Кэтрин сидела, привязанная к стулу, посередине комнаты гостиничного номера «Президентский люкс», который снял для своего проживания Спенсер. Пропитанные вербеной веревки обжигали её тело, а ладони были прибиты осиновыми кольями к подлокотникам старинного стула, обитого тафтой, и причиняли невыносимую боль. Поняв, что она не сможет выбраться из номера, и смирившись с тем, что ее ждет неминуемая расправа, которой так грезил Спенсер с того самого дня, как она умудрилась сбежать от него, тогда, в 1865-м, Кэтрин погрузилась в приятные воспоминания, связанные с Ричардом, о тех временах, когда они были счастливы вместе. Как они бегали по саду поместья Джефферсонов, играя в салки, и заигрывали друг с другом. Как Ричард обнимал и целовал ее нежно и робко в висок или щечку, когда догонял. Как она показывала ему свою ночную жизнь и охоту. Как заманивала и играла с выбранной Ричардом жертвой. И как он, преодолевая свой страх, целовал ее окровавленные губы. Единственное, что из этих воспоминаний глодало Кэтрин, — то, что Ричард все это делал под ее внушением. А потом ему и вовсе пришлось позабыть об их времяпрепровождении, иначе он бы выдал ее той ночью, когда Энн и Ричард подобрали ее в лесу у якобы сломанного экипажа. Ей было интересно, сможет ли Ричард полюбить ее без внушения, по-настоящему. Но к ее огорчению, те чувства, которые испытывал Ричард по отношению к ней, были очень далеки от любви. Однако столь приятные воспоминания довольно быстро прервались воспоминаниями из средневековья о том, как Кэтрин превратилась в демона ночи, свободно гуляющего под солнцем.

Расцвет алхимии пришелся на период с IV по XVI век. Это были времена развития не только «умозрительной» алхимии, но и практической химии. Несомненно, что эти две отрасли знания влияли друг на друга, и в этом влиянии присутствовал третий элемент — элемент мистики и колдовства, которым также были увлечены люди того времени. Но и до этого алхимического бума многие практиковали алхимию в подполье, и эта практика не ограничивалась трансмутацией неблагородных металлов, таких как железо, свинец, медь, в благородные (ценные) золото и серебро. Впервые люди услышали термин «алхимия» в IV веке от Юлия Фирмика, астролога, оставившего довольно подробные описания в своих рукописях.

А за двести лет до нашей эры в городе Александрии, который находился в Египте, уже существовала Академия наук, где «священному искусству химии» было отведено особое здание, храм Сераписа — храм жизни, смерти и исцеления. Этот храм разрушили в 391 году нашей эры фанатики-христиане, а кочевники-арабы, захватившие Александрию в 640 году, завершили его уничтожение. И именно там, в руинах почти уничтоженного храма, где-то между 391 и 640 годами Кэтрин стала жертвой неудачного опыта одного фанатика черной магии и алхимика, в результате которого она превратилась в вампира. Это была одна из немногих попыток совместить алхимию с магией. Многие столетия она скиталась по миру в одиночестве, пока не поняла, что может обращать людей в подобных себе. И открыв в себе такие возможности, она с радостью принялась создавать себе компанию.

И тут Кэтрин поняла, что заставит Спенсера отпустить ее. Ведь это свидетельствовало о том, что Кэтрин — мать всех вампиров и ее убивать нельзя! Иначе все вампиры в мире просто-напросто вымрут как вид.

Кэтрин спокойно сидела и больше не переживала по поводу своего положения. Ведь у нее в рукаве был припрятан козырной туз, и она была уверена, что все это скоро закончится и она уедет далеко и будет проводить свою вечность где-нибудь на островах.

Вот в замке зашуршал ключ, и дверь отворилась. В номер вошел Спенсер. Он был одет в классический темно-серый костюм на современный манер. Белая рубашка без галстука только подчеркивала его аристократическую бледность. От него пахло дорогим эксклюзивным парфюмом, сделанным на заказ специально для него, а его флюиды были настолько сексуальны, что забывалось обо всем. Спенсер был задумчив и, как всегда, спокоен. Кэтрин показалось, что он был каким-то другим. Что-то в нем изменилось, это был уже не тот маньяк-убийца, которого она знала. Внутри просматривался лучик света, которого давным-давно не было в его душе. Он вошел в комнату, где сидела Кэтрин, и, бросив на нее короткий мимолетный взгляд, слегка ухмыльнулся и бросил ключи на стоящий у стены комод. Затем подошел к мини-бару, налил себе мартини, взял стул, поставил его напротив Кэтрин и сел, облокотившись на спинку. Его пристальный дерзкий взгляд пронизывал Кэтрин насквозь. Спенсер смотрел на нее и прокручивал в голове все возможные варианты убийства чертовки. От одной только мысли, что та, которая сидит перед ним, та, которая отравляла жизнь его брату, будет мертва, он испытывал наслаждение…

Кэтрин и Спенсер достаточно долго смотрели друг на друга, и, не выдержав напряжения, Кэтрин заговорила.

— Спенсер! Пожалуйста! Тебе нельзя меня убивать! Иначе ты сам умрешь, — уверенно заявила Кэтрин. Ведь она не сомневалась в том, что Спенсер ее послушает.

— Интересно, и почему же мне не стоит этого делать? — с легкой улыбкой и явно поддельным интересом поинтересовался он, подперев рукой подбородок и кинув невинный взгляд на Кэтрин. А та, в свою очередь, подбирала слова для следующей своей реплики.

— Я — та, с которой все началось, и, убив меня, ты убьешь себя, так как ты обратился от моей крови, и все вампиры на земле как вид вымрут.

Услышав подобное заявление, Спенсер, рассмеявшись, сказал:

— Маленькая поправочка, дорогая моя Кэтрин. Я не совсем вампир, и тебе это известно. Так что, убив тебя, я исполню свою мечту о мире без вампиров и стану единственным в своем роде Богом на земле.

Услышав подобный вариант развития событий, Кэтрин впала в ступор и не знала, что ей делать. Ведь при таком раскладе гибели ей не миновать. Вдруг Спенсер встал со стула, поставил на стол пустой бокал из-под мартини и взял в руки заранее подготовленный деревянный кол. Подошел к Кэтрин, чтобы вонзить его в ее сердце и почувствовать, как жизнь покидает ее тело. Кэтрин же не устраивал такой ход событий, в её планы не входило умирать. И стараясь изо всех сил оттянуть момент своей смерти, она стала говорить те вещи, которые должны были оправдать все ее действия, совершенные в отношении Джозефа.

— Спенсер! Пожалуйста! Я не хочу умирать! Выслушай меня, пожалуйста! Я любила твоего брата и люблю. Да, я вампир, я даже больше, чем вампир, но это не повод, чтобы убивать меня, — заметно нервничая, Кэтрин пыталась срочно придумать что-нибудь, чтобы спасти свою шкуру. — Подумай, кто все эти годы был рядом с тобой, обманывая тебя? Кому ты доверял все эти годы? Кто убивал вампиров, будучи сам вампиром? Кто тебе выдал меня, тем самым подставив. Да, это он убивал всех тех людей, а не я. Я никого не трогала, я питалась кровью только животных. А он подставил меня под твой гнев и наговорил на меня. Это он, твой друг Ричард Джефферсон, — в страхе выпалила Кэтрин. В этот момент глаза Спенсера налились кровью, и ему пуще прежнего захотелось смерти этой лживой женщины, но, проанализировав все, что она ему только что сказала, он понял, что Кэтрин права. Все эти годы именно Ричард был рядом с ним. Именно по его наводкам он выходил на вампиров. И на тот момент, когда Ричард выдал ему Кэтрин, он уже был вампиром. И других доказательств, кроме слов Ричарда, не существовало. Но все же что-то подсказывало Спенсеру, что не стоит доверять Кэтрин, погубившей жизнь его брата.

— Почему я должен тебе верить? — насмешливо поинтересовался Спенсер. Ему было очень забавно смотреть на то, как Кэтрин пытается что-нибудь придумать для своего спасения.

— А ты сам подумай и поймешь, мне незачем тебе врать, — продолжала Кэтрин.

— И чего же ты хочешь взамен за столь «ценную» информацию? — хитро спросил Спенсер, давая Кэтрин надежду, что вполне склонен отпустить ее.

— Отпусти меня, и я уеду. Уеду на какие-нибудь острова, и твоей гарантией будет то, что ты будешь знать, где я нахожусь. Если хочешь, сам меня отправь, куда считаешь нужным. И если я не права, то можешь приехать и убить меня.

Кэтрин удалось убедить Спенсера в том, что именно Ричард виновник всего, что происходило.

Настал день похорон Мелисы. Весть о ее гибели облетела Хайгейт и Лондон в одно мгновение. Весь город был одет в черное. В тех домах, где были ставни, они были закрыты. Везде завешены большие зеркала, даже в общественных туалетах. Когда люди мыли руки, перед ними висела черная ткань вместо зеркала, напоминая об уходе Мелисы. Абсолютно все любили эту жизнерадостную и стремительную девушку за ее жизнелюбие и открытость, за готовность всегда прийти на помощь и за умение из ничего сделать праздник.

Гроб пронесли маршем почти по всем главным улицам Хайгейта. Все дороги были усыпаны ее любимыми цветами — орхидеями и тюльпанами бело-зеленого цвета. Те люди, которые не участвовали в шествии, выкидывали цветы из окон своих домов прямо под ноги идущим. Похоронили Мелису на Хайгейтском кладбище в старинном фамильном склепе. Когда почти все разошлись, Скарлетт решила в одиночестве еще раз поговорить с подругой у ее надгробной плиты. Когда же она направилась к склепу, то увидела подозрительного молодого человека, что-то царапающего на надгробье. Возмущенная сверхнаглостью и кощунством, Скарлетт прогнала хулигана. Молодой человек явно был чем-то обеспокоен. Скарлетт долго смотрела вслед юноше, пока не убедилась в том, что он скрылся и больше не вернется. Затем стала рассматривать надгробную плиту подруги.

— Вот негодяй! Поцарапал, — с досадой пробормотала, роняя слезы скорби, Скарлетт, увидев сбоку глубокую косую царапину длиной с пол-указательного пальца. Затем она сделала несколько попыток замазать землей испорченную сторону плиты, но все было напрасно. Скарлетт еще долго просидела около надгробья. Она все что-то рассказывала своей подруге, как будто та не умерла вовсе, а сидела с ней рядом в парке на скамейке, как раньше. Она говорила до тех пор, пока к ней не подошел Александр и не попытался утешить, обняв и прижав её к своей груди, вытирая горькие слезы потери своим платком.