Ленкорань

К деревянной пристани причалила большая парусная лодка. С нее сошел один единственный человек. После этого лодка тут же отчалила, не беря ни попутного груза, ни людей и взяла курс в открытое море. Пассажир, краснобородый мужчина богатырского телосложения в шерстяном плаще и в войлочном головном уборе перекинул через плечо туго набитый хурджин, взял в руки баул и направился к покосившимся воротам, у которых вопреки ожиданию не было стражи. Здесь путь ему преградил амбал, тощий, сутулый малый неопределенного возраста, но скорее молодой, чем старый. Он улыбнулся, кивая головой, приветствуя, дотрагиваясь до лба.

– Добро пожаловать в наш город, господин. Позвольте, я помогу вам. Доверьте мне вашу поклажу.

Прибывший смерил его оценивающим взглядом и заметил:

– Тяжела будет для тебя моя ноша, да и не привык я, чтобы за мной вещи таскали.

– Вы не смотрите на мою худобу, – не унимался амбал, – я жилистый. А вам не к лицу носить свой багаж, на это есть люди простого звания. Позвольте, господин, сегодняшний день не задался, с утра ни одного клиента. Боюсь, жена домой не пустит. Много не возьму за работу, иншаалах один дирхам дадите и то ладно, буду за вас молиться.

– Что же ты, брат, жену так распустил?

– Прошу прощения, – удивился амбал, – это вы, в каком смысле, что-нибудь слышали?

– Сам говоришь, что домой не пустит.

– Да это я так, образно, в смысле недовольна будет.

– А-а, вот оно что, образно, метафора, гипербола, так ты поэт?

– Нет, не поэт, но стихи люблю. Так как?

– Ладно, бери.

Приезжий поставил на землю свой баул. Амбал взвалил его себе на спину, от неожиданной тяжести охнул и согнулся. Тем не менее, виду не подал, пошел быстрым шагом. Однако скоро выдохся, опустил поклажу на землю.

– С непривычки, – виновато сказал он, – давно тяжести не таскал, отвык.

Приезжий отдал ему хурджин, а сам взял баул.

– Пошли, – скомандовал он.

– Спасибо, господин, ваша доброта не знает границ, – витиевато поблагодарил амбал и пошел впереди.

– Куда нести? – поинтересовался он. – Вы к кому приехали, в гости или по делу?

– Тебя как зовут? – спросил приезжий.

– Байрам, – ответил амбал.

– Вот что, Байрам, ты мне лишних вопросов не задавай. Лучше я тебя буду спрашивать. Беюк-базар знаешь где?

– Кто же не знает? Это же можно сказать, сердце нашего города. Это недалеко, – простодушно сказал поденщик, но, спохватившись, добавил, – и не близко.

– А монголы в городе есть? – спросил приезжий.

– Монголы, я даже не знаю.

– Как не знаешь? Здесь разве войны не было?

– Нет, не было. Монголы были, войны не было. Отряд прошел через город. Несколько дней они здесь стояли и потом исчезли.

– Странно, а кто же правит городом?

– Мухаммад-хан. А на Беюк-базаре вам что нужно?

– Хамам мне нужен.

– Значит, вы первым делом в баню. Это хорошо, – одобрительно сказал Байрам. – Только вот незадача, сегодня женский день.

– А мне все равно.

– Вам-то может и все равно, только вас туда не пустят. Помыться не получится. Еще и бока намнут.

Приезжий шел за амбалом с любопытством поглядывая по сторонам.

– У нас здесь не заблудишься, – говорил амбал, – все время прямо, а как в тупик упрешься – направо и в конце переулка – Беюк-базар. Кстати, а мы уже и дошли, вот хамам. Это здесь, перед вами.

– Отлично, – произнес приезжий, – теперь ищем мечеть, напротив хамама должна быть мечеть. Вот она, … а между ними… вот, что мне нужно.

Вывеска над дверью гласила:

Мударрис Али, факих, хафиз .

Наследственные дела, бракоразводные процессы,

взыскание долгов и прочие юридические услуги.

– Закрыто, – сказал Байрам, пробуя дверь, – для обеда вроде рановато.

– Может, мыться пошел? – предположил приезжий, скребя крашенную хной бородку.

– Так сегодня же женский день, я же вам говорил, – возразил амбал.

– Его это не остановит, – заметил краснобородый, – не зря же он рядом с баней контору открыл.

– Я сейчас в соседней лавке узнаю, – предложил носильщик.

– Узнай, – согласился бородач, – только хурджин оставь здесь.

– Конечно. Но вы меня обижаете, – засмеялся носильщик.

В ожидании вестей приезжий огляделся. Между мечетью и баней вдоль улицы тянулся ряд одноэтажных саманных строений, преимущественно мастерских – кузница, гончарная, плотницкая, бербер-хана. Другая перпендикулярная к ней дорога разделяла мечеть и хамам и упиралась в торговые ряды базара, далее виднелись крыши домов, а над ними вдали высились горы, вершины которых покрывал снег.

Приезжий остался доволен панорамой. Город ему нравился. Вернулся Байрам, пожимая плечами.

– Никто не знает, этот человек о своих перемещениях им не докладывает. Они так сказали. Ну, я пойду, господин, а вы подождите.

Получив два дирхама, носильщик благодарно прижал руку к сердцу.

– Если, что, вдруг я понадоблюсь, найдете меня в порту.

Приезжий окликнул его словами:

– Послушай, а как называется этот город?

– Как, – удивился малый, – вы не знаете куда приехали? Ленкорань.

– Если бы приехал, знал бы. Я приплыл – это разные вещи. Но, если это Ленкорань, значит все верно. Значит это тот самый хафиз Али, которого я разыскиваю.

Из соседней лавки вышел мужчина, поздоровался и сказал:

– Добро пожаловать. Господин не желает привести в порядок бороду?

– А что не так с моей бородой? – забеспокоился приезжий, трогая растительность на лице.

– С вашей бородой все хорошо, уважаемый гость, но можно сделать лучше. Совершенству нет предела. Можно подстричь, придать ей красивую форму? Краску освежить, где вы такую хну брали? Это не лучший сорт. Могу также выбрить вам голову.

– А, пожалуй, – согласился приезжий, – куда мне вещи можно поставить?

Брадобрей кликнул помощника:

– Эй, оглан возьми вещи у господина.

Отдав поклажу, клиент сел на деревянный стул с подлокотниками и, закрыв глаза, отдался рукам мастера.

– Голову брить будем? – спросил брадобрей.

– Обязательно.

Мастер вспенил мыльную массу и принялся за работу. Когда, вздремнув немного, клиент открыл глаза, в поднесенном зеркале голова блестела, а аккуратно подстриженная бородка отливала каштановым блеском.

– Хорош, – услышал он одобрительный голос за спиной. Приезжий изменил угол наклона зеркала, и увидел человека в остроконечной шапке с меховой оторочкой.

– Нравится? – спросил он у него.

– Пока не знаю, надо привыкнуть, – ответил Али. – Раньше ты был похож на простого разбойника, а теперь на атамана разбойников.

– Ну что вы, – почему-то обиделся брадобрей, – он похож на вельможу.

– Мой друг шутит, – успокоил его Егор, – сколько с меня?

– Будьте моим гостем, – вежливо сказал брадобрей.

– Спасибо, и все же?

– Один дирхам.

– Я заплачу, – сказал Али, – кажется, мне твой вид нравится. Это твои вещи?

– Скорее твои. Это гостинцы.

Али взял баул, вышел из парикмахерской, подошел к соседней двери, над которой висела вывеска, и отпер замок.

– Добро пожаловать! – сказал он, пропуская гостя вперед.

В конторе друзья обнялись, похлопали друг друга.

– Рад тебя видеть, – сказал Али, – проходи, садись. Плащ не снимай пока. Я сейчас печь затоплю.

– Давай я пособлю, не дело раису печку топить.

– Не надо, садись вот туда.

Егор скинул чарыхи, взошел на деревянное возвышение, устланное соломенными циновками. Здесь было разбросано несколько муттака, и стоял стол на коротеньких ножках. Он опустился возле стола, скрестив ноги.

Помещение конторы было разделено на три неравные части. Справа от двери за перегородкой стоял еще один стол и сиденье. Слева от входа находилась небольшая сложенная из камней и глины печь. Али большим ножом настругал лучины, затолкал в печь и поджег. Когда пламя схватилось как следует, подкинул толстых веток.

– Потерпи, друг мой, – сказал он. – Сейчас будет тепло. Как ты добрался?

– Очень хорошо, без происшествий.

– Давно ждешь?

– Не очень. Хотя успел подстричь бороду.

– А голову зачем побрил. Чай не лето, зима все-таки.

– Даже не знаю. Он предложил раз, другой – я и согласился. А что, не идет мне? Сам сказал, что я теперь на атамана похож.

– Похож, похож, – успокоил его Али.

– А ты где был, в бане?

– Нет, в бане сегодня женский день.

– Какие пустяки. Разве тебя это когда-нибудь останавливало?

Али погрозил Егору пальцем и улыбнулся:

– Не можешь мне этого простить? Пора бы забыть.

– И не надейся, на смертном одре помнить буду.

– Ну что же. Пусть это будет единственным камнем преткновения между нами. Что там на острове? Как Лада? А, кстати, где твоя жена?

– Она в Астаре. У нее вдруг обнаружились родственники, довольно близкие. Чуть ли не двоюродные дяди с тетей. Она осталась погостить. Я обещал забрать ее на обратном пути.

– А когда ты собираешься обратно?

– Это будет зависеть от твоего гостеприимства. Пока не надоем.

– Да по мне хоть век живи.

– Вот и договорились.

– Что-то меня начинает беспокоить судьба Мариам.

– Не беспокойся, у нее все хорошо. Она так обрадовалась, когда родню встретила.

Маленькое помещение быстро нагревалось, Егорка снял плащ:

– А там кто сидит? – спросил он. – Почему его нет?

– Там должен сидеть мой помощник, и он должен был быть сейчас в суде с исковым заявлением. Но я пока не могу позволить себе нанять его. Клиентов мало, поэтому приходиться ходить в суд самому. Ты есть хочешь?

– Не откажусь. А на острове все хорошо. Хасан собирает дань с кораблей, а Лада…

Али открыл дверь, помахал кому-то и показал два растопыренных пальца.

– … а Лада вышла замуж за индийского раджу, сразу же после того как ты уехал.

– Я рад за нее. Надеюсь, этот брак будет удачным. И как они?

– Понятия не имею. Они отправились в Индию.

– Сколько новостей, – задумчиво сказал Али.

– Что же ты хотел, тебя давно не было, мы полгода не виделись. Как обстоят твои дела?

– Да, как тебе сказать?

– А говори, как есть. Не стесняясь в выражениях.

– Ну, если откровенно, то пока не очень. Клиентов мало, дел практически нет.

– А как же исковое заявления, которое ты носил в суд?

– Это старое дело, два месяца уже тянется.

– Деньги есть еще? – спросил Егор.

– На исходе. Эта лачуга стоит десять дирхамов в неделю. Скоро за аренду нечем будет платить. Но ты не думай, что я жалуюсь. Мне заботы интереса к жизни прибавляют. На острове я уже сходил с ума от безделья.

– Ну не скажи, рыбалка там была отменная. Я гуся недавно подстрелил. Как меня Хасановы молодцы зауважали после этого. Кстати, он деньги для тебя передал, сто динаров.

– Деньги не возьму, но все равно, спасибо.

– Понимаю, – согласился Егор.

Дверь открылась, и в помещение вошел мальчик, держа в руках поднос, на котором стояли два глиняных горшочка, помимо этого там лежали перья зеленого лука, редиска, кресс-салат, две свежеиспеченные лепешки и небольшой кувшинчик. Оставив поднос, он пожелал приятного аппетита и удалился.

– Что это? – полюбопытствовал Егор, вдыхая аромат мясного блюда.

– Это пити, суп ленкоранский.

– В кувшине, я надеюсь, вино?

– В кувшине вода колодезная.

– Нет, так не пойдет, – категорически заявил Егор. – А выпить за встречу?

– Я не пью, – сказал Али, – вот уже три месяца.

– Так и я не пью, ровно с тех пор. У Хасана припасы кончились через три недели после твоего отъезда. Ты думаешь, почему я с острова бежал?

– Я думал, меня захотел увидеть.

– Так это взаимосвязано. Можно сказать, это одно и то же. Когда я выпью, я обязательно должен поговорить с тобой. Если я выпил, а тебя нет рядом, то лучше и не пить. Короче говоря, если я сейчас не выпью, то я за себя не ручаюсь. Давай, организуй чего-нибудь. Или мне самому сбегать. Где тут у вас – «за углом»?

– Давай поедим, пока не остыло, – предложил Али, – потом продолжим эту тему.

– Ладно, – согласился Егор, он куражился только для виду.

Когда с едой было покончено, по знаку Али пришел разносчик и унес поднос.

– Ну, как, – поинтересовался Али, – понравилось?

– В жизни не ел вкусней супа, – согласился Егор, – но как насчет вина?

– Возьми себя в руки – укоризненно сказал Али, – на работе пить нельзя. Все- таки ты среди мусульман находишься.

– Так, закрывай лавочку, – сказал Егор, – сам же говоришь, клиентов нет. Чего зря сидеть. Пойдем, отметим встречу.

В этот момент в дверь постучали.

– Входите, открыто, – крикнул Али, но поскольку посетитель продолжал стучать, он встал и открыл дверь. В проеме стояла женщина в длинном черном балахоне. Головной убор полностью закрывал лицо.

– Прошу вас, входите, – пригласил Али.

Посетительница кивнула и вступила внутрь.

– Прошу, садитесь, – предложил Али.

– Нет, спасибо, я постою. Я хотела спросить. Это верно, что вы консультируете и оказываете помощь в наследственных делах.

Женский голос был неожиданно юн.

– Это верно. Что у вас случилось? – спросил Али.

– Сколько вы берете за работу?

– Это зависит от самого дела.

– Сложность в том, что у меня нет денег, совсем.

– Зачем же вы пришли сюда?

– Мне просто больше некуда пойти. Простите.

После небольшой паузы, женщина повернулась, чтобы уйти.

Али тяжело вздохнул и посмотрел на Егорку. Тот пожал плечами.

– Ладно, сестрица изложи свое дело, – остановил посетительницу Али, – консультация бесплатно. Может, я найду решение.

– Кто из вас мударрис Али? – спросила женщина.

Али отозвался.

– Я бы хотела говорить только с вами, – заявила посетительница.

– Этот человек мой товарищ, ты можешь говорить без опаски. То, что ты скажешь, останется только между нами. Но, если у тебя деликатное дело и ты настаиваешь на этом, то я попрошу его выйти.

– Пусть останется, если он ваш товарищ. На улице холодно. Говорят, должен пойти снег. Я рабыня одного человека, он недавно перешел в мир иной. Я родила ему сына. Малышу два года. Незадолго до смерти мой господин дал мне свободу. Он хотел жениться на мне, записать кэбин, но не успел. Теперь старшие жены выгоняют меня из дома. Они не признают меня равной, поставили условие – или я по-прежнему рабыня в их доме, или должна уйти. Идти мне некуда.

– Это неважно, что они говорят, – сказал Али, – у твоего господина есть сын от тебя, он имеет право жить в доме своего отца, поскольку он мал, твоя обязанность находиться рядом с ним.

– Но рабыней, – жалобно сказала женщина.

– Как тебя зовут?

– Сакина.

– Сакина, ты сама только что сказала, что ты уже не рабыня.

– Они порвали и сожгли мою вольную на моих глазах. Я теперь ничего не могу доказать. И я не могу жить с ними. Вы можете мне помочь?

– У твоего мужа водились деньги?

– Спасибо, что назвали его моим мужем. Он был богат. Как дозволяет Коран, он имел четырех жен и много денег. Деньги где-то спрятаны в доме. Я не знаю где.

– Коран не только дозволяет, он еще и обязывает, – сказал Али, – мусульманин обязан проявлять заботу о близких ему людях. Ты должна получить свою долю наследства и долю, причитающуюся твоему сыну, как его опекун. Я могу отсудить для тебя все это. Если я выиграю дело, ты заплатишь мне десять процентов от суммы, которую получишь. Если ты согласна, то я возьмусь за твое дело.

– А, если не выиграете?

– Значит, я ничего не получу.

– Но это же неправильно.

– Это неправильно, – согласился Али, – по правилам я должен получить деньги за работу, даже если не будет результата. Но их у тебя нет. А у меня большое сердце.

– Но я могу отработать, – сказала Сакина, – я могу убираться в вашем доме или здесь.

– Это ни к чему, – сказал Али, – если ты согласна, давай сосредоточимся на деле. Где твой муж оформил твою вольную?

– У моллы Васифа. Здесь недалеко, на базаре он сидит. Я к нему ходила, чтобы он мне дал дубликат. Но он сказал, что в его книгах нет такой записи.

– Ты уверена, что твой муж, как его звали?

– Мешади Гасан.

– Что Мешади Гасан действительно оформил тебе вольную? Не обманул.

Сакина выпростала из складок одежды руку и показала клочок бумаги.

– Здесь подпись моллы. Это все что уцелело от свидетельства. Но клянусь вам, я держала эту бумагу в руках.

– Приходи завтра утром, – сказал Али, – я подготовлю исковое заявление, поставишь на нем подпись. Здесь буду я или мой помощник. Где тебя искать, если понадобишься?

– За базаром, белый дом с флюгером.

– И все четыре жены живут в одном доме?

– Только две, старшие две умерли.

– Сколько ему было лет?

– Сорок пять.

– А тебе?

– Восемнадцать. Спасибо вам большое. Да хранит вас Аллах.

Когда она ушла. Али спросил у Егорки.

– Ну что, будем пить чай?

– Нет, спасибо, я уже напился колодезной воды. Думаю, пора перейти к более крепким напиткам. Если бы эта женщина заплатила, я бы решил, что у меня нога легкая. Где, кстати, твой несуществующий помощник запропастился?

– У тебя нога легкая, и ты приносишь удачу. Я выиграю это дело и получу свои комиссионные. А помощника у меня нет. Я упоминаю о нем для солидности.

– Хочешь, я буду твоим помощником. Мне платить не надо. Буду здесь сидеть.

– Пожалуй, нет. Ты своим видом будешь отпугивать клиентов. Катиб должен вызывать доверие у клиентов, а ты похож на разбойника.

– Ты же говорил на атамана.

– Тем более. Но я могу принять тебя в число пайщиков, оплатишь пару месяцев аренды, и ты в доле.

– Ты шутишь?

– Нет, мне нужен компаньон.

– А что должен делать компаньон?

– Получать деньги, если будет прибыль или нести убытки.

– А работать?

– Работа найдется. Будешь выбивать долги.

– Вообще-то я поохотиться собирался. Слышал, что в здешних лесах звери водятся в изобилии.

– Значит, ты отказываешься?

– Нет, я согласен.

– Тогда, пошли, посмотрим, что это за молла Васиф.

* * *

Пресловутый молла Васиф сидел в небольшой узенькой комнатке между лавкой мясника и пекарем.

– Хорошее местечко себе выбрал он, – заметил Егор, – и хлеб, и еда – все здесь. Интересно, где здесь вино продают.

– Уймись, – сказал Али и вошел к молле.

Это был молодой, но уже тучный, чернобородый мужчина. На голове его возвышалась черная мерлушковая папаха, на запястье висели длинные глиняные четки – символ святости. Перед ним стоял низенький деревянный столик. Вроде тех, на которых раскатывают тесто. Однако здесь лежал Коран, стопка желтой бумаги, калам, чернильница и чашка с песком.

– Салам алейкум, – поздоровался Али.

– Ва-алейкум ас-салам, – ответствовал молла, – чем могу служить? Какое действие желаете совершить?

– Мы представляем интересы одной женщины, – сказал Али, – она была рабыней, однако перед смертью ее господин дал ей вольную. К сожалению, свидетельство затерялось. Ей нужен дубликат, поскольку предстоит тяжба по наследству.

– Вот оно что, – сказал молла.

Радушное выражение его лица исчезла.

– Я догадываюсь о ком вы, она приходила на днях. Не помню, чтобы я выдавал подобного свидетельства.

– Это легко проверить, ведь это реестр, – сказал Али, указывая на толстую прошитую книгу, лежащую по правую руку от моллы, – позвольте мне взглянуть на него.

– А кто ты такой, чтобы я давал тебе читать такой важный документ, как реестр, – вспылил молла Васиф, – идите своей дорогой. Или я покажу вам короткий путь к выходу.

– Что он хочет этим сказать? – удивился Егор.

Он подошел поближе и навис над моллой. После этого молла стушевался и заявил:

– Если вы сейчас же не уйдете, я позову полицейского.

– Не стоит так горячиться, – сказал Али, – мы уже уходим. Ты спросил кто я такой? Меня зовут Али Байлаканский. Я выпускник медресе Табриза, законовед и богослов, знаток Корана, мударрис медресе в Дамаске. Тебя вызовут в суд, как свидетеля и там ты будешь обязан предъявить реестр. Если выяснится, что запись имеется, тебя лишат права заниматься эти делом, а в виду твоего лжесвидетельства, то, возможно и сана. И, пожалуй, я нанесу визит имаму. До свидания. Если вдруг твоя память прояснится, и ты что-нибудь вспомнишь, имей в виду, что моя контора находится возле мечети.

Когда они вернулись в контору, Егор спросил:

– Почему он отрицает.

– Причина может быть только одна, – ответил Али. – Жены его подкупили, если, конечно, Сакина нас не обманывает.

– Понятно. Все на сегодня или еще есть дела?

– Пожалуй, все. Можем идти домой.

– А где ты живешь?

– Я живу у моря.

– Какая прелесть. Не сыпь мне соль на рану. Все время вспоминаю мой дом в Баку. Эх! Надо купить кое-чего к ужину. Кстати, зачем ты ему сказал, где находится твоя контора?

– Человеку всегда надо оставлять лазейку для отступления. Если он не дурак, он сам принесет нам искомый документ. Сколько бы ему не заплатили жены, риск не оправдан, он может потерять возможность заработка.

– Ты сказал нам, значит, я уже компаньон.

– Конечно, я думаю, он больше испугался твоего грозного вида, нежели моих слов.

– А когда я буду выбивать долги? Нам кто-нибудь должен?

– Я думаю, что до этого тоже дойдет.

– Что мы купим на ужин?

– На ужин мы купим все, что увидим.

– И вино!

– И вино, если найдем. Правда, я даже не знаю, у кого спрашивать.

– Предоставь это мне, – сказал Егор и ушел по направлению торговых рядов.

Вернулся он скоро. Али, едва, успел составить форму искового заявления для Сакины. В руках Егор держал соломенную сумку – зембиль, из которой выглядывал укутанный тряпьем предмет, очертаниями похожий на объемистый кувшин.

– Быстро ты обернулся, – заметил Али, – и, главное, не с пустыми руками. Я как-то спрашивал на базаре вино, все руками разводили.

– Тебя порода выдает, – сказал Егор, – в лице благородство, на сахиба похож. Люди опасаются.

– Благородством и ты не обделен, – возразил Али.

– Да, но я иноверец. Меня не боятся. Ну что, мы уходим?

– Да.

* * *

Али снимал часть дома, стоящего на пологом холме. Дом был крайний в ряду других строений и ближайший к пристани. Одну комната с выходом на открытую террасу, с которой было видно море. Преимуществом был свой вход со двора.

– Очень удобно, – заметил Егор, обозревая местности, – до пристани рукой подать. Если что, мы прямиком туда и поминай, как звали. Надо будет купить лодку и держать ее в порту. Когда мы здесь, как следует, набедокурим, так и поступим. В последний раз очень удачно получилось в Баку. Как интересно там твоя княжна поживает, небось, глаза все выплакала.

– Если мне не изменяет память, она покинула Баку раньше нас, – возразил Али.

– Это ничего не меняет, – заявил Егор, – такого героя, как ты, забыть трудно.

– А что, ты собираешься и здесь бедокурить? – поинтересовался Али.

– Я? – удивился Егор. – Да я самый спокойный человек на свете. Это ты всегда умудряешься попасть в историю и меня втащить за собой. Итак, что мы приготовим на ужин. У тебя здесь нет прислуги? Жаль, значит, придется все самим делать. Хасан передал для тебя всякие гостинцы, в том числе копченую осетрину. Ну и вкус у нее, я тебе скажу, пальчики оближешь. Соседи сюда к тебе ходят? А то неудобно получится, если они истинные мусульмане. Мы же вино пить будем.

Егор выложил из корзины баранью ногу, стопку лепешек, большой пучок зелени.

– Я предлагаю, – сказал он, – развести во дворе огонь, устроить очаг, подвесить над ним ногу и по мере готовности срезать с нее куски, как это делали варвары.

– Но мы же не варвары, – возразил Али, – лучше эту ногу нарубить на куски, и приготовить обыкновенный кебаб.

– Мы не варвары, – согласился Егор, – но иногда хочется побыть ими.

– Будь по-твоему, – сказал Али, – ты гость. Главное, чтобы снег не пошел.

Он выкатил из-под террасы два больших речных валуна, видимо оставшихся от строительства дома. Из таких же камней, но поменьше размером были сложены стены. Из камней поменьше устроил скамью, положив сверху доску.

– Приступай, – сказал он.

– А вертел? – спросил Егор.

– Будет вертел, – ответил Али и пошел на хозяйскую половину двора.

Через полчаса во дворе пылал очаг, над ним крутилась баранья нога, перед скамьей стоял низенький собранный наспех столик, где на скатерти лежал круг овечьего сыра, ворох зелени, и стопка лепешек. На деревянной доске тонко нарезанные ломти копченой осетрины, высокие чаши из белой обожженной глины. Кувшин с вином скромно прятался за каменным валуном. Подрумянившуюся поверхность бараньей ноги Егор срезал острым ножом. Когда набралось на одну порцию, Али переложил мясо на краюху хлеба, укрыл зеленью, посыпал рубленым луком с барбарисом. Егор внимательно наблюдал за его действиями.

– Отнесу хозяину дома, пока мы еще не выпили, – пояснил Али и ушел.

Егор продолжил вращать ногу.

– Ничего не поделаешь, – сказал он вслед другу, – обычай – это важно.

Али вернулся, держа в руках огромную айву.

– Это десерт, сосед дал, – пояснил он.

– Садись, – предложил Егор и подал ему чашу, до краев наполненную вином.

– Как бы снег не пошел, – сказал Али, озабоченно поглядывая на небо.

– Да что нам снег, – беззаботно ответил Егор. – Мясо почти готово, пойдет снег, переместимся под навес. Твое здоровье!

Выпили, и Егорка тут же наполнил чаши.

– Не части, – предупредил Али, – еще не вечер.

– Как это не вечер, уже смеркается.

– Это потому что зима, сейчас только четыре часа. В это время я обычно еще на работе нахожусь.

Егор пропустил это замечание мимо ушей, он сказал, заглядывая в чашу:

– Какое замечательное вино, интересно, как оно называется.

– У этого вина нет названия. Местное, здесь в деревнях много виноградников. Все не съедается, а выбрасывать жалко – делают вино на продажу. Сами тоже пьют.

– А как же Коран?

– А Коран им не указ, они только внешне мусульмане. Втайне веру предков исповедуют. Такие же язычники, как и ты.

– Я уже чувствую к ним симпатию. Как вообще этот город? Почему ты здесь решил якорь бросить?

Али улыбнулся.

– Ты стал употреблять морские термины.

– Ну что же делать, бытие определяет сознание.

– Мне здесь понравилось, – сказал Али. – И горы есть, и море. Народ, правда, плутоватый, необязательный. Бакинцы в этом смысле честнее. С кем-то договариваешься, назначаешь время, а он опаздывает на час, на два или вообще не приходит. И главное, потом не чувствует себя виноватым.

– А где монголы? – спросил Егор. – Мы так долго сидели на острове, боясь высунуть нос. А их здесь вроде бы и нет.

– Есть небольшой гарнизон на выезде из города. Они живут в своих шатрах. Казалось бы, их нойон должен был выгнать местного хана из дворца и занять его место, но у них свои правила и устои. И это не может не вызывать определенного уважения. При добровольной сдаче города они обкладывают его данью, оставляют местного владыку и двигаются дальше. Ленкоранский хан так и поступил. Но двигал им не разум, а трусость, он оказался тороплив. Теперь, когда все завоевано монголами, понимаешь, что все было напрасным. Битвы, сопротивления жителей. Погибли сотни тысяч и все это зря. Для жителей Ленкорани ничего не изменилось. Как были под властью хана, так и остались. В идеале оборона должна происходить следующим образом. Правитель не должен закрываться в городе, подставляя мирных жителей. Подступила к городу вражеская армия, ты должен вывести войско в чистое поле и сразиться. Исход этого боя определит, кто будет владеть городом.

– Так здесь все-таки власть монголов, – сказал Егор. – В этом, наверное, можно найти хорошую сторону. Нет худа без добра. На бесчинства местной знати можно пожаловаться монголам.

– Если бы, – возразил Али. – К сожалению, оставив местного правителя, они уже не вмешиваются в его дела, их интересуют только дань.

– Значит, простому человеку, как не поверни, все едино. Куда не кинь, всюду клин. И чего ради было кровь проливать.

– Вот и я об этом. Твое здоровье.

Выпили и стали закусывать.

– А что Лада, действительно, уехала?

– А ты подумал, что я пошутил? – удивился Егор.

Али сделал неопределенный жест рукой.

– Может быть, это вино туманит мой разум, но для меня – это не полный ответ, – сказал Егор, – а может быть, наоборот, надо еще выпить, чтобы тебя понять.

Егор вновь наполнил чаши.

– Попробуй копченой осетрины. Вкус божественный. Мне думается, что подобную рыбу подают только в раю. Это образное выражение, – добавил Егор, – я помню, что в раю ничего нет из выпивки и закусок. Все с собой надо брать. Ты уже говорил. Итак, мыслитель, может быть, уже проронишь словечко.

Однако Али не спешил с ответом. Он выпил вина, попробовал копченой рыбы, одобрительно кивнул головой:

– Я не думал, – наконец сказал он, – что Лада решится на такой серьезный шаг. Этот индийский раджа был мне симпатичен. С другой стороны женитьба была для него единственной возможностью вырваться с острова и освободить себя из плена. Хасан намеревался получить за него выкуп. Но деньги так и не пришли. Он провел в плену больше года. В его положении человек и на козе женится, чтобы получить свободу. А Лада не коза, а очень красивая молодая женщины.

– Что же ты думаешь, на моей сестре он не мог жениться по любви? – с внезапной обидой в голосе спросил Егорка.

– Речь не о ней, – возразил Али, – а о нем, о его мотивах. Я говорю, что он и на козе бы женился, а тут такая красотка. Но я буду счастлив ошибаться. Может быть, это счастливое совпадение.

– Надо думать о хорошем, – назидательно сказал Егор, – и тогда оно исполнится.

– Ты прав, – согласился Али, – не замерз, друг мой?

– Нет!

– Я пойду, затоплю печку в доме, пусть комната прогреется, пока мы тут сидим.

– Помощь нужна? – спросил Егор.

– Сиди, у меня там все заготовлено, дрова сухие и растопка. Я скоро.

С этими словами Али ушел в дом. Оставшись один, Егор снял с очага баранью ногу, подкинул в огонь хвороста, который тут же схватился и вспыхнул пламенем. Затем налил себе еще вина. Поднял чашку в сторону ушедшего Али, словно чокаясь с ним. И медленно выпил.

Их безмятежное существование на острове Хасана могло вызвать зависть у кого угодно. Ни в еде, ни в питье не было ограничений. Три десятка вооруженных до зубов пиратов готовы были выполнить любой приказ Лады, которую почитали, как царицу. Единственное, что стесняло их – ограниченная свобода передвижений. Остров они вскоре исходили вдоль и поперек. Егорке было легче, ибо он нашел себе развлечение в охоте на уток и гусей, прилетавших на остров, и рыбной ловле. Лада была умиротворена тем, что находилась рядом с братом и Али, к которому испытывала сильную привязанность. Но Али выдержал только один месяц, и оставил их при первой же возможности. Егор подозревал, что кроме вынужденного безделья не последнюю роль сыграли еще и разбойники, которым он был вынужден в знак благодарности рассказывать истории.

После его отъезда Лада загрустила и скоро объявила, что принимает предложение индийского раджи и едет в Индию. Хасан был расстроен, теряя выкуп и свою госпожу, но возразить не посмел.

Когда Али вышел во двор, совсем стемнело. Костер пылал, бросая всполохи света на богатырскую фигуру Егорки. Али сел рядом, взял наполненную чашу и сказал:

– Нам не на что жаловаться. Раз мы сидим здесь после стольких передряг. Судьба к нам благосклонна. Когда мы встретились, ты был рабом, а я пленником, прикованным к колесу телеги. Поживем здесь, как ты говоришь, покуролесим, сколько получится, а там видно будет.

– Я не сказал, покуролесим, я сказал – набедокурим.

– Ладно, не будем уточнять, хрен, как известно, редьки не слаще.

– Не слаще, – согласился Егор, – но ядреней.

– Твое здоровье!

– Твое здоровье!

– Пойдем в дом, – предложил Али.

– Рано, так хорошо сидим, – возразил Егор.

– А разве не все выпили?

Егор потряс кувшин и определил:

– Даже до половины не дошли.

– Ладно, тогда сидим.

– А где обещанный снег?

– Будет тебе снег, – пообещал Али, – лечь спать, желательно, до полуночи, мне рано вставать. Завтра у меня дело слушается в суде. До полуночи этого кувшина нам хватит?

– Если не хватит, я еще сбегаю, – обнадежил Егор. – Ты лучше расскажи, как тебе здесь живется, чего ради стоило покидать остров.

– Умоляю, – сказал Али, – никаких рассказов. Давай молча посидим.

– Как скажешь, – согласился Егор, – тогда наливай, а то я без дела долго не могу.

Рано утром, на следующий день, когда Егор вышел на террасу, валил такой снег, что скрывал очертания ближайших домов. В порту качались лодки, облепленные снегом. Моря, вообще не было видно. Слышался лишь его неумолчный шум. Во дворе уже высились сугробы в человеческий рост.

– Ты не колдуешь часом, – поинтересовался Егор у Али, вышедшего вслед за ним. – Снег идет, как и было обещано тобой.

В контору шли по целине, ибо город утопал в снегу. Огромные, высотой с дерево, цветущие кусты роз качались под тяжестью облепивших их снежинок. Слипшиеся, величиной с орех, хлопья продолжали падать с неба медленно и торжественно. Было необыкновенно тихо, поскольку белоснежный покров приглушил все звуки. Контору открыть было нельзя. Али попросил в соседней мастерской лопату и откопал занесенную снегом дверь.

– Судья не приходит так рано, – заметил он, – у нас есть еще время позавтракать и затопить печку. Сначала огонь.

– Я займусь, – сказал Егор.

Али выглянул на улицу и сделал кому-то знак, вновь показав два пальца. Разносчик принес два стакана горячего молока, свежеиспеченную лепешку и сыр с маслом. В печи уже весело трещали дрова. Друзья принялись за завтрак.

– Молла Васиф не пришел, – заметил Али. – Значит, он на кого-то надеется, раз не внял моему предупреждению.

– Может, мне сходить, припугнуть его еще раз, – предложил Егор.

– Если он не боится имама, значит, угрозы не подействуют, сам побежит жаловаться. А, возможно, он сам родственник имама. Здесь клановость в большом ходу. Стоит одному талышу занять должность, скоро вся служба управляется его родственниками. В этом их отличие от азербайджанцев. Наш брат занимает пост и сразу же перестает с тобой здороваться и своим заместителем возьмет кого угодно, хоть армянина, и даже скорее армянина, но только не своего азербайджанца. Ладно, я иду в суд, а ты можешь сидеть здесь. Может все-таки молла придет. Вообще-то надо какого-нибудь шустрого оглана нанять для солидности.

– Почему ты решил, что молла сам должен прийти, может, я все-таки схожу к нему.

– Ладно, – согласился Али, – сходи, только держи себя в руках.

Егор пообещал. После ухода Али он проверил печку, плотнее закрыл дверцу во избежание пожара и отправился на базар.

Из-за сильного снегопада на базаре было мало покупателей. Торговцы расчищали свои места. У многих под навесом стояли маленькие жаровни, у которых они грелись. В одном месте выкладывали свежую рыбу, в другом мясник разделывал баранью тушку, подвешенную на крюк в третьем, в ивовой клети стояли нахохлившиеся куры. Продавец зелени не успевал обметывать свой прилавок, и клубни редиски краснели из-под снега. Подвода с зерном пытаясь развернуться, перегородила дорогу. Копыта лошади скользили, и она не могла стронуть с места тяжелую телегу. Егор не мог спокойно смотреть на мучения животного. Подойдя, он остановил возчика, безуспешно щелкающего кнутом. Затем, взявшись за гуж, поднатужился и передвинул задок телеги на необходимое для успешного маневра расстояние. После этого он взял кобылу за узду, и потащил за собой, выправив положение подводы. Очевидцы происходящего одобрительно загудели:

– Машаллах, машаллах!

Возчик, вцепившись в его руку, тряс в избытке благодарности. Вдруг за спиной Егорка услышал гортанный возглас. Люди вокруг сразу стали расходиться. Обернувшись, Егор увидел за собой трех всадников-монголов. С тех пор как ушел от хорезмийцев, он впервые видел их так близко. Но до этого участвовал несколько раз в коротких стычках с ними. Под плащом у Егорки висел кинжал, но он сохранил самообладание и не потянулся за ним. Двое всадников смотрели на него с любопытством, а третий – видимо, старший, улыбался. В их взглядах не было вражды.

– Молодец, – сказал старший, очевидно, это был комендантский патруль, – откуда такой бахадур взялся?

– В гости приехал к другу, – ответил Егор.

– Откуда?

– Из Баку.

Монгол кивнул, удовлетворенный ответом.

– Приходи к нам служить, – сказал он, – нам такие бахадуры нужны.

– Спасибо за предложение, я сейчас помогаю другу в работе.

– Что делает твой друг?

– Он законовед.

– Такому, как ты, надо саблей махать, а ты бумажки перебирать собираешься.

Он что-то сказал своим товарищам по-монгольски, и те захохотали.

– Надумаешь, приходи, – отсмеявшись, сказал монгол, – вот по этой дороге пойдешь, там наш лагерь. Спросишь юзбаши, меня Кокэ зовут.

– Спасибо, – сказал Егор и отступил в сторону, давая всадникам проехать.

Патруль двинулся дальше, смеясь и переговариваясь. Люди испуганно расступались перед ними. Егор пошел своей дорогой и увидел местного полицейского, который с любопытством наблюдал эту сцену. Когда Егор приблизился, он отступил в сугроб, чтобы дать ему пройти, поздоровался и улыбнулся. В его лице Егор заметил некое подобострастие.

Дверь лавки моллы была занесена снегом, поэтому Егор даже не стал стучать. Очевидно, что там никого не было.

Он вернулся в контору, разворошил угли, подкинул дров и стал ждать возвращения друга.

 

В суде

– Итак, – сказал судья, – слушается дело Ялчина. Тишина в зале!

Залом кади назвал небольшую комнату, где кроме судьи, секретаря, сбира и самого Али присутствовали истец с ответчиком. Последний был рабом, его привел сбир – судебный исполнитель, он же и приглядывал за ним, чтобы тот не сбежал. Сам раб сидел, опустив голову, в ожидании новых напастей на свою голову.

– Секретарь, доложи обстоятельства дела, – сказал судья.

Катиб с готовностью вскочил и начал говорить:

– Житель Ленкорани Ялчин подал иск к этому рабу, о возмещении ущерба за полученные увечья. Ответчик полил водой дорогу перед домом. Ночью ударил мороз, дорога обледенела. Утром Ялчин, идя на работу, поскользнулся и упал, и сломал себе руку.

Истец вытащил из-под плаща и показал забинтованную руку.

– Какую компенсацию ты хочешь получить? – обратился судья к потерпевшему.

– Ай, судья, – сказал истец, – лекарь сказал, что рука будет заживать месяц, я не смогу работать, а мне надо семью кормить.

– Кем ты работаешь?

– Поденщик я.

– Сколько ты зарабатываешь в день?

– По разному, иншаллах и два дирхама в день бывает, и три дирхама.

– Эй, ты, – обратился судья к рабу, – встань, когда с тобой судья разговаривает.

Раб поднялся.

– Назови свое имя?

– Меня зовут Леван.

– Когда говоришь с судьей, добавляй в конце каждой фразы – ваша честь, ты понял меня?

– Да, ваша честь.

– Ты не будешь отрицать того, что из-за твоих действий этот человек сломал руку?

– Нет, ваша честь, не буду.

– Это хорошо. Значит, ты должен ему заплатить за все время его недееспособности. У тебя есть деньги?

– Нет, ваша честь. Я раб, у меня ничего нет.

– Жаль, в таком случае, придется прибегнуть к вире – акту мщения. Согласно закону, истец может нанести тебе такое же увечье. Ялчин, ты согласен с таким решением?

– Нет, судья.

– Ваша честь.

– Нет, ваша честь. Что мне с того, что я сломаю ему руку. Мне деньги нужны.

Али поднял руку.

– Ваша честь, сказал секретарь, – здесь присутствует векиль, советник раба. Вот этот человек.

– Вот как, интересно. Пусть говорит, – разрешил судья.

– Ваша честь, – начал Али, – согласно мусульманскому праву раб является собственностью хозяина, если только он не наделен правом от своего хозяин на самостоятельные действия, то есть дееспособностью и правоспособностью. Этот раб выполнял приказ своего хозяина. Он не мог отказаться от выполнения по своему положению. Ханифитский масхаб трактует в этом случае ответственность хозяина за действия раба. Известен случай, когда праведный халиф Абу-Бекр наказал хозяина за проступок раба. Таким образом, имеется кийас для этого случая.

Судья поскреб бороду, внимательно глядя на Али, и объявил:

– Суд удаляется на совещание.

Однако, вместо того, чтобы уйти самому, он сделал знак сбиру и тот вывел из комнаты истца и ответчика, и показал Али на выход.

Через четверть часа им разрешили войти. Судья зачитал решение:

– Владелец раба обязан платить истцу один дирхем в день в течение месяца. Раб освобожден от наказания.

– Почему не два дирхема, судья.

– Ваша честь!

– Ваша честь, почему?

– Потому что, когда ходишь по улице, не надо разевать рот и глядеть по сторонам. Надо смотреть под ноги. Сейчас зима, скользко не только там, где поливают. Все свободны. Судебные издержки составят десять процентов от суммы иска.

Бросив напоследок на Али взгляд, судья удалился. К Али подошел Леван и стал горячо благодарить его. Истец также одобрительно кивнул ему. К Али подошел секретарь суда:

– А ты с кого получишь плату?

Али пожал плечами.

– То есть, ты ничего не получишь.

– Почему же, – возразил Али, – моральное удовлетворение я получу.

Секретарь хмыкнул и отошел.

В контору Али шел в приподнятом настроении. Небо по-прежнему было пасмурно, но снегопад прекратился. Теперь все таяло под ногами, и он шел, ступая прямо по лужам. Войдя, кивнул Егорке, дремавшему за стойкой, подсел к печке и стал разуваться.

– Насквозь промок, – посетовал он.

– Вообще обувь надо гусиным жиром мазать перед зимой, тогда она не промокает, – подал голос Егорка.

– Где же мне теперь гусиного жира взять, раньше надо было говорить.

– Кто же знал, что ты по лужам шастать будешь, ты бы дорогу выбирал.

– А ты на улице когда был?

– Утром, как пришел.

– Ты сейчас выйди, я посмотрю, как ты дорогу будешь выбирать.

– Ладно. Как в суде все прошло?

– Очень хорошо, я выиграл дело.

– Я нисколько не сомневался в этом.

– Спасибо, друг, а у тебя как дела?

– Я ходил к молле, но там заперто. Сейчас еще раз схожу.

– Не надо. Боюсь, что он теперь не скоро на работу выйдет. Я вызову его повесткой из суда.

– Приходил человек, сказал, что он хозяин этой будки, просил деньги. Я заплатил ему за два месяца вперед. Так, что я теперь полноценный компаньон.

– Очень хорошо, значит, жизнь налаживается.

– Еще приходила вчерашняя женщина, я дал ей подписать исковое заявление, что ты оставил.

– Слушай, у тебя нога, действительно, легкая, – воскликнул Али, – такую ты здесь кипучую деятельность развел.

– Еще я сегодня столкнулся с монголами.

– Надеюсь, ты никому не свернул шею? – спросил Али.

– Нет, напротив, я пришелся им по нраву. И они предложили мне поступить к ним на службу.

– Вот как, – удивился Али, – но, я надеюсь, ты не бросишь своего компаньона? Я обещаю с тобой делиться заработком.

– Ну так делись. Сколько ты сегодня заработал?

– Увы, мой друг, сегодняшний подзащитный был рабом. Я спас ему руку от неминуемого перелома. А денег у него не было.

– Но следующий наш клиент тоже рабыня?

– Там есть деньги. Я выяснил, ее хозяин был купцом, удачливым купцом. Молла Васиф, видимо, получил изрядную мзду, раз не может от нее отказаться.

– Может быть, я все-таки схожу к нему, припугну. Ты же сам сказал, что я буду заниматься выбиванием долгов.

– Егор, поскольку мы с тобой люди пришлые, особенно ты, мы должны вести себя очень осторожно. За нами никого нет. Мы здесь чужие. Все только по закону.

– Пришлые – это обидно, – сказал Егор.

– В Азербайджане говорят – у человека должен быть человек.

– Сколько лет я здесь живу, для меня здесь все родное. А я все пришлый, – не унимался Егор.

– К сожаленью, так устроено сознание людей. Даже, если ты здесь всю жизнь проживешь, но, если ты другой веры, другой крови – останешься инородцем, человеком второго сорта.

– Я думаю, что здесь ты не совсем прав, это зависит от того, кем ты сам себя ощущаешь. Не прав ты и в том, что за нами никого нет, – возразил Егор.

– Интересно, кто же наш покровитель?

– Как кто? А монголы? Половина базара видела, как душевно общался я с монголами. И это половина уже рассказала об этом второй половине. А завтра об этом весь город знать будет.

– Но это же не так.

– Это не так, но выглядит так. И, чем свободнее и смелее мы себя здесь будем вести, тем лучше. Люди будут говорить, что они не зря такие храбрецы – знать за ними кто-то есть.

Али рассмеялся.

– А, если я приму ислам? – продолжал Егорка. – Из любопытства спрашиваю. Меня будут считать своим?

– Как это ни странно, но людей, перешедших в другую веру, не любят еще больше. Исключение составляет случай, когда целый народ переходит в другую веру. А ты, что уже готов стать мусульманином?

– Мне все равно!

– То есть?

– Твой пессимизм в вопросах веры передается мне. Ты ведь ни во что уже не веришь.

– Напрасно ты так думаешь. Конфессии меня больше не интересуют, но я верю. Я верю в Бога – создателя вселенной, господина миров. Бог создал этот мир, установил в нем законы, согласно которым все происходит в мире. Но до морали, справедливости, нравственности ему дела нет. Мы для него ничем не отличаемся от птиц, зверей, рыб. Здесь действуют законы природы. Сильный убивает слабого. Когда на небе собираются облака – идет дождь, когда тучи – гремит гром, сверкают молнии – начинается гроза. Зимой идет снег, а летом палит солнце. Этого нельзя изменить. День сменяет ночь. Лучшие умы создали законы человеческие – не убей, не укради, не обижай слабого. Но эти правила требуют постоянного душевного напряжения, работы, а поскольку человек слаб и ленив, то в мире слишком много зла и несправедливости.

Али замолчал.

– Пожалуй, я все же еще раз схожу к молле Васифу, – после паузы сказал Егор.

– Пойдем вместе, – ответил Али, – заодно и пообедаем. Негоже есть в конторе, а то здесь все уже едой пропахло, несолидно. Кажется, мои чарыхи подсохли.

Проходя мимо торговых рядов, Али с удивлением заметил, что многие в знак приветствия кивают Егору.

– Это как понимать, – возмущенно сказал он, – я живу здесь уже полгода, меня ни одна собака не замечает. А ты вчера приехал, с тобой уже весь базар здоровается.

– А что я тебе говорил, – довольно сказал Егор.

Дверь моллы по-прежнему была закрыта и занесена снегом.

– Не будет его сегодня, – отозвался на вопрос человек из соседней лавки.

Закусочная представляла собой два стола под навесом, прямо на проходе между торговыми рядами. Дровяная плита, установленная глиняными горшочками с пити и небольшой мангал у стены. Мимо шли люди, едва не задевая их.

– Два пити, – заказал Али, – не будем объедаться. Нам еще работать.

– Не будем, – согласился Егор. – А вина у них нет, хотя бы по чашке.

– Вина нет, есть айран. И здесь не место для пития вина. Во всяком случае, не время.

– Кто же в такой холод пьет айран?

– Это ты напрасно, с похмелья помогает.

– А у меня нет похмелья.

– Хорошо тебе, а у меня голова болит.

– Так выпить надо.

– Этот вопрос закрыт. Ты мне клиентов хочешь распугать?

Принесли заказ, и Егор замолчал. Когда они покончили с едой, подавальщик принес чай. Егор удивился, но, обжигаясь, выпил и попросил еще.

– Некоторые мудрецы считают, что чай лучше вина, – назидательно сказал Али, – он также бодрит, но не опьяняет.

– Я в этой дискуссии участвовать не буду, – заявил Егор.

Пообедав, они вернулись к конторе и увидели, что у дверей стоят люди.

– Что такое? – удивился Али.

Приблизившись, он спросил:

– Господа, что вам угодно?

– Нам нужен мударрис Али, – сказал один из них.

– Он перед вами, – ответил Али, – а в чем дело?

– Я собираюсь судиться с одним человеком, – сказал один из них, – хочу, чтобы ты представлял мои интересы. Я заплачу.

– Понятно. А вы? – спросил Али остальных.

– Мы тоже собираемся судиться, – в разнобой ответили они.

– Заходите по очереди, – пригласил Али.

Пропустив первого посетителя вперед, он привлек внимание пекаря из соседней лавки и крикнул ему:

– Халил, ты говорил, что у тебя есть смышленый племянник.

– Очень смышленый, господин факих, читать, писать умеет. Вот он. Эй, оглан.

Из-за спины пекаря выглянул мальчик, испачканный угольной сажей.

– Пусть умоется и зайдет ко мне, – сказал Али.

– Хочешь взять помощника, – озабоченно спросил Егор, – а как же я? Не справился?

– Нет, ты слишком любишь выпить. Шучу, ты мой компаньон, а нам нужен секретарь-порученец. Такого богатыря негоже гонять по пустякам.

В этот день они ушли с работы поздно вечером. Так же было и на следующий день, и всю следующую неделю. Али проводил консультации, составлял исковые заявления, каждый день бывал в суде. В четверг Егорка спросил:

– А выходные нам полагаются?

– У мусульман выходной день – пятница, – ответил Али.

– Значит, завтра – выходной. Это хорошо. Что мы будем делать?

– Пойдем в баню. Завтра мужской день.

– Отлично. А сегодня?

– Сегодня я иду в суд. Слушается дело Сакины. У тебя есть какие-то пожелания?

– Вообще-то я хочу сходить на охоту, – сказал Егор. – Я слышал здесь в горах много диких кабанов. Только на первый раз надо взять проводника, чтобы не заблудиться. Я тут поговорил с одним, кто диких уток продает. Он согласен показать кабанью тропу. Спрашиваю, почему сам не бьешь? Говорит, Аллах не дозволяет свинину есть. Но какая же это свинья. Она только с виду свинья, кабан – это дикий зверь. Пойдешь со мной?

– Может быть.

– Это опасно.

– Тогда пойду.

– Значит, завтра на охоту.

– А как же хамам?

– Утром охота, вечером – баня.

– Ладно, – согласился Али, – только я стрелять не буду. Компанию составлю, на страже постою.

– Тогда я пойду, договорюсь с охотником.

– Хорошо, иди. А я пойду в суд.

– Оглан, – сказал Али мальчику секретарю, – ты все слышал?

– Да.

– Как тебя зовут?

– Муса.

– Сиди здесь и принимай посетителей. Егор скоро вернется.

* * *

– Советник, что-то вы к нам зачастили, – сказал судья.

Это можно было расценить, как некоторое расположение. Али только что с ним поздоровался, но судья не ответил. Он вообще не отвечал на приветствия, чтобы его не заподозрили в симпатии к кому-либо. Этот судья был приверженцем старой школы и принципов судейства. Жил отшельником, дома никого не принимал в полном соответствии с нормами судейской этики. В годы учения в медресе Табриза Али слышал предание о том, что первые мусульманские судьи не могли быть назначены просто по своему желанию. Из жителей правитель выбирал самого достойного, высоконравственного человека. И делал ему предложение стать судьей. Если этот человек соглашался, под различным предлогом его кандидатуру отклоняли. Если он отказывался от судейства, ему предлагали через некоторое время второй раз. Если он вновь отказывался, ему предлагали в третий раз. Если же он и в третий раз отказывался, то его назначали судьей против его воли. Считалось, что он прошел испытания и достоин судить других людей.

– Слушается дело Сакины, – объявил кади, – секретарь огласите предпосылки дела.

Катиб откашлялся и произнес:

– Сакина, рабыня недавно умершего купца. Поскольку купец умер, согласно закону наследования, все имущество купца отошло к его женам, в том числе и рабы. Рабыня купца Сакина подала иск, в котором заявляет о своем праве на часть наследства, поскольку купец перед смертью отпустил ее на волю. Истица и ответчица находятся в зале.

В комнате сидели две женщины с закрытыми лицами. Сакина на руках держала ребенка. Рядом со вдовой сидел дородный мужчина.

– Итак, – сказал судья, обращаясь к ответчице, – ты жена купца.

– Да, судья, я одна из жен, старшая жена.

– Называй меня – ваша честь!

– Да, ваша честь.

– Кто это рядом с тобой?

– Это мой брат.

– Женщина, если твой муж дал свободу своей рабыне, она не может являться наследством. Ты должна ее отпустить.

– Она все врет. Мой муж не давал ей свободу.

– Истица, ты можешь доказать, что твой хозяин отпустил тебя? Где твое свидетельство?

– Эта женщина порвала свидетельство.

– А ты докажи, что я порвала! – воскликнула ответчица.

– Истица, у тебя есть свидетели того, что твой хозяин дал тебе свободу?

– Нет, ваша честь.

– Но если нет свидетельства, как ты докажешь свою правоту?

Али поднял руку.

– Чего тебе? – спросил судья.

– Ваша честь, я представляю интересы этой женщины, – заявил Али.

– Вот как, а я гадаю, почему ты здесь сидишь. Ну, говори, советник, мы тебя слушаем.

– Ваша честь, в реестре моллы должна быть нотариальная запись.

– Должна быть, – согласился судья, – так пусть эта женщина получит копию и принесет ее в суд.

– Она обращалась к нему, но тот отрицает подобную запись.

– Мы не можем основываться лишь на словах истицы – нужен документ.

– Ваша честь, суд может вызвать моллу и потребовать предъявить реестр записей.

– Не возражаю. Секретарь отправьте повестку молле, – распорядился судья.

– Но даже в этом нет необходимости, – продолжал Али, – ваша честь, позвольте мне задать вопрос ответчице.

– Задавай, – разрешил судья.

– Скажи, женщина, что это за ребенок на руках твоей рабыни?

– Этого ребенка она родила от моего мужа, бесстыжая девка.

Судья стукнул по столу:

– Придержи язык, женщина, а то я удалю тебя из зала за неуважение к суду. Продолжай, – последнее слово относилось к Али.

– Как утверждал один из основателей мусульманского права Абу Ханифа, – продолжал Али, – есть несколько способов выходов из рабского состояния, установленных законом. Первое – это прямое освобождение, то есть отпущение раба, публично при свидетелях…

– Не надо перечислять все способы, – прервал его судья.

– Простите. Одним из способов является отпущение на свободу невольницы конкубины, если она родила ребенка от своего господина. Это наш случай. Ответчица только что при свидетелях признала, что этот ребенок является сыном покойного. Таким образом, имеются все основания для того, чтобы считать истицу свободной.

– Суд удаляется на совещание, – объявил судья.

Сбир выпроводил всех на улицу, а через короткое время позвал обратно.

– Доводы истицы судом принимаются, – сказал он, – эта женщина свободна.

– Ну и ладно, – закричала вдова купца, – пусть убирается на все четыре стороны.

Судья приказал вывести жену купца из зала. Сбир немедленно выполнил приказ.

– Ваша честь, это еще не все, – сказал Али, – этот ребенок имеет право жить в доме своего отца, а его мать в данном случае также пользуется этим правом, будучи его опекуном, вплоть до его совершеннолетия. Также им обоим положено ежемесячное содержание из средств купца.

– Принимается, – согласился судья.

– Еще мы просим определить сумму разовой компенсации. Истица шесть месяцев жила в крайней нужде, бедствовала, снимала угол в чужом доме.

– В какую сумму вы определили компенсацию? – спросил судья.

– Мы просим триста дирхамов, – ответил Али.

– Но у нас нет денег, – возразил брат ответчицы, оставшийся в зале.

– Я внесу этот пункт в исполнительный лист, – сказал судья, – но, если у них нет денег, вы ничего не получите. Если заставить выполнить этот пункт, и продать дом на торгах, в первую очередь, пострадает сама истица, оставшись без крова.

– Ваша честь, а, как же я получу плату за свой труд? – спросил Али.

– Это уж ты сам как-нибудь разберешься, умник, – сказал судья и закрыл заседание.

* * *

– Надо заканчивать с благотворительностью, – сказал Али, вернувшись в контору.

– Что такое, – спросил Егор, – опять бесплатно работал?

– Как догадался?

– Мне так показалось. Ладно, закрываем лавочку. Я купил нам одежду для охоты, ты же не будешь бродить по горам таким щеголем. Примерь, если не подойдет, я схожу, обменяю. А потом домой, надо спать пораньше лечь, завтра рано вставать.

– Рано, это во сколько?

– Часа в четыре.

– С ума сошел. Раньше восьми не вздумай меня будить, – заявил Али.

 

В горах

Однако в половине пятого утра, он трясся в седле, проклиная все на свете. Он не думал вставать, однако в четыре проснулся оттого, что заржала одна из лошадей, приведенная проводником. Али попытался заснуть, но не смог из-за возни, затеянной Егоркой, собиравшимся на охоту. Тогда он решил не противиться судьбе.

Они выехали из города, рысью прошли равнину и теперь поднимались в горы. Дорога шла, огибая одну гору, заросшую лесом, другую. Здесь за городом окрест лежал снег, и стоял легкий морозец, но, разогревшись от скачки, холода друзья не чувствовали. Что касается проводника, тот и вовсе казалось не испытывал никаких неудобств от столь ранней прогулки. Он даже умудрялся что-то напевать. Когда поравнялись с третьей горой, дорога пошла круто вверх. Но проводник взял левей в низину. Вскоре послышался шум воды, бьющейся в теснинах. Это была река, берущая начало где-то высоко в горах. Они доехали до нее, и через брод, указанный проводником, перебрались на другой берег. У подножия следующей горы проводник остановился.

– Мы на месте, – сказал он, – поднимитесь на эту гору и спускайтесь с той стороны. Примерно на середине спуска есть заброшенная сторожка.

– Чья сторожка? – спросил Егор.

– Ханская, загонщики в ней оставались, когда хан охотился. Сейчас ему не до охоты. Это будет ваш ориентир. От нее возьмете влево, спуститесь вниз к лощине, там и стойте. Это кабанья тропа. Они пойдут перед рассветом, если пройдут.

– А разве, ты не идешь с нами? – спросил Али.

– Нет, господин. Мне моя жизнь дорога в отличие от вас. Я свое дело сделал, заплатите мне. И иншаалах, когда закончите свое дело, там, где мы свернули с дороги вниз, есть деревня, отсюда видно, вон те домишки на склоне. Там я живу, приходите. Я отвезу вас обратно.

Али посмотрел в указанном направлении и, действительно, увидел вдали темные пятнышки на теле горы. Егор высыпал проводнику в руку несколько монет.

Друзья спешились.

– Бог в помощь, на охоте стойте рядом с деревом, – сказал отъезжая проводник, – если, что залезете на него.

– Как тебя зовут? – крикнул Егор.

– Мардан, – донесся ответ.

– А в гору обязательно лезть, обойти нельзя? – крикнул Али.

– Можно, но так дальше будет, заблудитесь. Я вам верный путь указал.

– О Аллах, что я здесь делаю, – посетовал Али.

Егор, не обращая на приятеля внимания, доставал из заплечного мешка куски обработанного дерева тетиву, вскоре у него в руках оказался сборный лук. Он достал колчан и протянул Али.

– Подержи, пожалуйста.

– Я стрелять не буду, – предупредил Али.

– Не стреляй, просто подержи.

Затем он взял древко, которое привез с собой, достал из ножен широкий обоюдоострый кинжал и стал сноровисто прилаживать его к нему прочной бечевой.

– Что это ты мастеришь? Копье? – спросил Али.

– Рогатину, – ответил Егор.

– А лук на что?

– Стрелой, брат, кабана не возьмешь, стрела ему, что иголка. Только рассвирепеет.

– А зачем же ты его взял.

– Да, мало ли, кабан не пойдет, может, птицу сниму или зайца добуду. Да, и вообще, время неспокойное. Куда ж без оружия.

Егор попробовал рогатину на прочность. Потом с размаху всадил в ближайшее дерево. Вытащил, осмотрел крепление и остался доволен.

– А здесь хорошо, спокойно, – сказал неожиданно Али, – тишина, снег, как будто в мире и нет ничего. Ни войн, ни раздоров.

– Вот видишь, а ты ехать не хотел. Пошли, а то скоро светать начнет.

Егор надел заплечный мешок, перекинул через плечо туго набитый хурджин и пошел вперед в гору.

– Ступай по моим следам, – бросил он.

– Это я уж сам сообразил, – ответил Али.

Лук все же остался у него. Он перекинул его за спину, а колчан повесил на плечо.

Вопреки опасениям подниматься в гору оказалось не так тяжело. Здесь в лесистых горах выпавший снег лежал неровно – островками, которые можно было обойти. Мерзлая комковатая земля не скользила под ногами. Они поднялись на пологую вершину горы, начали спуск с другой стороны, нашли сторожку, заглянули в нее. Это было небольшое приземистое строение, сложенное из речного камня – булыжника. Внутри были устроены деревянные лежанки и печь с выведенной из стены трубой.

– Уютное местечко, – заметил Егор, – жаль времени в обрез, можно было бы сделать привал, позавтракать.

– Знаю я твой завтрак, и чем он кончится.

– Между прочим, – заметил Егор, – Омар Хаям советовал пить вино на заре, чтобы день встретить подготовленным.

– Давно ли ты стал цитировать Омара Хаяма? – заметил Али.

– С тех пор, как с тобой стал знаться.

– Однако зари еще нет.

– Зари нет, но это я так, образно. Не искушай меня, я здесь по делу. Может, вещи здесь оставим? Заберем на обратном пути.

– Не надо, – возразил Али, – имущество мужчины всегда должно находиться у него перед глазами. Тебе что – тяжело нести?

– Мудро сказано, – оценил Егор, – еще говорят – своя ноша не тянет.

Продолжили спуск, пока не вышли на тропу.

– Кажется, это здесь, – сказал Егор. – Ночью снег шел, должны быть следы.

Он повесил хурджин на ближайшее дерево и стал исследовать тропу.

– Есть, – наконец, торжествующе воскликнул он, – смотри.

Али подошел ближе и увидел на снегу следы от сдвоенных копытцев.

– Ну, что? – возбужденно сказал Егор. – Становимся на позиции. Вообще-то его в загон брать надо, человек десять требуется. Обложить и гнать на засаду, но поскольку нас всего двое, положимся на удачу. Станем так, чтобы видеть друг друга. Если что шумни и лезь на дерево. Он на меня пойдет, а тут я его встречу.

– Что уже в засаду? – спросил Али. – Лук тебе отдать?

– Мне он сейчас ни к чему. Пусть у тебя будет. Вообще-то мы его услышим, если секач здоровый – земля под ним гудит.

– Что-то мне эта затея нравится все меньше и меньше, – сказал Али. – Я, пожалуй, вернусь в сторожку, затоплю печку и буду тебя ждать с добычей.

Однако, несмотря на сказанное, он остался на месте. Через некоторое время молвил:

– Ладно, что-то я стал зябнуть. Доставай, что у тебя там в хурджине. Я знаю, ты с пустыми руками на охоту не пойдешь.

Егор недолго думал, махнул рукой.

– А, ладно, вреда не будет. По чарке выпьем для бодрости. Только с тропы сойдем.

Подошли к дереву, на котором Егор оставил поклажу. Он вытащил из хурджина бурдюк и протянул другу.

– А что, посуды нет, – спросил Али, – с горла пить будем?

– Ну, давай еще, дастархан здесь разложим. Мы все-таки на охоте.

Али упрек принял, вытащил пробку и, пожелав другу удачи, приложился к бурдюку, сказав перед этим:

– Ты охотник, а я-то нет. Что я здесь делаю… ночью… на заснеженном горном склоне… я богослов, мударрис.

– Поздно ты заговорил об этом, – ответил Егор, принимая бурдюк.

Он тоже выпил, закупорил и убрал его в хурджин.

– Все, а теперь тишина. Я пошел на позицию.

Али остался один. От выпитого натощак вина он сначала почувствовал тепло в животе, затем – легкость в теле. Поездка на охоту уже не казалась ему такой уж бессмысленной затеей. Более того, в нем вдруг проснулся охотничий азарт. Он снял с плеча лук, вытащил стрелу из колчана и стал на изготовку, готовый выстрелить в любой момент по дикому зверю. Егор, стоявший в полусотне шагов ниже по тропе, с удивлением наблюдал за своим приятелем. А, когда Али посмотрел на него, отрицательно покачал головой, предостерегая от выстрела. Темнота начинала рассеиваться, день был уже близок. Неизвестно сколько времени они простояли в полной тишине. Но вдруг до слуха Али донеслись странные чавкающие звуки, дробный перестук и короткое хрюканье. В следующий миг он увидел, как из-за поворота на тропе появился кабан, а вслед за ним Али вдруг с изумлением заметил трех полосатых кабанчиков, семенящих за родителем. Жалость кольнула его в сердце, и он опустил изготовленный к стрельбе лук. Али бросил взгляд на друга. Егор стоял, держа рогатину на изготовке. Время, в течение которого кабан с малышами неспешно прошествовал мимо Егора, показалось Али чрезвычайно долгим. Однако Егор не ударил. Когда топот копытцев смолк, Егор опустил рогатину и подошел к другу. На лице его была досада.

– Это самка с детенышами, – сказал он, – не смог убить. Вот если бы секач.

– Еще постоим, – предложил Али, в котором охотничий пыл еще не угас.

– Нет смысла. Второй раз уже не пройдет. Пойдем в сторожку, погреемся, допьем вино, перекусим, сделаем привал. А потом двинем обратно.

– Поедем, довольствуясь возвращением вместо добычи, – улыбнулся Али.

– Хорошо сказано, – сказал Егор, – надо запомнить. Это твой афоризм?

– Это слова Имр-уль-Кайса – великого арабского поэта. Он жил еще до рождения пророка Мухаммеда.

Они поднялись в сторожку. Егор собрал немного валежника вокруг строения, принес, положил у печки.

Пока он собирал хворост, Али настрогал лучины и зажег огонь. Хворост был мокрый, и пламя едва теплилось. Он сидел против открытой конфорки и подкладывал ветки.

– Ты лучше закрой дверцу, – посоветовал Егор.

Али послушал. Тяга, в самом деле усилилась. Пламя загудело в трубе. Егор вытащил бурдюк, протянул Али.

– Не надо было пить за удачу перед охотой, – сказал он, – мы ее спугнули, я суеверен, как и всякий язычник.

– Ты расстроен, друг мой, – заметил Али, – напрасно, мы так хорошо прогулялись, поохотились. Ведь результат не всегда – главное в деле. Ты сегодня совершил добрый поступок. Не лишил детенышей матери, не обрек их на погибель. Разве этого мало? Оцени, ты же философ.

– На охоте я охотник, а не философ, – ответил Егор, – а впрочем, ты прав. Пей.

Али, пожелав другу здоровья, припал к соску бурдюка.

– Как ни странно, – сказал он, – я никогда не пил вот так, из бурдюка. В этом есть что-то первобытное.

– Так мы же на охоте, – улыбнулся Егор, – первобытный способ пропитания. Впрочем, если бы наши праотцы были такими гуманистами, как ты. Мы бы не увидели свет с тобой. Эволюция не знает жалости, в природе выживает сильнейший.

Он взял из рук Али бурдюк, допил оставшееся вино, аккуратно закупорил, сунул в мешок. Между тем в сторожке уже было тепло, небольшое пространство прогрелось быстро.

– Хорошо сидим, – сказал он.

– Это точно, – согласился Али, – только меня в сон тянет.

– Понятное дело. В тепле разморило, встали сегодня ни свет, ни заря. Вот и ко сну клонит. Ты вот что, хафиз, позволь мне побыть еще в первобытном состоянии. Ты вздремни малость, а я пойду, пройдусь по округе. Может, зайца подниму, может тетерев попадется. Кажется, уже рассвело.

Егор выглянул, открыв дверь. В сторожку ворвался тусклый свет зимнего утра.

– Хорошо, – согласился Али, его неудержимо клонило ко сну, – только не уходи далеко, заблудишься. И недолго. Мы сегодня еще в баню собирались.

Егор кивнул, соглашаясь. Повесил на плечо лук, прикрепил к поясу колчан.

– Рогатину тебе оставлю, – сказал он, вдруг медведь завалится. Встретишь его, как положено – отобьешься.

– Типун тебе на язык, – сказал Али, – здесь медведи не водятся.

– Все равно закройся, если спать собрался. Подопри дверь чем-нибудь.

С этими словами он вышел из сторожки. Али последовал его совету, подпер дверь, подбросил дров в печь, лег на лежанку и мгновенно заснул.

Ему снился благословенный пророк Мухаммед, укоризненно качающий головой. Али не чувствовал за собой никакой вины, однако перечить и оправдываться не стал, хотя удивился, и возразил, отвечая на невысказанный упрек:

– За мной нет вины, так сложились обстоятельства.

– Как же, – укорил пророк, – пьешь вино, предаешься разврату.

– Разврата не было, – возразил Али.

– Разврата не было, – согласился пророк, – обвинение снимается, а как быть с вином?

– Но вы же сами пили вино?

– Пил до определенного возраста, потом бросил.

– И я брошу, я еще не созрел до этого.

– Ладно, с этим тоже разобрались. Но ты усомнился в вере, – строго сказал пророк.

– Вы же знаете, какие испытания выпали на мою долю, что я пережил. Безвременная смерть матери, гибель отца, кончина жены и не рождённого ребенка. За что мне все это? Я мухи никогда не обидел. Потому и усомнился.

– Как человек, я тебя понимаю, – тяжело вздохнул Мухаммад. – Очень даже понимаю. Мой единственный сын, мой мальчик, умер у меня на руках. Но он, – при этих словах пророк указал вверх, – может не понять… я бы на твоем месте поостерегся, ведь ты хафиз.

– Я думаю, что ему нет никакого дела до меня.

– Это не так, – возразил пророк.

– Ну, а если это не так, то он меня понимает и прощает. Как родитель прощает своего неразумного отпрыска. Когда дитя заявляет родителю, что он в него не верит, что на самом деле его принес аист. Это же не меняет положения вещей. Это лишь вызывает улыбку у родителя.

– Хорошо у тебя язык подвешен, – заметил пророк, – не зря ты судейских убеждаешь.

– Ну почему же, нынешний судья не плох.

– Да, мне он тоже нравится, – согласился Мухаммед, и вдруг, спохватившись, воскликнул, – а от своих жен я сколько натерпелся!

– Вот поэтому я больше и не женюсь.

– Здесь я тебя тоже понимаю, – с сочувствием сказал пророк и добавил строго, – и все-таки ты кончай куролесить.

– Но вы же заступитесь за меня, если что?

– Может быть. Но неизвестно, что ты еще натворишь? Так что, я бы на твоем месте на мое заступничество не очень-то рассчитывал.

– Все равно спасибо, – поблагодарил Али, и спросил: – Зачем же вы женились так много раз?

– Как зачем, из политических соображений. Ты что думаешь, мне это жизнь облегчало. Надо было союзы с племенами укреплять. На ком-то из жалости, на ком-то по расчету. Я только двух женщин любил по-настоящему – Хадиджу и Айшу. У последней на руках я даже умер. А первая на моих руках умерла. Вот так. Ладно, некогда мне тут с тобой препираться, лясы точить. Пойду я. А ты смотри у меня, и, кстати, печка дымит – не угорел бы.

Открыв глаза, Али увидел, что сторожка в самом деле, полна дыма. Изменивший направление ветер задул дым обратно в горизонтально выведенную трубу и погасил слабое пламя в печи. Али открыл дверь, проветрил помещение. Разворошил поленья в топке, дождался хорошей тяги, лег, удивляясь своему сну, и вновь заснул.

* * *

Выйдя из сторожки, Егор спустился на кабанью тропу и постоял там, прислушиваясь к звукам. Гора была изрядно лесиста. Здесь можно было встретить не только кабана, и заяц мог пробежать, и лиса. Из рыжей вышел бы хороший воротник. Такой воротник был на монгольском юзбаши, который встретился ему на базаре. Знай он сколько Егор уложил монголов в степях во время службы в хорезмийском войске, он не был бы так доброжелателен. Егор, чуть натянув тетиву, снарядил стрелу, положив ее на прицел, и так, держа лук в правой руке, неторопливо пошел по тропе в сторону, откуда пришло кабанье семейство. Ему послышалось, будто крякнула утка. Затем, совершенно точно отозвалась другая. И Егор уверенно пошел на звук. Где-то рядом должен был быть водоем. Ибо утка, птица водоплавающая. Утки были ближе, чем река, которую они пересекали. Егор шел, обходя гору, поглядывая по сторонам, пока внизу не блеснула вода. Балансируя руками, чтобы сохранить равновесие, он спускался все ниже и ниже, стараясь не поскользнуться на мерзлой, местами обледеневшей земле. Идти вниз оказалось гораздо труднее, нежели подниматься на гору. По пути он попал в чащу горных узловатых деревьев с раскидистой кроной. А, когда выбрался из нее, увидел пресловутый водоем. Это оказалась речная протока, рукав, возможно искусственно отведенный от основного русла. Здесь вода была спокойней. Егор пригнулся и стал красться, ибо главное в утиной охоте было появиться у реки неожиданно. Утки были здесь, он знал это чутьем охотника. В следующий миг он услышал еще раз, как крякнула утка, Егор замер, взяв лук наизготовку, слегка натянув тетиву, ибо это был сигнал тревоги. Возможно, утки его услышали. В следующий миг он услышал – фрр-рр-рр, и стая диких уток поднялась в воздух. Егор вскинул лук и выстрелил, упреждая полет селезня. И проводил стрелу взглядом, не особо надеясь на удачу. Однако стрела догнала селезня, и он камнем рухнул вниз. Егор возликовал и, держа перед глазами место падения, стал сбегать вниз к подножию горы.

На берегу реки среди небольших валунов стоял крестьянин, держа в руках птицу, из которой торчало оперенье Егоркиной стрелы, и с удивлением поглядывал в небо. Увидев подбежавшего охотника, он с испугом воззрился на него.

– Аман, аман, – крикнул он, протягивая селезня, – возьми, только меня не трогай.

– Спасибо, – сказал Егор, беря птицу, – это я подстрелил, видишь, моя стрела. Вот в колчане такие же.

– Вижу, ага, вижу. Конечно, твоя, а чья же. Не с неба же она свалилась.

Егор засмеялся. Крестьянин, сообразив, тоже.

– А ты что здесь делаешь? – спросил Егор.

– Рыбу ловлю, я живу здесь, там мой дом. Я уж было обрадовался. Ну, думаю, Аллах послал немного дичи моим детишкам. Давно мяса не ели. От рыбы скоро сами чешуей зарастем.

Егор посмотрел на лукавое выражение лица рыбака, на его посиневшие от холодной воды руки и протянул ему птицу.

– Возьми, – сказал он, – только стрелу отдай.

– Ну что ты, ага. Не надо, – стал слабо отказываться рыбак.

– Возьми, обычай такой охотничий. Дичь принадлежит не тому, кто подстрелил, а тому, кто нашел.

– Ну, если так, то благодарствуй, а ты возьми рыбы у меня, – обрадовался рыбак, – как говорится, баш на баш.

– Не стоит, – отказался Егор.

– Возьми, обидишь отказом.

– Ладно, – сдался Егор. – Послушай, а монголы здесь есть?

– Какие монголы? Нет никаких монголов.

– Как какие, те самые, что завоевали вашу страну. Ты, что же, не знаешь?

– Понятия не имел.

– И власть сейчас принадлежит им, а не хану.

Рыбак пожал плечами.

– Да, мне все равно, кому власть принадлежит. У меня своих забот хватает.

– Счастливый ты человек.

– Здесь я с тобой не соглашусь.

– А чем ты рыбу ловишь?

Рыбак взял бурый комок, лежащий у него под ногами и, размахнувшись, бросил его в реку. Комок раскрылся и превратился в сеть, которая упала прямо на стремнину. Немного подождал, затем стал вытягивать. В вытянутой сети оказалась пара рыбин. Рыбак бросил их в каменную заводь, где уже копошилось два три десятка рыбешек разной величины. Крестьянин поднял с земли тонкую гибкую ветку, заломил с одной стороны, завязал, а на другой конец быстро нанизал десяток рыбин, пропуская ветку через жабры. И подал Егорке.

– Спасибо, – сказал охотник.

Чтобы разбудить Али, ему пришлось колотить в дверь ногой.

– Ну, я тебе скажу, друг, охотиться в Азербайджане просто невозможно, – заявил он заспанному товарищу. – Кто бы ни подстрелил птицу, обязательно кто-то другой ее поднимет, но зато я рыбы наловил.

Он продемонстрировал кукан, полный рыбы.

– Или позарится. Ты помнишь, как свита султана налетела в Нахичевани на мою утку? Или это был гусь?

– Гусь, – спросонок ответил Али, – я его султану вернул и получил взамен в икта Байлакан.

– Ты что-то путаешь. Мы гуся отстояли в тот раз.

– Да. А что же я вернул ему? Я же хорошо помню, что пошел возвращать спорный трофей.

– Ладно, – махнул рукой Егор, – дело прошлое. А все же жаль, что он не удержался, и власть поменялась. Сейчас был бы ты правителем города, а я бы выбрал себе должность по душе. Например, амир-шикар, глава охоты.

– Зачем тебе должность? Разве без нее нельзя дичь добывать. Вот тебе горы, а вот тебе лес. Иди, стреляй, сколько душе угодно.

– Тоже верно. Однако, мы тут загостились, – сказал Егор, – нам в баню пора.

 

Хамам

Предбанник ленкоранского хамама был устроен в виде античного амфитеатра. У входа сидел банщик, выдававший изар – ткань красного цвета, которую мусульмане обертывали вокруг бедер и большие куски белого полотна. Обернувшись в них на манер римских сенаторов, наши герои после первого визита в парную возлежали на ступенях этого амфитеатра с раскрасневшимися лицами, и пили чай.

– Хорошо, – сказал Али.

– Хорошо, – согласился Егор, – только пар жидковат. Не прогревает.

– А ты возьми количеством, – посоветовал Али, – пойди, полежи там подольше.

– Вот у нас на Руси парилка, – продолжал Егор, – выходишь из нее, аж на тебе вода закипает, открываешь дверь и сигаешь в сугроб голышом, потом обратно.

– Как раз перед баней сугроб снега имеется, – вспомнил Али, – еще не растаял. Можешь попробовать, хотя я бы не советовал. Не поймут, особенно женщины. Здесь тебе не Русь.

– Да у нас женщины сами в сугроб прыгают. А, если баня у реки, то и в прорубь могут.

– И кто же осмеливается брать в жены таких отчаянных женщин? – поинтересовался Али.

– Как кто? Русские мужики. Ладно, пойду, полежу там, – заключил Егор.

Он сбросил белую ткань и прошел через арочный вход в парную.

– Не желаете еще чаю? – спросил банщик.

– Спасибо, с удовольствием, – согласился Али.

– Странный говор у вашего друга, – сказал банщик, – кто он, откуда? Вчера с монголами разговаривал, я видел.

– Красивый хамам у вас, – ответил Али, – просто удивительно. Даже в Баку я таких бань не видел.

Банщик понял, что клиент отвечать не желает, и настаивать не стал.

– Да, – с гордостью сказал он, – этот хамам строил тот же зодчий, который возводил ханский дворец. То есть он сначала хамам построил, а хан увидел и пригласил его построить дворец. В этом городе два красивых здания – дворец хана и этот хамам. Между прочим, сам правитель города здесь моется.

– Что ты говоришь. Значит, я могу его встретить?

– Нет, – засмеялся банщик, – когда он собирается в баню, здесь перекрывают все ходы и выходы. Дорогу перекрывают. Кроме правителя и его свиты, сюда никто не может войти.

– Правителям других городов повезло меньше, – сказал Али, – Байлакан, Нахичевань, Марага, Гянджа и другие – лежат в руинах. А его значит, оставили на ханстве.

– Можно сказать, что повезло больше, – согласился банщик. – Но нельзя сказать, что сидит хорошо. Положение его шатко, кто знает, что дальше будет? Боится, надо думать.

– Правильно делает, что боится, – заметил Али. – Монголы его все равно не оставят. Не жалуют они особ ханской крови. Рано или поздно, но не оставят. В первое время не трогают, но как только необходимость отпадает – убирают, причем с корнем. Всю мужскую династию.

Али допил оставшийся чай и поставил чашку.

Банщик воздел руки к верху и произнес:

– Аллах рахман ар-рахим. Пусть минует нас чаша сия. Нагнали же вы на меня страху, мирза.

– Простите, но то, что неизбежно, случится.

– Вы правы, – согласился банщик, – кстати, я упомянул ханскую свиту, здесь старший катиб из его канцелярии. Могу вас познакомить, вы в городе человек новый – новое знакомство вам не повредит.

Али не успел ответить, как из зала в предбанник вышел раскрасневшийся человек и потребовал чаю.

– Всегда в чистоте, – пожелал банщик, поднося ему напиток и, обращаясь к Али, добавил, – вот я говорил о нем. Это Мирза Гасан.

– Кому ты меня представляешь? – поинтересовался человек, с шумом отхлебывая горячий чай.

– Это мударрис Али, – ответил банник.

– А-а, слышал, слышал, – вдруг сказал Мирза Гасан, – говорят, вы знаток всех мусульманских масхабов, факих и хафиз.

– Это преувеличение, – возразил Али.

– Давно вы здесь?

– Несколько месяцев.

– И уже снискали известность. Это что-то значит. Рад знакомству. Говорят, что вы лучший специалист по бракоразводным процессам. Буду теперь знать, к кому обращаться.

– К вашим услугам, – вежливо сказал Али и поднялся, – прошу меня простить, пойду мыться.

В густом тумане парной он разыскал Егорку, спящего на теплой каменной плите. И растолкал его.

– Сомлел, – виновато сказал Егор, разглядев перед собой друга.

– Нам пора, – сказал Али, – пошли домой.

* * *

Наутро, придя на работу, они увидели у дверей очередь из нескольких человек. Это были клиенты. Дверь в контору была закрыта.

– Интересно, где этот шельмец, которого я взял на работу, – произнес Али, – ты не помнишь, как его зовут?

– Как зовут, не помню, – ответил Егор, – у вас такие трудные имена. Не считая твоего имени. Но ты вчера велел ему с утра зайти в суд и забрать судебное решение по иску Сакины.

– Да, вспомнил, это хорошо, а то я уже собрался его уволить. Придется тебе поработать, – сказал Али, – пусть войдут все, чтобы не мерзли на холоде. Но к моему телу допускай по одному.

К полудню Али отпустил всех посетителей, двое из них взяли его в поверенные для представительства в суде.

– Еще есть кто-нибудь? – спросил Али у секретаря.

– Никого, – мальчик, выглянув, сказал, – но, кажется, я вижу Сакину. Она идет к нам.

– Я вам очень благодарна, – сказала молодая женщина, войдя в контору, – вы спасли меня и моего ребенка. Я получила месячное довольствие на ребенка – десять дирхемов. Пожалуйста, возьмите. Они ваши по праву. Я понимаю, что этого очень мало. Но через месяц я принесу еще. Назовите сумму, которую я вам должна.

Сакина протянула деньги. Али тяжело вздохнул и посмотрел на Егорку. Тот пожал плечами.

– Убери деньги, сестрица, – сказал Али. – Ты мне ничего не должна. Иди с Богом.

– Пожалуйста, возьмите, – настаивала Сакина.

Но Али был непреклонен. Когда женщина, рассыпаясь в благодарности, все же ушла, он спросил у товарища:

– Сколько мы сегодня заработали?

Егор пересчитал монеты.

– Два с половиной дирхама.

– Ну, что же, спасибо и на этом. К тому же день еще не закончен.

Не успел он закончить фразу, как дверь открылась, и в контору вошел человек.

– А, это вы – сказал Али, – что-то мне не по душе ваш неурочный час. Я думал вас увидеть не раньше начала весны.

– Ну, зачем же сразу так настраиваться, – добродушно сказал посетитель, это был владелец помещения, – разве же я не могу зайти посмотреть, что у вас и как.

– Значит, я ошибся, – с вздохом облегчения, молвил Али, – в таком случае садитесь. Мы вас чаем угостим.

– Нет, не ошиблись, – не меняя выражение лица, добавил арендодатель, – я должен поднять цену аренды, не обижайтесь. В два раза – вы будете платить теперь двадцать дирхамов.

– В два раза, – возмутился Али, – но почему, с какой стати?

– Как с какой? Уважаемый мударрис, у вас дела идут хорошо, люди в очереди стоят, не обижайтесь, я вам оказываю уважение. Эта лавка дороже стоит. Место проходное. Вы можете отказаться, желающие снять эту лавку всегда найдутся.

– С какого числа вы собираетесь поднять арендную плату?

– С сегодняшнего дня, – заявил владелец.

– Ничего не выйдет, – возразил Али, – согласно, договору, вы обязаны предупредить арендатора за месяц. Или вы предпочитаете обсудить это в суде?

– Ну, зачем же в суде, – сразу же осадил арендодатель, – С вами судиться, это знаете ли! К чему этот спор пусть будет месяц. Будем считать, что я вас поставил в известность. До свидания.

Егор закрыл за ним дверь и сказал:

– Удивляюсь я, до чего алчный народ кругом, послушай, может быть, купить какую-нибудь лавчонку для нашего дела.

– Ни в коем случае, – категорически сказал Али.

– Почему, это же удобно. Можно спокойно работать, не думая об аренде.

– Потому что мне надоело покупать дома и бросать их при каждом бегстве. Хватит. Только аренда.

– Это ты верно подметил, – согласился Егор, – у меня ведь тоже дом в Баку остался, с видом на море. Как вспомню, сердце кровью обливается. И Маша никак не успокоится.

– В Баку, кстати, вы можете вернуться, – заметил Али, – власть сменилась и теперь жизнь пойдет своим чередом.

– Надо же. А мне это и в голову не приходило, я подумаю над этим. Еще кто-то идет.

Следующим посетителем оказался налоговый инспектор, потребовавший уплатить десять дирхамов налога.

– Но у меня пока нет доходов, – возразил Али, – откуда взялась эта сумма.

– Это авансовый платеж, – заявил мутаккабиль, – в конце месяца путем сложения вероятных доходов и расходов, мы рассчитаем сумму налога.

– А, если у нас не будет дохода – поинтересовался Егор.

– Аванс не возвращается, – невозмутимо ответил мутаккабиль, – а вы, кажется, иностранец?

– В некотором роде, – согласился Егор.

– Вы должны уплатить джизью – подушный налог на иноверцев. С вас десять дирхамов.

– У вас на все одна цена, – заметил Егор.

– Это совпадение, – сказал мутаккабиль.

– А почему же так много?

– Налог годовой, платится авансом, за год вперед.

– А, если, я уеду раньше?

– Аванс не возвращается.

Егор посмотрел на Али.

– Даже не знаю, что сказать, – произнес Али.

– Зато, я знаю, – сказал Егор.

Он долго рылся в карманах одежды, затем вытащил замусоленный клочок бумаги и, торжествуя, предъявил инспектору.

– Что это, – спросил инспектор.

– Это квитанция об уплате джизья за три года вперед.

Инспектор долго изучал бумажку, затем сказал:

– Это квитанция недействительна. Вы уплатили ее в Баку. А здесь Ленкорань, – он торжествующе улыбнулся.

Егор взглянул на Али.

– По-прежнему не знаешь, что сказать?

– Отчего же, – с явным удовольствием сказал Али. – Инспектор, вы не вправе требовать с этого человека повторной уплаты налога. Не имеет значения, где уплачена джизья. Ислам не имеет границ, и мой друг выполнил свои обязательства. Если вы не согласны с этим поступком, мы готовы обсудить этот вопрос в суде.

Мутаккабиль несколько опешил от неожиданности.

– Я спрошу у начальника и зайду к вам завтра, – сказал он.

– Может быть, чаю? – предложил Егор.

От чая инспектор отказался и поспешно ушел.

– Это что же такое, – возмутился Егор, – обложили со всех сторон.

– Хорошо, что ты сохранил квитанцию, – похвалил Али, – в этом вопросе мы можем привлечь на свою сторону духовенство. Правда, запросил он с тебя мало, как с бедняка. А ты выглядишь на сорок дирхамов, это ставка для состоятельных иностранцев.

– К нам еще посетитель, – сказал Егор.

Али обернулся, в дверях стоял Мирза Гасан.

– Салам алейкум, – сказал он, – рад вас видеть вновь.

– Ва-алейкум ас-салам. Взаимно, – ответил Али, – как быстро мы свиделись. Прошу вас садиться.

Мирза Гасан снял обувь, поднялся на возвышение и сел напротив Али, скрестив ноги.

– Желаете чего-нибудь отведать из еды или напитков? – предложил Али.

– Нет, благодарю вас, – отказался чиновник, – у меня к вам дело деликатного свойства.

Он обернулся и посмотрел на Егорку.

– Это мой компаньон, – заметил Али, – у меня нет от него тайн.

– Ладно, пусть он останется, но оглан пусть выйдет.

– Иди домой, – сказал помощнику Али, – на сегодня все, ты свободен.

– Сейчас закончу, – недовольно сказал мальчик. Он сделал еще одну запись в книге, посыпал чернила песком, убрал ее и только после этого попрощался, и вышел.

– Оглан с характером, – заметил с улыбкой чиновник.

– Он сегодня не в духе, – заметил Али, – провел в суде полдня, чтобы получить копию судебного решения. Потом выяснилось, что она не готова. Вернувшись, отчитал меня за то, что я послал его раньше времени. Потому, что копию выдают только через десять дней после вынесения судебного решения. Этот мальчик далеко пойдет. Итак, я слушаю вас.

– Да, перейдем к делу, – начал чиновник, – с вами хочет встретиться главный евнух ханского гарема.

– Зачем я ему понадобился, – насторожился Али, – эта работа не по мне…

– Ну что вы, дорогой факих, – смутился мирза Гасан, – вы неправильно меня поняли. Он хочет поговорить с вами, дело это касается…, впрочем, он сам лучше объяснит. Сюда он прийти не может, в силу своего положения. И ваш визит тоже должен остаться в тайне. Это обязательное условие. Оплата будет щедрой, но вы должны держать язык за зубами.

– Даже не знаю, что сказать – ответил Али, – у меня очень много работы. Вряд ли я смогу быть вам полезен. Буквально, нет времени. Если бы вы пришли раньше, вы бы увидели, какая здесь стояла очередь.

– Дорогой мударрис, – с улыбкой заметил Мирза Гасан, – от приглашения подобного рода не следует отказываться. Сегодня здесь стояла очередь, а завтра ее может уже не быть.

– Намек понял, – сказал Али, – я согласен.

– Приятно иметь дело с умным человеком. Коли вы согласны, с наступлением темноты за вами придет человек и проводит к дверям гарема. Вы должны быть один.

В этот момент сидящий за спиной чиновника Егор умоляюще сложил руки перед собой.

– Я буду с компаньоном, – твердо сказал Али.

– Главный евнух велел привести только вас, – неуверенно сказал чиновник, – впрочем, приходите с компаньоном. Он сам решит на месте, принять ли вас одного или обоих. Ну, я не прощаюсь.

– Что все это значит? – задумчиво сказал Али после его ухода.

– Мне плевать, что все это значит. Я хочу попасть в гарем, – заявил Егор.

– А, если они хотят нас оскопить и сделать из нас евнухов.

– Черт, об этом я не подумал.

– Впрочем, во всем можно найти хорошую сторону, – продолжал Али, – как говорят у вас у русских – нет худа без добра. Тебе не придется делать обрезание, чтобы стать мусульманином. Став евнухом, смело сможешь говорить, что ты мусульманин и не будешь платить джизью.

В пять часов вечера, когда уже совсем стемнело, пришел хаджиб из дворца.

– Кто из вас мударрис Али? – спросил хаджиб.

– К вашим услугам, – ответил Али.

– Я должен проводить вас к дворцу хана.

– Мы готовы, – сказал Али, и взглянул на друга, но тот и не думал вставать с места.

– В чем дело, – спросил Али, – передумал идти?

– Нет, не то. Я просто подумал, что если тебя арестуют, то я, как это у нас повелось, должен буду тебя спасать. А, если нас двоих возьмут, кто нас вытащит?

– То есть, ты не пойдешь со мной в гарем? Это большая жертва с твоей стороны, – заметил Али, – это требует самоотверженности, я бы даже сказал – самоотречения.

– Да, представь себе, пусть посещение гарема останется моей несбыточной мечтой. Но шутки в стороны – мне это дело нравится все меньше и меньше. Так что, я, пожалуй, останусь.

– Закрывай лавочку, иди домой, – сказал Али, – надеюсь, что скоро буду.

 

Во дворце правителя

Трехэтажный дворец правителя Ленкорани находился в центре города. Они прошли мимо главного входа, обошли здание справа и остановились у двери в стене.

– Когда, интересно, я буду проходить к властителям через парадный вход, – пробормотал Али, разглядывая башенки и эркеры над головой.

– Что вы говорите? – спросил провожатый.

– Ничего, это я так, сам с собой, – ответил Али.

За дверью оказался внутренний дворик. Прошли его, и по каменным ступеням поднялись на второй этаж в просторный зал с окнами, выходящими на улицу.

– Оставайтесь здесь, – сказал хаджиб, – сейчас к вам выйдут.

Али огляделся. У стены под балдахином, было возвышение, устланное коврами. Он чувствовал усталость, но сесть не решился. Вошедший человек был одет в дорогой шелковый кафтан, голова и лицо его были тщательно выбриты и не давали представления о возрасте. Но, очевидно, он был немолод. Высокий томный голос не оставил сомнений в том, кто перед ним. Вместе с ним вошел слуга с подносом, на котором были сладости и чай.

– Мударрис Али, – сказал человек, – меня зовут Зияд-эфенди. Прошу садиться. Угощайтесь.

Али снял обувь и сел на ковер, скрестив ноги. Зияд-эфенди устроился напротив.

– Я слышал, – продолжал евнух, – что от Дамаска до Баку нет более сведущего человека в вопросах мусульманского права, чем вы. У меня для вас есть работа.

– Благодарю вас, – сказал Али, – но боюсь, что не смогу принять ваше предложение. Я еще не готов расстаться с детородной функцией, но все равно спасибо.

Зияд-эфенди издал короткий смешок, но глаза его оставались злыми, как у человека увечного.

– Это хорошо, что у вас есть чувство юмора, – сказал он, – мне нравится. Но я позвал вас не за этим. Этот разговор должен остаться в тайне.

– Этот разговор останется в тайне, – сказал Али, – для всех, кроме моего компаньона. Мы работаем вместе.

– С компаньоном я согласен, – махнул рукой главный евнух, – но больше никто не должен знать. Итак, наш господин хазрет[8]Хазрет – светлость, высочество, (мусульм.)
Мухаммад-хан хочет жениться, – объявил евнух.

– Очень хорошо, – сказал Али, после короткой паузы, полагая, что Зияд-эфенди ждет от него реакции, – мои поздравления.

Поскольку евнух продолжал, странно улыбаясь, молчать, добавил:

– Если вы хотите, чтобы я оформил этот брак, то я вынужден отказаться. Видите ли, я теоретик, я не занимаюсь практикой. Для этой процедуры достаточно простого моллы.

– Нет, нет, – наконец сказал Зияд-эфенди, – до этого еще не дошло. То есть в этом и состоит трудность. Хан не может жениться, поскольку его жена не дает разрешения на новый брак. Должен он добиваться разрешения от нее или может этим пренебречь? Хан поручил мне выяснить все тонкости этого вопроса, но мнения богословов, которых я призвал для решения этого вопроса, разнятся. Одни говорят, что может пренебречь, другие – что он может взять еще одну жену только с согласия уже имеющейся жены. Что вы думаете по этому поводу? Что говорит по этому поводу Коран. Вы ведь хафиз.

– В самом Коране нет прямого указания на этот счет, – ответил Али. – То есть в Коране сказано, что мусульманин может иметь до четырех жен. Но в то же время там сказано, что, если у мужа нет уверенности, что он будет справедлив одинаково ко всем, то взять в жены следует только одну женщину. Известно, что когда зять пророка Мухаммеда, Али, хотел взять вторую жену, то его супруга Фатима воспротивилась этому и обратилась за помощью к отцу. Пророк попросил Али не делать этого, и он не посмел ослушаться. Позднее все масхабы сошлись на том, что мусульманин может пренебречь согласием жены только в том случае, если есть серьезные причины – болезнь, невозможность иметь детей и так далее. Если причин нет – согласие необходимо.

– Так, с законом мы все выяснили, теперь мне понятно, так и передам хану, – сказал евнух, – теперь скажите, как его обойти. Я вас призвал именно для этого.

– Как я уже сказал, для этого надо воспользоваться одним из условий, при которых согласие жены не понадобится.

– Из перечисленных вами условий ни одно не подходит. Жена хана здорова, у них есть дети, она не отказывает мужу в супружеской близости, даже напротив – я бы сказал, домогается его.

– Простите меня за прямоту, – осторожно сказал Али, – за то, что я осмеливаюсь давать такие советы правителю. Но это же очень просто. Надо трижды сказать жене талак, и, в таком случае согласие не понадобится. Вам, как мусульманину это должно быть известно.

– Потрясающе, – воскликнул Зияд-эфенди, – и действительно, все очень просто. Никому из ленкоранских богословов, и даже мне не пришло это в голову. Точнее, никто из нас не посмел предложить хану развестись со своей женой. А знаете почему?

– Почему?

– Потому что, … кстати, я не мусульманин. Я христианин.

– Какая прелесть, – вырвалось у Али, – Зияд-эфенди – вы христианин, откуда?

– Я копт, египтянин. Бывали в Египте?

– Не довелось. Однако далеко вы уехали от своей родины.

– Это точно, и главное не по своей воле. Но не будем отвлекаться, хан не может безнаказанно дать развод своей жене. Она дочь влиятельного человека, такого же хана, как он сам, но более могущественного. Это чревато серьезными последствиями. Возможно даже войной. Мелек-хатун, ее зовут Меле-Хатун, – не женщина без роду и племени. За ней стоит войско ее отца. Так что, давайте обсудим следующий вариант.

– Какой? – поинтересовался Али.

– Я не знаю. Это вы мне скажите.

– Боюсь, что других вариантов нет.

– Нет, нет, уважаемый мударрис, – возразил главный евнух, – так просто наш разговор не закончится, вы должны найти способ, который позволит хану взять еще одну жену.

– Но Коран писал не я, – заметил Али, – я лишь толкователь его. Истолковываю неясные места, перевожу, цитирую.

– Но вы же хотите жить и работать в Ленкоране, – переходя на арабский язык, сказал евнух.

– Видимо дело принимает серьезный оборот, – ответил Али по-арабски.

– Более чем, я боюсь даже, что одним изгнанием дело не ограничится.

– Но это же несправедливо, почему я, а не кто-нибудь из местных краснобаев.

– А не надо было умничать в суде, мой дорогой мударрис. С местных улемов, что возьмешь. Они как обезьяны, что заучили в начальном медресе, то и твердят. А вы – другое дело. Вы учились в Табризе, преподавали в духовной академии Дамаска. Поверьте, лично я испытываю к вам глубокую симпатию. Я вообще люблю образованных людей. Но хан другое дело. Он сказал, пусть этот крючкотвор придумает, и все тут. А вам не надо было умничать, сидели бы тихо в своей конторе, и никто бы вас не заметил. Так что положение очень серьезное. Итак, я вас слушаю.

Али тяжело вздохнул.

– А еще говорят, христиане – смиреннейшие люди, добры и милосердны.

– Ну что вы, – возразил Зияд-эфенди, – с чего вы взяли? Про крестоносцев слышали когда-нибудь?

– Не только слышал, я даже с ними дело имел. Еле ноги унес.

– Ну вот, видите, а с милосердием это не ко мне. Я бы посмотрел на вас, сохранили бы вы доброту, если бы вам яйца отрезали?

– Ваши доводы очень убедительны, – сказал Али, – с вами вообще интересно разговаривать – логика железная.

– Да, спасибо, но мы отвлеклись. Итак.

– А к чему эти условности, – сказал Али, – пусть хан возьмет ту, которую пожелает, и дело с концом.

– Она без брака не дает.

– Ладно, тогда по-другому. Нам шиитам дозволен временный брак – сигэ.

– Нет, не годится. Да вы не спешите с ответом, выпейте чаю. Эй, кто-нибудь, принесите горячего чаю, – крикнул евнух.

– Удивительно, – сказал Али, – почему-то все мои жизненные сложности начинаются с того, как кто-либо из власть имущих собирается жениться или развестись.

– Что вы имеет в виду?

– Я работал в суде Табриза, помощником судьи, когда правительница Малика-Хатун вздумала выйти замуж за султана Джалал-ад-Дина. Ее муж атабек Узбек, естественно, был против этого. Более того, он даже не знал о ее желании, а она не собиралась его спрашивать. Она потребовала от нас фиктивное свидетельство о разводе. Судья Кавам ад-Дин, человек принципиальный, наотрез отказался. Что вы думаете? Его уволили, я потерял работу, карьера полетела коту под хвост. Сейчас бы уже был судьей, возможно.

– Так, так, – заинтересовался Зияд – эфенди, – а замуж она вышла?

– Замуж она вышла, только счастья ей это не принесло. На обмане, видите ли, счастья не построишь.

– В чем был обман?

– А вы не знаете, странно, об этом весь Азербайджан судачил? Она нашла беспринципного судью, и он состряпал поддельное свидетельство о разводе.

– Нет, нам это не годится, – разочарованно сказал Зияд эфенди, – думайте ходжа.

– В таком случае остается одно, – заявил Али, – одно единственное законное средство.

– Какое? Ну, ну, говорите же скорее, не томите.

– Убедить жену дать согласие.

– Пытались – бесполезно. Уперлась и ее невозможно переубедить.

– Надо найти правильные слова, ключ к ее сердцу. Обмануть, в конце концов. Пусть хан скажет, что жизнь его зависит от ее согласия. Женщины сентиментальны и жалостливы.

– Она ханская дочь и жена хана, о какой сентиментальности и жалости вы говорите. Впрочем, попробовать можно, пусть будет так. Вот вы и поговорите с ней и убедите дать хану развод.

– Но почему я?!

– Как это почему. Это ваше предложение, вот и претворите его в жизнь. Правда, сначала мне надо будет убедить хана, чтобы он разрешил вам говорить с его женой. Сегодня уже не получится, отправляйтесь домой. А завтра я пришлю за вами.

* * *

Егорка сидел на террасе, завернувшись в свой шерстяной плащ. В руках он держал чашу, а справа от него, на полу стоял изящный глиняный кувшинчик красного цвета, из тех, что мусульмане используют на праздник Новруза, из которого он время от времени подливал. Но вряд ли в нем сейчас была речная вода.

– Рад тебя видеть, – сказал он, – вернуться живым и здоровым из дворца уже много. Я начал беспокоится. За это надо выпить.

Али сел рядом и взял протянутую чашу.

– Я рассказывал тебе, из-за чего я лишился должности помощника судьи в Табризе? – спросил он.

– Да, много раз, – ответил Егор, – но, если хочешь, расскажи еще раз. Я послушаю.

– А известно тебе, что каждый эпизод в истории человечества повторяется два раза? Первый раз, как трагедия, второй – как фарс.

– Начало интересное, – заметил Егор.

– Правитель Ленкорани хочет взять себе новую жену, старая не дает…

– Как она смеет?

– … своего согласия.

– А-а. Вот оно что. А ты здесь причем?

Али рассказал обстоятельства своего визита во дворец, закончив словами:

– Я должен решить эту коллизию, в противном случае, … честно говоря, я не совсем понял, что будет в противном случае. Но в словах главного евнуха прозвучала неясная угроза.

– Это похоже на розыгрыш. Какая-то неудачная шутка. Нет? Это глупость.

– Не похоже. Евнух сказал, что хан свиреп. Я ему поверил.

– Надеюсь, ты уже придумал, как поступить, – спросил Егор. – Наверняка, ты знаешь способ, как обойти согласие жены.

– Есть такие способы, но хан хочет только одного. Чтобы старая жена дала добровольное согласие, то есть он, как честный человек хочет жениться по любви и согласию. Если я не добьюсь этого, … в общем, я не знаю, что будет. Но, очевидно, что ничего хорошего. Практики я точно лишусь.

Али осушил чашу и протянул ее Егорке.

– Еще? – спросил тот.

– Нет.

– Ты видишь тот корабль? – Егорка указал рукой на судно, стоящее на рейде.

Ленкорань из-за пологого берега и мелководья не имела полноценной пристани. Лодки забирали пассажиров и груз с деревянных подмостков и доставляли прямо к кораблям.

– Я гулял у моря и выяснил, что оно следует в Энзели. Давай сейчас наймем лодку и сядем на него. Пусть хан сам разбирается со своей женой.

– Не могу. У меня незаконченные дела в суде. Да, и что мы там будем делать? Вернемся к Хасану на остров и сдохнем от тоски. Ладно, утро вечера мудренее, я иду спать.

– Постой, – сказал Егор, – я завтра еду в Астару. Надо навестить жену. Может, привезу ее. Ты не будешь возражать?

– Мог бы и не спрашивать.

– Спасибо.

 

Аудиенция

Разговор с ханом пошел совсем не так, как представлялось Али. Главной задачей было внушить ему, что предстоящий разговор с женой, это всего лишь попытка. Но хан, свирепого вида человек средних лет, сверля Али мрачным взглядом, спросил:

– Значит, ты вызвался убедить мою жену дать мне согласие на новый брак.

Али бросил возмущенный взгляд на евнуха. Но тот сделал отсутствующее лицо.

– Когда я это услышал, – продолжал хан, – первым моим желанием было отрубить тебе голову за подобную дерзость.

– Но я вовсе… не хотел…

– Не смей меня перебивать, иначе я поддамся этому искушению. Уж ты должен знать, как никто другой, что даже смотреть на чужую жену – харам [9]Харам – запретное.
. А уж тем более говорить с ней. Но Зияд-эфенди вступился за тебя. Мол, ученый человек, все равно, что не мужчина, как врач, одним словом. Однако имей в виду, ты сам вызвался, добьешься согласия, награжу по-хански, если же нет – тогда не обессудь.

– Хотелось бы уточнить, – спросил Али, – под словом «не обессудь» – вы что подразумеваете?

Вопрос остался без ответа. Тогда Али рискнул задать еще один вопрос.

– На ком вы хотите жениться?

– Тебя это не касается. Впрочем, он тебе все расскажет, – сказал хан, показав на евнуха.

Хан встал, давая понять, что аудиенция закончена.

К Али подошел главный евнух и предложил следовать за ним.

– Одной беседы будет мало, – сказал Али в спину уходящему хану.

Но тот не обернулся.

– Ну и свинью же вы мне подложили, уважаемый, – сказал Али евнуху, когда они остались наедине.

– Простите, алим, так вышло.

– Что значит, так вышло, разве это была моя инициатива? Я лишь высказал предположение.

– Ну что мы сейчас будем считаться, дорогой алим, главное сейчас сделать наше общее дело.

– Нет уж, простите, меня это не касается. Я передумал. Где здесь выход?

– Мой дорогой хафиз, – елейно произнес евнух. – Уже поздно. Мы слишком далеко зашли. Если вы сейчас отступитесь, хан сочтет это за оскорбление. Лучше придайте остроту вашим мыслям. Блесните красноречием перед ханшей. Вы блестящий полемист. У вас получится.

– А, если не получится? Хан отрубит мне голову?

– Не отрубит. Это он так, сгоряча. Ну, может, бросит в тюрьму. Но это же пустяки по сравнению с отсечением головы, отдохнете год другой.

Зияд-эфенди мило улыбался. Глядя ему в лицо, Али очень хотелось ударить его по голове. Но он сдержался.

– Знаете, кто вы? – начал Али.

– Будьте осторожны в выражениях, – предупредил главный евнух, – я в этом дворце тоже кое-что значу. И у меня сильно развито чувство собственного достоинства. Оскорблений не потерплю.

– Но вы меня подставили, – возмущенно произнес Али.

– Ну, что теперь говорить. Так вышло, увы. Лучше будет, если вы приступите уже к работе.

– Кстати о работе, – сказал Али, – мне нужно в суд. У меня сегодня назначено слушанье.

– Хорошо, – кротко сказал Зияд-эфенди, – я дам вам охрану.

– Зачем?

– Чтобы вам не вздумалось исчезнуть из города. Вот он будет вас сопровождать.

Зияд эфенди указал на рослого обвешанного оружием чауша.

– Вы хотите, чтобы я ходил по городу, как арестованный. Что обо мне подумают мои клиенты?

– Они подумают, что у вас появился телохранитель. Это придаст вас весу в обществе. Слушанья в суде длятся до полудня. Час вам на отдых, и, пожалуйте во дворец на беседу с ханшей.

– А прием посетителей, консультации?

– Хорошо, пусть будет два часа. Ладно, три часа. Итак, в четыре часа пополудни я жду вас здесь. Не прощаюсь.

Под удивленными взглядами мастеровых и лавочников Али прошествовал по улице и остановился перед своей конторой.

– Подожди здесь, – сказал он чаушу, – я возьму бумаги, и сразу пойдем в суд.

– Мне приказано не спускать с вас глаз, – заявил бесхитростный малый.

– Откуда ты родом?

– Из Байлакана, – ответил чауш.

– Мы с тобой земляки, – заметил Али, – как ты сюда попал?

– Долго рассказывать.

– И мне долго рассказывать. Видишь, как много у нас общего. Послушай, меня здесь все знают, не роняй мой авторитет, делай вид, что ты меня не сторожишь, а охраняешь.

– Ладно. Собственно, это почти одно и то же. Так сказал Зияд-эфенди.

– Я оставлю дверь открытой, и ты будешь меня видеть. Я недолго.

Не дожидаясь ответа, Али вошел в контору. А чауш остался ждать на улице под любопытными взглядами соседей. Мальчик встретил его сердитым вопросом:

– Где вас носит до сих пор? Сколько человек вас уже спрашивало.

– Попридержи язык, – рявкнул Али. – Между прочим, я твой начальник, а не ты мой.

– И Егора нету. Я что один должен за всех работать? – не унимался секретарь. – Я уже три дирхама аванса взял.

– За что? – всполошился Али.

– За составление иска.

– Молодец, только больше не смей без моего ведома брать деньги.

– А Егор почему на работу не пришел? – продолжал вопрошать мальчик.

– Он уехал в Астару. Какой ты настырный.

– Зачем?

– За женой. Еще вопросы будут. Нет? Тогда дай мне бумаги по сегодняшнему делу.

Взяв бумаги, Али вышел и кивнул чаушу:

– Пошли.

Тот, ни слова не говоря, последовал за ним.

 

В суде

Судья встретил Али удивленным взглядом.

– Это охрана или конвой? – поинтересовался он.

В голосе чувствовалась ирония.

– Ваша честь, правитель города поручил мне дело. Этот гвардеец меня теперь сопровождает всюду.

– Вот как, – удивился судья, – а вы, оказывается, важный человек. А я с вами так запросто.

– Ваша честь, в этом здании нет никого важнее вас, я в этом абсолютно уверен. Примите мои заверения в этом.

Судья усмехнулся и сделал знак катибу. Секретарь объявил:

– Слушается дело Арзумана против Алигулу. Обстоятельства дела таковы. Арзуман обвинил Алигулу в краже его имущества, с чем и обратился в полицию. Алигулу был арестован, помещен в тюрьму, где и сознался в содеянном преступлении. Согласно закону, Алигулу должен быть приговорен к отсечению правой руки.

Судья обратился к Али:

– Советник, кого вы сегодня защищаете?

– Ваша честь, я защищаю человека по имени Алигулу, – Али указал на обвиняемого, который стоял со связанными руками под присмотром судебного исполнителя. На лице подсудимого красовался свежий кровоподтек.

– Обвинению есть что добавить? – спросил судья.

– Нет, ваша честь, – ответил Арзуман, – я все сказал, а он давно этого заслужил.

– Советникприступайте.

– Ваша честь, – начал Али, – я возражаю против этого приговора по ряду причин. Итак, первое. Подсудимый был арестован без достаточных на то оснований, не было никаких прямых улик, лишь по одному подозрению, что является незаконным. Второе – признание было получено под пыткой. В тюрьме его избили, это очевидно, вот он стоит перед вами с синяком под глазом. Закон гласит: «Возводимое одним человеком на другого обвинение в убийстве или краже, не должно приниматься иначе, как по предоставлению не опровергнутых доказательств или по признанию, сделанному не под влиянием угроз и запугивания. Равным образом не разрешается и недопустимо сажать человека в тюрьму по одному только высказанному другим человеком против него подозрения. Посланник Аллаха никогда не привлекал людей к ответственности по одному лишь подозрению».

– Но он сознался, – заявил катиб, – сейчас его никто не бьет, спросите его, и он вновь сознается.

– Это не имеет значения, – возразил Али, – закон нарушен, его должны освободить.

– Алигулу, тебя били в тюрьме, – спросил судья, – отвечай, не бойся.

– Били, – ответил обвиняемый.

– Развяжите ему руки, – объявил судья, – он свободен. В иске отказать.

– Я этого так не оставлю, – крикнул Арзуман, – я подам жалобу правителю.

– Кто там дальше? – объявил судья.

В зал вошла следующая пара тяжущихся. Али остался на месте.

– Фарух против Закира, – объявил секретарь, – обвинение в воровстве, доказанное, – добавил он, глядя на Али, – обвинение просит приговорить преступника к отсечению руки, согласно закону.

– У защиты есть возражения? – спросил судья, глядя в бумаги перед собой. Поднял голову и увидел поднятую руку Али.

– Этот тоже твой клиент?

– Да, ваша честь.

– Что в этом случае, какие возражения?

– Ваша честь, обвиняемый является рабом истца. То есть этот человек обвиняет своего раба в краже собственного имущества. Его нельзя наказывать, поскольку такой образ действий противоречит закону. И раб, и имущество являются частью одного целого. Отдельные части достояния связаны между собой.

– Это твой раб? – спросил судья у обвинителя.

– Да, ваша честь.

– Возьми его и дома вздуй, как следует, а теперь оба убирайтесь отсюда. В иске отказано.

Взглянув на Али, судья качнул головой и сказал:

– Заседание окончено. Все свободны.

Али вышел из зала. На улице возле здания суда стоял рассерженный Арзуман, ожидая, видимо, Али. Но, увидев рядом с ним вооруженного чауша, сделал отсутствующее лицо.

 

Мелек-хатун

– Я пришел, – сказал Али.

– Вижу, молодец, – похвалил Зияд-эфенди.

Он встретил Али у парадного входа.

– Прошу вас следовать за мной. Чему вы улыбаетесь?

– Только вчера я сетовал, на то, что мой удел входить во дворцы через черный вход. Не прошло и суток, как все изменилось.

– Значит, Бог услышал ваши слова, – заметил главный евнух. – Но я рад, тому, что у вас хорошее настроение. Так и надо относиться к жизни.

– Чей Бог? Ваш или мой?

– Кто-то из них.

– А вы не считаете, что Бог един?

– Я думаю, что это слишком серьезный вопрос, чтобы обсуждать его на ходу, – бросил евнух. Он вел Али через анфиладу комнат.

– Вы правы, но я подумал, что у вас есть готовое мнение на этот счет. Где это будет происходить?

– Здесь, – сказал евнух, открывая двери небольшого зала.

– Это гарем? – спросил Али, оглядываясь.

– Почти, это как бы предтеча. Впрочем, это слово не подходит.

– Предбанник, – подсказал Али.

Евнух удивленно взглянул на него.

– Грубовато, но верно. За этими дверями начинаются покои госпожи, рабынь и наложниц.

– Много их? – поинтересовался Али.

– Поверьте, достаточно. Но вам лучше не задавать лишних вопросов. Уже то, что вы здесь находитесь, есть вещь почти невозможная. Кроме меня, хана и служанок здесь мужчин не бывает. Но я же не мужчина.

Евнух дернул щекой.

– Ловко вы все устроили, – заметил Али, – ведь это вы должны были решить проблему, устранить препятствия. Но переложили тяжесть на мои плечи. И сами, как бы в стороне.

– Если вас это утешит, могу вас заверить в том, что в случае вашей неудачи, меня тоже не минует гнев хана. – сказал главный евнух.

– Чужое горе не является утешением, – возразил Али.

– Это смотря для кого. Будьте здесь. Я приглашу сюда ханшу.

– И оставите нас наедине?

– Размечтался, – бросил, уходя, евнух.

Али остался один в зале. Возвышения были устроены по периметру комнаты, устланы коврами в несколько слоев, на них было разбросано множество подушек. В середине зала было свободно. Возможно, это было место для танцев. На стене висели музыкальные инструменты.

– По вечерам здесь должно быть весело, – подумалось Али.

Он подошел к окну. По дороге мимо дворца ехал старик на осле, подняв голову, он увидел Али и поклонился ему. Али в ответ поднял руку, чем вверг старика в смятение. Он стукнул бедное животное пятками и поторопился проехать.

Ждать пришлось довольно долго. Может быть час или больше. Али стоял у окна, расхаживал по комнате, сидел, но в этом положении его почему-то клонило в сон. Он снял со стены чанг, вспомнив Ладу, стал перебирать струны. В этот момент вошел евнух.

– Играете? – спросил он. – А вот я так и не смог выучиться.

– Нет, не играю. Я просто так.

– Сейчас она придет. Еле уговорил.

Он сел, подоткнув под бок подушку.

– А вы, Зияд-эфенди, тоже будете присутствовать? – спросил Али.

– Зови меня Масрур – это мое настоящее имя. Зияд-эфенди для солидности, очень благозвучно. Конечно, я буду присутствовать. Вы что же думали, что вас наедине с женой хана оставят?

– Проникновенная беседа предполагает минимальное количество собеседников. Я же не лекцию пришел читать.

– Забудьте об этом.

– Ханша будет одна?

– Со своей свитой. Девушки там, рабыни.

– В таком случае за результат не ручаюсь, – объявил Али, – я могу повлиять на одного человека, но не на десяток. Я не факир.

– Дорогой мой, вы не в том положении, чтобы диктовать условия. Но я могу передать ваши пожелания хану.

– Не надо.

– Вы правы. Может быть только хуже.

Появились слуги, внесли столик на коротких ножках, заставили его сладостями и напитками. Следом в комнату вошли три девушки. Все трое были с открытыми лицами, одна другой красивей, на голове у одной из них была диадема. Масрур встал и поклонился. Али последовал его примеру.

– Госпожа, этого человека зовут Али. Он известный ученый. Хазретприказал ему поговорить с вами.

– О чем? – спросила ханша.

– Он сам все расскажет, – замялся, но потом нашелся Масрур.

– Хорошо, ты можешь быть свободен.

– Но, госпожа, хан приказал.

– Я здесь не одна, пошел прочь.

– Видишь, как она со мной разговаривает, – вполголоса пожаловался евнух.

– Так она что, не в курсе дела? – так же вполголоса спросил Али.

– Что вы там шепчетесь? – спросила ханша. – Мне это не нравится.

– Я уже ухожу, – сказал евнух и вышел, оставив дверь приоткрытой.

– Закрой дверь, – приказала ханша одной из служанок.

Девушка встала и закрыла дверь.

– Ну, господин ученый, и какими же науками вы занимаетесь? – спросила ханша. Она смотрела ему прямо в лицо, не опуская глаза долу, как это приличествовало бы мусульманской женщине. На вид ей было не больше двадцати, и она была хороша собой.

– Одним словом и не скажешь, чем я занимаюсь, – ответил Али.

– А вы не скупитесь на слова.

– Извольте, я факих, хафиз, мударрис права.

– Как много всего в одном человеке. Я только читать и писать умею, и при этом считаюсь образованной девушкой.

– На самом деле это сопутствующие науки. Нельзя быть факихом, не зная Корана.

– А чем вы еще занимаетесь?

– Путешествую, правда, подчас вынужденно, сейчас работаю, я открыл в вашем городе юридическую консультацию.

– И о чем же вы будете со мной говорить?

Али задумался. Как это бывает, прямой вопрос поставил его в затруднительное положение. Он собирался подойти к сути дела постепенно, исподволь.

Одна из служанок или невольниц, Али не слишком в этом разбирался, сказала:

– Алим, хатун задала тебе вопрос, отвечай немедленно.

Ханша повела рукой, унимая, не в меру ретивую служанку.

– Хатун, – наконец заговорил Али, – я здесь не по своей воле. Мне предложили поговорить с вами о вещах чрезвычайно деликатных. Отказаться от этого предложения я не мог.

– Хафиз, можно короче. Не надо таких длинных предисловий. Я знаю, что правителю отказать трудно.

Реплика ханши была для Али неожиданна. Он взглянул на нее и сказал:

– Хорошо, простите меня за прямоту. Я должен убедить вас дать согласие вашему мужу на второй брак. Но я знаю, что это бесполезно, поэтому не собираюсь этого делать. Просто посижу, поскольку деться мне от этого поручения некуда, а потом пойду домой. Во всяком случае, надеюсь пойти.

Пока Али произносил эту тираду, ханша пила чай, не сводя с него глаз. Когда он замолчал и перевел дух, она поставила чашку, поднялась и ушла в сопровождении своей свиты. Али, у которого пересохло горло от волнения, подошел к столику и допил чай из ее чашки. За этим занятием его застал Масрур.

– Я отвлекся, – сказал он, – и не слышал, чем закончилась ваша беседа. Вернее, я вообще мало что слышал. У тебя очень тихий голос. Удивляюсь, как ты читал лекции студентам. Так что? Удиви меня, обрадуй. Она согласна? На чем вы расстались?

– Зияд-эфенди, вы слишком торопите события, – сказал Али, – это очень важный шаг для хатун, она должна подумать, и все взвесить.

– Драгоценный мой хафиз, это не я тороплю события. Это жизнь, в лице моего повелителя, их торопит. Так что мне ему передать?

– Я думаю, что понадобится еще беседа, – заявил Али, – а может и не одна.

– Но, но, – остановил его евнух, – возьми себя в руки.

– Завтра в это же время я буду готов к беседе, – сказал Али, – а сейчас мне пора домой. Провожатого не нужно, у меня дома мало места, мне его негде разместить.

Главный евнух, смотрел на него, насупившись.

– Ладно, – наконец сказал он, – хана все равно нет, а пока его нет, время работает на тебя. Можешь продолжать беседы. Услаждать слух нашей прекрасной госпожи. Однако чауш пойдет с тобой.

Памятуя, что Егор в Астаре, и позаботиться об ужине некому, по дороге домой Али купил вина и готовой еды. Каково же было его удивление, когда, подходя к дому, он увидел всполохи света сквозь щели в заборе. Во дворе горел костер, а у костра маячила мощная фигура.

– Быстро же ты обернулся, – вместо приветствия, произнес Али, – а где подруга? Спит что ли, устала с дороги?

– Ты о ком спрашиваешь? – поинтересовался Егор.

– Как это о ком, о Мариам, твоей жене.

– О жене, а это кто с тобой?

– Это мой земляк, – сказал Али. – Он из Байлакана, приставлен охранять меня, чтобы я не убежал.

– Так может, я ему шею сверну, и мы убежим, – предложил Егор.

– Спокойно, он шутит, – сказал Али чаушу, который при словах Егорки схватился за саблю.

– По-моему, ты не в настроении, – заметил Али, – поссорились, что ли? Где она?

– Ее нет здесь.

– Что случилось?

– С самого начала все рассказать, или сразу итог?

– Итог.

– У меня больше нет жены.

– Теперь с самого начала.

– После того, как ты ушел?

– Нет, нет, не с самого начала.

– Послушай это личное, а этот малый не сводит с меня глаз.

– Ты ему понравился.

– Не думаю. Страж, тебя как зовут? – спросил Егор.

– Это неважно, – ответил чауш.

– Видишь, я ему не понравился, – констатировал Егор, – служивый, у тебя караул, когда заканчивается?

Чауш смотрел непонимающим взглядом.

– Когда тебя сменят, – пояснил Егор.

– Меня не сменят, – ответил чауш.

– А где ты будешь спать?

Чауш задумался, потом озабоченно произнес:

– Об этом распоряжений не было.

– Послушай, земляк, – вмешался Али, – ты целый день за мной ходишь, пора бы тебе тоже отдохнуть. Иди домой, утром придешь за мной. Я никуда не денусь, это мой дом. Обещаю.

– Ладно, – неожиданно согласился чауш и ушел.

– Умеешь ты все-таки влиять на людей, – заметил Егор.

– Надеюсь. В противном случае нас ждут крупные неприятности. Но об этом после. Итак.

– Мариам развелась со мной, – без обиняков сказал Егор.

– Подожди-ка, я сяду, – попросил Али, – потом добьешь. Всякое я мог предположить, но, что-то я не слышал, чтобы мусульманки по доброй воле с мужьями разводились. Ну, не считая, известного тебе случая с женой атабека Узбека. Излагай теперь подробности.

– Ее родня объявила мне, что я должен принять ислам, – сказал Егор. – Иначе развод. Условие было невыполнимым. Если я по доброй воле этого не делал, то после угрозы тем более.

– Что-то я не замечал за ней особой набожности, – заметил Али, – странно как-то?

– Вот так бывает, когда насильно женят человека, – сказал глубокомысленно Егор.

– Да нет же, должна быть еще причина.

– Они сказали, что женщина имеет право на развод, поскольку муж не способен создать ей условия для нормальной и спокойной жизни. С этим обвинением я был вынужден согласиться. Так что, я свободен. Можешь взять меня с собой в гарем.

– У тебя одно на уме. Однако ты меня расстроил. Она сама тебе все это сказала?

– Нет, говорила ее тетка, но в ее присутствии. Откровенно говоря, я сам расстроен. Вроде пустяк, а неприятно.

– Ничего себе пустяк, уйти от такого героя, как ты. Нет, это неправильно.

– Спасибо друг. Вот так бывает, когда выпускаешь жену из-под сферы своего внимания. Как там твой отец говорил?

– Имущество мужчины всегда должно быть у него перед глазами. Вообще-то это он говорил со слов моей матери.

– Теперь я вынужден с ним согласиться, с ними обоими. Раньше я считал, что это излишняя предосторожность. Так что они были правы. А что там с княжной?

– С ханшей. Она человек твердых убеждений. И очень последовательна. Когда я сказал о цели своего визита, она просто встала и ушла.

– Судя по тому, что ты еще жив и на свободе, все не так плохо. Может быть обойдется.

– Я тяну время, а хан в отъезде. Поэтому я пока на свободе. Но я умею притягивать несчастья.

– Надо провести обряд очищения, – сказал Егорка, и подул себе на плечи.

Али взглянул на друга. В отблесках пламени, он казался изваянием языческого бога, одного из богов. Кто там был у них с рыжей бородой. Ибо после бани прекрасный каштановый цвет его бороды сменился на рыжий.

– К Мариам посватался какой-то ее дальний родственник, – вдруг сказал Егор, – он богат и вдов, живет в Астаре. Он даст ей спокойную и обеспеченную жизнь.

– Ну что же, каждая женщина не мечтает об этом, – тяжело вздохнув, сказал Али. – Ты задет?

– Немного. Но по большему счету я доволен. У нас на Руси говорят – баба с возу – кобыле легче. Забота о ней меня тяготила.

– Какой удивительно емкий у вас у русских фольклор, – заметил Али, – я купил вина, не хочешь ли ты отпраздновать свою свободу?

– Конечно, я же не засну без этого.

Утром, еще затемно, когда Али вышел на террасу, он увидел фигуру во дворе.

– Это ты? – спросил Али.

– Я, – отозвался чауш.

– Наверное, всю ночь не спал от беспокойства.

– Так и есть, – сознался чауш, – я здесь с ночи.

– Сейчас выйду, – сказал Али.

Он вернулся в комнату, взял свой плащ. Егор все еще лежал, укрывшись с головой. Али казалось, что он не спит, но окликать его не стал. Тихо прикрыл дверь и ушел. По дороге на работу он, не понимая зачем, специально сделал крюк, чтобы пройти мимо дворца. У главного входа стояли, перебирая ногами, несколько монгольских лошадей. Их держали за уздцы двое воинов. Они проводили его взглядом, от которого ему стало тревожно. Так бывает, когда ты видишь неприятеля, но ничего сделать не можешь, ибо сила на его стороне.

– Хан вернулся что ли? – спросил Али.

– Нет еще, – ответил чауш.

– А почему здесь монголы?

Чауш пожал плечами.

В конторе Али занялся бумагами. На этот раз он предложил чаушу войти, погреться у печки.

– Так печка же не топится, – сказал чауш, заглянув вовнутрь.

– А ты растопи.

– Не могу, я на службе, – возразил чауш.

– Тогда сиди и мерзни, – заметил Али.

Чауш хмыкнул, отцепил от пояса саблю и, присев, стал возиться с печкой.

– Золу выгребать надо вовремя, – ворчал он, – где дрова взять?

– Сходи к хлебопеку, возьми вязанку хвороста, скажи, я прошу.

– Вот еще, я, что вам мальчик на побегушках?

В это время открылась дверь, и появился помощник.

– Вот и мальчик, – заметил Али, – оглан, сходи за дровами к пекарю.

Мальчик недовольно хмыкнул, но отказаться не посмел. Пошел и принес вязанку хвороста. Вскоре пламя яростно гудело в трубе.

Егор явился к полудню, он был мрачнее тучи. Бросив на него взгляд, Али не стал докучать его расспросами.

– Я ухожу в суд, – сказал он, – побудь здесь, если других дел нет.

– Ладно, – буркнул Егор, – когда тебя ждать?

– Через час вернусь, сегодня слушаний нет. Потом у меня прием посетителей. Затем я уйду во дворец. Надеюсь, что сегодня тоже обойдется.

– Я вижу, у тебя весь день расписан, – заметил Егор, – ни минуты свободного времени. И это тогда, когда твоему другу необходимо дружеское участие и философская беседа.

– Вечером, – сказал Али. И переходя на фарси, добавил:

– Узнай насчет лодки.

– Я уже узнал. Вина купить?

– Обязательно, – сказал Али.

Выходя из конторы, он вспомнил монгольских скакунов и по дороге в суд гадал о причине их визита.

 

Мелек-хатун (продолжение)

Главный евнух встретил его без улыбки, едва качнул головой в ответ на приветствие.

– Хафиз Али, – сказал он, – времени почти нет, проявите все свое красноречие. Ситуация очень серьезная.

– Не похоже, чтобы вы так беспокоились из-за меня, – сказал Али.

– Ах, причем здесь вы. Да вы, ну конечно, но есть еще одно обстоятельство.

– Простите, – сказал Али. – А где сейчас находится хан?

– В монгольской ставке, – ответил евнух, – вы должны получить согласие хатун до его возвращения.

– Я видел сегодня монголов у дворца. Не связан ли их приезд с обстоятельствами, о которых вы говорите.

– В этом мире все взаимосвязано, – глубокомысленно изрек Масрур.

– Вы очень широко мыслите.

– Спасибо, но я пошел за Мелек-хатун.

– Удивительное совпадение, – сказал Али. – Ее тоже зовут Малика.

– Что значит тоже. Ее зовут Мелек.

– Верно, мне послышалось, однозвучные имена, а я вдруг подумал, сколько в жизни совпадений, – сказал Али.

Масрур раздраженно взглянул на него и пошел за ханшей.

Слуги внесли столик, накрытый яствами. Али, не дожидаясь их ухода, подсел к столу и налил себе чаю. Терять ему было нечего. Через короткое время выяснится, что ханша не собирается обсуждать с ним проблемы своей личной жизни. Его миссия закончиться и… что будет дальше, неизвестно. Во всяком случае, пока хана нет, его не арестуют. Хан находится в монгольской ставке! Не связано ли это каким-то образом с его новым браком? Послышались шаги. Али ожидал появления Масрура, но вошла ханша в окружении своей свиты. Вошла, и удивленно воззрилась на Али. Он поставил на стол недопитый чай, поднялся.

– Простите, – сказал он, – я был уверен, что вы не придете.

Удивление на лице ханши сменилось улыбкой.

– Вы можете допить свой чай, – сказала она, – только вам придется отсесть подальше. Вам нельзя приближаться ко мне.

Али взял в руки свою чашку и ушел в другой угол комнаты.

– Я не собиралась сюда приходить, – сказала ханша, – меня оскорбляет эта ситуация. Но в последний момент передумала. Здесь так мало развлечений. К тому же мне по душе ваша искренность. Согласие на новый брак я все равно не дам, как вы правильно заметили. Но почему же не поговорить с умным и образованным человеком. Вы же тоже пришли сюда, зная, что ничего не выйдет. Я решила ответить вам тем же. Это справедливо, искренность на искренность. Вы уже допили свой чай. Хотите еще? Нет? Тогда начинайте.

– Кажется, я встретил достойного противника, – сказал Али, – я рад. Меня мучила совесть, что я должен обманывать вас, использовать, но вы оказались не только красивы, но и умны.

– Как вы собирались меня использовать. Любопытно. Обычно людей использую я. В этом слове мне слышится какой-то унижающий мое достоинство смысл.

– Нет, нет, прошу вас, – запротестовал Али, – не я это затеял. Я всего лишь орудие. Неточно выразился, простите меня, я здесь, как вы знаете, не по своей воле. Но дела только пошли на лад, мне хотелось бы сохранить свое положение в этом городе, как максимум, и как минимум свою жизнь.

– Даже так? – удивилась ханша. – Ну это вы преувеличиваете, я не думаю, что до этого дойдет.

– Не скажите, – возразил Али, – неизвестно, что стоит на кону. Кстати, вы не знаете, зачем во дворец приезжали монголы?

– Они теперь здесь хозяева, они могут приезжать, когда им вздумается. Зачем, не знаю, возможно, за данью. У моего мужа хватило мудрости не воевать с ними, в отличие от правителей других городов.

– Можно назвать это мудростью, а можно по-другому.

– Что вы хотите этим сказать, что он струсил?

– Скажем так, проявил осмотрительность и осторожность.

– Ладно, – согласилась ханша, – пусть будет осторожность.

– Странно, то, что они приезжали в его отсутствие, – продолжал Али. – Хан находится в монгольской ставке, а монголы приехали к нему. Зачем они сюда приехали, если он у них.

– Я пришла сюда слушать вас, а не объяснять и загадки разгадывать, – сказала ханша. – Мне нет никакого дела до поступков моего мужа. Согласия ему я все равно не дам. А если он посмеет обойтись без него, он лишится всего, что у него есть, в том числе и меня, Своим положением он обязан моему отцу. Мой отец могущественный хан, он его в порошок сотрет.

– И, зная об этом, он все равно не отступается, – сказал Али, – странно как-то. Значит, есть более сильный мотив или более сильный страх.

– Мне становится скучно, – заявила ханша, – я сейчас уйду. А вы, как хотите.

– Все, я замолчал.

– Молчать будете, я тоже уйду. Как только мне станет неинтересно, я уйду, а вас казнят. Развлекайте меня, у вас остался только один день.

Ализадумчиво произнес:«Можете ли вы за все деньги, что у меня есть, дать мне один день жизни, который я проживу? И не могли они этого».

– Это что значит, – спросила Мелек.

– Это цитата из Корана, очень уместная. Значит, я сейчас оказался в положении Шехерезады.

Ханша засмеялась.

– Но вы сказали, что – я уйду, а вы – как хотите. Это что было, скрытое сочувствие?

– Нет, я сказала не так, нет.

– Вам жаль меня?

– Ну, может быть, немного, хотя нет. Мне все равно.

– Значит, вы не дадите согласия на брак. Можно я иногда буду задавать этот вопрос. Нас, скорее всего, подслушивают. Пусть хан знает, что я старался.

Ханша вновь засмеялась. Она сделала знак своим служанкам, обе девушки встали, подошли к обоим дверям, выглянули и отрицательно покачали головами.

– Нет, не подслушивают.

– Хорошо, продолжаем разговор, – продолжил Али, – а вы знаете, госпожа, что история всегда повторяется дважды. Первый раз, как трагедия, а второй раз в виде фарса.

– Фарса, вы имеете в виду Ирана?

– Нет, фарса, как литературного жанра.

– Теперь буду знать. А что вы имеете в виду? На что намекаете?

«Она смеется, это хороший знак» – запоздало подумал Али, вслух же продолжил:

– Была в точности такая же ситуация с одной царицей. У нее даже имя было созвучное с вашим – Малика-хатун. Только там все было наоборот, это царица хотела заключить новый брак.

– Взять второго мужа?

– Получается, что так. То есть она хотела развестись со старым и выйти за нового мужа. Но старый муж развод ей не дал. В итоге у нее оказалось два мужа. Первый, узнав об этом, вскоре умер, надо полагать от горя. Вы не слышали об этой истории?

– Нет, где это было?

– В Азербайджане. Я, можно сказать, был ее участником. Прямо, как сейчас. Сельджукская принцесса Малика-хатун влюбилась в султана Джалал-ад-Дина и предложила себя ему в жены. Он согласился. Но она была замужем. Чтобы устранить эту помеху ее счастья, она раздобыла фиктивное свидетельство о разводе. Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

– Не вижу здесь ничего смешного.

– Смешно то, что я опять в гуще аналогичных событиий, а грустно, от того, что я опять пострадаю. Хотите, я расскажу эту историю?

– Нет, не хочу.

Али замолчал. «Разговор не клеится», – сказал он себе, – надо что-то делать».

– Это окно выходит на улицу, – сказал он.

– Я знаю.

– Иногда я делаю крюк, чтобы пройти мимо вашего дворца. То есть велика вероятность, что, когда в следующий раз я буду идти мимо, вы меня можете увидеть. И помахать рукой.

– Я не машу рукой посторонним мужчинам.

– А я вот машу. Вчера, когда ждал вас, мимо ехал старик на осле. Я ему помахал. Он так испугался, что чуть не свалился с осла.

Ханша прыснула.

– Теперь-то я понял, почему здесь не принято махать из окна незнакомым людям. Они пугаются этого.

Али говорил через силу, молол языком, мучительно пытаясь найти тему для беседы. Ему не пришло в голову сделать домашние заготовки. Он замолчал.

После долгой паузы.

– Итак, – произнесла ханша.

Али, задумавшись о чем-то, сказал:

– Прошу прощения, хатун.

– Вы зачем здесь? – спросила ханша.

– Ваш муж, то есть хан, поручил мне развлечь вас.

– Так развлекайте. Может быть вы певец?

– Не то, чтобы я певец, но, откровенно говоря, я часто пою, то есть напеваю.

– Тогда спойте.

– Я бы спел. Но у меня нет голоса.

– Странно, как же вы поете без голоса. Хотя в наше время и такое бывает.

– Я не певец.

– Может быть вы музыкант? Вот инструменты, играйте.

– Опять не угадали.

– Странно, как же вы собираетесь развлекать меня? Вы вообще кто?

– Я знаток права. Профессор богословия. Я уже говорил.

– Ах да, вы ученый. Ну тогда расскажите что-нибудь.

– Конечно, только как назло ничего в голову не лезет.

– Тогда идите домой к своей жене, а хану передайте, чтобы он тоже шел к своей жене. – Раздраженно произнесла ханша.

– Моя жена умерла, – неожиданно сказал Али, хотя это было не лучшее время и место для подобного признания.

Тем более неожиданным был для него ответ ханши.

– Мне очень жаль, – сказала она, – да успокоит Аллах ее душу.

Али вдруг почувствовал резь в глазах и как он ни силился, не смог сдержать слез.

– Возьмите себе еще одну жену, – посоветовала ханша, – вам мужчинам проще. У вас есть право выбора.

– Я не могу.

– Почему, еще не вышел траур?

– Дело не в этом. Просто не могу.

Ханша что-то передала одной из своих девушек, и та принесла Али благоухающий платок. Неожиданное сочувствие тронуло Али.

– Идите домой, – сказала ханша, – я вижу, вы еще не готовы к развлечениям.

– От того, что я уйду, мне легче не станет, – возразил Али, – к тому же я должен разговаривать с вами.

– Ну что же, в таком случае прошу, начинайте. Расскажите что-нибудь, развлекайте меня.

– Если бы вы знали, как я ненавижу рассказывать истории, – признался Али.

– Что же мы будем делать? Вы не поете, не танцуете, рассказывать не любите.

– Ладно, слушайте.

Сказка об эмире, осле и огурцах

– Некий эмир, – начал Али, – поехал на охоту и встретил по дороге араба с поклажей, который приветствовал его. Эмир стал его расспрашивать, интересоваться делами, и тот рассказал о том, что он посадил в этом году огурцы и собрал хороший урожай. Огурцы уродились один к одному, маленькие, пупырчатые, сладкие, ни один не горчит, оттого, что он не жалел воды для полива. Теперь он собрал мешок отборных плодов и несет эмиру, зная его щедрость. Поскольку эти огурцы достойны его стола, о котором все говорят.

– Сколько же ты надеешься получить от него? – спросил эмир.

– Тысячу динаров, – ответил человек.

– За мешок огурцов тысячу динаров! – удивился эмир. – А, если он скажет, что это много? – спросил эмир.

– Тогда я попрошу пятьсот динаров.

– А, если он скажет, и это много.

– Триста динаров.

– А, если он скажет, что и это много?

– Двести динаров.

Так они дошли до тридцати динаров.

– Послушай, старик, – сказал ему эмир, – этому мешку огурцов в базарный день красная цена – два динара. С чего ты взял, что он отвалит тебе в сто раз больше?

– Потому что вельможа, благодаря своему положению, за все платит дороже, – заявил старик.

– А, если все-таки он скажет, что это много и не заплатит тебе столько?

– Тогда я поставлю этого осла в его гарем, – воскликнул рассерженный старик, – и вернусь домой, обманувшийся в своих ожиданиях и с пустыми руками.

Эмир засмеялся и уехал. А, когда вернулся во дворец, наказал слугам, чтобы, когда придет человек с огурцами, его привели прямо к нему. Когда появился старик, привратники привели его к эмиру. Последний сидел на престоле в парадной одежде, и старик не узнал его.

– Я принес тебе, о эмир отборные огурцы, – сказал старик. – Я их вырастил их специально для тебя.

– И что же ты хочешь за них? – спросил эмир.

– Зная твою щедрость, я рассчитываю получить тысячу динаров.

– Нет, это много, – возразил эмир.

И дальше повторился весь предыдущий диалог на охоте. Когда цена опустилась до тридцати динаров, старик воскликнул:

– Клянусь Аллахом, тот человек, которого я встретил сегодня утром, был злосчастным.

При этих словах эмир не выдержал и засмеялся, и араб понял, с кем имеет дело. Он сказал:

– Господин, если ты не велишь заплатить мне хотя бы тридцать динаров, то вон мой осел, и ты знаешь, что я с ним сделаю.

Эмир рассмеялся и сказал:

– Старик, я дам тебе тысячу динаров, но с одним условием – осла ты заберешь с собой.

Али замолчал и взглянул на ханшу. Не найдя в ее лице одобрения, спросил:

– Разве это не смешно?

Ханша пожала плечами.

– А некоторые люди смеются.

– А для чего нужен осел в гареме?

– Я не буду объяснять.

– Почему?

– Это анекдот. А анекдот нельзя объяснять. Или смешно, или нет.

– Это был анекдот?

– Почти, скорее притча.

– Я не люблю анекдоты.

– А, что вы любите?

– Я люблю сказки.

– Могу рассказать вам сказку про Али-бабу и сорок разбойников.

– Не надо.

– Почему?

– Я ее знаю.

– Про Ала ад-Дина и волшебную лампу.

– Не надо.

– Почему?

– Я ее знаю.

– А про Синдбада-морехода? Тоже не надо?

– Не надо.

– Скажите пожалуйста! – удивился Али. – Какую же сказку мне вам рассказать?

– Ту, которую я не знаю.

– Ладно, – тяжело вздохнув, сказал Али, – вот вам сказка, слушайте.

«Сказка о разводе и женитьбе»

– Жил был один купец, и у него был один единственный сын….

– Что, сказка, в самом деле, так называется? – подозрительно спросила ханша.

– В самом деле, – подтвердил Али.

– Ну ладно, продолжайте.

– … когда он подрос и достиг совершеннолетия, то стал просить отца, чтобы тот дал ему денег, товаров и отправил с караваном в Багдад. Купец долго отговаривал сына, поскольку необходимости в этом не было, он был очень богатым. По его торговым делам ездили приказчики. А сын был один единственный, к тому же поздний ребенок. Но сын оказался человеком рассудительным, он сказал отцу следующее:

«Батюшка, ситуация на сегодняшний день такова, что мне нет необходимости ездить по твоим делам, терпеть тяготы и невзгоды пути. Но время беспощадно. Тот, кто забрал моего деда, рано или поздно заберет и отца. Настанет время, когда я останусь наедине с приказчиками, и надобно мне овладеть секретами торгового дела, чтобы они меня не разорили».

Купец был вынужден признать правоту его слов. Он дал ему денег, товаров и благословил в путь, поручив его старшине купцов. Однако, случилось так, что недалеко от Багдада на них напали рафидиты и разграбили караван. Многих убили, некоторых взяли в рабство. Шамад, так звали сына купца, в суматохе сообразил, скинул с себя дорогую одежду, упал и притворился мертвым. Таким образом, спас свою жизнь, но не товары и деньги.

Дальше он шел пешком, нищий и можно сказать голый. Ему посчастливилось дойти до Багдада да наступления темноты. Стража, видя его непотребный вид, не хотели даже его пускать, но он умолял, дрожа от холода и заикаясь от страха. Стражники сжалились над ним, приняв за сумасшедшего суфия, и пустили. Городские ворота в буквальном смысле закрылись за его спиной, и он оказался в безопасности. Но один, без денег, без знакомых и друзей. В отчаянии он шел по улицам. Опустилась ночь, и тогда он направился к ближайшей мечети, надеясь найти там кров и еду. Он увидел ворота мечети, вошел в проход, укрылся там, горюя и радуясь…

– Ну, горевал он понятно почему, – перебила его Мелек-хатун. – а радовался он чему?

– Как чему, тому, что жив остался.

– Вообще-то я так и подумала, но решила на всякий случай уточнить.

– Вы правильно подумали, но, если вам еще раз захочется меня перебить, не стесняйтесь.

– Спасибо, продолжайте.

– Вам спасибо.

Али продолжал

… Вдруг он увидел приближающийся свет. Это были двое рабов с фонарями. Они освещали дорогу двум купцам, один, из которых, был старик, а другой – юноша. И Шамад услышал их разговор. Старик отчитывал юношу, он говорил: «Разве я не предупреждал тебя, чтобы ты следил за своей речью. И не бросался словами. Ты дал моей дочери развод, и теперь вернуть ее непростое дело».

В этот момент старик увидел Шамада и ответил на его приветствие.

«Откуда ты, юноша, кто ты и что ты делаешь здесь в столь поздний час? – спросил он. – Ты не похож на нищего и бездомного. Твое лицо, лицо благородного человека. Почему же у тебя такой непотребный вид?»

Шамад рассказал о постигшей его беде и о своем бедственном положении.

«Все не так плохо, как ты думаешь, – вдруг сказал старик, – тебе повезло, что мы встретили тебя. Дитя мое, что ты скажешь, если я дам тебе тысячу динаров, дорогое платье и мула». «И что я должен буду сделать за это? – спросил удивленный Шамад. «Ты видишь этого юношу. Это мой племянник. Я женил его на своей дочери, ее зовут Зубейда. Она очень красива и умна, образована, играет на лютне. Он ее любит, а она его нет. Это было источником их ссор. И вот он вспылил, и сгоряча трижды произнес слово талак. Она тут же покинула его. Теперь он пришел ко мне и умоляет, чтобы я вернул ее. Но это возможно только через заместителя…

Али пояснил.

– По закону он может вновь жениться на ней, только после того, как она выйдет замуж за другого человека и разведется с ним. Благословенный пророк сделал легким развод, но, чтобы мусульмане не злоупотребляли этим, взамен ввел такое испытание.

– Я поняла, – ответила ханша.

… Нам нужен надежный и порядочный человек, – продолжал старик, – чтобы женился на ней, провел ночь с ней, не дотрагиваясь до нее, а затем развелся. Беда в том, что довериться некому. Во всем Багдаде нет человека, к которому можно обратиться с подобным предложением. Разве ты не знаешь наших арабов, мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Здесь только один порядочный человек – судья, и тот надо признать ненадежен. Поэтому мы сговорились, что сделаем заместителем чужеземца, чтобы потом никто не корил моего зятя этим делом. Пойдем с нами, напишем тебе брачный договор с моей дочерью. Ты проведешь с ней эту ночь, а наутро разведешься с ней. И я дам тебе все, что обещал».

Шамад согласился, дело казалось ему пустяковым, а деньги сулили немалые. Он сказал себе: «Клянусь Аллахом, чем ночевать в мечети, я проведу ночь с невестой, да еще и деньги получу за это». Они отправились к кади и составили договор, который гласил, что если он, Шамад, женится на девушке, а наутро разведется, то получит тысячу динаров. А, если не разведется, то сам заплатит десять тысяч динаров в качестве приданого. Подписали договор, отец девушки взял расписку и отвел его в дом к своей дочери. Племянника же взяло беспокойство, ибо Шамад был очень хорош собой, а вдруг девушка прельстится им. Он позвал свою домоправительницу и поделился с нею своими опасениями. Женщина успокоила его, говоря, что она все сделает и обезопасит девушку от притязаний нового мужа. Женщина пошла к Шамаду и предупредила его, чтобы он не приближался к невесте, ибо она не здорова, и болезнь ее заразна. То же самое хитрая баба проделала с Зубейдой. Таким образом, развела их по разным комнатам. Зубейда поблагодарила домоправительницу, позвала невольниц и велела им отнести на половину мужа кушанья, питье, сладости – не пропадать же продуктам. Пусть, мол, поест, бедолага. Шамад еде обрадовался. Поел, попил, пришел в хорошее расположение духа и затянул песню, а у него был хороший голос. Зубейда из любопытства решила, взглянуть на того, кто поет. А пел он кораническую суру я-син. Зубейда, прислушавшись, решила, что его напев похож на псалмы Дауда, она подумала, что этот высокий, ясный мелодичный голос не может принадлежать больному человеку. Она взяла лютню и стала подыгрывать мотив и тоже запела. Их дуэт быль столь прекрасен, что они, не думая более о заразной болезни, открылись друг другу и увидели, что оба молоды, красивы и здоровы. Далее они не стали противиться зову страсти, тем более что, они были мужем и женой. То есть закон был на их стороне.

Наутро Шамад сказал своей жене: «О, радость незавершенная, мне остался один час провести с тобой, и мы расстанемся». «Почему ты так говоришь»? – спросила Зубейда. «Твой отец взял с меня расписку на приданое для тебя в десять тысяч динаров. И, если я не заплачу ему, то брак будет аннулирован. А меня запрут в тюрьму». «Власть мужа в твоих руках, – возразила девушка, – заплатим ему, и останемся вместе. Разве ты не богат»? «Очень богат, но я жертва разбойников, которые ограбили меня. У меня нет сейчас на руках ни единой полушки». «Я бы сама за тебя заплатила, – сказала девушка, – ты пришелся мне по нраву. Но мой отец из любви к племяннику все мои деньги перенес в его дом. Ведь я не хотела выходить за него, но отец настоял. Он, видите ли, обещал покойному брату. Но ты все равно не печалься. Я дам тебе сто динаров для разговоров с судейскими людьми. Когда они скажут тебе – разводись, ты спросишь у них – какое вероучение позволяет человеку вечером жениться, а утром разводиться. И, что бы они ни говорили, ты будешь упорствовать в своем решении. А, когда с тебя потребуют приданое, попроси отсрочку».

Пока они беседовали, пришел сбир, и передал суть претензий тестя к зятю.

Шамад сунул в руку сбиру пять динаров и спросил: «Какой закон требует, чтобы я развелся на следующий день? «Нет такого закона, – ответил судебный пристав, – а, если ты не знаешь законов, то я могу быть твоим поверенным».

Они отправились в суд, где кади спросил: «Почему ты не разводишься, как было условлено»?

Шамад приблизился к кади, дал ему пятьдесят динаров и спросил: «О, владыка, какое учение позволяет, чтобы я женился вечером, а наутро развелся против своей воли»? «Развод по принуждению не допускается ни одним из толков мусульманского права», – ответил кади.

Увидев, как поворачивается дело, отец девушки потребовал десять тысяч динаров в обеспечении приданого. Шамад попросил отсрочку в три дня. А кади дал ему десять дней и вынес решение, что через десять дней Шамад заплатит десять тысяч динаров или разведется. Шамад с тем и ушел. По дороге домой он на оставшиеся деньги накупил на базаре вина и всякой всячины, и они с женой устроили вечером пир. Потом они пели, играли на лютне, развлекались.

Мелек-Хатун кашлянула. Али взглянул на ханшу.

– К чему вы клоните? – спросила она. – Никак не могу понять.

– Ни к чему. Я просто развлекаю вас, рассказываю историю.

– Но это история, ее смысл свидетельствует не в вашу пользу. Вы же хотите получить мое согласие на развод. А в этой сказке совсем другая мораль.

– Это вы верно подметили, – согласился Али, – я действую себе во вред. Но это лишь свидетельствует о моей искренности и бескорыстии.

– Ладно, допустим. Что же было дальше?

– Дальше рассказывать?

– Не надо. Просто в двух словах. Чем дело кончилось?

– Вам неинтересно?

– Главное произошло, они провели ночь вместе, а уж как они выпутаются, это не так важно. Впрочем, если хотите, можете рассказывать.

– Не буду.

– Почему? Обиделись?

– Расказчика обидеть может всякий, но не в этом дело. Ваше пренебрежение лишило меня вдохновения, теперь уже я сам потерял к сказке интерес.

– А у меня он появился. Чем все-таки дело кончилось? Продолжайте, я настаиваю.

– В течение десяти дней они ели, пели, пили, веселились, занимались…

– Не надо подробностей.

– Вечером десятого дня в дверь постучали. Шамад вышел посмотреть и увидел трех дервишей.

«О, господин, – сказал один из них, – мы чужеземцы, и пища нашей души – музыка и стихи. Мы слышали музыку, доносящуюся из твоего дома, и решили, что найдем здесь приют. Пусти нас и будет тебе награда от Аллаха Великого». Шамад спросил у жены, и та велела впустить их. Им принесли угощения, еду и питье. Но дервиши сказали: «О, господин, а кто играл эту чудесную музыку, и кто пел эти песни? Нельзя ли нам послушать этого музыканта»? «Это была моя жена, – ответил Шамад и, недолго думая, рассказал свою историю, закончив ее словами: «Мой тесть наложил на меня приданое в десять тысяч динаров и завтра последний день отсрочки». «Не печалься, – сказал дервиш, – и держи в мыслях только хорошее. Я шейх дервишеской обители, и мне подчинены десять тысяч дервишей. Я соберу для тебя эти деньги, и ты выплатишь свой долг. Но ты прикажи жене сыграть нам музыку и спеть песню».

Обрадованный Шамад сказал об этом жене, и та согласилась. Она сказала:

«Маловероятно, чтобы у нищих суфиев водились такие деньги. Но у нас ведь нет другой надежды, даже, если они нас обманут. Мы ничего не потеряем, кроме бессонной ночи».

Веселье длилось до утра. А наутро, едва забрезжил рассвет, дервиши положили сто динаров под молитвенный коврик и ушли. После их ухода Шамад поднял коврик и, увидев там сто динаров, сказал жене: «Это щедрая плата за гостеприимство. Но они обманули меня, где же обещанные десять тысяч динаров. Жена возразила: «Ты сын богатого купца, но у тебя руки коротки даже для серебряной полушки, где же бедным дервишам взять десять тысяч динаров. Будь к ним снисходителен. Возьми эти деньги, сходи на рынок. Купи все что нужно – еды, напитков, вина, топленого масла, соленых огурцов, и возвращайся».

Шамад поступил так, как ему велела жена. Но, когда он вернулся с рынка, нагруженный покупками, у ворот его ожидали тесть, его племянник и судебный пристав. Ибо подошел срок для уплаты долга. Шамад выслушал их требования и пока собирался с ответом к дому приблизился черный раб, ведя за поводья верблюда, груженного тюками, и спросил: «Это ли дом Шамада?», – и получив утвердительный ответ от удивленного юноши, сказал, что он доставил товар для Шамада.

«На верблюде товара на тысячу динаров», – сказал он – «А на постоялом дворе дожидаются еще девять верблюдов с такими же точно тюками, стоимостью каждый в 1000 динаров». Смекнув, что это дело рук дервишей, Шамад сказал тестю: «Вот приданое за твою дочь, условия выполнены, и пристав свидетель этому». Отец девушки развел руками и сказал племяннику: «Сынок, ничего нельзя сделать, смирись с этим».

Племянник ушел, от огорчения слег и вскоре умер. Шамад заплатил выкуп и остался с девушкой. На этом сказке конец, а кто слушал – молодец.

– Это все? – спросила ханша.

– Да, после ваших иронических реплик я ее сократил немного, но суть передал верно.

– Кто же были эти дервиши?

– Это был переодетый халиф Гарун аль Рашид, его визирь Джафар Бармекид и палач Масрур.

– Надо же, моего евнуха тоже зовет Масрур.

– Это совпадение.

– Зачем вы рассказали мне эту сказку? В чем смысл?

– Это просто сказка. Я рассказал ее без умысла.

– Вы не похожи на человека, который говорит просто так, без умысла.

– Поверьте, это так. Я рассказал первое, что пришло в голову. Не думая.

– Тогда подумайте, как следует, и расскажите что-нибудь поинтересней!

– Хорошо, я готов, предложите тему. О чем бы вы хотели поговорить? – спросил Али.

Ханша пожала плечами.

– Я мог бы рассказать вам об особенностях мусульманского права. Как это ни странно, но оно прецедентное. В сложных случаях поднимается вся цепочка передатчиков, так называемый – иснад. Прослеживается все, вплоть до высказываний или поступков посланника Аллаха или правоверных халифов. Можем поговорить о различиях между шафиитским и ханифитским масхабами, школами правоведения…

– Вы считаете, что мне это интересно? – прервала его Мелек-хатун.

– Во всяком случае, это может быть полезно в вашей ситуации.

– А какая у меня ситуация?

– Вдруг хан, отчаявшись получить согласие на брак, решится на развод.

– Мне это неинтересно. И он не решится.

– Вы мусульманка?

– Я мусульманка, но согласия не дам.

– Если вы мусульманка, то вы должны знать, что праведникам обещан рай.

– Женщинам ничего не обещано, – отрезала Мелек- хатун.

– Действительно, – после недолгого молчания сказал Али, – а я никогда об этом не задумывался. Почему же так вышло. Но об этом после поговорим. А что обещано праведникам, знаете?

– Знаю – девы чистые, сады тенистые, реки полноводные, источники, бьющие вином…

– Насчет последнего, кстати говоря, преувеличение, – заметил Али, – или лучше сказать – метафора. Никакого вина там нет.

– Вам-то откуда знать? Вы что там были? – насмешливо спросила Мелек-Хатун.

– Я бы не хотел распространяться на эту тему, – уклончиво ответил Али, – но я никак не подойду к сути. Возникает совершенно резонный опять же вопрос…

– А вы не уходите от ответа, – вновь перебила его ханша, глаза ее загорелись от любопытства, – вы хотите сказать, что были в раю?

– Ну, был.

– Врете, если вы живы, как вы там могли быть. Оттуда не возвращаются.

– Это был ознакомительный визит.

– Врете, расскажите.

– Зачем же вам слушать заведомую ложь? И, что бы вы знали, я никогда не вру.

– В Ленкорани говорят – хоть и ложь, но все равно интересно. Рассказывайте. Сказки – это тоже обман.

– Давайте так, сначала я попытаюсь убедить вас дать согласие хану, а потом расскажу. Иначе меня совесть будет мучить.

– Ладно, – сгорая от нетерпения, сказал ханша, – давайте, только один довод, не больше. Все равно это бесполезно. Я не дам согласия.

– Но я должен попытаться. Итак, если вы знаете, что в раю мусульманина ждут девы, какой смысл отказывать ему в этом удовольствии на земле. Это же глупо.

– Нет, это не глупо, напротив, это резонно. Мало того, что женщин обидели в загробной жизни, ничего не пообещав им в раю, так еще и на земле мы должны стеснять свои сердца, допуская соперниц в дом добровольно. Вот, если бы жен ждали в раю юноши чистые. К тому же мой муж далеко не праведник и в рай он вряд ли попадет.

В ответ Али произнес:

– Мы в жены себе возьмем девушек с глазами дикой лани, а если мы девы сами, то мы юношей чистых возьмем в супруги, и не будем чаять души друг в друге.

– Хорошо сказано, – заметила Малика, – это стихи?

– Пожалуй. Однако, я вас недооценивал.

– Спасибо, сочту это за комплимент. Так что вы говорили про рай?

– Поздно уже, давайте продолжим завтра.

– Это нечестно. Я ответила на ваш довод.

– Если на кону стоит жизнь – это честно. Шехерезада именно так и поступала, прерывая рассказ на самом интересном месте и поэтому осталась жива.

– Да вам нечего рассказывать, вот вы и тянете время. А ведь я могу рассердиться.

– Особы вашего положения не сердятся, – заметил Али, – они гневаются.

– Я разгневаюсь, не велю вас пускать к себе, и вы окажетесь в зиндане, если не сказать чего хуже.

– Случилось это в славном городе Иерусалиме, – начал Али, – куда занесла меня нелегкая жизнь паломника.

– В Иерусалиме, – заворожено повторила Мелек.

– Именно, – сказал Али, удивляясь перемене, произошедшей в скучающей до поры ханше, – продолжение будет завтра. Это мое последнее слово на сегодняшний день. Пусть позовут вашего цербера.

– Кого, кого?

– Хороша, пусть будет нашего общего цербера. Я имею в виду евнуха Зияда-эфенди.

Ханша поднялась, недовольно поджав губы, и ушла не прощаясь.

Появился озабоченный Масрур. Он сказал Али:

– Послушайте, хафиз, скажите мне, как обстоят дела, согласие будет или нет. Не надо морочить мне голову. Только да или нет.

– Я ничего не гарантирую, – сказал Али, – но мне кажется, что лед тронулся.

– Лед тронулся, – повторил евнух, – это вы хорошо сказали, черт возьми. Надо запомнить. На наших реках льда почти не бывает. В Египте тоже. В Ниле плавают крокодилы. Когда я был маленьким, один такой едва не откусил мне ногу. Но от судьбы не уйдешь. Ногу я спас, за то мне откусили кое-что повыше и поважнее.

– Вы можете сами у нее спросить, будет она со мной еще говорить? Если будет, то надежда есть.

– Я спрошу. Все равно завтра последний день.

– Хан еще не вернулся? – спросил Али.

– Хан еще не вернулся, – ответил евнух.

 

Морская прогулка

Чауш довел Али до дома и сказал:

– До свиданья, завтра утром я буду здесь.

– А ты стал благоразумней, – заметил Али.

Чауш хмыкнул и ушел, бряцая саблей.

Егор укутавшись в плащ, ждал, сидя на террасе.

– Я не могу вести с ней беседу трезвым, – пожаловался Али, отвечая на молчаливый вопрос, – ничего в голову не лезет. Одним чаем разве вдохновение добудешь?

Егор отвел полу плаща и Али увидел кувшин внушительного размера.

– Ты сегодня должен выпить столько, чтобы хватило и на завтра, – сказал он.

– Столько не могу. Мне с утра с суд надо. Что у нас на ужин, кроме вина.

– Цыплята на вертеле, еще я купил готовый плов.

– Это хорошо, но пойдем прежде пройдемся. На голодный желудок лучше думается. Мне надо понять, почему хан сидит в монгольской ставке.

Егор закрыл двери. Они спустились к морю и пошли по берегу мимо деревянной пристани, возле которой качались привязанные лодки. Два корабля стояли на рейде в полуфарсахе от берега.

– Которая из них наша, – спросил Али.

Егор показал на одну из лодок.

– Может, прокатимся, море спокойное.

– Давай.

Егор крикнул сторожа, который принес весла и открыл замок.

– Вас покатать, благородные господа? – спросил лодочник.

– Благодарю, мы сами, – отказался Егор.

– Смотрите, скоро стемнеет, – предупредил лодочник.

– Ничего, ночи лунные сейчас, не потеряемся, мы вдоль берега, – ответил Егор, садясь на весла.

– Ты умеешь грести? – поинтересовался Али, усаживаясь напротив.

– Вообще-то нет. Здесь много ума не надо.

– Может, воспользуемся его услугами.

– Нет, он мне напоминает Харона.

– А это кто такой?

– Тоже лодочник, только в царстве мертвых. Вернее, перевозит души умерших людей. Отсюда в загробный мир.

После нескольких беспорядочных неуклюжих гребков. Егор освоился и погнал лодку сноровисто вдаль от берега.

– Только давай далеко не отплывать, – попросил Али.

– Не волнуйся, – сказал Егор, продолжая, тем не менее, удаляться от причала. Отплыв на изрядное расстояние, отпустил весла и задумчиво воззрился на берег. Отсюда хорошо были видны вершины гор, покрытые снегом.

– Хорошо бы опять на охоту съездить, – сказал он.

– Не могу, у меня дела, – отказался Али.

– Ну, конечно, лучше с княжной лясы точить.

– С ханшей.

– Неважно. Как вообще продвигается дело?

– Она сказала, что если хан возьмет новую жену без ее согласия, то лишится всего. Своим положением он обязан ее отцу.

– Почему же он не отступится от этой идеи? Почему он так хочет жениться, может быть, тоже боится лишиться всего?

– Наверное, есть серьезная причина. Может быть, если он не женится, то тоже лишится всего. Ханша, видимо, не хочет, чтобы у мужа появились еще законные наследники, кроме ее детей.

– Судьба всех азербайджанских правителей висит на волоске и зависит от монголов, – сказал Егор.

– Значит… – начал Али.

Рядом с лодкой плеснула крупная рыба, спугнув догадку.

Али несколько времени морщил лоб, пытаясь вернуть ускользнувшую мысль, но безуспешно.

– Насави рассказывал мне, что, когда Теркен-хатун, мать хорезмшаха Мухаммада, попала в плен Чингиз-хану, – наконец сказал он, – тот сохранил ей жизнь, но положение ее было таким бедственным, что она кормилась подачками с его стола. Один из ее слуг, евнух Хилал, уговаривал ее бежать к Джалал-ад-Дину, когда слава о нем и его противостоянии Чингиз-хану дошли до них. Но она питала к султану такую ненависть, что сказала: «Поди он прочь. Пропади вовсе. Как я могу опуститься до того, чтобы стать зависимой от милости сына Ай-чичек. Даже плен у Чингиз-хана, мое нынешнее унижение и позор, для меня лучше этого». Все сыновья хорезмшаха, за исключением младшего сына Кюмахи-шаха, были убиты. Дочери достались хорезмийским эмирам-изменникам, за исключением Хан-султан, которую взял себе сын Чингиза Джучи. Теркен-хатун привязалась к оставшемуся внуку, проводя с ним дни несчастья. Однажды, она расчесывала ему голову, и говорила при этом: «Сегодня у меня так сжимается сердце, как никогда раньше». В это время к ней подошел один из сархангов Чингиза, чтобы забрать мальчика. Больше она никогда его не увидела. Его отвели к Чингиз-хану и по его приказу задушили.

– К чему ты это рассказал? – спросил Егор.

– К слову. Усилия ленкоранского хана все равно тщетны. Чтобы он не делал сейчас, будет то, что решат монголы. Ладно, что там у тебя в ногах, что за мешок?

– Это не мешок, но сосуд для вина.

– Кажется, я видел, что кувшин остался дома.

– Верно, это дорожная посуда.

– Опять с горла пить.

– Ну почему же с горла, – Егор извлек из кармана оправленный серебром рог.

– Это что – чернильница? – пошутил Али.

– Ну да, непроливайка, кому что, – Егор поднял мех, лежащий у ног, развязал сосок.

Али подул в рог и подставил его под рубиновую струю.

– Твое здоровье, – сказал он, и, осушив рог до дна, передал другу. Егор налил себе и тоже выпил. Лодку качнуло волной, пришедшей с моря.

– Хорошо сидим, – сказал Егор.

Он взялся за весла, выправляя положение лодки, чтобы быть лицом к белым вершинам возвышающимися над городом. Выше их, на небосклоне уже была видна луна.

– Что же все-таки произошло с Мариам? – спросил Али и добавил: – Можешь не отвечать, если не хочешь.

– Ну отчего же, можем поговорить, – отозвался Егор.

– Ее поступок не характерен для мусульманки, – сказал Али.

– Одумалась, – сказал Егор. – Когда моя неуемная сестра всучила мне ее в жены, ей было 11 лет. Два года она таскается со мной. Что только она не пережила за это время. В начале хорезмийские походы, потом бакинская авантюра, разбойники, безлюдные острова. Какой женщине понравится такая жизнь.

– Все равно, не могу в это поверить. Она еще может раскаяться и вернуться. Все равно она не может сразу после тебя выйти замуж. По закону у нее должны два раза пройти месячные, чтобы она могла убедиться в том, что не беременна.

– В этом нет необходимости.

– В каком смысле?

– В прямом.

– То есть ты хочешь сказать, что у тебя с ней ничего не было?

– Нет.

– Ты удивительный человек.

– Она только сейчас достигла брачного возраста. Я не мог сделать ребенка своей женой. У нас так не принято.

– Пророк женился на Айше, когда ей было 9 лет, и ждал, когда у нее начнутся месячные, чтобы сделать своей женой. У вас есть что-то общее. С той разницей, что ты свою жену отпустил. Не всякий на это способен. Ты благороден друг мой.

– Тебе налить? – спросил Егор.

– Нет, спасибо. Пить при такой качке не самое большое удовольствие. Поплыли обратно. Меня уже укачивает.

– А вот брат Фома, помниться, любил выпить при качке. Эх, как я за ним в море сиганул. Да, есть, что вспомнить. Понимаешь в чем дело. Лада, когда согласилась стать женой рыцаря, пожертвовала собой, чтобы спасти нас. Она не любила его, я это видел. Как я мог после этого не выполнить ее просьбу и не взять в жены эту девочку. Это я говорю на тот случай, если тебе вздумается спросить, зачем я женился.

– Вообще-то об этом я не собирался тебя спрашивать, – ответил Али. – Ладно, давай еще по одной и домой.

Егор взял мех и наполнил рог. Протянул Али, сам же приложился к соску бурдюка и осушил его. Между тем волны, в самом деле, усилились.

– Никогда не мог понять, – сказал Али, – откуда волны, если ветра нет.

– Ветер, где- то там, – ответил Егор, указывая в глубь моря, – а волны отголоски его гнева.

Он взялся за весла и сильными гребками погнал лодку к деревянной пристани. Лодочник в беспокойстве ходил уже по ней, делая им предупреждающие знаки.

 

Мелек-хатун (продолжение)

Зияд-эфенди привел Али в зал и сказал:

– Мелек-хатун хочет еще говорить с тобой. Это означает, что надежда есть. Однако дело затянулось. Хан прислал распоряжение на ваш счет. Если сегодня ханша не даст согласие, вы отправитесь в тюрьму.

– Как, без суда и следствия? – спросил Али.

– Я вижу, что вы расположены шутить, – мрачно заметил евнух, – надеюсь, с госпожой вы будете не менее красноречивы и добьетесь успеха.

– Кстати, по поводу красноречия, – сказал Али, – нельзя ли мне чашку вина, чтобы смочить горло. Ну и развязать язык соответственно.

– А, может быть, вам еще музыкантов сюда прислать, танцовщиц? – с сарказмом спросил евнух.

– Не стоит, это будет чересчур.

– Я тоже так думаю, – ядовито сказал Зияд-эфенди.

В этот момент отворились двери, и в зал вошла Мелек-хатун. Евнух поклонился ей и вышел в другую дверь. Али приветствовал ханшу.

– Так, что же случилось в славном городе Иерусалиме? – лукаво спросила она, расположившись на коврах.

– Это долгая история, – мрачно ответил Али.

– Ничего, времени у нас много.

– У вас – да. А вот у меня почти его нет. Если сегодня вы не дадите согласия на брак, меня посадят в тюрьму и казнят, без суда и следствия.

– Нет, нет, – сказала ханша, – жалостью вы меня не проймете. Мы всего лишь разговариваем. Вы же сами сказали, что все бесполезно и, что вы пришли просто поговорить. Так что, продолжаем разговор. Вы должны ценить мое расположение.

– В самом деле, – согласился Али, – вы меня поймали на слове, мне нечего возразить. А я человек слова. Что же было в Иерусалиме? Ах да, случилось мне, как-то ночевать в храме Гроба Господня. Так христиане называют свою главную церковь, где был распят Иисус Христос.

– Там разве есть караван-сарай? – недоверчиво спросила Мелек-хатун.

– Нет, мы попали туда по знакомству. Там служил Фома, наш приятель.

– А это кто?

– Монах русский. Послушайте, если я все буду объяснять, мы так до утра не управимся. Просто слушайте и все. Покончим с этим побыстрей.

– Торопитесь, – с иронией произнесла Мелек-хатун, – понимаю, в тюрьме вас заждались.

– Ладно, спрашивайте, – усмехнулся Али.

– Почему вы ночевали в церкви, у христиан это не принято.

– Действительно, у них это не принято. У нас принято спать в мечети, у них почему-то нет. Дело в том, что мы бежали от крестоносцев.

– Звучит не очень мужественно. С крестоносцами надо воевать, а не бегать от них.

– Здесь я с вами полностью согласен. Но у них было многократное превосходство в численности. Мой друг, кстати, он сейчас здесь в Ленкоране, затеял с ними драку. Мы дрались, как львы. Если бы вы нас видели в тот момент, вы бы никогда не усомнились в нашем мужестве. Но, как я уже сказал, их было много. А в таких случаях бегство схоже с доблестью. Мы бежали и укрылись в храме. Среди ночи меня разбудил один несносный ангел.

– Это вы на кого сейчас намекаете?

– Почему вы решили, что я намекаю? – удивился Али.

– Ну, как же, мое имя вам известно.

– Да, конечно, но я имел в виду не вас, а настоящего ангела.

– С крыльями?

– Нет, без крыльев. Настоящего, но без крыльев, они не ходят с ними все время. Крылья для ангелов, все равно, как у нас нарядная одежда. Так вот он разбудил меня и предложил выпить.

– Врете, мусульманский ангел предложил вам выпить вина?

– Ну да, а почему вас это так удивляет? Во-первых, дело было в христианском храме, где пастве потчуют вином. Я не знаю, может быть, там это является требованием этикета. Во-вторых, он же оттуда, – Али показал наверх, – там можно, пророк разрешает. Я повторяю, он разбудил меня и предложил выпить вина.

В этот момент открылась дверь, и в зал вошел евнух. Рядом с ним был слуга, держащий поднос с серебряным кубком.

– Простите, госпожа, – обратился к ханше евнух, – ходжа Али просил воды, чтобы смочить горло, вы позволите?

– Позволяю. Я сама могла его угостить.

Масрур взглянул на Али и кивнул. Под его внимательным взглядом Али поднес кубок к губам и ощутил дивный и терпкий вкус молодого вина. Он осушил кубок и, ничем не выдав своих чувств, поставил его на поднос.

– Надеюсь, вам теперь станет легче, – сказал Масрур.

– Значительно, благодарю вас сердечно, – ответил Али.

Евнух поклонился ханше и ушел.

– А почему вы решили, что это был мусульманский ангел? – спросил Али. – Я этого не говорил.

– Мне так показалось. Вы же мусульманин. Христианский ангел не может прийти к мусульманину.

– Считаете ли вы, что Бог един? – вдруг спросил Али.

– Я об этом не думала.

– Ну, давайте вместе подумаем. Каждый народ верит в своего Бога, именует его разными именами. У нас Аллах, у иудеев – Яхве или Иегова, у христиан – вообще без имени – просто Бог-отец, со своим сыном и святым духом. У индийцев – Шива. Но земля одна, ее создал кто-то один. Даже если допустить, что они создавали ее коллективно, значит, они дружны между собой. Почему же в таком случае их паствы истребляют друг друга. Нет, все же Бог один и ангелы не разделяются по конфессиям, – Али разгорячился.

– Кажется, вы отклонились от рассказа, – недовольно сказала Мелек-хатун.

– Да, простите. И кажется я потерял нить разговора. На чем я остановился?

– На том, что ангел предложил вам выпить. Я больше не могу об этом слышать. Скажите, уже, наконец, выпили вы или нет?

– Выпил.

– Ну слава Богу. И как вино?

– Вино было божественное, а до этого такую кислятину пили, уксус можно сказать, из храмовых запасов.

– Ну естественно, ангел разве может вас плохим вином угощать, – с иронией произнесла ханша, – так что было дальше?

– Дальше, он отвел меня в рай.

– Как вы это поняли.

– Там было хорошо.

– Много ли там было людей?

– Я там был один, не считая гурий, конечно. Много зелени, бассейн, увитая плющом беседка.

– Может, это было подстроено специально?

– Я слышал, что старец горы практиковал такие вещи, – сказал Али, – вы мне сейчас напомнили, … он давал своим неофитам гашиш, а когда они погружались в забытье, переносил их в место, где были девы, а источники били вином. Люди после этого готовы были умереть в любой момент по его приказу, чтобы только вернуться в этот рай. Но они умирали напрасно. Рай был искусственным.

– А почему вы уверены, что ваш рай не был искусственным.

– Во-первых, в Иерусалиме, кроме крестоносцев до меня никому не было дела, во-вторых, родники не били вином. Там были красивые девушки, мы веселились. Они пели, танцевали. Я пил вино. Это было блаженство.

– Но вы же сказал, что вина там нет? – торжествующе воскликнула ханша.

– У меня с собой было, я взял кувшин.

– Какой вы предусмотрительный.

– Нет, это случайно вышло. Это был тот кувшин вина, из которого меня угостил ангел. Потом я лег спать с одной из девушек. Ее звали Ева.

– Ну, конечно, Ева, как же еще могли ее звать.

– До этого был еще массаж. Впрочем, я перепутал, ее звали Сара. Точно, Сара. Кстати, а кто играет на этих инструментах, – сказал Али, беря в руки кифару.

– Разные люди играют, мои девушки, например.

– Можно попросить, чтобы поиграла.

– Нет, иначе все, что здесь происходит, будет выглядеть, как увеселение. А мы здесь делом заняты – строптивую жену призываем к согласию.

Али улыбнулся.

– Вам смешно?

– Нисколько. Просто мне нравится, как вы к этому относитесь.

– А что все-таки ждет в раю женщин? – поинтересовалась ханша.

– Лично для вас нечего нового. Некрасивым женщинам обещано новое обличие, радующее глаз. Но вы и так красивы. А жить там вы будете со своим мужем. Единственная поблажка – если у женщины было несколько мужей, ей будет дозволено выбрать того, кто к ней лучше относился при жизни.

– И все?

– Да.

– Как скучно.

– Но жизнь еще не кончена.

– Что вы имеете в виду?

– Количество ваших мужей.

– Даже не знаю, как мне реагировать на ваши слова, – задумчиво сказала ханша, – засмеяться или приказать бросить вас в тюрьму. Отчего вы так дерзки? Или вам не дорога жизнь, или вы знаете то, чего не знаю я.

– Скорее первое, но еще и от ума. Тюрьма от меня никуда не уйдет. Зачем вам брать этот грех на душу? Смейтесь.

– Расхотелось мне смеяться. Почему-то не смешно. Лучше скажите, чем дело кончилось в эдемском саду?

– Так вы мне верите?

– Нет, но мне все равно интересно. Врать тоже надо уметь, а вы в этом, я вижу, преуспели.

– Спасибо. Неожиданный комплимент. Как все-таки устроено человеческое восприятие, – посетовал Али, – говоришь правду, а тебе не верят. А дело кончилось странно и грустно. Я проснулся оттого, что пошел снег, и снежинки падали прямо на меня.

– Снег в раю? – недоверчиво переспросила Мелек хатун.

– Учитывая то, что спал я под шелковыми простынями, и, простите, совершенно нагой …

– Деталей не нужно, – заметил ханша.

– … я не то, что бы замерз, больше подойдет слово – окоченел.

– Что же вас гурия не согрела, Сара? – насмешливо спросил Мелек хатун.

– Я был один, то есть не совсем один. Неподалеку сидел пресловутый ангел и грелся у жаровни. Он был крайне нелюбезен со мной. На расспросы отвечать не стал. Я оделся, и он вернул меня в храм. Иначе говоря, положил на место.

Дверь за спиной Али скрипнула, он обернулся и увидел в приоткрытую створку евнуха, который еле слышно спросил;

– Повторить?

Али скорее прочел по губам, чем услышал и согласно кивнул. Дверь открылась, и слуга поднес рассказчику еще один кубок. Али схватился за него, как утопающий за соломинку.

– Что это вы пьете? – вдруг подозрительно спросила ханша.

– Воду, – не моргнув глазом, ответил Али.

– Можно мне ее попробовать?

– Надо было раньше сказать, – ответил Али, переворачивая кубок верх дном. Падающую рубиновую каплю, он поймал и слизнул с ладони:

– Так вы дадите согласие на новый брак? – слегка ворочая языком, спросил Али.

Вопрос был задан невпопад, но он чувствовал спиной пытливый взгляд Зияда- эфенди.

– Нет, не дам. А почему вода красного цвета? – спросила ханша.

– Ее подсластили вишневой патокой, хатун. Вам только стоит приказать, и вам тоже принесут воды.

– Не надо, лучше объясните мне, зачем все это было нужно?

– Как зачем, пить хочется. Когда долго говоришь, горло пересыхает.

– Да, нет же. Это посещение рая. Зачем ему это было нужно?

– Так вы мне верите?

– Я просто пытаюсь понять. Даже во лжи должна быть логика.

– Пути Господни неисповедимы.

– Нет, этим выражением вы не отделаетесь. Это лукавство.

– Хатун, вы слишком умны, – сказал Али, – но, если вы так умны, почему вы не дадите согласие на новый брак. Я говорю о новой жене, у вас появится подруга.

– Вы хотели сказать соперница. Не понимаю, какая связь между моим умом и новой женой.

– Наверное, вашему мужу это нужно. Ведь вы не против того, что хан посещает наложниц. Значит, не ревность причина вашего упорства. Точно так же и вашим мужем движет не одно лишь плотское желание. Может быть, это политика.

– Может быть. Но, когда он сватался ко мне, моим условием было то, что он не возьмет кроме меня никого в жены. Он поклялся в этом моему отцу. Мужчина должен держать свое слово. А я не хочу, чтобы кто-то сказал, что мой муж – не мужчина.

– Вы не только умны.

– Да? Какое еще достоинство вы нашли?

– Я бы не назвал это достоинством. Вы упрямы. Жизнь переменчива. Все течет, все меняется, как говорил Гераклит. В одну воду не войти дважды, что там еще. Егорку бы сюда. Он бы вас просветил.

– Из всего того, что вы перечислили, я услышала лишь слово – упряма. Продолжайте дерзить. Я посмотрю, чем это закончится, – с угрозой произнесла Мелек-хатун.

– А что мне еще остается, ваша светлость? Положение безвыходное. Меня арестуют из-за вашего упрямства. А возможно, и казнят.

– Вот поэтому я и терплю вашу грубость. Вам прощается. Но меня возмущает не столько это, а то, что вы, рассказав мне какую-то сомнительную историю, всячески пытаетесь уйти от ответа. Вы говорите, что я умна и упряма. Вот именно поэтому я добьюсь от вас ответа. Почему ангел показал вам рай? Если вы знаете, скажите. Иначе я умру от любопытства.

– Хатун, вам удалось пристыдить меня, и я бы рад был ответить. Но я не знаю. Я не думал об этом никогда. Почему-то это путешествие не вызвало у меня удивления. А у Назара я не догадался спросить.

– Его, значит, Назар звали. Странное имя для ангела. Неблагозвучное.

– Почему странное. Имя, как имя.

– Но живые люди не попадают в рай. А, если это случилось, то должна быть причина. Подумайте и скажите. Я, может быть, и умна, но вы гораздо умнее меня, подумайте. Сделайте усилие над собой.

– Отчасти это напоминает вознесение пророка Мухаммеда, но я не пророк. Если вы набожны, простите мне мое кощунство. А можно мне еще раз смочить горло? – спросил Али и обернулся.

Но евнух, стоявший за его спиной, покачал отрицательно головой.

Ханша сделала знак, и одна из девушек поднесла Али стакан чая. Али вздохнул, отпил остывший чай, поблагодарил. Девица вернулась на свое место.

– Ну же, хафиз, скажите сокровенное слово. Явите остроту своего ума.

Али взглянул на ханшу. Она улыбалась, но в лице не было усмешки.

– Я не знаю, – сказал Али, – и мое незнание естественно и логично. Но вы, хатун, удивляете меня все больше своей незаурядностью.

– Почему это естественно и логично?

– Потому что понимание таких событий не даются умозрительно, но только откровением. Почему мне показали рай мне неведомо. Видимо, в этом есть смысл, но для меня он пока непостижим. Во всяком случае, я могу подтвердить, что там все так, как обещал Посланник. Почти все. Вы лучше скажите мне, почему вы с вашей красотой и умом, держитесь за положение единственной жены. Отриньте эту суету. Не это главное.

– Почему вы не женитесь вторично? – неожиданно спросила ханша. – Вы в цвете сил, возьмите еще жену.

– Я не могу этого сделать. Моей безвременно умершей жене это бы не понравилось. У меня перед ней есть свои личные обязательства.

– И этот человек уговаривает меня разрешить мужу взять еще одну жену. Знаете что, хафиз, – вдруг сказала ханша, – вообще это даже смешно.

Али понял, что совершил оплошность. «Два дня коту под хвост», – подумал он и развел руками.

– Ваша взяла, – сказал он, – я сдаюсь. И ухожу поверженным. Очень надеюсь, еще раз вас увидеть. Если ваш муж оставит мне жизнь.

– Но мы славно поболтали, – сказала ханша, – мне было интересно с вами.

Она встала. Али стоял и смотрел, как ханша уходит, кивнув ему на прощанье.

– Никогда не знаешь, какое решение правильное, – сказал Али ей вслед.

Но Мелек-хатун не оглянулась. Зато обернулся Али на скрип двери за спиной. За спиной евнуха стояли двое вооруженных чаушей.

– Хафиз Али, – сказал Масрур, – вы арестованы по приказу хана. На рассвете вам отрубят голову, – и помолчав, добавил. – Зря только вином тебя поил.

– Утром тебя казнят, – помолчав, повторил евнух.

– Что, вот так просто, без суда.

– Да, умник. И вот теперь, представь себе, чего стоят все твои познания мусульманского права.

– На сильного всегда найдется еще кто-то, еще более сильный, – сказал Али.

– Почему ты это сказал? – глаза евнуха внезапно сузились от подозрения.

Али пожал плечами.

– Это вытекает из внутренней логики нашего разговора. Ассоциативный ряд в полемике очень важен, нас этому учили в медресе.

Главный евнух сделал знак стражникам.

Али отвели в подвальное помещение, служившее, видимо, зинданом. Дверь захлопнулась так быстро, что Али даже не успел заметить, куда можно сесть. Он стоял, не двигаясь, в полной темноте, ожидая, когда глаза освоятся. Звуки шагов за дверью удались, и к темноте еще прибавилась тишина.

– Есть здесь кто-нибудь? – на всякий случай спросил Али.

Через некоторое время кто-то пискнул. Очевидно, это был мышонок.

 

Рустам-зал

[14]

Егор ждал Али до тех пор, пока на небе не появились звезды. После этого он прогулялся до дворца хана. Окна помещения на втором этаже, на которые ему днем указал Али, были освещены. И один раз ему даже показалось, что мелькнула его фигура.

– Ну, как вам это нравится, – сказал Егор вслух, – от меня жена ушла, а у него новая княжна появилась.

После этого он вернулся домой и лег спать, нимало не тревожась о приятеле. Перед тем, как заснуть, он думал о бывшей жене. Несмотря на уязвленное самолюбие, он не мог не признаться себе, что чувствует даже некоторое облегчение, сняв с себя груз постоянного беспокойства о Мариам. За прошедшие два года он привык к ней, но не более того. Всегда относился к ней, как к ребенку, вверенному его заботам. Кто-то из его русских Богов услышал его сомнения и разрешил ситуацию. Он заснул с легкостью на душе. Однако, проснувшись на рассвете, и не обнаружив в комнате Али, понял, что что-то пошло не так. Егор вновь отправился к дворцу. Чауш у двери на вежливый вопрос пожал плечами и показал, мол, проходи, не мешайся здесь. Егор отправился в контору, затопил печку, заказал завтрак – чай, свежеиспеченную лепешку и масло с медом. Когда пришел мальчик, угостил его и сказал:

– Послушай, я забыл, … как тебя зовут?

– Это ничего, – ответил дерзкий мальчик, – я тоже не в силах запомнить твое диковинное имя. Зови меня просто оглан.

– Так вот, оглан. Я сегодня собираюсь на охоту. Собирался во всяком случае.

– Свиней стрелять?

– Это не свиньи, это кабаны – дикие и опасные звери. Кабан не подпадает под харам. Но дело не в этом. Ты лучше слушай, вместо того, чтобы вопросы задавать. Вернемся к слову – собирался. Но твой начальник шейх Али Байлаканский ушел вчера вечером во дворец и не вернулся до сих пор. Я не могу уехать, не узнав, что с ним. Понял?

– Понял, – ответил сообразительный мальчик.

– Так чего ты сидишь?

– А что я должен делать? Танцевать?

– Да, танцевать, отсюда и до дворца. Не все же начальству дерзить. Иди там разузнай, что к чему. Понял? Иди.

– А кто с клиентами будет говорить?

– Я. Иди уже. Одна нога здесь, другая там.

Мальчик хмыкнул, однако встал и ушел. Оставшись один, Егор некоторое время сидел в раздумье. Затем проверил, надежно ли закрыта печная дверца. Закрыл конторку и пошел на поиски проводника, чтобы предупредить его об отсрочке. Базар жил своей жизнью. Поминутно уворачиваясь от столкновения, Егор пробирался сквозь толпу. Миновал ряды зеленщиков, продавцов специй, мясной ряд, рыбный и вышел на дорогу, разделяющую собственно рынок на две части. Здесь ходили торговцы вразнос, продавцы дичи, в основном водоплавающей птицы – уток, гусей, лисух, или как ее здесь называли кашкалдаков. Увидев, наконец, знакомое лицо, он подозвал его и завел с ним короткий разговор, выспрашивая о снежном покрове в горах, о следах зверя. В какой-то момент он почувствовал, как напрягся его собеседник. Охотник с опаской глядел куда-то за его спину.

– Значит, ты понял. Не уходи с рынка, не повидавшись со мной, – продолжая говорить, Егор, обернулся, и увидел монгольский разъезд. Трое всадников, покачиваясь в седлах, неторопливо ехали сквозь толпу, которая, словно вода, обтекала их со всех сторон. Впереди ехал знакомый с прошлой встречи юзбаши. Встреча эта была нежелательна, но избежать ее не получилось. Слишком заметен был Егор в толпе своей статью и внешним видом. Его уже заметили и явно направлялись к нему. Юзбаши издалека грозил ему рукоятью плети.

– Обманывать нас нельзя, – сказал монгол, наезжая на Егорку лошадью.

Егор был вынужден схватить коня за узду. Вокруг них немедленно образовалась пустота.

– Разве я обманул тебя юзбаши? – спросил Егор. – Когда?

– Ты сказал, что придешь ко мне на службу. И не пришел. Нехорошо.

– Я не говорил этого, – возразил Егор, – не обещал, что приду на службу. Я просто выразил свою благодарность за приглашение.

– Приглашение монгола равносильно приказу. Ты проявил неуважение ко мне.

Монгол наклонился в седле, и Егорке в лицо ударил запах вина. Он был пьян. Егор вспомнил его имя – Кокэ.

– И что же мы теперь будем делать? – спросил Егор.

Вопрос был риторический, но у Кокэ был на него ответ.

– Я хотел взять тебя на службу воином, а теперь ты будешь моим слугой.

– Это вряд ли, – бесстрашно ответил Егор, – я свободный человек. А войны сейчас нет, чтобы ты сделал меня своим рабом.

Улыбка сползла с лица Кокэ.

– А ты дерзок. Кто ты, откуда? Ты не похож на здешних жителей.

Один из всадников стал объезжать Егорку и оказался за его спиной. Егор отступил в сторону, чтобы держать его в поле зрения.

– Я урус, – сказал Егор, – слышал о таких?

– Ах, урус. Да я не только слышал, я был в набеге на твою родину. Славно мы повоевали. Сколько я русских голов снес.

– Но вы ведь отступили, – заметил Егор, стараясь сохранить самообладание.

– Мы не отступили, мы просто ушли, но скоро опять пойдем наступать. Я возьму тебя с собой. Наверное, ты скучаешь по дому.

Монгол все же заехал за спину Егорки. Повернуться Егор не успел. Вокруг его плеч обвился аркан. Петля затянулась. Егор оглянулся, не делая попыток вырваться, хотя руки его до локтя были свободны. Монгол, ухмыляясь, и, видимо, не ожидая сопротивления, наматывал конец на руку, натягивая веревку.

– Вот как мы поступаем с теми, кто проявляет неуважение.

Кокэ вновь нагнулся к Егорке, дыша перегаром, довольно улыбаясь. Третий монгол находился за Кокэ, то есть все трое теперь были на одной линии. В следующее мгновение Егор нанес монголу страшный удар в лицо снизу вверх, вминая в лицо его и без того приплюснутый нос. Потом он упал на правый бок на землю, выдернув из седла всадника, намотавшего аркан на руку, и отобрал у него саблю. Кокэ, припав у холки стонал, держась за лицо сочащимися кровью руками. Егор сильно кольнул его лошадь трофейной саблей, и обезумевшее животное понесло своего скакуна. Третий монгол, натянув тетиву лука, выстрелил в Егорку. Стрела вошла ему в предплечье, разрывая мышечные ткани, тогда он шагнул ему навстречу. Монгол поднял лошадь на дыбы, но Егор, отскочил в сторону, стащил воина с коня, и свернул ему шею. Первый обезоруженный монгол, поднялся и, сдернув с плеча лук, прилаживал стрелу. Но Егорка не дал ему это сделать, и одним взмахом сабли зарубил его. Пораженная толпа наблюдала за схваткой, затаив дыхание. Кто-то крикнул:

– Эй, Рустам-зал, он возвращается.

Егор поднял голову и увидел Кокэ, который, справившись с лошадью, мчался к нему с копьем наперевес. Егор, изготовившись, ждал его в боевой позиции. Кокэ метнул копье. Егор присел, и копье пролетело мимо. Теперь всадник несся на него, выхватив саблю. В последний момент Егор сделал шаг навстречу, ныряя под левую руку всадника, и нанес удар с поворотом. Это был прием, которому его обучили хорезмийцы. Кокэ проскакал еще немного и свалился замертво. Егор огляделся. Окружающие смотрели на него с восторгом и восхищением.

– Все пошло не так, – с досадой произнес Егор, – черт бы вас побрал брыдлые вымесоки.

– Ты что натворил, – раздался из толпы чей-то здравомыслящий голос, – тебе бежать надо.

Егор увидел проводника, подающего ему знаки. Тогда он бросил окровавленную саблю на землю и скрылся в глубине базарных построек.

 

В зиндане

В ожидании казни Али просидел в камере несколько дней. Он удивлялся тому, что за ним никто не приходит. На все расспросы тюремщик отвечал односложно: «Нет указаний». Раз в день ему давали воду и хлеб с тушеными овощами или рисом. Как- то вместо воды он обнаружил в кружке вино, а в миске кусок рыбы.

– Сегодня, что праздник? – спросил он.

Тюремщик не ответил. Али подумал, что дело рук Егорки. Эта мысль приободрила его, но ненадолго. Наутро за ним пришли. «Надо же, – подумал Али, – сколько раз могли убить, а умираю так глупо». Его вывели из камеры. Когда глаза привыкли к свету, он увидел перед собой главного евнуха.

– Зияд-эфенди, – произнес Али, – как я рад вас видеть в добром здравии. Какую добрую весть вы принесли мне? А если недобрую, то дайте слово, что выполните мое последнее желание.

Обычно нарумяненный, с подведенными сурьмой глазами, жеманный евнух против обыкновения был бледен и выглядел растерянным.

– Что с вами, эфенди, – спросил Али, – такое чувство у меня, что не я, а вы провели эти дни в заключении?

– Хафиз Али, – церемонно произнес евнух, – вы свободны.

– То есть как, – переспросил Али, – я могу уйти? Хан отпускает меня?

– Хана больше нет, – глухо сказал евнух, – монголы обезглавили его. Мелек-хатун дарит вам жизнь и свободу.

– Даже не знаю, что сказать, – молвил Али, – но, как это вышло?

– Ума не приложу, – срывающимся голосом, ответил Масрур. – Все было так хорошо. Он посватался к дочери татарского нойона. И тот обнадежил его. И вдруг. Что теперь будет с нами?

Плечи главного евнуха затряслись в беззвучных рыданиях. Али участливо дотронулся до него, но тот поднял руку, мол, не надо.

– Проводи, – приказал он чаушу.

– Передайте мою благодарность Мелек-хатун, – сказал Али, – если ей понадобится собеседник, то я к ее услугам.

Он стал подниматься по каменным ступеням вслед за чаушем.

– Эй, хафиз, – окликнул его евнух.

Али остановился.

– Каким бы было твое последнее желание?

– Сохранить мне жизнь, естественно. Впрочем, я шучу. Ничего особенного. Выпить вина, написать письма, проститься с другом, – ответил Али, – а что?

– Ничего, иди с Богом. Да хранит тебя Аллах. Ты доживешь до старости.

Напротив дворца, привалившись к дереву, стоял его курьер с хурджином на плече.

– Далеко ли собрался, оглан? – спросил Али, подходя к нему. – И почему ты не на работе? Кто в конторе остался? И где мой русский компаньон?

– Я у тебя больше не работаю, – заявил оглан. – Уруса давно уже нет. А я не ишак, чтобы за всех отдуваться.

– И ты пришел сюда, чтобы сказать мне об этом, дерзкий мальчишка. На этот раз мое терпение лопнуло, ты уволен.

– Ха-ха, – сказал оглан.

– Дать что ли тебе по шее? – задумчиво сказал Али.

Нахальный мальчишка не мог испортить его благодушное настроение.

– Постой-ка, ведь это мой хурджин, – узнал Али. – Зачем ты его сюда притащил? Отвечай.

– Затем, что ты уезжаешь.

– Что это значит, не понял, куда это я уезжаю?

– В контору не заходи. Монголы уже тобой интересовались. Тебе повезло, что ты в зиндане сидел, и они тебя не застали. Все твои вещи здесь в хурджине.

– Час от часу не легче, – встревожился Али. – Все-таки тебе удалось испортить мне настроение. Что случилось?

– А ты что не знаешь? – удивился оглан. – Да об этом весь город говорит. Твой урус растерзал монгольский патруль. Теперь его ищут монголы. Объявили награду за его голову.

– Что значит растерзал?

– А то и значит. Убил всех. Он просто пехлеван, Рустам-зал. Один без оружия против троих вооруженных до зубов монголов. Я горжусь, тем, что знаком с ним.

– А где он сейчас, ты не знаешь?

– Понятия не имею. Последнее, что он мне сказал, то, что собирается на охоту. И послал меня узнать о тебе. Я ничего не узнал, побежал обратно. А там такое творится, схватка в самом разгаре, это надо было видеть. О ней долго будут говорить. Его теперь зовут не Егор, а Рустам-зал. Между прочим, монголы за его голову назначили награду. Аж сто золотых динаров. Но ленкоранцы на эти деньги не позарятся, – гордо сказал Муса, – мы героев не предаем. Ленкоранцы люди высокого достоинства. Даже есть такое выражение – Хан-Ленкорань, что означает – обладающие благородством хана. И ничего, что урус не мог запомнить мое имя, я на него не в обиде. Ну все, я пошел. От тебя сейчас лучше подальше держаться. Вот твои вещи, здесь бумаги, каламдан, чернила и прочая мелочь.

– Постой, постой. Как-то это все неожиданно, – растерялся Али. – Мне надо зайти домой, переодеться, забрать одежду, заплатить за комнату. Пойдем со мной. Зайдешь первый, проверишь, нет ли засады.

– Ага, и попаду в нее, нашел дурака. Начальник, не гневи Бога. Одежда не стоит того, чтобы из-за нее рисковать свободой.

– Ты умен не по годам, малыш, – вздохнув, сказал Али.

Он вытряс из карманов все деньги. Отсчитал несколько монет, протянул мальчику.

– Это плата за аренду моей комнаты. Отдай хозяину.

– Ладно.

– А это твое жалование.

– Да я еще не наработал ничего.

– Ничего, это выходное пособие. Как тебя зовут?

– Что же вы никак не запомните, мое имя Муса.

– Конечно Муса, спасибо тебе. Выручил.

Мальчик отдал хурджин и ушел, посвистывая. Али перекинул сумку через плечо, прежде чем уйти, поднял голову и неожиданно увидел в окне дворца Мелек-хатун. Ханша смотрела на него. Он силился разобрать выражение ее лица, но было высоко, не разобрать. Али кивнул ей приветственно головой, изображая поклон. Прижал руку к сердцу в знак благодарности. Она в ответ подняла руку. После этого Али ушел.

 

В горах

Дорога заняла у него несколько часов. Али шел размеренным шагом. Когда слышал топот копыт, сходил на обочину, приседал или ложился, в зависимости от ландшафта. Но монголов не было. Когда он перебрался через реку, уже опускались сумерки. Али, торопясь, стал подниматься в гору, чтобы успеть до темноты. Однако ночь застала его на вершине. К счастью небо было безоблачным, а луна светила так, что он мог продолжать свой путь. К сторожке он подошел, крадучись, и некоторое время стоял, прислушиваясь. Али с досадой подумал, что не догадался проверить причал, на месте ли купленная Егором лодка. Если ее там нет, значит, Егор избрал морской путь для своего спасения, и он напрасно проделал этот путь. Уверенность, с которой он шел сюда, была достойна удивления. Вдруг он сообразил, что не чувствует запах дыма, это означало, что в сторожке никого нет. От этой мысли тяжесть навалилась на его сердце, и он почувствовал усталость и вселенское одиночество. Обратно он отправился бы только под страхом смерти, который был все же посильнее, чем атавистический страх перед темным лесом и зверями, живущими в этом лесу. Али решил переночевать в сторожке. Собственно другого выхода у него и не было. Он осторожно потянул дверь и ступил внутрь. Здесь все же чувствовался запах дыма и сырых дров. Вдруг кто-то застонал.

– Егор, ты? – обрадовано спросил Али.

Повторился стон и еще что-то нечленораздельное. Али запалил лучину и увидел друга, лежащего в беспамятстве. Его левое предплечье было замотано окровавленной тряпкой.

– Уйди с тропы, – вдруг отчетливо сказал Егор.

– С какой тропы? – спросил Али, но сообразил, что Егор бредит.

Он дотронулся до его горячего лба. У богатыря был жар. Али попробовал привести друга в чувство, но тот что-то бормотал, не просыпаясь. Оставив эти попытки, он подсел к печи и стал возиться с растопкой. Вскоре пламя занялось, труба радостно загудела. Али вытащил из хурджина бурдюк с вином, который он предусмотрительно купил на окраине города у езидов. Поставил чашку на плиту и наполнил ее вином, чтобы подогреть.

– Никак вином пахнет, – вдруг услышал он голос друга.

Али обернулся. Пришедший в себя пехлеван сидел на лежанке.

– Али, ты ли это? – хрипло спросил Егор.

Даже в полумраке сторожки его борода отливала медью.

– Знаешь, на кого ты сейчас похож? – сказал Али. – На античного бога. Неужели ты пришел в себя от запаха вина.

– Ну да, – ответил хрипло Егор, – разве ты не знаешь, что богов Олимпа кормили дымом от жертвоприношений. Когда в огонь бросали быка, наверное, без вина дело не обходилось. Как долго ты добирался, брат мой. Дай мне скорее выпить. Ты что там вино греешь?

Али поднес ему чашу. Егор сделал маленький глоток и вернул.

– Даже пить не могу, худо мне, ослаб. Монгол, пес смердящий, стрелой зацепил. С утра горю. Да, что я все о себе да о себе. Ты-то как? Прости, что бросил тебя.

– Обо мне после, – сказал Али, – здесь где-то есть ведро?

– Там, в углу.

– Я схожу за водой. Кстати спасибо за передачу. Вино и рыба поддержали меня в трудную минуту.

– О чем ты? Я ничего не посылал тебе.

– Значит, это ханша явила милосердие. Интересно.

– Ниже кабаньей тропы родник, – заметил Егор.

Али сходил за водой. Вернувшись, сказал.

– Раздевайся до пояса.

Егор беспрекословно подчинился.

– Нательную рубаху тоже. И давай ее сюда.

Али взял рубаху, намочил ее в ведре с водой, отжал и помог Егорке одеть ее.

– Ты что же делаешь? – возопил Егор. – Она же ледяная.

– Терпи, сейчас она согреется от твоего жара, и тебе полегчает.

Через несколько минут Егор подтвердил:

– В самом деле, мне лучше.

– Снимай, – приказал Али.

Егор послушно стянул рубаху. Али вновь смочил ее и отжал.

– Надевай.

Егор подчинился. Подождав немного, Али потрогал лоб больного.

– По-моему жар мы сняли.

– Мне гораздо лучше, – сказал Егор, – ты молодец. А я этого не знал. Давай вино, допью, а то оно закипит скоро.

Он осушил чашу с горячим вином, вытер пот, обильно выступивший на лице.

– Теперь мне понадобится твоя помощь, Лукман. Сам не справлюсь. Летом я бы трав насобирал целебных. Но сейчас зима. Поэтому будем жечь каленым железом.

– В каком смысле? – спросил Али.

– В самом что ни на есть прямом. – ответил Егор.

Он извлек кинжал из ножен и протянул Али.

– Положи клинок острием в угли.

Он стал разматывать повязку. Открыв рану на предплечье, он поясным ремнем притянул руку к телу.

– Как только клинок нагреется до красна, возьми его и что есть силы прижми к ране.

– Ты с ума сошел. Я не смогу этого сделать. Вообще этого не нужно делать. Завтра я найду лекаря.

– Я сам не смогу, – сказал Егор, – надо прижать. А я не смогу от боли. Я тебя слушал, теперь ты меня послушай. Я буду сидеть здесь. Если сознание потеряю, то мне падать будет не больно.

– Зато мне будет больно, – проворчал Али, – еще неизвестно, кто из нас раньше сознание потеряет.

– Приступай. И быстрее, чтобы не остыл, – твердо сказал Егор.

Али сделал глубокий вдох и выдох, схватил кинжал и бросился к другу. Поверхность раны зашипела, запахло горелым мясом, а Егор, издав короткий стон, упал на лежанку. Али почувствовал дурноту и поспешил на свежий воздух. Оставив дверь сторожки открытой, он стоял под луной до тех пор, пока не услышал:

– Дверь закрой, хату выстудишь.

Али вернулся.

– Дай мне еще вина, – попросил Егор.

Он пришел в себя и сидел на лежанке. Али наполнил чашу и подал ему.

Он осушил чашу и вернул Али.

– Ты себе-то оставил вина?

– Оставил, не волнуйся. Ложись, спи.

– Поговорим, потом лягу. Со мной дело было просто, нарвался на монголов. Может быть, и обошлось бы, но старший сказал, что он нас русских резал. Я не стерпел. Положил их всех. А у тебя что было, за что взяли, почему выпустили?

– Как плечо, – спросил Али, – болит? Спи лучше, завтра поговорим.

– То-то и оно, что болит. Все одно не засну. И так цельный день в забытьи провел. Как ты понял, что я здесь?

– Наугад пришел, хотя нет, Муса сказал, что ты на охоту собирался. И все- таки постарайся уснуть, пока жар вновь не начался.

– Ладно, – сказал Егор, лег и тут же впал в беспамятство.

Али добавил дров в печь, лег на соседнюю лежанку и закрыл глаза. Иногда ему удавалось заснуть, если можно назвать сном забытье, в которое он иногда проваливался. В одном из таких провалов, ему приснилась Мелек-хатун, он все еще пытался убедить ее дать согласие на новый брак, хотя и понимал, что в этом уже нет никакого смысла.

Разбудил его треск поленьев. Али с трудом разлепил глаза и сел. Мощная фигура Егорки нависала над печкой.

– Ты что уже выздоровел? – спросил Али.

– Рука болит, но мне лучше, – ответил Егор.

– Давай, я займусь печкой.

– Ничего, я уже все сделал. Лежи пока. Отдыхай. Где ты был все это время?

– Как обычно, в тюряге. Ханша проявила твердость и не дала, а хан, как и обещал, запер меня в своем подвале. Он еще намекал, что может меня обезглавить, если я не склоню ханшу к согласию. Но вышло так, что его самого обезглавили монголы, а его жена распорядилась меня выпустить.

– Я с самого начала был о ней высокого мнения.

– Почему? Она не давала повода.

– Не знаю. Интуиция. Человек, имеющий принципы скорее порядочен. Но что все это значит, что произошло?

– Уверенности у меня нет, но представляется следующее. Евнух сказал мне на прощание, что хан сватался к дочери монгольского нойона. Видимо, он решил так поступить, чтобы упрочить свое положение, породниться, так сказать, с неприятелем, со всеми вытекающими отсюда гарантиями. Мне сразу вспомнился Джалал-ад-Дин, потребовавший от жены Узбека свидетельство о разводе. В нашем случае возможно нойон тоже потребовал официального согласия жены хана. Может быть, нойон тоже был принципиален. Не получив согласия, он отрубил жениху голову. Но это слишком сложно, скорее всего он просто издевался над покоренным ханом. Они это любят. Монголы ни во что не ставят порабощенных владык. Цари, шахи, эмиры влачат у их шатров рабское существование. Самый простой монгол всегда выше по положению любого вельможи из местной знати. Я рассказывал тебе о Теркен-хатун. Ладно, что мы будем делать? Судьба вновь повернулась к нам боком, если не сказать хуже.

– Можем вернуться на остров, – предложил Егор.

– Нет. Я не могу всю оставшуюся жизнь прожить нахлебником у Хасана. Когда-нибудь он и от нас потребует участия в морском разбое.

– А что, это было бы весело, – заметил Егор. – Эх, помню я хорезмийские набеги.

– Да, но тебя и распяли, потому что ты не такой, как они. Я тоже не такой человек, чтобы спокойно есть отобранный у кого-то кусок хлеба. Я не хочу попасть в ад.

– По-моему в последнее время ты во всем разуверился. Или это у тебя выборочно. В Бога ты не веришь, а в ад веришь?

– Я верю в Бога, – сказал Али, – просто он не такой, каким его представляют. Но не будем об этом. Я не расположен к теологической полемике. Куда еще мы можем податься?

– Как куда, к сестре моей, в Индию. У меня сестра замужем за раджой. Ты забыл что ли? Поражаюсь я этой девчонке. Как она умудряется выходить замуж за царственных особ. Азербайджанский атабек, французский барон, теперь индийский раджа.

Али засмеялся.

– А она рассказывала, что гостила у римского императора Фридриха II, помнишь?

– И ты ей поверил?

– Да.

– А я нет. Она ведь соврет, недорого возьмет.

– Ты только что сказал, что она всегда умудряется выходить замуж за царственных особ. Значит, она не врет.

– Может и не врет. Так что, едем к ней?

– Почему бы и нет, можем поехать, но не сейчас. Как мы там появимся? Опозорим твою сестру и себя. Приехали два бедных родственника. Раджа уверен, что женился на вдове азербайджанского царя. И тут мы, два голодранца. Нехорошо это. Неудобно как-то.

– Ты это просто так говоришь или…что ты предлагаешь? – спросил Егор.

– Есть одна идея. Но ты сначала скажи.

– Не навестить ли нам пещеру сим-сима? – предложил Егор.

– Ты хочешь сказать пещеру Али-бабы.

– Ну да. У меня от твоих сказок все в голове перепуталось.

– Между прочим, я Хасану ничего не должен, – сказал Али, – учитывая то количество историй, что я им рассказал.

– Хорошее было время, – заметил Егор. – Но ты согласен?

– Да. Я тоже об этом думал.

– Твое обостренное чувство неприятия чужого добра не будет нам помехой.

– Не будет. Во-первых, как выяснилось, твоя сестра, действительно, вдова атабека Узбека, и она имеет право на часть сокровищ.

– Уже нет, – сказал Егор, – она утратила это право, выйдя замуж сначала за Раймонда, а потом за, … кстати, как его звали?

– Ты меня спрашиваешь?

– Да?

– Ты не знаешь имени человека, за которого выдал замуж сестру?

– Ну почему же не знаю, знаю, его звали раджа ….

– Раджа Пракаш его звали.

– Но, если она утратила это право, то мы можем воспользоваться правом кладоискателей. Ведь сокровища утеряны, их завалило землетрясением. Разве ты не слышал? Так даже интереснее, – сказал Егор. – Так что пару дней на поправку и вперед.

– Пойду дров принесу, – сказал Али.

– Лучше еще воды принеси. Надо мясо помыть для кебаба.

– Какое мясо, откуда взялось мясо?

– Разве я тебе не сказал? Я все-таки завалил кабанчика. Вино еще осталось?

– Как же ты с раненой рукой умудрился?

– Да в тот же день. Вышел на него. Сгоряча, видно, не остыл после боя.

– Кто-нибудь знает о том, что ты здесь?

– Проводник знает. Он мне помог из города выбраться. Довез до реки, рану перевязал.

– Между прочим, за твою голову награда назначена – 100 динаров.

– Может самому сдаться, – сказал Егор, – нам как раз деньги нужны. 100 динаров – деньги немалые. Но проводник не выдаст. Хороший малый.

– Все равно, лучше не рисковать. Чем раньше мы уйдем, тем лучше. Тебе все равно надо лекарю показаться. Ладно, пойду за водой. Потом схожу к нему в деревню. Разузнаю что к чему. Ты помнишь, как его зовут?

– Помню, Манар, Мадар, как-то так. Мардан, вспомнил.

Али сходил за водой, потом насобирал целую гору валежника, свалил все у сторожки. Егор разделывал мясо кабанчика. Али на всякий случай поднялся на вершину горы и долго обозревал окрестности. Отсюда был виден город и синее море за ним. На западе высились снежные вершины – это были горы совсем другой породы, нежели та, на вершине которой он сейчас находился, высокие, скалистые. Это был путь, который им предстояло пройти. Он был самый трудный, но и самый короткий. В любом случае выбора у них не было, дорога по равнине было для них отрезана, там везде были монголы. Али еще раз огляделся. Зимний пейзаж был безлюден. Он стал спускаться к сторожке, откуда уже потянуло запахом кебаба из мяса дикого кабана.

 

Зинат

Пенджаб, Индия.

Мани торопился, он шел так быстро, насколько ему позволяла тяжелая ноша. Сверкало в небе уже давно. Гром, от которого он всякий раз в испуге приседал, извещал о том, что гроза приближается. До деревни было еще далеко, но он надеялся укрыться от дождя в храме. Ливень застал его в десятке шагов от ступеней пагоды, но и этого хватило, чтобы промокнуть с головы до ног. Он вбежал под укрытие и остановился, тяжело дыша. С неба извергались потоки воды.

– Вот, ведь, – сказал Мани арчаку, – кто бы мог подумать. С утра так ярко солнце светило.

Арчак развел руки и воздел ладони к небу.

– Можно мне немного обсушиться? – спросил Мани, кивая на огонь в глубине храма.

– Конечно, – ответил арчак, – каждый может обогреться у священного огня. А что у тебя в мешке?

– Немного риса, – сказал Мани, – несу своим детям. Продал свой товар на рынке, а на вырученные деньги купил рис.

– Это хорошо, – ободрительно кивнул арчак, – может быть, ты пожертвуешь малую толику для нужд храма.

– Миски будет достаточно? – спросил Мани.

– Конечно, даже полмиски было бы достаточно, но раз ты предложил миску, пусть будет по-твоему.

Мани стал развязывать мешок, жалея, что не догадался предложить половину. Отсыпав риса, он прошел к очагу и сел, протянув руки к огню. Здесь уже грелся один человек. Мани произнес слова приветствия, не глядя ему в лицо, сосредоточившись на своей мокрой одежде. Он поворачивался к огню то одним боком, то спиной, то другим боком, наклонял голову, чтобы высушить волосы.

– Неровен час заболеешь, – сказал Мани, – а мне болеть никак нельзя. Ребятишки на мне, а их у меня трое. Жена уехала к матери и захворала там. Полгода уже один живу. Лихорадка у нее. Как бы не померла. Соседку попросил посидеть с детьми. Урожай в этом году хороший, излишки на базар снес, продал.

Сосед не вступал в разговор, он сидел не совсем у костра, а немного поодаль. Мани подумал, что это человек благородного происхождения, больно хорошо от него пахло. Нюх у Мани был отменный. Вернулся арчак, улыбнулся, подсел к огню.

– Сейчас кашу сварят, я отдал рис на кухню, поедим, и ты тоже подкрепишься.

– Ну что ты, – возразил Мани, – как же я буду есть то, что храму пожертвовал, так не годится. Других угощай – это будет правильно.

– Хорошо ты говоришь, – одобрительно отозвался арчак, – мудро. Но все равно, если ты голоден, я тебя накормлю. Одной миской риса пять человек накормить можно.

– А что этот молчит, – вполголоса спросил Мани, кивая на соседа, – обет молчания дал что ли? – И улыбнулся. Это была шутка.

Но арчак шутки не принял.

– Каждый волен говорить, когда ему вздумается, – сказал он.

– Да, конечно, – согласился Мани, – я сам не охотник лясы точить. Но думаю, раз непогода застала, отчего бы и не перекинуться парой словечек. Сейчас дождь закончится, и я пойду себе домой.

Арчак покивал головой, затем ушел. Его не было продолжительное время, затем он вернулся с плошкой дымящегося риса. Он подошел к человеку, сидящему поодаль и произнес.

– Возьми, сестрица, поешь, и дитя покорми.

– Сестрица, – поразился Мани, – это женщина! Как я сразу не догадался.

– Спасибо вам, – отозвалась женщина, – я могу заплатить за еду.

– Ну что ты, в храме не берут денег за еду. Это все из подношений. Этот человек дал рис, но ты, наверное, слышала.

Женщина повернулась к Мани и благодарно наклонила голову, платок сполз с ее головы. И он поразился ее красоте и светлым волосам. На руках она держала, безмятежно спящего, годовалого младенца. Отдав ей плошку, служитель вернулся к огню и протянул к нему руки.

– С утра было жарко, – заметил Мани, – а теперь, вдруг похолодало.

– Да что же ты хочешь, если такая гроза. Все тепло в воде растворилось.

Словно в подтверждение его слов, в небесах сверкнуло, а следом донесся гром. Ливень не прекращался.

– Этот дождь не скоро закончится, – вздохнул Мани, – а мне бы засветло домой добраться. Говорят, тигр появился в окрестностях. А кто эта женщина? – понизив голос, спросил он.

– Не знаю, ответил арчак. Мы здесь имен не спрашиваем. Но только я не знаю, что с ней делать. Она просится переночевать здесь, а этого нельзя. И жалко мне ее. Что делать, ума не приложу?

– Но она не нищенка.

– Нет, не похожа. На один ее браслет можно жить безбедно в течение года. Только, кто его купит здесь? Таких денег ни у кого в округе не найдется. Разве, что у раджи.

– Раджи говоришь, – встрепенулся Мани. – А ведь я ее, кажется, раньше видел, в прошлом году на празднике. Она сидела среди гостей раджи, милостыню раздавала. Правда я не уверен, много времени прошло, но может быть, это она и есть?

– Ты обознался, тот, кто раздает милостыню, не просит убежища в храме. Послушай, по всему видно, что ты добрый человек, возьми ее к себе. Она заплатит за ночлег, у нее деньги есть. А завтра она уйдет.

– Ну что ты, уважаемый служитель храма, у меня сейчас жены дома нет, хворает у родителей. А я сейчас женщину в дом приведу. Что она потом скажет?

– Может, она не узнает.

– Узнает, у женщин на это дело нюх тонкий. Соседи скажут. Не могу, я человек порядочный, своим честным именем дорожу. Пусть она пойдет в гостиницу.

– Откуда в нашей глуши гостинице взяться? Ты бы подумал, прежде чем говорить.

– Да и дети у меня, – продолжал Мани. – Соседка с ними сидеть согласилась, пока я не вернусь, а я привезу сейчас женщину домой. Что люди скажут?

– Репутация, конечно, дело серьезное, – сказал служитель, – что же делать, скажу ей, чтобы шла куда-нибудь. Пусть твое честное имя останется незапятнанным.

Арчак встал и подошел к женщине. Завел с ней разговор.

«Вот так зайдешь в храм обсушиться, – подумал Мани, – и найдешь себе на шею обузу. Риса ему я пожертвовал, еще и виноватым меня сделал. Им в храме, видите ли, женщин нельзя оставлять. А мне женатому человеку у себя дома можно. Теперь мне неловко.

Он слышал, как служитель говорил:

– Пойми, сестрица, я тебе добра желаю. Тебе лучше уйти, пока еще светло.

– Но там идет дождь, – отвечала она, – можно я пережду его.

– Поверь мне, дождь лучше ночи. Ночью всякое может случить, а дождь только вымочит. Небесная влага, она благодатна. Она от Бога. Бог милостив. А ночью здесь бродит тигр.

– Ты прав, служитель храма, – наконец согласилась женщина. – Прости мне мое упрямство, и спасибо за еду. Я ухожу.

Мани смотрел, как женщина в дорогом сари встает, укутывает своего все еще спящего малыша и выходит из-под крыши под проливной дождь. И в тот же миг не успела она еще сделать двух шагов, как дождь прекратился.

– Это чудо, – сказал пораженный Мани, – ты видел? – обратился он к служителю. – Это непростая женщина. И ты ее прогнал из храма.

Арчак ничего не ответил. Мани неожиданно для самого себя, взвалил мешок на спину и побежал за незнакомкой.

– Госпожа, – крикнул он, – постойте.

Женщина остановилась.

– Простите меня за дерзость. Я могу предложить свой дом для ночлега. Если вы согласны, то у меня будет просьба. Я скажу всем, что вы согласились присмотреть за моими детьми за ночлег. Иначе, жена меня со свету сживет.

– Я согласно, – сказал женщина, – как говорится, хоть горшком назови, только в печку не ставь.

– Это вы мудро заметили, – одобрительно сказал Мани.

 

Пещера Али-бабы

Местечко между Табризом и Нахичеваном.

(два месяца спустя).

– Это здесь, – сказал Али, – мы у цели.

– Ты уверен? – спросил Егор. – Не понимаю, как ты ориентируешься. С этой стороны я ничего не узнаю. Может, для верности обойдем гору. Если с той стороны лесок, значит, то самое место.

– Не надо, это то самое место. Этот пейзаж я никогда не забуду. Здесь прошли лучшие минуты моей жизни. Сколько раз, закрывая глаза, я представлял тот валун и весеннее разнотравье вокруг. – Али вздохнул.

– Передохнем и поднимемся. Как говорят русские, присядем на дорожку.

– Ладно, – согласился Егор, – дорожку мы уже прошли, но так и быть, давай присядем, хотя я не особенно устал. Ты знаешь, а в пешем путешествии есть свои положительные стороны. Времени уходит больше, нежели верхом, однако все зависит от внутреннего ритма. Шагаешь себе и шагаешь. Если задать правильный и размеренный шаг, то и всю землю можно обойти.

Им пришлось прожить в талышских горах почти месяц. Поскольку Егоркино плечо, несмотря на прижигание, воспалилось, и ни о каком путешествии не могло быть и речи. Али привел лекаря из ближайшей деревни. Тот вскрыл рану, очистил ее от гноя, обильно покрыл мазью, ругаясь, что не позвали его раньше. Потом оставил мазь, другие снадобья и ушел. После этого дело пошло на поправку. Когда Егорка выздоровел, они пустились в дорогу. Сначала добрались до караванного пути между Табризом и Нахичеваном, а затем уже отправились на поиски пещеры.

– Словно весна на дворе, – сказал Егор. – А еще февраль не кончился.

– В Азербайджане весна всякий раз, когда солнце выглядывает, – ответил Али. – Пошли что ли?

– Не может быть, чтобы там хоть щелочки не осталось, – сказал Егор.

– Продолжай тешить себя надеждой.

– А, если ты не веришь в успех нашего дела, зачем пошел?

– Куда-то надо идти, – сказал Али и добавил: «Обещания сияют, как мираж в пустыне безлюдной. И так изо дня в день, из месяца в месяц. Пусть будет обман, но из надежд и разочарований состоит жизнь.

Они поднялись на гору. Впереди высился скальный массив. Взглянув на него, Егорка помрачнел.

– Это что же, даже следов не осталось? Сколько аршинов в этой породе?

– А какая тебе разница, не собираешься же ты долбить киркой эту скалу, подобно Фархаду.

– Кто такой этот Фархад?

– Герой поэмы великого поэта Низами, – ответил Али.

Он оглядывался, как человек потерявший дорогу.

– Что ты ищешь? – поинтересовался Егор.

– Точку зрения.

– Это, в каком смысле? В философском?

– Нет, не в философском, а в самом что ни на есть в прямом. Кажется, это здесь. Времени прошло много, но это здесь.

Найдя ориентир, Али встал на определенное место и указал перстом.

– Иди прямо, куда я показываю.

Егор не стал задавать лишних вопросов, пошел в направлении, указанном другом. Упершись в скалу, остановился.

– Стой там, не двигайся, – крикнул Али и пошел к товарищу.

– Вход в пещеру здесь, – сказал он и стал исследовать скалистую породу. Егор присоединился к нему.

– Здесь поверхность неоднородна, – заметил Егор, – вот стык.

– Похоже, – согласился Али, – но ни щели, ни отверстия. Все-таки глупо было тащиться сюда. Что дальше будем делать?

– А где механизм открывания находится?

– Понятия не имею. Я и раньше не знал. Я всегда приходил к открытию. А Фархад был камнетесом, скульптором, архитектором. Да кем он только не был. Он влюбился в красавицу Ширин, возлюбленную царя Хосрова. Чтобы избавиться от соперника, его нанимает царь и поручает ему невыполнимую работу. Проложить канал через гранитную скалу, по этому каналу должно течь молоко с дальнего пастбища для Ширин. Но движимый страстью, Фархад пробивает эту скалу. И тогда коварный царь посылает ему ложное известие о смерти Ширин, и Фархад умирает от горя.

– Нехорошо он поступил, – покачал головой Егорка.

– Да, что там говорить, подлец, – согласился Али, – этим царям нельзя доверять. Обманут.

– А девица ответила на призывы его сердца?

– Нет, но ценила его чувство.

– А-а-а, – разочарованно протянул Егор.

Он приложился плечом к предполагаемому месту входа в пещеру.

– Тебе помочь? – насмешливо спросил Али. – Я думаю, что нам надо здесь поселиться и ждать следующего землетрясения, – добавил он, – как только дверь приоткроется, а мы шмыг сразу туда.

Но Егору было не до смеха. Он ходил взад и вперед, ощупывая скалу.

– Понимаешь, в чем дело, – наконец, задумчиво сказал он, – каждый предмет – он совершенен, каким бы уродливым не казался.

– Так, начало интересное, – заметил Али.

– Совершенство предполагает еще одно качество, – продолжал Егор, – законченность формы. Эта скала, какой бы массивной не казалась, так же ограничена в форме.

– К чему такое длинное предисловие. Не пойму к чему ты ведешь. Заканчивай уже свою мысль.

– Хорошо, перейдем к наглядности. Ограниченность в форме предполагает следующее непреложное условие. Если в одном месте прибыло, то значит в другом – убыло. Ибо материя конечна. Если скала в этом месте дала усадку, то в другом она должна была дать трещину.

– А ты мыслитель, – похвалил Али, – надеюсь, в практике ты будешь также удачлив, как умен в теории.

– Надо лезть наверх, – сказал Егор.

– Почему наверх?

– Здесь нигде нет трещины, значит она наверху, подсоби. Вот здесь не так отвесно.

Егор стал карабкаться по скале, цепляясь за выступы и неровности.

– Я здесь подожду, – сказал Али.

Он не оставлял надежды найти рычаг управления механизмом.

– Смотри там аккуратнее, – крикнул он, – мне тебя тащить тяжело будет.

– А чего меня тащить, убьюсь, здесь и похоронишь.

– Так это если убьешься. А, если нет.

– Не каркай, – донеслось в ответ.

– Я не каркаю, – обиделся Али, – я предупреждаю.

Егор скрылся на вершине скалы. Али продолжил поиски, исследуя каждую пядь земли.

– Лезь сюда, – крикнул ему Егор через некоторое время.

– Зачем?

– Увидишь.

– Это не входило в мои планы, – проворчал Али.

Тем не менее, он полез наверх.

– Смотри, – торжествующе сказал Егор.

У его ног змеилась расщелина.

– Почему ты думаешь, что это она? – спросил Али.

– Поднеси руку.

Али наклонился к трещине и почувствовал дуновение воздуха.

– Похоже, что так, – согласился Али, – но это нас не приблизило к цели. Как мы туда просочимся в эту щель. Будем, как Фархад долбить ломом и киркой.

– Предоставь это мне, – сказал Егор, – я по своей основной специальности – кузнец. А это многое значит. Инструмента у нас нет, это моя оплошность. Но, как известно, голь на выдумки хитра. У нас есть смекалка. Я видел по дороге много разного мусора, железяки всякие, сломанные копья, щиты. Здесь видно, бои шли.

– Один так точно шел, – заметил Али. – Ватаги Хасана с хорезмийцами.

– Я пойду, поищу что-нибудь подходящее для предстоящего дела. А ты собери дровишек для костра.

– Греться будем.

– И это тоже. Воду возьмем из лужи.

Час спустя на скале полыхал костер. Егорке посчастливилось найти два металлических шкворня от арб, с десяток сломанных копий с наконечниками. Когда костерок набирал силу, Егор сгребал поленья в сторону и начинал лить воду на раскаленные камни. Сначала в щель входили наконечники копий, затем после многократных повторений этой процедуры, он забил в расщелину шкворень. С каждым разом трещина становилась шире. Спустя два часа в нее можно было просунуть руку. Егор спустился к лесистой части склона и срубил два деревца толщиной в локоть. Заострив, он вогнал их в трещину, не давая ей схлопнуться. Налегая на них с разных сторон, им удалось увеличить расщелину. Теперь в нее мог проскользнуть ребенок.

– Я горжусь тобой, – сказал Али.

Скала, которую они терзали, была подвижна, словно живое существо. Они чувствовали ее вибрацию при каждом ударе. В ней чувствовалась упругость. Егор приволок стволы еще большей толщины и вогнал все в трещину. Али примерился и понял, что он уже может в нее проникнуть.

– Достаточно, – сказал он, – я пройду.

– Нет, не достаточно, – возразил Егор, – мы оба должны спуститься. Для меня она еще мала.

– Это неразумно, кто-то должен остаться снаружи.

– Так, я и спущусь.

– На это отверстие у нас ушло шесть часов, – возразил Али. – Чтобы увеличить щель под твой размер уйдет еще шесть часов. К тому же я легче. Я смогу тебя спустить на веревке, а поднять вряд ли. Хотя мне, откровенно говоря, расхотелось туда лезть. Такое чувство, что мне предстоит спускаться в ад.

– Тогда и говорить нечего.

– Но я все равно спущусь. Как там у вас говорят? Назвался грузом, полезай в кузов. Только отдышусь сначала. Я хотел сказать – соберусь с духом.

Егор молчал, обдумывая слова друга.

– Ладно, – наконец сказал он, – будь по-твоему. И правильнее сказать, не грузом, а груздем. Это гриб такой.

Он вытащил из хурджина моток веревки и бросил Али.

– Обвяжись покрепче. Как же царь допустил, чтобы какой-то каменотес к его жене клинья подбивал.

– Я не говорил о жене, я говорил о возлюбленной. Женат-то он был на Мариам, дочери византийского кесаря.

– Это уже интересно. Она в прямом смысле была его возлюбленной?

– В прямом, но к себе не подпускала, потому что была девушкой высокой нравственности. С Фархадом через стенку разговаривала, блюла себя. А Фархад влюбился в нее по голосу. Дело в том, что пока Хосров ухаживал за Ширин, его отец умер, и трон захватил узурпатор Бахрам Чубин. Хосров обратился за военной помощью к византийскому императору. Тот согласился помочь, но с условием, что Хосров женится на его дочери Мариам. Он был вынужден согласиться, хотя любил Ширин. Он просил Мариам разрешения взять Ширин второй женой, но та была против.

– Смотри-ка, прямо, как у ленкоранского хана, – заметил Егор.

– Это точно, а мне и в голову не пришло, а то бы я ханше рассказал. Почему-то я ее все время вспоминаю.

Егор привязал кусок скальной породы к веревке и спустил в щель. Когда веревка провисла, он вытащил ее обратно.

– Почему же Ширин не соблаговолила уйти к Фархаду? – спросил Егор.

– Потому что любила Хосрова. И она тоже была царицей, своей страны. Это был бы неравный брак, а неравные браки добром не заканчиваются. Я готов, – заявил Али.

Егор придирчиво оглядел веревку, подергал узел.

– Годится, – сказал он, – с Богом.

– С каким? – поинтересовался Али.

– А со всеми. Я теперь их всех приемлю. Значит, порядок действий следующий. Вот лампа, вот хурджин, вот кресало и огниво. Спускаешься вниз, набиваешь хурджин золотом, если конечно, Хасан не соврал, и оно все еще там находится. Может они все пропили, а потом сами сломали механизм. Может быть такое? Не отвечай. Все равно надо убедиться. И положи в хурджин первым делом парочку кинжалов. Я все это поднимаю, вываливаю, а потом поднимаю тебя. Не будем жадничать, одного хурджина будет достаточно.

– Прямо, как в волшебной лампе Ала ад-Дина, – заметил Али. – Я тебе не рассказывал?

– Нет.

– Рассказать?

– Не сейчас.

– Там дядя тоже хотел сначала лампу вытащить, а племянника оставить.

– Так, развязывай веревку, – обиделся Егор.

– Это в сказке так написано.

– Все равно развязывай.

– Ладно, не сердись, я пошел, – сказал Али и полез в отверстие.

– Это же надо такое сказать под руку, – не успокаивался Егор.

Однако он взял веревку, накинул на плечи и дал натяжку. Али исчезал в недрах скалы. Упершись ногой в выступ, Егор постоянно стравливал веревку, пока она не дала слабину. Потом он припал к расщелине, пытаясь, что-нибудь разглядеть в темноте.

Али спускался вниз с бьющимся от волнения сердцем. Как только он повис над неизвестностью, обнажил кинжал, готовый поразить любого, кто дотронется до него. Но пещера встретила его абсолютной тишиной и мраком, который немного рассеивался к верху в расщелине. Воздух в пещере оказался на удивление свеж. Что-то толкнулось в его сердце. Это был не запах, что-то неуловимо прекрасное витало здесь, было растворено в атмосфере. Али вдруг стало так хорошо, что он, забыв развязать веревку, просто стоял и внимал этому волшебному чувству. Он зажег лампу и лишь только огонек выхватил из темноты часть пространства, сразу все понял. Он стоял на том самом месте, где было брачное ложе. Егор что-то кричал сверху. Он прислушался.

– Эй, что там происходит? – кричал Егор. – Подайте знак.

– Я в пещере, – услышал он голос Али. Потом увидел блики света от зажженной лампы.

– Что происходит? – повторил он.

– Осматриваюсь, – глухо отозвался Али, настолько глухо, что Егор заподозрил неладное. Голос был изменен до неузнаваемости.

– Али, это ты? – крикнул он в щель.

– Я, а кто же.

– Скажи, как меня зовут.

– Егор тебя зовут, а сестру Лада. Отдыхай, я занят.

– Ладно, – успокоился Егор, – давай, набивай мошну. Я на страже.

Он поднялся во весь рост, оглядывая окрестности. Плоскогорье, на котором они находились, было безлюдно. Солнечный поначалу день пасмурнел, пошел на убыль, небо затянуло облаками. Трудно было определить время, но солнце могло уже клониться к закату.

– Дождя все же не будет, – сказал Егор с надеждой, поглядывая на небо. На него снизошло спокойствие. Дело было за малым. Напряжение, в котором он пребывал несколько часов, вдруг дало о себе знать, и усталость навалилась на него. Он даже забыл обрадоваться, тому, что они пробились в пещеру.

Али пришел в себя, вытер слезы и стал развязывать веревку. В пещере мало что изменилось. Он обошел ее, держа в одной руке лампу, а в другой – кинжал. В грот, где должны были находиться ящики с сокровищами, он не торопился. Оттягивал момент возможного разочарования. Наткнулся на груду всяких запасов. Обстоятельно все исследовал. В тюках была одежда; в мешках – зерно, орехи; в корзинах головы сахара, твердого сыра, вяленое мясо. А также свечи, лампады, и, о нечаянная радость – бочонок вина. – Эй, Егор, – крикнул Али, – жаль, что ты не можешь сюда спуститься.

– А что там? – Отозвался товарищ.

– Бочонок с вином.

– Привяжи сначала его к веревке.

– Он не пройдет, слишком велик. А может быть, мы здесь останемся. Здесь есть все для безбедной и сытной жизни.

– А что там с золотом? На месте?

– Не знаю, еще не смотрел.

– Ну, так, посмотри же. Вот чудак – человек. Я тут весь извелся ожидаючи.

– Ладно, только проверю, не скисло ли вино.

– Все шутки шутишь, не хорошо это, не по-братски одному пить.

Али, однако, не шутил. Он вытащил пробку и наклонил бочонок, поставив его сначала на постамент. Сделал один глоток, а затем, убедившись, что оно не испорчено, еще несколько.

– Хорошее вино, – крикнул он.

Но Егор не ответил.

– Ладно, – сказал себе Али, – еще обидится.

Он взял медный кувшин, стоявший на скальном уступе, подул в него, вытряс на всякий случай, затем наполнил вином, привязал веревку и крикнул:

– Тяни!

Подняв кувшин, Егор спросил:

– Это что, все, что там осталось из сокровищ?

– Нет, это тебе, чтобы скрасить время ожидания.

– Ты бы лучше не тянул это самое время. Неровен час, случится что.

– Да иду я уже, иду, – отозвался Али.

Сундуки были на месте. Али открыл их все поочередно – дорогая одежда, золото, оружие. Он выбрал два кинжала с драгоценными рукоятками, один положил в хурджин, другой прицепил к поясу. Затем набил хурджин золотыми монетами, привязал к нему веревку и подергал за нее, подавая знак. Егор вытянул хурджин наверх.

– Вот это другое дело, – обрадовано крикнул он, – лови веревку. Этого нам надолго хватит. Обвязывайся, я тебя вытащу.

– До Индии путь неблизкий, – возразил Али, – возьмем еще немного. Бросай хурджин.

– Не надо, вылезай, темнеет уже.

– Не перечь старшему. Вряд ли мы сюда еще когда-нибудь вернемся. Впрочем, хурджин бросать не надо, здесь этого добра хоть отбавляй.

Али стал рыться в ворохе вещей, разыскивая подходящий мешок. Найдя один небольшой, вывалил содержимое, а это были куски тростникового сахара, и пошел в сокровищницу.

Наверху Егор зачерпывал полную ладонь золотых монет и высыпал их обратно. В этот миг он вспомнил о своей сестре и усмехнулся:

– Отвезем ей приданое, чтобы ее раджа не забывал, с кем имеет дело.

Он приложился к кувшину с вином, затем встал, выпрямился во весь свой богатырский рост, оглядываясь вокруг. На землю стремительно опускались сумерки. Он отпил еще вина и вдруг почувствовал какое-то движение. Горизонт едва заметно, но смещался.

«Что это, – удивился Егор, – у меня кружится голова. С нескольких глотков, может быть в этом вине дурман». Он наклонился, чтобы поставить кувшин и с ужасом обнаружил, что едет скала, на которой он стоит. Расщелина, куда свисала веревка, была уже наполовину меньше, и щель продолжала уменьшаться.

Видно, таинственный механизм в силу каких-то причин пришел в движение. Егор бросился к клиньям, налег на деревянные жерди, пытаясь удержать скалу. Но чудовищная сила продолжала выдавливать клинья, и вскоре скала схлопнулась, заживо погребя Али. О том, что здесь была трещина, указывала только зажатая в ней, сплюснутая до толщины бумаги, веревка. Егор оцепенел – это относилось к разуму. Руки же его продолжали терзать скалистую породу. Он бил куском гранита по железному шкворню, пытаясь вогнать его в то место, где была трещина. Но все было тщетно. Разбив в кровь руки, он бросил это бесполезное занятие и стал, тяжело дыша соображать, как обстоит дело.

– Сразу он не помрет, у него есть воздух, вода, – вспоминал Егор, – еда, и даже вино. Черт, умеют же люди устраиваться. Как же ее раздолбать-то. Во всяком случае, здесь понадобиться инструмент посерьезней. Егор лег на то место, где была трещина, и закричал:

– Али, ты меня слышишь?

Али его не слышал, он стоял, задумчиво дергая веревку, свисающую с потолка пещеры, говоря себе: «Что бы это значило»?

– Самое время повесится, и, как удобно, – наконец сказал он вслух, продолжая дергать за веревку, и закричал: – Эй, друг, что за шутки? Однако ответом ему была гробовая тишина. Чем-то знакомым ему повеяло ему от этой ситуации. Ну, конечно же, Али-баба. Вот так вот шутки шутить. Как там звали старшего брата? Касим, сим, сим-сим, точно сим-сим открой дверь. Эй, просо, ячмень, горох. «Ладно, – подумал он, – не будем горячиться, сделаем передышку. Выпьем вина, чтобы прояснить сознание».

 

Дэвадаси

– Я затоплю очаг, приготовлю чего-нибудь, – сказал Мани, обращаясь к своей нежданной гостье, – вы, наверное, голодны?

– Не беспокойся, – ответила незнакомка, – я поела в храме. Где я могу положить ребенка?

– У меня в доме две комнаты, одна в вашем распоряжении. В другой комнате я буду с детьми. Красивый у вас малыш, дай бог ему здоровья. Мальчик?

Как его зовут?

– Мальчик. У него еще нет имени.

– Как же, госпожа, у ребенка должно быть имя. Так нельзя.

– Можно, мне сказали, здесь высокая детская смертность. И я решила, что пока у него нет имени, смерть его не найдет.

– Вы, госпожа, благородного происхождения, наверное, знаете, что делаете. Очень красивый мальчик.

– А твои дети спят?

– Да. Не беспокойтесь. Соседка уложила.

Мани вдруг помрачнел. Соседка, уходя, бросила на него такой взгляд, что можно было не сомневаться – жена будет извещена в ближайшее время.

– Ты что опечалился, добрый человек? Ты не думай, я завтра уйду.

– Ну что вы, госпожа, живите, сколько вздумаете. Пока жены нет, комната свободна. А меня зовут Мани.

– Очень хорошо. А меня зовут Зина.

– Зина, какое красивое имя. Может быть, Зинат.

– Точно, Зинат.

– А я вас видел в прошлом году на празднике. Вы сидели в ложе раджи, вместе со знатными гостями. Кто вы ему?

– Дальняя родственница.

Мани побледнел, несмотря на смуглость кожи.

– О Боже, – воскликнул он, – что я наделал, привел в дом родственницу раджа. Он мне не простит того, что я посмел вас привести в эту лачугу. Но почему вы здесь, то есть в храме, одна? То есть с ребенком. Надо было дождаться раджи.

– Я хочу немного отдохнуть, если ты не возражаешь, – устало сказала Зинат.

– Да, конечно, госпожа, комната в вашем распоряжении. Да что там, весь дом принадлежит вам. Не буду вам мешать. Эх, пропала моя голова.

Продолжая причитать, Мани вышел из комнаты.

– Мани, – позвала Зинат, – на всякий случай – если вдруг у тебя появятся ненужные мысли, и ты решишь войти сюда, у меня есть кинжал.

И она показала клинок.

– Ну что вы, госпожа, – в ужасе воскликнул Мани, – как вы могли подумать? Да я теперь вовсе во дворе спать стану. А, если что понадобится, зовите меня без стеснения. Я ваш слуга.

Оставшись одна, Зинат легла рядом со своим ребенком и вскоре заснула. А Мани долго еще не мог успокоиться, сетовал на свою отзывчивость, он уже был не рад своему порыву. Привести в дом женщину благородного звания. Как бы не навлечь на свою голову беду. Она не отрицает свое родство с раджой, но что-то подсказывает ему, что здесь не все так просто. Он забылся тревожным сном лишь под утро. Поэтому и проснулся поздно, от шума во дворе, устроенного детьми. Мани вспомнил события вчерашней ночи и с тяжелым сердцем вышел из комнаты. За дверью, где спала гостья, было тихо. Мани вышел во двор и прикрикнул на детей. Два мальчика пяти и шести лет и девочка восьми лет.

– Тихо вы, устроили галдеж. У нас гости, ведите себя прилично.

– Да, мы знаем, – сказала дочь, – мы уже ее видели. Ты что, новую маму нам привел? Да еще с братиком.

Дети прыснули.

– Что ты болтаешь, – рассердился Мани, – кто тебе сказал?

– Сама догадалась. Мамы же нет давно. А без хозяйки в доме трудно.

– Хватит болтать. Покормить бы вас надо, небось, голодные.

– Да нет, мы не голодные. Нас тетя покормила.

– Какая тетя. Соседка, что ли.

– Да нет же, эта новая тетя. Которая в комнате. Мы пойдем на улице побегаем.

– Идите, только за околицу ни шагу. Неровен час, тигр утащит.

Дети убежали. А Мани стоял, провожая их взглядом, улыбаясь неизвестно чему. От недавней тяжести не осталось и следа. Ему стало легко и даже весело. Впрочем, это состояние длилось недолго. Он думал, что надо пойти и спросить у госпожи Зинат, не надо ли ей чего. Но скрип колес привлек его внимание, он повернул голову и увидел подъезжающую арбу, на которой рядом с возчиком сидели его жена, а из-за ее спины выглядывала теща. Первой мыслью Мани было спрятаться куда-нибудь, но он уже был замечен, и потому остался на месте.

– Ну, вот мы и дома, мама, слезай, – произнесла жена.

Возчик помог женщинам сойти с колесницы, щелкнул кнутом и поехал дальше.

– Ну, здравствуй муженек, показывай, – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, произнесла жена, ее звали Аджана.

– Что тебе показать? – спросил Мани, оттягивая время.

– Не что, а кого. Свою новую жену.

– Зачем же мне новая жена. Когда у меня старая жена еще жива и здорова.

– Видишь мама, вдруг все и прояснилось. Оказывается, я для него старая. Вот в чем дело.

– А ты, значит, вдруг выздоровела, – перешел в атаку Мани, – три дня назад, когда я приезжал за тобой, уговаривал вернуться, ты охала, разогнуться не могла.

– Выздоровеешь тут с таким ветреным мужем. Я приехала, несмотря на недуг. Ну, давай уже, показывай, посмотрим, на кого ты меня променял.

В голосе Аджаны появился надрыв, это предвещало крики и истерику. Мани попытался ее урезонить, но только подлил масла в огонь.

– Ты только не вздумай ей сказать что-нибудь, грубое слово какое. Она человек благородного звания. Она из дома раджи. Перед ней дождь расступается.

– Нет, ты слышишь, – закричала жена, призывая мать в свидетели, – оказывается, она святая. Перед ней дождь расступается. Мой муж сошел с ума. Пусти, не стой на дороге. Я сама с ней разберусь. Что это за….

Голос Аджаны взял очень высокую ноту, и на этой ноте оборвался. Она вдруг замолчала. Мани быстро сообразил, в чем дело. Он обернулся и сам замер. Его таинственная гостья стояла на пороге с ребенком на руках и была красива, словно, воплощение богини Кали, жены Шивы.

– Я ухожу, Мани, – сказала Зинат спокойным голосом, – спасибо за то, что приютил нас, не оставил на улице. Вот тебе серебряный динар за ночлег. Спасибо и тебе, добрая женщина, ведь это и твой дом.

– П-п-пожалуйста, – пробормотала Аджана, вся ее злость и ревность мгновенно улетучились. – Мама, ну что ты стоишь на пути, сойди с дороги.

– Серебряный динар – это очень много, госпожа. К тому же вы можете вовсе ничего не давать мне. Вы у нас в гостях.

– Спасибо, но деньги все равно возьми.

– Но куда же вы пойдете, госпожа? – спросил Мани.

– Я слышала, что где-то в округе есть еще один храм, и в нем живут танцовщицы. Если ты покажешь мне дорогу, я буду тебе очень благодарна. Ханум, – обратилась она к Аджане, – ты не будешь возражать, если твой муж покажет мне дорогу?

– Мама, ты слышала, он назвала меня ханум, – вполголоса сказала Аджана, толкая свою мать, и громче, – нет, госпожа я не буду возражать. Пусть идет, конечно, пусть идет. Вам нельзя одной через джунгли.

– Это дорога через лес, – предупредил Мани, – она опасная, часа три идти.

– Ничего, я не боюсь.

– Хорошо, пойдемте, я только палку возьму.

Проходя мимо жены, он укоризненно взглянул на нее, теща в это время говорила жене:

– За один серебряный динар меняла дает семь таньга.

 

Храм Луны

Джунгли начинались сразу за околицей.

– Вот эта дорога, госпожа, – сказал Мани, – но я все равно пойду с вами.

– Не стоит, – возразила Зинат, – возвращайся, тебя ждет жена.

– Вот поэтому я и пойду вас провожать. Пусть остынет, как следует, займется хозяйством, детьми. И у нее пропадет охота со мной ругаться. Все время спрашиваю себя, как меня угораздило на ней жениться.

– Не кори себя, никто не застрахован от неудачного брака.

– Вам тоже это знакомо, госпожа?

– Больше, чем кому-либо, иначе, чтобы я делала здесь с ребенком на руках.

Узкая поначалу тропа по мере движения раздалась вширь, и теперь по ней можно было идти рядом. Но Мани все равно старался держаться немного позади в знак уважения. После вчерашнего дождя в лесу пахло свежестью. Солнце, подбиравшееся к полудню, подсушило тропу. Пели птицы, звенели цикады, носились пчелы, делая свою кропотливую работу. Тропа вновь сузилась, Мани шел сзади, не докучая больше рассказом о своих семейных неурядицах. Он все больше крутил головой, проявляя, беспокойство. Он некстати вдруг вспомнил о тигре и уже раскаивался в том, что пошел провожать свою гостью. Самого тигра еще никто не видел, но, многие слышали его рык в лесу. В деревне недавно пропала коза, а затем еще одна. Может воры, но все теперь думали, что это дело тигра. Погруженный в эти тревожные мысли, Мани шел, прислушиваясь к звукам в лесу, глядя под ноги, чтобы ненароком не наступить на змею.

– А, ведь, обратно идти одному, – вдруг сообразил он и испугался этой мысли.

Он, было, решился сказать, что возвращается домой, как едва не налетел на остановившуюся женщину. Мани выглянул из-за нее, чтобы увидеть, что за препятствие вынудило ее остановиться, и едва не лишился чувств. Прямо перед ними на тропе стоял громадный тигр и смотрел на них.

– Госпожа, мы пропали, – едва ворочая языком от страха, сказал Мани, – даже не думайте бежать, он нас догонит в два прыжка.

– Я и не думаю, – тихим голосом ответила Зинат, – возьми ребенка.

– Что вы задумали?

Зинат передала ему малыша, в следующий миг в руке ее сверкнул кинжал. Она сделала шаг навстречу зверю, выставив вперед оружие, и закричала, что было сил:

– Уходи прочь, дай мне пройти к храму.

Мани стоял, ни жив, ни мертв, прижав к себе мальчика, который с интересом наблюдал за происходящим. Удивленный тигр повел головой и издал такой громовой рык, что с деревьев посыпались листья, а все живое в радиусе одного фарсанга попряталось в норы. Но Зинат не дрогнула. Она продолжала стоять, выставив клинок, а когда раскаты тигриного рычанья смолкли, в следующий миг издала такой вопль, что у Мани заложило уши. И тигр, недовольно ворча, ушел, словно растворился в джунглях, будто его и не было. Зина обернулась и взяла дитя. Ее лицо было в красных пятнах, а грудь вздымалась от волнения. Мани плакал.

– Госпожа – это чудо! – восторженно сказал он.

Мальчик вдруг засмеялся. Зинат посадила его на спину и пошла вперед. Мани за ней, стараясь не отставать. О том, чтобы сейчас вернуться в деревню, не могло быть и речи. Он старался держаться ближе к этой отважной женщине. Всю оставшуюся часть пути он молился Брахме, Шиве и Кришне. Мани очень хотелось поговорить о происшествии. Но он не делал этого из суеверия. Боясь, что тигр вернется. Зинат также не изъявила желания заговорить с ним. Поэтому остаток пути они проделали молча. Из них троих только мальчик, не имеющий имени, лопотал что-то на своем языке, то и дело, хватая мать за волосы. Очевидно, встреча с хищником повлияла на него благотворно. Когда показалась пагода, Мани, нарушив молчание, обратился к женщине:

– Госпожа, – сказал он, – когда мы подойдем, вы побудьте снаружи. А я найду настоятеля храма и позову его. Я могу даже поговорить с ним, если вы скажете о чем, передать вашу просьбу. Поверьте, всегда лучше, чтобы кто-то представил тебя, если нет рекомендаций.

– Я согласна, – коротко ответил Зинат.

Так и сделали. Женщина осталась снаружи на ступенях храма. А Мани отправился на поиски настоятеля. В храме было малолюдно. Настоятеля он нашел на заднем дворе, распекавшим юного послушника. Мани терпеливо дождался окончания процедуры. Кашлянул, а когда настоятель обратил на него внимание, поклонился. Монах подошел к нему. Он был в оранжевом одеянии, как это у них водилось, и обрит наголо.

– Чего тебе? – спросил настоятель.

– Досточтимый, я привел к вам женщину благородного звания.

– Зачем ты ее привел? – нетерпеливо спросил настоятель.

– Она хочет поговорить с вами.

– Она паломница?

– Не знаю.

– Ну так поди узнай.

– Нет, досточтимый, она мне не скажет.

– Хорошо, скажи, пусть ждет, когда я освобожусь, я к ней выйду.

– Вы знаете, бханта, я только хотел сказать, что это необыкновенная женщина. Я своими глазами видел, как перед ней расступился дождь. Да какой там дождь – ливень. Она вышла под дождь, а он вдруг прекратился. Словно, кто-то перекрыл воду на небе.

– Что ты говоришь? – бросил настоятель. – Это простое совпадение. На небе воду может перекрыть, сам знаешь кто.

– Вы можете верить в это или не верить, ваше право. Но по дороге сюда на нас напал тигр, и она прогнала его. Чтобы мне не сойти с этого места.

– Все ты врешь, – сказал недоверчивый настоятель.

Провинившийся послушник, стоявший молча поодаль, вдруг сказал:

– Наставник, а ведь мы слышали недавно рев тигра. Вы еще заставили нас молиться.

– Иди, займись чем-нибудь, собери фиги, они уже начали портиться, – рассердился настоятель.

– Ладно, – сказал он, – пойдем, покажешь мне эту необыкновенную женщину.

Зинат сидела на ступенях, а малыш играл у ее ног. При виде монаха она поднялась и поклонилась на индийский манер, поднеся сложенные ладони к лицу.

– Я слушаю, – сказал настоятель, – чего ты хочешь?

– Святой отец, я хочу посветить свою жизнь служению Богу.

– Ты хочешь стать послушницей? – удивился настоятель.

– Можно и так сказать, я буду послушной, в разумных пределах, конечно.

– Ты не поняла, я повторю свой вопрос. Ты хочешь стать послушницей, монахиней?

– Не совсем, я слышала, что в вашем храме есть танцовщицы. Я бы хотела стать одной из них.

– Ты хочешь стать дэвадаси? – изумился настоятель. – Ты немного опоздала с этим. Сколько тебе лет?

– Двадцать.

– Это невозможно, – сказал настоятель, – в дэвадаси приходят до девяти лет. Это первое. Второе. Дэвадаси – это жены Бога. А ты уже познала мужчину. Была замужем. Это твой ребенок?

– Мой.

– А твой муж жив?

– Да.

– Он знает, что ты здесь.

– Он больше не является моим мужем.

– Увы, женщина, я не могу тебе помочь. Прости.

– А я могу остаться в вашем храме в другом качестве.

– В каком качестве?

– Послушницы. Я же могу быть послушницей?

Настоятель долго молчал, размышляя, наконец, сказал:

– Вообще-то ты вправе посвятить себя служению Вишну. Но храм этот слишком мал. Здесь избыток персонала. Женщина-монахиня все-таки редкость. Великий Сакьямуни разрешил женщинам принимать постриг. Затем пожалел об этом, но от слова своего не отказался. В этом храме все монахи живут в одной комнате. Они мужчины. Ты женщина, ты не можешь спать с ними в одной комнате.

– А танцовщицы?

– У них свои покои, но ты не можешь находиться вместе с ними. Это исключено. Даже я никогда не захожу в их комнаты. Мне очень жаль.

Настоятель кивнул и пошел в глубь храма.

Мани, взглянув на поникшую Зинат, вдруг побежал за настоятелем.

– Святой отец, – сказал он.

– Ну что тебе еще? – раздраженно ответил монах. Было видно, что он расстроен. – Я же сказал, мне очень жаль.

– Святой отец, помните, что я вам рассказал о дожде и тигре. Это были чудеса. Она необыкновенная женщина. Не отказывайте ей. Сделайте хоть что-нибудь.

Настоятель тяжело вздохнул и неожиданно вернулся к Зинат.

– Послушай, женщина, – сказал он, – если твое желание твердое, я могу дать тебе рекомендацию в один храм. Его настоятель на прошлом соборе жаловался на нехватку людей. Но это еще дальше в джунглях. Совсем заброшенный храм, он взялся его восстановить.

– Я буду вам благодарна, – сказал Зинат, – как мне найти туда дорогу?

– Расскажу, – сказал монах, – еще ведь дорогу надо тебе найти, но проводника я тебе не дам.

– Еще я хотела бы пожертвовать золотой динар на нужды храма.

– Золотой динар! – воскликнул настоятель. – Милая, да я в таком случае сам тебя провожу.

Мани спросил:

– Досточтимый, вы не знаете, кто-нибудь из паломников пойдет в сторону моей деревни? Если нет, то мне придется здесь заночевать.

 

Фархад

Местность, где кручинился Егорка, была безлюдна и находилась в стороне от караванных путей. Проведя ночь на скале в тщетных и отчаянных попытках открыть пещеру, он, едва забрезжил рассвет, оставил друга, если так можно выразиться, и направился в сторону большой караванной тропы. Добравшись до нее, Егор дождался первой арбы и попросил возчика, это был пожилой азербайджанец, довезти его до ближайшего населенного пункта.

– Ближайший отсюда город Хаджикенд, – сказал арбакеш, – а что тебе там нужно?

– Рынок мне нужен, – ответил Егор.

– А что тебе на рынке нужно? Я как раз туда еду. Может, у меня чего купишь.

– Может и куплю, а что ты везешь?

– Не видишь разве, кувшины, посуду глиняную.

Егор глянул, в телеге переложенная соломой лежала разная глиняная посуда.

– Мне, отец, лом нужен да кирка.

– Этого у меня нет, – разочарованно сказал возчик.

– Может, где поближе кузня есть.

– Что такое кузня?

– Кузня, кузница, кузнец, не понимаешь, чилингар.

– Ну почему же не понимаю, понимаю, чилингар, нет, по дороге кузни нет.

– А на рынке, наверняка, есть.

– Интересно ты говоришь, – заметил арбакеш, – вроде, как по-нашему, а все же не так. Ты кто будешь?

– Я-то, езид, – сказал Егор первое, что пришло ему в голову.

– Ах, езид, я так и подумал. А на что тебе лом и кирка.

– Дом хочу построить, но не саманный, из камня. А денег нет. Здесь камней много, заготовлю, потом перевезу.

– Ну что же, – согласился арбакеш, – с такими ручищами, как у тебя можно и камни крушить.

– А твоя телега быстрее не может ехать?

– Может, но быстрее нельзя, горшки побьются.

– Это верно, а я и не догадался.

– А куда тебе спешить, камни никуда не денутся.

– Спешить некуда, да и тянуть не стоит, жизнь то идет. Ты лучше скажи мне отец, монголы есть в округе?

– Здесь нет, а в Хаджикенде есть. А на что тебе монголы?

– Не люблю я их узкоглазых, и воняют они. Ты знаешь, что они не моются никогда?

– М-да, – тяжело вздохнул арбакеш, – это ты верно подметил. Сейчас дорога на подъем пойдет, сделай одолжение, сойди с арбы, кобыле тяжело будет. Потом опять сядешь.

– Конечно, – легко согласился Егор, соскакивая с телеги, – отчего же не облегчить работу животине.

Он шел теперь рядом с арбой, положив руку на борт, разглядывая посуду.

– А что, отец, полного кувшина-то нет у тебя?

– Нет, путник, кувшины новые, пустые. А чем он должен быть заполнен.

– Вином, чем же еще.

– Веселый ты, путник, шутки шутишь в такую рань. Вино нельзя, харам, пророк запретил.

– Он не всем запретил.

– Вам езидам можно значит. Поэтому ты такой веселый. Как тебя зовут, шутник.

– Меня зовет Кара.

Арбакеш засмеялся.

– Опять шутишь.

– Что это тебя так рассмешило?

– Какой же ты Кара, ты скорее Ак или Сары, или еще лучше Кырмызы, судя по твоей бороде. Сбрил бы ты ее, молодой еще. Не красит она тебя.

– И то верно, правильно ты говоришь. Бороду надо сбрить. А тебя как зовут?

– Реза-киши меня зовут.

– Вот и познакомились.

Арба между тем достигла высшей точки холма, и Егор увидел минареты города, лежащего в низине.

– Это Хаджикенд? – спросил Егор.

– Он самый.

– А там, не доезжая до города, что за строение?

– Это караван – сарай.

– А, скажи мне, Реза-киши, ты этой посудой сам торговать станешь или посреднику отдашь, оптовику?

– Оптовики нормальную цену не дают, за бесценок взять норовят, сам торговать стану.

– А хочешь, я тебе помогу распродать товар? – предложил Егор.

– А что ты за это запросишь, имей в виду, с моих барышей я такую роскошь себе позволить не могу, приказчика нанимать или зазывалу.

– Платить мне не надо. Ты же потом обратно поедешь. Я куплю инструмент, ты меня подвезешь до того места, где я сел.

– Я согласен, – обрадовался Реза-киши.

– Только у караван-сарая остановимся, я бороду сбрею, как ты мне советуешь.

– Договорились.

Реза-киши протянул ладонь, и Егор ударил по ней.

От брадобрея он вышел помолодевшим лет на десять. При виде его Реза-киши одобрительно кивнул головой.

– Вот это совсем другое дело, – сказал он, – приятно посмотреть. А то ты был похож на разбойника, не знаю, почему я остановился, а не подстегнул кобылу.

У городских ворот стоял монгольский сторожевой пост. Егор лицо сделал скучающее, немного сонное. Тронул арбакеша за руку, попросил:

– Если спросят, кто, что, скажи, что я твой племянник.

– Не беспокойся, – ответил Реза-киши. – Они меня знают, я часто здесь бываю.

Один из караульных монголов подошел, заглянул в арбу.

– Что старик, заплатишь на выезде?

– Как обычно, – ответил Реза-киши.

– А это кто с тобой, – спросил воин, настороженно сверля попутчика маленькими раскосыми глазами. Правой рукой он держал лошадь за узду. И Егор, готовый к броску, отметил, что монгол, для того чтобы выхватить саблю, должен будет сначала отпустить лошадь. Этого времени ему хватит.

– Племянник мой, – сообщил Реза-киши, – приобщаю к делу.

– Здоров больно для такого хрупкого дела, – насмешливо заметил монгол, – ему бы камни ворочать.

– Не Боги горшки обжигают, – ответил Егор.

Монгол молчал, соображая, потом захохотал. Ответ ему понравился. Он хлопнул ладонью по крупу лошади.

– Давай, проезжай.

– Ишь ты, какой сообразительный. За словом в карман не лезешь, молодец, – одобрительно заметил арбакеш, когда они въехали в городские ворота. – У тебя, что нелады с ними?

– А у тебя лады? Ты ими доволен?

– Кто же ими доволен, их же все ненавидят. Просто спросил. Можешь не говорить.

– Из-за них погибли тысячи людей, – сказал Егор.

О том, что его разыскивают монголы, он предпочел не распространяться. Хотя старик внушал ему доверие.

– Племянник, значит, – хмыкнул арбакеш, – радуйся, что я сед, а то бы спросили, почему твой племянник такой светлый, а ты такой смуглый.

На базаре Реза-киши нашел старшину, переговорив, остановил арбу на указанном месте и распряг кобылу. Пока он возился с этим. Егор соорудил частокол из веток, перевязав их веревкой, и прикрепил к бортам телеги, после этого он насадил глиняную посуду на ветки, явив покупателям сразу весь товар наглядно. Реза-киши только диву давался.

– И откуда у тебя такая хватка, – повторял он.

Торговля шла бойко. К полудню, когда показалось дно телеги, Егор сходил в кузнечный ряд и приобрел там лом, кирку и железные клинья. Он положил их на дно арбы. В три часа пополудни весь товар был распродан. Реза-киши не мог нарадоваться.

– Никогда я так быстро не торговал. Легкая у тебя рука, оглан. Ну и ну, собирайся, может, домой засветло попаду.

Егор вновь отлучился и вернулся, держа в руках кувшин.

– Это зачем, – рассердился Реза-киши, – зачем купил. Если тебе нужен был кувшин, я бы тебе так дал. Нехорошо. Обидел ты меня.

– Здесь, главное не кувшин, – сказал Егор, – а его содержимое.

Кувшин был запечатан.

– А-а, – сообразил арбакеш и шутливо погрозил пальцем.

На посту к ним подошел давешний монгол. Получив налог с выручки, он заглянул в телегу и увидел инструменты.

– А это что, – спросил он подозрительно?

– Мой племянник серьезно воспринял твои слова, – нашелся Реза-киши, – решил камни ворочать. Что ты наделал, я теперь помощника лишился.

Монгол вновь захохотал и махнул рукой, пошел к сторожевой будке. Арба выехала из города. Реза-киши несколько раз оглядывался и сообщал, что монголы хлопают себя по ляжкам и хохочут.

– Теперь можно ехать быстрее, – спросил Егор.

Возчик согласно кивнул и щелкнул кнутом.

Оставшийся путь они проделали молча. Егор заговорил, когда увидел, что они подъезжают к месту их встречи.

– Вина выпить хочешь, – спросил он?

– Хочу, – честно сказал арбакеш, – но не буду.

– Ты принял обет?

– Мне не очень много осталось. Там выпью, – арбакеш показал на небо.

– Мне нравятся люди твердых убеждений, – сказал Егор.

– Опять шутишь?

– Нисколько. Но ты не думал о том, что там может вина не оказаться.

– Как это, – недоверчиво сказал Реза-киши, – пророк ясно сказал – там будут девушки и вино.

– А, если это была метафора.

– Что такое метафора?

– Тебе когда-нибудь говорили, что твой кувшин похож на талию девушки?

– Бывало, и что с того.

– Так вот – это метафора. Кувшин и девичья талия – это разные вещи.

– Не искушай меня, езид, – вдруг рассердился арбакеш.

– Прости, прости, я не хотел тебя обидеть. Ты спросил – я ответил.

– Ладно, – сказал отходчивый арбакеш. – Лучше скажи, на что тебе кирка и лом. Только про камни для строительства дома не говори, не верю.

– Ладно, раз уж ты такой проницательный, скажу. Только не рассказывай никому.

– Клянусь, – сказал заинтригованный возчик.

– Видишь ли, – начал Егор, – я полюбил одну девушку. Она очень красивая и богатая. И, главное, что я ей тоже нравлюсь. Но отец ее поставил условие. Их дом от пастбища отделяет огромная скала, и на доставку воды для полива и прочего уходит много сил. Он сказал, что, если я пробью тоннель в этой скале и пущу к ним воду напрямую, то он отдаст мне свою дочь.

Реза-киши слушал, открыв рот.

– Я все сказал, – заметил Егор.

Арбакеш закрыл рот.

– Послушай, – взволнованно сказал он, – я думал, что такое только в сказках бывает. Я желаю тебе мощи и терпения. Ты добьешься своей цели. И девушка будет твоей. Иншаллах!

– Спасибо, друг, – сердечно поблагодарил Егор, – вот здесь придержи лошадь, я сойду.

– Тебе спасибо, как ты помог мне! Как ты сказал, тебя зовут? Кара?

– Нет, Кара – это мое прозвище. А мое имя Фархад.

– Фархад, – задумчиво сказал Реза-киши, – смотри-ка и имена у вас мусульманские. Я буду поминать тебя в молитвах. Прощай.

– Прощай Реза-киши, спасибо.

Егор сошел с арбы, снял инструменты и стоял на дороге, пока арба не скрылась из виду.

 

В пещере

– Стоило избежать всех этих казней египетских, чтобы попасть в эту ловушку вновь, – произнес вслух Али, прислушиваясь к звукам своего голоса.

В пещере было эхо. При желании его можно было принять за собеседника, потому что эхо оценило его слова.

– Это ты верно заметил, – сказало эхо.

Али не обратил на это внимания. Обдумав все стороны своего положения, он пришел к тому, что его спасение находится в руках друга, оставшегося снаружи. И главная его задача дождаться этого спасения. Али сотворил молитву. Эхо при этом язвительно заметило:

– Как?! Неужели о Боге вспомнил!

Досаждало отсутствие света, ибо Али решил экономить свечи, не жечь их понапрасну. Эхо, тьма египетская, – все это легко порождало галлюцинации. Поэтому Али не удивлялся осмысленности реплик эха. Когда он расстелил скатерть, сел на ковер, облокотившись на подушки, и цедил вино, эхо сказало:

– Хорошо сидим.

Али засмеялся. Запасов еды здесь хватит недели на две, а если поститься и есть только после захода солнца, хотя как узнать, когда оно зашло, а когда встало, то хватит и на большее количество дней. А пить вино вместо воды, ему не привыкать. Хотя пресной воды тоже озерцо имеется. Синдбад-мореход в подобной ситуации смастерил из подручных предметов, кажется даже из человеческих костей, плот и уплыл из пещеры к такой-то матери, как сказал бы Егорка, отдавшись воле подземного потока. Надо бы проверить стоячая ли вода в этом озере. Или она циркулирует. Куда его вынесет этот поток. Наверх на белый свет или вниз в преисподнюю. Подземная река потому так и называется, что течет под землей. От этой мысли Али передернуло, нет, это будет последний вариант, когда он останется перед выбором вода или веревка. Утопиться или повеситься. Здесь в пещере как-то уютнее. Столько хорошего он здесь видел, конечно, не в смысле количества, но в смысле качества. Здесь прошли лучшие часы его жизни. Это пещера была для него уже как дом родной. Али налил себе вина в золотой кубок и осушил его. Вообще в этом происшествии был глубокий смысл. Судьба привела его умирать туда, где он был счастлив и несметно богат и умиротворен – лучшего конца и пожелать было нельзя. Смерть настоящего философа, правда, последние обходились без денег, и в этом смысле ему повезло больше. Али налил себе еще вина, отрезал кусок овечьего сыра. Все это он проделывал на ощупь, досадуя, что лишает себя эстетического удовольствия, смотреть, как льется вино в золотой кубок, льется и пенится розовыми пузырьками.

– Ладно, убедил, – сказало эхо, – освещение за мой счет, последний довод был очень серьезный.

– Какой довод, – спросил Али, не замечая, что разговаривает сам с собой.

– Ты подумал, что пить и не видеть этого – все равно, что ласкать в темноте незнакомую женщину. Удовольствие неполное.

– Черт возьми, а ведь верно подмечено, – воскликнул Али, – но я этого не думал.

– Значит, мне показалось.

– Тебе показалось? – язвительно спросил Али. – Кто же ты такой?

– Ты уже назвал мое имя, – Черт, Иблис, Дьявол, Сатана, Люцифер, Вельзевул. Со знакомством, налей что ли и мне тоже.

– Почему это со знакомством. Виделись уже в Бакинской крепости, если мне не изменяет память.

– Не изменяет. Я специально так сказал, проверить хотел.

– Ну, покажись, – предложил Али.

Потушенная в целях экономии и бережливости свеча вдруг зажглась сама собой, и Али увидел перед собой своего собеседника. Самого, что ни на есть черта. Таким, каким его описывает предание, покрытого шерстью, косматого, рогатого. Он сидел напротив, непонятно на чем, положив ногу на ногу, покачивая копытом.

– Умоляю, – воскликнул Али, протягивая ладонь и закрываясь ею, – мы же говорим об эстетике. Я не для этого хотел света.

– Намек понял, – сказал черт и обернулся добрым молодцем. На нем была косоворотка, расшитая золотом, кушак, шаровары и красные сафьяновые сапоги.

– Лицо тоже, – заметил Али.

– Лица прошу не касаться. Чем тебе мое лицо не нравится. Оно вполне человеческое. Глаза малость разные, но что делать. Вас, между прочим, людей лепили с нашего подобия.

– Под Егорку рядишься? Я на нем такой наряд видел.

– Ну, допустим, – уклончиво сказал Иблис.

– Тогда твоя черная грива не вяжется с этим нарядом. У него русые волосы.

– Вообще-то у него сейчас нет волос.

– А борода красная, – добавил Али.

– Бороду он сбрил. Ты его давно не видел.

– Вчера я его видел.

– Это было давно. Многое изменилось. Он сбрил бороду, а ты погребен заживо.

– Ты постарался.

– Боже упаси.

– Как! И ты к нему взываешь?

– Вырвалось нечаянно. Ты вот тут давеча преисподнюю упоминал.

– Я не упоминал. Я рассматривал варианты путешествия. Это было предположение.

– Хорошо, это было предположение, экий ты зануда. Нельзя быть таким крючкотвором. Я понимаю, юрист и прочее, но ты упомянул преисподнюю.

– Даже и не думай.

– Почему, ты ведь такой любознательный.

– Потому что от добра добра не ищут.

– Попасть в такую переделку, ты называешь добром. Над тобой сорок локтей скальной породы.

– Но могло быть хуже. У меня есть воздух, еда, какое никакое пространство и приятный собеседник. Куда же я пойду отсюда.

– За приятного собеседника спасибо. Но там ты встретишь собеседников гораздо интересней. Хочешь, я назову имена.

– Не надо, выпей лучше со мной.

– Угощаешь? Тебе же меньше останется.

– Вообще-то я думал, что вино, которое ты пьешь и свет, который ты палишь, за твой счет.

– Я вижу ты хозяин тороватый, хлебосол, можно сказать.

– Кстати, – сказал Али, – за тобой должок. Как я мог забыть.

– Какой должок, я не по…?

Договорить Иблис не успел, так, как Али врезал ему по морде.

– Черт, больно, – сказал Иблис, ворочая челюстью. – И что я должен, по-твоему, теперь сделать? Испепелить тебя?

– Разве ты испытываешь боль? – удивился Али.

– В человеческом обличии – да.

– Буду знать. То есть тебя и прикончить можно?

– Давай лучше сменим тему. Сочлись и ладно. Я отвечать не буду. Деловые интересы важней личных обид и амбиций. Короче говоря, я приглашаю тебя на прогулку.

– Что я за это получу. Ты меня выпустишь отсюда?

– Черта лысого, сам выбирайся.

Али засмеялся.

– Я рад, что тебе весело, – заметил Иблис.

– А ты выпей, сам развеселишься.

– Не могу, я на работе.

– Полно врать. Твоя работа из этого и состоит.

– Ладно, спорить не стану. Но мне пить нет нужды. Ибо от вина, что я выпил в молодые годы, я пьян до сих пор. А ты пей. Я подожду, пока ты созреешь для прогулки.

– Тихо, – сказал Али, прислушиваясь, – я слышу какие-то звуки.

– Ну да, звуки, – подтвердил Иблис, – дружок твой снаружи скалу терзает. Тоже мне Фархад выискался.

– Спасибо, ты меня приободрил.

– Не радуйся, эту скалу можно долбить до скончания века. Ты столько не проживешь. Пользуйся текущим моментом, как говорили греческие философы – здесь и сейчас. Пошли, пройдемся.

– Ладно, черт с тобой, – согласился Али. – Пошли, не отвяжешься ведь. Нет худа без добра, заодно и ноги разомну.

– Не припомню, чтобы я давал тебе повод так со мной разговаривать, – задумчиво сказал Иблис. – Вообще-то ты производил на меня впечатление воспитанного и высококультурного молодого человека, пока не заехал мне по физиономии.

– Замечание принимается, извини.

– И еще, не называй меня чертом.

– А это как понимать. Ты же черт.

– Чтобы тебе было понятней, это все равно, если я буду звать тебя – человек. Не Али, просто – человек. Эй, человек, челове-ек.

– И с этим я вынужден согласиться. Но ты же не ангел, если говорить по существу.

– Если по существу – самый что ни на есть ангел. Разве ты не знаешь, что меня низвергли. Короче говоря, я тот, который всегда в тени.

– Очень длинно. Я не выговорю.

– Вообще-то мне нравится имя – Эдуард или Филипп, или Александр.

– Но это не мусульманские имена.

– А кто сказал, что я мусульманин.

– Ясное дело, что ты не мусульманин, бисмиллах. Но я-то мусульманин. Или вы шастаете, куда ни попадя, по всем конфессиям.

– Вот именно по всем. Из-за вас, ретивых богословов, нам приходится шастать, как ты выразился туда и сюда. Это же надо было додуматься до такого. Бог един, земля одна, небо одно. А религии у них разные. Сколько людей положили из-за этого. Хотите истреблять друг дружку, пожалуйста – режьте, грабьте, убивайте. Только не надо прикрываться именем Господа.

– Хорошо сказано, – заметил Али.

– Правда? – обрадовался Иблис.

– Правда, и какой пафос! Только почему это высказано мне?

– Ну, во-первых, аудитория подходящая. Не каждый это оценит. Не поймут. Побить могут. Опять же, ты – богослов. Или ты из тех, что пользуются, но ответственности на себя не берут?

– Я тот, кто есть, – возразил Али, – но ты из тех, кто вполне может стравливать народы.

– По-твоему, если черт так значит, вали все на него. Так получается? А доказательства?

– Здесь как раз доказательства не важны.

– А что важно? – насмешливо спросил Иблис.

– Репутация.

– Подловил. Хорош, гусь.

– Я могу еще раз врезать.

– Если ты будешь драться, то я приму свое естественное обличие, со всеми вытекающими последствиями. Так что, лучше возьми себя в руки.

– Я лучше выпью.

– И то дело. Выпей.

Али медленно выпил.

– Так что, идем на прогулку?

– Идем, идем.

 

Храм Джунглей

Вопреки обещанию, настоятель не стал провожать женщину к дальнему монастырю. Отправил с ней того самого провинившегося послушника. Настоятель проводил ее словами.

– За пожертвование твое, женщина, я тебе очень благодарен, у нас как раз крыша течет. Найму мастеров, кровлю перекроем. Придешь в тот монастырь, скажешь настоятелю, что хочешь стать послушницей. Скажешь, что я рекомендовал. Послушник подтвердит твои слова. А, если он заартачится, скажи, что Будда разрешил принимать женщин в монахи. Послушник подтвердит мои слова. Ты слышишь меня, бездельник? – прикрикнул монах на послушника. Это был мальчик лет двенадцати.

– Так точно, учитель, слышу, – кивнул мальчик.

– Дорогу ты знаешь. Если до темноты не успеешь вернуться, оставайся, там переночуй. Вернешься завтра. Ты меня понял?

– Так точно, учитель.

– Возьми с собой трещотку от тигра. Если что, шуми громче. Счастливого пути.

Зинат поблагодарила настоятеля, простилась с Мани и, посадив ребенка на спину, отправилась в путь.

Сказать, что дальний храм был далеко в джунглях, было бы преуменьшением действительности. Этот храм был затерян в джунглях настолько, что порой им приходилось в буквальном смысле продираться сквозь заросли. Последние шаги делались в сумерках. Провожатый крутил трещоткой, отпугивая тигра, и как мог, подбадривал женщину.

– Вы, госпожа, не беспокойтесь, – говорил он, – ночи сейчас лунные. Если мы засветло не успеем, все равно дорогу найдем, не заблудимся. Здесь одна единственная тропа, и она ведет к храму.

– Это ты хорошо сказал, – заметила Зинат.

– Правда? – обрадовался послушник.

– Надо это запомнить – всякая дорога ведет к храму.

– Так тоже хорошо, – согласился послушник. – А вы что, правда, хотите стать послушницей, посвятить себя служению Богу?

– Правда, а чем я хуже тебя.

– Да ничем. Вы лучше меня. Просто я сирота, мне деваться некуда. Вот меня родственники и отдали в монастырь.

Храм вырос перед ними неожиданно, как по волшебству. Он казался необитаемым, словно заброшенный дом. Двери были заперты, это была пагода с пристройками, обнесенная забором. Послушник постучал в ворота, подождал немного, затем снова постучал.

– В деревнях рано ложатся спать, – пояснил послушник, – а здесь и подавно.

Стучать пришлось долго. Наконец, послышались шаги, и чей-то голос спросил:

– Кто там?

– Паломники, – весело сказал мальчик.

– Какие еще паломники?

– Что значит какие? Обыкновенные, верующие, разве это не храм.

– Здесь храм, но почему так поздно?

– Издалека идем, у нас рекомендация от настоятеля храма Луны, – мальчик назвал имя.

После этого стукнул засов, и дверь открылась. В дверях стоял человек и настороженно разглядывал их.

– Мы от настоятеля, – повторил мальчик.

– Я слышал. Что вам надо?

– Простите, досточтимый, но вы задаете странные вопросы, – резонно сказал мальчик. – Что нужно людям в храме – естественно, приблизиться к Богу.

– А ты откуда такой дерзкий?

– Я послушник из храма Луны. А разве храм закрывается на ночь?

– Этот закрывается. Я здесь один, неровен час, лихие люди нагрянут. Заходите.

Монах пропустил гостей и вновь запер ворота. Затем провел их через внутренний дворик. И они вошли непосредственно в храм. Здесь стояла статуя Будды, а на стенах были изображения Шивы, всюду горели масляные лампады. Здесь монах повернулся к ним, предложил сесть и спросил:

– Так, что вам угодно?

– Эта женщина хочет быть послушницей, – сказал мальчик.

– Почему же твой настоятель не взял ее к себе.

– Нам нельзя, а вам можно. Будда разрешает.

– Ты еще слишком мал, чтобы от имени Будды говорить.

– Это не я сказал, а настоятель сказал.

– А что, эта женщина дала обет молчания? Почему она за себя не скажет?

– Она может сама сказать, скажите ему, госпожа.

– Подожди, – остановил послушника монах, – больно ты прыткий. Выйди в сад, побудь там. А я поговорю с этой госпожой.

Послушник с недовольным лицом встал и вышел во внутренний дворик, бурча под нос: «Тоже мне, сад нашли».

– Я вижу, госпожа, что вы из людей благородного звания, – начал монах, – кто вы, зачем вы сюда пожаловали? Правду ли сказал этот мальчик? Вы хотите посвятить себя служению Богу, стать монахиней?

– Мне все равно, как это будет называться, – ответил Зинат, – я хочу остаться жить в храме. Работать, помогать вам.

– Вот как, – удивился монах, – что ж, спасибо за откровенность. В таком случае я тоже буду с тобой откровенен. Этот храм посещают очень мало народу, почти нет пожертвований. Кроме меня здесь работает одна семейная пара – муж с женой. Они живут в ближайшей деревне. Бог не дал им детей, и они помогают мне здесь по хозяйству. Работают здесь бесплатно в надежде умилостивить Бога, чтобы он дал им детей. Я настолько ограничен в средствах, что у меня даже нет возможности взять на довольствие еще одного человека. Я взялся восстановить этот приход. Понемногу привожу его в порядок, но прихожан почти нет и нет никаких пожертвований.

– Не беспокойтесь, святой отец, я сама себя прокормлю, – сказала Зинат, – вот возьмите, этого хватит на первое время. А потом у нас появятся прихожане.

Женщина протянула монаху монету.

– Это что золото? – воскликнул монах.

– Да, это золотой динар бербери.

– Боже мой, – взволнованно сказал монах, – этого хватит, чтобы починить кровлю.

– У вас тоже течет крыша? – поинтересовалась Зинат.

– Угадала. А кто этот ребенок?

– Это мой сын.

– Так, хорошо. И что же ты умеешь делать?

– Я умею танцевать.

– Танцевать, – удивился монах, – в храме?

– Дэвадаси, – сказала Зинат.

– А-а, дэвадаси, – монах покачал головой, – милая, это не так просто. Ты не подходишь для дэвадаси. К тому же здесь это никому не нужно. Для кого ты будешь танцевать?

– Святой отец, – сказала Зинат, – мы можем долго это обсуждать, переливать из пустого в порожнее. Если вы мне отказываете, скажите прямо, и я уйду. Если берете, то детали моей работы обсудим позже. Я очень устала, и ребенок мой устал.

– Можешь остаться, – сказал монах, – как ты сказала, – из пустого в порожнее, интересно, надо запомнить, пойду, позову этого проныру.

Спустя некоторое время по округе пошел слух, что в заброшенном храме, где живет выживший из ума монах, который взялся в одиночку восстановить его, появилось нечто интересное. Это танцующая монахиня. Она не дэвадаси и танцует иначе, но это стоит того, чтобы увидеть. У этой монахини белая кожа и невиданно светлые волосы. Когда она танцует, невозможно оторвать глаз от этого зрелища. Понемногу из деревень потянулись любопытные мужчины, они приходили, невзирая на дальний путь. Когда наступил праздник, день рождения Кришны, многие отправились именно в этот храм для совершения религиозных обрядов. Прошло еще несколько времени, может быть, месяц, может быть больше, и храм Джунглей, так прозвали его жители, сделался необычайно популярен. Многие путники специально делали круг, чтобы увидеть танцующую монахиню. Дошло до того, что настоятель храма Луны, тот самый, что направил Зинат в храм Джунглей, стал замечать отток своей паствы. Не на шутку обеспокоившись, он стал выяснять, в чем тут дело. А, выяснив, сам пошел посмотреть на танцующую монахиню. Увиденное его неприятно поразило, в том смысле, что он испытал неведанное ранее чувство ревности. Заброшенный храм, в котором никогда не бывало более пяти человек одновременно, был переполнен настолько, что сесть было негде. Монах, завидев почетного гостя, поспешил к нему навстречу, и, потеснив прихожан, усадил его в первом ряду. Зинат в тот вечер танцевала, изображая встречу богини Кали со своим супругом Буддой. Партнера, изображавшего Будду, у нее не было, но она танцевала так, словно он был. То есть, все было понятно. К тому же все происходило вокруг статуи Будды. Она танцевала неправильно. Двигалась не так, как того требует классическая школа индийского танца. Все ее движения противоречили традиции. Но в целом это был индийский танец. Этого настоятель не мог не признать. По тому, как она воздевала руки к небу, складывала ладони перед лицом, поворачивала голову, поднимала колени выше бедер, было ясно, что танцовщица сумела ухватить самую суть храмового танца. Но это была неизвестная в Индии школа. Музыкальное сопровождение составлял ситар и барабаны. Когда танец закончился, и танцовщица скрылась за занавесом, прихожане, наполнив корзину для пожертвований, стали расходиться. Настоятель понял, что он совершил ошибку, отпустив эту женщину. Ни одна из дэвадаси, живших при его храме, не могли соперничать с ней по силе притягательности и сексуальной энергии. Когда к нему подошел монах со словами благодарности, он эту благодарность не принял.

– Э-э, – вопросительно сказал он, – кажется тебя зовут…?

– Меня зовут Шано, – ответил монах, – но вы можете называть меня, как угодно. Я вам так благодарен! После того, как вы прислали эту женщину, дела нашего храма пошли в гору. Весь серьезный ремонт уже закончен. Осталось только обновить ограду.

– Это все хорошо, Шано, – начал настоятель, – только все это неправильно.

– Что именно неправильно? – удивился Шано.

– Это уже не храмовый танец. Это нечто другое. Эта женщина не заставляет думать о Боге, о молитве. Она заставляет забыть о Боге. Она вызывает желание. Плотское желание.

– А разве дэвадаси, танцующие в вашем храме не вызывают желание? – возразил Шано, проявляя неуважение и даже определенную дерзость. – Насколько я знаю, они делают это столь искусно, что некоторые именитые и знатные посетители потом уединяются с ними, чтобы разделить ложе.

– Они для этого предназначены, они имеют на это право. У этой женщины такого права нет. Это первое. Второе – это не храмовый танец. А поскольку это не храмовый танец, значит, это представление, которому не место в храме.

– Но у нее благородная цель, – сказал Шано, – мы восстанавливаем храм, к которому заросли дороги.

– Цель не должна оправдывать средство, – возразил настоятель. – Я требую, чтобы это прекратилось.

– Но вы сами прислали ее сюда.

– В качестве монахини. Пусть таковой и остается. Никаких танцев. В противном случае, я буду вынужден написать в Храмовый Совет. И тогда вас закроют. А, если она хочет танцевать, пусть танцует на праздниках, на рыночных площадях. Ты меня понял? Да, вот еще что, я слышал, что она из знатного рода. Смотри, рано или поздно это выплывет, у тебя могут быть неприятности.

– Я вас понял, благодарю за предупреждение.

– Прощай!

– Не останетесь на ужин?

– Я не голоден.

Проводив до ворот настоятеля храма Луны, Шано пошел на кухню, где за общим столом сидели Зинат с мальчиком и супруги, работающие в храме, Рамдин и Рита.

Монах сел за стол и с мрачным видом стал ковыряться в плошке с рисом, которую поставила перед ним Рита.

– Что случилось, святой отец, – спросил Зинат.

– Он требует, чтобы ты не танцевала.

– Но люди идут сюда из-за моих танцев.

– Да, это так. И я тебе благодарен.

– Он имеет право требовать?

– Нет, но он напишет в Храмовый Совет, и нас закроют.

– Хорошо, – кротко сказал Зинат, – я не буду танцевать. Отдохну, больше времени буду уделять сыну. Да, малыш? – она сделала ребенку козу, но тот цепко ухватил ее за пальцы.

– И пора бы уже нам дать имя ребенку, – сердито сказал настоятель.

– Вы правы. Есть у меня одно имя на примете, но боюсь, моему мужу это имя не понравится.

– Послушай, – рассердился вконец настоятель, – о каком муже ты толкуешь, когда ты монахиня?

– Разве это необратимо, – спросила Зинат.

– Обратимо, – смягчился настоятель, – ты всегда можешь вернуться к мирской жизни, а я ухожу спать. Утро … как ты там говоришь?

– Утро вечера мудренее.

– Вот, вот. Закройте все. Вы двое здесь ночуете, или пойдете домой?

– Да, святой отец.

– Что да?

– Здесь останемся.

– Очень хорошо.

Монах встал, недоев свой ужин. Прежде чем лечь, он вошел в храм, потушил все лампады. У статуи Будды и изображений Шивы они должны были гореть постоянно, но он боялся пожара и гасил их на ночь. После этого он пошел в свою комнату, лег и долго ворочался, пытаясь заснуть. В этом храме была вся его жизнь. Она долго едва теплилась, пока не появилась эта загадочная танцовщица. Требования настоятеля было справедливым, он нарушал традицию. Танец Зинат был действительно представлением, а не обрядом. С этим нельзя было спорить, но он привлекал людей. И эти люди не будут приходить, если она перестанет танцевать. С этими мыслями Шано забылся тяжелым сном.

Всю ночь он спорил с настоятелем храма Луны, доказывая, что в танцах Зинат нет ничего предосудительного. Во всяком случае, они не менее предосудительны, чем танцы дэвадасы и культ линга. За их спором наблюдали, не вмешиваясь, Будда и верховный Бог Шива. Но по их лицам нельзя было понять их отношения к происходящему и на чьей стороне их симпатии.

Под утро начался дождь и шел без перерыва всю неделю. Единственную дорогу к храму развезло, проехать было нельзя, и настоятель получил отсрочку в принятии решения. Со стороны джунглей они никого не ждали. И напрасно. Поскольку именно оттуда в храм пришел человек. Он появился на ступенях храма, отделившись от дождевых струй, словно, был богом дождя. Монах в это время сидел перед статуей Будды и мысленно спрашивал его совета. Со спины повеяло холодом. Он прервал свой транс, обернулся и увидел незнакомца. В лице посетителя читалось благородство, однако его дорогая одежда, знавала лучшие времена.

– Я давно в пути, – сказал незнакомец, – поэтому моя одежда пришла в негодность.

– Разве я о чем-то вас спрашивал? – смутился монах. – Мне нет никакого дела до вашей одежды. Но я вижу, вы промокли. То есть, на вашей одежде нет сухого места. Вы можете пройти в подсобное помещение и обсушиться у очага. А потом уже будете молиться.

– Святой отец, вообще-то я пришел не молиться, а поговорить с вашей послушницей. То есть, я хочу посмотреть, как она танцует и поговорить с ней.

– Бабá, здесь храм, а не театр, – нахмурился монах. – Здесь не дают представлений.

– Да, верно, простите, я неправильно выразился. Но я пришел не для зрелища. В какие дни она танцует? Я приду в следующий раз.

– У нее нет расписания. Она танцует, когда в храме собирается большое количество прихожан. Она танцует для блага храма, чтобы люди жертвовали с легкостью и чистым сердцем. Так вы хотите обсушиться?

– Да, благодарю вас, куда мне пройти?

– Давайте мне вашу одежду. Я сам отнесу, а вы можете остаться, здесь подождать. Танцы теперь будут не скоро, если вообще будут. Дождь льет, как из ведра. Прихожане появятся не скоро. Дорогу развезло. Не знаю, как вы умудрились пройти.

– Я шел с другой стороны, – сказал мирянин.

Он снял с себя одежду, оставшись в нательной рубахе и шароварах.

– Если дело в количестве прихожан, – сказал он, – то я с лихвой компенсирую количество качеством. Там в кармане моей ферязи деньги, возьмите на нужды храма.

Монах усмехнулся.

– Мы не шарим по чужим карманам. Вот ваш карман, а вот чашка для пожертвований.

Незнакомец извлек несколько монет и бросил в чашу для подаяний.

– Благодарю вас, – сказал монах и ушел.

Оставшись один, незнакомец опустился на деревянный пол, скрестив ноги на мусульманский манер, и закрыл глаза, словно, приготовившись к медитации.

В подсобном помещении, служившем для персонала одновременно кухней, столовой и кладовой ярко пылал огонь в очаге. Рита возилась с малышом. Зинат вышивала какой-то узор на детской рубашке. А Рамдин дремал, подперев подбородок ладонью.

– Высуши эту одежду, – сказал ему монах.

Рамдин удивился, но переспрашивать не стал. Монах сел за стол и, встретив вопросительный взгляд Зинат, сказал:

– Пришел какой-то странный человек. Он хочет посмотреть, как ты танцуешь, и поговорить с тобой. Он не похож на проходимца, пожертвовал приличную сумму денег на нужды храма. Я отказал ему.

Зинат пожала плечами.

– Я сделаю так, как вы скажете.

– Я не знаю, мне это совсем не по душе. Это еще хуже, чем, если ты танцуешь для всех прихожан. Если и это дойдет до настоятеля, то мне точно несдобровать.

– Кто платит деньги, тот заказывает танец, – вдруг сказала Зинат. – Разве не для этого я танцую. Он заплатил за мой танец?

– Нет, как ты могла такое подумать? – возразил настоятель. – Я ему отказал. Тем не менее, он пожертвовал деньги и сказал, что придет в следующий раз.

– Ну вот, видите, по всему видно, что он благородный человек. Мы должны сделать ответный жест. Я буду танцевать. Ведь неделю никого нет. К тому же мне скоро вообще запретят танцевать.

– Лучше не напоминай мне об этом, – помрачнел монах. – И, тем не менее, танцевать ты не будешь перед этим человеком, хоть он озолоти нас. Потому что это, в самом деле, будет представление. В споре с настоятелем храма Луны я утверждал обратное. Я не хочу кривить душой. Мне важна моя правота. Не обман. Я хочу ощущать уверенность в своих словах. Но я позволю ему поговорить с тобой, если ты не возражаешь.

– Я не возражаю, – заявила Зинат.

– Хорошо, тогда я пойду к нему, а ты приходи, после того, как Рамдин высушит его одежду и отнесет ее. А то он сейчас сидит в исподнем. Когда-нибудь этот дождь кончится? – проворчал монах и пошел в храм.

Зинат взглянула на сына, ребенок дремал на руках Риты.

– Я пойду, уложу его, – сказала женщина, – госпожа, вы не ревнуете его ко мне?

– Я? Что ты, можешь нянчиться с ним сколько угодно. Я только рада и благодарна тебе. Но у тебя будут свои дети.

– Пусть Бог услышит ваши слова.

Рита унесла ребенка. Следом встал ее муж, покрутив одежду перед пламенем очага, он счел ее достаточно сухой и тоже ушел. Вскоре он вернулся и сказал, что Зинат ждут в храме.

Настоятель беседовал с пришельцем. При ее появлении гость встал и поклонился. Зинат ответила индийским поклоном. Монах поднялся на ноги и сказал:

– Я оставлю вас. Но буду неподалеку.

– Вы можете присутствовать при разговоре, – сказал гость, – у меня нет секретов, мои помыслы чисты.

– Тем более, у меня нет причин для беспокойства. И я не любопытен. Но спасибо.

Настоятель ушел.

– Прошу вас, садитесь, – сказал гость.

– Спасибо, и вы тоже.

– Меня зовут Натик. А вас Зинат?

– Это так. А что обозначает ваше имя?

– Мораль, нравственность.

– Приятно слышать. Уверена, что вы полностью соответствуете своему имени. Так о чем вы хотели поговорить со мной? Я знаю, что вы хотели увидеть, как я танцую. Но…

– Я бы с удовольствием посмотрел, как вы танцуете. Но это ничего. Вообще-то я уже видел вас в танце. И вы произвели на меня очень сильное впечатление. Это было две недели тому назад. Я пришел сюда специально, потому что услышал, как на рынке рассказывали о том, как вы божественно танцуете. Еще я слышал, что вам подвластны сверхъестественные способности. Словно, вы… Натик замолчал, зябко повел плечами, приложил ладонь ко лбу:

– Останавливать дождь можете, обратить в бегство разъяренного тигра.

– Это простое совпадение, – возразила Зинат.

– Что вы можете связать узел из смертоносной кобры и носить ее на шее. Когда вы поете, из джунглей выходят дикие звери и ложатся у ваших ног.

Зинат развела руками, но возражать уже не стала.

– Зачем вы здесь? – спросила она.

Вместо ответа Натик приложил пальцы к вискам и опять поежился.

– Вы нездоровы? – спросила Зинат.

– Мне холодно и ужасно болит голова. Но вы не обращайте внимания. Сейчас пройдет. Далеко в джунглях есть заброшенный город – это город царей, правивших очень давно. Во времена Бодхисатвы. Я собираюсь восстановить этот город и храм, находящийся в нем. Я прошу вас стать верховной жрицей этого храма. Я хочу назвать его Храм Неба.

– Как, еще один храм? – удивилась Зинат.

– Да, но не еще один. Только единственный храм, который будет иметь исключительное значение для Индии, а в последствии и для всего мира.

– Почему вы в этом так уверены? Кто вы такой?

– Я сын одного очень могущественного махараджи. Я ушел из дома, также как Будда. Так же, как и Будда, я собираюсь основать новую религию, и вы должны помочь мне в этом.

– Вы хотите использовать меня для того, чтобы привлечь людей в ваш храм. Мне понятны ваши мотивы, но почему я должна отдать предпочтение вашему храму перед этим. Мне здесь рады, мне здесь нравится. Я вынуждена отказаться, не обижайтесь, вы легко можете найти себе танцовщицу для храма.

– Мне не нужна танцовщица, мне нужна вы, – горячо сказал Натик и добавил, – теперь мне жарко.

– Но почему именно я? – повторила Зинат.

– Потому что вы воплощение Кали, супруги Будды. Одно из воплощений. Разве вам не говорили, что вы очень на нее похожи.

– А себя вы, наверное, мните одним из воплощений Будды, – насмешливо сказала Зинат.

– О себе я не хочу говорить. Обо мне скажут другие люди, по моим делам, когда придет время.

– По делам их узнаете их, – вдруг произнесла Зинат.

– Да, верно, – обрадовался Натик, – откуда это выражение.

– Это Коран пророка Мухаммеда.

– Вы мусульманка? Нет? Какую религию вы исповедуете? Я даже не спросил.

Зинат задумалась.

– Так сразу, пожалуй, я и не отвечу. В своей короткой жизни я была многобожницей, мусульманкой, католичкой, а сейчас меня можно причислить к неофитам Будды.

– Ну вот, видите. Я прав. Вы идеально подходите для того, чтобы быть верховной жрицей новой религии.

Натик замолчал, он тяжело дышал, собираясь, что-то еще сказать.

– Мысли путаются, – сказал он, – сейчас, простите меня.

– Вы позволите? – Зинат встала, подошла к мужчине и дотронулась до его лба. – Ого, да у вас сильный жар. Подождите меня, я сейчас.

Она вернулась в подсобное помещение, где, изнывая от любопытства, сидел озабоченный настоятель.

– Он болен, – сказала Зинат, – у него жар. Есть какое-нибудь лекарство?

– Мне нет дела до его здоровья. Чего он хочет? – нетерпеливо спросил настоятель.

– Это долго рассказывать, надо дать ему лекарство и уложить спать где-нибудь.

– Как это? Здесь в храме? Нет, – возразил монах.

– Да, здесь в храме, – твердо сказала Зинат, – разве храм не для того существует, чтобы помогать людям.

– Кажется, я упустил тот момент, когда ты стала здесь отдавать распоряжения, – язвительно спросил монах, – что с ним?

– Я же говорю – жар. Что-нибудь от простуды найдется?

– Найдется, – проворчал настоятель, – я знал, что это добром не кончится. А все моя мягкотелость.

Он сорвал стручок красного жгучего перца со связки, висевший над плитой, и протянул Зинат.

– Отдай ему, пусть сжует.

– Сжевать перец? От простуды? Может лучше просто сказать человеку, чтобы он ушел. Зачем же над ним издеваться?

– Я не издеваюсь. Это лекарство индийских врачеваний.

– Ладно. Жевать и все? Всухомятку? Он сожжет себе глотку.

– Нет, не все. Вот этим запьет.

Шано наполнил чашку какой-то жидкостью из глиняного кувшинчика.

– А это что?

– Кокосовая водка.

– Может лучше его сразу убить, к чему эти пытки?

– Это лекарство от простуды. Делай, что тебе говорят.

Зинат вернулась в храм. За ней поодаль следовал монах.

– Еще и глотать больно, – неожиданно жалобно сказал Натик, увидев танцовщицу.

– Вот это надо разжевать, а вот это потом выпить, – сказала Зинат, – это будет нелегко, но это лекарство.

Увидев перец, Натик взглянул в лицо Зинат, затем посмотрел на подошедшего монаха. Тот, подтверждая слова, кивнул головой.

– Из ваших рук хоть яд, – сказал мужчина.

Он стоически разжевал перец, запил его кокосовой водкой и едва не задохнулся. Настоятель поднес ему еще чашку.

– Вода, – сказал он.

Натик все выпил, укоризненно посмотрел на Зинат, затем лег на пол, и впал в беспамятство.

– Я уложу его где-нибудь, – сказал настоятель, – иди, отдыхай, я за ним присмотрю.

Зинат ушла. Монах позвал Рамдина. Вдвоем они перенесли бесчувственного гостя в один из приделов храма и положили его на циновку.

– Принеси одеяло, подушку, – распорядился Шано, – и кувшин с водой. Накрой его. Кувшин поставь у изголовья. Эту ночь мы с тобой подежурим по очереди. Завтра он будет здоров, но слаб.

Рамдин сходил за постельными принадлежностями.

– Дождь вдруг закончился, – сообщил он.

– Думаешь, это Зинат сделала?

– Не знаю, бханте, но вполне возможно. Она сегодня какая-то странная.

Монах вздохнул, ему все это не нравилось.

– Погаси все светильники. Сегодня уже вряд ли кто-то придет. Один светильник принеси сюда. Утром на завтрак приготовьте для него крепкий чай с лимоном и медом.

– Хорошо.

Когда на следующее утро мужчина открыл глаза, он увидел Зинат. Натик попытался встать, но Зинат остановила его движением руки.

– Простите мне мое состояние, – сказал он, – не думал, что могу испытывать такую слабость. Но, открыв глаза, я увидел вас, значит, день начался хорошо.

Зинат протянула ему чашку.

– Выпейте, это придаст вам силы.

– Опять водка? – жалобно спросил больной.

– На этот раз чай. Хотя вы вчера заявили, что готовы принять из моих рук даже яд.

– Я так сказал? Значит, придется сдержать свое слово.

Натик маленькими глотками выпил чай. Лицо его тут же покрылось испариной. Зинат протянула ему полотенце.

– Чем же ваша религия будет отличаться от существующих верований? – спросила она.

– Это будет религия любви и терпимости, – ответил Натик, – мы не будем различать людей по национальности, по цвету кожи и более того, по вероисповеданию. Конфессии разобщают людей, их не должно быть и со временем они перестанут существовать в нынешнем виде. Но в переходный период, который может длиться, как угодно долго, каждый пришедший к нам человек сможет отправлять религиозные обряды по своему усмотрению. Молиться, как ему вздумается, поститься в удобное для себя время, носить крест, полумесяц, звезду Давида, свастику, хоть ярмо на шее. Это личное дело каждого адепта новой религии. При одном непременном условии – веры в то, что Бог-творец един для всех. Но даже этот догмат новой религии – условность. Потому что неверие в истину – не отменяет самой истины. Можно сомневаться в том, что огонь обжигает, но это произойдет. Можно не верить в солнце, но оно взойдет. Богу нет никакого дела до того, верят в него люди или нет. Он не мелочен. Он не обижается. Если Бог создал человека, он милостив к нему. Как родитель милостив к ребенку, что бы тот ни лепетал. Религиозные распри исчезнут, не будет войн за веру. Никто не будет насаждать свои взгляды. Ни христиане, ни мусульмане, ни кришнаиты. Все люди вернуться к истокам родства, станут братьями и сестрами новой веры.

Натик замолчал.

– Я все поняла, – сказала Зинат, – отдыхайте, набирайтесь сил. Сегодня погожий день. Если придет достаточно людей в храм, вы сможете увидеть мой танец.

– Благодарю вас, – сказал Натик.

– Танца не будет, – услышали они голос подошедшего настоятеля, – иначе, храм закроют. Пришел человек с письмом из Храмового совета. В нем порицание и предупреждение.

– Значит, танца не будет, – повторила Зинат.

Она ушла. Шано посмотрел ей вслед, затем перевел взгляд на гостя.

– Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, мне лучше. Вечером я уйду.

– Можете не торопиться. Уйдете, когда выздоровеете.

– Спасибо, мне уже лучше, водка с перцем творит чудеса.

Монах довольно кивнул и оставил его одного. Он хотел помолиться, но до его слуха донесся неясный шум за оградой. Что-то похожее на лошадиный всхрап и топот копыт. Через некоторое время кто-то вскрикнул. Монах вышел на открытое крыльцо. За оградой никого не было. Он пошел в подсобное помещение. Там была только одна Рита.

– Что это был за шум? – спросил он, – кто-то приехал?

– Вы тоже слышали это, учитель, – вопросом на вопрос ответила Рита, – Зинат тоже так показалось, она пошла посмотреть.

– Когда? – встревожился монах.

– Да вот только что.

– И не вернулась?

– Нет, но я думала, что она в храме.

– Где Рамдин?

– Он пошел за хворостом.

– Сбегай, позови его.

Настоятель побежал к воротам. Но там никого не оказалось. Появилась Рита.

– Он уже идет, святой отец, – крикнула она.

– Обойди все, покричи ее, – сказал ей Шано.

Рита, голося, побежала вокруг храма. К монаху торопился Рамдин.

– Где Зинат? – спросил монах.

– Я не знаю, святой отец, я ходил за хворостом.

Тяжелое предчувствие охватило монаха.

– Здесь что-то не так, – сказал он, – здесь что-то произошло. Мне показалось, будто кто-то приехал. Посмотри, трава примята, здесь были лошади. Ты же охотник.

Рамдин стал изучать землю под ногами. Обежав территорию храма, вернулась запыхавшаяся Рита.

– Ее нигде нет, – крикнула она.

– А ребенок где? – спросил Шано.

Рита, всплеснув руками, бросилась в пристройку.

– Трава прибита дождем, – сказал Рамдин, – она еще не успела выпрямиться. Но следы есть. Хорошие следы, четкие. Земля влажная.

– Как ты все это разглядел? Я ничего не вижу.

– Трава густая. Видно, когда раздвигаешь ее. Здесь была не одна лошадь. Две, а может и три.

Появилась, тяжело дыша, Рита.

– Ребенок на месте, – сказала она, – Слава Богу.

– Вы запретили ей танцевать, – сказал Рамдин, – может быть, она решила уйти от нас. Уехала.

– Без ребенка? – спросил монах. – Нет, здесь дело нечисто. Подождем, может она вернется.

Но Зинат не вернулась. Ни в этот день, ни в следующий. Она исчезла, словно ее никогда и не было. Рита, прижимая к груди ребенка, решила, что Бог, таким образом, послал ей дитя. Но Рамдин, словно, прочитав ее мысли, сказал:

– Даже и не думай. Она вернется. Она не из тех, кто бросают детей. Лучше рожай своего ребенка.

Рита обиделась и в сердцах сказала:

– Так ты сделай мне своего ребенка, а то только болтать горазд!

 

Пери

Егорка долбил скалу каждый день с утра до вечера с недолгими перерывами. То есть это был уже третий каждый день. Скала была неприступной. Он отваливал от нее целые куски породы, но это не решало главной задачи. Он не мог добраться до основной трещины, обозначающей линию разъема. Того места, где часть скалы примыкала к пещере. Он находил трещины, расширял их, вбивал клинья. Разносил к чертовой матери скалистую породу, но в лучшем случае, откалывал очередную глыбу. Спал он в палатке, предусмотрительно купленной на рынке. Ел мало и третий день ничего не пил, кроме воды. Обнаружив, что руки стерты в кровь, Егор стал искать среди своих вещей чистую тряпицу, чтобы забинтовать ладони, но не нашел. Тогда он спустился вниз к подножию горы, где был арык. Здесь он обмыл свои раны и сполоснул кусок ткани, которой он затем перемотал руки.

Необходимо было оригинальное решение, и в поисках этого решения, Егор пошел вверх по течению ручья. Надо было сменить обстановку. Панике он не поддавался, ибо знал, что у него есть не менее десяти дней для того, чтобы вызволить друга из пещеры.

Арык весело струил свои воды, изгибаясь вдоль подножия горы. Однако Егорка не разделял его веселья. Он был мрачен и напряжен. Палатку он оставил, как есть, лишь затянув полог от дикого зверя. Ибо человек вряд ли по доброй воле поднимется в эти безлюдные места. Однако лом и кирку надежно спрятал. Сейчас это была главная ценность. Дорога ложка к обеду, говаривал его отец, – а вода на пожаре. А здесь в нынешней ситуации главными были кирка и лом. Инструменты сейчас были дороже золота.

Егор шел вдоль ручья, поднимался все выше и выше, направляясь к крутому отрогу соседней горы. Ее было видно с того места, где находилась пещера. Поэтому Егор шел без опаски заблудиться. Он шел, размышляя. Как всегда первыми на ум пришли древние греки. Великий Архимед с его точкой опоры, которую он требовал от окружающих, зная, что никто не даст ему эту самую точку опоры. Поэтому болтать можно сколько угодно, изображая себя великим механиком. К тому же, кажется, Архимед просил точку опору, находящуюся вне земли. Это уточнение привело Егорку к уверенности, что решение его задачи также лежало вне этой местности. Это было естественная ассоциация.

– Вот, если бы выпить вина, – подумал Егор, – то решение сразу бы нашлось.

Но вина не было, и он продолжал подниматься, пока не достиг небольшого плато, на котором вдруг увидел крепость, небольшую, с двумя башенками с зубчатой стеной. Она лежала на груди утеса, который служил для нее естественной защитой. Со стороны тропы крепость обороняли стена и ров. Ее можно было считать неприступной. Но Егор не собирался брать ее приступом. Ему нужны были бинты и мази. И он направился к воротам. Дверь открылась сразу же, лишь только он приблизился к ней. Из нее вышел страж, препоясанный мечом, с пикой в руке.

– Добро пожаловать, входи, – сказал он.

Егор оглянулся, кроме него здесь никого не было, значит, приглашение относилось к нему.

– Зачем…. входить? – насторожился он.

– Не знаю, малика сказала, чтобы я пустил тебя, когда ты придешь.

– А разве она меня ждет? – спросил он.

– Не знаю, ждет она тебя или не ждет, но мне велено тебя пустить.

– Мне вообще-то нужны только бинты, тряпки чистые. Но и вином разжиться. Если есть. Я не мусульманин, мне можно.

– Тогда тем более входи. Насчет вина не знаю, но тряпок, этого добра найдется вдоволь.

Егорка медлил. Все это было довольно странно. Откуда хозяйка горы знала, что он сюда придет. Он сам об этом ничего час назад не знал.

– Ты входишь? – спросил страж. – Или я закрываю дверь.

– Вхожу, – сказал Егор, – была не была, как говорится. Всем смертям не бывать, а одной не миновать.

– Хорошо сказал, – похвалил страж, – надо запомнить.

– Ты лучше запиши, – посоветовал Егор, – память – вещь ненадежная. Вот Сократ ничего не записывал. И что в итоге?

– Что в итоге? – спросил страж.

– Все переврали. Особенно этот, как его. Видишь, и я забывать стал. Платон. Главное, когда учителя судили, он прятался, сказался больным. А потом свои мысли стал выдавать за его слова. Понимаешь?

– Не очень. Но я буду записывать, – пообещал страж, – входи уже.

Егор вошел. Дверь за ним тут же закрылась. Внутренний двор крепости вопреки ожиданию был пуст. Однако Егорку не покидало ощущение, что за ним наблюдают.

В центре двора был колодец. Егор подошел и заглянул в него. Глубоко внизу блеснул кусочек неба.

– Какая здесь глубина? – спросил Егор.

– Таких как ты, человек двадцать надо поставить друг на друга или больше. Там внизу родник. Вода не кончается никогда.

– Кто же такой выкопал?

– Не знаю, меня еще не было, эта крепость очень древняя.

– А хозяйка твоя молодая или старая?

– Пошли, сам увидишь.

– А люди где? Или вы здесь вдвоем живете?

– Люди в поле, работают. Что у тебя с руками, поранил что ли?

– Можно и так сказать. Куда идти то? – спросил он у стража.

– Следуйте за мной, – неожиданно официальным тоном сказал страж.

– А здесь, кроме тебя люди еще есть? – спросил Егор, оглядываясь вокруг.

Вопрос остался без ответа.

Вслед за стражем он вступил в крытую галерею, окаймлявшую двор по периметру и пошел за ведущим. По каменной лестнице поднялись на второй этаж и оказались на крепостной стене, широкой настолько, что по ней могли плечом к плечу стать несколько человек. Большая каменная постройка с одной стороны была частью стены, а другой выдавалась в глубь крепости. У нее были большие арочные окна, колонны, резные каменные пилястры и наличники. Попасть в дом можно было, как со двора, так и с крепостной стены. Помещение, куда привел страж Егорку, было небольшим залом, устланным коврами. В глубине в эркере стояло ложе с балдахином. Недалеко от него низкий мраморный стол, с диваном без спинки.

– Это спальня? – спросил Егор.

– Это зал приемов, – ответил страж.

– А кровать зачем?

– Иногда она здесь спит.

– Так она сейчас спит? Может, я посмотрю, – предложил Егор, – подушку поправлю?

– Еще чего, – буркнул страж. – Не болтай лишнего, стой, где стоишь.

– Ладно, – согласился Егор.

Взглянул на ладони.

– Может быть, ты мне пока бинты принесешь. Неудобно с такими руками перед царственной особой показываться. Ты же сказал, что она малика. Кстати, сколько ей лет?

Ответить страж не успел, поскольку в глубине зала открылась неприметная доселе дверь, и появилась владелица замка. Это Егорка потом уже сообразил, потому что поначалу ничего не заметил, а лишь услышал чарующий женский голос:

– Ну, здравствуй, герой.

Герой обернулся и увидел красивую молодую женщину. И увидел он ее не сразу, сначала кресло черного эбенового дерева. В нем клубился дым. Или это была взвесь пыли в солнечном луче, который сразу же исчез. И появилась женщина.

– Здравствуйте, принцесса, – почтительно сказал Егор, – простите, что я без приглашения, приношу вам беспокойство.

– Это ничего, у нас гостям рады, – возразила женщина, – называй меня Мина. Не надо титулов. Так странно, страны больше нет, а титулы остались.

– Какой страны нет?

– Азербайджана. Мы теперь живем в Монголии. Правда, до меня они еще не добрались.

– Какая ирония, какой здравый смысл, – оценил Егор и успокоился. А то ему уже начинало казаться, черт знает что.

– А ты, значит, тот самый влюбленный, что должен прорубить канал через медную скалу? – спросила Мина.

– Вообще-то гранитную. Но откуда вы знаете? – вновь забеспокоился Егор.

– Слухом земля помнится, – ответила Мина.

– Странно, неужели старик разболтался, – посетовал Егор, – зря все это. Шутки до добра не доводят. Я к вам по делу, по-соседски так сказать, одолжиться зашел.

– Так, что тебе нужно, зачем ты пожаловал ко мне?

– Вообще-то я пришел попросить тряпок на бинты.

– И какое же место ты собираешься себе бинтовать?

– Вот, – Егор размотал тряпки, протянул вперед руки и обомлел, – ладони были гладкие, словно и не было стертой до крови кожи.

С изумлением он взглянул на Мину, она улыбалась, сидя в кресле. Из одежды на ней была лишь тонкая воздушная ткань, синеватая, но почти прозрачная, усыпанная маленькими серебряными звездами, просвечивая все, что можно было просветить, все выпуклости и изгибы великолепного женского тела.

– Ты великая целительница? – спросил Егор.

– Балуюсь иногда, в свободное от безделья время, – ответил Мина, – как тебя зовут?

– Фархад, – помедлив, ответил Егор.

– Не похоже, чтобы тебя звали Фархад. Я могу узнать твое имя, взглянув на твою ладонь. Но делать этого не буду. Вольно тебе зваться любым именем. Вообще то, что новорожденному дает имя родитель – есть одна из величайших несправедливостей. Человек вправе именовать себя так, как ему захочется. Не правда ли, Фархад?

– Я соглашусь, – ответил Егор, он продолжал разглядывать свои ладони.

– Очень хорошо, а как насчет, выпить, закусить? Долг гостеприимства обязывает угостить тебя и разделить с тобой трапезу. Ты не торопишься?

– Вообще-то тороплюсь. Но мое спешное дело требует некоторого отдыха. А, судя по чудесному заживлению моих рук, очевидно, что трапеза с тобой пойдет мне на пользу.

– Очень хорошо, – довольно сказала Мина, – Ибрагим, ты еще здесь?

– Как видите, госпожа, – ответил страж.

– Принеси нам чего-нибудь.

– Я надеюсь, что, говоря выпить, ты имела в виду вино? – спросил Егор.

– Ну не воду же. Сказал же поэт «Вода – я пил ее однажды, она не утоляет жажды».

– Прекрасно сказано, – заметил Егор. – Как приятно не слышать этого непременного занудства про коранический запрет. И главное, я где-то слышал эти стихи.

– Мы, дейлемиты, приняли веру арабов с некоторыми оговорками, – сказала Мина.

Ибрагим вышел, прислонив свое копье к стене.

– Видишь, ты вызываешь у него доверие, – сказала Мина, – он оставил пику.

– Он сказал, что ты ждала меня, – спросил Егор, – откуда ты знала, что я приду?

– Я чувствовала, мое сердце ждало тебя.

Егор почувствовал волнение и, чтобы скрыть его, подошел к стрельчатому окну, выходящему во внутренний дворик. Там по-прежнему было пусто.

– Ты живешь здесь одна? – спросил он.

– Да, с тех пор, как погиб мой муж в сражении у Йассы-Чамана. Он был военным эмиром, выступил на стороне султана Джалал-ад-Дина против коалиции мусульманских государств.

– Прими мои соболезнования, – сказал Егор. – Но я не вижу челяди в твоей крепости.

– Ты слишком любопытен, – пожурила его хозяйка, – не пристало гостю приставать с подобными расспросами к хозяевам. Лучше расскажи о себе, как того требуют приличия.

– Кстати говоря, я был знаком с Джалал ад-Дином, – заметил Егор.

– Что ты говоришь? – изумилась Мина!

– Представь себе. Мы как-то не поделили охотничью добычу, это было в Нахичеване.

– Вот как, и чем, это закончилось для тебя? Раз ты сейчас здесь, значит, не сильно пострадал.

– Обошлось, он даже согласился уступить мне подстреленную птицу.

– Чудеса, да и только. А ты женат?

– Уже нет.

– Она умерла?

– Нет, всего лишь попросила развода.

– Неужели. Вообще-то это редкость. Мусульманские женщины по доброй воле не требуют развода.

– Вообще-то я не мусульманин. И по доброй воле никто и никогда не требует развода, но по воле обстоятельств.

– Какие же были обстоятельства у твоей жены?

– Потребность в тихой семейной жизни. Я не мог ей этого дать. Но мне не хочется говорить об этом.

– Хорошо. Давай поговорим о другом. Я вдова, и ты свободен. Я тебе нравлюсь?

– Конечно.

– Женись на мне, и останься здесь. И тебе не придется рушить медную скалу.

– Гранитную. Но я не ищу легких путей в жизни.

– Я это уже поняла. Ты отказываешься? Значит, я тебе не нравлюсь?

– Как может не нравится такая красавица, как ты.

– Спасибо и на этом.

Вошел Ибрагим, неся огромный поднос, уставленный всякой снедью. Поставил на стол.

– Вообще-то у меня сердце не на месте, – озабоченно сказал Егор, оглядывая все это великолепие. – Я недостаточно спокоен, чтобы вкушать все это с удовольствием.

– Твое сердце рвется к девушке. У нее не будет повода для ревности. Ведь, ты отказался на мне жениться.

– Мое сердце рвется не к девушке, а к мужчине.

– Как?! Тебе нравятся мужчины! – Воскликнула Мина. – Вот это новость! Поэтому ты не хочешь на мне жениться!

– Вообще-то один мужчина, и это не то, что ты подумала. Он мой друг, и он в беде.

– Ладно. Ты меня успокоил. Значит, для меня еще не все потеряно. Давай выпьем вина и подумаем, как его спасти. Ибрагим, ты свободен. Оставь нас.

– Слушаюсь и повинуюсь, госпожа.

– И копье свое забери, он рождает в моем сознании ненужные ассоциации. Итак, – сказала принцесса, когда они остались одни, – сколько у нас времени, чтобы помочь твоему другу?

– Неделя, может быть десять дней, но это максимум.

– Да это же целая вечность, в таком случае налей нам вина, Аполлон.

– Фархад.

– Ну да, Фархад. Я помню. Но ты красив, как греческий бог Аполлон. Так же атлетичен и златокудр. Можно я буду тебя звать Аполлон?

– Хоть горшком назови, только в печку не ставь, – ответил Егор.

– Хорошо сказано, вопрос в том, что ты подразумеваешь под словом печь, – не мои ли жаркие объятия и лоно?

– Как-то мы далеко зашли, принцесса, – целомудренно ответил Егор, – прямо с места и в карьер. Я вообще-то не любитель метафор. Если я говорю печь, это значит, что я имею в виду печь, тигель. Тем более, что я кузнец по первой своей профессии и слово печь не произношу всуе.

– Вот как, а кто же ты по второй профессии?

– Охотник.

– Надо полагать, есть и третья профессия?

– Да, еще я воин.

– Потрясающе, да ведь ты просто создан для меня, ты мужчина моей мечты. Однако я любитель метафор. Ну что же давай выпьем, как сказал поэт:

За тебя витязь!

Егор согласно кивнул, взял свой кубок, наполненный вином и, сказав себе: «Эх, была, не была», выпил. Мина тоже выпила и перевернула кубок, показывая, что в нем не осталось ни капли.

Егор почти не ел и плохо спал последние двое суток. Выпитое вино тут же дало о себе знать. Лишь только он поставил кубок на ковер, сразу же почувствовал, как по жилам разливается божественная благодать. Он ощутил необычайную легкость в теле и внезапную уверенность в том, что Архимед был прав. Он сам готов был перевернуть весь мир, если ему дадут точку опоры.

– Какой великолепный вкус у этого вина, – похвалил он.

– Все для тебя, дорогой гость, – ответила Мина, – наливай еще. Не надо останавливаться на достигнутом.

– Спасибо, конечно. Но мне хотелось бы еще сохранить ясной свою голову.

– Иногда, даже просто сохранить голову уже много, – заметила Мина. – Как сказал поэт: «Иногда хорошо просто вернуться, довольствуясь возвращением вместо добычи».

– Ты ведь не всегда жила здесь, – заметил Егор.

– Верно, как ты это понял?

– Ты слишком образованна для таких отдаленных мест, как эта крепость на вершине горы. Но я не понял насчет головы. Это было предостережение или угроза?

– Ни то, ни другое. Это метафора, философский тезис. Ты же философ.

– Спасибо, я польщен, – сказал Егор. – Но как ты догадалась об этом?

– Это очень просто. По тому, как человек искусен в бою, догадываешься, что он воин. По тому, как человек говорит, понимаешь, что он философ. Ты согласен со мной?

– Да, я согласен с тобой.

– Тогда гони прочь сомнения. Здесь тебе ничто не угрожает. Разве что страсть пылкой женщины. Но такой герой, как ты не должен ее страшиться. Так что случилось с твоим другом. Он попал в западню.

Егор, в очередной раз, справившийся с подозрением, наполнял кубки рубиновым вином, но последний вопрос вновь обеспокоил его. Он поставил кувшин на поднос, поправил фарзийю, незаметно отстегнув застежку у кинжала.

– Скажи прекрасная владелица этого дома, откуда тебе известно, что Али попал в западню?

– Так его зовут Али. Ты сам сказал, что он в беде.

– Действительно, я сказал, но у меня такое ощущение, что ты знаешь больше, чем я думаю.

Егорка пытался ухватить догадку, брезжившую у него в голове. Он поднял кубок, протянул его Мине. Отметил, что женщины подобной красоты ему не приходилось видеть. Его влекло к ней безудержно. Так, словно, он слышал зов ее плоти.

– Давай выпьем за твою красоту и ум, – предложил он.

– Спасибо, – засмеялась Мина, – о своей внешности мне доводилось слышать приятные вещи, но об уме ты сказал первый. Так что во мне тебе больше нравится – ум или тело?

– А выбор обязателен?

– Любимый тобой Сократ не любил софистов. Но ты прибегаешь к их приему, отвечая вопросом на вопрос.

– Откуда ты знаешь о том, что я люблю Сократа? – вновь насторожился Егор.

– Я слышала твой разговор с Ибрагимом. Отвечай на вопрос.

– В тебе меня волнует и то, и другое.

– Ответ принимается, давай еще выпьем вина.

Егор осушил кубок, перевернул его, показывая, что в нем не осталось ни капли, и сказал:

– Ты пери [25]Пери, пари, пайрика (перс. پری) – фантастические существа в виде прекрасных девушек в персидской мифологии.
.

Мина засмеялась.

– Ах, Аполлон, – сказала она, – мне лестно это слышать, потому что пери – это неземные красавицы. Но ты излишне подозрителен. Успокойся. Так совпало по времени и месту, что мы можем доставить друг другу радость общения. Зачем же омрачать эти минуты тревогой. К сожалению, у тебя еще будут тяготы и невзгоды. Расслабься, отдохни сейчас.

Эти простые слова Мины подействовали. Егор успокоился.

– Хочешь, я поиграю тебе? – предложила Мина.

– Да, конечно, на чем?

– Да на чем угодно. Чанг, барбет, гусли.

Расслабившийся Егор вздрогнул.

– Ты сказала гусли?

– Да, гусли. Народный русский инструмент. Еще я играю на арфе, гитаре, кифаре.

– Но ты сказала гусли. Ты знаешь, откуда я родом?

– Судя по твоему волнению, ты урус. Я угадала?

– Даже не знаю что сказать. Если угадала, то да, если знала, то…

– Опять ты за свое, – засмеялась Мина.

Она подошла к Егорке, положила ладони на его лицо, и он совершенно успокоился.

– Жизнь, полная тревоги, – сказала она, – ты никому теперь не доверяешь. Ложись, я возьму барбет. Или взять гусли? Как сказал поэт:

– Бери, что хочешь, а куда мне лечь? – спросил Егор. – Туда?

Он указал на ложе под балдахином.

– Нет, мой Аполлон. Туда еще рано. Ложись, где сидишь. Опустись на бок, облокотись. Так пировали твои греческие философы, когда вели между собой диалектические беседы.

Егор заглушил в себе новый толчок тревоги и лег. Откуда-то в руках Мины появились гусли, но это были не гусли, это был чанг. Егор уже научился различать их. Мина тронула струны, и Егор увидел густой лес, тот, что рос за рекой, в которую он на полном скаку прыгнул вместе с лошадью. Лес был заснежен, а он шел, проваливаясь, сетуя на то, что не смастерил себе снегоступы. Он шел, высматривая на снегу следы различных зверей. Сохатый, белка, лисица, волк, – нет, все не то. Даже зайца он не собирался стрелять. Да и лук со стрелами не брал на изготовку. Ему нужен был кабанчик и потому в руках он держал рогатину. Звук лопнувшей струны вернул его к действительности, и он увидел перед собой Мину.

– Слишком сильно натянуты струны, – сказала она, – прости, испортила песню.

– Нет, что ты. Это было здорово. Я кое-что видел, лес и прочее. В тех краях мой дом. Как это тебе удалось?

– У тебя было странное выражение. Мне показалось, что ты спишь с открытыми глазами. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Хорошо, но глоток свежего воздуха пошел бы мне на пользу. Мы не могли бы выйти на крепостную стену, там прекрасный вид.

– Конечно, нет ничего проще, – улыбаясь, сказала принцесса.

Она накинула на плечи теплую шаль и направилась к выходу. Егор тряхнул головой и последовал за ней.

На крепостной стене дул холодный ветер, но разгоряченному лицу Егорки он был приятен. Быстро пришел в себя, к нему вернулась ясность мысли. Мина шла впереди, он мог, протянув руку, дотронуться до нее. Егор устыдился своей подозрительности. Эта встреча была небольшим подарком судьбы. Он говорил с красивой умной женщиной, пил вино, – это была передышка. Такой удачи нельзя было купить за деньги. Лишь тревога об Али омрачала радость. Но он скоро вернется к скале, поглотившей его друга, и продолжит работы по его спасению.

Во дворе крепости по-прежнему не было ни души.

– Ибрагим сказал, что народ в поле, – сказала Егор, – но здесь нет полей поблизости.

– Нет полей, значит на склоне, как разница, – ответил Мина. – Они трудятся. Как это говорится. И будешь ты в поте лица своего, и как там дальше, – про хлеб насущный.

– Не знаю. Я не силен в этом, – признался Егор. – Вот мой друг – да.

– Твой друг Али, он богослов, верно?

– Послушай, не играй со мной в кошки-мышки. Кто ты? Откуда ты все знаешь? – рассердился Егор.

– Ты только что сам сказал, что библейское выражение может знать твой друг Али. Из этого я сделала вывод, что твой друг богослов.

– Верно, – Егор вновь был вынужден согласиться, – однако, ты быстро соображаешь. Это не свойственно женщинам.

– Даже не знаю, как это расценить – хула или лесть.

– Это похвала, – сказал Егор.

Он окинул взором местность. Куда бы ни падал взгляд, всюду были горы разной величины. Многие вершины были покрыты снегом. По небу плыли облака, и не только по небу. Одно облако проплыло, поглотив их обоих. Следующее прошествовало между ними.

– Как красиво, правда? – воскликнула принцесса.

– Я уже на небесах? – с мрачной догадкой спросил Егор. – Когда это случилось? Я умер во сне?

– Моя крепость находится в горах, почти на вершине. А сегодня облака плывут низко. Такое здесь бывает часто. Успокойся, ты еще жив и здоров.

– Надо же, – засмеялся от радости Егор, – а я уже расстроился. Черт бы со мной, но кто моего товарища выручит?

– Что-то ты про девушку не вспоминаешь.

– Про какую девушку?

– Ту, для которой тоннель пробиваешь. А может быть, ты уже разлюбил ее и полюбил меня?

– Может быть, – ответил Егор. Почему бы не сказать красивой женщине приятное слуху слово.

К ним приближалось небольшое пушистое облако.

– Подсади меня, – попросила Мина. – Я хочу прокатиться на нем.

Егор, не задумываясь, посадил ее на облако и смотрел в изумлении, как она уплывает вдаль. Но Мина бросила ему конец шали, и он притянул ее обратно.

– Это было наваждение? – спросил Егор, когда женщина оказалась в его объятиях.

– Да, – жарко произнесла Мина, прильнув к его устам, – это была шутка. Мне холодно, вернемся.

– Всюду горы, – молвил Егор, идя за Миной, – в верховьях Волги можно три дня идти, ни одной горы не встретишь.

– Это называется степь. Ты скучаешь по дому? – спросил малика.

– Нет. Разве ты не знаешь выражения – где сокровище ваше, там и сердце будет ваше.

– Кстати, тот боярин умер? – сказала Мина.

– Какой боярин?

– Тот, чьи хоромы ты спалил. Он перебрал браги и заснул в бане. Угорел.

– Для чего это ты мне говоришь?

– Для возвращения на Родину у тебя нет препятствий. Тебя не будут преследовать. Как у вас говорят – где родился, там и пригодился.

– Это глупая пословица, ее придумали лентяи. Родина там, где ты живешь, и где ты добываешь себе пропитание. Во всяком случае, я не скучал до тех пор, пока ты не спросила. А сейчас что-то кольнуло в сердце.

– Это была стрела Амура, – заметила Мина, сбрасывая с себя шаль, и являя абрис прекрасного тела.

– Под этой тканью у тебя нет ничего? – спросил Егор.

– Вообще-то это не ткань, а платье. Но под ним нет ничего, что стало бы для тебя препятствием, Егор.

– Я не говорил, что меня зовут Егор.

– Ты сказал, что ты урус. Я назвала тебя первым попавшимся мне на ум русским именем.

– У тебя на все ответ найдется. Как это у тебя получается?

– Я умна. Ты сам сказал.

– Ну, если ты такая умная, скажи, почему мне все время мнится что-то сверхъестественное. Давеча мне показалось, что ты сидишь на облаке и уплываешь в даль.

– Это от голода. Ты пьешь на голодный желудок. Поешь. Я прикажу Ибрагиму приготовить горячую еду.

– Обязанности повара тоже он выполняет?

– Да, он хорошо готовит в свободное от основных обязанностей время. А времени у него хоть отбавляй.

Егор засмеялся.

– В таком случае, я хочу рыбу, приготовленную на решетке. Аурату, я имею в виду приготовленную на углях.

– Я поняла. Аурату не обещаю, свежей ее сюда не доставить. А вот форель горную, пожалуйста, она здесь в речке водится.

– Я думал, что если ты не сможешь угостить меня рыбой, значит, ты земная женщина. Если сможешь, значит пери. Откуда взяться рыбе в этой горной местности? Но выясняется, что ты можешь достать рыбу и объяснить ее происхождение.

– Значит, ты больше не подозреваешь меня?

– Нет, все в порядке.

– Итак, рыбу.

– Кебаб. Негоже есть рыбу на такой высоте среди облаков.

– Очень хорошо, кебаб. Скоро все будет готово. Поешь пока закусок.

– Но ты не отдала распоряжения.

– Вообще-то он ловит все на лету, но раз ты настаиваешь.

Мина хлопнула в ладоши, в зале появился Ибрагим.

– Ты все слышал?

– Да, госпожа.

– Исполняй.

– Он нас подслушивал все это время?

– Нет, он меня охранял. Насчет кебаба, чтобы не было подозрений. Я приказала зарезать барана, когда увидела, как ты поднимаешься в гору. Как видишь, и в этом ничего сверхъестественного. Ешь.

Егор, наконец, обратил взгляд на поднос.

На нем были оливки, овечий сыр, холодные тушеные овощи, айва, соленая мушмула и стопка хлебных лепешек.

– И вина налей.

Егор наполнил кубки вином.

– За тебя, хозяйка горы, – сказал он и выпил.

– Как ты хорошо сказал, – засмеялась Мина, – меня так еще никто не называл. Значит, мы пьем за хозяйку горы.

Егор осушил кубок и почувствовал, что он пьян. Можно сказать, впервые в жизни. Его богатырский организм всегда легко справлялся с любым количеством вина. Но сейчас он был во хмелю. Он взглянул на принцессу. Видимо, она обладала еще более крепким здоровьем, ибо три кубка вина выпитых ею, никак на ней не отразились.

– Как ты сказал, негоже есть рыбу среди облаков. Развивая эту мысль, можно предположить, что ты хочешь птицу.

– Нет, нет. Никаких птиц. С меня достаточно того, что есть на столе.

– А где ты предпочитаешь есть рыбу? Когда это было в последний раз?

– В Ленкорани. Мы там жили короткое время. А до этого в Иерусалиме. И еще на каком-то острове. На каком не знаю. Меня туда принесли и унесли. Названия не сказали.

– Это было на Кипре. Вероятно.

– Возможно. Пограничных столбов я не видел.

– Кстати, человек, который готовил вам рыбу, на следующий день готовил ее для римского императора Фридриха II.

– Не знаком.

– Зато сестра твоя с ним хорошо знакома.

– Да, она что-то говорила об этом. Но она соврет недорого возьмет.

– Зря ты так, твоя сестра никогда не врет. Так бывает, человек говорит правду, а ему не верят.

– Что же поделать – репутация.

Егор больше ничему не удивлялся. Он взялся за кувшин. Но тот был пуст.

– Еще вина? – спросила Мина.

– Пожалуй. А ты много обо мне знаешь. Про сестру откуда тебе известно?

– Месяц назад я гостила в отчем доме. Мой отец хан, он живет в Бендер-Энзели. Она со своим мужем, индийским принцем, останавливались в караван-сарае, принадлежащему моему отцу.

– Я не сомневался, что у тебя и этому найдется объяснение. Поэтому можешь говорить все что угодно. Я тебе поверю.

– На Кипре ты был с твоим другом Али?

– Нет, все было иначе. Он не был моим товарищем. Если я скажу, с кем я был, ты поднимешь меня на смех.

– Это был Назар.

– У твоего отца и на Кипре есть караван-сарай? – спросил Егор. – Нет? Тогда откуда тебе это известно?

Хозяйка горы молчала, тогда Егорка сказал:

– Кажется, я здесь загостился.

– Откуда я это знаю не имеет значения, – сказала Мина, – имеет значение то, что настало время нам разделить это ложе. Ты же не откажешься от этого? Верно?

Поскольку Егорка молчал, Мина встала во весь рост. Прозрачная ткань, которую она именовала платьем, скользнула вниз, и Егор увидел ее нагое тело во всей ее неземной красоте.

– Вообще-то я не принимал ислам, – сказал Егор, – в отличие от своей сестры. Не понимаю, почему я оказался в мусульманском раю. Хотя, нет, понимаю. По блату, по знакомству, видно Али замолвил словечко. Возможно, это была последняя воля умирающего друга. Пусть в таком случае и он войдет сюда. Иначе я буду неспокоен.

– Егор, ты жив, – возразила Мина, – и я женщина из плоти и крови. Вот моя рука. Иди за мной.

– Ты знаешь, милая, меня этими вашими женскими штучками не проймешь. Я очень стоек в этом вопросе. Я был более двух лет женат, но к жене так и не притронулся в силу ее слишком юного возраста. А теперь прости, я ухожу. Кирка и лом ждут меня, все глаза проглядели.

– А если я помогу твоему другу, ты останешься?

– Останусь ненадолго. Вернее, за этим я и пришел. Но как? С этого надо было и начинать.

– А я подумала, что ты пришел, услышав призывы моего сердца.

– Открой темницу, отвори камень, выпусти Али. И я останусь с тобой столько, сколько ты пожелаешь. Я сделаю с тобой такое, что все райские гурии почернеют от зависти к тебе.

– Не волнуй меня, я и так уже сгораю в пламени страсти. Но выпустить его не могу. Это против правил. Ты сам его освободишь.

– Но как? – вскричал Егор в бешенстве.

В зале тут же возник Ибрагим. В одной руке он держал блюдо с дымящимся кебабом, а в другой копье, готовый поразить строптивого гостя.

– Китайский порошок, – молвила Мина, мановением руки отсылая привратника, – он разнесет твою скалу к чертовой матери.

– И что это за чертовый порошок?

– Вообще-то китайский. Но ошибка уместная. Это взрывчатое вещество. Серая пыль. Сыпешь, поджигаешь и ба-бах!

– И где я его возьму?

– В Азербайджане его нет, – вздохнула Мина, – только в Китае. Да и там он на вес золота.

– Это ничего. Золото у меня есть. Но как я попаду в Китай? Дорога туда и обратно займет два, три месяца. И он уже не понадобится.

– Я долго буду стоять голой? – спросила девушка.

Все же это былапери, как первоначально предположил Егор. Он уже в этом не сомневался.

– Как глупо я должно быть сейчас выгляжу, – заметила Мина. – Никогда еще мне не приходилось уговаривать витязя лечь со мной.

– И много у тебя их было? – ревниво спросил Егор.

– Не твое дело. Ты идешь со мной? Или я одеваюсь.

– Прежде скажи, где взять порошок.

– Китай завоеван монголами, – произнесла Мина.

– И-и….?

– Дальше сам.

– Намек понял, – сказал Егор, хотя еще ничего не понял, но тянуть далее было бы верхом неприличия.

Он притянул к себе девушку, запрокидывая ее лицо поцелуем. И почувствовал, как теряет вес своего тела и поднимается куда-то ввысь. Заботы вдруг оставили его.

Когда Егор очнулся, он увидел ткань палатки над головой. Открыл полог и выглянул наружу. Все вокруг было занесено снегом.

– Любопытно, – подумал он, – неужели каждое посещение рая заканчивается снегопадом? А где девица? Неужели мне все это привиделось? Однако снег в середине марта – это неожиданно. Ах да, здесь же горы. Неужели это был сон?

Он долго вглядывался в соседнюю вершину. – Нет, это был не сон. Но, как я в таком случае, здесь оказался? Ибрагим, конечно, мужик неслабый, но сюда бы он меня не донес. Надо будет еще раз прогуляться. Б-рр, – Егор зябко передернул плечами. Он основательно продрог в палатке. Егор подошел к скале, приложил к ней ухо. Крикнул.

– Эй, Али!

Взял кусок гранита, валявшегося под ногами, постучал по скале. Тишина. Ну что же, пора за работу. Заодно и согреемся. Он взялся за лом и всадил острие в тонкую расщелину, и замер. Что-то очень важное откликнулось ему в этот миг, и он тщетно пытался извлечь это из глубин сознания. «Китайский порошок! – вдруг выплыло из памяти. – А почему китайский порошок, что было с ним связано»? Надо помочь памяти. Егор бросил лом и стал спускаться вниз по склону. Ручей был на месте. Егор пошел вверх по течению. Добрался до середины горы и остановился. В этом месте ручей уходил под скалу. Вернее, он вытекал из нее. В то время, как он должен был привести на плато. Но здесь не было никакого плато. И надо было поворачивать обратно. И тут он заметил, что из кармана его фарзии выглядывает кончик какой-то ткани. Егор с недоумением вытянул его. Это была прозрачная невесомая синяя материя с серебряными звездами. Мина! Значит, она ушла от него, в чем мать родила. В такую-то погоду. Как она сказала – «китайский порошок». И тут он вспомнил окончание фразы – «Разнесет все к чертовой матери».

– Спасибо, хозяйка горы, – сказал Егор и обмотал шею этой тканью. Тепла от нее не было, но было приятно. – Может, еще встретимся. Я буду рад.

Егор вернулся к скале и постучал по ней.

– Эй, Али, я в город. Держись там. Я скоро.

Егор собрал палатку, инструменты спрятал под камнями. Проверил тайник, в котором лежал хурджин набитый золотом. Отсыпал себе десяток монет и пошел на тракт.

По мере отдаления от горы, снежный покров пошел на убыль. И на караванной тропе его вовсе не было.

«Значит, только меня засыпали, – подумал Егор, – прицельным снегометанием. Точно, все это райские штучки. А у Али, как он рассказывал, было точно также». Он простоял на дороге около двух часов. Один небольшой караван прошел в обратную сторону. Когда появилась попутная арба, в возчике он к радости своей узнал горшечника и счел это добрым предзнаменованием.

– Салам, а киши, – крикнул он издалека, – как хорошо, что ты вернулся!

Арбакеш приложил ко лбу ладонь козырьком узнав, расплылся в улыбке.

– А, езид, ты что ли, кто вернулся? Я вернулся? Это ты вернулся, а я здесь часто езжу, – поравнявшись с Егоркой, он натянул поводья.

– Опять горшки везешь? – спросил Егор.

– Конечно, я их всю жизнь вожу. Это моя работа. А ты в город?

– Да, если подвезешь, помогу продать.

– Конечно, подвезу, дорогой мой, садись, у тебя легкая рука. Садись, садись.

Рассказывай.

– Что рассказывать?

– Как что? Вся деревня за тебя переживает. Пробил тоннель? Как девушка? Отец ее, изверг, не сжалился над тобой?

– Нет, не сжалился. Долблю пока что.

– А в город зачем? Инструмент поломался?

– Кое-что купить надо. Кстати ты случайно не знаешь, что такое китайский порошок?

Арбакеш покачал головой.

– В первый раз слышу.

– А с монголами ты хорошо знаком?

– Кое с кем знаком, в основном с часовыми на воротах. Зачем тебе?

– Я пока еще плохо представляю, зачем мне это. Ты езжай пока. А я подумаю.

– А может, ты бросишь эту затею, а сынок? – сочувственно сказал возчик. – Мало что ли девушек на свете? Свет клином сошелся на ней? Зачем тебе такой тесть сдался. Если сейчас такие условия ставит, то, что потом будет? Со свету сживет.

– Ты мне напомнил одну библейскую историю, – заметил Егор. – Там жених семь лет в рабстве провел у своего тестя. Так что в твоих словах есть рациональное зерно, но что делать, сердцу не прикажешь, – вымолвив это, Егор погрузился в свои мысли. А старик, видя его озабоченное лицо оставил его в покое.

 

Константинополь

И мы оставим его в этом раздумье и вернемся к Али, заключенному в камеру обскура. Правда темница была, можно сказать, со всеми удобствами. И даже одиночество его скрашивала компания, которой он не искал. Сия компания сама нашла его. Буквально ждала своего часа и дождалась. А может, даже сама все устроила. Сказано же, что некая сила всегда пребывает настороже, чтобы облегчить путь, ведущий тебя к погибели. Лишь только Али подумал об этом, как услышал следующее.

– Только вот этого не надо, – возразил Иблис, – я, как говорится, хулу и лесть приемлю равнодушно, но напраслины возводить на себя не позволю. Я тебя сюда не звал и не подталкивал. Взалкал, так и скажи.

– Неправда, – в свою очередь возразил Али, – ты меня знаешь, я к деньгам равнодушен. Так обстоятельства сложились. Мне это не нужно было. Я открыл собственное дело в Ленкорани, юридическую контору. Пошли клиенты. Но по закону подлости, как только я становлюсь на стезю юриспруденции, вмешивается какая-нибудь семейная пара, и все летит к черту.

– Я же просил!

– Извини, к Иблису.

– Нет, нет. Вообще. Я к этому не хочу иметь никакого отношения. И вот еще что. Я тебя совсем не знаю.

– Понятно дело, иначе, чтобы ты здесь делал. Но хочу предупредить, что тебе меня не сбить с пути истины.

– Не бросайся словами, – заметил Иблис, – путь – он предопределен. С него нельзя сбиться. Ты идешь туда, куда должен прийти.

– А-а, так ты из этих, из кадаритов.

– Ты не прав. Не мельчи в отношении меня, я слишком велик для одного религиозного течения.

– Но, если ты тоже склоняешься к этому взгляду на положение вещей, скажи, почему умерли моя жена и мой ребенок?

– Не я знаю, – ответил Иблис, – знает Бог.

– Тогда скажи, почему я не встретил их в раю. Я был там.

– Почему ты меня спрашиваешь? Надо было спросить у того, кто тебя туда доставлял.

– Не догадался, – мрачно ответил Али. – Ладно, где мое вино. Выпьем, что ли.

– Но мы же на прогулке, какое вино. Неприемлемо хлестать вино на ходу, – укоризненно сказал Иблис.

– А, может, ты организуешь что-нибудь вроде ковра самолета. Мы будем лететь и выпивать.

– Так это… мы уже давно в полете.

Али, спохватившись, глянул под ноги и обомлел. Внизу лежала ночь, и они неслись над землей. Сверкали горные вершины, отражая лунный свет своими снежными шапками.

– То-то я смотрю сквозняк сильный, – заметил Али, – и что это за местность? И где мое вино?

– Твое вино осталось в пещере. А внизу местность, лежащая к северу от Константинополя. Вот от, кстати. Видишь – это Галатская башня, а это Влахернский дворец. Ты хочешь вернуться в пещеру за вином?

– Зачем же, я думаю, что мы и здесь вина раздобудем. Византия славится своими винами. Давай, снижайся.

– Послушай, Али, такого уговора не было. Мы летим в этот, как вы люди его называете, …. ну, то, что, что ниже уровня.

– Какого еще уровня?

– Ниже рая. Сейчас проветримся, а потом ко мне в гости, в ад, одним словом. Ты не беспокойся. Я приму тебя по-царски, да, что там, ни одному царю такого не снилось. Там столько интересных людей. Тебе там будет с кем поговорить о религии и философии.

– Философия – это не ко мне. У меня друг есть, кстати, кулак у него покрепче, чем у меня. Не поверишь, быка-трехлетку, одним ударом валит. Он так сказал, а у меня нет причин ему не верить. С философией это к нему. В ад мне еще рано, не заслужил. Давай снижайся.

– Почем тебе знать, заслужил или не заслужил.

– Когда умру, тогда и узнаем. Какой красивый залив, и златая цепь на заливе том.

– Это бухта называется – Золотой Рог, а цепь железная.

– Идем на посадку, – объявил Али, – ты, наверное, знаешь, где здесь вино подают. Какое-нибудь приличное место.

– Ты угощаешь, – предупредил Иблис, и две человеческие фигуры, парящие в звездном небе, пошли на снижение. Вскоре Али ощутил под ногами камни набережной. Судя по тому, что на улицах сновало много людей, было еще не так поздно.

– Лучшее вино подают у ипподрома, – сказал Иблис, – и, кстати, единственное место, где к вину подают креветок. Все-таки прогулка по христианской столице имеет свои преимущества. Никто не лезет к тебе с гастрономическими запретами, как это делают иудеи да мусульмане – не ешь вина, не пей свинину, то есть наоборот.

Выглянула луна, прятавшаяся за облаками, и Али увидел, что Иблис был теперь в форме госпитальера – красный крест на белом фоне, под шляпой развевались золотистые кудри, о левый сапог бился длинный меч.

– Это ты нарочно, – спросил он, – в память о днях моей былой славы?

– А что, славно вы там повеселились. Я радовался, глядя на вас. Это же надо, нашли, где резвиться – в Иерусалиме. И кто – один безбожник другой многобожник, – два сапога пара. Между прочим, там я тебя и приметил. Ну, думаю, мой клиент. Я люблю остроумных людей. Мусульманин, пьющий вино в храме гроба Господня. Хорошо еще притон там не устроили. Хотя у тебя там, кажется, что-то было, а потом он еще спрашивает – чего тебе от меня надо? Ни один христианин не согласился бы на такое, чтобы я ему не предложил в обмен.

– Город, как город, – пожал плечами Али, – храм, как храм. Вот то здание впереди, ничем не хуже.

– Это церковь святой Софьи. Красиво, да? Но Иерусалим и тот храм, где вы куролесили, много значат для христиан. В этом есть парадокс и известная ирония. И город иудейский, и храм иудейский, а, поди ж ты, – христианские святыни. Мусульмане и христиане смертным боем бьются за еврейские земли. Не понимаю. Местность препаршивая, кругом одни камни, жарко, воды мало. Так нет же, свет клином сошелся у них на этом месте. Ты свинину будешь есть? Ее здесь хорошо готовят.

– Нет, – отказался Али.

– Почему, – лукаво спросил Иблис, – ты же недавно ее вкушал и нахваливал.

– Это была дичь, кабан, лесной зверь.

– Да, брось ты, свинья, она везде свинья. Так тебе мой наряд не по душе? Поменяю. Хочу, чтобы у нас было полное взаимопонимание.

– Это вряд ли.

– Тем не менее. Что же мне надеть. Думаю, что ряса священника мне подойдет. Авек плезир.

Иоаннит исчез, и вместо него рядом с Али шел служитель католический церкви в длинной сутане, но из-под полы у него по-прежнему выглядывал меч.

– Ну, как я теперь?

– Ты слишком хорош для священника. Эти золотистые кудри. И меч здесь неуместен.

– Напротив, мой друг, как показали крестовый походы, самыми воинственными людьми на земле являются католические священники. А то, что я слишком хорош собой, так это не возбраняется.

Иблис подмигнул стайке девиц, проходящей мимо. Те прыснули и стали оживленно обсуждать не в меру игривого падре.

– А ты так и останешься в этой одежде? Имей в виду, мусульман здесь не жалуют.

– Вообще-то здесь не должны жаловать католиков, – возразил Али, – учитывая, то, что западная церковь натворила, но она очень ловко манипулирует гневом толпы, направляя его в нужном направлении. По сути, мусульмане никогда не препятствовали христианам совершать паломничество в Иерусалим. Так нет же, папа закатил истерику, требуя, вернуть гроб Господень.

– Ты мне будешь рассказывать, – отозвался Иблис, – я же при этом присутствовал.

– И наверняка подзуживал.

– Вот нет, не было этого. Я просто наблюдал. Я вообще здесь не причем. Ты опять за свое. Нашли, понимаешь, козла отпущения. И главное, как удобно, все свои грешки можно списать на нечистую силу. Алчность, трусость, подлость, хитрость, предательство, измену. Как попался, так сразу, простите, бес попутал. Разве я не прав, Али?

– Определенная логика в твоих словах есть, – согласился Али.

– Спасибо. Но как нудно и длинно ты отвечаешь. Нет, чтобы сказать – да. Коротко и ясно.

– Ты куда-то торопишься? – спросил Али.

– Я? Тороплюсь? – Иблис захохотал, – чудак человек. Куда же мне торопиться? Я же вечный. А эта ночь будет длиться долго. Но ты меня понял.

– Разница между двумя «да» может быть большей, чему между «да» и «нет». – Возразил Али. – Поэтому я отвечаю так обстоятельно, чтобы ты не сделал из моих слов неверного вывода.

– Ну как вот с тобой разговаривать. В ответ на мое замечание ты закатил целую тираду. Но мы, кажется, пришли.

– Это здесь, – спросил Али, – в подвале? И что это тебя все время под землю тянет?

– Это не подвал, просто этот дом стоит в двух уровнях. С этой стороны подвал, но с видом на Босфор, а с той выходит на масличную рощу. Очень удобно здесь выпил, а там закусил. Но, если тебе не нравится, можем посидеть в другом месте. Хочешь в царском дворце. Там как раз император ужинает. Правда, там шумно, да и общество не из приятных, одни подлецы и предатели.

– А еще есть варианты?

– Выбирай любую планету, хочешь Муштари. Там несколько безлюдно и холодновато, да и дышать нечем. Но зато вид потрясающий. Вся вселенная под ногами. Куда ни посмотришь – везде звезды. И кометы – туда сюда, вжик, вжик. Зато поговорить можно спокойно.

– Останемся здесь, – сказал Али.

– Я так и думал, уже и заказа сделал.

По каменным лестницам они спустились в корчму. Хозяин бросился к ним навстречу со словами.

– Здравствуйте дорогие гости, заждались вас. Все уже готово. Лучший столик с видом на Босфор.

– Шумно у тебя сегодня и многолюдно, – заметил Иблис.

– Прикажете очистить помещение, – спросил хозяин, – это генуэзцы.

– Ну что ты, пусть гуляют люди. А мы с товарищем тоже приобщимся к чужому веселью.

На столе, к которому привел их хозяин, стоял огромный глиняный кувшин, два высоких кубка и большое блюдо, полное дымящихся креветок. Кубки хозяин наполнил собственноручно.

– Будем здоровы и веселы, – сказал, усаживаясь Иблис, и взялся за кубок. Али последовал его примеру.

– Это венецианцы, – выпив вино, сказал Иблис, вытирая рот рукавом сутаны, – корчмарь ошибся. Они вытеснили из Византии пизанцев и генуэзцев. Они главные бенефициарии падения Константинополя. Теперь вся морская торговля на Средиземном море в их руках. Венецианский дож финансировал многие крестовые походы.

Иблис говорил громко, пожалуй, даже нарочито громко. Али видел, что венецианцы, сидевшие за соседним столом, стали прислушиваться к их разговору.

– И гибель города Зары, тоже на его совести, – добавил Иблис.

– Но здесь не только купцы, – заметил Али, – здесь есть и крестоносцы.

– Верно, трое дворян из французского гарнизона. Ты хочешь вспомнить былое?

– А кроме креветок нам ничего не подадут? – спросил Али.

– Ты же не будешь есть свинину?

– Наверное, у них есть рыба. Константинополь – морской город.

– Всю рыбу сожрали крестоносцы, – сказал Иблис.

– Похоже, ты их не очень жалуешь?

– Кто же любит конкурентов. По части смертоубийств, истребления людей они давно меня заткнули за пояс.

– Но ты шутишь насчет рыбы?

– Как это ни смешно, мой дорогой факих, но нет, не шучу. Крестоносцы захватили этот город девять лет назад. Три дня, в течение, которых шло разграбления города, отбросили его назад во времени на десятилетия. Система жизнеобеспечения города вещь достаточно сложная. Фактории были разграблены, их хозяева убиты. Не скоро все налаживается. Торговля, связи, поставщики, покупатели. К этому кабаку раньше подходила мраморная лестница. Где она сейчас? Выломали и увезли. Какой-нибудь лотарингский барон выложил ею дорогу в нужник у себя в поместье.

– Так как насчет рыбы? – перебил его Али.

– Чем тебе это не рыба? – Иблис указал на блюдо с креветками. – Тоже морепродукт.

– Это не рыба, это моллюск, – возразил Али.

– Я вижу ты и в биологии силен, молодец. А рыбу мы сейчас закажем.

Иблис подозвал хозяина и, не говоря ни слова, взглянул на него.

– Сожалею, благородные господа, – в отчаянии сказал хозяин, – но рыбы нет.

– Что я тебе говорил, – сказал Иблис, – ешь креветки, они полезные.

Он наполнил чаши вином.

– Хлеб-то есть, – спросил Али, – сыр, оливки?

Хозяин взглянул на Иблиса, тот кивнул.

– Неси, – сказал тот, – уважим гостя.

– Чокнемся, – сказал Иблис.

Но Али, словно не слыша, осушил свой кубок. Иблис хмыкнул и выпил.

– Гнушаешься, – сказал он, поставив со стуком кубок.

– Нет, – возразил Али, – просто я не из твоей паствы.

– Но к Назару ты тоже не прибился, – заметил Иблис.

Али пожал плечами, и в этот момент услышал, как кто-то за соседним столиком сказал:

– Вот святой отец прикладывается, прямо оторопь берет.

Али обернулся и увидел, что это был один из венецианцев, их было человек пять, в расшитых добротных камзолах, в шапочках.

– Не обращай внимания, – сказал Иблис, даже не поведя головой.

Он сидел спиной к говорившему человеку.

– Это моряки торгового флота, боцман и старший матрос. А с ними приказчики-венецианцы. Не отвечай, и они угомонятся.

Но компания не думала успокаиваться. Другой венецианец сказал:

– А этот второй похож на мусульманина. Ей Богу, и одежда на нем мусульманская. Я видал такое платье на них, когда был в Египте. Что интересно он здесь делает?

Али взглянул на Иблиса, тот повторил:

– Не обращай внимания.

– А ты видел падение Константинополя? – спросил Али. – Как же это вышло, что крестоносцы напали на своих единоверцев?

– Это долго рассказывать.

– А ты коротко, в двух словах.

– Если в двух словах, то так вышло.

– Не настолько коротко. Нам спешить некуда, мне в особенности, а говорить нам с тобой особо и не о чем.

– Насчет последнего замечания, пожалуй, не соглашусь, я собеседник интересный. Занимательный. Но ладно, спешить действительно некуда, раз ты настаиваешь. Видишь ли, мой любознательный друг, до того, как царевич Алексей, сын свергнутого и ослепленного Исаака, привел крестоносцев в Константинополь, чтобы разобраться с дядей Алексеем III, он много чего наобещал. Крестоносцам двести тысяч марок серебра, продовольствия и десятитысячный отряд для экспедиции в Святую землю. Венеции единовременный взнос в десять тысяч марок и возмещение всех убытков, понесенных ею в Константинополе за последние тридцать лет. Дело в том, что Венеция благодаря тому, что была первой морской державой на Средиземном море, когда-то выговорила у Константинополя исключительные условия. Она издавна имела привилегии. Но византийские цари время от времени грабили венецианскую колонию, не платили долги и так далее. В 1172 году царь Мануил, желая наказать венецианцев, которые, пользуясь своим правом селиться в Константинополе и торговать беспошлинно, совершенно обнаглели, наложил арест на их имущество. Около двадцати тысяч венецианских купцов потеряли свои товары и строения. В последствии правительство обязалось возместить им убытки, но до этого не дошло. Через десять лет это повторилось. Но на этот раз все переросло в погромы и убийства, некоторых венецианцев продали в рабство. С этого времени Венеция жила жаждой мести. Царевич Алексей уверил крестоносцев в том, что народ только и ждет его возвращения, что в портах Константинополя его встретит флот из шестисот кораблей. И, что это чрезвычайно легкое предприятие. Он кичился своей роскошью, но поскольку денег у него не было, то раздавал денежные расписки, подкупая отдельных рыцарей. Всего векселей набралось на полмиллиона марок серебра. Это происходило на Корфу в начале апреля. В июне крестоносцы подошли к Константинополю, и здесь вождей крестоносцев ждал неприятный сюрприз. Оказалось, что возвратить трон Алексею будет не так легко, как он расписывал. Вдруг выяснилось, что греки относятся к нему почти враждебно, не хотят давать ему присяги. И, чтобы выполнять договоренности, крестоносцам надо начинать военные действия. Собственно Алексей III всерьез и не воспринял ни племянника, ни тридцатитысячный отряд крестоносцев. Могла ли эта горстка военных всерьез угрожать неприступному городу с высокими крепкими стенами.

Крестоносцы высадились у азиатского берега, разграбили все, что смогли и после этого двинулись на Константинополь….

Али вдруг обратил внимание на то, что Иблис говорит нарочито громко. Компания христиан, сидевшая неподалеку изредка переговариваясь между собой, тоже прислушивается к его словам. Это было чревато ссорой. Он хотел, было указать на это Иблису, но потом решил, что с таким попутчиком и сам черт не страшен. А не то, что несколько купчишек.

…Алексей III выставил против них войско в шестьдесят тысяч человек. Но это не помогло. Крестоносцы атаковали Галатскую башню, а также разорвали цепь, преграждавшую бухту Золотой Рог – самое слабое звено обороны города. Греки сделали вылазку и отбили нападение крестоносцев, но затем были вынуждены отступить обратно в город. После этой неудачи перепуганный Алексей III бежал из Константинополя, бросив жену и детей на произвол судьбы. Казалось бы, путь к престолу для царевича был открыт, но тут в городе начались волнения. Вместо сбежавшего Алексея III народ призвал на царство слепого Исаака из тюрьмы. Это было вовсе неожиданно для крестоносцев, ибо с одной стороны делало излишней дальнейшую осаду, а с другой стороны возникал вопрос об оплате векселей Алексея, который, не имея власти, не мог их обеспечить. Крестоносцы не отпустили Алексея к отцу. Но послали парламентеров спросить у Исаака, намерен ли он выполнить обязательства, данные сыном, и вознаградить их за оказанную услугу. Узнав о величине долга, Исаак ответил: «Конечно, вы оказали такую большую услугу моему сыну, что за нее можно было бы отдать всю империю, но я не знаю из чего вам платить». Исаак оказался в затруднительном положении. Он конфисковал имущество сторонников бежавшего Алексея III, переплавил некоторые памятники, взял деньги у церквей, таким образом, ему удалось собрать лишь сто тысяч марок. Эту сумму разделили между французами и венецианцами. Тогда дож Венеции Дондоло заключил с Исааком договор, согласно которому крестоносцы должны были остаться в Константинополе еще на год, якобы для охраны, но на самом деле, чтобы Византия смогла исполнить свои обязательства. Однако отношение к крестоносцам теперь изменилось. К ним относились как к врагам. Между греками и латинянами часто происходили стычки. Царевич Алексей вызывал у народа презрение, поскольку именно он привел чужеземцев в город. В городе вновь начались волнения. Исаак решил позвать крестоносцев для наведения порядка, а для переговоров с ними назначил царедворца Алексея Дуку по прозвищу Мирзуфл. Но тот выдал эту тайну народу и возглавил мятеж. Последовал дворцовый переворот, в результате которого царем провозгласили Алексея Дуку. Исаак, не выдержав нового горя, умер. Царевича Алексея поместили в тюрьму, где тихо умертвили. Видя, что выплата долга еще более усложнилась, предводитель крестоносцев и Дондоло заключили между собой тайный договор, в котором были следующие пункты:

1. Захватить Константинополь и установить там латинское правительство.

2. Разграбить город, и добычу разделить. Из этого три доли Венеции, одна доля – предводителю крестоносцев итальянскому князю маркграфу Монфератскому Бонифацию и другая доля – французским князьям.

3. Выбрать нового императора голосами 12 избирателей, по 6 от Венеции и Франции. Избранный император получит ¼ часть империи, остальное будет разделено поровну между остальными. Сторона, из которой не будет избран император, получит под свою власть все церкви, и право выбрать патриарха.

Штурм начался возле Влахернского дворца. Крестоносцы засыпали ров, установили лестницы, но сверху полетели стрелы и камни. Защитники отчаянно защищались, однако к вечеру башня была взята. Но закрепиться крестоносцы не смогли. Это было девятого апреля. На следующее утро в Константинополе начался пожар, спаливший половину города. Второй штурм был двенадцатого апреля. Он увенчался успехом и Бонифаций вступил в город. Мурзуфл бежал, в городе началась паника. Греки запросили пощады, но, несмотря на это Константинополь был отдан войскам на трехдневное разграбление. И, что тут началось, дорогой мой друг! То, что происходило, не поддается никаким описаниям. Жаль, что ты этого не видел. Магазины, дома, церкви, дворцы – все подверглось грабежу. Крестоносцы налетели на Константинополь, как тучи саранчи. Они грабили, убивали, насиловали всех, кто попадался им на пути. Если, в доме не находили денег, начинали пытать хозяина. Они вламывались в церкви и бросались к святыням, забирали церковную утварь, иконы, украшения. Крушили памятники, жгли древние рукописи. Некий монах ворвался в греческую церковь и вытащил прятавшегося на хорах старика – священника и занес над ним меч, требуя показать раку с мощами святых. Священник, видя, что имеет дело с лицом духовного звания, доверился ему и указал на спрятанный сундук. И тот забрал оттуда сосуд с кровью Христа, щепки от креста, кость Иоанна-крестителя и еще какие-то кости святых. Это самое яркое из моих воспоминаний. Христиане грабили и убивали христиан…

Али вновь бросил незаметный взгляд в сторону венецианцев, те уже вовсе не говорили друг с другом, но внимательно слушали Иблиса. Али взялся за свою чашу, она была пуста, стал ее наполнять. Иблис при этом ткнул пальцем в свою, мол, и мне тоже. Разливая вино, Али мысленно отвлекся, а когда вновь прислушался к словам Иблиса, тот говорил на каком-то странном языке.

– Заутра же солнцу восходящему внидоша в святую Софию и одраша двери и разсекоша эмбол окованный серебром и столпы серебряные двенадцать и четыре иконостаса и тябло разсекоша и двенадцать престолов и преграды алтарные а то все было из серебра и со святой трапезы отодраша дорогие камни и жемчуг. Захватили сорок кубков и паникадила и светильники серебряные, им же несть числа. С бесценными сосудами похитили евангелие и кресты и иконы, последние снимали с мест, отдирали с них ризы. А под трапезой нашли сорок кадей чистого золота, а на хорах и рунице не сочтешь, сколько взяли драгоценностей. Так обобрали святую Софию, святую Богородицу Влахернскую, идеже святой Дух схождаще по всей пятнице и те одраша, а о других церквах сказать нельзя, яко без числа. Черниц и чернецов и попов облупиша, а некоторых избиша.

– Тебя куда понесло? – спросил Али.

– Прости, это я тебе документ зачитывал, отчет так сказать…

Иблис сделал пальцем знак, словно он переворачивает невидимую страницу, сложил ладони. Али, в самом деле, услышал звук захлопывающейся книги.

– Добычи им досталось до миллиона марок серебра. После погашения обязательств Алексея и долга, остаток был разделен между крестоносцами. Каждому пехотинцу досталось по пять марок, всаднику десять марок, рыцарю – двадцать. Дож Дондоло взял себе четыре бронзовых позолоченных коня. Они стояли на ипподроме. Теперь они украшают портик святого Марка в Венеции. Здесь бы я с удовлетворением закончил свой исторический экскурс, – заметил Иблис, – но вынужден сказать и о возмездии, постигшим крестоносцев за их деяния. Основная часть рыцарей погибла под Адрианаполем. Это произошло весной следующего года в 1205, в битве против болгарского царя Иоанна Асеня. Избранный царем Византии граф Фландрии Балдуин попал в плен. На следующий год погиб под Солунью в бою с Асенем Бонифаций Монферратсикй. Только дож Венеции Дондоло умер своей смертью.

Подошел хозяин с подносом.

– Я нашел для вас рыбу, – радостно сообщил он, – правда, она копченая, но это рыба, и очень вкусная.

Рыба, в самом деле, оказалась вкусная, и она сочилась жиром. Съев кусок, Али стал искать, обо что вытереть руки, и в этот момент на его плечо опустилась чья-то тяжелая длань.

– Мы же к вам обращаемся, сеньор. Почему вы не отзываетесь?

Али взглянул на Иблиса, но тот пожал плечами. Али сбросил руку с плеча и взялся за кубок с вином.

– Что вам угодно? – спросил он, не оборачиваясь.

– Мне угодно, чтобы вы ответили, не являетесь ли вы мусульманином. И встаньте, сеньор, я не привык разговаривать со спиной человека, похожего на мусульманина.

– А к чему вы привыкли, – спросил, поднимаясь, Али, – сразу наносить удар в спину?

– Что-о? – вскричал взбешенный венецианец, хватая Али за одежду.

– Остановитесь, сеньор, – подал голос Иблис, – он не мусульманин, он грек.

– Грек, – переходя в стадию стабильного гнева, воскликнул задира, – так это еще хуже. Встаньте на колени и просите у нас прощения.

– На колени? – переспросил Али. – На колени это можно.

Он ухватился испачканными рыбьим жиром руками за проймы камзола венецианца и ударил его головой в лицо. Тот охнул, и упал на колени. Оставшиеся четверо венецианцев разом поднялись и пошли к их столику, расстегивая пуговицы и закатывая рукава.

– Остановитесь, сеньоры, – обратился к ним Али, – не я начал ссору, а ваш товарищ. И я вовсе не грек.

– А кто вы, – спросил один из них.

– Я азербайджанец, мусульманин.

– Тогда тебе конец, – сообщили ему, – грека мы бы еще оставили в живых.

– Почему их так бесит моя религиозная принадлежность, – спросил Али у Иблиса, который сидел за столом с отсутствующим видом, – я еще не затеял ссору ни с одним христианином, только потому, что он христианин. Хотя наши религии по слухам этим и различаются. Якобы христианин смирен и миролюбив, а мусульманин воинственен и дерзок.

– Ты же сам сказал – якобы. В этом все дело, – ответил Иблис, продолжая делать вид, что происходящее его не касается.

– Может быть, ты мне поможешь, – спросил Али.

– Конечно, – заверил Иблис, – как только я вернусь, извини срочное дело. Постарайся продержаться до моего возвращения.

Али не стал дожидаться других венецианцев, бросился навстречу и прыгнул на них, успешно свалив двоих, упал и откатился в сторону. Вскочив на ноги, он опрокинул стол, устроив преграду между собой и нападавшими. Теснота корчмы была ему на руку. Разъяренные венецианцы махали кулаками, часто промахивались. Али пропустил пару ударов, но вывел из строя еще одного. Первый, в самом начале получивший удар в лицо, все еще не мог остановить кровотечения из сломанного носа. Крестоносцы, которых больше всего опасался Али, на удивление сохраняли спокойствие. Наблюдали, но в происходящее не вмешивались. Видимо, какое-то опасение перед ними было и у венецианцев, поскольку в какой-то момент атака захлебнулась. Они стояли друг против друга. У Али были разбиты кулаки, рассечена губа и подбит глаз, ограничивший его кругозор. Он переместился и занял более выгодную позицию. Справа от него была стена, а слева столик крестоносцев. Трое оставшихся драчунов не понесли существенных потерь, но могли. И потому медлили, встретив стойкого и бесстрашного противника.

– Господа, может быть достаточно, – подал голос кто-то из крестоносцев, – это было эффектно.

– Но это мусульманин, – сказал венецианец.

– Да, какая разница. Мы сюда отдохнуть пришли. Выпить и закусить. Если вы так жаждете сражений с мусульманами, отправляйтесь в Дамиетту. Там как раз нехватка в бойцах. А то вы здесь впятером на одного. Видно же, что он порядочный человек. Успокойтесь.

После этого других слов не понадобилось. Словно была дана команда к примирению. Прибежали подавальщики и стали поднимать и расставлять упавшую мебель, столы и стулья. Потерпевшим была оказана помощь. Али вернулся к своему столу и оттуда услышал голос одного из венецианцев:

– Может быть, сударь желаете выпить мировую?

– Это можно, – ответил Али, – прошу к моему столу.

Когда вернулся из небытия Иблис, места за столом для него не нашлось. Пришлось принести еще один стул.

– Это как понимать, – недовольно спросил он, – что здесь происходит?

– Пьем мировую, – сказал Али, – а ты лучше помалкивай. Это ты их натравил на меня.

– Как ты мог такое подумать, – укоризненно сказал Иблис, – кого я мог на тебя натравить?

Али посмотрел по сторонам и никого не увидел. Вокруг была тьма, он зажег свечу и понял, что находится в пещере. Он был один, но синяки и раны присутствовали на месте.

– Ну и сволочь же ты, специально подстроил эту ссору, – сказал он в пустоту и услышал сатанинский смех в темноте.

– Как же пить хочется, – сказал Али, – и зачем я ел эту копченую рыбу. Сим-сим, откройся уже, наконец.

 

Пленница

– Кажется, она очнулась, – сказал кто-то рядом. Голос был глух и тягуч, словно, просачивался через ткань или хлопок.

– Вылейте на нее ведро холодной воды. Тогда она скорее придет в себя, – это уже был второй голос, властный и решительный.

– Нет необходимости, господин, она уже пришла в себя.

Зинат повела головой и сообразила, что звуки глухие оттого, что у нее на голове замотана ткань. После этого она вспомнила все остальное. Когда она вышла из храма от больного гостя, то услышала чей-то зовущий голос за оградой. Выйдя за ворота, увидела сгорбленную старуху индианку. Лицо и голова ее были закрыты чадрой на мусульманский манер.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросила Зинат, подойдя к женщине. Она выпрямилась и Зинат увидела перед собой усатого мужчину. В этот момент кто-то сзади закрыл ей лицо удушливой тряпкой, и остальное она помнила смутно. Она потеряла сознание, потом пришла в себя оттого, что ее перекинули через седло и долго везли куда-то.

При мысли об оставленном ребенке, она рванулась и поняла, что связана по рукам и ногам.

– Откройте ей лицо, – приказал властный голос, и прежде чем с головы стащили ткань, она поняла, кому он принадлежит.

– Пракаш, – сказала она человеку в богатой одежде, сидевшему на стуле в середине комнаты, – какого лешего тебе нужно от меня, немедленно развяжи мне руки. Где мой ребенок?

– Ну надо же, а я теряюсь в догадках, – сказал Пракаш, – что это за неземная красавица Зинат танцует в моих владениях. Оказывается, это моя жена Лада. Посадите ее на стул.

Двое индийцев, взяли женщину под мышки и усадили перед ним.

– Чего ты хочешь? – спросила Лада.

– Поговорить, – ответил Пракаш.

– Ради этого ты похитил меня из храма. Разве нельзя было поговорить там. Или ты не только поговорить хочешь?

– В храме бы у нас разговора не получилось.

– Так что тебе надо, говори скорей. И закончим эту комедию. Я вообще не понимаю к чему все это. Ты выгнал меня из дома с ребенком, с твоим сыном, между прочим. Я ушла с твоего согласия. И зачем все это?

– Выйдите вы оба, – сказал Пракаш своим людям.

– Слушаемся, раджа.

– Это не мой сын, – сказал Пракаш, – это ублюдок. Как ты сумела провести меня? Ведь это произошло на острове у твоих пиратов, верно. Ты заигрывала со мной, но спала с Али.

– Это неправда. Я тебе много раз уже говорила об этом.

– Почему же в таком случае этот ребенок как две капли воды похож на него.

– Я не знаю. Я уже клялась тебе в верности. Ты похитил меня, чтобы продолжать этот бессмысленный разговор?

– Нет, тот разговор закончен. Но я отпустил тебя, хотя мне следовало тебя убить. Я отпустил тебя, но ты продолжаешь позорить меня, танцуешь в храме, как эти божественные проститутки девадаси.

– Они не проститутки.

– Ладно, не тебе объяснять мне частности моей религии.

– Я танцую и живу под вымышленным именем. Тебе нет до этого дела.

– Но ты, я слышал, пользуешься популярностью. Рано или поздно тебя кто-нибудь узнает из моих подданных. И станут говорить, что жена раджи Пракаша – храмовая проститутка. Я не буду тебя убивать в благодарность за то, что ты меня освободила из пиратского плена. Хотя это было бы разумней всего. Но ты не будешь танцевать в храме. Я не могу тебе этого позволить.

– Где я? – спросила Лада.

– Это один из моих домов, – ответил раджа, – ты будешь находиться здесь всю оставшуюся жизнь. Я могу себе это позволить вместо того, чтобы убить тебя. И ты должна быть мне за это благодарна.

– А что будет с нашим сыном, прикажи доставить его сюда, чтобы он жил здесь со мной. Мое сердце разрывается от беспокойства.

– Если твое сердце разорвется – это будет наилучший выход для нас обоих. А что касается твоего ублюдка, то меня не интересует его судьба.

– Развяжи меня, – попросила Лада.

– Зачем?

– Странный вопрос. У меня затекли руки. Ты что боишься меня?

– Вот еще, – усмехнулся раджа. Он вытащил кинжал и перерезал веревки, стягивающие руки Лады.

– Ведь ты клялся мне в любви, – сказала Лада, растирая запястья, – я потому и вышла за тебя замуж, поверила, помогла освободиться из плена.

– Чего не сделаешь ради свободы, – ответил раджа.

В следующий миг Лада бросилась на него, как разъяренная тигрица, и опрокинула на спину. На крик раджи в комнату вбежали люди. Им с трудом удалось оторвать и оттащить рани от раджи и связать. Лицо раджи было в крови. Он приложил платок к царапинам, посмотрев на испачканный платок, бросил его на пол:

– Я научу тебя смирению, – сказал Пракаш, – будешь сидеть взаперти, пока не сдохнешь. – И обращаясь к слугам, приказал, – Развяжите ее только тогда, когда я уеду. Держать взаперти и глаз с нее не спускать. А ты дикарка, когда научишься себя вести, получишь разрешение на прогулки.

После этого он ушел. Дверь закрылась. Лада в ярости колотила в нее связанными руками и ногами, пока не выбилась из сил. Потом она услышала удаляющийся стук копыт. Вскоре пришел один из слуг, развязал ее и ушел, оставив еду и питье.

Первое время Лада металась по комнате, не находя себе места от тревоги за сына. Но вскоре успокоилась. Бездетная Рита относилась к мальчику, как к своему ребенку, а собственная участь ее мало беспокоила. Однако так просто она сдаваться не собиралась. Дорогу сюда она проделала в беспамятстве, и даже не могла предположить, как долго они ехали, и где сейчас они находятся. В комнате было небольшое окно, забранное решеткой. Из него была виден забор, а за ним холм круто уходил вверх, покрытый густыми зарослями джунглей. Судя по высоте, комната находилась на втором этаже. Лада потрясла решетку, она сидела прочно. Взглянула на небо, оно было затянуто облаками. Вследствие этого сумерки наступали быстро. По листьям деревьев начал шуршать мелкий дождь. В Индии зима дождлива. У стены стояла лежанка. Лада села на нее, и задумалась над тем, почему ей так не везет с мужьями. Поставленный вопрос был так глубок, что отодвинул нынешнюю ситуацию на второй план. Все началось с невинной шалости, проступка. Она без разрешения матери ушла на ярмарку поглядеть на товары, а точнее на бусы, их продавали цыгане. Хотя мать строго настрого запретила ей уходить со двора, особенно на ярмарку. Она не послушалась, в итоге оказалась на невольничьем рынке Ширвана, затем Азербайджана и, наконец, в гареме правителя Азербайджана. Тем не менее, судьба благоволила к ней, ибо не давала пропасть совсем. В последнюю минуту она всегда находила спасение. Перед смертью правитель Азербайджана позвал моллу и записал с ней кэбин – свидетельство о браке. Кто бы мог подумать, что простая деревенская девчонка поднимется так высоко. Из смердов в царицы. Правда, государство атабеков уже не существовало, но это не имело для нее никакого значения. Кто мог ее сглазить, почему всякий раз, когда жизнь начинала налаживаться, и она в очередной раз выходила замуж, – все рушилось. Видно некоторым людям нельзя вступать в брак, они этим нарушают какой-то слаженный общественный миропорядок. Видимо у них другое предназначение. Какое? Лада вспомнила Натика и вздохнула.

– Может быть, он прав. Это судьба. Так предначертано.

Лязгнул ключ в замке. В комнату вошли вооруженный саблей человек, видимо охранник и дородная женщина. Охранник сказал:

– Эта женщина будет за вами ухаживать, так распорядился раджа.

После этого он вышел.

– Госпожа, вам что-нибудь нужно? – изобразив полупоклон, низким грудным спросила женщина. Она была молода и мужеподобна.

– Кто ты? – спросила Лада.

– Меня наняли, чтобы оказывать вам услуги. Меня зовут Ума. Вам что-нибудь угодно?

– Мне угодно выйти во двор, подышать свежим воздухом.

– Это запрещено.

– Тогда, иди к черту.

Ума согласно кивнула головой и вышла из комнаты. Лада легла на бок и поморщилась. Какой-то твердый предмет вонзился ей в бок. Это был кинжал, маленький изящный стилет, который она носила для самозащиты. Как она могла забыть о нем. Лада встала, подошла к двери и примерилась для удара. На кого у нее поднимется рука? На любого, кто встанет на ее пути, но только не на женщину. Но с этой здоровенной бабой без оружия ей не справится. Во время долгого пребывания на острове главарь морских разбойников Хасан показал ей несколько приемов нападения с ножом. Она могла бы убить мужа, и все бы закончилось. Как она могла забыть о кинжале. Расцарапала по-бабьи лицо, а надо было воткнуть клинок в его лживое сердце. Теперь, обретя оружие, Лада вдруг успокоилась. Легла, обдумывая план побега. За окном монотонно шуршал дождь. Под эти звуки она задремала и увидела Али, который, хмурясь, разглядывал ее сына и с подозрением спрашивал:

– Почему он похож на меня? У нас тобой ничего не было.

– А ты вот теперь докажи, что не было, – язвительно ответила Лада, и в сердцах добавила, – подложил свинью и еще спрашивает.

Проснулась она оттого, что открылась дверь, и комнату озарил свет. Это была Ума с лампой в руке. В другой руке она держала маленький поднос.

– Я принесла вам чай, – сказала она грубым голосом, – будете пить или его тоже к черту.

– Я не могу посылать к черту человека, который принес мне чай, – миролюбиво сказала Лада. – Это невежливо.

– Буду знать, – сказала Ума, – она наполнила чашку чаем из чайника и поставила перед ней, а это шербет.

– Сколько ночи? – спросила Лада.

– Скоро полночь.

– Зачем же ты меня разбудила.

– Я вас не будила, я просто принесла чай.

– А, если я теперь не засну, и буду мучиться до утра?

– Простите, я не подумала.

– По себе судишь?

– Да, как вы догадались? Мне все равно, когда разбудят, все равно засну снова.

– А где охранники? – спросила Лада.

– Один за дверью, второй спит. На что они вам, у меня все спрашивайте.

– Ты знаешь, кто я?

– Да, вы рани.

– А ты знаешь о том, что меня незаконно здесь удерживают.

– Ваш муж вправе удерживать где угодно. Вы его жена, так, что все законно.

– Это спорный вопрос. Но оставим закон в стороне. Поможешь мне убежать отсюда?

– Нет, простите. Я здесь не для этого.

– Почему нет?

– Во-первых, потому что вы послали меня к черту.

– Я могу извиниться. А во-вторых?

– Мне хорошо платят за мою работу, платят столько, сколько я не зарабатываю на своем поле. Мне повезло с этой работой.

– А что твой муж не работает?

– Не работает.

– Почему?

– Потому что у меня нет мужа.

– Почему же надо говорить не работает, если можно сказать, что у тебя его нет. Ты вдова?

– Девица.

– Значит, и детей нет. Повезло тебе.

– Это спорный вопрос, – ответила Ума, вторя Ладе, – и в-третьих, от вас я денег не возьму.

– Во-первых, у меня нет денег. А во-вторых – почему?

– Потому что я подданная раджи Пракаша, если я помогу вам бежать, мне придется бежать вместе с вами, иначе после этого он меня со свету сживет.

– Хорошо, бежим вместе.

– Не могу у меня здесь хозяйство и участок земли.

– Тогда иди к черту, – сказала Лада.

– Хорошо, – покладисто сказала Ума. – Чай оставить или забрать?

– Оставь. И лампу тоже.

Ума ушла, а Лада запоздало вспомнила про кинжал. Надо свыкнуться с этой мыслью, и, тогда она вспомнит о нем вовремя. Надо зарезать эту толстую бабу. Все равно у нее никого нет, ни детей, ни мужа. Никто по ней убиваться не станет. А потом убить охранника. Но у того на поясе висит сабля. Значит, нападение должно быть внезапным. Охранников двое, как справиться со вторым? Лада так взволновалась, что долго не могла заснуть. К счастью дождь усилился, и этот шум помог ей забыться.

Утром Ума принесла ей завтрак – рисовую лепешку, масло, творог, и чай.

– По твоей милости я не спала всю ночь, – заявила ей Лада.

– Простите, больше этого не повторится.

– Мне нужно выйти во двор, – потребовала Лада.

– Это запрещено, – возразила Ума.

– В лицо мне смотри, – потребовала пленница, она знала, что человеку легче отказывать, когда не видишь его глаза. – Мне нужно на свежий воздух, я здесь уже задыхаюсь?

– Я могу открыть окно.

– Я сама могу открыть окно, мне этого мало.

– Прогулки, только по разрешению раджи.

– Тогда иди к черту, и еду забери. Я объявляю голодовку, поняла?

– Поняла, – кротко ответила Ума.

Она вышла из комнаты. Было слышно, как она переговаривается с охранником. Потом дверь открылась, и она сказала:

– Выходите. Мне удалось уговорить охранника выпустить вас под свою ответственность. Так что, если раджа меня уволит, это будет на вашей совести.

– Как мне это нравится, – сказала Лада, – тюремщик узнику толкует о совести.

Оказавшись во дворе, Лада глубоко с наслаждением вздохнула. Дождь, который шел всю ночь, закончился, и в воздухе теперь была разлита свежесть. С листьев фруктовых деревьев, растущих во дворе падали капли. Тут и там под ногами лежали длинные дождевые черви, от избытка воды в почве вылезшие на поверхность. Лада огляделась. Дом был старый, заброшенный, с большим участком земли, с высоким каменным забором. Видимо его открыли и наспех привели в порядок специально для того, чтобы содержать ее здесь. Как дом всякого вельможи он был расположен на холме, на естественной земляной террасе. Позади дома за забором холм круто забирал вверх. Большой двор внизу заканчивался забором, вдали были видны клеточки рисовых полей, на которых копошились люди, отсюда похожие на муравьев. Со всех сторон к заброшенному поместью подступали джунгли. В одном месте в лесу виднелась проплешина, возможно, там была дорога.

– Вернемся, госпожа, – стала торопить Ума, – хорошего понемножку.

– До чего же я дожила, – усмехнулась Лада, – уже глоток свежего воздуха для меня что-то хорошее. Меня, можно сказать, царицу Азербайджана, выводят во двор под конвоем.

– Кого, вы кто, – удивилась Ума, – царица!?

– А ты как думала? Что твой поганый раджа осчастливил меня? Это я его спасла от смерти. Потому что никто из его родственников не согласился заплатить за него выкуп.

Заинтересованная Ума, тем не менее, торопила, прося вернуться. И Лада подчинилась, она бросила напоследок взгляд на округу, и встрепенулась. Ей показалось, что она видит всадника в том месте, где в лесу была прогалина. Он показался, но тут же исчез, оставив сомнение в реальности происходящего. Вновь стал накрапывать дождь.

Охранник склонил голову, когда она проходила мимо. Выражение его лица было доброжелательным. Сторожей, как выяснилось, было двое. Одного, щербатого звали Селим. Второй именовался Чопра. Кажется, они все тут ей симпатизировали. Но как это использовать. Против своего хозяина они не пойдут.

Ладой вдруг овладела апатия, и она потеряла интерес к действительности. Весь этот день она пролежала, разглядывая потолок. Так было и на следующий день, и на второй, и на третий. Даже когда Ума предложила ей прогулку Лада отказалась.

– Что это с вами, – поинтересовалась женщина, – то сами просились, а теперь отказываетесь. Не захворали случайно, а то я порошков принесу.

Лада не удостоила ее ответом.

Так прошло несколько дней. Ума приносила ей еду, пыталась завязать с ней разговор, но пленница не отвечала. Однако так долго не могло продолжаться. Лада обладала слишком деятельным характером, чтобы провести в этом доме остаток жизни.

На обед Ума принесла тушеные овощи, рис и острый соус карри.

– А кроме риса ты что-нибудь готовить умеешь, – спросила Лада?

– Могу приготовить жареные бананы, – предложила Ума.

– Бананы сама ешь, тем более жареные. Я хочу рыбу.

– Я передам.

– Кому? – поинтересовалась Лада.

– Тому, кто привозит продукты.

– Там в лесу, кажется, дорога. Верно?

– Верно. Но сюда никто не приедет. Не тешьте себя напрасной надеждой.

– Если я не буду себя тешить надеждой, тогда мне останется только лечь и умереть.

– Бог с вами, – замахала руками Ума, – вы так молоды, вам еще жить и жить.

– Тогда держи язык за зубами, и оставь свои советы при себе. Можешь идти.

– А вы, действительно царица?

– Можно, так сказать, правда, счастье мое было недолгим.

– Госпожа, – умоляюще сказала Ума, – расскажите.

– С какой стати я должна тебе развлекать.

– Простите, конечно, я не подумала.

Ума пошла к выходу. Когда дверь за ней закрылась, Лада пододвинула лежанку к окну и забралась на нее. Вытащила кинжал, подаренный ней некогда командиром личной гвардии Узбека, а ныне главарем морских разбойников Хасаном, и стала ковырять основание решетки. Несколько кусочков штукатурки упали на пол. Лада подобрала их и спрятала. Затем вернула лежанку на место.

Вечером, принеся ужин, Ума сказала:

– Может быть, госпожа рани хочет выйти, подышать свежим воздухом?

– С удовольствием, – Лада, отодвинув плошку с рисом, направилась к выходу.

– А ужин как же?

– Я не голодна. После поем.

– Ну что же.

Ума накрыла еду полотенцем и вышла вслед за Ладой. Когда они проходили мимо охранника, тот вполголоса сказал:

– Ох, женщина, накличешь ты беду на наши головы.

Ума отмахнулась.

Лада вышла на террасу, выступающую над двором. С наслаждением вдохнула воздух полной грудью. Дождь ненадолго перестал, и немного просветлело, но серые облака по-прежнему теснили небосвод. Надо полями клубился туман. Лада смотрела на то место, где ей почудился всадник. Но там никого не было, теперь она могла разглядеть, как спускается дорога к дому. Она спросила об этом служанку, и та подтвердила ее догадку.

– Ну, и чего ты от меня ждешь, – спросила Лада, не оборачиваясь, – не зря же ты меня вывела на прогулку?

– Госпожа, я сгораю от любопытства, – ответила Ума, – я знаю, что господин раджа привез вас из дальних странствий. Но то, что вы были царицей, я не знала. Умоляю, расскажите.

Лада вздохнула.

– Это очень долгая история. Если я начну рассказывать, то до утра не закончу. Как сказал поэт: «Свои богатства я по пальцам перечесть могу, абедствия начну считать, до гроба не окончу счет».

– А вы покороче, хотя, спешить нам некуда.

– Ну, если коротко, то я была царицей Азербайджана. Правда, недолго. Всего один день. Атабек женился на мне, а на следующий день умер, и я осталась вдовой, правда очень богатой. Но появились хорезмийцы и завоевали мою страну. Тогда я купила красивый дом с видом на реку. Но появились монголы, и мне пришлось бежать в Дамаск. Потом я понизила свой статус. Вышла замуж за французского барона. Раджа, по-вашему. Он увез меня во Францию. Мы жили в большом замке на холме. И все было хорошо, я начала к нему привыкать, даже собиралась родить ребенка. Но тут появились иезуиты. Они искали одну вещицу, которую я неосторожно взяла с собой, когда жила в Иерусалиме. Дело кончилось плохо. Мой рыцарь погиб, защищая меня.

Ума ахнула, на глазах ее показались слезы.

– Госпожа рани, как много вы испытали.

Лада стала рассказывать, о том, что с ней происходило после бегства из Прованса. Ума слушала, открыв рот, от удивления, то и дело покачивая головой. Лада заметила, что охранники тоже прислушиваются к разговору.

– …Так я оказалась при дворе римского императора Фридриха II, он отнесся ко мне с большим почтением. Но, когда я вышла замуж за твоего подлого раджу Пракаша, я была больше, чем царица. Я была владычицей морскою. Жила на острове посреди моря. У меня была своя личная гвардия. Я контролировала морские караванные пути. А потом я совершила роковую ошибку. Поверила лживым обещаниям Пракаша. Захотелось бабьего счастья. В итоге все потеряла, теперь сижу взаперти и радуюсь, когда меня выводят на прогулку.

– Мне вас так жаль, – сказала Ума. Губы ее тряслись. Под грубой внешней оболочкой было доброе сердце.

– А, если тебе меня жаль, то помоги мне выбраться отсюда. Тебя же не нанимали сторожить меня, а только оказывать услуги. Вот и окажи мне услугу.

– Простите, я не могу этого сделать.

Лада вновь бросила взгляд на лес. Она не знала, кого ждет на помощь. Единственные люди, могущие вызволить ее, были так далеко, что надеяться на их появление здесь было бы наивно.

– Прогулка закончена, возвращайтесь, – подал голос стражник.

– К тебе это тоже относится, – сказала ему Лада. – Отпустите меня, и я вас озолочу, у меня столько денег, что вам никому не снилось. Правда не здесь, я напишу своему брату, и он привезет.

– Пойдемте, госпожа, – сказала Ума, – а то он вас больше не выпустит.

Лада тяжело вздохнула, и в этот миг заметила всадника. Он выехал из лесу и спускался по дороге, ведущей к дому. На таком расстоянии разглядеть лицо человека не представлялось возможным. Стражник тоже заметил всадника и заторопил женщин. Лада вернулась в комнату. Дверь за ней закрылась. Вся, обратившись в слух, она услышала, совершенно не разбирая слов, чей-то возглас. Ему отвечал второй охранник. Однако вскоре все стихло. Надежда оказалась напрасной.

Поздно вечером пришла Ума, принесла чай, пыталась разговорить пленницу. Но Лада легла и отвернулась к стене. Служанка забрала посуду, оставила лампу и ушла. Лада пролежала так до наступления ночи. Затем придвинула лежанку к окну и принялась за дело. Высунув кинжал в окно, она стала расковыривать штукатурку у основания железных прутьев и трясти решетку, чтобы расшатать ее. Неустанный дождь заглушал производимые ей звуки, а сколотые кусочки штукатурки падали наружу. Этой кропотливой и тяжелой работе она посвятила часть ночи. Наконец, решетка подалась, и у нее появился свободный ход. Лада продолжала расшатывать ее. Но, поддаваясь ее усилиям, решетка, тем не менее, все еще прочно сидела в своих гнездах. Не было достаточного усилия, чтобы выбить ее. Даже хороший удар ногой мог бы помочь. Но Лада не имела точку опоры на такой высоте, с помощью которой можно было бы нанести удар такой силы. Она расковыряла всю штукатурку вокруг решетки, но в стене ее держали кирпичи. Она нащупала их, высунув руку. Наконец оставив эту затею, Лада умылась, привела себя в порядок, благо кувшин с водой, и таз стояли в комнате, и легла спать.

Наутро ее разбудил запах горячего молока.

– И здоровы же вы спать, госпожа, – услышала она голос Умы. – Уже солнце высоко поднялось, а я вас добудиться не могу. Я испекла вам блины.

Лада с трудом разлепила глаза, села, потянулась.

– Что у вас с руками, – испуганно спросила Ума.

Лада взглянула на свои ободранные в кровь руки и убрала их под платье.

– Кусала себя от злости, как змея, – раздраженно ответила Лада, – исцарапала оттого, что вы меня здесь держите.

– Смиритесь лучше, госпожа рани. Нельзя переживать из-за того, что ты не в силах изменить.

– Ладно, не умничай. А охранник все время стоит у двери?

– Ну что вы, нет. Он сидит на террасе.

– Ладно, выведи меня во двор.

– Только ненадолго. Охранник обеспокоен.

– Кто это был вчера?

– Не знаю, какой-то человек, путник, спрашивал дорогу. Пейте молоко, пока не остыло.

– Ты можешь сходить в храм? Узнать, как там мой ребенок?

– Какой храм? Здесь рядом нет никакого храма, – удивилась Ума, – да и нельзя мне.

– Значит, меня увезли далеко, – вздохнула Лада, – пошли.

Оба охранника были во дворе, увидев рани, поклонились и разошлись в разные стороны. До этого они о чем-то переговаривались. Лада оглядела дом. Второй этаж, где ее держали, был довольно высоким. Но, если повиснуть на руках, а затем спрыгнуть, будет не так опасно. Собственно, забор она одолеет в два счета. А куда потом – в джунгли? На съеденье тиграм?

– Мне нужны чурки, – сказала Лада, – четыре штуки.

– Что такое чурки, госпожа?

– Это такие деревянные кругляши из дерева. Дрова, одним словом, поленья.

– Зачем вам дрова. В комнате нет печки.

– Подложить под кровать. Мне очень низко спать. Я боюсь мышей и прочих тварей.

– Хорошо. Я скажу, чтобы для вас нарубили чурок.

Ума подозвала одного из сторожей и объяснила, что надо сделать. Тот взял топор и отправился в лес. Лада посмотрела на небо, солнечный диск уже подходил к зениту. Она пыталась вспомнить, с какой стороны солнце поднималось, когда она жила в храме. Охранник вернулся, волоча за собой ствол срубленного дерева. Во дворе он разрубил его на четыре равные части. Принес в комнату и собственноручно установил на них лежанку.

– Никому до вас не приходило это в голову, госпожа рани, – сказал он, показывая в улыбке щербатый рот, это был Селим, – храни вас Бог.

Он сделал знак Уме, и они вышли, закрыв за собой дверь. Лада прислушалась, потом вытащила одну чурку, подтащила саму лежанку поближе, взобралась на нее. За окном начался сильный дождь, и Лада впервые обрадовалась ему, поскольку он заглушал звуки. Лучше было дождаться темноты, но она не могла больше находиться в бездействии. Да и ночные джунгли страшили ее. Примерилась для удара, но что-то остановило ее. Какой-то звук, похожий на позвякивание сбруи. Лада, держа в руках полено, взглянула в окно, и увидела всадника. Его непросто было заметить среди зарослей. Всадник приложил палец к губам, призывая к тишине, и покачал головой, словно говоря, мол, не делайте этого. Это был Натик. Лада радостно улыбнулась и помахала ему. После этого он достал аркан, вытянул вперед руку. Лада, сообразив, тоже высунула сквозь решетку руку. Всадник взмахнул рукой, и аркан полетел в окно. Лада схватила веревку и крепко привязала ее к решетке двойным узлом. Всадник тронул коня, веревка натянулась, решетка вылетела из гнезда, и с глухим звуком ударилась о землю. Не теряя ни минуты, Лада полезла в окно. Когда она готова была спрыгнуть на землю, чьи-то сильные руки обхватили ее и втащили обратно. Это был прибежавший на шум стражник. Лада яростно сопротивлялась, пытаясь вырваться. Но мужчина крепко держал ее сзади за талию, приподняв на весу. У нее не было даже опоры под ногами.

– Селим! Селим! – кричал охранник, – на помощь!

Тогда Лада наклонилась вперед и, разогнувшись с силой ударила затылком в лицо противника, да так, что у нее самой искры посыпались из глаз.

– О – ох, госпожа, зачем вы так, – как-то жалобно произнес охранник, но отпустил ее, держась двумя руками за лицо. Сквозь пальцы из его сломанного носа текла кровь. Услышав топот бегущих ног, Лада подняла чурку, который пыталась выбить решетку и что есть силы, опустила ее на голову охранника. Здоровенный детина рухнул, словно его подрубили. Лада подтащила бесчувственного охранника к дверям, и забаррикадировала ее, прежде чем в нее попытались войти. Затем влезла в окно и прыгнула во двор. Тут же крепкие руки Натика помогли ей встать, и перелезть через забор. Еще несколько минут, и она сидела позади всадника, обхватив его руками, а конь уносил их в ночь.

 

Китайский порошок

Монгольский страж у городских ворот встретил их как старых знакомых. Ухмыляясь, подошел, бросил мимоходом взгляд на телегу, даже не стал открывать дерюгу, покрывавшую горшки. Кивнул старику и бросил Егорке:

– Ну, как там твои Боги, горшки обжигают?

– Нет, – отозвался Егор, – мне доверили.

Монгол засмеялся, хлопнул ладонью лошадь по крупу.

– Проезжай, заплатишь, как обычно, на выезде.

– А что, Реза-киши, ты с ними в хороших отношениях, – заметил Егор, когда они проехали пост.

– Я бы не назвал это хорошими отношениями, – возразил старик. – Я плачу им десятину с торговли, вот и все наши отношения. А почему ты спрашиваешь?

– Мне надо раздобыть одну вещь, только не знаю, как с этим к ним подступиться.

– К кому подступиться, к монголам?

– Да, к монголам. Только у них это может быть.

– Так надо было спросить, вернемся.

– Стражники люди маленькие, вряд ли они что-то знают.

– И что это за вещь такая, может быть, я знаю?

– Китайский порошок.

– Не слышал. А на что тебе, это лекарство такое? От мужского бессилия. Может и мне сгодится.

– Типун тебе на язык. Какого бессилия? Это не то совсем. А у монголов здесь большой гарнизон?

– А что такое гарнизон?

– Отряд военный. Какие службы здесь имеются?

– Откуда мне знать. Такими вещами лучше не интересоваться. Начнешь расспрашивать, скажут, шпион.

– И то верно, – согласился Егор, – но откуда стражниками знать про порошок. Нужен специалист.

– А ты как сегодня, чем заниматься думаешь? Может, как в прошлый раз, поможешь мне. Мы тогда быстро управились. А я и заплатить могу.

– Помогу, конечно. Только мне свое дело надо сделать. Мало очень у меня времени. Ты старшину рынка знаешь?

– А как же. За место плачу ему.

– Ну, он, наверное, монгольских птиц поважнее знает.

– Каких еще птиц?

– Это я так, образно.

– А-а, метафора, – улыбнулся Реза-киши.

– Молодец, – похвалил Егор, – на лету ловишь. Сведи меня со старшиной.

– Да чего с ним сводить. Сейчас станем торговать, он и сам к нам подойдет.

Между тем, они подъехали к городскому рынку. Въезд сюда был свободным, но контролировался мохтасебом, который делал записи, отмечая количество товара, ввозимого на рынок, чтобы начислить оплату за торговое место. Место, где обычно стоял Реза-киши, было еще свободно, он подъехал к нему, остановился, подложил под колесо стопорный клин. Затем снял с лошади постромки, отвел к ближайшему дереву и стреножил там. Егор, тем временем, проделал все прошлые манипуляции, выставив горшки на всеобщее обозрение.

Старшиной оказался человек с мрачным насупленным взглядом.

– Здравствуй Фатулла, – сказал ему Реза-киши, – у моего товарища к тебе есть дело. Он сам все объяснит.

Егор отвел старшину в сторону и сказал:

– Раис, мне нужна ваша помощь. Я в долгу не останусь.

После такого обращения и концовки на скучающем лице старшины появился интерес.

– Я весь во внимании, – сказал он.

– Я слышал, что новая власть считается с вами, монголы уважают вас.

– Это так, парень. Ты правильно слышал, но к чему ты клонишь, переходи к делу.

– Вы, деловой человек. Это хорошо. Я перехожу к делу. Мне нужен китайский порошок, я хорошо заплачу за него.

– Хорошо – это сколько, – уточнил старшина.

– Я заплачу столько, сколько за него запросят.

– Понятно, – довольно сказал старшина, – с ценой мы определились. Теперь скажи, что это за штука такая, и в каком направлении надо искать.

– Судя по тому, что порошок китайский, – молвил Егор, – искать надо в направлении Китая.

Чрезмерная деловитость старшины вдруг вызвала в нем приступ раздражение.

– Ты шутишь, наверное, – недовольно сказал старшина. – Где Китай, и где мы.

– Верно, это ты правильно заметил. Поэтому нам нужен монгол.

– А причем здесь монгол? Что-то я не понимаю.

– Тебе, раис, не надо понимать. Просто сведи меня с монголом, который занимается снабжением этого гарнизона. Если ты с таковым знаком. Если нет, то с тем, кто приходит к тебе за десятиной. Если дело выгорит, ты получишь свои комиссионные.

– Нет, так не пойдет, – недоверчиво сказал старшина, – откуда мне знать, что ты меня не надуешь, и о чем ты будешь с ним толковать. Я сам все разузнаю, и про товар, и про цену. Все должно быть по-честному. Итак, что за порошок?

– Ладно, будь по-твоему, – в сердцах сказал Егор.

Он уже начинал жалеть, что связался с не в меру любопытным старшиной. Но делать было нечего.

– Этот порошок, используют в каменоломнях.

– На что тебе такой порошок? Я о таком не слышал.

– Разве у покупателя спрашивают, на что ему товар.

Старшина впервые улыбнулся.

– Это так. Молодец, хорошо говоришь. Я все разузнаю. Если он есть в Хаджикенте, то мы его купим, не беспокойся. За дело берусь я!

Старшина похлопал Егора по плечу и ушел. Наш герой вернулся к старику и стал помогать ему в торговле. Он не был доволен собой, чувствовал беспокойство. Его не покидало ощущение, что все это зряшные хлопоты. Надо было просто продолжать долбить скалу. Это было бы надежнее, чем этот мифический порошок, о котором никто ничего не слышал.

Солнце перевалило за середину небосвода, торговля шла к концу. Реза-киши, довольный удачным днем, сыпал шутками. Но Егорка был мрачен. Он никак не мог вспомнить, сколько дней прошло с момента погребения Али в пещере, три или четыре. В то время, как он занимается ерундой, продает горшки его товарищ, быть может, испытывает муки голода. Или жажды. Или похмелья. Питьевой воды в пещере нет, ведь не станет же он пить из подземного озера, мало ли в кого можно превратиться. Значит, он пьет одно вино. С утра и до вечера, не просыхает одним словом. Хотя ему не привыкать, пить вино в подземелье. Чтобы я так жил! Егор терзал себя этими мыслями. «Надо было долбить и долбить, – говорил он себе, – а я решил перехитрить природу». Когда увидел старшину, идущего к нему в сопровождении монгола, насторожился. Старшина издали улыбнулся Егорке, но улыбка вышла какой-то вымученной. Егор незаметно отцепил под полой плаща кинжал и положил на дно телеги в кувшин, чтобы иметь возможность достать его. Кувшин уложил набок, чтобы не торчала рукоятка. Мало ли что на уме монгола, прикажет обыскать, а кинжал дорогой, вызовет подозрение. Приблизились. Егор оглянулся, но ничего подозрительного не заметил. Поздоровался, но монгол не ответил, он смотрел на него внимательно, по его непроницаемому лицу трудно было понять, какие чувства им владеют.

– Вот этот человек, начальник, – подобострастно заговорил старшина, – это он интересуется. Заплатит хорошую цену. А мы с тобой, как договорились.

Монгол потеребил свою куцую бороденку, прищурил и без того узкие глаза, спросил:

– Ты интересуешься хо-яо?

– Если так называется то, что мне нужно – да, я интересуюсь.

– На что тебе хо-яо?

– Долго рассказывать, – ответил Егор, – если у тебя есть то, что мне нужно, назови свою цену, если нет – то извини за беспокойство.

– Пойдем со мной, – пригласил монгол.

– Куда?

– Здесь недалеко.

– Что происходит? – спросил Реза-киши.

– Я пройдусь, – сказал Егор, – по делу.

– Ты вернешься?

– Надеюсь, – ответил Егор. Ему не нравилось происходящее, он жалел, что затеял поиски порошка, но отступать было поздно. Он пошел за монголом, старшина семенил рядом.

– Сколько ты готов заплатить? – спросил монгол.

– Лучше ты назови цену.

– Ты знаешь первое правило торговли? Цена всякой вещи – та, которую за нее готовы заплатить. Или лучше сказать – каждая вещь стоит столько, сколько за нее готовы заплатить. Согласен со мной?

Монгол остановился напротив ворот в двух десятках шагов от Реза-киши, который не сводил с них глаз.

– Согласен, – ответил Егор, – и все же я не знаю, сколько?

– Десять золотых динаров, – сказал монгол.

Старшина присвистнул, его лицо приняло задумчивое выражение, он высчитывал свои десять процентов. Расчеты произвели на него благотворное влияние. Он улыбнулся и сказал, обращаясь к Егорке:

– Начальник заведует всей хозяйственной частью войска.

– По рукам, – сказал Егор, протягивая руку, – ты расскажешь, как им пользоваться?

– Конечно, – согласился монгол и сделал кому-то знак.

В ворота вбежали с десяток вооруженных воинов и окружили их. Егор даже не сделал попытки сопротивляться. Применять силу здесь было бы бесполезным занятием. Один из монголов набросил на него аркан, и им же обмотал руки.

– Начальник, что это?! – воскликнул старшина. – М же договорились.

– Заткнись, собака, – оборвал его монгол, – пошел прочь с глаз моих. Я с тобой после поговорю.

Егор оглянулся. Реза-киши смотрел на происходящее, открыв рот. Заарканивший Егорку монгольский воин сел на коня и пришпорил его. Пленник, чтобы не упасть побежал за ним.

Егорку привели в караульное помещение, где этажом ниже находилась небольшая комната с решеткой вместо двери, и первым делом заперли в ней. Вечером его пришел допросить арестовавший его монгол.

– Меня зовут Октай, – сказал он, – я комендант этого города. Как твое имя?

– Мое имя Фархад. – ответил пленник. – За что меня арестовали?

– Разве не ясно. Ты шпион.

– Вот так просто. Ты шпион, и все? Без доказательств?

– Чего, чего, – изумился монгол, – каких таких доказательств?

Тут Егор, поднаторевший в беседах со своим юридически образованным другом, осознал, что он находится не в правовом государстве. Кочевой народ монголов еще не знал судебной системы.

– Никаких, – сказал он, – это я так, просто вырвалось. И все-таки, почему ты решил, что я шпион?

– Тут нечего объяснять. – ответил Октай. – Лучше скажи, зачем тебе хо-яо? Кого ты собрался взорвать? Чормагун-нойона?

– Значит, я не ошибся, – заметил Егор, – все-таки, что-то им можно взорвать. Это хорошо. Понимаешь, начальник. Дело в том, что отец моей невесты поставил условием, что я проведу воду для полива на его участок. Дорогу ручью преграждает скала. Я пробовал киркой и ломом, но такими темпами я буду трудиться до второго пришествия Иисуса Христа. Тогда я смекнул, что мне надо испробовать что-то другое.

– А зачем тебе все это надо? В смысле ломать скалу.

– Как зачем? Мне показалось, что я уже все объяснил. Если не пробью скалу, он не отдаст мне свою дочь в жены.

– Да нет же, это я как раз понял. Я не понимаю, зачем ломать скалу? Почему ты такой глупый? Можно жениться на другой девушке, чей отец не потребует ломать скалу.

– Слушай, а, пожалуй, ты прав, – согласился Егор. – А мне это даже как-то в голову не приходило.

– Видишь, – довольно сказал Октай, – надо было тебе сразу ко мне с этим прийти.

– Только, видишь ли, в чем дело, – заметил Егор, – я люблю именно эту девушку.

– Так полюби другую, – засмеялся Октай. – Какая разница кого любить. Они все одинаковые. Давай деньги.

– Какие деньги?

– Десять динаров золотом.

– А где порошок?

– На что тебе он? Отсюда уже не выйдешь, ты шпион и будешь казнен.

– Почему ты решил, что я шпион?

– Это очень просто. Про китайский порошок не знает никто в этой стране. Значит, ты прибыл сюда, чтобы узнать, раздобыть, верно? Так что, давай деньги, тебе они уже не понадобятся.

– Уговор дороже денег, – заявил Егор. – Пусть меня завра казнят, но деньги я дам только в обмен на хо-яо.

– Ишь ты, я вижу, что ты человек слова, я таких уважаю – осклабился Октай. – Но я тоже человек слова. Эй, караульный.

По лестнице спустился воин.

– Да, начальник.

– Его обыскали?

– Да, начальник. Оружия нет, проверили. В карманах тоже ничего нет.

– Надо обыскать тщательно.

– Я один сейчас, начальник. Все ушли на развод караула.

– Ладно, иди. Как придут, обыщете.

– Начальник, там пришел Тархан. Пустить его?

– Пусти.

Караульный ушел. Но появился еще один монгол.

– Этот? – спросил он, указывая на пленника.

– Этот, – ответил Октай и, обращаясь к Егорке, спросил, – знаешь, кто это? Это наш алхимик, Тархан. Он изготовляет китайский порошок. Тархан, – обратился он к алхимику, – этот человек платит 10 золотых динаров за хо-яо. Отсыпь ему немного, а деньги мы с тобой поделим.

Монголы засмеялись. Они смеялись так долго, что Егор вдруг сообразил, что они оба пьяны.

– Ладно, – отсмеявшись, сказал Октай, – пойдем, пусть сидит. Завтра ему отрежут голову, и деньги мы все равно возьмем и поделим. Чем позже отнимем, тем позже пропьем.

Октай пошел к выходу. Тархан стоял, не двигаясь.

– Я хочу допросить его, – сказал он Октаю, – а то спать не смогу.

– Ладно, оставайся, – махнул рукой Октай и ушел.

Тархан подошел ближе к решетке.

– Ты скажешь мне, откуда узнал про хо-яо? – спросил он, – обещаю, ни одна живая душа не знает об этом в городе.

– Мне было видение, – честно сознался Егор и вновь рассказал про девушку и ее злого отца.

– Трогательная история, – сказал Тархан, – и ты думаешь, я тебе поверю?

– Дело твое, хошь верь, хошь нет.

– Ты готов выложить 10 золотых динаров за него? Это большие деньги.

– Да, я готов заплатить, – подтвердил Егор.

– Все равно порошка нет, – как-то нервно сказал Тархан. – Ингредиентов здесь нет, а запасы хо-яо кончились. Точнее мы попали в воду на переправе, его смыло течением. А деньги нужны мне позарез. Я могу сказать тебе формулу. Ты все равно не сможешь его сделать. Здесь нет ингредиентов. Согласен? Нет, но тебя ведь все равно завтра казнят. Я ничего не теряю. Моя совесть будет чиста. Ты унесешь формулу с собой на небо. Мы оба выполним условия договора.

– Ты поступаешь логично, – заметил Егор, – у тебя, как говорится и волки сыты, и овцы целы. А мне что за радость, если меня казнят. Выпусти меня, тогда и поговорим.

– Но тебя все равно казнят за шпионаж. А, если я тебя выпущу, то и меня казнят. Зачем же погибать обоим? А деньги твои пропадут.

– Мысль о предмете – есть сам предмет, – сказал Егор, – давай, ты будешь думать о золоте, а я о китайском порошке. И оба будем довольны собой.

– Что это значит? – недовольно спросил Тархан.

– Один греческий муж по имени Парменид, утверждал, что мысль о предмете делает тебя его владельцем.

– Насчет греческого мужа спорить не буду, – заявил Тархан, – но я могу сделать тебя владельцем греческого огня. Бесплатно, в качестве подарка.

Появился караульный и сказал:

– Там пришел старик, говорит, что он его дядя, просит свидание.

Тархан бросил взгляд на Егорку и сказал:

– Еще и свидание разрешу, согласен?

– Согласен, – сказал Егор, в котором вдруг вспыхнула надежда.

– Веди, – приказал Тархан.

Караульный привел посетителя и удалился.

– Это твой дядя? – спросил Тархан.

– Какой он мне дядя, – возразил Егор, – просто нанял меня горшки продавать. Видно, рассчитаться пришел, совестливый.

– Ладно, рассчитывайтесь. У вас пять минут. Я сейчас вернусь. Схожу отлить.

Реза-киши приблизился к решетке, распахнул чапан, и Егор увидел рукоятку своего кинжала.

– Это я нашел у тебя в горшке, – сказал старик, протягивая оружие, – подумал, может тебе пригодится.

– Спасибо, отец. Горшки-то продал?

– Как тебя увели, так торговля кончилась. Двор не охраняется, дувал невысокий, легко можешь перелезть через него, главное, чтобы тебя вывели, попросись по нужде. Я буду ждать тебя в том караван-сарае до полудня завтрашнего дня. А потом уеду. Больше ничего не могу для тебя сделать.

– Это много, спасибо.

Старик похлопал Егорку по плечу и пошел к выходу, встретив по пути Тархана.

– Что, уже все? – удивился монгол. – Пять минут еще не истекли.

– У меня с ним разговор короткий, – сказал Реза-киши, – дал ему пол-дирхама за работу, чтобы совесть не мучила. Своих дел невпроворот. Не хватало мне еще по тюрьмам шастать.

– Ишь, совестливый какой, – сказал ему вслед Тархан, – еще и дядей назвался.

– Это просто обращение, – заметил Егор, – здесь к старшим так часто обращаются. У вас у монголов не так?

Оставив вопрос без ответа, Тархан приблизился к решетке вплотную и спросил:

– Готов?

Егор кивнул.

– Давай деньги.

– Сначала формула.

– Но ты можешь меня обмануть.

– Как и ты меня, но если обману я, то ничего плохого для тебя не будет. Меня все равно казнят. А, если ты возьмешь деньги и обманешь, я буду бессилен что-либо сделать.

– Хорошо излагаешь, убедительно. Ладно, слушай и запоминай. Надо взять шесть частей селитры, шесть частей серы и одну часть древесного угля. В этой пропорции все смешать, добавить мед и чеснок, чтобы придать форму. Поджигать надо на расстоянии, чтобы самому не сгореть.

– Это как же?

– Нужен фитиль. К примеру, веревочка, пропитанная нефтью.

– А как мне взорвать камень, сверху просто насыпать?

– Если сверху насыплешь, просто сгорит и все. Надо упаковать в форму и запечатать, чтобы только фитиль торчал. А теперь давай деньги.

Тархан весь взмок от волнения. Он все время оглядывался. Егор снял сапоги, вынул стельки и высыпал из них золото. У монгола заблестели глаза, он довольно кивнул.

– А греческий огонь? – спросил Егорка.

– Нефть, сера и масло, – торопливо ответил Тархан, ссыпал монеты в карман и ушел.

– А пропорции? – спросил вслед Егор, – но Тархан уже не остановился.

После его ухода к Егорке спустился охранник. Осмотрелся и не увидев ничего подозрительного, ушел. Оставшись один, Егор подошел к окну. Оно выходило на задний двор. Там была кабинка уборной и много бытового мусора, забор, в самом деле был невысокий. Егор проверил окно, оно было сработано на совесть. Толстые решетки были вмурованы в каменные стены. На дверях решетка и на окне решетка. Его никто не думал охранять. Просто заперли в караульном помещении, да и арест был обставлен как-то легкомысленно. На город опускались сумерки.

Егор задумался. Как было выше замечено, у татаро-монголов не было судебной системы, не было и тюрем. Поэтому в завоеванных странах они поступали в соответствии со своим кодексом поведения. Провинившихся людей, в зависимости от тяжести проступка либо убивали, либо изгоняли, либо подвергали телесному наказанию. Начальник снабжения больше не интересовался арестантом, видимо алхимик поделился с ним. Пленник теперь должен быть казнен. По какой-то причине казнь отложили до следующего дня, но Егор знал, что он должен выбраться. Ни о какой казни не могло быть и речи. Его помощи ждал другой человек. Он не мог умереть и обмануть его ожидания. Егор услышал шум наверху, чей-то разговор. Это менялся караул. Затем все стихло, но через короткое время пришел новый караульный, глядя на пленника, как на пустое место, он обозрел помещение и повернулся, чтобы уйти.

– Эй, друг, – позвал Егор.

Удивленный, словно сама решетка заговорился с ним, воин оглянулся.

– Чего тебе?

– Кормить будут меня? – спросил Егор.

– Смешной ты, – ухмыльнулся воин, – мы сами не каждый день едим. А тебя кормить ни к чему, завтра все равно зарежут.

– Тогда во двор выведи меня.

– Зачем?

– Как зачем, надо мне.

– Под себя ходи. Завтра сам уберешь.

– Я уже из того возраста вышел, чтобы под себя ходить. Я заплачу тебе. Свяжи мне руки и выведи.

– Сколько заплатишь, – лениво спросил монгол.

– Я дам тебе золотой динар.

Услышав это, воин снял со стены аркан, на котором притащили Егорку, и подошел к решетке.

– Высунь руки в гнездо решетки.

Воин ловко обмотал запястья пленника и открыл решетку.

– Деньги!

– На улице, – возразил Егор.

– Пошел вперед.

Услышав голоса, сверху выглянул еще один монгол, Егор с досады чуть не выругался.

– Куда ты его?

– Выведу опростаться. Сиди, отдыхай.

Егор облегченно вздохнул. Они прошествовали во двор. У дверей кабинки Егор протянул вперед связанные руки. Между большим и указательным пальцами была зажата золотая монета. Монгол выдернул ее, с заблестевшими глазами стал разглядывать, пробовать на зуб.

– Давай, только быстро.

Егор вошел в уборную, прикрыл дверь. Перерезать аркан было делом минуты. Монгол еще любовался монетой, когда Егор вышел из уборной. Свободный конец был в руках воина, намотан на руку. Егор дернул его на себя и встретил стражника сокрушительным ударом. Затащил обмякшее тело в уборную. В два прыжка добрался до забора и перемахнул через него. К счастью улица была пуста, Егор пробежал два-три квартала и уперся в городскую стену. Идти через ворота он не рискнул. Стражникам наверняка известно о его аресте. Хаджикенд – городишко маленький. Он влез на стену и спрыгнул с той стороны. Сориентировался, и побежал в сторону караван-сарая.

Спустя час он был на месте. Ночь предстояла безлунная. Над воротами постоялого двора уже горел нефтяной фонарь. Егор узнал телегу, спросил хозяина. Реза-киши, увидев его, обрадовался, как родному, даже едва не прослезился.

– Тебя что же выпустили? – спросил он.

– Ты, отец, думай, как хочешь, – ответил Егор, – но нам лучше прямо сейчас выехать.

– Вопросов больше не имею, – сказал старик. – Тогда я пойду запрягать.

 

Лада

Мы расстались с Ладой в тот момент, когда она, сидела, схватившись за спину своего спасителя, и конь уносил ее в ночь. Через час они выбрались из лесу на большую дорогу. Натик остановил коня, помог спешиться Ладе.

– Вы спасли меня, – сказала Лада, – я даже не знаю, как вас благодарить.

– Вы знаете, как отблагодарить меня, с улыбкой сказал спаситель.

– Нет, не знаю, – насторожилась Лада, – имейте в виду, я вооружена.

– Простите, вы меня неверно поняли. Вы думаете, я помог вам для того, чтобы просить о близости. Это было бы безумием с моей стороны.

– А что, разве я недостаточно хороша, чтобы мужчина мог совершить ради меня такой безумный поступок? – не удержалась Лада.

– Хороша – это не то слово, – сказал Натик. – Вы прекрасны! Но вы для меня святая. Разве я не сказал, что вы воплощение жены Будды?

– Теперь вспомнила, только забыла, как ее звали. Но вы меня успокоили.

– Ее звали Кали. Кто вас похитил?

– Это был мой муж раджа Пракаш. Он считает, что, танцуя в храме, я позорю его благородное имя.

– У раджи Пракаша не очень хорошая репутация. Он внебрачный сын, титул ему достался лишь потому, что у его отца больше не было детей.

– Ах, вот оно что. Внебрачный сын, байстрюк. Я почему-то так и подумала. А вы отчаянный. В одиночку сунуться в такое рискованное приключение. Мне понравилось. Ради чего же вы рисковали головой, воруя чужую жену.

– Я спас вас для того, чтобы вы поехали со мной. Вы земное воплощение Кали.

– Да, да, я уже запомнила. Даже не знаю, что делать. Боюсь, что у меня теперь нет другого выхода. Куда ни кинь, всюду клин.

– Простите, я не понял.

– Это пословица русская. Я поеду с вами, но мне нужно забрать ребенка из храма.

– Вернуться сейчас в храм Джунглей было бы неразумно, – осторожно сказал Натик. – Слуги вашего мужа первым делом направятся туда, они будут караулить все подступы к храму. Если они вас один раз похитили оттуда, это может повториться.

– Но я не могу оставить там своего сына, – воскликнула Лада. – Что же мне делать. Если мы поторопимся, мы может опередить их. Пока охрана известит моего мужа, уйдет время.

– Скорее всего, мы опередим их, но далеко не уйдем с маленьким ребенком.

– И что вы предлагаете, бросить его?

– Ни в коем случае, как вы могли подумать обо мне такое. Там, куда я вас зову, еще не все устроено. Я дал Рите деньги, чтобы она ухаживала за вашим сыном. Через две недели я пошлю людей за ним, а пока Рита спрячет его у себя в деревне. А на расспросы ответит, что вы увезли его. Это будет лучшее решение.

– Хорошо, – скрепя сердце, сказала Лада, – то есть в этом нет ничего хорошего, но я вынуждена согласиться. Но поклянитесь мне в том, что в скором времени мы заберем моего сына.

– Я клянусь вам в этом.

– Я должна буду принять буддизм, раз я воплощение жены Будды? – спросила, невесело усмехнувшись, Лада.

– Это совсем необязательно, мы создадим новую религию. Кто вы сейчас, к какому вероисповеданию себя причисляете?

– Даже не знаю, как сказать, – задумалась Лада, – вообще-то я русская. А вероисповедание у меня разное, многогранное. В данный момент я как бы христианка. Чему вы улыбаетесь?

– Христиане приняли великие доктрины Будды, но полностью отделили себя от него, создав для себя другого Далай-ламу. Но дух Бодхисаттвы был воплощен в святой личности Иссы. Я много вам расскажу об этом, но нам нельзя медлить. Так что в путь, нас ждет долгая дорога.

– Едем, – вздохнула Лада, – эта дорога для меня видно никогда не кончится. Но я могу хотя бы навестить сына, поцеловать его. Я не видела его десять дней.

– Можете. Но зачем расстраивать ребенка. Вам сразу же придется уехать. Вы ему сделаете только хуже. Подумайте о нем, не о себе.

– Все-то вы знаете, – в сердцах сказала Лада. – Мы так и будем ехать всю дорогу до вашего царства на одной кобыле?

– Нет, она не вынесет двоих. Сейчас мы направимся в Лахор. Купим там еще одну лошадь. Правда, денег у меня мало осталось. Я оставил в храме щедрое пожертвование.

– Может, вернемся, и часть заберем? – предложила Лада. – Заодно и сына повидаю.

– Пожертвование не забирают, – укоризненно сказал Натик, – а насчет сына мы уже все обговорили.

– Просто так сказала, можно вместо второй лошади купить повозку тонга. Она же будет дешевле. И ехать приятней. Запряжем в нее вашу лошадку.

– Не думаю, в лесу она не проедет.

– Что это за таинственный город, в который вы хотите меня увезти, – спросила Лада, – откуда он взялся? Как вы о нем узнали?

– Как-то я отправился на охоту, и, преследуя раненную газель, заблудился. Я скакал так быстро, что все мои слуги отстали от меня. Несколько дней я блуждал по джунглям, пытаясь найти дорогу. И когда я потерял всякую надежду, лес неожиданно расступился, и я увидел крепостные стены с башнями. Сначала я подумал, что сошел с ума, и все это мне кажется. Но это была явь. Я увидел ворота и вошел в них. Это был заброшенный город. Я долго бродил по нему. В нем были дома, улицы, постройки и сооружения. Я увидел храм, а в нем изображения Будды. Я поднялся на одну из сторожевых башен и с высоты увидел, как мне найти дорогу назад. Я увидел ориентиры. Там был дворец, и он тоже был пуст. Какая причина заставила жителей покинуть его? Когда я вернулся домой и рассказал о нем отцу, он сказал мне, что всей вероятности, этот город был построен Александром Македонским во время его похода в Индию. Потом в этом городе жил Будда. Об этом таинственном городе есть много легенд, и его много раз пытались найти, но безуспешно. Он не показывался никому. И удивительно, что я его нашел. И тогда я понял, что это знак свыше. Потому что существует легенда, что город Будды является только ему самому. Я взял с собой несколько слуг и ушел из дома, чтобы возродить этот город и этот храм, но религию Будды я вижу в новом качестве – всеобъемлющей, не признающей различий между людьми. Потому что Бог не делает различий между людьми. Ему все равно кто ты – черный или белый, мусульманин, кришнаит или христианин. Вы меня понимаете?

– Конечно, а что стало с той газелью?

– Какой газелью?

– Которую вы подстрелили, нашли ее?

– Да, он помогла мне продержаться все это время, что я блуждал в джунглях. Но я больше не убиваю животных для удовольствия. Это в прошлом.

– Хорошо, – сказала Лада, – об этом я и хотела сказать. Мы поедем или вы что-то еще хотите мне сказать.

– Я еще не знаю, согласны вы или нет?

– Я согласна, – ответила Лада.

 

В пещере

Итак, мы оставили нашего Али в тот миг, когда он воззвал к таинственному механизму пещеры со словами: «Сим-сим, откройся же ты, наконец». Но сколько он не просил, не уговаривал, перебирая, как водится, названия всех злаков – и просо, и пшено, и чечевицу – тишина была ему ответом.

Али очень хотелось пить. Бесовская морда, накормив его копченой рыбой, вернула в пещеру, где утолить жажду можно было только вином. Что Али и сделал в полной мере. Но жажду не утолил, вынужденный признать, что в гениальных словах Хаяма был изъян. Его утверждение спорно. Наверное, это все же была метафора. И речь в ней шла о жажде иного рода. Али проверил запасы вина и с удивлением обнаружил, что они уменьшились изрядно. Он вдруг сообразил, что Иблис тоже угощался вином, чем существенно сократил его шансы дождаться часа, когда Егор освободит его.

– Мерзавец, скотина, бесовское отродье, – Али перебирал оскорбления в адрес непрошенного гостя, а когда запас слов иссяк, закончил выражением, которым его лексикон обогатил побратим Егор, – мать твою так и эдак. Теперь придется на выпивке экономить. А что может быть хуже этого. Только смерть. Но и она тоже последует в свою очередь. Надо посмотреть правде в глаза и не ждать чудес от друга. Его возможности тоже не безграничны. А тот, чьи возможности мало ограничены, занимается форменным безобразием и свинством. До чего же подлая натура. Спровоцировал драку, накормил копченой рыбой и вернул в пещеру, где нет питьевой воды. Вот она идея ада, как сказал бы Платон. У каждого она персональная. Хафиз Али будет умирать в полной темноте одновременно от пьянства и от жажды. Значит, вот в чем был его замысел. Но Али не доставит Иблису такого удовольствия. Для начала надо попробовать воду из подземного озера. Если она пресная, то возможно, и питьевая. В крайнем случае, ее можно вскипятить, чтобы не загнуться от кишечной болезни.

Али зажег свечу и пошел в комнату, где хранилась казна. Открыл сундук и выбрал один из золотых кувшинов, которых было здесь во множестве. Он поднял свечу повыше, освещая с высоты сокровища, и произнес: «Можете ли вы спасти меня всеми этими деньгами и купить на них один день жизни, который я проживу? И не могли они этого». Он оторвал кусок ткани от красной шелковой штуки полотна, скрутил жгут, привязал к ручке кувшина и вышел в грот. Внизу в скалах теснилось подземное озеро. Бросил в него кувшин, подождал, пока он наполнится, вытащил. Полил себе, умылся, понюхал воду, лизнул, прополоскал рот. Подозрений не было, тем не менее, пить ее Али не стал, сказав себе: «Подожду, пока все вино выйдет». Он долго стоял, глядя на поверхность озера. Затем принес и зажег все свечи и лампы, прибавив освещения. Дождался, пока уляжется волнение воды, вызванное падением кувшина. Нашел в пещере щепку, смастерил крошечный кораблик, укрепил на нем огарок свечи. И, спустившись к озеру, пустил его аккуратно на воду. Поверхность воды казалась неподвижной, однако кораблик, тем не менее, совершал движение, едва заметное глазу. Горящая свеча освещала неровности скальной породы, вдоль которой, плыл, проделав половину круга, а озеро было круглым. В тот момент, когда Али, потеряв терпение, готов был бросить эту затею и вернуться к питию вина, чтению стихов и плачу по безвременно ушедшей возлюбленной Ясмин. (Здесь, в полном одиночестве, спустя два года, он мог, наконец, не боясь быть увиденным, отвести душу и выплакать свое горе). Как вдруг кораблик приблизился к своду пещеры и исчез. Можно было предположить, что свеча погасла, огарок догорел. Но Али готов был поклясться, что кораблик ушел под скалу. Он вернулся в пещеру, смастерил еще один кораблик крупнее прежнего. Укрепил на нем огарок побольше. Налил себе вина, чтобы не мучиться в томительном ожидании, и повторил опыт. Кораблик, описав тот же круг, что говорило о подводном течении, вновь исчез под скалой. На этот раз Али был более внимателен и успел заметить изрядную полость под скальной породой. Али вернулся в пещеру, говоря себе – вот она извечная проблема выбора. Но лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что мог сделать и не сделал.

После этого он достал из кармана клочок бумаги и написал на нем следующее:

Мой дорогой брат Егор!

Возможно, я совершаю ошибку, и мне следует сидеть сиднем и уповать на твою смекалку и мощь. Но и сам я должен попытать судьбу. Знай, что ближе тебя и твоей сестры (передай ей при случае) у меня никого нет. Обнимаю.

На всякий случай прощай и, как говорят на Руси, – не поминай лихом.

Твой Али, хафиз и проч.

После этого Али вошел в хранилище. Снял с сундука его массивную крышку. Вогнутая поверхность как раз напоминала лодочку или корыто. Затем, на всякий случай, сотворив короткую молитву, спустился к озеру, сел на крышку и осторожно отчалил от скалистого берега. «Судно» держало его на воде. Очень осторожно, медленно он лег, подумав, что это будет лучшая позиция. Горящую свечу держал в руках. Крышка от сундука двигалась быстрее, чем кораблик из щепки. Но все же так долго, что он, едва не заснул, что было возмутительной беспечностью, учитывая серьезность его намеренья. Он дремал, и ему казалось, что он находится на крыше загородного дома вазира Шамс ад-Дина, своего незабвенного тестя. А рядом лежит недосягаемая Ясмин и требует, чтобы он рассказал ей сказку про Али-бабу. Он пришел в себя в тот миг, когда крышка ушла под скалу. Каменная толща нависла над его лицом на расстоянии вытянутой ладони, и сердце сжалось от страха неминуемой смерти от потопления или удушья. Как хорошо было в пещере, в миг подумалось ему и нестерпимо захотелось вернуться. Но сделанного не воротишь. Усилившееся течение уносило Али все глубже под скалу. Оставалось только молиться и надеяться на помощь Аллаха.

Неизвестно сколько длилось это путешествие, ибо он потерял счет времени. Порой скала нависала над его лицом, порой взмывала вверх. Свеча давно погасла. В какой-то момент течение усилилось до скорости горного потока. И Али почувствовал, что несется вниз все с нарастающей скоростью. Это было уже просто падение. В то же время он чувствовал, что скала уже едва не касается лица. Али сполз с крышки и погрузился в ледяную воду. Держась за крышку, он продолжал нестись с ужасающей скоростью. Вдруг он услышал скрежет и сообразил, что крышка касается породы. Не медля и ничего не соображая, он инстинктивно выпустил ее из рук и ушел под воду. Это длилось несколько секунд. Он падал почти вертикально. Али уже задыхался, но водный поток вдруг расслоился, образовав пустоту, и он смог вдохнуть воздух. А потом понял, что находится в свободном падении. Это длилось несколько секунд. Али закричал и полетел вниз. Это был водопад. Его тело вошло в водную вспененную чашу, достигло дна. Оттолкнувшись ногами, Али вынырнул, жадно глотая воздух. «Он был спасен». Это была его первая мысль. Огибая падающую струю воды, Али поплыл к берегу и выбрался на землю. Упал обессиленный, тяжело дыша. Через некоторое время поднялся. От водопада брала начало полноводная река. Один берег, где находился Али, был пологим, заросшим полевыми цветами, кустарником, редкими низкорослыми деревьями. А другой берег крутым, почти отвесным, к нему вплотную подходил лес, нависающий над рекой. На том берегу стоял человек и приветственно махал Али. Он ловил рыбу. В его руках была удочка.

– Кто бы это мог быть? – пробормотал Али.

У него не так уж много было знакомых в жизни, особенно в этой, судя по всему незнакомой местности. Если только, сердце тревожно забилось, он не умер, но и на том свете, знакомых раз два и обчелся. Лица на расстоянии было не разобрать. Но на всякий случай Али поднял руку в ответ. Человек между тем смотал удочки и направился в сторону мостика, видневшегося в отдалении. Поглядывая за ним, Али снял с себя мокрую одежду, выкрутил, развесил на ветках. Он изрядно продрог. Стал энергично размахивать руками, приседать. Человек между тем перешел мост, приближался, крикнул издалека:

– Значит, ты тоже рад меня видеть, а я боялся, что ты на меня сердишься.

При звуках его голоса на сердце Али легла тяжесть.

– Неужели мне предначертан ад!? – воскликнул он. – Но за что? За то, что утратил веру? Прости меня, Господи, дай мне возможность искупить свое неверие. Но почему же в аду так холодно, – невольно подумалось ему. – Школьный учитель утверждал, что там нестерпимо жарко, потому, что грешников поджаривают на кострах.

– Я тебе тоже взял удочку, – сообщил Иблис. – Ты же любишь ловить рыбу.

– Очень, – стуча зубами, ответил Али, – что в аду и рыба водится?

– В аду, мой друг, все водится, и рыба, и слоны. Все, что хочешь. Но мы не в аду. Еще время не приспело.

– Не приспело, это хорошо, – повеселел Али. – А причем здесь слоны? И что ты здесь делаешь?

– Да так, к слову пришлось. Вообще-то я свободен в передвижениях. Для меня границ не существует. Давай я костер запалю. Обогреешься.

– Запалю, приспело, – повторил Али, – что за слова ты подбираешь. Ну, запали.

– Огоньку не найдется? – спросил Иблис. – Шучу. Откуда, на тебе сейчас сухого места нет.

– Огоньку нет, свеча была, да и ту утопил.

Иблис в мгновенье ока собрал веток, пощелкал пальцами, из-под ногтей полетели искры и костер занялся.

– Пить-то больше не хочется? – спросил он. – Эх, кажется зря напомнил. Только без рукоприкладства, ладно? А про душу забудь, не нужна мне твоя душа. Если ты об этом думаешь.

– Тебе чего от меня надо, – запоздало спросил Али, – душу?

– Душа, субстанция нематериальная, – вдруг заявил Иблис, – я над ней не властен.

Костер между тем разгорелся. Али принялся сушить одежду.

– Сейчас рыбки наловим, ушицы сварим, винца выпьем, – говорил Иблис. – Аурата, правда, не водится здесь, только речная рыба – жарёха из нее – дрянь, по большому счету. Не люблю. Но уха – это другое дело. Есть можно, потому что в ней главное, ингредиенты. Знаешь, как солдат из топора кашу варил?

– Знаю, только я ни есть, ни пить с тобой не собираюсь, – заявил Али. – И вообще, лучше держись от меня на расстоянии.

– А вот это ты зря, – обиделся вдруг Иблис. – Драку в Византии я не заказывал, так получилось. И на старуху, как говорится, бывает проруха.

– Значит, говоришь, душа – субстанция нематериальная, – сказал Али, – а ты сам какая субстанция – материальная? Или ты мне только кажешься?

Иблис захохотал. Потом, вдруг оборвав смех, молвил:

– Тебе зеркало дать?

– Зачем мне зеркало?

– Взгляни на свое лицо и сразу все станет ясно. Венецианцы отделали тебя за милую душу.

– Это ничего, им тоже досталось. А вот ты бросил меня в трудную минуту. Сбежал. Надо же, даже в таких мелочах ты подличаешь. А что же будет, когда до серьезных дел дойдет? Чего от тебя ожидать? А ведь, я даже симпатию стал к тебе испытывать. Почему, думаю, все его ненавидят. Интересный малый, любит поговорить, выпить на дармовщину.

– Ну ладно, – протянул Иблис, – чего мы будет мелочиться.

– Согласен, у приличных людей считаться не принято. Неловко. Но точный счет даже между близкими людьми здорово облегчает жизнь. Недомолвки ведут к недоразумениям. Мало того, что я платил за вино в Константинополе, так ты умудрился еще и мои запасы вина в пещере ополовинить, сократив тем самым мои часы. И как в тебя столько влезло-то. Вина, которое ты выпил, мне бы на две недели хватило.

– Так темно было, – виновато сказал Иблис, – сам же свечи экономил. Чего сейчас вспоминать. Попрекать. Как там твой русский друг говорил – кто старое помянет, тому глаз вон. А кто забудет, тому оба. Э, постой, это я лишнее сказал, беру последние слова обратно.

– Слушай, иди своей дорогой, – предложил Али. – И оставь меня в покое.

– Послушай, Али, – миролюбиво произнес Иблис, – нечего тебе на меня сердиться?

– Как-то странно мне из уст черта слышать свое имя, – заметил Али. – Всякий раз вздрагиваю.

– Тебе нечего сердиться, – повторил Иблис, – несмотря ни на что, ты выбрался. Будь великодушен. Спасшемуся от неминуемой смерти человеку, это к лицу, а злопамятство – нет. Вино твое выпил – да. Люблю я выпить. Водится за мной такой грешок. Хотя ты знаешь, когда я пью, я чувствую себя христианином. Поэтому не грешу, в отличие от тебя пьющего. Я бежал, когда ты затеял ссору с венецианцами, потому что нельзя мне вмешиваться в людские дела. Ты же способен это понять. Не гони меня. Я, ведь, одинок, если разобраться. Меня никто не понимает. В кои веки встретишь интересного вдумчивого собеседника. Я тебе еще пригожусь. Не надо так с людьми, побросаешься.

– Иди своей дорогой, – твердо сказал Али.

– Не могу, – так же твердо возразил Иблис, – я должен тебя проводить.

– Куда проводить? – похолодел Али.

– Тут недалеко. Одно мероприятие состоится. Ты там заявлен.

– В качестве кого?

– По своей основной специальности. Ну, чего ты головой крутишь?

– Послушай, бес. В какой стороне моя пещера. Что-то я никак не соображу.

– Смешной ты, – сказал Иблис, – неужели ты думаешь, что подземный поток втекает и вытекает под одну и ту же гору. Милый мой, забудь про свою пещеру и про своего русского дружка. Ты теперь находишься на другом конце света.

– Шайтан, ты вышел из доверия, – заявил Али. – У меня нет никаких причин верить тебе. Я помню, с какой стороны вставало солнце. И пойду в ту сторону. И приду к своей пещере. У меня там остались нерешенные вопросы.

– Это ты золотишко имеешь в виду? – ухмыляясь, спросил Иблис. – Нажитое непосильным трудом. Им разжиться не удастся.

– Типун тебе на язык, – пожелал Али.

Иблис тут же высунул язык, причем последний достигал добрых пол-локтя. Посмотрел на него, успокоился и втянул обратно.

– Ну, как, – спросил он, – обсох маленько? Пойдем что ли. Все равно без меня ты отсюда не выберешься. Дорогу не зная, пропадешь.

– Я вижу, что ты не отвяжешься, – заметил Али.

– Нет, – подтвердил Иблис.

– Ладно, – вздохнул обреченно Али, – только мне надо передохнуть. Ты когда-нибудь плавал в подземных реках?

– Эк удивил! Да я только и делаю, что в них плаваю. Да, если хочешь знать, все в подземелье принадлежит мне.

– Понятно, кто бы сомневался. Не надо так возбуждаться. Давай, сооруди здесь какую-нибудь беседку. Ковры там, подушки, выпить и закусить. Мне надо подкрепиться. Пока не поем никуда не пойду. Говорят, Ибн-Сина на трезвую голову никого не оперировал. Ты что-то там про ушицу говорил и водочку к ней, если можешь раздобудь, сицилийскую. Лада уж больно ее хвалила. Сама, правда, она ее не пробовала, но рассказывала, что ее попутчик кардинал после стопки другой всякий раз добрел и таял сердцем.

– А огурчиков малосольных не желаете на закуску, – язвительно спросил Иблис.

– Лучше соленых, от малосольных у меня изжога. В них уксус добавляют.

– Ладно, сейчас сообразим чего-нибудь. Только я не понял, причем здесь Ибн Сина.

– А ты подумай, как следует. Напрягись.

Иблис хмыкнул, пощелкал пальцами. И за его спиной появилась крытая беседка, с коврами и подушками.

– Девок сеньор не желает? – глумливо спросил Иблис.

– Нет, сеньор желает ухи и водки, – ответил Али и пошел в беседку.

Лег, подоткнув под бок подушку. И глядел без улыбки, как Иблис хлопочет у костра, надо которым была воздвигнута тренога. С нее свисал котелок, в котором дымилась уха, запах которой достигал до обоняния Али. Али опустил глаза долу и обнаружил перед собой мраморный столик на коротких гнутых ножках из меди. На столике стоял полностью обледеневший кувшин, видимо с сицилийской водкой, а рядом с ним деревянная кадка, доверху наполненная зелеными пузырчатыми огурцами.

– Кажется, готова, – сказал Иблис. Он взял прямо руками огнедышащий закопченный котелок с ухой, принес и поставил его на мраморный столик.

– Мы, что, из котла есть будем? – поинтересовался Али.

– Ну, зачем же? Мы люди воспитанные.

На столе появились две тарелки и половник, которым Иблис разлил уху.

– И хлеб.

Рядом с костром тотчас возник тандыр, из которого шел дымок.

– Подгорают, – воскликнул Иблис и бросился к нему, вытащил из него румяные пышущие жаром лепешки.

– Ничего, – сказал он, – с корочкой даже вкуснее.

– Это что стекло так замерзло, – спросил Али, щелкая ногтем по поверхности кувшина – где же ты эту водку хранил?

– Это не стекло. Это кувшин изо льда. Потому надо пить быстро, пока он не растаял, а водку я держу наверху в космосе. Внизу у меня она теплая бывает, больно жарко там, внизу у меня. Ну, ты догадываешься почему. А в космосе ее вечность можно хранить, не портится. Ну, что, первый тост, как водится – за дружбу.

– Не спеши, и вообще, давай обойдемся без тостов.

– Что же мы пьяницы, пить без тостов, хотя ладно, настаивать не буду, а времени у нас не очень много. Наливай.

Али взялся за ручку и обжегся холодом.

– Лучше ты налей, – дуя на ладонь, сказал он.

Иблис ухмыльнулся, схватил кувшин, наполнил высокие тонкостенные золотые рюмки на коротких серебряных ножках. Али выпил и выдохнул. Эта штука была посильнее армянского арака, который он когда-то пил в зороастрийской деревне.

– Ну, как? – задушенным голосом осведомился Иблис, которому тоже пришлось несладко. – Ты огурчик, огурчик бери. И как вы, люди, пьете такую гадость?

– Вообще-то я пью обычно вино, – ответил Али. – А сейчас предпочел водку из медицинских соображений. Чтобы согреться изнутри. Чтобы не заболеть после водных процедур. Давай еще по одной, а потом попробуем, чего ты там наварил. Лавровый лист не забыл положить?

– Обижаете, хафиз, что же я порядка не знаю. Уха без лавра – это просто похлебка. Ну что, еще по одной?

– Дай закусить-то.

– После первой не закусывают, быстрее согреешься. Надо пить, кувшин тает.

– Ладно, – согласился Али, – наливай.

Иблис взялся за кувшин и сказал:

– Эх, ручка уже растаяла. Надо пить быстрее.

– За горлышко бери, – посоветовал Али.

Выпили еще по одной, и злость у Али прошла. Иблис теперь казался ему хоть и сволочью, но довольно симпатичной. На этот раз он был в сине-белой чалме в красных шелковых шароварах и в зеленой фарзийе.

– Ты чего так вырядился, – поинтересовался Али, – чтобы издалека было видно? И почему араб?

– По ситуации. Кстати водку арабы придумали. Не знал этого? Да, эти самые великие трезвенники. Не люблю я арабов. Этот их пророк полмира на уши поставил своей религией.

Иблис заметно захмелел, даже на черта действовала водка.

– Как хорошо было, – продолжал он, – тихо спокойно. Иудаизм, и эти, как их там, брахманы, брахманизмы. Тысячелетняя благодать. Так нет же, сначала один объявился с новой религией, а за ним еще один. Они бы у меня вот где были бы все.

Он сжал кулак и показал его Али.

– Если бы не Он, сам знаешь, кто, – Иблис поднял очи горе, – чем бы, говорит, люди не тешились, лишь бы друг дружку не резали, не убивали, не грабили. А в итоге я прав оказался. – Иблис тыкал себе в грудь указательным пальцем. – Сколько людей полегло из-за религиозных распрей – тыщи и миллионы. Новообращенные римляне разогнали иудеев к чертовой матери. К моей маме, то есть. Мало того, за своих взялись. Одни крестовые походы, во что обошлись человечеству. Католики разрушили греческую церковь. А какой город был Константинополь! Идешь по улице, всюду базилики, мраморные лестницы, колонны.

– Ты это уже говорил, – прервал его Али. – Есть можно уже? Или после второй тоже не закусывают.

– А это хорошая мысль. Давай еще по одной. И без закуски. Огурчик не возбраняется, как говорится. Бог троицу любит.

Али не стал спорить. Выпили еще по одной, и стали, наконец, закусывать.

Уха была хороша. Навариста.

– Уху, между прочим, – сообщил Иблис, – варить непременно на костре следует. Тогда она с дымком получается и по вкусу совсем иная.

– А что за рыба? – спросил Али. – Речная, а вкусная.

– Это армянская форель.

– Подожди, что значит армянская, рыба тоже? Ты не можешь не подложить мне свинью.

– Ты что-то имеешь против армян?

– Нет.

– Ну, тогда ешь.

– Я и ем. Просто удивляюсь. Пьешь водку в Нахичеване – говорят, армянский арак. Строишь дом в Байлакане, – говорят, это туф – армянский камень. Ешь уху, черт знает где, говорят рыба армянская. Наваждение просто какое-то.

– Форель из озера Севан, – сообщил Иблис, – там много армян живет, поэтому она так называется.

– Когда собака спит в тени арбы, – заметил Али, – она тоже считает, что тень принадлежит ей.

– Это ты хорошо сказал, – похвалил Иблис, – в самую точку. Уху будешь есть или нет?

– Буду, хотя и не следовало.

– Тогда доедай. Нам пора делом заняться.

– А разве мы не на отдыхе?

– Вообще-то, как говорится делу время, потехе час. Как ушица-то на вкус.

– Уже не то, – сказал Али, отодвигая тарелку.

– А сначала хвалил.

– Не распробовал.

– Жаль. Я старался. Чем тебя еще угостить? Могу рыбки копченой.

– Нет, спасибо. Кувшин уже прозрачный совсем. Надо допить, а то растечется. Жалко.

– Ничего, мы еще водочки добудем.

– Ну что же можно и еще водочки, – покладисто сказал Али, – только я без закуски не могу. Водка, знаешь ли, не вино. Без закуски никак.

– Уху, значит, не будешь?

– Нет.

– Ладно, уберем, – безропотно сказал Иблис.

Тренога над костром исчезла, на ее месте появился вертел, на который была насажена целиком тушка барашка. Ручка вертела крутилась сама собой. С барашка закапал жир, шипя и вспыхивая на углях. В беседку потянуло жирным и пряным дымом.

– Так пойдет? – осведомился Иблис.

Али кивнул.

– И водочки.

На подносе появился еще один дымящийся, но от космического холода ледяной кувшин.

– Знаешь, что я тебе скажу, – сказал Али, наблюдая, как Иблис разливает водку, – все-таки, есть в тебе что-то хорошее. Ты компанейский. Не правы те, кто тебя чернит безоговорочно.

– Не надо так, – зарделся вдруг Иблис, – я смущаюсь. Не привык. Но вообще, ты прав. Если с человеком по-хорошему, то и он тем же отвечает. Ну, это я образно.

– Я понял, – сказал Али, – только особо ты не обольщайся, мордобоя в Константинополе я не забуду. Копченую рыбу и урон, который ты нанес моему, можно сказать стратегическому сырью, моим винным запасам, тоже.

– Хафиз, не будь злопамятен, – повторил Иблис.

– Не буду, – согласился Али, – хорошо сидим. Не догорит мясо? По запаху кажется, что оно готово. Кстати, барашек случайно не армянский?

– Ну, как тебе сказать.

– Скажи, как есть. Я что в Армению выплыл? Так я обратно в пещеру.

– Шучу, барашек, что ни на есть мусульманский. Армяне свинину предпочитают, – Иблис обнажил кинжал.

Али, не медля, выхватил свой, но Иблис подошел к костру, отрезал кусочек мяса, пробуя на вкус.

– Еще немного надо подержать. Давай лучше поговорим о чем-нибудь абстрактном, если ты не возражаешь. Вот, например, – возмущают меня люди, не дорожащие собственной жизнью, которые из-за своих убеждений идут на смерть.

– А ты бы хотел, чтобы было наоборот.

– Да, я бы хотел, чтобы было наоборот. Потому что это глупо. Жизнь – большая ценность, чем убеждения. В убеждениях можно после разуверится. А в жизни нет. Она конечна и невосполнима. Вот, например, Сократ.

– И этот туда же! – воскликнул Али. – Мало было одного философа на мою голову. Думал, хоть в пещере от него отдохну. Так нет же. Мясо горит. Срезай уже, готово.

Иблис послушался. Быстрыми ловкими движениями стал срезать мясо с барашка на блюдо из чистого золота, которое показалось Али знакомым.

– Тарелку из пещеры, что ли прихватил? – спросил он. Но Иблис сделал вид, что не слышит. Али не стал повторять вопрос.

– Лучку нашинкуй там, – не оборачиваясь, крикнул Иблис, – зеленушки.

– А где я его тебе возьму, – удивился Али, – выкопаю?

Но, повернув голову, увидел рядом деревянную разделочную доску в палец толщиной, на ней лежали большая красная луковица, пучок зелени и горка налущенных гранатовых зерен. Али, не чинясь, стал резать лук. Когда Иблис вернулся с блюдом, доверху наполненным дымящимся кебабом, Али обливался слезами.

– Верно, давно не плакал, – предположил Иблис.

– Даже не знаю что сказать, – ответил Али, – это ты нарочно.

Но Иблис лишь осклабился в ответ. Он взял нашинкованный лук, перемешал его с зеленью и гранатом. Посыпал этой смесью мясо и поставил перед Али.

– Так я о Сократе, – сказал он.

Но Али остановил его, подняв указательный палец. Он вытер слезы, шмыгнул носом и указал на кувшин и на мясо. И укоризненно покачал головой.

– Намек понял, – сказал Иблис, – ты, прав, конечно. Выпить и закусить – это святое. Пока не согрелось и не остыло. После поговорим. Я не забуду. Не беспокойся.

Он наполнил рюмки, тут же вспотевшие от космического холода. Выпили и принялись за горячее.

– Ну, как, – заметно волнуясь, спросил Иблис.

– Этого барашка пасли не на земле, – отозвался Али, – его пасли в райских кущах. Между прочим, я там бывал.

– Спасибо, – Иблис был доволен, – для меня это высший комплимент, учитывая, что мне туда путь заказан. Доброе слово, как говорится, и кошке приятно. А ведь я далеко не кошка. Все-таки хорошо выпивать с образованным человеком. Так я о Сократе.

– Сколько мы выпили? – перебил его Али.

– Второй кувшин начали.

– А такое ощущение, что первый.

– Вот, что значит, хорошая компания, – поддержал его Иблис. – Да еще на свежем воздухе.

– Ну, насчет компании, я бы не был столь категоричен. Но ладно, так что Сократ? Я, кажется, созрел для греческой философии. Мне пора уже с этим смириться. Видимо, это мой крест.

– Вообще-то это христианское выражение, – поправил Иблис. – А ты мусульманин.

– Догадываюсь, но у меня есть право так говорить. Я там был – в Иерусалиме.

– Да знаю я, и не перестаю удивляться, вроде приличные люди. В храме пьянствовали. Даже я такого себе не позволяю. Чтобы в церкви Гроба Господня.

– Нам можно, – возразил Али, – у нас сердца чистые. А ты бес, тебе туда нельзя. Так что там с Сократом? Эх, Егорка бы мне не простил этой беседы. Тебе бы с ним потолковать. Про Парменида, про парадокс Зенона.

– Так вот Сократ, – в третий раз повторил Иблис, – был приговорен горожанами, своими земляками, к смертной казни. Знаменитый философ между прочим, прекрасный человек. Даже у меня не было к нему никаких претензий.

– С трудом верится, – заметил Али.

– Ты не прав, – возразил Иблис. – Я всегда иду только к тем, у кого есть в душе червоточина. Алкивиад, например, Критий. Это была моя паства.

– Это мясо тает во рту, – заметил Али.

– Ты невнимателен к беседе, – обиделся Иблис.

– Я очень внимательно слежу за беседой. Кстати, рюмки пустые. Я бы сам налил, но ручка холодная, обжигает.

– Его приговорили к смерти, – сказал Иблис, наполняя рюмки, – я даже не буду объяснять за что. Полная ерунда. Судил его народ. А народу доверять в таких делах нельзя. Разбив в пух и прах обвинения, он разозлил всех этих народных заседателей. Может намеренно, а может, был уверен, что до этого все же не дойдет. Когда его спросили, какое наказание он бы себе определил. Была у них такая традиция, спрашивать осужденного о наказании. Он вместо того, чтобы назначить себе посильный денежный штраф, да и непосильный нашлись бы желающие оплатить. Богатых друзей у него и учеников было предостаточно. Но он наказанием назначил себе даровой ужин в Протанее. Этой насмешки ему не простили. Смертная казнь была присуждена большинством голосов.

Иблис сделал паузу, вновь наполнил рюмки.

– Сократ был внешне спокоен. Но я видел, что он растерян или расстроен.

– Ты был там? – спросил Али.

– Да, я был там.

– Он был тебе симпатичен. Ты мог бы вмешаться, не допустить несправедливого приговора.

– Не мог, – твердо сказал Иблис. – Я не затем тебе это рассказываю, чтобы ты взывал к моей совести. У меня ее нет. Не перебивай меня. Сократа должны были казнить через несколько дней посредством яда, но казнь отложили на месяц. Там какой-то корабль куда-то поплыл, или не приплыл. То есть, пока корабль не вернется, казнить было нельзя. Все это время он был, как бы в заключении. Но его никто особо и не охранял. Более того, остывшие от гнева горожане страстно желали, чтобы он бежал, совершил побег. Друзья донимали его этим каждый день. Но он отказался – убеждения, понимаешь. Камеру никто не сторожил, дверь была всегда открыта. Охранник поздно приходил и рано уходил. Но Сократ был тверд. Он сказал, что, совершив побег, признает вину – а это неприемлемо. Этот вывод не выдерживал никакой критики.

– Бес, ты плачешь? – в изумлении заметил Али.

– Я плачу? Ну что ты. Мне это даже как-то не к лицу. Это все лук. Ты сам только что ревел в три ручья.

– Так что тебя возмущает, бес? То, что Сократ предпочел смерть убеждениям?

– Да, – вскричал Иблис, – и еще то, что эта жертва оказалась напрасной. Его лучший и любимый ученик Платон, спустя тридцать лет предал своего учителя, прописав в своем «Государстве» законы, нарушение которых каралось смертной казнью. То есть величайшая несправедливость, свершившаяся в отношении его учителя, под его пером превратилась в закон. И ради чего погиб Сократ? Я не могу этого понять.

– Если позволишь, я могу привести другое объяснение со слов моего отсутствующего друга Егора, который говорил со слов другого человека, греческого философа, с которым он был закован в цепи. Иснад у нас получается, прямо как в мусульманской устной традиции.

– Да мне все равно в какой традиции, – сказал Иблис, – говори уже.

– Только надо горло промочить.

– А ты здоров выпивать, – одобрительно сказал Иблис, – не ожидал от тебя.

– Спасибо, конечно, за сомнительный комплимент. Наливай, чего ждешь. И мяса горячего принеси. Остыло уже все.

– Ладно, принесу. Только ты не очень-то командуй. Я не нанялся в услуги.

– Прости, я могу сам похлопотать, – сказал Али, вставая с ковра, при этом его здорово качнуло.

– Ладно, сиди уже, – ворчливо сказал Иблис. – Так чего там, твой дружок толковал со слов другого человека?

– Сократ счел определенным благом смертный приговор в 70 лет.

«Это наилучший выход для меня, – сказал он, – чего ради я должен бежать. Что меня ждет в изгнании – старость, да болезни. Не лучше ли умереть и остаться в вашей памяти, – дееспособным. И чего вы плачете, – увещевал он друзей, – разве вы не знаете, что человеку с самого рождения назначена смерть. Так, что же особенного происходит сейчас, такого трагического? «Но тебя, учитель, осудили несправедливо», – сказал ему один из учеников.

– Это был Апполодор, – сказал Иблис.

«А тебе было бы легче, если меня осудили справедливо? – возразил ему Сократ.

– Но если ты там был, ты должен все это знать, – заметил Али. – Зачем я тебе рассказываю.

– Как только посчитали камни, я сразу же ушел. От возмущения. Улетел, исчез, одним словом.

– Странный ты демон, – сказал Али, – вроде как, радоваться должен, что несправедливость свершилась, а ты возмущаешься, плачешь.

– Я же сказал, что это от лука, к тому же я сентиментален.

– Но с тобой интереснее, чем с Назаром, – заметил Али.

– Так и я об этом, – обрадовался Иблис. – Я радуюсь, когда несправедливость мною задумана, а не вами. И вообще. Вы люди слишком примитивно все себе представляете. Мол, украл, выпил, пожалуй, в ад за грехи твои. Нет, не так. Богатство неправедное, грех твой, алчность, предательство, долго тебе прибыль может приносить. За деньги большой дом себе построишь. Самую красивую девушку в жены возьмешь, и детей она тебе родит. Но вот эти дети, спустя много лет, твою старость в ад и превратят. Возмездие и есть человеческий ад. Каждому воздастся по делам его. И в этом я принимаю самое, что ни на есть, деятельное участие. Все виновные в смерти Сократа плохо кончили. То же произошло и с убийцами Цезаря.

– Так ты не демон, а ревнитель справедливости, – заметил Али.

– Я тебе об этом и толкую.

– А как же джаханам, с котлами полными кипящей смолы. Разве всего этого нет?

– А разве, когда тебя зароют в землю, где тебя будут глодать черви – это будет лучше кипящей смолы? – спросил Иблис.

– Это на любителя, – ответил Али.

– Причем зароют всех, и грешника, и праведника, – заметил Иблис.

– Хорошо, хорошо, – остановил его Али, – давай уже сменим тему. Я все понял. За столом все-таки сидим. Снимай мясо уже. Сейчас кувшин растает. Уже вон из боку живительная влага сочится.

– И как это ты меня так заговорил, – вдруг воскликнул Иблис, – мы же должны быть на одном важном мероприятии. А вместо этого сидим и пьем водку. Напоил меня, сроду столько водки не выпивал. А годков-то мне, знаешь сколько, немерено. Кебаб ему, понимаешь, готовлю. Эх ты, хитрец. Так все, этот кувшин допиваем и уходим.

– Куда уходим-то? Что тебе на месте не сидится?

– Давай, давай, – заторопил Иблис, – еще под одной. Как говорит твой урус, – на посошок, и вперед.

Выпили на дорожку, и пошли, покачиваясь, вдоль речки. Их разгоряченные лица обвевал прохладный ветерок. Беседка исчезла, ковры свернулись. Костер еще дымился, но вертела уже не было, когда Али с сожалением обернулся, чтобы посмотреть на место трапезы.

– Надо было залить угли водой, – сказал Али, – как бы пожара не случилось.

– Ничего, сейчас дождь пойдет, – ответил Иблис, и, действительно, стал накрапывать дождь, который вскоре перешел в ливень. Сверкнула молния, донесся гром.

– Но рай-то есть, – крикнул Али зачем-то, – я там был.

– Не ори, не глухой, – сказал Иблис.

Он шел рядом, приняв обычное бесовское обличие, каким его рисуют живописцы – зеленоватый, покрытый шерстью, хвостом он сбивал одуванчики, пока за них еще не взялся ливень. В общем, вид у него был самый омерзительный. Но Али почему-то было все равно. Привык, наверное.

– Был, так был. Нечем хвастать. Я тоже был, до поры до времени.

– Так куда все-таки идем? – перекрывая шум дождя, крикнул Али.

Иблис потер остроконечное ухо, заросшее волосами.

– Здесь деревня недалеко. Там судят девушку за прелюбодеяние. Думаю, побьют камнями. Надо, чтобы ты вмешался.

– А я-то здесь причем? – сказал Али. – Если прелюбодеяние доказано, значит побьют. Закон суров, но он закон.

– Дело в том, что девица малость не в себе, работала в поле, устала, прилегла и сомлела. Ну и кто-то овладел ею спящей. Недалекая она. Надо помочь.

– Тебе-то что за дело до нее?

– Этот кто-то был я, – глухо сказал Иблис. – А мне нельзя этого. Ну, ты понимаешь. Если Он узнает, мне несдобровать.

– Так радуйся, соблазнил девицу.

– Не могу радоваться. Все было не по правилам. Не соблазнял я ее, шел мимо. Она во сне страстно желала мужчину. Я проявил слабость.

– Надеюсь, ты был не в этом образе?

– Ну что ты, нет, конечно. Я был писаным красавцем.

– Так чего ты от меня хочешь?

– Ты должен вмешаться, участвовать в судебном заседании, правосудие должно восторжествовать. Ее необходимо оправдать. Очень прошу.

– Ушам своим не верю, – воскликнул Али, – а где твое сатанинское войско? Где все эти джины, дэвы, ифриты. Разнесите к чертовой матери этот суд.

– Сказано, нельзя. Я тебя как человека прошу, помоги.

– А ты мне поможешь из пещеры выбраться?

– Нет, не помогу. Нельзя мне.

– А чего ради тогда я должен тебе помогать.

– Да не мне ты должен помогать, а невинной девушке. Правда, справедливости ради надо сказать, что не такой уж она была невинной.

– Кто вас застукал? – деловито спросил Али, чей профессионализм и человечность, взяли верх над рациональностью. – Обвинению надо предоставить четырех свидетелей прелюбодеяния. Можешь их запугать, они откажутся от обвинения.

– Нас имам застукал, – сознался Иблис, – он сам на эту девицу поглядывал. Видимо, за этим и в поле пришел. На ее делянку. И на тебе. Сразу побежал в суд.

– А кто меня в суде слушать станет в таком виде? – спросил Али. – От меня водкой разит на фарсанг.

– Об этом я позабочусь.

– А ливень зачем ты подстроил, чтобы я протрезвел? На кого теперь я буду похож в суде, на мокрую курицу?

– Мне, конечно, приятно, что ты так высоко ценишь мои способности. Но дождь – это не я. Ветер, там бурю – это еще можно.

Словно в доказательство Иблис набрал воздуха и надул щеки. Но Али сказал:

– Нет.

– Ладно, – покладисто молвил Иблис, – мы все равно уже пришли.

Глазам Али открылась небольшая сельская мечеть перед входом, в которую собралось некоторое количество народу. Под навесом на ступенях восседал судья, он же имам местной общины, он же главный обвинитель. Рядом примостился секретарь. В центре напротив стояла женщина в чадре. И вокруг около десятка бездельников, которые, бросив свои дела, пришли поглазеть послушать, а потом забить камнями несчастную женщину.

– Тебе, значит, нельзя в мечеть, а мне, пьяному, можно, – сказал Али, но ворчал он скорее по инерции, ибо уже чувствовал в себе профессиональный азарт.

– Ладно, ты же внутрь не будешь заходить, – возразил Иблис. – Все, иди, дальше мне нельзя. Я здесь подожду.

Когда Али вошел во двор мечети, люди в ожидании неизбежного приговора, обсуждали детали казни. Спор шел, главным образом о том, надо ли зарывать женщину в землю до пупа, или пусть она будет свободна в телодвижениях. Как это полагается, первыми камни должны были бросать свидетели, затем имам, а потом остальные люди. Имам готов был уже объявить приговор, но, увидев в толпе незнакомое лицо, решил соблюсти все формальности. Он сказал:

– Есть ли среди присутствующих кто-то, кто желал бы добавить, что-либо к обвинению или выступить в защиту обвиняемой?

Али вышел вперед и сказал:

– Правоверные, я приветствую вашу общину и этот уважаемый суд в лице имама. Позвольте мне осведомиться, а что сказала женщина в свое оправдание?

– Ничего не сказала, – ответил секретарь суда, – стыдно ей, вот она и молчит. Лучше скажи, сам-то кто будешь?

– Я прохожий, но я мусульманин и согласно закону могу быть векилем этой женщины.

Имам переглянулся с секретарем суда, покачал головой:

– Вряд ли в этом есть, какой то смысл, мы только тянем время, а людям работать надо в поле. Солнце уже высоко.

Но с появлением Али, словно, что-то изменилось в настроении людей. Деревенский староста вдруг крикнул:

– Мы хотим послушать, что он скажет.

– Пусть скажет, будь по-вашему – согласился имам, он же судья, – хотя непонятно, что тут защищать. Дело ясное, как божий день или как утренняя роса.

Имам, видимо, был не чужд поэзии.

– Расскажи, сестра, пока у тебя есть еще время – обратился к ней Али, – что произошло с тобой? По твоей ли воле, с твоего ли согласия случилось то, что случилось?

– Я женщина работящая, – заговорила подсудимая, – умаялась больно, работая мотыгой, и сподобилась заснуть в поле. А проснулась оттого, что на мне оказался мужчина.

– Почему же ты его не столкнула с себя?

– Я не в полной мере осознавала что происходит. Думала, что все это во сне.

– Уважаемый судья, – заговорил Али, – Абу Ханифа, основатель ханифитского мазхаба, согласно которому ты сейчас вершишь правосудие, рассказывал, что, когда правоверный халиф Омар вершил суд в Мине, вдруг появилась дородная плачущая женщина верхом на осле. А люди бежали за ней и кричали – Прелюбодейка, прелюбодейка! Когда она подъехала к Омару, тот спросил ее: «Как это с тобой случилось?». Она ответила: «Сподобил меня Аллах, и однажды ночью я молилась, а затем заснула и проснулась оттого, что на мне оказался мужчина. Но я не осознала, что это человек». Тогда Омар сказал: «Если бы эта женщина была убита, Аллах бы нам этого не простил».

Имам возразил:

– Но та женщина пострадала на пути служения Аллаху и потому была оправдана. А эта просто работала в поле, нет ей оправдания.

– Кроме того, – продолжал Али, – согласно закону, если имам сам видел, как кто-то воровал или пил вино, или совершил прелюбодеяние, то он не должен подвергать этого человека хадду на основании того, что он сам был свидетелем. Но должен ждать, пока ему не будут предоставлены доказательства. Так гласит закон. Итак, есть ли среди вас, помимо имама, свидетели произошедшего.

Толпа молчала. Али выждал несколько времени.

– Нет? В таком случае, эта женщина должна быть немедленно отпущена, а с нее сняты все обвинения.

– Иди домой, женщина, – крикнул ей староста, – ты свободна.

Его поддержали остальные жители. Имам пожал плечами, сказал секретарю:

– Порви обвинение, пусть убирается с глаз долой.

После этого, он крайне раздосадованный, скрылся в мечети.

– Спасибо, братец, – шепнула женщина, проходя мимо.

– Не меня благодари, – ответил Али.

Иблис стоял поодаль и показывал Али большой палец. Али направился к нему.

– Это было красиво! – сказал Иблис. – Я буду должен, или мы будем квиты? Я же тебя угощал.

– Мы будем квиты, когда ты покажешь мне дорогу к пещере.

– Пойдем, – пригласил Иблис и повел его к реке.

У воды, то есть у берега на воде к колышку был причален плот.

– Прошу, – сказал Иблис.

Али в нерешительности остановился.

– Это что значит? – спросил он.

– Мы отправляемся в плавание, – сказал Иблис, – путь не близкий. Чего ноги бить. Нам на ту сторону, в обход, далеко.

– Но это плот, – сказал Али.

– Верно, это плот, – довольно ответил Иблис, – я вижу, ты разбираешься в судостроении.

– А ты знаешь, что сказал поэт? Переплывай на сторону ту, только на тобой собственноручно сбитом плоту.

– Пойдем, пойдем, – торопил Иблис, – время поджимает. Доверься мне.

– И где оно тебе жмет, – поинтересовался Али, – в каком месте?

– Да, буквально, везде. Не бойся. Нас уже так много связывает.

– Нет, нет. Ты меня не проведешь. Если мы поплывем по течению, значит, я буду еще больше отдаляться от пещеры. Это же естественно.

– Не все естественно, что кажется естественным, – возразил Иблис. – Разве ты не знаешь про круговорот воды в природе? Все возвращается к своим истокам. И вода, в том числе. Река приведет нас к пещере.

– Ладно, – Али махнул рукой и взошел на плот.

Все равно он не знал, в какую сторону двигаться. Иблис отвязал веревку, взялся за шест и оттолкнулся от берега.

– Что еще возвращается к своим истокам? – спросил Али, чтобы не пребывать в тягостном молчании. Иблис молчал, он посерьезнел. Али думал, что он будет благодарить за спасенную от смерти женщину, но нет. Иблис правил плотом, погружая шест в воду. Но на заданный вопрос он ответил:

– Если бы здесь был твой русский друг, он бы сказал, ну понятное дело со слов своего греческого современника, который в свою очередь ссылался бы на греческого философа Анаксимандра, иснад, понимаешь. Он бы сказал следующее – Из чего произошли все вещи, в это они, погибая, обращаются, по требованию справедливости. Ибо им приходится в порядке времени претерпеть за свою нечестивость кару и возмездие.

– Ты на что это намекаешь? – спросил Али.

Но Иблис продолжал работать шестом, делая вид, что не слышит. Под бревнами плескалась вода. Али видел ее сквозь щели плота. Он вдруг обратил внимание, что противоположный берег, до которого было рукой подать, не приближается. Хотя плыли они уже изрядное время. Между тем на реку опустился туман, и как-то подозрительно быстро стало темнеть. Постигнув наконец смысл сказанной Иблисом фразы, Али спросил:

– Мы плывем в Аид? Может быть ты Харон, а это река Стикс?

Иблис расхохотался. Али пошел к нему, намереваясь столкнуть его с плота и взять шест в свои руки. Но Иблиса и его самого объяла темень, и он почувствовал, что они падают вместе с плотом и летят бесконечно долго.

Он пришел в себя от падения, тело, бывшее в невесомости мгновенно налилось тяжестью, и от этого удара он очнулся. И тут же застонал от невыносимой боли в голове. Затылок был налит свинцом, в висках били железные молотки. Али с трудом открыл глаза. Кругом по-прежнему было темно.

– Что, плохо? – участливо спросил Иблис.

– Что со мной, – застонал Али, – где мы?

– Да ничего особенного. Обыкновенное похмелье, – ответил Иблис. – Ты же помнишь, сколько мы водки выпили. А мы вот где, – Иблис зажег свечку, и Али увидел знакомые своды над головой. – Твоя вожделенная пещера, к коей ты так стремился.

– Я стремился не в пещеру, – тихим голосом, ибо звуки тоже причиняли ему боль, сказал Али, – а к пещере.

– Ну, извини. Не расслышал, – виновато сказал Иблис. – Что-то плохо слышать стал в последнее время. А я еще удивился такому странному пожеланию.

– Исправляй ошибку, скотина.

– Вот ругаться я тебе не советую. Все равно изменить ничего нельзя.

– Твое счастье, что я головы от боли повернуть не могу.

– Знаю. На это и рассчитываю. Похмелиться тебе надобно. Водочкой, желательно армянским араком. Он ядреный. Как говорит твой русский друг.

– Давай, – хрипло сказал Али.

– Нету, не догадался захватить. Но ты попробуй вином похмелиться, иногда помогает. Здесь все от качества зависит и от количества. Узбек, я помню плохие вина не пил, а насчет количества, пока ты спал, я тут пригубил немного.

– Тебя похмелье не мучает? – спросил Али.

– Ну что ты. Это одна из моих привилегий. Мне по должности не положено.

– И что ты намерен делать, – воззвал Али к совести Иблиса, – сидеть и смотреть на мои страдания? Или все-таки сгоняешь за водкой?

– Сидеть и смотреть, разумеется. Против природы, знаешь ли, не пойдешь. А она у меня сатанинская.

– А я думал, что мы поладили.

– Конечно, поладили, чего бы я иначе здесь сидел?

– Тогда, подай вина что ли.

– А я тебе не раб и не слуга. Вот сказал про раба и сразу вспомнил твою рабыню. Ту, которая с башни сиганула. Забыл, как ее звали. Ах да, Сара. Как она тебя любила. ….. А что это за звук? – после недолгого молчания забеспокоился вдруг Иблис.

– Замолчи, – попросил Али. – У меня в голове стреляет.

Он приподнялся, сел, затем, держась за стену, пошел к бочонку с вином.

– Что это за звук? – повторил беспокойно Иблис. – Что-то мне не нравится. Эй, мужик, не делай этого.

– Заговариваться стал? – язвительно спросил Али.

Он поднял бочонок, в котором, судя по весу, оставалось не более трети.

– Выпью. А потом умру, – решил Али, обнимая бочонок.

Он вернулся на лежанку, сел. От физических усилий весь покрылся испариной. Иблис наблюдал за ним с сардонической улыбкой на лице, но улыбка то и дело пропадала, когда он прислушивался к чему-то.

– Ты ничего не слышишь? – вновь спросил он.

Али, наконец, удалось вытащить деревянную пробку, и он припал к бочонку.

– Нет, – сказал он, отрываясь, делая вдох и снова припадая к бочонку с вином.

В этот момент раздался оглушительный грохот. А затем еще один. Пещера вдруг наполнилась пылью, дымным светом, гарью. Изумленный Али обернулся и увидел, как скала отваливается и ползет куда-то в сторону. Пыльное облако пронизывали лучи солнца. Пещеру сотрясло. В облаке стояла человекообразная фигура атлетического телосложения. Видимо кто-то из олимпийских богов. Когда пыль рассеялась, фигура сказала:

– Брат мой, ты, что же так запустил себя? Зачем же из бочки пить, здесь посуды золотой немерено.

– Видел, бесовская морда, – сказал Али, обращаясь к Иблису, но его место было пусто.

– Ты уже и заговариваться стал – констатировал Егор, – кажется, я вовремя подоспел. Мне тоже оставь глотнуть вина, в горле пересохло. Между прочим, ты знал о том, что селитра выступает на камнях от сырости?

Али отставил бочонок, пошел к другу и обнял его, плача от счастья.

– О-о, – сказал Егор, – да, ты, я вижу, здесь не просыхал все это время. Короче говоря, я, кажется вовремя.

 

Раджа Пракаш

Арабы в своем победоносном шествии в 664 году дошли до Мультаны в Северной Индии, но страны не заняли. Завоевание горной страны к югу от Гиндукуша было кратковременным. Кабул завоевал Саффарид Якуб б. Лайс. Его династию сменили наместники Саманидов. Один из них Алп-тегин утвердился в Газне. Зять Алп-тегина Сабук-тегин расширил его владения, разбил раджпутов и оставил наместника в Пешаваре. Его сын, знаменитый Махмуд Газневи, двенадцать раз совершал набеги на Индию, дойдя до Кашмира и Пенджаба, занял Канаудж и Муттру, захватил Сомнат и Анхальвар, столицу Гуджерата. Основанная Махмудом империя, простиралась от Лахора до Самарканда и Исфахана. После смерти Махмуда сельджуки разбили у Мерва его сына Масуда, овладели всеми персидскими и трансоксианскими владениями газневидов от Балха до Рея. После этого газневиды перенесли свою столицу в Лахор.

Газневидов сменила династия Гуридов, которые были родом из горной области Гур, что между Гератом и Газной. Бывшие поначалу зависимыми наместниками газневидов, со временем отняли у них власть, подчинив себе Лахор. Представитель этой династии Ил-тутмыш победил синдского владетеля Кубачи. Заставил бенгальского наместника признать свою зависимость и оказал сопротивление султану Джалал-ад-Дину, пытавшемуся завоевать Индию, когда монголы вынудили его отступить за Синд.

Набеги газневидов на Индию, захват Лахора был началом мусульманского владычества в Индии. Один из правителей Мухаммед Гури подчинил себе Синд, Мультан, и Лахор. После этого напал на главу чохан-раджпутов раджу Притви. После нескольких боев все закончилось полным поражением раджпутов. В 1206 году раджа погиб во время смуты, вызванной нашествием хорезмийцев, он был убит шайкой гаккаров. Тюркские рабы, служившие при нем военачальниками, стали предъявлять претензии на власть. К моменту описываемых нами событий эта область была под властью Ил-тутмыша.

Раджа Пракаш был внебрачным отпрыском одного из вельмож, сделавшего карьеру при дворе царей-раджпутов в Северо-Западной Индии. Но это было до завоевания Индии султаном Махмудом Газневи. В настоящее время Пракаш был владельцем большого поместья в гористой местности между Мультаном и Лахором. Кроме поместья ему принадлежало рисовое поле, которое он сдавал в аренду жителям из близлежащей деревни. Собственно, деревня тоже принадлежала ему. Это было все, что осталось ему в наследство от отца, некогда влиятельного вельможи. Большое поместье и жизнь на широкую ногу требовала больших затрат. Промотав наличные деньги, он заложил поле и свою деревню. Он собрал некоторое количество денег, накупил товаров и по совету своих друзей, таких же мотов, как он сам, отправился с торговым караваном в Исфахан, а затем в Герат. Торговля шла ни шатко, ни валко, и тогда ему кто-то сказал, что индийские пряности пользуются большим спросом в Ширване. Он сел на корабль в Бендер-Энзели и попал в плен к пиратам. О дальнейшем читателю уже известно, освободиться из плена ему удалось без выкупа. Но финансовое его положение было катастрофическим. Деньги молодой жены ушли на выкуп земли и текущие расходы. В настоящий момент он так же нуждался в деньгах, как и до торгового путешествия. Раджа Пракаш пребывал в самом мрачном расположении духа, когда вошел слуга и сказал, что приехали двое людей, которые хотят его видеть.

– Если это попрошайки или монахи, что одно и то же, гони их прочь, – сказал Пракаш.

– Нет, господин, по виду, они похожи на людей благородного звания.

– А имен нет у них? – раздраженно сказал раджа. – Болван, мог бы спросить.

– Я спросил, но они не ответили. Сказали, что вы будете рады им.

– С какой стати я должен радоваться кому-то? Ладно, приведи их сюда. И подай что-нибудь – фруктов, чая. Хотя нет. Дождешься моего знака, потом подашь. Кто бы это мог быть?

Слуга ушел за гостями, а Пракаш вышел на балкон, потому что оттуда была видна площадка перед входом в дом. Но оказалось, что слуга уже впустил их во двор. И они стояли под навесом из виноградной лозы и переговаривались негромко, слов было не разобрать. Он вернулся в комнату и сел в ожидании. Когда слуга ввел гостей, Пракаш изменился в лице, но тут же справился собой и улыбнулся.

– Видишь, а ты говорил, что он будет нам не рад, – вполголоса сказал Али, – иди, обними своего родственника.

Егор послушался совета, пошел навстречу радже, и, несмотря на сопротивление последнего, заключил его в объятия. Когда Егор ослабил хватку, Пракаш перевел дух и сказал:

– Добро пожаловать, дорогой мой родственник. Ты ли это? Какими судьбами. Глазам не верю. Садись, дорогой брат моей жены. И вы тоже садитесь.

От внимания Али не ускользнул некоторый холодок по отношению к его персоне. Егор, видимо, это тоже почувствовал, поэтому сказал:

– Это Али. Не помнишь его? Мы жили вместе на острове? Он потом уехал.

– Как же я не помню. Хафиз Али, добро пожаловать. Прошу проходите, садитесь. Я прикажу подать чего-нибудь.

Пракаш сделал знак слуге.

– Вы прямо с дороги, может быть, прежде хотите отдохнуть, умыться?

– Не беспокойся, – ответил Егор, – мы прибыли вчера, остановились в гостинице. Уже отдохнули.

– То-то я смотрю вы налегке. Вы, что меня обидеть хотите, как это в гостинице? Мой дом в вашем распоряжении. Вы должны остаться здесь, я пошлю за вашими вещами. А где твоя жена? Как ее звали… Мариам.

– Она осталась в Азербайджане. Лучше позови свою жену, почему она не торопиться прижать к сердцу своего брата.

– Я вас оставлю ненадолго, – сказал раджа, – отдам распоряжение насчет обеда.

Он торопливо вышел из зала. Али проводил его взглядом, посмотрел на Егорку, который разглядывал внутреннее убранство помещения.

– Хороший дом, – заметил он, – сколько такой может стоить? Хватит у нас денег купить такой, после того, как дадим ему приданое. Черт, кто бы мог подумать, что взрывом завалит сокровищницу Узбека. Надо было иначе заряд разместить. Никогда себе этого не прощу. Хорошо, хоть один хурджин успели вытянуть. Придется сестрино приданое урезать. Вообще-то она и с собой взяла немало. Хасан не поскупился. Почему она не вышла к нам до сих пор?

– Что-то не так, – озабоченно заметил Али.

– Ну вот, теперь ты засомневался. Но он обрадовался, ты же видел.

– Не сразу. Хорошо, что ты золото в гостинице оставил.

– Брось, – отмахнулся Егор, – я оставил золото, чтобы продлить радость встречи. Сначала она мне обрадуется, а на следующий день – деньгам.

– Во всяком случае, ему о деньгах не надо ничего говорить, – предостерег Али. – Это для нее, лично в руки. Неизвестно, какие у них сейчас отношения? Возможно натянутые. Откровенно говоря, он мне с самого начала не нравился.

– Чего же молчал, намекнул бы.

– Лада бы сказала – не нравится, сам женись. Не имел права.

– Это точно, тихо, он идет, – предупредил Егор.

Раджа вошел, все так же улыбаясь, но казалось, он чем-то озабочен.

– Я приказал приготовить лучшие кушанья. Послал за хорошим вином. Мы же выпьем вина по случаю вашего приезда.

– Выпьем ли мы вина, – переспросил весело Егор, но, увидев знак, тайно сделанный ему Али, сказал, – мы не пьем вина.

– Почему? – удивился Пракаш.

– Али мусульманин, а я держу пост.

– Какой пост – ты кажется язычник. На острове вы не отказывали себе в этом.

– Верно, да, – продолжал выкручиваться Егор. – Но с тех пор прошло много времени, кое-что изменилось. Он бросил пить. А я дал себе слово, обет не пить покуда. Дело в том, что мы попали в серьезную переделку с татарами. С тех пор не пьем.

– Ну что же. Не смею настаивать. Так, я пошлю за вашими вещами. Где вы остановились?

– Видите ли, раджа, – вмешался Али, – мы оплатили наши комнаты за несколько дней вперед. Деньги уже не вернут. Поэтому сегодня мы вернемся в гостиницу. А после видно будет.

– А где же Лада? – вдруг вспомнил Егор. – Что-то мы говорим, говорим, а ее все нет и нет.

– Лады нет, – сообщил Пракаш, – дело в том, что она… она уехала в соседнюю область, там ярмарка, празднества. Вернется завтра. У меня там есть другой дом. Она останется в нем. Такая жалость. Я уже послал человека сообщить о вашем приезде. Завтра вы с ней встретитесь. Она будет рада. Она уехала в Лавахор, – уточнил Пракаш.

– Как у вас в смысле потомства, – спросил Егор, – прибавления не ожидается?

– Я надеюсь, дорога вас не слишком утомила? – вопросом на вопрос ответил Пракаш.

– Спасибо, все обошлось без происшествий. То есть до Герата попадался всякий сброд, были недоразумения, но все обошлось без потерь. С нашей стороны во всяком случае.

Егор не стал повторно спрашивать про потомство. Али молчал, вежливо улыбаясь. Он отметил, что Пракаш избегает смотреть на него, и не стал участвовать в разговоре.

Вошел слуга, неся на подносе фрукты и чай.

– Угощайтесь, прошу вас, – пригласил к столу Пракаш, – эти фрукты из моего сада. Да, а как ваши дела? Чем занимаетесь? Как поживает мой похититель, морской разбойник Хасан?

– Раджа не должен хранить на него обиду, – заметил Егор, – ибо из плена вы вернулись с прибылью.

– Я потерял все свои товары, но вернулся целым, благодаря тому, что женился на вашей сестре. В каком-то смысле, это можно считать прибылью, безусловно. Я еще раз оставлю вас. Дела требуют моего участия. Не скучайте.

– Что он хотел этим сказать? – спросил Егор, когда раджа вышел из залы.

– Ты слышал. Кажется, он злопамятен.

– На что он это намекает?

– Я думаю, что это скоро выяснится. Не нравится мне все это.

– Поэтому ты отказался от вина. Думаешь, он нас отравит.

– Нет, не думаю. Просто хочу сохранить голову ясной.

– Меня терзают смутные сомнения, – заявил Егор. – И Лады почему-то нет. Почему она одна поехала на ярмарку.

– Вот завтра и выясним, когда она вернется.

Раджа вернулся в сопровождении слуги, который нес за ним глиняный кувшин.

– Это вино из Кашмира, – сказал он, – вы должны обязательно его попробовать.

– Простите нас, раджа, но нет.

Пракаш не стал настаивать, лишь спросил:

– А завтра тоже нельзя будет выпить, как говорят русские – со свиданьицем?

– Это же другое дело, – согласился Егор, – вместе с Ладой выпьем, и хафиз нас не осудит.

– Кстати, господин Али, – Пракаш наконец обратился непосредственно к нему, – вы уехали с острова, намереваясь заняться правом, и как, преуспели?

– Дела шли хорошо, – ответил Али, – пока не вмешались монголы. После этого пришлось все свернуть.

– И вы подались к нам Индию? Чем думаете заняться здесь?

– Эта часть Индии под властью мусульман, – ответил Али. – Я надеюсь, что подыщу себе занятие по специальности – мусульманскому праву.

– Увы, да. Вы совершенно правы. Как это не прискорбно для нас, индийцев, но страна, действительно, под вашей властью. Простите мне мою откровенность. Мой отец был министром при дворе бенгальского царя до тех пор, пока не появились мусульмане. После этого он потерял должность, влияние и деньги. И я, его сын, был вынужден заняться торговлей. И попасть в плен, претерпеть унижение.

– Досточтимый раджа, простите, но мы должны покинуть вас, – сказал Али.

– Зачем, куда вы торопитесь? – спросил Пракаш.

– У нас есть дела, всякого рода поручения.

– Хорошо, – как-то слишком легко согласился раджа, – я не буду вас задерживать. Приходите завтра. К полудню Лада уже будет дома.

– Благодарим вас.

– Я дам вам лошадей, повозку и провожатых.

– Это лишнее, – сказал Егор, – но спасибо.

– Завтра я вас жду, – сказал Пракаш.

Друзья простились и вышли.

– Какая неоднозначная встреча, – сказал Егор, едва они выехали из поместья на двухколесной повозке, которой управлял загорелый дочерна индус.

– Я тоже так думаю, – согласился Али. – Он должен был удержать тебя, как никак родственники. Я даже как-то разочарован.

* * *

– Какое-то странное чувство, – сказал Али на следующее утро, глядя на окрестности. – Во-первых, словно мы по-прежнему в Ленкоране.

Он взял такую долгую паузу, что Егор был вынужден его спросить:

– А во-вторых?

– А во-вторых, какая-то тоска на душе. Словно мне опять идти во дворец, уламывать ханшу на развод.

– Может быть, отложим визит? – предложил Егор. – Погуляем по городу, посмотрим достопримечательности.

– А как же Лада? – спросил Али.

– А куда она денется, не сегодня, так завтра. Я ее два года не видел, еще столько же могу потерпеть. Я сюда из-за тебя поехал.

– Из-за меня? – удивился Али. – А я из-за тебя.

– Вот как, значит, мы друг друга не поняли. Зачем же мы в такую даль тащились? – сокрушенно сказал Егор.

– Наверное, затем, что нам больше некуда податься в этом мире, – заметил Али.

– Ну вот, видишь, – довольно сказал Егор, – все и прояснилось. Значит, сегодня к радже не едем. Может, и Лады еще нет.

– Поздно, – сказал Али, – арба подана.

Егор увидел двуколку, стоящую у ворот постоялого двора.

Слуга Пракаша стоял на ступенях дома. Он радушно улыбался.

– Добро пожаловать, господин давно ждет вас.

Их провели в зал, где их никто не встретил.

– А где хозяин? – спросил Егор.

– Я сейчас доложу о вас, – сказал слуга.

– Но ты сказал, что он нас ждет.

– Таков порядок, – ответил слуга и скрылся из виду в одной из комнат.

– Интересно, Лада тоже церемонию блюдет, – задумчиво сказал Егор, – сейчас выйдут рука об руку, как две царственные особы. Она всегда была падка на подобные вещи.

– Ты всегда был несправедлив к своей сестре, – упрекнул Али, – вынужден тебе напомнить, что мы находимся в ее доме. Будь воздержан на язык.

– Буду, – пообещал Егор, – но только на язык, если что, могу ее за косу дернуть, как в детстве.

– Только при муже не делай этого.

Их разговор прервало появление хозяина. Раджа был мрачен. Его сопровождали двое вооруженных алебардами индийцев, смуглых, с черными тюрбанами на голове. У каждого на поясе висела сабля.

– Что бы это значило? – вполголоса произнес Али.

– Сейчас узнаем, – так же тихо ответил Егор.

Он, повышая голос, спросил:

– Что случилось, брат мой? То есть зять мой. Почему ты с охраной. У нас, что клинки да копья на завтрак.

– Так ты, дорогой мой шурин, в самом деле, не знаешь, где находится твоя сестра? – спросил раджа.

– Не говори загадками, Пракаш, – ответил Егор. – Мы вчера прибыли в этот город. Что случилось. Отчего столь мрачен твой вид? И к чему эти вооруженные люди? Ты нас боишься?

– Твоя сестра ушла из дома. А после того, как я вернул ее, она сбежала окончательно. Что касается этих людей, то они не для моей охраны, а для вашей. Отныне, вы мои пленники. До тех пор, пока за вас не внесут выкуп. Смешно, правда? Это называется перемена участи. Сначала я был у вас в плену, а теперь вы у меня. После того, как за вас заплатят, то мой шурин будет отпущен на волю.

– Только я один, а он? – спросил Егор.

– А он будет казнен.

– А ты злопамятен, – заметил Егор, – это нехорошо, и так неожиданно. С выкупом все более или менее понятно. Но за что ты собираешься казнить моего друга? Он мне, как брат, имей это в виду.

– Я не хочу даже говорить об этом.

– Но мы твои гости, ты нарушаешь закон гостеприимства. Это большой грех.

– Не больший, чем совершили вы, взяв меня в плен.

– О чем ты говоришь, это не мы брали тебя в плен, а Хасан. Мы же напротив спасли тебя. Благодаря моей сестре ты получил свободу.

– Не надо мне ничего рассказывать, вы все одна шайка, – возразил Пракаш.

– Но ты собираешься пролить кровь своего гостя, – не унимался Егор.

– Твою кровь проливать я не собираюсь, нет, ты мой родственник, как никак. А его кровь я пролить обязан, чтобы смыть с себя пятно позора.

– О чем это он толкует, – спросил Егор у Али, – у тебя с Ладой что-то было?

– Клянусь мамой, нет, – ответил Али. – Кажется, он сошел с ума от ревности.

– Предчувствие тебя не обмануло, – заметил Егор. – Когда же это кончится? Кто из нас приносит беду?

– Да нет, мы не приносим беду, – возразил Али, – мы за ней ходим.

– Хватит болтать, – вскричал раджа, – эй стража!

– Но ты не можешь так поступить, – продолжал увещевать Пракаша Егор, – мы родственники.

– У вас, у мусульман, это обычное дело, – сказал раджа. – И мы уже не родственники. Я развелся с твоей сестрой.

– Самое обидное, что я не мусульманин, – заметил Егор.

– Эй, стража, уведите их, – распорядился Пракаш.

– Тебе не кажется, что этих двоих будет маловато для нас, – спросил Егор.

Раджа усмехнулся:

– Возьмите их, отведите в подземелье и заприте там. Будут сопротивляться – убейте.

Стражники выдвинулись вперед. Подошли и стали по бокам, держа алебарды наперевес.

– Кинжал с собой? – спросил Егор.

– Против алебарды?

– Алебардами я сам займусь, ты беги к моему зятю и приставь кинжал к горлу. По моей команде.

Но команду первым подал Пракаш, он зычно крикнул что-то на хинди. И в зал вошли еще четверо вооруженных стражников.

– Такой конвой вас устроит? – спросил, зловеще улыбаясь, раджа.

– Послушай, Пракаш, кто, по-твоему, внесет за меня выкуп? – спросил Егор. Он тянул время.

– За тебя внесет выкуп твоя сестра. Я дам ей знать. А она напишет Хасану. Там на острове осталось много золота. И хватит болтать. Эй вы, уводите здоровяка. А этого волоките на задний двор. Я собственноручно отрежу ему голову.

– Да, похоже, мне терять нечего, – заметил Али.

– А ну пошел, – сказал один из стражников. И поскольку пленники не двинулись с места, он сделал угрожающий выпад алебардой. Егор ухватился за нее, и с силой дернув к себе, вырвал ее из рук стражника. Затем схватил стоявший рядом с ним низенький табурет, обрушил его на голову стражника, тянущего саблю из ножен. Раджа и оставшиеся стражники с изумлением смотрели на бездыханное тело.

– Это тебе обойдется в лишнюю сотню золотых динаров, – сказал Пракаш.

– Зачем же так долго ждать, – сказал Егор, – деньги у меня с собой.

Он развязал пояс, высыпал из него на ладонь несколько монет.

– Видишь, вообще-то это было приданое. Но раз ты так ставишь вопрос, то пусть это будет выкуп. Егор завязал пояс и бросил его в сторону.

– Забирай, это твое, а мы уходим.

Увидев золото, Пракаш, забыв об осторожности, а может, и не думая о ней, ибо он был в своем доме, подошел ближе и нагнулся, чтобы поднять брошенный Егоркой пояс с деньгами. И в этот момент Али бросился к радже. Он прыгнул на него, как тигр бросается на жертву, и опрокинул на спину. Егор в это время вращал трофейной алебардой, не давая приблизиться стражникам.

– Готово, – крикнул сзади Али.

– Эй вы, болваны, – воскликнул Егор, – стойте, где стоите. Еще шаг, и мой друг перережет горло вашему хозяину.

Стражники замерли, и тогда Егор оглянулся. Али, в самом деле, держал раджу за волосы, приставив кинжал к глотке. Пракаш при этом стоял на коленях.

– Кажется, ты хотел отрезать мне голову, – спросил у него Али. – Как же мне теперь поступить с тобой?

– И куда вы потом денетесь? – хрипло сказал раджа. Он был ошеломлен случившимся. – Мои люди все равно убьют вас.

– Может убьют, а может к нам на службу перейдут. Но тебе уже будет все равно.

– Хорошо, я вас отпущу, – нехотя согласился Пракаш. – Если ты уберешь кинжал от моего горла.

– Я уберу кинжал, когда ты прикажешь своим людям сложить оружие.

– Сложите оружие, – сказал раджа.

Страда послушно разоружилась и раздалась в стороны.

– Прикажи подать нам повозку.

Раджа распорядился. Через короткое время дворецкий доложил о готовности. Егор поднял пояс с деньгами. Одну монету он бросил на пол перед Пракашем.

– Это тебе за лишние хлопоты. Как ты сказал – перемена участи? Надо запомнить.

– Уходите, – скрежеща зубами, сказал раджа, – я выполнил ваши условия.

– Ты поедешь с нами, – сказал Егор, – на полпути мы тебя отпустим, и ты вернешься. Пешие прогулки приносят пользу.

Али рывком поставил Пракаша на ноги и все так же, держа за волосы, воткнув острие кинжала в шею так, что оттуда вытекала капля крови, повел из дома. Челядь испуганно жалась к стене.

– Меня мучает любопытство. Что мы тебе сделали, – спросил Егор, когда они ехали на двуколке, удаляясь от поместья, – отчего ты так поступил с нами?

– Будьте вы прокляты. Вы два негодяя, – сказал Пракаш, – один обрюхатил девку, другой обманом выдал ее за меня замуж.

– Вот оно что, – сообразил Егор. – Но почему же обманом. Кажется, ты сам умолял ее об этом. Если бы только это, тебя можно было бы понять. Вопрос чести, да, но ты еще решил на этом нажиться.

– Так же как и вы, с меня требовали выкуп.

– Не мы, но Хасан.

– Хасан подчинялся твоей сестре.

– Рациональное зерно в твоих рассуждениях есть, – заметил Егор, – скажем так – одно зернышко на стакан шелухи. Но это так сложно объяснить, что я даже не буду тебя пытаться. Судя по всему, ты ничего не поймешь. К тому же ты мне противен. Так у вас значит, есть дети.

– У меня нет детей. Но твоя сестра родила ублюдка. И он, как две капли воды, похож на твоего друга.

– Развяжи ему руки, – попросил правивший повязкой Али.

– Зачем?

– Я хочу ему врезать.

– Ладно, только отъедем подальше.

Поместье раджи давно скрылось из виду. Егор остановил повязку и перерезал веревку, связывающую руки Пракаша. Али стащил его на землю и спросил:

– Так что ты говоришь насчет ублюдка?

Пракаш вдруг сообразил, что дело приняло совсем другой оборот, как ни странно, но связанные руки его защищали от членовредительства, теперь он молчал, озираясь по сторонам. Видимо, он ждал погоню, но дорога была пуста.

– Повтори свои слова, – потребовал Али.

Пракаш молчал.

– Ублюдок, это ты, – сказал Али. – А что касается твоей жены, то она – одна из лучших женщин на свете. На тот случай, если вы все же помиритесь, я хочу, чтобы ты знал, у меня с ней никогда ничего не было, а теперь пошел вон.

– Постой, – сказал Егор, он ухватил Пракаша за ворот и стиснул так, что у бедняги пресеклось дыхание.

– Где моя сестра? Говори или я убью тебя.

Пракаш задушенным голосом произнес:

– Я не знаю. Она танцевала в храме, позорила меня, когда я вернул ее домой, она выломала решетку и сбежала.

– Как называется храм, где она танцевала.

– Понятия не имею, у него нет названия, развалившийся, паршивый храм в джунглях. Кажется, так и называется.

– Убирайся, – презрительно сказал Егорка и пинком придал радже ускорение. Пракаш, пробежав несколько шагов, упал на землю.

Али сел в повязку.

– Садись, поехали, неровен час, в погоню пустятся.

Егор сел рядом, и они покатили по дороге.

– Вы мне дорого заплатите за это, – крикнул им вслед Пракаш.

Егор остановил лошадь, обернулся и тогда раджа припустил со всех ног.

– Что же ты ему не врезал? – спросил Егор.

Али пожал плечами.

– Не могу бить безропотного человека.

– А что он нес про ребенка, похожего на тебя, у вас, действительно, ничего не было.

– Откуда мне знать, что он там нес. Если бы у нас с Ладой что-то было, то я бы на ней женился, как честный человек.

– Мне нравится это твое качество. Эх, не спросил я у него, кто родился. Кто у меня теперь, племянник или племянница. Буду мучиться.

– Найдем ее, сам увидишь. Хватит болтать. Гони быстрее. Догнать могут.

– Опасность миновала. В городе он нам ничего не сделает, – уверенно сказал Егор. – А мы славно повеселились. А то я уже было заскучал.

– Однако, мы не будем гадать, достанет он нас в городе или нет.

– Заедем в гостиницу за вещами. И отъедем куда-нибудь. Как он сказал, паршивый храм в джунглях? Интересное название.

– А повозку возвращать не собираешься?

– С какой стати, я за нее заплатил.

– Ты заплатил за моральный ущерб.

– Там и на повозку хватит. Какой у него был моральный ущерб, даже по роже не получил. Это я должен получить с него компенсацию за утраченные родственные чувства. Так что, не будем испытывать судьбу? Надо искать храм, где танцуют, кстати, ты видел, сколько здесь мечетей?

– Предлагаешь помолиться зайти?

– Нет. Это я к тому, что здесь оказывается мусульманская страна. И здесь есть буддийские храмы. А я еще видел христианскую церковь. Какое прекрасное место для жизни. Жаль, что у Лады семейная жизнь опять не сложилась. А я уже дом присматривал.

– Зачем тебе дом, чтобы опять его лишится? Везде есть гостиницы.

– Что же делать, видимо, так устроен мир, одни строят дом, другие в них живут. Потому что не каждый способен построить дом. Не люблю я гостиницы. Жизнь так складывается, что мы покупаем дома, а жить в них и радоваться не получается. Но когда-нибудь все наладится, и мы вернемся в наши дома, и будем жить в них. Но мы уже приехали, ты сиди, а я схожу за, сам знаешь за чем.

* * *

Мани сидел на завалинке, наблюдая за играющими детьми, когда к его двору подъехала тонга, в которой сидело двое людей. Один из них, огромный светловолосый, поманил его. Испуганный Мани подошел.

– К вашим услугам, благородные господа.

– Здравствуй, селянин! – сказал светловолосый. – Нам сказали, что ты приводил в дом благородную женщину. Мы ее ищем. Где она?

– Я не сделал ей ничего дурного, клянусь вам! – воскликнул Мани. – Я отвел ее в храм Луны. Но это было давно. Несколько месяцев назад.

– Проводи нас к этому храму, – попросил второй.

– Хорошо. Но это не близко, а час уже поздний. К тому же той, кого вы ищете, там нет. Она ушла в другой храм.

– Ты знаешь в какой?

– Прежде скажите, на что она вам? – Мани вдруг осмелел. – Если вы зла ей желаете, то я никуда не пойду, и ничего вы со мной не сделаете.

– Не беспокойся, – сказал светловолосый, – я ее брат. Она повздорила с мужем, с раджой Пракашем, знаешь такого? И ушла из дому. Я приехал к ней в гости, а ее нет. Теперь мы ее разыскиваем.

Мани ахнул:

– Я так и знал, – воскликнул он, – это была рани, я же говорил, что видел ее на празднике, где она раздавала милостыню.

– Так ты покажешь нам дорогу? – нетерпеливо спросил светловолосый.

– Конечно покажу, благородные господа. Она ушла в храм Джунглей, но я не знаю туда дороги, в храме Луны знают. Туда я вас отведу, а там дадут другого проводника. Мне надо предупредить жену. Я сейчас.

– Это здесь, – сказал мальчик, указывая на тройную крышу пагоды, виднеющуюся среди леса.

Это был храм Джунглей. Мани, привел их к храму Луны, а оттуда, после долгих переговоров с настоятелем, их проводил до места назначения уже знакомый нам послушник.

– Хорошо, молодец, – сказал Егорка, и спросил, обращаясь к товарищу. – Сразу возьмем быка за рога, или подождем малость, оглядимся?

– А здесь быков нет, – возразил мальчик, – не беспокойтесь.

Али погладил мальчика по голове.

– Это он иносказательно, не обращай внимания, – а Егорке ответил: – Не будем терять времени, дорога была спокойной, ничего подозрительного.

– Пожалуй – согласился Егор.

Настоятель Шано разговаривал с Ритой, когда она, прервав его на полуслове, сказала:

– Святой отец, люди идут сюда.

Настоятель обернулся и увидел двух мужчин и мальчика послушника, входящих во двор храма. Когда они приблизились, мальчик сказал:

– Святой отец, эти люди ищут ту женщину, которую я к вам привел. Помните, у нее был еще ребенок.

Шано ответил на приветствия пришельцев и спросил:

– Кто вы, и почему вы ее ищете?

– Я ее брат, – ответил светловолосый богатырь, – где она сейчас?

– Назовите ваше имя, – попросил Шано.

– Меня зовут Егор.

Шано взглянул на прислужницу.

– Верно, она так говорила, – подтвердила Рита. – А сын ее очень на этого господина похож.

– Теперь уже ты не отвертишься, – вполголоса сказал Егор Али.

– Хотелось бы уже взглянуть на этого ребенка, – так же тихо ответил Али.

– Ее здесь нет. – сказал настоятель, – вот уже несколько месяцев, как она покинула нас. Зинат жила здесь некоторое время, затем случилось несчастье, ее похитили. Но Бог не оставил ее в беде. Ей удалось освободиться, и она вернулась. Но уже не осталась с нами. Забрала дитя и уехала. Куда она уехала, я сказать не могу, не знаю. Но я рад вашему появлению и знакомству с братом Зинат. Она очень хороший человек, благодаря ей, мне удалось закончить ремонт храма. Вы можете остаться здесь столько, сколько потребуется.

– Заночуем, – спросил Егор у друга, – скоро стемнеет, все равно идти некуда?

Колеблясь, Али не сразу ответил.

– Будет лучше, если мы сразу уйдем.

– Ты, конечно прав, – согласился Егор, – это будет правильно, но неудобно. Рискнем, уже темнеет и дождь собирается. Можем сбиться с пути, и это здорово усложнит нашу жизнь. В джунглях по ночам рыскают тигры, а Лады с нами нет, чтобы отогнать их. Кстати ты поверил этим басням про чудеса, которые она вытворяла?

– Конечно, – легко сказал Али, – я сам много раз силой мысли останавливал дождь.

– Ты шутишь?

– Что толку говорить о вещах, свидетелями которых мы не были. Но раз люди возвеличивают твою сестру, мы не будем ронять ее авторитет и выказывать свои сомнения.

– Да, хотя, откровенно говоря, от моей сестры можно ожидать чего угодно.

Настоятель терпеливо ждал.

– Спасибо, святой отец, – сказал Али, – мы с благодарностью воспользуемся вашим гостеприимством.

– Рита, дай поесть нашим гостям. – распорядился монах. – А потом постели им в приделе храма. Я сейчас подойду.

– Идите за мной, господа, – предложила Рита.

Она привела их в пристройку храма и усадила за стол.

– У меня есть рис с тушеными овощами, и еще могу угостить вас чаем.

– Хорошо, хозяйка, – ответил Егор, – давай, что есть и не спрашивай. Дареному коню в зубы не смотрят. Хотя, может быть, у вас найдется вино.

– Вино есть, только очень крепкое, пальмовое. Но я должна спросить у настоятеля.

Рита улыбнулась.

– Зинат очень хорошая, – сообщила она, – я ее любила. И ее сына тоже. Когда увидите ее, скажите, что у меня будет ребенок. Она обрадуется.

– Непременно, – ответил Али, – значит, у нее мальчик.

– Я уже догадался, – сказал Егор.

Послушник, сидевший напротив, переводил взгляд с одного на второго.

– Ты тоже останешься с нами? – спросил у него Егор, – оставайся, без тебя нам сложно будет завтра найти дорогу к твоему храму.

– Не останусь, мне настоятель не велел. А дорогу вы легко найдете. Как мы шли сюда по тропе, так и обратно вернетесь.

– Какой сообразительный мальчик, – заметил Али. – Спасибо тебе. Возвращайся, пригляди за нашей лошадкой.

– А монетку на счастье дадите? Мне ведь еще за лошадкой приглядывать, кормить ее надо будет.

– Егор, дай ему монетку, – попросил Али.

Егор дал послушнику серебряный дирхам. Мальчик простился и пошел к воротам, огибая храм. Стал накрапывать дождь.

– Промокнет парень, – заметил, глядя ему вслед Али.

– Не сахарный, не растает, – сказал Егор, – ничего с ним не станется, теплынь стоит. Ты лучше о себе думай.

Али принялся за еду, но заметил, что товарищ сидит неподвижно.

– В чем дело? – спросил он.

– Жду настоятеля, – ответил Егор, – без него кусок в горло не лезет.

– Может быть, не будем пить сегодня, – сказал Али. – Неровен час, Пракаш нагрянет.

– И, что же воздержание спасет нас от его происков? – скептически спросил Егор.

Али помолчав, сказал:

– Султан Джалал ад-Дин много пил в ту ночь, когда я был у него, а наутро, когда на лагерь напали татары, он едва стоял на ногах. Я видел, как слуги под руки вывели его из шатра и усадили на коня. В ту ночь ему чудом удалось спастись. Он погиб на следующий день.

– Уже будучи трезвым, – сказал Егор, – а когда он был пьян ему удалось спастись.

– С тобой невозможно разговаривать, – вздохнул Али. – Вон идет настоятель.

Шано шел к ним, держа над головой зонтик.

– Святой отец, – сказала Рита, – наши гости просили вина.

– Что же ты меня ждешь, подай немедленно, родственники Зинат самые желанные гости для нас. Даже теперь, после того, как она ушла, люди все равно продолжают к нам приходить, в надежде, что она вернется. Благодаря ей, дела нашего прихода идут хорошо. Ее танец – это было что-то божественное!

– Он говорит о моей сестре? – вполголоса спросил Егор.

– О ком же еще.

Рита поставила на стол круглую глиняную флягу и две чашки. Настоятель собственноручно наполнил их.

– А вы, святой отец? – спросил Али.

– Благодарю, я не пью вообще.

– А мы не нарушаем ваших обычаев?

– Главное, чтобы их не нарушал я, а вам дозволено. Вы мои гости, пейте на здоровье. Сегодня службы нет, так, что вы в любом случае ничего не нарушаете.

– Ваше здоровье святой отец, – сказал Егор, – это первый случай в жизни моей сестры, что она попала в хорошую компанию. Как правило, из общества, куда ее заносила судьба, ей все время приходилось спасаться бегством.

– За добрые слова спасибо, но справедливости ради должен заметить, что отсюда ей тоже пришлось уносить ноги.

Егор засмеялся.

– Ну что ж, от судьбы видно не уйдешь, на роду видно так написано.

Он выпил, сдвинул брови, едва не задохнулся. Али с ужасом смотрел на его лицо.

– Пей, пей, – выдохнул, наконец Егор, – эта брага то, что надо, забористая.

Али покорно кивнул и стоически выпил, и когда обрел способность говорить, сказал.

– Очень крепкое, вы называете это пальмовым вином, по-моему, это самый настоящий арак.

Рита пожала плечами, участливо глядя на гостей. Настоятель ничего не сказал, он лишь улыбался.

– Ешьте пожалуйста, – попросила Рита, – это вино очень сильно бьет в голову.

Друзья принялись за еду. Между тем, дождь усилился, капли барабанили по соломенной крыше.

– Если позволите, я спрошу, но вы можете не отвечать, – сказал настоятель, – чем вы занимаетесь в жизни?

– Отчего же не ответить, – молвил Егор, наполняя чашки пальмовой вином, – Мой друг мусульманский богослов, законовед. А я, я…, – Егор сделал паузу, – а я просто живу.

– А вы, какого вероисповедания?

– Я придерживаюсь веры своих предков, – ответил Егор. – У нас много богов, Перун, Стрибог, Даждьбог… Может быть, вы поговорите с моим другом святой отец?

– Отчего же не поговорить, – кротко сказал настоятель. – Я вот вижу, что вашего товарища гложет какая-то мысль.

– Это вы в самую точку попали. Он, видите ли, утратил веру в Бога.

– Это означает, что его Бог умер, вера непременное условие существование Бога. Можно обратиться к другому божеству.

– Нет, вы не поняли, религия, которой придерживался мой друг монотеистическая, там нет других богов, речь идет о творце, демиурге.

Настоятель ответил вопросом.

– Как можно утратить веру в то, чего не существует?

После недолгого молчания, Егор спросил:

– Кто же в таком случае создал этот мир?

– Никто, он существовал всегда, с начала времени.

– То есть Будда не Бог?

– Гаутама Будда – человек и пророк. Он родился, жил, проповедовал и умер, когда пришло время. Видите ли, дэвы так же смертны и преходящи, как и все вещи в этом мире. Как возникла наша вселенная, так она когда-нибудь и исчезнет.

– А вы во что верите? – спросил Егор.

– Я настоятель буддийского храма, – лаконично ответил Шано.

– Понятно, хотя ваш ответ не прибавил мне знаний, я интересуюсь, чему учит ваша религия?

– Многому. Вы лучше спрашивайте о частностях.

– Какие у вас заповеди?

– Обыкновенные, – нельзя убивать никакого живого существа, нельзя красть, нарушать супружескую верность, нельзя лгать, пить вино. Последнее относится к нам, монахам, женщин, кстати, тоже нам нельзя.

– Где-то я уже это слышал, – задумчиво сказал Егор. – А верно ли то, что вы верите в переселение душ?

– Это так.

– Из чего вы выводите этот постулат?

– Егор уймись, – наконец нарушил молчание Али. – Святой отец, простите моего друга, он очень любознателен. На самом деле он философ.

– Ну, что вы, – возразил монах, – этот разговор доставляет мне удовольствие. Редко выдается возможность поговорить с образованным человеком. Но, какая разница между братом и сестрой. Зинат совершенно не интересовалась этими вопросами. Вы ешьте, выпейте еще.

– Можете объяснить мне самую суть вашего учения? – спросил Егор.

– Конечно, – кротко согласился монах. – Основное положение это – дхамма – закон причинной зависимости, или лучше сказать, закон моральной причинности, нравственный мировой порядок. В нашей религии нет ни духовной, ни материальной сущности и нет действительного бытия.

– А что есть?

– Формы и причины. Каждое новое существование обуславливается хорошим или дурным поведением предшествующих существований. Праведные поступки приведут вас к счастью к следующей жизни. Главная беда человека в том, что он страдает, а источник страданий – непостоянство и конечность всех вещей. Человека ждет болезнь, старость, и в конечном итоге – смерть. Страдание возникает в человеке, оттого, что люди привязаны к бытию. Человеку присуща жажда существования, жажда самой жизни. Пока люди жаждут существования – будет существовать и страдание. Человеку нужен душевный покой. В этом заключается его блаженство, полная независимость от мира, его забот, страстей. Совершенный человек – это монах, который оставил мир с его заботами, он не испытывает ни радости, ни огорчения. Он никогда не спорит. У него нет собственности, он отрешился от страстей и желаний. Он безмолвен, он достиг состояния нирваны.

– Совершенный человек, – повторил Егор.

– Да, но в то же время следует помнить, что человек, всего лишь есть название совокупности состояний сознания и его свойств. К примеру, вы видите эту телегу, – настоятель указал на двуколку, стоявшую на заднем дворе, – я назвал ее телегой, но на самом деле, это условное название совокупности колес, бортов, днища, и так далее. Точно так же Я человека, всего лишь кажущаяся субстанция. Результатом совокупной деятельности души и тела является поступок – камма. То, что переживает душа и есть та ось, вокруг которой движется жизнь. Это главное в жизни человека. Когда умирает человек, его душа умирает вместе с ним, но камма продолжает существовать. И приводит к новым существованиям, к переселению душ. Возникает новый индивидуум, судьба и жизнь которого определяется свойствами каммы, то есть предыдущей жизни. Человек продолжает существовать не в силу бессмертия души, а в силу вечности его поступков, неучтожимости его дел. Существует две крайности. Одна – жизнь наслаждений. Эта жизнь низменная. Другая – жизнь добровольных страданий. Это жизнь мрачная, ничтожная. Совершенный человек стоит далеко от этих крайностей. Он познал путь, который лежит в середине. Он ведет к покою, познанию, к нирване.

– Про середину, кажется, говорил Аристотель, – заметил Егор.

– Возможно, этот достойный человек был знаком с нашим учением.

– Спорить не стану, – сказал Егор. – Благодарю вас святой отец, – все это очень интересно.

– Рад вам помочь, – ответил настоятель. – Я оставлю вас, после ужина Рамдин проводит вас в комнату отдыха.

Когда он ушел, Егор взглянул на Али.

– Ну, извлек ли ты, что-нибудь полезное из нашей ученой беседы. Или ты так и останешься при своем косном мировоззрении.

– Да, я понял одну непреложную истину, – сказал Али, – в этой жизни мне не знать ни счастья, ни покоя. И это очень печально.

– Но ты можешь работать над тем, чтобы познать все это в следующей жизни.

– Меня мало утешает такая возможность.

– У нас есть пальмовое вино, это же может тебя утешить?

– Отчасти, – согласился Али, – как сказал поэт

– И в этом я с тобой согласен – сказал Егор, – давай так и сделаем.

Они выпили, передернулись от крепости напитка и налили по новой. Между тем совсем стемнело. Рита зажгла лампу, поставила на стол и ушла. Ее сменил Рамдин, продолжая ухаживать за гостями. Когда они покончили с бутылью, время близилось к полуночи. Дождь не унимался, соломенная крыша начинала протекать, капли стали падать на стол.

– Не желаете ли лечь спать? – спросил Рамдин.

Егор потряс пустую бутыль и сказал:

– Пожалуй.

– Пойдемте, я провожу вас, – сказал Рамдин, и добавил, – и здоровы же вы пить, господа!

В голосе его звучало неподдельное уважение.

Он привел друзей в храм, показал комнату, где были постелены две циновки, и ушел, пожелав спокойной ночи. Перед тем, как лечь, Егор постоял у изваяния Будды, потрогал его и, укладываясь спать, сказал:

– Давно я не чувствовал такого умиротворения. Может, погостим здесь подольше, мне здесь нравится. Поговорим завтра об этом с настоятелем. Но я надеюсь, – добавил Егор, что этой ночью не будет никаких полетов во сне и наяву.

– Это ты к кому обращаешься? – спросил Али.

– А он знает к кому, – загадочно ответил Егор и мгновенно заснул.

Али тоже заснул и сразу же спросил у настоятеля:

– А что насчет вашего рая?

Настоятель что-то ответил, но из-за Егоркиного храпа, Али ничего не расслышал. Он проснулся и, чтобы унять его, потряс товарища за руку.

– Да, да, я не сплю, – спросонок пробормотал Егор, поворачиваясь на другой бок.

Среди ночи, кто-то вновь дотронулся до его плеча.

– Я так и думал, – сонно сказал Егор, завидя человеческую фигуру, – теперь меня будут в буддизм обращать.

– Какие-то люди окружают храм, – сказала фигура, – я думаю, что вам лучше встать.

Это был настоятель. Егор вскочил на ноги и растолкал Али, тот со стоном поднялся, держась за голову, и стал одеваться, бормоча под нос – Ах, сколько раз вставая ото сна, я говорил, что впредь не буду пить вина.

– Я не пустил их во двор, пригрозил, что подам жалобу в Храмовый Совет, – продолжал настоятель, – они совещаются перед воротами. Я сказал им, что прокляну, если они без моего разрешения войдут с оружием на территорию храма.

– Сколько их? – спросил Егор.

– Не знаю, около десятка. Вам нужно уходить.

– Здесь есть оружие?

– Никакого оружия здесь нет, и вам я запрещаю вступать с ними в схватку.

– Ты же не будешь убивать собственного зятя, хотя и бывшего, – сказал Али, – надо уходить.

– Вообще-то он твоей крови жаждет, – заметил Егор.

– Хочешь, чтобы я его убил.

– Вы с ума сошли, – сказал настоятель. – В храме нельзя проливать кровь, это святотатство. Надеюсь, они поверили мне, что вас здесь нет.

Появился взволнованный Рамдин и сказал:

– Святой отец, они окружают храм, со всех сторон, и у них оружие, что происходит?

– Мы угодили в западню, – в сердцах сказал Егор, – он же сам рассказал, где искать Ладу. И знал, что рано или поздно мы здесь появимся. Надо было сообразить.

– Я пойду, к воротам, – сказал настоятель и ушел.

– Есть здесь другой выход? – спросил Али у мужа Риты.

– Есть, но его уже караулят двое людей.

– Это ничего, с двумя мы справимся.

– Здесь убивать нельзя, – возразил Али.

– Убивать нельзя, – согласился Егор, – и как же нам отсюда выползти?

– Это хорошая мысль, – одобрил Рамдин. – Я могу бросить там парочку змей, они испугаются и убегут. А вы следом выйдете.

– Нет, это не годится. А если змеи нас ужалят в темноте, – возразил Егор, – и вообще, откуда ты возьмешь змей. Их еще поймать надо.

– У меня есть. Я раньше заклинателем змей работал, а сейчас я их использую против мышей в храме.

– Еще есть предложение? – спросил Али.

– Я могу вывести тигра в эту калитку погулять, – предложил Рамдин.

– У вас еще и тигр есть?

– Конечно, маленький правда, шестимесячный, но рычит, как большой, ночью они разницы не увидят. Нам его недавно охотники подарили. Ну что за храм без тигра.

– Час от часу не легче, – заметил Егор, – ты шутишь, наверное?

– Нет, не шучу, мы его скоро отдадим. Его нам на время оставили. Но он уже ко мне привязался. Не знаю, как мы расставаться будем.

– Веди своего тигра, – сказал Али.

Рамдин ушел и вернулся, ведя на поводке тигренка, очень красивого. Увидев новых людей, тигренок, показал желтые клыки и раскатисто зарычал. От этого младенческого рыка наши герои похолодели.

– Идите за мной, – сказал Рамдин.

Двое слуг Пракаша, стоявшие в оцеплении у задней калитки храма, замерли от страха, когда появился тигр. Зверь зарычал, и это было полноценное рычание, не тот приветственный рык, которым он встретил Егорку и Али. Слуги пустились наутек. В следующий миг путь был свободен. Рамдин сказал:

– Отсюда идите прямо, не сворачивая никуда, и выйдете на тропу.

– Извинись за нас перед ламой, – сказал Али, – за то, что уходим, не простившись с ним, и жену свою поблагодари.

– Это мы вас благодарим, ваша сестра упросила Раму подарить нам дитя. Десять лет жена не беременела.

– Видишь, а ты не ценишь свою сестру, – сказал Али.

После этого друзья скрылись в густой лесной чаще.

 

Кашмир

След Лады потерялся. Последнее место, где ее видели, был храм Джунглей, из которого им едва удалось унести ноги. Оставаться в провинции Лахор было опасно, так как Пракаш не прекращал охоту на них. Поскольку убивать бывшего родственника Егор не хотел, то они перебрались в Раваллинди. Там в караван-сарае они встретили паломников, направляющихся в Роза Бал к гробнице местного святого в Кашмире. Али вспомнил свой незаконченный хадж и предложил присоединиться к паломникам. Так они оказались в Шринагаре. В город прибыли час назад. Оставили вещи в караван сарае, а сами пошли прогуляться. Дорога привела их к водному каналу.

– Нравится мне этот город, – сказал Егор, обозревая окрестности, – честное слово, ни один город так не нравился. Как ты говоришь, он называется?

– Шринагар. А как же город Баку? Ты про него то же самое говорил, – поинтересовался Али.

– Не сыпь мне соль на рану. Баку это Баку. Его нельзя ни с чем сравнивать. У меня там дом, и я туда когда-нибудь вернусь. Но этот город мне понравился, смотри здесь и горы, и река.

– А мне здесь все напоминает Ленкорань, – сказал Али.

– А я вижу, что тебя тот город не на шутку зацепил. Кстати у тебя там намечалась хорошая партия?

– Кого ты имеешь в виду?

– Ханшу. Она ведь овдовела. Мне кажется, что ты ей нравился.

– С чего ты взял?

– У меня такое чувство, интуиция меня редко обманывает.

– Вообще-то, когда я уходил, она помахала мне из окна.

– Ну вот, видишь, значит, я прав, ждет поди, все глаза проглядела. И дом у нее красивый, – дворец чай, не, что-нибудь! А может, вернемся?

– А монголы?

– Ах да, проклятые монголы. Так все хорошо складывалось. Второй раз из-за них с места срываемся. Я, конечно, погорячился там.

– Это ты второй, а я в третий. Однако, ты, друг мой, стал многословен. Не замечал этого раньше за тобой.

– Я почти год провел в хорезмийском войске, и все это время молчал, ибо поговорить там было не с кем. А потом еще жил на острове, когда вы все уехали. Там собеседниками моими были чайки да бакланы.

– А пираты, а Хасан?

– Они все время были на работе, грабили, то есть. С тех пор я жажду общения. Когда я был маленьким, отец уходил в лес на охоту, его порой неделю не бывало. А как зверя добудет, вернется, так говорит без умолку. Наверное, боялся, что язык забудет. А ты знаешь, что эта гора, что высится над городом, называется трон Соломона. Так сказал караван-баши. Говорят, что на ее вершине стоит древний храм, возведенный до рождества Христова. Так, что мы будем делать?

– Ты имеешь в виду Ладу? – спросил Али.

– Нет, я имею в виду нас в данный отрезок времени. А ты знаешь о том, что мир состоит из трех дней. Вчера – которое прошло, от которого ты не получаешь ничего; завтра – про которое ты ничего не знаешь, достигнешь ты его или нет; и сегодня – в котором ты пребываешь. И этим днем надо пользоваться.

– Хорошо сказано, – одобрительно произнес Али, – ты уже изрекаешь постулаты.

– Вообще-то это не я. Это сказал Юз Асаф, мусульманский пророк.

– Не знал, что круг твоих интересов столь широк, что захватывает Кашмир.

– Мне это рассказал один из паломников. Кстати, нам тоже не мешает навестить эту могилку.

– Я не люблю навещать могилы. Но ты ушел от вопроса.

– Я не ушел, я отвлекся. Я предлагаю заняться в этом городе каким-нибудь прибыльным делом. Деньги у нас есть, купим товары, продадим, опять купим, опять продадим. Капитал у нас есть, но он не пополняется. А это неправильно. Первое купеческое правило гласит – капитал неприкосновенен, тратить можно только проценты. Пещеру завалило окончательно. Надо нам подумать о завтрашнем дне.

– Ты только что говорил о том, что не надо думать о завтрашнем дне.

– Я цитировал слова святого человека, Юз Асафа. А я не святой, к сожалению. И мне приходится думать о хлебе насущном.

– А сестру ты не собираешься искать?

– Я думаю, что она сама нас найдет. И не смотри на меня с укоризной. Ради сестры я прошел полмира. Я здесь в Индии ради нее. Этого уже много. Мне бы ее утопить в детстве в речке, не было бы у моей семьи столько горя. Я всю жизнь только и делаю, что помогаю ей.

Речь возмущенного Егорки перебил подплывший к ним лодочник на шикаре.

– Не желают ли благородные господа прокатиться? – спросил он.

Господа согласились, забрались в лодку и сели, развалившись в удобных сидениях под навесом.

– Отвези нас в самую лучшую гостиницу, – сказал лодочнику Егор.

– Слушаюсь и повинуюсь, – ответил лодочник. Он оттолкнулся шестом от берега, и лодка плавно заскользила по воде.

Они плыли по каналам, заменяющим в Шринагаре улицы, мимо двухэтажных домов, дворцов, пагод. В какой-то момент лодка выплыла из канала на большую воду. Это было озеро Дал. Отсюда открывалась величественная панорама водной глади озера с растущими во множестве лотосами, среди которых плавало большое количество лодок, часть из них была гружена различными товарами, продуктами и прочими вещами. Они принадлежали торговцам. А другая часть порожняя, – покупателями и было их примерно поровну. Люди торговались, били по рукам, совершали покупки, перегружали купленное. Берега озера рябили от плавучих домов. Вдалеке виднелась горная гряда, чьи вершины все еще были покрыты снегом.

– Опять горы, – сказал Егор, – сколько страху я натерпелся, пока мы ехали. Эй, почтенный, зачем ты нас сюда привез, мы просили к гостинице.

Лодочник обернулся, это был худой очень смуглый индус.

– Я привез вас на озеро. У нас полгорода живет на воде. Здесь много домов и плавучих гостиниц. Выбирайте любую.

– Как прямо на воде? – удивился Егор.

– Точно так, сахиб, здесь не так жарко, как в городе. Совсем не жарко.

– Нет, – сказал Егор, – мне эта идея не нравится. Жить на воде, в этом есть что-то противоестественное. Мы же не рыбы, чтобы жить на воде.

– А мне нравится, – произнес Али, – все какое-то разнообразие. Можно рыбу ловить. Прямо из окна. Опять же лотосы кругом – символ забвения.

– Тебе легко говорить, – возразил Егор, – ты с острова через месяц сбежал. А я там год прожил. Кругом вода, меня по сей день укачивает. Еще эта горная дорога, то вверх, то вниз. Давай лучше вернемся на сушу. Я должен чувствовать земную твердь под ногами. Я охотник, а не рыболов. Лодочник, поворачивай обратно, нам нужна гостиница в городе, и чтобы она стояла на земле.

Лодочник кивнул и стал табанить веслом, разворачивая лодку.

– А ты что же забвения ищешь? – спросил Егор?

– Да ищу, я хочу забыться, погрузиться в нирвану.

– Так для этого лотос не нужен. Надо выпить, как следует. Мы уже месяц как вина в рот не брали. Пора уже разговеться.

– Я не думаю, что здесь есть вино. Пока мы ехали, я не видел ни одного виноградника.

– Напрасно ты так думаешь. Вино есть везде. Даже в мусульманском раю.

– Так нет вина, надо с собой брать.

– Может, скажешь, и девок нет?

– Девки есть, и все, как на подбор, а вот вина нет.

– Господа, простите, что вмешиваюсь, – сказал лодочник, – вот этот дунгах стоит у воды, но на земле. Правда, это самая дорогая гостиница в Шринагаре.

Он указал на деревянный дом, стоящий на берегу озера. Его веранда нависала над водой.

– Мне нравится, – сказал Егор, – подойдет. Плывем туда, хафиз не возражает?

Али не возражал.

Лодочник причалил к пристани гостиницы. К ним немедленно выбежал мальчик.

– Нам понадобятся две комнаты, – сказал Егор, – найдется?

– Вся гостиница в вашем распоряжении, – сказал мальчик.

– Молодец, неси вещи.

Егор расплатился с лодочником. Тот поблагодарил и сказал вполголоса:

– Если благородным господам нужно вино и прекрасные девушки, то я могу отвезти в одно подходящее место.

Егор посмотрел на Али, но тот покачал головой.

– Вина привези, – сказал Егор лодочнику, – а девушек пока не надо.

Друзья заняли две комнаты на втором этаже, выходящие на озеро.

Администратор, проводивший их в номера, спросил:

– Ваши вещи, господа, они прибудут позднее?

Он не мог допустить, что двое вельмож, а одеты были наши герои подобающим образом, путешествуют налегке.

– Наши дорожные сумки остались в караван-сарае у городских ворот, – сказал Егор, – только сами они не прибудут. За ними надо послать. Можете это сделать?

– Разумеется, – сказал администратор и ушел.

Егор из окна увидел давешнего лодочника, тот призывно помахал ему. Егор вышел на пристань, и вскоре вернулся, неся за ручку запечатанный объемный кувшин, с узким горлом. Она поставил его на полку, и ни слова не говоря, отправился в свою комнату. Али остановил его.

– Это то, о чем я думаю? – спросил он.

– Я непрерывно совершенствуюсь, но еще не могу читать чужие мысли, – ответил Егор.

– Это вино?

– Да, это вино.

– Почему ты оставляешь его в моей комнате?

– Потому что я тебе доверяю, а себе нет.

– Спасибо за доверие, – сказал Али, – но ты подвергаешь меня испытанию. Я ведь тоже пока несовершенен.

– Испытание укрепляет наш дух, – сказал Егор, – если, что я рядом, постучи в стену.

После этого он ушел.

Али, улыбаясь, накрыл кувшин полотенцем. Затем лег, чтобы отдохнуть после долгого и трудного пути. И мгновенно заснул. Егор тоже лег и тоже мгновенно уснул. Правда, тут же проснулся оттого, что повозка накренилась, и он полетел в горную пропасть. Тело его налилось тяжестью от удара оземь. Обрадованный тому, что это был сон, и, радуясь чудесному избавлению, вновь заснул и на этот раз увидел Юза Асафа, мусульманского пророка Индии.

– Пойми, Егор, – говорил он – Бог поддерживает все, что он сотворил посредством установления срока времени, отпущенного каждому. Род людской вскоре испытает на себе гнев Божий, ибо он забыл своего творца и заложил свои храмы гнусностью.

– Да, да я знаю, – соглашался Егор. – Тоже самое, утверждал Анаксимандр.

– Из чего произошли вещи, – говорил он, – в это они, погибая, превращаются по требованию справедливости, ибо им приходится в определенном порядке времени претерпеть за свою нечестивую кару и возмездие.

Это совпадение взглядов произвело на Егорку столь сильное впечатление, что он вновь проснулся. Увидел, что один в комнате и снова стал дремать. Но заснуть уже не удалось. Он поднялся. В окне солнце клонилось к закату. Егор постучал в стену и услышал стук в ответ.

Али стоял у окна, смотрел на озеро, по которому во множестве сновали лодки. На низком столике стоял медный кувшин с водой, и две чаши для пития. Егор отодвинул кувшин с водой, поставил на стол кувшин, привезенный лодочником, сломал печать, наполнил чаши вином. Али наблюдал молча, за его движениями.

– Добро пожаловать в Кашмир, – сказал Егор.

Они чокнулись и выпили.

– Кажется, малость перебродило, – сказал Егор, прислушиваясь к ощущениям.

– Ты просто давно не пил, – возразил Али. – Нормальное вино. Бывало, пили и похуже. Пошли, пройдемся по городу, нагуляем аппетит, а после подумаем об ужине.

– Еще по одной, – предложил Егор, – а то я что-то не распробовал.

Он вновь наполнил чаши и сказал:

– За чудесное избавление от плена надо выпить, мы это не отметили. Это же надо было, такому случится. Проделать такой путь, чтобы оказаться в западне у собственного зятя. Кому скажешь, рассмешишь. Я мог его убить. Но не стал брать греха на душу. Порешить зятя, это сюжет из греческой мифологии.

Они выпили еще под одной и спустились к пристани. Знакомый лодочник уже поджидал их.

– Как тебя зовут, – спросил Егор.

– Муса, – ответил лодочник.

– Моисей, значит. Странное имя для мусульманина.

– Меня зовут Муса, но вы правы, я иудей.

– Ладно, Муса, что ты здесь делаешь? Дежуришь, что ли.

– Вас жду, сахиб, куда прикажете вас отвезти?

– Мы хотим прогуляться, отвези нас к зийарату Юза Асафа.

– Гробница в верхней части города. Я довезу вас до ближайшей точки, а оттуда пройдете пешком. Я объясню как. А как насчет веселья? Если пожелаете, я отвезу вас в отличное место.

– Об этом позже. А там кормят в этом месте? Или только красотками потчуют.

– Еще как кормят, лучший повар Кашмира там работает.

Друзья сели в лодку. Муса оттолкнулся от пристани и, гребя одним веслом, лопасть которого почему-то была вырезано в форме сердца, направил лодку в ближайшую протоку.

– Что это тебя к зийарату потянуло, – спросил Али, – давненько не пользовался убежищем.

– Неудобно просто, всю дорогу слушал рассказы паломников про этого святого человека. Самому интересно, умные вещи он, оказывается, говорил. Представь себе, он сказал: «Не ищите рая на земле, просто распахните окна сердец ваших и придет рай, подобно, потоку света и принесет безграничную радость». Понял, а ты говоришь, почему в раю вина нет? Да потому, что нет рая на небесах. Он здесь на земле. Поэтому надо жить сегодняшним днем.

– Значит, ты сегодня намерен предаться веселью? – спросил Али.

– Как ты догадался?

– Об этом говорит внутренняя логика твоих слов.

– Да, намерен. Поскольку меня в рай не водят, как некоторых, значит, я сам должен о себе позаботиться.

– Что еще сказал твой кашмирский пророк?

– Хорошо, что ты спросил, он сказал:

« Не ищите закон в своих писаниях, ибо закон это жизнь, а писание – мертво. Закон – живое слово, живого Бога для живых людей. Закон написан во всей жизни, но ищите его, главным образом, в себе. Бог писал закон не в книгах, а в вашем сердце, в вашем духе».

Шикара стукнулась, причалила к берегу.

Лодочник Муса сказал:

– Зийарат находиться в махалле Анзимар. Эта улица называется Марг Йус, пойдете по ней прямо, до перекрестка. Там спросите еще, и вам укажут дом, где похоронен пророк. А я буду вас ждать здесь.

Сошли с лодки, поднялись на берег, и пошли в указанном направлении, расспрашивая прохожих.

Это был одноэтажный дом с двойной кровлей, башенкой, с оградой вокруг небольшого дворика. Они подошли к нему и остановились перед входом. На усыпальнице висела вывеска, на которой было написано:

Зийарат хазрата Юза Асафа.

– Послушай, – сообразил Али, – мы выпили вина, неудобно заходить в таком состоянии в зийарат.

– А что такого страшного? – возразил Егор. – Иисус сам не чурался вина. На свадьбе он воду в вино превращал.

– Это гробница мусульманского пророка Юза Асафа, почему ты сказал Иисус? – удивленно спросил Али.

– Я сказал Иисус, – в свою очередь удивился Егор, – действительно, почему я так сказал, странно? Не знаю, просто оговорился.

Во дворе за оградой какой-то человек, видимо смотритель, орудовал метлой. Его лицо казалось смутно знакомым.

– Эй, почтенный, – обратился к нему Али, – нам можно войти?

Смотритель взглянул на них, кивнул головой и продолжил мести двор. Они вошли во двор поднялись на крыльцо. В доме в одной из комнат стоял деревянный саркофаг с резными отверстиями по бокам. Вход в него был закрыт. В отверстие можно было увидеть каменную плиту с отпечатками человеческих стоп. Видимо этого святого. Еще в саркофаге стояла высеченная из камня вертикальная плита и деревянный крест.

– А что здесь делает крест? – вполголоса произнес Али.

Мимо них прошел служитель.

– Почему здесь крест? – спросил Егор?

– Странный вопрос, а где же еще ему еще быть, – невозмутимо ответил служитель.

Егор положил деньги в чашу для пожертвований. Затем они вышли на улицу, и направились в сторону канала, где их ждал лодочник.

– Это человек во дворе… – после долгого молчания произнес Али.

– Тебе тоже показалось? – спросил Егор.

– На кого-то он был похож, – продолжал Али.

– Я тоже пытаюсь вспомнить, но, убей, не выходит.

– Вряд ли мы его встречали, откуда здесь, на краю света, взяться нашим знакомым. Просто есть такие общие типы лиц.

– Как идеи Платона? – поддержал Егор.

– О чем бы мы ни говорили, ты все равно все сведешь к философии. Давай лучше подумаем об ужине.

– Так у нас уже все намечено – еда, вино, танцы, девушки. Муса ждет, – сказал Егор.

– Не знаю, что там у вас с лодочником намечено, но лично я собираюсь провести вечер в своей комнате, – ответил Али, – поем риса с овощами, выпью немного вина и лягу спать. Интересно, здесь кроме риса с овощами еще что-нибудь готовят эти кашмирцы? Так что, отвезите меня в гостиницу, а сами гуляйте, куда хотите.

– Подумай, как следует, хафиз, от чего ты отказываешься.

– Я уже подумал, домой.

Муса ждал в лодке.

– Отвезем сахиба в гостиницу, а потом поедем туда, сам знаешь куда, – распорядился Егор.

Они сели в лодку и поплыли по каналу.

– Этот город, – сказал Егор, – похож на Венецию. Только индийскую.

– Ты бывал в Венеции?

– Лада рассказывала. Она там была проездом. Или ей кто-то рассказывал. Город стоит на воде. Как здесь, вместо улиц каналы, вместо повозок – лодки. Скажи, друг Муса, – обратился Егор к лодочнику, – что нам ближе по дороге, гостиница или увеселительное заведение.

– Это в разных местах, господин. К заведению по левой протоке надо было ехать. А гостиница по правой протоке. Но мы уже доплыли, вот ваша гостиница.

– Не вышло, – вздохнул Егор, – ладно причаливай, сахиб выходит. А мы поплывем дальше.

Лодка стукнулась о борт пристани. Али выбрался на берег и пошел к гостинице.

– Нам будет тебя не хватать, – бросил ему вслед Егор.

На крыльце Али обернулся. Мощная фигура Егорки почти закрывала тощего лодочника. Что-то толкнулось в его сердце, и он неожиданно для себя крикнул:

– Эй, подождите, я с вами поеду.

Муса подал назад. Али забрался в лодку, развалился на мягком сидении и сказал:

– Не могу я тебя одного отпустить, сынок.

– Не доверяете, папаша, – пробасил в тон Егор.

– Муса, вези нас в логово разврата, – сказал Али.

– Зачем так говоришь, сахиб, – обиделся лодочник, – там нет никакого разврата. Вино есть, отличные кушанья есть, красивые девушки есть, музыка, танцы. Это приличное место. Там даже брахманы бывают под покровом ночи.

– Нам недолго ждать этого покрова. Ты куда гребешь?

– Туда, – указал Муса на середину озера.

Приличное место оказалось в доме на озере, то есть в буквальном смысле. Добротный большой дунгах стоял на якоре в окружении зарослей лотоса, словно на зеленой лужайке, некоторые из них цвели.

– Видишь, брат, – сказал Егор, указывая на лотосы, – ты как никогда близок к вожделенной нирване.

Лодка причалила к деревянной террасе, где их встретил приветливый индус.

– Мы рады гостям, – сказал он и подал руку помощи.

– Рассчитайтесь со мной, – попросил Муса.

– А как же мы доберемся обратно в гостиницу? – спросил Али.

– Не беспокойтесь, утром я за вами приплыву.

– Мы не будем здесь ночевать, – возразил Али, – может быть, не все, но я так точно собираюсь вернуться.

– Не беспокойтесь, господин, – вмешался индус, – у нас есть лодка, в любое время мы доставим вас в любую точку Шринагара.

Егор расплатился с лодочником. Они взошли на террасу, откуда индус провел их в комнату с коврами, подушками, низеньким столиком, за которым можно было сидеть только, скрестив ноги, или возлежать рядом на манер греческих посиделок, то есть полежалок. В центре комнаты был устроен деревянный помост в виде круга, видимо для танцев. В открытых окнах, сколько бы ни хватал взгляд, было озеро и горы. Пришел подавальщик и осведомился о пожеланиях.

– Я надеюсь, у вас есть вино? – спросил Егор.

– Слава Раме, – сказал подавальщик, – наконец-то. От этих мусульман никакой торговли. Вина не пьют. А сколько на еде заработаешь. Настоящие клиенты попались. Есть ли у нас вино? Да, где же ему быть, как не здесь. Когда-то великий бог Индр, обернувшись соколом, принес на землю пьянящий напиток сому. С тех пор в Индии давили виноград и пили вино до тех пор, пока сюда не пришел Махмуд Газневи. С тех пор у нас воцарился сухой закон. Хотя знающие люди говорят, что мусульманские халифы были сплошь отъявленные пьяницы. А мы вынуждены пить украдкой. Но здесь на воде законы шариата не действуют. Я принесу вас лучшего вина, какое можно найти в Кашмире.

– Как он многословен, – заметил Али, – пока он говорил, за это время мы бы успели выпить, закусить и еще раз выпить.

– Ладно тебе, – сказал Егор, – видишь, у человека накипело. – И обращаясь к подавальщику, – только ты друг полегче насчет мусульман. А то мы наполовину мусульмане, можем близко к сердцу приять.

– В каком смысле наполовину, – спросил словоохотливый подавальщик, – у вас родители разной веры?

– Он мусульманин, а я нет.

– Простите, сахиб, я ведь не сказал ничего обидного.

– Мы пришли сюда поговорить или поесть? – поинтересовался Али.

– Да, конечно, простите. Что вы будете, есть – рыбу или курицу?

– Рыба здешняя? Тогда лучше курицу, а то мне озерная рыба как-то не очень, – сказал Егор.

– Горная форель из верхней части реки Джелум очень вкусная.

– Ну хорошо, только рыбу на углях готовьте и курицу тоже. И несите уже что-нибудь.

Подавальщик поклонился и ушел. Но тут же вернулся в сопровождении другого человека, который нес большой медный поднос, уставленный всевозможными закусками. Сам подавальщик нес глиняный кувшин. Поставил его на стол, продемонстрировал целую печать, сломал ее.

– Это вино из виноградников царя Джхалуки, – сказал он, – вкус этого вина вы не забудете никогда.

После этого он наполнил кубки из черненого серебра. Подождал, пока гости попробуют вино, увидел одобрение на их лицах и только после этого ушел.

Вскоре в открытые окна потянуло дымком, это разожгли мангал на кухне.

– А о девицах ни слова, – озабоченно сказал Егор, – наверное, их отдельно надо заказывать.

– А ты думал, что они входят в стоимость блюд?

– А что, это было бы неплохо, – сказал Егор. – Насчет мусульманских халифов это он правду сказал?

– Разные были халифы – и праведники, и пьяницы. Таковым, например, был аббасид Мутадид. Он пил так, что ему стал являться призрак в разных обличьях, в образе монаха, прекрасного юноши, белобородым купцом с мечом в руке. Двери закрывали и караулили, но призрак являлся халифу, где бы он ни был. Пошла молва, что это является джин верующий, чтобы удержать его от кровопролития и злодеяний. Позвал Мутадид заклинателей, но и это не помогло. Как-то ударил слугу и убил его. Озверел он вовсе, убил и утопил несколько слуг и невольницу, потеряв контроль над собой окончательно. Когда этим возмутилась мать его сына, Шааб, он заточил ее, хотел отрезать ей нос, но одумался.

Рассказ Али прервали музыканты, вошли и расположились напротив у стены. Они заиграли, негромко, словно, настраивая инструменты. Следом вошла полуголая девица. Она стала на деревянном помосте, но еще не танцевала, лишь двигалась, плавно и мелодично, опустив насурьмленные глаза долу. В руках у нее были кастаньеты, которыми она иногда прищелкивала.

– Надо бы выпить, в горле пересохло, – внезапно охрипшим голосом сказал Егор, – интересно, у них здесь есть комнаты отдыха.

– Притомился? – сочувственно спросил Али.

– Есть немного, – ответил Егор, не сводя глаз с танцовщицы.

К ним приблизился виночерпий, наполнил кубки, и они выпили, пожелав друг другу здоровья, счастья и долгих лет жизни. Потом принесли куриный кебаб, приготовленный в тандуре. Блюдо оказалось таким острым, что буквально каждый кусок приходилось запивать вином. Впрочем, такой же острой оказалась и рыба. Все это время девушка стояла перед ними, двигаясь под легкую мелодию медленно, короткими движениями, словно заводная кукла. Но, когда гости утолили первый голод, музыкант ударил в бубен, и кукла ожила. Ее лицо по-прежнему было бесстрастным, но движения наполнились энергией. Видно это был медитативный танец, подчиненный определенной цели. Перед ними вдруг возник город великолепной архитектуры с дворцами и храмами. По одной из улиц шла процессия, сопровождавшая человека, который что-то нес на спине.

– Ты тоже это видишь? – спросил Али.

– Кажется, да, – ответил Егор.

Музыканты заиграли другую музыку, и видение исчезло.

– Показалось, – неуверенно сказал Али. Егор ничего не ответил.

Девушка теперь двигалась в другом темпе. Она становилась на одну ногу, поднимая при этом пятку другой ноги к лону. Держала сложенные ладони перед собой, словно принимая позу просителя, в позе цапли. Поворачивала голову вправо и влево, вынося вперед ладонь, кивая ей, словно, кланяясь. Музыкантов было трое. Один щипал струны, второй бил в бубен, а третий дул в дудку. Музыка становилась все быстрее, зажигательней. Егорку подмывало броситься в пляс с этой девушкой, но круг помоста был слишком мал, и это удерживало его. Девушка подпрыгивала, семенила ногами, что-то невидимое поднимала с земли и бросала, тряся после этого кистями рук, словно стряхивая остатки. Совершала быстрые движения бедрами.

Между тем над озером опустилась ночь. Подавальщики зажгли светильники. В отсветах призрачного света казалось, что перед ними танцует пери.

– Ты мог бы узнать насчет девушек, – попросил Егор, – а то мне чего-то неловко.

Али поманил администратора. Когда тот приблизился, спросил:

– Мой друг интересуется, входят ли девицы в стоимость ужина?

Лицо администратора приняло обеспокоенное выражение.

– Он шутит, – поспешил вмешаться Егор, – мы говорим о дополнительных услугах.

Администратор облегченно вздохнул, было заметно, что шутка ему пришлась не по нраву.

– Конечно, господа, когда пожелаете. Все девушки в вашем распоряжении.

Принесли перемену блюд, еще один кувшин вина. Когда гости насытились, произошло это через час, еду со стола убрали, но появились фрукты и сладости. А за ними вошли девушки. Одна другой красивей. Завидев их Егор сказал:

– Все брат, рая мне не надо, здесь все есть. И ты, как хочешь, но я остаюсь здесь, возможно навсегда. Даже если прямо сейчас появится небесное воинство, так сказать рать святая и крикнет мне – брось ты мир, живи в раю, я скажу не надо рая. Чур, вот та, что в середине моя.

 

Юз Асеф

Уходили под утро. Над озером клубился туман. Администратор помог сесть в лодку покачивающимся клиентам. Пригласил приезжать почаще, он был доволен щедрой оплатой.

– Вы можете объяснить лодочнику, куда нас везти, – спросил Егор у администратора.

– Не беспокойтесь, – ответил администратор, – его прислал вместо себя Муса, он знает, куда плыть. Доставит в лучшем виде. Хотя, вы могли бы и у нас отдохнуть, дождаться рассвета.

– Нет, нет, – запротестовал Али, с вашими танцовщицами отдых невозможен. С нас достаточно.

– Я бы так не обобщал, – возразил Егор, – но будь по-твоему, не могу тебя одного отпустить на ночь глядя, да еще по воде.

– Не надо тревожиться, мы пойдем по воде, аки по суху, – произнес, не оборачиваясь, лодочник.

– К тому же вот, вот рассветет, – добавил Али, удивившийся словам лодочника.

Дунгах уже скрылся из виду, плескалась вода за бортом. Небо начинало светлеть, но туман был еще такой густой, что казалось, они плывут в небесном облаке.

– Как он ориентируется? – подумал Али о лодочнике.

– Я это озеро знаю, как свои пять пальцев, – ответил лодочник.

Али показалось, что этот голос он где-то слышал.

«Разве я это сказал вслух, – подумал он. – Что за город, все время мерещатся знакомые люди».

– Как повеселились, господа, вам понравилось? – вдруг спросил лодочник.

Али хотел осадить не в меру любопытного лодочника, но тот обернулся, улыбаясь Али, как доброму товарищу.

– А, это ты, – сказал Али, ничуть не удивившись, все чувства были притуплены вином и бессонной ночью.

Но удивился Егор.

– Вы что знакомы? – спросил он.

– Можно и так сказать, – заметил Али. – Познакомься, Егор. Этого лодочника зовут Иблис. Но я бы его назвал занозой в заднице, если бы не был хорошо воспитан.

– Вообще-то ты уже назвал, но я не стану обижаться, – сказал лодочник.

– Иблис… где-то я слышал это имя. Кто он?

– Лучше этого не произносить вслух. Я тебе потом объясню, когда он нас до берега довезет. Если довезет, конечно. У меня такое чувство, что веселье еще не кончилось. Куда на этот раз везешь, лодочник?

– Этот малый похож на караванщика, наверное, он и перевозками подрабатывает, – зевая, сказал Егор. – А ты говоришь загадками, друг мой. Но я не в том состоянии, чтобы их разгадывать, я вздремну пока, глаза закрываются.

Егор откинулся на сиденье и затих.

– Есть одно очень важное дело, – заговорил Иблис, – нужна твоя помощь.

– Что опять кого-то изнасиловал? – спросил Али.

– Вообще-то я никого не насиловал. Это было недоразумение. К тому же, на этот раз нужна помощь, главным образом, твоего друга. Он хорошо себя зарекомендовал, когда освобождал тебя из каменной ловушки.

– Как мудрено ты выражаешься.

– Хорошо, пусть будет – проявил.

– Так значит, это все-таки была ловушка, и ты, наверное, ее подстроил.

– А ты, что думал. Можно безнаказанно таскать чужие сокровища из пещеры. Но не будем ворошить прошлое. Как сказал твой друг: «Прошлого не изменить». Или как там?

– Он сказал – «Вчера, которое прошло, и завтра, которое неизвестно».

– Господа, мне лестно, что вы говорите обо мне, – вмешался Егор, – но почему в третьем лице? Я же здесь. О присутствующих не говорят в третьем лице. К тому же это слова Юза Асефа.

– Простите благородный Егор, – сказал лодочник, – я думал, что вы спите. А когда человек спит, он не присутствует. Он находится далеко. Так далеко, что и представить страшно. Ибо сон, – есть упражнение в смерти.

– Хорошо сказал, – оценил Али. – Только давай без намеков. Егорку этим не испугаешь. И почему ты с ним на вы, а мне тыкаешь. Не уважаешь? И вообще, приставай уже к берегу, что-то мне не нравится этот разговор.

– Ну что ты, благородный Али, как же я могу не уважать тебя? Просто мы уже с тобой коротко знакомы. Можно сказать, брудершафт пили.

– Брудершафта никакого мы не пили. Мы пили водку. Что это за брудершафт такой?

– Это не важно. Вам, господа, выпала миссия чрезвычайной важности, – торжественно сказал Иблис.

– Спасти человечество? – пошутил Егор.

– Может быть.

– Хорошо, только не сегодня. Мы сегодня выбились из сил. Я не знал, что это так выматывает.

– Да, – ухмыльнулся Иблис, – это выматывает, ибо сказано – если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться. Я вам сочувствую, однако другого времени у нас не будет.

– У нас полно времени, – возразил Али, – приходи завтра, когда мы выспимся. Тогда, возможно, мы рассмотрим твою просьбу. И подай прошение, как положено, по всей форме, через секретаря. Хотя, я даже не знаю, почему я разговариваю с тобой, после всех твоих подлостей. Причаливай уже к берегу.

– Как прикажете, господа, – послушно произнес Иблис, и лодка тут же стукнулась о деревянную пристань.

– А где наша гостиница? – спросил Али. – В этом тумане ничего не разобрать. Ох уж мне эта жизнь на воде.

Они выбрались из лодки и стояли, озираясь вокруг.

– Это ничего, пойдемте, я вас провожу, – сказал Иблис, шагнул из лодки и пошел вперед.

Али стоял в нерешительности.

– Кто это такой, – спросил Егор, – что за странные у тебя знакомые объявились в Индии?

– Как тебе сказать?

– Ну, скажи как-нибудь, можешь в стихотворной форме.

– Это тот, кого называют князем тьмы.

– Князь тьмы? Черт что ли?

– Можно так сказать, – черт, дьявол, сатана, Вельзевул, демон, Иблис, Люцифер. Нечистая сила, одним словом.

– Господа, вы идете? – донесся голос из тумана. – Можете потеряться.

– Пошли, что стоим, – сказал Егор, от его сонливости не осталось и следа.

– За чертом?

– Ну да, интересно же.

– Ладно, идем. Только я тебя предупредил.

Они двинулись в сторону, откуда звучал голос Иблиса, и вскоре увидели очертания его фигуры. Шли довольно долго. Али уже понял, что Иблис ведет их не к гостинице. Но делать было нечего. Кругом было все незнакомо. Изменились дома, появились другие храмы, дворцы. Они возникали в тумане, как миражи, и вновь скрывались за густой пеленой.

– Это здесь, – сказал Иблис и открыл дверь в воротах какого-то дома. Вошли и оказались во внутреннем дворике. Там стоял человек, лицо его было закрыто на манер бедуинов. Только глаза сверкали. Иблис кивнул ему, как доброму знакомому и сказал:

– Я выполнил твою просьбу. Я их привел.

– Спасибо, – сказал человек, – я буду должен.

– Ты мне ничего не должен, ибо я тоже хочу внести свою лепту, – возразил Иблис, – пусть он знает, что и я приложил к этому руку.

– Ты ждешь воздаяния? – спросил человек.

– Нет, я сделал это бескорыстно. Но может быть, он заступится за меня, когда придет время. А теперь я покидаю вас, до скорой встречи.

Человек открыл лицо.

– Добро пожаловать, друзья мои, – сказал он.

– Ты узнаешь его? – спросил Егор вполголоса.

– Да, – сказал Али, – этот человек подметал двор в зиярате Юза Асафа. Хотя он мне еще кого-то напоминает.

– Вот именно. Интересно, куда мы в этот раз полетим? Послушай, Назар, – сказал Егор, – не знаю, зачем ты здесь, но я слишком много сегодня выпил, и летать не намерен. Эти полеты неблагоприятно отражаются на моем желудке. Скажу прямо для полной ясности, меня может стошнить. Не хотелось бы. И ужин, и вино были великолепны.

– Назар, – вспомнил Али, – ну конечно, Назар. Давненько не виделись. Кого на этот раз охмурять станешь? Неужели обоих сразу! Гляди, не надорвись.

– Ты мне не рад хафиз? – спросил бедуин.

– А ты думаешь, я забыл, как ты обошелся со мной в раю. Как вспомню, так дрожь пробирает. Снег, холод собачий, а я голый под шелковой простыней.

– Не будем ворошить прошлого, – сказал Назар, – я вас не за этим позвал.

– И как вы спелись, – не унимался Али, – с этим нечистым. Прямо таки в унисон говорите. Чуть что вспомнишь, так сразу – не будет ворошить прошлого.

– Вообще-то он все слышит, – заметил Назар.

– Ладно, пусть будет немытый, но это дела не меняет.

– А ты знаешь такую русскую пословицу, – сказал Назар, – кто старое помянет, тому глаз вон.

– Егор ответь ему, – попросил Али.

– А, кто забудет, тому оба, – сказал Егор.

– Надо же, – удивился Назар, – а продолжения я не знал.

– Оставим народные мудрости в стороне. Говори, зачем мы тебе понадобились? – сказал Егор. – Только сразу предупреждаем, своей религиозной принадлежности ни он, ни я не собираемся менять.

– Так поэтому и выбор пал на вас.

– Не заливай, – попросил Али.

– Чего ж тут заливать. По-моему, вы сегодня залили глаза в полной мере. Об ином я из присущей мне скромности, умолчу.

– Чей выбор? – спросил Егор.

Назар воздел глаза горе.

– Пошли, Егор, – сказал Али, – не видишь разве, он над нами потешается.

– Ну, хорошо, – сказал Назар, – не он лично, а через наше посредничество. Я вас рекомендовал. Дело очень серьезное. И обсуждению не подлежит, вы не можете отказаться. Может быть ваше участие не понадобится, возможно, все обойдется. Мы приняли все меры. Но один из неблагоприятных вариантов, то есть, самый худший – приведет к той ситуации, когда понадобится ваша помощь. Иблис сказал, что только вы с этим справитесь и главное здесь помощь Егора.

– Скажи уже наконец что надо сделать. Мы устали, мы хотим спать.

– Надо будет спасти одного человека, его как раз сейчас собираются судить и возможно, приговорят к смертной казни.

– Он виновен? – спросил Али.

– Это зависит от того, как на это дело посмотреть. Формально, да.

– Почему же вам нужен мой друг, а не я? – спросил Али. – Судебные споры по моей части.

– Здесь в ходу другой мазхаб, они придерживаются римского права, в прямом смысле этого слова.

– Мы не играем в эти игры, – сказал Егор. – Мой друг законник. И, если таковы законы, какие бы они не были, он не станет их преступать. И, вообще, мы сейчас ни во что не вмешиваемся. Мы ведем частную жизнь. Между нами говоря, у нас своих проблем хватает. Мы только что еле вырвались из хищных лап очередного мужа моей бедовой сестрицы. Сам понимаешь.

– Понимаю, – неожиданно согласился Назар. – Возвращайтесь в свою гостиницу, отдыхайте.

– Что это ты так легко сдался? – спросил Егор.

– Все предначертано, – ответил Назар.

– Тогда прощай, и привет Иблису. Дорогу-то нам кто покажет?

– Из ворот выйдете, пойдете направо, и все время поворачивайте направо, на всех поворотах и выйдете к гостинице.

– Странно, – недоверчиво заметил Егор, – сюда на лодке везли, обратно пешком. Ладно, разберемся.

– До свидания, – сказал Назар, – извините за беспокойство.

– Лучше скажи, прощай. Сколько сейчас времени?

– Как скажете, … шесть часов.

Они вышли со двора, повернули в указанном направлении, пошли по улице, с недоумением поглядывая по сторонам. Пройдя один квартал. Егор спросил:

– Брат, ты узнаешь что-нибудь? Может быть, я делаю поспешные выводы, но мне кажется, что мы заблудились.

– Узнаю кое-что, но это какое-то другое узнавание.

Навстречу все время попадались люди, которые куда-то торопились, группами и поодиночке. Сделав несколько правых поворотов, они вышли к двухэтажной гостинице, у дверей которой стоял еврей с очень знакомым лицом.

– А его ты узнаешь, – спросил Али.

– Его зовут Енох, – сказал Егор, – он хозяин этой гостиницы.

– Добро пожаловать, – сказал Енох, – ваши комнаты зарезервированы и готовы к проживанию. Бронь Назара для меня дело святое.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Егор.

– Нет, – честно признался Али.

– Мы в Иерусалиме, – констатировал Егор.

– Почему?

– Потому что этот Назар все время все путает. Я из-за него, как-то на кресте оказался. Наверное, он опять перебрал лишку. Эти ангелы слабы по части выпивки. Вернемся назад, пусть доставят нас туда, где взяли, в Шринагар.

– Вообще-то у меня уже нет сил на возвращение, – сказал Али. – Перед нами гостиница, какая разница, где спать. Отдохнем, потом вернемся к нему и разберемся с географией.

– Хорошо, – согласился Егор, – хозяин, веди нам в опочивальню. Бо зело спать хочется. Странно, почему мы не встретили ни одного крестоносца. Их что ли опять вышибли.

– О каких крестоносцах вы говорите? – поинтересовался Енох.

– То есть как? О тех, что пришли освободить гроб Господень.

Енох непонимающе развел руками, но тут же воскликнул.

– Ах, я догадался. Вы имеете в виду людей, приговоренных к распятию. Они, действительно, несут свой крест. То есть каждый свой. Какое удачное и тонкое сравнение. Надо будет запомнить. И оно, как нельзя кстати.

– Почему? – спросил Егор.

– В девять часов начался суд над одним человеком. При неблагоприятном исходе этого дела, он пронесет свой крест, как раз мимо этой гостиницы. Вы сможете наблюдать процессию из своих окон. Они выходят на улицу. Можно сказать, у вас лучшие места в этом театре.

– Какое сегодня число? – спросил Али.

– Двадцать седьмое марта, – ответил Енох, – семнадцатого года правления императора Тиберия.

Друзья переглянулись.

– Я думаю, – сказал Егор, – что нам надо как можно скорее лечь спать. Когда проснемся, все встанет на свои места. Утро, как говорится, вечера мудренее.

– Но сейчас утро, – возразил Али.

– На это мне нечего ответить, но я спорить не стану, – ответил Егор и вошел в дом. Али следом. Они поднялись в свои комнаты и рухнули на кровати. Однако короткий сон, а проспали они до полудня, ничего не изменил в окружающем мире. Они проснулись все в том же гостиничном номере. Когда они спустились вниз, Енох, увидев их, сказал:

– Его таки приговорили к распятию. Процессия уже прошла. Вы пропустили самое интересное. А я вам стучал, но вы спали как убитые, тьфу, тьфу. Теперь, если вы любознательны и у вас здоровое сердце, вы можете пойти и посмотреть непосредственно сам процесс казни.

– Как туда пройти? – спросил Егор.

– Сегодня вы не заблудитесь. Все эти люди идут туда, там много зевак. Идите за ними. Сегодня весь город там.

– А почему ты не идешь?

– Я не могу смотреть на эти вещи. Я очень впечатлительный, потом плохо сплю.

– Пойдем, – сказал Али, – мы должны это увидеть.

– Не люблю я эти распятия. Неприятные ассоциации возникают, – проворчал Егор.

Но Али уже вышел на улицу. И Егору ничего не оставалось, как последовать за ним.

Место казни было оцеплено солдатами, которые едва сдерживали натиск толпы. На вершине холма высились три креста с распятыми на них людьми.

– Тот, что в середине, тебе никого не напоминает? – спросил Егор, – Это же я.

Али озабоченно посмотрел на товарища, потрогал его лоб.

– Друг мой, ты стал заговариваться. Эти перемещения во времени и пространстве нас до добра не доведут.

– Если мне не веришь, – настаивал Егор, – спроси вот у него. Он подтвердит.

– У кого? – повернулся Али и в этот момент увидел стоящего рядом человека. Это был Назар.

– И все-таки вы пришли, – произнес он.

– Из любопытства, – сказал Али, – мы уже уходим. Это то, о чем я думаю?

– Да.

– Назар, – молвил Егор, – скажи этому Фоме неверующему, что это я сейчас на этом кресте подвешен.

– Ладно тебе, – ответил Назар, – каюсь, с кем не бывает, перепутал малость. Фома, кстати говоря, тоже здесь. И тоже, как и вы, прямиком из Индии.

– А ты, кстати, почему здесь, – спросил у Назара Егор, – опять кого-то по ошибке на крест перенес?

– Ошибки здесь нет. Сейчас не время для шуток. На кресте сейчас находится один достойный человек.

– В самом деле, почему же ты его не освободишь? Ты-то со своими возможностями.

– В эту ситуацию мы не можем вмешаться. Он сам себя обрек на мученическую смерть.

– Давно он висит? – спросил Егор.

– Третий час пошел.

– И ты так спокойно об этом говоришь. Будешь смотреть, как он умирает.

Поскольку Назар молчал. Егор обратился к Али.

– Друг мой, ты вооружен?

– Да, и что?

– Пойдем, сделаем что-нибудь.

– Ты видишь, сколько здесь солдат?

– Это ничего. Эффект неожиданности сработает. Они не ждут нападения с тылу. Главное, прорваться сквозь оцепление. Займем господствующую высоту. Освободим этих двух, что на крестах. Одного из них зовут Гестас, а другого Гисмас. Я их знаю. Оба отъявленные негодяи. Нас будет уже четверо, не считая Назара. Иблис, наверное, тоже, где-то рядом околачивается. Иблис, ты же здесь?

– Здесь, я здесь, – прозвучал невидимый и недовольный голос.

– Глядишь, и ученики его присоединятся. Хотя нет, вру. Их то, как раз и нет здесь. Но может, кто из простонародья вмешается. Понимаешь, очень многое зависит от толпы. Власть всегда давит до тех пор, пока народ гнется. При малейшем сопротивлении она тут же осадит назад.

– Успокойтесь, – тоном, не терпящим возражений, сказал Назар. – У нас здесь все под контролем. Почти все. Меры уже приняты. А сейчас расходимся, здесь полно шпионов первосвященника. Встретимся в гостинице.

Друзья повиновались, бросили прощальный взгляд на холм, и ушли, проталкиваясь сквозь толпу зевак.

Енох встретил их, как обычно у дверей гостиницы.

– Я накрыл на террасе, – сказал он, – Назар распорядился. Ну, что там происходит?

– Иди, да посмотри, – мрачно сказал Егор.

– Не могу. Во-первых, гостиницу не на кого оставить. Во-вторых, у меня организмы слабые, я вам говорил.

На задней террасе, где когда-то состоялась стычка с крестоносцами, стоял накрытый белой скатертью стол.

– Это называется, он стол накрыл, – возмутился Егор, – то есть в буквальном смысле накрыл, белой скатертью. И это все?

– Но мы же не можем, есть и пить в то время, когда там страдают люди, – урезонил Егора Али.

– Но это же разные вещи, – возразил Егор. – Не совести меня, я достаточно участлив к чужому горю.

Они сели за стол, и следующие полчаса провели в молчании. Затем появился Назар в сопровождении человека с тюрбаном на голове.

– Знакомьтесь, это Фома, – сказал он и бросил на стол свернутый пергамент. – Я раздобыл копию приговора.

Али и Егор поочередно пожали индусу руку и назвали свои имена.

– Мы живем в Шринагаре, – сообщил Егор, – у озера. Отличное место.

– Рад, что вам понравилось, – сказал Фома, – вы были в храме на горе Соломона? Это я построил.

– Честно говоря, до него еще не дошли. Мы только вчера приехали.

Али во время этого обмена любезностями развернул свиток, покрутил и вернул Назару.

– По-арамейски не читаешь? – спросил Назар.

– Нет.

– Этот пробел в образовании надо устранить. Фома, ты еще не разучился читать на родном языке, – спросил Назар, передавая ему свиток.

Фома взял свиток, развернул и прочел следующее:

Приговор.

«В году 17 правления императора Тиберия, 27 марта в святом городе Иерусалиме, при священнике Анне и первосвященнике Каиафе, жрецах Божьего народа: Понтий Пилат, прокуратор нижней Галилеи, возглавляющий претор, приговаривает Есуа из Назарета к смерти на кресте меж двумя ворами, согласно многочисленному и общеизвестному свидетельству людей, говорящих, что:

1. Есуа – совратитель с пути истинного.

2. Он – мятежник.

3. Он – враг закона.

4. Он ложно называет себя сыном Бога.

5. Он ложно называет себя царем Иудейским.

6. Он вошел в Иерусалимский храм в сопровождении множества людей, несших пальмовые ветви в руках.

Приказывается первому кентуриону Квилию Корнелию отвести его, подсудимого, к месту казни. Запрещается любому человеку, кто бы он ни был, бедный или богатый, препятствовать смерти Есуа.

Свидетели, подписавшие смертный приговор.

Даниил Робани, – фарисей.

Иоанн Робани, – фарисей.

Капет – гражданин.

– Что это меняет, – спросил Фома, – зачем нам этот протокол? Его должны были оправдать. Иосиф подкупил половину судей синедриона.

– История должна знать своих героев, – ответил Назар. – Его должны были оправдать, и сам прокуратор склонялся к этому. Но наш друг вел себя очень дерзко, он не признавал своей вины. Ему надо было покаяться, попросить о снисхождении. Но он даже настаивал на казни, словно, смеялся над синедрионом. Сделав тем самым смертный приговор неизбежным. Но этот вариант мы тоже учли. По просьбе слуг синедриона для него изготовили особый крест с подпоркой, чтобы он мог опираться на нее.

Далее. Казнь была назначена без обычной отсрочки, так как сегодня пятница, а на субботу на кресте никого не оставляют. Он не успеет умереть, но сделается как мертвый, он умеет это делать. Его обучили этому в Индии.

– Я тоже умею это делать, – сообщил Фома.

– Помолчи, не перебивай меня. Я сейчас вернусь туда. Главное, чтобы ему не перебили ноги. Об этом будут просить Анна и Каиафа. Моя задача не допустить этого. Его снимут с креста и положат в склеп, высеченный в скале. Якобы завалят камнем, но оставят щель, в которую ты, Фома, сможешь его вытащить. И забрать его с собой в Индию.

– Между прочим, – сказал Фома, – истины ради я должен сказать, что на помощь ему пришли те, кого он прогнал от себя. Я, ведь, не хотел идти в Индию. Когда я встретил его на брачной церемонии в Андраполисе, в Анатолии, он мне сказал: «Не бойся, Фома, иди в Индию и проповедай там слово, ибо моя милость с тобой». Я ему возразил, пошли, мол, меня куда хочешь, но только не туда. Я не пойду в Индию, как могу я иудей проповедовать индийцам? И что вы думаете, он сделал? Продал меня, как раба, индийскому торговцу Аббану, который искал плотника для царя Гондафара из Таксили. Я строил дворец для царя…

– Довольно, – остановил его Назар, – сейчас не время предаваться воспоминаниям. Я возвращаюсь на место казни. Сегодня пятница. Повторяю. Евреи будут требовать, чтобы никто не остался на кресте. Ибо завтра суббота, священный день для них. Если не поторопиться, то приговоренным к казни перебьют ноги и колени.

– Ему не перебьют ноги, – сказал Фома, – Иосиф договорился с прокуратором. Ему одному заплатили столько, сколько половине судей синедриона.

– Тем не менее, надо поспешить. Прокуратора не было на месте казни. Потом он будет говорить, что произошла ошибка. Знаю я этих чиновников, и деньги возьмут, и дела не сделают. Фома, выйдешь отсюда сразу же после меня. Не надо, чтобы нас видели вместе. А вы двое, оставайтесь здесь. Из гостиницы никуда. За вами придут, если возникнет необходимость.

Назар ушел.

– Кто это такой? – спросил у Фомы Егор.

Фома сделал неопределенный жест.

– Один из его апостолов, правда, я его не помню хорошо. Нас было больше семидесяти человек. Кто-то уходил, кто-то приходил. После того, как я был продан в рабство, появились новые ученики. Но он из наших людей, это точно.

– Командует еще здесь, – заметил недовольный Егор, – из гостиницы никуда! А, может, я хочу пройтись. Кстати, Фома, у меня есть один знакомый, твой тезка, тоже Фома, земляк мой. Здесь служит в храме. Хочешь, сведу тебя с ним, хотя, нет, не получится. А почему ты хочешь забрать Его в Индию?

– Его многое связывает с Индией, – Ответил Фома. – Когда ему было 13 лет, он уже был известен в Иудее своим умом и своими проповедями. Многие хотели породниться с ним. Отдать за него свою дочь. У нас это возраст, когда надо выбирать себе жену. Но Есуа тайно ушел из дома. Вместе с караваном купцов отправился к Инду, чтобы совершенствоваться в божественном слове и изучить законы Будды. Достигнув Инда, он переправился на другой берег и поселился среди ариев. Слава его распространилась по северной Индии. Он прошел страну пяти рек и Раджпутану. Джайниты просили его остаться с ними, но он принял их учение и ушел в Джагернаут, и жрецы Брахмы приняли его. Там он научился читать и толковать Веды, исцелять молитвой, изгонять злых духов из человека. Он прожил шесть лет в Джаггернауте, Раджагрихе и Бенаресе. Все любили его, так как он равно общался с низшими кастами с париями, вайшьями и шудрами. Толковал им священные списки. Но брамины и кшатрии воспротивились этому. Они стали говорить, что великий Прабрахман запретил им приближаться к тем, кого он сотворил из своего чрева и ног. Что вайшьям дозволено слушать чтение Вед лишь в праздничные дни. Что шудрам воспрещается не только слушать чтение вед, но и смотреть на них. Что их долг – вечно трудиться. Но Есуа не слушал их. Он восставал против права людей лишать других людей человеческих достоинств. Бог-отец, – говорил он, – не делает различия между своими детьми. Они все равны, дороги ему. Есуа отрицал Тримурти и воплощение Парабрахмана в Вишну, Кришну и Шиве, и других богов. Он сказал, что Вечный дух создал единую и неделимую душу вселенной, которая одна творит, заключает в себе и оживляет все. Вечный дух один существовал и властвовал от века, и бытию его нет конца. Он изъявил волю и мир явился. Он есть начало чудного существования человека, в которого вдохнул частицы своего бытия. Белые жрецы и воины, узнав о его речах, задумали убить его. Но Есуа, предупрежденный шудрами об опасности, ночью покинул Джаггернаут. Добрался до гор и поселился в стране гаутамидов, где был рожден великий Будда Шакьямуни, среди народа почитавшего единого и величественного Брахму. Там он, изучив язык пали, стал читать священные писания Сутр. Через шесть лет он стал толкователем священных писаний. И тогда он покинул Непал и ушел на запад проповедовать народам… Простите, – перебил сам себя Фома, – я должен идти. Если не увидимся, я на всякий случай, прощаюсь.

Пожав собеседниками руки, Фома ушел. Егор проводил его взглядом и спросил у Али.

– Зачем мы здесь? То есть, я уже в третий раз здесь, но второй случай спишем на рассеянность Назара, и еще на кое-что. Почему сейчас, раз у них все здесь схвачено. И прокуратор куплен, и суд. Почему же бедолага на кресте.

– Сказано же тебе – дерзил судьям.

– Точно, как Сократ. Жаль, очень жаль. Я бы полжизни отдал, чтобы с ним поговорить.

– С кем? С Сократом?

– С Сократом тоже. Эй, хозяин, – гаркнул Егор.

Тут же появился Енох, словно стоял за дверью.

– Подслушивал что ли? – поинтересовался Егор.

– Ни, боже мой, как вы могли подумать такое обо мне!

– Ладно, будем считать, что не подслушивал. Тем более, что скрывать нам от широкой общественности нечего. Как, по-твоему, Енох, разве выражение – накрыть стол, означает накрыть его скатертью? Нет, тогда принеси чего-нибудь, скрась наши ожидания. Вина многолетней выдержки, закусок каких-нибудь.

– Простите великодушно, – виновато возразил хозяин, – Назар сказал, вина вам сегодня не давать. Могу предложить хлеб с простоквашей, чтобы вы подкрепились.

– Этот Назар начинает меня раздражать, – сказал Егор. – Так и быть неси свою простоквашу. Говорят, она хороша при похмелье. Оттягивает.

– Откуда такие познания? – спросил Али.

– Хорезмийцы научили. Они вино пили похлеще твоих монголов. Те вообще, говорят, напиваются до бесчувствия. Я знаешь, о чем подумал, если мы так накоротке с этими ангелами и демонами. Может, нам попросить, чтобы оживили кого-нибудь. Ну, ты понимаешь, о чем я.

– Я уже думал об этом, – тяжело вздохнул Али. – Этого нельзя делать. Это уже будет другой человек. Жизнь, она, брат, как это ни печально, дается всего один раз.

– А вот последователи Будды считают иначе.

– Поэтому ты в Индию подался.

– Да нет, мне-то как раз все равно. Ни жены, ни детей, ни кола, ни двора.

– Я сейчас заплачу, – иронически сказал Али.

– Не надо, а то я тоже расстроюсь. Интересно, а ад существует?

– Нет, конечно, – вдруг услышали они голос Иблиса, – это все попы выдумали. Ад находится на земле. Человек, рождаясь, покидает рай, и оказывается в аду. Где вынужден жить и ежедневно мучиться. А после смерти его просто съедают черви…

– Достаточно, – перебил его Али, – подробностей не надо.

– А вот буддисты сжигают умерших людей, – сказал Егор.

– Я вижу, что ты не на шутку проникся учением Будды Шаккьямуни, – сказал Али. – Иблис, ты еще здесь?

Ответа не последовало.

– Ушел, обиделся, наверное!

Енох принес хлеб и простоквашу в глиняном жбане. При виде этой еды, лица друзей приобрели мученическое выражение. Каждый отпил немного и отломил по куску хлеба.

– Пойдем, пройдемся, – сказал Егор.

– Назар велел сидеть и ждать.

– Пусть у себя дома командует. Пошли.

 

Голгофа

Походил к концу третий час казни. Вопреки ожиданиям, народу меньше не становилось. Зеваки пеклись под палящим солнцем, но никто не расходился. Как друзья ни пытались, но пробиться ближе к кольцу отцепления им не удалось. Люди стояли впритык друг к другу, так плотно, что растолкать их не было никакой возможности.

– Куда? Зачем ты туда рвешься, – урезонивал друга Али. – Ничего не изменишь. Мы опоздали до того, как здесь появились.

Егор с доводами соглашался, и, тем не менее, все время возобновлял попытки прорваться. Отсюда было не разглядеть лиц солдат, стоявших в оцеплении. А Егор надеялся узнать того, кого он подкупил в прошлый раз, когда ему случилось подменить учителя.

Назар ошибался, полагая, что Понтий Пилат не присутствует при казни. Али заметил богато украшенный шатер, стоявший на возвышении, на изрядном расстоянии от толпы. Вообще шатров окрест было много, в них жили богомольцы, которые приходили в Иерусалим со своим скарбом и жильем. На этом же не было никаких знаков, символов или знамен, но, судя по тройному кольцу охраны из числа легионеров, это была важная птица. Полог палатки был приоткрыт, и возле нее стоял человек и разговаривал с тем, кто находился внутри.

– Это Иосиф из Аримафеи, – прозвучал чей-то голос, – где-то здесь должен быть и Никодим.

Али повел головой и увидел рядом Назара. Али ожидал упреков в том, что они ослушались и покинули гостиницу. Но тот больше ничего не добавил. Стоял и смотрел.

– Там Понтий Пилат? – спросил Егор.

– Молодец, догадлив, – похвалил Назар, однако лицо его было строгим.

– Что там происходит? – спросил Али.

– То, что я и предполагал, ответил Назар. – Господи, до чего же я умен и прозорлив. Даже не по себе становится. Иосиф просит прокуратора отдать ему тело для захоронения. Прокуратор не возражает, но дело в том, что Есуа еще жив. Евреи же просят не оставлять преступников на завтра, ибо завтра суббота, и еще день опресноков. Значит, им перебьют ноги и колени, чтобы они быстрее умерли. Потому что скреста нельзя сойти живым.

– Некоторым это удавалось, – словно невзначай заметил Егор.

– Я думал, что мы уже закрыли этот вопрос, – недовольно сказал Назар.

– Нечаянно вырвалось, – сказал Егор. – И как же он поступит, скажи, если ты такой умный?

– Не знаю. Прокуратор в сложном положении. Он не хочет ссориться с Синедрионом, а с другой стороны, Иосиф сделал хороший взнос в казну римского легиона. Почему я и торопился сюда. Пилату неловко, глядя нам в глаза, отказывать.

– Ты не сказал, как он поступит.

– Это зависит от величины благотворительного взноса.

– Может быть, добавить? – предложил Егор.

– У вас есть деньги?

– Мало мало есть.

– Ах да, казна Узбека, но вы немного взяли. Поди уже поиздержались.

– Мы бы взяли больше, если бы не Иблис. Но кое-какое золотишко у нас имеется.

– Поздно уже, взятку надо давать вовремя. Я не думаю, что Иосиф пожадничал. Так, все. Идут. Кажется, решение принято, посмотрим какое.

От палатки прокуратора отделился адъютант. Он сбежал к подножию холма, где стоял кентурион, и передал распоряжения.

Почему-то стало быстро темнеть. Красноватая мгла окутала гору, людей, окрестности, поднялся сильный ветер, земля вдруг содрогнулась. Люди в страхе стали расходиться, послышались испуганнее возгласы, где-то рядом заплакал ребенок. Распятый человек, на кресте которого было написано «Я, царь иудейский», вдруг закричал хриплым голосом:

–  Эли, Эли, ламах шаваххтани.

– Что он сказал? – спросил Егор у Али.

– Не знаю. Назар знает.

– Он сказал – Бог, как ты прославил меня, – произнес Назар.

Было видно, что Есуа уронил голову на грудь.

– Он умер? – взволнованно спросил Егор.

– Да, он умер, – подтвердил Назар, – все кончено.

На холме у столбов с перекладинами началось движение. Палач поил распятых преступников посредством влажной губки, поднося ее на острие копья. Второй палач шел следом и дубинкой перебивал им ноги, чтобы ускорить смерть. Однако, дойдя до «царя иудейского», потрогал его за ступню и качнул головой. Он сделал знак идущему следом солдату, и тот кольнул его острием копья в грудь.

Толпа редела на глазах. Небо затянуло облаками, мгла не рассеивалась, а напротив, словно, сгущалась, в воздухе носились тучи пыли. Это была песчаная буря.

– А где Фома? – спросил Егор.

– Где-то там впереди, с родственниками, – ответил ему Назар и стал быстро уходить.

– Куда ты? – крикнул ему Егор, но тот не ответил, лишь сокрушенно махнул рукой.

– Кажется, ничего не вышло, – пробормотал Егор, – видно, судьбу не обманешь.

Али молчал, не сводя глаз с вершины холма, где в это время снимали с креста мертвого Есуа. Двух других разбойников не трогали, видимо ожидая, пока они испустят дух. На землю упали первые капли дождя, крупные капли. От палатки прокуратора бежал новый порученец к солдатам. В результате его приказаний одно из двух оцеплений было снято. Капли падали все чаще, и вскоре начался ливень. Многие бежали, закрываясь от дождя, чем придется. Вскоре кроме солдат, должностных лиц синедриона и кучки людей, очевидно, родственников или близких казненных, никого не осталось. Друзья подошли к самому подножию холма. Люди, стоявшие там, встретили их недружелюбными взглядами.

– Примите наши соболезнования, – крикнул Егор, превозмогая шум дождя.

Но ему никто не ответил.

– Пойдем что ли, брат, – сказал Егор, – на похоронах, как и на свадьбе, непрошенных не очень жалуют.

– Как же все их планы, – сказал Али, – воистину, человек предполагает, а Бог располагает. Сказано в Коране. Их участь была делом предрешенным. Зачем мы здесь, я так и не понял.

– Наверное, это был последний довод, чтобы обратить меня в христианство, – сказал Егор, – ты-то им полагаю, не интересен.

Он повернулся, чтобы уйти и увидел молодую женщину, стоявшую поодаль и не сводившую глаз с крестов. Ее черный платок сбился с головы, и длинные волнистые волосы тяжелой мокрой ношей лежали на плечах.

– Не нужна ли тебе помощь, сестрица? – спросил Егор, впрочем, не рассчитывая на ответ. Но женщина ответила:

– Нет, спасибо, добрый человек.

– Надо идти домой, – не унимался Егор, – заболеешь. К страданиям сердца прибавятся и физические. Кто у тебя здесь?

– Муж, – коротко ответил женщина.

– Прими наши соболезнования. И все же, лучше иди домой. Посмотри, льет прямо, как из ведра. Тебя, как зовут?

– Мария, – ответила женщина.

– Мария? – удивился Егор. – Надо же, опять Маша.

Али сказал, дернув его за рукав.

– Оставь ее в покое. Дай человеку погоревать. Человека надо оставлять одного в двух случаях – когда он умирает, и когда оплакивает умершего.

– Когда умирает тоже?

– В первую очередь. Потому что смерть – личная вещь. Это очень страшно. Человеку хочется остаться одному, плакать, боятся. А вокруг сидит родня, и он вынужден делать вид.

– Почему же говорят, умер в одиночестве, как пес.

– Это глупое выражение. Твоему Сократу ученики и друзья сослужили плохую службу, не оставив его одного перед смертью.

– Прокуратор ушел, – сказал Егор, указывая на палатку, которую разбирали солдаты.

– Значит, и нам здесь больше делать нечего.

Дождь шел сплошной пеленой. На холме уже никого не было. Тело Есуа унесли какие-то люди. Двух оставшихся казненных также сняли, бросили в повозку и повезли по дороге. Женщина, с которой разговаривал Егор, тяжелой поступью уходила прочь. Друзья последовали ее примеру.

– Жаль момент неподходящий, – сказал Егор, – такая красивая женщина.

– Подожди подходящего момента, траур не вечен, – заметил Али – Правда, я не знаю, сколько он длится у евреев. А такие герои, как ты, на дороге не валяются. Мне кажется, ты ей тоже понравился.

– Думаешь? Интересно, чья она жена? Если душегубца, то вряд ли… не смогу себя превозмочь.

Они продолжали идти за женщиной. Когда она поравнялась с торговыми рядами, из-под навеса выскочила орава ребятишек, обступила ее и стала кричать: «Блудница, блудница»! Егор, подняв с земли ветку, побежал и отогнал подростков.

– Спасибо, добрый человек, – сказала Мария.

– Пустое, – ответил Егор, – не обращай внимания на неразумных детей. Не ведают, что творят. Если хочешь, мы проводим тебя до дома.

– Благодарю тебя, не беспокойся, меня никто не тронет.

Тут же пролетел камень, пущенный рукой какого-то сорванца, и угодил ей в плечо.

– Ничего, – вымученно улыбнулась она, – мне не больно.

– Видишь, тебя обязательно надо проводить, – возразил Егор. – А, чтобы не было лишних разговоров, если ты печешься о своей репутации, то мы просто пойдем сзади.

– Моя репутация такова, что ее уже ничего не испортит, – сказала Мария.

Она пошла вперед, а Егор погрозил веткой мальчишкам, выглядывавшим из-за пустых прилавков. Подошел Али и спросил:

– Ты зачем к вдове клинья подбиваешь. Я же сказал надо выждать положенный обычаем траур.

– И где мне узнать, сколько дней у них траур длится?

– Понятия не имею, я специалист по мусульманскому праву, а не иудейскому. Уймись Егор. Нам не дадут здесь прожить столько дней. Я думаю, что с минуты на минуту нас вернут в Шринагар. Коли мы оказались бесполезны.

– Удивляюсь я, – заметил Егор, – как ты сумел ухватить наши исконные речевые обороты. Будто не я русак, а ты. Но я не об этом. Разве ты не видишь, что женщина подвергается опасности, только что в нее при мне бросили камень. Мы обязательно должны проводить ее.

– Значит, опять я должен спасать женщину, которую могут побить камнями. Ладно, будь по-твоему. Ну, чем же нам еще заняться? Все равно делать нечего, кроме как мокнуть под дождем. Не сидеть же в гостинице и пить вино. Справлять тризну по убиенным людям. Давай прогуляемся по Иерусалиму. Самое время. Еще экскурсовода надо взять, чтобы о достопримечательностях рассказывал. Вот дворец Ирода Великого, а вот гробница царя Давида.

– Ты не путай, гробница царя Давида осталась в Шринагаре.

– Это был храм царя Давида, воздвигнутый по случаю его посещения Индии.

– А насчет тризны – это мысль правильная, – одобрительно сказал Егор. Он шел, стараясь не упустить Марию из виду. Али едва поспевал за ним. Они шли по городу некоторое время, пока не увидели, что женщина, остановившись, поджидает их.

Приблизились.

– Спасибо вам, добрые люди, – сказала она. – У меня нет своего дома в Иерусалиме. Я остановилась на этом подворье. Сейчас буду молиться о муже, а утром пойду к его гробнице. Его должны положить в склеп, специально высеченный в скале и закрыть другой скалой. Мне разрешили прийти завтра с Марией, матерью Иакова, и Саломией, чтобы умастить его тело благовониями.

– Послушай, – сказал женщине Егор, – умершие лишены эгоизма. Им не надо, чтобы их оплакивали. Им от этого хуже, они страдают, видя какое горе испытывают близкие. Наверное, ты голодна. Мы сейчас собираемся поужинать. Ты могла бы разделить с нами трапезу.

После этих словах Мария заплакала.

– Что такое, – испугался Егор, – я тебя обидел?

– Если бы он взял меня на трапезу, ничего бы не случилось, – воскликнула женщина. – Я бы почувствовала предательство, предупредила бы его.

– О чем ты? – насторожился Али.

– Ах, ни о чем. Поздно говорить уже. Он сказал, что там будут только мужчины, и я согласилась не ходить.

– Постой, постой, – сказал Егор, – как звали твоего мужа? Возможно, я был с ним в одной компании, – сказал Егор. – Как сейчас помню, слева Дисмас, а справа – Гестас. Или наоборот. Кто из них?

– Моего мужа звали Есуа, – печально молвила Мария, – на его кресте было написано – царь иудейский.

– Откуда ты? – спросил Али.

– Из Магдалы. Это в Галилее.

Али и Егор переглянулись.

– Ты была одна на казни? – спросил Егор. – А где же все остальные. Те, кто вкушал с ним вечерю, и не вступился за него. Все-таки двенадцать человек, это почти висакЯ с меньшим числом в бой ходил.

– Почему же, там была его мать, его тетка Мария Клеопова, мать Иакова меньшего и Иосии, Саломия, мать сыновей Зеведеевых. Этих двенадцати там я не видела, но там были другие его ученики.

– Почему же ты стояла одна, и ушла одна?

– Они не очень меня жалуют. Не могут простить мне, что Есуа сошелся со мной. Особенно Петр ревновал. Многие считали меня блудницей.

– Мы можем тебе чем-то помочь? – спросил Егор.

– Нет, спасибо вам за участие.

– Мы уходим, – объявил Егор, – а ты знай меру в своем горе. И помни, что когда-нибудь, мы все умрем.

Мария вошла в ворота. Они пошли дальше по улице, в конце которой их взяли в плотное кольцо несколько вооруженных людей. Прозвучали слова.

– Именем царя Ирода Великого, вы арестованы.

– Это вы кому, мне или ему? – уточнил Егор.

– Вы оба арестованы.

– Как и я тоже, – удивился Егор.

– И ты тоже, не пререкайся, следуйте за нами.

– Этого не может быть, – настаивал Егор. – Обычно арестовывают его, – сказал он, указывая на Али, – а я потом ломаю голову, как его вызволить.

Дальнейший разговор происходил в караульном помещении охраны Синедриона. Их допрашивал дежурный судья, которого специально привели.

– На каком основании нас арестовали, – спросил Али.

– Вы обвиняетесь в шпионаже и подрывной деятельности протии Израиля.

– Это какое-то недоразумение. Мы только сегодня прибыли в Иерусалим, даже при желании, мы бы не успели ничего нашпионить, а тем более подорвать.

– Лазутчики доложили, что вы сопровождали женщину легкого поведения.

– И что, это преступление?

– Само по себе нет. Но есть отягчающие обстоятельства. Эта женщина состояла в длительной связи с преступником, распятым сегодня на кресте.

– Говорил я тебе, не ходи за ней, – сказал Али Егорке, – чужие жены до добра не доводят.

– По себе судишь?

– Было дело, еле ноги унес. Но, видно, сколько веревочке не виться, все одно конец будет.

– Сам придумал.

– Нет, это русская народная пословица.

– Откуда знаешь, я не говорил.

– У тебя еще сестра есть.

– Все время забываю.

– Так что теперь с нами будет? – спросил Али у судьи.

– С вами поступят по закону, – ответил судья.

– Это успокаивает, – заметил Али. – И что гласит в этом случае закон?

– Вас распнут, как государственных преступников, – заявил судья.

– Это не больно, – сказал Егор, – я на трех крестах побывал. Зато потом мы сможем носить крест на груди, как символ причастности.

– Что ты несешь, какой причастности, я не собираюсь распинаться ни на каком кресте. У тебя, Егор, что-то с головой стало. Бурная ночь после долгого воздержания плохо сказалась на твоих умственных способностях. И все этот негодяй Иблис. Вечно он мне свинью подкладывает. Интересно, где он шляется.

Голос Иблиса тихо произнес:

– Я бы попросил применительно ко мне выбирать выражения.

– Мы так не договаривались, – сказал Али.

– Но вам же говорили сидеть в гостинице, а не таскаться за чужими женами. Не волнуйтесь, сейчас все исправим.

– Прекратите переговариваться, – сказал судья, пытаясь понять, с кем говорит Али, поскольку его подельник молчал.

– Можно вопрос, – спросил у судьи Егор, – так сказать, последнее пожелание.

– Вам еще рано желания последние заявлять, – ответил судья, – посидите в тюрьме годик, другой. Народ сейчас возбужден. Еще одна казнь в такой короткий промежуток времени будет лишней. Могут волнения начаться.

– Больно он откровенен, этот судья, – заметил Али, – спроси у него еще что-нибудь.

– Ладно. Скажите, судья, а вот этого Есуа, который царь иудейский, кто все-таки сдал вам? А то разное люди говорят, будто бы Иуда, который Искариот.

– Не знаю, не слышал о таком. Это мне неведомо, и вас не касается.

– Как же не касается, если мы по этой статье идем. Скажите, что вам стоит.

– Во-первых, не царь он, а разбойник, индийский шпион. Во-вторых, каждый его шаг в Иерусалиме был нам известен. Его, якобы, тайная вечеря проходила в доме, принадлежавшему нашему агенту. Еще вопросы есть, нет? Тогда прошу в камеру. На рассвете вас казнят.

– Вы же сказали через год, другой.

– Я передумал, слишком вы любопытные. Стража!

– Иблис, – позвал Али.

– Вставайте и уходите, – сказал Иблис.

– Что прямо так вставать и идти?

– Вставайте и идите.

Судья что-то записывал, очевидно протокол допроса. Али, а за ним Егор встали и пошли к выходу.

– Уже уходите? – спросил судья.

– Мы бы еще посидели, – сказал Али, – хорошо бы поболтать о том, о сем. Но дела, знаете ли.

– Счастливого пути, – сказал судья, – передавайте Марии привет, если увидите. Все-таки хороша чертовка.

– И этот туда же, – заметил Али.

На улице их ждала ночь. Они сделали несколько шагов и ощутили толчок под ногами.

– Что это было, – спросил Егор.

– Кажется, опять землетрясение. Куда теперь, знаешь?

– Нет.

– И я нет. Кажется, мы заблудились. Иблис, ты здесь?

Иблис молчал.

– Надо у кого-нибудь спросить, где храм. А от него я дорогу помню к гостинице.

Расспрашивая прохожих, они добрались до гостиницы. Енох встретил их словами:

– Я уже начал беспокоиться, где мои постояльцы? Иуда приходил, вами интересовался.

– На что мы ему понадобились, – насторожился Егор. – Откуда он про нас узнал?

Енох пропустил эти слова мимо ушей и спросил:

– Ужинать будете или вы поели уже?

– Накрывай на стол, – сказал Егор, – только кроме скатерти еще что-нибудь положи. Вина там, хлеба, еще что постное найдется. Траур все-таки.

– Могу предложить опресноки. Правда, с вином их не сочетают.

– Ничего мы будем сочетать, неси.

Енох ушел.

– Посидим, выпьем, помянем человека, – предложил Егор, – потом спать пойдем. Тяжелый денек выдался. Да и ночь предыдущая была нелегкой. Но веселой.

– Так может быть, не будем пить? Сразу спать пойдем.

– Поздно уже, вино несут. Не возвращать же. Интересно, сколько же лет этой гостинице?

Енох поставил на стол кувшин с вином и пресный хлеб.

– Хозяин, – спросил Егор, – сколько лет этой гостинице?

Енох задумался, потом вымолвил.

– Трудно сказать, сколько себя помню, она всегда была. А до меня отец ей владел, и его отец. Если придет Иуда, пустить его к вам?

– А что ему от нас надо?

– А я знаю? Вы же с ним говорили днем.

– Ах этот, Фома индийский, он, что тоже Иуда?

– Он так назвался.

– Выпьешь с нами?

– Благодарю, нет.

Енох оставил их.

Егор сломал печать, разлил вино по глиняным чашам.

– За упокой души мученика Есуа!

– Почему же только за него, давай, за всех выпьем.

– Они разбойники, за них тоже выпьем?

– Были разбойники, а теперь покойники. Мертвых не судят.

– Ладно, только заодно не будем. Вино есть. На всех хватит.

Подняли чаши. В этот момент вместо Иуды появился Назар.

– Все пьете, – укоризненно сказал он, – у людей траур, а вы пьете. Я вас обыскался, где вы были?

– У нас, у русских так полагается, – обиделся Егор, – помянуть надо человека.

– А за чужими женами ухлестывать тоже полагается? – строго спросил Назар.

– Во-первых, я не знал, что она его жена. Во-вторых, я не ухлестывал. Мы с товарищем просто проводили женщину домой. А то в нее камни бросали.

– Ну что же, это меняет дело. Это тебе зачтется, когда ты в христианство перейдешь.

– Я не перейду в христианство.

– Почему, что тебя не устраивает?

– Не хочу, а так меня все устраивает.

– Ладно, – покладисто сказал Назар, – иные неверующие для истинной веры делают больше, чем сами христиане. А теперь, допивайте, что в чашках и мы уходим.

– Это ты оговорился, – заметил Егор – мы допьем вино и ляжем спать. А ты уходишь. Спешить-то уже некуда.

– Еще не все потеряно, – сказал Назар. – Произошла непредвиденная случайность, для исправления, которой вы изначально здесь и оказались. В качестве страховки. Все было спланировано для оправдания Есуа, половина судей Синедриона подкуплена. Но он выбрал казнь. Тогда Иосиф из Аримафеи и Никодим подкупили прокуратора. Через три часа после распятия Пилат со слов своего слуги, объявил Есуа умершим и разрешил его снять с креста по просьбе Иосифа. Но иудеи, чувствуя подвох, потребовали обычной меры. В этих случаях, когда преждевременно снимают распятых, перебивают ноги для быстрой смерти. Ибо обычно смерть при распятии наступает лишь на третий день. Двоим перебили ноги, а когда подошли к Есуа, он был мертв, ибо выглядел, как мертвый, по свидетельству лекаря. Но он был жив. Есуа долгое время жил в Индии, где изучал ранджив-йогу. И умел владеть своим телом в совершенстве. Он погрузился в состояние искусственной смерти. Его сняли с креста, умастили маслами ароматическими и положили в склеп, специально высеченный в скале. И завалили другим камнем, огромным куском скалы. Но сделали это так, что под камнем можно было пролезть и вытащить Есуа и унести. Это должен был сделать Дидим Иуда Фома, который специально был вызван из Индии.

– Как и мы, – заметил Егор.

– Совершенно верно, как и вы. Однако произошло еще одно землетрясение и камень от этого, действительно, закрыл вход в гробницу. Фома не может его сдвинуть с места. Там надо, по меньшей мере, человек десять со специальными приспособлениями. Дело за вами.

– Можно использовать рычаг Архимеда, – сказал Егор.

– Архимеда давно нет, людей собирать некогда. Да и некого. Апостолы в страхе за свою жизнь, попрятались кто куда. Иблис сказал, что ты Егор можешь отодвинуть камень и освободить Есуа, как когда-то освободил Али.

– Было дело, – довольно сказал Егор, – я горжусь этим. Но мне нужны ингредиенты. Где их ночью взять. Селитру надо собирать утром. Она на камнях выступает. Сера опять же нужна.

– Серы у Иблиса хоть отбавляй. Все остальное тоже он добудет. Идите сейчас на Голгофу к гробнице. Фома там. Иблис все туда доставит.

– Мы дорогу в темноте не найдем.

– Енох покажет.

– А вино можно взять?

– Лишняя тяжесть вам ни к чему. Торопитесь, времени мало. До утра все надо сделать. Слуги синедриона утром придут проверить гробницы.

– Послушай, – спросил Али, – неужели вы двое со своими сверхъестественными силами не можете освободить человека. Не даете нам спокойно выпить.

– Нам нельзя вмешиваться самим в это, не имеем права. А помочь хочется. Торопитесь, Фома ждет вас.

* * *

Скала, в которой была высечена гробница, находилась недалеко от Голгофы. На холме, покрытом скальными породами. Собственно, вся эта местность за городскими стенами состояла из таких холмов. Енох довел их до подножия и ретировался, сказав:

– Вверх идите.

Земля была мокрая после дождя и глинистая. В кромешной тьме, скользя, падая и чертыхаясь, они поднялись вверх.

– Как бы кувшин не разбить, – озабоченно сказал Егор, – который раз с вывертом падаю. Извозился уже, как свинья.

– Как ты умудрился кувшин прихватить? – спросил Али.

– Не пропадать же добру. Чай деньги плочены. Опять же Есуа отпаивать понадобится. Кто знает, как его из этого состояния выводить. Очухается ли?

– Куда дальше-то идти, – произнес Али, – мы не вершине.

И вдруг услышал голос Иблиса:

– Левее возьмите. Какой там третий ингредиент был?

– Уголь, – сказал Егорка, – у тебя этого добра тоже должно быть навалом.

– Очень смешно, – огрызнулся Иблис. – Али, просвети своего друга насчет ада. Но я, значит, не ошибся. Держите.

К ногам Егорки с глухим звуком свалился увесистый мешок с готовой смесью.

– Это все хорошо, – сказал Егор, – но мне нужна форма. Иначе все это кончится пшиком. Много дыма, и ничего. Какие будут предложения?

Али молчал.

– Все самому приходиться делать, – тяжело вздохнул Егор. – Значит так, единственная форма, которая у нас есть, она у меня в руках, – он пощелкал ногтем по кувшину. – А мне еще говорят, зачем взял вино.

– До чего же ты умен, – заметил Али.

– Сам удивляюсь, – скромно сказал Егор, – вообще-то я прирожденный инженер. Помнишь, как мы Ладу из башни вызволяли?

– А вот это напрасно, чему тут удивляться. С кем поведешься, от того и наберешься.

От ближайшей скалы отделилась тень, и взволнованный голос человека произнес:

– Кто вы, что вам здесь надо? Уходите, здесь не место для прогулок.

– Ты что ли, Иуда Дидим Фома? – крикнул Егор.

– Я, а вы кто?

– Егор, Али, мы сегодня познакомились.

– Как хорошо, что вы пришли, – воскликнул Фома, – я в отчаянии. Землетрясеньем привалило камень. Я принес бревно, чтобы использовать его как рычаг. Но нет ни одной щели, чтобы его вставить.

– Как я тебя понимаю, Фома, – заметил Егор, – иногда это бывает просто невыносимо. Но ты не убивайся так. Мы сейчас все сделаем.

Огромная скальная глыба, лежала, привалившись к другой скале, где по всей вероятности была высечена гробница. Егор протянул апостолу кувшин.

– Выпей вина, друг.

– Вы с ума сошли, какое вино. Нельзя медлить, давайте попробуем оттолкнуть камень, а, если вы пришли посмеяться, то лучше уходите.

– Постой, Фома, не суетись, – сказал Егор.

Он приложился к кувшину. Вино текло по его щекам. Затем передал кувшин Али.

– Тут еще добрая половина, – сказал Али, взболтнув кувшин, – пей еще.

– Тебе придется выпить все, мне больше не лезет, – сказал Егор.

Фома с отчаянием наблюдал за ним.

– Успокойся, Иуда, – сказал ему Егор, – мне нужен сосуд пустой. А тебе лучше сменить свое имя.

– А что ты против имени моего имеешь? – обиделся Иуда.

– Ничего не имею, честное слово. Оно мне даже нравится. Но тебя впоследствии могут путать с другим Иудой, ну ты знаешь о ком я.

– Нет, не знаю, – холодно сказал Фома.

Али, наконец, оторвался от кувшина, перевел дух и сказал:

– Это был самый долгий и большой глоток в моей жизни.

Он отдал кувшин Егорке. Тот перевернул его, вытряс последние капли. Фома с изумлением наблюдал за ними:

– Этот кувшин, он был полный? – спросил он.

– Почти, в гостинице немного отпили.

– Ну вы здоровы пить. И что дальше? Полведра выпить за один присест. Что вы собираетесь дальше в таком состоянии делать. Сосуд был нужен, видите ли, могли бы просто вылить на землю.

– Это нам как-то не пришло в голову, – сознался Егор.

Егор тем временем полой одежды сушил кувшин изнутри, засыпал в него горючую смесь, прилаживал запал.

– Твой Иблис сюда даже шнур положил, и… – Егор понюхал, – пропитал его нефтью. Отходите в сторону.

Али сделал шаг и почувствовал, что его повело. В кувшине было не менее одного мана вина, на его долю пришлась половина. Он был пьян. Фома не дал ему упасть, подхватил и поволок за ближайший валун. Егорка держался лучше. Оно и понятно, весу в нем было больше гораздо.

– Что вы задумали? – спрашивал Фома, сидя в укрытие. – Твой друг такой большой и сильный, он мог бы в одиночку отвалить этот камень.

– Я ему передам твои слова, – еле двигая языком, ответил Али.

Его неудержимо тянуло преклонить где-нибудь голову. Но прибежал Егор и бросился рядом. Ждали долго, как показалось. Али успел даже заснуть на доли секунды. Потом раздался взрыв. Какой-то глухой утробный. Что-то просвистело, и кругом стали падать камни. На их счастье над головами оказался скальный навес. Фома лежал, вжавшись в землю, и шептал какую-то молитву. Сон Али, как рукой сняло.

– Пошли что ли? – предложил он.

– Что-то заробел я, – ответил Егор, – как бы его не пришибло там. Мне потом отвечать перед всем человечеством.

– Обо мне ты так не беспокоился.

– Ну что ты себя с ним сравниваешь. За тебя мне ничего бы не было, ни одного свидетеля вокруг, а за него со свету сживут. В Шринагар не вернут. Оставят жить среди евреев. Придется обрезание делать.

– Почему-то у мусульман тебя этот вопрос не беспокоил.

– Я слышал, что евреи ортодоксы.

– С чего ты взял.

– Им нельзя есть свинину, они и не едят. А мусульманам нельзя пить вино, но они пьют. Вот я и сделал вывод.

Скалу, закрывавшую вход в пещеру, взрывом отбросило в сторону. Теперь она лежала на земле, ту часть, где был заложен заряд, снесло начисто. Эти осколки падали на них сверху. В склепе, куда они с опаской заглянули, сидел человек весь обмотанный тканями, как мумия фараона. Он был похож на безумного, и все время произносил одну фразу:

– Что это было? Что это было?

Прибежал Фома и бросился к нему, обнимая, обливаясь слезами.

– Рави, ты жив, – восклицал он, – рави, ты жив.

– Может быть, я и был жив, – ответил рави, – но теперь, когда меня поразил гром небесный, я в этом не уверен. В ушах звон стоит, кто ты? Почему ты плачешь?

– Я Фома, рави, Дидим Иуда Фома. Ты жив, какое счастье.

– Вот теперь я чувствую, что жив. Глупый Фома, прекрати плакать. Как ты здесь оказался? А кто эти двое, что стоят у входа. Это римляне?

– Нет, рави. Это они взорвали камень, я не мог открыть вход в пещеру. Землетрясение сдвинуло камень. Если бы не они я не знаю, что было бы.

– Значит, это из-за вас я ничего не слышу, – спросил Есуа. – Вы же могли меня угробить здесь. Довершить, так сказать казнь, начатую римлянами.

– Простите, – сказал взволнованно Егор, – не рассчитал силу заряда.

– Прощаю и благодарю.

– Нам надо уходить, рави, надо торопиться, – суетился Фома. – Много времени потеряно. Лошади ждут у подножия холма.

– Но я не могу идти, – пожаловался Есуа, – они прибили мои ноги гвоздями, и руки, хотя об этом уговора не было. Посмотри на мои руки. А ты меня не унесешь.

– Вот они тебя унесут, рави.

Егор и Али подошли ближе.

– Вы нас обнимите за шеи, а мы вас возьмем под ноги и понесем. Это лучший способ.

– Правильно, – согласился Есуа, – ты кто?

– Я Али.

– Араб?

– Нет, азербайджанец.

– А ты?

– Я Егор, русский.

– Как далеко мое учение распространилось. А что же от вас так вином несет. Разве можно в таком виде приходить в гробницу. Никакого уважения к покойникам.

– Они, рави, только что кувшин вина выпили при мне, – наябедничал Фома. – Пить горазды, но и дело свое знают. Если бы не они, не знаю, что бы делал.

– Ладно, несите, – сказал Есуа, – не мне вас попрекать. А вы вино-то все выпили. Могли бы немного оставить, у меня страшная жажда.

– Может быть, воды, – предложил Фома, – у меня есть фляжка.

– Вода, – зачем-то произнес Али, – я пил ее однажды. Она не утоляет жажды.

– Хорошо сказано, – одобрил Есуа. – И главное, очень кстати.

– Но вы же можете воду в вино превращать, – заметил Егор.

– Было дело, – сказал Есуа, – придется повторить. Но позже выпьем, так сказать. Христос воскрес. А пока несите с Богом. Только распеленайте меня.

Фома шел впереди, указывая дорогу. Али с Егоркой несли Есуа. Спускаться с холма, было еще тяжелей, да еще с такой ношей. Пока проделали весь путь, изошли потом и почти протрезвели. Внизу у подножия холма стояли две стреноженные лошади. Усадили Есуа на лошадь. На вторую взгромоздился Фома Дидим.

– Не оставляйте меня одного с ним, – попросил Фома. – Он еще очень слаб, если свалится мне одному его не поднять.

– Лошадей-то больше нет, – сказал Егор.

– А вы трусцой, мы медленно поедем. Вдруг с ним что, я один не справлюсь, – повторил Фома.

– Далеко бежать-то?

– Не очень, в часе езды отсюда есть роща там, нас будут ждать товарищи, чтобы переправить его дальше. А после я увезу его в Индию. На территории Римской империи ему оставаться нельзя. Евреи и римляне не успокоятся, пока его не прикончат.

Несмотря на свое долгое отсутствие в земле обетованной, Фома неплохо ориентировался на местности, через час они достигли небольшой рощицы. Точнее оазиса, поскольку кругом уже была каменистая пустыня. Но этот час дался им нелегко. Есуа всю дорогу проделал в беспамятстве. Он лежал на лошади. А Егор и Али бежали с обеих сторон, придерживая его, чтобы он не свалился с нее. Когда они достигли деревьев, и сняли его с седла, он пришел в себя. В роще, однако, никого не оказалось.

– Это ничего, – сказал Фома, – мы их видно опередили. Скоро появятся. А вам можно возвращаться. Не знаю, как мне благодарить вас.

– Фома, это ты, – слабым голосом произнес Есуа, – откуда ты взялся?

– Заговаривается, – молвил Фома вполголоса и сказал громче, – Рави, ты в безопасности, но был близок к смерти. Теперь тебя ждет долгая жизнь в этом мире.

– Мир – это мост, – ответил Есуа, – его надо пройти, не задерживаясь надолго. Пройдите по нему, но не стройте на нем дом. Мир – всего лишь час. Тот, кто ожидает час, тот может ожидать вечность. Проведите его в преданности к близким людям, ибо все остальное не имеет никакой ценности. А кто эти добрые люди?

– Это Егор, а это Али, – ответил Фома, – они очень помогли нам, хотя и не из наших, они другого вероисповедания.

– Нет разницы, Фома, какого они вероисповедания, – сказал Есуа, – Бог – отец не устанавливает никаких различий между своими детьми, которые одинаково дороги ему.

– Едут, – сказал Фома, и указал на повозку и группу людей, приближающуюся к роще.

– Я хочу пить, – сказал Есуа, – Фома, ты что-то говорил про флягу с водой.

Фома протянул ему флягу. Есуа сделал несколько глотков и вернул с словами:

– Оставь этим добрым людям воду.

Вновь прибывшие скоро взяли все в свои руки. Один из людей быстро обработал его раны и забинтовал. Есуа уложили в повозку, укрыли. После этого они поехали. Есуа поднял руку в знак прощания. Друзья смотрели ему вслед.

– Пойдем обратно, – сказал Егор.

– Передохнем здесь, – ответил Али, – иначе я свалюсь по дороге от усталости. Там осталась вода?

Егор протянул ему флягу. Али сделал глоток и сказал:

– Это вино.

– Не может быть, – Егор попробовал. – Значит, это была не шутка.

Восток начинал розоветь. Когда повозка и сопровождающие ее люди скрылись из виду, Али лег под деревом и закрыл глаза.

– Вздремну немного, – сказал он, – а потом в путь.

Егор, ни слова не говоря, последовал его примеру.

Они проснулись от солнечного света. Когда открыли глаза, то увидели перед собой широкую спину лодочника. Он причаливал к пристани гостиницы.

– И где этот Назар, – молвил Егор, – хоть бы спасибо сказал.

Вечером они вышли прогуляться. Наняли лодку, а когда сошли с нее, увидели дорожный указатель, на котором было написано название улицы – Йус-Марг. Егор обернулся к лодочнику и крикнул.

– Скажи любезный, как это переводится?

– Улица Иисуса, – отозвался, отплывая лодочник.

Не сговариваясь, направились к зийарату Роза Бал. За оградой некий человек орудовал метлой. Выждали, пока он повернется к ним лицом, переглянулись. Это был Назар.

– Мог бы поблагодарить нас, – громко сказал Али.

Человек отложил метлу и подошел поближе, складывая руки на груди в индуистском приветствии.

– Простите, я не расслышал. Что вы сказали, уважаемые?

– Ты нас уже не узнаешь, – спросил Егор.

– Простите меня, благородные господа, я не понимаю о чем вы, – виновато сказал смотритель, – вы хотели посетить гробницу? Входите, зийаарат открыт.

– Это не он, – сказал Али.

– Одно лицо, – изумился Егор, – только говорит иначе. Да и лет вроде больше.

– И, тем не менее, это не он, – повторил Али. – Такое неведение не изобразишь.

– Он не давал нам повода сомневаться в его талантах.

– Тем не менее, это не он, – повторил Али. – А что, отец, это чья гробница?

– Как, разве вы не знаете, здесь похоронен святой человек Юз Асаф.

– Но эта улица названа именем Иисуса?

– Верно, под этим именем здесь жил Иса Масих – воплощение Будды Бодхисатвы. Он был распят в Иудеи римлянами по навету еврейских святош. Но чудесным образом спасся и при помощи своего верного апостола Фомы ушел в Индию.

– Нет, ты понял, – шепнул Егорка Али, – а обо мне ни слова, и о тебе, кстати тоже.

– Ну почему же, – возразил Али, – тебя назвали Чудесным Образом, тебе этого мало.

– А что, отец, давно ты здесь? – спросил Али.

– Сколько себя помню, – ответил смотритель. – Наша семья ухаживает за этой гробницей уже несколько поколений с самого начала. Меня зовут Джамал.

– Ты мусульманин, верно?

– Да, я мусульманин.

– Ты мусульманин, ухаживаешь за могилой индийского святого, которого христиане почитают своим Богом. Выходит, что здесь сошлись три религии.

– А что тут удивительного, – ответил смотритель. – У каждого свой Бог. И в этом нет ничего плохого. Юз Асаф говорил, что в безмолвии душа может встретиться со своим Богом, и в этом безмолвии – кладезь мудрости. Все, кто вступает в это безмолвие, погружаются в свет и преисполняются мудрости, любви и силы. У этого безмолвия нет ограничений. Это не место, огороженное стенами, или окруженное каменными утесами, или охраняемое мечами людей. Люди всегда носят в себе то сокровенное место, где они могут встретиться со своим Богом. Где бы ни жили люди – на вершине горы, в низкой долине или в тихом доме, – они могут тот час же в любое время распахнуть дверь и найти безмолвие, войти в дом Бога, который в душе. Своего Бога.

– И все-таки мне кажется, что это сам Назар, – шепнул Егор, вслух же сказал, – спасибо, отец, за познавательную беседу. А что делал Иисус после своего чудесного спасения? Чем занимался?

– Он путешествовал по стране, посетил много стран, проповедовал. Он прожил 120 лет, а когда умер, был похоронен, вот на этом месте.

– Откуда это известно?

– Из разных источников. Но главное свидетельство заключено в словах благословенной Аише, жене пророка Мухаммеда. Да будет доволен им Аллах. Пророк однажды сказал ей, что Иисус, сын Марии, дожил до глубокой старости и умер в возрасте 120 лет. Вы не хотите зайти поклониться его гробнице?

* * *

В гостиницу возвращались в полном молчании. Егор лишь заметил, показывая на спину незнакомого лодочника:

– Муса куда-то пропал.

– Я думаю, что он вернулся к основной своей работе, – мрачно сказал Али.

– Какой работе? – удивился Егор.

– Перевозить людей через Стикс, да и зовут его вероятно не Муса, а Харон.

– Это было бы смешно, – заметил Егор, – если бы знать наверняка что это шутка.

Когда они вошли в гостиницу, им навстречу поспешил администратор.

– Господа, вас дожидается посыльный. Сейчас он вернется, отошел куда-то.

– Как же так, – наконец, заговорил Егор, – тысячу с лишним лет человечество поклоняется вознесшему на небо Иисусу Христу, а он лежит здесь, как обычный человек.

– Ну и что. Зато очень хороший человек. Он пророк. И положим, не все человечество ему поклоняется, – возразил Али, – а только его часть. Правда, довольно существенная. Другая его часть поклоняется другому человеку, умершему, как обычный человек. Но ты, друг мой, лучше об этом не рассказывай, где ни попадя. Побить могут.

– Но этот сторож рассказывает.

– Ему можно, тебе нельзя.

– Понятно, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Где этот посыльный?

В этот момент появился человек и вручил им письмо.

Али открыл его и прочел вслух:

– «Егорушка, Али, как я рада, что вы приехали. Человек, который передаст вас это письмо, укажет вам дорогу ко мне. Я вас очень люблю».

– Ну вот, видишь, – произнес Егор, – я же говорил, что она сама нас найдет. Интересно, как она узнала, что мы здесь.

Егор рассмотрел посыльного. Это был средних лет индиец, в длинной рубахе и тюрбаном на голове.

– Кто тебе это дал?

– Одна знатная дама.

– Как ее зовут?

– Имени она мне не сказала.

– А как ты нас нашел. Кто указал тебе дорогу?

– Никто. Я сам. Язык до Киева доведет.

– Что?! Откуда ты знаешь это выражение? – воскликнул удивленный Егор.

– Так сказала госпожа, когда я спросил у нее дорогу. Сначала меня послали забрать браслет от сглаза сына госпожи из храма. Они забыли его, когда уезжали в спешке. Лама сказал, что приходил брат госпожи. Я рассказал ей об этом, и она велела мне найти вас.

– И как это тебе удалось?

– В Лахоре я разыскал гостиницу, в которой вы останавливались, затем караван, с которым вы ушли.

– Где сейчас находится эта госпожа?

– Я не смогу объяснить, могу только проводить вас туда, сами вы не найдете дорогу.

– И ты не знаешь, как ее зовут? – спросил Егор.

– Нет, сахиб. Но люди говорят, – тут индиец понизил голос до шепота, оглянулся по сторонам, – что это верховная жрица Храма Джунглей. Она воплощение Кали – жены Бодхисатвы. Мы молимся на нее и поклоняемся.

– Сегодня мы никуда не поедем, – сказал Егор. – Приходи завтра. Далеко это находится?

– Сюда я добирался три дня.

 

Храм Неба

Три дня спустя друзья, следуя за проводником, вышли из леса на широкую залитую солнцем поляну и увидели перед собой сторожевые башни крепостных стен. Они находились на горном плато, джунгли подходили к самому его подножию. За стенами были видны пагоды и башни храма. Стены окружали большую территорию, но это нельзя было назвать городом.

– Мы пришли, сахиб, – обращаясь к Егору, сказал проводник.

Почему-то он признал его главенство и всю дорогу обращался только к нему. – Это город царей.

– И это ты называешь городом, – спросил Егор. – У нас на Руси городище больше будет.

– Там внутри за стенами есть улицы, дома, храм и дворец правителя, – возразил проводник, – что еще нужно, чтобы назвать городом.

– В самом деле, – поддержал индийца Али, – он прав. Чем это тебе не город?

– Я бы назвал это поселение крепостью, – сказал Егор.

– Ты придирчив, друг мой, – заметил Али, – никак ты волнуешься перед встречей со своей сестрой?

– Сколько лет мы знакомы, а ты все еще плохо меня знаешь, – возразил Егор. – Это нельзя назвать словами – волнуешься перед встречей. Просто я готовлюсь к встрече с человеком, который в любой момент может вывести меня из себя.

– Ты преувеличиваешь.

– Есть немного, – сознался Егор.

В открытые ворота шли люди. Непонятно было, откуда они появляются. Последний час, что они шли по лесу, им не встретился ни один человек.

– Откуда идут эти люди? – спросил Егор.

– Из разных мест. Здесь в округе много деревень. Кажется, проповедь уже идет.

Когда они подошли к храму, оттуда уже выходили люди, переговариваясь и обсуждая что-то.

– Проповедь закончилась, – с сожалением произнес проводник, – жаль, не успели послушать. Это очень интересно.

– Только не говори, что это моя сестра читает здесь проповеди, – сказал Егор, – хотя, с нее станется.

– Ну что вы, сахиб. У госпожи Кали другое предназначение. Каждый, кто видит ее священнодействие, обязуется об этом никому не рассказывать, чтобы не навлечь гнев Шакьямуни. И тем не менее молва о ней плывет по земле и собирает все новых приверженцев нового учения – Натикийа.

– Кто же читает проповеди, – спросил Али.

– Сам господин Натик.

– И о чем же он говорит? Ты слушал?

– Конечно. Он говорит о высшем совершенстве человека. О том, что деяние добра ближнему своему – есть верное средство для слияния с Вечным духом. Тот, кто обретет изначальную чистоту, умирая, получит отпущение своих грехов и право созерцать величие Бога.

– Ну что же, – сказал Егор, – ни один из этих пунктов не противоречит нашим принципам. Да, Али? Я думаю, что мы с ним поладим. Где же он сам?

– Вот он, – сказал проводник, указывая на человека в белой одежде, вышедшего из храма. Он стоял на ступенях и с улыбкой прислушивался к их разговору.

– Господин Натик, я их нашел, – сказал проводник, – это было нелегким делом. Надо известить об этом госпожу.

Егор сказал вполголоса:

– Кажется, он опять вышла замуж или собирается.

– Добро пожаловать в нашу обитель, – сказал Натик, – я счастлив видеть здесь вас. Сейчас позовут вашу сестру. Я ненадолго оставлю вас, чтобы напутствовать паломников, а потом вернусь к вам.

Натик кивнул им и ушел в сторону ворот, где собралась группа людей. Друзья смотрели ему вслед.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Егор.

– Кажется, мы присутствуем при становлении новой религии, – ответил Али и добавил, – или секты. Это уж, как получится. Но все равно интересно. И здесь мне нравится. Кругом горы, красота. Прямо, как в Ленкорани, правда, моря нет.

– Я думаю, что здесь не хуже будет, – сказал Егор, – и этот проповедник производит благоприятное впечатление. Интересно, а деньги у него водятся? А то я этим проповедникам как-то не доверяю. Они все больше норовят чужое к рукам прибрать. Ты слышал эту байку про христианских неофитов Анания с женой. Они продали все свое имущество и принесли деньги апостолам, оставив себе немного на черный день. Так, Петр, когда узнал об этом, стал попрекать его и довел бедолагу до того, что тот упал замертво, а следом они и жену его упреками в гроб вогнали.

– На Петра и Мария жаловалась, – заметил Али, – это та, к которой ты клинья подбивал после казни.

– Необязательно напоминать мне об этом. Ошибочка вышла, с кем не бывает. Зато я ее мужа потом спас. Надеюсь, он взял ее с собой в Индию.

Али краем глаза заметил белое облако, летевшее к ним. В следующий миг на Егорке повисла Лада, она была одета в белое сари.

– Егорушка, родной, – восклицала она, – ты меня нашел, братка.

– Тише ты, оглашенная, – отбивался Егор.

Отпустив брата, Лада бросилась к Али и обхватила его. Когда Лада разжала объятия, Али увидел слезы на ее глазах.

– Милые мои, хорошие, какое счастье, что вы здесь. Сынок, иди сюда скорее, смотри, кто к нам пришел.

Оглянулись и увидели индианку, которая вела за руку годовалого мальчишку. Он спешил к матери, перебирая ножками, но, приблизившись, почему-то остановился возле Али, с любопытством разглядывая его. Али присел и протянул к нему руки. Малыш вдруг засмеялся и пошел к нему.

– Слушайте, действительно похож, – сказал Егор, – просто одно лицо, как его зовут?

– Пока у него нет имени.

– Почему. Нешто можно дитя без имени.

– Вас ждала. Чтобы наречь и заодно именины справить.

– Иди сюда, племянник, – Егор поманил ребенка.

Али попытался отдать ему мальчика, но не тут-то было, малыш вцепился в его одежду и не думал отпускать.

– Видал, теперь не открестишься, – засмеялся Егор. – Вино-то у тебя есть, сестра? Отметить надо встречу, кстати, мы тебе привезли приданое. Если ты вдруг соберешься замуж. Немножко, правда, потратили. Дорожные издержки. Так есть здесь вино, ли нет? Райское местечко ты себе выбрала на этот раз.

– Вина-то, Егорушка, здесь и нет, – сказала Лада, – только чай. Но зато у меня есть хорошая девушка ни примете, индианка, красивая и неглупая. Жаль, что ты так рано женился.

– Нет, ты это слышишь, – возмущенно сказал Егор, – это я-то рано женился. А разве меня кто-то спрашивал?

– Хотя, если ты примешь веру своего друга, – продолжала Лада, – можно еще одну жену взять. Я думаю, что Маша не будет возражать, она же мусульманка. Кстати, где она?

– Маша возражать не будет, – подтвердил Егор, и, обращаясь к Али, добавил, – значит, ты был прав, в раю вина действительно нет, с собой надо брать. Хорошо, что мы так и поступили!