В мае 1821 года 12-летний Николай Гоголь-Яновский был определен в первый класс Нежинской гимназии высших наук, для прохождения 7-летнего курса обучения. Это престижное учебное заведение было предназначено для мальчиков из состоятельных семей (аристократов и дворян). Условия для проживания были неплохие. Каждый из 50 воспитанников имел отдельную комнату. Многие находились на полном пансионном обеспечении.

Пребывание учеников отличалось свободой: после занятий они могли заниматься своим любимым делом – рисованием, спортом, играми, чтением. Директор гимназии Иван Семенович Орлай – образованный, культурный, интеллигентный человек, считал, что это способствует развитию самостоятельности воспитанников.

Гоголь по прибытии в гимназию сразу же произвел на учеников неприятное впечатление своей некрасивой внешностью. Один из воспитанников гимназии, в будущем поэт И. В. Любич-Романович (1805–1888) позже писал: «Родные привезли в школу Гоголя и обращались с ним нежно и жалостливо, точно с ребенком, страдавшим тяжелой неизлечимой болезнью. Он был так закутан в свитки, шубы, одеяла, ну просто закупорен. Когда стали раздевать, то долго не могли докопаться до тщедушного, крайне некрасивого и обезображенного золотухой мальчика. Мы чуть не всей гимназией вышли смотреть на него. Глаза его были обрамлены красным золотушным ободком. Щеки и нос покрыты красными пятнами, а из ушей вытекала каплями материя. Поэтому уши были завязаны пестрым платком, придававшим его дряблой фигуре потешный вид».

Некрасивого, худенького подростка, «золотушного», с длинным острым носом, который был каким-то диссонансом по отношению к мелким чертам лица, гимназисты сделали объектом своих насмешек. Они с явным удовольствием потешались над ним, всячески третировали, толкали, дергали за длинные волосы, которые он из-за этого пытался сбрить.

Первый учебный (1821–1822) год был самым мрачным периодом гимназической жизни Гоголя. Он был годом его душевных страданий и его унижений со стороны гимназистов. О поведении Гоголя и об издевательствах над ним гимназистов Любич-Романович писал в своих воспоминаниях: «Гоголь постоянно косился на нас, держался в стороне, смотрел букой. Наши насмешки над ним усугублялись тем, что он держался каким-то демократом среди нас, детей аристократов. Он редко мыл лицо и руки, ходил в грязном платье. В карманах брюк его постоянно находился запас всяких сладостей – конфет и пряников. Он жевал их, не переставая, даже во время занятий. Чтобы занять местечко, где бы его никто не видел, он приходил в аудиторию первым и садился в задних рядах, так же и уходил из класса, чтобы не подлежать осмеянию. Кто бы мог перенести столько насмешек, сколько переносил от нас Гоголь. Его растрепанная голова вызывала у нас общую насмешку. Мы брезговали подавать ему руку при встрече. Мы перестали брать в библиотеке книги, которые он держал в своих руках, боясь заразиться нечистью. Он вечно оставался один. Жизнь Гоголя в гимназии была для него адом. Он служил объектом забав, острот и насмешек, и это тянулось до тех пор, пока он пребывал в нашей среде. Мы не только не подозревали в нем великого, но даже не видели малого».

То же самое отмечал и А. Н. Анненский: «В гимназии он дичился новых товарищей. Был жертвой насмешек и разных проделок. Настоящих друзей не было». Дети аристократов, самоуверенные и претенциозные, не принимали его в свой круг, не допускали к своим играм. Они дали ему прозвище «пигалица». Старались спровоцировать на какие-нибудь экстравагантные поступки, чтобы повеселиться. Их злые шутки ежедневно сыпались на беззащитного подростка. Постоянные насмешки и гонения способствовали заострению наследственных черт его личности, а в дальнейшем – углублению его душевного недуга. Издевательства над Гоголем были дешевым и легкодоступным способом развлечения, за который не нужно было платить, за него расплачивался 12-летний мальчик своим душевным потрясением.

Эти «развлечения» глубоко и непоправимо ранили чувствительное сердце Гоголя. «По ночам он горько и безнадежно плакал навзрыд в своей комнате», – писал позже С. Н. Дурилин. И не было никого рядом, кто бы мог облегчить его страдания, кроме малограмотного крепостного слуги. Сидя ночью у постели рыдающего ребенка, он успокаивал его, как умел. Так в одиночестве Гоголь постигал «щедрую» жестокость жизни и ее скупое милосердие. Он был ошеломлен таким отношением к нему гимназистов. Он понял, что, кроме мира прекрасного, мира любви и милосердия, который был в его семье, есть другой, негармоничный мир злобы и жестокости и в этом мире противоречий ему предстояло жить и мириться с ним.

До гимназии такого издевательского отношения к нему никогда не было. Родители, особенно мать, обожали своего Никошу, оберегали от обид со стороны сверстников. У него были друзья и в Полтавской школе, и среди детей, живших по соседству, и ни одного злостного недоброжелателя. А здесь в гимназии он почувствовал себя никому не нужным отщепенцем. Маленький, физически слабый, он безропотно сносил обиды и злые шутки, не в состоянии ответить своим гонителям такой же наглостью. Он возненавидел фамилию Яновский, под которой числился в гимназии, и, даже будучи взрослым, оскорблялся, если кто-то произносил ее. Его хрупкая от рождения нервная система подвергалась тяжким нравственным испытаниям. Душа его была постоянно наполнена страданиями. И это в том возрасте, когда любое оскорбление или недоброжелательность воспринимаются крайне болезненно и обостренно.

Обычно Гоголь в одиночестве предавался отчаянию, скрывая от окружающих свое смятение, свою невысказанную боль. Как затравленный зверек, он прятался в дальнем углу сада, где облегчал свое горе слезами, с завистью наблюдая из своей засады за играми воспитанников. О чем думал тогда этот маленький изгой, можно только догадываться и судить по его письмам родителям. Несколько лет спустя, 26 июня 1827 года, будучи уже в предпоследнем классе гимназии, он написал матери о горьких моментах своей жизни в Нежине: «Уединясь совершенно, не зная, с кем слить души свои, я осиротел и сделался чужим в Нежине».

Через несколько месяцев, уже перед окончанием курса гимназии в 1828 году Гоголь снова пишет матери: «Вряд ли кто вынес столько неблагодарностей, несправедливостей, глупых и смешных притязаний и холодного презрения. Я все выносил без упрека, без роптаний. Даже хвалил виновников моего горя. Но их зло обратилось мне в добро. Уроки, которые я от них получил, останутся навеки неизгладимыми, а они верная порука моего счастья».

В этих жалобах были и оскорбленное самолюбие, и жалость к себе, и разочарование в людях, которые, тем не менее, помогли ему взглянуть на себя с другой стороны, сравнить себя с ними и почувствовать себя увереннее. Он всю жизнь с содроганием сердца вспоминал эти потехи веселившихся подростков, которые расшатывали его хрупкую нервную систему, лишали сна. Даже сильные натуры и не в таком молодом возрасте едва ли вынесли бы такие издевательства.

Одиночество и размышления с самим собой развили в нем склонность к мечтательности и фантазированию, помогли приобрести ценное качество – наблюдательность, которая стала основной чертой его натуры. Анализируя своим детским умом поведение воспитанников – своих гонителей, он пришел к заключению, что большинство из них были ниже его по умственному развитию, но самоуверенные и амбициозные. Других качеств, которые выгодно выделяли бы их из общей массы, у них не было, хотя многие из них в дальнейшем заняли видные посты в государстве.

Свое мнение о них Гоголь первое время не высказывал. На обиды и оскорбления старался не отвечать, делая вид, что не замечает их, а своим немногочисленным друзьям он говорил, что считает себя выше оскорблений. Гимназист первого класса, гонимый своими одноклассниками, не мог знать тогда мудрую, основанную на жизненном опыте, народную пословицу: «Смеется тот, кто смеется последним».

Ему суждено было смеяться над ними последним в своих сатирических произведениях.

После летних каникул, которые провел у своих родителей в Васильевке, Гоголь вернулся в Нежин 6 сентября 1822 года физически окрепшим. Лицо очистилось от сыпи и красных пятен. Он стал спокойнее реагировать на обидные реплики гимназистов и сам стал позволять шалости. Его угнетенная душа стала пробуждаться от страданий. Но первое время тосковал по дому. Вскоре после возвращения в гимназию он пишет родителям: «Мне после каникул так грустно сделалось, что всякий божий день слезы рекой так и льются, и сам не знаю от чего, а особенно когда вспоминаю о вас. И теперь грудь так болит, что не могу много писать».

Во время учебы во втором классе у него появились друзья, с которыми в дальнейшем поддерживал дружеские и самые теплые отношения до конца своей жизни: Герасим Иванович Высоцкий, с которым вместе учился в Полтаве, Николай Яковлевич Прокопович (1810–1857), поступивший на первый курс в 1822 году (ему первому Гоголь прочитал свою балладу «Две рыбки»), Александр Семенович Данилевский (1809–1888), с которым дружил с раннего детства: имения их родителей находились рядом (не путать с Г. П. Данилевским, с которым Гоголь познакомился значительно позже). Но друзей было значительно меньше, чем обидчиков. Много друзей, облепивших его со всех сторон, появилось у него только после того, как он стал знаменитым.

В дальнейшем Гоголь научился давать отпор своим гонителям: бороться с ними их же оружием – смехом и метким словом, и это оказалось очень эффективным методом. Гимназисту Бороздину, носившему длинные волосы, дал прозвище «Расстрига Спиридон». Изобразил его на рисунке в виде монаха, которого подстригает черт. И подписал: «Инок монастыря строптивый, расстрига, совершивший грех». Написал стихотворение, в котором первые буквы строк составляли слово «Спиридон». У другого гимназиста собрал его слабые стихи и поместил в альманах, который издавали гимназисты Кукольник и Базили, и подписал: «Парнасский навоз».

Гоголю помогал его природный юмор. Вскоре вместе с друзьями он стал издавать газету «Вперед», организовал в 1824 году с Данилевским и другими гимназистами театр. Поставленные на гимназической сцене пьесы пользовались успехом. Лучшими актерами считались Кукольник и Гоголь. Так Гоголь постепенно обретал уверенность в себе и популярность. Хотя сынки аристократов по-прежнему игнорировали его. Утешением Гоголю было только то, что их имена в будущем так и остались или малоизвестными, или совсем неизвестными обществу.

В 1825 году нервная система 16-летнего Гоголя подверглась новым тяжким испытаниям. Получив из дома сообщение о рождении сестренки Ольги, он через несколько дней узнает о скоропостижной смерти отца от чахотки. В связи с легочным кровотечением он поехал на консультацию к доктору Трофимовскому и там вскоре скончался. Смерть отца стала тяжелым ударом для Гоголя. Он был настолько потрясен этим известием, что в первую минуту у него появилась мысль о самоубийстве, но вспомнив о матери, сдержал себя. Домой написал только через несколько дней: «Я сей удар перенес с твердостью христианина. Никому не дал заметить, что я опечален, но наедине предался силе безумного отчаяния, даже пытался посягнуть на свою жизнь. Но Бог удержал меня от сего и к вечеру я приметил в себе только печаль, но не порывную, которая превратилась в легкую, едва приметную меланхолию, смешанную с чувством благоговения к Всевышнему. Благословляю тебя, священная вера, в тебе только я нахожу утешение и утоление моей горести. Так, дражайшая маменька, я теперь спокоен, хотя не могу быть счастлив, лишившись драгоценного отца. Но разве я не имею чувствительной, нежной, добродетельной матери, которая может мне заменить и друга и всего, что есть драгоценного. Так, я имею вас и еще не оставлен судьбой». Позже мать писала в своих воспоминаниях: «Он был в таком горе, что хотел броситься в окно с верхнего этажа».

Мария Ивановна осталась вдовой в 34 года с 5 детьми, из которых самому старшему Николаю только что исполнилось 16 лет, а самой младшей дочери 2 недели.