– Юлия вышла замуж рано по современным меркам, в восемнадцать лет…

– Разве это рано, – подал голос Шилов, – вот в Узбекистане, например, замуж выходят в тринадцать лет.

– Может быть, ты будешь рассказывать, – поинтересовалась Вероника.

– Королева, я умолкаю, – Шилов кашлянул, принял задумчивый вид и налил себе водки.

– … Мужа она любила, хочу сразу всех предупредить, любила, и он ее любил, поэтому попросил своего помощника сводить Юлию в художественную галерею, там проходила выставка икон…

– А кто у нас был муж, – вновь не удержался Шилов?

– … Очень занятый человек, – ответила Вероника.

– Вопросов больше не имею, – кротко сказал Шилов.

– Кроме того, к культурным мероприятиям он относился, как бы помягче выразиться, без должного уважения: засыпал в первом ряду, или у него в кармане звонил мобильник, и он всему залу начинал объяснять, почему до сих пор не перечислил деньги. Юлия давно оставила попытки, приобщить его к искусству, но сама отказываться от прекрасного не собиралась, поэтому этот вариант обоих устраивал. Юлии было к тому времени двадцать с хвостиком. Помощник был несколько моложе Занятого Человека, ему было тридцать с небольшим; Он озадачил Юлию уже тем, что явился за ней без машины; выйдя из подъезда, она стала крутить головой.

– Поедем общественным транспортом, – странно улыбаясь, сказал помощник, имени его она к стыду своему не знала. Юлия вопросительно подняла брови, и хотела, было вернуться домой, позвонить мужу, но эта улыбка… и поняла; он специально так сделал, чтобы она отказалась от поездки.

– Это правильно, – сказала Юлия, – в этом есть рациональное зерно. Искусство принадлежит народу, а значит, мы должны двигаться его тернистым путем, чтобы приобщиться к прекрасному.

И довольная собой, Юлия влезла помощнику под руку.

– Ведите, Сусанин.

«Сусанин» несколько напрягся, но повел.

В автобусе Юлия села на свободное сидение «Сусанин» остался было стоять, но молодая женщина подобрала плащ и выразительно посмотрела на своего спутника, тот подчинился.

Фамилия «Сусанина» была Авдеев, Занятый Человек взял его на работу год назад, и с тех пор Юлия общалась с ним по телефону. Она знала про него только то, что Авдеев жил один; этот факт почему-то всегда вызывал любопытство у Юлии. Одинокий мужчина всегда вызывает у женщин любопытство.

– Ну? – сказала Юлия.

– Что, ну? – спросил Авдеев.

– Где светская беседа? Или мы так и будем молчать?

– Отчего же, будем разговаривать, – успокоил девушку Авдеев.

И надолго, задумавшись, выдал:

– Погода хорошая, правда?

– Правда, – согласилась Юлия, она вдруг развеселилась; угрюмый собеседник, не самая лучшая компания, но поскольку это подчиненный мужа, значит над ним можно будет поиздеваться.

– Выходим, – сказал Авдеев.

– Уже доехали?

– До метро.

– Еще на метро поедем?

– Да.

Юлия за два года замужества уже забыла, когда спускалась в метро последний раз. Жизнь с Занятым Человеком имела некоторые особенности. Увидев табличку – «плата за проезд» воскликнула:

– Ого, так дорого, раньше за три рубля на такси можно было ездить, совсем недавно.

– Можно было, – сказал Авдеев, – а сейчас нельзя, перестройка.

– Вы хотели сказать инфляция, – поправила Юлия, это слово она слышала от Занятого Человека ежедневно.

– Сначала перестройка, это первая причина, а уж потом инфляция, как следствие.

– Какие еще следствия, просветите домашнюю хозяйку.

– Быстротечность.

– Быстротечность чего?

– Времени, мадам, ход времени ускоряется.

– Между прочим, – заметила Юлия, – я изучала политическую экономию, Адам Смит, Фрэнсис Бэкон, у меня незаконченное высшее, так там об ускорении времени ничего не сказано.

– Цензура, мадам, – сказал Авдеев.

Спустились в метро, сели в подошедшую электричку. Вагон был переполнен, Авдеев схватился за поручень, висящий над головой, и хотел предложить даме руку, но она вцепилась в него не дожидаясь разрешения. Проехали несколько остановок. Авдеев наклонился к ее уху и шепнул: «Выходим». При этом нечаянно коснулся губами, Юлия вздрогнула.

– Извините, – поспешил сказать Авдеев, – не нарочно.

Юлия кивнула. Вышли из вагона, поднялись на эскалаторе. На улице Авдеев предложил:

– Можем проехаться на троллейбусе, или пойдем пешком, здесь не очень далеко, направо, вниз, налево по набережной.

– По набережной, – повторила Юлия, – обожаю гулять по набережной, и не называйте меня мадам.

– Почему?

– Мне это не нравится.

– Но вы же мадам.

– Нет, я не мадам, мне всего двадцать лет.

Авдеев задумался и сказал:

– Действительно, я как-то об этом не подумал.

Был погожий осенний день, солнце светило тепло и ласково; они прошли вдоль построек восемнадцатого века, выкрашенных в серо-голубой цвет, обогнули огромную лужайку, по которой задумчиво бродил дворник, нанизывая бумажный мусор на длинную палку с металлическим штырем на конце, перешли дорогу, сопровождаемые взглядом регулировщика и спустились к крепостной стене, вдоль которой стояли липовые деревья и роняли красно-желтые листья.

– Как вас зовут? – спросила Юлия.

– Не скажу, – ответил Авдеев.

– Почему? – удивилась Юлия.

– Вы будете смеяться.

– Почему я должна смеяться?

– Не знаю, все смеются.

– Что за глупости, не буду я смеяться.

– Обещаете?

– Обещаю.

– Авдей.

– Вашу фамилию я знаю.

– А я называю свое имя, – Авдеев Авдей.

Юлия прыснула.

– Ну, вот видите, я же говорил, – сурово заметил Авдеев.

– Знаете что, – возмутилась Юлия, – сами виноваты, если бы вы не сказали, я бы и не подумала смеяться; ведь по сути ничего смешного здесь и нет.

И снова засмеялась.

– Вот все так говорят, а все равно смеются.

– Я поняла, – сказала Юлия, – вы специально так делаете, чтобы люди смеялись, а потом чувствовали неловкость перед вами.

– Для чего же, по-вашему, я это делаю?

– А чтобы чувствовать свое превосходство над ними.

– Уверяю вас, мне не нужно предпринимать что-то дополнительно, чтобы ощущать свое превосходство.

– Какая самоуверенность, – сказала Юлия, а про себя подумала – наглость, – значит и надо мной тоже.

– Естественно.

– Отчего же?

– Оттого, что я мужчина.

– Скажите пожалуйста, а над своим боссом вы тоже чувствуете превосходство? – спросила ехидная Юлия.

– Вы имеете в виду вашего мужа?

– Именно его.

– Не во всем, в бизнесе он смелее меня, но многие его проекты терпят фиаско, если, конечно, он не препоручает их мне, а уж я могу вытянуть любой проект.

– Я передам ему ваше мнение, – пообещала Юлия.

– Не трудитесь, это его слова, – сказал Авдеев.

– Понятно, а вы когда-нибудь улыбаетесь?

– Конечно, – сказал Авдеев и улыбнулся.

– Да, действительно, – констатировала Юлия, – и как-то вы похорошели сразу.

– Правда, вы находите?

– Нахожу, иногда, правда, от вашей улыбки бросает в дрожь.

– Ну что вы, просто зябко сегодня, осень все-таки, поэтому в вас происходит подмена ощущений. Вам холодно, вы дрожите, в это время я улыбаюсь, и вам кажется, что причиной дрожи является моя улыбка.

– Кажется, он издевается надо мной, – подумала Юлия и заявила:

– Знаете что, я еще в своем уме, чтобы отличить дрожь от холода, от дрожи от ужаса.

– Хорошо, я больше не буду улыбаться, – согласился Авдеев, – тем более что мы почти пришли.

– Какая связь? – спросила Юлия.

– Иконы надо рассматривать с серьезным выражением лица.

– Почему?

– А вы, когда-нибудь видели икону с изображением улыбающегося святого? Нет! То-то же. Ведь не будешь улыбаться, глядя на серьезного человека, он подумает, что вы с ним заигрываете.

– Кто подумает, – недоуменно спросила Юлия.

– Известно кто – святой.

– Не святотатствуйте, – одернула Авдеева Юлия и осенила себя крестом, затем спросила с подозрением:

– А может быть вы атеист?

– Нет, я просто неверующий.

– Какая разница?

– В слове атеист есть что-то воинствующее, а я просто неверующий; вернее верю во все религии мира, в иудаизм, христианство, ислам, буддизм, даже в Вуду, я очень доверчивый.

– Что же вы потащились со мной иконы лицезреть.

– Как что, шеф приказал.

– Значит по принуждению.

– Да.

– А самим не интересно?

Пожал плечами.

– И вам не приятно провести день с красивой девушкой?

Авдеев кашлянул и сказал:

– Ну, скажем так, если бы не это я бы нашел возможность отказаться, потому что вышеуказанное обстоятельство несколько меняло дело.

– Ну и, слава Богу, кажется, мы пришли!

Точно так.

– Несмотря на будний день, на выставке было много посетителей, особенно детей; у гардероба стоял шум, как в школьной раздевалке. Авдеев помог Юлии снять плащ.

– Сейчас что, каникулы? – спросил он.

– Нет.

– Почему же так много детей?

– Как почему? Привели на выставку икон, приобщают к религии.

– Понятно, второе крещение Руси.

– Скорое возрождение.

– А знаете ли вы, Юлия, что в Византии из-за этих икон была серьезная заварушка, так называемое иконоборчество, борьба против культа икон.

– Что вы говорите? Когда же это было?

– В восьмом или в девятом веке, не помню точно.

– И что из этого следует?

– А то, что исторические процессы имеют очень опасную тенденцию, – они все время повторяются; вы же не станете отрицать, что эволюция человечества движется по спирали а?

– Не стану, – неуверенно произнесла Юлия.

– А теперь посмотрите туда, под потолок, видите телекамеру.

– Вижу, – испуганно сказала Юлия.

– Они все записывают.

– Кто они?

– Как кто, – понизив голос, сказал Авдеев, – масоны; когда начнется новое иконоборчество, они всех кто здесь был, вызовут. Ну, я положим, здесь по долгу службы, а вот с вас спросят по всей строгости нового закона.

– Да ну вас, – рассердилась Юлия, – все – то вы врете.

Бросив своего спутника, Юлия пошла к лестнице, ведущей на второй этаж, где было начало экспозиции. Авдеев проводил ее взглядом, разделся, и подошел к стойке гардероба; прежде, чем сдать одежду, он поднес к лицу плащ своей спутницы и вдохнул ее запах. Композиция египетских цветочных масел, составленная парфюмерами Франции, невозможное сочетание Востока и Запада превратилось в изысканную субстанцию, услаждающую обоняние, стык культур, – восточный аромат, доведенный в Европе до совершенства, исходил от славянской женщины.

Юлию он разыскал в одном из залов выставки, она стояла перед Троицей Андрея Рублева. Остановился за ее спиной и спросил:

– Медитируете?

– Нет, – ответила Юлия, – хотя, говорят, что от икон исходит энергия причем, от разных икон – разная энергия; не зря верующие выбирают себе какого-нибудь святого, некоторые отдают предпочтение Николаю – чудотворцу, а другие Казанской Божьей Матери, потому что аура у икон разная, одному подходит, другому нет, ауры разные.

– То-то я и смотрю, – заметил Авдеев, – что как-то мне не по себе, – это неправильная выставка; разве можно выставлять в одном помещении столько икон с разными аурами. Это к добру не приведет.

Юлия пристально посмотрела на него, и Авдеев смиренно замолчал. Глаза у девушки были серо-голубые, их можно было назвать миндалевидные, если бы они не были такими большими, казалось слишком большими для ее лица, какими-то кукольными, словно на складе не оказалось других глаз и художнику пришлось совместить милый русский вздернутый носик из сказки «Морозко», и глаза шахини Сурейи из новейшей истории. Она произнесла:

– Если бы вы не насмешничали попусту, я бы вам сказала кое-что.

– Не буду, – пообещал Авдеев.

– Точно?

– Абсолютно.

– Я чувствую энергию, исходящую от икон, она действительно у всех разная, у одних сильная, у других едва ощущается. Не верите?

Авдеев не ответил, но по выражению его лица было видно то, что он не верит. Юлия протянула ему вывернутую руку.

– Потрогайте мою ладонь.

– Зачем, – подозрительно спросил Авдеев.

– Потрогайте, – настойчиво сказала Юлия.

Авдеев осторожно взял ее руку.

– Ну?

– Холодная?

– Да.

– А теперь смотрите.

Она поднесла ладонь к иконе на расстояние полуметра, подержала несколько минут и протянула Авдееву.

– Потрогайте.

Ладонь была горячей.

– Ничего себе, – сказал Авдеев, – а у меня так получится?

Теперь он поднес руку к иконе, но тут к ним подошла женщина, смотрящая за залом.

– Молодой человек, что вы делаете?

– Заряжаюсь энергией, – ответил Авдеев.

– Немедленно прекратите, или я позову милицию, только шаманства нам здесь не хватало.

Авдеев сунул руку в карман. Юлия засмеялась и направилась в другой зал. Авдеев последовал за ней, чувствуя спиной осуждающий взгляд смотрящей.

Из художественной галереи вышли через час. Юлия добросовестно осмотрела все иконы, не пропустив ни одной.

– Как самочувствие, – участливо поинтересовался Авдеев.

– Не сказала бы, что хорошее, – не уловив подвоха, призналась Юлия, – как-то устала очень.

– А что я вам говорил, – сказал Авдеев, – нельзя столько икон собирать в одном месте – это антигуманно. Я, например, совершенно разбит.

– Не злорадствуйте.

– Отнюдь, я констатирую. Согласитесь.

– Ну ладно, – сдалась Юлия, – признаю, я ужасно устала.

– Представляете, вы – экстрасенс, от чего-то вы устали, от чего-то подзарядились, а каково нам простым людям.

– Хорошо, – сказала Юлия, – что я должна сделать в искупление, чем мне загладить свою вину?

– Ничего, – сказал милосерднейший Авдеев, – мне достаточно морального удовлетворения.

– Нет, – не унималась Юлия, – я должна чем-то возместить понесенный ущерб. Хотите, куплю вам мороженое?

– Спасибо, я сладкого не ем.

– А что вы предпочитаете, кислое?

– Горькое.

– Например?

– Водку, квашеную капусту, соленые огурцы, утром – огуречный рассол.

– Мм, – передернула плечами Юлия, – даже слюнки потекли.

– От слова, – водка?

– Нет, конечно, от другого, квашенного и соленого.

В эту минуту зазвонил телефон, Юлия полезла в сумочку и извлекла трубку.

– Да, милый, все хорошо, нет еще, на выставке, осматриваем иконы, закончим – сразу домой, а можно потом немножко погуляю по набережной, погода хорошая, а здесь душно, боюсь голова разболится, спасибо. Протянула трубку Авдееву.

– Вас.

Авдеев приник ухом, услышал властный и покровительственный голос.

– Старина, потерпи еще немного, я тебе потом отгул дам, погуляй с ней немного по набережной, чтобы какие-нибудь козлы не пристали.

– Конечно, шеф, – ответил Авдеев, – никаких проблем, до свидания.

Вернул трубку.

– Вы солгали, – сказал он, – и сделали меня соучастником, зачем?

– Вы от меня устали? – спросила Юлия.

– Нет.

– Может быть, я вас раздражаю?

– Нет.

– Тогда не задавайте глупых вопросов, я не хочу домой так рано.

– Я никогда не лгу, – заявил Авдеев.

– Ну, уж, никогда?

– Никогда.

– Это ваше кредо?

– Нет никакого кредо, просто я никогда не лгу. Это данность, кредо-это осознанный выбор, а у меня нет выбора.

– Ну и черт с вами, я буду одна гулять, – рассердилась Юлия.

Повернулась и пошла, каблучки по мостовой – цок, цок, цок, цок. Обернулась.

– Что же вы идете за мной?

Авдеев ухмыльнулся.

– Шеф приказал погулять с вами по набережной.

– Да, – деревянным голосом спросила Юлия?

– Да.

– А вот хрен вам, вместе с шефом.

– Ушам не верю, неужели вы можете ругаться?

– Еще как. Все настроение мне испортили, даже гулять по набережной расхотелось. Знаете, Авдеев, я еще не встречала человека, который вызывал бы во мне столь противоречивые чувства, – за сегодняшний день я несколько раз чувствовала к вам то злость, то расположение.

– Этому есть объяснение, – сказал Авдеев, – когда меня рожала мама, в операционной отключили свет, поэтому до половины я рожден при свете, вторая половина явилась на свет в полной темноте, отсюда противоречивые чувства, которые я вызываю. Но, поскольку гулять по набережной вам расхотелось, предлагаю поехать со мной и восстановить силы на свежем воздухе, есть одно подходящее местечко, забегаловка с видом на реку, на фоне чудной заброшенной часовни, там, к ледяной водке подают хрустящие соленые огурцы.

– А-а, – нашли мое слабое место, – укоризненно сказала Юлия, – а что же вы скажете шефу?

– Скажу, что при словах «соленые огурцы» с вами сделалась истерика, и я был вынужден немедленно их найти, вернее, отвезти вас к ним.

– То есть попросту соврете.

– Я, да что вы, я же никогда не вру.

– Ага, я поняла, как барон Мюнхгаузен.

– Разве я не прав насчет огурцов?

– Правы, правы, везите же меня скорее к ним, черт бы вас побрал.

Все оказалось точно так, как обещал Авдеев. Заброшенная часовня, вид на реку и даже сохранившиеся местами фрагменты крепостных стен.

Чудное местечко, – сказала Юлия, – главное здесь тихо, а ведь мы находимся в черте города, да?

– Точно так, – подтвердил Авдеев.

– Что здесь раньше было?

– Табличек нигде нет, но, предполагаю монастырское подворье.

– А, что стало со стенами: враги, наверное, разрушили, когда брали приступом.

– Стены разобрали на строительство, кирпич сохранился прекрасно.

– Кто разобрал?

– Большую часть – государство, остальное потаскали местные жители. Видимо это не было памятником архитектуры.

– А где забегаловка?

– Вот она, – Авдеев указал на деревянную избу недалеко.

Но сначала осмотрим часовню.

– Прошу.

Часовня оказалась вовсе не часовней, а каменным строением непонятного назначения. Они обошли вокруг башни, и остановились у деревянной двери. Замка на ней не было, но петли были замотаны алюминиевой проволокой. Авдеев стал ее раскручивать.

– А нам не попадет? – опасливо спросила Юлия.

Но Авдеев уже открыл дверь и вошел вовнутрь. Юлия, помедлив, последовала за ним.

Сумрачно и сыро, под ногами строительный мусор и человеческие экскременты. Узкая лестница вела на деревянные площадки второго и третьего этажей.

– Прошу, – предложил Авдеев.

– Вы думаете? – нерешительно сказала Юлия.

– Непременно.

– Честно говоря, эта лестница не внушает мне доверия, – пожаловалась Юлия.

– Я вам больше скажу, она никому не внушает доверия, – успокоил ее Авдеев.

– Никому? – подняла брови Юлия.

– Никому, – подтвердил Авдеев.

– Вы что же всех девушек сюда водите? – с непонятной ревностью спросила Юлия.

– Наверх, еще никто из них не поднимался.

Юлия подхватила полы своего плаща и ступила на шаткий путь самоутверждения. Скрывая улыбку, Авдеев последовал за ней. Второй этаж был промежуточным звеном, на третьем, через огромные окна-бойницы, можно было увидеть окрестности, Сделав шаг, Юлия испуганно схватилась за Авдеева, деревянные половицы ужасающе скрипели под ногами.

– Вы испачкали плащ, – сказал Авдеев, чтобы что-нибудь сказать.

– Это ерунда, – сказала Юлия, – поглядев на полы своего плаща, – на обратном пути я его еще не так испачкаю.

– Почему?

– Потому что я буду сползать от страха. Зачем вы меня сюда затащили?

– Посмотрите, какая красота, – прервал ее Авдеев.

Юлия повернула голову.

Река делала длительный плавный изгиб и растекалась в устье в огромную заводь, по поверхности которой скользили серфингисты. У причала стояли несколько речных судов, землечерпалка, плавучий ресторан, в прежней жизни бывший трехпалубным кораблем. Берега, обнимавшие заводь, были покрыты густыми зарослями, правее, взгляд скользил по убранным полям, фермам высоковольтных линий, голубым маковкам церкви какой-то деревушки, железнодорожного моста и упирался в горизонт.

– Разве из-за этой панорамы не стоило сюда лезть? – спросил Авдеев, едва не касаясь лица Юлии.

– Пожалуй, – согласилась Юлия, помедлив, спросила, – но как насчет огурцов?

Забегаловка естественно называлась «Русская изба», и все внутри было подчинено псевдо-славянскому стилю; лапти и балалайки, висевшие на бревенчатых стенах, рушники-полотенца на деревянных столах, чучело медведя в углу; начищенный самовар, тускло поблескивающий своими медалями, расписанные ложки-матрешки – в изобилии на подоконниках, расшитая косоворотка на официанте со значком с надписью «половой», который встретил их у входа и проводил к столу, с обеих сторон которого стояли крестьянские лавки.

– Как мне здесь нравится, – восхищенно сказала Юлия, – так здорово.

– Ну, что вы, – обыкновенный кич.

– Не умничайте, пожалуйста, – одернула его Юлия.

– Не буду, как скажете, – смиренно ответил Авдеев.

– Почему половой? – шепотом спросила Юлия.

– Что почему?

– На значке, почему написано «половой»?

– Половой гигант, – также шепотом ответил Авдеев.

– Ну да, – недоверчиво сказала Юлия.

– Точно. Не верите, сходите на Арбат, там еще не такие значки продают, еще неприличней.

– Например?

– Не могу произнести вслух, – застенчиво сказал Авдеев.

– Пожалуйста, скажите.

– Ну, ладно, «Агент КГБ».

– Это что же неприличнее, чем «половой гигант»?

– Намного.

Принесли меню, каждому. Авдеев раскрыл свою книжку и углубился в изучение блюд.

Юлия сделала то же самое. Официант помялся немного у стола, но, что-то понял и ушел.

– Что я могу заказать? – спросила Юлия.

– Все, что угодно, – сухо сказал Авдеев.

– Обиделись?

– Нет.

– Вообще-то я могу сама за себя заплатить.

– Увы, не можете.

– Это почему же? У меня деньги есть.

– Как дворянин, не могу позволить, женщина не может платить за себя в присутствии мужчины.

– Авдеев сделал знак половому, топтавшемуся в виду. С улыбкой готовности половой устремился к ним.

– Водки и соленых огурцов, – сказал Авдеев.

– Это все? – расстроился половой.

– Все.

Разочарованный подавальщик сделал пометку в своей книжечке и отошел.

– А покушать? – недоуменно спросила Юлия.

– Как это покушать, – удивился Авдеев, – вы же огурцов хотели.

– А я от огурцов не отказываюсь, но от огурцов сыт не будешь.

– Не будешь, – согласился Авдеев, – но ничего не поделаешь, товарищ дорогой, уговор.

– Ну, пожалуйста, – взмолилась Юлия, – я деньги забыла взять, сама бы заказала.

– Ну, ладно, – сказал добрый Авдеев, – так и быть. Эй, товарищ, – окликнул он официанта, – принесите еще что-нибудь, на ваше усмотрение.

Что принес половой:

– икра красная, масло сливочное со слезой, селедка слабосоленая, атлантическая с луком и растительным маслом, буженина с хреном, картошка сваренная в мундире, очищенная, засыпанная мелко нарезанным укропом– в кастрюльке, в которой плавился кусок масла, грузди маринованные, холодец говяжий с чесночной приправой, куриные желудочки обжаренные с луком, колбаса чесночная домашнего копчения, похлебка крестьянская грибная, рагу заячье под названием «зайчик-выбегайчик»…

– Не верю, – перебил Веронику Шилов.

– Чему ты, гад, не веришь? – негодующе осведомилась Галя.

– А тому, что и на свободе люди едят заячье рагу.

Еще раз перебьешь меня, – сказала Вероника, – я больше слова не произнесу.

Шилов виновато замолчал, тяжело вздохнул.

…Кулебяка мясная, расстегаи с капустой и яйцами, вожделенные огурцы, ну и, наконец, – венчал все это штоф водки, прозрачной, как слеза, заросшей инеем от внутреннего холода.

– Я съем все, – угрожающе сказала Юлия, – предупреждаю вас, пока на столе останется хоть один кусочек, я отсюда никуда не двинусь.

Довольный половой разлил водку по граненым рюмкам из толстого стекла, от чего они покрылись испариной, и ушел с глаз долой.

– И пить будете? – спросил Авдеев.

– А то! Смотреть что ли на нее проклятую?

– Ваше здоровье, – сказал Авдеев и опрокинул содержимое рюмки в рот.

– Лихо, – оценила Юлия, сделав глоток, она поморщилась, и было, поставила рюмку на стол, но Авдеев сказал, повторяя слова известного кино героя.

– Тостуемый пьет до дна.

Юлия улыбнулась и осушила рюмку. Взяла огурец, блаженно вдохнула его укропный аромат и немедленно съела.

– Странная здесь посуда, – заметила она.

– Это солдатские миски, – объяснил Авдеев, – хозяин этого заведения бывший армейский прапорщик.

– Как я люблю это в людях, – восхищенно сказала Юлия, – фанатичная преданность своему призванию. Помните в фильме «Мери Поппинс, до свидания» – бывший моряк живет в доме в виде подводной лодки.

– В армии он был заведующим столовой, – продолжал Авдеев, – уходя на пенсию, прихватил с собой весь столовый инвентарь, благо часть расформировали. Когда его в этом попрекают, он отвечает, что армия ему еще должна осталась, за загубленную молодость.

– Вот все-то вы норовите опошлить, – упрекнула Юлия.

– Я говорю правду.

– Кому нужна ваша правда, я так красиво все вообразила, а вы все испортили.

– Я больше не буду, по– детски сказал Авдеев, – простите меня.

– Ни за что.

– Чем я могу искупить свою вину?

– Кровью.

Авдеев с любопытством посмотрел на Юлию, глаза ее блестели, на щеках появился румянец.

– Я вас спрошу о чем-то, а вы ответьте правду, и тогда мы будем квиты.

– Договорились?

Раздался телефонный звонок, Юлия извлекла из сумочки телефон.

– Да, милый? Мы обедаем, уже погуляли, присоединяйся к нам, очень жаль, до вечера, пока, целую.

К столу приблизился половой и наполнил рюмки.

– Ваше здоровье, – сказал Авдеев и выпил.

Юлия сделала глоток и поставила рюмку.

– Ничего вы водку хлещете, как сапожник.

– Сын, – выдохнул Авдеев.

– Что сын?

– Мой папа был сапожник.

– То-то я и смотрю, гены значит.

– Они проклятые, ничего не могу с собой сделать, как водку увижу, не успокоюсь, пока всю не выхлестаю.

Юлия посмотрела на штоф, в котором явно было больше полулитра, затем с опаской на Авдеева, но, распознав усмешку в его устах, сама улыбнулась.

– Вы шутите!

– Каюсь, – сознался Авдеев, – но выпить люблю, скрывать не стану.

– А какая здесь кухня? – спросила Юлия.

– Не знаю, я туда ни разу не заходил, – простодушно сознался Авдеев.

– Я не в этом смысле, а в смысле национальной принадлежности.

– А, вон вы в каком смысле, кухня здесь советская, иначе говоря, Союз нерушимых республик свободных, отовсюду понемногу.

– Так ведь Союза то больше нет.

– Не могу с вами не согласиться, Союз действительно больше нет, но люди то никуда не делись.

– А кем вы раньше работали?

– Не скажу.

– Скажите, пожалуйста, я не буду смеяться.

– А смешного ничего не было в моей трудовой деятельности.

– А что было?

– Много воздуха, облаков.

– Как это воздуха?

– Я, видите ли, прекрасная Юлия, летал.

– В каком смысле?

– В прямом, я был военным летчиком.

– Вы летали на истребителях?

– На них.

– На СУ-24?

– Этого я не могу сказать, военная тайна.

– А сейчас?

– Уволен в запас в чине майора.

– Так вы майор? – восхищенно спросила Юлия.

– Майор, – гордо ответил Авдеев.

– А почему вы в запасе, вы еще молодой.

– Кончились запасы энтузиазма, мадам.

– Опять вы за свое.

– Извините, – зарплату не платили месяцами, воровать было нечего, все было украдено прапорщиками, надо было на что-то жить, на самолетах летали по праздникам, потому что не было керосина, ну и так далее. Я написал прошение, и меня отпустили.

– А сейчас занимаетесь бизнесом?

– Так точно.

– А мой муж был барменом.

– Я знаю, это первое, что он сообщает о себе при знакомстве, зато сейчас у него персональный водитель. У каждого свой путь.

– Это что ирония? – подозрительно спросила Юлия.

– Ни, Боже мой, здоровое чувство зависти, хотя лично я ездить пассажиром не могу, укачивает.

– А каков ваш путь?

– Мой путь домой пора, однако.

– Как это домой? – возмутилась Юлия, – напоили девушку, а теперь в кусты, нет уж, и не надейтесь, шоу продолжается. Так легко вы не отделаетесь, развлекайте меня.

– Пожалуйста.

Авдеев повернул голову и сказал:

– Цып, цып, цып.

Тотчас послышалось легкое цоканье, и в комнате появился огромный петух, вытягивая ноги, он сделал несколько шагов, и оказался у стола; вытянул голову, то и дело приосаниваясь, стал смотреть на Юлию. На петушиной спине была черная шелковая накидка с карманчиками на манер седла, или скорее – хурджина.

– Это кто? – восхищенно спросила Юлия.

– Метрдотель, – невозмутимо сказал Авдеев, – Петр Петрович.

– А почему он так смотрит на меня?

– Я думаю, что вы ему понравились. Вы кушайте, кушайте.

– Я не могу кушать, когда на меня так смотрят.

– А вы дайте ему на чай, он уйдет.

Юлия достала три рубля и сунула петуху в кармашек. Петр Петрович прокукарекал и подошел теперь к Авдееву. Но Авдеев сложил пальцы в кукиш и сунул петуху. Петух клюнул руку и с достоинством удалился.

– Зачем вы так сделали, едва удерживаясь от смеха, произнесла Юлия.

– Хватит с него и трех рублей, как раз на стакан.

– Он что еще и пьет?

– Нет, петух не пьющий, а вот хозяин его употребляет.

– Кто хозяин?

– Сторож этого заведения, он его и научил попрошайничать.

– Надо выпить за этого петуха, – предложила Юлия.

– Непременно.

– Где вы живете?

– Не очень далеко от сюда.

– Вы живете один, верно?!

– Верно.

– А почему вы живете один?

– Разве это запрещено?

– Нет, но так странно, интересный молодой мужчина живет один. Почему?

– Ничего интересного.

– Не скажите, вот, например; женщина, живущая одна, вызывает жалость, а мужчина – интерес.

– Попробуйте куриные желудочки, – предложил Авдеев, – очень вкусно.

– Переводите разговор, думаете, я не поняла, ну и подумаешь, больно надо.

– Я живу один, потому что меня никто не любит.

– Врете.

– Вас не устраивает мое объяснение?

– Нет. Вы живете один, потому что вы никого не любите.

Авдеев удивленно посмотрел на Юлию, и через минуту улыбнулся.

– Предлагаю выпить и сменить тему, – сказал он.

«Русская изба» находилась на пологом склоне большого оврага. Склон напротив, был покрыт молодыми дубками, среди которых виднелась железная лестница, берущая начало на дне оврага. Когда они вышли из ресторана, Юлия со словами «у меня кружится голова», схватилась за Авдеева.

– Там внизу есть родник, пойдемте спустимся к нему, умоемся и головокружение пройдет, – предложил Авдеев.

– Вы думаете?

– Уверен, выпили вы совсем немного.

– Ничего себе немного, целых две рюмки водки, ужас какой.

Спустились к роднику, Юлия умылась, посмотрела на Авдеева.

– А вы?

– У меня голова не кружится, – сказал Авдеев.

– А вы все равно умойтесь.

– Зачем?

– Я так хочу.

Авдеев склонился к роднику и плеснул себе в лицо, вода была обжигающе холодная. Выпрямился.

– Мадам, довольна?

Юлия легонько ударила его по губам.

– Это вам за мадам. Дайте мне платок.

– Он не совсем свежий.

– Сопливый?

– Нет, просто несвежий, давно таскаю.

Авдеев протянул ей платок. Юлия расправила его и приложила к лицу, затем спросила.

– Что это за лестница?

– Обыкновенная лестница, железная.

– Куда она ведет?

– На монастырское кладбище, дальше деревня, садовые участки, через деревню можно выйти на шоссе.

Юлия задумалась.

– Наверное, пора домой, – осторожно сказал Авдеев.

– Я не могу ехать домой в таком состоянии, – вдруг заявила Юлия, – я должна прилечь, а потом принять душ. Вы ведь живете недалеко отсюда, поедемте к вам.

– Видите ли, – замялся Авдеев, – это не совсем удобно, кроме того, у меня всего одна комната, как вы будете…

– Что вы себе вообразили, мне просто необходимо отдохнуть, привести себя в порядок, прежде чем явиться на глаза своему мужу. Сами виноваты, он попросил сводить меня на выставку, а вы меня напоили, и теперь строите из себя английского лорда.

– «Экое свинство», – подумал про себя Авдеев, вслух же сказал:

– Будет так, как вы хотите, прошу.

– Пойдемте этой дорогой, через кладбище.

– Пойдемте.

Поднялись по лестнице, прошли между рядами надгробных плит, грязно-серых мшистых с прозеленью, на которых рука древнего резчика оставила витиеватые, напоминающие иероглифы, славянские надписи и очутились под густой сенью деревьев; здесь было сыро и тепло, дорогу толстым ковром устилали облетевшие листья, пружинившие под ногами, пахло плесенью и землей. Немного поодаль, внизу, на террасе, лупцевали друг друга два любителя кун фу, босоногие в синих одинаковых трико. Юлия остановилась и повернулась к Авдееву. Авдеев торопливо сказал:

– Осталось метров восемьсот.

Ненужные слова; произнеся их, Авдеев понял, насколько они были неуместны, потому что руки его сами поднялись и взяли девушку за плечи. Губы ее были холодны и отравлены безумием, но до этого он заглянул в ее неправильные глаза, и прочел в них приговор. Не было никакой возможности добраться домой: они прошли еще немного, и спустились вниз по склону, туда, где росли густые кусты орешника. Авдеев сорвал с себя плащ и бросил на землю. Податливое тело Юлии доводило его до исступления, он держал ее за талию, когда она откинулась, и провисла до земли, как гимнастка, Авдеев осторожно отпустил ее на спину, глядя сверху на ее прекрасное лицо с большими миндалевидными глазами. Девушка расстегнула рубашку, лифчика на ней не было, и освободившиеся груди тут же упали в стороны. Она стянула с себя трусики и подогнула ноги.

– Чего же ты ждешь? – сказала она жалобно, – иди ко мне.

Авдеев опустился на колени и сначала прижался лицом к ее животу. Никогда в жизни он не испытывал такого острого желания, темнело в глазах и он лег поскорее, опасаясь лишиться чувств. Единение их было коротким и невыносимым. Наслаждение и боль, вот чувства, которые они испытали. Когда все было кончено, Авдеев отстранился, чтобы посмотреть на ее лицо, и увидел слезы, вытекающие из ее миндалевидных глаз. Потом они отправились к Авдееву, где Юлия привела себя в порядок, приняла душ, полежала с полчаса на его кровати, разглядывая стены, картины, книги, удовлетворяя свое давнее любопытство; кстати говоря, в квартире она хранила верность своему мужу, так что опасения Авдеева оказались напрасны. Затем Авдеев проводил ее до стоянки такси, и она уехала.

– Вот и все, – сказала Вероника, – то, что было дальше, уже неинтересно: скажу только, что больше они никогда не встречались, хотя Авдеев еще долго проработал с Юлиным мужем; до тех пор, пока тот не обанкротился, и все это время, что он работал, он звонил своему боссу домой по разным делам.

Юлия брала трубку, вежливо здоровалась и подзывала мужа.

Вероника замолчала, и за столом воцарилось молчание. Почему-то все избегали смотреть на Марата, который сидел с непроницаемым видом, и порывался погасить пальцем пламень свечи. Желая разрядить обстановку, Галя сказала:

– Одна я осталась, может и мне чего рассказать?

– Расскажи, – произнес Шилов, – если тебе жизнь не дорога.

– Ну, я же не о себе буду рассказывать, – ехидно объяснила Галя, а о своей подруге.

– Хорошо они устроились, – заметил Шилов, – а Марат Петрович? Главное есть на кого свалить, на мифическую подругу, на фантом, на мираж.

И тут же предложил:

– давай по грамульке, пока Галя будет делать свой выбор между жизнью и смертью.

Но Галя уже решилась.

– Я, конечно, не так умно говорить буду, – начала она, – я баба деревенская, словесных изысков и философии от меня не ждите. Ну, а если что, мне автор поможет.

– Деревенская, но зато с высшим образованием, – гордо заметил Шилов, – а вот я коренной москвич, в третьем поколении, только аттестат зрелости имею, правда, я всю жизнь самообразованием занимаюсь, – скромно заметил Шилов, – о чем можно догадаться по моей эрудиции. Но это я так к слову, говори Галя, я уже понял, что слово «Жизнь» ты вычеркнула из списка за ненадобностью.