Пока Фрэнсис О'Тул изучал собачьи клубы, капитан Прьето тоже не сидел сложа руки. Он занимался резервным вариантом, который был предусмотрен планом, одобренным начальником Хе-дос полковником Бартоломео Монтехо.

Исель осторожно навел справки о Доминго Овьедо, своём бывшем однокашнике по школе в Форт-Шермане. Выяснилось, что пехотный капитан Овьедо, коему прочили головокружительную карьеру, в пехоте уже не служит (как, впрочем, и в других родах войск) — его уволили в отставку из-за дебоша, учиненного в столичном доме свиданий для избранной публики.

Дальнейшие поиски привели панамского контрразведчика в приобретенный отставным капитаном подпольный кинотеатр, в котором круглосуточно прокручивались контрабандные порнографические ленты. Однако самого Доминго Овьедо в Байресе не было — он укатил на месяц то ли в Испанию, то ли в Италию.

Исель огорчился этой неудачей. Оставалось утешать себя тем, что этот вариант всё равно рассматривался руководством Хе-дос как резервный. Полковник Монтехо и капитан Прьето допускали: Овьедо мог быть осведомлен через общих знакомых — офицеров о нынешних взглядах своего бывшего однокурсника по военной школе. В этом, естественно, таилась определенная опасность для успешного осуществления аргентинской части операции “Дело о бананах”. Огорчился Исель, но не в его характере было мириться с неудачами. Поразмыслив, панамец пришел к выводу, что нет худа без добра и что отсутствие Доминго Овьедо открывает перед ним неожиданные возможности

По просьбе Фрэнка корреспондент “Ля пресс” — хоть и с неохотой, да ведь старому другу не откажешь! — свел Иселя Прьето с Дьосдадо Сумаррагой. При встрече капитан Прьето (он явился при орденах и в форме, которую обычно не носил и взял в Буэнос-Айрес специально “для представительства”) назвал себя другом Доминго Овьедо и, сославшись на острую необходимость увидеть кого-нибудь из руководства ААА, ну хотя бы Бласко Круса, попросил: “Устройте мне это”. Сумаррага пообещал. И обещание свое выполнил.

На следующий день, около трех пополудни, как и договаривались, к парадному подъезду гостиницы “Эспланада” подкатил черный “крайслер”. Из-за руля выскочил Дьосдадо, распахнул заднюю дверцу:

— Садитесь, капитан! — Больше в машине никого не было.

“Повезет на конспиративную квартиру? — мелькнуло у Прьето. — Может статься, в тот особняк, который не по своей воле посетил О'Тул…”

Сумаррага, бывший таксист, ловко лавируя в потоке автомобилей, без умолку тараторил и наконец лихо затормозил у дома напротив памятника Христофору Колумбу. Вышел из машины. Исель хотел было последовать за ним, но Дьосдадо, вмиг от чего-то посуровевший (с лица его сползло выражение радушия и беспечности), показал жестом — сидите, мол, и не рыпайтесь. Панамский контрразведчик проследил за его выжидательным взглядом и увидел, как, рассекая толпу прохожих, к ним двигался дымчатый дог, ведя на поводке прилизанного молодого человека некрепкого телосложения. Капитан Прьето усмехнулся: он догадался, что осмотрительный Бласко Крус не заехал самолично за ним в гостиницу из вящей предосторожности, боясь ловушки на месте заранее обусловленной встречи.

…Дог разместился на переднем сиденье, высунув голову в окошко; его хозяин устроился рядом с Иселем.

Наружностью Бласко Крус смахивал на изнеженного успехом солиста бит-группы: модные обвислые усы, овальные темные очки, бордовый вельветовый широкобортный пиджак, кружевная рубашка и расклешенные, в мелкую полоску брючки. От одежды исходил слабый, но неистребимый запах марихуаны. Вяло поздоровавшись, он властным тоном приказал:

— Поехали! — И надолго умолк. Прьето невозмутимо разглядывал проносившиеся мимо улицы, парки, скверы, узнавал немногие знакомые ему здания: “Каса росада” — резиденция правительства… Национальная библиотека… Английская башня… Оперный театр “Колон”. Небоскреб отеля “Хилтон”… Пропетляв, похоже, чуть не по всему Байресу, “крайслер” свернул с авениды Нуэве-де-Хулио на опоясывающую город окружную дорогу Хенерал Паис и немного погодя запылил по проселку.

— Здесь, что ли, остановимся, патрон? — обернулся Дьосдадо, также не проронивший за всю дорогу ни слова.

— Можно и здесь. Выгуляй собаку! А мы пройдемся!

Пологой тропинкой, которая вилась в зарослях акаций и мимоз, вожак ААА и капитан Прьето спустились к озерцу, заросшему камышом и кувшинками. За ним простиралось обнесенное проволочной изгородью пастбище, где бродили упитанные коровы.

— Славное местечко! Прямо для пикника. Представляете — сейчас бы сюда корзинку с провиантом да бутылочку “Ля Риохи”… — пошутил Исель и, усаживаясь на траву, снял фуражку, достал из кармана мундира пачку сигарет. — Закуривайте, пожалуйста!

— Этот сорт я не курю. Предпочитаю свои.

“…набитые марихуаной”, — про себя продолжил фразу панамец, повидавший на своём веку немало наркоманов. А уж этого-то — хронического — сразу выдавал не только идущий от одежды запах пряного дыма, но и другие характерные приметы заядлого курильщика индийской конопли: потрескавшиеся губы, которые он постоянно облизывал, хлюпающий нос, воспаленные, слезящиеся глаза.

Капитан, словно и впрямь на загородном пикнике, с наслаждением вытянул ноги, смачно затянулся и пустил в воздух несколько колечек, вскользь наблюдая за Бласко Крусом. Тот всё ещё маялся в нерешительности, не зная, как ему поступить. Затем извлек из кармана брюк тонкого батиста платочек с монограммой, расстелил его и тоже сел, пасмурно глянув на Иселя поверх темных очков:

— Итак, с чем пожаловали, сеньор Прьето? И чем мы, члены “Альянса”, можем быть вам полезны?

Капитан, изображая человека ультраправых убеждений, сухо, по-казённому обрисовал ситуацию и расстановку политических сил в своей стране; посетовал на то, что нынешние власти откровенно попустительствуют “красным” и сами “розовеют” час от часу (при этих словах Бласко Крус презрительно скривился); вспомнил “старые добрые времена”, когда Национальная гвардия железной десницей наводила и поддерживала “порядок по всей республике”; рассказал о намерении “честных, преданных отчизне офицеров излечить народ Панамы от коммунистической заразы”. И, уставившись на упорно молчавшего собеседника, доверительно сообщил:

— Вся беда в том, что нация расколота. Нам, офицерам-националистам, не по пути с реформаторами-краснобаями, которые готовы ограничиться полумерами. Нам нужен крепкий кулак, чтобы размозжить головы врагам свободы и демократии.

Бласко Крус, мирно пощипывавший усы, вдруг вскипел и выкрикнул, брызжа Иселю в лицо слюной:

— Да! Всех их на виселицу! Всех до единого!

Казалось, молодого человека сейчас хватит удар. Он и на самом деле был близок к этому: на лбу выступила испарина; рот свело судорогой, обнажив мелкие, подпорченные кариесом зубы; щеки и худосочная шея покрылись пунцовыми пятнами. Бласко Крус сдернул темные очки, с силой прижал ладони к глазам, точно боясь, что они вот-вот вывалятся из орбит, и упал в траву, зашедшись в надрывном болезненном кашле.

Припадок прошел так же неожиданно, как и начался. Вожак “Трех А” сел; сипло дыша, вытер пот с бледного теперь лица вельветовым рукавом пиджака; порывшись в золотом портсигаре, выбрал оттуда толстый окурок самокрутки; послюнявил конец, чтобы крошки курева не лезли в рот; зажег спичку и, раскурив цигарку, медленно, с присвистом — как йог, выполняющий дыхательные асаны, — вобрал в себя марихуанный дым. Его красивые карие глаза, не отрываясь, сверлили панамца. Зло. Холодно. Подозрительно.

“Неужто я где-то сфальшивил и перегнул палку, желая подыграть этому хлюпику? — встревожился Исель. — Ну и ломало же его без наркотика!”

Бласко, покачиваясь, продолжал курить. Черты искаженного приступом лица постепенно смягчались, зрачки расширились, будто в них закапали атропин. Он, обжигаясь, сделал последнюю глубокую затяжку, щелчком отбросил остатки самокрутки в воду и обратился к Прьето:

— Предположим, вы тот, за кого себя выдаете, капитан.

— Порукой — мой мундир офицера Национальной гвардии и семнадцать лет безупречной службы. Разве этого недостаточно? — отчеканил панамец. (В последний день перед отъездом в Буэнос-Айрес, когда он представил начальнику план действий в Аргентине, они вместе с полковником Бартоломео Монтехо решили, что, если удастся выйти на руководство ААА, капитану не следует скрывать свое имя, как и то, что он — сотрудник контрразведки. Тем более что установить его личность с помощью ЦРУ — а аргентинские ультраправые, вне всяких сомнений, поддерживали контакты с Центральным разведывательным управлением США — было проще простого.)

— Это ещё не аргумент. Или, во всяком случае, не самый убедительный аргумент, — желчно заметил Бласко Крус.

— Вы можете навести справки.

— Некогда. И нет ни малейшего желания. Вы упоминали имя Доминго Овьедо. Что? Приходилось встречаться?

— Не просто встречаться. В шестьдесят шестом были с ним в одной школе. В Зоне канала.

— И чем же вы занимались там? — Молодой человек окончательно пришел в себя. Теперь перед Иселем снова сидел умный, цепкий, внимательный собеседник.

— Военная школа в Форт-Шермане обучает приемам “бесшумного убийства”, тому, как можно выжить в джунглях, то есть многому, без чего не обойтись в зараженных партизанами районах. Мы с Доминго, как и другие офицеры специальных войск, занимались ориентированием на местности, преодолением тропических зарослей, водных преград и непроходимых болот. Учились есть сырыми рыбу, птиц, тапиров, оцелотов, муравьев — они, правда, больше годятся вместо специй… А вот кузнечики — настоящий деликатес!

— Ну, ладно. Хватит пережевывать старое. Это всё известно. После школы вы виделись с Доминго Овьедо?

— Да, конечно. В шестьдесят седьмом… И потом — в шестьдесят девятом. Он приезжал в Бальбоа-Хайтс и заглядывал ко мне в Сьюдад-де-Панама. Уже в капитанском чине. Овьедо…

— Дрянной человечишко! Спесив, амбициозен, глуп, — отрезал Бласко Крус. — К тому же с запятнанной репутацией.

— Что вы?! Доминго блистательный офицер.

— Не тратьте энергию даром, Прьето, — вам всё равно не переубедить меня.

— Но он столь успешно начинал свою карьеру и, если бы не прискорбный случай, наверняка достиг бы больших высот.

— Кто поспешно карабкается наверх, рискует сорваться и свернуть себе шею.

— Так-то оно так. И все же в вашей организации Овьедо, насколько мне известно, не на последних ролях?

— Правильнее сказать — не на самых последних. Держим его как бывшего военного: мало у нас людей, прошедших армейскую выучку. И опыт его в диверсионных делах нужен. А вообще-то не боец он. Этот ловкач-парвеню ищет, что поспокойнее, повыгоднее — занимается налаживанием связей с организациями, родственными “Трем А” по духу. Поехал за опытом в Италию. Ну, капитан, так чего же ждут ваши “честные, преданные отчизне офицеры” от “Антикоммунистического Альянса Аргентины”?

Исель, убаюканный пасторальным пейзажем и размеренной речью Бласко Круса, успокоенный улыбкой, которая выползла и застыла на потрескавшихся губах аргентинского фашиста, не расслышал его вопрос. Или сделал вид, что не расслышал.

— Что вы молчите? Я вас спрашиваю. Не можем же мы весь день торчать у этой лужи?! — в голосе молодого человека прозвучало недовольство.

— Вы о чём? Ах да, да. Мы нуждаемся в вашей помощи. Есть ли возможность направить в Панаму человека, чтобы он на месте поспособствовал формированию из надежных людей вооруженных групп по образу и подобию “Трех А”? Познакомил бы нас с вашими методами. Проинструктировал по вопросам конспирации, стратегии и тактики. Ваш опыт ведения тотальной борьбы против красных очень важен. Понимаете?

— Не очень-то вы у себя в Панаме разворотливы, — задумчиво и чуточку покровительственно проговорил Бласко Крус, — с такими черепашьими темпами вам и до второго пришествия не дождаться успеха.

— Поэтому нам и нужна помощь. Поэтому я здесь.

— Все бы ничего, да в ближайшее время мы никого к вам послать не сможем. Рядового члена — что проку? А из руководства в Байресе только я. Остальные разъехались по провинциям. У самих дел по горло, — он провел ребром ладони по тощей своей шее. — Да уж потерпите, попозже что-нибудь придумаем. Что вы скажете на это?

— Жаль, очень жаль. Я прямо не знаю… Мы так надеялись, так рассчитывали на вас.

— Рассчитывать надо только на себя и не бояться грязной работы, не бояться запачкаться кровью… А вам, я вижу, хотелось бы перейти вброд реку, не замочив ног? Такого не бывает. Вы же не Христос! — Настроение у Бласко Круса менялось, как погода на взморье, становилось все более тревожным и агрессивным. — Дьосдадо! Дьосдадо!!! Чико! — закричал он, рывком поднимаясь с травы. — Где вы, чёрт бы вас побрал совсем?!

Капитан Прьето тоже встал. Из-за кустов до их слуха донеслись звуки возни, рычание, топот, и на лужайку — к поросшему камышом и кувшинками тихому озерцу — выскочил дымчатый дог. Гигантскими прыжками он мчался к хозяину, волоча за собой тяжело дышавшего Сумаррагу.

— Ты что, болван, не догадался спустить пса с поводка? Так и выгуливал, мерзавец?

Дьосдадо, взмокший, перепачканный, взъерошенный, оцепенел, очумело таращась на разошедшегося патрона. А тот, срывая долго копившуюся злость и досаду на собственную унизительную слабость, свидетелем которой во время припадка стал посторонний и неприятный ему человек, срываясь на визг, кричал:

— Немедленно снять ошейник! Так. И в воду! Будешь купать Чико! И чтобы запомнил, сукин сын: собаку выгуливать надо, а не по пыли таскать…

— Но, сеньор, — заартачился Дьосдадо, — не могу же я прямо в костюме. У меня нет ничего с собой.

— Молчать! Никаких “но”! Полезай в воду, тебе говорят!

Дог бросился в озеро и, отфыркиваясь, поплыл. За ним бухнулся Сумаррага. Он неловко барахтался — мешала одежда и водоросли — и жалобно звал:

— Чико, Чико, вернись!

— А если бедняга пойдет ко дну? — рассмеялся капитан Прьето.

— Тот, кому на роду написано быть повешенным, не утонет, — без улыбки отозвался Бласко Крус. — За купание я ему заплачу. Ради денег этот подонок и в дерьме будет плавать.

— Возвращаясь к нашему разговору, мне бы хотелось заручиться, ну, если хотите, обещанием, что вы не оставите мою просьбу без внимания.

— Я должен всё обдумать и согласовать с моими коллегами. Будем поддерживать связь. Координаты передадите Сумарраге — он доставит вас в гостиницу. Целым и невредимым. Ха-ха-ха! — развеселился вожак “Трех А”. — Мне было приятно познакомиться, капитан Прьето Вы как будто бы — человек дела. Одним словом, очень рад. И польщен.

Бласко Крус поклонился. Это был такой церемонный поклон, каким в наши дни обмениваются разве что на сцене, да и то артисты провинциальных театров, насмотревшиеся старых фильмов.