Моей дорогой жене Иоанне

с глубокой благодарностью

и нежной любовью посвящаю

 

От автора

Человеческий род достиг своего высшего духовного развития в Деве Марии. Поднявшись до невиданных ангельских высот, Она превзошла их, став «честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим». Явившись Вратами Небесными, через которые в мир пришел Спаситель, Пресвятая Дева на все времена стала знаменем женского естества, освященного Божественным величием. И если Матерь Божию именуют «главизной нашего спасения», то Ее надо признать и главизной женского служения Христу и Его Церкви.

На страницах Евангелия Господь часто обращается к женщинам. И не только прощая грехи, исцеляя, но и беседуя с ними о тайнах Царствия Божия. Достойно внимания то, что впервые прямо и открыто Господь указал на Себя как Мессию, то есть Христа, именно женщине (Ин. 4, 25—26). Как и апостолы, женщины, следовавшие за Христом, именовали Его своим Учителем (Ин. 20, 16). Правда, в отличие от апостолов, которых Господь Сам избирал и призывал на служение, женщины следовали за Ним исключительно по зову сердца. Но разве зов сердца не от Бога? Это говорит лишь о том, что сердца женщин способны слышать призыв Божий, не нуждаясь в его словесном подтверждении.

Когда пришли дни испытания, Спаситель говорил апостолам: «Да не смущается сердце ваше. Веруйте в Бога и в Меня веруйте» (Ин. 14, 1). Но даже они, любящие Христа, испугались и разбежались. С Господом остались лишь те, о ком почти ничего не повествуется в Евангелии до голгофских событий. Это были тихие, скромные женщины, всюду ходившие за Христом и служившие Ему своими имениями (Лк. 8, 1—3). Теперь же, когда униженного и истерзанного пытками Христа, как преступника, вели на распятие, женщины были рядом. Среди беснующейся толпы, истошно вопящей: «Распни, распни Его!», они не дрогнули. Когда читаешь строки Евангелия, то перед мысленным взором встает трогательная картина идущих за Христом на Голгофу женщин. Растерянные и напуганные, еле сдерживая рыдания, они идут в молчаливой скорби. Почти не видя от слез дороги, поддерживая друг друга, они следуют за своим любимым Учителем, поруганным и осмеянным. Только в любви эти слабые женщины черпают свои силы и идут до конца.

Когда же пришло время и прославился Сын Человеческий, то первым благую весть о Своем воскресении Он даровал женщинам. «Радуйтесь!», — говорил Он им, повелевая идти и рассказать апостолам о Его победе над смертью. А когда апостолы не поверили, Христос явился и «упрекал их за неверие и жестокосердие, что видевшим Его воскресшего не поверили» (Мк. 16, 14).

В подвиге жен-мироносиц раскрылась вся высота женского служения Богу и миру. Их жизнь, по словам священномученика митрополита Серафима (Чичагова), «многопоучительна и теперь для современных христианок». Подражание мироносицам в жертвенной любви и на миссионерском поприще находило себе место на протяжении всей двухтысячелетней истории христианской Церкви. Трудно переоценить роль женщины в сохранении православной веры и в нашем Отечестве. Я бы даже дерзнул сказать, что именно женщины в годы безбожных лихолетий и сохранили эту веру. О чем хорошо сказано в замечательном стихотворении моего любимого поэта Александра Солодовникова:

Мужчины больше философствуют

И сомневаются с Фомою,

А мироносицы безмолвствуют,

Стопы Христа кропя слезою.

Мужи напуганы солдатами,

Скрываются от ярой злобы,

А жены смело с ароматами

Чуть свет торопятся ко гробу.

Людские мудрецы великие

В атомный ад ведут народы,

А белые платочки тихие

Собой скрепляют церкви своды.

Многие часы, дни и месяцы я провел в размышлении о женах-мироносицах. Вчитывался в евангельские строки и в те скупые сведения, что оставило нам Церковное Предание. Пытался представить себе, как они жили, мыслили и действовали в разных жизненных обстоятельствах. И хотя я писал свою книгу с глубоким убеждением, что все так и должно было быть, однако прошу читателя помнить, что перед ним прежде всего художественная проза, где исторические факты переплетены с домыслами и предположениями автора.

Единственное, где я не позволял себе домысливать что-либо от себя, так это описание евангельских событий. В этом мое повествование неукоснительно придерживается духа и буквы Священного Писания, а также святоотеческого толкования Евангелия.

 

Глава 1

Последние лучи заката еще окрашивали бледно-багряным светом пушистые облака, сонно застывшие над водной гладью Галилейского моря. Рыбаки, весело подтрунивая друг над другом и привычными движениями укладывая сети в лодки, готовились к ночному лову.

— Что-то не видно Зеведея, — сказал один из рыбаков, кивая в сторону трех лодок, сиротливо покачивавшихся на привязи у берега.

— У него сегодня другой улов, — засмеялся второй рыбак, — в его сети угодила прекрасная девица из Назарета.

— Да, сегодня ему не до лова, — добавил третий, — он женится.

Под равномерные взмахи весел лодки быстро удалялись от берега. В вечерних сумерках заката рыбаки еще какое-то время видели силуэты своего родного города Капернаума, но вскоре пропали и эти очертания, погрузившись в ночную тьму.

Капернаум спал, когда его улицы неожиданно огласились веселым барабанным боем и мелодичными звуками флейты. Никто из жителей не обижался на этот, казалось, неурочный шум. Начинается среда, а значит, день свадьбы. Наоборот, люди стали выходить из домов, чтобы поглядеть на праздничное шествие, медленно продвигающееся по улице в освещении десятка факелов. Невеста, с головы до ног укутанная в широкое развевающееся покрывало, шла в окружении своих подруг. Под музыку, песни и пляски ее вели к жениху на обручение. Голову невесты украшал венок из белых цветов, да и все покрывало тоже было усыпано цветами. Взявшись за руки и образуя вокруг невесты живое кольцо, подруги пели:

«На ложе моем ночью я искала того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала его и не нашла его».

К обручению вели старшую дочь Иосифа, плотника из Назарета, Саломию. Девушка рослая, стройная, отличавшаяся бойким и веселым нравом, она шла, опустив голову, притихшая и оробевшая. В эти минуты Саломия даже немного завидовала беспечной веселости подруг, непринужденно певших:

«Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: если вы встретите возлюбленного моего, что скажете вы ему? Что я изнемогаю от любви.

— Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных, прекраснейшая из женщин? Чем возлюбленный твой лучше других, что ты заклинаешь нас?

— Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других: голова его — чистое золото; кудри его волнистые, черные, как ворон; глаза его — как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве; щеки его — цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его — лилии, источают текучую мирру…».

Саломия невольно прислушалась. Эти слова она знала наизусть и не раз певала на свадьбах. Но теперь, когда дело коснулось ее самой, песня вдруг обрела совсем новое значение. Саломия до сих пор не видела своего жениха, и слова песни заставили ее еще раз задаться вопросом: «Какой он, мой будущий муж?» В Капернаум договариваться о помолвке и свадьбе вместе с отцом ездил Иаков, брат Саломии. Но разве от него, всегда такого молчаливого и серьезного юноши, можно добиться какого-нибудь вразумительного ответа? На расспросы сестры о женихе он отвечал односложно: «Обычный человек, как и все». А когда она все же попыталась выяснить у Иакова, красив ли ее жених, брат удивленно поднял на нее глаза: «Разве я девушка, чтобы видеть красоту мужчин?»

Какую девушку не волнует ее судьба в супружестве?! Но выбор своего отца Саломия восприняла как волю Божию. Теперь, покорная родительскому благословению, она шла навстречу своей судьбе с трепетным замиранием сердца.

Вслед за невестой шли ее братья, отец и родственники. Иосифа, мужа, славного своим благочестием и добротою души, знали далеко за пределами его родного города. Сейчас он пребывал в глубокой задумчивости. Его жена Саломия умерла, когда дочери, названной в честь матери, едва минуло девять лет. Ему самому шел уже шестой десяток и о женитьбе после смерти любимой жены он не помышлял. Все домашнее хозяйство, а заодно и забота о младших братьях лежала на плечах Саломии. Справлялась она с хозяйством неплохо. Но когда Саломии минул тринадцатый год, Иосиф стал подбирать ей жениха. Как ни грустно было расставаться с дочерью, заменившей своим братьям мать, но нехорошо девушку, пришедшую в возраст невесты, задерживать в доме. Тем более такая красавица, как Саломия, недостатка в женихах не имела. Да и второй его дочери, Марии, уже минуло одиннадцать и в хозяйских делах она справлялась не хуже своей сестры. Пройдет два-три года, надо будет и о ее судьбе думать. Вместе с сыновьями в доме Иосифа воспитывался его младший брат Клеопа, рожденный второй женой отца, на которой тот женился уже в преклонном возрасте, после того как овдовел. Клеопа был ровесником старшего сына Иосифа, пятнадцатилетнего Иакова. Обучив обоих мальчиков своему ремеслу, стареющий Иосиф брал неплохие подряды на строительство, что позволяло содержать семью в достатке. Иосиф не мог не заметить, что между Клеопой и его дочерью Марией установились особые дружеские чувства. Вот и подумалось ему: «А не поженить ли мне через пару лет этих молодых людей? Решились бы многие затруднения. И хозяйка при доме, и незаменимый в делах строительства Клеопа рядом».

Между тем в доме Зеведея заслышали приближение свадебной процессии и вышли навстречу невесте. Зеведей, облаченный в лучшие, праздничные одежды, шел в окружении своих молодых друзей. Возле дома была сооружена хупа, напоминающая собой полотняную арку украшенную цветами. Жениха провели мимо хупы навстречу невесте. «Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его», — пели девушки, подводя к нему Саломию. Зеведей впервые видел свою невесту и теперь, глядя на вспыхнувшее румянцем красивое лицо Саломии, сам разволновался, так что не сразу вспомнил ритуальные слова, с которыми должен был обратиться к невесте перед обрядом обручения. Наконец он овладел собой и, разжав кулак, протянул на ладони три серебряные монеты. Прерывающимся от волнения голосом он произнес:

— Саломия, будь мне женой, по закону Моисея и народа Израильского.

Саломия еще больше зарделась и, не поднимая взор на жениха, молча взяла с его вспотевшей ладони влажные монеты, что означало ее согласие на вступление в брак. Жених облегченно вздохнул, как будто бы проделал тяжелую работу. Саломия невольно при вздохе жениха слегка улыбнулась и покосилась на него исподлобья. Зеведей нахмурился.

Друзья повели жениха к хупе. Когда ставили его под символический шатер, они произнесли:

— Да будет благословен каждый приходящий сюда!

Следом под хупу подруги подвели Саломию с такими же пожеланиями и стали обводить ее вокруг жениха с пением: «Приди, возлюбленный мой, выйдем в поле, побудем в селах; поутру пойдем в виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза, раскрылись ли почки, расцвели ли гранатовые яблони; там я окажу ласки мои тебе». Обведя невесту в третий раз вокруг Зеведея, девушки поставили Саломию по правую сторону от него и надели на голову невесты толстое покрывало. Все повернулись лицом к востоку. К ним подошел начальник синагоги, седовласый старец Самуил. Зеведей, как и полагается, взял свою нареченную за руки. Девичьи руки трепетали в его жестких больших ладонях. Зеведей почувствовал этот трепет и легонько сжал их. На него глянули благодарные глаза Саломии.

Старцу Самуилу в руки подали чашу с вином. Он строгим взглядом из-под лохматых седых бровей обвел жениха и невесту и чуть надтреснутым голосом торжественно произнес:

— Пусть имя Господа будет благословенно отныне и вовеки! Да ведет Он нас по путям праведности и услышит благословение сынов Моисея, сынов Аарона! Благословен Бог Израилев, создавший плод виноградной лозы.

При этих словах Самуил дал новобрачным испить вина из чаши.

Стали читать брачный договор. В нем исчислялось имущество Зеведеея. Дом в Капернауме и еще один дом в Иерусалиме, три лодки, несколько рыбачьих сетей. В этом же договоре перечислялось приданое невесты. Затем было еще семь чаш с благословениями и пожеланиями родственников. Саломия уже не вникала в смысл произносимых слов, и все дальнейшие обряды проходили для нее словно во сне. Она даже не сразу сообразила, что они с Зеведеем уже сидят в комнате совершенно одни. Сюда их завели по древнему обычаю, на несколько минут, чтобы засвидетельствовать их единение как законных супругов. Они сидели молча, не поднимая глаз. Нарушил молчание Зеведей:

— Когда ты родишь мне сыновей, — сказал он, — я научу их ловить рыбу, — он немного помолчал и добавил: — Они будут хорошими рыбаками и в доме нашем всегда будет достаток.

Саломии тоже захотелось что-нибудь сказать, но в это время в комнату ватагой влетела молодежь и повлекла новобрачных к праздничному столу. Шумные свадебные застолья продолжались, как и полагается в хороших домах, все семь дней. А на восьмой день лодки Зеведея уже были далеко от берега Генисаретского озера. Молодая хозяйка осталась дома дожидаться мужа.

 

Глава 2

Блаженное состояние между бодрствованием и дремотою, предваряющее сон, замедлило течение беспокойных мыслей Ирода. Оно сделало их вязкими, тягучими, готовыми вот-вот застыть в бесформенной массе чего-то уже неопределенного и неволнующего, безразличного. Царь облегченно вздохнул и прикрыл глаза. Но в следующее мгновение неясная тревога острой иглой вонзилась в сердце, и сон отлетел, как вспугнутая птица. Из груди Ирода вырвался стон, скорее похожий на рычание раненого зверя, в котором одновременно выражалось чувство отчаяния и досады. Какое-то время царь ворочался на своем ложе, словно от перемены положения тела душа могла обрести покой. Но осознав бесплодность этой попытки, улегся на спину и застыл, дав своим тяжелым думам свободное течение. И было от чего.

При императоре Августе, мудром администраторе и расчетливом политике, Ирод наконец-то достиг вершин славы и власти в Иудее. Это все далось ему нелегко. Более тридцати лет царь, не жалея своих сил, трудился над упрочнением престола и обустройством государства. Воевал, возводил крепости и строил порты. Подавлял выступления недовольных. В угоду религиозному рвению иудеев перестроил храм в Иерусалиме и все равно не добился их любви. Зато сумел угодить Риму. Строил ипподромы и театры, проявлял искусство дипломатии и щедрость к городам Римской империи. И пусть в Риме ему так до конца и не доверяют, зато уважают и ценят как своего верного сателлита. «А что до любви иудеев, — с досадой размышлял Ирод, — так им Сам Бог не сможет угодить. Пусть не любят, зато боятся». Теперь бы на старости лет жить и радоваться этой жизни. Но словно нож в спину — заговор в собственной семье. И от кого? От сыновей. От любимых сыновей, рожденных от Мариамны из рода Хасмонейской царской династии. Восстают на родного отца те, кому он намеревался передать царство. Ирод вновь глухо застонал и заскрежетал зубами. «О! Если подтвердится, что это письмо о заговоре не подлог, клянусь престолом Яхве, им не жить. Уничтожу, как диких зверей, а прах развею по ветру».

Распаляемый такими думами, царь привстал и сел на постели. Какое-то время он не мог успокоиться, словно с кем-то разговаривая и споря, размахивал руками. Наконец стал успокаиваться, и тут у него возникла мысль, от которой его прошиб холодный пот: «А что, если задуманное они совершат сейчас? Быть может, убийцы рядом?» Ирод в тревоге посмотрел на тяжелый занавес, отделяющий его покои от помещения, где размещался отряд телохранителей. «Нет, — успокоил он себя, — там верный Башар, идумеянин, ненавидящий иудеев. Его же первого заговорщики повесят, как своего ненавистного врага. Нет, Башар не выдаст». От пережитого волнения Ирод почувствовал, что у него пересохло в горле. Он протянул руку к стоящему рядом кувшину с греческим вином. Поднес горлышко сосуда к губам и, запрокинув голову, стал пить, блаженно ощущая терпкий вкус и ароматно-пахучую свежесть виноградной лозы. Струйки вина потекли по бороде Ирода, капая на тунику, отчего на груди расплылось большое красное пятно. Напившись, Ирод отставил амфору и прислушался к своим ощущениям. Вино, приятно согревая внутренности, приносило успокоение. Повздыхав, царь прилег на своем ложе, и дремотное состояние вновь охватило его.

Едва заметный шорох заставил Ирода вздрогнуть. Он оглянулся и увидел, как тяжелая виссонная портьера, отделявшая его спальню от комнаты с личной охраной, вначале заколыхалась, а затем стала медленно отодвигаться. На царя напал страх. Почему-то он уже знал, кто сейчас войдет в спальню. Предчувствие его не обмануло. В спальню вошел его сын Александр. «О хитрец, — подумал Ирод, — кого же он хочет обмануть? Ведь я знаю, у него под плащом спрятан меч». Царь с нарастающим волнением наблюдал за приближением сына и лихорадочно соображал, что предпринять. Он уже хотел незаметно встать с постели и спрятаться. Но не тут-то было. Его тело словно налилось свинцовой тяжестью. Он не мог даже пошевелиться. И тогда царь подумал, что Александр не знает, что он видит его. А если бы знал, что отец не спит, то не посмел бы поднять на него руку. Ирод сделал усилие, чтобы заговорить, и, холодея от страха, понял, что не может произнести ни одного слова. В это время вновь стала отодвигаться завеса, и у Ирода проснулась надежда: может быть, это верный Башар идет на помощь. Но вместо телохранителя вошел крадущейся походкой его второй сын, Аристобул. «Нет, — с отчаянием подумал Ирод, — помощи от него не дождешься, он же в заговоре с братом». Александр между тем приблизился к ложу, оглянулся, вынул из-под плаща короткий меч и занес его над грудью отца. Ирода охватил такой неимоверный ужас, что он отчетливо, до физической боли ощутил, как лезвие меча пробивает его грудную клетку. Как оно разрывает его внутренности. Царь дико закричал. Он не переставал кричать и тогда, когда понял, что это был только сон. Кричал, видя, как по спальне мечется перепуганный евнух Панкратий. Кричал и тогда, когда в спальню вбежала с горящими факелами дворцовая стража. Кричал и не мог остановиться.

 

Глава 3

Когда дикий, нечеловеческий крик гулко разнесся по мраморным анфиладам царского дворца и достиг женской половины, Иродиада вздрогнула и открыла глаза.

— Огня! — Иродиада старалась придать своему голосу властность, но голос дрожал и получился лишь жалобный вскрик юной отроковицы. Служанка, соскочив с постели, тут же стала высекать кресалом огонь. С зажженным светильником она вбежала в спальню Иродиады.

— Госпожа, не бойтесь, я здесь. Вам ничего не угрожает, это в другой половине дворца.

— Я и не боюсь, — досадуя на свою слабость, раздраженно ответила девочка, — я и сама прекрасно все слышу. Мне просто хочется, чтобы было светло.

— Хорошо, госпожа, пусть будет светло, — тут же с готовностью откликнулась служанка и зажгла второй светильник на медном канделябре, укрепленном в стене рядом с ложем Иродиады.

Колеблющийся свет пламени бросал свои блики на встревоженное лицо Иродиады. Несмотря на уверения, она все же боялась. И боялась мучительно. Иродиада знала: это кричит ее дед. Такое в последнее время с царем происходит все чаще и чаще. Мать рассказывала Иродиаде, что на деда среди ночи вдруг находит исступление, когда его расстроенному воображению предстают видения и начинают неистово терзать душу царя. И тогда он кричит. Он зовет свою любимую жену Мариамну, казненную им много лет назад. Он умоляет, проклинает, обещает наказать наветчиков. Но кого казнить? Царь уже казнил всех, кто по его же распоряжению судил Мариамну. Иродиада все это знала и, именно потому что знала, боялась. Девочке казалось, что ее, так похожую на свою родную бабку, схватят и поведут на казнь. Казнят, потому что похожа. Потому что она дочь Аристобула, рожденного Мариамной от Ирода и в ее жилах тоже течет благородная кровь царственного дома Хасмонеев. Это ощущение представительницы Хасмонейской династии, вселявшее в Иродиаду надменную гордость за свое происхождение, в то же самое время порождало в ней великий страх.

Привстав с постели, отроковица чутко прислушивалась к крикам и беготне слуг. Но вот наконец во дворце воцарилась тишина, и девочка облегченно вздохнула. Ей показалось, что в спальне нестерпимо душно, то ли от коптившего светильника, то ли от прошедшего жаркого дня. Иродиада встала со своего ложа. Как была в длинной полотняной ночной тунике, так в ней и вышла на открытую балюстраду, соединяющую галереей несколько спален женской части дворца. Вышла — и замерла от охватившего ее восторга. Прямо перед ней расстилался освещенный редкими огнями Иерусалим, выступая из ночного мрака неясными силуэтами зданий и башен. Но девочка смотрела не на город. Задрав голову, она завороженно глядела в небо. Громадный, черный с голубым отливом шатер, унизанный яркими звездами, распростерся над головой. Иродиаде вдруг представилось, что в эту ночь все принадлежит только ей одной: и это небо, и эти звезды, таинственно мерцающие во тьме, и весь город, расстилающийся перед ней. Она смотрела на звезды и мечтала, что они могут заговорить и открыть ей очень важную тайну. Тайну, которая поможет ей покорить весь мир. Особенно взгляд притягивала одна звезда, горевшая ярче других и напоминавшая крупный драгоценный камень в царской диадеме деда. Невдалеке от этой звезды она заметила другую, небольшую желтую звездочку, похожую по цвету на топаз. «А может, это и есть драгоценные самоцветы? — мечтательно думала девочка. — Что если бы они сейчас посыпались сюда? Я бы стала самой богатой на всем свете. Богаче, чем когда-то была египетская царица Клеопатра, перед которой преклонялись даже цари. А ведь придет время, и я буду царствовать» — от этой мысли у Иродиады все похолодело в груди в каком-то сладостно-истомном восторге, и она испуганно оглянулась, опасаясь, как бы кто не подслушал ее мысли. Но кругом царила прохладная тишина ночи, нарушаемая только стрекотанием цикад. Ей вдруг припомнился душераздирающий крик деда. «Этот крик словно возвещает о наступающей беде. Так он еще никогда не кричал», — подумала отроковица, и ее сердце сжалось в тревожном предчувствии. Иродиада поглядела еще раз на звездное небо, но без прежнего чувства восторга. Мир, окружавший девочку, теперь казался чужим и враждебным, а мерцающие звезды — холодными и равнодушными.

Иродиада возвращалась в свою спальню, когда услышала плач и горькие стенания, раздающиеся из покоев матери. Девочка тут же бросилась в ее покои и застала картину, поразившую своей неправдоподобностью. Береника, мать Иродиады, и Глафира, жена ее дяди Александра, стояли, обнявшись, и горько рыдали. Увиденное не укладывалось в голове девочки. Вражда между двумя снохами Ирода настолько укоренилась в сознании окружающих, что Иродиада, увидев их в таком положении, остановилась в растерянности на пороге. Мать, заметив присутствие дочери, простонала сквозь слезы:

— Плачь, дочь моя, плачь. Настали наши черные дни. Твой отец и дядя в темнице. Их хотят казнить как заговорщиков, покушавшихся на жизнь царя.

Иродиада заплакала от жалости к отцу и от страха, охватившего ее душу. Младший братик Иродиады, пятилетний Агриппа, до этого смотревший с недоумением на мать и тетку, увидев плачущую сестренку, тоже разревелся и бросился к ней, словно ища защиты и успокоения. Иродиада перестала плакать и стала гладить братика по головке, утешая ласковыми словами. Но малыш, почувствовав к себе внимание, заревел еще громче. И тут Иродиаде пришла в голову ужасная мысль: «А что если вслед за отцом возьмут и его, маленького наследника Агриппу, и тоже казнят». Тревога Иродиады от этих мыслей все более и более возрастала. Она с беспокойством оглянулась кругом, лихорадочно размышляя: что же можно предпринять? Наконец, приняв решение, нагнулась к братику и шепнула ему на ухо:

— Агриппа, давай играть в прятки. Спрячемся, чтобы нас никто не нашел.

У ребенка сразу прекратились слезы. Он озорно глянул на сестренку и кивнул головой в знак согласия.

— Пойдем за мной, я знаю, где можно спрятаться, — с этими словами Иродиада повела Агриппу за руку из комнаты.

Они стали осторожно спускаться по лестнице на первый этаж дворца. Когда уже шли по слабо освещенному коридору, услышали бряцание оружия и увидели двигавшихся им навстречу стражников. Иродида с малышом метнулась в первый попавшийся проход и помчалась что было силы. Агриппа, которого она тянула за руку, не поспевая за ней, упал. Тут же раздался его обиженный рев. Иродиада зажала ему рот рукой: «Тише, Агриппа, я тебя умоляю, тише. Не плачь. Нас услышат». Малыш выпучил на нее глаза, в которых страх смешивался с обидой, и попробовал зареветь еще громче. Тогда Иродиада, не обращая внимания на его рев, подхватила брата на руки и понеслась с ним дальше. Она уже сама не сознавала, в какой части дворца находится, и, увидев темный уголок с нишей, забилась в него и прижала брата к груди. Агриппа притих и, убаюканный сестрой, уснул.

 

Глава 4

Через год после свадьбы Саломия родила Зеведею первенца. На седьмой день, исполняя обряд обрезания, сына назвали в честь деда — Иаковом. Маленький Иаков после исполнения обряда зашелся криком и не мог успокоиться до вечера.

Зеведей собирался на ночной лов. Он посмотрел на плачущего сына, поморщился, а затем, взяв его из рук Саломии, вышел из дома и направился к берегу озера. Саломия поспешила за мужем. Зеведей подошел к своей лодке и положил ребенка на рыбацкие сети. Малыш продолжал кричать.

— Он нам всю рыбу перепугает, — в шутку сказал один из наемных рыбаков Зеведея.

Саломия вопросительно посмотрела на мужа и хотела забрать ребенка, но Зеведей остановил ее:

— Не трогай. Пусть привыкает к нашему делу. Покричит и успокоится.

Пока Зеведей готовил другие снасти, ребенок, укачанный в лодке и обдуваемый свежим ветерком, успокоился и уснул. Хозяин подошел и, вынув сына, передал жене. Ребенок вновь проснулся и заплакал.

— Видишь, — сказал с гордостью отец, — ему рыбацкие снасти приятней ваших люлек. Немного подрастет, и буду брать с собой на промысел.

Саломия, возвращаясь с Иаковом на руках домой, подумала: «Хорошо, конечно, когда сын идет по стопам отца, но еще лучше, когда человек прежде всего следует путями Господа». Она вспоминала свои детские годы. Иосиф по вечерам собирал своих детей и рассказывал им о Боге, об истории израильского народа, о пророках. Сколько раз они слышали от отца, что из Давидова рода, к которому принадлежат и они, произойдет Мессия, будущий великий вождь народа израильского. Иосиф рассказывал, что Мессия не только восстановит былое величие дома Давидова, но и поведет народ по путям праведности, угодной Богу. Слава Израиля при Мессии будет намного выше славы царства Соломонова. Она вспомнила рассказы о Мессии одного книжника, пришедшего к ним в капернаумскую синагогу из Иерусалима. «Мессия будет обладать необыкновенной силой и дарованиями от Бога, — вещал им иерусалимский проповедник, — Он будет повелевать стихиями мира. Он выйдет к морю и скажет: «Отдай мне, море, все сокровища, хранимые тобой от века. И море выплеснет на берег драгоценные жемчуга и каменья, золото и серебро. И все будут богаты в Израиле и весь мир покорится Мессии». Вспоминая эту проповедь, Саломия почему-то сомневалась в словах этого книжника. «Неужели, — думала она, — Мессия за земные богатства купит мир и благоденствие народам? Ведь земные цари имеют богатства, а кровь и несчастья на земле не прекращаются. Нет, наверное, Мессия будет иметь силу воздействия на сердца и души людей. Как бы мне хотелось, чтобы пришел такой Мессия, который поведет за собой всех добрых людей и для них устроит на земле Свое мессианское царство! Как бы я хотела, чтобы мои сыновья служили Мессии». Проникнутая этими благочестивыми мыслями, Саломия теперь мечтала лишь об одном: чтобы в душах своих детей воспитать мессианские чаяния утешения Израиля.

 

Глава 5

Шли дни, недели, месяцы, и все близкие Александра и Аристобула пребывали в тревожном ожидании, граничившем то с надеждой, то с отчаянием. Вначале до них дошли слухи, что царь повез сыновей на суд народа в Иерихон, где их чуть не растерзала толпа, но в последнюю минуту Ирод одумался и заступился за них. Потом царь повез сыновей за пределы своего царства, в город Берит. Там собрался специальный суд из важных персон сирийской провинции. После суда, большинство которого признало сыновей виновными, их повезли в Самарию. И вот пришла страшная весть: Александра и Аристобула казнили в самарийском городе Себастии.

Смерть отца повергла Иродиаду в отчаяние. Чувства дочерней любви, страх за себя и ненависть к деду — все перемешались в ней и словно холодным панцирем сковало душу отроковицы равнодушием ко всем. Даже к своей матери. Слез у Иродиады больше не было. Она бродила по дворцу без всякой цели, но, завидев кого-либо еще издали, пряталась.

Через год после казни Александра и Аристобула их детей повели к деду. Иродиада дрожала как осиновый лист, ожидая всего что угодно. Вместе с ней шла ее родная сестра, тихая девочка Мариамна. В зале, где за пиршественным столом возлежали царь и его именитые гости, царило веселое оживление. В гостях у Ирода был князь аравийских земель Арета. Военные стычки с арабами принесли много неприятностей Ироду Теперь же, когда удалось установить хорошие отношения с аравийским княжеством, два властителя обсуждали, как бы закрепить такой политический союз еще и родственными узами. К столу были допущены и два сына Ирода от его третьей жены Малфаки, Архелай и Антипа. Юноши только что возвратились из Рима, где проходили обучение. Гости стали разглядывать внуков царя. Ирод, нисколько не смущаясь присутствием внуков, самодовольно рассуждал:

— Это отпрыски царского рода Хасмонеев. Сироты, — и при этом глаза царя увлажнились. — Мой долг устроить их будущее.

Царь Арета залюбовался, глядя на Иродиаду, красота которой выгодно смотрелась по сравнению с сестрами. Прямой стан девушки с очерченными даже под накидкой изящно округлыми формами девичьего тела, завершающийся горделиво посаженной головой, производил впечатление. Большие темно-зеленые глаза девочки сверкали из-под густых черных бровей, как два крупных изумруда из далекой Индии. Ровный овал лица и резко очерченный прямой нос с чуть заметной горбинкой придавали всему облику девицы царственное величие. Антипа, перед поездкой в Рим видевший только угловатого подростка, теперь с нескрываемым восхищением смотрел на племянницу.

— Вот эту, — указал Арета на Иродиаду, — я бы сосватал за своего сына, у него всего две жены, и третья, такая красавица, будет любимой.

У Иродиады при этих словах тревожно забилось сердце. Третьей женой арабского шейха ей быть очень не хотелось.

— К сожалению, высокочтимый Арета, эта девочка уже помолвлена с одним из моих сыновей.

Архелай и Антипа в недоумении переглянулись, а у Иродиады чуть не остановилось сердце. Она побледнела как мел и потупила взор, лихорадочно соображая, что могут значить слова деда, — ведь никакой помолвки не было.

— Но в утешение, мой друг, — тут же добавил Ирод, обращаясь к аравийскому владыке, — я тебе предлагаю любого из этих сыновей в зятья. Посмотри, какие они у меня.

При этих словах Ирод обвел рукой Архелая и Антипу, как будто здесь шло не сватовство, а торг породистых жеребцов. Антипатр, старший сын Ирода от первой жены Дорис, с тревогой бросил искоса взгляд на отца. Но при всех ничего сказать не посмел.

— Есть у меня любимая дочь, настоящий цветок аравийской пустыни, и зовут ее Альбина, — разглаживая бороду двумя руками, с самодовольным видом произнес араб.

— Ну, если у тебя она любимая дочь, — засмеялся Ирод, — то и нам будет дочерью и женой моего сына Антипы, — при этих словах царь лично подал большой серебряный кубок вина своему именитому гостю.

Антипа сидел подавленный, а Архелай подтрунивал:

— Да, брат, я тебе не завидую. Если у этой «розы» есть еще и шипы, то спать будет с ней сложно. А мне и с Иродиадой будет неплохо. Она царского рода, да еще и красавица.

Но через два дня выяснилось, что Архелая женят не на Иродиаде, а на Мариамне, что очень разочаровало себялюбивого юношу. Иродиаду дед решил отдать за Боэта Филиппа, своего сына от четвертой жены Мариамны, дочери первосвященника. Гордая Иродиада, узнав о решении деда, была до такой степени уязвлена этим унижением, что три дня пролежала в горячке. Ее, в чьих жилах течет царская кровь Хасмонеев, отдают за сына худородной женщины, отец которой случайно стал первосвященником. Нет, она не могла с этим примириться. Рушились все ее мечты выйти замуж за правителя или сына царя. «Уж лучше быть третьей женой арабского князя!» — в горестной досаде воскликнула Иродиада. Но делать было нечего, грозный дед не потерпит ослушания ни от кого.

Брачные церемонии справили всем сыновьям одновременно. Цветок Аравийской пустыни, как назвал свою дочь князь Арета, оказался худенькой отроковицей двенадцати лет со жгуче-черными глазами на смуглом личике. Ее тревожно-испытующий взгляд словно задавал вопрос: где я, и зачем я здесь? Поначалу Альбине ее жених Антипа понравился. Антипе же, напротив, невеста стала противна со дня свадьбы, и он с завистью поглядывал на Боэта, которому досталась красавица. За пиршественным столом Иродиада заметила бросаемые в ее сторону взгляды Антипы и, хотя ей льстило такое внимание, она старалась делать вид, что ничего не замечает. Конечно, она отметила про себя, что ее супруг уступает Антипе во всем. Тот статен и мужественно красив, в этом он пошел в отца. В меру красноречив и боек. Ее же муж, хотя и несколько моложе Антипы, но на вид неказист. Ходит ссутулившись. Гладит мрачно из-под бровей и молчит. Иродиада проплакала всю первую брачную ночь, и последующие шесть дней свадебного пира тянулись для нее словно пытка.

 

Глава 6

Когда Иосиф привел в свой дом юную Деву Марию, его дочь Мария очень обрадовалась. После ухода из дома сестры Саломии, ей показалось скучным пребывать в доме среди одних только братьев, у которых свои мальчишеские забавы и до сестры им дела нет. Да и ответственность, которая легла на девицу, сразу установила дистанцию между ней и младшими братьями. Теперь же, с появлением в доме Девы Марии, она уже не чувствовала себя такой одинокой. Было с кем поделиться своими девичьими думами, посоветоваться. Девушка знала, что приведенная в дом Мария — сирота. Что Она с младенческих лет была отдана на воспитание при храме Иерусалимском. Там девочек обучали не только Священному Писанию, но учили ткать, вышивать шелком, вязать, вести домашнее хозяйство. В доме Иосифа все знали, что Мария была дочерью благочестивых родителей Иоакима и Анны из рода царя Давида и первосвященника Аарона. Эта благочестивая чета, до самой старости не имея детей, продолжала надеяться на милость Божию и молиться. Рождение Дочери было плодом их усердных молитв. Восприняв рождение ребенка как дар Небес, они обещали посвятить Марию на служение Богу. Когда Мария стала совершеннолетней и Ей уже нельзя было находиться при храме, священники, среди которых был и родственник Иосифа, Захария, решили избрать для Марии какого-нибудь благочестивого старца, чтобы он мог заботиться о Ней, как родной отец. Выбор пал на Иосифа, и тот смиренно согласился выполнить просьбу священников и в зять в свой дом Деву Марию, обручившись с Ней, дабы ее пребывание в доме было законным перед людьми делом.

Дочь Иосифа была в несказанном восхищении от Девы Марии, которая сразу стала называть ее сестрой. Они сдружились, словно действительно были родными сестрами. Кротость, доброта и ясный ум Девы Марии были пленительны не только доя дочери Иосифа — все в доме полюбили Ее.

Когда Иосиф объявил дочери, что собирается выдать ее замуж за своего младшего брата Клеопу, она обрадовалась вдвойне. Во-первых, Клеопа ей нравился. Во-вторых, она оставалась в доме отца, а значит, могла и дальше общаться с полюбившейся ей Девой Марией.

Вскоре была сыграна свадьба. Теперь все стали называть Марию по мужу — Клеоповой.

 

Глава 7

После свадьбы Иродиады прошел год. Жизнь во дворце текла своим обычным чередом. На короткое время установилось спокойствие, которое неожиданно было нарушено прибытием в Иерусалим каких-то магов с Востока. Они стали расспрашивать людей о родившемся Царе иудейском. В семье Ирода в этот период не родилось ни одного мальчика, и можно было посчитать эти вести чудачеством иностранцев. Но Ирод неожиданно серьезно отнесся к этим слухам. Иродиада видела, что дед сильно встревожен. Восточные гости были немедленно доставлены во дворец. Когда выяснилось, что они прибыли в Иерусалим по указанию древних толкований о появлении новой звезды, предвещавшей рождение великого Царя в Иудее, Ирод стал выспрашивать все подробности о времени появления необычной звезды. Затем созвал книжников и спросил их, где должен родиться обещанный пророками Мессия — потомок царя Давида. Те посовещались и твердо заявили, что рождение Мессии должно произойти на родине Давида. Царь немного успокоился и предложил астрологам пойти и поискать рожденного Младенца в Вифлееме, городе царя Давида. А на обратном пути просил их обязательно зайти к нему и рассказать обо всем, чтобы и сам Ирод мог поклониться будущему великому Царю. Но через несколько дней восточные мудрецы не вернулись к царю, и Ирод повелел разыскать их. Ему доложили, что мудрецы тайно покинули Иудею. Царь пришел в великое неистовство. А вечером со стен дворца Иродиада увидела, как из ворот под покровом сумерек выезжает личная охрана царя. Воины проскакали к южным воротам. Когда через два дня всадники вернулись, царь сразу повеселел. Вскоре Иродиада под большим секретом узнала от одного из стражников, что царь повелел тайно перебить всех младенцев в Вифлееме и его окрестностях. Для отвода глаз пустили слух, что на Вифлеем налетел разбойный отряд из Аравии. Иродиаду глубоко поразило это жестокое деяние, и она пришла к неутешительному выводу, что ради власти приходится проливать кровь, и даже зачастую невинную.

 

Глава 8

Вскоре Иродиада узнала, что в интригах против ее отца повинен старший сын Ирода Антипатр. Его же влиянию на царя она была обязана своим браком с Боэтом. Иродиада возненавидела Антипатра и поклялась отомстить ему. Но свои чувства к ненавистному дяде скрывала. Наоборот, старалась всячески угодить, так что вскоре влезла к нему в доверие. Они вместе начали плести интриги вокруг завещания Ирода. Когда Антипатр отправился в Рим для утверждения у цезаря нового завещания Ирода о наследстве, то там значились всего двое сыновей: он сам, Антипатр, и Ирод II Боэт. Иродиада была на верху блаженства. Наконец-то ее первый успех в жизни. Того ли она еще достигнет, если в юные года научилась так ловко интриговать! Но вскоре дело приняло такой оборот, что впору было не о царстве мечтать, а спасать собственную жизнь. Пока Антипатр пребывал в Риме, в Иерусалиме неожиданно был открыт заговор с целью отравления Ирода. Вскрылось участие в заговоре Антипатра. Начались следствие и пытки. Антипатр по возвращении из Рима был брошен в оковах в темницу. Следствие продолжалось. Сильные подозрения пали на мать Боэта. Поэтому в следующем завещании он был лишен наследства. Это стало ударом для Иродиады, от которого она долго не могла оправиться.

А когда оправилась Иродиада, то умирал уже царь. Ирод умирал долго и мучительно. Он лежал на своем ложе и тяжко стонал. Рядом с его постелью находился его двоюродный брат Ахиав. Ирод повернул к нему искаженное болью лицо и попросил:

— Ахиав, брат мой, дай мне яблочко, я хочу покушать.

— Сейчас, царь, я его почищу, — сказал Ахиав, беря из вазы яблоко.

— Нет, брат Ахиав, дай мне мой нож, я сам хочу почистить. Ведь я еще не умер и должен что-нибудь делать сам.

— Хорошо, — живо согласился с ним брат, подавая ему нож и думая, что больному стало легче.

Ирод взял нож и, украдкой оглянувшись на брата, вдруг взмахнул им и хотел вонзить себе в грудь. Но Ахиав с быстротою молнии метнулся к царю и, схватив того за руку, дико закричал. Сейчас же по всему дворцу раздались крики и громкие стенания. Все подумали, что царь умер. Антипатр, сидевший в темнице, услышал эти крики и встрепенулся. Он еще некоторое время прислушивался, а затем, гремя цепями, встал и стал кричать стражнику.

— Эй ты! Как тебя там звать? Подойди сюда и выпусти меня. Слышишь крики? Царь умер. Я теперь царь. Освободи меня немедленно.

Стражник колебался.

— Что ты медлишь? Или не знаешь, что я щедро награждаю тех, кто мне служит, и сурово наказываю тех, кто не исполняет моей воли.

Стражник испуганно оглянулся, не решаясь, что-либо предпринять. Поколебавшись еще немного, он уже было шагнул к узнику, отвязывая с пояса ключи, но в это время из-за его плеча вынырнула Иродиада и, с торжеством посмотрев на Антипатра, сказала спокойным голосом:

— Царь жив. Иди, доложи ему о предложениях этого гнусного изменника. Там ты скорее получишь награду.

— Ах ты стерва! — завопил Антипатр. — Змея ядовитая!

Иродиада подошла почти вплотную к решетке и засмеялась каким-то жутким, тихим смехом, так что Антипатр в мистическом испуге отшатнулся от нее.

— Безумная, зачем ты губишь меня?

— А зачем ты погубил моего отца? — она злобно сверкнула глазами на Антипатра, — теперь ты сдохнешь здесь.

Сказав это, Иродиада развернулась и молча пошла к выходу.

Когда Ироду доложили о сообщении тюремщика, он громко вскрикнул и стал биться головой о стену. Затем царь обернулся к начальнику своей охраны и, приподнявшись на локте, из последних сил крикнул:

— Немедленно убить Антипатра.

— Слушаюсь, мой господин, — злобно сверкнув глазами, с хищной улыбкой произнес Башар и, поклонившись царю, быстро вышел из покоев.

 

Глава 9

После торжественных похорон Ирода, согласно его завещанию, утвержденному императором, Архелай стал этнархом Иудеи, Антипа стал правителем Галилеи и Переи с титулом тетрарха, Филипп, младший сын Ирода от его пятой жены Клеопатры, стал тетрархом Панаиды и Батанеи — областей, находящихся севернее Галилеи. Иродиада же со своим мужем, лишенным всякого наследства, вынуждены были уехать из Иудеи в Рим. Накануне отъезда она впала в неистовство, посылая проклятия всем, начиная с покойного деда и заканчивая его сыновьями. Но больше всех она обвиняла своего мужа, ни на что не способного, никчемного, по ее словам, человека.

Боэт вместе с женой стал жить в Риме как частный гражданин.

Когда по прошествии девяти лет этнарх Иудеи Архелай был смещен Римом с престола по жалобам к императору за жестокое притеснение народа, у Иродиады вновь вспыхнула в душе надежда вернуться на родину царицей. Пустив в ход интриги и посулы, она добилась аудиенции у Августа, но здесь ее ждало разочарование. Август, выслушав все доводы Иродиады, с улыбкой ответил:

— Если бы ты была мужчиной, я бы, не колеблясь, передал все царство тебе. Но я не уверен, что твой муж может достойно справиться с этой задачей.

— Так передайте престол мне, а не мужу, — набравшись дерзновения, воскликнула Иродиада.

На этот раз Август уже без улыбки взглянул на Иродиаду с некоторой долей уважительного восхищения за ее дерзкую самоуверенность:

— К сожалению, а может быть, и к счастью, ни в Иудее, ни у нас, римлян, нет обыкновения доверять женщине управление государством.

Иродиада польстила Августу, сказав, что восхищается знанием обычаев ее страны, и рассказала ему о том, как в древние времена Иудеей правила женщина по имени Девора. Кесарь с интересом выслушал ее рассказ и, опять улыбнувшись, ответил:

— Ты говоришь о древних временах, а у нас на памяти события совсем близкого времени. Мы не хотели бы иметь дело с новой Клеопатрой.

Приведя такое лестное для Иродиады сравнение, Август в то же время дал понять, что дальнейший разговор не имеет смысла. Но после этой беседы кесарь распорядился выдавать из государственной казны небольшую ежегодную ренту на содержание сына Ирода, лишенного наследства.

 

Глава 10

Освободившийся престол Иудеи стал предметом искания не только находящейся в изгнании Иродиады, но и правителя Галилеи Антипы. Питая честолюбивые надежды когда-нибудь воссесть на престол отца, он тут же предпринял все возможные средства лести и подкупа. Но ему, так же как и Иродиаде, не удалось убедить Августа передать в его управление Иудею и Самарию. Тем более, что в его собственной области, Галилее, вспыхнул мятеж под предводительством Иуды Галованита. Причиной мятежа послужила перепись, устроенная консулом Квиринием. Император послал его провести ревизию и конфисковать имущество смещенного этнарха. Квириний же решил провести всеобщую перепись имущества иудеев. Пели первая перепись, проводившаяся незадолго до смерти Ирода Великого, прошла мирного теперь отыскался возмутитель спокойствия. Галилеянин Иуда, происходивший из города Гамалы, вместе с фарисеем Саддуком стали убеждать народ оказать сопротивление, говоря, что допущение переписи приведет лишь к рабству. Иуда Галованит призывал народ не признавать никакой власти, кроме Бога. Народ с восторгом внимал этим речам, и вскоре мятеж перерос в народное восстание, охватившее всю Галилею. Под лозунгом «за Бога и закон» ему удалось собрать целую армию отчаянных смельчаков. Они приступом взяли столицу Антипы Сепфорис и разграбили ее, захватив много оружия и денег. Римские войска жестоко подавили восстание. Но долго еще разрозненные вооруженные группы из народного ополчения Иуды бродили по стране, занимаясь исключительно грабежами и разбоем.

 

Глава 11

Утренняя заря еще не успела полностью вступить в свои права. Только первые робкие солнечные блики легли на водную рябь Галилейского моря. Они весело запрыгали по волнам, устремляясь на запад мимо многочисленных рыбачьих суденышек, и наконец достигли берега возле строений Магдалы. Над городом и его окрестностями расстилалась легкая молочная дымка утреннего тумана. Восходящее от пределов Парфянского царства светило своими теплыми лучами начинало потихоньку прогонять прохладную влагу из окрестностей города. Дома все четче и четче обозначали свои контуры, готовясь окончательно сбросить с себя ночной покров. Воздух оглашали звонкие птичьи голоса, а где-то вдали заиграл рожок пастуха, созывая рассеявшееся стадо овец. Над садами и виноградниками высоко в небе жаворонки оглашали окрестность своими переливчатыми трелями. Утренние звуки пробуждения уверенно шли на смену навязчивым ночным стрекотаниям цикад. Удары весел по воде и стон деревянных уключин возвещали прибытие к причалу лодок, возвращавшихся после ночного лова.

В просторном доме богатого торговца шерстяными тканями Сира в это раннее утро наблюдалась деловая суета. Хозяина дома собирали в дорогу. В округе Сира знали хорошо, он имел и свое красильное производство, а ткани поставлял не только на рынки Иерусалима, но и в Дамаск, столицу Сирии. Его жена, гречанка по имени Евхаристия, деловито отдавала распоряжения слугам. Надо ничего не забыть. Хозяин нынче отправляется далеко, в Парфянское царство. Договорившись с другими купцами из Капернаума и Далмануфы, Сир решил попробовать наладить торговлю шелками, идущими в Парфу из далекой и загадочной Хины. Нынче в Риме на шелка большой спрос. Рядом с матерью вертелась их семилетняя дочь Мария. Большие темно-карие глаза девочки под дугами черных густых бровей сверкали горделивым блеском. Отроковица явно наслаждалась тем, что участвует в сборах отца. Наконец все собрано. Отец привлек к себе дочь и, погладив ласково по голове, спросил:

— Ну, Мария, говори, что тебе привезти?

Девочка, с лукавинкой в озорных глазах поглядывая на отца, пожала худенькими плечиками:

— Я не знаю, что там есть. Привези что-нибудь красивое.

Отец смеялся:

— Хорошо. Привезу золотое ожерелье к твоей будущей свадьбе.

— У меня будет жених? — всплеснула радостно руками Мария.

— Когда подрастешь, дочка, я тебе самого красивого жениха подберу.

Мария задумалась, а потом спросила:

— Отец, а наш сосед Самсон, он красивый?

— Да как тебе сказать? Все его считают красавцем. А что?

Мария вздохнула и потупила голову:

— Тогда мне красивого не надо.

— Это почему же? — удивляется отец.

— Он бьет свою жену, я сама видела.

— Ну… — растерянно разводит руками отец.

— Папа, ты мне не красивого, ты мне доброго жениха найди.

Отец громко смеется, так что на его глазах выступают слезы.

— Ах, дочка, дочка. Красивого найти можно, а вот добрый ли он, сразу не увидишь. Доброго жениха у Бога надо просить. Молись Богу, и будет тебе добрый жених.

Евхаристия пошла провожать мужа к лодочному причалу. От Магдалы до Капернаума Сир собирался плыть на груженных товаром лодках, а уже оттуда в Парфянское царство идти вьючным караваном. Мария не за что не соглашалась оставаться дома, она тоже шла провожать отца, держась за его руку и гордо поглядывая на редко встречавшихся прохожих. Когда лодки отчалили от берега, девочка повернулась к матери и что-то ей страстно зашептала.

— Ну нет, — сказала мать, — искупаешься днем. Сейчас вода еще прохладная.

— Мама, милая моя, — умоляющим голосом проговорила дочь.

— Ах, да что с тобой поделаешь, иди, — махнула мать рукой и тут же строго добавила: — Только окунешься и сразу назад.

Девочка, скинув верхнее покрывало и оставшись в одной короткой, до колен тунике, с разбегу бросилась в воду. Плавала она хорошо, как и все ребятишки на побережье Генисаретского озера. Мария сразу нырнула, скрывшись под водой. Мать не беспокоилась, она знала, что дочь чувствует себя в воде как рыба. Вынырнув из воды недалеко от только что отплывших лодок, Мария, отфыркиваясь, быстро поплыла в их сторону. Отец, заметив дочь, нарочито сердито закричал:

— Эй, Мария, ты зачем плывешь сюда? А ну-ка давай назад!

Мария засмеялась, помахала отцу рукой, решительно развернулась и поплыла к встревоженной матери.

Рыбаки в лодке с восхищением смотрели на девочку.

— Смелая дочь у тебя растет.

— Красивая, — тут же добавил другой.

— Она у меня еще и умная, — сказал польщенный похвалой дочери отец.

Евхаристия ушла домой хлопотать по хозяйству, а Мария еще долго стояла на берегу. Лодки отца уже скрылись за горизонтом, а девочка все стояла, мечтательно глядя на воды великого озера, сверкающего в лучах утреннего солнца. Затем она подобрала на берегу плоский камушек и ловко метнула его. Приставив ладонь ко лбу от лучей солнца, Мария, прищурив глаза, смотрела, как летит камушек, подпрыгивая и оставляя круги на серебристой глади. Радостно смеясь, девочка побежала по кромке берега, разбрызгивая ногами капельки воды, сверкающие в лучах солнца маленькими хрусталиками.

 

Глава 12

Смерть Августа и воцарение Тиберия вновь подарили Антипе надежду на отцовский престол. Тетрарх решил во что бы то ни стало угодить новому императору. Он оставляет старую столицу Сепфорис, расположенную среди холмов галилейских, и начинает срочное строительство новой, на берегу Геннисаретского озера, близ теплых источников Еммауса. Для строительства города было выбрано одно из самых красивых мест на южном изгибе берега. Город распланирован в римском стиле и назван и честь императора — Тивериадой. Тиберий высказал благодарность Антипе и свое расположение, но с передачей ему престола Иудеи не торопился.

Рядом с городом Антипа построил великолепный дворец, украсив его мраморными колоннами. Внутреннее убранство дворца было исполнено почти с императорским блеском. Вызолоченные потолки и люстры из коринфской бронзы. Канделябры из драгоценных металлов и мебель из дорогих пород дерева с позолотой. Великолепные столы из розового мрамора и порфира с расставленной на них посудой из чеканного серебра. Все это великолепие ослепляло и восхищало гостей. Но на раввинов производили тягостное впечатление многочисленные языческие украшения дворца и скульптурные изображения различных животных, установленные в саду. Рядом со своим дворцом, к священному ужасу иудеев, Антипа построил большой амфитеатр. Но еще более дурную славу у иудеев город заслужил после того, как во время земляных работ были найдены следы древнего кладбища. В глазах законников это место стало нечистым и проклятым. Но, несмотря на все противодействие раввинов, тетрарх перенес свою резиденцию из Сепфориса в Тивериаду и проводил здесь большую часть года. Город он с трудом заселил, в основном всяким пришлым народом, так как ни один правоверный иудей не хотел добровольно селиться на оскверненном месте.

Во время строительных работ особо себя зарекомендовал молодой галилеянин по имени Хуза, который скоро выделился из десятников и стал заведовать всеми поставками строительных материалов. Он имел хорошую деловую сметку и организаторские способности, чем обратил на себя внимание главного управляющего тетрарха, Самуила. Управляющий был уже пожилым человеком, когда-то начинавшим грудиться на должности распорядителя столов при Ироде Великом. Теперь же, в своих преклонных летах, ему все труднее было справляться с обширными обязанностями управляющего, и он взял Хузу себе в помощники. Самуилу нравилось, что в Хузе сочетается скромность с деловитостью администратора, скрупулезного до мелочей во всех делах. Как-то раз он разговорился с Хузой и стал допытываться, почему гот до сих пор не женат. Хуза, покраснев, признался, что он сирота и его некому посватать, а сам он стесняется проявлять себя в этих вопросах.

— Вот что, Хуза, — сказал ему старик, — я тебе вместо отца. Так что можешь на меня положиться. Сосватаю тебе хорошую девушку, мою родственницу. Ей уже исполнилось четырнадцать лет, самый возраст, чтобы отдавать замуж. Мне скоро на покой, годы уже не те, буду тебя рекомендовать нашему господину главным домоправителем вместо себя.

Самуил сдержал слово и сосватал Хузе свою племянницу Иоанну. Хузе девушка очень поправилась и красотой, и скромностью, и умом. Вскоре Самуил, как и обещал, похлопотал перед тетрархом о назначении Хузы главным управляющим всеми имениями. Антипе приходилось иметь дело с Хузой во время постройки Тивериады, и он сам уже успел разглядеть в этом молодом человеке деловые качества, поэтому сразу утвердил его на эту высокую должность.

Кроткий и спокойный нрав Иоанны очень расположил к себе жену тетрарха Альбину. Среди роскоши дворца, да еще лишенная любви своего мужа, она, привыкшая к суровому аскетическому быту Аравии, чувствовала себя одиноко и неуютно. С приходом Иоанны, которую Альбина зачислила в свою свиту, в ее жизни появился человек, которому она могла доверять свои сокровенные мысли и чувства. Иоанна стала для Альбины наперсницей и близкой подругой.

 

Глава 13

Евхаристия болела недолго. Немалая часть состояния, потраченная Сиром на врачей, не принесла страдалице облегчения. Она таяла на глазах своего мужа и дочери. Умерла тихо, как и жила. Для ее дочери это было первое большое потрясение в жизни. Марии едва минул тринадцатый год. Ее вечная неуемная радость жизни перешла в тихую печаль. Когда прошел год после смерти жены, а дочь так и оставалась в печальной задумчивости, это стало беспокоить Сира. Дела у него шли хорошо. Торговля шелком давала неплохую прибыль, значительную часть которой он откладывал на приданое любимой дочери. Но когда он заговорил с Марией о замужестве, дочь, ласково глядя на отца, просила его не спешить устраивать ее судьбу.

— Я буду счастлива, отец, если ты не будешь отлучаться из дома в свои дальние поездки. Мне хорошо жить возле тебя, а денег нам с тобой много не надо.

— Хорошо, — соглашался Сир, — вот съездим последний раз к парфянам за шелками и буду всегда дома. Но тебе все же нужен муж, а мне — дождаться внуков и упокоить свою старость.

В эту последнюю поездку была закуплена большая партия шелка. На второй день после прибытия Сира к ним в дом пришел постоянный перекупщик шелков из Рима. Среди его погонщиков вьючных ослов был один незнакомый сирийский араб, который почему-то сразу же не понравился Марии. Погонщики расположились, как и всегда, в дворовых пристройках, которые служили одновременно и складами.

Когда пришло время обеда, Мария вместе со служанкой спустилась во двор, чтобы помочь раздавать пищу, и заметила, как этот незнакомец крадется среди фруктовых деревьев сада к дому. Подойдя к окошку, он стал прислушиваться к разговорам Сира с перекупщиком. Мария, возмущенная таким поведением погонщика, смело вошла в сад, чтобы пристыдить его.

Погонщик заметил приближающуюся Марию и в замешательстве отпрянул от дома, сделав вид, что просто прогуливается по саду. Мария рассказала об этом отцу. Сир только посмеялся над подозрениями дочери:

— Этот бедняга, наверное, хотел сорвать несколько недозрелых смокв, у нас, дочка, от этого большого убытка не будет.

Ночью было жарко, и Мария вместе со служанкой спали, как и всегда, на крыше дома, прямо под открытым небом. Среди ночи девушка проснулась от неясного шума в доме. Она разбудила служанку и бросилась в нижнюю часть дома. Там при свете небольших масляных светильников орудовали незнакомые люди с обнаженными мечами и большими ножами. Двое держали отца за руки, а другой, в котором она сразу признала подозрительного погонщика, приставил нож к горлу отца. Мария в ужасе вскрикнула, и разбойники повернулись к ней.

— Беги, дочка, — прохрипел отец.

Тут же один из грабителей перекрыл выход из дома:

— Ага, вот и наша красавица. Теперь есть с кем позабавиться, — со смехом сказал разбойник.

— Теперь и папаша ее расскажет нам, где он прячет серебро, — зло осклабился человек, держащий нож возле горла отца.

— Все скажу, все. Только не трогайте дочь.

— Говори, он ее не тронет, — властно потребовал бывший погонщик, который по всему виду был главарем шайки.

— Поклянись Богом, — умоляюще воскликнул Сир.

— Клянусь, — тут же отозвался грабитель.

— Все закопано здесь, у этой стены, — указал Сир рукой на противоположную стену.

Один из шайки тут же взял мотыгу и пошел копать землю. Через несколько минут он радостно закричал:

— Здесь кувшины, полные серебра.

— Хорошо, свяжите его, — сказал главарь шайки, кивнув на Сира, — а я пока займусь его дочерью.

— Негодяй, ты же поклялся Богом, — вскипел Сир и попытался вырваться из рук головорезов.

— Да, я поклялся, что он ее не тронет, — указал главарь на своего подельника, — и я сдержу клятву, он действительно ее не тронет. Твоей дочерью займусь я.

При этих словах он дико захохотал. Сир яростно толкнул разбойника, собирающегося вязать ему руки, и бросился на главаря, крича дочери:

— Беги, Мария! Беги ради Бога!

Мария метнулась к дверям. Один из шайки попробовал схватить ее за одежду. Но она вырвалась, оставив в его руках верхнее покрывало, а сама в одной тунике побежала по саду вниз к озеру Главарь вонзил нож в грудь Сира и, отшвырнув его в сторону, с рычанием бросился за убегавшей девушкой. Вместе с ним бежали еще двое разбойников. У берега озера злодеи окружили ее и, задыхаясь от быстрого бега, с ухмылками поглядывали на свою жертву. Но Мария неожиданно для грабителей бросилась в воду и поплыла. Разбойники с удивлением увидели, как девушка исчезла под водой, и уже было подумали, что девица утопилась, но вскоре Мария вынырнула и, не оглядываясь, быстро поплыла, удаляясь все дальше и дальше от берега. Грабители с досадой плюнули, махнули рукой и побрели назад к дому Сира.

Много позже Мария, дрожа в нервном ознобе и осторожно оглядываясь по сторонам, вышла из воды и пошла к своему дому. Возле дома было тихо. Девушка решила обойти дом и сразу же наткнулась на тело служанки, распростертое в саду. Несчастная была мертва. Обойдя дом, Мария заглянула в дверь. Тут она услышала стон и, забыв обо всякой опасности, вбежала в горницу. Сир лежал на полу с кровавой раной в груди. Мария с криком подбежала к отцу и упала возле него на колени:

— Отец, отец! Что с тобой?

Она приподняла его голову рукой. Глаза отца открылись, его помутневший взор блуждал, словно не видя дочери.

— Что они сделали с тобой, отец? Что они сделали?

Наконец взор Сира прояснился. Он увидел дочь, и в его глазах блеснула радость.

— Дочь моя, я умираю, — прошептал он.

— Нет, отец, ты не умрешь! — воскликнула в отчаянии девушка, и слезы потоками полились из ее глаз.

— Погоди, мои силы на исходе, Мария, мне надо успеть сказать тебе что-то важное.

— Отец! Не оставляй меня одну. Что может быть для меня важнее твоей жизни?

— Послушай, дочь. Под оливковым деревом, где ты обычно играла, я зарыл приданое. Там золото и серебро. Я его откладывал до твоей свадьбы. Слава Богу, разбойники так и не узнали о нем!

— Отец, зачем сейчас говорить об этом? Мне ничего не надо, я только хочу, чтоб ты остался жив!

Сир силился сказать дочери что-то еще, но не смог. Он виновато улыбнулся и закрыл со вздохом глаза.

Вопль отчаяния вырвался у Марии. Она припала к груди отца, прислушиваясь к его дыханию. Он больше не дышал. Девушка отстранилась от отца. Ее лицо, перепачканное кровью, вдруг страдальчески перекосилось, да так и застыло. Только слезы все текли и текли, смывая кровь с лица.

Когда через некоторое время соседи пришли в дом Сира, то застали там Марию, в безмолвии сидящую возле трупа своего отца. Взгляд девушки, до этого бессмысленно смотревший в потолок дома, при виде вошедших ожил. В нем отразилась тревога. В воспаленном болезнью мозгу Марии промелькнуло: «Это разбойники, а у меня ничего нет, чтобы защитить отца».

Мария встала на четвереньки и, оскалив рот, зарычала на вошедших. Соседи в недоумении и испуге остановились:

— Мария! Мы пришли помочь тебе.

Но Мария их не слышала. Когда они попробовали подойти к ней поближе, она кинулась на них со страшным воплем. Трое мужчин еле справились с нею. Ее связали, а она все рычала и пробовала достать кого-нибудь зубами.

— Мария, Мария, успокойся, — уговаривали соседи, — твоего отца надо похоронить.

Взгляд несчастной снова потух и стал безразличным. И видя, что девушка успокоилась, ее развязали.

— В нее вселился бес, — в мистическом страхе шептали жители Магдалы.

— Нет, — говорили другие, — в нее вселилось семь бесов.

— Бедная Мария, в ней семь бесов, — в ужасе повторяли добродушные жены рыбаков.

После похорон отца Мария не выходила из дому. Сердобольные соседи приносили ей еду и оставляли на пороге дома, боясь заходить к одержимой бесами девушке. Иногда из дома доносились крики. Но временами Мария приходила в себя и тогда начинала плакать. По большей части она просто бродила по саду, словно ничего и никого не замечала вокруг. Как-то ее видели поздно вечером на берегу озера.

— Вон видите, Мария, дочь Сира, — шептали моряки, наблюдая издалека за девушкой, — в нее вселилось семь бесов.

 

Глава 14

Носилки, плавно покачиваясь на плечах бронзовых от загара рабов, неторопливо плыли по каменным улицам Вечного города. Восседая на мягких подушках, Ирод Антипа чуть отодвинул в сторону шелковую завесу и с интересом наблюдал за шумной и пестрой уличной толпой. Словно полноводная река, стесненная крутыми берегами, текла толпа, зажатая между рядами торговых лавок, мастерскими и тавернами на нижних этажах трех-четырехэтажных домов. Повсюду царили оживление, беспорядочная толкотня и адский гомон. Открытые с самого утра таверны были полны праздного народа, пришедшего утолить голод бесхитростной похлебкой из бараньих и свиных голов, а главное, выпить на пару ассов дешевого вина или еще более дешевую алику — напиток из перебродившего зерна. Вот идут иудейские разносчики из Трастевере, выменивая или продавая пакетики с пропитанными серой спичками. Носилки медленно проплывают мимо трактирщика, выставившего напоказ дымящиеся колбасы в горячих кастрюлях. Он осипшим от напряжения голосом зазывает посетителей в свое питейное заведение. Тут же, прямо на улице, надсаживает горло школьный учитель перед небольшой группой учеников, которые так и норовят отвлечься от занятий, чтобы поглазеть на какое-нибудь очередное уличное происшествие. Антипа переводит взгляд на менялу, звенящего на нечистом столе своими запасами монет с изображением Августа. От него тетрарх отворачивается со скучающим видом — таких менял и в Иудее много. Слева слышится дробный стук. Приоткрыв завесу, Антипа видит, как работает с золотым песком ювелир, двойными ударами постукивая блестящей киянкой по видавшему виды камню. Тут же рядом, на перекрестке, кружком вокруг заклинателя змей собрались зеваки, выражая свое восхищение восклицаниями. Антипа закрывает занавес и, откинувшись вглубь носилок, прикрывает глаза. До его слуха доносятся удары молотков жестянщиков и голоса нищих, заливающиеся на все лады и пытающиеся разжалобить прохожих именем Беллоны или, скорей, воспоминаниями о своих жизненных бедах. Но весь этот шум не мешает размышлениям тетрарха.

А размышлять ему было над чем. Только что в Рим был отозван прокуратор Иудеи Валерий Грат, который почти одиннадцать лет успешно пребывал на своей довольно-таки неспокойной должности. Из Рима до Антипы дошли смутные слухи о готовящихся административных изменениях в Сирийской провинции. Тетрарх тут же решил самолично явиться в Рим в надежде, что к своим землям удастся присоединить хотя бы Самарию, а возможно, Идумею. И кто его знает, не повернет ли капризная фортуна так, что престол отца в Иерусалиме займет он, Антипа? От таких перспектив кружилась голова. К тому же доброхоты из Рима писали, что обстановка в столице складывается очень благоприятная. Император Тиберий пребывает безвыездно на острове Капри, а в Риме всеми делами заправляет префект преторианской гвардии Луций Элий Сеян. Антипа был знаком с Сеяном еще в юные годы, когда учился в Риме. Сеян был сыном простого всадника Сея Страбона, начальника преторианской гвардии. Тетрарх помнил его отчаянным повесой и участником всех молодежных авантюр. «Каков же он теперь, когда сам занимает такую большую должность и, по уверению многих, имеет неограниченное влияние на самого цезаря?» — размышлял тетрарх на пути к дому префекта.

Носилки Антипы обогнули брадобрея, который расположился со своим клиентом прямо посреди улицы, нисколько не смущаясь тем, что это может помешать движению. Согласно строжайшему императорскому указу, после восхода солнца и вплоть до самых сумерек перемещение экипажей внутри города запрещено. Передвигаться можно было только пешеходам, верховым и обладателям носилок или портшезов. Исключение для повозок делалось только в дни торжественных церемоний и в дни триумфа.

Между тем носилки продолжали свое движение по извилистым и путаным улицам Рима в сторону Капитолийского холма, а прохожие все текли и текли по обе стороны от Антипы, смыкаясь снова в единый поток сразу за носилками тетрарха.

Когда носилки были мягко поставлены перед самыми дверьми особняка Сеяна, Антипа, отдернув занавеску, вышел из кибитки. Его неприятно поразила толпа, стоящая у входа в дом префекта. Здесь толпились не только простые просители, но и представители знати. Аудиенции могущественного префекта ожидали сенаторы и магистры. И неудивительно. С момента смерти сына Тиберий стал все больше государственных дел отдавать на рассмотрение Сеяна еще до того, как они попадали к нему лично. Хитрый и расчетливый этруск был в курсе всего и ловко пользовался этим положением для упрочения своей власти.

Навстречу Антипе вышел секретарь Сеяна, который еще вчера получил известие о желании тетрарха видеться с префектом. К этому посланию были приданы щедрые дары, но не они сыграли свою роль, а то, что Сеян сам захотел встретиться с тетрархом. Когда Антипа, сопровождаемый секретарем, проходил мимо сенаторов, патриции брезгливо поморщились, а один из них даже вслух осведомился у своих товарищей:

— Кто этот варвар?

— Какой-нибудь царек из малоазийской провинции.

— Да нет, — встрял в разговор сенаторов один трибун, — по виду это знатный иудей.

От Сеяна Антипа вышел удрученным и подавленным. Префект хотя и встретил его весьма любезно, но на все просьбы Антипы передать в управление хотя бы Идумею отвечал уклончиво. Говорил, что Тиберий пока не готов перекраивать границы провинции, но намекал, что в будущем все возможно. И это будет зависеть от обстановки во всегда неспокойной Иудее. Затем он представил Антипе нового кандидата на пост прокуратора Иудеи Понтия Пилата — небольшого роста и плотного сложения римлянина с короткой стрижкой уже начинающих седеть темно-русых, почти черных волос. На вид ему было лет 40-45. Узкие красные продольные полоски на тунике прокуратора и золотое кольцо на его руке свидетельствовали о благородном происхождении из сословия всадников. Во все то время, пока префект разговаривал с Антипой, Понтий Пилат не проронил ни одного слова. Его глубоко посаженные серые глаза глядели на Антипу настороженно. Тетрарху в голову полезли совсем несуразные мысли, что Пилат изучает его, примериваясь, можно ли сбить Антипу с ног и повалить его на иол с одного наскока, как это делают борцы в цирке. Пилат заговорил, и у Антипы стало складываться о нем впечатление, как о человеке со скептическим складом ума, но довольно осторожном в выборе своих слов. «Хитрая бестия», — подумал про себя Антипа.

Выйдя из дома префекта в крайнем раздражении, тетрарх повелел нести себя к публикану Сителу Аргонию, одному из римских богатеев, на вилле которого он остановился на время пребывания в столице империи. Носилки вновь плавно закачались на плечах рабов, и впереди уже показался Капитолийский холм, белеющий колонами храмов. Слуги свернули на узкую улицу и стали спускаться в предместье Рима к роскошным виллам столичной знати. Антипа, словно очнувшись от мрачных раздумий, вдруг вспомнил, что он обещал в этот вечер навестить своего брата Боэта. Ему не очень-то хотелось общаться со своим родственником-неудачником. Но Иродиада в своем письме к нему так слезно умоляла посетить их, что отказать ей было трудно. Тетрарх помнил Иродиаду красивой отроковицей, какой она очаровала его на свадьбе. Ему вдруг захотелось вновь увидеть ее и сравнить женщину Иродиаду с молоденькой девицей Иродиадой. Подумав обо всем этом, он приказал нести себя к дому брата.

 

Глава 15

Ежегодная рента, назначенная императором Тиберием, обеспечивала царскому сыну пусть не роскошное, но все-таки сносное проживание в столице империи. И хотя Ирод II Боэт продолжал держать обиду на своего покойного отца, он уже почти смирился со своей участью, находя в ней даже определенное удовольствие праздного гуляки, не обремененного заботами государственного управления. Со временем у него в Риме появился круг друзей, с которыми Боэт весело и беззаботно проводил время в термах и на пирушках, все больше и больше пристращаясь к сладкому и хмельному итальянскому вину.

В отличие от своего мужа его супруга Иродиада не могла да и не собиралась мириться со своим положением. Если Боэт удовлетворялся обществом беспутных сенаторских сынков и развратных гуляк из разбогатевших вольноотпущенников, то она не хотела унижать себя общением с людьми сомнительной репутации. Нов высшем обществе Рима Иродиада не была принята, знатные матроны сторонились общения с иудейской принцессой-изгнанницей. Это очень задевало самолюбие внучки Ирода Великого, и она в свою очередь выражала римским матронам не совсем скрываемое презрение. Л потом Иродиада и вовсе стала избегать появляться в высшем обществе Рима. Общение же с женщинами из иудейской диаспоры, разбогатевшей на ростовщических и торговых операциях, претило ее гордости.

Весть о прибытии в Рим Антипы страшно разволновала Иродиаду. В ее душе иногда до бешенства нарастало раздражительное чувство несправедливости своего сегодняшнего состояния. Исправить эту несправедливость стало главной задачей Иродиады. Она с содроганием, до тошноты, вспоминала первые годы жизни в Риме. Вместе с Боэтом они были вынуждены ютиться в убогой обстановке четырехэтажного дома. Этот дом, как и сотни других римских домов, был населен разным сбродом: мелкими торговцами, ремесленниками и еще непонятно кем. Хотя их квартира, расположенная сразу над таверной, и была в доме самой лучшей, но и эти условия казались Иродиаде невыносимыми. Она страдала. Страдала с утра и до вечера от пьяных воплей, раздававшихся из таверны. Страдала ночью от постоянного грохота колес тяжело груженных повозок, от крика и ругательств погонщиков, не желающих уступить дорогу. Особенно страдала из-за вони отходов, выливаемых на улицу прямо из окон квартир. Но что можно было поделать? Снять отдельный дом в Риме было немыслимо дорого. А ее мужа такая жизнь вполне устраивала. Иродиада, и до этого всегда презиравшая мужа, тут его вовсе возненавидела. Когда же они стали получать ренту императора, Иродиада первым делом сняла недорогую виллу в 14-м квартале за Тибром. При вилле был небольшой сад, где Иродиада отдыхала душой и телом. У них долго не было детей. Наконец Иродиада забеременела и здесь же на вилле родила дочь — Саломею. И вот теперь, когда она услышала о прибытии тетрарха, к ней вдруг пришло ясное осознание, что ей нужен Антипа. Любой ценой!.. «Пусть он и неполноправный царь Израиля, — рассуждала она, — но все же правит четвертой частью страны. А в будущем, кто его знает, может, и вся власть в Иудее перейдет к Антипе». Узнав, где остановился Антипа, Иродиада послала к нему слугу с письмом, приглашая посетить ее дом. И теперь к прибытию знатного родственника готова была перевернуть все вверх дном, лишь бы устроить достойную встречу тетрарху. Она не раз слышала о роскошных дворцах Антипы в Галилее, на Елеонской горе в Иерусалиме, в крепости Махерон, и теперь своя вилла ей показалась тесной и убогой. Иродиада понимала, что если она истратит на прием своего царственного родственника три годовые ренты, то и тогда не сможет удивить человека, привыкшего у себя к такой царской роскоши, которая здешним патрициям и не снилась. Потому, не заботясь о дорогих продуктах к столу, она занялась убранством триклиния. Иродиада повелела украсить зал гирляндами цветов, а пол окропить настойкой вербены и усыпать лепестками роз и лилий. Но главное внимание она уделила своей внешности. Иродиада долго не могла определиться со своим нарядом. Она примеряла то одну, то другую тунику. Наконец остановилась на тунике из голубого тончайшего шелка с широкой затканной каймой понизу. Повязала ее поясом, ушитым розовым жемчугом. Паллу из легкой тонкого полотна, изукрашенного вышитыми лилиями, скрепила на левом плече сапфировой застежкой. Но еще до того, как ее облачили, долгое время занималась прической. Рабыня, которая укладывала и завивала волосы, никак не могла угодить хозяйке. Иродиада придирчиво следила за ее работой в небольшое зеркальце из отполированной бронзы. Один локон был уложен неверно, и плохо закрепленная шпилька вылетела. Разгневанная хозяйка со всего размаху влепила пощечину служанке, так что собственной ладони стало жарко. У незадачливой рабыни невольно брызнули слезы, увидев которые Иродиада сразу пришла в хорошее настроение.

— Не реви, — подобрела Иродиада, — я тебе подарю два сестерция.

И надо признать, что Иродиада трудилась над своей внешностью не зря. Ирод, которого поразила бедность обстановки и стола брата, был в не меньшей степени поражен красотой его жены. Он не видел Иродиаду с того самого времени, когда она тринадцатилетней женой Боэта покинула Иерусалим. Теперь же перед ним предстала изящная женщина, красота которой, как устоявшееся вино, с годами еще более расцвела. Эта красота приобрела ту неуловимую законченность женской гармонии, которую может оценить лишь истинный знаток женского обаяния, подобно тому, как устоявшееся вино может оценить лишь истинный знаток виноделия. Когда Иродиада во время ужина словно нечаянно касалась руки тетрарха, по всему его телу пробегала дрожь вожделения. От Иродиады не укрылось впечатление, какое она произвела на Антипу, и она старалась всеми силами своего женского обаяния закрепить этот успех. Ее муж, на правах хозяина дома возглавивший трапезу, сразу же задал ей тон попойки. Уже провозгласив первую здравицу за гостя, он опрокинул в себя большую чашу вина. При этом настоял на том, чтобы и Антипа выпил столько же. Антипа выпил. Но организм Боэта, ослабленный частыми попойками, подвел хозяина застолья уже к подаче вторых блюд. Язык его во время разговоров стал заплетаться, а вскоре он вообще мирно захрапел прямо на своем ложе у стола. Иродиада приказала слугам не будить хозяина и, нежно взяв гостя за руку, увлекла за собой в сад.

На следующий день Антипа ощущал себя на несколько лет помолодевшим. Он был влюблен. Будучи человеком чувственным, тетрарх позволял себе частые связи с женщинами, но на этот раз Антипа почувствовал совсем другое. Это было не просто вожделение, не просто страсть, а чувство, которое окрыляло его мысли и желания. Он вдруг ощутил потребность начать жизнь заново. Да ему вообще показалось, что он до этого дня не жил и не существовал. А вот теперь жизнь может начаться, и начаться только с ней, с Иродиадой. Но как это возможно? Вопрос, который мучил Антипу с самого утра и на который он так и не нашел ответа. Во-первых, муж ее был жив, и, хотя бы Иродиада получила от него свободу выйти замуж снова, Антипа, как родной брат ее мужа, был одним из таких лиц, с которыми для Иродиады брачный союз по законам иудейским невозможен. Закон Моисеев запрещает брать в супружество жену своего брата не только при его жизни, но и когда он умрет не бездетным. А у Боэта и Иродиады есть дочь. С другой стороны, при жизни мужа обычай запрещал жене домогаться развода. Муж мог отослать от себя жену, но если бы жена сама отвергла своего мужа, это было бы для нее позором. Будучи саддукеем, воспитанным в духе греко-римского эллинизма, Антипа не очень-то смущался нарушением Моисеева закона. Знал он также, что иудейские хранители закона приучены его отцом к молчанию в подобных обстоятельствах, а с народной молвой можно ужиться. Поговорят и перестанут. Тем более, он сам может иметь еще одну жену, закон этого не воспрещает. Но как быть с более существенным препятствием? Оно представлялось ему непреодолимым. Он понимал, что ни его первая жена Альбина, дочь царя Ареты, ни сама Иродиада не были из числа женщин, готовых терпеть соперницу на владетельном троне. Как быть с дочерью Ареты? Если отослать от себя без всякой вины, то Арета глубоко оскорбится, а значит — быть войне с арабами. Тогда прощай мечта об Иудее и Самарии! Сеян сделал недвусмысленный намек, что вопрос о царстве напрямую зависит от умения сохранять мир на землях, управляемых тетрархом.

На следующий день Антипа вновь встретился с Иродиадой. Они обсудили план действий, как два стратега, но так ничего и не придумали. Тогда решили для начала пожить в свое удовольствие в Риме. Когда же Антипа возвратится домой в Галилею, следом за ним в его Тивериадский дворец приедет Иродиада якобы погостить по-родственному. А дальнейший ход действий им подскажут жизненные обстоятельства.

 

Глава 16

Ласковые волны Галилейского моря мягко накатывали на нежные ступни Альбины. Жена Антипы прогуливалась по самому бережку под зонтиком вместе с Иоанной, женой Хузы. Альбина шла, погруженная в свои думы. Здесь, вдали от дворца, она решила поделиться с Иоанной своими тревогами. Та шла рядом, не замечая настроения своей госпожи, и улыбалась каким-то своим мыслям.

— Чему ты улыбаешься? — спросила с досадой Альбина.

— Да так, госпожа, просто задумалась, — ответила Иоанна, продолжая улыбаться.

— Так о чем ты задумалась? — допытывалась жена тетрарха.

— Я подумала о том, что Бог создал воды для обитания рыб, а человек научился плавать, как рыба. А может быть, придет время, когда человек научится летать по воздуху, как птица. Вот мне и представилось вдруг, что я взмахнула руками и полетела, как та птица, — Иоанна указала рукой на чайку.

— Как тебе в голову могли прийти такие мысли? — удивилась Альбина. — Человек не может летать, у него нет крыльев.

— Хм, — Иоанна приложила палец к носу и, подняв глаза к небу, задумалась. А потом вдруг с радостной улыбкой повернулась к своей госпоже.

— А ты, Альбина, разве не летала во сне?

Альбина с еще большим удивлением посмотрела на Иоанну:

— А ты откуда знаешь, что я летала?

— Да просто спросила.

— Так слушай. Мне еще в детстве приснилось, что я села на крылатого верблюда и полетела. Смотрю и вижу: подо мной вся земля видна, как с высокой горы. Мне так страшно стало, что я от этого страха проснулась.

— А я, моя госпожа, до сих пор во сне летаю. Нот разбегусь, разбегусь и взлечу. И так мне легко в небе, так хорошо, что опускаться на землю не хочется. Я летаю, летаю, пока вдруг словно какая сила потянет к земле, я опускаюсь и сразу просыпаюсь. И так мне от этого пробуждения на земле горько становится, что я плачу.

Женщины поднялись от берега по мраморным ступеням в сад, а затем по дорожке мимо кипарисовых и фруктовых деревьев направились в сторону дворца.

— Мне очень тревожно на сердце, — вдруг, останавливаясь, призналась Альбина.

— Отчего же, госпожа моя? — беря ее за руку и глядя с сочувствием в глаза, спросила Иоанна.

— Вести нехорошие приходят из Рима от верных людей. Мужа моего постоянно видят вместе с Иродиадой, женой Боэта. Меня очень тревожит эта женщина. Уж не замыслила ли она недоброе?

— Что же она может замыслить против своего родственника?

— Вот именно родственника. От этой родни я жду только одних бед.

Когда подруги пришли во дворец, Альбину уже ждал гонец из Рима. Она отпустила Иоанну к себе, чтоб можно было наедине поговорить с гонцом. Через час прислала за Иоанной служанку. Жена домоправителя тут же отправилась к своей госпоже. Подходя к покоям, она услышала горестный плач Альбины. Встревоженная Иоанна почти вбежала в спальню жены тетрарха. Альбина лежала на своем царском ложе и горестно рыдала, уткнувшись лицом в расшитое яркими цветами покрывало. Иоанна в растерянности остановилась посреди комнаты. Она видела, как жалобно подрагивают худенькие плечики госпожи, и ее сердце пронзила такая острая жалость, что она сама, рыдая, бросилась к жене тетрарха:

— Госпожа моя, отчего ты так горюешь, уж не умер ли кто из близких твоих?

Альбина перестала всхлипывать. Повернула к Иоанне лицо с припухшими и покрасневшими от слез глазами:

— Лучше бы он умер.

— Кто? — испуганно спросила Иоанна.

— Муж мой. Лучше бы он умер, — зло повторила она. — А теперь должна умереть я.

— Почему ты должна умереть, моя госпожа? — совсем растерянным голосом испуганно пролепетала Иоанна.

Но Альбина вместо ответа снова зарыдала, упав на грудь своей подруги. Так они проплакали какое-то время. Потом, умывшись, Альбина рассказала Иоанне, что сейчас получила из Рима известие от верного человека. Он уведомляет ее о том, что Иродиада оставила своего мужа и последовала за Антипой в Галилею, чтобы здесь стать его женой.

— Значит, ты горюешь, что у твоего мужа будет вторая жена? — спросила Иоанна, с сочувствием глядя на свою госпожу.

— Я не собираюсь жить в одном доме с этой змеей, — неожиданно резко проговорила Альбина. — Да мне и не дадут жить, — тут же добавила она, и в глазах ее появился страх, — меня отравят. — Последние слова женщина произнесла почти шепотом, сжав руку Иоанны и глядя той прямо в глаза, словно ища в них подтверждения своей ужасной мысли.

Не выдержав этого взгляда, Иоанна отвернулась и проговорила:

— Ну зачем же тебя отравлять? Это великий грех пред Богом.

Альбина горестно рассмеялась:

— Значит, у тебя с ними разные боги. Их Бог может позволить убить.

— Для нас всех только один Бог, Бог Израилев! — воскликнула Иоанна.

— Посмотри, Иоанна, сколько во дворце и саду богов, которых отвергают ваши старейшины, но которых мой муж все же оставил у себя. Эти боги и позволят им убить меня. О, верная Иоанна, если бы ты знала, как я несчастна! Я верю, ты поможешь мне.

— Чем же я, слабая женщина, могу помочь тебе, госпожа моя? Но верь мне, я постараюсь исполнить все, что в моих силах.

— Запомни, Иоанна, никто, ни одна душа не должна знать о полученных мною известиях из Рима. Пусть думают, что я ни о чем не догадываюсь. Пока не прибыл Антипа, помоги собрать все мои драгоценности, чтобы я могла при первом удобном случае все взять с собою в дорогу. И третье. Когда они приедут, я скажусь больной и буду все время пребывать в своих покоях, безвыходно. Но пищи, приносимой мне, принимать не буду, она может быть отравлена. Ты сама тайно приноси мне воду и хлеб.

Через три месяца после получения письма Альбиной в Тивериадский дворец прибыл Ангина. Жена не подала тетрарху вида, что знает о его заговоре с Иродиадой. Еще через месяц к ним в Тивериаду прибыла сама Иродиада со своей дочерью, десятилетней отроковицей Саломеей. Альбина не встречала Иродиаду, сославшись на недомогание. Узнав, что жена Антипы болеет, Иродиада не без тайной радости сказала своему возлюбленному:

— Может, твоя аравийская жена сама развяжет нам руки?

Шло время, а Альбина не выходила из своих покоев. Но она не теряла времени даром и сумела тайно переправить письмо своему отцу, аравийскому князю Арете. Когда Альбина подучила ответ от отца, она объявила домашним, что ей стало легче. Вскоре Альбина стала упрашивать мужа отпустить ее в Перею, пожить в крепости Махерон и полечиться на серных источниках. Антипа, посоветовавшись с Иродиадой, не стал удерживать жену. В сопровождение Альбине он дал небольшой отряд всадников из своей личной охраны. Альбина не взяла никого из свиты знатных дам, кроме Иоанны. В тюки с платьями Альбина тщательно упрятала шкатулки с золотыми украшениями и драгоценными камнями.

На бледном и исхудавшем словно от болезни лице при прощании с мужем блуждала улыбка, но глаза, в которых страх перемешивался с ненавистью, она старалась прятать от тетрарха. Антипа, ослепленный любовью к Иродиаде, не очень-то присматривался к нелюбимой жене. «Пусть уезжает, и как можно скорей», — решил он.

Небольшой караван направился на юг в сторону Иерусалима. По прибытии в столицу Иудеи Альбина велела остановиться на ночлег во дворце Антипы, расположенном в его поместье на Елеонской горе. Утром отряд двинулся по Иерихонской дороге на юго-восток и вскоре, не заходя в Иерихон, свернул к Иордану. Выйдя к броду, отряд переправился на восточный берег и уже на подходе к крепости Махерон, среди Моавитских гор, встретился с большим отрядом вооруженных арабов. Сопровождающие Альбину остановились, с беспокойством погладывая на арабов. Хотя войны с аравийским княжеством не было, но с какими намерениями находится отряд вооруженных всадников на территории, не принадлежащей им Переи, было непонятно, и телохранители на всякий случай ощетинились копьями. Среди подъехавших всадников было немало знатных арабов.

— Что вам надо? — крикнул им начальник отряда иудеев.

— Мы прибыли по приказу нашего господина, сиятельнейшего Ареты, чтобы сопровождать его дочь, госпожу Альбину, к отцу.

— У Альбины другой господин, ее муж Ирод Антипа, и он нам велел сопроводить ее до крепости Махерон.

Тут Альбина на своем коне выехала вперед, оттолкнув охранника:

— Не загораживай мне дорогу, пес паршивый, и если вы хотите вернуться живыми домой, не препятствуйте мне идти к моему отцу.

Дочь Ареты ловко соскочила с лошади и подозвала к себе Иоанну:

— Я уезжаю навсегда к моему отцу. Поедем со мной, моя верная и добрая Иоанна. В доме отца моего ты будешь мне как сестра. Ты будешь жить в полном довольстве, ни в чем не имея нужды.

— Но как же я могу, госпожа моя, последовать за тобой, оставив своего мужа?

— Я найду тебе мужа из самых знатных нукеров моего отца. А что тебя связывает с твоим мужем? У вас нет детей. Завтра он может сказать тебе: уходи, ты бесплодна, и взять себе другую жену. Посмотри, как поступил со мной мой муж. Он отбросил меня, как ненужную вещь. Будто я и не человек.

Иоанна заплакала. Альбина невольно напомнила ей о том, что более всего тревожило ее сердце. Почти семь лет они с Хузой живут в браке, а детей у них нет.

— О нет, моя госпожа, не принуждайте меня нарушать святость моего союза с мужем. Меня с ним соединил Бог, пусть Он, если Ему угодно, и разъединяет, но сама я останусь верна ему до конца дней моих и по своей воле никогда не покину его.

— О Иоанна, твои слова оставляют меня без надежды, — горестно воскликнула Альбина, обнимая Иоанну, — но правда на твоей стороне. Ступай же, моя верная и добрая сестра, я не держу тебя против твоей воли.

Иоанна при этих словах заплакала. А Альбина, вскочив на лошадь, поехала к отряду арабов. К ней присоединились ее слуги с поклажей вещей госпожи.

— Знайте же все, — крикнула Альбина, повернувшись к отряду иудеев, — ваш Антипа мне больше не господин, он лжец и обманщик. Бог покарает этого нечестивца. Будь он проклят навеки! И пусть будет проклята Иродиада! Бог и ей пошлет возмездие за ее низкие деяния. Слышите вы? Отец мой отомстит за бесчестье своей дочери! Берегитесь, вас всех ждет возмездие!

Уже когда иудеи отъезжали в сторону крепости, начальник отряда обиженно сказал:

— Мы-то здесь при чем? Вот и пойми этих женщин: муж бросил, и все кругом виноваты. Не к добру это все. Помяните мое слово, не к добру.

Переночевав в крепости Махерон, отряд на следующий день отправился назад в Галилею. Весть о том, что Альбина сама освободила влюбленных для исполнения их заветных планов, вселила в Антипу и Иродиаду одновременно и радость, и тревогу. Тревожило ожидание действий со стороны Ареты. Ирод не сомневался, что скоро его тесть начнет войну. Но, несмотря на все эти обстоятельства, он вскоре объявил Иродиаду своей женой и пышно отпраздновал свадьбу в Тивериадском дворце. После свадьбы тетрарх поручил начальнику войска проверить состояние крепости Махерон. Именно здесь, в Пepee, нужно было ожидать нападения арабов. Вместе с воинским отрядом в Махерон отбыл и домоправитель Антипы, Хуза. Ему надо было проверить продовольственные запасы крепости и при необходимости пополнить их. Свою жену Иоанну он взял с собой.

 

Глава 17

Крепость Махерон находилась возле границы с Аравией, на северо-восточном берегу Мертвого моря, у горы Нево. Как адский призрак возвышалась эта мощная цитадель среди обрывистых вулканических скал и утесов возле Мертвого моря. Иудейские раввины называли ее Черной крепостью и Печью по причине черного асфальтового грунта, из которого, дымясь, струились горячие целебные ключи. После Иерусалима это было самое укрепленное место. Первые укрепления построил еще царь Александр Ианнай. Царь Ирод Великий перестроил и укрепил крепость Махерон для того, чтобы она была сборным пунктом его войск против арабов и вообще устрашением для всех соседних кочевых племен. Природа сама позаботилась о защите этой крепости, окружив ее глубокими ущельями. У подножия холма крепости лежал нижний город, вокруг которого со всех сторон выступали высокие скалы. Промежутки между этими скалами были застроены неприступными стенами. По углам крепости стояли высокие башни. В самой крепости возвышался прекрасный дворец — резиденция тетрарха. Дворец выделялся среди прочих построек крепости стройными рядами колонн из цельных глыб камня, разноцветными мраморными залами, великолепными банями и всевозможными принадлежностями римской роскоши. Здесь же располагались вместительные цистерны с запасом питьевой воды, склады и лабазы для оружия и продовольствия на случай длительной осады. Да и вообще, вся крепость смотрелась со стороны словно надетая на вершину скалы царская корона, отчего в народе ее звали «диадемой». Согласно древнему преданию, где-то недалеко от этих мест находится гробница пророка Моисея. Гробницу искали многие, но не нашли. Видно, Бог до поры, до времени решил не открывать захоронение вождя народа израильского.

Вот сюда и прибыла Иоанна со своим мужем. Местность вокруг крепости производила па нее угнетающее впечатление. Первое время Иоанна скучала по живительным садам Галилеи и сладким водам Геннисаретского моря. Здесь море было горьким. В его маслянистых водах было невозможно купаться, они выталкивали тело, словно не желали принимать к себе ничего живого. Несколько раз в сопровождении охраны и служанок Иоанна ходила на целебные источники, расположенные к северу от крепости, в долине Коллироя. К ним вела удобная дорога, которая была проложена еще римлянами. Эта дорога шла из древнего аравийского города Петры в Дамаск, столицу Сирии. В глубине ущелья прямо из скалы били ключи с горячей водой, которая собиралась в специально для этого выдолбленных каменных ваннах. Рядом были такие же ванны, наполняемые ключевой холодной водой. Можно было полежать в горячей ванне, а когда тело распарится, перейти в другую, наполненную водой холодной, как лед. Источники были окружены холмами, сплошь изрытыми рудниками, в них добывали серу и алюминий.

В городе возле Махерона, в котором проживало не менее десяти тысяч человек, была не только синагога, которую Иоанна посещала каждую субботу, но и языческий храм в честь бога Солнца, куда ходили приносить жертвы многочисленные жители из греков и римлян. Кроме нескольких поездок к серным источникам и посещения синагоги, Иоанна почти не покидала дворец. Хуза часто отлучался из крепости, занимаясь закупками продуктов у жителей Переи, а Иоанна оставалась одна и часами просиживала у окна дворца. Отсюда открывался великолепный вид на Мертвое море, на плавное течение Иордана, маститый Хеврон с его древними патриархальными воспоминаниями, на скалы Енгеди к западу. На севере перед ней открывался вид на горы Галаадские, вздымающиеся за дикими высотами Фазги. В хорошую погоду был виден даже Иерусалим.

Вскоре из поездок по Перее вернулся Хуза. Он был встревожен слухами о набегах отрядов Ареты на некоторые селения Переи. Начальник воинских подразделений Махерона выдвинулся с небольшой конницей против арабов. Пока происходили только небольшие стычки конных отрядов, которые могли легко маневрировать. Начинать серьезные боевые действия ни одна из сторон не решалась. Хуза, к этому времени исполнивший все намеченные предприятия, поспешил вернуться в Галилею.

Когда в сопровождении небольшого отряда они ехали вдоль реки Иордан, направляясь к югу, то вдали, на берегу, увидели большое скопление народа. Начальник отряда поручил одному из воинов съездить и разузнать, что там происходит. Воин вскоре вернулся и поведал, что там объявился пророк, прозывающийся Иоанном Крестителем. И к этому пророку стекаются люди со всех концов Иудеи и Иордана, а также из Иерусалима.

Всему отряду захотелось увидеть и услышать Божьего провидца. Отряд направился к толпе. Подъехав поближе, все спешились и подошли к толпившимся у берега людям. Вместе со всеми подошла Иоанна. На берегу реки стоял высокого роста человек с длинными вьющимися темно-русыми волосами, спускающимися ниже плеч. Возраст его было трудно определить — лицо этого человека было измождено постом, но сохраняло черты мужественности и решительности. Впрочем, самое большое впечатление произвело на Иоанну то, что весь облик Божьего провидца отражал необыкновенное воодушевление. На нем была надета грубая власяница из верблюжьей шерсти, препоясанная широким кожаным поясом. Сильный, звучный голос, в котором чувствовалась власть не своей, а высшей, Божественной воли, вещал в торжественной тишине:

— Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное. Я глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему. Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими; и узрит всякая плоть спасение Божие.

Каждое слово, сказанное пророком, находило отзыв в душе жены домоправителя. Она ни на минуту не усомнилась, что устами этого человека говорит Сам Господь. Сколько раз она слышала рассказы о древних пророках и пыталась представить их себе, а теперь поняла, что именно такими, как этот праведник на Иордане, она и представляла себе провозвестников Божиих. От этих мыслей Иоанна еще больше изволновалась, а Креститель между тем продолжал говорить:

— Сотворите же достойный плод покаяния, и не думайте говорить о себе: «отец у нас Авраам», ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне деревьев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь.

Когда Иоанн закончил свою речь, кто-то из парода крикнул:

— Скажи, Божий человек, что же нам делать?

— У кого две одежды, тот дай неимущему, у кого есть пища, делай то же, — ответил пророк.

— Учитель, а что нам, мытарям, делать?

— Ничего не требуйте более определенного вам, — отвечал им Иоанн.

Один из воинов Антиповых все подталкивал своего начальника:

— Спроси, спроси, что нам делать.

— Тебе надо, ты и спрашивай, — сказал начальник и отошел от толпы.

Тогда воин, осмелев, крикнул:

— А что делать нам, воинам?

Пророк поднял свой взгляд на него и долго смотрел, словно хотел запомнить, а потом, вздохнув, ответил:

— Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованьем.

Тут кто-то из народа крикнул:

— Не ты ли Мессия, обещанный нам Богом?

— Нет, я не Христос, — отвечал решительно Иоанн, — я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем; лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым.

Пророк воздел руки к небу и стал молиться. Весь народ упал ниц и тоже стал молиться и каяться. Затем мужчины стали заходить в воду, где Иоанн совершал над ними крещение. Женщинам он повелел погружаться самим. Группа женщин направилась к реке, Иоанна устремилась за ними. Они все вошли в Иордан и с молитвой погрузились в воду. Когда Иоанна вышла из воды и, взяв из своих вещей чистую одежду, переоделась, она вдруг почувствовала себя до того легко, что ей показалась, будто она не идет, а парит над землей словно птица.

Иоанне очень хотелось еще побыть возле этого Божественного пророка, но отряд уже торопился выйти в путь. Тот воин, который спрашивал Иоанна, что делать, тоже раскаялся в своих грехах и был погружен Иоанном в воду. Он все время ехал возле Иоанны, и они делились друг с другом переполнявшими их впечатлениями.

 

Глава 18

По прибытии в Тивериаду начальник отряда подробно доложил тетрарху обо всех обстоятельствах и о начавшихся боевых столкновениях с арабами. Не забыл он упомянуть и о появившемся на Иордане пророке. Эта весть заинтересовала тетрарха. Он попросил подробнее рассказать о новоявленном духовном вожде парода. В этом извещении тревожила мысль, что пророк собирает большие массы людей на подвластных Антипе землях. Тетрарх опасался, что все это может вылиться в народные беспорядки. А потом, кто знает, не перерастет ли все это в настоящее восстание, наподобие того, что было учинено Иудой Галованитом. Если подобное случится, то можно не только впасть в немилость кесаря, но и вовсе лишиться тетрархии.

Иродиада посмеялась над страхами, что какой-то бродяга может подвигнуть народ на восстание. Но потом, когда она узнала, сколько народу собирается к пророку со всей Иудеи и Галилеи, то невольно задумалась: «А не повредит ли это моим планам?»

— Почему бы тебе не арестовать этого смутьяна? — спрашивала она Антипу.

— Если он имеет над сердцами людей такую власть, то не вызовет ли его арест еще большее возмущение народа? — с сомнением качал головой Антипа.

Иродиада наслаждалась своим новым положением. Чувствовать себя хозяйкой такого великолепного дворца, подобного которому не имели в Риме даже самые богатые и знатные сенаторы, было для нее очень лестно. Когда же до нее дошли слухи, что пророк Иоанн обличает Антипу за его незаконный брак, это хотя и укололо ее самолюбивое сердце, но она опять посмеялась над пророком, который, не имея жены, еще смеет рассуждать о других женах. А через некоторое время она услышала, что пророк открыто требует, чтобы Антипа удалил от себя Иродиаду. Это ее уже начало серьезно беспокоить. Один из советников Антипы, престарелый Птоломей, еще больше усилил беспокойство Иродиады, сказав, что призывы пророка могут возыметь действие на законоучителей Израиля. И тут Иродиада осознала нею опасность и непрочность своего положения. Видя в муже не вполне волевого человека, она стала опасаться, как бы слова любимого народом пророка не возымели действие на старейшин израильских и те не потребовали от тетрарха удалить от себя Иродиаду. Страх охватил такой, что она не могла ни о чем другом думать, только о том, как бы заставить замолчать Иоанна. Иродиада была готова собственными руками удушить пророка, лишь бы он не мог обличать их брак. Ее просьбы к Антипе арестовать Иоанна усилились. Она буквально умоляла мужа что-нибудь сделать с этим неуемным правдолюбом. Антипу же хотя и раздражали обличительные речи пророка, но не действовали на него так сильно, как на Иродиаду. Он все не решался на арест человека, к которому сам невольно испытывал вместе со страхом и что-то похожее на уважение. Но долго это продолжаться не могло. Тетрарх видел, как угнетающе пророк воздействует на его любимую женщину. Иродиада исхудала и лишилась сна.

— Ты хочешь моей смерти, — стонала она, — ты ее скоро получишь.

Наконец Антипа решился. Он повелел своим воинам взять Иоанна под стражу и отвести его в темницу крепости Махерон.

На следующий день он не узнал жену. Она словно преобразилась и была с ним до того мила, что последние сомнения в правильности своего поступка у Антипы исчезли.

 

Глава 19

Пророк Божий, которого Иоанна встретила на Иордане, занимал все ее мысли и чувства. Она мечтала вновь попасть на Иордан, чтобы слушать этого Божьего человека, чтобы быть с ним рядом. В ее жизни началось что-то особенное. Как будто до встречи с пророком была одна жизнь, а теперь началась другая, но самая главная. Та, ради которой она и появилась на свет. Иоанна уже хотела просить у мужа разрешения сходить на Иордан, но тут ее настигла ужасная весть об аресте пророка и заточении его в крепости Махерон. Эта новость буквально сразила Иоанну. С ней случился нервный припадок, и она слегла в постель. Вскоре она услышала, что Антипа со всем своим двором собирается переезжать во дворец крепости Махерон, чтобы быть поблизости от военных действий с арабами. Хуза хотел оставить жену в Галилее, но та стала слезно умолять его взять ее в Перею, ссылаясь на целебные источники возле Махерона. Этот последний довод убедил Хузу, и он взял Иоанну с собой.

Иоанна по прибытии в Махерон стала ездить на источники и действительно вскоре пошла на поправку. Но все помыслы женщины были о том, как бы увидеть страдальца, сидящего в тюремном подземелье дворца. Вскоре ее желание исполнилось. Воины вывели Иоанна на прогулку во внутренний двор. Он медленно шел по каменному двору, громыхая цепями оков. От колец, охвативших лодыжки пророка, цепи поднимались к его рукам и соединялись с металлическими наручниками вокруг запястий узника. Иоанн, словно не замечая этих цепей, брел но двору в какой-то глубокой задумчивости. И вдруг поднял свой взгляд на галерею дворца, где стояла Иоанна. Женщина замерла от неожиданности, боясь пошелохнуться, пока на нее смотрит пророк. Даже слезинка на ее щеке и та замерла. Пророк вдруг улыбнулся Иоанне, при этом глаза его излучали кроткую доброту. Он даже в знак приветствия попробовал поднять спою руку. Цепь загромыхала, рука чуть приподнялась, натянув тяжелые звенья цепи, и опять бессильно опустилась вниз. Иоанн пожал плечами и, снова понурив голову, в глубокой задумчивости зашагал дальше. Не пройдя нескольких шагов, пророк вдруг резко остановился и снова поднял свои глаза на галерею. Теперь в его глазах сверкал гнев. Иоанне стало не по себе, она невольно отпрянула назад и тут увидела двух фарисеев, идущих по галерее тихой величавой поступью. При этом головы их склонились к земле, глаза были полузакрыты, а губы двигались, как бы произнося молитвы. К головной повязке на лбу и к одежде на левой руке, как раз напротив сердца у них было прикреплено несколько филактерий. По краям их пышной верхней одежды шла широкая лента ярко-красного цвета. Они приостановились у перил галереи и посмотрели на пророка.

— Это тот самозваный учитель, что смущал умы правоверных людей Израиля? — спросил один у второго.

Но не успел он произнести свои слова, как зазвучал грозный голос пророка:

— Порождения ехидны! Непотребные дети гнусных отцов! В вас заключается весь тот яд, какой наследовали вы от отцов своих, и на смерть отравляете вы других своими соблазнами. Вы, как ядовитые змеи, угрызаете и убиваете даже святых, покрывая их слова и дела ядом своих клевет!

Фарисеи сжались от слов пророка и потеряли весь свой важный вид.

— Пойдем отсюда, — испуганно сказал второй фарисей, — разве ты не видишь, что не напрасно говорят о нем, что он имеет беса в себе.

Фарисеи, забыв о своей вальяжности, семеня ногами, быстро удалились. Гнев пророка тут же потух, и на Иоанну снова смотрели добрые и ласковые глаза праведника.

Как-то Иоанна выходила из синагоги после собрания, и к ней подошли два человека. Они поклонились ей и спросили:

— Ты ли жена Хузы, домоправителя Ирода Антипы?

Иоанна смутилась таким прямым вопросом, но все же ответила сразу:

— Да, я жена Хузы.

— Мы видели тебя у реки, когда проповедовал наш учитель, пророк Божий Иоанн, и потому решились подойти к тебе.

— Вы его ученики? — обрадованно воскликнула Иоанна, — что я могу для вас сделать?

— Узнай, добрая женщина, можем ли мы видеть нашего учителя.

— А вы не боитесь, что вас тоже посадят в темницу?

— Нет, мы готовы умереть за него.

— Тогда пойдемте за мной во дворец, я буду просить за вас начальника стражи.

Во дворце Иоанна прошла к казармам, где размещалась стража и, переговорив с начальником, радостная, побежала вновь к ученикам Иоанновым.

— Идемте со мной, я отведу вас.

Ученики поспешили вслед за женщиной и вскоре пришли к помещению стражников, охранявших вход в подвал дворца. Дежурил как раз тот воин, который крестился в Иордане от Иоанна. Он охотно повел учеников в темницу к пророку. После этого ученики Иоанна поселились в городе. Хоть и нечасто, но их все же допускали к учителю. На одном из собраний в синагоге они очень благодарили Иоанну.

Вскоре они сообщили Иоанне, что посланы учителем к новому объявившемуся в Галилее пророку и учителю Иисусу из Назарета, чтобы спросить Его, Он ли истинный Мессия или ожидать другого?

 

Глава 20

Когда ученики пророка ушли, в Махероне начались суетные дни подготовки к празднованию дня рождения Ирода Антипы. Говорили, что тетрарх созвал много именитых гостей как из иудейских вельмож, так и римской знати, и ожидалось грандиозное торжество.

Хуза без продыху целыми днями хлопотал и о хозяйству, приготавливая все необходимое. С утра до вечера он принимал подрядчиков по закупке провизии, отдавал распоряжения поварам и многочисленной прислуге. В крепость пригонялись стадами ягнята и телята. Привозились туши оленей и ланей. Возы всевозможной птицы: цыплята, куры и индейки, гуси и утки, цесарки, фазаны и павлины, голуби и перепела. Фрукты и овощи шли со всех стран света. Тутовник, айва и персики из Персии, вишня из Малой Азии, арбузы и дыни из Египта, гранаты из Карфагена. Целые мешки орехов: фундук, миндаль, фисташки и лесные орехи. Многообразных рыб речных, озерных и морских без числа свозили в кладовые крепости. Хуза сам лично все проверял, бегая из винных подвалов на кухню, с кухни на продуктовые склады. Ругался и яростно торговался с поставщиками. Он даже не замечал жены, которая с печалью бродила по залам дворца. Пророка совсем перестали выводить на прогулки, и она лишилась его лицезрения хотя бы в эти редкие минуты. Наконец она решилась на отчаянный поступок. Набрала на кухне разных продуктов в корзину, положила туда небольшую амфору вина и пошла на свой страх и риск в подземелье. Стражник посмотрел на продукты и, усмехнувшись, сказал:

— Этого он есть не будет. Ни вина, ни сикера он вообще не пьет. А ест очень мало. Говорят, что когда он был в пустыне, то питался диким медом и акридами.

Затем он зажег факел и повел Иоанну в подвал дворца. Они прошли по нескольким темным переходам и вошли в довольно-таки просторный коридор, вдоль стен которого имелось несколько загороженных решетками помещений. Стражник укрепил факел на стене, и его яркое пламя осветило одну из зарешеченных камер. Глаза Иоанны привыкли к темноте, и она увидела пророка. Иоанн спокойно подошел к решетке и так же спокойно ровным голосом спросил:

— Пришла попрощаться?

— Я принесла тебе еду.

— Пусть там, наверху, едят и веселятся. Моя же пища — от Духа Божия приходящая. Вскоре эти узы уже не удержат меня, и я уйду к Тому, Кто послал меня возвещать и свидетельствовать правду Божию.

— Кто же Он, о Ком ты свидетельствуешь? — робко спросила Иоанна.

— Ты увидишь Его сама и последуешь за Ним. И будешь лицезреть славу Его.

Эти таинственные слова пророка глубоко взволновали Иоанну. Она уже не помнила, как вышла из дворцового подвала, как пришла к себе в комнату, и только там вдруг вспомнила слова пророка, что узы темницы вскоре будут не властны над ним. «Значит, его освободят?» — подумала Иоанна, и тут же другое, глубинное чувство подсказало ей, что эти слова говорят об ином. Тоскливое ожидание ужасных и непоправимых событий сжало сердечко Иоанны, и она горько расплакалась.

Между тем как во дворце велись приготовления к празднику, в покоях Иродиады тоже готовились к этому знаменательному дню. Дочь Иродиады Саломея пошла статью и красотою в мать. В свои двенадцать лет она была уже вполне зрелой девицей. И мать серьезно задумалась о судьбе своей дочери, подбирая ей жениха. И этот день она возлагала особенные надежды на Саломею: ведь как-никак, приедет много и знатных гостей. Иродиаде пришла в голову дерзкая мысль удивить гостей танцем своей дочери. Воспитательница Саломеи была египтянка из профессиональных танцовщиц. Этому искусству она обучила и дочь Иродиады. Гибкая и изящная Саломея усвоила все тонкости восточного танца-пантомимы в совершенстве. Конечно, танцевать для женщины, да еще знатной, в собрании мужчин считалось недопустимым нарушением приличий, принятых на Востоке. Только рабыням в угоду своим господам позволялось, легко одевшись, плясать во время пиров. Но Саломея, воспитанная как современные ей гречанки или римлянки, не была подвержена стыдливости своих соплеменниц. Да и большая часть гостей будет как раз из той категории, что мало ценят отеческие обычаи, а более стараются угодить римлянам. А у тех все позволено. Тем более танец-пантомима исполняется в специальной маске и в случае чего можно и не открывать лица. Итак, Иродиада решила сделать мужу необыкновенный подарок, чтобы он и впредь ценил ее смекалку и умение устраивать все в этой жизни к изрядной пользе и удовольствию.

Гости стали съезжаться еще накануне празднества. Иоанне было поручено размещать жен прибывающих гостей. В одном из роскошных залов дворца Иродиада готовилась дать праздничный ужин для женской половины приглашенных. Прибыли не только все знатные вельможи и военные чины Иудеи и Галилеи, но и многие знатные римляне из Сирийской провинции. Прибыл Лисаний, правитель Авилинии — Сирской области между горами Ливаном и Антиливаном, примыкавшей с северо-востока к Галилее. Такого собрания знатных лиц еще не было в этом дворце. Чтобы развлечь прибывших на празднество, в пустыню перед Мертвым морем было выпущено три льва, привезенных в клетках из Египта, и устроена на них охота. Охота получилась поистине царской, если не считать того, что лев до смерти задрал одного из слуг, находившихся в оцеплении. Но это никого из гостей не огорчило, а лишь подзадорило. Между тем лев, вырвавшись из оцепления, устремился вдоль берега озера. В погоню припустили все, но добыча выпала командующему сирийским гарнизоном трибуну Патию Флору. Маленький и толстенький Патий потом очень гордился этим и преподнес шкуру льва в подарок тетрарху.

Но вот настал день праздника. Все гости-мужчины, по римскому обычаю, перед ужином пошли в баню. Уже там, у бассейнов, изрядно разогревшись галилейским вином, в пиршественный зал шли навеселе. В роскошном зале дворца, отделанном розовым мрамором, гости расположились большим амфитеатром. Окна зала и колонны были увешаны гирляндами восхитительных цветов. Музыканты заиграли на флейтах и струнных инструментах. Слуги один за другим входили в зал и подносили гостям чаши для омовения и полотенца. Затем появились слуги со всевозможными яствами, и пиршество началось. Гости вставали поочередно и, провозглашая здравицы Антипе, выпивали свои кубки до дна. Тут же снова садились и начинали пожирать деликатесы, щедро выставленные на столе. Когда подавали вторую смену горячих блюд, никто уже никого не слушал. Каждый выкрикивал что хотел. На жонглеров и акробатов, выступавших перед пирующими, никто не обращал внимания. Все наперебой говорили, не заботясь о том, будут ли они услышаны. Но тут вдруг ритмично забили литавры, мелодично зазвенели колокольчики, и на середину зала выбежала девушка. Легкий светло-зеленый шелк облегал ее стройный стан, не скрывая за своей прозрачностью изящные формы тела девицы. Золотистые ленты, охватившие ее голову, трепетно развивались от движений красавицы вместе с мягкими прядями вьющихся волос. Лицо ее наполовину скрывала золотисто-пурпурная маска. Девушка словно порхала по залу, казалось, не касаясь пола. Она в такт музыки и звонких бубнов, то выгибалась, словно у нее вообще не было костей, то вдруг пружинисто разгибалась и кружилась так, что ее фигура свивалась в причудливую спираль. То гарцевала как строптивая лошадка, высоко подбрасывая колени, то начинала изображать страсть куртизанки, обольщающей невидимого любовника. Мужчины сидели, завороженные музыкой и движением танцовщицы, забыв обо всем на свете. И когда танец закончился, они все еще сидели словно в оцепенении. А потом вдруг разом все закричали, восторженно прославляя танцовщицу. Девушка поклонилась публике и хотела удалиться, но ее окликнул сам тетрарх:

— Я повелеваю тебе, красавица, сними маску.

Девица сперва замешкалась, но потом решительно сдернула маску, и перед Антипой предстала его падчерица. Гости снова стали громко выражать свои восторги. Антипа охнул от удивления и потом, обращаясь к гостям, с гордостью заявил:

— Это моя дочь Саломея.

И опять послышались возгласы удивления и восхищения. Ирод был на седьмом небе от счастья. Он с гордостью обводил торжествующим взглядом ряды амфитеатра — полюбуйтесь, как у меня все хорошо!

— Послушай, Саломея, — обратился он к девице, — ты порадовала мое сердце, и я готов тебе дать все, что ты пожелаешь. Хоть половину моего царства. Проси.

Девица растерянно захлопала своими длинными ресницами, а среди гостей послышались смешки. Это неприятным отзвуком задетого самолюбия отозвалось в сердце тетрарха.

— Слышите, вы все, я — Ирод Антипа, тетрарх Галилеи и Переи, клянусь всеми своими сокровищами, что исполню любую просьбу этой девицы.

Саломея вдруг повернулась и быстро убежала, чем очень развеселила гостей. Застолье снова пошло своим чередом. Но когда в зал вновь вбежала запыхавшаяся танцовщица, все смолкли, и любопытные взоры гостей обратились на Саломею. В тишине зала прозвучал ее звонкий голос:

— Хочу, чтобы ты дал мне на блюде голову Иоанна, прозванного в народе Крестителем.

Если бы гром раздался среди ясного неба, то и он бы меньше поразил гостей, услышавших от девицы такое странное желание. Все стали переговариваться между собой, а девочка стояла и ждала ответа. Антипа нахмурился и задумался. Сидящий с ним рядом тетрарх Авилинии Лисаний язвительно сказал:

— Не всякий правитель силен исполнить свои клятвы.

— Нет, — взревел вдруг пьяным голосом тетрарх, — пусть знают все, что сын великого царя Ирода достоин своего отца. Пусть будет так, как она пожелала. Эй, Иосиф, — крикнул он начальнику своей охраны, — немедленно принеси мне голову Иоанна на блюде.

Все гости дружно поднялись со своих мест и, подняв кубки с вином, стоя приветствовали решительность Ирода Антипы, говоря что он достоин быть царем, как и его отец. Вино снова полилось рекой.

 

Глава 21

По каменным ступеням лестницы подвала стучали крепкими подошвами сандалий три пары солдатских ног. Когда коридор темницы озарился бликами от горевших факелов, Иоанн уже стоял возле решетки, держась за нее руками. Начальник охраны отпер замок и вошел в камеру. Иоанн открыто смотрел в глаза стражнику. Тот несколько смутился, но уже в следующую минуту молча вынул свой меч из ножен. Зловещая мелодия трущегося о ножны клинка заставила вздрогнуть пророка. Но в следующее мгновение Иоанн выпрямился, без тени смущения посмотрел на блестевший в свете факелов заточенный металл и перевел взгляд на своего палача. В этом взгляде было спокойствие человека, уже не раз пережившего собственную смерть и теперь встречающего ее как избавление от тяготы ожидания. Узник встал па колени и склонил голову. Меч, словно блеснувшая молния, упал с высоты размаха, и вместе с его падением на каменные плиты подвала с гулким стуком упала голова величайшего среди рожденных женщинами человека.

Спускаясь из пиршественного зала в дворцовую кухню, Хуза вдруг покачнулся и, придерживаясь рукой за стену, присел на прохладные каменные ступени лестницы. Ему больше не хотелось двигаться. «Вот так бы сидеть и ничего не делать, — подумал Хуза, блаженно прикрыв глаза, — но если я еще немного посижу, то уже не встану. Надо вставать». В это время на его лоб опустилась рука. Он почувствовал сразу, что это может быть только одна рука во всем мире. Рука его жены.

— Тебе плохо? — услышал он заботливый голос Иоанны.

Не открывая глаз, Хуза блаженно улыбнулся:

— Теперь мне хорошо. Ты знаешь, я сейчас вспомнил, как ребенком болел. Мне было так плохо, что смерть уже не казалось такой страшной, даже наоборот. Но вот подходит мать и кладет мне на голову свою руку, и сразу становится легче и хочется жить. Как же давно это было! А теперь кажется, что это было совсем недавно.

Иоанна нежно провела рукой по уже начавшим седеть волосам мужа, с любовью и состраданием глядя на его осунувшееся лицо.

— Тебе надо отдохнуть, мой возлюбленный господин.

— Нет, что ты, нет, — встрепенулся Хуза и поднялся со ступеней. — Без меня что-нибудь пойдет не так. Да, вот еще что: Саломея, дочь нашей госпожи, танцевала перед гостями.

— Бог Израилев, — в изумлении воскликнула Иоанна, — какой же это грех!

— О жена моя, если бы все закончилось только этим грехом! Но плясунья в награду себе потребовала от царя голову пророка, что сидит в нашей темнице, и он согласился исполнить эту безумную просьбу.

Иоанна, побледнев, вскрикнула и побежала. Когда она добежала до входа в подвал, навстречу ей попался начальник стражи с двумя воинами, они несли в руках нечто, завернутое в полотенце. Иоанне показалось, что на холсте следы крови. Еще не веря самому ужасному, она ринулась вниз по лестнице. Тюремное помещение освещал факел, прикрепленный к стене. Навстречу ей шагнул охранник, тот самый, что крестился в Иордане. Он был бледен и растерян. Узнав Иоанну, он загородил ей дорогу.

— Госпожа, тебе не надо это видеть.

Но Иоанна метнулась в сторону от него, а в следующее мгновение увидела, как два стражника что-то заворачивают в кусок грубой холстины. И как только она поняла, что они заворачивают, факел погас. Все погасло. Стражник видел, как Иоанна пошатнулась, он бросился к ней, но все же не успел подхватить ее падающее тело.

А в зале тем временем продолжала играть веселая музыка, и пьяное, угарное веселье подходило к той черте, когда у пирующих оставалось уже мало чего человеческого. Слуги поминутно вносили то одно, то другое кушанье, поэтому гости не сразу обратили внимание на серебряное блюдо, внесенное начальником стражи тетрарха. Иосиф пронес блюдо прямо к столу Антипы и поставил его перед своим владыкой. Антипа с глупым видом пьяного человека посмотрел на принесенное блюдо, не сразу сообразив, что на нем лежит. Но когда разглядел, ужас отразился в его вмиг протрезвевшем взгляде.

— Отнеси Саломее, — крикнул он, и неподдельный страх в его голосе передался гостям.

Назад стражник относил блюдо при полном безмолвии гостей. После такой откровенной демонстрации человеческой жестокости веселье покинуло пиршественный зал.

 

Глава 22

Иоанна очнулась уже в спальне на своей кровати и тут же пожалела, что вернулась в этот жестокий мир. Какое-то время она лежала без движения. Но мысль, что она должна позаботиться о достойном погребении пророка, заставила ее подняться с постели. Учеников Иоанна она увидела еще издали. Они сиротливо жались около ворот крепости, пытаясь что-то разъяснить стражникам. Увидев ее, радостно замахали руками. Она подошла к ним, и по ее скорбному лицу они поняли, что случилось что-то ужасное.

— Что с нашим учителем? — в волнении спросили они.

Иоанна ничего не ответила, вернее, она хотела ответить, но не смогла, а лишь тихо заплакала. Ученики, опустив головы, ожидали, пока она перестанет плакать, а потом сказали:

— Мы хотим похоронить нашего учителя.

— Да, его надо похоронить, — кивнула головой Иоанна и повела мужчин к казармам стражников. Начальник стражи сразу же распорядился отдать тело казненного для погребения. Но когда стали просить голову пророка, он решительно отказался идти к жене тетрарха.

— Мне легче спуститься в преисподнюю, чем идти к этой женщине, — с горечью произнес он.

К Иродиаде Иоанна пошла сама.

Жена тетрарха, не раздеваясь, всю ночь просидела в своих покоях перед главою пророка. Она затуманенным взглядом смотрела на голову своего врага. Порой в ее глазах читалась неизбывная тоска о чем-то, навсегда потерянном. Именно теперь она поняла, что не победила того, кто мог разрушить ее мечту, ее с трудом добытое счастье. Нет, она сама побеждена.

Когда запыхавшаяся дочь прибежала к ней с рассказом о своем триумфе и просьбой дать совет, что можно попросить у тетрарха, Иродиада замешкалась только на минуту. За эту минуту у нее в голове пронеслись сотни вариантов всевозможных просьб, но уже в следующее мгновение она выпалила:

— Проси голову Иоанна Крестителя.

Вначале она даже сама не поняла, что сказала дочери. Эта дикая мысль выскочила словно вор, подстерегающий свою добычу. Девочка вытаращила на мать свои испуганные глаза.

— Да, да, дочь моя, проси только голову Иоанна, — все более укрепляясь в этой мысли, проговорила Иродиада, стискивая голову дочери в своих ладонях и покрывая поцелуями ее мокрое от пота лицо. — Я тебе отдам свои драгоценности, свои наряды. Все что захочешь, бери, только проси голову Иоанна.

После таких щедрых посулов девочка сразу повеселела, вырвалась из материнских объятий и побежала в пиршественный зал. Иродиаде вдруг захотелось вернуть дочь и сказать, что отменяет свою просьбу. Она уже протянула в сторону дочери руку, но потом опустила ее, понимая, что не в силах переменить свое решение.

Теперь, глядя на голову пророка, Иродиада задавала себе вопросы: «А что надо было делать? Вернуться в Рим к пьянице мужу и дальше влачить свое жалкое существование содержанки, зависящей от милостей императора? А дочь, которую надо пристроить? Почему вдруг кто-то решает за нее, как ей жить и с кем ей жить? Разве это справедливо? И что и этой жизни вообще справедливо? Кругом зависть, подлость, обман, жестокость. Что им можно противопоставить, как не ту же подлость и обман?»

Мысли Иродиады прервала служанка, которая доложила, что ее хочет видеть жена домоправителя Хузы. Иродиада вышла в соседние покои, чтобы принять Иоанну. Та вошла бледная и взволнованная, долго не решаясь заговорить. Когда Иродиада стала уже терять терпение, Иоанна, потупив голову, промолвила:

— Госпожа, ради всего святого отдайте мне голову Иоанна для погребения.

Иродиада задумалась.

— Разве ты не понимаешь, что этого делать нельзя?

— Не понимаю, — искренне удивилась Иоанна.

В глазах Иродиады засветился страх. Понизив голос, словно она боялась, что их могут услышать, проговорила:

— Если голову соединить с телом, то он воскреснет. Ведь он же святой.

Иоанну не столько поразила идея о воскресении пророка, сколько то, что Иродиада признает убитого ею пророка святым. «Неужели, зная о святости этого человека, она решилась на его убийство?» — с ужасом подумала Иоанна. Иродиада, словно подтверждая ее мысли, сказала:

— Я думала, что святой страшен для меня, пока он живой, но теперь поняла, что мертвый он еще страшнее.

Больше Иоанна не могла слушать и в ужасе выбежала от нее. Ученикам она сказала, что Иродиада отказывается отдать голову Иоанна Крестителя. Но как только у нее появится такая возможность, она обещала им сама предать погребению голову пророка. Ученики, подавленные горем, только молча кивнули Иоанне и, взяв тело пророка, тронулись в путь, чтобы предать погребению своего учителя в Себастии, куда не распространяется власть тетрарха.

Вскоре Антипа узнал, что основное войско арабов выступило из Петры и стягивает свои силы к границам Гамалитиды. Антипа тоже повелел своему войску двигаться к Гамалитиде, чтобы дать решающее сражение. Кроме войск, собранных в Галилее и Перее, к нему примкнули отряды наемников из тетрархии Филиппа. С этими силами Антипа надеялся разбить арабов. Войско Антипы вступило в бой, когда еще не все силы тетрарха были стянуты к месту сражения. Их увлекло ложное отступление основных сил арабов. Увлекшись погоней, конница Антипы угодила в ловушку. Как только конная лава вошла в ущелье, прятавшиеся до этого арабские лучники стали из укрытий расстреливать сгрудившуюся конницу, словно забивая скот на бойне. Другие силы Ареты обошли пешие полки галилейских копьеносцев благодаря отрядам из тетрархии Филиппа, которые перешли на их сторону. Обойдя галилеян, арабы ударили по тылам так неожиданно, что войско, растерявшее весь воинственный пыл, бежало. В народе распространилось мнение, что поражение Антипы, было Божьим наказанием за казнь Иоанна Крестителя. Антипа, чтобы избежать нареканий со стороны Рима, написал Тиберию жалобу на Арету и прекратил военные действия.

Весь двор Антипы тут же перебрался в его дворец на Елеонской горе близ Иерусалима. Как раз в это время в Иерусалиме находился его брат Филипп, тетрарх Панаиды и Батанеи, и Антипа по настоянию Иродиады сосватал за него свою падчерицу Саломею.

Иродиада по прибытии в Елеонский дворец, решила тайно скрыть голову Иоанна Крестителя здесь. Она завернула ее в скатерть и, когда настала ночь, сама вырыла яму возле конюшен, не доверяя никому из слуг. Здесь, за конюшнями, она и закопала голову святого пророка. Хуза в этот день возвращался поздно вечером из Галилеи и случайно увидел, как его госпожа в полном одиночестве идет за конюшни. Его разобрало сильное любопытство. Он прокрался к тому месту и увидел, как Иродиада закапывает что-то в свертке. Он догадался, что именно прячет жена тетрарха, и в смятенных чувствах убежал домой. Он был так взволнован, что Иоанна стала настойчиво расспрашивать о причине его волнения. Хуза пробовал отмалчиваться, но потом, не выдержав, рассказал жене все. Иоанна пришла в ужас от того, что голова пророка погребена в таком неподходящем месте. Мужу она ничего высказывать не стала, но на следующий день приготовила чистый плат и широкий глиняный сосуд. Прихватив с собою алавастр с миром и кусок сырой глины, Иоанна ночью пробралась за конюшни. Скоро она разыскала место погребения главы по свежим следам разрыхленной почвы. Поминутно в страхе оглядываясь по сторонам, она откопана сверток, развернула его и не могла сдержать слез. Оплакав пророка, она вынула алавастр с миром и вылила драгоценную жидкость на голову Иоанна Крестителя. Затем обернула ее чистым белым платом и благоговейно вложила в глиняный сосуд. Сосуд прикрыла крышкой и замазала щели сырой глиной. Перенесла сосуд в сад и погребла его как можно глубже под масличным деревом. Исполнив все таким образом, Иоанна вернулась домой, но заснуть не могла от пережитого за ночь волнения, так и пролежала до самого утра.

 

Глава 23

А утром Иоанна не смогла подняться. Ноги не слушались женщину.

— Что с тобой случилось? — в тревоге спрашивал муж.

Она ничего не могла ему ответить, так и лежала, безразличная ко всему и к собственной участи тоже.

Через три дня во дворце начался переполох. Иродиада, не находившая себе места от беспокойства, после того как зарыла голову Иоанна Крестителя, наконец решила достать голову пророка и сжечь. Мистический ужас охватил жену тетрарха, когда она не обнаружила головы Иоанна. Не зная, как это объяснить, она тут же велела собираться для переезда в Тивериаду. Но и там беспокойство и страхи не покидали ее.

Иоанну Хуза тоже отправил в Тивериаду, надеясь, что свежий воздух Галилеи пойдет ей на пользу. Сам же он вынужден был оставаться в Иерусалиме. В Тивериаде Иоанне лучше не стало. Она так и лежала, почти не принимая пищи. Таяла на глазах. Врачи только разводили в недоумении руками и считали, что нужно готовиться к смерти. Служанка Иоанны прослышала о чудесных исцелениях, происходивших в Капернауме и его окрестностях от явившегося там Пророка из Назарета. Она запрягла ослика в тележку, насыпала туда соломы и попросила слуг помочь ей перенести свою госпожу. Жену домоправителя осторожно положили на солому и повезли в Капернаум. Иоанна лежала на тележке и безразличным взглядом обозревала прозрачную лазурь бездонного галилейского неба. На душе ее было так же пусто, как в этом небе. Густо смазанные утиным жиром уключины колес не скрипели, лишь только иногда тележка начинала подрагивать, когда колеса попадали на крупные камни. Вместе с телегой подрагивало и безвольное тело Иоанны. Из Капернаума им пришлось ехать дальше вдоль берега Геннисаретского озера, пока наконец не прибыли к пологому холму. Он весь был усеян народом. Кто сидел, кто возлежал прямо на земле, и все взоры были обращены к стоявшему на вершине Человеку. Кто-то шепнул Иоанне, что это Сам Иисус из Назарета. Иисус говорил, и слова Его в благоговейной тишине беспрепятственно достигали слуха каждого.

— Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся…

Слова этого Человека, словно благодатные струи дождя, оросили душу Иоанны, иссохшую от утраты веры в справедливость. И слезы умиления впервые за многие дни болезни исторглись из глаз женщины. Благодатный Провозвестник Царства Божия говорил о кротких, о жаждущих правды, о милостивых, о чистых сердцем, об изгнанных, и каждое Его слово проливалось на сердце Иоанны целительным бальзамом. Ей казалось, что все сказано именно о ней, что все это было только для нее. Она это чувствовала всей душой, не подозревая о том, что так же мыслят другие слушающие Христа.

Но вот Иисус закончил говорить, и по шуму и движению людей Иоанна поняла, что Он идет. Вот Он проходит мимо нее. «Неужели Он не заметит меня? Неужели пройдет мимо?» — мелькает тревожная мысль Иоанны.

Нет. Он останавливается и протягивает Свою руку. Он молча касается головы женщины, и она даже через покрывало чувствует необыкновенное тепло Его руки. Это тепло пронизывает все ее существо. Иоанна чувствует покой, легкость и непередаваемую радость. Он проходит дальше, а она все еще ощущает благодатное тепло Его руки. Иоанна закрывает глаза и засыпает. Впервые за последние дни болезни она засыпает так легко, как засыпала только в детстве на руках матери.

Во сне Иоанна летала. Летала свободно и легко в той самой небесной лазури, на которую еще совсем недавно взирала так равнодушно с одра болезни. Она летит и видит на холме Его в окружении множества народа. Тогда она устремляется с небес на землю и просыпается. Это прерывание полета не вызывает тоски, как когда-то в детстве. Иоанна теперь понимает: где Иисус, там и небо. Пробуждение было легким, как и сам сон. Над собой она увидела склоненное лицо очень красивой молодой женщины. Женщина приветливо улыбнулась ей и сказала так просто, как будто они были знакомы всю жизнь:

— Приветствую тебя, Иоанна. Я Мария из Магдалы.

Иоанна оглянулась и увидела, что находится в помещении какого-то дома. У очага женщина готовит похлебку.

— Где Он, чтоб я могла поблагодарить Его за исцеление? — пытаясь скрыть волнение, спросила Иоанна.

— Ты еще успеешь это сделать, Иоанна. Учитель сейчас в доме Симона, сына Ионы. Иисус из Назарета исцелил не только тебя. Вот Сусанна, — она указала на женщину, хлопотавшую у огня, — ее тоже исцелил Учитель.

Иоанне подали похлебку, и она стала с аппетитом есть. А Мария Магдалина между тем продолжала свой рассказ:

— Я страдала страшным недугом после гибели моего отца. Страдала так, что мне не хотелось жить. Но Иисус исцелил меня, и теперь моя жизнь принадлежит Ему. Мы, исцеленные Им женщины, ходим за нашим Учителем и служим Ему, чем только можем. Покупаем одежду и обувь для всех Его учеников. Приобретаем продукты и готовим пищу. С Иисусом постоянно ходят двенадцать. Некоторые из них были раньше учениками Иоанна Крестителя, казненного нечестивым царем Иродом Антипой.

— Я знала пророка Иоанна, — не удержавшись, воскликнула Иоанна.

Женщины стали расспрашивать ее о Крестителе, и Иоанна рассказала все. А потом с замиранием сердца спросила:

— А можно мне тоже ходить с вами?

— Ходи, — просто ответила Мария Магдалина, и Иоанна в порыве благодарности поцеловала руку Марии, а та, нежно обняв ее, сказала:

— Теперь для тебя настанет новая жизнь. С нами ходят еще и родственницы Учителя. Ты с ними завтра познакомишься. Это чудесные женщины. Саломия, жена Зеведея. Два ее сына, Иаков и Иоанн, ученики Иисуса. Мария, жена Клеопы. Но самая прекрасная среди нас, женщин, Матерь Иисуса из Назарета, Мария.

— Да, да, — тут же подхватила Сусанна, — от Нее исходит такое благодатное ощущение любви и спокойствия, что порой кажется, этой любви хватит на весь мир.

Вскоре Иоанна узнала, что муж ее Хуза отослан Антипой в Рим по каким-то делам. Это ее даже обрадовало. Она могла теперь свободно оставаться рядом со своим Учителем. Иоанна еще раз побывала в Тивериадском дворце, чтобы взять свое серебро и подобно Марии и Сусанне служить Иисусу из Назарета своим имением.

 

Глава 24

Дом Лазаря, окруженный тенистым садом оливковых деревьев, располагался на юго-восточном склоне Елеонской горы, в небольшом селении Вифания. Рядом с домом проходила дорога из Иерусалима в Иерихон. Лазарь, имевший неплохое состояние, полученное им по наследству от родителей, много помогал бедным людям, и его дом был самым гостеприимным домом во всей округе. С гостившими у него людьми Лазарь любил беседовать о Боге и о путях Божьих, уготованных человеку. В его доме, зная благочестие Лазаря, часто останавливались книжники и раввины. Он задавал им вопросы о том, какие дела более угодны Богу и как нужно жить, соблюдая Его законы. Книжники рассуждали, спорили между собой. Но что-то во всех рассуждениях этих ученых людей не устраивало Лазаря. Их споры в основном вращались вокруг того, как в точности исполнить все предписания закона. Один раз они всерьез рассуждали о том, можно ли вкушать яйцо, снесенное курицей в субботу, сколько стадий пути можно пройти в субботний день. Поэтому, когда Лазарь услышал от одного Учителя из Галилеи, что «не человек для субботы, а суббота для человека», он был поражен ясностью мысли, соответствующей его духовным запросам. Он стал умолять Учителя прийти к нему в дом для беседы. Благо до Вифании из Иерусалима путь небольшой. Иисус, так звали Учителя, пришел вместе с несколькими своими учениками. За трапезой, устроенной Лазарем в честь Иисуса из Назарета, хозяин дома не мог ничего есть, а слушал и слушал этого поистине необыкновенного Учителя. Иисус говорил не как книжники и фарисеи, а как имеющий власть говорить о тайнах Божественного пути. Его слова переворачивали сознание Лазаря. Ему хотелось слушать Иисуса без конца. И не только слушать, но делать то, о чем учит Галилеянин. С Лазарем жили две его родные сестры, Марфа и Мария. Они, которые обычно при посещении гостей подавали к столу, а потом, равнодушные к спорам книжников, тут же уходили, теперь не могли отойти от трапезы, стараясь уловить каждое слово Учителя. Лазарю приходилось делать им знаки, чтобы напомнить сестрам об их обязанностях прислуживать гостям.

После этой первой встречи Иисус стал навещать дом Лазаря каждый раз, когда бывал в Иерусалиме. Лазарь видел, что и Учителю из Галилеи понравилось бывать у него. Теперь, когда приходил Иисус, в доме Лазаря был праздник. Учитель называл его своим другом, что несказанно радовало хозяина дома.

Наступила осень. Приближался праздник Кущей, один из самых веселых иудейских праздников. Но в доме Лазаря веселья не ощущалось. Вот уже более полугода Учитель не был в Иерусалиме и не посещал Вифанию. Сестрам было очень грустно, а Лазарь не находил себе места. «Уж не случилось ли чего с Иисусом?» — задавался в который раз тревожным вопросом Лазарь.

Как-то раз, когда Лазарь с сестрой Марией сидел дома, разговаривая об Учителе, со двора вбежала Марфа. Ее было просто не узнать. Лицо сияло таким неподдельным счастьем, что всем сразу стала ясна причина. Мария, прижав в волнении обе руки к груди, молча ожидала, когда сестра объявит о приходе Учителя. А брат только выдохнул в волнении:

— Идет?

— Да, да, — запрыгала, словно девчонка, Марфа и бросилась обнимать сестру, — сейчас и получила весть от Иоанна, сына Зеведеева. Он опередил Учителя и уже у себя дома, в Иерусалиме. А Иисус идет прямо к нам. Слышите? К нам!

Все выбежали из дома, чтобы еще на дороге встретить любимого Учителя. Иисус шел немного согбенной усталой походкой. Одежда его была в дорожной пыли. Его сопровождали несколько учеников, прочие остались в Иерусалиме. Когда Иисус под радостные возгласы хозяев вошел в дом, Марфа тут же принесла большую глиняную чашу и кувшин с водой для омовения ног.

После омовения ног Учителя отвели на отдых в отведенные Ему покои, а Лазарь ушел созывать друзей на ужин. Ему очень хотелось, чтобы не только он, но и как можно больше людей услышали слова Учителя. Сестры принялись хлопотать по хозяйству, главной их заботой теперь было как можно лучше угостить такого дорогого Гостя. Вскоре Учитель, переодетый в свежую одежду, вышел в сад и сел на скамью. Тут же у ног Иисусовых села Мария. Она задала Учителю какой-то вопрос, Он ей отвечал, а Мария с замиранием сердца слушала Его поучение, стараясь не пропустить ни одного слова. Марфа, хлопоча по хозяйству, лишь урывками слышала, как Иисус говорил:

— …на небесах больше радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии.

— Как это так, — недоумевала Мария, — почему на небесах о девяноста девяти праведниках радости меньше, чем об одном кающемся грешнике?

Иисус продолжал:

— Какая женщина, имея десять драхм, если потеряет одну драхму, не зажжет свечи и не станет мести комнату и искать тщательно, пока не найдет, а найдя, созовет подруг и соседок и скажет: «порадуйтесь со мною: я нашла потерянную драхму». Так бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся.

«Какая же Мария счастливая, что может вот так сидеть и слушать Учителя, — подумала про себя Марфа, невольно завидуя сестре. — Но если я тоже сяду, кто же тогда будет готовить угощение?»

Марфа продолжала хлопотать по хозяйству, уже досадуя на сестру, что та не помогает ей. «Неужели Учитель не видит, что сестра оставила меня одну?» — думала с раздражением Марфа и наконец, не выдержав, с упреком обратилась к Иисусу:

— Господи! Или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? Скажи ей, чтобы помогла мне.

Иисус сказал ей:

— Марфа, Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее.

И тут Марфа поняла, что для Учителя важнее не то, что дают Ему, а то, что получают от Него. Хлеб земной нужен человеку, но «не хлебом единым жив человек, — говорится в Писании, — а всяким словом, исходящим из уст Божиих».

Подумав так и устыдившись, Марфа решила больше никогда не роптать на сестру.

Иисус, пробыв у Лазаря два дня, ушел в Иерусалим на праздник Кущей, после которого снова направился в Галилею.

 

Глава 25

Наступила зима. Иисус вновь пришел в Иерусалим, уже на праздник Обновления храма. В этот день народ Израиля вспоминает событие обновления храма Иудой Маккавеем после страшного осквернения царем Сирии Антиохом Епифаном. На этот праздник в Иерусалим всегда стекается множество народа.

Иисус опять гостил у Лазаря. Марфа с Марией вновь наслаждались общением с любимым Учителем. Погостив у своих друзей несколько дней, Иисус ушел в Иерусалим. Вскоре до Лазаря и сестер дошли тревожные слухи, что на празднике Обновления Учитель при народе стал говорить о Себе как о Мессии (Христе), за что фарисеи и книжники хотели побить Его камнями. Они обвинили Иисуса в богохульстве и даже пытались схватить Учителя, но не смогли. Смущенные Его видом, они расступились перед Ним и с пылающими от ненависти лицами смотрели, как Он удаляется.

Лазарь и его сестры очень переживали за Учителя, но вскоре к своему облегчению узнали, что Иисус удалился за Иордан в Перею.

— Учитель теперь в безопасности, — с радостью говорила Марфа, — вот все успокоятся, И мы опять встретим Его.

С наступлением весны неожиданно заболел Лазарь. Сестры заботливо ухаживали за ним. Но Лазарю не становилось легче. Тяжко страдая, Лазарь все же пытался успокоить сестер, говоря, что к Пасхе обязательно поправится, ведь на праздник обещал прийти Учитель. Но дни шли за днями, а брату становилось все хуже и хуже. Сестры извелись в переживаниях, видя, как их любимый брат буквально тает на глазах.

— Только один Учитель может помочь нашему брату, — воскликнула в отчаянии Мария.

— Ты права, сестра, — отозвалась Марфа, — я тоже верю, что один Иисус может принести брату исцеление.

Сестры решили известить Иисуса о болезни брата. В Перею направили слугу. Он разыскал Иисуса уже вблизи границы с Иудеей и сказал Ему:

— Господи! Вот, кого Ты любишь, болен.

— Эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, — сказал Иисус и добавил, немного помолчав, — да прославится через нее Сын Божий.

Все думали, что Учитель тут же направится в Вифанию, но Он еще два дня пробыл в Перее.

Между тем, когда слуга был еще на пути в Перею, Лазарю стало хуже. Он почувствовал, что умирает, и позвал сестер:

— Мои милые сестры Марфа и Мария, — сказал он им, — я умираю, так и не повидав моего Учителя. Но умираю с верою в то Небесное Царство, о котором Он всегда говорил нам. Единственное, о чем скорбит душа моя, это то, что вы остаетесь одни и некому о вас позаботиться.

При этих его словах сестры горько зарыдали. К вечеру Лазарь тихо скончался. На следующий день скорбная похоронная процессия двинулась к могильной пещере, которую Лазарь позаботился приготовить для себя заранее. Все жители Вифании следовали за телом усопшего. Из Иерусалима и Иерихона приехало много знавших Лазаря иудеев. Все любили этого радушного и гостеприимного хозяина, доброго и внимательного к нужде каждого человека. Люди искренне оплакивали Лазаря и сочувствовали горю его сестер.

Тем временем Иисус объявил, что собирается идти в Вифанию. Ученики попытались отговорить Учителя от столь опасного предприятия:

— Равви! Давно ли иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда?

Но как только апостолы поняли из слов Спасителя, что Лазарь умер, они исполнились мужества, и апостол Фома воскликнул:

— Пойдем и мы умрем с ним!

Когда Иисус со Своими учениками подходил к Вифании, на краю селения их встретила Марфа со словами горького сожаления:

— Господи! Если бы Ты был здесь, то не умер бы брат мой!

— Воскреснет брат твой, — сказал ей Иисус.

— Знаю, — отвечала Марфа, — что воскреснет в воскресение, в последний день.

— Я есть воскресение и жизнь, — сказал Учитель, — верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли этому?

— Да, Господи, верую, что Ты Христос, Сын Божий, пришедший в мир.

Марфа вспомнила о том, как Учитель провозглашал себя Мессией в Иерусалиме во время праздника Обновления Храма, и сейчас, когда у нее вырвалось невольное исповедание Иисуса Сыном Божиим, в ней вдруг затеплилась неясная надежда. Она еще не знала, о чем это ей подумалось, но в душе ее появилось чувство, что Учитель властен и над смертью.

Тем временем Мария сидела в доме, окруженная родными и соседями, утешавшими ее в горе. Марфа подошла к ней и тихо шепнула:

— Учитель здесь и зовет тебя.

Мария вскочила и поспешила из дома. За ней последовали остальные, думая, что она пошла плакать на гроб. Они нашли ее рыдающей у ног Иисуса и повторяющей те же слова, что говорила и Марфа:

— Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой.

Эта глубокая скорбь тронула Спасителя, глаза Его увлажнились.

— Смотри, как Он любил его, — говорили все, видя слезы на глазах Иисуса.

— Где вы положили его?

— Господи, иди и посмотри, — ответили плачущие сестры.

Вскоре они достигли гроба, который по иудейскому обычаю представлял собой небольшую пещеру, вход в которую был завален камнем. Прошло уже четыре дня, как тело Лазаря было положено здесь. Иисус повелел отнять камень от гроба.

Марфа робко запротестовала, говоря, что труп, наверное, уже начал разлагаться. Иисус на это сказал ей:

— Если будешь веровать, то увидишь славу Божию.

Когда отняли камень, Спаситель, подняв глаза к небу, стал молиться:

— Отче! Благодарю Тебя, что ты услышал Меня. Я знал, что Ты услышишь Меня, но сказал это для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня.

Завершив молитву, Господь громко воскликнул:

— Лазарь, выйди!

Когда в глубине пещеры появился умерший, обвитый погребальными пеленами, толпу охватил трепетный ужас.

— Развяжите его, — повелел Иисус потрясенным свидетелям невиданного чуда.

Слухи о новом величайшем чуде Иисуса чрезвычайно смутили и взволновали членов синедриона. Посовещавшись, они приняли решение об аресте галилейского Проповедника. Но Иисус не пошел в Иерусалим, а удалился с учениками за Иордан в город Ефраим.

 

Глава 26

Приближался праздник Пасхи, и в Иерусалим потянулись толпы паломников из разных мест. Иисус Христос вместе с учениками вышел из Ефраима и направился в Иерусалим. Женщины, пребывавшие все это время рядом со Христом, тоже с радостью последовали за Ним на великий праздник. Одна Саломия, казалось, не разделяла всеобщей радости. Она шла в глубокой задумчивости. Какое-то неясное предчувствие не давало женщине покоя. Последние события казались ей предвестниками надвигающейся беды. «Но что же может произойти, — размышляла женщина, — ведь Иисус есть истинный Мессия. Почему же Он говорит о том, что Его должны в Иерусалиме схватить враги и предать смерти? Может ли такое случиться с Мессией — Христом, обещанным пророками?» Она вспомнила, как три года назад пришли в дом два ее сына и с восторгом рассказали, что повстречали необыкновенного Учителя, на которого сам Иоанн Креститель указал как на Мессию. Саломия почему-то сразу поверила своим сыновьям. Второй ее сын, Иоанн, родился, когда Саломия и Зеведей уже потеряли всякую надежду, что у них будет еще один ребенок. Ведь после рождения первенца Иакова прошло шестнадцать лет. И вот Господь вновь посетил их Своей милостью. Иоанн был особо одарен в изучении наук, хотя уже с раннего отроческого возраста ходил вместе с отцом и старшим братом на рыбную ловлю, но все остальное время предпочитал проводить за чтением Закона и пророков. В пятнадцать лет он знал Писание не хуже начальника капернаумской синагоги. Саломия в своем сыне души не чаяла и заслуженно им гордилась. Муж скептически отнесся к известию сыновей об Учителе, которого они обрели.

— Может ли быть пророк из Назарета? Разве вы не знаете, что Он сын плотника Иосифа, моего тестя? — Зеведея сердила, как ему казалось, глупость сыновей. Когда же, вернувшись после неудачного ночного лова, сыновья уговорили его вновь выйти на глубину и закинуть сети, потому что об этом им сказал Учитель, он с удовольствием исполнил просьбу. «Наступил рассвет, какая уж тут ловля, — рассуждал Зеведей, — но пусть дети убедятся, что этот Иисус вовсе не пророк». Когда же сети едва смогли вытащить от небывалого улова, Зеведей смутился, но упрямство не позволило ему признать в Иисусе пророка.

— Это простая случайность, — говорил он, выбираясь на берег.

Иаков и Иоанн заявили, что покидают домашний очаг и идут за Иисусом из Назарета, своим Учителем, чем Зеведей был крайне рассержен. Он во всем винил Саломию, которая, по его словам, только и делала, что постоянно забивала головы сыновей всякими россказнями о Мессии.

— Я тоже верю, что Иисус послан Богом, — сказала в ответ на его упреки жена.

— Тогда иди вслед за ними! — вскричал в негодовании Зеведей.

Он считал, что жена одумается, раскается и будет сама уговаривать сыновей оставить Иисуса, ведь ее слово на них было очень действенно. Но к удивлению мужа, Саломия собралась и ушла. Раз ее сыновья признали в Иисусе обещанного пророками Христа, то и она также без колебаний уверовала, что Учитель является истинным Мессией. Где-то в глубине души Саломия сознавала, что последовала за Иисусом еще и потому, что хотела быть рядом со своими детьми. Не сказать, что ей при воспитании детей всегда было просто совладать с их горячим нравом. Но, являя им свою материнскую любовь и непрестанную заботу, она тем самым направила горячность их сердец к любви. Это чувство в Иакове и Иоанне нередко переходило от ревностного горения сердца к Богу до пламенной ненависти ко злу.

Материнская любовь всегда страдает некоторой долей слепоты, и Саломия не была исключением. Ее материнскому чувству льстило, что Иисус особо выделяет ее сыновей среди других учеников. Даже то, что Учитель именует их Воанергес, т.е. «сыны грома», ей нравилось. Хотя самому Иисусу приходилась не раз сдерживать излишнюю горячность Иакова и Иоанна.

Теперь же, когда на пути в Иерусалим Иисус ясно открывал своим ученикам, что Его там ожидает осуждение на смерть, Саломия чутко прислушивалась к этим пророчествам, и в ее душу все более и более проникала неосознанная тревога. Но умы учеников, охваченные земными мессианскими чаяниями, понимали Христа по-своему. В речах Учителя они больше обращали внимания на пророчества о Его воскресении. В этом пророчестве они видели предсказание о скором установлении мессианского царства. Чувство волнения, охватившее учеников от предстоящих великих событий, заставило их задуматься о своей собственной судьбе в будущем Царстве Христа. Эти мысли и чаяния сыновей передались и Саломии. Она уже стала беспокоиться, как бы Иакова и Иоанна не обошли другие ученики при установлении Иисусом Христом Своего Царства. Это было бы в глазах Саломии великой несправедливостью.

Разум Саломии не мог воспринять еще всей глубины евангельского откровения, ведь и сами апостолы не понимали до конца значение жертвенного служения Христа. Саломия решилась идти прямо к Христу и хлопотать о судьбе своих сыновей в новом мессианском Царстве.

«Я ведь хочу попросить не за себя, а за любимых своих детей», — успокаивала себя Саломия, подходя к Иисусу. Но когда она Ему поклонилась и хотела уже говорить, то так разволновалась и оробела, что начала говорить невнятно и сбивчиво. И наконец совсем остановилась в смущении. Господь, как сердцеведец, уже знал, о чем она хочет просить, но чтобы это могли слышать другие, переспросил:

— Чего ты хочешь?

И тогда, набравшись смелости и ободренная вопросом Христа, она сказала:

— Господи, я хочу, чтобы мои два сына сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем.

— Не знаете, чего просите, — без всякого гнева, а как-то даже грустно ответил Господь, — можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?

Пройдет совсем немного времени, и Саломия поймет всю горечь этих слов Спасителя. Не раз содрогнутся душа и сердце этой доброй женщины, когда она будет стоять на Голгофе у подножия Креста с распятым на нем Божественным Учителем и вспоминать Его пророческие слова. Суть этих слов для Саломии станет понятна уже во время суда над Христом. И поняв, о какой чаше говорил Господь, она уже не отступит от своих обещаний пить эту чашу вместе со Христом. Она пойдет за своим Учителем на Голгофу. Пойдет, несмотря на страх быть схваченной и казненной вместе с Ним. Пойдет, потому что любовь этой женщины к своим сыновьям уже неразделима в ней с любовью ко Христу. Но все это будет потом, а сейчас, еще не понимая таинственных слов Христа, простодушная женщина с готовностью ответила:

— Можем.

— Чашу Мою будете пить, — сказал ей Христос, — и крещением, которым Я крещусь, будете креститься, но дать сесть у Меня по правую сторону и по левую не от Меня зависит, но кому уготовано Отцом Моим.

Ученики слышали этот разговор Христа с Саломией и ее сыновьями и были возмущены, что кто-то без них уже начинает делить власть в будущем Царстве. Они стали попрекать Иоанна и Иакова, указывая им на то, что не только они достойны занимать почетные должности при воцарении Мессии на троне Давидовом. В начавшийся между ними спор, кто из них должен занять какое место в будущем царстве, вступил и Иуда Искариот. Он сказал, что не претендует на первые места, а готов в новом Царстве заниматься тем, чем занимается и сейчас, то есть собирать деньги в государственную казну. Иисус, услышав споры своих учеников о власти, подозвал их к Себе и сказал:

— Вы знаете, что князья народов господствуют над ними и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом; так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих.

Ученики словно опомнились от увлекших их споров из-за власти и, устыдившись своего себялюбия , больше уже на эту тему не заговаривали.

 

Глава 27

Переправившись через Иордан, Иисус и сопровождавшие Его ученики зашли в древний город Иерихон. Здесь Господь посетил дом начальника мытарей Закхея. Отдохнув в Иерихоне, Иисус с учениками вновь продолжил свой путь в Иерусалим. Путь был нелегкий, так как все время приходилось подниматься в гору. Но вот уже показались знакомые очертания Елеонской горы, и путники с облегчением и радостью увидели на ее зеленом склоне гостеприимную Вифанию. Снова радостная встреча в доме воскрешенного Лазаря. На этот раз из-за большого стечения народа Иисуса вместе с учениками принимали в более просторном доме Симона прокаженного. Здесь за ужином происходила благодатная беседа с несколькими знатными иудеями, пришедшими лично убедиться в совершенном над Лазарем чуде. Здесь же восседал воскрешенный Христом Лазарь, разделяя со своим Учителем трапезу. Марфа прислуживала за столом.

Когда началась трапеза, произошло нечто, что несколько смутило все собрание гостей и хозяев. В горницу вошла Мария, сестра Лазаря, с небольшим сосудом в руках. Не говоря ни слова, она прошла прямо к Иисусу и, склонившись перед Ним, открыла сосуд и стала помазывать ноги Учителя. По горнице разнеслось сладостное благоухание драгоценного мира. Поскольку Иисус не возражал, молчали и все присутствовавшие. Мария между тем отерла своими волосами ноги Христа, а затем стала возливать миро на Его главу. Тут общее молчание прервал ученик Иисуса Иуда Искариот:

— К чему такая напрасная трата мира? — возмущенно сказал он. — Его можно было бы продать более нежели за триста динариев и раздать нищим.

Многие присутствующие одобрительно закивали головами и осуждающе посмотрели на Марию.

Но Иисус, до этого молчавший, решительно возразил:

— Что смущаете эту женщину? Она доброе дело сотворила для Меня, потому что нищих вы всегда имеете у себя и благотворить им можете, когда захотите, но Меня не всегда имеете. Она что могла, то и сделала: излив на Мое тело миро, она приготовила Меня к погребению. И вот Я вам истинно говорю, что, где бы ни проповедовалось Евангелие в целом мире, будет сказано о том, что она сделала.

После этого ответа Иисуса что-то перевернулось в сознании Иуды Искариота. Его возмущение, вызванное бессмысленной тратой драгоценного мира, перекинулось на Учителя. «О чем Он говорит, — раздраженно думал Иуда, — о каком погребении? Погоди, да ведь об этом Он твердил уже много раз в последнее время. А что если действительно Учитель не собирается брать власть в Израиле? Что если я напрасно вот уже два с лишним года хожу с Ним и терплю всякие лишения? Теперь что же, выходит, Он и не собирается устанавливать Свое Царство? Зачем же Он морочит нам голову? Я не собираюсь быть обманутым ложными обещаниями. Какой же я дурак, что поверил! Он, которому дан дар свыше повелевать бурями и воскрешать мертвых, исцелять прокаженных и кормить пятью хлебами тысячи, собирается просто умереть. Да будь у меня такие способности, я бы смёл все препятствия на своем пути к власти. Я бы поднял легионы возмущенной черни и бросил бы их в бой за свое царство. А что теперь? Будь Иисус решительнее, я бы в Его Царстве занял пост главного сборщика налогов. Я бы мудро распоряжался всей казной, ведь Ему это все неинтересно. Скольких людей я мог бы облагодетельствовать, и они бы за это славили меня. Я был бы справедлив. А теперь что? Только этот жалкий ящик для пожертвований, да и тот после Его смерти отнимут. Нет, я не собираюсь умирать вместе с Ним. Значит, надо действовать».

Беседа Христа за трапезой в доме Симона прокаженного не прошла бесследно для гостей: несколько знатных иудеев поверили в Иисуса как Христа. Слухи об этом достигли синедриона и привели первосвященников в яростное исступление. Члены синедриона решили, что вместе со Христом необходимо убить и Лазаря, неопровержимого свидетеля чудотворения ненавистного им Галилеянина. Торжественный вход Иисуса Христа в Иерусалим напугал их и еще больше утвердил в намерении убить Его. Теперь против Иисуса были даже те члены синедриона, кто раньше сомневался. Но как схватить Его, если Он все время окружен восторженной толпой поклонников? Они могут поднять бунт. Тогда и синедриону несдобровать. Римские власти спросят с них за беспорядки во время праздников. Хорошо бы схватить этого Галилеянина ночью, без лишнего шума. Но Он каждый раз ночует в новом месте. И невозможно это место выследить. Вот если бы нашелся кто-нибудь среди Его учеников, желающий нам помочь!

К радости синедриона ученик нашелся. Приходу Иуды Искариота обрадовались и тут же согласились на все его условия. Выдали из храмовой казны тридцать сребреников. Взяв деньги, Иуда подумал: «Не очень-то щедро оценен Учитель. Этих денег хватит на покупку только одного раба. Не продешевил ли я? Деньги они дали охотно, надо было просить больше. Да разве в одних деньгах дело! А что если арест Учителя придаст Ему решительности и послужит толчком к восстанию? Тогда я все равно в выигрыше. Ведь никто из учеников не знает о моем предательстве. Начнется восстание, я присоединюсь к нему». Подумав так, Иуда зло ухмыльнулся и побрел по переполненным народом улицам Иерусалима.

 

Глава 28

Утром 14 дня месяца нисана Симон Петр, ученик Иисуса, передал распоряжение Учителя о приготовлении помещения для пасхального ужина. Приготавливали трапезу в просторном доме Иоанна Марка, родственника Симона Петра. Мать Марка, Мария, очень довольная, что Учитель выбрал для праздника именно ее дом, пребывала в радостно-возбужденном настроении. Своему сыну Марку, которого Иисус недавно избрал в число семидесяти Своих учеников, она поручила купить ягненка. В доме ей помогали женщины, пришедшие с Учителем из Галилеи: Мария, мать Иакова и Иосии, и Сусанна. Они подметали и мыли горницу, а потом застелили ее чистыми белыми циновками. Мария, Мать Иисуса, а также Мария Клеопова вместе с Марией Магдалиной остановились, как всегда, в доме Саломии, жены Зеведея и матери двух учеников Иисуса. Иоанна еще два дня назад ушла во дворец Ирода Антипы на Елеонской горе, так как вернулся из Рима ее муж Хуза.

Улицы Иерусалима с самого утра были переполнены народом, снующим по лавкам и закупающим все необходимое для праздничной трапезы. Особенным спросом пользовались ягнята, в этот день из разных концов провинции их свозили в город десятками тысяч. После шестого часа ремесленники и торговцы спешили завершить свои дела, чтобы до наступления вечерних сумерек успеть домой к пасхальной трапезе. В домах уже разлито по кувшинам вино и разложены на столах большие лепешки пресного хлеба — опресноки. После того как в девятый час в храме совершится вечернее жертвоприношение, в каждом доме начнут готовить своего пасхального агнца. Глава семейства после произнесенной молитвы разломит хлеб и раздаст домочадцам. А затем, наполнив чашу вином и воздав благодарение Богу, пустит ее по кругу.

На трапезу в дом Марка собрались только ближайшие двенадцать учеников Иисуса. По опустевшим узким улочкам Иерусалима разносился пряный запах чеснока и запеченной на углях баранины. В каждом доме правоверных иудеев вспоминали, как много веков назад Моисей вывел народ Израиля из рабства египетского и заключил завет с Богом. Во всем Иерусалиме только в одном доме предлагалась чаша не в воспоминание Ветхого Завета, полученного через Моисея, а как символ Нового Завета с Богом, полученного через Христа.

О чем говорил со Своими учениками Иисус, Мария Клеопова и Сусанна, сидевшие за трапезой в другой комнате, слышать не могли, но с наступлением ночи они увидели выходивших из горницы апостолов. Лица у всех были встревоженные. Вместе со своим Учителем они прошли к южным воротам Иерусалима, и женщины догадались, что апостолы идут в Гефсиманию. Не только женщины видели, куда пошли апостолы со своим Учителем. Вслед за ними крался под покровом темноты Иуда. Проследив, куда они направляются, Иуда решительно повернул за угол и пошел в сторону храмовой горы.

Между тем, выйдя за городские стены, апостолы спустились в ложбину пересохшего Кедронского потока и по нему прошли в сад Гефсиманский. Лунный свет мерцающими лучами пробивался сквозь нежную листву только недавно распустившихся оливковых деревьев. Под пение псалма «Господь утверждение мое, кого убоюся…» они углубились в сад. В саду было тихо и мирно. Даже птицы, укрывшись среди пушистых ветвей олив, не нарушали этой торжественной тишины. Здесь, в саду Учитель повелел располагаться всем на ночлег и, взяв с Собою Петра, Иоанна и Иакова, удалился с ними вглубь сада. Впереди, за изгородью сада начинался склон Елеонской горы, вершина которой закрывала от них Вифанию с благодатным домом Лазаря. Ученики оглянулись на Иерусалим. Перед их взором возвышалась гора Мориа с ее искусственными террасами, ведущими к величественному притвору храма.

Вскоре ученики заснули и не видели, как из ворот города вышла небольшая группа вооруженных людей и направилась к Гефсиманскому саду. Тревожно полыхали языки пламени факелов. Печаль застыла на лицах спящих апостолов.

 

Глава 29

Первыми об аресте Иисуса узнали женщины в доме Марка. Марк прибежал домой почти голый, в одной набедренной повязке, и сообщил, что слуги первосвященника схватили Учителя в Гефсиманском саду. Марк рассказал, что он вместе с другими учениками спал под деревьями, укутавшись во взятое с собой одеяло, потом проснулся от криков и увидел в свете факелов, как Петр яростно размахивает мечом. Но Иисус повелел Петру убрать меч и прикосновением руки исцелил ухо слуги, которое тот отсек. Тогда ученики бежали из сада. Иисуса повели в Иерусалим к первосвященнику, Петр с Иоанном последовали за ними, держась в отдалении.

— А я шел рядом, — рассказывал Марк, — пока на меня не обратил внимание один из храмовых стражников. Он схватил меня за одеяло. Я испугался, что меня тоже схватят, и, оставив в руках этого стражника одеяло, убежал.

Мария Иаковлева и Сусанна, получив такое страшное известие, тотчас же ночью побежали в дом Зеведеев. Там уже все знали. В доме слышалось рыдание женщин. Все были в полной растерянности. Мария Магдалина предложила идти к дому первосвященника и все разузнать самим. Тут же все стали собираться.

Постоянно оглядываясь, словно их кто преследовал, женщины пугливой стайкой перебегали с одной улицы на другую, пока не добрались до архиерейского дома. Дальше они не решались пройти и ждали, что какой-нибудь случай разъяснит им все. Ночь была прохладная, женщины зябко жались друг к другу, в страхе и надежде поглядывая на арку внутреннего двора дома архиерея. Ждать пришлось долго. Где-то по соседству прокричал ранний петух. Из арки архиерейского двора вышел Петр, вытирая слезы кулаками. Женщины попытались окликнуть его, но тот даже не оглянулся, а только горестно махнул рукой и ускоренным шагом скрылся в темноте. Когда в арке двора показался Иоанн, женщины робко позвали его. Он сразу направился к ним.

— Нашего Учителя вначале привели на допрос к первосвященнику Анне, а затем к Каиафе, — сказал Иоанн женщинам. — Теперь Его поведут к прокуратору Пилату и будут требовать смертной казни.

При этих словах женщины горько зарыдали. Из арки в это время вышли храмовые стражники и, окружив Иисуса, повели Его к крепости Антония, где находилась резиденция римского прокуратора. Женщины лишь издали наблюдали за Учителем.

Чтобы хоть немного обогреться после холодной ночи, они ушли домой. Но пробыв там недолго, вновь поспешили к резиденции Пилата. Здесь им рассказали, что, как только Пилат узнал, что Иисус родом из Галилеи, он направил Его к тетрарху Антипе. Женщины вернулись домой и стали в тревоге ожидать дальнейших событий. В скором времени в дом Зеведеев прибежала вся в слезах Иоанна и поведала подругам, что только что видела Учителя во дворце Антипы.

— Его привели под стражей и поставили перед царем Иродом, — со слезами на глазах рассказывала Иоанна. — Антипа стал спрашивать Учителя, о чем Он учит и не может ли Он показать ему одно из Своих чудес, но Иисус ничего не отвечал. Тогда Антипа повелел одеть Его в белые одежды и, насмехаясь над Учителем, отправил Его снова к Пилату.

В это время в дом Зеведея явились потрясенные горем сестры Лазаря. Они говорили, что как только до них дошли страшные известия о взятии под стражу Христа, они тут же поспешили в Иерусалим, а сам Лазарь находится по делам в Иерихоне и еще ничего не знает.

Узнав, что Иисуса повели вновь к Пилату, женщины собрались и пошли к крепости Антония. Когда они прибыли во двор крепости, там уже стояла большая толпа народа. Все чего-то ожидали. Наконец на лифостротон вышел прокуратор Иудеи, а затем вывели Иисуса и еще одного человека. Мария Магдалина заметила, что в толпе шныряют слуги первосвященника и что-то говорят людям. Один из них прошел недалеко от Марии. Он вполголоса сказал:

— Сейчас по обычаю будут предлагать отпустить одного из этих, — он кивнул в сторону лифостротона, — просите отпустить Варавву, он убил римского солдата. Он воюет за свободу Израиля.

Человек быстро скрылся в толпе. Мария растерянно смотрела ему вслед, и ее стал бить мелкий озноб от нехорошего предчувствия. В это время Пилат обратился к толпе:

— У вас есть хороший обычай отпускать одного преступника на праздник Пасхи. Кого хотите отпущу вам, — Иисуса, называемого Христом, или Варавву?

И толпа закричала:

— Варавву, отпусти нам Варавву!

Мария Магдалина сквозь слезы кричала:

— Иисуса, отпусти Иисуса! — но ее слабый крик потонул в общем хоре возбужденной толпы.

Какой-то человек зло зашипел на Марию:

— Прекрати сейчас же, а не то я тебя убью.

— Убей! — повернулась к нему Мария, и глаза ее засверкали гневом. — Я все равно буду кричать.

— Ненормальная, — сказал, отшатнувшись от нее, человек и скрылся в толпе.

Когда толпа немного смолкла, Пилат снова обратился к ней:

— Что же я сделаю Иисусу, называемому Христом?

И снова раздались истошные вопли из толпы:

— Да будет распят!

— Какое же зло сделал Он? — снова задал вопрос удивленный такой злобой толпы Пилат.

— Да будет распят! — снова раздались крики над толпой.

Варавву отпустили под ликование толпы, а остальных узников Пилат повелел увести. Народ на площади не расходился. Хотя они не видели, как Христа во дворе претории по приказу Пилата предают бичеванию, но ждали окончательного приговора. Через некоторое время снова вывели уже одного Иисуса. Его вид поразил Марию Магдалину. Учитель еле стоял на ногах. По всему лицу его были кровоподтеки. На голову Ему надели венок, сплетенный из колючих растений, острые шипы которых вонзились в голову, и по лицу Иисуса стекали струи крови. На плечи Учителя был накинут красный солдатский плащ.

— Вот Человек, — сказал Пилат, указывая на Иисуса в надежде, что толпа удовлетворится жестоким наказанием и не будет требовать Его распятия.

Но толпа, словно обезумевшая от вида крови, стала кричать:

— Распни, распни Его! Кровь Его на нас и на детях наших!

Мария отчаянно заработала локтями, пробираясь сквозь толпу ближе к Учителю. Пилат подал знак рукой, и слуга вынес серебряную чашу с водой. Прокуратор демонстративно у всех на глазах вымыл руки в знак своего несогласия с иудеями, требующими казни. И объявил центуриону:

— Повесить на кресте.

И уже повернувшись, чтобы уйти, бросил через плечо:

— Двоих из шайки Вараввы, взятых с ним, тоже повесить вместе с Назарянином.

 

Глава 30

Из ворот претории вышла скорбная процессия приговоренных к казни через распятие. Каждый нес на своих плечах тяжелые деревянные брусья, скрепленные поперечно. Женщины видели, как Иисус вышел, сгибаясь под тяжестью креста и пошатываясь из стороны в сторону, попробовал пойти, но тут же споткнулся и упал. Стражники, ругаясь, подняли Его и стали понукать идти дальше. Иисус с большим усилием сделал еще несколько шагов и снова упал.

— Так мы не дойдем до вечера, — сердито проворчал центурион. — Эй, ребята, найдите кого-нибудь!

Стражник оглянулся кругом и заметил какого-то крестьянина, остановившегося и с любопытством наблюдающего за процессией.

— Эй ты, как тебя там, — крикнул ему стражник, — иди сюда!

Крестьянин побледнел от страха, но подошел.

— Ну-ка становись, понесешь крест.

— Я ничего не сделал, — стал тот испуганно оправдываться, — я Симон Киринеянин, здешний земледелец. Я пришел в город за покупками.

— Вот тупой осел, — выругался центурион, — мы тебя отпустим, ты должен только помочь отнести крест.

— Хорошо, хорошо, — тут же согласился крестьянин, и ему взвалили крест Иисуса на плечи.

Он крякнул под тяжестью креста, но понес почти без натуги. Шествие пошло быстрее. Пройдя городские ворота, шествие направилось к голому покатому холму Голгофе, иначе называемому в народе «лобное место», потому что оно напоминало череп человека. На этом месте всегда совершались казни.

Пока приговоренных прибивали гвоздями к крестам, женщины сидели в сторонке, зажав в ужасе уши, чтобы не слышать дробный стук молотков. Кресты подняли и установили в заранее приготовленных гнездах, выбитых в скальной породе. Вокруг Голгофы началась суета. Стражники отгоняли любопытных подальше от места казни. Женщин также оттеснили. Они стояли небольшой группой все вместе и сквозь слезы издали взирали на Голгофу. На фоне светлого, еще дополуденного солнца четко выделялись зловещие контуры крестов с висящими на них людьми. Крест, на котором был распят Иисус, установили как раз посреди двух распятых разбойников. Вокруг Голгофы стояло оцепление воинов, никого не подпускавших к крестам. Матерь Иисуса Дева Мария, поддерживаемая Марией Клеоповой и Иоанном, сыном Зеведеевым, подошла к стражникам. Иоанн попросил центуриона:

— Милостивый господин, дозвольте Матери Иисуса быть с Ним рядом.

Центурион покосился на юношу с двумя женщинами и распорядился:

— Пропустите этих.

Дева Мария со своей нареченной сестрой Марией Клеоповой и любимым учеником Иисуса Иоанном подошли и стали прямо возле самого креста. Иисус кротко и сострадательно взглянул на свою Мать, а потом вновь устало прикрыл глаза.

Мария Магдалина стояла в стороне вместе со всеми другими женщинами. Рядом с ней стояли Иоанна, Саломия, Сусанна, обе сестры Лазаря и еще несколько женщин из Галилеи. Все происходящее казалось им нереальным. Словно кошмарный сон, от которого необходимо как можно быстрее проснуться. И когда все же до сознания доходила вся невыразимая правда происходящего, сердце сжималось от такой боли и тоски что хотелось только одного — умереть. Недалеко от них остановились два фарисея. Они кивали головами в сторону Иисуса, а один из них ехидно проговорил:

— Других спасал, а сам Себя не может спасти; если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него.

— Уповал на Бога; пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему. — засмеялся второй фарисей, — ведь Он Сам говорил: «Я Божий Сын».

Иоанне эти фарисеи показались знакомыми. Она вдруг вспомнила, что это именно те, что приходили смотреть на пророка Иоанна, который дал им гневную отповедь. Иоанна с негодованием посмотрела на учителей Израиля и презрительно отвернулась.

Мария Магдалина никого не замечала, ее взгляд был устремлен на распятого Христа. «О, если бы мне только позволили умереть вместо Учителя, с какою радостью я бы это сделала!» Подумав это, Мария невольно шагнула в сторону Голгофы. Она сама не замечала, как все ближе и ближе подходила к Голгофе, пока наконец в ее грудь не уперлось острие копья.

— Куда идешь, женщина? Не положено, назад, — угрожающе проговорил воин, преградивший ей дорогу.

Мария повернула умоляющий взгляд в сторону центуриона. Тот устало махнул рукой:

— Пусть идет.

Стражник пропустил Магдалину с ворчанием:

— В прошлый раз собралось таких человек десять и попытались снять с креста своего родственника. А нам отвечай за это.

Мария Магдалина подошла к Матери Иисусовой и Марии Клеоповой, стоявшим возле креста. В это время Христос поднял голову. Его замутненный страданием взор на время прояснился. Он смотрел на Свою Мать. Запекшиеся уста разомкнулись, и Иисус тихо проговорил:

— Жéно, теперь это сын Твой, — при этом Он указал глазами на Иоанна.

Продолжая смотреть на своего любимого ученика, Иисус промолвил:

— Это теперь Матерь твоя.

Магдалина видела, с каким трудом дается Учителю произнесение этих слов. Сказав их, Учитель тут же в бессилии опустил голову.

— Жажду! — вдруг воскликнул Иисус.

Один из воинов, тотчас прикрепив губку к копью, намочил ее в уксусном вине и поднес к Его губам.

Сглотнув каплю влаги, Иисус поднял свой взгляд к небу, громким голосом возгласил:

— Отче! В руки Твои предаю дух Мой.

Затем, посмотрев на стоящих у креста, проговорил:

— Свершилось, — при этих словах голова Иисуса безжизненно упала на грудь. Он умер.

 

Глава 31

Предвкушение наступающей Великой субботы вытесняло из памяти уличных зевак увиденное недавно кровавое зрелище. Жизнь города входила в свое привычное русло, которое, однако, вновь было прервано. Едва храмовые била возвестили наступление шестого часа, на Иерусалим среди бела дня стали спускаться сумерки от набежавших на солнце черных туч. Город с облегчением ожидал дождя. Но еще ни одна капля не упала на разогретые дневным зноем уличные мостовые, а сумерки все продолжали и продолжали сгущаться, смешиваясь с пряно-липкими запахами чеснока и других восточных приправ. Сумерки наползали на город, как зловещее предзнаменование беды. Первыми это почуяли животные. Тоскливо и протяжно завыли собаки. Приведенные на жертвенный двор храма овцы сбились в небольшую отару и испуганно шарахались из стороны в сторону. Тревожно замычали телята. От бессловесной твари тревога передалась и людям. Когда под ногами заколебалась земля, многих охватили такой страх и душевное смятение, что они прямо на улице пали ниц, вознося молитвы грозному Яхве о помиловании. Священники с ужасом наблюдали, как одна из каменных колонн Соломонова храма пошатнулась и огромная деревянная балка, на которой висела завеса, отделяющая Святую Святых, с хрустом надломилась и упала. Тяжелая виссонная ткань завесы с сухим треском лопнула от верхнего края до нижнего, открыв изумленному взгляду иудеев самое таинственное помещение храма — Святую Святых.

И затмение солнца, и землетрясение не прервали заседания синедриона. Первосвященник Каиафа, наблюдая, как зала дворца погружается среди бела дня во мрак, сердито крикнул слугам: «Что вы застыли, как языческие идолы? Несите огня».

Слуги стали торопливо зажигать светильники. Колеблющееся пламя масляных лампад осветило мертвенным светом хмурые лица членов синедриона. Что их удерживало здесь, этого объяснить не мог никто, но все чувствовали: дело не довершено. Надо было дождаться известий от посланного к Пилату начальника храмовой стражи. Ему было велено умолить игемона завершить казнь преступников как можно быстрее. Нехорошо оставлять тела на крестах в Великую субботу. А пока сидели и решали, что делать с деньгами, которые возвратил им ученик Казненного, Иуда из города Кариот. Для всех его приход был полной неожиданностью. Он вел себя как ненормальный, кричал, что предал кровь Неповинного, потом, бросив деньги к ногам первосвященников, убежал из дворца. Деньги не такие уж большие, решили члены синедриона, но ими куплено спокойствие израильского народа, совращаемого то одним, то другим самозванцем, объявляющим себя Мессией. Теперь покончено с Проповедником из Назарета, смущавшим умы многих иудеев. Однако эти деньги нельзя возвращать в храмовую казну, раз они замешаны в кровавом деле, решили священники. Как же быть?

После недолгих споров пришли к решению приобрести на серебро, возвращенное Иудой, небольшой участок земли для погребения безродных странников.

К этому времени прибежал вестовой из храма и сообщил о разрыве завесы в Святую Святых. Сообщение взволновало членов Синедриона, и в их души холодной змеей вползло чувство страха и неуверенности.

Наконец-то прибыл посланный к Пилату. Он рассказал, что игемон охотно согласился ускорить казнь и послал воинам приказ перебить голени у повешенных. Вестовой также сообщил, что Иисус из Назарета к этому времени уже умер Сам, потому воины перебили голени только у двух оставшихся преступников. Все члены синедриона облегченно вздохнули и засобирались домой. Вдруг подал голос первосвященник Анна, тесть Каиафы. Во время заседания он сидел, молча наблюдая за всеми и иногда ухмыляясь, но продолжал оставаться в тени, хотя хорошо знал, что его мнение, решись он его высказать, имело бы вес не меньший, чем мнение зятя. Он хоть и бывший первосвященник, но бразды правления, не мнимые, а настоящие, продолжал держать в своих старческих, но еще крепких руках. Вот и сейчас стоило ему заговорить, как все умолкли и устремили на него ожидающие взгляды.

— Глупцы, вы думаете, дело закончено? Как бы не так! Сказанное живет дольше сказавшего. Разве вы забыли, как Назарянин говорил, что восстанет в третий день из мертвых. Или, может быть, вы не придали значения Его словам? А что если тело своего Учителя украдут Его ученики, а потом скажут, что Он воскрес? Что тогда будет? Вы не подумали? А я вам скажу: это будет для нас намного хуже, чем было при Его жизни.

Оторопелые члены синедриона смотрели на Анну в недоумении в начале его речи, но потом, когда до их сознания дошла эта простая, но бесспорная мысль, они заговорили все сразу, повторяя на разные лады уже высказанное Анной.

— Что же ты можешь нам предложить? — обратился наконец к тестю Каиафа, когда члены синедриона несколько успокоились.

— Нет ничего проще, — с самодовольством ответил Анна. — Нужно поставить у гроба стражу на три дня, тогда ученики не смогут украсть тело Иисуса и утверждать, что Он воскрес.

Члены синедриона расходились по домам. Вышел из зала заседаний и Иосиф Аримафейский. Он постоял некоторое время в задумчивости, а затем решительно зашагал в сторону крепости Антония. Когда он пришел к Пилату с просьбой разрешить ему взять тело казненного Иисуса, прокуратор на некоторое время задумался. Каким бы странным ему ни показался этот проповедник из Галилеи, но своим поведением Иисус вызвал невольное уважение у прокуратора. «Если я похороню Его в общей яме с преступниками, — подумал Пилат, — это не сделает мне чести как благородному римлянину». Он тут же послал с Иосифом своего вестового распорядиться отдать тело казненного Иисуса из Назарета. Возле Голгофы уже находился Никодим, тайный ученик Иисуса. Женщины наблюдали, как два израильских мужа с помощью Иоанна снимали тело Учителя с креста и, наскоро пропитав миром принесенное Никодимом полотно, завернули в него тело Иисуса. Иоанна, видя, как поспешно хоронят ее любимого Учителя, шепнула Сусанне:

— Сердце мое разрывается оттого, что нельзя соблюсти все необходимые обряды погребения. Пойдем в город, пока не закрылись все лавки, и купим драгоценного мира.

Они вместе с другими женами из Галилеи быстро зашагали в Иерусалим. Иоанна подбежала к первой лавке, которая встретилась им на пути. Хозяин уже собирался ее закрывать. Узнав, что нужно женщинам, он поворчал, что поздно пришли, но миро продал. Взяв алавастр с миром, женщины пошли в дом Марка, чтобы там ожидать утра первого дня недели.

Матерь Иисуса Дева Мария проводила тело Своего Сына до самой пещеры в саду Иосифа Аримафейского. Грот для погребения Иосиф сделал не так давно для себя самого, теперь же с грустью думал, что все это приготовил для Того, в Ком чуть было не признал Мессию. Но, несмотря на это, он хранил в своем сердце глубокое уважение к Иисусу из Назарета, а потому был рад, что может достойно похоронить Праведного Человека. Как только Иисуса положили в гроб, Иоанн с Марией Клеоповой и Саломией проводили Матерь Иисуса домой.

Напротив гроба оставались сидеть только Мария Магдалина и Мария Иаковлева. Сумерки сгущались над садом Иосифа, находившимся вблизи Голгофы, но они хорошо видели, как Иосиф с Никодимом возятся возле входа в каменную гробницу. Вот они подкатывают большой камень и закрывают им вход в пещеру.

— Все, — тихо говорит Мария Магдалина.

Мария Иаковлева поворачивается и смотрит вопросительно на свою подругу. Магдалина сидит неподвижно, и ее большие темные глаза совершенно сухи. Они уставились в одну точку, и казалось, ничего не замечают. Мария Иаковлева нагнулась к Магдалине и заглянула в ее глаза. В глубине этих глаз она увидела такую боль и отчаяние, что ей стало не по себе. Мария испугалась, что у подруги опять начнутся припадки безумия, от которых когда-то исцелил ее Учитель. Она слегка тронула Магдалину за плечо. Магдалина не сразу, но все же очнувшись, повернулась к ней. В ее глазах снова появилось живое выражение.

— Ты знаешь, Мария, — с жаром зашептала она, — Учитель наш не должен был умереть, что-то здесь не так. Он не мог умереть. Ты меня понимаешь? Не мог и не должен. Ведь Он истинный Мессия, а Мессия не должен умереть.

— Магдалина, о чем ты? Ты сама все видела.

— Да, верно, я видела то, чего не должно и не могло быть никогда. Но все же…

Магдалина отвернулась от Марии Иаковлевой, и ее взгляд вновь застыл в глубокой скорби.

Мария Иаковлева посмотрела на подругу долгим участливо-беспокойным взглядом и, вновь тронув ее за плечо, сказала:

— Магдалина, пойдем, уже началась суббота.

Взявшись за руки, они сиротливо побрели к стенам Иерусалима, над которым спустился вечерний сумрак. Начиналась суббота — день великого покоя.

 

Глава 32

Бесконечно долго длился субботний день. Женщинам стало казаться, что этот день покоя никогда не закончится. Но вот наконец зажгли первые светильники, Матерь Иисуса молча встала и направилась к выходу. Все знали, что она идет в сад Иосифа Аримафейского провести эту ночь рядом с гробом Своего Сына. Женщины понимали, что Ей необходимо побыть одной и помолиться. Мария Магдалина тоже встала и пошла следом за Девой Марией, проводить Ее до места погребения Иисуса. Вскоре Магдалина вернулась.

— Там у гроба стоит стража, — сообщила она женщинам, — я расспросила их, и они мне сказали, что поставлены синедрионом до третьего дня. Я пойду покупать ароматы.

— Мы тоже пойдем с тобой, — сказала Саломия.

К ним присоединилась Мария Иаковлева, и три женщины пошли в ближайшую лавку.

После наступления вечера, когда субботний день сменялся первым днем недели, Иоанна, Сусанна и сестры Лазаря пошли в дом Зеведея навестить своих подруг.

Теперь они сидели все вместе, освещаемые слабым колеблемым светом лампады. Притихшие, подавленные горем восемь женщин. Восемь верных учениц Христа: Мария Магдалина, Саломия, Мария Клеопова, Мария Иаковлева, Иоанна, Сусанна и сестры Лазаря, Марфа и Мария. Горе их было настолько тяжело, что понести его в одиночку не было сил. Казалось, вот выдохнешь, а вдохнуть уже нечем. Горе сплотило женщин еще тесней, чем в те времена, когда их объединяла радость, когда они, счастливые, следовали за Иисусом, с ревностным рвением опережая друг друга, спешили служить Ему и Его небольшой общине учеников.

Завтра наступит первый день недели, и жизнь потечет своим привычным чередом для всех, но только не для них. Что будет вслед за этим днем? Они сейчас об этом не думают. Для них жизнь закончилась тогда, когда Никодим с Иосифом уложили в гробницу еще не остывшее тело Учителя, прикрыв ее огромным камнем. Там, за тяжелым камнем лежит бездыханен Тот, Который еще совсем недавно говорил: «Я есть Жизнь…». И они верили Ему, потому что с Его приходом в их личную жизнь эта жизнь переменилась. Переменилась так, как будто действительно Царство Небесное спустилось на землю и обитало между ними. Он умер, а любовь, загоревшаяся однажды в их сердцах, продолжала пылать прежним огнем. С той лишь разницей, что эта любовь уже не согревала, а обжигала жаром невосполнимой утраты. Этот огонь постепенно сожжет все, и на тлеющем пепелище останутся лишь мучительные воспоминания.

Посидев вот так вместе, не промолвив почти не единого слова, они распрощались, договорившись утром встретиться у гроба.

Осталось немного. Пусть только едва забрезжит рассвет, они пойдут к своему Учителю. Теперь было одно всепоглощающее желание — идти туда. Быть рядом. Больше у них ничего не осталось. Только бездыханное тело Того, Кто сам еще недавно вдыхал жизнь в безжизненные тела. Они не могли ничем помочь Ему тогда, когда Он, страдая, умирал на кресте. Теперь же они по крайней мере смогут исполнить последний долг перед Ним. Они могут воздать Ему все погребальные почести, так и не исполненные до конца в тот вечер пятницы, самого ужасного дня их жизни.

Дева Мария сидела в саду под деревом, как раз напротив гроба. Храмовые стражники, поставленные синедрионом, мирно спали, прислонив свои копья к камню, закрывавшему вход в гробницу. Тихие слезы текли из глаз Пресвятой Девы, а губы почти неслышно шептали псалом Давида:

— Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной, чтобы видеть силу Твою и славу Твою, как я видел Тебя во святилище: ибо милость Твоя лучше, нежели жизнь. Уста мои восхвалят Тебя. Так благословлю Тебя в жизни моей; во имя Твое вознесу руки мои.

Тишину сада ничто не нарушало, кроме стрекотания цикад. Но вскоре умолкли и они. В наступившей тишине было слышно только сопение спящих стражников. И вдруг земля заколебалась. Стражники в испуге проснулись и, схватив копья, стали озираться кругом. Прямо с небес на них шел человек в белом как снег одеянии. От него исходил такой ослепительный свет, что стражники зажмурили глаза. Человек приближался. Невообразимый ужас напал на стражу, и они упали на землю, потеряв сознание. Дева Мария все это видела, но не ужас объял Ее, а неизъяснимое чувство благоговейного восторга. Блистающий одеждами Ангел подошел к гробнице и легко, словно пушинку, отодвинул камень. Из гробницы, тоже в сияющих одеждах, вышел Ее Божественный Сын и протянул к безмерно счастливой Матери Свои пречистые руки.

Очнувшиеся стражники увидели, что камень отвален и гробница пуста. Объятые ужасом, даже не обмолвившись между собой хотя бы единым словом, они бросились бежать. Только одна мысль преследовала их во время бегства: «Скорее, скорее от этого ужасного места».

Матерь Христа вошла в дом и молча прошла в Свою комнату. Женщины видели, что Матерь Христа была на удивление спокойна. Им даже показалась, что на губах Ее играет блаженная улыбка. Они были удивлены и даже встревожены этим ее состоянием, потому как не могли объяснить его. Но Дева Мария не обратилась к ним, и они ни о чем не посмели спрашивать Ее.

 

Глава 33

Мария Магдалина почувствовала, что больше не в силах сидеть дома и ждать первых лучей солнца. Она решила идти на гроб еще до рассвета и там ожидать остальных. Тихо встав со своего места, она выскользнула за двери и скорым шагом направилась в сторону Голгофы. Полная луна, словно устав от всенощного бдения, присела на линии горизонта. В ее мертвенно-бледном свете Мария Магдалина увидела отваленный от гроба камень. Она ускорила шаг. Чуть не споткнулась о брошенное на землю копье. Сердце Магдалины отчаянно заколотилось от неясной тревоги. Стражи возле гроба не было. После минутного колебания, исполнившись отчаянной решимости, Мария вошла во гроб.

От гроба назад в город Мария бежала что было сил. Уже за стенами города она свернула в сторону дома Марка. Женщин в доме она уже не застала, они только что ушли ко гробу. Но Марии были нужны не они. Она вызвала Симона Петра и, задыхаясь от бега, взволнованно проговорила:

— Взяли Господа из гроба и не знаем, где положили Его.

— О чем ты говоришь, женщина? — удивленно переспросил Петр.

— Я сама видела, камень отвален, а гробница пуста.

— Беги, Мария, зови Иоанна.

Мария побежала к Зеведееву дому.

Вскоре прибежал взволнованный вестью Иоанн, и они вместе с Петром направились в сад Аримафея.

В то время как Мария Магдалина бежала сообщить Петру и Иоанну об исчезновении тела Учителя, галилейские жены Иоанна, Сусанна и примкнувшие к ним сестры Лазаря шли ко гробу. Рассвет чуть брезжил. Женщины несли купленные ими накануне субботы ароматы. Они прошли между деревьев сада и остановились в недоумении. Камень от гроба был отвален. Полные страха и нерешительности, они все же нашли в себе мужество подойти и заглянуть в гроб. Он был пуст. Женщины в растерянности стояли возле гроба, не зная, что делать. В это время они увидели, как к ним приближаются двое мужчин в ярко блистающих одеяниях. Все женщины в страхе пали ниц пред этими необыкновенными мужами.

— Что ищете живого с мертвыми? — обратился к ним один из мужей, — Он не здесь, но восстал.

— Вспомните, — сказал второй муж, — как Он говорил вам еще в Галилее, что Сыну Человеческому надлежит быть преданным в руки грешников и быть распяту и в третий день воскреснуть.

Мужи в блистающих одеяниях исчезли так же внезапно, как появились. Женщины встали с колен и с радостью поспешили назад домой, чтобы возвестить об этом необыкновенном явлении ученикам Христа. По дороге говорили все разом:

— Это были Ангелы, посланные от Бога, — сказала Иоанна.

— Наш Учитель воскрес, — радостно вторила ей Сусанна.

— Теперь я вспоминаю слова Иисуса, как Он говорил о Своем будущем воскресении, а мы тогда не понимали Его слов, — говорила в восторге Марфа.

Между тем Петр и Иоанн, встревоженные рассказом Марии, бежали ко Гробу. Магдалина едва поспевала вслед за ними. Они выбрали самый короткий путь и разминулись с возвращавшимися от гроба галилейскими женщинами.

Уже за стенами города Иоанн обогнал Петра и прибежал к гробу первым. Он в нерешительности остановился возле входа в гроб. Подбежавший следом Петр решительно отстранил Иоанна и первым вошел в пещерку. На месте, где должно было лежать Тело Иисуса, лежали лишь пелены, которыми обматывали покойного поверх плата, покрывавшего все тело с головы до пят. Этот плат был аккуратно сложен и положен отдельно от пелен. Петр в недоумении вышел из гроба. Пригнув голову, в гробницу зашел Иоанн, чтобы самому увериться, что тела Иисуса на месте нет. Назад оба ученика возвращались в глубокой задумчивости. Что же могло произойти? Неужели враги не желают дать успокоиться Иисусу хотя бы во гробе? Неужели они решили надругаться над телом Учителя уже после Его смерти? Петр сжимал кулаки от бессильной ярости. Иоанн шел, неся благоговейно погребальный плат, который, уходя, забрал из гроба.

Магдалина осталась у гроба одна. Ее вдруг охватила страшное чувство одиночества, такое же, как тогда, когда умер ее отец. Острота чувства невозвратной потери, которое она испытала при погребении Учителя, была в ней притуплена долгом последней погребальной заботы о Его Пречистом Теле. Теперь у нее отняли эту последнюю утешительную заботу.

Вся горечь утраты, хранимая в глубине ее души, вдруг подступила комом к горлу. Задыхаясь, она почти уже теряла сознание, как неожиданно ком этой горечи вырвался наружу потоком горячих слез. Не в силах больше стоять на ногах, она опустилась на колени и наклонилась ко входу во гроб. Сквозь слезы она увидела двух юношей в белых одеждах. Один из них сидел у главы, а другой у ног когда-то лежавшего здесь тела Иисуса. Но переживание собственного горя было настолько сильным, что она даже не задала себе вопроса: кто эти люди? И только когда они сами спросили Марию: «Женщина, что ты плачешь?» — она встрепенулась, почувствовав участие этих юношей к ее горю.

— Взяли Господа моего и не знаю, где положили Его, — воскликнула она в отчаянии. В это время неизъяснимое чувство заставило Магдалину обернуться назад. Ей показалось, что кто-то приближается ко гробу. Действительно между деревьями сада шел Человек. Мария сквозь слезы не могла Его разглядеть и решила, что это идет садовник.

— Женщина, что ты плачешь? Кого ищешь? — спросил Он ее.

Утешительная мысль промелькнула в голове бедной женщины: «Что если этот садовник знает, куда положили тело моего Учителя?»

— Господин, — обратилась она умоляюще к нему, — если ты вынес Его, скажи мне, где положил Его, и я возьму Его.

— Мария! — тихим голосом сказал ей Человек, которого она приняла за садовника.

Магдалина вздрогнула. Радость захлестнула всю ее душу и сердце. Так ее имя мог произнести только Он.

— Учитель! — в восторге воскликнула женщина и припала к ногам Христа.

Из глаз Марии снова полились слезы, но это были уже слезы радости.

— Не прикасайся ко Мне, — сказал ей ласково Христос, — ибо Я еще не восшел к Отцу Моему, а иди к братьям Моим и скажи им: «Восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему».

Домой Мария Магдалина летела словно на крыльях. От радости, переполнявшей сердце, ей хотелось каждого встречного приветствовать восклицанием: «Христос воскрес!» Но первыми эту радостную весть, по слову ее Божественного Учителя, должны были получить Его ближайшие ученики, апостолы Христовы. К ним она и несла эту радость.

Между тем рассвет все более вступал в свои права. Саломия, Мария Клеопова и Мария Иаковлева, не дождавшись Марии Магдалины, пошли ко гробу.

— Кто же нам отвалит камень от дверей гроба? — вздыхали сокрушенно женщины.

Но там они увидели, что камень уже отвален.

— Наверное, уже пришел кто-то из наших, — предположила Мария Клеопова.

Женщины подошли ко гробу и заглянули внутрь. На месте, где должно было лежать тело Иисуса, они увидели сидящего справа юношу, облаченного в белую одежду. Вид незнакомца, сидевшего на месте погребения Учителя, привел женщин в великое замешательство. Они хотели о чем-то спросить его, но юноша опередил их вопрос:

— Не бойтесь, я знаю, что вы ищете Иисуса Назарянина распятого. Он воскрес, Его нет здесь. Посмотрите сами, вот место, где Он был положен. Идите же скорей и скажите ученикам Его и Петру, что Он воскрес из мертвых и встретит вас в Галилее. Там Его увидите, как Он сказал вам.

Услышав эти слова и поняв, что с ними говорит Ангел Божий, Саломия и Мария Клеопова со страхом и великой радостью побежали домой, чтобы возвестить это все ученикам Иисуса. Мария Иаковлева, тоже объятая трепетом и ужасом, направилась в дом Марка, чтобы все рассказать Петру. По дороге они взволнованно обсуждали услышанное от Ангела, так что не сразу заметили Человека, идущего им навстречу. А когда заметили, сердце их дрогнуло в радостном предчувствии, так как идущий им навстречу очень походил на Иисуса. Когда же Он приблизился к ним и сказал: «Радуйтесь!» — взволнованные женщины с изумленным трепетом бросились к Его ногам.

— Не бойтесь! — сказал им Иисус, — пойдите и возвестите братьям Моим, чтобы они шли в Галилею, и там Меня увидят.

Между тем Иоанна, Сусанна и сестры Лазаря пришли в дом Марка и возвестили ученикам о явлении им Ангелов. «Бедные женщины, — качали сокрушенно головами апостолы, — от горя им уже мерещатся Ангелы». Вскоре пришла Магдалина, а вслед за ней явилась Мария Иаковлева, которая была явно напугана. Возбужденный до крайности вид Магдалины только подтвердил предположение апостолов, что женщины тронулись умом от горя и дали волю своему воображению, принимая желаемое за действительное. Мария Магдалина, услышав повествование других женщин, не стала рассказывать о своей личной встрече со Спасителем открыто, при всех. Она решила, раз Учитель повелел ей сказать только одиннадцати ученикам о том, что Он их встретит в Галилее, то надо дождаться, когда останутся самые ближайшие Его ученики. К такому же решению пришла и Мария Иаковлева. Но уже то, что рассказали женщины о явлении Ангелов, смутило Петра, и он решил проверить, что могло так взволновать их. Петр вновь побежал ко гробу и, зайдя внутрь, ничего там не увидел, кроме лежащих пелен. Он вышел из гроба, вновь дивясь сам в себе происшедшему.

Когда Петр вернулся, Магдалина попросила его собрать всех одиннадцать ближайших учеников Иисуса.

— Опять будешь говорить о явлении Ангелов? — хмуро спросил Петр.

— Нет, у меня есть для вас что-то более важное.

Петр недоверчиво покачал головой. Но вскоре все одиннадцать собрались в горнице, где еще четыре дня назад вкушали со своим Учителем последнюю трапезу, и послали за Магдалиной. Она вошла в горницу, обвела торжественным взглядом хмурые, растерянные и заплаканные лица апостолов и провозгласила:

— Я видела Господа.

Недоуменные взгляды апостолов обратились на нее, а Магдалина, еще больше вдохновляясь, продолжала рассказывать, как ей явился воскресший Учитель и что Он повелел передать учеником. Апостолы слушали, понурив головы, им было неловко смотреть в глаза бедной женщине, которая, по их мнению, окончательно сошла с ума.

Мария вновь обвела взглядом учеников Иисуса и поняла, что они ей не верят.

— Вы не верите мне? Но я уже рассказала обо всем, что видела сама. Большего добавить я не могу.

Сказав это, Мария заплакала от обиды, что апостолы не могут поверить в ее слова.

— Мария, — смущенно сказал Иоанн, — мы не думаем, что ты нас обманываешь. Мы знаем, что ты честная женщина. Но все это тебе могло привидеться.

— Нет, — воскликнула Мария, — я видела Иисуса так же, как вижу сейчас вас.

С сожалением посмотрев на апостолов, она вышла из горницы.

Женщин огорчало неверие апостолов в воскресение Христа. Но даже это обстоятельство не могло отнять у них радость от того, что Иисус жив и некоторые из них видели Его.

— Не огорчайся, Магдалина, — успокаивала ее Мария Клеопова, — тебе не поверили апостолы, а мне не поверил собственный муж. Вот уж кому бы огорчаться! Так и ушел с Лукой в Эммаус, сказав, что все это мне померещилось.

Матерь Христа смотрела на радостно-взволнованные лица женщин и улыбалась материнской улыбкой счастья за детей. Все это утро Она провела у себя в комнате в благодарственной молитве Богу за радость, которую испытала этой ночью. Она не открывала до времени никому Своей тайны, потому что на то не было повеления Ее Божественного Сына, а Матерь Божия никогда ничего не делала по Своему произволению.

Но уже вечером женщины увидели ликующих апостолов, которым явился воскресший Спаситель. Апостолы рассказали, что Учитель укорял их за то, что они не поверили женщинам. Пристыженные мужи смиренно просили прощения. Особенно торжествовала Мария Клеопова и благодарила Бога за то, что Он явил особую милость к ее мужу. О явлении Христа на пути в Эммаус Клеопа рассказывал уже сотый раз.

В течение сорока дней являлся ученикам воскресший Спаситель. И все это время радость не покидала апостолов и женщин. Но когда на сороковой день Христос повел их на Елеонскую гору и стал прощаться, всем стало грустно. Эта грусть не переходила в отчаяние, потому что Господь поселил в их сердца надежду, сказав, что вскоре пришлет им иного Утешителя и что Он будет с ними до скончания века.

 

Глава 34

Десять дней по велению Христа Его ученики пребывали все вместе в Иерусалиме, ожидая обещанного Господом. Когда на пятидесятый день по Пасхе Дух Святой сошел на учеников, Мария Магдалина сказала:

— Теперь меня ничего не удерживает здесь. Я должна идти и выполнять повеление моего Учителя и Господа Иисуса Христа. Я пойду, как Он сказал, до края земли и понесу радостную весть о Его воскресении.

Она тепло попрощалась со всеми и отбыла в Птолемаиду. Там села на корабль, который отплывал в Рим. Ей пришла в голову дерзкая мысль дойти до самого императора Тиберия и рассказать ему о воскресшем Христе. Магдалине казалось, что если возможно обратить такого могущественного владыку к вере во Христа, то с его помощью будет легко распространить христианское учение по всему миру. Но в Риме женщину ждало разочарование. Оказалось, что император в своей столице давно не живет, а поселился на острове Капри. Здесь же, в Риме, всем заправляет всесильный префект преторианской гвардии Сеян, к которому на прием попасть сложно не только ей, простой женщине, но и знатному магистру империи. Магдалина поселилась в еврейском квартале. С проповедью о Христе в иудейской диаспоре Рима тоже ничего не получилось. Женщине в синагоге читать и разъяснять Писание не положено. Магдалина пробовала заговаривать с некоторыми иудеями на улице, когда они выходили после собрания, но от нее шарахались в сторону, как от ненормальной. Женщины тоже сторонились незнакомки. Язычники, с которыми ей удалось пообщаться, слушали ее рассказы, как страшную сказку с хорошим концом. Но когда она говорила, что языческие боги ложны, они сурово качали головой:

— Мы не порицаем твоего Бога, и ты не должна порицать наших богов. Римлянин только тогда добрый гражданин, когда чтит отеческих богов. Ты же не римлянка, и тебе позволительно чтить только твоего Бога.

От всего этого можно было прийти в отчаяние. Большой радостью для нее было повстречать в Риме обращенного в веру во Христа иудея из Иерусалима Максимина. Он прибыл в Рим по делам вместе с Калидонием. В Калидонии Мария, к своему удивлению и радости, узнала того самого слепца, которого исцелил Христос. Максимин рассказал Марии, что Калидония он знал и раньше, когда тот еще просил милостыню. Он и сам не раз подавал несчастному деньги. Когда он увидел прозревшего Калидония, то был крайне поражен этим явлением и, последовав за бывшим слепцом, стал расспрашивать его об этом чуде. В конце концов ему удалось узнать, что слепца исцелил Иисус из Назарета. Ему самому захотелось увидеть этого необыкновенного Человека. Но на Пасху он не был в Иерусалиме. Так и не повстречавшись со Христом, Максимин ничего не знал даже о Его распятии. Прибыл он в Иерусалим только к празднику Пятидесятницы. И тут увидел большую толпу людей, слушающих какого-то оратора. «Когда я подошел, — рассказывал Максимин Магдалине, — то услышал следующие слова, так поразившие меня. «Мужи Израильские! Выслушайте слова мои: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как вы и сами знаете…». Услышав имя Иисуса из Назарета, я чуть было не крикнул: да, я знаю Его чудеса! Я сдержал себя и слушал оратора, стараясь не пропустить ни одного слова. Когда я услышал о том, что Иисуса распяли, я чуть не заплакал, но уже следующие слова о воскресении Его, воскресили и мою веру. Когда закончилась речь, я крикнул: что нам делать? И все кругом стали спрашивать: что нам делать, мужи братья? И человек, как я теперь знаю, прозываемый Петром, сказал: «Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святого Духа…». Я в этот же день, как и многие другие, крестился во имя Христа. Потом я разыскал Калидония, он тоже крестился. Теперь мы не расстаемся, как родные братья.

Мария с радостью слушала рассказ Максимина об известных ей событиях Пятидесятницы и благодарила Бога за дарованные ей милости слышать о плодах дара Духа Святого. Она узнала от Максимина об успешной проповеди в Антиохии. С его прибытием дело проповеди среди иудеев Рима продвинулось. Максимин пришел в синагогу и, прочитав Писание, стал разъяснять его и говорить о Христе; несколько человек пошли за ним после собрания. Один из них был иудей, а двое — прозелиты из римских граждан. Когда они пришли в дом одного из этих римлян, настала очередь говорить Марии Магдалине. Максимин представил ее как ближайшую ученицу Христа. Рассказ Марии произвел на слушающих такое впечатление, что они тут же захотели креститься.

 

Глава 35

Вскоре Максимин стал собираться домой в Иудею, и Мария решила плыть вместе с ним. Он нанял небольшое судно. Вообще, зимой корабли почти не плавали, в это время года на море были частые штормы, но капитан судна оказался отчаянным человеком и согласился доставить их в порт Кесарии Филипповой.

Не успели они выйти из порта, как налетел шторм. Хозяин судна заботился уже не о сохранении курса, а лишь бы удалось удержать корабль на плаву. Отданный на волю стихии корабль вскоре прибило к острову. Капитану удачно удалось провести судно мимо рифов и ввести его в небольшую бухту. Как выяснилось, это был остров Капри. Мария Магдалина увидела в этом промысел Божий и заявила, что пойдет к императору. Капитан в удивлении уставился на Магдалину, а потом начал хохотать.

— А что ты ему принесешь в дар? — давясь от смеха, говорил капитан, — ведь к кесарю без даров не принято являться.

— Что принесу? — переспросила Магдалина, оглядываясь вокруг.

Взгляд ее упал на лежащее в соломе яйцо, только что снесенное курицей. Хозяин судна любил свежие яйца и всегда возил с собой на корабле несколько кур-несушек.

— Вот это, — сказала Магдалина, беря в руки яйцо.

— Простое яйцо императору в дар, — продолжал смеяться судовладелец, — такого я еще не слыхивал.

— Почему простое? — возразила Магдалина, — я его украшу, чтобы оно соответствовало своему высокому назначению.

Когда Тиберию доложили, что встречи с ним настойчиво добивается какая-то женщина из Иудеи и что она хочет сообщить императору нечто важное, он, к удивлению секретаря, повелел привести к нему эту женщину. Мария Магдалина была приятно удивлена простотой обстановки комнаты императора. Перед ней в кресле сидел старый худощавый человек в ничем не украшенной тунике из простой материи. Магдалина даже засомневалась, император ли перед нею. Видя ее смущение, Тиберий подбодрил ее:

— Говори, женщина, какое дело тебя привело ко мне. Или ты думаешь, раз старик находится в затворе, то и делать ему нечего, — при этих словах император по стариковски засмеялся: — кхе-кхе-кхе.

— О достойнейший правитель мира, — я, Мария из Магдалы Галилейской, не допускаю мысли, что ты пребываешь в праздности. Бог доверил тебе управление столь обширными землями, что это было бы не под силу простому человеку.

Что-то наподобие улыбки изобразилось на тонких, плотно сжатых губах Тиберия. Ему почему-то понравилась эта красивая женщина с большими умными глазами.

— Кое-что делает и мой сенат, — сказал он, — и все же я предпочел бы тебя выслушать без лишнего вступления.

— Я пришла рассказать тебе обо всем том, что случилось недавно в подвластной тебе Иудее. Твой префект Понтий Пилат по обвинению наших старейшин предал позорной смерти через распятие Иисуса из Назарета, который принес нам Божественное учение для просвещения всех людей.

Император недовольно поморщился.

— Ты приносишь жалобу на всадника Понтия Пилата, исполняющего по моему указу должность прокуратора Иудеи?

— Нет, государь. Иисуса, прозываемого Христом, которого несправедливо осудил Пилат, Бог воскресил на третий день. Это главное, о чем я хотела известить тебя. Прими мой дар тебе, ибо Христос воскрес!

С этими словами Мария вынула яйцо, окрашенное в красный цвет, и подала его императору. Тот с недоумением воззрился на Магдалину.

— Ты хочешь сказать, что у вас в Иудее кто-то распространяет слухи, что подверженный смертной казни снова ожил? — спросил Тиберий, с ухмылкой вертя в руке поданное яйцо.

— Да, великий император, только я говорю не о слухах, а о том, что видела своими глазами. Я сама была свидетельницей Его смерти на кресте. А на третий день Иисус явился мне, и на Его руках и ногах были раны от гвоздей.

Когда Магдалина говорила это, император поднял на нее взгляд своих блеклых глаз, и в них промелькнул интерес:

— Послушай меня, женщина, если чем-то ты меня и поразила, то не известием о твоем воскресшем Учителе, а тем, что ты сама веришь тому, что говоришь мне. Если Тот, о Ком ты говоришь, действительно Бог, это уже ничего не изменит в моей жизни. Разуверившись в своих богах, я не смогу поверить и чужим. Я уже подвел итог моей жизни и знаю, что для одних я на века останусь злодеем, другие будут превозносить мой гений. Но капуста, выращенная моей рукой на огороде, радует меня больше, чем слава или порицание людской толпы. О богах же я вовсе перестал думать. Нет, я их не отрицаю, как некоторые скептики. Просто боги сами по себе, а я сам по себе.

Мария Магдалина вышла от императора немного разочарованная и задумчивая. Она вдруг осознала, что для веры человеку одних познаний недостаточно. Необходима сердечная тоска по Небесному Царству и правде Божией. Только такая жаждущая душа способна воспринять проповедь о воскресшем Христе. Ибо слово о Нем заменяет тоску радостью, а приобщение к правде Божией дает такому человеку пищу для ума и сердца. В Тиберии она увидела лишь тоску о земном царстве с его постоянными нестроениями и бегство от этих невзгод к капустной грядке на огороде.

 

Глава 36

Море вскоре успокоилось, и капитан решился продолжить плавание. Хорошая погода продержалась только половину дня. К вечеру подул сильный встречный ветер. Ветер был такой силы, что корабль просто летел на запад, словно у него выросли крылья. Капитан, и не думая сопротивляться ветру, молил всех богов, чтобы не налететь в темноте на рифы. Ночью разыгрался нешуточный шторм. Парус пришлось убрать, чтобы его не унесло ветром. К утру буря не стихла, а наоборот, только усилилась.

— О Посейдон, за что ты гневаешься на нас? — вопил хозяин судна, пытаясь хоть как-то направлять корабль рулевым веслом на корме.

Ему помогали нанятые им два человека — юноша и старый моряк. Надломившаяся мачта с треском рухнула и ударила по голове юношу, тот замертво свалился на палубу и лежал без движения.

— Бедный Липпий, он умер, — воскликнул старый моряк, — что я скажу его матери, это ее единственный сын?!

Мария Магдалина встала на колени возле юноши и начала горячо молиться Богу. Вскоре Липпий застонал и открыл глаза. В это время сильный удар по кораблю буквально выбросил юношу за борт. Послышался ужасный треск: корабль напоролся на риф. Мария Магдалина, не раздумывая, бросилась за юношей в воду. Нырнув в глубину, она открыла глаза и сквозь взбаламученную бурей воду едва различила погружающееся в пучину вод тело юноши. Она подплыла к нему, и, схватив Липпия за волосы, потянула за собой на поверхность моря. Юноша был без сознания. Магдалина захватила его голову левой рукой, чтобы лицо было над водой, а другой рукой стала грести. Силы у нее были на исходе. Мария чувствовала, что еще немного и она вместе со спасенным юношей пойдет ко дну.

— Господи Иисусе Христе, помоги мне!

Едва она успела произнести эти слова, как стала погружаться еще глубже, но тут сильные руки подхватили ее и вытащили из воды. Мария оглянулась кругом. Она находилась на плавающем обломке корабля, представлявшем собой что-то наподобие плота. Старый моряк возился с юношей, который изрядно наглотался морской воды. Наконец Липпий закашлялся и, выплюнув воду, стал свободно дышать. Капитана на плоту не было, старый матрос видел, как тот ушел под воду и больше не появлялся. Чудом спаслись Максимин и Калидоний. Буря стала стихать. Вскоре моряку удалось подтянуть еще один обломок корабля и с помощью веревок дополнительно укрепить плот. Взошедшее утром солнце стало неистово припекать. Обессиленные вконец путешественники лежали под солнцем на плоту. Жажда мучила всех, особенно юношу, наглотавшегося соленой воды. К вечеру жара спала, но жажда только усилилась. Еле удалось отговорить Калидония пить морскую воду. На следующий день моряк, глядя, как мучается Липпий, проворчал:

— Стоило ли тебе, женщина, спасать этого несчастного, чтобы сейчас он умирал от жажды? Если Бог, о Котором ты все время рассказываешь, может хоть чем-то нам помочь, попроси Его, чтобы Он сделал эти воды пригодными для питья. Если это чудо произойдет, я поверю в Него.

Магдалина стала молиться. Ветер усиливался, но в бурю не переходил. Магдалина, не вставая с колен, молилась так до самого вечера и потом, когда все уже заснули, она продолжала молиться. Утром матрос, плохо спавший от голода и жажды, проснулся и спросил:

— Ну что, женщина, твой Бог не может совершить чудо?

— Почерпай и пей, — спокойно сказала Мария.

Матрос недоверчиво ухмыльнулся и, почерпнув ладонью воду, поднес к губам. Вначале он ее понюхал, затем лизнул языком, а потом, вдруг припав губами, выпил всю разом и, наклонившись с плота к воде, стал жадно пить. Потом с радостным возгласом он зачерпнул воды в ладони и поднес к обессиленно лежащему на плоту юноше.

— Пей, Липпий, это настоящая вода.

Максимин и Калидоний тоже с радостью припали к воде. Утро было раннее, солнце только начинало подниматься на востоке. На западе не было ничего видно из-за густого тумана. Солнце пригревало все сильнее, и туман начал рассеиваться. Перед глазами изумленных путников расстилалась земля. Плот стоял возле устья большой реки. Невдалеке от берега виднелись жилые постройки.

— Э, — разочарованно протянул моряк, — так выходит, чуда нет, вода эта речная!

— Глупый ты человек, — сказал Максимин, — Иисус Христос, Бог наш, по молитвам Марии Магдалины, не только напоил нас пресной водой, но и привел к спасительному берегу наш плот.

Путники пробовали грести руками, чтобы подогнать плот к берегу. Но течение воды, выносимое рекой в море, все их труды превращало в ничто. Вскоре они окончательно выбились из сил. Тогда Мария предложила пуститься вплавь, до берега было недалеко. Но оказалось, что Максимин и Калидоний не умеют плавать. Мария Магдалина, старый моряк и юноша спустились в воду и, работая ногами, стали толкать перед собой плот к берегу. Наконец, обессиленные, они выбрались на сушу и тут же легли на берегу, не в силах идти дальше от голода и усталости.

Наконец, немного отдохнув, они побрели к ближайшему дому.

— В какие же земли привел нас Бог? — спросила Мария Магдалина у хозяев.

— Это Массалия Галльская, — ответил словоохотливый хозяин дома, — здесь стоит римский гарнизон, и городом управляет префект из Рима. Кроме галлов, местных жителей, здесь живут греки и римляне.

— А иудеи здесь живут? — спросил Максимин.

— Где же их нет? — даже удивился хозяин, — конечно живут. У них есть даже место, где они собираются, чтобы говорить о своем Боге.

— Прекрасно, — воскликнул Максимин, — тут даже есть синагога. Завтра суббота, и мы пойдем туда, чтобы принести им весть о Христе.

— Вы тоже иудеи? — поинтересовался хозяин.

— Да, — ответил Максимин.

Тогда хозяин стал его расспрашивать, о каком Христе собирается принести он весть своим соплеменникам. Мария встала и сказала:

— Благодарю тебя, мой Бог Иисус Христос, за то, что Ты указал мне место моего служения Тебе!

 

Глава 37

Жизнь Иродиады проходила безрадостно. Дворцы, власть и богатство не принесли ей того счастья, которое грезилось ей в то время, когда она всем этим не обладала. С убиением пророка Иоанна нехорошее предчувствие уже не покидало жену тетрарха никогда. Ее беспокойство передалось и Антипе. Когда он услышал об Иисусе из Назарета, творящем чудеса, у него промелькнула мысль: не восставший ли это Иоанн Креститель? Потом, когда Пилат направил к нему арестованного Иисуса, Антипа даже обрадовался случаю самому убедиться в способностях этого Человека творить чудеса. Но приведенный к нему Назарянин не промолвил ни слова, чем разочаровал тетрарха. Когда же по Иерусалиму стали распространяться слухи о воскресении Иисуса из мертвых, первосвященник Каиафа заверил тетрарха, что сами ученики украли тело своего Учителя и объявили Его воскресшим. Услышав такое, Антипа посмеялся и забыл об этом незначительном для него эпизоде жизни. Но вот об Иоанне Крестителе он не мог забыть и всякий раз, когда ему за трапезой подносили блюдо, он вздрагивал. Иродиаду вообще не интересовали никакие события, происходившие в Иерусалиме. У нее скоро появились свои заботы. Умер муж Саломеи, тетрарх Панаиды и Батанеи Филипп. Надо было позаботиться о любимой дочери. Найти достойного жениха для молодой вдовы здесь, в Иудее, было затруднительно, и Иродиада в поисках кандидата приглядывалась к римской знати.

Между тем жалоба Антипы на Арету возымела наконец свое действие. Тиберий приказал наказать строптивого арабского князька. Сирийский наместник Виттелий во главе двух легионов двинулся через Иудею в сторону Переи, чтобы начать военные действия на территории арабского княжества. Двигался он, не торопясь, и, прибыв в Иерусалим, три дня пировал там с тетрархом Иродом Антипой в честь своей будущей победы. А на четвертый день пришло известие, что Тиберий умер и императором избран Гай Калигула. Виттелий отправил свои войска назад, на зимние квартиры. Нагруженный щедрыми подарками от тетрарха, Виттелий возвращался в Сирию, укрепленный в мысли, что на войне, так же как и в других делах, спешить не стоит.

В Иерусалим, словно победитель, приехал из Рима младший брат Иродиады, Агриппа. Калигула уже вручил ему управление тетрархией умершего Филиппа, причем присоединил к владениям Агриппы тетрархию Лисания. Вручив в управление Агриппы такие обширные области, император сам возложил на него царский венец. И вот теперь Агриппа красовался в царском венце и задавал щедрые пиры в свою честь. Иродиада была глубоко уязвлена таким, как ей казалось, несправедливым возвышением младшего брата перед ней и ее мужем Антипой. Еще недавно Агриппа, прокутив и промотав все состояние в Риме, бежал от кредиторов в Иудею и здесь в отчаянии хотел покончить с собой. Она, сестра, спасла своего беспутного брата. Ей удалось уговорить мужа дать денег Агриппе и пригреть несчастного брата, разрешив ему жить во дворце Тивериады на всем готовом. Но «несчастный», не довольствуясь помощью сестры, вдруг затеял ссору с ее мужем и снова уехал в Рим, чтобы кутить там с молодым развращенным патрицием Гаем Калигулой. Кто мог тогда знать, что собутыльник брата станет императором? А теперь Агриппа, надменный и гордый, в славе и царских почестях, является в Иерусалим и насмехается над ее мужем, когда-то в нужде приютившим его. Насмехается над мужем, значит, и над ней, когда-то любимой своей сестрой. Такое унижение Иродиаде трудно было перенести. Желание испытать судьбу вспыхнуло в ней с новой силой. Она сбросила с себя хандру и сразу, словно помолодев, исполнилась решимости добиться для своего мужа короны. «А добыть ему корону значит и самой стать царицей, а не женой тетрарха», — решила Иродиада и стала теребить мужа. Но Антипа уже растерял свою прежнюю уверенность, и его не прельщали прежние авантюры. Иродиаде пришлось применить все свое искусство убеждения. Воздействуя на самолюбие мужа, она в конце концов добилась своего. Хотя и с большой неохотой, но Антипа согласился ехать в Рим.

Собраны большие суммы денег для взяток и пиров. Все погружено на корабль, якорь поднят. Курс на запад. Иродиада подставляет ветру свое раскрасневшееся от прилива крови лицо. Широко раздувая ноздри, вдыхает свежий воздух морского простора. Антипа с удивлением смотрит на свою жену. «Она до сих пор красива», — отмечает он про себя.

На следующий день из этого же порта вышел второй корабль, на нем отбывал в Рим верный человек Агриппы, вольноотпущенник Фортунат, с письмом к императору. В этом письме Агриппа обвинял Антипу в заговоре Сеяна против императора Тиберия и в сговоре с парфянским царем Артабаном, направленном против самого Калигулы. Он не собирался позволить сестре обойти его в погоне за властью. Ладно бы только сестра, с этим можно было бы примириться. Но отдать власть Антипе, который оскорблял его, называя бедняком и попрошайкой, живущим за чужой счет, — этого своему зятю Агриппа простить не мог.

В Риме Антипа с Иродиадой Калигулу не застали. Молодой император веселился на своих виллах в капанском городке Байи. Иродиада с мужем направились в этот городок, сплошь застроенный роскошными виллами римской знати. Причем каждый император при постройке этих дворцов старался перещеголять своего предшественника. Антипа был принят Калигулой с самого утра. Император милостиво разговаривал с ним и с Иродиадой, которой отдавал особое предпочтение, как родной сестре своего друга Агриппы. Фортунат прибыл в Байи в этот же день и передал императору письмо Агриппы. В этом письме все было бездоказательно, но чтобы ложь походила на правду, Агриппа решил добавить к ней неоспоримые факты. В доказательство приведенных обвинений Агриппа указывал, что в арсеналах Антипы заготовлено оружия на семьдесят тысяч воинов. Когда императору принесли какие-то письма, Иродиада насторожилась. Внутреннее чутье подсказывало ей: в этих письмах таится недоброе именно против них. И когда император задал Антипе вопрос, правда ли, что у него вооружения на семьдесят тысяч человек, Иродиаде захотелось крикнуть: «Не говори правды». Но ничего не подозревавший Антипа простодушно ответил:

— Да, в моих арсеналах именно столько вооружения.

Император тут же закончил аудиенцию, пригласив Антипу и Иродиаду посетить его через десять дней.

— О, — простонала Иродиада, когда они остались одни, — чует сердце, это козни моего брата. Не надо было тебе отвечать про арсенал.

— Почему же? — удивился Антипа, — ведь арсенал заготовлен давно и не против Калигулы.

Но беспокойство жены передалось и Антипе. Его, как и всякого мнительного человека, чем дольше он об этом думал, тем всё сильнее охватывала тревога.

В эти десять дней Антипа, по совету жены, решил действовать. Каждый день он устраивал блистательные пиршества для сенаторов и близких к императору людей. Щедро раздавал богатые дары. Об этих пиршествах, на которые уходила уйма денег, разговор пошел по всему Риму. Но среди роскоши убранных цветами и иллюминованных залов, со столами, заставленными всевозможными яствами, с Иродом Антипой стали происходить странные вещи. Как только он глядел на одно из этих лакомых блюд, так на блюде во всем ужасе представлялась ему мертвая голова Иоанна, и в ушах звучал голос пророка: «Не должно тебе иметь жену брата твоего». Пирующие замечали неожиданно находивший на тетрарха ужас, который застывал в его глазах, но объяснить это никак не могли. Ирод сразу становился молчалив и сумрачен. Иродиада, обеспокоенная таким поведением мужа, уже была не рада, что затеяла поездку в Рим, но отступать было поздно.

Когда Антипа и Иродиада были вновь приняты Калигулой, тот уже успел все обдумать. С Иродиадой, как родной сестрой своего друга, император решил поступить милостиво.

Как только Антипа и Иродиада вошли в зал, Калигула без лишних церемоний сразу велел зачитать свой указ. В указе означались все вины Антипы. По приговору императора все земли тетрархии Антипы отходили к Агриппе. Ему же передавались и все денежные средства тетрарха. Сам Ирод Антипа ссылался в галльский город Лугдунум на вечное поселение. Средства его жены Иродиады оставлялись ей в полное пользование, а защитником ее интересов становился ее брат Агриппа. Пока зачитывали указ императора, Антипа стоял бледный, с поникшей головой. Иродиада поняла, что это конец, и решила встретить его достойно. Она слушала, гордо подняв голову. От гнева ее лицо зарумянилось. Император невольно залюбовался этой женщиной. Он решил, что обрадовал ее своей милостью, и был горд за свое великодушие. Когда закончили читать указ, Иродиада вышла на шаг вперед и, обращаясь к Калигуле, сказала:

— Государь! Ты великодушно и милостиво предложил мне исход, но мне мешает воспользоваться твоей милостью моя преданность мужу: я, разделявшая с ним все, когда он был счастлив, теперь не считаю себя вправе бросить его при перемене судьбы.

Она поклонилась императору и отошла за плечо своего мужа. Эту речь Калигула воспринял как личное оскорбление. Император встал и, стараясь сохранять достоинство, произнес, обращаясь не к Иродиаде, а к своим секретарям:

— Напишите указ о лишении жены Ирода Антипы всего имущества в пользу брата и о ее следовании в ссылку за мужем.

 

Глава 38

Через неделю из порта Дикиархея в Галлию вышло судно, которое увозило в ссылку бывшего тетрарха Галилеи и Переи Ирода Антипу и его жену Иродиаду. Прибыв в Лутдунум, они поселились в маленьком домике на краю города, недалеко от речки. На том берегу реки, сразу у воды высились бастионы римской крепости. Через два месяца к ним в ссылку прибыла Саломея. Калигула решил досадить гордой Иродиаде тем, что сослал ее дочь. Агриппа не протестовал, а даже был рад, боясь, что Саломея начнет интриговать против него, мстя за свою мать. Если император хотел досадить Иродиаде, то это у него получилось. Злые слезы обиды лились из глаз женщины при виде своей дочери.

— Как мог Агриппа так поступить, — сама с собой горестно сетовала Иродиада, — родную племянницу не пожалел.

Иродиада вспомнила, как в далеком детстве пыталась спрятать любимого брата от мнимых убийц. Как прижимала его плачущего к себе. И ей еще горше становилось от этих воспоминаний.

Антипа целыми днями пропадал в местной таверне. Сидел среди солдат и местных ремесленников, пил кислое галльское вино и молча слушал рассказы старых вояк о походах на германцев и галлов. Иногда он сам рассказывал, как воевал с арабами. В ссылке Антипа прожил недолго, всего полгода. Умирая, метался в беспамятстве, требовал, чтобы к нему привели пророка Иоанна.

Третья зима ссылки выдалась особо суровой. Иродиада целыми днями сидела возле очага, вороша горящие головешки. Все время мерзли руки и ноги. «Это старость пришла», — говорила Иродиада самой себе. Дочь постоянно пропадала на том берегу, в крепости. Иродиада знала, что Саломея ходит на свидания к одному центуриону.

— Ты, женщина царских кровей, нашла с кем связаться, с простым солдатом, — ворчала Иродиада, понимая, что ничем уже не может изменить судьбу дочери.

До Иродиады доходили слухи, что ее дочь танцует перед солдатами во время их пирушек. И тут она ничего не могла поделать. Помнила, что сама когда-то толкнула дочь на беззаконный танец.

Обычно центурион присылал за Саломеей лодку с гребцами, но в эту суровую зиму река покрылась льдом, что в этих краях случается довольно редко. Теперь Саломея бегала на ту сторону по льду. Оттепель наступила неожиданно, и лед начал подтаивать.

— Не ходи сегодня в крепость, — попросила мать, — я слышала, как трещал лед на реке.

— А что мне здесь делать? Тут можно со скуки умереть. Я легкая.

Иродиада ничего не ответила, только тяжко вздохнула и стала перемешивать угли в очаге.

Саломея ступила на лед одной ногой, словно проверяя его прочность. Потом поставила вторую ногу и пошла, легко скользя по гладкой поверхности. Уже ближе к середине реки она услышала хруст льда и увидела разбегающиеся от подошв трещинки. В сердце заполз холодок страха. «Повернуть?» — задала она сама себе вопрос, а потом, махнув рукой, заскользила дальше. Треснуло сильнее. Саломея обернулась и увидела, что позади нее, у берега, льда уже не было, только потоки воды. На стены крепости высыпали солдаты, а от ворот бежал центурион с двумя легионерами к ней на выручку. У противоположного берега тоже была вода. Льдина зашевелилась и тронулась с места. На нее стала наезжать другая льдина. Саломея испугалась по-настоящему. Она в растерянности вертела головой то в одну, то в другую сторону. «Мне не выбраться отсюда, — промелькнуло в ее сознании, — я погибла. Зачем не осталась дома?» — с тоской подумала Саломея и поглядела на стены крепости. Не менее сотни человек наблюдали за ней, кто просто с любопытством, кто с сочувствием, а кто и со злорадством. «Смотрят, как я погибаю, — с горечью подумала Саломея, — Смотреть, как умирает человек, всегда интересно». Ее вдруг охватила досада, она зло подумала: «Умереть можно по-разному». И правнучка Ирода Великого решила умереть красиво. Она выпрямилась, подняла руки и легко закружилась, и в этом кружении стала скользить по льдине то в одну, то в другую сторону. Защелкала пальцами и в такт щелчкам стала вытанцовывать ногами. В вихре танца она уже не думала об опасности, ее кровь волновала мысль, что она в центре внимания. На нее смотрят. Ею восхищаются. Солдаты на стенах крепости действительно оценили по достоинству поступок женщины и стали аплодировать. Суровые легионеры били в ладоши, и глаза, привычные к ужасам смерти и крови, подернулись влагой. Ритм аплодисментов придал танцу какой-то магический оттенок древнего жертвоприношения. Танец был недолгий. Льдина раскололась пополам. Танцовщица еще успела ловко перепрыгнуть на большую половину. Хотела продолжать свой танец смерти, но льдина заколебалась и стала накреняться. Саломея упала и, успев вскрикнуть, соскользнула по льдине в воду, сразу же погрузившись с головой. Затем на миг ее голова показалась над водой. Этого мига было достаточно, чтобы огромный кусок льда, заостренный словно секира, стремительно обрушился по наклонной плоскости на несчастную и легко отсек ей голову. Тело танцовщицы утянуло под воду течением, а голова осталась лежать на льдине.

Иродиада сидела у очага и ворошила угли. Дверь открылась, но женщина даже не обернулась. Молча зашли легионер и двое соседей. Солдат положил на стол сверток. Откашлялся и сказал:

— Сочувствую твоему горю, женщина.

Иродиада ничего не ответила. Даже не повернула головы в сторону легионера. Тот потоптался на месте и направился к выходу, за ним вышли соседи.

Иродиада подсела к столу и развернула плат. Она долго молча смотрела на голову дочери. Потом протянула свою сухощавую руку и погладила голову Саломеи по волосам. Угли в очаге стали затухать, но Иродиада, не обращая на них внимания, продолжала смотреть задумчивым взглядом на бледно-мертвенное лицо дочери. Смотрела, не отрываясь, сухими, без слез глазами.

Соседи утром, не увидев дымок над домом Иродиады, зашли ее проведать. Она осталась сидеть в той же позе, в какой ее видели вчера. Взгляд был по-прежнему устремлен на голову дочери, но сама Иродиада была уже мертва.

 

Глава 39

Много лет Мария Магдалина проповедовала Христа в Массалии Галльской. Она посчитала свою задачу выполненной, ведь теперь там и без нее есть кому распространять слово Божие. На склоне лет ей захотелось вновь посетить родные места. Галилею, где она повстречала Господа своего Иисуса Христа. Побывать там, где она была свидетельницей Его славного Воскресения. А еще хотелось, чтоб ее кости упокоились в местах, где ступала нога Спасителя. Вначале из Массалии она прибыла в Рим. Там Магдалина, к своей радости, застала уже большую и крепкую христианскую общину, перенесшую несколько страшных гонений. Она узнала от христиан Рима, что любимый ученик Христов Иоанн вернулся с острова Патмос, где пребывал в ссылке, и сейчас живет в Эфесе. И Магдалина решила непременно повидать Иоанна на пути в Галилею. Из Рима отбыла с обращенным к вере вольноотпущенником Катиллой. Катилла хорошо знал Эфес и вызвался сопроводить Марию.

Корабль, на котором плыла Магдалина, обогнул остров Самос, и перед взором путников открылась живописная панорама малоазийского побережья. Горные кряжи береговой линии постепенно переходили в пологие холмы, у подножия которых расстилалась плодородная долина, разделенная руслом реки, уносящей свои воды в Эгейское море. Все пространство, начиная с холмов и вплоть до самого речного берега, было сплошь застроено храмами и дворцами. Это был богатейший торговый город, столица малоазийской провинции Рима Эфес.

В Эфес стекались товары со всей Малой Азии и Востока. Потому корабль, на котором плыла Мария Магдалина, с трудом лавировал среди сотни кораблей, прибывших со всей ойкумены. Наконец команда корабля нашла себе место у причала.

Проходя по городу, Магдалина обратила внимание на очень величественный храм с многочисленными колонами. Катилла объяснил, что это храм Артемиды Эфесской, богини плодородия и плодовитости. У местных жителей эта богиня считается покровительницей города, и сюда стекается народ для поклонения и жертвоприношений со всей империи. Действительно, возле храма было очень много людей. В многочисленных лавках продавали золотые, серебряные и бронзовые медали с изображением Артемиды и ее храма. Торговля шла очень бойко. Катилла рассказал, что над этими изделиями трудятся многочисленные местные ремесленники. Это единственный их заработок. Потому, когда здесь проповедовал апостол Павел, они чуть не убили его за то, что он многих отвратил от идолопоклонства. Мария уже много слышала в Риме об апостоле Павле и даже читала его послание к римским христианам. Ей рассказали о мученической кончине апостола. О гонениях на христиан при Нероне она уже слышала в Галлии. Слышала и о распятии апостола Петра. Из всех учеников Христовых остался только один Иоанн, сын Зеведеев. Остальные апостолы засвидетельствовали свою веру мученической кончиной.

Магдалина шла, полностью погруженная в свои думы, и уже почти не слушала Катиллу, который пытался ей что-то объяснить. Наконец они остановились перед небольшим скромным домом на краю города. Катилла постучал, и дверь открыл небольшого роста средних лет человек. Это был секретарь Иоанна Богослова Прохор. Он сразу узнал Катиллу и проводил путников в дом. В горницу, где Прохор оставил Магдалину, вошел седовласый старик. Он, прищурившись, посмотрел на Магдалину.

— Трудно, Магдалина, признать в тебе ту, что ходила вслед за Господом нашим Иисусом Христом, но глаза по-прежнему твои.

— Иоанн! — воскликнула радостно Магдалина и шагнула к нему навстречу.

Они взялись за руки и долго смотрели друг на друга, словно хотели угадать черты той далекой юности, осчастливленной общением со Христом. Наконец Иоанн привлек к себе Магдалину и поцеловал ее в лоб.

— Да будет имя Господне благословенно за радость встречи с тобой, добрая Мария.

Когда они сели, Иоанн, ласково глядя на Марию, сказал:

— Как хорошо, что ты прибыла ко мне. Это Дух Святой прислал тебя. Ты мне нужна. Я сейчас описываю жизнь Господа нашего Иисуса Христа и Его учение. Мне хочется послушать твой рассказ о явлении тебе Христа после Его славного Воскресения. Да и обо всем, что ты тогда видела. Ты помнишь ту женщину, с которой наш Учитель беседовал при колодце Иакова? — Иоанн улыбнулся, — мы еще тогда удивились, что Господь снизошел до беседы с женщиной, да еще и самарянкой. А потом я ее встретил в Риме. Она стала христианкой с именем Фотина и смело проповедовала Христа язычникам. Приняла мученический венец при Нероне. Когда мы с ней встречались, я расспросил ее, о чем беседовал с ней Учитель, и она мне все поведала. Потом я записал. С Никодимом я повстречался еще в Иерусалиме и тоже записал его беседу с Учителем. Хотелось бы и от тебя, Мария, услышать рассказ о явлении вам, женщинам, воскресшего Учителя. Но об этом мы еще поговорим с тобой потом, а сейчас лучше расскажи мне, где ты трудилась в благовестии Христовом.

Мария стала рассказывать Иоанну о Галлии. Иоанн слушал внимательно. В конце повествования она, спохватившись, добавила:

— Я слышала в Галлии о судьбе Ирода Антипы и Иродиады с их дочерью Саломеей, сосланных в те земли по распоряжению Калигулы.

И Магдалина рассказала о страшной гибели Саломеи и смерти ее матери.

— Видишь, Иоанн, Бог воздал им сполна за содеянное зло. Иоанн Креститель отомщен, — закончила она этими словами свой рассказ.

Иоанн грустно покачал головой:

— Ты неправа, Мария, Бог не мстит нам, грешным. Нам мстит зло, которое мы сеем. Оно дает смертельные всходы. Диавол ничего не делает даром. Когда Иродиада просила голову Иоанна Крестителя, она, сама того не зная, отдала выкуп за нее диаволу — голову своей дочери. Бог же есть Любовь. Он не наказывает, люди сами подвергают себя наказанию. Человек по своей воле допускает в душу смертельный яд греха. Я помню, как мы шли с Учителем в Иерусалим через самарянские селения. Шли усталые, голодные и решили отдохнуть в одном из этих селений, но жители нас прогнали. Мы с братом моим Иаковом тогда страшно разгневались. Не столько за себя, сколько за нашего Учителя, и попросили Его разрешения свести на эти селения огонь с небес и попалить их. А Господь сказал нам: «Не знаете, какого вы духа». И действительно мы не знали.

Сказав это, Иоанн замолчал, в задумчивости глядя с террасы, где они сидели, на горы, закрывающие горизонт, за которым где-то там вдали, на востоке, был его родной Капернаум. Мария тоже молчала, обдумывая слова Иоанна и приходя к мысли, что он прав. Бог не мстит человеку. Бог зовет человека к покаянию, покуда человек живет на земле. Неожиданно Иоанн прервал молчание:

— Куда же ты, Мария, теперь держишь путь?

Мария вздохнула:

— Да вот, решила вернуться в родные места. Там все будет напоминать мне о Христе.

Иоанн улыбнулся.

— Сейчас ты мне напомнила, как самарянка, беседуя со Христом у колодца, спросила Его: «Где истинное место для поклонения Богу?» Так вот, Господь наш Иисус Христос ответил, что «наступит время, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине». Потому говорю тебе Мария: теперь Господь везде одинаково близок для всех верующих. Господь вознесся на небеса для всего рода человеческого, по всему лицу земли Ему молятся, и всех Он одинаково слышит. Оставайся, Мария, здесь, ты тут Господу нужнее. Будешь свидетельствовать язычникам о воскресении Христа. Я чувствую, что Господь скоро призовет тебя к Себе, и ты встретишь Господа не на развалинах Иерусалима, а в Его Царствии Небесном.

— Хорошо, — также с улыбкой ответила Магдалина, — но мне хотелось бы знать, какова судьба женщин, следовавших вместе со мною за нашим Господом?

— Мать моя Саломия преставилась к Богу тихо и мирно, вскоре после успения Пречистой Девы Марии, — начал свой рассказ Иоанн. — Мария Клеопова вместе со своим мужем, апостолом Клеопой, долгое время проповедовали Христа в Галилее. А их сын Симеон, причисленный к лику апостолов Христовых, теперь возглавляет церковь Иерусалимскую. Что стало с Марией Иаковлевой и Сусанной, я не знаю. Сестры Лазаря Мария и Марфа уехали к своему брату на остров Крит, где он основал христианскую церковь. Они помогали ему проповедовать Христа почти тридцать лет и мирно почили о Господе там же, на Крите. А вот твоя подруга Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, насколько я слышал, до сих пор жива. Ее муж Хуза принял крещение, и Господь наградил их рождением двух сыновей и трех дочерей. После ссылки Ирода Антипы они отказались служить царю Агриппе и уехали из Иерусалима к себе на родину. Там у них на берегу Галилейского моря есть дом, где собираются христиане преломлять хлеб и молиться. Оба ее сына стали пресвитерами церкви, а дочери вышли замуж и тоже со своими мужьями служат Господу. Иоанна нянчит своих многочисленных внуков и научает их вере и благочестию. Вот и все, что я знаю о твоих подругах.

 

Эпилог

Несколько лет Магдалина прожила в Эфесе, помогая Иоанну Богослову в благовестии Христовом. Сегодня, после совершения в доме Иоанна евхаристического собрания, Магдалина сразу пошла на берег моря. Что ее побудило пойти гулять совершенно одной в такое раннее время, она не могла объяснить самой себе. Просто вдруг захотелось движения. Захотелось идти, словно ее кто-то позвал. Рассвет еще не настал, и ей вспомнилось, как в такое же время ночи она шла ко гробу Спасителя. Сердце дрогнуло в радостном предчувствии. Она ускорила шаг и вышла к заливу.

Эгейское море мягко накатывает свои воды на берег и, шурша мелкой галькой, снова откатывает их. Магдалина сидит на большом гладком валуне и смотрит вдаль. Море не очень походит на озеро ее детства и юности, но ей до боли хочется представить себе, что это именно ее родное Геннисаретское озеро. Она задумчиво выправила из-под головной накидки седую прядь волос и посмотрела на нее с грустной улыбкой. Нет, она не устала жить, ее жизнь — это служение своему Господу, просто сегодня ночью, когда Иоанн Богослов во время евхаристического собрания преломлял и подавал ей Хлеб, она вдруг ясно почувствовала, что в следующий раз Господь Сам, из Своих Божественных рук будет причащать ее Хлеба жизни. Настало ее время, и она ждала его.

Небо постепенно светлело. Воды Эгейского моря засеребрились. Магдалина повернулась к востоку. Из-за горы медленно выступал яркий солнечный диск. Она снова повернулась к заливу. Под ногами лежал плоский камешек. У Магдалины вдруг возникла шаловливая мысль взять и запустить камень по воде, как в детстве. Она нагнулась за камнем и почувствовала, как спазм боли сжал ее сердце. На мгновение помутилось в глазах. «Ну вот, — промелькнуло у нее в сознании, — старуха решила пошалить, да забыла, что ей давно минул восьмой десяток».

Магдалина вновь разогнулась. Боль отпустила, и она почувствовала себя необыкновенно легко. Легко и свободно. Она вновь посмотрела на камешек, он сверкал словно драгоценный сапфир. Мария нагнулась, без всяких усилий подобрала сапфир и запустила его по воде. Сапфир весело запрыгал по искрящейся серебристой глади залива. Камешек летел и летел, легко отскакивая от воды, а круги, расходившиеся от него, не угасали, они превращались в причудливые узоры. Было необыкновенно красиво. Она увидела, что рядом на берегу лежит женщина и, по-видимому, спит. Женщина ей показалась очень знакомой, словно она знала ее всю жизнь, словно эта женщина была ей родным и близким человеком.

— Да это же я сама! — воскликнула в удивлении Магдалина.

На камне, где еще недавно сидела Магдалина, теперь сидел юноша в блестящих одеждах. Юноша тоже показался ей знакомым. Она его уже видела. «Да, я его видела, — припомнила вдруг Магдалина, — там, в саду Аримафея». Юноша приветливо улыбнулся Марии:

— Твое тело, Мария, будет разбужено гласом архангельской трубы, — сказал юноша, указывая на лежащую старушку, — а душа твоя пусть следует к Господу своему.

Мария ощущала себя такой же молодой, как в те годы, когда ходила со Христом. Она помахала Ангелу рукой и пошла. Пошла прямо по водам сверкающего невообразимой голубизной моря. А море, словно перевернувшись, стало небом. Мария продолжала легкой походкой идти навстречу своему Учителю. Она еще не видела Его, но знала, что идет к Нему. Промелькнули сотни городов. Перед ее взором раскрылось родное Галилейское море. Она увидела сидящую возле берега Иоанну в окружении детей. Иоанна была далеко от нее и в то же время Магдалина все слышала. Иоанна рассказывала своим внукам о Христе.

— Приветствую тебя, Иоанна! — крикнула ей Магдалина и понеслась дальше над водами.

Иоанна вздрогнула и подняла голову.

Магдалина летела и уже видела выходивших ей навстречу отца и мать. Они обняли дочь и вместе с ней последовали ко Христу.

Иоанна все еще смотрела в небо, а внуки теребили ее за подол платья.

— Бабушка, что ты там увидела?

— Да ничего, это мне показалось.

— Бабушка, ну рассказывай дальше.

— Вот мы идем, плачем, а навстречу нам Христос, — продолжила свой рассказ Иоанна.

— Живой? — изумляется маленькая девочка, сидящая на коленях у бабушки.

— Конечно, живой, — сказал мальчик лет девяти, уже знающий всю историю, — ведь Он же Бог и потому воскрес.

— Правильно, внучек, — сказала Иоанна, поворачиваясь к мальчику.

— А что вам сказал Христос, когда вы Его повстречали? — спросила девочка.

Иоанна погладила девочку по голове и с улыбкой, глядя куда-то вдаль, проговорила:

— Христос сказал нам: «РАДУЙТЕСЬ!»

 

Приложение

 

 

Кто такие жены-мироносицы, и сколько их?

Ходившие за Христом женщины родились и выросли в одном из самых прекрасных уголков земли — Галилее. На западном берегу Геннисаретского озера, южнее города Капернаума, среди тенистых садов и виноградников располагался в те времена город Магдала. Здесь, как и в прочих городах на побережье Галилейского моря, жили ремесленники, рыбаки, пастухи и земледельцы. Этот город славился как самый крупный поставщик жертвенных голубей. Еще Магдала была известна на всю страну производством шерстяных материй и красильнями. Многочисленные войны и переселения народов выветрили память жителей Магдалы о древних преданиях. И только какой-нибудь книжник мог бы им напомнить, что Магдала была в списке девятнадцати городов, перечисленных Иисусом Навином для передачи по жребию израильскому колену сынов Неффалима (Нав. 19, 38). Но ни жертвенные голуби, ни шерстяные ткани и красильни, ни даже упоминание города в книге Иисуса Навина сделали его известным всему миру. Магдала прославилась тем, что здесь родилась одна из самых известных женщин — Мария, прозванная Магдалиной. Место рождения еще двух жен-мироносиц можно определить с большой вероятностью, указав на Назарет. Это дочери праведного Иосифа Обручника Саломия и Мария, прозванная по мужу Клеоповой. Иоанна, жена Хузы, Сусанна и Мария, мать Иакова и Иосии, тоже, вероятнее всего, галилейские женщины. И только сестры Лазаря Марфа и Мария родились в Иудее, близ Иерусалима.

Первое упоминание о женах-мироносицах мы находим в Евангелии от Луки: «После сего Он проходил по городам и селениям, проповедуя и благовествуя Царствие Божие, и с Ним двенадцать, и некоторые женщины, которых Он исцелил от злых духов и болезней: Мария, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов, и Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие, которые служили Ему имением своим» (Лк. 8, 1—3). Итак, святой евангелист Лука упоминает три имени и оговаривается, что есть еще и «многие другие».

Из этого текста Евангелия мы можем сделать вывод, что женщины, следовавшие за Христом, были не просто частью «множества народа», толпы, которая окружала и теснила Христа в жажде чуда исцеления. Нет, эти женщины были, по выражению евангелиста, «некоторые», следующие за Христом и служащие Ему. То есть они не только внимали поучениям Христа, но и служили Ему. Указание евангелиста Луки на то, что жены-мироносицы служили Христу «имением своим», говорит о том, что эти женщины были из состоятельных семей. То есть, по сути дела, жены-мироносицы жертвовали свои деньги на содержание апостольской общины.

Кроме вышеперечисленных трех имен жен-мироносиц, мы встречаем в Евангелии и другие имена: Саломия, Мария Клеопова, Мария, мать Иакова меньшего и Иосии. Последних двух некоторые толкователи считают за одно лицо (см. ниже, с. 227). Синаксарь 3-й недели по Пасхе относит к числу жен-мироносиц Марфу и Марию, сестер четверодневного Лазаря. Естественно, мироносиц было больше, чем до нас дошло их имен. Об этом говорят евангелисты, упоминая о многих других женщинах, последовавших за Христом из Галилеи. Память всех жен-мироносиц празднуется Церковью в 3-ю неделю по Пасхе. Только память двух жен — Марии Магдалины и Иоанны, жены Хузы, — отмечается месяцесловом.

 

Равноапостольная Мария Магдалина

Память равноапостольной Марии Магдалины празднуется два раза в году. Во-первых, как и всех жен-мироносиц, на 3-й неделе по Пасхе и еще отдельно 22 июля / 4 августа. Это единственная из жен-мироносиц, житие которой имеется в четьях-минеях. И хотя по сравнению с другими женами церковное предание повествует о ее дальнейшей судьбе после евангельских событий, сведения эти довольно скудны. Родом Мария была из небольшого города Магдалы, расположенного на западном берегу Геннисаретского озера, между Капернаумом и Тивериадой. Родители ее, Сир и Евхаристия, были людьми состоятельными, раз впоследствии их дочь могла служить Христу «своим имением». Мария страдала неизвестным тяжким недугом от которого ее исцелил Христос, и после этого она уже постоянно следовала за Ним до самой Голгофы и стала первой, кому явился воскресший Христос. После Пятидесятницы Мария Магдалина отправилась проповедовать Христа на Запад. Она явилась во дворец к императору Тиберию и преподнесла ему красное яйцо со словами: «Христос воскрес». После этого установился обычай подносить на Пасху крашеные яйца. Покинув Рим, она, по некоторым преданиям, прибыла в Галлию и проповедовала там Христа. Затем она отправилась в Эфес, где пребывала до своей смерти, разделяя с апостолом Иоанном Богословом его миссионерские труды. С ее слов ап. Иоанн написал 20-ю главу своего Евангелия. По своей блаженной кончине равноапостольная Мария была погребена в Эфесе.

Православное восточное предание о Марии Магдалине отличается от западно-католического, изобилующего всякими неправдоподобными, фантастическими историями. Католическое предание ассоциирует Марию Магдалину с Марией, сестрой Лазаря, умывавшей ноги Христа драгоценным миром в Вифании, а также с евангельской блудницей, умывающей ноги Христа слезами. Отсюда у них родился образ кающейся Марии Магдалины — блудницы, что в будущем породило на Западе немало кощунственной литературы. Фильм «Последнее искушение Христа» и книга «Код да Винчи» есть прямое следствие западного искаженного образа Марии Магдалины. Православие отвергает такое произвольное и необоснованное толкование. В восточном предании нет и намека на подобное прошлое святой Марии Магдалины.

 

Иоанна, жена Хузы, домоправителя Ирода

Если о Марии Магдалине церковное предание сохранило сведения о ее жизни после Евангельских событий, то об Иоанне предание, наоборот, приоткрывает страницы ее жизни до прихода ко Христу. О ее участи после евангельских событий нам ничего неизвестно. Память этой святой, так же как и Магдалины, Церковь празднует и на Неделю жен-мироносиц, и 27 июня / 10 июля. Но не пытайтесь найти ее житие в четьях-минеях за это число. Его там нет. Об Иоанне можно узнать в четьях-минеях под 29 августа, когда вспоминается Усекновение главы Иоанна Крестителя. Там и рассказывается, что Иоанна, будучи женой домоправителя Ирода Антипы, узнав, что Иродиада закопала голову Иоанна Крестителя в нечистом месте, тайно откопала святыню и перезахоронила в другом месте, на Елеонской горе. Когда Иродиада, терзаемая страхами, решилась сжечь (то есть совсем уничтожить) главу Крестителя, она не нашла ее. Таким образом Иоанна спасла великую святыню христианства и не дала надругаться над мощами великого пророка.

 

Саломия

Дочь праведного Иосифа, обручника Девы Марии. Была замужем за Зеведеем, занимавшимся рыбным промыслом на Геннисаретском озере. Двое ее сыновей от этого брака, Иаков и Иоанн, были одними из первых призваны Христом на апостольское служение. Вслед за своими сыновьями и Саломия отправилась служить Спасителю.

 

Мария Клеопова

Мария Клеопова — младшая дочь праведного Иосифа Обручника, а значит, является родной сестрой Саломии. Она была еще девицей, когда Пресвятая Дева поселилась в их доме, и они жили вместе, как родные сестры. Когда Иосиф с Девой Марией и младенцем Иисусом вернулся из Египта в Назарет, он выдал свою дочь Марию замуж за своего младшего брата Клеопу. Об этом факте свидетельствуют такие авторитетные церковные историографы, как Евсевий Кесарийский, Георгий Кедрин и Никифор Каллист. В те времена практика брачных союзов с близкими родственниками была не таким уж редким и вполне нормальным явлением. От этого брака родился сын Симеон, будущий апостол от 70-ти и второй епископ Иерусалимской Церкви. Муж Марии, Клеопа, уверовал во Христа еще при Его жизни и был призван на апостольское служение в числе 70-ти учеников. Именно этот Клеопа повстречал воскресшего Христа на пути в Эммаус, куда шел вместе с апостолом Лукой. С душевной тоской он беседует со Христом о последних печальных событиях, произошедших в Иерусалиме, и не узнает своего Божественного Учителя. Он уже не верит в мессианство Иисуса Христа, именуя Его хоть и «сильным в деле и слове пред Богом и всем народом», но только лишь пророком, не тем, «Который должен избавить Израиля». Вот ведь парадоксальный случай: жена свидетельствует мужу о явлении ей и другим женам Ангелов, благовествующих о воскресении Христа, а он этому не верит! И только после преломления хлеба, когда «открылись у них глаза» и Господь стал невидим, Клеопа и его спутник с волнением вспоминают, как горело их сердце во время беседы со Христом (см.: Лк. 24, 13—35). А у его жены сердце горело всегда, не переставая. И Господь явил Марии Клеоповой Свою славу раньше, чем ее мужу.

 

Сусанна

О жизни Сусанны нет ни одного церковного сказания. Евангелие от Луки только один раз упоминает имя этой жены-мироносицы (см.: Лк. 8, 3). Но, зная только одно ее имя, мы можем возносить ей молитвы и называть в честь нее своих дочерей, а это уже немало.

Святая блаженная Сусанна, моли Бога о нас!

 

Мария, мать Иакова меньшего и Иосии

Хотя об этой жене-мироносице упоминают три евангелиста — Матфей, Марк и Лука, но никаких сведений о ее жизни мы не имеем.

Некоторые толкователи видели в Марии Клеоповой и Марии, матери Иакова меньшего и Иосии, одно лицо. Но это противоречит церковному преданию, которое ясно указывает на Марию Клеопову, как на младшую дочь Иосифа Обручника и жену Клеопы, младшего брата Иосифа Обручника, причисленного к 70-ти апостолам. У Марии и Клеопы был один сын Симеон, тоже ставший апостолом, а впоследствии епископом Иерусалимским. Вторая же Мария называется у евангелистов матерью Иакова и Иосии.

Какие же основания выдвигают те, кто в Марии Клеоповой и Марии, матери Иакова меньшего и Иосии, видят одно лицо? Это предположение основывается на анализе евангельского текста. Согласно апостолу и евангелисту Иоанну Богослову: «При кресте Иисуса стояли Матерь Его, и сестра Матери Его Мария Клеопова, и Мария Магдалина» (Ин. 19, 25). Евангелист Матфей говорит о трех женщинах: Марии Магдалине, Марии, матери Иакова и Иосиии, и матери сыновей Зеведеевых (см.: Мф. 27, 56). Марк перечисляет тех же женщин, только мать сыновей Зеведеевых он назвал по имени, Саломией (см.: Мк. 15, 40). Получается, что у всех трех евангелистов упоминается Мария Магдалина. Но у Иоанна нет упоминания о его собственной матери, тогда как у Матфея и Марка Саломия присутствует. В то же время у Иоанна говорится о Марии Клеоповой, а у Марка — о Марии, матери Иакова и Иосии. Эти затруднения пытаются согласовать следующим образом. Некоторые исследователи считают, что Иоанн Богослов говорит о присутствии Саломии, не упоминая ее по имени, а лишь называя сестрой Матери Иисуса. И это представляется им вероятным, потому что неестественно было бы предположить, что евангелист стал бы точно называть по имени сестру Пресвятой Богородицы, когда не назвал по имени Саму Матерь Христа. По этой версии куда более естественно предположить, что Иоанн Богослов упоминает о четырех женщинах, попарно стоявших в двух группах, из которых первых двух по имени не называет (этим и объясняется двукратное употребление частицы и):

1-я группа: Матерь Его (Христа) и сестра матери Его,

2-я группа: Мария Клеопова и Мария Магдалина.

При таком раскладе действительно выходит, что все три евангелиста говорят о трех женах-мироносицах вблизи Креста, и при этом не совпадают только две Марии — Клеопова и мать Иакова и Иосии. Тогда и напрашивается вывод, что евангелисты Иоанн и Матфей с Марком имели в виду одну и ту же Марию. Но такую версию можно принять лишь с большой натяжкой.

По моему глубокому убеждению, опираясь на евангельский текст и логику событий, можно привести аргументы в пользу иного взгляда на разность имен у евангелистов. Прежде всего надо заметить, что евангелисты Матфей и Марк говорят о группе женщин, стоявших не возле Креста, а в отдалении. «Там были также и смотрели издали многие женщины, которые следовали за Иисусом из Галилеи, служа Ему; между ними были Мария Магдалина и Мария, мать Иакова и Иосии, и мать сыновей Зеведеевых» (Мф. 27, 55—56). То же мы находим и у Марка. И он, также как и Матфей, указывает, что эта группа женщин «смотрели издали» (Мк. 15, 40). Заметим, что ни Марк, ни Матфей о Деве Марии среди этой группы женщин, стоявших в отдалении, не упоминают. Потому что Матерь Иисуса Христа находилась вместе с Иоанном Богословом возле самого Креста (см.: Ин. 19, 25). Распятых на крестах всегда охраняли стражники до момента их смерти, поскольку была опасность, что родственники могут попытаться освободить осужденного. И такие случаи в истории были. Чтобы не допустить подобных эксцессов, стражники не подпускали к кресту народ. За казнью могли наблюдать только издали. Но небольшой группе самых близких могли сделать исключение. Потому рядом с Крестом стояла только Божия Матерь, а поддерживали ее самые близкие люди: любимый ученик Христа и Мария Клеопова, которая согласно преданию именовалась сестрой Богородицы. Мария Клеопова, младшая дочь Иосифа Обручника, была еще не замужем, когда Пресвятая Дева поселилась в его доме, и их отношения были сродни сестринской любви. На основании этой привязанности евангелист Иоанн и называет Марию Клеопову сестрой Матери Иисуса (см.: Ин. 19, 25). Саломия же ко времени прихода в дом Иосифа Девы Марии была замужем за рыбаком Зеведеем и жила в его доме у Геннисаретского озера. Теперь нам остается объяснить, почему у святых евангелистов Матфея и Марка Мария Магдалина стоит с другими женами в отдалении, а у Иоанна — вблизи Креста, рядом с Божией Матерью. В этом я не вижу сложности. Вначале группы женщин были расположены так: вблизи Креста стоят Матерь Божия, Мария Клеопова и Иоанн Богослов, а в отдалении — Мария Магдалина, Мария, мать Иакова меньшего и Иосии, Саломия и другие жены. Но со временем ситуация на Голгофе могла измениться, и выдалась возможность или, скорее, необходимость для того, чтобы и Мария Магдалина приблизилась к Кресту. Ее могли позвать перед тем, как Господь, предвидя надвигающуюся смерть, препоручил заботам Свою Матерь любимому ученику и через него усыновил всех Своих последователей Матери Божией. «Жено, се сын Твой», — обращается Христос к Своей Пречистой Матери. А затем обращается к Своему любимому ученику: «Се Мати твоя». Иоанн увековечивает на страницах Евангелия этот акт Божественной любви и милосердия сразу вслед за перечислением стоящих у Креста. Усыновление это в какой-то мере и юридический акт, и евангелисту важны два свидетеля этого величайшего акта истории. Мария Клеопова и Мария Магдалина и есть эти свидетели усыновления, ибо, как сказано в Писании, «устами двух или трех свидетелей подтвердится всякое слово». Можно привести еще один аргумент. Когда Иосиф с Никодимом после погребения Христа приваливают камень ко гробу, только две женщины наблюдают за этим моментом, до конца сидя напротив гроба: Мария Магдалина и Мария Иосиева (см.: Мф. 27, 61; Мк. 15, 47). Матери Божией уже нет, кто же Ее сопроводил домой, как не Мария Клеопова и Иоанн Богослов? Все это меня убеждает в правоте церковного предания о том, что Мария Клеопова и Мария, мать Иакова меньшего и Иосии, не одно и то же лицо, а две разные женщины.

 

Марфа и Мария, сестры четверодневного Лазаря

Хотя Евангелисты не упоминают о Марфе и Марии во время страданий Спасителя нашего Иисуса Христа, но несомненно, сестры находились вместе с другими женами-мироносицами на Голгофе. А потом были свидетелями славного Воскресения Христова. Невозможно представить, что их любимого Учителя арестовали, а Мария с Марфой безучастно отсиживаются на расстоянии получасовой ходьбы от Иерусалима. Участие сестер подтверждается и литургическим преданием, поскольку синаксарь на Неделю жен-мироносиц причисляет Марфу и Марию к их числу.

Из церковного предания известно, что Марфа и Мария совершали миссионерские поездки по Римской империи, а затем перебрались на остров Кипр, к своему брату. Лазарь около тридцати лет был епископом Кипра, и сестры ревностно помогали своему брату проповедовать Христа среди язычников и утверждать обращенных в христианской вере.

 

Воскресная ночь

Восстановление последовательности событий воскресной ночи, предпринятое епископом Михаилом (Грибановским) согласно анализу текста всех четырех евангелистов

Поверхностный взгляд на описание евангельских событий воскресного дня приводит к мысли что повествования евангелистов весьма различны. Епископ Михаил (Грибановский) предпринял тщательное исследование евангельских текстов, повествующих о Воскресении Христовом, и пришел к выводу, что рассказы о воскресной ночи шли к евангелистам от разных жен как непосредственных свидетельниц событий.

Вот его выводы, сделанные после тщательного исследования:

Ап. ев. Иоанн Богослов писал со слов Марии Магдалины.

Ап. ев. Матфей писал со слов Пресвятой Богородицы.

Ап. ев. Марк писал со слов Марии Иаковлевой.

Ап. ев. Лука писал со слов Иоанны, жены Хузы.

Исследовав текст Евангелия, епископ Михаил восстановил последовательность всех событий этой ночи. Жены-мироносицы жили в Иерусалиме в разных домах. Саломия, Мария Клеопова вместе с Божией Матерью жили в доме Иоанна Богослова как ближайшие родственники. С ними же жила и Мария Магдалина. В другом доме, принадлежавшем апостолу Марку, жили Иоанна и другие женщины из Галилеи. В этом же доме жил и Петр с апостолами.

1) Поздно в субботу, когда воссиял первый день недели (т.е. зажигали светильники в храме, это считалось наступлением другого дня), Мария Магдалина и другая Мария (под «другой Марией» многие толкователи видят Божию Матерь) пришли посмотреть гроб (см.: Мф. 28, 1).

2) Посмотрев и узнав что нужно, Мария Магдалина вернулась обратно и так как суббота уже миновала, то она, Мария Иаковлева и Саломия покупают ароматы, чтобы утром помазать Иисуса (см.: Мк. 16, 1). (Иоанна и с ней другие жены из Галилеи купили ароматы еще до начала субботы, вечером после стояния у Голгофы).

3) Между тем «другая» Мария, т.е. Матерь Божия, молилась ночью у гроба. И вот сделалось великое землетрясение, и Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от дверей гроба и сел на нем. Вид его был как молния, и одежда его бела как снег. Страхом перед ним потрясены были стерегущие и стали как мертвые (см.: Мф. 28, 2—4).

4) Мария Магдалина после покупки ароматов, оставив своих подруг, опять спешит ко гробу. Опередив шедших туда галилейских жен, она приходит на гроб ранним утром в первый день недели, когда было еще темно, и видит, что камень отвален от гроба. Под этим впечатлением она бежит и приходит к Симону Петру и к другому ученику, которого любил Иисус, и говорит им: взяли Господа из гроба и не знаем, где положили Его. Услышав это, вышел Петр, также и другой ученик и пошли ко гробу (см.: Ин. 20, 1—3).

5) В то время, когда Мария Магдалина побежала к Петру и Иоанну, шедшие следом за ней галилейские женщины приблизились ко гробу, неся приготовленные ароматы. Только что забрезжил рассвет первого дня недели. И нашли они камень отваленным от гроба и, войдя, не нашли Тела Господа Иисуса. И было в то время, как они недоумевали об этом, вот два мужа предстали в одеждах блистающих и, когда они были в страхе и наклонили лица к земле, сказали им: «Что ищете живого с мертвыми? Он не здесь, но восстал; вспомните, как Он вещал вам, еще будучи в Галилее, говоря, что должно Сыну Человеческому быть предану в руки человеков грешников, и быть распяту, и в третий день воскреснуть». И вспомнили они слова Его и пошли от гроба, чтобы, возвратившись, возвестить все это одиннадцати и всем прочим (Лк. 24, 1—9).

6) А Петр и Иоанн спешили тем временем с Марией Магдалиной ко гробу. Они бежали вместе, но другой ученик бежал скорее Петра и пришел ко гробу первый и, наклонившись, видит лежащие пелены, однако он внутрь не вошел. Вслед за ним приходит и Симон Петр и вошел во гроб и видит лежащие пелены и плат, который был на главе Его, лежащий не вместе с пеленами, но особо свитый в одно место. Тогда вошел и другой ученик, пришедший первый ко гробу, и уверился: они еще не знали Писания, что должно Ему из мертвых воскреснуть. И отправились опять к себе ученики (Ин. 20, 3—10).

7) Мария (Магдалина) же плачущая стояла у гроба. И когда она плакала, наклонилась в гроб и видит двух Ангелов в белом, а затем ей явился Сам Спаситель и велел возвестить ученикам о Его воскресении (Ин. 20, 11—18).

8) А раннее утро первого дня все более светлело, и уже восходило солнце. Подруги Марии Магдалины, купившие вместе с ней ароматы, спешат ко гробу. Им является Ангел и повелевает возвестить апостолам о воскресении Христа. Мария Иаковлева, объятая трепетом и ужасом, направляется отдельно прямо к Петру. (Мк. 16, 1—8; Мф. 28, 5—8). Когда женщины шли, им встретился Христос (Мф. 28, 9—10).

9) Между тем галилейские жены, возвратившись от гроба, возвестили апостолам о явлении им Ангелов. Апостолы не поверили. А Петр вновь побежал ко гробу, ничего там, кроме пелен, не увидел и дивился сам в себе происшедшему (Лк. 24, 9—12).

10) Мария же Магдалина и Мария Иаковлева, подтверждая пред всеми собравшимися, среди общего недоверия, свидетельство галилейских жен, никак не могли осмелиться присовокупить к нему еще то, что было лично ими одними видено и слышано. Они дожидались момента, когда останутся только одни ближайшие ученики — одиннадцать апостолов. (Мк. 16, 8).

11) И вот, когда этот момент настал, Мария Магдалина возвещает им, «бывшим с Ним», плачущим и рыдающим, что видела Господа, и передает слова, которые Он сказал ей. Но они, услышав, что Он жив и она видела Его, не поверили (Мк. 16, 9—11).

«Такова была воскресная ночь, — пишет епископ Михаил (Грибановский), — так происходили разнообразные движения жен-мироносиц; так получились ими различные и друг от друга особенные впечатления, и так создавался материал для их непохожих один на другой рассказов, передаваемых евангелистами».