Это была самая отвратительная, самая тяжелая ночь в его жизни. Себастьян практически не спал, пребывая в состоянии горячки. Почти как при пробуждении после ранения. Всё его тело было охвачено огнём. В ушах звенели свист пуль, грохот пушек, стоны и рев раненых и умирающих. И снова состояние беспомощности навалилось на него. Он не мог пошевелиться, прикованный к постели, не мог произнести ни слова. И снова слышал все эти звуки, снова переживал те чёрные дни, и не было этому конца. Себастьян дрожал, пытаясь согреться, боролся и изо всех сил пытался прогнать мучительные видения. А потом он услышал её голос.

“Я так боялась, что никогда больше не увижу тебя”.

Так было всегда. Снова её волшебный голос вырвал его из ада, в котором он был проклят прожить всю свою жизнь. Однако это не успокоило ногу, которая горела и подрагивала. Доктор, который вытащил шрапнельные пули из плеча и зашил длинный след сабельного удара на бедре, предупредил, что так будет всегда при перенапряжении или смене погоды. И то и другое обстоятельство не прошли мимо него. Ночью пошёл дождь и похолодало. И плечо, и бедро остро отреагировали на это, позволив беспощадной боли наброситься на него.

Потом его стали терзать видения куда мучительнее, чем отрывки снов о войне. Слегка хромающая Вики. Плачущая Вики. Горячо шепчущая признания о том, что переворачивало ему душу. Её нежные губы. Её тихие стоны. Её неповторимые поцелуи. Себастьяну было невыносимо представлять, даже думать о том, что её губ касался кто-то ещё, пока он гнил на континенте.

“Я никогда не хотела, чтобы ты уходил из моей жизни”.

Господи, из одного ада он тут же попал туда, где ему было суждено гореть ещё дольше. Ещё безжалостнее. Себастьян с таким отчаянием хотел прижать её к своей груди, сказать, как она дорогая ему. Он так много хотел сказать ей, но её прямой вопрос так сильно ошарашил его, что Себастьян не смог ответить. Его чувства были так сильны и глубоки, что одним словом трудно было бы выразить их значимость. Он так долго носил в сердце свою любовь к ней, что невозможно было бы описать их парой фраз. Ему бы и жизни не хватило рассказать ей, что она значит для него.

А ещё он испугался. Испугался, что услышав его признания, она посчитает их глупыми и ненужными. Боже, если бы только он не боялся услышать её отказ! Если бы только ей нужна была его любовь и он сам. Она не была готова услышать его признание, а он не был готов сказать ей о своих чувствах.

А потом она ушла. И он не смог остановить её.

И теперь вынужден был страдать за свою нерешительность. И душевные страхи.

Только под самое утро боль в бедре, которое он обмотал тёплым полотенцем, немного утихла. Истощённый и измученный, Себастьян не был готов к появлению брата в своей комнате, когда услышал его голос возле кровати.

- Доброе утро, - проговорил замерший Эдвард, пораженный тем, что открылось перед его глазами. Лицо Себастьяна было искажено болью, оно было почти серого цвета, тело дрожало, а рукой он держался за обмотанное полотенцем бедро. Никто не знал о мучениях Себастьяна, которые остались с ним даже после войны. Особенно после войны. Вся семья полагала, что он оправился от ранений, когда вернулся домой. Но теперь, видя корчившегося от боли брата, Эдвард понял, как все сильно заблуждались. И ощутил такое сострадание, что сжалось сердце. Он-то полагал, что Себастьян рано утром незаметно ушёл из дома, вероятно на пляж, куда любил ходить с детства. Но никто из слуг не видел, как брат выходил из дома, поэтому Эдвард поднялся к нему, дабы проверить, где же он. И хорошо, что это сделал он, а не кто-то другой из членов семьи и в особенности их мать, которая подняла бы панику. - Что с тобой, Себастьян? Боже, на тебе ж лица нет! - перепугано проговорил Эдвард, подходя к кровати. - Нужно немедленно вызвать врача!

Обеспокоенность Эдварда росла с каждой секундой.

- Не смей! - резко бросил Себастьян, накрыв лицо мокрым полотенцем, не желая никого видеть. Чёрт побери, он едва начал засыпать, едва стал ощущать блаженное забытье. Он даже не мог нормально соображать, поэтому так же резко добавил: - Уходи!

Эдвард и не думал подчиняться.

- Только после того, как ты скажешь, что с тобой происходит. У тебя болит нога?

- Мне уже лучше, - попытался заверить Себастьян.

Но это не убедило Эдварда.

- Если мама узнает…

-Ты не посмеешь сказать ей об этом! - так резко прогремел Себастьян, что у него разболелась голова. Сделав пару глубоких вдохов, он попытался немного успокоиться. Беспокойство брата немного смягчило Себастьяна, но не до конца. Он не хотел ничего. - Уходи, брат. Я хочу спать.

- Обычно спят ночью…

Почему-то эти слова показались ему до боли знакомыми. Сердце сжалось от тоски, и вся его враждебность вмиг испарилась. Вновь пустота заполнила его грудь, а холод охватил всё тело. В прошлом, очень давно одна маленькая девочка рассказывала, что иногда кому-то не спиться по ночам, и приходится играть в шахматы. Она просила его научить её играть в шахматы. А он так и не научил.

Тяжело вздохнув, Себастьян глухо молвил:

- Эдвард, прошу тебя, уходи.

- Я не могу уйти, пока тебе плохо…

- Мне скоро станет лучше. Я хочу всего лишь немного поспать.

- Ты уверен?

У Эдварда сжалось сердце при взгляде на страдающего от боли брата.

- Да…

Это был шёпот обреченного на вечные муки человека, который хотел сам пройти свой трудный путь. Эдвард сделал шаг вперед, желая помочь брату и в то же время не зная, как заставить этого упрямца принять его помощь.

- Может тебе что-нибудь нужно? - тихо спросил Эдвард, пытаясь не тревожить его. - Тебе что-нибудь принести?

- Нет, - тут же бросил Себастьян. И вдруг нахмурился. - Разве что…

- Что? - с готовностью переспросил Эдвард. - Что тебе принести?

- Вазу с миндалем, - совсем тихо попросил Себастьян, закрывая глаза, налитые свинцом. - Миндаль…

Эдвард тут же выполнил его просьбу и поставил маленькую вазу на матрас возле его руки, чтобы ему было удобнеё дотянуться до миндаля.

- Вот, - сказал он, видя, каких трудов стоит брату любое движение. - Отдыхай и обязательно позови меня, если тебе понадобиться что-то ещё, - проговорил Эдвард, намереваясь уйти, но вдруг кое-что вспомнил и повернулся к кровати. - Завтра мы едем в Лондон на встречу с военным министром, чтобы ты получил свой титул. С нами поедут Амелия, Сесилия и… и сестры Хадсон.

Себастьян уже засыпал, но из его горла вырвался тихий шепот:

- Вики…

В одном этом имени было столько чувств, столько боли, столько страданий, что Эдварду стало не по себе. Если бы не плохое самочувствие брата, он бы давно избил его за глупое упрямство, которое заставляло страдать и его и не менее упрямую девочку Хадсон. Эдвард не намеревался быть больше простым наблюдателем. И полностью поддерживал решение матери. Себастьяна нужно немного встряхнуть, иначе он упустит свое счастье и будет страдать вечно.

- Да, - кивнул он, прежде чем уйти. И, видя, что брат засыпает, поспешно добавил: - Виктория тоже едет с нами. Отдыхай, завтра тебе понадобятся все твои силы.

***

От волнения Тори не знала, куда деть дрожащие руки в ожидании прибытия кареты из Ромней. Два дня она не переставала думать о произошедшем. Два дня она вспоминала свою очередную встречу с Себастьяном и не могла понять, что сделала неправильно. Что такого она сказала тогда, что заставило его оттолкнуть её? Наоборот, она как последняя умалишённая льнула к нему, желая быть заключенной в его объятиях, а он стоял и спокойно смотрел, как она уходит.

И он так и не смог ответить на её вопрос.

Будь прокляты его сдержанность и самоконтроль, но он предпочел скрыть свои истинные чувства! В который раз. И Тори с болью понимала, что ничего не изменилось. Она могла сделать всё, что угодно, сказать, что угодно, но это ничего не меняло. Она могла признаться ему, что всегда, всю жизнь ждала только его. Он мог говорить, что в самые трудные минуты своей жизни его спасал её голос. Но и это ничего не меняло! Это ни на шаг не приближало их друг к другу. Это ещё больше отдаляло их.

Как он мог говорить ей такие важные слова, как он мог целовать её так, что сжималось сердце и хотелось умереть, а потом вести себя так, словно это ничего не значило?

Гнев и отчаяние переполняли её. Тори не знала, как посмотрит на него, когда он приедет. И не могла себе представить, как проживёт с ним бок обок несколько дней в Лондоне.

Они стояли на подъездной аллее вместе с Алекс, тетей и дядей, когда вдали показалась лакированная карета с гербом графа Ромней. Тори замерла в ожидании и перестала даже дышать, когда карета остановилась недалеко от них, и из неё вышел Себастьян. Сердце сладко заныло при виде его. Вскинув голову, он посмотрел прямо на неё. Словно знал точно, где она стоит. И едва их глаза встретились, Тори ощутила пробирающий до костей трепет, который не покидал её с того мига, когда его губы коснулись её. Она умирала от желания подбежать к нему, дотронуться до него, но не сделала ничего подобного. И вот сейчас, глядя на него, она не смогла поверить в то, что тот волшебный, дурманящий, такой удивительный поцелуй ничего не значил для него.

Тори была так сильно поглощена им, что даже не заметила, как он подошёл и встал прямо перед ней. Слишком близко. У неё перехватило дыхание от силы его пронзительного взгляда. Взгляда, которого она боялась больше не увидеть.

Но увидела.

- Д-доброе утро, - прошептала она дрожащим голосом.

Какое-то время он хмуро разглядывал её лицо, словно искал что-то, надеялся что-то найти. А потом, несмотря на свою сдержанность, заговорил таким нежным голосом, что у Тори задрожали колени.

- Здравствуй.

И только тут девушка заметила, что он необычайно бледен, а под глазами залегли тёмные тени. Трепет тут же сменилось беспокойством.

- Что с тобой? Тебе нездоровиться? - спросила она и сразу же пожалела об этом, потому что его лицо стало таким грозно-суровым и непроницаемым, что захотелось сделать шаг назад.

- Нам пора ехать, - резко бросил он и отошел от неё.

Он выглядел по-настоящему разгневанным. Не сказав больше ничего, он запрыгнул на своего огромного коня, который был привязан позади кареты, и поскакал прочь. Не понимая, что с ним происходит, Тори молча села в карету, и они тронулись в путь.

Несомненно, он поехал на лошади только для того, чтобы не быть рядом с ней в карете. Но что такого она сказала? Неужели беспокоиться за него было преступлением?

К удивлению Тори Сесилия взяла с собой детей, которые и веселили их на протяжении всей дороги до первой остановки. Но даже их веселый разговор не мог отвлечь внимание Тори, которая не могла оторвать взгляд от темного всадника, скачущего рядом с экипажем. Всеми силами она пыталась понять его, пыталась угадать его мысли, но это было невозможно. Он стал совсем другим, с болью думала она. Он снова отдалился от неё, стал холодным.

И во всём была виновата она. Стоило ей проявить хоть немножко свои чувства, как он замыкался в себе. Вот только Тори не могла сдаться, не могла так легко отступить. Даже когда он отказывался от неё, она хотела, чтобы он принадлежал ей. И хотела, чтобы он знал, что она принадлежит ему.

Днём они сделали остановку в небольшом постоялом дворе, где Эдвард снял отдельную комнату для ланча. Вот только войдя туда, Тори обнаружила отсутствие Себастьяна. Она не видела его и тогда, когда выходила из экипажа, и её волнение усилилось ещё больше, когда Эдвард не захотел ответить на вопрос жены, где же Себастьян. Тори места себе не находила, вспоминая его бледное лицо и запавшие глаза. Он болен? Ему явно было нехорошо, и как его брат может спокойно сидеть и наслаждаться едой, зная, что с Себой что-то не так! Тори готова была вскочить и потребовать отвести её к нему, но когда она собралась с духом, Эдвард вышел из комнаты.

Она не смогла проглотить ни кусочка, поэтому тарелка так и осталась нетронутой. Тори извела себя всевозможными мыслями, гадая, что же происходит с Себой, и когда они уже шли к карете, у неё от переживаний дрожали руки. Но у самых дверей экипажа она внезапно застыла, обнаружив, что источник её беспокойства сидит внутри на мягком сиденье. У него были закрыты глаза, а голова была откинута назад. И он даже не пошевелился, никак не отреагировав на их появление, когда они стали садиться в карету. Он выглядел измотанным и невероятно уставшим. Бледность не прошла, а глаза запали ещё больше.

Если до этого Тори тряслась от волнения, то теперь сходила с ума от беспокойства. У неё не было даже возможности спросить у него, что с ним, потому что возможно он спал, и она не хотела тревожить его.

Время тянулось с мучительной медлительностью. Карета медленно ехала по ровной дороге, укачивая путешественников, и, устроившись на коленях родителей, Шон и Сьюзан вскоре задремали. Всё это время Тори пыталась успокоить себя, убеждая себя, что если бы что-то серьёзное происходило с Себой, Эдвард ни за что не продолжил бы путь. И в какой-то невероятный момент она заметила, что здоровый цвет лица постепенно возвращается к нему. Тори испытала такое несказанное облегчение, что на глазах навернулись слезы, поэтому она поспешно отвернулась, моля Бога о том, чтобы никто не заметил этого.

И никто не заметил.

Кроме Себастьяна, который открыл глаза именно тогда, когда она перестала убивать его свои пронзительным взглядом, будоража все его существо. От долгой езды верхом у него болело бедро. У него заболела голова и начинало ныть плечо, но даже такое отвратительно состояние не помешало ему ощущать на себе её вопросительный взгляд с того самого момента, как она села в карету.

Прямо напротив него.

Она была так близка, что от волнения волосы на затылке становились дыбом. Было мучением находиться рядом с ней и не иметь возможности коснуться её. Он смотрел на её идеальный профиль, видел, как она хмуро смотрит в окно, поджимая губы. Глядя на эти губы, Себастьян испытал такую дрожь, что затряслись руки. Боже, всего пару дней назад он мог убедиться в мягкости этих губ, в их сладости и нежности! Она позволила ему коснуться себя, и он как умирающий от жажды путник испивал её, позабыв обо всём на свете. Он не мог забыть эти дивные мгновения, и слишком сильно боялся, что этого больше не повториться.

Себастьян даже не предполагал, что находиться рядом с ней такая пытка. Всем своим существом он тянулся к ней, желал её, но понимал, что это невозможно. И это убивало его сильнеё всех старых ран вместе взятых.

Он чувствовал себя виноватым за утреннюю грубость, но не знал, как сказать ей об этом. И судя по её реакции, она не захочет даже слушать. Он заметил, как она прикусила нижнюю губу белоснежными зубами, хмуро глядя в окно. Себастьян вздрогнул, вдруг поняв, что она очень сильно взволнована. И если она избегала смотреть на него, значит, эти чувства вызывал в ней он.

Она волновалась за него! Боже, она тревожилась за него! Это было невероятное открытие. Сердце его внезапно подпрыгнуло и стало колотиться о рёбра, но Себастьян вдруг замер, когда она неожиданно повернула к нему свое грустное лицо и посмотрела ему прямо в глаза.

У него что-то екнуло в груди, потому что в её блестящих серебристых глазах он узрел то, что даже не надеялся там обнаружить. Она смотрела на него с такой невыразимой печалью и неиссякаемой нежностью, что у него сдавило горло. И тогда Себастьян понял, что не может больше сидеть спокойно. Он хотел заключить её в свои объятия, хотел припасть к слегка раскрытым губам и целовать их до тех пор, пока грусть не покинет её. Но, чёрт возьми, как ему сделать это в переполненной карете?

И Себастьян вдруг отчетливо понял, что у него есть выход.

Тори зачарованно смотрела на него, чувствуя, как напряжение и усталость покидают его, а глаза обретают ясность. Она была так рада, что ему стало лучше. Каким-то чудом, но он приходил в себя от неизвестной болезни. Облегчение было столь сильно, что Тори боялась не сдержаться и коснуться его, чтобы убедиться, что с ним действительно всё хорошо.

И неожиданно она вздрогнула, когда что-то тяжелое упало на пол кареты. Прямо возле её ног.

- Что это было? - хриплым ото сна голосом спросила Сьюзан, пробудившись, и повернула в их сторону свое личико. - Что это за звук?

- Я уронил часы, - тихо ответил Себастьян, выпрямившись. - Спи, солнышко.

Успокоившись, Сьюзан положила голову на плечо отца и снова погрузилась в сон, поэтому не видела, что произошло дальше.

Озадаченная и сбитая с толку, Тори смотрела на Себастьяна, у которого было очень странное выражение лица. С какой стати он уронил часы? Зачем… Она вдруг застыла, когда Себастьян стал наклоняться, чтобы поднять часы. Его голова медленно опускалась вниз, и к её ужасу, оказалась прямо возле её колен. А потом…

Тори всю жизнь будет помнить этот миг, ибо он потянулся к её руке без перчатки, сжал её пальцы, а потом его губы прижались к её коже.

Он уронил часы только для того, чтобы поцеловать её! Целует ей руку, не смотря на всё то, что было два дня назад! Тори была так сильно потрясена, что какое-то время не могла произнести ни слова. Она даже не могла дышать, впитывая в себя тепло его губ. А потом сердце затопила такая мучительная любовь к нему, что перехватило дыхание. Боже, она ни за что не перестанет любить этого непостижимого мужчину! И сможет ли когда-нибудь понять его?

Медленно отпустив её, он выпрямился и снова откинулся на спинку сиденья.

Тори смотрела на него, пытаясь понять, что толкнуло его на этот поступок, но все мысли вылетели у неё из головы, когда она столкнулась с его глазами, полными нежности и чего-то ещё, что заставляло щемить всё внутри. У него вдруг дрогнули уголки губ, и Тори с изумлением догадалась, что он хочет улыбнуться ей.

После пяти лет разлуки, после того, что он чуть не погиб по её вине, он хотел и пытался улыбнуться ей!

Его губы застыли в полуулыбке, терзая ей сердце. В горле застрял такой комок, что Тори было даже больно дышать. Он так редко улыбался. Почти никогда. А сейчас хотел улыбнуться ей! И пусть улыбка вышла неполной, для Тори это был самый бесценный подарок. Она готова была броситься в его объятия и зацеловать его до смерти, потому что задыхалась. Её действительно душила любовь к нему. Безмерная. Бесконечная.

Два дня назад она с болью думала, что всё кончено, но теперь у неё появилась надежда. Сам Себа вручил ей этот хрупкий дар, и Тори с отчетливой ясностью поняла, что ни за что на свете не отступиться от него. Даже если его упрямство, самоконтроль и замкнутость будут препятствовать ей.

- Дядя Себастьян, ты нашёл свои часы?

Недовольный голос Сьюзан заставил Себастьяна прийти в себя. Он был весьма доволен собой, глядя на румяное лицо Вики. Ей понравился поцелуй! Она приняла его и даже не думала возражать. И теперь её глаза, эти бесподобные серые очи светились ещё ярче. Боже, один легкий поцелуй был способен преобразить её! Он не мог оторвать от неё своего околдованного взгляда. Все страхи тут же покинули его, а безысходность сменилась надеждой. Если раньше он боялся, что она будет снова избегать его, то теперь был уверен, что она не оттолкнет его.

Господи, неужели у него был шанс завоевать её? Это подействовало на него так отрезвляюще, что сознание мгновенно прояснилось. И Себастьян, наконец, понял, что ни за что на свете не отступиться от неё. Даже если она будет противиться ему, что было под большим вопросом. Теперь.

- Дядя Себастьян?

Сьюзан вновь позвала его, и на этот раз Себастьян ответил спокойным, мягким голосом.

- Я нашёл свои часы.

Он нашёл гораздо больше, чем свои часы.

- Дядя, взрослым мужчинам не пристало терять свои вещи, - назидательным тоном проговорила девочка.

- Я учту это на будущее, - кивнул Себастьян.

Да, он должен учесть тот факт, что в любви, как и на войне, все средства хороши. Особенно, когда от достижения желанной цели зависит вся твоя жизнь.

Сесилия и Эдвард незаметно переглянулись друг с другом, отметив намного больше того, что произошло. Они умели понимать взгляды друг друга без единого слова, и улыбнулись друг другу, понимая, что теперь поездка будет совсем другой.

Совершенно непредсказуемой.

Они приехали поздно и сразу же разошлись по приготовленным для них комнатам.

И, засыпая, Тори вдруг поняла, что многое может измениться по окончанию этой поездки. Боже, она так отчаянно этого хотела!