Первым, кого Игорь увидел, добравшись до дома доктора Шармы, был Энгельбах. Он сидел в кабинете хозяина и, низко склонившись над столом, читал полевые дневники экспедиции, работавшей в монастыре принцессы Чарумати. Горела настольная лампа, и в ее свете эта склоненная над тетрадью стариковская лысина казалась совсем одинокой.

— Герр профессор, — начал Игорь, запинаясь и не находя в себе сил посмотреть старику в глаза. — Я не знаю, как мне просить у вас прощения, но…

Энгельбах поднял голову, и Игорь увидел в его глазах что-то насмешливо-грустное:

— А я-то, старый дурак, думал, что вам не терпится увидеть древний восточный город…

— Герр профессор…

Энгельбах поднял руку:

— Тс-с! Ни слова больше. Во-первых, мистер Тарновски мне все объяснил, и у меня нет никаких вопросов, кроме сочувствия вам и желания помочь.

— Дэн?

— Да, именно! Он видел вас и вашу подругу и рассказал нам, что, по-видимому, все это очень непростая история…

— Да, но…

— И во-вторых. Позвольте дать вам совет. Никогда не просите прощения за любовь. — В голосе Энгельбаха уже не было ни тени насмешки. — Поверьте мне, на свете не так много радостей, чтобы ими пренебрегать и, тем более, за них извиняться.

— Спасибо, герр профессор.

— Юлиус, черт побери, просто Юлиус! — перебил его старик. — Ужин у вас в комнате, и потрудитесь сразу собраться. Мы решили выехать завтра на рассвете. Опоздания исключаются.

— Я практически готов.

— Ну и прекрасно. Ступайте, мне надо еще поработать.

Игорь не успел даже притронуться к ужину. Он успел только заглянуть к Дэну и поблагодарить его за товарищескую услугу. Дэн спросонок не сразу понял, в чем дело, потом отмахнулся и перевернулся на другой бок. Игорь вернулся к себе, не раздеваясь, прилег на минутку на пол, на свою постель под сеткой, и сразу провалился в похожий на беспамятство, глубокий и долгий сон.

— Итак, друзья мои, я должен сообщить вам следующее, — объявил Энгельбах. — Тщательное исследование фотографий подтверждает: печати действительно относятся к третьему веку до нашей эры и являются личными печатями императора Ашоки из династии Маурьев, и, главное, они целы.

Пятеро членов экспедиции ЮНЕСКО сидели в креслах фургончика «тойота», который в предутренней полумгле по головокружительному серпантину поднимался в Гималаи.

— Перед нами, без всякого сомнения, тайник, и он, по-видимому, никем не тронут, — продолжал Энгельбах.

За левым окном «тойоты» проносился крутой скальный склон, поросший кустарником, за правым смутно угадывалась изумрудная долина, уходящая вниз. Прошла минута, несколько раз взвыл мотор, и кадр заоконного «кино» переменился: теперь справа потянулась скальная стена, слева вдруг оборвалась вниз пропасть, из которой поднимался ночной туман. Так повторялось раз за разом: крутые витки дороги петляли с одного склона на другой.

— Удалось ли хотя бы в первом приближении определить содержание тайника? — спросил Дэн.

— Да, — отозвался Энгельбах. — Но будем идти по порядку. Доктор Бехал уверенно дешифровал надписи на печатях. Послушаем его.

Индиец поднял перед всеми листок с укрупненным изображением печати и кратко сообщил:

— Собственно говоря, эти надписи не представляют особой загадки. Вы все видите — это санскрит. Точнее, ранний эпический санскрит, слоговое брахми, вариант написания, характерный для Междуречья. Здесь, по кромке, идет перечень полных титулов Ашоки, а вот тут самое главное — большой картуш с надписью: «Перед страхом всеобщей гибели замкни свои уста». Печать с таким предостережением я встречаю впервые. У меня все.

— Доктору Шарме тоже есть что сообщить. Прошу, Шарма-ба.

Шарма поправил очки.

— Я еще раз перепроверил все, что нам известно по монастырю. Сразу сообщаю главное: дочь императора Ашоки принцесса Чарумати действительно основала этот монастырь, сама руководила его постройкой и прожила в нем всю жизнь. Есть сведения, что она ни разу не покидала стен монастыря и почти не выходила из своей кельи…

— Охраняла тайник, — вставил Дэн.

— Вполне возможно, — отозвался Энгельбах. — Так вот, резюме. Наш совместный с доктором Шармой анализ позволяет предположить, что мы имеем дело с тайником Общества Девяти Неизвестных.

Несколько секунд в салоне «тойоты» длилось молчание.

— Общество Девяти Неизвестных? А что это такое? — спросил Дэн.

— Одно из самых первых в обозримой истории тайных сообществ, — сообщил Энгельбах. — Как вы знаете, Ашока объявил войну войне. С этой целью и была им создана организация, необычайно могущественная и глубоко законспирированная. Мы не знаем ни ее состава, ни методов. Но факт остается фактом: каким-то образом это общество предотвращало большие и малые войны в течение десятков или даже сотен лет, ибо оно продолжало свою деятельность и после смерти его основателей…

— Вы полагаете, мы можем обнаружить что-то вроде архива этого общества? — спросил Бехал.

— Я могу только надеяться на это. — В голосе Энгельбаха зазвучало волнение, и глаза его заблестели. — Я понимаю, что кто-то из сверхсерьезных историков сочтет все это сказкой, бредом, но… когда я увидел эти девять печатей, я вдруг понял, что искал их всю свою жизнь. И сразу поверил. Для меня тут дело не в науке, не в истории. Я надеюсь на большее.

Все молчали.

— И правда, — негромко произнес Бехал. — Может, она действительно существует, какая-то единая формула вечного мира на земле?

— И может, она была открыта давным-давно и потом ее просто забыли? — подхватил Шарма.

— И, когда мы найдем ее, она окажется такой же действенной, как две тысячи двести лет назад… — добавил Энгельбах.

Он то ли спрашивал, то ли утверждал, и все снова замолчали, охваченные надеждой и ожиданием.

Игорь не участвовал в разговоре, но был, как все, глубоко взволнован им. Еще бы! Он и сам в своих повседневных профессиональных занятиях, в этой зачастую изнурительной, кропотливой до бессмысленности работе рядового историка всегда ждал, смутно надеялся, что когда-то, может быть, скоро, с каким-то последним ярким штрихом вдруг сложится и откроется ему и всем единая, четкая и стройная картина мира, картина жизни на земле со всеми ее законами, движением, целью и смыслом, — настолько яркая и четкая, что это сразу окупит всю муку мелочной повседневности целых поколений ученых, по крупице складывавших такую картину. Самой затаенной его мечтой было самому найти решающий штрих или хотя бы стать свидетелем его отыскания. Эта-то мечта намертво привязала его к той профессии, которую он когда-то выбрал почти случайно, а теперь иной для себя просто не мог представить.

Экспедиционный фургончик завершил один из своих бесчисленных поворотов и оказался на верхней точке перевала. Еще секунда — и впереди вдруг сразу открылась неповторимая панорама Гималаев на восходе солнца: стена пиков, медленно выступающих из тьмы, вознесшаяся в небо масса скал, льда, снега, вереница громад, каждое мгновение меняющих свой облик под первыми лучами косматого, багрового светила.

А за перевалом, приближаясь с каждым витком серпантина, замелькали впереди контуры потемневших от времени руин. Это был монастырь принцессы Чарумати. Он стоял в высокой, суровой седловине, на фоне близких вершин и неба: остатки мощных крепостных стен из грубо тесанного гранита, колонны, разрушенные часовни, чайтьи, террасы и за ними — мощный белоснежный холм с кубом и золотым зонтом над ним — Великая ступа Ташинатх.

Через несколько минут они уже шли к запечатанному входу. Шли, не успев перенести вещи в экспедиционные палатки, не успев переодеться в рабочую одежду, махнув рукой на обед, на отдых, на устройство… Шли молча, торопливо и все ускоряли шаги. Шарма даже не показывал дорогу, четверо археологов будто чувствовали, куда идти. Руины стен, давно обвалившиеся потолки, рухнувшие колонны. Дальше, дальше. Все теснее переходы, все уже каменные коридоры, все темнее кельи без окон.

Поворот, зал, расчищенный от грязи и обломков, спуск по каким-то уступам, еще один, последний поворот, и тут Шарма с нелепым, пронзительным всхлипом: «А!» вскинул руки и застыл на месте. Вздрогнув от крика, застыли остальные.

Никакой двери, никакого запечатанного входа в каменной стене не было. Да и самой каменной стены не было. Они стояли перед горой скальных обломков, булыжника и щебня, наглухо заваливших проход. Впечатление было такое, что здесь кто-то ударил исполинским кулаком, ударил яростно, в безрассудном гневе, обрушив свод над проходом, обрушив боковые своды, словно раздавив весь коридор.

— Ч-то… что это значит? — запинаясь, спросил Шарма.

— Это значит, что кто-то опередил нас, — медленно, почти спокойно произнес Энгельбах.

Игорь подошел вплотную к завалу, запрокинул голову.

— Все правильно. Вход нельзя было трогать. Он был ловушкой.

— Вы знали это раньше? — спросил Бехал.

— Догадывался по снимкам.

— Почему же молчали?

— Сомневался. Хотел проверить на месте.

Шарма озирался по сторонам, все еще не в силах оценить случившееся.

— Но кто… кто мог это сделать?! И где он?

— Да здесь, — послышался голос позади них.

Все обернулись и только тут увидели в стороне, в расчищенном углу боковой ниши троих людей в шортах, с лопатами и ломами в руках. Это были рабочие экспедиции. У их ног в полумгле ниши смутно виднелись две кучки окровавленного тряпья. Это было все, что осталось от «опередивших».

Игорь, впервые увидевший такое, почувствовал дурноту и отвернулся. Какое-то предчувствие мгновенно кольнуло его: дело оборачивается кровью, кровь будет еще. Он отошел к стене и, преодолевая тошноту, вяло прислушивался к голосам.

— Кто они? — спрашивал Шарма.

— Чужие люди, Шарма-бадже, — отвечал один из рабочих. — Мы их не знаем, не видели.

— Плохие люди, — вступил другой. — Издалека пришли, ночью. Мы ничего не слыхали, спали. Как они шли, как работали — никто не слышал…

— Не слышали потому, что у них вот — ультразвуковой аппарат, — пояснил третий, в рубахе и каске. — Он любую стену за пару минут проламывает, и почти без шума…

В его руках тускло отсвечивали никелем обломки ультразвукового вибратора.

— Их было только двое? — спросил Бехал.

— Нет, бадже. Еще один ждал наверху, в развалинах. Услыхал завал и убежал. Там следы есть.

В наступившей тишине было слышно, как в невидимой, скрытой в скале шахте глухо застучали падающие камни. Потом все стихло.

— Ну что ж, видимо, надо вызвать полицию, — негромко заключил Энгельбах.

Они умывались у монастырского источника, много веков назад забранного в камень, украшенного резьбой и бронзой. Давно потрескался и оплыл камень, только слабые зеленоватые пятна напоминали о бронзе, но источник действовал. Как всегда в горах, вода была ледяная, сине-прозрачная, и Игорь с удовольствием плескал ее пригоршнями в лицо.

Подошел Энгельбах с полотенцем на шее. Он набрал пригоршню воды и обернулся к Игорю.

— Значит, вы говорите — ловушка?

— Да, герр профессор, — вытирая лицо, ответил Игорь. — Устраивается ложное перекрытие с единственной точкой опоры. Эта точка маскируется под дверь, и, когда ее хотят взломать, перекрытие рушится. Специальная шахта, забитая щебнем и валунами, заваливает весь проход. Такие ловушки устраивались в горных гробницах древних кушанцев, хеттов.

— Шарма говорил, что начал работу с расчистки завала…

— Да, конечно, — подхватил Игорь. — Это могла быть первая ловушка, которая сработала когда-то давно. Теперь разрядилась вторая…

— Значит, возможна и третья.

— Безусловно.

— Ну что ж, это хорошо. — Энгельбах наклонился и решительно подставил свою лысину под ледяную струю. — Значит, он действительно… уф, ну и водичка!.. действительно спрятал что-то важное, наш Ашока. — Старик фыркал и плескался, как морж.

— Герр профессор, — напомнил Игорь. — Помните, вчера я рассказал вам о мальчишке, который предупредил меня, что за нами следят? Так, может, это как-то связано?

— О мальчишке? Да-да. — Энгельбах продолжал плескаться. — Шарма сообщил о нем в полицию, сразу же. Но они не нашли никакого мальчишки.