Днем меня отвлекают мелкие бытовые дела, поэтому ознакомление с записью сольных похождений Арчи на Той Стороне я откладываю на вечер перед самым сном. Ридер, с которым я обращаюсь второй раз в жизни, запускается быстро и послушно. Увы, он записал содержание сна ровно так, как видел его сам карнавалет — то есть его глазами. Мне бы в идеале хотелось иметь возможность переключать ракурс и по мере смены обстановки оценивать смену внешнего вида Арчи: возраста, походки, жестов, выражения лица… Увы, ридер в этом плане уступает даже самым элементарным играм из сферы виртуальной реальности.

Я оказываюсь на улице под протектным куполом. Вон он, над головой — прозрачный и чистый, но все равно дающий картинку не совсем естественного неба. Наличие купола особенно заметно, если сфокусировать взгляд на облаках: они кажутся чересчур плотскими, изображенными в манере гиперреализма.

Я радостно вбегаю с небольшой опрятный дом с чистейшими белеными стенами, чьи балконы и подоконники утопают в цветах всех оттенков радуги. Судя по тому, как изображен бег, Арчи сейчас находится не на осознанной миссии на Той Стороне, а в пределах обычного сна. Это абсолютно нормальное явление: все обитатели Ритрита сохраняют возможность смотреть обычные сны. Некоторые даже не ленятся тратить часы на то, чтобы растолковывать их по Фрейду или с помощью допотопных сонников, которыми пользовались еще их прапрабабушки на Большой Земле.

В доме светло и уютно. Нежное женское присутствие ощущается в каждой детали: в вышитых салфетках на столе, в расписных чайных чашках, в тапочках с мордочками забавных зверюшек, в глянцевых журналах на столике в гостиной, в розовых полотенцах в ванной. Примет же мужского присутствия нет совсем. На вешалке в прихожей не висят мужские куртки, в ванной нет мужской бритвы, в холодильнике нет сытной мужской еды.

Очень странно. Получается, Арчи живет только с мамой. Но куда же делся его папа? Родители на какое-то время расходились? Или мама сначала воспитывала Арчи одна, а потом вышла замуж — и тот папа, что погиб во время аварии с куполом, на самом деле доводился мальчику отчимом? Да, наверное, был отчимом. В воспитанных семьях не принято использовать это слово — а если новый мамин муж замечательно относился к усыновленному ребенку он, скорее всего, сам настаивал на том, чтоб его называли папой, безо всяких оговорок.

Еще у меня возникает сомнение, действительно ли это другой купол — а не тот, откуда полуживой Арчи слал мне сигнал SOS из Неподвластных Слоев. Да нет, точно другой — беглые взгляды в окна помогают мне удостовериться, что природа снаружи несколько иная. Судить по ней о взаимном расположении куполов невозможно — их флора и фауна зависят не от таких параметров, как север-юг, а от уникальной настройки подкупольного пространства. Здесь и сейчас все гораздо тоньше, светлее и свежее, чем те буреломы, через которые мы продирались с Арчи. Хотя, может быть, дело в том, что здешний купол еще цел и последствия аварии не дают о себе знать?

Арчи во сне бесцельно бродит по дому, и единственный вывод, который я могу сделать из этих кадров — это явное отсутствие отца. Но затем картинка неожиданно меняется.

В кадре появляется дядя Коарг и какие-то незнакомые мужчины. Их видно через узкую щелку, словно Арчи прячется от них в шкафу или за занавеской. Мужчины рассаживаются вокруг игрового стола на восемь персон и ждут, пока прислуга удалится. Дело происходит уже в совершенно другом доме, но я не могу понять, где это. Потом спохватываюсь: судя по отделке стене, это именно та гостиная, из которой Арчи совершил вынужденную телепортацию в Ритрит. Только тогда она была обставлена убого и бессистемно, словно почти всю мебель из нее вынесли и продали (а может, сожгли). Сейчас же дорогая обстановка свидетельствует о том, что зажиточные хозяева не привыкли экономить на интерьере и любят при случае покрасоваться перед гостями.

— Итак, судя по накладным, мы перевозим зерно, — полувопросительно произносит один из гостей. Его руки лежат на коробке с игровыми принадлежностями, но он даже не пытается открыть ее — как и все остальные собравшиеся.

Зерно, зерно… Точно! Зерно — это последний, четвертый элемент из той мозаики, что сложилась на столе во время партии в удди-лронг с участием Арчи, после посыпания карт и фигур преображающей пылью. С остальными элементами — мертвым королем, выросшим и качественно изменившимся доходом и пулей — я вроде как разобралась.

— Да, зерно, — в знак подтверждения Коарг делает глубокий глоток виски. — Это самый надежный и безотказный способ. На контейнерах указано, что вскрытие навсегда испортит содержимое ящиков. Якобы зерна настолько чувствительны к параметрам влажности, освещения и насыщенности воздуха различными газами, что извлекать их из ящика дозволяется только в ангарах со специализированным микроклиматом — но никак не на таможне. Поверхностные сканеры же покажут, что ящики действительно наполнены зерном — заряды преображающих потенциалов почти не отличаются от зерна ни по форме, ни по размеру, ни по весу, ни по плотности.

— Да они же внаглую занимаются контрабандой! — по-тигриному рычит Грабабайт. — Вот бессовестные!

— Почему бы не настроить ворота так, чтобы избежать наземной перевозки? — спрашивает еще один из присутствующих.

— Идея столь же прекрасная, сколь и не новая, — откликается его сосед по столу. — Вот скажи мне, как ты это сделаешь? Мы пробовали десятки раз, но ворота работают только там, где они работают — и точка.

— А я вам говорил десятки раз, что идея намеренного разрушения протектного купола под видом катастрофы меня совершенно не устраивает, — продолжает бубнить тот, кто спрашивал про ворота. — Очевидно, что мы при этом мы потеряем пригодное для жилья и во всех отношениях удобное пространство. Но приобретем ли мы выгоду — это еще неизвестно. Отстроить купол заново не такая уж и большая проблема.

— Да, естественно — если на пути строителей не встанут дополнительные энергоэкологические преграды, — хихикает самый пожилой из собравшихся. — А они встанут, это я вам обещаю. Мои подчиненные уже разработали суррогатную имитацию радиационного заражения, которую мы разместим и будем поддерживать на территории, ранее находившейся под куполом — прежде всего по его периметру. Это будет простой, дешевый и эффективный способ отпугнуть от интересующей нас зоны нежелательных сторонних наблюдателей и удерживать на солидной дистанции не только их самих, но и все их приборы и инструменты.

— Какова вероятность того, что независимая экспертиза установит — как бы так выразиться — неподлинность радиационного поля?

— Нулевая, — категорически отрезает старичок. — Ты пытаешься исходить из того, что все люди в мире мыслят, как карнавалеты. А они совершенно не такие, пойми. Им свойственно видит в любом объекте только буквальность и тождество самому себе. Пластичность и переменчивость материи видится им парадоксом, исключением из правил, статистической погрешностью. Узнав о существовании радиоактивного слоя, они будут интересоваться не проверкой факта его подлинности, а его свойствами и качествами. Ни с каким другим подходом у не-карнавалетов я за всю свою жизнь не встречался, точка.

Удивительно, но я не ощущаю в Коарге той родственной связи с Арчи, которую чувствовала во время своего невидимого визита на Ту Сторону, когда он обвинил племянника в шулерстве. Сейчас на проекции я наблюдаю просто некоего негодяя, который в силу случайных обстоятельств пересекся на жизненном пути с моим юным другом. Это смущает меня и тормозит скорость течения мысли.

— Сказалось ли на нашей цепочке поставок то, что в ней перестал присутствовать покойник? — равнодушно спрашивает джентльмен, сидящий к Арчи спиной.

— Абсолютно никак, — Коарг тянется к бутылке виски, чтоб плеснуть себе еще чуть-чуть. — Он выполнил свою часть миссии: обеспечил нашему делу облик, благоприятный в глазах общественности. Его чрезмерные восторги по поводу возможностей, которые открывает конверсия, несомненно, раздражали всех нас — но этого стоило потерпеть ради того, чтобы теперь мы не слышали от регулирующих органов ни единой нотки негатива в наш адрес.

— Как он погиб?

— Быстро и безболезненно: его пристрелил опытный наемник.

Вокруг стола раздается недовольный кашель.

— Нет-нет, все было тщательно продумано. Никаких падений тел средь бела дня на улице и убийцы, бегом скрывающемся в дебрях переулков с дымящимся ружьем за плечами. В нашем распоряжении имеется несколько помещений, безукоризненно скрытых от посторонних глаз и ушей. Там и только там мы проворачиваем операции, требующие особо ответственного подхода и безошибочного исполнения. Одно из этих помещений — арсенал Фаревда. Закрытее не придумаешь, не так ли?

Неодобрительный кашель превращается в одобрительное пофыркивание.

— Там был сымитирован бунт охранников: из арсенала раздались выстрелы, внешняя охрана из тронного зала и смежных холлов помчалась туда, ну и… не обошлось без случайно пострадавших. Те сторонние наблюдатели, которые по какому-то антиреальному стечению обстоятельств смогли бы оказаться возле арсенала в это время или просмотреть запись происходящего, увидели бы ровно эту картину и ничего большего.

— Гениально. Но не подозрительно ли, чтоб погиб всего один человек, и тот безоружный гость?

Пофыркивание сменяется неприкрытым смехом над наивностью того, кто задал этот вопрос.

— Разве кто-то говорил, что погиб всего один гость? Для отвода глаз были убиты еще шестеро охранников — особо приближенным «своим» был отдан приказ пострелять по просто «своим». Повторюсь, придраться в этом происшествии абсолютно не к чему.

Меня коробит. Грабабайт раздраженно мотает туда-сюда хвостом. Та затея, рассказ о которой мы только что услышали, была гнусна сама по себе. Но еще больше отвращения в нас с котом вызывает мысль о том, что Вильгельм и Эмма могли оказаться в числе тех, кто в соответствии с приказом стрелял по своим — а может, даже и убивал беззащитного гостя. Это подло и идет радикально вразрез с философски-благородным поведением менторов сегодня. Впрочем, просто философским, без благородства, оно было, видимо, всегда.

— Что со Стурком? — продолжаются вопросы из-за стола.

— Стурк — человек разумный, — разводит руками Коарг. — Он оказался одним из свидетелей убийства, и ему был предложен несложный выбор: либо он сотрудничает с нами и полностью подчиняется нам без малейшей попытки сопротивления — либо под ударом окажутся в первую очередь Анеджина и ребенок, и потом уже он сам.

Меня передергивает. Теперь в роли расстрельных пешек оказываются уже женщины и дети — судя по всему, домочадцы Стурка. У этих торговцев поистине нет никакой морали и никаких этических преград.

— Отлично. Какие вопросы остались у нас незатронутыми? Документы?

— Вопрос с документами решен примитивно — но от этого не менее эффективно. Вся документация с реальными именами, датами, адресами, номерами телефонов и какой-либо иной информацией под теми или иными предлогами вывезена с мест потоянного хранения. В одном доме якобы начали делать ремонт, в другом затеяли переезд, в третьем временно отдали документы историкам в архив для анализа, в четвертом спрятали подальше перед проведением большого мероприятия… На самом же деле вся информация физически уничтожена без возможности восстановления. Объяснить это будет очень легко: при внезапной энергоэкологической катастрофе и поспешном бегства из-под павшего купола сохранить все пожитки в целости и сохранности невозможно при всем желании.

Арчи старается не шевелиться и даже не дышать. Но его напряженный и перепуганный взгляд становится чересчур интенсивным. Он остреет, тяжелеет, его невозможно не ощущать на себе. Этим взглядом племянник словно накалывает дядю на шампур или пригвождает к стене. И дядя не остается к этому безразличным.

— Тааак, — угрожающе тянет Коарг и встает из-за стола. Выплескивает себе в глотку остатки виски и движется прямо на меня, — а кто это у нас притаился там за шторой?

Похоже, мы с Байтом сейчас смотрим тот кошмар, который фиксирует начало конфликта между Коаргом и Арчи. Вероятно, он снится мальчику регулярно, не меняясь, оставляя по себе ощущение измождения и опустошенности. Сейчас, наверное, Арчи предстоит пережить не самые приятные моменты — испуг, унижение, публичное наказание…

Но Коарг идет на еще более радикальную меру! Он проворачивает полным кругом браслет на правом запястье — и на его руке оказывается натянутой золотая перчатка.

— Ойййи! — пищит Грабабайт. — Он собирается применить против своего племянника обжигающее оружие?

Такие перчатки в ходу у многих дельцов — в первую очередь у тех, кто по тем или иным причинам не может постоянно носить с собой полноценное оружие в виде дубинки, кинжала или пистолета. Внешняя поверхность золотой перчатки перманентно раскалена: при соприкосновении с живой плотью она способна дать болезненный и всерьез травмирующий ожог, при соприкосновении с бумагой или сухой листвой — устроить пожар. При обращении с перчаткой требуется повышенная осторожность, потому что одним неверным движением можно обжечь самого себя, оплавить дверной замок или заставить стеклянный стакан взорваться в руке.

Коарг подходит к шторе вплотную и рывком отодвигает ее свободной левой рукой. Вонзается взглядом прямо в глаза Арчи и с людоедской улыбкой выбрасывает вперед руку в перчатке.

Нет! Быть не может! Он же видит, что перед ним не вор, не шпион и вообще не чужак!

Нет! Быть не…

Золотая перчатка прорывает воздушную плоскость, на которую ридер транслирует запись сна — и я едва успеваю упасть вбок, чтоб огнедышащие пальцы не ударили меня по лицу.

Зато Байт захлебывается комком поспешно загнанного в гортань воздуха и не успевает вовремя среагировать. Перчатка хватает кота за лапку — и воздух тут же наполняется визгом и запахом паленой шерсти.

Я выхватываю из кармана реальности нож и всаживаю в перчатку. Она лопается, как кожура спелого апельсина, и брызги раскаленного золотого сока попадают Байту на бок. Котик рыдает от боли и страха и трясется крупной дрожью.

Разодранная рука в перчатке втягивается назад в проецируемую плоскость, и ридер сам собой отключается.