Париж... Не думал - не гадал, что в этом городе сказки, созданном в моем воображении по романам А. Дюма, В. Гюго, в городе Гавроша, Жана Вальжана, братьев Люмьер, в городе со знаменитыми Эйфелевой башней, Лувром, Собором Парижской Богоматери, я каждый раз буду ходить по широким бульварам и узеньким улочкам словно в последний раз. Тусклый, затемненный по законам войны, холодный и голодный Париж начала зимы 1941 года. Не верилось, что это он, тот самый, который был создан моим воображением. Трамваев давно нет, редки автобусы, двухэтажные омнибусы. Кругом - велотакси. Но четко работало метро. Казалось, что как и метро, вся настоящая активная жизнь ушла в подземелье, в подполье. Людно лишь в очередях за зеленью, овощами. Чаще всего это рютабага, нечто вроде турнепса или брюквы. И за хлебом, мясом. Картофель - лакомство. Привоз продуктов в столицу сокращен до предела. Зато из страны всё вывозится нескончаемыми железнодорожными составами. На их локомотивах большими белыми буквами начертано: „Räder müssen rollen für den Sieg!“ - "Все колеса должны вращаться на победу!". Техника, продукты - всё шло на Восток, в нацистскую Германию, - всё против Советского Союза, против моей Родины. Так же было и во всех странах покоренной нацистами Европы.
Но Франция жила и другой жизнью, скрытой. Днем и ночью работали подпольщики, те, кто не смирился с подобным положением вещей. - Как у тебя с украинским? - спросил меня Кристиан Зервос, как только мне вручили документы. Вопрос не только неожиданный, но и непонятный. На нашей беседе присутствовали Викки и Мария Златковски. "При чем тут украинский?"- недоумевал я. Однако ответил, что знаю, знаю и много песен. Меня тут же попросили спеть. Смутился, покраснел. Викки подбодрила, и я, вначале робко, потом погромче, затянул "Ревэ тай стогнэ Днiпр широкий". Затем мою любимую "Стоить гора высокая, под тiй горой зелений гай...". Внимательно прослушали, переглянулись, и Кристиан протянул мне какую-то тонюсенькую брошюрку на украинском языке. Удивился: на обложке красовалась странная эмблема, - трезубец со свастикой. Что это? Прочел вслух несколько строчек. По-моему, все были удовлетворены. Предложили завтра же сходить в клуб украинских националистов -"Украiнську Громаду", и стать там на учет, заручиться поддержкой и получить направление в бюро по трудоустройству на Кэ д'Орсей.
Операцию эту продумали до мельчайших подробностей, составив для меня "легенду", объясняющую, почему у меня русская фамилия. Вкратце ознакомили с основными положениями националистов. Мне предстояло регулярно посещать "сходы", слушать доклады, зарекомендовать себя ярым противником большевизма. Характерно, что, как мне сказали, члены "Громады" плохо знают историю и не лучше - географию. Тут же, чтобы меня подбодрить, рассказали анекдот. Якобы, в "Громаде" висит карта России, где маленький овал с Питером и Москвой назван "Московией", а вся остальная территория - "Украiна". И если, мол, заходит туда новичок, то "пан-пысарь" спрашивает: "Звиткиля це ты?". Получив ответ, что тот "З Владивостоку", или "З Владикавказу", писарь бросается к карте, ищет, находит и глубокомысленно соглашается: "Так, цэ - сэрьцэ Украiны!"... И мне, стало быть, бояться поэтому нечего. Действительно, в "Громаде" меня приняли благосклонно и без особых проверок, задали несколько вопросов и выдали требуемое направление.
Так я попал на завод в Парижском предместье Курбевуа, готовивший кадры специалистов-металлистов. Здесь я и получил мой первый настоящий документ с гитлеровским орлом - заводской пропуск "лессэ пассэ". Оккупанты явно нуждались в квалифицированных металлообработчиках: фронт требовал "мяса", оружия, машин. Немецкие тылы оголялись по мере хваленных "побед" в России, и нацисты заманивали иностранных рабочих повышенной зарплатой на пустеющие заводы.
С первых же дней на заводе в Курбевуа я столкнулся с величайшими для меня трудностями, которых не предполагал: не знал ни названий элементарных инструментов, ни терминов, которыми запросто владеет любой французский школьник. Прекрасно понимая, какое отребье сюда шло, я держался замкнуто, консультироваться с кем-либо было крайне опасно. После двух месяцев учебы экзамены предстояло сдавать нацистам, и проявить себя несведущим в элементарных вещах было бы явным провалом! Зубрил дома, был всё время в напряжении, и буквально через неделю взвыл от невыносимой нагрузки, а главное - от нервной напряженности. Рассказал об этом Кристиану: - "Не могу, мол. Провалюсь!". - Потерпи! - успокоил он меня: - Скоро к тебе подойдет наш человек. Он к тебе приглядывается. Сам понимаешь: не всё делается сразу!..
И вот возле меня, у верстака, остановился симпатичный, с живыми черными глазами, юноша. Ростом ниже меня, но крепкого телосложения. И... произнес условленную фразу! Я чуть не бросился к нему на шею. Наконец-то я не один! Звали его Мишель Зернен. Родом из Туниса, учился в Версале. Провел уже несколько диверсий, застрелил предателя. В одной из операций был ранен. Короче, был членом подпольной молодежной организации "Бэ-Жи" (Батайон де ля Женесс) - Конечно, об этом я узнал намного позже от Кристиана. Итак, несмотря на молодость (был на год моложе меня), он был подпольщиком "со стажем". И... отличным другом! Если у меня возникали вопросы, - подсказывал, помогал во всем. Учиться мне стало легче и безопасней.
Однажды Мишель пригласил к своему другу: - Надо ему помочь! - сказал он многозначительно. Потом, подумав, добавил: - Долгое время мы работали с ним в паре. Хотелось бы, чтобы ты с ним познакомился... Дверь на рю де ля Конвансьон открыл молодой парень. Звали его Морис. На столе появились артишоки, уксус, прованское масло. Мы с собой прихватили несколько кусочков колбасы и хлеба. Вот так, впервые в жизни я попробовал эту неизвестную мне дотоле овощ - артишок. - Сегодня мы с Мишелем прощаемся. - начал Морис, когда мы сели за стол. Задумался: - Берегите друг друга, как это было у нас. Мы крепко дружили, Жорж! - и предложил тост, от которого мурашки пошли по телу: - За то, чтобы наши жизни, жизни наших друзей не остались неотомщенными и обошлись бы нацистам подороже! За то, чтобы моя сестренка никогда не прочла моей фамилии на нацистских траурных извещениях!
Такой мрачный тост этого девятнадцатилетнего красавца, уже думающего о смерти, не был случайным. Морис давно был занесен в списки смертников. Родители, семья его скрывались. Морис вытащил пачку листовок "Юманите", за 25 сентября этого года. Там говорилось: “Правительство убийц! Это оно гильотинировало депутата Амьена Жана Катла. Фон Штюльпнагель, Петен, Дарлан проливают реки французской крови. Лишь террор обеспечивает им их временное господство. Но эти бандиты заплатят за всё так же, как за всё заплатят судьи их государственного трибунала. Против террора врагов родины народ находится в состоянии самозащиты..." Дальше шел список расстрелянных и гильотинированных мучеников национального освобождения и в конце было приписано: “Эти смерти будут отомщены!"
Морис включил замаскированный радио приемник, и сквозь шорохи эфира и писки морзянки мы услышали перезвон кремлевских курантов. Здесь было десять часов вечера, а в Москве - полночь. Торжественная мелодия "Интернационала"... Я впервые слышал радиопередачу "Коминтерна" во Франции. Гитлер первого сентября напыщенно заявил, что, мол, "созрели все условия для того, чтобы нанести сокрушительный удар, который еще до наступления зимы должен окончиться полным поражением врага...". Москва на это сообщала спокойно и твердо о боях, которые шли на всех фронтах, о том, что после героической обороны пала Одеса, что защита Москвы доверена маршалу Жукову, что в Москве состоялась сессия тройки по изучению вопроса об англо-американской помощи СССР, что, как обычно, в ноябре на Красной площади состоялся парад...
Итак, положение Родины было крайне напряженным. Выключили приемник, и Морис снова его спрятал. В дорогу собирались молча. Морис достал браунинг, проверил обойму, вставил ее, и мы пошли. Глубокая ночь, комендантский час. Мы крались от подъезда к подъезду перебежками. Где в щели, где в почтовые ящики, где в открытую форточку засовывали листовки. Многие горожане знали, что по ночам подпольщики снабжают новостями, и кое-где были незаперты парадные двери. Несколько раз они нам сослужили добрую службу, укрыв нас от проходившего патруля. Мы - дичь, они - охотники, кто кого? На этот раз удача нам сопутствовала, рейд закончился без особых приключений. Спать не пришлось: Морис и Мишель долго вспоминали отдельные эпизоды из своих боевых дел, а я с интересом слушал.
Прямо отсюда мы с Мишелем и отправились на завод в Курбевуа. Я уже выучил названия инструментов и приспособлений, технические и физические термины и формулы, выполнил контрольные слесарные работы, требующие ювелирной точности, стал получать навыки работы на металлорежущих станках. Одновременно нам дали задание: изучать немецкий. Для этого снабдили прекрасным учебником немецкого разговорного языка - "Deutsch ohne Mahe" -"Allemand sans peine" ("Немецкий - без труда"), метод Берлитц-Ассимиль. Его необходимо было изучить досконально. - Знаешь, - сказал как-то Мишель: - Не обижайся, что ни разу не пригласил к себе, - нельзя! И к тебе поэтому не хожу. Таковы наши правила. Как ты заметил, в комнате Мориса слой пыли: он там не живет. Это просто одна из наших многочисленных явок - "крыш". И, если с кем из нас что случится, она надолго замрет.
Листовки мы распространяли не только по ночам, но и днем - по выходным. Использовали для этого "механику": пустая консервная банка с малюсенькой дырочкой в дне, флакончик с водой и фанерная или картонная дощечка. Один из нас взбирался на верхний этаж высокого дома, оттуда - на чердак. Мы знали дома, где это было возможно. Особенно, в очень людных кварталах, как, например, на Монпарнассе, - на рю де ля Гэтэ. На чердаке он открывал форточку на улицу, снаружи клал пачку листовок на подоконник, прижимал ее дощечкой, на которую ставил груз - заранее наполненную водой банку. Форточку закрывал, сбегал вниз. Второй из нас обеспечивал безопасность ретировки, прикрывал работу первого. Какой детский восторг охватывал нас, когда ветер сдувал опорожнившуюся и ставшую поэтому легкой банку, а листовки разлетались, как мотыльки, падали на балконы, под ноги прохожим! Попробуй-найди, кто их "разбросал"! И неизвестно, откуда они слетели!
* * *
Время было тяжелым. Радио Би-Би-Си (Лондон) передавало неутешительные вести: японцы разгромили в Пирл-Харборе американский флот, Гитлер объявил войну Соединенным Штатам. Коллаборационистская пресса всеми силами внушала миф о "непобедимости Великой Германии", о том, что она вот-вот раздавит Советский Союз. В метро, в автобусах слышался, скорее угадывался, один и тот же вопрос: - "Неужели России конец?". С другой стороны, был же парад на Красной площади! Следовательно, там нет никакой паники... То Викки, то Кристиан, смотря с кем из них была встреча, поддерживали наш дух как могли. И вот наконец новость, поразившая всех от мала и до велика: агрессоры отброшены от Москвы, освобожден Калинин! Ура, не встречать им Новый Год в Москве, как спесиво обещал Гитлер! Нас обуяла буря радости. А Гитлер низложил Браухича... Несколько по-иному начали теперь смотреть парижане на "завоевателей": с любопытством и злорадством, - что, мол, получили?! Пока что шепотом, они стали проводить параллель между нашествиями Наполеона и Гитлера... Придало это сил и нам, подпольщикам. Но и хлопот: нацисты, понимая, что их неудачи вызовут волну сопротивления, усилили террор и репрессии. Аресты за арестами, облавы, обыски, новые заложники, казни...
В такой обстановке я сдал наконец последние экзамены и был готов к отправке в Германию. Был конец декабря. Мишель выедет позднее, со следующей партией: он поступил на завод на неделю позже. Увидимся ли с ним? Мне назначена встреча на конспиративной квартире. - Итак, Жорж, - торжественно начал Кристиан: - Пора раскрыть перед тобой карты... Я узнал, что мне в Берлине ("Откуда ему известно, что я буду именно в Берлине?"- подумалось мне), предстоит связаться с иностранными рабочими, готовыми войти в группы саботажа. Викки и Кристиан сказали, что в Германию из Франции, по просьбе немецких антифашистов ("Странно, разве и такие существуют?") выедет несколько человек на различные военные предприятия. Там они будут выполнять обязанности посредников между иностранными рабочими и немецкими "антифа": иначе было бы невозможным какому-нибудь немцу войти в доверие к иностранцу: ведь для каждого иностранца любой немец - нацист! К каждому из этих посредников подойдет немецкий подпольщик с особым паролем, и его поручения надлежит выполнять.
Перед самым отъездом мне дали указание побывать в "Украiнськой Громаде", взять адрес их берлинской организации, чтобы стать там на учет. Для ширмы. Сказали также, что я с Мишелем еще увижусь. Хоть что-то, да утешительное! Вместе со мной отправилось, и действительно в Берлин, сорок французов. Все - по контракту оргнабора на Кэ д'Орсей, на набережной Сены, - сроком на шесть месяцев. На вокзале нам были устроены помпезные проводы: с оркестром, транспарантами. Разместили в вагоне. "Германия с радостью принимает всех желающих!", "Нанимайтесь на работу в Германию!" - кричали транспаранты на перроне. Нацисты были великими мастерами рекламы и обмана. И поезд под музыку тронулся к столице "Великой Германии", к голове самой ядовитой и кровожадной гидры... Что ждет меня там?