— Странно, даже телефон не пришлось доставать, — бормочет Тильда, укладывая крафт-пакет с принадлежащим Арчи гаджетом обратно в сейф. — Покладистый он какой-то сегодня…

Вильгельм блещет улыбкой. Нет никакой доблести в том, чтоб перепугать подростка — но ментор поставил перед собой задачу, успешно выполнил ее и теперь считает, что заслужил право порадоваться успехом без оглядки на моральные нюансы.

Вечером перед совместным выходом на Ту Сторону Арчи перевоплощается в себя такого, каким он был там незадолго до переезда в Ритрит. Он нервничает, часто моргает, его волосы лохматятся, а скулы заострились. Под ногтями проступили полоски грязи, чистая и свежая одежда сама по себе помялась и запахла пылью.

Нацеливаться сразу на его бывшее жилье мы не стали — это было бы слишком травматично для мальчика. Мы выбрали один из домов на окраине, возле которого стоял джип — небольшой дамский паркетник, за которым по песку вились подозрительно свежие следы. Это показалось мне подозрительным — ведь Кикко, если память не изменяет, утверждал, что поселок полностью необитаем.

Арчи тоже напрягается:

— Я не знаю, кто здесь жил раньше. В этом доме я точно не был, потому что здесь нет детей.

— Откуда ты знаешь? — не поняла я.

— В саду ведь нет ни качелей, ни горок, ни бассейна, — пожимает плечами мой спутник. Хоть он и моложе меня, но и наблюдательней — чему наверняка способствует уравновешенность, привитая грамотно-аристократическим воспитанием. — И по размерам дом совсем небольшой. Вряд ли там найдется место для просторной детской комнаты.

В окне прихожей мелькает чей-то силуэт. Арчи отпрыгивает, чтоб спрятаться за угол сарая. Шепчет мне оттуда:

— Боюсь, что меня узнают!

Я не возражаю — даже если он боится на самом деле не этого, а того, что его самого узнают. Грабабайт первым бежит к дому, уверенный, что котам рады везде и всегда.

Так оно и есть. Дверь открывается, и навстречу Байту садится на корточки грузноватая дама средних лет:

— Котик! Как давно я не видела котиков!

— Грабабайт! А ну вернись! — с притворной строгостью кричу я, чтоб вызвать даму на разговор. — Извините, пожалуйста, он иногда бывает таким непослушным!

— Здравствуйте! — дама встает и приглашает меня в дом. — Заходите, заходите, не оставайтесь надолго на улице. Свежий воздух в больших количествах вреден для здоровья.

— Можно помыть руки? — интересуюсь я. Не столько потому, что с ума схожу по гигиене, а чтоб появился шанс осмотреть дом.

— Да-да, на кухне, — машет рукой женщина. — Я пока сумки разберу, только что вернулась из магазина…

Арчи прав: детей в доме, скорее всего, нет. Кухня не слишком уютная, почти спартанская. Стол, стулья и шкафы совсем не соответствуют друг другу по стилю, а пыль с них стряхивают тяп-ляпом, неравномерно, оставляя грязные углы.

Зато почему-то целых три крана с водой: один возле холодильника, второй возле плиты, третий сам по себе, у окончания кухонного стола, возле пустого угла. Я направляюсь именно туда — потому что этот кран самый чистый и блестящий во всей кухне, сияет до нескромности. Открываю ледяную воду, подставляю руки. Кажется, что в окне кто-то мелькнул. Арчи? Или в кадре готовы появиться новые персонажи? Вновь что-то мелькает — но я не могу уловить, что или кто это.

— Ой! — вскрикивает женщина, — не предупредила: этот кран надо как можно скорее закрывать! Вода там питьевая, идет из скважины, в ней очень ограниченный объем! Капля тут, капля там — и истощится мой драгоценный источник, — она смотрит заискивающе, и я извиняюсь. Выключаю воду, иду в гостиную к Байту.

— Такой славный котик у вас, так давно таких не баловала! — кудахчет женщина. Назвать свое имя она почему-то не хочет — но я и не настаиваю, мне тоже незачем свое называть. — Можно предложить ему вот это?

Она берет что-то из холодильника, и Байт заранее облизывается. Вдруг — вздрагивает и оборачивается. Смотрит на тот угол, где меньше минуты назад стояла я, пока мыла руки. Всматривается туда так, как пытаются рассмотреть очертания приближающейся фигуры через туман или метель — а потом бросается к выключателю и начинает неистово щелкать им в безуспешных попытках зажечь свет. Прыжком к другому выключателю — тоже не работает. К третьему. Может, отказало электричество? Нет, холодильник исправно урчит. Встаю посмотреть, что там такое стряслось в углу.

Темнота сконденсировалась там, как колонна из вырезанных из мрака бабочек. Если подключить воображение, можно рассмотреть человека, который сидит в углу на табуретке, положив руки на колени. Он не двигается и молчит — но он несомненно живой и может при желании начать действовать.

— Это… это такая темнота, которую не способен разогнать даже электрический свет! — женщину охватывает паника. — Скорее, бегом отсюда!

Она хватает сумку, распахивает дверь и несется куда глаза глядят, лишь бы прочь от дома. Я за ней, с криком: «Не бойтесь! Вернитесь! Чтоб дверь закрыть!».

Байт разочарованно вздыхает. Мы-то с ним понимаем, в чем дело.

Та Сторона состоит из двух больших материков — Белой и Черной Зон — а также множества территорий помельче. Все эти территории динамично перемещаются относительно друг друга, мутируют, эволюционируют и трансформируются. Черная Зона — это суверенное государство мрака, лжи и насилия. Не разгоняемая никаким светом темнота является одним из основных типов материи в Черной Зоне. Она далеко не всегда таит в себе такие опасности, чтоб от них надо было бежать без оглядки из собственного дома — но с непривычки вид ее действительно пугает.

— Так почему же ты решила, что я не хотел тогда спасать тебя? — мой подопечный выныривает из-за угла. Нашел о чем спросить! Нет бы поинтересовался, почему та дама рванула из собственного дома в диком ужасе…

Я пожимаю плечами. Мне самой никогда не хочется никого спасать. Всех не переспасаешь — в мире, во всех его слоях, каждую минуту гибнет столько людей и существ, что для торможения этого великого процесса хотя бы на один процент потребовалась бы невообразимо колоссальная сила, которая просто не втиснется во вселенную.

— У вас такое нормально? — спрашиваю я, показывая вслед удаляющейся на предельной скорости даме.

— Нет, — сухо мотает головой Арчи, — но предлагаю на этом не зацикливаться. Пойдем заниматься своими прямыми делами.

«Прямыми» назвать их можно с натяжкой. Наша миссия больше похожа на «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». Ясно лишь то, что на территории, некогда закрытой протектным куполом, образовалась пробоина, через которую Та Сторона хлещет ядовитым потоком на Эту. Но почему это произошло, как можно залатать брешь и при чем здесь мы с Арчи — вопросы пока остаются без ответа.

— Ты можешь бездействовать, пока на твоих глазах убивают знакомого тебе человека? — не унимается карнавалет. — Или ты думаешь, что я спас тебя ради аванса, чтоб ты в следующий раз спасла меня?

Я молчу. Пусть сам себе задает вопросы, и сам же на них отвечает. Я же пока поразмыслю о других проблемах. Интересно, все ли обитатели поселка были карнавалентными? Сколько из них могли взаимодействовать с Той Стороной? Насколько осознанным и целенаправленным было это взаимодействие?

Растительность тут действительно взбесилась. Ливень стеблей, ветвей и мха затопил заборы, шорох непролазно густой листвы даже в безветренный день звучит плотно и тяжело. Асфальт почти полностью раскрошился под натиском мускулистых корней.

— У вас был специализированный купол или общего назначения? — я нисколько не разбираюсь в протектных конструкциях, поэтому вечером пришлось пройти срочный ликбез.

— Специализированный. Тут занимались разработками, направленными на повышение эффективности энергогенераторов — поэтому тот объект, где работал дядя, был засекречен. Если я правильно понимаю, — Арчи запрыгивает на ствол упавшего дерева обхватом с крупного кабана и протягивает мне руку, — в последние годы дядя и его коллеги пытались найти способ продлить срок эксплуатации куполов. Я очень смутно помню то, что слышал краем уха — но вроде бы сеть лабораторий из разных куполов регулярно обменивались данными. Они разделили глобальную задачу на несколько частей, и каждая лаборатория занималась решением своей конкретной головоломки.

— Ты в школе хорошо учился? Тоже энергетикой интересовался? — кряхтит Байт, подтягиваясь и заползая на ствол. Его цепкие коготки глубоко вонзаются в трещины в древесине, но карабкаться вверх ленивому пухлячку нелегко.

— Нет, — рассеянно отвечает Арчи. — Я больше разделял тетины интересы, историю искусства и социологию… Ай.

Действительно, ай. За поворотом дороги открывается вид на усадьбу, огороженную грубым забором из бетонных некрашеных плит. Ровно по периметру забора воздух резко меняет свое свойство: становится темным и подрагивает, будто над костром — но ни жара, ни запаха паленого при этом не чувствуется. Если бы это была стандартная охранная система, мой спутник вряд ли бы сказал «Ай».

— Я не люблю темноту, — морщится он. — В умеренных количествах она бывает красивой — но когда ее слишком много даже днем… Не люблю.

Над забором плавает копоть. Воздух вновь становится чистым и прозрачным на высоте примерно десяти метров над бетоном.

— Много ли здесь темноты? Давно ли стала тут появляться? Что происходит при контакте с ней? Рассказывай мне, рассказывай! — подгоняю я.

— Ну я же не знаю, что ты знаешь, а что нет, — недовольно бубнит Арчи. — У вас в Ритрите не бывает спонтанных выплесков тьмы?

— Таких — нет.

Вот только не надо сейчас играть в словесный пинг-понг и заставлять меня отвечать на вопросы, а не задавать их.

— Темнота — это выхлоп от энергогенераторов, который материализуется с временно-пространственным лагом, — Арчи тарабанит объяснение быстро и неохотно. Похоже на то, будто его заставили зазубрить его в школе и отвечать на контрольной. — При столкновении энергетических потоков разной мощности, качества и направленности образуется масса темноты. Она не материализуется немедленно, а выжидает такого момента и пространства, которое будет наиболее готовым принять ее.

От всей души не могу понять — не то ли он всерьез верит этому бреду, не то ли это и есть настоящее положение дел, только мы истолковываем его разными словами. Я бы выразилась так: темная материя, несущая в себе низменные и негативные векторы бытия, мозаично заполняет светлую часть реальности.

— Извини, но теперь придется сюда, — Арчи утыкается в стену грозного бурелома и отважно пытается раздвинуть ее, чтоб найти лаз. Только это невозможно: через немилосердное древесное плетение не протиснется даже Грабабайт.

Однако зрение мое вновь меняется. Оно заострилось, сменило фокус — и теперь вместо ровного визуального пласта я вижу перед собой зазубренный рельеф с прорехами, которые так и притягивают к себе мой зрачок. Вот так, оказывается, орлы видят мир?

Я бесстрашно лезу вслед за Арчи и даже не цепляюсь за деревья капюшоном. Возмущенные ветви чуть поцарапывают ладони, а бесцеремонные листья норовят залезть в нос — но я отталкиваю их и протискиваюсь все ближе к дому Арчи. Отодвинув в сторону последнюю лиану, выхожу на поляну и напоминаю сама себе: надо делать вид, будто я здесь впервые. Ни крыльцо дома, ни разложенные на кухне травы, ни вон та скромница-вишня мне ни о чем не говорят, совершенно ни о чем.

— Я жил вон там, на втором этаже, — карнавалет указывает пальцем на руины наверху. — После того как дом частично осыпался, у меня даже вещей почти не осталось, все превратилось в пыль.

Ага, и документов тоже не осталось. Во всем доме. Уж не избавились ли от них намеренно?

Арчи делает первые два шага по направлению к крыльцу бодрым темпом, а затем зажимает себе рот ладонью: дверь открыта! Я обрушиваю на свою память как можно более непроницаемый занавес: вдруг мальчик тоже умеет читать ее, как Эмма, и разглядит в массе моих воспоминаний силуэт ментора, вышибающей замок ногой?

— Смотри, что у меня есть, — подмигиваю я и достаю из кармана реальности нож. Он ложится в руку мягко и прочно — соскучился млеть в пустоте без дела.

На Арчи фокус не производит никакого впечатления:

— Но как же они могли через сад? — шепчет он. — Сад бы запомнил и рассказал…

Черт. Если он умеет разговаривать с памятью растений, мне сейчас придется или во многом сознаться, или изо всех сил выкручиваться и лгать.

— Ты забываешь, что купол пал, — вмешивается Байт. Умный кот — это половина залога успеха в любом деле, — Теперь ко всем объектам можно подобраться на летательном аппарате, и никто тебя не засечет и не собьет.

Арчи тягуче кивает. Если он допускает возможность целенаправленной слежки — значит, поводы для этого были. Впрочем, сам факт того, что дядя работал в секретной лаборатории, не справившейся со своим заданием, уже более чем достаточный повод для шпионажа.

Из уцелевшей части второго этажа доносятся звуки фокстрота и разговор на незнакомом языке. Звучат они так, словно это телевизор или проигрыватель с не совсем исправными колонками. Я внимательно слежу за Арчи и поэтому замечаю, что он не пугается — нет моментального непроизвольного вздрагивания, шаг и дыхание не сбиваются.

— Там кто-то есть? — интересуюсь как можно более бесстрастно.

Он мычит что-то непонятное и ускоряет шаг.

Внутри дома звуков уже гораздо больше. Скрипка, аккордеон и литавры, откупориваемое шампанское, хруст, взвизги, бокалы чокаются, бокалы бьются, звучат пощечины… Грабабайт в растерянности прижимает ушки.

— Аркальдус! — она сбегает вниз по лестнице. Подол платья струится по воздуху, наполовину растворяясь в нем. Лицо — плоское, узкое. Глаза горят рубиновым соком. Растрепанные черные волосы выглядят не так, словно их не укладывали к балу — а будто обладательница только что выскочила из постели, проклиная назойливый будильник.

— Обнять за обе сабли! — скрежещет вслед за ней умасливающий баритон. — Вернулся, что ли?

Венс протягивает племяннику обе руки, и он галантно целует их кисти. Дяде — коротко кивает, тот машет в ответ.

Родственники Арчи не видят ни меня, ни Грабабайта. Арчи делает вид, что тоже не замечает нас — и странной такая ситуация ему ничуть не кажется.

— Напомните, какие у меня в детстве были проблемы со здоровьем, — обращается к Венс племянник. — Где лежит моя медицинская книжка?

— Разве ты забыл? — хмурится Коарг. — Перед балом мы выносим из дома все ценности и документы.

— Забыл, — соглашается Арчи. — И где они сейчас лежат?

— Тебе кажется, что ты болен? А мне кажется, нет! — Венс встает в позу, опершись локтем о перила.

— Нет, я не болен, — вновь соглашается юный карнавалет. — Но мне интересно знать, где находятся документы.

— Говорят же тебе, их УНЕСЛИ, — грозно шипит Коарг.

— Ну он же не мог хранить дома документацию о своих секретных разработках в лаборатории? — громко шепчет Грабабайт. Хозяева дома его не слышат.

— Хорошо, — покладистость Арчи изумительна для его бунтарского подросткового возраста. — Я прогуляюсь, недолго. Приятно повеселиться!

Венс мотыльком упархивает наверх, ее супруг следует за ней медленным тяжелым шагом. Уже с самого верха лестницы — оборачивается и пальцем грозит племяннику, не говоря ни слова.

— Давайте попробуем добраться до лаборатории, — предлагает Арчи. — Я никогда там не был, но подозреваю, что всейчас в заброшенное здание будет не так уж и трудно попасть…

Еще бы. На Той Стороне можно относительно спокойно исследовать опасные и загадочные объекты, не волнуясь за последствия — если они и будут, то значительно более мягкими, чем в реальности.

Повторный проход через сад дается еще легче первого.

— Твои родственнички любят побаловаться в дай-го-хосси? — интересуется Грабабайт. — Перемещения между эпохами с помощью передвигаемых пластов реальности?

— И не только, — хмуро отвечает Арчи. — Им нравятся вообще все игры со временем. И с людьми, увы, тоже.

— Насколько мне известно, — продолжает умничать кот, — только в дай-го-хосси правила настолько либеральны, что позволяют желающим оставаться сторонними наблюдателями и не принимать участия в игре. У остальных игр правила такие, что прошлое сваливается как снег на голову на всех, кто оказался в радиусе его действия — и им приходится вести себя соответственно.

По пути нам не попадается ни единого живого существа. Лаборатория снаружи выглядит как обычный жилой дом — и на удивление хорошо сохранилась.

— Насколько я понимаю, охранная система отключилась еще раньше, чем генераторы в моем доме, — комментирует Арчи. — По правилам безопасности, генераторы в лаборатории должны были работать постоянно, а значит, их заряд должен был кончиться быстрее.

Внутри, впрочем, нет никакого намека на домашний уют. Помещение заставлено столами, мониторами, пустыми аквариумами, антеннами, блоками питания и десятками приборов непонятного назначения.

В коридоре раздаются шаги. Я покрепче сжимаю нож, который так и не выпускала из руки.

— Я почему-то думал, вы сюда сразу направитесь, — приветствует нас Кикко, одетый в лабораторный халат.

Вот это неожиданность. Мы были не в курсе, что ментор присоединится к нам на этой миссии.

— Ты уже попробовал повключать какие-нибудь приборы? — мяукает Байт.

— Нет, — разводит руками Кикко. — Не нашел резервный энергогенератор, а без него ничего не запустится.

— Здесь есть еще халаты? — оглядывается Арчи. — В униформе мне будет легче войти в образ и понять, как тут что работает.

Халат обнаруживается на спинке одного из стульев. Накинув его, подросток преображается в аспиранта с вдохновенными глазами и твердой рукой.

— Ну-ка, обследуем помещение на предмет расположения энергетических резервов… — воркует он, оббегая лабораторию.

Резервный энергогенератор обнаруживается под настилом пола — потребовалось всего лишь потянуть за кольцо и открыть люк.

— Чем проще и старее система, тем она надежнее, — подмигивает Арчи и запускает устройство.

Под ловкими пальцами карнавалета приборы один за другим оживают. Он никогда не видел их и не может определить их предназначение — но наитие перевоплотившегося артиста помогает ему нащупать нужные кнопки и запустить производственные процессы.

Кикко, Грабабайт и я всматриваемся в те приборы, на которых есть мониторы и датчики, пытаясь сообразить, что именно они демонстрируют.

Арчи добирается до стоящих на подиуме ворот в человеческий рост и возится с их замком. Ворота гудят и распахиваются. Между створок пугающе быстрыми темпами начинает генерироваться темнота.

— Они намеренно запускали трансфер темной материи из Черной Зоны… — бормочет Кикко. — Зачем?

Облако тьмы достигает около двух метров в длину и выплывает из ворот на центр комнаты. Шерсть на Грабабайте встает дыбом, Кикко выжидательно скрещивает руки на груди. Внутри облака начинает что-то шевелиться и толкаться — а затем оттуда доносится знакомый баритон дяди Арчи:

— Я никогда не понимал смысла выставок. Визуальное искусство не пронимает меня, равно как и музыка. Я остаюсь равнодушен и глух к картинам, скульптурам, инсталляциям.

— Я вообще не помню, чтоб дядя хоть когда-то посещал хоть одну выставку, — шепчет Арчи. — А музыку он любит и не может заявлять, что равнодушен к ней.

— Сколько я бы не посещал музыкальных мероприятий, — продолжает темнота, — вся музыка словно бы замирала где-то в воздухе, не доходя до меня. Я с завистью смотрю на людей, которые впитывают ноты и получают от них какие-то эмоции — и могу только внешне имитировать их поведение.

— Это суррогат, — поднимает палец Кикко. — Произвольный текст озвучен синтезатором речи, настроенным на голос Коарга.

— А ходить на выставки с кем-то — это мучение вдвойне. На каждом шагу приходится думать, что бы сказать спутнику — ведь нельзя же все время молчать, как немому. В результате не запоминаешь ни картин, ни атмосферы — лишь болезненное вымучивание бестолковых фраз.

— Зачем им могли быть нужны такие суррогаты? — спрашиваю я, не расставаясь на всякий случай с ножом.

Ментор жмет плечами.

— При нехватке ресурсов у оригинала дубликат может послужить дополнительным источником питания, — неожиданно отвечает невидимый баритон.