Коарг верен себе. Его новый кабинет обставлен точно в том же стиле, что и предыдущий, который я осмотрела во время потери ментального экзоскелета. Только расположен он в более шикарном особняке — с эркером, который выходит на уютный прудик, весь такой стеклянно-глянцевый, что кажется фотомонтажом или декорацией.

Массивный стол с антикварными писчими принадлежностями, глобусом, двумя бутылками виски и прочей сопутствующей дребеденью обращен к эркеру. Коарг развалился в офисном кресле и уткнулся в планшет. Можно вообразить, на мониторе идет трансляция важного правительственного совещания или показывают биржевые сводки. Но нет — это дешевая онлайн-игра, в которой Коарг, выбрав себе обличье грудастой блондинки, охотится на мотоцикле за гусями, индюками и страусами. Поймала, ощипала, напихала перьев в бюстгальтер — и грудь стала чуть больше. Правда, теперь грудь закрывает обзор и столкновений со столбами, стенами и прочими участниками дорожного движения избежать удается еле-еле — зато количество очков на счету растет. Смысл игры — набрать по максимуму очков, пока нелепо разросшаяся грудь не закроет обзор полностью, и при этом не попасть ни в одно ДТП.

Мы с Вильгельмом пока еще не в его кабинете. Мы настроили наш транспортный прицел на телепортационные ворота — точь-в-точь такие же, как в лаборатории. Они стоят за спиной Коарга, лицом к эркеру, и сейчас пребывают в спящем режиме — но, на нашу удачу, не отключены.

— Когда я соберусь спрятать сверхзасекреченную информацию, я точно не буду хранить ее под семью печатями и закрывать сложносочиненными паролями, — бормочу я. — Положу ее в самое очевидное место и буду совать всем под нос.

Эмма и Тильда пробрались в лабораторию под бывшим протектным куполом, и Эмма поколдовала с энергокодом размещенных там аналогичных ворот — тех самых, из которых выходила темнота, озвученная голосом дяди Арчи. С помощью до обидного элементарных компьютерных алгоритмов менторам удалось вычислить закономерность координатного ряда для ворот и продолжить его еще на тридцать значений вперед. При желании, продолжить можно было и дальше — но алгоритм уверял, что это не имеет практического смысла, так как тогда координаты выйдут за пределы протяженности двух человеческих жизней, и лично нам не потребуются даже в случае нашего экстремально-феноменального долголетия.

Интересно, удавалось ли кому-нибудь до нас хакнуть эти ворота? Воспользоваться ими без ведома и вопреки желанию их владельца?

Вильгельм по случаю взлома оделся нетипично элегантно, в рубашку оттенка голубой металлик — и его стальные глаза с удовольствием схамелеонили под этот благородный отлив. Брюки он тоже выбрал подходящие для выхода в свет, а не для расстрела заключенных и не для восседания по-турецки на голом бетоне подъездных ступеней. Хотя то, что ментор намеревался выполнить в таком виде, было на самом деле не визитом вежливости, а дуэлью — правда, в не совсем привычном формате.

Грудь персонажа Коарга на мониторе разбухла уже до таких размеров, что он не видит перед собой руля. Отлично. Что ж, встречай гостя!

Вильгельм запускает смартфон и светит им себе под ноги. По полу бежит темная рябь и воздух колышется, как над жаровней. Ментор сухо косится на меня, прикусывает нижнюю губу и шагает в покрытый рябью прямоугольник.

— Привет, красотка! — слышит Коарг за своей спиной. Он непроизвольно дергается и отталкивается ногами от пола, из-за чего офисное кресло встает на дыбы — но смартфон не вылетает из рук.

Хозяина и гостя разделяет приличное расстояние — но на стороне Вильгельма преимущество неожиданности. Он преодолевает дистанцию в два прыжка и хватает Коарга за плечи, прижав к спинке кресла.

— Чем больше очков наберешь, тем ласковее я с тобой буду, — шепчет ментор на ухо мошеннику. — Давай, жми на газ!

Коарг не слушается. Наоборот, он ставит игру на паузу и запрокидывает голову назад. Мгновенно узнав узкое, жесткое, ледяное лицо давнего знакомого, шумно всхлипывает и бормочет:

— Так и знал: если с такой дрянью свяжешься, дрянь рано или поздно придет и по твою душу тоже.

— На газ! — повторяет Вильгельм и встряхивает продолжающее стоять на дыбах кресло.

0 Цепным псам все равно, кого жрать — еду или хозяина, — плюется Коарг и не снимает игру с паузы.

Вильгельм запрокидывает кресло еще глубже, чтоб оно встало на одно колесико, и проворачивает его вокруг себя. Коарг ахает от скорости движения и от того, что в лицо ему бьет невесть откуда взявшийся в комнате ветер со снегом.

Я не волнуюсь насчет того, что карнавалет может, например, вытащить из кармана пистолет или нож и ранить моего ментора. Прием, который сейчас использует Вильгельм, называется «наручники»: силой запястий и пальцев он как бы пристегивает Коарга к креслу так, что тот не сможет пошевелиться при все желании и при всем напряжении мышц.

— Примитивный у тебя вкус на баб, — комментирует Вильгельм, глядя на монитор, где грудастая послушно порулила по серпантинным переулкам. — Почему тогда Венс? Ее формы пышными никак назвать никак нельзя.

Коарг горько смеется:

— Ты подготовился к допросу как обычно, цепной? Побрызгался индикатором лжи?

Меня передергивает. Допотопные сыворотки правды, которыми задолго до моего рождения научились пользоваться дознаватели на Большой Земле — ничто по сравнению со спреями, известными как индикаторы лжи. Их варят в Черной Зоне и выдают для применения только самым опытным и стойким палачам. Дело в том, что у спреев огромное количество побочных эффектов: экзема, расстройства желудочно-кишечного тракта, раздражение слизистых оболочек, бессонница, аллергическая сыпь… И неизменный похмельный синдром на следующий день после использования, беспощадный и скручивающий в дугу. Зато по степени практической полезности индикаторы лжи намного надежнее сывороток правды: у допрашиваемого может выявиться индивидуальная непереносимость препарата, или, наоборот, пониженная чувствительность к нему — и тогда он раскроется в руках палача не полностью. Индикаторы же гарантируют максимальную чувствительность дознавателя во время «беседы» и его досконально полное понимание того, юлит ли его «собеседник» или пытается честно сотрудничать.

— Естественно, милашка, — шипит ему в ухо Вильгельм, и мотоцикл на мониторе закладывает особенно крутой вираж. — И как ты прекрасно помнишь, чем честнее и подробнее будут твои ответы, тем мягче и меньше мы будем в конце… играть.

Ментор вновь прокручивает креслом вокруг себя, и ледяной ветер отвешивает Коаргу еще одну колючую пощечину. Тот хрипло смеется.

— Венс… Не более чем платная компаньонка. Этой информацией я с тобой поделюсь легко и без сожаления. Она не жена мне и никогда ей не будет.

— Какова была ее функция в твоем бизнесе и твоей жизни?

Коарг рвет виртуальный руль вверх, и мотоцикл на мониторе перепрыгивает через невысокий шлагбаум в погоне за очередным страусом. Увы, птице пока что удается удерживать дистанцию между собой и охотницей.

— Балы и вечеринки — замечательный способ провернуть что угодно под носом у кого угодно так, чтобы этот «кто угодно» не заметил ровным счетом ничего подозрительного.

На второй перспективе моего зрения расстилается бал в незнакомом зале в форме пятиконечной звезды. В одном из лучей звезды оборудован уголок спиритизма: там из пустоты генерируется говорящая на разные голоса темнота. Экстатические гости задают темноте животрепещущие вопросы и получают сумасбродные ответы, которые на все лады пытаются расшифровать так, чтоб они оказались хоть как-то применимы к реальности. А помимо голоса в этих черных клубах прячутся невидимые снаружи разрушительные мощности, заказчики которых делают вид, что скромно попивают аперитив или самозабвенно отплясывают кадриль.

— Какова была ее выгода с этого?

— Статусная жизнь солидной светской дамы, которой нет нужды заботиться ни о своем добром имени, ни о своем кошельке. Она это, поверь мне, очень ценила после пятнадцати лет работы горничной при полуглухом садисте.

— Где она сейчас?

— Хрен ее знает. Выбирает себе новые платья и шали, вернется к вечеру. Ради нее магазины вынуждены продлять на час время работы, это стандартно.

Грудастая на мониторе ухватывает холеными ручищами жирного хромого гуся. Хрясь-хрясь-хрясь, ощипанная тушка отлетает в сторону, а в бюстгальтер отправляется новая перьевая прослойка. Счетчик очков в левой части экрана радостно ползет вверх.

— Говорили же, что она сбежала с очередным поклонником…

— Сбежала, — радостно хрюкает Коарг, — уже в который раз. А потом, как и во все остальные разы, этого горе-спонсора нашли, выражаясь дипломатично, не совсем живым.

— И, конечно, с уничтоженными архивами и пропавшими ценностями?

— Зачем ты меня расспрашиваешь, если и сам все прекрасно знаешь? — Коарг пытается лаконично пожать плечами, но наручники не позволяют ему шевелиться с такой амплитудой.

— Кто были ваши основные покупатели? — глаза Вильгельма разгораются все ярче. Они уже не просто хамелеонят под рубашку, но затмевают ее, как полуденное солнце затмевает карманный фонарик с наполовину севшей батарейкой.

— На кого ты сейчас работаешь, цепной? Это не повлияет на мой ответ, но мне просто интересно.

Не пытается ли Коарг тянуть время? Не ждет ли, что откуда ни возьмись прибудет помощь? Я, со своей стороны, прилежно обшариваю радарами все слои пространства вокруг комнаты — но не замечаю никаких признаков того, что в допрос может вмешаться кто-то посторонний.

— Давно уже исключительно на самого себя, красоточка, давно уже.

— О, так ты у нас совсем идейный… Без принуждения брызжешься индикатором… Молодец, молодец. Мало кто бы решился на такой подвиг не из-под палки.

Под воздействием средства ментром покрывается мелким золотистым потом, черты его лица заостряются, в волосах промелькивают бешеные искры. Полагаю, это только начало, а дальше будет еще интенсивнее.

— Наши клиенты — это более-менее все, кто любит силу и власть, — просто и без выражения отвечает Коарг на поставленный вопрос. — Я не знаю, насколько ты в курсе одной простой истины: кризис — это возможность. Большой кризис — это большие возможности. То, что перепуганные идиоты называют «эпохой техногенных катастроф на Большой Земле», на самом деле называется «переделом сфер влияния на планете». Пока глупые и слабые в панике, умные и сильные подчиняют их своей воле. Так было, есть и будет — и ты заметил бы это гораздо раньше, если бы не отсиживался всю жизнь, как червяк, в подземных норах.

— К чему стремятся эти умные и сильные сегодня? Чего им не хватает сейчас?

— К тому, чтобы память о децентрализации раз навсегда выветрилась из мозгов человеческого скота.

Ах, вот оно что. Коарг работает на тех, кто пытается восстановить Вертикаль. Я застала это движение, пока жила на Большой Земле. А мои родители, в свою очередь, застали эту самую Вертикаль — правда, личные воспоминания о ней у них остались смутные и стертые, потому что последние годы ее существования пришлись на их раннее детство. Вертикаль предполагала иерархичность во всем: в обществе, в экономике, в политике, в культуре… Оспаривать превосходство этого строя человечество пыталось неоднократно, но неизменно срывалось в нежизнеспособную утопию, будь то коммунизм, социализм, демократия или иная подобная модель.

Однако к моменту появления на свет моих мамы и папы Вертикаль впервые столкнулась с серьезным вызовом: децентрализацией, в основе которой лежала технология. В отличие от всех других попыток и систем, отталкивавшихся от идеологии, технологическая децентрализация не навязывала пользователям никаких теорий или моральных ориентиров. Взамен этого она предлагала эффективные практические инструменты для решения конкретных задач. Криптовалютные платежи помогали избежать отмывания денег, блокчейн — гарантировать непредвзятость результатов выборов, смарт-контракты — осуществлять сделки без дополнительных гарантов и посредников. По мере распространения умной, беспристрастной и откровенно удобной децентрализации Вертикаль отмерла естественным образом. Что, как выяснилось, оказалось выгодно далеко не всем.

— Все ли техногенные катастрофы были рукотворными? Все ли они создавались намеренно, для подрыва принципов децентрализации и рассеивания паники?

— Цепной, ты так спрашиваешь, будто я один из самых высокопоставленных политиков планеты, — фыркает Коарг. — Я даже близко к тому уровню не стою. Черт их знает, что произошло спонтанно, а что создавалось намеренно. Я подключился уже на том этапе, когда результатами свершившегося пора было начинать пользоваться! — и он без зазрения совести облизывается.

— Приведи конкретные примеры того, для чего использовались те товары, что вы продавали.

Коарг лениво зевает и отвечает вопросом на вопрос:

— Тебе нравится, как я рассказываю? Не возникает желания загнать мне иголки под ногти, вырвать мне ноздрю или облить меня кислотой?

— Мне вполне все нравится, — соглашается Вильгельм и упирается потным подбородком в макушку собеседника. — И содержание твоих ответов, и твой соблазнительный голосок, и твои кошачьи интонации. Продолжай, душка. Дай мне примеры.

— Ох! Голова у тебя хоть и пустая, но тяжелая! — ворчит тот и продолжает: — Примеров, значит, тебе захотелось… Ну, во-первых, должен тебя предупредить: при заключении сделки мы никогда не спрашиваем партнеров о цели приобретения товара. Они взрослые самостоятельные люди, пусть сами решают. Но хочу заметить: мы никогда не продавали уничтожение и разрушение. Мы торгуем неизвестностью — вернее, властью, основанной на неизвестности. Представь, что ты тяжело болен. У тебя есть доступ к лекарству — но оно тебя исцелит либо убьет с вероятностью пятьдесят на пятьдесят. Если ты совсем обезумеешь от боли, слабости и отчаяния, ты, конечно, рискнешь сыграть в эту рулетку. Но если у тебя найдется возможность получить лекарство из рук человека, который гарантирует тебе на сто процентов исцеляющий эффект и никакого риска разрушения — разве ты этим не воспользуешься? Спрос на нашу продукцию обеспечен тем, что продукция, поступающая не из наших рук, чересчур ненадежна.

— Умно и тонко, — усмехается Вильгельм. — Действительно, разрушение в его первозданном виде настолько примитивно и наскучило…

Своими «наручниками» ментор сдавливает плечи Коарга так, что они хрустят. Карнавалет морщится. Грудастая наездница нарезает на своем мотоцикле бессмысленные круги — ловить страусов и одновременно вести разговор на серьезные темы почти невозможно.

— Я ведь прекрасно знаю, что ты не сможешь убить меня, — улыбается Коарг. — Я знаю, что при расставании с Фаревдом тебе под кожу был вшит чип, запрещающий тебе лишать жизни тех, на ком лежит печать партнера оружейника. Ну, помучаешь ты меня сейчас, ну, попугаешь — а потом отпустишь. А я о тебе доложу. И больше ты никогда в моей жизни не появишься под страхом возвращения в ад.

Вильгельм не реагирует.

— Можешь даже отпустить меня. Ты ведь знаешь, я безвредный. Я не подниму на тебя руку и не позову никого на помощь, тем более что звать некого — момент ты расчитал правильно, в доме нахожусь только я один.

— Знаю, — шелестит ментор. — Но разговаривать с униженными и беспомощными мне нравится намного больше, чем со свободными и шебутными.

Он снимает с Коарга наручники и толкает его кресло к стене. Коарг врезается в стену коленями и громко ругается — а кресло само по себе разворачивает его лицом к Вильгельму и пристегивает руки к подлокотникам невидимыми цепями. Игрой теперь заняться не получиться, мотоцикл встает на принудительную автоматическую паузу.

— Какую роль в вашем бизнесе играл отец Арчи?

— Повтори вопрос по-другому, и я отвечу: «Какую роль в вашем бизнесе играл убитый мной отец Арчи?». Ах! Черт!

Вильгельм едва шевелит кистями рук — и в Коарга врезаются два удара невидимыми боксерскими перчатками.

Что ж, вот и оправдались мои худшие сомнения. Раньше мне претила мысль о том, что мой наставник мог быть участником заговора, в котором ему пришлось расстрелять своих же бывших коллег. Версию того, что Вильгельм мог пустить пулю в сердцу отцу Арчи, я старалась вообще не подпускать близко к своему сознанию. Но наихудшие сценарии имеют обыкновение реализоваться в жизни с гораздо большей готовностью, нежели сценарии позитивные. Представляю, как радовалась и потирала свои невидимые, условно-символические руки Та Сторона, когда прописывала сценарий встречи Арчи и Вильгельма.

Я, если честно, не думаю, что Арчи не почуял в менторе ту инфернальную роль, которую тот сыграл для карнавалетской семьи. Своего убийцу, равно как и убийц близких и дорогих существ, люди склонны чуять интуитивно. Отношение к нему балансирует на грани неудержимого влечения и болезненного отторжения — что становится для потенциальной жертвы сильнейшим эмоциональным наркотиком.

— Убить тебя я действительно не могу, — бесцветно констатирует ментор, — и даже всерьез навредить не могу, но привилегия радовать тебя небольшими сюрпризами за мной сохранена.

— Отец Арчи, — шепчет Коарг, — в нашем бизнесе ровным счетом никакой роли не играл. Он занимался своими идеалистическим делами по конверсии оружия на гражданские нужды и энергетической конверсии. Складывалось такое ощущение, что он элементарно не ходил в школу и не понимал: полное искоренение темноты, даже если оно и было бы возможным, привело бы к кастрации этого мира, к его лишению одного из измерений. Это все равно что убрать из мира высоту, глубину или ширину.

— То есть он был для вас только удобной ширмой, так?

— Не только, — гордо вскидывает голову Коарг. — Он был тем, кто первым продемонстрировал нам возможности преображающих потенциалов. Без него мы не узнали бы, насколько легко сделать черное белым, а белое черным. Именно он открыл нам дорогу в большой бизнес — этот идеалист и борец за свет во всем свете!

Карнавалет грязно и жирно хохочет. Потные капли на лице Вильгельма крупнеют и сияют, как алмазы, рубашка местами прилипает к телу.

— Вот и что ты собираешься делать с той информацией, которую сегодня из меня вытянул? — ерничает карнавалет. — Куда ты ее приложишь, как ты на ней озолотишься? Никак, Вильгельм, никак. Это не ноу-хау, которое можно кому-то продать, это не рецепт, по которому можно что-то сварить… Ты просто послушал сплетни о продажной бабе и самые общие места об основах мироздания. А завтра у тебя будет похмелье после твоего дурацкого спрея. Поверь мне, даже если б ты им не поливался, я б тебе врать не стал — в этой банальщине нечего скрывать.

Миссии на Той Стороне похожи на музыкальные произведения. Это симфонии, где каждый инструмент должен начинать свою партию в точно отведенный для этого момент — не перебивая остальные голоса, но и не теряясь в их полнокровном потоке. Сейчас настает момент моего вступления.

Свет клином на Коарге не сошелся. Он вовсе не олицетворение мирового зла, он просто «один из» — винтик, благодаря которому работает система, ключик, послушно отпирающий нужный кому-то замок, молекула, входящая в состав огромного вредоносного вещества.

Но и я не бог, не стихия и не неостановимый энергетический поток. Я — небольшое частное проявление разумного насилия ради благих целей. Я кара, соразмерная со своей мишенью. Я возмездие, конгениальное провинившемуся.

А еще я ученица моего ментора и защитник Архипелага — последнего уголка на всей планете, где удалось сохранить жизнь физически и морально здоровую. И я выхожу из телепортационных ворот.

Шаг мой невесом, а в руке моей револьвер с преображающим потенциалом. В данном случае механика его действия предельно проста: Коарг был тем, кто распространял преображение по земле. Получив в лоб лазерную пулю, он утратит эту свою основную функцию и не сможет продолжать заниматься своим бизнесом. Что именно произойдет с ним в результате ранения, решит Та Сторона.

Вильгельм делает шаг назад, дыша тяжело и порывисто. Его место занимаю я. Глаза Коарга расширяются, он в ужасе замолкает.

Выстрел дается мне так же легко, как и тот первый, направленный в смартфон. Но почему-то меня сбивает с ног отдача — я влетаю прямо в Вильгельма, а он подхватывает меня под локти и едва успевает вытащить в коридор. Неподвижно зафиксированный к стене и креслу Коарг полыхает серебряным пламенем. Снежный вихрь терзает его кабинет, выгрызая куски из мебели и выбивая стекла. Перед возвращением на Эту Сторону я покрепче сжимаю в руке револьвер, чтоб случайно не выронить его — и последнее, что я вижу, это массивные куски потолка, которые обваливаются вниз, прямо на голову Коарга.