1

Большая беда постигла державу. Со дня ее основания и по сей день не бывало такой беды. Небо перестало изливать дожди, и земля перестала давать урожаи. Небо и земля словно поклялись уничтожить все то малое, что еще осталось в стране. Запасы продуктов все уменьшались, толпы опухших от голода все увеличивались. Зерно пшеницы ценилось на вес золота, зерно ячменя — на вес серебра. Молоко стало водой, а воды не было, ибо не поливал Господь землю дождями.

Каждый день солнце поднималось в небеса, точно пылающий шар, и играло обитаемой землей, и каждую ночь сиял над ней лунный шар, изъеденный и черствый. И как эти светила небесные над землей, так и управители закромов на земле, округлились у них животы, точно пушечные ядра. Сильные ослабели, слабые стали больными из-за голода, а больных поражала язва, и они умирали.

Но беда никогда не приходит в одиночку. Когда уже на исходе были у людей последние силы, прошел новый слух — окружили державу враги. Еще не вошли в пределы, но уже стоят поблизости, совсем-совсем рядом. Страна и в обычные годы ввозила хлеб извне, а сейчас, когда окружили ее со всех сторон враги, уже не прибывали в нее никакие продукты и никакое питье. В такую пору надлежало бы всем гражданам взяться за оружие и выйти на войну, но не было у них для этого сил. Все ослабели до крайности, кроме управителей закромов, силы которых каждый день только прибавлялись. Ведь эти смотрители закромов создали себе такую славу, что они для державы всего важнее, потому что они трудятся на благо общества, присматривая за съестными припасами, и, если их послать на войну, вся страна тут же от голода и умрет.

Враги у границ, видя, что им нет никакого противостояния, всё приближались и приближались. Они снаружи, а голод внутри. И уже думалось было людям, что беда достигла наивысшей своей силы, как вдруг пришла еще большая беда. Ибо собрание бед не имеет меры и нет такой беды, для которой не сыскалась бы еще большая.

Следовало бы державе предвидеть возможное бедствие и предварить его надлежащим планом. Но была тому помеха, потому что граждане страны оказались разделенными на два лагеря: покрытоголовых и открытоголовых, — и всему, чего хотел один лагерь, другой лагерь препятствовал, а кроме того, сами эти лагеря были разделены внутри себя и ненавидели друг друга даже сильней, быть может, чем враг ненавидел всех их вместе.

Как же это случилось, что страна одна, а разделилась на два народа, ненавидящих друг друга? Причина тому была в истории народа, которая продолжала влиять на него даже сейчас, хотя мировой порядок уже изменился, и обычаи народа были уже не те, и сыновья отказались от всего, что было дорого их отцам когда-то.

В этой стране существовало поверье, что ее основатели были евреи, а у евреев в обычае покрывать головы, и поэтому многие из народа этой страны тоже имели обыкновение покрывать головы. Почему же тогда другие в том же народе не покрывали голов? Потому что они, напротив, видели себя евреями, какими те были до дарования Торы, когда еще не было наказа покрывать голову, и поэтому они тоже не покрывали головы. И поскольку эти покрывали головы, а у тех головы были открыты, они были непримиримы друг к другу, и эти ненавидели тех, а те ненавидели этих. Но почему же тогда среди самих покрытоголовых одни ненавидели других, если они все покрывали головы? Потому что эти покрывали головы ермолкой, а те шляпой, у этих ермолки плоские, а у тех круглые, у этих четырехугольные, а у тех овальные, у этих большие, как ложь, а у тех маленькие, как вошь, эти из панбархата, а те из шелка. Нет уже никакой нужды в самой голове, главное, чтобы было заметно, что ее покрывает.

А открытоголовые — почему они ненавидели друг друга, ведь и эти не покрывали, и те не покрывали? Но одни отращивали чуб, а другие стриглись коротко, у одних лысина на темени, а у других — на лбу, и нет уже нужды именно в голове, главное, чтобы была открыта.

И как головы у них были разные, так и мнения у них были разные. Один лагерь кивал головой на восток, другой лагерь кивал головой на запад. А если кивали друг другу, то лишь для того, чтобы стукнуться лбами и разбить друг другу головы. И потому они никак не могли вместе заниматься делами страны. В одном только они сходились — каждый лагерь говорил, что все несчастья державы происходят исключительно из-за другого лагеря. И если бы автор этих строк не опасался сказать лишнее, он сказал бы, что в этом и те и другие были правы.

2

Был в том государстве один человек — не из покрытоголовых и не из открытоголовых, а просто человек, который, если нужно ему почесаться, открывал голову, а если не было ему нужды почесаться, не открывал голову. Увидел этот человек, что постигла его страну беда, и сказал себе: пойду помолюсь за дарование дождя, пока не умер весь народ от голода. И ведь это было то самое, что надлежало сделать в первую очередь — попросить милости у Всевышнего, — но граждане страны забыли об этом, ибо людям свойственно забывать то, что они должны помнить. Обошел этот человек все синагоги и все дома учения в государстве и не нашел места для своей молитвы, ибо все эти места собраний заняты были покрытоголовыми для своих занятий. Тогда он набросил на себя мешок, закутался в него и вышел в широкое поле, где не было ни души, поскольку жители той страны привыкли проводить все свои дни в городах, ибо в городе человек всегда мог услышать какого-нибудь оратора или что-то в том же роде. Распростерся тот человек в поле перед Господом, благословен будь Он, и стал молиться и просить о дожде, чтобы расцвела скорбящая земля и не умерли дети ее от голода.

А Господь, благословен будь Он, уже давно ждал молитвы от граждан сей страны, ибо милостив Он и хочет добра Своим созданиям, а чтобы не ели они хлеб подаяния, даровал им список надлежащих молитв, по которым они получали бы от Него вознаграждение, подобно тому, как кантор получает вознаграждение за труды свои от казначея синагоги. Однако люди в той стране были так заняты своими распрями и спорами, что у них не оставалось времени вспомнить своего Создателя, Который выручает, спасает и утешает во всякую пору бед и несчастий и в доброй власти Которого дать людям облегчение и помощь, если они заслуживают спасения и милосердия. Но жители той страны не помнили того, что им надлежало помнить, пока не разнесся среди них слух, что некий человек самочинно вознес молитву о даровании дождей.

Дошел этот слух до государственных мужей, и они испугались — как покрытоголовые государственные мужи, так и открытоголовые. Покрытоголовые почему испугались? А вдруг удовлетворят эту молитву на небесах, и тогда все живущие узнают, что есть высший над ними! А открытоголовые почему? Потому что вдруг этот человек не наш хедер кончал, не в нашей ешиве учился и не у нашего ребе объедки со стола доедал! Как же мыслимо допустить, чтобы такой человек вмешивался в дела, только им подведомственные? А что до его молитвы, то кто же должен присутствовать при всякой молитве, если не из того лагеря или из другого, как это повсеместно принято и желательно? И начали оба лагеря шуметь и бурлить, каждый лагерь по своей причине, но главная и общая у них причина состояла в том, что тот человек, что молился о даровании дождя, был не из тех и не из этих. И поскольку возмущены были все одинаково, то сблизились их мнения друг с другом если не в делах, то в мыслях.

Но тут уж газеты, к добру будь помянуты, постарались довести мысль до дела. Стали задавать в газетах небольшой такой вопрос: этот человек, что молился о дожде, — кто его послал и от чьего имени он был принят перед Господом? И начали насмехаться над малым, замахнувшимся на великое, и даже самим Господом возмущались, что оставляет без внимания больших государственных мужей, а слушает ничтожного, за которым никто не стоит и который никого не представляет. И поскольку открылся повод высказаться, стали выступать все признанные мыслители страны и высказывать единодушное свое убеждение, что такой самочинный поступок может подорвать государственные основы, не говоря уже о дисциплине граждан, а потому всякий, кто выдает себя за посланника общественности, не имея на то от нее полномочий, есть прямой нарушитель закона, преступающий грань дозволенного и подрывающий общественный порядок.

Чернила, которыми брызгали газетные перья, впитались в людские души, и вскоре вся страна начала плеваться теми же словами. Не успеет один повторить газетное слово, другой его уже опередил. И стоят друг против друга в великом удивлении: все годы были врозь и против, а теперь полностью согласны во мнении. И не только мнения их стали полностью согласны, но и сами уста, и даже язык одного произносит те самые слова и точно теми же фразами, какие хотел употребить язык другого.

И тогда поднялись все в едином порыве и стали посылать делегации и депутации к руководителям страны. А руководители приняли этих народных посланников и выразили полное согласие с их единодушным требованием объявить нарушителю государственной дисциплины войну, оборонительную и наступательную одновременно. Однако поначалу все эти словеса были так же далеки от дел, как дела от словес. И если бы не управители закромов, дело так и кончилось бы одними словами.

Управители закромов, как покрытоголовые, так и открытоголовые, все свои дни занимались одним-единственным делом, а именно — деньгами, и потому привыкли пренебрегать всеми другими делами, которые с деньгами не связаны, ибо ничто так не упрощает мысли и сближает сердца, как если ты протягиваешь человеку денежную купюру или добавляешь монету к монете. На сей раз, однако, все богачи государства немедля собрались для срочного обсуждения вопроса о новоявленных отщепенцах, которые нарушают закон и пытаются подорвать все основы именно в тот трудный час, когда вся нация измучена, и удручена, и подавлена, и истощена, и каждый человек в стране голоден, а голодные, как известно, с легкостью восстают против властей, поскольку им уже нечего терять. И тут автор этих строк должен заявить, что эти слова управителей закромов — истинная правда. Ибо граждане страны действительно настолько уже ослабели от голода, что те носильщики, которые приносили еду и напитки на заседание управителей закромов, и впрямь сгибались и падали под тяжестью своей ноши.

Многому хорошему способствует вино, и много хорошего делают вкусные яства. Когда живот полон, то и душа сыта, а когда душа сыта, то и ум ясен. И вскоре все эти управители закромов увидели друг в друге единомышленников. И сразу же стали дружелюбны и приветливы друг к другу. А ведь одни были покрытоголовые, а другие открытоголовые. Но от сытной еды и обильного возлияния у покрытоголовых лица обливались потом, и они обмахивали себя ермолками, так что их головы стали открытыми. И напротив, у открытоголовых от сытной еды и обильного возлияния покрывались потом головы, и они вытирали их скатертями, так что их головы стали покрытыми. И вот уже каждый лагерь дивился, почему прежде эти видели в тех своих врагов, а те видели в этих своих соперников, когда те и эти одинаковы и равны во всех отношениях. И, увидев себя одинаковыми и равными, они тут же согласились между собой сделать то, что подходит для всех. А что именно, по их мнению, подходило для всех, мы сейчас узнаем.

То, что поначалу выглядит противным природе вещей, принимает вид вполне натурального, когда с ним мирятся. Началось с того, что все управители закромов в стране принялись будить и толкать государственных мужей, покрытоголовые — покрытоголовых мужей, открытоголовые — открытоголовых, и дотолкались до того, что все они собрались на срочное заседание в помещении, именуемом Говорильней (которое в той стране предназначалось для тех, кто в силу своего умения говорить стали господами над всеми прочими гражданами страны), и начали обсуждать, что делать, если завтра пойдут дожди, и земля вдруг даст урожай, и все государственные основы будут порушены, поскольку дожди эти выпадут не потому, что руководители страны сочли, что страна нуждается в дождях, а потому, что некто самовольно пошел в поле и помолился о их даровании. Такой подрыв основ может повлечь за собой полную гибель и разрушение всего, ибо тогда любой человек сможет сделать все, что ему придет в голову, не испрашивая для этого разрешения и согласия руководителей государства. А поскольку деяния Господа, благословен будь Он, свершаются непредсказуемо, и значит, эти нежелательные дожди могут прийти в любой момент, то все в Говорильне тут же согласились принять первое же внесенное предложение против дождей без всяких предвзятостей, споров, проволочек и отлагательств.

Когда решено было приступить к выдвижению таких предложений по защите от нежелательных дождей, первыми выступили открытоголовые, чьи головы не любят ни дождей, ни солнца, потому что дожди льются им на плеши и лысины, а солнце высушивает им мозги, и в силу этого они вечно в ссоре с небесами и целыми днями занимаются тем, что пытаются отгородить себя от неба. В любой день они носят над головой нечто вроде навеса на палке, в солнечные дни — для защиты от солнца, а в дождливые дни — для защиты от дождя. И поскольку все их мысли только о том, как сделать перегородку между собой и небом, они первые внесли предложение сделать такое укрытие от дождей, которое простиралось бы от одного конца государства до другого, так что даже если Владыка дождей прольет на страну дождь, дабы расцвела земля, дожди эти, вопреки Его воле, не достигнут земли, и она не расцветет, и дисциплина в стране останется дисциплиной. А что до того, кто пытался ее подорвать, и Того, Кто хотел ему в этом помочь, то все их действия будут отменены и упразднены.

Покрытоголовые, все мысли которых были только о том, как бы получше покрыть голову, рассмотрели это предложение и приняли его с радостью. Тут же собрались на второе заседание и назначили землемеров во всех местах государства, чтобы измерили всю страну вдоль и поперек, а также выбрали комитет, который собрал бы ткачей по всей стране, чтобы соткать утвержденный навес. Выбрали также второй комитет, которому поручили собрать всех плотников страны, чтобы сделали шесты для этого навеса. А еще один комитет выбрали, чтобы назначить места для этих шестов. Следующий комитет выбрали из советчиков, которые давали бы советы, как забивать эти шесты. Еще один комитет создали из наблюдателей, которые наблюдали бы за выполнением всех этих работ. А под конец выбрали также просто комитет, состоящий из двух подкомитетов — просто первого и просто второго. И в завершение всей этой работы по созданию комитетов назначили также комитет по надзору за всеми комитетами.

После того как все в Говорильне распределились между этими комитетами, был создан специальный надкомитет, чтобы дать название утвержденному навесу для защиты государства от дождей, ибо все, чему дано название, может служить символом и, следовательно, способно приносить доход. А доход необходим, поскольку государству предстояли большие расходы по шитью навеса и изготовлению шестов, а главным образом — для содержания комитетов. Все члены надкомитета тут же собрались на специальное заседание и решили поручить выбор названия для навеса той языкадемии, которая отвечала в стране за язык граждан, поскольку все ее члены были болтоязыки и длинноречивы, а также осведомлены во всех существующих языках, так что некоторые знали даже язык своего собственного народа.

Собрались все языкалисты и речеведы, арендовали себе большое здание, посадили во всех кабинетах секретарей и помощников, сели сами и начали обсуждать вопрос о названии навеса. Одни предложили назвать его «Задержилище», поскольку он призван задерживать дожди. Другие предложили дать ему имя «Дисциплинилище», поскольку он призван помочь государству в укреплении дисциплины граждан. Третьи внесли предложение именовать его просто «Навесилище», поскольку он и есть навес над всей страной. И были такие, которые предложили называть его «Протестилище» в знак протеста против неположенных дождей, которые грозят подорвать основы государства. И это последнее название пришлось им по душе более всего.

А почему все эти названия кончались у них одинаково? Потому что поэзии в стране стало мало, а поэтов, наоборот, много, вот речеведы и решили помочь им с рифмой. А когда они выбрали название, то сразу создали две комиссии, чтобы утвердить его лучшее правописание, поскольку некоторые из языкалистов заявили, что правильней произносить не «Протестилище», а «Протестилищо», в то время как другие настаивали на том, что правильней все же «Протестилище», а не «Протестилищо». И эти комиссии пришли, в конце концов, к решению разрешить оба произношения, дабы уважить тех и других.

Как только навесу дали название, все главные ораторы страны начали ораторствовать, призывая к дисциплине и прославляя Протестилище, и все газеты стали публиковать их орательства в добавление к тем пространным статьям, которые писали сами газетчики. И поэты тоже не сидели сложа руки, они разили врагов своими стихами, и счесть не могли их даже граждане сами, никому не под силу упомнить всех стихоплетов, даже нашей душе, широченнейшей, словно ворота, с ними даже жабы египетские в числе не равнялись, и голоса их по всем путям раздавались.

Но государственные мужи не отвлекались от главного. Они тут же объявили сбор пожертвований, выбрали для этого специальных сборщиков, людей зажигательных и требовательных, и те немедля направились в каждый город и в каждое село и там стали зажигать и требовать. Они начинали свои речи с осуждения нарушителей дисциплины, а кончали их прославлением Протестилища, которое объединит всю страну и принесет ей вечный мир и спокойствие. И загорелись повсюду сердца, и расщедрилась всякая рука. Поднялись крестьяне, и извлекли из дыр и щелей остатки зерна, спрятанные для посева, и устроили сытные трапезы для явившихся к ним избранников, которые принесли мир и единство. А пока те ели и пили, пришли женихи и невесты. И каждый жених отдает сборщикам полученное приданое, а каждая невеста — свою фату. Не успели сказать им: «Честь и хвала», — как пришли старики и старухи и принесли в пользу Протестилища саваны, которые сшили себе для погребения. А кто ничего не давал сам, тому сборщики не давали житья до тех пор, пока он не приносил помимо воли.

И вот собрали все приношения и пожертвования и усадили ткачей и плотников за работу. Ткачи сделали навес, а плотники — шесты, каждый по цвету своего лагеря — у черных черные, у красных красные, у синих синие. Кончилось шитье навеса, завершилось изготовление шестов. Тогда укрепили навес на шестах и растянули его от одного конца державы до другого. Люди увидели навес, он обрадовал их сердца, и они стали хором восклицать: «Ура Протестилищу! Ура Протестилищу! Напрасно пытался преступный вражина подорвать наши единство и дисциплину. Под Протестилища сенью обрели наконец мы спасенье, и будем мы счастливы впредь, теперь довелось нам узреть порядка желанного восстановленье и всенародное снова сплоченье, — чего же еще нам хотеть».

3

Молитва того человека сделала немногое, а воля Господа нашего, благословен будь Он, сделала все остальное. Вынул Господь, благословен будь Он, ключ от дождей и открыл добрую сокровищницу Свою, небо. Ключ, который не служил уже несколько лет, покрылся ржавчиной. И когда он был вставлен в небеса, послышался сильный звук — тот звук громыханья, который раздается перед дождем. И от той ржавчины помрачнели небеса и затянулись тучами. А после грохота начали идти сильные дожди. Порвался навес, и остались от него одни клочья. И пришли дожди на землю и напоили, насытили почву.

Те люди, которые дела свои вершат без загляда вдаль, — для них не дело главное, а их идея. А вот, выпали дожди, и каждый из них получил свою оплеуху. Смешались цвета их навеса и шестов, и черное стало красным, а красное синим, а синее черным или красным, пока уже нельзя было отличить черного от красного и красного от синего.

Автору этих строк уже не раз представлялся случай показать, что нет плохого без хорошего, и он по сию пору придерживается этого мнения, не страшась насмешников. Однако так же, как нет плохого без хорошего, нет и хорошего без плохого, ибо в этом мире плохое смешано с хорошим, а хорошее с плохим, и то, что хорошо для одного, плохо для другого. Так и тут. Поскольку выпало много дождей и земля расцвела, она стала давать урожай — хлеб для еды и воду для питья, — до тех пор, пока не стали все голодные сытыми, а сытые печальными, ибо припасы, которыми они набили свои закрома, упали в цене, и они остались в убытке. И даже государственные мужи — и те не так уж радовались. Покрытоголовые — потому что дожди испортили им ермолки и шляпы. А открытоголовые — потому что дожди били их по лысинам и плешам.

Теперь, когда мы рассказали, как государство избавилось от врагов внутренних, пришел черед рассказать, как оно справилось с врагом внешним, который пришел войной на державу снаружи. Ибо священна и необходима державе война с такими врагами. Но другому рассказу — и время другое.