Ленкорань

К деревянной пристани причалила большая парусная лодка. С нее сошел один единственный человек. После этого лодка тут же отчалила, не беря ни попутного груза, ни людей и взяла курс в открытое море. Пассажир, краснобородый мужчина богатырского телосложения в шерстяном плаще и в войлочном головном уборе перекинул через плечо туго набитый хурджин, взял в руки баул и направился к покосившимся воротам, у которых вопреки ожиданию не было стражи. Здесь путь ему преградил амбал, тощий, сутулый малый неопределенного возраста, но скорее молодой, чем старый. Он улыбнулся, кивая головой, приветствуя, дотрагиваясь до лба.

– Добро пожаловать в наш город, господин. Позвольте, я помогу вам. Доверьте мне вашу поклажу.

Прибывший смерил его оценивающим взглядом и заметил:

– Тяжела будет для тебя моя ноша, да и не привык я, чтобы за мной вещи таскали.

– Вы не смотрите на мою худобу, – не унимался амбал, – я жилистый. А вам не к лицу носить свой багаж, на это есть люди простого звания. Позвольте, господин, сегодняшний день не задался, с утра ни одного клиента. Боюсь, жена домой не пустит. Много не возьму за работу, иншаалах один дирхам дадите и то ладно, буду за вас молиться.

– Что же ты, брат, жену так распустил?

– Прошу прощения, – удивился амбал, – это вы, в каком смысле, что-нибудь слышали?

– Сам говоришь, что домой не пустит.

– Да это я так, образно, в смысле недовольна будет.

– А-а, вот оно что, образно, метафора, гипербола, так ты поэт?

– Нет, не поэт, но стихи люблю. Так как?

– Ладно, бери.

Приезжий поставил на землю свой баул. Амбал взвалил его себе на спину, от неожиданной тяжести охнул и согнулся. Тем не менее, виду не подал, пошел быстрым шагом. Однако скоро выдохся, опустил поклажу на землю.

– С непривычки, – виновато сказал он, – давно тяжести не таскал, отвык.

Приезжий отдал ему хурджин, а сам взял баул.

– Пошли, – скомандовал он.

– Спасибо, господин, ваша доброта не знает границ, – витиевато поблагодарил амбал и пошел впереди.

– Куда нести? – поинтересовался он. – Вы к кому приехали, в гости или по делу?

– Тебя как зовут? – спросил приезжий.

– Байрам, – ответил амбал.

– Вот что, Байрам, ты мне лишних вопросов не задавай. Лучше я тебя буду спрашивать. Беюк-базар знаешь где?

– Кто же не знает? Это же можно сказать, сердце нашего города. Это недалеко, – простодушно сказал поденщик, но, спохватившись, добавил, – и не близко.

– А монголы в городе есть? – спросил приезжий.

– Монголы, я даже не знаю.

– Как не знаешь? Здесь разве войны не было?

– Нет, не было. Монголы были, войны не было. Отряд прошел через город. Несколько дней они здесь стояли и потом исчезли.

– Странно, а кто же правит городом?

– Мухаммад-хан. А на Беюк-базаре вам что нужно?

– Хамам мне нужен.

– Значит, вы первым делом в баню. Это хорошо, – одобрительно сказал Байрам. – Только вот незадача, сегодня женский день.

– А мне все равно.

– Вам-то может и все равно, только вас туда не пустят. Помыться не получится. Еще и бока намнут.

Приезжий шел за амбалом с любопытством поглядывая по сторонам.

– У нас здесь не заблудишься, – говорил амбал, – все время прямо, а как в тупик упрешься – направо и в конце переулка – Беюк-базар. Кстати, а мы уже и дошли, вот хамам. Это здесь, перед вами.

– Отлично, – произнес приезжий, – теперь ищем мечеть, напротив хамама должна быть мечеть. Вот она, … а между ними… вот, что мне нужно.

Вывеска над дверью гласила:

Мударрис Али, факих, хафиз .

Наследственные дела, бракоразводные процессы,

взыскание долгов и прочие юридические услуги.

– Закрыто, – сказал Байрам, пробуя дверь, – для обеда вроде рановато.

– Может, мыться пошел? – предположил приезжий, скребя крашенную хной бородку.

– Так сегодня же женский день, я же вам говорил, – возразил амбал.

– Его это не остановит, – заметил краснобородый, – не зря же он рядом с баней контору открыл.

– Я сейчас в соседней лавке узнаю, – предложил носильщик.

– Узнай, – согласился бородач, – только хурджин оставь здесь.

– Конечно. Но вы меня обижаете, – засмеялся носильщик.

В ожидании вестей приезжий огляделся. Между мечетью и баней вдоль улицы тянулся ряд одноэтажных саманных строений, преимущественно мастерских – кузница, гончарная, плотницкая, бербер-хана. Другая перпендикулярная к ней дорога разделяла мечеть и хамам и упиралась в торговые ряды базара, далее виднелись крыши домов, а над ними вдали высились горы, вершины которых покрывал снег.

Приезжий остался доволен панорамой. Город ему нравился. Вернулся Байрам, пожимая плечами.

– Никто не знает, этот человек о своих перемещениях им не докладывает. Они так сказали. Ну, я пойду, господин, а вы подождите.

Получив два дирхама, носильщик благодарно прижал руку к сердцу.

– Если, что, вдруг я понадоблюсь, найдете меня в порту.

Приезжий окликнул его словами:

– Послушай, а как называется этот город?

– Как, – удивился малый, – вы не знаете куда приехали? Ленкорань.

– Если бы приехал, знал бы. Я приплыл – это разные вещи. Но, если это Ленкорань, значит все верно. Значит это тот самый хафиз Али, которого я разыскиваю.

Из соседней лавки вышел мужчина, поздоровался и сказал:

– Добро пожаловать. Господин не желает привести в порядок бороду?

– А что не так с моей бородой? – забеспокоился приезжий, трогая растительность на лице.

– С вашей бородой все хорошо, уважаемый гость, но можно сделать лучше. Совершенству нет предела. Можно подстричь, придать ей красивую форму? Краску освежить, где вы такую хну брали? Это не лучший сорт. Могу также выбрить вам голову.

– А, пожалуй, – согласился приезжий, – куда мне вещи можно поставить?

Брадобрей кликнул помощника:

– Эй, оглан возьми вещи у господина.

Отдав поклажу, клиент сел на деревянный стул с подлокотниками и, закрыв глаза, отдался рукам мастера.

– Голову брить будем? – спросил брадобрей.

– Обязательно.

Мастер вспенил мыльную массу и принялся за работу. Когда, вздремнув немного, клиент открыл глаза, в поднесенном зеркале голова блестела, а аккуратно подстриженная бородка отливала каштановым блеском.

– Хорош, – услышал он одобрительный голос за спиной. Приезжий изменил угол наклона зеркала, и увидел человека в остроконечной шапке с меховой оторочкой.

– Нравится? – спросил он у него.

– Пока не знаю, надо привыкнуть, – ответил Али. – Раньше ты был похож на простого разбойника, а теперь на атамана разбойников.

– Ну что вы, – почему-то обиделся брадобрей, – он похож на вельможу.

– Мой друг шутит, – успокоил его Егор, – сколько с меня?

– Будьте моим гостем, – вежливо сказал брадобрей.

– Спасибо, и все же?

– Один дирхам.

– Я заплачу, – сказал Али, – кажется, мне твой вид нравится. Это твои вещи?

– Скорее твои. Это гостинцы.

Али взял баул, вышел из парикмахерской, подошел к соседней двери, над которой висела вывеска, и отпер замок.

– Добро пожаловать! – сказал он, пропуская гостя вперед.

В конторе друзья обнялись, похлопали друг друга.

– Рад тебя видеть, – сказал Али, – проходи, садись. Плащ не снимай пока. Я сейчас печь затоплю.

– Давай я пособлю, не дело раису печку топить.

– Не надо, садись вот туда.

Егор скинул чарыхи, взошел на деревянное возвышение, устланное соломенными циновками. Здесь было разбросано несколько муттака, и стоял стол на коротеньких ножках. Он опустился возле стола, скрестив ноги.

Помещение конторы было разделено на три неравные части. Справа от двери за перегородкой стоял еще один стол и сиденье. Слева от входа находилась небольшая сложенная из камней и глины печь. Али большим ножом настругал лучины, затолкал в печь и поджег. Когда пламя схватилось как следует, подкинул толстых веток.

– Потерпи, друг мой, – сказал он. – Сейчас будет тепло. Как ты добрался?

– Очень хорошо, без происшествий.

– Давно ждешь?

– Не очень. Хотя успел подстричь бороду.

– А голову зачем побрил. Чай не лето, зима все-таки.

– Даже не знаю. Он предложил раз, другой – я и согласился. А что, не идет мне? Сам сказал, что я теперь на атамана похож.

– Похож, похож, – успокоил его Али.

– А ты где был, в бане?

– Нет, в бане сегодня женский день.

– Какие пустяки. Разве тебя это когда-нибудь останавливало?

Али погрозил Егору пальцем и улыбнулся:

– Не можешь мне этого простить? Пора бы забыть.

– И не надейся, на смертном одре помнить буду.

– Ну что же. Пусть это будет единственным камнем преткновения между нами. Что там на острове? Как Лада? А, кстати, где твоя жена?

– Она в Астаре. У нее вдруг обнаружились родственники, довольно близкие. Чуть ли не двоюродные дяди с тетей. Она осталась погостить. Я обещал забрать ее на обратном пути.

– А когда ты собираешься обратно?

– Это будет зависеть от твоего гостеприимства. Пока не надоем.

– Да по мне хоть век живи.

– Вот и договорились.

– Что-то меня начинает беспокоить судьба Мариам.

– Не беспокойся, у нее все хорошо. Она так обрадовалась, когда родню встретила.

Маленькое помещение быстро нагревалось, Егорка снял плащ:

– А там кто сидит? – спросил он. – Почему его нет?

– Там должен сидеть мой помощник, и он должен был быть сейчас в суде с исковым заявлением. Но я пока не могу позволить себе нанять его. Клиентов мало, поэтому приходиться ходить в суд самому. Ты есть хочешь?

– Не откажусь. А на острове все хорошо. Хасан собирает дань с кораблей, а Лада…

Али открыл дверь, помахал кому-то и показал два растопыренных пальца.

– … а Лада вышла замуж за индийского раджу, сразу же после того как ты уехал.

– Я рад за нее. Надеюсь, этот брак будет удачным. И как они?

– Понятия не имею. Они отправились в Индию.

– Сколько новостей, – задумчиво сказал Али.

– Что же ты хотел, тебя давно не было, мы полгода не виделись. Как обстоят твои дела?

– Да, как тебе сказать?

– А говори, как есть. Не стесняясь в выражениях.

– Ну, если откровенно, то пока не очень. Клиентов мало, дел практически нет.

– А как же исковое заявления, которое ты носил в суд?

– Это старое дело, два месяца уже тянется.

– Деньги есть еще? – спросил Егор.

– На исходе. Эта лачуга стоит десять дирхамов в неделю. Скоро за аренду нечем будет платить. Но ты не думай, что я жалуюсь. Мне заботы интереса к жизни прибавляют. На острове я уже сходил с ума от безделья.

– Ну не скажи, рыбалка там была отменная. Я гуся недавно подстрелил. Как меня Хасановы молодцы зауважали после этого. Кстати, он деньги для тебя передал, сто динаров.

– Деньги не возьму, но все равно, спасибо.

– Понимаю, – согласился Егор.

Дверь открылась, и в помещение вошел мальчик, держа в руках поднос, на котором стояли два глиняных горшочка, помимо этого там лежали перья зеленого лука, редиска, кресс-салат, две свежеиспеченные лепешки и небольшой кувшинчик. Оставив поднос, он пожелал приятного аппетита и удалился.

– Что это? – полюбопытствовал Егор, вдыхая аромат мясного блюда.

– Это пити, суп ленкоранский.

– В кувшине, я надеюсь, вино?

– В кувшине вода колодезная.

– Нет, так не пойдет, – категорически заявил Егор. – А выпить за встречу?

– Я не пью, – сказал Али, – вот уже три месяца.

– Так и я не пью, ровно с тех пор. У Хасана припасы кончились через три недели после твоего отъезда. Ты думаешь, почему я с острова бежал?

– Я думал, меня захотел увидеть.

– Так это взаимосвязано. Можно сказать, это одно и то же. Когда я выпью, я обязательно должен поговорить с тобой. Если я выпил, а тебя нет рядом, то лучше и не пить. Короче говоря, если я сейчас не выпью, то я за себя не ручаюсь. Давай, организуй чего-нибудь. Или мне самому сбегать. Где тут у вас – «за углом»?

– Давай поедим, пока не остыло, – предложил Али, – потом продолжим эту тему.

– Ладно, – согласился Егор, он куражился только для виду.

Когда с едой было покончено, по знаку Али пришел разносчик и унес поднос.

– Ну, как, – поинтересовался Али, – понравилось?

– В жизни не ел вкусней супа, – согласился Егор, – но как насчет вина?

– Возьми себя в руки – укоризненно сказал Али, – на работе пить нельзя. Все- таки ты среди мусульман находишься.

– Так, закрывай лавочку, – сказал Егор, – сам же говоришь, клиентов нет. Чего зря сидеть. Пойдем, отметим встречу.

В этот момент в дверь постучали.

– Входите, открыто, – крикнул Али, но поскольку посетитель продолжал стучать, он встал и открыл дверь. В проеме стояла женщина в длинном черном балахоне. Головной убор полностью закрывал лицо.

– Прошу вас, входите, – пригласил Али.

Посетительница кивнула и вступила внутрь.

– Прошу, садитесь, – предложил Али.

– Нет, спасибо, я постою. Я хотела спросить. Это верно, что вы консультируете и оказываете помощь в наследственных делах.

Женский голос был неожиданно юн.

– Это верно. Что у вас случилось? – спросил Али.

– Сколько вы берете за работу?

– Это зависит от самого дела.

– Сложность в том, что у меня нет денег, совсем.

– Зачем же вы пришли сюда?

– Мне просто больше некуда пойти. Простите.

После небольшой паузы, женщина повернулась, чтобы уйти.

Али тяжело вздохнул и посмотрел на Егорку. Тот пожал плечами.

– Ладно, сестрица изложи свое дело, – остановил посетительницу Али, – консультация бесплатно. Может, я найду решение.

– Кто из вас мударрис Али? – спросила женщина.

Али отозвался.

– Я бы хотела говорить только с вами, – заявила посетительница.

– Этот человек мой товарищ, ты можешь говорить без опаски. То, что ты скажешь, останется только между нами. Но, если у тебя деликатное дело и ты настаиваешь на этом, то я попрошу его выйти.

– Пусть останется, если он ваш товарищ. На улице холодно. Говорят, должен пойти снег. Я рабыня одного человека, он недавно перешел в мир иной. Я родила ему сына. Малышу два года. Незадолго до смерти мой господин дал мне свободу. Он хотел жениться на мне, записать кэбин, но не успел. Теперь старшие жены выгоняют меня из дома. Они не признают меня равной, поставили условие – или я по-прежнему рабыня в их доме, или должна уйти. Идти мне некуда.

– Это неважно, что они говорят, – сказал Али, – у твоего господина есть сын от тебя, он имеет право жить в доме своего отца, поскольку он мал, твоя обязанность находиться рядом с ним.

– Но рабыней, – жалобно сказала женщина.

– Как тебя зовут?

– Сакина.

– Сакина, ты сама только что сказала, что ты уже не рабыня.

– Они порвали и сожгли мою вольную на моих глазах. Я теперь ничего не могу доказать. И я не могу жить с ними. Вы можете мне помочь?

– У твоего мужа водились деньги?

– Спасибо, что назвали его моим мужем. Он был богат. Как дозволяет Коран, он имел четырех жен и много денег. Деньги где-то спрятаны в доме. Я не знаю где.

– Коран не только дозволяет, он еще и обязывает, – сказал Али, – мусульманин обязан проявлять заботу о близких ему людях. Ты должна получить свою долю наследства и долю, причитающуюся твоему сыну, как его опекун. Я могу отсудить для тебя все это. Если я выиграю дело, ты заплатишь мне десять процентов от суммы, которую получишь. Если ты согласна, то я возьмусь за твое дело.

– А, если не выиграете?

– Значит, я ничего не получу.

– Но это же неправильно.

– Это неправильно, – согласился Али, – по правилам я должен получить деньги за работу, даже если не будет результата. Но их у тебя нет. А у меня большое сердце.

– Но я могу отработать, – сказала Сакина, – я могу убираться в вашем доме или здесь.

– Это ни к чему, – сказал Али, – если ты согласна, давай сосредоточимся на деле. Где твой муж оформил твою вольную?

– У моллы Васифа. Здесь недалеко, на базаре он сидит. Я к нему ходила, чтобы он мне дал дубликат. Но он сказал, что в его книгах нет такой записи.

– Ты уверена, что твой муж, как его звали?

– Мешади Гасан.

– Что Мешади Гасан действительно оформил тебе вольную? Не обманул.

Сакина выпростала из складок одежды руку и показала клочок бумаги.

– Здесь подпись моллы. Это все что уцелело от свидетельства. Но клянусь вам, я держала эту бумагу в руках.

– Приходи завтра утром, – сказал Али, – я подготовлю исковое заявление, поставишь на нем подпись. Здесь буду я или мой помощник. Где тебя искать, если понадобишься?

– За базаром, белый дом с флюгером.

– И все четыре жены живут в одном доме?

– Только две, старшие две умерли.

– Сколько ему было лет?

– Сорок пять.

– А тебе?

– Восемнадцать. Спасибо вам большое. Да хранит вас Аллах.

Когда она ушла. Али спросил у Егорки.

– Ну что, будем пить чай?

– Нет, спасибо, я уже напился колодезной воды. Думаю, пора перейти к более крепким напиткам. Если бы эта женщина заплатила, я бы решил, что у меня нога легкая. Где, кстати, твой несуществующий помощник запропастился?

– У тебя нога легкая, и ты приносишь удачу. Я выиграю это дело и получу свои комиссионные. А помощника у меня нет. Я упоминаю о нем для солидности.

– Хочешь, я буду твоим помощником. Мне платить не надо. Буду здесь сидеть.

– Пожалуй, нет. Ты своим видом будешь отпугивать клиентов. Катиб должен вызывать доверие у клиентов, а ты похож на разбойника.

– Ты же говорил на атамана.

– Тем более. Но я могу принять тебя в число пайщиков, оплатишь пару месяцев аренды, и ты в доле.

– Ты шутишь?

– Нет, мне нужен компаньон.

– А что должен делать компаньон?

– Получать деньги, если будет прибыль или нести убытки.

– А работать?

– Работа найдется. Будешь выбивать долги.

– Вообще-то я поохотиться собирался. Слышал, что в здешних лесах звери водятся в изобилии.

– Значит, ты отказываешься?

– Нет, я согласен.

– Тогда, пошли, посмотрим, что это за молла Васиф.

* * *

Пресловутый молла Васиф сидел в небольшой узенькой комнатке между лавкой мясника и пекарем.

– Хорошее местечко себе выбрал он, – заметил Егор, – и хлеб, и еда – все здесь. Интересно, где здесь вино продают.

– Уймись, – сказал Али и вошел к молле.

Это был молодой, но уже тучный, чернобородый мужчина. На голове его возвышалась черная мерлушковая папаха, на запястье висели длинные глиняные четки – символ святости. Перед ним стоял низенький деревянный столик. Вроде тех, на которых раскатывают тесто. Однако здесь лежал Коран, стопка желтой бумаги, калам, чернильница и чашка с песком.

– Салам алейкум, – поздоровался Али.

– Ва-алейкум ас-салам, – ответствовал молла, – чем могу служить? Какое действие желаете совершить?

– Мы представляем интересы одной женщины, – сказал Али, – она была рабыней, однако перед смертью ее господин дал ей вольную. К сожалению, свидетельство затерялось. Ей нужен дубликат, поскольку предстоит тяжба по наследству.

– Вот оно что, – сказал молла.

Радушное выражение его лица исчезла.

– Я догадываюсь о ком вы, она приходила на днях. Не помню, чтобы я выдавал подобного свидетельства.

– Это легко проверить, ведь это реестр, – сказал Али, указывая на толстую прошитую книгу, лежащую по правую руку от моллы, – позвольте мне взглянуть на него.

– А кто ты такой, чтобы я давал тебе читать такой важный документ, как реестр, – вспылил молла Васиф, – идите своей дорогой. Или я покажу вам короткий путь к выходу.

– Что он хочет этим сказать? – удивился Егор.

Он подошел поближе и навис над моллой. После этого молла стушевался и заявил:

– Если вы сейчас же не уйдете, я позову полицейского.

– Не стоит так горячиться, – сказал Али, – мы уже уходим. Ты спросил кто я такой? Меня зовут Али Байлаканский. Я выпускник медресе Табриза, законовед и богослов, знаток Корана, мударрис медресе в Дамаске. Тебя вызовут в суд, как свидетеля и там ты будешь обязан предъявить реестр. Если выяснится, что запись имеется, тебя лишат права заниматься эти делом, а в виду твоего лжесвидетельства, то, возможно и сана. И, пожалуй, я нанесу визит имаму. До свидания. Если вдруг твоя память прояснится, и ты что-нибудь вспомнишь, имей в виду, что моя контора находится возле мечети.

Когда они вернулись в контору, Егор спросил:

– Почему он отрицает.

– Причина может быть только одна, – ответил Али. – Жены его подкупили, если, конечно, Сакина нас не обманывает.

– Понятно. Все на сегодня или еще есть дела?

– Пожалуй, все. Можем идти домой.

– А где ты живешь?

– Я живу у моря.

– Какая прелесть. Не сыпь мне соль на рану. Все время вспоминаю мой дом в Баку. Эх! Надо купить кое-чего к ужину. Кстати, зачем ты ему сказал, где находится твоя контора?

– Человеку всегда надо оставлять лазейку для отступления. Если он не дурак, он сам принесет нам искомый документ. Сколько бы ему не заплатили жены, риск не оправдан, он может потерять возможность заработка.

– Ты сказал нам, значит, я уже компаньон.

– Конечно, я думаю, он больше испугался твоего грозного вида, нежели моих слов.

– А когда я буду выбивать долги? Нам кто-нибудь должен?

– Я думаю, что до этого тоже дойдет.

– Что мы купим на ужин?

– На ужин мы купим все, что увидим.

– И вино!

– И вино, если найдем. Правда, я даже не знаю, у кого спрашивать.

– Предоставь это мне, – сказал Егор и ушел по направлению торговых рядов.

Вернулся он скоро. Али, едва, успел составить форму искового заявления для Сакины. В руках Егор держал соломенную сумку – зембиль, из которой выглядывал укутанный тряпьем предмет, очертаниями похожий на объемистый кувшин.

– Быстро ты обернулся, – заметил Али, – и, главное, не с пустыми руками. Я как-то спрашивал на базаре вино, все руками разводили.

– Тебя порода выдает, – сказал Егор, – в лице благородство, на сахиба похож. Люди опасаются.

– Благородством и ты не обделен, – возразил Али.

– Да, но я иноверец. Меня не боятся. Ну что, мы уходим?

– Да.

* * *

Али снимал часть дома, стоящего на пологом холме. Дом был крайний в ряду других строений и ближайший к пристани. Одну комната с выходом на открытую террасу, с которой было видно море. Преимуществом был свой вход со двора.

– Очень удобно, – заметил Егор, обозревая местности, – до пристани рукой подать. Если что, мы прямиком туда и поминай, как звали. Надо будет купить лодку и держать ее в порту. Когда мы здесь, как следует, набедокурим, так и поступим. В последний раз очень удачно получилось в Баку. Как интересно там твоя княжна поживает, небось, глаза все выплакала.

– Если мне не изменяет память, она покинула Баку раньше нас, – возразил Али.

– Это ничего не меняет, – заявил Егор, – такого героя, как ты, забыть трудно.

– А что, ты собираешься и здесь бедокурить? – поинтересовался Али.

– Я? – удивился Егор. – Да я самый спокойный человек на свете. Это ты всегда умудряешься попасть в историю и меня втащить за собой. Итак, что мы приготовим на ужин. У тебя здесь нет прислуги? Жаль, значит, придется все самим делать. Хасан передал для тебя всякие гостинцы, в том числе копченую осетрину. Ну и вкус у нее, я тебе скажу, пальчики оближешь. Соседи сюда к тебе ходят? А то неудобно получится, если они истинные мусульмане. Мы же вино пить будем.

Егор выложил из корзины баранью ногу, стопку лепешек, большой пучок зелени.

– Я предлагаю, – сказал он, – развести во дворе огонь, устроить очаг, подвесить над ним ногу и по мере готовности срезать с нее куски, как это делали варвары.

– Но мы же не варвары, – возразил Али, – лучше эту ногу нарубить на куски, и приготовить обыкновенный кебаб.

– Мы не варвары, – согласился Егор, – но иногда хочется побыть ими.

– Будь по-твоему, – сказал Али, – ты гость. Главное, чтобы снег не пошел.

Он выкатил из-под террасы два больших речных валуна, видимо оставшихся от строительства дома. Из таких же камней, но поменьше размером были сложены стены. Из камней поменьше устроил скамью, положив сверху доску.

– Приступай, – сказал он.

– А вертел? – спросил Егор.

– Будет вертел, – ответил Али и пошел на хозяйскую половину двора.

Через полчаса во дворе пылал очаг, над ним крутилась баранья нога, перед скамьей стоял низенький собранный наспех столик, где на скатерти лежал круг овечьего сыра, ворох зелени, и стопка лепешек. На деревянной доске тонко нарезанные ломти копченой осетрины, высокие чаши из белой обожженной глины. Кувшин с вином скромно прятался за каменным валуном. Подрумянившуюся поверхность бараньей ноги Егор срезал острым ножом. Когда набралось на одну порцию, Али переложил мясо на краюху хлеба, укрыл зеленью, посыпал рубленым луком с барбарисом. Егор внимательно наблюдал за его действиями.

– Отнесу хозяину дома, пока мы еще не выпили, – пояснил Али и ушел.

Егор продолжил вращать ногу.

– Ничего не поделаешь, – сказал он вслед другу, – обычай – это важно.

Али вернулся, держа в руках огромную айву.

– Это десерт, сосед дал, – пояснил он.

– Садись, – предложил Егор и подал ему чашу, до краев наполненную вином.

– Как бы снег не пошел, – сказал Али, озабоченно поглядывая на небо.

– Да что нам снег, – беззаботно ответил Егор. – Мясо почти готово, пойдет снег, переместимся под навес. Твое здоровье!

Выпили, и Егорка тут же наполнил чаши.

– Не части, – предупредил Али, – еще не вечер.

– Как это не вечер, уже смеркается.

– Это потому что зима, сейчас только четыре часа. В это время я обычно еще на работе нахожусь.

Егор пропустил это замечание мимо ушей, он сказал, заглядывая в чашу:

– Какое замечательное вино, интересно, как оно называется.

– У этого вина нет названия. Местное, здесь в деревнях много виноградников. Все не съедается, а выбрасывать жалко – делают вино на продажу. Сами тоже пьют.

– А как же Коран?

– А Коран им не указ, они только внешне мусульмане. Втайне веру предков исповедуют. Такие же язычники, как и ты.

– Я уже чувствую к ним симпатию. Как вообще этот город? Почему ты здесь решил якорь бросить?

Али улыбнулся.

– Ты стал употреблять морские термины.

– Ну что же делать, бытие определяет сознание.

– Мне здесь понравилось, – сказал Али. – И горы есть, и море. Народ, правда, плутоватый, необязательный. Бакинцы в этом смысле честнее. С кем-то договариваешься, назначаешь время, а он опаздывает на час, на два или вообще не приходит. И главное, потом не чувствует себя виноватым.

– А где монголы? – спросил Егор. – Мы так долго сидели на острове, боясь высунуть нос. А их здесь вроде бы и нет.

– Есть небольшой гарнизон на выезде из города. Они живут в своих шатрах. Казалось бы, их нойон должен был выгнать местного хана из дворца и занять его место, но у них свои правила и устои. И это не может не вызывать определенного уважения. При добровольной сдаче города они обкладывают его данью, оставляют местного владыку и двигаются дальше. Ленкоранский хан так и поступил. Но двигал им не разум, а трусость, он оказался тороплив. Теперь, когда все завоевано монголами, понимаешь, что все было напрасным. Битвы, сопротивления жителей. Погибли сотни тысяч и все это зря. Для жителей Ленкорани ничего не изменилось. Как были под властью хана, так и остались. В идеале оборона должна происходить следующим образом. Правитель не должен закрываться в городе, подставляя мирных жителей. Подступила к городу вражеская армия, ты должен вывести войско в чистое поле и сразиться. Исход этого боя определит, кто будет владеть городом.

– Так здесь все-таки власть монголов, – сказал Егор. – В этом, наверное, можно найти хорошую сторону. Нет худа без добра. На бесчинства местной знати можно пожаловаться монголам.

– Если бы, – возразил Али. – К сожалению, оставив местного правителя, они уже не вмешиваются в его дела, их интересуют только дань.

– Значит, простому человеку, как не поверни, все едино. Куда не кинь, всюду клин. И чего ради было кровь проливать.

– Вот и я об этом. Твое здоровье.

Выпили и стали закусывать.

– А что Лада, действительно, уехала?

– А ты подумал, что я пошутил? – удивился Егор.

Али сделал неопределенный жест рукой.

– Может быть, это вино туманит мой разум, но для меня – это не полный ответ, – сказал Егор, – а может быть, наоборот, надо еще выпить, чтобы тебя понять.

Егор вновь наполнил чаши.

– Попробуй копченой осетрины. Вкус божественный. Мне думается, что подобную рыбу подают только в раю. Это образное выражение, – добавил Егор, – я помню, что в раю ничего нет из выпивки и закусок. Все с собой надо брать. Ты уже говорил. Итак, мыслитель, может быть, уже проронишь словечко.

Однако Али не спешил с ответом. Он выпил вина, попробовал копченой рыбы, одобрительно кивнул головой:

– Я не думал, – наконец сказал он, – что Лада решится на такой серьезный шаг. Этот индийский раджа был мне симпатичен. С другой стороны женитьба была для него единственной возможностью вырваться с острова и освободить себя из плена. Хасан намеревался получить за него выкуп. Но деньги так и не пришли. Он провел в плену больше года. В его положении человек и на козе женится, чтобы получить свободу. А Лада не коза, а очень красивая молодая женщины.

– Что же ты думаешь, на моей сестре он не мог жениться по любви? – с внезапной обидой в голосе спросил Егорка.

– Речь не о ней, – возразил Али, – а о нем, о его мотивах. Я говорю, что он и на козе бы женился, а тут такая красотка. Но я буду счастлив ошибаться. Может быть, это счастливое совпадение.

– Надо думать о хорошем, – назидательно сказал Егор, – и тогда оно исполнится.

– Ты прав, – согласился Али, – не замерз, друг мой?

– Нет!

– Я пойду, затоплю печку в доме, пусть комната прогреется, пока мы тут сидим.

– Помощь нужна? – спросил Егор.

– Сиди, у меня там все заготовлено, дрова сухие и растопка. Я скоро.

С этими словами Али ушел в дом. Оставшись один, Егор снял с очага баранью ногу, подкинул в огонь хвороста, который тут же схватился и вспыхнул пламенем. Затем налил себе еще вина. Поднял чашку в сторону ушедшего Али, словно чокаясь с ним. И медленно выпил.

Их безмятежное существование на острове Хасана могло вызвать зависть у кого угодно. Ни в еде, ни в питье не было ограничений. Три десятка вооруженных до зубов пиратов готовы были выполнить любой приказ Лады, которую почитали, как царицу. Единственное, что стесняло их – ограниченная свобода передвижений. Остров они вскоре исходили вдоль и поперек. Егорке было легче, ибо он нашел себе развлечение в охоте на уток и гусей, прилетавших на остров, и рыбной ловле. Лада была умиротворена тем, что находилась рядом с братом и Али, к которому испытывала сильную привязанность. Но Али выдержал только один месяц, и оставил их при первой же возможности. Егор подозревал, что кроме вынужденного безделья не последнюю роль сыграли еще и разбойники, которым он был вынужден в знак благодарности рассказывать истории.

После его отъезда Лада загрустила и скоро объявила, что принимает предложение индийского раджи и едет в Индию. Хасан был расстроен, теряя выкуп и свою госпожу, но возразить не посмел.

Когда Али вышел во двор, совсем стемнело. Костер пылал, бросая всполохи света на богатырскую фигуру Егорки. Али сел рядом, взял наполненную чашу и сказал:

– Нам не на что жаловаться. Раз мы сидим здесь после стольких передряг. Судьба к нам благосклонна. Когда мы встретились, ты был рабом, а я пленником, прикованным к колесу телеги. Поживем здесь, как ты говоришь, покуролесим, сколько получится, а там видно будет.

– Я не сказал, покуролесим, я сказал – набедокурим.

– Ладно, не будем уточнять, хрен, как известно, редьки не слаще.

– Не слаще, – согласился Егор, – но ядреней.

– Твое здоровье!

– Твое здоровье!

– Пойдем в дом, – предложил Али.

– Рано, так хорошо сидим, – возразил Егор.

– А разве не все выпили?

Егор потряс кувшин и определил:

– Даже до половины не дошли.

– Ладно, тогда сидим.

– А где обещанный снег?

– Будет тебе снег, – пообещал Али, – лечь спать, желательно, до полуночи, мне рано вставать. Завтра у меня дело слушается в суде. До полуночи этого кувшина нам хватит?

– Если не хватит, я еще сбегаю, – обнадежил Егор. – Ты лучше расскажи, как тебе здесь живется, чего ради стоило покидать остров.

– Умоляю, – сказал Али, – никаких рассказов. Давай молча посидим.

– Как скажешь, – согласился Егор, – тогда наливай, а то я без дела долго не могу.

Рано утром, на следующий день, когда Егор вышел на террасу, валил такой снег, что скрывал очертания ближайших домов. В порту качались лодки, облепленные снегом. Моря, вообще не было видно. Слышался лишь его неумолчный шум. Во дворе уже высились сугробы в человеческий рост.

– Ты не колдуешь часом, – поинтересовался Егор у Али, вышедшего вслед за ним. – Снег идет, как и было обещано тобой.

В контору шли по целине, ибо город утопал в снегу. Огромные, высотой с дерево, цветущие кусты роз качались под тяжестью облепивших их снежинок. Слипшиеся, величиной с орех, хлопья продолжали падать с неба медленно и торжественно. Было необыкновенно тихо, поскольку белоснежный покров приглушил все звуки. Контору открыть было нельзя. Али попросил в соседней мастерской лопату и откопал занесенную снегом дверь.

– Судья не приходит так рано, – заметил он, – у нас есть еще время позавтракать и затопить печку. Сначала огонь.

– Я займусь, – сказал Егор.

Али выглянул на улицу и сделал кому-то знак, вновь показав два пальца. Разносчик принес два стакана горячего молока, свежеиспеченную лепешку и сыр с маслом. В печи уже весело трещали дрова. Друзья принялись за завтрак.

– Молла Васиф не пришел, – заметил Али. – Значит, он на кого-то надеется, раз не внял моему предупреждению.

– Может, мне сходить, припугнуть его еще раз, – предложил Егор.

– Если он не боится имама, значит, угрозы не подействуют, сам побежит жаловаться. А, возможно, он сам родственник имама. Здесь клановость в большом ходу. Стоит одному талышу занять должность, скоро вся служба управляется его родственниками. В этом их отличие от азербайджанцев. Наш брат занимает пост и сразу же перестает с тобой здороваться и своим заместителем возьмет кого угодно, хоть армянина, и даже скорее армянина, но только не своего азербайджанца. Ладно, я иду в суд, а ты можешь сидеть здесь. Может все-таки молла придет. Вообще-то надо какого-нибудь шустрого оглана нанять для солидности.

– Почему ты решил, что молла сам должен прийти, может, я все-таки схожу к нему.

– Ладно, – согласился Али, – сходи, только держи себя в руках.

Егор пообещал. После ухода Али он проверил печку, плотнее закрыл дверцу во избежание пожара и отправился на базар.

Из-за сильного снегопада на базаре было мало покупателей. Торговцы расчищали свои места. У многих под навесом стояли маленькие жаровни, у которых они грелись. В одном месте выкладывали свежую рыбу, в другом мясник разделывал баранью тушку, подвешенную на крюк в третьем, в ивовой клети стояли нахохлившиеся куры. Продавец зелени не успевал обметывать свой прилавок, и клубни редиски краснели из-под снега. Подвода с зерном пытаясь развернуться, перегородила дорогу. Копыта лошади скользили, и она не могла стронуть с места тяжелую телегу. Егор не мог спокойно смотреть на мучения животного. Подойдя, он остановил возчика, безуспешно щелкающего кнутом. Затем, взявшись за гуж, поднатужился и передвинул задок телеги на необходимое для успешного маневра расстояние. После этого он взял кобылу за узду, и потащил за собой, выправив положение подводы. Очевидцы происходящего одобрительно загудели:

– Машаллах, машаллах!

Возчик, вцепившись в его руку, тряс в избытке благодарности. Вдруг за спиной Егорка услышал гортанный возглас. Люди вокруг сразу стали расходиться. Обернувшись, Егор увидел за собой трех всадников-монголов. С тех пор как ушел от хорезмийцев, он впервые видел их так близко. Но до этого участвовал несколько раз в коротких стычках с ними. Под плащом у Егорки висел кинжал, но он сохранил самообладание и не потянулся за ним. Двое всадников смотрели на него с любопытством, а третий – видимо, старший, улыбался. В их взглядах не было вражды.

– Молодец, – сказал старший, очевидно, это был комендантский патруль, – откуда такой бахадур взялся?

– В гости приехал к другу, – ответил Егор.

– Откуда?

– Из Баку.

Монгол кивнул, удовлетворенный ответом.

– Приходи к нам служить, – сказал он, – нам такие бахадуры нужны.

– Спасибо за предложение, я сейчас помогаю другу в работе.

– Что делает твой друг?

– Он законовед.

– Такому, как ты, надо саблей махать, а ты бумажки перебирать собираешься.

Он что-то сказал своим товарищам по-монгольски, и те захохотали.

– Надумаешь, приходи, – отсмеявшись, сказал монгол, – вот по этой дороге пойдешь, там наш лагерь. Спросишь юзбаши, меня Кокэ зовут.

– Спасибо, – сказал Егор и отступил в сторону, давая всадникам проехать.

Патруль двинулся дальше, смеясь и переговариваясь. Люди испуганно расступались перед ними. Егор пошел своей дорогой и увидел местного полицейского, который с любопытством наблюдал эту сцену. Когда Егор приблизился, он отступил в сугроб, чтобы дать ему пройти, поздоровался и улыбнулся. В его лице Егор заметил некое подобострастие.

Дверь лавки моллы была занесена снегом, поэтому Егор даже не стал стучать. Очевидно, что там никого не было.

Он вернулся в контору, разворошил угли, подкинул дров и стал ждать возвращения друга.

 

В суде

– Итак, – сказал судья, – слушается дело Ялчина. Тишина в зале!

Залом кади назвал небольшую комнату, где кроме судьи, секретаря, сбира и самого Али присутствовали истец с ответчиком. Последний был рабом, его привел сбир – судебный исполнитель, он же и приглядывал за ним, чтобы тот не сбежал. Сам раб сидел, опустив голову, в ожидании новых напастей на свою голову.

– Секретарь, доложи обстоятельства дела, – сказал судья.

Катиб с готовностью вскочил и начал говорить:

– Житель Ленкорани Ялчин подал иск к этому рабу, о возмещении ущерба за полученные увечья. Ответчик полил водой дорогу перед домом. Ночью ударил мороз, дорога обледенела. Утром Ялчин, идя на работу, поскользнулся и упал, и сломал себе руку.

Истец вытащил из-под плаща и показал забинтованную руку.

– Какую компенсацию ты хочешь получить? – обратился судья к потерпевшему.

– Ай, судья, – сказал истец, – лекарь сказал, что рука будет заживать месяц, я не смогу работать, а мне надо семью кормить.

– Кем ты работаешь?

– Поденщик я.

– Сколько ты зарабатываешь в день?

– По разному, иншаллах и два дирхама в день бывает, и три дирхама.

– Эй, ты, – обратился судья к рабу, – встань, когда с тобой судья разговаривает.

Раб поднялся.

– Назови свое имя?

– Меня зовут Леван.

– Когда говоришь с судьей, добавляй в конце каждой фразы – ваша честь, ты понял меня?

– Да, ваша честь.

– Ты не будешь отрицать того, что из-за твоих действий этот человек сломал руку?

– Нет, ваша честь, не буду.

– Это хорошо. Значит, ты должен ему заплатить за все время его недееспособности. У тебя есть деньги?

– Нет, ваша честь. Я раб, у меня ничего нет.

– Жаль, в таком случае, придется прибегнуть к вире – акту мщения. Согласно закону, истец может нанести тебе такое же увечье. Ялчин, ты согласен с таким решением?

– Нет, судья.

– Ваша честь.

– Нет, ваша честь. Что мне с того, что я сломаю ему руку. Мне деньги нужны.

Али поднял руку.

– Ваша честь, сказал секретарь, – здесь присутствует векиль, советник раба. Вот этот человек.

– Вот как, интересно. Пусть говорит, – разрешил судья.

– Ваша честь, – начал Али, – согласно мусульманскому праву раб является собственностью хозяина, если только он не наделен правом от своего хозяин на самостоятельные действия, то есть дееспособностью и правоспособностью. Этот раб выполнял приказ своего хозяина. Он не мог отказаться от выполнения по своему положению. Ханифитский масхаб трактует в этом случае ответственность хозяина за действия раба. Известен случай, когда праведный халиф Абу-Бекр наказал хозяина за проступок раба. Таким образом, имеется кийас для этого случая.

Судья поскреб бороду, внимательно глядя на Али, и объявил:

– Суд удаляется на совещание.

Однако, вместо того, чтобы уйти самому, он сделал знак сбиру и тот вывел из комнаты истца и ответчика, и показал Али на выход.

Через четверть часа им разрешили войти. Судья зачитал решение:

– Владелец раба обязан платить истцу один дирхем в день в течение месяца. Раб освобожден от наказания.

– Почему не два дирхема, судья.

– Ваша честь!

– Ваша честь, почему?

– Потому что, когда ходишь по улице, не надо разевать рот и глядеть по сторонам. Надо смотреть под ноги. Сейчас зима, скользко не только там, где поливают. Все свободны. Судебные издержки составят десять процентов от суммы иска.

Бросив напоследок на Али взгляд, судья удалился. К Али подошел Леван и стал горячо благодарить его. Истец также одобрительно кивнул ему. К Али подошел секретарь суда:

– А ты с кого получишь плату?

Али пожал плечами.

– То есть, ты ничего не получишь.

– Почему же, – возразил Али, – моральное удовлетворение я получу.

Секретарь хмыкнул и отошел.

В контору Али шел в приподнятом настроении. Небо по-прежнему было пасмурно, но снегопад прекратился. Теперь все таяло под ногами, и он шел, ступая прямо по лужам. Войдя, кивнул Егорке, дремавшему за стойкой, подсел к печке и стал разуваться.

– Насквозь промок, – посетовал он.

– Вообще обувь надо гусиным жиром мазать перед зимой, тогда она не промокает, – подал голос Егорка.

– Где же мне теперь гусиного жира взять, раньше надо было говорить.

– Кто же знал, что ты по лужам шастать будешь, ты бы дорогу выбирал.

– А ты на улице когда был?

– Утром, как пришел.

– Ты сейчас выйди, я посмотрю, как ты дорогу будешь выбирать.

– Ладно. Как в суде все прошло?

– Очень хорошо, я выиграл дело.

– Я нисколько не сомневался в этом.

– Спасибо, друг, а у тебя как дела?

– Я ходил к молле, но там заперто. Сейчас еще раз схожу.

– Не надо. Боюсь, что он теперь не скоро на работу выйдет. Я вызову его повесткой из суда.

– Приходил человек, сказал, что он хозяин этой будки, просил деньги. Я заплатил ему за два месяца вперед. Так, что я теперь полноценный компаньон.

– Очень хорошо, значит, жизнь налаживается.

– Еще приходила вчерашняя женщина, я дал ей подписать исковое заявление, что ты оставил.

– Слушай, у тебя нога, действительно, легкая, – воскликнул Али, – такую ты здесь кипучую деятельность развел.

– Еще я сегодня столкнулся с монголами.

– Надеюсь, ты никому не свернул шею? – спросил Али.

– Нет, напротив, я пришелся им по нраву. И они предложили мне поступить к ним на службу.

– Вот как, – удивился Али, – но, я надеюсь, ты не бросишь своего компаньона? Я обещаю с тобой делиться заработком.

– Ну так делись. Сколько ты сегодня заработал?

– Увы, мой друг, сегодняшний подзащитный был рабом. Я спас ему руку от неминуемого перелома. А денег у него не было.

– Но следующий наш клиент тоже рабыня?

– Там есть деньги. Я выяснил, ее хозяин был купцом, удачливым купцом. Молла Васиф, видимо, получил изрядную мзду, раз не может от нее отказаться.

– Может быть, я все-таки схожу к нему, припугну. Ты же сам сказал, что я буду заниматься выбиванием долгов.

– Егор, поскольку мы с тобой люди пришлые, особенно ты, мы должны вести себя очень осторожно. За нами никого нет. Мы здесь чужие. Все только по закону.

– Пришлые – это обидно, – сказал Егор.

– В Азербайджане говорят – у человека должен быть человек.

– Сколько лет я здесь живу, для меня здесь все родное. А я все пришлый, – не унимался Егор.

– К сожаленью, так устроено сознание людей. Даже, если ты здесь всю жизнь проживешь, но, если ты другой веры, другой крови – останешься инородцем, человеком второго сорта.

– Я думаю, что здесь ты не совсем прав, это зависит от того, кем ты сам себя ощущаешь. Не прав ты и в том, что за нами никого нет, – возразил Егор.

– Интересно, кто же наш покровитель?

– Как кто? А монголы? Половина базара видела, как душевно общался я с монголами. И это половина уже рассказала об этом второй половине. А завтра об этом весь город знать будет.

– Но это же не так.

– Это не так, но выглядит так. И, чем свободнее и смелее мы себя здесь будем вести, тем лучше. Люди будут говорить, что они не зря такие храбрецы – знать за ними кто-то есть.

Али рассмеялся.

– А, если я приму ислам? – продолжал Егорка. – Из любопытства спрашиваю. Меня будут считать своим?

– Как это ни странно, но людей, перешедших в другую веру, не любят еще больше. Исключение составляет случай, когда целый народ переходит в другую веру. А ты, что уже готов стать мусульманином?

– Мне все равно!

– То есть?

– Твой пессимизм в вопросах веры передается мне. Ты ведь ни во что уже не веришь.

– Напрасно ты так думаешь. Конфессии меня больше не интересуют, но я верю. Я верю в Бога – создателя вселенной, господина миров. Бог создал этот мир, установил в нем законы, согласно которым все происходит в мире. Но до морали, справедливости, нравственности ему дела нет. Мы для него ничем не отличаемся от птиц, зверей, рыб. Здесь действуют законы природы. Сильный убивает слабого. Когда на небе собираются облака – идет дождь, когда тучи – гремит гром, сверкают молнии – начинается гроза. Зимой идет снег, а летом палит солнце. Этого нельзя изменить. День сменяет ночь. Лучшие умы создали законы человеческие – не убей, не укради, не обижай слабого. Но эти правила требуют постоянного душевного напряжения, работы, а поскольку человек слаб и ленив, то в мире слишком много зла и несправедливости.

Али замолчал.

– Пожалуй, я все же еще раз схожу к молле Васифу, – после паузы сказал Егор.

– Пойдем вместе, – ответил Али, – заодно и пообедаем. Негоже есть в конторе, а то здесь все уже едой пропахло, несолидно. Кажется, мои чарыхи подсохли.

Проходя мимо торговых рядов, Али с удивлением заметил, что многие в знак приветствия кивают Егору.

– Это как понимать, – возмущенно сказал он, – я живу здесь уже полгода, меня ни одна собака не замечает. А ты вчера приехал, с тобой уже весь базар здоровается.

– А что я тебе говорил, – довольно сказал Егор.

Дверь моллы по-прежнему была закрыта и занесена снегом.

– Не будет его сегодня, – отозвался на вопрос человек из соседней лавки.

Закусочная представляла собой два стола под навесом, прямо на проходе между торговыми рядами. Дровяная плита, установленная глиняными горшочками с пити и небольшой мангал у стены. Мимо шли люди, едва не задевая их.

– Два пити, – заказал Али, – не будем объедаться. Нам еще работать.

– Не будем, – согласился Егор. – А вина у них нет, хотя бы по чашке.

– Вина нет, есть айран. И здесь не место для пития вина. Во всяком случае, не время.

– Кто же в такой холод пьет айран?

– Это ты напрасно, с похмелья помогает.

– А у меня нет похмелья.

– Хорошо тебе, а у меня голова болит.

– Так выпить надо.

– Этот вопрос закрыт. Ты мне клиентов хочешь распугать?

Принесли заказ, и Егор замолчал. Когда они покончили с едой, подавальщик принес чай. Егор удивился, но, обжигаясь, выпил и попросил еще.

– Некоторые мудрецы считают, что чай лучше вина, – назидательно сказал Али, – он также бодрит, но не опьяняет.

– Я в этой дискуссии участвовать не буду, – заявил Егор.

Пообедав, они вернулись к конторе и увидели, что у дверей стоят люди.

– Что такое? – удивился Али.

Приблизившись, он спросил:

– Господа, что вам угодно?

– Нам нужен мударрис Али, – сказал один из них.

– Он перед вами, – ответил Али, – а в чем дело?

– Я собираюсь судиться с одним человеком, – сказал один из них, – хочу, чтобы ты представлял мои интересы. Я заплачу.

– Понятно. А вы? – спросил Али остальных.

– Мы тоже собираемся судиться, – в разнобой ответили они.

– Заходите по очереди, – пригласил Али.

Пропустив первого посетителя вперед, он привлек внимание пекаря из соседней лавки и крикнул ему:

– Халил, ты говорил, что у тебя есть смышленый племянник.

– Очень смышленый, господин факих, читать, писать умеет. Вот он. Эй, оглан.

Из-за спины пекаря выглянул мальчик, испачканный угольной сажей.

– Пусть умоется и зайдет ко мне, – сказал Али.

– Хочешь взять помощника, – озабоченно спросил Егор, – а как же я? Не справился?

– Нет, ты слишком любишь выпить. Шучу, ты мой компаньон, а нам нужен секретарь-порученец. Такого богатыря негоже гонять по пустякам.

В этот день они ушли с работы поздно вечером. Так же было и на следующий день, и всю следующую неделю. Али проводил консультации, составлял исковые заявления, каждый день бывал в суде. В четверг Егорка спросил:

– А выходные нам полагаются?

– У мусульман выходной день – пятница, – ответил Али.

– Значит, завтра – выходной. Это хорошо. Что мы будем делать?

– Пойдем в баню. Завтра мужской день.

– Отлично. А сегодня?

– Сегодня я иду в суд. Слушается дело Сакины. У тебя есть какие-то пожелания?

– Вообще-то я хочу сходить на охоту, – сказал Егор. – Я слышал здесь в горах много диких кабанов. Только на первый раз надо взять проводника, чтобы не заблудиться. Я тут поговорил с одним, кто диких уток продает. Он согласен показать кабанью тропу. Спрашиваю, почему сам не бьешь? Говорит, Аллах не дозволяет свинину есть. Но какая же это свинья. Она только с виду свинья, кабан – это дикий зверь. Пойдешь со мной?

– Может быть.

– Это опасно.

– Тогда пойду.

– Значит, завтра на охоту.

– А как же хамам?

– Утром охота, вечером – баня.

– Ладно, – согласился Али, – только я стрелять не буду. Компанию составлю, на страже постою.

– Тогда я пойду, договорюсь с охотником.

– Хорошо, иди. А я пойду в суд.

– Оглан, – сказал Али мальчику секретарю, – ты все слышал?

– Да.

– Как тебя зовут?

– Муса.

– Сиди здесь и принимай посетителей. Егор скоро вернется.

* * *

– Советник, что-то вы к нам зачастили, – сказал судья.

Это можно было расценить, как некоторое расположение. Али только что с ним поздоровался, но судья не ответил. Он вообще не отвечал на приветствия, чтобы его не заподозрили в симпатии к кому-либо. Этот судья был приверженцем старой школы и принципов судейства. Жил отшельником, дома никого не принимал в полном соответствии с нормами судейской этики. В годы учения в медресе Табриза Али слышал предание о том, что первые мусульманские судьи не могли быть назначены просто по своему желанию. Из жителей правитель выбирал самого достойного, высоконравственного человека. И делал ему предложение стать судьей. Если этот человек соглашался, под различным предлогом его кандидатуру отклоняли. Если он отказывался от судейства, ему предлагали через некоторое время второй раз. Если он вновь отказывался, ему предлагали в третий раз. Если же он и в третий раз отказывался, то его назначали судьей против его воли. Считалось, что он прошел испытания и достоин судить других людей.

– Слушается дело Сакины, – объявил кади, – секретарь огласите предпосылки дела.

Катиб откашлялся и произнес:

– Сакина, рабыня недавно умершего купца. Поскольку купец умер, согласно закону наследования, все имущество купца отошло к его женам, в том числе и рабы. Рабыня купца Сакина подала иск, в котором заявляет о своем праве на часть наследства, поскольку купец перед смертью отпустил ее на волю. Истица и ответчица находятся в зале.

В комнате сидели две женщины с закрытыми лицами. Сакина на руках держала ребенка. Рядом со вдовой сидел дородный мужчина.

– Итак, – сказал судья, обращаясь к ответчице, – ты жена купца.

– Да, судья, я одна из жен, старшая жена.

– Называй меня – ваша честь!

– Да, ваша честь.

– Кто это рядом с тобой?

– Это мой брат.

– Женщина, если твой муж дал свободу своей рабыне, она не может являться наследством. Ты должна ее отпустить.

– Она все врет. Мой муж не давал ей свободу.

– Истица, ты можешь доказать, что твой хозяин отпустил тебя? Где твое свидетельство?

– Эта женщина порвала свидетельство.

– А ты докажи, что я порвала! – воскликнула ответчица.

– Истица, у тебя есть свидетели того, что твой хозяин дал тебе свободу?

– Нет, ваша честь.

– Но если нет свидетельства, как ты докажешь свою правоту?

Али поднял руку.

– Чего тебе? – спросил судья.

– Ваша честь, я представляю интересы этой женщины, – заявил Али.

– Вот как, а я гадаю, почему ты здесь сидишь. Ну, говори, советник, мы тебя слушаем.

– Ваша честь, в реестре моллы должна быть нотариальная запись.

– Должна быть, – согласился судья, – так пусть эта женщина получит копию и принесет ее в суд.

– Она обращалась к нему, но тот отрицает подобную запись.

– Мы не можем основываться лишь на словах истицы – нужен документ.

– Ваша честь, суд может вызвать моллу и потребовать предъявить реестр записей.

– Не возражаю. Секретарь отправьте повестку молле, – распорядился судья.

– Но даже в этом нет необходимости, – продолжал Али, – ваша честь, позвольте мне задать вопрос ответчице.

– Задавай, – разрешил судья.

– Скажи, женщина, что это за ребенок на руках твоей рабыни?

– Этого ребенка она родила от моего мужа, бесстыжая девка.

Судья стукнул по столу:

– Придержи язык, женщина, а то я удалю тебя из зала за неуважение к суду. Продолжай, – последнее слово относилось к Али.

– Как утверждал один из основателей мусульманского права Абу Ханифа, – продолжал Али, – есть несколько способов выходов из рабского состояния, установленных законом. Первое – это прямое освобождение, то есть отпущение раба, публично при свидетелях…

– Не надо перечислять все способы, – прервал его судья.

– Простите. Одним из способов является отпущение на свободу невольницы конкубины, если она родила ребенка от своего господина. Это наш случай. Ответчица только что при свидетелях признала, что этот ребенок является сыном покойного. Таким образом, имеются все основания для того, чтобы считать истицу свободной.

– Суд удаляется на совещание, – объявил судья.

Сбир выпроводил всех на улицу, а через короткое время позвал обратно.

– Доводы истицы судом принимаются, – сказал он, – эта женщина свободна.

– Ну и ладно, – закричала вдова купца, – пусть убирается на все четыре стороны.

Судья приказал вывести жену купца из зала. Сбир немедленно выполнил приказ.

– Ваша честь, это еще не все, – сказал Али, – этот ребенок имеет право жить в доме своего отца, а его мать в данном случае также пользуется этим правом, будучи его опекуном, вплоть до его совершеннолетия. Также им обоим положено ежемесячное содержание из средств купца.

– Принимается, – согласился судья.

– Еще мы просим определить сумму разовой компенсации. Истица шесть месяцев жила в крайней нужде, бедствовала, снимала угол в чужом доме.

– В какую сумму вы определили компенсацию? – спросил судья.

– Мы просим триста дирхамов, – ответил Али.

– Но у нас нет денег, – возразил брат ответчицы, оставшийся в зале.

– Я внесу этот пункт в исполнительный лист, – сказал судья, – но, если у них нет денег, вы ничего не получите. Если заставить выполнить этот пункт, и продать дом на торгах, в первую очередь, пострадает сама истица, оставшись без крова.

– Ваша честь, а, как же я получу плату за свой труд? – спросил Али.

– Это уж ты сам как-нибудь разберешься, умник, – сказал судья и закрыл заседание.

* * *

– Надо заканчивать с благотворительностью, – сказал Али, вернувшись в контору.

– Что такое, – спросил Егор, – опять бесплатно работал?

– Как догадался?

– Мне так показалось. Ладно, закрываем лавочку. Я купил нам одежду для охоты, ты же не будешь бродить по горам таким щеголем. Примерь, если не подойдет, я схожу, обменяю. А потом домой, надо спать пораньше лечь, завтра рано вставать.

– Рано, это во сколько?

– Часа в четыре.

– С ума сошел. Раньше восьми не вздумай меня будить, – заявил Али.

 

В горах

Однако в половине пятого утра, он трясся в седле, проклиная все на свете. Он не думал вставать, однако в четыре проснулся оттого, что заржала одна из лошадей, приведенная проводником. Али попытался заснуть, но не смог из-за возни, затеянной Егоркой, собиравшимся на охоту. Тогда он решил не противиться судьбе.

Они выехали из города, рысью прошли равнину и теперь поднимались в горы. Дорога шла, огибая одну гору, заросшую лесом, другую. Здесь за городом окрест лежал снег, и стоял легкий морозец, но, разогревшись от скачки, холода друзья не чувствовали. Что касается проводника, тот и вовсе казалось не испытывал никаких неудобств от столь ранней прогулки. Он даже умудрялся что-то напевать. Когда поравнялись с третьей горой, дорога пошла круто вверх. Но проводник взял левей в низину. Вскоре послышался шум воды, бьющейся в теснинах. Это была река, берущая начало где-то высоко в горах. Они доехали до нее, и через брод, указанный проводником, перебрались на другой берег. У подножия следующей горы проводник остановился.

– Мы на месте, – сказал он, – поднимитесь на эту гору и спускайтесь с той стороны. Примерно на середине спуска есть заброшенная сторожка.

– Чья сторожка? – спросил Егор.

– Ханская, загонщики в ней оставались, когда хан охотился. Сейчас ему не до охоты. Это будет ваш ориентир. От нее возьмете влево, спуститесь вниз к лощине, там и стойте. Это кабанья тропа. Они пойдут перед рассветом, если пройдут.

– А разве, ты не идешь с нами? – спросил Али.

– Нет, господин. Мне моя жизнь дорога в отличие от вас. Я свое дело сделал, заплатите мне. И иншаалах, когда закончите свое дело, там, где мы свернули с дороги вниз, есть деревня, отсюда видно, вон те домишки на склоне. Там я живу, приходите. Я отвезу вас обратно.

Али посмотрел в указанном направлении и, действительно, увидел вдали темные пятнышки на теле горы. Егор высыпал проводнику в руку несколько монет.

Друзья спешились.

– Бог в помощь, на охоте стойте рядом с деревом, – сказал отъезжая проводник, – если, что залезете на него.

– Как тебя зовут? – крикнул Егор.

– Мардан, – донесся ответ.

– А в гору обязательно лезть, обойти нельзя? – крикнул Али.

– Можно, но так дальше будет, заблудитесь. Я вам верный путь указал.

– О Аллах, что я здесь делаю, – посетовал Али.

Егор, не обращая на приятеля внимания, доставал из заплечного мешка куски обработанного дерева тетиву, вскоре у него в руках оказался сборный лук. Он достал колчан и протянул Али.

– Подержи, пожалуйста.

– Я стрелять не буду, – предупредил Али.

– Не стреляй, просто подержи.

Затем он взял древко, которое привез с собой, достал из ножен широкий обоюдоострый кинжал и стал сноровисто прилаживать его к нему прочной бечевой.

– Что это ты мастеришь? Копье? – спросил Али.

– Рогатину, – ответил Егор.

– А лук на что?

– Стрелой, брат, кабана не возьмешь, стрела ему, что иголка. Только рассвирепеет.

– А зачем же ты его взял.

– Да, мало ли, кабан не пойдет, может, птицу сниму или зайца добуду. Да, и вообще, время неспокойное. Куда ж без оружия.

Егор попробовал рогатину на прочность. Потом с размаху всадил в ближайшее дерево. Вытащил, осмотрел крепление и остался доволен.

– А здесь хорошо, спокойно, – сказал неожиданно Али, – тишина, снег, как будто в мире и нет ничего. Ни войн, ни раздоров.

– Вот видишь, а ты ехать не хотел. Пошли, а то скоро светать начнет.

Егор надел заплечный мешок, перекинул через плечо туго набитый хурджин и пошел вперед в гору.

– Ступай по моим следам, – бросил он.

– Это я уж сам сообразил, – ответил Али.

Лук все же остался у него. Он перекинул его за спину, а колчан повесил на плечо.

Вопреки опасениям подниматься в гору оказалось не так тяжело. Здесь в лесистых горах выпавший снег лежал неровно – островками, которые можно было обойти. Мерзлая комковатая земля не скользила под ногами. Они поднялись на пологую вершину горы, начали спуск с другой стороны, нашли сторожку, заглянули в нее. Это было небольшое приземистое строение, сложенное из речного камня – булыжника. Внутри были устроены деревянные лежанки и печь с выведенной из стены трубой.

– Уютное местечко, – заметил Егор, – жаль времени в обрез, можно было бы сделать привал, позавтракать.

– Знаю я твой завтрак, и чем он кончится.

– Между прочим, – заметил Егор, – Омар Хаям советовал пить вино на заре, чтобы день встретить подготовленным.

– Давно ли ты стал цитировать Омара Хаяма? – заметил Али.

– С тех пор, как с тобой стал знаться.

– Однако зари еще нет.

– Зари нет, но это я так, образно. Не искушай меня, я здесь по делу. Может, вещи здесь оставим? Заберем на обратном пути.

– Не надо, – возразил Али, – имущество мужчины всегда должно находиться у него перед глазами. Тебе что – тяжело нести?

– Мудро сказано, – оценил Егор, – еще говорят – своя ноша не тянет.

Продолжили спуск, пока не вышли на тропу.

– Кажется, это здесь, – сказал Егор. – Ночью снег шел, должны быть следы.

Он повесил хурджин на ближайшее дерево и стал исследовать тропу.

– Есть, – наконец, торжествующе воскликнул он, – смотри.

Али подошел ближе и увидел на снегу следы от сдвоенных копытцев.

– Ну, что? – возбужденно сказал Егор. – Становимся на позиции. Вообще-то его в загон брать надо, человек десять требуется. Обложить и гнать на засаду, но поскольку нас всего двое, положимся на удачу. Станем так, чтобы видеть друг друга. Если что шумни и лезь на дерево. Он на меня пойдет, а тут я его встречу.

– Что уже в засаду? – спросил Али. – Лук тебе отдать?

– Мне он сейчас ни к чему. Пусть у тебя будет. Вообще-то мы его услышим, если секач здоровый – земля под ним гудит.

– Что-то мне эта затея нравится все меньше и меньше, – сказал Али. – Я, пожалуй, вернусь в сторожку, затоплю печку и буду тебя ждать с добычей.

Однако, несмотря на сказанное, он остался на месте. Через некоторое время молвил:

– Ладно, что-то я стал зябнуть. Доставай, что у тебя там в хурджине. Я знаю, ты с пустыми руками на охоту не пойдешь.

Егор недолго думал, махнул рукой.

– А, ладно, вреда не будет. По чарке выпьем для бодрости. Только с тропы сойдем.

Подошли к дереву, на котором Егор оставил поклажу. Он вытащил из хурджина бурдюк и протянул другу.

– А что, посуды нет, – спросил Али, – с горла пить будем?

– Ну, давай еще, дастархан здесь разложим. Мы все-таки на охоте.

Али упрек принял, вытащил пробку и, пожелав другу удачи, приложился к бурдюку, сказав перед этим:

– Ты охотник, а я-то нет. Что я здесь делаю… ночью… на заснеженном горном склоне… я богослов, мударрис.

– Поздно ты заговорил об этом, – ответил Егор, принимая бурдюк.

Он тоже выпил, закупорил и убрал его в хурджин.

– Все, а теперь тишина. Я пошел на позицию.

Али остался один. От выпитого натощак вина он сначала почувствовал тепло в животе, затем – легкость в теле. Поездка на охоту уже не казалась ему такой уж бессмысленной затеей. Более того, в нем вдруг проснулся охотничий азарт. Он снял с плеча лук, вытащил стрелу из колчана и стал на изготовку, готовый выстрелить в любой момент по дикому зверю. Егор, стоявший в полусотне шагов ниже по тропе, с удивлением наблюдал за своим приятелем. А, когда Али посмотрел на него, отрицательно покачал головой, предостерегая от выстрела. Темнота начинала рассеиваться, день был уже близок. Неизвестно сколько времени они простояли в полной тишине. Но вдруг до слуха Али донеслись странные чавкающие звуки, дробный перестук и короткое хрюканье. В следующий миг он увидел, как из-за поворота на тропе появился кабан, а вслед за ним Али вдруг с изумлением заметил трех полосатых кабанчиков, семенящих за родителем. Жалость кольнула его в сердце, и он опустил изготовленный к стрельбе лук. Али бросил взгляд на друга. Егор стоял, держа рогатину на изготовке. Время, в течение которого кабан с малышами неспешно прошествовал мимо Егора, показалось Али чрезвычайно долгим. Однако Егор не ударил. Когда топот копытцев смолк, Егор опустил рогатину и подошел к другу. На лице его была досада.

– Это самка с детенышами, – сказал он, – не смог убить. Вот если бы секач.

– Еще постоим, – предложил Али, в котором охотничий пыл еще не угас.

– Нет смысла. Второй раз уже не пройдет. Пойдем в сторожку, погреемся, допьем вино, перекусим, сделаем привал. А потом двинем обратно.

– Поедем, довольствуясь возвращением вместо добычи, – улыбнулся Али.

– Хорошо сказано, – сказал Егор, – надо запомнить. Это твой афоризм?

– Это слова Имр-уль-Кайса – великого арабского поэта. Он жил еще до рождения пророка Мухаммеда.

Они поднялись в сторожку. Егор собрал немного валежника вокруг строения, принес, положил у печки.

Пока он собирал хворост, Али настрогал лучины и зажег огонь. Хворост был мокрый, и пламя едва теплилось. Он сидел против открытой конфорки и подкладывал ветки.

– Ты лучше закрой дверцу, – посоветовал Егор.

Али послушал. Тяга, в самом деле усилилась. Пламя загудело в трубе. Егор вытащил бурдюк, протянул Али.

– Не надо было пить за удачу перед охотой, – сказал он, – мы ее спугнули, я суеверен, как и всякий язычник.

– Ты расстроен, друг мой, – заметил Али, – напрасно, мы так хорошо прогулялись, поохотились. Ведь результат не всегда – главное в деле. Ты сегодня совершил добрый поступок. Не лишил детенышей матери, не обрек их на погибель. Разве этого мало? Оцени, ты же философ.

– На охоте я охотник, а не философ, – ответил Егор, – а впрочем, ты прав. Пей.

Али, пожелав другу здоровья, припал к соску бурдюка.

– Как ни странно, – сказал он, – я никогда не пил вот так, из бурдюка. В этом есть что-то первобытное.

– Так мы же на охоте, – улыбнулся Егор, – первобытный способ пропитания. Впрочем, если бы наши праотцы были такими гуманистами, как ты. Мы бы не увидели свет с тобой. Эволюция не знает жалости, в природе выживает сильнейший.

Он взял из рук Али бурдюк, допил оставшееся вино, аккуратно закупорил, сунул в мешок. Между тем в сторожке уже было тепло, небольшое пространство прогрелось быстро.

– Хорошо сидим, – сказал он.

– Это точно, – согласился Али, – только меня в сон тянет.

– Понятное дело. В тепле разморило, встали сегодня ни свет, ни заря. Вот и ко сну клонит. Ты вот что, хафиз, позволь мне побыть еще в первобытном состоянии. Ты вздремни малость, а я пойду, пройдусь по округе. Может, зайца подниму, может тетерев попадется. Кажется, уже рассвело.

Егор выглянул, открыв дверь. В сторожку ворвался тусклый свет зимнего утра.

– Хорошо, – согласился Али, его неудержимо клонило ко сну, – только не уходи далеко, заблудишься. И недолго. Мы сегодня еще в баню собирались.

Егор кивнул, соглашаясь. Повесил на плечо лук, прикрепил к поясу колчан.

– Рогатину тебе оставлю, – сказал он, вдруг медведь завалится. Встретишь его, как положено – отобьешься.

– Типун тебе на язык, – сказал Али, – здесь медведи не водятся.

– Все равно закройся, если спать собрался. Подопри дверь чем-нибудь.

С этими словами он вышел из сторожки. Али последовал его совету, подпер дверь, подбросил дров в печь, лег на лежанку и мгновенно заснул.

Ему снился благословенный пророк Мухаммед, укоризненно качающий головой. Али не чувствовал за собой никакой вины, однако перечить и оправдываться не стал, хотя удивился, и возразил, отвечая на невысказанный упрек:

– За мной нет вины, так сложились обстоятельства.

– Как же, – укорил пророк, – пьешь вино, предаешься разврату.

– Разврата не было, – возразил Али.

– Разврата не было, – согласился пророк, – обвинение снимается, а как быть с вином?

– Но вы же сами пили вино?

– Пил до определенного возраста, потом бросил.

– И я брошу, я еще не созрел до этого.

– Ладно, с этим тоже разобрались. Но ты усомнился в вере, – строго сказал пророк.

– Вы же знаете, какие испытания выпали на мою долю, что я пережил. Безвременная смерть матери, гибель отца, кончина жены и не рождённого ребенка. За что мне все это? Я мухи никогда не обидел. Потому и усомнился.

– Как человек, я тебя понимаю, – тяжело вздохнул Мухаммад. – Очень даже понимаю. Мой единственный сын, мой мальчик, умер у меня на руках. Но он, – при этих словах пророк указал вверх, – может не понять… я бы на твоем месте поостерегся, ведь ты хафиз.

– Я думаю, что ему нет никакого дела до меня.

– Это не так, – возразил пророк.

– Ну, а если это не так, то он меня понимает и прощает. Как родитель прощает своего неразумного отпрыска. Когда дитя заявляет родителю, что он в него не верит, что на самом деле его принес аист. Это же не меняет положения вещей. Это лишь вызывает улыбку у родителя.

– Хорошо у тебя язык подвешен, – заметил пророк, – не зря ты судейских убеждаешь.

– Ну почему же, нынешний судья не плох.

– Да, мне он тоже нравится, – согласился Мухаммед, и вдруг, спохватившись, воскликнул, – а от своих жен я сколько натерпелся!

– Вот поэтому я больше и не женюсь.

– Здесь я тебя тоже понимаю, – с сочувствием сказал пророк и добавил строго, – и все-таки ты кончай куролесить.

– Но вы же заступитесь за меня, если что?

– Может быть. Но неизвестно, что ты еще натворишь? Так что, я бы на твоем месте на мое заступничество не очень-то рассчитывал.

– Все равно спасибо, – поблагодарил Али, и спросил: – Зачем же вы женились так много раз?

– Как зачем, из политических соображений. Ты что думаешь, мне это жизнь облегчало. Надо было союзы с племенами укреплять. На ком-то из жалости, на ком-то по расчету. Я только двух женщин любил по-настоящему – Хадиджу и Айшу. У последней на руках я даже умер. А первая на моих руках умерла. Вот так. Ладно, некогда мне тут с тобой препираться, лясы точить. Пойду я. А ты смотри у меня, и, кстати, печка дымит – не угорел бы.

Открыв глаза, Али увидел, что сторожка в самом деле, полна дыма. Изменивший направление ветер задул дым обратно в горизонтально выведенную трубу и погасил слабое пламя в печи. Али открыл дверь, проветрил помещение. Разворошил поленья в топке, дождался хорошей тяги, лег, удивляясь своему сну, и вновь заснул.

* * *

Выйдя из сторожки, Егор спустился на кабанью тропу и постоял там, прислушиваясь к звукам. Гора была изрядно лесиста. Здесь можно было встретить не только кабана, и заяц мог пробежать, и лиса. Из рыжей вышел бы хороший воротник. Такой воротник был на монгольском юзбаши, который встретился ему на базаре. Знай он сколько Егор уложил монголов в степях во время службы в хорезмийском войске, он не был бы так доброжелателен. Егор, чуть натянув тетиву, снарядил стрелу, положив ее на прицел, и так, держа лук в правой руке, неторопливо пошел по тропе в сторону, откуда пришло кабанье семейство. Ему послышалось, будто крякнула утка. Затем, совершенно точно отозвалась другая. И Егор уверенно пошел на звук. Где-то рядом должен был быть водоем. Ибо утка, птица водоплавающая. Утки были ближе, чем река, которую они пересекали. Егор шел, обходя гору, поглядывая по сторонам, пока внизу не блеснула вода. Балансируя руками, чтобы сохранить равновесие, он спускался все ниже и ниже, стараясь не поскользнуться на мерзлой, местами обледеневшей земле. Идти вниз оказалось гораздо труднее, нежели подниматься на гору. По пути он попал в чащу горных узловатых деревьев с раскидистой кроной. А, когда выбрался из нее, увидел пресловутый водоем. Это оказалась речная протока, рукав, возможно искусственно отведенный от основного русла. Здесь вода была спокойней. Егор пригнулся и стал красться, ибо главное в утиной охоте было появиться у реки неожиданно. Утки были здесь, он знал это чутьем охотника. В следующий миг он услышал еще раз, как крякнула утка, Егор замер, взяв лук наизготовку, слегка натянув тетиву, ибо это был сигнал тревоги. Возможно, утки его услышали. В следующий миг он услышал – фрр-рр-рр, и стая диких уток поднялась в воздух. Егор вскинул лук и выстрелил, упреждая полет селезня. И проводил стрелу взглядом, не особо надеясь на удачу. Однако стрела догнала селезня, и он камнем рухнул вниз. Егор возликовал и, держа перед глазами место падения, стал сбегать вниз к подножию горы.

На берегу реки среди небольших валунов стоял крестьянин, держа в руках птицу, из которой торчало оперенье Егоркиной стрелы, и с удивлением поглядывал в небо. Увидев подбежавшего охотника, он с испугом воззрился на него.

– Аман, аман, – крикнул он, протягивая селезня, – возьми, только меня не трогай.

– Спасибо, – сказал Егор, беря птицу, – это я подстрелил, видишь, моя стрела. Вот в колчане такие же.

– Вижу, ага, вижу. Конечно, твоя, а чья же. Не с неба же она свалилась.

Егор засмеялся. Крестьянин, сообразив, тоже.

– А ты что здесь делаешь? – спросил Егор.

– Рыбу ловлю, я живу здесь, там мой дом. Я уж было обрадовался. Ну, думаю, Аллах послал немного дичи моим детишкам. Давно мяса не ели. От рыбы скоро сами чешуей зарастем.

Егор посмотрел на лукавое выражение лица рыбака, на его посиневшие от холодной воды руки и протянул ему птицу.

– Возьми, – сказал он, – только стрелу отдай.

– Ну что ты, ага. Не надо, – стал слабо отказываться рыбак.

– Возьми, обычай такой охотничий. Дичь принадлежит не тому, кто подстрелил, а тому, кто нашел.

– Ну, если так, то благодарствуй, а ты возьми рыбы у меня, – обрадовался рыбак, – как говорится, баш на баш.

– Не стоит, – отказался Егор.

– Возьми, обидишь отказом.

– Ладно, – сдался Егор. – Послушай, а монголы здесь есть?

– Какие монголы? Нет никаких монголов.

– Как какие, те самые, что завоевали вашу страну. Ты, что же, не знаешь?

– Понятия не имел.

– И власть сейчас принадлежит им, а не хану.

Рыбак пожал плечами.

– Да, мне все равно, кому власть принадлежит. У меня своих забот хватает.

– Счастливый ты человек.

– Здесь я с тобой не соглашусь.

– А чем ты рыбу ловишь?

Рыбак взял бурый комок, лежащий у него под ногами и, размахнувшись, бросил его в реку. Комок раскрылся и превратился в сеть, которая упала прямо на стремнину. Немного подождал, затем стал вытягивать. В вытянутой сети оказалась пара рыбин. Рыбак бросил их в каменную заводь, где уже копошилось два три десятка рыбешек разной величины. Крестьянин поднял с земли тонкую гибкую ветку, заломил с одной стороны, завязал, а на другой конец быстро нанизал десяток рыбин, пропуская ветку через жабры. И подал Егорке.

– Спасибо, – сказал охотник.

Чтобы разбудить Али, ему пришлось колотить в дверь ногой.

– Ну, я тебе скажу, друг, охотиться в Азербайджане просто невозможно, – заявил он заспанному товарищу. – Кто бы ни подстрелил птицу, обязательно кто-то другой ее поднимет, но зато я рыбы наловил.

Он продемонстрировал кукан, полный рыбы.

– Или позарится. Ты помнишь, как свита султана налетела в Нахичевани на мою утку? Или это был гусь?

– Гусь, – спросонок ответил Али, – я его султану вернул и получил взамен в икта Байлакан.

– Ты что-то путаешь. Мы гуся отстояли в тот раз.

– Да. А что же я вернул ему? Я же хорошо помню, что пошел возвращать спорный трофей.

– Ладно, – махнул рукой Егор, – дело прошлое. А все же жаль, что он не удержался, и власть поменялась. Сейчас был бы ты правителем города, а я бы выбрал себе должность по душе. Например, амир-шикар, глава охоты.

– Зачем тебе должность? Разве без нее нельзя дичь добывать. Вот тебе горы, а вот тебе лес. Иди, стреляй, сколько душе угодно.

– Тоже верно. Однако, мы тут загостились, – сказал Егор, – нам в баню пора.

 

Хамам

Предбанник ленкоранского хамама был устроен в виде античного амфитеатра. У входа сидел банщик, выдававший изар – ткань красного цвета, которую мусульмане обертывали вокруг бедер и большие куски белого полотна. Обернувшись в них на манер римских сенаторов, наши герои после первого визита в парную возлежали на ступенях этого амфитеатра с раскрасневшимися лицами, и пили чай.

– Хорошо, – сказал Али.

– Хорошо, – согласился Егор, – только пар жидковат. Не прогревает.

– А ты возьми количеством, – посоветовал Али, – пойди, полежи там подольше.

– Вот у нас на Руси парилка, – продолжал Егор, – выходишь из нее, аж на тебе вода закипает, открываешь дверь и сигаешь в сугроб голышом, потом обратно.

– Как раз перед баней сугроб снега имеется, – вспомнил Али, – еще не растаял. Можешь попробовать, хотя я бы не советовал. Не поймут, особенно женщины. Здесь тебе не Русь.

– Да у нас женщины сами в сугроб прыгают. А, если баня у реки, то и в прорубь могут.

– И кто же осмеливается брать в жены таких отчаянных женщин? – поинтересовался Али.

– Как кто? Русские мужики. Ладно, пойду, полежу там, – заключил Егор.

Он сбросил белую ткань и прошел через арочный вход в парную.

– Не желаете еще чаю? – спросил банщик.

– Спасибо, с удовольствием, – согласился Али.

– Странный говор у вашего друга, – сказал банщик, – кто он, откуда? Вчера с монголами разговаривал, я видел.

– Красивый хамам у вас, – ответил Али, – просто удивительно. Даже в Баку я таких бань не видел.

Банщик понял, что клиент отвечать не желает, и настаивать не стал.

– Да, – с гордостью сказал он, – этот хамам строил тот же зодчий, который возводил ханский дворец. То есть он сначала хамам построил, а хан увидел и пригласил его построить дворец. В этом городе два красивых здания – дворец хана и этот хамам. Между прочим, сам правитель города здесь моется.

– Что ты говоришь. Значит, я могу его встретить?

– Нет, – засмеялся банщик, – когда он собирается в баню, здесь перекрывают все ходы и выходы. Дорогу перекрывают. Кроме правителя и его свиты, сюда никто не может войти.

– Правителям других городов повезло меньше, – сказал Али, – Байлакан, Нахичевань, Марага, Гянджа и другие – лежат в руинах. А его значит, оставили на ханстве.

– Можно сказать, что повезло больше, – согласился банщик. – Но нельзя сказать, что сидит хорошо. Положение его шатко, кто знает, что дальше будет? Боится, надо думать.

– Правильно делает, что боится, – заметил Али. – Монголы его все равно не оставят. Не жалуют они особ ханской крови. Рано или поздно, но не оставят. В первое время не трогают, но как только необходимость отпадает – убирают, причем с корнем. Всю мужскую династию.

Али допил оставшийся чай и поставил чашку.

Банщик воздел руки к верху и произнес:

– Аллах рахман ар-рахим. Пусть минует нас чаша сия. Нагнали же вы на меня страху, мирза.

– Простите, но то, что неизбежно, случится.

– Вы правы, – согласился банщик, – кстати, я упомянул ханскую свиту, здесь старший катиб из его канцелярии. Могу вас познакомить, вы в городе человек новый – новое знакомство вам не повредит.

Али не успел ответить, как из зала в предбанник вышел раскрасневшийся человек и потребовал чаю.

– Всегда в чистоте, – пожелал банщик, поднося ему напиток и, обращаясь к Али, добавил, – вот я говорил о нем. Это Мирза Гасан.

– Кому ты меня представляешь? – поинтересовался человек, с шумом отхлебывая горячий чай.

– Это мударрис Али, – ответил банник.

– А-а, слышал, слышал, – вдруг сказал Мирза Гасан, – говорят, вы знаток всех мусульманских масхабов, факих и хафиз.

– Это преувеличение, – возразил Али.

– Давно вы здесь?

– Несколько месяцев.

– И уже снискали известность. Это что-то значит. Рад знакомству. Говорят, что вы лучший специалист по бракоразводным процессам. Буду теперь знать, к кому обращаться.

– К вашим услугам, – вежливо сказал Али и поднялся, – прошу меня простить, пойду мыться.

В густом тумане парной он разыскал Егорку, спящего на теплой каменной плите. И растолкал его.

– Сомлел, – виновато сказал Егор, разглядев перед собой друга.

– Нам пора, – сказал Али, – пошли домой.

* * *

Наутро, придя на работу, они увидели у дверей очередь из нескольких человек. Это были клиенты. Дверь в контору была закрыта.

– Интересно, где этот шельмец, которого я взял на работу, – произнес Али, – ты не помнишь, как его зовут?

– Как зовут, не помню, – ответил Егор, – у вас такие трудные имена. Не считая твоего имени. Но ты вчера велел ему с утра зайти в суд и забрать судебное решение по иску Сакины.

– Да, вспомнил, это хорошо, а то я уже собрался его уволить. Придется тебе поработать, – сказал Али, – пусть войдут все, чтобы не мерзли на холоде. Но к моему телу допускай по одному.

К полудню Али отпустил всех посетителей, двое из них взяли его в поверенные для представительства в суде.

– Еще есть кто-нибудь? – спросил Али у секретаря.

– Никого, – мальчик, выглянув, сказал, – но, кажется, я вижу Сакину. Она идет к нам.

– Я вам очень благодарна, – сказала молодая женщина, войдя в контору, – вы спасли меня и моего ребенка. Я получила месячное довольствие на ребенка – десять дирхемов. Пожалуйста, возьмите. Они ваши по праву. Я понимаю, что этого очень мало. Но через месяц я принесу еще. Назовите сумму, которую я вам должна.

Сакина протянула деньги. Али тяжело вздохнул и посмотрел на Егорку. Тот пожал плечами.

– Убери деньги, сестрица, – сказал Али. – Ты мне ничего не должна. Иди с Богом.

– Пожалуйста, возьмите, – настаивала Сакина.

Но Али был непреклонен. Когда женщина, рассыпаясь в благодарности, все же ушла, он спросил у товарища:

– Сколько мы сегодня заработали?

Егор пересчитал монеты.

– Два с половиной дирхама.

– Ну, что же, спасибо и на этом. К тому же день еще не закончен.

Не успел он закончить фразу, как дверь открылась, и в контору вошел человек.

– А, это вы – сказал Али, – что-то мне не по душе ваш неурочный час. Я думал вас увидеть не раньше начала весны.

– Ну, зачем же сразу так настраиваться, – добродушно сказал посетитель, это был владелец помещения, – разве же я не могу зайти посмотреть, что у вас и как.

– Значит, я ошибся, – с вздохом облегчения, молвил Али, – в таком случае садитесь. Мы вас чаем угостим.

– Нет, не ошиблись, – не меняя выражение лица, добавил арендодатель, – я должен поднять цену аренды, не обижайтесь. В два раза – вы будете платить теперь двадцать дирхамов.

– В два раза, – возмутился Али, – но почему, с какой стати?

– Как с какой? Уважаемый мударрис, у вас дела идут хорошо, люди в очереди стоят, не обижайтесь, я вам оказываю уважение. Эта лавка дороже стоит. Место проходное. Вы можете отказаться, желающие снять эту лавку всегда найдутся.

– С какого числа вы собираетесь поднять арендную плату?

– С сегодняшнего дня, – заявил владелец.

– Ничего не выйдет, – возразил Али, – согласно, договору, вы обязаны предупредить арендатора за месяц. Или вы предпочитаете обсудить это в суде?

– Ну, зачем же в суде, – сразу же осадил арендодатель, – С вами судиться, это знаете ли! К чему этот спор пусть будет месяц. Будем считать, что я вас поставил в известность. До свидания.

Егор закрыл за ним дверь и сказал:

– Удивляюсь я, до чего алчный народ кругом, послушай, может быть, купить какую-нибудь лавчонку для нашего дела.

– Ни в коем случае, – категорически сказал Али.

– Почему, это же удобно. Можно спокойно работать, не думая об аренде.

– Потому что мне надоело покупать дома и бросать их при каждом бегстве. Хватит. Только аренда.

– Это ты верно подметил, – согласился Егор, – у меня ведь тоже дом в Баку остался, с видом на море. Как вспомню, сердце кровью обливается. И Маша никак не успокоится.

– В Баку, кстати, вы можете вернуться, – заметил Али, – власть сменилась и теперь жизнь пойдет своим чередом.

– Надо же. А мне это и в голову не приходило, я подумаю над этим. Еще кто-то идет.

Следующим посетителем оказался налоговый инспектор, потребовавший уплатить десять дирхамов налога.

– Но у меня пока нет доходов, – возразил Али, – откуда взялась эта сумма.

– Это авансовый платеж, – заявил мутаккабиль, – в конце месяца путем сложения вероятных доходов и расходов, мы рассчитаем сумму налога.

– А, если у нас не будет дохода – поинтересовался Егор.

– Аванс не возвращается, – невозмутимо ответил мутаккабиль, – а вы, кажется, иностранец?

– В некотором роде, – согласился Егор.

– Вы должны уплатить джизью – подушный налог на иноверцев. С вас десять дирхамов.

– У вас на все одна цена, – заметил Егор.

– Это совпадение, – сказал мутаккабиль.

– А почему же так много?

– Налог годовой, платится авансом, за год вперед.

– А, если, я уеду раньше?

– Аванс не возвращается.

Егор посмотрел на Али.

– Даже не знаю, что сказать, – произнес Али.

– Зато, я знаю, – сказал Егор.

Он долго рылся в карманах одежды, затем вытащил замусоленный клочок бумаги и, торжествуя, предъявил инспектору.

– Что это, – спросил инспектор.

– Это квитанция об уплате джизья за три года вперед.

Инспектор долго изучал бумажку, затем сказал:

– Это квитанция недействительна. Вы уплатили ее в Баку. А здесь Ленкорань, – он торжествующе улыбнулся.

Егор взглянул на Али.

– По-прежнему не знаешь, что сказать?

– Отчего же, – с явным удовольствием сказал Али. – Инспектор, вы не вправе требовать с этого человека повторной уплаты налога. Не имеет значения, где уплачена джизья. Ислам не имеет границ, и мой друг выполнил свои обязательства. Если вы не согласны с этим поступком, мы готовы обсудить этот вопрос в суде.

Мутаккабиль несколько опешил от неожиданности.

– Я спрошу у начальника и зайду к вам завтра, – сказал он.

– Может быть, чаю? – предложил Егор.

От чая инспектор отказался и поспешно ушел.

– Это что же такое, – возмутился Егор, – обложили со всех сторон.

– Хорошо, что ты сохранил квитанцию, – похвалил Али, – в этом вопросе мы можем привлечь на свою сторону духовенство. Правда, запросил он с тебя мало, как с бедняка. А ты выглядишь на сорок дирхамов, это ставка для состоятельных иностранцев.

– К нам еще посетитель, – сказал Егор.

Али обернулся, в дверях стоял Мирза Гасан.

– Салам алейкум, – сказал он, – рад вас видеть вновь.

– Ва-алейкум ас-салам. Взаимно, – ответил Али, – как быстро мы свиделись. Прошу вас садиться.

Мирза Гасан снял обувь, поднялся на возвышение и сел напротив Али, скрестив ноги.

– Желаете чего-нибудь отведать из еды или напитков? – предложил Али.

– Нет, благодарю вас, – отказался чиновник, – у меня к вам дело деликатного свойства.

Он обернулся и посмотрел на Егорку.

– Это мой компаньон, – заметил Али, – у меня нет от него тайн.

– Ладно, пусть он останется, но оглан пусть выйдет.

– Иди домой, – сказал помощнику Али, – на сегодня все, ты свободен.

– Сейчас закончу, – недовольно сказал мальчик. Он сделал еще одну запись в книге, посыпал чернила песком, убрал ее и только после этого попрощался, и вышел.

– Оглан с характером, – заметил с улыбкой чиновник.

– Он сегодня не в духе, – заметил Али, – провел в суде полдня, чтобы получить копию судебного решения. Потом выяснилось, что она не готова. Вернувшись, отчитал меня за то, что я послал его раньше времени. Потому, что копию выдают только через десять дней после вынесения судебного решения. Этот мальчик далеко пойдет. Итак, я слушаю вас.

– Да, перейдем к делу, – начал чиновник, – с вами хочет встретиться главный евнух ханского гарема.

– Зачем я ему понадобился, – насторожился Али, – эта работа не по мне…

– Ну что вы, дорогой факих, – смутился мирза Гасан, – вы неправильно меня поняли. Он хочет поговорить с вами, дело это касается…, впрочем, он сам лучше объяснит. Сюда он прийти не может, в силу своего положения. И ваш визит тоже должен остаться в тайне. Это обязательное условие. Оплата будет щедрой, но вы должны держать язык за зубами.

– Даже не знаю, что сказать – ответил Али, – у меня очень много работы. Вряд ли я смогу быть вам полезен. Буквально, нет времени. Если бы вы пришли раньше, вы бы увидели, какая здесь стояла очередь.

– Дорогой мударрис, – с улыбкой заметил Мирза Гасан, – от приглашения подобного рода не следует отказываться. Сегодня здесь стояла очередь, а завтра ее может уже не быть.

– Намек понял, – сказал Али, – я согласен.

– Приятно иметь дело с умным человеком. Коли вы согласны, с наступлением темноты за вами придет человек и проводит к дверям гарема. Вы должны быть один.

В этот момент сидящий за спиной чиновника Егор умоляюще сложил руки перед собой.

– Я буду с компаньоном, – твердо сказал Али.

– Главный евнух велел привести только вас, – неуверенно сказал чиновник, – впрочем, приходите с компаньоном. Он сам решит на месте, принять ли вас одного или обоих. Ну, я не прощаюсь.

– Что все это значит? – задумчиво сказал Али после его ухода.

– Мне плевать, что все это значит. Я хочу попасть в гарем, – заявил Егор.

– А, если они хотят нас оскопить и сделать из нас евнухов.

– Черт, об этом я не подумал.

– Впрочем, во всем можно найти хорошую сторону, – продолжал Али, – как говорят у вас у русских – нет худа без добра. Тебе не придется делать обрезание, чтобы стать мусульманином. Став евнухом, смело сможешь говорить, что ты мусульманин и не будешь платить джизью.

В пять часов вечера, когда уже совсем стемнело, пришел хаджиб из дворца.

– Кто из вас мударрис Али? – спросил хаджиб.

– К вашим услугам, – ответил Али.

– Я должен проводить вас к дворцу хана.

– Мы готовы, – сказал Али, и взглянул на друга, но тот и не думал вставать с места.

– В чем дело, – спросил Али, – передумал идти?

– Нет, не то. Я просто подумал, что если тебя арестуют, то я, как это у нас повелось, должен буду тебя спасать. А, если нас двоих возьмут, кто нас вытащит?

– То есть, ты не пойдешь со мной в гарем? Это большая жертва с твоей стороны, – заметил Али, – это требует самоотверженности, я бы даже сказал – самоотречения.

– Да, представь себе, пусть посещение гарема останется моей несбыточной мечтой. Но шутки в стороны – мне это дело нравится все меньше и меньше. Так что, я, пожалуй, останусь.

– Закрывай лавочку, иди домой, – сказал Али, – надеюсь, что скоро буду.

 

Во дворце правителя

Трехэтажный дворец правителя Ленкорани находился в центре города. Они прошли мимо главного входа, обошли здание справа и остановились у двери в стене.

– Когда, интересно, я буду проходить к властителям через парадный вход, – пробормотал Али, разглядывая башенки и эркеры над головой.

– Что вы говорите? – спросил провожатый.

– Ничего, это я так, сам с собой, – ответил Али.

За дверью оказался внутренний дворик. Прошли его, и по каменным ступеням поднялись на второй этаж в просторный зал с окнами, выходящими на улицу.

– Оставайтесь здесь, – сказал хаджиб, – сейчас к вам выйдут.

Али огляделся. У стены под балдахином, было возвышение, устланное коврами. Он чувствовал усталость, но сесть не решился. Вошедший человек был одет в дорогой шелковый кафтан, голова и лицо его были тщательно выбриты и не давали представления о возрасте. Но, очевидно, он был немолод. Высокий томный голос не оставил сомнений в том, кто перед ним. Вместе с ним вошел слуга с подносом, на котором были сладости и чай.

– Мударрис Али, – сказал человек, – меня зовут Зияд-эфенди. Прошу садиться. Угощайтесь.

Али снял обувь и сел на ковер, скрестив ноги. Зияд-эфенди устроился напротив.

– Я слышал, – продолжал евнух, – что от Дамаска до Баку нет более сведущего человека в вопросах мусульманского права, чем вы. У меня для вас есть работа.

– Благодарю вас, – сказал Али, – но боюсь, что не смогу принять ваше предложение. Я еще не готов расстаться с детородной функцией, но все равно спасибо.

Зияд-эфенди издал короткий смешок, но глаза его оставались злыми, как у человека увечного.

– Это хорошо, что у вас есть чувство юмора, – сказал он, – мне нравится. Но я позвал вас не за этим. Этот разговор должен остаться в тайне.

– Этот разговор останется в тайне, – сказал Али, – для всех, кроме моего компаньона. Мы работаем вместе.

– С компаньоном я согласен, – махнул рукой главный евнух, – но больше никто не должен знать. Итак, наш господин хазрет[8]Хазрет – светлость, высочество, (мусульм.)
Мухаммад-хан хочет жениться, – объявил евнух.

– Очень хорошо, – сказал Али, после короткой паузы, полагая, что Зияд-эфенди ждет от него реакции, – мои поздравления.

Поскольку евнух продолжал, странно улыбаясь, молчать, добавил:

– Если вы хотите, чтобы я оформил этот брак, то я вынужден отказаться. Видите ли, я теоретик, я не занимаюсь практикой. Для этой процедуры достаточно простого моллы.

– Нет, нет, – наконец сказал Зияд-эфенди, – до этого еще не дошло. То есть в этом и состоит трудность. Хан не может жениться, поскольку его жена не дает разрешения на новый брак. Должен он добиваться разрешения от нее или может этим пренебречь? Хан поручил мне выяснить все тонкости этого вопроса, но мнения богословов, которых я призвал для решения этого вопроса, разнятся. Одни говорят, что может пренебречь, другие – что он может взять еще одну жену только с согласия уже имеющейся жены. Что вы думаете по этому поводу? Что говорит по этому поводу Коран. Вы ведь хафиз.

– В самом Коране нет прямого указания на этот счет, – ответил Али. – То есть в Коране сказано, что мусульманин может иметь до четырех жен. Но в то же время там сказано, что, если у мужа нет уверенности, что он будет справедлив одинаково ко всем, то взять в жены следует только одну женщину. Известно, что когда зять пророка Мухаммеда, Али, хотел взять вторую жену, то его супруга Фатима воспротивилась этому и обратилась за помощью к отцу. Пророк попросил Али не делать этого, и он не посмел ослушаться. Позднее все масхабы сошлись на том, что мусульманин может пренебречь согласием жены только в том случае, если есть серьезные причины – болезнь, невозможность иметь детей и так далее. Если причин нет – согласие необходимо.

– Так, с законом мы все выяснили, теперь мне понятно, так и передам хану, – сказал евнух, – теперь скажите, как его обойти. Я вас призвал именно для этого.

– Как я уже сказал, для этого надо воспользоваться одним из условий, при которых согласие жены не понадобится.

– Из перечисленных вами условий ни одно не подходит. Жена хана здорова, у них есть дети, она не отказывает мужу в супружеской близости, даже напротив – я бы сказал, домогается его.

– Простите меня за прямоту, – осторожно сказал Али, – за то, что я осмеливаюсь давать такие советы правителю. Но это же очень просто. Надо трижды сказать жене талак, и, в таком случае согласие не понадобится. Вам, как мусульманину это должно быть известно.

– Потрясающе, – воскликнул Зияд-эфенди, – и действительно, все очень просто. Никому из ленкоранских богословов, и даже мне не пришло это в голову. Точнее, никто из нас не посмел предложить хану развестись со своей женой. А знаете почему?

– Почему?

– Потому что, … кстати, я не мусульманин. Я христианин.

– Какая прелесть, – вырвалось у Али, – Зияд-эфенди – вы христианин, откуда?

– Я копт, египтянин. Бывали в Египте?

– Не довелось. Однако далеко вы уехали от своей родины.

– Это точно, и главное не по своей воле. Но не будем отвлекаться, хан не может безнаказанно дать развод своей жене. Она дочь влиятельного человека, такого же хана, как он сам, но более могущественного. Это чревато серьезными последствиями. Возможно даже войной. Мелек-хатун, ее зовут Меле-Хатун, – не женщина без роду и племени. За ней стоит войско ее отца. Так что, давайте обсудим следующий вариант.

– Какой? – поинтересовался Али.

– Я не знаю. Это вы мне скажите.

– Боюсь, что других вариантов нет.

– Нет, нет, уважаемый мударрис, – возразил главный евнух, – так просто наш разговор не закончится, вы должны найти способ, который позволит хану взять еще одну жену.

– Но Коран писал не я, – заметил Али, – я лишь толкователь его. Истолковываю неясные места, перевожу, цитирую.

– Но вы же хотите жить и работать в Ленкоране, – переходя на арабский язык, сказал евнух.

– Видимо дело принимает серьезный оборот, – ответил Али по-арабски.

– Более чем, я боюсь даже, что одним изгнанием дело не ограничится.

– Но это же несправедливо, почему я, а не кто-нибудь из местных краснобаев.

– А не надо было умничать в суде, мой дорогой мударрис. С местных улемов, что возьмешь. Они как обезьяны, что заучили в начальном медресе, то и твердят. А вы – другое дело. Вы учились в Табризе, преподавали в духовной академии Дамаска. Поверьте, лично я испытываю к вам глубокую симпатию. Я вообще люблю образованных людей. Но хан другое дело. Он сказал, пусть этот крючкотвор придумает, и все тут. А вам не надо было умничать, сидели бы тихо в своей конторе, и никто бы вас не заметил. Так что положение очень серьезное. Итак, я вас слушаю.

Али тяжело вздохнул.

– А еще говорят, христиане – смиреннейшие люди, добры и милосердны.

– Ну что вы, – возразил Зияд-эфенди, – с чего вы взяли? Про крестоносцев слышали когда-нибудь?

– Не только слышал, я даже с ними дело имел. Еле ноги унес.

– Ну вот, видите, а с милосердием это не ко мне. Я бы посмотрел на вас, сохранили бы вы доброту, если бы вам яйца отрезали?

– Ваши доводы очень убедительны, – сказал Али, – с вами вообще интересно разговаривать – логика железная.

– Да, спасибо, но мы отвлеклись. Итак.

– А к чему эти условности, – сказал Али, – пусть хан возьмет ту, которую пожелает, и дело с концом.

– Она без брака не дает.

– Ладно, тогда по-другому. Нам шиитам дозволен временный брак – сигэ.

– Нет, не годится. Да вы не спешите с ответом, выпейте чаю. Эй, кто-нибудь, принесите горячего чаю, – крикнул евнух.

– Удивительно, – сказал Али, – почему-то все мои жизненные сложности начинаются с того, как кто-либо из власть имущих собирается жениться или развестись.

– Что вы имеет в виду?

– Я работал в суде Табриза, помощником судьи, когда правительница Малика-Хатун вздумала выйти замуж за султана Джалал-ад-Дина. Ее муж атабек Узбек, естественно, был против этого. Более того, он даже не знал о ее желании, а она не собиралась его спрашивать. Она потребовала от нас фиктивное свидетельство о разводе. Судья Кавам ад-Дин, человек принципиальный, наотрез отказался. Что вы думаете? Его уволили, я потерял работу, карьера полетела коту под хвост. Сейчас бы уже был судьей, возможно.

– Так, так, – заинтересовался Зияд – эфенди, – а замуж она вышла?

– Замуж она вышла, только счастья ей это не принесло. На обмане, видите ли, счастья не построишь.

– В чем был обман?

– А вы не знаете, странно, об этом весь Азербайджан судачил? Она нашла беспринципного судью, и он состряпал поддельное свидетельство о разводе.

– Нет, нам это не годится, – разочарованно сказал Зияд эфенди, – думайте ходжа.

– В таком случае остается одно, – заявил Али, – одно единственное законное средство.

– Какое? Ну, ну, говорите же скорее, не томите.

– Убедить жену дать согласие.

– Пытались – бесполезно. Уперлась и ее невозможно переубедить.

– Надо найти правильные слова, ключ к ее сердцу. Обмануть, в конце концов. Пусть хан скажет, что жизнь его зависит от ее согласия. Женщины сентиментальны и жалостливы.

– Она ханская дочь и жена хана, о какой сентиментальности и жалости вы говорите. Впрочем, попробовать можно, пусть будет так. Вот вы и поговорите с ней и убедите дать хану развод.

– Но почему я?!

– Как это почему. Это ваше предложение, вот и претворите его в жизнь. Правда, сначала мне надо будет убедить хана, чтобы он разрешил вам говорить с его женой. Сегодня уже не получится, отправляйтесь домой. А завтра я пришлю за вами.

* * *

Егорка сидел на террасе, завернувшись в свой шерстяной плащ. В руках он держал чашу, а справа от него, на полу стоял изящный глиняный кувшинчик красного цвета, из тех, что мусульмане используют на праздник Новруза, из которого он время от времени подливал. Но вряд ли в нем сейчас была речная вода.

– Рад тебя видеть, – сказал он, – вернуться живым и здоровым из дворца уже много. Я начал беспокоится. За это надо выпить.

Али сел рядом и взял протянутую чашу.

– Я рассказывал тебе, из-за чего я лишился должности помощника судьи в Табризе? – спросил он.

– Да, много раз, – ответил Егор, – но, если хочешь, расскажи еще раз. Я послушаю.

– А известно тебе, что каждый эпизод в истории человечества повторяется два раза? Первый раз, как трагедия, второй – как фарс.

– Начало интересное, – заметил Егор.

– Правитель Ленкорани хочет взять себе новую жену, старая не дает…

– Как она смеет?

– … своего согласия.

– А-а. Вот оно что. А ты здесь причем?

Али рассказал обстоятельства своего визита во дворец, закончив словами:

– Я должен решить эту коллизию, в противном случае, … честно говоря, я не совсем понял, что будет в противном случае. Но в словах главного евнуха прозвучала неясная угроза.

– Это похоже на розыгрыш. Какая-то неудачная шутка. Нет? Это глупость.

– Не похоже. Евнух сказал, что хан свиреп. Я ему поверил.

– Надеюсь, ты уже придумал, как поступить, – спросил Егор. – Наверняка, ты знаешь способ, как обойти согласие жены.

– Есть такие способы, но хан хочет только одного. Чтобы старая жена дала добровольное согласие, то есть он, как честный человек хочет жениться по любви и согласию. Если я не добьюсь этого, … в общем, я не знаю, что будет. Но, очевидно, что ничего хорошего. Практики я точно лишусь.

Али осушил чашу и протянул ее Егорке.

– Еще? – спросил тот.

– Нет.

– Ты видишь тот корабль? – Егорка указал рукой на судно, стоящее на рейде.

Ленкорань из-за пологого берега и мелководья не имела полноценной пристани. Лодки забирали пассажиров и груз с деревянных подмостков и доставляли прямо к кораблям.

– Я гулял у моря и выяснил, что оно следует в Энзели. Давай сейчас наймем лодку и сядем на него. Пусть хан сам разбирается со своей женой.

– Не могу. У меня незаконченные дела в суде. Да, и что мы там будем делать? Вернемся к Хасану на остров и сдохнем от тоски. Ладно, утро вечера мудренее, я иду спать.

– Постой, – сказал Егор, – я завтра еду в Астару. Надо навестить жену. Может, привезу ее. Ты не будешь возражать?

– Мог бы и не спрашивать.

– Спасибо.

 

Аудиенция

Разговор с ханом пошел совсем не так, как представлялось Али. Главной задачей было внушить ему, что предстоящий разговор с женой, это всего лишь попытка. Но хан, свирепого вида человек средних лет, сверля Али мрачным взглядом, спросил:

– Значит, ты вызвался убедить мою жену дать мне согласие на новый брак.

Али бросил возмущенный взгляд на евнуха. Но тот сделал отсутствующее лицо.

– Когда я это услышал, – продолжал хан, – первым моим желанием было отрубить тебе голову за подобную дерзость.

– Но я вовсе… не хотел…

– Не смей меня перебивать, иначе я поддамся этому искушению. Уж ты должен знать, как никто другой, что даже смотреть на чужую жену – харам [9]Харам – запретное.
. А уж тем более говорить с ней. Но Зияд-эфенди вступился за тебя. Мол, ученый человек, все равно, что не мужчина, как врач, одним словом. Однако имей в виду, ты сам вызвался, добьешься согласия, награжу по-хански, если же нет – тогда не обессудь.

– Хотелось бы уточнить, – спросил Али, – под словом «не обессудь» – вы что подразумеваете?

Вопрос остался без ответа. Тогда Али рискнул задать еще один вопрос.

– На ком вы хотите жениться?

– Тебя это не касается. Впрочем, он тебе все расскажет, – сказал хан, показав на евнуха.

Хан встал, давая понять, что аудиенция закончена.

К Али подошел главный евнух и предложил следовать за ним.

– Одной беседы будет мало, – сказал Али в спину уходящему хану.

Но тот не обернулся.

– Ну и свинью же вы мне подложили, уважаемый, – сказал Али евнуху, когда они остались наедине.

– Простите, алим, так вышло.

– Что значит, так вышло, разве это была моя инициатива? Я лишь высказал предположение.

– Ну что мы сейчас будем считаться, дорогой алим, главное сейчас сделать наше общее дело.

– Нет уж, простите, меня это не касается. Я передумал. Где здесь выход?

– Мой дорогой хафиз, – елейно произнес евнух. – Уже поздно. Мы слишком далеко зашли. Если вы сейчас отступитесь, хан сочтет это за оскорбление. Лучше придайте остроту вашим мыслям. Блесните красноречием перед ханшей. Вы блестящий полемист. У вас получится.

– А, если не получится? Хан отрубит мне голову?

– Не отрубит. Это он так, сгоряча. Ну, может, бросит в тюрьму. Но это же пустяки по сравнению с отсечением головы, отдохнете год другой.

Зияд-эфенди мило улыбался. Глядя ему в лицо, Али очень хотелось ударить его по голове. Но он сдержался.

– Знаете, кто вы? – начал Али.

– Будьте осторожны в выражениях, – предупредил главный евнух, – я в этом дворце тоже кое-что значу. И у меня сильно развито чувство собственного достоинства. Оскорблений не потерплю.

– Но вы меня подставили, – возмущенно произнес Али.

– Ну, что теперь говорить. Так вышло, увы. Лучше будет, если вы приступите уже к работе.

– Кстати о работе, – сказал Али, – мне нужно в суд. У меня сегодня назначено слушанье.

– Хорошо, – кротко сказал Зияд-эфенди, – я дам вам охрану.

– Зачем?

– Чтобы вам не вздумалось исчезнуть из города. Вот он будет вас сопровождать.

Зияд эфенди указал на рослого обвешанного оружием чауша.

– Вы хотите, чтобы я ходил по городу, как арестованный. Что обо мне подумают мои клиенты?

– Они подумают, что у вас появился телохранитель. Это придаст вас весу в обществе. Слушанья в суде длятся до полудня. Час вам на отдых, и, пожалуйте во дворец на беседу с ханшей.

– А прием посетителей, консультации?

– Хорошо, пусть будет два часа. Ладно, три часа. Итак, в четыре часа пополудни я жду вас здесь. Не прощаюсь.

Под удивленными взглядами мастеровых и лавочников Али прошествовал по улице и остановился перед своей конторой.

– Подожди здесь, – сказал он чаушу, – я возьму бумаги, и сразу пойдем в суд.

– Мне приказано не спускать с вас глаз, – заявил бесхитростный малый.

– Откуда ты родом?

– Из Байлакана, – ответил чауш.

– Мы с тобой земляки, – заметил Али, – как ты сюда попал?

– Долго рассказывать.

– И мне долго рассказывать. Видишь, как много у нас общего. Послушай, меня здесь все знают, не роняй мой авторитет, делай вид, что ты меня не сторожишь, а охраняешь.

– Ладно. Собственно, это почти одно и то же. Так сказал Зияд-эфенди.

– Я оставлю дверь открытой, и ты будешь меня видеть. Я недолго.

Не дожидаясь ответа, Али вошел в контору. А чауш остался ждать на улице под любопытными взглядами соседей. Мальчик встретил его сердитым вопросом:

– Где вас носит до сих пор? Сколько человек вас уже спрашивало.

– Попридержи язык, – рявкнул Али. – Между прочим, я твой начальник, а не ты мой.

– И Егора нету. Я что один должен за всех работать? – не унимался секретарь. – Я уже три дирхама аванса взял.

– За что? – всполошился Али.

– За составление иска.

– Молодец, только больше не смей без моего ведома брать деньги.

– А Егор почему на работу не пришел? – продолжал вопрошать мальчик.

– Он уехал в Астару. Какой ты настырный.

– Зачем?

– За женой. Еще вопросы будут. Нет? Тогда дай мне бумаги по сегодняшнему делу.

Взяв бумаги, Али вышел и кивнул чаушу:

– Пошли.

Тот, ни слова не говоря, последовал за ним.

 

В суде

Судья встретил Али удивленным взглядом.

– Это охрана или конвой? – поинтересовался он.

В голосе чувствовалась ирония.

– Ваша честь, правитель города поручил мне дело. Этот гвардеец меня теперь сопровождает всюду.

– Вот как, – удивился судья, – а вы, оказывается, важный человек. А я с вами так запросто.

– Ваша честь, в этом здании нет никого важнее вас, я в этом абсолютно уверен. Примите мои заверения в этом.

Судья усмехнулся и сделал знак катибу. Секретарь объявил:

– Слушается дело Арзумана против Алигулу. Обстоятельства дела таковы. Арзуман обвинил Алигулу в краже его имущества, с чем и обратился в полицию. Алигулу был арестован, помещен в тюрьму, где и сознался в содеянном преступлении. Согласно закону, Алигулу должен быть приговорен к отсечению правой руки.

Судья обратился к Али:

– Советник, кого вы сегодня защищаете?

– Ваша честь, я защищаю человека по имени Алигулу, – Али указал на обвиняемого, который стоял со связанными руками под присмотром судебного исполнителя. На лице подсудимого красовался свежий кровоподтек.

– Обвинению есть что добавить? – спросил судья.

– Нет, ваша честь, – ответил Арзуман, – я все сказал, а он давно этого заслужил.

– Советникприступайте.

– Ваша честь, – начал Али, – я возражаю против этого приговора по ряду причин. Итак, первое. Подсудимый был арестован без достаточных на то оснований, не было никаких прямых улик, лишь по одному подозрению, что является незаконным. Второе – признание было получено под пыткой. В тюрьме его избили, это очевидно, вот он стоит перед вами с синяком под глазом. Закон гласит: «Возводимое одним человеком на другого обвинение в убийстве или краже, не должно приниматься иначе, как по предоставлению не опровергнутых доказательств или по признанию, сделанному не под влиянием угроз и запугивания. Равным образом не разрешается и недопустимо сажать человека в тюрьму по одному только высказанному другим человеком против него подозрения. Посланник Аллаха никогда не привлекал людей к ответственности по одному лишь подозрению».

– Но он сознался, – заявил катиб, – сейчас его никто не бьет, спросите его, и он вновь сознается.

– Это не имеет значения, – возразил Али, – закон нарушен, его должны освободить.

– Алигулу, тебя били в тюрьме, – спросил судья, – отвечай, не бойся.

– Били, – ответил обвиняемый.

– Развяжите ему руки, – объявил судья, – он свободен. В иске отказать.

– Я этого так не оставлю, – крикнул Арзуман, – я подам жалобу правителю.

– Кто там дальше? – объявил судья.

В зал вошла следующая пара тяжущихся. Али остался на месте.

– Фарух против Закира, – объявил секретарь, – обвинение в воровстве, доказанное, – добавил он, глядя на Али, – обвинение просит приговорить преступника к отсечению руки, согласно закону.

– У защиты есть возражения? – спросил судья, глядя в бумаги перед собой. Поднял голову и увидел поднятую руку Али.

– Этот тоже твой клиент?

– Да, ваша честь.

– Что в этом случае, какие возражения?

– Ваша честь, обвиняемый является рабом истца. То есть этот человек обвиняет своего раба в краже собственного имущества. Его нельзя наказывать, поскольку такой образ действий противоречит закону. И раб, и имущество являются частью одного целого. Отдельные части достояния связаны между собой.

– Это твой раб? – спросил судья у обвинителя.

– Да, ваша честь.

– Возьми его и дома вздуй, как следует, а теперь оба убирайтесь отсюда. В иске отказано.

Взглянув на Али, судья качнул головой и сказал:

– Заседание окончено. Все свободны.

Али вышел из зала. На улице возле здания суда стоял рассерженный Арзуман, ожидая, видимо, Али. Но, увидев рядом с ним вооруженного чауша, сделал отсутствующее лицо.

 

Мелек-хатун

– Я пришел, – сказал Али.

– Вижу, молодец, – похвалил Зияд-эфенди.

Он встретил Али у парадного входа.

– Прошу вас следовать за мной. Чему вы улыбаетесь?

– Только вчера я сетовал, на то, что мой удел входить во дворцы через черный вход. Не прошло и суток, как все изменилось.

– Значит, Бог услышал ваши слова, – заметил главный евнух. – Но я рад, тому, что у вас хорошее настроение. Так и надо относиться к жизни.

– Чей Бог? Ваш или мой?

– Кто-то из них.

– А вы не считаете, что Бог един?

– Я думаю, что это слишком серьезный вопрос, чтобы обсуждать его на ходу, – бросил евнух. Он вел Али через анфиладу комнат.

– Вы правы, но я подумал, что у вас есть готовое мнение на этот счет. Где это будет происходить?

– Здесь, – сказал евнух, открывая двери небольшого зала.

– Это гарем? – спросил Али, оглядываясь.

– Почти, это как бы предтеча. Впрочем, это слово не подходит.

– Предбанник, – подсказал Али.

Евнух удивленно взглянул на него.

– Грубовато, но верно. За этими дверями начинаются покои госпожи, рабынь и наложниц.

– Много их? – поинтересовался Али.

– Поверьте, достаточно. Но вам лучше не задавать лишних вопросов. Уже то, что вы здесь находитесь, есть вещь почти невозможная. Кроме меня, хана и служанок здесь мужчин не бывает. Но я же не мужчина.

Евнух дернул щекой.

– Ловко вы все устроили, – заметил Али, – ведь это вы должны были решить проблему, устранить препятствия. Но переложили тяжесть на мои плечи. И сами, как бы в стороне.

– Если вас это утешит, могу вас заверить в том, что в случае вашей неудачи, меня тоже не минует гнев хана. – сказал главный евнух.

– Чужое горе не является утешением, – возразил Али.

– Это смотря для кого. Будьте здесь. Я приглашу сюда ханшу.

– И оставите нас наедине?

– Размечтался, – бросил, уходя, евнух.

Али остался один в зале. Возвышения были устроены по периметру комнаты, устланы коврами в несколько слоев, на них было разбросано множество подушек. В середине зала было свободно. Возможно, это было место для танцев. На стене висели музыкальные инструменты.

– По вечерам здесь должно быть весело, – подумалось Али.

Он подошел к окну. По дороге мимо дворца ехал старик на осле, подняв голову, он увидел Али и поклонился ему. Али в ответ поднял руку, чем вверг старика в смятение. Он стукнул бедное животное пятками и поторопился проехать.

Ждать пришлось довольно долго. Может быть час или больше. Али стоял у окна, расхаживал по комнате, сидел, но в этом положении его почему-то клонило в сон. Он снял со стены чанг, вспомнив Ладу, стал перебирать струны. В этот момент вошел евнух.

– Играете? – спросил он. – А вот я так и не смог выучиться.

– Нет, не играю. Я просто так.

– Сейчас она придет. Еле уговорил.

Он сел, подоткнув под бок подушку.

– А вы, Зияд-эфенди, тоже будете присутствовать? – спросил Али.

– Зови меня Масрур – это мое настоящее имя. Зияд-эфенди для солидности, очень благозвучно. Конечно, я буду присутствовать. Вы что же думали, что вас наедине с женой хана оставят?

– Проникновенная беседа предполагает минимальное количество собеседников. Я же не лекцию пришел читать.

– Забудьте об этом.

– Ханша будет одна?

– Со своей свитой. Девушки там, рабыни.

– В таком случае за результат не ручаюсь, – объявил Али, – я могу повлиять на одного человека, но не на десяток. Я не факир.

– Дорогой мой, вы не в том положении, чтобы диктовать условия. Но я могу передать ваши пожелания хану.

– Не надо.

– Вы правы. Может быть только хуже.

Появились слуги, внесли столик на коротких ножках, заставили его сладостями и напитками. Следом в комнату вошли три девушки. Все трое были с открытыми лицами, одна другой красивей, на голове у одной из них была диадема. Масрур встал и поклонился. Али последовал его примеру.

– Госпожа, этого человека зовут Али. Он известный ученый. Хазретприказал ему поговорить с вами.

– О чем? – спросила ханша.

– Он сам все расскажет, – замялся, но потом нашелся Масрур.

– Хорошо, ты можешь быть свободен.

– Но, госпожа, хан приказал.

– Я здесь не одна, пошел прочь.

– Видишь, как она со мной разговаривает, – вполголоса пожаловался евнух.

– Так она что, не в курсе дела? – так же вполголоса спросил Али.

– Что вы там шепчетесь? – спросила ханша. – Мне это не нравится.

– Я уже ухожу, – сказал евнух и вышел, оставив дверь приоткрытой.

– Закрой дверь, – приказала ханша одной из служанок.

Девушка встала и закрыла дверь.

– Ну, господин ученый, и какими же науками вы занимаетесь? – спросила ханша. Она смотрела ему прямо в лицо, не опуская глаза долу, как это приличествовало бы мусульманской женщине. На вид ей было не больше двадцати, и она была хороша собой.

– Одним словом и не скажешь, чем я занимаюсь, – ответил Али.

– А вы не скупитесь на слова.

– Извольте, я факих, хафиз, мударрис права.

– Как много всего в одном человеке. Я только читать и писать умею, и при этом считаюсь образованной девушкой.

– На самом деле это сопутствующие науки. Нельзя быть факихом, не зная Корана.

– А чем вы еще занимаетесь?

– Путешествую, правда, подчас вынужденно, сейчас работаю, я открыл в вашем городе юридическую консультацию.

– И о чем же вы будете со мной говорить?

Али задумался. Как это бывает, прямой вопрос поставил его в затруднительное положение. Он собирался подойти к сути дела постепенно, исподволь.

Одна из служанок или невольниц, Али не слишком в этом разбирался, сказала:

– Алим, хатун задала тебе вопрос, отвечай немедленно.

Ханша повела рукой, унимая, не в меру ретивую служанку.

– Хатун, – наконец заговорил Али, – я здесь не по своей воле. Мне предложили поговорить с вами о вещах чрезвычайно деликатных. Отказаться от этого предложения я не мог.

– Хафиз, можно короче. Не надо таких длинных предисловий. Я знаю, что правителю отказать трудно.

Реплика ханши была для Али неожиданна. Он взглянул на нее и сказал:

– Хорошо, простите меня за прямоту. Я должен убедить вас дать согласие вашему мужу на второй брак. Но я знаю, что это бесполезно, поэтому не собираюсь этого делать. Просто посижу, поскольку деться мне от этого поручения некуда, а потом пойду домой. Во всяком случае, надеюсь пойти.

Пока Али произносил эту тираду, ханша пила чай, не сводя с него глаз. Когда он замолчал и перевел дух, она поставила чашку, поднялась и ушла в сопровождении своей свиты. Али, у которого пересохло горло от волнения, подошел к столику и допил чай из ее чашки. За этим занятием его застал Масрур.

– Я отвлекся, – сказал он, – и не слышал, чем закончилась ваша беседа. Вернее, я вообще мало что слышал. У тебя очень тихий голос. Удивляюсь, как ты читал лекции студентам. Так что? Удиви меня, обрадуй. Она согласна? На чем вы расстались?

– Зияд-эфенди, вы слишком торопите события, – сказал Али, – это очень важный шаг для хатун, она должна подумать, и все взвесить.

– Драгоценный мой хафиз, это не я тороплю события. Это жизнь, в лице моего повелителя, их торопит. Так что мне ему передать?

– Я думаю, что понадобится еще беседа, – заявил Али, – а может и не одна.

– Но, но, – остановил его евнух, – возьми себя в руки.

– Завтра в это же время я буду готов к беседе, – сказал Али, – а сейчас мне пора домой. Провожатого не нужно, у меня дома мало места, мне его негде разместить.

Главный евнух, смотрел на него, насупившись.

– Ладно, – наконец сказал он, – хана все равно нет, а пока его нет, время работает на тебя. Можешь продолжать беседы. Услаждать слух нашей прекрасной госпожи. Однако чауш пойдет с тобой.

Памятуя, что Егор в Астаре, и позаботиться об ужине некому, по дороге домой Али купил вина и готовой еды. Каково же было его удивление, когда, подходя к дому, он увидел всполохи света сквозь щели в заборе. Во дворе горел костер, а у костра маячила мощная фигура.

– Быстро же ты обернулся, – вместо приветствия, произнес Али, – а где подруга? Спит что ли, устала с дороги?

– Ты о ком спрашиваешь? – поинтересовался Егор.

– Как это о ком, о Мариам, твоей жене.

– О жене, а это кто с тобой?

– Это мой земляк, – сказал Али. – Он из Байлакана, приставлен охранять меня, чтобы я не убежал.

– Так может, я ему шею сверну, и мы убежим, – предложил Егор.

– Спокойно, он шутит, – сказал Али чаушу, который при словах Егорки схватился за саблю.

– По-моему, ты не в настроении, – заметил Али, – поссорились, что ли? Где она?

– Ее нет здесь.

– Что случилось?

– С самого начала все рассказать, или сразу итог?

– Итог.

– У меня больше нет жены.

– Теперь с самого начала.

– После того, как ты ушел?

– Нет, нет, не с самого начала.

– Послушай это личное, а этот малый не сводит с меня глаз.

– Ты ему понравился.

– Не думаю. Страж, тебя как зовут? – спросил Егор.

– Это неважно, – ответил чауш.

– Видишь, я ему не понравился, – констатировал Егор, – служивый, у тебя караул, когда заканчивается?

Чауш смотрел непонимающим взглядом.

– Когда тебя сменят, – пояснил Егор.

– Меня не сменят, – ответил чауш.

– А где ты будешь спать?

Чауш задумался, потом озабоченно произнес:

– Об этом распоряжений не было.

– Послушай, земляк, – вмешался Али, – ты целый день за мной ходишь, пора бы тебе тоже отдохнуть. Иди домой, утром придешь за мной. Я никуда не денусь, это мой дом. Обещаю.

– Ладно, – неожиданно согласился чауш и ушел.

– Умеешь ты все-таки влиять на людей, – заметил Егор.

– Надеюсь. В противном случае нас ждут крупные неприятности. Но об этом после. Итак.

– Мариам развелась со мной, – без обиняков сказал Егор.

– Подожди-ка, я сяду, – попросил Али, – потом добьешь. Всякое я мог предположить, но, что-то я не слышал, чтобы мусульманки по доброй воле с мужьями разводились. Ну, не считая, известного тебе случая с женой атабека Узбека. Излагай теперь подробности.

– Ее родня объявила мне, что я должен принять ислам, – сказал Егор. – Иначе развод. Условие было невыполнимым. Если я по доброй воле этого не делал, то после угрозы тем более.

– Что-то я не замечал за ней особой набожности, – заметил Али, – странно как-то?

– Вот так бывает, когда насильно женят человека, – сказал глубокомысленно Егор.

– Да нет же, должна быть еще причина.

– Они сказали, что женщина имеет право на развод, поскольку муж не способен создать ей условия для нормальной и спокойной жизни. С этим обвинением я был вынужден согласиться. Так что, я свободен. Можешь взять меня с собой в гарем.

– У тебя одно на уме. Однако ты меня расстроил. Она сама тебе все это сказала?

– Нет, говорила ее тетка, но в ее присутствии. Откровенно говоря, я сам расстроен. Вроде пустяк, а неприятно.

– Ничего себе пустяк, уйти от такого героя, как ты. Нет, это неправильно.

– Спасибо друг. Вот так бывает, когда выпускаешь жену из-под сферы своего внимания. Как там твой отец говорил?

– Имущество мужчины всегда должно быть у него перед глазами. Вообще-то это он говорил со слов моей матери.

– Теперь я вынужден с ним согласиться, с ними обоими. Раньше я считал, что это излишняя предосторожность. Так что они были правы. А что там с княжной?

– С ханшей. Она человек твердых убеждений. И очень последовательна. Когда я сказал о цели своего визита, она просто встала и ушла.

– Судя по тому, что ты еще жив и на свободе, все не так плохо. Может быть обойдется.

– Я тяну время, а хан в отъезде. Поэтому я пока на свободе. Но я умею притягивать несчастья.

– Надо провести обряд очищения, – сказал Егорка, и подул себе на плечи.

Али взглянул на друга. В отблесках пламени, он казался изваянием языческого бога, одного из богов. Кто там был у них с рыжей бородой. Ибо после бани прекрасный каштановый цвет его бороды сменился на рыжий.

– К Мариам посватался какой-то ее дальний родственник, – вдруг сказал Егор, – он богат и вдов, живет в Астаре. Он даст ей спокойную и обеспеченную жизнь.

– Ну что же, каждая женщина не мечтает об этом, – тяжело вздохнув, сказал Али. – Ты задет?

– Немного. Но по большему счету я доволен. У нас на Руси говорят – баба с возу – кобыле легче. Забота о ней меня тяготила.

– Какой удивительно емкий у вас у русских фольклор, – заметил Али, – я купил вина, не хочешь ли ты отпраздновать свою свободу?

– Конечно, я же не засну без этого.

Утром, еще затемно, когда Али вышел на террасу, он увидел фигуру во дворе.

– Это ты? – спросил Али.

– Я, – отозвался чауш.

– Наверное, всю ночь не спал от беспокойства.

– Так и есть, – сознался чауш, – я здесь с ночи.

– Сейчас выйду, – сказал Али.

Он вернулся в комнату, взял свой плащ. Егор все еще лежал, укрывшись с головой. Али казалось, что он не спит, но окликать его не стал. Тихо прикрыл дверь и ушел. По дороге на работу он, не понимая зачем, специально сделал крюк, чтобы пройти мимо дворца. У главного входа стояли, перебирая ногами, несколько монгольских лошадей. Их держали за уздцы двое воинов. Они проводили его взглядом, от которого ему стало тревожно. Так бывает, когда ты видишь неприятеля, но ничего сделать не можешь, ибо сила на его стороне.

– Хан вернулся что ли? – спросил Али.

– Нет еще, – ответил чауш.

– А почему здесь монголы?

Чауш пожал плечами.

В конторе Али занялся бумагами. На этот раз он предложил чаушу войти, погреться у печки.

– Так печка же не топится, – сказал чауш, заглянув вовнутрь.

– А ты растопи.

– Не могу, я на службе, – возразил чауш.

– Тогда сиди и мерзни, – заметил Али.

Чауш хмыкнул, отцепил от пояса саблю и, присев, стал возиться с печкой.

– Золу выгребать надо вовремя, – ворчал он, – где дрова взять?

– Сходи к хлебопеку, возьми вязанку хвороста, скажи, я прошу.

– Вот еще, я, что вам мальчик на побегушках?

В это время открылась дверь, и появился помощник.

– Вот и мальчик, – заметил Али, – оглан, сходи за дровами к пекарю.

Мальчик недовольно хмыкнул, но отказаться не посмел. Пошел и принес вязанку хвороста. Вскоре пламя яростно гудело в трубе.

Егор явился к полудню, он был мрачнее тучи. Бросив на него взгляд, Али не стал докучать его расспросами.

– Я ухожу в суд, – сказал он, – побудь здесь, если других дел нет.

– Ладно, – буркнул Егор, – когда тебя ждать?

– Через час вернусь, сегодня слушаний нет. Потом у меня прием посетителей. Затем я уйду во дворец. Надеюсь, что сегодня тоже обойдется.

– Я вижу, у тебя весь день расписан, – заметил Егор, – ни минуты свободного времени. И это тогда, когда твоему другу необходимо дружеское участие и философская беседа.

– Вечером, – сказал Али. И переходя на фарси, добавил:

– Узнай насчет лодки.

– Я уже узнал. Вина купить?

– Обязательно, – сказал Али.

Выходя из конторы, он вспомнил монгольских скакунов и по дороге в суд гадал о причине их визита.

 

Мелек-хатун (продолжение)

Главный евнух встретил его без улыбки, едва качнул головой в ответ на приветствие.

– Хафиз Али, – сказал он, – времени почти нет, проявите все свое красноречие. Ситуация очень серьезная.

– Не похоже, чтобы вы так беспокоились из-за меня, – сказал Али.

– Ах, причем здесь вы. Да вы, ну конечно, но есть еще одно обстоятельство.

– Простите, – сказал Али. – А где сейчас находится хан?

– В монгольской ставке, – ответил евнух, – вы должны получить согласие хатун до его возвращения.

– Я видел сегодня монголов у дворца. Не связан ли их приезд с обстоятельствами, о которых вы говорите.

– В этом мире все взаимосвязано, – глубокомысленно изрек Масрур.

– Вы очень широко мыслите.

– Спасибо, но я пошел за Мелек-хатун.

– Удивительное совпадение, – сказал Али. – Ее тоже зовут Малика.

– Что значит тоже. Ее зовут Мелек.

– Верно, мне послышалось, однозвучные имена, а я вдруг подумал, сколько в жизни совпадений, – сказал Али.

Масрур раздраженно взглянул на него и пошел за ханшей.

Слуги внесли столик, накрытый яствами. Али, не дожидаясь их ухода, подсел к столу и налил себе чаю. Терять ему было нечего. Через короткое время выяснится, что ханша не собирается обсуждать с ним проблемы своей личной жизни. Его миссия закончиться и… что будет дальше, неизвестно. Во всяком случае, пока хана нет, его не арестуют. Хан находится в монгольской ставке! Не связано ли это каким-то образом с его новым браком? Послышались шаги. Али ожидал появления Масрура, но вошла ханша в окружении своей свиты. Вошла, и удивленно воззрилась на Али. Он поставил на стол недопитый чай, поднялся.

– Простите, – сказал он, – я был уверен, что вы не придете.

Удивление на лице ханши сменилось улыбкой.

– Вы можете допить свой чай, – сказала она, – только вам придется отсесть подальше. Вам нельзя приближаться ко мне.

Али взял в руки свою чашку и ушел в другой угол комнаты.

– Я не собиралась сюда приходить, – сказала ханша, – меня оскорбляет эта ситуация. Но в последний момент передумала. Здесь так мало развлечений. К тому же мне по душе ваша искренность. Согласие на новый брак я все равно не дам, как вы правильно заметили. Но почему же не поговорить с умным и образованным человеком. Вы же тоже пришли сюда, зная, что ничего не выйдет. Я решила ответить вам тем же. Это справедливо, искренность на искренность. Вы уже допили свой чай. Хотите еще? Нет? Тогда начинайте.

– Кажется, я встретил достойного противника, – сказал Али, – я рад. Меня мучила совесть, что я должен обманывать вас, использовать, но вы оказались не только красивы, но и умны.

– Как вы собирались меня использовать. Любопытно. Обычно людей использую я. В этом слове мне слышится какой-то унижающий мое достоинство смысл.

– Нет, нет, прошу вас, – запротестовал Али, – не я это затеял. Я всего лишь орудие. Неточно выразился, простите меня, я здесь, как вы знаете, не по своей воле. Но дела только пошли на лад, мне хотелось бы сохранить свое положение в этом городе, как максимум, и как минимум свою жизнь.

– Даже так? – удивилась ханша. – Ну это вы преувеличиваете, я не думаю, что до этого дойдет.

– Не скажите, – возразил Али, – неизвестно, что стоит на кону. Кстати, вы не знаете, зачем во дворец приезжали монголы?

– Они теперь здесь хозяева, они могут приезжать, когда им вздумается. Зачем, не знаю, возможно, за данью. У моего мужа хватило мудрости не воевать с ними, в отличие от правителей других городов.

– Можно назвать это мудростью, а можно по-другому.

– Что вы хотите этим сказать, что он струсил?

– Скажем так, проявил осмотрительность и осторожность.

– Ладно, – согласилась ханша, – пусть будет осторожность.

– Странно, то, что они приезжали в его отсутствие, – продолжал Али. – Хан находится в монгольской ставке, а монголы приехали к нему. Зачем они сюда приехали, если он у них.

– Я пришла сюда слушать вас, а не объяснять и загадки разгадывать, – сказала ханша. – Мне нет никакого дела до поступков моего мужа. Согласия ему я все равно не дам. А если он посмеет обойтись без него, он лишится всего, что у него есть, в том числе и меня, Своим положением он обязан моему отцу. Мой отец могущественный хан, он его в порошок сотрет.

– И, зная об этом, он все равно не отступается, – сказал Али, – странно как-то. Значит, есть более сильный мотив или более сильный страх.

– Мне становится скучно, – заявила ханша, – я сейчас уйду. А вы, как хотите.

– Все, я замолчал.

– Молчать будете, я тоже уйду. Как только мне станет неинтересно, я уйду, а вас казнят. Развлекайте меня, у вас остался только один день.

Ализадумчиво произнес:«Можете ли вы за все деньги, что у меня есть, дать мне один день жизни, который я проживу? И не могли они этого».

– Это что значит, – спросила Мелек.

– Это цитата из Корана, очень уместная. Значит, я сейчас оказался в положении Шехерезады.

Ханша засмеялась.

– Но вы сказали, что – я уйду, а вы – как хотите. Это что было, скрытое сочувствие?

– Нет, я сказала не так, нет.

– Вам жаль меня?

– Ну, может быть, немного, хотя нет. Мне все равно.

– Значит, вы не дадите согласия на брак. Можно я иногда буду задавать этот вопрос. Нас, скорее всего, подслушивают. Пусть хан знает, что я старался.

Ханша вновь засмеялась. Она сделала знак своим служанкам, обе девушки встали, подошли к обоим дверям, выглянули и отрицательно покачали головами.

– Нет, не подслушивают.

– Хорошо, продолжаем разговор, – продолжил Али, – а вы знаете, госпожа, что история всегда повторяется дважды. Первый раз, как трагедия, а второй раз в виде фарса.

– Фарса, вы имеете в виду Ирана?

– Нет, фарса, как литературного жанра.

– Теперь буду знать. А что вы имеете в виду? На что намекаете?

«Она смеется, это хороший знак» – запоздало подумал Али, вслух же продолжил:

– Была в точности такая же ситуация с одной царицей. У нее даже имя было созвучное с вашим – Малика-хатун. Только там все было наоборот, это царица хотела заключить новый брак.

– Взять второго мужа?

– Получается, что так. То есть она хотела развестись со старым и выйти за нового мужа. Но старый муж развод ей не дал. В итоге у нее оказалось два мужа. Первый, узнав об этом, вскоре умер, надо полагать от горя. Вы не слышали об этой истории?

– Нет, где это было?

– В Азербайджане. Я, можно сказать, был ее участником. Прямо, как сейчас. Сельджукская принцесса Малика-хатун влюбилась в султана Джалал-ад-Дина и предложила себя ему в жены. Он согласился. Но она была замужем. Чтобы устранить эту помеху ее счастья, она раздобыла фиктивное свидетельство о разводе. Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

– Не вижу здесь ничего смешного.

– Смешно то, что я опять в гуще аналогичных событиий, а грустно, от того, что я опять пострадаю. Хотите, я расскажу эту историю?

– Нет, не хочу.

Али замолчал. «Разговор не клеится», – сказал он себе, – надо что-то делать».

– Это окно выходит на улицу, – сказал он.

– Я знаю.

– Иногда я делаю крюк, чтобы пройти мимо вашего дворца. То есть велика вероятность, что, когда в следующий раз я буду идти мимо, вы меня можете увидеть. И помахать рукой.

– Я не машу рукой посторонним мужчинам.

– А я вот машу. Вчера, когда ждал вас, мимо ехал старик на осле. Я ему помахал. Он так испугался, что чуть не свалился с осла.

Ханша прыснула.

– Теперь-то я понял, почему здесь не принято махать из окна незнакомым людям. Они пугаются этого.

Али говорил через силу, молол языком, мучительно пытаясь найти тему для беседы. Ему не пришло в голову сделать домашние заготовки. Он замолчал.

После долгой паузы.

– Итак, – произнесла ханша.

Али, задумавшись о чем-то, сказал:

– Прошу прощения, хатун.

– Вы зачем здесь? – спросила ханша.

– Ваш муж, то есть хан, поручил мне развлечь вас.

– Так развлекайте. Может быть вы певец?

– Не то, чтобы я певец, но, откровенно говоря, я часто пою, то есть напеваю.

– Тогда спойте.

– Я бы спел. Но у меня нет голоса.

– Странно, как же вы поете без голоса. Хотя в наше время и такое бывает.

– Я не певец.

– Может быть вы музыкант? Вот инструменты, играйте.

– Опять не угадали.

– Странно, как же вы собираетесь развлекать меня? Вы вообще кто?

– Я знаток права. Профессор богословия. Я уже говорил.

– Ах да, вы ученый. Ну тогда расскажите что-нибудь.

– Конечно, только как назло ничего в голову не лезет.

– Тогда идите домой к своей жене, а хану передайте, чтобы он тоже шел к своей жене. – Раздраженно произнесла ханша.

– Моя жена умерла, – неожиданно сказал Али, хотя это было не лучшее время и место для подобного признания.

Тем более неожиданным был для него ответ ханши.

– Мне очень жаль, – сказала она, – да успокоит Аллах ее душу.

Али вдруг почувствовал резь в глазах и как он ни силился, не смог сдержать слез.

– Возьмите себе еще одну жену, – посоветовала ханша, – вам мужчинам проще. У вас есть право выбора.

– Я не могу.

– Почему, еще не вышел траур?

– Дело не в этом. Просто не могу.

Ханша что-то передала одной из своих девушек, и та принесла Али благоухающий платок. Неожиданное сочувствие тронуло Али.

– Идите домой, – сказала ханша, – я вижу, вы еще не готовы к развлечениям.

– От того, что я уйду, мне легче не станет, – возразил Али, – к тому же я должен разговаривать с вами.

– Ну что же, в таком случае прошу, начинайте. Расскажите что-нибудь, развлекайте меня.

– Если бы вы знали, как я ненавижу рассказывать истории, – признался Али.

– Что же мы будем делать? Вы не поете, не танцуете, рассказывать не любите.

– Ладно, слушайте.

Сказка об эмире, осле и огурцах

– Некий эмир, – начал Али, – поехал на охоту и встретил по дороге араба с поклажей, который приветствовал его. Эмир стал его расспрашивать, интересоваться делами, и тот рассказал о том, что он посадил в этом году огурцы и собрал хороший урожай. Огурцы уродились один к одному, маленькие, пупырчатые, сладкие, ни один не горчит, оттого, что он не жалел воды для полива. Теперь он собрал мешок отборных плодов и несет эмиру, зная его щедрость. Поскольку эти огурцы достойны его стола, о котором все говорят.

– Сколько же ты надеешься получить от него? – спросил эмир.

– Тысячу динаров, – ответил человек.

– За мешок огурцов тысячу динаров! – удивился эмир. – А, если он скажет, что это много? – спросил эмир.

– Тогда я попрошу пятьсот динаров.

– А, если он скажет, и это много.

– Триста динаров.

– А, если он скажет, что и это много?

– Двести динаров.

Так они дошли до тридцати динаров.

– Послушай, старик, – сказал ему эмир, – этому мешку огурцов в базарный день красная цена – два динара. С чего ты взял, что он отвалит тебе в сто раз больше?

– Потому что вельможа, благодаря своему положению, за все платит дороже, – заявил старик.

– А, если все-таки он скажет, что это много и не заплатит тебе столько?

– Тогда я поставлю этого осла в его гарем, – воскликнул рассерженный старик, – и вернусь домой, обманувшийся в своих ожиданиях и с пустыми руками.

Эмир засмеялся и уехал. А, когда вернулся во дворец, наказал слугам, чтобы, когда придет человек с огурцами, его привели прямо к нему. Когда появился старик, привратники привели его к эмиру. Последний сидел на престоле в парадной одежде, и старик не узнал его.

– Я принес тебе, о эмир отборные огурцы, – сказал старик. – Я их вырастил их специально для тебя.

– И что же ты хочешь за них? – спросил эмир.

– Зная твою щедрость, я рассчитываю получить тысячу динаров.

– Нет, это много, – возразил эмир.

И дальше повторился весь предыдущий диалог на охоте. Когда цена опустилась до тридцати динаров, старик воскликнул:

– Клянусь Аллахом, тот человек, которого я встретил сегодня утром, был злосчастным.

При этих словах эмир не выдержал и засмеялся, и араб понял, с кем имеет дело. Он сказал:

– Господин, если ты не велишь заплатить мне хотя бы тридцать динаров, то вон мой осел, и ты знаешь, что я с ним сделаю.

Эмир рассмеялся и сказал:

– Старик, я дам тебе тысячу динаров, но с одним условием – осла ты заберешь с собой.

Али замолчал и взглянул на ханшу. Не найдя в ее лице одобрения, спросил:

– Разве это не смешно?

Ханша пожала плечами.

– А некоторые люди смеются.

– А для чего нужен осел в гареме?

– Я не буду объяснять.

– Почему?

– Это анекдот. А анекдот нельзя объяснять. Или смешно, или нет.

– Это был анекдот?

– Почти, скорее притча.

– Я не люблю анекдоты.

– А, что вы любите?

– Я люблю сказки.

– Могу рассказать вам сказку про Али-бабу и сорок разбойников.

– Не надо.

– Почему?

– Я ее знаю.

– Про Ала ад-Дина и волшебную лампу.

– Не надо.

– Почему?

– Я ее знаю.

– А про Синдбада-морехода? Тоже не надо?

– Не надо.

– Скажите пожалуйста! – удивился Али. – Какую же сказку мне вам рассказать?

– Ту, которую я не знаю.

– Ладно, – тяжело вздохнув, сказал Али, – вот вам сказка, слушайте.

«Сказка о разводе и женитьбе»

– Жил был один купец, и у него был один единственный сын….

– Что, сказка, в самом деле, так называется? – подозрительно спросила ханша.

– В самом деле, – подтвердил Али.

– Ну ладно, продолжайте.

– … когда он подрос и достиг совершеннолетия, то стал просить отца, чтобы тот дал ему денег, товаров и отправил с караваном в Багдад. Купец долго отговаривал сына, поскольку необходимости в этом не было, он был очень богатым. По его торговым делам ездили приказчики. А сын был один единственный, к тому же поздний ребенок. Но сын оказался человеком рассудительным, он сказал отцу следующее:

«Батюшка, ситуация на сегодняшний день такова, что мне нет необходимости ездить по твоим делам, терпеть тяготы и невзгоды пути. Но время беспощадно. Тот, кто забрал моего деда, рано или поздно заберет и отца. Настанет время, когда я останусь наедине с приказчиками, и надобно мне овладеть секретами торгового дела, чтобы они меня не разорили».

Купец был вынужден признать правоту его слов. Он дал ему денег, товаров и благословил в путь, поручив его старшине купцов. Однако, случилось так, что недалеко от Багдада на них напали рафидиты и разграбили караван. Многих убили, некоторых взяли в рабство. Шамад, так звали сына купца, в суматохе сообразил, скинул с себя дорогую одежду, упал и притворился мертвым. Таким образом, спас свою жизнь, но не товары и деньги.

Дальше он шел пешком, нищий и можно сказать голый. Ему посчастливилось дойти до Багдада да наступления темноты. Стража, видя его непотребный вид, не хотели даже его пускать, но он умолял, дрожа от холода и заикаясь от страха. Стражники сжалились над ним, приняв за сумасшедшего суфия, и пустили. Городские ворота в буквальном смысле закрылись за его спиной, и он оказался в безопасности. Но один, без денег, без знакомых и друзей. В отчаянии он шел по улицам. Опустилась ночь, и тогда он направился к ближайшей мечети, надеясь найти там кров и еду. Он увидел ворота мечети, вошел в проход, укрылся там, горюя и радуясь…

– Ну, горевал он понятно почему, – перебила его Мелек-хатун. – а радовался он чему?

– Как чему, тому, что жив остался.

– Вообще-то я так и подумала, но решила на всякий случай уточнить.

– Вы правильно подумали, но, если вам еще раз захочется меня перебить, не стесняйтесь.

– Спасибо, продолжайте.

– Вам спасибо.

Али продолжал

… Вдруг он увидел приближающийся свет. Это были двое рабов с фонарями. Они освещали дорогу двум купцам, один, из которых, был старик, а другой – юноша. И Шамад услышал их разговор. Старик отчитывал юношу, он говорил: «Разве я не предупреждал тебя, чтобы ты следил за своей речью. И не бросался словами. Ты дал моей дочери развод, и теперь вернуть ее непростое дело».

В этот момент старик увидел Шамада и ответил на его приветствие.

«Откуда ты, юноша, кто ты и что ты делаешь здесь в столь поздний час? – спросил он. – Ты не похож на нищего и бездомного. Твое лицо, лицо благородного человека. Почему же у тебя такой непотребный вид?»

Шамад рассказал о постигшей его беде и о своем бедственном положении.

«Все не так плохо, как ты думаешь, – вдруг сказал старик, – тебе повезло, что мы встретили тебя. Дитя мое, что ты скажешь, если я дам тебе тысячу динаров, дорогое платье и мула». «И что я должен буду сделать за это? – спросил удивленный Шамад. «Ты видишь этого юношу. Это мой племянник. Я женил его на своей дочери, ее зовут Зубейда. Она очень красива и умна, образована, играет на лютне. Он ее любит, а она его нет. Это было источником их ссор. И вот он вспылил, и сгоряча трижды произнес слово талак. Она тут же покинула его. Теперь он пришел ко мне и умоляет, чтобы я вернул ее. Но это возможно только через заместителя…

Али пояснил.

– По закону он может вновь жениться на ней, только после того, как она выйдет замуж за другого человека и разведется с ним. Благословенный пророк сделал легким развод, но, чтобы мусульмане не злоупотребляли этим, взамен ввел такое испытание.

– Я поняла, – ответила ханша.

… Нам нужен надежный и порядочный человек, – продолжал старик, – чтобы женился на ней, провел ночь с ней, не дотрагиваясь до нее, а затем развелся. Беда в том, что довериться некому. Во всем Багдаде нет человека, к которому можно обратиться с подобным предложением. Разве ты не знаешь наших арабов, мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Здесь только один порядочный человек – судья, и тот надо признать ненадежен. Поэтому мы сговорились, что сделаем заместителем чужеземца, чтобы потом никто не корил моего зятя этим делом. Пойдем с нами, напишем тебе брачный договор с моей дочерью. Ты проведешь с ней эту ночь, а наутро разведешься с ней. И я дам тебе все, что обещал».

Шамад согласился, дело казалось ему пустяковым, а деньги сулили немалые. Он сказал себе: «Клянусь Аллахом, чем ночевать в мечети, я проведу ночь с невестой, да еще и деньги получу за это». Они отправились к кади и составили договор, который гласил, что если он, Шамад, женится на девушке, а наутро разведется, то получит тысячу динаров. А, если не разведется, то сам заплатит десять тысяч динаров в качестве приданого. Подписали договор, отец девушки взял расписку и отвел его в дом к своей дочери. Племянника же взяло беспокойство, ибо Шамад был очень хорош собой, а вдруг девушка прельстится им. Он позвал свою домоправительницу и поделился с нею своими опасениями. Женщина успокоила его, говоря, что она все сделает и обезопасит девушку от притязаний нового мужа. Женщина пошла к Шамаду и предупредила его, чтобы он не приближался к невесте, ибо она не здорова, и болезнь ее заразна. То же самое хитрая баба проделала с Зубейдой. Таким образом, развела их по разным комнатам. Зубейда поблагодарила домоправительницу, позвала невольниц и велела им отнести на половину мужа кушанья, питье, сладости – не пропадать же продуктам. Пусть, мол, поест, бедолага. Шамад еде обрадовался. Поел, попил, пришел в хорошее расположение духа и затянул песню, а у него был хороший голос. Зубейда из любопытства решила, взглянуть на того, кто поет. А пел он кораническую суру я-син. Зубейда, прислушавшись, решила, что его напев похож на псалмы Дауда, она подумала, что этот высокий, ясный мелодичный голос не может принадлежать больному человеку. Она взяла лютню и стала подыгрывать мотив и тоже запела. Их дуэт быль столь прекрасен, что они, не думая более о заразной болезни, открылись друг другу и увидели, что оба молоды, красивы и здоровы. Далее они не стали противиться зову страсти, тем более что, они были мужем и женой. То есть закон был на их стороне.

Наутро Шамад сказал своей жене: «О, радость незавершенная, мне остался один час провести с тобой, и мы расстанемся». «Почему ты так говоришь»? – спросила Зубейда. «Твой отец взял с меня расписку на приданое для тебя в десять тысяч динаров. И, если я не заплачу ему, то брак будет аннулирован. А меня запрут в тюрьму». «Власть мужа в твоих руках, – возразила девушка, – заплатим ему, и останемся вместе. Разве ты не богат»? «Очень богат, но я жертва разбойников, которые ограбили меня. У меня нет сейчас на руках ни единой полушки». «Я бы сама за тебя заплатила, – сказала девушка, – ты пришелся мне по нраву. Но мой отец из любви к племяннику все мои деньги перенес в его дом. Ведь я не хотела выходить за него, но отец настоял. Он, видите ли, обещал покойному брату. Но ты все равно не печалься. Я дам тебе сто динаров для разговоров с судейскими людьми. Когда они скажут тебе – разводись, ты спросишь у них – какое вероучение позволяет человеку вечером жениться, а утром разводиться. И, что бы они ни говорили, ты будешь упорствовать в своем решении. А, когда с тебя потребуют приданое, попроси отсрочку».

Пока они беседовали, пришел сбир, и передал суть претензий тестя к зятю.

Шамад сунул в руку сбиру пять динаров и спросил: «Какой закон требует, чтобы я развелся на следующий день? «Нет такого закона, – ответил судебный пристав, – а, если ты не знаешь законов, то я могу быть твоим поверенным».

Они отправились в суд, где кади спросил: «Почему ты не разводишься, как было условлено»?

Шамад приблизился к кади, дал ему пятьдесят динаров и спросил: «О, владыка, какое учение позволяет, чтобы я женился вечером, а наутро развелся против своей воли»? «Развод по принуждению не допускается ни одним из толков мусульманского права», – ответил кади.

Увидев, как поворачивается дело, отец девушки потребовал десять тысяч динаров в обеспечении приданого. Шамад попросил отсрочку в три дня. А кади дал ему десять дней и вынес решение, что через десять дней Шамад заплатит десять тысяч динаров или разведется. Шамад с тем и ушел. По дороге домой он на оставшиеся деньги накупил на базаре вина и всякой всячины, и они с женой устроили вечером пир. Потом они пели, играли на лютне, развлекались.

Мелек-Хатун кашлянула. Али взглянул на ханшу.

– К чему вы клоните? – спросила она. – Никак не могу понять.

– Ни к чему. Я просто развлекаю вас, рассказываю историю.

– Но это история, ее смысл свидетельствует не в вашу пользу. Вы же хотите получить мое согласие на развод. А в этой сказке совсем другая мораль.

– Это вы верно подметили, – согласился Али, – я действую себе во вред. Но это лишь свидетельствует о моей искренности и бескорыстии.

– Ладно, допустим. Что же было дальше?

– Дальше рассказывать?

– Не надо. Просто в двух словах. Чем дело кончилось?

– Вам неинтересно?

– Главное произошло, они провели ночь вместе, а уж как они выпутаются, это не так важно. Впрочем, если хотите, можете рассказывать.

– Не буду.

– Почему? Обиделись?

– Расказчика обидеть может всякий, но не в этом дело. Ваше пренебрежение лишило меня вдохновения, теперь уже я сам потерял к сказке интерес.

– А у меня он появился. Чем все-таки дело кончилось? Продолжайте, я настаиваю.

– В течение десяти дней они ели, пели, пили, веселились, занимались…

– Не надо подробностей.

– Вечером десятого дня в дверь постучали. Шамад вышел посмотреть и увидел трех дервишей.

«О, господин, – сказал один из них, – мы чужеземцы, и пища нашей души – музыка и стихи. Мы слышали музыку, доносящуюся из твоего дома, и решили, что найдем здесь приют. Пусти нас и будет тебе награда от Аллаха Великого». Шамад спросил у жены, и та велела впустить их. Им принесли угощения, еду и питье. Но дервиши сказали: «О, господин, а кто играл эту чудесную музыку, и кто пел эти песни? Нельзя ли нам послушать этого музыканта»? «Это была моя жена, – ответил Шамад и, недолго думая, рассказал свою историю, закончив ее словами: «Мой тесть наложил на меня приданое в десять тысяч динаров и завтра последний день отсрочки». «Не печалься, – сказал дервиш, – и держи в мыслях только хорошее. Я шейх дервишеской обители, и мне подчинены десять тысяч дервишей. Я соберу для тебя эти деньги, и ты выплатишь свой долг. Но ты прикажи жене сыграть нам музыку и спеть песню».

Обрадованный Шамад сказал об этом жене, и та согласилась. Она сказала:

«Маловероятно, чтобы у нищих суфиев водились такие деньги. Но у нас ведь нет другой надежды, даже, если они нас обманут. Мы ничего не потеряем, кроме бессонной ночи».

Веселье длилось до утра. А наутро, едва забрезжил рассвет, дервиши положили сто динаров под молитвенный коврик и ушли. После их ухода Шамад поднял коврик и, увидев там сто динаров, сказал жене: «Это щедрая плата за гостеприимство. Но они обманули меня, где же обещанные десять тысяч динаров. Жена возразила: «Ты сын богатого купца, но у тебя руки коротки даже для серебряной полушки, где же бедным дервишам взять десять тысяч динаров. Будь к ним снисходителен. Возьми эти деньги, сходи на рынок. Купи все что нужно – еды, напитков, вина, топленого масла, соленых огурцов, и возвращайся».

Шамад поступил так, как ему велела жена. Но, когда он вернулся с рынка, нагруженный покупками, у ворот его ожидали тесть, его племянник и судебный пристав. Ибо подошел срок для уплаты долга. Шамад выслушал их требования и пока собирался с ответом к дому приблизился черный раб, ведя за поводья верблюда, груженного тюками, и спросил: «Это ли дом Шамада?», – и получив утвердительный ответ от удивленного юноши, сказал, что он доставил товар для Шамада.

«На верблюде товара на тысячу динаров», – сказал он – «А на постоялом дворе дожидаются еще девять верблюдов с такими же точно тюками, стоимостью каждый в 1000 динаров». Смекнув, что это дело рук дервишей, Шамад сказал тестю: «Вот приданое за твою дочь, условия выполнены, и пристав свидетель этому». Отец девушки развел руками и сказал племяннику: «Сынок, ничего нельзя сделать, смирись с этим».

Племянник ушел, от огорчения слег и вскоре умер. Шамад заплатил выкуп и остался с девушкой. На этом сказке конец, а кто слушал – молодец.

– Это все? – спросила ханша.

– Да, после ваших иронических реплик я ее сократил немного, но суть передал верно.

– Кто же были эти дервиши?

– Это был переодетый халиф Гарун аль Рашид, его визирь Джафар Бармекид и палач Масрур.

– Надо же, моего евнуха тоже зовет Масрур.

– Это совпадение.

– Зачем вы рассказали мне эту сказку? В чем смысл?

– Это просто сказка. Я рассказал ее без умысла.

– Вы не похожи на человека, который говорит просто так, без умысла.

– Поверьте, это так. Я рассказал первое, что пришло в голову. Не думая.

– Тогда подумайте, как следует, и расскажите что-нибудь поинтересней!

– Хорошо, я готов, предложите тему. О чем бы вы хотели поговорить? – спросил Али.

Ханша пожала плечами.

– Я мог бы рассказать вам об особенностях мусульманского права. Как это ни странно, но оно прецедентное. В сложных случаях поднимается вся цепочка передатчиков, так называемый – иснад. Прослеживается все, вплоть до высказываний или поступков посланника Аллаха или правоверных халифов. Можем поговорить о различиях между шафиитским и ханифитским масхабами, школами правоведения…

– Вы считаете, что мне это интересно? – прервала его Мелек-хатун.

– Во всяком случае, это может быть полезно в вашей ситуации.

– А какая у меня ситуация?

– Вдруг хан, отчаявшись получить согласие на брак, решится на развод.

– Мне это неинтересно. И он не решится.

– Вы мусульманка?

– Я мусульманка, но согласия не дам.

– Если вы мусульманка, то вы должны знать, что праведникам обещан рай.

– Женщинам ничего не обещано, – отрезала Мелек- хатун.

– Действительно, – после недолгого молчания сказал Али, – а я никогда об этом не задумывался. Почему же так вышло. Но об этом после поговорим. А что обещано праведникам, знаете?

– Знаю – девы чистые, сады тенистые, реки полноводные, источники, бьющие вином…

– Насчет последнего, кстати говоря, преувеличение, – заметил Али, – или лучше сказать – метафора. Никакого вина там нет.

– Вам-то откуда знать? Вы что там были? – насмешливо спросила Мелек-Хатун.

– Я бы не хотел распространяться на эту тему, – уклончиво ответил Али, – но я никак не подойду к сути. Возникает совершенно резонный опять же вопрос…

– А вы не уходите от ответа, – вновь перебила его ханша, глаза ее загорелись от любопытства, – вы хотите сказать, что были в раю?

– Ну, был.

– Врете, если вы живы, как вы там могли быть. Оттуда не возвращаются.

– Это был ознакомительный визит.

– Врете, расскажите.

– Зачем же вам слушать заведомую ложь? И, что бы вы знали, я никогда не вру.

– В Ленкорани говорят – хоть и ложь, но все равно интересно. Рассказывайте. Сказки – это тоже обман.

– Давайте так, сначала я попытаюсь убедить вас дать согласие хану, а потом расскажу. Иначе меня совесть будет мучить.

– Ладно, – сгорая от нетерпения, сказал ханша, – давайте, только один довод, не больше. Все равно это бесполезно. Я не дам согласия.

– Но я должен попытаться. Итак, если вы знаете, что в раю мусульманина ждут девы, какой смысл отказывать ему в этом удовольствии на земле. Это же глупо.

– Нет, это не глупо, напротив, это резонно. Мало того, что женщин обидели в загробной жизни, ничего не пообещав им в раю, так еще и на земле мы должны стеснять свои сердца, допуская соперниц в дом добровольно. Вот, если бы жен ждали в раю юноши чистые. К тому же мой муж далеко не праведник и в рай он вряд ли попадет.

В ответ Али произнес:

– Мы в жены себе возьмем девушек с глазами дикой лани, а если мы девы сами, то мы юношей чистых возьмем в супруги, и не будем чаять души друг в друге.

– Хорошо сказано, – заметила Малика, – это стихи?

– Пожалуй. Однако, я вас недооценивал.

– Спасибо, сочту это за комплимент. Так что вы говорили про рай?

– Поздно уже, давайте продолжим завтра.

– Это нечестно. Я ответила на ваш довод.

– Если на кону стоит жизнь – это честно. Шехерезада именно так и поступала, прерывая рассказ на самом интересном месте и поэтому осталась жива.

– Да вам нечего рассказывать, вот вы и тянете время. А ведь я могу рассердиться.

– Особы вашего положения не сердятся, – заметил Али, – они гневаются.

– Я разгневаюсь, не велю вас пускать к себе, и вы окажетесь в зиндане, если не сказать чего хуже.

– Случилось это в славном городе Иерусалиме, – начал Али, – куда занесла меня нелегкая жизнь паломника.

– В Иерусалиме, – заворожено повторила Мелек.

– Именно, – сказал Али, удивляясь перемене, произошедшей в скучающей до поры ханше, – продолжение будет завтра. Это мое последнее слово на сегодняшний день. Пусть позовут вашего цербера.

– Кого, кого?

– Хороша, пусть будет нашего общего цербера. Я имею в виду евнуха Зияда-эфенди.

Ханша поднялась, недовольно поджав губы, и ушла не прощаясь.

Появился озабоченный Масрур. Он сказал Али:

– Послушайте, хафиз, скажите мне, как обстоят дела, согласие будет или нет. Не надо морочить мне голову. Только да или нет.

– Я ничего не гарантирую, – сказал Али, – но мне кажется, что лед тронулся.

– Лед тронулся, – повторил евнух, – это вы хорошо сказали, черт возьми. Надо запомнить. На наших реках льда почти не бывает. В Египте тоже. В Ниле плавают крокодилы. Когда я был маленьким, один такой едва не откусил мне ногу. Но от судьбы не уйдешь. Ногу я спас, за то мне откусили кое-что повыше и поважнее.

– Вы можете сами у нее спросить, будет она со мной еще говорить? Если будет, то надежда есть.

– Я спрошу. Все равно завтра последний день.

– Хан еще не вернулся? – спросил Али.

– Хан еще не вернулся, – ответил евнух.

 

Морская прогулка

Чауш довел Али до дома и сказал:

– До свиданья, завтра утром я буду здесь.

– А ты стал благоразумней, – заметил Али.

Чауш хмыкнул и ушел, бряцая саблей.

Егор укутавшись в плащ, ждал, сидя на террасе.

– Я не могу вести с ней беседу трезвым, – пожаловался Али, отвечая на молчаливый вопрос, – ничего в голову не лезет. Одним чаем разве вдохновение добудешь?

Егор отвел полу плаща и Али увидел кувшин внушительного размера.

– Ты сегодня должен выпить столько, чтобы хватило и на завтра, – сказал он.

– Столько не могу. Мне с утра с суд надо. Что у нас на ужин, кроме вина.

– Цыплята на вертеле, еще я купил готовый плов.

– Это хорошо, но пойдем прежде пройдемся. На голодный желудок лучше думается. Мне надо понять, почему хан сидит в монгольской ставке.

Егор закрыл двери. Они спустились к морю и пошли по берегу мимо деревянной пристани, возле которой качались привязанные лодки. Два корабля стояли на рейде в полуфарсахе от берега.

– Которая из них наша, – спросил Али.

Егор показал на одну из лодок.

– Может, прокатимся, море спокойное.

– Давай.

Егор крикнул сторожа, который принес весла и открыл замок.

– Вас покатать, благородные господа? – спросил лодочник.

– Благодарю, мы сами, – отказался Егор.

– Смотрите, скоро стемнеет, – предупредил лодочник.

– Ничего, ночи лунные сейчас, не потеряемся, мы вдоль берега, – ответил Егор, садясь на весла.

– Ты умеешь грести? – поинтересовался Али, усаживаясь напротив.

– Вообще-то нет. Здесь много ума не надо.

– Может, воспользуемся его услугами.

– Нет, он мне напоминает Харона.

– А это кто такой?

– Тоже лодочник, только в царстве мертвых. Вернее, перевозит души умерших людей. Отсюда в загробный мир.

После нескольких беспорядочных неуклюжих гребков. Егор освоился и погнал лодку сноровисто вдаль от берега.

– Только давай далеко не отплывать, – попросил Али.

– Не волнуйся, – сказал Егор, продолжая, тем не менее, удаляться от причала. Отплыв на изрядное расстояние, отпустил весла и задумчиво воззрился на берег. Отсюда хорошо были видны вершины гор, покрытые снегом.

– Хорошо бы опять на охоту съездить, – сказал он.

– Не могу, у меня дела, – отказался Али.

– Ну, конечно, лучше с княжной лясы точить.

– С ханшей.

– Неважно. Как вообще продвигается дело?

– Она сказала, что если хан возьмет новую жену без ее согласия, то лишится всего. Своим положением он обязан ее отцу.

– Почему же он не отступится от этой идеи? Почему он так хочет жениться, может быть, тоже боится лишиться всего?

– Наверное, есть серьезная причина. Может быть, если он не женится, то тоже лишится всего. Ханша, видимо, не хочет, чтобы у мужа появились еще законные наследники, кроме ее детей.

– Судьба всех азербайджанских правителей висит на волоске и зависит от монголов, – сказал Егор.

– Значит… – начал Али.

Рядом с лодкой плеснула крупная рыба, спугнув догадку.

Али несколько времени морщил лоб, пытаясь вернуть ускользнувшую мысль, но безуспешно.

– Насави рассказывал мне, что, когда Теркен-хатун, мать хорезмшаха Мухаммада, попала в плен Чингиз-хану, – наконец сказал он, – тот сохранил ей жизнь, но положение ее было таким бедственным, что она кормилась подачками с его стола. Один из ее слуг, евнух Хилал, уговаривал ее бежать к Джалал-ад-Дину, когда слава о нем и его противостоянии Чингиз-хану дошли до них. Но она питала к султану такую ненависть, что сказала: «Поди он прочь. Пропади вовсе. Как я могу опуститься до того, чтобы стать зависимой от милости сына Ай-чичек. Даже плен у Чингиз-хана, мое нынешнее унижение и позор, для меня лучше этого». Все сыновья хорезмшаха, за исключением младшего сына Кюмахи-шаха, были убиты. Дочери достались хорезмийским эмирам-изменникам, за исключением Хан-султан, которую взял себе сын Чингиза Джучи. Теркен-хатун привязалась к оставшемуся внуку, проводя с ним дни несчастья. Однажды, она расчесывала ему голову, и говорила при этом: «Сегодня у меня так сжимается сердце, как никогда раньше». В это время к ней подошел один из сархангов Чингиза, чтобы забрать мальчика. Больше она никогда его не увидела. Его отвели к Чингиз-хану и по его приказу задушили.

– К чему ты это рассказал? – спросил Егор.

– К слову. Усилия ленкоранского хана все равно тщетны. Чтобы он не делал сейчас, будет то, что решат монголы. Ладно, что там у тебя в ногах, что за мешок?

– Это не мешок, но сосуд для вина.

– Кажется, я видел, что кувшин остался дома.

– Верно, это дорожная посуда.

– Опять с горла пить.

– Ну почему же с горла, – Егор извлек из кармана оправленный серебром рог.

– Это что – чернильница? – пошутил Али.

– Ну да, непроливайка, кому что, – Егор поднял мех, лежащий у ног, развязал сосок.

Али подул в рог и подставил его под рубиновую струю.

– Твое здоровье, – сказал он, и, осушив рог до дна, передал другу. Егор налил себе и тоже выпил. Лодку качнуло волной, пришедшей с моря.

– Хорошо сидим, – сказал Егор.

Он взялся за весла, выправляя положение лодки, чтобы быть лицом к белым вершинам возвышающимися над городом. Выше их, на небосклоне уже была видна луна.

– Что же все-таки произошло с Мариам? – спросил Али и добавил: – Можешь не отвечать, если не хочешь.

– Ну отчего же, можем поговорить, – отозвался Егор.

– Ее поступок не характерен для мусульманки, – сказал Али.

– Одумалась, – сказал Егор. – Когда моя неуемная сестра всучила мне ее в жены, ей было 11 лет. Два года она таскается со мной. Что только она не пережила за это время. В начале хорезмийские походы, потом бакинская авантюра, разбойники, безлюдные острова. Какой женщине понравится такая жизнь.

– Все равно, не могу в это поверить. Она еще может раскаяться и вернуться. Все равно она не может сразу после тебя выйти замуж. По закону у нее должны два раза пройти месячные, чтобы она могла убедиться в том, что не беременна.

– В этом нет необходимости.

– В каком смысле?

– В прямом.

– То есть ты хочешь сказать, что у тебя с ней ничего не было?

– Нет.

– Ты удивительный человек.

– Она только сейчас достигла брачного возраста. Я не мог сделать ребенка своей женой. У нас так не принято.

– Пророк женился на Айше, когда ей было 9 лет, и ждал, когда у нее начнутся месячные, чтобы сделать своей женой. У вас есть что-то общее. С той разницей, что ты свою жену отпустил. Не всякий на это способен. Ты благороден друг мой.

– Тебе налить? – спросил Егор.

– Нет, спасибо. Пить при такой качке не самое большое удовольствие. Поплыли обратно. Меня уже укачивает.

– А вот брат Фома, помниться, любил выпить при качке. Эх, как я за ним в море сиганул. Да, есть, что вспомнить. Понимаешь в чем дело. Лада, когда согласилась стать женой рыцаря, пожертвовала собой, чтобы спасти нас. Она не любила его, я это видел. Как я мог после этого не выполнить ее просьбу и не взять в жены эту девочку. Это я говорю на тот случай, если тебе вздумается спросить, зачем я женился.

– Вообще-то об этом я не собирался тебя спрашивать, – ответил Али. – Ладно, давай еще по одной и домой.

Егор взял мех и наполнил рог. Протянул Али, сам же приложился к соску бурдюка и осушил его. Между тем волны, в самом деле, усилились.

– Никогда не мог понять, – сказал Али, – откуда волны, если ветра нет.

– Ветер, где- то там, – ответил Егор, указывая в глубь моря, – а волны отголоски его гнева.

Он взялся за весла и сильными гребками погнал лодку к деревянной пристани. Лодочник в беспокойстве ходил уже по ней, делая им предупреждающие знаки.

 

Мелек-хатун (продолжение)

Зияд-эфенди привел Али в зал и сказал:

– Мелек-хатун хочет еще говорить с тобой. Это означает, что надежда есть. Однако дело затянулось. Хан прислал распоряжение на ваш счет. Если сегодня ханша не даст согласие, вы отправитесь в тюрьму.

– Как, без суда и следствия? – спросил Али.

– Я вижу, что вы расположены шутить, – мрачно заметил евнух, – надеюсь, с госпожой вы будете не менее красноречивы и добьетесь успеха.

– Кстати, по поводу красноречия, – сказал Али, – нельзя ли мне чашку вина, чтобы смочить горло. Ну и развязать язык соответственно.

– А, может быть, вам еще музыкантов сюда прислать, танцовщиц? – с сарказмом спросил евнух.

– Не стоит, это будет чересчур.

– Я тоже так думаю, – ядовито сказал Зияд-эфенди.

В этот момент отворились двери, и в зал вошла Мелек-хатун. Евнух поклонился ей и вышел в другую дверь. Али приветствовал ханшу.

– Так, что же случилось в славном городе Иерусалиме? – лукаво спросила она, расположившись на коврах.

– Это долгая история, – мрачно ответил Али.

– Ничего, времени у нас много.

– У вас – да. А вот у меня почти его нет. Если сегодня вы не дадите согласия на брак, меня посадят в тюрьму и казнят, без суда и следствия.

– Нет, нет, – сказала ханша, – жалостью вы меня не проймете. Мы всего лишь разговариваем. Вы же сами сказали, что все бесполезно и, что вы пришли просто поговорить. Так что, продолжаем разговор. Вы должны ценить мое расположение.

– В самом деле, – согласился Али, – вы меня поймали на слове, мне нечего возразить. А я человек слова. Что же было в Иерусалиме? Ах да, случилось мне, как-то ночевать в храме Гроба Господня. Так христиане называют свою главную церковь, где был распят Иисус Христос.

– Там разве есть караван-сарай? – недоверчиво спросила Мелек-хатун.

– Нет, мы попали туда по знакомству. Там служил Фома, наш приятель.

– А это кто?

– Монах русский. Послушайте, если я все буду объяснять, мы так до утра не управимся. Просто слушайте и все. Покончим с этим побыстрей.

– Торопитесь, – с иронией произнесла Мелек-хатун, – понимаю, в тюрьме вас заждались.

– Ладно, спрашивайте, – усмехнулся Али.

– Почему вы ночевали в церкви, у христиан это не принято.

– Действительно, у них это не принято. У нас принято спать в мечети, у них почему-то нет. Дело в том, что мы бежали от крестоносцев.

– Звучит не очень мужественно. С крестоносцами надо воевать, а не бегать от них.

– Здесь я с вами полностью согласен. Но у них было многократное превосходство в численности. Мой друг, кстати, он сейчас здесь в Ленкоране, затеял с ними драку. Мы дрались, как львы. Если бы вы нас видели в тот момент, вы бы никогда не усомнились в нашем мужестве. Но, как я уже сказал, их было много. А в таких случаях бегство схоже с доблестью. Мы бежали и укрылись в храме. Среди ночи меня разбудил один несносный ангел.

– Это вы на кого сейчас намекаете?

– Почему вы решили, что я намекаю? – удивился Али.

– Ну, как же, мое имя вам известно.

– Да, конечно, но я имел в виду не вас, а настоящего ангела.

– С крыльями?

– Нет, без крыльев. Настоящего, но без крыльев, они не ходят с ними все время. Крылья для ангелов, все равно, как у нас нарядная одежда. Так вот он разбудил меня и предложил выпить.

– Врете, мусульманский ангел предложил вам выпить вина?

– Ну да, а почему вас это так удивляет? Во-первых, дело было в христианском храме, где пастве потчуют вином. Я не знаю, может быть, там это является требованием этикета. Во-вторых, он же оттуда, – Али показал наверх, – там можно, пророк разрешает. Я повторяю, он разбудил меня и предложил выпить вина.

В этот момент открылась дверь, и в зал вошел евнух. Рядом с ним был слуга, держащий поднос с серебряным кубком.

– Простите, госпожа, – обратился к ханше евнух, – ходжа Али просил воды, чтобы смочить горло, вы позволите?

– Позволяю. Я сама могла его угостить.

Масрур взглянул на Али и кивнул. Под его внимательным взглядом Али поднес кубок к губам и ощутил дивный и терпкий вкус молодого вина. Он осушил кубок и, ничем не выдав своих чувств, поставил его на поднос.

– Надеюсь, вам теперь станет легче, – сказал Масрур.

– Значительно, благодарю вас сердечно, – ответил Али.

Евнух поклонился ханше и ушел.

– А почему вы решили, что это был мусульманский ангел? – спросил Али. – Я этого не говорил.

– Мне так показалось. Вы же мусульманин. Христианский ангел не может прийти к мусульманину.

– Считаете ли вы, что Бог един? – вдруг спросил Али.

– Я об этом не думала.

– Ну, давайте вместе подумаем. Каждый народ верит в своего Бога, именует его разными именами. У нас Аллах, у иудеев – Яхве или Иегова, у христиан – вообще без имени – просто Бог-отец, со своим сыном и святым духом. У индийцев – Шива. Но земля одна, ее создал кто-то один. Даже если допустить, что они создавали ее коллективно, значит, они дружны между собой. Почему же в таком случае их паствы истребляют друг друга. Нет, все же Бог один и ангелы не разделяются по конфессиям, – Али разгорячился.

– Кажется, вы отклонились от рассказа, – недовольно сказала Мелек-хатун.

– Да, простите. И кажется я потерял нить разговора. На чем я остановился?

– На том, что ангел предложил вам выпить. Я больше не могу об этом слышать. Скажите, уже, наконец, выпили вы или нет?

– Выпил.

– Ну слава Богу. И как вино?

– Вино было божественное, а до этого такую кислятину пили, уксус можно сказать, из храмовых запасов.

– Ну естественно, ангел разве может вас плохим вином угощать, – с иронией произнесла ханша, – так что было дальше?

– Дальше, он отвел меня в рай.

– Как вы это поняли.

– Там было хорошо.

– Много ли там было людей?

– Я там был один, не считая гурий, конечно. Много зелени, бассейн, увитая плющом беседка.

– Может, это было подстроено специально?

– Я слышал, что старец горы практиковал такие вещи, – сказал Али, – вы мне сейчас напомнили, … он давал своим неофитам гашиш, а когда они погружались в забытье, переносил их в место, где были девы, а источники били вином. Люди после этого готовы были умереть в любой момент по его приказу, чтобы только вернуться в этот рай. Но они умирали напрасно. Рай был искусственным.

– А почему вы уверены, что ваш рай не был искусственным.

– Во-первых, в Иерусалиме, кроме крестоносцев до меня никому не было дела, во-вторых, родники не били вином. Там были красивые девушки, мы веселились. Они пели, танцевали. Я пил вино. Это было блаженство.

– Но вы же сказал, что вина там нет? – торжествующе воскликнула ханша.

– У меня с собой было, я взял кувшин.

– Какой вы предусмотрительный.

– Нет, это случайно вышло. Это был тот кувшин вина, из которого меня угостил ангел. Потом я лег спать с одной из девушек. Ее звали Ева.

– Ну, конечно, Ева, как же еще могли ее звать.

– До этого был еще массаж. Впрочем, я перепутал, ее звали Сара. Точно, Сара. Кстати, а кто играет на этих инструментах, – сказал Али, беря в руки кифару.

– Разные люди играют, мои девушки, например.

– Можно попросить, чтобы поиграла.

– Нет, иначе все, что здесь происходит, будет выглядеть, как увеселение. А мы здесь делом заняты – строптивую жену призываем к согласию.

Али улыбнулся.

– Вам смешно?

– Нисколько. Просто мне нравится, как вы к этому относитесь.

– А что все-таки ждет в раю женщин? – поинтересовалась ханша.

– Лично для вас нечего нового. Некрасивым женщинам обещано новое обличие, радующее глаз. Но вы и так красивы. А жить там вы будете со своим мужем. Единственная поблажка – если у женщины было несколько мужей, ей будет дозволено выбрать того, кто к ней лучше относился при жизни.

– И все?

– Да.

– Как скучно.

– Но жизнь еще не кончена.

– Что вы имеете в виду?

– Количество ваших мужей.

– Даже не знаю, как мне реагировать на ваши слова, – задумчиво сказала ханша, – засмеяться или приказать бросить вас в тюрьму. Отчего вы так дерзки? Или вам не дорога жизнь, или вы знаете то, чего не знаю я.

– Скорее первое, но еще и от ума. Тюрьма от меня никуда не уйдет. Зачем вам брать этот грех на душу? Смейтесь.

– Расхотелось мне смеяться. Почему-то не смешно. Лучше скажите, чем дело кончилось в эдемском саду?

– Так вы мне верите?

– Нет, но мне все равно интересно. Врать тоже надо уметь, а вы в этом, я вижу, преуспели.

– Спасибо. Неожиданный комплимент. Как все-таки устроено человеческое восприятие, – посетовал Али, – говоришь правду, а тебе не верят. А дело кончилось странно и грустно. Я проснулся оттого, что пошел снег, и снежинки падали прямо на меня.

– Снег в раю? – недоверчиво переспросила Мелек хатун.

– Учитывая то, что спал я под шелковыми простынями, и, простите, совершенно нагой …

– Деталей не нужно, – заметил ханша.

– … я не то, что бы замерз, больше подойдет слово – окоченел.

– Что же вас гурия не согрела, Сара? – насмешливо спросил Мелек хатун.

– Я был один, то есть не совсем один. Неподалеку сидел пресловутый ангел и грелся у жаровни. Он был крайне нелюбезен со мной. На расспросы отвечать не стал. Я оделся, и он вернул меня в храм. Иначе говоря, положил на место.

Дверь за спиной Али скрипнула, он обернулся и увидел в приоткрытую створку евнуха, который еле слышно спросил;

– Повторить?

Али скорее прочел по губам, чем услышал и согласно кивнул. Дверь открылась, и слуга поднес рассказчику еще один кубок. Али схватился за него, как утопающий за соломинку.

– Что это вы пьете? – вдруг подозрительно спросила ханша.

– Воду, – не моргнув глазом, ответил Али.

– Можно мне ее попробовать?

– Надо было раньше сказать, – ответил Али, переворачивая кубок верх дном. Падающую рубиновую каплю, он поймал и слизнул с ладони:

– Так вы дадите согласие на новый брак? – слегка ворочая языком, спросил Али.

Вопрос был задан невпопад, но он чувствовал спиной пытливый взгляд Зияда- эфенди.

– Нет, не дам. А почему вода красного цвета? – спросила ханша.

– Ее подсластили вишневой патокой, хатун. Вам только стоит приказать, и вам тоже принесут воды.

– Не надо, лучше объясните мне, зачем все это было нужно?

– Как зачем, пить хочется. Когда долго говоришь, горло пересыхает.

– Да, нет же. Это посещение рая. Зачем ему это было нужно?

– Так вы мне верите?

– Я просто пытаюсь понять. Даже во лжи должна быть логика.

– Пути Господни неисповедимы.

– Нет, этим выражением вы не отделаетесь. Это лукавство.

– Хатун, вы слишком умны, – сказал Али, – но, если вы так умны, почему вы не дадите согласие на новый брак. Я говорю о новой жене, у вас появится подруга.

– Вы хотели сказать соперница. Не понимаю, какая связь между моим умом и новой женой.

– Наверное, вашему мужу это нужно. Ведь вы не против того, что хан посещает наложниц. Значит, не ревность причина вашего упорства. Точно так же и вашим мужем движет не одно лишь плотское желание. Может быть, это политика.

– Может быть. Но, когда он сватался ко мне, моим условием было то, что он не возьмет кроме меня никого в жены. Он поклялся в этом моему отцу. Мужчина должен держать свое слово. А я не хочу, чтобы кто-то сказал, что мой муж – не мужчина.

– Вы не только умны.

– Да? Какое еще достоинство вы нашли?

– Я бы не назвал это достоинством. Вы упрямы. Жизнь переменчива. Все течет, все меняется, как говорил Гераклит. В одну воду не войти дважды, что там еще. Егорку бы сюда. Он бы вас просветил.

– Из всего того, что вы перечислили, я услышала лишь слово – упряма. Продолжайте дерзить. Я посмотрю, чем это закончится, – с угрозой произнесла Мелек-хатун.

– А что мне еще остается, ваша светлость? Положение безвыходное. Меня арестуют из-за вашего упрямства. А возможно, и казнят.

– Вот поэтому я и терплю вашу грубость. Вам прощается. Но меня возмущает не столько это, а то, что вы, рассказав мне какую-то сомнительную историю, всячески пытаетесь уйти от ответа. Вы говорите, что я умна и упряма. Вот именно поэтому я добьюсь от вас ответа. Почему ангел показал вам рай? Если вы знаете, скажите. Иначе я умру от любопытства.

– Хатун, вам удалось пристыдить меня, и я бы рад был ответить. Но я не знаю. Я не думал об этом никогда. Почему-то это путешествие не вызвало у меня удивления. А у Назара я не догадался спросить.

– Его, значит, Назар звали. Странное имя для ангела. Неблагозвучное.

– Почему странное. Имя, как имя.

– Но живые люди не попадают в рай. А, если это случилось, то должна быть причина. Подумайте и скажите. Я, может быть, и умна, но вы гораздо умнее меня, подумайте. Сделайте усилие над собой.

– Отчасти это напоминает вознесение пророка Мухаммеда, но я не пророк. Если вы набожны, простите мне мое кощунство. А можно мне еще раз смочить горло? – спросил Али и обернулся.

Но евнух, стоявший за его спиной, покачал отрицательно головой.

Ханша сделала знак, и одна из девушек поднесла Али стакан чая. Али вздохнул, отпил остывший чай, поблагодарил. Девица вернулась на свое место.

– Ну же, хафиз, скажите сокровенное слово. Явите остроту своего ума.

Али взглянул на ханшу. Она улыбалась, но в лице не было усмешки.

– Я не знаю, – сказал Али, – и мое незнание естественно и логично. Но вы, хатун, удивляете меня все больше своей незаурядностью.

– Почему это естественно и логично?

– Потому что понимание таких событий не даются умозрительно, но только откровением. Почему мне показали рай мне неведомо. Видимо, в этом есть смысл, но для меня он пока непостижим. Во всяком случае, я могу подтвердить, что там все так, как обещал Посланник. Почти все. Вы лучше скажите мне, почему вы с вашей красотой и умом, держитесь за положение единственной жены. Отриньте эту суету. Не это главное.

– Почему вы не женитесь вторично? – неожиданно спросила ханша. – Вы в цвете сил, возьмите еще жену.

– Я не могу этого сделать. Моей безвременно умершей жене это бы не понравилось. У меня перед ней есть свои личные обязательства.

– И этот человек уговаривает меня разрешить мужу взять еще одну жену. Знаете что, хафиз, – вдруг сказала ханша, – вообще это даже смешно.

Али понял, что совершил оплошность. «Два дня коту под хвост», – подумал он и развел руками.

– Ваша взяла, – сказал он, – я сдаюсь. И ухожу поверженным. Очень надеюсь, еще раз вас увидеть. Если ваш муж оставит мне жизнь.

– Но мы славно поболтали, – сказала ханша, – мне было интересно с вами.

Она встала. Али стоял и смотрел, как ханша уходит, кивнув ему на прощанье.

– Никогда не знаешь, какое решение правильное, – сказал Али ей вслед.

Но Мелек-хатун не оглянулась. Зато обернулся Али на скрип двери за спиной. За спиной евнуха стояли двое вооруженных чаушей.

– Хафиз Али, – сказал Масрур, – вы арестованы по приказу хана. На рассвете вам отрубят голову, – и помолчав, добавил. – Зря только вином тебя поил.

– Утром тебя казнят, – помолчав, повторил евнух.

– Что, вот так просто, без суда.

– Да, умник. И вот теперь, представь себе, чего стоят все твои познания мусульманского права.

– На сильного всегда найдется еще кто-то, еще более сильный, – сказал Али.

– Почему ты это сказал? – глаза евнуха внезапно сузились от подозрения.

Али пожал плечами.

– Это вытекает из внутренней логики нашего разговора. Ассоциативный ряд в полемике очень важен, нас этому учили в медресе.

Главный евнух сделал знак стражникам.

Али отвели в подвальное помещение, служившее, видимо, зинданом. Дверь захлопнулась так быстро, что Али даже не успел заметить, куда можно сесть. Он стоял, не двигаясь, в полной темноте, ожидая, когда глаза освоятся. Звуки шагов за дверью удались, и к темноте еще прибавилась тишина.

– Есть здесь кто-нибудь? – на всякий случай спросил Али.

Через некоторое время кто-то пискнул. Очевидно, это был мышонок.

 

Рустам-зал

[14]

Егор ждал Али до тех пор, пока на небе не появились звезды. После этого он прогулялся до дворца хана. Окна помещения на втором этаже, на которые ему днем указал Али, были освещены. И один раз ему даже показалось, что мелькнула его фигура.

– Ну, как вам это нравится, – сказал Егор вслух, – от меня жена ушла, а у него новая княжна появилась.

После этого он вернулся домой и лег спать, нимало не тревожась о приятеле. Перед тем, как заснуть, он думал о бывшей жене. Несмотря на уязвленное самолюбие, он не мог не признаться себе, что чувствует даже некоторое облегчение, сняв с себя груз постоянного беспокойства о Мариам. За прошедшие два года он привык к ней, но не более того. Всегда относился к ней, как к ребенку, вверенному его заботам. Кто-то из его русских Богов услышал его сомнения и разрешил ситуацию. Он заснул с легкостью на душе. Однако, проснувшись на рассвете, и не обнаружив в комнате Али, понял, что что-то пошло не так. Егор вновь отправился к дворцу. Чауш у двери на вежливый вопрос пожал плечами и показал, мол, проходи, не мешайся здесь. Егор отправился в контору, затопил печку, заказал завтрак – чай, свежеиспеченную лепешку и масло с медом. Когда пришел мальчик, угостил его и сказал:

– Послушай, я забыл, … как тебя зовут?

– Это ничего, – ответил дерзкий мальчик, – я тоже не в силах запомнить твое диковинное имя. Зови меня просто оглан.

– Так вот, оглан. Я сегодня собираюсь на охоту. Собирался во всяком случае.

– Свиней стрелять?

– Это не свиньи, это кабаны – дикие и опасные звери. Кабан не подпадает под харам. Но дело не в этом. Ты лучше слушай, вместо того, чтобы вопросы задавать. Вернемся к слову – собирался. Но твой начальник шейх Али Байлаканский ушел вчера вечером во дворец и не вернулся до сих пор. Я не могу уехать, не узнав, что с ним. Понял?

– Понял, – ответил сообразительный мальчик.

– Так чего ты сидишь?

– А что я должен делать? Танцевать?

– Да, танцевать, отсюда и до дворца. Не все же начальству дерзить. Иди там разузнай, что к чему. Понял? Иди.

– А кто с клиентами будет говорить?

– Я. Иди уже. Одна нога здесь, другая там.

Мальчик хмыкнул, однако встал и ушел. Оставшись один, Егор некоторое время сидел в раздумье. Затем проверил, надежно ли закрыта печная дверца. Закрыл конторку и пошел на поиски проводника, чтобы предупредить его об отсрочке. Базар жил своей жизнью. Поминутно уворачиваясь от столкновения, Егор пробирался сквозь толпу. Миновал ряды зеленщиков, продавцов специй, мясной ряд, рыбный и вышел на дорогу, разделяющую собственно рынок на две части. Здесь ходили торговцы вразнос, продавцы дичи, в основном водоплавающей птицы – уток, гусей, лисух, или как ее здесь называли кашкалдаков. Увидев, наконец, знакомое лицо, он подозвал его и завел с ним короткий разговор, выспрашивая о снежном покрове в горах, о следах зверя. В какой-то момент он почувствовал, как напрягся его собеседник. Охотник с опаской глядел куда-то за его спину.

– Значит, ты понял. Не уходи с рынка, не повидавшись со мной, – продолжая говорить, Егор, обернулся, и увидел монгольский разъезд. Трое всадников, покачиваясь в седлах, неторопливо ехали сквозь толпу, которая, словно вода, обтекала их со всех сторон. Впереди ехал знакомый с прошлой встречи юзбаши. Встреча эта была нежелательна, но избежать ее не получилось. Слишком заметен был Егор в толпе своей статью и внешним видом. Его уже заметили и явно направлялись к нему. Юзбаши издалека грозил ему рукоятью плети.

– Обманывать нас нельзя, – сказал монгол, наезжая на Егорку лошадью.

Егор был вынужден схватить коня за узду. Вокруг них немедленно образовалась пустота.

– Разве я обманул тебя юзбаши? – спросил Егор. – Когда?

– Ты сказал, что придешь ко мне на службу. И не пришел. Нехорошо.

– Я не говорил этого, – возразил Егор, – не обещал, что приду на службу. Я просто выразил свою благодарность за приглашение.

– Приглашение монгола равносильно приказу. Ты проявил неуважение ко мне.

Монгол наклонился в седле, и Егорке в лицо ударил запах вина. Он был пьян. Егор вспомнил его имя – Кокэ.

– И что же мы теперь будем делать? – спросил Егор.

Вопрос был риторический, но у Кокэ был на него ответ.

– Я хотел взять тебя на службу воином, а теперь ты будешь моим слугой.

– Это вряд ли, – бесстрашно ответил Егор, – я свободный человек. А войны сейчас нет, чтобы ты сделал меня своим рабом.

Улыбка сползла с лица Кокэ.

– А ты дерзок. Кто ты, откуда? Ты не похож на здешних жителей.

Один из всадников стал объезжать Егорку и оказался за его спиной. Егор отступил в сторону, чтобы держать его в поле зрения.

– Я урус, – сказал Егор, – слышал о таких?

– Ах, урус. Да я не только слышал, я был в набеге на твою родину. Славно мы повоевали. Сколько я русских голов снес.

– Но вы ведь отступили, – заметил Егор, стараясь сохранить самообладание.

– Мы не отступили, мы просто ушли, но скоро опять пойдем наступать. Я возьму тебя с собой. Наверное, ты скучаешь по дому.

Монгол все же заехал за спину Егорки. Повернуться Егор не успел. Вокруг его плеч обвился аркан. Петля затянулась. Егор оглянулся, не делая попыток вырваться, хотя руки его до локтя были свободны. Монгол, ухмыляясь, и, видимо, не ожидая сопротивления, наматывал конец на руку, натягивая веревку.

– Вот как мы поступаем с теми, кто проявляет неуважение.

Кокэ вновь нагнулся к Егорке, дыша перегаром, довольно улыбаясь. Третий монгол находился за Кокэ, то есть все трое теперь были на одной линии. В следующее мгновение Егор нанес монголу страшный удар в лицо снизу вверх, вминая в лицо его и без того приплюснутый нос. Потом он упал на правый бок на землю, выдернув из седла всадника, намотавшего аркан на руку, и отобрал у него саблю. Кокэ, припав у холки стонал, держась за лицо сочащимися кровью руками. Егор сильно кольнул его лошадь трофейной саблей, и обезумевшее животное понесло своего скакуна. Третий монгол, натянув тетиву лука, выстрелил в Егорку. Стрела вошла ему в предплечье, разрывая мышечные ткани, тогда он шагнул ему навстречу. Монгол поднял лошадь на дыбы, но Егор, отскочил в сторону, стащил воина с коня, и свернул ему шею. Первый обезоруженный монгол, поднялся и, сдернув с плеча лук, прилаживал стрелу. Но Егорка не дал ему это сделать, и одним взмахом сабли зарубил его. Пораженная толпа наблюдала за схваткой, затаив дыхание. Кто-то крикнул:

– Эй, Рустам-зал, он возвращается.

Егор поднял голову и увидел Кокэ, который, справившись с лошадью, мчался к нему с копьем наперевес. Егор, изготовившись, ждал его в боевой позиции. Кокэ метнул копье. Егор присел, и копье пролетело мимо. Теперь всадник несся на него, выхватив саблю. В последний момент Егор сделал шаг навстречу, ныряя под левую руку всадника, и нанес удар с поворотом. Это был прием, которому его обучили хорезмийцы. Кокэ проскакал еще немного и свалился замертво. Егор огляделся. Окружающие смотрели на него с восторгом и восхищением.

– Все пошло не так, – с досадой произнес Егор, – черт бы вас побрал брыдлые вымесоки.

– Ты что натворил, – раздался из толпы чей-то здравомыслящий голос, – тебе бежать надо.

Егор увидел проводника, подающего ему знаки. Тогда он бросил окровавленную саблю на землю и скрылся в глубине базарных построек.

 

В зиндане

В ожидании казни Али просидел в камере несколько дней. Он удивлялся тому, что за ним никто не приходит. На все расспросы тюремщик отвечал односложно: «Нет указаний». Раз в день ему давали воду и хлеб с тушеными овощами или рисом. Как- то вместо воды он обнаружил в кружке вино, а в миске кусок рыбы.

– Сегодня, что праздник? – спросил он.

Тюремщик не ответил. Али подумал, что дело рук Егорки. Эта мысль приободрила его, но ненадолго. Наутро за ним пришли. «Надо же, – подумал Али, – сколько раз могли убить, а умираю так глупо». Его вывели из камеры. Когда глаза привыкли к свету, он увидел перед собой главного евнуха.

– Зияд-эфенди, – произнес Али, – как я рад вас видеть в добром здравии. Какую добрую весть вы принесли мне? А если недобрую, то дайте слово, что выполните мое последнее желание.

Обычно нарумяненный, с подведенными сурьмой глазами, жеманный евнух против обыкновения был бледен и выглядел растерянным.

– Что с вами, эфенди, – спросил Али, – такое чувство у меня, что не я, а вы провели эти дни в заключении?

– Хафиз Али, – церемонно произнес евнух, – вы свободны.

– То есть как, – переспросил Али, – я могу уйти? Хан отпускает меня?

– Хана больше нет, – глухо сказал евнух, – монголы обезглавили его. Мелек-хатун дарит вам жизнь и свободу.

– Даже не знаю, что сказать, – молвил Али, – но, как это вышло?

– Ума не приложу, – срывающимся голосом, ответил Масрур. – Все было так хорошо. Он посватался к дочери татарского нойона. И тот обнадежил его. И вдруг. Что теперь будет с нами?

Плечи главного евнуха затряслись в беззвучных рыданиях. Али участливо дотронулся до него, но тот поднял руку, мол, не надо.

– Проводи, – приказал он чаушу.

– Передайте мою благодарность Мелек-хатун, – сказал Али, – если ей понадобится собеседник, то я к ее услугам.

Он стал подниматься по каменным ступеням вслед за чаушем.

– Эй, хафиз, – окликнул его евнух.

Али остановился.

– Каким бы было твое последнее желание?

– Сохранить мне жизнь, естественно. Впрочем, я шучу. Ничего особенного. Выпить вина, написать письма, проститься с другом, – ответил Али, – а что?

– Ничего, иди с Богом. Да хранит тебя Аллах. Ты доживешь до старости.

Напротив дворца, привалившись к дереву, стоял его курьер с хурджином на плече.

– Далеко ли собрался, оглан? – спросил Али, подходя к нему. – И почему ты не на работе? Кто в конторе остался? И где мой русский компаньон?

– Я у тебя больше не работаю, – заявил оглан. – Уруса давно уже нет. А я не ишак, чтобы за всех отдуваться.

– И ты пришел сюда, чтобы сказать мне об этом, дерзкий мальчишка. На этот раз мое терпение лопнуло, ты уволен.

– Ха-ха, – сказал оглан.

– Дать что ли тебе по шее? – задумчиво сказал Али.

Нахальный мальчишка не мог испортить его благодушное настроение.

– Постой-ка, ведь это мой хурджин, – узнал Али. – Зачем ты его сюда притащил? Отвечай.

– Затем, что ты уезжаешь.

– Что это значит, не понял, куда это я уезжаю?

– В контору не заходи. Монголы уже тобой интересовались. Тебе повезло, что ты в зиндане сидел, и они тебя не застали. Все твои вещи здесь в хурджине.

– Час от часу не легче, – встревожился Али. – Все-таки тебе удалось испортить мне настроение. Что случилось?

– А ты что не знаешь? – удивился оглан. – Да об этом весь город говорит. Твой урус растерзал монгольский патруль. Теперь его ищут монголы. Объявили награду за его голову.

– Что значит растерзал?

– А то и значит. Убил всех. Он просто пехлеван, Рустам-зал. Один без оружия против троих вооруженных до зубов монголов. Я горжусь, тем, что знаком с ним.

– А где он сейчас, ты не знаешь?

– Понятия не имею. Последнее, что он мне сказал, то, что собирается на охоту. И послал меня узнать о тебе. Я ничего не узнал, побежал обратно. А там такое творится, схватка в самом разгаре, это надо было видеть. О ней долго будут говорить. Его теперь зовут не Егор, а Рустам-зал. Между прочим, монголы за его голову назначили награду. Аж сто золотых динаров. Но ленкоранцы на эти деньги не позарятся, – гордо сказал Муса, – мы героев не предаем. Ленкоранцы люди высокого достоинства. Даже есть такое выражение – Хан-Ленкорань, что означает – обладающие благородством хана. И ничего, что урус не мог запомнить мое имя, я на него не в обиде. Ну все, я пошел. От тебя сейчас лучше подальше держаться. Вот твои вещи, здесь бумаги, каламдан, чернила и прочая мелочь.

– Постой, постой. Как-то это все неожиданно, – растерялся Али. – Мне надо зайти домой, переодеться, забрать одежду, заплатить за комнату. Пойдем со мной. Зайдешь первый, проверишь, нет ли засады.

– Ага, и попаду в нее, нашел дурака. Начальник, не гневи Бога. Одежда не стоит того, чтобы из-за нее рисковать свободой.

– Ты умен не по годам, малыш, – вздохнув, сказал Али.

Он вытряс из карманов все деньги. Отсчитал несколько монет, протянул мальчику.

– Это плата за аренду моей комнаты. Отдай хозяину.

– Ладно.

– А это твое жалование.

– Да я еще не наработал ничего.

– Ничего, это выходное пособие. Как тебя зовут?

– Что же вы никак не запомните, мое имя Муса.

– Конечно Муса, спасибо тебе. Выручил.

Мальчик отдал хурджин и ушел, посвистывая. Али перекинул сумку через плечо, прежде чем уйти, поднял голову и неожиданно увидел в окне дворца Мелек-хатун. Ханша смотрела на него. Он силился разобрать выражение ее лица, но было высоко, не разобрать. Али кивнул ей приветственно головой, изображая поклон. Прижал руку к сердцу в знак благодарности. Она в ответ подняла руку. После этого Али ушел.

 

В горах

Дорога заняла у него несколько часов. Али шел размеренным шагом. Когда слышал топот копыт, сходил на обочину, приседал или ложился, в зависимости от ландшафта. Но монголов не было. Когда он перебрался через реку, уже опускались сумерки. Али, торопясь, стал подниматься в гору, чтобы успеть до темноты. Однако ночь застала его на вершине. К счастью небо было безоблачным, а луна светила так, что он мог продолжать свой путь. К сторожке он подошел, крадучись, и некоторое время стоял, прислушиваясь. Али с досадой подумал, что не догадался проверить причал, на месте ли купленная Егором лодка. Если ее там нет, значит, Егор избрал морской путь для своего спасения, и он напрасно проделал этот путь. Уверенность, с которой он шел сюда, была достойна удивления. Вдруг он сообразил, что не чувствует запах дыма, это означало, что в сторожке никого нет. От этой мысли тяжесть навалилась на его сердце, и он почувствовал усталость и вселенское одиночество. Обратно он отправился бы только под страхом смерти, который был все же посильнее, чем атавистический страх перед темным лесом и зверями, живущими в этом лесу. Али решил переночевать в сторожке. Собственно другого выхода у него и не было. Он осторожно потянул дверь и ступил внутрь. Здесь все же чувствовался запах дыма и сырых дров. Вдруг кто-то застонал.

– Егор, ты? – обрадовано спросил Али.

Повторился стон и еще что-то нечленораздельное. Али запалил лучину и увидел друга, лежащего в беспамятстве. Его левое предплечье было замотано окровавленной тряпкой.

– Уйди с тропы, – вдруг отчетливо сказал Егор.

– С какой тропы? – спросил Али, но сообразил, что Егор бредит.

Он дотронулся до его горячего лба. У богатыря был жар. Али попробовал привести друга в чувство, но тот что-то бормотал, не просыпаясь. Оставив эти попытки, он подсел к печи и стал возиться с растопкой. Вскоре пламя занялось, труба радостно загудела. Али вытащил из хурджина бурдюк с вином, который он предусмотрительно купил на окраине города у езидов. Поставил чашку на плиту и наполнил ее вином, чтобы подогреть.

– Никак вином пахнет, – вдруг услышал он голос друга.

Али обернулся. Пришедший в себя пехлеван сидел на лежанке.

– Али, ты ли это? – хрипло спросил Егор.

Даже в полумраке сторожки его борода отливала медью.

– Знаешь, на кого ты сейчас похож? – сказал Али. – На античного бога. Неужели ты пришел в себя от запаха вина.

– Ну да, – ответил хрипло Егор, – разве ты не знаешь, что богов Олимпа кормили дымом от жертвоприношений. Когда в огонь бросали быка, наверное, без вина дело не обходилось. Как долго ты добирался, брат мой. Дай мне скорее выпить. Ты что там вино греешь?

Али поднес ему чашу. Егор сделал маленький глоток и вернул.

– Даже пить не могу, худо мне, ослаб. Монгол, пес смердящий, стрелой зацепил. С утра горю. Да, что я все о себе да о себе. Ты-то как? Прости, что бросил тебя.

– Обо мне после, – сказал Али, – здесь где-то есть ведро?

– Там, в углу.

– Я схожу за водой. Кстати спасибо за передачу. Вино и рыба поддержали меня в трудную минуту.

– О чем ты? Я ничего не посылал тебе.

– Значит, это ханша явила милосердие. Интересно.

– Ниже кабаньей тропы родник, – заметил Егор.

Али сходил за водой. Вернувшись, сказал.

– Раздевайся до пояса.

Егор беспрекословно подчинился.

– Нательную рубаху тоже. И давай ее сюда.

Али взял рубаху, намочил ее в ведре с водой, отжал и помог Егорке одеть ее.

– Ты что же делаешь? – возопил Егор. – Она же ледяная.

– Терпи, сейчас она согреется от твоего жара, и тебе полегчает.

Через несколько минут Егор подтвердил:

– В самом деле, мне лучше.

– Снимай, – приказал Али.

Егор послушно стянул рубаху. Али вновь смочил ее и отжал.

– Надевай.

Егор подчинился. Подождав немного, Али потрогал лоб больного.

– По-моему жар мы сняли.

– Мне гораздо лучше, – сказал Егор, – ты молодец. А я этого не знал. Давай вино, допью, а то оно закипит скоро.

Он осушил чашу с горячим вином, вытер пот, обильно выступивший на лице.

– Теперь мне понадобится твоя помощь, Лукман. Сам не справлюсь. Летом я бы трав насобирал целебных. Но сейчас зима. Поэтому будем жечь каленым железом.

– В каком смысле? – спросил Али.

– В самом что ни на есть прямом. – ответил Егор.

Он извлек кинжал из ножен и протянул Али.

– Положи клинок острием в угли.

Он стал разматывать повязку. Открыв рану на предплечье, он поясным ремнем притянул руку к телу.

– Как только клинок нагреется до красна, возьми его и что есть силы прижми к ране.

– Ты с ума сошел. Я не смогу этого сделать. Вообще этого не нужно делать. Завтра я найду лекаря.

– Я сам не смогу, – сказал Егор, – надо прижать. А я не смогу от боли. Я тебя слушал, теперь ты меня послушай. Я буду сидеть здесь. Если сознание потеряю, то мне падать будет не больно.

– Зато мне будет больно, – проворчал Али, – еще неизвестно, кто из нас раньше сознание потеряет.

– Приступай. И быстрее, чтобы не остыл, – твердо сказал Егор.

Али сделал глубокий вдох и выдох, схватил кинжал и бросился к другу. Поверхность раны зашипела, запахло горелым мясом, а Егор, издав короткий стон, упал на лежанку. Али почувствовал дурноту и поспешил на свежий воздух. Оставив дверь сторожки открытой, он стоял под луной до тех пор, пока не услышал:

– Дверь закрой, хату выстудишь.

Али вернулся.

– Дай мне еще вина, – попросил Егор.

Он пришел в себя и сидел на лежанке. Али наполнил чашу и подал ему.

Он осушил чашу и вернул Али.

– Ты себе-то оставил вина?

– Оставил, не волнуйся. Ложись, спи.

– Поговорим, потом лягу. Со мной дело было просто, нарвался на монголов. Может быть, и обошлось бы, но старший сказал, что он нас русских резал. Я не стерпел. Положил их всех. А у тебя что было, за что взяли, почему выпустили?

– Как плечо, – спросил Али, – болит? Спи лучше, завтра поговорим.

– То-то и оно, что болит. Все одно не засну. И так цельный день в забытьи провел. Как ты понял, что я здесь?

– Наугад пришел, хотя нет, Муса сказал, что ты на охоту собирался. И все- таки постарайся уснуть, пока жар вновь не начался.

– Ладно, – сказал Егор, лег и тут же впал в беспамятство.

Али добавил дров в печь, лег на соседнюю лежанку и закрыл глаза. Иногда ему удавалось заснуть, если можно назвать сном забытье, в которое он иногда проваливался. В одном из таких провалов, ему приснилась Мелек-хатун, он все еще пытался убедить ее дать согласие на новый брак, хотя и понимал, что в этом уже нет никакого смысла.

Разбудил его треск поленьев. Али с трудом разлепил глаза и сел. Мощная фигура Егорки нависала над печкой.

– Ты что уже выздоровел? – спросил Али.

– Рука болит, но мне лучше, – ответил Егор.

– Давай, я займусь печкой.

– Ничего, я уже все сделал. Лежи пока. Отдыхай. Где ты был все это время?

– Как обычно, в тюряге. Ханша проявила твердость и не дала, а хан, как и обещал, запер меня в своем подвале. Он еще намекал, что может меня обезглавить, если я не склоню ханшу к согласию. Но вышло так, что его самого обезглавили монголы, а его жена распорядилась меня выпустить.

– Я с самого начала был о ней высокого мнения.

– Почему? Она не давала повода.

– Не знаю. Интуиция. Человек, имеющий принципы скорее порядочен. Но что все это значит, что произошло?

– Уверенности у меня нет, но представляется следующее. Евнух сказал мне на прощание, что хан сватался к дочери монгольского нойона. Видимо, он решил так поступить, чтобы упрочить свое положение, породниться, так сказать, с неприятелем, со всеми вытекающими отсюда гарантиями. Мне сразу вспомнился Джалал-ад-Дин, потребовавший от жены Узбека свидетельство о разводе. В нашем случае возможно нойон тоже потребовал официального согласия жены хана. Может быть, нойон тоже был принципиален. Не получив согласия, он отрубил жениху голову. Но это слишком сложно, скорее всего он просто издевался над покоренным ханом. Они это любят. Монголы ни во что не ставят порабощенных владык. Цари, шахи, эмиры влачат у их шатров рабское существование. Самый простой монгол всегда выше по положению любого вельможи из местной знати. Я рассказывал тебе о Теркен-хатун. Ладно, что мы будем делать? Судьба вновь повернулась к нам боком, если не сказать хуже.

– Можем вернуться на остров, – предложил Егор.

– Нет. Я не могу всю оставшуюся жизнь прожить нахлебником у Хасана. Когда-нибудь он и от нас потребует участия в морском разбое.

– А что, это было бы весело, – заметил Егор. – Эх, помню я хорезмийские набеги.

– Да, но тебя и распяли, потому что ты не такой, как они. Я тоже не такой человек, чтобы спокойно есть отобранный у кого-то кусок хлеба. Я не хочу попасть в ад.

– По-моему в последнее время ты во всем разуверился. Или это у тебя выборочно. В Бога ты не веришь, а в ад веришь?

– Я верю в Бога, – сказал Али, – просто он не такой, каким его представляют. Но не будем об этом. Я не расположен к теологической полемике. Куда еще мы можем податься?

– Как куда, к сестре моей, в Индию. У меня сестра замужем за раджой. Ты забыл что ли? Поражаюсь я этой девчонке. Как она умудряется выходить замуж за царственных особ. Азербайджанский атабек, французский барон, теперь индийский раджа.

Али засмеялся.

– А она рассказывала, что гостила у римского императора Фридриха II, помнишь?

– И ты ей поверил?

– Да.

– А я нет. Она ведь соврет, недорого возьмет.

– Ты только что сказал, что она всегда умудряется выходить замуж за царственных особ. Значит, она не врет.

– Может и не врет. Так что, едем к ней?

– Почему бы и нет, можем поехать, но не сейчас. Как мы там появимся? Опозорим твою сестру и себя. Приехали два бедных родственника. Раджа уверен, что женился на вдове азербайджанского царя. И тут мы, два голодранца. Нехорошо это. Неудобно как-то.

– Ты это просто так говоришь или…что ты предлагаешь? – спросил Егор.

– Есть одна идея. Но ты сначала скажи.

– Не навестить ли нам пещеру сим-сима? – предложил Егор.

– Ты хочешь сказать пещеру Али-бабы.

– Ну да. У меня от твоих сказок все в голове перепуталось.

– Между прочим, я Хасану ничего не должен, – сказал Али, – учитывая то количество историй, что я им рассказал.

– Хорошее было время, – заметил Егор. – Но ты согласен?

– Да. Я тоже об этом думал.

– Твое обостренное чувство неприятия чужого добра не будет нам помехой.

– Не будет. Во-первых, как выяснилось, твоя сестра, действительно, вдова атабека Узбека, и она имеет право на часть сокровищ.

– Уже нет, – сказал Егор, – она утратила это право, выйдя замуж сначала за Раймонда, а потом за, … кстати, как его звали?

– Ты меня спрашиваешь?

– Да?

– Ты не знаешь имени человека, за которого выдал замуж сестру?

– Ну почему же не знаю, знаю, его звали раджа ….

– Раджа Пракаш его звали.

– Но, если она утратила это право, то мы можем воспользоваться правом кладоискателей. Ведь сокровища утеряны, их завалило землетрясением. Разве ты не слышал? Так даже интереснее, – сказал Егор. – Так что пару дней на поправку и вперед.

– Пойду дров принесу, – сказал Али.

– Лучше еще воды принеси. Надо мясо помыть для кебаба.

– Какое мясо, откуда взялось мясо?

– Разве я тебе не сказал? Я все-таки завалил кабанчика. Вино еще осталось?

– Как же ты с раненой рукой умудрился?

– Да в тот же день. Вышел на него. Сгоряча, видно, не остыл после боя.

– Кто-нибудь знает о том, что ты здесь?

– Проводник знает. Он мне помог из города выбраться. Довез до реки, рану перевязал.

– Между прочим, за твою голову награда назначена – 100 динаров.

– Может самому сдаться, – сказал Егор, – нам как раз деньги нужны. 100 динаров – деньги немалые. Но проводник не выдаст. Хороший малый.

– Все равно, лучше не рисковать. Чем раньше мы уйдем, тем лучше. Тебе все равно надо лекарю показаться. Ладно, пойду за водой. Потом схожу к нему в деревню. Разузнаю что к чему. Ты помнишь, как его зовут?

– Помню, Манар, Мадар, как-то так. Мардан, вспомнил.

Али сходил за водой, потом насобирал целую гору валежника, свалил все у сторожки. Егор разделывал мясо кабанчика. Али на всякий случай поднялся на вершину горы и долго обозревал окрестности. Отсюда был виден город и синее море за ним. На западе высились снежные вершины – это были горы совсем другой породы, нежели та, на вершине которой он сейчас находился, высокие, скалистые. Это был путь, который им предстояло пройти. Он был самый трудный, но и самый короткий. В любом случае выбора у них не было, дорога по равнине было для них отрезана, там везде были монголы. Али еще раз огляделся. Зимний пейзаж был безлюден. Он стал спускаться к сторожке, откуда уже потянуло запахом кебаба из мяса дикого кабана.