В 1828 году Гоголь окончил гимназию, получив самый низший чин 14 класса. После отдыха у матери в Васильевке, в декабре 1828 года он выехал в Петербург со своим другом Александром Данилевским. На руках у него были рекомендательные письма к высокопоставленным лицам от родственника его матери, бывшего министра юстиции Дмитрия Прокофьевича Трощинского, чем мать гордилась и всем говорила: «Мой сын едет в столицу не как бесприютный сирота, а как родственник немаловажного человека».

Гоголь ехал в Петербург с надеждой и оптимизмом. Своему дяде, Петру Косяровскому, он писал: «Ежели для постоянного приобретения знаний не буду иметь способов, могу прибегнуть к другому. Я знаю кое-какие ремесла. Вы еще не знаете моих достоинств».

Перед отъездом в Петербург Гоголь был оживлен, настроение было приподнятым от одной мысли, что едет в столицу, где императорский двор, где блестящее общество, где Пушкин, одно имя которого создавало в его душе радостное настроение. Он рассчитывал, что сможет проявить свои способности и осуществить свою мечту, «сделать что-то еще неизвестное миру».

Гоголь еще не имел определенной цели перед собой, а были одни туманные мечты, не имевшие конкретных очертаний. С Петербургом он связывал свое будущее, которое представлялось ему лучезарным. Но реальность оказалась не такой радужной, как он себе представлял. Найти подходящую работу оказалось непросто. Он носил целый месяц в кармане рекомендации, но не сумел воспользоваться ими, то ли в силу своей нерешительности, то ли по другой причине. Истратив взятые из дома средства, он нуждался, питался впроголодь, на всем экономил. Мечты о жизни в квартире «с видом на Неву» быстро растаяли. К тому же вскоре после прибытия в Петербург у него начался приступ депрессии, спровоцированный, возможно, хлопотами, связанными с переездом и поисками работы.

Он пишет матери: «На меня напала хандра. Уже около недели сижу, поджавши руки, и ничего не делаю. Не от неудач ли, которые меня обравнодушили. Петербург показался мне не таким, каким я его себе представлял. Съестные припасы недешевы. Иметь один раз в день щи и кашу дороже, нежели я думал».

Через две недели «хандра» отступила, но его постигло новое жизненное потрясение. В «Северной пчеле» появилось сообщение: «26 февраля 1829 года скончался в Полтавской губернии Миргородского уезда в селе Кибинцы действительный тайный советник разных орденов кавалер Дмитрий Прокофьевич Трощинский на 76 году жизни». Для Гоголя это была тяжелая потеря. Он лишился покровителя, который оказывал ему нравственную и материальную поддержку. Но вскоре эту миссию взял на себя племянник Трощинского – Андрей Андреевич, получивший по завещанию большое состояние.

Гоголь, не надеясь на протекцию, начал сам поиск работы. Уверенный в своих артистических способностях, он отправился к директору Императорских театров с прошением взять артистом на драматические роли.

– Для этого талант нужен, – заявил директор.

– А может, у меня есть какой-нибудь талант. Я чувствую призвание к театру.

Для определения артистических способностей Гоголя его направили к инспектору Храповицкому, известному своей взыскательностью и придирчивостью. Но на него сам внешний вид Гоголя произвел неприятное впечатление: худой, бледный, некрасивый, в поношенном костюме, одна щека подвязана черным платком. По его требованию Гоголь по тетрадке начал читать, запинаясь, монолог о Дмитрии Донском. Чтение произвело на инспектора невыгодное впечатление.

В тот же день Храповицкий написал о нем такой отзыв: «Присланный на испытание Гоголь-Яновский оказался совершенно неспособным не только к трагедии или драме, но даже к комедии. Не имеет понятия о декламации. Даже по тетради читал плохо и невнятно. И фигура его совершенно неприлична для сцены, его можно употребить разве на выход (подавать письма и салфетки)».

Поняв, какое впечатление он произвел на инспектора, Гоголь за ответом не пришел. Он решил попробовать себя на литературном поприще, о котором раньше никогда не мечтал. Он издал за свой счет поэму «Ганц Кюхельгартен» под псевдонимом В. Алов и разнес по книжным лавкам. Две книги направил на рецензию и стал ждать результата. Заключение рецензентов о книге было отрицательным. Один из них писал: «В книге много несообразностей, картины часто так чудовищны и авторская смелость в слоге так безотчетлива, что свет ничего бы не потерял, если б она залежалась под спудом. Не лучше ль от сочинителя дождаться чего-то более зрелого». Книга не раскупалась: никто ею не интересовался. Гоголь со своим слугой Якимом взял из лавок все ее экземпляры и сжег.

Но эта первая неудача не охладила Гоголя. Узнав, что в Петербурге публика интересуется малороссийскими сюжетами, он просит мать прислать описание празднеств, свадеб, нравов, обычаев, национальной одежды, пословицы, поговорки, забавные анекдоты и разные случаи из жизни.

В Петербурге в эти годы образовался кружок из выпускников Нежинской гимназии, членом которого стал Гоголь. В отличие от других кружковцев, которые уже устроились на работу, Гоголь все еще безуспешно продолжал поиски. Но вскоре эти хлопоты были прерваны одним необычным и загадочным эпизодом.

Через несколько месяцев после прибытия в Петербург Гоголь внезапно уезжает в Германию будто бы вслед за какой-то девушкой, которую никто из его друзей никогда не видел. В письме к матери он так описывает предмет своего увлечения: «Я бы назвал ее ангелом, но это выражение некстати для нее. Это божество, но облеченное в человеческие страсти. Лицо, поразительное блистание которого в одно мгновение печатлеется в сердце, глаза, пронзающие душу, их жгучего сияния, проходящего насквозь всего, не вынесет ни один человек. Адская тоска со всевозможными муками кипела в груди моей. О, какое жестокое состояние! Мне кажется, если грешникам уготован ад, то он не так мучителен. Нет, это не любовь была. Я жаждал, кипел упиться одним только взглядом. Взглянуть на нее еще раз – это было единственное желание, возраставшее сильнее и сильнее, с невыразимой едкостью тоски. С ужасом осмотрелся я и разглядел свое ужасное состояние. Все в мире для меня было чуждо, и жизнь и смерть равно несносны, и душа не могла дать отчет в своих явлениях. Я увидел, что мне надо бежать от самого себя, если я хочу сохранить жизнь и возвратить хоть тень покоя в истерзанную душу. Нет, это существо, которое было послано, чтобы лишить меня покоя, расстроить шатко созданный мир мой, не было женщиной. Если бы она была женщиной, она бы всею силою своих очарований не смогла произвести таких ужасных, невыразимых впечатлений. Это божественное существо вырвало покой из моей груди и удалилось от меня».

Историк и биограф В. М. Шенрок позже писал, что «эта страсть существовала только в воображении Гоголя». Через три недели Гоголь из Любека сообщает матери, что он бежал от самого себя и старался забыть все, окружавшее его. «Я напрасно пытался уверить себя, что принужден повиноваться воле того, кто управляет нами свыше. За эту любовь я должен причинять вам страдания и должен исполнить жизнь вашу горькими минутами. Это разрывает мне сердце. Простите, милая великодушная маменька, своего несчастного сына. Я часто думаю о себе: зачем Бог создал сердце, может быть единственное редкое в мире, пламенеющее жаркой любовью ко всему высокому и прекрасному, зачем дал всему этому такую грубую оболочку? Зачем одел в такую страшную смесь противоречий, упрямства, дерзкой самонадеянности и самого униженного смирения? Но мой бренный разум не в силах постичь великих определений Всевышнего».

В том же письме он сообщает, что у него на теле сыпь, от которой лечится. Это вызвало тревогу у матери, которая решила, что он заболел «дурной болезнью». «Как вы могли подумать, маменька, что я добыча разврата, – писал Гоголь в одном из писем матери, – что нахожусь на последней степени унижения человечества, и решили приписать мне болезнь, при мысли о которой всегда трепетала душа моя. Как вы могли подумать, чтобы сын таких ангелов-родителей мог быть чудовищем, в котором не осталось ни одной черты добродетели. Но я готов дать ответ перед Богом, если я учинил хоть раз развратный подвиг. Нравственность моя здесь чище, нежели в бытность в заведениях и дома. Что касается пьянства, то я никогда не имел этой привычки».

Причину своего бегства за границу Гоголь объясняет «сильным противовольным влечением». «Будучи не в силах противиться чувству, мне самому непонятному, я сел на корабль. Проект и цели моего путешествия мне были неясны». Профессор-психиатр В. Ф. Чиж расценил этот поступок как импульсивное влечение (по А. В. Снежневскому – это поступок, который совершается внезапно, без осмысливания). Сам Гоголь понимал нелепость своего поведения, но не мог противиться ему. Желание было настолько непреодолимым, что он вынужден был исполнить его.

Вернувшись в Петербург и отчаявшись найти работу через покровителей, Гоголь решил действовать сам. В октябре 1829 года он подал прошение Министру внутренних дел и вскоре получил место в Департаменте городского хозяйства с окладом 30 рублей в месяц. Матери пишет: «Мне удалось сыскать место, хоть и незавидное. Мои покровители водили меня до тех пор, пока не заставили усомниться в сбыточности их обещаний. Теперь моим местом я обязан собственным трудам. Оно не самое худшее».

Денег постоянно не хватало. Гоголь нуждался, экономил на всем, отказался от посещения театров и концертных представлений, а также от любых развлечений. «Фрак мой истерся. Я привык к морозу и ходил всю зиму в легкой шинели, – писал он матери. – Заботы и вечные беспокойства тягчат меня всякими неприятностями. Я не понимаю, как до сих пор с ума не сошел».

Его приятель Т. Г. Пащенко вспоминал позже: «Гоголь не имел ни призвания, ни охоты к службе, тяготился ею, скучал и часто пропускал служебные дни. В кармане носил заранее заготовленное прошение об отставке».

Через шесть месяцев Гоголь перешел на работу в Департамент уделов писцом, где уже через 3 месяца, в июле 1830 года, получил повышение в должности – был назначен помощником начальника с окладом 60 рублей в месяц. Но и эта работа была ему не по душе, тяготила его. Работал только для того, чтобы поддерживать свои самые минимальные жизненные потребности.

Биограф П. А. Кулиш писал: «Гоголь был плохим чиновником. Извлек из службы только ту пользу, что научился подшивать бумаги». Работа чиновника его не устраивала, но она давала материальную поддержку и одновременно служила пищей для его литературного труда, которым он решил серьезно заняться. В 1830 году в журнале «Отечественные записки» появилась его повесть «Вечер накануне Ивана Купала», а в 1831 г. – первый том «Вечеров на хуторе близ Диканьки», которые принесли ему известность и дали возможность войти в круг петербургских литераторов.

Давая частные уроки детям обеспеченных горожан, Гоголь через них знакомится в 1831 году с фрейлиной императрицы Александрой Осиповной Россет (в замужестве Смирновой) и с поэтом Василием Андреевичем Жуковским – воспитателем наследника престола. О знакомстве с ним Гоголь писал: «Что свело нас, неравных годами? Только то, что мы оба чувствовали святыню искусства». Через Жуковского Гоголь знакомится с инспектором Патриотического института П. А. Плетневым. Будучи коротко знакомым с Пушкиным, Плетнев пишет ему: «Надобно познакомить тебя с молодым писателем, который обещает что-то хорошее. Желаю подвести его под твое благословение. Жуковский от его повестей в восторге».

Знакомство 22-летнего Гоголя с 32-летним Пушкиным состоялось 20 мая 1831 года на вечере у Плетнева. Пушкин дал благоприятный отзыв об авторе повестей. Он писал в «Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду»: «Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности… Поздравляю публику с истинно веселою книгою, а автору сердечно желаю дальнейших успехов». Книги Гоголя были быстро раскуплены. Пушкин, признавший несомненный талант Гоголя, навсегда остался для него вдохновителем и советчиком. Их переписка и общение продолжались до самой гибели поэта.

Казалось, что Гоголь нашел свое призвание и свое место в жизни. Но он, будучи в гипомании, самонадеянно решил, что его призвание – профессорская деятельность, что без всякой специальной подготовки сможет читать лекции студентам. Через Жуковского и Плетнева он добивается получения в Патриотическом институте места младшего учителя истории и с февраля 1831 года начинает курс лекций по истории средних веков.

На студентов Гоголь сразу же произвел неприятное впечатление. Перед ними он появился небрежно и бедно одетый. Одну щеку прикрывал темный платок, концы которого в виде двух ушек красовались на макушке, что выглядело очень комично и забавляло студентов. А его бледное некрасивое лицо с длинным и острым носом вызывало у них смех. Лекцию читал тихо, «бормотал что-то себе под нос», вспоминали его современники.

В 1831 году в доме Балабиных, у которых Гоголь давал частные уроки их детям, он познакомился (как указывалось выше) с обаятельной и умной женщиной Александрой Осиповной Россет (в замужестве Смирновой). В дальнейшем она стала его близким другом, поддерживая его морально и материально, высоко ценила его талант и почти до самой его смерти находилась с ним в переписке.

Гоголь не пользовался популярностью у студентов. Его лекции в Патриотическом институте, сухие, неинтересные, не имели успеха. Одновременно он собирает материал по истории Малороссии, чтобы написать многотомный труд. Узнав, что в Киеве открылся университет, Гоголь подает прошение о предоставлении ему кафедры истории и звания ординарного профессора. Он был уверен, что киевские студенты поймут его лучше и там он проявит свое лекторское искусство. Но кафедру и звание ординарного профессора он не получил и вынужден был вернуться в Петербург, где 24 июля 1834 года был определен адъюнктом по кафедре истории Петербургского университета и стал читать курс лекций по истории средних веков.

Позже современник Гоголя В. П. Гаевский писал: «Гоголь, как преподаватель, не имел достоинств, лекции его не отличались знанием дела, он не умел владеть вниманием слушателей». Лекции пропускал. Читал невнятно, «что-то шептал весьма несвязное и все время конфузился, мы были убеждены, что он ничего не смыслит в истории и что Гоголь-профессор не имеет ничего общего с Гоголем-писателем», – вспоминал один из его слушателей. Но когда его лекцию посетили Пушкин и Жуковский с инспектором и ректором университета, Гоголь в тот день преобразился и лекцию читал блестяще. «Невозможно было следить за его мыслью, которая летела и преломлялась как молния, освещая картину за картиной в этой мрачной средневековой истории. Но уже следующую лекцию читал вяло, безжизненно и сбивчиво, так что скучно было слушать и мы не верили сами себе, тот ли Гоголь, который на прошлой неделе прочитал блестящую лекцию. Другие его лекции были в том же духе, и мы охладели к Гоголю. Его аудитория все больше пустела».

Погодину Гоголь жаловался: «Я читаю лекции один. Никто меня не слушает. Хоть бы одно студенческое существо меня понимало. Это народ бесцветный». Не только лекции, но и внешний вид Гоголя неприятно поражал студентов. «Вид у Гоголя был болезненный и довольно жалкий. Боже мой, что за длинный, острый, птичий нос у него! Я не мог на него прямо смотреть, особенно вблизи, думая: вот клюнет, и глаз вон», – вспоминал Н. М. Колмаков. Ученики в частных домах, которым он периодически давал уроки, говорили знакомым: «Только чувство приличия не позволяло нам громко смеяться над его внешностью». Поведение Гоголя во время экзаменов показалось студентам странным. Он сидел с подвязанной щекой и «не раскрывал рта», а экзамен принимал профессор И. П. Шульгин. «Как сейчас вижу худую длинноносую фигуру Гоголя с двумя высоко торчащими в виде ушей концами черного платка», – вспоминал один из бывших студентов.

Через полтора года (в конце 1835 г.) Гоголь был уволен из университета из-за «несостоятельности и низкого уровня лекций». В то же время он продолжал писать удивительные и неповторимые по художественной ценности повести. Похвалы сыпались на него со всех сторон. Литературный критик В. Г. Белинский высоко оценил талант Гоголя и в 1835 году признал его «главой современной русской литературы». В «Телескопе» появилась его статья, в которой он писал: «Русское общество имеет в лице Гоголя великого писателя». Но все это не помогло Гоголю удержаться на кафедре.

В письме к Погодину он пишет: «Неузнанный взошел я на кафедру, неузнанный схожу с нее. За эти полтора года, что было годами моего бесславия, я много прибавил в сокровищницу своей души». Для его литературной деятельности эти годы (1834–1835) были самыми плодотворными. Он издал второй том «Вечеров», закончил «Ревизора» и начал писать «Мертвые души» по сюжету, который подсказал ему Пушкин.

К этому времени его товарищи по гимназии нашли свое семейное счастье или были на пути к нему. Узнав, что его близкий друг А. С. Данилевский влюбился в молодую красавицу, Гоголь пишет ему: «Я понимаю состояние твоей души. Мне не удалось испытать счастья в любви. Это пламя превратило бы меня в прах в одно мгновение. У меня есть твердая воля, которая два раза отводила меня от желания заглянуть в пропасть. Ты счастлив. Тебе удалось вкусить первое благо в свете – любовь».

Поняв, что преподавательская работа – это не его призвание, Гоголь полностью посвящает себя литературной деятельности.