Они шли по пустыне уже третий день. Семь легионов Марка Лициния Красса, проконсула и триумвира. Шли покорять богатую, по слухам, Парфию. Но пока, вместо богатства и легкой победы, видели только один песок. Где-то там впереди находилась парфянская армия с ее тяжелой, закованной в броню, кавалерией, но сейчас главным врагом легионеров была не она, а страшная жара и нехватка воды.

Квестор Гай Кассий Лонгин, придерживая норовистого коня, смотрел на бредущих по песку легионеров и думал, сколько же еще они выдержат. Конечно, они, солдаты Великого Рима, а не сборище варваров и железная дисциплина заставляет их повиноваться приказам поководца, даже если приказы эти кажутся совершенно безумными. Кассий и сам был солдатом, а потому не роптал, хотя в душе не одобрял избранный Крассом путь через пустыню. Да и вообще весь этот поход представлялся ему затеей сомнительной.

Двух лет не прошло, как они покинули Рим. Задуманная Крассом война представлялась тогда легкой прогулкой. Казалось, всего-то и нужно, что разогнать скопище варваров, разбегающихся от одного вида римских орлов, и все несметные сокровища Востока будут принадлежать им — легионерам Великого Красса. А ведь тогда уже были те, кто предостерегал триумвира… Да что там! Народный трибун Атей вообще хотел запретить Крассу начинать «несправедливую», как он говорил, войну против парфян. Когда же ему это не удалось, он проклял уходящее войско. Кассий знал, что кое-кто из солдат до сих пор вспоминает это «проклятье Атея», да и сам он почувствовал какую-то оторопь, когда народный трибун, поставив у городских ворот жаровню, начал воскуривать фимиам и призывать ужасных неведомых богов, произнося чудовищные проклятья.

А сколько было уже недобрых знамений! Когда они переправлялись через Зевгму, буря разрушила мост, а молнии били прямо в их лагерь. Затем, принося очистительную жертву богам, Красс выронил из рук печень жертвенного быка. Тогда он отшутился, сказав: «Такова уж старость! Но оружия мои руки не выронят». Кассий, будучи человеком образованным, не придавал большого значения гаданиям, но все же, все же… Как один из предводителей и квестор армии, он знал, что все гадания авгуров неблагоприятны и жрецы, по прямому приказу Красса, скрывают это от воинов.

— Любуешься, квестор?

Кассий обернулся. Публий Лициний Красс, на великолепном галльском коне, подъехал к нему. Сын триумвира снял шлем и пригладил мокрые от пота волосы.

— Чем уж тут любоваться… Только что видел аквилифера третьего легиона. Орел у него едва по песку не волочится.

— Что ж ты ему не задал за это?

— Там и без меня обойдутся. Луций, видно, отвлекся на что-то.

— Не завидую парню!

Оба усмехнулись. Старый ветеран Луций Цецилий, примипил Третьего легиона, успел стать легендой своим неукоснительным следованием воинскому уставу.

— А все же, друг Публий, дух легионеров подорван. Эта пустыня не для римлян. Тут я полностью понимаю солдат. И мы здесь уязвимы. Видишь, как растянулись колонны? Если парфяне нападут на марше…

— Абгар говорит, парфян здесь нет. Они бегут на восток.

Кассий зло сплюнул.

— Не произноси при мне это имя, Публий! Ты знаешь, как я ненавижу арабского пса! О, зачем Красс доверился ему?! Почему не пошел в Армению?! Царь Артабаз обеспечил бы нас всем необходимым, дал бы свою тяжелую кавалерию, и мы ударили бы прямо в сердце парфян! А что мы делаем здесь?!

Публий вздохнул и слегка коснулся его плеча.

— Успокойся, Гай. Ты знаешь, я на твоей стороне и считаю так же как ты. Если помнишь, я поддержал твое предложение на том совете. Но отец не захотел меня слушать. Решение им принято. Что теперь нам остается? Только исполнить долг римлянина и солдата.

— Ты прав. Прав, конечно. И все же, еще пару дней такого марша, и парфянам не придется сражаться. Солнце и нехватка воды сделают за них всю работу.

Действительно, проходившие мимо легионеры то и дело прикладывались к баклагам, но теплая вода плохо утоляла жажду, да и сколько ее там оставалось? Многие уже допили последние глотки и с тоской оглядывались на обоз.

— Завтра мы дойдем до оазиса, — неуверенно ответил Публий.

Кассий усмехнулся:

— Конечно. Так говорит Абгар. Ох, доберусь я однажды до этого «друга Римского народа»!

Некоторое время они молча глядели на проходящие легионы, затем Публий надел шлем, собираясь отправится к своей коннице, но тут заметил спешащего к ним контубернала.

— Разведчики вернулись, доблестный Публий! У них важные вести.

Снедаемый дурными предчувствиями, Кассий отправился вместе с Публием. Как оказалось, начальник конницы проявил большую предусмотрительность и еще два дня назад отправил вперед турму под командованием Марка Фульциния. Кассий немного знал этого Фульциния. Выходец из низов римского общества, он имел темное прошлое, но вот уже лет десять состоял при младшем Крассе доверенным лицом. По словам Публия, Фульциний отличился еще в Галлии, будучи непревзойденным разведчиком и мастером особых поручений.

Едва поприветствовав военачальников, Фульциний перешел к делу.

— Мы видели парфянское войско, — рассказал он. — Их очень много. Сосчитать возможности не было, но их не меньше пятнадцати тысяч. И с ними железная конница. Не десяток охраны Сурены, как уверял Абгар, а тысячи. Видели мы и оазис, к которому ведет нас араб. До него гораздо дальше, чем мы думали, но воды мы там все равно не найдем — парфяне отравили колодцы.

У Кассия невольно вырвалось проклятие, и Фульциний умолк.

— Я так и думал! Продолжай, Фульциний.

— Ты прав, квестор. Но я еще не сказал главного — покинув оазис, мы наткнулись на отряд парфян, что преследовал беглеца. Его лошадь была измотана, а сам он ранен стрелой. Парфян мы разогнали, но, к сожалению, беглеца не спасли, он умер у меня на руках. Это был Гай Коминий, тот трибун, что попал к ним в плен прошлой зимой. Как удалось ему бежать — не знаю. Перед смертью он успел рассказать что слышал в лагере врагов. Парфяне насмехались над римлянами, говорили, что нашу армию ведет предатель, заманивая в ловушку, где Сурена нас всех перебьет. И этот предатель — некий арабский вождь…

— Клянусь Юпитером, Публий! Это Абгар и никто более! Я лично прикончу этого змееныша!

— Надо немедленно остановить легионы и собрать совет. Я поскачу к отцу, а ты займись предателем.

Узнав об измене араба, Марк Лициний Красс впал в бешенство. Когда вернулся Кассий, безуспешно разыскивавший предателя по всему лагерю, проконсул сплюнул с досады:

— Прклятый араб ускакал вместе со своими соплеменниками незадолго до того, как Публий явился ко мне со своими вестями. Сказал, что он отправляется на разведку, и я отпустил его. Должно быть он видел, как вернулись наши разведчики и шкурой почуял неладное!

— Не стоит сейчас говорить о нем, — рассудительно заметил легат третьего легиона Октавий. — Мы предупреждены о предательстве и стоит подумать как спасти войско.

Затерянная в пустыне римская армия внезапно лишилась проводников, и было неясно как действовать дальше. А где-то рядом коварный враг готовился нанести удар.

На спешно собранном совете присутствовали все командиры легионов. Лица их были мрачны, а кое-кто откровенно растерялся.

— Я уже предлагал совету избрать другой путь, — начал Кассий, стараясь говорить спокойно. — С самого начала нам следовало идти на север, на соединение с армянами. Теперь, когда замысел врага открылся, мы должны…

— Мы не дойдем до Армении, Кассий, — перебил его командовавший шестым легионом Лициний. — Проводников у нас нет, а путь туда лежит через горы. Кто поведет армию? Ты?

Кассий едва не вспылил, — Лициний своей осторожностью частенько вызывал у него раздражение, — но квестора опередил Публий.

— Помните армянских послов, что были у нас два дня назад? Когда мы отказались идти на север, они заметили, что мы идем по узкой полосе пустыни, тогда как на юге всего в одном переходе течет река и начинаются плодородные земли.

— Да, они советовали нам повернуть на юг, чтобы воины хотя бы не страдали от жажды. И еще говорили что-то такое про холмистую местность.

— Доблестный Рустий совершенно прав. В холмах их кавалерия не сможет развернуться и, если они нападут, мы будем в лучшем положении, чем здесь.

Кассий незаметно улыбнулся, услышав как Публий назвал Рустия «доблестным». По его мнению легат пятого легиона, известный сибаритством и любовью к «Милетским рассказам» Аристида, отличался чем угодно, но только не доблестью. Тем не менее, все военачальники с воодушевлением приняли предложение Публия. Даже Варгунтий и Копоний, легаты Четвертого и Двадцать пятого легионов, больше всех требовавшие преследовать парфян по пустыне, теперь согласились, что их заманивали в ловушку и из ловушки необходимо выбираться как можно скорее.

— Разрешите и мне внести предложение.

— Говори, Цензорин.

Гай Марций Цензорин, ровесник и друг Публия Красса, любил щегольнуть ораторским мастерством, в свое время он брал уроки красноречия у самого Цицерона и считался хорошим оратором. Однако он понимал, что сейчас не время для длинных речей.

— Вот что я предлагаю. Легионеры измотаны и многие, пользуясь остановкой, спешат отдохнуть. Давайте встанем здесь лагерем. До захода солнца остается не так много времени и, если мы двинемся в путь прямо сейчас, скоро все равно вынуждены будем остановиться. Пусть воины поспят, а ночью мы вступим в путь. Все отдохнут, да и идти по ночной прохладе будет легче, чем под палящей жарой.

Предложение Цензорина сочли разумным. Было решено сняться с лагеря с наступлением темноты и идти на юг ускоренным маршем.

Будучи квестором, Кассий имел меньше обязанностей при устройстве лагеря, чем командиры легионов. Покончив с ними, он решил немного вздремнуть перед ночным походом. Когда его разбудил контубернал, он решил, что пора выступать, однако тот озадачил его словами:

— Тебя желает видеть Гай Мегабакх.

— Зови.

Могучий командир кавалерийской алы, также как Цензорин, был другом Публия Красса. В палатку он вошел в сопровождении двух греков. Кассий узнал Иеронима и Никомаха. Эти ученые мужи сопровождали в походе Публия, любившего занять краткие часы досуга философской беседой. По мнению Кассия оба были более искушены в пьянстве, нежели в философии, но Публий видимо имел свое мнение на этот счет.

Оба почтительно приветствовали квестора и нерешительно остановились на пороге.

— Входите, друзья. Чем обязан удовольствию видеть вас?

— Тут вот какое дело, Кассий, — начал Мегабакх, в противоположность Цензорину, не отличавшийся красноречьем. — Не знаю как и сказать… В общем, узнав, что мы поворачиваем на юг, Иероним и Никомах кое-что рассказали Публию. Кое-что очень странное. Публий их высмеял и запретил идти к проконсулу, но я все равно беспокоюсь. Вот и решил обратиться к тебе за советом.

— Так что же случилось?

Мегабакх посмотрел на греков. Те немного помялись, потом Никомах начал, глядя отчего-то в пол.

— Славный Кассий! Я, как и мой друг Иероним, долгое время жил в Каррах. Поэтому мы кое-что знаем о местности, где оказалась наша армия. Если мы пойдем отсюда на юг, то вполне возможно окажемся в Синнаке.

Он замолчал, как будто этим было все сказано.

— Ну и что? Что это за Синнака? — раздраженно спросил Кассий. Он не понимал зачем Мегабакх притащил к нему этих двоих.

— Так называется местность к югу отсюда, — ответил ему Иероним. — А еще так называется город. Очень древний.

— Это конечно только легенда, но многие верят в нее, — перебил его Никомах.

— Можете вы говорить яснее?

— В этих местах, и у нас в Каррах тоже, ходят рассказы о древнем городе, занесенном песком. Его называют Синнака. Предание о нем передается из поколения в поколение. Говорят, что его построили тысячи лет назад, задолго до осады Трои, и уже в то время он давным-давно не существовал. Те, кто видел его, описывают занесенные песком циклопические руины.

— Что нам за дело до каких-то развалин? Они могут заинтересовать разве таких философов как вы.

— Не смейся, квестор. Говорят, этот город построили боги или титаны еще на заре времен. Ныне там бродят лишь тени. И всякий, кто попадает в него, навсегда исчезает из мира живых.

— Как же тогда появились эти рассказы?

— Мы не утверждаем, что все в них правда. Людям свойственно приукрашивать факты. Но известно доподлинно, что несколько купеческих караванов пропали в тех местах. Люди боятся приближаться к Синнаке. Что-то поистине жуткое есть на том плоскогорье.

— Пропала пара караванов… И из-за этого надо меня беспокоить? Ну ладно философы, но ты, Мегабакх!

— Меня беспокоят эти слухи, Кассий. Ты знаешь, я не боюсь врагов. Врагов из плоти и крови. И я, и мои солдаты готовы хоть сейчас сразится с парфянами. Но вот все таинственное, связанное с богами…

— Что до меня — меня беспокоят как раз парфяне, а не мифические призраки. Публий правильно сделал, что запретил вам беспокоить проконсула такой ерундой. Лучше идите отдыхать, нам еще всю ночь предстоит идти.

Простившись с ним, все трое покинули палатку. Кассий, не зная сердится ему или смеяться, вновь попытался уснуть.

Едва стеменело, римская армия снялась с лагеря и двинулась на юг. Вперед Публий отправил разведку, во главе колонны шел наиболее опытный Двадцать третий легион, состоявший из ветеранов Помпея, в арьергарде двигалась галльская кавалерия. Не желая выставить простодушного Мегабакха в смешном свете, Кассий не стал рассказывать Публию о его визите, да и времени переговорить у них не было.

В небе стояла полная Луна, казавшаяся просто огромной в знойном воздухе пустыни. В лунном свете было видно, что местность постепенно меняется. Перевалило далеко за полночь, вокруг начали появляться холмы, кое-где между ними темнили заросли кустарника. Степь постепенно сменилась плоскогорьем. Впереди виднелся массив невысоких гор. Легионеры приободрились — ночью идти было легче, жара не донимала и многие, считая, что они вот-вот доберутся до воды, допивали последние тщательно сохранявшиеся запасы. Уже начинало светать, когда армия втянулась в широкое ущелье. Шаги легионеров, лязг снаряжения и цокот копыт гулко отдавались между его стенами. Кассий посмотрел вверх. Над ними мерцали угасающие звезды. В какой-то момент они показались ему необычайно близкими. Казалось, до них можно дотянуться рукой. Квестор удивленно остановил коня и тут началось!

Яростный грохот потряс ущелье. С обеих его концов донесся пронзительный вой. Внезапно поднялся ветер, швыряя в людей тучи пыли. Легионеры сломали строй, сбиваясь в кучу. Многие повалились на землю. Небо разорвала яркая вспышка. Затем еще одна и еще! Крики людей смешивались друг с другом:

— Боги! Что это?!

— Проклятое место!

— Назад! Бежим!

— Стоять, мерзавцы! Держать строй!

Кассий узнал голос центуриона Цецилия. Небо… Что стало с небом?! Оно было белым. Ослепительно белым. И стремительно опускалось вниз. Последней мыслью квестора было: «А греки-то оказались правы. Вот оно, проклятье Синнаки». И тут небо рухнуло вниз, затопив ущелье белым маревом. Кассий лишился чувств.

По расчетам Фульциния, его отряд удалился от лагеря уже миль на двадцать, и за все это время им не встретилось никакого жилья. Ни города, ни маленькой деревушки, ни даже одинокого путника, которого можно было бы допросить. При этом Фульциний не сомневался, что куда бы ни забросила их судьба, люди здесь есть. Проложил же кто-то дорогу по которой они сейчас едут! Хорошая такая дорога, можно подумать, что римская. На дорогу они наткнулись недавно, и Марк принял решение двигаться по ней. Риск конечно был — мало ли на кого можно наткнуться в неизвестной стране. Но зато и вероятность встретить людей, а значит выполнить поручение, данное ему Крассом и Кассием, была больше. Ну а в случае чего, он не сомневался, что резвые галльские кони спасут их от опасности.

Дорога пролегала через поросшие акацией холмы, время от времени делая приличные петли. Вперед по приказу Марка умчались двое разведчиков, основной же отряд из восьми человек двигался неспешной рысью. Фульциний видел, что его солдаты подавлены. Не было слышно привычных шуток, которыми они всегда перебрасывались. Даже никогда не унывающий Сальвий ехал опустив голову и о чем-то задумавшись. А задуматься было о чем — сам Фульциний, глядя на расстилавшуюся вокруг местность не мог отделаться от мысли, что они… в Италии! Могло ли такое быть? Как знать? После того ужаса, что довелось пережить в ущелье, многие готовы поверить во все, что угодно. Во всяком случае, они больше не в Сирии, и парфян тут тоже нет. Это уж точно.

Впереди послышался слабый цокот копыт, а вскоре стали видны фигуры всадников, скачущих во весь опор. Остроглазый Галл тут же поднял руку:

— Проныра и Руф возвращаются.

Вскоре отряд столпился вокруг двух разведчеков.

— Ну, видели что-нибудь? — спросил Фульциний.

— Всадник, — ответил Руф. — Один. И одет хорошо. Оружия при нем не заметили. Едет прямо по дороге, очень быстро.

— Он вас видел?

— Обижаешь, командир!

Фульциний на секунду задумался.

— Возьмем его. Возвращаемся назад, где поворот проезжали. Там и засядем.

Не теряя времени, отряд укрылся в придорожных зарослях, приученных лошадей заставили лечь на землю.

Долго ждать не пришлось. Из-за поворота вылетел всадник на взмыленном коне, и Фульциний тут же выехал на дорогу, подняв руку в приветственном жесте.

— Эй, приятель! Постой!

Всадник резко остановился, изумленно взглянул на него, всплеснул руками и попытался развернуть коня. Но тут же очутился в руках подоспевших разведчиков.

Спешившись, Марк двинулся к пленнику.

— Не бойся, добрый… — начал было он, но тут пленник ловко извернулся и врезал державшему его Сальвию локтем в челюсть, а затем выхватил спрятанный под одеждой кинжал. В завязавшейся короткой схватке к счастью никто не пострадал. Пленника снова скрутили и на сей раз для надежности связали ему руки.

— Не бойся нас, добрый человек, — невозмутимо продолжил Марк. — Мы не разбойники и не причиним тебе вреда. Как тебя зовут?

Тяжело дыша пленник смотрел на него. Несколько раз он открыл было рот, собираясь что-то сказать, но лишь прохрипел что-то невнятное. Глаза его растерянно бегали. Фульциний заметил, что захваченный ими человек довольно молод, лет двадцати не больше. Хорошо сложен, красив, одет на римский манер: белая туника, алый плащ с серебрянной фибулой на плече, на ногах сапоги, похожие на калиги легионеров. На вид просто вылитый римлянин.

Наконец пленник видно сумел собраться с мыслями:

— Так вы не из людей Гундобада? — спросил он полуутвердительно. — Я было принял вас за варваров, что гнались за мной. Но теперь вижу, что ошибся.

Он несомненно говорил на латыни, но некоторые слова звучали непривычно.

— Нет, мы не из людей Гундобада, — ответил Фульциний. — Мы даже не знаем, кто это такой. Ты римлянин? Как твое имя?

— Я римлянин. Мое имя Деций Марий Венанций. А кто вы? И чью сторону держите? Вижу, что вы воины…

— Меня зовут Марк Фульциний. И мы солдаты проконсула и триумвира Марка Лициния Красса.

Сначала Венанций разинул рот, будто ему не хватало воздуха. Затем внезапно расхохотался.

— Ты меня разыгрываешь? Красса? Уж не того ли, что разбил Спартака, а потом погиб при Каррах?

Теперь настала очередь Фульциния удивляться. Солдаты изумленно переглянулись.

— Почему ты говоришь, что Марк Красс погиб?

— Потому что так оно и есть. Но не кажется ли тебе, что здесь неподходящее место для споров об истории?

— Верно. Проныра, развяжи ему руки.

Пока тот возился с веревкой, Фульциний задал главный вопрос:

— Не скажешь ли ты, Венанций, где мы сейчас находимся?

— Где? В Самнии конечно. Если же тебе нужно более точное место…

— В Самнии?! Ты сказал, в Самнии? Так мы в Италии?

— Нет, в Британии! Конечно, в Италии, и я не понимаю…

В этот момент вновь раздался топот копыт. Не дожидаясь команды, Галл полез на холм. Остальные мигом вскочили на лошадей. Фульциний незаметно кивнул Проныре и Сальвию, чтобы приглядывали за пленником. Галл стремительно скатился с холма, ободрав себе руки о густые кусты.

— Варвары! Числом пять. Похожи на германцев, все при мечах.

Венанций побледнел.

— Это люди Гундобада. Они гонятся за мной. Если вы честные римляне — не дайте им схватить меня!

— Сейчас разберемся.

Солдаты обнажили мечи.

Варварвы вылетели из-за поворота дороги, на миг остановились, вгляделись, затем один из них что-то прокричал и, на ходу выхватывая мечи, они понеслись на отряд Фульциния. Марк не успел и слова сказать, как началась рубка. Римские гладиусы столкнулись с германскими спатами. Фульциний успел увидеть, как не растерявшийся Галл прыгнул сзади прямо на круп вражеского скакуна, вонзая кинжал в бок варвара. И в этот момент огромный конь германца сшиб лошадь Марка. Оказавшись на земле, Фульциний едва успел отразить удар длинной спаты. Враг завертелся вокруг него, напирая конем, но тут на помощь командиру пришел Сальвий. Ловко поднырнув под руку варвара и извернувшись, он вонзил меч тому в спину. Схватка закончилась быстро. Преимущество врагов в длине мечей и мощи коней не помогло им против выучки и численного превосходства разведчиков. «Будь у них щиты и доспехи, все могло бы окончится не так хорошо», — подумал Фульциний. Впрочем, хорошо и так не было. Трое разведчиков были убиты — мечи варваров наносили страшные раны.

Приказав подобрать своих убитых, Фульциний осмотрел поверженных варваров. Все были мертвы, а жаль, можно было бы доставить их в лагерь и разговорить, но придется видно довольствоваться одним пленником. Продолжать разведку он не собирался. Довольно с них и одного столкновения. Да еще странные слова этого Венанция…

Подойдя к нему, Марк задал вопрос, который раньше не приходил ему в голову:

— Кто сейчас консулы в Риме?

— Что? — не сразу понял тот. — А, Флавий Руфий Постумий и Флавий Марциан.

— Флавий Руфий… А какой сейчас год от основания Города?

— Тысяча двести двадцать пятый.

Кто-то из солдат даже присвистнул.

— Ты поедешь с нами. С тобой будет говорить сам проконсул.

Двинувшись в обратный путь, Фульциний мельком заметил, что Проныра крутит на пальце снятый с убитого варвара странный амулет в виде креста…

Для Кассия и всех остальных командиров день выдался напряженным. Едва рассеялось опустившееся с небес сияние и люди пришли в себя, легионеров охватила паника. Легатам, трибунам и центурионам пришлось проявить чудеса убеждения, чтобы сохранить контроль над армией. Наконец, видя, что конец света не наступает, в небе по-прежнему сияет солнце, на земле растет трава, а вокруг раскинулся самый обычный лес, легионеры немного успокоились. Местность, где они очутились, совсем не походила на сирийскую пустыню. Даже самому последнему дураку было ясно, что они внезапно перенеслись… куда? Вот это было не ясно не то что дураку, но и самому проконсулу. Первым делом Красс распорядился о постройке лагеря. Центурионы, привыкшие не задумываясь выполнять приказы, действуя где криком, а где и своими жезлами, погнали солдат на работу. Привычное занятие отвлекло легионеров от панических мыслей. Теперь они ждали, что проконсул вот-вот обратится к ним с речью, в которой и объяснит все случившееся. Красс, понимая что хоть какое-то объяснение должно быть дано и притом как можно скорее, с нетерпением ждал возвращения разведчиков. Небольшие отряды под командыванием надежных людей были разосланы в разные стороны, едва лишь в войске установился относительный порядок.

Римский лагерь рос быстро и, только что возведенный, уже напоминал собой небольшой город. Один вид его вселял уверенность и действовал успокаивающе. Ближе к вечеру Кассий, свободный от дел, решил пройтись по лагерю, послушать о чем толкуют легионеры и, если придется, ободрить малодушных. Так поступали и остальные командиры, зная, что вид уверенного в себе начальства способен поднять дух солдат. Едва покинув квесторий, Кассий столкнулся с префектом лагеря — коренастый и краснолиций Тит Вегеций вцепился в него как клещ, требуя сообщить когда же наконец ему разрешат разослать фуражные партии.

— Запас продовольствия у нас слишком мал, — твердил он. — На два дня еще хватит, а дальше что? А ведь еще разыскать надо где тут продовольствие брать! Проконсул запретил мне выпускать людей из лагеря, а зачем время-то зря терять? Нам только легионеров тридцать пять тысяч кормить, да четыре тысячи велитов, да столько же всадников. Это я еще не говорю про семь тысяч рабов, а ведь и им что-то жрать надо! Да кони еще — им зерно фуражное добыть нужно…

Кассий сумел отделаться от него только поклявшись поговорить с Крассом и сделать все возможное, чтобы тот как можно скорее разрешил фуражировку за пределами лагеря. Честно говоря, вопрос с пропитанием волновал его сейчас меньше всего, но квестор не мог не порадоваться, что на Вегеции последние события похоже никак не сказались, а значит лагерь в надежных руках. На плацу уже обосновались несколько манипул Пятого легиона. Некоторое время Кассий постоял здесь, наблюдая за тренировкой молодых солдат и слушая выкрики центурионов.

— Нападай! Рази! Так! Молодец!

— Эх ты, дубина! У тебя в руках что? Это же пилум, а не грабли!

— Щитом, щитом бей! И прикрывайся сразу…

— Тит! Ну ка покажи ему для чего меч нужен!

Здесь тоже все было в порядке, и Кассий двинулся дальше. Миновав палатки всадников, где галлы болтали о чем-то на своем языке, он вышел из лагеря через декуманские ворота. На страже здесь стояла одна когорта Третьего легиона в полном вооружении, остальные все еще продолжали углублять ров и насыпать вал. За воротами вырос свой маленький городок из палаток торговцев, следовавших за войском. В том походе по пустыне их было не так уж и много, но, несколько десятков маркитантов, не желавших упустить своей выгоды, оказались здесь вместе с армией. Оттуда доносились крики мулов и ругань надсмотрщиков.

Заметив за рвом Мегабакха, несшего караул вместе со своими солдатами, Кассий решил подойти к нему. Мегабакх был при полном параде — красный плащ и шлем с плюмажем придавали ему особенно величественный вид. Высокий, с фигурой атлета, он напоминал древних героев, воспетых Гомером. Зная, что командир алы редко одевает эти знаки власти, предпочитая простую лорику легионера, Кассий решил, что таким способом он стремится приободрить солдат. Увидев Кассия, Мегабакх сам двинулся навстречу. Его контуберналы, повинуясь приказу, остались на месте.

— Что ж, Мегабакх, ты был прав. Предчувствия тебя не обманывали. Если бы я послушал тебя, мы не попали бы в такую историю.

— Не стоит, Кассий! Я ведь и сам ничего не знал. Просто неспокойно мне как-то было.

— А эти греки не станут рассказывать всем о своих легендах? Не хватало нам тут еще всяких слухов! Их и без того немало гуляет по лагерю.

— Публий запретил им. А для надежности посадил в палатку и снабдил отличным фалернским. Думаю ученые мужи общаются сейчас только с Вакхом.

— Публий очень предусмотрителен. Но должны же мы что-то сказать легионерам! И сделать это надо сегодня… Когда же вернется разведка? И удастся ли им что-нибудь разузнать?

Оба посмотрели в сторону дальних холмов, за которыми утром скрылся десяток Марка Фульциния.

— Не беспокойся, квестор! Фульциний свое дело знает. Новости он нам принесет. Другое дело, хорошими они будут или плохими.

— Ты так в него веришь? — Тут Кассий усмехнулся неожиданной мысли. — Забавно, кстати, но именно по его милости мы оказались здесь! Он принес нам известия об измене Абгара, а ведь из-за них мы и повернули к Синнаке.

— Но, квестор… — возмущенно начал Мегабакх.

— Да шучу я, шучу! Ни в чем он не виноват. Разве в том только, что превосходно справился с поручением.

— Префект! Там на холмах всадники! — подбежал к ним молодой контубернал.

— Неужто Фульциний возвращается? Легок на помине! Дежурную турму навстречу! И быть готовыми ко всему, мало ли кто это.

Новости по лагерю расходились быстро и скоро многие уже знали, что отправленнные в разведку отряды вернулись. Начинало темнеть, но ложиться спать никто не спешил. Свободные от службы легионеры стекались на форум, собирались здесь группами, вели разговоры, посматривали в сторону претория, где уже третий час совещалось командование. С минуты на минуту ждали обращения проконсула.

— Входи, квестор! Не задерживайся. Разговор у нас будет непростой.

В палатке Красса, кроме него самого находились лишь двое. Легат Октавий стоял положив руку на рукоять меча, глаза старого вояки были устремлены куда-то вдаль. Казалось, он не видит никого и ничего. Молодой пленник Фульциния переминался с ноги на ногу, время от времени одергивая свой алый плащ. Кассий уже давно ждал, когда его призовет проконсул. Не может же он бесконечно держать в неведении собственного квестора?! От вернувшегося Фульциния не удалось добиться ни слова. В ответ на расспросы он лишь пожимал плечами и отвечал дескать полководец сам решит кому, что и когда следует рассказать. Пленник же, пока его везли по лагерю, лишь обалдело вертел головой, все, что от него услышали: «Боги! Как это возможно? Неужели это все наяву?!».

— Не держи обиды, что не позвал тебя сразу. Услышанное мною от нашего гостя настолько невероятно… Словом, мне понадобилось время, чтобы в это поверить. Октавий так и до сих пор в себя прийти не может.

Старый легат шевельнулся, но ничего не сказал.

— Ты, Кассий, всегда давал мне дельные советы. Если бы я больше к тебе прислушивался, мы, возможно, не оказались бы в таком положение. Вот и теперь я решил спросить твоего совета, как нам быть дальше.

Взяв со стола кубок с вином, Красс повертел его в руках, но пить не стал.

— Да… Шел на одну войну, а попал на другую… Готов ли ты услышать поистине ужасные вести?

— Я не девушка, Красс. В обморок не упаду. Говори все как есть.

— Так слушай. Дело обстоит так. После того, что случилось в ущелье, мы оказались здесь. Это Италия. Мы в Самнии, примерно в ста милях от Рима. И, по словам Венанция, сейчас идет тысяча двести двадцать пятый год от основания Города. Я не понимаю, как это возможно, но это так. Мы пронеслись сквозь время. Больше чем на пять столетий вперед. Все, кого мы знали мертвы, их прах давным-давно развеян по ветру. Цезарь, Помпей, Катон — ныне все они лишь тени и призраки прошлого. Венанций знает о них лишь из сочинений историков.

Проконсул неспешно отпил вино.

— Ну вот, Кассий. Самое страшное ты уже знаешь. Что ты на это скажешь?

— Но откуда… Откуда все это известно? Со слов этого…

— Не только. Кроме Фульциния, я отправлял на разведку четыре отряда. Они тоже вернулись. Те, что ездили на восток видели город. По словам местных жителей, это Авфидена. В лагерь было доставлено четверо пленников. Из разговоров с ними я убедился, что все обстоит именно так, как я тебе рассказал. Но те пленники рабы и простые земледельцы, много от них не узнаешь, тогда как Венанций… Впрочем, он сам тебе расскажет.

— А Рим… Рим еще существует?!

— Вечный город по-прежнему стоит на берегах Тибра, — ответил ему Венанций. — Но он сильно изменился. Это не тот Рим, который вы знали. В ваши благословенные времена… Эх, я до сих пор не могу поверить, что это правда! Я, Деций Марий Венанций, говорю с Марком Лицинием Крассом! И я видел римские легионы времен Республики. Ведь я читал о вас у Плутарха. Ваша армия затерялась в сирийской пустыне и никто не знал о ее судьбе…

— Не отвлекайся, Венанций. Говори по делу.

— Да. В Риме давно уже нет Республики. Теперь правят императоры.

— Императоры?

— Так они называют царей, — подсказал Красс.

— Так Рим опять стал царским? Как это случилось?

— Это долгая история. Была гражданская война, развязанная Цезарем. Он и был провозглашен первым императором.

— Цезарь… Но как же так?

— В историю мы можем углубиться и потом, — с неудовольствием сказал Красс. — Прежде всего нам следует знать, что происходит сейчас. Говори, Венанций.

— Уже почти сотню лет Рим — лишь игрушка в руках варваров. Империя раскололась на две части. На Востоке, в Константинополе свой император, там дела идут неплохо. Здесь же… Мы потеряли все прежние провинции. Африкой владеют вандалы. Их флот постоянно грозит Италии, они жгут города, уводят людей в рабство…

— Варвары уводят в рабство римлян?!

— Увы, это так. Больше того, семнадцать лет назад они взяли и разграбили сам Рим.

Больше Кассий не перебивал его. Он слышал ужасные вещи и не верил своим ушам.

— Сицилия также в руках вандалов. В Испании нынче правят готы. Майориан заставил было их считаться с Римом, но этого великого императора убил проклятый Рицимер. Это было двенадцать лет тому назад. Галлия нами потеряна. На юге хозяйничают бургунды и готы, на севере, где правит Сиагрий, хотя и признается римский закон, но не власть Рима. От всей империи осталась лишь Италия, но и по ней бродят варвары. Нынешний император и мой господин Флавий Прокопий Антемий желает возродить славу Рима. Однако он правит лишь в Городе. Италия в руках варвара Рицимера, и сейчас его войска осаждают Рим…

— Кто такой этот Рицимер?

— Он из племени свевов. Почти двадцать лет он владеет Италий, свергая и назначая императоров по своему желанию. Все началось когда император Авит поставил его во главе армии.

— Как варвар мог возглавить римскую армию?

Венанций тяжело вздохнул.

— Армия наша римская лишь по названию. Служат в ней варвары. Император им платит, но они требуют все больше и больше. Вот и сейчас — армия на стороне Рицимера. Законному императору Антемию верны лишь граждане Рима и Сенат. Но у нас нет сил сразиться с узурпатором в открытом бою. Город уже месяц в осаде, начинается голод. Император отправил меня в Галлию, требуя от стоящей там армии выступить против Рицимера, но во главе галльских войск — Гундобад, а он племянник проклятого свева и уже идет к Риму, чтобы присоединится к нему, вместе разграбить Город и истребить римлян.

Квестор потрясенно молчал. Нарисованная Венанцием картина была ужасна. Все, что Кассий привык полагать вечным и незыблемым рушилось на глазах. Неужели такова судьба Рима? Неужели они пронеслись сквозь века единственно затем, чтобы увидеть падение Вечного Города?

Между тем Красс вызвал контубернала.

— Пока ты свободен, Венанций. Отдыхай. Если понадобишься я пошлю за тобой. Едва опустился полог палатки, проконсул обратился к Кассию.

— Ну что ты на это скажешь? Что по твоему мнению нам следует делать?

Однако Октавий опередил квестора. Старый воин расправил плечи и с вызовом посмотрел на Красса.

— Решение за тобой, доблестный Красс. Но я все же скажу, что нам следует делать. Мы — римляне, и долг наш защищать Рим. Быть может, мы не случайно оказались здесь? Быть может, в том и была воля богов? Нам следует двинуть легионы на Рим и разогнать подлых варваров!

Красс задумчиво теребил мочку уха.

— Ну а ты что скажешь, Кассий?

— Октавий прав. Мы должны защитить Рим. Пусть даже и такой… Если то, что сказал Венанций верно, варвары забыли, что такое римские легионы. Забыли, что мы — римляне призваны править миром и вершить судьбы народов. Так следует им напомнить!

Размышляя, Красс переводил взгляд с одного на другого.

— Итак, на Рим? — сказал он наконец. — Что ж… Постройте легионы. Я хочу обратится к ним с речью.

По дороге пылила пехота. Шли когорты Шестого легиона. Значки манипул гордо реяли над строем. Развевались на ветру плащи легионеров, колыхались плюмажи шлемов. Казалось, по дороге ползет огромная, закованная в броню, змея. Грохот шагов и стального снаряжения воинов был слышен издалека, так что жители деревень, мимо которых двигалась армия, в ужасе разбегались, бросая дома и пожитки и прятались по окрестностям.

Накануне, обратившись к легионерам, Красс подробно рассказал им об их положении, ничего не утаивая, но кое-что приукрашивая. Октавий очень кстати вспомнил о богах — проконсул не забыл выразить уверенность, что именно боги пожелали отправить сынов Ромула на пять веков в будущее, где им выпала великая честь — спасти Вечный Город, возродить его былую славу и мощь. Конечно, у кого-то там, в прошлом, остались семьи и любимые — таким предстояло свыкнуться с мыслью, что они их больше никогда не увидять. Но пока боль утраты еще не чувствовалась так остро, как, — Красс в этом не сомневался, — она проявится спустя время. Впрочем, большую часть армии составляли профессиональные воины. Семнадцати лет отроду уходили они от семей, зная о нелегкой доле легионера — годами сражаться в далеких землях, приводя варваров под власть Рима, годами не видеть родных. Пока они еще не ощутили разницы.

Полководец не забыл упомянуть и о том, что варвары, осадившие Рим, надеются захватить там богатую добычу, и благодарные римляне без сомнения щедро отблагодарят своих освободителей. У многих легионеров разгорелись глаза и при словах о томящихся в Городе тысячах прекрасных и непорочных молодых дев, до которых стремятся добраться злобные варвары. «После того, как Город будет освобожден, необходимо будет сдержать порыв воинов, не то плохо придется молодым девам…», — подумал Красс.

Остановив коня, он задумчиво смотрел на марширующую армию. Скольких из них он не досчитается после битвы? Насколько сильны варвары? А ведь каждый легионер, каждый всадник и каждый велит теперь на счету. Других солдат, кроме этих, у него теперь нет. Пока нет… В любом случае, воинов нужно будет вознаградить. Вот только как это сдеалать, не настраивая против себя местных жителей? Тут надо думать. Но неужели он, кого многие за глаза называли Крезом, он, своим потом и кровью, наживший огромное состояние, которому завидовал весь Рим, не сможет выдумать что-нибудь? Эх, как жаль, что все его миллионы остались там, отделенные от хозяина бездной времени! Как бы они пригодились сейчас! Красс никогда не считал деньги своей главной целью. Для него они были лишь средством. Средством добиться славы и почестей, но более всего — власти! Власти, к которой он шел не считаясь ни с чем. И когда было нужно, он не считая тратил свое состояние, лишь бы это приблизило его к цели…

— Разреши прервать твои размышления, проконсул!

Марк Лициний, легат Шестого легиона, приблизился к нему и остановился, сдерживая гарцующего коня. Во всей армии было не так уж много людей, с которыми триумвир мог говорить достаточно откровенно, и одним из них был Лициний, поэтому Красс обрадовался ему. Выходец из плебейского рода, Лициний считался клиентом Красса еще в пору его далекой молодости. Когда Цинна и Марий устроили в Риме резню сулланцев, Лициний вместе с патроном последовал в изгнание в Испанию. В глазах Красса этот поступок многого стоил, в то время клиенты предавали своих патронов направо и налево, а случаи такой верности можно было пересчитать по пальцам. Лициний сопровождал его и далее, во время гражданской войны, проявив при этом незаурядный талант военачальника. Благодаря этому, он получил звание трибуна в том первом своем легионе, что будущий триумвир создал еще в Испании. Впоследствии его осторожность не раз помогала Крассу как в военных, так и в торговых делах, и когда проконсул начал собирать армию для похода на Парфию, он не колебался, предлагая Лицинию должность легата.

— Какое же дело привело тебя ко мне, славный Лициний?

— Да не то чтобы дело… Скажу так — меня одолевают некоторые сомнения относительно нашего похода. Не слишком ли быстро мы бросились в войну, о которой мало что знаем?

— А, вот что тебя беспокоит! Но как же воля богов? Тебя не впечатляет благородное дело освобождения Рима от варваров?

— Впечатляет. Ты произнес великолепную речь. Сам Цицерон не превзошел бы тебя тут, будь он с нами. Но разве ты и сам охвачен тем порывом, коим заразил легионеров? Я не узнаю тебя, Марк Лициний!

Красс рассмеялся.

— Неужто в твоих глазах я не могу быть истинным патриотом Рима? А ведь как истинный квирит, я вижу своим долгом защищать Вечный Город, в какую бы эпоху не забросил меня могущественный Фатум!

— Оставь эти речи Октавию. Я не сомневаюсь в твоей преданности Риму, как впрочем и в своей. Но только ли она заставляет тебя гнать солдат в бой?

— А что? Солдатам нравится. По крайней мере их больше не снедают тоскливые мысли. Вон как идут!

Над колоннами Шестого легиона неслась песня, и тысячи голосов подхватывали простой мотив:

— Видишь ли, Лициний, раз уж мы оказались здесь, нам волей неволей придется впутываться в местную политику. Неплохо бы конечно получше представлять, все, что тут происходит, но времени ждать и собирать сведения у меня нет. Легионерам нужно дело, ты понимаешь это не хуже меня. Не ты ли предложил мне начать строить лагерь, когда все вокруг метались и выли от ужаса? И ведь это сработало.

— Одно дело — лагерь, война совсем другое.

— Я не считаю, что разбить варваров, стоящих под стенами Рима, будет трудно. Сколько их там? По словам Венанция тысяч десять не больше.

— Не сомневаюсь, что мы их разобьем. Допустим даже, что у нас не будет больших потерь. Но что дальше? Скажи мне, Марк Красс!

— Дальше мы войдем в Рим как освободители.

— Не забывай, что там теперь есть царь. Антемий, кажется?

— Царь? О, нет! Венанций чересчур увлекается, что свойственно юношам в любую эпоху. Он превозносит нашу Республику, она для него, как для нас самих времена Сцеволы. То есть, легенда. Ему и невдомек, как все было непросто… Я много говорил с ним — пока он наш единственный стоящий источник информации. По его же словам выходит, что Антемий этот вовсе не царь, его назначил сюда император из Константинополя. Да и вообще, власть императоров у них не передается по наследству. Как я понимаю, император теперь — это что-то вроде диктатора, назначаемого Сенатом, хотя и не всегда это соблюдается, что нам демонстрирует пример этого Рицимера…

— Ну а как же Сенат?

— Здесь все не так просто. Я пока не совсем понимаю насколько реальной властью он обладает. Впрочем, не думаю, что большой. Уже и в наше время Сенат бывал игрушкой в руках таких людей как Цинна и диктатор Сулла. В общем, друг мой Лициний, здесь, как и везде, правит тот, за кем стоит сила. Сила легионов.

— И сейчас в Италии эта сила стоит за тобой? Марк Лициний Красс — император? — вкрадчиво проговорил Лициний.

Красс долго молчал.

— Ты очень проницателен, Лициний. Однако, я просил бы тебя держать свои выводы при себе. Я еще недостаточно знаю об этом Риме, чтобы принимать какие-либо решения. Ну а в наших рядах найдутся чересчур ретивые поборники Республики, которые слишком увлекаются красивыми фразами. Тот же Кассий, к примеру. Отличный солдат, но… В общем, не стоит зря их дразнить. Сейчас нам, как никогда, нужно единство.

— Я понял тебя, проконсул. Как и всегда, ты можешь на меня положиться.

Последние манипулы Шестого легиона миновали полководцев. За ними клубами поднималась желтая пыль. Легионы Красса шли на Рим.

За три дня, двигаясь обычными переходами, армия преодолела шестьдесят миль. Путь пролегал по малонаселенной горной местности, где жили лишь пастухи, с удивлением взиравшие на проходившие мимо колонны войск. На четвертый день, покинув глухие места на границе Самния и Лация, армия вступила в изобилующие городками и деревушками окрестности Рима. Первым городом на пути Красса оказался Пренест. Отсюда до стен Рима оставалось двадцать четыре мили, преодолеть их можно было одним форсированным маршем, но Красс не собирался спешить, намереваясь дать солдатам отдохнуть перед близкой битвой. Венанцию не было известно есть ли в Пренесте верные Рицимеру войска, поэтому Красс, выступив к городу, отправил вперед кавалерию Публия с приказом перекрыть все дороги ведущие к Риму, задерживая любого, кто попытается двинуться в том направлении. Кавалерия умчалась вперед еще ночью, поэтому сейчас, подходя к Пренесту, Красс не опасался, что о его движении станет известно осаждавшему Рим неприятелю.

Солнце еще только подбиралось к полудню, когда армия подступила к Пренесту. Многие, в том числе и сам полководец, бывали в этих местах, а кое-кто из легионеров сам был отсюда родом, поэтому солдаты и командиры с интересом смотрели на открывшуюся им панораму города. Завидев наступающие войска, горожане подняли тревогу. Ворота Пренеста были закрыты, на стенах виднелись вооруженные люди. Красс приказал двум легионам двинуться вперед, полностью окружая город, а сам, по совету Кассия, отправил к воротам Венанция в сопровождении кавалерийской турмы.

— Граждане Пренеста и ты, префект Луций Афраний! — громко прокричал тот. — Я — Деций Марий Венанций, магистерий императора Антемия! Именем императора и Сената требую открыть ворота и впустить в город римскую армию!

В ответ со стен послышалась брань и полетели стрелы — солдаты едва успели закрыть Венанция щитами. Стало ясно, что в городе стоит варварский гарнизон.

Красс, впрочем, не был обескуражен. Предвидя такое развитие событий, на прошлой ночевке он приказал легионерам делать лестницы и теперь войско было готово сходу начать штурм Пренеста. Едва легионы закончили окружение города, как затрубили букцины и легионеры, прикрываясь щитами, бросились на стены сразу со всех сторон. Невысокие, не более двадцати локтей, стены были плохой защитой, да и людей на них явно не хватало. Не прошло и получаса, как манипулы сразу трех легионов ворвались в город. Серьезное сопротивление они встретили лишь у ворот, где засело около сотни хорошо вооруженных варваров под предводительством рыжебородого великана. Но как только стены оказались захвачены, эти варвары были обречены. Сдаваться они однако ж не пожелали, предпочтя плену гибель от пилумов и мечей обозленных легионеров.

Наблюдавший за битвой с небольшого пригорка Красс, едва сопротивление было сломлено, приказал букцинам трубить отход. Хотя перед штурмом трибуны и центурионы получили строгий приказ пресекать грабежи и насилия в отношении граждан Пренеста, разгоряченные битвой солдаты могли и ослушаться командиров, чего допустить нельзя было ни в коем случае. А чтобы приказ был выполнен точно, Красс немедленно ввел в город когорты не участвовавшего в штурме XXIII легиона под командованием Сервилия.

Только два часа минуло с того момента, как в Венанция полетели первые стрелы, а порядок уже был установлен. Посланные легатами контуберналы доложили, что потери незначительны. В схватке у ворот погибли двадцать два легионера, а на стенах всего трое. Варваров было перебито более сотни, несколько десятков были захвачены в плен.

— Ну вот и первая победа, — сказал Красс ни к кому не обращаясь. — Хорошо начать войну хотя бы и малым успехом.

— Мы разметали их как щенков, — заметил Кассий. — Этот сброд не умеет сражаться. Видно нынешние римляне забыли с какого конца держат меч, раз позволили варварам хозяйничать в римских землях.

— Возможно, Кассий, возможно. Но что это там у ворот? Похоже, к нам едут гости.

Сопровождаемые центурией XXIII легиона во главе с военным трибуном, к пригорку шли пять человек в богатых одеждах. И с ними еще один в какой-то серой хламиде. Должно быть депутация знатных горожан.

— Да, это префект Афраний. — Подтвердил Венанций. — И с ним епископ Глицерий. Афраний не особенно набожен, но считается хорошим христианином. Глицерий же совершенный фанатик. Как я слышал, он даже призывал разрушить храм Фортуны в Пренесте, но потом его стали использовать как церковь Святой Богородицы.

— Эээ… О чем ты толкуешь, Венанций? Это служитель какого-то культа? Префект тоже культист?

— Они христиане. Их вера учит, что…

— Расскажешь потом. Мне подобает встретить гостей.

Приблизившись к полководцам, префект и его свита остановились. Вперед вышел трибун:

— Граждане города Пренеста желают выразить тебе, проконсул, свою покорность!

За ним выступил префект. Его жирные щеки заметно тряслись. На шее вздулись вены. От волнения он постоянно облизывал губы, а голос его дрожал.

— Проконсул и триумвир, Марк Лициний Красс! — начал он, явно повторяя слова внушенные ему трибуном. — Пренест благодарит тебя за освобождение от варваров проклятого Рицимера и я, от лица городского Сената и граждан, приглашаю тебя войти в город, дабы разделить со мною трапезу и воспользоваться нашим гостеприимством. То же касается и твоих доблестных воинов.

— Я принимаю твое приглашение, префект Луций Афраний! Однако мы не можем надолго задержаться в городе, долг зовет нас дальше, — добавил он, видя, что префект от страха вот вот лишится чувств.

На лице префекта проступило огромное облегчение.

Красс действительно не собирался задерживаться в Пренесте дольше, чем это необходимо. Но, вместе с тем, не мог побороть искушения посмотреть как теперь выглядят города и познакомиться с римлянами будущей, — нет, теперь уже настоящей, — эпохи. В свое время он несколько раз бывал здесь, — в окрестностях города у него имелась большая вилла, — и запомнил Пренест ухоженным, утопающим в зелени городком, чьи горожане отличались довольно непочтительными манерами и веселым нравом. Теперь все было иначе. Город наполовину опустел. Многие дома стояли брошенными, с тоской взирая пустыми оконными проемами на грязные улицы. Возможно они вспоминали времена расцвета города, которые, увы, давно миновали. Горожан видно не было, должно быть заперлись по домам, ожидая когда же их начнут грабить. Эх, римляне, римляне…

В сопровождении Кассия, Венанция и десятка контуберналов, Красс миновал городскую курию и, следуя за угодливым Афранием и мрачным Глицерием, направился к дому префекта. Здесь их ожидало наскоро приготовленное угощение. Довольно скромное, но проконсул не стал придираться. Его сильно удивили расставленные вокруг стола стулья, на которых полагалось сидеть, вместо того чтобы возлежать на ложе. Но, в конце концов, у каждого времени свой обычай. Гораздо больше его и спутников изумило то, что прежде чем приступить к трапезе, префект и Глицерий, сложив молитвенно руки, долго шептали что-то себе под нос. Красс вспомнил слова Венанция о каком-то культе, которому здесь следуют и только пожал плечами, собираясь отдать должное украшающей стол жареной курице и бокалу с вином. Однако начало обеда испортил Кассий. Видя, что хозяева дома явно совершают какой-то обряд, квестор также решил совершить возлияние в честь Юпитера.

— Да будут боги благосклонны к этому дому! — провозгласил он, плеснув несколько капель вина на пылавший в жаровне огонь.

Префект и епископ уставились на него как на прокаженного.

— Язычники, — процедил Глицерий. — Я так и думал!

Венанций рассмеялся, демонстративно встал и также совершил возлияние.

— Да, епископ, — сказал он. — Доблестный проконсул и его воины верят в отеческих богов. Ты же неспособен думать ни о чем, кроме своего распятого бога.

Глицерий сделал какой-то знак, словно рисуя перед собой невидимый крест и ответил:

— Господь накажет их, если они не обратятся к истинной вере. Тебя же, богохульник, не исправит ничто. Предрекаю — гореть тебе в аду!

— Это мы еще посмотрим, — сказал Венанций, принимаясь за еду, — Думаю я, многое теперь изменится…

Глицерий сложил на груди руки и смотрел прямо перед собой, лицо его окамененело. Красс с сочувствием посмотрел на префекта, тот явно не знал, что делать и перепугался до смерти.

— Довольно, Венанций, — сказал Красс. — Не обижай хозяев. Я вижу, что вас разделяет религиозная вражда, но не стоит омрачать трапезу.

— Но, ты не знаешь всего об этих..

— Я сказал — довольно!

Про себя Красс уже решил при первом же случае подробно расспросить Венанция об этом новом культе. Кажется, он назвал его последователей «христианами». Было похоже, что культ этот ныне широко распространен и пользуется определенным влиянием.

Дальнейшая трапеза протекала в молчании. Лишь под конец префект несколько разговорился. Глицерий же так и не притронулся к еде, сверля гостей неприятным взглядом. Красса и его полководцев интересовали последние новости об осаде Рима, но Афраний мало что мог рассказать.

— Гарнизон у нас здесь появился на майские календы, — рассказывал он. — И вот уже месяц стояли, пока вы не пришли. Нет, народ наш не трогали. Ну, поначалу были случаи, но потом как-то все успокоилось. В Риме-то что? А не знаю. Вестей не было уж с апрельских ид. Из Города никто к нам не приезжал, ну кроме солдат Рицимера. Говорят, окружен Город. Не может никто ни въехать, ни выехать. Чью мы сторону держим? Так как же… Императора Антемия господином своим признаём. Вам поможем, чем скажете. Все дадим, что в наших силах.

Красс с трудом сдерживал смех. Настолько префект старался выказать свои верноподданические чувства к этому императору Антемию, считая, что они — часть его армии, идущая на помощь осажденному Риму. Можно было не сомневаться, узнай Афраний правду, он бы и Красса своим господином признал, и на верность Республике присягнул, лишь бы эти пришельцы не тронули его самого и его город.

— Нам нужны съестные припасы, — сказал под конец Красс. — Всё, что может дать город. И мы выступим дальше. В Пренесте останется гарнизон, думаю одной когорты будет достаточно.

На том обед и закончился.

Оставив в Пренесте одну когорту Пятого легиона под командование военного трибуна Клодия Канулея, Красс двинулся дальше по Пренестианской дороге. Канулею было приказано по возможности укрепить городские укрепления, для чего ему выделили тысячу рабов. В случае неудачи под стенами Рима, Красс намеревался отступить к Пренесту и держаться здесь. В поражение он не верил, но считал нужным предусмотреть и такую возможность.

Вечером войско остановилось в двух милях от Габия. Этот городок был последним относительно крупным поселением на пути к Риму, в нем наверняка стоял варварский гарнизон, и Красс решил подождать здесь возвращения отправленной вперед кавалерии Публия. Публий явился едва начали строить лагерь, принеся с собой неожиданные вести. Его всадники наткнулись на отряд варваров, занимавшийся фуражировкой в окрестностях Рима. К счастью, варвары не ожидали встретить здесь противника и вели себя довольно беспечно. Римляне напали на них внезапно, изрубили несколько десятков, а остальных захватили в плен. От пленных Публий узнал, что варварам пока ничего не известно о появившейся здесь римской армии, а город Габий не ждет нападения и почти не охраняется. Тогда сын триумвира решился на рискованный шаг. Его кавалерия внезапно появилась под стенами Габия и, прежде чем неприятель успел опомниться, ворвалась в город через открытые ворота. Оставив в Габии тысячу всадников, Публий отправил одну алу отдельными подразделениями разведывать местность и задерживать всех пробирающихся к Риму людей. Сам же с остальной кавалерией, пленниками и отбитым у варваров обозом вернулся к армии.

Легионеры и военачальники славили удачливого Публия, Красс же был недоволен. Вызвав сына в свою палатку он сурово отчитал его за излишнюю самостоятельность.

— Но, отец! Ведь все вышло как нельзя лучше! Завтра ты сможешь продолжить путь к Риму, не задерживаясь у Габия. И теперь у нас есть запас продовольствия, которого лишились варвары.

— Все это так, но тебе просто повезло. А если бы нет? Если бы твоя кавалерия погибла? И потом — наше главное преимущество — внезапность. Если варвары узнают о нашем подходе, нам предстоит серьезная битва.

— Они не узнают. Мы перебили и захватили всех.

— Откуда ты можешь знать? И что подумает варварский вождь Рицимер, когда его фуражиры не вернутся вовремя? Об этом ты не подумал?

Публий опустил голову.

— Не будь ты моим сыном, я бы сурово наказал тебя. Предупреждаю — еще один подобный случай самодеятельности, и я забуду о родственных узах. Ты меня понимаешь?

— Понимаю, отец.

— Иди.

Едва солдаты закончили строительство лагеря, в палатке полководца собрался военный совет. Всех удивил Кассий, явившийся на совет с длинным копьем, взятым из трофеев, что добыли всадники Публия в недавней стычке. Воткнув копье в землю, он как ни в чем не бывало поприветствовал собравшихся легатов.

— Что это, квестор? — спросил Лициний. — Для чего ты приволок сюда это?

— Это? Это копье. Такими нынче вооружена конница варваров. Сегодня в походе я говорил с Венанцием. Он многое мне рассказал о нынешней тактике варварских войск. А увидев какую добычу привез Публий, я понял, что мы имеем дело с серьезным противником. Могу сказать о себе — я их недооценивал.

— Но, Кассий, мои всадники легко их разбили…

— Я не собираюсь умалять твоих заслуг, Публий, но вы напали на них внезапно. Как я слышал, там не было правильного боя. А теперь вспомни коней, которых вы привели с собой.

— Видел я их, здоровы зверюги, — вставил Октавий. — Куда как больше наших.

— Представь теперь на этом коне варвара в доспехах и со щитом. А в руках у него — вот это копье. И представь, как тысяча таких конных варваров сходится с твоей кавалерий…

Публий задумался. В его глазах появилось сомнение.

— Тяжело придется всадникам. Это и я вижу.

— Ты считаешь, Октавий, что пехоте придется легче? Венанций говорит, что в армии Рицимера не менее четырех тысяч таких всадников. Твои легионеры выдержат их натиск?

— За свой легион я ручаюсь! Мои солдаты не устрашатся никаких варваров!

— Погоди, Октавий! — остановил его Красс. — Я вижу, что хочет сказать квестор. Мы, без сомнения, победим, но победа может достаться нам дорогой ценой.

— Именно так, император!

— Что же ты предлагаешь?

— Во-первых, я предлагаю позвать Венанция, чтобы каждый мог сам услышать как сражаются теперь варвары. Он учился в военной школе, читал кое-какие сочинения по тактике. Его знания будут нам полезны.

— Можем ли мы ему доверять? — спросил Лициний.

— Почему нет? Он хочет, чтобы мы победили. Для его императора Антемия иного спасения нет.

Позвали Венанция.

Он подтвердил все, что рассказывал Кассию, прибавив, что кавалерия варваров является грозной силой. В качестве примера, молодой магистерий привел некую битву при Адрианополе, где конница варваров-готов наголову разбила римские легионы. По просьбе Красса он нарисовал сколько помнил диспозицию войск и подробно рассказал, как действовали обе армии. В довершение, Венанций добавил, что по его мнению, легионеров следует вооружить такими же длинными копьям. Это поможет остановить первый удар варварской конницы, ну а дальше дело довершат мечи. Общую численность войск Рицимера он оценивал в десять тысяч и считал, что римлянам, имеющим значительное численное превосходство, вполне по силам справиться с ними.

— Однако медлить не следует, — говорил он. — Гундобад со своими войсками также движется к Риму. Сейчас он должен находиться в пяти-шести переходах от Города. Если его армия присоединится к Рицимеру, нам придется нелегко. У Гундобада до десяти тысяч пехоты и тысяч пять конницы. Лучше разбить их армии по частям.

Выслушав Венанция, военачальники принялись совещаться. Спор вышел горячим, каждый предлагал что-то свое.

— Вокруг Рима холмы, коннице там не развернуться…

— Да, кони у них здоровенные, не нашим чета…

— А если пилумами, да в лошадей?..

— Дай нашим такие копья — что толку? Все равно пользоваться не умеют…

— Строй надо крепче держать, тогда никакие варвары не страшны…

Сам Красс больше слушал, чем говорил. Он не разделял опасений Кассия в отношении варварской конницы, считая что она не сильно отличается от парфянской кавалерии, с которой собирались сражаться его легионы. Но меры предосторожности принять все же следовало. Некие сомнения были посеяны, один лишь Октавий считал, что легионеры справятся с любым врагом, пусть даже и с тяжелой конницей варваров, безо всяких ухищрений.

В конце концов решили атаковать варваров как можно быстрее, чтобы не дать соединиться двум их армиям. Внезапность нападения и численный перевес должны были решить судьбу сражения в пользу римлян. По настоянию Кассия, решили также изготовить некоторое количество длинных копий и вооружить ими легионеров. Впрочем, ясно было, что много сделать они не успеют, битва должна состояться уже на второй день после выступления из лагеря, иначе разбить врагов по частям не получится.

Хорошее предложение внес Копоний:

— Нас может поддержать гарнизон Рима. Вот только как дать им знать, что помощь близка…

После небольшого обсуждения решили попробовать отправить Венанция в Рим. Если будет возможность, он должен был пробраться сквозь кольцо осады и, известитв Антемия о приходе римской армии, предложить атаковать варваров в условленный момент.

— Ты, помнится, Публий, хвалил мне своего Фульциния? Это ведь он доставил Венанция к нам? Ну так пусть и отправляется с ним.

Таким и стало решение совета. Военачальники разошлись по палаткам. Следующий день станет последним днем перед битвой.

В который уж раз Фульциний оглядывал пространство перед городской стеной, прикидывая как можно добраться до ворот, но ни один из рождавшихся в голове вариантов его не устраивал. Ворота — вот они, и четырехсот шагов, пожалуй, не будет, но поди до них доберись, когда в половине пути на страже стоит полсотни варваров!

Его десяток укрылся в полуразрушенной арке акведука, идущего с дальних холмов к Риму. Густо разросшийся здесь кустарник давал возможность скрыться и людям и лошадям, но вот дальше до самой стены шло открытое место, поросшее лишь низкой пожухлой травой. Охранявшие эти ворота варвары, не скрываясь, расположились чуть дальше полета стрелы от города. Здесь у них было нечто вроде временного лагеря. Между палаток дымился костер, длинные копья стояли составленные «ежом». Было даже нечто вроде коновязи, где рыли землю копытами их мощные жеребцы. Фульциния поразили размеры Рима. Огромный город, раскинувшийся на обоих берегах Тибра, был гораздо больше того Рима, который он помнил. Но сейчас это не имело значения. Он получил приказ доставить Венанция в Рим, и приказ этот должен быть выполнен во что бы то ни стало. Марк уже знал, что стена эта зовется Аврелиановой, по имени какого-то древнего императора, что в высоту она достигает сорока локтей, а через каждые восемьдесят в ней расположены сторожевые башни. Ворот всего было двадцать и все они охранялись отрядами варваров, подобными тому, что стоял сейчас перед ними. Основные же силы Рицимера были разделены на две части, половина из них стояла к северу против Фламиниевых ворот, половина располагалась на западной стороне, перекрывая путь к морю.

Все это удалось выяснить за этот казавшийся бесконечно долгим день, пока они искали хоть какую-нибудь лазейку — но все было тщетно. В конце концов Фульциний решил затаиться здесь, у Тибуртинских ворот, где сходились аж три акведука, давая возможность хотя бы скрыться от глаз варварской стражи. Стена была слишком высока, нечего было и пытаться перелезть через нее, а предложение Проныры проплыть по Тибру отверг Венанций, сообщив, что водосток надежно закрывают решетки. Да и все равно подступы к реке охранялись. Похоже, оставался лишь один способ — прорываться силой. Хотя как это можно сделать? Варвары, хоть и не ждут нападения, но несколько часовых, сменяя друг друга бдительно озирают окрестности. Тут и мышь не проскочит. Что может его десяток против пятидесяти прекрасно вооруженных всадников? Впрочем, Фульциний и не думал возвращаться обратно. Приказ есть приказ, и если их ждет бой — придется принять его. Марк думал лишь об одном — стоит ли дожидаться ночи, или попытаться прорваться прямо сейчас?

Он снова заполз в укрытье, продолжая обдумывать положение. Его солдаты лежали на земле, глядя в небо, один лишь Галл продолжал наблюдать за равниной. И, как оказалось, не зря.

— Эй, командир! — позвал он. — Глянь-ка. Что-то там происходит.

Фульциний осторожно выглянул из кустов, рядом тут же оказался Венанций. По Тибуртинской дороге ехали пятеро всадников. Все пятеро были облачены в алые плащи, на боку у каждого болтался меч. Их кони шли легкой рысью, уверенно приближаясь к воротам. В лагере варваров началось оживление. Два десятка во главе с роскошно одетым предводителем вскочили на коней и направились навстречу, остальные остались на месте. Остановившись в ста шагах от затаившихся наблюдателей, они вступили в оживленный диалог. Поначалу было мало что слышно, но постепенно тон разговора повышался и скоро Фульциний расслышал обрывки фраз, говорили по-гречески, и Марк очень удивился, что варвар знает этот язык. Сам он понимал лишь с пятого на десятое. Венанций же внимательно вслушивался.

— О, как! — пробормотал он. — Это послы императора Льва. Требуют пропустить их в Рим. Говорят, у них есть послание к Антемию. Варвар пускать их не хочет, предлагает доставить к Рицимеру. Но их начальник не соглашается. Грозится гневом императора Востока. Варвар стоит на своем. Спорят.

Спор продолжался довольно долго, в какой-то момент спорщики положили руки на рукояти мечей, но, как и следовало ожидать, последнее слово оказалось за тем, кто сильнее. Всем своим видом выражая недовольство, посол повернул коня и, сопровождаемый варварами, его отряд поскакал на север.

«Сейчас, или никогда» — понял Фульциний. Увлекая за собой Венанция, он вернулся в заросли и быстро объяснил своим людям план прорыва. Едва кавалькада скрылась из виду, Галл и Проныра подняли коней и с криками вырвались из укрытия. Пронесшись мимо изумленных варваров, они устремились к холмам на востоке. Половина врагов тут же кинулась за ними. В лагере оставалось не более двух десятков. И тут к воротам рванулся отряд Фульциния. Впереди летел конь Венанция, остальные держались чуть позади. План был рискованным, успех зависел от того, откроют ли им ворота и успеют ли сделать это до того как их всех порубят в капусту. Варвары между тем не дремали, все, кто остался в лагере понеслись им наперерез. Фульциний уже видел, что они не успеют проскочить и скомандовал поворот.

— Давай! — крикнул он Венанцию. — Мы их задержим!

В следующий миг они сшиблись с германцами. На сей раз все преимущества оказались на стороне варваров. Римляне рубились отчаянно, но варваров было почти втрое больше, и их длинные мечи делали свое дело. Отражая удары и уворачивась, Фульцинию удавалось держаться. Но он видел, что уже четверо его солдат валяются под копытами лошадей. Его меч вонзился в горло одного варвара, полоснул по лицу другого. А вот и сам заработал порез на руке. Еще один римлянин падает с седла, пронзенный сразу двумя мечами… Продолжали сражаться только Сальвий и Руф. Мельком взглянув на ворота, Фульциний задохнулся от радости — они открывались! И Венанций был уже там — прорвался!

— Уходим! — заорал он, бросая коня в сторону.

Поздно. Шлем выдержал удар германского меча, но в голове зазвенело, перед глазами все поплыло, и Фульциний рухнул на землю.

— Итак, Гундобад предал нас. Он идет на Рим, чтобы вместе с Рицимером лишить меня трона и головы заодно. Дурные вести принес ты мне, Деций. Они лишают меня последней надежды… С балкона Палатинского дворца император задумчиво смотрел на погруженный в сумерки Рим. Последние лучи солнца угасли, и город тонул во тьме, лишь на далеких башнях стены Аврелиана мерцали слабые огоньки.

— Но, император… — от изумления Венанций с трудом подобрал слова. — Да слышал ли ты о чем я говорил все это время?! Что нам до Гундобада? Надежда не умирает, но возвращается! Семь легионов Красса идут к Риму! Завтра они разметают полчища варваров. Осада будет снята. Нам нужно лишь…

— Мой добрый Деций, — император повернулся спиной к городу и с сочувствием посмотрел на своего магристриана. — Я слышал тебя. Но неужели ты всерьез веришь в то, что говоришь? Кто другой на моем месте, пожалуй, поинтересовался бы — здоров ли ты?

— Клянусь своей жизнью, я не обманываю тебя! Все, что я рассказал — истинная правда!

— Деций, Деций… Ну что ты мне рассказал? Марк Лициний Красс восстал из мертвых, да не один, а во главе своих легионов, и теперь движется к Риму, чтобы разбить Рицимера? Красс… А почему не Цезарь? Почему не Траян?

— Да клянусь же тебе…

Антемий успокаивающе поднял руку.

— Я понимаю, ты хотел ободрить меня красивой легендой. Зная тебя, иного я преполагать не хочу. Решив, что при известии об измене галльской армии у меня опустятся руки, ты сочинил эту сказку… Знаешь, когда-то в детстве, видя во что превращается Рим, я тоже мечтал, что однажды прославленные герои прошлых эпох вернутся к нам и, увидев все наши бедствия, встанут плечом к плечу со своими потомками. Тогда я еще верил в чудеса, но уже сорок лет я в них не верю. Спасибо тебе, Деций за эту историю, но я давно уже не ребенок. Давай забудем об этом и поговорим о более насущных делах.

— Более насущных дел у нас нет! Наши воины должны быть готовы ударить по врагу лишь только завяжется битва. Заклинаю тебя — завтра утром объяви сбор у Пренестианских ворот! Взор Антемия потемнел, но он взял себя в руки.

— Деций Марий Венанций! Ты слишком далеко зашел. Измена Гундобада, погоня и эта стычка у ворот измотали тебя. Ты не в себе. Ступай отдохни, завтра мы снова поговорим с тобой. Венанций стоял, кусая губы. Отчего ему казалось, что все будет так просто? Он уже видел себя в рядах императорской кавалерии врубающимся в гущу врагов, и вот все поворачивается совсем другой стороной. Какие слова он может найти, чтобы убедить Антемия?

— Вот что скажу я тебе, имеператор. Веришь ты мне или нет, но чудо свершилось. Римские легионы снова в Италии. Два дня пробыл я среди них и сам говорил с проконсулом Марком Лицинием Крассом. В Пренесте и Габии стоят римские гарнизоны, слухи об армии, идущей на выручку Риму разносятся по стране. Возможно, об этом знает уже и Рицимер. И тогда он готовится к битве. Несколько доблестных римлян пали там, у ворот, лишь бы я принес тебе эту весть. Завтра весь Рим убедится, что я рассказал тебе правду. Молю тебя — поверь мне! Собери букеллариев у ворот!

Антемий снова смотрел на город. Он долго молчал, и Венанций видел как поникли его плечи. Гундобад был последней, пусть и призрачной надеждой, теперь и ее не осталось. В городе голод. Больше нет сил держаться, и неоткуда ждать помощи. Не сегодня завтра Рим должен был сдаться.

— Надежда… — тихо сказал император. — Надежда может дорого стоить… Иногда, Деций, ты кажешься мне воплощением юности Рима. Был бы у меня твой задор… Но как же мало таких как ты среди римлян! Но… В конце концов, что нам терять?!

Он резко обернулся.

— Хорошо. Я объявлю сбор. Завтра мы будем у Пренестинских ворот и я сам поведу букеллариев. Только вот чем это кончится? Что мы увидим завтрашним утром, Деций?

Антемий сделал знак, что он может идти.

— Завтра утром ты услышишь букцины римских легионов. И Рицимер — тоже услышит.

«Что ж это за ночь такая? То все идет тише некуда, а то сразу столько всего свалилось?» — Рицимер потер виски и плеснул в лицо холодной водой. — «А мне спать хочется. Старею, видно, старею…»

Ему уже перевалило за семьдесят, но правитель Италии все еще крепок. Рука еще может держать меч, а ум столь же острый, как и в былые годы. Семнадцать лет он владеет Италией, свергая и назначая императоров по своей воле. Он бы сам давно уже стал королем — ведь он имеет на это право. Сын короля свевов и внук короля готов, он ничем не уступает Гейзериху, Гундиоху, Эвриху, но вместо того, чтобы прямо надеть корону, вынужден всего лишь стоять за троном. А всё эти римляне… Рицимер презирал римлян. Этот народ, владевший некогда миром, измельчал настолько, что неспособен защитить даже свою страну, не то что владеть империей. Но они все еще кичатся своим славным прошлым и не потерпят на троне «варвара». Среди них был лишь один, достойный уважения. Вот это был человек! Но «последний римлянин» Аэций давно отправился к предкам, убитый бездарным и развращенным Валентинианом. А может, оно и к лучшему. Теперь уж никто не в силах помешать ему, Рицимеру, оставаться хозяином Италии. Хотя они и пытались…

Он вспомнил Майориана — вот уж пример черной неблагодарности! Возведеннный на престол им, Рицимером, жалкий офицеришка действительно возомнил себя императором, вовлек Италию в ненужную войну, проиграл ее, да еще решил избавится от своего благодетеля. Ну что ж, он получил по заслугам. Затем был Либий Север. Этот всем был хорош — сидел в своем дворце, красовался в императорском пурпуре, устраивал пиры да попойки — но не лез в дела государства. Жаль, что пришлось его отравить. Но иначе грозила война с Империей. Лев Фракиец что-то уж слишком рьяно взялся за дело, навязал вот ему этого Антемия…

Поначалу все шло хорошо. Он даже породнился с новым императором, женившись на его дочери. Рицимер усмехнулся воспоминаниям — та еще женушка. Еще на свадьбе сидела с таким видом будто ее хоронят заживо, ну а потом… Ну, может он и был немного грубоват, но нечего было сопротивляться. Эта молодая патрицианочка считала его уродливым стариком, носик свой еще воротила — терпеть это все что ли? Она ж его жена, как никак. Теперь вот в Риме сидит с папочкой. Ничего, скоро мы туда войдем и ею еще разок попользуемся, пожалуй. А может и нет. Не до того сейчас. Сколько еще продержится там Антемий? Сидит как крыса в норе. Со всех сторон обложен, но не сдается! На что он надеется? Неужели все сегодняшние события не случайны? Мерзавцы все отрицают, но как знать, как знать… В голове Рицимера складывалась картина, которая ему совсем не нравилась. Сначала к нему привели задержанного при попытке проникнуть в Рим посла с востока именем Модест. Лев Фракиец вконец обнаглел, считает, что ли раз посол от него со всякими там грамотами, так его и пальцем никто не тронет? Тронули, да еще как. Запела птичка. Потом, конечно, надо будет дело замять… Свалить что ль на кого? Или просто сказать — не видали, мол никакого посла и даже слыхом не слыхивали? Мало ли по Италии разбойников бродит.

При посланце нашли письмо. Наглый Фракиец писал так: «Я убил Аспара и Ардабурия, чтобы никто не противодействовал мне, приказы отдающему; и ты убей зятя своего Рецимера, чтобы ничьи приказания не были выше твоих. Вот, я послал к тебе патриция Олибрия; убей и его и правь, отдавая, а не исполняя приказы». Каков негодяй! Но запоздали твои указания, ох запоздали. Да еще не в те руки попали. А письмо это кстати будет. Уже месяц Рицимер склонял Олибрия согласиться принять императорский титул. Все равно кто-то нужен вместо Антемия, которому недолго осталось жить. Так почему не Олибрий? Зять Валентиниана, да еще в дружбе с Гейзерихом — через него с вандалами можно союз заключить, а тогда ему никакой Лев не страшен. К тому же Олибрий напоминал ему покойного Либия — честолюбив безмерно, но глуп. Такой император его власти мешать не будет. А будет — так отправится вслед остальным «императорам». Но Олибрий еще и осторожен донельзя. Прямо предложения не отвергает, но и соглашаться не спешит. Но, увидев письмо, аж в лице переменился. Знал, что Фракиец его не любит, но такого не ожидал. Теперь-то он согласится. Не денется никуда.

Ладно, письмо. Потом-то что было! В лагерь примчался Мальдра, что командовал постом у Тибуртинских ворот, с какой-то странной историей о лазутчиках, прорвавшихся-таки в Рим, едва константинопольского посла увезли. От гнева правителя Мальдру спасло только то, что его бойцы взяли двух пленных. Ох и странные пленные! По виду вроде бы римляне, говорят на латыни, но что за выговор у них! На своем долгом веку Рицимер кого только не повидал, всякую речь доводилось слышать, а вот такую впервые. Модест уверял, что знать их не знает, но поди разберись — врет он или же нет? А эти двое молчат… Ничего, развяжутся языки. Завтра возьмемся за них всерьез.

А слухи эти нелепые? Ведь крепнут слухи! С вечера уже трое явились в лагерь с дикими рассказами об огромной армии, что движется по Пренестианской дороге. Откуда там армия?! Бредят они все не иначе. Но не могло же всем троим привидеться одно и то же! Разве что это Гундобад явился? Но племянник выступил от Кремоны две недели назад, не мог он так быстро добраться до Рима. А если и мог, он появился бы с севера, а никак не с востока. Так что же это за армия? Отряд Ариуфа вот тоже пока не возвращается из тех мест. Впрочем, мало ли что могло их задержать? Тут уж гадай не гадай, а что-то делать надо. Слишком много всяких совпадений и слухов!

Но не может же это быть армия Фракийца? Как они тут оказались? С моря что ли высадились? Не невидимки же они! Об этом давно бы было известно, а никаких вестей ни с востока ни с юга не было!

С досады Рицимер хватил кулаком по столу. Поди тут разберись! Долго еще сидел он, размышляя как поступить. А утром, едва занялась заря, к Одоакру, командовавшему войсками стоявшими на Кампанской дороге, понесся гонец. Армия Рицимера снялась с лагеря и двинулась к Тибуртинским воротам.

Солнце сверкало на шлемах, мечах и доспехах. Семь легионов разворачивались в боевой порядок.

Стоя на холме в окружении контуберналов Красс осматривал место предстоящей битвы. Помимо воли его взгляд обращался к западу. Там, не более чем в полутора милях, возвышалась городская стена. Вот он — Рим. Странно было смотреть на город, который он знал с детства. Как же все вокруг изменилось! Раньше стены этой не было, а сам Рим был куда как меньше. И окружала его стена Сервия Туллия, а не эта, — как ее называл Венанций? — Аврелианова? Красс сердито помотал головой — нашел время предаваться воспоминаниям! К городу еще предстоит пробиться. Между Римом и его легионами стоят варвары. Вон они, суетятся и тоже строятся. Не ждали гостей…

— Венанций ошибся, — сказал Кассий. — Их не десять тысяч. Больше. И половина из них — кавалерия.

— Тем больше славы достанется нам.

— Разведчики говорят, это еще не все, — добавил Публий. — С южной стороны подходит другой отряд, там тысяч пять-шесть. В основном пехота.

— Я помню о них.

Учитывая данные разведки, Красс поставил по фронту четыре легиона. Третий легион Октавия и четвертый Копония составили центр позиции, которым собирался командовать лично Красс. Здесь он решил держать оборону, заняв холмы по обе стороны от Пренестианской дороги и оставив на ней самой две когорты. Левое крыло образовывали двадцать третий легион Сервилия и двадцать четвертый Сисенны. Их фланг опирался на речку Альмо, вдоль которой двигался к месту битвы второй отряд варваров. В резерве левого крыла находилась почти вся конница под командованием Эгнация. Местность тут была удобна для ее действий — ровное пространство тянулось до самой Аппиевой дороги. Именно поэтому Красс считал левый фланг самым опасным, здесь варвары могли бы развернуть свою кавалерию, и отсюда же они ждали прихода подкреплений. Чтобы усилить его, проконсул расположил здесь большую часть остававшегося в резерве двадцать пятого легиона Варгунтия. Пятый и шестой легионы легатов Рустия и Лициния, состоявшие в основном из новобранцев, составили правое крыло. Его фланг прикрывал широкий приток Тибра Аньо, а манипулы строились на изрезанной оврагами и ручьями долине — коннице здесь будет не развернуться. В резерве у Красса еще оставались две когорты двадцать пятого легиона и тысяча галльских всадников, их он предполагал приберечь на крайний случае. Красс не сомневался в успехе. Положение варваров было незавидным — зажатые между его армией и городом, они должны будут атаковать, да еще им грозила возможная вылазка осажденных. Эх, знать бы еще наверняка удалось ли Венанцию пробраться в Рим! Из всего отряда Фульциния вернулись лишь двое, но они не знали чем кончилась отчаянная попытка их командира…

— Публий, — сказал он, положив руку на плечо сына. — Тебе я доверяю правое крыло. Вперед особо не лезьте. Ждите момента.

— Я не подведу, отец.

— Кассий! Ты возглавишь левый фланг. Думаю, там будет жарче всего. Не сомневаюсь в тебе!

— Положись на меня, император.

Отсалютовав полководцу, оба умчались к своим легионам.

Пока строились римские легионы, варвары не теряли времени даром. Их полководец, также оценив местность, развернул свою пехоту против правого крыла римлян, а кавалерию — против центра и левого фланга. Перестроения войск еще продолжались, когда от армии варваров отделилась небольшая кавалькада и двинулась прямо к позиции Красса. Не доезжая полета стрелы они остановились и принялись что-то выкрикивать, но ветер относил слова в сторону.

— Предлагают переговоры, не иначе, — пробормотал Красс.

Некоторое время он раздумывал стоит ли принимать предложение. Дело решила неожиданная мысль — каково будет им, когда они узнают, что за армия идет против них? Проконсул взмахнул рукой, и десяток охраны двинулся за ним.

Полководцы встретились перед строем двух армий. Оба молча смотрели друг на друга. Ни один не сошел с коня. Красс видел перед собой высокого старика, голова его была не покрыта, седые волосы рассыпались по плечам. Глубоко запавшие глаза глядели настороженно.

— Я — Рицимер, военный магистр Италии, — начал он. — А кто ты такой? И чья это армия явилась к моему городу?

— Рим не был и не будет твоим, варвар! Его ворота закрыты, и тебя там не очень-то ждут. Это армия Сената и римского народа. А веду ее я — Марк Лициний Красс, император.

— Император? Я знаю лишь одного императора — Льва Фракийца. Вас прислал он?

— Ты разве не слышал меня? Никакого Льва я не знаю. Зато знаю, что мы — римляне, а это — Рим. И вы, варвары, словно шайка грабителей стоите под его стенами. Ты видишь мои легионы? Видишь римских орлов на значках? Сегодня настал день расплаты! За все, что вы, варвары, творили в Италии. Мои легионы восстали из глубины веков, чтобы покарать вас!

Красс возвысил голос, и свита Рицимера едва не отшатнулась.

— Как… Как ты сказал тебя зовут?

— Марк Лициний Красс, проконсул и триумвир.

— Красс… Постой, но как… Нет, это невозможно!

— Да, я тот самый Красс, что разбил Спартака, мои легионы считались погибшими в Парфии, но мы восстали из мертвых! И вот мы здесь. Готовы ли вы к смерти? Ибо сегодня вы встретились со своей судьбой!

Рицимер покачнулся, приложил руку к груди, потом развернул коня и понесся к своему войску, свита последовала за ним.

Красс усмехнулся и тоже тронул поводья. Вот и поговорили.

Венанций стоял на стене у Тибуртинских ворот. Солнце светило прямо в глаза, но он с торжеством смотрел на восток. Вот они! Ночью он едва смог заснуть, нелепая мысль засела в голове — а вдруг все это ему лишь привиделось? Здесь, в Риме, все происшедшее с ним казалось странным и невозможным. И хотя он понимал, что это не так, червячок закравшегося сомнения не давал покоя. Но теперь все сомнения отброшены. Красс пришел к Риму. И не он один видит это. Все глаза устремлены сейчас туда, на холмы, где широким фронтом строятся его легионы. Солдаты на стене возбужденно переговаривались, император застыл, вцепившись руками в парапет так, что костяшки его побелели.

— Я не верю своим глазам, — сказал он. — Ты был прав, Деций! Ты тысячу раз был прав! Это римские легионы. Господь совершил это чудо!

— Поспешим же! Нам нужно ударить по Рицимеру. Вели открывать ворота!

— Не торопись, Деций. Теперь победа от нас не уйдет. Мы ударим. Но надо выждать момент.

Антемий положил руку на меч. Плечи его расправились, осанка вновь стала горделивой, как и подобает императору Рима.

Вновь оказавшись среди своих воинов, Рицимер приободрился. Когда он говорил с эти грузным римлянином, его охватил настоящий ужас. На миг он поверил, что перед ним и в самом деле призрак минувших веков — Марк Лициний Красс, за спиной которого легионы мертвых. Но теперь он гнал от себя эти мысли. Кем бы ни был тот чванливый мерзавец, а он из плоти и крови. И ему очень даже можно выпустить кишки. Необходимо взять себя в руки — впереди нелегкая битва. Но кто же он все-таки? Что это, дьявол ее забери, за армия?! Ладно, разбираться будем потом. Это враг — и с ним нужно сражаться.

Рицимер видел, что неприятель в два раза превосходит его числом. Даже с учетом отряда Одоакра — а ведь скир со своими людьми еще не подошел. Да еще Антемий, засевший за стенами, возможности не упустит. Наверняка он сейчас обдумывает как ловчее ударить ему в спину. Против него придется оставить заслон… И нельзя позволить врагу отрезать отряд Одоакра, с ним необходимо соединиться во что бы то ни стало. План сражения складывался сам собой.

Кассий видел, что первый удар враг нацеливает на его фланг. Не менее четырех тысяч тяжело вооруженных всадников неслись по равнине, выставив длинные копья. Легионеры плотнее сбивали строй, промежутки между манипулами сомкнулись. Два первых ряда XXIII легиона, укрываясь за щитами, выставили вперед гасты, остальные подняли пилумы. Слышались команды центурионов. Среди легионеров мелькнул яркий плюмаж — Сервилий спешил ободрить бойцов. Земля содрогалась от гула копыт, боевой клич германцев заполнил уши. Конские морды все ближе. Двадцать шагов. Десять.

— Пилумы!

Дождь метательных снарядов обрушился на всадников. Свалился один, второй, третий… Слишком мало — на всадниках щиты и доспехи, их кони также одеты в броню. Впрочем, несколько пилумов нашли дорожку — хрипят раненые кони, но их хрип заглушает рвущийся к небу боевой клич. Столкнулись. Лязг и грохот пошел по полю. Римская стена щитов покачнулась. Не снижая скорости, всадники били копьем сверху. Строй легиона разорвался сразу в нескольких местах, первые убитые падали под копыта коней. Но варварам не удалось полностью опрокинуть когорты — не дожидаясь пока прорвавшиеся сквозь ряды легионеров всадники перестроятся для нового удара, Сисенна скомандовал атаку и его легион с яростным криком бросился вперед. Потерявшие скорость всадники схватились за мечи. На левом крыле завязалась отчаянная рубка. Четыре тысячи конных варваров смешались с семью тысячами легионеров.

Красс пристально смотрел туда, где началось сражение. В центре враг атаковать не спешил — здесь его всадники могли действовать только на узком пространстве дороги, а пехоте пришлось бы карабкаться на холмы. План Рицимера был ясен — стремительным ударом кавалерии опрокинуть левый фланг римлян и соединиться с идущими вдоль Альмо подкреплениями. Красс не мог двинуть на помощь атакованному крылу свои стоявшие в бездействии легионы, опасаясь подставить их под удар еще остававшейся у неприятеля кавалерии, и, желая вынудить варваров к действиям, двинул вперед всех своих велитов и пять сотен критских стрелков. Рассыпавшись перед строем, они принялись обстреливать выстроившуюся в две линии пехоту врага. Заметив, что на левом фланге германцев стоят не более трех тысяч пехоты и несколько сотен всадников, Красс решил воспользоваться своим численным превосходством и отправил к Публию контубернала с приказом двинуть свои легионы вперед.

Получив приказ полководца, пятый и шестой легионы обрушились на пехоту противника. Зная о слабости своего левого фланга, Рицимер пытался остановить их удар, бросив навстречу пять сотен тяжелой кавалерии, однако Публий направил против них имевшуюся у него тысячу галльских всадников. Римская и германская кавалерия столкнулись лоб в лоб. Слабо защищенные доспехами галлы несли большие потери, но и не думали отступать. Храбрость галлов дала Публию так нужное ему время — и пехота также сошлась лицом к лицу. Варвары смело вступили в бой, но было ясно, что долго они не удержатся — у них просто не хватало людей еще больше растянуть фланги, и манипулы пятого легиона постепенно охватывали их полукольцом.

Между тем, в центре, видя, что его пехота несет потери от стрел и дротиков, Рицимер попробовал отогнать легкую пехоту несколькими сотнями кавалерии, но пространство для маневра тут было ограничено, и велиты легко отступали за строй легионеров, стоило же кавалерии отойти, как они возвращались вновь. Стремясь все же заставить варваров напасть на позицию римлян, Красс двинул на левый фланг три когорты четвертого легиона. Они начали спускаться с холма, окружая завязшую среди легионов Кассия конницу. Понимая, что если он ничего не предпримет, его правый фланг попадет в тяжелое положение, Рицимер бросил вперед всю оставшуюся у него пехоту и пятьсот всадников. Теперь у него оставалось лишь полторы тысячи отборной кавалерии, но использовать их он не мог — хотя ворота Рима все еще оставались закрыты, воины Антемия могли выйти в поле в любую минуту.

— Пора, император! — Венанций уже час смотрел на идущий под стенами бой и не понимал почему медлит Антемий.

Но император словно не слышал его.

— Здесь они справляются и без нас, а вот тот отряд, что идет к Рицимеру… Ну, а мы сделаем, то чего от нас не ждут!

Повинуясь приказу, тысяча букеллариев помчалась к Метронианским воротам.

Бой теперь кипел по всей линии римского строя. На левом фланге кавалерия варваров, потеряв пробивную силу, рубилась с двумя легионами. Ветераны Помпея понесли большие потери, но все еще оставались боеспособны. Германцы постепенно вырывались из боя, их конница начала скапливаться для нового удара, и Кассий видел опасность своего положения. Два легиона были сильно потрепаны и второго столкновения с поредевшей, но все еще грозной кавалерией им не выдержать. Он приказал им отходить за порядки остававшегося пока в резерве легиона Варгунтия, а три тысячи всадников Эгнация и Цензорина отправил через Альмо, велев им обойти противника с фланга.

В центре германцев постигла полная неудача. Их немногочисленная конница, прорвав заслон на Пренестианской дороге и опрокинув несколько манипул, столкнулась с двумя резервными когортами ветеранов. Пехота же напрасно гибла, разбиваясь о строй стоявших на холмах четвертого и третьего легионов. А поскольку у варваров не хватало сил, чтобы связать боем все когорты, Красс направил четыре из них на дорогу — и кавалерия Рицимера оказалась в ловушке, избиваемая со всех сторон.

На правом крыле окруженная пехота германцев дрогнула, мечи римлян сеяли смерть, и отдельные отряды кинулись спасаться бегством. Сразу шесть когорт пятого легиона бросились на помощь галлам, все еще продолжавшим схватку с германскими всадниками.

Судьба сражения решалась в эти мгновения. Рицимер понимал, что если он не использует сейчас свой последний резерв — левый фланг вот вот рухнет, а следом за ним и центр. Но его дружина не успела начать атаку — ворота Рима открылись и из них хлынула тысяча всадников императорской гвардии, впереди в блестящих доспехах скакал сам император. Рицимер был принужден развернуться, и тяжелая конница столкнулась друг с другом.

Завидев идущую к ним на помощь пехоту Одоакра, командир правого крыла германцев немедленно навалился на сомкнутый строй XXV легиона, стремясь расстроить ряды и расчистить дорогу своей пехоте, однако он просчитался. Едва отряд Одоакра появился на поле, со стороны Метронианских ворот послышался топот копыт и клич: «За императора!». Выставив длинные копья, лучшие воины Антемия врезались в тыл германцев. Не успев толком развернуться к новому врагу, пять тысяч варваров пришли в расстройство и тут с фланга на них обрушилась обошедшая их римская кавалерия.

В течение получаса все было кончено. Легионеры Публия добили противостоявшую им пехоту и навалились на центр. Варвары оказались в полном окружении. Сражавшиеся в центре бросали оружие, сдаваясь на милость победителей. Рассеянная пехота Одоакра частью тоже сдалась, частью рассеялась по равнине, преследуемая римскими всадниками. Четвертый легион Красса стремительно спустившись с холма обрушился на все еще сражавшиеся остатки варварской конницы. Понимая, что им остается бежать или умереть здесь, уцелевшие германцы пошли на прорыв. Вырваться из кольца удалось лишь двум сотням.

И только перед воротами кипел упорный бой. Дружина Рицимера не помышляла бежать, до последнего защищая вождя. Но что они могли сделать против многократно превосходящего их числом врага? Окруженные со всех сторон, они гибли один за другим. Среди них пал Рицимер, сражавшийся в этом последнем своем бою в рядах дружины как простой воин…

Когда Фульциний очнулся от тяжелого сна, было раннее утро. Первые солнечные лучи пробивались в палатку, пахло свежей травой. Он лежал на земле, связанный по рукам и ногам. Рядом стонал во сне Сальвий. Как это они еще живы после вчерашнего? Допытываясь кто они и откуда, варвары так их избили, что на теле не осталось живого места. Ладно, не в первый раз. Главное, что германцам так и не удалось узнать правду. Фульциний упорно стоял на своем — нанял, мол, нас какой-то патриций, сказал в Рим попасть надо. Более ничего не знаю. И Сальвий молодец, не подвел.

Тонкие стенки палатки просвечивали на солнце, видно было как вокруг нее мечутся какие-то тени, то и дело доносились приглушенные голоса. Фульциний прислушался. Поскольку варвары тут были из разных племен, говорили они между собой на латыни. То, что он разобрал было с одной стороны хорошо, но с другой вроде как и не очень. Армия Рицимера уже оставила лагерь и двигалась к Тибуртинским воротам. Это значит, если проконсул не изменил своих планов, скоро случится битва. Марк не сомневался в ее исходе, будучи твердо убежден, что варварам не сокрушить римские легионы. И это было хорошо. Но вот как поступят с ним после этого? В лагере еще оставался обоз и стража при нем. Да и пленников наверняка кому-то охранять поручили. Что сделают с ними варвары, узнав, что битва проиграна? Иллюзий на этот счет у него не было никаких.

С трудом ворочая головой Фульциний осмотрел палатку. Она была явно какого-то хозяйственного назначения: повсюду громоздились туго набитые мешки, целый ворох одежды, лопаты и прочий инструмент. «Варвары», — подумал Фульциний, — «Они бы еще мечей сюда набросали». Мечей, однако, в палатке не нашлось. Зато, поползав по полу, он нашел обломок ножа. Изрядно заржавленный, но сгодится. После нескольких тщетных попыток, Марк понял, что одному ему не справиться. Извернувшись, он несколько раз пихнул ногами Сальвия.

— Что… что такое, — просипел тот, открывая глаза.

— Хватит дрыхнуть. Проснулся уже?

— Проснешься тут.

— Вон тот нож видел? Бери его в зубы и веревки пили.

— Зачем в зубы-то?

— А ты что, руками сможешь?

Повозившись, Сальвий сумел ухватить нож зубами и принялся пилить толстую разлохмаченную веревку, обвившую руки Фульциния.

— Я тут шкорее жубы шломаю…

— Не болтай. Времени в обрез. Не успеешь — нас тут прикончат.

Сальвий возился долго. Несколько раз он ронял нож и, сплевывая землю, снова ухватывал его. Иногда нож вместо веревки глубоко врезался в кожу. Фульциний шипел от боли, но терпел. Напряженно прислушиваясь, он ждал, что вот сейчас полог палатки откинется и кто-нибудь зайдет проверить, как тут дела у пленных. Но никто не приходил — варварам было не до того. Наконец он почувствовал, как веревка слегка подается и стал уже надеятся, что они успеют освободиться. К тому моменту, как Сальвий достаточно надрезал веревку, и Марк смог освободить руки, в лагере варваров что-то произошло. Раздавались громкие крики, за палаткой кто-то метался, громко ржали лошади.

— Может наши подходят? — спросил Сальвий.

Марк не ответил. Схватив благословенный обломок ножа, он лихорадочно пилил веревку на ногах. И едва она лопнула, в палатку вбежал варвар с мечом наголо.

— Ах ты, тварь! — воскликнул он, увидев, что пленник освободился.

Не раздумывая, Фульциний прыгнул вперед и нанес могучий удар ногой варвару между ног. Тот прохрипел нечто невнятное и сложился пополам. Марк подхватил выпавший из его руки меч, мельком заметив как все еще связанный Сальвий благоразумно откатился к мешкам.

В палатку влетел еще один варвар и тут же попытался ударить мечом. Фульциний отбил удар, но при этом не удержал меч — затекшие руки отказывались слушаться. Он отшатнулся назад, попутно опрокинув на варвара кучу мешков, но тот ловко увернулся и пошел на него. «Конец что ли?» — успел подумать Фульциний.

Вход в палатку накрыла огромная тень, громко заржал конь. Варвар всплеснул руками, неестественно выгнулся, из его груди на миг показалось окровавленное жало копья и тут же отдернулось. Безжизненное тело рухнуло на пол.

Все случилось так быстро, что первый противник, которого вырубил Марк, только только пришел в себя. Вошедший в палатку высокий воин в пластинчатых латах походя рубанул его мечом и внимательно посмотрел на пленников.

— Римляне? — спросил он.

— Ага, — ответил Фульциний, присев на мешки. Ноги дрожали.

— Они самые, — подтвердил Сальвий, выползая из своего укрытия.

— Пойдете со мной, — спаситель присел на колено и завозился с веревками Сальвия. — Мне приказали вас разыскать.

Когда они, щурясь от яркого света, оставили палатку, в лагере царил хаос. Повсюду метались обозные рабы, там и сям рыскали всадники. Фульциний еще издали заметил их предводителя, восседавшего на огромном коне. Его шлем с роскошным плюмажем и алый плащ выделялись издалека. Подойдя к нему Марк, вспомнив их первую встречу, не смог удержаться от улыбки:

— Привет, Венанций! Кажется, мы поменялись ролями?

— Похоже на то. Рад видеть тебя живым! Помнится, ты дважды спасал мне жизнь. А я всегда отдаю долги…

Красс медленно ехал к городу по полю недавней битвы. Конь триумвира осторожно ступал среди трупов. На некотором отдалении за ним следовали Публий и Кассий, проконсул слышал как они переговаривались, обсуждая сражение. За спиной букцины трубили сбор. Навстречу полководцу брели легионеры из тех, что участвовали в последней схватке у ворот. Он улыбался, слыша как, завидев его, многие кричат «Слава императору!», «Да здравстувет Марк Красс!». Некоторые, впрочем, все еще не успев отойти от битвы, едва замечали проконсула. Он слышал их голоса:

— Э, Метробий! Да ты, смотрю, все еще жив, старый мешок с костями!

— Ха! Как же мне помереть, когда ты мне десять сестерциев должен!

— Смотрю — а он на меня летит, ну тут я его…

— Потерпи, Маний, потерпи! Щас уж до лазарета дойдем…

Сколько же их погибло сегодня? Эти солдаты — всё, что у него теперь есть. Помимо воли взгляд Красса скользил по лежавшим на поле телам. Их ждет достойное погребение. В их честь он устроит игры — благо пленных сегодня захвачено много. Но сейчас его ждет… Да, навстречу ему уже движется небольшой отряд. «Какие же у них кони здоровые! Надо будет и нам такими обзавестись. А пока лучше сойду-ка я с лошади, а то рядом с таким буцефалом пожалуй буду смотреться смешно». Красс остановил коня и спешился. Заметив это всадник впереди поступил также, и разделявшую их сотню шагов оба прошли пешком. Они остановились в двух шагах друг от друга. Красс видел перед собой невысокого плотного человека, его черные волосы без намека на седину рассыпались по плечам, чуть выпуклые глаза смотрели внимательно. Император Рима был в пыльных, забрызганных кровью доспехах, без шлема, но при мече.

— Цезарь Флавий Прокопий Антемий приветствует тебя, проконсул Марк Лициний Красс! Неожиданна наша встреча, но видно сам Господь устроил ее!

Антемий первым сделал шаг навстречу, и они обменялись римским рукопожатьем. Как равные.

— И я приветствую тебя, император Антемий! Ты прав — сам Юпитер пожелал, чтобы мы встретились!

Рука императора чуть дрогнула, но лишь на миг. Он улыбнулся.

— Сегодня твои легионы покрыли себя вечной славой. Узурпатор повержен, весь Рим славит тебя!

— Да и вы бились на славу. Ваша вылазка была очень кстати.

— Позволь пригласить тебя быть моим гостем, Марк Красс. Мне будет интересно беседовать с тобой… Хотя о чем это я? Все мы здесь римляне, и Рим по-прежнему ваш дом. Вы здесь не гости, но наши сограждане. Сегодня наше родство и братство было подтверждено пролитой кровью. Рим приветствует вас, и я зову твои легионы войти в Город!

— Хм… В мое время армии было запрещено входить в ворота Рима.

— Но только не во время триумфа, не так ли? За эту победу ты достоин триумфа, и завтра город будет готов к празднику.

— Что ж, как триумфатор я могу войти в город во главе своих легионов. Это будет справедливо. Пока же мы построим лагерь вблизи городских стен… Да, горожане, вероятно, страдают от нехватки хлеба?

— Увы, это так. Рицимер полностью перекрыл нам подвоз. Многие голодают.

— В нашем обозе достаточно продовольствия, я немедленно распоряжусь отправить его в город и раздать голодным от моего имени.

— Римляне будут признательны тебе, Красс.

— Пустое. Это мой долг. Ну, а сейчас, как ты понимаешь, у меня много дел. Нам надо собрать убитых, провести смотр легионам… Но вечером я приглашаю тебя и тех, кого ты сочтешь нужным пригласить, в свой лагерь. Мы устроим пир в честь нашей победы и сможем поговорить. Нам многое предстоит обсудить.

— Я приду к тебе, Красс. И нам будет о чем поговорить.

— Кстати, как там Венанций? Это достойный юноша!

— Весьма достойный. Он умчался в лагерь Рицимера, но, думаю, вечером ты увидишь его на пиру. Итак, до вечера, Марк Красс?

— До вечера, император.

В знак прощания оба подняли руки и двинулись каждый к своим солдатам.

Солнце клонилось к закату, но жара все еще чувствовалась. Сняв доспехи и мокрую от пота тунику, Красс умывался за палаткой. Погружая руки в рассохшуюся бадью, до краев полную холодной водой, он яростно тер лицо и шею, с наслаждением отплевываясь и отфыркиваясь. После ему предстояло облачиться в свежее парадное одеяние и отправляться встречать гостей. Шаги за спиной заставили его обернуться.

— А, Кассий! Рад тебя видеть! Ну, что ты мне скажешь?

Квестор, как всегда безукоризненно одетый, держался прямо, будто и не было позади сражения и напряженного дня.

— Я только что вернулся, проконсул. По твоему приказу мы побывали в лагере варваров, и, скажу тебе, съездили не зря.

— Рассказывай, — Красс взял полотенце и принялся тщательно вытираться.

— Я поехал в лагерь сразу после встречи с Антемием. С собой взял пять сотен всадников Эгнация и приказал двигаться туда же двум когортам Пятого легиона с обозными рабами. В лагере мы встретили солдат Антемия, но их вел Венанций и с ними проблем у нас не возникло. Венанций… Впрочем, о нем потом. Весь день мы собирали трофеи. Позже я представлю тебе полный список, пока же могу сказать, что мы получили в целости казну Рицимера — в золотых и серебряных монетах там не менее 20 миллионов сестерциев…

— Не так много, как хотелось бы, но нам пригодится. Надеюсь, деньги ты уже перевез в лагерь?

— Казана в моей палатке под надежной охраной.

— Превосходно. Из этих денег мы сможем выплатить жалование легионерам на несколько месяцев вперед. Надо же поднять их боевой дух. Ну и также я намерен, если будет возможность, дать им погулять в Риме. Пусть отдохнуть, тут им деньги и пригодятся. А заодно местные римляне увидят, что те, кто мне служит, ни в чем не нуждаются.

— Кроме того, нами взяты большие запасы зерна, муки, мяса, овощей и вина. Сотни голов скота. Из оружия — около двух тысяч мечей, пятьсот щитов, семь сотен кольчуг.

— Видимо, Рицимер собирался пополнить армию. Иначе зачем ему все это вооружение?

— Возможно, проконсул. Также нам достались примерно полторы тысячи лошадей.

— Это хорошо. В самый раз будут для нашей кавалерии. Трофеи тщательно пересчитать. Представишь мне строгий отчет, квестор.

— Этим уже занимаются. Я приказал перевезти все сюда, работа еще продолжается. Красс закончил одеваться и теперь стоял, с удовольствием подставляя лицо прохладному ветерку.

— Через час жду тебя в моей палатке, Кассий. Сегодня у нас будет пир.

— Я буду там. Пока же, если позволишь, у меня есть несколько вопросов.

— Слушаю тебя.

— Ты обещал Антемию раздать хлеб римлянам. Но у нас не так много продовольствия, даже с учетом того, что мы взяли у варваров. Разумно ли это?

— Не беспокойся, Кассий. Я все обдумал. Раздача хлеба добавит нам популярности в народе. Для нас это будет нелишне, ты не находишь? Что до снабжения… Сегодня я поговорю об этом с императором. В его интересах доставить нам все потребное. В конце концов, он нуждается в нас больше чем мы в нем. Армии у него нет, а с тем, что есть он не справится даже с Гундобадом, который, если верить слухам, скоро будет здесь.

— Хорошо. Я послушаю, что он скажет сегодня. Не хочешь ли ты заодно потребовать у него предоставить нам оружие?

— Оружие? Зачем?

— Сегодня мы понесли потери. Их нужно восполнить. А раз нам предстоят сражения — возможно стоит набрать еще солдат.

Красс опустил руку в бадью, вынул и стряхнул капли воды на землю.

— Предлагаешь набрать в наши легионы здешних римлян? Я думал об этом. Вероятно, этого нам избежать не удастся, но пока солдат у нас достаточно, с этим делом не стоит спешить.

— Венанций придерживается другого мнения. В лагере Рицимера у нас состоялся один разговор. Он считает, что если мы объявим набор, многие знатные юноши с радостью придут к нам.

— Как знать, как знать… Считать-то он может все, что угодно, но как обстоят дела на самом деле? Вот вопрос. Но я охотно приму тех, кто захочет помочь мне разобраться в сегодняшнем Риме.

— Тогда Венанций — тот, кто тебе нужен. Знаешь ли ты, что сегодня он обратился ко мне с просьбой зачислить его в легион?

— То есть?

— Он хочет вступить в нашу армию. Присягнуть тебе и честно служить. Так он мне сказал.

— Интересно. Но он же служит Антемию. Как на это посмотрит его император? Или он уже знает? Тут надо подумать…

— Так что ты ему ответишь? Он будет на сегодняшнем пиру. И он уже оказал нам большую услугу — не стал мешать вывозить трофеи, хотя, насколько я понял, Антемий сам был не прочь наложить на них руку.

— Ну еще бы! Хотя возмущаться он не будет. Не должен, во всяком случае. Не в том положении наш император… А насчет Венанция я с ним поговорю. Этот юноша доказал свою полезность… Вот что! Скоро нам предстоит выступить на север, надо организовать достойную встречу этому Гундобаду. Я постараюсь узнать какими силами он располагает, но не думаю, что против него нам потребуются все легионы. Поэтому два легиона останутся в Риме. Командовать ими я поручу тебе. Согласен?

— Как прикажешь, Красс. Хотя битвы с Гундобадом я не страшусь.

— Нисколько не сомневаюсь в тебе. Но с варваром мы без сомнения справимся, твоя же задача совсем нелегка. Твои легионы будут неполного состава, из тех, что понесли больше всего потерь. И ты наберешь в них людей так, чтобы они оказались перемешаны с нашими ветеранами и нигде, ни в одной манипуле, не составляли большинства. Поручишь центурионам как следует подготовить их. Таким образом мы получим два полных легиона. Если все пойдет хорошо, также поступим с теми, что понесут потери в будущей битве.

— Тогда я еще хотел бы…

— Помилуй, Кассий! Вот-вот у нас будут гости. Не хочешь же ты, чтобы я встречал их здесь в таком виде? Да и у тебя, без сомнения, есть дела до пира. Мы обязательно поговорим с тобой, и очень скоро. Но сейчас мне пора идти.

— Тогда до встречи на пиру, Красс!

— До встречи.

Веселье было в самом разгаре. Вождь бургундов и третий сын короля Гундиоха, молодой Гундобад восседал за богато накрытым столом и медленно напивался. Вокруг пировала дружина. Дом городского префекта, облюбованный буйными молодцами, гудел от десятков голосов, громких выкриков и пьяного хохота. Один лишь Гунтер, приставленный королем к своему непутевому отпрыску в качестве советника и наставника, оставался трезв. С самого начала пира он так и не омочил седых усов в чаше с вином и теперь неодобрительно поглядывал на своего подопечного. Не то чтобы он сочувствовал обитателям этого дома, забившимся сейчас в самые дальние углы, чтобы не попадаться на глаза веселившимся воинам, да и до остальных жителей маленькой Перузии ему не было дела. Что с того, что бургунды обобрали их до нитки и те сидят сейчас по домам носа не смея высунуть, трясясь за свои жалкие жизни? Римляне слабы и изнежены, потому и заслужили такую долю. Но вот не годится вождю предаваться разгулу в военном походе! Не годится — и все тут. Ладно бы раз или два, но Гундобад устраивает такие попойки в каждом городе, где останавливается на ночлег его войско и это в то время, когда его славный дядя осаждает Рим! Ясно, что жалкий гречонок Антемий никуда от них не денется, но что если Рицимер возьмет его до подхода бургундов? Ведь тогда вся слава и военная добыча достанется ему и его воинам. Неужто Гундобад этого не понимает? Нет, надо поговорить с ним еще раз лишь только он протрезвеет. Взятием Рима должен он стяжать себе славу, а не пирами с дружиной. Не к добру это все. Ох, не к добру!

Размышления Гунтера внезапно прервал яростный рев Гундобада:

— Что?! Что ты сказал, свиное рыло?!

Склонившийся к вождю толстый хозяйский раб отшатнулся было, но тут же вновь согнулся в поклоне и принялся что-то шептать.

— Вот значит как! Мы, значит, идем освобождать их Рим от этой греческой тряпки, идем, значит, их защищать от… от… ну, в общем, идем их защищать! А они наше имя порочат! Эй, там, тащите сюда префекта! Потолковать с ним хочу…

Четверо дружинников, сидевших в самом конце стола, тут же вскочили и выбежали из зала. Гундобад отхлебнул изрядный глоток вина и мрачно уставился на дверь.

Через несколько минут в зал втолкнули префекта. Высокий прямой старик, гладко выбритый на римский манер, предстал перед вождем бургундов. Он пытался сохранять остатки достоинства, но руки его тряслись, выдавая сильный страх. Однако он не уклонился от тяжелого взгляда, которым наградил его Гундобад. В зале установилась тишина.

— Не ты ли, Паулин, говорил, что Господь покарает бургундов за наши грехи?

Префект ничего не ответил, но Гунтер заметил как он быстро посмотрел на ухмыляющуюся рожу того самого раба.

— Не ты ли говорил, — продолжал Гундобад, — Что мы — варвары и захватчики, поднявшиеся против законного императора и за то будем гореть в Аду?

— Я вижу тебе уже обо всем донесли. Хорош же ты, вождь, коли слушаешь наветы презренного раба на своего господина.

— Так значит это все правда?

Старик сглотнул. Голос его слегка дрожал:

— Правда — это то, что вы сделали с нашим городом. Правда — это граждане, убитые за то, что не хотели отдать вам последнее. Правда — это обесчещенные девушки, что не могли спастись даже в церкви. Правда — …

— Довольно! Вижу, ты подтверждаешь слова раба.

Гундобад поднялся из-за стола, распрямив широкие плечи.

— Ты, помнится, грозил мне судом Божьим? Хорошо. Не станем откладывать. Пусть этот суд, которого ты так ждешь, свершится прямо сейчас. Меч! И ему — тоже! В руках Гундобада оказался его тяжелый, с отделанной серебром рукояткой, меч. Кто-то из дружинников протянул оружие префекту, но тот не спешил его брать. По залу пробежал шепот, дружина предвкушала веселое представление, лишь несколько опытных воинов скривили губы, не видя славы вождю в убийстве этого старика.

— Бери меч, префект! И да свершится суд божий. Клянусь Богом, если ты победишь, никто не тронет тебя, и войско мое уйдет из твоего города. Префект не двигался, по его щекам катились крупные капли пота.

— Так и знал! Ты — трус, и все вы римляне — трусы! Жалкие выродки, вы даже хуже рабов, а ваш Рим…

— Умри, варвар!

Паулин вырвал меч из рук опешившего дружинника и бросился на Гундобада, нацелив выпад в незащищенную грудь. Что придало ему сил? — Вождь бургундов едва успел отбить удар старика, острие клинка скользнуло по его груди, оставив кровавую полосу. Гундобад заревел, как раненый бык, и, прыгнув вперед, ударил префекта эфесом в лицо. Тот вскрикнул и упал на колени. В тот же миг меч бургунда пронзил его насквозь. На пол хлынула кровь.

— Отец!

Совсем молоденькая девушка в одной коротенькой тунике метнулась к распростертому на полу телу. Она обнимала его, а плечи ее тряслись от рыданий, белоснежная туника покрылась красными пятнами.

— Это еще кто?

Разгоряченный вином и дракой вождь схватил ее за руку и резко поднял.

— Это дочь хозяина, — угодливо подсказал раб. — Ливия. Ты обещал мне, господин…

Развернувшись, Гундобад ударил его кулаком в лицо. Тот вскрикнул и схватился за сломанный нос.

— Что ты там лопочешь, собака? Не слышу. А ты, красавица, пойдешь со мной.

Под гогот дружины он потащил упирающуюся девушку к выходу. Гунтер неодобрительно покачал головой. Не к добру это. Ох, не к добру…

Девчонка царапалась и кусалась, так что пришлось пару раз ощутимо приложить ее кулаком, но она продолжала бешено сопротивляться. Впрочем, это только раззадорило бургундского вождя и он, несомненно выполнил бы свое намерение, если бы ему не помешали. Дверь резко открылась, и в комнату буквально ворвался рослый воин в доспехах и грязном сером плаще.

— Какого дьявола!

Гундобад оторвался от девки и уставился на пришельца. Рука сама собой потянулась к мечу, но посмевший побеспокоить его человек не проявлял враждебных намерений. Грудь его тяжело вздымалась, будто он только что пробежал пару миль, давно немытые волосы упали на лоб, крупный нос хищно подергивался. Гундобад разглядел на его щеке свежий шрам.

— Так-то ты спешишь в Рим, вождь, — с горечью произнес он. — Пока мы там бьемся с врагом, ты здесь с девками милуешься.

— Как ты смеешь! Ты… Эй, кто там! Кто его сюда пустил?! За дверью стояли двое охранников и вождь не понимал, как этот человек смог проскользнуть мимо них. Воспользовавшись моментом, девчонка вырвалась и забилась в угол, но Гундобад не обратил на нее внимания.

Воин сложил на груди руки и отступил в сторону. Вместо охраны в дверь почему-то вошел Гунтер.

— Это я пропустил его, вождь.

— Эээ…

— Ты сам приказал приводить к тебе гонцов Рицимера в любое время, не медля.

— Вон оно что, — Гундобад покрутил головой, пытаясь разогнать хмельной шум. — Однако ты ведешь себя слишком нагло для гонца.

— Это не просто гонец. Он — Одоакр, военачальник и правая рука твоего дяди. Он командует федератами.

— Командовал, — поправил его Одоакр, не меняя позы. — Я должен немедленно поговорить с тобой. И желательно без лишних ушей.

Он насмешливо кивнул на скорчившуюся в углу Ливию.

— Ладно, раз все равно помешал. Гунтер, уведи ее.

Старый советник осторожно поднял девушку, набросил на нее плащ и вывел из комнаты. Гундобад присел на кровать, громко рыгнул и потянулся к баклаге с пивом.

— Ну, говори. Какие там у тебя новости?

— Мои новости тебя не порадуют. Была битва. Мы разбиты наголову. Рицимер, скорее всего убит. Мне чудом удалось вырваться.

Гундобад поперхнулся пивом, баклага застыла в его руках, глаза впились в Одоакра.

— Говори.

— К Антемию неожиданно подошла помощь — не понимаю, как мы ее прозевали… Это случилось три дня назад, на рассвете я получил приказ выступит к Тибуртинским воротам. Мы еще выдвигались, когда примчался гонец, требуя поторопиться. Он сказал, что у восточных ворот идет битва, врагов очень много и мы должны с марша ударить по их левому флангу. Когда мы подошли к Метронианским воротам, нас атаковала гвардия Антемия. У меня была только пехота, построиться мы не успели, начался бой… А потом на нас навалилась вражеская кавалерия. Таких всадников я раньше не видел, будто кто-то посадил пехотинцев на лошадей, да и кони у них мелкие какие-то, не боевые кони. Но их было много, а наши ряды расстроены — в общем, нас разбили, прорваться к Рицимеру мы не смогли.

— Что с моим дядей?

— Нас долго преследовали, но мне с несколькими людьми удалось оторваться от них. Потом я собрал кого смог. Там был и кое-кто из дружины Рицимера. Они говорят — вождь пал в бою.

Гундобад молча кусал губы.

— Что было дальше?

— Мы отступили к северу. Я попытался узнать, что происходит в окрестностях Рима и разослал людей, но у этих, что подошли к Антемию, отличная разведка, было несколько стычек… Тогда я решил не рисковать, с сотней всадников помчался прямо к тебе, а около тысячи пехоты скоро должны подойти. Это все, кого я сумел собрать.

— Но что за армия пришла к Риму? Кто эти союзники Антемия?

— Не знаю, вождь. С такими воинами я еще не встречался. Могу лишь сказать, армия их сильна и прекрасно организована. И их много, не меньше двадцати тысяч.

— Мы должны узнать, кто помогает Антемию, — медленно выговорил Гундобад. — И кем бы они ни были — проклятого гречонка они не спасут. Он ответит мне за смерть дяди, клянусь Богом ответит!

Палатка полководца едва вместила всех приглашенных. К счастью Требоний, — личный повар Красса, — был сегодня на высоте и изобилье изысканных блюд с лихвой возместило необходимость несколько потесниться. Требоний трудился весь день, и теперь гости вовсю воздавали должное его кулинарному искусству. Неловкость и скованность, поначалу разделявшие пирующих, давно уже утонули в секстариях лучших вин, без сожаления извлеченных из недр обоза. Застольная беседа текла своим чередом, шутки и смех мешались с неспешными рассуждениями и горячими спорами.

Красс почти не пил и говорил мало, предоставив развлекать гостей своим легатам. В эту первую встречу ему было интересно понаблюдать за нынешними вождями Рима, посмотреть, что они собой представляют, послушать их речи. Где-то в середине застолья он отметил, что также поступает и Антемий. Император держался приветливо со всеми, смеялся шуткам, но ни на миг не забывал о своем положении и исподволь присматривался к хозяевам. «Что ж, последуем и мы его примеру», — подумал Красс, оглядывая застолье, — «Вот они — знатнейшие люди Рима».

Геннадий Авиенн — принцепс Сената, единственный из всех он облачился в тогу. То ли хотел подчеркнуть свое положение, то ли считал, что именно так будут одеты римляне времен Республики. Уже в годах, почти лысый, с наметившимся брюшком — принцепс Сената вел громкую беседу с Рустием и Лицинием. Судя по доносившимся из-за их стола словам, они обсуждали нынешние и прежние нравы и сходились на том, что ничего не меняется. Красса позабавило, как Рустий с жаром рассуждает о добродетели. Чей бы петух кукарекал…

Флавий Мессий Север — префект Рима и друг императора. Полноватый, с короткой седеющей бородой, он производил впечатление ученого мужа, и Красс не удивился узнав, что Мессий слывет философом, учился в знаменитой сейчас Александрийской школе и разделяет учение Платона. Ну а где есть философ и есть вино, там будет и диспут — вокруг префекта собрался самый большой кружок. Тут были Публий, Кассий, Цензорин, Венанций и сразу пять римских сенаторов, пришедших с Антемием. «О чем они там говорят? А, опять религиозные споры, обсуждают все тот же культ Христа. Странно, что Публий заинтересовался. Впрочем, пусть слушает, потом меня просветит. Ну и конечно с ними Симплиций…»

Симплиций, которого представили как Римского Папу, — Красс понял, что теперь так называют Верховного Понтифика, — поначалу держался особняком, но слушая разговоры сотрапезников не выдержал и вмешался в спор. Он что-то яростно доказывал слушателям, время от времени делая знаки правой рукой, будто рисуя в воздухе крест. Красса несколько удивляло, что служители культа, да еще и какого-то иноземного культа, ныне занимают столь высокое положение, но раз Антемий счел нужным пригласить этого человека — пусть будет так.

Третий кружок сложился вокруг Вибия Цестия — командира императорских гвардейцев. Этот могучего сложения человек с грубым лицом быстро нашел общий язык со старыми вояками из легионов Красса. Октавий, Варгунтий, Сисенна, Копоний и Сервилий увлеченно обсуждали с ним минувшую битву, а также особенности тактики и вооружения легионеров. Спор тут был не менее горячим, чем у соседней компании.

— Что ж, все увлеклись беседой. Не пришло ли время поговорить и нам, Марк Лициний Красс?

— Время пришло, Флавий Антемий.

Император едва заметно улыбнулся.

— Я не настаиваю, но ты можешь называть меня Август или же Император. Обычно ко мне обращаются именно так.

— Как скажешь. Правда меня тоже можно назвать «Император».

Антемий рассмеялся.

— Действительно. В ваше время так называли полководцев. Но это дело поправимое. Я готов завтра же назначить тебя Военным магистром. Это очень высокая должность, до недавнего времени ее занимал Рицимер, но теперь она свободна. Ты будешь вторым человеком в Риме после меня и получишь командование всеми войсками Империи.

Красс неспешно потягивал вино, и Антемий добавил:

— Впрочем, начать видимо следует с вопроса — признаешь ли ты меня Императором Запада и верховным правителем?

Красс отставил кубок.

— В Риме многое изменилось и мне трудно к этому привыкнуть. Но неразумно было бы нам, заброшенным сюда из далекого прошлого, идти против течения. Я признаю тебя императором и приму должность Военного магистра.

— Это мудрое решение. И ты и я радеем о благе Рима. Вместе мы сможем многое сделать. Быть можем, нам даже удастся восстановить Империю.

— Я слышал, Рим потерял многие земли…

— Это так. На словах Империя все еще существует, но на деле — власть императора не простирается дальше Италии. Африка потеряна полностью, в Испании еще есть римские провинции, но они слишком далеко и связь с ними слаба. Большая часть Испании под властью готов. Их король Эврих ненавидит Рим и отказывается признавать себя федератом…

— А кто такие федераты?

— Как тебе сказать… Федераты это нечто вроде союзников времен Республики. Когда варвары впервые пришли в провинции Империи, им выделили земли для поселения. Взамен варвары обещали защищать наши границы и выставлять войска по приказу императора. Некоторое время так все и было, но потом их племена окрепли и стали сильнее Рима, в нарушение договора они занимали новые земли и даже выступали с оружием против Империи. Самые сильные из варваров — готы занимают Испанию и Аквитанию. После того как Эврих стал их королем, готы порвали с Империей и теперь являются самыми опасными врагами Рима. Один за другим они захватывают наши последние города в Испании, вот-вот война обрушится и на Галлию.

— Галлия… А ведь ее завоевал Цезарь, незадолго да того как мы оказались здесь.

— И Галлия стала самым надежным оплотом Рима. Ее жители до сих пор верны Империи, но они разобщены и, боюсь, она падет перед готами.

Антемий обмакнул палец в вино и начертил на крышке стола грубую карту.

— Смотри. Вот Аквитания, до самой реки Лигер она принадлежит готам. К востоку от нее по Родану лежат земли бургундов, которыми правит король Гундиох. Бургунды считаются нашими союзниками, но они очень своевольны. Не знаю как сложатся отношения с ними сейчас — они поддерживали Рицимера против меня, а Гундобад, который идет к Риму на помощь Рицимеру — сын Гундиоха. Но Гундиох хитер, мне неизвестно по его ли приказу действует Гундобад или же он ведет собственную политику. Скоро мы это узнаем, и все же открытого разрыва с бургундами лучше избежать.

— К чему церемониться с этими варварами?

— Их армия не столь многочисленна как готская и все же она сильна. К тому же бургунды охраняют границу по Родану.

— Неужели у тебя нет собственных войск на юге Галлии?

— Есть, но ими командует Гундиох.

— Мда… Не думал я, что Рим докатится до такого.

— Не все так плохо. Здесь, на юге, многочисленное римское население, мы можем рассчитывать на его поддержку. Бургундов они не любят, хотя и терпят, так как те обещают им защиту против готов. Но если мы сами сможем защитить эту провинцию…

— Хорошо. А что на севере, за Лигером?

— Там правит юный Сиагрий, сын и преемник Эгидия. Он — римский наместник и весьма достойный человек. Его провинция порвала с Империей, но только из-за Рицимера — когда этот изменник убил законного императора Майориана и посадил на престол свою марионетку Либия Севера, Эгидий отказался подчиняться ему и северная Галлия отпала от нас. К тому же, у нас нет с ней связи — нас разделяют бургунды. Сиагрию приходится нелегко — с юга ему грозят готы, с севера — саксы. Но он держится, и у него есть надежные союзники: на западе по Рейну живут франки, — они вероятно единственные варвары до сих пор верные федератному договору, а на востоке, здесь, в Арморике много переселенцев из Британии, они также все еще верны Риму.

— Из Британии?

— Да, Британия была римской провинцией, но мы давно уже ушли оттуда.

— Надо же! Интересно узнавать, что случилось за эти пять сотен лет. А что же восток?

— Восток — сам по себе. Империя разделилась на две части около ста лет назад. Сейчас в Константинополе правит Лев. Оттуда угрозы можно не ждать. Лев любил Рицимера не больше, чем я, он будет приветствовать его устранение, а мешать нашим планам не станет. Но и помощи от него не будет. Константинополь понес большие потери в недавнем походе на вандалов, да и своих проблем там хватает. Хотя… В Далмации правит Юлий Непот, он племянник и наследник моего друга Марцеллина. Марцеллин поддержал меня в той войне с вандалами и даже сумел отбить у них Сицилию. К сожалению, он пал от рук убийц, подосланных Рицимером. Возможно, мы сумеем договориться с Непотом. У него есть сильная армия и, что важнее, флот. Сейчас он единственный, кто может противостоять вандалам на море.

— А что вандалы?

— Владеют Африкой. Их королю Гейзериху давно пора в могилу, но он все никак не умрет. А ведь это он взял и разграбил Рим двадцать лет назад! Карфаген превратился ныне в пиратское гнездо, грозящее всему Средиземноморью.

— Как Карфаген?

— Ах, да! Карфаген был вновь восстановлен еще при Цезаре. Теперь он столица вандалов.

— Надо же — Цезарь восстановил Карфаген! Вот и задумаешься тут о силе проклятий…

— Африка далеко и вандалы нам пока не грозят. В последней войне мы тоже немало их потрепали. Сейчас нам следует обратить взор на Галлию. А ключ к Галлии — север Италии. Не забывай, он все еще в руках мятежников. В Равенне и Медиолане стоят верные Рицимеру войска, а Гундобад в нескольких переходах от Рима.

— Значит, в первую очередь займемся Гундобадом. Завтра нам следует собрать военный совет, и там мы решим как действовать дальше.

— Совет будет собран. Но завтра и твой триумф, Красс! Ты по праву получишь его. Рим давно уже не знал триумфов, и теперь римлянам придется вспоминать что такое торжество римского оружия! Мы слишком многое забыли…

— Вспоминать всегда трудно, но раз вспомнив — Рим уже никогда не забудет. Это я тебе обещаю, Август…

Если бы древний город мог удивляться, его повергло бы в изумление это скопление народа, заполнившего улицы и площади Рима утром шестого дня до июньских календ. Камни старинных зданий еще помнили те далекие дни, когда бурлящее море людей заполняло столицу, и с утра до ночи над семью холмами стоял несмолкаемый гул голосов. То было время юности Рима, когда он, полный сил и великой гордости, являл собой центр мира. В те дни его не могла удивить какая-то сотня тысяч людей оставивших свои дома ради удовольствия пообщаться друг с другом и поглазеть на праздник. Но сейчас это было странно.

Рим умирал. Медленно, но неуклонно население его сокращалось, и сейчас едва ли составляло десятую долю того, что было в период расцвета. Он перестал быть столицей, центр Империи смещался на север — Медиолан и Равенна оспаривали у Рима его вечное право. Величественные здания стояли заброшенными и медленно разрушались. Многие улицы опустели, и ветер свистел в окошках покинутых инсул. В большей части города давно уже никто не утруждался уборкой мусора, целые груды отходов громоздились на мостовых. Потеряв множество жителей, огромный город словно осиротел, целые кварталы были заброшены и казались городом призраков.

Люди чувствовали себя неуютно среди разрушавшихся зданий и старались селиться вместе. На Марсовом поле, где в прежние времена проходили гулянья и праздники теперь вырос новый район, все еще были живы кварталы Субуры, не потеряли своих обитателей Авентин и Квиринал, и по-прежнему радовали глаз дворцы Палатина. Рим, словно старец впадающий в детство, вернулся к своей прежней границе — стене Сервия Туллия…

Фульциний вошел в город еще на заре. Одетый в старую тунику, без оружия, но с лотком полным жареных каштанов — внимания он не привлек. Это и к лучшему — легче будет выполнить поручение Красса. Император легко мог бы отправит кого-то другого, но Марк вызвался сам, уж больно хотелось ему посмотреть этот новый Рим. Оставив лоток у ближайшей таверны, он уже третий час слонялся по улицам, прислушиваясь к разговорам. «Постарайся узнать, что думают римляне», — сказал ему Красс, — «Чего ждут от нас, каковы настроения в Городе». Такое задание — плевое дело, но поначалу сосредоточиться мешало странное чувство. Да, это был Рим. Фульциний родился и вырос здесь. В том Риме, что отстоял сейчас от него на пять сотен лет, ему был знаком каждый дом, каждый камень. В этом… Здесь все изменилось! Огромные здания амфитеатров, базилик и терм, арки, храмы и статуи подавляли своими размерами. Пока Фульциний не оказался на Форуме, он просто не узнавал ничего, и, если б не знал, что он в Риме, подумал бы, что перед ним сказочный город, построенный не людьми, но титанами. Изменился даже Капитолий — храм, что стоял здесь исчез, вместо него появилось совершенно новое здание.

Форум тоже производил впечатление. Здесь многое поменялось, но кое-что все же осталось нетронутым. Фульциний улыбался уцелевшим строениям, как старым знакомым. Вот Храм Диоскуров — ничуть не изменился, странно только, что он закрыт. Вот Табуларий, построенный Суллой, — на месте, словно и не прошло пять веков с тех пор, как Фульциний проходил мимо него в последний раз. Храм Богини Согласия тоже здесь, но — чудо! — он стал мраморным, вроде и тот же, а лучше прежнего. И опять странно — двери храма наглухо заперты — и это в праздничный день! Храм Весты. На это священно здание не поднялась рука всемогущего времени — он точно такой же, как был в том, прежнем Риме. Фульциний уже не удивился его закрытым дверям, но поначалу не верил своим глазам — над крышей храма не курился привычный дымок! Неужто священный Огонь угас? Как такое возможно? Да, многое изменилось тут, в Риме. И не всё в лучшую сторону… Он не сразу узнал базилику Эмилия — само здание исчезло, но портики остались нетронуты. Храм Сатурна был полностью перестроен, вместо базилики Семпрония высится новое здание, то же и с курией Корнелия, где заседал Сенат. Зато храм Портунуса на Бычьем Форуме не изменился ничуть…

Голова шла кругом от этих перемен, но Фульциний взял себя в руки. Здания — лишь камни, люди — вот что представляет истинный интерес. Он ходил по Форуму и окрестным улицам, присоединялся к группам людей, заходил в таверны и слушал, слушал бесконечные разговоры:

— Истину говорю вам, дети мои! — вещал со ступеней базилики старый проповедник, обращаясь к целой толпе слушателей — В милости своей явил нам Господь великое чудо! Повержен злой еретик, и войско его рассеяно. Святая вера христова вновь торжествует над своими гонителями!

— Ага. А кто поверг, да рассеял? Язычники!

— Не язычники, но заблудшие овцы! Услышав же слово Божие, обратятся они и уверуют. И будет то новое чудо Христово!

— Ну, ну. Болтай, болтай…

У храма Весты вокруг старика в белых одеждах собралась кучка людей поменьше. Говорили тихо, и Фульцинию пришлось напрячь слух.

— Ну, что я вам говорил? Не зря мы молились старым богам. У них есть еще сила, хоть эти невежды и заперли храмы. Чудо свершилось, не смогут они теперь свой нос воротить. Сквозь время пришли к нам герои древности, чтобы восстановить почитание позабытых богов.

— А храмы откроют? Как думаешь, Невий?

— Откроют. Некуда им теперь деться!

Трое ремесленников, каждый с женой и в окружении кучи ребятишек, обсуждали более земные дела:

— Как думаешь, Сервий, будут хлеб раздавать?

— Да вроде бы говорят…

— Они скажут!

— А ты, Маний, помолчал бы лучше. Вечно накаркаешь.

— Да я-то что? А только когда ты от них что хорошее видел?

— Но, но! Ты императора не порочь!

У портика Эмилия собралась молодежь. Пьют вино и ржут на всю улицу.

— … у Цестия заведение знаешь? Так вот, появилась там новая девка, гречанка, ох, хороша, говорят!

— Может сходим после праздника?

— Да дорого там. Цестий скупердяй еще тот…

Ну, здесь ничего интересного. А те вон красавцы о чем толкуют?

— Да говорю же вам: будут игры! И не просто игры — гладиаторов мы увидим!

— Да с чего ты взял это, Маний?

— С того. Рубрий сказал, а ему знакомый один из гвардейцев. Уж они-то должны знать.

— Вот так новость! Гладиаторов я бы посмотрел! Но что церковь скажет?

— А кто их теперь спрашивать будет!

За три часа Фульциний наслушался разного, а материала набрал на десять докладов Крассу. Между тем, время подходило к полудню — пора было двигаться на Палатин. У Пренестианских ворот уже начиналось триумфальное шествие.

Префект Рима Флавий Мессий Север ужасно переживал, что при всем желании не может организовать это шествие так, как подобало бы ему проходить. Всю прошлую ночь он не спал, отдавая кучу приказов, рассылая туда и сюда команды рабов, стараясь за всем уследить. Он знал, что времени привести город в порядок ему не хватит, но Красс и Антемий не желали и слушать об отсрочке триумфа — враг еще не был добит, не завтра, так после завтра армия уходила на север. Мессий вспоминал все, что читал о древних триумфах — Рим не видел такого со времен Диоклетиана и ему, — городскому префекту, — выпала честь возрождения древней традиции! Мессий не желал оплошать, и теперь, возглавляя процессию, придирчиво оглядывал улицы. Да, он сделал все, что мог — эх, времени бы еще побольше…

От самых Пренестианских ворот до Капитолия люди заполнили улицы, теснились, толкались, не желая упустить малейших подробностей невиданного деселе зрелища. Многие были измождены голодом и осадой, но все равно пришли, надев лучшие одежды, а кое-кто не забыл и о лавровых венках. Последний раз римлянам довелось участвовать в подобном празднике пять лет назад во время свадьбы дочери императора и Рицимера, но разве могли те торжества идти в какое-то сравнение с нынешними! Нынче Город праздновал освобождение от тягот осады, устроенной тем самым Рицимером, избавление от страха грабежа и насилия. И каким же невероятным оказалось избавление! Все уже знали, что оно пришло в образе древних героев, вернувшихся в Рим спустя пять столетий. Об этом говорили везде, многие до сих пор не могли поверить в явленное небом чудо, но вот оно! И армия победителей, несокрушимые легионы древней Республики уже входят в Город. Впереди процессии, в знак уважения к триумфатору, шли сенаторы, магистраты, высшие лица Империи. Не было здесь пожалуй лишь императора и его семьи. Все остальные, в нарядных одеждах, украшенные венками, приветствовали народ, улыбались, махали руками.

— А Папа все же не пришел, как я и предполагал, — принцепс Сената Геннадий Авиенн, не забывая кивать головой и приветливо улыбаться, обратился к идущему рядом сенатору Квинту Бассу.

— Сказал, что после вчерашнего пира немного недомогает. Но молебен в честь избавления Города от врагов обещал отслужить.

— Надеюсь, что так. Но я гляжу и сенаторы не все явились. Уж их-то на вчерашнем пиру я не заметил.

— Да, около двадцати человек сказались больными.

— Прямо эпидемия какая-то! Могли бы придти хоть из вежливости.

— Так это Анций Паулин и остальные из самых добрых христиан. Их можно понять. Паулин прямо сказал, что не желает шествовать перед язычниками.

— Тоже придумал… А я не христианин разве? Что же нам теперь, наших спасителей оскорблять только потому что они не слыхали никогда об истинной вере? Так не годится.

— Я полностью с тобою согласен… Зато посмотри как сияет Никомах! Вот уж у кого сегодня праздник, так праздник.

Аниций обернулся и украдкой взглянул на лидера сенатских язычников. «Вот так так! И это вечно мрачный Никомах, кто бы мог подумать!»

— Да здравствует Сенат! Слава! Слава! — кричала толпа…

Вслед за сенаторами и магистратами медленно двигалась гораздо более интересная людям часть шествия. Что сенаторы? Их можно хоть каждый день видеть. А вот золото, драгоценности, оружие и доспехи — на это всегда посмотреть интересно. На украшенных лентами носилках, колесницах, телегах везли военные трофеи. Здесь были полные денег амфоры, россыпи драгоценных камней, золотая и серебряная утварь. Это была добыча взятая Крассом в Сирии и лишь в малой степени — в лагере Рицимера. Утром Красс и Кассий осмотрели всё приготовленное к показу, и Красс задумчиво сказал своему квестору:

— Как странно получилось. Я собирался показать все это на своем триумфе в Риме. Так ведь и получается. Только триумф совсем не за то, на что я рассчитывал.

— И Рим совсем не тот, — добавил Кассий.

— Тот или не тот, но я надеюсь все это произведет впечатление. Пусть видят, что мы не нищие просители, и на нашей стороне не только сила мечей, но и могущество денег.

Толпа восторженно ревела, приветствуя каждую новую телегу с добром.

За трофеями следовали пленные. Взятые в битве хмурые германцы медленно шли, гремя цепями. Кто испуганно, кто с опаской, а кто и с вызовом, глядели они на толпу, сыпавшую насмешками и оскорблениями. Издеваясь над пленниками римляне давали выход страху, что натерпелись за время осады. Теперь враги, грозившие Риму, были перед ними. Униженные и скованные они брели по улицам, гадая какую судьбу готовит им победитель. В конце этой невеселой процессии шли два десятка сенаторов, схваченных в лагере Рицимера и среди них самый знатный пленник — Аниций Олибрий, которого грозный свев прочил в императоры.

Олибрий шел и думал, как же несправедлива судьба. Он, римский патриций и зять императора Валентиниана, вступает в Рим в цепях в качестве пленника будто простой германский наемник. А кто в этом виноват? До сих пор непонятно. Красс… Получается так. Старый призрак сошел со страниц исторических сочинений, чтобы разбить вдребезги все его мечты и честолюбивые планы. Ну разве это справедливо? Разве есть Бог после этого?! И непонятно кого теперь молить о прощении. Красса? Антемия? Хоть бы кто снизошел до разговора с ним. Он же не грязный варвар! Но что они собираются с ним делать? «Если удастся выпутаться — Антемий еще пожалеет об этом. У меня есть могучий союзник — Гейзерих, он про меня не забудет. О, если бы вступить в Рим во главе армии вандалов! Как бы вы все пожалели, что посмели так обращаться со мной! Я бы вас…»

Плюх! Метко брошенный кем-то комок грязи попал ему в щеку. Толпа свистела и улюлюкала.

Торжественно затрубили букцины и трубы. Их звук на миг заставил умолкнуть людское море, а в следующий момент толпа взорвалась радостным криком:

— Да здравствует Красс! Слава! Слава!

На колеснице запряженной четверкой белых коней стоял Марк Красс, император. Он был облачен в пурпурную тогу, на голове — лавровый венок. Рука его была поднята в приветственном жесте, он улыбался. Это был его первый триумф в качестве полководца. Давно он добивался подобной чести, но так и не был ее удостоен в том, прошлом мире. И вот здесь мечта его стала явью. Ему стоило больших усилий заставить себя не вертеть головой по сторонам — настолько необычен был вид нового Рима. Красс помнил кирпичный город с узкими улочками, теперь же перед ним разворачивались высокие мраморные здания и прямые широкие улицы. И улицы эти были заполнены ликующим народом, славящим его — полководца и спасителя Города.

Перед его колесницей шли шестеро ликторов. Их фасции были увиты зелеными веками лавра, начищенные до блеска топорики ослепительно сверкали на солнце. Прцессию возглавляли десять жрецов в парадных одеяниях, перед собой они гнали предназначенных для жертвоприношения быков. За колесницей императора ехали на конях легаты и прочие офицеры, а за ними длинной колонной шли легионы.

Центурионы держались прямо, шли, четко печатая шаг, отмахивая ритм своими жезлами. Солдаты, в полном вооружении, держали строй, но при этом вовсю глазели по сторонам, перебрасывались шутками, то и дело смеялись, а время от времени целые подразделения затягивали только что сочиненные песенки. Поскольку песенки эти сочинялись солдатскими же «поэтами» складу в них было мало.

— Вот едет Красс, известен он как денежный мешок, и скупит этот Рим, также, как скупил и тот! — орали целые когорты.

Слыша их песни, Красс про себя радовался, что легионеры не выдумали чего-нибудь похлеще. Кто их знает… А во время триумфа солдатам позволено все, и тут уж их дело, как изобразить своего полководца.

Миновав большой квартал Целия, процессия прошла через Дубовые ворота стены Сервия Туллия и вступила в старый Рим. Приветствуемое толпой, шествие двигалось по широкой улице, оставляя по правую руку величественные здания Эсквилина. Впереди маячило какое-то огромное строение, по мере приближения к нему, за спиной Красса росло оживление, его легаты, старались разглядеть что это такое и Красс услышал Венанция, дававшего пояснения.

— Это амфитеатр Флавиев! Его построили четыреста лет назад императоры Веспасиан и Тит.

Амфитеатр был огромен. Даже Красс, проезжая в его тени, невольно задрал голову, оценивая высоту его стен, а уж легионеры не поскупились на восторженные высказывания.

Не удержался даже невозмутимый Октавий:

— Вот это да! Представляю, какие игры тут можно проводить!

— Здесь проводятся только травли зверей, да и то редко. Бои гладиаторов давно запрещены.

— Ты шутишь, Венанций? Гладиаторские игры запрещены? Какая глупость!

— Нет, достойный Октавий, — вмешался Публий. — Он прав. Вчера я говорил с Симплицием, он утверждает то же самое. Гладиаторов нет уже семьдесят лет, это связано с восточным культом, который они здесь исповедуют. Их бог не одобряет кровопролития.

— Ну значит придется ему потерпеть. Наши-то боги ничего против не имеют…

После великолепного амфитеатра Флавиев преобразившийся Форум уже не так удивил римлян. Все здесь было красиво, величественно, но непривычно. И всюду их приветствовали громкими криками и рукоплесканиями. Под ноги солдатам падали цветы, лепестки роз и зеленые листья. Через Форум процессия проследовала к подножию Капитолия. Здесь заканчивалось торжественное шествие, и здесь же в окружении свиты ожидал Красса император Антемий.

— Ты не передумал, Красс? Сенат готов собраться в Капитолийском храме, как ты и просил. Но, уверяю тебя, в Курии нам будет удобнее и, главное, это не создаст нежелательных толков.

Триумф был окончен. Красс произнес перед гражданами речь, встреченную с большим одобрением и распустил легионеров, получивших в награду день отдыха. У Капитолия, в качестве почетной стражи, остались лишь четыре когорты из легиона Октавия. К ним присоединились императорские гвардейцы. Народ, за исключением самых любопытных, поспешно разошелся — начинались раздачи хлеба и денег от имени триумфатора. Сам триумфатор в сопровождении императора поднялся на Капитолий, где они стояли вдвоем оглядывая с высоты Город.

— Так что ты решил?

— Не вижу почему мы должны нарушать традицию. Торжественные заседания Сената всегда проходили в храме. Мне непонятно почему эта традиция позабыта, но, даже если и так, я считаю ее следует возродить.

— Дело даже не в этом собрании. Думаю, ты уже заметил, что все храмы стоят закрытыми. Молений там не совершалось уже почти сотню лет. Существует закон, запрещающий публичное отправление языческого культа и жертвоприношений. Ты же требуешь не только открыть храм, но и принести жертвы.

Красс чувствовал, что начинает терять терпение, но он сдержался.

— Что же это за закон, запрещающий веру отцов? Как мог быть принят такой закон?

— Старая вера не запрещена. Запрещено только публично отправлять культ.

— Только! Ты хочешь сказать, римляне больше не верят в отеческих богов и все как один поклоняются какому-то распятому иудею?

Антемий поморщился:

— Не оскорбляй христианскую веру. Ты просто не знаешь, о чем говоришь.

— Хорошо. Прости, если мои слова прозвучали обидно. Я не собираюсь насмехаться над вашей верой, но и не позволю притеснять веру, завещанную нам предками. Неужто все римляне отступились от нее?

— Я мог бы сказать, что да, но это будет неправдой. Полагаю, ты знаешь больше, чем хочешь показать. Не зря же Венанций столько времени находился возле тебя… Язычество еще живо, и многие римляне, в том числе и знатные, придерживаются его.

— Тогда не вижу почему бы нам не принести жертвы богам и не открыть храм.

— Поверь, Красс, сам я не вижу в этом ничего предосудительного. Я никогда не притеснял сторонников старой веры, и считаю, что она заслуживает уважения наравне с верой христианской. Больше того, на Палатине ты можешь найти уединенную рощу в которой течет никогда не пересыхающий ручей, там, говорят, волчица вскормила Ромула и Рэма, и там ты найдешь алтарь Пана, на котором и сейчас еще приносятся тайные жертвы. Мало кто знает, но этот алтарь был поставлен по моему приказу, я хотел чтобы и у хранителей отеческой веры было место, где они могли бы исполнять свой культ.

— Отчего же тогда ты не хочешь выполнить мою просьбу?

— Дело не в том, чего я хочу. Но все следует делать постепенно. Публичное жертвоприношение может вызвать возмущение христиан. Они пока не готовы принять это. Сегодня утром я имел долгий разговор с Симплицием. Ты заметил, что его не было в триумфальном шествии? Он человек неглупый, и понимал, что ты потребуешь провести жертвоприношение, поэтому, не желая своим присутствием потворствовать этому, но и не собираясь прямо мешать, он не явился. А, между тем, он имеет большое влияние на христиан. Многие, я уверен, задаются вопросом о причинах его отсутствия. Красс! Нам необходима его поддержка!

— Чего же ты хочешь? Я не могу отказаться от жертвы богам. Такова традиция… Да меня попросту легионеры не поймут!

Император вздохнул.

— Я предполагал, что так и будет. И заранее обсудил этот вопрос с Папой. Он дает свое согласие, неофициальное конечно… Проще говоря, он закроет глаза. Но у него есть одно условие.

— Не понимаю, почему ты должен согласовывать свои решения с понтификом. И уж те более, почему я должен это делать… Но пусть так. Чего он хочет?

— Не так много. Рассказать легионерам о христианской вере. Позволить им посещать моления. И отправить в поход с армией несколько священников.

Красс задумался.

— И это всё?

— Всё.

— Не вижу препятствий. Но я не могу обещать, что легионеры станут слушать его проповедников. И, боюсь, от насмешек их защитить не смогу.

— Этого и не требуется! Их дело как вести проповедь и дело легионеров, слушать ее или нет. Нас с тобой это не касается. Но поддержка Папы была бы для нас очень важна.

— Тогда я согласен.

— Раз так, мне остается только отдать приказ открыть храм и начинать жертвоприношение. Большинство сенаторов поймут, но за некоторых я не ручаюсь… — он неожиданно рассмеялся. — Зато Никомах будет в восторге!

— А кто это?

— О! Ты еще услышишь о нем. Это я тебе обещаю!

Рассаживаясь на скамьях в Капитолийском храме, сенаторы все еще находились под впечатлением зрелища жертвоприношения. В зале стоял гул голосов, государственные мужи возбужденно обсуждали увиденное. Впервые за много лет на Форуме лилась кровь жертвенных животных, и облаченные в белые одеяния авгуры возносили молитвы в честь Юпитера, Марса и Квирина. Судя по разговорам, увиденное понравилось далеко не всем, однако едва император встал со своего места и поднял руку, в зале установилась тишина.

Речь Антемия открывала торжественное заседание Сената. Он говорил о чуде, доказывающем могущество Бога, об избавлении Рима от страшной опасности и необходимости сплотится всем, — и христианам и сторонникам старой веры, — перед лицом новой угрозы идущей с севера. Император умел говорить, и речь была хороша, но Красс не мог сосредоточиться на его словах, настолько удивил его вид храма.

В прошлом Красс не раз бывал в храме Юпитера на Капитолии. Разумеется, он не ожидал увидеть залу Сената в прежнем убранстве, но нынешний ее вид наводил на невеселые мысли. Храм давно не посещался никем, следы царившего здесь запустения были повсюду, хотя кто-то изрядно потрудился, стараясь их скрыть или хотя бы сгладить. Богатая некогда роспись стен осыпалась во многих местах, и сейчас уже трудно было угадать, что там некогда было изображено. Там и тут блуждавший по стенам взгляд натыкался на выщерблины, трещины и попросту дыры. Крассу казалось, что он буквально видит как оттуда выковыривали золотую отделку и драгоценные камни. Сейчас уже трудно было представить, каким был это храм в ту пору, когда солнечный свет играл на его лепных узорах, заставляя оживать чудесные фрески. Символ величия Рима — вот чем всегда был Капитолийский храм, на его отделку и украшение никогда не жалели средств, и такой его вид заставлял особенно остро почувствовать, что время славы Рима осталось далеко в прошлом.

В конце зала возвышалась статуя Юпитера, но Красс старался туда не смотреть. Совсем недавно ее отмыли, но сделали это так небрежно и в такой спешке, что грязные разводы покрывали фигуру грозного бога. «Неудивительно, что этот Рим стал таким слабым, и варвары делают с ним, что хотят», — подумал Красс. — «Как можно было довести до такого статую Юпитера Капитолийского?!». И все же, не удержавшись, он пристальнее вгляделся в эту часть зала. Неужели… Он улыбнулся — вот он, символ надежды! Боги шлют ему знак — рядом с несчастным Юпитером раскинул крылья римский орел. Солнечный луч упал на него, когда Антемий заканчивал свою речь. Как уцелел здесь серебряный орел? Как обошли его стороной пять веков войн, грабежей и невзгод? Все также грозно сжимал он когти, все таким же суровым был его взгляд. Он словно бросал вызов всем, кто покушался на величие Рима, всем тем, кто довел древний храм до столь жалкого состояния. И это было подлинным чудом богов. Красс тотчас же поклялся себе сделать все возможное, чтобы храм Капитолия вновь засиял своей истинной красотой.

Между тем, император завершил свою речь и со своего места поднялся принцепс Сената.

— Славный Август, доблестный Красс и вы, отцы Отечества! Свою речь я хочу начать…

Двери храма с грохотом распахнулись. Сенаторы разом повернулись ко входу. В зал буквально ворвался плотный скуластый человек в темной накидке. Не обращая внимания на возмущенные голоса, он быстрым шагом проследовал к возвышению в центре зала. За ним не столь решительно следовали четверо сенаторов.

— Что ты себе позволяешь, Паулин?

— Что я себе позволяю? Такой же вопрос я хотел бы задать тебе, Аниций, и всем вам, отцы Отечества! Оглядитесь вокруг! Вы собрались в этом нечестивом месте, я знал об этом и потому не собирался приходить в Сенат, идущий на поводу у язычников. Но что я услышал? На Форуме было проведено мерзкое действо. И никто из сенаторов не воспрепятствовал этому! Забыли вы разве о законе, что запрещает кровавые языческие обычаи? А ты, Август! Как мог ты позволить попрать законность и Веру?!

Принцепс сената растерянно переводил взгляд с Паулина на императора, но Антемий не вмешивался. Однако же со скамьи в первом ряду вскочил один из сенаторов.

— Замолчи, Паулин! Как смеешь ты оскорблять Сенат?!

— А, Никомах! Кто же еще мог бы мне возразить? Не в Сенате я нахожусь, но в грязном вертепе! Ты, негодяй, стоишь за всем этим? Всем известно, как ты поносишь христианскую веру на тайных сходках! А в доме своем ты держишь идолов, и славишь своего нечестивого прадеда, что вместе с узурпатором Евгением поднял мятеж против законной власти, пытаясь ввергнуть Рим обратно во мрак язычества. Твой предок ставил золотого кумира в Альпийских проходах, грозил небесными карами самому Императору, и что же с ним сталось? Вам мало того урока, отцы Отечества?! Вспомните какие кары обрушились на отвернувшийся от истинной веры Рим сто лет назад по вине предка того, кто находится среди вас. Отриньте заблуждения! Покиньте это проклятое место и следуйте за мной!

Сенаторы перешептывались, но молчали. Один лишь Никомах набрал в грудь воздуха, собираясь говорить, но его опередил император.

— Довольно, Паулин. Приказываю тебе покинуть Сенат!

— Приказываешь мне? Да есть ли у тебя право приказывать после того, что ты совершил сегодня? Вели своим прислужникам схватить меня, вели пытать, если хочешь — я с радостью приму мученический венец, ради торжества моей веры!

— Ну я тебя сейчас проучу, невежа! — Никомах нагнув голову двинулся к центру зала, за ним последовали несколько молодых сенаторов.

— Я сказал, довольно! — Антемий встал со своего места. — Сенат Рима! Будем ли мы терпеть среди нас подобное неуважение и попрание сенатских норм?

Он обвел скамьи сенаторов пристальным взглядом.

— Нет! Пусть убирается! Гнать его! — раздавались крики. Никомах, сложив на груди руки, насмешливо глядел на своего оппонента. Тот хотел было еще что-то сказать, но махнув рукой, бросил только:

— Я ухожу, но не потому, что меня гонять, а лишь из нежелания находится в этом гнезде отступников.

Прежде чем гордо двинутся к выходу он посмотрел прямо на Красса:

— Ты еще раскаешься в своем заблуждении, язычник!

Красс только пожал плечами, все произошедшее его позабавило. «В наши дни в Сенате бывало и повеселее», — подумал он.

Амфитетр Флавиев был полон народа. Ждали начала Игр. И не какой-нибудь жалкой травли зверей, что изредка здесь устраивались, но настоящих гладиаторских боев, которых Рим не видел уже около сотни лет. Пятьдесят тысяч человек заполнили скамьи амфитеатра, значительную часть из них составляли легионеры Красса, успевшие уже погулять в тавернах, оставив там немалую часть своего жалования. Много было и римских граждан, жаждавших посмотреть на невиданное зрелище. Мест всем желающим не хватило, и разочарованные неудачники толпились у входов, в надежде хоть как-нибудь прорваться внутрь. Среди скамей сновали расторопные торговцы, предлагая еду и прохладительные напитки. Всюду слышались разговоры, сливаясь в один неумолчные гул огромной толпы.

Лучшие места заполняли сенаторы, чиновники и офицеры, здесь же сидели Красс и Антемий, благосклонно улыбаясь доносившимся сюда восторженным возгласам римлян, до крайности довольных щедрыми раздачами хлеба и денег, а теперь предвкушавших невиданное зрелище. Торжественное заседание Сената прошло без происшествий, если не считать скандального появления Пулина. Сенаторы единогласно вынесли благодарность спасителям Рима, присвоили Крассу звание «Отца Отечества» и утвердили его назначение Военным Магистром. Кроме того, они провозгласили Гундобада врагом Рима, лишив его звания Военного Магистра Галлии. Под конец Красс несколько подустал от их славословий и был рад, когда заседание окончилось и все они направились в амфитеатр. Сидя в своей ложе, Красс время от времени поглядывал на места, где сидели Публий и Алипия — дочь Антемия, недавно ставшая вдовой Рицимера. «Хорошая девушка», — думал он. «Красива, умна — чего еще надо? Они составят прекрасную пару, не понимаю Публия…». Он еще раз вспомнил их разговор. Едва они заняли места в императорской ложе, Красс подозвал к себе сына.

— Я хочу чтобы ты присмотрелся к Алипии. Если император будет не против, ваш брак укрепит нашу связь с Антемием.

— Но отец! Ты забываешь, что я женат. А как же Корнелия?

— Ты смеешься? Вас разделяют пять сотен лет. Можешь считать, что ты свободен. Я бы сказал, сами боги захотели вас развести.

— Но я так не могу. Я люблю Корнелию и переживаю разлуку с ней. Неужели ты не понимаешь меня?

— Что значат твои чувства в сравнении с благом Рима? А для блага Рима этот брак необходим.

— Но зачем?

— Довольно, Публий! Такова воля твоего отца и ты ее выполнишь! Мы еще вернемся к этому разговору, а пока иди к твоей будущей жене и постарайся ей понравиться.

— Хорошо, отец.

Красса обрадовало, что Антемий также отвел своей дочери место рядом с его сыном, хотя ни о чем таком они с императором еще не разговаривали. Возможно, он и сам подумал о выгодах подобного брака. Вот только молодые что-то не рады. «Эх, Публий, Публий, ну разве можно так вот молча сидеть рядом с такой девушкой? Дурак ты. Впрочем, это неважно. Если удастся договориться с Антемием, этот брак — дело решенное. Посмотрим лучше, что за зрелище приготовил нам Вер».

Этот бывший рудиарий, а ныне торговец, волею богов оказался в тот памятный день в войске Красса и, едва услышав о намечающихся Играх, добился встречи с проконсулом, заверяя, что никто лучше него не сможет организовать бои. Конечно, за свои услуги он запросил немалую цену — посмотрим, оправдает ли он ожидания. Пора бы и начинать, публика ждет…

В ожидании начала Игр, Венанций в десятый раз пересказывал окружившим его друзьям историю своей встречи с Крассом и то, как он, выполняя его поручение, героически прорвался в Рим сквозь кольцо солдат Рицимера. Патрицианская молодежь слушала его с горящими глазами, сжимая кулаки и не забывая исправно прихлебывать вино.

— Клянусь карой небесной, ты счастливчик, Деций! — говорил Гай Азилий. — Так ты теперь военный трибун в легионах Красса?

— О том я вам и толкую. Завтра мы выступаем в поход на Гундобада. Варвары, что все еще топчут Италию, разбегутся едва увидев значки легионов. А там — Галлия, за ней — Испания, римский орел вновь развернет крылья над миром, друзья!

— Да, это великое чудо, — задумчиво сказал Цецина. — Но ты чересчур увлекаешься, Деций. Положим, Гундобада изгнать из Италии будет нетрудно. Но Эврих очень силен. Мой дядя, что ныне живет в Арелате, рассказывал как многочисленны и сильны в бою готы. И не забывайте — ведь всего год назад наша армия была ими разбита, тогда же погиб Антемиол, император до сих пор оплакивает сына…

— О чем ты толкуешь? Тогда в Галлию вошли германские наемники, что они там могли навоевать? Теперь же готам предстоит встретиться с римскими легионами. Посмотрим, как это понравится Эвриху!

— А, вот ты где Деций!

Они так увлеклись беседой, что не заметили как к ним подошел одышливый старик в сенаторском одеянии в сопровождении молодого патриция. Венанций тут же встал и слегка склонил голову.

— Вернулся в Рим и даже не навестил отца. Как же это ты так?

— Но у меня было много дел, я собирался…

— Собирался. Вот так всегда, молодежь совсем не уважает родителей. Только твой брат и остается мне надежной опорой. Ну раз уж я тебя отыскал, не уделишь ли ты мне немного времени?

— Конечно, отец.

Они отошли немного в сторону. Венанций едва успел поприветствовать брата, как отец заговорил с ним недовольным тоном:

— Правда ли то, что я узнал сегодня? Ты собираешься в поход с армией? Да еще получил какое-то звание в легионах Красса?

— Правда.

— И я узнаю это от посторонних людей! Но как же твоя служба при императоре?

— Я остаюсь его представителем в армии Красса. Он ведь стал теперь…

— Знаю. Я был в Сенате. Его назначили военным магистром. И все же зачем тебе военная карьера? Подобает ли это молодому человеку? Ты вот-вот уже должен был стать сенатором, а там перед тобой открываются блестящие перспективы, ты мог бы стать консулом, а со временем и префектом Италии, повторив мой путь, скажу тебе, не самый плохой!

— Я знаю отец. Тебя уважают в Сенате и все признают твои заслуги перед Римом и императором. Но нас ждет война, и место мое в легионах. Ты разве не знаешь — римская армия возродилась, восстав из мглы веков! Так какой же римлянин…

— Оставь эти речи! Война — дело варваров, дело же римлянина — государственная служба. Ты напоминаешь мне своего дядю. Он также бросил Рим ради того, чтобы нести слово Божье варварам на далеких границах. Но он хоть в битвы не рвался.

— Я не согласен с тобой. Судьба Рима решится на поле сражения, могут ли чиновники отстоять Рим в бою? А если нет — какова им цена?

Слыша такие речи, старый сенатор только покачал головой:

— Такие речи пристали неразумному ребенку, но не сыну Цецины Деция Базилия. Делай как знаешь, я подожду когда ты одумаешься. Мне пора в ложу, но я надеюсь еще увидеться с тобой до твоего отъезда из Рима.

— Конечно, отец.

Деций Базилий медленно двинулся вдоль скамей, но его спутник слегка задержался.

— Рад видеть тебя брат!

— Я тоже, Маворций!

— Отца ты не слушай, он поворчит и забудет. Я же желаю тебе удачи! Верю, что ты прославишь наш род! И вот еще что… Ты уже слышал, что Паулин устроил в Сенате? Так вот, после этого он встречался с Симплицием, вышел от него злющий-презлющий и немедленно отбыл из Рима. Куда — неизвестно.

— Интересно, что он задумал… Спасибо, брат. Обещаю, мы еще увидимся, даже если армия выступит завтра.

Маворций бросился вслед за отцом, и вовремя — десятки труб взревели разом, амфитеатр замер. На песок арены парными рядами выходили гладиаторы…

Вер не подвел. Зрелище, представшее глазам пятидесяти тысяч зрителей, не уступало красотой и накалом страстей лучшим временам Республики. Все пленные варвары были обвинены в измене и особым указом Антемия приговорены к смертной казни. Одновременно с этим приговоренным объявили, что желающие могут искупить свои преступления достойно сражаясь на арене амфитеатра. Выжившим в бою император торжественно обещал прощение. Желающих набралось немало, и теперь они яростно бились друг с другом за право остаться в живых.

Бывший рудиарий не пожелал никому уступить обязанности распорядителя и сам объявлял бои. Он наслаждался этой ролью, голос его то утихал, то возносился до небес, и, усиленный специальными трубами, гремел над всем амфитеатром.

— А сейчас перед вами предстанет Хунольт из племени ругов, выступающий в качестве ретиария, его оружие — трезубец и сеть. Против него выступит могучий Ортвин, вооруженный коротким мечом и щитом. Смотрите же бой ретиария и мирмилона, это вечное противостояние — трезубец против меча, ловкость против силы, смотрите и восхищайтесь!

Амфитеатр умолкает. Звучит музыка, вначале тихая, но вот гладиаторы сходятся, мелькает сеть, трезубец бьет в щит, слышны крики бойцов, и, вторя им, музыка то возносится надрывным крещендо, то вновь падает до едва слышного шелеста. Бой продолжается. Толпа неистовстствует, на трибунах повсюду заключают пари:

— Двадцать денариев на ретиария!

— Тридцать на мирмилона!

Первый бой был недолог. Ретиарию не хватает мастерства обращения с сетью, и мирмилон вонзает меч ему в сердце. Тело падает на арену. Служители тут же уволакивают его крючьями и засыпают кровавые пятна. Выживший мирмилон покидает арену под громкие крики довольных зрителей.

А Вер не дает зрителям отдыха.

— Встречайте! Доблестный Фракиец и храбрый Галл! Фракийская сикка против галльского меча! Кто из них победит? Сами боги не ведают этого! Сморите же новый бой! Галл и Фракиец — чья сталь окажется крепче!

Оба бойца достойны друг друга. Удары сыплются градом, слышен грохот железа, трещат щиты, кровь льется из ран и порезов. Они не отступают, напряжение растет. Толпа ревет — почти все стоят. Кажется, что у тысяч людей одно сердце на всех, и оно бьется там — на арене. И вот фракиец повержен. Но он еще жив, лицо его обращено к зрителям, на нем застыла немая мольба. Шатаясь, галл подходит к нему, заносит меч…

— Фракиец достойно сражался! Судьба его в ваших руках, славные римляне! Хотите ли вы сохранить ему жизнь?

— Да! Да!

Все выбрасывают вперед руки — и большой палец поднят вверх. Раненого уносят.

Так выходят они один за другим, пара за парой. Страдания и боль, отчаяние и надежда, храбрость и трусость — все слилось в бешеном круговороте на желтом песке арены. Все пятьдесят тысяч человек, стоящих и сидящих на трибунах огромного амфитеатра, живут сейчас одной лишь ареной, ловя каждое движение бойцов. Торговцы забыты, да они и сами не помнят о своих лотках и смотрят только туда. Музыка не умолкает ни на миг, разогревая и без того накаленные до предела страсти…

По замыслу Вера, Игры завершались грандиозным сражением. Сразу сто гладиаторов, половина из которых изображают римских легионеров, остальные — варварскую армию Рицимера, выходят на арену. Долго кипит кровавая схватка, щит ударяет о щит, мелькают мечи, повсюду падают трупы. Смерть собирает обильную жатву. Что в этот миг творится на трибунах! Все взгляды прикованы к битве, большая часть болеет за «римлян», но и у варваров есть поддержка. Те, кто ставил на них, надеются до последнего — даже когда огромный германец, творивший чудеса своим длинным мечом, остается один против трех. Но опытный Вер специально отобрал в отряд «римлян» самых сильны и опытных бойцов, и он не ошибся — «римляне» побеждают к восторгу почти обезумевшей от зрелищ толпы.

Игры окончились. Зрители медленно расходились, все еще не в силах отойти от бушевавших весь вечер страстей. Повсюду бурно обсуждали сегодняшние события:

— А помнишь, как он его…

— Вот это удар! Таким быка проткнуть можно!

— Не зря я деньги поставил! Как знал…

— Ты за что голосовал? За смерть? Ну ты злодей! Он же отлично сражался!

— А знаешь, после такого мне и самому хочется на арену выйти…

И долго еще говорили они в домах и тавернах, на улицах и площадях, наперебой вспоминая самые яркие моменты Игр. Для солдат и офицеров Красса зрелище было красивым, но в общем-то довольно обычным. Многие могли вспомнить и более грандиозные Игры, поэтому они обсуждали в основном сам амфитеатр, он действительно произвел на них поистине неизгладимое впечатление. А вот остальные римляне… В них что-то неуловимо, едва заметно менялось. Держа в руках жизнь гладиаторов, упиваясь битвой и льющейся кровью, они ощутили то, что делало римлян — римлянами во все времена. Пусть и не осознавая пока, они вновь прикоснулись к древнему праву римлян судить и решать, властвуя над всеми народами мира…

Так закончился этот день. Все происшедшее, словно грандиозная жертва в честь древних богов, совершенно преобразило старый амфитеатр. Ночная мгла окутала его покинутые скамьи, тишина накрыла арену, но если бы кто-то оказался там в самый глухой ночной час, прислушавшись, возможно он смог бы различить на самом пределе слуха крики сражающихся бойцов, стоны умирающих и рев возбужденной толпы. А вглядевшись в туманные очертания императорской ложи, этот ночной наблюдатель возможно увидел бы там смутные призраки древних владык Рима: Траян и Антонин, Север и Адриан одобрительно качали головами.