился под навес. Боги, наверно, разозлились на него. А еще говорят, что ласковый теленок двух маток сосет. Собственно, неудовольство Егорки было вызвано вовсе не тем, что дождь и ветер превращали ночное дежурство из обычного бодрствования под звездами в нелегкое испытание. Богатырское здоровье Егорки в прошлом подвергалось и не таким невзгодам, к тому же он много раз в непогоду сидел в засаде в ожидании зверя. От сегодняшнего дежурства он даже получал определенное удовольствие. Беспокоило его только то, что ветер влиял на точность стрельбы из лука. Поскольку кругом была кромешная тьма, Егорка не мог определить, сколько осталось до рассвета. Звезды теперь были скрыты пеленою туч. Дождь вскоре превратился в настоящий ливень. Забор, окружающий дом, сзади и по бокам граничил с соседями. И нападения с этих сторон можно было не ожидать. Тем не менее, Егорка, накинув плащ, обошел двор, заглянул в конюшню, приободрил лошадей, которые при каждом раскате грома пугались и шарахались, ударяясь в перегородки. Затем он вернулся на террасу. К утру, однако, дождь кончился. Небо совершенно очистилось, и из-за гор появились первые лучи солнца. Промокший и продрогший Егорка произнес при этом: «Долго же вы раскачивались».
Он спустился во двор и выглянул на улицу, она была пуста. Егорка вернулся в дом и разбудил Ладу.
– Я иду спать, – сказал он, – ночь прошла спокойно.
– Еще бы, – зевая и потягиваясь, ответила Лада, – что они, глупые, в такой дождь по ночам шастать. И тебе дураку спать надо было, а не караулить незнамо кого. Вон вымок как курица.
– Интересно, – сказал Егорка.
Он вышел на улицу и взглянул на ворота. Креста на воротах не было.
«Вот оно, что» – сообразил Егорка. Они, наверное, приходили, но крест был смыт дождем.
Он вернулся в дом и встретил Йасмин. Она была бледна, под глазами виднелись темные круги.
– Я надеюсь, что ты спала хоть немного, – строго спросил Егорка.
Йасмин неопределенно пожала плечами:
– Сегодня он найдется, вот увидишь, – обнадежил Егорка.
Йасмин улыбнулась одними губами.
Егорка пошел в свою комнату, лег и тут же заснул.
Вскоре на террасу выглянула Лада.
– Схожу на рынок, куплю чего-нибудь на завтрак: сыра, масла, молока. Ничего нету. Этот гад, повар, уходя, все припасы кажется, прихватил.
– Может, мне с тобой пойти? – предложила Йасмин.
– Нет, Егорка спит, дом без присмотра.
– Хорошо, – согласилась Йасмин, – а ты закройся.
– Слушаюсь, мамочка, – сказала Лада.
Она накинула на голову платок, и закрыла лицо, оставив открытыми лишь глазам.
Выйдя на улицу, Лада первым делом взглянула на ворота. Креста на них не было.
– Интересно, – сказала она себе, – кто-то стер или дождем смыло. Выходит, зря дежурили.
Облегченно вздохнув, она отправилась на рынок. Когда, совершив покупки, вернулась, то увидела трех мужчин, которые стояли напротив ее дома и о чем-то тихо переговаривались. Увидев это, женщина остановилась. Один из них обратился к Ладе:
– Сестрица, не подскажешь, в каком доме проживает такой высокий светловолосый мужчина? Он дал нам адрес, а мы потеряли его.
Мусульманский этикет дозволял женщине не отвечать на вопросы незнакомых мужчин, этому Лада, не говоря ни слова, отперла дверь и скрылась во дворе. Ее встретила встревоженная Йасмин.
– Ты вернулась, слава Аллаху, – воскликнула она.
– Ты чего, этих людей испугалась? – спросила Лада.
– Каких людей?
– На улице стоят напротив дома.
– Нет, я их даже не видела.
– А что же у тебя такое лицо? Что-нибудь узнала про Али?
– Нет, об Али ничего не известно, но у нас еще Егорка заболел.
– Как заболел?
– Жар у него сильный, озноб, дрожит весь.
– Этого еще не хватало. Что же мы вообще без мужиков остались. Нашел время болеть.
Лада вошла в комнату, где лежал Егорка. Он был закутан в теплое одеяло, тем не менее, его била дрожь.
– Ты чего это? – спросила Лада. – Лодырничать решил?
– Простыл, наверно, – с трудом стуча зубами, произнес Егорка, – глотать больно. Сейчас я встану, полежу немного, надо идти искать Али.
– Лежи, уже. Какой из тебя искальщик. Я молока купила, сейчас вскипячу, принесу тебе. Это все, потому что ты обленился и ничего не делаешь, здоровье ослабло. Дома ты работал и никогда не болел.
Она отправилась на кухню, зажгла огонь в очаге, вскипятила молоко, налила в кружку, добавила туда меду. И вернулась к брату.
– Пей, – сказала она, – только осторожно, не обожгись.
Егорка с трудом приподнялся и стал дуть на молоко, отхлебывать из кружки маленькими глотками. Пока он пил, на лбу его выступила испарина.
– Видишь, уже потеть стал, – довольно сказала Лада, – значит, дело на поправку пошло.
– Он только заболел, какая поправка? – укоризненно сказала Йасмин. – Надо за хакимом [168]Хаким – доктор.
сходить.
– Обойдемся без шарлатанов, – сказала Лада. Ему пропотеть надо как следует, а такая хворь, лечи, не лечи, за неделю проходит. Принеси лучше ему еще одно одеяло.
Пока Йасмин ходила за одеялом, Лада заставила брата допить молоко, переодеть нательную рубаху, укрыться вторым одеялом. И Егорка заснул сном, который больше походил на беспамятство.
– Может, все-таки сходить за врачом? – повторила Йасмин.
– Нет, – твердо сказала Лада, – никаких врачей. От них все равно никакого толка. Придет, либо кровь начнет отворять, либо затянет песню о том, что Лукман велел лечить горячее холодом и наоборот. Раз у него жар, то посоветует обортывать мокрой простыней.
– А ты откуда все это знаешь?
– Мужа моего покойного так лечили, атабека, насмотрелась.
– А-а.
– Или ты считаешь, что раз я была рабыней…
– Нет, – быстро сказала Йасмин, – я так не считаю.
Но Ладу уже было не остановить.
– Если хочешь знать, то все мусульманские владыки были рождены от рабынь. Да, представь себе. Все Ил-Дениз, дед Узбека, великий атабек Ил-дениз, вообще был сам рабом. Но дело не в этом.
Лада надолго замолчала, видно было, что какая-то мысль не дает ей покоя.
– А в чем? – спросила Йасмин.
– Дело в том, что разбойники ищут Егорку, наверное, убить хотят, и, видимо нас с тобой они тоже убьют. Они сейчас стоят напротив наших ворот. А до сих пор мы живы только потому, что дождь смыл крестик с ворот. Что будем делать? Еще и Егорка заболел.
– Может быть, они уже ушли? – предположила Йасмин.
– Ну, пойди, посмотри.
Йасмин вышла на террасу. Вернувшись, сказала:
– Ты права, они еще стоят напротив дома.
– Не пойму, почему они здесь стоят. Можно же в любом месте стоять и караулить белобрысого человека. Чувствуют, что он здесь? Ладно, все, я иду в полицию. Их начальник должен меня помнить, при регистрации я ему хороший бешкеш дала.
– Ну, да, он тебя вспомнит, попросит еще денег. Он пошлет с тобой полицейских. Они придут и спросят: «Чего вы здесь стоите?» А они ответят, мол, законом это не запрещено. Или уйдут. Но что от этого изменится?
– Ну, раз ты такая умная, – в сердцах сказала Лада, – скажи, что делать?
– Они не видели твоего лица?
– О чем ты говоришь, я же мусульманка, – оскорбилась Лада, – нет, конечно.
– Я выйду к ним вместо тебя. Мы с тобой одного роста и телосложения.
– Вообще-то я повыше буду.
– Я пойду, позову их в дом, будет, чем угостить?
– Ты с ума сошла.
– Доверься мне, – попросила Йасмин.
– С какой стати?
– А с такой, что у нас нет другого выхода.
– О, Аллах! – жалобно сказала Лада, – что же за напасть такая. Только жить начала по-человечески и тут на тебе. С одной стороны, татары грозят, с другой разбойники. Кстати, это вы их привели за собой.
– Я привела их, я от них и избавлюсь, – завила Йасмн.
– Ну, ладно, – смирилась Лада, – Что от меня требуется?
– Я попрошу тебя сыграть роль моей рабыни, а я буду хозяйкой дома.
– Роль рабыни я играть не буду, лучше смерть.
– Тогда просто служанки.
Лада вздохнула и кивнула головой.
– А теперь иди и пригласи их в дом, скажи, хозяйка зовет.
– Ты хотела сама к ним выйти.
– Передумала, ступай.
– Не командуй, – огрызнулась Лада, закрыла лицо и вышла на улицу.
Трое мужчин, завидев приближающуюся к ним женщину в парандже, с любопытством воззрились на нее.
Приблизившись, женщина отвесила легкий поклон и сказала:
– Высокородные господа, моя госпожа просит вас оказать ей честь и отдохнуть в ее доме.
«Высокородные господа» переглянулись, один из них сказал:
– Передай своей госпоже нашу благодарность, мы сейчас придем.
Лада повернулась, пошла обратно. Уходя, она услышала жаркий шепот.
– Это тот самый дом, я вам говорю.
Лада вернулась в дом, где ее ждала Йасмин.
– Я их пригласила, – отчиталась она.
– А где же они?
– Думают, видимо. Они не зря стоят у нашего дома.
– Откуда ты знаешь?
– Я слышала их разговор, так что ты затеяла очень опасную игру, я бы даже сказала, смертельно опасную. Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– Когда они придут, мы сядем в зале. Я хлопну в ладоши, и ты принесешь вино, сладости, фрукты.
– Дожила, – сказала Лада, – все возвращается, откуда ты вышел, туда ты и вернешься.
– Не сердись, – попросила Йасмин, – если все получится, я весь день тебе буду прислуживать, хочешь?
– Обойдусь.
– Потом я попрошу тебя поиграть нам. Ты ведь умеешь играть.
– А потанцевать не надо? – язвительно спросила Лада.
– А ты умеешь? – обрадовалась Йасмин.
– Да, но ты напрасно радуешься? Я перед ними танцевать не буду.
– Будешь, – неожиданно жестко сказала Йасмин. Она извлекла два кинжала и один протянула Ладе.
– Это кинжалы Али. Когда-то он оставил их мне, уходя спасать моего отца. С тех пор я с ними не расстаюсь.
Лада взяла кинжал, повертела его в руках.
– И что мне с ним делать?
– Я попрошу тебя танцевать перед гостями. Во время танца ты вонзишь его в сердце разбойника. А я убью второго.
– Почему обязательно во время танца?
– Так надо, вообще-то лучше их залить кипящим маслом.
– Масла в доме нет.
– Ну, тогда и выбора нет.
– А с третьим, что будем делать? Их же трое.
– Двоих мы убьем, останется один. А с одним мы как-нибудь справимся вдвоем. Так, все. Они идут. Иди, встречай.
Лада, накинув платок, привела разбойников в зал, застеленный хорасанскими коврами. Разбойники пришли вдвоем.
– А где же ваш товарищ? – спросила Лада.
– Он ждет кое-кого, позже придет.
– Садитесь, господа, – предложила Лада, – хозяйка сейчас выйдет.
Разбойники расселись на коврах, которые она выбирала с такой любовью и купила за большие деньги. Закрывая за собой двери, Лада услышала голос одного из них:
– Дело принимает интересный оборот, оказывается, нас пригласила женщина.
– Ты что, глухой, – ответил другой разбойник, – она еще на улице сказала: «госпожа приглашает».
– Наверно, я о чем-то другом думал?
– Я знаю, о чем ты думал: как свое брюхо ненасытное набить и спать залечь. Больше тебя ничего в этой жизни не интересует. Если б ты не забыл закрыть вход в пещеру, мы бы не тратили свое время здесь понапрасну.
– Ну, почему же понапрасну? Сейчас к нам хозяйка выйдет, надеюсь, она молода.
– Служанка, кстати, у нее ничего, – сказал первый разбойник.
Лада взяла поднос с фруктами и сладостями, приготовленный Йасмин. Поставила его на голову. Другой рукой подхватила кувшин с вином и вернулась к гостям. При виде подноса, разбойники оживились, а когда Лада принялась наполнять чаши вином, разбойник воскликнул:
– В этом доме подают вино, и прислуживает прекрасная гурия. Кажется, мы попали в рай.
Лада тихо сказала в сторону:
– Еще нет, но за этим дело не станет.
– Что ты говоришь? – спрсил разбойник.
– Я говорю, чувствуйте себя как в раю, – сказала Лада, – ешьте, пейте.
Она вышла из зала и увидела Йасмин, которая готовилась войти. На ней было лучшее платье Лады. Темно-зеленый шелк, расшитый персидской бирюзой.
– Это мое любимое платье, – трагическим голосом произнесла Лада.
– Дом тоже твой, – ответила Йасмин.
– Умоляю, не запачкай.
– Ничего, кровь легко отстирывается, – ответила Йасмин.
От этих слов Лада едва не упала в обморок.
Йасмин глубоко вздохнула, закрыла лицо тонкой прозрачной накидкой, и вошла в комнату.
С любопытством, глядя на женщину, разбойники поднялись ей навстречу.
– Приветствую вас, господа путешественники в своем доме, – молвила Йасмин. – Моя служанка, возвращаясь с рынка, сказала, что трое благородных людей стоят на улице напротив моего дома. Я сказала об этом своему отцу, и он ответил, что невежливо не пригласить в дом человека, стоящего у ворот. Так говорил пророк, да пребудет с ним мир. Ешьте, пейте, надеюсь, наше вино придется вам по вкусу.
– Вино замечательное, – сказал первый разбойник, – у него какой-то особенный бархатистый вкус. Что это за вино?
– Это наше местное вино, азербайджанское. Я дам вам с собой в дорогу, если оно вам так понравилось.
– Благодарю тебя, ханум, а где достопочтимый хозяин этого дома?
– К сожалению, он нездоров, не может выйти к вам.
– Надеюсь, ничего серьезного?
– Нет, простыл на охоте.
Жаль, передай ему нашу благодарность.
– Непременно.
– А как ты догадалась, что мы путешественники?
– По вашему говору, нахичеванцы говорят иначе.
Разбойники расхохотались, несколько развязно, Йасмин с удивлением заметила, что они уже захмелели.
– Это точно, воскликнул разбойник, – они буквально к каждому слову прибавляют приставки ба: «иди сюда ба», «садись да ба». Разбойники вновь расхохотались. Но ты, госпожа, так не говоришь. Ты не местная.
– Мы жили в Табризе, после нашествия татар переехали сюда. А чем вы занимаетесь? Каков род ваших занятий? – спросила Йасмин.
Первоначальное волнение прошли, и она вела себя уверенно.
Гости переглянулись, и Абдулла, а это был он, весело сказал:
– Купцы мы, благородная госпожа.
– Какие же товары вы привезли в Нахичеван? У нас здесь всего в избытке.
– Мы приехали получить должок с нашего компаньона.
– Это такой высокий и светловолосый?
– Да-да, – оживились разбойники, – вы знаете, где он живет?
– Нет, не знаю. На нашей улице, во всяком случае, таких нет.
– Откуда же вы знаете, что он высокий и светловолосый? – подозрительно спросил Окюз.
– Служанка сказала, что вы ищете такого человека.
– Действительно, – разочарованно сказал Абдулла, – мы ее расспрашивали.
Окюз спросил:
– А куда вы поедете, когда здесь появятся татары?
– Мы об этом не думали, – сказала Йасмин, – но для вас, надо полагать, этот вопрос решен.
– Нет, не решен, – неожиданно грустно сказал Абдулла, – ломаем голову. Столько нажито…
– Непосильным трудом, – перебил его Окюз и расхохотался.
Абдулла смотрел на него сначала укоризненно, но затем улыбнулся, издал смешок. К нему присоединился Окюз. Они хохотали до слез, всхлипывая и повторяя «непосильным трудом». Это словосочетание почему-то их очень смешило.
– Пейте, господа, угощайтесь, – воскликнула Йасмин. – Я смотрю, вы люди жизнерадостные и не прочь повеселиться. Может быть, вы желаете послушать музыку?
– Это было бы верхом удовольствия, – отсмеявшись, сказал Абдулла, – прости нас, мы шумно себя ведем, наверное, докучаем твоему отцу.
– Нисколько. Он выйдет позже, не беспокойтесь.
Йасмин хлопнула в ладоши, и в зал вошла Лада.
– Слушаюсь вас, госпожа, – сказала она и поклонилась до пола.
«Переигрываем», с досадой подумала Йасмин.
– Наполни кубки наших дорогих гостей и сыграй им какую-нибудь хорошую мелодию.
– Слушаюсь, госпожа, – повернувшись к Йасмин и делая страшные глаза, – сказала Лада.
Она наполнила кубки, принесла чанг, села, скрестив ноги, и тронула струны. Полилась музыка.
Некоторое время разбойники слушали, попивая вино, затем Окюз сказал:
– Очень хорошая музыка, но мы больше любим игру на барабане.
– Помолчи, невоспитанный, – одернул его Абдулла, – разве ты не знаешь, дареной лошади в рот не заглядывают и тем более на ней не скачут.
– А ты поговорки перепутал, – злорадно ответил Окюз.
У обоих изрядно заплетались языки.
– Не спорьте, господа, – сказала, откладывая чанг в сторону Лада, – я умею играть на барабане.
Она вышла и вскоре вернулась. Под рукой на тонком ремне у нее висел узкий барабан, именуемый думбул. Лада принялась бить в него ладонями, извлекая энергичный ритм, двигаясь, совершая танцевальные движения. Разбойники весело хлопали в ладоши в такт ее шагам. Лада бросила вопросительный взгляд на Йасмин, та кивнула утвердительно, поднялась, стала танцевать, подражая Ладе, при этом, держа правую руку под шалью, готовясь ударить ближайшего к ней разбойника, но в этот момент он вдруг перестал хлопать, широко зевнул и повалился на ковер. Абдулла попытался его поднять, сам, при этом с трудом держась на ногах. Йасмин приблизилась к ним, обнажив клинок. Увидев это, Лада достала свой кинжал. Абдулла обернулся и воскликнул:
– Э, да у них ножи, я же говорил, что это тот самый дом.
Он едва увернулся от выпада Йасмин, но не удержался на ногах, упал. Стал подниматься, тогда Лада, оставив кинжал, ударила его по голове барабаном. Абдулла повалился на неподвижно лежащего товарища и затих. Йасмин, которую трясло от волнения, переводила взгляд от одного лежащего разбойника к другому.
– Ничего не понимаю, – наконец-то сказала она, – а что с ними?
– Что, что! Напились и спят, – тяжело дыша, объяснила Лада. – Все очень просто.
– Их что, с этого кувшинчика так развезло? Мой отец, я помню, один за ужином такой кувшин выпивал.
– Вообще-то организмы у людей разные. Один с чашки лыка не вяжет, а другому и кувшина мало. Но здесь дело не в организме, а в вине.
– В вине?
– Да, как говорил Омар Хайам «истина в вине».
– Ты их отравила? – воскликнула Йасмин.
– Нет, просто бросила в вино гашиш. Атабек так иногда делал, если заснуть не мог. Он был дружен с исмаилитами, его научили. Они будут спать теперь очень долго.
– А зачем ты это сделала?
– Очень крови я боюсь, – пояснила Лада, – тем более, что здесь ковры. Знаешь, сколько динаров я за них отвесила?
– Почему же ты меня не предупредила?
– Поздно было, я же не сразу сообразила, про гашиш.
Йасмин обняла Ладу. Потом проинесла веревку и спящих разбойников связали.
– Теперь надо заманить третьего. – сказала Йасмин.
– Зачем манить? Он сам придет.
– Ждать некогда, – заявила Йасмин. – Иди, позови его.
– А вдруг он заподозрит?
– А ты позови так, чтобы он не заподозрил. Когда он войдет, держись сзади.
Лада открыла лицо и так, с непокрытой головой, вышла на улицу.
– Благородный господин, – обратилась она к разбойнику, который с мрачным видом прохаживался взад-вперед вдоль забора. – Ваши товарищи просят вас подняться в дом.
Ошеломленный красотой Лады, разбойник глупо заулыбался и пролепетал:
– А караулить, кто будет? Пусть кто-нибудь меня сменит.
– С террасы из дома все видно, – нашлась Лада, – прошу вас.
– А что же они тогда меня раньше не позвали? – спросил разбойник. Видно было, что он был мрачен именно по этой причине.
– Пока поели, выпили вина.
– Что? – воскликнул разбойник, – вина?!
Быстрым шагом он вошел во двор. Йасмин встретила его на дорожке, ведущей в дом.
– Приветствую гостя в своем доме, – произнесла она.
Разбойник сделал несколько шагов и, поскольку хозяйка не двигалась, остановился. Йасмин приблизилась к нему. Заинтригованный мужчина с любопытством ожидал, губы его растянулись в улыбке, обнажив щель между зубами. В этот момент Лада, идущая сзади присела под мужчину и Йасмин, протянув руку, толкнула разбойника в грудь. Мужчина, открыв от изумления рот, потеряв равновесие, грохнулся оземь. Йасмин тотчас села ему на грудь и приставила острие кинжала к его глазу.
– Шевельнешься, – сказала она, – лишишься глаза.
– Понял, – проговорил внезапно охрипший разбойник.
– А сейчас вытяни руки.
Йасмин схватила мужчину за бороду, привстала, продолжая целиться в глаз, пока разбойник выполнял приказание. Лада связала ему руки, затем ноги, после этого они подхватили его подмышки и потащили его в дом. На крыльце их встретил Егорка блуждающим взглядом. Держась за балясину, он спросил:
– А что здесь происходит. Там какие-то мужики валяются пьяные. Другого тащат. Вы что себе позволяете?
– Ты, почему встал? – набросилась на него Лада, – а, ну марш в постель.
Увидев товарищей, валявшихся связанными на полу, разбойник спросил:
– Говорил я им, не надо ходить, это тот самый дом. У меня же хорошая зрительная память. А что вам надо?
– Это хорошо, что у тебя зрительная память, – заметила Лада, – сейчас ты нам опишешь подробно, как найти Али, где вы его спрятали.
– Какого Али, мы никого не прятали.
– Видишь, как бывает? Зрительная хорошая в ущерб обычной. Так часто бывает, – сказала Лада. – Если я тебе сейчас глаз один выколю, то равновесие сразу восстановится.
– Да хоть голову отрежьте, – дерзко ответил разбойник, – я вам все равно ничего не скажу.
– Если будешь грубить и отпираться, – вступила в разговор Йасмин, – то до головы очередь обязательно дойдет. А для начала мы отрежем тебе палец.
Йасмин, видимо, сердцем почувствовала, как пытали ее мужа.
Видя, что Егорка, несмотря на упреки сестры, уходить не собирается, Йасмин сказала, обращаясь к нему:
– Будь добр, поддержи, пожалуйста, его руку.
Егор охотно исполнил эту просьбу. Завидя нависшего над ним атлета, разбойник завопил:
– Стойте, я все скажу!
Когда заскрипела дверь склада, Али находился в состоянии, пограничном между сном и обмороком. В помещение вошли две женщины, которых он узнал, несмотря на то, что был во сне, или обмороке. Они разрезали путы на его руках, и он рухнул на руки жены, которая едва удержалась на ногах. С помощью Лады, Йасмин уложила Али на скамью и привела в чувство, похлопав по лицу.
– Как вы нашли меня? – спросил Али, едва ворочая распухшим языком.
– По дороге расскажем, – ответила Йасмин, – попробуй встать, мы тебе поможем.
Али поднялся и для начала сел.
Он чувствовал слабость и головокружение, онемевшие руки отказывались подчиняться. Он стал сжимать и разжимать пальцы, восстанавливая кровообращение.
– Вы одни, а где Егорка? – спросил он.
– Там, – неопределенно ответила Йасмин, указывая назад большим пальцем, растирая ему руки. – Как ты себя чувствуешь?
– До чего же я рад тебя видеть! – вырвалось у него.
Йасмин лишь улыбнулась, как подобает мусульманской женщине, она не показывала своих чувств на людях.
– А меня? – спросила Лада.
– Тебя в первую очередь.
Йасмин сильно ущипнула мужа, но онемевшая плоть ничего не чувствовала. В этот момент появился Егор. Он вошел задом, наклонясь вперед, что-то волоча перед собой.
– Привет, – сказал он Али, – выпуская из рук свою ношу.
Али узнал одного из разбойников. Егорка улыбнулся другу и следом втащил на склад еще двоих. Двое были без сознания, у второго торчал во рту кляп. И он дико вращал глазами.
– Узнаешь их? – спросил Егор.
Али кивнул.
– Это все они, – сказал Егор, – указывая на женщин.
– Это наша работа, – гордо сказала Лада.
– Что с ними делать собираешься? – спросил Али у Егорки.
– Я хотел им глотки перерезать, да в Араксе утопить. Но женщины возражают.
– Мы возражаем, – подтвердила Лада.
– Придется их здесь оставить связанными, хотя это и рисковано. Ты что скажешь?
Вместо ответа Али указал на связанного разбойника, который жадно ловил каждое слово. Недолго думая, Егорка нагнулся и опустил свой огромный, поросший рыжими волосами кулак на его голову. Глаза разбойника тут же закатились, и он лишился чувств.
– Надеюсь, что ты его убил, – предположил Али.
– Да, нет, очнется, – добродушно сказал Егорка.
– Жаль, потому что оставлять их в живых нельзя. Они сразу же пойдут по нашему следу.
– Но зарезать их как баранов вы тоже не можете, – заявила Йасмин.
– Они чуть не убили твоего мужа, – возразил Егор.
– Но не убили же.
– Хотели убить.
– Аллаху угодны дела наши, а не намерения.
– Ну, это, как посмотреть.
– В данном случае именно так.
– Вчера я видел, как ты целилась кинжалом ему в глаз.
– Это было в бою.
Егорка не нашелся и развел руками. Йасмин достала кинжал и протянула мужу со словами:
– У тебя больше всех причин и злости для того, чтобы убить их. Зарежь их.
Али взял кинжал, покрутил в руках.
– А где второй? – спросил он.
– У Лады.
– Как долго они здесь пробудут здесь связанными? – обратился он к Егорке.
– Это зависит от того, на сколько дней они арендовали склад. Время выйдет, придет хозяин и выпустит их. А насколько, это мы сейчас узнаем.
Егорка принялся тормошить и бить по щекам разбойника. Тот очнулся и испуганно замычал. Егорка вытащил кляп и задал вопрос:
– На сколько дней вы арендовали склад?
– На десять дней, – едва двигая челюстями, ответил разбойник. – Еще два дня осталось.
Егорка вернул кляп на место, взглянул на друга. Али сказал, обращаясь к разбойнику:
– Мы вам оставим жизнь, а сами уйдем. Не пытайтесь преследовать нас, второй раз пощады не будет.
* * *
По настоянию Али, в путь собрались в тот же день.
Долго утешали Ладу, которая не могла так просто расстаться со своим домом.
– У меня даже времени нет продать его. Как я могу бросить его на произвол судьбы? Его же сразу разграбят, – причитала она.
– Чего ты так переживаешь? Попроси соседей присмотреть за ним, и все. – Посоветовала Йасмин.
– Да как же мне не переживать, – посетовала Лада, – ведь это же единственное, что у меня есть.
– Ну, спасибо тебе, сестра, – отозвался Егорка, – вот что деньги с человеком делают, родства уже не помнит.
– Я имею в виду недвижимое имущество. А на тебя я посмотрю, когда ты домом собственным обзаведешься.
– Попроси соседей, – повторила Йасмин, – или найми кого-нибудь, сторожить, задаток дай, остальное посули заплатить, когда вернешься.
– А мы вернемся? – с надеждой спросила Лада.
Йасмин пожала плечами.
– Не знаю, это я так, чтобы тебя утешить. А там как сложатся обстоятельства.
– Но у меня мало денег.
– На задаток наскребем.
Лада, вздохнула, накинула платок и пошла к соседям. Когда она вернулась, лошади уже были оседланы, Хурджины с едой и корчаги с водой приторочены к седлам.
– Соседи присмотрят, – сказала она. – Поехали, что ли, иншааллах вернемся.
– Все-таки удивительные вы женщины, – сказал Егорка. – Вместо того, чтобы избавиться от своих врагов, которые в нашей власти, мы бежим от них, лишь бы не убивать их.
– Мы все равно собирались уезжать, – ответила Лада.
– А они все равно пойдут за нами, – сказал Али, – у нас в запасе два дня, за это время мы должны добраться до пещеры, долго мы там гостить не будем. Возьмем деньги и уйдем.
Маййафарикин.
В тени отбрасываемой воротами дворца правителя было не протолкнуться от нищих. Поэтому Насави пришлось ждать на самом солнцепеке. В потертых обносках, подпоясанный обычной веревкой, он мало, чем отличался от остальных попрошаек, дни напролет ожидающих милостыню у дворца. Дорогую одежду пришлось продать из-за крайней нужды. После нападения татар на лагерь хорезмшаха, ему удалось спасти и спрятаться в горах. Он просидел в пещере три дня. Затем спустился в Амид и пробыл там два месяца, ожидая возвращения султана. Затем, потеряв надежду, с караваном отрправился в Ирбил, разыскивая повсюду следы султана. Слухи о его судьбе были противоречивы. Тех, кто утверждал, что султан погиб, было мало. Большинство говорило о том, что султан жив, он де собирает войска и готовится к походу. Влача полуголодное существование, терпя невзгоды пути, Насави пришел сначала в Азербайджан, а оттуда в Маййафарикин.
Дверь в воротах открылась, и из нее вышел хаджиб в сопровождении охранника. Он покрутил головой и, увидев Насави, поманил его.
– Тебя примет вазир, – сказал хаджиб, – и, если сочтет твое дело важным, допустит к правителю. – Но горе тебе, если ты солгал, и ты не тот, за кого ты себя выдаешь.
– Я тот, – ответил бывший китаб ал-мунши.
– Следуй за мной.
Горестно усмехнувшись, Насави зашагал за хаджибом. Несколько месяцев назад его принимали здесь со всеми почестями подобающими его сану. Но, людей этих он не винил. Кто бы узнал в нем сейчас начальника канцелярии хорезмшаха.
За воротами оказался двор полный вооруженных людей, по широкой лестнице они поднялись в здание и вошли в зал, где к ним присоединился еще один хаджиб, а стражник остался у дверей. Затем, пройдя несколько галерей, остановились у двери. Хаджиб внутренних покоев доложил о посетителе, затем разрешил войти. Насави оказался в небольшой комнате, где за столом сидел человек и что-то писал.
Взглянув на посетителя, он сказал:
– Итак, ты утверждаешь, что являешься начальником канцелярии хорезмшаха.
– Да, господин, – ответил Насави.
– Назови свое имя.
– Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави.
– Имя названо, верно, но этого недостаточно, чтобы убедить нас в правоте своих слов. Как ты можешь доказать свою правоту?
– Малик Музаффар знает меня в лицо. Я был здесь несколько месяцев назад.
– Надеюсь, ты понимаешь, что должен убедить меня до того, как попадешь на прием.
– У вас есть письма от моего султана – сказал Насави. – Они написаны моей рукой.
Вазир открыл шкатулку, порывшись в ней, извлек оттуда свиток бумаги, развернул его:
– Ты предлагаешь сравнить почерк, я не горазд в этом упражнении.
– В этом нет необходимости, прочитайте начало любой фразы, и я ее закончу, либо назовите дату письма, и я скажу о его сути.
Вазир прочитал несколько слов и Насави без запинки продолжил оставшуюся фразу. Вазир убрал письмо и поднялся.
– Я приношу свои извинения, – сказал он. – Я немедленно доложу о вас малику.
Через некоторое время Насави стоял перед правителем. Выразив радость по поводу неожиданной встречи, правитель воскликнул.
– Что с вами ходжа, почему вы в таком виде, что случилось?
Что-то в голосе Малика Музаффара говорило о том, что вопрос лишь форма вежливости, и правитель осведомлен о поражении хорезмшаха. Тем не менее, Насави рассказал о своих злоключениях, начиная с того момента, когда слуга разбудил его криком: «Вставай, судный день настал». Закончил он словами.
– С того самого дня я ничего не знаю о султане.
Малик Музаффар, выслушав Насави, молчал долго, затем сказал.
– Несколько дней назад на городском рынке задержали курда в драгоценной одежде. На допросе он признался в том, что убил хорезмийца и забрал его одежду. Я послал людей в ту местность, он был из села Айн-дар. Они привезли вещи убитого – коня, седло, меч и другие предметы. Я призвал одного из приближенных хорезмшаха, который находится при моем дворе, и он опознал их как вещи султана.
– Я могу узнать, кто это придворный – спросил Насави.
– Это амир – ахур Талсаб.
– Можно мне взглянуть на эти вещи – попросил Насави. Правитель кивнул хаджибу, тот принес большой сверток, положил на пол и развернул его. Насави узнал сразу зу-л-фикар – знаменитый меч Джалал ад-Дина, Канцлер заплакал и опустился на колени.
– Что это за палочка? – спросил правитель.
– Он вставлял ее в волосы – ответил Насави. – Это действительно его вещи.
– Я вижу, как искренне твое горе, – сказал правитель, – я соболезную тебе.
Насави поднялся, вытирая слезы.
– Я похоронил султана со всеми почестями, – продолжал Музаффар, – место отмечено, но землю до лучших времен над его могилой разровняли, чтобы татары не надругались над ней.
– Это благоразумно, – сказал Насави.
– Я не был с ним знаком лично, – продолжал правитель, – мне не довелось с ним встретиться, пока он был жив. Мы все сожалеем о его смерти. Я хочу добавить, что если бы он вел добропорядочный образ жизни, не пролил бы столько крови, не враждовал бы с соседями, то его дело бы крепло. И мы все присоединились бы к нему в священной борьбе против татар.
Насави, выслушав речь правителя, тяжело вздохнул и признес.
– Что я могу сказать в его оправдание. Что касается его храбрости, то это был лев среди львов. Он был самым отважным среди своих смельчаков. В то же время, он был кротким, никогда не сердился и не бранился. На самом деле, он любил справедливость, однако время смуты изменило его нрав. Он любил облегчать жизнь своих подданных, но правил во время упадка и потому уприбегал к насилию. Жаль, что все так вышло – Насави замолчал. – Это величайшее горе.
– Что ты собираешься делать теперь? – спросил Малик Музаффар.
– Виновник его гибели, ведь он у вас, выдайте мне его, чтобы я мог исполнить виру– акт мщения.
– Ты опоздал, – не без удовольствия произнес правитель. – Я все сделал, даже более того. По моему приказу все мужское население селения было перебито, а само село сожжено.
Насави поклонился султану.
– Ты доволен? Что теперь ты собираешься делать?
– Я не знаю, – признался Насави.
– Оставайся у меня, – предложил Малик Музафар. – Я дам тебе хорошую должность.
– Я с благодарностью приму ваше предложение. А сейчас, не найдется ли уголка, где бы я мог помолиться.
– Можешь помолиться здесь, то окно выходит на киблу.
После этого правитель, а за ним, остальные, вышли из зала, оставив Насави одного. Он подошел к указанному окну, опустился на колени и произнес молитву в несколько ракатов, закончив ее словами: «Да успокоит его Аллах милостью, прохлаждающей его душу и освещающей его могилу, и да признает его усердие в защите веры Аллаха. Да осенит Аллах его своими благами, как об этом просит молитва, проистекающая от чистой любви и дружбы, и о чем льются мои слезы верности и преданности!»
Гористая местность в трех днях пути от Нахичевана.
– Это здесь, – сказал Али, – вон та гора. Но на всякий случай я поеду, разведаю окрестности. А вы оставайтесь здесь, спрячьте лошадей в этой лощине и отдохните.
– Разумно, – сказал Егорка. Он спрыгнул с лошади и помог спешиться женщинам.
– Можно я с тобой поеду? – спросила Йасмин.
Али улыбнувшись жене, покачал головой и тронул поводья.
Он доехал до подножия горы, привязал лошадь. Затем поднялся по склону, разыскал вход в пещеру, вернее место, где она должна была быть, и остановился, рассматривая скалу и сокрушаясь над своей глупостью. Он знал, как выйти из пещеры, но не знал, как в нее попасть. И ни разу за то время, что они были в пути, ему не прищло это в голову. Возможно, что они проделали этот путь понапрасну. Али некоторое время разглядывал и трогал: расщелины, выступы, неровности, в надежде найти что-нибудь похожее на рычаг тайного механизма, но все было тщетно. Когда он в бессилии опустил руки, кто-то спросил сзади:
– Что, нибудь потерял уважаемый? Помощь нужна?
У Али упало сердце.
Он медленно обернулся и увидел перед собой около двух десятков вооруженных до зубов людей. Они скалили зубы, предвкушая развлечение. Как они смогли так подойти бесшумно?
– Мир вам, – сказал Али.
Это были не хорезмийцы, как он первоначально подумал.
– Ты что здесь потерял? – не ответив на приветствие, спросил человек, выделявшийся среди остальных статью и дорогой одеждой.
Али лихорадочно соображал, но ничего правдоподобного в голову не пришло. В самом деле, что мог делать человек его рода занятий в таком безлюдном месте. Знать бы, что так выйдет, пригнал бы с собой овец, глядишь, за пастуха приняли.
– Так, значит, это ты был здесь месяц назад? – спросил предводитель.
– Я, – ответил Али, так ничего и не придумав.
– Молодец, я люблю, когда правду говорят. А что же ты не знаешь, как туда войти?
– Нет, не знаю.
– Ну, что же, – обратился главарь к соратникам, – покажем, как ларчик открывается, пусть потешится перед смертью.
– Отчего же не показать? – вразнобой отозвались разбойники. Двое из них отвалили в сторону большой валун, под, которым обнаружилось металлическое кольцо.
Главарь, нагнувшись, ухватился за него, и с усилием повернул его вдоль оси. На глазах у Али скала дрогнула и поплыла в сторону.
– Это как же эта штука работает? – спросил Али.
Главарь пожал плечами.
– Сам каждый раз удивляюсь.
– Это значит, не вы придумали?
– Так было, когда меня назначили хранителем сокровища. Ну, заходи, – пригласил главарь.
– Зачем?
– Как зачем? Ты же хотел зайти, или ты хочешь сказать, что скальные породы изучал, как Фархад, чтобы скалу насквозь пробить.
Али оценил иронию главаря, имеющего представление о литературе, и улыбнулся, хотя радоваться было нечему.
– Улыбаешься, это правильно. Надо легко принимать то, над чем не властен. Прошу.
Али повиновался и вошел в пещеру. Главарь разбойников отдал распоряжение своим людям и вскоре в очаге пылал огонь, из хурджинов появились всякие явства в виде плова, который тут же вывалили на железное блюдо и стали разогревать над огнем, освежеванного барашка для кебабов, корчаг с вином, плодов, овощей, хлебных лепешек.
– Может, его связать? – спросил один из разбойников.
– Пока не надо, далеко не убежит, – ответил главарь. – Он же сам пришел. Верно, я говорю?
– Верно, – подтвердил Али, – зачем вязать человека, если он сам пришел.
– Давно мы тебя поджидаем, – не скрывал своего удовольствия главарь. – Трое моих людей пошли на твои розыски, хотя я им и говорил, что вор вернется. Уже, если повадился ходить.
– Ты слова-то выбирай, – ответил Али. – Я не вор.
– Смотри, какой дерзкий, – удивился главарь, – зачем же ты в пещеру нашу залез, если не воровать?
– Вообще-то я спасался от преследования хорезмийцев. На ней не было написано «Вход воспрещен. Частная собственность».
Разбойник захохотал.
– Я смотрю, у тебя язык хорошо подвешен. Ты, видать, человек не простого звания. Не пастух.
– Нет, я не пастух. Но не в этом дело. Прежде, чем называть меня вором, скажи, что я у вас украл?
Вопрос вдруг поставил главаря в тупик. Он ненадолго задумался, затем подозвал одного малого и спросил:
– Юсуф, сколько он у нас украл?
Юсуф пожал плечами.
– Ты что же, не проверял, не считал?
– Разве это можно сосчитать? – ответил Юсуф.
Главарь хмыкнул.
– Мы ничего не взяли, – сказал Али, – самую малость, несколько монет, и то машинально. Могу вернуть.
– Давай, – сказал главарь, протягивая руку.
– Не могу, – признался Али, – поиздержался в дороге. Но я могу отработать. Скажем, юридические консультации. Но раз я сам пришел и готов все вернуть, то есть налицо явка с повинной, что уже является смягчающим обстоятельством, то нет состава преступления. А значит, я невиновен.
– Ну, хорошо, умник, допустим, – согласился главарь. – В тот раз ты взял в долг. А сейчас зачем ты пришел? А? Не воровать? Своей болтовней ты меня не проведешь.
Али вздохнул и развел руками.
– Я, действительно, пришел за деньгами. Почему? Долго рассказывать. Но дело не в этом.
– Как это не в этом? А в чем же?
– Я ничего не взял, как видишь, – отчеканил Али.
– Но хотел же, – вскричал возмущенный главарь.
– Намеренье неподсудно, – заявил Али. – Господу Богу угодны дела наши, а не намеренья.
– Я понял, кто ты, – сказал главарь, – ты судейский крючкотвор.
– Можно узнать твое имя? – спросил Али.
– Меня зовут Хасан.
– Благороднейший Хасан. Я преклоняюсь пред твоим умом. Как ты догадался, что я судейский?
Польщенный Хасан довольно улыбнулся:
– По демагогии, которую ты здесь развел.
– Так что ты думаешь со мной делать, Хасан? Может, отпустишь?
Хасан покачал головой.
– Но я же ничего не взял.
– Ты видел, ты должен умереть, – заявил Хасан.
– Других вариантов нет?
Хасан задумался, потом сказал:
– Глаза можем тебе выколоть, чтобы никому не показал дорогу.
– Нет, это не годится, тогда уж лучше убейте.
– Ну, вот видишь, ты сам все понимаешь.
– Когда убивать будете? Сейчас? – деловито спросил Али.
– Ну, зачем же перед едой аппетит портить? – поморщился главарь. – После. Я приглашаю тебя разделить с нами трапезу. Я вижу, человек ты приятный в общении, умный.
– Зачем же убивать хорошего человека? – спросил Али.
– Таков порядок, – ответил Хасан, – кто увидел хранилище, должен умереть. Ты не думай, что мне хочется тебя убивать, напротив, ты мне симпатичен. Но правила нельзя нарушать.
– Но есть еще один вариант сохранить мне жизнь.
– Какой?
– Примите меня в ваши ряды, и вопрос исчерпан.
– И кого мы обманем? Самих себя? Нет, так не годится. Если бы ты сначала вступил, а потом узнал тайну, тода бы это было засчитано.
– А что это меняет? От перемены мест слагаемых, сумма не меняется.
– Прямо слушал бы тебя и слушал, – восхитился Хасан. – Но мне есть, что тебе ответить. Результат неизменен, но мотивы разные. А в нашем случае это определяет все. Давай оставим эту тему, чтобы не портить себе печень. Эй, кто-нибудь, налейте вина нашему пленнику.
Пленнику передали наполненный кубок. К этому времени вокруг распространился жирный запах кебаба. Разбойники расселись вокруг очага, принялись жадно поглощать еду.
– Ты вино-то пьешь? – спросил Хасан.
– Не часто, – ответил Али. – Только когда отказаться неловко.
– Но мы в этом неволить тебя не станем, не хочешь – не пей.
Вместо ответа Али поднял золотой кубок (посуда была сплошь драгоценная), и сказал:
– Предлагаю выпить за мое здоровье.
Раздался дружный смех.
– Молодец, – отсмеявшись, сказал главарь, – умирать надо легко. Так и надо уходить из жизни, с шуткой, с улыбкой на устах.
– Но ты не очень похож на разбойника, – заметил Али, что-то я не встречал разбойников, читающих Низами.
– Мой хозяин любил его, – уклончиво сказал Хасан.
Али осушил кубок.
– Может быть, ты расскажешь нам что-нибудь? – Предложил главарь. – Сказку какую-нибудь. Мои люди как малые дети, очень сказки любят.
– С какой стати мне вам рассказывать сказки? – спросил Али.
– В благодарность за угощение и выпивку. Надо же время как-то скоротать.
– Это как-то отразится на моей участи?
– Вряд ли, – категорически заявил Хасан.
– Тогда сам рассказывай, – грубо сказал Али. – Ты человек грамотный, с Низами знакомство водил. Стихи его, наверное, знаешь.
– Он в соседнем селе жил, когда я маленьким был. Он наша гордость. Как же мне не знать его стихи.
– Вот и почитай своим людям его стихи.
– Я им читаю. Они не могут больше его слышать. Побить могут. Ну, давай, давай, не ломайся. Ты в долгу перед нами.
– В каком еще долгу? Несколько монет всего в рукаве халата осталось, когда я любовался сокровищами. Я бы вернул, но сейчас не могу, потратил.
– Да нет, уважаемый. Ты неправильно считаешь. На тебе кровь моих людей. Сорок человек нас было. Большинство полегло в битве с хорезмийским отрядом. Мы были недалеко, и успели вернуться на помошь моим людям.
– Послушай, – миролюбиво сказал Али, – давай разберемся. Вы вернулись из-за того, что забыли запереть вход в пещеру и наткнулись на хорезмийцев. Вы забыли закрыть, при чем здесь я?
– Нет, неправильно ты рассуждаешь, – возразил главарь. – Хорезмийцы пришли за тобой, а не потому что мы пещеру не закрыли. Согласен?
– Ну, согласен, – вынужден был признать Али.
– Тогда приступай.
– Налейте мне вина, – попросил Али.
– Это можно, налейте ему, – распорядился главарь.
Али выпил. Подождал, пока в голове и на сердце появилась необыкновенная легкость.
– Можно, я закушу слегка? – попросил он, – а то развезет.
– Угощайся и ешь, как следует, а то у тебя язык уже начал заплетаться. Видать, редко пьешь.
– Пью я редко, но язык у меня обычно не заплетается, сейчас видно это от страха.
Хасан засмеялся. Али неторопливо ел, поглядывал на выход из пещеры, на белый свет. Погода портилась, потемнело, издалека донеслись глухие раскаты грома.
– Кажется дождь, собирается, – заметил Али.
– А что тебе дождь, – сказал Хасан, – над тобой не капает.
– Я не о себе думаю, а о тех, кто в пути.
– И кто же у тебя в пути? – подозрительно спросил главарь.
– Это я так, – спохватился Али, поняв, что едва не проговорился, – в общечеловеческом смысле.
И не давая Хасану времени на раздумье, немедля приступил к рассказу.
Рассказ Али
Итак, в давние времена жили два брата, Али-баба и Касым. Касым женился на богатой женщине, стал купцом и торговал всякой всячиной, богатея день ото дня. Али-баба женился на бедной девушке и вскоре растратил даже то, что у него было.
– Так всегда и бывает, – сказал один из разбойников, деньги к деньгам идут, а бедность к бедности.
– Не мешай, – цыкнул на него главарь.
– Я не мешаю, я просто высказал свое мнение.
– Держи его лучше при себе.
Разбойник обиделся и замолчал.
… Короче говоря, Али-баба решил стать дровосеком, заготавливать дрова и продавать их на рынке.
– А что же брат не мог взять его к себе в лавку приказчиком? – недоверчиво спросил другой разбойник.
Али развел руками.
– Ну, не знаю, так в сказке написано.
– А что ты удивляешься? – вмешался третий разбойник. – Старшие братья все такие. – Что бы я здесь делал, если бы обо мне брат позаботился. Запомните: брат, сестра – это первые враги человека, хотя и ближайшие родственники.
– Может, вы уже заткнетесь и дадите человеку говорить, – рявкнул предводитель.
– Прости, Хасан, просто о наболевшем он рассказывает.
… Купил он несколько ослов, добыл веревки и отправился в горы.
– А где же он деньги на ослов взял? – недоверчиво спросил разбойник, – ты же говоришь, что он беден был.
– В долг взял, – раздраженно ответил Али, – у родственника. Еще вопросы есть?
Любознательные, недоверчивые разбойники промолчали.
– Нарубил дров, продал на рынке, купил домой еды всякой, выпивки, закуски. Обрадовался, что нашел способ пропитания. И так он поступал ежедневно. Ездил в горы и заготавливал дрова. В один из дней вдруг услышал он стук копыт и увидел пыль столбом. Испугался Али-баба, залез на дерево и спрятался в его кроне.
– А ослов куда дел? – спросил разбойник.
– Пустил пастись, – злобно ответил Али. – Жаль, что с тобой так нельзя поступить.
– Хасан, – удивился разбойник, – что он хочет этим сказать? Я не понял.
– Я тебе потом объясню, – ответил Хасан.
… Вскоре появились всадники, вооруженные до зубов. Когда Али-баба сосчитал, их оказалось сорок человек.
Разбойники переглянулись, а их главарь спросил:
– На ходу что ли сочиняешь?
Али, не обратив внимания на реплику, продолжил:
– Они подъехали, остановились недалеко от того дерева, где сидел Али-баба, подошли к зарослям кустарника, расчистили проход, и Али-баба вдруг увидел неприметную дотоле железную дверь. Один из разбойников, к которому обращались по имени Абу-Хасан.
– Абу-Хасан? – переспросил Хасан.
– Абу-Хасан, – подтвердил Али, – это был их главарь.
– Вот заливает, – подал голос первый разбойник.
… Выступил вперед и произнес:
– Сим-сим откройся.
Дверь открылась, разбойники спешились и принялись заносить в пещеру мешки и ящики, которые они привезли с собой. Все это время Али-баба, дрожа от страха за свою жизнь, сидел на дереве.
Через некоторое время люди вышли из пещеры, сели на коней, Абу-Хасан произнес «сим-сим» закройся. Двери закрылись, и разбойники ускакали.
– А почему разбойники? – спросил второй разбойник. – Может это были честные люди.
– Это потом выяснилось, я просто опережаю события.
– Ну, ну, опережай, – с угрозой в голосе сказал разбойник.
… Когда пыль от копыт улеглась, Али-Баба слез с дерева, с опаской подошел к пресловутой двери недолго думая, и не особенно надеясь, произнес: «сим-сим, открой дверь». К его изумлению дверь открылась, и Али-Баба вошел в пещеру.
…Помещение, в котором оказался Али-Баба было высоким светлым и отделано мрамором, хотя он и ожидал увидеть маленькую, темную, с закопченными стенами пещеру, вот вроде этой.
– Давно я тебе Хасан говорил, пещеру в порядок надо привести, – сказал разбойник.
– Закрой рот, Ахмед, – ответил Хасан.
…в ней были сложены продукты и напитки. Потом он увидел вторую комнату, битком набитую сокровищами: там были слитки золота и серебра, золотые диадемы и серебряные. Все это лежало на мраморном полу кучами, словно песок или щебень. Затем Али-Баба нашел еще одну дверь и прошел через нее в третью комнату, там были сложены драгоценные одежды из всех стран и земель; отрезы дорогой ткани, шелковые и парчовые одеяния и не было сорта материи, которую нельзя было бы отыскать там. Ткани из Азии, Африки, Синда, Нубии. Затем Али-Баба оказался в комнате, пол которой был застлан драгоценными камнями и самоцветами. Там был жемчуг, яхонты, бирюза и топазы, кораллы и сердолик. И, наконец, в последней комнате были собраны духи, благовония и курения, там пахло алоэ и мускусом, амброй и цибетом, неддом, шафраном, сандалом и мандалом.
– Мандалом? – спросил первый разбойник.
– Мандалом, – подтвердил Али.
– А что это такое?
– Благовоние, то же что и сандал.
– Что-то не слышал, – недоверчиво сказал разбойник.
– А ты пользуешься благовониями? – поинтересовался Али. – Ты когда в последний раз мылся?
Этот вопрос вызвал громкий хохот разбойников. Не смеялся только Али и сам разбойник.
– А ты чего не смеешься? – утирая слезы, спросил главарь. – Смейся, это полезно. Смех продлевает жизнь.
– Возможно, – ответил Али, – тому, кто смеется. А тому, кто шутит – укорачивает.
Это замечание вызвало новый взрыв хохота.
– Да куда уж короче-то, – всхлипывая, сказал разбойник, – тебе жить-то осталось всего ничего. Эх, веселый ты малый.
– Вот, поэтому я и не смеюсь. Ну что, мне продолжать, или вы будете смеяться?
– Конечно, продолжай, – сказал Хасан.
Он обернулся на шум и спросил у своих людей, стоявших у входа:
– А вы чего сюда пришли?
– Мы тоже послушать хотим, – ответили они.
– А сторожить, кто будет?
– Нет никого, Хасан, да и дождь идет, вымокнем.
Снаружи, действительно, шел дождь. В проеме были видны часть соседней горы и кусочек затянутого тучами неба, в котором сверкали всполохи молний.
– Ладно, заходите, – сжалился Хасан, – садитесь к костру, грейтесь.
И, обращаясь к Али, – продолжай, мы тебя слушаем.
«Какого черта» – с тоской подумал Али, – зачем он рассказывал сказку разбойникам. Логического объяснения этому не было. Надо было кончать эту комедию. Когда Егорке и женщинам надоест ждать, они придут сюда и попадут в руки разбойников. Поэтому, чем раньше он умрет, тем быстрее отсюда уберутся разбойники. А значит, они разминутся и останутся в живых. Зачем только он сюда приехал? Все-таки чужое добро пользы не приносит.
– Не буду я ничего рассказывать, – заявил Али, – убивайте.
– Постой, постой, как это не буду рассказывать? – возмутился Хасан, – людей заинтриговал, начало рассказал, а теперь – не буду. Так нельзя, это непорядочно.
Среди разбойников поднялся возмущенный ропот.
– Говори, а то убьем, – кричали они.
– Да вы все равно меня убьете, какая мне разница?
– А ведь он прав, Хасан, – сказал один из разбойников, – мы его все равно убьем.
Хасан задумался, потом выдал:
– Ну почему же, можем сохранить жизнь. Отрежем язык, чтобы никому не рассказал, и глаза выколем, чтобы никому не показал, и отпустим.
– Слышал? – сказал разбойник, – выбирай.
Дождь усилился, скальном проеме он стоял уже сплошной стеной. Вдруг Али показалось, что там кто-то промелькнул. Он напрягал зрение, пытаясь разглядеть, но видение не повторялось.
– Что ты там увидел? – подозрительно спросил Хасан.
– Дождь, – ответил Али, – просто я люблю дождь, поэтому смотрю.
– Рассказывать будешь? – угрюмо спросил главарь.
Вместо ответа Али продолжил.
… Так что Али-Баба на этот раз навьючил своих ослов не дровами.
Он наполнил мешки золотыми монетами и привез домой.
– Вот, ворюга, – вырвалось у разбойников.
… Когда его жена увидела золото, то набросилась на него со словами:
«Горе тебе, злополучный. Что ты сделал? Кого ты убил и ограбил за эти деньги? Я не хочу чужого богатства и ничего запретного».
– Правильно говорит, сразу видно это совестливая женщина, – заметил разбойник.
… О, женщина, – сказал ей Али-Баба, – пусть будет спокойна твоя душа, никогда моя рука не касалась запретного. А что касается этих денег, то я нашел их в одной сокровищнице. Али-Баба рассказал, как было дело, и тогда жена успокоилась и обрадовалась.
– Вот стерва, и она туда же, – буркнул другой разбойник. – Правильно говорят, муж и жена из одного теста сделаны.
… Али-Баба велел ей держать язык за зубами и опорожнил мешки в комнате перед нею. Увидев груду золота, жена была ошеломлена, и принялась считать динары.
Муж сказал ей:
– Женщина, ты за два дня не сумеешь пересчитать деньги. И не стоит сейчас заниматься этим. Лучше всего будет вырыть яму и зарыть их. Что бы никто об этом не пронюхал.
– Если тебе неохота считать деньги, – не унималась жена, – то давай их перемерим, чтобы хотя бы приблизительно знать, сколько их.
И Али-Баба сказал:
– Делай как тебе угодно, но имей в виду, если хоть кто-то из-за этого пронюхает о деньгах, то тебенесдобровать.
Но жена не обратила внимания на его слова. Пошла к невестке, жене Касыма, и попросила у той меру. Жена Касыма пошла за мерой, и ее одолело любопытство. С чего бы вдруг той вздумалось зерно мерить? При ее бедности, да еще на ночь глядя. Она размазала по дну меры немного воска, чтобы зерно прилипло, и отдала его.
Жена Касыма перемерила золото, и оказалось его десять мер.
Али-Баба вырыл яму, ссыпал туда золото и заровнял землей.
Что же касается жены Касыма, то, когда она получила обратно меру, то обнаружила, на дне его прилипший золотой динар…
Али замолчал и взялся за чашу, чтобы промочить вином пересохшее горло. Ему тут же поспешили ее наполнить. Али сделал несколько глотков, непроизвольно скосив глаза в скальный проем, и увидел в пелене дождя Егорку. Он подал ему какой-то знак и исчез. Али забыл сделать глоток и облился вином. Он вытер рот рукавом.
– Ну, что замолчал? – заторопили разбойники, – говори, что было дальше.
Али бросил взгляд на выход там шел дождь, он решил, что ему почудилось. Он спросил у аудитории:
– На чем я остановился?
– Динар прилип к весам, – ответили ему.
– А-а ну да, короче говоря…
– Не надо короче, – сказал Хасан, – рассказывай подробно, я чувствую, что неспроста ты это рассказываешь.
– Да, я, собственно, тоже не тороплюсь, ибо ждет меня дорога в вечность.
– Хорошо сказал, – похвалил Хасан. – Давай, сочиняй дальше.
… Когда из лавки вернулся Касым, он увидел свою жену в чрезвычайном расстройстве. А Касым любил свою жену.
– Что с тобой, услада моего глаза? – спросил он. – Какова причина твоего плача?
– Дура я, что за тебя замуж пошла, – ответила жена, – надо было мне за твоего брата идти. Он хоть и бедным прикидывается, а золото мерой меряет. А ты кичишься своим богатством, а динары по одному считаешь.
Касым тут же отправился к Али-Бабе, устроил там нешуточный скандал и сколько тот не отпирался, вынудил у него признание. Затем тот пообещал брату разделить все золото поровну. Но Касым на такой дележ не согласился и потребовал, что бы Али-Баба провел его к кладу и показал, как войти туда. А в случае отказа пригрозил пойти к правителю и все рассказать ему.
Услыхав такие слова, Али-баба воскликнул:
– Чего ты грозишь мне правителем? Я тебе ни в чем не отказываю, а колеблюсь только из-за твоей безопасности. Что бы разбойники тебя не обидели.
Он показал брату дорогу и сказал ему заветное слово. Касым на следующий день снарядил десять мулов, взвалил на каждого по два пустых сундука и отправился за кладом. Он нашел дверь, произнес: «Сим-Сим, откройся». Дверь открылась, и он вошел в сокровищницу, а, увидев все, что там находилось, чуть не обезумел от радости. Долго ходил, вороча и разглядывая золото. И когда, наконец, взвалив на плечи мешок с золотом, подошел к двери, намереваясь выйти, то обнаружил к своему ужасу, что заклинание вылетело у него из головы. Он сел и начал вспоминать слова, но они не приходили ему на ум. Он сказал:
– Ячмень, открой дверь, – дверь не открылась.
– Пшеница, открой дверь, – дверь не открылась.
– Просо, открой дверь, – дверь не открылась.
Касым называл один злак за другим, пока не перечислил все известные ему названия, но слова «сим-сим» исчезли напрочь из его головы. Так и сидел он в пещере, раскаиваясь о совершенном, горевал и мучался, дрожа от страха за свою жизнь.
Когда разбойники вернулись к пещере, то увидели перед дверью мулов. Касым, услышав топот копыт и голоса, притаился, а когда дверь открылась, бросился вперед, надеясь спастись, но натолкнулся на предводителя и повалил его. Вскочил, увернулся от одного, второго, но разбойников было, как я говорил, сорок человек. Один из них ударил его копьем, да так, что острие вышло из спины. Потом разбойники вошли в пещеру и увидели, что многого не достает. В ярости они разрубили его тело на четыре части и повесили за дверью. Полагая, что это именно Касым вор. После этого они уехали.
Али, действительно увидел Егорку. После того, как вышло оговоренное время, он решил подняться на гору в поисках Али. Но женщины наотрез отказались оставаться в лощине, и ему пришлось взять их с собой. Они подъехали к горе со стороны, противоположной склону с пресловутой пещерой. Здесь уже Егорка был непреклонен, и женщинам пришлось подчиниться.
– Если я не вернусь до темноты, – приказал он, – уезжайте отсюда.
Выражения их лиц сказали, что они пропустили приказ мимо ушей, но Егорка, тем не менее, ушел с чистой совестью. Крадучись, как на охоте, он пробирался в указанном Йасмин направлении, пока не заметил двух вооруженных людей, которые судя по тому, как они все время залезали на большие камни и оглядывали окрестности, были сторожами. Егорка затаился и лежал, наблюдая за ними больше часа, до тех пор, пока не начался дождь. Сторожа засуетились, пытаясь укрыться под камнями, но все они были округлые и не спасали от небесной влаги. Затем сторожа переместились в сторону и исчезли из виду. Егорка подобрался ближе, затем еще ближе. Он был осторожен и практически полз змеей между камней. Дождь усиливался, когда Егорка увидел зев пещеры, из которой вырывались всполохи света, и давешних сторожей. Они о чем-то переговаривались с кем-то внутри пещеры, а после вошли в нее. Тогда Егорка приблизился, увидел людей, сидевших вокруг костра и Али, который им что-то рассказывал. День близился к вечеру, хотя до ночи еще было далеко, но из-за дождя и затянутого тучами неба, было довольно темно. Егорка рискнул подойти еще ближе и увидел, что Али смотрит в его сторону. Он показал ему знаком, мол, я здесь. И тут же отошел, боясь быть замеченным. Сосчитать разбойников ему не удалось, но было их больше десятка. Единственное, что приходило ему в голову, это вернуться за женщинами, привести их сюда, расставить с луками, а когда разбойники выйдут, перестрелять их. Но у этого плана имелись несколько изъянов. Стрелять из лука он их научил во время совместной охоты, но выстрелить в человека труднее гораздо, чем в зверя. Во-вторых, ситуация за то время, что он будет ходить за ними может измениться, да и вряд ли они выйдут из пещеры сразу всем скопом. Другого плана действий у него не было. То есть он вообще не знал, что делать.
Пока Егорка лихорадочно соображал, как быть дальше, Лада и Йасмин мучались от бездействия и неизвестности. Склон горы, у подножия которой они укрылись, был лесист и здесь, в тени деревьев, было совсем темно. Стреноженные лошади безропотно стояли, переминаясь с ноги на ногу, дождь поливал их блестящие спины.
– Надо было седла снять, – заметила Лада.
– Зачем? – безучастно спросила Йасмин, погруженная в невеселые думы.
Они стояли, прислонившись, друг к другу спиной, прячась от дождя под большим китайским зонтом, который Лада купила на рынке перед поездкой. Зонт был из чистого шелка, темно-синий, с вышитыми на нем золотыми драконами и стоил очень дорого.
– Промокнут насквозь, сидеть на них потом неприятно, да и воспаление можно подхватить.
– Я больше не могу ждать, – сказала Йасмин.
– И что ты предлагаешь? – спросила Лада.
– Пойдем, посмотрим, что с ними?
– А как мы найдем эту чертову пещеру?
– Я вспомню дорогу, я найду.
– Если Али до сих пор не вернулся, значит, его схватили. Сообщники тех троих, а может, те самые обогнали нас. Ну, допустим, найдешь, и что, попадем в лапы разбойников. А может быть, их уже убили.
– Что ты говоришь? – в ужасе воскликнула Йасмин, – не каркай.
– А что ты так удивляешься? Ты, в какое время живешь? Надо ждать, как сказал Егорка, и, если они не вернутся, уезжать.
– Ты можешь ехать куда хочешь, а я без своего мужа никуда отсюда не двинусь.
– И уеду, – огрызнулась Лада, – подумаешь мужа. У меня тоже муж будет.
– Извини, – сказала Йасмин и потерлась о Ладу спиной, – я не хотела тебя обидеть.
– Ничего.
– Правда, я тебе благодарна за все, только не знаю, что мне для тебя сделать.
– Мужа мне найди хорошего.
– Этого я обещать не могу, – честно призналась Йасмин.
– Тогда не уходи, а то мне страшно, – попросила Лада.
– Нет, не могу, сердце разрывается от беспокойства. Я должна узнать, что с ним случилось. Говорила я ему, не надо ехать сюда. Не принесут эти сокровища нам счастья. Не послушал.
– Ну, давай еще подождем, прошу тебя.
– Ну, хорошо, – скрепя сердце согласилась Йасмин.
– Слушай, а правда, что мусульманка сама может посвататься к мужчине, – спросила Лада, – и в этом нет зазорного?
– Правда. Жена пророка Хадиджа сама преподнесла ему себя в жены.
– Надо же, а я не знала этого, сидела как дура, ждала. Самой надо было действовать.
Тем временем, Али рассказывал.
… У убитого Касыма была служанка, черная абиссинская невольница по имени Марджана, очень красивая с изящным станом, черноглазая, что естественно, и что большая редкость, умная и находчивая. Когда Али вошел во двор Касыма, он подозвал Марджану и сказал ей: «Пришло твое время, пойдем со мной к твоей госпоже». Али рассказал жене Касыма, как было дело, как он обнаружил убитого Касыма. а когда она стала голосить и плакать, молвил: «Не возвышай голос, берегись, что бы люди прослышали о нашем деле. Смирись перед приговором Аллаха, это лучше, чем скорбеть и роптать. Я женюсь на тебе. Моей первой жене это будет не в тягость, ибо она женщина умная, чистая душой и целомудренная, благочестивая и набожная. И мы заживем одной семьей. Слава Аллаху, денег теперь у нас много». Когда жена Касыма услыхала это предложение, ее скорбь прошла, слезы высохли, и она молвила: «Я повинуюсь тебе во всем, что ты считаешь за благо, но что нам делать с этим убитым?»
– Ну надо же, – обронил кто-то из разбойников, – мужа еще не похоронили, а уж другому повинуется.
… Что касается убитого, поручи это дело своей служанке. Лучше ее никто с этим делом не справится…
Али так часто поглядывал наружу, что это не укрылось от Хасана, и он спросил:
– Ты, приятель, что все время косишь на выход? Забудь об этом. Ты не Али-Баба, от нас не ускользнешь.
– Дождь я очень люблю, – повторил Али, – поэтому и смотрю все время на него.
– Ты лучше рассказывай и меньше отвлекайся.
… Для начала Марджана пошла к москательщику, купила у него специального лекарственного теста, которое используют при тяжелых болезнях.
– А кому понадобилось такое тесто? – спросил москательщик.
– Моему господину, Касыму, – ответила Марджана, – с ним приключилась тяжелая болезнь, свалила его, и он теперь в горячке и состоянии небытия.
– А ты рецепт не знаешь? – вдруг спросил Хасан.
– Какой рецепт? – удивился Али.
– Ну, этого теста.
– А тебе зачем?
– Да, плечо у меня болит, особенно при такой погоде, уже несколько лет, – пожаловался предводитель.
– Не знаю, – отрезал Али.
На другой день Марджана отправилась к башмачнику по имени Мустафа. Она вежливо приветствовала его и вложила ему в руку динар. Когда башмачник разглядел, какого цвета монета, он сказал:
– Вот благословенный почин.
Он догадался, что предстоит необыкновенное дело, и сказал:
– Изъяви свои желания, госпожа невольниц. Я исполню их для тебя.
– О, шейх, – молвила Марджана, – возьми иголку и ниток, вымой руки, надень твои сандалии и позволь мне завязать тебе глаза, потом пойдешь за мной, чтобы исполнить одно тонкое дело, и получишь за него награду, и тебе не будет от этого вреда.
– Если я тебе нужен для дела, угодного Аллаху и пророку, – ответил башмачник, – я сделаю это охотно и не стану грешить, если это грех, то ищи другого.
– Нет, клянусь Аллахом, шейх, это вещь дозволенная, – молвила Марджана и вложила в руку башмачника еще один динар.
После этого башмачник вскочил на ноги и сказал:
– К твоим услугам, позволь мне только запереть лавку.
Башмачник взял иголку, нитки и прочие принадлежности для шитья, запер лавку. Марджана завязала ему глаза и, нарочно путая, отвела к дому.
Когда Мустафа оказался в помещении, где лежал четвертованный Касым, он испугался так, что у него затряслись поджилки. Марджана успокоила его, говоря:
– Не бойся, Мустафа, от тебя требуется только собрать его члены и сшить, что бы мы могли похоронить его, – и дала ему еще один динар.
Мустафа взял динар и приступил к работе, рассуждая следующим образом: «Я не знаю, где я нахожусь и каковы намеренья этих людей. Если я буду им прекословить, они обязательно причинят мне вред, во всяком случае, кровь этого человека лежит не на мне, и в сшивании тела человека нет ничего запретного.
Али замолчал и после долгой паузы, на чей-то вопрос: «Что было дальше?», обронил:
– Короче говоря, сшил он его, ну и все.
– Чего, все?
– Да надоело мне рассказывать, устал. И горло у меня пересохло.
– Так ты выпей еще, вина-то у нас много.
– Вы пьете и едите, а я пью и рассказываю, у меня с пьяну голова кружится, а живот от голода сводит. Не буду рассказывать, хоть пытайте, мне не привыкать.
– Ну, ты не горячись, – сказал Хасан, – поешь. Налейте ему вина и кебаба положите, хлеба. Пусть поест, нам торопиться некуда.
Перед Али поставили золотое блюдо с кебабом, рисом и хлебом. Он вздохнул и принялся за еду.
– Разве можно так сказки рассказывать? – недовольно сказал разбойник по имени Ахмед, – прямо издевается над нами. Ничего, когда закончишь, я тебе другую сказку расскажу.
Хасан сделал ему знак, чтобы тот умолк. Некоторое время он наблюдал за Али, который всецело был увлечен едой.
– Я вижу, ты человек образованный, – заговорил он. Жаль будет мне с тобой расставаться.
– Что ты имеешь в виду под словом расставаться? – спросил Али. – Убийство?
Хасан замялся. Прямой вопрос, как это бывает, вдруг поставил его в тупик.
– Ну, можно и так сказать, – ответил он, наконец. – Но я бы предпочел слово казнь. Да, иногда приходится и казнить.
– А ты миловать не пробовал?
– Не приходилось.
– А ты попробуй, довольно приятная вещь.
– А ты почем знаешь?
– Я в суде работал и всегда делал все возможное, чтобы смягчить приговор. А если тебе я по душе, то ты отпусти меня.
– Нет, не могу, ты знаешь тайну пещеры. Ты должен умереть, да и людей своих я из-за тебя потерял.
– Я здесь ни при чем, мы уже обсудили это. А может быть, ты возьмешь меня в свой отряд? Тебе сейчас люди нужны.
– Не возьму.
– Почему? Не по Сеньке шапка?
– Какой Сеньке? – удивился Хасан.
– Никакой, это пословица русская.
– Не возьму, потому что ты в отряд хочешь, чтобы жизнь свою спасти.
– Верно, я и не скрываю этого.
– Ты ешь поскорее, люди уже истомились, ждут продолжения сказки.
Али пожал плечами, отрезал кусок сыра и взялся за кубок с вином.
– Все-таки мне интересно, – вдруг заговорил Хасан, – ты эту свою сказку на ходу сочиняешь, глядя на нас?
– Нет, конечно.
– А почему предводителя зовут Хасан, так же, как и меня. Героя зовут Али, как тебя, и пещера, и сокровища.
– Вообще-то героя зовут Али-Баба.
– Это ничего не меняет, если бы ты не лазил по чужим пещерам, то настало бы время, когда и к тебе обращались так .
– Клянусь, это все совпадение.
– Не слишком ли много совпадений?
Али развел руками.
– Поскольку ты все равно умрешь, я тебе открою еще одну тайну, – заявил главарь.
– Не надо, – попросил Али.
– Почему? – удивился Хасан.
– Чем больше я знаю твоих тайн, тем меньше у меня шансов остаться в живых.
– У тебя нет никаких шансов, – отрезал Хасан, – одной тайной больше, одной меньше, твою участь это уже не изменит.
Али махнул рукой, – давай уже, добивай.
– Ты вот говоришь, – разбойники, да разбойники, мы никакие не разбойники. Я мамлюк атабека Узбека. Эти деньги – казна его личная. Когда- то его казну отнял хорезмшах. После этого он устроил здесь хранилище, предвидя нынешние дни, свои деньги спрятал здесь. Это мой отряд, и нам поручена сохранность его казны.
– Атабек умер, – сказал Али.
– У него есть сын.
– Хамуш был при дворе Джалал ад-Дина, а потом уехал к исмаилитам и кажется, то же умер.
– У него есть внук.
– Он содержится в заточении.
– Это ничего не меняет, мы будем сторожить казну, пока не явится законный наследник.
– Похвально, подобную преданность редко встретишь нынче.
– Мы получаем хорошее жалованье.
– Кто же вам платит?
– Берем из этих денег.
– Меня в этой новости интересует один аспект, это как-то может изменить мою участь?
– Нет, в отношении тебя это дела не меняет.
Али пожал плечами.
– Тогда не понимаю, зачем ты это мне рассказал.
– Да потому что обидно, разбойники, да разбойники. Может, это повлияет на твой рассказ. Ты же на ходу все сочиняешь.
Али вздохнул, но спорить не стал. Он осушил свой кубок до дна и продолжал.
… Итак, после того как тело было сшито, Марджана, завязала глаза башмачнику и отвела его домой. Затем она позвала Али-Бабу, рассказала о сделанном, и предложила объявить о смерти Касыма.
Тут же женщины подняли плач и крик и стали причитать. По городу пошла весть о смерти Касыма. Его отнесли на кладбище, вырыли могилу и похоронили со всеми почестями. Таким образом, тайна его смерти осталась сокрыта. Через положенный срок Али-Баба женился на вдове Касыма и переехал к ней со своей первой женой и стал жить с двумя женами и богатством.
– И хорошенькой абиссинкой, – заметил кто-то, внимательно следящий за сюжетом, – Марджана то же ему досталась.
– Да, – согласился Али, – красавица Марджана тоже ему досталась.
– Эх, чтобы я так жил, – завистливо сказал разбойник.
– Что же касается разбойников, – не вас, – уточнил Али, обращаясь к Хасану – их.
Они вернулись в пещеру, не обнаружили труп Касыма и догадались, что у убитого был сообщник, пришли в ярость. Один из них по имени Ахмед, переоделся купцом и направился в город. Он вошел в него ранним утром, когда большинство горожан еще спали, прошелся по улицам, и оказался на базарной площади, где была открыты только одна лавка. Это была мастерская башмачника Мустафы, который из-за преклонного возраста имел привычку вставать раньше других. Вор вежливо поздоровался с ним и удивился тому, что тот рано открыл лавку.
– О, сын мой, – ответил Мустафа, – усердие поутру лучше, чем сон. Таков мой обычай.
– Однако, шейх, – сказал Ахмед, – меня берет удивление, как ты можешь шить в такой ранний час, когда мало света? В твоем преклонном возрасте глаза уже не те.
– Видно, ты чужеземец, – сердито воскликнул Мустафа, – иначе не говорил бы таких слов. У меня такое острое зрение, что недавно какие-то люди взяли меня зашить мертвеца в комнате, где было мало света, и я его зашил.
Как только разбойник услышал эти слова, он понял, что достиг цели, и он сказал, желая раззадорить башмачника:
– Ты ошибаешься, шейх, наверно, ты зашил только саван, я никогда не слыхал, чтобы зашивали мертвецов.
– Я сказал правду, – ответил Мустафа, – но мне ясно, что ты явился сюда, чтобы выведать чужие тайны, лучше уходи и расставляй свои сети кому-нибудь другому. Может быть, ты найдешь говоруна, который много болтает, а меня называют молчальником. Я не стану больше говорить с тобой.
Ахмед сказал:
– О, шейх, мне не нужны чужие тайны, я только хочу, чтобы отвел меня к этому дому. Может быть, это мои родственники, я давно не был в этом городе.
И он вложил динар в руку башмачника. Но тот отказался взять деньги, сказав.
– Меня отвели туда с закрытыми глазами.
– Это ничего. Я дарю тебе этот динар. Но, может, ты вспомнишь дорогу.
– Это возможно, если мне завязать глаза, – сказал башмачник, – поглядывая на динар.
Тогда вор вручил ему еще один динар и предложил:
– Сделаем так, как ты говоришь.
Башмачник запер лавку, разбойник завязал ему глаза, взял за руку, и они пошли…
Али замолчал и взглянул на выход, где бушевала гроза. Кусочек неба чертили молнии. Он не помнил всех деталей этой сказки. Поскольку в ту памятную ночь, когда Йасмин рассказывала уму сказку, он то и дело засыпал. Но ему вдруг подумалось, что конец ее придется этим людям, кто бы они ни были, не по нраву. «Надо оставить их в живых», – решил он.
– Башмачник не смог найти дом, и разбойнику пришлось вернуться к своим несолоно хлебавши. Предводитель отругал его как следует, и поставил в угол. Сам переоделся купцом, взял из сокровищ много диковинных товаров, красивых вещей, дорогих материй, снял в городе лавку и стал торговать. Али-Баба к тому времени посадил в лавке Касыма своего сына двенадцати лет и женил его на Марджане.
– Как это женил на Марджане? – спросил Хасан, – на своей наложнице?
– Почему наложнице? Я не говорил наложница, я сказал невольница.
– Но ты сказал, что она досталась Али-Бабе.
– Ну, и что? У них ничего не было.
– Что же он своими деньгами не мог сына женить на девушке из приличной семью?
– Не знаю, в сказке так написано, – Али встал.
– Что случилось? – спросил Хасан.
– Мне надо выйти, – сказал Али.
– Зачем?
– Надо.
– А-а, – догадался Хасан, – но ты же промокнешь, погляди какой там дождь.
– Лучше промокнуть, чем обмочиться.
– Тоже верно, – согласился Хасан. – Эй, Ахмед, проводи его наружу.
– Но там же дождь, – возмутился Ахмед, – я же намокну. Пусть, вон караульные идут. Они все равно там должны стоять.
– Не болтай много, иди.
– Я не болтаю, – обиделся Ахмед. – Я говорю по справедливости.
Он тоже поднялся, обнажил меч и сказал Али:
– Иди вперед, да смотри у меня, шаг в сторону и башка с плеч.
– Ты поаккуратнее, – предупредил его Хасан, – без ретивости, он еще не закончил сказку.
– Да врет он все, моя б воля, прямо сейчас бы ему башку снес.
– Может тебе еще кого-нибудь дать на помощь?
– Сам справлюсь.
Егорка не поверил своим глазам, когда увидел Али, выходящего из пещеры. Сзади него шел конвоир с обнаженным мечом. Егорка спрятался за валун. Все говорило о том, что Али вывели на казнь. Подождал, но из пещеры больше никто не вышел. Нельзя было медлить ни минуты. Он вытащил стрелу, изготовился, ожидая взмаха меча, чтобы пронзить разбойника. Но тот повел своего пленника в сторону от пещеры. Егорка несколько раз натягивал тетеву своего лука, но каждый отпускал ее, поскольку разбойник шел рядом с Али, и он боялся попасть в друга. Оставив эту затею, стал осторожно приближаться. Шум дождя заглушал его шаги, он крался, как тигр. Сделав несколько шагов, пленник и конвоир остановились. Кроме лука у Егорки был еще охотничий нож, но он им не воспользовался. Просто приблизился, к конвоиру, который, насвистывая, из неожиданной деликатности смотрел в сторону, прищелкнул языком, изображая клекот птицы. И когда конвоир обернулся на странный звук, просто опустил свой громадный кулак ему на голову. Разбойник беззвучно выдохнул и повалился оземь. Али мочился так долго, что Егорке надоело ждать.
– Ну, давай уже, заканчивай, – нетерпеливо сказал он.
Али недоуменно обернулся и увидел перед собой улыбающееся лицо своего друга и поверженное, бездыханное тело Ахмеда.
– Даже не знаю, что сказать, – произнес он, – спасибо, друг. Дай я тебя обниму.
– Некогда, – бросил Егорка, – бежим.
– Это ты напрасно, – заметил Али, – проявлениями чувств нельзя пренебрегать.
Он говорил медленно, едва ворочая языком.
– Да ты пьян, – догадался Егорка.
Он схватил приятеля за руку и увлек за собой, но через несколько шагов они неожиданно наткнулись на своих подруг. Лада держала над головой зонт, а у Йасмин в руках поблескивали два кинжала.
– Вы чего здесь? – набросился на них Егорка, – я же сказал ждать внизу.
– Вот она, благодарность, – обиделась Лада, – говорила я тебе, не ходи, не стоят они этого.
Но Йасмин, не обращая внимания на ее слова, бросилась в объятия Али и заплакала.
– Ну, ну, тихо, тихо, – стал успокаивать ее Али. – Все в порядке, видишь, я живой, здоровый. Все хорошо.
– Слушайте, давайте быстрее, – заторопил Егорка, – потом дадите волю чувствам, уходим.
– Но у Йасмин вдруг подкосились ноги. Напряжение и переживания последних дней сказались таким образом и она упала бы, не сумей Али подхватить ее в последний момент.
– А что вы так долго? – возмущенно сказала Лада. – Мы еле живы от страха и вымокли до нитки.
– Под таким-то зонтом.
– Дождь льет со всех сторон.
– Долго, потому что он пьянствовал все это время. А я его дожидался. Быстрее уходим, – торопил Егорка.
Но у Йасмин отказали ноги. Али подхватил ее на руки, и направился вниз по склону, но драгоценное время было упущено. Раздались дикие вопли, визг и улюлюканье, и они оказались окружены разбойниками, которые, заподозрив неладное, выбежали из пещеры. Лук Егорки был бесполезен при таком расстоянии. Вокруг сверкали мечи. Он бросил его на землю.
– Не сопротивляйтесь, – предупредил Хасан, – иначе изрубим вас как капусту.
В самом деле, сопротивление было бесполезно.
– Следуйте за нами, – приказал Хасан.
Окруженные головорезами, пленники вошли в пещеру.
– Ну вот, – довольно сказал Хасан, – теперь все в сборе. Расскажите теперь нам, кто вы такие, и где мои люди, которых я отправил на ваши поиски. Судя по тому, что вы здесь, а их нет, с ними что-то случилось. Вы убили их?
– Они живы, – ответил Али. – Они собирались убить нас, но мы сохранили им жизнь. Думаю, что они уже освободились. Надеюсь, это нам зачтется.
– Но ты нехорошо поступаешь, – вдруг принялся укорять Хасан. – Мы к тебе по-человечески отнеслись, а ты недоброе мыслил, друзей в засаде держал. Погубить нас хотел. Накормили тебя, напоили. Хотел убежать. Сказку незакончил.
– Дело обстоит вовсе не так, как ты представляешь, – возразил Али.
– Неужели? А как же обстоит дело? Объясни. Кто вы такие? Как узнали про пещеру? Не верю, что вы ее случайно обнаружили. Говори, что молчишь?
– Али пытался осмыслить какую-то догадку, вдруг забрезжившую в голове.
– Пусти женщин к костру, – сказал он. – Они вымокли и замерзли, а я скажу.
– Мы все вымокли и замерзли, – заметил недовольно Хасан, – по твоей милости. У костра мало места, своим людям не хватает. А здоровье моих людей мне дороже.
– На твоем месте, Хасан, я бы все-таки пустил к костру этих женщин, особенно эту, светловолосую.
– С какой стати? – удивился Хасан. – Что это ты заговорил со мной таким тоном?
Али вместо ответа поклонился Ладе и сказал:
– Прошу тебя, госпожа, подойди к костру.
Лада, удивленно взглянув на Али, неуверенно сделала шаг к костру.
– Расступитесь, – приказал Али разбойникам. В голосе была такая начальственная уверенность, что разбойники невольно раздались в стороны.
– Ты что это командуешь? – рассвирепел Хасан.
– Когда ты узнаешь, кто это, ты не будешь сердиться, – заметил Али.
– Ну и кто же?
– Ведь ты сказал, это сокровища, которые вы охраняете, казна атабека Узбека, правителя Азербайджана.
– Это так, – подтвердил Хасан.
– Перед тобой законная жена Узбека, – сказал Али.
Произведенному эффекту позавидовали бы все театры мира. И античные, и современные. Это заявление потрясло всех без исключения. Если бы Али сказал, что Лада на самом деле пери, – эффект был бы менее сильным. Дар речи потеряли все, включая Ладу. После долгой паузы, Али пояснил:
– Мы действительно появились здесь не случайно. Госпожа прибыла для того, чтобы получить наследство, доставшееся ей от мужа.
Первым, как и полагается командиру, пришел в себя Хасан.
– Доказательства, – коротко потребовал он.
– Госпожа, надеюсь, вы догадались захватить ваш брачный договор, – спросил Али у Лады, надеясь на ее смекалку, и правдоподобную отговорку.
– Я всегда ношу его с собой, – неожиданно для него ответила Лада, – это самое ценное, что у меня есть.
Она вытащила кожаный футляр и извлекла из него свиток бумаги. Хасан подошел к ней, взял бумагу, развернул, и, повернув к костру, впился в него взглядом.
– Это его подпись, – наконец сказал он, оторвавшись от брачного свидетельства. – Я ее узнаю. Но откуда она взялась? Узбек был женат на Малике-Хатун.
– Малика-Хатун развелась с ним. – сказал Али, который сам был потрясен, не менее других. – Решение о разводе было вынесено Изз-ад-Дином Казвини. После этого Малика-Хатун сочеталась браком с хорезмшахом. Не говорите, что вы не слышали об этом.
– Слышал, – признался Хасан.
Таким образом, – продолжал Али. – Госпожа Лада-Хатун прямая наследница этих сокровищ и ваша госпожа.
– Но у Узбека есть внук, сын Хамуша.
– В случае смерти мужа, наследником первой очереди является его законная жена, лишь после нее дети от других браков, тем более внуки, – безапеляционно заявил Али.
Хасан надолго задумался.
В пещере стояла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием сучьев в костре.
– Как все это неожиданно, – наконец признался мамлюк.
– Ты же не верил в то, что я появился здесь случайно, – сказал Али, – так ты был прав. Меня послала госпожа.
– Но почему никто ничего не слышал о браке Узбека с этой девушкой?
– Атабек Узбек последние свои дни провел в стесненных обстоятельствах. Тебе это известно?
– Известно, – согласился Хасан.
– Он был под домашним арестом в крепости Алинджа-Кала. Эта девушка была с ним в трудное для него время. Поэтому он на ней женился, узнав истинную любовь и заботу.
– От своих слов Али вдруг сам расчувствовался и прослезился. Это не укрылось от внимания главаря и послужило главным эмоциональным доказательством.
– Фатали, – обратился Хасан к одному из своих людей, – ведь ты служил в охране атабека, – ты не знаешь эту женщину?
Фатали покачал головой.
– Неужели Фатали был вхож в святая святых в гарем атабека? – возразил Али. – Откуда ему знать?
– А я ее узнал, – вдруг воскликнул Фатали, – это танцовщица атабека, его рабыня.
– Разве это что-то меняет? – возразил Али. – Все мусульманские владыки произошли на свет от рабынь и наложниц. Великий Ил-Дениз, дед Узбека был кипчакским рабом.
Хасан наконец принял решение.
– Стройся, – приказал он. А когда разбойники выстроились в ряд, сказал, кланяясь Ладе:
– Прости нас, госпожа, мы твои слуги. Приказывай.
Йасмин смотрела на Али с восхищением. Егорка с изумлением. А Ладе хотелось прыгать и визжать от радости. Но она сдержалась и сказала повелительно:
– Мы вымокли до нитки, нам надо переодеться. В сундуках должна быть одежда.
– О, да, госпожа, – ответил предводитель. – Одежды там предостаточно. Это там, в соседней комнате, я провожу вас.
– Не надо, – сказала Йасмин. – Я знаю, где это, дайте лучше факел.
Хасан схватил факел и почтительно передал ей. Женщины скрылись в соседнем помещении. Все смотрели им вслед. Вскоре оттуда донесся странный звук, похожий на сдавленный, но восторженный визг.
– Не случилось ли чего, – встревожился Хасан.
– Не беспокойся, – сказал Али, – это они от радости.
Хасан осторожно кашлянул. Али взглянул на него, ожидая новых расспросов, но Хасан сказал:
– А что было дальше? Может быть, ты расскажешь?
– Ты, о чем? – насторожился Али.
– Я про сказку.
– Да, ничего особенного. Разбойники нашли дом Али-Бабы, но Марджана их всех поубивала, залила кипящим маслом. Но к вам это не имеет никакого отношения. Вы же не разбойники.
– Мы на службе, охраняем казну.
– Значит, вам не о чем беспокоиться, – успокоил его Али.
Вскоре появились Йасмин и Лада в драгоценных одеждах. По пещере прокатился гул восхищения.
– Перед вашей красотой меркнет все остальное, – учтиво сказал Хасан. Он приказал своим людям покинуть пещеру и оставаться снаружи.
Когда они вышли, Хасан обратился к Ладе с вопросом.
– Госпожа, как ты желаешь распорядиться сокровищами? Забрать все и распустить нас? Или взять часть, как поступал атабек, и оставить нас на службе?
Лада взглянула на Али, и тот сказал:
– Оставь нас, Хасан, ненадолго. Через некоторое время госпожа объявит о своем решении.
Хасан поклонился и вышел, было видно, что он взволнован, так как решалась его судьба.
– Хороший вопрос он задал, – сказал Али, – резонный.
– Какой неожиданный поворот, – заметил Егорка, – не могу поверить. Али, я преклоняюсь перед твоим умом. Как тебе это пришло в голову.
– Похвала философа дорогого стоит, – ответил Али, – как-то вдруг озарило. Это была импровизация, блеф, и был я удивлен не меньше вашего, когда на свет появился брачный договор. Хочу попросить прошения у Лады. Я никогда не верил тому, что Узбек, в самом деле, женился на ней.
– Так никто не верил, – сказал Егорка. – Прости нас сестра.
– Ни за что, – улыбаясь, сказала Лада.
– Осторожней, вас могут услышать, – предупредила Йасмин.
Все это время она смотрела на мужа с восхищением, впрочем, как и он на нее. В одеждах, расшитых серебром, Йасмин с ее медными волосами, казалась неземным существом.
– О, Аллах, неужели, я опять богата! – воскликнула Лада. На ней было платье с золотым шитьем, и она олицетворяла свою тезку из пантеона славянских богов.
– Деньги мы поделим поровну, – сказал ей Егорка, – что бы у тебя не было ненужных иллюзий. Если бы не Али…
– Без тебя знаю, – оборвала его Лада.
– Мы не можем все забрать, – сказал Али.
– Почему? – спросила Лада.
– Во-первых, потому что его слишком много, с этими сундуками мы далеко не уедем. Но можем стать легкой добычей лихих людей. Набьем хурджины золотом, и этого нам хватит на долгую и безбедную жизнь. А во-вторых, охрана сокровищ – смысл жизни этих людей. Забери мы все, неизвестно как они поступят. Узбека нет, государства нет. Азербайджан под угрозой татарского завоевания. Я удивлен тем, что он верен слову, данному Узбеку. Это большая редкость в наше время. Пусть они и дальше охраняют казну. Возьмем, сколько нужно, и уедем.
– Я согласен с тобой, – заявил Егорка. – Это разумное решение. Мы же всегда можем вернуться.
В таком случае, надо брать деньги и уезжать. И чем, скорее, тем лучше.
– Считаешь, он может передумать?
– Не знаю, но лучше не рисковать.
– Кстати, – обращаясь к женщинам, добавил Али, – платья придется снять.
– Это почему еще? – возмутилась Лада.
– Привлекает ненужное внимание.
Али позвал Хасана и объявил ему о решении. Хасан поклонился.
– Слушаюсь и повинуюсь, – радостно сказал он. – Пойду, обрадую своих. Они, было, уже расстроились, стали решать, как жить дальше.
– Пошли своих людей, – приказала Лада. – Пусть приведут наших коней.
– Слушаю и повинуюсь, госпожа, – ответил Хасан. – Позволь задать вопрос.
– Спрашивай.
– Вы уезжаете?
– Да, возьмем немного денег и уедем. А, что?
– Будьте осторожны, избегайте караванных путей. Всюду татары. Избави Аллах попасть им в руки.
– Спасибо.
Хасан поклонился и вышел из пещеры.
– Ну что же, – сказал Али, – мы все живы и здоровы, и у нас есть деньги. Кажется, это достаточная причина для того, чтобы быть благодарными судьбе. Что на это ответит наш философ?
– Я скажу, что даже если бы мы остались без денег, и этого бы хватило, чтобы быть благодарным судьбе, – ответил Егорка. – Я доволен. Как сказал поэт – «Довольствоваться возвращением вместо добычи».
– А что скажет моя жена? – спросил Али у Йасмин.
– Я довольна уже тем, что в очередной раз нашла тебя живым и здоровым.
Али улыбнулся и посмотрел на Ладу.
– Мне для полного счастья нужен еще муж, – сказала Лада, не дожидаясь вопроса. – И теперь, когда я вновь богата, думаю, что за этим дело не станет.
– Ну что же, тогда в путь.
– Как это в путь? – удивилась Лада. – А деньги?
– Ах, да, деньги, совсем забыл, – спохватился Али. – Ну, тогда, давайте грузить деньги.
