41

Итак, я стоял практически на пороге комнаты, даже небольшого зала, служившей прибежищем для проведения богохульных обрядов сектой обществом развращенных богатеев. Я не был против разного рода кровавых оргий и, чего скрывать, не раз сам принимал участие в гораздо более разнузданных вакханалиях с гораздо более трагичным финалом для некоторых участников, поэтому мою мораль культисты не оскорбляли ни коим образом. Не оскорбляли они и моих религиозных чувств – несмотря на то, что с недавнего времени я получил достаточное количество доказательств, опровергающих мой атеизм, особых иллюзий относительно спасения своей души я не питал. Судьбу этих несчастных дураков определило лишь то, что они в своих развлечениях прославляли силу, которая была мне противна сверх меры. Силу, которую я ненавидел настолько безгранично, насколько любил Шарлотту. Силу, которую винил, и небезосновательно, во всех злосчастьях, приключившихся со мной. Хотя, никогда не жалел ни об одном принятом в жизни решении.

Как вы помните, счастье мое, в ритуальном зале находилось шестеро смертных мужчин, один наш соплеменник и три девушки, то ли шлюхи, то ли просто крестьянки, не чуравшиеся обслужить господ странным способом ради щедрой награды. Однако, награда их ждала совершенно иная – одна стала пищей вампира, другую задушили сектанты в момент кульминации своего шабаша. Третья каким-то чудом сумела вырваться из рук трех мужчин и сейчас рыдала у моих ног, моля о спасении. Что ж, я дал ей такой шанс… Когда первый из сектантов приблизился ко мне, я выхватил меч и одним ударом разрубил его надвое – по диагонали снизу вверх, от правого бедра до левого легкого. Нагое человеческое тело никак не могло сопротивляться моему тяжелому клинку, направленному с силой, в несколько раз превосходящей людскую. С остальными пятью произошло примерно то же самое, различалась лишь траектория ударов. Это было не сражение и даже не казнь. Просто старая добрая бойня, обычная работа мясника, не вызывающая никаких эмоций.

Вся расправа заняла минуту или даже меньше. Пол комнаты был почти полностью залит свежей горячей еще кровью. Ее запах не на шутку будоражил мои ноздри. Да, я бы с превеликим удовольствием выпил бы каждый из этих сосудов до капли! В конце концов, соблазн оказался сильнее меня. Я встал на колено возле ближайшего тела (кажется, оно даже еще подавало признаки жизни), расположил поудобнее относительно себя и резким движением оторвал голову (кажется, на голове была епископская митра), подставив рот под багряный фонтан, с силой забивший из новой раны. Буквально несколько секунд блаженного забытья, которые может себе позволить паломник, долгое время скитающийся по пустоши. Затем я встал и оглянулся. Мой соплеменник, верховодивший в секте, как и прежде, стоял за алтарем, и на его губах бегала странная кривая ухмылка. Видимо, произошедшее одновременно и позабавило и разозлило его. Спасенная же мной девушка так и сидела возле двери, закрыв лицо коленями и всхлипывая. Глупая, глупая бедняжка. Я же дал тебе шанс…

Я подошел к ней, взял за плечи и поднял. Ее глаза были полны слез и ужаса.

«Прости, дитя. Тебе просто не повезло» – с этими словами я свернул ей шею.

Она умерла сразу. Все равно, после такого ее ждал лишь кошмар безумия.

«Браво, мой друг! – услышал я голос вампира-чернокнижника практически у себя за спиной. – А я уж испугался, что ты позволишь этой самке покинуть нас». Обернувшись, я обнаружил своего собрата по проклятию в паре шагов от себя. Он оказался чертовски быстр. К тому же, явно очень стар и опытен, возможно, еще и искушен в какой-нибудь дьявольской магии, если таковая вообще подвластна не только отродьям сатаны. А я был тогда довольно молод даже по человеческим меркам и еще многого не знал и не умел в совершенстве, несмотря на то, что пережил уже больше, чем некоторым удается за несколько веков. Впрочем, вампир пока не собирался нападать. Он рассматривал, изучал меня, будто невиданное доселе чудо природы. «Не буду скрывать, меня задела твоя дерзость, – сказал он после длительной паузы. – Ты вторгся сюда без приглашения, устроил целую бойню и явно не собираешься уходить. Но я не могу понять, что движет тобой. Если бы понимал, вероятно, уже разорвал бы тебя на части за нанесенное оскорбление. Однако, любопытство сильнее… Я почти готов простить твою выходку…».

Глава секты стоял передо мной, как и был – практически обнаженным. Но это было, на мой взгляд, не бесстыдство, а некий античный героизм. Полное презрение к опасности и понимание своей безоговорочной победы. Даже, если я убью его, он не проиграет. Впрочем, убивать его я собирался в последнюю очередь. «Ты же сам сказал – во власти Бога даровать жизнь, а в нашей власти забрать ее. В их власти было забрать жизнь этих несчастных шлюх, а в моей власти – жизни их самих. В твоей власти было остановить своих… подопечных, – ответил я, держась столь же жесткого тона, как и мой собеседник. – Мне нет дела до милости Бога, но враги его противны мне, наверное, даже сильнее, чем ему самому. На то есть причины, как ты понимаешь». Вампир издал какой-то странный полурык-полусмешок: «Черт побери! Ты прав, я мог все остановить, но… Мне просто было любопытно, чем это закончится. Вероятно, я бы и сам выпотрошил этих богатеньких извращенцев рано или поздно, когда устал бы их развлекать. Иногда, даже абсолютная власть утомляет. Но пришел ты сюда не только за тем, чтобы облегчить мне жизнь, верно?».

«Верно, – согласился я. – Я ищу один монастырь. Странный монастырь, наподобие этой обители. Только там все по-настоящему, говорят, некоторые из Нечестивого Двора посещают его время от времени. Он должен находиться где-то во Франции, возможно, на юге. Точнее не знаю. Здесь я надеялся узнать больше о его расположении и существует ли такое место вообще». Мой собеседник резко переменился в лице. Вместо непроницаемого надменного спокойствия на нем появилось искреннее удивление. «Ты действительно вовсе не прост. И кое-что знаешь. Совсем немногое, я полагаю, но даже за эти крупицы можно лишиться жизни… или души… Вероятно, действительно следует убить тебя… Но не сейчас. Боюсь, твоя смерть будет слишком быстрой и незаслуженно простой, а это не принесет мне удовольствия, сравнимого с тем, какое ты подарил сегодня своим визитом. Это будет крайне невежливо с моей стороны.

Я расскажу тебе все, что могу рассказать, но большего от меня не требуй.

После беседы ты покинешь виллу и никогда не вернешься сюда.

При нашей следующей встрече один из нас умрет».

42

Снова мне предстояло покинуть свою любимую и почти уже родную Венецию, бросив все дела на неопределенный срок и поставив на кон свою жизнь в бесконечной игре с самым изощренным соперником – неизвестностью. Обитель дьяволопоклонников, прикрывшаяся стенами древнего монастыря, действительно существовала, и мне стало известно ее точное расположение. Это было какое-то совершенно забытое Богом и людьми ущелье на северной границе Французских Альп, где зима царит десять месяцев в году, а подъехать можно лишь по единственной козьей тропе, каждую минуту рискуя сорваться с нее и сгинуть в бездонной пропасти. Действительно, лучшего места для секты нельзя было придумать – просто-напросто никто в здравом уме никогда не поедет проверять, кому на самом деле молятся эти монахи. А если все-таки найдется такая отчаянная голова, то ее можно быстро успокоить, списав все на трагическую случайность и буйство стихии.

Я отправился в путь в одиночестве. Видимо, был некий непостижимый и безмерно притягательный для меня символизм в том, чтобы сменить роскошные шелка утомленного жизнью богача на грубое рубище скитальца-паломника. Благо, наступило то время года, когда ночи особенно темны и долги, а люди даже днем стараются держаться поближе к теплу домашних очагов. Те же незадачливые путники, следы которых пересекались с моими, почти всегда были обречены навеки остаться на этом перекрестке. И чем больше я отдалялся от обжитых людьми мест, тем больше я встречал следы тварей иной породы, отличной от звериной и противной всему живому в этом мире. Нет, моя милая, они не встречались на каждом шагу, однако имели вполне понятную тенденцию к учащению, будто бы указывая мне дорогу. Иногда демоны попадались мне на глаза, как правило, это были совершенно дикие сущности, лишенные разума и сознания, наподобие тех упырей, из которых состояла армия Дикой Охоты. Они не представляли для меня особой опасности, так как были не в состоянии понять моей природы – ни к миру Бога, ни к миру дьявола я не принадлежал.

Возможно, вы будете удивлены, но я не преследовал каждого встреченного демона, равно как и не выпивал кровь каждого встреченного человека. Многих я обходил стороной, многие сами обходили меня, едва завидев. К концу пути я действительно стал похож на восставшего из могилы кровопийцу, о которых испокон веков рассказывают шепотом страшные истории – моя одежда покрылась грязью и пропахла землей, кое-где порвалась и изрядно потерлась, ботинки стоптались, будто я прошагал через всю Европу. О том, что тело мое не уступало в чистоте платью, думаю, особо упоминать не стоит. Многие дни я проводил, прячась от солнца в естественных укрытиях либо полностью зарываясь в землю. Пару раз мне попадались заброшенные хижины и даже целые деревни без единой души, а однажды вышел к дверям одинокого постоялого двора, находившегося в такой стороне от всех известных мне дорог, что смысл его строительства так и остался для меня загадкой. Не подумав о своем виде, я переступил порог этой странной гостиницы, которая внезапно оказалась полна народу…

Увы, всем свойственно ошибаться. Я ошибся, когда слишком резво распахнул входную дверь. Люди внутри постоялого двора ошиблись, когда решили, что смогут справиться со странным чумазым незнакомцем. Впрочем, они оказались правы насчет моей сущности. Точнее, один из них – непосредственно хозяин заведения. Посмотрев на меня, он сразу же взревел что-то типа «изыди, упырь!» и ударил меня кулаком в лицо изо всех сил. Не знаю, что его так испугало – сам я был в полной уверенности, что не сильно отличаюсь от какого-нибудь нищего бродяги. Возможно, это была какая-то сверхчувствительность, наподобие моей способности говорить с душами самоубийц. Возможно, эта способность очень помогала ему в жизни. Однако, в ту ночь именно она и стала причиной гибели. Удар стал неожиданным даже для меня и обескуражил настолько, что я совершенно забыл о мече, висевшем на портупее, и совершил расправу над обидчиком голыми руками. После этого притворяться уже не было смысла. И постоялый двор утонул в крови.

Я убил почти всех. Один или двое сумели-таки убежать куда-то в ночную тьму. Не думаю, что им повезло намного больше, чем их друзьям в гостинице, хотя, и не сильно расстроюсь, если они все же смогли спастись. Чуть меньше повезло хроменькой девчушке-кухарке. Понимая, что убежать никак не получится, она попыталась спрятаться и переждать опасность. Будь я обычным человеком, у нее могло бы получиться, но судьба распорядилась иначе. Когда я ворвался в ее нехитрое убежище, девочка (впрочем, в ее возрасте многие уже становятся матерями) поспешила использовать последний аргумент для спасения жизни – дрожащими руками она стала стягивать одежду, причитая сквозь слезы: «Не убивайте меня, господин. Не губите!». Я с интересом наблюдал, поведение смертных на пороге этой самой смерти всегда удивляло и забавляло меня. Не исключено, что я немного завидовал им – ведь у меня же не было такой ситуации в бытность в людском обличье. Я не знал и никогда не знаю, что чувствует человек, стремящийся сохранить жизнь любым способом, какой бы пустой и никчемной она не была, в том числе, и для него самого.

Тем временем, настырная девчонка окончательно избавилась от одежды и стояла передо мной совершенно нагая. У нее была миниатюрная, крепко сложенная фигура, однако, лишенная излишней полноты, характерной для простых сословий. Небольшие груди с озорно торчащими сосками и аккуратный треугольник темных волос на лобке. Если не присматриваться, то плохо залеченный перелом в области лодыжки, причину ее хромоты, было практически невозможно заметить. При иных обстоятельствах она могла бы стать хорошей матерью в большой крестьянской семье… Я взял ее сразу же. В конце концов, она сама предложила. После всего я позволил себе задержаться на пару ночей, чтобы привести в порядок себя и одежду. Моя хромоножка оказалось на редкость старательной и покорной. Она тщательно отмыла мое тело и аккуратно заштопала одежду, не забывая ублажать меня всеми способами, на какие только хватало ее фантазии. Мне даже показалось, что ей начала нравиться роль моей рабыни. По прошествии трех ночей, в начале четвертой, милая девочка порадовала в последний раз, став моей пищей. И я продолжил свой путь.

43

Спустя еще немного времени я, наконец, добрался до вожделенной обители. Это было мрачное нагромождение невысоких и довольно грубых построек прямоугольной формы, частично расположившееся на небольшом скальном выступе, частично вырубленных в теле самой горы. Часть строений, находившаяся на выступе, окружала стена, такая же невысокая и грубая, как и они сами. Со стороны все дома выглядели совершенно заброшенными и пустыми. Видимо, вся жизнь монастыря проходила в помещениях, находившихся внутри скалы, в максимальном удалении от людских глаз, либо, и более вероятно, в близости к каким-нибудь дьявольским червоточинам в пространстве нашего мира, через которые в него сочится черная слизь адской скверны. Издали мне показалось, что некая вуаль покрывает монастырь, выделяя его темным пятном даже на фоне ночной темноты, и чем ближе я подходил, тем сильнее было это ощущение – будто сам воздух стал более густым и тягучим. Не доходя до ворот, хотя, я бы скорее назвал их калиткой, какого-то десятка шагов, я безумно захотел повернуть назад. Но это был не страх. Это было какое-то более… первобытное чувство, ранее незнакомое и неведомое.

Достигнув же ворот, я несколько минут мялся, не решаясь открыть их или даже просто постучать. Будто нищий студент-заучка перед дверью первой красавицы города, который не знает, чего он боится больше – что его прогонят или, наоборот, пригласят войти. Казалось, что в этом месте любые сомнения, страхи и пороки сами собой усиливаются во сто крат – вполне естественное опасение перед неизвестностью, которое я испытывал, приближаясь к обители, и сомнение в успехе моих поисков, также порожденное неизвестностью и неопределенностью, возле входа в нее стали просто невыносимым бременем. С каждой секундой я чувствовал себя все большим и большим ничтожеством, недостойным даже держать монастырь в поле зрения. Все самое отвратительное, что только было в моей душе, яростно рвалось наружу, чтобы окончательно разорвать мое сознание. Не знаю, помогла ли мне моя нечеловеческая сущность или же крупицы добродетели все же остались во мне и не позволили восторжествовать губительным силам, но, все же, я не побежал прочь от ворот и не бросился в пропасть под бременем накативших эмоций.

Вероятно, вы ждете, что я напишу, как воспрял духом и снес ворота с петель?

Увы, нет. В тот момент я был спокойнее и беспомощнее ягненка на бойне.

С большим трудом мне удалось сжать пальцы в кулак и постучать…

Минуты ожидания казались мне вечностью. Вечностью между жерновами безумной мельницы, неторопливо перемалывавшей мой разум и мою душу. Я был практически на грани полнейшего истощения, когда эти проклятые ворота наконец открылись. Передо мной предстал средних лет человек в одеянии монаха ордена святого Франциска Асиззского – клобук и ряса темно-коричневого цвета, веревка вместо пояса, сандалии четки. Даже вблизи он казался неотличимым от обычного нищенствующего церковника. Неотличимым ничем, кроме холодной колючей тьмы в глазах. Его взгляд настолько же отличался от взгляда человека, как и отличается взгляд любого из наших соплеменников, например. Но если в наших глазах можно найти только бесконечную пустоту тоски и скорби, то у моего привратника из них выглядывало зловещее небытие, алчущее поглотить все сущее без остатка. Несколько мгновений это небытие с интересом изучало меня, потом произнесло хриплым безучастным голосом: «Входи».

Я переступил порог и последовал за монахом по узким извилистым коридорам, едва позволявшим мне стоять в полный рост. Мы шли в полной темноте. Это не было для меня препятствием, но так же не стало бы и будь я смертным – пол и стены идеально ровные, без трещин или бугров, каковые должны были бы стать естественными спутниками прохода, вырезанного в горной породе. Судя по всему, мы направлялись куда-то вглубь этой самой породы, на первой же развилке свернув направо, хотя были где-то на полпути к основным строениям монастыря и поворачивать, по идее, было некуда. Тем временем, ощущение самоубийственной подавленности постепенно сменилось странной смесью томительной похоти и возвышенного блаженства. Даже я, будучи практически до пресыщенности искушенным в плотских утехах, чувствовал себя крайне неуютно.

Миновав ряд закрытых дверей, довольно тяжеловесных на вид, пройдя через несколько полупустых залов и свернув еще несколько раз направо, мы с моим совершенно безмолвным и бесстрастным проводником достигли лестницы с крутыми и узкими ступенями, ведущей куда-то бесконечно глубоко вниз. Здесь лжемонах оставил меня, жестом наказав спускаться в эту разверстую пасть первородной тьмы. Увы, душа моя, это не метафора – на лестнице я не видел дальше пары ступеней. Вскоре эта непроглядная противоестественная тьма поглотила меня, и я полностью потерял ощущение времени и пространства. Сколько спускался я? Возможно, несколько минут. Возможно, несколько часов. Возможно, несколько лет. В тот момент я поверил бы в любую версию, только бы иметь возможность хоть как-то уцепиться за привычный способ восприятия бытия. Все прочие ощущения также покинули меня. С какого-то момента стало казаться, что стены и потолок исчезли, и я, подобно канатоходцу, иду наугад сквозь пустоту. Я даже не решался прикоснуться к стене, чтобы развеять эту иллюзию, опасаясь, что она может оказаться правдой и, потеряв равновесие, я свалюсь в непроглядную черную бездну и останусь в ее чреве навеки.

Неожиданно лестница кончилась, и я очутился в огромном зале, залитом ослепительным светом. Буквально через пару секунд я понял, что свет не такой уж и яркий, даже относительно тусклый, но после моего нисхождения даже обычная свеча показалась бы мне солнцем. Источник света я так и не смог определить. Он просто был. Сам же зал представлял собой слегка облагороженную пещеру, где кирпичные стены и узорчатая плитка пола затейливо переплетались с диким камнем и сталагнатами. Почему-то у меня сложилось впечатление, что комната растет откуда-то из центра пещеры и постепенно стремится поглотить ее полностью. Приглядевшись, я заметил, что каждый кирпич в этих стенах был покрыт письменами на непонятном мне языке. Спустя некоторое время я стал замечать определенную систему в записях. Это явно был некий связный текст, разделенный на абзацы и главы. Запись велась справа налево, как принято в семитских языках, кое-где встречались совершенно неясные мне схемы и символы.

Почти обойдя зал по кругу, я, наконец, понял, что за текст читаю.

Это и был столь вожделенный мною гримуар.

Знания, лишь приумножающие печаль.

44

Как я уже сказал, я обошел зал по кругу почти полностью. Но, когда я вернулся ко входу, мне показалось, что помещение как-то изменилось. Откуда-то появились тяжеловесные книжные шкафы, наполненные очень старыми на вид томами, не менее монументального вида столы, сколоченные из грубых толстых досок, но имевшие некую брутальную красоту, а под сводом я разглядел несколько ярусов балок, хотя, так и не понял, для чего они служили. Я подошел к ближайшему из шкафов и взял с полки книгу. Она была столь же грубой и массивной, как и мебель, в переплете из толстой темной кожи. Пергамент страниц был покрыт теми же неведомыми мне символами, что и стены зала. Десятки, сотни гримуаров окружали меня. Конечно же, я не имел ни малейшего понятия, какой из них мне нужен. И даже если бы волей случая угадал бы и взял подходящий, как мне понять написанное в нем? В отчаянии я предпринял попытку реализовать заведомо обреченную на неудачу, но единственную, казавшуюся мне верной, идею – брал книги с полок и сравнивал их первые страницы с тем местом на стене, откуда, по моим расчетам, должен был начинаться текст. тем местом на стене, откуда, по моим расчетам, удачу, но единственную казавшуюся мне верной тальную красоту, а под сводом я ра

Не исключено, что рано или поздно я мог бы найти книгу, текст в которой совпадал бы с настенным. Но количество томов было таково, что была и не меньшая вероятность умереть с голоду раньше, чем это случится. Да, любовь моя, я помню, что такие как мы не могу умереть с голоду в привычном смысле этих слов, но так ли сильно отличался бы от этого вечный сон в самом сердце дьявольского гнездилища? Да и с чего я взял, что текст на стене – именно тот, который мне нужен? Только потому, что он был написан на самом видном месте. Означать же он мог все, что угодно. Равно, как и не быть каким-либо осмысленным текстом вообще. Это все были только мои догадки, не основанные ни на чем, кроме надежд и наспех привязанных к ним умозрительных заключениях. Пораженческие настроения усиливались еще и оттого, что выход был на расстоянии вытянутой руки. Я могу в любое мгновение оставить свое бесполезное занятие и вернуться домой, где буду коротать вечность в мечтах, что однажды все само собой найдется и произойдет.

Когда не остается больше никаких возможностей победить,

Мы можем сделать только один правильный выбор —

Продолжать борьбу.

В сердцах я ударил кулаком по стене и воскликнул: «Господи, раз уж ты избрал меня своим союзником, то не оставляй меня без своей помощи!». И через мгновение я получил ответ, хотя, и ожидаемо не от того, к кому обращался. «Имя твоего бога оскорбляет мой слух и эти древние стены, тварь!» – раздался протяжный скрипучий голос из глубины этой странной библиотеки. Я насторожился, будто голодный волк, почуявший добычу. Больше не чувствовалось каких-либо чар или иллюзий, противоестественной тоски или возбуждения. Остался уже знакомый мне обжигающе холодный азарт смертельно опасной охоты. Я обнажил меч, чтобы быть готовым к любой напасти, и медленно двинулся в ту сторону, откуда раздались эти слова. «Эй, демон! – крикнул я. – Ты же знаешь, кто я и что мне нет дела до твоих чувств?! Дай мне то, что я хочу, и сиди среди своих любимых стен хоть до конца света!». Ответом мне стала странная смесь шипения и смеха, и фраза на греческом, исполненная злобы: «Molon labe!».

И я пошел. Петляя между книжными шкафами, будто Тесей в лабиринте Минотавра, я продвигался к центру зала. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, каким будет итог моей встречи с местным «библиотекарем» – пока что, все мои контакты с демонами заканчивались совершенно одинаково. И пока что, в мою пользу. Излишнее высокомерие безнадежно губило моих противников. Но эта встреча, чем бы она не закончилась, должна изменить подобный порядок вещей – я не случайно нашел этот монастырь и, тем более, не случайно нашел библиотеку. Я знал это и мой враг должен был знать это, не хуже меня. Если мне удастся уйти живым, отношение ко мне изменится очень сильно. Если мне удастся уйти с тем, что я здесь ищу, то вся расстановка сил в нашем мире изменится. Фактически, два мира, ранее существовавшие почти параллельно друг другу, хоть и в пределах одной реальности, и не особо обращавшие друг на друга внимание, теперь будут обречены на столкновение. Последствия этого столкновения могут быть весьма печальными для моего племени.

Я остановился как вкопанный, внезапно осознав, что прямо сейчас приношу всех вампиров в жертву ради достижения своей очень призрачной цели. То, что мы так ревностно оберегаем от взгляда смертных – сам факт нашего существования – сейчас будет подарено врагу, возможно, даже более опасному и в обмен на что?! Пожалуй, счастье мое, в обмен могли предложить только возможность поголовного истребления. В задумчивости, я провел на полу перед собой едва заметную черту острием меча. За ней – гримуар, который так нужен мне для спасения души моей драгоценной Шарлотты, и разрушительная война, которую неизбежно вызовет мое вторжение в чужие покои. Перед ней – безопасная вечность для моих сородичей, которая не несет им ничего, кроме отсроченной гибели от пресыщенности жизнью, и я сам, до глубины души презирающий тоскливую изнеженность своего племени. Мы можем править этим миром, сделать его совершенным и наполненным бесконечной красотой. Но сначала, нам необходимо вспомнить, кто мы есть и на что способны.

Победу может подарить только война. С этой мыслью, я уверенно переступил созданную самим собою преграду. Если мой народ полностью погибнет в этой войне, это будет значить, что мы действительно нелепая ошибка природы, не способная на существование, отличное от паразитирования на человечестве, и, следовательно, недостойная права на это самое существование. Однако, смог же я преодолеть соблазн погрязть в болоте уныния, неотступно следующего за каждым подобным мне. Значит, кто-то еще тоже сможет это сделать. Или же, я – ошибка внутри ошибки?! С каждым шагом нить умозаключений становилась все более запутанной и приводила к все более извращенным выводам. Когда клубок мыслей в моей голове превратился в набор прочнейших узлов, я остановился и громко сказал: «Хватит играть с моими мыслями, поганое отродье! Я знаю, чего я ищу, и знаю, чем может обернуться мой успех! Дай мне книгу или приготовься защищать ее ценой своей жизни!». Ответом мне был знакомый смех и знакомая уже фраза: «Я же сказал – приди и возьми». Только сейчас голос прозвучал совсем близко. Я пришел и я возьму. И будь, что будет.