Город Сан-Франциско в штате Калифорния американцы называли «западным Парижем». Имя ему дали испанцы в честь Франциска Ассизского. Город вырос на холмах, и его улицы лентами перетекали с одной возвышенности на другую. Сан-Франциско был изыскан и красив, тут смешались многие культуры. Но и напастей хватало! Город терзали землетрясения и опустошительные пожары, крысы заражали его жителей бубонной чумой, но всякий раз Сан-Франциско выныривал из волн разрушений и становился еще краше. В конце девятнадцатого века «Золотая лихорадка» трепала город, пополняя жителей этого пятачка земли авантюристами и джентльменами удачи. А какие тут были достопримечательности! Грандиозной стрелой соединил два берега пролива мост Золотые ворота! А чего стоила грозная тюрьма-крепость на острове Алькатрас!..
После окончания гражданской войны в России, переплыв океан, именно сюда, на западное побережье, перебрались многие русские белоэмигранты. В Сан-Франциско сформировалась своя прочная русская колония.
У русской колонии была и своя печать. Чтобы не забыть, кто они, изгои и беглецы, русские эмигранты между прочего издавали и патриотический журнал с ярким названием «Жар-птица. Альманах русской мысли и современного искусства».
Альманах издавался тиражом 300 экземпляров на 16 страницах, печатался на ротапринте, фотографии вклеивались вручную. Это был почти самиздат. Но обложки всегда менялись! И были, как правило, очень патриотичны. Например, там мог возникнуть парящий над красной Москвой двуглавый орел. Четверть века прошло с революции, но не могли белые офицеры смириться с мыслью, что их родина и столица принадлежат безбожникам-большевикам! В мыслях они парили над несчастной родиной, как их нарисованные орлы, и готовились обрушить кару на хазар-поработителей.
Журнал издавался в Сан-Франциско, но расходился по почте по всему миру. Редактором «Жар-птицы» был белоэмигрант Николай Сергеевич Чирков.
Вот он-то в 1948 году и получил письмо из далекого Брюсселя. Николай Сергеевич вскрыл конверт и прочитал весьма занимательные строки.
А потом вышел из своего кабинета и заглянул в кабинет соседний, где сидели двое его коллег.
– Представляете, господа, в Европе, а именно в Бельгии, в Брюсселе, живет некий господин Миролюбов, деникинец, который утверждает, что имеет в наличии письмена древних славянских жрецов докириллического времени. «Дощьки», как он их называет, предположительно пятого – девятого веков!
– Ого! – воскликнул сотрудник господина Чиркова – Лаврентьев. – Эка! А он про Кирилла и Мефодия, равноапостольных наших, не слышал, поди?
Чирков усмехнулся.
– Пятый век, – покачал головой второй сотрудник – Брюшков. – Кто больше! Вернее, кто меньше!
– Вот и я о том же, – кивнул Чирков. – Ладно, надо будет написать этому чудаку. Только не сегодня – нынче дел много…
Но Чирков не написал заокеанскому респонденту ни в этот день, ни в другой, ни в третий. А потом просто потерял конверт, потому что белоэмигранты буквально забрасывали «Жар-птицу» корреспонденцией.
И так бы и заглохло это дело, если бы не новый сотрудник «Жар-птицы» – соредактор журнала «Вестник правды», востоковед Александр Александрович Куренков, публиковавшийся под американизированным псевдонимом «А. Кур». Александру Куренкову, активному участнику белого движения, на тот момент было под шестьдесят лет. Он являлся заметной птицей в белой эмиграции США. Закончив гражданскую полковником, в 1937 году Куренков был произведен самим Кириллом Владимировичем Романовым в генерал-майоры. В последние годы, поняв, что Россию у них отобрали и ломать копья уже не имеет смысла, Куренков-Кур занялся русской историей. И, конечно, его интересовала история предревняя.
Однажды в редакции зашел разговор о том, на каком же языке говорили наши предки, ну, те, что жили до Кирилла и Мефодия, не мычали же ведь они, и Чирков вспомнил:
– Ах, какой же я простофиля! Пропало ведь, наверное, то письмо!
– Какое письмо? – поинтересовался Куренков.
– Да лет пять назад написал мне какой-то русский из Брюсселя, деникинец, что нашел деревянные таблички, он их «дощьками» называл, докириллического времени. Они принадлежали какому-то полковнику Изенбеку, а тот нашел их в имении каких-то Задонских, что ли. Короче, темная история! То ли руны на них, то ли черты и резы, что, в сущности, одно и то же, да еще плюс на санскрит грамота похожа.
– Не шутите? – спросил Куренков.
– Честное слово! Я собрался написать ему, да и потерял письмо.
– Да как же вы могли, Николай Сергеевич? – с укором посетовал Куренков. – А вдруг великое открытие?
А шел в то время уже 1953 год…
– Да Бог с вами, Сан Саныч, все открытия уже сделаны!
– А вот тут я с вами не соглашусь, – очень серьезно воспротестовал Куренков. – Надо найти этого человека! Как бы его находка к моей рубрике подошла – о древностях!
– Ну так напишите вы ему, – посоветовал Чирков. – И моя совесть спокойнее будет. Коли жив тот чудак, глядишь, и откликнется.
И Александр Куренков, не долго думая, опубликовал в очередном номере журнала «Жар-птица» воззвание. Он просил отыскаться человека, пять лет назад писавшего о деревянных докириллических «дощьках».
Юрий Петрович Миролюбов после войны всецело посвятил себя работе на химзаводе. Дела шли, но занимали почти все его время. В свободное же время он писал стихи и прозу, а вот о дощьках совсем позабыл. Да, в 1948 году он отправил письмо за океан, но ответа не получил. Да мало ли, куда могло деться его письмо! Кануло в Лету!
И вдруг – точно выстрел!
В очередном номере «Жар-птицы», который он просматривал в библиотеке, Юрий Петрович увидел, как к нему взывает через океан некий господин Кур! Журналист и востоковед. И просит его откликнуться, написать подробно о дощьках в редакцию журнала!
Миролюбов в тот день пришел домой чересчур воодушевленным. Его приподнятое настроение не укрылось от глаз супруги.
– Что с тобой, милый? – спросила Галина Францевна.
Он вздохнул – жена не любила тему дощек. Слишком тяжелые воспоминания! Изенбек, вечные пиры, смерть Федора Артуровича, гестапо…
Но он сказал:
– В Америке один ученый заинтересовался моими дощьками. Буду писать ему письмо.
Галина Францевна только вздохнула.
И через пару месяцев в далекой Америке, на западном побережье США, в Сан-Франциско Николай Сергеевич Чирков читал в редакции письмо от господина Миролюбова.
В письме вкратце излагались уже известные события о приобретении дощечек, об их странствиях по миру, о трепетном отношении к ним хозяина Изенбека и пропаже дощек после его смерти.
– «Я стал приводить их в порядок, – читал письмо Миролюбова своим коллегам Чирков, – склеивать, а некоторые из них, порченные червем, обрабатывал при помощи химического силикатного состава, впрыснутого в трухлявую середину».
– Подумать только! – посасывая трубку, заметил Брюшков. – Вот ведь энтузиаст!
– «Дощьки окрепли, – продолжал чтение Чирков. – Надписи на них были странными для нас, так как никогда не приходилось слыхать, чтобы на Руси была грамота до христианства!»
– Очень верное замечание, – кивнул корреспондент Лаврентьев. – Очень верное!
– «Это были греческо-готские буквы, вперемежку слитно написанные, сред них были и буквы санскритские. Частично мне удалось переписать их текст. О подлинности не берусь судить, так как я не археолог. Изенбек спас только часть дощек, и текст их оказался разрозненным. Но он, вероятно, представлял из себя молитвы Перуну, Велесу, Дажьбогу и так далее. Под тем, что я вам сказал, могу присягнуть. Искренно уважающий вас Юрий Миролюбов, 26 сентября 1953 года, Брюссель, Бельгия, Европа». – Чирков обвел взглядом коллег. – Ну, что скажете, господа?
– Да-с, – покачал головой Лаврентьев. – Прямо русский Шлиман какой-то!
– Именно! – кивнул редактор Чирков. – Что ж, надо Сан Санычу Куренкову в Пало-Альто звонить. Он нашел это чудо, ему и карты в руки! Пусть разбирается!
Время точит наши силы, усыпляет бдительность, размывает напористыми волнами плоды трудов наших. Уставший носиться с «дощьками» Юрий Петрович Миролюбов теперь вспоминал о своей прежней работе лишь изредка. За время войны и лет неустройства архив его частично поредел. Одного не мог найти преданный старатель, другого. Да и лет уже было немало: пошел седьмой десяток! А супруге было всего сорок два. И если не живой отклик из журнала «Жар-птица», то и совсем бы он позабыл о дощьках. Тем более что преданная Галина Францевна из года в год говорила ему:
– Что ты все с этими древностями возишься, Юрочка? Пиши свои книги: прозу пиши, стихи!
А ведь она, даже не умевшая читать по-русски, просто верила, что ее муж – необыкновенно талантлив, и однажды это признает весь мир, и ее впишут в историю как верную супругу еще одного русского гения. Действительно, Галина Францевна искренне верила в это! Как же повезло ему со спутницей жизни! И он думал: а может быть, она права? Зачем он посвятил всю жизнь чужому творчеству? Да еще не до конца уверенный, что дощьки – подлинники? И надо заниматься своими романами! И ни в коем случае нельзя разочаровать ее, чудесного человека, его ангела-хранителя.
Но давние чувства, как неутолимая жажда, вспыхнули вновь, и Юрий Петрович полез в чулан – в свой заветный саквояж, где было спрятано его сокровище, и в чемоданы, где лежали другие материалы, связанные «дощьками». А этих бумаг было много! И как иначе – столько лет работы! Только вот фотографий оказалось совсем мало. Куда они делись? Но ведь они с Изенбеком далеко не все фотографировали. И это понятно! Кто же знал, что дощечки пропадут? Ведь по фотоснимкам что-либо прочесть с большинства дощечек было невозможно. Только путать себя! Фотоснимки упускали половину! Читались наиболее целые. Какой же он молодец, что хватило ему упорства год за годом, не ропща, копировать «дощьки»!
А в далеком Сан-Франциско редактор «Жар-птицы» Николай Сергеевич Чирков уже диктовал машинистке такой текст для рекламной страницы:
– «Колоссальнейшая историческая сенсация!» Да-да, сенсация, – кивая сотрудникам, подтверждал он. – «Журналист Юрий Миролюбов отыскал в Европе дощьки пятого века с ценнейшими историческими письменами Древней Руси»!
– А вы не лишкуете, Николай Сергеевич? – стоя на пороге его кабинета с чашкой кофе, спросил большой скептик Лаврентьев. – Не торопите ли события? Не перегибаете палку?
– Я пытаюсь увлечь нашего читателя, мой дорогой друг, – бросил через плечо редактор. – А вы учитесь! Журналистике учитесь! Это вам не лекцию о политэкономии перед балбесами в гимназии читать!
Читателям журнала сообщалось, что скоро они увидят сию «уникальную находку», что «Жар-птица» опубликует фотографии дощечек, а также и сам текст…
Вот тут, обуянный красноречием, Чирков задумался.
– Напишем так, – сказал он машинистке. – «Мы получили из Бельгии фотографические снимки с некоторых дощечек… – никаких фотографий он еще не получил, зато какой аванс для читателей! – и часть строчек с этих старинных уник уже переведена на современный литературный язык известным ученым-этимологом Александром А. Куром и будет напечатана в следующем, декабрьском номере нашего журнала». По-моему, хорошо? – спросил он у скептика Лаврентьева. – Что вы думаете, Семен Семенович?
– А «известный ученый» А. Кур уже знает об этом? – спросил тот.
– Пока еще нет, но узнает.
– Ну-ну, – отхлебнув кофе, кивнул Лаврентьев, повернулся и пошел к себе, – вам виднее…
– Зато какой стимул для работы! – ему в спину крикнул окрыленный своей изобретательностью Чирков. – Надо быть на два, на три шага впереди событий! Вот что такое настоящая журналистика!
И вот тебе раз, Чирков оказался прав! Рекламную страницу, в которой он сулил читателю скорое открытие века, он отослал в Европу Миролюбову, и ее же, но с копией письма последнего, – в Пало-Альто А. Куру. Это должно было подстегнуть двух энтузиастов к действию!
– Главное – запустить механизм, – сказал он в тот день, проходя мимо кабинета Лаврентьева и Брюшкова. – И я его запустил!
Александр Куренков, живущий в калифорнийском городке Пало-Альто, не просто возрадовался. Он сразу почувствовал, что соприкоснулся с чем-то великим, что судьба наконец-то вывела его на истинную стезю.
Он так и ответил в письме Чиркову: «Сегодняшний день является для меня самым счастливым днем моей жизни в Америке, и причиной тому – “дощьки”!»
Энергичный редактор «Жар-птицы» Чирков и впрямь оказался прав. Однажды совершив ошибку, не увидев перспективы воистину значимого дела, второй раз он уже не оплошал. И теперь уже Александр Куренков в Пало-Альто и Юрий Миролюбов в далеком Брюсселе думали только об одном, как познакомить с великим открытием весь мир.
Теперь они переписывались втроем: Чирков, Куренков и Миролюбов. Юрий Петрович, человек благородный, писал Куренкову: «Прошу Вас, если будете писать в “Жар-птице”, моего имени не упоминайте, а упоминайте инициал “М”. И не забывайте об Изенбеке и себе, ведь это Вы работаете над задачей, связанной с дощьками». И добавлял: «Ваш отзыв о дощьках меня так обрадовал! Уверен, они важны для Русского Дела. Но если я и работал ради этого, то не потому, что искал какой-то “чести”, а потому, что это мой русский долг».
И вот уже все новые копии, которые снимал Миролюбов со своих же копий, плыли через океан: в редакцию «Жар-птицы» и в Пало-Альто в руки Куренкову. Наконец-то они стали интересны! Что-то изменилось в этом мире, чувствовал Юрий Петрович Миролюбов. То, что еще позавчера вызывало насмешки, вчера – непонимание, сегодня стало вызывать неподдельный интерес. А так всегда и бывает! Многие могут проплыть мимо необитаемого острова, который прячется в тумане. Но вот появляется истинный капитан и первооткрыватель с отважной командой, они выходят на незнакомый берег, полный чудес, и скоро уже об этом открытии начинает трубить весь мир! До этого оставались считанные годы! Но нога отважного капитана уже ступила на таинственный остров, и его команда уже следовала за вожаком.
Пришел срок, и стрелки космических часов сдвинулись!
В январе того же 1954 года, в первом номере «Жар-птицы», Николай Сергеевич Чирков решил опубликовать статью, предваряющую публикацию «дощек».
– Как вы ее назовете, Николай Сергеевич? – спросил Лаврентьев.
– Я думаю над этим, – озабоченно ответил редактор Чирков. – Сотни вариантов приходят на ум! Ведь такое дело!..
– А если не побояться и назвать просто «Дощьки»? – предложил Брюшков. – Как их называет сам Миролюбов. Чего тут голову ломать?
Редактор вскинул брови:
– Просто «Дощьки»? А почему бы и нет? Все великое просто! Так и назовем!
И уже скоро он диктовал секретарше судьбоносную статью, которая позже будет издаваться и переиздаваться в мире сотни раз.
– Итак! «Медленно из тьмы веков встает истина о происхождении наших предков, об их истории! Шагом к ней надо считать обнаруженные, много веков лежавшие под спудом “дощьки” с письменами наших далеких родичей. Радостно бьется сердце, что мы делаем ценнейший вклад по изучению и восстановлению древнейшей страницы истории нашего народа. До сих пор хуже всего у нас дело обстояло с вопросом о начале истории государства Российского. Стыдно до нестерпимости, когда представишь, как в течение около двухсот лет поколение за поколением дурманилось нелепой сказкой о насаждении государственности среди русских славянских племен норманнами. К великому сожалению, эту сказку даже и теперь в некоторых эмигрантских школах невежественные “учителя истории” продолжают повторять и искажать этим у детей истинное понятие о прошлом русского народа. Но “норманнский” дурман начинает проходить! Идет борьба научных сил по восстановлению истинной нашей древней истории, и целый ряд статей ученого А. А. Кура, напечатанных в нашем журнале, свидетельствует об этой работе. За последнее время смутно замелькали сведения, что где-то в Европе нашлись древнейшие документы: “русские дощьки”. Начались их поиски. А. А. Кур в сентябре месяце текущего года напечатал в нашем журнале обращение к читателям нашим с просьбой сообщить что-нибудь об этих “дощьках”, кто о них знает, и через некоторое время пришел ответ из далекой Бельгии от писателя Ю. П. Миролюбова. Так начала подниматься завеса над ушедшими в века, утерянными страницами жизни наших далеких родичей, и мы начинаем расшифровывать и печатать эти замечательные письмена». Подпись: «Редакция». Хорошо? – спросил он у сотрудников.
– В самую точку, – покачал головой Брюшков. – Ох, теперь и начнется…
– И в этом же номере мы дадим обстоятельную статью А. Кура о находке! Наконец, кто у нас востоковед и филолог, профессор-лингвист? Вот пусть и даст характеристику истинного специалиста! – Чирков погрозил пальцем сотрудникам. – Уверен, он сейчас сидит и пишет ее!
И вновь энергичный редактор «Жар-птицы» Николай Сергеевич Чирков был прав! Именно в эти часы в Силиконовой долине, в городке Пало-Альто, за рабочим столом Александр Куренков писал свою не менее легендарную статью о находке Миролюбова.
Журнал вскоре вышел, и триумфальный номер со статьей полетел через все Соединенные Штаты Америки, а потом и поплыл через Атлантический океан в Европу!
И через месяц Юрий Миролюбов, опрокинув втайне от супруги полный до краев бокальчик коньяка, читал заветную статью. Разнообразием заголовков журнал «Жар-птица» не баловал, материал назывался «О дощьках», но каким ученым показал себя А. Кур!
Миролюбов с колотящимся сердцем прочитал статью про себя по-русски, а потом, выпив еще бокальчик коньяка, прочитал статью вслух на немецком – любимой жене. Она должна была это слышать!
– Итак, Галина, «О дощьках»! Не верю, еще не верю!.. «Название “дощьки” древнее и означает на теперешнем языке – “дощечки”. В древности, до того, как у наших предков появились бумага и пергамент, пользовались для своих записей тонкими прослойками березовой коры и специально сделанными из древесины березы и липы дощечками, на которых писали – выдавливали буквы. “Дощьки” приготавливались следующим образом. Сначала доску обглаживали с обеих сторон до полировки, затем обе стороны натирали тонким слоем воска, а писали острой палочкой из металла или кости. После начертания букв вдавливанием в дерево тонкий слой воска на том месте снимался, а написанное натиралось смесью ржавчины и отвара из луковой шелухи, что окрашивало написанное в темно-коричневый цвет; в более древние времена буквы выжигались накаленным острием шила. В нашей летописной литературе есть упоминание об этих “дощьках”. Так, в Воскресенской летописи рассказывается, что в 1209 году граждане Новгорода Великого взбунтовались против своего посадника Дмитрия Мирошкина, и когда грабили его достояние, то выбросили на двор “дощьки” без числа, ибо на них были долговые записи многих новгородцев, задолжавшихся у Мирошкина. Запись на “дощьках” с древнейших временах велась слитой: без разделения и пропусков между словами и фразами. Велась так, как записывают в Индии на санскрите. Буквы ставились под одной общей линией, а над линией ставились какие-то знаки: или знаки раздела на слова, или сокращения-титлы, или же скандовку для чтения».
Миролюбов энергично кивнул жене:
– Обстоятельно пишет этот Кур! Профессионал! Продолжаю: «Согласно имеющимся образцам буквы принадлежали по своему начертанию к периоду, когда в них начинают проявляться стиль и порядок их начертания: все они начинают “смотреть” в одну и ту же сторону, и тот беспорядок, который мы видим в начертаниях древнейших букв-знаков, как, например, разнообразный наклон их, перевернутость изображения, разнообразие изображений одной и той же буквы, в записях на “дощьках” мы не наблюдаем. Но все же буквы по начертанию принадлежат к тому периоду, когда еще азбуки кириллицы не было. Нет никакого сомнения, что буквы “дощек” являются прототипом кириллицы».
Галина Францевна улыбалась, ведь ликовал ее муж! Он буквально светился, читая эту статью!
– «На некоторых дощечках среди текста помещены фигуры, изображающие быка и собаку. Это глифы – картинное письмо, наличие которых в тексте само собой указывает, что картинное письмо как основа символов-знаков-букв еще не было изжито, и этим самым подтверждается древность дощечек. О древности текстов говорит и то, что эти “дощьки” писались жрецами-волхвами задолго до появления христианства на Руси. Наличие молитв и славословий в тексте по отношению в древним богам: Солнцу-Сурье, Перуну, Дажьбогу, Велесу и Хорсу, – подтверждает дохристианский период. Язык “дощек” очень архаичен и на первый взгляд создает впечатление смеси русского, славянского, польского и литовского языков. Вполне возможно, что этот язык был общим для всех этих родственных племен как прародитель их, потому что все эти племена произошли от одного народа. И народом этим, я думаю, была Древняя Русь первых веков нашей эры». – Юрий Петрович едва дочитал это предложение. – Все верно, все верно! – горячо воскликнул он. – Галечка, все верно пишет этот Кур! Именно той поры эти таблички, именно той! Даже я, не профессионал, любитель, датировал таблички именно теми веками! Тебе интересно? – спросил он и захлопал по-детски наивными глазами.
– Очень, милый, – она даже сжала его руку.
Было ли ей интересно на самом деле? Наверное, да. Ведь она любила его и жила его жизнью. Радовалась и горевала вместе с ним. А сейчас вместе с ним ликовала.
– Осталось немного! «В тексте встречаются слова, давно исчезнувшие, и значения которых уже потеряны, и которые нужно еще разгадывать. Встречаются слова чисто библейские, например, при славословии Сурьи называют ее адонь – госпожа; встречаются также выражения древнеиндусские, видимо, часть какого-то гимна или молитвы на языке пракрита, из которого вырос санскрит…»
Дальше ученый муж А. Кур ушел в такие филологические изыскания, что перевести их на немецкий не представлялось никакой возможности. Но и без того Юрию Петровичу Миролюбову было ясно: его открытие приняли на ура! А самого его, настрадавшегося изгнанника, называли и журналистом, и писателем, и даже ученым.
Это был триумф! Его жар-птица – книга древних славянских жрецов – вырвалась-таки на волю и, пару раз взмахнув крыльями, сразу полетела.
Юрий Миролюбов, сидевший в Брюсселе, в Юккле, на Брюгманн-авеню, в кресле, подле всепонимающей и всепрощающей жены Галины Францевны, был воистину счастлив!
И сразу же начинается оживленная переписка между Миролюбовым, с одной стороны, и Куренковым и журналом «Жар-птица», – с другой. Юрий Петрович буквально «килограммами» пересылает информацию за океан. Почти тридцать лет назад он начал эту работу в мастерской Изенбека. Потом долгожданный финал. И двадцать лет ожиданий! Разочарование, отчаяние – все это ему было знакомо. Все по очереди терзало его сердце.
И вот – случилось. Пришло! Открылось ему!
Миролюбов так рад признанию своих заслуг, что пересылает не только копии, но и оригиналы некоторых переводов. Он вдруг понимает, что это сокровище ему более не принадлежит. И не имеет смысла держать его у себя, как это делал Изенбек. Александр Куренков, лингвист и востоковед, профессор, куда лучше его разберется с дощьками древних русских жрецов.
Ведь, если честно, Миролюбов – химик. Вот в чем он знает толк! А в «дощьках» он понял не более половины из того, что сам же и переписал. Ну, не было у него необходимой подготовки! Заставь того же Куренкова составлять химические растворы, разве он справится? Нет, конечно! Но теперь нашлись люди, которые переведут «дощьки», не упустят ни одного слова!
А за океаном, в Сан-Франциско, в русском обществе Александр Куренков читал доклад о найденных «дощьках». Пламенный белый офицер, человек чести, он отнесся к открытию со всей душой русского человека. Да, потерявшего, как и другие, родину. Но нашедшего ее заново в древних письменах.
– Итак, дамы и господа! – начал он с трибуны. – Я назвал мой доклад просто: «Дощьки». Так называл и называет их человек, открывший эту бесценную древность миру: Юрий Петрович Миролюбов, который ныне живет в Брюсселе, – оратор откашлялся. – «Благодаря тому, что наша летописная литература писалась на церковнославянском языке, то и полагалось, что летописное дело на Руси появилось лишь после крещения Руси и устройства монастырей. Считали, что до принятия христианства у наших предков не было своих письмен и своей языческой литературы, хотя археологи и находили в земле не раз различные вещи прошлого с какими-то надписями, нарезанными на них, но наши филологи отказывались признать в этих “письменах” наличие каких-либо букв, которые могли бы послужить основой нашей азбуки. И даже свидетельства арабских и хвалынских авторов, что у “русов” была своя письменность, а следовательно, должна была быть и своя литература, которая не дошла до нашего времени, все же этому веры не придавали и равнодушно проходили мимо. Даже свидетельство самого святого Кирилла – Константина Философа, что он нашел в Корсуни у одного русского “русские письмена”, на которых было написано святое Евангелие и Псалтырь, даже это свидетельство учеными не было принято к должному сведению, и о нем также забыли. Теперь благодаря счастливой нашей судьбе мы имеем в руках текст древней языческой летописи, о получении которой было подробно сообщено в январском номере журнала “Жар-птица”. Этот текст написан на архаичном древнем русском языке, в чем читатели могут убедиться сами. Текст был подвергнут транслитерации, то есть древние письмена были переведены на современную русскую азбуку. Из приведенного отрывка мы видим, что в древности Русь звалась еще Русколанью. Мы видим, что Русь существовала еще во времена готов, а следовательно, и до готов. Этот отрывок, как и весь текст дощечки, приносит большой конфуз всем тем историкам, которые посвятили всю свою жизнь доказательствам, что имя “Русь” пришло к нам от норманнов девятнадцатого века…»
Александр А. Кур читал еще долго. Это был научный доклад, и ученый приводил строго научные примеры и доказательства своей правоты. В зале русского собрания слышались то ропот, то восторженные возгласы, и когда выступление подошло к концу, эмигранты встали и приветствовали докладчика бурными аплодисментами.
Уже в начале 1954 года, когда началась оживленная переписка с журналом, Юрий Петрович решил свернуть дела с химзаводом в Бельгии, взять капитал и уехать за океан, в США. На этом настаивала редакция «Жар-птицы». Благодаря А. Куру его пригашали на работу в Музей русской культуры и, очень возможно, на должность редактора газеты «Русская жизнь». А также и на место корреспондента в «Жар-птице». Эти предложения, посыпавшиеся на него неожиданно из-за океана как из рога изобилия, вскружили голову Юрию Петровичу.
– Поедем, милая, а? – умолял он Галину Францевну. – Ну, поедем, Галочка? Европу мы знаем вдоль и поперек – я так хочу в Новый Свет! Только подумай: новые возможности, новая жизнь! Ну, решайся, милая!..
Да, возраст уже давал о себе знать, тяготил Юрия Миролюбова, точили силы старые болячки, но энергия в этом человеке все равно была сильнее. Куда сильнее!
И вот уже летом 1954 года на торговом судне они с женой пересекли Атлантический океан. А потом еще зашли и в Тихий! Пароход прошел через Панамский канал, затем мимо побережья Мексики – и вот оно, Западное побережье Соединенных Штатов, вот она, Калифорния! Город мечты! А вот и Золотые ворота! Величайший в мире мост!
И город Сан-Франциско!..
И вот уже семья Миролюбовых сошла по трапу и сразу попала в обжигающую летнюю калифорнийскую жару. Юрий Петрович даже захлебнулся этим пеклом. Сан-Франциско находился на одной широте с Ашхабадом! Но привык уже в первые часы. Жар костей не ломит! С его артритом было бы тяжко оказаться где-нибудь на Аляске!
Они поймали таксомотор и поехали прямиком в редакцию «Жар-птицы».
Какая была встреча! Тут долго трясли его руки сотрудники журнала, а Николай Сергеевич Чирков даже прослезился, повторяя то и дело:
– Дорогой вы наш первопроходец! Старатель! Колумб вы наш! Магеллан!
А потом примчался из Пало-Альто и генерал, востоковед и этимолог Александр Куренков, высокий и жилистый, и заключил Миролюбова в крепкие белогвардейские объятия. Троекратно расцеловал и вновь стиснул в железной хватке.
– Вы наш флагман! – сказал он.
Пока собирали стол, Юрий Петрович обходил редакцию «Жар-птицы» в две с половиной комнаты. Бедновато было тут! Нереспектабельно! Как бедные родственники, жили и работали трудяги-журналисты. Но так что плакать с самого начала?
Потом ели, пили шампанское, поднимали тосты.
Галина Францевна тоже сияла, глядя на мужа, и сетовала, что не знает великий и могучий русский язык. Но знала другое: Юра потом ей все расскажет, как же иначе!
Куренков сказал:
– Ваш вклад в русскую культуру ни с чем не сравнить! – он рассмеялся. – Вы как Нестор, только без пошлых заигрываний с варягами!
– Но это заслуга Изенбека, – тихонько воспротивился Миролюбов. – Ведь он сохранил «дощьки»…
– Изенбек только их спас, именно вы вдохнули в «дощьки» жизнь. Если бы не ваш многолетний кропотливый труд, разве бы мы узнали эту великую правду о наших предках? Нет! – покачал он головой. – Нет!..
И он был прав. Волею судьбы Юрий Петрович Миролюбов познакомился с Федором Артуровичем Изенбеком. Великая сила подвижника толкала его на этот титанический труд. Не честолюбие, не жажда наживы заставляли его мучиться с «дощьками», злясь на них и проклиная, потому что больше половины так и осталось для него неразгаданным, не прочтенным! Он просто механически сидел и перерисовал эти древние каракули. Это была та сила, которая заставляет людей садиться на корабли и плыть куда глаза глядят, не зная карты, не ведая будущего, слыша только один инструмент – свое сердце. Та сила, которая тысячи лет заставляет людей поднимать по ночам голову, смотреть на звезды и мечтать…
После обеда они поехали в музей и редакцию журнала «Русская жизнь». Миролюбов очень хотел увидеть священный алтарь, где он будет жрецом!
Чирков сказал:
– Везите его, Сан Саныч, покажите музей! И редакцию «Русский жизни». Там, конечно, бедновато, но кто сейчас богат? Кто нефть добывает! Езжайте. А мне еще номер делать…
И они поехали. Миролюбов и Куренков стояли на пороге музея. Из-за их спин тянула голову Галина Францевна. И вновь сердце Юрия Петровича дало о себе знать, но только иначе. Оно сжалось от той убогой обстановки, которая ему предстала. Музей русской культуры был еще беднее редакции «Жар-птицы»! Две комнатки с фотографиями на стенках, где были запечатлены великие вехи Белой гвардии, сражавшейся с бесовской силой черною, большевистскою, поблекшие знаменны, тройка недужных столов и с десяток больных стульев. И полтора сотрудника. Потом проследовали дальше.
Редакция «Русской жизни» оказалась еще хуже музея. Вот где кипела жизнь на чистом энтузиазме!
– Скуповато, конечно, но мы выживаем, – сказал работник редакции – пожилой белогвардеец. – В каком полку служили?
Миролюбов ответил. Пожилой белогвардеец заговорил о былом… Слушая его, Миролюбов ходил от одной фотографии к другой, и тоска цепко заполняла собой сердце. Становилось понятно, почему во всей Калифорнии не нашлось другого редактора возглавить монархический листок «Русская жизнь»! Все было ясно как белый день. Обиделся ли Миролюбов на того же Куренкова и Чиркова за этот вызов? Нет! Расскажи они ему – не поехал бы он за океан! Но ведь раз позвали и не сказали всего, значит, и впрямь хотели видеть именно его на этом месте. На него, Юрия Петровича Миролюбова, только и надеялись!
Но разве монархическая газета была для него, Юрия Миролюбова? Он и не был толком монархистом! Скорее, предпочел бы буржуазную республику! Только истинный почитатель семьи Романовых мог, голодая, петь гимны ушедшему навсегда феодальному строю! В этой области он, Миролюбов, энтузиастом не был! И потом, его интересовала история Руси с ее древнейших времен, а не история Гражданской войны, ее побед и поражений. И краха Белого движения…
– Лиха беда начало! – смело сказал Куренков. – Прорветесь!
Но уже скоро Миролюбову пришлось вежливо отказаться и от музейной деятельности, и от должности редактора «Русский жизни» и остановиться на корреспондентской деятельности в «Жар-птице». Но и тут денег, увы, не предвиделось.
– Я вам вот что скажу, Юрий Петрович, – в один из первых же дней, закурив дешевую папиросу, сказал Лаврентьев. – Вы не в райские кущи приехали! Честно слово. (Чиркова не было, и он мог пооткровенничать.) Тут вы не разбогатеете. У нас знаете как? Одно колесо из гати вытянем, а другое уже, глядишь, и там. Зарплаты как таковой у нас нет. Все на энтузиазме и любви к матушке-России. Белая гвардия наша бедна. И стара уже! Всякий хочет бесплатно газету получить. За былые заслуги! – Папироса его истлела, и он шумно полез в ящик за портсигаром и спичками. – Что ж, поглядим, может быть, с вашим приходом и пойдут наши дела?..
– Я буду работать, – сказала дома мужу отважная Галина Францевна.
И вскоре устроилась медсестрой в госпиталь. А Юрия Петровича Миролюбова, как назло, разбил артрит. Возможно, сказалась резкая перемена климата. Ему оставалось лежать дома и страдать от мысли, что он увлек жену в эту авантюру, молиться и ждать, когда он сможет встать и заняться делом.
Но когда он встал, дела действительно пошли.
– Если поднимете журнал, – честно сказал ему Николай Сергеевич Чирков, – я вам отдам должность редактора. Устал я за эти годы! В гору устал карабкаться!
И Юрий Петрович Миролюбов согласился на свой страх и риск. Он вложил в «Жар-птицу» последние деньги, оставшиеся от наследства Изенбека, и перевел журнал на типографский способ печати. Увидев нового лидера, ободрились и штатные работники.
Как-то осенью они шли мимо залива Сан-Франциско с Куренковым и его старым знакомцем, киевским священником отцом Сергием, могучим богатырем, тоже бежавшим от большевиков и жившим в Калифорнии. В рясе до пят и клобуке, с золотым крестом на груди, он шагал между двумя учеными мужами. Солнце уже садилось на западе, тонуло в Тихом океане. Одинокий остров Алькатрас чернел над алой в закатном сиянии гладью Калифорнийской бухты.
– Вот вы пытаетесь перекроить русскую историю, – заговорил отец Сергий. – А надо ли? Что вы хотите получить в конце концов, Юрий Петрович? В сухом остатке?
– А чего хочет любой ученый? Найти истину, конечно. Собственно, вам что не нравится в моих поисках, батюшка? – вежливо спросил Юрий Петрович.
– Сотни лет русский человек знал, что именно христианство принесло ему грамоту. Не было бы слова Христа, которое донесли Кирилл и Мефодий через созданную ими азбуку, остался бы русский человек жить, как зверь, как тварь бессловесная. И не проведал бы о спасении души!
– А вы сами верите этому? – спросил Юрий Петрович у священника. – Что до Кирилла и Мефодия русский человек жил, как зверь…
– Нестор написал: в землянках жили! То же, что в норах!
– И молились деревянным идолам, конечно?
– А кому же еще? – грудным голосом вопросил отец Сергий. – Им, поганым!
– В том-то все и дело, батюшка, что Нестор не знал русской истории и не желал ее знать!
– Как же это не знал?! – возмутился священник – его аж захлестнуло волной негодования. – Да ведь он и есть первый русский историк!
Александр Куренков шел молча и загадочно улыбался. Он и прежде спорил со своим матерым соотечественником, духовным отцом.
– Забыли добавить, батюшка: историк двухсот лет! – тоже повысил тон Юрий Петрович Миролюбов. – Нестор жил в одиннадцатом веке, а описание свое начал с девятого. Иного времени потому что не знал! И еще забыли добавить: первый историк христианской церкви! Для него все, что было до того, – это погано! Лютая нетерпимость ко всему, что было до крещения, – вот каким было оружие первых священников на Руси. Что поделаешь, любая религия пытается сломить и уничтожить все, что так или иначе ей противоречит! Но времена, слава Богу, изменились. Неужто вы призываете культурных людей двадцатого века отказаться от прошлого? Даже не стремиться познать его? Да как же так, батюшка? – Миролюбов покачал головой. – Но хотите грекам посоветовать, чтобы они от Геродота отказались! Он ведь до Христа был! В шею его за это! Что ж за варварство такое?
Улыбка то и дело оживляла лицо Александра Куренкова; он кивал, слушая Миролюбова.
– Вы рассуждаете как большо-о-о-й любитель языческого свободомыслия! – потряс пальцем богатырь-священник.
– И зря вы меня в язычники пишите! – воскликнул Миролюбов. – Очень зря! Не язычник я! Христианин. Но я не фанатик. И хочу обогатить свою историю, а не оскопить ее, как это сделал Нестор! И чему вы ищите оправдание и даже в заслугу возводите! Еще в прошлом веке многие деятели науки и культуры поняли, что тысячелетиями существовала мудрая ведическая цивилизация. Ее создали очень далекие наши предки! Они жили на севере континента. Потом, с похолоданием, начались миграции в теплые края, и цивилизация прошла весь Евразийский континент и осела в Индии. Эта цивилизация жила по законам, которые ей дал Господь задолго до христианства! И на тот момент эти законы были наиболее правильны! Это потом для переустройства мира понадобилась величайшая жертва: жизнь Сына Человеческого. От ведического мира нам, европейцам, – и славянам, и скандинавам, и германцам, – досталась руническая грамота. Следы ее повсюду в Европе! Она и разная, и во многом схожая! Именно славянскую рунику и преобразовали в русскую грамоту Кирилл и Мефодий! Вот как все было! Адаптировали ее для народа нашего! Ее и получили и болгары, и Киевская Русь! Только в улучшенном, демократическом виде! Вот что я думаю, батюшка!
– Браво, Юрий Петрович! – захлопал в ладоши Александр Куренков. – Брависсимо!
Миролюбов утвердительно кивнул:
– Нельзя рвать связь времен – вот что главное! От автора дощек и до нас, а потом и далее, потомков наших, которые будут жить в будущем! Надо понять и уверовать в то, что Русь – это мы, а Древняя Русь – тоже мы, и если Бог поможет, то и будущая Русь тоже будем мы! Мы должны, как старатели, что моют песок, отмывать золотые слитки нашего прошлого. «Дощьки» и есть эти слитки, батюшка!
– Подписываюсь под каждым вашим словом, – положив руку на сердце, сказал Куренков.
Могучий оппонент Миролюбова, нахмурившись, замолчал. А рыжее солнце уже тонуло в Тихом океане, пора было ловить таксомотор и ехать с гостями в отель.
В те дни, когда работа закипела вокруг обновленного журнала «Жар-птица», Миролюбов решил сделать Куренкову серьезное и мудрое предложение. Он должен был передать эстафету, и лучшей кандидатуры найти было трудно. По крайней мере в Калифорнии.
– Вот что, Александр Александрович, – сказал он ему после очередного редакционного совета. – У меня много административной работы. И устал уже я от «дощек»! Тридцать лет я с ними нянчусь! Вы – ученый, профессор, берите эту тему полностью себе. Разбирайте, корпите, грызите эту науку! А мне хочется реализовать еще и другие планы.
Этими планами были романы, повести и рассказы Юрия Миролюбова, которым он посвятил последние два десятилетия своей жизни. Сразу после того, как спрятал переводы «дощек» в чемодан и забросил его на дальнюю полку в кладовке.
И все пошло на удивление ладно. Куренков отныне готовил к печати все новые переводы «дощек», которые делал сам с копий Миролюбова, а Юрий Петрович редактировал и публиковал свои произведения. Втайне надеясь однажды стать известным писателем-эмигрантом.
Регулярная печать «дощек» Изенбека сразу подняла тираж журнала. Но не все понравилось Миролюбову в работе Куренкова. Тот оказался своевольным редактором, даже диктатором и время от времени занимался настоящим самоуправством в издании «дощек».
– Как же так, Сан Саныч, – говорил новый редактор Куренкову. – Вы упускаете столько подробностей? Срезаете целые строчки, выбрасываете слова…
А. Кур и впрямь на свой страх и риск редактировал «дощьки» таким образом, что частично перечеркивал кропотливый труд Миролюбова. Увы, с первых же месяцев совместной работы они стали ссориться с Куренковым. При этом были абсолютными единомышленниками, смотрели в одну сторону. Просто они оказались двумя полководцами в одной армии! Но большого конфликта до поры до времени им удавалось избегать.
Но был и огромный плюс в этой совместной и очень упорной работе двух ярких индивидуальностей – Юрия Миролюбова и Александра Куренкова. Весть о книге древних русских жрецов, написанная докириллическим письмом, полетела надо всем миром. Статьи Куренкова перепечатывались и распространялись повсеместно, где жили русские. Может быть, в закрытом большевистском СССР пока и не было дела до загадочных «дощек», там строили развитой социализм, но миллионы русских людей в других странах и на других континентах читали жреческую летопись. Жар-птица, выпущенная Миролюбовым из клетки, начинала свой великий полет…
В столице Австралии Канберре, в Институте индустриальных и научных исследований, трудился на благо ее величества королевы Великобритании русский биолог и энтомолог профессор Сергей Яковлевич Парамонов. В Австралию его занес воистину счастливый ветер! Парамонов родился в Харькове в 1898 году. К началу войны с фашистской Германией работал директором Зоологического музея Академии наук Украины, потом эту территорию оккупировали немцы. Парамонова с музеем отправили в Берлин, но Сергей Яковлевич по дороге слишком много спорил с гитлеровцами, как лучше сохранить экспонаты, за что и попал в концлагерь Мюнден.
Он выжил, его освободили союзники в 1945 году. Сумел оправиться, побывав в аду. И раньше Сергей Яковлевич Парамонов был заядлым славянофилом, а теперь просто возненавидел как самих немцев, так и русских ученых-норманистов, которых он издевательски называл «норманологами».
После Второй мировой он недолго работал в Париже, затем в Лондоне, а потом взял и уехал на другой континент – в Австралию, где в 1947 году и стал профессором Университета Канберры. Недоброжелатели обвиняли его в связях с советской разведкой, но доказать ничего не могли.
Именно ему, Сергею Яковлевичу Парамонову, и попал в руки журнал «Жар-птица» с публикацией «дощек». Воистину семя упало в благодатную почву!
Изучив уникальный материал, Сергей Яковлевич Парамонов, лицом похожий на чеховского помещика-интеллигента, горячо воскликнул:
– Вот оно! Вот! Дождались-таки! А я знал и всем говорил! – проповедовал он у себя на кафедре. – Как такое может быть? Сами скандинавы называют страну славян Гардарикой! Страной городов! – Он повторял то же, о чем говорили и Миролюбов, и Куренков, да все славянофилы вопреки закрывшим уши и глаза западникам-норманистам. – И дивятся этой стране как чуду! Превозносят ее, как варвары-федераты превозносили Рим, а потом Константинополь! Так как такое может быть, ведь чтоб целая страна была, сколько столетий должно пройти, а?! – Он грозил сотрудникам кулаками. – А мы за эту глупость ухватились, Нестором впопыхах оброненной: «Дураки мы, идите нами править!» Да Нестор монахом был, в монастыре сидел, что он знал об истории? А мы вот уже сколько столетий самоуничижаемся и плюем друг другу в личность! Хорошо еще, с тоски не повесились!
Парамонов написал горячее письмо Миролюбову, и с того момента переписка их стала постоянной.
– Еще один, похожий на меня и на Кура, – дома говорил Юрий Петрович своей терпеливой жене. – Сразу видно: энтузиаст!
Парамонов просил – умолял! – прислать ему копии «дощек», и Миролюбов согласился. Хотя переслал не сразу и не все. Он писал своему далекому австралийскому коллеге: «Многоуважаемый доктор! Вы все-таки торо́питесь! С такими вещами, как тексты “дощек Изенбека”, я спешить не имею права! Я их должен сверить с записями, имеющимися у меня и сделанными в свое время с текста оригинальных “дощек Изенбека”». Миролюбов поначалу осторожен: заокеанский господин Парамонов подобен вулкану! Вот-вот, и взорвется!
Ах, где былая прыть Юрия Миролюбова! Сейчас бы сбросить годков двадцать – тридцать, стать таким, каким он был тогда, в Брюсселе, когда только познакомился с Изенбеком! Вот бы он развернулся!.. А нынче Юрию Петровичу не хватает здоровья и сил заниматься наследием Изенбека.
Он уже отдал ему великие силы свой души! И здоровье тоже отдал!
И творчество Куренкова далеко не всякий раз радует Миролюбова, потому что деспотичный профессор А. Кур, востоковед и этимолог, «режет» и правит «дощьки» по своему усмотрению. Однажды Миролюбову как редактору «Жар-птицы» даже приходится извиняться перед читателями за самоуправство А. Кура в переводе и пообещать, что информация с очередных «дощек» будет переиздана в полном объеме.
В эти годы Юрий Миролюбов оказывается буквально меж двух огней: имя одному – Александр Куренков, другому – Сергей Парамонов. Последний уже сам публикует статью за статьей о «дощьках Изенбека» под псевдонимом «Сергей Лесной».
И вскоре Миролюбов понимает, что у «дощек» появились новые жрецы, что их становится все больше, и «дощьки» уже живут своей жизнью. И он пишет Парамонову строки, в которых звучит истинная боль: «Иногда я думаю, что лучше было бы, чтобы о “дощьках” никто не знал, так надоедает думать о них, бороться с Куром, а теперь и с Вами!»
А Парамонов, в свою очередь, уже пишет в русскоязычных газетах Австралии, чтобы позже этот текст разлетелся по миру:
«Первым настоящим исследователем дощечек был Ю. П. Миролюбов, в сущности, ему мы обязаны всем. Если бы не он, дощечки Изенбека были бы потеряны навеки. Он проделал самую трудную черную работу над дощечками и транскрибировал текст их. Трудно сказать, не имея под руками оригинала, насколько безупречно была проделана работа над перепиской текста дощечек, однако ясно, что основной костяк текста передан верно. Чрезвычайно жаль, что Ю. П. Миролюбов не смог довести свое дело до конца: условия жизни эмигранта, война, переезд из Бельгии в США, недоверие вокруг заставили его оставить работу. Эстафету взял у него А. А. Кур и помог в их опубликовании».
В этой статье Парамонов-Лесной впервые назовет рукопись древних русских жрецов так, как она потом будет называться всегда:
«Текст, переписанный Миролюбовым, мы предлагаем назвать “текстом Миролюбова”, все же сохраненное, как произведение, “Влесовой книгой”, ибо на одной из дощечек мы находим указание: “Влес книгу сю птшемо…” Мы не знаем, точно означает ли Влес имя автора или писца, либо книга эта была посвящена Влесу, и это не важно: указание, что книга эта имеет отношение к Влесу, является вполне достаточным, чтобы употребить название “Влесова книга”. Название это определенно, кратко и точно. Таким образом, дощечки с письменами мы будем называть “дощечками Изенбека”. Текст письмен, как он сохранен Миролюбовым, – “текстом Миролюбова”. Произведение же как таковое – “Влесовой книгой”».
Именно в том же 1957 году книга и обрела свое истинное название.
Но в своих статьях Сергей Парамонов критикует Кура за неточность перевода, и вот тут между этими людьми, последователями Миролюбова, возникает настоящая вражда. Если бы не жили на разных континентах, а встретились бы на узкой дорожке, убили бы друг друга!
Но разве такая уже редкость в научном мире – вражда двух ученых, у каждого из которых свой взгляд на суть вещей? Случаев сколько угодно! Мирное сосуществование бывает реже!
Но Юрию Петровичу Миролюбову, постаревшему и больному, от этого не легче. Дома он говорит: «Они меня с ума сведут!» И в это же время Юрий Миролюбов, решая освежить журнал «Жар-птица», немного отходит от темы «Велесовой книги» и начинает публиковать сказы Южной Руси, услышанные им от няни Захарьихи. И надо же, эти сказы вдруг вызывают огромный интерес у читателей «Жар-птицы».
В эти самые годы Сергей Парамонов пишет в Австралии несколько книг о Древней Руси, одна из них и сделает его всемирно известным. В нем тоже в полной мере горит тот огонь, который был в сердцах Миролюбова и Куренкова.
Незадолго да выхода этой книги автор созвал пресс-конференцию. «Будет вам сенсация, будет! – уверенно говорил он. – И книга будет! И не одна! Мы, русские люди, теперь уже ни шагу назад. Хватит с нас норманнского ярма!» И вот день пресс-конференции. Парамонов, уже предвкушая реакцию слушателей, поклонился:
– Итак, дамы и господа, я задаюсь главным для нас, русских, вопросом. Не «Кто виноват?» и «Что делать?» – не подумайте! – Он отрицательно затряс указательным пальцем. – Хотя это тоже важные вопросы. Иным: «Русь, откуда ты?» Вот вопрос, который не раз ставил перед собой автор, ваш покорный слуга, как, несомненно, ставит всякий русский или вообще человек, интересующийся судьбой своей страны, ищущий верное место своего народа среди других народов Европы. Не все казалось мне ясным и понятным, когда я изучал историю в школе. Но пришла пора зрелости, когда на все глядишь иначе. Особенно когда обращаешься к первоисточникам! Результат неутешителен: официально принятая теория происхождения Руси была явно неубедительной во многих отношениях, всюду приходилось натыкаться на противоречия, всюду видны белые нитки, которыми она шита. А посему автор представляет на суд читателя труд, который написан не для денег и славы. Начинал я писать эту книгу для себя, но потом понял: для всех русских людей, неравнодушных к своей истории! Для вас я писал ее!
Парамонов утер вспотевшее лицо платком и продолжал:
– Пять крупных проблем составляют предмет данного труда. Первая – проблема варягов. Выяснено окончательно, что варяги, явившиеся на Русь, были по национальности славянами и приглашены в Новгород потому, что мужская линия древней славянской новгородской династии угасла. Они же были представителями ее женской линии – внуками последнего новгородского князя Гостомысла от его средней дочери, вышедшей замуж за славянского князя на Западе. Призывали своих – славян, а не чужих – германцев. Кстати, западники нарочно исказили слова летописи. А в летописи сказано: «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет, да пойдете княжить и володеть нами». Наряда! Что означает «необходимой власти», «законной». Так говорили посланцы северных племен братьям-варягам во главе с Рюриком. Ненавистники Руси перевели, вы сами знаете, как «порядка в ней нет»! То есть славяне такие вот дураки, что хоть и земля у них обильна, а ходят-бродят себе, друг в друга лбами тыкаются! В беспорядке! Ну, как бараны! Это они, Миллеры, Шлецеры, Байеры, такую нам историю при Петре Первом и сконструировали. А великий Михайло Ломоносов говорил по их поводу, в частности о Шлецере: «Из сего заключить должно, каких гнусных пакостей не наколобродит в Российских древностях такая допущенная в них скотина!» А ведь они, немцы эти, академики, в большинстве своем даже русского языка не знали! Из пальца нашу историю высасывали в угоду немцам-царям! Итак, никакой существенной роли в создании государственности и культуры Древней Руси германцы не сыграли. И государственность, и культура были свои, созданные еще веками до этого своим умом, своим сердцем и своими руками!
Сергей Парамонов читал под общие овации слушателей. Пара норманистов вышла во время доклада, но о них никто не вспомнил.
– Теперь непосредственно о «Влесовой книге». Скажу сразу всем умникам, которые считают ее, так сказать, «слабоватой исторической летописью»! Мол, историческими именами она не изобилует! Так вот, господа! «Влесова книга» – это не летопись с последовательным и погодным расположением исторических событий, как писал свою летопись Геродот или наш Карамзин! Нет! Это не описание княжений, чего в свое время, кстати, ожидал даже героический человек Юрий Петровича Миролюбов! Понимать надо! «Влесова книга» написана жрецами! Волхвами, если хотите! Это своеобразный сборник религиозно-поучительного содержания, в котором наряду со славословием богов, изложением религиозных обычаев имеются и крупные отрывки, посвященные истории. Упоминания о том же Германарихе, сыгравшем огромную роль в подвижках народов Европы в четвертом веке нашей эры. Славяне сражались с ним и терпели от него постоянно! Как его не упомянуть? В языческой религии наших предков огромную роль играло почитание дедов и пращуров, в связи с этим во «Влесовой книге» и рассказывается о деяниях их. На примерах их жизни показывается необходимость единства, любви к родине и вере в своих богов, которые помогали пращурам в их борьбе с врагами. Оттого такое неестественное для нашего слуха и глаза изобилие больших и малых богов древнерусского языческого пантеона. Ни одному современному человеку и в голову бы не пришло выдумывать десятки имен этих богов! На это был способен только жрец той ушедшей навсегда религии! А то, что имена многих из тех богов были утеряны за столетия нашей истории, разве это странно? Я – русский православный человек, но скажу прямо: церковь огнем и мечом выжигала и высекала языческую, как они ее называли, ересь! Хорошо, что Перун с Велесом остались!
Разволновавшийся Сергей Парамонов вновь утерся платком и широко улыбнулся слушателям:
– А потом, дамы и господа! Эсхил написал около девяноста пьес, а до нас дошли только шесть! Софокл написал сто двадцать три трагедии, остались восемь! Какая величайшая ценность утрачена для человечества! Повезло Еврипиду: он написал, как и Эсхил, около девяноста сценических произведений, мы получили восемнадцать! Как говорят историки, Еврипид из этой великой тройки был самым современным! В шестом веке греки-христиане закрыли последнюю философскую школу в Афинах, философов разогнали, их труды уничтожили. Ну так что поделаешь? Это были первые христиане! А ведь дохристианские рукописи, когда их находили, подлежали немедленному уничтожению! Считалось, что они несут колдовскую силу! Замечу, когда в Византии шло иконоборческое движение на протяжении полутора веков, греки уничтожили все иконы и росписи, созданные в первом тысячелетии нашей эры. Целую живописную религиозную цивилизацию уничтожили! Христианскую! Книги уничтожали с иллюстрациями, с изображением святых и самого Спасителя! Что ж вы хотите от времен языческих? Подумайте сами! Мы не можем винить в этом православных священников, еще тех, первых, далеких от науки, истории, филологии, и тем не менее. Все стиралось беспощадной рукой новой религии! А сколько тысяч рукописей было уничтожено во временя Петра Первого, когда был дан приказ под страхом смерти свозить в Петербург все старинные книги! И тот же исход книг со всей Руси продолжался и при Екатерине Второй. На мой взгляд, дамы и господа, это чудо, что «Влесова книга», пусть частью, но выжила! И она вопиет о том, что наша история – история Руси! – написана несправедливо! Не одна тысяча, а тысячи лет – вот ее история! А норманологов нужно гнать взашей из нашей истории, они не достойны в ней находиться!
Овации, овации!.. Доклад стенографировали. Он громами катился по всевозможным русским газетам и журналам. И он же, этот доклад, стал предисловием к книге Сергея Лесного «Русь, откуда ты?».
Тем временем к изучению дощечек приступают и другие искатели исторический правды: отец Стефан, в миру Ляшевский, П. Т. Филиппьев, украинцы В. Е. Лазаревич и Кирпич. «Велесова книга» становится своеобразным Клондайком, куда едут все, кто хочет найти свое Эльдорадо. Но ведь можно разбогатеть и духовно! К «Велесовой книге» устремляются все энтузиасты, кто не желает повторять застревающую на зубах подложную и подлую «норманнскую теорию» о русском государстве. Желающих узнать истину все больше. Все хотят понять главное: правда это или неправда?
И вот уже Юрий Миролюбов пишет в редакторской статье в «Жар-птице»: «Мы не можем утверждать подлинности дощечек ввиду смерти их владельцев. Не можем мы также утверждать, что они поддельны, потому что язык записей архаичен и является неизвестным до сих пор науке. Дело ученых – историков и филологов – сказать о них слово. К сожалению, в настоящее время таких специалистов нет, или если есть, то они предпочитают молчать. Мы же, публикуя тексты, считаем только, что мы исполнили наш долг перед Русским народом и его Историей. Остальное зависит от Божьей воли, на которую мы единственно полагаемся, не ища в этой публикации никаких личных интересов. Кроме того, даже исполнение тяжелого долга не доставляет нам никаких личных радостей, и взялись мы за это против нашего личного желания. Ю. П. Миролюбив».
Этим все сказано! Ноша «Велесовой книги» оказалась куда тяжелее, чем когда-то думал Юрий Петрович Миролюбов. Когда он был молод, когда Федор Изенбек вытащил из шкафа солдатский мешок, распустил бечеву и показал ему, гостю, тайное содержимое…
А журналистам из эмигрантских изданий, которые требуют у него интервью, Миролюбов говорит:
– Тексты «дощечек Изенбека» являются величайшим историческим документом нашего времени, и не только для нас, русских, но и для остальных народов белой расы. Эти документы уже произвели грозную революцию в понимании нашей начальной истории, но они произвели революции и в языковедении, указав, что древнерусский язык является отцом так называемых славянских наречий. Нравится или не нравится господам «норманнистам», но дело Начального периода русской истории сдвинуто с места. Наш великий ученый Михайло Васильевич Ломоносов еще во времена, когда Российская академия наук только была создана, утверждал, что прошлое русского народа началось отнюдь не с варягов. В эти дни господин Парамонов в Австралии доказывает то же самое. Александр Кур в Сан-Франциско не только дает в своих статьях подтверждение этой теме, но доказывает и древнейшее происхождение русского народа на основании научных данных, археологии, Библии и ассиро-вавилонских данных. Мы предлагаем, если и теперь господа «норманисты» не сдадутся, считать их вне науки и прекратить даже спорить с ними, ибо они руководствуются не историей, но желанием и «мнением», что, конечно, далеко от логики и никак в счет идти не может. Хочу сказать главное, господа: если хоть половина сказанного в дощечках правда, то и этой половины достаточно для полного пересмотра начала русской истории!
Надо сказать, советские ученые уже знали о существовании «Велесовой книги», но принципиально обходили ее молчанием. Ведь это была «эмигрантская» находка! Раскручивали «книгу славянских жрецов» белые офицеры! Причем, отпетые! Монархисты! Крупный партийный работник, один из членов ЦК партии, так и сказала на совещании в ученой среде:
– Громите эту книгу, товарищи! Мы – материалисты и атеисты! Но хоть она и не христианская, как мне рассказали, но все равно – религиозная! Якобы жреческая! Что для нас одно и то же! Мы свою историю уже написали! Нам другая история не нужна! Так что громите ее, и как следует! – Она погрозила пальцем. – А мы за вашей работой следить будем!
Партийного бонзу слушали молодые талантливые историки и языковеды. Пока что они были молодыми специалистами, в лучшем случае кандидатами наук, это потом они станут профессорами и академиками. Но мнения своего уже не поменяют. Потому что тогда бы им пришлось сознаться в том, что они – лицемеры! «Велесова книга» перечеркивала всю их стройную, незыблемую, «логическую» систему происхождения славян, а значит, и полученные от власти академические звания. Да кто ж по собственной воле откажется от знатного имени и благ? Поэтому ненависть к «Велесовой книге» будет только крепчать у будущих академиков, деревенеть, каменеть будет…
Но, к счастью, влияние чугунных советских умов не распространялось далее территории СССР! Даже в советской Болгарии не желали слушать старших коллег по коммунистической партии.
В сентябре 1963 года состоялся V Международный съезд славистов в Софии. Тут были и советские ученые, но они упрямо молчали. Русские, живущие на западе, могли говорить честно, и они говорили.
Выступал эмигрант Вадим Дмитриевич Захарин.
– Несомненно, что «Велесова книга» проливает новый свет на пласты очень древней истории русских племен, многие из которых до этого не были известны ученым, – говорил он. – Например, выясняется, что греческие и римские хронисты ошибались, называя роксолан племенем аланским. На самом деле они были славянами. Авторы данных летописных сводов, скорее всего, это жрецы языческой религии древних русов до эпохи Олега. Составители «Велесовой книги» не забыли упомянуть о том, что русы были скотоводами, охотниками, а земледелие для них играло подсобную роль. Именно занятие скотоводством делает понятным тот большой охват территории, отмеченный в «Велесовой книге»: от Волги до Карпат, от берегов Азовского моря до Дуная. Такие подробности постоянных перемещений весьма реалистичны, как и достоверны сведения о контактах с готами, гуннами, греками и другими народами. И в этом плане «Велесова книга» оригинальна – никому не подражает, ничего не повторяет, но исторически абсолютно достоверна! Античные источники начала эры определенно свидетельствуют, что славянское племя «сербой», это сербы, пастушествовало между Азовским и Каспийским морями, а другое славянское племя «хороуатос» – это хорваты, пасло свои стада где-то неподалеку от нижнего Дона. Рядом, видимо, кочевали русы. Недаром римские географы первых веков нашей эры знали Волгу в ее степной части как Рус, «реку русов». «Велесова книга» подробнейшим образом описывает столкновения славян с аланами, это ирано-язычное население евразийских степей, а также с готами и гуннами. В великих битвах в излучине между Волгой и Доном тысячу восемьсот лет назад решались судьбы Европы. Описанные в книге победы русов над готами, аланами и гуннами объясняют, почему славянам удалось отстоять свои позиции в эпоху великого переселения народов. Но содержание «Книги Велеса» этим не исчерпывается. Она повествует также о гуманности наших предков, их высокой культуре, об обожествлении и почитании праотцев, о любви к родной земле. Полностью отвергается версия о человеческих жертвоприношениях: вот, к примеру, что сказано в дощечке «номер четыре»: «Боги русов не берут жертв людских и ни животными, единственно плоды, овощи, цветы, зерна, молоко, сырное питье», – это сыворотка, – «на травах настоянное, и мед, и никогда живую птицу и не рыбу, а вот варяги и аланы богам дают жертву иную – страшную, человеческую, этого мы не должны делать, ибо мы Даждьбоговы внуки и не можем идти чужими стопами…» Оригинальна ранее неизвестная система мифологии, раскрывшаяся в этой уникальной книге. Вселенная, по мнению древних русов, разделялась на три части: Явь – это мир видимый, реальный; Навь – мир потусторонний, нереальный, посмертный; Правь – мир законов, управляющих всем в мире… Для меня как для историка и филолога нет сомнений, что этот текст автохтонный, что его писали те люди, которые жили миром «Велесовой книги» и жили в этом мире…
«Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними», – говорит старая мудрость. В конце шестидесятых годов двадцатого века журнал с ярким названием «Жар-птица» исчерпал себя. Так бывает! Все земное рано или поздно заканчивается. Конечно, тема истории Руси конца не имела, и будут другие журналы – десятки, сотни! – и они найдут тысячи своих читателей. Но это будет потом, в иной форме и с другими людьми. С иными поколениями! А поколение старателей, переживших великий разлом, уходило со сцены. Искренний славист и влесовед, сердцем и душой преданный делу, не искавший земных наград и званий, но искавший славы своего народа Сергей Яковлевич Парамонов, которого мир запомнил под псевдонимом «Сергей Лесной», умер в 1968 году в Канберре, в Австралии. Там он и был похоронен. Через три года, 2 мая 1971-го, в городке Менло-Парк округа Сан-Матео, в Калифорнии, упокоится с миром еще один певец «Велесовой книги» белый генерал Александр Куренков. Он будет погребен на участке Союза Георгиевских кавалеров Сербского кладбища в Сан-Франциско. Свой архив он завещает Институту Гувера.
Но пока шел год 1970-й…
Таксомотор привез супругов Миролюбовых в порт Сан-Франциско. Юрий Петрович, которому исполнилось семьдесят восемь лет, опираясь на палку, тяжело вышел из машины. Он был стар и очень болен. Великим писателем, как надеялся, он не стал. В чисто литературной среде его толком даже и не заметили. Не признали за своего. Впрочем, творческие среды подобны клубку змей, и подчас лучше не попадать туда! Но в истории своего народа Юрий Петрович Миролюбов сыграл важнейшую роль и вписал свое имя золотыми буквами, чтобы остаться там навсегда. Он был подобен Колумбу! Открыл новый берег, едва коснулся благословенной земли и ушел в историю: «Продолжайте, потомки, великое дело!»
– Где наш пароход, милая? – спросил Юрий Петрович у жены.
Сотни пароходов и яхт рассыпались вдоль порта великого американского города.
– Кажется, вон тот наш! – Она указала кивком головы вперед. – Где погрузка идет!
– Где-где? – поморщился он.
– Да вон же, Юра!
Миролюбов закашлялся. Последние дни у него саднило легкие.
– Двухпалубный, чумазенький?..
– Отчего чумазенький? Торговый пароход, называется «Виза». Очень даже симпатичный…
Двухпалубный пароходишко с черной трубой как раз загружался товарами для Европы. Да, чумазенький пароходишко! Это был их чудесный лайнер, их белый лебедь, их птица странствий…
Галина Францевна, понимая, что, скорее всего, переживет своего горячо любимого мужа, не захотела оставаться одна в Америке и уговорила его плыть в Европу. Сразу после того, как последние средства на издание «Жар-птицы» иссякли. Все объяснялось так просто! Не потому, что журнал стал хуже! Умерли его подписчики, старые белогвардейцы, а их детям и тем более внукам, давно ставшим американцами, было не до России! Эта страна осталась сказочной Атлантидой, о которой рассказывали их деды, седоусые богатыри, не сумевшие выгнать нечисть из родного края. Сказка, мираж!.. Галине Францевне исполнилось только шестьдесят, и, к великому счастью, она была здорова. Сам Господь, нет в том сомнения, дал искреннему старателю Юрию Миролюбову в помощь эту удивительную женщину.
И уже скоро, как только поток товаров иссяк, с другими пассажирами супруги Миролюбовы поднимались по скрипучему трапу. За ними топали двое носильщиков-латиноамериканцев с чемоданами.
– Ничего, всего две недели плыть, – говорила Галина Францевна, – зато недорогие билеты.
Если говорить честно, ей очень хотелось домой! В Европу, в Брюссель! Там она влюбилась раз и навсегда в своего Юру, одинокого русского гения, в его талант, покорилась страстности его натуры, а вот Америка принесла им одни трудности, хлопоты, бои, хоть было тут и признание, и счастье тоже было…
Пароходик «Виза», чадя черным дымом, смело шел вперед. Пять дней назад, обогнув Мексиканское побережье, проскочив через Панамский канал, он вышел из Тихого океана и теперь шел по волнам Атлантики в сторону Европы.
Днями напролет они сидели в старых шезлонгах на том пятачке палубы, где ютились немногие пассажиры. Торговые суда частенько брали с собой таковых. Каюты на таких пароходиках были тесные, не сновали стюарды в белых костюмах, не разносили шампанское и прохладительные напитки, зато билеты стоили дешевле, а торговые пароходики подчас были еще шустрее пассажирских! Ведь они предназначались не для прогулок по морям по волнам, не для пустых развлечений, а для скорой доставки груза в порт назначения. Для скромных пассажиров сплошная выгода!
Часто Юрий Петрович, закутавшись в шарф, смотрел в даль, а Галина Францевна тихонько брала его за руку. Он совсем разболелся. Кашлял. Но торчать в каюте было куда хуже! Она, опытная медсестра, закутывала его и выводила принимать воздушные морские ванны. Так они и сидели часами. А над ними кричали чайки, сопровождая пароход, если где-то рядом была земля.
В тот день, 7 ноября 1970 года, Юрий Петрович Миролюбов, держа руку жены в своей, хрипловато сказал:
– Знаешь, Галочка, я ни о чем не жалею. Я все правильно сделал в свой жизни. Не переписал бы ни единой строчки!
– Я знаю, Юрочка, – кивнула его жена.
– И я так счастлив, что ты была и есть у меня, и что была моя книга… моя Жар-птица!
О да! Его жена даже улыбнулась. Однажды он выпустил ее из клетки, и теперь эту птицу было не унять!..
– Схожу приготовлю для тебя отвар, – сказала Галина Францевна, – не скучай без меня, – легонько похлопала его по руке и ушла.
Она вернулась через полчаса с большой кружкой, от которой шел пар.
– А как чайки кричат, Юра! – счастливо сказала она. – Говорят, рядом Азорские острова! Через несколько дней будем в Европе, Юрочка!
Она поставила кружку на столик, села в кресло и взяла своего Юру за руку. Но в этой руке жизни больше не было. Только тут, с замершим сердцем, она увидела, что трость ее мужа лежит у ног, что голова его опустилась на грудь, на широкую змею вязаного шарфа, и газета, которую он читал недавно, полощет у парапета на корме ветер…
Юрия Петровича Миролюбова больше с ней не было. Дивная и благодарная Жар-птица унесла его с собой навсегда…